Душа империи. Айрин Бран

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА. Предисловие
• ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. Тучи сгущаются
• ГЛАВА первая
• ГЛАВА вторая
• ГЛАВА третья
• ГЛАВА четвертая
• ГЛАВА пятая
• ГЛАВА шестая
• ГЛАВА седьмая
• ГЛАВА восьмая
• ГЛАВА девятая
• ГЛАВА десятая
• ГЛАВА одиннадцатая
• ГЛАВА двенадцатая
• ГЛАВА тринадцатая
• ГЛАВА четырнадцатая
• ГЛАВА пятнадцатая
• ГЛАВА шестнадцатая
• ГЛАВА семнадцатая
• ГЛАВА восемнадцатая
• ГЛАВА девятнадцатая
• ГЛАВА двадцатая
• ГЛАВА двадцать первая
• ГЛАВА двадцать вторая

АННОТАЦИЯ

Хаос расползается по Мирэй. Его щупальца проникают в каждый уголок империи людей, погружая в пучину все глубже. Глава Совета Лоэналь Аминирах Вират прикладывает все усилия, чтобы удержать привычный мир на краю пропасти и не дать свалиться в нее. Пока император воюет с внешним врагом, руки Лоэналя связаны и ему приходиться обдумывать каждый шаг. Вдобавок всему миру являют артефакт, который не должен был видеть свет. Чем обернется этот поступок? Что принесет Душа империи? Этого не может сказать никто.

   У каждого в этом мире есть душа. Даже у империи.

   его решение.

ГЛАВА. Предисловие

Внутри нестерпимо воняло сыростью. Казалось, что этот запах повсюду, он впитался в одежду и волосы, жег глаза, заставляя то и дело вытирать слезы, неумолимо катившиеся по щекам. Едкий, пропитанный влагой воздух впивался в горло, перехватывал дыхание, словно душил его стальными пальцами, не позволяя вдохнуть и капли. Факел шипел и плевался, грозясь погаснуть в любое мгновение, оставив его в кромешной тьме. Он сделал неуверенный шаг, и из-под ноги сорвались мелкие камни и запрыгали вниз. Ступени крошились от времени, распадаясь под ногами. Тесный, темный коридор заполнил оглушительный звук, словно это огромные булыжники неслись по склонам гор, а не маленькие камушки по ветхим ступенькам. Грохот нарастал, отражаясь от стен и потолка. Финальным аккордом в этой какофонии прозвучал громкий всплеск. Внизу была вода. Он выругался сквозь зубы, понимая, что все сильно осложняется. Оставалось надеяться, что по ней можно пройти, лишь намочив сапоги, иначе она может стать серьезным препятствием. Но в любом случае это было непредвиденной ситуацией. Его это немного разозлило и расстроило, и он никак не мог совладать со своими чувствами. Но вместе с тем, он не мог и повернуть назад. Оставалось одно – идти вперед.

   В коридоре царила тишина, где каждый шаг отдавался глухим ударом о камень, словно великан развлекался тем, что швырял булыжники, наблюдая, как те катятся по склонам вниз, а он отправляет в полет следующий, чтобы насладиться его звуком. Это заставляло нервничать и вздрагивать при каждом шорохе, что раздавался из темноты, царящей впереди. Ее не в силах был рассеять даже свет факела, который он сжимал в руке, пытаясь хоть как-то осветить путь. Пламя шипело и плевалось, когда капающая с потолка вода попадала на него, грозясь погасить. Мужчина снова процедил бранные слова сквозь зубы и повел перед собой факелом, стараясь хоть что-то разглядеть впереди. Впрочем, сил его не хватило, чтобы разогнать темноту. лишь желтое пятно упало на пол. Он сдался, ощутив себя беспомощным. Страх подкрался из-за угла коридора. Незаметный, но от этого более опасный и заставляющий холодеть душу. Его стальные когти скребли по старым камням, из которых было сложено это подземелье. Страх окружал свою жертву липкой патокой, через которую невозможно было пробраться. Она замедляла движения, проникала под одежду, связывая своими липкими объятиями, не позволяя свободно ступить ни шагу. Но он упорно шел вперед, уповая на собственную веру и удачу, которая пока его не подводила.

   – Я же говорила тебе, смертный, что следует позвать меня прежде, чем спускаться в неизвестность, – раздался мелодичный женский голос. – Ты едва не совершил ошибку. Еще один шаг и...

   – Прости меня, богиня, – виновато отозвался он. – Я не мог ждать. Следовало торопиться.

   – И едва не угодил в ловушку, глупый человек, – она улыбнулась, когда шагнула вперед. – Я пришла вовремя. Еще шаг – и тебя было бы уже не спасти. Глупый человек. Глупый Мегин.

   Ее силуэт, напоенный ярким светом, завис на последней ступеньке и тут же разогнал тьму, с которой никак не мог справиться факел. Он огляделся по сторонам и увидел склизкие старые камни, из которых были сложены стены. Они были неровными, покрыты мхом и странным налетом, от которого хотелось брезгливо наморщиться. Ржавые скобы, вбитые в камень, удерживали факелы. Они были столь древними, что он был не уверен, загорятся ли они и будут ли освещать коридор, позволяя ему видеть все происходящее вокруг. Почему-то казалось, что они попросту рассыплются в прах, если на них выдохнуть, не говоря уже о том, чтобы загореться.

   Селера улыбнулась, внимательно посмотрев на него, а после шагнула вперед, не потревожив грязной воды, что покрывала пол коридора. Мегин вздохнул и с обреченным видом пошел за ней следом, он нехотя ступил в воду, поежившись от ее неприятных прикосновений. Ему не хотелось идти по затопленным проходам. Но еще меньше ему хотелось спорить с древней богиней. Селера уверенно шла вперед по темным и узким коридорам, петляющим, словно взбесившийся заяц. Они постепенно сужались, давя на что-то пропущено Она даже не оборачивалась, уверенная в том, что он идет за ней, и, более того, не отстает. Мегину в какой-то момент показалось, что, если бы не Селера, он попросту заблудился бы в этих бесконечных запутанных коридорах и бродил бы в них до скончания веков в поиске выхода. Казалось, что она точно знает, куда следует идти и куда следует повернуть. Она не сбавила шага ни перед одной из многочисленных развилок, которые они прошли. Ни на мгновение не размышляла у поворотов.

   – Ты слишком медленный, человек, – богиня всплеснула руками. – слишком медленный. Мы так никогда не доберемся до него. А у нас каждое мгновение на счету. Ты сам это знаешь.

   Мегин кивнул. Он понимал, что богиня права. Чем дольше он блуждает по этим древним, рассыпающимся коридорам, тем больше шансов у врагов империи уничтожить ее. Мегин вздохнул и постарался прибавить шаг, хотя это и было трудно, ведь вода становилась все глубже. В какой-то момент он уже шел по пояс в воде, отчаянно оберегая факел. Он понимал, что, если тот погаснет, ему грозит остаться в кромешной тьме, надеясь только на свечение богини, которое казалось маяком для него. Но как долго этот маяк будет светить во тьме? Мегин решил не задумываться, а лишь повыше поднял факел, чтобы безжалостная вода не погасила пламя. Он не мог надеяться только на свет Селеры. В его душу закралось сомнение, что он вот-вот погаснет.

   – Мы почти пришли, смертный, – Селера даже позволила себе улыбнуться, когда обернулась. – Не отставай. Осталось совсем немного.

   Ее взгляд скользнул по нему, словно она оценивала его возможности, решала для себя, способен ли он на что-то, сможет ли пройти весь путь до конца. Возможно, она точно знала, что ждет их впереди, потому ее взгляд был столь внимательным и острым, как трехгранный женский кинжал, который называли Милосердием, ведь он дарил быструю смерть, заканчивая агонию смертельно раненых. Мегин даже побоялся уколоться о него до крови. Эльфийская богиня улыбнулась, видимо что-то решив для себя. Она осознавала, какой эффект она производит на смертных, потому отвела взгляд.

   – Идем, Мегин, не стоит тут слишком долго задерживаться, – произнесла она. – Посмотри на знаки, которыми покрыты стены, они принадлежат служителям темного бога, что был уничтожен гпит что это? очень давно, но в них все еще есть его сила. Долго быть здесь нельзя. Даже мне. Особенно мне. Они вытягивают из меня силу и вскоре мой свет потускнеет, станет слабым и беспомощным. А нам предстоит еще столько сделать ради империи и твоего племянника. Поторопись.

   – Но кто начертал эти знаки? – Мегин вертел головой, разглядывая стены, пытаясь увидеть смертельно опасные знаки, о который говорила Селера.

   – Того никто не знает, – вздохнула богиня. – Они просто появились однажды, и мы были вынуждены покинуть это место. Я использовала его лишь раз, чтобы спрятать то, что ты сейчас ищешь. Но эти знаки… Они мне делают больно, словно высасывают из меня мою бесконечную жизнь… Давай поторопимся. Не знаю, сколь еще долго смогу сдерживать черную силу зла, что таится в этих знаках. Мои силы тают. А я не хочу остаться здесь навеки.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. Тучи сгущаются

ГЛАВА первая

Четвертый месяц осени лилар. Сороковой день месяца.

   Первый месяц зимы янир. Первый день месяца.

   144 год от рождения империи

   Небеса налились свинцом. Небосвод стал темным и тяжелым, грозясь обрушиться на землю всей своей массой. В воздухе ощущалось скорое пришествие беды, которая непременно накроет их огромной приливной волной. Воздух буквально провонял тревогой, которая приближалась к главному замку ан Кьель да Скалэеев, Самтару. Даминитри атэ Елар Винарз чуяла этот смрад, который нес ветер от горизонта, бросая его ей в лицо, словно пытаясь предупредить. Только о чем, было пока непонятно. Даминитри позволила себе наморщить нос, когда эта вонь принялась щекотать ноздри. Она даже не удержалась и потерла кончик носа пальцами, затянутыми в кожу перчатки. Это было недостойно благородной мины, но простительно капитану императорской гвардии. На нее смотрели не как на дочь знатного семейства, но как на воина, и она этим пользовалась без зазрения совести. Ей это бесконечно нравилось. Ей всегда претили жесткие рамки этикета и правил, в которые загнали женщин империи. Редко кому из представительниц прекрасного пола империи удавалось вырваться из цепких лап принятых устоев. Даминитри усмехнулась, поправляя выбившийся из тугой косы локон, который налетевший ветер бросил в глаза. Это было такое простое и естественное движение, что со стороны могло показаться, будто у нее все наладилось и она просто наслаждается ветерком. Но тревога, пропитавшая воздух, не позволяла ей расслабиться даже в такие моменты, не позволяла выдохнуть и идти дальше. Она не знала, чего им следует опасаться, но прекрасно понимала, что до сих пор не выполнила приказ принцессы и не арестовала Аниссу анэ Кьель да Скалэй, которой предстояло предстать перед судом империи за измену. Даминитри понимала, что той грозит смертная казнь и потому она будет сопротивляться всеми доступными силами, порой совершая еще более тяжкие преступления против короны. Никто добровольно не пойдет на Черный холм, это капитан императорской гвардии знала точно. Она и сама не пошла бы туда добровольно, чтобы расстаться с жизнью. Разве только это позволит сохранить честь семьи, ведь позор от ее побега падет на всех ат Елар Винарзов. В том числе сейчас, тень позора Аниссы нависла над ее столь любимым сыном Рихином. О ее слепой материнской любви Даминитри успела наслушаться немало историй. Каждый слуга в замке спешил довести до сведения капитана императорской гвардии о проступках герцогини, рассказать о них в деталях и подробностях, даже о тех, которые не относились к полномочиям имперской власти. Девушка не раз ловила себя на том, как вздрагивала и брезгливо морщилась, слушая эти рассказы. Впечатляли они даже эльфийского лекаря, что лечил герцога Этина после магического отравления, устроенного любящей супругой. Ему казалось, что Анисса вовсе тронулась умом и все ее деяния были продиктованы лишь больным разумом, который заставлял ее быть чрезмерно жестокой с родными людьми.

   – Что вас тревожит, капитан? – Даминитри против воли вздрогнула, услышав за спиной этот бархатистый голос.

   Иногда ей казалось. что эльф не ходит, а парит над землей, не касаясь ее ногами. Иначе как можно было объяснить его бесшумное появление за ее спиной. Она еще ни разу не услышала его приближение. Порой можно было подумать о том, что он расходует жизнь и появляется за ее спиной из магического коридора. Возможно, в этом была его манера показывать людям эльфийское превосходство, и вместе с тем Даминитри энала, что Эдриаль не опустится до такого ребячества. Слишком многое стояло на кону.

   – Что-то грядет, – повернувшись и глядя в уставшие глаза эльфа, ответила она. – Но я не могу понять, что именно нам грозит. Только то, что это очень опасно для нас и я не в силах остановить это. Что бы я сейчас не попыталась сделать и каким бы богам не молилась.

   – Я вас понимаю, капитан, – эльф кивнул. – Это самое поганое чувство, какое только может возникнуть у живого существа. Чувство надвигающейся опасности и осознание собственного бессилия перед ее лицом. Никогда не знаешь, когда пропустишь сокрушительный удар.

   Даминитри усмехнулась, но промолчала, продолжая сверлить взглядом стремительно темнеющее небо. Оно становилось все более зловещим, полным угрозы, постепенно наливаясь чернотой. Даминитри этого не замечала, ее все еще тревожило то, что ждало их впереди. То, что неотвратимо надвигалось из темноты, еще не будучи увиденным, но уже встревожив командиров. Даминитри осознавала смертельную опасность неведомой угрозы, ее неотвратимость, ее неумолимое приближение. Она ощущала, как тяжесть свинцовых туч давит на плечи, как становится трудно дышать, как колени наливаются слабостью. Наверное, именно так себя чувствуют командиры армий перед крупными сражениями, исход которых невозможно предсказать. Она передернула плечами, и этот жест не ускользнул от внимательного взгляда лекаря. Он невольно нахмурился, не совладав со своим лицом.

   – Не тревожьтесь, капитан, – он постарался, чтобы голос звучал как можно спокойнее. – Мы со всем справимся. В этом я совершенно уверен и нисколько не сомневаюсь.

   Она резко втянула воздух, стараясь не вывалить на него все свои тревоги и сомнения, что терзали ее в этот момент. Ему не следовало знать того, что творится в ее душе. А у Даминитри складывалось такое ощущение, что он с легкостью читает ее мысли, словно ее душа была для него открытой книгой. Ей это вовсе не нравилось. но приходилось мириться. Она понимала необходимость и ценность лекаря в замке. Причем эльфийского лекаря. Он становился незаменимым в такой войне, которая будет вестись не только мечами, но и магией и подлыми ударами в спину. Кто знает сколько еще яда жрецов клана Сал разошлось по Мирэй и в каких блюдах он окажется, стремясь оборвать жизнь того или иного человека, а возможно, и эльфа. Даминитри прекрасно понимала, что им повезло иметь в иле такого опытного лекаря.

   – Как состояние его светлости, фат Эдреаль? – она решила сменить тему, в надежде, что лекарь забудет о растерянности, которая наполняла ее взгляд. – люди пока мне подчиняются, но следует, чтобы герцог лично пообщался с ними и сказал, что императорская гвардия сейчас главная в замке и наши приказы следует исполнять неукоснительно.

   Было видно, как на губах стоящего рядом с капитаном императорской гвардии лекаря появилась ироничная улыбка. Он понял ее маневр, пусть она и пыталась спрятать его за беспокойством о подчинении обитателей замка, но он позволил ей его совершить, более того, последовал за ней.

   – Его светлости уже лучше, – ответил эльф. – Он вполне осознает то, что произошло с ним, но силы к нему еще не вернулись. К сожалению, это будет не быстрый процесс. Даже мои отвары не могут моментально поднять его на ноги и вернуть прежнюю жизнь. Ему придется восстанавливаться самому. А каждому телу свой срок на заживление ран. Хорошо, что он еще молод, а значит, сил в его членах достаточно, чтобы победить этот недуг.

   – В этом вы правы, – Даминитри усмехнулась. – Как и каждой душе на излечение свое время, так и телу. Время лечит. Так, кажется, говорят в народе.

   – Вы верно уловили мою мысль, капитан, – в усталом взгляде эльфа загорелся огонек радости, губы дрогнули в улыбке.

   Он положил руки на камень крепостной стены и глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух, наполненный кристалликами первых морозов. Казалось, что он вырвался из затхлого каменного мешка, из заключения, где провел долгие годы, с таким наслаждением он вдыхал свежий воздух, позволив себе даже прикрыть глаза. Напряженность медленно сползла с его лица, уступив место расслабленности. Даминитри позволила себе улыбнуться, глядя на эльфа. Она тоже устала, и, если бы не тревога, которой веяло от горизонта, она бы тоже позволила себе расслабиться и насладиться вечерним воздухом, в котором отчетливо пахло зимой. Может быть, даже сесть у фонтана во внутреннем садике замка, который столь радостно сверкал в лучах солнца в полдень, заполняя все вокруг водяной пылью. Это было столь приятно в летний зной, когда духота наваливается на мир всей тяжестью и мешает дышать. Но трудности, с которыми столкнулась она в Ириде, нарастали с каждым мгновением. Порой Даминитри казалось, что этот снежный ком станет ее последним мгновением в этой жизни. Она усмехнулась такой судьбе, но не возражала. Спорить с богами дело неблагодарное.

   – Напишите отчет о том, что касается здоровья его светлости, – вздохнула Даминитри, с неохотой выдергивая его из наслаждения вечерней прохладой. – Я еще не сообщала в столицу о том, что тут происходит, следует это сделать, как можно скорее. Может они нам чем-то помогут. Но сами понимаете, что без подробностей о состоянии герцога Этина этот отчет не будет полным. Совет будет вправе потребовать от меня уточнений. И, у меня к вам будет еще одна просьба, постарайтесь поставить герцога на ноги как можно скорее. Нас ждут неминуемые беды, которые я пока еще даже не осознаю. Но точно знаю, что они несутся к нам атакующим галопом. Он нам понадобится, хотя бы как символ.

   – Takhim viirta midai, – улыбнулся Эдреаль.

   – Что? – Даминитри буквально впилась в него взглядом.

   – Судьба неотвратима, мина Даминитри, так говорят мои соплеменники, – послушно перевел эльфийское выражение лекарь. – Чему суждено случиться, то произойдет, даже если вы будете стоять здесь и пытаться осознать, что именно нам грозит. Как и если бы вы попытались его остановить, оно все равно произойдет. Нельзя предотвратить собственную судьбу, написанную богами.

   – Возможно, – капитан императорской гвардии усмехнулась. – Только если не бороться с ней. Знаете, у нас говорят иначе. Удача любит смелых, фат. И это действительно так, я не раз убеждалась в этом. Иногда безнадежные ситуации поворачивались в ином свете. Удача любит смелых.

   – И в этом тоже есть своя мудрость, капитан, – Эдреаль позволил себе рассмеяться. – И большая доля упрямства, которое присуще людям и помогает им идти сквозь время. Вы способны поспорить с самой судьбой и более того – выиграть этот спор.

   – Возможно, – кивнула Даминитри. – Но иногда так трудно спорить даже с эльфами, не то что с богами. И хочется забросить все.

   Эдреаль оценил ее шутку и расхохотался. Даминитри никак не могла привыкнуть к чистому перезвону эльфийского смеха. Он был приятным и заразительным настолько, что она едва сдерживала улыбку, которая начала растягивать губы.

   – Я подготовлю отчет, капитан, будьте спокойны, – произнес он, когда смех затих.

   Лекарь поклонился столь изящно, как только умеют представители его народа. Казалось, что он стал ветром или водой, столь завораживающим был этот легкий поклон, полный уважения и даже какой-то теплоты. При этом он выглядел столь естественным, что казался частью окружающего мира, самой природой, окружающей замок.

   – Я и не сомневаюсь, фат Эдреаль. Можно сказать, что вы единственный, в ком я сейчас совершенно не сомневаюсь, более того, в ком я совершенно уверена, – Даминитри улыбнулась. – Единственное, у меня к вам будет еще одна небольшая просьба.

   – Я постараюсь исполнить ее, если это в моих силах, – на лицо эльфа вернулось серьезное выражение. – В чем ваша просьба, капитан?

   – Если у вас есть средство, которое позволит его светлости хотя бы половину дня быть бодрым и похожим на себя прежнего, я буду безмерно благодарна вам за такую помощь. Замку грозит какая-то беда, мы пока точно не знаем, какая именно, но она надвигается, и мне нужно, чтобы у обитателей этого замка был крепкий боевой дух, – она буквально выпалила это на одном дыхании, словно боялась, что он ей возразит прежде, чем она успеет договорить. – Нам нужен герцог. пусть и ненадолго.

   – Вы хотите, чтобы его светлость обратился к своим людям? – на всякий случай уточнил Эдреаль.

   – Да. Боюсь, что нам не стоит ждать подкрепления из Ирида или столицы. Если из Ариса и прибудет лохос, он может не успеть остановить грозящий нам разгром. Путь из столицы неблизкий, особенно для полного лохоса. Нам следует гарантировать себе немного времени до их прихода, – Даминитри вздохнула.

   Она боялась озвучить то, что постоянно крутилось в ее голове. Ей приходилось показывать всем своим видом, что они непобедимы, что замок выдержит любую осаду, а из Ирида или Ариса в скором времени прибудет помощь, которой будет по зубам справиться с любым врагом. На самом деле она понимала, что ила императорской гвардии и горстка прислуги – это ничтожно мало. Это слишком мало, чтобы выдержать ожесточенный штурм превосходящего числом противника. Почти ничто, как капля в океане воды. А капля не сможет остановить прилив. Она понимала, что ослабленный Ирид не пришлет ни одного человека, который способен держать в руках копье или меч, даже для спасения своего герцога. Городу сейчас надо думать о том, чтобы продержаться самому. Хоть сколько-то. Она понимала и то, что даже если Арис отправит лохос прямо сейчас, в это самое мгновение, тот не успеет быстро добраться до Ирида. Даминитри понимала, насколько ужасно и опасно, пожалуй что и безнадежно, их положение, но она не имела права сказать об этом тем, кто доверился ей. Тем, кто видел в императорской гвардии силу, для кого ее фиолетовый плащ был символом порядка, власти и надежды на спасение. Тем, кто верил, что они способны победить любого врага, остановить любую несправедливость. Ей казалось, что делать это легко, просто держать уверенное выражение лица, не позволять ноткам отчаяния и страха звучать в голосе, но на деле это оказалось почти невозможно, лгать людям, глядя им в глаза и улыбаться при этом. Это было очень сложно, но она старалась. И ей хотелось верить, что у нее все получается.

   – Что ж… – эльфийский лекарь задумчиво потер подбородок. – Вы правы, капитан, если люди увидят герцога на ногах или хотя бы в рассудке, мы сможем пережить эту битву и дождаться подкреплений из столицы, если они прибудут.

   – Или же дорого продать наши жизни, – усмехнулась в ответ Даминитри. – Это тоже будет приемлемым исходом. Ведь нападающие вряд ли хотят умирать. Они готовы встретить горстку испуганных рабов, но не тех, кто отчаянно сражается за себя и замок.

   – Вы, главное, здешним крестьянам этого не говорите, – улыбнулся Эдреаль. – Они не поймут такого благородства. Для них жизнь гораздо важнее чести.

   – Я еще из ума не выжила, – капитан королевской гвардии скривилась. – Рассказывать всем и каждому о своих планах и мыслях… Это глупо. К тому же это лучший способ насмешить богов. Рассказать им, что ты хочешь сделать, а еще больше, что ты ожидаешь получить.

   Смех Эдреаля прозвучал несколько трескуче. Даминитри поняла, что он был не столь искренним, как раньше. Казалось, что эльф не до конца верит в то, что происходит, к тому же он не до конца уверен в правильности их решений. Но что они могли сделать сейчас? Только следовать за цепочкой событий, которая собиралась из, казалось, разрозненных случаев.

   – Ступайте отдыхать, капитан, – эльф внезапно сменил тему. – Завтра нам предстоит трудный день.

   – Более трудный, чем сегодняшний?

   – Боюсь, что так.

   – Что ж… Нам придется его пережить.

   – Lirei it kertar mir.

   – Что?

   – Сопротивление делает нас сильными.

   Даминтри улыбнулась уголками губ и, оттолкнувшись от стены, пошла вниз. В голове роились тысячи мыслей, рождались и тут же умирали планы. Она безжалостно отбрасывала их, понимая несостоятельность и трудновыполнимость. На реализацию многих тактик обороны замка у нее попросту не было средств, а порой и времени на подготовку. У нее не было достаточно людей, у нее не было магов, у нее были только стены и надежная ила императорской гвардии, а еще горстка перепуганных слуг, которые смогут разве что раскаленное масло на головы штурмующих замок лить. И ей придется с этим что-то делать. С губ Даминитри сорвался тяжелый, почти обреченный вздох. Она осознавала, что это смертельная ловушка и они увязли в ней по самую шею.

   Ей было стыдно признаться, но она ощущала себя бесконечно вымотанной, словно по ней проскакал табун лошадей, безжалостно ломая кости и разрывая плоть. Она не понимала, откуда навалилась эта усталость и почему она так жестоко скрутила ее, лишая воли к жизни. Даминитри невольно положила руку на левое плечо и повела им, словно оно и правда болело. Капитан выругалась сквозь зубы, отпуская его. Это было неприятное ощущение. «Я превращаюсь в мнительную развалину. Если это задание не доконает меня, я вознесу самые жаркие благодарственные молитвы богам. Всем, которых знаю и не только», – мысленно усмехнулась девушка. Оставалось упасть на кровать и забыться сном до самого рассвета, пока была такая возможность. Она понимала, что возможно, это ее последний шанс выспаться, что будет происходить в их жизни дальше, было неясно. Во всяком случае пока. Но в том, что покоя им не видать, она не сомневалась. Такие предчувствия не приходят командирам перед малой опасностью.

   Если бы было можно, Даминитри рухнула на кровать, не снимая доспехов. Броня из лурсора не стесняла движений и не ощущалась на теле, в ней можно было без особых проблем спать, но вместе с тем капитан понимала, что так она потеряет свое лицо. А значит, доспехи следовало снять, даже если она будет валиться с ног и с трудом держать глаза открытыми. Никому из аристократов не было позволено окончательно махнуть рукой на приличия. Следовало всегда быть наготове, всегда быть достойным своего титула и предков. Это Даминитри считала одним из признаков поведения аристократии – всегда быть готовым к битве, но не забывать о правилах приличия. Она бросила быстрый взгляд в сторону небольшой комнатки, полностью облицованной белоснежным мрамором. В центре нее стояла большая бронзовая ванна, украшенная замысловатой чеканкой. Даминитри мечтательно улыбнулась. Ей показалось, что горячая ванна с расслабляющим ароматом лаванды сейчас самое необходимое для нее, самое вожделенное. Это поможет хоть чуть-чуть снять накопившуюся за это время усталость. К тому же, наутро следовало быть свежей, чтобы обитатели замка не начали голосить как заполошные от одного взгляда на нее, ожидая падения Самтара в то же мгновение. Словно прочитав ее мысли, в комнату вошли несколько слуг с ведрами, от которых шел легкий пар. Даминитри мечтательно закрыла глаза, хоть и удивилась. Видимо, Эдреаль решил, что капитану следует немного отдохнуть и перестать выглядеть, как древнее приведение, пугающее всех своим воем и видом в темных коридорах замка. В гроб краше кладут, как любил говорить ее отец. Даминитри прислушалась к тому, как горячая вода льется в бронзовую емкость и буквально ощутила мягкий запах лаванды, что исходил от нее. Он обволакивал, обещал сказочное блаженство, когда горячая вода прикоснется к ее коже, окутает уставшие мускулы словно мягкие материнские объятия. Это была яркая, но мимолетная мысль, которая в одно мгновение растворилась под ворохом бед и опасений, что терзали разум Даминитри до этого момента. Но они неумолимо вернулись. И Даминитри понимала неизбежное. Она понимала, что Самтар падет, если они что-то не предпримут. Она понимала, что их сил не хватит для обороны. Она все это понимала. Даминитри в ярости, сплетенной с бесконечным отчаянием, закрыла лицо руками. Она не хотела, чтобы хоть кто-то видел ее состояние. Она не должна себе этого позволять. Она должна быть сильной и уверенной в победе. Она должна быть капитаном императорской гвардии, Всадницей дракона, как гвардию императрицы называли жители Мирэй. Она все это была должна, но сейчас так хотелось побыть слабой. Дать волю слезам и страху. Хотелось швырнуть в стену что-нибудь стеклянное, чтобы оно с грохотом и звоном разлетелось на тысячи осколков.

   Нежные прикосновения горячей воды вернули ей силы и веру в себя, сняв на время бремя тревоги, навалившееся на нее там, на стене. «Наутро следует отправить разведчиков… Пусть осмотрятся, поспрашивают у людей, может, мы сумеем предотвратить нападение прежде чем станет слишком поздно. Подмога из столицы не придет, мне надо рассчитывать только на свои силы. Пусть их и немного. Императорская гвардия сильна, но не всесильна. А еще… Надо найти обрывки шпионской сети отца, они могут помочь», – размышляла она, глядя на легкий пар, что клубился над водой. У нее был не столь большой выбор, как и средства для исполнения плана.

   Клонило в сон. В какой-то момент она поддалась этому желанию. Разбудило ее лишь то, что вода начала стремительно остывать. Лежать в холодной воде было неприятно, и потому, тяжело вздохнув, Даминитри нехотя вышла из ванны, поежившись, когда осенний воздух, проникавший через окно, коснулся обнаженных плеч. Последний день осени был на удивление теплым, хотя в воздухе уже искрились кристаллики зимних холодов, ведь зима стояла на пороге и готова была в любой момент вступить в свои права. Даминитри понимала, что здесь не должно быть таких морозов, какими они бывают на севере империи, но все же зимы случались холодными и с обильными снегопадами. Она накинула подбитый мехом халат, что лежал на стуле рядом с ванной и улыбнулась, погладив темно-синий бархат. Герцог Этин был гостеприимен, даже будучи прикованным к постели невероятной слабостью, что овладела его телом после отравления. Даминитри покрутилась у зеркала, погладив мягкую опушку воротника. Ей нравился этот халат. Возможно, что она оставит его за собой, если решит исполнить волю родителей и все же стать супругой Элера ан Кьель да Скалэя, а значит, и хозяйкой Самтара. Но пока… Пока Даминитри собиралась забыться сном до самого рассвета, а с первыми лучами солнца начать искать ответы на тревожащие ее вопросы. Искать способы отвести опасность, которой буквально провоняли окрестности замка, не давая дышать из-за своих удушающих миазмов. Как бы то ни было, сейчас она не могла покинуть Самтар, оставить герцога и вернуться в столицу. Никто не понял бы такого поступка капитана императорской гвардии. «Значит, буду погибать тут. Впрочем, не привыкать», – с усмешкой подумала Даминитри, падая на кровать.

   Сон сморил ее в то же мгновение, укутав темнотой своих теплых объятий, давая шанс забыть обо всем, даже об усталости. Она едва успела сомкнуть глаза, как закружилась в водовороте приятных сновидений. Впрочем, если бы ее спросили о том, что именно ей снилось, Даминитри вряд ли бы смогла ответить на этот вопрос. Она и сама не знала ничего о своих сновидениях. В ее разуме отразилось только то, что сны были приятными и, открыв глаза на рассвете, она чувствовала себя на удивление отдохнувшей и выспавшейся. Впрочем, это было именно то, что ей сейчас было необходимо. Ей предстояли непростые времена, которые потребуют от нее полной отдачи, а значит, ее дух должен быть тверд, а разум чист. Теперь от нее зависела оборона замка и спасение герцога Этина и его домочадцев. Падет Самтар или выстоит, могло решить одно единственное деяние с ее стороны. Судьба направила ее сюда, и она не могла подвести ее. Именно потому она даже не посмотрела на прекрасный рассвет первого дня зимы, что разворачивался снаружи, окрашивая все вокруг в розово-золотые тона. Деревья еще хранили свои золотые и красные убранства, но листья уже изрядно поредели, облетев на землю. Природа замерла в ожидании снега. И прохлада, пропитывающая воздух, обещала его в скором времени.

   Даминитри потянулась, разминая затекшие за ночь мышцы. Только сейчас она поняла, что уснула как была, в халате и лежа поперек кровати, с ногами на полу. Наверное, поэтому первые мгновения ее тело скрутила ноющая боль в каждой мышце, словно она несколько дней не покидала седло. Она посмотрела на спинку кровати, где висела ее одежда и как-то обреченно вздохнула. Времени до встречи с герцогом Этином оставалось не так много, а значит ей предстояло переодеться и позавтракать прежде, чем его совсем не останется. Негоже было заставлять герцога ждать.

   – Могу я узнать, что госпожа желает на завтрак сегодня? – голос слуги заставил Даминитри вздрогнуть против ее воли.

   – Как обычно, – проворчала она в ответ. – Нам сейчас не до разносолов.

   Ей вовсе не нравилось, что обычный слуга, более того, обычный раб, смог подкрасться к ней, не произведя ни единого звука. Более того, она его попросту не заметила, пока он не задал свой вопрос. Хотя всегда считала себя прекрасно подготовленной противостоять лучшим шпионам отца, а значит была обладательницей острого слуха. Впрочем, ей пришлось принять это как данность, объяснив себе все тем, что она просто слишком вымоталась за последние месяцы, а вчерашняя тревога, внезапно накатившая на нее, до сих пор не отпускала, продолжая тянуть из нее моральные силы, ослабляя. Она ощущала себя так, словно провела не одну хору в битве. При том, что сила в мышцах была, но разум устал. Устал тревожиться и искать решение задачи, которая еще не обрела своих окончательных очертаний.

   – Я думал предложить вам несколько деликатесов, капитан, которые пожелал к завтраку наш господин, – подал те временем голос слуга.

   – Давай обойдемся без изысков. Я тут не гостья, а обычный гвардеец империи. На службе, – она буквально отмахнулась от его назойливости. – Моя задача не вкусно есть. а защищать Самтар от любых опасностей, которые могут навалиться на него. Потому принеси мне обычный завтрак.

   – Как прикажете, мина, – слуга поклонился и скрылся за дверью, оставив Даминитри в одиночестве.

   Она поспешила воспользоваться этим моментом и переодеться прежде, чем слуга вернется с едой. Облачение в доспехи требовало определенного времени, а ходить сейчас в обычных одеждах она не могла себе позволить. Они были на военном положении. пусть пока и не осознавали этого, а она командовала обороной замка в случае нападения. Она как раз успела застегнуть последний наруч, когда дверь отворилась, пропуская внутрь раба с подносом. В этот раз слуга молчал. Он не проронил ни слова, пока накрывал на стол, расставляя перед капитаном императорской гвардии скромный завтрак. Он позволил себе лишь поклониться ей, когда закрывал за собой дверь. Он принял ее желание держать дистанцию с обитателями Самтара и поступил соответствующе ситуации. Даминитри позволила себе улыбнуться. Пусть эта улыбка и получилась довольно натянутой, ведь тревога до сих пор снедала ее изнутри, а потому губы не желали складываться в такую радостную гримасу. Капитан императорской гвардии все никак не могла отделаться от странного чувства, что их ждет что-то ужасное, оно насело на плечи, сверлило душу изнутри. Причем этот ужас уже под стенами замка и даже штурмует их всеми доступными силами. И больше всего ее пугало то, что они все еще не были готовы ни к обороне, ни к осаде, ни тем более к штурму. Замкового гарнизона было слишком мало, его не было вовсе. А гвардейская ила вряд ли сможет остановить штурмующих. В ее силах будет лишь слегка попортить им кровь. «Если у врагов будет маг… Нам не выстоять. Вовсе не выстоять», – пронеслась в голове непрошеная мысль. Она какое-то время звенела в ее сознании, прежде чем навсегда исчезнуть. Стало страшно. Словно сама мысль могла стать реальной и устроить кровавую бойню в стенах Самтара. Да, у них было преимущество в виде крепостных стен, но и оно было лишь относительным. Никто не смог бы предсказать, в какой момент стены падут и оставят их на растерзание штурмующим войскам.

   К полудню Даминитри направилась во внутренний сад замка, который давно приготовился к зиме. Именно там ей предстояло встретиться с герцогом Этином. Она постаралась убрать с лица тревожное выражение, которое уже какое-то время не покидало ее. Пусть это было совсем непросто, но она не моглс беспокоить Этина своей беспомощностью, своей тревогой, которая не покидала ее уже какое-то время. А именно так она себя и ощущала в данный момент. Совершенно беспомощной, обреченной на поражение и смерть. И это было совершенно неприемлемо, ведь на нее была вся надежда обитателей этого большого замка. На нее и ее илу. Других воинов в Самтаре не было.

   – Хорошая сегодня погода, неправда ли, мина Даминитри? – этот скрипучий голос заставил ее вздрогнуть. – Зима еще не вступила в свои права, но и осень уже уходит.

   Этин ан Кьель да Скалэй сидел в кресле с высокой резной спинкой, укутанный пледом. Он внимательно смотрел на укутанные красной и золотой листвой деревья, прислушивался к журчанию воды, что текла в этом саду и пытался пить из серебряного кубка, который передал ему лекарь. Герцог был похож на бледную тень самого себя. Даминитри с трудом сдержала вздох испуганного изумления, увидев глубокие черные тени вокруг его глаз, резкие черты лица и потрескавшиеся губы. Он вообще был похож на обтянутый серой кожей скелет, мало напоминающий прежнего, сильного воина, который с честью служил своей империи во всех войнах, что та вела. У него до сих пор тряслись руки, и он никак не мог удержать столовые приборы или кубок с питьем. Этина это невероятно злило, но он ничего не мог с собой поделать, не владея собственным телом. Эльфийский лекарь каждый раз качал головой, когда видел сжатые от гнева на себя губы Этина. Он понимал, что для столь сильного человека чувствовать себя развалиной было невыносимо, но сейчас он ничего не мог сделать для него. Процесс восстановления мог затянуться на годы и даже тогда никто не мог бы гарантировать полного выздоровления. Использованный герцогиней Аниссой яд был коварен и очень опасен. Он не убивал. Он подтачивал человека изнутри, проникал в каждую частичку тела, уничтожал саму душу, лишая возможности бороться. Коварно оставлял его между жизнью и смертью, на этой тонкой грани, которую так легко перешагнуть. И никто не в силах был вернуть былое величие человеческого тела. Этину предстояло смириться с этой мыслью, но пока он злился. Злился на себя, на Аниссу, на весь мир. Отборные ругательства слетали с его уст каждый раз, когда пальцы были не в силах удержать ложку. Эдреаль только вздыхал. Он был бессилен и его это не радовало. Но кроме тела и разума Этина, сейчас ему больше некому было помочь.

   – Боюсь, что сейчас хорошая погода наш главный враг, ваша светлость, – Даминитри буквально выдавила из себя улыбку. – Я бы предпочла снежную зиму, чтобы дороги стали непроходимы. Тогда у нас будет шанс хоть на что-то. По крайней мере, мы сможем выжить.

   – Вы считаете, что эти люди рискнут напасть на нас посреди зимы? – Этин внимательно посмотрел на нее.

   Даминитри буквально ощутила его взгляд. Он был тяжел и в то же время проницателен. Казалось, что герцог заглянул в ее мысли и прочитал их с легкостью. Это было совершенно неуютное чувство, которое ей не нравилось.

   – Я ничему не удивлюсь, ваша светлость, – хмыкнула Даминитри. – Ваша супруга готова на все, чтобы достичь своих целей. Ее цель – власть Рихина, а значит, ее собственная. Она использовала опасный и вместе с тем сложный яд, потому что понимала, что ей нельзя допустить вашей смерти. Вы лежали на грани жизни и смерти больше года. Все ради того, чтобы она могла править и не передавать власть вашему старшему сыну. Потому я не удивлюсь, если она вот-вот окажется под нашими стенами и обложит нас, как добычу, которая н может сопротивляться.

   – Я знаю, что у вас мало людей, капитан, – Этин вздохнул. – То, что он назвал ее так, заставило девушку удивленно выгнуть бровь, она даже не справилась со своими эмоциями, продемонстрировав их во всей красе. – К сожалению, моя немощь позволила моей супруге разогнать всех верных мне людей из Самтара. Я даже не уверен в том, что на мой зов о помощи придет хоть кто-то из моих подданных, учитывая хаос, который окутывает нашу империю. Тем не менее, мы не можем не попытаться призвать их.

   – Я отправлю гонцов к самым надежным из них, ваша светлость, – кивнула Даминитри. Она понимала, что ответа не будет, ведь его не было до сих пор на все ее призывы.

   – Не гоняйте всадников. Люди сейчас слишком важны и дороги, они должны быть в замке, если состоится атака, капитан. –– Возьмите лимрингов. И отправьте послание в столицу. Они должны знать, что произошло здесь и подготовиться к возможным действиям Аниссы и Дарьенала Восты. Они могут пойти не нас, а сразу на столицу. Империи грозит серьезная опасность, потому нам следует предупредить всех.

   – Лимрингов? – Даминитри снова была удивлена словами герцога.

   Прибыв сюда, она обыскала замок сверху донизу в попытках найти башню лимрингов. Особенно остро этот вопрос встал тогда, когда потребовалось отправить донесения в Арис. Но птиц-посланников она не обнаружила. Даже намеков на их присутствие. В Ириде ей также отказали в использовании принадлежащих городу птиц. Наместник сослался на то, что ему также потребуется отдавать приказы и распоряжения, потому он не может отдать одного из трех имеющихся у него лимрингов даже капитану императорской гвардии, даже если она прямо сейчас перережет ему глотку. Именно такое обещание он прочитал в тяжелом взгляде Даминитри, когда отказывал ей. И вот теперь Этин говорит о лимрингах.

   – Да, именно они, – герцог кивнул, отчего его голова резко упала на грудь, словно кто-то обрезал удерживающие ее нити. – Сейчас они наша надежда и связь с теми, кто далеко.

   – Но я не нашла лимрингов в замке, – против воли воскликнула Даминитри.

   – Потому что они не здесь, – герцог попытался улыбнуться. – Их никогда не было в Самтаре. Я прячу их. На всякий случай. Дом лимрингов находится в лиге отсюда, в лесу. Думаю, что вам следует отправить послание в столицу. Впрочем, не только в Арис. Моим подданным также следует знать, что я пришел в себя и вновь взял на себя управление своими владениями. Пусть я еще и не в силах хоть что-то сделать, но они должны знать, что я жив и в сознании. Они непременно должны знать об этом. Возможно они откликнутся на мой зов, осознав, что тому, кто облечен властью над ними, дарованной богами, требуется помощь. Это их священный долг– прийти на мой зов.

   Этин закашлялся. Эдриаль тут же подался вперед, намереваясь осмотреть его, но герцог остановил его, подняв трясущуюся руку. Он довольно быстро взял себя в руки и справился с приступом, который заставил лекаря встревожиться. Даминитри сделала вид, что не обратила на это внимания. Она прекрасно понимала, что длинная речь герцога Этина не прошла для него даром. Горло еще не выдерживало подобной нагрузки, ведь тело мужчины все еще было слишком слабо. Тем не менее он старался показать себя сильным, а потому она, уважая его, делала вид, что не замечает минутной слабости, которую продемонстрировало его тело.

    – Я поняла вас, лэй Этин. Отдам распоряжения своим людям, а после займусь донесениями в столицу, – кивнула Даминитри. Если он не хочет показывать свою слабость, она не будет ее видеть. – Надеюсь, что природа и боги все же будут милостивы к нам и укутают весь Скирилэй снегом, чтобы у нас было время подготовиться к неизбежному. Хуже всего то, что я не знаю, какими силами располагает герцогиня и когда именно она явится по наши души.

   – Не называйте ее так более, капитан, – покачал головой Этин. – Я уже отправил за жрецом, чтобы он провел ритуал расплетения судеб. После него Анисса будет вычеркнута из древа рода ан Кьель да Скалэй. Она станет той, кого зовут людьми «без роду и племени». Потому у нее нет более права на мой титул. Она совершенно посторонняя женщина, которая не имеет права даже на имя, которое у нее раньше было.

   – Но это не отменит ее стремление к власти в герцогстве, ваша светлость, – вздохнул Эдриаль, впервые подавший голос.

   – Не отменит, – согласно кивнул Этин. – Хуже того она начнет остервенело кусаться, пытаясь выгрызть у меня то, что считает своим по праву, пусть его у нее и нет. Она не погнушалась убить свою сестру, дабы занять ее место, потому я не питаю иллюзий относительно ритуала. Он мало что изменит. Разве что не позволит ей с такой уж легкостью заходить в мои владения и требовать от людей подчинения, как хозяйке этих мест. Каждый должен знать, что у Аниссы более нет титула и прав им приказывать.

   – Вам следует оповестить все города и деревни в ваших владениях, как только жрец проведет ритуал, что герцогини у них больше нет, – Даминитри с какой-то особой жалостью и одновременно безмерным уважением смотрела на этого ослабленного сильнейшим ядом мужчину, который старался не выказывать своей слабости даже перед ними. Он буквально вырастал на глазах, стоило ему начать говорить, такая сила и власть звучали в его словах.

   – Это я непременно сделаю, – губы Этина искривились в некоем подобии улыбки. – Не оставлю ей ни единой лазейки, чтобы делать пакости. Ведь мало кто знает о том, что творится в главном замке. Я почему-то уверен, что даже в Ириде об этом не знают и уверены, что Анисса правит Самтаром и Скирелэем до сих пор. Я даже не уверен, что они не побоятся отказать ей в исполнении приказов.

   – О вашей болезни сведения она донесла до каждого, у кого были уши и хоть крупица желания ее слушать, – хмыкнул Эдриаль. – Насколько я знаю, о вашем состоянии уже через день знал Имперский совет.

   – Странно, что Элер не прибыл сюда сразу же… – задумчиво пробормотал Этин.

   – Он командующий императорской гвардией, ваша светлость, он не мог оставить свой пост, – вступилась за Элера Даминитри прежде, чем осознала, что именно она делает. – К тому же он мог навредить вам еще больше своим появлением, да и свою жизнь подставить под смертельный и коварный удар. Ведь тогда его величество Маэль еще не был императором. А это означало, что власть была в руках Дарьенала Восты, а ему было на руку ослабление рода ан Кьель да Скалэй и ваши внутренние распри. Элер погиб бы, и вашим наследником стал Рихин. Не самый достойный наследник столь славного рода. Простите.

   – В ваших словах есть зерно разума, – Этин усмехнулся. – Я все время забываю, сколь долго пробыл на грани жизни и смерти. И мне просто не верится, что я удержался по эту сторону последней черты.

   – Могу сказать вам лишь одно: ваша смерть была невыгодна Аниссе, потому вы все еще живы, – усмехнулся Эдриаль.

   – Сколь много бед принесла эта змея, – вздохнул в ответ герцог. – Очень жаль, что я не разглядел эту гадюку раньше.

   – Боюсь, что это еще не конец, ваша светлость, – Эдриаль покачал головой. – Боюсь, что она еще устроит нам немало бед. Зубы мы ей еще не выдрали, а значит, она еще может кусаться.

   – Нам остается лишь уповать на богов, – Даминитри переступила с ноги на ногу. Она уже хотела приступить к своим обязанностям командира, но она не могла уйти, пока герцог не отпустил ее. Законы вежливости никто не отменял. – Если они будут милостивы к нам, то укутают герцогство снегом и у нас будет шанс дождаться лохос из столицы.

   – Мы вознесем богам самые истовые молитвы, капитан, пока вы будете оберегать наши жизни тут, – улыбнулся ей Этин.

   – Конечно, – кивнула она.

   Даминитри привычным жестом спрятала письмо за голенище сапога и поспешила убраться прочь, пока герцог не начал говорить еще о чем-нибудь. Время быстро утекало сквозь пальцы, солнце уже начало свой путь от точки зенита к закату, а ей еще надо было добраться до места, где содержались лимринги. Обсуждение политики было для нее привычным, но все же нелюбимым делом. Она предпочитала действовать, а не говорить, особенно в такие моменты, когда было на счету каждое мгновение. Быстрым шагом Даминитри направилась в конюшню, на ходу бросив двум гвардейцам приказ неотступно охранять герцога Этина и не подпускать к нему никого, кроме лекаря. Она осознавала, что Анисса и ее прихвостни могут в любой момент попытаться убить его, чтобы расчистить путь к власти Рихину. «Надо бы написать Элеру. Предупредить его, чтобы был осторожен. Кто знает, насколько далеко раскинулись щупальца этой мерзкой бабы. Если Элера не станет – она победит», – мысленно напомнила себе Даминитри, садясь в седло. В сопровождении трех гвардейцев она галопом вылетела из ворот замка, направляясь к сторожке, где обитали лимринги герцога. Эти огромные и одновременно опасные птицы-посланники вселили угасшую было надежду в ее душу, заставив поверить в лучшее.

   Этин оказался прав. Они проехали чуть больше лиги по малозаметным лесным тропам, когда услышали оглушительный клекот птиц-посланников, который не мог заглушить даже шум ветра в кронах деревьев, еще укутанных в ярко-красную листву. Казалось, лимринги предвкушали то, что их ожидает полет. Они словно чувствовали, что им предстояло расправить крылья и взмыть в небо, унося послания далеко на восток от родной сторожки, скользить в воздушных потоках, нырять и снова взмывать, оседлав ветер. Даминитри улыбнулась. Она понимала этих огромных птиц, запертых силой некогда создавшей их магии. Она понимала, что, несмотря ни на что, каждый лимринг мечтал о том, чтобы расправить крылья, ощутить дыхание ветра в перьях, оседлать воздушные потоки и скользить на них, наслаждаясь свободой. Но безжалостная магия, струившаяся в их жилах, привязывала этих птиц к тем, кто не умел летать, заставляла расправлять крылья только тогда, когда это было необходимо им. Но такова была судьба и против нее невозможно было идти. Во всяком случае сами лимринги были не в силах были сделать это. Как женщине не давалось право выбирать свою судьбу, так и лимрингам не дано было летать там, где они желали. Впрочем, ей, Даминитри, повезло. Она смогла вырваться из тисков, которые уготовала ей судьба женщины из аристократического рода. Трудно и пусть пока не до конца, но все же удалось.

   – Что гвардейцы императора ищут в этих лесах? – Даминитри не поверила своим глазам, услышав этот полушепот и увидев говорящего.

   Она не могла поверить в то, что этот почти старик с изувеченной рукой, которую он старательно прятал за спиной, и испещренным глубокими, уродливыми шрамами морщинистым лицо, мог смотреть за столь опасными созданиями, как лимринги. Как и не могла поверить, что он мог двигаться столь бесшумно, возникнув перед ними буквально из воздуха. Она понимала, что нельзя столь откровенно глазеть на человека, но никак не могла совладать с собой.

   – Нас прислал его светлость герцог Этин ан Кьель да Скалэй, – неуловимым движением она достала из сапога письмо и вручила его смотрителю, склонившьись с седла.

    Тот что-то прошамкал себе под нос и быстро сломал печать с гербом Этина. Даминитри вновь удивилась, ведь мало кто из неблагородных жителей империи умел читать, а этот старик быстро пробежал строки, что были начертаны на бумаге, и махнул им рукой, предлагая следовать за ним.

   – Только слезьте со своих животин, благородные господа, всадникам не проехать по той тропе, что ведет к сторожке, – ухмылка искривила его губы, превратив лицо в устрашающую маску, которая способна была заставить любого вздрогнуть от страха.

   Гвардейцы переглянулись. Тем не менее выбора у них не было, потому они легко соскользнули с седел и повели лошадей за собой в поводу. Едва заметная тропинка петляла между могучих деревьев, уводя их все дальше в непроходимую чащобу. Но чем дальше они заходили, тем громче становился клекот лимрингов, заставляя буквально вздрагивать от этих жутких звуков. Наконец смотритель вывел их на небольшую поляну, где стоял довольно большой и аккуратный домик, к которому примыкал птичник. Именно оттуда долетал гневный клекот птиц-посланников, от которого по спине пробегал холодок.

   – Хочу предупредить, что у герцога только три лимринга, потому нельзя отправить несколько посланий одновременно, – объяснил старик. – И еще… Я не могу привязывать образы, и без того много лет потрачено. Потому вам придется расплачиваться собственной жизнью за каждое послание.

   – Я поняла тебя, старик, – Даминитри кивнула. – Мне нужны два лимринга и письменные принадлежности. Отправлю два послания.

   – Этого добра сколько угодно, капитан, – усмехнулся в ответ смотритель, предварительно бросив пристальный взгляд на ее фиолетовый плащ и знаки различия на нем.

   Он указал на небольшую крытую беседку, где стоял небольшой письменный стол. Даминитри скептически посмотрела на это сооружение, открытое всем ветрам. Она сознавала, что могла попросту не видеть стен, либо они были съемными и смотритель устанавливал их, когда хозяин прибывал, чтобы отправить послание, либо, наоборот, снимал, чтобы запустить свет в беседку. Даминитри тряхнула головой, отгоняя эти странные мысли. Негоже ей подвергать сомнению решения герцога Этина. Сейчас ей следовало думать о том, что именно она напишет для главы Имперского совета. Она прекрасно осознавала, что принцесса Ланда нарушила законы, подделав приказ императора, но при этом такой неблаговидный поступок позволил им спасти герцога Этина и вскрыть предательство Аниссы. Впрочем, Даминитри понимала, что с нее спроса не будет. Она обычный капитан гвардии, которому не положено подвергать сомнению приказы членов императорской семьи. Осознав это, Даминитри поняла и то, что ей следует написать Лоэналю Аминирах Вирату. «Выполнение императорского приказа стало невозможным ввиду бегства Аниссы анэ Кьель да Скалэй. Вместе с тем нам удалось установить, что герцогиня виновна в отравлении своего супруга. К счастью, эльфийскому лекарю удалось спасти Этина ан Кьель да Скалэя. Состояние герцога тяжелое, но его жизни более ничто не угрожает. В настоящий момент я не могу продолжить поиски обвиняемой, поскольку мы ожидаем нападение на замок объединенных сил Аниссы анэ Кьель да Скалэй и Дарьенала Восты. Численность доступной им армии пока неизвестна, но мы будем предпринимать попытки для разведки. Нижайше прошу у вас выслать нам лохос для усиления. Если мы потеряем Ирид, мы можем потерять и империю. Капитан гвардии его величества императора верноподданная Даминитри атэ Елар Винарз». Она ни словом не обмолвилась о том, что была в курсе незаконности приказа принцессы. Тем самым она прикрывала и себя и принцессу столь обтекаемыми фразами. Оставалось только надеяться на то, что в столице окажется свободный лохос, который успеет добраться до Ирида прежде, чем враги встанут осадой под стенами города и Самтара, герцогского замка. Но раздумывать об уже написанном письме было некогда, ей предстояло написать письмо Элеру. «Что рассказать ему?» – задумалась Даминитри. Она положила перед собой чистый лист бумаги и взяла в руки перо, ища слова. Но стоило только ей вывести «Командующий», как слова сами полились на белый лист. «Мне и приданной мне иле гвардии его величества удалось спасти вашего отца, герцога Этина ан Кьель да Скалэя. Сейчас он находится в тяжелом состоянии, но идет на поправку, как говорит эльфиский лекарь, который его пользует, ему потребуется лишь время для того, чтобы встать на ноги. В настоящий момент мы столкнулись с тем, что упустили вашу мачеху Аниссу анэ Кьель да Скалэй, посему вынуждены оставаться в вашем родовом замке, дабы не допустить его захват силами мятежной герцогини. Доложите его величеству, что Дарьенал Воста собирает армию и планирует ударить в направлении Ирида при поддержке Аниссы анэ Кьель да Скалэй и верных ей людей. Мною запрошен лохос из столицы. Капитан гвардии его величества императора, Даинитри атэ Елар Винарз». Дописав эти слова, она сложила послания в специальные футляры.

   – Вы закончили? – голос смотрителя лимрингов все еще пугал Даминитри своим дребезжащим шипением, которое заставляло вздрагивать помимо воли. – Тогда идемте. Я выпущу птиц по одной, чтобы вы могли отправить их туда, куда требуется.

   Он без лишних разговоров открыл дверцу птичника и что-то непонятно процокал языком. Даминитри не успела спросить у смотрителя, что это было, как из полутемного сарайчика вышел, громко хлопая крыльями, огромный лимринг. Птица-посланник наклонила уродливую голову, внимательно разглядывая девушку, замершую на пороге. Казалось, что он раздумывает над тем, наброситься на нее или не стоит. Даминитри невольно посмотрела на огромные, напоминающие кинжалы когти и сглотнула внезапно вставший в горле ком. При желании лимринг мог с легкостью растерзать ее на кусочки, даже не запыхавшись, и шансов на спасение у нее не было никаких. Тем не менее птица внимательно смотрела на нее, не предпринимая враждебных действий, ожидая, когда в ее разум вложат магический образ того, кому следовало доставить послание.

   Даминитри прикрыла глаза, проникая своими мыслями в разум птицы-посланника. Она представила себе Лоэналя. Этого надменного, красивого эльфа, чья холодная красота заставляла сердце трепетать, даже если там уже жила любовь к другому мужчине. Она буквально увидела его статную фигуру умелого воина, которую он так и не сумел спрятать, больше века служа имперским зодчим. Перед мысленным взором встали красивые ярко-синие глаза с ледяным блеском. Даминитри протянула магическую нить между лимрингом и Лоэналем, связав их намертво, пока птица-посланник не исполнит свое поручение и не отдаст письмо главе Совета или дежурному офицеру гвардии во дворце, у которого будет связанная с Лоэналем магией вещица. Птица-посланник громким клекотом сообщила, что цель полета усвоена и она разрешает положить письмо в футляр у себя на груди. Даминитри не стала с эти затягивать, опасаясь, что утомленная ожиданием птица схватит ее твердым изогнутым клювом, ломая руку, разрывая плоть. Лимринг захлопал крыльями и вперевалку пошел к деревьям, затем несколько раз взмахнул крыльями, грузно поднялся в воздух, медленно набирая высоту.

   Отправив в полет второго лимринга, Даминитри посмотрела на небо. Солнце добралось далеко перевалило за наивысшую точку, щедро поливая землю своими уже холодными лучами. Они довольно быстро справились с заданием и следовало возвращаться в замок, пока край дневного светила не зацепил горизонт.

   – Завтра мы прибудем вновь, чтобы отправить послание с оставшимся лимрингом, – со вздохом произнесла Даминитри, обращаясь к смотрителю.

   – Приходите, – кивнул тот в ответ. – Я никуда не денусь отсюда, капитан. Тут мое место службы.

   – Само собой, – невольно улыбнулась Даминитри.

   Она взяла свою лошадь под уздцы и повела прочь, намереваясь вернуться в замок до вечера. Когда они выбрались на основную тропу в воздухе заискрились мелкие снежинки. Их острые грани отражали солнечный свет, создавая тем самым удивительный рисунок в прозрачно воздухе. Даминитри подняла взгляд к этому ясному небу, на котором не было ни облачка, и улыбнулась. Похоже, боги отозвались на молитвы Этина и Эдриаля. Снег медленно кружился, летя к земле, где таял, не имея сил справиться с пока еще теплой почвой. Впрочем, надежды у земли не было, ведь снежинок становилось все больше, они все уверенней стремились вниз, ложась на ветви деревьев, которые все еще не скинули листву. Зима пришла на их зов, а значит, у них появилась надежда. Надежда спастись из смертельной ловушки, которая медленно затягивалась на их шее, быстро росла. Теперь у них появился шанс и Даминитри надеялась его не упустить. Главное, чтобы снег позволил лохосу из столицы вовремя добраться до Самтара. Теперь их судьба была в крыльях птицы-посланника. Почему-то Даминитри верила, что лимринг без приключений доберется до столицы империи, а в Арисе посланию ничто не угрожает, ведь в гвардии не осталось ставленников Дарьенала Восты, которые могли подстроить неприятности императору. Лошади неслись галопом, отфыркиваясь от искрящихся в воздухе снежинок.

ГЛАВА вторая

Первый месяц зимы янир. Третий день месяца.

   144 год от рождения империи

   Арис ослепительно сиял в лучах низкого зимнего солнца, словно корона, забытая модницей на вершине холма. Столица переливалась всеми цветами. Лучи дневного светила скользили по мраморным стенам зданий, словно лаская их. Это было удивительное зрелище, особенно учитывая то, что вокруг сужалось кольцо свинцовых туч. Казалось, что они окрашивают небо в однообразный черный цвет. Это было пугающее и одновременно завораживающее зрелище, за которым Лоэналь Аминирах Вират, глава Имперского совета Мирэй, наблюдал с широкого мраморного балкона императорского дворца. Черные снежные тучи, затягивающие небо, отражались в синих глазах эльфа, а ветер, поднятый непогодой, пытался спутать его безупречную прическу. Но у него ничего не получалось. Только эльфийские аристократы были способны сохранять элегантный вид, даже вывалявшись в грязи. Не говоря уже о каком-то ветерке.

   Солнечные лучи путались в ветвях парковых деревьев, которые уже скинули листву. Лоэналь усмехнулся. Он помнил, что произошло это буквально в одночасье. Словно они внезапно опомнились и решили разом раздеться в ожидании зимы. А та не заставляла себя ждать, она уже звенела в воздухе, искрясь гранями предстоящего снегопада.

   – Опять торчишь на балконе и пытаешься замерзнуть насмерть, брат, – раздался за спиной эльфа мелодичный женский голос.

   – Мне не грозит смерть от переохлаждения, Театлин, – усмехнулся в ответ Лоэналь. – А вот все те беды, что навалились на нас… Вполне могут меня убить.

   – Расскажи мне, что гложет тебя сейчас? – улыбнулась в ответ Театлин, вставая рядом с братом. – Я постараюсь помочь. Если не действием. то советом.

   – Что может меня грызть, кроме того, что мы не поймали беглянку, – он как-то обреченно вздохнул. – Все галопом несется в пучины хаоса.

   – Поздно уже страдать об этом, Лоэналь, – Театлин облокотилась на перила и обвела взглядом Арис, который был виден с балкона императорского дворца. – Змеюка провела нас, ускользнула куда-то и, пока она не вылезет на свет, мы не в состоянии обнаружить ее. Прятаться в норах – это же особое умение всех змей. К тому же Воста хорошо потрудился, чтобы Великий шпион остался без своей паутины. Сам понимаешь, теперь мы слепы и глухи, как новорожденные котята, и не можем знать все, что творится в империи. Тем более мы не сможем найти одного человека, который не желает быть найденным, когда даже не предполагаем, в каком направлении он отправился. Ну и сам понимаешь, Воста не позволит ей проявиться именно сейчас. Хотя того короткого знакомства, что у нас было с этой девкой, хватает, чтобы понять, она проявится. Не сможет сидеть в убежище, ведь она императрица. А ума отсидеться в тени у нее не хватит.

   – Я даже не буду с тобой спорить, Театлин, – Лоэналь мысленно отмахнулся от сестры. – Ты слишком уверена в ее деяниях. Я не буду спорить.

   – Поэтому перестань терзать себя мыслями о Манисар Восте, Лоэналь. Эта дура сама вылезет на свет, когда решит, что ей не хватает поклонения, – почему-то ему показалось, что она отвесила ему подзатыльник, хотя Театлин даже не пошевелилась. – Нам следует решить другие проблемы, а уж потом заняться ловлей змей и уничтожением пауков.

   – Главное, чтобы к тому времени змеи не покусали нас, – фыркнул Лоэналь. – Это, знаешь ли, чревато смертью. А я пока не спешу в объятия Хессель.

   – Не переживай, брат. Эта змея не успеет даже прыгнуть в нашу сторону, – отозвалась Театлин. – Она слишком глупа для того, чтобы нанести нам чувствительный удар.

   – Ты в этом столь уверена? – в глазах Лоэналя появилось неподдельное удивление.

   – Конечно, ведь она глупа, как чурбан, из которого крестьяне себе дрова рубят, – усмехнулась в ответ Театлин. – Прятаться она может только потому, что ей кто-то помогает. И этот кто-то очень неплох. Почему-то я уверена, что это Дарьенал Воста, но и его ума недостаточно, чтобы долго обманывать лучшие умы империи. А сама Манисар Воста глупа. Беспросветно глупа.

   Лоэналь улыбнулся. Он понимал отношение сестры к дочери Восты. Нет, Театлин ничего не имела против того, что девица была из семьи бывших рыбаков, а оказалась женой наследного принца, вопрос был совершенно в другом. Сама дочь Дарьенала Восты. Она вела себя так, словно родилась во дворце и с детства носила корону, словно вся империя была ее безраздельным владением. Это была капризная, недалекая девица, которая пыталась откусить от лепешки больше, чем могла прожевать за раз. В этом была ее ошибка, которая непременно приведет к гибели, но именно это ее отношение к людям и империи заставляло Театлин скрежетать зубами. А происхождение Манисар мало кого волновало из тех, кто видел зарождение Мирэй. А Театлин была из тех, кто видел рождение этого могущественного игрока на карте мира. Более того, сама Театлин была супругой того, кто писал законы империи. Того, кто по меркам эльфов был безродным человеком, внезапно вознесшимся до уровня второго человека в Мирэй.

   – Знаешь, самая большая, я бы даже сказал смертельная ошибка любого полководца, недооценивать своего противника, – Лоэналь вздохнул. – Мы должны считать ее хитрой, изворотливой и очень умной. Только тогда у нас будет шанс нейтрализовать это чудовище. Нам надо строить планы так, словно она на несколько шагов впереди нас, иначе нас ждет проигрыш и потеря империи.

   – Прости, Лоэналь, но этой дурочке далеко до чудовища, – рассмеялась Театлин.

   – И тем не менее, Театлин. Тем не менее…

   Он хотел сказать еще что-то, но его прервал оглушительный клекот лимринга, что снижался по широкой спирали над императорским дворцом. Птица-посланник безошибочно направилась к птичьему двору, где содержались имперские лимринги. Она явно была довольна собой, что успела добраться до места назначения прежде, чем тучи затянут небо, налетит сильный ветер и лететь станет почти невозможно. Лимринг радовался своей удаче и безостановочно оглашал воздух торжествующими криками. Лоэналь внимательно посмотрел на Театлин, немного натянуто улыбнулся и приглашающе кивнул в сторону покоев, служивших ему рабочей комнатой во дворце. Несмотря на окутывающую дворец магию, на балконе становилось прохладно, когда в магический барьер ударял очередной порыв холодного ветра. Он видел, как то и дело ежилась облаченная в легкий шелк Театлин. Она зябко вела плечами, явно едва сдерживаясь от того, чтобы обхватить себя руками в надежде удержать тепло. Лоэналь даже ловил себя на мысли отдать несколько дней своей жизни на то, чтобы усилить магический щит, окружающий дворец, и не позволяющий холоду, снегу, дождю и ветру проникать в его открытые арочные окна, гулять по балконам и террасам.

   Театлин с радостью приняла его приглашение и поспешила войти в рабочие покои. Лоэналь как раз успел занять кресло, когда двери распахнулись и в комнату буквально влетел один из немногочисленных гвардейцев, оставшихся в столице. Это был дежурный офицер, который мог забирать послания у лимрингов без боязни быть разорванным агрессивной птицей. В руках у него был футляр с посланием, которое принес лимринг. Было видно, что защитный тубус даже не пытались открыть, предоставив сделать это адресату.

   – Откуда прибыл лимринг, ихор? – не удержал в узде свое любопытство Лоэналь.

   – От герцога Скирилэя, – с готовностью отрапортовал гвардеец, протягивая главе Совета футляр с посланием, который только-только принес лимринг.

   – Погоди… Как такое вообще возможно? Герцог находится при смерти, – Театлин даже подалась вперед, впившись взглядом в футляр. – Мы даже не знаем, как его спасти. Как он может писать послания в столицу?

   – Этого я не могу знать, милэй. С вашего позволения, – гвардеец развернулся на каблуках и в мгновение ока исчез за дверью, словно боясь новых расспросов со стороны герцогини.

   Дверь давно закрылась за спиной гвардейца, а Лоэналь все еще держал в руках футляр с посланием, не предпринимая попыток его открыть и прочитать. Его пальцы мелко дрожали и его это тревожило. Он сам не осознавал, чего именно он опасался в данный момент. Наверное, прочитать сообщение о том, что герцог Этин проиграл битву за свою жизнь, пал жертвой смерти и переступил последнюю грань. Смерть Этина ан Кьель да Скалэя добавляла достаточно много проблем в их и без того беспокойную жизнь. Она порождала новые грани хаоса, которые добавят картине имперского безумия красок. В первую очередь Лоэналю пришлось бы лишить императора командующего гвардией, ведь Элеру сразу же придется ехать в родовой замок, дабы принять титул и власть над владениями отца. Сразу же возникал вопрос о том, кто займет его место и возглавит гвардию. К тому же никто не знал, что успела натворить во владениях Этина его безумная супруга и сколько сил придется приложить Арису, чтобы навести там первоначальный порядок. Впрочем, осознавал Лоэналь и то, что не сможет оттягивать момент прочтения вестей вечно. Ему следовало принять этот удар судьбы, как бы ему того не хотелось.

   – Что там? – едва не шепотом спросила Театлин, словно боялась спугнуть удачу, которая и без того давно покинула Арис.

   – Герцог Этин пришел в себя, – облегченно выдохнул Лоэналь, пробежав взглядом строки, выведенные аккуратным почерком.

   – Это же отличная новость, чего ты хмуришься, Лоэналь, словно он умер? – губы полуэльфийки растянулись в широкой и искренней улыбке.

   – Это не все новости, Театлин… Похоже, что Скирилэй на грани войны… Гражданской войны, которая может привести к очень серьезным и опасным последствиям, – покачал головой Лоэналь. – Анисса успела сбежать прежде, чем гвардия добралась до замка и успела арестовать ее. Теперь Даминитри атэ Елар Винарз просит лохос, чтобы спасти Ирид и Самтар, а соответственно и все герцогство.

   – И ты его отправишь?

   – Вынужден. Беда в том, что это оголит столицу. У меня ограничены ресурсы в лохосах. Империя большая, а в нашем распоряжении лишь двадцать лохосов. Те восемь, что у нас отнял Воста, еще не восстановлены. Я даже не уверен, что мы успеем их восполнить и подготовить в ближайший год. Сам того не сознавая, этот змей нанес нам очень сильный удар.

   – Не думаю, что кто-то решится напасть на столицу сейчас, Лоэналь, ты слишком переживаешь, – Театлин откинулась на спинку кресла и внимательно посмотрела на брата, словно давно его не видела. – Тарэнтийцам сейчас не до нас. Серые острова не способны воевать на суше, не имея поддержки с моря. Потому дальше побережья они не пойдут. К тому же, появится шанс схватить Аниссу, которая непременно полезет в битву за Скирилэй.

   – Я прекрасно знаю, о твоем отношении к этой женщине, Театлин, – усмехнулся Лоэналь. – Ты его не особо и скрываешь. Но в дела управления империей нельзя вмешивать личные чувства. Они мешают тебе сейчас мыслить здраво. Забудь о ней. Сейчас нас должна волновать только судьба Мирэй и главный вопрос, как ее спасти от гибели.

   – Ах, оставь этот назидательный тон, Лоэналь, – отмахнулась Театлин. – Сейчас я говорю совершенно хладнокровно и расчетливо. Ты сам понимаешь, что Анисса может стать серьезной головной болью, тем более если она объединит усилия с Манисар Воста и ее отцом, если доченька до него добралась. Пойми, это очень серьезный вызов для нас и империи. Ведь мы же с тобой понимаем, на что способна эта баба. По отдельности эти две змеюки нескончаемая головная боль, а вместе…

   – Вместе они могут уничтожить империю, учитывая сколько лохосов увел Дарьенал Воста. Эта семейка сводит меня с ума! – Лоэналь дал волю чувствам и буквально вцепился себе в волосы. Казалось, еще мгновение, и он начнет их выдирать.

   – Отправь лохос, Лоэналь и будем молиться всем богам, чтобы ему удалось связать руки и змеям, и пауку и кому бы то ни было еще, кто присоединится к этим несчастным, рискнувшим бросить нам вызов. Тогда у нас будет шанс раздавить их разом. В одном месте. Без беготни по всей империи в попытке поймать хоть кого-то, – ее голос звучал спокойно, хотя во взгляде светился азарт предстоящей погони.

   – Ты слишком уповаешь на один лохос, сестра. Его возможности ограничены. Он будет один против восьми, что ушли с Востой.

   – Семи. Один из его лохосов погиб в Самате, не забывай, – спокойным тоном заявила Театлин.

   Лоэналь устало откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Он не стал спорить с сестрой и собирался отправить лохос на помощь Даминитри в любом случае, даже если бы Театлин не напомнила ему об этом. Его тревожило совершенно иное. Он понимал, что сил в его распоряжении не так и много, и ему не должно их распылять в попытке прикрыть все возможные щели, из которых лезли проблемы. Но он понимал и то, что Театлин права. Если они сейчас потеряют Ирид, а вместе с ним и весь Скирилэй, империя окажется на грани гибели. Ей останется один-два шага до падения в пропасть и сделать их они смогут, даже не осознав того. Это он прекрасно понимал. Сейчас нельзя было потерять ни единой провинции, ни единого города, ни единого замка. Да что там города, они не имели права потерять хотя бы малую деревню. Он осознавал, что Маэль не должен тревожиться о том, что происходит в Мирэй. Только не сейчас, когда ему предстоит зачистить Тарэнту и тем самым исключить новые попытки уничтожить соседа с ее стороны.

   Театлин внимательно следила за братом, опасаясь, что он сорвется в любой момент и помчится размахивать мечом, чтобы спасти империю от развала и гибели. Никогда прежде она не видела у него столь напряженного выражения лица и столь сильно, до побелевших костяшек, сжатых кулаков. Казалось, Лоэналя терзают сомнения, хотя она прекрасно знала, что он нисколько не сомневается в том, что делает. Она прекрасно знала, что Лоэналь уже принял какое-то решение и не отступит от него, но что именно терзало его душу сейчас? Театлин хотела бы это знать, чтобы хотя бы помочь.

   – Что ты задумал, брат? – поинтересовалась она. – Я узнаю этот взгляд. Ты что-то решил для себя. Что же это?

   – Пойду к Эмрии, надо отправить с лохосом еще хотя бы два десятка гвардейцев для усиления. Но у меня нет права приказывать гвардии. Надо идти к императрице, – Лоэналь уже писал какие-то приказы, сосредоточенно выводя аккуратные витиеватые буквы. – Не знаю уж почему, но воины в фиолетовых плащах и с шарфами того же цвета придают особую уверенность в своих силах всем. От простого крестьянина до лохата.

   – Ничего удивительного, – улыбнулась Театлин. – Они видят гвардию и чувствуют свою правоту, ведь император поддерживает их. А императора поддерживают боги. А значит, боги поддерживают их. Каждому хочется быть уверенным в том, что на нем благословение богов.

   Он не спорил с ней. Он понимал, что сестра права. В трудные минуты людям требовалась моральная поддержка и вера в свою правоту. Им требовался какой-то символ, который вселит в них уверенность. Именно это давало присутствие императорской гвардии и осознание того, что эти воины в фиолетовых плащах на их стороне. А значит, император на их стороне, что в свою очередь означало благосклонность богов. Лоэналь вздохнул и отложил перо.

   – Ты пойдешь со мной, Театлин? – его голос стал глух, было слышно, что он устал от проблем, навалившихся на империю и на него.

   – К Эмрии? – на всякий случай уточнила та.

   – Да, – Лоэналь кивнул. – Я уверен, что она не откажет в такой небольшой по сути просьбе. Но все же… Лишней поддержке я буду безмерно рад.

   – Я удивлена, что тебе требуется моя поддержка в разговоре с внучкой, – Театлин как-то странно посмотрела на него. – Неужто ты ее боишься?

   – Иногда нужна поддержка просто так, Театлин. Просто чтобы осознавать. что ты не один, что не только ты думаешь об этом, – усмехнулся в ответ Лоэналь. – Неужели Хлауд не просил ее у тебя?

   – Не приплетай его, – Театлин нахмурилась.

   Память все еще причиняла ей нестерпимую боль. Она бесконечно скучала по своему возлюбленному супругу, пусть с его кончины и прошел уже век. Каждый раз, когда кто-то вспоминал его имя или же ей самой на ум приходил его образ, грудь сжимало и становилось тяжело дышать. Она все еще чувствовала острую боль в сердце, печаль, смешанную с обидой за то, что он оставил ее тут. Впрочем, Театлин привычно тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Это давно стало ее спасительным ритуалом. Сейчас она не имела права предаваться печали. Сейчас ей необходимо быть сильной. Такой, какими бывают лучшие воины империи перед боем. Нельзя размягчать свое сердце и душу. Им предстоит опасный бой за само существование империи в этом мире.

   – Даже и не думал, – примирительно ответил Лоэналь. – Но тебя надо было подстегнуть.

   – Ладно, идем к Эмрии, пока ночь не окутала Арис, – Театлин постаралась придать беззаботность своему голосу. – Не хочу домой в потемках возвращаться. Все же улицы Ариса пока не безопасны. Городская стража не справляется.

   Чтобы не играть в опасные игры, когда они с братом могли буквально вцепиться друг в друга, не сойдясь во мнениях, а такое случалось и не один раз в их длинной, казалось, бесконечной, жизни. Театлин поднялась на ноги и направилась прочь из комнаты, осознавая то, что это единственное, что могло сейчас остановить зарождающийся спор, иначе они могла застрять тут до самой ночи. Сейчас это было совершенно неуместно. Театлин знала за собой такой грех, как упрямство. Ослиное упрямство. Она знала, что может испортить все, только потому что захочет отстоять свою позицию, отказавшись отступить хотя бы на полшага. принимая позицию кого бы то ни было. Именно поэтому она поступила единственно верно: направилась в покои вдовствующей императрицы, где у нее не будет не только шанса, но и мысли спорить с Лоэналем. Эмрия могла стать тем потоком ледяной воды, что загасит ростки гнева в ее душе, не позволит им поднять голову и расцвести.

   Ее величество вдовствующая императрица Эмрия арэ Вариар наслаждалась горячим пряным вином на террасе, что опоясывала дворец. Ее нисколько не пугал холодный ветер, носящийся по дворцовому парку как предвестник зимы. Она с особым удовольствием прикрывала глаза всякий раз, когда делала очередной глоток. Рубиновая жидкость согревала изнутри, раскрывая не только букет самого вина, но и невероятную смесь ароматных трав, которые добавляли в этот напиток. Где-то на границе восприятия они обжигали, согревая не только тело, но и начинавшую замерзать в холода душу. Императрица понимала, что сейчас ей это необходимо. Ее тревожила судьба империи, ее беспокоили судьбы детей. Она не видела Ланду слишком давно, а зная характер дочери, Эмрия могла предположить, что та сейчас буквально сходит с ума от гнева, уничтожая окружающий мир. К тому же Демон крови, которым ее наградили предки, подливает масла в ярко полыхающее пламя, заставляя сгорать изнутри. Это тревожило Эмрию гораздо больше. Кто знает, сколь долго сможет бороться с ним ее дочь и чем закончится эта битва. Тем не менее, она не пыталась увидеться с Ландой, опасаясь, что это спровоцирует ее на необдуманные поступки, а в том. что дочь на это способна, Эмрия нисколько не сомневалась. Ей приходилось усмирять материнскую тревогу и помнить, что она императрица, пока супруга сына не займет место во дворце. Тогда и только тогда у Эмрии будет возможность заняться бедами своей дочери.

   Она сделала еще один глоток пряного вина, с наслаждением закрыв глаза, когда звук открывающейся двери заставил ее повернуть голову и внимательно посмотреть на нее. Две молоденьких служанки кинулись к вошедшим, но замерли на месте, остановленные повелительным взмахом руки императрицы. Эти две по сути девчонки, едва переступившие порог десятилетия, еще не знали обитателей дворца и всех родственников императора в лицо, потому попытались преградить путь Театлин и Лоэналю.

   – Эмрия, мне нужно двадцать гвардейцев, – с порога и без предисловий заявил глава Имперского совета, не обратив на служанок ни малейшего внимания.

   – Зачем? – императрица была удивлена столь резкой просьбе Лоэналя.

   Обычно глава Совета не был столь внезапен и не преступал рамки приличий и правил, как сейчас.

   – Отправлю их в Ирид к Даминитри атэ Елар Винарз, – с готовностью отозвался тот. – Ей требуется подкрепление, чтобы предотвратить захват города и замка герцога Скирилэя. Я отправляю туда лохос. Герцог Этин пришел в себя, а в его владениях назревает какая-то беда.

   – А зачем тебе гвардейцы? – Эрия все еще не понимала замысел Лоэналя, а тот не спешил объяснить. – Лохоса будет достаточно. Гвардия, тем более в столь малом числе, ничего не сделает для спасения города и тем более герцогства.

   – Мой дорогой брат как всегда уверен, что все вокруг умеют читать его мысли, а потому не следует объяснять то, что он задумал, – усмехнулась тем временем Театлин. – Он забывает, что чтение мыслей недоступно даже эльфам. А дело в том, что люди очень тепло реагируют, когда в тяжелую годину видят фиолетовые плащи императорской гвардии. Сейчас нам нужно, чтобы подданные Маэля чувствовали его поддержку. А гвардия – это символ императора и его власти. Гораздо более действенный и понятный. чем корона и гербы.

   – А разве туда не отправилась гвардейская ила? – Эмрия внимательно посмотрела на Лоэналя.

   – Отправилась, – кивнул тот. – Там размещена ила, отправившаяся с Даминтри атэ Елар Винарз. Но еще двадцать гвардейцев придадут больше уверенности тем, кто обороняется в Скирилэе. Если мы его потеряем, мы можем потерять и всю империю. Она попросту начнет трещать по швам. Этого нельзя допустить.

   – Тебе не надо уговаривать меня, Лоэналь, – улыбнулась императрица, поставив кубок на невысокий столик рядом с креслом. – Я отправлю двадцать гвардейцев с лохосом, как ты просишь. Это не так уж трудно. Здесь в столице мы можем обойтись и малыми силами. И оставшихся гвардейцев мне хватит. Сейчас у нас сложная ситуация, нам стоит защитить империю. Неважно, где ей грозит опасность. Пусть Анисса опасная змея, очень ядовитая, нам следует вырвать ей зубы, чтобы она не вцепилась Маэлю в ногу. Надо остановить распад империи на дальних подступах, не допустив его в самое сердце Мирэй. Потому я дам тебе гвардейцев.

   – Анисса помешана на своем сыне, – Лоэналь задумчиво потер кончик носа. – Может, нам воспользоваться этим? Решить вопрос с этой змеей раз и навсегда.

   – Предлагаешь похитить ребенка? – Театлин вопросительно выгнула бровь.

   – Он давно не ребенок, сестра, – отмахнулся эльф. – Даже если мать считает его таковым. В его возрасте мальчики уже давно учатся военному делу, служат богам, работают, в конце концов, а не пускают слюни и сучат ножками, требуя очередную игрушку.

   – Давай не будем спорить на такие щекотливые темы, матушка, – вздохнула Эмрия. – Я согласна с Лоэналем в том, что нам надо как-то решить вопрос с Аниссой. Причем так, чтобы больше никогда не вспоминать о ней. Но как это сделать, я сейчас даже не представляю.

   – Более того, я считаю, что решить этот вопрос надо малой кровью для нас, – кивнул Лоэналь. – Я не хочу терять десятки воинов или шпионов в попытке вырвать зубы у змеи. Пусть эти люди и пойдут на эти жертвы с радостью. Но наши резервы не столь велики...

   – Похищать ребенка как-то совсем бесчестно, – покачала головой Театлин. – А мы с вами пока не утратили понятий об этом.

   – Хорошо. Предложи другой способ остановить это ядовитую змею, – Лоэналь со вздохом скрестил руки на груди, прислонившись к стене. – Как нам это сделать?

   Театлин в какой-то немой просьбе поддержки посмотрела на Эмрию, но та встретила ее холодным взглядом, полным хрустящего, обжигающего льда. В нем не было ни жалости, ни каких-либо теплых чувств, которые могли дать Рихину хоть какой-то шанс на то, чтобы избежать жестокой участи заложника. Полуэльфийка поняла, что ее внучка уже приняла решение, и оно ей не нравилось. Совершенно не нравилось. При всей своей ненависти к Аниссе, с которой она пока еще не расквиталась за то нападение на улицах Ариса, Театлин вовсе не хотела мстить мерзавке именно так. Это было бесчестно, а для Театлин честь была не пустым звуком. Но война с детьми была самым настоящим бесчестьем. Впрочем, Эмрия и Лоэналь были правы. «Что может родить столь прогнившая утроба, как у Аниссы? Совершеннейшее чудовище. Даже благодатное семя герцога Этина не смогло бы исправить влияние гнили, которая пропитала ее утробу. Да и ее саму», – пронеслось в ее голове. Театлин скривилась, осознав свои мысли. Она оправдывала то, что задумали Эмрия и Лоэналь заранее.

   – Ваша взяла, – отозвалась она вслух, всплеснув руками. – Давайте попробуем связать ее по рукам и ногам, выкрав ее отпрыска. Мне это претит, как самый бесчестный поступок из возможных, но я надеюсь, что она станет паинькой, как только мы лишим ее любимого сыночка.

   – Я рассчитывала на другое, матушка, – на губах Эмрии появилась ледяная улыбка. – Совсем на другое.

   – Порой ты меня пугаешь, Эмрия, – честно призналась Театлин. – Твои слова леденят душу. Мою. А твою заливают чернотой.

   Она не ожидала от императрицы такой откровенной жестокости, граничащей с безумием. Скорее, она ожидала от себя какого-нибудь срыва, когда хочется крушить и ломать все, что попадется под руку. Но всегда спокойная Эмрия, которая с легкостью переносила измены супруга, его откровенные издевательства над ее гордостью, пусть он в какой-то момент и не осознавал этого. Эмрия, что прощала любовницам супруга оскорбления и откровенные издевательства. Эмрия, которая способна была приголубить любого ребенка, считая их самым главным, что есть у империи. Эмрия, которая улыбалась в лицо Дарьеналу Восте, хоть ее пальцы и сжимали рукоять ножа, которым она жаждала пронзить его черное сердце. Нет, эта Эмрия не могла и подумать об убийстве ребенка, тем более не так давно потеряв одного из своих детей. Эта Эмрия была не способна на столь жестокий и черный поступок.

   – О чем ты думаешь, матушка? Ты думаешь, что я хочу убить Рихина ан Кьель да Скалэя? Пока нет. Не хочу, – Эмрия улыбнулась, пусть ее улыбка и была полна холода, от которого мог замерзнуть в мгновение ока Великий океан, превратившись в огромный кусок льда от поверхности до самого дна. – Пока я хочу умертвить его мать в соответствии с законом на Черном холме. За измену империи и посягательства на императорскую власть полагается смерть от обескровливания.

   – Она пока не поднимала мятеж, Эмрия, – несмотря на свое отношение к Аниссе, Театлин удивилась. – Ты не можешь нарушать закон. Как бы тебе этого ни хотелось.

   Одно дело придушить наглую герцогиню в темном переулке или нанять убийц, которые перережут ей горло, и совсем другое – казнить на Черном холме. Для этого необходимы обвинение и приговор. Приговор, вынесенный высшим имперским судом, который будет возглавлять сам император и верховный жрец империи. Как бы они не относились к Аниссе, но она была благородного происхождения, а значит, ее нельзя было притащить на Черный холм по простому желанию императрицы.

   – Она пыталась убить своего супруга, герцога империи, – голос Эмрии был тверд. – А это преступление против империи, которое карается смертью. К тому же она захватила власть в Скирилэе. А это уже можно приравнять к мятежу против короны. Я уверена, что Имперский совет с легкостью решит ее участь, получив свидетельство от герцога Этина и капитана гвардейцев, что сейчас охраняет его. Кто там сейчас? Дочь Великого шпиона?

   – Да. Ланда отправила за Аниссой мину Даминитри, – кивнул Лоэналь. – Благодаря ей герцог Этин сейчас жив и в рассудке.

   Он наблюдал за тем, как меняется взгляд Театлин: от недоверия и нерешительности, через жалость к жестокой решимости. Казалось, что она сражается с самой собой из-за необходимости принять правоту Эмрии и признать ее право судить недостойную герцогиню.

   – Я не сомневаюсь, что мина Даминитри даст самые красочные показания, – усмехнулась Театлин, избавившись наконец от минутной слабости. – Предлагаю казнить Аниссу одновременно с семейством Воста. Чтобы дважды зрелища на Черном холме не устраивать. Не люблю толпы народа, а желающих это увидеть будет много.

   – Вот теперь я узнаю свою сестру, – рассмеялся Лоэналь. – Ты всегда была за решительное пресечение любых поползновений против Мирэй.

   – Я все еще против похищения ребенка, – упрямо повторила полуэльфийка. – Мне претит сама мысль, чтобы использовать ребенка в политических играх, чтобы угрожать его матери.

   – Не такой уж Рихин и ребенок, – хмыкнул в ответ Лоэналь. – Ему уже двенадцать, а в этом возрасте дети аристократов берут в руки оружие и идут на войну. А еще отвечают за деяния своих родителей, если те идут против короны.

   Театлин многозначительно посмотрела на него и позволила себе довольно ребяческий жест – насупиться. Она понимала, что ей не переубедить брата и внучку. Более того, она их прекрасно понимала и осознавала их определенную правоту. В Мирэй и правда в двенадцать лет отпрыски аристократов уже не считались детьми, они давно уже были частью общества. Сыновья уже отправлялись на службу к соседним аристократам, а то и служили оруженосцами в городской страже или императорской гвардии, а дочери уже были замужем, некоторые уже успевали родить. Дети быстро взрослели в империи и других человеческих королевствах. Короткая и опасная жизнь способствовала этому. Эльфам этого было не понять, ведь у них совершеннолетие наступало лишь по достижении тридцати лет. Даже Театлин, всю жизнь проведшая в людской империи Мирэй, никак не могла привыкнуть, что в пятнадцать люди становились полноправными. Могли владеть имуществом, править своими владениями и можно сказать, успевали повидать жизнь во всех ее проявлениях.

   – Я постоянно забываю, что они не эльфы, – несколько виновато улыбнулась Театлин. – От древних привычек трудно избавиться.

   – Поверь мне, Театлин, я об это тоже порой забываю, – усмехнулся Лоэналь. – Продолжаю измерять их нашими мерилами. А потом жестоко разочаровываюсь в этом. Не стоит ждать от людей того, что ты ждешь от эльфов.

   – Значит решено, – подвела итог разговору Эмрия. – Следует позвать Великого шпиона, дабы мы могли обсудить возможность захвата и доставки в Арис Рихина ан Кьель да Скалэя. Если такое возможно. Я боюсь, что нам может помешать то, что мы не знаем, где сейчас находится этот глупый змееныш. Не думаю, что он в Самтаре. Лоэналь, призови ко мне главу тайной службы.

   Лоэналь кивнул и шагнул к двери. Он что-то быстро приказал гвардейцу, что стоял на охране покоев императрицы, следом раздался быстро удаляющийся топот спешащего исполнить его приказ человека. В покоях императрицы повисло напряженное молчание, которое боялись нарушить все присутствующие. Казалось, что каждое слово освободит что-то очень злое и опасное, с чем они не в силах будут совладать. Лоэналь и Эмрия потягивали пряное вино, не обращая внимания на не находящую себе места Театлин. Они прекрасно понимали, что сейчас трогать полуэльфийку было нельзя. Они покусились на ее понимание мира и его правил, а еще на осознание того, что хорошо, а что плохо. И дети, для желавшей иметь нескольких детей, но одаренной богами лишь одной дочерью Театлин, были чем-то сродни маленьких божеств, которых не следовало обижать ни в коем случае, и уж тем более втягивать их в политические игры взрослых. Она порой забывала о разуме, отдаваясь на волю чувств. Эмрия и Лоэналь осознавали, что такое отношение может привести к гибели самой Театлин в какой-то неудачный момент, но они ничего не могли с этим поделать. Полуэльфийка не желала избавляться от своих принципов. Лоэналь любил говорить, что у них оставалось только одно средство против этой слабости Театлин, запереть ее в башне, как в давние времена Бог-Отец заточил свою дочь Селеру. Только оба осознавали, что случится с той башней и что ждет их после того, как Театлин вырвется на свободу. Они прекрасно понимали, что, если они так поступят, гибель грозит Мирэй, Элеану, да и что греха таить, даже мифическому Элину, прародине эльфов. Полуэльфийка уничтожит их всех. Театлин явно сдерживала себя, чтобы не начать мерить комнату шагами, как она обычно делала, когда начинала нервничать или злиться. Казалось, что ее это успокаивало, но выглядело это довольно забавно, ведь полуэльфийка кусала себе губы, и едва сдерживалась, чтобы не начать заламывать руки. Во всяком случае, складки роскошной юбки своего платья из тяжелой черно-синей парчи она успела поправить бесчисленное число раз.

   Примерно через четверть хоры двери в покои императрицы распахнулись, впуская внутрь главу тайной службы Варрена ат Елар Винарза. Его проницательный взгляд скользнул по собравшимся в комнате, прежде чем он поклонился Эмрии со всем возможным почтением, не падая ниц, как это было принято в Камрии и Ликии. Варрен был высоким мужчиной с каштановыми волосами и совершенно непримечательной внешностью. Если его встретить в толпе на столичном рынке, вряд ли удалось бы запомнить эту встречу, столь быстро вылетал из головы его облик. Разве что стальные глаза чуть-чуть закреплялись в памяти, не отпуская ни на миг. Вместе с тем, Варрен мог принять любой облик, стоило ему облачиться в соответствующую одежду и использовать нужные манеры.

   – Вы желали меня видеть, ваше величество? – Варрен ат Елар Винарз внимательно посмотрел на Эмрию, казалось, что он буквально проникает в ее мысли, стараясь заранее понять, что именно хочет ему сказать монаршая особа. – Что я могу для вас сделать?

   – Конечно, Великий шпион, – Эмрия улыбнулась, жестом предлагая ему выпить, но тот отрицательно покачал головой, не желая превращать аудиенцию в дружеские посиделки. – Нам требуется ваша помощь

   – Чем я могу помочь вашему величеству? – он ожидал ее слов.

   – Понимаете, Великий шпион… Как бы это объяснить… – внезапно Эмрия потеряла уверенность в своем решении и искала слова, чтобы донести свою мысль до главы тайной службы империи.

   Это было немного странно. Когда императрица принимала решение, мало что могло ее свернуть с выбранного пути. А теперь же она мялась, словно юная девица на знакомстве с женихом, которого выбрали ей родители.

   – Ох, хватит уже, – не выдержала Театлин. – Ее величество пригласила вас, Великий шпион, чтобы вы разработали план по похищению Рихина ан Кьель да Скалэя и его немедленной доставке в Арис.

   – Простите? – казалось, что ничто не могло вывести из равновесия Варрена, но сейчас он был не просто удивлен, он был ошарашен. – Похитить отпрыска одного из герцогов империи? Я правильно понял вас?

   – Все верно, Великий шпион, – кивнул Лоэналь.

   – Но красть отпрыска аристократа последнее дело, – голос Варрена звучал спокойно, но было видно насколько он удивлен. – За это могут наказать даже императора.

   – Не волнуйтесь, Великий шпион, – улыбнулась Эмрия, успокаивая. – Нам необходимо вывести из игры Аниссу анэ Кьель да Скалэй. Она, как известно, помешана на своем сыне. Герцог Этин не будет выдвигать обвинений и требовать наказания за это преступление.

   – Я не уверен в этом, – задумчиво ответил Варрен. – Мне совершенно не нравится эта идея.

   – Герцог пришел в себя, об этом сообщила ваша дочь, которая выполняет сейчас приказ императора, – успокоил главу тайной службы Лоэналь. – Думаю, что он даже будет вам благодарен, если вы поможете вырвать мальчика из рук Аниссы, которая превращает его в маленькое чудовище. Не думаю, что герцогу нравится то, во что превращается его сын сейчас.

   – Хорошо, – Варрен как-то обреченно вздохнул. – Если это одобрено герцогом, значит, мы можем забрать Рихина у нерадивой матери, которая пренебрегает своими обязанностями воспитывать свое дитя в строгости.

   – Хуже того, у супруги-убийцы, которая презрела законы богов, – хмыкнул Лоэналь. – Она хитро отравила своего супруга. Только очень извращенный ум мог придумать план поставить человека на грани жизни и смерти, не давая сделать последний шаг, когда уже нет пути назад.

   – Она будет осуждена за свои преступления? – голос Варрена прозвучал очень глухо, было понятно, что глава тайной службы империи едва сдерживает гнев. – Мне необходимо знать это.

   – Всенепременно, – величественно кивнула Эмрия. – За покушение на убийство супруга, за подготовку мятежа против супруга и короны, если она не успеет выступить против императорской власти в открытую, а также за измену короне. За все это ей грозит смерть на Черном холе или заточение в жреческой обители Ула. В одном из тех дальних храмов, где никогда не бывает солнца.

   – Ей повезло, что у Мирэй нет своего Дахрата, – хмыкнул Лоэналь.

   – Вы столь живо отреагировали, Великий шпион… – Театлин заинтересовано посмотрела на Варрена.

   – Мой отец имел несчастье взять вторую супругу после смерти моей матушки, в итоге эта змея отравила его, – буквально сквозь зубы выплюнул тот. – Она была осуждена советом нашего рода и заживо замурована в родовой усыпальнице рядом с отцом. Ее вопли еще декаду распугивали тех, кто думал посетить почивших родственников.

   – Вы ей даже честь оказали, похоронив в родовой усыпальнице, – как-то недобро прищурилась Театлин. – Ее место в безымянной могиле на перекрестке дорог, где путники вечно будут тревожить ее покой.

   – Она замурована там, где на заре империи мои предки приносили в жертву своим почившим родственникам рабов, чтобы было кому прислуживать и в загробной жизни у трона богов. Это гораздо хуже перекрестка. Теперь ее терзают души рабов, – улыбнулся Варрен.

   – Ваши предки… – Лоэналь не договорил, осекшись на полуслове.

   – Да, мои предки из огнепоклонников, – усмехнулся Варрен. – Они молились богу огня Ларэю, что пришел из Мариринера. Когда сыны клана Сал начали строить империю, мой предок отдал за одного из соратников первого императора Вариара свою единственную дочь, сделав его своим наследником, но еще два поколения вера в Ларэя и страшные ритуалы проводов в загробную жизнь царили в роду Елар Винарзов. Теперь мы давно ушли от них.

   – Да, обычаи в Мариринер мерзкие. Были и есть, – Лоэналь брезгливо передернул плечами.

   – Смею напомнить, что у ваших соплеменников есть столь же неприятные ритуалы, которые проводятся в Дахрате, Главный советник, – парировал Варрен. – Они пугают не только нас, людей, но и самих эльфов.

   – Откуда вы знаете? – Лоэналь и Театлин задали этот вопрос хором.

   Варрен улыбнулся. Впрочем, от его улыбки по спинам бежал холодок, столь опасной она была.

   – Вы забываете, кто я, – наконец, ответил он им. – Знать такие вещи – это моя работа.

   – Мне стало немного страшно, – поежилась Театлин.

   – Я знаю многое про Элеан, даже то, чего не знаете вы, – усмехнулся Варрен. – Заметьте, что я не сказал о том, как у вас казнят за предательство короля и богов.

   – И что же такое вы знаете? – Лоэналь прищурился, внимательно посмотрев на главу тайной службы Мирэй, словно впервые увидел его.

   – Простите, но не все сведения подлежит разглашению, когда нет на то необходимости, – лукаво отозвался главный шпион. – Я оставлю их при себе, чтобы воспользоваться однажды, когда это потребуется Мирэй.

   – Ладно, – согласилась Эмрия. – Давайте прекратим эти разговоры. В чем-то вы правы, Великий шпион. Некоторые тайны следует сохранить до поры до времени даже от друзей. Тогда они превратятся в оружие, а рассказанные раньше времени, они превращаются в безобидную сплетню, которая не нанесет никакого вреда, когда это будет нужно. Давайте вернемся к тому, о чем мы говорили и зачем позвали Великого шпиона. Обсудить веру в богов и ритуалы, которые жречество использует для служения им, мы можем позже, если останется такое желание.

   Варрен поклонился ей, принимая отповедь императрицы. Он и правда позволил себе слишком много. Нельзя пускаться в религиозные споры, тем более с союзниками Мирэй – эльфами. К тому же он вообще не любил спорить о религии, осознавая, что в ней было что-то непонятное до конца людям, которые лишь следовали за жрецами. Больше он не совершит такой ошибки, ведь для того, кто отвечает за шпионские сети и сбор сведений для имперской короны, было большой глупостью столь откровенно подставляться, давая повод противникам однажды свалить его. Тем более, каждый помнил поговорку, что и у стен есть уши. Потому даже в императорском дворце следовало следить за словами, срывавшимися с губ. Никто не знает, когда противники решатся воспользоваться сказанным. Он мысленно возблагодарил богов, что это были только Театлин и Лоэналь, которые точно не будут пользоваться этими просчетами.

   – Здесь надо предпринять ряд необходимых действий, – начал Варрен. – В первую очередь нам следует узнать, где сейчас находится отпрыск Этина ан Кьель да Скалэя. Только тогда нам следует строить планы. В первую очередь нам надо будет выяснить его дневные занятия и как проще выкрасть. Ну а после отправить его в столицу окольными тропами, чтобы нашу добычу не перехватили и не вернули назад мамаше. Беда еще и в том, что нам придется действовать очень маленькими силами.

   – Разумно, – кивнул Лоэналь. – Мы сейчас не можем себе позволить тыкаться во все углы, словно слепые котята. У нас и без того ситуация сложная, и того и гляди вспыхнет новый пожар, который я не знаю чем тушить, честно говоря. Несколько имперских городов требуют восстановления.

   – Нам надо восстанавливать Самату, – вздохнула императрица. – Самата – морские ворота Мирэй. Нам непременно надо ее восстановить. Только боюсь, что легендарные ворота утеряны навсегда.

   – Значит, я отправлю нескольких шпионов в Скирилэй, пусть поищут, где скрываются Анисса и Рихин, а также отправлю дополнительных шпионов в Самату. Нельзя исключать, что противник оставил там своих соглядатаев. Если у вас больше нет для меня приказов, ваше величество, я пойду, с вашего позволения, готовить похищение мальчика, – Варрен поклонился и, повинуясь разрешающему жесту императрицы, вышел из покоев.

   – Мысли про Самату терзают меня каждый день и не дают спать ночами, – произнесла Эмрия, когда дверь за главой тайной службы закрылась. – Она словно кровоточащая рана на теле империи.

   – Я могу найти в Элеане талантливого резчика по камню, который вернет из небытия ворота города, – спокойно ответил ей Лоэналь. – Они когда-то были созданы эльфийским мастером, думаю, что я найду более искусного и талантливого резчика, который сделает ворота гораздо красивей. Они станут вызовом судьбе, которая столь жестоко попрала их однажды.

   – Вы сейчас не о том думаете, – буквально выплюнула Театлин. – Там от города остались сплошные руины, люди буквально живут на груде камней. Онис и Самату сначала следует восстановить, чтобы они стали пригодны для жизни, прежде чем начинать украшать их. Если людям будет негде жить, а вы будете строить храмы и дворцы… Боюсь, вас поднимут на вилы прежде, чем вы успеете прокричать «Гвардия». Это неверное решение, которое может стоить жизни членам императорской семьи, а еще самой императорской власти. Мирэй больше не будет.

   – Матушка права, – вздохнула императрица. – Мы думаем совершенно не о том. Сначала надо дать подданным Маэля дома, чтобы они могли укрыться от непогоды и спали не под открытым небом, а потом уже думать о том, как восстановить красоту разрушенных домов.

   – Почему бы им самим не отстроить свои дома? – Лоэналь возвращался к пониманию эльфийского королевства, где короля и аристократов не заботили нужды простого народа.

   – Беда пришла к ним оттого, что они подданные нашей империи, – терпеливо объяснила Эмрия. – Враг не напал бы и не сжег их дома, если бы они не были мирэйцами. А раз мы не смогли защитить их, мы должны помочь им восстановить жилища и предоставить немного еды, чтобы они смогли спокойно пережить тяжелые времена. К тому же, многие строили эти дома всю жизнь, постепенно вкладывая в них свои деньги. Им сложно будет построить дома с фундамента. Тем более сейчас, когда им негде взять средства.

   Лоэналь обреченно улыбнулся. Эльфы не привыкли помогать тем, кто нуждался, считая, что каждый сам должен быть кузнецом собственного достатка. Но спорить с императрицей он не хотел, потому на его устах появилась эта обреченная улыбка. Он понимал, что в случае Театлин и Эмрии он имеет дело с женским милосердием, хотя, если потребуется, обе с легкостью могут устроить огненное море в любо из городов, нисколько не сожалея о жертвах. Теперь же они волновались о людях, которых завоевали тарэнтийцы. Лоэналь не доверял тем, кто прожил год под властью врага, опасаясь того, что некоторые из них могли стать шпионами на службе Тарэнты. Впрочем, спорить с женщинами он не собирался, предоставив главе тайной службы ненавязчиво проверить каждого в освобожденных городах. А вот трата государственных ресурсов на поддержку горожан его тревожила гораздо сильнее. Как глава Имперского совета, Лоэналь был вынужден думать слишком о многом. Вот и теперь он мысленно подсчитал, во сколько обойдется это для и без того значительно похудевшей казны.

   – Я уже отправлял в Самату несколько обозов с продовольствием, чтобы они могли пережить зиму, – когда Лоэналь заговорил, его голос был совершенно спокоен. – К тому же там море, а значит, есть рыба. Могу сказать только одно – от голода они точно не умрут.

   – Кроме еды им нужны дома, а значит, стройматериалы, – упрямо выпятила подбородок Театлин. – Как, ты думаешь, они переживут холода, когда у них негде будет укрыться?

   – Это Самата, Театлин, – вздохнул Лоэналь. – Она гораздо южнее Ариса, а значит, там теплее.

   – Та тоже бывает снег, брат, а иногда и холода, к тому же сезон штормов не приносит тепло, – он буквально увидел, как Театлин мысленно отмахнулась от его слов. – К тому же ни один маг не сможет с уверенностью сказать, насколько холодной будет зима.

   – В любом случае уже поздно что-то предпринимать, Театлин, – словно сдаваясь ответил он. – Сегодня уже третий день зимы и обоз с деревом, мрамором и черепицей не успеет добраться до места назначения. Там уже начались шторма.

   – А ты говоришь про рыбалку, Лоэналь! – воскликнула Театлин.

   Эльф потер переносицу. Этот глупый спор начал его утомлять. Он не стал говорить сестре о том, что обозы с продовольствие в Самату и Онис отправились в тот самый момент, как Совет получил известие об их освобождении. Городская стража помогала жителям восстановить дома, насколько это было возможно. Глава Имперского совета даже взял на себя смелость и разрешил жителям этих городов беспрепятственно вырубать ближайшие леса для получения стройматериалов, но он не мог полностью взять на себя строительство роскошных жилищ для каждого в Самате и Онисе. Это было неправильно.

   – Хорошо, я отправлю туда имперского зодчего, пусть он поможет городам восстановиться и проследит за тем, чтобы все жили в приемлемых для выживания условиях. Так тебе станет спокойно, Театлин? – собравшись, наконец, с силами ответил он.

   – Так станет спокойно и мне, – ответила вместо своей бабки Эмрия. – Я понимаю твою заботу о казне империи, и без того скудной после Дарьенала Восты, но есть у империи одна задача – помогать своим подданным в час нужды. Наши траты вернутся к нам сторицей, Лоэналь. Поверь мне. Мы сейчас сеем зерно, которое даст обильный урожай.

   – Вы меня уже уговорили, зачем продолжать переубеждать? С вашего позволения я пойду. Надо распорядиться о Самате и Онисе и готовиться к тому, что они мне в кошмарах будут сниться, – вздохнул Лоэналь, поклонился и поспешно покинул покои вдовствующей императрицы.

   Он опасался, что женщины найдут еще какой-нибудь способ опустошить казну, которая буквально таяла на глазах благодаря загребущим лапам Дарьенала Восты, с особой радостью запустившего их в сокровищницу империи. Лоэналь уже не досчитался нескольких корон, которые были захвачены еще Вариаром и Миаллом. Пропала и золотая с изумрудами тиара старшей супруги вождя клана Сал, взятая трофеем после казни Эниай и Ээна. Ее никогда не использовали, но она служила напоминанием. Лоэналь догадывался, кто взял их, но не мог ничего поделать, чтобы вернуть сокровища короны назад. Для этого ему пришлось бы победить Дарьенала и узнать, куда он дел все, что украл из имперской казны. «Боюсь, что просто умереть для этого змея будет мало», – кровожадно подумал Лоэналь. Он бросил быстрый взгляд в окно и увидел, как лучи солнца искрятся на гранях танцующих в небе снежинок. Близился праздник Первого снега, и Арис намерен отпраздновать его ярко и весело. Глава Имперского совета на ходу отдавал необходимые распоряжения.

ГЛАВА третья

Первый месяц зимы янир. Шестой день месяца.

   144 год от рождения империи

   Маэль ар Вариар, император великой Мирэй, смотрел на странное подобие привычного для имперцев замка, окруженное частоколом и рвом, которое они успели построить буквально за декаду, и понимал, что он доволен проделанной работой, которая теперь спасет их в случае неожиданной атаки. Маэль не сомневался, что тарэнтийцы, хорошо знающие местность, воспользуются своими знаниями и нападут. Строители лохосов закончили с безопасностью и в настоящий момент активно возводили бараки, в которых предстояло жить до весны воинам империи. Мирэйцы не унывали, они почти отомстили за своих друзей и родных, которые погибли под гнетом захватчиков. Осталось совсем немного – окончательно завоевать Тарэнту и лишить ее даже возможности подумать о сопротивлении. Для этого им предстояло уничтожить наследного принца Тарэнты. Осталось совсем немного. Захватить и уничтожить эту жестокую скотину, завоевать города, если они не покорятся. При этом Маэль понимал, что ему нельзя допустить жестокости по отношению к тем, кто не держал в руках оружие. Он понимал, что следует предотвратить грабеж деревень, насилие и поджоги. Он прекрасно понимал, что его людям не удалось спустить пар, выместить зло, отчаяние, ненависть и жажду мести на враге, он сам не дал им этого, уничтожив королевский замок Тарэнты магией и запретив уничтожать столицу. Он это понимал, потому и размышлял теперь, как удержать их от бессмысленных убийств крестьян и мародерства. Маэль любовался тем, что построили совместными усилиями эльфы и люди всего за декаду и страшился того, сколько они могут за эту же декаду разрушить, если отпустить вожжи. «Человек поистине опасный зверь. Хитрый, сильный и непредсказуемый, а еще бесконечно жестокий, которому нравится убивать. Только мы убиваем ради получения извращенного удовольствия, убиваем себе подобных, когда в этом уже нет смысла и тем более необходимости. Порой мы страшнее самых опасных хищников Селерана. И однажды мы разрушим этот мир», – размышлял Маэль и эти мысли ему совершенно не нравились.

   Второй проблемой для Маэля в этой кампании стал дед. Сириаль рвался в Арис, не слушая порой никаких доводов. Маэль понимал, что эльф надеялся найти там свою супругу живой, но император прекрасно знал, что та погибла и Сириалю не суждено встретить ее в этом мире. Но дед не верил. Он считал, что раз выжил он, значит и она могла выжить. Это была удивительная преданность и любовь друг к другу в династическом браке, где изначально не могло быть чувств, кроме долга перед своим родом. Но Элара анэ Вират Мирэсель погибла и больше не могла улыбнуться супругу и обнять его. Сильнее всего Маэля пугало то, что сколько бы он не говорил Сириалю об этом, тот продолжал то и время блуждать в лабиринтах своей затуманенной памяти, проваливаясь во времена, которых уже не существовало, они ушли и их нельзя было вернуть никоим образом. Никто не знал, когда Сириаль начнет новую прогулку по сокрытому плотным туманом прошлому, и это тревожило Маэля и Скааля буквально каждый светлый и не очень день. Только Кайя имела какую-то особую власть над неуверенным разумом Сириаля и могла вернуть его в реальность прежде чем он окончательно заблудится в собственном разуме. Он слушал ее и летел за ее голосом, словно бабочка на свет факела, словно она могла вывести его из тьмы. которая готова была поглотить его и без того растерзанную душу. Ни Маэль, ни Скааль так и не смогли понять кого же видит в ней Сириаль – саму Кайю или ее эльфийское воплощение, возлюбленную дочь богини серебряной луны Селеры, прекрасную Инитэль. Впрочем, это было совершенно неважно, главное – она выводила Сириля из всех лабиринтов воспоминаний, готовых поглотить его, и он снова становился похож на самого себя, оставаясь в настоящем.

   Сириль пытался рассказать, что произошло с ним, но время, проведенное у тарэнтийцев, оказывалось за пеленой тумана, сквозь который он никак не мог прорваться, столь плотным он был. Казалось, что последний момент в его жизни, который отчетливо отпечатался в памяти – это роковой несчастный случай. Он помнил, как их возок летел с обрыва, кувыркаясь и рассыпаясь на ходу. Щепки полетели ему в лицо, а потом темнота и в памяти появлялся только момент, когда он пришел в себя. Это пугало Сириаля, пугало Маэля и Скааля, но они ничего не могли поделать. Сорок лет улетучились из памяти эльфийского принца, словно их и не бывало, и он никак не мог восстановить эти годы, чтобы рассказать родным, что с ним происходило все это время. Впрочем, они не настаивали, понимая, что ни им, ни ему проку от этих воспоминаний не будет. Маэль знал, что Сириаль ан Вират Мирэсель спешит к их лагерю, чтобы сопроводить внезапно обретенного отца в Арис. Скааль, конечно же, настаивал, чтобы Сириаль отправился в Эстрию, во дворец отца и немедленно, но Маэль отказал, заявив, что его дед давно решил стать частью империи Мирэй и потому он останется здесь. Наследный принц Элеана согласился, но вместе с тем было понятно, что его не радовало столь категоричное решение Маэля. Но что он мог поделать в данном случае? Император был прав. Сириаль выбрал Мирэй еще до того, как с ним приключилась беда и он потерял супругу, долгое время пребывая потерянным своей родней. Он выбрал империю людей, потому что не принял новую королеву Элеана, Сантэль из рода Гимер Вистар была ему омерзительна. Более того, он винил в смерти их матери, Вартаэль Скайтераль, именно представителей этого младшего рода, который влез в большую игру Элеана через свою дочь. Не просто влез, но и попытался сыграть в ней ведущую роль. Он считал, что королеву убила сама Сантэль, собственными руками подлив ей яд в вино. Сириаль не принял этого, он считал отца предателем, а потому не мог находиться рядом и предпочел буквально бежать в Мирэй, чтобы не видеть, как Сантэль надевает корону их со Скаалем матери. Он не знал, что Кириаль вовсе не желал жениться на этой удивительно блеклой эльфийке. Он не догадывался о том, что решение совета жрецов причинило отцу немалую боль. Кириаль готов был мириться с женщиной подле него в качестве супруги, но не с такой, как Сантэль. Блеклой, некрасивой, невнятной. Но король принял решение жреческого совета, подчинился ему и исправно исполнял свой королевский долг, надеясь, что очередные роды добьют ненавистную супругу. Но боги решили посмеяться над ним, и ему самому пришлось расправиться с Сантэль, что привело к гражданской войне между младшими и старшими аристократическими родами. Скааль вздыхал всякий раз, когда видел блуждающего в лабиринтах памяти и душевной боли брата. Если бы у него была возможность сказать ему то, чем поделился перед отъездом с ним отец. Объяснить. Но лекари запретили волновать Сириаля, и наследный принц смирился, понимая, что время еще придет и он сможет рассказать брату о том, как все было на самом деле и тот простит родителя. Скааль привычно прогуливался верхом по окрестностям построенной ими совместно с мирэйцами деревянной крепости, с сожалением осознавая, что снег, кружащийся в воздухе и заставляющий лошадь отфыркиваться, доставит им еще немало проблем.

   – Что скажешь, Маэль? – спросил Скааль, подъезжая к императору Мирэй, который привычно наблюдал за последними штрихами в строительстве частокола. – Мы неплохо укрепились в столь короткий промежуток времени.

   – Боюсь, что это совершенно бесполезно, Скааль, – вздохнул тот в ответ.

   Император напряженно оглядывался по сторонам, изучая не только импровизированный форт, но и окружающие его леса. Казалось, что он ищет малейшую угрозу, которая может появиться на горизонте.

   – Ты сам понимаешь, что мы не можем разместить всю армию в захваченном замке, – усмехнулся Скааль. – Он слишком маленький для этого, а наша армия достаточно велика. Нам придется ходить друг по другу, в буквальном смысле этого слова. А армию нельзя разместить в чистом поле. Не дай боги, кто-нибудь из наших врагов решится напасть на нас. Пусть даже такие простые и неказистые стены станут нашим каким-никаким, но преимуществом.

   – Я все это понимаю, Скааль, – Маэль даже кивнул, словно подтверждая свои слова. – Прекрасно понимаю. Но понимаю и то, что частокол не удержит тарэнтийцев, если они решатся напасть на нас. Эти стен не остановят штурм. Увы.

   – Мои маги могут приложить руку и усложнить им задачу, – предложил Скааль. – Этим недоноскам придется туго, если они попробуют нас штурмовать.

   – Я думаю, что стоит набить кольев в землю у подножия стены и присыпать снегом, – предложил командующий императорской гвардией Элер ан Кьель да Скалэй. – Любой, кто попытается подойти к стене, окажется на кольях. Они не смогут приставить лестницы или накинуть кошки, чтобы взобраться на стену. Я думаю, нам следует изрядно усложнить им жизнь.

   – Сначала надо вырыть ров, – подала голос Кайя. – И уже в ров поставить эти колья. Иначе враги смогут найти лазейки и пробраться к частоколу, сколько бы кольев мы не вкопали бы возле стены. Еще я бы вбила в частокол гвозди остриями наружу. Думаю, это остановит любого из штурмующих. И еще… Стена замка, где обосновались мы, тоже едва жива и не выдержит первого же удара тараном, не говоря уже о залпе из камнеметательных орудий. С ней тоже надо что-то решать. Иначе мы сами себя загоняем в смертельную ловушку, из которой не выбраться.

   Скааль посмотрел на нее с каким-то особым восхищением.

   – Завидую я тебе, Маэль, – озвучил он свои мысли. – Приятно иметь не просто супругу, а соратника, который поможет советом и поддержит. Не встречал еще женщин, что разбираются в военном деле.

   Кайя несколько смутилась от такого комплимента со стороны эльфийского принца. Ей казалось, что она уже привыкла к восхвалениям, которые часто произносили эльфы в адрес благословенной дочери Селеры, но как оказалось, это была лишь иллюзия. Она вспыхивала всякий раз, когда эльфы говорили теплые слова и отмечали ее ум и красоту. Ей порой казалось, что их комплименты зажигают какой-то невероятный пожар в ее сердце. Ей не хотелось так реагировать на их слова, словно она никогда в своей жизни не слышала комплиментов. Будучи императрицей великой Мирэй, она должна спокойнее относиться к такому проявлению восхищения. Она должна быть равнодушной. Хотя о чем говорить, если она все еще не привыкла к тому, что она отныне императрица Мирэй и потому вздрагивала каждый раз, когда слышала «ваше величество», обращенное к ней.

   – Кайя права, – Маэль, казалось, пропустил мимо ушей слова Скааля. – Стена замка того и гляди упадет нам на головы. Я уж не знаю, что это были за хозяева, что не думали о своей безопасности, но нам следует обеспокоиться этим. Я не хочу, чтобы стена упала от порыва ветра и пустила штурмующих в замок, прежде чем мы успеем хоть что-то сделать.

   – Только не говори мне, что ты хочешь начать полномасштабный ремонт стены в зиму, – Скааль оторвал взгляд от частокола и впился им в императора Мирэй. – Это будет совершенное безумие.

   – Нет, – покачал тот головой в ответ. – Мы сейчас не в том положении, чтобы разворачивать тут строительство имперского масштаба. К тому же нам тогда потребуются камни, а я не знаю месторождений поблизости. Я вообще не знаю ни одной каменоломни в Тарэнте. Мне это было без надобности. Но если ты найдешь здесь камень, то почему бы нет.

   – Тогда… – Скааль не закончил фразу, ожидая ответа.

   – Я предлагаю воспользоваться магией, – Маэль вздохнул, словно объяснял это уже не раз и не два, а Скааль все продолжает задавать глупые вопросы, на которые давно получил ответы.

   – Ты прав, – Скааль тронул лошадь шенкелем, и красно-серый жеребец сделал несколько шагов в сторону частокола, активно отфыркиваясь от назойливых снежинок. – Я отдам приказ своим магам, чтобы они укрепили стены, насколько это будет возможно. Думаю, что тогда у нас действительно будет шанс победить в этой войне. Главное не потерять войско.

   – Меня волнует еще один вопрос… – хоть голос Кайи и был тих, его услышали все, тут же повернув к ней головы. Мало кто осмелился бы пропустить хотя бы слово, сказанное императрицей Мирэй. Это могло закончиться серьезными бедами, потому все слушали очень внимательно. – Никто из вас не подумал о том, что будут есть наши воины и мы, пока сидим тут в ожидании весны, не зная куда податься за хлебом и мясом. И если мясо возможно добыть на охоте, то с хлебом такого не получится. Нам необходимо не только купить еды у местных, но и запросить обоз с продовольствием из Мирэй. Пусть приграничные деревни соберут провизию и пришлют сюда. Хоть что-то мы получим, чтобы выстоять. А отряд для охраны мы вышлем сами.

   – Ее величество права, – произнес один из лохатов. – У нас уже значительно исхудали запасы. Я не знаю, чем буду кормить воинов своего лохоса, когда они иссякнут. Их осталось в лучшем случае на две декады, а зима только началась и до весны далеко.

   – Хорошо, – Маэль понимал, что это не просто важный, а самый главный вопрос сейчас, когда зима только-только вступила в свои права. Местные расставались с провизией очень неохотно, пусть мирэйцы и щедро платили за нее полновесной монетой. – Отправим сводный отряд мирэйцев и эльфов, чтобы он был не просто вооружен, но и защищен от магической атаки. Элер, займись этим вопросом. И пусть выступают завтра на рассвете. Как по местным деревням, так и в империю. Готовь два отряда.

   Маэль понимал, что командующий гвардии не может долго исполнять обязанности командующего всей мирэйской армией, но никак не мог выбрать человека, достойного этой должности. Такого же, как Линарт, который с первых же мгновений уверенно взял командование на себя и никогда не позволил усомниться в том, что он истинный Командующий лохосами. Маэль осознавал, что командовать столь мощной силой должен преданный и верный человек, для которого интересы империи и служба императору будут превыше собственных желаний и амбиций. Пока у Маэля не было даже приблизительных идей, кто мог занять эту должность. Впрочем, пока он лично командовал армией, а Элер поддерживал его, и потому кандидатура командира не была насущной проблемой, а вот провизия была.

    – Надо отправить охотников в леса, может зверье не все разбежалось от производимого нами шума во время строительства, – словно прочитал его мысли Скааль. – Мясо – это то, что сейчас необходимо нашим воинам. А леса могут нам его дать.

   – Людям нужен хлеб, – тихо возразила Кайя. Она умела говорить очень негромко так, чтобы к ней прислушивались. Она точно знала, что каждое ее слово будет услышано. – Без него мясо не утолит голода. Оно лишь камнем ляжет в животе.

   – Только мясом сыт не будешь, в этом ее величество права, – тем, кто был рядом, показалось, что Лииталь громко вздохнул. – Пища для воинов должна быть разной. Они и без того прикладывают много усилий, чтобы быть достойными называться воинами Мирэй или Элеана.

   Элер позволил себе улыбнуться. В этой улыбке не было злорадства, а скорее сочувствие. Куда потомку старшего эльфийского рода тягаться с императором? Тем более он пришел слишком поздно, тогда уже ничего нельзя было поворотить назад. Кайя уже стала звездой Маэля. Элер не знал, нравится ли ему то, что сестра стала супругой императора? То, что в ее власти теперь огромная империя, а значит, и толпы врагов появятся на горизонте, намереваясь уничтожить ее. Элер тревожился за Кайю. Она слишком много пережила по милости мачехи, которая считала, что от девицы надо избавиться как можно скорее, отдав ее замуж за первого, кто возьмет это, как она считала, несуразное недоразумение. Нет, Анисса, конечно же, не собиралась допускать в родственники своему драгоценному сыну какого-нибудь лавочника или, того хуже, рыбака. Она отдала бы Кайю какому-нибудь аристократу, первому, кто изъявил бы желание породниться с ан Кьель да Скалэями, получив в супруги недостойную, по мнению Аниссы, девицу. Первому, кто пожелает породниться с хозяевами небольшого герцогства Скирилэй на западе Империи. Именно поэтому она с радостью приняла предложение тарэнтийской королевской семьи, желавшей запустить щупальца в империю перед атакой, породниться с имперской аристократией и на основании этого нанести удар и захватить Мирэй для себя. Ведь это стало бы оправданием их атаки. В итоге вышло все наоборот. Теперь Тарэнта стала частью империи, а Кайя ее правительницей, только не как королева Тарэнты, а как императрица Мирэй. Она стала величайшей женщиной в Селеране, но еще и мишенью для всех дворцовых интриг, которые только можно было придумать. Элер переживал, но не мог высказать ей свои опасения. «Отныне она не твоя сестра. Отныне она императрица. Твоя обязанность защищать ее, Элер, а не давать советы о том, какие шаги ей предпринять в жизни. Придержи коней, Элер. Не нарушай требования этикета и правил приличия. не ставь сестру в неудобное положение», – мысленно увещевал он сам себя. Только он прекрасно понимал, что не сможет стоять в стороне и наблюдать за тем, как Кайе угрожают девицы различных аристократических родов, которые считают себя более достойными носить императорскую корону. Впрочем, велик был шанс, что Кайя сама уничтожит любого, кто осмелится навредить ей, Маэлю или кому-либо еще в империи, кого она считает семьей или другом. Его сестра не привыкла быть мебелью, которая украшает дом и время от времени рожает детей супругу, она была из тех, кто скорее возьмется за меч и отсечет голову любому, кто осмелится выступить против нее. Элер снова улыбнулся, посмотрев на сестру. Он знал, что готов отдать за нее жизнь, ведь пока это был его самый родной человек на Селеране, не считая отца.

   – Хорошо, – кивнул меж тем Маэль. – Пусть охотники принесут мяса, мы пока будем использовать ту муку, что у нас есть, а тем временем отправим гонцов за провизией в империю. Пусть привезут как можно больше. Нам нужно много провизии, и потому не следует жадничать.

    – Пусть с ними отправятся несколько магов Корпуса, – предложил Скааль. Принц не щадил своих магов, которых выделил ему отец. – Когда провизия будет собрана, они сократят обратный путь. Сейчас время нас сильно поджимает.

   – Что ж… Это разумно. Так и решим, – кивнул Маэль. – А пока давайте возвращаться в замок. Холодает. Думаю, в ночь начнутся сильные снегопады. Не хочу, чтобы они застали нас здесь. лучше скрыться за надежными стенами, которые защитят нас от холодного северного ветра, что сопровождает снежные тучи.

   – Тогда гонцам следует выехать немедленно, – Скааль поднял глаза к небу, внимательно вглядываясь в наползавшие с севера свинцовые тучи. – Чтобы обогнать снегопады. Чем дальше они смогут уехать от замка и от края снегопада, тем будет лучше.

   Все невольно последовали его примеру и обратили свои взгляды к небу, а оно не обещало ничего хорошего в ближайшее время. Маэль порадовался тому, что они успели построить для воинов казармы. Пусть самые простые, деревянные, но все же способные защитить от ветра и холода дома. Никто не хотел бы остаться под открытым небом или в ненадежных шатрах и палатках в снежную и морозную ночь. Каждый дом для воинов был оборудован большим очагом в центре, от которого тепло растекалось по всему помещению, позволяя не задумываться о холоде и не стучать зубами. Вдоль стен располагались импровизированные лежанки, а у дальней стены стояли столы, где у воинов была возможность поесть, когда наставало время приема пищи. А что еще было нужно простому солдату в боевом походе? Только возможность хорошо поесть и поспать, пока командиры решают более важные вопросы. Но шедшая с севера свинцово-черная туча грозила обрушится на небольшой замок и лагерь безумством неудержимой стихии. Она обещала метель и сильнейший снег, который укроет все окрестности непроходимыми сугробами. Впрочем, они никуда не собирались переезжать, теперь этот замок станет их домом до самой весны, пока снега не сойдут, уступив место яркой зеленой траве и цветам, которые застелют поля вокруг. К тому же снегопады обещали, что морозы отступят и, пока с неба будут падать снежинки, они не вернутся. Это устраивало Маэля полностью. Он не хотел сейчас думать о том, как не дать своим воинам замерзнуть. Он заранее приказал вырубить окружающие импровизированный форт деревья на дрова. Но он сомневался, что их будет достаточно, если завернут суровые морозы. Последнее время его постоянно посещала мысль о том, что зима будет суровой. Об этом говорили тысячи признаков, разлитых в воздухе. Потому Маэль предпочитал приготовиться к ней по возможности наиболее полно. И в таком вопросе количество дров имело решающую роль, ведь без еды человек мог прожить какое-то время, воду можно сделать из снега, а вот мороз убьет их наверняка. Маэль пришел к мысли, что необходимо отправить в лес еще несколько групп дровосеков, пока снегопады не начались. Но в тоже время он подумал о том, что можно подождать пока удар стихии не стихнет, чтобы не рисковать людьми.

   Всадники шагом проехали через лагерь, выросший возле крепостных стен небольшого замка. Мирэйцы и эльфы были заняты своими делами и не обращали внимания на отряд, сопровождающий монарших особ в их каждодневной верховой прогулке. Воины старательно складывали дрова, привезенные из ближайшего леса, рядом с дверями домов под импровизированными навесами, призванными защитить поленницы от снега, падающего с небес. Эти запасы избавят их от необходимости бегать за дровами на общий склад. Теперь же достаточно было выглянуть из двери и схватить несколько поленьев, даже не успев замерзнуть. Видимо, командиры понимали, что их ждет очень плохая погода и потому из леса везли все новые и новые деревья, которые тут же рубили на дрова. Маэль кивнул, решив не вмешиваться в этот процесс и оставить его не откуп командирам ил. Воздух был напоен запахом смолы. Так пахнут хвойные деревья, когда топоры вгрызаются в древесину. Этот аромат успокаивал и снимал головную боль, об этом Кайя точно знала, поэтому с удовольствием вдохнула полной грудью, наслаждаясь им, позволяя окутать все ее существо. Было в этом аромате что-то такое, что успокаивало тревогу, заставляло улыбаться, пусть мысли и были не на месте. Он словно собирал разум воедино, заставляя взглянуть на тревожную ситуацию иначе.

   Проехав в ворота замка, всадники попали в привычную суету, что царила внутри. От прежних обитателей осталось не больше десятка, остальные бежали куда глаза глядят, похватав лишь самое необходимое. Поговаривали, что хозяин хотел поджечь крепость, но стремительная атака мирэйцев не позволила ему сделать этого. Теперь же эти служанки с ненавистью смотрели на блестящих имперцев, что стали хозяевами их земли. Их не унижали и не оскорбляли, но имперцы все равно пришли к ним на землю и сделали все здесь своим, а служанкам, которые считали себя выше крестьян, это не нравилось. Они считали, что имперское завоевание лишило их определенных привилегий, которые им давало место в замке. Пусть тарэнтийцы и вторглись в Мирэй первыми, служанки считали мирэйцев виноватыми в том, что они пришли сюда. Их взгляды буквально прожигали дыры в спинах новых хозяев, но вместе с тем они молчали, проявляя учтивость, ибо понимали, что идти им по большей части некуда. Всадники остановили лошадей у самого крыльца хозяйского дома и спешились, не глядя бросив поводья конюхам. Они даже не посмотрели, успели те поймать их или нет. Словно это их не интересовало. Мужчины быстро вбежали по небольшой лестнице, потирая озябшие, несмотря на надетые перчатки, руки. В воздухе уже отчетливо ощущалось ледяное дыхание зимы, что пришла к них надолго. Кайя же степенно вплыла в донжон, который стал ее домом на ближайшие четыре месяца. Ее походка была легка и изящна, она легко ступала по грубому полу, не замечая тяжести одеяний, надетых на ней. Ее взгляд скользнул по ветхим стенам, в которых ей мерещились сквозные щели, и Кай вздохнула. Впрочем, ей было не привыкать к тому, чтобы жить в полуразрушенных крепостях, а этот замок был еще относительно крепок, если сравнивать его с теми руинами, что приютили ее и сотню эльфийской гвардии в прошлом году, когда она бежала из столицы. Стоило Кайе только переступить порог главного зала, как в руку ей вложили кубок с горячим вином, щедро сдобренным ароматными пряностями. В столь холодный день это было бальзамом для их замерзших тел, когда хотелось сесть у камина и не выбираться наружу, наслаждаясь треском поленьев в огне. Она повернула голову и встретилась взглядом с кухаркой, та добродушно улыбнулась. Эта тарэнтийка была единственной, кто с радостью встретил мирэйцев и не сожалел о предыдущих хозяевах, бежавших прочь, стоило им только завидеть первые разъезды имперцев в окрестностях замка. В первые мгновения оставшиеся тут опасались мести с их стороны, но Маэль держал своих воинов в узде, и те никого не ограбили. Да и зачем грабить замок, в котором будет жить император? Это было вовсе неразумно.

   – Обед вскорости быть готов, ваше величество, – кухарка поклонилась. – А пока выпить горячего вина. Оно согреть тело. Зима будет снежной и морозной. Боюсь, ночь пойдет снег. Надо быть осторожно. Я буду тревожиться, когда вы заболеть.

   – Это лучшие слова, что я услышал за сегодня, Димер, – улыбнулся Маэль.

   Кухарку всегда удивляло, что столь великий правитель запомнил ее имя, предыдущий хозяин его даже не пытался узнать, не говоря уже о том, чтобы обращаться к ней. Тем временем, пока она размышляла о предыдущей жизни, император быстро занял место во главе длинного стола, наблюдая за суетой, что началась в зале. Маэль усмехнулся. В Арисе такой кутерьмы никогда не наблюдалось. Даже если императорское семейство неожиданно возвращалось во дворец или приезжало в любую резиденцию из имеющихся в империи, никто не носился по коридорам, роняя посуду и опрокидывая снедь и вино. Прислуга всегда вела себя чинно и вышколенно, словно сама была из аристократов. Здесь же начиналась паника всякий раз, когда он спускался к столу. «Интересно, что они будут делать, когда вся посуда придет в негодность?» – меланхолично размышлял Маэль, наблюдая за царящей вокруг беготней и морщась от каждого лязга и дребезга, который издавала посуда, встречаясь с каменным полом. Впрочем, никто больше не обращал на всю эту неразбериху внимания, словно они привыкли к подобному. Мирэйцы и эльфы что-то оживленно обсуждали, но Маэль не прислушивался к их разговорам, он наблюдал за прислугой, сжимая в руке тонкие пальцы Кайи. Он до сих пор не верил, что часть целей его похода в Тарэнту достигнута. Он не верил, что возлюбленная супруга сидит рядом, улыбается и поддерживает его во всех решениях и начинаниях. Вместе с тем, Маэль чувствовал, что внутренний демон, что давно терзал его душу, постепенно набирает силу. Император давно заметил, что с легкостью впадает в ярость, которую никак нельзя было утолить жестокостью, что он проявлял на поле боя. Иногда ему казалось, что по жилам струится не кровь, а жидкий огонь, буквально пожирая его изнутри, грозя спалить каждую клеточку его тела и души. Ему вовсе не нравилось такое состояние, но он ничего не мог с собой поделать. Не мог остановить этого демона. Это было вне его сил, вне его возможностей. Справиться с демоном у него не получалось, он ощущал себя так, словно в любой момент может схватить кинжал и наброситься с ним на первого, кто попадется на глаза. Только взгляды, которые он то и дело бросал на Кайю, успокаивали это сильное и грозное нечто внутри Маэля. Казалось, что мягкое сияние богини серебряной луны Селеры окутывает императрицу, заставляя демона, недовольно шипя, отступать обратно во тьму, из которой он вылез. Маэль был благодарен супруге за возможность спокойно работать, не опасаясь каждое мгновение убить кого-нибудь в порыве ярости.

   –… прежде чем сойдет снег, – донеслись до слуха Маэля слова Скааля, и он постарался сфокусироваться на них, словно в них была какая-то невероятная важность. – Тарэнтийские собаки будут ждать, что мы просидим тут всю зиму и будем дожидаться, пока появится трава, а мы обхитрим их. Совершим то, чего они от нас не ждут. Virai skiret saahedat ami nirat .

   Мужчины засмеялись. Они понимали, что принц прав. Следовало поступать так, как от них совершенно не ожидали. Это позволит застать врага врасплох и нанести ему смертельный удар прежде, чем он сможет осознать, какая опасность к нему приближается. Война – это особое искусство, которым в Мирэй и Элеане владели в полной мере. Порой казалось, что мальчики здесь рождаются уже с мечом в руках и могут ими пользоваться наравне со взрослыми.

   – Что скажете, ваше величество? – Лииталь смотрел прямо на императора. – Вы согласны с его высочеством?

   – Мне, кажется, что его высочество Скааль прав, друзья, – Маэль не слышал его слов, но по эльфийской поговорке и обрывкам фраз, которые долетели до него, догадался, о чем именно говорил наследник элеанской короны. – Но я бы начал тревожить тарэнтийцев небольшими отрядами уже с завтрашнего дня. Нельзя давать им передышку. Даже на одно мгновение. Они не должны собраться ни в коем случае. У них должна гореть земля под ногами.

   По залу прокатился одобрительный возглас. Мужчины дружно ударили кубками о столешницу, словно подтверждая свое отношение к словам императора. Вино выплеснулось на стол под радостные вопли мирэйцев. Это вызвало небольшую панику в рядах служанок. Никто не знал, что именно вообразили себе эти глупые девки, но в результате они заметались по залу, словно глупые гусыни, взвизгивая от страха каждый раз, когда сталкивались друг с другом. Это было странное зрелище, которое в первые мгновения даже позабавило эльфов и мирэйцев, но потом оно быстро приелось и стало причиной раздражения, что легко читалось на обращенных к служанкам лицах. но они их не видели, продолжая метаться по залу так, словно за ними гонялись волки.

   – Ларгир! – раскатисто прокатился по залу зычный голос кухарки. – Харта истор митар, хамиста вейли!

   Этот окрик на тарэнтийском заставил замереть не только служанок, но и новых хозяев замка. Он был подобен боевой трубе, которой отдают приказы воинам, идущим в атаку. Раскатистый, низкий голос, который слышно в любой части сражения, даже сквозь его оглушительный шум, когда офицеры не слышат даже собственных слов, в попытках отдать очередной приказ, когда кровь стучит в висках кузнечными молотами, придающими форму раскаленной стали. Эти звуки сражений заполняли все вокруг, оглушая, лишая возможности услышать хоть звук. И лишь гортанный голос трубы способен пробиться сквозь, всю эту какофонию, чтобы сообщить необходимый приказ разгоряченным боем воинам. Его было слышно даже сквозь крики, топот копыт, тяжелое дыхание людей и лошадей, даже через предсмертную глухоту, когда мир живых уже удалялся. Он был способен перекрыть все, что угодно. Голос кухарки был таким же, во всяком случае, очень похожим. Он отразился от стен и буквально рухнул с потолка, разлетевшись грохочущим камнепадом по полу, заставляя мирэйцев в изумлении воззриться на его обладательницу, а девиц замереть на месте, забыв о страхе, который заставлял их бегать. Но кухарка не смотрела на новых хозяев, она уверенно раздавала приказы прислуге, быстро наведя порядок в главном зале. Через несколько мгновений мирэйцы потеряли интерес, вернувшись к своим разговорам и горячему вину с пряностями, которое им пришлось по вкусу с первого дня пребывания здесь. Только Кайя смотрела на Димер с ободряющей улыбкой, понимая насколько сложно ей приходится сейчас. Императрица Мирэй не испытывала иллюзий. Она не верила в то, что кухарка воспылала любовью и почтением к ним, пришедшим сюда завоевать Тарэнту силой своего оружия. Нет. Она ненавидела их так же, как и все остальные. Только у нее хватало разума не демонстрировать свою ненависть открыто, не взирать на них презрительно, словно у них были рога и хвосты. Она осознавала и то, что хозяева бежали, бросив прислугу на произвол судьбы, похватав лишь личные вещи и драгоценности, забрав с собой воинов, которые моги бы защитить их, оставив ворота замка приглашающе распахнутыми. Кухарка здраво рассудила, что, если она не нужна им, тогда может понадобиться мирэйцам, к каковым они вскорости присоединятся, если судить по разговорам, которые имперцы вели между собой. Кухарка не возражала. Если ее будет защищать могучая империя, она не проиграет в этой жизни.

   – Прошу простить за плохой поведение девушек, – женщина поклонилась господам. – Они будут наказать по всей строгости. Обед вскорости подать вам.

   С этими словами Димер скрылась в полумраке коридора, ведущего на кухню, подгоняя перед собой стайку провинившихся служанок. Кайя улыбнулась. Она понимала, что сейчас им не стоит вмешиваться, не стоит что-то говорить, что-то объяснять. Они должны просто молча наблюдать, ведя себя с достоинством и благородством, как и положено имперцам. Наблюдать и ждать, когда эти люди поймут, что тарэнтийская знать не похожа на мирэйскую. Имперским аристократам не придет в голову грабить и жечь свои деревни, чтобы пополнить обозы с провизией. Такое было совершенно недопустимо и наказывалось по закону империи. Аристократа лишали всех титулов и судили, как простолюдина, и тогда ему грозила неблагородная смерть в петле палача. Даже женщинам отказывали в порции яда, заставляя дергаться на потеху толпе на Черном холме в Арисе. Мирэйский аристократ потребует провизию правом правителя этих земель или купит за полновесную монету, заплатив по принятым в империи ценам.

   Кайя вздохнула. Она так давно не была в столице, что уже успела соскучиться по ее красоте и отполированному мрамору аристократических дворцов. Она никогда не думала, что настолько соскучится по шумным имперским городам, по их мраморному великолепию на юге и строгому матовому блеску гранитных стен на севере. Она хотела услышать родную речь, а не ломаный язык империи, на котором разговаривали тут, пытаясь общаться с мирэйцами. Лишь кухарка знала его довольно хорошо. Кайя не первый раз за это время задумалась, где она могла его выучить. Непохоже, что та покидала замок надолго. Императрица думала о том, что стоит узнать у кухарки об этом, но постоянно забывала сделать это, увлекшись каким-нибудь более важным делом. «Надо непременно спросить ее об этом сегодня. Главное не забыть», – в который раз пообещала она себе.

   Двери открылись и вместе с порывом холодного ветра в зал вошел Элер, отставший от остальных ранее, чтобы распорядиться насчет отправки за провизией. Командующий императорской гвардией потирал озябшие руки, которые не спасали от холода тонкие перчатки. Ветер, уже успевший напитаться легким морозом, который постепенно разливался в воздухе, прежде чем немного отступить и дать возможность снегу укутать землю, тут же принялся метаться по залу, выстужая его. Сидящие за столом возмущенно загомонили.

    – Пришел ан Кьель да Скалэй и мигом остудил горячие головы, – усмехнулся Скааль.

   – А вы тут что-то опасное обсуждали? – усмехнулся в ответ Элер, принимая из рук служанки кубок с горячим вином и с наслаждением делая большой глоток.

   Терпкая пряная жидкость приятно обожгла горло, согревая тело. Командующий императорской гвардии едва сдержался, чтобы не улыбнуться.

   – Все как обычно, кого прибить, чтобы нам не мешали, – отшутился Маэль. – У тебя что?

   – Отряд за провизией отправлен, – отрапортовал Элер. – Взял на себя смелость придать ему двух магов, сославшись на приказ его высочества. Думаю, что снег пойдет гораздо раньше, чем мы ожидали. Хорошо, что отряд уже выехал. Они взяли немного провизии и будут уповать на резвость своих лошадей. Командир отряда магов выделил двух самых молодых, кто еще уверенно держится в седле, чтобы они не задерживали отряд.

   – Он верно поступил, – кивнул Скааль. – Никогда не сомневался в Ориале. Особенно в его разумности. Главное, что он не побежал ко мне, чтобы уточнить, приказывал я такое или нет. Мы бы потеряли время. А время для нас сейчас слишком драгоценно.

   Элер кивнул. Он продолжил пить вино, пока то не остыло. Морозный ветер пробрался к каждой частичке его тела, заключая в ледяные объятия, не обратив внимания на отчаянные попытки подбитого мехом плаща спасти хозяина от замерзания.

   Элер удивился, получив письмо с лимрингом. Ещё больше он удивился, поняв от кого это письмо. Даминитри никогда не писала ему, казалось, что он не существовал для нее. Он не стал размышлять, зачем она изменила себе, быстро пробежал послание глазами и спрятал его за наруч. Сейчас было не время думать о чем-то другом, кроме охраны императорской четы.

ГЛАВА четвертая

Первый месяц зимы янир. Дессятый день месяца.

   144 год от рождения империи

   Принцесса империи Мирэй, сестра императора, Ланда арэ Вариар, а теперь Ланда анэ Эльди Вирай вышагивала по просторной, богато обставленной комнате, которая буквально утопала в дорогих тканях. Стены были обиты синим шелком, окна обрамляла парча, но принцессе это теперь не нравилось. Ее раздражало и приводило в ярость буквально все, буквально каждый звук или мимолетное движение воздуха в тяжелых занавесях. Иногда ей казалось, что кровь кипит в жилах и голова вот-вот взорвется от гулкого стука в висках, кожа болела и горела одновременно. Ланда опускала взгляд и видела, что руки краснеют на глазах, покрываясь пятнами, хотелось залезть в ванну и тереть себя до изнеможения, сдирая кожу. Она прижала пальцы к вискам, когда кровь начала особенно сильно стучать. Казалось, что какой-то шутник посчитал остроумным, надел ей на голову шлем, с особым садизмом лупя по нему молотком, и испытывает извращенное удовольствие. Ланда не понимала, что с ней происходит. Не понимала и того, почему настроение то и дело устраивает гонку по горам, то взлетая к вершинам скал, то падая в бездонные пропасти. Ярость терзала ее изнутри, заставляя швыряться предметами, бить посуду и отчаянно сдерживаться, чтобы не убить кого-нибудь из прислуги в приступе гнева, который слишком легко захватывал ее душу. Ланда держалась из последних сил, но с каждой хорой ей это давалось все сложнее. Казалось, что она котел, наполненный водой, что кипит на медленном огне, но кто-то упорно подбрасывает дров в огонь.

   Ее взгляд упал на небо, что высилось за окном, и Ланда вздохнула. Зима уверенно вступала в свои права. С севера дул холодный ветер, напоенный ее ледяным дыханием. Он ударялся в стены императорского замка, который облюбовала Ланда, наплевав на законы и правила, прекрасно осознавая, что брат не выгонит ее из этой дальней резиденции, требуя соблюдения имперских законов. Она больше не была частью императорской семьи, ей больше ничто не принадлежало. Ланда вздохнула. Ей не было холодно. Магия защищала замок от холодов, ветров, дождей и снегов. Но принцесса явно ощущала, как этот раскаленный от таящегося в нем мороза ветер врезается в стены, осыпаясь вниз искорками льда, и завывая от бессилия. Ланда поежилась, обняв себя за плечи. Почему-то тело пронзал холод, столь явно контрастировавший с огнем, что кипел в ее крови. От этих ледяных объятий не спасало даже подбитое мехом платье и наброшенный поверх него плащ, также подбитый мехом лисы. Ей казалось, что будь ее воля она бы залезла в камин, но возможность сгореть заживо останавливала Ланду.

   – Ваше высочество, – раздался за спиной робкий голос прислуги. Они ее боялись, она это знала.

   Ланда развернулась на каблуках и буквально испепелила юную служанку взглядом. Почему-то ее испуганное веснушчатое лицо, ставшее в один миг пунцовым под взглядом принцессы, вызвало непреодолимое желание швырнуть в девчушку чем-то тяжелым, чтобы разбить эти черты в кровь, размазать их, сделать неузнаваемыми и наблюдать, как служанка испускает свой последний вздох. Невероятным усилием воли она сдержала эту ярости, лишь сжав кулаки.

   – Чего тебе? – процедила она сквозь зубы, продолжая испепелять ее взглядом.

   – Прибыл отряд от его величества… Командир желает видеть вас. Он испрашивает аудиенцию, – ответила служанка.

   – Меня? Что ему надо? – против воли Ланда удивилась, а сердце странно екнуло, в душе зародилось какое-то странное беспокойство.

   Она не знала почему, но пальцы на руках разжались и похолодели, стали ледяными. Их заломило от боли. Ланда была уверена, что, если сейчас возьмет кубок, зеркало, шкатулку, да что угодно, оно непременно выпадет из ее внезапно ослабевших рук и огласит комнату грохотом.

   – Я не знаю, ваше высочество, – служанка отчаянно замотала головой, казалось, что она попросту оторвется. – Он сказал, что будет разговаривать только с вами, и о цели его похода также узнаете только вы. Нам он не пожелал даже намекнуть. Он ждет вас.

   – Хорошо. Я иду, – Ланда как-то обреченно вздохнула и величественно, насколько ей казалось, поплыла в главный зал замка, по обычаю украшенный баннерами всех аристократических родов Мирэй.

   Идти совсем не хотелось, почему-то ей казалось, что она идет на Черный холм за своей судьбой. Ланда спускалась по великолепной мраморной лестнице с резной балюстрадой под оглушительный шорох плотного шелка, из которого были сделаны эти баннеры с гербами. Каждый шаг казался ей шагом по раскаленным углям или бритвенно острым лезвиям мечей, которые врезались в ступни, причиняя сильнейшую боль. Ланда не понимала почему, но она не хотела спускаться, хотелось сбежать и спрятаться где-нибудь в уголке, накрывшись одеялом, и не выходить из этого странного убежища до весны. Почему-то весна казалась каким-то рубежом, который отделяет их от чего-то яркого и светлого. Ярость отступила, хотелось не выходить оттуда, пока не вернутся брат и Линарт. В этот миг она почувствовала себя маленькой перепуганной девочкой, которая оказалась в темном коридоре, где самый сильный страх перед темнотой заставил ее душу сжаться в комок. Но все это творилось внутри, в разуме и душе. Никто бы не понял, что она находится в смятении, хуже того, в панике. Мраморная холодность ее лица, спокойный, твердый взгляд и прямая спина не позволяли усомниться в силе Ланды арэ Вариар, отныне и навсегда анэ Эльди Вирай.

   – Ваше высочество, – немолодой уже офицер с усталым лицом поклонился Ланде. – Благодарю, что дали мне аудиенцию.

   Они все продолжали обращаться к ней подобным образом. Словно у нее еще было право на такое обращение, пусть она и утратила его в тот момент, когда жрец сплел ее судьбу с Линартом, привязав к роду ан Эльди Вирай. Она не возражала, слыша это. Она чувствовала себя в первую очередь сестрой императора Маэля ар Вариара.

    – Говорите, илат, – милостиво разрешила Ланда, по привычке садясь на стул с высокой спинкой, предназначенный для принцессы, что стоял на небольшом возвышение в три ступеньки. – Я внимательно слушаю вас. Вы так настаивали на личной встрече со мной, что мне стало любопытно, зачем такая настойчивость, если можно передать вести управляющему.

   – У меня для вас дурные вести… – илат запнулся и опустил голову, подбирая слова.

   Было видно, как ему трудно сделать это.

   – Говорите! Что-то случилось с его величеством? Что-то нехорошее? Ну же! – Ланда подалась вперед.

   – Нет, – илат отчаянно замотал головой. – С его величеством все в полном порядке, ваше высочество. Его величество чувствует себя совершенно прекрасно. Я не могу сказать о том, как он чувствует себя сейчас, но, когда я уезжал, с ним было все в полном порядке. Я тут по его приказу… Со мной ваш супруг, ваше высочество.

   – Прекрасно, – усмехнулась Ланда, откидываясь на спинку. – Почему же он не прошел в замок? Почему отправил вас? Он меня боится? Что-то натворил?

   – Он не может этого сделать, ваше высочество. Он… – илат собрался с силами и скороговоркой выпалил. – Он погиб в сражении при Онисе. Я привез его тело для похорон.

   Ланда оцепенела. Ее буквально сковал вековой лед, поднявшийся из глубины рухнувшей во тьму души. Пальцы побелели, настолько сильно она сжала подлокотники, услышав слова илата. В этот момент ей показалось, что жизнь для нее закончилась. Прекратилась, словно она сама оказалась в гробнице вместе с супругом. С детства Ланда понимала, что ей придется выйти за того, кого выберут родители, что это будет обычный династический брак, в котором не было любви, и Линарт был не самой плохой партией из возможных. Он был молод и красив. Она испытывала к нему определенную симпатию, но злилась на брата за то, что он не дал ей времени свыкнуться с неизбежным, смириться с тем, что отныне она не часть императорской семьи, что теперь ее жизнь и судьбы будут связаны с другим аристократическим родом. А теперь она осталась одна. Совершенно одна. Молодая вдова без надежды на будущее. Отныне ее жизнь будет подчинена лишь соблюдению приличий и воспитанию ребенка. Руки Ланды невольно прижались к животу. Отныне даже самый последний род имперской аристократии не позволит своему сыну жениться на ней, как бы ни была привлекательна перспектива породниться с ар Вариарами, стать близкими к императору. Отныне брак для нее что-то несбыточное.

   – Ваше высочество… – в голосе илата слышалось откровенное беспокойство, она слишком долго молчала.

   Ланда подняла руку, призывая его помолчать. Ей надо было собраться с мыслями, собрать себя в единое целое из осколков, на которые она рассыпалась. Ей надо было осознать и принять произошедшее, а потом решить, что делать. Впрочем, сомнений в том, что ей предстоит делать, у Ланды не было. Выход был только один, и отступить она не могла.

   – Где ларец с его прахом, илат? Мне следует отвезти его в родовой замок ан Эльди Вираев, чтобы отнести в гробницу его рода, – когда Ланда заговорила, голос ее звенел, словно сталь, говоря всем и каждому, что ее не сломить даже самым серьезным потрясениям, которые готовила ей жизнь.

   – Его величество не позволил поступить с командующим лохосами, как того требуют правила войны, – Ланда решила, что ей показалось, будто в голосе илата звучит откровенное сочувствие. – Его тело не было придано огню. Мы доставили его в магическом кристалле прямо сюда. И ожидаем ваших приказаний, ваше высочество. Что нам делать с Командующим лохосами?

   – Хорошо, – она по старой привычке потерла кончиками пальцев лоб, пытаясь успокоиться. – Отдохните, илат, а завтра на рассвете мы отправимся в путь. Следует похоронить моего супруга, как того требуют наши обычаи. Да отправится его душа в чертоги воинов Улова королевства. Тело необходимо доставить в родовой замок ан Эльди Вираев. Пусть он обретет покой рядом со своими предками, чье имя не посрамил прожитой жизнью и совершенными поступками.

   – Как прикажете, ваше высочество, – илат с облегчением выдохнул, с его плеч свалился колоссальный груз ответственности. – Мы исполним любой ваш приказ.

   Ланда с трудом поднялась со стула. Хотелось забыться в благословенной пустоте прямо тут, не выходя из зала. Ноги не держали, постоянно норовя подкоситься, и только лишь гордость и воспитание императорской дочери не позволили ей рухнуть прямо здесь, возле малого трона отца, теперь принадлежащего брату. Принцесса понимала, каким позором будет такое падение, и потому держалась. Пусть и из последних сил. Она медленно пошла к лестнице, что вела на второй этаж, где располагались ее покои. Медленно ступая вперед, она опиралась на эти эфемерные чувства: гордость и воспитание. Это были совершенно слабые подпорки, но ей они сейчас казались прочнее стали. Они стали тем, что позволяло ей идти вперед, не давая упасть на глазах у прислуги и офицера брата. Хотя бы дойти до покоев, а там… «Не выказывай чувств, Ланда. Держи спину прямо. Иди уверенно, словно все взгляды обращены к тебе. Словно каждый в империи видит тебя сейчас. Не замечай их. Эти взгляды будут всегда. Они всегда будут сверлить тебе спину. Всегда будут оценивать каждый шаг, каждый жест, каждое слово. Они никуда не исчезнут. Они не простят тебе малейшей ошибки. Будь гордой и сильной, Ланда, иначе они сожрут тебя. Сожрут и не подавятся даже», – вновь зазвучал в голове голос нянюшки, которая учила ее всем премудростям жизни мирэйской аристократки. И Ланда никогда не позволяла себе слабость на глазах у других. Это было неприемлемо для нее. Никто и никогда не видел ее в слезах. Даже когда ей было всего лишь пять лет, и она больно падала на мраморные полы императорского дворца, запутавшись в подоле длинных юбок, ни одной слезинки не скатилось по ее щекам. Она становилась похожей на мраморное изваяние, свысока глядящее на происходящее вокруг и недостойных смертных, что копошились рядом.

   – Не выказывать слабости… – пробормотала себе под нос Ланда. – Никогда и ни за что не выказывать слабости. Враги могут ударить в слабое место. Не выказывать слабости. Никогда и ни за что. Слышишь? Никогда не выказывать слабости.

   Она повторяла эти слова, как заклинание, пока дверь не закрылась за ее спиной, отсекая от всего остального мира, оставляя всех любопытных за пределами облюбованных покоев. Только тогда она позволила гордости отступить, сползая по двери на пол. Она наконец позволила слезам заструиться по щекам. Ланда и сама не знала, что же она сейчас оплакивает. Гибель супруга или конец своей жизни, которая уже никогда не будет прежней. Впрочем, ей еще повезло. Насколько она знала, в Камбрии ее бы ждало ритуальное захоронение, ей пришлось бы отправиться в гробницу следом за мужем, как только ребенку исполнилось бы пять лет, и он стал бы пестуемым наследником семейства. В гробнице ей предстояло бы мучительно долго умирать от жажды и голода. Ланда не знала, почему сейчас вспомнила то, что рассказывал учитель об обычаях Камбрии. В памяти всплыли его слова о том, что супругу почившего одевают в лучшие одеяния, украшают лучшими драгоценностями, угощают ее обильным последним ужином, когда стол ломится от деликатесов, и на закате замуровывают в гробницу. Чтобы несчастная женщина не могла воспользоваться оружием, коим щедро снабжают ее супруга, ее связывают магией и клинки не держатся в ее руках, не позволяя перерезать себе горло и прекратить страдания. Она вынуждена бродить в темноте в ожидании смерти, которая может прийти и нескоро. Остается молиться богам, чтобы какая-нибудь ядовитая змея оборвала ее существование, но так случается не всегда. При этом учитель рассказывал, что рожденные в Камбрии женщины сами не возьмут оружие и не оборвут жизнь по собственной воле. Они будут гордо страдать на саркофаге супруга, пока голод и жажда не сделают свое дело и они не испустят последний вздох.

   Ланда закрыла лицо ладонями. Хотелось завыть в голос. Протяжно и долго, пока будет хватать дыхания. Но нельзя. Она не могла себе этого позволить. Она слишком хорошо помнила, что говорила ей нянечка. Ни в коем случае нельзя показывать свои чувства, свои слабости, свои уязвимости. Нельзя рыдать напоказ, нельзя любить напоказ. Недруги, да и друзья, увидят и запомнят. И ударят побольнее, когда меньше всего будешь этого ожидать. Потому всегда следует быть сильной, отстраненной и неприступной, словно имперская крепость. Ланда даже вздрогнула, вновь услышав голос нянюшки в голове. Она подняла голову и яростным движением вытерла слезы. «Не сейчас… Я буду плакать о себе, о Линарте, о своей судьбе… Но только не сейчас. Сейчас я буду сильной и несгибаемой. Я буду истиной имперский принцессой», – зазвенело в ее голове. Ланда с трудом поднялась на ослабевшие ноги и, пошатываясь, пошла к кровати. Необходимо было лечь спать. Забыться сном до самого рассвета, а потом им предстоял тяжелый путь сквозь зиму, которая уже властвовала в империи. Но Ланда не думала об этом. Это будет очень трудный поход, в этом она не сомневалась, но она обязана все это выдержать. Она еще не знала, останется ли она потом в родовом замке ан Эльди Вираев или же вернется в столицу, где все было знакомо и привычно. Она никак не могла решить. Но у нее было еще много времени, чтобы найти для себя ответ. Пусть она и не желала его искать. Хотелось закрыть глаза и не вспоминать о том, что во дворе, под навесом стоит магический кристалл с запечатанным в него телом Линарта. Этот кристалл давил ей на грудь, не давая вздохнуть, словно она сама была его пленницей. Этот кристалл стал определенной вехой в ее жизни, разделив ее на до и после. И этот раздел стал бездонной пропастью, которая не позволит ей вернуться назад.

   В комнате начало холодать. Ланда поежилась и открыла глаза. Камин успел потухнуть и потому комната медленно остывала, давно погрузившись в непроглядную темноту. Следовало позвать слуг, чтобы они вновь разожгли огонь в камине, но Ланда не стала этого делать. Сегодня она не желала никого видеть, пусть даже придется заледенеть к утру. Все это было неважно. Совершенно неважно. Она вновь закрыла глаза, пытаясь забыться сном. Мысли еще долго кружились в ее разуме, сплетая удивительные по своей красоте и сложности кружева, но в какой-то момент она все же забылась беспокойным сном, осторожно подкравшимся к ней из тьмы. Не услышала Ланда, как в комнату вошла одна из служанок, как следом за ней появились еще двое слуг, нагруженных дровами, которые споро разожгли камин. Комната наполнилась приятным теплом и мягким светом. Но Ланда ничего этого не слышала и не видела, она бежала через темный лес, спасаясь от чего-то леденящего душу страхом. Что именно преследует ее, принцесса империи не знала. Знала она только одно: ей необходимо скрыться от этого монстра, не попасться ему в лапы. Если она задержится хоть на миг – она умрет. Где-то за спиной раздался жуткий вой, послышалось приближающееся клацанье огромных когтей, скребущих по камням. Ланда бежала вперед, подхватив юбки и задыхаясь. Сердце стучало где-то в висках, из груди вырывалось хриплое, прерывистое дыхание, горло горело от попыток глотнуть хоть немного воздуха на бегу. Она задыхалась, несмотря на все попытки справиться с навалившейся усталостью и невозможностью вдохнуть. В глазах то и дело темнело от нехватки воздуха, но Ланда понимала, что ей нельзя останавливаться. Ни в коем случае нельзя останавливаться. Даже если ноги наливаются свинцом, следовало бежать вперед. Сколько хватит сил, надо было делать шаги вперед. Ланда осознавала, что, если она замедлит свой бег хотя бы на два шага, монстр настигнет ее. Она не знала, что это за монстр, и чем грозит ей встреча с ним. Она знала лишь, что ей нельзя с ним встречаться и потому бежала сквозь черный покалеченный лес, в кривых ветвях которого мерцали звезды и путалась красная луна Серпий. Они блуждали в черных, похожих на кривые старческие пальцы ветвях, цеплялись за них своим призрачным светом, а она бежала вперед, спасая свою жизнь. В какой-то миг Ланда споткнулась и кубарем полетела на землю. Где-то там в темноте за ее спиной раздался торжествующий рев монстра. Ланда увидела протянутую к ней лапу с крючковатыми пальцами, которые заканчивались длинными словно кинжалы когтями. Она отчаянно закричала, выставив перед собой руки, словно надеялась остановить монстра, и проснулась.

   В комнате царила тьма, разгоняемая только отблесками пламени, жарко пылавшего в камине. Ланда понимала, что заснуть вновь она не сможет. Ее все еще трясло от кошмара, в который она попала, сомкнув глаза. Теперь она боялась закрыть их и вновь оказаться в том страшном покалеченном лесу. Почему-то она была уверена, что если вернется туда, то ей ни за что не выбраться живой. И еще больше она была уверена в том, что, если смерть настигнет ее в том страшном лесу, не проснется она и в этом мире, ибо смерть станет реальной. Ланда провела ладонью по лицу, словно снимая остатки кошмарного морока. Тьма в покоях казалась живой. Принцессе мерещилось, что кто-то шевелится и урчит, словно зверь, недовольный тем, что его лишили добычи. Ланде было страшно, но она ничего не могла поделать с этими чувствами. «Кто может справиться с кошмаром, проникшим в наш мир? Даже самым сильным магам это не под силу. Но он развеется с восходом», – мысленно уверяла она себя. Верить в собственную слабость совсем не хотелось.

   Опустив ноги, она наощупь нашла домашние туфли, не желая даже на миг касаться ногами холодного пола. Почему-то она была уверена в том, что мрамор, из которого тот был сделан холоден, словно лед, сковавший реки и озера в округе. Верить в то, что ярко пылающий камин сможет согреть не только воздух в покоях, но и камень пола, могли только глупые дети. Ланда же таковой не была. От таких иллюзий она избавилась еще в раннем детстве, когда почти обожгла босые ноги о ледяной мрамор в отцовском замке на севере. Ланда быстро подошла к окну и выглянула наружу. Западный край неба потемнел, став почти черным, на востоке же появились первые отблески приближающейся зари. Ланда вдохнула полной грудью, почти ощутив хрустящий морозный воздух. Во дворе замка царила суета. Прислуга споро готовила возок к путешествию, укладывая внутрь меха и подушки для удобства принцессы и сохранения тепла в пути. Воинов брата видно не было. Видимо, они еще отдыхали, пока им позволял момент, перед трудным походом, предоставив слугам императорского замка готовить все необходимое. Они им доверяли. Ланда с каким-то детским интересом наблюдала за происходящим внизу. Она не хотела уезжать отсюда. Она чувствовала себя здесь так, словно не покидала столицу. Казалось, еще мгновение, откроется дверь и в покои войдет матушка. Она точно знала, что Эмрия вернулась во дворец, она не могла не вернуться, ведь Маэль не оставит ее в изгнании. Уезжать не хотелось. Это был ее дом.

   Черная тьма в углу вновь зашевелилась и заворчала. Ланда вздрогнула. Она не понимала, что происходит. Откуда это странное ощущение, что в этой тьме затаился опасный демон. Он был силен. Очень силен. Он был очень древним. Столь же древним, как и Элеан. Почему-то Ланда была в этом уверена. И вся его сила бурлила в нем, клубилась вокруг его размытой фигуры. В следующее мгновение Ланда захотелось убежать из собственных покоев. Бежать без оглядки к людям, словно те могли ее защитить. Бежать, не разбирая дороги.

   – Ваше высочество, вы уже проснулись? – голос служанки показался оглушительным раскатом грома, разорвавшим тишину, царящую в покоях. – Я могу для вас что-то сделать?

   – Ты напугала меня, – Ланда невольно вздрогнула. – Я хочу покинуть этот замок как можно скорее. Что-то у меня на душе не спокойно. Надо ехать.

   – Как прикажете, ваше высочество, – поклонилась служанка. – Мы уже все приготовили. Осталось только посадить вас в возок и отправиться в путь.

   – И не обращайся ко мне так больше, – горько улыбнулась Ланда. – У меня нет больше прав на такое обращение. Отныне ко мне следует обращаться «ваша светлость».

   – Вы все равно останетесь нашей принцессой, милэй, – вместе с тем она не произнесла больше прежнего титула Ланды, ограничившись нейтральным «милэй».

   Ланда улыбнулась. Ей было приятно слышать эти слова. Она вновь ощущала себя той маленькой девочкой, убегающей от няни по длинным дворцовым коридором, доставляющей немало неприятностей гвардейцам, которые вынуждены охранять ее по долгу службы, а значит, обыскивать весь дворец от подвала до чердака, когда она решала поиграть в прятки. Очень хотелось назад в детство, когда не было никаких забот, кроме необходимости избежать наказания за шалости и стащить с кухни сладости, которые запрещено было есть до обеда. Ланде очень не хотелось, чтобы с империей происходил весь этот кошмар, который не кончался уже очень давно. «Как бы хотелось повернуть время вспять и не допустить Дарьенала до главенства в Совете. Отец не был бы одурачен им и сейчас был бы жив.

   – Хорошо, – Ланда легко кивнула. – Принеси мне воды для умывания и дорожный костюм. И не забудь муфту и плащ. Боюсь, что будет снегопад и мороз. Не хочу замерзнуть в пути.

   – Как прикажете, милэй, – было слышно, что ей трудно обращаться к Ланде именно так, для служанки она всегда будет принцессой, к которой необходимо обращаться «ваше высочество». – Дайте мне четверть хоры на подготовку необходимого. Кухарка собрала вам немного снеди в дорогу.

   Ланда улыбнулась, провожая служанку взглядом. Она смотрела, как дверь за ней закрывается, чувствовала, как с ее лица сползает улыбка и осознавала, что не хочет, чтобы та уходила, оставляя ее наедине с той непонятной тьмой, которая столь утробно урчала в углу покоев. Тьма затаилась, когда в покои вошла служанка. Тьма замолчала и почти растворилась, но стоило только служанке выйти, как она вновь заворочалась, заурчала, зашевелилась, напоминая о своем присутствии. В какой-то момент Ланде показалось даже, что тьма клацнула то ли зубами, то ли когтями, словно насмехаясь над перепуганной девчонкой, какой себя сейчас ощущала Ланда. Принцесса невольно вздрогнула, отступив к окну, ей казалось, что там сейчас самое безопасное место в покоях. Она вновь выглянула наружу, стараясь рассмотреть восточный край неба. Ей хотелось, чтобы там как можно скорее появились красно-золотые всполохи утренней зари. Она верила, что рассвет изгонит эту опасную тварь, что копошилась в темном углу, хотя бы на время. Почему-то она точно знала, что эта тьма не привиделась ей, что она пришла именно за ней из того самого жуткого сна и изгнать ее навсегда будет невозможно. Во всяком случае не сейчас и не в одиночку. У нее попросту не хватит на это сил. Ланда осознавала, что для победы над этим чудовищем ей понадобится помощь. И она точно знала, чья именно помощь может стать решающей в этой битве. Именно помощь главы Имперского совета эльфа Лоэналя Аминирах Вирата и эльфийского мага, Великого мага империи Мирэй Самаля Кантирэй Магата могла решить исход сражения. Эти двое способны были справиться с любой тьмой, с любым демоном, в этом Ланда не сомневалась. И незваный гость словно почувствовал угрозу, его голос стал тише, он постарался не шевелиться, не привлекать к себе излишнее внимание, по крайней мере пока, словно сами мысли Ланды о двух эльфах причиняли ему нестерпимую, обжигающую боль, которую способен причинить лишь яркий свет, и заставляли искать убежища.

   Служанка вернулась примерно через четверть хоры, как и обещала. Она несла дорожное платье Ланды, подбитое мехом норки, что обещало тепло даже в усиливающемся морозе. Принцесса не смогла сразу определить его цвет. В комнате было слишком темно, а отсвета пламени камина не хватало для этого. Следом за служанкой шел рослый парень, который нес большой медный кувшин с водой, над которым поднимался пар, и большой таз из того же металла, которые он поставил на широкий стол возле камина. Ланда невольно посмотрела в сторону туалетной комнаты, с тоской понимая, что времени на ванну не осталось, а когда у нее вновь появится возможность окунуться в теплую воду, она даже не представляла. Время для путешествий было сложное, никто не мог дать гарантии, что внезапно не пойдет затяжной снег, который завалит дороги и им придется искать пристанище в какой-нибудь деревне, чтобы не остаться под открытым небом на потеху ветрам. А ожидать, что в простом деревенском доме будет хотя бы подобие ванны, было нельзя. С этими мыслями Ланда опустила ладони в теплую воду, налитую служанкой в тазик, прежде чем принцесса подошла к столу. Она наслаждалась тем, как источающая яркий аромат хвои вода, прогоняет последние остатки сна, что еще заставляли ее веки тяжелеть и закрываться. Принцесса быстро умылась и принялась одеваться с помощью верной служанки. Теперь ей хотелось, как можно быстрее покинуть эти покои и этот замок. Она не хотела оставаться здесь, где в темном углу ее ждал жестокий демон, жаждущий ее смерти. В том, что он был жесток и беспощаден, Ланда совершенно не сомневалась. Как не сомневалась и в том, что ей с ним нипочем не справиться в одиночку. А ждать помощи сейчас ей было неоткуда. Лоэналь и Самаль были заняты совершенно иным, они спасали империю от падения в пропасть.

   – Милэй, все готово. Они ждут только вас, – служанка поклонилась ей, одновременно приглашая к выходу из покоев.

   – Подай мне плащ и проводи к возку, – велела Ланда. – Пора покончить со всеми сомнениями. Сделать шаг в новую жизнь. Пора принять то, что случилось со мной. Ты поедешь со мной, Санла. Мне понадобится служанка в этом путешествии, а здесь у меня нет никого, кто может сопровождать меня.

   – Для меня это великая честь, милэй, – ответила служанка.

   – Тогда в путь, – кивнула Ланда.

   С этими словами она шагнула в коридор, вызвав у служанки немалое удивление. Та привыкла, что принцесса никогда не сомневается в своих решениях. Даже когда шла против отца или теперь брата, а значит, против императорской власти, Ланда никогда не сомневалась в себе и в верности выбранного пути. Она всегда была готова отстоять свои мысли, и вот она сомневалась. Служанка сверлила взглядом спину принцессы, пытаясь понять или увидеть ответ для себя. Трудно поверить, что гибель супруга настолько сломила принцессу. К тому же, браки по любви были почти неведомы аристократам. С кем вступать в брак, за них решали родители, а иногда и старшие аристократы или жрецы. Это были династические и политические браки, браки союзников, когда женитьба детей надежнее, чем договор на бумаге, это были и браки заложников, когда проигравший в стычке отдавал своего ребенка в залог того, что не будет предпринимать ничего, что навредит другому участнику конфликта. Существовали и вынужденные браки, когда обедневшая знать женила сына на богатой наследнице, чтобы поправить свое положение, либо младшего сына женили на той, кто осталась последней в роду и смена имени ничего не изменит для его родственников, кроме богатой выплаты со стороны невесты. Брачные узы знати были столь запутанны и вовсе не предусматривали любви. Разве что уважение и привязанность, но порой супруги всю жизнь ненавидели друг друга, не желая даже исполнять свой долг по рождению наследника, столь противны были им навязанные супруги. Служанка тряхнула головой, отгоняя странные мысли о несправедливости судьбы в отношении ее госпожи. Судьба с ней обошлась не так уж и жестоко, ведь Санла знала, что Ланда испытывала к супругу если не любовь, то нежность и привязанность.

   Холодный ветер ожег своим дыханием лицо, отчего у Ланды перехватило дыхание. Она не ожидала, что на улице будет настолько морозно. Впрочем, она уже порадовалась, что захватила меховую муфту, в которую тут же спрятала обтянутые перчатками кисти рук. Их сразу обняла теплота, мягкая и обволакивающая. В воздухе кружили крупные хлопья снега. Ланда была уверена, что если бы дневное светило уже явило свой лик миру, пронизывая облака своими лучами, то эти снежинки искрились бы в его свете, едва не слепя собравшихся во дворе. Принцесса полной грудью вдохнула морозный воздух прежде, чем сесть в возок. Она словно прощалась с этой частью жизни, когда у нее еще оставалась иллюзорная возможность побыть имперской принцессой. Здесь до сих пор к ней обращались «ваше высочество». Теперь ей предстояло привыкать к тому, что она больше не может приказывать гвардии императора, ей больше не полагалась их защита. Она не имела права на жизнь во дворцах императора. Нет, теперь она вдова наследника герцогского титула, мать его наследника. А значит ей предстояло забыть, что она была арэ Вариар. Это имя ей больше не принадлежало. Она больше не имела на него права и не могла цепляться за него дальше. Его следовало отпустить, и она была готова к этому теперь.

   – Вам стоило подкрепиться, ваше высочество, – командир конной илы, заглянул в небольшое окошко возка. – Нам предстоит долгий путь.

   – Я пока не голодна, илат, – улыбнулась Ланда. – И прошу вас, не зовите меня более «ваше высочество». Я «милэй» или «ваша светлость». Теперь часть иного рода, не императорского.

   – Простите мне мою дерзость, ваше… ваша светлость, но для нас вы всегда будете частью императорской семьи, – он улыбнулся. И его улыбка придала сил. – Этого ничто не изменит. Уверяю вас.

   Ланда кивнула, принимая этот знак уважения. Жизнь больше не казалась чем-то ужасным, поблекшим и застрявшим во тьме. Теперь она понимала: что бы она ни решила, все эти люди поддержат ее. Ланда улыбнулась, откидываясь на подушки, которыми были завалены сидения в возке. Было тепло. Она не ощущала больше укусов морозного воздуха и даже освободила руки от муфты, положив ее на сидение рядом. Санла внимательно следила за ней, опасаясь, что принцессе станет плохо. Мало кто легко переживал потерю супруга. Даже аристократки, которые были жертвами династических браков, тяжело переживали такие потери. Санла приготовила напиток с успокаивающими травами. Если у Ланды начнется истерика, она тут же напоит ее им.

   Возок подпрыгивал и раскачивался на неровностях засыпанной снегом дороги. Ланда пыталась заснуть, чтобы выспаться, прежде чем наступит тьма и демон вернется. Она точно знала, что он вернется ночью, во тьме, и потому хотела украсть хоть немного сна, пока он не вернулся. Но неровная дорога из неутоптанного еще торговыми караванами снега не позволяла ей сделать этого. Ланда беззвучно выругалась сквозь зубы, когда возок снова так сильно тряхнуло, что она едва не упала между сидений. Только помощь Санлы позволила ей избежать этого. Ланда благодарно улыбнулась служанке, стараясь устроиться на сидениях с большим комфортом. В какой-то момент она задремала. Но этот поверхностный сон был недолгим. Возок резко остановился, заставив женщин повалиться на пол между сидений. Воздух наполнился отрывистыми приказами илата, судя по всему организовывающему оборону. Ланда с трудом выбралась из этой ловушки и осторожно выглянула в небольшое окошко возка. На ослепительно белом снегу сцепились имперские воины и какие-то оборванцы, вооруженные вилами, дубьем, копьями и тесаками. Ланда удивленно взирала на эту свалку, не понимая, как у этих оборванцев хватило смелости атаковать возок с императорским гербом на дверце. Каждый в империи знал, что золотой единорог на красном поле – это геральдический символ ар Вариаров. Эти разбойники были очень смелыми либо бесконечно глупыми. Возок с императорским гербом не бывал без охраны. Вот и возок Ланды охраняла конная ила, которая сейчас занималась уничтожением напавших. Ланда увидела тела, распростертые на земле. Под ними уже начала собираться кровь, вытекавшая из изрубленных мечами тел. Эти идиоты даже не надели какой-либо защиты. Ланда не понимала такого. Что могло двигать этими разбойниками, что они столь глупо напали на них? «Разве только это было спланированное нападение», – пронеслось в ее голове.

   В стену возка с грохотом врезался один из воинов империи, хрипя из-за торчащей из горла стрелы. Ланда с трудом удержалась от того, чтобы отпрянуть от окошка. Она понимала, что если у этих разбойников есть лучник, то жертв может быть больше. Она точно была уверена, что имперская ила с легкостью справиться с этим сбродом. Что та и демонстрировала во всей красе. Проблемой оставался только лучник, который прятался где-то за деревьями. И его следовало остановить. Ланда почувствовала, как в груди заворочалась тьма. Руки задрожали, пальцы сжались в кулаки, верхняя губа приподнялась, обнажая зубы, казалось, еще мгновение – и она зарычит. Невероятным усилием воли она заставила демона успокоиться. Тот отчаяно завыл, но вынужден был подчиниться, ибо ему пока не хватало сил сломить волю той, в ком он жил. Ланда оглядывала лес, подступавший к дороге, но никого не видела. Из-за деревьев прилетело еще несколько стрел, одна из которых заставила принцессу отпрянуть от окошка. Санла взвизгнула, и это привлекло внимание илата. Десяток всадников, рискуя своими жизнями, галопом помчались вглубь леса, вздымая волны нетронутого снега. Остальная ила заканчивала истребление разбойников.

   – Вы в порядке, милэй? – тяжело дыша, спросил илат.

   Его голос звучал хрипло и одновременно глухо из-под опущенного забрала.

   – Все в порядке. илат, – успокоила его Ланда. – Кто это был?

   – Не знаю, – он покачал головой. – Какое-то отребье, решившее воспользоваться хаосом в империи.

   – Мне кажется, это наемники, – поделилась она своим подозрением.

   – Не исключаю такой возможности, – илат кивнул.

   В этот момент вернулись всадники, отправленные в лес охотиться на лучника. Их охота вышла удачной. Они притащили с собой тело того, кто осмелился пускать стрелы в сторону императорского возка. С каким-то особым пренебрежением воины швырнули его к погибшим товарищам. Тем временем их соратники уже добили остатки неудавшихся разбойников, которые пытались захватить охраняемый возок. Они насчитали сорок трупов. Это была довольно большая разбойничья ватага. Ланда подумала о том, что следовало бы похоронить их по-человечески, а не оставить на растерзание животным. С другой стороны, они не могли себе позволить задержаться надолго. Тем не менее, илат все же сделал для них минимум, который мог. Он велел облить их маслом для факелов, две бутыли которого они везли с собой, после чего поджег сложенные в кучу тела погибших разбойников. Те нехотя занялись. Шипя и плюясь, огонь расползался по одеждам, расползаясь по пропитавшейся маслом одежде. Ланда наморщила нос и отвернулась. Она не повернулась даже тогда, когда возок проехал мимо. Империя погружалась в хаос, и это царапало сердце, как острием кинжала. Она надеялась, что восшествие Маэля на престол вернет в Мирэй порядок. К сожалению, ее надеждам не суждено было сбыться.

ГЛАВА пятая

Первый месяц зимы янир. Тринадцатый день месяца.

   144 год от рождения империи

   В эльфийском городе мертвых, во владениях богини Хессель, сокрытом под землей Дахрате царила тишина, непривычная даже для этого прекрасного в своей мертвенной бледности городе. Тишина окутывала погребальные дворцы мягким прозрачным саваном, почти невидимым, почти невесомым. Казалось, что он скрадывает не только звуки, но и без того скудные цвета улиц. Мертвенно-бледный голубой свет, что горел на улицах города, сегодня не разгонял тьму, он лишь казался далеким отблеском размером с острие булавки, к которому невозможно было дойти. В Дахрате царила совершенная тишина. Казалось, что жрицы и их рабы боялись даже дышать. Никто не осмеливался на то, чтобы выйти из дворца, хотя в эту ночь и не проводилось Ритуала усмирения. Жрицы Хессель не покидали своих дворцов, они затаились в покоях в ожидании чего-то неведомого. Никто не знал, чем они занимались там, за закрытыми дверями погребальных дворцов. Впрочем, это никого не интересовало, ведь их жизнь была неинтересна никому. В Дахрате царила совершенная тишина, в которой можно было услышать вздох из любого конца города, это было важно для Миргистлин, верховной жрицы мрачной богини мертвых Хессель, жрицы из королевского рода Скайтераль. Она понимала, что все ее действия будут восприняты другими жрицами, как предательство богини, а значит, ей необходимо скрыть их от их любопытных взоров. Пусть сама Хессель и не отвернется и все увидит, что замышляет ее верховная жрица, но взгляды недоброжелательниц из Дахрата она отвести смогла. Миргистлин все еще страдала от излишней жестокости жречества Хессель, которое не стеснялось выказывать ей свое презрение, пусть и боялось следующего за этим наказания. Но что она могла поделать, если сама богиня мертвых поощряла эту нескончаемую войну и жестокость, порой и сама подливая масла в полыхающий огонь? Верховная жрица вздохнула и откинулась на спинку стула, закрывая глаза. Ей безумно хотелось уйти на поверхность, прогуляться под светом дневного светила или даже лун, ощутить прикосновение ветра к коже. Но вместе с тем, она прекрасно понимала, что навеки заперта в этом жутком и одновременно прекрасном городе, где заправляют даже не они и не богиня, а духи почивших предков, которые могут устроить им нескончаемые беды, если их посмертные желания не будут время от времени исполняться.

   Валькриаль вошел в рабочую комнату Миргистлин, словно неслышная тень, вовсе не отличимый от духов предков, которые населяли город. Верховную жрицу до дрожи пугало такое умение подкрадываться. Она каждый раз вздрагивала, думая, что кто-то из мертвых предков проник в жилые помещения погребального дворца Скайтералей, куда им хода не было. Такое неповиновение со стороны духов следовало пресекать сразу, иначе они могут почувствовать свободу и начать терроризировать Дахрат и живущих в нем. Но в этот раз то были не духи предков, а Валькриаль. «Мой преданный раб», – мысленно усмехнулась Миргистлин. Она буквально читала во взгляде этого раба желание сбежать из города мертвых. Она знала, что он сделает это сразу же, как только у него появится шанс на побег. Она не сомневалась, что у него все получится, что он с легкостью уйдет из Дахрата и доберется до владений Аминирах Вирата. Она это знала и не хотела препятствовать ему. «Пусть попытается. Возможно, у него получится», – подумала она, глядя на Валькриаля. Миргистлин понимала стремление существа, которое провело большую часть своей жизни под солнечным светом, вернуться обратно, на поверхность. Она и сама жаждала этого, уйти отсюда и вернуться назад, под свет солнца и лун. Она хотела сама отпустить Валькриаля, но не могла сделать этого. Она верховная жрица Хессель и не должна нарушать законов Дахрата. Но если он попытается бежать, Миргистлин непременно отвернется и не будет смотреть в его сторону, чтобы он мог совершить этот дерзкий побег. Она будет его ловить, но не слишком усердно.

   – Вы желали меня видеть, Повелевающая мертвыми? – произнес дежурную фразу Валькриаль, замерев в центре комнаты в подобострастном поклоне. – Я явился по вашему велению.

   На губах Миргистлин зазмеилась улыбка. Она прекрасно знала цену этой мнимой покорности, которую демонстрировал Валькриаль, вот и сейчас его глаза буквально горели упрямством. Верховная жрица махнула рукой, подзывая его подойти ближе.

   – У меня будет к тебе деликатное поручение, – начала говорить она, подсовывая ему лист бумаги, где было написано совершенно иное. Теперь им приходилось играть в такие глупые игры, ведь после того Ритуала усмирения каждая жрица Дахрата следила за погребальным дворцом Скайтералей, в надежде улучить момент и перерезать глотку верховной жрице. Даже не имея возможности подняться до ее уровня, они готовы были избавиться от нее и терпеть одну из ее дочерей, что родилась в Дахрате.

   – Ты действительно готов исполнить мой приказ? – в ее голосе прозвучала некая ирония.

   – Я исполню все, что вы прикажете, – отозвался Валькриаль, продолжая пожирать глазами письмо. – В том и есть мой долг перед вами.

   «Ты должен сделать вид, что у нас с тобой ночь любви. Никто не смеет беспокоить жрицу, когда она развлекается со своим мужчиной. А мне надо будет уйти», – говорилось в ее записке. Он не удивился. Валькриаль понимал, что верховная жрица безумно рискует, доверяясь ему настолько. Она почти не знала его, она не знала, к чему может привести ее доверие, как он им воспользуется. Но он точно знал, что никогда не предаст ее даже в мыслях. По крайней мере сейчас. Он не отказывался от обдумывания планов своего побега, но решил пока отложить его и помочь Миргистлин осуществить все ее благородные планы. Он знал о том, что она делает. Он знал конечные цели этих планов. И потому главным для него стало помочь верховной жрице, женщине, которая спасла его от ужасной участи в лапах тех жриц, кто родился и вырос во тьме подземелья, чьи глаза смотрели на него с плохо скрываемой злобой. Валькриаль поднял взгляд от записки, внимательно посмотрел в глаза Миргистлин и кивнул. Он готов был рискнуть. Рискнуть сейчас, чтобы иметь шанс уйти от страшной судьбы раба в Дахрате. Для этого следует рисковать, смертельно рисковать. Так почему бы не рискнуть сейчас для нее?

   – Тогда подойди ко мне, – дождавшись этого кивка и бросив быстрый взгляд в сторону окон, выходящих на главную улицу Дахрата, произнесла верховная жрица. – Богиня любит наблюдать за теми, кто еще жив. Подарим ей это зрелище.

   Она знала, что с той ночи, как прошел Ритуал усмирения, под ее окнами постоянно сидели невидимые глазу шпионы, созданные магией нескольких старших жриц. Она знала, что за каждым ее шагом следят эти магические глаза, а каждое ее слово слушают, чтобы уловить момент, когда можно будет нанести удар. Но это станет ее преимуществом, ведь магические глаза не способны разглядеть многого. Миргистлин прекрасно знала, кого эти мятежные жрицы прочат на место верховной жрицы Хессель после ее гибели. Ее младшая дочь, которая считала несправедливой собственную судьбу, ведь после матери верховной жрицей Хессель станет ее старшая сестра, а после нее статус верховной жрицы перейдет ее детям. У младшей дочери не было шансов на то, чтобы возглавить жриц ее рода, а значит и всех жриц Дахрата. Миргистлин это знала. Знала она и то, как охладить пыл младшей дочери, в которой буквально бушевала злоба и ненависть, а все, что она делала, было пропитано бесконечной жестокостью. Миргистлин не раз останавливала дочь, когда та пыталась расправиться с собственными рабами, удовлетворяя свои странные садистские наклонности. Миргистлин не понимала, откуда у дочери все это, как она смогла воспитать это хладнокровное жестокое чудовище. Верховная жрица подумала о том, что ей следует заняться младшей дочерью, пока не поздно. Но сначала следовало решить вопросы королевства, помочь Кириалю спасти внуков. Миргистлин улыбнулась и притянула Валькриаля к себе. Прежде чем она создаст магические образы, что будут отвлекать жриц Хессель от того, что будет происходить в погребальном дворце Скайтералей, им придется показать настоящий момент близости верховной жрицы и ее раба. Валькриаль не сопротивлялся. Он осознавал, что в обычной жизни прикоснуться к принцессе, не говоря уже о том, чтобы возлечь с нею, ему и мечтать не следует. Именно потому он решил пользоваться моментом и, раз Миргистлин желает его тела, он даст ей его. Валькриаль быстро перехватил инициативу у нее и впился поцелуем в губы.

   Любой, кто следил за рабочей комнатой верховной жрицы через широкой окно, украшенное изображениями Хессель вместо привычной рамы, мог увидеть только страстный поцелуй жрицы и ее раба. Никаких заговоров или интриг против Дахрата, каковые они надеялись увидеть. Просто жрица и ее раб решили предаться плотским утехам. В какой-то момент Миргистлин оказалась без одежды и уже сидела на рабочем столе, отдаваясь нахлынувшему порыву страсти. Жрицам Хессель были незнакомы чувства, они забывали о них, оставляя там, на поверхности, а те, кто родился под сводами Дахрата и вовсе не знал, что это такое, теплые чувства к мужчине, детям или кому-либо еще. Они даже не пытались понять это, испытывая лишь определенные инстинкты. Жрицы должны были продолжать свой род, а без соития с мужчиной это было невозможно, поэтому они использовали рабов, порой без удовольствия, просто исполняя возложенный на них долг. Но Миргистлин, в отличие от остальных, наслаждалась такими моментами. Она буквально оживала, становясь той самой Миргистлин Скайтераль, которая еще не спустилась под темные своды Дахрата, которая все еще наслаждалась жизнью и ждала свадебной церемонии с Аминирах Виратом. Но в этот раз у верховной жрицы была иная цель, не получить удовольствие или зачать ребенка. Нет. Все было гораздо серьезнее. Она запустила пальцы в волосы Валькриаля, склонилась к его уху и, казалось, шептала ему на ухо что-то жаркое, отчего он должен был еще больше желать свою хозяйку, но на самом деле, она создавала магическую иллюзию сплетенных в страстном действе тел, которым предстояло занять их место.

   Она шептала ему на ухо особую магическую формулу, которую вычитала однажды в одной из книг предыдущих верховных жриц. Она даже не знала, чья именно это была книга. Валькриаль не понимал ее, но ощущал, как от него отделилась часть ее души. Он увидел, как их тела окутало полупрозрачным свечением, а потом эти странные образы уплотнились, обрели цвет, стали живыми.

   – Нам все равно предстоит завершить начатое, – жарко зашептала она ему на ухо, резко притянув к себе за волосы. – Чтобы иллюзия продержалась до того момента, как мы вернемся в Дахрат. Без этой подпитки она растает через половину хоры. В лучшем случае.

   Валькриаль не возражал. Он понимал, что здесь, в Дахрате, он всего лишь вещь, которая принадлежит этой красивой и опасной женщине, в чьих руках сосредоточена великая власть, кому благоволит богиня мертвых. Если она прикажет, он будет ублажать ее день и ночь, пока будут силы. Он исполнит любой ее приказ. При всем ее теплом отношении к нему, при всем ее благородстве, Миргистлин была жрицей Хессель и этого ничто не изменит. Это он тоже осознавал и не питал никаких иллюзий. Потому он с готовностью шагнул в комнату и, повинуясь ее толчку ладонью в грудь, упал на кровать. Миргистлин не заставила долго ждать себя, она в тот же миг оседлала его, позволяя желанию захлестнуть ее словно приливная волна. Валькриаль очнулся примерно через хору. Миргистлин уже бросила на кровать мужские одежды и сама быстро облачалась в жреческое одеяние, которое достала из сундука в изножье кровати.

   – Поторопись, у нас не так много времени, – ее голос ничем не выдавал всепоглощающую страсть, что только что бушевала в ее крови. – Если мы не вернемся вовремя, иллюзия исчезнет.

   – Конечно, – он едва не скатился с кровати.

   Валькриаль оделся буквально за несколько мгновений и шагнул к Миргистлин, которая открывала проход через Черное зеркало. Он понимал, что это очень рискованно, кто-нибудь может войти в рабочую комнату верховной жрицы и понять, что это не они предаются страсти на рабочем столе Миргистлин, а их магические копии. Но здесь, в Дахрате, он был всего лишь рабом и не мог высказывать свои сомнения в решениях верховной жрицы, как и любой другой жрицы Хессель. Впрочем, за пределами Дахрата, в своей прошлой жизни, он также не смог бы указывать принцессе из рода Скайтераль, что она в чем-то неправа. Валькриаль вздохнул и шагнул в темные глубины Черного зеркала следом за Миргистлин.

   Яркий солнечный свет больно резанул по глазам. В Эстрии царил ясный солнечный день. Дневное светило заливало все вокруг своим теплым светом, что не сочетался с морозами, которыми дышал воздух. Только жители подземного города мертвых не ощутили радости от столь яркого и солнечного дня. Они слишком долго не видели дневного светила, темнота стала слишком привычной для них. Свет причинял глазам боль, они слезились, давно отвыкнув от яркого света. Верховная жрица Хессель отчаянно боролась с желанием утереть слезы. Она чувствовала себя отвратительно, не желая признавать, что богиня мстит ей так за любовь к свету. Теперь он давил на плечи, причиняя боль. Но, тем не менее, Миргистлин гордо стояла в рабочей комнате своего брата, короля эльфов Кириаля Второго Скайтераля, глядя на него сквозь слезы, застилавшие взгляд.

   – Что-то случилось, Повелевающая мертвыми? – король был явно удивлен столь внезапным визитом. – Я не ожидал твоего прибытия в Эстрию.

   – Можно сказать и так. Кое-что случилось, – Миргистлин победно улыбнулась, падая в ближайшее кресло. – Я нашла добровольных жертв для спасения ваших с Аминирах Виратом внуков. Но это будет непросто.

   – О чем ты? – Кириаль сел напротив и буквально впился взглядом в сестру. – Я не понимаю.

   Он потер виски пальцами. Голова начала гудеть, словно кто-то решил подуть в горн, у которого не было звука. Это было неприятное ощущение, от которого хотелось избавиться, но Кириаль попросту не знал, что делать. Гул не желал уходить.

   – Об изгнании Демона крови, что сидит в твоих внуках, брат, – голос Миргистлин дрогнул от раздражения, которое внезапно охватило верховную жрицу. – Ты уже забыл об этом?

   – Я все помню, Миргистлин, и понял, о чем ты, – Кириаль отмахнулся от гневного взгляда сестры. – Меня интересуют детали того, как ты собираешься заполучить этих жертв. Поверь, даже королю, то есть мне, не удалось найти того, кто добровольно ляжет под жертвенный нож, выкупая жизни полукровок. Пусть те и носители королевской крови. Никто не желает расставаться с жизнью. Вот потому мне интересно, как ты смогла уговорить двоих умереть на жертвенном алтаре.

   – А мне удалось, – на губах Миргистлин заиграла торжествующая улыбка. – В моих руках чуть больше власти, Кириаль. Я властвую жизнями и смертями, Кириаль.

   – Вот сейчас ты играешь с огнем, – король нахмурился, откидываясь на спинку стула. – А это опасные игры. Лучше остановись, иначе тебя и твоя богиня не спасет.

   – Успокойся, – в голосе Миргистлин отчетливо прозвучала насмешка. – Я тут не для того, чтобы ссориться с тобой. Нет. У меня есть власть в Дахрате. А ты сам понимаешь, что жить в городе мертвых не так и сладко, особенно для мужчин, особенно для тех, кто начинал свою жизнь на поверхности, под светом дневного светила. И вкусил радости этой жизни.

   – Подробнее, – Кириаль заинтересованно посмотрел на Миргистлин, положив подбородок на сплетенные пальцы рук, поставленных локтями на стол. – Тебе уже удалось заинтересовать меня. Продолжай рассказывать, что тебе удалось сделать. Не заставляй вытягивать из тебя слова пытками.

   – Ох, Кириаль, – жрица махнула на короля рукой. – Я бы с радостью рассказала тебе все перипетии жизни в Дахрате. Причем с мельчайшими и самыми неприятными подробностями, но сейчас у нас нет на то времени. Мне удалось вырваться из города мертвых лишь на одну хору. Больше моя иллюзия, оставленная там для отвлечения внимания самых любопытных жриц из других родов, не продержится без подпитки. Либо ты ради этой истории уступишь мне и моему рабу стол, чтобы мы тут занялись тем, чем ты занимаешься со своими фаворитками, либо мы сразу же приступим к насущным вопросам заместительных жертв.

   Кириаль против воли залился краской. Нет, он давно не стыдился своих плотских утех, в конце концов он слишком долго жил на этом свете, а прожить ему предстояло еще дольше, а значит давно не был тем восторженным юным эльфом, который впервые слился в поцелуе с девушкой. Но почему-то та легкость, с которой Миргистлин сказала об этом, заставила его уши буквально пульсировать от прилившей к ним крови. Он отчетливо чувствовал, как краска заливает его шею, поднимаясь по щекам ко лбу и, наконец, затапливает многострадальные уши. Ему не нравилось это ощущение маленького мальчика, который впервые увидел обнаженных девушек в купальнях, в которые не вовремя вбежал и, хуже того, почувствовал влечение к ним, не понимая еще сам, что это такое.

   – Рассказывай о тех жертвах, что ты нашла. И избавь меня от подробностей твоей жизни с мужчинами. Это по меньшей мере неприлично, – Кириаль кашлянул, когда у него перехватило горло.

   – А что про них рассказывать? Обычные бедолаги, которых опять поймали охотницы Дахрата, за что и были наказаны лично мной, – поспешила добавить Миргистлин, завидев разгорающийся пожар гнева во взгляде брата. – Но отпустить их я уже не могу. Закон Дахрата мне не позволяет этого. Мой лимит его нарушений был исчерпан в ночь Ритуала усмирения мертвых предков, когда я наказала один слишком наглый род. Потому этим крестьянам-охотникам предстоит остаться в Дахрате до скончания их дней. И в полной мере насладиться всеми прелестями жизни в нем. Но я предложила им выбор. Очень хороший выбор в их ситуации. Они вольны остаться и влачить жалкое существование рабов младших жриц последнего рода или могут обеспечить свои семьи, умерев на алтаре в качестве заместительных жертв. Они…

   – Погоди, – Кириаль поднял руку, призывая Миргистлин замолчать. – Ты вот так вот открыто предложила двум эльфам умереть?

   – Да. А что тебя так удивляет? – улыбнулась верховная жрица, словно говорила о погоде.

   – Я просто не могу представить себе этот разговор. Уж прости меня, – пожал плечами король.

   – Зачем тебе этот разговор, если важен только его результат? А результат в том, что эти двое согласились на ритуал. Теперь дело за малым: Аминирах Вирату следует достать кровь Ланды и Маэля, – Миргистлин продолжала улыбаться.

   – Что-то мне подсказывает, что эти двое откажутся, если узнают, для чего нам понадобилась их кровь. Слишком благородные. Это не может не радовать, но не в этих условиях. Сейчас от их благородства и чести только вред.

   – А вам обязательно рассказывать им о том, что заместительные жертвы умрут? – Миргистлин хмыкнула. – Лучше скажите, что ждет их и их детей дальше, когда демон войдет в полную силу и они не смогут его сдерживать. Думаю, этого рассказа вполне хватит.

   – Ты же понимаешь, что эти двое не пойдут на такое даже под угрозой превратиться в чудовищ, способных разорвать любимых людей на части, – хмыкнул Кириаль, всплеснув руками.

   – А тебе и не требуется рассказывать о том, как именно они купят свою свободу у Демона крови, – Миргистлин улыбнулась. – Причем не только свою, но и свободу своих детей и их потомков. Кто знает, когда носители Демона крови вновь пересекутся в брачном союзе и все повторится. Этот демон страшная вещь. Его необходимо уничтожить, чтоб он не принес разрушения в наш мир. Бед нам и без него хватает.

   – Хорошо… – Кириаль растянул последнюю гласную в этом слове, словно сам себя уговаривал, что поступает верно. – Мы с Аминирах Виратом что-нибудь придумаем. Так, что хотят твои жертвы за свою жизнь? Они же не могли согласиться на это по доброте душевной. Непременно есть какие-то условия.

   – Не так уж и много, учитывая, что они отдают взамен, – усмехнулась верховная жрица богини мертвых. – У одного из них двое сыновей, он хочет, чтобы оба попали в королевскую гвардию, а его семья получила земли во владения и золота по весу его тела. Земли те, где стоит их деревня, а весит он не так уж и много, в плену у наших охотниц исхудал. Титул он не просит. Просто желает, чтобы его семья стала землевладельцами. Он даже размер владений не указал. Все будет зависеть от твоей щедрости. Сколь высоко ты ценишь жизни своих внуков?

   – Это легко решить, – между тем Кириаль отчетливо скрипнул зубами. – Я сделаю даже больше. Дам вдвое его веса, главное чтоб он не пошел на попятную. Что хочет второй из тех, кто предложил себя на роль жертвы? И получится ли провести сей ритуал? Они же оба мужчины. А Ланда женщина.

   – Это не так важно, Кириаль, – вздохнула Миргистлин. – Две жизни освобождаются от демона, двумя жизнями он изгоняется. А уж какого пола жертва, совершенно неважно. Второй желает, чтобы его семья получила золото, владения, право выбрать свою судьбу. Хотят быть крестьянами, пусть будут ими. Если пожелают стать торговцами или учеными мужами, он просит не мешать им. И если захотят стать воинами, он просит помочь им.

   – Это исполнимо, – Кириаль кивнул.

   – Это еще не все. Он просит супруга для своей дочери, – продолжила между тем Миргистлин.

   – В этом какая-то проблема? – Кириаль насторожился.

   – Он хочет, чтобы дочь его избавилась от судьбы крестьянки. Стала частью элеанской знати, выйдя замуж за аристократа, – с какой-то злорадной улыбкой ответила верховная жрица богини мертвых. – Пусть это будет младший сын младшего рода, но он должен быть из знати. К тому же если верить ему, девушка очень мила и кротка, а также обучена манерам.

   – Запрос у него очень большой, но ради своих внуков я постараюсь выкрутить руки кому-нибудь из младших родов, – пообещал Кириаль. – Да тем же Гимер Вистарам в наказание за мятеж. Надеюсь, что дочь у него все же красивая.

   – Увы, этого я не ведаю, – Миргистлин развела руками. – Могу только с его слов сказать. А связи с его родом через Зеркало у меня нет. Но главное, Кириаль, запомни, у вас осталось очень мало времени. Следует успеть до последнего дня зимы, иначе ритуал можно будет провести только через год. В первый весенний день ослабевает власть смерти и ритуал не возымеет должного воздейстия.

   – Последний зимний день… Хорошо, я тебя понял. Велю связаться со Скаалем, он сейчас рядом с Маэлем, они пытаются захватить Тарэнту. Пусть он возьмет кровь у императора, – Кириаль задумчиво потер нос.

   – Что-то случилось, брат? – Миргистлин обеспокоенно подалась вперед.

   – Тебе придется убрать погребальную статую Сириаля, Миргистлин… Оказалось, что он жив. Я давно смирился, а тут вот... – он буквально выпалил это, словно боялся, что слова, произнесенные им вслух, изменят историю, и сын вновь окажется мертв.

   Верховная жрица увидела, как засиял взгляд брата. Он буквально начал светиться от переполняющего его счастья. На душе потеплело.

   – Я с радостью сделаю это, Кириаль, – на этот раз улыбка Миргистлин сияла радостью за любимого брата. – С превеликой радостью сделаю. Кроме этого, я верну его душу в лоно судьбы. Проведу ритуал и Сириалю Скайтералю будет открыта дорога в мир живых, он перестанет существовать, как душа в королевстве Хессель, а станет вновь для всех живой душой. В том числе и для богини. Это добрая весть, Кириаль. Впервые за столь долгие годы поистине добрая весть. Я бесконечно рада за тебя, брат. А теперь я пойду. Наше время на исходе и нам необходимо занять место магических двойников прежде, чем иллюзия развеется. Я при всей своей власти очень бесправна.

   С этими словами Миргистлин поднялась и шагнула к Черному зеркалу, которое стояло за спиной короля. Его поверхность послушно пошла рябью, открывая проход в сокрытый во тьме Дахрат. Мрачный город мертвых ждал их. Его укутанные тьмой и тишиной улицы готовы были поглотить любого, но только Миргистлин шагала в эти мертвые объятия с совершенным спокойствием и даже с улыбкой на устах. Казалось, что она возвращается в любимый сад, где так приятно читать книги, любуясь закатом и блеском солнца на морских волнах. Это изумляло Кириаля, но он не решился сказать сестре хоть слово, прекрасно осознавая, что она не виновата в собственной судьбе и ей оставили лишь возможность с гордостью принимать ее, продолжая то и дело нарушать закон города мертвых и самой Хессель. Кириаль вздохнул и углубился в чтение бумаг, от которого его отвлекло столь внезапное появление Миргистлин. Верховная жрица Хессель же вышла из Зеркала в уже ставшую привычной тьму подземного города. Она даже не предполагала, что когда-нибудь привыкнет к подземной жизни. И вот привыкла. Миргистлин горько усмехнулась, понимая, что настолько смирилась с этим. Но вечно бороться с собственной жизнью нельзя, это она понимала. Видимо, боги решили пошутить над ней, решив, что у принцессы эльфов все слишком хорошо. Всемогущие пошутили над ней, но она решила не позволять им наслаждаться своей злой шуткой.

   Как только Миргистлин шагнула из черной поверхности магического зеркала в комнату, она тут же начала скидывать с себя одежды. Валькриаль понял, что им предстоит занять место иллюзий, чтобы никто не догадался об их отсутствии. Верховная жрица не сомневалась, что Хессель знает о ее отлучке, но богине было совершенно неважно, как она нарушает правила, пока об этом никто не догадывается из других обитательниц Дахрата. Но порой богиня позволяла нескольким жрицам узнать о проступках других, тем самым накаляя город, волнуя жречество. Хессель любила, когда ситуация в Дахрате искрила и замирала на грани кровопролития, какое-то время балансируя на этом клинке, пытаясь удержаться, а после легко переступала эту грань, проваливаясь в черную бездну войны между родами. Жрицы Хессель не раз устраивали жестокие войны. Их рабы кидались друг на друга с оружием, пока хозяйки уничтожали соперниц при помощи мощной магии. Лишь богиня смерти в какой-то миг, смертельно устав и поддавшись нарастающей скуке, останавливала царящую на улицах Дахрата бойню, и оставшиеся в живых жрицы отправлялись отмывать от крови мраморные улицы города и зализывать нанесенные противниками раны. На поверхности в такие моменты в замках аристократии звучал нескончаемый вой, когда матери не желали отдавать своих дочерей в мертвенные объятия Хессель, из которых невозможно вырваться. Но богиню мертвых не тревожили их стенания, она продолжала стравливать жриц, чтобы развеять тоску своего вечного существования. И останавливала войны лишь по прихоти.

   – Нам нужно повторить позы наших иллюзий, чтобы впитать их в себя, – нарушила тишину Миргистлин. – Снимай одежду, Валькриаль. Будет странно, если ты окажешься одет в такой откровенный момент.

   Валькриаль не ответил, но послушно скинул одежды и столь же покорно последовал за верховной жрицей. Миргистлин едва уловимым движение оказалась на столе, в точности повторив своего магического двойника и протянула руку к рабу. Валькриаль последовал ее примеру. Где-то на границе зрения он увидел, как постепенно нарастает голубоватое свечение, исходящее от иллюзий, становясь все ярче и одновременно призрачнее. В какой-то миг они вспыхнули и растворились в воздухе, оставив лишь верховную жрицу и ее раба, сплетенных в жарких объятиях. Валькриалю показалось, что он не покидал Дахрат, что это он уже на протяжении какого-то времени сливается в порыве страсти с Миргистлин. Он наклонился к ней и коснулся губами ее шеи, лизнул ее от ключиц до подбородка. Он ощущал под губами ее солоноватую от пота кожу, вдыхал исходящий от нее острый аромат соития…

   – Повелевающая мертвыми! – дверь в рабочую комнату с грохотом распахнулась, почему-то показалось, что она врезалась в стену, столь грубо открытая младшей жрицей из рода Скайтераль.

   Миргистлин заставила Валькриаля немного отклониться и посмотрела на ворвавшуюся в комнату дочь полным гнева взглядом из-за его плеча.

   – Кимриэль! Что говорят правила Дахрата? – ледяным тоном поинтересовалась верховная жрица, не позволив той обдумать картину, что предстала перед ней, как и собственные оправдания.

   – Но… – осеклась Кимриэль.

   – Что говорят законы Дахрата?! – уже с большим нажимом потребовала ответа Миргистлин.

   Валькриаль попытался отступить от нее, оставив ее наедине с дочерью, но та повелительно сжала бедра, приказав оставаться на месте. Мужчина замер, чувствуя себя очень странно, ведь находился в ней и едва сдерживался, чтоб не начать двигаться прямо сейчас, на глазах у младшей жрицы.

   – Законы Дахрата гласят, что не следует тревожить жрицу, если она уединилась со своим рабом. Это является оскорблением для жрицы и самой богини, – Кимриэль виновато опустила голову под гневным взором матери.

   Она осознавала, что сейчас грубо нарушила законы Дахрата. Это был очень опасный проступок, который могли счесть достойным смерти на Ритуале усмирения. Она не хотела умирать, даже каждый день живя рядом со смертью, она ее боялась. Кимриэль прекрасно знала, что жизнь вместилищ душ почивших предков всецело зависит от верховной жрицы. Она могла не позволить изголодавшимся до живых удовольствий духам замучить выбранную пару до смерти, а могла, наоборот, отпустить вожжи и дать им убить свои временные сосуды. Духи предков делали это с большой радостью, ведь они испытывали жгучую ненависть к тем, кто жил и мог насладиться всеми радостями жизни без необходимости иметь живой сосуд-вместилище и ждать милости Хессель и ее верховной жрицы. Кимриэль не хотела стать жертвой Ритуала. А в том, что мать не пожалеет ее и отправит проводить сей ритуал, у нее не было никаких сомнений. Как и в том, кто именно будет живым сосудом для душ.

   – Так что такого стряслось за этими стенами, что ты осмелилась ворваться в мои покои и столь оскорбительно и дерзко прервать нас? – словно издеваясь над ней, Миргистлин лизнула плечо Валькр33иаля.

   Тот невольно вздрогнул, ощущая себя маленьким жучком, который незаметен двум эльфийкам, ведущим светскую беседу на поляне в дворцовом парке. Ему совершенно не понравилось это странное ощущение. Но он ничего не мог с этим поделать, вынужденный замереть между бедер верховной жрицы, удерживаемый ее ногами. Он был здесь лишь рабом, живой вещью и игрушкой, которой Миргистлин пользовалась без раздумий и не замечала, когда ей надо было обсудить что-то со своими дочерьми. Она не боялась, что он расскажет о том, что именно обсуждалось в ее рабочей комнате. Да и кому он мог все это рассказать, разве что таким же рабам, как и он.

   – Здесь высшая жрица Гимер Вистаров, – выпалила Кимриэль. – Она хочет тебя видеть, Повелевающая мертвыми. Она уже давно ждет тебя.

   – Пусть ждет, – велела Миргистлин. – Я занята. И не собираюсь прерываться ради нее.

   – Я услышала твое повеление, Повелевающая мертвыми, – почти протараторила Кириэль.

   – Теперь убирайся, – Миргистлин взмахнула рукой и, не дожидаясь пока дочь уйдет, подтолкнула Валькриаля к продолжению.

   Его не требовалось уговаривать. Хоть жизнь в Дахрате и казалась ему чем-то отвратительным, но он все же признавался себе в том, что хочет эту женщину. Он безумно желал эту женщину, которая была недоступна ему в обычной жизни. У него не было ни малейшего шанса даже увидеть ее, не говоря уже о том, чтобы заговорить или прикоснуться к ней. Даже если бы ему удалось проникнуть во дворец, принцесса Миргистлин Скайтераль никогда не удостоила б его и взглядом, что уж говорить о приглашении в ее покои, чтоб разделить с ней ложе. К тому же он прекрасно знал, что она была обещана Аминирах Вирату и только смерть жрицы Скайтералей в Дахрате лишила ее счастья в объятиях этого блистательного полководца, которого мечтали заполучить все женщины этого королевства. Но теперь по воле злой судьбы у него была возможность самому сжимать в объятиях эту блистательную женщину, наслаждаться ее телом, ее страстью. И он не собирался отказывать себе в этом удовольствии. Пусть он и намеревался бежать отсюда в поисках отнятой свободы, но пока он был здесь, Валькриаль собирался наслаждаться каждым мгновением, проведенным с этой женщиной. Он с какой-то странной яростью снова ворвался в Миргистлин, заставив ее охнуть и вцепиться ему в волосы. Он же просто хотел быть главным хотя бы в этом процессе.

   – Ты сегодня был выше всяких похвал, – она привычно потрепала его по щеке, в очередной раз напомнив, где его место. – Будь следующий раз таким же, и я щедро награжу тебя.

   Валькриаль вздохнул, отступив в сторону и подхватив с пола, разбросанную одежду. Момент, когда он не был игрушкой верховной жрицы богини мертвых в полном смысле этого слова, ушел. Растаял как утренняя дымка над водной гладью озера. Все же при всем ее отношении к рабам, коих в распоряжении верховной жрицы было семеро, Миргистлин оставалась безраздельной хозяйкой для них, а они были ее имуществом, дарованным ей милостью богини. Она никогда не станет относиться к ним иначе, как к рабам. ведь они были ими. Бесправными рабами, чье мнение и желания никого не тревожили. Если он умрет, в Дахрате никого это не опечалит. Валькриаль это понимал, но как же ему хотелось верить в то, что она отличается от других жриц Хессель, что она все же сохранила частичку света, в котором выросла. Он смотрел вслед Миргистлин, опустив голову, старательно изображая покорность, чтобы жрицы, стоящие у дверей, не увидели его воли, которая не была сломлена верховной жрицей в угоду обычаям Дахрата. Это был жуткий город, и даже столь красивая женщина в его постели не могла этого изменить.

   Миргистлин не закрыла дверь в рабочую комнату сразу, позволив жрицам в подробностях разглядеть, чем боги столь щедро наградили ее нового раба, которого Хессель милостиво отдала в ее власть.

   – Что такого случилось, что меня вырвали из объятий моей игрушки? – поинтересовалась верховная жрица, закрывая, наконец, дверь. – Вам совершенно не страшно? Вы не боитесь моего гнева?

   – На поверхности сейчас день, Повелительница мертвых, – со змеиной улыбкой на устах произнесла жрица Гимер Вистаров, ринувшись в атаку на Миргистлнн. – Дневное светило еще не спрятало свой лик в чертогах тьмы, предаваться плотским утехам при свете дня это слишком вызывающе. Это граничит с рамками хоть каких-то приличий.

   Она едва успела договорить, как в воздухе сверкнула бледно-золотая плеть. Оглушительно шипя она рассекла воздух и обвилась вокруг шеи высшей жрицы из рода Гимер Вистаров. Та бессильно захрипела, вцепившись руками в магический кнут, стараясь разомкнуть его удушающую хватку. Лицо ее побледнело до прозрачности, словно из нее внезапно ушли се краски, которых и без того было немного. Ее кожа сияла, отражая тот самый бледно-золотой свет, который исходил от кнута. Кимриэль в немом страхе уставилась на мать, чье лицо превратилось в страшную маску, готовой убить холодной убийцы. Казалось, что сама жестокая богиня мертвых Хессель проникла в ее тело и сейчас вершит свое страшное правосудие над потерявшей грани жрицей.

   – Как смеешь ты говорить мне о том, что я могу и не могу делать? Как смеешь ты требовать от меня соблюдения правил, что приняты на поверхности? Как смеешь ты требовать соблюдения этих традиций в Дахрате? – каждое слово Миргистлин звучало неотвратимо, словно катящийся с горы камень, неотвратимо падающий на голову осмелившейся говорить непристойные вещи жрицы.

   – Я… не… могу… дышать, – прохрипела в ответ жрица Гимер Вистаров.

   – Запомни это, – безжалостно произнесла верховная жрица. – И никогда не забывай.

   Она слегка ослабила удушающую хватку плети, позволив жрице глотнуть немного воздуха. Та хватала его открытым ртом, как выброшенные на берег рыбы. А Миргистлин улыбалась. Эти жрицы, рожденные во тьме Дахрата, считали, что она не справится с ними. Ведь однажды она пришла оттуда, где светит солнце и нравы не столь жестоки, как здесь, под толстым сводом земли. Но Миргистлин Скайтераль умела быть жестокой, когда было нужно, в этом убедились многие из тех, кто пытался справиться с ней еще тогда, когда она только надела одеяния верховной жрицы Хессель и осталась в темноте. Она приговорила к смертельному Ритуалу усмирения пять жриц из разных родов, не пожалев никого. Одну из них не спасло даже то, что она была последней жрицей рода, а значит, ее смерть обрекала одну из дочерей его главы на жреческие одеяния ордена Хессель. Ее это не тревожило, она обязана была наказать ту, что оспаривала ее власть в тот момент. Миргистлин умела быть жестокой и с легкостью задушила бы Саркиэль Гимер Вистар, если бы ей этого захотелось. Но у верховной жрицы были другие планы относительно этой позабывшей об их жесткой иерархии жрицы. Она на мгновение вновь затянула удушающий кнут, после чего отпустила свою жертву.

   – Б… Благодарю… Повелевающая… мертвыми… – выдавила сквозь кашель высшая жрица Гимер Вистаров, когда магическая плеть исчезла и она рухнула на мраморный пол погребального дворца Скайтералей, хватаясь за горло.

   – Помни милость мою, – безжалостно улыбнулась Миргистлин, глядя на нее сверху вниз. – Никто не вправе говорить верховной жрице, когда ей уединяться со своей игрушкой. Таков закон Дахрата! Ты поняла меня?

   – Да… Повелевающая мертвыми, – голос Саркиэль был все еще хриплым, она боялась сорваться на кашель на каждом слове, что слетало с ее губ.

   – Так зачем ты явилась ко мне в столь неурочную хору, жрица? – верховная жрица отступила на два шага и опустилась на изящный стул с резной спинкой, сделанный из бивней огромных животных, что обитают в Леозии и Лаонге. – Я готова тебя выслушать.

   – Я хотела спросить о том ритуале, что ты велела подготовить, – справившись с кашлем и хрипами, произнесла Саркиэль.

   – И что же ты хочешь уточнить у меня? – Миргистлин с какой-то особой насмешкой смотрела на нее. – Что непонятно тебе в моем приказе?

   – Необходимые для него ингредиенты и артефакты находятся только в старом Дахрате, – буквально выдохнула высшая жрица Гимер Вистаров. – В старом Дахрате...

   – И что с того? Ты думаешь, что я не знаю этого? – Миргистлин насмешливо выгнула левую бровь.

   – Но… Если жрицы или стражницы отправятся в старый Дахрат… – жрица вздрогнула всем телом, представив судьбу такой экспедиции.

   – Договаривай! – безжалостно потребовала Миргистлин.

   – Зачем этот ритуал? Для чего он необходим? – осмелилась спросить Саркиэль.

   – Это особый ритуал, который мы проведем для рода Аминирах Виратов, – спокойно ответила Миргистлин, наблюдая за разочарованием и злобой, которую та никак не могла обуздать.

   – Этот ритуал нужен для рода Аминирах Виратов, потому пусть жрицы этого рода идут в тот Дахрат и гибнут от когтей курхов, чтобы помочь своему роду. Нам совершенно все равно, что это за ритуал и что он несет для них, – выпалила Саркиэль.

   Глаза верховной жрицы опасно сузились, она сжала подлокотники так, что побелели костяшки пальцев. Она сжала зубы, пытаясь удержать себя от неминуемого убийства, которое в этот раз она непременно доведет до конца. Мысленно медленно досчитав до десяти, Миргистлин, наконец, заговорила:

   – Нет. Это ритуал, необходимый не только роду Аминирах Виратов, – ее голос был похож на змеиное шипение, которое заставляло двух жриц, стоящих перед ней, съежиться и вздрагивать при каждом слове произнесенном верховной жрицей. – Этот ритуал важен также для Скайтералей, а значит для твоего короля. Ритуал важен для нас всех. Жрицы из рода Гимер Вистаров отправятся в старый Дахрат искупать вину перед короной. Твой род поднял мятеж против короны, а это карается уничтожением рода, в том числе и погребального дворца вместе со жрицами. Король милостив, и вы искупите свою вину тем, что исполните мой приказ. Трои жрицы отправятся в старый Дахрат. Отправятся завтра, как только стража Дахрата объявит о наступлении дня. С ними отправится и младшая жрица Скайтералей Кимриэль, – взгляд Миргистлин безжалостно обжег дочь, заставив буквально затрепетать от страха. – Вы принесете все, что требуется для ритуала. Я лично проверю добычу. Если чего-то не будет хватать… Вы позавидуете участи погибших в лапах курхов. Я никого не пощажу. А теперь убирайтесь. Мне надо поднять себе настроение перед молебном в усыпальнице Скайтералей. Я никого не желаю видеть.

   Жрицы покинули этот величественный зал, напоминавший тронный зал Эстрии, с удивительной быстротой. Они боялись прогневить Миргистлин еще больше, а значит получить более жестокое наказание. Никто из них не хотел проверять пределы ее жестокости. Никто не хотел приближать свою кончину, осознавая, что ей несложно велеть и высшей жрице рода стать сосудом для мертвой души на Ритуале усмирения, а дальше все будет зависеть только от ее милости. Они все это знали и потому решили пока затаиться. Так они могли улучить момент и осуществить свое желание – сбросить тяжелое ярмо власти Миргистлин. А для этого необходимо было остаться в живых, несмотря ни на что. А значит, надо было собрать все силы в кулак и сходить в старый Дахрат, пробиться сквозь курхов и найти то, что требуется для ритуала.

   Миргистлин проводила их взглядом. Она понимала, что только что разозлила двух ядовитых змей, одна из которых жила в ее дворце. Слишком близко, слишком опасно. Она не понимала, на что рассчитывает Кимриэль. Даже избавившись от матери, она бы не получила власть над Дахратом. Миргистлин никак не могла этого понять, а потому испытывала жгучее ощущение опасности, которое никак не отступало. Верховная жрица вздохнула и открыла дверь в рабочую комнату. Не произнося ни слова, она сорвала одежды с Валькриаля, воззрившегося на нее в полном непонимании происходящего. Понять хоть что-то она ему не позволила, одеяния верховной жрицы с шуршанием упали на пол, а сама Миргистлин впилась своей игрушке поцелуем в губы. Сегодня она собиралась забыть обо всем, что происходило или происходит в Дахрате. Этот город и без того лишил ее жизни.

ГЛАВА шестая

Первый месяц зимы янир. Тринадцатый день месяца.

   144 год от рождения империи

   Девушка во все глаза смотрела на разоренный врагами город. Он все еще лежал в руинах, несмотря на все попытки восстановить его к снегопадам. Работы не останавливались и на зиму, ведь разрушения были очень большими. Тарэнтийцы не отказывали себе в извращенном удовольствии уничтожения. Легендарные городские ворота Саматы, украшенные когда-то великолепными мраморными статуями, теперь превратились в бесформенную груду обычных камней. Город был все еще черным от сажи и копоти, покрывающей его, когда-то прекрасные, мраморные дворцы разных цветов: голубые, черные, белые, бежевые, розовые, теперь все они были одного грязно-черного цвета. Девушка невольно принюхалась. Ей показалось, что в воздухе все еще витает запах гари, оставшийся после большого пожара, бушевавшего здесь больше года назад. Тонкий, едва уловимый, но неприятно щекочущий ноздри, вызывая желание чихнуть или потереть нос. Наконец она не выдержала и чихнула, размышляя, не показался ли ей этот запах. Такое бывает, когда чего-то ждешь, видишь признаки и тогда разум отыскивает воспоминание того, чего не хватает. В этом закопченном пожарами городе не хватало запаха гари. Этого удушающего ощущения, которое возникало при каждом вдохе, когда вокруг пылают пожар. Этого запаха не хватало. И она его услышала, она его вспомнила. Эта призрачная вонь пробивалась даже через ароматы морского побережья и пряный запах соли, которые приносил утренний бриз, дувший с моря. Свет дневного светила заливал Самату, особенно сильно подчеркивая царящую в городе разруху, усиливая ощущение беды, постигшей портовый город. Резкие черные тени делали развалины домов, которые все еще разбирали уцелевшие жители и оставшиеся в Самате лохосы, похожими на скелеты легендарных драконов, вымерших несколько тысяч лет назад. Воины и горожане явно старались успеть к снегопадам и холодам, которые еще не добрались до этого южного города, но разрушений было столь много, что они попросту не успевали. При этом они не прекращали разбор развалин ни на мгновение, продолжали выходить каждое утро и сколько хватало времени таскать камни и бревна – все, что осталось от некоторых домов. Лишившиеся крова горожане были размещены в уцелевших дворцах и временных деревянных домах, которые построили воины оставшихся в Самате лохосов. Они старались облегчить страдания горожан, вспоминая, как тем пришлось пережить прошлую зиму, когда в городе были тарэнтийцы. Слишком много горожан погибло от морозов в тот печальный период. Теперь же они были рады тому, что имперская армия тут. У них появился шанс.

   Девушка смотрела на этот разоренный, искалеченный город, который становился все ближе. Черный, пугающий, едва дышащий. Она смотрела и не понимала, как у горожан хватало духу жить дальше. Оставаться на том же самом месте, когда над городом надругался враг и теперь восстанавливать его, помня о том, что именно тут погибли родные. Горожане не перебрались в другую бухту, не начали с чистого листа. Нет. Они продолжали упорно разгребать руины и строить. Крепостная стена города постепенно восстанавливалась. Почему-то девушка была уверена, что и городские ворота когда-нибудь будут восстановлены во всем их великолепии. «Будут… Если наши планы провалятся. Тогда эти упорные муравьи непременно восстановят их во славу своего императора. Только мы не провалимся. Мы осуществим все планы полностью», – с какой-то изощренной жестокостью подумала девушка, скользя взглядом по нескольким боевым кораблям империи, что стояли на рейде. Ее порадовало, что флота империи было так мало в Самате. У них появлялся хороший шанс нанести удар в столь уязвимое место. Это было столь иронично, если они нанесут удар сюда, в Самату. Это будет очень болезненно для империи. Девушка торжествующе хихикнула.

   И все же, несмотря на страшные отметины, оставленные на ней войной, Самата дышала свободой и уверенностью. Это читалось в лицах и взглядах ее жителей, попадавшихся девушке на пути. Казалось, что их не может сломить никакая беда, даже если небо упадет на их головы. На площадях уже развернулись шумные рынки, какими они бывают только в приморских городах. Многоголосые, аляпистые, ароматные. Город жил. Жил несмотря ни на что. А она понимала, насколько опасное предприятие они затеяли. Силуэты боевых кораблей буквально заслоняли от нее солнце, и это бесконечно пугало. Теперь она осознавала их силу. Теперь они не казались ей таким жалкими, как прежде. Она понимала, что ей придется не только сесть на корабль, но и пройти мимо этих грозных стражей, способных сорвать все, что она собиралась сделать, и выйти в открытое море.

***

Первый месяц зимы янир. Пятнадцатый день месяца.

   144 год от рождения империи

   Столицу великой империи Мирэй, славный город Арис, окутывала снежная дымка. Только на днях на город обрушился снегопад, укрыв его белой шубой. Люди старались не выходить из домов, готовясь к празднику первого снега. Из окон тянуло аппетитными ароматами от свежеиспеченного пряного хлеба, который традиционно готовили на этот праздник. Он окутывал, словно теплая шаль, такие любили носить в прохладные вечера горожанки. Немногочисленные рабочие передвигались по заснеженным улицам и развешивали на домах эльфийские фонарики из цветного стекла, которым предстояло создать праздничное настроение горожанам. После заката в них загорался магический огонь, который зажигали эльфы. Это придавало празднику особую яркость, которая заражала веселье и радостью. Город готовился, город замер в предвкушении счастья. Праздник Первого снегопада был одним из самых любимых. Его ждали, его предвкушали.

   Одинокий всадник въехал в Арис через Красные ворота. Его лошадь осторожно ступала по заснеженным улицам, устало опустив голову. Он ехал по столичным улицам, ощущая странную неуверенность, которой ранее никогда не исптывал, прибывая в столицу. В его душе постоянно тлело осознание того, что ему тут не место. Несмотря на регалии лохата он был один, без сопровождения, и всех, кто встречался ему на пути, это сильно удивляло. Лохату было положено ехать по столице в сопровождении, как минимум полуилы. Впрочем, удивление их было мимолетным и быстро улетучивалось, словно и не было его. Патрули городской стражи отступали в сторону, давая ему дорогу, предполагая, что он тут по срочному делу и у него нет времени останавливаться и ждать, когда красные плащи пройдут, куда им требуется. Почему-то это вызывало у лохатов чувство странной обжигающей горечи. Он чувствовал, что не имеет права на такое уважение, но не мог сказать им об этом. Его путь лежал в императорский дворец и, как ни странно, он желал и не желал одновременно, чтобы его остановили, не пустили туда, как недостойного. Но никто и не думал задерживать лохата, явно спешащего по своим делам. Все они отступали в сторону, давая ему проехать и разе что не отвешивали приветственных поклонов.

   – Вы куда, лохат? – лишь у ворот дворца ему заступили дорогу, не позволяя с легкостью пройти во дворец.

   – Мне нужен глава Имперского совета, – тут же ответил он, не пытаясь вилять.

   Дежурный офицер критически оглядел его с ног до головы, оценил состояние лошади и кивнул.

   – Он в зале советов, следуйте туда, – даже если у дежурного офицера и возникли какие-то сомнения по поводу необходимости пропустить этого странного лохата внутрь, он проигнорировал их, отступая в сторону и давая ему проехать.

   Офицер знал, что глава Имперского совета Лоэналь Аминирах Вират был великим воином, сравниться с которым не дано никому в империи, к тому же вместе с ним в зале советов сейчас были главный маг империи Самаль Кантирэй Магат и командующий городскими стражами Эггар Коррадо. Если потребуется, они с легкостью справятся с одиноким лохатом, лошадь которого сейчас медленным шагом направлялась ко ходу во дворец. Но вместе с тем, он все же направил отряд императорских гвардейцев, чтобы защитить вдовствующую императрицу от возможного нападения. Впрочем, это было лишним. Не следовало ожидать от врагов империи такой беспечной дерзости, чтобы прислать одного-единственного убийцу. К тому же императора не было в столице и его проникновение во дворец было бессмысленно. Тарэнтийцы должны были знать об этом не понаслышке. А разозлить Маэля убийством Эмрии арэ Вариар было самым глупым, что могли придумать тарэнтийские стратеги, если они еще могли думать, а не погрузились в пучины отчаяния из-за проигранной войны. Лохат удалялся, а дежурный гвардейский офицер все еще сверлил ему спину взглядом.

   Лохат не чувствовал угрозы в этом взгляде. Он понимал, что они совершенно правы, не доверяя ему. Впрочем, он все же прошел во дворец и получил возможность принести неприятные вести, но в то же время дать империи шанс на победу. Он понимал, что если Мирэй будут рвать в разные стороны, то она может не выдержать, она может сдаться, ее могут победить те шакалы, что притаились у ее границ в ожидании слабины. Потому он был готов выдержать все косые взгляды, все перешептывания, любе оскорбления, главное сейчас чтобы иметь возможность спасти империю. Он должен был искупить свою вину перед Мирэй и ее императором. Пусть он не сам предал его, а лишь исполнял волю отца, но все же он считал необходимым искупить эту вину. Сандир Воста понимал, что виноват перед короной хотя бы в том, что был послушным сыном до определенного момента, и должен сделать все, чтобы нивелировать ущерб, нанесенный отцом и сестрой, и предотвратить то, что они могут сделать в своей злобе и слепой жажде власти.

    – Вы осмелились прийти в Арис, Воста? – командующий городскими стражами даже побагровел от прилившей к щекам крови. – Не побоялись предстать пред нами?

   – Я не собирался идти против империи, Командующий стражами, – вздохнул Сандир. – Но лохос, приданный мне состоял из сторонников моего отца. Мое нежелание идти с ними могло привести к моему убийству. Мне пришлось идти с ними, но я все же верен короне. Я улучил момент и уехал из места, где они сейчас стоят. Или стояли полтора месяца назад. Не знаю, что нашло на мою сестру и отца, но я не собираюсь идти против воли богов и пытаться свергнуть назначенного ими правителя Мирэй.

   Лоэналь задумчиво посмотрел на этого красивого воина, что было удивительно для их в общем-то неказистой семьи, которая не блистала красотой и даже простой привлекательностью. Каштановые волосы, лучистые ореховые глаза и правильные черты лица делали его похожим на древних человеческих героев, о которых слагают легенды, рассказывают мифы. Он разительно отличался от остального семейства Воста. В его облике не было ни грамма той простоты и грубости, которая была присуща им. Лоэналь задумался о том, что, возможно, Сандир не потерян для империи, раз уж пошел разумом и внешностью в мать, а не в давно зарвавшегося Дарьенала Восту. Видимо, эти двое взяли все самое лучшее от богов, а те их щедро одарили, насколько это было возможно. Лоэналь решил дать Сандиру шанс, потому жестом остановил Эггара, который уже готов был ринуться в очередную атаку, чтобы обвинить сына Дарьенала Восты в предательстве.

   – Оставьте его, командующий, дайте ему сказать хоть слово, – голос Лоэналя был холоден, словно водопад в горах, когда в потоках воды хрустят осколки льда. – Мы слушаем вас, Сандир Воста.

   – Благодарю вас, Главный советник, – Сандир поклонился. – Я хотел сообщить, что Дарьенал Воста, – он специально не назвал сверженного главу Имперского совета отцом, – нашел приют в малом замке на землях герцога Скирилэй. По крайней мере, он был там полтора месяца назад, когда я покидал его. Он заключил союз с герцогиней Аниссой: корону Скирэлея ей и ее сыну, а Манисар Воста корону империи. Дарьенал собрался править Мирэй через нее, играя на том, что она жена его величества Маэля…

   – Давно не жена и не была таковой, – усмехнулся Эггар.

   – …которую несправедливо лишили титула и отправили в темницу по приказу недостойного супруга и навету его сановников, – казалось, Сандир не услышал слов командующего городскими стражами. – Впрочем, Манисар Воста явно лишилась разума. Она упорно твердит всем и каждому, что она и есть императрица Мирэй и что она будет править в империи, как только доберется до Ариса. Требует, чтобы ее называли «ваше величество», а за неповиновение убивает без промедления. В замке сейчас семь лохосов, почти полных составов. Они все преданы Дарьеналу Восте, поскольку именно он платил и до сих пор платит им денежное довольствие. Кроме того, он скупает всяческих наемников и просто тех, кто готов убивать за звонкую монету, не спрашивая ни о чем. Я не готов поставить на кон свою душу и предать клятвы верности империи и императору, потому и улучил момент, чтобы сбежать из той крепости, где мы находились. Все же я воин империи, а не Дарьенала Восты.

   – Скажите, лохат Воста, куда нацелен их первый удар? – Лоэналь развернул на столе подробную карту империи.

   – Вы ошиблись, Главный советник, – Сандир горько усмехнулся. – Я больше не лохат. Мой лохос перешел на сторону предателей, планирующих узурпировать трон. Потому я больше не имею прав на это звание.

   – Ошибаетесь, лохат Воста, – Лоэналь как-то ободряюще улыбнулся. – Ваш лохос остается в составе имперской армии и под вашим командованием. Дело за малым, набрать его снова. Потому вы все еще лохат империи. Так куда они планируют ударить в первую очередь, лохат Воста?

   – Точного направления я не знаю, – Сандир покачал головой. – Когда я уезжал, окончательного решения по нанесению первого удара принято не было. Могу сказать только одно, у них сейчас две цели: Ирид, чтобы расплатиться с Аниссой за приют и ресурсы, и столица. Я уверен, что выступят они еще зимой, а возможно, что по Ириду удар будет нанесен через месяц или два, не позже. Возможно, что они уже выступили к Ириду, чтобы до весны развязать себе руки и начать поход на столицу.

   – Значит Ирид и Арис… Хм…, – Лоэналь внимательно посмотрел на изображения башен, что символизировали города в легенде карты. – Ирид и Арис… Ирид и Арис...

   – Что вы задумали, Главный советник? – Эггар встрепенулся, понимая, что в голове Лоэналя зреет какой-то план.

   – Пока ничего, Командующий стражами, но я уверен, что первым делом они нападут на Ирид, – ответил тот, продолжая сверлить взглядом карту. – В этом нет никаких сомнений. Нельзя недооценивать жажду мести обиженной женщины. Они способны стереть с лица Селерана целые города. И даже если вы оба возразите мне, что там две оскорбленных женщины, каждая из которых будет тянуть в свою сторону, я отвечу вам, что они договорятся. Ирид ближе. Ирид хуже защищен. Столица сейчас гораздо опаснее в плане завоевания, потому что нет ничего глупее, чем оставлять в тылу опасных и сильных противников. И Анисса убедит Манисар в том, что для начала им нужно показать свою непобедимость. И сделать это надо прежде, чем ринуться на хорошо укрепленную и вооруженную до зубов столицу, которую будут защищать. Я уверен, что Дарьенал примет сторону Аниссы, ведь он явно не дурак, и оба они задавят Манисар. Они объяснят ей, что она неправа и точно не получит лохосы для атаки, ведь как ни крути, лохосы все же Дарьенала Восты, а не Манисар Воста. И беда в том, что у нас только гарнизон городской стражи Ирида и сотня гвардейцев в родовом замке ан Кьель да Скалэев. Уже отправлен лохос на поддержку гарнизона замка, но этого мало. Очень мало. Нам следует прикрыть и Ирид, чтобы задержать Восту с союзниками в том регионе как можно дольше. Желательно до возращения его величества из Тарэнты. Я думаю перекинуть два лохоса из Лайи.

   – Три лохоса на восемь… не слишком ли проигрышный расклад? – Эггар был встревожен таким решением главы Имперского совета. – Вы отправляете их на убой, Главный советник.

    – Вовсе нет, – Лоэналь отмахнулся. – Их задача не в уничтожении мятежников, с чем они вовсе не справятся, а в том, чтобы задержать мятежников у стен Ирида как можно дольше. В самом идеальном случае до того, как его величество разберется с Тарэнтой и вернется в Мирэй.

   – Меня что-то смущает в этом плане, но я никак не могу понять, что именно, – высказал свои сомнения Эггар. – Но что-то не дает мне покоя.

   Он никак не мог понять, что именно его тревожит и это его беспокоило, заставляло чувствовать себя неуютно. Он понимал теперь, что тревога эта вызвана не Сандиром Воста. Если тот врал, значит, ему это хорошо удавалось. В его голосе и словах не слышалось ни единого намека на ложь, а Эггар привык доверять своему чутью, которое еще ни разу не подводило. Значит что-то не так было именно с планом Лоэналя Аминирах Вирата. Но вот что именно, командующий городскими стражами никак не мог понять. Впрочем, если план провальный, глава Имперского совета вполне мог понять это и сам в процессе подготовки, учитывая его значительный боевой опыт. Порой Эггар завидовал тому, сколько знал Лоэналь, сколькому он успел научиться за свою долгую жизнь и сколькому он еще научится, пока живет на этом свете.

   – Тогда тебе остается сделать лишь одно – понять, что же именно не так с моим планом, потому что иначе мы можем оказаться в неприятной ситуации, которую могли предотвратить, – Лоэналь нахмурился. – Я, если честно, пока не вижу в нем изъянов. Но стоит помнить о том, что со стороны всегда лучше видно.

   – Что делать мне? – голос Сандира прозвучал как-то нерешительно, словно он боялся задавать этот вопрос, ожидая приказа отправиться в ссылку.

   – Отправляйтесь в городской дом Дарьенала Восты, лохат, – снисходительно улыбнулся Лоэналь. – Я возьму на себя смелость отдать его во владение вам и вашей матушке, которая так же как и вы, проявила мудрость в сложившихся обстоятельствах. Вам стоит вызвать ее обратно в столицу, все равно вы задержитесь тут, пока набирают лохос. Служите империи с честью.

   – Благодарю за столь щедрый дар, главный советник, – Сандир прижал раскрытую ладонь к сердцу и поклонился. – Я никогда не забуду об этом. Моя жизнь принадлежит императору, я верой и правдой служу императору и буду дышать ради этого.

   Он действительно был благодарен Лоэналю за такое решение. Тот подарил ему надежду на искупление вины его рода перед короной. Но больше всего он был благодарен за то, что этот эльф поверил в него. На самом деле Сандир уже был готов вернуться к занятию своих предков – пойти ловить рыбу и продавать ее на рынке. Он боялся признаться себе, что испытал невероятное облегчение, услышав слова Лоэналя. Даже если бы он оставил его просто рядовым воином, Сандир был бы рад. Он уже сросся со своим статусом воина, воина империи, который способен на многое, но главное, был готов отдать жизнь за империю. Ему нравилось сражаться во славу Мирэй, и это у него неплохо получалось. Сандир был уверен, что, вернувшись к ремеслу рыбака, он быстро лишился бы рассудка, ведь сражения с рыбой это вовсе не то, что битвы, к которым он готовился. Такая странная и спокойная жизнь была не для него. Сандир привык к иному существованию и не хотел учиться сонной жизни рыбака, даже в глубокой старости. Стоило ему только представить, что рукоять меча больше не окажется в ладони, как сердце ухало куда-то в сапоги. Возможно, что он придавал слишком большое значение этому, но все же ему не хотелось проверять все это на практике.

   – Только не сильно привыкайте к отдыху, лохат Воста, похоже, что нам грозит очередная война, – усмехнулся Лоэналь, который, казалось, прочитал мысли Сандира. – И нам понадобятся хорошие лохаты.

   – Отдых для меня непозволительная роскошь, главный советник. Если ко мне нет никаких поручений прямо сейчас, могу я убыть в свой дом, чтобы отдохнуть после утомительного похода? – стараясь скрыть смятение, спросил лохат.

   – Конечно, – Лоэналь разрешающе ахнул рукой. – Вид у вас и правда неважный. Возьмите документ, который подтверждает, что дом принадлежит вам и у вас есть полное право жить там и даже снести его, если будет такое желание, – оказалось, что Лоэналь успел составить нужную бумагу и уже протягивал ее Сандиру, тот ее тут же взял, не заставляя просить дважды. – И мой вам совет: не забудьте найти трех-четырех слуг. Дом все это время стоял заброшенным, поскольку отошел во владения империи. А потому можно сказать, что он пока непригоден к комфортной жизни.

   – Непременно. Благодарю вас за щедрость и справедливость, Главный советник, – кивнул Сандир, принимая документ.

   Он поспешил прочь. Только сейчас Сандир понял, насколько же он устал за все это время, что провел в дороге. Усталость догнала его и заключила в свои тяжеловесные объятия, от которых опускались плечи, тяжелело дыхание. Но все же, несмотря на это, Сандир не собирался следовать совету главы Имперского совета. «Пусть этими делами занимается матушка. Слуги, повора, садовнк... Нет, это не мое. Пусть матушка берет управление хозяйством в свои руки. Это не моя забота, я просто не умею это делать. Мне проще командовать лохосом, чем толпой слуг. Завтра же отправлю за матушкой. А пока я сам приведу какую-нибудь комнату в порядок, зажгу камин и высплюсь, наконец. Но сначала надо купить хлеба и вина. Праздник как-никак. Надо его хоть символически отметить», – размышлял он, спускаясь в парк, где его ждал мальчик-конюх с лошадью. Сандир принял поводья и тут же сел в седло. Он ехал домой, имея на это полное право. Заветный документ грел грудь, порой казалось, что холод отступает, пугаясь его обжигающего тепла.

   – И как это понимать, главный советник? – тем временем спросил Эггар, проводив Сандира Восту сверлящим взглядом. – Вы осознаете, что позволили предателю империи коман довать лохосом? Вы хорошо подумали, прежде чем сделать это?

   – Наказывать легко, Командующий стражами, но иногда следует простить небольшую ошибку, чтобы показать остальным, что мы все понимаем, и можем быть милосердными. Это может выбить почву из-под ног сомневающихся в верности действий Восты. Они поймут, что имперцы могут быть милосердными, а вот врагов наших следует вставить настоящими тварями, которые не ценят своих соратников и легко ими разбрасываются. А мы должны уметь карать и миловать. Ты же видел, что даже сын Восты пошел против отца и встал на сторону империи. Вот ты как думаешь, приехал бы он сюда, если бы мы убивали бывших приспешников Восты? – Лоэналь откинулся на спинку стула и постукивал пером по столешнице.

   – Думаю, что нет, – согласился Эггар. – Думаю, что он спрятался бы где-нибудь в далекой норе и мы искали бы его до скончания веков. Потому что даже не имели бы представления, откуда начинать поиски.

   – В том-то и дело, Командующий стражами, в том-то и дело, – улыбнулся Лоэналь. – К тому же мы бы не узнали, что в течение двух месяцев нас ждет начало вооруженного мятежа. К тому же не знали бы, где сейчас Дарьенал, по крайней мере, был какое-то время назад. И теперь уже есть с чего начинать его искать. Не бегать по всей империи, заглядывая под каждый куст. Мы также не знали бы, куда он собирается идти в первую очередь, не знали бы о его цели, хотя бы примерно. У главы тайной службы до сих пор проблемы с восстановлением шпионской сети, которую порвал Воста. А без шпионов мы слепы, как новорожденные котята. Я думаю, что мы должны играть на опережение.

   – Да, без этой сети мы, и правда, слепы и ничего не видим, как котята, можем тыкаться носом в ногу хозяина и не понимать, что дальше пройти нельзя, – Эггар вздохнул.

   С одной стороны, он не любил имперскую шпионскую сеть, которую сплел Варен ат Елар Винарз, но с другой стороны он понимал, что без этой сети они сейчас ничего не знали о том, что происходит в империи. Она была нужна в определенные моменты, и как использовать ее, решал каждый император и глава Имперского совета, в меру своего понятия о чести. Сейчас сеть рухнула. Казалось, что Мирэй живет сама по себе с того самого момента, как тарэнтийская армия высадилась в Самате. Но на самом деле ее устойчивость начала шататься задолго до того, как враги ступили на ее землю. Это произошло еще тогда, когда Дарьенал Воста занял пост главы Имперского совета. Именно тогда и начала шататься империя, именно тогда она шагнула к краю, за которым бушевал хаос. Именно тогда послышались недовольные голоса аристократов, коим это совершенно не понравилось. И они возражали не из-за неблагородного происхождения Восты, а из-за его поступков, его поведения и целей, которые он преследовал. Знати не нравилось, что простолюдин ведет себя так, словно он аристократ. Знать негодовала, и только шпионская сеть ат Елар Винарза позволила предотвратить неминуемые мятежи среди тех, кто когда-то построил эту империю. Эггар понимал, насколько важна такая сеть для управления огромной империей, где у каждого были свои цели и чаяния, и не всегда они были во благо империи. Он сам пользовался таковыми сетями, чтобы предотвратить очередное убийство или разбой, чтобы найти логово какой-нибудь особо удачливой банды. Теперь же стараниями Восты они были лишены ушей и глаз не только в империи, но и за ее пределами. Никто не знал, в какой момент добрые соседи воспользуются слабостью Мирэй, чтобы поживиться ее богатствами, а то и землями. Эггар вполне понимал, почему глава тайной службы носится по империи, словно за ним свора собак гоняется, и пытается собрать обрывки своей сети.

    – Потому-то нам и нужны любые сведения из лагеря наших врагов, – усмехнулся Лоэналь. – Теперь мы знаем, что Манисар Воста должна стать козырем старого змея. С одной стороны – разумно, с другой…

   – С другой также разумно, Главный советник, – Эггар откинулся на спинку стула. – Во-первых, это его единственное оправдание для узурпации власти в империи. Во-вторых, мало кто знает, что наш император расплел брак с Манисар Воста и что та больше не имеет никакого отношения к императорской семье и уж тем более не может называться императрицей. Его величеству следовало собрать всех герцогов в столице и объявить, что брак с Манисар не был консумирован и что отныне он аннулирован жрецами и жриицами Ура и Уты. К тому же жрецам стоит сообщить во все храмы, что ритуал расплетения судеб был завершен и отныне даже в глазах богов Манисар Воста чужая Маэлю ар Вариару. Тут мы немного недосмотрели и ошиблись. Оставили противнику поле для маневра.

   – Сам понимаешь, что сейчас не лучшее время для такого церемониала, – скривился Лоэналь, признавая правоту командующего городскими стражами. Они и правда упустили этот важный момент, который теперь мог сыграть против них. – Ладно, не будем об этом. Лучше давай продумаем, как поступить с полученной информацией. У нас появилась фора благодаря Сандиру Восте.

   – Я отправлю лимринга в Ирид, чтобы предупредить командира городской стражи. Наверное, стоит отправить лимринга и лохату того лохоса, что отправился в Ирид пять дней назад. Он должен знать, с чем ему предстоит столкнуться, прежде чем он доберется до города. И он должен быть начеку, ведь, не приведи боги, в чистом поле встретится со всей востовской оравой. У того будет шанс разбить наш лохос. Семь против одного расклад не очень радостный, – ответил Эггар.

   – Ты прав, – Лоэналь кивнул. – Сегодня следует заняться письмами. В первую очередь лохату двадцать шестого лунного барса лохосу, что отправился в путь. Но и в Лайю нельзя затягивать с посланием, чем быстрее лохосы выступят в поход, тем более вероятно то, что наш план удастся. Хотя я все еще не уверен, что стоит оголять Лайю.

   – Значит, сегодня пишем и отправляем письма, а потом идем праздновать Первый снег? – усмехнулся Эггар.

   – У меня язык не поворачивается вчерашнюю метель назвать первым снегом, – глава Имперского совета отмахнулся. – В какой-то миг я подумал, что Арис завалит по крышу и нам придется прокапывать тоннели в снегу, чтобы добраться до дворца. Но вроде бы обошлось.

   – А представьте, если повернули бы не туда? Оказались бы на окраине Ариса в каком-нибудь борделе, вот смеху-то было бы, – Эггар расхохотался, представив себе эту картину, удивленные физиономии гвардейцев и сановников и довольные мордашки бордельных девок.

   – И не говори, – сквозь смех выдавил Лоэналь. – Иннэйта меня потом на порог бы не пустила. Не поверила бы, что все произошло случайно.

   В зале советов еще какое-то время звучал веселый смех. Глава Имперского совета и командующий городскими стражами шутили по поводу снегопада, который обрушился на имперскую столицу накануне. Хотя ситуация была не очень и веселая, но в какой-то мере этот смех стал определенной разрядкой напряженной ситуации для этих двоих. Метель, налетевшая на Арис накануне, спутала все планы. Горожанам пришлось побросать все приготовления к празднику первого снега и попрятаться по домам, чтобы не попасть под удар стихии, которая разгулялась не на шутку. Снегопад не прекратился и на рассвете, затихнув только две хоры назад. Стража успела протоптать узкие тропинки в высоких сугробах, которые намело за это время, по этим тропкам теперь гуськом ездили всадники и перебежками передвигались пешеходы, когда не видели впереди лошади. Опасные и одновременно смешные моменты случались, когда пешеходы встречались со всадниками: первым приходилось со всего размаху падать в сугробы, которые образовались по сторонам тропинок. Расчистка снега продолжалась, как и подготовка к празднику. Теперь же хозяйки не гуляли по лавкам в поисках особых заморских пряностей, а готовили напитки и праздничный хлеб из имевшихся в домах запасов. Что, впрочем, нисколько не умаляло их вкус и аромат.

   Лоэналь вызывал Эггара и Самаля по поводу обрушившейся на город стихии, но появление сбежавшего от Восты сына изменило течение их разговора. К тому же Великий маг империи ушел с этого совета, сославшись на какое-то важное дело. Иногда Лоэналь думал, что у Самаля Кантирэй Магата есть пророческий дар и он заранее знал, что разговора о стихийном бедствии не выйдет. И действительно, снежные заносы отошли на второй план, теперь главным стал вопрос о том, как остановить Восту и не допустить внутренней войны, которая уже стояла на пороге. А возможно, что уже шла. Лоэналь начал подумывать о том, чтобы обратиться к отцу и попросить у него дополнительную тысячу гвардейцев, которые значительно упрочат позицию империи в военном вопросе. Он прекрасно понимал, что обученные магии воины куда сильнее, чем обычные бойцы из имперских лохосов. Потому у имперцев будет шанс подавить этот мятеж малыми силами. А это в их тяжелом положении могло решить многое, сделать их жизнь чуточку легче. Лоэналь готов был ухватиться за любой шанс из тех, что предоставит ему судьба.

   Закончив с письмами, мужчины вызвали гвардейца, который отвечал за императорских лимрингов, и велели отправить послания адресатам без промедления. На данный момент это было все, что они могли предпринять в сложившейся ситуации. Воевать на два фронта, один из которых внутри твоей империи, оказалось непростой задачей. Впрочем, война на два фронта всегда выматывала ведущего его. Лоэналь это осознавал и пытался найти правильное решение. Оставалось связаться с отцом и надеяться, что тот не откажет своенравному сыну в просьбе спасти Мирэй. Эггар ушел следом за дежурным гвардейцем, оставив Лоэналя в одиночестве, размышлять о подступающем к империи хаосе, который им удалось временно остановить, но теперь он снова начал ползти к ее границам. Глава Имперского совета Мирэй никак не мог собраться с духом, чтобы обратиться к отцу. Почему-то необходимость говорить с ним всякий раз вызывала у него мелкую дрожь, казалось, что он забывал родную речь и никак не мог связать между собой хотя бы два слова на эльфийском. Наконец Лоэналь сжал кулаки, резко выдохнул и принялся плести замысловатый магический узор, который должен был освободить магию, что свяжет его с отцом, дав возможность поговорить.

   «Что на этот раз, Лоэналь?» – мысленный голос Варлиаля Аминирах Вирата звучал недовольно, казалось, сын оторвал его от чего-то важного.

   «Приветствую тебя, отец», – Лоэналь заставил Варлиаля слегка смягчиться.

   «Приветствую. Что ты хотел, Лоэналь?» – голос отца слегка смягчился.

   «Мне нужна тысяча нашей гвардии», – без обиняков начал Лоэналь.

   «Могу я поинтересоваться, зачем тебе столько? Собрался устроить небольшое королевство в Мирэй?» – Варлиаль явно не желал давать сыну просимое.

   «Нет. Они нужны мне, чтобы спасти империю. У нас назревает мятеж, отец, а Маэль увел почти всю армию. Спасти империю от краха с двумя лохосами непростая задача», – врать отцу было последним делом, он скорее бы отказал в просьбе.

   «А какое отношение к этому имеет Элеан?»

    «Перестань, отец. Ты же все равно исполнишь мою просьбу. Тебе же самому не нужен бесконечный хаос по соседству с Элеаном. Ты же помнишь, что было, когда не было Мирэй. Мы не успевали подсчитывать приграничные стычки с людьми», – усмехнулся Лоэналь.

   «Ты знаешь, куда бить, сын. И бьешь туда без жалости. Что ж… Думаю, что можно отправить тебе ту самую тысячу. К тому же надо помочь внуку сохранить корону», – отозвался Варлиаль, при этом Лоэналю показалось, что он смеется.

   «Отправь их сразу в Ирид, вернее, в главный замок Этина ан Кьель да Скалэя. У нас есть сведения, что именно туда планируют нанести удар мятежники. Там сейчас капитан императорской гвардии Даминитри ат Елар Винарз, пусть выполняют ее приказы», – Лоэналь отчетливо услышал, как отец скрипнул зубами. Для эльфа подчиняться приказам женщины было серьезным испытанием. Женщинам не дозволялось отдавать военные приказы, а теперь тысяча эльфийских гвардейцев будет исполнять приказы мало того, что женщины, так еще и человеческой женщины.

   «Я отправлю их в Арис, а дальше решай, что делать с ними, сам. Даже если я прикажу им подчиняться капитану императорской гвардии, это вызовет ропот среди гвардейцев. Я прикажу им выполнять твои приказы, а ты уже будешь сам решать. Так будет проще решить вопрос эльфийской чести», – вместе с тем ответил Варлиаль, и Лоэналь буквально услышал, каких усилий ему это стоило.

   «Я благодарен тебе, отец. Думаю, твое решение наиболее разумное», – глава Имперского совета уже собирался разорвать мысленную связь, когда услышал слова отца.

   «Ты даже не спросишь о том, как поживает твоя супруга?»

   «Ты же знаешь, что мне это вовсе неинтересно, отец», – Лоэналь усмехнулся, давая собеседнику понять, что не намерен попадаться на эту удочку.

   «Это довольно печально», – вздохнул Варлиаль.

   «Не думаю. Ты выбрал ее для меня, отец, я не просил о том. К тому же выбор был не самый лучший», – Лоэналь снова усмехнулся.

   «Тебе следовало продолжить наш род, Лоэналь», – отчеканил в ответ Варлиаль.

   «Но я не обязан любить и лелеять ее. Теперь она под твоей опекой, ты можешь делать с ней все, что пожелаешь. Хоть в Дахрат отправляй. Мне все равно», – отмахнулся от отца Лоэналь.

   «Негоже так говорить, сын. Ладно, оставим этот разговор. Я отправлю гвардию немедленно и велю командиру этой тысячи исполнять все твои приказы, даже самые безумные. Кроме, разве что, нападения на Элеан», – в голове Лоэналя прозвучал вздох разочарования отца.

   «Хорошо», – ответил он, разрывая магическую связь.

   Почему-то захотелось помчаться домой, сграбастать в объятия Иннэйту, а после плотских утех до изнеможения встретить праздник Первого снега, как это было принято в Мирэй. Он даже приготовил ей подарок. «Ты превращаешься в сентиментального идиота, Лоэналь. Возьми себя в руки, иначе быть беде», – укорил он сам себя, но вместе с тем он вовсе не стеснялся такого отношения к возлюбленной. Он ощущал себя только-только повзрослевшим юношей, который тайно влюбился в первую красавицу королевства и ночами сочинял ей стихи, прикрепляя к листам бутон цветов. Вздохнув в очередной раз, Лоэналь, наконец, поднялся и поспешил прочь. Следовало проводить праздник с семьей, а для него таковой была Иннэйта, его возлюбленная наложница, которая привнесла в его долгую, но бессмысленную жизнь яркий свет и смысл. Он подумал о том, что можно будет сходить и поздравить с Первым снегом Театлин. Впрочем, можно поступить иначе, пригласить ее в свой дом и провести этот вечер вместе. «Жаль Эмрию, ей придется провести этот праздник в одиночестве», – осознал Лоэналь. Выход был один. Глава Имперского совета изменил направление и пошел по длинным коридорам в жилую часть дворца. Туда, где располагались покои его двоюродной внучки, вдовствующей императрицы Эмрии арэ Вариар.

   Эмрия наслаждалась горячим вином на балконе, что опоясывал императорский дворец и открывал прекрасный вид на дворцовый парк и столицу. Она смотрела на залитый солнечным светом Арис, что был похож на большой драгоценный камень, в котором сплелись все возможные в природе цвета, переливаясь и искрясь. Ей нравилось смотреть на легкий дымок, что вился над кубком и кувшином, растворяясь в хрустальной прозрачности морозного воздуха. Служанки суетились, украшая покои императрицы к празднику, развешивая разноцветные гирлянды из эльфийского стекла и полудрагоценных камней, чтобы, отражаясь от них, свет создавал разноцветные блики на стенах. Но пока царил день и свечи не горели, гирлянды то и дело ловили в плен солнечные лучи и запускали на стену калейдоскоп замысловатых, а порой и странных узоров. Девушки весело щебетали, делились планами о том, кто и где встретит праздник Первого снега, какие блюда кроме традиционного вина и хлеба будут украшать их столы, но появление главы Имперского совета прекратило этот веселый щебет.

   – Лоэналь? – Эмрия обернулась на внезапную тишину у себя за спиной, тут же махнув рукой, велев служанкам уйти прочь. – Ты хотел о чем-то поговорить? Это что-то срочное?

   – Праздник Первого снега, дорогая дочь, – Лоэналь неуверенно увернулся, теперь идея пригласить внучку отметить праздник вместе не казалась ему столь хорошей. – Ты еще помнишь об этом?

   – Да, – Эмрия улыбнулась. – Всегда любила его. Всегда любила встретить его в кругу семьи. Хороший и светлый праздник.

   – Тогда… Тогда ты будешь не против присоединиться ко мне и Иннэйте в моем доме, чтобы отметить этот светлый праздник, – предложил Лоэналь. – Мы будем счастливы, если наша семья соберется вместе хоть раз не ради того, чтобы обсудить судьбы империи, а просто ради того, чтоб побыть вместе. И прекрасный имперский праздник хороший повод для этого.

   – Я буду только счастлива, – кивнула Эмрия. – Но при одном условии.

   – Каком?

   – Театлин будет с нами, Лоэналь. И никак иначе.

   – Я об этом тоже подумал, – Лоэналь улыбнулся. – Ждем тебя вечером, дорогая дочь. Напоминаю, если назовешь меня хоть раз дедушкой, я тебя заморожу до рассвета. Я устал говорить, что слишком молод для этого.

   Эмрия расхохоталась. Она прекрасно знала, как Лоэналь не любил, если она называла его дедом. Даи не шло этому молодому эльфу такое обращение. Потому он старался всеми правдами и неправдами запретить ей так обращаться к себе, как, впрочем, и императору Маэлю, и Сирилю. Но что мать, что сын, что брат не предпочитали иногда пошутить над главой Имперского совета и назвать его столь нелюбимым им словом. Теперь он перешел к угрозам. Эмрию это забавляло, ведь она прекрасно знала, что Лоэналь никогда не исполнит их, а значит, непослушание останется безнаказанным. Впрочем, она решила, что этим вечером она не будет огорчать его, ведь сейчас была неподобающая обстановка для этого. Ей показалось, что это все равно как начать кричать во время ритуала в храме. Это такая мелочь, которую она может подарить ему в праздничный вечер.

   – Хорошо, я не буду тебя так называть, – справившись со смехом, ответила вдовствующая императрица. – Хотя бы в этот вечер.

   Лоэналь улыбнулся и, поклонившись, вышел прочь. Теперь ему предстояло совершить почти невозможное. Пообещать внучке пригласить Театлин было легко, а вот сделать это было вовсе непросто. Теперь ему предстоял непростой разговор с сестрой. Накануне он разругался с ней до того, что Театлин пожелала ему умереть и не попасть в Дахрат. Для благородного эльфа это было самое жестокое проклятье из всех возможных в этом мире.

   – Ее светлость не желает вас видеть, Главный советник, – служанка Театлин сурово выпятила подбородок, решительно преградив Лоэналю путь, не позволяя ему войти в покои своей госпожи.

   Это был бесконечно глупый, хоть и смелый шаг. Лоэналь был не только великолепнм воином, но и искусным магом. И мог с легкостью справиться с женщиной, столь преданной своей хозяйке.

   – Ты думаешь, что сможешь меня остановить, человек? – он и не заметил, как оказался в особняке сестры, провалившись в свои воспоминания, пока шел из императорского дворца.

   Эльф легко взмахнул рукой и дородная женщина с грубыми чертами лица, больше похожая на кухарку в дешевой таверне на перекрестке военных дорог, чем на служанку сшей аристократки империи, отлетела к стене. Лоэналь не сожалел о том, что столь грубо обошелся с ней, он даже не задержался и не задумался ни на миг. Что были люди для них, эльфов? Просто ярко горящие факелы, что в скором времени прогорят и погаснут навеки и ни один эльф не вспомнит через столетие, что был такой человек. Люди ярко горящее пламя, эльфы медленно тлеющий камин. Человеческая жизнь всего лишь миг в долгом течении эльфийской жизни. Порой яркий, но очень короткий миг.

   – Зачем ты ударил мою служанку, Лоэналь? – потемневший взгляд Театлин остановил его, словно крепостная стена, в которую он врезался лбом с размаху. – Я не желаю с тобой разговаривать. По крайней мере, лет сто. Потом подумаю.

   – Прекрати, Театлин! – едва не прорычал в ответ Лоэналь, неприятно запнувшись об эту невидимую стену, которая до сих пор его не пускала, не давала сделать и шага. – Я пришел пригласить тебя на праздник. Мы с Иннэйтой собираем семью.

   – Очень смешно, братец! – огрызнулась та. – Просто невероятно смешно. Прямо обхохочешься! Ты совсем ополоумел?

   – Где ты набралась такой манеры разговаривать, Театлин? В портовых кабаках Саматы? Что за слова? Где твои манеры? Ты эльфийская знатная дама, Театлин! – Лоэналь попытался стать тем строгим старшим братом, которого Театлин наверняка помнила с детства.

   – Манеры?! Тебе нужны мои манеры?! – она стала похожа на красивую, но смертельно опасную грозу, которая разворачивается над морем. – Это ты ворвался в мой дом, словно завоеватель в город! Убирайся, Лоэналь!

   – Прекрати, Театлин, – Лоэналь устало вздохнул, проведя ладонью по волосам и рухнув в ближайшее изящное кресло, которое жалобно скрипнуло под его весом. – Мы оба вспылили в тот раз. Оба были неправы. Я уже не раз пожалел о том разговоре. Но мы же с тобой родня, а значит, не должны злиться друг на друга столь долго. К тому же сегодня праздник и, если мы встретим его порознь, это будет страшным нарушением традиций Миирэй. Традиций, которые придумал и ввел Хлауд. Ты еще помнишь Хлауда, Театлин? Помнишь и любишь. Потому, вспомни, что с тобой родня и потому мы не должны злиться друг на друга долго. Пора забыть обиду.

   – Ошибаешься, брат, – ее голос был похож на шипение ядовитой змеи, которая изготовилась к атаке после того, как ей наступили на хвост. – Родная кровь будоражит гнев сильнее, чем чужая. Я жалею только о том, что не придушила тебя вслед за проклятьем. Я жажду убить тебя, братец!

   – Ты можешь попробовать сделать это сейчас, – в его голосе против воли прозвучала насмешка. – Возможно, что это доставит тебе удовольствие. Я даже сопротивляться не буду. В первые мгновения тебе это даже доставит удовольствие, но что будет дальше, сестра?

   Театлин вся подобралась, словно для удара. Казалось, что еще миг, и она и правда вцепится Лоэналю в горло. Попробует задушить, а если не сможет, начнет рвать его зубами. Столь темны были ее глаза, столь яркими были молнии, что сверкали в их глубине, грозя обрушить на эльфа всю ярость зимнего шторма. Но Театлин сдержалась. Она сжала и разжала кулаки, несколько раз резко вдохнула сквозь зубы, затем подошла к креслу, стоящему напротив того, в котором расположился Лоэналь и грациозно опустилась в него, одари брата взглядом, полным надменного превосходства.

   – Так-то лучше, – улыбнулся тот. – Давай поговорим и разрешим все наши разногласия, как разумные существа, а не как озлобленные змееголовы, делящие добычу.

   – Иногда я сомневаюсь в наличии у тебя разума, – фыркнула Театлин. – Порой мне кажется, что тебя им обделили боги, когда лепили перед появлением на свет.

   – Пусть так, – кивнул в ответ Лоэналь то ли соглашаясь, то ли нет. – Пусть так, Театлин. Я даже возражать не буду на это.

   – Хорошо. Что ты хотел мне сказать?

   – Это уже начало спокойного разговора. И это хорошо, – улыбнулся Лоэналь, незаметно выдыхая. – Теперь мы сможем вести себя, как воспитанные и разумные существа.

   Он и сам не заметил, что затаил дыхание, словно опасаясь, что даже оно заставит Театлин наброситься на брата, позабыв о том, что они решили разрешить се мирно. Он не мог сейчас ругаться с сестрой, в его задачу входило помириться с ней любыми способами, чтобы иметь возможность привести ее в свой дом этим вечером. Эмрия желала видеть ее на празднике. Значит он позволит сестре победить его в этом споре. Лоэналь не мог отказать вдовствующей императрице.

   – Ну? – Театлин не выдержала первая и нарушила повисшее в комнате молчание, притопнув ногой.

   – Что?

   – Ты хотел что-то сказать? Говори и убирайся. Видеть твою физиономию мне как-то не хочется. Все настроение испортил.

   – Я пришел за тобой, Театлин.

   – В каком смысле?

   – В том, что сегодня праздник и мы с Иннэйтой будем бесконечно рады видеть тебя, – с тяжелым вздохом ответил ей Лоэналь. – И отказа я не приму.

   – Про Иннэйту не сомневаюсь, а вот насчет тебя… – Театлин прищурилась, окинув брата недобрым взглядом с головы до вытянутых ног.

   – А что насчет меня? Ты вспылила, я был зол и тоже не сдержался, слово за слово, и мы с тобой готовы были в глотку друг другу вцепиться, – усмехнулся Лоэналь. – Но мы же с тобой родная кровь и все равно никуда друг от друга не денемся. Сколько бы ни пытались прятаться и не говорить друг с другом, нам никуда не деться. Давай забудем все, что наговорили друг другу тогда. Ты же понимаешь, что на самом деле ты меня не настолько ненавидишь. А если весть о нашей ссоре дойдет до отца? Что он скажет, по-твоему? Обрадуется тому, что дети его готовы поубивать друг друга на радость его врагам?

   Театлин молчала. Она понимала, что была неправа, пожелав ему столь страшную кару, но признать это было так трудно. Она прикусила губу, забарабанила пальцами по подлокотнику, собираясь с силами. Следовало принять аргументы Лоэналя, простить ему его слова, сказанные в тот роковой день в пылу гнева, попросить прощения за свои необдуманные высказывания и забрать то проклятие, которое она в сердцах бросила ему в лицо, не подумав о последствиях. Но как же трудно это сделать! Как сложно признавать свои ошибки, даже когда уже признала их в мыслях. Признавать не про себя, а вслух, глядя в глаза брату было почти невозможно. Пусть он ни слова не сказал о тех страшных пожеланиях, которые она произнесла тогда, но она понимала, что они причинили ему серьезную боль. Это было самое страшное пожелание для эльфа, и она это знала. Теперь придется принять протянутую руку Лоэналя и признать, что она была не просто неправа, она была бесконечно глупа тогда.

   – Ты прав, – наконец выдохнула она. – Мы вели себя как безрассудные дети, которые не поделили матушкину любовь и подрались из-за сладостей. Я сожалею о сказанном, Лоэналь. Отзываю свое пожелание. Ты достоин занять свое место в погребальном дворце Аминирах Виратов, когда придет твое время. Место рядом с нашим отцом. Только не слишком торопись туда, братик, иначе я оттаскаю тебя за ухо и приду в чертоги Хессель, хоть мне и заказан путь туда.

   – И не собираюсь, – Лоэналь улыбнулся. – Я еще долго буду надоедать тебе, сестра.

   Он был рад примирению с ней. Может, он и хотел бы извинений от сестры за неосторожно брошенное в его сторону проклятье, но лучше просто помириться, чем ждать друг от друга извинений, которых может и не быть. Тем более, когда твоя сестра столь горда и похожа на верховой лесной пожар, когда ее захлестывает гнев. В любом случае его душа нашла успокоение в ее прощении. Лоэналь только сейчас понял, что все эти дни он был в напряжении, словно его оставил душевный покой, словно кто-то оторвал у него руку или ногу, столь неполно он себя чувствовал. Пять дней тревоги и страхов, неуверенности в будущем. Он не находил себе места, хоть и не сознавался себе в этом. Но теперь он ощутил спокойствие и уверенность.

   – Ладно, что ты там говорил про праздник? – Театлин понимала, что нужные слова сказаны и теперь следует вести себя так, словно ничего не было.

   – Мы с Иннэйтой приглашаем тебя отметить праздник Первого снега у нас, потому собирайся и поехали, – отозвался Лоэналь. – Отказов мы не принимаем. Да и оставаться в этот праздник в одиночестве негоже.

   – Хорошо, – она кивнула. – Подожди меня буквально четверть хоры. Я только переоденусь и мы можем отправляться.

   Она упорхнула куда-то за кровать, а Лоэналь закрыл глаза, наслаждаясь пришедшим покоем. Он помирился с сестрой, и потому на душе было легко. Если бы кто-то сказал ему, что он настолько привяжется к этому получеловеку, Лоэналь высмеял бы идиота. Это казалось ему, чистокровному, благородному эльфу из старшего аристократического рода Элеана, чем-то невероятным, чем-то из ряда вон выходящим. Он помнил то странное чувство, какое вызвала у него эта неуклюжая малышка, то и дело дергавшая его за подол одеяний и требующая поиграть с ней. Сначала он испытал раздражение, ведь она не была эльфийкой, а значит, была позором семьи. Но потом он заглянул в эти бесконечные синие глаза и понял, что ему плевать, что скажут его высокородные друзья, эта маленькая девочка с удивительной улыбкой и ясным взглядом – его сестра, а любой, кто скажет слово против, может навсегда забыть о дружбе с Аминирах Виратом.

   – Ты решил выспаться тут, Лоэналь? – насмешливый голос бойкой девчушки, не дававшей брату спокойной жизни своими выходками, ворвался в его разум, заставив открыть глаза. – Все равно не выйдет. В Праздник Первого снега следует бодрствовать всю ночь.

   Театлин стояла перед ним в темно-сером плаще, подбитом мехом серебристой лисы. Лоэналь был уверен, что под ней у Театлин было роскошное платье. Он слишком хорошо знал свою сестру, чтобы сомневаться в том, что она опозорит род Аминирах Виратов неподобающим видом. Такого не произойдет никогда, даже если на мир рухнет небо, Театлин Аминирах Вират, а теперь анэ Вират Мирэсель всегда будет глядеть безупречно, как и полагается благородной эльфийке. Пусть она и не была таковой в полной мере.

   – Слегка устал, – виновато улыбнулся Лоэналь, поднимаясь на ноги. – Сегодня приехал сынок Восты, который решил, что клятва императору важнее сыновьего долга перед богами, и рассказал много интересного. Боюсь, мне нескоро придется выспаться. Пытаюсь улучить каждое мгновение. Едем?

   Театлин решительно приняла предложенную ей руку. Ее снедало любопытство, ей очень хотелось узнать, о чем же рассказал сын Восты, так же как и то, какой именно сын Восты. Ведь одного из них убили с ее подачи. Но она понимала, что ночь праздника первого снега не время для таких разговоров. Она примется пытать его завтра и Лоэналь все ей расскажет, в этом Театлин была совершенно уверена. Она знала, что брат не может долго молчать или отнекиваться, когда она принималась спрашивать его о чем-то, по ее мнению, важном. Лоэналь никогда не умел сопротивляться ее манипуляциям. Он таял в ее руках, словно воск свечи.

   – Главное, что он перешел на нашу сторону, – ободряюще улыбнулась брату Театлин. – Ты должен увидеть в том нашу маленькую победу, брат. И я рада, что ты не придушил его сразу же. Все! Не будем больше об этом.

   Он внезапно отпустил руку сестры и скрылся за ближайшим сугробом, который с таким рвением нагребли слуги Театлин. Та фыркнула и подумав, что это обычное ребячество, пошла вперед. В следующее мгновение ей в спину прилетел снежок. Театлин подпрыгнула и очень медленно повернулась. Из-за соседнего дерева, кажется, это был каштан, раздалось хихиканье. Похоже, Лоэналь буквально наслаждался своим проступком. Недолго думая, Театлин наклонилась и зачерпнула снега, намереваясь слепить снежок. Лоэналь продолжал хихикать, прячась за каштаном, когда ему прилетела холодная месть сестры. Театлин оказалась метким стрелком, ее снаряд угодил брату в ухо. Потирая ушибленное ухо, он не тут же кинулся мстить сестре. Весело хохоча, Лоэналь слепил огромный снежок и швырнул в Театлин. Та бы увернулась, если бы снаряд не был снабжен магической управляемостью и свалился прямиком ей на голову. Шумно выдохнув, как готовый к атаке бык, увидевший красную тряпку, Театлин разогналась и налетела на брата, опрокидывая его в сугроб. Лоэналь не сопротивлялся, а рухнул вниз, подняв в воздух тучу снежинок. Сейчас для него тут были не двое взрослых существ, а молодой эльф и маленькая девочка, которая заливисто смеялась, закапывая брата в пушистый снег. Тот с хохотом отбивался. Слуги не решались подойти к хозяевам, которые столь весело ребячились в укрытом снегом саду. Казалось для этих двоих весь мир остался где-то за границей этого сада, в котором они снова вернулись в юность и детство, очутились в отцовском замке, где жизнь была по сути простой. От них не требовалось принимать серьезных решений, они только наслаждались своими забавами, беззаботно шутили и веселились. Варлиаль Аминирах Вират всегда с легкой улыбкой наблюдал за веселой возней детей. Он нашел в них некое утешение, потеряв сначала нареченную, затем супругу, а после и любовницу. Только дети были его отрадой, и они об этом знали. Театлин беззастенчиво пользовалась расположением отца, а Лоэналь бесконечно бунтовал, понимая, что родитель ничего не будет предпринимать, чтобы урезонить его. Сейчас они вернулись в то самое время. Именно в это была сила праздника Первого снега, который праздновали как эльфы, так и люди из империи Мирэй.

ГЛАВА седьмая

Первый месяц зимы янир. Семнадцатый день месяца.

   144 год от рождения империи

   Лимиаль Скайтэраль, принц Элеана и Охотник за богами, призванный эльфийским королем Кириалем Вторым, чтобы следить за жрецами в мире смертных и карать их за нарушение законов эльфийского жречества, уже давно не был дома. Все это время он проводил в седле, порой ощущая себя сросшимся с ним. Ему казалось, что однажды он не сможет спешиться, оставшись сидеть в седле, где будет есть и спать теперь. Порой ему казалось, что он вовсе забыл о том, что такое спать в родной постели, на свежих простынях. Он уже забыл, когда расслаблялся в нормальных купальнях, а не в наспех подогретой ванне на постоялом дворе, где горячая вода была на вес золота. Ему казалось, что кожа постепенно покрывается плотной коркой из дорожной грязи, которая все крепче вгрызается в его тело, превращаясь в неснимаемые латы. Лимиаль вздохнул, придерживая лошадь. Та отозвалась недовольным храпом, потянула повод, требуя разрешить ей прибавить шаг, чтобы быстрее оказаться в теплой конюшне перед полной кормушкой. Впереди