Клевер пятилистник. Ардмир Мари

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18

АННОТАЦИЯ

Страна Ратия. Есть второстепенные герои из первого цикла о "Логове"

   Героиня в не простой ситуации, герой в непонятках (в смысле, пока не определен. Есть идея, но я с самого начала нагрузила книгу массой героев. Глаза разбегаются)

   О сюжете скажем так - Когда вам плохо ищите хорошее, не можете найти - создавайте!

ГЛАВА 1.

Красные кристаллы сердца не способны лгать!

   Они не допускают расплывчатых ответов. Не предлагают вариантов. И крошечной надежды тоже не дают. С невероятными затратами добываемые в глубине Аграссового моря, отшлифованные искусными ювелирами, проклятием защищенные от кражи, они, верные спутники лекарей и врачевателей, являют собой самые точные индикаторы жизни. Той самой, что еще теплится в груди пациента. Ограненные хранители истины, предсказатели будущего и, пожалуй, самые значимые камни нашего времени, о которых не знают лишь младенцы. О них слагают стихи, их историю нахождения вносят в поэмы, а простенькие четверостишия заучиваются с детских лет:

   «Если кристалл светлеет, как рассвет,

   Боги встретиться с тобой не прочь...»

   Но то, что в детстве вызывало веселье, с взрослением пробуждает только грусть. В последний месяц я переполнилась ею по той простой причине, что все индикаторы в моих руках становились не просто темны. Они непроглядно чернели. Будто я недостаточно перенесла, недостаточно выплакала, выстрадала, когда отца казнили, брат крупно проигрался в карты и пристрастился к выпивке, а мать слегла с возобновившейся болезнью и отказалась принимать лекарства. Словом, сделала все, чтобы не видеться с кредиторами и не отвечать на вопросы лорда Брэя, главного королевского следователя.

   Имейся хоть шанс, я бы тоже избегала этих встреч.

   Но, став единственным вменяемым членом семьи, не могла от них отказаться. Запах парфюма милорда и заваленного бумагами прокуренного кабинета намертво въелись в память. А тысячи вопросов нескончаемым потоком все еще преследуют меня по ночам. Почему ваш отец граф Дега бежал, забыв о своей дипмиссии на территории дагассцев? Почему оставил свой пост и людей без денег и рекомендаций? Почему был казнен в пещерах Вдовии, как предатель Тайного ордена, в котором никогда не состоял? Почему-почему-почему, и наконец-то… Что связывало вашего отца с миледи Даяной ДасЛоери, верноподданной королевства Вдовия, еженедельно получавшей от него немалые средства? Что он заложил помимо огромного участка земель и якобы выработанных угольных шахт? Что подвигло его на предательство супруги и, как следствие, нарушение королевского распоряжения?

   С тех событий прошло почти полгода, а я до сих пор просыпаюсь, словно в бреду шепча: «Не знаю, не знаю, не знаю… Мне неизвестно. Поверьте!» Похороны прошли как в тумане. Переговоры с кредиторами – точно во тьме. И вот новый виток. Расставшись с большей частью приданного и богатства семьи, лишившись высоких привилегий и поддержки, я умираю.

   И никто не в силах…

   Почерневший в моей руке кристалл дрогнул, его грани размыло из-за подступивших жалких слез. Чтобы удержать их, подняла взгляд к потолку. Как глупо! Придя сюда, я не надеялась на чудо, лишь выполняла просьбу друга - посетить отшельника из переулка Троп. И все же… все же, проезжая сквозь грязный квартал на окраине города, глядя на темные окна давно опустевших домов, я по глупости верила, что таинственный лекарь, не сумевший снять ничего приличнее темной лачуги, способен мне помочь.

   Преступная наивность заставила захлебнуться горечью разочарования. Потолок крошечного кабинета с пятнами сырости и паучьими гнездами по углам, пыльные полки с ветхими книгами и стеклянными ретортами, к коим не прикасались, кажется, со дня сотворения мира, отсыревшие шторы, оконные стекла в трещинах, шаткий от старости стол - все это завертелось каруселью, потемнело и дрогнуло, когда меня подхватили чужие руки.

   - Ми-ле-ди Дега!

   Что-то грохнулось на пол, возможно – моя сумка. К вращающемуся потолку добавились серые круги и черные точки.

   - Трианон, что же вы испугались? Присядьте, присядьте… Позвольте ваши руки... Холодные как лед! Дышите, малышка, дышите…

   Малышка? Какое отрезвляющее нахальство! Меня так даже в детстве никто не называл.

   - Ч-что? – прохрипела я, вырываясь из серой мути и из крепких рук.

   - Очнулись? Присядьте, – повторили мне и без лишних церемоний впихнули в кресло, сырое, как и все в этом заброшенном доме. – Теперь вдохните поглубже и дайте мне взглянуть…

   Я недоуменно уставилась на ладонь, возникшую в поле зрения. Память услужливо напомнила о хозяине кабинета и кристалла, что я безотчетно продолжала сжимать в кулаке.

   - Да-да, простите.

   Я разжала сведенные судорогой пальцы и отпустила последний осколок надежды на долгую жизнь.

   - Так-так…

   Лекарь отступил. Как и все предыдущие врачеватели светлого круга, он испугался неведомой заразы, что пожирает меня изнутри. Не пройдет минуты, и в глазах, еще недавно лучившихся теплом, появится жалость. Мне это известно так же хорошо, как и то, что солнца круг поднимается из-за гор Дагассы, а вслед за громом следует молния. Слишком много врачевателей отводили взгляд на прошлых осмотрах, бескрайне много предположений было выдвинуто, бесчисленное количество соболезнований произнесено. Я уже не жду ничего.

    Совсем. Почти. В последние пару минут уж точно…

   И тем удивительнее видеть, как лекарь, не назвавший себя, рыщет вдоль пыльных полок кабинета, сдвигает бумаги и реторты, возможно, в поиске счетов за визит. Вот и к столу он вернулся с толстым томом в руке. Долго листал его, сверялся с лунным календарем и, наконец, сел на стол, за неимением другой подходящей для сидения мебели.

   - У меня относительно хорошие новости для вас, миледи Трианон. Через семь месяцев состав для поддержания ваших сил будет готов, - с серьезной уверенностью сообщил он и качнул ногой.

   Глупость! Мысленно я отмахнулась от его слов и лишь за одно уцепилась.

   - В чем суть относительности, о которой вы говорите?

   - Из семи месяцев у вас в наличии пять.

   Смогла бы – хохотнула. Другие врачеватели давали меньше. Ни дня сверх второго месяца осени… таков был их девиз. И всколыхнувшееся сожаление пронзило острой болью грудь, заставило задохнуться.

   - Знаю, что вы придерживаетесь определенного рациона и неукоснительно тренируете свое тело. Однако этого недостаточно на данный момент.

    Лекарь поднял взгляд от бумаг, а я устремила свой на полки. К чему говорить о возможностях, которых нет. К чему тревожить сердце, если шанса не давал ни один кристалл. Словно в ответ на печальные мысли мне протянули пластину успокоительных трав и попросили:

   - Не бледнейте. Вы можете повернуть время вспять.

   - Обратиться к искусникам мрака?

   Он долго смотрел на меня, прежде чем произнести:

   - Нет, ничего запретного. Пока... – Хорошая оговорка. - Я хочу, чтобы вы обратились к иной, природной магии внутри вас. Назовем ее энергией души. Не перебивайте! - Лекарь поднял руку, оборвав мой возмущенный возглас. - Я знаю о ваших подаяниях в храмы, знаю о посещении самых удаленных божественных святилищ и исполнении самых немыслимых обрядов. В том числе стояние на коленях сутки напролет.

   - На сутки меня не хватило, я потеряла сознание через четыре часа, - призналась тихо и проглотила пластину. Вкус трав притупил горечь во рту, но не убрал ее.

   Мой собеседник неодобрительно покачал головой, перелистнул страницу тома и, проведя пальцем по строчкам, сумрачно произнес:

   - Вам необходимо выйти на новый уровень состояния ума. Отрешиться от земного…

   - Неужели?

   - Без сомнения, да, – отрезал он, не заметив сарказма. - Нужно научиться благодарить за то, что есть. Уже. Сейчас.

   - И за болезнь? - Слова сорвались быстрее, чем я сомкнула губы. Отчаяние затмило все правила этикета, заученные с детства.

    - За нее – в особенности, - последовал ошеломляющий ответ.

   Комната качнулась, в этот раз от злости, но отрезвляющий вкус трав не позволил мне вскипеть. С заметным удовольствием проследив, как я по одному разжала пальцы и отпустила подлокотники кресла, хозяин пыльных комнат заявил:

   – Ваш недуг – это шанс изменить ход вашей жизни. Поверьте, если бы вы не были нужны этому миру, вы бы исчезли в один короткий миг. Падение с лошади, укус ядовитой осы, кусок, попавший не в то горло, лопнувший в голове сосуд или сгусток крови, добравшийся до сердца. Но болезнь… это повод задуматься. Если хотите - знак, смысл которого еще предстоит узнать.

   - Узнать мне или моим родным? Никогда не хотела быть дурным примером, но, видимо, придется.

   Он закрыл книгу, оттолкнулся от стола и прошелся из одного угла в другой. Ровно три шага туда и три назад, остановился, нависнув над креслом и мной. Глаза смотрят прямо, в голосе сталь, и только руки, крепко сжимавшие том, выдают истинные чувства. Напряжение на грани возможностей.

   - Также это и процесс, что стоит оборвать. Развернуть вспять и развеять…

   Лекарь говорил, пытаясь что-то донести, а меня заволакивало отупляющей отрешенностью перед неминуемым. И слова его затихали, растворялись, беззвучно поглощались темной вязкой глубиной моего бессилия, беспомощности…

   Оглушающий хлопок, с которым тяжелая книга обрушилась на стол, вернул меня в реальность. Эхо от удара, казалось, вылетело в трубу и понеслось по вымершему кварталу, отдаваясь в закоулках.

   - Извините, что прервался. Не люблю насекомых… - дал объяснение хлопку мой визави и уверенно продолжил: - Но самое главное! С этого дня, с этого самого момента вам необходимо благодарить мир, себя или бога за каждый прожитый миг, за все дары, за все уроки. Вам нужно находить хорошее в каждом новом миге, в каждом событии…

   - Даже в казни?!

   Мне стоило сказать – убийстве. О казни графа Дега знали лишь доверенные люди следователя, он сам, король и я. Однако время вспять не повернешь, а бессовестно лгущий лекарь медленно, но кивнул. Кивнул! Какая издевка.

   - Знаете, трудно поверить! И все же давайте предположим, - начала я запальчиво и поднялась, чтобы хоть немного сравняться с ним в росте. - Когда отсекли голову моего отца, мы лишились королевского доверия, потеряли два поместья, и уже лично я, преемница титула, получила десятки угроз с требованием вернуть займы брата, проигравшегося в пух и прах. Хотя он обещал…

   Я прервалась. Сглотнула подкативший к горлу горький ком и задохнулась, услышав:

   - В то же время вас не обвинили в предательстве, вам не пришлось бежать из королевства, принц не отказался от вашей дружбы и направил ко мне.

   - К великовозрастному любителю сказок, - охотно поправила я, и вновь не была услышана.

   - Среди благодарностей не забудьте упомянуть свободу от планов вашего отца. Стать женой престарелого посла Дагассы, что может быть желаннее, не так ли?

   Никто не знал. Никто не мог! Посол скончался за неделю до последней дипмиссии моего отца. А личные письма, что хранились в кабинете графа, видела только я. И я их сожгла, едва удалось побороть омерзение и чувство предательства. Мной собирались за что-то рассчитаться. Предмет сделки в письмах не был раскрыт, только цена.

   - Откуда..?

   - Что ж вы опять бледнеете, словно это большой секрет? - спросили ехидно.

   - Даже если не большой, то почему известен вам? – Я вскинула подбородок и сцепила руки перед собой.

   - Все просто. Когда престарелый сморчок соглашается со всеми видами… лечения, дабы встретить невесту, невольно заинтересуешься малышкой со столь незавидной судьбой.

   И пока я пыталась понять, сопоставить его слова со строчками в письмах, безымянный лекарь, беззаботно насвистывая, выудил из стола большую шкатулку с глубокими трещинами на боку, откинул скрипнувшую крышку и выудил на свет плоский медальон, белую цепочку и десяток небольших каплевидных малахитов с расплывчатым полосатым рисунком от светлого до почти черного зеленого.

   - А вам действительно не позавидуешь! - Он вновь разместился на углу стола, покрутил в руках медальон, взял один из зеленых камней. – Придется потрудиться, чтобы вновь уцепиться за этот мир. Пустить корни, дать ростки и расцвести всем назло. Ведь вы боец и не позволите чему-либо ограничить вас. Верно? – спросил он, помедлив, а затем примерил камень к основе и на моих глазах вплавил его в медальон одним нажатием пальцев!

   Неужели один из магов? Здесь, в столице?

   Двадцать лет назад, после последнего неудачного столкновения наших войск с мирными воинами осиротевшей Тарии, внуки легендарной Волчицы запретили гражданам Ратии привечать одаренных и обращаться к ним. Видящие, ведающие, ведьмы и маги, ныне существенно измельчавшие искусники мрака - все они стали вне закона и скрылись, предположительно в Дагассе.

   Сердце зашлось испуганным стуком и вдруг абсолютно успокоилось, едва на медальон упал рассеянный свет. Белый камень основы не был цельным, он уже имел десяток каплевидных лунок и незаметные с первого взгляда золотые лапки-зажимы.

   Лекарь не маг.

    - Думаю, верно, - ответил хозяин дома на собственный вопрос и вновь прошелся по кабинету.

   На полках справа нашел другую шкатулку среди бумаг, взял из нее ювелирную лупу и вернулся к столу. Я завороженно смотрела, как он сдвигает камешки в сердцевидные лепестки и увлеченно подбирает их под размеры лунок.

   - Ранее я бы сказал «ищите смысл», сейчас же скажу, что смысл жизни в том, чтобы жить и делать это с интересом. Вам нужны положительные эмоции, Трианон. Быстро. Много. Можно сказать – уже сейчас! Найдите какое-нибудь увлечение или страсть. Возьмитесь спасать людей, замки, города. Начните создавать дорожные карты, мосты, торговые связи для графства или увлекательные истории для дам. Попытайтесь вышивать ковры или выращивать водные лилии. Словом, влюбитесь в эту жизнь… - Двумя легкими движениями руки он собрал все камешки в форму пятилистного клевера и пристроил рядом неизвестно откуда взявшийся черешок. Камни сверкнули, завораживая взгляд, а моих ушей коснулся доверительный шепот: - Или просто в кого-то влюбитесь.

   Я отшатнулась. Едва не упала, споткнувшись о собственную сумку, и немыслимым образом вновь оказалась в кресле. Сухом?

   - Мне повторить? – спросил лекарь. Словно не он только что предложил немыслимую чушь. Влюбиться перед смертью, что может быть хуже? Своим уходом я отравлю еще одну жизнь.

   Дыхание сбилось, а в горле запершило от подступившей тошноты. Не сразу, но мне удалось подавить приступ паники, что лизнула внутренности раскаленными иглами.

   - Я… прекрасно вас слышала и нахожу совет… смешным.

    - Совет смешным? Спасибо, что не меня - идиотом.

   Качнув головой, отвернулась.

   Нет, идиотом он не был. Хотя бы потому, что, увидев почерневший кристалл, не предложил мне яд или услуги поверенного для завершения всех дел. Правда, были еще и третьи, настоящие дельцы. Что за баснословные суммы предлагали приобрести мое спасение - обычные пластины мятного пустырника.

   - Как я уже сказал, вам следует вспомнить, что ваш дочерний долг, приверженность традициям и ожидание чужих решений не должны ограничивать ваше величие. И я не говорю о привилегиях высокородных. Нет. Речь идет о человеческом создании, свободно выбирающем свой путь. – Лекарь разорвал цепочку, продел обе ее части в ушко медальона и соединил на крошечном замочке. И все конечные звенья идеально подошли! – Говорят, любовь живет три года. Но нам столько не нужно. Хватит двух месяцев сверх пяти.

   На открытой ладони мне протянули нежное украшение.

   - Я хочу, чтобы он напоминал вам, как важно ценить настоящее. Ради построения будущего. Возьмите.

   - Да… но…

   - Если у вас есть вопросы, поспешите их задать. Мое время на исходе.

   Хотелось сказать: «Мое тоже не пополняется». И все же вместо того, чтобы отказаться от кулона и удалиться прочь, сохранить остатки гордости или ненужной глупости, я почти беззвучно произнесла:

   - Скажите, если… если ничего не получится? Если человек ответит на мои чувства и… и останется один? Что тогда? Что будет с ним?

   В эти долгие тягучие секунды комната погрузилась в тишину. Мой визави все так же протягивал мне украшение, я смотрела на него и сжимала руки.

   - А если получится? – не менее тихо спросил лекарь, однако, не найдя в моем лице согласия, опустил пытливый взгляд. Трудно представить, что он рассматривал на грязном полу – рисунок старого паркета, открывшегося под нашими следами, или собственные ботинки? Но когда я уже не надеялась получить ответа, мужчина вдруг вскинул голову и произнес:

   - Что ж, вы правы. Такой вариант из виду нельзя упускать. И поэтому вот вам мой новый совет. Влюбитесь в одного из тех, кого не жаль будет оставить. – Короткая пауза и улыбка. - Например, на предстоящем осеннем балу.

   Я удивилась.

   - Говорите так, словно уже знаете, к кому меня направить.

   - Во имя короля и государства я бы послал вас к наследному принцу, - торжественно сообщил он, а затем показательно сник, повел плечом. - Но вы с ним друзья детства. И если до сих пор не влюбились, то вряд ли решитесь теперь.

   Из-за его столь чистого расстройства мои губы сами собой растянулись в улыбке, жалкой, и все же первой за последние пару недель.

   - Мне доподлинно известно, что принц Герих был бы этому не рад, - ответила я, приняв украшение.

   - Позвольте не согласиться. Он всегда не рад.

***

Мне не спалось в эту ночь.

   Можно было с легкостью сказать - как и во все прочие, и в то же время все было иначе. Ранее в мгновения без солнца я просила шанс, краткий лучик надежды, вторую попытку. Я изрывала себя надеждой и убивала предопределенностью. И вот теперь мне дали шанс. Призрачный, основанный на какой-то глупости, но удивительным образом расширяющий мои запасы времени. Осталось лишь добавить два месяца к пяти. Я крайне удивлена, что у меня есть пять, потому что давно распланировала оставшиеся тридцать дней, тридцать один, если повезет, тридцать второй был за гранью реальности…

   И поэтому, глядя сейчас на свои не раз и не два слезами залитые записи, я с недоумением думала: что же еще прибавить? Предстоящий месяц был расписан по часам: завершающие встречи с нотариусами, адвокатами, поверенными и работниками оставшихся в нашем распоряжении угодий, переговоры с генералом, готовым выбить картежную дурь из головы Самюэля, с доктором, обещавшим окончательно вернуть матушку к жизни, директрисой закрытой частной школы, куда попадет моя сестренка, если никто из вышеперечисленных не сдержит слова.

   Средства на ее обучение я скопила с излишком - для школы, а затем и для университета. Письмом обратилась к тетушке, что нередко нянчила меня, с просьбой предоставить Анни защиту и кров, если она не совладает с учебой и попытается найти работу. О брате я хотела позаботиться так же, но его выходка с займом средств у всех знакомых и незнакомых насторожила не только меня, но и тех, кто мог бы за ним приглядеть. Итого, на свой страх и риск я купила несколько долгосрочных пакетов акций малой транспортной фирмы по доставке грузов. В столице они были неизвестны, но по округе уже успели зарекомендовать себя как лучшие из лучших.

   Именно их услугами я воспользовалась, когда распродавала мебель в поместьях, и именно к ним намеревалась направить поверенного, когда… зов из-за грани станет сильнее голоса жизни во мне. Но теперь… можно ли не опасаться, что сорвавшаяся встреча не будет назначена вновь, что судебные инстанции отвергнут бумаги или затянут их рассмотрение, что доктор не справится с мамой, и я в последний день узнаю об усилении ее болезни?

   Можно ли?

   И в то же время, почему нельзя?

   Я отложила список и взяла в руки, подаренный лекарем амулет. Камни клевера весело сверкнули, напоминая лето. Сочные травы на лугу. Звон стрекоз, что я боялась больше не услышать. Видят боги, последние недели я провела в нескончаемом кошмаре. Запретила себе плакать, надеяться, верить, составила план, благодаря которому у меня бы к ночи не оставалось сил, и вот теперь могу составить иной. Без ограничений для юных леди, без опасений быть осмеянной обществом или оставленной семьей, ведь невзирая на то, что мы потеряли в последние полгода, страх быть отвергнутыми высшим обществом продолжает удерживать на цепи предубеждений.

   С детства я беспрекословно слушалась отца, затем брата и мать, вела себя как достойная леди, в то время как каждый из них продавал честь семьи за четвертак. Тайный орден и шпионаж на радость иноземной любовнице, пьянство и немыслимые карточные долги, надуманная болезнь и попытка сводничества во благо светлого имени Дега. В какой-то мере я даже рада, что в час встречи с женихом мне стало плохо, и первый кристалл сердца потемнел, коснувшись моей ладони.

   Я в деталях помню, как лучи солнца пронизывали пространство гостиной, как пахли розы в вазе, как хрустели накрахмаленные юбки горничной Эсфи, что подавала лекарю чай, как выпал молитвенник из матушкиных рук, как брат, не спешивший напиться с утра, побледнел, слившись с цветом рубашки, а дворецкий, возвестивший о прибытии долгожданных гостей, не сумел назвать имен…

   Хватит!

   Оборвала воспоминания и отмахнулась от них.

   Нам не вернуть былого величия, нам и не нужно его возвращать.

   Если рассчитанных мною средств не хватит, матушка может еще раз выйти замуж, присоединиться к женской лиге праведности или основать фонд какой-нибудь помощи с десятипроцентным доходом на имя основателя. Для брата всегда открыт путь в армию и сердца богатых дам, падких на молодых черноволосых красавцев. Как выяснилось, ради реванша в игре он не брезговал ровесницами матери, спасибо, не бабушки. Что до Анни, я уверена, тетушка Эльза присмотрит за ней и будет заботиться о счастье крошки, а не о надуманном благополучии фатально обедневшего рода Дега, обвиненного в попытке предательства.

   По сути, мы теперь не выше семьи ростовщика, удачно прикупившего в столице поместье. А что может делать его дочь? Она может… Мысль еще только формировалась, обрисовывая количество слуг, круг общения, свод прав и обязательств, а я уже горько смеялась сама над собой.

   Я сама и никто другой.

   - И как это выяснить?

   Глухой вопрос, прозвучавший в тишине темной спальни, остался без ответа. Я не нашлась что сказать. Протяжно вздохнула, закрепила амулет на руке, дважды обернув цепочки вокруг запястья, потянулась за книгой, что безмерным занудством автора спасала меня от бессонницы, и сама не заметила, как уснула, не прочитав и половины листа.

ГЛАВА 2.

Лекарство от боли, пилюли от помутнения разума, что дает настойка от боли, и горький чай для поддержания энергии в моем бренном теле были первыми, что я увидела, открыв глаза. Горничная Тоя разлила их по маленьким чашечкам, разместила на крошечном, но очень красивом подносе, и, дабы убавить горечь от напитков, положила сбоку домашнюю карамельку с листиком мяты в середине. Такими поддерживали Анни во время простуд, а теперь приободряли меня.

   Я подняла взгляд на русоволосую, полную жизни южанку, заметила, как она прибирается в и без того чистой комнате, поджимает губы и старается не смотреть на меня. Расстроена? Почти до слез. Это было странно. Ранее мы условились, что она не будет плакать ни при каких обстоятельствах и первым делом вызовет доктора, а не мою мать, если... если. Я поймала ее бегущий по предметам взгляд, вскинула бровь, но добилась лишь того, что она отвернулась. Значит, причина расстройства не во мне.

   Полежав еще минуту, со вздохом я поднялась на локтях, откинулась на подушки, которые для меня тут же поправили, и без лишних слов спросила:

   - Тоя, что?

   Она покачала головой, не находя слов. Вероятно, приличных.

   - Тоя? – повторила я настойчиво. – Говори, как есть.

   - Да там… - произнесла она и снова смолкла. Только рука в белой перчатке сжала ткань темно-серого платья с красной оторочкой. – Там ваш брат опять… отличился! – бросила она брезгливо и поджала губы.

   - Снова пьян? - Кивнула. – Пригласил к себе пышущих счастьем незнакомок? – Качнула головой, сглотнула. Н-да, в последний раз я видела ее такой испуганной, когда Самюэль праздновал свое двадцатипятилетие и получение трастового фонда, который он до дна опустошил за три неполных года. – Привел друзей, - вздохнула я понятливо. – И ты постеснялась от их приставаний отбиться.

   - Не постеснялась! – гордо заявила южанка и сникла. – Но, как выяснилось, этот наглый здоровяк не пьяница, а благородный. Хотя одно другому не помеха, но… - Голос ее стих, слившись с шелестом листьев за окном. - Он ждет вас внизу.

   Один из благородных привел брата с утра?

   Забыв о лекарствах, о чае и карамельке, я едва не забыла о платье, но Тоя остановила меня. Утренний наряд, прическа из наспех собранной косы и ночные тапочки с опушкой, потому что под юбкой не видно, а любое промедление из-за поиска подходящих туфель грозит увеличением проблем. Только бы не новый кредитор, только бы не обладатель расписки на последние наши сбережения!

   Я спускалась вниз, перепрыгивая через ступеньки и перебарывая страх, что холодным комом упал в желудок, перетек в живот. Мысленно я готовилась ко встрече с врагом. И тем удивительнее было столкнуться в холле дома с верным охранником принца. Его почти тенью, правой рукой.

   - Барон Авери?

   Я остановилась в паре шагов от по-простому одетого великана, гордо носившего прозвище Оскал. Получив его в боях за устрашающую гримасу злобы, он в мирное время столь редко улыбался, что к Оскалу само собой добавилось слово Мрачный.

   - Графиня Дега, - поприветствовал барон присущим светскому обществу поклоном, хотя мог и обойтись кивком головы. – У вашей прислуги отличный удар! Кто ставил?

   - Мой брат.

   - Вероятно, есть в нем что-то хорошее. - Взгляд Авери скользнул вверх по лестнице, в направлении братских комнат, задержался, напугав кого-то отскочившего от перил, и вновь вернулся ко мне. - Что ж, рад был повидать. Теперь поспешу.

   С очередным поклоном гость, пренебрегая услугами дворецкого, сам взялся за дверную ручку и повернул ее, намереваясь выйти.

   - И это все? Все, ради чего вы ждали? – не могла я не спросить.

   - Мне приказали увидеть вас, удостовериться в вашем благополучии и передать наилучшие пожелания от его высочества.

   Обескураженная таким ответом, я осталась стоять посреди холла, одолеваемая смутными предположениями и суматошными мыслями. Я еще не знала, что Мрачный Оскал станет нашим ежедневным утренним гостем и еще одним поворотным моментом в моей судьбе.

   Таким же ежедневным утренним гостем было недовольство матери. С недавних пор она вновь начала спускаться к завтраку, однако гнетущую атмосферу в доме это нисколько не улучшало. Первым делом мадам Дега ревностным взглядом проходилась по слугам в поисках растрепавшихся волос, расстегнутых пуговиц и мятых складок, презрительно фыркала, если не находила жертву в вышколенном строю, и начинала раскритиковывать завтрак. Вчера ей не понравились блины с сыром, позавчера ягоды в шоколаде, а сегодня запах спиртного от сына, который она приписала дворецкому.

   - От вас несет выпивкой, Дарид, - обвинительно бросила она, едва наш верный слуга вручил мне утреннюю корреспонденцию. Среди газет он аккуратно заложил срочное письмо из дворца, и только поэтому посмел прервать господский завтрак.

   Услышав упрек, он скосил взгляд на подпиравшего больную голову Самюэля, сидевшего напротив матери, а не рядом, следовательно, оттуда извергавшего зловонные пары. Дворецкий сдержал раздосадованный вздох и стойко принял удар:

   - Прошу прощения, мадам. Я инспектировал бар в главном кабинете. И найдя его опустошенным, - пауза, она же намек, - решил освободить от стекла. Возможно, пролил несколько капель на себя.

   Сложно представить, чтобы столь сильный запах давали пролитые капли, но матушку это успокоило.

   - Впредь будьте осторожнее.

   - Всенепременно, мадам. Разрешите откланяться.

   - Да, - бросила она. – И унесите газеты. Они не должны омрачать приема пищи.

   Действительно, дабы у присутствующих не случилось язвы, бумажный омрачитель мы уберем, а живой и все критикующий оставим.

   Я незаметно спрятала конверт. Придвинула ближе чашку, но так и не сумела сделать глотка. Пусть титул графа после казни отца и безвольного падения брата и перешел ко мне, я не желала, чтобы мама теряла силу духа. Хоть теперь она лишь мадам Дега, но здесь, в этом доме, ей достается высшая степень уважения и послушания. Это был хороший ход, жаль, теперь мне приходилось быть предусмотрительнее втройне.

   Вести дела, удерживать брата от похождений и не оскорблять своими решениями мать с каждым днем становилось все сложнее, а с появлением болезни и вовсе немыслимо. Чтобы не добавлять волнений родным, я не рассказала об отпущенном мне сроке, и теперь пожинала плоды.

   - Вновь витаешь в облаках, Трианон. О чем ты думаешь, позволь узнать?

   - О вчерашнем дне.

   - Ты выезжала, - вспомнила матушка и, не особо интересуясь, спросила: - Что видела в центре?

   - Я была за пределами главных улиц.

   - Среди простых людей? – Она брезгливо скривила губы, словно в последние полгода ее окружали не верные слуги, а десятки высокородных господ. Словно знатные дамы еще зовут ее на музыкальные вечера, а подруги из королевского фонда – на посиделки за сплетнями и чаем.

   На самом деле я была намного дальше не то что главных, дальше второстепенных и малых улиц, я была дальше жилых трущоб, и не собиралась говорить о том.

   - Как ты могла? Тебе, обладательнице графского титула, не пристало спускаться до этих низин.

   Холодная усмешка коснулась моих губ. Говорить ли, что если я опустилась до низин, то брат, наоборот, поднимает «низы» до нас. Или она допускает, что женские стоны, выходящие за пределы его комнат, принадлежат исключительно Самюэлю? Под грузом сожалений прорываются сквозь стиснутые зубы в скорби по отцу и проигранному богатству? Если так, то я удивлена, как меня еще не попросили вернуть титул ему.

   - Тебе не стоит выезжать за пределы центра без видимых причин. Это может подорвать честь имени Дега…

   Произнесено было так, словно есть еще чему подрываться.

   – Помни, тебя не должны видеть со сомнительными личностями…

   Жаль, НЕ сомнительные не желают видеть нас.

   - …или за непозволительными для графини действиями.

   Из позволительного – проклятия на голову неверного супруга, отказ от приема лекарств и нежелание видеть правду. Нам не вернуть утраченных позиций ни посредством моего замужества, ни женитьбой брата. И, прежде чем матушка напомнит мне о мнении общества, я спросила, что рекомендовал ее личный доктор.

   - Пить настойки и не тревожить тебя, - было ответом. - Но я не понимаю, чем я могу тебя тревожить, если тревожусь сама! Я переживаю. Мне страшно. Я ночами не сплю. Все думаю, как выдать тебя замуж после двух сорвавшихся помолвок…

   Двух? Так она знала о престарелом после?

   - Уму непостижимо, тебе двадцать шесть!

   Двадцать пять с половиной, и до следующей даты я могу не дожить, но матушка уже забыла, что ее просили лишний раз меня не тревожить.

   - Ты должна, слышишь, должна эту проблему решить! Обратись к принцу Гериху, получи право на посещение королевских балов…

   Она еще говорила о выездах, которые мы не можем себе позволить, о драгоценностях, которые мне пришлось заложить, о платьях и аксессуарах от лучших портних, тех самых, что отвернулись от меня быстрее подруг. Мне еще памятен незавершенный заказ на траурные платья и краткая записка с просьбой впредь не обращаться к госпоже Либби, дабы не распугать ее клиенток. Один наряд был наспех сшитым, три других лишь раскроены и представляли собой стопку лоскутов из черного жаккарда.

   Тоя расстроилась тогда до слез, а я не придала значения, ибо хуже прочих оказался даже не мастер-обувщик, приславший мне лишь черные набойки, а пресвятой отец Ульго, отказавшийся отпустить графу грехи. В кратчайшие сроки принять первый сан и зачитать долгую молитву пришлось нашему дворецкому. И пусть простят меня боги, но это был достойнейший из их служителей.

   - …и я не буду сомневаться в правильности твоего сердечного выбора, - между тем патетично продолжила мадам Дега, – если ты сразу после помолвки вернешь титул брату.

   А вот и цель ее монолога.

   Едва потянувшись за маленькой булочкой, специально для меня сделанной из гречневой муки, я сдержала протяжный вздох и вернула нежное творение повара на блюдо.

   - Ничего не получится, мама. И ты это знаешь.

   - Почему нет?

   - Потому что мы не можем нарушить закон. Наследник благородного рода, утративший доверие его величества, теряет и титул, - напомнила я, не веря, что мне приходится это делать.

   - Какое же это нарушение, если Самюэль ничего не терял? - наивность в каждом слове.

   - Он растратил свой трастовый фонд, мама.

   - Сделал неправильные вложения… - воспротивилась она, сжимая дрожащие руки в кулаки. Верный признак подступающей истерики, еще один непременный пункт в ее новом расписании.

   - Вывел средства семьи из нескольких прибыльных предприятий государственной важности, - заметила я, поднимаясь с места. И она подалась вперед, срываясь почти на крик:

   - Это было дурное влияние друзей!

   - …он спустил все деньги на ветер за карточным столом.

   - Отголоски дедовской крови! – Решительная отмашка от правды, что колет в глаза. - Однако теперь…

   - Теперь Самюэль пьет, не просыхая, и водит в свои комнаты подзаборную шваль! – сорвалась я на грубость. И она потонула в истеричном окрике, чудовищно редком для хрупкой блондинки, боявшейся когда-то повысить свой голос.

   - Трианон, не смей меня перебивать! Ты Дега по крови и должна слушаться мать. – Заполучив все мое внимание, матушка выдохнула со свистом. Поправила выбившуюся из прически прядь, повернула кольца на пальцах, но вопреки ритуалам спокойствия вновь сорвалась на крик: - Самюэль готов взять ответственность за нас! И ты должна, должна вернуть ему это право!

   Звон ее голоса отразился от оконных стекол, напугал кого-то в коридоре и, возможно, на улице, а я впервые за это утро ощутила боль. Именно боль. Колкое напоминание о недуге. О невыпитых лекарствах, оставшихся наверху, и о первом спазме, что без промедления наступит. Здесь и сейчас. Я поспешила удалиться до того, как меня скрутит, ударит об пол и протащит через все круги персонального ада.

   - Я тебя услышала, мама. Но нам нет смысла продолжать этот разговор. Ни ты, ни я не способны вернуть Самюэлю право на титул. Восстановить свое благородство в глазах короля он должен сам. На поле боя, на государственной службе или в торговых делах. – Я могла бы перечислить все пункты закона, но она меня решительно оборвала.

   - Поступим проще! Поговори с его высочеством Герихом, заверь в своей беспомощности и готовности отдать титул настоящему наследнику.

   «Настоящему», а не «первому». Какая ирония в игре ее слов.

   - А если не выйдет? – вкрадчиво спросила я.

   - Скажи, что умираешь!

   Небо не рухнуло, меня не пронзило молнией и стены не начали движение по кругу, однако правда об истинности ее треволнений была не хуже удара, вышибающего дух. Последние силы. Возможно, самую жизнь. Не знаю, на каких остатках гордости я приняла эту правду, смогла устоять на ногах, даже ответить.

   - Я сделаю, как ты хочешь того.

   - Когда?

   Простой вопрос одним лишь тоном низвергал меня до уровня провинившейся прислуги. Нет сомнений, матушка ожидала незамедлительных действий, а не странной умиротворенности, что позволила сказать:

   - Как только представится возможность.

   То, что я сжимаю в руке медальон с пятилистником, заметила лишь поднявшись к себе, когда потянулась к настойкам и не сразу разжала сведенные судорогой пальцы. На ладони четким контуром проступили очертания счастливого клевера и ободок кулона, напоминание о том, сколько времени есть и сколько нужно продержаться. Пять месяцев против двух. Если подумать, целая жизнь. И огромная удача, если вспомнить об обещанных ранее тридцати днях. Так стоит ли проводить их в унынии? Стоит ли очернять из-за ослепленной страхом матери, опустившего руки брата и общества, коему проще отречься от оступившихся, чем поддержать?

   - Опять задумались. Вам пора уже выпить лекарства, - напомнила вошедшая в комнату Тоя. Позвякивая ведром с горящими углями, она опустилась возле камина, намеренная растопить его на день.

    Этот ритуал я наблюдала многие годы и могла по пунктам перечислить, что будет следовать за чем. Вначале она, расчистив топку от пепла, насыплет готовые угли, кочергой соберет их в идеальный круг, личный знак южанки, и, отступив на шаг, грациозным движением обрызгает его разжигайкой. И то, что совсем недавно тлело, вспыхнет огнем и будет до самого вечера поддерживать в комнате тепло.

   Далее она поможет мне надеть повседневное синее платье с оторочкой из кружев, соберет мои волосы в строгий пучок под заколку по своему усмотрению, оставив свободной тонкую прядку у виска. Затем сопроводит меня в малый кабинет, распахнет тяжелые шторы, растопит камин, подаст графин чистой воды. А после в старый ход событий добавится новый, и до самого обеда Тоя будет водить посетителей, чьи имена я внесла в список на сегодня. Обед, несомненно, пройдет без мадам Дега, но со стойким чувством вины.

   Оно не развеется ни после визита в банк, ни в ходе разговора с аукционистом, продающим антиквариат из утерянных нами поместий. И когда я под вечер прибуду в поместье, со стойким желанием застрелиться от усталости, цветущий жизнью Самюэль покинет свои комнаты в поисках развлечений, а матушка весь ужин будет оправдывать его отъезд. «Он утомился в четырех стенах…», «Он не чувствует себя главным», «Мой мальчик давно мужчина, и сам решает, как свой вечер провести», «Лежи на его плечах ответственность за нашу семью, он бы так не страдал!»

    Все эти отговорки и сотни прочих троекратным эхом прозвучали в моей голове. Заставив зажмуриться и остро пожалеть, что я не могу сбежать от ответственности, как старший брат.

   Или могу?

   - Тоя, не разжигай! – Влив все лекарства в чашку с чаем, я растворила в нем карамельку и под изумленным взглядом южанки выпила все в два глотка.

   - Ми-миледи, вам плохо?

   - Мне хорошо. Подай мое ученическое платье.

   - Н-но…

   Я понимала ее заминку. Этому платью было не менее трех лет, и, сшитое из тонкой шерсти темно-зеленого цвета, оно совсем мне не шло. Более того, к концу обучения оно стало на два размера мало и еще полгода назад было отложено на перешивку, а после… забыто. Как и многое другое в этом доме: сон, смех, дружеские встречи, мечты о светлом будущем, которому не суждено случиться.

   - Платье будет жать вам в груди и некрасивыми складками ложиться сзади, - все-таки озвучила свои опасения южанка, и ошиблась.

   То, что ранее было мало, теперь стало впору и отлично гармонировало как с болезненной синевой вокруг моих глаз, так и со старым коричневым плащом на тонком меху. Ботинки, перчатки и шляпку я не меняла, только от последнего предмета отстегнула игривую брошь с пером.

   - И куда вы в таком виде? – спросила Тоя, передавая мне последний элемент костюма – сумку-кошелек.

   - В порт! И ты со мной.

   В своем желании вырваться я, безусловно, была слишком импульсивна, выбрала наименее подходящее место для беспечных прогулок и наиболее опасный для женщин район. Однако сейчас не ночь, а чистое осеннее утро, и прошедшая в море гроза удержала десятки кораблей вдали от причала. Так что нам вряд ли встретятся истосковавшихся по страстям матросы и карманники, истосковавшиеся по пьяным матросам. Помимо прочего, меня одновременно окатывало испугом и восторгом от одной лишь мысли посетить улицы, где за неполный ривр могут убить, где морские волки ищут ласки, а самые красивые женщины - тайных покровителей, где каждый второй склад, по слухам, принадлежит тем самым пиратам, что когда-то давно захватили часть империи Ариваски, затем расселились на ее берегах и основали свое королевство Вдовию с культом бога Кудеса.

   Поклонение вечному пьянице не сделало их вина вкуснее, а товары лучше, но заложило первые камни в основание их гостеприимного коварства. Или коварного гостеприимства, коим славятся их таверны с гостиничными комнатами наверху. В одной лишь нашей столице таких насчитывалось семь штук. В порту располагалось три. И они считались лучшими. Кровати в их номерах застилались исключительно белым бельем, в кофе добавлялся коньяк, и хозяин каждого заведения клятвенно заверял, что знает секрет легендарной Волчицы, самой владелицы «Логова», что стала первой правительницей Тарии.

   Как чистокровная вдовийка оказалась во главе тарийского королевства, на самом деле не знал никто. Но желание прикоснуться к «секрету» подстегивало сотни любопытных селиться во вдовийских тавернах с максимально завышенными ценами. Платить больше путешественники соглашались лишь за две вещи – посещение королевского бала и пропуск в легендарный бар капитанов. И если во дворец простые люди еще сумели бы попасть, то в дверь «Седого альбатроса» не мог войти даже король.

   Пропуском в секретный бар был медяк, пробитый огненным болтом магострела и потому почерневший. Ходили слухи, что монетку пробивают едва ли не в руках приглашенного, но, так как двуруких капитанов было больше, чем одноруких, я считала это глупостью, мой брат - нет. Он верил в огромных крыс, что стоят на входе в бар, в стопки выпивки, полные огня, и в свою удачу. Еще при жизни отца Самюэль неоднократно обсуждал с друзьями возможность получить черный медяк. Говорил, что своей статью он вполне сойдет за капитана корабля, если прибудет в порт на наемной бригантине, поссорится со смотрителем причала и в первой же питейной расскажет, как спас леди из загребущих пиратских лап.

   Сколько средств из фонда он истратил на эту прихоть и сумел ли найти дверь в обитель капитанов, неизвестно. Но улыбнись мне удача сейчас, я бы не стала отмахиваться от возможности посетить легендарный бар, увидеть представление ночных циркачей, пройтись по кварталу красных мотыльков, бросить монетку в колодец желаний и даже провести шутовской обряд единения с первым встречным незнакомцем. Аморальная забава, как сказала бы матушка, ведь церемония предполагает поцелуй.

   А леди не дарят нежности посторонним, не бросают тень на имя рода, не прогуливаются за пределами центральных улиц, не ввязываются в сомнительные истории, не разговаривают с незнакомцами, никогда не смеются в голос, не едят без приборов, не лгут. Могут умалчивать, даже юлить, но только ради спасения чье-нибудь жизни.

   - Миледи, куда все же мы держим путь? – спросила Тоя, по моему распоряжению остановившая наемный каб. – То, что в сторону порта, я поняла, но куда именно направить рулевого?

   - На пристань.

   - Н-но… - Горничная с испугом оглянулась на поместье, которое мы покинули минутой назад. Расширила глаза, словно сквозь стены могла увидеть ужас на лице моей матушки, услышь она эту новость. - Но как же так? Вы леди, вам нельзя!

   - Хорошо, что ты напомнила. С этого момента, Тоя, я не леди, а всего лишь мадам. Потренируйся со сменой обращения в дороге и постарайся не выдать меня.

   На этом я первой поднялась в каб. Без помощи возницы, без ожидания, когда передо мной откроют дверь и спустят лесенку для дам в тяжелых платьях, дам в тяжелом положении, дам с проблемным здоровьем. Устроилась на сиденье и твердо взглянула на южанку, застывшую с открытым ртом. Как рыба, честное слово. И я бы улыбнулась ее пораженному виду, если бы не знала, что эта рыба - мурена.

   - Или возьми еще один выходной, - предложила миролюбиво, и Тоя взвилась.

   - Ну знаете! Вот еще… Да чтобы я опростоволосилась, как вчера? И вы опять сбежали в трущобы… да ни за что!

   - Я была с кучером, в закрытой карете, и успела вернуться к ужину, - напомнила ей.

   - С наемным! В развалюхе, полной сквозняков. Опоздали на пятнадцать минут…

   - Никто не заметил. – Потому что никто не спустился в столовую.

   - Я заметила! – грозно припечатала она и в мгновение ока устроилась на сидении рядом. – Больше вы от меня никуда, – сообщила строго и через трубку приказала рулевому: – Запускай!

ГЛАВА 3.

Стылый холод, пронзительно синее небо и почти черная вода встретили нас задолго до пристани. Крошечные облака на горизонте, как свидетельство сильнейшего шторма, были окрашены в багряно-красный цвет, а улицы наполовину пусты. Я знаю это точно, потому что еще вчера они были переполнены, и мелкие воришки внимательно осматривали каждую проезжающую карету, не то что наемный каб, движущийся на магических кристаллах.

   Я только сейчас подумала, что наш транспорт недопустимо дорог для обычных граждан, но говорить об этом Тое не пожелала. Слишком напряженная, она смотрела в окно как боец, готовый вступить в схватку с пиратами, используя одну лишь сумочку и, возможно, шляпку.

   - Что-то случилось? – спросила тихо. Все же мне, как впервые оказавшейся в этих местах, все здесь в новинку. И устройство прилавков, и мощение улиц, и противные крики чаек, дерущихся за еду.

   Как все здесь невообразимо интересно! Неповторимо и колоритно из-за отголосков других культур, сохранившихся не только в архитектуре домов, но и в одежде. Я слышала речь на ариваском с протяжным акцентом, легко проявляющимся на нашем языке. Уловила госсо, наречие народов из пустынь, ливанири, портусо, вдовийский и кажется… дагасский.

   - Прибыли, - сообщил рулевой.

   Я охотно и быстро выбралась из каба, ступила на раскрошившееся от времени мощение, вдохнула запах соленых вод и свободы, который предлагал безграничный морской простор. Черный, как сама ночь, зовущий, как тысячи сирен.

   Тоя расплатилась за проезд и, проводив отбывший транспорт печальным взглядом, обратилась ко мне:

   - Куда теперь?

   - Направо! Нет, налево… Словом, вниз к тем серым крышам.

   - Это старые склады, в них в стаи сбивается всякое отребье, - предостерегающе начала она, в очередной раз подтянув ремешок на сумке. – Не стоит туда спускаться, миледи.

   - Мадам, - поправила я и решительно направилась навстречу запрету.

   - Что вы..? К-куда вы..? – полетело растерянное в спину и не остановило меня.

    Безрассудно, безответственно, беспечно, но наконец-то самолично и оттого немыслимо приятно было идти туда, куда хотелось. Без ограничений, запретов и опасений нарушить хоть одно ничтожное правило для леди. С улыбкой от осознания самого факта бунтарства я, легко касаясь гладких перил, спускалась по широким пролетам пологих лестниц из выбеленной ветром и солнцем сосны, смотрела на раскрывшиеся глазу просторы и вдыхала их энергию, кажется, всем своим существом. Море! Как же оно прекрасно, непостижимо пленительно, даже таким недовольно-сердитым, как идущая следом Тоя.

   Она родилась и выросла на южном побережье Ратии в портовом городке Надд, я же более пятнадцати лет жизни провела в центральной части королевства, где о море можно было услышать. А возможность увидеть его появилась лишь восемь лет назад, когда отец получил повышение и привез семью в столицу, на северное побережье. Однако центральные улицы города не затрагивали порт, поэтому спускаться к нему мне возбранялось, в отличие от брата. Самюэль никогда ранее не видел препятствий ни в чем, я же не намерена их видеть теперь.

   Преодолев три яруса лестниц из четырех, успела пройти мимо недовольных пассажиров, чьи суда все еще не прибыли в залив, мимо слуг, осоловевших от капризов взыскательных господ, мимо наемных работников порта, тут и там разбирающих завалы мусора, и рыбацких сетей, которые шторм выбросил на берег. И когда до серых громадин складских помещений оставалось чуть меньше полсотни шагов и большая рыбацкая лодка, я остановилась.

   Меня поразила речь двух спорщиков на этом судне. Оба высокие, смуглые и темноволосые, как дагассцы, они говорили на дагасском, но с немыслимым тарийским акцентом.

   - …можешь объяснить, отчего нас направили сюда?

   - Понятия не имею… за капитана тут не я.

   - Ты через переводчика должен был… мы заплатили за стоянку на лучших местах, - продолжил настаивать первый.

   - Я-то его нанял, но кто его напугал?! – ответил второй.

   Жаль, ветер доносил обрывки фраз, не позволяя распознать географию их чуть протяжного диалекта. А подойти ближе было бы слишком невежливо даже для новой версии меня.

   - Хорошо, к складам вы больше не идете, но почему остановились здесь? – спросила подошедшая Тоя. Она уже не держалась за свою сумку, но все еще с опасением осматривалась по сторонам.

   - Ты против?

   - Я за. Мне только не нравится эта лодка, ми… мадам. - Она пальчиком ткнула в хищную пасть на корме вроде как мирного судна.

   Такие были у дагассцев менее столетия назад, когда они бились за морские границы и захватывали спорные берега. Наш король в те годы сумел откупиться, а Вдовия вступила в неравный бой. Еще не окрепшая после схваток с тарийскими войсками, она фактически была безоружна. Должна была пасть. Но выжила, вопреки ожиданиям соседей. Потому что еще недавние враги Вдовии выступили в новой для них роли миротворцев. В первый, но далеко не последний раз степняки разогнали враждующих по домам и стали притчей во языцех. Так началось правление их Волчицы, так они продолжили вести себя по сей день.

   - Это не дагассцы, - успокоила я южанку и умолкла, натолкнувшись на ее цепкий взгляд.

   - Да хоть бы кто! У них на лодке запрещенный законом маг.

   - Откуда подобная мысль?

   - Вы что же, забыли о шторме? – с укором покачала она головой. – Оглянитесь. Из новоприбывших судов лишь эта лодка абсолютно цела. А снасти на ней для отлова крупных грондий.

   Грондиями на юге называли глубоководных окуней, что после заката поднимались к поверхности воды, расширяя ареал для охоты. Иными словами, если рыбаки действительно были ночью в море, то вряд ли избежали бы последствий сильнейшего шторма.

   - Правильно смотритель сделал, что отослал их сюда, - продолжила разглагольствовать Тоя, развернувшись к причалу и развернув меня.

   - Почему же?

   - Из-за подводных камней. Сейчас прилив. Заплыть легко, а вот выплыть… - Она усмехнулась, начиная быстрее шагать и тем самым подстегивая меня. – Если до заката они сумеют сдвинуться с места, значит, палить в них будут с правой башни. Нам лучше уйти отсюда. Ко всему прочему, если вас здесь увидят…

   Ранее перспектива оказаться под обстрелом или быть узнанной кем-то из придворных слуг привела бы меня в ужас, я бы спешила покинуть территорию порта, как мантру повторяя столпы этикета. Но сейчас, стоило лишь услышать намек на запрет, и я остановила служанку прикосновением к ее плечу. Еще одна немыслимая вольность.

   - Стой здесь.

   - Н-н-но… - протянула испуганная моим приказом Тоя, чье недоумение, несомненно, возросло, едва я устремилась навстречу запретам.

   Леди не может отлучаться от своего сопровождения. Леди нельзя прерывать мужчин. Леди не должна говорить с незнакомцами. Леди не смеет первой называть себя. И уж, конечно, ни одна леди не вправе повышать громкость голоса. Исключение – роды, хотя и это порицается.

   - Простите, дассы, кто из вас капитан? – громко обратилась я к спорщикам на лодке, используя дагасский. Мне, как дочери дипломата и истинной леди, возбранялось путешествовать за пределами королевства, но не учить иноземную культуру и языки. И пусть это делалось для увеличения моей ценности на рынке невест, я намеревалась использовать свои знания сейчас.

   - Слышал? - ткнул один другого, и оба они посмотрели на меня. Пугающе пристально, хотя меж нами было не менее пятнадцати шагов.

   - Что вам угодно, дасса?

   - Поговорить. Например, о том, что вам не следует покидать пристань до прилива.

   Они переглянулись, и я, довольная произведенным эффектом, позволила себе чуть-чуть иронии:

   - Конечно, если вы не желаете быть атакованы охранной башней.

   - О чем вы..? – возмутился один из них, а второй шагнул к корме, намеренный, вероятно, заставить меня замолчать.

   - На будущее я бы посоветовала более не использовать магов и не притворяться ловцами грондий.

   - Почему? – спросил первый, в то время как второй уже оказался на песке в десяти шагах от меня.

   - Доподлинно известно, что тарийцы не ценят рыбу так, как жители Ариваски или Дагассы.

   Мне не стоило спешить с раскрытием их личин, потому что в лицах они изменились тотчас. Учтивая холодность стала холодной враждебностью. Мой взгляд запоздало отметил безоружность «рыболовов», но это не успокоило, только подстегнуло поднявший голову страх. Отец часто говорил, что безоружный сын степей в разы опаснее вооруженного, ведь для своего смертоносного мастерства ему не нужно ничего.

   Пора уходить. Срочно! Уже сейчас…

   Я это поняла быстрее, чем горничная дошла до меня.

   - Изви… - Слова прощения и поспешного прощания застыли на губах, когда оба тарийца совершенно одинаково осмотрели берег, едва заметно кивнули своим мыслям и, не сговариваясь, рванули к нам. Тоя вскрикнула, я отступила на шаг, в глазах помутилось, я не увидела движений мужчин, и в этот самый миг командный голос остановил всех нас.

   - С чего вы взяли, что они будут стрелять? Нам даны все бумаги и разрешения. Мы оплатили пошлину и слова не сказали, когда получили направление на этот отшиб.

   Я бы ответила, если бы не стояла на борту лодки со связанными руками. Уму непостижимо… как мы очутились здесь? И… почему на Тое мешок?

   - Гарраты! – нервный окрик на тарийском и почти шипение: - Довольно соревноваться в скорости. Освободите девушек.

   Мешок незамедлительно был вспорот, путы разрезаны, и похититель, стоящий напротив меня, принялся разворачивать черный шейный платок, который секунду назад он скрутил наподобие…

   - Это кляп?

   - Приветственный подарок, - ответили мне сердитым хрипом. – Примите в знак уважения.

   - Пре-премного благодарна. – Я забрала платок в жалкой надежде, что похититель от меня отступит, но на его место тотчас встал другой. Тоже высокий темноволосый, но до странного бледный, он держал в руках внушительный кувшин воды и чуть-чуть раскачивался, словно не мог ровно стоять. Коротко стриженные виски блестели сединой, нос обладал горбинкой, говорил он на тарийском с акцентом, который я не смогла определить.

   - Адовы прихвостни! Простите этих идиотов, дасса, они не часто ведут себя как матросы, - произнес он с просительными нотками в голосе и не сразу понял, где допустил просчет.

   - Именно на это я и пыталась им указать, - ответила я на тарийском, точно зная - передо мной капитан и тот самый искусник мрака, что привел лодку в порт. После истощающего силы действа он поглощал воду кувшинами, чтобы хоть немного восстановить магический резерв. Теперь говорить можно было прямо. – В прошедшую ночь над морем был сильнейший шторм, вы не могли уцелеть без магической помощи. Именно поэтому смотритель причала и отослал вас сюда.

   - С чего они взяли, что после заката мы были в море?

   - На это указывают ваши снасти. Как сказала моя горничная, они созданы для ночного улова. – Найдя взглядом перепуганную Тою, тихо стоящую у трапа, я поспешила закончить диалог: - Конечно, не исключено, что вы являетесь непревзойденным капитаном и достойны приглашения в бар «Седой альбатрос». Однако если вы до сих пор не получили пробитый медяк, не рискуйте собственными жизнями. Башни в этом порту бьют без промаха.

   Он надолго задумался, возможно, рассчитывал свои силы для побега или расстояние для создания щита, но стоило мне отступить, как маг задал вопрос:

   - Почему вы помогаете нам?

   - Потому что даже нечаянный конфликт с Тарией чреват фатальными последствиями. Для всех нас будет лучше, если ваши прибытие и отбытие останутся незамеченными.

   Мне удалось отступить от него, подойти к трапу и схватить дрожащую Тою за руку, когда в спину раздалось:

   - Вы весьма сведущи в политике государств и обладаете знаниями, не присущими обычной горожанке. Это наталкивает на мысль о высокородной крови. Но ни одна леди не смеет покинуть пределы центра столицы, не так ли?

   - Ваши матросы двигаются с нечеловеческой скоростью и обладают невероятной даже для тарийцев силой. Это наталкивает на мысль об оборотнях, - ответила я и обернулась. - Но слухи о том, что правительнице Тарии подчинялся клан двуликих не более чем сказки, не так ли?

   Мы расстались со взаимным уважением друг к другу и взаимным недоверием.

   Мне еще хотелось побродить по территории порта, но Тоя была столь ошеломлена встречей с тарийцами, что я не рискнула просить о большем. Впрочем, в этом тоже был плюс. Из-за недееспособности горничной мне второй раз в жизни удалось самостоятельно нанять карету! И хотя возница показался знакомым, кабина транспортного средства была более защищенной от холода и от ворья. Все же не каждый карманник рискнет приблизиться к одноглазому гиганту, правящему двумя черными лошадьми, более похожими на тяжеловозов. У него и голос был под стать - вибрирующий, давящий мощью.

   - Куда вам?

   - Переулок Вельмож, 14, - ответила я, и передумала подъезжать к самым воротам. – Дом 10!

   - Уверены? – спросил он сухо.

   - Оттуда мы дойдем.

   - Как скажете, - пожал широкими плечами возница и тихим свистом направил вперед лошадей.

   Он ехал быстро по весьма запруженным улицам столицы, использовал голос. И его раскатистое «За-да-влююю, пе-ре-е-е-еду-у-у!» срабатывало даже лучше, чем сигнальный гудок на наемных кабах. Из порта к центральным улицам мы добрались в кратчайшие сроки и лишь дважды на поворотах вознесли молитву всем богам. Это хорошо встряхнуло Тою и заставило ее прийти в себя.

   - Как вы его поймали? – спросила она сипло, когда карета сбавила ход в паре кварталов от нужного дома. – Не поймите неправильно, я не злюсь на ваше самоуправство. Но о-о-очень удивлена, как вы нашли такого лихача!

   - В какой-то мере он вызвался сам, - после раздумий ответила я. – Возница первым подступил с вопросом: «Не желают ли дамы вернуться в центр?»

   - «Вернуться»? – Раздраженно сдув прядку с лица, Тоя поправила изрядно измятую в мешке шляпку и уперла руки в бока. – Как это «вернуться»?

   - Может и «прокатиться», - примирительно сказала я.

   - Но в центр?! Откуда ему знать, что мы из центра?

   - Я допускаю, что он тот самый возница, что возил меня вчера. – Казалось бы, все объяснимо. Но Тоя не была бы Тоей, если бы не вспомнила: - У того возницы не хватало левого глаза, а не правого!

   - Но голос тот же, - ответила я и не дрогнула, когда от двери раздалось:

   - Прибыли, дамочки. С вас сорок три ривра.

   - За что так много? – возмутилась южанка.

   - За скорость.

   - Мы разве просили спешить? – воинственно продолжила она и запнулась, заметив, как я сама с возницей рассчиталась. – Но это вдвое больше положенного! Ко всему прочему, мы не знаем зачем ему повязка…

   - От сглаза, - ответил гигант и освободил дверной проем со словами: - Лесенку ставить?

   - Да! – воскликнула Тоя.

   - Нет, - отказалась я и вышла первой.

   Путь к дому преодолела легко, и только на ступеньках парадной лестницы внутри кольнуло. Ранее я бы испугалась, остановилась отдохнуть, но теперь меня согревала мысль о пяти месяцах жизни. На верхней площадке качнуло, ну и пусть! Дверь поддалась не сразу – бывает! Зато мой демарш стоил двух ошарашенных лиц: дворецкого и мадам Дега.

   - Дарид, матушка, - кивнула я обоим.

   - Трианон, как это понимать?! – Она всплеснула руками и, словно устыдившись импульсивного жеста, сжала их перед собой.

   - Как подготовку к балу-маскараду. Если не ошибаюсь мне уже доставили тайное приглашение, - нашлась я с ответом. Но увещевали меня не о простоватом внешнем виде.

   - Похвально знать, что ты не растеряла всех знакомств, однако речь сейчас о людях, заполонивших наш дом.

   - Не помню, чтобы мы обновляли штат прислуги. – Я сбросила верхнюю одежду на руки дворецкого и отпустила его, а вслед за ним и безмолвную Тою.

   - Я говорила о визитерах! Ты пригласила каждого с разницей в двадцать минут и сбежала… – упрекнула она. – Это недостойный леди поступок.

   - Он был бы недостойным, если бы вы не утверждали с утра, что Самюэль в силах справиться со всеми делами нашей семьи.

   - Несомненно, он бы попытался, но все они отказались… – Мадам Дега нервно встряхнула руками и снова их сжала перед собой. Хотелось напомнить, что «пытаться» не значит «сделать», но матушка уже добралась до обвинительных нот: - Они вознамерились дождаться тебя!

   - Интересно, с чего бы? – со скрытым сарказмом ответила ей, и осталась не у дел.

   - Видимо, у них масса свободного времени! – приняла она желаемое за действительное - с ее любимым сыном не хотят связываться даже люди из простых.

   В завершение диалога мне предложили как можно скорее освободить большую гостиную от визитеров. Потому что к Самюэлю вечером прибудут гости! Нет сомнений, гости будут не самого высокого порядка, но матери о том он не сказал. Я тоже не сумела пересилить себя и в очередной раз прослушать давно срежиссированный скандал. Помнится, матушка прекрасно ставила его для отца. Затем для брата пыталась. Но он быстро устранился. Теперь же очередь моя. И я должна, но… Сомнение затопило по самую шляпку, совесть всколыхнула дочернюю привязанность и затихла под гнетом правды: меня не услышат. А тратить бесценное время впустую немыслимо.

    В комнате наверху Тоя уже облила угли разжигайкой, приготовила мое повседневное синее платье, выудила из столика расческу. Вот только строгий пучок под заколку с тонкой прядкой у виска стал раздражать меня неимоверно, а необходимые в обществе перчатки вызвали на коже зуд.

   - Распусти, - приказала я и, сдернув перчатки, потянулась за ободком.

   - Это нарушит ваш статус, и ваша матушка…

   - Мадам Дега не обратила внимания на мой наряд для прогулки. Стоит ли ожидать от нее наблюдательности теперь?

   - Но люди, пришедшие на встречу?

   - Люди, да. И что нового они могут сказать? – Я отодвинула ее руки и сама расстегнула заколку. – Что, согласно прическе, я – распущенная дрянь? Что за последние полгода я посетила все храмы Ратии, несомненно, чтобы отмолить любовников! На роль которых – вот незадача - я с завидным пристрастием выбирала лекарей. Что смерть графа лишь открыла мою суть? И нет ничего удивительного в том, что брат мой от стыда погряз в попойках!

   Из-за резкого движения локоны зацепили замок заколки, я дернула, вырывая украшение из волос, и зашипела от злости. На боль, на себя за дурные воспоминания, на маминых знакомых леди из королевского фонда и литературного кружка. Они были вхожи в наш дом, восхищались крепким браком моих родителей, хвалили меня за усердие в языках… Как выяснилось много позже, некоторые из благородных матрон состояли в тайных отношениях с Самюэлем и по доброте душевной защищали его честь за счет моей.

   Заколку я отбросила, схватилась за расческу и дрогнула, когда Тоя ловко ее забрала. Прижала к груди, и зажмурившись, отступила.

   - Я поняла! – заверила громко. - Простите. Меня ваши правила учить заставляли розгами. Как вижу несоответствие, так в пот от ужаса кидает. Но поняла.

   - И что теперь? – уточнила я, растирая пальцы. Перчатки были из тончайшего шелка, но линии швов сохранились на коже, словно на остатках сил она пыталась запечатлеть все, с чем соприкасалась.

   - Совсем молчать не выйдет, как на пристани, - призналась Тоя. - В остальном постараюсь себя сдерживать. – Открыв вначале один глаз, затем и второй, она оценила степень моего недовольства, выдохнула и с тревогой посмотрела на мои всклокоченные пряди. - Позволите?

   Я позволила. Завершить прическу, провести меня в кабинет, по одному запустить всех ожидавших визитеров. Люди если и были удивлены распущенному виду графини Дега, то не сказали и слова. Собственная жизнь волновала их куда больше моей.

   Бывшие арендаторы земель в уже проданных поместьях получили протекцию к нынешним владельцам. Домашняя прислуга удостоилась благодарственных писем, рекомендаций и выплат по задолженностям, которые Самюэль успел сделать даже там. Держатели графских продовольственных лавок и угольных складов обязались после продажи всех товаров и запасов самостоятельно выплатить налоги казне, взять причитающийся процент и остаток передать лекарям деревень при поместьях. Я посчитала это лучшим подарком для живущих там людей, пусть мне и намекали на необходимость большого праздника в честь графа Дега. Что примечательно, младшего графа, который все и потерял.

   Все, кроме головы.

   Хотя, быть может, и ее.

   Послеобеденные долгие переговоры с аукционистом и последующий визит в банк выжали меня досуха. До донышка. До последней капли сил. Как выяснилось, Самюэль растратил не все. В его владении остался депозитный счет, где в теории должен был накапливаться неплохой процент. Но он не смел копиться, потому что каждый месяц деньги таяли по пятнадцать тысяч ривров за раз.

   Только за последние три года неизвестно куда ушла немыслимая сумма!

   На такую сумму можно было купить одно стадо тонкорунных овец и держать их на лучшей подкормке, можно было разбить виноградники королевских сортов и заложить винное производство, купить поселение на побережье и построить пансион. Приобрести новые буры, укрепить стены шахт, проложить к ним железную дорогу и арендовать поезд на полный год. Или получить лицензию на разработку красных кристаллов сердца, ведь этой суммы хватило бы на новейшую платформу для добычи бесценных камней!

   Знай я о счете, я могла бы не продавать второе поместье. Могла бы не закладывать украшения, доставшиеся от бабушки. Могла бы сохранить лошадей. Я могла бы…

   Ничего.

   Ни тогда, ни сейчас!

   Счет создал отец и до скончания лет закрепил его за Самюэлем, словно двухмиллионного фонда было мало. Только брат вправе решать, куда направлять средства, в каком объеме и когда… пока я бьюсь с его кредиторами и ночами не сплю от ужаса. А самое нелепое - не обмолвись помощник банкира, я бы не узнала о неустанном исполнении распоряжений по личному счету Самюэля.

    Каждый месяц. Пятнадцать тысяч ривров. Куда, кому, за что?

   Я горела желанием узнать ответы на эти вопросы всю дорогу к дому, преодолевая рябь в глазах, повышенную слабость и тошнотворное разочарование. Рвалась вперед, не замечая обеспокоенных взглядов Тои, неустанно твердящей об отдыхе перед последним броском.

   - Зачем вам говорить с ним сейчас? Намылите ему шею потом… Если позволит, если удастся, - увещевала она, не забывая страховать меня со спины на случай падения… от злости. – Пусть титул ваш, но господин-то старше, сильнее, пьянее наверняка. Двинет, и не заметит!

   - Пусть только рискнет! – вспыхнула я. – Герих его уничтожит.

   - Принц, конечно, может. Но что к тому времени останется от вас?

   Я остановилась.

   Не из-за страха, нет. Меня качнуло, и ничтожное расстояние от наемного каба у ворот до парадного входа показалось непреодолимым. Не вовремя ноги налились свинцовой тяжестью, сердце застучало о самые ребра. Вдох дался с трудом, выдох был долгим, обрывочным, но я совладала с собой и медленным шагом продолжила продвижение вперед.

   - Что ты предлагаешь, смолчать? Не подать виду? Подавить недостойную для леди вспышку гнева? Заесть ее, запить…

   - Перенаправить, - ответила южанка. – Поговорите позже. Сейчас же можно от души отомстить.

   - Каким образом, хотелось бы знать? – спросила раздраженно.

   - У вашего брата гости, - кивнула она на стоящих во дворе лошадей и экипажи, прищурилась и предложила: - Давайте… напакостим?

   В другое время я бы ее устыдила, напомнила о незыблемых правилах уважения слугами господ, сейчас же махнула рукой, желая услышать варианты.

   - У нас на подворье ради проказ часто портили одежду, в шляпы и кепки насыпали муки, платки для лица пачкали дегтем, сшивали локти рукавов или штанины, сонным поили лошадей, слабительное подсыпали в еду или перченого в воду… Через печные трубы забрасывали в дом сычей, в свечи добавляли капли абросы, чтобы те чадили безбожно.

   Нет сомнений, ее детство в городке Надд было веселее моего. Однако представив, как мы устроим нечто подобное для гостей Самюэля, я с сожалением покачала головой.

   - Все эти действия приведут к увольнению прислуги.

   - А да… - вздохнула Тоя.

   В задумчивости мы слаженно поднялись по ступенькам, прошли в дом, сбросили плащи и переглянулись, когда в большой гостиной раздался смех и лай собак. Подошедший к нам Дарид с почтением сообщил, что гости Самюэля уже расположились в комнате со всеми удобствами, наслаждаются коньяком, а борзые - костьми.

   - Мадам Дега присутствует на этом вечере? – спросила я.

   - Нет, миледи.

   И лишних слов не нужно, чтобы понять - уровень приглашенных гостей матушка определила лишь после их прихода. А затем под благовидным предлогом пожелала покинуть первый этаж.

   - Кто нас посетил? – спросила в надежде услышать о друзьях из училища или академии, которую Самюэль окончил под давлением отца. В крайнем случае это могли быть друзья детства из того самого первого поместья, где мы родились и выросли. Пусть они и низкого сословия, но люди достойные. Однако я ошиблась, в гостиной заседали…

   - Господа авантюристы, - дал краткую характеристику Дарид, и Тоя помянула их недобрым словом.

   Нас посетили самые скандальные, опасные и безрассудные личности королевства - младшие сыны высокородных семей, коих из многочисленных передряг выпутывают старшие родичи. «Молодые сердца», «Горячая кровь», «Шальные мысли», «Кто не был молод, тот не был глуп» - эти и еще сотни схожих оправданий нередко гремели в заголовках столичных газет, перекрывая короткие сообщения о дебошах, пьяных погромах, приставаниях, побоях и воровстве под воздействием увеселительных порошков. «Не превышающих нормы!» - заявляли правозащитники, не замечавшие, как безнаказанность приводит к беззаконию.

   Впрочем, я могла ошибаться, и правозащитники подмечали все. Именно поэтому они содержали своих детей под охраной в больших имениях вдали от столичных улиц и гостей, которые, развалившись в креслах, могли бы с интересом обсуждать последствия прошлой попойки. Некоторые из фраз «друзей» были различимы даже в холле, даже сквозь собачий лай.

   - …тебя слишком рано вчера унесли, ты пропустил оголение грудастой! – сообщил кто-то со смехом.

   - Как я мог?! – В голосе брата звучало неподдельное разочарование. - Антари согласилась! Я был уверен, она не рискнет.

   - Будем точны. Она обнажилась и провела ночь со мной, - ответил ему с усмешкой кто-то другой. – Ты проиграл в нашем пари!

   Великолепно, брат нашел своему азарту новое применение.

   - Кто им прислуживает? – обеспокоилась я о неприкосновенности горничных, но дворецкий заверил, что в гостиную допущены только лакеи.

   - Так распорядилась мадам Дега.

   Ее предусмотрительность радовала и освобождала меня от необходимости приветствовать господ, а если подумать, то и прощаться с ними. Осталось стойко переждать их визит наверху, позже распорядиться, чтобы возжелавшие «переночевать» на столах были распределены по гостевым комнатам, их лошади расседланы и накормлены, собаки выгуляны. А по утру, я надеюсь, они вспомнят о совести и чести и без лишних слов покинут наш дом.

   Так бы поступила матушка, так бы в прошлом поступила я, но сейчас, после всех открытий и треволнений, мне совсем не хотелось ждать утра, чтобы вновь стать полноправной хозяйкой. Жизнь коротка. Жизнь слишком коротка. И мне в ней подчас не хватало смелости на пакости!

   - Дарид, вы сказали с кем-то из гостей прибыли борзые?

   - Да.

   - Какого окраса?

   - Если позволите заметить, такие большая редкость. Черные, графиня. Как самая непроглядная ночь, - ответил он и с немым удивлением услышал мой приказ:

   - Не стойте у дверей, Дарид. И остальных предупредите, чтобы держались в стороне от створок.

   Я устремилась в кабинет, точно зная, сейчас между слугами происходит молчаливый диалог. Дворецкий взглядом поинтересуется у Тои, все ли в порядке. Она, чуть дернув локтем, неуверенно махнет головой и поспешит за мной. Да, в жизни прислуги есть множество минусов, и неотступное следование за госпожой - один из них. Впрочем, в жизни дочери дипломата тоже много минусов, но есть и пара плюсов. Например, подарки иностранных гостей отца. Дорогие игрушки, редкие книги, настольные игры и артефакты, уникальные по своей характеристике, такие, как манок для лурских волков. Этих хищников в наших лесах не видели уже пару веков, вернее – боялись увидеть. Но борзых для охоты на них все еще растили. Черных как уголь, быстрых как стрела, способных преследовать добычу часы напролет.

   Опытные заводчики, положившие не один год к тонким лапам этих щенков, уверяли в исключительном слухе собак и постоянной готовности к погоне. Именно на эту их особенность я рассчитывала, когда открыла сейф и, сжав костяной манок в кулаке, поспешила к выходу в парк. Прислуга, как и было велено, разошлась, и только южанка не отставала.

   - Куда вы без плаща! В одной лишь шляпке… простынете. Сляжете…

   Она догнала меня, накинула на плечи тот самый забытый плащ и тут же всплеснула руками.

   - Куда вы шагнули с дорожки?! Намочите ботинки, простудите ноги!

   - Тихо, Тоя. – Я решительно прошла по газону, подбираясь к кустам сирени. Раскидистые, они росли под самыми окнами большой гостиной и являлись прекрасным укрытием для тех, кто наблюдал со стороны и желал остаться незамеченным.

   Гости еще не были в изрядном подпитии, но уже не церемонились с имуществом хозяев. Я увидела чьи-то ноги в сапогах, закинутые на стол, клинки, воткнутые в фамильный герб и собак, без опаски грызущих мебель. Трое гостей играли в карты, двое других перебрасывали друг другу матушкину любимую статуэтку, не позволяя лакею ее забрать. А Самюэль в этот момент договаривался об очередном пари со светловолосым авантюристом и просил свидетелей разбить их ладони. Лучшего момента не придумать!

   Едва к ним поспешил кто-то из гостей, я набрала легкие воздуха и свистнула в костяной манок. Что-то в нем сдвинулось, стукнуло и зашипело, переходя на неслышимый человеческим ухом звук. И все смешалось в один завораживающий миг. Борзые вскинули морды и стали в стойку, захрипели, забились на привязи лошади гостей, в соседних поместьях завыли собаки, где-то далеко ухнул филин, а за нашими с Тоей спинами нечто тяжелое сверзилось с ближайшего дуба, рыкнуло и побежало, ломая кусты.

   - Что это было? – вскрикнула горничная, обернувшись.

   - Старые ветки, упавшая лестница, кавалеры Эфи… - Я находила объяснения, не сводя взгляда с борзых.

   Расчет оказался верным! Расслышав манок, а может, и последующий за ним шум в парке, шесть тонконогих псин сбились в стаю, единой черной стрелой пронеслись по гостиной, оттолкнули спорщиков в стороны и вышибли двери в коридор. Секунду спустя они оказались на пороге дома, еще через миг, разделившись на тройки, устремились в разные стороны парка.

   - Кавалеров было двое? – удивилась Тоя, упуская из вида главное.

   Самюэль не успел заключить очередное пари. Все гости, и он вместе с ними, полные негодования, торопятся следом за бесценными собаками! Во дворе уже раздаются распоряжения нестись во весь опор, спешить что есть мочи, во что бы то ни стало вернуть тонконогих хозяину.

   Дом свободен. Вечер увеселений сорван. А виной всему взбесившиеся борзые!

   Когда кареты и всадники на лошадях покинули двор, когда ворота захлопнулись, а собачий лай утих вдали, я сжимала в руке манок, отсчитывала удары сердца и прислушивалась к себе. К своим чувствам. Среди которых не было ни вины, ни сожаления, только неуловимая дымка проказливого счастья. Получилось! У меня получилось. Торжествуя, я закружилась на месте, устремила взгляд в темное небо и на последнем па изобразила поклон в лучших традициях королевского двора. Поднимаясь, гордо вскинула голову и оступилась, краем глаза увидев шевеление на крыше.

   Ночь сияла немногочисленными звездами, но я могла поклясться, что от козырька над эркером отделилась плотная тень. Или же это свет лег на каменные черепицы, создавая форму, так похожую на широкоплечий силуэт?

   - Миледи, вам плохо? – всего на миг отвлекла меня Тоя, а в следующий козырек был чист. – Позвать врачевателя? – обеспокоенно спросила она.

   - Не стоит.

   В эту ночь я спала лучше, чем в прошлую, не пришлось читать книгу для сна. И тем неожиданней было то, что я проспала.

ГЛАВА 4.

- Миледи Дега? Графиня… Трианон? Просыпайтесь, Три-и-ини… - звала меня Тоя, двумя пальчиками поглаживая по плечу. – Просыпайтесь, там к вам пришли и Самюэля принесли.

   - Кто? – прохрипела, не сразу совладав с голосом.

   - Тот, вчерашний, - сообщила южанка смущенно. – Светленький такой.

   Из всех возможных светловолосых знакомых брата вспомнился лишь авантюрист, жаждущий заключить очередное пари. Вчера поспорить им не удалось, неужели они успели сегодня? Страх и злость побудили вскочить с постели. Умывшись, наскоро расчесавшись, накинув поверх сорочки домашний халат, я, спускаясь вниз и на ходу завязывая пояс, совершенно не ожидала столкнуться с Оскалом на полпути.

   - Авери?! – выдохнула, носом зацепив ворот охотничьей куртки.

   - Живы, графиня Дега? – заметил с улыбкой. А затем отпустил мои плечи, заложил руки за спину и с независимым видом отступил к стене, словно он и ранее должен был здесь стоять. На втором марше лестницы, а не в холле. – Простите мне мое любопытство, - попросил он в ответ на мой недоуменный взгляд. - Ваша горничная не спешила исполнить свой долг.

   - Она не могла меня добудиться, - призналась я в смущении.

   – Вам не спалось?

   - Наоборот. Вчера у нас был очень… скучный вечер.

   - Наслышан, - откликнулся барон, оглядывая меня. Особое внимание он уделил распущенным волосам, украшению с клевером на моей руке и тапочкам, все тем же, с опушкой. – Черные борзые своей погоней всполошили столицу, в порту сбились в одну стаю и потеряли нюх. Теперь их владелец обещает золото тому, кто излечит псин за трое суток.

   - Не слишком ли мало времени? – Я подалась вперед, чтобы опушка не выглядывала из-под халата.

   - Борзые являлись подарком для принца, - хмыкнул Авери, заметив мой маневр, и пытливо заглянул в глаза. - К слову, о подарках, его высочество желает видеть вас среди гостей на предстоящем балу.

   Иными словами, мое появление будет для Гериха подарком.

   - Это неуместно, - уклончиво ответила я.

   - Именинникам не отказывают. Вы должны были получить приглашение еще вчера.

   Я смутно вспомнила о маленьком конверте, так и не открытом после завтрака.

   - Возможно, получила.

   - Если сомневаетесь, возьмите еще одно. – В мои руки перекочевал конверт с дворцовой печатью, а сам посланник устремился вниз по лестнице.

   Опровергая предположения о неповоротливости гигантов, он в мгновение ока преодолел ступеньки, пересек холл и, остановившись у входной двери, обернулся. Улыбка одними уголками губ, изящный светский поклон и хлопок. Авери вновь вышел сам, не дожидаясь помощи застывшего рядом дворецкого.

   - Сдается мне, через неделю он будет входить в вашу комнату сам, - сказала спустившаяся по ступенькам Тоя.

   Это была хорошая шутка, если бы не серьезный тон. Южанка не предполагала, а предвидела, и оттого становилось смешно. Ранее такой перспективы я бы испугалась, сейчас же попыталась найти хорошее в плохом.

   - Хоть один мужчина посетит мой будуар и не сбежит оттуда, как последний лекарь!

    Тоя удивленно вскинула брови, шумно вдохнула, готовая что-то сказать, но тут холл наполнился раздраженными восклицаниями мадам Дега. Матушка уже проснулась, спустилась к завтраку и взялась за инспекцию большой гостиной. По моим подсчетам, после вчерашних событий слуги должны были успеть привести в порядок всю обстановку, ну разве что герб пришлось бы долго латать. Поэтому я предложила закрыть его букетом роз. Разбитую статуэтку следовало заменить, а до того - временно склеить из кусков, как комоды в коридоре и платяные шкафы в главном холле.

   - Дарид! Дарид, немедленно подойдите сюда! – Истеричный окрик заставил дворецкого устремиться к двери гостиной, а нас с Тоей спуститься вниз. - Как это понимать? – потребовала она ответа, едва слуга показался в двери.

   - Я не знаю, что и сказать, мадам. – Голос его дрогнул.

   - Ах, не знаете, тогда я подскажу! Я требую его немедленного увольнения. Без выходного пособия, рекомендательных писем. И проследите, чтобы он ничего не унес…

   - Да, мадам, - ответил дворецкий, не смея сообщить, что увольнять, как и набирать персонал, вправе только обладатель титула. И то, что я появилась в дверях, вызвало тихий вздох облегчения.

   - Что здесь происходит?

   - Только взгляни! Этот… этот ничтожный человек разбил мою статуэтку! – воскликнула матушка, прожигая взглядом лакея, пойманного на месте преступления. - Раскрошил на мелкие куски и теперь пытается прикрыть свои деяния за слоем… слоем клея.

   Слуга застыл, я же беспечно выдохнула:

   - В таком случае нужно сказать, что, помимо этого, прислуга выпила весь отцовский бурбон, погрызла ножки диванов и помочилась на ковер...

   Эффект был бы более впечатляющим, удержи я улыбку в конце, но и прозвучавшей иронии было достаточно, чтобы съежившийся от страха лакей понемногу начал дышать, а матушка с нескрываемым удивлением обернулась ко мне.

   - Что ты сказала?

    - Я сказала, что раз уж взялись обвинять, то вините прислугу во всех деяниях вчерашних гостей.

   - Помочились? – повторила она с долей омерзения. – Нет-нет, они не могли. Это же сыны достойных семейств! Они воспитаны. К тому же с ними были собаки, великолепные борзые, - нашла она всему объяснение.

   - Приводить псин в гостиную чужого дома и делать из графского герба мишень мало какое воспитание позволит, однако они сумели на него наплевать.

   - Трианон, это недостойные леди слова! - возмутилась она, и сказала бы много нового, позабыв о разошедшихся в пьяном угаре гостях. Я знаком отпустила слуг, точно зная, что сейчас услышу в сотый раз. – Ты не для того изучала этикет с трех лет, чтобы свести все труды к портовой матерщине. Леди не опускается до грубостей и не смеет недостойно отзываться о…

   Дарид, только что покинувший гостиную последним, внезапно вернулся и со всем почтением кашлянул. Раз, затем еще раз, чтобы привлечь внимание к себе и событию, которое он посчитал невероятно важным.

   - Мадам? Прошу прощения, мадам… - обратился он к матушке в тщетной попытке ее отвлечь.

   - … Саммари Рилл и Лансо Екарз являются сыновьями министров просвещения и обороны, Люпин Давро приходится единственным и ближайшим родственником казначея Давро, а тот не вечен, как ты понимаешь. И потому…

   - Мадам Дега! – воскликнул дворецкий, подаваясь вперед и протягивая черный конверт на подносе для писем. – Мадам, вам письмо!

   - Дарид, к чему такая громкость?!

   - Вам письмо, - повторил он глуше, и это было удивительно, так как матери в последние полгода никто совсем не писал. – Вы просили оповещать без промедлений, - попытался оправдать свою смелось слуга и был остановлен жестом руки.

   - Мне? Что ж, посмотрим.

   Вернув привычную роль непревзойденной леди, она мягким движением подняла с подноса конверт, наклоном головы поблагодарила за поднесенный нож для писем и благосклонно проследила за тем, как дворецкий отступил.

   - И кто тут у нас, интересно, - заметила она, вскрыв конверт и вынув не менее черную карточку с именем тесненным серебром. - Джаред ОлГГи, - произнесла с расстановкой. – Наличие удвоенной заглавной буквы в фамилии указывает на не самое низкое происхождение из…

   - Ариваски, - подсказала я.

   - Да-да, я знаю, что ты умна, - сварливо заметила она. - Но я не помню никого с подобным именем, пусть даже он и пишет, что мы знакомы.

   Вернув карточку в конверт, а конверт на поднос, она ответила:

   - Нет, Дарид, пусть господин уходит прочь.

   - Возможно, это друг отца, - предположила я. – Не хотелось бы обидеть человека.

   - Тогда бы он написал, что знал моего супруга. И только так, - сверкнула она глазами и вновь оседлала своего конька: – Трианон, неужели ты забыла и об этом?

   Забыла? Нет, я всего лишь пожелала, чтобы матушка отступила от привычного сценария уничижительных диалогов и сосредоточилась на ком-то другом. Ранее я бы смиренно выслушала все, что она пожелает сказать, но в этот самый момент мне истово захотелось удалиться прочь. Куда угодно, пусть даже…

   - О великие боги, я должна присутствовать на высшем молебне в Спиральном храме!

   В глазах мадам Дега отразился ужас.

   - И ты вспомнила о наивысшей чести посетить главный храм столицы только сейчас?

   - Так получилось, - покаялась я, отступая к двери. – Быть может, если взять наемный каб, я еще успею.

   - А если ты… - Гостиная наполнилась потрясенным вздохом, я же ограничилась коротким выдохом.

   Исполнители божьей воли, последователи божьих учений, блюстители божьих заповедей, держатели божьих книг и иже с ними имели склонность к пафосному благозвучию в словах. Поэтому храмы их назывались восходящими, молебны - высшими, епископы - весовыми, отцы-настоятели - пресвятыми, подати - вдохновляющими, а курения, что травят не хуже увеселительных порошков - возвеличивающими. На некоторое время они действительно могли оторвать верующего от земли, но стоило покинуть храм, как тяжесть тела, мыслей и проблем увеличивалась втрое. И эта масса незамедлительно раздавливала визитера на белом мраморе широких лестниц храма, словно хотела удержать. Не дать сойти с последней ступени.

    Ранее я этого не замечала, свободно посещала и покидала главный столичный храм, однако, ослабев, уйти из него становилось пугающе тяжело. Невыносимо сложно. В свете этих изменений ни завораживающее звучание молебнов, ни возможность загадать желание, ни кислое выражение отца Ульго более в храм не влекли. Первые два пункта в любое время дня и ночи мог устроить получивший сан Дарид, впрочем, третий тоже был ему подвластен. Именно он отваживал пресвятого отца от наших ворот трижды в месяц с тех самых пор, как с семьи Дега сняли все обвинения и сам весовой снизошел до меня.

   Приглашение на высший молебен в Спиральном храме я получала каждую неделю и неизменно отвергала два месяца подряд. А сегодня не успела, не иначе к счастью. Поднявшись к себе, я распахнула дверь, перепугав застывшую у гардероба Тою.

   - Собирайся, мы едем в Спиральный храм.

   - С чего бы? В последнее посещение вы сказали, что больше туда ни ногой… - Она сбилась на собственной грубости. - То есть, я хотела сказать, что вы зареклись его посещать. Слишком сильное действие курений. И лестница высокая через край, в последний раз вы на ней чуть не остались.

   - Курения купим свои.

   - А лестница? – не сошла с места Тоя.

   - Наймем помощников с улицы, попросим служителей храма, или я впервые останусь на ней ночевать, – легко предложила я и поторопила: - Не сбежим сейчас, не сумеем вовсе.

   Намек на исключительно плохое настроение мадам Дега южанка поняла. Споро выудила чехол с пальто на лисьем меху, шляпку к нему и сапожки.

   - Нет-нет, не этот костюм, - сказала, высвобождаясь из халата. - Выбери тот, что был для прогулки в порту.

   - Но как? Это Спиральный храм, высшая служба, весовой. Там соберется вся знать, будут подавать кто больше, шептаться, обсуждать ваш наряд…

   - Я не к ним собираюсь, а к богам, - ответила ей и услышала несогласный фырк. - Но если хочешь подать на благое дело, надень пальто с лисой.

   - Вот еще, придумали! – отозвалась южанка. – Кошелек тогда опустеет до донышка.

   - И я о том.

   Собралась в кратчайшие сроки, схватила сумку и в последний момент распустила волосы.

   - Миледи?! – воскликнула не согласная с моим решением Тоя.

   - Так будет проще сойти за мадам, которая ездит в каретах.

   - В каретах холодно. Замерзнете, простынете, пом… - начала она заученное «помрете», но быстро себя оборвала, - попомните мои слова, когда сляжете с простудой!

   - Так и сделаю.

   - Трианон?! - раздалось где-то в доме, и мы поспешили сбежать. Плохи дела, если матушка не послала за мной слугу и зовет сама, вероятно, что-то надумала. Чтобы обойти ее и покинуть дом, мы спустились по лестнице для слуг и столкнулись на ней с дворецким.

   - Если не ошибаюсь, вас ищут.

   - Передайте, что нас уже нет. Но если будем срочно нужны, ищите на лестнице храма, - ответила я, преодолев последний марш и краем глаз заметив, как южанка получила от дворецкого потертую флягу.

   У самой калитки Тоя обогнала меня, чтобы первой заказать нам транспорт. К наемным кабам она не подошла, но и на далеко стоящую карету с одноглазым верзилой внимания не обратила.

   - Подождете здесь, я спущусь на квартал или два?

   - Поищем карету вместе, - ответила ей.

   Осенний день с запахом мороза, опавшей листвы и морской соли. Сколько в нем живого, радостно-сладкого и недоступного. Самое время варить винные напитки с кунжутом, жарить картофельные четвертушки с хлебной крошкой, травами и сыром, мариновать окуня на шпажках и готовить карамель для сушеных ягод и орешков с горных вершин. Из всего перечисленного мне врачевателями разрешалась лишь чистые картошка, орешки и раз в день крошечная домашняя карамелька. Все остальное было под запретом либо переделано на лечебный лад, как пирожное из гречневой муки, но без масла, яиц и меда.

    Вспомнила я о нем не просто так: возле ближайшей кареты стоял лоток с нежной выпечкой, которая мне воспрещена, но пахла так, что душу можно продать. Словно услышав мои мысли, Тоя остановилась и остановила меня, однако беспокоилась она не о выпечке.

   - Да как этот одноглазый уже здесь оказался?! Был ведь там, - кивнула она на ожидавшую внизу карету, которая успела с прежнего места переехать. – Извините, м-мадам, но с этим лихачом мы больше не поедем. Ни за двойную цену, ни за нулевую. Никогда. Дайте мне минуту, я сейчас.

   Минуты не потребовалось, она уложилась в тридцать девять секунд, и дверцу за мной захлопнула с ехидным удовольствием, приказав кучеру:

   - К Спиральному храму.

   Возница вздохнул. Путь через главную улицу был нелегкий, и это он еще не знал, что я попрошу нас подождать и помочь в случае, если... Правда, и я еще не знала, чем обернется этот визит. Весовой не просто так стал зазывать меня в храм, отец Ульго не просто так обивал нам пороги. И вариантов ответа было два: спешили со мной проститься, или Самюэль и им задолжал. В моем плане на месяц пункт о молебне был запланирован на последний день, как событие обязательное и неприятное. Но если времени больше, чем тридцать дней, то с неприятным стоит разобраться сейчас.

   За два месяца близ Спирального храма ничего не изменилось.

   Еще считалось, что если провести высший молебен, стоя на коленях в самом центре храма, под алтарем, то боги снизойдут. Осыплют пространство снегом и, пустив морозный узор по граням стен, все болезни молящегося отзовут и все проклятья развеют. Именно поэтому в центре залы для страждущих располагались самые дорогие места для молитв, а по краям самые дешевые. Удивительно, как исполнители божьей воли еще не брали деньги за блики или не отражали блики за деньги, хотя в последнем не уверена. Еще пять лет назад алтарь так не сиял.

   Стоило выйти из кареты, как ко мне потянулся первый попрошайка.

   - …пусть годы будут долгими, - начал он, но оценив стоимость верхней одежды и запыленность ботинок, пожелание изменил: - Многих лет благоденствия, госпожа.

   - И сколько они нынче стоят? – спросила ставшая рядом Тоя.

   - Шесть ривров. – Протягивая пустую пиалу с щербинами, к самым камням склонился щуплый мужичок, и из этого положения добавил: - А для непрерывности благословенных лет еще два…

    - Дайте четверть, мадам, он, верно, говорит о своих годах, - хмыкнула южанка.

   Мужичок вскинул свирепый взгляд, скривил белесые губы и вдруг отшатнулся, отпрыгнул от тени, что накрыла нас. Тоя напряглась, я же медленно обернулась. Мимо один за другим на расстоянии шага поднималась дюжина высоких широкоплечих мужчин в светлых мантиях праведников с неслышными шагами… хищников. Отсчитывая шаги, они щелкали бусинами на тяжелых длинных четках, что тянулись от первого до последнего в цепочке, и молились на ходу. От них, как и следовало ожидать, расходился резкий аромат благовоний и, как ни удивительно, скрип кожаных лат. Не знаю, слышал ли кто-нибудь еще этот тихий звук, но удалиться с их пути поспешили все попрошайки, в том числе и мужичок, застывший возле нас.

   - Опять пришли стервятники, опять всю добычу отберут! – прошипел он злобно и на протянутую мною четвертушку посмотрел.

   - Разве праведники заинтересованы в деньгах? - удивилась я, опуская монетку в пиалу.

   - Нет, но после них никто подавать не станет… Верьте моему слову, госпожа, и держитесь от них подальше.

   - Ну, правильно, чтоб она еще раз подала, - усмехнулась Тоя и напомнила о времени.

   Подняться, оплатить место с краю и занять свой пятачок за шторкой я успела в последний миг. Служке, протянувшему мне палочки с благовонием, мягко ответила, что взять не могу. На его лице отразилось разочарование вперемешку с сомнением.

   - Как, и вы?! – чрезмерно громко посетовал паренек, словно его не единожды отсылали за этот час.

   - Мне врачеватель запретил, - произнесла почти правду.

   - А мы со своим, - раздалось из-за соседней шторки, и побелевший служка юркнул в сторону, чуть не рассыпав все, что держал в корзинке для молитв. – Какой испуганный, - усмехнулся мой сосед.

   - Ничего удивительного, ваши интонации склонны пугать, - заметила я, и за шторкой раздался хмык.

   - Вы не испугались.

   - В отличие от служки, я не видела вашего лица, - указала на очевидное, ибо круговые ряды кабинок, направленных оконными проемами к центру храма, разделяли коридоры для служителей храма. И только они могли видеть молящихся, а те, соответственно, их

   Теперь хмык раздался с другой стороны от меня.

   - Простите, - прошептала я в сторону второго соседа и шепнула первому. - Мы мешаем.

   - Веселим, - парировал он, и словно не замечая нарастающего звучания великолепной музыки, сообщил: - Время от времени я умею быть любезным.

   - Не проще ли быть любезным всегда? – не сдержала я лукавого вопроса, думая о том, что общаться, не видя собеседника, намного-намного проще, чем лицом к лицу.

   - Не в нашем мире, - ответили мне на удивление жестко. - Правда, для вас я готов пойти на уступки.

   Шторка между нами приподнялась, мелькнула белая перчатка, и мне протянули тонкую палочку курений, уже подожженную, но без резкого запаха благовоний. Я приняла ее с оторопью и неверием. Она божественно пахла травами и цветами, на мгновение словно бы окунувшись в свет ясного солнца, я услышала звон стрекоз и шмелей, шелест трав, что мягко прикасаются к коже.

   - М-м-м, аромат летнего луга! – выдохнула я с искренним восхищением. - Благодарю вас.

   В ответ можно было ожидать смешка, но никак не перечисления:

   - Еще есть хвоя, дубовый лист и чай.

   - Да, сейчас я бы не отказалась от чая, будь он даже горьким дагасским. Ничего не ела с утра, - мягко пояснила я прежде, чем меня поняли превратно.

   - Спешили в храм? – несколько холоднее, чем раньше поинтересовался собеседник.

    - В какой-то мере, - согласилась я и сквозь усиливающееся звучание молебна пожелала: - Хорошей молитвы.

   Он промолчал.

   Или же я не услышала ответа. Все мое внимание обратилось к вышине и творящемуся там невероятному чуду. Завораживающее звучание молебна рождало цветные вихри в высоких сводах спирального храма, размывало их и скручивало вновь. Как ветры в небе играли с облаками, так музыка и призывающие к очищению голоса играли с радужными проявлениями божественной силы… Которая сегодня, к сожалению, не принесла мне прошлого восторга. Не заставила парить.

   Наверное, всему виной тяжелый недуг. Ранее прекрасные вихри уносили мое сознание в пространство без тяжести бренного тела, холода мраморных плит и шероховатости подушки. Служки устанавливали их в каждой молельне на невысокой стойке для локтей, в то время как колени молящихся должны были непременно соприкасаться с полом. Словно бы так они приводили к улучшенной связи с богами бурь.

   В центральных молельнях из-за многочисленных долго простаивающих там прихожан в мраморе появились округлые углубления. Упираясь в них коленями, создается ощущение, что ты врастаешь в храм, а не возносишься в вышину своей веры, готовишься уйти под гранитную плиту, а не прожить долгие годы. И глубокие царапины от ногтей на стойках лишь усугубляют это ощущение, словно в процессе молебна прихожан утягивало вниз, и они из последних сил цеплялись за ближайшие предметы. Здесь же, в боковых молельных углубления и царапины не были глубокими, так что кое-кто успевал оставить последнее послание, вырезанное ножом.

   Я увидела его, когда сняла подушку со стойки, чтобы подложить ее под замерзшие колени. До первого подношения оставался час. До момента, когда я могу покинуть молельню - два. Так что устроиться с комфортом было решением верным и познавательным. «Я умираю со скуки, – значилось в первой строке. Далее, словно бы вспомнив главное правило молитв, неизвестный коряво и неглубоко прочертил стандартное «Хвала богам», - и подписался: «Дирт. 5 лет»

   Раздумывая, кто отпустил пятилетнего ребенка в храм одного и кто дал ему нож, я забылась. Затерялась в воспоминаниях собственного детства, полного ограничений, условностей и запретов, пока в поместье рядом с нами не появился маленький Герих, вся жизнь которого была сплошным вызовом старым устоям. Он не признавал запретов, он терпеть не мог ограничения, но страстно любил учиться. Как выяснилось много позже, мой друг по играм был принцем. Наследным, как признался он, сделав предложение руки и сердца в день моего пятнадцатилетия.

   - Вы на год меня старше и худы как щепа, но я искренне надеюсь, что в будущем все это исправится. Вы потолстеете и влюбитесь в меня.

   - Я все так же буду старше, - напомнила смиренно.

   - Не исключено, что да.

   Мальчишку, что подбивал меня на кражу яблок, угон лошади из чужой конюшни и купание в полном пиявок озере, горланил пошлые частушки, безуспешно учил меня рыбачить и пить брагу, предлагал целовать жаб, рассказывал страшные истории про призраков и множество раз пугал ужами как настоящими, так выдуманными - в штанах будущих кавалеров, я любила вопреки всем доводам разума. Непостижимо, безмерно, но… как брата, который меня не замечал.

   В тот памятный весенний вечер Герих не ожидал услышать «нет», я не ожидала сохранить друга, мой отец внезапно для всех получил первое личное королевское приглашение на аудиенцию. Его величество решил присмотреться к возможному тестю. И хотя в дальнейшем родственниками мы не стали, отец проявил себя как умелый дипломат.

   За этими мыслями упустила большую часть молебна, и когда музыка зазвучала быстрее, а всполохи превратились в несущиеся по воздуху огненные шары, я чуть не ответила на прозвучавшее рядом:

   - Это магия?

   В последний момент сообразила, что даритель палочки курений спрашивал на ариваском и вряд ли меня.

   - Это ее остаток. Простенькая иллюзия, - ответил ему другой мой сосед, склонный к веселью за чужой счет. – Подпитывается из кристалла в алтаре.

   - Тогда что удерживает людей в храме?

   - Курения.

   - Допустим. Но что-то их лечит?

   - Не иначе голая вера в чудо, - усмехнулся второй, но развивать мысль не стал.

   Рядом появился уже знакомый прислуживающий при храме паренек. Дрожащий как осиновый лист, он с поклоном глухо пролепетал, обращаясь к моему соседу:

   - Весовой ожидает вас, господин.

   - Позже.

   Служка поклонился еще раз, взглядом скользнул в мою сторону и, заметив отсутствие подушки под локтями, неодобрительно глянул на колени.

   - И вы? – прошептал одними губами. Нет сомнений, я не первая, кто поступил столь кощунственным образом и расположился с относительным комфортом, но меня насторожило стремительное исчезновение паренька и прозвучавший рядом вопрос:

   - Так какой, говорите, аромат у девчонки?

   Ответа не последовало. Звон гонга мягко прорвался сквозь музыку, оповещая о времени первого подношения. Молящиеся выплыли из грез и потянулись к кошелькам. Старшие служки с широкими подносами в руках поспешили пройти по коридорам. Облаченные в белые, подпоясанные широкими кожаными ремнями рубища, они ступали неслышно и легко, не ощущая веса подаяний, что к концу шествия достигали десяти и более килограмм.

   Я слабо помнила, сколько подавала в прошлые разы, Тоя была права, кошелек пустел. Но сейчас, трезво отсчитав пятьдесят монет, я подалась вперед в ожидании своей очереди и по случайности, недоразумению вовсе, краем глаз увидела, как мужская рука в белой перчатке бросила горсть ривров на поднос, среди которых оказался один абсолютно черный, с дырой. Первая оторопь сменилась уверенностью - мне показалось. Но служка тоже пораженно застыл. Руки его от ужаса мелко задрожали, а вместе с ними и монеты, разнесли по храму тревожный звон.

   Неужели я вижу то, что вижу?

   - Какая-то сволочь пробила болтом, - посетовал мой сосед, обращаясь к пареньку. – Не взыщите, больше ривров нет.

   Он не знал!

   Он не знал, что отдавал и что отданное никто взять не сможет! Нужно немедленно вмешаться, но это недостойно леди, это нарушит все правила молебна и… спасет служку от незамедлительного обморока, а молящихся от страшного звона.

   - Постойте! – обратилась я к бледнеющему служителю храма. - Позвольте я… я заменю его.

   - Зачем? – воинственно вопросил неизвестный за шторкой.

   - Вы не знаете местных легенд.

   Я бросила на поднос втрое больше отложенного. За себя, за монетку, за то, что тоже нарушила возвышенную безмолвную тишину. Похлопав по карманам, я выудила на свет черный платок, что остался у меня с рыбацкой лодки. Улыбнулась полезному подарку, подхватила пробитую монетку с подноса и, подняв шторку, протянула ее бывшему владельцу.

   – Возьмите.

   Служка с видимым облегчением выдохнул, пошатнулся, но поднос удержал. Вознеся молитву богам, он ушел по проходу дальше, а в тишине, разрываемой звоном от подаяний, прозвучало сухое:

   - Зачем?

   - Возьмите, чтобы никого не покалечить. Прикасаться к ней и использовать ее можете только вы.

   - Хм, - отозвался голос, и платок опустел. – Что такого страшного в испорченной монете?

   - Это метка, своего рода пропуск в легендарный бар капитанов, что прячется в порту.

   - Прячется? – переспросили из-за другой разделительной шторки.

   Но я не ответила, обратилась затихшему первому:

    - Вход в «Седой альбатрос» охраняют огромные крысы, метку посетителя получают не все. И поверьте, это настолько редкая честь, что о ней мечтает даже король.

   - Мадам доподлинно это известно, она с ним дружна, – на ариваском съехидничал второй, и я без тени сомнения ответила на том же языке:

    - С ним - нет.

   Недоуменную паузу разбил возобновившийся молебен. Нарастающие звуки музыки призывали окунуться в молитву, голоса поющих обещали освобождение от бед, мои соседи оставались безмолвны, а я со всей очевидностью поняла, что не хочу терять еще один час жизни на бессмысленное просиживание в молельне. Вернув подушку на стойку, я подхватила шляпку и сумку и уже шагнула на выход, как вдруг мне захотелось сохранить чудо летнего дня, что дарила тонкая палочка среди плотной завесы курений. Подхватив прекрасный подарок, я потушила его, спрятала в сумке и выскользнула из-за шторки в коридор. Самый крайний, он пролегал вдоль стены, так что я никого из молящихся не потревожила и не сбила с восхвалений божественной силы.

   Встретившиеся на моем пути младшие служки были бескрайне удивлены, но просьбу провести меня к весовому исполнили беспрекословно. Нашли сопровождающего и отступили. Светлый коридор, огибающий храм по внешней стороне, вел во множество келий со скромными дверьми и упирался в поистине королевские врата с невероятно детальной резьбой по красному дереву, что отражала явление богов народу Ратии.

   - Ожидайте, - попросил меня служитель храма, позвонил в крошечный колокольчик и протиснулся в узкую щель в стене. Величественные двери незамедлительно распахнулись.

    Меня ослепило светом, а поднявшийся из кресла весовой грузно опустился назад.

   - Вы?! – В его голосе было достаточно потрясения, облегчения и воодушевления вместе с тем. Заглянув мне за спину и убедившись, что в коридоре лишь я, он вспорхнул. Невзирая на свою грузную фигуру, прожитые годы и высочайшее положение в иерархии исполнителей божьей воли. – Наконец-то! Леди Трианон, как я счастлив видеть вас!

   Он ввел меня в свой огромный кабинет, расположил в кресле и застыл напротив, словно бы подбирая слова.

   - Итак…

   - Итак, - повторила я. – Вы хотели меня видеть?

   Весовой кивнул, опустился в свое кресло и сложил пальцы домиком.

   - Да, - сказал он спустя долгую паузу. – Первым делом, мы сожалеем о вашей утрате. Ваш отец граф Дега был прекрасным, благородным и милосердным человеком, на долю которого выпало немало трудностей. – Если таковыми можно считать придворную жизнь обласканного королевским вниманием дипломата. - Он не забывал о людях, что его окружали… - У меня была пара сомнений на этот счет. – Он помнил о вековых устоях… - Не иначе намек на обязательные ежемесячные подаяния. – Он помогал храму, когда в том была необходимость… - Именно поэтому пресвятой отец Ульго не покидал наших гостиных и был почти на всех вечерах. - А также он передал в распоряжения храма некоторые земли, - закончил свое вступление весовой.

   Мысль, что в этом и заключалась причина многочисленных приглашений, истаяла, едва владелец кабинета назвал имя брата.

   - Однако после кончины вашего отца, граф Самюэль Дега отказался исполнить его волю и предложил замену. Думаю, вы знаете, что некоторые реликвии вашей семьи хранятся в стенах храма ввиду своей исключительной ценности, - предположил он, встретив мой пытливый взгляд.

   Я опустила глаза. Медленно сжала-разжала заледеневшие пальцы и солгала:

   - Да. Мне известно.

   - В таком случае, вы согласитесь отменить решение вашего брата. – Это было еще одно предположение, как и прошлое, оно прозвучало вопросительно. И ощутимая неуверенность в голосе весового пугала не на шутку.

   - Прежде всего мне нужно ознакомиться с бумагами, - призналась я, помедлив. - И с реликвиями, несомненно. – Все же нужно взглянуть на реликвии, которое Самюэль оставил взамен земли.

   - Я рассчитывал на это!

   Бумаги легли на стол, рядом расположилась увеличивающая лупа, пудра для подтверждения отпечатка росписи и тонкие хлопковые перчатки. Такими пользовались, нотариусы, управляющие, адвокаты и прочие некровные родственники высокородных господ, коим вольно-невольно приходилось работать с защищенными от просмотра, подмены и похищения бумагами или предметами.

   Я удивилась, вскинула встревоженный взгляд. Возможно ли, чтобы весовой сомневался в моем праве на титул? Это оплошность с его стороны или намек?

   - Молодому графу вы их тоже предлагали?

   - Я не могу об этом говорить, - аккуратно подбирая слова, ответил весовой. - На момент вступления вашего брата в права меня замещали. – Пауза, и он от темы перчаток перескочил к теме обмена: - Пресечь подобное решение я никак не мог. И до сих пор не понимаю, какие доводы молодой граф приводил в разговоре с моим заместителем. Вероятно, у вашего брата, как и у отца, есть задатки дипломата.

   Задатки транжиры, пьяницы и глупца имелись точно, дипломатом он себя еще не проявлял. Я отодвинула перчатки, бесстрашно взяла бумаги и принялась читать, краем глаза отметив, как разжались напряженные пальцы хозяина кабинета.

   - Тем не менее, сейчас мы имеем что имеем, - словно бы сетуя, продолжил он, хотя голосом повеселел. - И именно поэтому я призывал вас на молебен. Вначале через отца Ульго, он был вхож в ваш дом…

   Мой взгляд в упор прервал его на полуслове.

   - Был, – посчитала я необходимым подчеркнуть.

   - Да-да, - весовой поднял руки якобы сдаваясь. - Как выяснилось, пресвятой отец повел себя недопустимо...

   - Недальновидно, вы хотели сказать? – Я вернула свое внимание бумагам.

   - Неразумно, - предложил он другой вариант и более меня не прерывал.

   Печать и роспись оказались действительны, а небольшой участок, на который ранее я бы не обратила внимания, сейчас по площади был равен половине оставшейся в нашем распоряжении земли. Виноградники на южном побережье… Те самые виноградники, на которые у меня были большие планы.

   Удержаться от разочарованного стона удалось, но голос весового все равно наполнился тревогой.

    - Вы отказываетесь исполнить волю отца?

   Я промолчала.

   - Понимаю, сейчас не самое легкое для вас время… Ускользающее, - подтвердил он свою осведомленность. – Но честное имя графа…

   - Я все понимаю. И я ни от чего не отказываюсь. Воля отца должна быть исполнена, – ответила ему, спасая остатки гордости.

   Он расплылся в скромной улыбке, кивнул головой, словно бы закрыл этот вопрос. Медленно провел рукой по белому дереву стола и перешел к следующему, кажется, не менее важному вопросу.

   - Вы заберете предметы наследия вашей семьи?

   - Их нужно забрать?

   - Ваш отец оставил их перед последней своей поездкой, - ответили мне или дали очередной намек. Отец из последней дипмиссии в Дагассу не вернулся, был убит в горах Вдовии, а до этого оставил что-то здесь в одном из самых охраняемых мест столицы. Оставил впервые?

   - Я вас услышала.

   Услышала, но не поняла. Поэтому весь путь к тайному лабиринту храма, что располагался в глубине скальной породы, я хранила задумчивое молчание. Краем сознания отмечала наш извилистый путь вниз, четырежды изменивший направление, новый запах курений, что вился сизым дымком под влажными сводами коридоров, и звуки молебна, что спускались вниз через шахты для воздуха. Мы прошли мимо сотен дверей, некоторые из них показались знакомыми, словно я видела их в богатых домах. И в мысли этой я утвердилась, когда весовой остановился напротив идентичной, окованной железом двери, что когда-то вела в наше утерянное из-за долгов поместье.

   И погнутый лист выкованной лилии на самом пике створок мне был особенно памятен. Давным-давно я сняла с него зацепившегося штанами шестилетнего сорванца, когда тот отказался звать на помощь и запретил то же самое сделать мне. Обоснование его позиции было интригующим и очень веским:

   - Я не для того сбежал от гувернера и трех лакеев, чтобы потерять сейчас свободу.

   - Но зачем тогда вы полезли на наши двери?

   - Хотел увидеть соседскую девчонку, - ответил мой новый знакомый и с невероятным восторгом описал улыбчивую Фрэю, дочь старшей горничной: - Она зеленоглазая и светловолосая, как сказочная эльфийская дева.

   Сам того не ведая, он нанес сокрушительный удар по моему самолюбию. Как и брат, я была отцовской крови, темноволосой и темноглазой обладательницей белой кожи, что под строго воспрещенным солнцем приобретала легкий золотистый цвет. Самюэль обладал таким постоянно, я же отдавала синевой, очень расстраивалась, что не похожа на маму, и всем своим сердцем завидовала Фрэе. Кто знает, быть может именно тогда Герих и потерял единственный шанс влюбить меня в себя.

   - Это двери нашего старого поместья, - сказала я вслух, и весовой, пытавшийся открыть их старинным ключом, удивленно обернулся.

   - Вы узнали их?

   - Они мне памятны. – И не только они.

   Я посмотрела на соседние двери, состоящие, казалось из сплошного куска металла. Точно такие вели в консульство Дагассы, где в последние месяцы жизни часто бывал мой отец. Строгую черную дверь без ручки и замка с противоположной стороны я узнала с содроганием, как и любой другой посетитель кабинета лорда Брэя, главного королевского следователя. А глядя на неприметную узкую дверку из светлого дерева, что стояла в тупике коридора и могла вести в кладовую, я улыбнулась. Она располагалась в дворцовой спальне принца и носила гордое звание «Прочь Отсюда», потому что вела в сеть тайных коридоров.

   - Итак, - прервал мои воспоминания весовой, - прошу. – Он распахнул створку, пропуская меня в небольшое помещение с десятком полок и столом. Пустых полок и пустым столом, если быть точной.

   - Весовой? – позвала я, пока он закрывал двери, разворачивался и вновь протягивал мне перчатки. – Как это понимать?

   - Простите, миледи. Одно мгновение.

   Перчатки были спрятаны, свет подвесной лампы приглушен, и по хлопку пространство комнаты подернулось пеленой. Стол исчез, на пятой полке сверху появилось несколько предметов в плотной обертке, целостность которых была повреждена.

   - Как мне стало известно, ваш брат был несколько расстроен, когда проверял… сохранность предметов, - сообщили мне с заминкой.

   Похоже на Самюэля.

   Я качнула головой, отгоняя ненужные мысли, приблизилась к неизвестным реликвиям нашей семьи.

   - Нож? – спросила после быстрого осмотра свертков. Слои бумаги не позволяли оценить внутреннее наполнение.

   - Вам он не нужен. Прикоснитесь.

   Еще один непонятный намек, о значении которого я намеревалась узнать позднее.

   К большому сожалению, передать придется недолговечной графине, которая о наследии никогда не знала и сейчас с оторопью взирала на открывшиеся взгляду предметы. Если украшения я помнила смутно, то книгу - весьма и весьма хорошо. Ведь именно благодаря ей я засыпала в последние месяцы, а потому постоянно держала у кровати. И нашла ее абсолютно случайно, в старом поместье среди бумаг для растопки камина. Отец не признавал тарийской разжигайки, требовал разводить огонь в кабинете исключительно бумагой, древесной щепой и поддерживать его дровами.

   - Как странно, - я прикоснулась к книге, ощутила привычную гладкость кожаной обложки, холодок металлических уголков. И тем удивительнее было, что она осыпалась пеплом вслед за оберткой!

   - Что-то случилось? – забеспокоился весовой. Он заметил, как я отдернула руку, хотел шагнуть ближе, но вспомнил об опасности приближения.

   - Нет-нет, все в порядке, - ответила я и уже немедля прикоснулась к остальным предметам. Осыпалось все, кроме записки. На ней появилась еще пара строк, и послание теперь гласило: «Передать следующему графу Дега после бракосочетания с моей старшей дочерью Трианон».

   Отец не верил в способность Самюэля удержать графский титул в руках?

   - Весовой? – Я обернулась к ожидавшему меня исполнителю божьей воли, но не смогла задать растревоживший вопрос.

   - Вы все забрали? – с беспокойством вопросил он. Болезненная бледность проступила на лице весового, руки его тряслись, выдавая нервозность, а зажатый в них ключ, соприкасаясь с браслетами на предплечье, издавал мерные щелчки.

   - Д-да, да, конечно. – Забрала, если можно так сказать.

   Я спрятала записку в сумку и подошла к двери. Зачем отец положил в хранилище лишь иллюзии предметов, оставалось неизвестным. Но смысл сообщения говорил о его немалых сомнениях насчет Самюэля. Неожиданных сомнениях.

   - Тогда поспешим!

   Весовой открыл дверь, пропустил меня вперед и закрыл ее как раз в тот момент, когда под мерные щелчки в коридор потянулась цепочка широкоплечих праведников, объединенных общими четками и молитвой. Скрип кожаных доспехов уже не слышался, но гнетущее ощущение опасности разлеталось от них не хуже завесы курений под потолком. Словно живое существо, дымка спешила скрыться от братьев в светлых мантиях с низко надвинутыми на лица капюшонами, жалась по углам и в итоге растворялась.

   Раствориться мечтал и сопровождавший их старший служка. При виде меня и весового он попытался свернуть в тупик к кладовке принца. Но рука в белой перчатке, молниеносно опустившаяся на его плечо, не позволила уйти с первоначального курса. Служка съежился, весовой вздохнул. Махом руки он подозвал к себе помощника и без лишних слов вверил ему меня.

   - Еще раз благодарю вас за согласие, – обратился тихо, не используя имени. Осенил святым знаком и отпустил со словами: – Уходя, загляните в колодец желаний. Сегодня вас могут услышать.

   - В этом нет необходимости.

   - Вы утратили веру? – заволновался он, кося взглядом в сторону застывших неподалеку мантий.

   - Я намерена жить так, словно на мои молитвы уже получен ответ.

ГЛАВА 5.

Жаль, одного лишь намерения не всегда достаточно.

   Покинув тайный лабиринт храма, стороной обойдя зал молелен и, не сбавляя шага, проскочив поворот к колодцу желаний, я ощутила внезапно накатившую слабость. Вялой рукой ухватилась за ближайшую колонну, приникла к ней в надежде переждать. Пересилить неприятные мгновения и туманную дымку, что заволокла мой взор. Но чем дольше стояла, тем хуже ощущала себя. Энергия с пульсацией ускользала из тела, утекала в пространство и бесследно растворялась в нем, как утренняя влага в предрассветный час. А впереди озаренная светом площадка и пологая белая лестница, на которой я чуть не осталась в последний свой визит.

   Неужели даже к ней не дойду? Мысль покоробила.

   Нет! Нужно сделать шаг, нужно оторвать себя от колонны, покинуть гостеприимные своды храма, что не желают отпускать. Нужно появиться на верхней ступеньке, махнуть рукой Тое и попросить о помощи. Нужно. Я уперла взгляд в колонну, рассеяно заметила свои скрюченные словно от судороги пальцы и кулон с клевером-пятилистником. Зеленые лепестки играли нежными бликами. Усмехнулась, вспомнив о словах лекаря и сжала кулон в кулаке. Пять месяцев жизни – это ли не чудо! Еще не время отчаиваться! Еще не время.

   Первый шаг дался с трудом, второй тоже не вышел твердым, но на третьем я привычно выровняла спину и поспешила вперед, смутно различая силуэты светлых колонн в светлом же холле. В какое-то мгновение одну из них задела плечом, потеряла направление и устремилась в другую от двери сторону, но прозвучавший в отдалении окрик исправил мой курс.

   - Куда это вы собрались?

   Возмущалась, несомненно, Тоя, отчего ее южный говор обострился и звучал сильнее, чем обычно.

   - Плевать мне! Я два часа вас стерегу, чтоб не увел никто, а вы…

   Вряд ли она обращалась ко мне. И ответное бурчание возницы, эхом отразившееся от колонн храма, это подтвердило.

   - Я заработать хочу.

   - Стойте, где стоите! Я заплачу за поездку.

   Неясный шум сопроводил мои последние шаги к лестнице, но голоса спорящих все еще были различимы.

   - За ожидание тоже заплачу. А ваше «накинуть монетку» на компенсацию никак не похоже, вы просите три!

   - Так я троих клиентов упустил, - ответили ей раздраженно.

   Осеннее солнце ослепило на миг и скрылось за тяжелыми тучами, которые вот-вот обрушатся дождем. Ливневым, что случается во время самых долгих высших молебнов независимо от времени года. И сейчас любой застигнутый непогодой прохожий будет рад заплатить вдвое и даже втрое больше положенного. Именно поэтому возница стремился сбежать, а Тоя - остановить его. Но забыла об этом, когда заметила меня на лестнице. Ей хватило быстрого взгляда, чтобы оценить мое состояние, и устремиться на помощь.

   С первыми же ее шагами пошел сильный дождь, а ранее удерживаемая карета тихо скрылась за ближайшим перекрестком. То, что ее место заняло другое транспортное средство, Тоя не заметила, не удивил ее и возница, ставший на голову выше прежнего и вдвое шире в плечах. Южанку куда больше занимала моя бледность и холодность.

   – Великие боги, да вы от мрамора ни теплом, ни цветом не отличаетесь. Что они сделали с вами?

   - Всего лишь озадачили новыми откровениями, - призналась я, безропотно позволяя ей подхватить меня под локоть, а себе пожаловаться: - И мне стало плохо.

   - Еще бы вам было хорошо! Вы не выпили ничего из положенного… - Горничная свободной рукой вручила мне флягу с чаем, оглянулась на площадь и крикнула вознице: – Долго вы там стоять будете, я ж сказала, подойти!

   - Иду, - отозвался тот и, бросив поводья, быстро поднялся к нам. – Что делать?

   Дождь по-своему, конечно, скрадывал мужскую фигуру и голос глушил, но не мощь, от которой мы обе поежились. Было в нем что-то пугающее до озноба.

   - А-а-а... – протянула южанка ожидая увидеть совсем другого помощника. Посмотрела на площадь, карету, возницу, моргнула. – Как же…

   - Вы как никогда вовремя. Будьте добры, помогите спуститься, – опустошив флягу, попросила я.

   - Бережно и быстро, - добавила пришедшая в себя южанка.

   - Понял.

   Как он понял, так и сделал. Поэтому я оказалась на сгибе локтя, а Тоя подмышкой, однако возмутиться не успели. Секунду спустя мы обе очутились в карете, которая устремилась к переулку Вельмож. Всего три резких поворота, две молитвы всем богам, и карета остановилась. Дверца открылась мгновение спустя, а Тоя уже протянула весьма щедрую оплату.

   - Лесенку откинуть? – прогремел возница, кося на нее единственным глазом, в этот раз правым.

   - Нет, - качнула она головой.

   - До двери донести?

   - Нет.

   - Тогда за что такая плата? – усмехнулся великан, принимая ривры.

   - Чтоб вы более нас не подвозили, - смело заявила она и с опаской обратилась ко мне: - Живы?

   - Как никогда!

   Аккуратно отцепив от поручня сведенные судорогой пальцы, поправила скособочившуюся за время поездки шляпку, подхватила упавшую на пол сумочку, не шатаясь, поднялась с сидения. Двигалась свободно, но недостаточно легко, чтобы Тоя перестала следить за мной встревоженным взглядом.

   - Дайте я. - Словно поддавшись переживаниям южанки, великан обхватил меня руками и выудил из кареты. Поставив на мощение тротуара, придержал. – Дойдете?

   - Добегу. – Ни тени сомнения. Организм, минуту назад прощавшийся с жизнью, хотел попрощаться с жидкостями. – Благодарю за поездку.

   - Всегда рад помочь.

   С галантным для великана поклоном он захлопнул дверцу… И защемил юбку вышедшей из кареты Тои. Раздался треск, оповещающий, что платье понесло потери. Глаза южанки полыхнули молниями не хуже тех, что собирались в небе, где накрапывающий дождик обещал превратиться в грозу.

   - Чрезвычайно извиняюсь, - пробормотал возница без каких-либо сожалений и дернул уголком поджатых губ. Словно пытался не рассмеяться.

   - В-вы… - начала Тоя на шумном вдохе, но заметив мой разворот в сторону дома, со свистом выдохнула. Освободила свою юбку и бросила напоследок: - Не задерживайтесь, если не хотите пожалеть.

   Карета тронулась не сразу. Возница не торопился лишний раз заработать. Только когда южанка догнала меня и процедила ругательство сквозь зубы, послышался скрип рессор, устрашающее «но!» и ускоряющийся топот копыт.

   - Дурнина одноглазая! Чуть не убил, пока довез. Еще и платье…

   - И все же не только довез, но и донес, - напомнила я о происшествии у храма и начала подниматься по лестнице, ведущей к дому. – Вымокнуть под дождем не дал. Что же до платья, его давно пора менять.

   - Помолчу я о переменах, - буркнула она, вспомнив о моем несогласии перешить ставший большим гардероб или заказать пару-тройку обновок. Ранее я посчитала это бессмысленной тратой времени и средств. Но в пятимесячной перспективе расходы на одежду уже не казались бессмысленными.

   - Завтра же посетим магазин готовых платьев, - решила я, внеся в список дел еще один пункт.

   Вслед за ним пришлось перенести пять сегодняшних послеобеденных встреч, в том числе и мой визит к директрисе закрытой школы, в которой я нашла место для Анни. Гроза разыгралась не на шутку, словно боги гневались за неподобающее проведение молебна. Гром сотрясал всю округу, ветви деревьев гнулись под порывами ветра, а по стеклам окон стекали не капли, а целые потоки воды. И что поразительно, пока мне приходили оповещения с просьбой встречу перенести, матушка получила запрос на визит.

   Карточку принесли с корзиной прекрасных хризантем за пятнадцать минут до ужина, когда дождь сменился градом.

   - Мне? – приятно удивилась мадам Дега. – Как необычно, - произнесла она, открыв карточку, и неодобрительно поджала губы. – Вновь этот странный Джаред ОлГГи! Сожалеет о моем отказе от встречи. Какая наглость! – возмутилась она и приказала выбросить цветы.

   Я посчитала это расточительством и знаком попросила Дарида повременить. Цветы в доме не останутся, но будут перенаправлены радовать другие сердца. Ужин прошел без упреков, матушка не вспомнила о моем поспешном отбытии в Спиральный храм, впрочем, как и об убытках, что понесла гостиная. Все ее внимание сосредоточилось на Самюэле, впервые за месяц не нашедшем себе иной компании, кроме нашей.

   Недовольный этим обстоятельством, он спустился вниз, облаченный лишь в рубашку и брюки, за что не был осужден даже в безмолвной манере. А ведь матушка одним лишь взглядом умеет упрекать.

   - Ты немногословен сегодня, - заметила она. Будто бы он ранее рвался поддержать диалог за обедом. – Что-то случилось?

    - Все в порядке, мама. – Кислый взгляд на стол, раздраженный взгляд на Дарида, щелчок пальцев, призывающий подать вино.

   - Но ты не выглядишь довольным.

   - Потому что я устал… - Еще один знак, и дворецкий наполняет бокал, но ровно до той отметки, пока мадам Дега не качнула головой.

   - Тебя что-то гложет? – спросила она.

   - Меня все гложет. Особенно, когда в мою жизнь пытаются вмешаться. – Самюэль ленивым движением забрал бутылку из рук дворецкого и сам до краев наполнил свой бокал. Отсалютовал, желая крепкого здоровья, и потянул к губам.

   Мадам Дега промолчала. Я посчитала необходимым напомнить:

   - Эта бутылка из последнего ящика отцовских запасов.

   - Лучшее для лучших, - стало мне ответом после первого большого глотка. – Отец знал, во что вкладывать средства, чтобы они принесли плоды.

   - О, тогда вы согласитесь, что его решение передать виноградники храму было более чем дальновидным, - мягко сообщила я и улыбнулась, когда брат крепче сжал бокал.

   Леность и показательная скука из его позы исчезли, как и мнимая миролюбивая атмосфера, что витала над столом.

   - Трианон, - начала матушка назидательно, - это не лучшая тема для…

   - Помолчи! – грубо перебил ее подавшийся вперед Самюэль. И вновь она, согласно этикету, промолчала, сделав вид, что чаша с сырами полна невиданных чудес. - Ты была в храме? – вопрос, обращенный ко мне, но я не спешу ответить.

   Отрезала кусочек отварной, чуть присоленной курицы, разрезала ее на крошечные кубики и, наколов один из них на вилку, улыбнулась.

   - Тебя это удивляет?

   - Не увиливай.

   - Я говорю прямо. – Курица, как и прежде, была безвкусной, но эмоции брата душистым перцем приправляли ее. Он поджал губы и шумно втянул воздух.

   - Ты забрала... их?

   - Я их видела, - ответила сущую правду и крепче сжала приборы, когда Самюэль начал хохотать, расплескивая вино и эмоции. Развязно, громко, со злым удовольствием от того, что не он один остался не у дел. И то, как он смотрел при этом на мать, говорило о выводах, которые он по глупости сделал.

   - Мне предложили перчатки, - продолжила я, внимательно отслеживая его реакцию. – Хотя нужен был нож…Но весовой заверил, что прикосновения достаточно.

   - Достаточно, как же! Его достаточно для носителей крови… За это надо выпить! Двое отпрысков и оба со стороны.

   Он подхватил бутылку, перегнулся через стол, намеренный налить вина и мне. Бокал для воды был удачно пуст. Самюэль плеснул в него от души, несомненно, забыв о моей неспособности пить что-либо крепче чая.

    Я посмотрела на побледневшую матушку с идеально прямой спиной. Меня всегда удивляло, как она умела держать лицо и быть выше ненужных страстей. Не устраивала скандалов, не выясняла с отцом отношений, не повышала голоса… Однако с появлением ее недуга, приводящего к истерикам, все чаще стало казаться, что благородно подавляемые эмоции сжирали ее тело изнутри. Вот и сейчас слыша непрозрачные намеки на супружескую неверность, они лишь отослала слуг и отправила гувернантку поужинать с Анни наверху.

   - Что же вы гоните их? Об этом должны знать! – довольный своей выходкой, брат плеснул вина и в чашку матери. – Это должны понимать и поощрять. Чествовать! - Он упал на стул и выше поднял частично опустевший бокал. – За ублюдков! До дна…

   Бокал опустел. Матушка со скорбным видом вышла из-за стола, поджала дрожащие губы и… Я понадеялась, она наконец-то обрушит свой гнев на сына, но подвластная крепко вбитым правилам мадам Дега устремилась к двери.

   - Куда вы спешите? Поздно. От такого не скроешься! – запальчиво бросил он ей. – И не отмоешься, как ни три!

   Еще один грязный приверженец чистоты. Сам не далее как вчера обсуждал бесчестный спор с авантюристами и делал новые ставки.

   - Ты превратно все понял, - оборвала я сухо. – Причина твоей неспособности прикоснуться к наследию в другом.

   Самюэль перевел взгляд на меня, зло усмехнулся. Плеснул остатки вина в свой бокал и патетически заявил:

   - У нее был роман до брака! И по слухам, не один.

   Раскат грома, прозвучавший за этим откровением, был бы эпичен, но…

   - По слухам, у отца тоже интрижка была. А я, по тем же слухам, так вовсе не выбираюсь из объятий лекарей!

   - Трианон… – приглушенный вскрик от двери. Надо же, не ушла и Самюэля ни разу не осадила.

   - Чуть позже, мама, - отсрочила я моральную порку на тему: «Леди не пристало». – Сейчас важнее узнать, почему Самюэль сумел приблизиться к наследию Дега, но не смог его забрать.

   - Потому что я не наследник крови! – Раздражение звучит в каждом слове, но глаза… Глаза смотрят куда угодно, только не на меня.

   - Вариантов действительно не много. Или не наследник. Или ты где-то уже наследил.

   Он не вздрогнул, не поежился и взгляд мне не вернул, но руки с тонкими длинными пальцами до скрипа сжали бокал. Хрусталь был из прочных, но даже он не выдержал нервной хватки и покрылся трещинами

   - Самми? - Всепрощающая матушка перестала жаться к двери. Она шагнула назад, готовая в любой момент упасть на колени рядом с сыном и к груди прижать его непокорную голову. Сколько раз я видела эту картину, сколько раз завидовала ему, не понимая, что нежности, отдаваемые мамой, уходят в пустоту. - Ты что-то сделал, милый?

   Не стоило ей добавлять мягкости в голос. Самюэль вспыхнул, как по сценарию, который давно заучил: вцепиться себе в волосы, вскочить, дернуть ворот рубашки, а дальше на грани возможного заорать.

   - Я ничего не сделал! – Звон разбитого бокала. - Я ничего бы не смог! – Тарелки сметены со стола. - Оставьте меня в покое… - Хват на первом попавшемся под руку предмете. - Убирайтесь прочь! С глаз моих! К дьяволу…

   Бутылка прицельным попаданием разнесла на осколки с трудом склеенную статуэтку. Дверь хлопнула, заглушая горький всхлип мадам Дега. Я же под аккомпанемент града и сиплого дыхания брата вернулась к еде. Кусочек курицы, кусочек запеченного яблока. Тщательно все пережевать и проглотить, даже если не чувствуешь голода, даже если тошнит от еды и от бывшего наследника титула, в гневном негодовании застывшего напротив.

   - Какого. Ты. Здесь. Сидишь? – процедил он едко.

   - Я не доела, - сообщила очевидное. – А ты не договорил.

   Он втянул воздух со свистом и грязно выругался на портуссо, единственном языке, который усвоил за годы учебы.

   - Понимаю, признавать свои ошибки невероятно тяжело.

   - А не пошла бы ты?!

   - Тяжело, но полезно, - продолжила я, не обращая внимания на грубость. – Но если ты не готов рассказать все сейчас, то, уходя, попроси Дарида подать воды.

   В грохоте упавшего стула и захлопнувшейся двери моих слов никто не услышал. И это не ново. А через час, когда небо исторгло последние капли воды, Самюэль покинул дом. Налегке и без охраны, что радовало. В прошлый наш спор он гордо уехал с сумкой и двумя лакеями, и матушка весь вечер проплакала. Не потому, что молодой граф истратил свой трастовый фонд и набрал долгов на все семейные богатства, а потому что я посмела спросить: «Куда все ушло?»

   Бедный мальчик уже получил удар от короля, лишился титула и погряз в вине! Вернее, застрял в бутылке. И видят боги, я не имела права устраивать допрос о деньгах, счетах, акциях и прочем. Я Дега. А Дега не поступают столь беспардонно.

   Утром меня ждал новый шквал упреков, следом - слезливый ультиматум. Либо я возвращаю Самюэля домой, либо она что-то сделает с собой!

   К счастью, он вернулся сам. Не прошло и суток.

   Бледный, напуганный, аккуратно избитый.

   Чуть больше досталось лакеям, но все были живы.

   Стоит ли удивляться тому, что текст ультиматума незамедлительно изменился? Мне надлежало вернуть все долги, разрешить все споры, защитить светлое имя Дега. Месяцы спустя все решено, а меня ставят перед насущной необходимостью вернуть титул Самюэлю. И снедает грусть, что восстановить его в правах уже никому не удастся.

   Он действительно что-то натворил.

   Поднимаясь к себе, я мечтала о долгом глубоком сне, но взгляд, зацепившийся за книгу на тумбочке, изменил мои планы. Подхватив легенды, я спустилась в кабинет отца. Два других предмета из свертков иллюзий должны были храниться в сейфе или в значительно опустевшем ящике для облигаций. Но я их не нашла, хотя пересмотрела все дважды и проинспектировала другие тайники. Спустя час допустила, что они могут лежать среди украшений матери, и отложила поиски до утра.

   Ко всему прочему, подступившая слабость прямо сообщила о необходимости отдыха, а лист с перенесенными на завтра встречами – об энергии, которая мне потребуется. Уже переодевшись и устроившись на кровати, я еще раз открыла сумку и, сместив в сторону черный платок от неизвестного Гаррата и палочку благовоний от щедрого соседа по молельне, выудила карточку отца.

   «Передать следующему графу Дега после бракосочетания с моей старшей дочерью Трианон».

   Он спешил, когда писал эти строки, отчего наклон букв стал более острым и агрессивным. Возможно, выводил их на весу, перед самым размещением на полке хранилища, и потому мое имя получило печально скошенное «н» в конце. Возможно, он был расстроен недостойным и пока еще неизвестным мне поступком Самюэля. Возможно, сожалел, что первый дипломат, направленный от Ратии в королевство Дагасса, неожиданно попросил о замене. Или был не рад тому, что пообещал дочь престарелому послу?

   Воспоминание о найденных письмах неприятно кольнуло в области сердца, заставляя сжать кулаки. То, что мной собирались за что-то расплатиться, меня еще тревожило. То, что я до сих пор не узнала о предмете сделки – злило. То, что престарелый дагасский посол не дождался нашего бракосочетания – радовало. Правда, внезапная смертность всех участников сделки не давала шансов мне самой. Подумалось даже, что предметом тайного обмена было наследие Дега: книга скучных сказок, порванный браслет и кулон, а я шла как отвлекающий внимание довесок.

   Но почему тогда книга лежала в кабинете среди бумаг на розжиг?

   Отец хотел ее спрятать?

   Уничтожить?

   Или я до сих пор засыпала от строк совсем другого произведения?

   Потянувшись, я взяла плотный томик с прикроватной тумбочки, провела пальцами по обложке. Привычно ощущая трещинки на коже и сколы на металлических уголках, улыбнулась. Автор сего произведения был человеком начитанным и в высшей степени занудным. Пробираться через сложные конструкции его предложений было делом невероятно трудным, фактически выматывающим. Постоянно ускользающая мысль повествования часто обрывалась, отчего текст казался незаконченным. И, пожалуй, единственная цельная и нескучная история на все произведение была о юном демоне, за проступок попавшем в услужение человеческому роду. К тарийцам, что не удивительно, ведь это были легенды Тарии. На более чем тысячу лет, что подкупало, ведь по срокам он все еще должен был служить.

    Открыв последнюю прочитанную страницу, я скользнула взглядом по строчкам, зевнула и решила чтение отложить. Совсем не помню, как я между страниц заложила карточку с последней волей отца, но мне всю ночь снилось, что книга горит не сгорая.

ГЛАВА 6.

- Миледи? Миледи Дега, просыпайтесь. - Встревоженный голос Тои прорвался сквозь утреннюю муть. Разбил сонные оковы, а следом напомнил кто, где и что должна ощущать.

   Ощущение разбитости проснулось вместе со мной, сковало по рукам и ногам. Давно мне не было так плохо. Оторвать голову от подушки не получилось, только чуть слышно просипеть:

   - Что случилось?

   Прибиравшаяся в комнате южанка перестала складывать сброшенные мною вещи, шагнула ближе и с прищуром осмотрела меня. То, что она увидела, ей совсем не понравилось. Глаза сощурились, губы поджались, но руки она на груди не сложила, значит, не все так уж плохо.

   - Ух, выглядите хуже вашего возвращенного братца, - подвела она итог своим наблюдениям.

   - Чувствую себя так же. – Простое признание далось с трудом.

    - Не мудрено. Держите.

   Она сдвинула книгу и поставила на тумбочке поднос. Но посмотрев на мои вялые движения, вызвалась смешать все сама. Глоток за глотком, ко мне вернулась чистота сознания и силы, достаточные, чтобы услышать и понять следующие слова южанки:

   - К вам снова пожаловал Оскал. То есть барон Авери. Он доставил вашего брата, теперь хочет видеть вас.

   - Внизу? – Я откинулась на подушки, остро не желая куда-либо идти. - Ты говорила, он вскоре начнет подниматься сюда.

   - Он, быть может, и поднялся бы, но ваша матушка изволит страдать, - ответила Тоя. - Ее стоны слышны на весь верхний этаж и на нижний тоже.

   Детали прошлого вечера вспомнились незамедлительно, а вместе с ними и последствия таких вечеров. Матушка закроется у себя и перестанет допускать кого-либо в комнату.

   - За доктором послали?

   - Его уже везут сюда, - ответила южанка, подобрав со стула халат. – Так вы спускаетесь, или барону стоит еще подождать?

   Авери! Сообщение о нем несколько померкло в свете предстоящих страданий матушки, но внезапно появившаяся идея заставила меня подскочить на подушках, подстегнула собраться в считанные минуты и слететь со ступенек. На последней я потеряла равновесие, но сильные руки подхватили меня, не дав упасть.

   - Барон?!

   - Графиня Дега. Простите. – Мне придали устойчивости и отступили со словами: - За то, что разбудил.

   - Не сомневайтесь, вы как никогда вовремя. И были не один… - вспомнила я о возвращении блудного Самюэля. - Мы вам так обязаны.

   - Мне не сложно. Всегда рад помочь и проследить.

   - Или проследить, затем помочь, - буркнула спустившаяся за мной Тоя.

   - Предпочту не раскрывать всех секретов, - откликнулся барон, хотя мог бы и пренебречь ее словами. Он перевел веселый взгляд на меня. - Как чувствуете себя?

   - Весьма непросто. Вы навещаете меня который день подряд…

   - Третий, - подсказал он.

   - …и каждый раз с Самюэлем на плече, - продолжила южанка.

   - Не нашел другой причины для визитов, - бесхитростно ответили ей и обратились ко мне: - Но если вы позволите стучаться по утру в окно… с белой аркой, напротив клена.

   Тоя закаменела, услышав подобную вольность. Я же удивленно вскинула брови. Как точно он указал на окно моей спальни, словно множество раз простаивал под ним.

   - Записки с заверениями в улучшении моего самочувствия будет недостаточно?

   - Не для меня, - ответил барон и легко вернулся к прежней теме: – Так как вы чувствуете себя?

    - Выше всех похвал! Намерена даже попросить вас об услуге, - понизила я голос до шепота.

   - Какого характера? – прищурился он.

   - Самого личного.

   Едва начавшая дышать южанка со свистом втянула воздух и поспешила от нас отойти. Нет сомнений, потом я получу выговор, возможно, даже не один. Но сейчас намного важнее реакция Авери на мои слова, и она не заставила себя ждать.

   - Мне пора опасаться за свою свободу и жизнь? – вопросил он со взглядом печального стоика. – Надеюсь, вы понимаете, что некоторые личные услуги для вас могут рассматриваться принцем как личные оскорбления.

   - Поверьте, будь он здесь, я бы попросила о том же, - ответила шепотом и улыбнулась, когда барон показательно похлопал себя по груди, выудил из внутреннего кармана куртки платок и промокнул им идеально сухой лоб.

   - Что ж, - вздохнул он, сложив изделие вчетверо и спрятав его назад, - тогда я слушать готов.

   Барон Авери совершенно не ожидал последующей просьбы, однако с удивлением справился быстро, а затем и с заданием, которое лично мне казалось невыполнимым. В течение пятнадцати минут он, как истинный воин, не боящийся трудностей, нашел чем отвлечь от страданий мадам Дега. И, надо признать, все получилось невероятно просто, словно данный маневр был продуман загодя или использовался не раз и не два. Всего одна быстрая строчка, переданная через лакея, ответная записка спустя пару минут, и к приезду доктора матушка уже надевала шляпку, чтобы покинуть опостылевшие стены.

   В ней вновь стали нуждаться, наконец-то!

   Ей благоволят и просят помочь с организацией фонда!

   И не кто-нибудь, а первая циничная фурия королевского дворца, кровная тетушка барона Авери. Леди Дрезда.

   Перед этой отличающейся редким самодовольством гарпией лицом в грязь никак нельзя упасть. Поэтому из шкафов были извлечены лучшее платье для официальных визитов, тонкие перчатки на меху, шляпка с игривым пером и темно-синее пальто - идеальный фон для модной укладки белокурых волос мадам Дега. Матушка забрала свою горничную и не просила доктора дожидаться наверху, так что путь в ее спальню оказался открыт. И я могла без лишних вопросов и обид осмотреть сейф с драгоценностями.

   Он удобно располагался в стене за зеркалом туалетного столика, которое съезжало вниз по нажатию скрытого под столешницей рычажка. Отец заказал этот сейф в первый же месяц после переезда нашей семьи в столицу, и механизм выдвижения полок разработал сам. Вопреки заверениям мастеров, граф Дега не считал необходимым подпитывать запоры и полозья магией из кристаллов, хотя и мог себе это новшество позволить.

   После тарийского запрета на обращение к магам, видящим, ведающим и прочим, в Ратии возрос спрос на магические предметы, подпитываемые кристаллами устройства, а также транспортные средства. В первое десятилетие высокородные ратийцы считали привилегией содержать личные самоходные кабы с рулевым и парой-тройкой лакеев для передвижения по городу, а также водокабы для путешествий по воде. Вот только с увеличением спроса количество кристаллов резко сократилось, цена их многократно возросла, и содержание личного транспорта стало не просто расточительством, а безумием.

   Ко всему прочему, кристаллы следовало подпитывать, что в отсутствие магов было невозможно. По королевству прокатилась волна историй о предметах, переставших работать в самый неподходящий момент, и людях, застрявших в лифт-кабинах, маг-массажерах, подвалах, кабах и комнатах-сейфах, последнее непредвиденное заточение чуть не закончилась трагедией. Одно за другим богатые семейства отказались от подпитываемых магией устройств. Драгоценности сдавались на хранение в банковские ячейки или размещались в лабиринте храма, чьи кристаллы всегда полны. А транспортные средства в большинстве своем по бросовой цене были куплены королем и встали на службу государства.

   Часть передали больницам, часть школам, большинство пополнило ряды наемных кабов. Теперь они делились на низший класс, средний и максимально комфортабельный высший класс. Удивительно, что помимо затрат на содержание внушительного парка наемных кабов, у его величества нашлись кристаллы и для мгновенной уборки улиц после лошадей. Как шутил потом Герих, объяснений этому обстоятельству два: либо в подвалах дворца содержится пара-тройка плененных магов, либо дефицит кристаллов был создан искусственно.

   Вероятно, граф Дега знал о подобном развитии событий, именно поэтому наводнил наш дом только механическими устройствами. Исключением из общего правила стали лампы и, как оказалось, иллюзии в лабиринте Спирального храма. Хотя смысла в последних я все еще не нашла.

   Когда зеркало туалетного столика опустилось вниз, я легко распахнула дверцы сейфа и, ухватив нижнюю полку за красную кожаную петельку, выдвинула обитые черным бархатом полки. И мое сердце остановилось. Несколько мгновений я в смятении смотрела на открывшееся мне пространство сейфа. Не могла понять. Не могла представить... Я не поверила! Вскочила, с грохотом опрокинув пуф, рукавом зацепила один из флаконов матушки, и он разлетелся на осколки. Сердце подскочило к горлу, а на его прежнем месте появилась засасывающая пустота.

   Я не заметила, как пространство пропиталось едким запахом цветов, которые так любила мама. Не обратила внимания на то, как дверь мягко открылась. И не придала значения мрачному виду южанки, что появилась в проходе и в раздражении отбросила косу на спину, уперла руки в бока.

   - А я-то вас везде ищу! Весь дом обошла, чтобы узнать, когда же вы вспомните о завтраке!

   - Тоя… Не сейчас.

   - Ага, как же! Если сейчас не пойдете, то потом и не вспомните, - сообщила она голосом, не терпящим возражений. И отступила от двери, освобождая мне путь.

   - Не сейчас, - повторила я и призналась в ужасном. – Нас ограбили.

   - Что?!

   - Ограбили. – Я старалась не паниковать. Собрать в один поток разрозненные мысли и перестать до боли сжимать свой клевер пятилистник. - Позови Дарида… Отправь вестник в службу Заслона. И позови… да, позови мастера-ювелира Тартта. Он последний, кто осматривал украшения мамы.

   Пока я говорила, Тоя крадучись подошла ближе. Посмотрела на полки, затем на разбитый флакон, и аккуратным движением ладонью прижалась к моему лбу.

   - Не горячая, а говорите как в бреду.

   - Я не брежу.

   - Скажете тоже! Воры! Да в этот дом никто без разрешения хозяина войти не может. Воздыхатели Фрэи бездумно оттаптывают парк, - пошутила она, быстро собирая осколки в носовой платок. Второй платок намочила водой из кувшина и вытерла пол, следом распахнула окно, выдохнула: - Фу-х, чего только не привидится в цветочном удушье. Весь день придется проветривать.

   - Перестань! – отмахнулась я в раздражении, чувствуя, что опять задыхаюсь. - Я не вижу рубиновый гарнитур Дега. И бриллиантовое колье, подаренное папой на двадцатипятилетие их с мамой брака. Пропала диадема из белого золота и подвески к ней. Коллекция браслетов и колец… пять пар колье из разных видов золота, которые папа преподнес матери в последние три года… ее любимые аквамарины…

   - Да вот они, - отозвалась южанка, вновь подходя ближе. – Все на месте.

   - Нет! Остались только бабушкины жемчуга и коллекция старинных брошей! – По одной в каждой ячейке сейфа. Едкая насмешка над ограбленными хозяевами.

   - У нас явно проблемы, - буркнула Тоя, и подхватив подставку с красной брошью в виде корабля, продемонстрировала мне ее. – Вот гарнитур с рубинами. А это бриллиантовое, которое леди… то есть мадам Дега надевала на последний бал старого короля. - Горничная подняла вторую подставку с белой брошью. Улыбнулась, завороженно глядя на мягкий свет кустарно обработанного металла, словно действительно видела блеск бриллиантов.

   Отец никогда не ценил эти броши, смущался их и в течение всего брака старался одарить супругу настоящими редкостями. Но маме они были памятны как первый подарок возлюбленного жениха. И я помню, с какой гордостью она надевала их на свои платья, шляпки и пальто, пока украшения не стали бледнеть и теряться на фоне дорогих мехов и тканей – результате отцовской работы при короле.

   Приняв мое пораженное молчание за спокойствие, Тоя со вздохом облегчения вернула подставки на их места. Коснулась красной подушечки, с которой свисали небрежно брошенные жемчуга и сообщила мне, что это диадема. Слева от нее на плашке лежит коллекция браслетов, справа кольца. А пять пар колье висят, где и должны – на задней стенке. И не хватает только…

   - Брошей, - подвела она итог и погладила то, что ей представлялось аквамаринами. А именно брошь-синицу с синим авантюрином на груди. – Возможно, они до сих пор у мастера-ювелира. Все же старые были, что смерть. Едва не рассыпались, – посетовала, даже не представляя, насколько близка к правде. Украшения стремительно старели, будто бы именно за счет их физической плотности и подпитывалась иллюзия.

   - Хорошо, что все хорошо, – протянула Тоя, аккуратно задвигая полки назад. До щелчка. Плавно убрала руку от кожаной петельки, взглянула на меня. - Что скажете? Мне ювелира все-таки звать? Или лучше доктора… А может, завтрак для начала?

    - Что скажу? – повторила я невнятно, впервые ощущая себя душевно больной. – Что лучше?

   Тоя охотно кивнула.

   - Лучше завтрак, - закончила я свою неспешную мысль. Закрыла сейф, надавив на рычажок, вернула на место зеркало и заставила себя улыбнуться. – Спасибо, можешь идти.

   - А вы? – спросила она, настороженно вглядываясь в мои глаза.

   - Сейчас спущусь.

   И я спустилась. Через минуту, которой хватило на то, чтобы вновь открыть сейф, выудить черную брошь, что висела на месте колье из черного золота, и нацепить ее на платье. Она совершенно не сочеталось с синим сатином моего утреннего наряда, выглядела агрессивно и холодила грудь, но никто, абсолютно никто ее не увидел.

   Взгляды слуг устремлялись к моей шее и смущенно уплывали в сторону. Тоя, заметив мое преображение, побледнела и прикусила губу. А Дарид, что любезно отодвинул мой стул и налил чая в чашку, тихо осведомился, не нужна ли мне помощь в создании наряда для бала-маскарада, который устроят завтра во дворце.

   - Вы, как я помню, пожелали его посетить, - начал он издалека. Помолчал, поставив ближе ко мне перетертую в пюре бананово-овсяную кашу. Подвинул и тарелку с сухариками, набрал воздуха полную грудь. – И уже подбираете украшения.

   - Думаете, подойдет? – спросила я, намеренно коснувшись броши.

   - Колье прекрасно. Вы сияете, - польстили мне или скорее напугали. Ложка, устремившаяся к пюре, застыла, не коснувшись его поверхности.

   - Благодарю вас, Дарид. Так и есть. Украшения я уже подобрала, осталось дело за платьем.

   - Я пошлю весточку в мастерскую «Талами и Спрут».

   Мгновение я молчала, а затем попросила заказать для матери новые духи на замену разбитых.

   С поклоном он отступил. Затем сделал вид, что в чайнике закончилась заварка и знаком дал понять моей горничной, что им нужно поговорить. Я их разговора не услышала, уловила лишь отдаленный шепот и полный отчаянья вопрос: «Может, лучше доктора?!» Итого, все слуги видят колье.

   - Стоит узнать, будут ли его так воспринимать за пределами дома? – вопросила я сама у себя и погрузилась в невеселые раздумья.

    Конечно, мне еще нужно было все перепроверить, но…

   Возможно ли, что играть на чувствах дам Самюэль начал гораздо раньше любовных связей с матронами высшего общества? И мама стала первым обманутым кредитором. Ведь я помню тот страшный скандал, когда она отказалась ехать на бал старого короля, потому что в ее рубиновом гарнитуре обнаружился изъян. И так как с ее платьем гармонировали только рубины, она посчитала свой наряд незавершенным и пожелала остаться дома.

   Отец вспылил. Однако быстро нашел выход из затруднительного положения. Он прислал ей бриллиантовое колье. Сопроводительная записка гласила, что этот прекрасный подарок ждал двадцатипятилетнего рубежа их брака, но удачно пригодился на неделю раньше.

   Наверное, уже тогда матушка что-то не договаривала. Потому что месяц спустя они крупно поссорились в первый и далеко не последний раз. Затем их споры стали все более частыми. Появились первые истерики матери. Первые сплетни о любовнице отца, и завершающий штрих – его казнь в пещерах Вдовии. Когда же все это началось? Четыре года назад? Нет, три. Чуть более трех лет назад. Самюэль уже покинул застенки высшего учебного заведения, как сам утверждал, и удостоился права растратить свой фонд. Брат, как и прежде, пренебрегал моим обществом, но старался не высмеивать нашу с Герихом дружбу. Вероятно, потому что меня не предали анафеме после отказа будущему королю.

   К слову, об отказах. Теперь мне понятно, отчего матушка яростно воспротивилась идее распродать свои украшения, дабы уплатить долги любимого сына. Мадам Дега знала, что продавать нечего. А жемчуга бабушки сохранила по той же причине, что и броши - они были памятны ей. Или, как бы цинично это ни звучало, являлись подходящей энергетической емкостью для иллюзий. Как хорошо, что после ее отказа я перестала рассчитывать на эти драгоценности.

   - Миледи? – мое уединение прервал Дарид.

   - Слушаю.

   - В дом прибыло еще одно послание для мадам Дега. Госпожа распорядилась сжигать все от неизвестного ей Огги, но… что делать с подарками от АаКха Эйвикхо?

   Жесткая серая карточка с текстурой камня легла на поверхность скатерти.

   - Согласно имени – это житель Дагассы... родом с их островов, - вспомнила я классификацию из записей отца. - Почему вы решили, что его подарки могут быть как-то связаны с предыдущим просителем?

   - Посыльный тот же, - ответил дворецкий.

   - Это может быть наемный посыльный, - заметила я прежде, чем сделать глоток чая. - Кто знает, скольких господ он обслуживает.

   - Ткань его куртки не уступает по цене ткани на куртке барона Авери. Сомневаюсь, что сам барон смог бы оплатить услуги этого посыльного, миледи.

   - Вот как? - Я удивленно вскинула брови и покачала головой. Занимательные знакомства у мамы. И почему они обнаружились только сейчас? – Не сжигайте подарок от господина Эйвикхо, пока не удостоверитесь в ее согласии на уничтожение.

   - Слушаюсь. - Дарид бесшумно отступил к двери, и на его месте незамедлительно появилась Тоя.

   Взгляд на мою шею, вздох.

   - Присядь, - приказала я.

   - Не положено…

   - Сядь, чтобы мне не пришлось вставать, - пояснила строго, и южанка опустилась на краешек соседнего стула. Внимательно осмотрела мои лицо, шею, руки, не иначе в поисках первых признаков безумства. – Сегодня я весь день проведу с этой брошью… то есть колье, - пояснила я сердитой бестии. Чтобы она более не присматривалась ко мне, отмечая каждый жест и не пугала слуг.

   - Могу я узнать, зачем вам такая роскошь?

   - Хочу проверить кое-то.

   - Не иначе скорость убегания местных воришек, - пробурчала она, но спорить не стала. Заметила только, что колье не соответствует моему платью, и предложила скрывать его шарфом как на улице, так и в доме. В доме, к слову, особенно.

   - Тоя!

   - Мне-то вы кажетесь разумной, но остальные… - начала она свой монолог так вдохновенно, что мне пришлось найди другое объяснение своему эксперименту.

   - На колье сломан замок. Дабы не повредить сильнее, я побоялась его снять или попросить об этом кого-то из вас. Надеюсь, это убедительное пояснение.

   - Вполне, - ответила она, всем своим видом выражая неодобрение. Однако выдохнула и перестала отслеживать мои движения и искать второй смысл в словах.

ГЛАВА 7.

Пять встреч, перенесенных со вчерашнего дня, я запланировала на утро, а провела лишь три из них. Генерал, с коим у меня были первые договоренности о судьбе Самюэля, сослался на внезапные семейные обстоятельства. А директриса школы для Анни письмом попросила перенести мой визит в учреждение на более позднее время. Итого, у меня осталось три свободных часа до встречи с мастером-ювелиром, которому я все же отправила посыльного с запиской. Мальчишка, отлично державшийся на роллерах, справился с задачей за пятнадцать минут, однако я все равно с тоской вспомнила магическую почтовую службу.

   Его величество когда-то обещал ее вернуть, возможно, даже улучшить до скорости почтовых шаров Ариваски и защищенности сведений, коей отличаются птицеподобные посланники Дагассы. Но по словам счетоводов, это был самый затратный вариант отправки личной почты, и потому неприемлемый в нынешней экономической ситуации.

   - Будут еще какие-либо распоряжения? – спросила Тоя. Она провела последнего посетителя и нависала над столом, с мрачной вкрадчивостью уточняя: - Напомнить об обеде, позвать врачевателя, снять колье?

   Я не обратила внимания на очередную ее попытку проверить мое состояние здоровья или хотя бы облагородить мой утренний наряд, уточнила только:

   - Матушка вернулась?

   - Нет.

   - Самюэль?

   - Ваш брат еще не подавал признаков жизни, - намекнула южанка на то, что в комнатах наверху царит исключительная тишина. Нет сомнений, он проспит до вечера. А после с новыми силами отправится развлекаться, чтобы развеять скуку бытия.

   Есть самой, как это было утром, мне совершенно не хотелось, впрочем, как и оставаться в четырех стенах. Дом давил. Или скорее меня сдавливало тяжелое предчувствие новых проблем. Исчезнувшие драгоценности, не найденное наследие семьи Дега, неизвестный счет на имя Самюэля и тайна смерти отца. Истина, скрывающаяся за этими вопросами, могла оказаться куда более страшной, грязной и опасной, чем долговые обязательства беспутного брата.

   - Тогда… - протянула задумчиво, - мне очень хочется в парк.

   - Вот с этим? – Вредная горничная кивнула на мою шею.

   - С Анни, - строго ответила ей. – Передайте, что на сборы у них не более десяти минут. А у тебя всего пять.

   Тоя уже набрала воздуха в грудь, чтобы воспротивиться, и тем приятнее было увидеть, как изменился ее взгляд при сокращении времени.

   - В чем подоплека? – удивилась она.

   - У нас будет пикник. Позаботься о том, чтобы мы не замерзли.

   Я знала, что она человек ответственный, но забыла, что она еще и сверх меры заботлива. Услышав о моем желании отдохнуть от графских дел, она развила бурную деятельность, подрядив нам в помощь горничную Эсфи и двух лакеев. Ровно через десять минут они ожидали нас внизу вместе с корзиной для пикника, стопкой подушек и одеял, домашним переносным очагом, складной мебелью, шампурницей и музыкальной шкатулкой.

   - Для развлечений, - пояснила Тоя на мой удивленный взгляд, совершенно не осознавая, что малоимущая мадам не может иметь подобных развлечений. Не говоря уже о комфорте.

   - Мы возьмем лишь подушки, очаг и корзину, - распорядилась я. - А все остальное и остальных оставим.

   Это был не просто намек, Тоя не решилась противиться. Подхватила корзину, я взяла очаг, а гувернантка Анни с недоумением посмотрела на меня, затем на подушки, а после и на Тою. Она не привыкла что-либо, помимо книжек, носить. И это понятно. Нанятая для обучения малышки языкам и прилежному поведению, Авия Лински никогда ранее не занималась переносом вещей и впредь не собиралась. О чем недвусмысленно сообщили непримиримый взгляд и вздернутый носик.

   - Ступайте, я возьму сама, - фыркнула южанка, пропуская их с Анни вперед. Скривилась, глядя на их степенные шаги, а затем попыталась освободить от ноши еще и меня. Я не далась. – Надорветесь же!

   - До кареты не успею. И лучше скажи, откуда столько спеси в нашем сопровождении? – спросила имея в виду Авию.

   - От вашего брата. С тех пор, как он на нее глаз положил. – Я удивленно остановилась на лестнице, а вредная горничная степенно обошла меня со словами: - Вы не переживайте. Он как глаза положил, так и забрал, это она все не уймется. Бедовая.

   Меня всегда поражало умение Тои жалеть и недолюбливать в одно и то же время, а также находить помощников там, где их быть не могло. Вот и оказавшись за пределами нашего парка, она оглянулась со вздохом неодобрения, поставила корзину у своих ног, отобрала очаг у меня и, передав стопку подушек, предложила присесть.

   - Мы кого-то ждем? – спросила гувернантка.

   - Громилу. То от него не отвяжешься, то его не найти. – Южанка с прищуром осмотрела окрестности.

   - Это Большой одноглазый возница, - объяснила я. – Мы несколько раз пользовались его услугами. И, можно сказать, оценили уровень высокого сервиса.

   - Вот уж действительно. Высокого… Двухметровая гора из мышц и сарказма, - продолжила Тоя и активно помахала кому-то рукой. – Вот и наш транспорт.

   Карета с огромными конями приблизилась с грохотом и громовым: «Мадам-мы, звали?»

   - Нет, - сказала южанка и, противореча сама себе, распахнула дверцу. Дождалась, пока мы займем места, загрузила вещи и с самой невинной улыбкой распорядилась: - В центральный парк, пожалуйста. И не спеша!

   Если сравнивать его прошлую поездку с этой, то он действительно старался не спешить, однако даже эта его неторопливость весьма впечатлила гувернантку Анни и саму малышку.

   - Никогда больше… - начала было первая, но тихий «йик» оборвал ее голос и заверения в том, что более она ни на шаг не приблизится к этой карете.

   - Я бы с радостью покаталась еще, - отозвалась моя сестренка, а Тоя уже выскочила из кареты, чтобы сказать громиле пару-тройку слов.

   Как ни удивительно, но говорила она с ним очень и очень тихо. Так что, выйдя из кареты, я уловила лишь последнюю часть их диалога.

   - …вы мне порвали платье, - несомненно, настаивая на чем-то, заявила она.

   - Так то нечаянно, а не в порыве страсти, - усмехнулся возница.

   - Вы мне должны.

   - Все, что должен, я отдаю иначе, - буркнули ей с непонятной предвкушающей интонацией.

   - Меня устроит так, - заявила южанка, поправила шляпку и вновь вскинула голову, чтобы видеть глаза возницы, сидящего на козлах. – Скажите прямо, я могу рассчитывать на вашу помощь, или… - Заметив меня, она замолчала, поджала губы и отшатнулась, когда возница спрыгнул вниз.

   - Или? – протянул он, нависнув над ней. Я бы испугалась, но Тоя бровью не повела. Фыркнула и распорядилась:

   - Карету поставьте ближе к западным воротам, с собой возьмете очаг и пледы. И благодарю вас, уважаемый. - Она развернулась уйти, когда в спину ей полетело: «Я - Гаан». - Тоя, - представилась южанка, забрав из салона корзину с едой. – Мы будем возле пруда под серебристыми ивами. Не задерживайтесь. У воды холоднее в разы.

   Возница хмыкнул, потер левую бровь над повязкой и ухмыльнулся, прежде чем занять свое место на облучке. Карета резво стартовала и понеслась вперед под устрашающее: «Ра-а-а-здавлю-ю-ю! Наеду…» Люди отскочили в стороны, заржали потревоженные лошади, загудели кабы. Невозмутимая Тоя без лишних церемоний поправила на моей шее платок, подмигнула Анни и, довольная собой, устремилась в парк.

   Она прошла не менее двадцати шагов, прежде чем ответила на обеспокоенный вопрос гувернантки:

   - Вы отпустили возницу с вещами, но зачем?

   -