Горгона и генерал. Тата Алатова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ГЛАВА 40
• ГЛАВА 41
• ГЛАВА 42
• ГЛАВА 43
• ГЛАВА 44
• ГЛАВА 45
• ГЛАВА 46
• ГЛАВА 47
• ГЛАВА 48
• ГЛАВА 49
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

В заброшенном замке жил в забвении великий, но опальный генерал. Однажды в его сельскую глушь сослали бывшую королевскую фаворитку, которая отказывалась мириться со своим незавидным положением. Теперь им предстоит поделить на двоих не только один замок, но и многое другое.

   Любовный роман. Такой, знаете, в мягкой обложке. Ну про то, что его плоть восстала, а её грудь бурно вздымалась.

   История в жанре «водевиль».

ГЛАВА 1

Цокот копыт боевого коня ни с чьим другим не спутаешь. В этом звонком, задорном цокоте слышатся боевые марши и ведущие за собой барабаны, и звон металла, и хохот великого генерала — того самого, одно только имя которого наводило страх на войска противника.

   Цокот копыт боевого коня. Это вам не те ужасные звуки, которые издают жалкие мулы или ломовые клячи, это музыка, это песня, это — надежда.

   Опальный, но все еще великий генерал Трапп всхрапнул и пробудился от собственного всхрапа. Не открывая глаз протянул руку и снова издал трубный звук — уже недовольный, потому что пальцы смяли пустоту. Бутылки на привычном месте не было.

   Абсолютный порядок — вот основная сила армии.

   Абсолютный порядок генерал Трапп любил как на войне, так и в быту. А когда столетняя вдова из ближайшей деревни, единственная, кто был в состоянии переносить легендарно кроткий и покладистый нрав генерала, начинала прибираться — вот тогда зарождался хаос.

   Трапп разодрал глаза и сел на тощем матрасе, который заменял ему постель. За тусклым от грязи оконным стеклом зарождался вечер. Опальный, но все еще великий генерал оглядел мутным взором узкое помещение, потом наклонился и пошарил рукой за ящиком с картами. Бутылки не было и там.

   — Ну погоди же ты, — процедил Трапп угрожающе и встал. — Эухения, чтоб тебя черти слопали! — заорал он так громко, что у самого виски заломило.

   Заброшенный и мрачный замок, в котором были обитаемыми всего несколько комнат, ответил ему издевательским эхом. А еще цокотом копыт боевых лошадей.

   Это было что-то новенькое. Откуда в этом захолустье лошади?

   Неужели?

   Началась война, вот что это значило. Началась какая-то страшная, безжалостная война, и король вспомнил о самом сильном своем оружии.

   Кровавый алмаз в державной короне — вот как раньше его называли.

   Пошатываясь, генерал добрался до стола, на котором стоял таз с холодной водой, ополоснул опухшее лицо. Глянул на свое отражение в начищенной до блеске сабле, поморщился. Ну да ладно, города вовсе не красотой берут. А побриться не мешало бы еще в прошлом году. Да разве кого-то тут волнует такая мелочь.

   Нацепил саблю на пояс, с трудом попал ногами в сапоги, накинул китель и покинул свою комнату. В узком коридоре, не останавливаясь, нырнул рукой в висящий на стене доспех, обнаружил, наконец, вожделенную бутылку — так тебе и надо, Эухения, чтоб тебя черти слопали — не доглядела, мать.

   Вышел на каменное широкое крыльцо, замер, прислонившись плечом к косяку. Несколько глотков крепкого виски прочистили мозги, мир стал более отчетливым.

   Разумеется, он так просто не согласится. Возможно, потребуется нечто большее, чем приказ короля. Возможно, потребуется его просьба. Все-таки почти десять лет забвения, почти десять лет ссылки, почти десять лет Эухении, чтоб ее черти слопали.

   Король — мальчишка, щенок. Без всякого уважения к прошлым заслугам. Но, видимо, годы на троне сделали его более рассудительным — ведь послал он все-таки за ним, опальным, но все еще великим генералом.

   Первыми на площади перед замком появились валеты — в сияющих аксельбантах, на тонконогих лошадях, чуть больше, чем пажи, чуть меньше, чем гвардейцы. Обычная охрана любой мало-мальски обеспеченной знати. Вслед за ними показалась роскошная карета, явно принадлежащая даме — розово-белоснежная, вся в каких-то финтифлюшках, вензелях и узорах, а на кованых орнаментах генерал явно разглядел купидонов. Следом, поскрипывая, притащились две телеги попроще, нагруженные котомками, картонками, чемоданами, саквояжем и сидящими рядом с кучерами на козлах горничными.

   Горничными?

   Генерал Трапп сделал такой огромный глоток, что бутылка разом опустела на добрую половину.

   — Эухения, чтоб тебя черти слопали! — закричал он снова.

   Древняя, высохшая от солнца, ветра и горя вдова появилась со стороны небольшого огородика. В руках она держала концы передника, откуда торчали зеленые хвостики морковки.

   Старуха остановилась, свободную руку приложила козырьком к глазам, разглядывая неожиданных гостей.

   Валеты лихо спрыгнули с лошадей, умело разложили ступеньки кареты, распахнули дверцу, подали руки.

   Из бело-розового безобразия вынырнула прекрасная дама — пышная, высокая прическа, декольте, от которого грудь только вываливалась навстречу миру, белоснежное от пудры лицо, с которого бросали вызов две искусственные мушки — над губой и под левым глазом. Дама вступила на выщербленный камень, приложила к глазу позолоченный лорнет и оглядела замок, потом отняла от глаза лорнет и посмотрела прямо на генерала. Холеное лицо приобрело выражение крайней брезгливости, будто она обнаружила в своем ночном горшке — тоже, поди, с купидонами — дохлую мышь.

   — А это еще кто? — процедила она. — Конюх?

   — Лошадь, — буркнул генерал и завопил: — Эухения, чтоб тебя черти слопали, немедленно верни мои бутылки на место, — он развернулся и побрел прочь, помахивая ненужной саблей.

   Что бы ни понадобилось этой финтифлюшке в его замке — надолго она здесь не задержится. В этом генерал был абсолютно уверен.

ГЛАВА 2

— Гиацинта Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч.

   — Да плевать.

   Валеты звякали шпорами во дворе. Горничные взволнованно чирикали.

   Эухения, чтобы ее черти слопали, высыпала свои морковки из подола в корзину.

   Пугало с голой грудью, высокой прической и двумя мушками придирчиво разглядывало Траппа.

   — Вы не похожи на конюха, — опровергло оно само себя. — Осанка, высокомерие, шрамы. Какой-нибудь вояка в отставке.

   — Генерал Трапп, — ответил он со скромностью истинного величия.

   — Кто? — спросило пугало.

   — Опальный, но все еще великий генерал Трапп!

   — Генерал? — сомнением и скепсисом в ее голосе можно было клопов травить.

   — Генерал, — твердо стоял на своем он.

   — О, нет. Давно уже нет. Всего лишь жалкий алкоголик, прозябающий в разваливающемся замке.

   — Значит, никакой новой войны не началось? — пробормотал Трапп, стараясь, чтобы в его голосе не было так уж много разочарования.

   — О нет, — отозвалось чучело, — страна процветает в мире и согласии.

   — Отвратительно, — фыркнул Трапп. Опираясь на саблю, он прошагал к давно погасшему камину и уселся в колченогое кресло.

   — Эухения, чтобы тебя черти слопали, подай мою книгу! — высокомерно велел он.

   — Какую книгу? — проскрипела старуха, внезапно растеряв всю свою глухоту. Поразившись такому старушачьему коварству, опальный, но все еще великий генерал закинул ноги на решетку камина и прошипел:

   — Книгу по воинскому искусству.

   — Да нет у вас никакой книги, — отчетливо произнесла Эухения, чтобы ее.

   Меж тем, в стане его врагов происходила какая-то смена диспозиции.

   Во дворе его замка начали разгружать финтифлюшечную карету. Разглядев это безобразие через пыльное, треснувшее стекло, Трапп вскочил на ноги.

   — Что? — завопил он. — Что они делают?

   Один из валетов щелкнул каблуками, развернул свиток с печально узнаваемыми королевскими гербами и зычно начал читать:

   — Приказ Его Величества…

   Трапп зевнул, слушая длинные регалии неблагодарного щенка на троне.

   — Определить местожительство вдовы Гиацинты Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч в Изумрудном замке с этого момента и до новых распоряжений…

   — Никогда не понимал, почему это омерзительное строение называют Изумрудным, — пробормотал генерал. — Разве что из-за плесени. Она так красиво светится в ночи… Стойте! Что значит — определить местожительство???

   — Это значит, — чучело с отвращением прошло по комнате, пиная расфуфыренным ботинком валяющиеся повсюду тыквы, — что я теперь тоже здесь живу.

   — В моем прекрасном замке?!

   — Он вовсе не ваш. Замок принадлежит королю.

   — И что теперь? Значит, можно подсовывать мне всякую ерунду? Тут вам не свалка!

   — Сильно в этом сомневаюсь, — процедило чучело.

   — Выметайтесь отсюда немедленно!

   — Не надо так эпилептически трясти саблей. У вас что, припадок?

   — А у вас что, малокровие? Вы похожи в этой пудре на привидение.

   Он надвигался на эту высокую прическу и беленое лицо, и сверкающие повсюду изумруды, размахивая саблей.

   Валеты в ужасе отступали.

   Горгона-как-ее-там гордо стояла посреди комнаты, расправив плечи и высокомерно вскинув подбородок.

   — Сами выметайтесь, — сказала она бесстрашно.

   — Эй вы! — сабля метнулась в сторону валетов, которые трусливо крались к выходу. Очертив круг в воздухе, она срезала искусственный цветок в пышных волосах. Чучело панически ойкнуло и бросилось к пыльному окну, чтобы поправить прическу.

   — Госпожа Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч была сослана в Изумрудный замок, — крикнул один из валетов.

   — Мы ничего не можем поделать, — крикнул другой.

   И они оба выкатились на улицу.

   — Стоять! — зарычал Трапп. — Заберите свой мусор с собой!

   Заржали лошади, щелкнул кнут, заскрипела карета, и спустя минуту во дворе замка осталось только несколько сундуков, картонок, коробок и две перепуганные до смерти горничные.

   — Паскудство какое, — произнес генерал, кашляя от взметнувшейся пыли.

   — Абсолютно с вами согласна, — крикнула горгона в разбитое окно. — Вы испортили мне прическу!

   Генерал проковылял по двору, достал новую бутылку из горшка с чахлым кустом, и сделал еще несколько больших глотков.

   Надо было просто расслабиться и перестать так сильно злиться.

   Настоящие сражения выигрывают со свежей головой.

   Лучший, но опальный генерал выпил еще.

   Мир становился немного более терпимым.

   Забавы ради он сделал несколько выпадов саблей в сторону горничных, порадовался их пронзительному визгу и, хохотнув, направился снова к своему чучелу.

   — Эй, как вас там.

   — Гиацинта Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч.

   — Плевать. Так что, щенок вас действительно отправил в ссылку?

   — Это временно, — ответила она. — Совсем ненадолго. Его Величество просто так шутит.

   — Смешно, — согласился генерал. — Что вы такого натворили?

   — Крошечное недоразумение.

   — Приставали, поди, к королю? Подкарауливали во всяких кустах, пугали своей голой грудью?

   — Вы крайне далеки, Трапп, от моды.

   — А вы крайне далеки от столицы, — ответил он.

   Реальность чуть подрагивала и кренилась.

   — Что надо было сотворить с бедным щенком, чтобы он сослал вас ко мне?

   — Полагаю, — ответила горгона, — он просто забыл про то, что вы здесь.

   — Забыл? — в груди что-то заныло. — Про меня? Прошло каких-то ничтожных десять лет… спорим, про вас забудут и того быстрее.

   — Неправда! — в равнодушии финтифлюшки появилась первая брешь.

   Сквозь расплывающийся воздух Трапп увидел, как белизна прекрасного лица дала трещину. В глазах горгоны всплеснулись беспокойство и испуг.

   — Это моя половина замка, — рисуя саблей на пыльном полу неровную линию, заявил генерал, — а там — ваша. И не суйтесь в мою личную жизнь! Эухения, чтобы тебя черти слопали, подавай обед!

ГЛАВА 3

И неслись, вспенивая землю, лошади, и орудия грохотали, и металл бился о металл. Солнце слепило глаза, а когда Трапп оглянулся назад, чтобы посмотреть на свое войско, то увидел только облупленную стену.

   Однако орудия продолжали грохотать.

   — Эухения, чтоб тебя, — простонал опальный, но все еще великий генерал, — у нас что, замок рушится?

   Голова раскалывалась, а в горле саднило.

   Трапп с трудом поднялся со своего спального места и попытался посмотреть в окно.

   Окно дрогнуло и вместе со своими трещинами поплыло в сторону.

   Генерал ошеломленно моргнул, а из образовавшегося проема высунулась бородатая разбойничья рожа.

   — Мать моя женщина, — сказала эта рожа и размашисто перекрестила Траппа. — Ты бы побрился, генерал.

   — На себя посмотри, — огрызнулся тот и, отодвинув рожу, выглянул на улицу.

   Во дворе замка развернулись полномасштабные военные действия.

   Множество мужчин и женщин что-то выбивали, скребли, мыли, подметали, меняли стекла, чинили мебель, развешивали выстиранные шторы, кипятили простыни и занимались прочими диверсиями.

   Прищурившись, Трапп узнал кое-кого из жителей деревни.

   Да ладно, казалось, что здесь копошилась вообще вся деревня.

   Гангрена-как-ее-там разгуливала среди этого безумия, ее голову обезображивала зеленая шляпа с широкими, как колесо у телеги, полями.

   — Вон то окно тоже надо заменить, — командовала она своей армией, размахивая руками, увешанными крупными кольцами.

   Генерал Трапп стал великим не только потому, что блестяще наступал.

   Еще он умел не менее доблестно отступать.

   Попятившись, он вышел из своей конуры на кухню, где сразу четверо женщин чистили очаг и безжалостно уничтожали реликтовую грязь на столешницах. Громко чихнув, Трапп выскочил через черный ход в огород и, миновав грядки с морковкой, направился к озеру.

   Вода обняла его своей прохладой.

   Нырнув поглубже, Трапп проплыл несколько метров, пытаясь избавиться от очумелого похмелья, которое лишало его ясности мысли.

   Хмель был плохим помощником в серьезных делах.

   То, что дела его были швах, можно было не сомневаться.

   Женщина в замке — всегда к несчастью.

   Вода все еще стекала с волос и одежды, когда Трапп вошел в деревню.

   Как ни странно, здесь еще остались кое-какие жители, не все они сейчас ломали его замок.

   Деревня нечасто была достойна его визитов, но время от времени Трапп сюда наведывался.

   И вовсе не за курами, чтобы там не думали некоторые.

   Любовь крестьянок тоже не входила в круг его интересов.

   А вот пиво здесь варили неплохое.

   — Эй, генерал, — крикнул со своего крыльца портной, — говорят, король послал тебе цацу. И она вся с ног до головы в бриллиантах.

   — Король ценит меня, — с достоинством ответил Трапп. — Каждый день зовет вернуться обратно. Просто-таки умоляет возглавить его войска, хнычет, как ребенок. Но так просто этот парень меня не получит.

   — Давай подберем тебе свежую одежду, — предложил портной вкрадчиво. — А то не фритюрно получается: она вся расфуфыренная, а ты как чудище лесное.

   Трапп, который каждой своей клеточкой стремился к трактиру, спеша там найти сытный завтрак и покой, остановился.

   — С чего это мне наряжаться ради какой-то финтифлюшки? — подозрительно спросил он.

   — Возможно, чтобы она не падала в обморок от ужаса при виде тебя.

   — Ха, — резко фыркнул генерал, припомнив, как бестрепетно гангрена стояла перед ним, пока он саблей махал. Такую горгону в обморок просто так не уложишь.

   С другой стороны — сабля и перегар тоже не помогали.

   Наверное, можно было бы и зайти с другого фланга.

   — Да у тебя одно сплошное тряпье, — высокомерно заявил он, поправляя сползающий с плеча драный ворот рубахи.

   — Ты-то у нас великий модник.

   Было время, когда Трапп носил рубашки из тончайшего шелка с запонками из черных алмазов. Его расписные жилеты заставляли юношей покупать себе такие же, подражая герою. Сапоги из прекрасной кожи, золото эполет, все красотки страны, которые сами прыгали ему в постель.

   Не сказать, чтобы он так уж сильно по всему этому скучал.

   Походные биваки всегда были куда приятнее мягких перин.

   Цаца и финтифлюшка собиралась ужинать, когда Трапп наконец вернулся в замок.

   Откуда-то взялся фарфор на столе и кружевная белоснежная скатерть, и витиеватые подсвечники, и серебряные столовые приборы.

   Тыквы из холла исчезли, а отсутствие пыльных следов после каждого шага обескураживало. Как будто у генерала опять отняли что-то важное. Окна сиротливо блестели чистотой, а вокруг ужасающе пахло свежестью и влажностью.

   Голые после бритья щеки заставляли чувствовать себя беззащитно.

   — Добрый вечер, — увидев его, обольстительно улыбнулась горгона, — вы приехали с визитом, господин?..

   — Трапп, — сообщил он, падая на один из стульев, — генерал Трапп. Эухения, — рявкнул он, — чтобы тебя черти слопали! Подай мне приборы!

   — Не может быть, — изумилась гангрена, схватила со стола подсвечник и подошла ближе. Он уже было решил — поджигать будет, чтобы наверняка извести всю замковую заразу, но она лишь поднесла свечу ближе к его лицу.

   — Ну надо же, — сказала весело, — а я думала, вам лет сто, не меньше.

   — Двести, — мрачно отозвался Трапп, пытаясь отодвинуться. — Перестаньте меня разглядывать как кобылу на базаре. Вы тоже, между прочим, не девочка. Вам наверняка уже целых двадцать лет исполнилось! Вторая свежесть!

   — Ну знаете ли! — охнула она, отчего мушки на ее выбеленном лице пришли в движение, а грудь в бескрайнем декольте всколыхнулась. Скосив глаза вниз, Трапп с интересом следил за этим волнением. Еще немного — и из черного бархата выпрыгнут соски.

   — Король вас поэтому выставил? Из-за того, что не любит престарелых любовниц?

   — Престарелых?! Мне двадцать один!

   — Никому больше не сообщайте таких постыдных сведений о себе.

   Она так резко выпрямилась, что едва не задела его своим пышным бюстом по носу. Ноздри Траппа дернулись, ощутив цветочный аромат, исходивший от этой женщины. Колье блеснуло на свету, на секунду ослепив генерала.

   Через несколько недель гангрена перестанет надевать так много драгоценностей, спускаясь к ужину, а через несколько лет перестанет к нему переодеваться.

   Она распродаст все свои кольца, расплачиваясь с крестьянами за еду и услуги, а потом найдет свое утешение в выпивке.

   Откинувшись на спинку стула, Трапп смотрел на оскорбленную, возмущенную красавицу в своей столовой.

   — Еще раз, — сказал он, — как вас там зовут?

   — Гиацинта Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч.

   — Да вы присаживайтесь, госпожа гарпия.

   — Просто Гиацинта, пожалуйста.

   — Как скажете. Сколько раз вы были замужем, если у вас так много фамилий?

   — Дважды, — ответила она, вернулась на свое место и позвонила в колокольчик.

   Колокольчик!

   Господи, каким магическим образом вокруг подобных женщин материализуются такие вещицы? Они словно зарождаются сами собой, появляясь прямо из туалетной воды и воздуха.

   Вошла одна из горничных и подала Траппу приборы. Другая внесла поднос с супницей.

   Суп?

   Как давно он ел суп?

   — Моим первым мужем был маршал Стетфилд. Он погиб на охоте спустя год после нашей свадьбы, — светским голосом сообщила Гиацинта. — Вторым — канцлер Крауч, он упал с лестницы.

   — Вы их убили? — с наслаждением втягивая в себя аромат изысканной еды, доброжелательно спросил Трапп.

   — Просто повезло, — улыбнулась почтенная вдова.

   — И вы нашли утешение в объятиях короля?

   — Я прибыла в столицу, чтобы сменить обстановку, — беззаботно пожала плечами Гиацинта. — Вела жизнь затворницы, почти не появляясь в обществе.

   — И тем самым ужасно заинтриговали щенка.

   — Я была его возлюбленной полтора года.

   — Ого! Вы долго продержались.

   — Его Величество обожал меня. Выполнял все мои прихоти. Осыпал драгоценностями. Устраивал роскошные балы в мою честь.

   Суп был превосходным.

   Что ж, у этой гарпии были некоторые плюсы.

   Увлеченный едой, Трапп слушал свою собеседницу не слишком внимательно, машинально отмечая некоторую театральность ее манер и вычурность жестикуляции.

   Он ненавидел восторженность и драматичность, а в этой дамочке этого добра было навалом.

   — Нормальные короли своих бывших любовниц… — начал генерал.

   — Я была его возлюбленной, — пылко поправила она.

   — Ага. В общем, они выдают своих бывших замуж, осыпают деньгами и одаряют какими-нибудь живописными угодьями подальше от столицы. Как вы умудрились схлопотать ссылку?

   Гиацинта несколько раз взмахнула пышными ресницами.

   — Возможно, — произнесла она чарующим голоском, — кому-то могло показаться, что я пыталась отравить невесту Его Величества.

   Трапп поперхнулся.

   — А вы почему не едите этот суп? — сиплым голосом спросил он.

   Гиацинта улыбнулась, отчего за побелкой на ее щеках появились ямочки.

   И демонстративно съела несколько ложек супа.

   Скрестив руки на груди, Трапп уставился на нее.

   — Итак, — сказал он, — вы угробили двух мужей и пытались отравить будущую королеву?

   — Это все наветы завистников, — твердо ответила горгона. — Да вы ешьте, ешьте.

   Она меланхолично играла сережкой в ухе, не проявляя особого интереса к ужину.

   И выглядела при этом столь безмятежно, будто находилась не в ссылке, а во дворце.

   — Что же, — кашлянул Трапп, — было очень познавательно. Но я, пожалуй, отправлюсь к себе.

   — Берегите себя, — мелодично посоветовала Гиацинта Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч.

ГЛАВА 4

Тощего тюфяка, на котором Трапп проводил свои ночи последние пять лет, на своем месте не оказалось.

   — Эухения! — завопил опальный, но все еще великий генерал.

   Старуха заглянула в комнатку очень быстро — уже через двенадцать минут.

   Сухое, строгое лицо ее не выражало ничего, но чистый чепец на волосах явно нервировал вдову, и она то и дело непроизвольно дергала головой, словно пытаясь избавиться от напасти. Ее живот вздувался, будто она была на последнем месяце беременности.

   — Где? — коротко и скорбно спросил Трапп, хотя в общем-то догадывался. Но не в его правилах было обвинять людей без веских причин.

   Эухения молча и равнодушно смотрела на него, даже не думая отвечать.

   — Спасибо, — с чувством ответил Трапп и потрепал ее по плечу. Потом похлопал по круглому твердому животу. — Тыква? — озадачился он.

   Старуха накрыла руками передник, после чего развернулась и побрела в сторону кухни.

   Трапп помотал головой, стараясь не думать о том, куда делись все тыквы из холла и почему Эухения их теперь носит под подолом, а потом направился туда, где не был уже несколько лет.

   На второй этаж.

   Дверь в одну из спален была открыта, и оттуда падал яркий свет.

   Горгона стояла посреди комнаты, а две ее горничные избавляли ее от пышных юбок.

   — Бенедикт! — с кокетливым возмущением воскликнула гангрена. — Ваша спальня в другом конце коридора!

   Не отвечая, Трапп прошел мимо трех женщин, следящих за ним с озорным любопытством, откинул в сторону все еще влажный после стирки полог кровати, сграбастал своими длинными огромными руками нежное одеяло и воздушную перину, и также молча зашагал к выходу.

   Одна из горничных, рыжеволосая, полная веснушек и кудряшек, преградила ему дорогу.

   — Но, сэр! — укоризненно сказала она и потянула перину на себя.

   — Уйдите с дороги, Мэри.

   — Я Пегги!

   — Это, милая, просто чудесно.

   Поскольку руки у него были заняты, Трапп широко улыбнулся ей. На секунду показалось, что в его челюсти что-то сломается, так давно он этого не делал, а потом он сообщил воркующим, мягким голосом:

   — Вы потрясающе красивы, Пегги, — и, перегнувшись через пышный ворох пуха и шелка, легко чмокнул горничную в щеку.

   Она слабо покачнулась, и Трапп обошел ее.

   Другая горничная, пышнотелая брюнетка, выставила вперед руки, будто играла в прятки.

   — Отдайте перину, — сурово потребовала она.

   — Но-но, Маргарет, полегче.

   — Аврора.

   — Как вам идет это имя! — вскричал Трапп восторженно, сделал движение влево, нырнул вправо и победно вышел в коридор.

   Гангрена, в панталонах и корсете, выскочила следом.

   — Верните мою перину!

   — А вы отдайте мой тюфяк.

   Он остановился, давая себе удовольствие полюбоваться этой тонкой фигуркой с рассыпавшимися по обнаженным плечам волосами. Горгона все еще была в пудре и мушках, и тяжелые бриллианты в ее ушах бросали на ее лицо сложные тени.

   — Ваш тюфяк я сожгла, — брезгливо ответила Гиацинта. — Но вам подготовили прекрасную спальню с удобной кроватью…

   — Я не сплю в кроватях… один, — вежливо уведомил ее Трапп. — Если вы собираетесь последовать за мной, то наденьте башмаки. Здесь ужасно холодный пол.

   Пальцы изящных ног в тонких чулках сами собой подогнулись.

   — Фривольность давно протухшего ловеласа? — скрестив руки на груди, фыркнула гангрена. — Да бросьте. Эти ваши замашки устарели еще в прошлом веке.

   — Ну, зато у меня есть новая перина. Не такая удобная, как тюфяк, но я привык к лишениям.

   — Вы не бросите мою перину на пол в вашей грязной конуре!

   — На что поспорим?

   Горгона так и стояла, сверля его взглядом. У нее были странные, слишком темные глаза, в матовости которых не было никакой женственности.

   Глаза расчетливой, холодной стервы.

   — Смотрите, мышь, — без всякого выражение произнес Трапп.

   Горгулья даже не попыталась взвизгивать или подпрыгивать. Лишь вздернула бровь и сказала ледяным голосом:

   — Вы взбалмошный, никчемный солдафон.

   — А вы отравительница.

   «И?» — невозмутимо просигналила ему вторая бровь.

   — Лучше занимайтесь своими делами и не лезьте ко мне, — посоветовал мерзавке генерал.

   — Да кому вы вообще нужны!

   — Вот именно.

   — Я вам больше не скажу ни слова!

   — Договорились.

   — Бенедикт! Бе-не-дикт!

   Ласковый мелодичный голос кружил вокруг, напоминая о раннем детстве, запахе скошенной травы, нагретом солнцем цветущем луге.

   — Бенедикт.

   Открыв один глаз, Трапп увидел крупную брошь, потом золотистое кружево, потом изящную шею, а потом и две до смерти надоевшие ему мушки.

   — Господи, гематома, что вам нужно?

   — Гиацинта.

   — Гангрена.

   — Гематома.

   Он захохотал и отвернулся к стене.

   — Ступайте к черту, Гиацинта.

   Позднее утро подбиралось квадратом света к любимой генералом трещине на стене.

   — Я подумала, — ласковым лживым голосом заговорила горгона, — что хорошо бы нам поладить. Плохо, если мы будем ругаться. Давайте позавтракаем вместе и выпьем несколько примиряюших бокалов отличного вина из личных запасов Его Величества.

   — К черту.

   — У меня есть неплохой сыр и холодная говядина.

   Рывком сев, генерал откинул с лица спутанные черные волосы, мимолетно отметив щедрую прядь седины в них.

   — Эухения, чтобы тебя черти слопали! — завопил он. — Где мой завтрак?

   — Вот же он, — отозвалась горгулья нежно.

   Она сидела на полу перед ним на низком пуфике. Коротколапый столик был накрыт к завтраку. Сыр и мясо, хлеб и яблоки. И огромный, пузатый кувшин вина.

   Трапп потянулся к кувшину, открыл пробку, понюхал, сделал большой глоток, прополоскал рот и выплюнул вино в открытое окно.

   — Подлец! — послышалось оттуда шипение подслушивающей Авроры.

   — Да не пытаюсь я вас отравить, — с досадой сказала Гиацинта.

   — Отравить, может, и нет. Но напоить — еще как пытаетесь. Грандиозные планы на день, госпожа Де Ла Кру Кра?

   — Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч. Неужели так сложно запомнить?

   — У меня для вас плохая новость, — отламывая себе внушительный кусок хлеба, сказал Трапп, — чтобы меня напоить, кувшина будет недостаточно. Понадобится целый бочонок. Так что вы задумали, милая?

   Она глядела на него с такой ненавистью, что аппетит у него разыгрался не на шутку.

   — Я ожидаю гостя, — процедила Гиацинта. — И мне вовсе не улыбается принимать его в вашем присутствии.

   — Так бы сразу и сказали, — благодушно отозвался генерал, отдавая дань и сыру, и мясу. — А масла вы не захватили?.. Я могу пойти прогуляться.

   — Правда?

   — Конечно.

   Он разлил вино по высоким бокалам и протянул один из них сидящей перед ним интриганке.

   — Угощайтесь.

   — Я не пью по утрам, — высокомерно заявила она.

   Он вздохнул.

   — Я так и думал, — с некоторой даже грустью проговорил Трапп.

   С сожалением оставив еду, он аккуратно отодвинул столик в сторону. Гильотина с опаской наблюдала за ним. Одним стремительным движением скользнув вперед, он оказался за ее спиной, плотно прижав ее к своей груди. Даже не пытаясь ослабить захват, запрокинул назад ее голову, довольно неласково потянув за волосы.

   — Пейте, — велел он, поднеся бокал к ее рту.

   — Вы с ума сошл…

   Трапп не дал ей договорить, вливая вино в открытые губы. Она зарычала, сжала зубы, попыталась выплюнуть, но он закрыл ее рот рукой, и ей пришлось сделать глоток.

   Так, отфыркиваясь и отплевываясь, она и выпила оба бокала, не в силах противостоять его вежливым уговорам.

   После чего с такой яростью вцепилась в его ладонь зубами, что он только глухо охнул.

   — Дурак! — крикнула Гиацинта, едва не плача.

   — Вы же хуже бродячей собаки, — разглядывая укус, пожаловался Трапп.

   — Вы просто мерзкий, отвратительный… хрппп.

   — Простите?

   Но она только снова всхрапнула и тяжело привалилась в его груди.

   — Эухения! — крикнул Трапп, укладывая крепко спящую горгулью на свою перину. — Заварите чаю! Мы ждем гостей.

ГЛАВА 5

Сидя на заборе в лучах яркого солнца, опальный, но все еще великий генерал припомнил свой первый год в ссылке.

   Тогда он каждое утро выходил к дороге и до рези в глазах вглядывался вдаль, ожидая курьера. Но один день сменял другой, а щенок на троне не спешил посылать за Траппом.

   Когда король Джон еще не был королем, а генерал Трапп еще не был генералом, они, в целом, неплохо ладили.

   Джонни был слабым и болезненным ребенком, слишком робким и застенчивым, и Трапп частенько таскал его по всему дворцу на своих плечах.

   Шумный, беспокойный и энергичный, он появлялся при дворе, принося с собой запах костров и лошадей. Горничные и фрейлины, собаки и дети — все следовали за ним по пятам, как за ярмарочным зазывалой, а маленький Джонни смеялся в голос и превращался в такого же непоседу, как и сам Трапп.

   Отец не одобрял его стремления к воинской службе. Советник короля, мудрейший и хитроумный политик, он считал, что оружие — удел дураков. Умники воюют головой.

   Иногда Траппу становилось интересно, какое занятие выбрал для себя его младший брат, Чарльз. Ему было пятнадцать, когда они виделись в последний раз.

   Ни одного гостя, кроме деревенских жителей, за десять лет не появилось на этой дороге.

   Траппа однажды как будто стерли из жизни, и никто: ни верные боевые друзья, ни родственники, ни любовницы — никто не написал за эти годы ни единого письма и не решился на визит.

   Иногда Трапп брался за бумагу сам, но все его письма летели в камин.

   А потом он перестал и пытаться их написать.

   Стук копыт застал генерала врасплох.

   Возможно, где-то в глубине души он надеялся, что живет на заколдованном острове, куда его друзья не могут найти дороги.

   Но вот он, всадник в темном плаще, который мчался так быстро, что его лошадь была очень уставшей.

   Еще чуть-чуть — и всадник загнал бы ее.

   Спрыгнув с забора, Трапп открыл ворота, позволяя гостю заехать во двор.

   — До чего вы лошадь-то довели, — возмутился он, как только тот спешился.

   Взяв животное под узду, он прошел с ним несколько кругов, потом принес ведро воды и только после этого повернулся к человеку.

   — Кто вы такой? — спросил он.

   Пшеничные пышные волосы, молодость и задор, пылкий взгляд и пухлые, чувственные губы.

   Брат или любовник?

   — Шарль. Шарль Стетфилд.

   — О, пасынок нашей горгоны, — весело удивился генерал. — Я хорошо знал вашего отца. Маршал был великим человеком.

   — А вы?..

   — Трапп. Генерал Трапп, — юноша недоверчиво усмехнулся. — О, да я правда Трапп!

   — Любой дурак может назвать себя великим генералом. Я хочу видеть Гиацинту, — твердо сказал Стетфилд.

   — Она примет вас чуть позже. Прихорашивается. Вы же знаете этих женщин. Подождите, я дам овса вашей лошади, а потом угощу и вас чем-нибудь.

   — Я не понимаю, — растерянно сказал мальчишка, — вы что, тут живете?

   — Конечно.

   — А Гиацинта?

   — И она тоже. Все просто — это моя половина замка, а вон та — ее. Эухения!

   — Но вы не можете жить вместе, — совершенно сбитый с толку, Стетфилд следовал за Траппом с лошадью по пятам.

   — Вы чертовски правы, юноша, — согласился с ним генерал. — Кто знает, что происходит в голове этого щенка, верно?

   — Щенка? — непонимающе переспросил Стетфилд.

   — Вы называете его королем Джоном.

   — Как вы смеете! — вспыхнул гость.

   — Очень даже смею. Джонни — неблагодарный щенок. Да и вы не умнее, раз последовали в ссылку за женщиной, которая пыталась убить будущую королеву.

   — Это неправда.

   — Что вы собираетесь делать, Шарль? Выкрасть свою драгоценную мачеху и скрываться с ней до скончания веков?

   — Ну… — Стетфилд покраснел. — В общем, да.

   — Отлично, — обрадовался генерал. — Забирайте ее. Она дрыхнет в комнатке рядом с кухней.

   — Дрыхнет? — потрясенно переспросил Стетфилд.

   — С утра уже в стельку, — доверительно сообщил ему Трапп.

   — Как?!

   Однако к тому времени горничные успели привести горгону в чувство. Все еще очень сонная, она, слегка покачиваясь и опираясь на руки своих соучастниц, вышла в гостиную.

   — Шарль, мой мальчик, — слабым голосом произнесла Гиацинта и, рыдая, упала ему на грудь.

   Всерьез обеспокоенный тем, как бы во время этого представления с нее не облетели все мушки, Трапп аккуратно пристроил себя на какую-то козетку в углу и с интересом принялся наблюдать за происходящим.

   — О, моя дорогая, — с величайшей нежностью произнес Стетфилд, — я спасу вас.

   — Правда? — она подняла к нему светящееся надеждой лицо.

   — Я увезу вас отсюда!

   — Что? — гематома отпрянула. — Нет, Шарль, нет! — дрожащим голоском прошептала она. — Я не могу… Мне надо быть здесь, когда Его Величество пошлет за мной. Вы должны уговорить его, объяснить ему, что я не хотела никому причинить вреда. Рассказать, что мое сердце полно любви к Его Величеству!

   Лицо Стетфилда потемнело.

   — Не говорите так, — воскликнул он, страстно сжимая ее руки, — вы не можете… Он отправил вас в ссылку! Он не давал даже возможности объясниться! Я единственный, кто остался всецело преданным вам!

   «И что мне с того?» — отчетливо вопросили обе брови гангрены, но ослепленный своими чувствами ребенок не замечал этого.

   — Вы должны быть благоразумны, Шарль, — холодея голосом, произнесла Гиацинта. — Я не собираюсь в бега. Мне нужно вернуться ко двору.

   — Но я не могу оставить вас здесь… с этим…

   Головы всех трех женщин медленно повернулись к Траппу, который попытался слиться со стеной.

   — Вы! — преисполненная презрением глаукома ткнула в генерала пальцем. — Вы! Отравитель!

   — Нет, это вы, — открестился он.

   — Убирайтесь отсюда вон!

   — Я нахожусь на своей половине замка!

   — И где же тут граница?

   — Да вот здесь и проходит, — Трапп ткнул пальцем в расщелину на каменном полу.

   — Шарль, — Гиацинта обратила к нему свое очаровательное, полное страдания лицо, — умоляю вас, набейте этому грубияну морду!

   — Ого, — восхитился Трапп, с готовностью вскакивая, — какое заманчивое предложение! Я готов!

   Стетфилд посмотрел на него с неприязнью, а потом снова повернулся к Гиацинте.

   — Послушайте, — сказал он, — я прошу вас поехать со мной.

   — А я прошу вас отправиться к королю и просить для меня снисхождения.

   — Вы же знаете, что это бесполезно, — с отчаянием простонал Стетфилд. — Вспомните, что случилось с Чарли!

   — Каким еще Чарли, — брезгливо дернула плечом горгона, и тут ее лицо осветилось воспоминанием. — Ты говоришь о Чарльзе Траппе, который просил за своего старшего брата Бенедикта! — воскликнула она, зловредно поглядывая на генерала.

   — Что случилось с Чарли? — быстро спросил генерал, ощущая, как холодеет в груди.

   Гиацинта поспешно закрыла рот Стетфилда ладонью.

   — Не говорите ему, — велела она мстительно. — Пусть он страдает!

   — О, он скажет, — пообещал Трапп, наступая. — Эухения! Тащи мою саблю!

   — Что? Что происходит? — спросил Стетфилд, отступая.

   — Я выкину его в окно, Де Ла Кру Кра, — предупредил генерал, хватая мальчишку за ворот его плаща.

   — Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч! — прошипела горгулья. — Ради бога, здесь первый этаж.

   — Я подниму его наверх, в башню, и оттуда выкину, — сказал генерал.

   — Что? Что?! — глаза Стетфилда вращались, а его ноги отчаянно дергались, пытаясь нащупать пол.

   — Чарли Трапп! — рявкнул генерал.

   — Не скажу ни слова, — дрожащими губами промямлил Стетфилд.

   — Как знаете, — согласился генерал и потащил его прочь из гостиной.

   В холле стояла Эухения с саблей в руках.

   — Вы моя прелестная девчушка, — сказал Трапп старухе, взял у нее саблю и поволок упирающегося Стетфилда дальше, во двор.

   Из гостиной донесся невозмутимый голосок горгоны:

   — Аврора, я бы выпила чая.

   Когда Шарль Стетфилд тумаками и добрым словом был выставлен прочь, Трапп вернулся в замок.

   Горгона стояла посреди холла.

   — Вы, — закричала она, тыча пальцем в генерала, — испортили мое любимое платье! Вы залили вином все мои кружева! Вы испортили мне прическу!

   — Зато ни одна мушка не пострадала, — отозвался он. — Расскажите мне про моего брата. Пожалуйста.

   Гиацинта некоторое время молчала, разглядывая его.

   — Он трижды просил милости для вас у короля. Первый раз его лишили титула. Второй раз — запретили жениться в течение десяти лет. В третий раз — заставили жениться на старухе. Теперь он живет с какой-то древней вдовой, которой лет сорок, не меньше. В нищете и унынии. А он подавал такие надежды!

   — А мой отец?

   — Советник Трапп? Давно подал в отставку, и про него уже сто лет ничего не слышно.

   — Понятно, — сказал генерал. — Спасибо.

   Он вышел во двор и без всяких сил опустился на крыльцо.

   Уж лучше бы его семья действительно отвернулась от него, как он много лет и думал.

   Горгона выскользнула следом и села на ступеньку рядом с ним.

   — Да ладно вам, — сказала она. — Хотите, я велю приготовить что-нибудь вкусное на ужин?

   Он повернул к ней голову.

   Лицо Гиацинты было высокомерным, как обычно.

   Но в глубине темных матовых глаз мерцала крохотная искорка.

   — Ваши фирменные угощения, — улыбнулся Трапп. — Думаете, завтрака мне не хватило?

   Она вздернула нос.

   — Как вам угодно.

   — Я бы хотел ягодного пирога, горгона.

   — Сколько прозвищ вы для меня придумали? — заинтересовалась она неожиданно.

   — Я все еще в процессе. Как насчет гадюки?

   — Слишком грубо, — сморщила она носик.

   — Пожалуй, — кивнул Трапп. — Может быть, грымза?

   Гиацинта встала, мазнув его по щеке своими юбками.

   — Пойду распоряжусь насчет ягодного пирога, — сказала она.

ГЛАВА 6

— И каким королем стал Джонни? — спросил Трапп, все еще мрачный. Его неженка-младший брат был до ужаса избалованным, но все-таки не заслужил потери титула и женитьбы на старухе. К тому же ягодный пирог оказался с малиной, а генерал терпеть не мог малины. Ну и очень хотелось выпить, а вслед за одним бокалом последовала бы пара бутылок виски, это уж наверняка. Вот и приходилось страдать над чаем да разглядывать сидящую на противоположном конце стола красотку, которая тоже этим вечером выглядела довольно уныло.

   — Его Величество мудр и милостив, — заученно откликнулась Гиацинта.

   — Да перестаньте, — хмыкнул Трапп. — Нас с вами здесь всего двое.

   Она вздохнула и налила себе еще шампанского.

   — Обидчивый, — произнесла задумчиво, — мстительный, мнительный. Вечно пыжился, пытаясь изобразить из себя нечто великое.

   — Ваше сердце полно любви, говорите? — не удержался от ехидства Трапп.

   Гиацинта с раздражением отсалютовала ему.

   — Он самый могущественный мужчина в этой стране, — произнесла она, — что еще оставалось бедной вдове?

   — Маршал Стетфилд был великим человеком. Как его угораздило на вас жениться?

   Гиацинта передернула плечом.

   — Вы слишком стары, чтобы помнить, что такое любовь.

   — Ха! Да ваш первый муж старше меня лет на двадцать.

   — Он был молод сердцем.

   — Сколько вам было лет, когда вы вышли замуж за маршала Стетфилда?

   — Семнадцать. Он так красиво ухаживал, что я…

   — Брак по расчету, верно?

   Гиацинта залпом выпила остатки шампанского в бокале и налила себе еще.

   Генерал сглотнул, ощущая невероятную жажду.

   — Неважно, — сказала она.

   — Неужели за те годы, что я наслаждался сельскими пейзажами, маршал разбогател?

   — Скорее обеднел еще больше, — сердито воскликнула она. — Шарль получил убогое поместье и скудные охотничьи угодья. А мне и вовсе достались какие-то крохи!

   — То-то вы не спешите с ним бежать. И не жалко вам ребенка? Отправили его прямо в пасть людоеда.

   — Юности полезны испытания, — равнодушно отозвалась Гиацинта.

   Удрученный ее цинизмом, генерал встал из-за стола.

   — Постойте, — воскликнула горгона. — Давайте прогуляемся.

   Трапп подошел к ней, присел на корточки и приподнял ее юбки.

   — Что? — пробормотала она. — Что вы делаете?

   — Не в этих туфлях, милая, — сказал генерал. — Ваши каблуки не выдержат здешних ухабов, а подметки отлетят на первой рытвине. Найдите башмаки покрепче. Можете попросить их у Эухении.

   Атлас лент и фианиты пряжек, изящество лодыжек и тонкая нежность алых чулок.

   На секунду генерал даже забыл о выпивке, любуясь открывшейся ему картиной. Протянув руку, он погладил большим пальцем бугорок щиколотки.

   — Жаль будет переломать на местных кочках такие ноги, — пробормотал он себе под нос.

   — Отойдите от моих ног, — с опаской попросила горгулья. — Они мне еще пригодятся. Почему вы за столько лет не разбили здесь парк?

   — О, он тут есть. Просто весь покрыт сорняками, а тропинки заросли крапивой. Но Эухения говорит, что где-то в его глубине растут яблоки.

   — И что вам помешало нанять садовника?

   — Видите ли в чем дело, — ответил генерал, усаживаясь на пол возле Гиацинты. Скрестив руки на пышных юбках, он улыбнулся ей снизу вверх, — у меня нет денег на садовника.

   — У вас нет денег? — потрясенно спросила она.

   — Совершенно нет, — простодушно повторил он.

   — Промотали все свое состояние?

   — Все мое состояние где-то там, — пояснил он, — а я здесь.

   — Но у вас же должен быть какой-то управляющий… ваш отец баснословно богат, в конце концов. Вы… постойте-ка, — горгона склонилась вниз, приподнимая лицо генерала за подбородок. — Вы хоть раз писали отцу о своих финансовых затруднениях?

   Ее мушки оказались прямо перед ним, и он пытался сосредоточиться на них, чтобы избежать ее прямого, проницательного взгляда.

   — Черт бы вас побрал, Трапп, — медленно произнесла она. — Вы вообще никому не писали?

   Он упрямо отвернулся, прислонившись щекой к парче ее юбки.

   — Вы на всех обиделись, да, — с неприятной прямотой продолжала горгона. — Вы на всех обиделись и ждали, когда к вам протопчут тропу те, кто сочувствует? А вам не приходило в голову, что ваши родные не знают, где вас искать?

   — Что?

   Он вскинул голову, потрясенный ее словами.

   — Господи, какой идиот, — почти нежно простонала Гиацинта, откидывая пряди волос с его лица, — упрямый напыщенный идиот! По-вашему, отправив вас в ссылку, король всем разослал карточки с вашим новым адресом? Да он и сам, скорее всего, не знает, где вы, вот почему я попала сюда же! Джон сказал что-то вроде «уберите его с глаз моих подальше» и больше не интересовался вашей судьбой. А вы что? Сидели здесь и ждали, когда про вас вспомнят? Поверить не могу!

   Трапп встал и выпил остатки шампанского прямо из горлышка бутылки.

   Дышать стало немного легче.

   — О чем вы говорите, — повторил он, словно вдруг утратив слух и возможность мыслить.

   Горгона расхохоталась.

   — Как вы могли быть таким идиотом? — всхлипывая от смеха, спросила она. — Хотя, конечно же, могли. Надменный гордец! Богатый мальчик из известной семьи! Вам все подавалось на блюдечке. Женщины вас обожали, карьера складывалась удачно, старый король вас боготворил! Вы же приносили ему победу за победой. И вы не привыкли… просить за себя.

   Вместо ответа генерал развернулся и вышел из столовой.

   В его каморке все еще стоял кувшин с вином, полным снотворного.

   Залпом выпив то, что там осталось, генерал завалился на перину, с облегчением проваливаясь в мутное, полное неясных теней забытье.

   Он проснулся уже за полдень, и сразу понял, что умирает.

   Болела не только голова, но и все тело.

   Что за отраву насыпала в кувшин эта женщина?

   Кое-как умывшись и сменив одежду, он вывалился под мелкий летний дождь и покинул замок.

   Стадо паслось в низине, в излучине реки. Обходя по широкой дуге коров, генерал добрался до дерева, под которым дремал пастух, и рухнул на траву рядом с ним.

   — Мне так плохо, — пожаловался он.

   — И вот что интересно, — отозвался пастух, — как великий генерал может бояться коров?

   — Кто знает, что за мысли бродят между их рогами, — сказал Трапп.

   Пастух залез в свою сумку и вытащил оттуда кувшин молока.

   — Пей, — сказал он, — а то и правда помрешь.

   Пастуха звали Лорелеей.

   Ей было шестнадцать или около того.

   Они подружились несколько лет назад, когда генерал без всякого дела бродил по округе, а смешливая девчонка с загорелыми локтями и облезлым носом швырялась яблоками

   На самом деле, он не сразу и понял, что эта девчонка.

   Так, щуплый мальчик-подросток, щелкающий кнутом и сплевывающий себе под ноги.

   — А хлеба нет?

   — Вот свалился на мою голову, — пробурчала Лорелея, покопошилась в сумке и отломила половинку от своей краюхи. — Что у тебя случилось?

   Он рассказал.

   Она лежала, жуя травинку, и на ее лицо падал мелкий дождик.

   — Обалдеть, — сказала Лорелея. — Финтифлюшка-то, похоже, права. Ты болван.

   — Похоже, — согласился он, допил молоко и лег рядом, уставившись на пасмурное небо.

   — Что будешь делать?

   — По-прежнему ничего. К чему спустя столько лет ворошить былое?

   Она помолчала.

   — Кузнец ищет себе подмастерье.

   — Смешно. Как твоя мама?

   — Больше не кашляет. И вчера я отлупила паскуду Боба.

   — Ого!

   — Ага.

   Дождик заканчивался, и солнышко робко проглядывало из-за туч.

   — Приходи со своими братьями к нам на ужин, — предложил генерал.

   — Ладно.

   — Что… что это такое? — спросила горгона, глядя на целый выводок мальчишек всех возрастов, следовавших за Лорелеей по двору замка.

   — Мои друзья, — ответил Трапп.

   — Издеваетесь?

   — Посмотрим, каких друзей вы заведете спустя десять лет в ссылке.

   — Я не пробуду здесь и месяца, — прошипела горгулья.

   — Ну да.

   Лорелея подошла к ступенькам и задрала голову вверх, пытаясь разглядеть Гиацинту.

   — Добрый вечер, — вежливо поздоровалась она.

   — У меня голова разболелась, — слабым голосом отозвалась гематома. — Пойду прилягу.

   — Добро пожаловать, — провозгласил Трапп.

   И в целом неплохо провел вечер, если бы не мерзкое чувство внутри его желудка.

   Поздно вечером, когда гости отправились в свою деревню, забрав с собой всю еду, которую могли унести, Трапп поднялся к горгоне.

   Она яростно строчила письма, сидя за столиком в своей спальне. Возле лежала уже целая стопка написанных посланий.

   В легком пеньюаре, с распущенными волосами и без всяких мушек и белил, она показалось Траппу незнакомкой.

   — Что за ребячество, Бенедикт, — раздраженно сказала Гиацинта. — Для чего вам все это понадобилось?

   — Пытался показать вам, что в ссылке тоже есть жизнь.

   — Это не жизнь, — рассердилась она. — Но в вашей покорности судьбе есть какой-то подвох. Возможно, вы считаете, что не заслужили ничего лучшего?

   — Вы так думаете? — рассеянно отозвался он, усаживаясь в кресло. Вытянув ноги, он откинулся на спинку и прикрыл глаза. — Ваш второй муж, канцлер Крауч, был очень жестоким человеком. Он любил издеваться над слабыми. Однажды он так сильно избил мальчишку-конюха, что тот остался калекой. Мы с ним плохо ладили, а вы?

   Скрип пера прекратился. Подняв голову, Гиацинта бездумно смотрела в темный прямоугольник окна.

   — Ваш первый муж был нищим стариком, второй — садистом, а любовник — мелочным тираном, — продолжал Трапп. — Что с вами не так, Гиацинта? Возможно, вы считаете, что не заслужили ничего лучшего?

   — Что ж, — наконец, произнесла она. — Полагаю, у нас обоих есть прошлое, о котором мы не хотели бы говорить. Позвольте задать вам последний вопрос.

   — Валяйте, — благосклонно разрешил генерал.

   — Вы знаете, за что вас сюда сослали?

   — Конечно, — пожал плечами Трапп. — Из-за женщины. Король был юным, он только-только вступил на трон и был пылко, до смерти влюблен в одну даму, жену посла. Но она предпочла неопытной молодости очарование зрелости.

   Гиацинта задумчиво смотрела на него, словно разгадывая какую-то загадку.

   — То есть вы полагаете, что Джон вас наказал из-за женщины? — спросила она.

   — А разве есть другие варианты? — насторожился он.

   Гиацинта встала, подошла к нему ближе и грациозно опустилась на его колени, обвив шею рукой.

   Он ощутил слабый цветочный аромат.

   Вблизи она казалась совсем юной и очень нежной.

   — Мой дорогой Трапп, — произнесла Гиацинта, — официально вас осудили за измену.

   От неожиданности он даже рассмеялся.

   — Это наша дама изменяла послу, — сказал он. — А я был холост и восхитительно свободен.

   — Да нет же, — вздохнула Гиацинта. — Вас осудили за измену родине. Было объявлено, что вы вступили в преступный сговор с неким послом соседней державы, передавая информацию о наших войсках.

   — Что?

   Он едва не сбросил ее со своих колен, дернувшись так резко, что у горгоны клацнули зубы.

   — Да сидите вы спокойно, — прикрикнула она. — Я была тогда девочкой, и мне было все равно, но мой старший брат как-то рассказал об этом. Он военный, и ваш низкий поступок до сих пор ужасно сердит его.

   — Распутство, дуэли, драки, карточные игры, охота в чужих владениях, даже кражи — у Джонни был миллион поводов для обвинений. Но как он мог выбрать измену? — спросил генерал скорее самого себя, чем Гиацинту. Но она ответила:

   — Наверное, он хотел вас ударить больнее всего.

   — И что, были предъявлены какие-то доказательства?

   — Я не помню. Это было очень давно.

   — Вы можете достать мне те газеты?

   Она поболтала ногами, отчего шлепанцы разлетелись в разные стороны.

   — А что мне за это будет? — надув губки, спросила Гиацинта.

   Он встал, держа ее в своих руках, и без лишнего почтения опустил на кровать.

   — Даже не начинайте эти игры, — предупредил он. — У вас слишком плохой вкус в отношении мужчин, чтобы вы смогли оценить мое скромное мужество.

   Горгулья перевернулась на живот, весело сверкая глазами.

   — Вы правы, — согласилась она. — С детства не люблю идиотов.

   — А я — расчетливых авантюристок.

   — А я — напыщенных гордецов.

   — А я — белила и мушки.

   — Да вы просто отстали от моды!

   — А вы — от здравого смысла.

   — А ваше место среди коров!

   — Значит, я правильно нахожусь в вашей спальне?..

   — Боже!

   Гиацинта вскочила и бросилась к зеркалу.

   — Вы думаете, я поправилась? Я кажусь вам толстой? Этот пеньюар меня полнит?

   — Да, — сказал генерал, — вы ужасно поправились.

   И он отправился вниз, совершенно довольный собой.

ГЛАВА 7

— Бенедикт. Бе-не-дикт! Беееенеееедииииикт…

   Открыв глаза, Трапп уставился на трещинку на стене. Луч солнца был так невообразимо выше нее, что стало понятно: сейчас не просто утро, а очень раннее утро.

   — Совести у вас нету, гербицида, — пробормотал Трапп, снова закрывая глаза.

   — Просыпайтесь быстрее, — неприлично бодрым голосом воскликнула та. — У нас полно дел.

   Он перевернулся к гематоме лицом и снова на секунду приподнял веки.

   Перед его взором оказался только неброский темно-бордовый подол дорожного платья и носы крепких, кожаных ботинок.

   — Убирайтесь, — буркнул он.

   — Послушайте, мне надо отправить в столицу целую пачку писем. И я хочу нанять в деревне человека, который смог бы сделать это для меня. Мне вовсе не хочется полагаться на почтовую службу.

   — Гиацинта, — уведомил Трапп. — Если человек лежит в постели с закрытыми глазами — значит, он спит. Если он спит, то вы не должны его так бестактно будить. Убирайтесь вон.

   — Но я хочу, чтобы вы сопроводили меня…

   — Вон.

   Она не удержалась и легко топнула ножкой.

   — Вон, — генерал снова от нее отвернулся, погружаясь в прекрасный, по-утреннему сладкий сон.

   Но не успели лошади вспенить землю, как пронзительный визг штопором вонзился в уши генерала.

   Подскочив на перине, он бросился к открытому окну и посмотрел во двор.

   — Простите, — холодно сказала Гиацинта, — пчелу увидела и испугалась.

   Трапп с грохотом захлопнул ставни, подхватил свою перину и побрел по лестнице наверх, к башне. Он поднимался по ступенькам, невольно отмечая, что нанятые Гиацинтой жители деревни потрудились на славу, и пыли в замке почти не осталось. Однако где-то на середине узкой винтовой лестницы их энтузиазм иссяк, и тенета паутины плотным гобеленом окутывали потолки и стены.

   Прежде ему не доводилось сюда забираться, потому что уголки обветшалого замка не вызывали ни малейшего интереса.

   Преодолев десятки и десятки ступенек, Трапп толкнул низенькую дверь и, пригнувшись, вошел внутрь башенки. Это было круглое, полное света помещение с высокими и частыми бойницами.

   Перешагнув через сломанное деревянное кресло, Трапп повесил перину на голову тренировочного чучела, с трудом открыл несколько окон и полной грудью втянул юный, полный летних ароматов, воздух.

   Выйдя из окна, он оказался на заросшем мхом и траве зубчатом парапете, широким кольцом опоясывающем башенку, с наслаждением перетащил сюда перину и, разнежившись на солнышке, снова погрузился в сон.

   Проспав до обеда, Трапп долго купался в озере, потом удрученно копошился в своем гардеробе, пытаясь найти более-менее приличную рубашку, потом долго завтракал фирменным тыквенным пирогом от Эухении, таким твердым, что такими пирогами можно было заряжать баллисту, и уже ближе к вечеру отправился на поиски горгоны.

   Она находилась в заросшем саду.

   Сидя на пенечке, Гиацинта увлеченно чертила на бумаге план тропинок и клумб. В своей темно-бордовой юбке и светлой блузке, с аккуратным пучком убранных волос, она казалась похожей на гувернантку.

   Полюбовавшись на довольно четкие линии ее плана, Трапп заметил:

   — Для человека, который не пробудет здесь больше месяца, вы кажетесь чрезвычайно увлеченной долгосрочной стратегией.

   — Идите вон, — холодно сказала горгона, — из моего сада.

   — Вы так и не переоделись, значит, все еще собираетесь в деревню. Я готов вас проводить и представить человеку, который станет вашим курьером.

   К чести гематомы, обида и практичность в ней боролись крайне недолго. Практичность победила в считанные секунды.

   — Хорошо, — сказала она, поднимая с травы сумку с письмами, — я готова.

   Трапп забрал у нее сумку, прикидывая ее вес.

   — В котором из этих посланий, — спросил он, — изложена ваша просьба прислать вам газеты о моем деле?

   Гиацинта, не моргнув глазом, уверенно достала одно из писем.

   — В этом, — сказала она.

   Трапп молча сломал печать, горгулья возмущенно вскрикнула и попыталась вырвать письмо из рук генерала, но он только отодвинул ее от себя.

   «Джереми, ты не должен позволять этому человеку влиять на твои решения. Если слов тебе не хватит, то возьми хлыст. А если не поможет хлыст — возьми револьвер. Мы с тобой обязательно увидимся снова. Все будет хорошо, ты только держись».

   — Надо же, — произнес Трапп мрачно, — какой сложный шифр. Что из этого означает «газета», а что «самый великий генерал в истории»?

   Яростно сверкая глазами, Гиацинта все-таки отобрала у него свое письмо.

   — Как вы посмели, — сказала она с отвращением.

   — Я посмел, потому что вы лживая, меркантильная авантюристка, и вашим словам нет ни малейшей веры.

   — С какой стати мне вообще помогать вам?

   — Я отдал вам половину своего замка! — изумился ее неблагодарности Трапп. — А вы пытаетесь облапошить меня в мелочах!

   — Как будто у вас был выбор!

   — Давайте подумаем, — ехидно предложил Трапп. — Вы — три бестолковых женщины. Я — ссыльный солдафон-алкоголик. Мог ли я проявить другие качества, помимо великодушия и щедрости? Мог. Выставил бы вас вон кулаками, а то и закопал бы вон под той елочкой, и всего делов. Кто бы заметил ваше исчезновение? А еще на войне с женщинами случается…

   — Прекратите, — Гиацинта закрыла уши руками. — Если бы вы знали, как сильно вы меня раздражаете! Вы совершенно невыносимы, грубы, отвратительны…

   Трапп умиротворенно кивал в такт ее словам.

   — Я что, должна быть вам благодарна за то, что вы меня не убили?

   — В деревню-то пойдем? — спросил он спокойно.

   — Пойдем, — она мигом успокоилась.

   — В таком случае, садитесь и пишите письмо про меня.

   Она поморщилась, словно у нее заболел зуб, но молча вырвала из своего альбома чистый лист и размашисто написала: «Антуан, а пришли мне старые газетные вырезки про этого твоего великого генерала. Которого куда-то там сослал наш мудрейший король. Во мне пробудилась страсть к истории».

   — Годится, — удовлетворенно одобрил Трапп.

   В легких воздушных сумерках и абсолютном молчании они вошли в деревню.

   — Эй, генерал, — пышнотелая Лиза стояла возле своего забора. Подоткнутые юбки обнажали загорелые лодыжки. В озорных глазах плескалось веселье. — Завтра приезжает мой брат-монашек. Хотите, я попрошу, чтобы он забрал вас с собой в монастырь.

   — Привет, Лиза, — генерал с удовольствием расцеловал ее в круглые щеки.

   — Вы ведь великий монашек, генерал, верно? — спросила она, смеясь. Перегнулась через низкий забор и сорвала астру из своего палисадника. — Цветок для вашей госпожи.

   Ноздри Гиацинты раздувались от сдерживаемого смеха, когда она принимала этот подарок.

   — Спасибо, — сказала она.

   — Серьезно, Трапп, — горгона догнала его, подстраиваясь под длину его шага, — сколько черноволосых маленьких Траппов бегает по этой деревне? За десять лет вы могли втрое увеличить количество здешних детей.

   — Ни одного, — заверил ее генерал.

   — К чему эта ложная скромность?

   — Гиацинта, вам не кажется, что совать нос в чужую постель крайне неприлично? Я же не спрашиваю вас о количестве ваших любовников.

   — Если вы о Джереми…

   — Меня абсолютно не интересуют ваши грязные секретики, — перебил ее Трапп, сворачивая к трактиру.

   Мысли Гиацинты в ту же секунду переметнулись в другую сторону.

   — Мы идем в трактир?

   — Мы идем в трактир.

   — Господи помилуй, — пробормотала она себе под нос.

   Договориться с сыном трактирщика, который очень обрадовался возможности съездить в столицу и заработать, было легко.

   Куда сложнее — вытащить Гиацинту из трактира.

   Генерал так и не понял, когда она успела выпить вина, он всего-то поболтал с хозяином, а когда обернулся к залу — горгона уже сидела в его центре на столе и держала в руках гитару.

   — Что она делает? — изумился Трапп.

   — Помогает нам продать больше пива, — хмыкнула хозяйка. — Но посмотрите на Питера!

   Питер, старьевщик, на гитаре играть не умел, но никто ему об этом не рассказал.

   Он встревоженно и бдительно следил за столичной финтифлюшкой, опасаясь за сохранность инструмента.

   Горгона выпила еще вина и ударила по струнам.

   — Наш великий генерал, — запела она старую и простенькую песенку, которую солдаты придумали в одном очень длинном походе, — сколько стран ты повидал. Крокодила победил и врагов всех разгромил. Генерал, генерал, не ходи на карнавал. Оставайся на войне, будешь счастлив ты вдвойне. В городах полно вранья, начиная с короля, на войне, на войне, нету места болтовне…

   Трапп моргнул.

   Десять лет назад горгоне было одиннадцать, и генерала не удивило то, что она знала эту дурацкую песенку — она была популярной, а детская память восприимчива к стишкам и мелодиям.

   Его удивил внезапно открывшийся пророческий смысл этой песенки.

   — Бывают же совпадения, — сказал сам себе генерал и заказал себе ужин — за счет Гиацинты, разумеется.

   Весело блестя глазами и сверкая белозубой улыбкой, она спела еще парочку баллад и, наконец, вернула гитару Питеру, который так страстно прижал шестиструнку к груди, как будто любимую девушку, с которой год был в разлуке.

   Сын трактирщика вызвался отвезти их обратно в замок, и горгона с усталой готовностью взбиралась на открытую, застеленную соломой, телегу.

   Упав на спину, она потянула генерала к себе, заставив его лечь рядом.

   — Посмотрите, какие звезды, — сказала она. — Крупные, яркие.

   — Вы хорошо поете.

   — Прежде я часто музицировала, — грустно вздохнула она. — Король любил мой голос.

   — Король любил ваш голос и, возможно, вас. И вот, вы здесь. Король хорошо ко мне относился и делился игрушками. И вот, я здесь.

   — Его мудрость нам не подвластна.

   — Ну да.

   — И вы все еще здесь. Приняли ссылку, как должное. Десять лет вели такой монашеский образ жизни, что даже местные красотки смеются над вами. А ведь вы были дьявольским ловеласом! Я разгадаю вас, Бенедикт.

   — Лучше займитесь садом.

   — Возможно, у вас есть тайная связь?

   — Эухения, чтобы ее черти слопали.

   — Или вас гложет чувство вины?

   — Ради бога, Гиацинта!

   Приподнявшись на локте, она провела пальцами по его лицу, взлохматила волосы.

   — Вам ужасно скучно, правда? — спросил он невозмутимо.

   — А вам? Весело? Чем вы вообще занимались тут день за днем?

   — В праздности есть свои преимущества, дорогая. Вы научитесь их ценить.

   — Ни за что!

   Пока их не было, Эухения попыталась отмыть круглую комнату в башенке, куда перебрался Трапп. Получилось у нее так себе, но зато теперь там пахло мокрым камнем и полынью, из которой старуха плела свои веники.

   Светильники бросали неровный свет на серый пол, старая мебель многоногим чудовищем громоздилась возле стены.

   Трапп повалился на свою перину и выругался, ударившись о что-то твердое.

   Это была шкатулка, которую судя по всему Эухения отыскала при уборке и оставила для Траппа на постели. Внутри оказался светлый прямоугольник письма.

   Читать вдова не умела, просто подумала, что ему будет интересно.

   Прибавив света, он вгляделся в выцветшие чернила.

   «Опальному генералу Траппу», было написано там.

   Он знал этот почерк лучше своего собственного.

   Сколько указаний и приказов для него было написано этой рукой — рукой старого короля Ричарда, умершего за полгода до ссылки Траппа.

   Внутри было всего две строчки: «Представляю, как страшно ты сейчас зол, но поверь, так будет лучше. И это совсем ненадолго».

ГЛАВА 8

— Гиацинта! Гиа-цин-та. Гиааацииинтааааа…

   — А? Что? — Она ошеломленно села на кровати.

   Голову горгоны украшали папильотки, а ее лицо — марля с дырками для носа, глаз и рта. Марля была пропитана чем-то зеленым, отчего горгулья была похожа на взбесившийся огурец с торчащими во все стороны белыми пружинками.

   — Если вы меня будите по утрам, — любезно сообщил генерал, присаживаясь на кровать в ногах всполошенной Гиацинты, — то я счел своим долгом разбудить вас посреди ночи.

   — Аааа!.. Вы совсем озверели?!

   Она содрала с лица марлю и свирепо уставилась на него.

   — Не смейте садиться на мою кровать!

   — А я вот даже прилягу!

   Удар голой пяткой едва не пришелся Траппу по подбородку.

   — Ну же, Гиацинта, не лягайтесь, — попытался он урезонить ее, прижимая пятку к своей груди. — Мне надо с вами поговорить.

   — Сейчас?!

   — Почему нет? Это время не хуже любого другого.

   — Господи, — простонала она. — Почему вы так невыносимы? Что такого могло с вами случиться за те несколько часов, что мы не виделись?

   — Я получил письмо.

   — И теперь вы намерены сплясать передо мной?

   — Гиацинта, просыпайтесь уже и включите свои прекрасные мозги прожженной мошенницы.

   — Какие у вас уникальные комплименты, — пробормотала она. — Откуда вы взяли это письмо?

   — Эухения нашла его при уборке в башне. Оно выглядит очень старым, и думаю, что оно появилось в замке вместе со мной.

   — Письмо десятилетней давности? Серьезно? Стоило меня ради этого будить? Очевидно, что ничего срочного там уже нет. Все новости протухли! — и она злорадно захихикала.

   Генерал закатил глаза.

   — Оно от короля.

   — Оу. Мудрейший, светлейший и сиятельный написал что-то в духе «Так тебе и надо, похотливый, старый козел»?

   — Фу, Гиацинта! Где вы набрались таких выражений?

   — А кто водил невинную девушку в трактир?

   — Вашей невинности не хватило бы даже на носовой платок.

   — Полегче! Вы разговариваете с почтенной вдовой.

   — Очень везучей вдовой… Но это письмо вовсе не от венценосного щенка. Оно от настоящего короля.

   У нее была замечательно нежная и гладкая пятка. Приходилось прикладывать определенные усилия, чтобы не пощекотать ее.

   — От какого настоящего? — изумилась она. — От мертвого короля?

   — От короля Ричарда.

   Она нахмурилась, припоминая столь далекие для нее события.

   — Но король Ричард умер до вашей ссылки.

   — Интересно, правда?

   Глаза Гиацинты вспыхнули жадным любопытством ребенка, слушающего захватывающую историю.

   — Что там было написано?

   — Представляю, как страшно ты сейчас зол, но поверь, так будет лучше. И это совсем ненадолго.

   — Что?

   — Представляю, как страшно ты сейчас зол, но поверь, так будет лучше. И это совсем ненадолго, — терпеливо повторил Трапп.

   Она захохотала.

   — У кого-то очень своеобразное чувство юмора, — сказала горгона, — да что вы вцепились-то в мою ногу! У вас какая-то отдельная любовь к этим конечностям?

   Она наконец вырвала свою пятку и встала. Зажгла несколько свечей.

   — Покажите, — велела властно.

   Он протянул ей письмо.

   Некоторое время Гиацинта таращилась на него с умным видом, потом повернулась к Траппу.

   — Но тут нет подписи.

   — Это его почерк.

   — Или подделка.

   — Или его почерк.

   — Но, Бенедикт, тогда это означает, что новый король отправил вас в ссылку по приказу старого. И жена посла тут ни при чем… если только ее не подсунули к вам специально.

   — Зачем, Гиацинта?

   — Убрать подальше от столицы и от государственных дел?

   — Легче легкого. Меня можно было отправить на любую границу.

   — Значит, этого было бы недостаточно.

   Он нахмурился.

   — Мне нужно поговорить с отцом. Он был советником обоих королей.

   — Купите лошадь в деревне, и… Ах, да, у вас же нет денег.

   И горгулья снова захихикала.

   — Вас удивительным образом смешат мои беды, — покачал головой Трапп.

   — Да нет у вас никаких бед, — рассудительно отозвалась она. — Сейчас вы будете просить у меня денег. Начинайте, — милостиво кивнула она, отчего папильотки на ее голове подпрыгнули.

   — Вы всерьез думаете, что я не смогу раздобыть себе лошадь? — развеселился он.

   — Задам этот вопрос снова: почему вы все еще здесь?

   — Если я не могу вернуться на поле боя, то какая разница, где мне быть? — пожал он плечами и отправился к выходу.

   — Эй, Трапп, — окликнула она его, — а сколько всего у вашего отца имений?

   — Я так и знал, что однажды вы посватаетесь ко мне, Гиацинта. Пересчитываете мое приданое?

   — Подсчитываю, сколько времени вам понадобится на то, чтобы отыскать отца в одном из них.

   — Ценю ваше желание выставить вон из замка, но не утруждайте себя подобной арифметикой. Мчаться туда, не знаю куда, — удел юнцов.

   — Не говорите с таким умным видом, — ответила она саркастически. — Это вы ко мне прибежали среди ночи за советом, а не я к вам.

   — За советом? — он даже присвистнул. — Что за странная мысль вас посетила, моя дорогая.

   — А разве нет? — на секунду с нее слетела обычная самоуверенность.

   — Мне просто было до жути интересно, как вы выглядите без слоя этих безобразных белил.

   — Безобразных? — задохнулась она от возмущения. И все же не удержалась от тщеславного: — Ну и каков результат?

   — Вы обворожительны, — улыбнулся Трапп вполне искренне. Гематома удовлетворенно хмыкнула, и самодовольство окрасило ее щеки в розовый свет. — Особенно в той зеленой марлечке, — не удержался он, памятуя о том, что скромность — добродетель девушки. — Так всегда и ходите!

   И закрыл дверь прежде, чем по ней ударил шлепанец.

   Следующим утром Трапп встал, вопреки обыкновению, на рассвете и довольно бодро спустился вниз. Замок был тих и спокоен, птички щебетали, а трава поблескивала от росы. Забрав в сарае свою косу, он решил срезать через парк и едва не порезался, наскочив на задумчиво стояющую на пеньке горгону.

   — Господи боже, вы вообще не спите?

   Горгулья выглядела не менее изумленной.

   — Куда вы идете с этой штукой?

   — Косой?

   — Вы похоже на небритую смерть, которая забыла надеть черный плащ.

   — А вы похожи на сумасшедшего садовника, который забыл, что такое сон.

   — Просто я жаворонок, — горгона спрыгнула с пенька. — Если вы такой любитель косить, почему наш сад зарос травой?

   — Наш сад? Вы словно сварливая жена, Гиацинта.

   — Вы заметили, что со вчерашнего дня говорите о нашем с вами бракосочетании? Вас так поразила моя пятка?

   — О, перестаньте. Я знаю куда более простые способы самоубийства, чем женитьба на вас.

   — Это один из них? — кивнула она на косу.

   — И вот что удивительно, — сказал он, разглядывая ее, — сейчас пять утра. На вас тяжелые изумруды, роскошное платье, и в вашей прическе перо. Вы вообще нормальный человек?

   — Это вопрос самодисциплины, Трапп.

   — Поразительная вы женщина. Повезло вашим мужьям.

   Деревенский сенокос Трапп любил. Было в этом синхронном, изнуряющем занятии что-то умиротворяющее. К тому же физические упражнения отлично помогали думать.

   Трапп не причислял себя к великим мыслителям, однако нельзя стать великим генералом только потому, что ты богатый и красивый.

   Итак, что он знал о горгоне?

   Она вышла замуж в семнадцать за безобразного нищего старика, даром что маршала. Стетфилд был неплохим человеком, но картежником и пьяницей.

   Второй ее брак, очевидно, случился в рекордно короткие сроки после похорон. И снова странный выбор: жестокий Крауч, чьи доходы тоже не стремились превышать расходы.

   А потом горгулья каким-то невероятным образом попала прямиком в постель короля-щенка.

   А она была совершенно не в его вкусе.

   Джонни любил пухленьких, глупых и очень добрых женщин, которые годились заодно и в мамочки. Гематома явно не входила в круг его интересов.

   Ее пасынок, Шарль, был пылко влюблен в нее, но она отослала его прочь, не моргнув глазом.

   Кто такой Джереми, которого она побуждала к убийству?

   И почему среди целой пачки писем было только одно, адресованное кому-то с фамилией Де Ла Круа-Минор, и это письмо заставил ее написать сам Трапп?

   Она не поддерживала связь с семьей?

   Да к черту благовоспитанность, если у него был простой и надежный способ выяснить все тайны этой женщины одним махом.

   И, оставив косу, Трапп направился в трактир.

ГЛАВА 9

Перебирая письма горгоны, Трапп лишь посмеивался, слушая стенания сына трактирщика. Бедолага ужасно распереживался из-за того, что не успел уехать в столицу раньше — и вот теперь вынужден предать доверившуюся ему госпожу. И все из-за дурацких карточных долгов генералу!

   — А я тебе говорил: не уверен — не блефуй, — наставительно сказал ему Трапп.

   Писем было ровно сорок.

   Какая нормальная женщина в состоянии написать столько за ночь?

   В основном они были адресованы дамам со смутно знакомыми фамилиями, каким-нибудь фрейлинам из хороших семей. Было с десяток и мужских имен.

   На всякий случай генерал запомнил их все.

   Фамилия Джереми — Бригс.

   Попросив сына трактирщика принести ему кружку пива, Трапп сломал сургучные печати на двух письмах — одном к женщине, другом к мужчине. За исключением имен в приветствиях, они были абсолютно идентичными.

   Горгулья со смирением и кротостью сообщала об ужасных условиях содержания в ссылке, о своем одиночестве, о своей тоске. Она заверяла адресатов в своей невиновности, убеждала в том, что произошла ужасная ошибка, и что все ее молитвы лишь о здоровье, благополучии и счастье Его Величества.

   Об опальном, но все еще великом генерале в этих письмах не было ни слова.

   Перечеркнув написанное на одном из листов, он добавил снизу по нескольку строчек от себя, переписал адрес и запечатал трактирным сургучом.

   — Гиацинта, король-щенок действительно любил вас?

   — Вы сомневаетесь в этом?

   По ту сторону длинного стола она вся сверкала. Сверкало ее колье и крупные серьги, и диадема в высокой прическе.

   Торжественное черное бархатное платье оттеняло искусственную белизну ее кожи.

   Генерал после возвращения из деревни принял в огороде летний душ, вода которого нагрелась за день на солнце, и теперь щеголял все еще мокрыми волосами и изрядно потрепанной рубашкой.

   — Вы закончили с ужином? — спросила горгулья.

   — Предположим, — предчувствуя подвох, осторожно ответил генерал.

   — Тогда прошу за мной.

   Гематома встала и направилась в сторону кухни.

   Трапп молча последовал за ней, гадая про себя, что могло заставить гербициду навестить это помещение для прислуги.

   Ее горничные, хихикая, притащили большое зеркало.

   — Сюда. — Гиацинта указала Траппу на колченогий табурет.

   Пообещав себе, что не доставит ей удовольствие своими расспросами, он также молча повиновался.

   — Как давно вы видели свое отражение, Бенедикт? — спросила горгона.

   Она пропустила сквозь пальцы его пряди.

   — Как длина ваших волос может быть больше, чем у дамы?

   Трапп широко улыбнулся.

   — Полностью доверяюсь вам в этом вопросе, дорогая. Только не посыпайте меня белилами.

   Она дернула его за ухо.

   — Не крутитесь. Девочки, а вы пока приведите в порядок башенку генерала Траппа.

   — Но Эухения…

   — Держу пари, что она не блещет в уборке.

   Гиацинта уверенно защелкала ножницами. Скосив глаза вниз, он увидел на полу угольно-черные пряди с редкими вкраплениями седины.

   — Кажется, вы знаете, что делаете.

   — О, у меня же два брата. Я стригла их с детства.

   — Я слышал только об одном. Антуане, кажется.

   — Да. Это мой старший. Есть еще и младший. Ему сейчас шестнадцать, — на крохотную секунду ее голос дрогнул, и в нем послышалась нежность и обеспокоенность.

   — Если вы сами занимались их стрижкой, значит, росли без матери?

   — Она рано покинула этот мир.

   — Как грустно.

   — А ваша мама?

   — Умерла, рожая Чарли. Что насчет вашего отца, Гиацинта?

   — Богат и знатен, — коротко отозвалась она.

   Встав перед ним, она прищурилась, разглядывая прическу, а потом подалась вперед, что-то поправляя. Высоко приподнятая грудь оказалась прямо перед его лицом. Слабый цветочный аромат защекотал ноздри. Руки сами собой поднялись, чтобы обхватить ее за талию, но в ту же секунду сцепились в замок за спиной.

   Горгона отстранилась, по мнению генерала, слишком быстро.

   — Куда лучше, — бросив на него оценивающий взгляд, вынесла она вердикт. — Теперь эти кущи на вашем подбородке.

   — Все-таки решили перерезать мне глотку?

   — Не соблазняйте меня.

   Она начала наносить мыло, и Трапп пытался сосредоточиться на изящной линии шеи, и блеске алмазов на ее сережках, но другие алмазы, на колье, притягивали его взгляд куда сильнее.

   Сев на другой табурет прямо напротив генерала, Гиацинта принялась за бритье. Закусив губу, она делала это аккуратно и спокойно, и он снова удивился матовой невыразительности ее глаз. У нее был прямой нос, правильные черты лица, ямочка на подбородке и небольшой рот с несколько короткой верхней губой.

   Генерал не выдержал и провел большим пальцем по ее щеке, стирая обе искусственные мушки.

   — Ненавижу их, — пробормотал он.

   — Не двигайтесь. Чем вам мушки не угодили? О только не отвечайте сейчас, я как раз на вашем горле!

   Он и не собирался отвечать, наслаждаясь легкими прикосновениями, приятными запахами и открывающимися ему пейзажами. Горными.

   Были времена, когда в его постели одновременно находилось сразу три девицы, а сейчас он готов был растаять от такой малости.

   — Готово, — Гиацинта встала, потянула Траппа за рукав, подталкивая его к зеркалу.

   Он ухмыльнулся своему отражению.

   В общем, все было не так уж и плохо. Черты лица стали резче, подбородок тяжелее, брови лохматее. Несколько старых шрамов на щеке контрастировали с загорелой кожей, а глаза утратили ту знаменитую серебристую нежность, сражавшую некогда женщин. Они потускнели.

   Гиацинта появилась рядом с ним в отражении, на фоне его массивной фигуры она показалась миниатюрной.

   Двадцать с хвостиком лет, разделявшие их, стали достаточно очевидными.

   — По крайней мере, вы больше не похожи на забулдыгу-разбойника, — удовлетворенно констатировала горгона. — Мне нравится ваша осанка. Этот разворот плеч…

   Пробежавшись пальчиками по его рубашке, она вызвала целую толпу мурашек.

   — Ваши горничные уже обыскали мою башенку? — спросил он чересчур резко. — Я могу подняться к себе?

   Гиацинта и глазом не моргнула.

   — Дадим им немного больше времени. Сделаете мне чай?

   — Эухения! — завопил генерал.

   Горгулья вздрогнула и отдернула руку.

   — Мои перепонки, — сказала она с укоризной. — Оставьте бедную старушку в покое, я сама заварю.

   Она загремела посудой, и так нелепа была эта женщина в своем роскошном платье на убогой кухне, что Трапп едва не бросился ей прислуживать.

   Вместо этого он развалился в кресле у нетопленного очага, закинув ноги на кособокий табурет.

   — Итак, полтора года с Джонни. Как вы ладили?

   — Он ел с моих рук, — откликнулась гематома. — Просил всюду следовать за собой. Вы знаете, он немного стеснялся шрамов от оспы…

   — Оспы? Когда это король подцепил оспу?

   — Почти сразу после коронации. Говорят, он ужасно тяжело болел и провел в постели несколько месяцев. А когда наконец излечился, то его было не узнать, так сильно болезнь изуродовала королевское лицо.

   — Так ему и надо. Нечего хороших людей отправлять в ссылку.

   — Конечно, со временем мази и целебные припарки чуть сгладили последствия болезни, но красавцем Джонни перестал быть навсегда. Я думаю, он поэтому так часто злился. В плохие дни люди старались не попадаться ему на глаза.

   — Да неужели? Оспа испортила не только внешность, но и характер короля?

   — Понятия не имею, — Гиацинта протянула генералу чашку с чаем, — я знала его только таким.

   — А как вы справлялись с его приступами гнева?

   — С любовью, — в голосе горгоны не была ни на намека на игривость. Она села в свободное кресло и тоже вытянула ноги, устроив свои невообразимые туфли прямо поверх генеральских сапог.

   Сегодня чулки были изумрудными.

   — Мы играли в шахматы, или я ему пела, или мы отправлялись на рыбалку. Рыбалка всегда помогала.

   — Занятно, — сам себе сказал Трапп.

   — А вы, оказывается, интересный мужчина. Не красавец, но этакий типаж сурового героя. Как это вам удалось избежать женитьбы?

   — Я был очень ловок, милая.

   Она засмеялась.

   — И эта жена посла… из-за которой вы загремели в ссылку… стоила того, чтобы сломать из-за нее свою жизнь?

   Перегнувшись через подлокотник, Трапп поставил пустую чашку на пол.

   — Хорошенькая кудрявая блондинка. Она часто и с удовольствием смеялась. Всем нравятся веселые женщины и не каждому — мегеры.

   — Прозвища на букву «г» закончились?

   — Мой словарный запас не бесконечен, граната.

   — Скажите, — спросила Гиацинта, — если король окажет вдруг вам милость и призовет в столицу… что вы будете делать?

   — Продолжу служить короне, — пожал плечами генерал.

   — У вас что, совсем нет гордости? — возмутилась она.

   — Я давал клятву. И защищал бы щенка до последней капли крови. Так что, как знать, возможно, ссылка изрядно продлила мои дни.

   — Не сильно вас это радует, верно? Как это вы не спятили от скуки за столько лет?

   — На одном чае я бы точно не протянул, — усмехнулся Трапп. — К счастью, у меня было много лекарства. Очень крепкого.

   — Карты? Охота?

   — Ненавижу охоту.

   — Как странно. Мне казалось, мужчины вашего типа обожают охоту.

   — Мужчины моего типа? — изумился Трапп. — Я ненавижу убийства ради убийства. Это просто вам с мужьями не повезло.

   — Возможно, — кивнула горгона мрачно.

   — Крауч был жесток с вами?

   Она поморщилась и встала.

   — Все мужчины жестоки по своей природе, разве нет?

   — Нет, — задумчиво отозвался Трапп. — Вовсе нет.

   Гиацинта присела возле его кресла, чтобы забрать чашку с пола. Задержалась, глядя на Траппа в упор своими непроницаемыми темными глазами.

   — В таком случае, — спросила она, — вы будете защищать меня до последней капли крови?

   Он вскинул брови, поражаясь ее нахальству. Но ответил спокойно:

   — Конечно, дорогая.

   Она кивнула с поразившей его серьезностью, словно принимала присягу.

   И Трапп с некоторой обреченностью осознал, что, кажется, действительно пообещал ей сейчас нечто важное.

   Гиацинта поднялась.

   — Завтра придут люди, — сказала она буднично, — и мы начнем работать в саду.

   — Перекопаете все вокруг, не так ли?

   — Ну разумеется.

   — Гиацинта, — мягко позвал он, — если вы скажете, что ищете, то я смогу вам помочь.

   — Ради бога, — воскликнула она с раздражением. — Со своими делами разбирайтесь! Кажется, вы собирались навестить отца?

   — Нет, это вы пытались меня выставить вон из замка. А я всего лишь хотел с ним поговорить.

   — Не собираетесь же вы…

   Она, нахмурившись, стояла посреди кухни с двумя чашками в руках.

   — Не думайте так много, — посоветовал генерал, — а то у вас морщины появляются.

   — Морщины? — горгулья в испуге вскинула руки к своему лицу, словно пытаясь там нащупать глубокие борозды.

   Послышался звон бьющихся чашек.

ГЛАВА 10

Следующие несколько дней Трапп большую часть времени дремал на открытой площадке своей башенки, осторожно поглядывая вниз, где Гиацинта затеяла полноценные раскопки.

   Довольно скоро ее бурная деятельность сменилась задумчивой апатичностью, из чего можно было сделать вывод, что поиски не увенчались успехом. Что бы она там ни искала, этого она не нашла.

   Тогда Трапп решил, что уже можно покинуть свое гнездо и спуститься вниз.

   Нежные сумерки окутывали перекопанный сад.

   Насупленная, мрачная горгона стояла в тени густого дуба и, сдвинув брови, приглядывалась к замку.

   — Собираетесь разобрать его по камешку? — спросил Трапп, приближаясь к ней.

   Она вздрогнула и обернулась.

   — Ах, чтобы вас! — сказала с досадой. — Ни к чему так подкрадываться.

   — Возле озера есть летняя купальня. Можете поискать еще там.

   Она раздраженно дернула плечом.

   — Не понимаю, — пробормотала она.

   Он засмеялся и уселся на пенек. Горгулья со вздохом опустилась ему на колени. Мягкий шелк легкого летнего платья коснулся щеки генерала, когда она обвила руками его шею. Так маленькие дети прижимаются в минуты усталости к взрослым.

   — Что вы ищете, дорогая? — снова спросил Трапп.

   — Сокровища.

   Он улыбнулся в ее высокую прическу.

   — Сундук с золотом?

   — Вроде того, — Гиацинта уныло кивнула. Цветок в ее волосах подпрыгнул и шмякнул генерала по носу.

   — И с чего вы решили, что он вообще есть?

   — Ну я же не дура, — запальчиво воскликнула гематома. — Старый король обожал вас, новый король вырос на ваших плечах. Антуан говорил, что вы были его любимой лошадкой!

   Трапп засмеялся.

   — Когда я обнаружила вас здесь — пьяного, размахивающего саблей, в драной рубашке, я поверить не могла, что это и есть тот самый герой, о котором рассказывал мне брат. Но потом я пораскинула мозгами, — она с важным видом ткнула пальцем себе в лоб. — Котелок у меня хорошо варит.

   Этот просторечный оборот, не свойственный этой женщине, царапнул слух Траппа.

   — Вас отправили в ссылку не просто так. У вас была важная миссия, — продолжала Гиацинта.

   — Да что вы говорите! — окончательно развеселился Трапп.

   — Не смейтесь надо мной, — велела она. — Я сразу заподозрила неладное. А потом вы принесли мне письмо от старого короля, который писал, что вы здесь ненадолго. Но обратно-то вы вернуться не смогли бы! Вас же на полном серьезе обвинили в предательстве! Значит, — торжествующе воскликнула она, — вы должны были двигаться куда-то вперед. А для этого, мой дорогой Бенедикт, вам нужны были деньги.

   — Однако я все еще здесь, — заметил Трапп.

   — Вероятно, вы просто не нашли свой сундук с сокровищами. Вы письмо-то десять лет прочитать не могли! Сразу по приезде начали пить, правда?

   — Через четыре года, — ответил он, и когда горгона чуть отстранилась, чтобы посмотреть в его лицо, в ее темных матовых глазах проскользнуло что-то вроде сочувствия.

   — Чем, — спросила она с неожиданной яростью, — ради всего святого, вы занимались целых четыре года?

   — По большей части сидел на заборе.

   — Вы совершенно невы…

   Он быстро накрыл ее рот ладонью.

   — Слышите? — шепотом спросил он.

   Отдаленный цокот копыт — два легких всадника, хорошие лошади — приближался к замку.

   Близкие глаза Гиацинты помертвели.

   Она медленно скользнула рукой вниз, прошелестели юбки, и узкая сталь стилета сверкнула в ее ладони.

   — Ого, — вскинул брови Трапп.

   Горгона встала и скрылась за толстым стволом дуба.

   — Я понял, дорогая, — вздохнул он, — гостей принимать мне. Интересно, что у нас с ужином?

   Он вышел во двор как раз в тот момент, когда Эухения открыла ворота перед всадниками.

   Шарль Стетфилд, влюбленный пасынок гангрены.

   А вот второй…

   Второго Трапп не видел уже десять лет, но узнал в один короткий взгляд.

   Мальчишка Стетфилд отправился из Изумрудного замка вовсе не в столицу, просить милости для своей возлюбленной гербициды.

   Он отправился к своему другу детства, чтобы рассказать тому, где находится его старший брат.

   — Чарли, мать твою, Трапп!

   Он вытянулся и возмужал, и уже ничего детского не осталось в этом характерном лице с тяжелым, как у всех Траппов, подбородком.

   — Бенедикт, — улыбаясь от уха до уха, воскликнул Чарльз.

   И бросился в генеральские суровые объятия.

   — Эухения, чтобы тебя черти слопали! — завопил Трапп. — Займись лошадьми. И принеси нам бочонок того великолепного бренди, который закопан в грядках с морковью.

   — Перекопать грядки с морковью, — сказала сама себе Гиацинта, приближаясь к ним.

   Она расстаралась на славу, быстро организовав роскошный ужин.

   — Представляешь, как я обалдел, когда ко мне примчался Шарль и сказал, что видел какого-то бородатого бродягу, имевшего наглость представиться генералом Траппом. Шарль сначала даже не понял, о ком идет речь, до того омерзителен был тот бродяга! — взахлеб рассказывал Чарли, с удовольствием поглощая пищу. Его глаза уже блестели от выпивки, а улыбка не сходила с лица. — Я сразу сказал Алисии, что в этой стране есть только один сумасшедший, способный присвоить себе это имя.

   — Алисия?

   — Моя жена, — казалось невероятным, что улыбка Чарли могла стать еще шире. — Она тебе понравится.

   — Правда?

   — На прошлой неделе я стал дедушкой!

   Вот что бывает, когда женишься на вдове на 15 лет старше тебя.

   Гиацинта на противоположном конце стола весело округлила глаза.

   Шарль смотрел на нее с таким обожанием, что даже не мог притронуться к ужину.

   — Сколько всего у твоей жены детей? — спросил у брата Трапп.

   — Четверо, — безмятежно отозвался он. — Джоанна, старшая, замужем за священником. У нее родился мальчик. Трое младших пока живут с нами. К зиме мы ждем своего первенца, — и он снова ослепительно улыбнулся.

   — Рад, что ты стойко переносишь наказание короля.

   — О, иногда Его Величество не ведает, что творит.

   — Очень в этом сомневаюсь, — откликнулась горгона.

   — А вы? — Чарли перевел на нее взгляд, словно только заметил одну из самых ослепительных женщин страны. — Как это вы оба оказались в одном замке?

   — Это трагическая случайность, — ответила она с легкой гримаской.

   — Полагаю, мой брат расценивает ваше общество как благословение, — галантно произнес Чарли.

   — Да нет, — подумав, ответил Трапп. — Трагическая случайность.

   Шарль посмотрел на горгону с тревогой.

   — Он же не доставляет вам неудобств, правда?

   — Нисколько, — с полным равнодушием ответила Гиацинта. — Мы же поделили этот замок. Там — половина Траппа, а здесь — моя.

   Шарль так душераздирающе вздохнул, что стало понятно: выставить его во второй раз отсюда будет непросто.

   Горгулья посмотрела на него с ледяным презрением.

   — Как так получилось, что вы, вместо того, чтобы отправиться к королю, о чем я вас просила, притащили сюда очередного Траппа, о чем я вовсе не просила?.. О, Чарльз, я рада с вами познакомиться, но я ожидала от Шарля другого, понимаете? — с чарующей улыбкой пояснила она.

   Разница между холодом и благожелательностью была столь велика, что даже генерала пробрало. А уж на Шарля и вовсе стало жалко смотреть.

   — Я просто подумал… Чарли мой друг, понимаете? А это его брат, пропавший десять лет назад… И… — пролепетал бедолага Стетфилд, становясь таким же белым, как и усыпанная белилами гематома.

   — Не надо думать, — жестко отрезала Гиацинта. — Завтра рано утром вы отправитесь в столицу и сделаете все, что нужно.

   Она с минуту внимательно смотрела на Шарля, а потом вдруг улыбнулась и протянула ему руки.

   — О, простите меня, — воскликнула Гиацинта с пылким раскаянием, — я становлюсь сама не своя в этом захолустье!

   — Нет, это вы меня простите! — вскричал Шарль, падая перед ней на колени и осыпая страстными поцелуями увешанные тяжелыми перстнями пальцы.

   Оба Траппа закатили глаза.

   После ужина генерал потащил брата в свою башенку.

   Здесь, на открытой площадке, их могли услышать только птицы.

   Ну, может быть, еще звезды.

   — Расскажи про отца, — попросил Трапп.

   Чарли, усталый, сонный, пьяный, завалился на тощую перину.

   — Господи, — простонал он, — как на камнях спать!

   — Постель твоей вдовушки куда пышнее?

   — Даже не сомневайся в этом. А с отцом… в последний раз мы так разругались, что я уже два года с ним не разговариваю.

   — Из-за меня?

   — Из-за тебя.

   — Напрасно, — Трапп уселся на теплый камень, вытянув ноги. — Наш отец — старый лис. Он знает, что делает.

   — Он отказался от тебя!

   — Пфф. Какой смысл прыгать с обрыва всем вместе, трогательно взявшись за руки? Но скажи мне, когда отец ушел с должности?

   — Написал прошения об отставке в ту же ночь, когда тебя отправили в ссылку. Уехал из столицы так спешно, что даже не попрощался с королем Джоном лично. И с тех пор вот уже десять лет и носа не высовывает из Джентри.

   — Самое дальнее наше поместье.

   — А меня отправили в интернат для мальчиков! — в голосе Чарли послышалась обида.

   — Ты там познакомился с Шарлем Стетфилдом?

   — Шарль и Чарли. Одинаковые имена. Он прибыл в интернат в последний год моего пребывания там. Несмотря на то, что он младше, мы быстро стали неразлучны. Его отец спешно женился и убрал Шарля с глаз долой. А уже через год пришло известие о том, что маршал погиб на охоте. Шарль немедленно обвинил во всем мачеху и поехал ей мстить… с тех пор прыгает у ног этой женщины, как восторженный щенок.

   — Как мило. Не знаешь, где маршал Стетфилд нашел Гиацинту?

   — Никаких подробностей. Шарль тогда говорил, что она появилась из ниоткуда. Как злая ведьма.

   — Понятно, — Трапп зевнул. — Последний вопрос. Что слышно о Розвелле?

   — О ком?

   — Раньше он возглавлял личную охрану короля.

   — Не знаю такого. Мне же теперь запрещено появляться в столице, и я далек от всяких придворных дел. Мы с Алисией живем скромно и тихо, и по правде говоря, твоя тюрьма куда роскошнее моего дома.

   — Завтра вы с Шарлем уедете.

   — Нееет, — совсем, как в детстве, капризно протянул Чарльз. — Я только приехал. Я хотел бы побыть с тобой подольше.

   — Тебе надо внуков растить! И, Чарли, постарайся убедить своего друга, чтобы он не упоминал моего имени в столице.

   — Думаешь, его тоже женят на вдове? — засмеялся тот.

   — Думаю, что король уверен в моей смерти. И восставать из мертвых мне пока не слишком хочется. Тут в последнее время стало так интересно.

   — Господи, — воскликнул Чарли, — хоть ты не влюбляйся в эту ведьму!

   Они проговорили почти до рассвета, и Траппу даже немного стыдно было рано утром отправлять невыспавшегося, похмельного Чарли снова в дорогу.

   Шарль выглядел еще более помятым. По нему словно стадо коров прошло. Что горгона сделала с этим ребенком за ночь?

   Впрочем, генерал предпочел бы не знать ответа на этот вопрос.

   Когда всадники скрылись из глаз, Трапп повернулся к молчаливой, печальной Гиацинте.

   — Все еще расстроены, что не нашли свой сундук с сокровищами?

   — Ваш сундук с сокровищами, — поправила она. — Я намереваюсь вас обокрасть.

   — Интересно было бы посмотреть, как вы станете распоряжаться состоянием в этой деревне.

   — Король скоро заберет меня отсюда! — гнев приободрил ее, расправил плечи, заставил вскинуть подбородок.

   — Король, насколько я понял, скоро пойдет к алтарю… Кстати, на ком он женится?

   — На младшей дочери Бронксов, старинный род, горы золота, — с явной неприязнью ответила горгона. — Жеманная девица с длинным носом. Они объявили о помолвке прямо в день ее восемнадцатилетия.

   — И вы сразу бросились за ядом?

   — Да не травила я ее, — рассердилась Гиацинта. — Это Люси меня подставила.

   — Люси?

   — Любовница короля.

   — А вы…

   — А я его возлюбленная.

   Трапп почесал в затылке.

   — Боюсь, что мне не понять этих тонкостей, — признал он. — Кстати, я знавал одного Бронкса. Лорд-распорядитель, он короновал щенка.

   — Да Бронксы вечно около трона ошиваются, — фыркнула Гиацинта и подхватила его под руку.

   — Осторожно, тут лужа, — предупредил ее Трапп.

   — Ночью шел дождь?

   — Крепко спали, Гиацинта? Не слышали, что нас едва не снесло грозой?

   — Да я добрых два часа вытирала сопли Шарлю, который намеревался немедленно пойти и убить вас. А вас беспокоила гроза? Ваша башенка шаталась, генерал? Вам было страшно?

   — Убить меня? — он так поразился, что даже замедлил шаг. В неярких лучах утреннего рассеянного солнца горгона действительно выглядела усталой. Она даже не успела соорудить на голове сложную астрономическую башню, и ее волосы были небрежно заплетены в косу. Однако и белила, и мушки находились на месте.

   Несгибаемой силы воли человек.

   — Шарль считает недопустимым, чтобы мы делили этот замок пополам. Он видит в вас угрозу моей чести и благополучию.

   — Но вы же ему рассказали про тот стилет, который прячете в юбках? Не боитесь пораниться?

   — Я умею им пользоваться, — с горькой усмешкой отозвалась она.

   Трапп широко зевнул.

   — Я, с вашего позволения, отправлюсь спать. Вам тоже следует отдохнуть, дорогая.

   Гиацинта покачала головой.

   — Когда мне отдыхать? Я еще не нашла ваши сокровища.

   — А, ну да. Тогда конечно. Развлекайтесь. Кстати, Чарли мне оставил кошелек с деньгами. Хотите его тоже украсть?

   Она посмотрела на него с такой задумчивостью, что у Траппа даже уши зачесались.

   — Никогда мне вас не понять, — заявила Гиацинта удрученно. — Вы у меня просто не складываетесь в одно целое. Одни сплошные противоречия, а не человек!

   — Приятного дня, Гиацинта, — вежливо пожелал ее Трапп и отправился внутрь замка.

   Поднимаясь вверх по лестнице, он думал о том, что ревнующий Шарль Стетфилд нипочем не согласится с просьбой Чарли и доложит королю о встрече с опальным, но великим генералом.

   И что-то подсказывало Траппу, что ничем хорошим это откровение не закончится.

ГЛАВА 11

— Расскажите мне о своем детстве, Гиацинта.

   — О детстве? — она рассеянно гоняла горошек по тарелке, думая о чем-то своем, и откликнулась не сразу.

   Горгона так мало ела, что Трапп начал всерьез опасаться, как бы ненароком не обрести здесь труп умершей от голода красавицы.

   — Я выросла в Брене.

   — О, — ответил генерал без всякого выражения. — Это вроде где-то на севере?

   Этим утром он встал так рано, что даже успевал позавтракать вместе с горгульей. Что-то беспокойное толкалось в груди Траппа, лишая его обычно безмятежного сна. Подспудное ощущение тревоги и подступающей опасности.

   Своим предчувствиям Трапп научился доверять, но источника беспокойства обнаружить пока никак не удавалось.

   — Да, — так же рассеянно ответила Гиацинта, — далеко на севере.

   Когда принцу Джонни исполнилось тринадцать, старый король Ричард отправил их с Траппом в большое путешествие по стране. Предполагалось, что будущий монарх должен знать, чем именно он будет править. В ту поездку они добрались до самых отдаленных уголков, и Трапп смутно помнил замызганный городишко, о котором говорила гематома.

   Крохотное селение с жалкими хижинами и унылостью нищеты.

   — Это большой промышленный город, — Гиацинта потянулась и налила себе вина.

   Трапп начал пить по утрам куда позже, чем эта женщина. Что с ней такое происходило?

   — У моего отца рудники, — продолжала она меланхолично. — Лет двести назад моя семья получила титул за то, что снабжала корону железом и серебром. У меня было довольно скучное и до ужаса добропорядочное детство. Отец мечтал дать мне достойное образование… И я выскочила замуж за первого попавшегося маршала, чтобы сбежать от этих бесконечных нравоучений.

   Гиацинта слабо улыбнулась.

   — Хорошие девочки должны ходить медленно, говорить тихо, двигаться плавно… Они должны уметь танцевать, рисовать и музицировать. Ну и все такое.

   — А молодые поклонники вас не привлекали? Наверняка за вами ходили толпы.

   — Толпы поклонников из Брена, — Гиацинта дернула плечом. — А я не собиралась оставаться там до конца своих дней. Отец и слышать не хотел о том, чтобы отвезти меня в столицу.

   — Где вы раскопали Стетфилда?

   — Он приехал на охоту и остановился в нашем доме, потому что это самый большой и удобный дом в округе. Только у нас он мог получить столичный комфорт.

   Трапп молча разглядывал ее нежное, затуманенное дымкой сентментальных воспоминаний лицо. Ни одна черточка не выдавала в этом лице вранья, а уж обманщиков он повидал достаточно.

   Маршалу Стетфилду было наплевать на комфорт — это раз.

   Он никогда не уезжал на охоту дальше, чем на расстояние двух дней от столицы — это два.

   И только безумец мог бы отправиться охотиться так далеко на север, до того скудной была тамошняя земля, а в лесах днем с огнем не сыскать было даже самого завалящего зайца.

   — Как мило, — наконец сказал он. — Полагаю, что старика Стетфилда пронзила любовь с первого взгляда?

   — Ничего подобного, — Гиацинта рассмеялась. — Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы очаровать его. Меньше всего в своем почтенном возрасте Стетфилд был расположен думать о женщинах.

   — И ваш отец согласился на этот брак?

   — Неа. Мы сбежали, — беззаботно отозвалась горгона. — С тех пор я отца так и не видела. Вероятно, он все еще полон негодования.

   Трапп очень старался представить старика Стетфилда, умыкающего невинных девиц из отчего дома, но его воображения не хватало.

   — Его Величество всегда уговаривал меня помириться с отцом, — горгулья налила себе еще вина, — он говорил о том, что надо быть благодарной за все, что он мне дал.

   То есть щенку она тоже скормила историю про богатого и титулованного промышленника из крупного города Брен?

   Трапп вспомнил, как тринадцатилетний Джонни вопил из окна кареты, призывая их побыстрее покинуть эту дыру, а они с Розвеллом смеялись, передавая друг другу фляжку с коньяком.

   Спустя три года Розвелл пришел в дом Траппа среди ночи и сообщил о том, что сопроводит его в Изумрудный замок, куда король Джон сослал его на веки веков.

   — Отчего вы так печальны сегодня, Гиацинта?

   — Я получила письмо. Свадьба короля назначена на середину осени. Наверное, он не позволит мне вернуться раньше этого срока.

   — Осенью здесь очень красиво, — утешил ее Трапп. — Знаете, разноцветные листочки радуют глаз. А вот зимой — холодно и грустно.

   — Зимой… — вскинулась она.

   — Вы будете все еще здесь, — безжалостно перебил ее генерал.

   — Да как вы смеете!

   — Дорогая, — как можно мягче произнес Трапп, — давайте посмотрим на ситуацию с точки зрения здравого смысла.

   — О каком здравом смысле вы говорите? Джонни пылает ко мне пылкой страстью!

   — Охотно верю, но он все еще король.

   — И значит, может делать все, что захочет! — упрямо ответила она. — И любить, кого хочет.

   Она нервно вскочила и прошлась по столовой.

   — Беда в том, — воскликнула Гиацинта, — что чем дальше я от столицы, тем быстрее угаснет пыл короля!

   — Король, — с нажимом сказал Трапп, — обручился с первой из дочерей Бронксов, которая достигла своего совершеннолетия, — в день ее восемнадцатилетняя. Он очень спешил, правда?

   Она нахмурилась.

   — О чем вы толкуете?

   — О том, что Бронксы изрядные лизоблюды, но не такие уж и важные шишки, чтобы породниться с королевской фамилией. А это значит, что Джонни чем-то обязан Бронксам, и обязан так сильно, что сразу после помолвки выставил свою любовницу…

   — Я возлюбленная!

   — Куда подальше, чтобы не нервировать невесту, — спокойно закончил генерал. — Невесту и ее родственников.

   Горгона остановилась, широко распахнутыми глазами глядя на Траппа. На ее лице была мрачная сосредоточенность, будто она холодно и расчетливо прикидывала свои шансы.

   — И это значит?..

   — Что король не вернет вас обратно, даже если очень захочет этого. И неважно, травили вы там кого-то или нет.

   — Не травила, — медленно сказала она, — а вы не предавали страну и не заключали никаких тайных сговоров с послом.

   Она села рядом с Траппом и подперла щеку рукой, продолжая сверлить его своими темными глазами.

   — Бенедикт, — спросила она очень серьезно и взяла его руку в свои ладони. Они было горячими и сухими. — Что мы будем теперь делать?

   — Мы?! — изумился он.

   Какой-то нарастающий гул голосов со стороны кухни не дал ей ответить.

   Трапп вскинул брови и высвободил свою руку.

   Ему очень не нравилось то, что секунду назад он почти был готов, не раздумывая, согласиться со всеми планами горгульи, которые наверняка были безумными и ужасно хлопотными.

   С другой стороны — что ему вообще терять?

   На кухне одна из служанок Гиацинты спорила с лохматым мальчишкой, младшим братом юной пастушки Лорелеи.

   — Привет, большой Боб, — сказал ему генерал. — Как мило с твоей стороны навестить меня.

   Эухения молча поставила на стол тарелку с кашей.

   Служанка горгульи моментально выхватила ее.

   — Мы не кормим на своей кухне бродяг!

   — Это мой гость, — вежливо сообщил Трапп.

   Она окинула его пренебрежительным взглядом.

   — Вы тоже бродяга, — заявила Пэгги. — Эта еда, как и всякая другая, оплачена моей госпожой. А вы даже ржавой монетки на хозяйственные расходы нам не…

   — Довольно, Пэгги, — раздался голос горгульи, — половина этого замка принадлежит генералу Траппу. И он волен принимать своих гостей где угодно.

   — Ха, — удовлетворенно воскликнул Боб и сосредоточился на каше.

   Эухения поставила рядом с ним стакан молока и пододвинула булочку.

   — Лрлрл, — с набитым ртом сказал он, — скзл, чтб ты прхдл вчрм в крвнк.

   — Вечером в коровник? — переспросил Трапп. — Решила угостить меня теплым молоком?

   Боб сглотнул.

   — У нас новый теленок с двумя хвостами, — похвастался он. — Приходи посмотреть.

   — Потрясающе, — ухмыльнулся Трапп. — Присоединитесь ко мне, Гиацинта?

   — Коровник? — сморщилась она. — Фу! Ненавижу запах навоза.

   — Удивительно, что вы вообще знакомы с этим запахом.

   — Ну я же не на облаке родилась!

   — Дашь поиграть с саблей? — спросил Боб с надеждой.

   — Эухе… – начал было Трапп, но старуха уже взяла саблю с полки с кастрюлями и протирала ее от пыли своим фартуком.

   Вечером, когда Трапп пришел в коровник, Лорелея была занята дойкой.

   — Привет, — сказала она, — после того, как у тебя появилась финтифлюшка, ты появляешься все реже. Любовь-морковь?

   — Финтифлюшка ужасная врушка, — сообщил ей генерал.

   — Все финтифлюшки ужасные врушки, — с умудренным видом согласилась Лорелея. — Иди в сарай, туда, где сено.

   — А теленок с двумя хвостами? — разочарованно спросил Трапп.

   — Ну что ты как маленький… Иди уже!

   — Привет, — сказал Трапп. Ему пришлось низко склонить голову, чтобы войти в сарай.

   — Генерал, — сказал голос из темного угла. — Глазам не верю!

   И Паркер, камердинер Траппа, расплакался.

   — К чему такая повышенная секретность? Сарай, Паркер!

   — Я теперь женат, — сообщил тот, — и вообще не собираюсь рисковать своим благополучием из-за всяких ссыльных генералов, которых уже давно мысленно похоронил. И я больше не Паркер. Я Франстоун.

   — А покороче имечка не нашлось? — проворчал Трапп. — Франстоун. Язык сломаешь, пока произнесешь!

   — К счастью, вам не придется слишком часто это делать.

   Сено было свежим и вкусно пахло.

   Лежать на нем было приятно и мягко.

   И почему он не завел свой собственный стог на заднем дворе замка?

   — И с чего это вам, Паркер, пришло в голову менять имя?

   — Ну давайте посмотрим, — тот начал загибать пальцы, — мы с вами жили, припеваючи, в блеске славы и богатства. Женщины нас любили, всякие жены посла сами собой прыгали в нашу клумбу, теряя чепчики. И тут среди ночи заявляется Розвелл, которого мы, между прочим, считали своим другом. Со всякими там солдатами и указом короля о вашей ссылке. Короля Джона, которого мы тоже считали своим другом. Вы хохотали так, что даже толком не оделись, когда уезжали. «Паркер, — сказали вы, — это всего лишь шутка. Я вернусь через несколько дней, наверняка мы просто едем на какую-то безумную вечеринку». И вы уехали, под конвоем и всякое такое. Я ждал несколько дней, а потом несколько недель, но ничего не происходило. Тогда я решил пойти за советом к старому Траппу, вашему отцу, но оказалось, что он уехал в какую-то глушь. И я направился к Беккету.

   — К кому?

   — Дворецкому Розвелла. И нашел его в полном расстройстве. Беккет сказал, что его хозяин уехал на неделю, но так и не вернулся.

   — Паркер, — спросил Трапп, — сколько времени у тебя заняла дорога сюда из столицы?

   — Четыре.

   — Мы с Розвеллом не особо торопились и доехали сюда за пять дней. Как же он собирался обернуться за неделю?

   — Вот-вот. Розвелл пропал, ваш отец сбежал, король болел.

   — Оспой?

   — Сначала простудой, а потом и оспой. Поехал на бал к Бронксам, и там ощутил недомогание. Так три месяца в их доме и провалялся между жизнью и смертью. А как выздоровел — сразу объявил вас предателем родины. И вдруг дом Розвелла сгорает весь напрочь, вместе со всей прислугой. Тогда-то я и дал деру, да и имя заодно поменял.

   — Значит, Розвелл так и не объявился?

   — Неа. Сначала я думал, что это вы его пришибли, когда смеяться перестали.

   — Была такая мысль, — признал Трапп.

   — Потом решил, что вы оба мертвы.

   — Похоронили меня, Паркер?

   — Год за годом от вас ни слуху ни духу. А вы никогда не отличались спокойным характером! В общем, я прихватил ваше золотишко, стал Франстоуном, открыл лавку и женился. И теперь веду спокойный и размеренный образ жизни без всяких встрясок, авантюр, дуэлей на рассвете, военных походов, дырок в животе, забинтованных голов, оружия, опасностей, государственных секретов…

   — Король на троне — поддельный. Это не Джонни.

   Паркер подпрыгнул так сильно, что Траппа едва не сбросило со стога.

   — Что, ради всего святого, в моих словах непонятного было! — зашипел он яростно. — Я больше не тот искатель приключений, который воровал для вашего любимого Джонни… Что значит поддельный?!

   — Не настоящий.

   — Я даже знать об этом ничего не хочу!.. С чего вы вообще это взяли?

   Трапп тихо засмеялся.

   — Я пишу письмо на адрес белокурой Беатрисы, самой прекрасной жрицы любви в мире… Как она поживает, кстати?

   — Стала бабушкой.

   — Ну надо же! В этом письме всего пять слов: «западное направление, деревня Кроули, Лорелея» — и спустя несколько дней вы ждете меня в сарае с сеном, Паркер. А это значит, что вы наведывались к Беатрисе каждый день…

   — Каждые два дня отправлял мальчика-посыльного.

   — И вам хватило одного анонимного послания, чтобы оседлать лошадь.

   — Я привез вам дюжину шелковых рубашек. Подумал, как вы тут без них столько лет.

   — Как заботливо с вашей стороны, — умилился Трапп. — А теперь, после того, как вы проделали весь этот путь, неужели вы не хотите послушать про самую идиотскую авантюру старого короля Ричарда?

   — Я хочу послушать, — раздался снизу голос Лорелеи, — я принесла вам теплого молока и свежий хлеб.

   — А пива нет? — спросил Паркер, резво выбираясь из сена. — И мяса бы.

   Лорелея со значением оглядела его круглое брюшко.

   — Ну нет так нет, — согласился Паркер безропотно.

ГЛАВА 12

— Старого короля всегда огорчал его законный наследник, — начал Трапп, после того как им удалось выставить сопротивляющуюся Лорелею. Паркер с удовольствием вонзился зубами в мягкий хлеб. — Он был слишком слабым, слишком робким, слишком зависимым. Им бы помыкал кто угодно, а король, которым помыкают — горе для всей страны. Зато Бронксы в одном из своих имений воспитывали бастарда Ричарда, Стива. Помните его, Паркер? Однажды, когда мы гостили у Бронксов, мальчик-конюший не дал вовремя воды уставшей после охоты лошади Ричарда и был порот самим королем. Мы еще тогда удивились, с чего это ему рукоприкладствовать лично.

   — Неа, — отозвался Паркер. Он выпил свое молоко и принялся за молоко генерала. — Не помню. Вероятно, я был пьян. Ну или просто пропустил это дивное зрелище. Наблюдение за избиением мальчиков-конюхов никогда не входило в число моих любимых развлечений.

   — Это было между победой на реке Грина и поражением на заставе Корн.

   — А, это когда я вас вынес с поля боя на своих руках и уговорил злого доктора не отрезать вам ногу!

   — И я щедро отблагодарил вас за это.

   — Вы же знаете, какие цены в нашей столице!

   — Стив был погодком Джонни, и Ричард воспитывал его сурово и даже жестко, — не дал сбить себя с толку Трапп. — Он давал конюшему странное образование. Это Стив любил шахматы и рыбалку, Джонни ненавидел оба занятия. Мальчики были братьями и довольно похожими, но не одинаковыми. Поэтому Стиву пришлось заболеть оспой.

   — Мог и помереть ненароком.

   — Вот почему Джонни оставался рядом с ним, пока превращение не завершилось. Поэтому они и скрывались у Бронксов. Ричард не знал, как я отреагирую на такую замену…

   — Вы всегда защищали Джонни, — отозвался Паркер задумчиво. — Могли и отправить Стива обратно на конюшню, если бы вам показалось, что вашего мальчика обижают.

   — И Джонни выставил меня вон под надуманным предлогом. Я думаю, он был рад-радешенек избавиться от этих хлопот с троном. Наверное, после того, как Стив обосновался бы на троне, Розвелл привез бы мне Джонни. И мы вместе с ним начали бы новую жизнь.

   — Но Розвелл пропал, а Джонни к вам не приехал.

   — А Стив обвинил меня в государственной измене, отрезав путь к возвращению. Вопрос только в том, что он сделал с Джонни.

   — А разве много вариантов? — чиркнув рукой себе по горлу, отозвался Паркер.

   — Значит, Стив убил Розвелла и убил Джонни.

   — Как это вы додумались до всего этого в такой глуши?

   — Разве у мужчины могут вдруг измениться вкусы по отношению к женщинам? Джонни в жизни бы не приблизился к такой, как горгона Де Ла Кру Кра.

   — Гиацинта Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч, — произнес Паркер нараспев. — Вижу, слава о ней долетела даже до этой дыры.

   — Вы с ней знакомы? — изумился Трапп.

   — Кузина моей жены работала кухаркой у канцлера Крауча. Она рассказывала, что у супругов были ужасные отношения.

   — Правда? — похолодев, спросил Трапп. — Крауч бил жену?

   — Был полностью у нее под каблуком и ходил по струнке. Лидия писала, что в первую брачную ночь невеста изрезала жениха в лоскуты.

   Трапп вспомнил блеск стилета в руке горгульи и поморщился.

   — Ее, кстати, тоже выслали из столицы, — хмыкнул Паркер. — Вы с ней теперь товарищи по несчастью. Вероятно, и она торчит сейчас в каком-нибудь коровнике и пьет теплое молоко.

   — У нашего короля Стива ужасно скудная фантазия. Только и умеет, что отправлять людей в разные ссылки.

   — Не называйте его так, — поморщился Паркер. — Я собираюсь забыть обо всем, как только выйду из этого сарая.

   — Забудете об этом чуть позже, — возразил Трапп с улыбкой. — После того, как мы выясним, что именно случилось с щенком Джонни и Розвеллом.

   От возмущения Паркер издал какой-то короткий клокочущий звук.

   Потом надолго замолчал.

   Трапп не торопил его, наслаждаясь тишиной теплой ночи.

   — Вы ведь даже не шутите, да, — сказал, наконец, Паркер.

   — Через несколько дней перед королем окажется пылкий мальчик по имени Шарль Стетфилд. Он будет просить о помиловании для своей мачехи, а заодно сообщит королю, что великий генерал Трапп делит один замок на двоих с опальной возлюбленной этого самого короля…

   — Да ладно! — присвистнул Паркер и заржал. — Как вы это делаете? Почему у вас женщины даже в ссылке сами собой заводятся?

   — В этом моя величайшая трагедия, — торжественно признал Трапп. — Но что сделает в этом случае король?

   Паркер, посмеиваясь, повторил свой прежний жест, снова проведя ладонью по горлу.

   — Что ж, мы не будем этого ждать, — подытожил Трапп. — Пора вернуться в столицу, правда?

   — Уууу, — ухмыльнулся Паркер, — генерал выпал из спячки! Плакала моя семейная жизнь! Раздобыть вам маленькую каморку на одного?

   — Большие апартаменты на двоих.

   Паркер снова загоготал, распугав притихших сверчков.

   — Вот где вы шляетесь, уже ночь на дворе!

   В пеньюаре и со свечой в руках Гиацинта напоминала разгневанное привидение. Она выскочила из коридора в тот самый момент, когда Трапп занес ногу над очередной ступенькой, прокрадываясь в свою башенку.

   — Вы думаете, что я поверю в то, что вы любовались на теленка с двумя хвостами едва не до рассвета?

   — А мне действительно необходимо убеждать вас в этом? — удивился Трапп.

   — Идите сюда, — раздраженно велела она, хватая его за руку. В прежние времена генерала часто так хватали и тащили в сторону спален, но за годы он подрастерял сноровку и едва не запутался в собственных ногах.

   Закрыв дверь, Гиацинта поставила свечу на стол и подошла к Траппу близко-близко.

   — Я думаю, — тихо проговорила она и провела руками по его плечам, — что нам с вами необходимо объединиться.

   — О, нет, — сказал он, отступая, — так именно мы с вами объединяться не будем.

   — Да что с вами такое? — снова рассердилась она. — Вы десять лет ведете монашеский образ жизни!

   — О, дорогая, — расстроился Трапп, — я вовсе не хотел вас огорчать. Давайте представим, что вы меня успешно соблазнили, а я успешно соблазнился. Мне было хорошо, а вы успели подумать о вечном, и теперь мы готовы перейти к настоящему делу.

   — Я вам совсем не нравлюсь, да? — спросила она холодно.

   — Сложно сказать так сразу, — задумался Трапп. — То не нравитесь, то нравитесь, а потом опять не нравитесь. Но большую часть времени у меня от вас мурашки по коже.

   — Не в романтическом смысле?

   — Увы. Я до смерти боюсь лживых и расчетливых стерв.

   Она вздохнула.

   — Ну нет так нет, — резюмировала, нисколько не огорчившись. — Так даже лучше. Ненавижу, когда мужчины смотрят на меня, а у них слюна капает. К делу. Мы с вами должны вернуться в столицу.

   — Да неужели? — откликнулся Трапп, усаживаясь в кресло. — И зачем нам это делать?

   — Затем, что король убьет вас, когда узнает, что вы живете со мной в этом замке. Он в жизни не поверит, что мы целомудренно поделили его пополам!

   — Какая блестящая у вас репутация, Гиацинта, — не удержался от ехидной реплики Трапп.

   — Женщина может оказаться беззащитной перед натиском страстного мужчины, бабника и драчуна.

   — Женщина — может быть, но не горгона со стилетом, способная превратить кожу своего мужа в бахрому.

   — Ого! — воскликнула Гиацинта. — Как осведомлен ваш теленок с двумя хвостами о некоторых аспектах моего прошлого.

   — Я выяснил, что о вас слагают легенды, моя дорогая.

   Она засмеялась и села на столик, болтая ногами.

   — Значит, решено, — сказала гематома.

   — Решено?

   — Мы едем в столицу.

   — Мы?

   — Что с вами такое?

   — Со мной?

   Гангрена кинула в него баночку с кремом.

   — А вам не приходило в голову, — спросил Трапп, — что нам вредно держаться друг друга? Две опальные звезды…

   — Приходило, — отозвалась она. — Я могла бы остаться здесь и посмотреть, как вас убивают. Но моя природная доброта…

   — Кхм.

   — …и здравый смысл, — невозмутимо продолжила Гиацинта, — а также развитая интуиция подсказывают, что вы можете пригодиться. Ну, а у вас нет выбора, поскольку я забрала все ваши деньги.

   — О, вы их все-таки откопали?

   — Внушительный мешок с золотыми монетами лежал в погребе с вином, на самой большой бочке. Наверняка предполагалось, что вы сунетесь туда в первую очередь.

   — Я и сунулся.

   — И?..

   — С какой стати мне открывать какой-то там мешок? Лежит и лежит. А у бочки был краник!

   — Ушам своим не верю, — покачала головой горгулья. — Отчего вы такой болван?

   — А отчего вы перекопали весь сад, прежде чем нашли свое сокровище?

   — Потому что погреб с вином — это слишком очевидно! Между прочим, там целое состояние. И еще записка.

   — Записка?

   — Вас покусал попугай?

   Трапп рассмеялся.

   — Я просто не успеваю за кульбитами вашей мысли. Что было в записке, Гиацинта?

   — Четыре слова: «Это для помощи Джонни».

   — Очевидно, кто-то ошибся адресом.

   — Угм, — скептически хмыкнула горгона, — здесь же так оживленно.

   — В последнее время — слишком. Гиацинта, зачем вам возвращаться в столицу, если у вас достаточно денег, чтобы уехать куда угодно?

   Она поежилась.

   — Потому что я хочу вернуть свое место.

   — В постели короля?

   — В высшем обществе. Я создана, чтобы блистать на балах и вызывать всеобщее восхищение.

   Трапп встал и подошел к ней. Запрокинув к нему голову, Гиацинта смотрела грустно и доверчиво. Трапп погладил ее по щеке, пригладил распущенные волосы, легко поцеловал в лоб.

   — Мы же можем делать все, что угодно. Нам необязательно лезть в это осиное гнездо. Мы можем поехать к Чарли или на приграничные земли, или в любое другое место.

   — Да, — согласилась она и прислонилась к его плечу, — но мы поедем в столицу. Оу… Шелковая рубашка, Бенедикт?

   — Хотите ее тоже украсть?

   — Думаете, я из тех, кто снимет с бедняка последнюю рубашку?

   — Думаю, да.

   — Вы правы.

   Она была теплой и расслабленной и, отказавшись от маски роковой красотки, казалась сейчас вполне человеком. Траппу нравился ее легкий цветочный запах и то, как ее волосы щекочут ему шею и подбородок, а грудь возле его груди легко поднимается и опускается от ровного, спокойного дыхания.

   По какой-то необъяснимой причине горгона чувствовала себя в его объятиях защищенной.

   Или же была самой лучшей притворщицей в мире.

   — Что я получу, если поеду с вами? — спросил он. — Мне нужны какие-то веские аргументы, потому что без вас мне будет куда безопаснее и удобнее.

   — Возможно, вы сможете помочь Джонни.

ГЛАВА 13

Снова открыв глаза на рассвете, Трапп с прискорбием был вынужден признать, что Паркер был прав: он пробудился.

   Вышел из спячки.

   В прежние времена ему было достаточно пары часов сна в неделю, чтобы одерживать сокрушительные победы, но, прибыв в Изумрудный замок, Трапп мог дрыхнуть днями напролет.

   Дрыхнуть и дуться на целый мир, — вынужден был признать опальный, но все еще великий генерал, спускаясь вниз.

   Эухения на заднем дворе задумчиво ставила затяжки деревянной щепой на кружевных сорочках горгоны, сохнущих в тени липы.

   Приветственно помахав ей, Трапп дошел до озера, быстро разделся и нырнул в парную воду.

   После того как Розвелл выдернул его среди ночи из сладких объятий жены посла, Трапп всю дорогу задавал много вопросов и пытался понять, что в действительности происходит. Ближе к обеду, когда раскаленное солнце стало припекать его похмельную голову, Розвелл вдруг подстегнул лошадь Траппа, оставив позади их охрану, и заявил, что дальше они поедут вдвоем. «Я не буду завязывать тебе руки, а ты не будешь пытаться сбежать, — заявил он. — Пожалуйста, Трапп, доверься мне».

   И Трапп доверился.

   Во всем мире было всего несколько человек, которым Трапп доверял безоговорочно.

   И Розвелл, безусловно, принадлежал к их числу.

   Дальнейший путь к Изумрудному замку они совершили вдвоем.

   «Послушай, — сказал Розвелл, — я не стану приставлять к тебе охрану, потому что знаю, это бесполезно. Просто поживи здесь какое-то время, а дальше мы с Джонни тебе все объясним».

   И после этого жизнь Траппа закончилась.

   Не приехал Розвелл со своими объяснениями, в Изумрудный замок не приходило ни писем, ни новостей, ни гостей. И, сидя день за днем на заборе в ожидании всадников, генерал погружался в пучины обиды и непонимания.

   Сейчас, наслаждаясь свежестью этого утра, он вынужден был признать, что в его спячке была повинна великая гордыня. Золотой мальчик Бенедикт Трапп, выросший во влиятельной и богатой семье, никогда раньше не знал забвения и пренебрежения. И вдруг целый мир на него наплевал, а он решил наплевать на целый мир.

   Тихий всплеск прервал его размышления, и, повернув голову, Трапп увидел горгону, которая целеустремленно плыла к нему.

   Голова с высоко забранными волосами торчала из воды, по-утреннему чистое лицо было лишено всяких прикрас, и широкая улыбка сияла на этом лице.

   — Боже, как хорошо, — простонала она, приблизившись. — В последний раз я плавала лет в десять.

   И Трапп вдруг понял, что, неподвижно лежа на спине, он смотрит в ясное небо всем своим существом.

   То есть — буквально.

   Однако прежде, чем он успел уйти под воду, горгулья подплыла совсем близко и фамильярно скрестила руки на его груди, как будто Трапп был плотом или деревянной доской.

   — Что вы творите, Гиацинта? — спросил он, обреченно закрывая глаза.

   — Я увидела вас из окна, и меня обуяла зависть. Я подумала, что вряд ли мне еще представится возможность поплавать в озере нагишом.

   — Нагишом?

   — Ну вы же тоже не в сутане, — рассудительно отозвалась она. — Здесь нет любопытных глаз, Бенедикт. Мы можем делать, что захотим.

   — Дорогая, мы ничего такого не хотим.

   — А ваш маленький капрал считает иначе, — откликнулась она со смешком.

   Трапп и без нее чувствовал, что некоторые части его тела так высоко поднялись из воды, что их стало припекать солнцем.

   С другой стороны — было бы куда печальнее, если бы от прикосновения обнаженной, молодой и красивой женщины ничего такого не происходило.

   — Гиацинта, — сказал он, — если вы действительно намереваетесь совратить почтенного и великого генерала, никогда не называйте его капрала маленьким.

   — Ну же, Бенедикт, не воспринимайте это так буквально, — засмеялась она, и он ощутил мимолетное прикосновение, как будто она чмокнула его в плечо.

   Что за женщина!

   — Когда мы уезжаем? — перешла гербицида на деловой тон.

   — Через неделю, — ответил он, все еще пытаясь дышать ровно и говорить спокойно.

   — Может, нам лучше поспешить?

   — Пока ваш пылкий обожатель Шарль доедет до столицы, пока доберется до короля, пока его наемники сюда прибудут… Неделя у нас точно есть, чтобы насладиться всем этим.

   — Этим? — нежная ладонь скользнула по его груди.

   — Солнцем. Небом. Свежим воздухом.

   — Почему вы не убили Шарля?

   От неожиданности Трапп дернулся, и вода тут же залила ему лицо. Уйдя на глубину, он некоторое время пытался осознать услышанное. Вынырнув, генерал увидел близко мокрое и серьезное лицо Гиацинты, в матовости ее глаз поблескивали капельки воды.

   — Какого черта мне убивать молодого Стетфилда?

   — Потому что он донесет на вас королю.

   — Я не решаю так свои проблемы, Гиацинта. Не убиваю детей.

   — Вам нравится любоваться собой, правда?

   — А о чем думаете вы, глядя в зеркало?

   — О том, — отчеканила горгона, — что я все еще жива.

   Она нырнула и пробыла под водой так долго, что Трапп успел забеспокоиться. Наконец, ее голова появилась довольно далеко от него.

   — Вы прекрасно плаваете, — заметил генерал.

   — Мой брат Антуан, — у нее даже дыхание не сбилось, — меня научил. Маленькой я повсюду таскалась за ним, а он сердился и прогонял меня.

   — Как это ваш папенька позволил вам покидать классную комнату?

   — О, он вечно пропадал на своих рудниках. Управлять таким огромным состоянием непросто.

   Горгона направилась к берегу, и Трапп увидел, как она неторопливо выходит из воды. Распущенные длинные волосы, тонкая талия, прекрасная задница, длинные ноги. Белоснежная, изящная, она была похожа на мраморную статую.

   Накинув на себя пеньюар, Гиацинта села на траву и закричала:

   — Выходите быстрее, я ужасно проголодалась.

   Но Трапп еще довольно долго плавал — может, назло, а может, в смутной надежде, что терпение изменит горгоне, и она пойдет домой.

   Но она безмятежно нежилась на солнце, даже не пряча лицо от лучей.

   Смирившись с ее упрямством, Трапп направился к берегу.

   Она разглядывала его спокойно и с любопытством, возможно, полагая, что двойное вдовство приравнивает ее к женщинам, которые могут себе позволить не смущаться ни своей, ни чужой наготы. Неторопливо натянув штаны, Трапп протянул ей руку.

   — Как это вы за годы пьянства и безделья не отрастили себе животик? — спросила она, поднимаясь на ноги.

   — Я много косил, — хмыкнул он.

   — У вас фигура атлета и голова льва.

   — Льва?

   Они направились к замку, при этом горгулья и не подумала отнять свою руку. Подобно маленьким детям держась за руки, они вошли во двор.

   Возле Эухении, скрестив руки на груди, стояла молодая женщина в простом темном дорожном платье и со строгой прической. Увидев приближающихся купальщиков, она высоко вскинула брови.

   — Бог мой, Цинни! — воскликнула она. — Я-то думала, что ты здесь страдаешь, а ты так интересно проводишь время.

   — Люси Смолл? — изумилась Гиацинта.

   Возлюбленная и любовница короля бросились в объятия друг друга.

   Эухения громко фыркнула с явной насмешкой и пошла в сторону огорода.

   — Люси, что ты здесь делаешь? Тебя тоже?..

   — Нет-нет, всего лишь отлучили от тела. Но я решила на время покинуть столицу, чтобы не попасть под горячую руку.

   — Бенедикт, это Люси Смолл. Люси, это генерал Трапп.

   — Трапп? — охнула та. — Тот самый, легендарный Трапп? Битва трех королей? Гениальная победа при Астонберге? Господи, да я же все детство провела, слушая о ваших подвигах!

   С явной застенчивостью Люси крепко, по-мужски, пожала его руку.

   — Это великая честь для меня, генерал.

   Гиацинта моргнула.

   — Да брось, Люси. Это всего лишь опальный предатель родины.

   — Всего лишь? Да это самый великий человек нашего столетия!

   — Ну я бы не стал так преувеличивать, — благосклонно отозвался Трапп. — Очень рад знакомству, Люси. Вы производите впечатление разумного и хорошо воспитанного человека. Позавтракаете с нами?

   — Ну разумеется. Мне надо раздеться? У вас не принято носить одежду?

   — Не говори глупостей, — раздраженно ответила Гиацинта. — Я немедленно приведу себя в порядок.

   Трапп стянул с веревки для белья одну из своих рубашек и надел ее.

   — Хотите молока? — спросил он. — Возможно, мы даже раздобудем на кухне чай.

   — Конечно, — отозвалась Люси.

   У нее было живое и умное лицо сердечком, темные волосы и густые, немного короткие брови. Эта женщина была скорее похожа на цветочницу, нежели на соблазнительницу.

   — Я думал, — заметил Трапп, провожая ее на кухню, — что вы с Гиацинтой враги. Что вы пытались отравить невесту короля, а свалили это все на свою соперницу.

   — О, — у Люси сделался сконфуженный вид. — Для чего она вам рассказывает такие глупости? Какое впечатление у вас обо мне могло сложиться! О каком отравлении вы толкуете?

   — А разве… За что, говорите, Гиацинту отправили в ссылку?

   — Ну уж точно не за попытку отравления будущей королевы, за такое ее бы просто повесили, — произнесла Люси наставительно. — Но я узнаю стиль Цинни: она живет драмами и бесконечным враньем.

   Люси говорила спокойно и благожелательно и все время что-то делала: заваривала чай, протирала стол, ополаскивала чашки.

   — На самом деле была история с пижмой, которую я добавила Гиацинте в сок, но от нее она получила только расстройство желудка. Невинные дружеские шутки, знаете.

   — О, да, — отозвался Трапп, припоминая все эти придворные развлечения. — Но тогда в чем провинилась горгона?

   — Горгона? А, Цинни. Как мило. Ни в чем особенном, она просто до смерти надоела королю. С ней же невыносимо! Сначала Его Величество пытался выдать Цинни замуж за очередного дряхлого старца, но она пришла в ярость. Сказала — или молодой и богатый муж, или она под венец не пойдет. А король заявил, что он еще не спятил — отдавать ее молодому мужчине. В общем, сцена была в духе Цинни — знаете, с обмороками и битьем ваз. Расквасила, не поверите, королю нос своим перстнем.

   — Ого.

   — Безумная Цинни. Тогда-то король ее и выставил из столицы.

   Люси поставила перед ним чашку чая.

   — А вы? Приехали позлорадствовать?

   — Отчасти, — не стала лукавить Люси. — Цинни была невыносимой стервой. Я расплакалась от счастья, когда услышала о ее ссылке. Но потом все пошло наперекосяк.

   — Что пошло наперекосяк?

   — Настроение короля, — мрачно ответила Люси. — Он словно с цепи сорвался! Страх и ужас наводнили столицу, все попрятались по углам. Он бывает невыносимым, знаете… и жестоким. Впрочем, кому я это рассказываю, вы же его практически вырастили.

   — Нет, этого короля я не растил, — ответил Трапп и улыбнулся ее удивлению. — Ну я же не няня.

   — Никогда не понимала, почему мужчин так и тянет к бездушным алчным хищницам, — продолжила Люси задумчиво. — Признайтесь, вас она тоже очаровала с первой улыбки.

   — Нет-нет, ничего подобного. Мы просто соседи. Это моя половина замка, а там — половина замка Гиацинты.

   — Как вы вообще оказались в одном замке? Вас ведь должны были сослать в Гредару!

   — Простите?

   Люси прищурилась.

   — Гредара — это небольшой военный гарнизон на юге…

   — Я знаю, что такое Гредара. С чего вы взяли, что я должен быть там?

   — Да потому что вас там и искали, после того как вы исчезли!

   — Я исчез? Да щенок меня сам сюда отправил!

   — Король вас сослал в Гредару. Представляете, как он взбеленился, когда вас там не оказалось? Вы исчезли, Розвелл исчез, Его Величество был в бешенстве просто! А теперь вы находитесь в Изумрудном замке, разгуливаете голым, счастливым и под ручку с Цинни. Господи, это же какая-то фантасмагория! Он лопнет от злости, когда узнает!

   И Люси засмеялась.

   — Откуда вы все это знаете?

   Она хитро прищурилась.

   — Но я же не какая-то возлюбленная короля, я его любовница. Со мной он разговаривает.

   — Кто-нибудь объяснит мне разницу?

   — Я могу.

   Горгона вплыла на кухню во всем своем великолепии. Грудь снова почти выпрыгивала из низкого декольте, драгоценности, кружева, высокая прическа, мушки.

   А Трапп вспомнил покачивание ее обнаженных бедер, когда она выходила из воды. И легкое прикосновение ее губ к своему плечу.

   Возможно, он до конца дней будет спрашивать себя, почему так ничего и не сделал с горгульей в этом чертовом озере.

   — Она — всего лишь ничтожная Люси Смолл, — провозгласила гематома с ядовитой улыбкой.

   А, вот почему. Она сама как пижма. Расстройство желудка будет обеспечено.

   — Однако в ссылке теперь ты, а не я, — ответила Люси насмешливо.

   — Я в ссылке временно, а ты останешься Люси Смолл навсегда. Безропотная, незаметная, удобная и без всякого… Зачем ты вообще приехала?

   — Мне нужна твоя помощь, — спокойно произнесла Люси.

   — Ха! — торжествующе воскликнула горгона. — Вот она разница, Бенедикт. Даже в ссылке я могущественнее ее.

   Развернувшись на каблуках, Гиацинта направилась в столовую.

   — Давайте уже наконец позавтракаем, — крикнула она.

ГЛАВА 14

Одичав от приторно-сладкого завтрака, полного скрытого ехидства, генерал сбежал из замка, не в силах выносить переизбытка змей в нем.

   Пышнотелая Лиза полола грядки, когда он перемахнул через изгородь, проникая в ее огород. Приступу бурной генеральской страсти она не слишком удивилась, за десять лет случалось всякое. Иногда он не показывался у нее месяцами, а иногда приходил едва не каждый день, подолгу задерживаясь. Дом Лизы стоял на самом краю деревни, и все эти встречи так и остались невидимыми перед бдительными взорами соседей.

   — Ты уезжаешь, — со вздохом догадалась Лиза, когда Трапп откинулся на подушки, вдруг осознав, что все это — как будто черпать воду из дырявой лодки ложкой. — Я так и знала, что после приезда этой женщины все изменится.

   — Уезжаю, — согласился генерал. Лежа на спине, он смотрел как Лиза, подняв руки, закалывает волосы. Капельки пота блестели на ее обнаженной крупной груди, и вся она — крепкая, сильная, спокойная и насмешливая показалась ему вдруг простой и понятной. Трапп приподнялся и долго целовал ее, благодарный за все тепло, которое получал так долго.

   — С тобой все будет хорошо? Необязательно ведь уезжать. Здесь у тебя есть замок и Эухения, и озеро, и трава, которую можно косить. У тебя есть гораздо больше, чем у многих.

   — Боюсь, ничего этого у меня уже не осталось.

   Она вздохнула.

   — Заберешь свои вещи сегодня?

   — Пожалуй.

   Накинув легкую шаль, Лиза встала с кровати и сдвинула тяжелую половицу под ковриком, куда Трапп давным давно заныкал важные для него ценности: деньги, которые сунул ему в дорогу Паркер, пару револьверов, бестрепетно оставленных ему Розвеллом, и пачку документов, которую в ночь задержания передала ему жена посла.

   Оливия.

   Эту женщину звали Оливия, и Трапп спал с ней исключительно назло щенку Джонни, безумно влюбленного в белокурую хохотушку.

   Тогда это казалось забавным, но сейчас он мимолетно пожалел об этом. Лишил, возможно, последней радости человека.

   Забрав документы и револьверы, генерал оставил все монеты Лизе. Она покачала головой.

   — Это вовсе не обязательно.

   — Я знаю.

   Трапп ушел от Лизы только после обеда и разыскал Лорелею, отогнавшую сегодня стадо необычайно далеко. Они до глубокого вечера обсуждали свои дела, и, возвращаясь в замок, Трапп от всей души надеялся, что пропустил ужин. От еще одной светской беседы, щедро политой ядом, у него бы случилось несварение.

   — Генерал Трапп вернулся! — провозгласила Аврора, стоило ему появиться. — Пэгги, накрывай к ужину!

   К его удивлению Гиацинта ждала его в одиночестве.

   — А ваша подруга Люси?

   — Она поспешно уехала сразу после нашего разговора.

   Еще одна пташка помчалось к королю докладывать об обнаружении опального, но все еще великого генерала.

   Сверкая бриллиантами, Гиацинта сидела напротив него через длинный стол. Количество еды на ее тарелке не уменьшалось.

   — Вы решили голодом себя затравить? — спросил ее Трапп.

   — Я худею, — ответила она равнодушно. — При следующей встрече с Джонни мне просто необходимо выглядеть страдающей и печальной. Нелепо, если я буду излучать деревенское здоровье и сверкать жизнерадостными щеками.

   — Нелепо, если вы протянете ноги, так и не добравшись до своего ненаглядного Джонни. Кстати, вы что же, собираетесь сразу нестись во дворец и высокохудожественно терять там сознание?

   — Ну конечно нет, сначала надо оглядеться, понять, что к чему.

   — В таком случае, поешьте нормально. Успеете еще стать скелетом.

   — Думаете? — горгона задумчиво посмотрела в свою тарелку и нерешительно положила в рот ломтик говядины. — А какие женщины вам нравятся, Бенедикт?

   — Добрые, — ответил он, не задумываясь. — Веселые.

   — Как непритязательно. Вы кажетесь достаточно простодушным, чтобы женщины рвали вам сердце в клочья.

   — Ну перестаньте, дорогая. Вам вовсе не к лицу все эти задушевные разговоры. Что вы знаете о разбитом сердце?

   — А вот знаю, — возразила Гиацинта упрямо.

   Трапп промолчал, не имея ни малейшего желания продолжать эту тему.

   — Бенедикт. Бееенедикт! Бенееедиииикт!

   — О господи, Гиацинта.

   Круглая и яркая луна освещала ее бледное лицо. Несмотря на глухую ночь, горгона была полностью одета в простое и удобное платье, волосы заплетены в косу.

   — Что стряслось? — он даже испугался.

   — Мне страшно, — прошептала она. — Я боюсь спать, как будто вот-вот случится что-то плохое.

   — Тогда вы пришли в очень неподходящее место. Эта башенка — самое опасное место в замке. У нее всего один выход, и это узкая винтовая лестница.

   — Вы поэтому спали внизу, в комнатке у кухни? Две двери, окно.

   — Да.

   — Разрешите мне остаться здесь?

   — Да, — он подвинулся, освобождая для нее место, но горгона перелезла через него, устраиваясь с другой стороны, подальше от входа.

   — Что это? Револьверы?

   — Да.

   — Вам тоже беспокойно?

   — Немного.

   Она помолчала, плотно прижавшись к нему. Он слушал ее тихое дыхание, уговаривая себя хоть немного отодвинуться. Но в этой плотности была какая-то непреодолимая сила, лишавшая его возможности двигаться.

   — Почему вы не спросите, с какой именно просьбой приезжала Люси?

   — Ну, я и сам могу придумать себе любую версию, не утруждая вас.

   Дыхание горгоны замерло. Она словно бы застыла, пытаясь придумать, как себя вести дальше.

   — Что за чушь, — наконец, сказала Гиацинта высокомерно и презрительно.

   Трапп поднес к губам ее руку, лишенную перстней, и поцеловал.

   — Давайте спать, дорогая, — предложил он, — мне нет никакого дела до ваших историй. Но разбить королю нос? Не находите, что это слишком примитивно? Ваш богатый отец, живущий в крупном городе Брене и много вложивший в ваше безупречное образование, наверняка пришел бы в ужас от вашего поведения.

   — Идите к черту, — сказала горгулья сердито, а потом вдруг засмеялась. — Но знали бы вы, как это было приятно — врезать Джонни. У него кровь из носа так и брызнула!

   Она с удовольствием потянулась всем телом, и прижалась к нему еще плотнее, хотя казалось, что это уже невозможно.

   — Люси опасается за свое будущее, — сказала она. — Король в самом отвратительном из своих настроений, и кажется, что Бронксы принялись кроить правила заново. Она просила доступ к архивам Крауча.

   — Архивы Крауча?

   — Мой второй муж, канцлер, за годы жизни накопил огромный багаж разнообразного компромата на многих влиятельных людей. У него была маниакальная страсть узнавать и документировать чужие секреты, а его должность позволяла ему утолять эту страсть. Я сказала Люси, что сунуть свой нос в эти архивы — значит, подвергнуть свою жизнь еще большей опасности, но она даже слушать не стала. Что же, пусть поковыряется в семейном дерьме Бронксов, кто знает, что она там найдет.

   Трапп подумал.

   — Я тоже хочу увидеть этот архив.

   — Ладно, — легко согласилась Гиацинта, зевнув ему прямо в ухо. — Как только доберемся до столицы.

   Убийца пришел на рассвете, и увидев блеск занесенной над ним стали, Трапп поразился звериному чутью спящей за его спиной женщины.

ГЛАВА 15

Размерно орудуя лопатой, Трапп мысленно похвалил Гиацинту за то, что она так предусмотрительно перекопала весь сад — благодаря этому, земля была мягкой.

   Когда он притащил сюда мертвеца, Эухения уже наметила под дубом периметр будущей ямы. Передав лопату Траппу, она подхватила ведро с водой и направилась к замку. А он принялся методично обшаривать чужие карманы.

   Блуждающий огонек свечи в замке переместился на кухню — Гиацинта искала там виски.

   Покончив с похоронами, Трапп отнес лопату в сарай и тщательно отмылся в летней купальне.

   А потом, с первыми лучами солнца, прогулялся по округе, пытаясь найти хоть какие-то следы там, где заканчивалась каменная брусчатка. Все вокруг казалось таким спокойным и безопасным. Отправив Эухению в деревню к Большому Бобу с просьбой поискать в округе одинокую лошадь, Трапп развернулся к замку.

   Нужно было успокоить горгону, которая к этому времени уже наверняка подобралась к апофеозу пьяной истерики.

   Бутылка с бренди открытой стояла на столе, но жидкости в ней не сильно убавилось.

   — Кофе? — спросила Гиацинта, когда он вошел. Присев на корточки, она разжигала плиту. — Черт, — зашипела, обжегшись, и замахала руками. Водрузив на плиту тяжелую сковороду, она развернулась к Траппу. — Как вы это сделали? — спросила восхищенно. — Вы же убили нашего гостя его собственным кинжалом!

   Трапп оторопело смотрел на ее оживленное лицо. Вполне очевидно, что у Гиацинты не было истерики.

   Она взяла его за руку и покрутила кисть в разные стороны.

   — Под каким углом вы ее вывернули? Это противоречит человеческой анатомии. Научите меня тоже?

   — Вы пугающе спокойны.

   — Ну, вас же не убили, — пожала она плечами и вернулась к плите. Энергично разбивая в сковороду яйца, Гиацинта философски продолжила: — Как ни крути, жизнь предателей родины полна опасностей.

   Она была так красива в эту минуту, со своей простой косичкой и чистым, спокойным лицом, что Траппу ужасно не хотелось продолжать разговор. Хорошо было бы просто позавтракать, любуясь открывающимся в окне пейзажем.

   — Дорогая, — с сожалением сказал Трапп, — боюсь, что у меня для вас плохие новости. Наш ночной гость приходил с визитом к вам, а не ко мне.

   — Глупости, — отозвалась она решительно. — Никому не нужно меня убивать. Да я этого человека даже не знаю.

   — Разумеется, не знаете. Это обычный наемник.

   — Так с чего вы решили…

   — У него в кармане был карандашный рисунок с вашим изображением.

   — Что?

   Гиацинта все еще не выглядела испуганной, скорее изумленной и задумчивой.

   — Покажите.

   — Он весь в крови.

   — Да перестаньте, — отмахнулась она раздраженно. — Я не такая уж и неженка.

   — Совсем не неженка, — согласился Трапп и неохотно положил на стол изрядно потрепанный рисунок.

   Она брезгливо взглянула на него и побелела.

   Это произошло так стремительно, как будто кто-то опрокинул на нее ведро с белой краской.

   Губы у Гиацинты затряслись, а в темных глазах появился ужас. Быстрыми рваными движениями разглаживая рисунок, она словно бы пыталась стереть с него уверенные грифельные линии.

   — Что случилось? Гиацинта, посмотрите на меня. Объясните понятно, от чего вас так пробрало?

   Он обхватил ее лицо руками, и она стиснула его запястья мертвой хваткой. Заговорить смогла не сразу, потому что зубы стучали друг о друга.

   — Художник…

   — Вы знаете, кто нарисовал этот рисунок?

   Она закивала, и из глаз ее хлынул бурный поток слез. Их было так много, что они обжигали его ладони и стекали вниз, под манжеты рубашки.

   — Господи боже, вы нас утопите. Кто это, Гиацинта?

   — Аааа… Антуан!

   И она без сил опустилась на табурет, уронив голову на стол.

   — Антуан — ваш старший брат Антуан? Гиацинта, послушайте меня. Да посмотрите же вы на меня… Дышите. То, что он нарисовал этот рисунок вовсе не значит, что это он стоит за покушением на вас. Кто знает, при каких обстоятельствах и с какими целями был выполнен этот набросок.

   Она подняла голову, и столько слепой надежды появилось в ее лице, что Траппу даже стало больно.

   — Правда? — спросила она, размазывая слезы по лицу. Потом дернула носом. — Да мы же горим!

   — Зато не тонем, — воскликнул Трапп и бросился к плите.

   Черный едкий дым поднимался вверх от обугленных яиц.

   — Кажется, мы остались без завтрака. Почему бы вам не разбудить Пэгги или Аврору, из нас с вами кулинары так себе… Гиацинта, вы уверены, что это рука Антуана?

   — Посмотрите прорисовку глаз. И вот эти завитушки. У него рука как будто обрывается… — горгона водила пальцем по рисунку и говорила словно сама с собой. — И он всегда меня рисовал с этими звездочками в волосах. И всегда злился, что я люблю Джереми больше. Антуан считал, что я вечно мечтаю о всякой чепухе… Что в моей голове несбыточные фантазии. Антуан должен быть в столице сейчас. Мы найдем его и спросим, что все это значит, правда?

   — Правда, — отозвался Трапп.

   В своем письме к Джереми горгона призывала его воспользоваться хлыстом или кнутом, чтобы противостоять кому-то.

   Кому?

   Их отцу?

   Если фамилия Джереми была Бригс, означало ли это, что и фамилия Гиацинты была такой же, а вовсе не Де Ла Круа-Минор?

   — Спасибо, — Гиацинта поднялась и поцеловала его в подбородок, — что спасли мою жизнь.

   — Я спасал свою. Вам просто повезло, что вы оказались за моей спиной.

   — Так и было задумано, и теперь я от вас ни на шаг не отойду.

   — Господи помилуй.

   В кухню ворвались Аврора с Пэгги, причитая и охая над тем, что госпожа встала так рано и сама была вынуждена готовить себе завтрак.

   Равнодушная и властная, Гиацинта лишь отмахнулась от них.

   — Накройте нам пикник у озера, — попросил Трапп.

   Горгона вскинула брови.

   — Пикник у озера? Внезапный приступ романтизма, Бенедикт? — ехидно спросила она.

   — И я умоляю вас, — Трапп поднес к губам руку горгоны, — наденьте что-нибудь открытое и обойдитесь в этот раз без белил и мушек.

   Она изумленно моргнула, потом скептически хмыкнула, потом кивнула.

   — Что вы делаете?

   Горгулья вцепилась в свою шляпу обеими руками.

   Трапп непреклонно стянул с ее головы широкополый предмет гардероба.

   — И зонтик отдайте.

   — Вы решили меня изуродовать?

   Гиацинта была в такой ярости, что ее грудь снова вздымалась, из низкого декольте выглядывали краешки розовых сосков.

   — Прекрасно, — решил Трапп, развалившись на траве. — И перчатки не забудьте снять.

   — Может, мне совсем раздеться?

   — Правда? Вы не против?

   Она сердито кинула в него перчатками.

   — Спасибо, дорогая. Вы отлично выглядите. Если нам повезет, то к обеду обзаведетесь веснушками.

   — Веснушками?! — охнула гематома, прижимая ладони к щекам.

   Он засмеялся и потянулся к очередному бутерброду.

   — Пожалуйста, — попросил мягко, — не гневайтесь так бурно. Я могу ослепнуть от этих пейзажей. Кстати, мне кажется, что холмы от бесконечного голодания малость просели.

   Она раздраженно подернула лиф, продолжая сверлить его взглядом.

   — Ну и к чему все это?

   — Маскировка. В столицу отправятся богатая пожилая дама, ее компаньонка, служанка, кухарка и грум. Вы можете выбрать между компанькой и кухаркой, но я бы посоветовал служанку. Для кухарки вы слишком тощая. Как вы думаете, мы что-нибудь сможем сделать с вашей осанкой? Удачно сложилось, что вам идут чепчики.

   Горгона сдвинула брови.

   Вместо новой вспышки гнева снова пришел на помощь холодный расчет.

   Тщеславие отступало перед выгодой.

   — Годится, — кивнула она. — Как вы уговорили эту старуху покинуть родное болото?

   — О, — легко отозвался генерал. — Эухения всегда мечтала повидать мир.

   — А карета?

   — Карета будет готова через пять дней. У нее будет герб и бархатная обивка, и даже немного позолоты. Скромно, но с достоинством. Она будет ждать нас в одной из деревень к югу отсюда.

   — Где вы раздобыли деньги?

   — Нигде. Вы заплатите за экипаж. Но вам придется оставить свои драгоценности здесь. Боюсь, что они слишком узнаваемы.

   Горгона закусила губу.

   — Спрячьте их в надежном месте, — посоветовал Трапп. — Позже пошлете за ними.

   — Документы?

   — Десятилетней давности. Подарок одной любвеобильной жены посла.

   — Вы собирались с ней бежать? — изумилась горгулья.

   — Оливия испытывала некоторые иллюзии на этот счет.

   Гиацинта усмехнулась.

   — Вы были отменным вруном, правда? Уверены, что обманутые вами женщины не разорвут вас на части, стоит вам вернуться в столицу?

   — Кого заинтересует скромный грум? Как вы думаете, я успею отрастить бакенбарды?

   — Ну это уже вам виднее. Подвиньтесь.

   Она положила голову на его живот, закрыла глаза.

   — Меня ужасно клонит в сон, — призналась гербицида и зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Не позволяйте мне здесь спать, иначе я обгорю.

   — У вас удивительно здоровая психика, — заметил Трапп, тоже закрывая глаза.

   Луг вокруг жужжал множеством насекомых, распаренные цветы пахли сладостью и летом. Солнце нещадно припекало, и в расплавленности этих минут было что-то удивительно порочное.

   — Что толку закатывать истерики и давать волю страхам, — отозвалась Гиацинта рассудительно. — Это все необходимо в том случае, если есть кому оценить такой спектакль. В жизни же имеют значение только поступки, а не чувства. Ты просто сосредоточена на том, как сделать следующий шаг, куда поставить свою ногу, как не упасть. Этой ночью мы не упали, Бенедикт. Это воодушевляет.

   — Я рад, что вы так трезво смотрите на вещи, — сказал он.

   — Вы перестали задавать мне вопросы, — заметила она неожиданно. — Совершенно разуверились в моих ответах?

   Он улыбнулся и запустил пальцы в ее распущенные волосы.

   — Как шелк, — с удовольствием заметил Трапп. — Ваша ложь, моя дорогая, куда красноречивее иной правды.

   — Я могу сказать вам одну правду — после того, как мы вместе побывали на волосок от смерти.

   — Правда от вас? Какая безумная редкость! Что же, извольте. Почему вы вышли замуж за канцлера Крауча?

   — Ах это, — она вздохнула. Взяла его ладонь и накрыла ею свое лицо. Он чувствовал, как легкое дыхание щекочет его кожу. — Все просто: он меня шантажировал.

   И Гиацинта вдруг лизнула его ладонь.

ГЛАВА 16

— Шантажировал? Чем шантажировал? — глупо спросил Трапп, прекрасно понимая, что просто так, без коварства и пыток, Гиацинта не станет раскрывать свои грязные секретики.

   Горгона чуть сместила его ладонь, которой прикрывала от солнца свое лицо, и одним блестящим глазом уставилась на него.

   — Мне ответить и дать повод для шантажа вам тоже? — спросила она.

   — Полагаете, я буду принуждать вас к браку с помощью угроз?

   — Не будете? — живо уточнила горгулья.

   — Возможно, я подумаю о женитьбе на вас в минуту наивысшего отчаяния — когда мне смертельно захочется сломать себе шею… несчастный случай на охоте или банальное падение с лестницы.

   — Вам я позволю выбирать самому, — беззастенчиво заявила Гиацинта и села, — что возвращает нас к главному.

   — Что у нас главное этим утром?

   Вместо ответа эта невыносимая женщина так высоко задрала подол своего воздушного летнего платья, что нога в бледно-лиловом чулке обнажилась до середины бедра.

   У Траппа уже было достаточно возможностей как следует разглядеть изгибы и впадины Гиацинты, и он никогда не отказывал себе в этом удовольствии, но сейчас он обратил внимание на то, что раньше ускользало от его взгляда.

   — Позволите?

   И он провел ладонью по ее икре — с перекаченными, как у балерины, мускулами. Однажды у него была интрижка с профессиональной танцовщицей королевского театра, ее тело не имело ничего общего с изнеженными и мягкими телами светских красоток.

   — Перестаньте оглаживать меня, как лошадь перед покупкой, — совсем не аристократично оскорбилась гематома, отстегивая от подвязки над коленом стилет. — Лучше покажите мне, как вы умудрились так повернуть руку нашего рассветного убийцы…

   — Вашего, — лениво возразил Трапп. — Не приписывайте мне своих убийц.

   — Простите, — она широко улыбнулась, словно не рыдала этим утром, как живой человек.

   Трапп потянулся к ней, чтобы показать, под каким именно углом необходимо дернуть руку противника, как сзади них раздалось глухое рычание.

   Оглянувшись, он увидел тощего, изможденного волка, стоявшего на поляне со стороны леса. Он выглядел слабым, и из открытой челюсти капали слюни.

   — Бешеный, — вздохнул Трапп, — дорогая, передайте мне свой стилет… Гиацинта?

   Никогда прежде ему не доводилось видеть такой стремительности. Зажав стилет зубами, горгона одним длинным смазанным движением перекатилась в сторону дерева и теперь ловко, как белка, карабкалась вверх, порхая с ветки на ветку. Задрав голову, Трапп с наслаждением следил за ее движениями — они были четкими и уверенными. Ни одного лишнего, даже самого короткого, взмаха руки или ноги. Рефлекторная расчетливость человека, который в совершенстве владел своим телом.

   Волк все еще стоял на месте, тяжело дыша.

   Возможно, у него не было сил нападать, а возможно — желания.

   Но уточнять его дальнейшие планы желания не возникало.

   — Гиацинта, — мягко позвал Трапп, — вы не могли бы мне кинуть свой стилет? Просто бросьте его куда-то в мою сторону.

   — Нет.

   — Нет?

   — Нет.

   — Дорогая, насколько мне известно, волки не умеют лазать по деревьям. Выглядит так, как будто вы в безопасности. Передадите мне свой стилет?

   — Нет.

   — Гиацинта, ради всего святого! — Трапп ощутил подступающее раздражение. — К чему это упрямство?

   — Ненавижу быть безоружной.

   Она сидела на том конце толстой ветки, который был ближе к волку, и прищуривалась, чуть отставив руку с оружием назад.

   — Это какой-то бред, — с досадой произнес генерал. — Голыми руками прикажете его убивать? Это может испортить мою рубашку.

   — С некоторых пор вы стали несколько тщеславными, правда? — сосредоточенно заметила горгона.

   — Ну хорошо, — смирился Трапп, — бросайте сейчас, пока он не прыгнул.

   Гиацинта метнет свой стилет, он пролетит не дальше четырех футов, а потом упадет в траву между Траппом и волком. Нужно будет просто его подобрать.

   Немного сложнее, чем если бы горгона просто передала кинжал генералу, но не слишком сложно в целом.

   Волк снова глухо, даже, скорее жалобно зарычал, смертельно больной, обезумевший, утративший врожденное недоверие к человеческим жилищам и к людям. А потом перебрал ногами и, двигаясь словно по кругу, начал приближаться к Траппу.

   — Не бойтесь, милый Бенедикт, я вас спасу, — весело пообещала Гиацинта, и он не успел ей ответить в том смысле, пусть она хотя бы постарается не свалиться с дерева, этого будет достаточно, как вдруг она спросила: — Левый или правый?

   — Что?

   — Левый.

   Тонкий стилет с тихим свистом разрезал воздух.

   Трапп искал его взглядом в воздухе, чтобы запомнить, куда он упадет, и не сразу понял, что произошло.

   Волк пошатнулся

   Именно в эту минуту его болезнь победила?

   Неброская рукоять, торчавшая в его горле, нанесла такой маленький порез, что крови даже не появилось.

   И в ту же секунду второй стилет аккуратно и прочно вошел точно в левый глаз волка.

   Зверь упал на траву. Изо рта его пошла кровавая пена.

   — Подайте мне руку, — слабым голосом салонной кокетки произнесла Гиацинта. — Я попала? Бросала кинжалы, зажмурясь. Оу, сейчас упаду в обморок! От этой высоты у меня кружится голова!

   — Ради бога, — фыркнул генерал, медленно приближаясь к агонизирующему зверю. — Я что, стал штатным могильщиком? Почему у меня сегодня такой унылый день — копай себе и копай?

   Дождавшись, пока конвульсии волка прекратятся, он выдернул оба стилета и вернулся к озеру.

   Гиацинта, что-то поминутно восклицая, наконец слезла с дерева.

   — Я порвала платье, — сказала она горестно. — Оно было моим любимым, от мадам Левалетт!

   — О, старушка Левалетт! Как она?

   — Становится дороже с каждым годом.

   Тщательно отмыв от крови оба стилета в озерной воде, генерал высушил их рукавом и протянул Гиацинте.

   — Возвращайтесь в замок, — посоветовал он, — я закопаю зверушку и отправлюсь в деревню, чтобы предупредить местных о бешеном волке.

   — Пошлите старуху, — сказала Гиацинта. От длительного пребывания на солнце она покраснела, на ее обнаженном плече алела царапина, прическа слегка растрепалась. Горгона так сильно старалась выглядеть испуганной, что Трапп едва сдержал улыбку.

   — Эухения еще не вернулась, — напомнил он. — Она отправилась в деревню с моим поручением. И еще обещала поискать по округе лошадь. Не пешком же пришел сюда наш утренний убийца.

   — Тогда отправим Пэгги или Аврору.

   — Ни одна из них не сделает и шага из замка, как только услышит про волка.

   — Это правда, — признала Гиацинта, закусив губу. — Значит, я пойду с вами.

   — Вы действительно теперь собираетесь ходить за мной по пятам? — нахмурился Трапп.

   — А вы думаете, я так шучу? Опасности подстерегают со всех сторон!

   — Моя безобидная овечка.

   Гематома быстро спрятала руки с оружием за спину.

   — Я только переоденусь, — ответила она с нежнейшей из улыбок.

   Нацепив самую широкополую из своих шляп и плотно закутавшись в легкую шаль, Гиацинта бодро шагала по сухой проселочной дороге. Наученная горьким опытом, она выбрала удобные легкие туфли из кожи, никаких каблуков и атласа.

   — Что вы любите больше — мясо или рыбу? — спросил ее Трапп.

   Она оглянулась, едва сдвинув брови. Нечасто генерал заводил пустые разговоры.

   — Если бы вы спросили, — ответила горгона, — об этом короля или любого из моих мертвых мужей, то узнали бы, что я предпочитаю устрицы и восточные сладости.

   — А на самом деле?

   — На самом деле, я равнодушна к еде. Мне все равно.

   — Красное или белое вино?

   — Бренди. Вино — напиток для ленивых. Ты просто сидишь весь такой разнеженный и пьешь кислятину мелкими глотками, рассуждая об аромате и послевкусии, хотя единственное назначение алкоголя — это затуманить тебе мозги.

   — Вы очень практичный человек, Гиацинта.

   — Это мой самый главный секрет, — засмеялась она. — Многие считает меня утонченной, рассеянной и мечтательной.

   — Кто был лучшим мужем — Крауч или Стетфилд?

   — Крауч, — ответила она без запинки. Это удивило Траппа — он-то считал, что старикан маршал устраивал гематому куда больше жестокого шантажиста Крауча, любившего избивать слабых. — Стетфилд был слишком добр ко мне, — продолжила Гиацинта задумчиво, — а с Краучем мы оба знали, чего каждый из нас стоит.

   — Вы выступали с бродячей труппой или в большом цирке?

   — Бродячая труппа, если честно, совсем крошечная… Что?!

   Гиацинта остановилась так резко, что он едва не налетел на нее. Резко обернувшись к нему, она уперлась руками в свои бедра. Ее лицо пылало от ярости.

   — Вы подлый, коварный, мерзкий тип! — заявила она. — Значит, вот как вы поступаете? Втираетесь в доверие к наивным девушкам и выпытываете все их тайны?

   — Метательница ножей? — невозмутимо продолжил свои расспросы Трапп.

   — Ножи метал мой брат, Антуан. Я была той, в кого их метают. Ну знаете, яблоко на голове, пестрое трико. Но он учил меня обращаться с кинжалами, это правда.

   Горгона снова зашагала по пыльной дороге

   — Он действительно ваш брат?

   — Понятия не имею, — она дернула плечом, — считалось, что мы все друг другу братья и сестры. Кровное родство слишком переоценивают.

   — Стетфилд подобрал вас прямо на ярмарке?

   — Не совсем… Мы могли бы сменить тему?

   — Почему? Когда я буду знать слишком много, вы просто столкнете меня с башенки.

   — Такую смерть вы для себя выбрали? Уверены?

   Гиацинта все ускоряла и ускоряла шаг, начиная задыхаться в своем корсете.

   — Не переживайте так сильно, — попытался утешить ей Трапп, — я унесу ваши тайны с собой в могилу.

   — Уж конечно унесете! — сердито выкрикнула она, продолжая нестись вперед, как пушечный снаряд.

   — Гиацинта, стойте!

   — И не подумаю!

   Он догнал ее и ухватил за плечи, пытаясь остановить. Она с силой ударила его кулаком под ребра.

   — Да что вы ко мне прицепились!

   — Слышите? Это всадники.

   Генерал, морщась от боли в боку, потащил Гиацинту в сторону ближайшего стога сена, который еще не успели убрать со скошенных полей.

   — Ваша шляпа!

   Горгона быстро стащила ее с головы.

   — У них знамена короля, — взволнованно воскликнула она. — Это помилование! Джонни зовет меня ко двору!

   — Вы в этом уверены? Этим утром вас пытались убить!

   — Наверняка это невеста короля узнала об амнистии и подослала ко мне убийцу.

   — Уверены-уверены?

   Она проводила расстроенным взглядом удаляющуюся четверку гвардейцев.

   — А если это мой шанс вернуться домой? — спросила Гиацинта тоскливо. — И я его прохлопала, сидя в стогу сена рядом с облезлым неудачником.

   — Облезлым? — переспросил генерал. — Да на мне шелковая рубашка!

   — Мне надо узнать, что происходит, — решила горгона, вставая.

   — Прощайте, Гиацинта. Было приятно познакомиться с вами, — отозвался он, поудобнее разваливаясь на сене.

   Раздираемая сомнениями, она снова плюхнулась рядом с ним.

   — Ну может не столько приятно, столько любопытно, — продолжил размышлять вслух Трапп.

   — Что мне делать, Бенедикт?

   — Подождать, — ответил он.

   — Подождать чего? Это гвардейцы короля!

   — Кто угодно может притвориться гвардейцами короля. Мы сами сто раз так делали, когда шлялись по притонам и не хотели позорить честь мундира.

   — Как вы можете сейчас говорить такие глупости, — снова вспылила она. — Господи, я идиотка, что слушаю вас! Возможно, это самая большая глупость в моей жизни!

   — Что-то мне подсказывает, что не самая.

   Горгона нервно засмеялась, скрещивая пальцы в замок. Ее слегка потряхивало.

   — Они сейчас приедут в замок, — спокойно заговорил генерал, — служанки скажут, что вы ушли в деревню. Нормальные гвардейцы расположатся в столовой и потребуют еды и вина. Фальшивые — помчатся искать вас в деревню.

   — Нет, — клацнула зубами гематома, — если гвардейцы приедут и потребуют меня, то Аврора наденет мои шляпку и платье и представится мною. Таковы распоряжения.

   — Вы безжалостны к своим людям, — неприятно поразился генерал.

   — Ну не убьют же они ее!

   — Уверены?

   — Вот вы заладили…

   — Не уверены. Поэтому и оставили такие распоряжения — просто проверить. Гиацинта, вы чудовище.

   Она вспыхнула.

   — Ничего подобного не случится, вот увидите. Никто не будет убивать знатную даму, которую любит сам король. Аврора в полной безопасности.

   — Их всего четверо, — вставая, вздохнул Трапп. — Оставайтесь здесь. Я вернусь за вами чуть позже.

   — Я пойду с вами.

   Как же она ему надоела — как будто прочно привязала себя к нему толстой веревкой, и теперь от этих пут никаким образом не избавиться.

   Нужно было оставить ее на дороге — в этой огромной шляпе — и пусть бы четыре всадника апокалипсиса сделали бы с ней, что захотели.

   — Вы будете мне мешать.

   Гиацинта сглотнула и медленно кивнула.

   — Идите. Я просто…

   — Они возвращаются.

   — Уже? — вырвалось у нее.

   В полном молчании они смотрели, как гвардейцы на полном скаку проносятся мимо и сворачивают в сторону тракта, а не в сторону деревни.

   — Бегом, — Трапп схватил Гиацинту за руку и припустил к замку.

   — Они не остались на обед, — закричала она, — не дали отдыха коням! Что это значит, Бенедикт?

   — Что их дела здесь закончены.

   — Что значит — закончены?!

   — Что вам, судя по всему, понадобится новая прислуга.

   Пэгги и Аврора лежали в холле, головами друг к другу.

   На Авроре было одно из пышных платьев Гиацинты.

   — О, господи, — задыхаясь от бега, горгона вылетела во двор.

   Он услышал звуки рвоты.

   Глядя на тонкие струйки крови, стекающие по камню, Трапп отстраненно считал количество сегодняшних могил. Бывают же такие дни.

   — Поздравляю, — сказал он, выходя к Гиацинте, — теперь вы официально мертвы. Добро пожаловать в небытие.

   — Это я виновата, да? — спросила она. Пошатываясь, она добрела до колодца и опрокинула на себя ведро воды. Хрипло закашлялась.

   — Они бы убили ее в любом случае, — ответил Трапп, подходя ближе. Он с силой притянул окаменевшую Гиацинту к себе, с наслаждением ощущая ледяную влагу колодезной воды, стекавшую с нее. Послеобеденный зной туманил рассудок. — Они убили и Пэгги тоже, хотя в этом не было никакой нужды.

   — Я не останусь в этом замке.

   — Никто не останется.

   Гиацинта вцепилась в его рубашку мертвой хваткой, прижалась всем своим сильным, мокрым телом. Он даже ощутил, как впиваются ему в грудь пластинки ее корсета.

   — Никогда в жизни, — сказала она с истерическим смешком, — меня не пытались убить дважды за день.

   — Трижды, если считать больного волка.

   — Еще и волк! Господи. Вы сказали, что в замке безопасно! Что у нас есть еще несколько дней!

   — Я ошибся. Через несколько дней пришли бы за мной — откуда мне было знать, что сегодня придут — за вами. Паломники, буквально, тянутся друг за другом. Что интересно — заказчиков как минимум двое, уж больно разные у них исполнители. Тайный убийца с рисунком в кармане и вполне явные гвардейцы, которые не знают вас в лицо. Какая интересная у вас жизнь, Гиацинта.

   Скрипнула калитка. Она подпрыгнула в его объятиях и обернулась.

   Древняя, как иссохшее дерево, Эухения вошла во двор. Под узды она вела неброскую, но явно очень выносливую лошадку, чьи копыта были обвязаны тряпками.

   — В соседней роще паслась, — проскрипела она, не удивившим мокрым и обнимающимся господам, — в седельных сумках только вода и хлеб. У нас были гости?

   — Мы покидаем замок, — сказал Трапп.

   Старуха пожевала губами, глядя на него безразличными выцветшими глазами.

   Потом, накинув поводья на ограду, ушла внутрь.

   — У меня от нее мурашки, — призналась Гиацинта.

   — Если гвардейцы фальшивые, — генерал попытался хоть немного отодвинуть ее от себя, чтобы свободно вздохнуть, — то это очень нагло. Если настоящие — то у вас огромные проблемы.

   Вернулась Эухения, молча протянула Гиацинте крестьянское платье и снова ушла.

   Через открытое окно Трапп услышал, как она гремит на кухне посудой, очевидно, собирая им еды в дорогу.

   Горгулья душераздирающе вздохнула и отлепилась от Траппа.

   — Прощайте, красивые платья, — сказала она мрачно. — Здравствуй, тряпье.

   — Помочь вам с корсетом? — спросил Трапп.

   Она вздрогнула и затравленно оглянулась в ту сторону, где лежали ее мертвые горничные.

   Ужас и страдание на секунду проступили на ее лице, потом гематома молча кивнула.

   — Вам придется мне помочь. И мне нужно будет подняться к себе…

   — Никаких драгоценностей вы с собой не возьмете, — напомнил он. — Может, только какой-нибудь скромный жемчуг для Эухении.

   — У меня нет скромного жемчуга.

   — Значит, вы все оставите здесь, Гиацинта.

   — Лучше бы вы меня убили! — простонала она.

   — О, желающих и без меня предостаточно.

   Они покинули замок в легких сумерках. Эухения дремала в седле неизвестного убийцы, незнакомая в простеньком цветастом платье Гиацинта была задумчива и печальна. Вместо пышной прически и шляпки на ее голове был обычный платок, а утратившие кольца и перчатки руки казались совсем крошечными.

   — Несколько дней мы проживем в соседней деревне, — сказал Трапп, — пока не будет готова наша карета. Я грум, вы моя жена, горничная.

   — Отвратительно.

   — Я буду называть вас Бэсси.

   — Отвратительно.

   — Вы все-таки обгорели, и у вас красный нос.

   — Отвратительно.

   — Да ну бросьте. Я думал, циркачи легко переносят лишения и трудности.

   Она издала какой-то неопределенный звук.

   — В четырнадцать лет стало понятно, что моя акробатическая карьера грозит перерасти в проституцию, — вдруг сказала она, видимо, решив пройти до конца по пути своего низвержения из богатой семьи. — Тогда я поступила на службу к одной обедневшей аристократке. Это было в городе Пьорк. Провинциальная дыра. Прислуживала и все время училась — как держать спину и какими столовыми приборами пользоваться. Она занималась подготовкой инженю, и я вечно подглядывала и подслушивала. Мечтала стать знатной дамой. Иногда я заводила близкие знакомства с джентльменами ее круга — надо же мне было на ком-то тренироваться в искусстве обольщения… Тогда-то мы и познакомились со Стетфилдом. Мы придумали мою биографию вместе с ним. Он все обо мне знал, мой первый муж.

   — Я его недооценивал. Старикану хватило пороха жениться на уличной пройдохе и, не моргнув глазом, ввести ее во все светские салоны.

   — Взамен он получил красавицу-жену, которой хвастался напропалую. Более-менее равноценная сделка. И, кажется, эта авантюра изрядно его веселила.

   — Крауч узнал о вашем прошлом?

   — Крауч, — Гиацинта вздохнула, — об этом так и не узнал. Иначе он бы не требовал от меня брака… От уличных девиц требуют совсем иного, знаете.

   — Только не заводите унылой шарманки о своем трудном детстве. Я наслушался вдоволь таких историй от маркитанток. Все они мечтали быть белошвейками.

   Она помолчала, приглядываясь к нему.

   — Вы изменились ко мне, — сказала Гиацинта прохладно. — Это из-за того, что узнали правду о моем прошлом?

   Он слишком давно подозревал что-то такое, чтобы это его изменило.

   Скорее, слишком тяжело ему давалась история с Авророй. Шагая в синеватых летних сумерках рядом с Гиацинтой, Трапп снова и снова спрашивал себя: возможно ли, чтобы она не понимала, чем ее распоряжение может обернуться для служанки?

   И ему очень хотелось сказать себе: нет, не понимала.

   Хотелось обнять ее или взять на руки, потому что у нее был действительно адский день, и она была преисполнена страха и сожалений, и еще наверняка каждую минуту спрашивала себя, имеет ли ее возлюбленный король хоть какое-то отношение к этим гвардейцам, и путь сверху вниз оказался так короток. Вчера еще ты была увешанная бриллиантами и сияла на балах, а сегодня тащишься по сельской дороге в убогую деревушку, и все, что у тебя осталось — это ссыльный преступник, сравнивающий тебя с маркитантками, которые всегда следовали за армейскими обозами.

   — Простите, — Трапп нашел ее руку и поднес к губам. — Плохой день.

   В конце концов, он отправлял на смерть легионы — и что теперь с этим делать?

   — Мы приедем в столицу, — пообещал генерал, — и у вас будет все, чего вы пожелаете. А там мы разберемся, что к чему. Что происходит в вашей жизни и что произошло в моей… много лет назад.

   — Вы считаете меня пустоголовой куклой, правда? — спросила Гиацинта с любопытством.

   — Вы очень опасная кукла, — ответил он задумчиво. — Мне бы не хотелось пополнить собой вашу коллекцию мужчин, которыми вы вертите ради своей пользы.

   — Не пополните, — пообещала она и в ответ поцеловала его руку, — я очень много вам рассказала сегодня. Мы могли бы ведь быть друзьями, Бенедикт?

   — Смена тактики, моя дорогая? — он рассмеялся, отбрасывая все мрачные мысли.

   Новое приключение — вот что было действительно важно.

   — Вы недоверчивый старый медведь, — покачала она головой. — Упрямый, ворчливый, грубый вояка. Но однажды… однажды вы начнете мне верить.

   — Никогда.

   — Вот увидите, — она широко улыбнулась, ослепительная даже со своим пылающим носом.

   Непобедимая, неунывающая, неутомимая.

   Очень-очень опасная — особенно для недоверчивых старых медведей.

ГЛАВА 17

— Расскажите мне о Джереми.

   — Джереми? — она улыбнулась, и генерала снова поразила та нежность, которая всякий раз появлялась на ее лице при упоминании этого имени.

   Такое невозможно было ни скрыть, ни подделать.

   Эухения неподвижная, как статуя, сидела возле огня.

   Трапп, не задавая лишних вопросов, расстелил для них с Гиацинтой одну постель на двоих — плащ и лапник, он обожал ночевки в лесу.

   Сейчас, вдыхая запах костра и прислушиваясь к звукам леса, он ощущал себя непривычно живым.

   Словно вместе с замком, который они покинули, он избавился от ощущения затхлости и трясины.

   Небо, звезды, земля, женщина.

   Как будто он снова молод, и все зависит от него.

   Горгона переносила походные условия со смирением человека, для которого пышные покои и горничные были скорее исключением, нежели правилом.

   — Джереми, — повторила она, пристраивая его руку под своей щекой поудобнее. Траппу даже показалось, что она взобъет его, как подушку. — Почему бы и не рассказать вам? Я сто лет не говорила так много правды сразу, очень странное ощущение. Как будто кто-то щекочет тебя изнутри. Джереми — мой младший брат.

   — Тоже названный?

   — Какая разница? Это случилось, когда мне было десять лет. Мы выступали в одном городке на востоке. Представление еще продолжалось, а мы, мелкие, в это время…

   — Обчищали зевак?

   — Сказать, сколько монет в ваших карманах?

   — Сколько? — спросил Трапп, положив руку ей на затылок и прижимая ее к себе. Его правда утомляло ее ерзание.

   — Тридцать золотых и двенадцать серебряников.

   — Тринадцать, — он улыбнулся и поцеловал ее в висок. — Итак, вам было десять лет.

   — Примерно. Я не знаю точно год своего рождения. Мы работали с публикой, когда незнакомая женщина взяла меня за руку и куда-то повела.

   — К стражам порядка?

   — Я тогда не думала об этом. Она вкусно пахла, и у нее было красивое платье, и она сунула мне булочку, и мне было действительно интересно, что будет дальше.

   — Дорогая, вы с раннего детства были такой авантюристкой?

   Она захихикала, и тепло ее дыхания коснулось его шеи.

   — Женщину звали Джейн Бригс. Она привела меня в свой дом и дала имя: Гиацинта. Так звали ее дочь, которую она потеряла. Мамочка Джейн сошла с ума от горя и в каждой девочке видела своего ребенка. О, это был славный год. Я была настоящей принцессой, знаете? Множество кукол и книжки, и собственная комната. Меня даже научили читать и немножко рисовать, и играть на пианино. Меня обожали. Клянусь, никогда в жизни я не жила так хорошо.

   — Так у вас даже имя не настоящее? — спросил Трапп с какой-то обреченностью. — На самом деле вы Бэсси или что-то в этом роде?

   — Да что с вами такое, — рассердилась гематома. — Вы уже второй раз называете меня этим именем! Признайтесь честно, в вашей жизни была некая Бэсси? Возможно, горничная? Или порочная гувернантка, лишившая юного Траппа невинности?

   — Вот об этом вы думаете?

   Горгона высокомерно попыталась задрать нос, стукнулась лбом о подбородок Траппа, ойкнула и засмеялась.

   — Она так и будет сидеть всю ночь у костра? — шепотом спросила она, указывая на Эухению.

   — Скоро я ее сменю. Но она может так просидеть трое суток кряду.

   — Откуда вы знаете?

   — Однажды мы с Эухенией это проверили — кто дольше может просидеть неподвижно без всякого сна. Она меня почти победила.

   — Трое суток? — изумилась горгона. — Серьезно? Вы трое суток сидели неподвижно друг перед другом? Такие у вас были развлечения?

   — Мы провели вместе десять лет, — напомнил Трапп, — чем вы думаете мы все это время занимались?

   — Я очень стараюсь об этом вообще не думать, — пробормотала она.

   — Между прочим, — торжественно и громко заявил Трапп, — Эухения, чтобы ее черти слопали, лучшая женщина в моей жизни.

   Неподвижная фигура возле огня подняла руку, словно приветствуя эти слова.

   — Так что там с Джереми? — вернулся к прежней теме генерал.

   — Джереми был младшим сыном мамочки Джейн. Ему было три года. Сладкий, ласковый малыш, который повсюду ходил за мной по пятам, цепляясь за мою юбку. Я играла с ним, как с куклой. А потом Джейн умерла, а ее муж все это время терпел меня только из любви к своей сумасшедшей жене. Он-то был нормальным, он-то понимал, что я всего лишь случайный ребенок с улицы. Поэтому сразу после похорон меня решили отправить в сиротский приют. Тогда я украла столовое серебро и Джереми и рванула на поиски своей труппы.

   — Вы — что? — поразился Трапп.

   — Да ладно вам. Несколько жалких ложек.

   — Вы украли ребенка?

   — Я сама была ребенком!

   Трапп замолчал, пытаясь представить себе одиннадцатилетнюю горгону, которая рыскает по стране в поисках труппы бродячих артистов с четырехлетним ребенком на руках и со столовым серебром в карманах.

   — Объясните мне толком, зачем вы утащили Джереми?

   — Просто утащила. Он нравился мне. Такой голубоглазый ангелочек с белокурыми кудряшками. Чудо! К тому же, чисто теоретически, мамочка Джейн тоже просто умыкнула меня с улицы.

   — Господи, я с ума с вами сойду.

   — Я примерно знала график нашей труппы и довольно быстро нашла их на юге, где мы обычно проводили зимы. С появлением Джереми доходы даже выросли — он так сладко пел и хлопал своими огромными глазами. Так мы прожили четыре года. Это было действительно хорошо. Но потом я поступила на службу к своей старой даме, а Джереми посадила в дилижанс и отправила его к отцу. Он почти не помнил свой дом, бедняга. Что была за сцена! Я плакала, Джереми плакал. Наверное, это был последний раз, когда я по-настоящему плакала.

   — Да вы едва не утопили меня в слезах несколько дней назад! — возмутился Трапп.

   — Ах это, — гематома улыбнулась. — Действительно. Было что-то такое. Я уже и забыла. И вообще, давайте уже спать! Что это вас целый день тянет на разговоры!

   Она поплотнее прижалась к нему, обнимая за талию.

   И спустя очень короткое место заснула, как будто по команде.

   — Волки воют, — произнесла Эухения.

   — Слышу, — отозвался Трапп.

   Поскольку в той деревне, в которую они прибыли, трактира не было, то им предложили устроиться в летнем домике на окраине, который здесь назывался «стыдницей». Когда Трапп заинтересовался историей этого удивительного сооружения, то местные охотно объяснили ему, что оно было построено специально для старосты, который по пьяному делу страсть как любил бегать по округе голышом.

   Генерал не успел поразиться широте взглядов, царившей в этом захолустье, как горгона буквально взорвалась гневом. Ни за что, кричала она, никто не будет ночевать в домике, который закрывается снаружи.

   Пришлось Траппу снимать задвижку.

   Три дня горгона, удивительно забавная в крестьянском наряде, вымачивала невозмутимую Эухению в бочке молока, пытаясь хоть немного смягчить задубевшую от солнца и старости кожу.

   Она перешивала платья, покупала сундуки и так вдумчиво и основательно подходила к этому маскараду, что чувствовался немалый ее опыт в этом деле.

   Первые дни Трапп подолгу уходил в лес, пытаясь вместе с жителями деревни отыскать больных волков, которые по ночам все чаще мелькали совсем рядом с человеческим жильем.

   Но вернувшись однажды, он обнаружил горгону на пороге их стыдницы с обеими стилетами в руках. Эухения лежала на полу внутри домика с огурцами на лице.

   — Что такое? — изумился генерал.

   — Вы! — завопила Гиацинта, наступая на него с кинжалами, похожая на очень злобного дикобраза. — Вы обещали меня защищать!

   Она была так сердита, что Трапп сразу заподозрил явление очередного убийцы.

   — Господи, где вы закопали этого несчастного? — спросил он, уворачиваясь от ее стилетов, которыми она пыталась уколоть его грудь.

   — Закопала?! — возмутилась горгулья. — Как можно закопать кузнеца, если он еще не закончил корпус для нашей кареты?

   — Для чего вам закапывать кузнеца?

   — Он нас домогался, — провозгласила Эухения из-под огурцов.

   — Земля ему пухом. Дорогая, что вы с ним сделали?

   — А что могла сделать слабая, беззащитная женщина с этим громилой?

   — Мне даже представить страшно.

   Горгона прицелилась и все-таки ткнула Траппа острием в яремную вену, легко, но довольно мстительно. Потом с размаху села на землю.

   — Ненавижу вас всех, — заявила она обессиленно.

   Генерал молча провел ладонью по шее, стирая капельку крови.

   Он был ужасно зол на себя — как это ему вообще в голову пришло, что можно их оставить здесь вдвоем? Почему он решил, что в этой милой и пасторальной деревеньке они в безопасности?

   — Я пока прогуляюсь, — сказал он мрачно, — а вы пока успокойтесь.

   — Не смейте опять уходить!

   — Мне нужно выпить. Вы на меня напрыгнули, как дикая лисица.

   — Вот гад, — с чувством сказала горгулья ему в спину.

   Кузнец действительно был огромным, Трапп помнил, как восхитился его размерами еще при их первом знакомстве.

   Но сейчас он выглядел скорее жалко — с порезами на лице и огромным синяком под глазом.

   — Драться пришел? — буркнул он, пытаясь пристроить лист подорожника на свою рожу.

   — Да нет, — ответил Трапп довольно мирно, — убивать.

   — Твоя бешеная женушка так и сказала: вернется муж из леса и прибьет к чертям, — кивнул кузнец согласно. — Как ты с ней вообще живешь? Зверь, а не женщина! Уже и посвататься нельзя, как человеку.

   — Посвататься? — Трапп притормозил, пытаясь сосредоточиться на словах, а не ярости внутри. — К моей жене?

   — К вашей госпоже! Для чего мне твоя дикая жена?

   К Эухении?

   Что вообще происходит в этой деревне? Голые старосты, сватающиеся к старухам кузнецы?

   — А что? — словно оправдываясь, сказал кузнец. — Она при деньгах. Карету вон какую заказала! Вдова, говорят. И я вдовец. И ведь нормально пришел, ведро огурцов принес! Хочу, сказал, любви и семейного счастья.

   — А ты вообще видел нашу госпожу?

   — Откуда! Она же из домика не выходит! Молоко туда таскают бочками. Красотка, наверное.

   — Красотка, — согласился с ним генерал, стараясь удержать смех. — Отбоя от ухажеров нет.

   — Я так и понял. Вон как встречают — как будто я злодей с большой дороги. И, главное, — огурцы-то отобрали! Хоть ведро верните.

   — Я бы на твоем месте не рассчитывал, — отозвался генерал, соображая, как они вообще влипли в эту ситуацию.

   — У тебя жена из берсерков, что ли? — обиженно спросил кузнец.

   — Сам ты берсерк. Приперся, напугал женщин. Не мог сначала со мной поговорить, дубина? Вот теперь сиди с подорожником на лице, раз виноват.

   — Слушай, — вдруг спросил кузнец с интересом. — А ты не боишься спать по ночам? Вдруг твоя жена на что-то обидится?

   — К этой старухе? Он пришел свататься к этой старухе?!

   У гематомы стало такое смешное лицо, что Трапп расхохотался.

   — Что с вами? Впервые мужчина захотел не вас?

   — Господи, я же могла так легко избавиться от нее!

   — Да я скорее избавлюсь от вас! — оскорбился генерал.

   Эухения удовлетворенно хмыкнула.

   Горгона подбивала длину подола ее платья, и из-за иголок в губах говорила сквозь зубы.

   — Но почему вы набрасываетесь на людей до того, как они договорят? — спросил ее Трапп.

   — Мой второй брак научил меня этому. Никогда нельзя упускать свое преимущество.

   — Вы убили его? Крауча?

   — Кто знает?.. Хотите огурец?

   Ночью Трапп проснулся от мягкого постукивания лап об землю. За тонкими стенами летнего домика сновали волки, и их прерывистое дыхание казалось особенно громким.

   Гиацинта за его спиной беспокойно пошевелилась.

   Надо было как можно быстрее убираться из этих краев.

   На следующий день приехала Лорелея, пригнав тройку лошадей.

   — Как заказывал, — сказала она, спешиваясь. — Не очень молодые, не очень породистые, не очень выносливые. Серединка на половинку. Странный у тебя вкус, генерал.

   — И не говори, — согласился он, покосившись в сторону Гиацинты, которая ругалась с мастером из-за цвета обшивки сидений кареты. — Как дорога?

   — Словно в страшной сказке. Что за напасть с волками?

   — Как обстановка вокруг Изумрудного замка?

   — Тишина. Никаких чужаков, никаких происшествий. Никаких новых опальных, но все еще великих генералов.

   Трапп улыбнулся. Он собирался попросить Лорелею продать лошадь рассветного убийцы на ближайшей ярмарке, но теперь решил просто оставить ее здесь.

   — Не уезжай одна. Крестьяне сейчас даже в поле поодиночке не ходят.

   — Да ну брось. Кто боится этих сумасшедших волков?

   — Я боюсь. Поговори со старостой, тут вроде собирается обоз.

   Лорелея снисходительно потрепала его по плечу.

   — Пойду навещу бабушку. Как она?

   — Женихов устали гонять.

   Гиацинта подошла к лошадям.

   — Я ему сто раз сказала, что нам нужна потертая обшивка, — сердито сказала она, рассматривая животных. — Вот эту нужно перековать. Завтра нужно уезжать, Бенедикт, иначе нас сожрут волки. Кажется, что их с каждым днем становится все больше.

   — Не преувеличивайте, дорогая. Кто боится несчастных животных?

   Гиацинта сделала несколько шагов навстречу ему и ткнула пальцем в его ранку на яремной вене.

   — Помните, что бывает, когда вы оставляете меня в опасности!

   — О, я помню, — засмеялся Трапп. — Считайте, что я впечатлен. Меня не могли повергнуть в ужас целые армии, но у вас это легко получается.

   Из стыдницы выскочила Лорелея.

   — Какого дьявола, — спросила она, — вы сделали с Эухенией? Вы превратили ее в финтифлюшку!

   — В кого? — изумилась горгона.

   — Все финтифлюшки ужасные врушки, — сообщил ей Трапп наставительно.

   Наконец, карета была готова.

   Трапп загрузил багаж.

   С великим почтением вывел осторожно ступающую в узких туфлях и непривычно длинном и узком платье старуху из летнего домика.

   Толпа деревенский жителей, впервые разглядевшая древнюю вдову, зашушкалась.

   Послышались смешки.

   Кузнец крикнул «это она от огурцов иссохла», и гогот стал совсем непотребным.

   Эухения властно протянула руку, и генерал помог ей сесть внутрь.

   Горгона легко вскарабкалась на козлы.

   — Ступай к своей госпоже, Бэсси, — сказал Трапп.

   — Ну вот еще, Порк, — ответила она. — Сам торчи в этой коробке со старой мегерой.

   — Не называй так нашу госпожу.

   — Револьверы взяли? — спросила она тише.

   — Вы, угробившая двух мужей, взволнованы из-за несчастных зверюшек? — он легким поцелуем коснулся ее губ, и Гиацинта, смеясь, обняла его за шею, притягивая к себе и целуя крепче.

   — Бэсси! — сконфуженно вскричал Трапп.

   — Он у меня такой медведь, — подмигнула она крестьянкам. Те засмеялись. «Оставь его нам, раз тебе не нужен», — крикнула одна из них.

   Наконец, тронулись в путь.

   — Итак, дорогой муженек, — спросила горгулья, — сколько нам до тракта?

   — Около двух дней пути, если погода не испортится, — ответил Трапп, озабоченно поглядывая на набухшее небо. — Если будет ливень, то можем застрять всеми колесами.

   — И нас сожрут волки?

   — Вы спрашиваете об этом с таким восторгом, как будто более веселого приключения у вас в жизни не было.

   — Возможно, — ответила она, посерьезнев, — что эта участь была бы куда приятнее, чем та, которая ждет нас в столице.

ГЛАВА 18

— Что вы будете делать в столице? — спросила горгулья, с равнодушием много путешествующего человека глазеющая на лесные пейзажи.

   — Встречусь со старыми друзьями и, возможно, свергну короля, — ответил генерал рассеянно, слишком погруженный в свои мысли.

   — Что?! — вскричала гематома так пронзительно, что у Траппа немедленно заложило левое ухо.

   — Что? — повторил он ошарашенно.

   — Я не позволю вам даже приблизиться к королю! — прошипела она злобно.

   — Как? Сбросите с лестницы? — кротко спросил ее генерал.

   — Сброшу, если понадобится, — рявкнула она. — Что вы себе думаете? Я фаворитка короля! Его благополучие — моя основная забота.

   — Бывшая фаворитка, опальная и, возможно, в скором времени мертвая.

   — Это все крохотное недоразумение, — заявила она высокомерно. — Мелкие камешки на пути к счастью.

   — В таком случае, — добродушно заметил Трапп, — смена короля не изменит кардинально ваших планов. Вы просто переключитесь на следующего.

   — Типун вам на язык, — рассердилась она окончательно. — С этим столько возни было!

   Он засмеялся ее практичности и полному отсутствию моральных принципов.

   — Я пристрелю вас из ваших же револьверов, если вы будете надо мной смеяться, — сообщила она сердито.

   — Не пристрелите, — хмыкнул Трапп, — по крайней мере до тех пор, пока мы не доберемся до столицы. Вряд ли вы захотите проделать такой путь в одиночку.

   — Значит, потерплю до столицы.

   — Дорогая, вы слишком часто угрожаете мне в последнее время. Я вам так надоел?

   — Надоели? — повторила она медленно.

   Он уже не впервый раз видел, как стремительно ее эмоции отступают перед мыслительным процессом.

   Вот и сейчас вся злость слетела с горгоны, и она примолкла, задумавшись.

   Трапп ждал результатов ее измышлений, в том, что они последуют, сомневаться не приходилось.

   — Совершенно не надоели, — через пару минут сообщила она. — Почему вы мне до сих пор не надоели? — негодование в ее голосе было вполне искренним. — Мы же с вами как эти лошади в одной упряжке, натираем друг другу бока последние недели. А я вообще с трудом выношу человеческие общество.

   — Ну мы же с вами друзья, — напомнил Трапп с усмешкой.

   — Шутите? Мы только что с вами выяснили, что являемся идеологическими противниками. У нас с вами прямо противоположные цели и задачи. А это значит, что совсем скоро наш временный союз перейдет в противостояние.

   — Звучит увлекательно, — резюмировал Трапп, приостанавливая лошадей на лесной развилке.

   Горгона вместе с ним задрала голову к небу. Несколько мелких капель дождя упали на ее лицо.

   — Скоро будет такой ливень, что мало нам не покажется, — сказал Трапп.

   — Правда? Навещу я, пожалуй, нашу госпожу.

   И Гиацинта легко соскочила на землю, чтобы укрыться от непогоды в карете.

   Следующие несколько часов Трапп двигался, практически, вслепую, продираясь сквозь стену дождя. Ему пришлось тащить лошадей под уздцы и временами выталкивать карету из стремительно раскисающей земли.

   Грязный, насквозь промокший, он уже подумывал о том, что придется останавливаться и пережидать непогоду, когда практически налетел на людей, разбивших лагерь на просторной поляне.

   Здесь было несколько богатых экипажей, парочка грузовых телег и множество людей в ливреях цветов небольшой соседней страны.

   — Что это такое? — сам себя спросил Трапп, удивившись столь необычному явлению посреди леса.

   — Кортеж госпожи Линд, — ответил ему косоглазый малый, пробегавший мимо с охапкой мокрых веток.

   — Да ладно, — расхохотался Трапп.

   Он заглянул в свою карету.

   — Девочки, не скучайте. Маленькая остановка.

   — Закройте дверь, дует, — сонно отозвалась горгона, свернувшаяся калачиком на сиденье.

   Безошибочно определив нужный ему экипаж, генерал двинулся мимо снующих туда-сюда людей.

   — Куда, немытая рожа, — возмутился один из лакеев.

   — Туда, — отозвался Трапп спокойно.

   Лакей прищурился, подумал, пожал плечами и пошел по своим делам дальше.

   Он был очень опытным и мудрым человеком, знавшим свое дело.

   Трапп распахнул дверь экипажа.

   — Госпожа Линд, — приветственно поклонился он.

   Что примечательно, она узнала его сразу — заляпанного по самые брови грязью, со стекающим с длинных волос дождем, разбойничьей бородой и постаревшего на десятилетие.

   — Ха, — коротко выдохнула эта женщина, — вы посмотрите, какие звери водятся в этой чащобе. Ну привет, везучий ублюдок.

   — Порк, моя госпожа, — сказал Трапп, — кучер Клодии Летидж, почтенной вдовы. Мы направляемся в столицу.

   — Порк, — повторила Оливия подрагивающим от смеха голоса.

   Она была все такой же кудрявой блондинкой, и время, казалось, обошло ее стороной. По крайней мере, пухлые губы, всегда готовые смеяться, по-прежнему улыбались, а глаза светились искорками неподдельной радости.

   — Если позволите, — продолжал Трапп почтительно, — мы присоединимся к вашему кортежу.

   — Почему же нет? — она склонилась ближе к нему, игнорируя дождь и дремавшую в углу экипажа компаньонку, — обожаю, — шепнула она, — прятать под своими юбками беглых преступников.

   — Что вы делаете в этой глуши? — также тихо спросил он.

   — Проводила лето в деревне у одной подруги. Наступает осень. Приличные женщины возвращаются ко двору.

   — Вы теперь приличная женщина, любовь моя? — спросил он еще тише.

   Она воркующе засмеялась.

   — Вам придется это выяснить самому… Порк.

   Трапп отступил, не желая испачкать ее. Еще раз поклонился.

   — Я поблагодарю вас как только приведу себя в надлежащий вид, — произнес он с улыбкой.

   Она вскинула одну бровь.

   — Буду ждать с нетерпением.

   К ночи дождь прекратился, им удалось развести костры, решено было дождаться утра на этой поляне, чтобы дать земле подсохнуть и на рассвете выдвинуться в дальнейший путь. Для Оливии была разбита палатка, Эухения решила ночевать в карете, себе и горгоне Трапп уже вполне привычно расстелил лапник возле огня.

   — Вы ужасно довольный, — заметила она, с удовольствием вытягиваясь в полный рост.

   — Сколько сна в вас лезет? Вы целый день дремали.

   — В ужасной тряске. Вы не могли управлять каретой аккуратнее?

   — Простите.

   — С вас грязь прямо кусками падает. Может, вам лучше попрыгать?

   Генерал не ответил, пытаясь почистить одежду. Горгулья встала и сама принялась за дело.

   — Не дергайтесь, — велела она, орудуя щеткой. — Как это вам удалось уговорить этих людей приютить нас?

   — Это кортеж Оливии Линд.

   — Кого?

   — Жены посла.