Земля забытых фантазий. Светлана Весельева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Научный спор о ненаучном сотворении мира
• ГЛАВА 2. И кикиморы мечтают о любви
• ГЛАВА 3. Два бессмертия
• ГЛАВА 4. Мир полон загадок
• ГЛАВА 5. Мелюзина
• ГЛАВА 6. Воронка Фантазий

АННОТАЦИЯ

Юная Лиза мечтает о любви. Она убегает из дома и отправляется на поиски Поселения Настоящих Мужчин, чтобы найти идеального мужчину. Таинственное поселение находится в самом центре опасного и неисследованного Центрогорья. Лизу ждут приключения, опасности, множество открытий и полный магии мир Земса.

ГЛАВА 1. Научный спор о ненаучном сотворении мира.

Как могла прийти в голову мысль расположить густонаселённый мир на спинах китов? Такое впечатление, что Создатель намеренно изобрёл трудность вселенского масштаба, чтобы посмотреть, как местное население будет выкручиваться.

   А если киты разнополые? Создатель думал о той опасности, которой он подвергает своё творение в этом случае? Знает ли Создатель, что кусок плоской суши, медленно плывущий на трёх китах через Вселенную, просто невозможен? Этот кусок антинаучен и опровергает все придуманные и даже открытые законы природы. Киты ведь должны жить в воде, а не в звёздной черноте неизвестно какой протяжённости.

   Да ладно ещё, если бы Создатель изволил оставить достоверную летопись с картинками. Чтобы было понятно, что мир сотворён так-то и так-то. Тогда бы не пришлось вести научные споры о ненаучном сотворении мира. То, что в результате сотворения получилось, было похоже на черновик или детский рисунок. Как будто Создатель, отвлёкшись от чего-то важного, просто намалевал этот мир на полях страницы и забыл о его существовании. Я дал вам жизнь, так извольте радоваться. И отстаньте от меня! Разбирайтесь с этим как хотите.

   Разбираться пришлось господину Догаде – главному академику Всенаучной Академии Тридевятого царства. Заниматься подобной бессмысленной ерундой весело и интересно в молодом возрасте, когда мозг требует открытий, а тело легко на подъём. Догада был уже немолод. Его устраивало тихое житьё в свечении славы и всеобщего уважения. Он поднялся на самый верх в научной карьере и совершенно обоснованно хотел пожинать плоды. Плоды выглядели как светлый резной терем в заповедном лесу с бревенчатой банькой и собственным лесным озером.

   Закинешь в озеро удочку на светлой зорьке, закроешь глаза и погружаешься в птичий перезвон, запахи травы и солнечное свечение, ласково гладящее кожу на щеках. Большая рыбина бьёт хвостом по воде, разгоняя круги на зеркальной глади. Квакает лягушка. Очень возможно царского происхождения. Иногда приплывает водяной посплетничать о городской жизни. Догада мог часами сидеть возле зелёной, отражающей лес, воды и медитативно пялиться на полёт стрекозы. Он с головой окунался в удивительное и несвойственное ему чувство обожания всего живого.

   В конце концов, он потратил лучшие годы на развитие науки Земса и Тридевятого царства, в частности. Пора бы уже благодарному Земсу платить по счетам, пока Догаду окончательно не скрутил ревматизм. Земс платить не торопился.

   Поэтому Догада, как ошалевший лосось, пробирался через встречное течение людского потока в свой кабинет. Угораздило его забыть там план выступления. Без плана Догада выступать не решался. Боялся, что память принародно опозорит его. Такое уже случалось и Догада очень старался забыть тот инцидент. Но проклятущая память его упорно помнила и подсовывала Догаде перед каждым выступлением.

   Людской поток двигался в сторону конференц-зала. Неужели им всем так интересно на чём держится Земс и существуют ли на самом деле боги? Что эти знания принципиально изменят в их жизнях? Если бы Догада был Создателем, то…

   «Простите, профессор!» — извинился налетевший на Догаду студент. Профессор холодно кивнул. О чём это он? Ах да! Если бы Догада был Создателем, он послал бы этот мир к чертям собачьим со всей его суетой! Очевидно, что Создатель так и сделал. Мысль о том, что Создатель не так уж и глуп, если пришёл к тому же решению, что и Догада, немного успокоила профессора.

   Всенаучная Академия многоэтажно высилась в центре Вечнограда — столицы Тридевятого Царства. Это было большое белокаменное здание, парадным фасадом выходящее на Дворцовую площадь. Академия считалась самым престижным учебным заведением в царстве. В этих стенах учились даже иностранные студенты из дружественных (и не очень) стран.

   Самые великие открытия делались именно в стенах Академии. Если открытие не тянуло на статус «великое», то он (статус) обычно присваивался путём единогласного голосования. Мелких открытий в Академии не делали.

   Профессорский состав состоял сплошь из гениев и великих учёных. Кстати, им статус тоже присваивался путём голосования. Надо ли говорить, что если ты не проголосуешь за чужую гениальность, то и за твою никто не проголосует?

   Профессорский состав был представлен мудрыми старцами в убелённых сединами париках и малиновых мантиях. Молодой мужчина не мог быть гениальным учёным в силу своего возраста. Поэтому профессора намеренно добавляли себе годы и старались выглядеть дряхло. Обильное питание, призванное компенсировать потраченные на мозговую деятельность силы, делало профессорские фигуры округлыми и медлительными. Они важно перемещались между аудиториями, говорили медленно и требовали к себе максимального почтения. Случайное засыпание после обильного обеда во время лекции, списывалось на полное погружение в научные размышления.

   Медлительность и солидная степенность нарушалась профессорами раз в пять лет, когда Его Величество Кощей Бессмертный (батюшка-царь, кормилец и поилец, бессменный лидер и просветитель, борец за светлое будущее и прочее и прочее) выдавал три четверти сундука золотых монет для очередного научного прорыва. Тогда в Академии начиналась возбуждённая беготня и профессора носились по аудиториям, как вспотевшие малиновые колобки. Студенты под шумок пропускали лекции. Каждый профессор выдвигал свою версию Научного Прорыва Года, нуждающуюся в государственном финансировании. Догада чувствовал себя так, словно живёт не с той ноги. И не в своей тарелке.

   В прошлой пятилетке научное сообщество трудилось над доказательствами существования людей и происхождения всего местного населения от их фантазий. Не то чтобы после изысканий в этом вопросе была поставлена точка, но бюджет был освоен на пользу науки. В заповедных лесах появился элитный посёлок для руководящего состава Академии. Учебное заведение обзавелось летучим кораблём для полётов в соседние царства на научные конференции. Правда летающая посудина чаще использовалась для изучения иностранных кухонь, посещения иностранных магазинов одежды и всяческого приобщения к иностранным излишествам. В конце концов, были люди или нет — вопрос, относящийся не столько к науке, сколько к вере. Вот пусть Волхв с ним и разбирается.

   Сегодня на повестке дня было обсуждение научных экспедиций. Финансироваться будет одна по итогам голосования и с одобрения Его Бессмертного Величества. Господин Догада, склонял аудиторию согласиться с его предложением финансировать экспедицию под земную твердь. Необходимо было выяснить, на чём всё-таки держится Земс. Это покончило бы с домыслами и научными расхождениями среди учёных.

   — По последним научным данным, солнце вращается вокруг земли, — говорил запыхавшийся профессор, едва успевший к началу обсуждения. Он тыкал указкой в нарисованное для наглядности на доске устройство мира. — Сейчас я вам это покажу. Итак, наша земля, называемая «Земс» и далее именуемая просто «земля» — это плоское округлое небесное тело. Со всех сторон суша окружена Всемирным океаном. Чтобы океан не стекал за плоский край, его окружает змей Ермунгард, ухвативший зубами свой хвост, — профессор ткнул указкой в жуткую змеиную морду, изображённую на карте. — Раньше считалось, что округлый твёрдый небесный слой держится на спине змея. Однако, это совершенно невозможно. Вот здесь восходит солнце. Оно делает полукруг и садится вот в этом месте. Тут, как вам известно, находится Гигантский Кур. Ноги его стоят в океане. А головой он упирается в небесную твердь. Когда солнце садится у ног Кура, оно начинает колыхать океан. Кур пугается и топчет солнце ногами. Так оно и проскакивает под землю, туда, где нашу твердь держат киты. Солнце проходит под китами и встаёт опять в этой же точке. Если бы небесный купол не был цельным, солнце бы обязательно упало, когда опускалось под земную твердь. Но солнце каждое утро поднимается в одном и том же месте. Это говорит о том, что и снизу нашей земной тверди простирается небесная твердь, заключая нас в плотный пузырь.

   Раздались аплодисменты. Профессор налил из кувшина воду в стакан и с наслаждением выпил. Весна в этом году рванула с места в карьер и солнце жарило немилосердно, разогревая крышу Академии как блинницу, а вместе с нею и аудитории. В открытые окна лились запахи цветущего сада, птичий писк и жара. Академик достал платок и вытер лоб.

   — На этом основании я утверждаю, что путешествие под земную твердь безопасно. Упасть ниже неба мы всё равно не сможем. Надо только натянуть крепкий трос и тогда мы сможем спуститься. Это поставит точку в споре между научными обществами. Наконец мы выясним, держит ли нашу земную твердь черепаха, как в это верят в южных культурах. Или земля расположена на трёх китах, как принято в нашей науке. Или Земс держится Ни На Чём, как заявляют некоторые малограмотные выскочки. Очень мне интересно взглянуть, что это за «Ни Чё» такое, — засмеялся профессор, в аудитории раздались одобрительные смешки.

   Догада снова промокнул лицо большим носовым платком. Он совершенно вспотел под плотной малиновой мантией и от этого был зол и раздражён. Профессор был толстым. Он носил парик в белых кудрях, как было положено ему по должности. Парик перегревал мозг, по лбу струился пот.

   Догада оглядел аудиторию, оценивая настрой слушателей. Народу набилось столько, что не хватило мест. Слушатели сидели даже на полу и подоконниках, стояли у стен и в проходах между рядами. В конце зала в дверях в несколько рядов торчали головы любопытных.

   — Доподлинно известно, что земная твердь держится на трёх китах, — продолжил профессор. — Сначала китов было семь. Потом три кита куда-то удалились, да так и не вернулись. Это, кстати, ещё один повод спуститься под земную твердь и выяснить, куда делись киты. Не денутся ли туда же оставшиеся в ближайшее время? Один из оставшихся китов умер, предположительно от китовой чумки. Что делает экспедицию совершенно необходимой! Что, если остальные киты тоже умрут? Что станет с нашим миром? — в аудитории громко зашептались. — Трём китам держать земную твердь тяжело, ведь она была рассчитана на семь китов. Поэтому земля постоянно соскальзывает. Это и вызывает землетрясения, оползни и цунами. Возможно, нам бы удалось спустить туда парочку наших морских китов, чтобы стабилизировать землю. Например, Чудо-Юдо. Этот кит жрёт морские суда вместе с мореплавателями. Под землёй от него было бы больше пользы, — профессор взял стакан и жадно выпил воду. Снова промокнул лицо платком. — В некоторых культурах принято считать, что наша земная поверхность не округлая, а четырёхугольная. Говорят, что Всемирный Океан окольцован не змеем, а горами. В некоторых учебниках до сих пор встречается эта версия мироустройства. Думаю, пора прекратить вбивать в головы наших детей эту ересь. А для этого совершенно необходимо организовать экспедицию за край земной поверхности.

   В аудитории раздались одобрительные возгласы и аплодисменты.

   — Глупо спускаться под землю, пока мы не заполнили все белые пятна на карте! — закричал с места профессор географии, господин Самвсевидал. — Кто вообще придумал всю эту ерунду с китами? Их кто-то видел? Лично я – нет! Я сам возглавлял экспедиции по установлению морской границы Земса и не видел никакого Кура, и тем более змея! Всё это устройство мира придумано в тёмные времена, когда и писать-то ещё не умели. Разве могут киты обходиться столько времени без воды? И где доказательства, что их было семь? Где очевидцы, которые могли бы доказать, что именно так устроен мир?

   — Господин Самвсевидал, перестаньте кричать с места! – раздражённо призвал коллегу к порядку Догада. — Идите к трибуне и скажите, что вы обо всём этом думаете!

   Профессор географии стал протискиваться к трибуне. Догада с сожалением посмотрел на пустой кувшин. Самвсевидал был из профессоров-практиков. Он предпочитал добывать истину в поисках на открытом воздухе, а не в душной библиотеке. Географ действительно провёл многие месяцы в экспедициях и поэтому Догада терпел его резкие замечания. Самвсевидал взял указку и принялся тыкать в карту.

   — Посмотрите, сколько ещё неизученных мест в нашем мире! Прежде чем лезть под землю, неплохо было бы изучить то, что под боком! Ещё ни одна экспедиция не вернулась живой из Песчадья, а ведь это одна из ближайших к нам стран. Мы не были в Центрогорье. Мы не были в Дзыне, хотя ведём с ними торговлю. С северной стороны с нами граничит Скачевье и мы до сих пор не знаем, кто там живёт. Это опасно, учитывая грозный нрав соседей!

   Со Скачевьем действительно вышло стыдно, лишний раз не похвалишься. Кощей как-то надумал расширить свои владения в сторону соседей. Пошёл на них войной. Разумеется, без предупреждения. Снарядил войско по последней военной моде. Обеспечил полевые кухни разнообразным провиантом. Вооружил богатырей на все случаи ведения боя. Три месяца искали противника по бескрайним степям и дремучим лесам.

   Жители Скачевья просто погрузили себя с имуществом на повозки и катались по стране все три месяца, не попадаясь вражьему войску на глаза. А ночью обстреливали захватчиков стрелами из темноты. Кощеево войско потеряло три четверти богатырей, а жители Скачевья на бой так и не пришли. Теперь в Тридевятом боялись мести обиженных скачевцев.

   — Что нам до скачевцев, когда в опасности само наше существование? — напомнил о себе Догада, чувствуя, что аудитория готова переметнуться на сторону профессора географии.

   — Если под земной поверхностью действительно киты, которые находятся там от сотворения всего, то почему им не побыть там ещё немного? Хотя бы столько же, сколько они там уже есть? Возможно, драконы из Центрогорья нам угрожают гораздо сильнее, чем предполагаемая китовая чумка. Было бы правильно изучить всю земную поверхность, нанести на карту места обитания волшебных существ. Нужно исследовать Всемирный Океан. Ведь ещё никто не доплыл до того места, где, по вашим словам, обретается змей. Или горы. Или Кур. Я настаиваю на финансировании экспедиции, которая покончит с тайнами и домыслами! — Самвсевидал поправил съехавший парик.

   Профессор географии был из тех академиков, которым приходилось имитировать старость и немощность. Загоревшее лицо географа и пышущее здоровьем крепкое тело, плохо вписывались в общепринятый образ «гениального и великого» учёного. Студентки напропалую строили ему глазки в коридорах Академии.

   Слушатели зааплодировали эмоциональной речи географа. Послышались призывы голосовать за предложение профессора географии. Догада тоскливо посмотрел на карту. Самвсевидал был прав. Слишком много было вокруг тайн, закрытых государств и неисследованных земель. Но что особенного и гениального в исследовании окружающего мира? Вот экспедиция под земную твердь – глобальная, дерзкая и прославляющая во всех учебниках истории.

   Кто там ещё в планах на выступление? Догада уставился в свои заметки. В аудитории шумно обсуждали выступление географа.

   — Спасибо, профессор, вы можете сесть. А теперь я приглашаю господина Волхва, чтобы обосновать нам его точку зрения… — перекрывая шум объявил Догада. Самвсевидал вернулся на место под оглушительные аплодисменты.

   Догада посмотрел на Волхва, сидящего в первом ряду. Тот мирно дремал, облокотившись на посох, увенчанный длинномордым черепом с двумя рогами. Волхва никогда не приглашали на научные собрания. Он был ответственен исключительно за религиозные вопросы и никакого отношения к науке не имел. Но в этот раз царский секретарь принёс указ об участии Волхва в выборе экспедиции. Это было неожиданно и странно.

   — Так что скажет господин Волхв? – громко спросил профессор. Волхв продолжал спать. – Кто-нибудь, потыкайте гражданина Волхва чем-нибудь… Только аккуратно. Если он живёт столько, сколько утверждает, то в любой момент мы можем стать счастливыми свидетелями его ухода в мир иной…

   Сидящий рядом с Волхвом Астроном — низенький толстый старикашка в балахоне с серебряными звёздами — ткнул Волхва кулаком в бок. Волхв громко всхрапнул и выронил черепоголовый посох. Посох проскользил по гладкому полу и упёрся черепом в мантию Догады.

   — Господин Волхв, не могли бы вы оставлять останки несчастного парнокопытного за аудиторией? Здесь решается судьба науки, а ваши оккультные прибамбасы даже не околонаучны! — возмутился Догада, брезгливо оттолкнув ногой посох.

   Волхв поднялся и вытянулся во всю длину своего негодования. Он подобрал посох и прошёл на трибуну. Его серые одежды, призванные таинственно развеваться, уныло мотылялись вокруг тощей фигуры. Длинные седые волосы создавали вид неопрятный, хотя должны были указывать на мудрость и жизненный опыт своего обладателя.

   — Происхождение мира давно известно! Всё это записано в древних книгах нашими предками. Там же можно прочесть, на чём держится земная поверхность. Не вижу смысла спускаться под землю, чтобы увидеть очевидные вещи, описанные в божественных книгах! — скрипучим голосом заявил Волхв. Глаза на его удлинённом, схожим с черепом на посохе лице, злобно вспыхнули. Слушатели в аудитории притихли.

   — Беда в том, что, кроме вас, эти книги никто не понимает. А ведь просили сделать перевод…— проворчал Догада. Он взял со стола журнал «Наука Земса» и принялся обмахиваться. Профессор терпеть не мог Волхва. Волхв отвечал ему взаимностью.

   — Наш мир и нас самих сотворили боги! — Волхв потряс черепоголовым посохом. — У нас есть уникальная возможность подняться в божественный мир ещё при жизни, чтобы…

   — То есть вы утверждаете, что нас создали боги? — язвительно перебил Догада. Его раздражение достигло крайнего предела и готово было излиться самым обильным красноречием, на которое был способен профессор.

   Волхв кивнул, выпав из состояния вдохновения. Никто на проповедях не смел прерывать Волхва. Это грозило дерзкому прихожанину отлучением от божественной благодати и всеобщим порицанием. Нахальное поведение Догады мешало Волхву сосредоточиться.

   — Тогда получается следующее: человек создал богов, а боги, в свою очередь, нас. Выходит, что мы фантазия чьей-то фантазии. Фантазия во втором поколении, — с ноткой презрения в голосе сделал вывод Догада. — Всем давно известно, что люди создали богов так же, как и всех жителей Земса! А что ещё вернее, так это то, что богов мы придумали уже самостоятельно. А виной всему была малограмотность наших предков.

   Нотка презрения в голосе Догады была совсем маленькой, но такой громкой, что её услышали даже в конце аудитории, где собрались студенты. Студентов согнали на слушания в целях повышения образованности, взяв перед эти подписи о добровольности участия. Тем, кто запомнит содержание обсуждения и сможет рассуждать об этом на лекциях, обещали поставить зачёты без экзаменов.

   — Экспедицию необходимо организовать в Центрогорье, — проигнорировал Волхв замечание Догады. Он ткнул указкой в центр карты, где плотным массивом изображались непролазные леса и из них торчали остроконечные горы. — Здесь, в самом центре Центрогорья есть Центральная Ось. Она соединяет небо и землю и не даёт небесной тверди рухнуть на нас. Если взобраться по этой Оси, то можно будет подняться и на небесную твердь. Сверху будет видно какую форму имеет наша земля и что именно окружает её: змей или горы. С этой Оси мы можем подняться в мир богов, который расположен на небе и в семь раз больше нашего…

   — И как, по-вашему, наше небо держит мир, который в семь раз больше нашего? — снова перебил его Догада. — Не хочу вас расстраивать гражданин Волхв, но если бы ваши боги признали вас достойным, они призвали вас самостоятельно и не пришлось карабкаться по Оси, которой может и нет вовсе. И то, что вы живёте в этом мире необоснованно долго, явно говорит не в вашу пользу!

   — Но сверху действительно можно рассмотреть строение земной поверхности. И удобнее наблюдать за движением звёзд, — выкрикнул с места Астроном. — К тому же как вы планируете пройти мимо змея? Как там его имя?

   — Ермунгард, — подсказал Догада. — Это на змеином.

   — Вот-вот, — согласился Астроном. – Сверху мы могли бы понять, где у рептилии морда и спуститься за край земли в другом месте, безопасном.

   — Почему вы думаете, что змей опасен? — спросил Догада. – Он держит во рту свой хвост, ему нечем причинить нам вред.

   — От змея всего можно ожидать, — проговорил Астроном. – Вдруг он голоден? Отпустит хвост и проглотит нас. А океан за это время стечёт под землю. Это может вызвать всемирную катастрофу и, прогнозируемый последнюю тысячу лет, ежегодный конец света. Придворный ясновидец Непострадамус в прошлом году стращал именно таким развитием событий.

   — Может быть, вы подниметесь на трибуну и изложите свою точку зрения? – спросил Астронома Догада. – Если господин Волхв уже закончил…

   Волхв положил указку и направился к своему месту с оскорблённым видом. Ему трудно было доказывать свою правоту в стенах Академии. В научных кругах никто не боялся его хриплого голоса, пророчеств, которыми Волхв так и сыпал на улицах города и козлиного черепа на посохе. Волхва и не пригласили бы на слушания, но его почему-то рекомендовал сам Кощей. Через секретаря. Волхв совершенно не переживал по поводу скомканного выступления. Его основное выступление состоялось перед царским секретарём, подкреплялось денежными подарками и имело гораздо больше веса, чем все эти научные вопли.

   — Я не слышу ваших аминей, господа… Простите, аплодисментов, — обратился Догада к аудитории. Жидкие аплодисменты проводили Волхва до его стула. — Пожалуйте, господин Астроном, — пригласил Догада.

   Астроном поднялся и быстро пошёл к трибуне. Он был маленького роста, зато вполне объёмным в ширину. Поэтому Астроном не любил кресла, так как всё время в них застревал. Он носил мантию малинового цвета, расшитую серебряными звёздами. Голову его украшал стоячий малиновый колпак. Колпак несколько компенсировал в глазах окружающих малый рост Астронома. Профессор прошёл к трибуне и скрылся за ней. Зрителям был виден только его колпак, который принялся раскачиваться в такт произносимым словам.

   — Экспедиция должна быть отправлена в Центрогорье, — сказал Астроном. — Там необходимо построить обсерваторию. Из самого центра земли и на максимальной высоте удобнее наблюдать за небесными светилами. Мы могли бы выяснить, действительно ли существует Гигантский Кур, ведь сверху всё видно гораздо дальше. Я веду свои наблюдения много лет и пользуюсь самыми современными увеличительными приборами. Я никогда не видел на горизонте даже подобие большой курицы. Возможно, она скрыта от нас Центрогорьем, или просто не существует. Уже сейчас я готов сделать несколько сенсационных заявлений, основанных на наблюдении за звёздами! Недавно меня осенило! И я хочу поделиться с вами своим осинением… Осинянием… Наверное, меня озарило, и я делюсь озарением… — сбившись и смутившись, забормотал из-под трибуны Астроном. В аудитории послышались смешки.

   — Ближе к делу, господин Астроном, — попросил Догада.

   — Наша земля вращается вокруг солнца, а не оно вокруг нас! — выкрикнул Астроном.

   С озарениями всегда так. Они происходят в самое неподходящее время и в неподходящем месте. Часто они опровергают все, на чём строился ваш мир всю жизнь до этого. Например, сначала вы долго изучаете азы искусства живописи, защищаете докторскую и приобретаете репутацию крутого искусствоведа и знатока. А потом оказывается, что «Чёрный квадрат» это не квадрат, а секс двух чёрных треугольников. И всё летит к чертям: ваша репутация, годы учёбы, спокойная жизнь в достатке.

   Озарение похоже на маленький взрыв в одной отдельно взятой голове. Так осуждённый на пожизненное заключение маньяк-убийца вдруг находит бога и отказывается есть сосиски в пост. Так делаются научные открытия, которые никому не нужны, ведь они раскачивают устои всего. За такие открытия обычно сжигают на костре. Это гораздо дешевле, чем переписывать все учебники в мире. А самое ужасное в поведении любого озарения то, что оно отказывается оставаться в той голове, в которой возникло. Озарение хвастливо и требует к себе внимание масс.

   Аудитория зашумела, Волхв вскочил и стукнул по полу посохом:

   — Это абсолютная ересь! Абсолютная и даже антинаучная! — попытался он заручиться поддержкой Догады.

   — Господин Волхв, прекратите царапать пол этой штуковиной! — раздражённо прикрикнул Догада. — Господин Астроном, выйдите из-за трибуны, чтобы аудитория видела, в кого кидать помидоры…

   Астроном вышел из-за трибуны и продолжил:

   — Я даже возьмусь утверждать, что небо нетвёрдое! Поэтому, как бы высоко ни поднимались наши летательные устройства, нет никакой опасности, что путешественники разобьются о небо и упадут на землю. Мы можем перестать устанавливать во все летательные аппараты ограничители высоты. Это поможет сэкономить много денег из налогов и пустить их на развитие науки.

   Тут уж поднялся настоящий шум, неконтролируемый и нецензурный. Иностранные гости перешли на свои малопонятные языки, жестикулировали, требовали изгнать Астронома из Академии. Местное научное сообщество реагировало не менее бурно. На пол перед Астрономом шмякнулся первый помидор. Затем ещё один. Вскоре помидоры летели с обильностью майского ливня. Астроном стоял, гордо задрав колпак и глядя в беснующуюся толпу.

   — А она всё равно вертится! — выкрикнул он, простирая в сторону вопящей толпы свою короткую пухлую руку.

ГЛАВА 2. И кикиморы мечтают о любви.

   — Однажды люди перестали верить в богов, волшебных существ и всех сущностей, которых сами же до этого и придумали. И были изгнаны все волшебные существа и боги, и суеверия, и прочие плоды человеческой фантазии на край Вселенной. И стали они жить без людей… — Васька отпихнул учебник и тряхнул светлыми волосами. — Не буду я этот бред читать!

   — Это ещё почему? — строго спросил его отец.

   — Да потому что никаких людей не было! Где доказательства что они были?

   — Мы и есть доказательства, — пожал плечами отец. — Домовые и лешие, кикиморы и Змей Горыныч… Откуда, по-твоему, всё это взялось? Люди придумали. Мы такие же, как люди. Кроме Змея Горыныча, конечно. У нас есть руки, ноги, голова, лицо… Мы даже называем себя людьми, чтобы не выяснять у кого в роду кикиморы, у кого домовые, а кто леший. Люди нас придумали такими же, как они сами. Ну, почти… — Фёдор вспомнил о зелёных волосах жены.

   — Придумали, а сами? Куда они делись? — не унимался домовёнок. Его синие глаза уставились на отца и по хитрой физиономии было понятно, что на любое объяснение у него уже готово возражение.

   — Так, прекрати мне это! Вот пожалуюсь на тебя Яге Антоновне! Живо за уроки, — стукнул отец ладонью по столу.

   — Учи тут всякий бред, — ворчал домовёнок. — Завтра начнут рассказывать, что земля круглая, как яблоко… Может, это не люди нас придумали, а мы их. И это они на нас похожи, а не мы на них. А наш мир вообще не произошёл и не придуман, а просто всегда был. А Яга Антоновна очень старая. Она уже сама не помнит, что было, а чего не было.

   Отец молча согласился с этим утверждением. Яга и правда была старой. Даже древней. Даже всегдашней. Возможно, она помнила само изгнание волшебства после принятия людьми массового и бесповоротного атеизма. Может, она в нём даже была виновата: столько народу поела за свою карьеру, пока служила Бабой Ягой. И можно ли в таком возрасте полагаться на память? Она уже, наверное, сама не знала, где у неё воспоминания, а где фантазии её склероза.

   Когда Фёдор был маленьким домовёнком и ходил в ту же школу, где учится Васька, Яга уже была дряхлой. Но на пенсию упорно не уходила. Каждый год администрация школы пыталась почётно выпроводить её на отдых, заслуженный ещё пятьсот лет назад. Но Яга не поддавалась на уговоры и намёки. А применить по отношению к ней силу, пусть даже на законных основаниях, никто не решался. Каждое утро парковалась её избушка на курьих ножках в школьном дворе, а вечером уносила Ягу, теперь почему-то Антоновну, в лесную чащу.

   — Папа! — в комнату вбежала раскрасневшаяся Лиза. — Смотри!

   Она развернула глянцевый журнал и положила его на стол перед отцом. Васька тут же отодвинул учебник и перегнулся через стол. Фёдор отложил деревянную ложку, которую вытачивал, пока Васька делал уроки и посмотрел в журнал.

   — Папочка! Мне очень нужна такая ступа! Очень, очень, очень! — Лиза сложила ладошки в молитвенном жесте и состроила на лице самую лучезарную улыбку, на которую была способна.

   Фёдор посмотрел на картинку. На ней была изображена ступа розового цвета, глянцевая, с золотыми завитками и стразами, щедро разбросанными в цветочном орнаменте по поверхности.

   — Ступа для полётов, модель 4361 розовая, мини, — прочёл вслух Фёдор. — Лиза, детка, зачем это?

   — Фу, пааап, ну я же просила не называй меня Лиза. Зови лучше Лизбет, так модно.

   — Зачем тебе ступа? У тебя же есть сапоги-скороходы…

   — У-у, сапоги — это уже прошлый век… Что в них хорошего? Меняй набойки два раза в год. Зимой подошву противоскользящую приклеивай. В пробках стой… И у меня на правом сапоге тормоза барахлят, я же говорила, помнишь? И летом в них жарко. И они мне по цвету не подходят, я их, между прочим, за мамой донашиваю…

   — Давай новые тебе купим. Нужного цвета. Маленькая ты ещё в ступе летать, — выдвинул отец последний аргумент.

   — Чего это маленькая? У Катьки уже есть такая! А мы с ней одного возраста… — возмутилась Лиза, подбоченясь по-матерински и надув губы.

   — Давай подождём следующей весны, — начал сдаваться Фёдор. — Зимой на этом всё равно не полетаешь. Замёрзнешь. Заболеешь.

   — А вот и нет! – Лиза радостно перевернула страницу и стала тыкать пальцем в картинки. — Вот у неё есть стеклянный купол. Надёжная защита от дождя, ветра и снега. В комплекте метла с переключением скоростей и регулятором высоты. Ещё умный руль. И если брать до конца недели, то в комплекте клубочек-навигатор идёт…

   — Клубочков в доме и так полно… Мама их твоя под цвет платьев с десяток набрала, — вяло сопротивлялся Фёдор.

   — Да этот же розовый! Ну, посмотри! Он к ступе идеально подходит. И не хочу я сапоги-скороходы носить… Ты бы ещё печь самоходную вспомнил, что в гараже без дела стоит, — Лиза захлопнула журнал.

   — А что печь? Когда снегом замело по самые окна, так мама твоя на печи на работу ездила. И ничего! Не упал её авторитет. Зато дорогу печью прочистила и не замёрзла. Пошла бы ты лучше в лес, грибов набрала, пирога испечём, — начал терять терпение Фёдор.

   — Кому он нужен, этот пирог? В доме скатертей-самобранок на любой вкус. Разверни ту, что десерты готовит и ешь свои пироги, — обиженно заявила Лиза.

   — Мала ещё с отцом так говорить, к себе иди! — прикрикнул Фёдор. Васька захихикал и высунул язык, дразня сестру. Тяжёлая отцовская рука тут же опустилась на его затылок, Васька ойкнул, зубы его клацнули.

   — Оставшись без людей, волшебные сущности стали развиваться самостоятельно, — затараторил он. – Пап, а домовой – это волшебная сущность или суеверие?

   — Вы же на прошлой неделе классификацию проходили, — напомнил отец, взявшись за ложку. – Забыл?

   Васька уткнулся в учебник.

   — А Васька смотрел передачи для взрослых по серебряному блюдечку, — сдала его сестра перед тем, как хлопнуть дверью.

   Фёдор посмотрел на закрытую дверь. Пора было отдавать Лизку замуж. Девка выросла кровь с молоком. В голове ветер. Парни в деревне так и пускали слюни, когда она, гордо задрав подбородок, проплывала мимо. А почтения к старшим в девчонке никакого. Так и норовит всё сделать по-своему. Намучается с нею свекровь.

   — Это правда? Ты смотрел взрослые передачи? — нахмурился отец, посмотрев на Ваську.

   — Да я про китов только... У них ведь бывает период размножения. А что, если те киты, что держат нашу землю, надумают размножаться? – покраснел Васька. – Тогда весь наш мир перевернётся? А вдруг это произойдёт скоро? Ведь сейчас весна. Мы тогда умрём? И я?

   Фёдор вздохнул. Васька был очень похож на него самого в детстве. Такой же любопытный и упрямый. Раздавая ему воспитательные подзатыльники, Фёдор иногда думал, что он сам себя лупит. Отцу Фёдора тоже приходилось краснеть перед Ягой Антоновной за сыновы проказы. Фёдор рос в традиционной семье домовых. Отец держал большое хозяйство, приучал к труду многочисленное своё потомство. Мать его с утра до ночи была при деле: хлеб пекла, одёжу детям шила, в огороде возилась. А как она рукава да подолы вышивала красными крестиками — залюбуешься! Фёдор часто вспоминал своё детство, братьев-сорванцов, тёплые натруженные материнские руки, рыбалку с отцом и коврики домотканые на полу…

   Когда Фёдор вошёл в пору жениховства, познакомился он на болотах с кикиморой Любашей. Ох и девка была! Смелая и своенравная. Тело упругое, как наливное яблочко. Рубаха на груди так и норовила лопнуть с хрустом. Статная, высокая, глазища зелёные под чёрными бровями… Коса зелёная до самых колен висела. Такая у них с Фёдором любовь приключилась, что зверьё лесное разбегалось по норам, чтобы сраму случайно не углядеть.

   Мать Фёдора как узнала, что он в невестки ей кикимору вести собрался, так и слегла. Плакала днями напролёт. Кто ж себе жену из кикимор берёт? Они к хозяйству не приспособлены. Вон в конце деревни Семён Косой женился на такой, так через три года и запил с горя. Даром что красива, кому она нужна эта красота? Щи ею не заправишь и на стол не поставишь! Отец тоже был против. В его роду домовые от самого сотворения чистой породой гордились. Так и женились на своих. Потому хозяйство их было крепким, а потомство многочисленным. Привести невестку против воли родителей в отцовский терем Фёдор не мог. Решил свой строить и отделяться.

   Деревня Лукошкино издревле населялась семьями домовых. Стояла она на высоком берегу широкой и ленивой реки Синей. Терема в деревне сплошь были двухэтажные, крепкие, богато украшенные резьбой. Сады и огороды всегда давали урожай, даже в самый плохопогодный год. Каждый домовой держал большое хозяйство. Зажиточная была деревня. А всё потому, что никто так не умеет с домашним хозяйством управляться, как домовой. Иногда Фёдор думал о том, что люди теперь вынуждены сами заниматься хозяйством, без поддержки домовых. Как они справляются?

   Фёдор тогда взял у соседа пять цыплят породы Ряба. Куры эти несли по три-четыре золотых полновесных яйца в год. Уход, правда, за ними требовался сложный и постоянный. Куры в еде были привередливы. Чуть что не по ним - ложились на спину, растопыривали когтистые лапы и демонстративно дохли, надрывно и протяжно испуская дух. В деревне мало кто с ними связывался: стоили цыплята дорого, хлопот было много, а прибыли можно было и не дождаться. Фёдор обещал соседу два яйца за цыплят, когда начнут нестись. Поселил птенцов в тёплом сарае, сенца им свежего в гнездо положил. Кормил с ладони, гладил по мягким пёрышкам. Рябы и выросли в заботе и ласке. Два первых яйца Фёдор соседу отдал, остальные на монетный двор в город свёз, обменял на деньги по государственному курсу и начал строиться.

   Свой терем Фёдор поставил возле леса. Чтобы жене будущей ближе было к родне в гости ходить после свадьбы. Высокий получился терем, просторный. Будет, где детишкам резвиться. Окна резными ставнями украсил, порожки огородил перилами с завитками. Мечтал Фёдор о том дне, как войдёт в дом молодая жена, как заживут они ладком, хозяйство разведут, детей народят. Свадьбу сыграли шумную да пьяную. Гости столько пели и плясали, что на гуслях-самогудах лопались струны.

   Первый год семейной жизни прошёл в любовном угаре. Потом Лизка народилась. От отца Лизе достались пшеничные густые волосы и синие глаза. В остальном девочка росла настоящей кикиморой, как её мать: к хозяйству непригодная, упрямая и капризная, одни наряды на уме. А через несколько лет Васька родился. Тот уж был копией отца: коренастый, вдумчивый, живность любил.

   А Любаня сказала, что рожать больше не будет. Косу отрезала и волосы в чёрный цвет покрасила. Готовить так и не научилась. Выписала по серебряному блюдечку кучу скатертей-самобранок, на любой случай. Как Васька в школу пошёл, Любаня открыла в городе салон красоты и улетала в ступе туда на весь день. Бизнес есть бизнес. Фёдор молча вздыхал. Права была мама, когда плакала о не испечённых хлебах и не вышитых невесткой рубахах.

   Фёдор не жаловался. Но иногда ему до боли в сердце хотелось, чтобы Любаня надела вышитую рубаху и сарафан, вместо новомодных платьев. Чтобы поставила тесто на пироги с грибами или малиной. И чтобы коврики на полу домотканые… И детей ему хотелось ещё бы пять-шесть.

   Иногда Фёдор сам ставил тесто для хлеба в деревянной кадушке. Накрывал его любовно рушником. Тесто ведь живое и если не дать ему ласки и тепла, то хлеб получится низкий и тяжёлый. Фёдор вставал ночью, чтобы обмять руками лезущее из кадушки тесто. Утром он топил печь, когда рассвет ещё только-только розовил небесную кромку. А потом ставил хлеб в печь, приговаривая древний заговор, с каким ставила в печь хлеб его мать. И хлеб у Фёдора всегда удавался. Соседи открывали окна, чтобы впустить в дома румяный, с поджаренной корочкой аромат свежего хлеба. Аромат плыл в туманной дымке, мешался с петушиным рассветным кукареком и запахом зеленеющих садов. Фёдор отламывал горячую горбушку, обильно натирал её молодым чесноком и посыпал солью. Наливал из глиняного кувшина холодное молоко. Откусывал тёплый хлеб, запивал молоком и жмурился от удовольствия, как кот на солнцепёке.

   От запаха просыпалась Любаня. Она приходила на кухню босая и растрёпанная. В её чёрных волосах за ночь отрастали зелёные листья. Они у всех кикимор в волосах росли. Даже у Лизки, хоть волосы её и не были зелёными от рождения. Любаня молча отщипывала кусочек мякиша, жевала. Потом доставала из шкафа салфетку для утренних завтраков, расстилала её на столе. На салфетке появлялась чашка с горячим новомодным кофе. Фёдор однажды пробовал эту горькую коричневую жижу и не понимал, почему Любаня повторяет эту пытку каждое утро. Любаня пила кофе молча. Она не любила утро. Потом она шла приводить себя в порядок. Становилась перед большим зеркалом и властно требовала: «Свет мой зеркальце, скажи…»

   Матовая поверхность зеркала переливалась и начинала воспроизводить отражение. Раздавалось тихое хихиканье.

   «Посмейся мне тут! Заставлю перечислять кто на свете всех милее в алфавитном порядке!» — грозила Любаня. Зеркало переставало хихикать, а Любаня принималась выдёргивать из волос наросшие там за ночь листья.

   Потом все разбегались по своим делам. Любаня — на работу в город. Садилась в ступу и летела выше всех. Лихачила. Васька уходил в школу за знаниями и очередным синяком под глазом. Лизка упархивала на какие-то курсы или к подружкам. Школу она закончила, а замуж ещё не пристроили. Вот и маялась от чрезмерной свободы. К шестнадцати годам Лизка расцвела и по праву считалась первой красавицей на деревне. Только вот матери отговаривали своих сыновей от женитьбы на кикиморе. Можно было отправить Лизу в город, продолжать учёбу. Но её желание учиться растворилось в воздухе вместе с серебристым звоном школьного выпускного колокольчика. Мать Фёдора укоризненно качала головой, глядя на внучку.

   Фёдор после завтрака шёл на конюшню. Сначала он разводил коньков-горбунков на продажу. Городские их хорошо брали. Коник компактный, умный, может летать при надобности. Потом, когда мода началась на стихописание и картиномалевание, стал разводить Федор пегасов. Крылатые кони были своенравны и вдохновение несли только при тщательном уходе. Могли долго капризничать и настаивать, чтобы поэт сначала неделю внимательно пялился на пустой лист, прежде чем нагоняли на него вдохновение своими крыльями. Приручить пегаса удавалось не многим, поэтому шедевры рождались редко. Пегасы сначала пользовались спросом, но потребность в них быстро кончилась. Стишками особо не заработаешь, а жрёт эта скотина как полноценный конь. На днях доставили Фёдору двух единорогов. Заморские кони были белоснежного цвета с длинными золотыми рогами во лбу. Гривы у них были шелковые, копытца золочённые. Фёдор пока не придумал, кому продавать это диво и зачем они вообще сдались. Так взял, на пробу. Красивые уж очень. Приглядывался он и к кентаврам. Но Лига Защиты Прав Меньшинств ещё не пришла к окончательному решению и не знала, относить ли кентавров к людям или к лошадям. Фёдор тоже не знал.

   Лизина светёлка была отделана в розовых тонах: весёленькие розовые в цветочек занавески, розовые салфеточки, розовое покрывало и розовые наволочки на подушках. Множество мягких игрушечных зверюшек сидело, висело и лежало по всей комнате. Лиза уже не считала себя маленькой, но избавиться от игрушек не могла. Большое зеркало в розовой раме было самым часто используемым предметом в интерьере комнаты. Если бы зеркала могли спускаться ночью в пустую кухню, чтобы попить чаю после трудового дня и посплетничать о владельцах, Лизино зеркало оставалось бы в комнате, сославшись на жуткую усталость. Стоило Лизе оказаться в своей комнате, как зеркалу тут же находилась работа.

   — Свет мой зеркальце, скажи, какой у меня рейтинг в нашей деревне? — девушка перекинула косу через плечо и провела по ней рукой. Коса у Лизы – загляденье! Волосок к волоску, густая, с золотым переливом, по всей длине толстая. Не то что у Катьки: не коса, а охвостье какое-то.

   — Первая красавица, — привычно отозвалось зеркало.

   — А в городе? Нет, нет, не говори… В прошлый раз перечисляло пять часов, — она взяла с комода серебряное блюдце и золотое яблочко, легла на кровать. — Катись золотое яблочко по серебряному блюдечку, покажи мне новый фильм Бабая, про Настоящих Мужчин.

   Яблочко стало крутиться по блюдечку и скоро на его дне появилась чаща лесная, непролазная во всех подробностях. Из чащи торчали горные пики. Бархатный мужской голос за кадром мистическим тембром заговорил: «В самом сердце Центрогорья, там, где не ступала нога живого существа, расположено поселение Настоящих Мужчин. Никто ещё не проникал в него. Настоящие Мужчины никогда не выходят за пределы поселения. Это рождает множество домыслов, говорят даже, что их вовсе не существует…»

   Голос лился и обволакивал. Лиза никогда не видела, как выглядит Бабай, снимавший мистические документальные фильмы, но голос его будил в Лизе что-то взрослое и любопытное. Она могла слушать его часами. Лиза пересматривала каждый фильм по многу раз и мечтала однажды посетить все эти удивительные места, о которых рассказывал Бабай.

   Настоящие Мужчины никак не общались с жителями Земса, не вели торговлю. Их территория была закрыта для других обитателей. Самвсевидал категорически отрицал возможность такого поселения. В учебниках географии других стран об этом поселении тоже не упоминалось. Дело в том, что Настоящие Мужчины не были совсем уж изгнаны из человеческого мира. Иногда человеческие женщины выдёргивали их из забытья своими мечтами, а потом возвращали, проштампованных как «все мужики козлы».

   Иногда чей-то юный мозг, переевший любовных романов, вдруг начинал верить в существование Настоящего Мужчины. Тогда, где-то в центре Центрогорья, мужчина стирал с себя штампы и татуировки, оставленные предыдущей владелицей. Снимал ярлыки. Натирал мягкой тряпочкой свои рыцарские доспехи, брал букет белых роз, придавал взгляду загадочную томность и поселялся в сердце юной мечтательницы. Потом, через годы и множественные попытки найти этого самого Настоящего среди обычных, она избавится от мечты о Настоящем, вернув мужчину обратно, увешанного ярлыками типа «все мужики одинаковы», «все мужики козлы» и прочее. Возможно, ещё оставит пыльный след своей изящной туфельки на сверкающем доспехе пониже спины рыцаря.

   Мечты о Настоящем Мужчине свойственны женскому полу в любом уголке Вселенной. Но ни одна женская особь во Вселенной не может объяснить, что же это такое – Настоящий Мужчина и чем он принципиально отличается от обычного мужика. Потому жители закрытого поселения Настоящих Мужчин останутся потерянными во Вселенной, но без конца востребованными до тех пор, пока существует хотя бы одна женщина.

   В комнату дочери заглянула Любаня.

   — Лиза, твои заказы пришли, — она бросила на кровать большой свёрток. — Закажи мне молодильных яблок с доставкой, а то кончаются. И заканчивай бездельничать. Помоги мне на стол накрыть, ужин скоро.

   — Угу, — отозвалась Лиза. Чего там помогать? Скатерть на стол расстелить? Лиза вздохнула, поставила фильм на паузу. — Катись яблочко по серебряному блюдечку, покажи мне ярмарку заморскую… Заказать молодильные яблоки, один комплект с доставкой, — сделала заказ Лиза.

   После того как на почте стали использовать летучие корабли для доставки из-за границы, заказы стали приходить быстро. Раньше, когда их доставляли вручную (правильно было бы сказать «вножную»), посылку можно было ждать годами. Ковры-самолёты оказались ненадёжными, с них вечно соскальзывали и терялись посылки.

   Почта за последние годы сильно изменилась. Говорят, Его Величество Кощей Бессмертный поставил во главе почтовой службы бывшего генерала. Уж за какие проступки Лиза не знала, но доставка с тех пор стала работать быстро. А раньше-то, как было? Почту доставляли почтовые голуби. Разносили письма и поздравительные открытки. Голубь — птица мелкая, посылку ей не потянуть. Пришлось одному такому голубю как-то доставлять любовное письмо с предложением руки и сердца. Пылкий влюблённый не смог уложиться в обычное письмо в полстраницы и накатал целую повесть, еле в конверт влезла. Голубь с этим посланием и взлететь не смог. Так и тащил волоком до счастливой влюблённой. Пока дотащил она уже и замуж за другого вышла и троих детей родила. Скандалище был! До самого Кощея дошли с претензией на медленную доставку. Ну царь-батюшка и принял меры, жить ему Бессмертному многие вечности и не кончаться.

   Лиза развернула пакет и принялась рассматривать обновки. Там лежал брючный костюм из самого мягкого голубого шёлка, который только доводилось трогать Лизе. Не просто брючный костюм, а женский брючный костюм. Рубаха во всю длину была вышита розовыми драконами и экзотическими цветами. Вот это наведёт она фурор среди подружек!

   Лиза встала и принялась натягивать на себя штаны. Это настоящий модный прорыв, ведь женщина в их Тридевятом Царстве даже представить себе не могла, что кто-то её в штанах увидит. Женщина должна носить платье, длиной в самый пол. Со всеми этими рюшечками, бантиками, вышивкой крестиками. На дерево в этих рюшечках не влезешь, быстро не побежишь. Удобства никакого.

   Лиза надела шелковую рубаху и подошла к зеркалу:

   Свет мой зеркальце, скажи…

   — Папаня убьёт! — отозвалось зеркало.

   — Не убьёт, мама заступится, — сказала Лиза, поворачиваясь во все стороны. — Как тебе?

   — Я на стороне папани, — скептически отозвалось зеркало.

   — Ничего ты не понимаешь, — фыркнула Лиза. — Косу обрежу, как мама. И покрашу волосы в чёрный цвет.

   — Ну и будешь как мужик. Кто тебя замуж возьмёт? — зеркало усмехнулось.

   — Очень мне нужен ваш замуж! Мне и на воле хорошо! — огрызнулась Лиза.

   Лиза вернулась на кровать и бархатный голос Бабая снова полился из серебряного блюдечка: «Чтобы попасть в закрытое поселение, надо преодолеть тёмный непролазный лес, непроходимые болота и совершенно вертикальные горы. Поселение Настоящих Мужчин лежит сразу за логовом драконов, ревностно охраняющих свою территорию. Это трудное и опасное путешествие, но разве что-то может остановить горячее сердце в поисках Настоящей Любви?»

   Лиза вздохнула. Ей было уже шестнадцать лет, а Настоящей Любовью и не пахло.

   — Лизка, — в комнату просунулась лохматая Васькина голова. — Маманя ужинать зовёт. Чего это на тебе? — он принялся разглядывать новый наряд сестры. — Вот это батя тебе наподдаст! Пойду место занимать в первом ряду, — захихикал Вася и скрылся за дверью.

   — Кыш! – Лиза запустила в брата подушкой. Что он понимает в современной моде?

   Она встала, ещё немного покрутилась перед зеркалом. Ну и что такого? Папаня же сам штаны носит, почему Лизе нельзя? Кто придумал, что мужчинам можно, а женщинам нельзя? Что он вообще понимал в моде и удобстве?

   Лиза спустилась в столовую. На столе уже была разложена скатерть-самобранка. Вечернее меню предлагало кашу пшённую с мясом, овощные салаты двух видов, сырники со сметаной, напиток ягодный. Самобранки имели один существенный недостаток: меню у каждой скатерти было предустановлено. И если бы семья хотела молочную рисовую кашу, то пришлось бы расстилать другую скатерть. Были самобранки для обедов с горячими щами, борщом на сале или ухой, сытным вторым блюдом, множеством закусок и киселём. Были самобранки праздничные, с изобилием сложных блюд. Были длинные свадебные скатерти, которые хранили в рулонах и одалживали родне. Были десертные скатерти, которые расстилали для посиделок с подружками. Такие скатерти украшались яркими цветами и узорной вышивкой. Любаня выписала самобранку с заморской едой, чтобы порадовать семейство экзотикой. Разбегающуюся со стола пищу ловили всей семьёй и больше ту скатерть не расстилали. Иногда, где-то под полом, ещё шуршало какое-то сбежавшее блюдо, но разбирать полы Фёдор не хотел. Ну невечное же оно. Пошуршит и перестанет. Ещё можно купить салфетку для перекуса или одинокого завтрака. Вам предоставлялась чашка кофе (какао или чая), маленькая булочка или бутерброд.

   Лиза вошла в столовую и остановилась. Она чувствовала себя сказочной красавицей и готова была величественно принимать восторги. Рассевшееся за столом семейство уставилось на неё. Васька зажал рот руками, чтобы не рассмеяться и не вызвать огонь отцовского негодования на себя. Фёдор медленно закипал.

   — Это что на тебе? — громыхнул он, сжимая в руке ложку.

   — А что такого? — перешла в оборону Лиза.

   — Немедленно сними! И чтобы я тебя в таком виде больше не видел! — Фёдор стукнул ложкой по столу.

   — Почему?

   — Потому что это — пижама, — спокойно вступила в разговор Любаня, намазывая толстый слой сметаны на сырник. – А в пижаме не принято являться к столу.

   — Как пижама? — растерялась Лиза. — Там не было написано, что это пижама. Вот, — она подвернула край рубахи и прочитала на бирке под забавными символами, служившими далёкому народу буквами: — «Костюм женьський из ледяного шёлка можно носить снаружи брюки с длинными рукавами».

   — Лиза, это пижама. Иди переоденься, — спокойным тоном сказала мать.

   Любаня не понимала, почему злится Фёдор. Молодым разве не был? Сам же подглядывал, как Любаня в девичестве с другими кикиморами совершенно голая танцевала при луне на летнее солнцестояние. И никак этот факт его чувства не задел. То есть, конечно, задел, но совсем другие. В Лизке кровь молодая бурлит, ей хочется восторгов и обожания. Хочется быть самой красивой. Чего в этом плохого?

   Лиза развернулась и выбежала из столовой. Её душили слёзы. Ну вот от мамы она никак такого не ожидала! Любаня была первой модницей на деревне. Это она первая обрезала волосы на городской манер. Она единственная из деревенских женщин имела свой бизнес. Её платья были на ладонь короче общепринятой длины и никаких рюшечек и красных крестиков на них не было. Деревенские бабы шептались и качали головами, глядя на Любаню. Лиза надеялась, что мать встанет на её защиту и они вместе закажут такой же костюм и для неё. А это, оказывается, пижама?

   Она сняла обновку, бросила её на кровать и стала надевать домашнее платье. Зеркало на стене автоматически начало переливаться, готовое отвечать на вопросы. «И не вздумай даже! Молчи!» — зло зашипела Лиза. Зеркало снова превратилось в безжизненную матовую поверхность.

   Приведя себя в порядок, девушка вернулась в столовую.

   — А я говорю, мне это надоело! Девка впору вошла, пора замуж отдавать! У неё в голове бардак хуже, чем в её комнате! — бушевал отец. — Завтра же пойду к соседу договариваться. Их Егор вполне жениться созрел…

   — Ох, папочка! — испугалась Лиза. — Он же рябой!

   — Зато ты у нас удалась! — кричал Фёдор, стуча по столу ложкой.

   Фёдор редко выходил из себя. Иногда стращал семейство для порядка, но гневливым не был. Сейчас же гнев его вышел из берегов и готов был крушить всё на своём пути. Так, двумя вёснами назад, вышла из берегов река Синяя, до тех пор тихая, как лесное болото. Ох и наделала она бед тогда, заливая терема и подворья крутящейся в водоворотах водой. А всё Любаня виновата! Это она баловала Лизку с самого детства. Всё дочери позволяла и ни за что не ругала. Девчонка ни дом убрать ни борщ сварить не умеет. Кому такая жена нужна?

   — Нет, не отдам за деревенского, — спокойно сказала Любаня. Она взяла следующий сырник и принялась мазать его сметаной. – В городе ей жениха найдём. Из дружины. Или из бояр. Девка видная и приданое хорошее. Что она в этой деревне видит? Кур ваших да коней?

   — Мамочка, я не хочу замуж, — испугалась Лиза.

   — А тебя никто не спрашивал, — хором отозвались родители.

   Плохо дело, раз они вот так хором… Согласие среди них было делом редким и во всех важных вопросах точку ставила Любаня. Но раз они пришли к согласию, да так быстро — пиши пропало. Лиза заплакала. Притихший Васька отчаянно жалел сестру, но влезть в разговор боялся. Да что толку влезать?

   А потом родители созвали родственников. Каждый день приходили к ним гости то с маминой стороны, то с отцовой. Решали, куда выдать Лизку замуж. Предлагали знакомых парней из работящих домовых, Любанины родственники настаивали на представителе их болота. Лиза заперлась в комнате и объявила голодовку. Васька ночью носил ей еду, взобравшись на ветку напротив её окна.

   Через месяц обсуждений Любаня заказала свадебную скатерть-самобранку на двести персон, и Лиза решила бежать. А что? В книжках героини всегда сбегали от родительского принуждения и всё заканчивалось хорошо. Чем она хуже? Перед Лизиными глазами возникла картина раннего летнего утра и зелёного луга. Идёт она по лугу в этом костюме, который никакая не пижама, а навстречу ей скачет прекрасный парень на белом коне. И это будет Самая Настоящая Любовь с Самого Первого Взгляда. И он встанет на одно колено перед ней и попросит её руки. А она скажет: «Да!». Не сразу, конечно, минуты через три. Чтобы не задавался. И солнечные блики будут вспыхивать искрами в её волосах. И любовь будет длиться вечно. На душе потеплело.

   Лиза взяла в руки серебряное блюдечко. Как же она раньше не подумала об этом? Она пойдёт в поселение Настоящих Мужчин и там выберет себе жениха. Лиза представила, как идут они с женихом по городской площади, а люди вокруг удивляются их красоте. Сам Бабай все дела бросит и прибежит у неё интервью брать. А как же? Ведь в поселение Настоящих Мужчин ещё никто не проникал. Придумано — сделано.

   Ночью Лиза нарядилась в голубой костюм (который не пижама), сложила в узелок необходимые в путешествии мелочи, взяла клубочек-навигатор и вылезла в окно. Она спустилась по дереву на землю и бросила клубочек: «Катись, катись клубочек, приведи меня в поселение Настоящих Мужчин».

   Клубочек подскочил на месте и резво покатился за угол дома. Лиза пошла следом. Клубочек сделал вокруг дома круг и принялся наматывать второй. Лиза прошла с ним второй круг и остановилась. Клубочек продолжал кружить вокруг дома. Видимо, не знал маршрута. Ну и чёрт с ним! Центрогорье оно в центре находится, не промахнёшься. И Лиза направилась к лесу.

   Лес рядом с домом был лиственный, светлый и нестрашный. Водились тут в изобилии грибы и ягоды, лешенята, да всякая мелкая живность. Лизу отпускали к бабушке на болота одну совсем маленькой, все знали, что бояться в лесу было нечего. Местный леший был мужиком добрым, за порядком следил. По болотам селились кикиморы, в лесном озере обитал водяной с дочерями-русалками. Все были друг другу если не родственниками, то сватами. Если не сватами, то кандидатами в родственники или сваты, если имелся на выданье сын или дочь.

   Лиза шла по ночному лесу как по собственному саду. Она вспоминала разговор с родителями и вела с ними бессмысленный диалог. В голову тут же набилась куча умных мыслей. Они лезли без очереди и были одна другой умнее и складнее. Где они были, когда Лизе нужно было отстаивать свою точку зрения? Лиза мысленно доказывала отцу, что она уже взрослая. А мысленный отец соглашался и просил прощения.

   Рассвет застал Лизу в лесу. Но уже в другом лесу, незнакомом. Она никогда не уходила так далеко от дома. Тропинок тут не было. Заросли кругом были нетронутыми, словно мимо них никто и никогда не ходил. Лизина решимость дойти до Центрогорья немного поблёкла и, если бы не обида, всё ещё державшая Лизу в своих цепких пальцах, девушка повернула бы назад.

   Мысленно что-то доказывая родителям, Лиза перелезла через поваленное дерево и замерла. Прямо перед ней на поломанном толстом дереве сидел кот. Не обычный кот, а здоровенный чёрный котяра. Шерсть его переливалась в солнечном луче, случайно просочившемся сквозь густые кроны деревьев. Кот молча смотрел на Лизу кроваво-красными глазами и топорщил усы. Производил нужное впечатление. Из его лап медленно появились и принялись вытягиваться длинные стальные когти. Лиза смотрела на кота и сердце её цепенело от ужаса. Дождавшись, пока Лиза с перепугу приобретёт совершенно белый цвет лица, котяра сгруппировался, готовясь к прыжку и демонстрируя длинный хвост.

   — ФУ-фу человечьим духом пахнет, — громким голосом произнёс чёрный кот, продемонстрировав острые клыки. Он наклонил голову присматриваясь. — Ой, девка, что ли? Ну так и есть… А чего в штанах?

   — Дались вам мои штаны, — сквозь страх, дрожащим голосом, возмутилась Лиза. — Ты кот-Баюн?

   — Он самый, — радостно согласился кот и спрыгнул с дерева. — Сейчас вот умурлыкаю тебя и съем.

   Кот принялся ходить вокруг Лизы на задних лапах и рассматривать её со всех сторон. Лиза прижала к груди узелок и не шевелилась.

   — Не, неправильно это, когда девка в штанах. Куда идёшь, непутёвая? — кот облокотился на соседнее дерево, скрестил лапы на груди и не сводил глаз с Лизы.

   — В поселение Настоящих Мужчин, — всё ещё дрожащим голосом отозвалась девушка.

   — Куда? Куда-куда? — кот еле сдерживал смех.

   — …Настоящих Мужчин, — прошептала перепуганная Лиза.

   Кот упал на спину и принялся хохотать, дёргая лапами и изображая конвульсии. Лиза смотрела на него и не понимала: продолжать ей бояться или уже можно пнуть эту нахальную кошку в бок.

   — Давно я так не веселился, — наконец перестал хохотать кот. Он сел на землю и посмотрел на Лизу. — Дорогу знаешь?

   — Не вижу ничего смешного, — обиделась Лиза. — А идти надо к центру земли, там в горах они и живут.

   — А ещё там драконы живут. И никакой-то там наш родной Горыныч. Этот самогонки тяпнул, огурцом солёным да чесноком молодым закусил и всё — душа компании, рубаха-парень. Драконы злобные и всё, что шевелится, считают едой. Обжарят тебя на ходу. Никаких тебе «человечьим духом пахнет». Ам и сожрали, и ничем им не пахнет. Ну? Домой?

   — Разве Горыныч пьёт самогон? — удивилась Лиза.

   — Ну да. И чесноком заедает. Думаешь откуда у него пламя из пасти? Изжога это обыкновенная. Слушай, а возьми меня с собой. И тебе не страшно и мне весело. Засиделся я тут, скукотища. А у меня в заграничных краях друг есть – Чеширский кот. Повидаюсь, пока ты семейное гнездо будешь вить, — кот опять захохотал, демонстрируя острозубую пасть.

   — Как я тебя возьму? Посмотри на себя! Когти стальные, клыки, глазища красные, шерсть дыбом. Нас с тобой на ночлег никто не пустит. Ты же монстр жуткий, страшнее тех, что у меня в детстве под кроватью жили. А они, знаешь ли, такими ужасными были, что я до рассвета на горшок встать боялась.

   — А так? — кот стащил с лап перчатки со стальными когтями, выплюнул вставную челюсть с клыками, снял чёрную шкуру. Перед Лизой стоял обычный крупный толстый рыжий кот.

   — Сейчас ещё линзы… — он наклонился и потёрся мордой о лапу. – Так сойдёт? – кот сверкнул зелёными, влажными от смеха глазами.

   — Так сойдёт… А ты меня точно есть не собираешься?

   — Ну ты на меня посмотри и на себя. Я же тебя две недели есть буду, ты стухнешь к тому времени. Я свежую еду предпочитаю. Мышей и птичек. Знаешь, какие тут мыши? Как кролики! — похвастался кот. — Погоди-ка, я сейчас быстро соберусь, — кот зашёл за дерево, поковырялся где-то в его корнях и кинул Лизе мятую котомку.

   — Сложи мою шкурку покомпактнее. Челюсть и когти тоже. Мало ли кто на пути встретится. И аккуратнее, чтобы не помялась.

   — Сам и сложи, — Лиза отпихнула ногой котомку.

   — Да у меня же вот, – кот вышел из-за дерева и вытянул растопыренные лапы, — ладошка есть, когти есть, а пальцев нет. Проблема с мелкой моторикой, если понимаешь. А у тебя пальцы есть. Сложи-ка шкуру, заставь меня мучиться чёрной завистью, глядя, как ты ловко это делаешь.

   Лиза нехотя подняла кошачью шкуру.

   — Она не влезет. Котомка маленькая, — выдвинула она последний аргумент и принялась запихивать в котомку шкуру.

   Шкура не только вошла, но даже не увеличила размер котомки. Следом туда легко поместилась челюсть кота и его накладные когти. Кот принялся выбрасывать к Лизиным ногам предметы, совершенно необходимые ему в путешествии. Так в котомке оказался глиняный горшок с крышкой, золотая цепь, тетрадь в кожаном переплёте, комплект из шапки и шарфа в оранжевых тонах и прочее разноразмерное кошачье имущество. Котомка легко вмещала в себя предметы и оставалась при этом маленькой и лёгкой. Наконец кот вылез из-за дерева, смахнул с уха паутину и протянул Лизе берестяную грамоту.

   — Вот, повесь на сук, — скомандовал он.

   Лиза развернула грамоту и прочла: «Уважаемый путник! Сейчас меня нет на рабочем месте. Вы можете повернуть назад и зайти в другое время. Или воспользоваться услугой самообслуживания. Для этого прочтите следующие слова вслух: «Фу-фу человечьим духом пахнет!», после чего ложитесь под куст и спите. Когда вернусь — я вас съем в порядке очереди. С уважением кот-Баюн».

   — Зачем это? — удивилась Лиза.

   — Забота о клиенте, — отозвался Баюн. — Вешай уже. Ровнее. Левый край задрала, не видишь, что ли?

   — Да какая разница? — возмутилась Лиза. — Я вот сейчас одна уйду, сам тут со своими клиентами разбирайся!

   — Ага, давай, давай… — усмехнулся кот. — Вон там начинается непролазная чаща. Чтобы в неё войти и живым остаться надо лешему дань заплатить. Чем порадуешь лесного хранителя?

   Лиза посмотрела в сторону сгущающегося леса. У неё ничего с собой не было для лешего, она и понятия не имела про дань.

   — А ты чем платить собрался?

   — Так цепь золотую отдам. Я раньше в Лукоморье подрабатывал котом учёным. Когда все отменили я цепь и прибрал. Мне она всё равно без надобности, а леший блестящее любит.

   — Ладно, — вздохнула Лиза и поправила край берестяной грамоты. — Так нормально?

   — Нормально, — согласился кот. — Пошли, что ли?

   Кот надел на спину котомку и зашагал на задних лапах впереди Лизы, ловко пробираясь через густой кустарник.

   — А ты про Настоящих откуда знаешь? — спросил он Лизу.

   — Смотрела фильм…

   — Небось Бабай снимал?

   — Да, а что?

   — Ничто, — передразнил её кот. — В прошлом году он приезжал у меня интервью брать. А про Настоящих — вымыслы, домыслы и бабкины сказки.

   — Врёшь! Сам Бабай приезжал? И почему твоё интервью не показывали? Я все репортажи смотрела. А какой он, Бабай?

   — Да ничего особенного. С ним же совсем бессовестно поступили, когда придумывали. Вот про меня много было историй: как я выгляжу и какой характер. А про Бабая ведь нет ничего. Любящие человеческие родители заботливо пугали своих детей перед сном, что придёт Бабай и их заберёт. А куда заберёт, зачем и какой он — ничего же не известно. Потом, когда нас сюда согнали, Бабаю пришлось самому себя придумывать. Выглядит он как человек, вот всякие репортажи снимает. Говорят, при дворце его уважают. Ещё он часто заграницу летает, чтобы там снимать. Нагрузит холстами двух-трёх пегасов и полетел.

   — А почему интервью твоё не показывали?

   — Да я умурлыкал его к концу интервью. Не удержался. Он приехал важный такой, понавёз холстов саморисующих. Расставил их тут в рядок. И давай ко мне с вопросами приставать. Пока про личную жизнь не заговорили, всё пристойно было. А какая тут личная жизнь? Прям серпом по я… по сердцу его вопросы. Ну я его и умурлыкал. Он под кустиком улёгся, калачиком свернулся и проспал два дня. И ещё б проспал, да я разбудил, чтоб не помер. Я так думаю, у него от интервью одни только картинки и были, как он дрыхнет под кустом. Поэтому и не показывали.

   — Ну это не значит, что он соврал про Настоящих Мужчин.

   — Да нет их, точно тебе говорю. Я б побожился, да атеист, — сказал кот, приложив лапы к груди.

   — Я всё равно их найду. Будет у меня настоящая любовь. И семья. И буду я счастлива и любима…

   — Детская травма? «Никто не любит, никто не пожалеет, пойду я на болото и наемся жабонят»?

   — Вот ещё… просто мечта у меня такая. А за мечту надо бороться.

   — Выбери себе мечту попроще и наслаждайся. Что вообще такое Настоящий Мужчина? Дома у тебя игрушечные? Папа у тебя настоящий?

   — Папа у меня домовой. Жадный он. А мама — кикимора. Это от неё у меня в волосах каждую ночь листья отрастают.

   — Подумаешь, листья! Вот я с одной мелюзиной был знаком, так она в дракона превращалась каждую субботу. Восемь раз замужем была. Мужья, как её в таком виде обнаруживали, так сразу и помирали от страха.

   — И что все восемь раз была настоящая любовь?

   — Ты ещё и в «настоящую любовь» веришь? Ну дурища. Лет тебе сколько?

   — Шестнадцать.

   Кот сунул лапу в котомку и извлёк тетрадь. Открыл в середине. И отчётливо произнёс: «Женщин надо выдавать замуж как можно раньше. Желательно делать это сразу после определения пола. Если передержать, то они на почве безудержной фантазии бесповоротно дуреют».

   На странице стали появляться буквы, словно невидимая рука записывала текст.

   — Ух ты! Мне б такую, когда в школе училась. Где достал? — восхитилась Лиза.

   — Так выписал из Дзыня. С доставкой. Тетрадь-самописка. Как-то не элегантно звучит… Труд я пишу научный, а поскольку лапками перо не удержишь, тетрадь-самописка — самое оно. И что ты скажешь своему Настоящему, когда встретишь?

   — Ничего. Мы сразу всё поймём. Это будет как вспышка яркого света…

   — Послушай, вот ты — кикимора... нет, я ничего такого не имел в виду, правда. Я говорю, что у вас может быть видовая несовместимость. Поищи лучше дома. Настоящий Мужчина это какой?

   — Ну он высокий и у него такие мускулы крепкие… — Лиза подняла глаза вверх, сосредотачиваясь на ощущениях.

   Где-то в Центрогорье, за неприступными скалами, в закрытом от глаз поселении Настоящих Мужчин, прямо посреди площади на всеобщее обозрение вдруг возник высокий мускулистый парень, совершенно голый и поэтому растерянный.

   — У него синие глаза, — продолжала Лиза.

   Глаза парня приобрели синий цвет.

   — Или зелёные…

   Глаза парня стали зелёными.

   — Ну или всё-таки синие… — засомневалась Лиза.

   Снова произошла смена цвета.

   — Не решила пока, пусть будут или синие, или зелёные.

   Парень приобрёл два разноцветных глаза и взирал на мир одним зелёным, а вторым синим.

   — Ещё у него вьющиеся тёмные волосы. Как у богатыря из того фильма… про сражения со Змеем Горынычем. Ну, не помнишь, что ли?

   — Не смотрю я боевики, — пожал плечами кот.

   — А ещё он очень сильный и ласковый, — мечтательно сказала Лиза.

   Мышцы у парня надулись сильнее, а в руке появился маленький белый котёнок.

   — Вот же дурища, — сказал кот. — Ты б лучше мечтала, чтобы он дом построил и деньги зарабатывать умел. Чтобы от врагов защищал. А то ласковый, глазки синие, кудряшки… тьфу. Тебя как зовут-то?

   — Лиза, но лучше Лизбет. Так модно и красиво.

   Из зарослей к ним навстречу шагнуло тонкое деревце. Оно растопырило длинные ветви и произнесло:

   — Вы находитесь на территории Непролазной Чащи. Добро пожаловать в дремучий лес, платите пошлину.

   — Что такого мелкого на пропускном пункте поставили? — полюбопытствовал кот, ковыряясь в котомке.

   Деревце кивнуло кроной в сторону, где стоял могучий дуб, угрожающе раскинувший толстые ветви.

   — А-а ... — кот протянул таможеннику золотую цепь.

   Деревце качнулось, принимая дань, и отступило в сторону.

   — Счастливого пути!

   Кот и Лиза продолжили путь.

   — А кем он у тебя работать будет? Деньги откуда в хозяйстве возьмутся?

   — Я пока не решила. Но может быть богатырём-дружинником… У них такая форма красивая, — мечтательно улыбнулась Лиза.

   Голый парень с котёнком тут же облачился в форму богатыря и облегчённо вздохнул. Стоять голым посреди площади было неприятно.

   Лес становился всё темнее и плотнее. Лиза постоянно путалась в цепкой растительности, на её лице и волосах висела паутина, штаны сплошь покрывали колючки репейника. Кот же шёл уверенно и легко, словно по широкой площади. Он подбоченился и принялся вышагивать на два шага сначала одним боком, потом другим.

   — Громовержец во бою

   На белом сидит коню,

   В руке держит копие,

   Тычет змия в жопие… — запел Баюн, размахивая в такт частушке пушистым хвостом.

   — Не голоси так, накличешь ещё, — Лиза вытирала с лица паутину и всё время спотыкалась.

   Кот решил, что недовольство Лизы вызвано неприличной частушкой о Громовержце, что могло ранить её суеверные чувства и сменил репертуар:

   — Лиза, Лиза, Лизавета, я люблю тебя за это… и за это, и за то… — горланил кот. Он шёл через заросли, ловко уклоняясь от ветвей и колючек.

   — Кот, — прикрикнула Лиза. — Не ори так! Вдруг тут есть чудовища!

   — Почему «вдруг»? Они тут есть. На каждом углу... то есть, под каждым кустом. Люди в такие чащи свои страхи поселяли, вот их тут всяких и понатыкано, - кот остановился перед зарослями ежевики и обдумывал, как их проще обойти.

   — Как же тут грязно и непролазно. Ужас просто, — уклонилась Лиза от очередной ветки.

   — Почему это? Это же чаща! Дремучая! Тут так должно быть. Леший очень старался, создавая всю эту таинственность. Вот, например, кущеря непролазные. Вон там — овраги тёмные. Тут вот рытвины, колдобины и заросли. Дальше будут болота ядовитые с блуждающими огоньками. За теми деревьями целая поляна папоротника. Летом папоротник так буйно цветёт! Паутина ещё с каждого куста. А вон там глаза кровавые на тебя из кустов пялятся. Вон там... Да нет, там. Куда ты смотришь? Вон они, — указал кот.

   Лиза проследила за кошачьей лапой. Из середины кустарника на неё смотрели большие красные глаза. Они два раза медленно и очень агрессивно, как показалось Лизе, моргнули.

   — Ой, ма-а-амочки, — Лиза попятилась и спряталась за деревом.

   — Не боись, Лизон! Пока ты со мной тебе ничего не угрожает. Я этот лес знаю. И меня здесь каждая поганка знает. Хе-хе, «ма-а-амочки», — передразнил девушку кот.

   — А чьи это глаза? — шёпотом спросила Лиза.

   — Да я почём знаю? Придумал кто-то такой ужас, вот они и пялятся. Хочешь, можешь им морду довоображевывать и пасть с кровавыми слюнями. Клыки ещё можно… Ну или рога…

   — Кот! — крикнула Лиза. В соседнем кусте вдруг открылись такие же глаза и посмотрели на Лизу кроваво-красно и злобно.

   — Нет, нет, Лиза, без паники, — попытался успокоить её Баюн.

   Красные глаза вспыхивали в соседних кустах. Лиза готова была расплакаться.

   — Паника? Точно, паника! А-а-а-а! — пронзительно завизжала Лиза и бросилась бежать куда глаза глядят, через ежевичные заросли.

   Красные глаза вспыхивали в кустах, мимо которых она бежала и провожали её злобным взглядом. Кот опустился на все четыре лапы и помчался за Лизой.

   Бежали, пока она окончательно не выдохлась. Лес сменился из лиственного на хвойный и Лизу больше не цепляли колючие ветки кустарников. Теперь девушку царапали еловые ветви. Она остановилась, села на землю, закрыла глаза руками и разрыдалась.

   — Ну, Лиза, не надо, — принялся уговаривать её Баюн. — Это же просто твои страхи. Ты испугалась, и они стали появляться под каждым кустом. А если не бояться, то их и нет совсем. Ну, перестань, — он стал гладить Лизу лапой по голове.

   Лиза всхлипывала и размазывала слёзы по лицу. Голубой «ледяного шёлка» брючный костюм был изорван. Коса растрепалась. Лицо и руки покрывали царапины. Она хотела домой. И есть. И, чёрт с вами, даже замуж. Только бы уйти из этого страшного леса.

   — Сейчас мы с тобой поедим и устроимся на ночлег, — сказал кот. Он порылся в котомке и достал глиняный горшок. Установил его на пеньке.

   — Горшочек, вари… Две порции. Кашу гречневую… Ты гречневую ешь? — обратился он к Лизе.

   — Ага, — всхлипнула она.

   — Гречневую с мясом, — продолжил кот давать горшочку указания. — Шкварок не жалей, чтобы не сухая.

   Потом он достал из котомки маленький оранжевый шарф.

   — Вот, Лизок, накройся, а то совсем замёрзла в своих штанах.

   — Он же маленький, — всхлипнула Лиза. Но шарф приняла.

   Кошачья забота была такой трогательной, такой ласковой. Девушка накинула на плечи шарф. Он был мягкий и совсем неколючий. Лиза погладила его рукой. Шарф ожил и стал увеличиваться, укрывая Лизу до самых ног. Из горшочка аппетитно запахло гречкой.

   — Места тут волшебные. Самые магические и сказочные, какие только бывают. Это такое древнее волшебство, что было до всех богов и до людей, и до сказок. Оно всегда тут было. Оно наблюдает за нами. Если мы никакого вреда лесу не причиним – пропустит и не обидит, — рассказывал кот.

   — Откуда же оно взялось? — шёпотом спросила Лиза. Про удивительные и мистические вещи спрашивать надо исключительно шёпотом.

   — Ниоткуда, — пожал плечами кот. — Просто было. Как коты, например. Коты были всегда.

   — Так не бывает, всё когда-то началось. Вот нас придумали люди. И богов тоже. А людей ещё кто-то придумал. Откуда, по-твоему, взялся первый кот?

   — От мамы и папы. У каждого кота есть родители. А у них свои родители.

   — А самый первый родитель откуда взялся? Вот самый первый-припервый?

   — Говорю же, всегда были!

   — Нет, вот самый первый кот откуда? — не сдавалась Лиза.

   — Ну дурища, — сказал кот. Он взял прут и провёл вокруг себя круг. — Смотри, вот где у него начало и конец?

   — У круга нет начала… — пожала плечами Лиза.

   — Вот так и коты. Всегда были, есть и будут, — уверенно заявил Баюн.

   — А любовь она тоже такая? Как круг?

   — Нет, любовь не такая. Ты же пока не любишь своего Настоящего? Вам надо сначала встретиться. Вот любовь и начнётся. Потом вы поженитесь и любовь будет продолжаться. А потом она кончится. Потому что у всего есть срок годности, — со знанием дела заявил Баюн.

   — И у любви? — удивилась Лиза.

   — И у любви, — кивнул кот.

   — А у котов?

   — У котов нет.

   — Братишка, огоньку не найдётся? — спросил проходивший мимо гриб.

   Лиза посмотрела на его сморщенную шляпку, а кот приложил лапу к груди и извиняющимся голосом сказал:

   — Прости, отец, не курю.

   — Эх, — разочарованно вздохнул гриб и пошёл дальше.

   — Берегите лес от пожара! — крикнул вслед Баюн.

   Гриб ушёл. Кот вытащил из котомки две деревянные ложки и протянул одну Лизе.

   — Папаня мой сам ложки вырезает, — сказала Лиза, рассматривая рисунок на ложке.

   — Чего тебе дома-то не сиделось? — спросил кот, пробуя кашу на готовность.

   — Замуж они меня решили выдать, — Лизина обида снова всколыхнулась и подняла голову.

   — Ну и что? Ты девка, это нормально.

   — А я не хочу…

   — Постой, ты ж Настоящего себе ищешь, чтобы замуж выйти? — растерялся кот.

   — Ну да.

   — То есть ты сбежала из дома, потому что тебя хотели выдать замуж, для того чтобы выйти замуж. Не понял… Зачем сбежала?

   Лиза вздохнула. Теперь она и сама хотела бы знать ответ на этот вопрос. Интересно, а передумать и вернуться домой– это очень стыдно? Лиза представила, как она возвращается домой. Родители накажут её за побег. И придётся делать, как они скажут. Нет уж, решила – надо идти дальше.

   Кот поковырял кашу ложкой, набрал немного, подул, остужая и попробовал. Отсутствие пальцев на лапах никак не мешало его мелкой моторике.

   — Давай, Лизон, кушать подано, — позвал он.

   Лиза подошла к пеньку, опустилась на колени и зачерпнула кашу ложкой. Аромат свежесваренной гречки вырвался из горшочка и заструился между ёлками. Каша была разваристая, зёрнышко к зёрнышку. Она пахла жареным мясом и луком, была щедро сдобрена шкварками. Лиза погоняла во рту горячий кусок мяса и с наслаждением разжевала его. Как же вкусно! Кот зачерпывал кашу, придерживал ложку второй лапой, дул на дымящуюся гречку и аккуратно ел, зажмуриваясь от удовольствия. Ни одна самобранка не готовила гречку так вкусно! Лиза стала рассказывать коту про папаню и Ваську. Про мамин салон красоты. Про эти дурацкие штаны, которые пижама. И про родительское решение отдать её замуж против воли.

   — А потом они созвали родственников, — жаловалась Лиза. — И все они стали решать, какой мне нужен жених. А меня никто и не спросил, за кого я хочу замуж.

   — А за кого? — спросил кот.

   — Не знаю, — пожала плечами Лиза.

   — Ну и чего тебя спрашивать? — резонно заметил кот. — А родственники у тебя кто?

   — По папиной линии домовые. Бабушка с дедушкой и восемь дядек. Все дядьки с жёнами и кучей детей. Мама с десяток самобранок одинаковых заказала, чтобы на стол накрывать, когда они приходят. А с маминой стороны кикиморы. Дед и бабушка. Три мамины сестры. Им самобранку накрывают вегетарианскую. Они мяса не едят.

   — Погоди, родственники они что, поесть к вам ходят? — удивился кот.

   — Ну, обычно да… В праздники приходят, на дни рождения. Когда кто-то женится — тоже стол накрывают праздничный. Когда помирают, тоже едят.

   Баюн потянулся к котомке и достал тетрадь. «Родственники, — продиктовал кот, — это группа людей, собирающаяся в одном месте, чтобы пожрать по поводу изменения их количества или на праздники. В скобках: рождения, смерти или свадьбы членов группы. Слово «пожрать» зачеркнуть и написать «откушать». Взрослые родственники все решают за младших.»

   — А ты чего со мной увязался? — спросила Лиза. — Разве у тебя своих дел нет?

   — От скуки, Лизон, — признался Баюн. — Скука, Лизок — великая вещь! Признайся, разве во время скуки не приходят к тебе в голову самые удивительные идеи? Разве не стремишься ты занять себя хоть чем-то, даже самым странным? Во время скуки я придумываю такие приключения на всё своё подхвостье, что инстинкт самосохранения покрывается мурашками. Как думаешь, говорить при тебе про подхвостье это совсем моветон или слегка не комильфо?

   — Ух ты, — засмеялась Лиза, глядя на обеспокоенную кошачью морду. — Ты по-иностранному умеешь?

   — Да я ж котом учёным служил в Лукоморье, я же говорил, — напомнил Баюн. — Языки знаю. Я вообще умный. Меня даже в Академию приглашали. Но я отказался. Не сошёлся с Догадой в вопросе: кто был раньше кошки или люди? Но хорошие отношения с академиком мы сохранили. Иногда зовёт меня на рыбалку. Домик у него есть на лесном озере.

   На лес тихо опустилась ночь. Она превратила лесную темноту в черноту. По земле потянуло холодком.

   — Смотри, Баюн, — прошептала Лиза, указывая на дрожащие в воздухе голубые огоньки. Огоньки вспыхивали яркими искрами и рассыпались на маленькие, остывающие звёздочки.

   — Это блуждающие огоньки. Скоро их тут много будет. Не бойся, они безвредные. Если за ними не ходить.

   — А если ходить?

   — В болото могут завести на погибель. А могут клад указать. Ложись-ка, Лизок, спать будем.

   Лиза легла на землю, натянула повыше кошачий шарф, превратившийся в настоящее одеяло, и закрыла глаза. Кот свернулся рядом, спрятал нос под лапу и тихонько замурчал. Где-то ухнула ночная птица. Запахло прохладой и опавшей хвоей. Высоко, над еловыми кронами, медленно совершали свой путь по небосводу далекие звёзды.

   В обсерватории на крыше Академии Астроном протёр телескоп, поставил возле него маленькую скамеечку и, взгромоздившись на неё, припал глазом к увеличительному стеклу. Там, в далёком чёрном небе, пронизанном звёздным свечением, всё было не так, как писали старые божественные книги. И не так, как утверждал Догада. И даже не так, как думал сам Астроном. Далёкие миры медленно плыли по бескрайнему пространству на спинах космических китов. Киты важно шевелили хвостами, устремляясь к одной им известной цели. Иногда киты покидали свои миры и в небе Земса вспыхивала яркая падающая звезда.

   Лиза видела сон. Папаня расчёсывал гриву единорогу и ругал Ваську за то, что он накормил заморского коника одуванчиками. От этого белоснежная грива единорога стала жёлтой. Васька говорил, что так даже красивее. Лиза протянула руку, чтобы погладить коника по золотистой гриве, но он вдруг повернул к ней морду и закричал: «Лиза! Ли-за!». Крик был такой настойчивый и громкий, что девушка проснулась и высунула голову из-под кошачьего шарфа.

   — Лиза! — звал Баюн.

   Она встала и пошла на крик.

   — Лиза! Лиза! Лиза!.. Бетлиз!.. чёрт... как тебя? Лизбет! Ну, дали же родители имечко... Лиза… — надрывался кот.

   Лиза подошла к куче веток, из-под которых звал её Баюн. Из-под кучи наружу торчал кошачий хвост и задние лапы. Всё остальное было завалено и Баюн не мог выбраться.

   — Как ты сюда попал? — спросила Лиза, обращаясь к кошачьему хвосту. Хвост тут же поднялся, как гостеприимный шлагбаум, открывая на обозрение кошачью мужественность. Лиза опустила хвост.

   — Застрял. Непонятно, что ли? — рассердился кот. — Вытащи меня.

   — Зачем полез?

   — Так шуршало там… И любопытство не порок, если ты собралась мне мораль читать!

   — Да, уж ... хобби у тебя такое: от скуки себе приключения искать, — ворчливо согласилась Лиза, взяла кота за задние лапы и принялась тащить. — Меньше надо жрать то, что шуршит, вон какой жирный.

   — Был бы жирный — был бы скользкий и не застрял. Я нежирный, я в самый раз. Красавчик я, — кряхтел кот.

   Освобождённый Баюн долго вылизывался. Лиза попыталась привести себя в порядок, но испорченный костюм было уже не спасти. Узелок свой с зеркальцем и расчёской она потеряла во время бегства от глазастых кустов. Лиза стала выдёргивать наросшие в волосах берёзовые листочки, но кот остановил:

   — Не дёргай! Такой камуфляж славный! Ты же сама как дерево.

   Позавтракали варениками с творогом, обильно политыми сметаной и сливочным маслом.

   — Я пить хочу, — пожаловалась Лиза.

   — Терпи, доберёмся до ручья и попьёшь.

   — А горшочек не умеет просто воду варить?

   — Нет.

   — А компот?

   — Нет.

   — А если заказать фруктовый суп? Это же получится компот.

   — Нет.

   Сложили пожитки в котомку, оставили для лешего на пне два вареника и пошли дальше. Ельник был тих и мрачен. На лугах сейчас солнечно и жарко, а тут прохладно и тихо. Даже лесные птицы молчали. Лиза шла за котом и пыталась разглядеть звериные следы на земле. Кто-то же тут живёт?

   — Ой, смотри, грибы! — вдруг закричала она.

   Кот обернулся. Грибы тоже обернулись. Они стояли плотной кучкой под елью. У них были толстые ножки, круглые шляпки и заговорщический вид. Чуть дальше кучковался молодняк, ростом пониже и шляпками поменьше. Кот вытянул вперёд лапу и размашисто поклонился до самой земли.

   — Доброго здоровьечка! — пожелал он. — Эка невидаль: грибы в лесу…

   Грибы отвернулись.

   — Ты с грибами поздоровался? — спросила Лиза.

   — Вежливость никто не отменял, — отозвался кот и пошёл дальше.

   — Дома грибы молчат и не шевелятся. Я их теперь есть не смогу. А если бы я вчера не испугалась кровавых глаз, что из кустов пялились, они бы пропали? — поинтересовалась Лиза.

   — Конечно! Осталась бы только та пара, что вначале, — кот шёл впереди по мягкой опавшей хвое.

   — Значит, то, чего я не боюсь — не существует? — уточнила девушка.

   — Ну чаще всего да, не существует.

   — Значит, если я не буду бояться волка, то он исчезнет?

   — Какого волка? — обернулся кот.

   И он увидел огромного серого хищника. Волк стоял совсем рядом, шерсть на его загривке поднялась дыбом. Зверь скалил зубы и смотрел на кота не мигая. Лиза замерла, закрыв рот руками. Только бы не побежала! Кот прижался спиной к шершавому сосновому стволу. Он поднял передние лапы и зажмурился. Волк подошёл к нему вплотную, и кот слышал, как внутри хищника рождается злобный рык. Он чувствовал, как от волчьего дыхания колышутся шерстинки на его животе. Сейчас волк схватит его зубами поперёк живота… Коту казалось, что он уже слышит звук своих трещащих рёбер в пасти хищника.

   — Колобка видел? — утробным голосом спросил волк.

   — Неет, — ответил кот, сильнее вжавшись в сосновый ствол.

   — Увидишь — не трогай! Он мой! — прорычал волк и скрылся в лесной чаще.

   Кот медленно сполз по стволу на землю и перевёл дыхание. Лиза подошла и села рядом.

   — А говорил, что каждую поганку тут знаешь… И что если не бояться, то ничего страшного не будет. А если бы он тебя съел? Я бы тут погибла одна! — тараторила она.

   — Погоди, Лизон, не тарахти. Дай успокоиться моему старому, потрёпанному страстями сердцу, — кот театрально приложил лапу к колотящемуся от страха сердцу.

   — Какими страстями? Ты же говорил, что нет у тебя личной жизни, — Лиза уже успокоилась, испытав облегчение оттого, что волк не съел Баюна и она не осталась одна в чаще.

   — Ну как тебе сказать? Я в деревню иногда хожу. В прошлом марте я с такой кошкой встречался! Такая у неё была тазобедренная конструкция, прямо слюнки текли... Сколько ты говоришь тебе лет?

   — Шестнадцать…

   — Напомни через два года, расскажу, что дальше было. Давай-ка, помоги мне подняться, — кот протянул Лизе лапу, ожидая, когда она поможет ему встать. Лиза подала руку и заботливо отряхнула с кошачьей шерсти хвоинки.

   — Тут же как оно бывает, — начал кот, оправившийся от страха. — Ты можешь всех знать, но никогда не знаешь, чего от них ждать можно. Всё потому, что они сами от себя не знают, чего ждать. Вот ты знала, что пойдёшь Настоящего Мужчину на свою голову искать?

   — Неа.

   — Вот так-то… Однажды шёл я в город мимо вашей деревни. Охотился по пути. Полевые мыши на вкус совсем другие, чем в лесу. Они на отборной пшенице растут. Нет паразита для крестьянина хуже, чем мышь. Ну, ещё может быть хомяк. Иду я и вижу, как дед репку тянет. Всё по классической схеме: дедка за репку, бабка за дедку, следом внучка, Жучка и кошка. Похоже, что тянут долго они этот корнеплод, стараются. Я мимо проходил, поклонился, поздоровался. А дед меня и спрашивает: «Не видал ли ты мышку?». Я как было и отвечаю, что видал и съел трёх штук, пусть он за свой огород не беспокоится. И тут эта сучка… — кот остановился, повернулся к Лизе и замолчал, подбирая культурное слово.

   — Жучка? — подсказала Лиза.

   — Нет, бабка… — вздохнул кот и пошёл дальше. — Так она меня своей клюкой отходила, чуть не убила. А с виду милейшие фермеры! Кто бы мог подумать такое? Им, видишь ли, без мышки сил не хватало с репкой справиться.

   — Баюн, смотри, там лужа! Глубокая на вид. Как думаешь, можно попить оттуда? У меня уже всё внутри пересохло, — пожаловалась Лиза.

   — Не, оттуда нельзя. Видишь, земля сухая? Дождя не было. А лужа есть. Да ещё такая глубокая и вода в ней подозрительно чистая. Синекозельская это вода.

   — Какая?

   — Синекозельская. Выпьешь и в козу превратишься. Что я твоему Настоящему скажу? Это ваша Настоящая Коза для Настоящей Любви, кормите её капустой? — захихикал кот. — Потерпи, я уже слышу, как ручей журчит впереди. Скоро напьёшься.

   Лиза с сожалением посмотрела на воду.

ГЛАВА 3. Два бессмертия.

Кощей слушал доклад вполуха. Он постукивал по трону пальцами, унизанными драгоценными перстнями. Его корона лежала у него на коленях. Тяжёлая была корона, в самоцветах и золотых завитках. Голова от неё болела.

   Секретарь снова принёс жалобы на Соловья-разбойника. Он носил их каждую неделю в пухлой синей папке. Зачитывал громким бодрым голосом, отчего в висках пульсировал невидимый дятел. Кощей терпеливо делал вид, что слушает, а сам погружался в свои мысли. Ничего нового секретарь всё равно не расскажет.

   Соловей действительно был отморозком, каких мало. Немало Кощей денег и богатырей потерял, пока они с Соловьём мерились чья власть сильнее, а безнаказанность безграничнее. Дерзко разбойничал Соловей с бандой на дорогах, грабил путников, невзирая на их статус. Налогов в казну не платил, людишек убивал почём зря, поля жёг и деревни. Как Кощей во времена своей бурной молодости. Соловей в руки закона категорически не попадался, чего только власть не предпринимала. Кощей отправил специальный отряд, чтобы изловить дерзкого разбойника. Сильных богатырей отправил, отборных. Уже через неделю они все вступили в банду под начало Соловья. Талант у разбойника был людей организовывать и под своё начало ставить. Да так ставить, что те пикнуть боялись. Приказы выполняли до того, как Соловей их формулировать закончит. Эхо ещё разносило Соловьиное: «… и мать вашу!», а разбойники уже неслись приказ выполнять, обгоняя эхо.

   Тогда Кощей пообещал ларец с золотом тому, кто Соловья поймает и во дворец приведёт. Деньги – главный двигатель всего, всегда и везде. У всего есть цена: у верности, у страха, у порядочности. Кощей всегда был щедр на награду. Соловья привели во дворец, обмотанного цепями вдоль и поперёк. Царь приказал всем выйти и оставить их наедине. Ну как приказал? Повёл глазами в сторону двери, вся челядь в том направлении и растворилась.

   Они смотрели друг на друга и молчали. Кощей — высокий, очень худой, с усохшей на лице кожей и злыми чёрными глазами. А вы думали, что бессмертие подразумевает и вечную молодость в комплекте? Старение неизбежно даже при бессмертии и со временем оно становится всё более отчётливым и устрашающим. Соловей на тот момент был молодым и крупным мужиком. Мышцы его надувались под рубахой, кулаки сжимались. Синие глаза колючим льдом смотрели на царя, губы кривились в ухмылке в зарослях рыжей бороды. Он ни разу не отвёл глаз. Стоял, молча набычившись, и пялился исподлобья. Не было такого человека на памяти Кощея, чтобы вот так борзо ему в глаза смотрел и не сморгнул. Надо брать…

   «Никто не может упрекнуть меня в несправедливости. Я всегда даю выбор виноватым. Ещё один шанс. И тебе дам. На столе топор лежит и ларец с деньгами. Если выберешь топор, то прямо сейчас на площади тебя обезглавят. Повесят голову твою на городских воротах на неделю. Птицам будет велено глаза твои выклёвывать прилюдно. Народу будет велено плевать тебе в морду. Если выберешь деньги — поступишь ко мне на службу. Поставлю тебя главным над дружиной. Войско мне нужно, чтобы соседи при одной мысли о мысли про мою дружину завещание начинали составлять. Лезть в твои дела не буду. Но подчиняться мне будешь беспрекословно!» — высказал Кощей предложение тихим, стальным голосом.

   Царь самолично снял с разбойника цепи. Соловей выбрал деньги. А что же ещё? Все так поступали. У всех есть цена. Отдал ему Кощей под начало армию, таможню и малую дружину, что в городе за порядком следила. Предупредил, что в случае неповиновения выбора больше не будет, ждёт разбойничью голову топор. Соловьёва служба не сильно отличалась от его вольной жизни, только теперь его действия охранялись законом.

   И понеслись во дворец письма. Почтовые голуби целыми стаями слетались. Новобранцы в дружину прямо с первого дня начинали строчить жалобы на дедовщину. Но уже к концу первого года те, кто выжил, становились безупречными вояками.

   Помнится, одним серым осенним вечером, маялся Кощей то ли от скуки, то ли от подагры. Хотелось ему чего-то. Смотрел он в тёмное окно на тянущийся бесконечными нитями серый дождь и представлял, как его богатыри выстроятся у границ Шушпандии. Одеты они будут в железные панцири, чтобы никакое оружие не проткнуло. Шлемы на головах с рогами. И к сапогам набойки железные, чтобы устрашающе цокали, когда пехота войдёт в столицу. Минут сорок представлял, почти решился. Потом горничная Дуняша молока принесла с печеньем, про племянника своего непутёвого рассказывала и про кота-ворюгу. Кощея и отпустило.

   А через три дня король Шушпандии прислал ключ от столицы и трёх своих дочерей на выбор. Девок потом назад отправили. К чему они Кощею в его годы? А ключ в тронном зале на обозрение повесили. Чтобы послы других стран смотрели да на ус мотали.

   Вот как боялись Кощеевой армии. От одной Кощеевой мысли про войну в трепет впадали и в ноги бухались. Ну, если не считать ту историю со Скачевьем. А ведь никому тогда не говорил о своих мыслях о войне с Шушпандией. Да-а… Хорошо разведка у них работает, себе такую надо.

   Короля соседского звали Кухулин Очередной Шушпандский.

   Жаловались Кощею и на таможню. На днях посол из дружественного государства через таможню смог только платок носовой пронести (и то потому, что посол им пот со лба вытирал, нервничал), остальное конфисковали как запрещённое. Зато по-настоящему запрещённого в государство не ввозилось, всё оседало там же, на таможне. Тут уж лучше перебдеть, как говорится. И прибыль в Кощеевы сундуки стекалась регулярно и налоги с дохода у таможни были самыми высокими.

   — Так что прикажите с коррупцией делать? — спросил секретарь, закончив перечислять жалобы налогоплательщиков на разгул Соловьевого беспредела.

   — Налогом обложить, — ответил Кощей.

   — Кого? — растерялся секретарь.

   — Коррупцию. Пусть платят пятьдесят процентов в казну. Главному казначею и министру финансов даю сутки, чтобы систему сбора налогов разработали. Населению даю месяц, чтобы на учёт встали и платить начали. При регистрации как «Коррупционер», пусть получают грамоту и предъявляют по первому требованию. У кого взятку брали, тому пусть квитанцию выписывают. Прейскурант пусть министр приготовит, выше которого нельзя брать взятку. За непослушание — казнь прилюдная через повешенье на городских воротах после обезглавливания. Тем, кто взяток не брал, но при этом мог, вознаграждение пусть рассчитают. И налоговый вычет тем, кто дал слишком много взяток за год. Небольшой, для утешения. Вопросы?

   — А если не заработает? Вот не будут они регистрироваться и платить?

   — Министру финансов голову отрубим. Значит, плохо рассчитал, раз не получилось.

   — Понял, — секретарь сделал пометку в блокноте.

   — Что там в Академии? Выбрали экспедицию?

   — Нет пока. Догада под земную твердь хочет. У него больше всех сторонников. Говорит, надо срочно выяснить, на чём наша земля держится, пока экологическая катастрофа не случилась. Волхв настаивает на Центрогорье. Говорит, если поднимемся на самую вершину, то станем как боги могущественные. И всю нашу землю будет видно, как на ладони. Астроном тоже к Центрогорью хочет идти. Говорит, что наш мир не такой, как мы думаем. Небо нетвёрдое и мы вокруг солнца вращаемся, и много всякой чуши нёс. Помидорами его закидали так, что весь день аудиторию потом отмывали.

   — Как боги, говорит? Это интересно… Откуда он вообще на научном собрании взялся? Догада его терпеть не может,— задумчиво произнёс Кощей. — Есть ещё срочные вопросы?

   — А если взятку вчера взял, нужно налог платить? — осторожно поинтересовался секретарь.

   — Если вчера, то не нужно. Что там у тебя?

   — Волхв просил словечко за него замолвить. Говорит, нашему царю самое место на божественном троне. А он берётся организовать… Если экспедиция будет к Центрогорью, — смущённо закончил секретарь. Его круглые щёки стали покрываться красными пятнами смущения и страха. Это он организовал Волхву выступление в научном совете от имени царя. Теперь ему было очень страшно.

   — Подумаю, — рассеянно согласился Кощей. — Ещё?

   — Никак нет, Ваше Бессмертие! Ничего такого, что не могло бы подождать, когда вы соизволите обратить своё высочайшее внимание! – с облегчением отрапортовал секретарь. Значит, не будет углублённого разбирательства на тему участия Волхва в научном диспуте.

   — Хорошо… Давай-ка перерыв сделаем в государственных делах. Пойду я, пару часов над златом почахну. Повесь на тронном зале табличку, чтобы не беспокоили.

   Секретарь попятился в поклоне и вышел. Почему он всегда такой громогласный? Аж зубы сводит. Кощей положил корону на трон. При его власти Тридевятое превратилось в могущественное государство. Сильная армия держала в страхе соседей. Многочисленные поселения домовых обеспечивали сельскохозяйственной продукцией всё царство. В достатке была даже экзотика растительная и животноводческая. Хозяйственные мужики эти домовые и плодовитые. Самобранки они не признавали, горшочками-самоварами не пользовались. Редко можно было встретить домового, не возделывающего свой сад и огород, не разводящего живность и накрывающего на стол скатерть-самобранку. Таких в деревнях не уважали или жалели. Неудачно женился, если жена сама не готовит и свою петрушку не высаживает.

   Даже если все самобранки в мире исчезнут, Тридевятое останется в сытости. Любую осаду царство бы выдержало, если бы кто решился напасть. Но желающих не было. Вечноград разросся, появились в нём каменные дома на смену деревянным теремам. Съезжались ремесленники из соседних государств на высокие доходы и сытое житьё. Тюрем в царстве не было. Преступника сразу казнили, если невозможно было пристроить его на службу в соответствии с талантом. Кощей ценил тех, кто дело своё делал хорошо. Он и казнил-то не за то, что кто-то украл или убил, а за то, что попался. Значит, непрофессионал, государству такие не нужны.

   Золота в царстве было достаточно. За городом целая ферма стояла по выращиванию кур породы Ряба, несущих золотые яйца. Народ тоже нёс на монетный двор золотые яйца для обмена на деньги, которые из тех яиц тут же и отливали. Излишками сельскохозяйственными с соседями торговали. К науке Кощей относился с уважением: школы и академии были на государственном обеспечении и открыты для всех, независимо от сословия. Бизнес поощрял. Летучих кораблей целый флот отстроил. Театр спонсировал, большую библиотеку в прошлом году открыл. Скука, одним словом. Впереди ещё вечность, а порядок уже навёл, уважение заслужил, сундуки от богатств ломятся, девок пробовал множество. Дальше-то что?

   Вы мечтали когда-нибудь о бессмертии? Это невыносимо скучно, когда впереди бесконечность. Надо постоянно придумывать, чем себя занять. Постепенно мир перестаёт быть новым и интересным. Всё понятно о человеческих отношениях. Окружающие кажутся глупыми, ведь они не пережили и не поняли тех очевидных вещей, которые понятны каждому бессмертному.

   Кощей прошёл по мраморному полу к противоположной стене тронного зала, мимо попугая в золоченной клетке, орущего: «Долой самодержавие!». Покормил птицу, пощекотал ему пёрышки на животе. Всё, на что способна была фантазия, у Кощея уже было. Или в наличии, или в прошлом. А душу так и терзало что-то. Хотелось нового, яркого, чтобы душа развернулась и затрепетала как в детстве, на первой в его жизни ярмарке.

   Царь подошёл к картине, изображающей его вступление на царство, и нажал потайную кнопку на стене. Открылась дверь. За дверью оказалась маленькая комната, уютно обставленная мебелью, обитой цветным ситцем. Горели свечи. Окон в комнате не было. В центре стоял круглый столик с изогнутыми ножками и два стула. На столике расставлены шахматы. Кощей сел и посмотрел на противоположный стул. Стул был пуст.

   — Ты здесь, Незнамочто? — спросил он.

   — Здесь, Ваше Бессмертие, — ответила пустота со стула.

   — Твоя очередь, начинай.

   В воздухе повисла белая пешка. Она повиляла над доской своим донышком и встала на соседнюю клетку. Кощей сделал ответный ход.

   — Что случилось, Ваше Бессмертие? Опять придумываешь, как умереть? — спросила пустота. Вторая пешка зависла над доской.

   Незнамочто не понимал царского стремления уйти из жизни. Кощей не сердился. Где тому понять? Незнамочто всегда был бессмертным. Просидел всю жизнь в ларце, потом в Кощеевой тайной комнате. Ничего в жизни не видел. Он не знает, как щекочет нервы опасность, как сковывает страх, как взрывается в душе опьяняющее чувство победы, как терзает сожаление и сжигает похоть. Кощей знал, как это. Помнил. Чувства имеют ценность только тогда, когда они могут оборваться в любой момент. Как и всё в этом мире.

   Бессмертным Кощей был не всегда. Когда-то он был обычным разбойником. Грабил на большой дороге, убивал тёмной ночью, девок портил. Держал в страхе всю округу. Никто ему был не указ. Однажды притащил Кощей к себе в логово лесную колдунью. Красивая была шельма! Серые глаза как два омута, коса чёрная - ладонью не обхватишь, кожа белая, как облака в высоком весеннем небе. Царапалась она как кошка, молила не трогать. Лесная ведьма должна сохранять невинность всю жизнь, иначе потеряет свой дар. Что ему стоило отпустить её тогда? Девок ему было мало? Но Кощея только распаляли мольбы и слезы. Смеясь, рвал он с хрустом её рубаху, наматывал на кулак косу, покрывал жаркими поцелуями мокрое от слёз лицо. А когда натешился — бросил ей золотую монету, как плату за любовь. Пусть помнит его горячие ласки.

   До сих пор Кощей помнит, как налились стальным гневом её глаза, как залилась белоснежная кожа некрасивыми красными пятнами, как протянула она к нему свои руки, скрюченные как когти лесной птицы, и как звонким режущим голосом прокляла его, собрав последние волшебные силы: «Быть тебе бессмертным во веки веков!». А он оттолкнул ведьму и рассмеялся. Ему бы ползать у неё в ногах, умолять чтобы сняла проклятие. Да что он тогда понимал? Дурак безмозглый!

   Пятьсот лет потом играл с судьбой, лез в самые опасные драки, захватил трон в Тридевятом, на соседей войной ходил. Всё проверял свою бессмертность. Считал проклятие благословением.