Частичка тебя. На память. Джина Шэй

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ. Энджи
• ГЛАВА 1. Энджи
• ГЛАВА 2. Энджи
• ГЛАВА 3. Энджи
• ГЛАВА 4. Энджи
• ГЛАВА 5. Энджи
• ГЛАВА 6. Энджи
• ГЛАВА 7. Энджи
• ГЛАВА 8. Ник
• ГЛАВА 9. Энджи
• ГЛАВА 10. Ник
• ГЛАВА 11. Энджи
• ГЛАВА 12. Энджи
• ГЛАВА 13. Энджи
• ГЛАВА 14. Ник
• ГЛАВА 15. Энджи
• ГЛАВА 16. Энджи
• ГЛАВА 17. Энджи
• ГЛАВА 18. Ник
• ГЛАВА 19. Энджи
• ГЛАВА 20. Ник
• ГЛАВА 21. Ник
• ГЛАВА 22. Энджи
• ГЛАВА 23. Ник
• ГЛАВА 24. Энджи
• ГЛАВА 25. Энджи
• ГЛАВА 26. Энджи
• ГЛАВА 27. Ник
• ГЛАВА 28 Энджи
• ГЛАВА 29. Энджи
• ГЛАВА 30. Энджи
• ГЛАВА 31. Ник

АННОТАЦИЯ

Та ночь была ошибкой. Его, моей, нашей… Только отказаться от неё у меня сил не было. Слишком долго и глубоко я была больна этим мужчиной. Вот только утром…

   Да, я сказала ему, что люблю его.

   Нет, он не упал на колени, не прозрел, не протянул мне свое сердце в раскрытых ладонях.

   Он встал, оделся и просто ушел, не желая иметь со мной ничего общего.

   Еще не зная, что частичку себя он мне все-таки оставил...

ПРОЛОГ. Энджи

Он собирается, не глядя на меня. Будто его оскорбляет сама мысль, что мы можем столкнуться взглядами. Набрасывает рубашку на свои такие красивые голые плечи, торопливо застегивая пуговицы.

   А восемь часов назад их расстегивали мои пальцы…

   Глупая Анжелочка, на что ты надеялась? На то, что после этой ночи он вдруг заметит тебя, хотя три года не замечал, глядя в упор?

   Нет, я ничего от него не ожидала.

   Только в сказках безответная любовь получает огромную награду, и любимый мужчина в конце истории открывает глаза, падает на колени, раскаивается, что столько времени тебя не замечал.

   Но чтобы вот так! Открыть глаза, глянуть на меня, вытянуться в лице и торопливо вскочить — а вдруг я вздумаю к нему прикоснуться.

   — Ты ничего не скажешь? — сердце просто истекает кровью от происходящего.

   Да, не этого я ждала, не этого. Только когда увидела его, что-то внутри гулко вздрогнуло. Струна эмоций, которые я всегда тщательно скрываю. Всего лишь возвращалась с собеседования, печально вздыхала, что навряд ли меня возьмут в эту гостиницу. Эти могут себе позволить перебирать, но я попыталась хотя бы.

   А в ресторане на первом этаже взгляд зацепился за мужскую спину, обтянутую белой рубашкой. Слишком хорошо знакомую мне спину. Такую, что поставь передо мной сорок одинаковых мужчин спиной, я все равно узнаю Николая Ольшанского, не поднимая взгляда выше шеи. А уж если показать затылок — без вариантов.

   Ник сидел у бара. Я не смогла пройти мимо…

   Что это, если не судьба? — так шептало мое наивное подсознание.

   Во всем, что касалось Ольшанского, я была ужасной наивной дурой. Ревнивой собственницей. Совершенно не имея на это ни малейшего права.

   — Я был пьян, и не горжусь принятыми вчера решениями, — ледяным тоном отрезает Ник, всаживая еще один нож в мое бестолковое сердце. — Эта ночь была моей ошибкой. Это все, что я могу тебе сказать.

   Вот тебе и судьба, Анж, получи, распишись, не жалуйся. Ты ведь вчера знала, что все именно так и закончится, так?

   Нет. Это не только его ошибка. Я сама была пьяна. Не алкоголем — его жадными поцелуями в гостиничном лифте. Меня заштормило с первого же. А ведь договаривались, что я просто провожу его до номера.

   Вот только когда он зажал меня у двери номера… Когда я только глотнула его запах…

   Запах сильного потрясающего мужчины.

   Запах моей заветной мечты.

   Запах моей безумной любви...

   Я не могла остановиться. Не могла отказаться от Ника, от того, что он мне предлагал, хоть и не говоря ни слова. Просто не давая мне даже вдохнуть, атакуя меня своими губами без остановки.

   Мне нужно было, да. Но я не могла.

   Моя жизнь была в руинах все это время. Ничего не поменялось. Только на краткое время из-за темных туч проступило солнце. Вчера. Когда Ник накрыл мои губы своими.

   Сегодня все возвращается на круги своя. И снова надо бегать, крутиться, думать, на какие деньги жить и оплачивать счета.

   Смотреть, как он собирается, чтобы уйти.

   — Ник, я тебя люблю, — бессильно произношу, потому что эти слова невыносимо жгут меня изнутри, — давно люблю. Все три года, что мы вместе работали.

   Сказала, и тотчас же хочу отхлестать себя по щекам. Все эти признания — для маленьких глупых девочек. Взрослая женщина не должна вскрываться вот так. Ты или позволяешь себя любить, милостиво отвечая взаимностью, или молчишь, потому что ничего нет более бесполезного, чем любовь в одни ворота.

   Вот только если я не скажу ему об этом сейчас — никогда не скажу.

   Дошло до того, что я покаялась о чувствах к Нику бывшей сопернице, а не ему самому.

   Мне больно — я точно знаю, какой будет реакция. И все разыгрывается как по нотам.

   Он замирает всего на секунду. А потом рывком поднимается с постели, подхватывает свой пиджак со спинки кровати, смотрит на меня в упор, демонстрирует руку, на которой поблескивает золотой ободок.

   — Я почти женат. Свадьба через три месяца. Люблю свою девушку. Еще есть вопросы?

   — Нет вопросов, — я улыбаюсь через боль.

   Лгун.

   Любит он свою девушку, как же!

   Он спалился сам, когда необузданный, возбужденный, вбиваясь в мое тело, захлебывался совсем не моим именем. И не именем этой своей девушки.

   Я не знаю, как её зовут, но я уверена в этой мысли на сто процентов.

   Просто потому что я лично знаю ту самую Вику, с которой он встречался какой-то год назад.

   Ту, которая снесла ему крышу, из-за которой он ушел с хорошего места в престижной компании, ту, которой он сделал самое великое одолжение, на какое способен любящий мужчина — он её отпустил! Отдал другому.

   И вчера запивал в гостиничном баре тот замечательный факт, что она все-таки вышла замуж. Не пошел на их свадьбу, хотя его ведь приглашали. Они ведь расстались друзьями…

   Ага, друзьями. Один из которых смертельно хотел другого. Так хотел, что вчера чуть на полу меня не разложил, под этим своим пьяным наваждением.

   Вот только мне ничего не дает эта правда.

   Холод стискивает меня в своих объятиях так, что невозможно дышать.

   Наверное, самое лучшее в этой ситуации — не лгать. Самой себе не лгать.

   Я все-таки надеялась на что-то иное...

   Ник останавливается только у двери, оборачивается ко мне.

   — Энджи…

   Это обращение из запределья. Из тех времен, когда мы дружили. До того, как я его разочаровала. И птица в моей груди пытается встрепенуться и расправить сломанные крылья. Может, он…

   Может, он передумал? И даст нам шанс?

   — Ради нашей дружбы… — отрывисто просит Ник, не глядя на меня, — той, что продолжалась несколько лет… Не болтай об этой ночи. Нам с тобой это никак не поможет. Ты знаешь — я не терплю предательств. Я допустил ошибку. Я прошу у тебя за это прощения. Но это все.

   Боже, кто-нибудь скажите ему, что так, без анестезии, по живому резать бесчеловечно!

   Мой взгляд теряет фокус. Только бы не расплакаться. Я взрослая, я сильная, что мне какое-то разбитое сердце?

   — Конечно.

   Что я могу сказать?

   Что этой ночью я прикасалась к нему, целовала его, ласкала Николая Ольшанского, как ни одного мужчину в моей жизни.

   Бездумно, растаяв, растворившись в нем до конца.

   Закрыв глаза на то, что одержим-то он не мной. Сглатывая жгучие слезы, хлещущие из глаз, забываясь в своих иллюзиях.

   Утро настало, иллюзии пора отправить на помойку. Они просрочились.

   Дверь гостиничного номера закрывается за Ником. Просто. Он даже не попрощался со мной. Просто ушел, стремясь как можно быстрее забыть все, что происходило в этом номере.

   Никто из нас еще не знает, что частичку себя Ник мне все-таки оставил.

ГЛАВА 1. Энджи

Можно сказать, у меня не было выбора. Говорят, девочки частенько влюбляются в мужчин, похожих на своих отцов. Я влюбилась в Николая Ольшанского по абсолютно противоположной причине.

   Про Леонида Сергеевича Морозова мне так сложно говорить “только хорошее”. Хоть и полагается.

   Мой отец был обаятельный, привлекательный, успешный и властный мужчина. Личного бизнеса не имел, зато возглавлял мелкое подразделение газовой службы московского пригорода. Мама так упоительно рассказывала, как он "доминировал" во время ухаживаний, и какой необычный и запретный он тогда был, как много девчонок перед ним бегало, а выбрал он мою матушку.

   Я же слушала все это, скептически поджимая губы. Взрослая циничная я видела правду, даже не надевая очков.

   Батюшка был на всю башку абьюзер, вечно требующий быть быстрее-выше-сильнее со всех членов моей семьи. У меня тоже, разумеется.

   Ты плохо учишься, диплом может быть еще краснее.

   Ты плохо заботишься о женихе, не дай бог он разглядит, какая ты на самом деле.

   Вот и в аварию мы влетели по вине отца. Он выпил, словил клина и начал орать на мать — ему не нравилось, как неуверенно она вела. Нужно было быстрее!

   Я помню, как сидела на заднем сиденье и пыталась его утихомирить. Он расходился все сильнее. И мама совершенно растерялась, не справилась с управлением.

   Мы вылетели на встречную полосу. Под колеса тяжелому дальнобою.

   Мне “повезло”, я сидела не со стороны удара.

   Отцу повезло меньше, отброшенная в сторону машина именно его боком впечаталась в столб.

   Я не знаю, как из той сморщенной консервной банки выковыряли меня, как откачали и как я умудрилась отделаться всего тремя шрамами и двумя трещинами в ребрах после этого.

   Шрам на животе…

   Самый паскудный, самый ненавистный. Я свела его потом, практически полностью, но даже не видя глазами, ощущала на себе его печать.

   В моей груди поселилась черная ледяная тьма. И её истербить мне не помог бы никакой пластический хирург.

   Я зачем-то выжила. Трое членов моей семьи погибли, а я...

   Господи, да лучше бы мне и ноги и руки переломало. Лишь бы выжил Алешка.

   Да, я дала своему сыну имя. Практически сразу, как по УЗИ мне сказали, что будет мальчик. Мне говорили — не надо. Дурная примета. Я смеялась над предрассудками.

   А потом пришла в себя после аварии, и его внутри меня уже не было.

   Зачем? Зачем я пришла в себя после двухнедельной комы? Неужели так сложно было сдохнуть совсем, раз смысла в моей жизни осталось ровно полстакана?

   Да-да, жизнь женщины не только в том, чтоб выносить и родить.

   Господи, как меня иногда тошнит от нашего двадцать первого века с его гребаными современными взглядами. Чайлдфри вошли в моду и с пафосом проповедовали свою идеологию, доходя до откровенного хейта всех несогласных.

   Я хотела ребенка. Очень. Маленькое чудо с бездонными глазками. Сладкие пяточки и пропахшие молоком волосики. Только ради этого я и собиралась выйти замуж.

   И я не смогла его сохранить. Позволила умереть во мне.

   И жесточайшая казнь от судьбы — лишить меня права на материнство совсем. И правильно. Я не смогла. Не защитила. Нужно было отказаться от той поездки!

   Первым кончилось терпение у моего жениха. Он ушел, заявив, что я никогда не переживу аварию и не смогу принять свою потерю. Как же он тогда сказал?

   Ты навсегда останешься в той разбитой машине, Эндж.

   Кто-то очень много пересмотрел пафосных киношечек.

   Я не держала его. Эйфория первой влюбленности сошла на нет гораздо раньше, мы и жениться-то с Димой собирались только из-за моей нечаянной беременности. Он был слишком пассивен, чтобы сделать это по какой-то другой причине. А я тогда еще думала, что как же я в этом деле обойдусь без мужчины?

   Я ушла с головой в работу, убедила себя в том, что я — карьеристка, перестала искать постоянных отношений. Зачем?

   Нормальный мужчина рано или поздно непременно захочет детей. И что я ему предложу? Слезливую историю о том, как беременная попала в аварию и больше не могу даже зачать?

   Нет, я пыталась. Боролась. Проходила восстанавливающую терапию. Как оглашенная твердила, что мизерный шанс все-таки есть, и надеялась на гребаное чудо. Ждала его.

   Подружки морщились и закатывали глаза. Крутили у виска за спиной.

   Вот ведь тебе приспичило. Радуйся. Не надо рожать, портить фигуру. В конце концов, возьми из детдома.

   Да, из детдома взять было можно. Но как же хотелось свое чудо. Зачать. Выносить в себе. Ощущать его шевеление, толчки. Родить — пережить день боли, ради одного маленького нового человека.

   Жених ушел? Да и черт с ним! Мужчина не обязателен, так ведь? В наш-то век! Возможно, ЭКО все-таки мне поможет получить желаемое?

   Попытка за попыткой, попытка за попыткой...

   Безуспешно.

   Надежда на чудо начала кончаться уже и у меня.

   Когда я пришла в “Рафарм” — мне кажется, я была разлагающимся трупом, пустым, зачем-то склеенным сосудом.

   Наши отношения с Ником практически сразу установились на грани дружбы — в конце концов, я была его правой рукой в отделе. Строила его раздолбаев-переводчиков, пока он мотался по переговорам, пила их кровь, была самым ненавистным, но ключевым сотрудником отдела. Ник никогда не отрицал значение моей работы. Мы и не заметили, как пицца и совместный кинопросмотр по пятницам стали у нас обычным времяпрепровождением. Почти семейная традиция.

   А уж когда начинался хоккейный сезон — я вообще постоянно торчала у Ольшанского. Особенно когда сходились мой любимый Локомотив и его любимое Динамо. Проигравший покупал чипсы...

   Кажется, в этот период я и ощутила, как все глубже привязываюсь к Нику. На лету. Он был теплый, он единственный не высказывал моим озабоченным попыткам забеременеть никакого осуждения. Он тащил меня из депрессии, пожирающей меня все сильнее. Я ощущала легкий вкус жизни рядом с ним. Он помогал, просто потому что не мог не помогать. Такой мужчина — щенка подберет, вымоет, оставит, одержимую истеричную бабу будет выпаивать чаем на своей кухне и работать для её рыданий бесплатной жилеткой. И это я про себя, конечно же...

   Вот как в него вообще было не влюбиться?

   Такой теплый, такой обаятельный, Ник только-только развелся с женой — и боже, как долго я не понимала эту идиотку. Как? Как можно было отказаться от этого мужчины? Вот от этого заботливого, обходительного мушкетера. Который на высокой руководящей должности оставался самим собой. Парадоксальным образом сочетая в себе и требовательность, и человечность.

   Вот только...

   Я в него влюбилась. Господи, я с ума сходила по нему, отчаянно желая, и в то же время не решаясь ни на какие решительные действия. Впервые в жизни действительно хотела, чтобы мужчина разглядел меня сам.

   Ведь вот она я, смотри, я хорошая! Всегда помогу, всегда отвечу! Со мной можно ездить верхом и обсуждать прошедшие хоккейные матчи! И работаю я на износ, ради нашего общего будущего в этой компании!

   Вот только месяц проходил за месяцем.

   Ник по-прежнему видел во мне только друга. Наши встречи оставались дружескими посиделками. Не пытался целовать, прикоснуться — максимум, обнимал при личной встрече не на рабочей территории — боже, как я умирала во время этих объятий...

   А потом появилась Вика…

   Вика была из тех женщин, с которыми нереально соперничать.

   Умная, красивая, умеющая произвести впечатление.

   Мой бывший босс взял её на работу с одного только собеседования, произошедшего, блин, на улице после корпоратива.

   Когда я услышала эту историю в первый раз — я озадачилась только одним вопросом…

   КАК?!

   У меня за плечами были высшие курсы управления, стажировка в трех крупных компаниях, красный диплом, рекомендации и “связи” — подруга, стоящая во главе кадрового отдела.

   И я, между прочим, проходила стандартную шестиступенчатую схему отбора, с несколькими собеседованиями и кучей тестирований и проверок.

   Вот так, да.

   А некоторые могут зайти в крупные концерны с улицы, с ноги открыв дверь. И за считанные недели сделать карьеру.

   Нику Вика тоже запала в душу с первой же их встречи — обычного рабочего аудирования. Он как старший переводчик регулярно их устраивал для кандидатов в свой отдел.

   — Приятная девушка, — сказал он мне по возвращении, и я впервые видела в его серых глазах такое яркое пламя. Он ей заинтересовался не только как будущей подчиненной — это было очевидно. Отчаянно хотелось укусить себя за ладонь, до того много во мне тогда вскипело досады.

   Вот как? Я три года с ним дружу, уже только что вслух не говорю, что он мне нравится, и на меня он в упор не смотрит, а она — с первой же встречи...

   Женская магия, не иначе!

   Когда ее разливали по чашкам другим девочкам, мне достались железный хребет, стервозный характер и потрясающее умение быть абсолютно незаметной для тех людей, которые нравятся мне.

   Это был первый настолько сильный роман Ника за три года после развода. Все остальное не подлежало никакому сравнению. Ник был влюблен. По уши. Как мальчишка. Выглядел взбудораженным, опьяненным. Снова мечтал о семье и детях. С ней. Вслух. При мне!

   Выдал бы ему кто-нибудь канистру бензина и зажигалку лучше. Быстрей бы сгорела, не мучилась бы так.

   Меня рвало на куски от ревности.

   Впервые за три года безукоризненной работы я допустила кучу ошибок. Попыталась подставить Вику и добиться её увольнения — но сама подставилась перед Ником. Он узнал, причем гораздо быстрее, чем я ожидала.

   Меня ждал серьезный разговор, как у брата с младшей сестрой, исписавшей стены в его комнате. Ник меня отчитал. Запретил даже пытаться вредить Вике.

   — Я даже представить себе не мог, что ты способна на такую выходку, Энджи.

   Таких разочарованных глаз, как тогда, я у Ника никогда не видела. С дружбой было покончено. Я потеряла последнего человека, который меня поддерживал.

   Не сказать, что я сдалась сразу… Были еще мелкие пакости… Я очень хотела избавиться от соперницы, надеялась, что без неё у меня получится все исправить, вернуть его расположение. Да и невыносимо больно было смотреть, как Ник выводит её за ручку из кабинета, возит её домой, ищет встреч по выходным, как она уходит от него с припухшими от поцелуев губами…

   Мне как будто тушили об спину окурки. Каждый рабочий день!

   Почему? Почему он выбрал её? Чем она лучше меня? Потому что она может подарить ему ребенка, а я — нет?!

   Никогда раньше меня не одолевало столько отчаяния и презрения к самой себе. И вправду. Кому нужна женщина-калека, когда рядом есть здоровое, красивое совершенство?

   Ошибок оказалось слишком много. Я недооценила свою подругу, я неверно поняла её мотивы. В конце концов — попалась на уловку дешевого шантажа.

   Я не знала. Не знала, во что меня втягивают, не знала, зачем Крис нужен Викин пропуск. Даже не предполагала, что они попытаются подставить её, запустив вирус в корпоративную сеть.

   Только незнание от наказания не освобождает...

   Финальным аккордом этой драмы для меня стало увольнение и обвинение в корпоративном шпионаже. Крест на карьере. Больше у меня ничего не осталось.

   До сегодняшнего дня.

ГЛАВА 2. Энджи

Чтоб тебя… Снова две полоски!

   Я недоверчиво роняю тест на тумбочку, и смотрю на еще пять штук положительных, что там уже ожидают.

   Нет, ну… Столько ложноположительных тестов просто не бывает. А ты, Анжелочка, чертова недоверчивая неврастеничка, раз с первого раза поверить не можешь. И с пятого тоже.

   А бывает ли так, что дохлая кобыла родит жеребенка?

   Четыре года назад диагноз врачей был неутешителен.

   Я потеряла все тогда. Отца. Маму. Ребенка. Свою женскую суть.

   Врачи сказали, что шансов забеременеть у меня нет. Слишком тяжелые последствия выкидыша.

   Я снова недоверчиво гляжу на тесты перед собой. Две полоски на каждом. Красные, яркие, не оставляющие сомнений.

   Может, тесты слишком дешевые? Бред, конечно, но… Все-таки пятнадцать рублей за тест — цена, которая вызвала у меня сомнения. Хотела сэкономить, деньги уже самым опасным образом заканчивались.

   Нет, я хочу исключить этот вариант как таковой, иначе так и буду терзаться ночь, утро…

   Выхожу из ванной, обуваюсь, набрасываю на плечи куртку. Замок снова щелкает, слетая с молнии. Блин! Давно нужно купить новую куртку, а я никак не могу выкроить на это лишних деньжат. В этом минус фриланса — он категорически нестабилен. Деньги то есть, то нет. Сейчас — нет. Приходится носить старую куртку, а она с недавних пор еще и в груди начала жать!

   Из квартиры спускаюсь бегом, как можно быстрее пытаясь проскочить мимо двери старшей по подъезду. В первый раз мне это удалось.

   Удача непостоянна!

   — Анжелочка! — возглас Арины Борисовны как гарпун — вонзается под мою лопатку, когда я уже почти добежала до подъездной двери. Черт, она все-таки пришла с работы. Ну все, теперь мне точно не миновать очередной лекции на тему, почему я допускаю долги по коммунальным платежам и как из-за меня страдают все остальные жильцы подъезда

   Я её знаю — если не ответить ей сейчас, она дождется меня на лавочке у подъезда, и вот тогда меня ожидает поистине грандиозный разнос. Хотя…

   — Арина Борисовна, простите, я опаздываю на собеседование, вы же знаете, что это ужасно важно, — тараторю торопливо, оборачиваясь и цепляя на губы виноватую улыбку.

   Знает. Она слушает мои рассказы про сложное материальное положение и проблемы с трудоустройством уже не первый месяц. Кивает, пеняет на то, что если я не погашу долгов — рано или поздно меня выселят из квартиры.

   Я выскакиваю из дома и несусь к ближайшей аптеке.

   Ближайший час я домой ни ногой, как ни крутите. Я “на собеседовании”. Ладно, в кошельке завалялась пятисотка, если тест окажется положительным — сожру маленькую пиццу в одной пиццерии неподалеку. Арина туда точно не сунется.

   Хотя, это, конечно, сильно исчерпает мне денежный лимит на эту неделю. Но…

   Я не могу унять теплый трепет в моей груди. Пять положительных дешевых тестов. Пять! Если мои подозрения подтвердятся, если месячные не начались не просто так… Если есть шанс…

   То что я буду делать?

   Я не могу устроиться на работу уже полгода. Мои сбережения подходят к концу. Мне еще шесть лет выплачивать исковой долг компании, из которой меня уволили с волчьим билетом. Спасибо дорогой лучшей подружке, которая втянула меня в свои игры с корпоративным шпионажем. И пусть мне удалось отбиться от большинства исковых претензий — спасибо адвокату, тоже сильно поучаствовавшему в уменьшении количества моих сбережений, но малая часть иска и моя косвенная вина были доказаны. Меня не посадили. Но “презентовали” мне огромный счет по компенсации убытков, с соглашением на погашение в рассрочку. И квартира в залог...

   Квартира.

   Последнее, что у меня было своего — мамина квартира. Которую у меня кстати могут отобрать из-за долгов по коммуналке. Нет, я их погашаю, но… Тетрисом. В одном месяце долг за свет и воду, в другом — за отопление…

   В аптеку я врываюсь взъерошенная. Провизор, уже видавшая меня сегодня, таращится на меня круглыми от удивления глазами.

   — Девушка, вы чего?

   — Дайте еще один тест, — выдыхаю я, пытаясь успокоиться и взять дыхание под контроль, — струйный. Покачественнее.

   Аптекарша смотрит на меня как на идиотку с немым вопросом: “Тебе что, шести мало?”, — но воля клиента — закон. Я получаю запрошенное, с гордой надписью “Made in Germany”.

   Интересно, реально в Германии, или в Китае по немецкому заказу? А ладно, плевать так-то. Ну не может же мне и седьмой тест наврать, да?

   Семь — счастливое число!

   Боже, пусть повезет, а! Я вру самой себе, что не строю никаких ожиданий, но я действительно надеюсь. Надеюсь!

   Бегом бегу до пиццерии, ныряю в туалет. Коробочку распаковываю дрожащими ладошками. Внутри снова ходит ходуном абсолютно все.

   На тест я боюсь смотреть, жмурюсь — взрослая циничная женщина, ага, состоявшаяся стерва — и отсчитываю положенные три минуты в уме. Про себя. Приоткрываю один глаз, смотрю на дисплейчик теста.

   “Беременна, 5+”

   Да быть того не может!

   Я четыре года пыталась забеременеть. Даже ЭКО пробовала. Была готова ехать к ведуньям и целительницам ради призрачной надежды. А тут одна случайная ночь и на тебе!

   Господи, Ольшанский, ты снайпером что ли в армии был? Метко так попал. В самое яблочко!

   Я выхожу из туалета, встряхивая руками, чтобы быстрей просохли от воды. Не глядя в меню, называю официантке нужную мне позицию — простая “Маргарита”, не люблю пиццу с выпендрежем. Ну, если быть до конца честной — не могу себе позволить тот выпендреж. Маргарита просто дешевле всех. А есть ужасно хочется.

   Думать на голодный желудок — плохая затея.

   Острый страх прошибает меня адреналином — а если что-то пойдет не так? Что если будет выкидыш? Я что, снова через это пройду? Снова пойму, что только что ненавистным своим телом угробила еще одну маленькую жизнь?

   Так, стоп! Отставить панику! Завтра же рвану ко врачу. Сдам кучу анализов. Все, что потребуется. И даже больше — потребую, выбью, порву на лоскутки. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы сохранить при себе этот неожиданный подарок судьбы.

   Вообще Нику правильно бы сообщить — в том, что именно он является автором моей беременности, у меня никаких сомнений. Последние месяца три мне было не до мужчин, он был единственным.

   Он вообще для меня был и остается единственным, но суть от этого не меняется.

   Ему не нужна была я, а мой ребенок-то ему зачем?

   Я три года по нему сохла, надеясь непонятно на что. Он — успешный, востребованный, обаятельный мужчина. Я не в его вкусе, это мне известно. Мы дружили. Долго. Пока я не совершила глупость, потеряв его доверие. Он занят!

   И что мне ему сказать?

   Эй, привет, помнишь меня? Да-да, меня, ту, что три года пыталась обратить на себя твое внимание. Ту, что пыталась за тебя воевать — неуспешно и бездарно. Да, да, это я! Та, которая наткнулась на тебя в баре тогда, когда решила наконец выбросить тебя из головы. Та, с которой ты решил взять и забыться. Та, от которой ты утром взял и ушел, обратно к своей будущей жене. Знаешь, у той ночи остались последствия. И мне нужны от тебя работа, деньги, связи и квартира в придачу? Так, что ли?

   Бр-р-р! Бред!

   Мне ведь все сказано. Та ночь была ошибкой…

   Не то чтобы я обиделась. Я запомнила.

   К тому же он ведь просил меня не мешать ему в личной жизни.

   Просил? Просил. Я обещала, что не буду.

   И не пойду к нему ни за алиментами, ни с требованием исполнять его отцовские обязательства.

   Самый максимум, что я могу ему сказать — спасибо. Ни в коем случае не вслух!

   Я достаю тест из кармана, опускаю его перед собой на салфеточку. Обнимаю себя за плечи. Ощущаю, как по щекам бегут слезы. Счастливые слезы!

   Господи, я ведь не верила. Не надеялась даже. Мне говорили, это невозможно. Невозможно!

   — Ваш заказ, — нарушает мой покой официантка и ставит передо мной искомую пиццу. Косится на тест передо мной, так по-женски округляет глаза, — боже, вас можно поздравить?

   Кто-то очень хочет получить сегодня чаевые? Я обычно экономлю, но сейчас я настолько рада, что готова вытащить из кошелька последнюю сотню на сегодня. Ради вот этого — улыбки радующегося за тебя человека.

   — Поздравляйте, — киваю я. Мне на самом деле очень надо!

   Ситуация у меня — полный швах, если быть до конца откровенной.

   Работы — нет, сбережения на исходе, на шее — долг. Если и есть в жизни ситуация меньше всего подходящая для беременности — то вот она, у меня, кто хочет полюбоваться? Покажу за доплату. И даже разрешу покрутить в руках.

   Вот только вариантов на самом деле нет. Никаких вопросов — что мне делать?

   Я оставлю ребенка. Я слишком долго о нем мечтала. У меня просто не будет второго такого чуда.

   Понятия не имею, как я выкручусь из своей ситуации. Но я живучая, я все решу! У меня нет выбора, я должна. В конце концов, я не допущу, чтобы мой ребенок голодал или остался без крыши над головой.

   Пришло время отчаянных мер!

ГЛАВА 3. Энджи

— Явилась-таки?

   У моей тетки настолько ехидный и торжествующий вид, что сложно не начать параноить в эту же самую секунду.

   Нет, она точно ни при чем в моих проблемах с трудоустройством.

   Никто вообще не виноват, кроме меня самой.

   — Здравствуйте, Ангелина Сергеевна, — я стараюсь, чтобы внутренняя моя обреченность не прорывалась наружу.

   Последний раз я виделась с Ангелиной месяцев семь назад. Столкнулись на выходе из метро. И я бы сделала вид, что не заметила её, пролетела бы мимо, если бы тетка не ухватила меня за рукав куртки и не удержала на месте.

   — Куда летишь, коза. Своих в упор не узнаешь?

   Я порвала все контакты с родственниками отца после аварии. Не то чтобы я их винила, но… Но даже моя тетка была похожа на него слишком сильно.

   И глядя на неё, я слишком четко вспоминала, сколько всего потеряла.

   — Говорят, у тебя проблемы с работой, Анжела, — Ангелина уже тогда глядела на меня как на самую паршивую овцу в семействе Морозовых.

   Проблемы — это было слабо сказано.

   Я была менеджером по персоналу. Все практические навыки, что у меня были — были заточены под это. И увольнение по статье разом захлопнуло для меня двери большинства приличных компаний.

   На последнем месте работы, в неплохой турфирме, я проработала три месяца. Только было расслабилась, что все, черная полоса начала тихонечко сереть, как на меня наговорили гадостей начальнику и уволили в самом конце испытательного срока. За конфликтность. Хотя я вообще вела себя тише воды, ниже травы.

   Просто кое-кто очень опасался, что мой отчет по анализу трудовой деятельности дойдет до начальства. И кого-то уволят, за то, что он так много времени просиживает в интернете на рабочем месте.

   — Что ж ты за помощью не обращаешься, — скрипела тетка, не отпуская мою руку, — пришла бы, повинилась бы, подумали бы, что можно сделать…

   Я с трудом удержалась от вопроса: “Зачем?”

   Подруга предала, друг — разочаровался во мне, карьера, на которую я строила большие планы, сделала мне ручкой, да еще и бесплодие…

   С учетом долгов по иску я больше не могла позволить себе ЭКО.

   Слишком дорогие комплексы процедур.

   Я с трудом тогда поднимала себя с кровати. Только бесконечные собеседования и заставляли шагать дальше и как-то жить.

   Да и не хотела я ничьей помощи.

   Да, Ангелина работала в службе занятости и была там аж руководителем подразделения. Да, у неё были связи. Много связей. Вот только Ангелина была из тех родственничков, что один раз помогут, после будут вспоминать пятнадцать лет, как они тебя выручили.

   Мои проблемы — мне и решать. После хоть никому не остаешься обязанным по гроб жизни. Я искала работу сама. Мониторила электронные биржи, попутно подхватывая мелкие фриланс-заказы и на лету осваивая профессию таргетолога социальных сетей. Не то чтобы это было сложно, премудростей было немного, но с каждым месяцем это понимало все больше народу и денег становилось все меньше. А они и так были не особо большие, и соцпакета по всей этой красоте не полагалось.

   Иногда мне так хотелось плюнуть на всю эту амбициозность, мечты о карьеры и пойти хоть куда-нибудь, хоть на свободную кассу в Макдак.

   Вот только два момента — там меня тоже особо не ждали, да и платили там не столько, чтобы я вытянула нормальную жизнь и выплату по иску.

   Да и сейчас я могу эту работу просто не вытянуть.

   Так что…

   Нужно признать — положение отчаянное. В честь этой капитуляции я принесла с собой тортик. И даже улыбаюсь, как провинившаяся девчонка.

   — На вас последняя надежда, тетя Ангелина.

   Я будто слышу, как в боковом кармашке моей сумочки трепыхается тоненькая белая полосочка с двумя полосками, которую я с недавних пор ношу с собой как талисман.

   Ради тебя, мое солнце, я пойду на что угодно. Прикопаю гордость поглубже, задолжаю родственнице. Только появись на свет живым. Пожалуйста!

   От тортика Ангелина, разумеется, не отказывается. Наливает чай и мне и себе, даже находит блюдечки для торта. Правда в какой-то момент я все-таки ловлю теткин, то ли недовольный, то ли подозрительный взгляд. Видимо, это потому, что свой кусочек я ковыряю ложечкой без всякого вдохновения.

   Кокос. Зачем я купила торт с кокосовой стружкой?

   С другой стороны, я никогда раньше не замечала, что этот запах настолько навязчивый. Буквально влезал мне в ноздри и заставлял к горлу подкатиться тошноту.

   — Ты здорова ли, Анжела? — тетка прищурилась на меня так, будто в прицел разглядывала. — Бледная какая-то…

   — Съела что-то не то вчера, — вру абсолютно без задней мысли. Нет, тетка о моей проблеме в курсе, разумеется. И конечно, рано или поздно узнает.

   Но нужно оно мне все это сейчас…

   Да зачем тебе ребенок, да как же ты с ним справишься, с твоими-то проблемами…

   Тетка Ангелина — убежденная чайлдфри. Троих мужей сменила, у последнего даже внучку воспитывает, но сама рожать не хотела, и не жалеет о том сейчас.

   Просто женщина-инопланетянин лично для меня. Я лично замуж никогда не стремилась. За исключением трех лет Нико-помешательства. Вот там, конечно, мечталось. Чтоб как в сказочной сказке, домик с белым штакетником, старшая — девочка, младший — сынишка, и лабрадор…

   Наверное, такое помешательство должно рано или поздно случиться даже с самой циничной стервочкой, вроде меня.

   Тетя Ангелина возится с бумагами, щелкаем мышкой, что-то раскапывая в компьютере. Вид у неё при этом такой, будто она мне жизнь спасает.

   Не только мне, если так уж призадуматься…

   — Хотелось бы работу, близкую к моему профилю, — тихонечко озвучиваю я, четко понимая, что это вообще-то звучит как каприз. Ну, все-таки необязательная галочка, но я не вытяну сейчас работу, связанную с физической нагрузкой.

   Тетка зыркает на меня критично, но снисходительно кивает. Хорошо, мол, поищем.

   Чай в чашке кончается.

   Мне кажется, проходит вечность, прежде чем Ангелина с чем-то определяется и тянется к телефону.

   — Захар Михайлович? Здравствуйте, здравствуйте, Морозова беспокоит. Вы еще не закрыли вакансию менеджера?

   Вдох-выдох…

   Я жмурюсь, пытаясь унять нервную дрожь.

   Неужели все-таки получится?

   Я, если честно, была уверена, что моей репутации не поможет и устройство “по знакомству”.

   Но тетя так старается… Столько красноречия пустила на охмурение своего собеседника… Просто ох!

   И конечно, сразу объясняет, что работничек к нему придет с изъяном.

   Ну что вы, что вы, там вообще случайно все получилось. Разумеется, она больше так не будет! Анжелочка у нас очень ответственная и трудолюбивая девочка. И ей очень-очень нужна работа…

   Сложно оказываться в такой ситуации, когда ты зависишь от кого-то. Даже сейчас чувствую себя неприятно, но я отдаю себе отчет — сама не выруливаю. С гордостью я разобралась еще вчера, когда прикидывала примерную стратегию ближайших действий. Терпим и ждем.

   Тетя с выражением лица совершившего подвиг человека вешает трубку и милостиво смотрит на меня.

   — Послезавтра, после обеда тебя готов принять Захар Вяземский, — гордо сообщает она.

   Честно говоря, мне ни о чем не говорит эта фамилия. Но и ладно. Тем лучше. Будь он известен — тогда можно было бы сразу ставить на нем крест, известные бизнесмены ищут себе абсолютно безупречных работников.

   — Он меня возьмет? — честно говоря, я чувствую себя ужасно неуверенно в эту секунду.

   Столько неудач было за этот год. Столько отказов, быстрых увольнений…

   Поверить в то, что мои проблемы решатся сейчас довольно сложно.

   — Он мой старый знакомый, — улыбается Ангелина, — я подкидываю ему хороших сотрудников, он частенько ко мне обращается. Так что и тебя выручит. Под мое поручительство, конечно. Я же тебе говорила, давно надо было ко мне идти! Пару лет у него отработаешь, отмоешь свое имя, вот тогда и можно будет покапризничать и поискать что-то поинтереснее. Только нужно будет пройти собеседование, но это формальность, Захар Михайлович возьмет тебя и так. Просто оценит твою компетентность.

   Ладно. Я и не рассчитывала ни на что иное. Если человек хоть сколько-нибудь понимает в бизнесе — он не возьмет кого попало, хоть примерно не прикинув, насколько человек безнадежен.

   Я, в конце концов, себя знаю.

   И если уж в Рафарме я частенько получала премии как “работник месяца”, то и в фирме помельче тоже справлюсь. Я въедливая, я раздражаю тех, чью работу я изучаю и реорганизую, но начальству нужны такие стервы. Всегда нужны.

   — Вы меня просто спасаете, тетя Ангелина, — говорю абсолютно искренне. Тетка отмахивается, но видно, что она ужасно горда собой.

   — Анжелочка… — Она окликает меня, когда я уже собираюсь на выход, — есть у меня один вопрос. Может, и ты меня выручишь по-родственному?

   — Что-то случилось? — я удивленно поднимаю брови.

   Не то чтобы я не ожидала этого вопроса. Очень даже ожидала. Тетя Ангелина точно не из тех, кто помогает просто так и не оставляет за собой права на ответную услугу. Правда я ожидала, что моя помощь потребуется ей не сейчас.

   — Мы с Иваном Александровичем сейчас меняем паркет в моей квартире, — тетка этим практически хвастаемся, — только на время ремонта мы решили разъехаться. Он уезжает к маме, а я… У тебя ведь трехкомнатная квартира от мамы осталась?

   — Да.

   Примерный вектор мысли я уже поняла.

   — Пустишь меня к себе пожить на пару месяцев? Меня и Риччи.

   Риччи — теткин маленький шпиц. Визгливое, нервное создание. Я вообще-то терпеть не могу собак, да и нарушений личного пространства тоже, но…

   Отказ сейчас, после того, как она мне помогла, будет смотреться совершенно некрасиво.

   — Я, разумеется, помогу тебе с оплатой счетов за время, что у тебя проживу, — тут же добавляет Ангелина.

   — Конечно, я вас выручу, тетя, — я киваю, мысленно пожимая плечами, — мы можем созвониться вечером и обсудить детали.

   В конце концов, два месяца в компании папиной сестры я как-нибудь переживу.

   Свет в конце тоннеля все-таки есть!

   Из биржи я вылетаю с распечаткой адреса, по которому мне предстоит идти на собеседование.

   Хорошо, что Вяземский ждет меня только послезавтра.

   Завтра я вообще-то записалась к гинекологу. Вот где самое страшное-то!

   До сих пор боюсь, что тесты ошиблись...

ГЛАВА 4. Энджи

— Ну и что у нас тут?

   Датчик УЗИ скользит по моему животу, размазывая по нему прохладный липкий гель. Врач, Денис Алексеевич, задумчиво вглядывается в черноту на мониторе.

   Я разрываюсь между желанием зажмурить глаза и вглядеться в дисплей вместе с доктором. Я тоже, тоже хочу увидеть…

   И боюсь.

   Я с трудом сегодня ночью заставила себя уснуть. Лазала по интернету, читала про риски на ранних сроках, разумеется, находила у себя все признаки абсолютно всех патологий.

   Даже пересмотрела все свои тесты, сравнивая яркость обеих полосок. При внематочной беременности одна полоска может быть бледнее, чем вторая…

   Господи, только бы все оказалось хорошо.

   Только бы мне не показалось…

   — Все нормально? – покашливаю я, не выдерживая тишины. — Тесты не ошиблись?

   — По статистике, тест на беременность может показать ложноположительный результат в одном проценте случаев, — откликается врач задумчиво, — а вы сколько их сделали, как вы говорите?

   — Семь, — я оскорбляюсь до глубины души, — я не просто говорю, я их и предъявить могу.

   — Не нужно, — Денис Алексеевич дергает уголком рта, тихонько посмеиваясь, — я все вижу. Плодное яйцо, сорок шесть миллиметров в диаметре. Девять акушерских недель срока. Беременность маточная. На учет вставать будем, госпожа Морозова? – врач поворачивается ко мне, убирая датчик с моего живота.

   — А что, в этом вопросе предоставляется выбор? – я не удерживаюсь от смешка.

   — Ну, если вы вдруг решите прервать беременность… — Денис Алексеевич мрачнеет, красноречиво обрывая фразу на полуслове.

   — Ни в коем случае!

   Я вижу, как удивленно взлетают его брови.

   — Вас удивляет моя категоричность? – не удерживаюсь от вопроса. — Неужели столь многие сомневаются?

   — Да нет, почему же, — врач протягивает мне салфетку, чтоб я стерла остатки геля, — конечно, сомневающихся хватает. И с каждой приходится разговаривать, потому что прерывание беременности может аукнуться слишком большим количеством последствий, и это не то, что можно исправить или вернуть назад. Отрадно видеть женщину, которая точно знает, чего хочет. Это ваше совместное с мужем решение? Он точно не будет источником давления в этом вопросе?

   — О нет, — я покачиваю головой, не удерживаясь от невеселой улыбки, — я не замужем. Живу одна. Отношений нет. Давить тут будет скорее отсутствие работы, но я занимаюсь этим вопросом.

   Медсестра, все это время критично заполняющая бланки направлений на анализы, критично поджимает губы. Укоризна в её выражении лица читается даже слишком просто.

   О, это еще одна сторонница секты «Понарожают тут, а потом жалуются?».

   — Не ваше дело, — шепчу про себя.

   Лично я никому жаловаться не собираюсь. Все мое — и проблемы, и счастье тоже.

   Денис Алексеевич воздерживается от комментариев, задумчиво хмыкает, вытягивая из ящика стола тоненькую книжечку с пузиком на обложке.

   Личная диспансерная книжка беременной.

   А можно её потом оставить себе как артефакт?

   И на стеночку, и под стекло…

   Я так долго этого ждала, что готова оставить на память даже талон из регистратуры, с гордо пропечатанной надписью «Постановка на учет при беременности».

   Знала, что его заберут, поэтому тайком щелкнула на телефон перед заходом в кабинет. Чувствую себя слегка жуликоватой особой.

   И все же все в норме. Меня взвешивают, меряют давление, расспрашивают о всяких хронических семейных болячках и про предыдущие беременности.

   Последний рассказ дается мне нелегко. Даже пара слезинок продирается из меня наружу. Я привыкла к этой боли, уже давно. Отчасти Димка был прав. Я так и осталась в сплющенной консервной банке отцовской Лады. Маленькая часть меня. Большая часть все-таки пытается жить дальше.

   Врач кивает – он явно уже приметил след от операционного шрама на животе, медсестричка начинает источать сочувствие – кажется, и ее прошибло.

   Что ж, зато не будет вопросов, зачем мне, безработной и незамужней эта беременность.

   — Увидимся через десять дней, госпожа Морозова, — напутствует меня врач перед выходом из кабинета, выдав мне целую кучу бланков на анализы «на дорожку», — сделаем УЗИ еще раз. Как раз будет время для скрининга.

   С внутренней дрожью оказывается справиться удивительно сложно. Как и уже со счастливыми слезинками в уголках глаз.

   Ладонь сама прижимается к животу.

   С ума сойти. Во мне поселилась маленькая частичка Ника. Росточек будущей новой жизни. Мое маленькое счастье, на память о моей дурацкой любви в одни ворота. Роскошный подарок от судьбы, чем таким я его заслужила?

   Проглядываю бланки анализов.

   Если тетя Ангелина права, и Вяземский меня возьмет, хотелось бы как-то минимизировать побеги по врачам в первое время. Спасает, конечно, что сейчас есть и вечерние приемы, но с ними же не всегда везет. Что я могу сделать сейчас?

   Окулист, стоматолог, эндокринолог… Так, с этими ясно, запишусь, буду проходить в порядке подходящей очереди.

   Как бы я ни любила частную медицину с её небольшими очередями, но денег на неё у меня сейчас нет. Не хочется рисковать и пускать в ход неприкосновенный запас, в конце концов, это денежная заначка на прокорм. И витамины! Так что обходимся доступными бесплатными врачами по полису ОМС.

   Так, а вот анализ крови, сдавать натощак в местной же лаборатории… Отлично, я как раз сегодня не завтракала и одиннадцати еще нет. Надеюсь, очереди нету?

   Есть. Небольшая.

   Две девушки, одна из которых характерно беременная, практически сразу при моем появлении скрывается за дверью лаборатории. А вторая…

   Эх. Еще одна из тех, кому налили женской магии сверх нормы. Мягкая, приятная… Всегда немного завидую таким женщинам. Хотя, разумеется, не стоит.

   — Привет, — девушка улыбается мне весьма доброжелательно, — ты за мной будешь.

   — Хорошо, — я киваю, присаживаясь через сиденье, продолжая разбираться со своими бланками.

   — Ты по беременности, да? – бывают вот такие соседи по очереди. Неуемные до гиперактивности и болтливые. Умные люди отгораживаются от таких наушниками, сразу проводя черту, что болтать не намерены. А я…

   — Да… — тихонько морщусь, прикидывая объем времени, который похороню в обследованиях, — ужасно боюсь что, что-то пойдет не так. А ты?

   — Я… Нет, — по лицу моей собеседницы пробегает тень, — у меня, видишь ли… Не получается. Не понимаю, в чем дело. Полгода на витаминах, без противозачаточных, и никак. У меня уже жених на фертильность проверился, все у него в порядке. Сейчас вот сама… Даже не представляешь, как психую.

   — Ну почему не представляю, — невесело улыбаюсь я неожиданной сестре по несчастью, — я с похожей проблемой четыре года воевала. Мне врачи сказали, что если и получится, то только чудом. И вот… Чудо! Девять недель, – покачиваю в ладони книжку с пузиком на обложке, — до сих пор не верится.

   — Потрясающе, — девушка округляет глаза, обдавая меня вполне искренним теплом, — слушай, а подержи меня за мизинец на удачу. Я тоже хочу чудо!

   Я смеюсь, но протягиваю ей правую руку с оттопыренным мизинцем.

   Какие же мы женщины… Суеверные. Так вот я боюсь говорить близким о беременности. Тех близких немного, но… Даже им страшно. А вдруг сглазят?

   Взрослая женщина двадцать первого века, ага!

   Отменила запись к парикмахеру, потому что плохая примета – стричься беременной.

   Держусь за мизинцы с малознакомой девчонкой, желая ей тоже волшебства и чуда, стучащего тебе пяткой изнутри. Пусть. Мне не жалко! Хорошие чудеса не могут исчерпаться.

   — Меня кстати Юля зовут, — перед тем как пройти в лабораторию, представляется девушка, — может быть, еще увидимся?

   — Может быть, — я тоже улыбаюсь, про себя думая, что все-таки навряд ли.

   …Что ж. Все могут ошибаться. Ошиблась и я.

   На собеседование к Вяземскому я собираюсь как в первый раз. Меня сложно назвать склонной к экспериментам, я — лютый консерватор по природе. Поэтому — ничего на свете нету лучше черного строгого костюма и идеально белой, безупречно отутюженной блузки.

   Я навела справки — Вяземский владеет небольшой сетью супермаркетов. Не конкурент крупным мастодонтам вроде того же “Магнита”, но успешно выживает на их фоне, делая акцент на качестве и тщательном отборе продукции.

   Поэтому — никаких лишних аксессуаров, из дани собственной женственности я оставляю только сережки-гвоздики в ушах.

   Верчусь перед зеркалом, крайне довольная собой.

   Люблю классический стиль, как ни крути. Он делает меня строже, подтянутей, острей. Так я из типажа “мышь серая” простым переодеванием превращаюсь в “грозу офисных лоботрясов”.

   Замираю перед зеркалом я всего лишь на секунду. Повернувшись боком. Живот пока плоский, как бок у камбалы, но я нарочно расслабляю и даже выпячиваю его.

   Интересно ведь, хотя бы представить, как оно будет…

   Честно говоря — уже не терпится это увидеть. Ощутить. Полюбоваться.

   Мне кажется — я самая укуренная беременная на свете. Хотя, возможно, это кажется абсолютно любой беременной…

   Крис, моя “подружка”, которой я очень долгое время смотрела в рот, рожать боялась.

   Ну как же можно, растяжки же останутся. И грудь… Грудь обвиснет! И не дай бог вес наберу!

   Не знаю, как по мне, это очень маленькая плата за дар маленькой жизни, которой ты положила начало. Я снова и снова сверлю взглядом свой пупок, ощущая в животе неясное слабое тепло.

   Ох, мой маленький, мне кажется, я залюблю тебя до потери пульса. Или ты у меня будешь маленькая? Вот бы узнать поскорее!

   Так, ладно, еще немного — и я опоздаю. Ну точнее — не приду раньше. Есть такая волшебная привычка у деловых людей: ты либо пришел раньше, либо ты опоздал.

   Я прихожу раньше. На семь минут всего, но все-таки. Офис у Вяземского имеется, небольшой, тесноватый, но я и не собираюсь морщить нос. Лишь бы зарплата была хорошая.

   — Подождите, — надменно роняет мне секретарша. Неожиданно — зрелая тетка, возраста близкого к пенсионному. Я, насмотревшись на престижных смазливых газелей, которых набирали в секретарши будто с подиума, нечаянно рву себе шаблон.

   Ну и пусть. Может, этот мужик хочет выходить в свою приемную и думать о работе. Это ж хорошо. Сколько некомпетентных секретарей мне попадалось — ужас просто. Ну то есть за собой они следили. А осознавать, что у них помимо этого есть еще какие-то другие рабочие обязательства кроме “быть красивой” — у многих просто не получалось. Все содержимое головы было занято шеллаками и ботоксом.

   Так было не везде, конечно. Но, частенько.

   Сижу и кусаю губы. Вообще-то волноваться мне нельзя, да. Но я пока не представляю, как мне с этим бороться. Хоть мятный чаечек бери в рацион хотя бы на период испытательного срока.

   Поглядываю по сторонам — напротив приемной как раз стоит нараспашку кабинет заведующей складом. В дверях этого самого кабинета стоит мужик в спецовке рабочего и вдохновенно точит лясы на совершенно нерабочие темы с этой самой заведующей складом. Та вдохновенно хихикает, на весь коридор слышно.

   Мда, навести порядок в этой отаре будет непросто.

   А руки-то уже чешутся.

   Из кабинета Вяземского выходит женщина, прижимающая к груди объемную пачку бумаг. На меня она смотрит как-то странно, со смесью жалости и оценивания.

   — Новенькая? — вопрос адресуется не мне, а тетке за столом секретаря.

   — На собеседование, — пожимает плечами та, и у спросившей в улыбочке проступает что-то нехорошее.

   — Ну-ну, — роняет она ехидно и ничего не говоря уходит из приемной. И что это сейчас было?

   Нет, я была на многих собеседованиях, проходила разные типы стресс-тестов, но это — вообще ни на что не похоже.

   — Проходите, — тем временем озвучивает секретарша, успевшая обо мне должить, — Захар Михайлович вас ждет.

   Ну, ни пуха ни пера, что ли!

   Первое правило соискателя на новом рабочем месте — работодатель не должен тебе нравиться. Я имею в виду внешность, разумеется. Как только ты начинаешь думать о том, какие теплые у твоего будущего босса глаза — вот тут-то ты и пропала со всеми потрохами.

   Ты. Пришла. За. Работой!

   И ни за чем больше.

   Я никогда не беспокоилась по этому поводу. Не беспокоюсь и сейчас. Я не такой человек, который два раза наступит на одни и те же грабли. Три года проходила по уши влюбленная в того, чьей правой рукой была. Хватит.

   Вяземский даже близко не привлекателен как мужчина. Обычный мужик, обычный бизнесмен, невысокий, коренастый, с брюшком и высокими залысинками. Обручальное кольцо на пальце отсутствует. Не женат или не носит?

   Глаза только неприятные. Холодные, взвешивающие и обесценивающие.

   Я прохожу в кабинет, ожидая разрешения присесть, останавливаюсь.

   Эти вот самые глаза проходятся по мне от носков туфель с невысоким каблуком и до кончиков отросших волос, спускающихся уже ниже плеч.

   А потом Вяземский улыбается. Широко так, явно желая сгладить повисшую неловкость.

   Только я этой улыбке почему-то не верю.

   — Присаживайся, Анжелочка.

   Фамильярное обращение при весьма поверхностном знакомстве — плохой звоночек. Выдает проблемы с пониманием делового этикета.

   Но я не в том положении, чтоб капризничать. Знала, что не к президенту пришла.

   — Блестящее резюме, — Вяземский говорит это равнодушно, абсолютно не пытаясь сгладить имеющееся напряжение, — расскажи о себе.

   Это действительно напоминает формальность и меня немного попускает. Я рассказываю. Про Рафарм и работу в нем, про стажировки до него, про свои таланты разрешать конфликты…

   — Но все-таки тебя уволили, — он будто напоминает мне мое место. Что ж... Стресс-собеседования я тоже проходила. А это даже в половину не настолько возмутительное интервью, какие могут быть.

   — Всем свойственно делать ошибки, — улыбаюсь как можно непринужденнее, — я была наказана за свою и делаю выводы.

   — Такие, что даже согласишься на зарплату в три раза меньше предыдущей? — поддевает Захар Михайлович. По всей видимости, он навел справки и об этом.

   Абсолютно не академическое собеседование. Разговоры о деньгах нельзя ни в коем случае вести в таком унизительном ключе. Гордый специалист задрал бы подбородок, начал доказывать, что он стоит гораздо дороже, что вот у него здесь рекомендации, там можно получить отзыв с места работы, и вообще…

   Но это не моя роль.

   Я развожу руками.

   Да. Соглашусь. Все лучше, чем смешное пособие от службы занятости.

   Возможно, я согласилась бы и на меньшие деньги, но об этом я вслух не скажу. Не лохушка же.

   — Мне очень нужна работа, — чистосердечное признание еще никому не мешало, — после увольнения по статье снова устроиться довольно сложно. Я свои жизненные уроки вынесла. Приложу все усилия, чтобы оправдать ваши ожидания, Захар Михайлович, и повысить эффективность работы ваших сотрудников.

   — Ну, это если я тебя все-таки возьму, — критично роняет Вяземский, снова окидывая меня изучающим взглядом, — я лично пока не уверен, что мне стоит это делать. Я, конечно, обещал помочь, а репутация-то у тебя сомнительная, Анжелочка. У меня тоже есть тайны и я тоже не хочу ими рисковать.

   Да. Я знаю. Потому даже при клятвенном теткином убеждении, что Вяземский ей не откажет, я все равно сомневалась, что выгорит. Но все же, он еще не указал мне на дверь, не так ли?

   — Я могу вас как-то убедить в том, что сделаю все, чтобы вас не разочаровать?

   Я получаю еще один холодный взгляд. Изучающий. Испытывающий.

   Нет?

   — Можешь, — наконец вальяжно ухмыляется Вяземский, слегка отодвигаясь от своего стола, — вставай на колени и начинай меня убеждать.

   Меня бросает в жар. Мне померещился этот похабный намек или нет?..

   — Это какая-то проверка? — уточняю на всякий случай. Кто его знает, может, это какой-то дебильный пункт стресс-интервью. Посмотреть, как кандидат реагирует на проблемы уровня “полный трэш”. Мне же предстоит работать с его людьми, с мужчинами в том числе…

   — Разумеется, проверка, — усмешка Вяземского становится только шире, — проверка твоих умений, Анжелочка. Или ты своим языком только болтать умеешь?

   Нет.

   Мне ничего не показалось!

   Давненько я не видела, чтобы домогаться пытались прямо на собеседовании. Да еще и вот так, в лоб. А ведь сотрудницы-то, судя по всему, в курсе. Интересно, он со всеми так, или только с теми, кто младше тридцати?

   — Ты испытываешь мое терпение, девочка, — недовольно роняет Вяземский, — тебе и вправду нужна эта работа?

   Хороший вопрос. Животрепещущий, я бы сказала…

ГЛАВА 5. Энджи

Нет, надо было выйти молча, наверное…

   Гордость и независимость наше все, но…

   Извините, сдали нервы.

   Посыл господину Вяземскому я завернула большой и длинный. От души.

   Такой, что он даже вызвал охрану, чтоб меня проводить.

   Такой, что пять минут спустя, когда я в глубокой прострации стекаю на какую-то лавочку в каком-то дворе, мне звонит тетка.

   — Ты что устроила, Анжела! — Ангелина пребывает в священном ужасе. — Ты не в том положении, чтобы что-то из себя строить. Да ты еще и скандал устроила! Такому человеку!

   — Он до меня домогался, — бесцветно комментирую я, — прости, Ангелина, но я лучше полы мыть пойду, чем займу место под столом у босса.

   Про полы это я конечно экспрессирую…

   Ни беременность, ни последствия аварии мне активной физической нагрузки не позволяют. Я даже на пилатес ходила аккуратный. На индивидуальные занятия, подобранные специально под меня.

   Но сейчас безысходность настолько сильно рвется из меня, что того и гляди — раздерет грудную клетку.

   — Может, ты что-то не так поняла? — тетя явно не ожидала такого контраргумента. И голос у неё растерянный.

   Ага, не так поняла, не то надела, вела себя не так…

   Не мудрствуя лукаво я цитирую ей Вяземского, благо память у меня хорошая.

   Тетка молчит и шумно дышит. С этой стороной своего знакомого она явно не была знакома.

   — Ты много кого к нему отправляла, говоришь? — уточняю я, пытаясь унять начинающуюся паническую атаку. — И многие из них были женщинами? У меня было ощущение, что работающие там тетки точно в курсе происходящего. Смотрели на меня так, будто я девочка по вызову.

   — Я отправляла к нему четырех водителей и секретаря, — задумчиво комментирует Ангелина, — он специально просил даму в возрасте, чтобы умела вести делопроизводство.

   Ну, то есть некоторым должностям у Вяземского полагаются “трудовые поблажки”?

   — Может, тебе стоит подумать, Анжела? — неловко покашливает тетя, — вдруг ты ему понравилась? Мужик он неженатый… С деньгами…

   — Вы ведь несерьезно? — я сама слышу, как сатанеет мой голос. — Я работу ищу, а не содержателя.

   — Содержателя было бы проще, — тихо-тихо вздыхает тетка, а потом переключается уже на привычный мне деловитый тон, — хорошо, дорогая, я тебя поняла. Поищу еще варианты. Есть у меня одна приятельница, она недавно искала секретаря, сейчас я ей позвоню, уточню, не закрыта ли эта вакансия. Жди.

   А куда я, блин, денусь?

   Опускаю телефон на колено, запрокидываю голову, стараюсь игнорировать жгущие кожу слезы.

   Вот ведь.

   Вляпалась.

   Самое паршивое, что к такому вот дерьму можно нечаянно и привыкнуть.

   Я привыкла к другому классу работодателей, к тем, которые понимают ценность своих работников, к тем, с которыми лестно говорить на равных и обсуждать рабочие вопросы. Те, которые почитают субординацию похлеще библии.

   Вот только я больше не на их поле.

   Ладонь касается живота. За последние несколько дней это стало почти что дурной привычкой. А что поделать — одна только мысль об ожидающем меня будущем заставляет меня выпрямиться, стереть с щек остатки влаги и ощутить желание жить снова.

   К черту.

   Не буду я расстраиваться из-за одного озабоченного мудака. Мне нельзя вообще-то!

   Свет клином не сошелся на Вяземском и его работе.

   Хотя в чем-то Ангелина и была права.

   Вопрос трудоустройства, мягко говоря, стал каким-то нерешаемым.

   Я — специалист. Я отличный специалист. Я это знаю. Никому нафиг не нужный специалист — вот в чем правда-матка!

   Ну где она там? Не звонит еще? Мне пора заказывать панихиду всем моим надеждам на трудоустройство?

   Включая телефон, я нечаянно задеваю иконку мессенджера в углу экрана. Несколько месяцев ими не пользуюсь — бывшие коллеги по работе со мной общаться не горят желанием, подруги той же Крис, дружившие со мной “из благотворительности”, тоже быстро отвалились, да и черт с ними, а тот единственный, с кем я бы действительно хотела пообщаться — не напишет мне первым. Или…

   Я ошалело уставляюсь на экран телефона, пытаясь поверить в то, что вижу.

   Зеленая циферка “один” у диалога с Ником. У старого, замороженного, старательно вытесненного в самый низ контакт-листа, просто для того чтобы не бередить мне душу.

   “Как у тебя дела, Эндж?”

   Отправлено сегодня утром…

   Можно ли тремя словами выпустить из человека всю кровь?

   Можно, если после долгих месяцев молчания вдруг пишет тот, кому ты позволила унести свое сердце с собой.

   И сразу в душе чертов вихрь — надежда, бессмысленная и беспощадная, и боль, тяжелая и почти невыносимая.

   Зачем ты пишешь, Ник? Зачем ты пишешь мне? Еще и сейчас? Мы виделись полтора месяца назад, в баре, и когда я приземлилась напротив тебя — не сказать, что ты очень уж мне обрадовался.

   Это потом мы разговорились на общие темы — у нас это всегда получалось слишком просто. И я смеялась, долго и много… С тобой мне и пальчика показывать не надо было…

   Но после ты ушел, и от тебя не было вестей одну гребаную вечность. Ты был там с ней, со своей гребаной принцессой, целовал её, самообманывался в ней. И пишешь мне сейчас...

   “Все окей”

   Ну вот.

   Я не оставила сообщение без ответа и ничего толком не сказала. И закрыть к черту мессенджер, а лучше и вовсе его удалить, от греха подальше, чтобы даже не искушаться заглядывать.

   Просто не хочу больше боли. Устала.

   елефон в ладони взрывается вибрацией. Входящий. Я смахиваю зеленую трубку в сторону, принимая звонок инстинктивно, и только потом выдаю запоздалое ругательство.

   Звонит не Ангелина…

   Зря-зря-зря я ему вообще написала. Надо было просто оставить вопрос без ответа.

   — Ты настолько не рада меня слышать? — динамика телефона хватает, чтобы я услышала спокойный голос Ника — он услышал мое фигуристое выражение.

   Черт.

   Десять тысяч чертей.

   Ладно. Позади горят фронты, отступать мне некуда.

   — Просто уронила телефон, — я говорю максимально бесстрастно, — Ник, я сейчас жду звонка. Ты не мог бы...

   — Все окей? — на фоне его голоса слышится шум мотора. Он явно куда-то едет. — Более бессмысленного и ни на что не годного ответа я от тебя в жизни не получал, Эндж.

   Я слышу в его голосе легкую насмешку, и у меня от неё перехватывает дыхание. Боль, горечь — кто прислал этот дивный коктейль за мой столик. Он такой обыденный...

   Как будто и не было ничего. Ну точно не было. Ошибка — была, ошибка — не считается.

   Нужно завязывать с этим разговором скорее. Иначе у меня в жилах кровь закончится.

   — У меня все просто волшебно, — раздраженно огрызаюсь я, — лучше всех. Тебе нужно еще больше конкретики?

   — То есть моя информация, что ты по-прежнему сидишь без работы, не верна?

   Кон остается за Ольшанским. Мне тут крыть нечем.

   — Это ты у Козыря спрашивал? — эту болезненную улыбку я посвящаю своему бывшему работодателю.

   Никогда не переходите дорогу хозяевам крупных корпораций. Никогда! Этот урок никогда в жизни не нужно получать самой!

   Он-то уже давно вперед катится, наверняка в плане по захвату мира процентов на пять продвинулся, а я — даже на ноги встать не могу.

   Ник ушел сам. Без волчьего билета. И с Козырем они приятельствуют. Поэтому понятно — "откуда дровишки".

   — Навел справки, — невозмутимо откликается Ник с той стороны трубки, — так что, Эндж, информация устарела?

   — Допустим, нет, — я стискиваю смартфон еще сильнее, — чего ты хотел? Еще раз прочитать мне нотацию, когда и как я поступила неправильно? Можешь не тратить зря своего времени, тебе наверняка есть кем заняться.

   — Вообще-то я хочу предложить тебе работу, Эндж, — парирует Ник, будто и не замечая моей слишком очевидной агрессии.

   Кон остается за ним. Такого ответа я не ожидала.

   — Ты? Мне? Работу?

   Три слова в одном предложении смотрятся странно.

   Я ведь помню тот разнос, который он мне устроил после первой же пакости Вике.

   Да, не он меня уволил. И его докладная, написанная про тот случай, так и не была подана, хотя он мне ей угрожал. Уволил меня директор концерна, лично, но Ник ведь был в курсе…

   — Мне нужен эффективный управленец, — он даже не обращает внимания на мое недоумение, — так вышло, что эффективнее тебя я никого не знаю. А то, чем я сейчас занимаюсь… Там беда с дисциплиной персонала.

   — Нужна гарпия с секундомером? — скептически уточняю я как-то больше по инерции.

   — Скорее горгона с огненным хлыстом, — Ник говорит это с таким искренним недовольством, что мне невольно хочется зажмуриться. Как давно мы не говорили вот так.

   Пожалуй, после того разноса и не говорили…

   Я не желала оправдываться — да и зачем? Он был глубоко в Вике, по уши увлечен, на кой ему были нужны мои признания?

   — И где мне предстоит работать?

   Надо бы отказаться. По уму! Вот только…

   Я знаю его как начальника. Спокойный, адекватный, выставляющий работу превыше других проблем. Отлично умеющий вдохновлять и выжимать из своих подчиненных максимум. Этот мужчина не будет требовать от меня ничего унизительного.

   — Конный клуб “Артемис”, за городом. Помнишь?

   Помню ли я? Помню ли я любимый клуб Ника, в котором мы провели не одни выходные? Гоняли по полям и буеракам, а по вечерам играли в го, развалившись на ковре в гостиной? Мы даже домик на двоих снимали, потому что так было дешевле, а друг с другом мы чувствовали себя очень комфортно.

   Увы, только поэтому.

   Помнится, первый раз, когда он это предложил, я очень надеялась, что это что-то значит. Что что-то между нами произойдет, мы сдвинемся с мертвой точки глубокой френдзоны, но… Ужин так и остался ужином. Спали раздельно. И потом тоже…

   — Как тебя туда занесло вообще? Как же языки, карьера? Разве к тебе не подкатывали с предложением из дипломатического корпуса?

   Ведь серьезно, подкатывали!

   Я ведь помню.

   И Ник всерьез задумывался о возвращении к должности атташе, а там возможно и кого повыше...

   — Ну, вот так, — он отрезает спокойно, — “Артемис” сменил владельца, тот решил сменить директора. Мне понравилась эта вакансия, владельцу клуба — мои рекомендации. У тебя есть еще вопросы?

   — Конечно. Вопросы зарплаты, бонусов и соцпакета…

   Зарплату он озвучивает хорошую. Не такую жирную, какая была у меня в Рафарме, но сейчас для меня такая сумма звучит как непристойно роскошное предложение. Я таких цифр давно не слышала. Да еще и от того, кто точно знает, что у меня все плохо с репутацией, и не вышвырнет меня на улицу из-за фигни.

   — Ты пришлешь мне оффер? Я бы подумала хотя бы до вечера.

   Кто его знает, может, Ангелина отыщет для меня что-то более крутое! Хотя вряд ли.

   — Один момент, Эндж, — голос Ника ощутимо холодеет, устанавливая дистанцию между нами, — я хочу, чтобы ты понимала. Предлагая тебе это место, я оказываю тебе услугу. Ты стала жертвой чужого влияния, да и я… Обошелся с тобой неважно.

   Вот тебе, Анжелочка, приложись об жесткий асфальт реальности.

   Думала, он решил выручить тебя по старой дружбе? Дать тебе как классному спецу шанс?

   Нет, это совесть больная у Николая Андреевича шевелится. Все-таки не привык он “поматросить и бросить”.

   — Договаривай, Ник, — я произношу это на выдохе, заталкивая поглубже в душу поднявшееся цунами оскорбленного самолюбия.

   Оскорбленное самолюбие мне витамины не купит.

   — Моя невеста работает в этом же клубе, — самым бесцветным голосом из всех возможных, — и если ты снова будешь вести себя непрофессионально и позволишь себе вмешаться в мою личную жизнь… Я тебе больше руки не подам, Эндж. И никому не посоветую.

   Вдох-выдох…

   Вдох-выдох...

   Метко, Ник, метко. Страйк. Копье в мишень, мишень в кровищу. Мишень — это я, да, вы угадали!

   Как будто мне было мало, быть его ошибкой.

   Скажи по-другому, Ник. Спроси!

   Готова ли я видеть, как ты гуляешь со своей принцессой за ручку и лобызаешь её в щечку, думать, как ты затаскиваешь её в постель, стягиваешь с неё платье…

   Шепчешь ли ты её имя по ночам? Не сбиваешься ли на то, другое, как в одну единственную ночь со мной?

   Нет, конечно, я к этому не готова. Но какой у меня выбор?

   “Дорогая, просто затолкай себе свою любовь в… самый темный угол под кровать. И на работу не приноси”.

   Хорошая идея. Так и сделаю. Я себя, в конце концов, не на помойке нашла.

   — Не смешите, Николай Андреевич, — усмехаюсь ядовито, впиваясь взглядом в такую твердую голубую синь, — Мне действительно кровь из носу нужна хорошая работа. Если условия соответствуют описанным — я готова выйти хоть завтра. А что касаемо вашей невесты… Я не могу позволить себе еще одно пятно на репутации. Так что работать буду так, как никогда раньше. Хоть гарем себе заведите, главное, чтобы ущерба для трудовой дисциплины не было.

   Субординация — волшебная вещь. Обожаю того, кто её придумал. Ледяной доспех делового этикета замечательно скрывает исполосованную в лохмотья душу. Бей меня еще, дорогой, я все вынесу.

   Я это умею. Я в этом виде спорта неоспоримый чемпион.

   — Только рабочие отношения, — проговариваю я вслух, хотя, честно говоря, с чего я взяла, что ему интересно что-то еще? Если бы не больная совесть — черта с два бы он мне перезвонил.

   Ник молчит с минуту.

   Как мы до этого докатились?

   От таких частых вечеров в компании друг друга, от совместных выходных и обедов, до… вот этой холодной войны. Хотя…

   Пусть будет холодная война.

   Любая оттепель размажет меня в кисель.

   За доспехом стервы да сгинет эта бессмысленная любовь. Сгниет и усохнет.

   Кем я могла бы быть ему сейчас? Другом семьи? Подружкой невесты? Крестной матерью его детей?

   Это еще хуже, чем просто быть влюбленной дурой из френдзоны.

   — Что ж, я рад, что мы с тобой поняли друг друга, Эндж, — голос Ника, кажется, смягчается. А меня это бесит. Мне не нужно его тепло и одобрение. Не после этих весьма четко озвученных угроз. — Жду тебя завтра к десяти, — озвучивает он напоследок, — оффер пришлю на электронку, если не приедешь — буду рассматривать другие варианты.

   Незаменимых нет.

   — Я приеду, — безразлично откликаюсь я.

   Кажется, во мне что-то в который раз умерло.

   Я поднимаюсь со скамейки.

   Хочется прогуляться, продышаться, отвлечься.

   По уму — мне стоило отказаться.

   Имей я гордость и хоть какой-нибудь запасной вариант…

   Вот только какой у меня запасной вариант?

   Вяземский?

   Это уже за рамками всего возможного.

   Да и Ангелина что-то по второй линии не звонит…

   Ладно, Ник, ладно.

   Хочешь рабочих отношений — будут тебе рабочие отношения.

   Да и зачем мне тебя ревновать к этой твоей девушке?.

   Вику ты любил. Я это видела. Это сводило меня с ума.

   А девушку свою не любишь. Я ей не завидую. Ну спишь ты с ней. Чувств все равно не испытываешь.

   Меня бы её место не устроило.

   Я согласна быть твоей ошибкой.

   А ты для меня будешь закрытым гештальтом.

   Я с тобой переспала один раз — и до свидания.

   Мое счастье не в тебе, мое счастье сейчас во мне, и больше всего на свете я мечтаю с ним познакомиться.

   Вот только…

   Я задумчиво кошусь на свой живот. Плоский. Не подозрительный.

   Но долго ли еще он не будет вызывать подозрений? У Ника непременно возникнут вопросы, через несколько месяцев, когда все станет очевидно. Я, конечно, могу сказать, что это не его дело, от кого у меня ребенок. Поможет ли это избежать его навязчивого внимания?

   Да и необходимые по беременности медобследования мне скрывать не удастся.

   Вряд ли моя беременность оставит Ника равнодушным.

   Плохая идея — работать с мужчиной, к которому ты испытываешь безответные чувства.

   Идея еще хуже — под его носом и носом его невесты носить под сердцем его ребенка. Это сильно осложнит мне жизнь. Если, конечно, не предусмотреть эту ситуацию заранее.

   Я снова достаю телефон из сумочки. Ищу в контактах номер телефона, по которому не звонила уже год. Мой лечащий репродуктолог.

   — Анжелочка, а я как раз недавно тебя вспоминала. Думала, неужели ты все-таки потеряла надежду…

   С учетом того, сколько денег я у неё оставила — понятна её бесконечная радость в голосе. Она мне вообще была почти подруга — пока я ей платила.

   Что ж, будем надеяться — она и сейчас меня выручит.

   — Скорее у меня пропала возможность продолжать терапию, — усмехаюсь я одними губами, — Соня, у меня к тебе есть один очень непростой вопрос. Ты сможешь мне сделать пакет документов на ЭКО, но без ЭКО? Задним числом.

   — А зачем? — подозрительно интересуется Софья Алексеевна.

   — Нужно убедить одного человека, что я беременна не от него.

   Врач некоторое время сопит, размышляет, и наконец выдает.

   — Это будет дорого.

   Ну что ж… Прости-прощай, моя неприкосновенная заначка…

ГЛАВА 6. Энджи

Будильник срабатывает как надо, в шесть, мой невроз поднимает меня за десять минут до.

   Мне нужен мятный чай!

   Много-много мятного чая.

   Иначе я кончусь еще до третьего месяца.

   Ладно, меня сегодня отпустит. Только договор подпишу, прочерчу жирным красным черту между мной и Ольшанским и все… Сосредоточусь на работе, которая будет кормить меня ближайшие восемь месяцев.

   Боже, да неужели черной полосе конец? Сегодня выйду на работу. Нормальную работу с адекватным начальством. И не буду больше решать проблему потрясающего выбора — оплатить мне долг за свет или все-таки за воду? Господи, вот во всем прекрасно быть хозяйкой трехкомнатной квартиры, кроме того пункта, в котором тебе за неё нужно платить счета. И налоги!

   Одежда подготовлена загодя, я одеваюсь секунд за сорок, как солдат-новобранец, которого вконец измучили деды. Меня измучило мое нетерпение.

   Черные брюки, белая рубашка, серый джемпер поверх. Августовские утра прохладные, да и как я прикинула — от автобусной остановки я прогуляюсь пешком, так что возьму с собой ветровку.

   Затягиваю волосы в узел на затылке, смотрю на себя в зеркало, нервно самой себе улыбаюсь.

   Пальцы сводит от предвкушения.

   Все— таки я — рабочий конь, я не привыкла так долго простаивать без дела.

   Я хожу по своей квартире беззвучным призраком, на цыпочках, практически нигде не включая свет. И все равно на кухню, еще не успеваю я даже щелкнуть кнопкой электрочайника, бледным привидением является Ангелина.

   Выражение лица у тетки — угнетающе-укоризненное.

   — Ну зачем так рано вскакивать, мы поздно уснули вчера! — корит она меня.

   Вот нет бы — корила Риччи. Это ведь он скулил половину ночи, мне пришлось спускаться в аптеку за берушами, чтобы уснуть. Слава богу, что аптека была в моем же доме и круглосуточная. Потом, проснувшись часа в три от пересохшего горла, я осознала, что в берушах смысла как будто нет — Риччи вполне себе заснул на коврике в прихожей.

   Принять тетку я не отказалась. Во-первых, я ей пообещала помочь на время ремонта, да и не по-родственному это было — ставить перед фактом “ты мне работу не нашла, вот и иди лесом”. Кто знает, когда мне еще понадобится помощь Ангелины. Не все же её знакомые — Вяземские.

   И за него она даже извинилась.

   Знала бы — не послала бы.

   И на том спасибо. Проехали эту неприятную станцию, и больше о ней не вспоминаем.

   — Хочу приехать пораньше, — отвечаю на тетин вопрос и сама ощущаю свое напряжение, — посмотреть базу, работников… Я там была раньше, но как клиент, не как сотрудник. Да и ты сама знаешь — вовремя не существует. Ты или приехал раньше, или опоздал. А первый день — единственная возможность оказать первое впечатление. Это очень важно.

   Производить первое впечатление я собираюсь не на Ника. На хозяина клуба. Возможно. Если он, конечно, будет.

   С Ником все… И первое, и последнее впечатление уже произведены, все выводы сделаны, вооруженный нейтралитет — наше все.

   Ангелина не очень рада раннему подъему, но благостно кивает, явно одобряя мой подход.

   — С богом, девочка, с богом...

   Ох, лучше бы она обошлась без пожеланий. Я что-то с каждой секундой начинаю волноваться все больше.

   Только бы Ник не передумал.

   В свете последних событий, я уже даже не знаю, чего от него ожидать.

   Раньше он от своих слов не отступался. Но и не угрожал мне ни разу…

   А еще — надо, чтобы он мне поверил.

   Чтобы не было потом претензий, что я оставила ребенка, чтобы помешать отношениям с его принцессой.

   Нет уж. Я буду держаться от них как можно дальше. Как только смогу.

   Хотелось бы, чтобы все сегодня прошло идеально. Прямо без сучка и задоринки.

   Увы, моим планам не суждено сбыться. Я даже из квартиры выйти не успеваю. Только в прихожую.

   Чтобы собственными глазами увидеть, что ночью шпиц Ангелины успокоился не просто так. Он снял стресс на паре моих любимых оксфордов. Тех самых, которые я вообще-то планировала надеть сегодня.

   Блин!

   — Ну вот чего ты душу тянешь, Анжела! — тетка ворчит и никак не унимается. — Напишешь сколько стоит, отдам я тебе деньги за обувь…

   Совесть у неё, конечно, подгорает.

   Я ведь молчу. Просто пытаюсь спасти положение с помощью щетки для замши. Некоторым людям и недовольное молчание поперек горла.

   Ну, вот что тут скажешь — я просто знаю, что именно эти ботинки она мне компенсировать не сможет. В конце концов, я их покупала, когда работала в Рафарме, и тогда я могла себе позволить некоторый… шик. Итальянскую кожу, там…

   Спрашивать цену этих ботинок с тети у меня язык не повернется. Для неё это месячная зарплата.

   Ладно. Не последние ботинки. Есть и другие — менее универсальные и совершенно непрактичные, если уж быть честной. С белыми, выпендрежными, такими маркими вставками сверху.

   Конечно, лодочки на невысоком каблучке я прихватываю с собой, но пешие прогулки лучше все-таки осуществлять на плоской подошве.

   Остальную обувь я убираю от греха подальше с глаз вездесущей псины. А то этак я совсем босая останусь.

   — Запасные ключи в ящике комода, — сообщаю тетке напоследок.

   Ей нет нужды выходить так рано, это у меня по плану сначало метро, потом автобус и пеший заход.

   Ботинки неудобные. Это я ощущаю особенно остро, когда ползу в сторону клуба под дивную тяжесть в слегка отекших ногах.

   Мне кажется, я рада даже токсикозу. Легкой тошноте, усугубляющейся от запаха обычной гречки. Настолько даже не надеялась когда-то ощутить это вновь.

   Нет, определенно нужно будет подробнее разузнать про транспорт для работников. Сомневаюсь, что они каждый рабочий день начинают с пеших прогулок.

   Хотя я, конечно, сама виновата, это же мне приспичило приехать пораньше — познакомиться.

   Пообнюхаться.

   Глянуть на персонал Артемиса критичным взглядом не клиента, а той, кого уже через пару недель работы здесь будут нежно любить исключительно сквозь зубы.

   А посмотреть есть на что.

   Охранника на пропускном пункте нет. В девять утра.

   Просто блестяще.

   У кого тут будет много работы? Правильно, у тех, кого я буду строить.

   Нет, конечно, можно сказать — да кому оно надо, в пятницу, с утра, ехать к лошадям, но ведь есть же любители.

   И какие-то клиенты на базе точно есть, я замечаю фотографа с тремя моделями, которые стоят у одной из конюшен и кого-то ждут. Личики у моделей недовольные.

   — Вы кого-то ждете? — я обращаюсь к фотографу, и он окидывает меня критичным взглядом. Опознать во мне сотрудника сложно, строго говоря — я им не являюсь пока что, я пока просто прицениваюсь.

   — Инструктора и конюха, — раздраженно роняет фотограф, поудобнее перехватывая штатив, — инструктор ушла за ним двадцать минут назад. И пропала. Кудрявая такая девица. Назвалась Олесей.

   Да, знаю такую. Не бог весть что, но раньше она себе таких фортелей не позволяла.

   — Сейчас я её поищу, подождите чуть-чуть, — я любезно улыбаюсь, а мужчина недовольно кривится.

   — Конечно, подожду, какой у меня выбор? Но если это попытка слупить с меня побольше денег за время аренды, то я вам такой скандал устрою...

   На самом деле искать приходится недолго. Искомая Олеся находится у поля для стипль-чеза. В компании еще шести таких же девиц, восторженно таращащихся, как гоняет по кругу и взмывает над барьерами один широкоплечий жокей.

   Блин, и вот это все в начале рабочего дня.

   Нет, определенно этому коллективу меня не хватает.

   За группой сотрудниц я наблюдаю ровно три минуты, отслеживая время по часам. За это время отчаянно рисующийся наездник успевает пролететь треть поля и приблизиться к сектору “болельщиц”. Девушки определенно оживляются.

   Что ж, у них был шанс разойтись самостоятельно.

   — Олеся, вас по-прежнему ожидает клиент, — ровно произношу я, останавливаясь в трех шагах от веселой компании. Есть такая волшебная тональность негромкого спокойного голоса, которая заставляет перекрикивать даже орущую музыку на дискотеке, не то что чужую болтовню. Секрет прост. Нужно говорить не с человеком. А с его совестью, которая хоть и спрятана, но болит! У неё очень хороший слух.

   Окликнутая мной девушка оборачивается, недовольно кривя пухлые губы. Окидывает меня скептическим взглядом.

   — Вы вообще кто? Я вас не знаю.

   Нет, я не надеялась, что она меня помнит как клиентку. Хорошо, что нет. Это мне даже на руку.

   Бросаю взгляд на циферблат на запястье.

   — Я ваш без пятнадцати минут администратор, Олеся. Мне напомнить вам, у какой конюшни вас дожидаются, или у вас все не настолько плохо с памятью?

   — Без пятнадцати минут? — уточняет вторая девушка, тоже тренер по верховой езде. — То есть вас еще в штат не взяли? Не помню, чтобы вас представляли.

   — Можете подождать, пока представят, — я улыбаюсь так, что моя оппонентка прикусывает язычок, — только в этом случае наше знакомство будет сопровождаться штрафными квитками для всех, кто в рабочее время был замечен праздно шатающимся по территории клуба.

   Молчаливая пауза после — как проверка на вшивость. Вот только железобетонная уверенность — это безотказный инструмент в битве с подчиненными. До тех пор, пока ты сам не чувствуешь в себе слабину — ты и будешь вожаком стаи.

   — Пойдемте, девочки, — нехотя роняет Олеся и быстрым шагом удаляется в сторону конюшни, где её ждут.

   За первой бегущей крысой разбегаются и остальные. Я фыркаю — просто не могу удержаться от наполняющего меня триумфа.

   — И кстати, если мне не изменяет память, все сотрудники должны носить бейджи, — повышаю голос я. Ни у одной из “зрительниц” бейджиков не было. А меж тем они нужны для того, чтобы клиент не гадал, кто из сорока человек болтающихся по территории между тренировочными полями и конюшнями действительно сотрудник.

   Кто-то презрительно хмыкает, но на больший вяк решимости не хватает.

   Ну, если ты меня не возьмешь, Ник, то я точно пойду к теткиной знакомой секретарем, а сюда буду опять приезжать по выходным и злорадствовать над муками того, кто займет мое место.

   — Эй! Ты кто такая, что разогнала моих девочек? — недовольный голос звучит за моим плечом.

   С поля.

   Я разворачиваюсь, встречая скептический взгляд всадника-понтореза.

   Клиент? Или еще один работник, уклоняющийся от своих обязанностей?

   Из-под шлема выбиваются влажные темные пряди, нос — породистый, губы недовольно поджаты. Мужик относительно взрослый. На год или два старше Ника. Но не сравнить. От этого персонажа прямо за километр несет безалаберностью. Вечный мальчишка, из тех, кто никогда не наиграется мускулами перед девчонками.

   Наверное, все-таки клиент. Или тренер, работающий с вип-клиентами.

   Конь под ним нетерпеливо пляшет, явно досадуя, что его оторвали от такой увлекательной тренировки.

   — У девушек есть свои рабочие обязательства, — нейтрально поясняю я, — и у всех остальных сотрудников тоже. Боюсь, что вам для выступления придется поискать более свободную публику. А теперь прошу меня извинить, я тороплюсь.

   Я его запомнила. Запомнила, кого следует взять на карандаш, если он окажется сотрудником. Надеюсь, это не самый продуктивный тренер клуба, а то очень грустно будет его увольнять.

   — Эй! Я тебя не отпускал вообще-то!

   Забавно. Он меня не отпускал. Считает, что имеет право мной распоряжаться? Что ж, оставлю его вопрос без ответа. Ибо пока что меня тут даже Ник “отпускать” не имеет права. Трудового-то договора нет.

   Догоняет меня этот барин даже слишком быстро. Я даже останавливаюсь, чтобы убедиться, что конь не брошен без присмотра. А то знаю я этих… хозяев жизни. Таким вообще плевать на лошадей, они здесь как статусные игрушки. Как машина, только жрет. Поэтому оставить лошадь на “погулять” они могут очень просто.

   Нет, вряд ли тренер бы бросил коня во время тренировки.

   Но если это все-таки он, я уже готова написать на него большую и длинную докладную. Этот конь… Боже, да он же легенда. Был, есть и остается ею. Как можно обращаться с ним вот так, будто он — перчатка, которую чуть что можно просто сдернуть с руки и бросить на лавочке?

   Любой чемпион — это престиж клуба. Чем больше в клубе чемпионов — тем больше у него клиентов-толстосумов, которые очень ведутся на пафос и не жалеют денег на элитное хобби.

   Именно поэтому я тихонько выдыхаю, когда вижу, что гордость клуба, поджарого вороного Амиго, чемпиона по последним соревнованиям по стипль-чезу, уже уводит конюх.

   — Детка, у тебя вообще все в порядке со слухом? — нахал в очередной раз нарушает все границы приличий и бесцеремонно похлопывает меня по плечу. — Я тебя спрашиваю, кто ты такая? И откуда вообще взялась, такая борзая?

   Все больше поведение этого настырного мужика напоминает поведение клиента, которому все вокруг должны и обязаны.

   Взгляд на него я перевожу без лишней спешки. Конфликт мне не нужен, если это клиент с деньгами, а иной не потянул бы занятия на Амиго — терять его все-таки лучше не стоит.

   — Извините, — выведя тон в температурный режим "чуть выше нуля" озвучиваю я, — я — менеджер по персоналу. У сотрудниц, составлявших вам компанию, много работы. Я могу вам чем-то помочь?

   — Ну, если ты готова орать восторженные кричалки вместо них — так и быть, будем считать тебя прощенной, — нахал щурит на меня свои бесстыжие, светло-ореховые глаза, — можешь занимать их место, а я продолжу...

   — Прошу меня простить, но это, увы, помешает мне выполнять мои непосредственные обязанности, — вежливая улыбка изгибает мои губы, — если других пожеланий нет, извините, меня ждет директор этого клуба.

   Я знаю тысячу историй о том, как может неадекватно среагировать клиент на любое самое вежливое обращение.

   Да боже, я стажировалась в гостинице, я видела малолетку, который качал права и требовал заселить его без паспорта, потому что у него папа — мэр какого-то провинциального городочка и “знаете, что он с вами сделает?”.

   Мужик же смеривает меня изучающим вглядом и убирает руку с моего плеча. Дивно.

   Не дивно то, что он снова меня догоняет, совершенно не желает отставать.

   — И давно ты тут работаешь, киса? Что-то я тебя здесь раньше не видел, — продолжает доканываться до меня мужик. Развязный тон, бесцеремонное обращение… Эх. А ведь показался мне слегка адекватным, после того как убрал свою клешню. Надо ж было ему испортить то краткое приятное впечатление, что умудрился каким-то чудом оставить.

   — С сегодняшнего дня, — спокойно роняю я. Пусть несколько опережаю события. Если Ник там передумал, будем считать этот заход по дрессировке его раздолбаев предупредительным выстрелом. Да и…

   Ну нет.

   Если все так, как я вижу — ему тут нужна не только я, но и парочка моих клонов. Чтобы точно справились в оперативные сроки. Иначе потопнет этот Титаник, и Ника за собой утащит.

   — Может быть, вам стоит продолжить вашу тренировку? — предлагаю я, нежно заколебавшись ожидать, пока мой нежданный попутчик отвалится сам по себе.

   Тем более, что к зданию непосредственно администрации я уже подошла. Только и осталось, что по ступенькам забежать вверх.

   — Хочешь сказать, что я недостаточно хорош? — мужик выговаривает это чуть ли не с обвинением, явно намереваясь в случае моего отрицания удариться в обвинения “да ты ничего не понимаешь, понаберут тут всяких с улицы”.

   — Настоящий профи всегда найдет, где улучшить свои показатели, — спокойно возражаю я, уклоняясь от необходимости облить клиента ведром фальшивой лести.

   Нет, это слишком тонко…

   Он не отстает. Я же поднимаюсь на крыльцо, мне действительно некогда по десять раз объяснять, где кого ждут. Сам приклеился, сам и отвалится. Ну, если вздумает устроить скандал из-за того, что я “разогнала ему девочек” — придется извиниться еще раз.

   Иногда это бывает необходимо. Клиент всегда прав и вот это все.

   Когда я впервые за несколько недель вижу Ника, я с трудом справляюсь с желанием замереть как олень в свете фар. Черт тебя задери, Ольшанский, почему на тебе настолько здорово сидят деловые костюмы?

   И как эта дурочка-секретарша, которую ты отчитываешь за ошибки в составленном деловом расписании, до сих пор не сгорела со стыда?

   Хотя, вижу, вижу — она пытается…

   Анжела, у тебя, кажется, опять прорвало трубу. Иначе откуда хлещет вся эта ваниль? Сантехника, пол-царства за сантехника!

   — Доброе утро, Эндж, — Ник нейтрально, но все-таки улыбается при виде меня, — доброе утро, Артем Валерьевич. Вы уже познакомились?

   — А? — я оборачиваюсь к вошедшему за мной мужику — единственному кандидату на того, кого могут назвать именем Артем. Сама понимаю, что мои глаза несколько глуповато округляются. Встречаю ставший совершенно ехидным взгляд карих глаз, но все-таки спрашиваю. — А вы вообще кто?

   Он не отвечает, только улыбается, торжествующе и даже слегка с угрозой. Будто я — кусок яблочного пирога, который только что подали к его обеду. Отвечает Ник. Буднично, между делом, как давая справку.

   — Артем Валерьевич Тимирязев, хозяин клуба.

   Ох, блин!

   Лучше б он был скандальным клиентом!

ГЛАВА 7. Энджи

Не то чтобы я сейчас о чем-то жалела.

   Но, возможно, вот хозяину-то клуба о своей должности говорить было и преждевременно…

   Он, получается, слушал, как я ему лапшу на уши вешаю, да еще и добавки просил.

   В любой другой ситуации я бы вздернула нос и решила — ну, если он откажется от моей персоны — сам дурак, но…

   Блин, это мой единственный шанс получить нормальную работу.

   И я хорошо знаю свое положение: от двух полосок до очередной претензии из управляющей компании, ожидающей меня дома в почтовом ящике.

   Я и вклинилась в эту чертову историю с инструкторшей только из-за клиента, который явно уже был близок к точке срыва. Фотограф уж больно известный, скандал от такого действительно ляжет на клуб жирным, практически несмываемым пятном.

   Если бы не это — черта с два я бы открыла рот до представления персоналу.

   Нет, определенно, благими намереньями вымощена дорога в ад. Вот он мой ад — стоит, смотрит на меня, тянет с тем, чтобы послать меня к черту. Ему определенно нравится, как поет на ветру та струна, что удерживает меня над пропастью.

   Впрочем…

   Может, не все для меня потеряно?

   Тимирязев же изволит молчать и сверлить меня выжидающим взглядом. Настолько, что и Ник, и его секретарша не вмешиваются в нашу перестрелку взглядов и все, что звучит в комнате — гудение кондиционера.

   Что ж, погибать — так с музыкой.

   Назад все равно уже ничего не открутишь, нужно играть с теми картами, что нагребла. Даже если все они — шестерки, и ни единой козырной.

   — Ну что, мне сходить за флажком и занять свое место на трибуне, — я насмешливо приподнимаю бровь, — вы впишете это в мою рабочую инструкцию отдельным пунктом, Артем Валерьевич?

   Тимирязев фыркает, так громко и неприкрыто, что это кажется каким-то громом среди ясного неба. Пружина внутри меня, туго скрученная, напряженная, удивленно вздрагивает.

   Смеется? Правда, что ли?

   Если по-настоящему смеется, значит, по крайней мере, расположен не враждебно.

   — Ты был прав, Ник, — Тимирязев проходится по мне с головы до ног критичным взглядом, — зубастая, въедливая, бесцеремонная. То, что нам нужно. Эта не будет мямлить и просто просиживать штаны за зарплату.

   Тимирязев оценил меня! Нет, я знаю, что уверенность в себе — это очень важно, это базис, на котором держатся все нюансы управленческой деятельности. Но боже, за год без нормальной работы я категорически от этого отвыкла. Даже чувствовать себя уверенно перестала. Действовала, исходя из тех способов общения с подчиненными, что были мне известны.

   Но даже в том же случае с Олесей — я не была уверена, что мое распоряжение сработает.

   Сыграло во многом и то, что я четко обозначила свое неопределенное положение и возможные санкции. Проходи я целый день, а после — просто выкати штрафы всем прокосячившим — то в коллективе я бы стала кем-то вроде всем ненавистной крысы, которая фальшивит и бьет из-под тишка. А честность — играет мне на руку. В любом случае.

   — Значит, договор подписываем? — в голосе Ника мне мерещится облегчение, аналогичное свалившемуся на меня.

   — Подписываем, — Артем Валерьевич прокручивает на пальце шлем для верховой езды, разворачивается к двери, по пути подмигивает мне, — еще увидимся, кисуля. А флажок заведи. Кто знает, вдруг пригодится? У нас тут скачки через две недели. Всех, кто не будет за меня болеть — точно уволю.

   Я позволяю себе сжать пальцами переносицу, только когда за Тимирязевым закрывается дверь.

   — Кисуля? — бросаю вопросительный взгляд на Ника. — Он со всеми такой, я надеюсь? Это часть его образа?

   — Что-то вроде… — Ник с каким-то очень сложным лицом таращится на дверь, закрывшуюся за Артемом Валерьевичем, но спустя пару секунд все-таки встряхивается, — давай-ка живее в мой кабинет, Эндж. Займемся делом. Ко мне скоро зайдут.

   Есть что-то весьма понятное в его тоне, что не оставляет никаких возможных двойных трактовок. Слишком тепло для рядового сотрудника или делового представителя.

   Зайдет его принцесса.

   Надо же, я смогла спокойно улыбнуться этому факту.

   Курс выбран твердо. Наш вариант — хорошая зарплата и соцпакет. А мужики — могут идти лесом. Все. Даже этот!

   Кабинет Ника — большой, светлый. Здесь много темного дерева, и в сочетании с общей светлой эстетикой помещения это создает нужный контраст твердости и спокойствия. У меня даже возникает смутное ощущение ностальгии, будто я вернулась домой после долгого путешествия по дальним странам.

   Нет, Энджи, ты не вернулась. Даже думать об этом забудь. Нельзя упасть в уголок того дивана и, свернувшись там клубком, зачитывать отчет в неформальной обстановке.

   Больше нельзя.

   Я цепляюсь взглядом за заваленный бумагами стол. Кажется, здесь можно кого-то похоронить, если положить его у стола и все это свалить сверху.

   Свободна только “ножка” буковки Т, которую и представляет собой рабочий стол Ника и приставленный к нему сбоку блок для планерок.

   — Присаживайся, — Ник указывает мне на стол, коротким движением подбородка, — не обращай внимания на беспорядок. Я все еще разбираюсь с состоянием дел.

   — Все очень плохо?

   Даже с учетом того, что Ник старательно держится в формальных рамках общения, гримаса у него получается очень красноречивая.

   — Ага, полный трэш, поняла! Но когда они успели?

   Я помнила Артемис очень уровневым местом. Конечно, здесь были доступны разные варианты досуга, и можно было просто приехать покататься, можно было снять номер в гостинице или арендовать коттедж на все выходные.

   И сотрудники тут были вышколенные, выдрессированные, любо дорого взглянуть. Такого, чтобы инструктор, взявший на себя конкретного клиента, взяла и просто про него забыла — не было. Ну и это же нонсенс!

   — Ты же помнишь Маргариту Аристарховну? Хозяйку клуба? Это было её детище.

   Я киваю. Маргариту Баринову я знала. Женщина-миллиардер — таких в Москве немного. Любая амбициозная стервочка вроде меня мечтает хоть капельку оказаться на неё похожей.

   — В прошлом году у неё начались большие проблемы с бизнесом, — Ник неопределенно морщится, явно не стремясь встать на сторону старой знакомой, — история там мутная, но её сын с очень громким скандалом оказался посажен глубоко и надолго.

   — С её-то деньгами? Она не вытащила?

   — Сажали тоже люди с деньгами, — Ник обошел стол, открыл один из ящиков, вытянул оттуда какие-то распечатки.

   Надеюсь, это то, о чем я думаю?

   — И что было дальше? — я все еще хочу услышать историю до конца.

   — Баринова распродала практически все свои объекты, пытаясь удержаться на плаву. Сейчас, говорят, уехала куда-то в Италию и не вылезает оттуда. Но суть не в этом. Артемис тоже пошел с молотка. Ну, а новая метла…

   — Новой метлой был Тимирязев?

   — Артем купил клуб недавно, — Ник покачивает головой, — по уже сбитой цене, потому что новый хозяин за полгода умудрился уронить рейтинг клуба с пяти звезд на жалкие три с четвертью. Сменил большую часть персонала. Выгнал тренеров-чемпионов, потому что они были дорогие. Понабрал всякой швали. Кто-то из этой швали сжег десятую конюшню.

   Боже…

   Я аж зажмурилась от этого. Пожар. На конюшне. Страшнейшее дело и какое больное.

   — Были жертвы?

   — Пострадавшие среди персонала, четыре лошади погибли, еще три — уже не годятся для скачек, да и для работы. Живут только на средства спонсоров. Тимирязев пытается спасти положение. Он выкупил клуб, вернул часть персонала, кого еще удалось вернуть, но дисциплина и уровень обслуживания по-прежнему не на высоте. Нам нужно спасти этого утопающего.

   — Это не утопающий, — критично заметила я, прикидывая объемы клуба, — это Титаник, Ник, — сорвалась и прикусила себе язык, тут же поправляясь, — Николай Андреевич.

   Дайте мне, пожалуйста, линейку. Я сама дам себе в лоб.

   — А ты думала, все будет просто? — спокойно хмыкает Ник и кладет передо мной свои распечатки.

   Мой трудовой договор!

   Боже, мне кажется, от листов исходило какое-то небесное свечение!

   Договор, конечно, стандартный, но я все равно впиваюсь глазами в буковки, вычитывая каждый пункт. Дурная привычка. Но если тут есть подвох, я хочу о нем знать до подписи!

   Сосредоточиться не удается. Меня отвлекает торопливый стук в дверь. Даже поворачиваться не хочу. Помню ведь, кого он ждет.

   — Ник, прости меня пожалуйста, мне надо срочно, чтоб ты подписал эти ведомости.

   Женский голос, как я и думала. Мягкий. Что самое ужасное — знакомый!

   Я поднимаю глаза от договора на Ника, надеясь, что все не так плохо.

   Ай! Его теплая улыбка адресованная той, кого я не вижу — как оплеуха. Так он смотрит только на тех, кто ему не безразличен.

   Может, я обозналась? Поворачиваюсь в сторону двери.

   А там уже вовсю таращится на меня…

   Да-да, та самая Юля, с которой мы болтали в женской консультации. Та самая, которая точно знает мой срок — я ей сама сказала.

   И она — девушка Ника! То есть повода поболтать о новой сотруднице у них более чем достаточно.

   Земля под моими ногами начинает дымиться.

   Моя легенда может сгореть еще до того, как я её озвучу!

   — Привет, — я позволяю себе нейтральную улыбку, глядя в расширенные зеленые глаза.

   Красивая у вас все-таки принцесса, Николай Андреевич. Хотя я и не сомневалась, вы всегда выбирали красивых девочек.

   Нет, все понятно. Она — мне понятна. По крайней мере, как романтический интерес Ника. Вся эта “женская энергетика”... Все, что напрочь отсутствует у меня.

   А ведь она мне понравилась… В больнице так было, по крайней мере.

   Почему мне мерещится тревога в замершем лице принцессы?

   Она ведь ничего не знает. Вряд ли Ник ей покаялся про нашу с ним “ошибку”, вряд ли при этом показал мою фотку. Если бы так было — в женской консультации была бы драка, а не “заряди меня на удачу”.

   — Вы знакомы? — наша немая пауза вызывает подозрения у Ника. Он даже озадаченно приподнимает бровь, глядя на нас.

   — Нет.

   Мы говорим это хором. Хором!

   Господи, какое же палево!

   По крайней мере, я бы заподозрила неладное еще сильнее.

   Ник тоже подозрительно сужает глаза, изучает нас по очереди, но у нас получается изобразить недоумение его вопросом.

   — Тебе что-то нужно было подписать, — задумчиво напоминает Ник Юле, и она, встрепенувшись, подает ему сложенные пополам ведомости.

   Он раскладывает их недалеко от меня, придирчиво проглядывая, а потом — ставит широкий росчерк внизу каждого листа.

   У меня есть время подумать.

   Я понимаю, почему я отрицаю наше с Юлей знакомство.

   Ник не должен знать о моем сроке. Я слишком хорошо его знаю. Он ответственный. Очень. И вряд ли откажется от отцовских обязательств.

   А мне это не нужно. Ни его алименты, ни встречи с ребенком. Ничего, что бы служило напоминанием о той ночи, которую он назвал ошибкой. Мы справимся сами, для моего счастья меня и ребенка мне вполне достаточно. Папочка будет нам только помехой.

   Вот поэтому я вру.

   А почему врет Юля?

   — Все, спасибо, я уехала за лекарствами, в медпункте сейчас Боря за старшего.

   — До вечера.

   Я вижу по глазам, Ник не отпустил ситуацию. Он все еще крутит её в голове, и она его явно не отпускает.

   Три тысячи чертей!

   Если оно его не отпускает — он не выпустит этот факт из хватки, пока не разберется. И если со мной беседовать у него повода как будто нет — то провести личную беседу с Юлей он может. И она очень просто меня сдаст. Тем более, что её мотивы мне вообще не понятны.

   Хочется ругнуться как-нибудь от души, но это будет слишком подозрительно. Нужно его переключить. Сделать так, чтобы он выбросил эту ситуацию из головы.

   Решение, которое приходит мне в голову — радикальное. Почти безумное. Но именно из-за своего безумия — оно и кажется мне действительно стоящим. Может и сработать. Должно!

   Вопрос лишь только в том, насколько хорошо я знаю Ника.

   — Ты уже закончила с договором? — Ник закрывает за Юлей дверь и теперь снова фокусирует свое внимание на мне.

   — Да, — я ставлю свои подписи во всех необходимых местах и двигаю бумаги к Нику, потому что его подписи там еще не хватает, — меня все устраивает, условия более чем комфортны. В моем положении — просто подарок небес.

   — Ты что-то хочешь мне сказать, Эндж? — Ник приподнимает брови, выжидающе глядя на меня. Мой тон его к этому подвел.

   Нет. Совсем нет. Я не готова просто взять и вскрыть свою тайную карту.

   — Я беременна, — на одном дыхании произношу я, отчаянно пытаясь не жмуриться.

   Нужно озвучить этот факт на моих условиях, иначе мне придется плохо.

   Я вижу, как замирает лицо Ника. Как будто я его треснула пыльным мешком по голове. Шоковая терапия — наше все.

   Зато все вопросы к тому, знакомы ли мы с его принцессой — как ветром сдуло.

   Я знаю, что за шестеренки сейчас в его голове сработали. И они на самом деле сработали верно, вот только я сейчас планирую ввести их в заблуждение.

   — Я сделала ЭКО одиннадцать недель назад, — улыбаюсь я буднично, — был удачный момент, я решила рискнуть на последние деньги. Эмбрион прижился. Я не хочу вводить вас в заблуждение, Николай Андреевич, ведь я планирую уйти в декрет. Если вас это вдруг не устраивает — я пойму. Не все согласятся взять на работу беременную сотрудницу.

   Это такая виртуозная брехня, что мне за неё почти что стыдно. Нет, разумеется, есть такие мудаки, которые спрашивают у женщин перед трудоустройством справочку из женской консультации. И очень сложно бывает добиться от таких нормального отношения в общем-то к житейскому явлению.

   Я точно знаю, что Ольшанский не из таких. Мне просто нужно, чтобы информация об ЭКО утвердилась у Ольшанского в голове.

   Это не его ребенок. Мой.

   Ник отмораживается секунды через три. Улыбка, сползшая с его лица, обратно не возвращается.

   — Поздравляю, Эндж, — суховато комментирует он, — все-таки ты своего добилась.

   Надо же, для меня даже поздравляшки завезли. Наверное, я слишком его достала своим нытьем на эту тему за три года.

   — Если цель того стоит — за неё можно и побороться, — я пожимаю плечами, — мое положение нам помешает?

   Ник едва заметно качает подбородком из стороны в сторону.

   — Мне нужна твоя эффективность. Все остальное меня не интересует.

   Ко всему должно выработаться привыкание. И не оббивать колени об его равнодушие я еще не научилась, но еще непременно научусь.

   Нужно просто почаще себе напоминать эту его фразу. Кроме моей работы его ничего не интересует.

   — Чудесно, — я нацепляю на лицо выражение искренней радости, — значит, ты подпишешь договор?

   Он подписывает, все так же, без улыбки. Его тепло полагается его принцессе, она ушла — для меня в его прогнозе погоды только заморозки и ничего больше.

   Ничего. Я переживу.

    — Подожди меня в приемной, — он двигает ко мне мою копию договора, — я сделаю один звонок и покажу тебе твое рабочее место. Да и персоналу тебя надо бы представить.

   С трудом удерживаюсь от того, чтобы типа по-военному не щелкнуть каблуками. Раньше я так действительно дурачилась.

   Есть, сэр, разрешите выполнять?

   И в серых глазах Ника всегда подпрыгивали веселые черти.

   Сейчас это будет совершенно неуместно.

   — Эндж, — Ник окликает меня, когда мои пальцы касаются ручки двери. Оборачиваюсь, смотрю на него, присевшего на край стола, крутящего в пальцах фиджет-куб. Отстраненный, бесстрастный. Совершенно чужой.

   — Есть первые распоряжения, Николай Андреевич?

   — Твоя беременность точно от ЭКО?

   Этот вопрос бьет прямо в яблочко, и чтобы выражение моего лица никак не поменялось, мне приходится приложить усилия.

   Иначе говоря — ты точно беременна не от меня?

   Пару секунд я позволяю себе недоумение — одновременно прикусываю язычок болтливой дуре, которая восторженно подпрыгивает в моей груди.

   Ему не плевать, смотри!

   Плевать. Именно поэтому вопрос задан так, что мы снова делаем вид, что той ночи между нами не было. Он даже не смотрит мне в глаза.

   Ольшанский по-прежнему не хочет вспоминать об этой ночи, но он привык отвечать за свои поступки. Вот только у него есть невеста, счастье в личной жизни, вот от неё, от любимой пусть и будет его ребенок.

   — Сроки ставили по УЗИ, — спокойно озвучиваю я, — они очень точны. Ошибки быть не может.

   Пусть это ложь. Мне не стыдно. Мой ребенок — только мое чудо. Лучше так, чем быть в тягость отцу, напоминанием об ошибке, сделанной по пьяни. Я свое чудо буду любить изо всех сил, за папу и маму, за дедушку и бабушку.

   Ник коротко покачивает подбородком, принимая мой ответ, и я выскальзываю из его кабинета.

   Что ж, предварительная работа проведена. Будем надеяться, бумаги из частного перинатального центра мне не понадобится.

ГЛАВА 8. Ник

— Здравствуйте, господа. Позвольте вам представить нашего нового администратора. Анжела Леонидовна…

   Лица собранных в новом кабинете Эндж сотрудников никак не отвечают её энтузиазму и бодрой улыбке. Старшая горничная гостиницы так и вовсе транслирует миру, что в гробу она видала все эти знакомства, её посмели оторвать от встречи с Ильгизом, нашим местным источником веселых историй. Вот свидание с ним — это событие, это да. А тут…

   “Господа, у меня для вас пренеприятнейшее известие, ревизор уже тут, и вы уже на карандашике”.

   Потому что всем вам люто не хватает розог.

   Эндж сложно срезать холодным безразличием. После моего представления она сама спокойно приветствует своих новых подчиненных, приблизительно обрисовывает грядущие изменения. С чего она начнет.

   — Проверка? — госпожа всея нашей конюшенной бухгалтерии чуть возмущенно не подскакивает. — С какой целью, мне интересно? Штрафами нас всех обложить?

   Вопрос задается не на пустом месте. Последний администратор персонала, найденный Тимирязевым, именно с этого и начала. Установила странные требования к внутренней дисциплине, штрафовала за малейшие отклонения. Допрыгалась до холодной войны с половиной сотрудников клуба и сбежала.

   Артем к тому моменту, на мое счастье, потерял к ней интерес.

   В этот раз собеседование на роль администратора проходило не через постель.

   Ну почти...

   От этой мысли хочется скривиться. Любое напоминание о произошедшем с Эндж два месяца назад — повод испытывать только бескрайнюю досаду.

   Конченный кретин! Столько всего тогда наворотил. На трезво, на эмоциях, по пьяни... Непонятно как разгребать это теперь.

   И уж куда как вероятно, что вывести наши с Эндж отношения на желаемый мной уровень уже вряд ли получится. Но хоть как-то сгладить я попытаюсь...

   Мне её слишком не хватает. После нашего раскола, я постоянно ловил себя на ощущении, будто мне вырезали какой-то орган, и на его месте теперь ноет фантомными болями пустота. И как бы я ни был зол на Эндж за все её выверты — я признавал, что вернуть нашу дружбу мне хочется больше, чем блюсти собственные принципы.

   — Я хочу просто вникнуть в нюансы работы нашего клуба, — Эндж полностью игнорирует вызов в тоне, — я привыкла точно знать, какие шестеренки как должны вращаться и как вращаются. И не примерно, а точно и на практике. Разумеется, в результате моего анализа, мы с вами вместе определим, какие ошибки допускаются сотрудниками клуба. Проведем работу над этими ошибками.

   — Увольнения? — скептически комментирует начальник охраны. Он оставался в клубе весь этот год, когда с ним творился весь трэш со сменой хозяев и директоров. Ко всем “новым метлам” он относится с подозрением. И по сути — все мы для него — именно эти самые метлы. Что Эндж, что я, что Тимирязев.

   Нас еще не знают. С учетом того, что директоров за последний год сменилось четыре, и я пятый — и каждый приводил с собой “своих людей” — как я привел Эндж. Не очень понятно, очередные ли мы “временные”, или задержимся и заставим с собой считаться.

   — Вероятнее всего, мы проведем реорганизацию рабочего дня. Проработку с сотрудниками вопроса их обязанностей. Повышение коллективной сплоченности, — сбить Эндж с курса оказывается непросто, — я понимаю, пока это звучит довольно сухо и теоретически, но моя цель — не в том, чтобы всех оштрафовать и отчитаться Николаю Андреевичу о проделанной работе. Нам с вами нужно вытащить клуб из той ямы, в которой он сейчас оказался. Работать, разумеется, придется по максимуму. И халтурщики будут караться. Но кто из вас против этого?

   Умница.

   Она умеет выбирать тон, она умеет правильно выстраивать линию поведения.

   Если бы все было как раньше — я бы не удержался от того, чтобы, оставшись наедине, потрепать Эндж по макушке. Это всегда вызывало у неё возмущение, она всегда шипела как кошка на такое снисходительное одобрение, демонстрируя такие сильные эмоции, что просто было сложно удержаться и не повторять этот фортель раз за разом.

   Она всегда была вместо младшей сестры, которой у меня никогда не было. Задиристая, самостоятельная, сильная, но при этом — нуждающаяся в тепле, и имеющая со мной удивительно много общих интересов. И характер наших отношений был именно таким — доверительным, практически до ощущения взаимного ментального родства. Увы, он таковым был…

   Надо же было все испортить.

   Нам обоим.

   За Эндж настолько приятно наблюдать, что, хоть у меня и есть другие задачи на сегодня, я все равно остаюсь до конца её ознакомительной беседы, вплоть до того, как она распускает сотрудников и после закрывшейся двери стягивает с носа очки, задумчиво глядя на конкурное поле, на котором как раз один из тренеров работает с лошадью.

   Я приглядываюсь.

   Увенно опознаю в тренере Ильгиза — всегда догадывался, что лошадей этот мужик находит более умными, чем баб, и без нашей госпожи старшей горничной он точно не тоскует.

   — Ты отлично справилась, — подхожу ближе к Эндж. Хотя бы чуть-чуть.

   А она примерно в эту же секунду бледнеет и, зажав рот ладонью, бросается к выходу из кабинета. Слишком понятно, что это, с учетом уже озвученной сегодня информации.

   — Третья дверь налево! — произношу, повышая голос, подавляя те эмоции, что поднимаются вслед за мыслью о положении Эндж. Эти чувства — самые бессмысленные из всех, что могли бы быть. Потому что если бы все оказалось так, как хочется — мое положение оказалось бы еще более усложнено, чем сейчас.

   Эндж возвращается через девять минут. Все еще бледная, с блестящими от воды щеками, но просветленная, и даже с легкой улыбкой на лице.

   — Радуешься каждой мелочи, Эндж?

   Не мое это дело. Слишком личный вопрос. Но удержаться от него невозможно. Я беспокоился за неё слишком долго, что сейчас, стоило только появиться возможности ей помочь, не смог выбросить эту идею из головы.

   — Это первый токсикоз, — Анжела еле-еле покачивает головой из стороны в сторону, — первый настоящий токсикоз после трех лет бесплодных попыток. Я готова в честь него закатить пирушку.

   — С мелом и солеными огурцами? — я иронично приподнимаю бровь. — Или что там еще любят девочки в положении?

   Все-таки чересчур близко.

   Я вижу, как Энджи смаргивает, пряча эмоции за маской.

   — Я не буду включать подобные вкусняшки в смету необходимых мне для работы товаров, Николай Андреевич, — такое ощущение, что она резко сделала три шага назад, и ледяными своими крыжовниковыми колючками пытается просверлить во мне дыру...

   Припоминаю её два месяца назад. Эмоциональную, чувственную, откровенную…

   Запрещенную для меня мной же самим.

   Вынудившую меня действовать с ней слишком жестко. Пресекая любое мысленное поползновение в неверную сторону. Может быть, зря. Как оказывается — все не было так однозначно. И шансы все-таки были. Только сейчас об этом думать бессмысленно.

   — И все-таки иметь внутри себя цель тебе очень идет, Эндж, — я озвучиваю напоследок, — в кои-то веки я вижу у тебя живые глаза.

   — Спасибо, Николай Андреевич, — дежурно улыбается мне Анжела, — вы не возражаете, если я приступлю к работе? У меня её много.

   А у кого её мало?

   Правильно, у того, кто вместо охмурения потенциального спонсора чешет языком с той, за кого цепляться совершенно не собирался. И понимает, что чертовски соскучился.

   — Разбирайся, Эндж, — я киваю и все-таки отчаливаю. Туда. К упрямому спонсору, который сомневается, что у нас еще есть надежда выплыть с нашего дна.

   — Очень низкий стал рейтинг у клуба, если говорить откровенно, Николай Андреевич. Есть слишком большие риски, что вы не оправдаете вложений.

   — У всех бывают трудные времена. Мы с уверенностью смотрим в будущее, Захар Михайлович. И потом, вашему сыну ведь нравится наш клуб.

   В мой кабинет без стука вваливается Тимирязев. Что ж, бывает. Я киваю ему на стул, выдвинутый еще Анжелой, и возвращаюсь к своему собеседнику.

   — Нравился, — скептично поправляет меня мой собеседник, — последние тренировки оставили Платона недовольным. Да и потом… Люди моего положения давно уже смотрят на статус места, в котором отдыхают, в которое готовы вкладывать деньги. А вы…

   — А что мы? — делаю вид, что не понимаю намеков. — У нас через две недели “Русский аргамак” проводит промежуточные скачки. Мы рассчитываем и на финал их к себе заманить.

   — Русский аргамак? — с той стороны трубки крепко задумываются.

   Русский аргамак — это деньги. Мы все это понимаем. И куда попало организаторы этих скачек не ездят.

   Мне, чтобы их заполучить, потребовалось очень поднапрячь свои связи.

   — Мы приедем на скачки, — наконец вальяжно, делая вид, что он, так и быть, сделает одолжение, соблаговоляет потенциальный спонсор, — если они пройдут как полагается, на высоте — значит, обговорим условия сотрудничества. Нет — значит, мы с Платоном найдем другой клуб.

   Ну, что ж, это уже результат.

   Я сбрасываю вызов, пристально уставляюсь на Артема, развалившегося на стуле.

   — Ты чего-то хотел?

   — Ага, — насмешливо кивает мой старый друг, — слушай, а расскажи-ка мне про нашу новую администраторшу.

   — Ты ведь видел её резюме. Она тебя устроила.

   — Ольшанский, — Артем закатывает глаза, — да не это расскажи. А что ей нравится? Цветы какие у неё любимые? Что любит, конфеты или стейки? Какую кухню предпочитает? С какой стороны к ней вообще можно подкатить? Ты ведь её знаешь!

   Настроение начинает неторопливо портиться. Второй раз за день, между прочим.

   — Тимирязев, — я вздыхаю, приводя мысли в порядок, — не отвлекай Анжелу. Она только-только приступила к работе.

   — Ой, да брось, — Артем насмешливо отмахивается, — во-первых, не тебе читать мне морали, ты, вон, прекрасно совмещаешь личную жизнь с работой. Во-вторых, если эта ледышка будет отвлекаться на меня в рабочее время, значит, не так она и хороша, как ты мне её распиарил. Грамотный управленец найдет, как послать далеко и надолго.

   Эндж, разумеется, найдет. Я неоднократно сам становился свидетелем, как парой бритвенно-острых фразочек подрезались даже самые настырные мужики. Подрезались и сдувались. Вот только и Тимирязева я знаю очень давно. С университета. И в его правилах — не давать прохода заинтересовавшей его девушке до последнего. Пока не сдастся.

   И за столько лет он не изменил принципам.

   Нужно такое ветреное назойливое счастье Эндж? Нет, точно нет. Она найдет кого-нибудь получше.

   — У нас скачки через несколько недель. Тебе бы на тренировках сосредоточиться, а нам всем — на подготовке клуба, — напоминаю я, — здесь нельзя делать ставки на что-то одно, сам знаешь. Ты ведь сам хотел найти на скачках инвесторов.

   — Ольшанский, — Артем критично щурится, впиваясь в меня изучающим взглядом, — у тебя у самого, что ли, планы на эту Снежную Королеву? Погоди, ты что, притащил любовницу в один клуб с невестой? У тебя настолько железобетонное все ниже пояса, что ли?

   Нет. Увы, но нет. Было бы железобетонно — не было бы у меня сейчас ощущения, будто меня окатили кипятком.

   Я не хотел для неё этой роли. Никогда не хотел. Даже просто друг лучше, чем любовница, женщина второй роли. Никому бы такого не пожелал, а Эндж… Ей тем более.

   Ох, Эндж, повезло же тебе наткнуться на меня именно в ту минуту, когда мой самоконтроль валялся в пьяной коме.

   — Мы только дружили и работали вместе, — я отстраненно утыкаюсь взглядом в первый попавшийся мне на столе счет-фактуру.

   Ни черта я в итоге не смог — ни быть с ней вопреки своим целям и желаниям, ни держаться подальше, ни не причинять ей боли. И все происходящее — лишь новый раунд в игре, в чем я налажаю на этот раз.

   — Ну, раз дружили, значит, есть что рассказать, — Тимирязев не спускает с меня пристального взгляда, — ты подружил, дай мне теперь подружить!

   — Ты не дружишь с женщинами, — напоминаю без особого удовольствия.

   — Дружу, просто гораздо ближе, чем ты, — Артем скалится в самодовольной улыбке, — колись уже, Ольшанский, или у тебя не все отмазки закончились?

   Увы, но да, уже почти заканчивались.

   Да и делиться с Артемом своей информацией об интересах Эндж… Нет, эта идея мне не нравится. Все, что я знаю — относится к воспоминаниям, принадлежащим только нам. Нашим с ней вечерам. Выходным. Тем, чем я наслаждался в свое время. И делиться этим хоть с кем-то я не хочу.

   — Она беременна, Артем, — сухо роняю я, чтобы положить уже конец всем озабоченным фантазиям приятеля, — так что давай ты просто дашь ей работать. В любом случае, нам сейчас она нужна больше, чем тебе девочка-телогрейка.

   Не хватало еще, чтобы из-за неуемного либидо Тимирязева Энджи даже минимально нервничала. Наверняка ведь посылая будет чувствовать себя уязвимо. А в её положении нельзя допускать ничего подобного. Нельзя рисковать тем чудом, которого она так долго ждала и выгрызала у жизни зубами. Даже её выдержка может развалиться после очередной потери.

   Даже её глаза могут потускнеть и уже не зажечься.

   С неё уже достаточно боли.

   Достаточно и той, что я ей уже причинил.

   — Беременна, значит, — Артем хмурится, и я подавляю удовлетворенную улыбку. Это ведь отличный повод — оставить девушку в покое. У неё своя жизнь, свои планы, свой ребенок.

   Жаль, что все-таки не мой.

   — Ладно, я тебя понял, значит, буду разведывать ситуацию самостоятельно, — Артем хлопает себя ладонями по коленям, а такое ощущение, что кулаком мне в челюсть двигает.

   — Ты не оставишь её в покое?

   Тимирязев останавливается у двери, оглядывается на меня, ухмыляется.

   — Беременных девушек у меня еще не было, — насмешливо роняет он, — в общем, нет, это не причина. Кольца она не носит, значит, мужа нет. На все остальное мне плевать, Ник.

   Гребаный. Озабоченный. Придурок!

   Мой лучший друг и наниматель, да!

   Что ж, остается надеяться только на здравый смысл Эндж.

ГЛАВА 9. Энджи

— Мы заполнили ваши анкеты, Анжела Леонидовна, — чирикает у меня над головой нежная феечка Соня, присланная ко мне аж из самой бухгалтерии.

   Как она вовремя. У меня как раз уже начинает гудеть в висках. Жизненно необходимо переключиться.

   — Спасибо, — благодарю искренне и пересчитываю анкеты. — Надо же, все разом? Централизованно и быстро выполнили мою просьбу, все бы так!

   — Это все Элла Борисовна, — Соня смущенно морщит нос, — она сказала: на потом не откладывать.

   Дивно. Элла Борисовна у нас главный бухгалтер. Дельная тетка. Не хочется загадывать, но предварительное представление о ней у меня скорей положительное, чем отрицательное.

   Анкеты я действительно раздавала, хоть многие и смотрели на это с таким удивлением, будто скорее ожидали от меня, что я сяду в своем кабинетике и не буду отсвечивать.

   Не-е-ет.

   Работать буду как никогда раньше.

   Анжела Леонидовна пообещала? Анжела Леонидовна пашет!

   В новую работу я действительно цепляюсь, как голодный бультерьер в телячью ногу.

   Первые несколько дней я добровольно хороню себя в должностных инструкциях. Своих, чужих, всехних… Просто чтобы знать, кто за что отвечает, кто за что не должен, что с кого можно спрашивать.

   Делаю анкетирование по простейшим рабочим вопросам для сотрудников.

   Да, я знаю, как к этому всегда относятся везде, где не привыкли к корпоративной дисциплине.

   И на вопросы-то отвечают с закатыванием глаз, мол, делать этой новенькой начальнице больше нечего, кроме как такой ерундой отвлекать в рабочее время.

   Но этот способ — один из самых удобных когда необходимо оценить обстановку внутри коллектива без унизительной проверки. Опять-таки, не нужно тратить время — крупные внутренние разгногласия обычно проступают в таких опросах. Вопросы абсолютно несложные, в духе: “Почему тебе нравится твоя работа?” — или, — “Что следовало бы изменить в работе вашего подразделения?”

   Обычно это хорошо выявляет слабые места в работе того или иного отдела, да и в общем по картине ответов можно примерно наметить лидеров в коллективе.

   Неплохо бы обсудить коллектив с Ником, он ведь наверняка уже приглядывался к своим работникам, когда только вступил в должность. На него смотрят спокойно и нейтрально, будто с выжиданием, значит, ничем отличиться — ни хорошим, ни плохим — он не успел.

   У нас еще все впереди.

   От мысли сходить за советом я отказываюсь. Все-таки я здесь не для того, чтобы только чужого мнения спрашивать. Сначала составлю свое, потом выслушаю его, приведу мысли к среднему арифметическому.

   Да и не хочу я ничего, что может быть воспринято Ником как попытка сближения. Предупреждение на счет “не подам руки” я прекрасно помню. Решит еще, что я тут снова набиваюсь к нему в друзья, втираюсь в доверие.

   А мне есть чем заняться.

   Нужно перекопать отзывы на сайте клуба, найти героев всех самых длинных жалоб.

   Негромкий стук заставляет меня вздрогнуть и поднять глаза. Дверь же открыта…

   — Мне кажется, кто-то здесь заработался, — нахально улыбается мне Артем Валерьевич, — быть может, тебе стоит прогуляться, Анжела? Я проведу тебе экскурсию по клубу.

   — Спасибо, я знакома с общей схемой расположения зданий, — я забиваю пачку анкет из бухгалтерии в зажим для бумаг, а потом кошусь на таймер, — у меня по плану работа с документацией. Обход по территории я сделаю позже.

   Они сошлись. Волна и камень...

   — И не стыдно отказывать в просьбе своему работодателю? — прищуривается Тимирязев. — А ну как я тебе штраф выпишу за такое плохое поведение?

   — А вы собираетесь мне платить за то, чтобы я с вами гуляла? — я приподнимаю бровь. — Странно, в моей должностной инструкции об этом ни слова.

   — Прокол, — Тимирязев проходит в мой кабинет и плюхается напротив меня в кресло, — тебе выдали не ту инструкцию, киса. Я пришлю тебе свежую.

   — Мое имя — Анжела, — произношу я, позволяя себе проявить недовольство, — Анжела Леонидовна в идеале, Артем Валерьевич. На ваших кис я откликаться не буду.

   — Вау, вау, какая холодища, — в голосе Тимирязева звучит насмешка, — ты решила сэкономить нам деньги на кондиционерах? Сразу видно, старательный работник, сразу о фирме печется. Хорошо, Анжела, я тебя понял.

   — Спасибо, — тянусь к сработавшему таймеру, — а теперь извините, Артем Валерьевич, у меня время для обеденного перерыва...

   — Отлично,