Бескрылый. Галина Романова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Когда ты теряешь слишком много, порой не хватает сил бороться с судьбой, и тогда хочется исчезнуть. Желательно, навсегда. Герой этой книги - птицелюд Катерина, знакомый читателям по дилогии "Звездная Империя". После того, что с ним сделал Юриус Звон, он тоже решил исчезнуть. Только вот у его друга Томасины на этот счет свое мнение. Он мечтает вернуть Катерину и отправляется на его поиски. На родную планету. Еще не зная, с чем ему там придется иметь дело.

ГЛАВА 1.

Челнок мягко качнулся, выравнивая полет, но Томасина этого даже не заметил – все его внимание было поглощено тем, что творилось внизу. Если бы не привязные ремни, он бы даже приподнялся, чтобы в экран «иллюминатора» получше видеть разворачивающийся внизу пейзаж. Но автоматика не позволяла вольностей. Что ж, это закономерная плата на комфорт и прогресс – постоянные ограничения. Там, куда он летел, этих ограничений было меньше, но и…

   Место посадки было выбрано в стороне от расположенного на скалистом побережье поселения, на единственном ровном участке острова, небольшом продуваемом всеми ветрами плато. Челнок мягко коснулся поверхности выдвинувшимися в самый последний момент шасси, смачно чмокнули присоски – судя по показаниям приборов, тут дул пронизывающий ветер. Не такой уж сильный, чтобы сдуть челнок, но ощутимый.

   Дотянувшись до приборной панели, Томасина пробежался пальцами по тумблерам и клавишам, задавая программу. Мягкие вспышки огоньков и щелчки были ему ответом – машина приняла его и начала действовать. Послышалось гудение, и в воздухе резко запахло йодом, серой и нагретыми солнцем булыжниками. К этой смеси ароматов примешивался посторонний запах, но Томасина знал, чем это пахнет. Пресловутый «запах родины», вот что это такое.

   Пару минут он сидел, глубоко дыша этим самым «запахом родины», заново привыкая к нему. Здесь все пахло так… отвычно. Последний раз он вдыхал этот воздух еще слетком. С тех пор прошло так много времени…

   Время! В его распоряжении его не так уж много. Еще, пожалуй, минуту он посидит – все равно, судя по показаниям приборов, до заката еще далеко – но потом придется отчитываться за каждый бесцельно проведенный час.

   Вздохнув – дело есть дело – он отстегнул крепления, привстал, поводя плечами. В челноке было достаточно места для шести гуманоидов – или для четверых таких, как он. Что поделать, не умеют существа его вида строить такие штуки. Приходится всеми правдами и неправдами приобретать чужое и потом переделывать под себя. Поэтому каждый раз приходится заново вводить программу – система периодически сбоит.

   Он бросил взгляд на пульт. Так и есть. Вниз один из экранов зияет чернотой, и лишь в уголке замер кругляшок эмблемы. Связи нет. Межпространственной связи. Он тут один и в случае нужды не сможет даже подать сигнал бедствия. Придется рассчитывать только на себя. Нет, конечно, он может связаться с кораблем, но при отсутствии местной сети ответа придется ждать минимум шесть часов времени – пока «Мустанг» завершит облет планеты и окажется примерно над ним. Шесть часов, из которых большая часть падет на светлое время суток.

   Ладно, это потом. Он перевел программу в режим ожидания, активировал режим консервации большей части систем. Челнок ему еще нужен – на обратном пути. В том, что придется возвращаться, он не сомневался. Вот только одному ли?

   Гудение приборов изменилось, большая часть экранов на пульте погасла, и лишь аварийные огоньки продолжали мигать в ритме пульса, примерно восемьдесят ударов в минуту – челнок ушел в режим ожидания. Теперь можно собираться и выходить.

   Вещи давно уже были упакованы – все тщательно отобрано уже давно, все уложено в рюкзак. Осталось переодеться – снять комбинезон и натянуть местный наряд, чтобы не выделяться в толпе.

   С этим пришлось повозиться – Томасина отвык от местных нарядов, да и, если честно, никогда не привыкал. Поэтому несколько минут ушло на то, чтобы разобраться, где какие шнурки завязывать, что к чему прикреплять.

   Наконец, с переодеванием было покончено, и он, прихватив рюкзак, выбрался наружу.

   В лицо ударил порыв сухого горячего ветра пополам с песком и пылью. Томасина закашлялся с непривычки, отвернулся.

   - Ну, здравствуй, малая родина, - произнес он вслух. Собственный голос показался чужим в разреженной атмосфере высокогорья.

   Издалека послышался посторонний звук. Томасина оглянулся. На краю плато высилось административное гнездо, сложенное из камней, скрепленных между собой изолентой и пластиковыми шнурами – дань современности и, по сути, единственный признак прогресса. Из-за ярких цветов изоляционной оболочки гнездо имело странный неряшливый вид. Отдельные концы изоленты отлепились и болтались на ветру. Томасина подумал, что сделано это нарочно – таким нехитрым образом можно легко определять скорость и направление ветра.

   От гнезда в его сторону спешил дежурный. Крылья его были плотно прижаты к телу и защищены накидкой от порывов ветра. Из-за надвинутого на голову капюшона было трудно рассмотреть его лицо. К тому же, он еще и сутулился.

   - С прибытием! – прокаркал дежурный, подходя и протягивая руку. – Вы кто?

   - Томасина из крыла… - он замялся, не зная, стоит ли называть своих однокрыльников. За время его отсутствия ситуация могла несколько раз измениться. И его крыло – а также все родственные ему кланы – могли потерять свое влияние. – Я оторвался от крыла.

   - Сломанное перо? – кивнул дежурный.

   - Сломанное перо, - с облегчением согласился Томасина. Так называли одиночек.

   - И все-таки потянуло назад? – дежурный выпрямился, слегка откинув капюшон накидки назад, чтобы приезжий мог разглядеть его лицо и обрамлявшие его пряди. – Не так уж хорошо там, где нас нет, верно?

   - Кому – как, - осторожно ответил гость.

   - Это вот теперь куда? – дежурный кивнул на челнок за спиной приезжего. – Пусть стоит или…

   - Пусть стоит. Я тут по делу. Ненадолго.

   Или как получится. Но первому встречному-поперечному об этом докладывать не хочется. Мало ли, что…

   - Тогда сам за собой все прибери. И как прикажешь о тебе доложить вниз?

   - Я сам доложу.

   - Это против правил, - замотал головой дежурный. – Внизу должны знать… Тома-сина!

   Тот вздрогнул от интонации в голосе дежурного, но потом решил, что тот всего лишь захотел напомнить ему, что он сообщил о себе больше, чем хотел.

   Сина.

   - Вот так и доложи. Мол, прибыло «сломанное перо» от Сины. Я не собираюсь встревать ни в какие дрязги между крыльями или гнездами. Дело, по которому я прибыл сюда, сугубо личное и к тому, что творится тут, не имеет никакого отношения.

   Он очень хотел, чтобы эти слова были правдой. Но, пока не узнает, что произошло в мире за несколько лет после его побега, рассчитывать на это не стоит.

   Дежурный кивнул – мол, не сомневайся, так и доложу – и заспешил к обрыву. Томасина подхватил свой рюкзак, пристраивая к животу и закрепляя застежки на груди. Он уже отвык носить что-то в руках. Да и в привычном месте тоже.

   К обрыву они подошли почти одновременно – дежурный опередил замешкавшегося с завязками гостя на несколько шагов. Когда Томасина встал с ним рядом, осматривая спуск, дежурный уже притянул к себе раструб сигнальной трубы и, набрав полную грудь воздуха, испустил пронзительную трель. Секунду спустя где-то внизу прозвучал раскатистый звук – сигнал достиг его напарника.

   - Том-мас-сии-и-ина! – прозвенело над обрывом. – Сло-о-манно-о-о-ое-е-ее-е пер-ро-о-о…

   - О-о-о-ое… р-ро-о-оо… - донесло эхо.

   - Вот теперь иди, - дежурный отступил на шаг, переводя дух. Видимо, нечасто ему приходилось петь. Томасина задался вопросом, почему в дежурные обычно идут такие вот малахольные? Ведь ясно же, что без сигнальной трубы, усиливающей звук, они ничто. Настоящий певец может передавать сигнал на расстояние в половину дневного перелета. Или все дело в прогрессе? Сигнальная труба позволяет петь даже слабогрудым. Мелькнула мыслишка проверить свои легкие в деле – насколько далеко полетит его крик? – но потом он оставил эту ребяческую затею. Подобные мысли приличны слеткам. А он уже взрослый, переживший пару линек. Ему не к лицу такие эксперименты. Кроме того, его голос может случайно услышать тот, кому о нем знать не стоит.

   Пока не стоит.

   - Бывай, - кивнул Томасина, делая шаг.

   - Летай, - эхом откликнулся дежурный.

   Под ногой мягко спружинила стартовая доска. Следуя привычке, Томасина слегка подпрыгнул, отталкиваясь от нее и на самой высокой точке прыжка резким движением расправил крылья, одновременно переводя тело из вертикального в горизонтальное положение. За спиной ветер донес восхищенный вскрик дежурного – он успел рассмотреть рисунок на перепонках и обрезанные кончики кроющих перьев. Там, откуда Томасина прибыл, стричь перья было не просто модным, а жизненно необходимым. Правда, сейчас эта мода могла стоить ему жизни и здоровья. Он так отвык от…

   Ладно. Он здесь. Он дома. А дома, как известно…

   - Он здесь. Если он где-то и может быть, то только здесь.

   - Только не он! Он жив. ДОЛЖЕН быть жив. И я его найду.

   Встречный ветер ударил в грудь, заставил подавиться воздухом, но широко распахнутые перепонки и вовремя раздвинутые ноги – как предусмотрительно он надел шаровары – сделали свое дело. Падение замедлилось, превращаясь в полет. Он даже сумел, слегка изменив положение крыльев, превратить замедленное падение в относительно плавный спуск и полетел по параболе, в полете немного «покачиваясь» из стороны в сторону. О более сложных маневрах следовало забыть – во всяком случае, пока он не вспомнит заново, как это – летать. Ну и, разумеется, пока не отрастут кроющие перья. «Надеюсь, это случится до того, как я выполню свою задачу!» - подумал он.

   Томасина летел почти параллельно крутому горному склону. Стена была почти безжизненна – лишь кое-где в трещинах и на отдельных террасках проросла трава, кустики камнеломки и редкие, случайно занесенные сюда ветром искривленные суровой жизнью кусты и деревца. Где-то таились и немногочисленные животные обитатели этих мест – вездесущие насекомые и пауки, птицы, мелкие зверьки и питающиеся ими хищники. Но сейчас при такой скорости нечего было и думать их рассмотреть.

   Там, впереди, склон становился пологим, растительности – и живности – было больше, но все равно гора оставалась достаточно крутой, а большая часть береговой линии отвесно обрывалась над морем. Прибой с остервенением кидался на скалы, выгрызая в них пещерки, где селились морские летуны и иногда туда забивались нырки, чтобы родить и выкормить детенышей в относительной безопасности. В этих пещерках ныркам угрожали только они сами – две самки могли не поделить слишком тесной пещерки, и тогда более сильная просто изгоняла более слабую, зачастую убивая и ее приплод.

   Лишь в двух местах земля уступила морю, спускаясь к нему каменистыми пляжами. Эти пляжи отмечались более бурной растительностью, которая прекрасно себя чувствовала на удобрениях их помета. Там нашлось место даже для нескольких высотных деревьев, которые с ностальгией напомнили Томасине о многоэтажных домах, в которых его соплеменники жили в других местах. Однако большинство домов здесь были сложены из камней, скрепленных между собой слюной и биссуальными выделениями моллюсков.

   Полет-падение ускорился, и он еще раз изменил угол наклона крыльев, ставя нижнюю треть почти вертикально и слегка подгибая ноги так, чтобы увеличить площадь поверхности. Ветер ударил сильнее, разворачивая тело и возвращая ему вертикальное положение. Выбрав момент, Томасина замахал крыльями, с неудовольствием чувствуя, что мышцы ослабли. Нет, надо больше времени проводить в тренажерке. Да и здесь тоже не помешает выкроить время и заняться собой.

   Его заметили издалека. Снизу донеслись гортанные крики, на ровной площадке, полого спускающейся пляжу, заметались сгорбленные силуэты. Кто-то гнал прочь нескольких раскормленных нырков. Звери смешно переваливались на коротеньких, не приспособленных для передвижения по суше ластах. Навстречу кто-то попытался вспорхнуть, но выбрал неудачный момент для разгона и лишь завис в воздухе, трепеща крыльями. Томасина на ходу махнул ему рукой – мол, я заметил твое усердие, сородич.

   Опустив ноги и напрягая ноющие от усталости мышцы крыльев и спины – нет, надо, надо заняться физической подготовкой! – он дождался касания и побежал по спусковой дорожке, быстро-быстро перебирая ногами и тормозя.

   Ему удалось затормозить махах* в пяти от первой контрольной отметки, и он был донельзя горд собой. Встряхнул крылья и торопливо сложил их, пряча рисунок на перепонке. Обстриженные кончики перьев заметить легко, но вот приметный рисунок не должен какое-то время бросаться в глаза.

   (*Мах – мера длины, равная размаху крыльев взрослого самца. Это около 490 см. Прим.авт.)

   Справа и слева к нему бежали. Последним усилием Томасина набросил на плечи скатку плаща, поправил рюкзак на груди, выпрямился навстречу.

   Впереди было четверо самцов-охотников, если судить по их нарядам. Все старшего возраста, если судить по залысинам на черепе и обтрепанным кончикам перьев. У двоих перья так вовсе казались измочаленными – было ясно, что последняя линька у них уже завершилась давно. Может быть, эти двое с тех пор ни разу не поднимались в воздух. Но крылья с родовым рисунком они, тем не менее, топорщили весьма характерно. Молодняк и наседки держались позади. Крыльев они не топорщили.

   - Кто и откуда? Покажись? – хрипло каркнул один из охотников.

   - Чей ты? – вторил ему второй.

   - Мое крыло не здесь. Я спешу найти отбившегося от стаи, - ответил Томасина, не спеша расправлять крылья. Когда они сложены, рисунок на них все равно заметен, но не целиком. Пусть довольствуются тем, что основные цвета его совпадают с его собственными. На сородича нападать не станут, пока не установят степень родства.

   - Назовись.

   - Томасина. Гнезда Сины.

   - Какой Сины? – подала голос одна из наседок, пробираясь вперед. Крылья она держала чуть приподнятыми и сложенными над головой «домиком».

   - Второй, - лгать не имело смысла.

   - Далеко ты забрался, - констатировала она. – Тут нет никого ни из твоего гнезда, ни из твоего крыла.

   - Я знаю. Но тут есть посадочная площадка для запредельных.

   - Ты пользуешься вещами запредельных?

   Так на этой планете называли пришельцев со звезд. Некоторые гнезда и крылья вели с ними оживленную торговлю, так что появление у Томасины вещей «оттуда» никого не должно удивить.

   - Мне приходится это делать. Сейчас я иду дальше. Как мне покинуть вашу землю, чтобы отправиться на поиски своего гнезда?

   Все, как по команде, обернулись, глядя вдаль.

   Море лениво покачивало волнами, с утра не было ветра и, судя по многим признакам, погода на ближайшие несколько суток установилась хорошая. Это подтверждало и несколько фигурок, которые парили над самой водой, то устремляясь вниз так, что касались кончиками крыльев воды, то снова взмывая круто верх. Они ловили рыбу, и редко кто взмывал вверх с пустыми руками. У каждого было короткое копьецо, служившее как бы продолжением руки. Специальный механизм «выстреливал» небольшим дротиком в самый последний момент, и тот прошивал рыбу насквозь. Взмывая, ловец выдергивал из воды пробитую дротиком рыбу за закрепленный на его конце шнур. Поднявшись круто вверх, он успевал стянуть добычу с дротика и метко кинуть ее в подставленную корзину носильщика прежде, чем уйти на новый заход.

   - У вас тут много кистеперов? – Томасина разглядел характерный блеск плавников одной из мелькнувших в воздухе рыб.

   - Началась миграция, - объяснил один из стариков. – Скоро за рыбой приплывут с северных архипелагов. Ты можешь покинуть остров с ними… если не пожелаешь остаться.

   Несколько более молодых охотников при этих словах решительно придвинулись поближе. Кто-то из них уже распахнул крылья, демонстрируя рисунок на них. Все ясно, этого юнца во время предстоящего сезона размножения прочили в Женихи.

   - Нет, - правильно понял Томасина их намеки. – Сначала я должен собрать свое крыло.

   - Ты ведущий?

   - Нет.

   - Мы не можем без него. Так же, как и…

   - На которые мы сами же и насыпали трухи*. И потом – мы крыло! Один к одному, плечо к плечу. Лететь – так вместе.

   (*«Насыпать трухи» - эквивалент русскому «положить с большим прибором». Прим.авт.)

   - И кто полетит?

   - Нет. Я решил. МЫ решили.

   День в поселении закончился в суматохе и труде, так что даже Томасине пришлось не сидеть, сложа руки.

   В море работали три бригады ловцов рыбы – кроме кистеперов, шли косяки таранов, а также в отдалении разведчиками были замечены слизевики. И, пока две бригады ловили рыбу, третья пыталась отогнать слизевиков подальше. Сейчас для них был не сезон. Вот когда настанут холода, слизевики подрастут и подрастеряют весь свой яд. Тогда их можно будет тралить и высушивать на берегу. Пока же слизевики опасны для рыб и прочих обитателей литорали. К вечеру бригада вернулась с уловом рыб-плоскогрудок и доложила, что стадо слизевиков удалось перенаправить в сторону Россыпи – десятка мелких островков, которые были слишком малы, чтобы на них основать постоянную колонию.

   К тому времени Томасина трудился вместе со всеми, принимая от ловцов рыбу и выкладывая ее в ряды на камнях. От предложения слетать вместе с одной из бригад он отказался, чувствуя, что отвык много и долго летать и не сможет ни полтора часа парить, держа на весу постепенно наполняющуюся корзину, ни тем более охотиться на ускользающую добычу. Но с удовольствием помогал разгружать ловцов, понимая, что этим отрабатывает свой проезд до материка. Когда прибудут грузовики, он поплывет с ними в качестве сопровождающего добычу.

   Ночь не принесла покоя – весь берег был буквально забит детенышами всех возрастов. Малышня вопила на разные голоса, бегала, плескалась на мелководье. Днем они спали в гнездах под присмотром нескольких наседок, и лишь по ночам вели активную жизнь. Но скоро, после первой же линьки, их образ жизни изменится. Молодежь покинет гнездо и отправиться в самостоятельную жизнь. Во всех колониях этот день будет праздничным.

   Томасина отказался от насеста и теперь елозил на подстилке, то проваливаясь в сон, то снова выныривая из него – когда кто-то из детенышей подбегал к его ложу слишком близко. Он давно уже отвык от подобного – там, где ему пришлось жить последние несколько лет, детеныши не водились. И он уже забыл, как когда-то сам пробуждался лишь на закате.

   Наконец, не выдержал и кто-то из взрослых – тишину расколол хриплый рев хищника. Он еще не отзвучал, а детвора уже с визгом и писком кинулась врассыпную. Откуда тут, на острове, голодный кроодон, чье место обитания – леса и равнины, они не задумались.

   Остаток ночи прошел спокойно. Томасина даже смог выспаться.

   - Летишь домой. Рад?

   - Как тебе сказать… Там все… не такое.

   Грузовик пришел вовремя.

   Еще издалека кружащие над заливом ловцы – стада рыб уходили от берега, двигаясь дальше по течению, но отдельные оставшиеся рыбы еще тянулись мимо – заметили три плавучих предмета. Пролетев немного навстречу, они опознали грузовиков, шедших один за другим. Море было неспокойным, грузовики подняли головные гребни и растопырили крылья так, чтобы получились паруса. Растопыренными пальцами передних конечностей они задавали направление, лавируя под ветром, который поочередно ловили головными гребнями и крыльями, которые то складывали, то расправляли до отказа. А гребли задними лапами. Бригада мореходов лишь следила, чтобы грузовики двигались строго один за другим, не обгоняя и не меняя расстояния. Они же следили за поворотами.

   Грузовики – громадные водоплавающие птицы, которым в юности подрезали сухожилия на крыльях, чтобы они не могли взлетать и были вынуждены только плавать – были длиной не меньше пяти с половиной махов. К пенькам коротко подрезанных и местами подпиленных кроющих перьев на спине были приделаны крепежные ремни. Ими к спинам птиц прикручивали корзины с припасами. Пассажиры могли разместиться в районе хвоста, чуть приподнятого над водой. Хвостовая часть грузовиков ходила ходуном – грузовик греб задними лапами, ловя ветер огромным парусом – складкой кожи, натянутой между двумя костяными выростами, затылочной костью и клювом. Вспомогательными парусами были перепонки на крыльях. Из-за подрезанных сухожилий грузовики могли держать их только полусогнутыми – передние конечности были раз и навсегда согнуты в локтях так, что кисть – вернее, три основных подвижных пальца – были опущены в воду и лишь четвертый, мизинец, на котором и крепилась перепонка крыла, торчал назад и вверх под углом. Грузовик мог шевелить только мизинцем и, совсем чуть-чуть, кистями, действуя ими как рулями при поворотах и маневрировании. Там же, где требовалось совершить более сложные и стремительные повороты, в дело вступали гребцы, погружая в воду весла. Те же весла во время стоянок служили мостиками – их перебрасывали с плеча грузовика на ближайший причальный камень и по веслу, перебирая пальцами босых ног, поселенцы переносили корзины с рыбой и морепродуктами на их спины.

   Томасина вместе с другими поселенцами заранее принес и разложил на причальных камнях весь вчерашний и позавчерашний улов рыбы.

   Старшего из гребцов не удивило наличие пассажира – кроме Томасины, на грузовиках путешествовали еще пять молодых самцов. Судя по оперению и узорам на перепонках, это были лучшие из лучших среди ровесников. Они с оттенком превосходства посматривали на Томасину с его обрезанными перьями. Тот не обращал на них внимания. Знали бы эти юнцы, как и на чем он умеет летать!

   Томасина перешел на грузовика, когда погрузка уже была закончена, и трое гребцов суетились, проверяя крепость узлов. Старший гребец встретил его, стоя у загривка грузовика. Тот гордо изгибал морщинистую шею, глядя вдаль. Его кожистый парус на голове был частично сложен – оба отростка свесились набок.

   - Куда собираешься?

   - На Риис-тан-гхар, - ответил Томасина.

   - Далековато. Не по пути.

   - Мне нужно найти… кое-кого.

   - И ты думаешь, что этот кто-то именно на Риис-тан-гхаре?

   - Я думаю, что там смогу задать вопрос, где мне искать… кое-кого, - Томасина отвернулся, давая понять, что не собирается продолжать разговор.

   - Что ж, - гребец достал из поясной сумки вяленую рыбку, откусил половину, вторую метко кинув в просительно разинутый клюв грузовика. – Твое дело. Мы плывем на Куур-го-рран.

   - Ладно, я согласен, - кивнул Томасина, стараясь не выдать своих чувств. Чем меньше народа будет знать, куда он направляется на самом деле, тем больше шансов, что его поездка закончится удачей.

   Погрузка завершилась. Пассажиры попрощались с остающимися на берегу, и гребцы тычками весел заставили грузовиков очнуться. Те развернули перепонки, резким рывком шеи подняли гребни, расправляя их и, мощно загребая задними лапами, стали разворачиваться от причальных камней. Гребцы изо всех сил помогали им, работая веслами. Маленький караван вытянулся в линию, удаляясь от берега.

   Первое время Томасина спокойно сидел на складке жира над хвостом грузовика, но потом ему наскучило, и он встал. Лавируя между закрепленными корзинами, он пробрался ближе к плечам плывущей птицы, занимая место рядом с одним из гребцов. Тот стоял у шеи грузовика, держа в одной руке весло, а в другой – ременные концы. Они крепились на головной гребень грузовика, и, дергая то один, то другой, можно было заставить птицу менять направление.

   - Не сидится? – не оборачиваясь, бросил гребец.

   - Не привык сидеть без дела, - ответил Томасина.

   - Откуда ты взялся? Что за узор на твоих крыльях? И перья… болел, что ли?

   - Нет. Я обрезал их сам. Чтобы не мешали.

   - Аа-а-а, - кивнул гребец, - так ты из этих… изгоев?

   - Да.

   - Все-таки решил вернуться? Понял, что тот мир не так хорош, как расписывают пришельцы?

   - У меня здесь дело. Я кое-кого ищу.

   - Хочешь сманить за собой?

   - Вроде того.

   - Если он не дурак, он за тобой не пойдет. Чужой мир – он всегда чужой. Ты сам скоро это поймешь, если уже не понял.

   Томасина только усмехнулся. Пусть сородич думает, что хочет. Большинство изгоев берут билет в один конец. Возвращаются… да почти никто не возвращается. И Томасина знал, что, стоит ему сойти на берег, гребцы тотчас же поспешат разнести о нем новость, как о единственном, кто вернулся.

   Единственном?

   Как бы не так. Ибо есть, по меньшей мере, еще один…

   Путешествие на грузовиках длилось больше суток. Ни один крылатый не смог бы так долго держаться в полете. Когда-то предки действительно умели хорошо летать и могли запросто пересекать проливы и перелетать с острова на остров, постепенно завоевывая землю. Но с течением лет, по мере расселения и изменения образа жизни, они утрачивали тягу к перелетам. Открыли, что по воде можно путешествовать на громадных птицах – те могли и плавать, и летать, но если покалечить им крылья, то они навсегда остаются водоплавающими.

   Приручение этих животных практически ничего не изменило для предков Томасины. Да, они продолжали летать, но теперь уже никому не было под силу пересечь океан. И крылья гораздо чаще служили для ритуальных танцев или небольших перелетов. На них больше парили, чем летали на самом деле, но, чем хуже летало большинство, тем весомее было значение крыльев. Весомее настолько, что любое повреждение крыла – не говоря уже о физической слабости крылатого существа – считалось пороком и автоматически делало его обладателя изгоем, помещая на низшую ступеньку общества. Томасина уже несколько раз столкнулся с косыми взглядами на свои обрезанные перья и знал, что там, куда они плывут, это может стать препятствием к осуществлению его целей.

   - А может, все-таки подождешь?

   - Поверь, кое-кому сейчас намного хуже.

ГЛАВА 2.

На третий день плавания к ним присоединилось еще три грузовика. На четвертый – два. В результате образовался довольно внушительный караван. При этом он утратил ровный строй – грузовики плыли клином, пристраиваясь в кильватерной струе друг за другом, как частенько плавали их дикие сородичи. Другое дело, что дикие грузовики держали дистанцию, чтобы в случае чего у каждого было место для разбега и взлета с поверхности воды. Отдельные представители команд гребцов – на каждом грузовике находилось двое или трое, непосредственно управлявшие живым кораблем и следящие за состоянием груза и еще один гребец командовал всем караваном – время от времени перепархивали к соседям, обмениваясь новостями, впечатлениями и строя планы.

   Через полтора часа после того, как к первым шести прибавились еще два – новички только-только успели сообщить, откуда и зачем они плывут – как впереди замелькали горбатые силуэты, над которыми с криками вились мелкие пальцекрылы.

   - Прямо по курсу стадо рыборнисов, - доложил один из взлетевших повыше гребцов. Стартовать ему для этого пришлось с головы грузовика. – Четверо взрослых. Один детеныш.

   - Меняем курс, - решил старший каравана.

   - Но их всего пятеро…Мы могли бы…

   - Из них один детеныш. Они агрессивны.

   Томасина подошел к загривку грузовика, встал на выступающее плечо, слегка расправил крылья, удерживая равновесие. Он только слышал о рыборнисах, самых крупных водяных существах родной планеты. Несмотря на гигантские размеры – каждый рыборнис был раза в четыре длиннее тела грузовика – они были довольно агрессивны, хотя обычно существа такого размера отличаются миролюбивым нравом, поскольку у них практически не остается естественных врагов. Нет, в море водились и другие хищные рыбы и ящеры. Некоторые из них нападали поодиночке, другие охотились стаями. Опасность они представляли исключительно для детенышей и молодняка рыборнисов. Поэтому взрослые звери привыкли нападать на все, что движется.

   Соплеменники Томасины охотились на одиноких, отбившихся от стада рыборнисов. Чаще всего жертвой становились старые, слабые животные, которые уже не могли следовать за остальными. Иногда удавалось обнаружить подранка и добить его. Детеныши попадались редко – рыборнисы размножались крайне медленно. Самка вынашивала единственное дитя почти два года. И еще три года кормила его молоком. Лишь на четвертый год после рождения малыша она становилась способной к зачатию, и тогда на ее феромоны сплывались самцы порой из других стад. Они устраивали кровавые поединки, победитель получал право зачать дитя. Обычно стадо состояло из самки с одним-двумя детенышами разного возраста и нескольких самцов. Самцов у рыборнисов рождалось больше, чем самок. Именно поэтому их численность никогда не была такой высокой, зато агрессия зашкаливала.

   Сейчас рыборнисы явно охотились – с высоты было заметно, что они окружили стадо окуларов и методично истребляли их, разрывая на части. Окулары пытались прорваться из окружения, ныряя и круто уходя на глубину. Но рыборнисы еще раньше перекрыли им путь в спасительные глубины, начав атаку как раз снизу, так что удрать удалось немногим. Пальцекрылы кружились над местом побоища, пытаясь урвать кусочки плавающих тел. Счастливчики взмывали круто вверх, держа в зубах добычу, которую спешили проглотить на лету, пока не отобрали другие.

   Томасина, затаив дыхание, наблюдал за этой сценой. Он покинул родную планету слишком молодым. Многое просто не успел увидеть своими глазами, а кое о чем и вовсе слышал лишь краем уха. И сейчас его заворожило кровавое зрелище пиршества и буйства плоти. Над морем висели пронзительные крики пальцекрылов, порой заглушаемые всплесками, когда какой-нибудь окулар пытался в гигантском прыжке из воды выскочить из кольца на открытое пространство.

   Чуя кровь, грузовики волновались, и гребцам пришлось приложить усилия, чтобы заставить караван свернуть в сторону. Понукаемые ударами весел, водоплавающие птицы увеличили скорость. Один гребец стоял на мясистом хвосте грузовика, работая веслом, а другой занимал позицию возле шеи, время от времени колотя грузовика и вынуждая его плыть быстрее.

   Прошло не менее получаса прежде, чем охотящиеся хищники остались позади. Караван сбавил ход, а еще через час впереди показалась мутно-серая дымка. Взлетевший гребец подтвердил, что они приближаются к земле.

   - Куур-го-рран, - объявил Томасине старший каравана. – Тут тебе придется сойти на берег и дальше добираться до Рииса самостоятельно.

   Томасина кивнул, не отрывая глаз от встающего впереди побережья.

   Куур-го-рран был один из материков его родного мира, не самый большой, но самый удобный для проживания. Тут было мало гор, сосредоточенных в основном на севере и западе, зато было достаточно равнин, поросших редколесьем. Пляжи южного берега были почти все песчаные, а на востоке – каменистые и местами с отличными обрывами, где весьма удобно было располагать причальные камни. Два соседних материка были в основном гористые. Лишь один, Риис-тан-гхар, его родина и цель пути, лежал довольно далеко, чуть ли не в другом полушарии. И соединялся с одним из малых материков цепочкой островов. Насколько помнил Томасина, при попутном ветре легко можно было перебраться с одного на другой, просто перелетев через проливы. Особенно если выбрать для путешествия время большого отлива, которых за лунный месяц случалось четыре. Итого на все путешествие до Риис-тан-гхара ему бы пришлось затратить что-то около пятидесяти дней – при условии, что никто и ничто не задержит его на каждом острове дольше, чем на сутки.

   Караван уже растянулся цепочкой и шел вдоль берега, отыскивая ближайший порт с причальными камнями – из-за встречи со стадом рыборнисов им пришлось слегка отклониться от курса.

   Побережье было густо заселено – Томасина видел не только каменные и глиняные гнезда, но и замечал их обитателей. Несколько птицелюдов кружили над волнами, явно охотясь за случайно подошедшей к берегу рыбой. Эти бригады были организованы точно также, как на островах, разве что тут ловцы сразу относили пойманную добычу на берег, а не складывали сперва в плетеные корзины.

   Томасина внезапно прищурился и подался чуть вперед. Ему показалось, что у одного из ловцов на крыльях заметен узор, схожий с его собственным. Однокрыльник или просто случайное совпадение?

   Не думая, что делает, он рывком скинул плащ и распахнул крылья во всю ширину, покачивая ими в воздухе. И – это было настоящим чудом! – один из ловцов завис в воздухе и повторил его движения. А потом и вовсе устремился навстречу каравану, забыв про рыбу и товарищей по охоте.

   Томасина вскочил на плечо грузовика, чтобы быть повыше, и приветствовал однокрыльника, сложив расправленные крылья над головой «домиком».

   - Кого я вижу? Назовись, сокрыльник?

   Он был в своем праве – он здесь жил.

   - Томасина, - назвался гость. – Гнезда Сины.

   Сказал – и понял, что ошибся. У того, кто завис над головой грузовика, на крыльях узоры были теми же, но только в общих чертах. И – при близком рассмотрении это стало ясно – цветовое сочетание было несколько иным. Не красно-черное, а красно-бурое с россыпью мелких, не заметных издалека, оранжевых точек.

   - Гнезда Сины? – переспросил ловец. – Какой Сины?

   - Второй, - признался он. – Назовись и ты, сородич.

   - Мы не сородичи. Но я сообщу старшим, чтобы тебя встретил кто-то из твоего гнезда.

   Он не сказал «крыла», и это уже говорило о многом. Томасина подумал, что его миссия действительно может оказаться не такой уж легкой, как казалось. Может быть, даже ей суждено закончиться неудачей. Значит, надо уже сейчас продумать, как возвращаться на катер.

   За спиной послышался тихий клекот. Он обернулся и встретил пристальный взгляд старшего гребца.

   - Значит, гнездо Сины Второй? – уточнил тот, кивая на так и не сложенные гостем крылья. – Изгой?

   - Все мы в какой-то мере изгои, - ответил Томасина, рывком складывая перепонки.

   Швартовка и выгрузка корзин с рыбой прошли быстро. Не дожидаясь, пока гребцы закончат работу и передадут груз ожидающим на берегу соплеменникам, Томасина забрал свой рюкзак и покинул побережье, углубившись в поселение.

   Дома стояли кольцевыми линиями – двух- и трехэтажные сооружения, где вход располагался внизу, а выход – наверху, на высоте второго или третьего этажа. Большая часть домов была сложена из камней, скрепленных между собой высушенной грязью и рыбьей слизью. Рассматривая постройки, он с некоторой ностальгией вспоминал другие поселения, в резервациях, оставшихся там, в иных мирах. Там для его соплеменников домами служили либо выдолбленные изнутри стволы старых деревьев, либо отрезки трубопроводов с проделанными в стенках отверстиями. Верхние окна и плоские крыши соседних домов что тут, что там соединялись между собой веревочными лестницами, разве что «там» лестницы плели из синтетики, а тут – из высушенных растительных волокон. Несколько наседок низших каст и старики как раз сейчас этим и занимались, усевшись на краю крыши, свесив ноги и распластав крылья.

   Новое лицо сразу привлекло всеобщее внимание. Большинство побросали работу, кто-то свесился с края, кто-то поспешил нырнуть в дом, чтобы добраться до выхода на первом этаже. Томасина поправил плащ так, чтобы он прикрывал большую часть крыльев, и прибавил шагу. Ему нужно было добраться до главного гнездовья, чтобы представиться Первой Паре.

   Какая-то молодая наседка отважно заступила ему дорогу:

   - Ты кто и откуда?

   - Томасина. Гнезда Сины, - представился он.

   - Сины? Какой Сины? – допрос повторялся чуть ли не слово в слово.

   - Сины Второй. Назови себя и ты…

   - Вот еще, - фыркнула собеседница. – Лучше скажи, какого ты крыла?

   - Кажется, - он помедлил, покачал головой, - моего крыла больше нет. Я покинул родные места слишком давно.

   Наседка запрокинула голову, заклекотала, и большая часть обитателей поселка отозвались ей криками и клекотом. Томасина переждал приветственную песню и на последних звуках сам вскинул голову и несколько раз гортанно крикнул.

   - Ого! – восхитилась она. – А ты ничего так… Думаю, ты мог бы представлять свое гнездо во время Игрищ.

   - Не думаю, что это хорошая идея. У меня есть дела.

   - Дела подождут, - наседка схватила его за запястье. – Пошли к Первой Паре.

   - Погоди, - открыто сопротивляться самке он не стал, но всем своим видом старался показать, что ему это не по душе, - не спеши. Я вовсе не собирался…

   - Не собирался – что? – прищурилась она. – Представляться Первой Паре?

   - Участвовать в Игрищах. Я даже не знаю, остался ли кто-нибудь из потомства Сины Второй, кого я могу назвать сородичем. И мое крыло…

   - Из него больше никого не осталось и ты теперь изгой, не имеющий прав? – по-своему поняла его собеседница.

   Томасина промолчал, не зная, как ей объяснить…

   По обычаю, яйца откладывать могла только одна пара в поселении, те, кого именовали Первой Парой. Прочие – холостые самцы и одинокие самки и составляли гнездо, приходясь друг другу братьями и сестрами по материнской, а иногда и отцовской линии. Очень редко старшая, Первая Мать, допускала до размножения вторую или третью – чаще всего это была ее младшая сестра или дочь и совсем-совсем редко – внучка. Как правило, у второй самки появлялся шанс, когда первая чувствовала приближение старости, или в ее потомстве преобладали птенцы одного пола. Тогда вторая мать выбиралась в надежде, что уж у нее-то будут детеныши другого пола. Или количества, нужного для воспроизведения. Все остальные самки не имели права на материнство и служили Первой Паре наседками, ибо у Первой Матери было слишком много других дел, кроме как полгода сидеть на яйцах, а потом еще несколько лет полностью отдавать себя детенышам. За право стать наседкой состязались остальные самки поселения. Победительница не только получала право высиживать яйца Первой Матери. Пока она выполняла эту роль, за нею ухаживали все остальные члены Гнезда.

   Вопрос с отцовством решался точно так же. Потенциальные отцы должны были представиться Первым Матерям и доказать им, что именно от него она должна будет произвести кладку. Участвовать в этих состязаниях мог любой самец, достигший определенного возраста. В отличие от состязаний наседок, выборы Отцов происходили мирно и бескровно. А будущие наседки сражались друг с другом всерьез, при этом немало было выдрано перьев, поломано крыльев и помято боков. Все равно победительница в ближайшие полгода не двинется с места – все полученные травмы легко успеют зажить.

   Когда птенцы вылуплялись, какое-то время они оставались подле наседки, учившей их основам выживания, а потом, когда пробьются первые перышки и до первой линьки молодняк был предоставлен сам себе и часто изгонялся из общины. Объединившись в группы, подростки обоего пола, зачастую из соседних гнезд, жили в глуши, выживая, как могли. Пока малыши в выводковой камере, с ними занимаются – учат уму-разуму, воспитывают, дают кое-какие знания о мире. Но стоит птенцам покрыться пухом и начать превращаться в слетков, как их безжалостно изгоняют из гнезда. До первой линьки молодняк предоставлен сам себе. Они живут вдали от всех, по своим законам. Голодают, болеют… порой умирают. До первой линьки доживает хорошо, если половина слетков. Самые сильные, самые живучие и умные. С одной стороны, это правильно – ведь Первая Мать за сезон откладывает до дюжины яиц, распределяя их по наседкам, а если Матерей в гнезде двое, то и количество детенышей тоже увеличивается до двух десятков. Всех гнездо прокормить не может, вот в дело и вступает естественный отбор. Но с другой стороны, это значительно тормозит развитие цивилизации птицелюдов – выброшенные из нормальной жизни, подростки не успевают получить необходимого количества знаний. Какое-то время молодняк, вернувшись в гнездо взрослыми, тратит на социализацию и восполнение пробелов в образовании. Но времени на это отводится слишком мало – не успеет молодой самец научиться чему-то новому, как начинается сезон размножения, и ему надо участвовать в отборе. А после – бросать все силы на то, чтобы заготавливать еду и работать на благо семьи. Когда тут заниматься созидательным трудом, если стоит вопрос выживания? Оставались бы в живых все слетки – глядишь, нашлись бы рабочие руки, чтобы было, кому работать, пока другие станут изобретать и двигать прогресс. Да и с образованием вопрос бы решился. А так – чему они учатся в дикой природе? Только охотиться и стойко переносить удары судьбы.

   Со взрослыми они при этом почти не общались – матери были заняты выведением очередного потомства, наседки восстанавливали силы после высиживания, остальные члены гнезда трудились, обеспечивая всех необходимыми вещами и продуктами. По сути, единственными, с кем подростки общались, были старики, слишком слабые, чтобы трудиться на благо гнезда. Большую часть стариков – кто дожил до преклонного возраста – из поселения изгоняли, как нахлебников, которые больше не могут работать. Подобной участи избегали только Первые Матери и наседки – почему между ними и шла суровая борьба. Но среди самцов изгонялись все, даже Отцы.

   Изгои становились волей-неволей наставниками молодняка. Именно тогда и там формировались «крылья» - объединение друзей, с кем вместе рос, вместе выживал и учился.

   Но проблема состояла в том, что у Томасины было другое крыло…

   Цивилизация и, самое главное, контакты с внешним миром, существенно изменили уклад жизни птицелюдов. Благодаря гуманитарной помощи, стало выживать больше птенцов, молодняк и стариков уже не бросали на произвол судьбы. Старики стали официально числиться называться учителями и даже заслуживали в своих колониях почет и уважение. К самым лучшим учителям нарочно отправляли начавший оперяться молодняк. Некоторые Первые Матери нарочно так распоряжались судьбой своих подросших сыновей, чтобы они попали в «крыло» у нужному наставнику и там познакомились с детьми других гнезд – тех, с кем выгодно дружить и сотрудничать. Потому как дружба, родившаяся в «крыле», оставалась навеки.

   Но у цивилизации есть и оборотная сторона. Раньше примерно половина подростков и три четверти стариков погибали в первый год самостоятельной жизни. Иногда из десятка слетков до взрослого состояния доживало всего двое или трое. Остальные погибали в зубах и когтях хищников, умирали от голода или болезней, становились жертвами несчастных случаев. Теперь взрослым и полноценным членом гнезда становился каждый. И буквально за тридцать лет, прошедших после первого контакта с пришельцами со звезд, численность птицелюдов возросла в восемь раз и продолжала увеличиваться.

   Результаты сказались на всем. Море, конечно, могло прокормить всех – его ресурсы были неисчерпаемы, кроме того, пришельцы научили птицелюдов устраивать фермы по выращиванию съедобных моллюсков, научили обрабатывать пищу так, что теперь количество съедобных видов рыб и крабов стало больше, а рацион – разнообразнее. Но на суше с каждым годом становилось все меньше места. Не на каждом острове или материковом побережье можно было основать Гнездовье. Птицелюды, сами себя называвшие кри-ий-ланами, селились только на берегу, почти не заходя вглубь материков. И те, кому не хватило места, оказались изгоями. Им просто негде было жить и строить гнезда.

   С тех пор повелось, что часть «лишних» подростков и молодняк покидает родину, улетая к другим мирам. Оказавшись на чужбине, юные птицелюды формируют собственные «крылья», не считаясь с родством и разницей в возрасте. Сам Томасина родился тут и покинул свою землю вместе с другими подростками. И плохо бы ему пришлось, если бы не тот, кто взял его под свое крыло во всех смыслах этого слова. Тот, кто покинул планету в яйце и родился за ее пределами.

   Катерина.

   Ведущий его крыла.

   Тот, за которым Томасина был готов пойти куда угодно – даже вернуться на родину.

   Здешнюю Первую Мать звали Тиной. Она была еще молода, судя по кроющим перьям расправленных во всю ширину крыльев и яркой окраске головного убора, но рядом с нею уже сидела Вторая Мать. Похожие, как две капли воды в чертах лиц и узорах на крыльях, они отличались оттенком кроющих перьев – у Первой Матери они были темнее, чем у Второй.

   Его принимали на втором этаже большого дома, что уже было неслыханной честью, ибо выше, на третий этаж, имели право подниматься только Матери и избранные ими на роль Отцов самцы. Сквозь многочисленные щели, оставленные между камнями, внутрь проникали полоски света. Глаза Томасины легко приспособились к полумраку, так что он не испытывал неудобств.

   Первая Мать сидела на небольшом насесте, укрепленном в стене. Вторая Мать устроилась на травяной подушке у ее ног.

   Возле Первой Матери он заметил нескольких самцов, стоявших справа и слева, у стены, как и гость. Как минимум, у двоих узоры на крыльях были точь-в-точь как у обеих сестер, но из-за тесноты и своего подчиненного положения они не расправляли крыльев до конца и уточнить, так ли это, не было возможности. В любом случае, было понятно, что род силен и многочисленен, раз позволяет себе прокормить столько холостых родичей. Надо еще посмотреть, сколько они прячут детей, и сколько наседок сейчас сидит на яйцах.

   «Нет, - одернул он себя, - ты чего? Совсем про все забыл? Остановись. Ты тут не за этим! Какое отношение количество снесенных Матерями яиц поможет тебе в поисках…»

   А вот и поможет. Ибо ему придется пройти по землям гнезда Тин и наведаться к соседям. И от того, каков расклад сил на планете, может зависеть, легко ли ему удастся вернуться обратно.

   - Итак, ты пришел издалека? – начала Первая Мать. – Кто ты? Назови свое имя? Из какого гнезда ты выпал, птенец?

   На вид она была ненамного его старше – наверняка, снесла свое первое яйцо, когда он первый раз поднялся в воздух, - но Матери ко всем относились, как к детям. Он тоже расправил крылья, однако, не поднимая их выше уровней плеч. И в длину не растянул – незачем демонстрировать свои истинные размеры, он же не к схватке готовится!

   - Томасина гнезда Сины… Сины Второй, - добавил он.

   - Вот как. Второй, - обе Матери переглянулись. – У нас тут есть кое-кто из вашего Гнезда.

   Тина Светлая привстала, гортанно крикнула. Направленный крик унесся в недра дома и почти сразу пришел ответ. Сверху, что удивительно, послышался шорох, и пару секунд спустя ногами вперед на этаж спустился еще один птицелюд.

   Остальные самцы тут же поспешили сложить свои крылья, пряча их за спину, и потесниться. Двое так вовсе переместились к выходу с этажа – еще шаг, и им придется выбраться наружу, - расчищая пространство.

   Новичок встряхнулся и наполовину расправил крылья, демонстрируя узор и ровный ряд кроющих перьев. Одежду он не носил, да такому красавцу она была и не к чему, только прятала его несомненные достоинства. Сразу стало понятно, почему другие попятились – перед гостем стоял нынешний Отец. Наверняка обе Матери уже отложили от него несколько яиц и, пока его не сменит более достойный кандидат, дети здесь будут рождаться от него.

   Но Томасина лишь скользнул по его телу равнодушным взглядом и сразу обратил внимание на узор его крыльев.

   - Его зовут Пелесина, - представила Отца Первая Мать. – Он из гнезда Сины Второй. Иди сюда, приветствуй сокрыльника.

   Названный Пелесиной встряхнул крыльями так, что кроющие перья на кромке зашелестели. Томасина поспешил развернуть свои. Узор на них были абсолютно идентичны, и он подумал, что у них общие не только Мать, но и Отец. А это значит, что сейчас перед ним стоял его младший брат.

   - Приветствую тебя, брат, - певуче произнес названный Пелесиной. – Мне не знакомо твое лицо.

   - Меня назвали Томасиной, - сказал тот. – Я старший.

   - Понимаю. И ты… - красавец склонил голову набок, выразительно шевельнул веками, намекая на состояние его оперения, - ты долго отсутствовал. По уважительной причине.

   - Да. Я был… очень далеко.

   - На звездах, у запредельных. Слышал.

   - Обо мне? – признаться, это его слегка удивило.

   - О нескольких птенцах, которые исчезли не без помощи пришельцев. Одним из них, значит, был ты?

   - Одним из них был я, - кивнул Томасина, не вдаваясь в подробности своего исчезновения.

   - Я тогда еще был в выводковой камере, - любезно намекнул Пелесина. – Нас долго не отпускали. Боялись…

   Первая Мать хлопнула ладонью по насесту и тряхнула крыльями.

   - Вижу, - перебила она беседу холодным тоном, - вы друг друга узнали. Это хорошо. Я рада, - радости в ее голосе не было ни на грош, и Томасина подумал, что они все что-то знают и боятся проговориться. – Это дает тебе, гость, определенные права… не снимая кое-каких обязанностей.

   Вторая Мать тихо хихикнула, и Первая тут же пихнула ее ногой в плечо – мол, замолчи.

   - Ты будешь нашим гостем… какое-то время… Конечно, при условии, если не причинишь нам вреда. Мы будем наблюдать за тобой. Пелесина, отойди.

   Тот послушно отступил к стене, складывая крылья, чтобы не повредить. Другие самцы подвинулись, давая ему место. При этом те, что оказались у порога, вынуждены были выбраться-таки наружу. Томасина остался один в кольце сородичей.

   - Сейчас тебе укажут дом, в котором есть свободный насест, - произнесла Первая Мать. – Там ты сможешь провести остаток дня до вечера. Потом мы приглашаем тебя на трапезу.

   Он присел, складывая крылья в знак почтения. Вторая Мать издала еще один гортанный крик, и те самцы, которые покинули этаж, просунули головы во входное отверстие, кивая ему – мол, следуй за нами!

   Пришлось подчиниться, тем более что во время вечерней трапезы и, возможно, после нее у него появится шанс побольше разузнать о том, что приключилось на родине за время его отсутствия. И заодно может быть получится выяснить кое-что о пришельцах и таких же изгоях, как он сам.

   - Ты уверен, что должен пойти сам?

   - Могло, но не настолько. Мы сильно отличаемся от вас, человеков. Просто поверь.

   На вечернюю трапезу собралось все гнездо, и на первый взгляд тут царила полная неразбериха. Вяленая, сушеная, моченая, печеная и вареная рыба нескольких видов лежала на камнях. Тут же грудами были свалены крабы, моллюски и прочая морская живность. Начинался отлив, и молодые самки и самцы бегали по обнажившимся камням, собирая дары моря. Весь улов они сносили в одну кучу. И любой желающий мог подойти и взять то, что хотел. Очередности не соблюдалось – по крайней мере, после того, как еду для себя выбрали обе Матери и приближенные к ним самцы.

   Томасина, как гость, получил право подойти вторым, вместе с несколькими своими ровесниками, которые не спешили набивать животы, а, подхватив по нескольку рыбин, устремились вглубь поселка. Они побежали кормить наседок. Кормящих самцов было всего трое, из чего гость сделал вывод, что сейчас в гнезде подрастает не менее девяти птенцов. Не считая, конечно, разновозрастных подростков, которых до общей трапезы официально не допустили. Однако они тут были – выбрав себе парочку крабов и несколько сушеных летучих рыбок, обсыпанных специями, Томасина отошел в сторонку на несколько шагов и заметил, что кусты на склоне как-то странно шевелятся. Вроде ветра нет, а ветки качаются. Несомненно, там притаился кто-то из подростков. Они ждут, когда старшие поедят, чтобы подобрать остатки.

   Гость покачал головой. Не дело осуждать обычаи родины, но сам он взрослел в мире, где к детенышам относятся иначе. Сколько себя помнил, о нем заботились…

   - Ты чей, малыш?

   - Да. И ничего не бойся!

   «Ничего не бойся!» - это он крепко запомнил с того дня. Оба тогда были еще молоды, оба недавние слетки, только один расправил крылья чуть раньше – настолько раньше, чтобы суметь, успеть заслонить ими от невзгод внешнего мира другого птенца, растерянного, одинокого, оставшегося один на один с чужим и чуждым миром инопланетян. Ставшим инопланетянином – запредельным – для них. И если бы не та случайная встреча…

   А теперь он снова одинок. Снова чувствует, что рядом нет никого. Одиночество в толпе – самое страшное, что можно себе представить, хотя находятся те, кто думает иначе. Они просто никогда не были по-настоящему одиноки.

   Томасина встал и тихо направился прочь от соплеменников. На побережье спускался вечер, стремительно темнело, и тут и там уже спешили зажечь огни. Но пока еще среди камней бродило много народа, тут ели, пили, разговаривали, самцы хорохорились перед самками, те кокетничали, отводя глаза. На гостя почти никто не обращал внимания. Ну, взял он немного рыбы и парочку крабов, ну отошел с ними подальше. Кто его знает? Он много прожил вдали от родины. Наверное, нахватался там чужих обычаев есть в одиночестве…

   За кустами кто-то был. Томасина видел пятнистый силуэт, но чужак замер, не двигаясь, сливаясь с окружающим миром, и с первого взгляда не разглядишь, что это – камни с пятнами мха и лишайников или слеток с камуфляжем на перепонках крыла.

   Не доходя до куста пары шагов, Томасина остановился и, глядя в сторону, негромко произнес:

   - Бери. Ешь.

   После чего бросил сперва крабов, потом рыбу так, чтобы они упали как можно ближе к нижним веткам кустарника. Помедлил, делая вид, что собирается отлить, даже чуть присел, но потом выпрямился и, отвернувшись, зашагал прочь.

   Сделав пару шагов, он услышал за спиной шорох веток и тихо улыбнулся. Сегодня один птенец будет сыт.

ГЛАВА 3.

Он проснулся внезапно. Первой мыслью была: «Авария!»

   Да, отключилась автоматика, и корабль потерял управление. Сейчас двигатели встали, и он летит по инерции, просто потому, что успел раньше разогнаться до большой скорости. Постепенно снижая ее, он будет дрейфовать в космосе, пока не попадет в зону притяжения какой-нибудь звезды или планеты и станет ее спутником, обреченный описывать бесконечные круги по постепенно сужающейся орбите. К тому моменту, когда сила тяжести пересилит, и корабль все-таки упадет на грунт или сгорит в звездной короне, экипаж давно уже будет мертв, поскольку без двигателей система жизнеобеспечения выйдет из строя буквально в считанные дни. У нее собственный ресурс – пятьдесят часов полной «автономки», значит, счет идет на минуты. Выяснить и устранить причину неисправности, послать сигнал бедствия, разобраться с экипажем – кого-то уже сейчас перво-наперво погрузить в анабиоз, чтобы с одной стороны, уменьшить нагрузку на систему жизнеобеспечения, искусственно продлив срок «автономки», а с другой, чтобы спасатели нашли живыми хоть кого-нибудь из них. И все это надо сделать немедленно, своей капитанской волей ведущего крыла…

   «Пух и перья! Какого еще крыла? Разве у него есть свое крыло?»

   Это была первая здравая мысль после пробуждения. Вторая здравая мысль догнала его уже, когда он не просто вскочил, но и торопливо потянулся за оставленной на прикроватном стуле одеждой.

   Но протянутая рука встретила пустоту.

   «Стоп. Какая авария? Какой отказ систем? Какой корабль?»

   Он вскинул голову, только теперь до конца проснувшись.

   Царила глубокая ночь. Холодно поблескивали звезды. Судя по свежему ветру со стороны моря, скоро рассвет. Он стоял на земле под насестом, сложенным из камней в двух шагах от дома Первой Матери. Прыжок с насеста на камни его и разбудил, но на соседних насестах все еще спали остальные холостые самцы. Вспомнилось, как его настойчиво приглашали на первый этаж ее дома – мол, почетное место и все такое прочее. И как он отказывался – мол, желаю быть со всеми, на равных. Вспомнился короткий, искоса, взгляд Пелесины. Взгляд, говоривший о многом.

   Тишина. Только шуршит в стороне прибой, шелестит и поскрипывает сучьями редких деревьев ветерок. Не слышно ни топотка, ни попискиваний, никаких других звуков, издаваемых ночными животными. Значит, до рассвета осталось не так уж много времени, и большая их часть уже возвращается к себе в норы. Но что же его разбудило? Ведь не сон об оставленном корабле?

   - Кто здесь?

   Никого. Тишина. Но кто-то тут все-таки есть.

   Из-под набедренной повязки Томасина извлек пулевик. Еще одна чужеплеменная привычка – всюду носить с собой оружие. Ну и еще – набедренная повязка, которой у его сородичей просто не существовало. Они пользовались широкими шароварами и накидками, прикрывающими крылья, но, как правило, снаружи гнезда, чтобы не привлекать внимания соседей и не провоцировать на агрессию. И спали, как правило, без одежды. Он единственный, кто поступал иначе. По привычке, усвоенной на других планетах.

   Палец мягко лег на спусковой крючок. Он нарочно взял с собой пулевик – у лазерника зарядов больше, но пулевик намного легче и компактнее. Кроме того, у него в магазине всего дюжина патронов, следовательно, придется тщательно себя контролировать.

   Но что же – или кто же? – его разбудило?

   - Эй! – он сделал осторожный шаг в сторону от насеста. – Кто здесь?

   Шорох. На сей раз несомненный шорох камешков под чьими-то ногами. Тень. Не двигается, просто дает понять, где она.

   - Ты кто? – он сделал шаг в ее сторону. Тень шевельнулась, но не двинулась с места. Приглашает подойти?

   Прислушался. Все спят, кроме них двоих. Ну и пусть спят, нечего их будить.

   Быстрый скользящий шаг, рывок, и выброшенная вперед рука ловит кончик чьего-то крыла.

   - Стоять! Убью, - дуло пулевика упирается в затылок незнакомца.

   - Я ничего не делал!..

   Подросток. Как же он забыл об изгнанниках? Кроющие перья незнакомца еще темные с камуфляжным рисунком. Узор на крыльях пока не проступил, но на кромке крыла уже пробиваются молодые перья. Не так тебе много и осталось до первой линьки, после чего ты, гонимый инстинктом, выйдешь к своим соплеменникам и станешь одним из них. И тебе жутко повезет, если ты станешь потом полноправным самцом, достойным того, чтобы стать отцом.

   - Конечно, ничего, кроме того, что ты меня разбудил.

   - Я не хотел. Я просто…

   - Просто – что? Шел мимо?

   - Д-да. Мы хотели найти еду…

   Ну, все правильно. Томасина даже выдохнул. Такова реальность его родины. Да, были места, где запредельные – пришельцы со звезд – приносили цивилизацию и помогали выжить слеткам. Но в глуши все до сих пор оставалось по-прежнему. Самому Томасине повезло – в том году, когда он стал слетком и должен был покинуть родной дом, поблизости оказался корабль запредельников. Они приглашали всех желающих отправиться с ними, посмотреть другие миры и найти себе новый дом. Так вместо дикой природы, где ему пришлось бы бороться за жизнь, он попал в чужой мир, на другую планету, где ему повезло второй раз – его подобрал Катерина, сам не так давно вышедший из подросткового возраста.

   Катерина…

   Ведущий его Крыла.

   Тот, кто ближе сородичей, кто дороже Пелесины, младшего брата по матери и одному из отцов.

   Тот, ради кого он…

   Он встряхнулся, возвращаясь в реальный мир. К подростку, который вместе с другими ровесниками дождался темноты и отправился воровать еду, оставленную взрослыми на берегу.

   Но где берег и где насесты самцов?

   - Ты немного ошибся, - прошипел Томасина. – Еды тут нет.

   - Знаю. Я не голоден.

   - Почему?

   Подросток ничего не ответил, только бросил выразительный взгляд через плечо, и Томасина запоздало обругал себя за глупость. Он же сам какое-то время назад швырнул в кусты рыбину и пару крабов.

   - Тогда что ты тут делаешь? Ты… искал меня?

   Подросток снова ничего не ответил, только зыркнул из-под нависших бровей.

   - Зачем я тебе нужен?

   - Там, - последовал категоричный жест.

   Не прибавив более ни слова, подросток развернулся и растворился в темноте. Догадавшись, что его приглашают присоединиться, Томасина последовал за ним. Лишь напоследок он бросил внимательный взгляд на поселение, обвел глазами горизонт и чернильно-синее небо. Мельком подумалось, что надо запомнить положение хотя бы некоторых звезд, пригодится. В конце концов, никто из его соплеменников не озаботился составлением карты звездного неба. Да, они летали между островами и плавали на грузовиках по морям, но ориентировались совсем иначе, по магнитному полю планеты, по течениям ветрам, а также доверяя своим глазам и интуиции прирученных животных. И это было еще одним пробелом в знаниях птицелюдов. Томасина подумал, что не зря его соплеменников считают отсталыми – за все годы, прошедшие после первого контакта с запредельниками и открытия материальных благ, обитатели его планеты практически не изменили привычного, не менявшегося много веков образа жизни. Да, надо что-то менять. Но не сегодня.

   Подросток почти растворился во мраке, и Томасина украдкой активировал спрятанный под набедренную повязку анализатор среды. Он поснимал многие приборы и спрятал, чтобы не выделяться, переведя их в спящий режим, поскольку знал, что подзарядить их тут будет негде. Но сейчас ненадолго активировал «а/с» и сразу понял, что, во-первых, парнишка совсем недалеко, шагах в трех-четырех, а во-вторых, что они тут не одни.

   На земле сидел старик.

   Если бы не «а/с», который «видел» в тепловом режиме и передавал данные на крошечный экран, Томасина бы наступил на него. Сейчас он успел остановиться и присел на корточки так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Ужасно хотелось рассмотреть старика, и рука сама потянулась к фонарику. Томасину терзало любопытство. Обычно таких старых птицелюдов не встретишь в поселках. Стая изгоняет тех членов общества, которые перестают быть полезны – не могут летать, охотиться, согревать яйца и новорожденных, строить дома и производить всю остальную работу. Вернее, изгоняли до недавнего момента и не везде. В хорошие годы большие гнезда могли себе позволить прокормить нескольких стариков, в плохие же годы им просто начинали давать с каждым днем все меньше пищи, пока они тихо не погибали от голода. Лишь с приходом сюда запредельников, стали меняться норм жизни. В крупных гнездах благодаря помощи извне старики теперь доживали до естественной смерти, их никто не прогонял. Но в маленьких поселках, как здесь, до сих пор практиковался этот обычай – выгонять не нужных соплеменников.

   Иное дело – птицелюды, которые покинули родную планету и переселились в другие миры. Там, насколько Томасина мог судить, они были вынуждены отказаться от многих дедовских обычаев. На других планетах о стариках заботились, и каждая самка имела шанс стать матерью и самостоятельно насиживать своих птенцов. Правда, и откладывали они намного меньше яиц – не дюжину за раз, а одно-два. Так что в том, что старик оказался выброшен наружу, не было ничего странного. Странным было то, что подросток привел к нему Томасину.

   - Что вы от меня хотите? – произнес он, догадавшись, что эта ночная прогулка не просто так.

   Старик протянул тонкую руку, похожую на обтянутый кожей скелет. Его крылья бессильно лежали на земле. Узора на них рассмотреть было практически невозможно, а перья были в ужасном состоянии – большею частью вылезшие, вытертые, некоторые обломаны. Видно, что за оперением давно никто не ухаживал. В результате старик еще и облысел, и вид пятнистого черепа был неприятен. Томасина порадовался тому, что вокруг ночь и рассвет только-только занимается.

   - Ты… - хрипло произнес он, - пришел издалека. Ты чужой.

   - Да, я… Из другого гнезда. Далеко отсюда. Моей матерью была Сина Вторая. Пелесина – мой младший брат. Я… покинул родное гнездо… - он замялся, не зная, уместно ли пересказывать свою биографию.

   - Нет. Ты чужой… другой… - покачал головой старик. – Ты иной. В тебе чувствуется… другое…

   - Мы видели, - подал голос подросток. – Там, на берегу…

   Томасина пожал плечами. Ему не хотелось спорить.

   - Чего вы от меня хотите?

   - Ты можешь… должен что-то сделать… сделать со всем этим миром, - старик обвел рукой большую часть острова. – Изменить мир… спасти…

   - Нет, - покачал головой Томасина. – Не могу. Прости, старик, но у меня другое дело. Я, - внезапно его осенила безумная идея, - я попробую, конечно, но в одиночку у меня ничего не получится. Я просто не смогу один… мне нужны помощники, и я… я ищу одного такого… Если я его найду, я… я сделаю все, что ты хочешь.

   Ложь далась ему легко. В темноте не разглядишь выражение глаз, а голос можно изменить. Признанные певцы его племени могут голосом вытворять такое, что прочим расам и не снилось.

   - Кого ты ищешь?

   - Своего… друга, - назвать сейчас Катерину ведущим Крыла было бы ошибочным решением. – Он прибыл сюда несколько полнолуний назад. Десять или около того…

   - Сюда давно не прибывали чужие, - вздохнул старик. – Я бы запомнил. Десять полнолуний назад я еще жил там, - он мотнул головой в сторону поселка. – Тогда здесь не появлялся никто чужой.

   - Я догадываюсь. Но… может быть, ходили слухи? Разве гребцы не привозили новости о том, что происходит на других островах и большой земле?

   - Нет.

   Томасина начал чувствовать раздражение. Что он здесь делает? Зачем его сюда привели? Чтобы взвалить на него ненужную миссию по спасению мира? Сколько можно? Мир постоянно нуждается в том, чтобы его спасали. А если он не хочет, чтобы его спасли? Если большинству птицелюдов нравится такая жизнь? Те, кому старые обычаи не по душе, не тратят силы на переустройство устоявшегося мира, а просто покидают его и начинают новую жизнь где-нибудь в иных мирах.

   - Но мне нужно его найти! Без него я ничего не смогу!

   Без него они все ничего не смогут.

   - Ставлю вопрос на голосование… Кто «за»? Никого?.. Кто «против»? Вы что, все воздерживаетесь?

   - Вы правы.

   - Я должен его найти. Он – мой ведущий. А я – его ведомый…

   - Тот, кого ждали? Тот, кто изменит этот мир? – прошептал старик. – Он уже пришел… неузнанный, непризнанный… он уже здесь, и к нему стекаются избранные… Неужели, началось то, о чем пели наши предки?

   Старца всего трясло, глаза его закатились. Он запрокинул голову и испустил тихий хриплый крик, яснее ясного подсказавший Томасине, что когда-то его немощный собеседник обладал талантом певца.

   - Да, - снова рискнул солгать он, - началось. Но путь долог и труден. И ничего не начнется, пока мы не соберемся вместе. Может мне кто-нибудь подсказать, где мне найти его… кхм… «избранного»?

   - Этого не знает никто, кроме тех, кого судьба сама поведет к цели, - загадочно изрек старик. – И ты пойдешь… и сделаешь то, чего от тебя ждут. Изменишь этот мир.

   Да что же он помешался на идее спасения мира? Нет, перемены птицелюдам нужны. Но разве это его дело? У него своя задача. Найти Катерину и убедить его вернуться. И еще неизвестно, что сложнее.

   - Изменю-изменю, - проворчал он. – Дайте только до него добраться…

   Старик опять засмеялся-заклекотал, но его клекот оборвался, когда со стороны поселка прозвучал гортанный напев. Он докатился до кустов, под которыми сидела троица заговорщиков, и старик встрепенулся, суетливо выпрямляясь и хватаясь за ветки для равновесия.

   - Пора. Надо поторопиться… иначе опоздаем и будет плохо, - забормотал он. – Позови всех, мальчик и помоги мне… Мои старые кости уже стынут на земле…

   - Наши уже отступают, - сказал подросток. – Мы последние.

   Сказал он это явно для успокоения старика – Томасина слышал со стороны поселка крики и суматоху. Видимо, воришки замешкались и попались на глаза тем, кого разбудил утренний крик, и теперь удирали, сломя голову.

   За кустами замелькали силуэты с расправленными крыльями. Ночная стража высоко подпрыгивала, размахивая копьями и пращами. В утреннем воздухе далеко разносились пронзительные крики гнева и визгливые – ужаса и боли. Вот кто-то из стражников приостановился и, чуть пригнувшись, метнул копье. В кустах, куда оно улетело, послышался короткий крик.

   - Нет!

   Томасина метнулся вперед, но почувствовал, как в его цевку* вцепились чужие пальцы.

   (*Цевка – часть ступни птицелюда, отличается от человеческой строением и наличием чешуи. Прим.авт.)

   Старик. Он распростерся на земле, не поднимая головы. Крылья были плотно прижаты к спине, закрывая почти полностью его скорчившееся тело. Приведший Томасину подросток нерешительно топтался в отдалении.

   - Нет, Избранный, - прошептал старик. – Не рискуй…

   - Я не Избранный, - попробовал возразить тот. – И как я могу не рисковать, если…

   Если только что он стал свидетелем убийства. Убийства существа своего вида. Убийства не просто сородича, но убийства взрослым – детеныша своего вида и, может быть, даже своего рода. Как знать – не прикончил ли стражник собственного младшего брата или сестру? Такое кощунство не укладывалось в голове. Конечно, он знал о жестокой борьбе за выживание, которую вели его соплеменники много тысяч лет. Конечно, он знал о суровом естественном отборе, при котором из «ночной фазы» до взрослого состояния доживает хорошо, если каждый третий птенец. Но всегда считал, что это осталось в прошлом, ведь на той планете, где прошло его детство и куда его вывезли птенцом, все было иначе. Но на самом деле почти половина жертв – это те, кого убили свои же. И, как знать, не это ли грозило когда-то самому Томасине, когда его и других детей и подростков запихнули в челнок и вывезли с планеты?

   - Это закон природы… так было всегда, - старик все держал его за цевку, не давая сдвинуться с места. – От первого яйца…

   - Это плохой закон. Закон, которому не подчиняются даже дикие звери – убийство своих детенышей…

   - Суровая необходимость… ты знаешь сам… Но если ты Избранный, ты можешь изменить этот мир… если останешься в живых…

   Томасина был вынужден, скрепя сердце, признать его правоту.

   - Убегай, - бросил старик. – А я…А меня…

   Он вдруг резко выпрямился, расправляя крылья. Томасина пригнулся, чтобы его не ударило по уху краем стремительно развернувшегося крыла, и хорошо сделал. Старик с удивительным проворством вдруг прыгнул вперед и вверх, издав пронзительный боевой клич. Откуда-то в его руке взялась палка – Томасина не успел рассмотреть – и он метнул ее в ближайшего ночного стражника, отвлекая внимание от убегавших подростков.

   Послышался глухой стук. Тело старика качнулось, сбитое в полете камнем из пращи. Он рухнул в траву, задергался.

   Томасина еле успел откатиться в сторону. Пулевик сам собой оказался в пальцах. Он будет стрелять. Стрелять по своим. Да, эти стражники были не из его гнезда, но здесь, среди Отцов, был его брат Пелесина. Значит, их младшие братья и сестры могут быть… если доживут… Он вдруг представил, что на месте убитого подростка – сын Пелесины. Птенец его гнезда.

   - Вы с ума сошли? – заорал он, выпрямившись. – Чуть меня не пристрелили!

   Стражники стремительно развернулись. У одного было копье, второй успел сунуть в пращу новый камешек, но не пустил его в ход.

   - Гость Томасина? – переспросил третий. – Ты здесь… откуда?

   - Услышал странный шум. Вышел посмотреть. А тут…

   - Зачем гостю покидать насесты по ночам?

   - Я услышал шум. С насестов его хорошо слышно. И видно.

   - О да, - стражники не выглядели огорченными. – Так и бывает. Ничего не случилось, гость. Возвращаемся…

   - Этот старик и… там, в кустах, - Томасина указал на тело в траве, - вы его убили?

   Стражник с пращой наклонился над телом.

   - Может, и очнется, - с некоторым сомнением протянул он. – Это старик. Изгой. Ему наконец-то не повезло… Пошли. Не будем трогать. Если не очнется до рассвета, оттащим тело в погребальную яму.

   - А если ему нужна помощь? – Томасина плохо помнил, что бывает при ударе камнем по голове. Может быть, шишка, а может и сотрясение мозга.

   - Ему нужно либо отлежаться и уползти самому, либо его бросят в погребальную яму.

   - Кто это? Как его звали… зовут? – до него внезапно дошло, что старик не назвал ему своего имени.

   - Не все ли тебе равно, чужак Томасина? – спросил стражник.

   «Он прав!» - мелькнула горькая мысль. Все гнезда живут в некоем подобии самоизоляции друг от друга. Только те, что связаны родством через самок и могут поддерживать какие-то отношения. Но прочие стараются держаться друг от друга подальше, подчиняясь своим законам. И их члены встречаются только в начале сезона размножения, когда выставляются подросшие самцы. Холостой молодняк старается поразить своих потенциальных подруг – кто яркостью узоров на крыльях, кто пением и танцами, кто фигурами высшего пилотажа. Если самца выбирает какая-нибудь самка – и не важно, из чьего она гнезда – он получает шанс стать отцом. Или переходит в разряд охотников, стражников, ловцов – в общем, начинает служить на благо остальному гнезду вместе с бесплодными самками-наседками. Лишь во время Большого Сезона гнезда обмениваются самцами, чтобы не случалось вырождения. И в этом еще одна причина, по которой его народ так отстает в развитии, подумалось ему. Прогресс в объединении. В стремлении вперед. В трудностях, которые надо преодолевать… А что это за прогресс, когда вся трудность в том, чтобы протянуть от сезона к сезону? Что за прогресс там, где убивают голодных подростков и прогоняют от кормушки стариков? Неудивительно, что его планета лишь недавно получила Четвертый Уровень!**

   (**Четвертый Уровень развития. Существует своеобразная градация прогресса. Первый Уровень – цивилизация вышла в космос, контактирует с другими инопланетными расами, образует колонии на других планетах, осваивает и изучает иные миры. Второй Уровень – цивилизация вышла в космос, контактирует с другими инопланетными расами, осваивает или пытается начать осваивать другие миры. Третий Уровень – цивилизация не вышла в космос, но контактирует с другими инопланетными расами, стремится достигнуть определенного прогресса. Четвертый Уровень – цивилизация не вышла в космос, контакты с другими инопланетными расами ограничены, определенного прогресса достичь не стремится. Пятый Уровень – цивилизация не вышла в космос, контакты с другими расами отсутствуют, развитие идет по своему пути. Шестой Уровень – наличие цивилизованности под вопросом. Уровни не имеют жестких рамок. Например, Земля перед началом Космической Эры имела Пятый Уровень, позже она поднялась на Четвертый, а потом сразу – на Второй, минуя Третий. Прим.авт.)

   Он кивнул, понимая и принимая это объяснение, и повернул в сторону поселения.

   Стражники закончили зачистку местности. По их словам, нападения ожидали и к нему готовились, но воришки пришли слишком поздно, и уставшие ждать стражники расслабились, подумав, что этой ночью они не явятся – их могло отпугнуть затянувшееся пиршество. Вообще поселение грабилось с завидной периодичностью – раз в два-три дня. Как при таком отношении могла происходить ассимиляция бывших изгоев – оставалось загадкой. Сам Томасина прошел этот процесс совсем иначе.

   - Что это?

   - То, что ты становишься взрослым.

   Когда-то он думал, что так происходит со всеми. Он ошибался.

   Тем временем начался рассвет. Море окрасилось в зеленовато-желтый цвет, сквозь него, как сквозь тонкую яйцевую пленку, проступало розовое и оранжевое. Нежные лучики пронзали мир, как пронзают яйцо кровеносные сосуды, питая зародыш. По обычаю, большая часть обитателей поселка забрались повыше – кто на насесты, кто на камни, кто полез на деревья – и приветствовали солнце криками и пением. Выделялись голоса некоторых самцов – если другие просто кричали, то они пели, выводя переливчатые рулады.

   Рядом с Томасиной замер тот самый пращник. Прижав кулаки к груди, и запрокинув голову, он старательно выпевал ноты:

   - И-рру-ла-э… Ирр-у-энн..

   Глаза его были полуприкрыты, лицо выражало экстаз.

   Самому Томасине тоже внезапно захотелось петь. Но он был здесь чужаком и не имел права подавать голос. Да и перед кем тут петь?

   Он вдруг представил себе возможную перспективу.

   Сезон размножения. Игрища. Самцы соревнуются, пытаясь доказать самкам, что они достойны стать отцами. Самочки – все Матери, победившие в схватках с соперницами - придирчивы, они выбирают партнера на сезон или на всю жизнь, потому как главное – гнездо, его сила и влияние. И он – пришелец издалека, загадочный, интересный. На него обращены все взоры. Он – Избранный и чувствующий свою избранность. На него падает чей-то благосклонный взор. Его избранница… наверняка влиятельна. Она манит его за собой, уводит в свое гнездо на глазах у остальных. В кои-то веки раз зависть в глазах не только отвергнутых самцов, но и самок, которых обошла она.

   Они вместе. Угар сезона проходит. У его подруги кладка. Возможно, не один десяток яиц. Молодые наседки садятся на яйца. Община кормит их, потом обхаживает вылупившийся молодняк, учит его разговаривать, передвигаться, обслуживать себя…

   И выгоняет подросших птенцов, чтобы освободить наседок для новых кладок.

   И так – без конца. До самой смерти. Или до старости, когда он ослабеет и уже не сможет ублажать подругу, соревнуясь с молодыми самцами в силе и красоте. К тому моменту его подруга, ставшая Первой Матерью Гнезда, тоже постареет и уступит свое место дочери или младшей племяннице. И что тогда? Изгнание. Одиночество. Слабость, дряхлость и одинокая смерть где-нибудь под кустом?

   Нет. Избранный он или нет, такая судьба не для него. А значит, надо двигаться дальше.

ГЛАВА 4.

- Тебя зовут.

   Он обернулся. За его спиной стоял Пелесина.

   В душе шевельнулась тревожная радость – они оба были птенцами одного гнезда, вероятнее всего, родными братьями, но Томасину увезли с планеты вскоре после того, как Пелесина вылупился из яйца. Наверное, он еще тогда не имел своего имени – новорожденным его дают не сразу. Собственно, на полное имя имеют право лишь те, кто чего-то добился. Вспомнился тот подросток, что привел его к старик-изгою и подслушивал крамольные речи об избранности чужака. У него есть шанс заслужить полное имя – если, конечно, его не убили во время ночного налета.

   - Идем.

   Его снова привели в дом Первой Матери. Все повторилось, как в первый день Разве что самцов было поменьше, зато вокруг Тины Светлой, Первой Матери, сидели остальные самки – Тина Темная, Вторая Мать, несколько свободных наседок и прислужниц. Однажды именно среди наседок будет выбрана новая мать, когда – если! – Светлая поймет, что вдвоем они не справляются. Может быть, эта новая – Третья Мать, которая тоже будет носить имя Тина, разве что с добавлением прозвища – вовсе покинет это гнездо, чтобы основать собственное. Так уже бывало.

   - Ты пришел издалека, - без предисловий начала Тина Светлая. – Из другого мира.

   - Я родился здесь, - уточнил Томасина. – В этом мире. Но мне пришлось много жить в других местах.

   - Да. Ты много жил в других местах, и это заметно не только по тому, как ты выглядишь, но и по тому, как ты себя ведешь…

   - Нельзя побывать в других местах и не стать другим. Даже оставаясь на месте, мы меняемся, - изрек он.

   - Умные слова. Где ты им научился?

   - Там, откуда я пришел.

   Разговор начал его волновать. В первую встречу ничего такого не было. Тогда он был просто гостем. Теперь он стал чужим гостем.

   - Те места, где ты жил, изменили тебя. И ты должен измениться еще раз. Здесь нельзя жить так, как живут в других местах. Здесь надо жить так, как живут тут.

   Томасина помолчал, переваривая запутанную сентенцию.

   - Вы хотите, чтобы я подчинялся вашим обычаям?

   - Это и твои обычаи тоже, Сломанное Перо.

   Так. Ему уже дали прозвище, игнорируя настоящее имя.

   - Там, откуда я пришел, тоже жили кри-ий-ланы*. У них тоже были обычаи… Я жил по тем законам.

   (*Кри-ий-ланы – самоназвание птицелюдов. Их планета в Международной лоции обозначена как Крий-я. Прим.авт.)

   - А теперь ты будешь жить по нашим законам. Этой ночью ты оказался там, где тебе не стоило быть.

   - Почему? Я спал не со стражниками на их насесте, у меня было отдельное ложе…

   - И во время нападения ночных тварей ты его покинул! Зачем ты это сделал?

   - Я… мне было интересно, - он решил не говорить ни правды, ни лжи. Одна из версий, которая была ничем не хуже любой другой. – Там, где я вырос и расправил крылья, такого обычая нет.

   - Там, где ты вырос, живут те, кто отказался от своих обычаев! Ты – гость. Мы отвечаем за тебя перед твоим гнездом, - Тина Светлая обернулась туда, где в сторонке стену подписал молчаливый Пелесина.

   - Ты не принадлежишь себе.

   Это сказала Тина Темная. И сказала таким тоном, что Томасина с удивлением воззрился на Вторую Мать. Она сидела удивительно прямо, расправив плечи и чуть отведя их назад, словно крылья перевешивали ее.

   - Кому я принадлежу?

   - Своему гнезду. Или тому гнезду, которое первым заявит на тебя права. Скоро сезон размножения. Ты собираешься участвовать в Игрищах или нет?

   Вот так прямо в лоб спросить, хочет ли он размножаться? Видимо, эти двое привыкли к особому отношению, но там, на других планетах, самки птицелюдов вели себя иначе. Там был мир самцов. Самки были… нет, не равны, но… там все было проще. Здесь гнездо – это целое семейство, связанное общими, порой запутанными узами родства. Там гнездо – просто дети одной матери. Там Крыло – это твои друзья, которых ты сам мог выбирать, следуя зову сердца. Здесь... здесь он еще не разобрался до конца, что такое здешнее Крыло. Ясно же, что кри-ий-ланы, ушедшие с планеты, взяли с собой и привычные названия. Но придали им новый смысл. И не сказать, что он нравился Томасине меньше. В конце концов, он вырос по новым законам.

   - Я принадлежу своему Крылу и своему долгу, - сказал он.

   - Что это за долг?

   - Меня привело сюда одно дело. Я в поиске.

   Обе матери какое-то время молчали.

   - Значит, ты должен уйти?

   - Да. И скоро.

   Пелесина кашлянул. Весьма выразительно.

   - Ты не можешь отсюда уйти, - решительно изрекла Тина Темная.

   - Почему?

   - Ты один. Никто не может быть один. Каждый рождается в стае, живет в стае и умирает в стае.

   В этом она была права. Выжить в одиночку практически невозможно. Мир слишком суров, поэтому изгнание очень часто приравнивается к вынесению смертного приговора. Изгой может протянуть какое-то время, охотясь или подбирая падаль. Но никто не обогреет его холодной ночью. Никто не поможет ему при охоте, когда он спит, никто не встанет на страже, охраняя от хищников. Голод, холод и чужие зубы убьют его в течение нескольких дней или одной-двух лун.

   - Может быть просто потому, что никто не пробовал?

   - Пробовали.

   Томасина вздохнул. Тон, каким было сказано последнее слово, ясно давал понять, что с этой стороны он ничего не добьется.

   - Чего вы хотите от меня, чужака?

   - Хотим, чтобы ты стал жить, как все.

   - Я в поиске, - напомнил он. – И подчинен своей цели.

   - Твоя цель – мы.

   - Почему?

   - Ты один. Никто не должен быть один. Тот, у кого нет стаи, кто изгнан из гнезда, обречен. А мы не хотим, чтобы ты погиб.

   - Я – Сломанное Перо, - он тряхнул крылом, показывая ряд ровно обрезанных пеньков. Пройдет немного времени, и они выпадут во время очередной линьки. На их месте вырастут новые перья. На корабле их пришлось бы снова стричь.

   - Перья отрастают, - сказала Тина Светлая и выразительно посмотрела на Пелесину.

   Вот оно что. Им срочно нужен второй производитель из того же гнезда. Это могло означать одно из двух – либо Пелесина так хорошо зарекомендовал себя, что Матери решили заполучить еще кого-нибудь из семени Сины, либо все дело в гнезде, из которого они его взяли.

   - Я подумаю, - уклончиво ответил он.

   - О чем?

   - О моем поиске. Прежде, чем подчиниться вашим законам, я должен убедиться в его бессмысленности.

   Ему надоел этот разговор, и он всеми силами старался его завершить. Но уйти без разрешения Первой Матери было невежливо.

   - Кого ты ищешь?

   Он помолчал, обдумывая свои слова. Если признаешься, что в поиске ведущего своего Крыла, ему могут возразить, что, раз ведущего нет, значит, нет и Крыла. Значит, он свободен от поиска и не должен его продолжать. Но Крыло здесь и Крыло там – это разные понятия.

   - Я ищу друга, - сказал он.

   Краем глаза он заметил движение – Пелесина перестал просто подпирать стену и выпрямился, шевельнув крыльями так, словно разминал затекшие в неподвижности мышцы.

   - Думаю, ты скоро его найдешь.

   То, что брат последовал за ним, Томасина заметил практически сразу, но какое-то время нарочно не обращал на Пелесину внимания. Лишь когда направился прочь от поселка в сторону кустарниковых зарослей и услышал за спиной предупредительное покряхтывание, обернулся и воззрился на брата.

   - Почему ты за мной все время ходишь?

   - Ты хотел найти друга, - бесхитростно объяснил тот. – Ты его нашел. Я готов стать твоим другом. Мы из одного гнезда, у нас одна мать и, может быть, один отец. Мы должны держаться вместе.

   - Нет.

   Слово сказалось само, вылетело, как камень из пращи, и Томасина мысленно обругал себя. Известно ведь, что нельзя вернуть три вещи – ушедший день, уплывшую рыбу и вылетевший из пращи камень. Иногда мудрые добавляли к ним и четвертое – неосторожное слово, и сейчас он понял справедливость этого суждения.

   - Нет, - мягче повторил он. – Мы не можем быть друзьями потому, что мы оба в чужом гнезде.

   Пелесина, кажется, понял. Во всяком случае, он перестал так топорщить перья на макушке и уставился на него вопросительно.

   - Тогда как ты собираешься искать друга среди чужих?

   Томасина обернулся и посмотрел вдаль. Впереди вставал каменистый склон горы, покрытый лесом. Где-то там в зарослях скрывались уцелевшие после ночного набега подростки. Сколько их было сначала и сколько осталось сейчас? Остро почувствовал он неполноценность собственной расы. Веками кри-ий-ланы жили согласно видовой традиции – изгоняли молодняк, таким жестоким образом приучая их к выживанию в дикой природе и умению ценить силу и взаимовыручку. Познав эту жестокую науку, молодые самцы и самки возвращались в гнездо, уже разбираясь в окружающем мире. Их было намного меньше, чем уходило – из десятка выживало всего двое или трое. Но в этом и был главный просчет его соплеменников. Ведь эту же молодежь другие расы не прогоняли. Они их учили сами, передавая от старших младшим накопленные знания. И, умножая знания, сберегали молодняк. А значит, сберегали ресурсы и рабочие руки. Руки, которые потом будут работать на свой народ, двигать прогресс… Не удивительно, что некоторые кри-ий-ланы покидали родину. Там, на других звездах, они основывали колонии, где жили уже по новым законам. Однако здесь все оставалось на том же уровне, что и сотни лет назад. Что изменилось в обществе с тех лет, когда впервые на Крий-я опустились корабли запредельников? Да ничего. Если только…

   Томасина мысленно обозвал себя тупицей. Как же он не подумал об этом раньше? Искать Катерину надо было не здесь.

   - Я отправлюсь на большую землю, - сказал он.

   Но это оказалось гораздо проще сказать, чем сделать. Потому что Пелесина продолжал всюду ходить за ним. Брат таскался по пятам, не желая слушать отговорок и увещеваний.

   - Я должен быть рядом, - пожимал он плечами.

   - Почему?

   - Я твой друг и хочу уберечь тебя от необдуманных поступков.

   Необдуманными поступками, как быстро выяснилось, с его точки зрения было абсолютно все.

   Например, таковым был запрет выходить на берег. Пелесина отговаривался тем, что начинается сезон штормов, и с моря часто дуют сильные ветры, которые могут запросто поломать крылья тому летуну, который по глупости и самонадеянности вздумает их расправить. Кроме того, из-за смены сезонов от берега отошли многие косяки рыбы и охотничий сезон тоже подходил к концу. Теперь охотились только на прибрежных животных – крабов, улиток. За рыбой отлетали редко и при этом гостя старались не задействовать на охоте – дескать, ты все равно не обладаешь достаточными навыками. Возражения Томасины, что он мог бы нести сетку с уловом, в расчет не принимались – даже сетку, оказывается, надо было держать как-то особенно.

   Не брали его и в охотничьи партии, которые уходили вглубь земли. Кри-ий-ланы питались в основном рыбой и морскими обитателями, но могли есть и обычное мясо. При этом они не охотились, а чаще всего подбирали чужую добычу – находили удачливого хищника над свежей тушей и, атаковав скопом, отбирали свежатину. После чего разделывали и несли обратно. Томасина подозревал, что таким образом охотились и подростки, оставшиеся без присмотра взрослых. Разве что они были слишком слабы, чтобы сладить с голодным хищником и частенько сами гибли в их зубах и когтях.

   Томасину не взяли и в эту экспедицию, отговариваясь тем, что он был плохим следопытом и не успел научиться хорошо орудовать пращой и метать копье. С этим последним утверждением было трудно спорить, потому как в юности ему было негде учиться кидать копье или камень. Зато он прекрасно умел стрелять из пулевика, лазерника и других видов инопланетного оружия, о чем не спешил рассказывать остальным.

   И вот он маялся от безделья, бродя по поселению, в то время как остальные были чем-то заняты. Маялся, наблюдал и ждал.

   И дождался.

   Погода действительно портилась – может быть, это и не было началом сезона дождей, но все равно с моря частенько задували холодные ветры, и два дня подряд бригады ловцов вообще не рисковали взлетать. Они сидели на причальных камнях, наполовину распустив крылья, и смотрели вдаль. Несколько стариков, еще крепких, чтобы работать и холостые наседки бродили внизу, у полосы прибоя, внимательно глядя, не выкинут ли волны какое-нибудь животное. Но крупная добыча попадалась редко. Чаще всего море отдавало пучки водорослей, за которые цеплялись креветки, улитки и мелкие рыбешки.

   - Если ветер ослабеет, можно попробовать добраться вон до тех скал, - сказал Томасине один из сборщиков, показывая на несколько нависающих над водой утесов. – Там встречаются раковины маслюков и биссы.

   - Что это?

   - Съедобные улитки, - объяснил старик. Свое имя при знакомстве он произнес невнятно, что-то вроде «Ваватина», но переспрашивать Томасина постеснялся. – Ты не знаешь, что такое съедобные улитки?

   - Знаю, - фыркнул Томасина. – Только я забыл, как они растут. Там, где я вырос, такие не водились. Я могу посмотреть?

   - Сейчас? Когда надвигается буря?

   «Ваватина» обернулся на море, и Томасина невольно сделал то же самое. Оба вдыхали холодный ветер полной грудью, то старик чувствовал в нем что-то, недоступное молодому. «Я многое забыл, - с горечью подумал Томасина. – Я умею с закрытыми глазами собрать и разобрать пулевик. У меня есть банковская карта и счет. Я могу рассчитать трассу среди звезд и знаю три программных машинных языка, не говоря уж о такой мелочи, как вождение планетарного катера. Но я не знаю, как определять изменение погоды и у меня не получается кидать камень из пращи. В некоторых вопросах я глупее своих соплеменников!»

   - Научи меня, Ваватина, - попросил он.

   Старик прищурился, смерив просителя недоверчивым взглядом.

   - Этому нельзя научить. С этим надо родиться… или на своей шкуре постигнуть науку выживания.

   В тот день Томасина полез на скалу.

   На верху дул резкий, пронизывающей ветер. Чем выше карабкался птицелюд, тем сильнее были его порывы. Пришлось плотно прижимать к спине крылья, чтобы их не расправило и не оторвало его от камней. Томасина цеплялся пальцами рук и ног, как мог, выискивая щели и трещины в камнях. Сумка для раковин моллюсков болталась на шее, мешая и сковывая движения. Он старательно гнал от себя мысль о том, как будет возвращаться обратно, с набитой добычей сумкой. Одно неверное движение – и он рухнет в море. И плавать большинство его соплеменников не умели – широкие крылья и оперение быстро намокали и тянули на дно. А водоплавающими были лишь массивные грузовики и нырки, которые обитали в северных холодных морях.

   Чтобы достать моллюсков, пришлось сперва подняться на скалу, а потом медленно спускаться почти до самой полосы прибоя. По счастью, их раковины болтались на камнях целыми гроздьями, так что не надо было долго лазить. Но вот отрывать их приходилось с трудом. Он цеплялся за камни ногами и одной рукой, второй отрывая и откручивая прикрепившихся к камням моллюсков. Биссы раскидывали по камням липкие нити и приходилось отрывать их все одну за другой. У маслюков такой точкой опоры служила их массивная длинная «нога», на которой моллюск висел над водой. Если у бисс нити рвались быстро, но их было слишком много, то у маслюков приходилось прилагать немалые усилия к тому, чтобы оторвать одну-единственную мускулистую ногу.

   Дернув одного крупного моллюска, Томасина не рассчитал усилия и потерял равновесие. Пальцы второй руки не соскользнули с камня лишь чудом, но одна нога все-таки сорвалась, и он почти повис над бездной. Наполнившаяся сумка тянула вниз, в воду, и задыхающийся птицелюд ощутил горечь. Из-за какого-то маслюка… Что он вообще здесь делает? Чем занимается? Улиток собирает?

   Злость на самого себя – и досада – были так велики, что дальше он действовал, не раздумывая. Не обращая внимания на ветер, Томасина резко расправил крылья, ловя потоки воздуха.

   Ветер ударил в плоскости, едва не выдирая кости из суставов. Боль была такая, что захотелось кричать. Он и закричал, колотя крыльями по воздуху. Это помогло ему удержаться на скале на ту пару секунд, которые потребовались для того, чтобы найти новые точки опоры для рук и ног. Но ветер все еще дул, наполняя крылья, словно два больших паруса. Он отрывал Томасину от скалы, и тот понял, почему собиратели раковин никогда не лазают по скалам при ветре. Он прижался к скале, цепляясь изо всех сил и чувствуя бесконечные рывки и толчки в спину. Нечего было и думать о том, чтобы оторвать от камней хоть одну руку и ногу. Его тут же унесет ветром в море.

   Но…

   Почему бы и нет?

   Томасина бросил быстрый взгляд через плечо. Он давно не летал – практически, с тех пор, как они последний раз отдыхали, загнав «Мустанга» на стоянку на дикой планете. Пока корабль отдыхал, и команда наскоро прочищала его системы, экипаж развлекался тем, что устраивал настоящие воздушные бои. Тогда с ними еще был Катерина. Он летал… как он летал тогда… кто мог знать, что это – его последний полет?

   Последний ли? С тех пор ему несколько раз случалось расправлять крылья. И сегодня…

   Набрав полную грудь воздуха, он резко взмахнул крыльями и одновременно оттолкнулся от скалы.

   Ветер радостно подхватил живую игрушку, закружил, переворачивая так и сяк, и Томасина чуть было не уверился в том, что погибнет. Но, отчаянно работая крыльями, он кое-как сумел выровнять полет и устремился к берегу.

   Волна настигла его через полминуты, опрокинула, но упал он уже в полосе прибоя и, не теряя времени, захлебываясь и поскальзываясь, ринулся на берег. Море само невольно помогло ему, толкнув в спину, а когда волна отхлынула назад, чуть было не утянув его за собой, он был уже на мелководье и удержался на ногах, из последних сил выбравшись на пляж в двух шагах от причальных камней. Смутно, как сквозь сон, он чувствовал, как его обступили соплеменники, как кто-то подставил ему плечо, помогая выпрямиться, как его потащили прочь от воды. Он позволил себя нести, занятый своими мыслями.

   …Зачем, ну зачем они тогда все бросили? Да, тот человек дружил с Катериной, и ему нужна была помощь. Но человеки всегда были источником проблем и неприятностей для многих обитателей космоса. И ведь они знали, что подобная дружба до добра не доведет, и все равно поспешили на помощь. И что получили в результате? «Мустанг» оказался в черном списке – их никто не хотел нанимать даже перевозчиками, и в рейды их больше не звали. Более того, совет капитанов ясно дал понять, что присутствие экипажа птицелюдов в Ведьминой Голове нежелательно. И Кошачий Глаз больше не место для таких, как они. Хваленое братство черных звездопроходцев оказалось пустым звуком.

   А потом исчез Катерина.

   Поиски долгое время не давали результатов, пока кто-то из гламров* не проболтался. Ему не поверили. Лишь когда он предоставил кошмарное, жуткое, но неопровержимое доказательство, Томасина, временно принявший обязанности капитана и ведущего Крыла, поверил. Поверил в то, что друг мог остаться в живых. Но вот куда он делся после того, как… как с ним случилось это…

   (*Гламры – одна из разумных рас Галактики. Низкорослые, коренастые, генетически родственные грызунам. Отличительная черта – сильный запах. Прим.авт.)

   Они тогда поймали того гламра и вытрясли из него всю правду. И ужаснулись тому, через что пришлось пройти их ведущему. Первым порывом было найти того человека, который так обошелся с птицелюдом и отомстить. Но Томасина сумел остудить горячие головы. Месть свершится, но все будет зависеть от того, насколько Катерина пострадал… не только физически. Чем хуже ему сейчас, тем хуже будет тому человеку. Вплоть до того, что смерть для него станет просто недосягаемой мечтой. А, возможно, и не ему одному. Поэтому сначала надо было найти Катерину.

   Было только одно место, где он мог находиться – родная планета. И Томасина прилетел сюда по его следам. Но где искать пропавшего капитана и ведущего?

   Инстинкт подсказывал Томасине, что действовать нужно тайно. Никто не должен знать, зачем он прибыл сюда на самом деле. Для всех он всего-навсего уставший от чужбины самец, которого вывезли с родной планеты неразумным птенцом, не спрашивая согласия. И который наконец-то улучил шанс вернуться домой. Вернуться, чтобы найти свое место, свое гнездо и однокрыльников.

   Увы, Пелесина, его младший брат, ничем не мог ему помочь. Он покинул свое гнездо после первого же сезона, согласившись отправиться в новый дом сразу, как только его избрали, и знать не хотел ничего о том, что творилось дома после его ухода. Попробовав разговорить его, Томасина с горечью убедился, что младший брат просто-напросто глуп и слишком самодоволен. И он, тем более, ничего не мог сказать о еще одном чужаке, что могло означать только одно – Катерина здесь не появлялся.

   На островах ловить было нечего. Надо было править на материк.

   Но остров не пускал его от себя. В ночь, которая последовала за неудачным «купанием» Томасины, погода испортилась окончательно. Правда, все в один голос утверждали, что такие ранние шторма обычно недолговечны – день-два, и море опять успокаивается. Но Томасина больше не мог ждать. Едва немного пришел в себя, он опять отправился к скалам. Все были уверены, что он просто-напросто пытается научиться лазить, чтобы быть полезным гнезду, но никто не знал, о чем он думает, раз за разом устремляя взгляд на запад, в сторону большой земли.

   По счастью, навигация еще не закончилась, и по морю почти ежедневно плыли караваны грузовиков, торопясь обойти все острова и вернуться к родным берегам. Загребая задними перепончатыми лапами и ловя ветер складчатыми крыльями и гребнями, как парусами яхт, огромные водоплавающие птицы везли грузы и пассажиров на восточное побережье материка. Ничего не стоило напроситься с каким-нибудь караваном. Правда, в плохую погоду они практически не подходили к островам. Но ведь не обязательно дожидаться, пока очередной грузовик остановится возле причальных камней.

   Однажды – на шестой день после «купания» - удача ему улыбнулась. С утра погода была плохая – ветра почти не было, но слегка похолодало, и моросил мелкий дождик, так что на берегу почти никого не было. Только два стражника сидели на высоком насесте, да он бродил вдоль полосы прибоя, всматриваясь в горизонт. Заметив вдалеке ярко-красные с синей полосой гребни и задранные вверх сложенные крылья, Томасина рискнул. Рюкзак с немногими вещами был собран уже давно – собственно, он его и не распаковывал. Осталось лишь проверить крепления, разбежаться по причальным камням и, пока не прибежали стражники, взлететь.

   Когда под крыльями раскинулось море, он на миг испытал чувство страха. Сердце замерло, и он чуть было не сложил крылья. Лишь в самый последний момент сумел выровнять полет, пронесся над самыми волнами, едва не цепляясь за пенные гребни рюкзаком и, снова взмыв в воздух, стал стремительно набирать высоту, взмахивая крыльями так часто и широко, как только мог. Поднявшись, он слегка присобрал крылья и ринулся вниз по параболе, метясь на караван грузовиков.

   Его там заметили. Гребцы засуетились. Один из них, получив команду, застопорил ход, поворачивая голову с гребнем так, чтобы ветер не мешал ему и лег в дрейф, опустив крылья-паруса почти к самой воде. Двое других сбавили ход, продолжая двигаться дальше по курсу.

   Томасина несколько раз взмахнул крыльями, удлиняя полет-падение и выравнивая его параллельно поверхности моря. Помогая себе всем телом, несколько раз дернулся, сбрасывая скорость, чтобы не промахнуться, поджал ноги, нарушая обтекаемую форму тела и в самый последний момент резко схлопнул крылья, буквально падая на спину грузовика.

   Того качнуло на волнах. Водоплавающий птиц чуть не погрузил одно крыло в воду и попытался взмахнуть другим, чтобы сохранить равновесие. Двое гребцов тотчас же ринулись к боку, веслами помогая грузовику удержаться на плаву, в то время как третий подал Томасине руку:

   - Ну ты и… Ты нас чуть не утопил!

   - Так не утопил же, - Томасина выпрямился. Крылья и ноги дрожали, плечи и спина ныли от напряжения. Да, он действительно очень давно не летал.

   - Если бы мы перевернулись, я бы тебя добил, - высказался гребец. – Ты откуда такой взялся?

   - Если скажу, что с неба, ведь не поверишь?

   - Изгой, что ли? – понимающе кивнул гребец.

   - Нет. Путешественник.

   - Скажи на милость. И чего тебе на родном острове не сидится? Или так не терпится попасть на новый сезон? Скажу честно, с твоим оперением у тебя нет шансов.

   Томасина посмотрел на обрезанные кроющие перья. Да, вздумай он в таком виде выйти на ринг, его прогнали бы в первую минуту, даже не дав шанса попытаться.

   Грузовик тем временем выровнялся и устремился вдогонку за остальными. Гребцы обступили пассажира. Последние слова своего напарника они хорошо расслышали и теперь рассматривали гостя с нескрываемым любопытством, но без вражды. Судя по узорам на крыльях и состоянию оперения на головах, они тоже в свое время не имели шансов обзавестись семьей. Впрочем, при том количестве рождающихся у птицелюдов мальчиков отцами становились весьма немногие. Отбор в некоторые сезоны был жесточайший.

   - Мне не нужна подруга и семья, - сказал Томасина. – Я ищу кое-кого.

   - Хм? – гребцы отнеслись к его словам скептически. – Здесь?

   - На планете. Тот, кого я ищу, находится среди нас… но я не знаю, в какой части суши его искать.

   - Кого ты ищешь?

   Он промолчал.

ГЛАВА 5.

Путешествие продолжалось несколько дней, и все это время Томасину не покидало странное чувство, что он что-то упустил из вида. Где-то в расчеты вкралась ошибка. И это беспокоило со-ведущего Крыла Катерины, по совместительству старшего помощника и первого пилота. Но сосредоточиться и подумать как следует не хватало времени – погода стремительно портилась, ветры и гнали караван куда-то к северу, и гребцам приходилось изо всех сил подгонять грузовиков, чтобы громадные птицы двигались туда, куда нужно хозяевам, а не куда их влекли течения. Грузовики уставали. Они все реже гребли, все чаще предпочитали дрейфовать по воле волн. Их смазанные жировым секретом покровы намокали, и с каждым часом массивные туши грузовиков все больше погружались в море. Гиганты воспринимали это с удивительным равнодушием – они понемногу переставали бороться, и приходилось насильно заставлять их перебирать лапами.

   Томасина трудился вместе со всеми – перекладывал и сортировал груз, чтобы хоть немного перераспределить тяжесть, давящую на позвоночник грузовиков, греб, помогая птицам двигаться вперед, перевесившись через бока, смазывал их покровные перья жиром, чтобы те меньше намокали. Это было самое трудное – работать приходилось лежа, практически ни за что не держась, погрузив руки в воду чуть ли не по плечи и действуя на ощупь.

   Тем не менее, караван продвигался вперед, и они даже не потеряли ни одного экипажа. И не пришлось выкидывать за борт часть груза, как бывало прежде.

   - Ты принес нам удачу, Томасина, - сказал старший гребец, когда впереди показалась синеватая полоска земли. – Не думаю, что мы дошли бы домой без потерь, если бы не ты. Слушай, может быть, останешься с нами? Мы бы тогда после сезона размножения попытались сплавать вдоль берега…

   - Вдоль берега – это куда? – Томасина попытался вызвать в памяти карту родной планеты. Ее уже составляли, но лишь запредельники, поскольку кри-ий-ланы, кажется, таковой не имели. Но это было больше десяти лет назад. Может быть, что-то изменилось?

   - Просто вдоль берега, - ответил старший гребец. – Мы бы хотели узнать, где заканчивается земля, и куда сливаются все течения, что идут с юга на север. Ведь они, течения, текут всегда и не зависят от погоды и смены времен года. Значит, где-то есть край мира, за который вечно сливаются все воды?

   Томасина внутренне застонал. Его соплеменники контактируют с пришельцами из иных миров, порой сами улетают на другие планеты и живут там не совсем плохо – и при этом находятся во власти самых настоящих дремучих суеверий. Край земли, с которого вечно сливаются в бездну воды! Придумают же такое!

   - Не думаю, что я бы мог быть полезен в этой экспедиции, - сказал он. – У меня нет такого опыта плавания, как у вас…

   - Да опыт тебе не нужен. Просто будь с нами и иногда помогай по мелочам. Ты – особенный. Счастливый. Будешь нашим талисманом…

   Ну, вот оно! Здесь его тоже считают избранным. Что же будет дальше?

   - Ты хоть представляешь, хотя бы в общих чертах, что тебе предстоит?

   - А ты сделай то, из-за чего ты остаешься здесь.

   - Я подумаю, - уклончиво ответил тот. – Вы ведь планируете отправиться в путешествие только после завершения сезона размножения?

   - Да. Мой Агриппида хочет принять участие в отборе, - старший гребец кивнул на молодого самца. Худощавый, стройный, в темном плотно прилегающем оперении, он казался странно хрупким. А большие глаза придавали ему сходство с молодой самкой. Только топорщившиеся перья и несомненно мужской рисунок на крыльях выдавали его пол. Ну и еще то, чем мужчин отличаются от женщин во всех мирах.

   - Если его изберут, - продолжал старший гребец, - конечно, нам придется перенести начало похода, но зато в новом гнезде можно найти других желающих путешествовать. У нас подберется отличное Крыло. С ним мы сможем обойти весь материк и исследовать его. Может быть, даже откроем парочку новых островов, - размечтался он.

   Томасина задумался. Сама идея похода ему нравилась. Нет, он пойдет не открывать новые миры. Если организовать экспедицию, то вглубь материка на поиски пропавшего друга. Обставить ее можно как рейд против летунов и диких кри-ий-лан. В любом гнезде найдется несколько молодых самцов, которым некуда приложить силы. Принять участие в сезоне размножения может любой совершеннолетний самец, но самки выбирают по традиции для своего гнезда одного, редко-редко двоих, и то если умер или тяжело заболел один из имеющихся. Он умеет организовать работу коллектива, припасы можно найти прямо там… Да, отряд будет продвигаться медленно, но ведь можно высылать вперед разведчиков! С их помощью можно будет легче напасть на след одинокого бескрылого самца.

   «Бескрылый». Это не было даже оскорблением, поскольку лишиться крыльев – чисто физически – для кри-ий-лана было не просто позором, но и совершенно невероятным делом. Такого наказания не полагалось даже за самые страшные преступления. И вот один из кри-ий-лан лишился крыльев. Лишился по вине человека и мог вместе с крыльями потерять и жизнь.

   Но он выжил. Выжил и пропал. А Томасина, который был тогда очень занят, не смог вовремя оказаться рядом с ним, чтобы поддержать. И сейчас он был в пути именно потому, что чувствовал свою вину перед другом.

   Причальные камни, к которым правил караван, были здесь намного больше, чем на островах. Далеко на мелководье тремя рукотворными мысами вдавались пристани с насестами на концах. Справа и слева там же, на мелководье, были устроены загоны для грузовиков – небольшие углубления в песке, обложенные камнями и наполовину наполненные морской водой. Два «стойла» были заняты. В одном плескался грузовик, трепеща крыльями, возле другого дремал, выбравшись на окаймлявшие бассейн камни, второй.

   Караван заметили. Несколько кри-ий-лан поспешили навстречу. Один остановился, поднес ко рту раковину. Громкий пронзительный крик, усиленный раковиной, далеко разнесся на побережье. Ему ответил приглушенный из-за расстояния свист.

   Тем временем караван добрался до причальных камней. На головы грузовиков набросили дерюгу и, пока оглушенные внезапно начавшейся темнотой, поспешили разгрузить их, передавая корзины с припасами по цепочке.

   Гребцы участия в разгрузке не принимали. Они сошли на камни, осмотрелись, и старший поманил Томасину.

   - Идем с нами… Ты ведь не знаешь нашей столицы?

   «Знаю, - хотелось ответить Томасине. – Знаю, хотя и плохо, потому как меня именно отсюда вывезли маленьким ребенком!» Но вслух он этого не сказал. И не только потому, что не хотел болтать лишнего, и потому, что слишком много ему навязывали – место в мире, мнение, теперь вот…А кто сказал, что это место принадлежит именно ему? Вдруг есть кто-то, достойнее?

   И он молча пошел за гребцами.

   - Наше гнездо во-он там, - показал Агриппида, шагая рядом. – На склоне. Нас мало, у нас всего одна мать, Пида Вторая.

   - А что же Первая? – вполне логично предположил Томасина.

   - Первая умерла.

   - Давно?

   - Да.

   - Тогда почему у вас только одна Мать?

   - Мы так решили. Наше гнездо.

   - Все гнездо? – то, что самцы принимаю участие в обсуждениях, было новостью. Власть принадлежала только Матерям. Отцы, конечно, тоже участвовали, но не каждый, а лишь тот, чья кладка в данный момент насиживается. Так что Отцов в гнезде могло быть несколько и только их, насколько Томасина помнил, не изгоняли по старости.

   - Да, так решило все гнездо.

   - Даже ты?

   - Даже я.

   Томасина замолчал.

   Столица представляла собой беспорядочное нагромождение гнезд. Центром каждого был трехэтажный дом Матери, сложенный из камней, соединенных между собой мешанкой из перемолотой в кашицу травы и глины. Вокруг дома Матери располагались малые дома для наседок. Они имели всего один этаж, но у каждого на крыше был устроен небольшой навес, защищавший от палящего солнца или дождя, но никак не от ветра. Обычно там сидели холостые самки, которых почему-то не выбрали наседками. Между ними тут и там торчали насесты, на которых жили холостяки. Многие из них тоже были снабжены навесами, плетеными из полосок коры и высушенных листьев тростника. На некоторые сверху были также наброшены как попало, внахлест, плохо выделанные шкуры. Большая часть домов соединялась между собой веревочными лестницами. При этом если дома наседок находились примерно на одинаковом расстоянии от дома Матери – если не мешали камни, деревья или кусты – то насесты самцов располагались безо всякой системы. И они существенно отличались друг от друга – были насесты одиночек, а были и рассчитанные на двух-трех партнеров. Перед домом Матери, как правило, располагалась площадка, где все гнездо собиралось дважды в сутки, утром и вечером для общей трапезы. В остальное время каждый ел когда и где хотел, но это делалось редко и чаще всего это были короткие перекусы на ходу. По сути, гнездо сытно ело только один раз в день, вечером. Утром, как правило, лишь подъедали остатки вчерашней трапезы – при условии, если ее не утащили ночью голодные подростки и изгнанники.

   Все это сильно отличалось от того, что было привычно Томасине и имело место на других планетах, где его соплеменники, птицелюды-кри-ий-ланы, жили отдельными колониями. Там они предпочитали селиться в высоких башнях, сделанных либо из выдолбленных стволов местных деревьев, либо искусственно сооруженных из камня и бетона. Все башни были трех или даже четырех этажей в высоту, как дома Матерей здесь, но на вершине каждой непременно располагался насест, не имевший навеса от дождя и солнца, как тут.

   В гнездах кипела жизнь. Сновали туда-сюда холостые самки, прислуживая наседкам и Матерям. Охотников было мало. Лишь некоторые вернулись с рыбных промыслов и торопливо сгружали добычу. Но приход каравана взбудоражил всех. Пока шли к своему гнезду, их несколько раз остановили, чтобы спросить, кто прибыл и что привез. Волнение было понятным – погода портилась и, возможно, это последний караван с припасами с островов. Дальше им придется какое-то время жить на запасенных рыбе, моллюсках и мясе.

   На Томасину со всех сторон кидали любопытные взгляды, но, рассмотрев узор на его крыльях, почти сразу теряли интерес. Этому нашлось объяснение, когда он заметил на крыльях одного из холостяков узор, похожий на его собственный. Где-то здесь было и его родное гнездо. Он хотел было окликнуть проходившего, но тот не повернул головы.

   - Ты с нами, - объяснил ему Агриппида. – Значит, чужак для него.

   - Но мы… родня, - Томасина невольно расправил крылья, демонстрируя их раскраску. – Там, где я провел несколько дней, я встретил младшего брата. Он – Отец в тамошнем гнезде.

   - И ты надеешься, что здесь для тебя найдется больше места? – по-своему понял его Агриппида. – Что такого есть у тебя, что позволит Матерям сделать выбор в твою пользу?

   Томасина промолчал, угадав ревность за словами молодого холостяка. Самцов издавна рождалось больше, чем самок, и шансов стать отцами у них было меньше, чем у самок стать наседками. По сути, каждая самка хоть раз в жизни наседкой побывала, но вот из самцов только один из четырех получал шанс стать отцом.

   - Я не знаю, - ответил он. – Я не ищу семью. Мне надо сначала восстановить свое Крыло.

   - Тогда ты пропускаешь этот сезон, - резонно возразил молодой холостяк. – А что будет через год, не известно.

   Он только кивнул. На самом деле Томасина пропустил уже не один, а четыре сезона, там, на звездах. Но как втолковать Агриппиде и ему подобным, что в жизни есть не только мечты о том, чтобы оставить потомство? Что есть вещи равные по значимости, а порой и превосходящие их в цене? И что далеко не каждый самец стремится стать Отцом, как не каждая самка хочет стать Матерью? Принять это для местных жителей – кощунство. Но разве не об этом думают те, кто покидает родную планету и переселяется на звезды?

   И только он подумал о звездах, как увидел их.

   Запредельников.

   Первой мыслью, когда он увидел темно-серые комбинезоны и рюкзаки за плечами, было подойти и поприветствовать коллег-звездопроходцев, но он заставил себя сдержаться. Перед ним были человеки, трое мужчин с лилово-розовым цветом кожи, удлиненными черепами и острыми, словно вырубленными, скулами. Он несколько раз видел представителей этой расы, даже общался с ними, но этих конкретных никогда не встречал.

   - У вас здесь есть… запредельники? – только и спросил он старшего гребца, которого звали Фаустина.

   - Да, - кивнул тот. – А ты не знал? Они здесь живут давно. Их летающий грузовик стоит вон там, за утесами. Он издает слишком много шума и очень непоседлив. Время от времени они с ним улетают куда-то, но потом возвращаются. Матери ведут с ними торговлю, но тебе приближаться к ним не советую.

   - Почему? – Томасина вывернул шею, провожая троих звездопроходцев взглядом.

   - Они заберут тебя с собой и бросят там, в небе. Это далеко, страшно далеко. Ты никогда не найдешь дороги назад.

   - Никто из тех, кого они забирали, не смог этого сделать, - добавил Агриппида с дрожью в голосе.

   «Никто, кроме меня… и Катерины!» - мрачно подумал Томасина. Он подумал, что обязательно должен переговорить с этими людьми. Они наверняка будут удивлены, встретив здесь своего. И не откажут в помощи. В успехе он не сомневался – несмотря на то, что космос открыт для всех, в нем существуют жесткие законы конкуренции. Право на торговлю с «дикими племенами» надо заслужить. Обычно у тех, кто первым открыл планету, есть право приоритета. Эти звездопроходцы – или их раса – имеют право на вновь открытой планете основать свою базу. Если же там найдены разумные существа, то чаще всего именно первооткрыватели и ведут с ними торговлю, если и передоверяя кому-то другому, то всегда своим соплеменникам. И Томасина знал точно – когда-то давно именно соплеменники тех лиловокожих людей вывезли с планеты Катерину, а потом и его. И, возможно, кто-то из тех троих, встреченных им только что, лично контактировал с гламрами, которые помогали Катерине сбежать.

   Это значило, что он на верном пути.

   «Катерина, я здесь! Я иду!» - мысленно воскликнул он, досадуя на то, что здесь нельзя, как в космосе, активировать «цепь»*.

   (*Томасина обманывает сам себя. «Цепь», о которой он думает, физически невозможно применить к некоторым представителям разумных существ. Представители разных видов не могут быть включены в «цепь». Сама по себе «цепь» представляет способ нейролингвистической связи, завязанной на ауре и подсознании. В мозгу, в районе гипоталамуса вживляется небольшой чип, который и активирует «цепь». Если одному из «цепи» надо срочно связаться с другим человеком, у которого вживлен аналогичный чип, он формулирует свою мысль и передает ее посредством прикосновений к любому представителю своего биологического вида. Тот воспринимает ее на подсознательном уровне, но не расшифровывает, а стремится передать дальше, касаясь других людей. Таким образом, информация передается от человека к человеку, пока один из них случайно не коснется того, кто ее может расшифровать – адресата. В случае если человек коснется представителя другого биологического вида, пакет информации разрушается, ибо ауры представителей разных видов имеют разное, зачастую не совместимое друг с дружкой, строение. В случае с поисками Катерины, Томасине пришлось бы связываться с гламрами и людьми, которые генетически с птицелюдами не совместимы. Но помечтать-то можно? Прим. авт.)

   Но он был близок к цели. И это уже было победой. Выходит, все прочее было не зря.

   Гнездо, приютившее его, Пида, располагалось чуть в стороне от остальных, буквально в паре шагов от берега. Прибой постоянно бился в камни рядом с насестами холостяков, так что Томасина даже посочувствовал тем, кто там ночевал. Начинались холода, и брызги долетали до сидевших там ледяные. С другой стороны, многие самцы этого гнезда часть своей жизни проводили в море, и им такое было не в новинку.

   Только здесь, оглядевшись, Томасина заметил то, что должно было ему броситься в глаза раньше.

   Среди взрослых были и дети.

   Восемь детей обоего пола, еще без перьев на крыльях и макушках – только у двух среди детского пуха на голове начали пробиваться пеньки будущих перышек – крутились поблизости от двух больших рыбных ям, где старые наседки готовили рыбу. Свежий улов укладывали в ямы, присыпали мелко нарезанной травой и сверху клали камни. Через некоторое время, когда рыба перепревала, камни вытаскивали и вынимали месиво, в которое обратилась рыба. Некоторую часть добычи сушили или вялили на солнце. Что-то солили или вымачивали в соке растений. Лишь малую часть оставляли без обработки – эта рыба будет съедена сегодня вечером.

   Томасина с любопытством наблюдал за процессом готовки – на других планетах они довольствовались полуфабрикатами и консервами, лишь малую часть съедая сырой. Что до процесса готовки, то большинство самок особенно этим не увлекались, ограничиваясь тем, что резали сырую рыбу на куски и обваливали ее в приправах. Он уже предвкушал, как вернется на Ведьмину Голову или в одну из диаспор птицелюдов и научит самок правилам «экзотической кухни».

   - Проваливай! Проваливай, кому говорю! – одна из самок замахнулась на слишком близко подошедшего птенца заостренной палкой. – Пошел вон!

   - Но я хотел… - заканючил тот, - рыбку! Дай рыбку!

   - Морского ежа тебе в глотку, а не рыбку! – огрызнулась та. – Сказано – уходи. Надоел! И вы все убирайтесь отсюда, пока не прогнали. Сами уходите, а не то…

   Она решительно двинулась на сбившихся в кучку птенцов, размахивая палкой.

   - Оставь их, - Томасина попробовал заступить наседке дорогу. – Что с того, что они возьмут по куску рыбы?

   - На этих проглотов кусков не напасешься, - взвилась та. – Чего встали? Пошли прочь, кому говорю!

   Остальные наседки горячо поддержали товарку. Некоторые стали кидать в птенцов камнями. Меткостью они не отличались, и один камень просвистел в опасной близости от головы Томасины.

   - Да что же вы такое творите? – не выдержал он. – Так и убить недолго!

   - А ты кто такой?- первая наседка встала перед ним, топорща перья и мелко подрагивая крыльями. – И откуда взялся?

   - Мы пригласили его, сестра Пи, - вступился за него Фаустина. – Он плыл с нами от Коралловых Островов. Помогал бороться со штормом. Его зовут Томасина. Он из гнезда Сины.

   - Сины Второй, - счел нужным уточнить тот.

   - Томасии-и-ина? – протянула та. – Из гнезда Сины? Но… Но все равно, откуда ты такой взялся, раз не знаешь наших обычаев?

   - Я вырос не здесь.

   - Ах, вот как… Ну, тогда знай, что эти дети, - сестра Пи замахнулась палкой на сбившихся в кучку птенцов, - уже слетки. Им пора покидать гнездо.

   Ах, вот оно что! Томасина мысленно обругал себя последними словами. Он попал на материк как раз в начало холодного сезона, когда гнезда по традиции избавляются от лишних ртов, прогоняя молодняк. В каждом гнезде регулярно вылупляется из яиц от десяти до двух дюжин птенцов. Припасов на всех не хватает, и детей и подростков изгоняют, чтобы, во-первых, выжило остальное племя, а во-вторых, чтобы молодняк прошел школу жизни. Методом проб и ошибок, перенимая опыт друг друга, они сбиваются в Крылья, учатся охотиться и выживать, чтобы через несколько лет, подросшими, окрепшими и оперившимися полностью вернуться в родные гнезда. На острове он видел таких слетков, только изгнанных чуть раньше, год или два тому назад. И здесь где-то поблизости наверняка бродят те, кого прогнали раньше. И Фаустина, и Агриппида, и даже сестра Пи – все они когда-то были такими же изгнанниками. По сути, Томасина был единственным, кто избежал подобной участи…

   - Иди, малыш, не бойся!

   - Хорошо. Не плачь. Я вернусь.

   - Там, где я жил, другие обычаи, - сказал он.

   - Там другие, а здесь – эти…

   Погрозив палкой птенцам, сестра Пи вернулась к яме, куда снова стала скидывать рыбин одну за другой.

   - Пошли отсюда, - Фаустина тронул его за плечо, - представишься нашей Матери.

   Мать Пида была занята. Она ела. Две молоденькие наседки прислуживали ей. Рядом крутилось несколько холостяков. Они тепло приветствовали и Фаустину, и Агриппиду, кинулись расспрашивать их о путешествии.

   - Мы много где побывали, много чего повидали, - отговаривались те. – Много кого встретили… нашли вот его. Он раньше жил тут, но потом покинул родные места.

   - Покинул, говоришь? – с полным ртом выговорила Мать Пида. – А теперь… ум… вернулся?

   Торопливо проглотив то, что было у нее во рту, она сыто рыгнула и взмахом руки отослала наседок с угощением. Переваливаясь Мать Пида подошла к Томасине, запрокинув голову. Она была невелика ростом и довольно толста. Рослому Томасине самка доставала лишь до середины груди.

   - Ого! Где же ты был, что так вырос?

   - Далеко. Очень далеко.

   - А теперь вернулся?

   - Да.

   - Зачем?

   На этот вопрос он уже придумал ответ:

   - Хочу как следует изучить жизнь соплеменников. Там, где я живу… жил… про вас рассказывают всякие небывальщины. Я хочу рассказать всем правду о своем народе… и о планете, на которой он живет. Хочу увидеть эту жизнь своими глазами.

   - И много ты успел увидеть?

   - Достаточно, чтобы понять, что эта жизнь отличается от той, которую мне пришлось вести в далеких мирах. Но вместе с тем я видел еще не достаточно много.

   - Ладно, - Мать Пида похлопала его по груди ладонями, - ходи. Смотри. Запоминай. Потом расскажешь… А может, ты голоден? Хочешь отведать наших деликатесов?

   - Очень хочу, - кивнул Томасина, поскольку ждал этого приглашения с самого начала. – Только… Мать Пида… там на дворе дети… Они голодны… Нельзя ли…

   - Нет. Нельзя. Они не голодны. А если проголодаются, пусть сами добывают себе еду. Пусть учатся. Хватит. Мы с ними возились четыре сезона. Совершенно никчемные. Я хочу других птенцов. Получше этих. Фаустина, ты меня понял?

   - Понял, Мать Пида, - кивнул тот.

   В камору торопливо вбежали давешние молодые наседки с новой порцией рыбы. Тут было и филе, завернутое в водоросли, и вяленая рыба, и свежая, сырая. Отдельными грудами лежали моллюски. Все это поставили перед самцами. Мать Пида лично оделяла некоторых, причем несколько раз куски из ее рук попадали и Томасине. Проголодавшийся, он не отказывался от угощения.

   - Ты ей понравился, - сказал Фаустина, когда после трапезы все вышли из дома Матери на свежий воздух. – Ты ведь холостяк? У тебя нет своей… матери?

   - Нет.

   - Тогда смотри. Мать Пида обратила на тебя внимание.

   - А ты ревнуешь? – вот только соперничества с отцами ему не хватало!

   - Еще чего! Мать Пида ненасытна. Ее хватит на всех. Кроме того, скоро сезон размножения. Тебя просто не поймут, если ты останешься в стороне.

   Томасина покивал головой. Он рассчитывал к началу сезона уже закончить тут все свои дела.

   На дворе было пусто. Лишь несколько пожилых наседок продолжали закладывать рыбу в ямы. Ни молодняка, ни сестры Пи видно не было.

   - А где все?

   - Ушли, - коротко бросила одна из наседок.

   - Как – «ушли»? Совсем?

   - Совсем. А чего им тут делать? Мешаться только. Хоть отдохнем от этих проглотов!

   Томасина сделал несколько шагов, озираясь по сторонам и вглядываясь в заросли колючего кустарника, до которого было шагов тридцать. Дети не ушли сами. Их прогнали, пока его угощала рыбой Мать Пида. Где их теперь искать?

   - Кстати, чем думаешь заняться в ожидании начала Игрищ? – догнал его в спину вопрос одного из гребцов.

   - Чем заняться?

   Ответ на этот вопрос у него тоже уже был.

ГЛАВА 6.

Найти стоянку звездопроходцев оказалось легко. Силуэт тяжелого катера виднелся за невысокой грядой, поросшей колючим кустарником. Заметив за кронами знакомый серебристо-сизый блеск, Томасина уже не боялся заблудиться и направился прямиком туда.

   Он задержался за крайними кустами только для того, чтобы из вещмешка на груди извлечь и повесить на бок перевязь с пулевиком. Здешние не носили оружия – по крайней мере, постоянно – и он будет бросаться в глаза. Люди сразу поймут, с кем имеют дело.

   Катер стоял посреди выжженной при посадке площадки. Пепел вокруг него уже убрали, оставив только обугленный, спекшийся в корку грунт. Две палатки и навес над грузовым контейнером располагались поодаль, ближе к кустам. Птицелюд усмехнулся – в этом была общая черта всех звездопроходцев – оказываясь «на грунте», они старались так или иначе оказаться поближе к живой природе. Видимо, это неистребимо в живых существах – когда тебя месяцами окружает только пустота и мертвые звезды, вокруг которых вращаются большей частью мертвые же планеты, поневоле начинаешь ценить жизнь. Поэтому на многих кораблях живут домашние питомцы, а стоянки даже в крупных портах окружены стеной декоративного кустарника. Здесь от палаток до колючих кустов рукой подать в самом буквальном смысле слова.

   Согласно обычаю здесь была организована и жизнь – каждую ночь часть экипажа ночевала на корабле, часть – в палатках снаружи. И всегда на борту оставался либо капитан, либо старший помощник – вместе «за бортом» они не ночевали никогда. Важная мера предосторожности, особенно на диких планетах. Ибо никогда не знаешь, когда придется все бросать и уходить в космос. По статистике каждый пятый звездопроходец погибал именно при таких вот аварийных взлетах, когда командир приказывал стартовать, не дожидаясь отставших.

   Сейчас возле палаток был только один часовой, который, правильно поняв экипировку Томасины, приветствовал его взмахом руки. Птицелюд ответил точно таким же жестом, не раскрывая сложенных на спине крыльев. Человеки не разбирались в узорах и ритуальных жестах.

   - Откуда ты пришел?

   - Мой корвет на орбите. Здесь только челнок в надежном месте, - с собратьями по космосу Томасина мог говорить свободно. – Я – старший помощник на «Мустанге», Томасина. Где капитан?

   Он опасался, что часовой ответит: «Ушел в город», но тот кивнул:

   - Он здесь. Тебя проводить или…

   - Мне все равно. Если не боитесь пускать внутрь чужака…

   Часовой хохотнул и активировал комм внутренней связи, бросил несколько слов на своем языке и, выслушав ответ, махнул рукой – мол, проходи.

   Капитан встретил его на пороге пассажирского шлюза. Он окинул фигуру Томасины пристальным взглядом, задержавшись на перевязи с пулевиком.

   - Если вас это раздражает, могу снять, - сказал птицелюд на интерлингве. – Но оружие мне положено по статусу, кроме того, вы на земле моих предков…

   - … на которых ты не очень-то похож, птицелюд, - в тон добавил капитан.

   Томасина кивнул. Сейчас он в большей степени ощущал себя именно птицелюдом, а не кри-ий-ланом.

   - Ты с «Мустанга», - продолжал капитан. – Я слышал о вас…кое-что.

   Гость снова кивнул. Трудно было не услышать о практически единственном экипаже звездопроходцев, состоящем из существ, находящихся на столь низком уровне технического прогресса.

   - А я о вас ничего не слышал, - с вызовом произнес он. – Даже названия.

   - Наш катер называется «Карасик», - сказал капитан. – Не так давно у него было другое имя… как и у меня.

   - Тогда не удивительно, что я про вас ничего не слыхал.

   - Но ты, наверное, слыхал о том, что случилось на Малой Букве?

   Томасина кивнул, прекращая расспросы. Малая Буква – интернациональная база, расположенная возле мертвой планеты, одиноко вращающейся возле Гаммы Тельца в созвездии Акулы*. Там часто останавливались звездопроходцы перед тем, как отправиться в глубокий космос. Однажды туда приплелся потрепанный кораблик, нуждающийся в помощи. Он еще издалека послал сигнал бедствия, и обитатели станции готовились встретить его с распростертыми объятиями. Но кораблик нес неприятный сюрприз. На его борту слишком поздно обнаружили «зайцев» - нескольких тайно пробравшихся туда аборигенов, с планетки, которую его экипаж открыл накануне. При первом же удобном случае они выбрались наружу и устроили бойню. Погибло тридцать шесть человек, семеро представителей иных разумных видов и еще полсотни было ранено и искалечено. Часть Малой Буквы пришлось закрыть – там оказались повреждены системы охлаждения и воздухообмена. Взрывами были уничтожены три корабля. В инциденте был обвинен экипаж кораблика, доставившего аборигенов на станцию. И, хотя потом было доказано, что люди не имеют к нему отношения – дикари действовали тайно, на свой страх и риск – темное пятно на корабле и людях осталось. Поэтому тот кораблик просто-напросто исчез. Вместо него возник этот самый «Карасик».

   (*Путаница не случайна. Просто звезда Гиада 1 находится в созвездии Тельца относительно Земли. Но если смотреть с другой точки, то она оказывается в созвездии, которое в галактических лоциях обозначено как Созвездие Акулы. Прим. авт.)

   - Значит, я имею дело с…

   - Буч Траут. Так меня зовут… теперь, - сказал капитан. – И советую помалкивать. Там не все… в курсе.

   Томасина снова кивнул. Если капитану пришлось набирать новичков, он мог скрыть свое прошлое. С другой стороны, у вольных звездпроходцев не все настолько щепетильны. Есть и такие, кому наплевать, сколько убитых на совести капитана судна, на которое они нанимаются.

   - Рад знакомству, Буч Траут. Вы здесь по делу?

   - А как же.

   - Я по делу тоже.

   - Надеюсь, мы с вами не пересечемся на одной тропинке? – улыбнулся капитан.

   - Надеюсь, мы с вами уже пересеклись, - понизил голос Томасина.

   - Не понимаю.

   - Все просто. Вы ведь здесь. На этой планете. На стоянке, которая явно была оборудована не вчера.

   Капитан кивнул. Он, как никто другой, знал, насколько консервативны бывают порой местные аборигены. Если они вступили в контакт с одним судном, то потом принципиально будут иметь дело только с теми людьми – или не-людями, - которых первыми увидели. Перекупить контракт, конечно, можно, но перекупщикам часто приходится заново восстанавливать доверие местного населения. И часто бывало так, что «сменщики» были вынуждены менять стоянку и искать удачи на другом континенте. То есть, «Карасик» прилетал сюда не первый раз. И вряд ли делил добычу с кем-то еще. Сама репутация того самого «разорителя Малой Буквы» не способствовала открытости его экипажа. Может быть, с ним. Томасиной, и разговаривать-то стали потому, что он был из числа местных. Будь на его месте представитель любого другого вида – или человек другой расы – капитана не оказалось бы на месте.

   - Я тебя слушаю, - подался вперед тот.

   - Я разыскиваю кое-кого из своих соплеменников, - начал Томасина. – И у меня есть подозрение, что именно вы и ваши люди были последними, кто видел его… и что-то знает о нем.

   - Я видел многих из твоих соплеменников, Томасина. Здесь…

   - Старпом Томасина, - поправил тот. - Птицелюд, которого я разыскиваю, был… был ведущим моего крыла.

   - Я понимаю, - кивнул человек. – Но почему ты спрашиваешь у меня? Я здесь чужак. Прилетаю и улетаю, торгую помаленьку, иногда помогаю желающим изменить свою жизнь. Во внутренние дела не вмешиваюсь…

   - Я спросил потому, что вы могли знать того птицелюда, - перебил Томасина. – И больше скажу – он наверняка побывал на вашем корабле. А это значит, что вы его видели и кое-что о нем знаете.

   - На моем корабле перебывало много вашего брата. Почем ты решил, что твой ведущий был в их числе?

   - Потому, что обычно вы отвозите с планеты тех, кто хочет изменить свою жизнь. Но обратно на планету переправляете считанные единицы. Их можно пересчитать по пальцам одной руки, - в доказательство Томасина поднял руку и пошевелил пальцами, чтобы человек сразу понял, чью конечность он имеет в виду. – Тем более что среди них не так много птицелюдов, за которых просили… гламры.

   Сказал – и вопросительно замолчал, ожидая реакции собеседника.

   И понял, что попал в цель, когда тот принужденно рассмеялся.

   - Гламры? Это такие вонючие недомерки, похожие на грызунов-переростков? Как же, как же, видел…

   - И имели с ними дело, - это был не вопрос, а утверждение.

   - Ну-у-у… может быть, и имел.

   - И они просили вас доставить сюда одного птицелюда. Было это несколько лун по местному времени.

   - Ну-у-у, - человек не выглядел обескураженным, - может быть, и просили…

   - Где этот птицелюд? – подался вперед Томасина.

   - Здесь, - мужчина сделал широкий жест, охватывая добрую половину материка. – Разумеется, он здесь. Если мы – подчеркиваю, если! – беремся за дело, то доводим его до конца. Если нам заплатили за то, чтобы доставить пассажира куда-либо, мы честно отрабатываем свою плату. Так что, если ты уверен, что твой ведущий побывал у нас на борту, то ты также должен быть уверен, что «Карасик» довез его сюда в целости и сохранности.

   Томасина выдохнул. В этом-то он и не сомневался – слишком много всего сошлось. Но было еще одно.

   - Довез в целости и… а дальше? Куда этот птицелюд отправился дальше после того, как покинул борт «Карасика»?

   - Понятия не имею, - развел руками человек. – Мы подряжались только высадить его на планету. Мы его высадили и… и…

   - Где, - Томасина с трудом сдержался, чтобы не сорваться на крик, - где вы его высадили? Точка, координаты! Быстро!

   Пулевик сам собой оказался в его руке. Сухо щелкнул взводимый курок.

   - Ого! – капитан вскинул руки. – Вот это да! Слушай, убери пукалку, пока тут не стало жарко. Здесь мои люди и…

   - А здесь – моя планета! – в горле Томасины клокотало, он подался вперед, не обращая внимания на то, что к собеседникам понемногу стали подтягиваться остальные люди. И некоторые были даже вооружены. Начни он стрельбу, его уложат на месте. И не все ли равно будет тогда, кого обвинят в инциденте. И он никогда не найдет Катерину…

   - Здесь – моя планета, - он заставил себя говорить спокойнее. - И я ищу моего друга. И ты мне скажешь, где ты его высадил, и припомнишь заодно, не говорил ли он что-нибудь о своих планах. Куда собирался отправиться, что намеревался делать…

   Капитан «Карасика» внимательно посмотрел на дуло пулевика.

   - Он собирался исчезнуть, - произнес человек. – Исчезнуть навсегда. И если мы с тобой говорим об одном и том же птицелюде, ты не хуже меня должен знать, что у него была веская причина этого желать.

   Томасина кивнул. Причина была. Но было и кое-что еще, что плюет на причины.

   Дружба.

   Верность.

   Долг.

   И надежда. Которая, как известно, умирает последней.

   - Я должен услышать это он него самого. Лично, - произнес он. – А для этого я должен его увидеть. И ты, человек, дашь мне точные координаты того места, где высадил моего ведущего. Чтобы я знал, откуда начинать поиски.

   Капитан Буч кивнул. Это было приемлемым вариантом. Начать поиски – еще не значит их благополучно завершить. Прошло несколько местных месяцев. Этого времени вполне достаточно, чтобы тот, кто хотел исчезнуть, исчез без следа.

   - Слизер! – позвал он, вскинув голову. Один из выскочивших на шум солдат шагнул вперед.

   - Отведи его в рубку, найди запись от… ну, ты знаешь… позапрошломесячную. Пусть посмотрит, - и добавил, глядя Томасине в глаза, - это все, что я могу для тебя сделать.

   Тот кивнул. Большего не требовалось.

   Час спустя Томасина возвращался с корабля людей. Между пальцами он крепко сжимал крохотную фотопластинку, на которой был запечатлен один-единственный кадр – фото того места, где «Карасик» полтора месяца назад высадил его друга. На самом деле кадров было два – один автоматический, сделанный в момент приземления, и второй, на котором была запечатлена худощавая фигура, с ног до головы закутанная в плащ. Слишком худощавая, от худобы кажущаяся выше, чем есть на самом деле. Увы, Томасина знал причину этого. Этот кадр, где после обработки можно было бы даже разглядеть лицо друга, он не сохранил – слишком было больно смотреть. Да и обрабатывать его пока было не на чем. А вот первый просил распечатать. На нем, согласно программе, были четко вбиты координаты посадки.

   Конечно, этих данных было маловато. С того дня, когда был сделан этот снимок, миновало почти полтора месяца – и это были не те месяцы, которыми привык оперировать Томасина. По счету его родной планеты прошло почти две луны. И глупо и наивно было предположить, что все две луны Катерина будет оставаться на месте. Он уйдет. Уже ушел. Но, во всяком случае, теперь известен район поисков. Прочесать его – дело нескольких дней.

   Смущало другое – расстояние. До нужной точки по самым скромным подсчетам было несколько дней пути. Пути пешком. Беглеца высадили в стороне от побережья, в сердце материка. Кри-ий-ланы не любили удаляться от берега – там, на равнинах и в предгорьях, обитали другие животные и дальние родичи кри-ий-лан. Они были лишены разума, но зато обладали огромными размерами, невероятной – по сравнению с кри-ий-ланами – силой и ловкостью. Одни умели летать и атаковали с неба, другие больше ходили по земле и охотились на бегающую и ползающую добычу. Выжить там было сложно. По сути, отправиться на равнины было равносильно самоубийству. И в прошлом планеты было время, когда преступников просто-напросто приводили туда и оставляли привязанными где-нибудь к дереву или камню. Ждать, пока до него доберутся местные хищники.

   Катерина не был преступником, но он явно сам себя приговорил к такой смерти. Вот только он не учел силу привязанности. Крыло не могло существовать без своего ведущего.

   Занятый мыслями о том, как найти друга, Томасина вернулся в поселок и сразу направился к гнезду Пиды. Как он и ожидал, Фаустина был на месте.

   - Ты куда-то ходил? И как, удачно?

   - Где остальные? – не отвечая на приветствие, поинтересовался Томасина.

   - Везде. Кто пошел проверить грузовиков, кто тренируется…

   - Не рановато ли? До начала Игрищ еще…

   - Три луны. Это время пролетит быстро, не успеешь оглянуться!

   - Три луны, - Томасина подсчитал на пальцах. – Это почти восемьдесят дней. Из них на тренировки можно потратить от силы дней двадцать. А остальное время?

   - Поверь, мы найдем, чем его занять. Распределением припасов, отдыхом, линькой, уходом за перьями… и не только. А что ты предлагаешь? – насторожился он.

   - Предлагаю организовать небольшую экспедицию. Дней на тридцать-сорок. Как раз успеем вернуться за луну до начала сезона размножения. И у вас останется время подготовиться.

   - «У вас» или «у нас»? – поймал оговорку Фаустина.

   - У вас, - кивнул Томасина. – Я не собираюсь участвовать в сезоне.

   - Почему? Ты высок, хорошо сложен, на твоих крыльях красивые узоры, тобой заинтересовалась Мать Пида…

   - Перья…

   - Отрастут после линьки. Сейчас у многих они в таком же состоянии. На мои посмотри, какие они после последнего путешествия! – в доказательство Фаустина расправил одно свое крыло. – И ты моложе меня. А я ведь на что-то надеюсь.

   - Я не стану конкурировать с тобой за внимание Матери Пиды, - поспешил развеять его сомнения Томасина. – Мне…

   - Да, есть и другие гнезда. Советую навестить родное гнездо. Вдруг они имеют на тебя виды?

   Томасина покачал головой.

   - Опять этот ублюдок трется тут. Делать ему нечего. Только позорит своим видом…

   - Пошел вон отсюда! Нечего тебе бродить тут и подслушивать!

   Интересно, узнает ли Мать Сина своего неудачного птенца? Может, стоит послушаться Фаустину и навестить родных? С Пелесиной они вроде как нормально общались. Но влияние Пелесины на том островке трудно переоценить – он в той глуши был самым лучшим, самым породистым Отцом. Ему еще пять или шесть сезонов не о чем беспокоиться.

   - Схожу, - кивнул он. – А ты все-таки поговори с молодыми. Три луны практически ничего не делать – это скука. А я предлагаю им приключение. И подвиг, которым они могут потом хвастаться. Ведь не каждый Отец может выдержать подобное испытание.

   - Это… опасно?

   - В определенной мере – да. Как все новое и неизведанное.

   Фаустина промолчал, и Томасина подумал, что он ничего не скажет Агриппиде. Тот был его старшим сыном, и в предстоящем сезоне на него возлагались определенные надежды. Значит, надо делать ставку на тех самцов, у кого меньше шансов чего-то достичь.

   С этой мыслью он пошел бродить по поселку, от гнезда к гнезду.

   Везде сейчас творилось одно и то же – наседки и Матери выгоняли из домов подростков, у которых уже начали пробиваться перья. Младшие птенцы, у кого еще тельце покрывал детский пух, прятались в хижины, с тревогой посматривая на изгоев. Те плакали, причитали, цеплялись за руки и крылья наседок, умоляя их не прогонять. Но на помощь самкам приходили самцы. Они силой отрывали подростков одного за другим и относили в сторону, где в буквальном смысле слова бросали, стараясь кинуть подальше. При этом все взрослые наперебой осыпали подростков бранью и кидались камнями и пометом.

   - Вон! Пошли вон, дармоеды! – кричали все. – Житья от вас нет! Только жрете и срете, а дела не видно!

   Подростки со слезами на глазах обещали исправиться, просили дать им работу, чтобы оправдать свое существование, но взрослые были неумолимы. И один за другим изгнанники смирялись и ковыляли прочь.

   Так было практически везде и всегда. Так – или почти так – когда-то обошлись с самим Томасиной. И он должен быть морально готов к печальному и жестокому зрелищу. К зрелищу, от которого успел отвыкнуть там, в диаспоре птицелюдов. Отвыкнуть настолько, что признавал этот обычай хоть и оправданным с точки зрения выживания вида – вернутся через какое-то время только самые лучшие, а семья избавится от больных, слабых, никчемных и неумелых, что в целом только поспособствует эволюции – но все-таки диким и варварским. Не зря многие считают птицелюдов отсталым народом – те, кто подобным образом расправляется со своим молодняком, просто не могут считаться достойными уважения.

   Однако времена меняются. Жизнь не стоит на месте. Он сам, будучи самым слабым в кладке, тот, кто должен был умереть в первую же зиму и избавить от себя остальных, выжил. Выжил, благодаря самоотверженности наседки, которой Мать Сина доверила эту кладку. И сейчас он был уверен, что нечто подобное может повториться.

   Этому способствовало присутствие на планете людей. Капитан Буч и его команда не должны пройти мимо такого зрелища.

   Они и не прошли. Следуя тайком по пятам за плетущимися прочь от поселка изгнанниками, Томасина заметил невдалеке характерные комбинезоны космолетчиков и насторожился, ожидая подвоха.

   И понял, что инстинкт подсказал ему правильный ответ. Потом что капитан Буч вместе со своим старпомом направился прямиком к группе напуганных подростков. Он улыбался и всем своим видом давал понять, что пришел с мирными намерениями.

   - Это ужасно, то, что с вами так обошлись, ребята, - заговорил он, дождавшись, когда изгнанники обратили на него внимание. – Вы ни в чем не виноваты, но вас все-таки прогнали, обрекли на голодную смерть и изгнание…

   Причитания и жалобы были ему ответом. Человек внимательно выслушивал птенцов, время от времени бросая взгляды в сторону поселка. Они отошли от него недостаточно далеко, внимательный наблюдатель мог заметить происходящее. Следовало торопиться.

   - Выход есть, ребята! Я могу вам помочь, - подмигнул человек. – Здесь вам житья не дадут, но мир велик и где-нибудь подальше отсюда вам непременно найдется место под солнцем. И там вы будете желанными гостями. Там вас никто не прогонит, вам ничего не будет угрожать. Я знаю это место. И могу вас туда отвезти.

   Вот оно!

   Томасина невольно ускорил шаги, стараясь поравняться с людьми. Его заметили. Капитан Буч махнул рукой, отступая за спины своих людей. Те сомкнули ряды, спеша оттеснить молодняк подальше.

   - Куда вы их собираетесь отправить? – Томасина почти бегом поравнялся с людьми.

   - Не все ли тебе равно, птицелюд? – звездопроходцы встретили его враждебно. – Не лезь в наши дела. Это бизнес, ничего личного!

   - Это дети моего народа, - он посмотрел на группу подростков, жавшихся в стороне. Только-только начавшие оперяться слетки выглядели одновременно испуганными и полными надежд. Их было семеро – три девочки и четыре мальчика. Томасина подумал, что трое из семи имели бы шансы достичь чего-то в гнезде – два самца были выше ростом, чем сверстники, и одна из самочек тоже явно была развита больше сестер. Но если сейчас их увезут на другую планету, смогут ли они вернуться в свои гнезда?

   - Эти дети твоему народу не слишком-то нужны, раз вы их выгоняете из дома и бросаете на произвол судьбы, - отрезал капитан Буч из-за спин подчиненных. – Что, скажешь, что это не так и на самом деле дети хорошо пристроены и за ними есть присмотр и уход?

   - Не скажу, - кивнул Томасина. – Но все равно это…

   Он осекся. В свое время с ним поступили точно так же, как с этими детьми. И благодаря поступку своей матери – это тогда он думал, что она ему мать, на самом деле, скорее всего, это была одна из наседок, которая таким образом просто-напросто спасла слабенькому птенцу жизнь – благодаря ее помощи и решительности, он не просто выжил, он смог чего-то достичь. Он получил образование, о котором не могли мечтать остальные его соплеменники, оставшиеся на Крий-е. По сути дела, эти люди таким образом способствовали прогрессу племени птицелюдов. Изгнанники, покинувшие планету, становились цветом нации. Но палка была о двух концах. Большая часть изгнанников потом никогда не возвращались на родину. И все приобретенные ими знания оказывались бесполезными для их родных и близких. Да, он знал о том, что происходит в мире птицелюдов. Но мог ли он что-то изменить?

   Мог. Он мог сделать для этих детей то же самое, что в свое время сделал для него Катерина. И сейчас, прилетев за другом, он всего-навсего пытался вернуть долг.

   - Сейчас я тороплюсь, - обратился он к детям. – Вы, если хотите, можете уйти с этими людьми, но знайте – там, да они вас отвезут, я постараюсь вас найти. Впрочем, если хотите, вы можете подождать меня здесь. Где-нибудь в окрестностях поселка. Мне надо только найти одного моего друга, ради которого я прибыл сюда. Потом мы вместе с ним вернемся на звезды… и я обещаю, что не забуду вас. Вы обещаете меня дождаться?

   Подростки смотрели на него настороженно. Несмотря ни на что, они еще не разуверились во взрослых, и Томасина понял, что выиграл, когда один из мальчишек шагнул вперед, протягивая руку:

   - А когда ты вернешься?

   - Все зависит от того, как скоро я наберу желающих отправиться со мной на поиски моего друга, - честно ответил Томасина. – Но думаю, что вернусь примерно через луну.

   Подросток обернулся на своих братьев.

   - Мы можем подождать…

   - Да чего вам ждать? – неожиданно вмешался капитан Буч. – Целую луну вы должны где-то жить, чем-то питаться. Подумайте! А тут y нас вы сразу будете обеспечены и едой, и питьем, и теплыми постелями…

   - И спросите сразу, сколько это стоит и что от вас потребуют в качестве платы за эти блага цивилизации! – повысил голос Томасина.

   - Платы? – заморгали подростки.

   - Да. За все в этой жизни надо платить! Вопрос лишь в том, что с тебя потребуют в качестве платы!

   - Не лезь не в свое дело, птицелюд! – прошипел человек. – Это наш бизнес! Мы занимаемся этим же несколько лет!

   - Чем? Поставляете детей на рынок труда? Вы хотя бы объясняете им, как и кем они будут трудиться?

   - Кем бы ни трудились, они будут при деле. Они будут получать деньги за свой труд. Будут обеспечены жильем, медицинской помощью… даже образованием, которого лишены здесь. Или мы ошибаемся, и здесь эти дети все посещали начальную школу?

   Томасина захлопнул клюв. Человек был прав. Грамотность среди его соплеменников была не на высоте. С тех пор, как вернулся домой, он ни разу не видел ни одной надписи. Письменность народу кри-ий-лан заменяли рисунки, узоры и символы. Даже антропологи, изучавшие птицелюдов, и те ограничились тем, что составили словарь наиболее часто употребляемых значков. Но не пытались создать полноценную письменность. Что говорить о развитии наук и искусств!

   - Еще не поздно что-то изменить, - сказал он.

   - И то будет этим заниматься? Уж не ты ли?

   - А хотя бы и я, - запальчиво воскликнул он и осекся, чувствуя, что сейчас его поймают на слове. В конце концов, человек прав. Он прилетел сюда, исполняя важную миссию. Он не имеет права забывать о своем главном долге. И, если честно, помогать этим детям он может и там, куда их отвезут. Найти следы «Карасика» в космосе не так-то трудно, если знаешь, где и кого искать. Достаточно кинуть клич – всего два слова «Карасик» и «Буч» - и через несколько дней или декад он будет располагать полной информацией. А, проследив за трассой корабля, он сможет вычислить и адреса, по которым он доставил юных кри-ий-лан.

   - Как бы то ни было, не торопитесь улетать, дети, - сказал он. – Да, впереди вас ждут суровые испытания. Погода портится, а вы вынуждены будете ночевать на улице, под открытым небом. И кормить вас никто не будет – пищу придется добывать самим, и иногда придется ложиться спать голодными. А есть еще хищники, которые не откажутся вами пообедать… Я ж не говорю про такие мелочи, как отравление всякой гадостью, которую вы будете есть, чтобы заглушить боль и резь в желудке, и про простуду, и про травмы… Если то-то из вас не выдержит всего этого, он вправе уйти с этими людьми тyда, куда они решат вас доставить. И там вы будете жить по чужим законам в чужом для вас мире. Но если вы дождетесь, у вас будет совсем другая жизнь. Жизнь среди своих. Жизнь, которая всяко будет лучше той, которую вы вели сейчас, которую ведут ваши ровесники на островах… и ваши родители тоже. Решайте. Только быстро.

   Подростки колебались. Это было заметно по тому, как они переглядывались, как толкали друг друга локтями и перешептывались. Одна самочка громко прошептала: «Я боюсь!» - и самец, стоявший рядом, сердито шикнул на нее: «Боишься, так и оставайся!»

   Томасина ждал. Люди – тоже.

   - Я бы остался, - наконец, сказал один из подростков.

   - Спасибо, - с чувством высказался Томасина.

   - А я не хочу ждать, - второй подросток шагнул вперед, пихнув локтем того, что стоял на пути. – Не хочу голодать и мерзнуть в ожидании неизвестно, чего… Эй, Сел, ты со мной?

   Потоптавшись, еще один подросток вышел вперед, дернув при этом за руку одну из самочек. Ее попыталась остановить подруга, но та лишь отмахнулась – мол, не до тебя сейчас.

   Кaпитан Бyч встретил эту троицу с распростертыми объятиями.

   - Вы, ребята, молоды! Сразу видно, что вы хотите получить от жизни все и сразу. И вы получите, даю слово! Пошли! Сейчас мы запишем ваши имена, потом вам дадут поесть… вы ведь не завтракали? У нас отличные рыбные консервы… Пальчики оближете… или что там вас… короче, добавки запросите, это точно! Пошли-пошли, еды хватит на всех! Как и спальных мест! Y нас всего много! Я не вру. Убедитесь сами!

   Так, болтая, он повел троих подростков прочь. Его подчиненные поспешили окружить молодых кри-ий-лан плотным кольцом, чтобы их видели как можно меньше глаз. Но, к огорчению Томасины, взрослым больше не было дела до своих детей. Только одна наседка все стояла y ограды, внимательно глядя им вслед. Но, встретившись взглядом с Томасиной, поспешила опустить глаза и засеменила прочь.

   - Кто-нибудь ее знает? – кивнул Томасина оставшимся. – Чья она… мать?

   - Приемная, - скривился один из оставшихся подростков. – Настоящей матери до нас не было никакого дела… И эта нас не любила на самом деле.

   - Почему?

   - Любила бы – не прогнала… Ладно, проживем…

   - Правильно мыслишь, - Томасина не держался и потрепал его по пуху на голове, ощутив пальцами под пушком пеньки будущих перьев. – Когда-то и меня также изгнали. Ничего, вырос, как видишь. И вы все вырастите. И станете гордостью своего народа. Обещаю.

   А сам подумал, что его собственная миссия сейчас находится под угрозой. Ведь он прилетел на Крий-ю, чтобы найти своего ведущего и не имеет права отвлекаться на посторонние проблемы. Но разве можно его жизнь отделить от жизни родной планеты?

ГЛАВА 7.

   Беседы с молодняком гнезда Пиды дали неожиданный результат.

   Агриппиду Томасина нашел берега, где тот вместе с некоторыми холостяками из соседних гнезд осматривал грузовиков. Огромные водоплавающие птицы послушно сидели в небольших «бассейнах», каждая в своем, и ожидали кормежки. Увидев хозяев, они принимались вертеть головами и испускать хриплые крики. Некоторые при этом били по воде крыльями, поднимая настоящую бурю. Молодые кри-ий-ланы со смехом и шутками пытались утихомирить своих подопечных, кидали им в разинутые клювы рыбу.

   - Не думаю, что это хорошая идея, - сказал Агриппида, когда Томасина изложил ему свой план. – Нет, конечно, интересно отправиться вглубь материка. Мы изучили наизусть все побережье и многие острова, но лично я никогда не отходил от берега дальше, чем на один дневной переход. И то это было в детстве, когда мне пришлось это сделать… Нам пришлось, - поправился он, покосившись на нескольких молодых самцов, которые точно также, как он, ухаживали за грузовиками в соседних «бассейнах». Судя по узорам на крыльях, они все были из других гнезд. Агриппида был единственным из своего семейства. – Мы тогда были…

   - Знаю, - кивнул Томасина. – Вас изгнали.

   - А тебя разве нет?

   - Меня?

   Он задумался. Опять вспомнился тот день. Наседка, которую он считал своей матерью, тайком от всех взяла его за руку и повела прочь. Было же поздно, на землю опускались сумерки, они крались вдоль окраины поселка, и юный Томасина навсегда запомнил, как «мама» испуганно приседала и замирала всякий раз, когда поблизости показывалась чья-нибудь тень. Самка постоянно прикрывала его распахнутым крылом и то и дело шептала, чтобы он молчал и слушался ее. Он слушался, не задавая вопросов, и заупрямился только однажды – когда понял, что на странную тускло поблескивающую конструкцию он должен подняться в одиночестве.

   - Меня тоже изгоняли, но… немного не так, - признался он. – Я был отправлен на звезды… подальше от остальных.

   - Почему?

   - Ну… наверное, потому что должен же кто-то отличаться от других, - это было единственное объяснение, которое он мог дать своим молодым собеседникам. С другой стороны, - мелькнула мысль, - не такие уж они и молодые по сравнению с ним. Сколько между ними разницы? Пелесина, его младший брат, в год изгнания Томасины еще находился под опекой второй наседки гнезда. Его изгнали лишь через два зимних сезона, на третий. По обычаю, еще три сезона он прожил в дикой природе, выживая, как мог. И лишь через четыре местных года вместе с немногими выжившими вернулся в поселок, чтобы принять участие в сезоне размножения. Итого, минимум семь местных лет. Не так уж и мало, если вдуматься. А Агриппида ему ровесник.

   - Так ты со мной не пойдешь?

   - Не знаю. Вряд ли. Отец может не отпустить. Да и Мать Пида будет против. Нас ведь только двое выжило тогда из кладки. Они не захотят рисковать. Я обязан участвовать в предстоящем сезоне размножения. Это очень важно для нашего гнезда.

   Томасина задумался. В диаспоре, которая его приютила, отношения были совсем иные. Здесь, на Крий-е, шансы имелись далеко не y всех. И от количества тех, кому выпал такой шанс, зависел престиж гнезда и то, сколько рыбы и морепродуктов положено его обитателям при дележе добычи. Выше престиж – больше еды. Больше еды – крепче взрослые. Крепче взрослые – больше молодняка. Больше молодняка – больше участников сезона размножения. Больше участников – выше престиж. И так далее, круг замыкается. И так будет продолжаться до скончания времен… или пока не случится что-то, что раз и навсегда изменит жизнь птицелюдов.

   Но что, если – опять закрались сомнения – этим «чем-то» является его прилет сюда? Что, если тот старик на острове был прав, и он и есть Избранный? В чем суть избранности? В том, что кто-то пытается изменить мир – и у него это получается. Получится ли у него? Сперва надо найти Катерину, а там поглядим.

   - Ладно, - кивнул он. – Гнездо тоже важно. Я понимаю и не настаиваю.

   Он повернулся, чтобы уйти, но почувствовал чужие пальцы на своем плече.

   - Может быть, - Агриппида смотрел в сторону, - тебе для начала попытать счастья в своем родном гнезде? Родичи вряд ли откажут своему?

   - Я подумаю, - ответил Томасина, досадyя на то, что не вспомнил о таком простом решении раньше. Все-таки он слишком долго жил вдали от родичей и просто-напросто перестал считать гнездо Сины своим. Даже с младшим братом не получилось создать доверительных отношений.

   Он зашагал было вдоль берега в ту сторону, где за плетеными из сушняка оградами высились другие гнезда, и почти не удивился, когда услышал за спиной догнавший его крик:

   - Эй, погоди! Как тебя…

   - Томасина, - рука сама скользнула на пояс, где ждал своего часа заряженный пулевик. – Томасина гнезда Сины…

   У двух подбежавших к нему молодых птицелюдов на крыльях узоры сильно отличались от его собственных, но что это были за семейства, Томасина определить не мог.

   - Я Анджелина из гнезда Лины, - представился один, стукнув себя кулаком в грудь, расписанную татуировками. – А это Константина. Он из гнезда Тины.

   - Я понял, - кивнyл он. – Чего вы от меня хотите?

   - Хочу я, - заговорил Константина. - У нас в гнезде… в общем, нас в гнезде много. Шестеро. И во время предстоящего сезона нам… нам всем бyдет трудно пробиться.

   - Понимаю.

   - И мы хотим… увеличить свои шансы. Ты можешь нам помочь?

   - Чем?

   - Ты ведь собираешься отправиться вглубь материка. В экспедицию, не так ли? И тебе могут понадобиться попутчики.

   - Понимаю, - кивнул он. – Вы хотите прославиться?

   - Да. И…

   - Эй, стойте! Погодите!

   К ним подбежали еще двое. На сей раз узоры на их крыльях были похожи на его собственные, как две капли воды. Только y одного из них вместо синих линий были фиолетовые.

   - Привет. Я – Дарисина, - тот, что с синими линиями, ударил себя кулаком в грудь. – А это Подосина. Мы из твоего гнезда… если правильно рассмотрели узоры.

   - Правильно, - он распахнул крылья, демонстрируя окраску.

   - Вот и отлично, - братья окружили его с двух сторон, оттесняя остальных. – Пошли в наше гнездо. Мать Сина слышала о тебе и бyдет рада видеть… А вы проваливайте, - прикрикнул Дарисина на соперников. – Вас и так слишком много, в сезоне будет, из кого выбирать… недачники! Пошли-пошли… кстати, а тебя зовут?

   - Томасина…Я покинул гнездо очень давно…

   - И не возвращался… сколько лет?

   - Семь.

   - И пропустил целых три сезона! Кoшмар! Это надо немедленно исправить! Мать Сина будет в восторге!

   Продолжая болтать, родственники потащили его в сторону своего гнезда.

   Томасина следовал за ними со смешанным чувством расслабленности и горечи. Сколько лет том назад его отсюда выгнали? И вот он возвращается чуть ли не с триумфом, как победитель. Несомненно, в вечной борьбе гнезд за престиж и пищу Мать Сина вцепится в него всеми когтями и не успокоится, пока не использует по полной программе. Она даже согласится на экспедицию – любой ее исход поднимет престиж ее семьи на недосягаемую высоту. Ее сыновья могут не участвовать в отборе – им, как покорителям суши, и так все отдадут предпочтение. И другие гнезда будут буквально подкладывать Матери Сине своих женихов.

   Что ж, может быть, оно и к лучшему. Заодно он может отыскать ту наседку, которая…

   Поравнявшись с родным Гнездом, он почувствовал… ничего. То есть, вот он видел большой Дом Матери, видел жилища наседок и насесты, где отдыхали холостяки. И не испытывал от этого зрелища никаких радостных чувств. Просто еще одно гнездо, просто еще одна семья-стая кри-ий-лан, пригласившее его в гости.

   Молодняк отсюда уже прогнали, и на попечении наседок остались только малолетние птенчики, большую часть которых еще не выпускали из жилищ.

   Навстречу им поспешили две старые наседки и несколько холостяков разного возраста. У троих узор на крыльях был весьма похож на узоры Томасины – это были его старшие братья, которые не сумели заинтересовать Матерей из других гнезд, и потому были вынуждены остаться дома, охотясь и охраняя семью. Отцами им стать было не суждено.

   Про него, как оказалось, уже услышали – мол, прибыл на материк некто из семейства Сины – и его сразу проводили к Первой Матери.

   Матерей в гнезде было двое – Сина Младшая и Сина Юная. Обе были уже давно не юны, и у ног одной из них сидела молоденькая самочка, которую, скорее всего, после грядущего сезона будут звать Синой Новой. Когда Томасина вошел, она с любопытством воззрилась на него и захихикала, прикрываясь наполовину расправленными крыльями.

   Томасина с любопытством рассматривал обеих Матерей. Одна из них несколько лет назад снесла яйцо, из которого вылупился он. Скорее всего, вот эта, Младшая. Потому как Сина Юная была в те годы слишком юна для него.

   - Вот, значит, кто вернулся, - приветствовала его Сина Младшая. - Ты кто? Я тебя плохо помню…

   Томасина назвал свое имя.

   - Значит, ты наш… Ну-ка, покажись! – Мать Сина внимательно посмотрела на узоры на его крыльях. – Ясно. Ты явился вовремя. Через несколько лун начнется сезон размножения. Чем ты намерен удивить другие семьи?

   - Ничем, - отрезал он. – Я не собирался принимать участие в Игрищах.

   Его слова были встречены шумными возгласами и хлопаньем крыльев. Столпившиеся у порога наседки и холостяки – без особого приглашения Матерей они не имели права подняться на этаж – бурно выражали свое удивление и возмущение. Трое Отцов и четверо молодых женихов, которых допустили на аудиенцию, реагировали намного сдержаннее, хотя и здесь хватало осуждающих жестов.

   - Тогда что ты тут делаешь? – поинтересовалась Мать Сина, когда крики немного стихли. – Если ты не собираешься отдать долг своему гнезду, став Отцом, то что привело тебя сюда?

   - Долг… дружбы, - помявшись, ответил он. – Я ищу моего ведущего.

   - Вот как? Из какого он Крыла? Он здешний?

   - Он из гнезда Рины.

   Мать Сина хрипло вскрикнула и подалась вперед.

   - Вот как? – в голосе ее послышалась угроза. - Ты летал с ними? Как ты вообще попал в их Крыло? Ты поэтому так долго отсутствовал? Чем они тебя приманили? Что пообещали?

   Томасина был немного удивлен. Про гнездо Катерины он знал только то, что оно существует, и что его ведущий – и капитан – практически никогда в нем не жил. Родители были вынуждены покинуть гнездо незадолго до его рождения. Сам Катерина не любил распространяться о своей родословной, и на корабле не следовали традициям народа кри-ий-лан. Экипаж «Мустанга» жил по-своему. И объединился в Крыло не по зову крови, а по наличию общих интересов и дружбе.

   - Ничего гнездо Рины мне не обещало. Но ведущий моего Крыла родился в этом гнезде. Сейчас он пропал… с ним случилась беда. И я должен его найти.

   - Зачем?

   - Без него наше Крыло не может летать. Он – ведущий.

   - Выберите другого! – подал голос один из холостяков за спиной. – Неужели нет достойных?

   - Тебя, например? – сказала Мать Сина. – Мне кажется, ты бы мог…

   - Нет, - покачал он головой. Объяснять родственницам, что такое их Крыло, какие у каждого в нем обязанности не имело смысла. В их мире в Крыло объединяются все самцы одного гнезда, холостяки и Отцы. Причем Отцы, как правило, ведущие. Их сыновья-женихи – соведущие, а остальные – ведомые. Но Крыло Катерины – экипаж «Мустанга» - набирался по иному принципу. Томасина и его друзья жили по законам звезд.

   - Я тебя не понимаю, сын, - вздохнула Мать Сина. – Ты ведешь себя странно…

   - Я только хочу найти моего ведущего. Он где-то на материке.

   - В своем гнезде, где же еще? – буркнул один из Отцов.

   - Нет, - вздохнул Томасина. – Он – изгой. И… я не могу сейчас вам сказать, за что его изгнали.

   - Тогда я тем более не понимаю, зачем тебе цепляться за такого ведущего, - пожала плечами Мать Сина. – Изгои лишаются всех званий и рангов. Они все равно, что умерли.

   Томасина промолчал. Он довольно много общался с кри-ий-ланами, чтобы понять, что местное население никогда не встанет на его сторону. Эта планета была его родиной, но родиной, завязшей в прошлом. Народ кри-ий-лан практически остановился в своем развитии. Они жили в мире, где не менялось ничего. Даже контакты с инопланетянами – капитан Буч и его «Карасик» явное тому подтверждение – ничего не изменили в их жизни. Прогресс? Развитие общества? Науки и культура? Спасибо, нет. Вы – сами по себе, мы – сами по себе. Нам ничего этого не надо. Мы будем жить так, как жили наши предки. Да, торговать с вами будем, но только на наших условиях. И ваш прогресс нам до пустой скорлупки.

   Так или почти так думали многие обитатели Крий-я. Неудивительно, что многие до сих пор считали птицелюдов отсталой расой, тупиковой ветвью эволюции и чуть ли не ошибкой природы. В самом деле, представители других рас и видов имеют на вооружении сотни и тысячи кораблей, а птицелюды – всего один, «Мустанг». Правда, в последнее время количество желающих летать среди звезд стало увеличиваться – в основном за счет птенцов, которые вылупляются за пределами планеты – и, наверное, скоро придется покупать второй корабль. Дело за малым – наскрести нужное количество кредиток и выбрать для них ведущего. А то и другое легко можно обеспечить, воспользовавшись именем Катерины.

   - Он мне нужен, - буркнул он. – И это уж мое дело…Я должен его найти, и я его найду.

   - Что ж, - кивнула Мать Сина. – Это твое решение и твой выбор. Ты уже не птенец, за которого отвечают взрослые. Ты был изгнан, но вернулся и имеешь полное право жить так, как считаешь нужным… при условии, что ты почитаешь наши законы и следуешь нашим обычаям.

   Томасина кивнул, гадая, что она имеет в виду.

   - Через две с половиной луны начнется подготовка к Игрищам, - сказала Первая Мать. – Постарайся, чтобы твои поиски завершились к этому времени.

   - Я постараюсь. Мне… нужны помощники. В одиночку я не справлюсь.

   - Ты хочешь позвать с собой… женихов?

   - Ну, не обязательно. Мне достаточно будет нескольких холостяков… Для того путешествия, которое мы намереваемся предпринять вглубь материка.

   Холостяки опять зашептались, зашушукались.

   - Да, я думаю позвать только холостяков, - продолжал Томасина. – Наше гнездо, насколько вижу, довольно многочисленно. В случае чего оно легко переживет их отсутствие… на какое-то время. К тому же это путешествие может поднять их престиж в собственных глазах.

   - Престиж? – насторожилась Первая Мать.

   - Да. У женихов он и так есть, а вот холостякам похвастаться нечем. Пусть гордятся хотя бы тем, что до них не совершал никто – отправиться вглубь материка, навстречу опасностям, подвигам, приключениям… о которых так интересно будет рассказывать по вечерам. Об этом путешествии они будут говорить долго…

   Он замолчал, спиной чувствуя устремленные на него жадные взгляды.

   Холостяки, бывшие женихи, получившие отставку, постепенно скатывались в иерархии на последние места. Если ты не смог заинтересовать Матерей из чужих гнезд, ты должен оставаться в своем – охранять, охотиться, заботиться о своих младших братьях и сестрах. Но у того, кто отправится с ним, появится шанс. Ведь сезон размножения – это в большей степени отбор женихов. Победитель получает право стать Отцом в том гнезде, которое его выбрало. И пусть у холостяков нет красивого оперения, они не обладают чарующими голосами и плохо танцуют и не умеют выделывать в воздухе замысловатые па, но у них будет кое-что другое, что с успехом заменит красоту, голос и танцы, вместе взятые. Это – подвиг.

   - Мы подумаем над твоими словами, сын мой, - важно кивнула Первая Мать. – Когда ты намерен отправиться вглубь материка?

   - Чем раньше, тем лучше.

   - В таком случае, мы уже сегодня вечером назовем тебе имена тех, кто пойдет с тобой, - Первая Мать тяжело спрыгнула со своего насеста и направилась в другую комнату. Вторая Мать и смешливая будущая Сина Новая тоже поднялись на ноги и поспешили за нею по пятам.

   - Расходимся, расходимся, - тут больше ничего нет интересного!

   Томасина послушно направился к выходу.

   Остаток дня был полон ничего не значащей суеты. Вернувшегося издалека сына и брата хотели видеть все – холостяки, женихи, отцы, наседки. Одни удивлялись тому, где он столько времени пропадал, другие видели в нем соперника и конкурента. Находились и те, кто упрекал его за то, что, приплыв на материк, первым делом не пошел домой, а почти половину суток бродил, неизвестно, где. Его встреча с запредельниками была известна, и это тоже служило причиной недовольства – выходит, чужаки ему ближе родичей!

   Томасина присматривался к родственникам с затаенным любопытством. С того момента, как он покинул родную планету, прошло слишком много времени. Он опоздал и не испытывал к окружающим особенной привязанности. Ведь птенцов выгоняют из гнезд строго в определенное время. А в его случае явно поторопились. Сейчас, припоминая свое детство, он понимал, что был не просто самым маленьким и слабым, но и самым младшим в кладке. Он вылупился на несколько дней позже остальных, что не могло не повлиять на его рост и развитие. Но почему он запоздал и провел в яйце больше положенного срока? Ни отложившая его яйцо Мать, ни тем более окружающие этого не знали.

   Наконец, солнце коснулось краем горизонта, тени удлинились, с моря потянуло прохладой. Стали стихать крики грузовиков, все реже мелькали в небе крылатые силуэты мелких летунов и крупных насекомых, за которыми они охотились. И в поселке стал нарастать шум. Возвращались последние бригады ловцов, сваливали добычу в общие кучи, и наседки под болтовню и хлопанье крыльев приступали в дележке. Как правило, это выражалось в том, что перво-наперво они выбирали куски для наседок, которые оставались возле птенцов и уносили им их долю. Пока они бегали туда-сюда, приходили Матери, долго и тщательно выбирали, что им съесть, спорили и передавали друг другу части рыб и раковины моллюсков, ломали панцири крабов. И уже после того, как они насытились и отступили, наступал черед остальных.

   Томасина, успевший немного перекусить в гнезде Пиды, не спешил к куче рыбы за своей долей. И порядком удивился, когда к нему бочком стала подбираться одна из наседок. Самка держала на вытянутой руке половинку тушки клинобрюшки и водила ею у него перед лицом характерным жестом, словно он новорожденный птенец и должен реагировать на движение.

   - Ты чего? – он подался в сторону. – Это мне?

   - Тебе… если хочешь. На! – наседка сунула ему рыбу буквально в лицо. Томасина еле успел перехватить ее руку:

   - Не надо! Я прекрасно вижу! – не разжимая сомкнутых на запястье пальцев, второй рукой забрал подношение. – Благодарю, но я мог бы сам… Тебе не обязательно кормить меня, как новорожденного…

   - Когда-то кормила, - наседка внезапно осеклась и закончила другим тоном, - кое-кого, подобного тебе…

   - Мм-м? – он, уже сомкнувший челюсти на боку рыбины, посмотрел на собеседницу внимательнее. Она была уже немолода, намного старше его. Возраст выдавали у нее выцветшие узоры и неряшливо выглядящее оперение, а также складки там, где кожа была перьев лишена. Крылья она держала наполовину сложенными, одно на другом.

   - Мы знакомы?

   - Может быть, - наседка склонила голову набок. – Принести тебе еще покушать?

   - Я могу и сам, - поверх ее головы Томасина посмотрел на гору рыбы. До сваленных отдельной кучей крабов и съедобных раковин добраться было уже невозможно – холостяки окружили ее, быстро доедая остатки.

   - Нет, позволь мне, - она быстро метнулась к куче, но Томасина успел перехватить ее запястье.

   - Мы знакомы? – догадался он.

   Взгляды их встретились.

   - Могли быть знакомы, если… - наседка запнулась. – Если это – ты…

   Он пристально всмотрелся в ее лицо. В лицо, которое намного чаще видел в полумраке выводковой камеры, чем при ярком свете дня.

   - М-мать?

   - Нет-нет, - наседка затрясла головой, пытаясь вырваться. – Не я! Не Мать! Я только высиживала… согревала и кормила, а потом…

   - Потом не допустила, чтобы самый слабый птенец выводка оказался в лесу и погиб, - закончил он. – Ты отправила меня на звезды…

   - Мама! Мама!

   - Я обещаю не пищать!

   Окруженные сеточкой морщин глаза смотрели на него.

   - Ты меня вспомнил.

   - Я ждал, что ты прилетишь ко мне и заберешь меня домой, - сказал Томасина, чувствуя, что горло сжимается, словно от боли. – Я так долго тебя ждал… А ты все не прилетала и не прилетала. А потом перестал ждать.

   Она улыбнулась.

   - Я надеялась, что ты меня забудешь… стеснялась подойти… А сейчас, во время трапезы… Не сдержалась, прости.

   - Это ты меня прости, - сказал Томасина. – Я не должен был тебя забывать.

   - Так было надо, - наседка тихо потрогала его перья на голове. – Так всегда… дети вырастают и забывают своих родителей…

   - Моя мать – ты! – вырвалось у него, и наседка переменилась в лице. На голой коже проступили серые и бурые пятна. Она прижала перья, дернула крыльями, словно хотела взлететь и быстро обернулась по сторонам, словно боясь, что их подслушают.

   - Нет, - прошептала она, - ты не должен так говорить. Я тебе не мать. Твоя мать – вон она! – дрожащий палец уперся в противоположный край площадки кормления, где на широком плоском насесте, украшенном косицами из высушенных водорослей, восседали обе Матери Сины. Третья, будущая Мать Сина Новая, сидела возле молодых наседок, своих ровесниц. Они жевали вяленые спинки кузовков* и о чем-то хихикали.

   (*Кузовок – здесь панцирная рыба. Прим. авт.)

   - Мне все равно, - отрезал Томасина. – Моя мать – ты!

   - Молчи! – сухие тонкие пальцы легли ему на рот. – Даже если кто-то сказал тебе правду – все равно молчи! Никто не должен знать…

   - Ты! – он сорвался на крик и еле затолкал вопль обратно в глотку. – Ты?

   - Молчи! – она накинулась на него, толкая и шлепая по второй руке. – Молчи! Не смей! Великая Скорлупа! Какая я была дура! Как я могла подумать…

   Решившись, Томасина подхватил самку на руки и потащил прочь. Она забилась в его объятиях, и он поставил ее на землю, чтобы наседка криками не привлекла ничьего внимания.

   - Ты мне расскажешь, - прошептал он. – Ты мне все сейчас расскажешь, поняла? Или я сам скажу Матерям. Я, конечно, скажу не правду, и не все, что знаю, но, поверь, я это сделаю! Поняла?

   Наседка тряслась, как в лихорадке. Перья ее топорщились, на оголенных участках кожи проступали бурые пятна.

   - Хорошо, - пролепетала она. – Я скажу… но пообещай мне, что не скажешь больше никому и потом уберешься отсюда как можно скорее! Нам ведь нельзя! Нельзя!

   - Говори.

   Его самого трясло. Детские воспоминания, которым он привык не придавать особого значения, вставали перед мысленным взором. Все мелочи сейчас ожили и властно заявляли о себе. Как он мог быть таким глупым? Как мог не замечать очевидные вещи?

   - Мама! Мама!

   - Они просто ничего про тебя не знают. Ты не виноват, что слишком долго пролежал в яйце и вылупился самым последним…

   - Я завидовала Матери Сине, - голос наседки звучал тихо и устало. – Мы ведь были родными сестрами, но в схватке победила она... потому, что мне стало ее жалко. Мне казалось это неправильным. И то, что остальных мы обе победили, меня не останавливало. Они все хотели и могли быть наседками, а я – нет. Вечно высиживать и воспитывать чужих птенцов вместо своего… И когда мне представился шанс…Мать Сина тогда была занята. Она только-только зачала и готовилась к кладке. Заперлась, никого не хотела видеть…И когда появился он… В общем, я выдала себя за нее. Внешне мы похожи немного, - наседка расправила плечи, встряхнула головой, - то есть были похожи… да еще и темнота сделала свое дело… То, что я сделала, против обычаев и правил. Я ведь не могла… не должна была стать… Все дело в крабовой икре. Она достается только наседкам. Мы должны ее есть полгода после сезона размножения, но я… я не могла себя заставить ее есть. Мне она казалась слишком горькой, и я… тайком выкидывала свою порцию.

   Томасина забыл, как дышать. Ему было одновременно страшно и радостно. Хотелось проснуться и оказаться в каюте «Мустанга» и ничего этого не знать.

   - В общем, я преступница. Мать Сина доверила нам – мне и двум моим товаркам – семь яиц. Мы их поделили, чтобы все было честно. И когда появилось восьмое… это могло вызвать ненужные вопросы. И тогда я… я уничтожила одно из яиц Матери. Разбила тайком и… выпила содержимое. Я преступница. Но, - она снова тряхнула головой, - я не жалею.

   Томасина молчал. Да и что тут скажешь? Теперь, по крайней мере, он получил ответы на некоторые свои вопросы.

ГЛАВА 8.

Утро разразилось приветственными криками. Все самцы-птицелюды – от женихов до самых старых холостяков – криками приветствовали новый день. Расправив крылья, они хором, кто во что горазд, пели и кричали. Кто-то пытался подтягивать Утренний Гимн, кто-то пел песню собственного сочинения, кто-то просто вопил от избытка чувств и стараясь перекричать соседа. Кричало и пело не только Гнездо Сины – по всему растянувшемуся вдоль берега поселку кри-ий-ланы мужского пола кричали и пели, встречая рассвет.

   Томасина ночевал в нижней камере Дома Матери, вместе с тремя женихами и двумя Отцами. Когда все пятеро заорали в темноте камеры, он спросонья решил, что произошла катастрофа и, еще не открыв глаз, закричал: «Свистать всех наверх! Орудия к бою! На абордаж, мать вашу! Полный вперед! Врубай шестую передачу! Как слышно? Прием!»

   И дважды прокричав «Прием-прием! Как меня слышно?» - сообразил, что вокруг царит подозрительная тишина. Только эхо его воплей еще металось под глиняным потолком, да где-то наверху послышались недовольные голоса, и на головы певцов посыпались крошки глины и несколько трупиков мелких птичек.

   - Ох, - до Томасины дошло, что происходит, и он поспешил заткнуться, оборвав команду на полуслове. Огляделся по сторонам, ожидая, как минимум, бешеный крик разъяренных соседей.

   Но, к его удивлению, женихи воззрились на него с откровенным восторгом.

   - Ух, ты! – протянул один. – А нас научишь так кричать?

   - Тогда мы на этих Игрищах всех порвем! – поддержал его второй. – И уже не нас будут выбирать, а мы перебирать подружками начнем!

   - Это… не так-то просто. Все эти слова… Это ведь не на нашем языке.

   - А нам все равно. Переведешь.

   - Это…надолго, - попробовал отнекиваться Томасина.

   - А мы никуда не торопимся! – его окружили со всех сторон. В кромешной темноте камеры стало тесно и душно. – Учи! Мы легко все повторим! Только кричи сначала помедленнее.

   - Я… мы можем помешать спать Матерям, - нашелся Томасина, которому вовсе не нравилось такое повышенное внимание к своей персоне. – Они наверняка уже проснулись и слушают нас.

   - Тогда пошли отсюда подальше. Чтобы нас никто не подслушал. А то еще соседи твою песню запомнят…

   Он понял, что отвертеться не удастся. Его окружили и буквально вынесли наружу.

   Рассвет только занимался, небо на востоке отливало всеми оттенками голубого и зеленого. Звезды еще горели, но уже тускло. Поселок продолжал шуметь, и женихи припустили бегом к окраине. Там, где россыпи камней были окружены зарослями кустарника, его впихнули в середину:

   - Учи!

   - Мне некогда. У меня есть другое дело. И потом…я ведь ухожу, а учеба должна длиться не один день. Мы можем просто не успеть. Я могу вернуться в гнездо перед самым сезоном размножения.

   - Куда ты уходишь?

   - Далеко. К Синим горам. Я должен кое-кого найти. Мне сказали, что у подножия синих гор, там, где начинается Река Броненосцев, поселился… очень важный для меня…один кри-ий-лан. И я должен его найти…

   Томасина надеялся, что после такого ответа его оставят в покое, но не тут-то было.

   - А мы пойдем с тобой! – заявили трое женихов. – А по пути ты будешь учить нас своей песне.

   - А вас отпустят? – засомневались Отцы. Один из них был намного старше другого, и Томасина подумал, что, в свете сказанного наседкой Си, он мог быть его настоящим отцом. Если Томасина научит своих братьев – а среди них есть его братья хотя бы по Отцу! – корабельным командам, это сразу сделает гнездо Сины самым авторитетным. И тогда в самом деле молодые самцы смогут выбирать себе подруг.

   - Еще бы нас не отпустить! – запальчиво воскликнул один из женихов. Балясина. – Мы же идем ради гнезда… И лишние рты гнездо кормить не будет. Мы сами себе добудем пропитание.

   - Верно Балясина говорит, - подхватили двое других женихов. – Охотиться станем. А по дороге станем разучивать песню, чтобы не было так скучно идти. Ну, хорошая идея?

   На него со всех сторон смотрели внимательные глаза. И Томасина смирился.

   - Хорошо, - сказал он. – Идите собирать припасы и… если есть, какое-нибудь оружие. Встречаемся здесь же, у этого камня, ровно в зенит*. И сразу выступаем. Кто опоздал – пусть пеняет на себя!

   (*Зенит – соответствует земному полудню. Прим. авт.)

   Женихи умчались, вереща и вприпрыжку, взмахивая на ходу крыльями так, что то один, то другой на пару шагов пролетал над землей.

   Томасина остался ждать. Все его вещи были либо при нем, а какие он оставил… что ж, значит, так тому и быть.

   В ожидании зенита, он разровнял пяткой песчаный грунт и стал осторожно чертить на земле карту. Две извилистые полоски, соединявшиеся в одном месте – это было побережье материка и впадающая в него река. Налегающие друг на друга круги – это растительность по берегам реки. Рядом зубчатая стены, похожая на спинной гребень одной из крупных ящериц. На рисунке все довольно просто. Но в предгорьях…

   Шорох заставил его вскочить. Пулевик был уже на боевом взводе. Но воспользоваться им не пришлось. С некоторым удивлением он заметил двух наблюдающих за ним подростков. Вчерашние изгои пугливо жались к камням, наполовину скрытые кустарником и в любую минуту готовы были убежать.

   - Не бойтесь, - Томасина опустил руку с пулевиком. – Эта штука не опасна.

   - Да мы и не боимся, - старший подросток оглянулся по сторонам. – Подумаешь, палочка…

   - Мы думали, тут есть взрослые, - добавил тот, что был чуть меньше ростом и не такого крепкого сложения. Кожа на открытых участках головы у него была нездорового синюшного оттенка, и Томасина подумал, что молодой самец успел простудиться. Если это так, то до окончания срока своего взросления он не доживет, и его спутник вернется в родное гнездо один.

   «Если вернется!» - подумал и тут же отогнал от себя неуместную мысль Томасина.

   - Взрослые тут есть. Я взрослый, - сказал он. – А что до этой «палочки»…

   - Нет, вы не взрослый… то есть, не такой взрослый. Вы другой.

   Он усмехнулся. Дети! Как они тонко все чувствуют… не зря же Катерина когда-то не просто обратил внимание на заблудившегося в чужом городе подростка и взял его с собой, но и почти сразу разрешил находиться в рубке управления и учил его читать и писать одновременно с управлением кораблем.

   - Да. Ты прав. Я другой. А что тут делаете вы?

   - Мы… подслушивали, - признались подростки.

   - И хотите пойти с нами? – наудачу предположил он и по тому, как синхронно потупились и что-то невнятное забормотали оба, понял, что угадал.

   - Дети, это опасно. Мы идем туда, куда очень давно не ступала нога разумного существа. На равнинах в глубине материка обитают существа, про которых здесь, на побережье, рассказывают страшные истории. Там водятся чудовища. Любой из нас мог бы погибнуть там, и я не хочу рисковать вашими жизнями.

   - Жизнями наших старших братьев вы рискуете!

   - Ваши братья – женихи. Рисковать – это их долг…

   - Их долг – победить в борьбе за право стать Отцами.

   Все трое вздрогнули – четвертый голос раздался сбоку, за камнями.

   - Кто здесь? – Томасина еле заставил себя не пустить в ход пулевик, даже для того, чтобы продемонстрировать его возможности. В магазине его была дюжина патронов, еще примерно столько же хранилось в поясе. Каждый выстрел был на счету. И пусть меткостью своей стрельбы он мог гордиться, не стоило забывать о том, что всему на свете приходит конец. И любые запасы имеют свойство подходить к концу.

   - Здесь я, - из-за камня выглянул Константина. Махнул раскрытой ладонью. – Это всего лишь я.

   - Что ты здесь делаешь? – он с любопытством воззрился на жениха из чужого гнезда.

   - Добываю себе право назваться отцом в новом сезоне, - невозмутимо ответил он. – Если я вернусь – не важно, достигнем мы цели или нет! – я обязательно пробьюсь и, может быть, даже в твое гнездо, - он подмигнул с гордым видом. – Ты берешь меня с собой? Я пришел не с пустыми руками! У меня тут…

   Пошарив за камнем, он извлек битком набитую рыболовную суму, а также пару бумерангов* и продемонстрировал прикрепленный к поясу нож. Нож был покупным. Томасина с некоторым удивлением заметил, что он – стальной, с усиленным алмазным напылением лезвием. Видимо, звездопроходцы, подобные капитану Бучу, не только перевозили «лишний» молодняк на другие планеты, то и привозили сюда кое-какие товары. Удивление вызывал не сам факт торговли, а то, что торговали полезными предметами. Ведь обычно с «дикарями» рассчитываются яркими тряпочками, бусами, зеркальцами и тюбиками из-под солнцезащитного крема. А тут отличный нож космической пехоты.

   (*Бумеранг – метательное оружие, которыми пользуются птицелюды, действительно так похоже на бумеранг австралийских аборигенов, что автор решил и назвать его тем же словом. Исключение разве что в материале – бумеранг птицелюдов сделан из кости крупой местной акулы. Прим.авт.)

   - Откуда это у тебя?

   - От Отца. Он его выменял. Давно.

   - А ты украл? – невозможно было поверить, что кто-то решил добровольно расстаться с таким подарком.

   - Не украл, а взял на время. Вернусь – отдам. А заодно проверю в деле.

   Спорить было бесполезно. Молодой жених был настроен решительно и пришел практически полностью подготовленным к походу.

   - Ты принял в команду, - кивнул он. – Остается подождать остальных.

   - Кого? Анджелина обещал догнать нас позже…

   - Должны прийти мои младшие братья.

   - Ты берешь с собой родню? Твоих главных конкурентов?

   - А почему бы и нет? – в конце концов, он не планировал участвовать в программе размножения. Если и становиться отцом, то там, на звездах. Чтобы его дети – пусть их будет не шесть-семь за одну кладку, а всего два-три – выросли, зная не только то, кто их отец, но и кто их настоящая мать. И чтобы они учились не рыбу потрошить, а читать и писать. Ходили в начальную школу и по достижении подросткового возраста не прогонялись на произвол судьбы, а остались в семье и продолжили образование. И если прилетели на родину, то для того, чтобы нести оставшимся здесь прогресс, а не бусы и зеркальца.

   Троих женихов гнезда Сины пришлось ждать еще несколько минут. Они примчались бегом, запыхавшись и нервно озираясь по сторонам.

   - Скорее! – выдохнул на бегу Подосина. – Бежим!

   - Что случилось? – Томасина поймал туго набитый мешок, который перебросил ему Дарисина.

   - Потом! – они промчались мимо, ныряя в кусты.

   - За мной!

   Они сорвались с места. Константина задержался только для того, чтобы подхватить с земли свои вещи.

   Бежали несколько минут, устремляясь все дальше и дальше от поселка. Продирались сквозь кустарник, огибали или перескакивали через валуны. Томасина слегка запыхался. Ему давно не приходилось столько бегать. Пару раз он на бегу распахивал крылья, взмахивая ими, чтобы набрать скорости. Хорошо, что все его вещи до сих пор были практически не распакованы! Но второй мешок, который перебросил ему младший брат, здорово мешался, оттягивая руки. Томасина с горечью подумал, что с двойной тяжестью он, давно не тренировавшийся в беге по пересеченной местности, может отстать. Хорош командир группы, которого все вынуждены ждать! В результате, наплевав на конспирацию, он расправил крылья и заработал ими в полную силу, временами взлетая над землей.

   Несмотря на тяжесть мешков, ему удалось набрать скорость, достаточную для того, чтобы взлететь. Поднявшись над зарослями кустарника – то редея, то становясь гуще, они тянулись довольно широкой полосой – он заметил, что справа и слева от него еще двое последовали его примеру. Одного он узнал – это был Дарисина. Кто второй? Узор вроде знакомый, но кри-ий-лан так отчаянно работает крыльями, что не разглядишь деталей.

   Предупредительный крик раздался сбоку, и Томасина сделал поворот. Впереди в зарослях наметился просвет. Там кусты редели, а земля чуть приподнималась, образуя небольшую балку. Все направились в ту сторону.

   Первым на твердую землю ступил Дарисина. Вторым – Томасина. Третьим оказался один из двух подростков-изгоев. Он была так измотан, что не мог говорить и от усталости рухнул на землю, распластав крылья и захлебываясь слюной и кашлем. Четвертым к ним присоединился Константина, оглянувшийся по сторонам:

   - Все на месте?

   - Нет Подосины, - припомнил Дарисина.

   - И ты говорил, что к нам позже присоединится Анджелина, - добавил Томасина.

   - Нет времени ждать. За нами погоня.

   - Да, - кивнул Дарисина. – Нас не хотели отпускать. Младшая Мать подняла тревогу. Вцепилась в Балясину и завопила, что было мочи. Мы с Подосиной сумели вырваться, а Балясина остался там.

   - Как и Анджелина, - кивнул Константина. – Так что мы остались втроем…

   - Вчетвером, - Томасина показал на подростка, который немного справился с дыханием, но все еще лежал на земле.

   - Этого еще не хватало! Зачем нам ребенок? Он будет только мешаться…

   - Этот ребенок выдержал перелет, который под силу только взрослому мужчине, - отрезал Томасина и присел на корточки перед новичком. – Как тебя назвали? Из какого ты гнезда?

   - М-ма…Мар из Гнезда Лины, - выдохнул тот со второй попытки.

   - Потом тебя будут звать Марлиной или… хм… Маргелиной?

   Подросток помотал головой. Ему было все равно. Он с трудом приподнялся с земли, со стоном потянулся сложить крылья.

   - Я помогу, - Томасина осторожно надавил ладонью на сустав, помогая крылу согнуться. – Вот так. Теперь вставай на ноги.

   - Спасибо, - Мар оперся на его локоть. – Я могу идти с вами?

   - Можешь. Если понесешь этот мешок, - мигом нашелся он.

   Старшие зафыркали, но ему было наплевать. В конце концов, кто тут командует походом?

   В путь выступили только некоторое время спустя – Константина ни за что не хотел уходить без Анджелины. Да и Мар волновался за своего брата, отставшего в начале бегства. Подросток мог либо бросить преследование и вернуться в рощу, либо продолжить следовать за ними наугад и потеряться уже окончательно. В одиночку у молодого кри-ий-лана не было шансов выжить. Томасина решил подождать. В конце концов, их только четверо, а поход обещает быть трудным. Лишняя пара рук и крыльев не помешает.

   В результате они сидели на балке, пока солнце не стало клониться к западу.

   - Все, - Томасина встал первым, потянулся. – Больше ждать не имеет смысла. Пошли.

   - Но, может, он заблудился и ищет нас? – не сдавался Константина. – Надо подать ему знак, что мы тут!

   - Подавай, - кивнул Томасина, и молодой жених тут же, скинув мешок, разбежался, прыгая с крутого склона. Отчаянно замахал крыльями, набирая высоту и нарезая круги. Здесь, вдали от воды, взлетать было нелегко. Всем видели, как тяжело загребает крыльями воздух Константина, как напрягается, помогая всем телом. Как медленно набирает высоту, то ныряя, то выравнивая полет.

   Описав над балкой два круга, он завис в воздухе, расправив крылья и планируя в восходящем потоке. Немного покачал крыльями туда-сюда, а потом по спирали стремительно пошел вниз. Ухитрившись пару раз кувыркнуться в воздухе.

   Рядом с Томасиной завистливо вздохнул Мар.

   - Что?

   - Как бы я хотел также летать, - вздохнул подросток.

   - Будешь. У тебя уже хорошо получилось.

   - Правда? – тот просиял. – Знаешь, ведущий, я ведь летал по-настоящему первый раз в жизни!

   - Тем более для первого раза ты отлично справился. Но, пожалуйста, не называй меня ведущим. Я только со-ведущий Крыла…

   - Сейчас ты ведущий, - упрямо возразил подросток.

   Константина наконец сбросил высоту и тяжело приземлился, припав на одно колено.

   - Там… я видел, - выдохнул он, шумно переводя дух. – Еще двое… идут сюда. Я дал им знак. Они свернули к балке. Скоро будут здесь.

   - Кто? Ты их узнал?

   - У одного крылья как у Анджелины. Второго не признал.

   - Ладно, - Томасина заметил, как загорелись глаза Мара. Подросток надеялся, что этим вторым будет его брат. – Подождем…одно деление.

   Опустившись на колени, он наскоро нарисовал на открытом участке солнечные часы. Разделил круг на равные части, воткнул в середину палку.

   - Тень дойдет вот сюда – уходим в любом случае. Иначе мы застрянем тут надолго.

   Тень успела пройти большую часть отмеренного расстояния, когда не спускавший с равнины глаз Мар подпрыгнул с криком:

   - Идут! Идут!

   Среди высокой травы и редких кустов действительно двигались две фигуры.

   Заметив своих, кри-ий-ланы встали плечом к плечу и расправили крылья, помахивая ими в воздухе. Мар даже запрыгал на месте, хлопая перепонками так, что от него все поспешили отодвинуться.

   - Сюда! Сюда! – закричал он.

   Несколько минут спустя – до роковой отметки на солнечных часах осталось всего ничего – отставшие наконец поравнялись с балкой и стали на нее карабкаться. И тут стало видно, что, хотя один действительно Анджелина, зато второй оказался Агриппида. Он сложил свой мешок к ногам Томасины и улыбнулся:

   - Ну, как? В твоем Крыле есть еще места?

   - Есть, - кивнул тот. – Но как ты…

   - Отец отправил. Сказал, что я хорошо знаю море и…

   - Мы идем не по морю, - перебил его Дарисина. – Тут земля…

   - Конечно, - кивнул новичок. – Отец так и сказал – море ты хорошо знаешь, а вот сушу… И отправил за вами.

   - За нами гонятся?

   - Да так… холостяки. Они уже оставили погоню. Мы вот с Анджелиной в камнях отсиделись, потом пошли в вашу сторону. Пока были следы, шли по следам. А потом – наугад.

   - Если бы не Константина, до сих пор бы блуждали, - добавил тот. – Спасибо.

   - И больше мы никого ждать не будем, - Томасина снова вздернул на плечи свой мешок. – Разбираем поклажу – и вперед. Нам до темноты надо пройти не меньше десяти перелетов*. Мы и так потеряли много времени.

   (*Перелет – здесь мера расстояния, равная примерно сотне прыжков. Прим.авт.)

   Он выдернул прутик-стрелку из часов и стал спускаться с балки со стороны, противоположной той, на которую только что влезли отставшие. Ворча и вздыхая, они снова вынуждены были пуститься в путь.

   - Ничего-ничего, - крикнул Томасина. – Трудности существуют для того, чтобы их преодолевать. Дальше будет легче! А если начнете пользоваться крыльями, легче станет уже сейчас.

   В ответ послышалось многоголосое бормотание. Кри-ий-ланы умели летать, но их полет больше напоминал планирование. Они большей частью парили в воздухе, ловя восходящие потоки. Взлетать и приземляться для многих было тяжелым испытанием. Только те, кто тренировался с детства, хорошо летали. Да и то среди самцов. Матери, наседки и просто самки крыльями практически не пользовались. И большинство их с возрастом вовсе утрачивали способность к полету.

   Однако крылья оставались важной частью жизни. Хотя бы потому, что именно в море, летая за добычей, кри-ий-ланы добывали пищу. А ритуальные танцы в сезон размножения без крыльев просто не делались. И Томасина отчасти понимал Катерину. Не понимал только одного – почему тот отправился сюда? Не потому ли, что надеялся тут покончить счеты с жизнью?

   Нет-нет! Ничего подобного. Если бы ведущий захотел умереть, он бы мог сделать это и на Ведьминой Голове. Там даже было больше возможностей – лишняя горсть лекарств, распахнутое настежь окно на верхнем этаже небоскреба, газ, разряд тока… старый добрый огнестрел…Нет, Катерина не собирался умирать. Но почему тогда решил перебраться сюда? Решил, что на звездах он никому не нужен?

   «Нужен, - с яростью подумал он. – Ты нужен мне. Ты нужен нашим парням с «Мустанга». Ты нужен многим отчаявшимся, которые потеряли много, но уверены, что лишились всего. Твой пример помог бы им снова поверить в себя. Но ты ушел от мира, Катерина. Почему?

   Ответов на этот и другие вопросы у него не было.

   Балка тянулась с северо-востока на юго-запад со стороны невысокой горной гряды. Если верить карте, надо было сейчас отклониться немного к западу и постепенно забирать на север, чтобы выйти к круглому озеру и Столовой горе рядом с ним. Именно на вершину Столовой горы садился «Карасик», когда высадил единственного пассажира. И искать его надо где-то поблизости. Скажем, на берегу озера. Или на склонах самой горы.

   Шли быстро. Томасина, увлекшись размышлениями, время от времени расправлял крылья и взмахивал ими. Это одновременно создавало приятный ветерок и в то же время поддерживало тело – с помощью крыльев шаги получались длинные и высокие, словно у космонавтов на некоторых астероидах, где сила тяжести так мала, что человек почти ничего не весит. Спутники сперва ворчали и сетовали – мол, куда спешишь, мы не поспеваем! – но потом сообразили, в чем дело, и за спиной Томасина услышал шелест нескольких пар крыльев.

   - Встать в строй, - не оборачиваясь, бросил он. - Держаться косым строем, чтобы не задевать друг друга крыльями.

   Спутники послушались разумного совета, и какое-то время ширину нарушал только шелест крыльев и сосредоточенное сопение. Никто не разговаривал, не спорил, не приставал с вопросами. Устали или просто задумались о том, что ждет их дальше.

   В очередной раз взмахнув крыльями, Томасина резко перевернулся вертикально и хлопнул крыльями несколько раз, набирая высоту. Поднявшись на несколько локтей над верхушкой ближайшего кустарника, он окинул взглядом местностью

   Это была не совсем гладкая долина, протянувшаяся чуть ли не до горизонта. На востоке синели горы. На западе и севере продолжалась та же равнина. Южнее заросли становились гуще, с той стороны еще виднелось море. Казалось, они еще чувствуют запах йода.

   - Мы ненадолго, - прошептал Томасина.

   - Эй! Чего там интересного? – крикнули ему.

   - Для меня – ничего. Но я должен отыскать место для ночлега, - ответил Томасина, взмывая круто вверх.

   Подходящее местечко сыскалось быстро.

   - Можем остановиться тут, - Томасина скинул мешок с припасами на землю. – Располагайтесь. Сейчас принесу сушняк.

   - Принесешь… что? – удивился Дарисина.

   - Сухие ветки. Мар, поможешь мне? – обратился он к подростку.

   - Да, - встрепенулся тот, явно радуясь тому, что на него обратили внимание. – А… зачем?

   - Увидишь. Всем остальным, - добавил Томасина, направляясь в сторону зарослей, - разобрать припасы и поделить для ужина. Когда вернусь, будем есть.

   Он не прибавил более ни слова и углубился в густой кустарник, раздвигая руками ветки.

   Некоторые на ощупь были сухими, но ломались плохо. Приходилось прилагать усилия и пару раз даже достать нож, чтобы перерезать тугие скрученные волокна. По привычке звездопроходца – а «Мустангу» случалось открывать новые планеты и изучать их! – он запоминал, как выглядит тот или иной кустарник и старался брать ветки с разных видов, чтобы потом сравнить и сделать выводы. Отобранные «образцы» он сгружал на подставленные руки Мара.

   - Зачем это? – решился спросить тот, когда принял уже десятый сук. – Мы будем строить насест? Но это ведь долго… или мы остановимся тут на несколько дней?

   - Нет, это не для насеста, - Томасина, примерившись, ударил по очередному сучку, отломив его. – Это для...

   Он замялся, потому что в языке кри-ий-лан не было такого понятия, как «костер». Его соплеменники не разводили огня. Для них пламя было не защитником и другом, как для многих разумным существ, даже стоявших на низших ступенях развития. Для них огонь был либо степным пожаром, гудящим все живое, либо чем-то, что живет в недрах кораблей пришельцев.

   - Для чего? – по-своему понял его заминку Мар.

   - Я покажу вам кое-что, - решился Томасина. – Кое-что интересное… но с чем надо обращаться осторожнее.

   Нагрузив своего спутника сушняком, он подхватил несколько валявшихся на земле веток поменьше и горсть опавших листьев. О том, как правильно разводить костер, он читал, слышал и даже сам как-то раз попробовал – под присмотром старших, уже на других планетах. Огонь птицелюдам-эмигрантам принесли люди, и в диаспоре частенько пищу готовили на огне – варили, тушили, запекали, обмазав приправами и глиной. Но здесь, на Крий-я, про готовку почти не знали. Рыбу вялили, солили, вымачивали или делали из нее «рыбное желе», заставляя перепревать в собственном соку, сдобренном ферментами и выделениями актиний и некоторых видов голотурий, но чаще поедали сырой. Томасина, отвыкший от такой диеты, старался на общих трапезах выбирать вяленую или соленую рыбу, а также крабов и моллюсков, которых можно было есть сырыми. И теперь предвкушал – не без тревоги – что, наконец, сможет поесть жареную пищу. Если, конечно, у него получится развести костер.

   Их ждали на той же поляне. Самцы подошли к делу ответственно – мешки с припасами были сложены в одну кучу, а прихваченная в дорогу рыба разложена на равные кучки.

   - Зачем нам ветки? – поинтересовался Дарисина, который, на правах родственника вел себя с Томасиной свободно. – Мы что-то будем строить?

   - Да, но он не говорит, что, - сказал Мар.

   - Тебя не спрашивали, отщепенец, - огрызнулся Дарисина. – Ты почему его не прогнал, Томасина?

   - Потому, что он идет с нами, - ровно ответил тот, принимаясь ломать принесенные сучки на части и складывать их на земле.

   - Это противозаконно! Его надо изгнать. Пусть уходит, - поддержали его остальные.

   - Я же сказал, что он идет с нами, - Томасина не поднимал головы. – Мы не можем его бросить!

   - Еще как можем. Так было всегда…

   - «Было» - не значит, что «будет», - отрезал он. – Времена меняются… и мы меняемся вместе с ними. А кто не хочет или не может поменяться… что ж, это его проблемы… А теперь тихо. Всем молчать и не отвлекать меня болтовней!

   Шалашик из веток и сучьев был готов. В центр его Томасина положил пучок сухой травы, несколько листьев и полосок коры. Проверил, есть ли между ветками просветы для воздуха. Мысленно досчитал до десяти и достал из кармашка на поясе зажигалку.

ГЛАВА 9.

Щелкнуло колесико. Проскочила искра, и вырвавшийся язычок пламени подпалил сухую траву.

   Показался дымок. Отложив зажигалку, Томасина стал по одной подкладывать в огонь веточки и травинки, внимательно следя, чтобы пламя не опадало. Было сложно. Один раз огонек чуть не умер и пришлось воспользоваться зажигалкой еще раз. Эх, жаль, не догадался прихватить с собой бутылочку с зажигательной смесью! Но это бы лишь увеличило его вес и отрицательно сказалось на полете. Да и куда потом девать пустую тару?

   Пока костерок не разгорелся, остальные кри-ий-ланы сидели, как окаменевшие, и таращились на него. Но едва пламя стало лизать ветки, как они шарахнулись в стороны и разразились криками ужаса и гнева.

   - Прекрати! Перестань! – Дарисина замахал крыльями, чтобы погасить пламя. – Убить нас хочешь?

   - Нет, не надо, - умоляюще протянул к нему руки Агрипида.

   - Я подозревал, что дело тут нечисто, - вставил и Анжелина. Мар просто испуганно хлопал глазами.

   - Да хватит вам! – он вскочил на колени, заслоняя костерок. – Это огонь! Слышали про такое?

   - Это «едкий свет», - поправил его Дарисина. – Ты слышал о таком?

   - Да. Что такое степной пожар, я слышал. И даже видел…

   Правда, чаще в кинохрониках. Воочию он наблюдал его один раз, на одной из планет, откуда им пришлось спешно ретироваться после того, как вулкан поджег равнину, на которой приземлился «Мустанг».

   - Но это совсем не тот «едкий свет», которого стоит бояться. Да, он жжется, но я его контролирую. Если не будете совать пальцы в огонь, он не причинит вам вреда. Наоборот… Мар, перестань трястись и дай мне рыбу.

   - Чего? – вытаращился подросток.

   - Дай. Мне. Рыбу, - чуть ли не по слогам произнес Томасина, протягивая руку. – Вон ту. С синей чешуей. Просто протяни руку и дай ее мне.

   Побледневший подросток выполнил приказ. Все в молчании наблюдали, как он насаживает рыбу на палку и подносит ее к огню.

   - Что ты делаешь? – взвыл Дарисина. – Не хочешь есть – отдай нам. Но портить-то продукты зачем? Или…- осенило его, - ты кормишь этот едкий свет для того, чтобы он не убил и не сожрал нас? Тогда зачем ты его вызвал? Какая от него польза?

   - Подожди немного.

   Одной рукой удерживая палку над костром, другой Томасина понемногу подкладывал обломки веток, чтобы поддерживать огонь. Обгорая, рыба шипела. Чешуя на ней сгорала, плавники превратились в пепел, глаза побелели и распухли. Зрители взирали на это с ужасом и отвращением. А когда стала трескаться кожа, и в разрывах показалось белое сочащееся соком мясо, Агриппида отвернулся и зажал себе рот руками.

   - Я не могу смотреть на этот кошмар, - слабым голосом простонал он.

   - А я не смогу есть, – поддержал его Анжелина. – Меня сейчас стошнит.

   Дарисина уже посинел и находился в полуобморочном состоянии. Только Мар казался спокойным, но взгляд его остекленел.

   Дождавшись, пока рыба равномерно почернеет со всех сторон. Томасина положил ее на траву и, вытащив палку, осторожно отодрал кожу, обнажив белое мягкое мясо. Отколупнув немного, продегустировал:

   - С приправами, конечно, было бы лучше, но тоже ничего. Попробуйте. Это вполне съедобно!

   Его спутники таращились на запеченную рыбу с ужасом, даже не пытаясь протянуть к ней руку. Пришлось отделять кусочки и чуть ли не насильно вкладывать в руки.

   - Ешьте. Ну?

   - Ты все-таки хочешь нас убить, - с затаенной ненавистью промолвил Дарисина. – А еще брат называешься… Хорошо, что Балясина остался дома.

   - Отец тебе верил, - поддержал его Агриппида.

   Остальные молчали. Но их молчание было красноречивее слов. Томасина подумал, что слишком рано стал знакомить их с достижениями цивилизации. Да, приходилось признать, что его соплеменники – дикари. Самые настоящие дикари, несмотря на то, что ухитрились построить настоящие поселок, работают сообща, создают и соблюдают законы и приручают животных.

   Под его пристальным взглядом они все-таки решились попробовать свои порции.

   - Не выплевывать, - прикрикнул он. – Жевать и глотать!

   Анджелина, который уже украдкой искал, куда выплюнуть кусок, дернулся и невольно сглотнул. Лицо его исказилось.

   - Ну, как? – поинтересовался Томасина. – Не умер?

   - Еще не знаю, - тот пощупал свой живот. – Но вкус… непривычный.

   - По крайней мере, жуется легче, - поддержал Агриппида. – И глотается без усилий.

   - И вкусно! – на лице Мара было написано изумление.

   - Это еще что! Вот с приправами она получается – м-м-м… пальчики оближешь.

   - А приправы – это что?

   - Это… растения такие. Часто они сильно пахнут. Запах усиливается, если растереть между пальцами, - он сорвал травинку, потер. – Это вот не пахнет. Но пахучие наверняка есть. Надо лишь найти… Не сейчас! – прикрикнул он, когда подросток сорвался с места. – Завтра. По дороге. А сейчас попробуй-ка с солью!

   Соль была местная, собранная на камнях во время отлива. Посыпав крупинками второй кусок рыбы, Мар так широко разулыбался, что остальные холостяки отбросили осторожность и тоже попробовали свои порции.

   - Это вкусно. Вкусно! – раздавались голоса. Томасина улыбался.

   - То ли еще будет, братья. Я вас всему научу!

   На север, запад и восток простиралась полусухая равнина. К концу теплого сезона трава почти везде высохла и полегла, небольшие озерца и ручьи пересохли, с кустов опадали листья, но было еще тепло, так что ожидалась засуха.

   Маленький отряд быстро продвигался вперед. Они то летели, выстроившись клином, то шли пешком, давая отдых крыльям. Томасина взял на себя роль ведущего и не только потому, что он единственный знал точные координаты местности, но и потому, что просто стеснялся показать свою слабость.

   Да-да, он чувствовал себя слабее соплеменников. Да, он мог развести огонь и приготовить на нем пищу. Он знал несколько языков, умел писать и читать на трех из пяти известных наречий. Он знал машинное дело, астрономию, физику и кое-что из химии. Он умел пользоваться многими видами оружия, как холодного, так и огнестрельного. Но он ничего не знал о дикой природе и образе жизни на родной планете. Нет, он, конечно, прочел кое-что о животном и растительном мире материков и наскоро пролистал десяток файлов, посвященных островам, но и только. Молодняк кри-ий-лан не учат ничему особенному. Когда подростков изгоняют, они знают лишь основы – что спать надо на деревьях или сооружать насесты. Что питаться надо рыбой и другими морепродуктами, но, если повезет, можно найти и «сухопутное» мясо. Что от болезней помогают некоторые растения – листья надо растереть в кашицу и приложить к больному месту. Что крылья даны для пролетов, что под рукой желательно иметь камень или палку… Да, собственно, вот и весь багаж знаний, с которыми молодняк регулярно изгоняют из гнезда. Остальное изгои узнают на собственном опыте – почему так велика смертность сред подростков. Выжившие возвращаются обратно. Именно они служат источником новых знаний – новых способов приготовить мясо или рыбу, новым лекарственным или съедобным растениям, и так далее.

   Именно этим и отличались местные «дикари» кри-ий-лан от «цивилизованного» птицелюда.

   Они опять шли пешком, потому что три подряд небольших перелета с тяжелыми мешками с припасами оказались тяжелым испытанием. Мар, несмотря на то, что на подростка навалили почти половину вещей, не роптал. Он решил, что подобное – часть жизни и довольно бодро поравнялся с Томасиной.

   - Скоро уже привал?

   - Да, наверное, - он покосился на солнце. Оно уже перевалило через зенит и клонилось к западу.

   - Мы опять будем делать едкий свет?

   - Костер. Это называется «разжечь koster», - поправил Томасина.

   - «Кос-тер», - по слогам произнес Мар новое слово. На языке кри-ий-лан не было обозначения для него, и сейчас подросток учился выговаривать новое слово.

   - Да, мы будем разжигать кос-тер.

   - И делать рыбу мягкой и вкусной?

   - Да. Это называется «zapech na uglah», - продолжал он учить местное население новым словам. – Но есть способ сделать ее еще вкуснее. Приготовить ее с приправами.

   - При… это что?

   - Я же тебе говорил – растения, которые можно употреблять в пищу. Наверняка, тут есть такие, - он широким жестом обвел окружающий мир.

   - Ты хочешь, чтоб я их поискал?

   - Да, - ответил он, подумав, что это отличный способ, во-первых, чем-то занять подростка, а во-вторых, успокоить старших, создав видимость того, что юный Мар может им пригодиться. Увы, стереотипы трудно ломать. Его старшие спутники уже успели забыть о том, что когда-то были такими же изгоями. Они считали, что каждый должен пройти через одиночество, отчуждение, лишения и угрозу жизни. Но, если не менять общество, как достигнуть прогресса?

   Кивнув, Мар свернул с тропы, углубляясь в заросли кустарника. Его пятнистые крылья скоро пропали из вида. «Отличный камуфляж!» - отметил Томасина. Природа мудра, она защищает молодежь от хищников.

   Кстати, о хищниках. Они есть везде, на любой планете, где существуют достаточно сложные формы жизни. Все животные так или иначе едят либо друг друга, либо растения. А кто тут питается кем?

   Томасина мало знал о родной планете – то, что успел узнать еще в детстве, то, что с неохотой рассказывали другие эмигранты и то, что успел вычитать за время полета в свободное время. Да, хищники были. Кроме морских обитателей, существовало несколько наземных видов, как крылатых, так и бескрылых. Некоторые летуны охотились на мелких зверьков, подкарауливая их с высоты или ловили рыбу точно так же, как это делают кри-ий-ланы – разве что его соплеменники объединялись в бригады, где на трех-четырех ловцов был один носильщик с корзиной, а летуны действовали в одиночку. Были и наземные четвероногие и шестиногие твари. Они обитали в саванных и горах. Но есть ли они здесь? И какие именно? Его теоретического опыта не хватало для того, чтобы найти ответ на этот вопрос. Оставалось надеяться, что хищники ведут себя точно так же, как их собратья на всех планетах – не охотятся на тех животных, которые выглядят сильными и здоровыми, а также пережидают полуденное время в укрытиях.

   Зашуршали кусты, послышались торопливые шаги. Томасина коснулся рукой пулевика, но это был только Мар. Подросток примчался вприпрыжку, протягивая ему несколько вырванных с корнем растений:

   - Эти подойдут?

   Пришлось остановиться. Он перебрал весь улов и с сожалением отбросил большую часть добытого, оставив только два растения. У одного был мясистый корень, у другого узкие серебристо-серые листья обладали резким запахом.

   - Вот это…

   Поравнявшийся с ними Агриппида вгляделся в находку и выдернул растение с узкими листьями из руки Томасины, отбросив в сторону.

   - Ты чего?

   - Вы его есть собрались или отравить кого-нибудь задумали?

   - Есть, а…

   - Оно ядовитое! Мы им пользуемся, чтобы травить на грузовиках морских блох и клещей. Убить нас вздумал?

   - Точно. Этой малышне нельзя доверять, - поддержал его Константина. – Не зря вас выгоняют. Вы все с преступными наклонностями!

   - Пошел прочь! – поддержал его Дарисина. – А ты ему доверяешь, - с укоризной покачал он головой.

   Подросток попятился, и Томасина бросился спасать положение.

   - Ты, оказывается, хорошо разбираешься в травах? – обратился он к Агриппиде. – Тогда можешь нам помочь? Мы пытаемся выяснить, какие из этих растений съедобные…

   - Какие – что? Съедобные? – изумился тот. – Вот уж никогда бы не подумал! Разве растения можно есть?

   - Можно. Едят же их другие животные…

   - Мы – не «другие животные». Мы такое не едим!

   - Но рыбу, запеченную с приправами, вы вчера съели и еще нахваливали! – парировал Томасина. – А приправы – те же растения.

   Взрослые кри-ий-ланы переглянулись, меняясь в лице.

   - Выходит, мы вчера ели… траву? – дрогнувшим голосом произнес Дарисина. – Мы… траву… Ну, знаешь, родич, этого я от тебя не ожидал.

   - То-то у меня живот крутит, - поддакнул помалкивавший Анджелина. – И в кусты хочется по-страшному… Ты нас отравил?

   - Нет, - отрезал тот. – Признаки отравления проявляются через час, а вы до сих пор живы. И потом – я и Мар ели то же, что и ты. И живот болит только у тебя. Может, просто у тебя аллергия?

   - Чего-чего? Нет, я не заразный.

   - «Аллергия» - это… - Томасина оборвал сам себя, махнув рукой. Его соплеменники жили слишком простой и примитивной жизнью, они не имели понятия о самых элементарных вещах. И что такое аллергическая реакция на еду, они, конечно, не знали. Для них все было отравлением. – Ладно, забудь. Если ты до сих пор жив, значит, яд не смертелен ни для кого. Просто действительно сходи в кусты, посиди там подольше, а мы тебя подождем.

   И первым опустил на землю свой мешок с вещами.

   Его примеру последовали другие. Анджелина свои вещи бросил на полпути к ближайшим зарослям. Нырнув в сплетение веток, он стал продираться как можно дальше. Его яркие крылья с сине-белыми узорами далеко выделялись на фоне листвы.

   - Ты, родич, смотри, - сказал Дарисина. – Мы за тобой пошли вовсе не потому, что хотим умереть здесь. Мы выживали раньше и должны выжить сейчас.

   - Я не собираюсь вас убивать, - ответил тот. – Просто… просто там, где я жил, многие растения часто употребляют в пищу, используя как приправы к блюдам. Там не такой уж большой выбор натуральных продуктов. Часть рациона составляют концентраты и… кхм… заменители еды. И чтобы сделать их вкус разнообразным и привлекательным, используют приправы, которые придают одному и тому же блюду разные вкусы. Просто меняя состав приправ, можно одну и ту же рыбу приготовить восемью разными способами, и вы будете твердо уверены, что съели восемь разных рыб.

   - Не может этого быть! Я всегда отличу одну рыбу от другой, хотя бы по чешуе, плавникам и…

   Он не договорил. Со стороны послышался короткий резкий звук, слившийся с хрустом веток и отчаянным воплем.

   - Анджелина!

   Томасина выхватил пулевик. Краем глаза он заметил, что в руках Дарисины и Мара появились бумеранги и ринулся вперед.

   За кустами мелькало что-то бело-голубое. Крылья кри-ий-лана! Он помчался навстречу, громко выкрикивая его имя.

   Тяжело хлопая крыльями, Анджелина пытался взлететь, но в зарослях развернуться было негде, и он только беспомощно перепархивал, как подранок, удирая от довольно крупной, локтей в пять длиной, ящерицы, спину которой украшал складной гребень. Загребая землю кривыми лапами, та преследовала кри-ий-лана, щелкая пастью, и пару раз уже схватила его. Спасало Анджелину только то, что он непрестанно работал крыльями, и тварь постоянно промахивалась.

   - Анж! – громко выкрикнул Дарисина его детское имя.