Изоморф. Вор. Александра Лисина

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА. ВМЕСТО ЭПИЛОГА

АННОТАЦИЯ

Вас когда-нибудь приглашали в другой мир? Делали предложение, от которого трудно отказаться? Да, да… знаю — сам дурак, что повелся. Просто выхода другого не было. Да и кто же знал, что новая жизнь начнется с трущоб? С самых что ни на есть низов, откуда мне никто не поможет выбраться? Впрочем, отсутствие средств к существованию — это еще полбеды. Если совсем прижмет, то выход, пусть и незаконный, найдется. А вот когти, зубы и чешую с хвостом уже никуда не денешь. Ведь теперь я — изоморф. А в новом мире это равносильно смертному приговору

ПРОЛОГ

Никогда мне не везло в канун Нового года. Начиная с того, что именно в это время я умудрился родиться; ровно через год после этого потерял отца; два года назад схоронил мать, а сегодня вечером в полнейшей прострации вышел из гематологического центра, с бессильной злостью сжимая в кулаке медицинское заключение.

    — Олег, мне очень жаль, — буквально полчаса назад сказал врач, протягивая бумажку с диагнозом. — От мамы тебе достался дефектный ген, приведший к такому же заболеванию, как у нее. Но это еще не приговор. Тебе всего двадцать три. А в нашем арсенале существует немало препаратов, которые с определенной вероятностью даже твой лейкоз уведут в ремиссию…

   Угу. Как же. Мать в свое время взяла кредит на дорогущее обследование в столичных клиниках, переехала сюда и несколько месяцев жила на съемной квартире в надежде, что суперпрепараты продлят ей жизнь. Хотя бы до того дня, пока я не закончу универ и не найду постоянную работу. Но увы. Не дожила. И я, походу, не доживу. Потому что сегодня тридцать первое декабря. Потому что поликлиника уже закрывается, а место в стационаре появится только после праздников.

   Нет, они не откажут и не отправят меня на лечение в район по месту жительства. Но ожидание сроком в две недели при наличии тридцати процентов бластов в крови — это действительно хреновая перспектива.

   Я знаю. Я через все это уже проходил, пока мотался с матерью по больницам. И про лекарства все, что мог, давно выяснил. Только верить в них перестал, ведь, несмотря на хорошую статистику, маме они не помогли. А у меня такой же ген. Значит, и болезнь, скорее всего, будет протекать точно так же.

   Но тогда, получается, все? Я списан? Столько мучений ради повышенной стипендии, ночные подработки, незаконченная дипломка… все это было зря?

   Я скрипнул зубами, запихивая бумагу в карман и, одернув куртку, двинулся прочь.

   Думать ни о чем не хотелось. Поднявшийся ветер яростно рвал и без того взъерошенные волосы, стегал по лицу колючими снежинками и постоянно норовил забраться под одежду. В такую холодрыгу, будучи в расстегнутой куртке и без шапки, я регулярно ловил на себе неодобрительные взгляды прохожих, но какой смысл бояться простуды, когда со мной и так все уже ясно?

   Единственное, что во всем этом было хорошего, это то, что кредит до конца отдавать не придется. И по наследству он больше ни к кому не перейдет, потому что ближайших родственников у меня не осталось.

   Свернув с ярко освещенной улицы в парк, я поморщился от очередного порыва ветра и ускорил шаг. Так, напрямик, в темноте и по сугробам, до общаги можно добраться гораздо быстрее, чем огибая парк по дуге. Правда, торопиться было как раз некуда. В общежитии меня никто не ждал. А как только отгремят праздничные салюты, я, наверное, все-таки съезжу домой, чтобы решить вопрос с оставшимся после мамы жильем и квартирантами, за счет которых удавалось худо-бедно расплачиваться по кредиту. Заодно все трезво обдумаю, посчитаю. А там будет ясно, имеет ли смысл соглашаться на химиотерапию.

   — Молодой человек! — вдруг окликнул меня незнакомый голос.

   Я обернулся и с недоверием воззрился на вышедшего из-за дерева мужика. Лет тридцати пяти. Высокий, смазливый и холеный донельзя брюнет, одетый так, словно только что с тематической вечеринки явился — в старомодном черном камзоле с дурацкими кружавчиками, в зауженных брюках и с самым настоящим цилиндром на голове, из-под которого на худые плечи спускались тщательно завитые патлы.

   — Случайно, не вы обронили? — поинтересовался этот тип, махнув рукой с зажатой между пальцев бумажкой. И я нахмурился, безошибочно опознав на ней печать гематологического центра с корявой подписью маминого… а теперь, получается, и моего… лечащего врача.

   Блин. Когда только успел выронить?

   Мужик тем временем развернул мятое заключение и, прочитав диагноз, цокнул языком:

   — Олег Каменев? М-да… Не повезло тебе, парень.

   — Вам-то какое дело?

   — Да, в общем-то, никакого… за исключением того, что я мог бы тебе помочь.

   Я не удержался и саркастически хмыкнул.

   — На профессора-гематолога из НИИ с мировым именем вы, прямо скажем, не тянете. Или вы из этих… как их… экстрасенсов? Хотите продать волшебную травку от всех болезней или предложить новый бесконтактный метод лечения в надежде урвать бабла от того, кому больше не на что надеяться?

   — Ни то, ни другое, — спокойно отозвался мужик и, выудив откуда-то из-за спины старомодную трость, скрестил на набалдашнике ладони. Набалдашник, кстати, был сделан в виде оскаленной пасти какого-то страховидла. Но что за зверь, я не разглядел. — Ты и без меня прекрасно знаешь, что болезнь неизлечима и развивается слишком быстро для того оптимистичного прогноза, который дал тебе врач. Всего пара месяцев как появились первые симптомы, и вот ты уже «счастливый» обладатель огромного количества бластных клеток в крови… у твоей матери, кажется, лейкоз прогрессировал так же быстро?

   У меня пересохло в горле.

   — Откуда вы знаете?

   — А есть разница? — улыбнулся гость, бесшумно двинувшись в мою сторону. — Гораздо важнее то, что жить тебе осталось года полтора-два. На лечении. И месяцев семь в случае, если ты откажешься от химиотерапии. Но есть, скажем так, альтернативные пути. И один из них я готов тебе предложить.

   Я машинально отметил, что следов за мужиком не оставалось, снег под его сапогами не скрипел, да и тени брюнет не отбрасывал. Но страха не было. После разговора с врачом я чувствовал себя настолько опустошенным, что не только не послал этого подозрительного товарища на хрен, но и хрипло спросил:

   — Что за путь?

   — Экспериментальный, — оценивающе прищурился брюнет, шагнув на заметенную снегом тропинку. — Сложный. С твоей точки зрения, наверное, даже сомнительный. А если уж быть совсем точным, то я собираюсь забрать у тебя душу.

   Хм. Раньше, услышав такое, я бы, наверное, заржал, покрутил пальцем у виска и пошел себе дальше, но сейчас у меня из груди вырвался всего лишь горький смешок.

   — Вы что, дьявол?

   — В моем мире нет такого понятия, — мужик чуть наклонился и взглянул на меня сверху вниз. — Но даже если бы оно существовало, то сам факт того, что я могу забирать человеческие души, не делает меня вселенским злом. Это просто работа. А ты всего лишь очередной клиент. Такое объяснение тебя устроит?

   Я вздрогнул, обнаружив, что на месте глаз у мужика зияют два черных провала, в которых, как в зеркале, отражаются звезды. Хотя нет. Небо-то сегодня пасмурное, звезд не видно. Так что это не наши звезды, а, наверное, его собственные? Или же они родом из того места, откуда он явился?

   Тем не менее ни удивления, ни беспокойства я по-прежнему не ощущал. Видимо, здорово меня новости от гематолога приплющили. До сих пор вон душевая анестезия, итить ее за ногу, работает.

   — Ладно, допустим, — кашлянул я, убедившись, что насчет мужика мне не померещилось. — Хочу только спросить: это всегда так? Вы приходите из ниоткуда, забираете кого хотите, и на этом все благополучно заканчивается? Никакого круговорота душ в природе, ада и рая, бога и дьявола? Есть только вы и… все?

   — В моем мире — да. А в этом люди сильно все усложнили, поэтому я должен спросить у тебя разрешение.

   — Разве оно на что-то влияет?

   — Таковы правила: из чужого мира душу можно забрать лишь в том случае, если она сама этого захочет, — спокойно ответил мужик. — Если ты согласишься, то будешь жить. Молодым и здоровым, как раньше. Мир, в который я тебя заберу, во многом похож на Землю. Правда, законы природы там несколько отличаются от того, к чему ты привык, да и цивилизация развивалась по иному пути. Однако вряд ли это станет проблемой. Тело я тебе подобрал достойное, трудностей с привыканием возникнуть не должно. Хотя ты, наверное, гадаешь, почему я явился именно за тобой, а не, скажем, за людьми, которые вышли из онкоцентра получасом раньше или позже? — продолжил этот тип, когда я уже открыл рот для следующего вопроса. — Ответ прост: ты молод, неглуп, обречен на скорую смерть и был бы не прочь начать все сначала. Такие, как я, умеют считывать эмоции, не удивляйся, — добавил он, когда я недоверчиво прищурился. — Это одно из свойств того, кого в вашем мире называют сборщиком… или собирателем душ. Так вот, из всех возможных претендентов твои душевные качества мне показались наиболее подходящими. В остальном ограничений нет. Ты волен сам выбрать, кем станешь в новом мире. Я всего лишь предлагаю шанс, который не смогли дать ваши земные доктора.

   Я окинул незнакомца скептическим взглядом.

   — Больно складно все получается… вам-то это зачем? И сколько мне это будет стоить?

   — Цена стандартная — бессмертная душа в мое полное распоряжение сроком на целую вечность… Шучу, — усмехнулся тип, когда у меня снова дернулась щека. — Душами мы не торгуем, а рабство в том мире не развито. Но Ирнелл кое-что мне задолжал, и теперь я хочу восстановить равновесие. Поскольку сделать это в одиночку проблематично, то мне нужен помощник. Наблюдатель, если угодно. Мои глаза, уши и голос в чужом для тебя мире. Это и есть цена твоего воскрешения.

   Я с сомнением покосился на протянутую ладонь.

   В сказки верить меня давно отучили, в волшебство и в бескорыстно оказанную помощь — тем более. Да и каких только чудиков по улицам не болтается? Ролевики, любители всевозможных квестов, включая такие, где надо поймать на улице первого встречного и убедить его, что ты не несешь полный бред. В последнее время ввиду скудности бюджета даже психов стали отпускать из больниц за примерное поведение. А этот мужик в старомодном костюме и впрямь был до крайности странным.

   С другой стороны — если окажется, что он всего лишь чокнутый, то хуже мне по-любому не станет. А если он не врет, то чего тогда терять? Невыплаченный кредит? Диплом, который никому не пригодится? Близких у меня не осталось. Друзей… таких, чтоб за ними в огонь и в воду… я тоже не нажил. Постоянной девушкой обзавестись не успел. Все мои планы на будущее рухнули, так что, по большому счету, мне не за что больше цепляться.

   А! Гори оно все синим пламенем!

   — Можешь звать меня Шэд, — снова улыбнулся мужик, когда я шагнул вперед и крепко пожал протянутую руку. — С днем рождения, Олег. Надеюсь, в новом мире оно будет не таким болезненным, как в этом.

ГЛАВА 1

Следующее, что я помню, это крик… громкий, неистовый, невесть откуда взявшийся многоголосый крик, в котором без труда можно было распознать боль и отчаяние. Он, правда, на человеческий не походил, но после мгновения оглушающей, прямо-таки мертвой тишины, которая осталась во мне еще с прошлой жизни, этот звук показался настолько громким, что я непроизвольно шарахнулся и, со всей дури ударившись затылком обо что-то твердое, рухнул на пол.

   Твою ж тещу…

   Почти одновременно с этим неподалеку раздался взрыв. По глазам, прямо сквозь невесть откуда взявшийся дым, ударила яркая вспышка. Ноздрей коснулся едкий запах дыма. А затем сквозь вой и рев невидимого зверья донесся треск сгорающей древесины, грохот ломающихся перекрытий и яростное гудение пламени, от которого у меня волосы на загривке встали дыбом.

   Поспешно вскочив, я попытался открыть слезящиеся глаза, но не удержался на разъезжающихся ногах и грохнулся снова, проклиная собственную неуклюжесть. Хотел было выругаться, но вместо слов наружу вырвался лишь нечленораздельный хрип. Попытка подняться в третий раз все-таки увенчалась успехом, но прежде, чем я сообразил, что вполне комфортно чувствую себя на четвереньках, на мою спину без предупреждения рухнуло что-то тяжелое, отчего я сдавленно охнул и в очередной раз распластался на полу.

   Да что за нахер…

   Отчаянно не желая умирать в стремительно набирающем силу пожаре, я рванулся вперед, слепо шаря руками по деревянному полу. Затем все же впился в него ногтями, напрягся, взревел. И, почувствовав, как что-то со свистом пролетело над головой, буквально выдернул себя из-под тяжеленной фиговины, оказавшейся самой обычной балкой, которая лишь чудом не перешибла мне хребет.

   О том, что вообще произошло, какого хрена я тут делаю и откуда взялся огонь, я додумывал уже на ходу, не испытывая ни малейшего стыда за то, что ползу на четвереньках и столь негероическим способом покидаю поле боя. Рук и ног я почти не чувствовал. Перед глазами все плыло. Поэтому я полз вперед на ощупь, как контуженный инвалид, со всей доступной скоростью переставляя одеревеневшие конечности. От слабости меня мотало из стороны в сторону. Я несколько раз падал. Хрипло рычал и снова поднимался. Будучи неспособным ориентироваться в густом дыму, понимал только то, что нахожусь в довольно большом помещении, заставленном железными клетками, в которых мечутся обезумевшие от страха, невидимые в дыму звери.

   Зверье было жалко. В пожаре они или задохнутся от дыма, или же сгорят заживо. Но я при всем желании не мог им помочь. Самому бы уцелеть…

   Черт. В какой стороне тут выход?!

   В очередной раз впечатавшись мордой в какой-то шкаф, с которого вниз со звоном посыпалось что-то стеклянное и хрупкое, я чувствительно ушиб нос и дернулся налево. Но вовремя уловил подозрительное движение и тут же отпрянул, в последний момент ввинтившись между накренившимся шкафом и стеной. Услышав новый грохот, которому вторила очередная огненная вспышка, непроизвольно припал к полу, сжимаясь в комок. А как только впереди полыхнуло во второй раз, стартанул с места в карьер и, мысленно костеря свое невезение, рванул прочь. Ища хотя бы проблеск… хоть один спасительный проход, через который можно было выбраться из этого ада.

   Наконец, впереди действительно мелькнул просвет, и я, полуослепший, задыхающийся и почти оглохший от чужих воплей, со всех ног помчался в ту сторону. А еще через несколько ударов бухающего прямо в ушах сердца проломил собой хлипкую стену из наваленных друг на друга деревянных ящиков и буквально вывалился в узкий коридор, до которого еще не успел добраться огонь.

   Всего мгновение на то, чтобы перевести дух. Одна-единственная секунда, чтобы разлепить спекшиеся от жара веки и торопливо оглядеться.

   Серые каменные стены… стальные крепления по бокам, смутно похожие на подставки для факелов… удручающе низкий потолок и покрытый жирными хлопьями пепла пол, на котором совершенно естественно смотрелись покрытые темно-серой чешуей когтистые лапы…

   Точнее, МОИ лапы. Самые обычные, довольно большие и смутно напоминающие кошачьи. Когда я их увидел, в каменном мешке сперва стало подозрительно тихо, а потом между стен с удвоенной силой заметался хриплый звериный рык, ознаменовав собой крайнюю степень непонимания и раздражения, вызванных неожиданным открытием.

   ДА ЧТО, Я ВАС СПРАШИВАЮ, ЗА НАХЕР?!

   Кто это?! Что это вообще такое?! И в какое, дьявол его раздери, тело этот смазливый кретин запихнул мою бессмертную, сука, душу?!

   Впрочем, о Шэде или как там его зовут, думать было некогда. Сперва надо ноги… то есть лапы отсюда унести, а уже потом искать ответы на вопросы.

   Тряхнув башкой, я с досадой щелкнул пастью, в которой ощущался целый комплект подозрительно длинных зубов, и, издав еще один негодующий рык, рванул прочь от обреченного помещения. Туда, где в этот момент еще больше посветлело и где, как мне показалось, мелькнуло нечто, похожее на дверь.

   До конца коридора я добрался всего за три громадных прыжка, действуя больше по наитию, чем следуя какому-то плану. Тело неожиданно заработало само, четко и быстро, как отлично налаженный механизм. Лапы умело пружинили во время бега, когти без усилий вгрызались в камень. Внезапно обнаружившийся гибкий и на удивление длинный хвост помогал сохранять равновесие. Тогда как я незаметно для себя превратился из водителя экстремально быстрого авто в пассажира, которого очень своевременно отстранил от управления автопилот.

   Ощущения, надо признать, были двойственными, но вмешиваться в процесс я не рискнул. Тело было чужим, странным донельзя, да еще и со смещенным центром тяжести, так что за руль лучше было не хвататься. А то занесет на повороте, как идиота на гоночном болиде, и привет, костей потом не соберешь.

   В глазах при этом внезапно начало двоиться. Я видел то заполненный дымом коридор, то сизые клубы вдруг исчезали, цвета блекли, зато четкость изображения становилась такой, словно у меня в башке включался прибор ночного видения. От этой двойственности с непривычки замутило. Картинки менялись так быстро, что было невозможно уследить, в какой момент одна переходит в другую. Правда, по пути я все же успел рассмотреть натянутые в коридоре на разных уровнях ярко-алые нити, больше похожие на лучи лазера. Что это такое, не понял, но «автопилот» не захотел с ними связываться, и я не стал возражать, когда тело само поднырнуло под подозрительные штуки, постаравшись их не задеть ни единой чешуйкой.

   Что же касается двери, то она действительно нашлась. Большая, деревянная, но какая-то старомодная и окованная металлическими полосами, словно в средневековом замке. Последний факт меня насторожил, но перехватить управление я не успел, поэтому со всего маху врезался в приоткрытую створку и, разнеся ее в щепы, с грохотом вывалился наружу.

   Свобода…

   Свобода встретила меня теплой летней ночью, восхитительно свежим воздухом, видом убегающей в обе стороны улицы с домами, построенными по технологии позапрошлого века. А также непроницаемо черным небом с крохотными точками незнакомых звезд и выстроившимися полукругом шестью татуированными мужиками в длинных, распахнутых настежь, коричневых кожаных пальто.

   Выглядели мужики как американские гангстеры из шестидесятых — насупленные, мрачные, с высоко поднятыми воротниками и расставленными на ширину плеч ногами. Только шляп и револьверов, пожалуй, не хватало. Ну и несколько выбивались из образа одинаковые кожаные нагрудники с нашитыми на них металлическими пластинками.

   Зато эти нехорошие товарищи недвусмысленно целились в меня из каких-то продолговатых, явно металлических хреновин, у которых было вполне современное дуло и практически отсутствовала рукоять. То ли кастрированный пистолет, то ли «бластер»… Я даже сообразить ничего не успел, как тело вновь вошло в автономный режим, на жалкую долю мгновения притормозило, а затем с бешеным рыком сигануло вперед.

   Лишь много позже я сообразил, что эта крохотная заминка спасла мне жизнь — выстрелившие из хреновин ярко-белые лучи скрестились совсем не в том месте, где я только что стоял, и слегка не там, куда я приземлился. Они соединились чуть в стороне от моей и без того ушибленной головы. Но даже с этой уловкой мне не удалось избежать встречи с оружием «гангстеров» полностью, поэтому правый бок все же обожгло. Передняя лапа отнялась до самого плеча и предательски подломилась. И я бы точно грохнулся, если бы выстреливший из-за спины хвост не изогнулся и не подменил собой пострадавшую конечность, сыграв роль своеобразного костыля.

   Благодаря ему я даже равновесия не потерял и, вторым прыжком добравшись-таки до мужиков в пальто, с ходу опрокинул одного из них навзничь. Ударил здоровой лапой по груди. Взревел, наткнувшись на металлические пластинки нагрудника, по которым когти сперва гулко клацнули, а потом с устрашающим визгом соскользнули, почти не причинив вреда.

   Впрочем, «автопилот» не растерялся и, пока я соображал, что к чему, тут же хватанул зубами ничем не защищенное плечо. Я мотнул головой, вырывая оттуда приличный кусок плоти. А затем под громогласный вопль отпрыгнул к другому мужику, волоча за собой онемевшую конечность, как неуклюжую тяпку.

   Хвост тоже времени даром не терял. Пока я валял в пыли своего противника, он умудрился хлестнуть наотмашь того, что стоял левее, и, кажется, даже вцепился ему в глотку. Чувак отшатнулся. Потом подозрительно забулькал, обливаясь кровью и тщетно пытаясь отодрать присосавшийся к горлу хвост. Затем начал очень и очень медленно оседать на землю. И только после этого остальные зашевелились, в воздухе раздались злые крики, а следом прозвучала и команда на абсолютно незнакомом языке.

   — Ну-урр! — звучно выматерился кто-то из «гангстеров», подозрительно растягивая слова. — Нурр-шайе-ен! Ойдо-орене-е та-арре!..

   И еще что-то такое же непонятное.

   Что сие означало, я допытываться не стал — все равно мы бы общего языка не нашли. Вместо этого я дотянулся когтями до третьего мужика, порвав ему ногу и тем самым окончательно сломав строй. После чего заметил краем глаза нацеленное на меня дуло «бластера». Торопливо ударил когтями еще одного мужика, оттолкнул и, прикрывшись им, как щитом, кинулся в узкий просвет между домами, спеша укрыться в темном переулке.

   Зрение все так же плавало, не давая толком сориентироваться. Зато хвост не подвел, продолжая исправно выполнять роль костыля, так что в скорости я почти не потерял. А добравшись до ближайшего дома, услышал за спиной подозрительно громкий щелчок и торопливо пригнулся, пропуская над головой сразу два ослепительно белых луча.

   «Другие законы, млять! — зло подумал я, снова подхватываясь на ноги и огромными прыжками убегая в ночь. — Иной путь развития… не мог сразу сказать, что меня будут пытаться убить какой-то гребаной магией?!»

   — Нурр! Нурр-шайен! — снова обматюгали меня со спины, и над головой пронесся еще один белый луч, лишь чудом не опалив мне спину.

   Били наугад — благодаря темноте и стелющемуся по улице дыму от догорающего здания видимость была безобразной. Как для меня, так и для тех татуированных уродов. Но радовался я этому обстоятельству ровно до тех пор, пока не достиг конца спасительного проулка и не уперся взглядом в выросшую из темноты кирпичную стену высотой в два, а то и в два с половиной человеческих роста.

   При виде нее я лихорадочно заметался взглядом по сторонам, прекрасно понимая, что с травмированной лапой на такую верхотуру не заберусь. Но прежде, чем послышавшийся сзади топот и злые вопли приблизились, мой на удивление длинный, густо покрытый чешуйками хвост самовольно вытянулся и наотмашь стегнул по стене ближайшего дома.

   Стена, между прочим, была каменной. Но от удара от нее только осколки брызнули в разные стороны. А хвост неожиданно изогнулся дугой, затем вбуравился в камень и так явственно напрягся, подтягивая меня к себе, что я не стал дальше думать и дал телу команду прыгать.

   Тело не подвело. Прямо с места, невзирая на парализованную лапу, сигануло вверх на приличную высоту, впиявив в стену острые когти. Затем подтянулось. Дождавшись, пока хвост переберется на новую высоту и как следует зацепится, под негодующие вопли охотников я вздернул себя сперва до второго этажа. А затем и на крышу. Восхитительно плоскую, широкую, покрытую какой-то прорезиненной фигней крышу, которая почти вплотную примыкала к крыше соседнего дома.

   Дальше объяснять уже не понадобилось.

   Не желая подыхать в чужом мире, в чужом теле и от каких-то магических хреновин, я наддал так, что только пятки засверкали. Волочащаяся под брюхом лапа отчаянно мешала, но потом я догадался подхватить ее в зубы, и она перестала мне докучать. Хотя бок по-прежнему болел. Обожженная шкура саднила. Глаза до сих пор слезились. Но наверху, где дыма почти не было, видеть я все-таки мог, а это уже большое дело.

   На мое счастье, застройка в городе оказалась довольно плотной, так что перепрыгивать с крыши на крышу ничто не мешало. А скорость, с которой перемещалось мое новое тело, существенно превышала человеческую, поэтому, наверное, и мужики внизу вели себя заторможенно, и их слаженный, казавшийся абсолютно верным выстрел сумел меня всего лишь ранить, а не убить. Да и сейчас я уже вон куда умчался, а они только-только вышли из ступора и кинулись вдогонку.

   Так… так… куда теперь? Город передо мной как на ладони, но карты нет, поэтому первая же моя ошибка, скорее всего, станет и последней.

   Судя по тому, как близко стояли дома и какого они были потрепанного вида, выкинуло меня в небогатом квартале. Довольно скудно освещенном, пустынном, с узенькими захламленными переулками, где шансы затеряться были существенно выше, чем среди широких проспектов и роскошных особняков. Идеальный вариант, конечно, найти укрытие, но где, блин, его взять? Дома все низенькие, в один-два этажа. Есть ли у них подвалы, непонятно, а на выяснение времени не было. Над крышами, правда, тут и там виднелись макушки незнакомых деревьев и каких-то местных лопухов, похожих на громадные папоротники, но все они были или тощими, или низкими, или то и другое сразу.

   Одним словом — не спрячешься.

   Оставаться на крыше тоже не вариант. Или стрелой, или заклинанием, но все равно достанут. А скоро эти придурки сообразят забраться следом, и вот тогда от парализующего луча меня ничто не спасет. Кроме, быть может, расстояния. Да и то, где гарантия, что похожая на бластер фиговина не бьет на сто, двести или триста шагов? Вдруг у нее дистанция поражения полкилометра? А вдруг больше?

   Уловив краем глаза, как сзади в небо вертикально ударил и подозрительно надолго завис в воздухе уже знакомый белый луч, я снова наддал, стараясь оставить между ним и собой как можно большее расстояние.

   Нет. На открытом пространстве я с этими ребятами встречаться не хочу. Их, конечно, стало в два раза меньше. Но кто сказал, что кроме парализаторов у них не найдется оружия покруче?

   Ах ты ж, мать моя природа…

   Я скрипнул зубами, расслышав внизу быстро нарастающий грохот копыт и новые крики.

   Они еще и верхом… да, похоже, целым отрядом скачут. Выходит, я не всех увидел? Или они дом с разных сторон обложили, прежде чем поджечь? Черт. На соседних улицах тоже взмыли вверх белые столбы. Значит, и там выходы перекрыты. Обложили, гады…

   И что я им, спрашивается, сделал? За какие заслуги за мной отправили ТАКУЮ погоню? Ну ладно. Может, не лично за мной, а за телом, которое я оккупировал. Но теперь разве докажешь, что я не верблюд? Язык незнаком, мир чужой, город неизвестен. Куда, спрашивается, податься бедному зверю? Назад нельзя. Внизу засада. С боков тоже кто-то подбирается. А спереди, метров через пятьсот, дома самым неприятным образом заканчиваются. Слева, кажется, расположена площадь, через которую мне при всем желании не перепрыгнуть, а с другой стороны виднеется что-то непонятное. То ли башня, то ли ратуша — в темноте хрен разберешь.

   Я досадливо рыкнул, но все же повернул направо — на открытой всем ветрам площади ловить точно было нечего. А вот с башней возможны варианты. Затем сунулся к краю крыши с мыслью по-быстрому спуститься и, пока не поздно, перебраться на другую сторону улицы, но и там уже замелькали огни. В небе один за другим разгорались ярко светящиеся столбы, отрезая пути к отступлению. И вообще во всем квартале началось какое-то подозрительное шевеление.

   Неужто из-за меня?! Или Шэд еще о чем-то не сказал?

   Я перехватил онемевшую лапу поудобнее и, порадовавшись, что вопреки здравому смыслу, на соседних крышах до сих пор не появилось гостей с магическими «пушками», без помех добрался до последних домов. Но только оказавшись на месте, с досадой осознал, что выбрал неправильную цель.

   Оказывается, из-за беспрестанно сбоящего зрения я плохо рассмотрел детали, и то, что я изначально принял за башню, было всего лишь развалинами. Голым металлическим остовом, на котором каким-то чудом держались остатки скрепленных строительным раствором камней. Все остальное, что когда-то являлось стенами, полом, лестницами… лежало беспорядочными грудами внизу, в окружении остатков стены, что некогда возвышалась вокруг разрушенной башни.

   Допрыгнуть до нее у меня бы не получилось — между последним домом и руинами виднелась полоса пустого пространства. Чтобы ее преодолеть, мне пришлось бы спрыгнуть с крыши и пробежаться по земле. Но именно этого я не мог сделать, потому что с близлежащих улиц на площадь уже высыпали вооруженные до зубов воины. Обычные средневековые воины в одинаковых доспехах, наводящих на мысль о регулярных воинских частях; в блестящих шлемах, с алебардами наизготовку и готовые с ходу вступить в бой с неведомым противником.

   Вот это я попал!

   Я непроизвольно попятился, заметив, что вместе с ними из темноты один за другим выныривают уже известные мне парни с затейливыми тату на мордах. А затем припал пузом к крыше и ползком-ползком двинулся в обратную сторону. Беспокойно обшаривая глазами соседние крыши в поисках хоть какого-нибудь укрытия и нервно шевеля ноздрями, которых внезапно коснулся знакомый, хотя и малоприятный запах.

   Эй! Что это?! Волшебный аромат канализации?

   Услышав с площади отрывистые команды и характерное позвякивание железа, я отполз еще дальше и, свесив морду с крыши, напряженным взглядом уставился вниз. На захламленный до предела, поросший местным аналогом бурьяна двор, откуда доносилось характерное амбре.

   Неужели в этом городе есть подземелья?!

   «Вот сейчас и проверим, — мрачно подумал я, заметив, как над площадью стремительно разгорается белое марево. Точно такое же, как в тех столбах, что отметили мое перемещение по городу. — Похоже, тут придумали оружие массового поражения. Не исключено, что специально для поимки опасных тварей, магов-ренегатов и всяких там попаданцев».

   Времени на размышления оставалось немного — в небе надо мной стали одна за другой расцветать яркие белые полоски, быстро сливающиеся в одну большую, вот-вот готовую рухнуть вниз сеть. Если она накроет дом, мне крышка. Так что была не была…

   Я мысленно поплевал через левое плечо и соскользнул вниз, постаравшись произвести как можно меньше шума. Еще несколько мгновений потратил, чтобы найти канализационную решетку, изображение которой по-прежнему двоилось, поэтому она казалась то рыжей из-за густо покрывшей ее ржавчины, то ярко-алой. Отыскав ее под кучей древнего мусора, тихо порадовался отсутствию замков. Так же тихо, стараясь не привлекать внимания санитаров… то есть старательно колдующих за забором магов… ее поднял. Благополучно заполз внутрь узкого темного колодца, в котором угадывалось далекое-предалекое дно. А в самый последний момент успел заметить яркую, больно ударившую по глазам белую вспышку. Которая сперва вынудила меня зажмуриться, а затем с такой силой жахнула по глазам, что я от неожиданности выронил из когтей тяжеленную железку и, оступившись, с приличной высоты грохнулся вниз. На жесткое каменное основание, об которое уже не первый за сегодня раз капитально приложился башкой и на какое-то время выпал из реальности.

***

Когда я пришел в себя, вокруг было тихо и темно. Зато пахло на редкость гадостно. Нет, в непосредственной близи продуктов чужой жизнедеятельности я, распахнув слезящиеся глаза, не увидел. Несмотря на мощное канализационное амбре, говняные реки мимо меня не текли. Хотя, думаю, при желании их легко будет найти. Где-нибудь тут, за поворотом, откуда доносилось веселенькое журчание.

   Пол в подземном тоннеле оказался каменным. Соответственно, холодным и влажным, как и полагается по сценарию. Стены кирпичные, но их первоначальный цвет не определялся из-за растущей в изобилии плесени. Зато вдоль одной из стен виднелась заботливо прорубленная в камне и убегающая в темноту узкая канавка, откуда несло характерными миазмами. Причем очень мощными миазмами, которые заставили меня скривиться.

   Однако стоило только подумать, что я сейчас задохнусь, как оказавшееся на редкость мудрым тело что-то сделало, и ударивший в нос запах словно разложился на составляющие. Так что, если не заострять внимание, его вполне можно было переносить. К примеру, сейчас я ощутил, что вокруг пахло сыростью, плесенью и гнилью. Еще до меня доносился слабый запах железа, соли и какой-то органической тухлятины. А сквозь него совершенно отчетливо пробивался еще один аромат… запах живой, относительно близкой добычи, при мысли о которой у меня перед глазами весьма живенько нарисовался образ самой обычной крысы.

   В какой-то момент этот образ стал настолько ярким, что рот непроизвольно наполнился слюной, а из пустого брюха предвкушающе квакнуло. В тот же миг я ощутил себя полновластным владельцем нового тела. Внезапно почувствовал все полученные им ссадины, ожоги и даже поднывающий палец на левой передней лапе. Глянув вниз, с огорчением обнаружил, что где-то успел потерять один из когтей. Затем оглядел низко повисший потолок, грязные стены, под которыми виднелись отчаянно смердящие лужи. Разом ощутил, что страшно хочу есть, пить и вымыться. С трудом приподнялся на дрожащих лапах, еще раз огляделся и неожиданно нашел, откуда в моем оголодавшем мозгу появился дразнящий образ добычи.

   Как оказалось, в паре шагов под стеной, в том месте, где темнота была особенно густой и сочной, находилось несколько аккуратно сложенных горкой крысиных трупиков. Нет, я не помню, чтобы их убивал. И они не выглядели раздавленными, на случай, если кому-то подумалось, что я мог зашибить их во время падения. Трупики выглядели совсем свежими. Некоторые из них даже были теплыми. Однако вместо отпечатков зубов я увидел на телах лишь одинаково узкие проколы, словно крыс кто-то сперва удачно нанизал на шампур, а потом аккуратно сбросил в уголок, запасая добычу впрок.

   Исходящий от них аромат был настолько соблазнительным, а я — настолько голодным, что без раздумий подполз и жадно схрумкал все, до чего смог дотянуться.

   А что? Вкусные оказались крысы. Мягкие, сочные… я только что не заурчал от удовольствия, когда глотал их, практически не жуя. А услышав раздавшийся в противоположном углу слабый писк, проворно повернулся и приподнял окровавленные губы.

   Еще одна крыска… вон у стены сидит, настороженно шевеля усами. Большая, сочная. И очень вовремя решившая сюда забраться, потому что я еще не насытился, а оставленные каким-то добряком запасы как раз подошли к концу.

   Тем временем выглянувший из щели грызун тревожно замер и, приподняв переднюю лапку, настойчиво принюхался. Меня он не видел — на месте глаз у него красовались уродливые бельма. Видимо, здешние крысы в отсутствие света мутировали, так что ориентировалась зверушка только на запах. А может, и на звук тоже, хотя ушей на ее голове я не приметил. Еще от земных товарок она отличалась почти полным отсутствием шерсти, но с моей точки зрения это был скорее плюс — не люблю, когда волосы в зубах застревают.

   Ну что же ты, лысая? Давай, вылезай полностью. В твою нору я при любом раскладе не пролезу, а кушать очень хочется. Хотя и не так сильно, как минуту назад.

   Крыса внезапно обеспокоилась и, передумав рисковать, юркнула обратно в щель между кирпичами. Но прежде, чем она успела скрыться, мой своенравный хвост сам по себе распрямился, метнулся следом и с силой ударил в ту самую щель, где пропала добыча. Оттуда донесся истошный визг, шум борьбы, невнятный шорох. А потом хвост так же самостоятельно вернулся, неся на своем кончике судорожно дергающуюся добычу, после чего аккуратно положил ее на пол и снова улегся, свернувшись у моих лап, словно послушный пес.

   Кхм. Ладно. Еще одно открытие из разряда непонятных, но давайте решать проблемы по мере их поступления.

   Крысу я, разумеется, съел, после чего чувство голода притупилось в достаточной степени, чтобы ко мне вернулась способность думать по-человечески. И вот когда инстинкты перестали довлеть над телом, настало время все разложить по полочкам.

   Итого, что у нас получается…

   Пришел ко мне некий мужик, предложил сделку, после чего преспокойно вытряхнул мою душу из тела, каким-то образом перенес ее в этот мир и запихнул в совершенно другое тело, не соизволив предупредить, что оно будет сильно отличаться от человеческого. При этом выкинуло меня черт знает в каком городе, посреди черт знает какой… лаборатории, наверное? И в довершении всего меня тут же попытались убить, что вообще ни в какие ворота не лезло. Спрашивается, зачем было стараться и тащить мою душу сюда? В этот мир? Прямо под нос к тем неприветливым типам?

   Я, конечно, болван, что сразу не уточнил детали, но в тот момент мне казалось, что у нас еще будет время все обсудить. Как минимум я посмотрю договор, внимательно его прочитаю, кровью подпишу. Ну или что там полагается по сценарию? Однако Шэд… собиратель гребаный… инициировал процесс переноса немедленно. И никакого договора, кроме устного согласия, ему на это не потребовалось.

   И вот теперь я в чужом мире, в чужом теле. Живой, молодой и, судя по ощущениям, здоровый, если не считать онемевшей лапы и опаленной чешуи. Сижу себе, понимаешь, в канализации, слизываю с морды свежую кровь, недоверчиво рассматриваю спокойно лежащий хвост и молча гадаю: какого черта тут происходит?!

   По очереди приподняв передние лапы… да, даже правую, контуженную, но уже успевшую немного оттаять… я внимательно рассмотрел темно-серую чешую. Безуспешно попробовал втянуть острые когти, лизнул саднящую ранку, уже покрывшуюся кровяной корочкой. Затем как мог изучил все остальное. Искренне порадовался, обнаружив, что хоть я и зверь, но по-прежнему мужик. Н-да, яйки, к моей радости, находились на положенном месте. Затем потрогал лапой покрытую чешуей морду. Задумчиво поскреб когтем такое же чешуйчатое, только более светлое, чем на лапах, пузо. Покрутился, повертелся и сделал несколько любопытных выводов.

   Во-первых, у меня немаленькие размеры — в холке, пожалуй, до середины бедра себе прежнему достал бы. Вытянутое тело. Гибкий позвоночник. Поджарый живот и сильные лапы, позволяющие быстро бегать, высоко прыгать и одним ударом до кости рассечь бедренные мышцы взрослого человека. Еще в моем арсенале присутствовали когти длиной почти в пол-ладони прежнего меня. Относительно небольшая для такого крупного тела голова. Плоская змеиная морда, если я правильно понял. Два глаза, два крохотных уха, широкие ноздри и на редкость большая пасть, которую можно было разинуть до воистину невероятных размеров.

   Чешуя, кстати, оказалась крепкой — даже мои когти с трудом оставляли на ней царапины. Наверное, лишь благодаря ей я выбрался из пожара с минимальными потерями. Только шишки набил во всяких местах, надышался дымом, опалил бок (хотя тут больше «бластеры» виноваты), лишился когтя… но на этом повреждения, можно сказать, и заканчиваются.

   Еще, как показала практика, я неплохо видел в темноте. Обладал хорошим слухом. И чувствовал массу запахов, о существовании которых в прошлой жизни даже не подозревал.

   Нет, неуязвимым я себя не ощущал. Не до конца оттаявшая, опаленная до самых пальцев конечность красноречиво это доказывала.

   Хвост… да, вот хвост был настоящей загадкой. Причем стоило мне на него посмотреть, как эта штука неторопливо приподнялась и, изогнувшись, уставилась на меня острым кончиком, будто действительно что-то понимала.

   Странная хреновина. Длинная, метра два с половиной навскидку. Но это сейчас, в спокойном состоянии, тогда как в экстремальной ситуации она была способна на большее. Откуда я это знаю? Да просто помню, какой высоты был дом, на который мне удалось забраться не без помощи обсуждаемой части тела. Плюс отсюда до противоположной стены расстояние было не меньше трех метров, а хвост умудрился спокойно его преодолеть, играючи прибить укрывшуюся в стене крысу, и недостаток длины его никак не смутил. Возможно, он в какой-то степени растягивается. Или же умеет менять длину по собственному усмотрению?

   Так. А что это за шишка у него на конце?

   Хвост, словно услышав, качнулся из стороны в сторону, а затем чешуя на его концевом утолщении неспешно разошлась, а там…

   Мама, роди меня обратно!

   Я аж клыками щелкнул, обнаружив, что внутри хвоста скрывается длинная, сплошь усеянная треугольными зубами глотка. Причем зубы уходили куда-то в глубину спиралью. Языка между ними не было. Зато пока я в полном обалдении рассматривал эту жуть, изнутри медленно выдвинулось четыре острых и длинных костяных иглы, которые с тихим щелчком сомкнулись щепоткой и совершенно однозначно ответили на вопрос, кто именно убивал здесь крыс, оставляя на трупиках характерные раны.

   Пока я раздумывал, что почем и пытался понять, могу ли управлять этой штукой, хвост так же неторопливо закрыл пасть и опять улегся на пол, аккуратно обвив мою заднюю лапу.

   Окей. Намек понял. Судя по всему, ты самостоятельный, но неопасный. Да и на фига ты бы тогда стал вытаскивать нас из западни, а потом заботиться о пропитании?

   Хвост, словно услышав мои мысли, лениво скользнул по полу… вроде как вильнул… после чего я кивнул и успокоился за наше совместное будущее, которое без взаимовыгодного сотрудничества будет не только печальным, но и, полагаю, весьма коротким.

   Так. С телом разобрались. Теперь надо решить, куда двигаться дальше.

   Наверх не пойду — если инстинкты не врут, дело наверняка близится к рассвету, а мне в таком виде лучше на глаза никому не показываться. Если на меня облаву такими силами устраивали, значит, сейчас там должны обыскивать все дома и подвалы в надежде обнаружить мой хладный труп. Когда трупа не найдут, то, обыски вполне возможно, продолжатся. А значит, надо побыстрее отсюда сваливать и искать место, где перекантоваться хотя бы первое время. Вход в канализацию, конечно, завален мусором, вонища во дворе стоит такая, что учуять меня будет сложно. Да и поземный ход довольно узкий, человек здесь не поместится. Но кто помешает охотникам запустить сюда магию? Собак? Или специально натасканных ищеек из той же породы, что и я?

   Решено. Уходим. Хвост, ты со мной?

   Поименованная часть тела бодро взметнулась вверх и, закрутив условно называемым носом в разные стороны, словно перископом, выразительно приоткрыла чешуйки. Ага. Значит, и впрямь что-то понимает. Хотя бы эмоции, как выразился Шэд, считывает, а следовательно, с ним можно договориться.

   «Следи за обстановкой», — велел я, не отрывая глаз от необычного соседа.

   Хвост с готовностью щелкнул пастью и завертелся по сторонам еще активнее.

   Отлично. Тылы ты мне, значит, прикроешь.

   Теперь другой вопрос: куда податься? От того места, где я стоял, влево и вправо убегали два одинаковых тоннеля. Оба узкие, грязные и богатые на смердящие лужи. И в обоих, если обоняние меня не обманывает, водились крысы. Выбор, как говорится, невелик. Изучать протяженность подземных тоннелей, а также их извилистость, проходимость и степень заселенности живыми существами мне в любом случае придется опытным путем.

   Я уже по привычке повернул направо, как вдруг почувствовал что-то… этакую смутную, невесть откуда пришедшую и осторожную до крайности мысль, что лучше нам двинуться в другую сторону.

   Откуда она пришла, я так и не понял. Сперва даже заподозрил в разумности собственный хвост, однако тот в это время отвернулся в другую сторону и не проявлял ни малейших признаков беспокойства. Мысль же пришла и сразу сбежала, оставив в моей душе едва уловимое сомнение. Но поколебавшись, я все же решил довериться интуиции.

   Была не была.

   Инстинкты у этого тела оказались развиты отменно, и несколько часов назад именно они спасли мне шкуру. Поэтому я подумал, что стоит прислушаться к ним еще разок, и похромал к левому коридору. По-прежнему подволакивая онемевшую лапу и надеясь, что хотя бы в ближайшие пару часов мне не придется ни от кого бегать.

ГЛАВА 2

Путешествие по подземельям выдалось скучным: все те же заплесневелые стены, давящий на голову потолок, стоячая вода, богатая мусором и полуразложившимися органическими останками… Ну и крысы, да. Которые при моем приближении, как правило, убегали и которых я далеко не всегда успевал настигнуть.

   Хвост в этом деле оказался незаменимым помощником, ловко уничтожая грызунов и прямо на ходу заботливо засовывая их мне в пасть. Но, несмотря на то, что всю дорогу я постоянно чего-то жевал, чувство голода так до конца и не ушло.

   Еще мне сильно докучало двоение в глазах, хотя оно стало ощутимо реже и более упорядоченным, что ли? Живописные плесневые пятна на стенах то выглядели нормально, то превращались в какой-то сюрреалистичный пейзаж. Громко жужжащие мухи порой становились похожи на опалесцирующих светлячков. Ползающие по стенам мокрицы выглядели как светящиеся монстры из фильмов ужаса. Даже крыс я видел то самыми обычными, а то они превращались в сгустки ядовито-зеленой хрени, по форме напоминающие крыс, которые точно так же бегали и дрыгали лапами, когда их нанизывал на иглы мой кровожадный хвост.

   Только спустя какое-то время я сообразил, что это не раздвоение сознания, а всего-навсего другой спектр зрения. Который теперь включался в автоматическом режиме каждые десять секунд, но которым, как выяснилось, можно было управлять.

   Остановившись посреди коридора, я решил попробовать применить эту способность осознанно и на удивление неплохо справился. Для этого даже особых усилий не потребовалось — достаточно было просто сосредоточиться. Причем в этом, втором, спектре я видел пространство хоть и четко, но в несколько своеобразной цветовой гамме: зеленой и серой. Серым, как я понял, прокрашивалось все мертвое — стены, пол, потолок, валяющийся под ногами мусор… а зеленым, соответственно, живое. Это позволяло ориентироваться даже в кромешной тьме и безошибочно угадывать, где именно прячутся грызуны, даже в случае, если они забивались в щели или вообще находились за углом. Правда, кроме живых объектов, ничего другого я за стенами рассмотреть не смог. Ни потайных ниш, ни провалов, ни других интересных особенностей. Ну и расстояние имело значение — способности видеть живое сквозь стены хватало всего на тридцать шагов.

   Больше ничего любопытного до самой развилки не встретилось.

   Комок лежал на полу, походил на свернутую в клубок змею, время от времени выпускал наружу короткие отростки и определялся лишь в серо-зеленом спектре. Что это за штука, я сходу не понял, однако хвост отреагировал на нее однозначно — напружинился, изогнулся и раскрыл чешуйчатые лепестки, выпуская наружу острые иглы.

   Значит, перед нами враг. Ну или потенциально опасное создание.

   Подойти и проверить догадку очень хотелось, но увечная лапа и осознание собственной уязвимости заставляли проявить осторожность. А пока я колебался, из левого коридора выскочила беспечная крыса и попыталась прошмыгнуть мимо подозрительного клубка.

   Тот на ее приближение среагировал мгновенно — сперва ужался, как приготовившаяся к броску гадюка, а когда крыса пробегала мимо, выпростал в ее сторону тонкие черные щупальца. Обвив лысое тельце со всех сторон, они стремительно вытянулись, напряглись, однако крыса свой бег не замедлила. Да и в видимом спектре ничего не изменилось, будто и не было на пути грызуна никакого препятствия, и будто никто не пытался на него напасть.

   Правда, через несколько секунд, когда щупальца натянулись до такой степени, что стали похожи на едва заметные ниточки, крыса все-таки замедлилась и, издав слабый писк, на полном ходу завалилась на бок. Зеленое свечение вокруг нее начало быстро угасать, тогда как щупальца, наоборот, стали толще и принялись жадно сокращаться, будто выкачивая из грызуна жизнь. Та пакость, прожилки в которой сразу вспыхнули, будто светодиодные ленты, встрепенулась и весьма резво поползла к упавшей добыче. После чего взгромоздилась на слабо дрыгающееся тело, оплела его щупальцами целиком. А когда крыса перестала дергаться, и свечение вокруг нее окончательно угасло, полностью перейдя в заметно раздувшуюся пиявку, эта опалесцирующая дрянь в полнейшей тишине отвалилась и уползла обратно под стену. Видимо, поджидать следующего клиента.

   Тот факт, что все это происходило в абсолютнейшей тишине и в недоступном для обычного зрения спектре, ничего не менял: тварь была опасна. Причем опасна именно для живых. Поэтому в тот коридор я решил не соваться. И принялся очень внимательно мониторить доступное взгляду пространство, поскольку не был уверен, что странная тварь тут одна и что у нее не найдется толпы голодных родственников.

   А потом у меня возникла другая проблема: очередной коридор закончился в довольно большом зале, от которого отходили сразу пять одинаково узких тоннелей. Но внимание привлекали не столько они, сколько большое круглое отверстие в потолке, забранное толстой, хоть и изрядно проржавевшей решеткой. Причем одновременно с ней выход перекрывали и причудливо переплетенные между собой красные нити. Точно такие же, какие я видел в сгоревшем доме и на канализационной решетке.

   Остановившись под дырой, я задрал морду кверху и несколько мгновений ее рассматривал.

   Света оттуда не лилось. Значит, дыра вела не в город, а в какое-то помещение. Скорее всего, в подвал. Судя по тому, что по подземелью я блуждал недолго, то подвал наверняка расположен недалеко от той площади. Хм. А то и прямо под ней. Быть может… да… под той самой башней, в которую я несколько часов назад так и не попал.

   Взглянув на решетку с удвоенным интересом, я походил вокруг нее кругами, пытаясь понять, что же именно не дает мне просто отвернуться и пройти мимо. Как оказалось, причина все та же — слабое, какое-то подспудное ощущение неправильности, когда разумом понимаешь, что ловить тут нечего, но кто-то другой, более мудрый и знающий, настойчиво шепчет: задержись, это может пригодиться…

   Тяжело вздохнув, я еще раз огляделся по сторонам, но виднеющиеся неподалеку входы в тоннели были неприлично темны, до отвращения грязны и в довершении всего возле каждого из них я обнаружил караулящих добычу «пиявок». Но что самое скверное, сидели они там не по одной и не по две, а целыми семьями. Выглядели гораздо крупнее, чем одиночка из предыдущего коридора. Возле одного из тоннелей тварей сидела целая толпа, отчего весь пол казался заляпан черно-зелеными кляксами.

   Итого, вместо пяти выходов у меня осталось четыре.

   Два из них казались почти свободными, потому что через скопившихся там тварей можно было попробовать перепрыгнуть. Те, что слева, оказались заселены чуть меньше, но когда я приблизился, то обнаружил, что кляксы расползлись далеко вглубь, так что незамеченным мимо них уже не пробраться.

   Еще минус два.

   И снова выбор невелик: направо или налево?

   «Наверх», — настойчиво прошептала интуиция. И очень скоро я понял, почему она проснулась: пока я думал, кляксы у стен зашевелились и целеустремленно поползли в мою сторону.

   Ну вот, приплыли…

   Я развернулся к тому тоннелю, откуда пришел, но, как оказалось, твари и туда успели добраться. Медленно, незаметно, они целеустремленно брали меня в кольцо, оставляя лишь один вариант для маневра.

   «Да что ж за гадство творится в этом мире? — раздраженно подумал я, а хвост недовольно дернулся, ощетиниваясь иголками. — Неужели нельзя было отправить меня в нормальный город? К нормальным людям? Или хотя бы к таким же монстрам, как я, чтобы не пришлось ни от кого спасаться бегством?!»

   Поняв, что выхода и впрямь нет, я отвел пострадавшую лапу в сторону и мысленно смерил расстояние до потолка. Хвост без напоминаний уперся «мордой» в пол, создавая дополнительную опору. А когда кляксы с удвоенной скоростью ринулись вперед, он тугой пружиной распрямился и буквально выстрелил вверх, вцепившись в решетку зубами. Видимо, на случай, если я оплошаю.

   Я не оплошал, так что подпрыгнул высоко, мощно, а в решетку вцепился не только хвостом, но и левой передней лапой, и даже клыками. Мелькающие перед глазами алые нити, как ни странно, не причинили мне ни малейшего вреда. Но, наверное, от волнения пасть тут же наполнилась слюнями, и вот тогда я сделал еще одно открытие — оказывается, чтобы забраться в подвал, выламывать решетку, как я собирался поначалу, было необязательно. Стоило слюне попасть на металл, как тот протестующе зашипел и запузырился. А мне в рот полилась шипучая солоноватая смесь, по вкусу напоминающая самую обычную «Кашинскую».

   Противной она не была. Напротив, мне даже понравилось. Единственное, пришлось просунуть лапу между прутьев и вцепиться когтями в края отверстия, чтобы не грохнуться вниз, когда решетка расплавится. Когда же я уверился, что ни при каком раскладе уже не свалюсь, то осторожно сомкнул челюсти, не без удовольствия отметив, как приятно пузырится на языке железо. Более того, именно сейчас, ощущая во рту его солоноватый привкус, я почувствовал, что необъяснимое чувство голода наконец-то затихло. Похоже, я нашел то, чего мне не хватало. И уже спокойно перекусил истончившуюся решетку, захрустев железными прутьями как карамелькой.

   На то, чтобы выгрызть их и сожрать почти полностью, у меня ушло меньше минуты. За это время кляксы сообразили, что ловить внизу нечего, и начали с поразительной скоростью взбираться на стены. Потом они, разумеется, переползли на потолок. Но к тому времени, как уродцы приблизились, я уже благополучно миновал алые нити, оказавшиеся не более опасными, чем свет от лазерной указки, после чего выбрался наверх, в просторное помещение, напоминающее большой подвал, и, развернувшись, приготовился убивать лезущих следом тварей.

   Но каково же было мое удивление, когда выяснилось, что никто за мной наверх не сунулся. Добравшиеся до края отверстия кляксы только пару щупалец рискнули просунуть внутрь, однако, коснувшись одной из алых ниточек, так резво отдернулись обратно, что я с облегчением выдохнул.

   Похоже, эти нити для меня неопасны, а вот для клякс сыграли роль своеобразного барьера. Вероятно, магического. Скорее всего, тот, кто его поставил, прекрасно знал, что за гадость обитает в городских подземельях. И, что гораздо важнее, знал, как от нее защититься.

   Постояв у дыры какое-то время и убедившись, что гостей из подземелья ждать больше не нужно, я окончательно успокоился и отошел в сторонку, намереваясь исследовать доставшееся мне в единоличное пользование помещение. Но стоило только поднять голову, как темнота в одном из углов сгустилась, а мгновением позже оттуда выступил человеческий силуэт и знакомый до отвращения голос на чистейшем русском произнес:

   — Я вижу, ты уже освоился? Ну здравствуй, Олег. Надеюсь, ты подготовил свои вопросы? Потому что времени на разговоры у нас будет немного.

***

При виде улыбающегося брюнета у меня что-то булькнуло в горле. Сборщик душ выглядел так, словно сошел со страниц модных журналов. Тогда как я был неимоверно зол, устал, грязен как свинья, да еще и говорить разучился, что раздражало неимоверно.

   — Гхр-р-р… — вот¸ собственно, и все, на что оказались способны мои голосовые связки. — Гхрр! Хр! Гррр-хр-р-рам!

   — Ты расстроен, я понимаю, — ничуть не удивился Шэд, когда я припал к полу и свирепо оскалился. — Но тело и впрямь отличное. Сильное, ловкое, живучее…

   ДА?! Может, поменяемся?!

   — Нурры — самые проворные создания на Ирнелле, — с самым невозмутимым видом продолжил этот гад. — Я, правда, удивлен, что ты не вытеснил до конца прежнего владельца. Вторая душа в одном теле может стать опасной. Особенно, если это душа зверя.

   Я зашипел, а хвост и того хуже — яростно завибрировав, он вдруг самым настоящим образом плюнул в стоящего поодаль Шэда. Правда, попасть не попал — мерзавец вовремя уклонился, а за его спиной в стене расцвела глубокая, оплавленная по краям дыра, откуда с шипением взвился ядовитый дымок.

   — Надо же, — искренне удивился собиратель, когда мы с хвостом в редком единодушии оскалились. — Неужто вы сумели договориться?

   Я мельком покосился на трепещущий у самого плеча хвост. Но даже если им и управляла оставшаяся в этом теле душа, то избавляться от нее я не собирался.

   — Как знаешь, — пожал плечами Шэд, с легким любопытством оглядев нас, как какую-то диковинку. — Хотя я полагал, что мы поговорим о другом. И ты хотя бы поинтересуешься, почему я переместил тебя именно в это тело.

   Да? И почему же?!

   — Нурры — обитатели подземелий, абсолютно нейтральные к естественным проявлениям магии, — пояснил собиратель, скрещивая руки на набалдашнике трости.

   Что значит, естественные?!

   — Стихийные. Природные. Те, что возникают естественным путем. Человеческие тела, к сожалению, не обладают такими свойствами, поэтому чаще всего отторгают души чужаков. А вот нурры в этом плане отличные реципиенты.

   «Может, лучше тело мне нормальное вернешь?!» — раздраженно подумал я.

   — Нет, не верну, — покачал головой бесцеремонно считывающий мои мысли Шэд и неопределенно махнул рукой. — Зато вот у них есть чему поучиться.

   Я замер.

   «У кого это «у них»?!»

   Шэд молча кивнул себе под ноги. Туда, где нервно плясали странные черные пятнышки. Маленькие, с детскую ладошку всего. Если бы дело происходило на свету, я бы сравнил их с солнечными зайчиками. Но здесь были, скорее, «теневые» зайчики. Абсолютно черные, идеально круглые, беспорядочно перемещающиеся вокруг сборщика фиговины, при виде которых по моему телу пробежала невольная дрожь.

   — Знакомься, это улишши. Слабые, энергетически неполноценные, не переносящие солнечного света и чрезвычайно хрупкие создания, единственное достоинство которых заключается в том, что они способны принимать любую форму при условии, что у них будет физический контакт с носителем.

   Я мысленно крякнул.

   «Это, интересно, как?»

   — Смотри, — усмехнулся Шэд и что-то промурлыкал себе под нос, отчего пятна на полу заметались с сумасшедшей скоростью, а потом начали с такой же устрашающей скоростью расти. Причем не только в ширину, но и в высоту.

   Это было похоже на то, как если бы из пола забили вверх маленькие водяные бурунчики. Сперва они вытянулись небольшими столбиками. Затем раздались в ширину, отрастили по четыре конечности, обзавелись гибкими туловищами, изящными лапами, треугольными головами… и вскоре рядом с собирателем стояло восемь сотканных из мрака созданий, при виде которых меня посетило смутное сомнение. Все эти хвосты, чешуя, характерные морды с вытянутыми носами и едва угадывающимися на голове ушками… что-то в них было и от змей, и от кошек одновременно.

   — Это — твои точные копии, — избавил меня от ненужных сомнений Шэд. — В физическом, разумеется, плане. Сейчас они маленькие, потому что их никто не подпитывает, и без помощи извне довольно быстро утратят форму. Но представь, на что они будут способны, когда… вернее, если… найдут надежный источник энергии?

   «Хм. Ну и каким образом это должно помочь в решении моей проблемы?»

   Шэд в ответ на мои мысли только улыбнулся.

   — Вы с ними в чем-то похожи. Твое тело почти так же пластично, как у улишшей, поэтому при определенных условиях ты сумеешь его изменить.

   «То есть я все-таки смогу стать человеком?!»

   — Твой нурр еще очень юн, — не преминул добавить сборщик душ, пока я ловил упавшую челюсть. — Считай, подросток, которого тебе предстоит сперва вырастить, выкормить и обучить. Но, как я уже сказал, две души в одном теле — это серьезная проблема, поэтому процесс может замедлиться или даже остановиться. В этом случае тебе придется или навсегда остаться зверем, или же избавиться от помехи.

   Успокоившийся было хвост снова взвился, повторно оплевав неожиданно расхохотавшегося сборщика. Брызнувшие врассыпную улишши мгновенно обратились в обычные пятна. А я растерянно сел и, глядя, как ловко уворачивается от плевков Шэд, попытался уложить в голове несколько важных фактов.

   — Нуррам от природы свойственна высокая приспособляемость, — со смешком добил меня собиратель, продолжая танцевать свой диковатый танец. — Они выносливы. Неприхотливы. Если понадобится, они отрастят густую шерсть, полноценные жабры, вторую голову, пятую лапу и даже ласты. Только на это понадобится время, терпение и, разумеется, энергия. Очень… очень много энергии, без которой нормальная трансформация невозможна.

   «Стоп, — насторожился я. — Так ты точно уверен, что у меня получится стать человеком или же только предполагаешь?»

   — Пока таких исследований никто не проводил, — уклончиво ответил Шэд. — Однако если твое желание стать человеком не угаснет, то рано или поздно тело начнет приспосабливаться и сделает все, чтобы обеспечить твое выживание.

   «То есть мое желание важнее?»

   — Ты сильнее зверя. Поэтому да, Олег. Именно тебе решать, каким ты в итоге станешь.

   Клац!

   Иглы на кончике хвоста злобно щелкнули, наглядно демонстрируя отношение соседа к происходящему.

   «Погоди, — рассеянно подумал я. — Дай ему договорить. Это важно».

   — Обманывать тебя нет никакого смысла, — благодарно кивнул сборщик душ, когда хвостяра и впрямь угомонился. — Использованная мной схема для перемещения души получилась довольно сложной, затратной, но и самой перспективной. Так что сейчас ты нурр… а точнее, нурр-шайен… так здесь называют существ с двумя душами.

   А-а… так вот кем меня обозвали «гангстеры»? Интересно, а как они вообще поняли, что я такое?

   — Просто они тебя искали. Вернее, они искали мага, в доме которого ты оказался. В королевстве Архад, где мы с тобой находимся, эксперименты с нуррами запрещены, поэтому душу того человека я уже забрал. Но тебя карателям перехватить не удалось, поэтому я считаю, что вселение прошло успешно. И очень скоро ты, надеюсь, сумеешь мне помочь.

   Я мрачно зыркнул на сборщика душ снизу вверх.

   «Помочь? Чем?!»

   — Ты способен меня призвать, — совершенно серьезно ответил Шэд. И прежде, чем я успел его спросить снова, его силуэт вдруг померк, а затем бесследно растворился в воздухе.

   Твою ж тещу!

   Я одним прыжком оказался на том месте, где он только что стоял, обшарил глазами пол и стены сразу в двух спектрах, но там действительно никого не было.

   Нет, нет, нет! Стой! Мы еще не все обсудили!

   «Шэд! — мысленно крикнул я в надежде, что это просто дурацкая шутка. — Эй, Шэ-э-эд! Ау! Вернись!»

   Но то ли я формулу призыва не так проорал, то ли орал не на той волне, поэтому призыватель из меня получился хреновый: Шэд не ответил. И даже знака никакого не подал, что вообще услышал. А вот улишши, которых он с собой привел, так и остались в подвале.

   «И что прикажете с вами делать?» — вздохнул я про себя, глядя на растерянно забегавших по полу «зайчиков». Те, словно испугавшись, прильнули к моим лапам и боязливо заползли под когти, несмотря на то, что солнце сюда не доставало, и погибать им было вроде не от чего.

   Приподняв одну лапу, я со смешком проследил, как эта мелкота в панике юркнула под вторую. Потоптался на месте, подумал и улегся на пол. Ночь была долгой, набитое крысами брюхо уже давно тянуло в сон, а после десерта в виде решетки меня откровенно сморило.

    «Ладно. Завтра попробую его позвать, — решил я, зевнув во всю свою немаленькую пасть. — Главное, у меня есть надежда. Хвост, ты покарауль пока, ладно? Если что, с меня причитается».

ГЛАВА 3

Третье пробуждение в новом мире ознаменовалось подозрительной возней, шумом и смачным чавканьем. Я сперва не понял, что к чему, и чуть было не решил, что это кляксы все-таки добрались до моего сонного тела. Но потом обнаружил валяющуюся поодаль крысу, которую с аппетитом пожирал мой собственный хвост, и с укором на него посмотрел:

   «Сам жрешь, а обо мне не подумал?»

   Впившийся в крысу хвост на мгновение замер, дернулся, как застигнутый врасплох воришка, а потом сконфуженно отодвинулся в сторону, словно говоря: прости, вот твоя доля. Но я только головой покачал: есть пока не хотелось. Вернее, не так. Есть все-таки хотелось, но это был не тот голод, который я мог удовлетворить крысиными внутренностями.

   «Хочу железа, — так же неожиданно понял я, прислушавшись к собственным ощущениям. — Хрен его знает зачем, но хочу».

   Подвал для поисков пищи подходил плохо, но все же я не поленился его оббежать и обнюхать на предмет металлов и других элементов местной химической таблицы, которые могли утолить мой голод. Но довольно быстро констатировал их полное отсутствие и потрусил к решетке, чтобы догрызть те прутья, которые не влезли в меня в прошлый раз. Заодно порадовался, что раненая лапа наконец-то начала нормально слушаться. А когда почувствовал настойчивый зуд и собрался вылизать оставшуюся от когтя ранку, то обнаружил, что оттуда потихоньку начинает расти новый коготь. Причем не простой, а покрытый подозрительным синеватым налетом.

   Я озадаченно его лизнул и, обнаружив на языке солоноватый привкус, мысленно присвистнул.

   Так вот для чего понадобились неорганические добавки! Похоже, нурры способны использовать для регенерации дополнительные элементы. Так сказать, апгрейдить доставшееся им от природы тело, используя для этого все… действительно все доступные материалы.

   Вот вчера, к примеру, я нажрался железа, и теперь у меня коготь растет с железным напылением. Да и чешуя на обожженном боку, как показал беглый осмотр, стала такого же хитрого цвета. А если я добуду титан? Или набреду на алмазную жилу?

   От открывающихся перспектив едва не захватило дух… Но тут тело напомнило о более прозаических вещах, и я неохотно вернулся на грешную землю, одновременно оглядываясь в поисках места, куда можно было бы отложить шлаки, что организм так несвоевременно решил вывести наружу.

   Гадить в том месте, где я планировал жить, не хотелось, поэтому пришлось сбросить «подарочек» оставшимся в подземелье кляксам. Там вскоре гулко бумкнуло, звякнуло. Хм. Надеюсь, в будущем при археологических раскопках там не обнаружат залежи железной руды? А то было бы обидно потребить столько металла и так бездарно его использовать.

   Пока я размышлял на эту волнующую тему, у меня из-под лап с бешеной скоростью прыснуло в стороны несколько угольно-черных пятен.

   Улишши…

   Признаться, я успел про них позабыть, поэтому от неожиданности едва не сверзился в дыру вслед за «подарочком». Хорошо еще, хвост подстраховал, благодаря чему я все-таки удержал равновесие. А когда выпрямился, то недоверчиво уставился на суетящуюся мелюзгу, с которой тоже надо было что-то решать.

   Были ли улишши разумными в той мере, в какой мы говорим о высокоорганизованных существах, не знаю, но умирать они определенно не хотели. Когда я на пробу пробежался по подвалу, эта мелочь так старательно перебегала от одной лапы к другой, прячась под ними, как жуки под камнем, что мне даже стало их жаль. В то же время они ничем не мешали, ничего, кроме укрытия, не требовали, так что, в конце концов, я решил, что не буду их трогать, и перестал обращать на них внимание.

   В данный момент меня гораздо больше заботило, что, излазив подвал вдоль и поперек, я не обнаружил в нем не только еды, но и ни единого признака, что снаружи есть другие помещения. Ни дверей, ни окон, ни проходов. И это было плохо — если меня снова обуяет голод, то придется возвращаться в подземелья с кляксами.

   «У тебя есть идеи? — мрачно осведомился я у задумчиво покачивающегося перед носом хвоста. Тот огорченно поник. — Фигово».

   Крутилась, правда, у меня в голове назойливая мысль насчет того, что можно попробовать отвлечь затаившихся внизу тварей. Но других крыс в подвал так и не забрело. Хотя, если хоть одна сюда попала, значит, где-то должен быть хотя бы один узкий лаз, который я в принципе могу и расширить.

   Однако, внимательно изучив стены вторым зрением, я обнаружил другую интересную вещь: как оказалось, один из камней в кладке выглядел несколько иначе, чем остальные. При беглом осмотре это не бросалось в глаза. Да и издалека камень казался совершенно обычным. Зато когда я его обнюхал и даже лизнул, то выяснил, что в его составе присутствовала незнакомая примесь.

   Приятная, кстати, примесь. Явно из числа нужных моему организму металлов. Поэтому я вгрызся в несчастный камень зубами, раскрошил его, раздробил и растворил едкими слюнями нафиг. А когда верхний слой сошел с него, как старая краска, внутри обнаружилась глубокая ниша, в которой торчал самый обыкновенный рычаг.

   Дернуть за него когтем особого труда не составило. После этого в стене что-то зарокотало, зашумело. Даже, по-моему, забурлило. После чего мне под ноги хлынул целый водопад затхлой воды, а в стене крайне неохотно, с устрашающим скрипом, открылась… нет, не дверь — всего лишь узкая до безобразия щель. Куда я, высунув от возбуждения язык, немедленно втиснулся. А затем радостно взвыл, обнаружив прямой коридор, в конце которого виднелись старые, выщербленные от времени ступени.

   Мне стоило немалого труда сдержаться и не помчаться туда вприпрыжку, приговаривая про себя, какой же я молодец. Ведь твари, которые в изобилии водились внизу, могли обитать и здесь. Помимо них, в коридоре могли остаться древние ловушки, держащиеся на соплях перекрытия и масса других сомнительных «радостей», от которых можно склеить ласты. Поэтому вперед я двинулся лишь после того, как сошла на нет неуместная эйфория. Осторожно преодолев коридор, сперва потрогал лапой каменную ступеньку, желая удостовериться, что та не рассыплется подо мной от старости. Затем взобрался наверх, остановившись у старой-престарой железной двери.

   Комната, в которую мне довелось забраться, оказалась совсем небольшой, идеально круглой и практически пустой. Возле одной из стен когда-то, вероятно, стоял сундук, но теперь на его месте осталась лишь древесная труха, перемешанная с покрытыми ржавчиной железными полосками. А еще там нашлись две петли, скрепленные большим амбарным замком. И то, и другое я, разумеется, съел, а вот в трухе добросовестно покопался. После чего выудил наружу с десяток серебряных монет с причудливой чеканкой и один-единственный, невесть зачем распиленный надвое золотой.

   Серебро, кстати, пахло заманчиво, а во рту буквально таяло и оказалось сладким, словно добротный швейцарский шоколад. Что же касается золота…

   Слизнув с пола половинку монеты, я прислушался к себе и довольно заурчал: вкусно. Решено. Как только представится возможность, буду баловать себя драгоценными металлами. Даже в том случае, если не сподоблюсь, как дракон, отрастить золотую или серебряную чешую.

   А вот нашедшийся в одной из стен дверной проем меня ничем не порадовал, кроме железных петель, покрытых густым слоем ржавчины. Самой двери там давно уже не было. А проход, который она когда-то закрывала, оказался завален обрушившимися сверху камнями и фрагментами перекрытий.

   Нет, при желании пробиться наверх было можно. И я, разумеется, тут же попытался это сделать. Само собой, вывозился в пыли. Расчихался. Устал. Но после получаса мучений проделал-таки узкий лаз на поверхность, неосторожно туда сунулся и, задев когтем один из камней, отшатнулся, когда мне в морду ударил яркий солнечный луч.

   Блин! Больно!

   Тихо взвыв, я кубарем скатился обратно, отчаянно жмурясь, мотая башкой и стараясь избавиться от плавающих в глазах белых пятен. Тьфу. Шэд же предупредил, что нурры — подземные создания, а меня все равно потянуло на приключения.

   С трудом проморгавшись, я с ворчанием улегся под дальней стеной, свернувшись калачиком и накрыв многострадальную морду тяжелой лапой. А когда почувствовал, что под пузо снова юркнуло несколько улишшей, даже удивился. Надо же, не отстали. И не сбежали, пока я пробивал дорогу на поверхность. От губительного действия солнечного света их, наверное, спасла моя тень?

   Да и фиг с ними. Пусть живут. А я, пожалуй, подремлю в ожидании ночи.

***

В следующий раз проснулся уже сам. Просто потому, что успел отдохнуть, а теперь здоровое тело требовало действий. В прошлой жизни меня так торкало только во времена занятий легкой атлетикой, когда на фоне регулярных нагрузок их неожиданное исчезновение вызывало легкую форму абстиненции, а та, в свою очередь, мешала жить.

   Поднявшись с пола и убедившись, что улишши все еще трутся поблизости, я потянулся. Сбегал обрадовать клякс еще одним «подарочком», затем сжевал пару серебряных монет и только после этого полез проверять, какое время суток царит на поверхности.

   Как оказалось, на Архад и впрямь спустилась ночь. Причем темная, глухая, будто я не в городе оказался, а посреди дремучего леса. Воздух был на удивление теплым, почти горячим, а вот с освещением дело обстояло скверно — ни уличных фонарей, ни иных способов улучшить видимость поблизости не обнаружилось. Но для меня так было даже удобнее — привычные к подземельям глаза нурра прекрасно меня выручили и позволили быстро сориентироваться.

   Как и предполагалось, я находился посреди развалин старой-престарой башни, разрушенной невесть когда и кем практически до основания. Но что самое замечательное, меня здесь никто не ждал. Обжигающих белых столбов в небе больше не было. Живыми поблизости тоже не пахло. И даже собаки в подворотнях не гавкали, настолько тут было пустынно.

   Осторожно выбравшись из узкого лаза, я еще раз огляделся.

   Темное небо. Россыпь незнакомых звезд. Одна-единственная, зловеще алая луна, в свете которой окрашенный тенями мир выглядел жутковато. Торчащий посреди сонного города остов старой башни. Пустынная площадь вокруг него. И четыре убегающих прочь улицы со множеством приземистых домиков, в окнах которых не виднелось ни единого лучика света.

   Воздух при этом был не только теплым, но и сухим. Однако после смрада подземелий показался мне божественным. Правда, наслаждаться было некогда — следовало разведать обстановку и понять, в какой же именно мир меня угораздило попасть.

   Начать я решил, как и раньше, с крыш, благо способ туда забраться был уже известен. Только на этот раз мы с хвостом договорились, что следов на стене он постарается не оставлять и по возможности чужое имущество портить не станет. Мало будет радости, если по этим отметинам нас кто-нибудь вычислит.

   Уже оказавшись наверху, я настороженно огляделся.

   Мда-а. Уровень жизни на Ирнелле застрял где-то в районе средневековья. Узкие улочки, грязные дороги, грубо сколоченные заборы и примитивные строения, в которых самым ценным, на мой взгляд, была именно крыша. Материал, который местные жители использовали в качестве покрытия, оказался в действительности не резиновым, а сделанным из гораздо более прочного материала. Более того, ни листья, ни пыль на нем не задерживались. Однако в то же время и лапы не скользили. А во время бега поверхность едва заметно пружинила и успешно гасила звуки, так что можно было не опасаться, что горожан поднимет с постелей бряцанье моих когтей.

   Еще я подумал, что в таком бедном районе ночная жизнь будет достаточно активной, и кто-то из местных может использовать тот же способ передвижения, что и я. Поэтому первое время замирал при каждом подозрительном шорохе, припадал на брюхо и продолжал путь, только убедившись, что крыши домов по-прежнему пусты.

   Отсутствие промышленных труб над городом бросилось в глаза практически сразу. Зато вместо них, несмотря на теплый климат, торчали печные. Причем, судя по запаху, топили даже не углем — обычной древесиной. Так что каких-то серьезных достижений от местной цивилизации ждать не приходилось.

   Несколько раз на улицах мелькали люди, и тогда я тоже останавливался, присматриваясь к местному населению. Но люди оказались как люди. В том смысле, что третьей ноги или второй головы ни у кого из них не имелось. Из тех, кто попался на глаза, большинство напоминали типичных европейцев. Один был похож на выходца из южных стран. А насчет еще одного я не понял — мужик закрыл морду платком и шел, низко опустив голову.

   Но вот что точно обращало на себя внимание, это то, что все они были весьма просто одеты. Кожаные штаны на завязках, грубо выделанные рубахи с тесемками на рукавах и у ворота, кожаные жилетки, сверху — короткие куртки из грубого полотна, а на головах обязательно шляпы… одним словом, не Москва.

   Женщин я по пути не встретил, поэтому на их счет ничего пока сказать не мог. Детей не увидел тем более, но для столь позднего времени суток это было естественно. Зато, так сказать, познакомился с местными лошадьми — пару раз по улицам с грохотом проносились всадники. Правда, отличий от земных коняг я у здешних копытных не заметил. Разве что гривы им стригли до крайности коротко, а хвостами, наоборот, никто не занимался.

   Растительность… честно говоря, даже не знаю, что можно сказать на ее счет. Деревья. Кусты. Клочьями лезущая вдоль домов трава. По виду — не наша, не земная. Слишком сочная, слишком высокая. Да и лопухи во дворах росли так бурно, как бывает только на юге.

   Может, это местный Крым? По погоде и буйному росту зелени чем-то похоже. Даже вон, на ветках какая-то мелочь стрекочет. Не птицы. Сверчки? Цикады? Не знаю, не видел, но, наверное, типа того.

   В очередной раз заслышав внизу звуки шагов, которым вторили пьяные голоса и звон бьющихся бутылок, я понимающе усмехнулся.

   Ну да. Люди действительно те же. Так же живут, едят, пьют, порой даже нажираются до поросячьего визга. Зато можно порадоваться, что до самогонных аппаратов тут уже додумались. А то, может, и до коньяков с шампанским скоро дорастут.

   Кстати, о птичках…

   Я не успел спросить Шэда, водятся ли тут какие-то другие расы, помимо человеческой. А то в книжках всякое пишут. Чем черт не шутит? Может, я когда-нибудь живого гнома увижу? Или оборотня?

   — Не увидишь, — вдруг хмыкнул за спиной знакомый голос, и я как ужаленный обернулся. — Единственной разумной расой на Ирнелле являются люди. Но, возможно, когда-нибудь они придумают что-то новое.

   Шэд!

   — Извини, — развел руками брюнет. — Я же говорил, что времени на разговоры немного. Хочешь еще о чем-нибудь спросить?

   Да! Блин… в голове крутилось так много вопросов, что выбрать какой-то один оказалось до безобразия сложно.

   «Как тебя позвать?» — с трудом выделил я самый главный.

   — Не позвать, а призвать, — со смешком поправил меня собиратель. — Это уж сам соображай, что может привлечь сборщика душ. Еще вопросы?

   «Сколько времени понадобится, чтобы мое тело начало меняться?»

   — Не знаю. Я же сказал — исследований никто не проводил.

   «Может, стоит поторопить его с изменениями?»

   — Хороший вопрос, — к моему удивлению, кивнул собиратель. — Понимаю твое нетерпение, но в данном случае я не стал бы форсировать события. Если детей раньше времени пытаться сделать взрослыми, обычно из этого не получается ничего хорошего. Поэтому наберись терпения. Дай нурру время привыкнуть.

   «А он действительно может?..»

   — В теории. Когда-нибудь. Но вы оба до этого должны дорасти.

   «Почему я тебя понимаю? — сменил я тему, вспомнив еще один немаловажный вопрос. — Откуда ты знаешь русский? Да еще в таком совершенстве?»

   — Я не знаю русский, — сумел удивить меня Шэд. — Но его знаешь ты. Я всего лишь читаю твою душу и отвечаю так, чтобы ты мог меня понять.

   «А местному языку ты не можешь меня научить?» — затаил дыхание я, но брюнет лишь насмешливо хмыкнул.

   — Я не учитель, Олег. Не нянька. Не отец. Не друг. Не воспитатель. Соответственно, не собираюсь тебя ни оберегать, ни спасать, ни следить за тем, чтобы ты себе чешуйки на хвосте не прищемил. Все, что я могу, это слегка тебя направить. Но для этого ты должен научиться задавать правильные вопросы.

   М-да. Вот это называется ткнул мордой в стол. А я-то уж размечтался…

   Хотя¸ с другой стороны, мне ведь обещали отсутствие ограничений. Получается, вот это оно и есть? Самостоятельность. Самодостаточность. С-свобода, мать ее так. Мол, делай что хочешь, учись как знаешь, выкарабкивайся как умеешь. Очень круто. Просто вся моя прежняя жизнь в одном абзаце.

   — Мне жаль, — совсем другим тоном уронил Шэд, когда я с досадой отвернулся.

   Конечно, жаль. Хотя, собственно, с чего бы? Ведь ты мне, как только что правильно заметил, никто. Не учитель и не нянька. Даже не друг. Но если все так, то что я тут делаю? И что я вообще такое?!

   — Изоморф, — еще тише сказал сборщик душ, заставив меня вздрогнуть. — Ты — изоморф. Пожалуй, на данный момент это самое верное определение.

   Изо… кто?!

   Как я вообще должен это понимать?!

   — Мне пора, — едва слышно прошелестел Шэд, и следом за этим над городом пронесся порыв холодного ветра. А когда я негодующе вскинул голову, на крыше снова никого не было.

ГЛАВА 4

В ту ночь я больше ничего исследовать не стал. Приметив дом, по всем признакам похожий на трактир, пробрался во двор. Плюнув в подвальное окно, залез внутрь и (с расстройства, наверное?) перекусил тем, что нашел на полках. Даже стянул с крюка висевший под потолком жирный окорок. Немного подумав, вскоре сожрал и сам крюк. Чуть позже схомячил нашедшиеся в углу жестянки, включая старую лопату и пустое ведро. Наконец, с трудом выволок наружу большущий шмат сала и тем же путем вернулся в башню, при этом запоздало подумав, что надо присмотреть побольше мест, куда можно наведываться за пропитанием.

   Сказать, что моя совесть никак не отреагировала на учиненный разбой, было бы преувеличением. Я всегда старался сам себя обеспечивать. Учился, работал, зарабатывал. И даже в самые сложные годы что-то не давало просто так взять и начать вымогать у прохожих деньги или гаджеты. Некоторые назовут это честью. Я же предпочитал называть порядочностью. Но сейчас другого выхода не было. Не охотиться же мне на людей? И не заявляться в лавку посреди бела дня с зажатой в лапе монетой? Хотя… можно ведь оставить ее взамен того, что я забрал?

   Я думал об этом всю дорогу, пока добирался до логова. Но, к сожалению, местных цен я не знал. Разбрасываться серебром не хотел. Да и сколько у меня осталось того серебра? А что я буду делать, когда оно закончится?

   Самое же скверное заключалось в том, что иррациональное чувство голода преследовало меня постоянно, и заглушить его обычная пища не могла. Дверь в подвал я за несколько последующих дней благополучно доел, обглодав даже те места, где крепились дверные петли. Остатки сундука пустил на закуску. Какое-то время после этого терпел в надежде привыкнуть или обойтись без экстремальных мер, но вскоре понял, что диета не поможет. Моему организму требовалось куда больше, чем я мог найти, просто шатаясь по городу, подбирая оброненную кем-то еду или роясь на помойках. Поэтому, подъев все запасы, я рассудил, что лучше стану вором, чем бомжом, и в одну из ночей отправился на поиски кузнечных, скобяных и оружейных лавок. Причем вскоре действительно их нашел. Но поскольку все они были небольшими, да и изобилием товаров не блистали, то воровать оттуда железки на регулярной основе было опасно.

   А железки требовались постоянно. Причем чем разнообразнее, тем лучше. Сырая руда, уже очищенный металл, сплавы… мой организм потреблял все, при этом еще имея наглость выбирать что повкуснее. Местная медь ему, понимаете ли, горчила. Олово было кислым. Латунь — слишком острой. Алюминий я не нашел. А из стали больше всего приглянулась высокоуглеродистая.

   Признаться, для меня было удивительным обнаружить отличного качества заготовки под оружие, ведь при таком уровне цивилизации качественно очистить сырье, а потом сделать полноценный сплав было проблематично. Но потом я вспомнил про магию и решил, что, возможно, тут-то собака и порылась. Хотя было непонятно, были ли магами собственно кузнецы или же им помогал кто-то еще.

   Мне вообще в этом мире много чего было непонятно, но пока я всего лишь присматривался. Принюхивался. Постоянно пробовал новое, при этом стараясь забирать лишь испорченное сырье, сломанные и не подлежащие ремонту вещи, которым грозила переплавка. Одним словом, брал то, чего не сразу хватятся. А когда наткнулся на огромный порт и прилегающие к нему доки… когда вынюхал, где находятся продовольственные склады… вот тогда и настало для меня раздолье, потому что, когда в одном месте скапливается слишком много товаров, то воровать их становится проще в разы. Особенно если залезать внутрь аккуратно, через крышу, предварительно надорвав кусок «резинового» покрытия, скатав его в рулон наподобие рубероида, а перед уходом снова вернув на место, прикрывая дыру.

   Еще я разнообразил меню содержимым корабельных трюмов, когда удавалось туда пробраться. Хотел попробовать рыбачить, но отказался от этой мысли, заметив, как рабочие в порту частенько мочатся прямо в реку, не заморачиваясь поисками сортира.

   Месяца за два регулярных вылазок я постепенно изучил близлежащие районы, ограничившись территорией, которую можно оббежать за одну ночь. Увидел на улицах поразительно мало нищих, хотя, казалось бы, в бедных кварталах их должно быть пруд пруди. Еще меньше встретил бродячих собак — некрупных, худых до неприличия и исключительно короткошерстных. А вот кошек не увидел совсем. Ни на улицах, ни в домах. Зато, пользуясь отсутствием ставней в домах, познакомился с местным бытом и заодно убедился, что он действительно находится на удручающе низком уровне. Ни тебе полноценного водопровода, ни нормального освещения в домах, ни теплых санузлов. Нет, в домах побогаче наверняка имелось все это и даже больше, ведь канализацию под городом не просто так построили. Однако для подавляющего большинства жителей блага цивилизации оставались недоступными, и это, мягко говоря, огорчало.

   Город, кстати, оказался огромным. Одни только припортовые трущобы, которые я исследовал в числе первых, занимали пространство, равное суммарной площади двух стадионов. И неудивительно: в городской порт ежедневно прибывало по несколько десятков судов различного водоизмещения. Нет, гордых фрегатов, фантастической красоты парусников и роскошных яхт я среди них не увидел, а вот пузатые, тяжело груженые торговые ладьи оказывались в поле моего зрения регулярно.

   В благополучные районы я пока не совался. Не потому, что не хотел. Напротив, мне было очень любопытно посмотреть, как живут местные буржуины. Но от вылазок в фешенебельные кварталы останавливало обилие стражи в той части города, наличие регулярных патрулей, от которых было негде спрятаться, и яркое уличное освещение, к которому мои глаза упорно не хотели привыкать.

   Что удивительно, погода все это время стояла по-летнему теплая и сухая. Для меня она оказалась вполне комфортной, и на глазок я бы сказал, что температура по ночам достигала градусов двадцати пяти. Днем, наверное, повыше. Но этого я не проверял — в моем подземном логове даже в полдень было прохладно и сухо, а на свет я вылезать не рисковал. Однако, если учесть, что и крысы, и бродячие псы не имели густой шерсти… если вспомнить про сочную зелень вокруг, то скорее всего, суровой зимы в этих краях можно было не ждать. Если, конечно, она вообще случалась.

   Вестей от Шэда пока не поступало. После последнего разговора сборщик душ больше не изъявлял желания меня увидеть, поэтому я выживал в одиночку. Но как я ни представлял, что вот-вот вместо лап у меня появятся руки, а вместо зубастой морды — нормальное лицо, в моей внешности ничего существенного не изменилось. Кроме того, что я немного подрос, привык к новому телу и окончательно сроднился с хвостом, который стал мне не только надежным другом, но и незаменимым помощником.

   Еще я сдружился с брошенными Шэдом улишшами. Успел привыкнуть к тому, что они повсюду следуют за мной, словно рыбы-прилипалы в ожидании трапезы. И, думается, в какой-то степени это предположение было верным, потому что за прошедшее время мои маленькие спутники тоже подросли. Видимо, все же от меня подпитывались. К тому же они стали проявлять больше самостоятельности. Нередко осмеливались отходить на приличное расстояние. Проявляли зачатки любопытства. Были не прочь подурачиться и поиграть. А потом даже начали оказывать посильную помощь.

   Правда, выяснилось это случайно.

   Как-то днем я не мог уснуть и от скуки гонял по полу последнюю оставшуюся серебряную монету. Остальные, как я ни старался растягивать удовольствие, все-таки закончились, а эту мне отчего-то захотелось сберечь. И вот когда чувство голода обострилось настолько, что зубы сами потянулись к добыче, а врожденная бережливость отчаянно этому воспротивилась, я с досадой отшвырнул монету прочь и несказанно удивился, когда следом за ней метнулся один из улишшей.

   До этого дня я не подозревал, что мои маленькие спутники способны контактировать с материальными предметами. Раньше они эту способность не демонстрировали. Но сегодня малыш не только впервые за несколько месяцев изобразил «бурунчик», но и нашел монету, взгромоздил ее себе на спину, после чего заботливо вернул и положил у меня перед носом.

   Я, правда, был голоден, а, следовательно, раздражен, поэтому отбросил монету снова. Причем с такой силой, что та улетела на лестницу и благополучно укатилась вниз. В стайке улишшей после этого случилось непонятное замешательство. Они засуетились, занервничали и вдруг пропали. Все одновременно. А примерно через час вернулись и один за другим положили к моим лапам по точно такой же монете.

   При виде восьми одинаковых серебряных кругляшей я так озадачился, что какое-то время мог просто смотреть то на них, то на мелюзгу. Страшно хотелось понять, спросить, откуда они нарыли сокровища, и нет ли поблизости незамеченного мною клада. Но голосовые связки нурров не были приспособлены к разговорам. Жесты малышня не понимала. Поэтому все, на что я оказался способен, это благодарно лизнуть принявших первоначальный облик малышей и, протянув лапу, сгрести их в кучу, чтобы укрыть в той самой тени, которую они любили.

   Сразу есть серебро я тоже не стал, удовольствовавшись одной жалкой монеткой. Но и ее хватило, чтобы чувство голода попритихло, и я смог ненадолго заснуть. А когда проснулся, то сперва даже не понял, что произошло, раз окружающая действительность так резко изменилась. Потом решил, что это галлюцинация, и в реальности такого попросту не могло быть. Нет, само логово осталось на месте. Потолок, стены, пустой проем на месте съеденной мною двери, наполовину заваленный камнями выход на поверхность… все это выглядело нормальным. А вот устилающие пол ровным слоем серебряные монеты — нет.

   Что за фигня? Я брежу? Это глюки? Может, пока я спал, сюда проникли ядовитые миазмы из подземелий, и теперь я вижу то, чего нет?

   На пробу слизнув и разжевав первую попавшуюся монету, я растерялся окончательно: нет, не брежу. А если и появились у меня глюки, то одновременно и зрительные, и обонятельные, и вкусовые, и даже слуховые, поскольку выроненная из пасти монета со звоном брякнулась на целую кучу таких же и покатилась вон, заставив меня изумленно привстать.

   В этот же самый момент из-под денежных залежей выросло восемь черных «бурунчиков», на спинах которых лежали еще монеты. Прямо у меня на глазах малышня сбросила добычу на пол, деловито отряхнулась. И вот когда я сопоставил одно с другим, до меня, как говорится, дошло.

   «Охренеть не встать! — восторженно прошептал я про себя, оглядывая преобразившееся логово. — Это же… е-мое! Хвост, ты это видел?!»

   Выбравшийся из-за спины сосед задумчиво повертел шишаком по сторонам. А потом с довольным видом плюхнулся на пол, зарылся в деньги и почти сразу оттуда послышалось довольное чавканье.

   «Ну, ребята, — с чувством подумал я, по очереди ткнувшись носом в радостно запрыгавшие «бурунчики». — Я вам теперь по гроб жизни обязан. Кстати…»

   Пришедшая в мою голову новая мысль была проста как дважды два, хотя хвост был недоволен, когда я оторвал его от еды и принялся азартно рыться в поисках одной штуки. Минут через десять я ее все-таки нашел. После чего аккуратно взял в зубы. Вернулся к терпеливо дожидающейся малышне и с надеждой положил перед ними половинку от своего единственного, бережно хранимого золотого.

   «А вот такую штукенцию сможете добыть?»

   Улишши, обступив золото со всех сторон, покрутились, пошуршали и без предупреждения исчезли. Просто ушли в пол, будто привидения, оставив меня нервно приплясывать на месте. Но минут через сорок они благополучно вернулись и, к моей неописуемой радости, притащили с собой кто по одному, а кто сразу по два новехоньких, ярко блестящих золотых.

    «Вы ж моя прелесть! — проурчал я, с умилением глядя на маленьких помощников. — Сколько от вас, оказывается, пользы! И я даже спрашивать не буду, кого вы сегодня разорили!»

   Так.

   «Интересно, а железный слиток вы мне притараните? Или хотя бы кусок руды. Где-то тут, по-моему, еще осталось несколько крошек…»

   Улишши, получив новое задание, испарились в третий раз. А еще через пару часов я познал пресловутые и дзен, и самадхи, и нирвану одновременно. У меня случилось откровение. Культурный шок. Ведь теперь в моем распоряжении появился личный убер-отряд, способный по первому зову доставить практически все, чего душа пожелает.

   Не знаю, правда, почему они раньше ничего подобного не делали, но, возможно, дело заключалось в том, что улишши были еще маленькими. И лишь когда немного окрепли, стали способны на такие невероятные вещи.

   «Отлично, — довольно оскалился я и, распахнув объятия, сгреб малышню, для которой, наверное, стал чем-то вроде большой и теплой мамки. — Идите ко мне, мои хор-рошие. Никому вас не отдам. Ни за что. Даже Шэду».

***

Еще одно открытие мне довелось сделать всего через пару недель.

   Той ночью я сидел на крыше одного из домов, следя за троицей мужиков, собравшихся у входа в очередной трактир. Ну… правильнее сказать, мне показалось, что это был трактир. Туда частенько приходили и уходили весьма неплохо одетые для данного района люди. Порой приезжали верховые. Туда-сюда сновали проворные мальчишки в аккуратно повязанных передниках а-ля средневековый официант. При этом никакой вывески на здании не было. Сам дом располагался довольно далеко от порта и оживленных улиц, а также от других, оккупируемых моряками и людьми попроще, питейных заведений. Снаружи двор был обнесен крепким забором. А у ворот постоянно дежурило несколько амбалов.

   Так вот, наблюдал я за ними уже не первый день. Прислушивался к чужой речи. Пытался идентифицировать слова, соотнести их с жестами, выражениями лиц аборигенов и прочими вещами, по которым можно было понять, о чем речь. К тому времени я успел запомнить, как звучат на местном наречии наиболее часто употребляемые слова, в том числе «бутылка», «рука», «лошадь», «баба» и «нож». Наслушался всевозможных ругательств, к сожалению, без расшифровки. Кое-что начал соображать в происходящем. И даже частенько поминаемую «бабу» идентифицировал — ею была скромно одетая, худая как палка и неизменно растрепанная женщина лет тридцати, регулярно выносившая из дома помойное ведро.

   Трактир, кстати, пользовался популярностью. Но далеко не всякого гостя амбалы пропускали внутрь. Оказывается, присутствовал некий дресс-код, под который подвыпившие моряки, случайные прохожие и обычные забулдыги не попадали. Но что самое интересное, максимальная активность здесь начиналась ближе к полуночи. Так что, исходя из этого и некоторых других признаков, я сделал вывод, что собирались тут неблагонадежные граждане, которые были не только неплохо одеты, но и хорошо вооружены.

   В тот вечер я как раз собирался познакомиться с ними поближе. А за одним из клиентов даже надумал проследить, однако мои планы были нарушены появлением неожиданного гостя.

   То, что кто-то идет к воротам, я, естественно, видел, но, к сожалению, сумеречное зрение давало лишь общие характеристики объекта вроде роста и телосложения. Поэтому как следует гостя я рассмотрел лишь после того, как он вплотную приблизился к воротам. И только тогда увидел татуированную морду, распахнутое кожаное пальто, а под ним — матово поблескивающие, похожие на драконью чешую пластинки нагрудника.

   Каратель…

   Так вроде обзывал этих уродов Шэд?

   Все это время я жил достаточно спокойно и почти о них не вспоминал. После первой облавы меня никто не тревожил, обыски в канализации и в окрестностях логова ни разу не проводились. По крайней мере, я не видел следов подозрительной активности, пока исследовал прилегающие территории. Такое впечатление, что обо мне забыли. И это было непонятно. Более того, приятно. Так что спустя несколько месяцев я успокоился.

   А теперь выходит зря?

   «Тише, тише, — проворчал я, когда взвившийся над головой хвост аж затрепетал от желания поскорее вонзиться чужаку в горло. — Нам ни к чему привлекать к себе внимание».

   Хвост недовольно плюхнулся мне на плечо, и я искренне порадовался, что с такого расстояния до трактира ему при всем желании было не доплюнуть.

   Каратель тем временем зашел во двор. Проигнорировав резко напрягшихся амбалов, огляделся. Зачем-то бросил взгляд на покатую крышу. Ненадолго зашел в дом. После чего так же молча вышел и, поддернув полу длинного пальто, направился к выходу, так никому и ничего не объяснив.

   Я, разумеется, последовал за ним, стараясь ни на миг не выпускать мужика из виду. Крался поверху, бесшумно перепрыгивая с одной крыши на другую и недоумевая, на кой черт каратель нацепил на себя это дурацкое, откровенно мешающееся и наверняка тяжелое пальто. На улице было тепло. Даже слишком тепло для такой формы одежды. А у него еще и штаны были кожаными. И сапоги с высокими голенищами. Что за маскарад? К нему для полного комплекта не хватало только длиннющего, мешающегося при ходьбе меча или шпаги. Но вместо них на поясе у мужика имелись только короткие парные ножны для ножей. Ну и «бластер», при виде которого у меня аж зубы свело от злости.

   Но что самое странное, этого товарища зачем-то потянуло прогуляться в трущобы. И я преследовал его до тех пор, пока нормальные дома не закончились, и вместо них по обе стороны улицы не потянулись замызганного вида халупы.

   Любимого мной мягкого пружинящего материала на их крышах не было, поэтому, чуть поотстав, я спрыгнул на землю и продолжил преследование, стараясь держаться вблизи стен. Как я уже говорил, центрального освещения в этой части города не имелось, а лучины и лампы бедняки старались лишний раз не зажигать. Мне это было только на руку. А вот тот факт, что и каратель прекрасно ориентировался в темноте, несколько напрягал.

   Самое же непонятное произошло, когда мужик прямо на ходу поднял правую руку и как-то по-особому крутанул кистью. При этом кожаный рукав задрался, показав краешек туго обхватывающего запястье металлического браслета с полукруглыми «шишками» на нем. А мгновением позже из одной такой «шишки» параллельно земле ударил ярко-синий луч, который всего через миг развернулся в полупрозрачный квадрат размерами примерно шесть на шесть метров и с приличной скоростью ринулся прочь, как утюгом пройдясь по пустынной улице.

   Мне понадобилось целых три секунды, чтобы осознать несколько любопытных вещей.

   Во-первых, «квадрат» передвигался в одном направлении — вперед, никуда не сворачивая. По отношению к дороге он находился строго вертикально. К карателю — в фас, а к домам, соответственно, в профиль.

   Во-вторых, сквозь материальные предметы вроде стен, валяющегося там и сям мусора, и даже сквозь одинокого прохожего эта полупрозрачная фигня прошла так, будто их не было. Этакая средневековая голограмма с мелкоячеистой структурой, подозрительно похожая на виртуальную сеть.

   В-третьих, видел я эту штуку исключительно сумеречным зрением. И с учетом того, насколько она была похожа на алые нити в моем подвале и резко выбивалась из серо-зеленой гаммы всего остального мира, стало понятно, что и то, и другое с высокой степенью вероятности являлось теми самими проявлениями магии, о которой говорил Шэд.

   При этом, судя по тому, как внимательно смотрел по сторонам мужик, можно было предположить, что он что-то искал. И «сеть» ему в этом каким-то образом помогала. Но тогда, получается, он и ее видел? То есть сумеречное зрение доступно не мне одному?

   Так. А это еще что такое?

   «Сеть» неожиданно застопорилась возле одной из халуп и, засветившись гораздо ярче обычного, неожиданно схлопнулась, тесно облепив невесть откуда взявшееся препятствие. Халупа, к слову, оказалась нежилой — выбитые окна, отсутствующие крыша и дверь наглядно это подтверждали. Однако именно там сумеречное зрение подсветило бесформенный комок невесть откуда взявшейся в углу кляксы. И именно вокруг нее сгустилось сияние от «сети».

   Видимо, я все-таки ошибся, предположив, что твари не выбираются на поверхность. Выбираются. Только, наверное, не всегда, а, скажем, в случаях, если популяция крыс в подземелье сокращалась до неприличных значений. Вот и эта вылезла. К счастью, одна, без подружек. И затаилась в полуразвалившейся сараюхе в надежде, что найдет чем поживиться.

   Кляксе не повезло — рядом оказался каратель. Более того, «сеть» безошибочно отыскала голодную мерзость и ловко ее спеленала. И вот когда стало ясно, что синяя и зеленая метки совпали, я сообразил, что «сеть» — это не что иное как поисковое заклинание, с помощью которого каратель мог видеть подобные кляксам сущности. И мужик немедленно это подтвердил, безошибочно направившись к нужному дому и прямо на ходу вынимая из кожаной петли на поясе «бластер».

   Меня настолько заинтересовал процесс, что я даже рискнул подобраться поближе и высунул нос из-за угла, рассматривая штуку, которая едва не сделала меня инвалидом. Оружие карателя представляло собой короткую серебристую трубку сантиметра четыре в диаметре и примерно с полторы моих ладони в длину. На одном конце у нее имелось утолщение, которое вполне естественно легло в ладонь мужика. Затем до моего слуха донесся тихий щелчок. После чего с другого конца трубки тонким лучом выстрелила все та же белая хрень, которая с легкостью прошла сквозь дощатую стену и самым распрекрасным образом поджарила затаившуюся в углу кляксу!

   Глядя на то, как извивается и бешено дергает щупальцами странная тварь, я как-то слишком уж живо представил, как она должна сейчас орать от боли, и почувствовал мерзкий холодок между лопатками.

   Клякса тем временем обмякла и перестала трепыхаться. Бледно-зеленые прожилки в ее теле угасли. А когда это произошло, каратель выключил трубку, убрал ее обратно в петлю, после чего оглядел притихшую улицу… точнее, ту ее часть, откуда только что пришел… и, подняв правую руку, вновь активировал браслет.

   Твою ж тещу!

   При виде несущейся прямо на меня «сети» у меня аж живот свело от мысли, что вот сейчас все и закончится. Белая дрянь была опасна. От нее не только кляксы подыхали — мое тело, как выяснилось, тоже было к ней восприимчиво. Поэтому первым моим порывом было вскочить и со всех лап драпать отсюда, благо поисковое заклинание двигалось хоть и быстро, но не настолько, чтобы я не успел увернуться. Однако узкий проулок между двумя дряхлыми сараюшками, откуда я следил за карателем, заканчивался тупиком. Выскакивать на середину улицы, демонстрируя себя во всей красе, было глупо, а при попытке вскарабкаться на крышу и уйти по верхам мужик точно меня заметил бы.

   Поэтому я доверился инстинктам и вжался в землю, перестав не только двигаться, но и дышать. Неизменно сопровождающие меня улишши юркнули куда-то под пузо. И время ненадолго застыло.

   Секунда…

   Другая…

   Третья…

   Прикосновение заклинания оказалось похоже на щекотку, словно по спине и бокам прошлись гусиным перышком. Затем по чешуе пробежал такой же легкий холодок. Кожа мгновенно зазудела. Зубы зачесались. И, в довершение всего, мне отчаянно захотелось чихнуть. Пришлось зажать нос обеими лапами, зажмуриться и с силой прикусить губу в надежде, что это поможет. И оно действительно помогло — чихать вскоре расхотелось. Но глаза я осмелился открыть лишь после того, как услышал медленно удаляющиеся шаги и понял, что поисковое заклинание облажалось.

   Осторожно высунувшись из проулка и убедившись, что каратель действительно уходит, я перевел дух и решил больше судьбу не испытывать. Информация по-прежнему была нужна до зарезу, но не ценой собственной шкуры. Поэтому я дождался, пока мужик скроется из виду, только после этого выбрался наружу и рискнул посмотреть, во что же он превратил бедную кляксу.

   Тварь и впрямь оказалась мертва — в доступном мне диапазоне она стала похожа на нещадно поеденную, жутковато обгоревшую подошву от ботинка. Однако когда я попытался коснуться ее лапой, то оказалось, что на том месте, где я совершенно четко видел обугленный трупик, в реальном мире ничего не определялось.

   Я не шучу — угол оказался совершенно пуст, и моя лапа раз за разом проскакивала мимо тела. Тварь я при этом по-прежнему видел, совершенно точно знал, что она там есть, но ее оказалось невозможно ни поднять, ни подтащить поближе. Как если бы клякса на самом деле была нематериальной, и вместо обычного трупа передо мной находился всего лишь призрак.

   Это открытие настолько меня озадачило, что я даже когти в ход пустил, пытаясь добраться до дохлой твари. Повредил доски, разрыл землю, испортил стену, но так ничего и не добился.

   Быть может, на этом все и закончилось бы, но в тот момент, когда я с досадой рыкнул, растревоженные моим поведением улишши буквально нырнули под подушечки моих лап и что-то сделали. Не знаю, что именно. Прилипли к ним. Присосались. Пришкварились. После этого я почувствовал, как куда-то проваливаюсь. Недоуменно уставился на собственные лапы, которые будто влипли в смолу. Хотел было дернуться, отпрыгнуть, но… вместо этого действительно провалился. В ту самую серо-зеленую хмарь, которую раньше мог только видеть.

ГЛАВА 5

Ощущения после переноса остались более чем странные. Я был жив, неплохо себя чувствовал. Насколько мог видеть, никак не изменился внешне. И был вынужден признать, что в новой обстановке смотрюсь намного уместнее, чем раньше.

   Что же касается окружающей действительности, то город остался все тем же, только приглушил краски и сменил цветовую гамму с обычной на серо-зеленую. Однако детали я по-прежнему хорошо различал, как если бы второе зрение теперь работало на постоянной основе и лишилось ограничений по расстоянию. К примеру, видел, что нахожусь в том же месте, посреди все той же жалкой лачуги, которая почему-то стала полупрозрачной и какой-то… ненастоящей, что ли? Если не сказать, что призрачной. Все запахи и звуки внезапно отрезало. Зато застывшая в углу клякса смотрелась гораздо реалистичнее, чем мгновение назад.

   Потрогав ее лапой и увидев, как сдохшая мерзость безжизненно перекатилась по полу, я прошелся по халупе, ткнулся носом в дощатую стену и задумчиво отпрянул. Мда. Доски подо мной и впрямь стали нематериальными: мой нос прошел сквозь них без труда. Пол тоже пропал — мои лапы теперь утопали в нем, как в тумане, и упирались уже не в доски, а в землю под ними.

   Чудеса.

   Я озадаченно кашлянул и едва не подпрыгнул, услышав позади насмешливое:

   — Ну наконец-то. Я уж думал, тебе опять придется подсказывать.

   Стремительно обернувшись, я с подозрением воззрился на невесть откуда взявшегося Шэда.

   — Это — изнанка, — как и прежде, считал мои мысли Шэд и демонстративным жестом обвел окруживший нас серо-зеленый, почти как в «Матрице», мир. Только пиктограмм, пожалуй, не хватало. — Это не самостоятельное образование. А всего лишь та часть реальности, которая не видна простым взором. Термин «подкладка» тебе о чем-нибудь говорит?

   Я пренебрежительно фыркнул.

   — Ну вот считай, что здесь то же самое: дома, дороги, камни на обочине… за исключением того, что живых в полном понимании слова ты здесь не встретишь, — невозмутимо кивнул собиратель и, выудив из воздуха подозрительно знакомую трость, демонстративно на нее оперся. — И вообще никакой органики не найдешь, потому что в этом мире она не приживается.

   Кстати, сам он выглядел так же, как и раньше: тщательно отутюженные брюки, дорогой камзол, белоснежные кружавчики на манжетах… На контрасте с уныло-болотной действительностью смотрелось это, мягко говоря, странновато. Но особенно настораживал тот факт, что стопы собирателя абсолютно спокойно стояли на призрачном полу, тогда как для меня он оставался нематериальным.

   — Так вот, изнанка, — как ни в чем ни бывало, продолжил Шэд, видя, что я не тороплюсь задавать вопросы. — Она действительно чем-то напоминает подкладку на пальто. Под нее можно забраться, если знать и уметь это делать. Из нее можно так же незаметно выбраться на поверхность. Ее можно смять в кулаке. Порвать. Отпороть или, наоборот, крепко пришить. Но в общем и целом это свой маленький мир со своими законами. Ты меня слушаешь?

   Я неохотно оторвался от изучения досок у него под ногами и кивнул.

   «Про изнанку понятно. Но раньше я ее только видел. А теперь мы стоим тут и спокойно разговариваем. Как это стало возможным?»

   — Ты сам этого захотел, — едва заметно улыбнулся Шэд. — Попасть сюда можно несколькими способами, но ты, пожалуй, выбрал самый экстравагантный.

   Он кивнул на выбравшихся у меня из-под лап улишшей, однако они, как ни странно, не торопились вернуться к… вероятно, хозяину? Вместо этого они снова превратились в черные бурунчики, довольно-таки быстро сменили форму и, скопировав мой чешуйчато-хвостатый облик, демонстративно загородили меня собой.

   — Очень мило, — фыркнул сборщик душ, ничуть этим не обеспокоившись. — Но глупо. Стоило так долго ждать, пока ваш приятель сумеет сюда забраться, лишь для того, чтобы делать какие-то гадости? Брысь, мелкие. Не то развею.

   Я тихо заворчал.

   «Я тебе развею… а вы, малышня, место!»

   Улишши, словно услышав, послушно юркнули мне под пузо. Однако форму не сменили, клычки не спрятали, так и продолжая скалиться на бывшего хозяина, будто и впрямь считали, что обязаны меня защищать.

   Шэд от них только отмахнулся.

   — Мелкие еще. Корми лучше, тогда, может, на что-нибудь и сгодятся. Кстати, имей в виду — прикармливать энергетических паразитов небезопасно. На твоем месте я бы больше никого не приручал.

   «Тебе еще есть, что сказать?»

   Он усмехнулся.

   — Ишь, смелый какой… пообвык, обжился, обнаглел… но в чем-то ты прав. В этом мире у меня есть немного больше времени, чтобы ответить на твои вопросы. Собственно, кроме таких как ты, шайенов, попасть сюда не может ни одно живое существо. Меня к живым можно причислить лишь условно. А вот из нурров шайены получаются легче всего, поэтому отступники прямо-таки жаждут их заполучить, чтобы добывать с изнанки всякие вкусности. К примеру, улишшей, коренных обитателей этой части реальности. Или еще чего похуже…

   Шэд выразительно покосился на мертвую кляксу.

   — Знаешь, что это такое?

   «Какой-нибудь очередной паразит?»

   — Это — то, что осталось от человеческой души. Которую сперва выкинули из тела, а затем заставили пару десятилетий потомиться здесь, позволив превратиться в тупую, вечно голодную тварь.

   С этими словами он ткнул кончиком трости в кляксу, и та с короткой вспышкой исчезла, оставив после себя четкий след, словно кто-то обвел место гибели твари жирной черной чертой.

   Я вопросительно уставился на Шэда.

   Если мне не изменяет память, забирать отлетевшие души — как раз его работа?

   — Само собой, — брезгливо отерев трость о землю, подтвердил собиратель. — А вырождение душ — тот неприятный процесс, которого я не должен был допускать ни при каких условиях.

   «Но все же допустил?»

   — Так получилось, — тяжело вздохнул Шэд. — Изнанка — моя, можно сказать, вотчина. Здесь я могу гораздо больше, чем в реальном мире. И это обусловлено тем, что только сборщики должны находить, забирать и провожать отлетевшие души к месту их последующего возрождения. Собственно, до определенного момента так и было. А потом кое-кто решил, что может вмешаться в процесс. Ставить нам условия. Торговаться за сроки своей и чужой жизни или смерти. Итогом этого вмешательства стало то, что ты сейчас видишь.

   Я непонимающе нахмурился.

   «Что произошло?»

   — В обычное время изнанка является естественным продолжением известной тебе реальности. Действительно, как подкладка у верхней одежды. При должном уходе она согревает, оберегает хозяина, а заодно прикрывает прилегающую реальность от разрывов. Но если целостность подкладки нарушить… скажем, слишком долго таскать в карманах острые предметы или умышленно их отдирать, то в разрывы начинает лезть наполнитель, который вскоре начнет мешать и оставаться клочьями на одежде.

   Я окинул изнанку еще одним задумчивым взглядом.

   Условно мертвый, как бы вывернутый наизнанку мир: ни деревьев, ни кустов, ни людей… вместо них его населяли души. Зато здесь в неизменном виде было сохранено то материальное, что имелось в обычном мире: камни, железки и то, что из них построено. Тогда как о дереве, животных и птичках я мог благополучно забыть.

   — Верно, — подтвердил мою догадку сборщик душ. — Неживое служит связующей нитью между двумя мирами. Как стежки или швы, пронизывающие слои мироздания. Именно на них фиксируется барьер между мирами. И в том числе поэтому их сложнее разрушить.

   «Какой был смысл нарушать связь реального мира с изнанкой?»

   — Чтобы его поменьше навещали такие, как я, — невесело хмыкнул Шэд. — Несколько столетий назад группа магов решила, что собиратели этому миру не нужны. Что количество душ, которое в нем находится, должно оставаться неизменным. И что такие, как мы, незаконно вмешиваются в естественный ход вещей, по собственному усмотрению забирая тех, чей срок еще не пришел.

   «А вы это делаете?»

   — В исключительно редких случаях нам позволено распоряжаться чужим временем. Но это довольно хлопотно и крайне затратно.

   «Хм, — озадаченно крякнул я, с недоверием рассматривая брюнета. — Вероятно, кто-то поверил, что вы забираете в рабство особо отличившихся… как ты тогда сказал? Сроком на целую вечность?»

   Тот кивнул.

   — Пока маги не знали о существовании изнанки, у нас не было проблем. Мы выполняли свою работу, не оповещая об этом верхний мир. Ведь внутри «подкладки» можно перемещаться, оставаясь незримым для обитателей другого слоя реальности…

   «Ага. Так вот как ты оказываешься в нужном месте и так же быстро, а главное, незаметно умудряешься оттуда сваливать!»

   Шэд покосился на меня с укором.

   — Пребывание в реальном мире связано с большими затратами, поэтому я могу находиться там всего несколько минут. Чтобы забрать душу, этого хватает. Но после того, как связь изнанки с реальным миром начала разрушаться, нам стало сложнее туда проникнуть. Со временем количество разрывов стало таким большим, что на Ирнелле осталось всего несколько мест, откуда мы способны сюда проникнуть. Одно из них расположено здесь, в Гоаре — это столица королевства Архад. Второе — на другом краю света, в пустыне. А третье — в горах, неподалеку от гнездовий нурров.

   «Так это твоими усилиями один из них оказался в столице?»

   Сборщик душ едва заметно улыбнулся.

   — Это был самый простой способ добыть нужное тело. Твой сосед был слаб, поэтому сородичи изгнали его из стаи. Оказавшись на поверхности, он не смог оказать сопротивления охотникам, которые занимаются отловом детенышей. Обычно стоимость такого зверя достигает нескольких сотен, а то и тысячу золотых. Однако твоего продали в столицу за бесценок: больной нурр почти непригоден к экспериментам. Его можно пустить только на органы, что, в общем-то, и собирались сделать.

   «Тебе-то откуда знать? — снова прищурился я. — Хотя погоди… что-то мне подсказывает, что зверь мог быть не таким уж и слабым. А скажем, просто истощенным. К примеру, из-за того, что кто-то слегка не вовремя попытался изъять у него душу. Так?»

   Шэд не отвел взгляда, когда я посмотрел на него прямо.

   — Да.

   Клац!

   «Да хватит уже, — шикнул я на гневно взвившийся хвост. — Тебя, само собой, не спросили, желаешь ли ты стать жертвой эксперимента. Но я тоже не знал, что так получится. Поэтому давай без истерик, лады?»

   Сосед все-таки не удержался — плюнул. Но не в Шэда, а в землю у него под ногами, после чего, успокоившись, улегся мне на плечо и больше в разговор не вмешивался.

   «Шэд, так кто же на самом деле впихнул в это тело мою душу? — снова обратился я к сборщику. — Это твоя работа или же результат эксперимента убитого карателями мага?»

   — Скажем так… благодаря моему вмешательству нурр был благополучно выловлен и доставлен в столицу. А тот маг просто ошибся с заклинанием, поэтому вместо того, чтобы убить зверя, открыл для меня его душу. Остальное было уже делом техники.

   «А как же пожар? И откуда вообще об отступнике стало известно карателям?»

   — Процесс создания шайена — дело хлопотное, — пожал плечами Шэд. — Во время подселения души изнанка реагирует очень бурно. Ведь, по сути, чтобы привести душу в верхний мир, нужно сделать новый разрыв в подкладке.

   Я нахмурился.

   «То есть карателей в лабораторию привело именно твое вмешательство?»

   — Боюсь, что так.

    «А почему вы не можете подлатать изнанку сами? Вы ведь достаточно могущественны, чтобы решать, кому жить, а кому умереть. Да вы, блин, по всем параметрам почти боги! Так почему было не починить то, что маги пытались испортить? Почему, в конце концов, вы не забрали души у них?»

   Шэд помолчал.

   — Когда люди узнали, что в процессе перерождения душ участвуют посредники, это вызвало шок. Ведь раньше смерть и жизнь считались неприкосновенными, а возможность перерождения — неотъемлемым правом каждого человека. Когда же выяснилось, что это не так, то шок сменился страхом. А затем появилось и вполне естественное стремление защититься.

   «Ты считаешь, для этого не было повода?»

   — Каждый судит по себе, — криво улыбнулся сборщик душ. — Вот и люди решили, что мы не собиратели, а торговцы, и имеем с этого какую-то корысть. Ведь душа человека бесценна. И получается, что тот, кто властвует над ней, в действительности повелевает и всем остальным миром… даже больше, чем миром. К примеру, посмертием. Шансом на возрождение. Ведь одно дело — надеяться, что у тебя после смерти есть какое-то будущее, и совсем другое — знать, что твою душу заберет непонятный тип. А потом… кто знает, позволит ли он тебе жить или же навечно припрячет в пыльную кладовку?

   Я замедленно кивнул.

   Да, звучало логично. Меня бы такое известие тоже, наверное, напугало, если бы я не был уверен, что в любом случае обречен.

   — Это случилось давно, — продолжил Шэд. — В то время маги на Ирнелле были еще не слишком опытными. На изучение изнанки им потребовалось несколько столетий. И мы, возможно, упустили миг, когда знаний у людей появилось достаточно, а вот мудрости принять существующий порядок вещей — нет. Нам тогда казалось, что люди не способны вмешаться в то, что происходит с начала времен. И отчасти наша уверенность была оправдана — по законам этого мира ни одному смертному не дано преодолеть барьер в живом виде. Но они придумали другой способ от нас избавиться — начали разрушать саму основу… барьер… то, что делало два слоя реальности единым целым. И это лишило нас возможности приходить сюда так часто, как это было необходимо. На долгое время мы упустили контроль над ситуацией, — признался Шэд, отведя глаза. — Люди по-прежнему умирали, но теперь их души оставались на Ирнелле в неизменном виде. Перерождение — это своеобразный конвейер, у которого есть определенная производительность. Как турникет в метро. Души, которые успели попасть к нему первыми, быстрее всего возвращались обратно. Остальным же приходилось томиться в ожидании, когда откроется заветная дверка. Само собой, с годами очередь становилась все больше. Внутри нее начались волнения, споры и драки за место поближе к проходу. Кого-то в этих драках окончательно развоплощали. А кто-то… как эта самая клякса… решил, что жить можно даже здесь. Пусть за чужой счет, но все-таки жить. Можешь себе представить, во что превратилась изнанка всего за пару-тройку столетий?

   Я невольно вспомнил кишащий кляксами подвал и поежился.

   — Это ничтожная доля того, что тут расплодилось, — сообщил Шэд. — Самые слабые, молодые, уязвимые твари… а есть создания и пострашнее. Причем они еще не забыли, куда так стремились вернуться. И при любой возможности рвутся обратно, к свету, не понимая, что света их души больше не переживут.

   «Гадость какая…»

   — Но и это еще не все. После того, как целостность барьера была нарушена, взамен между реальностью и изнанкой стали образовываться совершенно новые связи. Чаще всего это замкнутые карманы вроде того, где мы сейчас находимся. Но иногда появляются и полноценные перемычки. Неучтенные переходы. Преобразованные магией остатки старых швов, по которым, как по кротовьим норам, ползут с изнанки отчаявшиеся души. Светлых среди них, как ты понимаешь, немного. А темные за годы, проведенные здесь, научились лишь одному — убивать. И в реальном мире для них всегда найдется добыча.

   Угу. Я хорошо помню убитую кляксой крысу.

   — Плохо другое, — озабоченно нахмурился Шэд. — Каждая такая перемычка — это дополнительный надрыв в ткани реальности. Поняв, что создания изнанки опасны, люди нашли способ борьбы с ними. Научились не только видеть, но и воздействовать на наш мир. Они, безусловно, делают это в целях самозащиты, но делают неумело, коряво, даже не видя… не подозревая, что своими же руками разрушают оба слоя реальности. Усугубляя и без того серьезную проблему и доведя дело до того, что мы с некоторых пор вообще потеряли возможность сюда пробиться.

   Я озадаченно поскреб когтем чешую на горле.

   «Так вы, получается, привратники? И одновременно ремонтники?»

   — Санитары, — с невеселой усмешкой отозвался Шэд. — Но не те, что вяжут неугодных в смирительные рубашки. По роду занятий мы все-таки ближе к уборщикам. Чистим изнанку от грязных душ, стараемся побыстрее отпустить светлые. Следим за порядком. Сортируем народ в очереди. Предупреждаем перенаселение. И да, ремонтируем турникет, если он забарахлит.

   «Ты сказал, что собиратели в какой-то момент потеряли возможность возвращаться… как же тогда смог ты?»

   — Я, скажем так, контролер. У меня больше возможностей. Как и везде, когда обычные ремонтники не справляются, приходит пора вмешиваться начальству.

   «Так вот почему ты спокойно гуляешь между мирами… — допетрил я. — Остальные, похоже, на это неспособны».

   — Именно. Но в сложившихся обстоятельствах даже я не могу долго находиться на Ирнелле. Поврежденная изнанка выталкивает меня прочь. Отторгает как нечто чужеродное.

   «И зачем тебе понадобился я?»

   — Ты можешь восстановить старые связи, — спокойно сказал Шэд. — Шайены легко преодолевают барьер между мирами, не нарушая при этом его целостность. А любой мир — это, в первую очередь, живая система, которая всеми силами стремится себя сохранить. Когда ее пытаются разрушить, она вспоминает свое первоначальное состояние и все силы бросает на то, чтобы к нему вернуться. Применительно к тебе это означает, что, переходя с одного слоя реальности на другой, ты являешься этаким эталонным элементом, способным напомнить миру, как это должно происходить. Ты для него словно нитка с иголкой, которая с каждым стежком потихоньку латает разрывы. Конечно, на то, чтобы стал заметен результат, понадобится не один месяц и даже не один год. Но чем чаще ты будешь это делать, тем больше шансов, что этот мир уцелеет.

   Я ненадолго завис, переваривая новую информацию, а потом вспомнил кое-что важное и кивнул на толкущуюся у меня под брюхом малышню.

   «А их ты тоже привел ко мне специально?»

   — Они немного облегчат твою жизнь, — спокойно признал Шэд. — Это не так много для человека, который вынужден выживать в чужом мире в одиночку. Но это именно то, чем я могу тебе помочь.

   «Что ж, и на том спасибо, — проворчал я, лапой отгребая улишшей в сторону. — Как мне отсюда выбраться?»

   — На первых порах улишши помогут. Они, как и я, способны считывать эмоции. Потом ты научишься преодолевать барьер самостоятельно, и их помощь уже не понадобится.

   «Как мне вести себя с карателями?» — задал я еще один немаловажный вопрос.

   — Старайся их избегать. Имей в виду: поисковые и неактивные разрушающие заклинания работают исключительно на изнанке. Тогда как боевые заклятия действуют по обе стороны барьера.

   «То есть на изнанке от карателей прятаться не стоит?»

   — Радиус действия стандартного поискового заклинания составляет порядка сорока шагов. Структура заклинания плоская, однако его можно использовать как в вертикальном, так и в горизонтальном положении. Помни об этом, когда в следующий раз будешь пытаться уйти от карателей в канализацию. Неактивные разрушающие заклинания, как ты уже понял, статичны. Ими можно закрыть дыру в подвале, поставить защиту на дверь, окно или подпол. Они всегда прокрашены красным и с одинаковой вероятностью могут ранить или убить, но вдогонку тебе его уже никто не кинет. А вот боевые заклинания — другое дело. Взрослые нурры обычной магии поддаются плохо, но заклинания этой группы действуют даже на них. И еще: пока ты находишься на изнанке, тело расходует энергию очень быстро, так что по возвращении в реальный мир тебя будет мучить голод. Заранее озаботься припасами. Особенно теми, которые не купишь в продуктовой лавке. Чем более энергетически емкие продукты ты потребляешь, тем больше шансов выдержать пребывание на сумеречной, как ты ее называешь, стороне. Если вовремя не вернешься, можешь умереть от истощения. Изнанка не место для живых. И ты способен находиться здесь довольно ограниченное время. Сроки вариабельны — какими бы ни были твои нынешние возможности, их всегда можно увеличить с помощью тренировок. Займись этим, если хочешь перемещаться по городу днем и так, чтобы никого не встревожить. И избегай встреч со старыми душами, пока не научишься от них защищаться.

   — Все, мне пора, — озабоченно добавил Шэд, добавив мне головной боли. — Время опять на исходе.

   И беззвучно исчез, правда, на этот раз хотя бы успев об этом предупредить.

   А я, посмотрев на то, место, где он только что стоял, мысленно хмыкнул.

   Что ж, вот и обрисовались мои ближайшие перспективы. Правда, сейчас они выглядят сомнительно, но надо жить дальше. Направление Шэд мне уже указал. Возможности для исполнения моих задумок тоже имеются. Поэтому сжимаем зубы и продолжаем двигаться вперед. Тем более что с некоторых пор у меня в этом деле появился собственный интерес.

ГЛАВА 6

Когда Шэд исчез, я попросил улишшей увести меня с изнанки, и они, снова став плоскими пятнышками, с готовностью поднырнули под лапы. Меня после этого слегка приподняло над землей, а затем вытолкнуло в реальный мир, как непрошеного гостя, которому хозяева указали на дверь.

   Каратель к тому времени ушел достаточно далеко, чтобы не напрягать никого своими фокусами. Но в сумеречном зрении я прекрасно видел, как в отдалении ночное небо периодически расцвечивается синими огнями, из чего заключил, что мужик не просто так прогуливается по улицам, а целенаправленно рыщет в поисках новых клякс и иных потусторонних сущностей.

   При этом, как и обещал Шэд, вскоре после возвращения меня обуял зверский голод. Причем такой, что я был готов сожрать что угодно, включая доски, камни, землю, песок и тех самых улишшей, которых пообещал никому не отдавать.

   Малышня, к счастью, все поняла правильно и поторопилась слинять, чтобы вскоре вернуться с добычей. Торопливо накидав на пол всяких вкусностей, улишши мудро отсиделись в сторонке и не приблизились до тех пор, пока я не успокоился. На это ушло минут двадцать и приличная горстка драгметаллов, которые я проглотил, даже толком на разобрав, что именно ем. Кажется, там было и золото, и серебро, и даже жемчуг. Ну а когда я наелся так, что с трудом мог вздохнуть, то с огорчением признал, что опять потерял контроль над звериным телом, и потащился обратно в логово. Отдыхать, отсыпаться и думать.

   С тех пор мои ночные вылазки приобрели более узконаправленный характер. Вместо того, чтобы просто так подглядывать за жителями Гоара, я теперь большую часть времени экспериментировал. Нырял из реального мира на изнанку и обратно. Пытался рассчитать время, в течение которого пребывание на ней оставалось безопасным. Прислушивался к себе. Изучал окрестности. Просил улишшей раз за разом повторить перенос. И после нескольких сотен попыток все же научился его улавливать.

   Как оказалось, для перехода в сумеречный мир следовало преодолеть тот самый барьер, о котором упоминал Шэд. Загадочную пленку, что отделяла изнанку от обычной реальности, то есть собственно «пальто» от «подкладки». Когда я научился ее ощущать, стало намного проще. Ну а после того, как я поймал ощущение проваливания, неизменно сопровождающее сам переход, прыжки с одного слоя реальности на другой стали почти обыденностью. И вот тогда настала пора новых открытий.

   Первое, что я обнаружил, когда попытался оббежать венчающую наше логово башню, это то, что на самом деле изнанка неоднородна. По ней нельзя было просто так пробежаться, потому что ее пронизывало множество коридоров, которые время от времени заканчивались тупиками. Причем стен этих коридоров я не видел, пока не утыкался в них носом. И первое время чувствовал себя как крыса в стеклянном лабиринте, по которому кружишь в поисках выхода, но так и не можешь выбраться.

   Дело осложнялось тем, что коридоры обрывались в самых неожиданных местах, будто трубы, из которых кто-то вырезал приличный кусок. Но если продавить собой барьер, выйти в реальный мир, пробежаться по нему пару-тройку шагов, а затем снова нырнуть на изнанку, то можно было попасть в тот же самый коридор и продолжить путь, пока дорогу не перегородит еще одна стена.

   Непосредственно мест фиксации барьера я, правда, не уловил. Но, как и обещал сборщик, все без исключения камни (в том числе драгоценные), железо, сталь и другие сплавы прекрасно себя чувствовали в обоих мирах. Поэтому, даже когда улишши оставляли добычу на верхнем слое реальности, мне не требовалось выходить с изнанки — я слямзивал остающиеся реальными монеты прямо оттуда и мог не бояться, что в какой-то момент истощусь.

   Дома рядом с площадью я тоже проверил на предмет материальности и наглядно убедился, что построенные из камня здания действительно существуют и там, и там. Пройти сквозь эти строения у меня не получилось, в отличие от хлипкой лачуги, где я впервые перешел на изнанку. Крепость стен в нижнем мире тоже осталась прежней — я легко мог по ним вскарабкаться, залезть на крышу и даже потоптаться по резиновому покрытию, которое, как ни странно, тоже никуда не делось.

   Окна… вот с окнами получалась какая-то фигня, потому что стекло, как выяснилось, даже на изнанке оставалось самим собой, тогда как деревянная рама превращалась в призрачную. Сквозь нее можно было спокойно просунуть лапу, отодвинуть железную задвижку, потрогать петли. Однако вынуть само стекло из пазов у меня не получилось. При этом ощущения от контакта с деревяшкой оставались на редкость неприятными. Причем настолько, что с дальнейшими экспериментами я решил повременить.

   Облазав всю площадь и убедившись, что практически везде изнанка выглядит точно так же, я подумал, что, наверное, когда-то давно она все-таки была цельной. Но потом ее изломало, искорежило, разорвало на множество коридоров, и теперь перемещаться по ней стало затруднительно.

   Желая убедиться в собственной правоте, я принялся нырять из коридора в коридор, составляя в уме схему их расположения. Мне показалось, что возможность незаметно перемещаться по городу того стоила, поэтому времени я не пожалел. И через пару-тройку недель с удивлением обнаружил, что в тех местах, где я чаще всего проходил сквозь барьер, расстояние между коридорами необъяснимым образом сократилось.

   Я сперва решил, что мне померещилось или же я чего-то не учел. Поэтому еще пару ночей потратил, бегая вокруг логова бешеной псиной. Заново все осмотрел. Убедился, что коридоры сблизились еще плотнее, и все-таки сообразил, что же именно имел в виду Шэд, когда утверждал, что я способен помочь этому миру.

   Как выяснилось, мое присутствие на Ирнелле и впрямь было сродни иголке, за которой тянется невидимая нить и потихоньку стягивает между собой края порванной ткани. Чем больше я прыгал туда-сюда, тем чаще становились стежки. И тем надежнее привязывалась изнанка к верхнему миру. Иными словами, чтобы получить желаемое, Шэду незачем было давить или в чем-то меня ограничивать — все, что для этого требовалось, я и без того делал. Просто потому, что постановка заплаток являлась побочным продуктом тех амбициозных задач, которые я перед собой поставил.

   Само собой, ради собственного удобства я решил помучиться и проложил на площади несколько длинных коридоров, чтобы без помех перемещаться между логовом и ближайшими домами. А когда сообщение было налажено, и у меня появились нормальные «дороги», я выбрался за пределы площади и обнаружил еще одну интересную вещь.

   Оказывается, чем дальше от башни, тем больше сокращалось количество коридоров, а их ширина, напротив, существенно возросла. Перемещаться по ним стало не в пример удобнее. Они гораздо реже обрывались. И вообще, создавалось впечатление, что два слоя реальности были грубо порваны лишь в непосредственной близости от руин.

   «Так, может, и башня не просто так рухнула?» — подумал я, обнаружив эту закономерность.

   — Верно, — со смешком признался Шэд, когда я его об этом спросил. — Чаще всего грубые разрывы оставляют разрушающие заклинания. И в свое время их здесь было использовано предостаточно. Барьер после этого превратился невесть во что, а люди начали считать, что это место проклято, и только поэтому за столько времени тебя никто не потревожил.

   «А кто здесь раньше жил, если не секрет?» — полюбопытствовал я.

   — Имена этих людей мне неизвестны. В то время моего присутствия на Ирнелле не требовалось, а учебников по истории я, сам понимаешь, не читал.

   «Откуда же ты тогда знаешь, как уничтожили башню?»

   — Магия, уродующая сразу оба мира, оставляет следы, — пожал плечами Шэд. — Они как старые раны, которые никогда не закрываются. Сколько бы времени ни прошло, все ноют и ноют, порой не успокаиваясь до самой смерти. Но тот факт, что тебе удалось немного уменьшить эту боль, обнадеживает.

   «Во всем остальном мире изнанка тоже повреждена?» — снова спросил я, когда собиратель умолк.

   — Где-то больше, где-то меньше.

   «И ты хочешь, чтобы я всю ее залатал?!»

   — Нет, — фыркнул Шэд. — Для этого всей твоей жизни не хватит, даже если она будет в разы дольше, чем у людей. Твоя задача — дать этому миру толчок, заставить его вспомнить, как было раньше. А остальное он со временем сделает сам.

   «Уф, спасибо. А я-то уже напрягся».

   Сборщик душ кинул в мою сторону снисходительный взгляд. А затем покосился на горку железа, вокруг которой суетились маленькие улишши.

   — Что? Делаешь запасы на зиму?

   «Конечно, — проворчал я. — Ты же сам сказал, что органика на изнанке не приживается, поэтому приходится обходиться неорганическими материалами. Золото и серебро быстрее всего утоляют голод, поэтому я прошу улишшей приносить именно их. В противном случае, вернувшись с изнанки, рискую сожрать припозднившегося прохожего, свою малышню или обгрызть с домов всю облицовку… не исключено, что вместе с хозяевами».

   Шэд одобрительно кивнул.

   — Кстати, тебе больше необязательно делать вылазки по ночам. Солнечный свет на изнанку не проникает.

   «Я уже догадался, — усмехнулся я. — Улишши ведь отсюда никуда не исчезают, тогда как в реальном мире они могут присутствовать только в темное время суток. Меня беспокоит другое — если я наткнусь на оборванный коридор днем, то могу ненароком вывалиться в реальность. Сейчас, в темноте, если такое случится, меня никто не увидит. А вот если это произойдет в полдень, да еще посреди оживленной площади… знаешь, главным участником еще одной облавы я становиться не хочу».

   — Согласен. Ты еще не очень хорошо чувствуешь барьер.

   «Ну вот поэтому я и разведываю обстановку. Сперва хочу проложить прямые коридоры до нужных мне мест, а уж потом начну ими пользоваться. Так безопаснее».

   Собиратель едва заметно улыбнулся.

   — Тогда сделай хотя бы один коридор в сторону рынка. Это всего два квартала на север.

   Я ненадолго задумался, а потом кивнул.

   Да, рынок — это отличная идея, ведь днем там будет много народу. И местных, и приезжих. Из разных сословий, с разным уровнем достатка. Если на изнанке нет солнца, то днем я больше не буду слепнуть. Соответственно, много чего смогу подсмотреть, изучить, узнать. Сумеречный мир — отличное подспорье для шпиона. А я, как ни крути, все еще здесь чужой, и пока из тени выбираться не планировал.

***

К середине четвертого месяца пребывания на Ирнелле я сделал все, что хотел, снабдил себя коридорами по всем изученным направлениям, после чего начал-таки совершать дневные вылазки в город. Сперва ненадолго, буквально на пару-тройку минут. Затем постепенно увеличивал время до тех пор, пока это не стало привычным, а улишши не обустроили в разных уголках коридоров многочисленные склады, где я мог в любое время утолить голод.

   Не знаю, правда, сколько народу они для этого ограбили, но отметил, что в последнее время малышня стала лучше меня понимать и почти перестала приносить новенькие монеты. Теперь среди их добычи регулярно встречались ржавые, покрытые пылью, плесенью, а иногда и землей раритеты. Причем не только в виде древних, поеденных временем монет, но и старинных украшений.

   Меня это открытие одновременно и порадовало, и огорчило. Порадовало потому, что улишши явно грабили какие-то старые, всеми забытые клады, склепы и захоронки. Не исключено даже, что не совсем законного происхождения. А огорчило по причине того, что независимо от сохранности приносимых изделий я самым бессовестным образом их съедал, тем самым безвозвратно уничтожая древнее (наверняка бесценное с исторической точки зрения) наследие целой расы.

   Зато на дармовых харчах я еще больше отъелся, раздался в груди, подрос, заматерел. Однако в весе прибавил не так сильно, как опасался, поэтому крыши своим весом пока не проламывал. Видимо, поглощенные мною металлы успевали переработаться, частично используясь для укрепления костей, зубов, когтей и чешуи; частично расщепляясь до атомов-молекул и расходуясь во время пребывания на изнанке; а частью откладываясь про запас. Причем размеры этого самого запаса тоже постепенно росли, потому что чем больше проходило времени, тем дольше я мог находиться на изнанке, не испытывая дискомфорта.

   Когда время нахождения в сумеречном мире достигло двух с половиной часов, я в первый раз рискнул отойти далеко от башни и посетил тот самый рынок, куда советовал заглянуть Шэд.

   Собственно, это был совсем не тот рынок, который был мне знаком по родному миру — скорее, его следовало назвать стихийным, организованным прямо посреди улицы базаром, где стояли грубовато сколоченные прилавки и поставленные друг на друга ящики, с которых местные жители торговали всем, чем могли.

   Горячая выпечка, зелень, мясо, свежая и даже свежайшая рыба, которую, наверное, бедняки вылавливали в той же реке, по которой в город прибывали корабли. Само собой, молоко, масло, творог, сметана, крупы. А также цветные ткани, глиняная посуда, деревянные ложки, расписные доски, ручные поделки, игрушки… Здесь действительно было все или почти все, за исключением, быть может, ювелирки, оружия и крупного рогатого скота.

   Насчет солнца меня, кстати, не обманули — на этом слое реальности оно выглядело блеклым, имело явственный салатовый оттенок и ничуть не вредило моим чувствительным глазам. А еще я, к своему удивлению, выяснил, что в отличие от запахов, звуки каким-то чудом все-таки доносятся до изнанки. Низкие, тягучие, гулкие, словно из пустой бочки. А вот в обратную сторону барьер никаких звуков не пропускал, что сильно меня порадовало и сделало наблюдение не только продуктивным, но и безопасным.

   Сперва я, разумеется, следил за происходящим с крыш, периодически похрустывая припасенными железками. Потом рискнул спуститься вниз, к прилавкам. На пробу сунулся к одному торговцу, к другому, к третьему. В процессе изучения содержимого прилавков еще раз убедился, что сквозь деревяшки можно ходить, не опасаясь что-нибудь опрокинуть. Но после того, как в одной из подставок обнаружились металлические вставки, и я, расслабившись, едва не свернул набок всю конструкцию, пришлось вспомнить об осторожности.

   Кстати, на живых я тоже не наталкивался — люди и звери были как раз тем, что отсутствовало в моем серо-зеленом мире, и в этой точке пространства два слоя реальности, можно сказать, не пересекались. За исключением случаев, когда человек носил при себе оружие, драгоценности или просто перекладывал на прилавке железки. С изнанки это выглядело так, словно серо-зеленый комок энергии в форме человека вдруг решил обзавестись засапожным ножом, навесил на шею бусы из дешевых каменьев, припрятал за пазухой полупрозрачный кошель, в котором можно было с легкостью пересчитать монеты, или же обзавелся железной пряжкой на поясном ремне.

   Столкнувшись с такой пряжкой, я вполне мог кого-то толкнуть, напугать или уронить. Поэтому шнырять между прилавками приходилось с еще большей оглядкой, чем раньше.

   Зато уже в первые дни я сумел выяснить значение массы незнакомых прежде слов. Посмотрел, какими товарами здесь торгуют. Оценил по мере возможностей качество тканей, продуктов и кузнечных изделий. Наконец-то познакомился с ценами. Узнал, как называются числа от одного до пятнадцати, благо покупатели и продавцы активно жестикулировали, особенно когда платили или отсчитывали сдачу. Заодно выяснил, что курс меди и серебра, а также серебра к золоту составляли один к пятнадцати. А также то, что даже серебряная монета на этом рынке считалась довольно приличной суммой, ну а золотые, если мелькали, то лишь внутри домов и за тщательно закрытыми ставнями.

   Еще я приметил, что в самые оживленные часы, то есть до обеда, на рынке регулярно ошивалась стайка босоногих пацанов лет десяти-двенадцати. Судя по тому, как настороженно на них косились продавцы, детки промышляли попрошайничеством и самым обычным воровством. Хотя некоторые сердобольные, наоборот, старались их подкармливать и откровенно жалели, несмотря на то, что от набегов малолетних воришек страдали практически все.

   Встречались, правда, на рынке и другие дети. Так же бедно одетые, но менее наглые, спокойные и, как правило, приходящие с такими же небогато одетыми родителями. Иногда случалось, что подростки появлялись по одиночке, но тогда, если они покупали еду, то на пути к дому им следовало держаться ближе к взрослым и стараться не ходить узкими переулками. Если же кто-то проявлял неосторожность, то мог нарваться на все тех же попрошаек и рисковал не только лишиться корзинки с припасами, но и остаться битым. Я только за неделю стал свидетелем двух подобных случаев. Хотя для этой части города подобное, наверное, было в порядке вещей.

   Одним из тех, кто не гонял беспризорников и всегда находил для них мелкую монетку, был одинокий, болезненно худой и откровенно нездорового вида старик, который изо дня в день сидел в самом конце улицы. Что он там делал, если перед ним не лежало ни шапки для подаяния, ни товаров на продажу, я долго не понимал. Но потом увидел, как к старику подошел чуть более сносно, чем большинство местных, одетый человек. Они о чем-то переговорили. После чего человек ушел, а старик достал из-за пазухи несколько аккуратно свернутых свитков и, развернув один, полдня что-то красиво на нем выписывал тонкой деревянной палочкой, регулярно окунаемой в чернила.

   Тем же вечером заказчик вернулся и, бросив в морщинистую ладонь несколько медных монеток, забрал… ну, вероятно, письмо. Старик так обрадовался, что половину суммы припрятал за пазухой, а на вторую купил у соседки-торговки булочек с повидлом, из которых одну съел, а остальные раздал моментально подтянувшимся детям. Те, по-видимому, уже знали, что щедрый дедок непременно их угостит, поэтому сбежались к нему мгновенно. А когда булочки закончились, так же быстро умчались прочь, слизывая с пальцев начинку.

   Меня же поведение старика удивило, в том числе и потому, что сам он не выглядел сытым. Я даже за ним проследил и, выяснив, что живет дедок в обычной лачуге, без двери и с забитыми досками окнами, поразился повторно. Но, наверное, в любом мире и в любом городе найдутся чудаки, для которых собственное благополучие значило гораздо меньше, чем возможность помочь тем, кому помощи ждать больше неоткуда.

   Старика, как вскоре выяснилось, звали Лурр, и на рынке его не только жалели, но и помогали чем могли. Раз в пару дней кто-то из торговцев подходил и заказывал у деда какую-нибудь фигню. То сделать надпись на деревянной табличке, то игрушку раскрасить, то письмо написать… и каждый раз история с плюшками повторялась. Даже зная о том, куда он потратит деньги, люди все равно потихоньку его поддерживали. А старик был рад тому, что имеет, и ни разу не продемонстрировал, что такой образ жизни хоть как-то его тяготит.

   И это при том, что он действительно был болен. Лурр часто кашлял. Иногда даже с кровью. Порой задыхался от непонятного мне недуга. А ходил так медленно и тяжело, что это и впрямь вызывало жалость. Тем не менее он был упрям, на удивление добр и даже в дождливую погоду неизменно появлялся на своем месте, стараясь заработать лишнюю медяшку не столько ради себя, сколько ради детей, которые вились вокруг него целыми днями.

   Некоторых он даже пытался чему-то учить. Старательно объяснял, красивым почерком выписывая на земле местные цифры и буквы. Детвора, озабоченная другими проблемами, разумеется, не слушала. Зато для меня старик оказался настоящим открытием, и я ни разу не пожалел, что потратил на него столько времени.

   Не то чтобы я всерьез рассчитывал, что вот так просто выучу алфавит или освою местную письменность. Однако это были знания. Потенциальная возможность адаптироваться, когда… вернее, если… у меня все-таки появится нормальное тело. Наконец, это было живое человеческое общение, по которому я успел соскучиться. Поэтому очень скоро перебрался с крыши в тот закуток, где на низенькой табуретке сидел старик Лурр, и часами лежал рядом, завороженно слушая его речь, внимательно глядя за тем, как он пишет, и стараясь запомнить все, что только возможно.

   Пару раз, забывшись, я задерживался там слишком долго и упускал из виду время, когда следовало подкрепиться. Голод на изнанке ощущался совсем не так, как наверху — вместо того, чтобы кидаться на все живое, в сумеречном мире я просто хотел спать. Причем очень сильно хотел, и порой это становилось опасно.

   Обычно в таких случаях меня выручали улишши, на плечи которых легли вопросы моего питания и снабжения. Но однажды случилось так, что принесенные ими запасы я за день подъел, а с новыми они еще не вернулись. И передо мной совершенно неожиданно встала проблема истощения.

   С досадой ощутив, как наваливается непреодолимая сонливость, я выскользнул из тупичка и огляделся, ища, где бы перекусить. Улица, как я уже говорил, была запружена прилавками, ящиками и коробками с товаром, так что свободного места на ней было немного. Выбраться на поверхность прямо тут я не мог. До соседней крыши, где дожидался своего часа небольшой схрон с железками, добраться не успевал. А от желания лечь и уснуть меня спасала только мысль, что после этого я могу уже не проснуться.

   Но тут на помощь пришел хвост и, пока я дрожал под прилавком, этот хитрец без предупреждения пробил барьер, самостоятельно и без каких-либо преград вырвался в реальный мир, подцепил на кончик плохо лежащую булочку и убрался обратно с такой скоростью, что стоящая рядом толстуха ничего не заметила.

   Булочка, разумеется, тут же скукожилась и осыпалась прахом, тем самым напомнив, что питаться на изнанке обычным способом у меня не получится. Но хвостяра быстро исправился и с поразительной ловкостью украл с соседней лавки кусок мяса, который тут же и сожрал. Буквально за миг до того, как вернулся ко мне. Еще через пару минут он снова пробил барьер, чтобы проглотить толстую рыбину, потом упер целую связку фруктов… и в общем, проблема разрешилась довольно быстро, потому что пищеварительная система у нас, походу, была одна на двоих.

   Мне полегчало. Особенно после того, как хвостяра добрался до чьих-то железок. И вот с тех пор хвост начал следить, чтобы я не пропускал время обеда, а если такое случалось, он без напоминаний утаскивал из верхнего мира что-нибудь неорганическое и заботливо пихал мне в пасть.

   В таком ритме мы прожили еще несколько недель.

   Приходя на рынок ранним утром и проводя там с перерывами время до позднего вечера, я окончательно освоился в местных реалиях. Мало-помалу запомнил имена всех, кто постоянно там бывал и хотя бы парой слов обменивался с Лурром. Заодно узнал массу нового, хотя и не всегда полезного. Выучил часть букв местного алфавита. Самую капельку освоил здешнюю письменность. В структуре языка, само собой, не разобрался, но, имея хотя бы средний словарный запас и адекватное мышление, было проще понять, что происходит. И о чем именно говорят со стариком проходящие мимо люди.

   Самого Лурра я воспринимал как этакого проводника, учителя, наставника, который, сам того не зная, потихоньку вводил меня в новый мир и знакомил с его особенностями. Узнавая его все лучше, я каждый день удивлялся, как в такой среде и в таких условиях старик смог сохранить веру в людей. Открытый, приветливый, напрочь лишенный зависти и присущей большинству бедняков жадности… наверное, не зря говорят, что к таким, как он, грязь не липнет? Светлые души. Редкие, по-настоящему ценные люди, рядом с которыми и другие испытывают неосознанное желание стать чуточку лучше, чем они есть.

   Я даже был бы не прочь встретиться с ним лицом к лицу и побеседовать уже по-настоящему. Но увы. Не довелось. Не случилось. Просто потому, что судьба распорядилась иначе.

   В один из дней Лурр задержался на рынке дольше обычного, дописывая особо заковыристое послание для мужика, которого я раньше не видел. Да тот мужик еще и опоздал, так что старик был вынужден его ждать. Один. Закутанный лишь в старый, латанный-перелатанный халат, который еще и порядком промок после короткого дождя, случившегося после полудня.

   Поскольку к вечеру я успел проголодаться, то еще засветло ушел на перекус, а когда вернулся, то Лурра на месте не застал, и решил, что тот отправился домой. Или радостный и воодушевленный, если получил обещанную плату, или же расстроенный до предела, если так и не дождался недобросовестного клиента.

   Раздавшийся неподалеку шум меня насторожил, но я настолько привык к тому, что блаженного старика оберегают все, кто только мог, что поначалу не обеспокоился. И только когда услышал сдавленный хрип, заподозрил неладное.

   Спрыгнуть с крыши и добраться до тупичка, откуда донесся шум, особого труда не составило. Тут и было-то сто шагов по прямой. Однако когда я их преодолел и заглянул в проулок между домами, откуда торопливо выскочили два человека, то почувствовал… какое-то опустошение, что ли? Растерянность. Разочарование. И одновременно горечь. Потому что там, в тупике, посреди большой грязной лужи, лежал, раскинув руки, старый чудак Лурр, а на его груди стремительно расплывалось багровое пятно.

   При виде этой скверной картины, я от неожиданности даже в реальный мир умудрился вывалиться, а запах тех двоих, что сейчас бежали прочь, зафиксировал совершенно машинально. И так же машинально заметил, что, помимо крови и железа, к нему примешивается слабый аромат серебра.

   Выходит, старик все-таки дождался позднего клиента? И тот в благодарность за выполненную работу, расплатился с Лурром более чем щедро? Наверное, кто-то следил за ним в надежде поживиться. Или позарился на блеск серебра. Но если на покупателя эти козлы напасть не посмели, то одинокий, беззащитный, внезапно разбогатевший старик представлял собой легкую добычу…

   Услышав, как хрипит и скребет слабеющими пальцами землю Лурр, которому, судя по дырам в одежде, кто-то дважды всадил в грудь здоровенный нож, я медленно поднял голову, снова провалился на изнанку и оскалил зубы, огласив сумеречный мир таким же хриплым рыком.

   Жизнь в бедных районах всегда тяжела. Здесь нередко случались кражи, бандитские разборки, похищения, насилие, зверства и, конечно же, убийства. Но до тех пор, пока они не касались лично меня, я все это отмечал умозрительно. Как статист, которому в силу обстоятельств приходилось фиксировать происходящее, никак в этом эмоционально не участвуя. Однако сейчас, глядя на испускающего последние вздохи Лурра, во мне впервые заклокотала ярость. Даже, пожалуй, бешенство, вызванное не столько самим фактом убийства, сколько причиной, по которой кто-то решил, что может его совершить.

   Какое-то паршивое серебро…

   Одна-единственная монета — вот цена, в которую неизвестные оценили человеческую жизнь. И пусть эта жизнь принадлежала дряхлому, тяжело больному старику, пусть тому жить оставалось всего несколько лет или даже месяцев. Но что-то перевернулось тогда у меня в душе. И я совершенно неожиданно, всей своей звериной сущностью осознал, что справедливой платой за чужую жизнь может быть только другая жизнь. Как и то, что в самое ближайшее время обязательно эту плату возьму.

   Я пригнулся, собираясь отправиться за неизвестными немедленно, но пронесшийся по подворотне ветерок заставил меня вздрогнуть.

   — Подожди, — раздался вместе с ветром подозрительно знакомый голос. И, обернувшись, я увидел стоящего рядом с затихающим стариком Шэда, на лице которого появилось напряженное выражение. — Олег, это ты меня призвал?

   Я — что?!

   НЕТ!

   — Хорошо, — так же быстро успокоился собиратель, а меня вдруг пробила нервная дрожь.

   Кажется, теперь я знаю, как именно призывают сборщиков душ. Оказывается, для этого нужно всего лишь убить… или же умереть самому.

   — Подойди, — сухо велел Шэд, разом перестав походить на улыбчивого парня в дурацкой шляпе. Теперь это был кто-то другой. Незнакомый. Пугающий. — Знаю, что это прозвучит странно, но ты должен мне помочь.

   Что? Неужто Лурра можно спасти?!

   Из сумеречного мира я прекрасно видел, что вокруг его тела еще вьется зеленоватое свечение. Значит, какими бы ни были повреждения, жизнь в этом теле еще теплилась. Хотя, если я правильно понял, с каждым мгновением ее становилось все меньше.

   Под требовательным взглядом сборщика душ я неохотно приблизился. Затем, получив недвусмысленный взгляд, прошел через барьер, появившись в реальном мире почти одновременно с собирателем душ. Озадаченно замер, когда Шэд наклонился и, подхватив что-то с земли, быстро спрятал в кулаке. И откровенно насторожился, когда он повернулся в мою сторону и спросил:

   — Помнишь, я говорил, что у тебя может появиться шанс стать человеком?

   Я напряженно кивнул.

   — Ты все еще хочешь этого?

   «Глупый вопрос. Хочу, конечно. Но какое отношение это имеет к Лурру?»

   — Тогда коснись его и скажи: «Все твое — мое», — велел собиратель. И я, заглянув в его неожиданно загоревшиеся глаза, не нашел в себе сил воспротивиться. После чего осторожно протянул лапу, коснулся худой стариковской лодыжки, пробормотал про себя нужную фразу и…

   Просто перестал быть.

ГЛАВА 7

Боль… адская боль мешала вдохнуть и до слепящих искр обжигала грудь при каждой попытке пошевелиться. Я оказался полностью дезориентирован. Чувствовал себя потерянным и беспомощным. Видел себя лежащим в грязной подворотне посреди большущей лужи и одновременно стоял рядом на коленях, задыхаясь от боли и буквально захлебываясь льющейся изо рта кровью.

   Я умирал… причем давно. И знал это так же верно, как и то, что всю свою долгую жизнь прожил под именем Лурра — простого деревенского травника, бывшего лекаря, а ныне самого обычного бродяги, который больше ничего не хотел и ни к чему не стремился.

   Да, я помнил это. Быть может, даже слишком хорошо. Но при этом знал и то, что какая-то часть меня имела совсем другую историю. И некоторое время назад жила в на редкость странном и очень далеком мире под названием Земля, где не так давно получил известие о скорой смерти человек с неблагозвучным именем Ольехх.

   Мальчишка…

   Для меня он был всего лишь мальчишкой, которому судьба приготовила страшное испытание. И я прекрасно знал, каково это — месяцами ждать окончания отпущенного собирателями срока. Гадать, сколько времени еще осталось. С каждым днем подмечать признаки несомненного угасания. Сражаться с болью, давиться от нескончаемого кашля, дрожащей рукой хвататься за изголовье кровати и день за днем заставлять себя подниматься, упорно отвоевывая у судьбы возможность еще раз просто пройтись по улице. Взглянуть на выглянувшее из-за облаков солнце. Почувствовать на коже дуновение теплого ветерка. Увидеть лица тех, кому повезло несколько больше, чем мне. И жить… во что бы то ни стало жить, упорно оберегая собственную душу от жадных лап стервятников из сумеречного мира.

   Быть может, я сам виноват, что так бездарно прожил последние оставшиеся мне годы. Ведь когда-то у меня было все или почти все, о чем можно только мечтать. Неплохое образование, дом, семья… небольшой, но стабильный доход, который позволял чувствовать себя человеком. Должность деревенского знахаря, конечно, не так почетна, как звание королевского лекаря, но вдали от городов, в глубинке, любой, кто способен залечить рану, справиться с лихорадкой или принять тяжелые роды, ценится на вес золота.

   И меня ценили. Ко мне охотно шли. Я даже считал себя неплохим лекарем вплоть до того дня, пока в деревню не пришел мор. Моя дорогая Дара… прошедшая со мной огонь и воду… верная, любящая и преданная до последнего вздоха… я только себя винил в том, что принес в наш дом смертельную заразу. Тебя не стало одной из первых, родная. Затем следом ушел наш сын Дорр. Красавица Марика. Ларин. Малиш… и вот я остался один. Уставший, обессилевший, отчаявшийся вдовец и отец мертвых детей, который всей своей силой и всеми имеющимися знаниями не сумел спасти тех, кто был ему дорог.

   Я проклял себя сам. Там же. Стоя у могил самых важных для меня людей, чьи души не сумел уберечь от внимания собирателей. Что-то во мне в тот день угасло. Надломилось. Погибло. Исчезла надежда, которую я нес каждому своему больному. Желание бороться, о котором я так часто им говорил.

   И вот теперь я сдался. Опустил руки. Бросил все, чем когда-то жил, и превратился в бесцельно слоняющегося по Архаду бродягу, который всеми силами искал, звал и мысленно умолял собирателей забрать из этого мира мою несчастную душу.

   Я думал, что только со мной жизнь обошлась несправедливо. Искренне верил, что нет большей боли, чем та, которую довелось испытать когда-то мне. И только оказавшись в Гоаре… досыта насмотревшись на таких же, если не больше, отчаявшихся людей… я со стыдом осознал, что даже сейчас, оказавшись на самом дне, эти люди, несмотря ни на что, продолжают бороться. С нищетой, с болезнями, с чужим равнодушием. Бороться если не ради себя, то хотя бы ради детей. Каждый день. Каждую ночь. За то, чтобы хоть у кого-то из них было достойное будущее.

   Конечно, большинство выбирали для этого самые легкие пути — через кражу, чтобы быстро заполучить то, чем небо обделило его при рождении. Через насилие, в надежде, что оно поможет ощутить себя важнее и выше, чем он есть. Через боль, кровь, свое-чужое унижение и даже через смерть… Но, как бы лично я к этому ни относился, это все равно была борьба. Долгая, каждодневная, нелегкая борьба с собственной совестью и обстоятельствами. Нередко жестокая и кровавая, порой даже бесполезная. Но именно борьба… полная тягот и лишений жизнь, от которой я когда-то малодушно отказался.

   К тому времени сил на борьбу с чем-то, кроме собственной немощи, у меня уже не осталось. Но, устыдившись своей трусости, я подумал, что мог бы помочь тем, кто так же слаб, но кому еще не все равно. Тем, кто еще способен, желает, стремится заполучить для себя что-то лучшее. И я делал это. Черпая в чужой вере и жажде жизни толику сил для того, чтобы рано утром в очередной раз открыть глаза, заставить себя встать и пойти делать то, на что я еще способен.

   Наверное, кому-то покажутся смешными рассуждения о силе от того, кто годами добровольно загонял себя под камень. Но в новой для себя жизни я совершил несколько поразительных открытий. И с удивлением обнаружил, что жизнь настолько непредсказуема и многогранна, что даже в самые черные ее дни… в самые тяжкие периоды и в самых темных ее уголках… всегда есть место для света и тепла, дружбы и любви, а также для сочувствия и внезапно протянутой руки помощи от тех, от кого ты этого совсем не ждал.

   Есть все же нечто сокровенное, когда ты видишь, как неисправимый вор, поддавшись порыву, вкладывает золотой в ладошку безутешной матери, только что похоронившей единственного сына. В том, как придерживает руку убийца, когда обреченного отца с криком загораживает напуганный до полусмерти ребенок. И в том, как на крохотную долю мгновения даже в самой очерствевшей, окаменевшей и, казалось бы, уже навсегда потерянной для света душе возникает крохотное, жалкое, но порой так много значащее колебание…

   Именно поэтому я решил, что все-таки буду жить и постараюсь заронить в чужие души ту самую искру, которая однажды поможет им опомниться. Малолетнему воришке, которого я когда-то кормил. Жестокому отцу, чью жену я когда-то вылечил. Крикливой матери, не гнушающейся отходить палкой маленького сына… люди, увы, жестоки. А их жизнь бывает и того хуже. Но если в ней появится хоть один светлый проблеск, я бы посчитал свою задачу выполненной.

   Неизлечимая болезнь, первые признаки которой я заметил еще в прошлый сезон дождей, лишь укрепила меня в этом мнении. Цепляться за жизнь смысла не было. Но все же я постарался прожить ее так, чтобы было не стыдно посмотреть в глаза собирателю душ. И чтобы я мог со спокойной совестью сказать, что сделал перед смертью все, что хотел.

   Кто бы, правда, мог предположить, что смерть подкрадется ко мне не в холодной постели, а в самой обычной подворотне. И привлечет ее не звук надсадного кашля, а манящий отблеск тяжелой монеты. Я не ждал нападения. По крайней мере, не здесь и не так. Но еще больше не ждал, что в момент умирания за моей душой придет редкий в наших краях, страшный с виду и до крайности необычный зверь — совсем еще молодой нурр с человеческими глазами.

   Я вижу тебя, мальчик с труднопроизносимым именем, чья душа оказалась заперта в чужом теле.

   Я вижу все, чем ты был. Знаю, что ты сейчас чувствуешь. И, кажется, уже догадываюсь, кем ты можешь стать.

   Прошу, не считай меня трусом и не думай, что я хоть как-то сожалею о случившемся. Напротив, я слишком долго ждал этого дня, чтобы теперь огорчаться или стремиться это остановить.

   Я умираю. Наконец-то. И я снова счастлив. А ты… если хочешь… бери то, что от меня осталось. Надеюсь, когда-нибудь тебе помогут эти знания. Уберегут от моих ошибок. И однажды ты скажешь спасибо старому, больному, бездарно растратившему жизнь глупцу, который даже сейчас, глядя тебе в глаза, искренне верит, что умирает с пользой….

***

Когда я пришел в себя, на улице снова пошел дождь, звонко молотя по отливам, тихонько шурша ручейками по крышам и с силой разбиваясь о мои горестно опущенные плечи.

   Мне было больно. Тошно. Муторно. В моей душе, казалось, все с ног на голову перевернулось, отчего я с трудом мог вспомнить, кто я, где я, откуда пришел и почему вообще здесь оказался.

   Казалось, во мне поселилось нечто чужеродное. Огромнейший пласт воспоминаний, которыми я никогда не владел, и эмоций, которых сроду не испытывал. И свое, и чужое смешалось в какую-то дикую кашу. Я одинаково ясно помнил себя и Олегом Каменевым, и стариком Лурром.

   Наверное, беспрестанно льющиеся с неба холодные капли в какой-то степени помогли мне не провалиться в беспамятство раньше времени. Они отвлекали. Раздражали. И этим, можно сказать, меня сильно выручили.

   Но, пожалуй, только сейчас, стоя на коленях на мокрой земле, я совершенно некстати подумал, что ни разу за все это время не видел луж на изнанке. Там никогда не бывало дождей. Мокрых следов на полу или на дороге. А ведь именно вода — главное условие для зарождения и поддержания жизни. Возможно, именно поэтому в сумеречном мире никто не выживал? И только поэтому там не могло существовать никакой органики?

   Мысль пришла и ушла, оставив после себя лишь усталое понимание.

   А когда она перестала меня отвлекать, то оказалось, что в левой половине груди невесть откуда появилась и все быстрее начала разрастаться густая, тягучая, как патока, боль. И мне все сильнее хотелось выкашлять… выплюнуть ее наружу, освобождаясь от того, что жгло не только тело, но и душу.

   Наконец, я со стоном согнулся, и меня действительно вывернуло наизнанку, заставив исторгнуть из себя целый водопад темной, дурно пахнущей, какой-то застарелой крови, которая вмиг уляпала не только землю, но и надетый на меня старый халат.

   Стоп. Какой еще халат?!

   Пошатнувшись от слабости, я едва не упал и лишь в последний момент сумел упереться ладонями в землю. Грудь нещадно болела, поселившаяся в районе сердца боль по-прежнему застилала глаза, однако сквозь струящиеся по лицу ручейки я все же сумел разглядеть, что вместо когтистых лап у меня появились руки. Самые обычные человеческие руки с длинными узловатыми пальцами, морщинистой кожей, вздутыми венами и распухшими, грубо деформированными суставами, которые при попытке сжать пальцы в кулак стрельнули острой болью.

   С трудом сплюнув запекшуюся на губах кровь, я выпрямился и неверяще уставился на эти самые, невесть откуда взявшиеся руки. Затем опустил взгляд ниже. Обнаружил, что сижу посреди большущей лужи в мокром, отвратительно липнущем к телу халате. Безошибочно распознал его грязно-серый цвет. Все до единой узнал старательно приделанные заплатки. С ужасом вспомнил, как терпеливо их пришивал. А затем перевел взгляд чуть дальше, где не так давно лежало тело старика Лурра и… ничего не нашел. Вообще ничего, кроме медленно расплывающегося, словно обозначенного черной линией человеческого силуэта с раскинутыми в стороны руками.

   Вот, собственно, и все, что осталось от старого травника.

   А что же я?

   Я снова перевел взгляд на свои состарившиеся ладони. Вспомнил фразу, которую велел произнести Шэд, и глухо выругался вслух. Хриплым, скрипящим, как несмазанная телега, голосом, в котором с еще большим ужасом узнал голос мертвого старика.

   Это что же получается… я — теперь он?!

   Словно почувствовав мою слабость, из глубины души снова вынырнули непрошенные воспоминания, и я со стоном схватился за голову, когда они с новой силой обрушились на мой и без того измученный разум.

   Далекое детство, учеба под руководством травника-отца... отрочество и юность, наполненные бесшабашным весельем… спокойная зрелость, полная осознания собственной важности… работа… дом… семья… переломы, травмы, ушибы и болезни… множество знакомых и одновременно чужих лиц, кажущихся бессмысленными на первый взгляд событий и разговоров…

   Информации было так много, что у меня едва искры из глаз не посыпались от усилий хоть как-то ее сдержать, чтобы сохранить свою собственную личность от разрушения. Я почти тонул. Чужие воспоминания, перемешанные с такими же чужими, но до отвращения настоящими эмоциями, угнетали, подавляли и грозили надвое расколоть мою взвывшую от отчаяния душу. Но через какое-то время поток чужого сознания стал тише, легче и свободнее. Затем ощущение, что меня сейчас раздавит, ушло. А когда я смог отдышаться, поток чужих воспоминаний и вовсе схлынул, оставив после себя чувство непередаваемой горечи, безмерной слабости и неимоверного облегчения от мысли, что эта пытка все-таки закончилась.

   — Шэ-эд, — просипел я чужим голосом, с трудом удерживая вертикальное положение. — Шэд… су-у-ука… что ты со мной сделал?!

   Рядом раздались тихие шаги.

   — Ты хотел быть человеком. И я дал тебе такую возможность.

   — В кого ты меня превратил?! Думаешь, ЭТО — предел моих мечтаний?!

   Согнувшись в новом приступе безудержного кашля, я выплюнул из себя еще один кровяной сгусток, а затем поднял на собирателя слезящиеся глаза.

   Я чувствовал себя бесконечно дряхлым, тяжело больным стариком, для которого даже встать с колен было сродни настоящему подвигу. Все мое тело буквально вопило, что еще немного, и оно задохнется от немощи. Меня шатало, качало. Левый глаз почти не видел. В правом тоже поселилась какая-то муть. Звуки доносились до меня словно сквозь ватную подушку. Боль в груди, правда, поутихла. Кашель тоже унялся. Но я каждой клеточкой своего тела ощущал то самое отвратительное чувство беспомощности, которое успело коснуться меня в прошлой жизни — характерную, неистребимую, день ото дня растущую немощь, которая всегда сопровождала неизлечимую и давнюю болезнь.

   Мне было хорошо знакомо это чувство. Я уже успел его изучить и снаружи, и изнутри. Сперва с матерью, потом с собой.

   Шэд! Гад ты этакий! Неужели ты не мог найти для меня более подходящее тело?!

   Шэд, остановившись в двух шагах, спокойно ответил:

   — Тебе незачем переживать, ведь это — всего лишь начало.

   — Да пошел ты… — выдохнул я, утерев окровавленные губы дрожащей ладонью. — Нахер тебя вместе с твоими экспериментами! Хватит с меня, понял?!

   Со стоном поднявшись, я оперся плечом о мокрую стену и, почувствовав новый укол в груди, непроизвольно прижал к больному месту ладонь. Нащупав разрывы в халате, устало опустил голову, рассматривая кровяное пятно на одежде. Как-то не вовремя вспомнил, откуда оно взялось. Затем собрался с силами, просунул ладонь под ткань, пытаясь понять, насколько глубоки мои раны. И испытал двойственное чувство, когда оказалось, что никаких ран на коже не осталось, а вместо них под пальцами ощущались лишь два тонких шрама, которые наглядно свидетельствовали, что это все-таки не сон.

   — Олег… — тихо позвал собиратель, когда я оттолкнулся от стены и побрел прочь, по-стариковски шаркая ногами. — Олег, подожди!

   — Заткнись, — прошептал я, не имея ни сил, ни желания оборачиваться. — Отвали от меня, понял?!

   Шэд, как ни странно, больше не полез. Донесшийся следом порыв ветра красноречиво подсказал, что сборщик душ снова исчез. Ну а я… всего через три шага мои ноги снова подогнулись, и я грохнулся мордой вниз, успев в последний момент увидеть торчащий из стены камень и испытать слабую надежду на то, что хотя бы он сумеет избавить меня от мучительной необходимости жить в этом безобразном теле.

***

В себя я пришел, если верить внутренним часам, очень нескоро. К тому времени, как я вынырнул из тяжелого забытья, солнце уже должно было выбраться из-за горизонта и обрушиться на мокрые после вчерашнего дождя улицы с удвоенной силой.

   Тем не менее, когда я открыл глаза, вокруг было темно. Правда, темнота оказалась мягкой, уютной и дарила приятное чувство узнавания, какое бывает, когда после долгой разлуки встретишь старого друга.

   Недовольно пожевав губами, я огляделся и испытал легкое удивление, обнаружив, что валяюсь не посреди загаженной улицы, а лежу в своем старом логове. В реальном мире. На куче загодя припасенного серебра, словно турецкий султан, которому позволительно есть, не выбираясь из роскошной постели, и спать, не выходя из-за пиршественного стола.

   Улишши, кстати, тоже были здесь — вились по привычке у меня перед носом. Когда я приподнял голову, они из несолнечных «зайчиков» моментально обратились в маленьких нурров, доверчиво прильнули, потом снова забегали по полу. Наконец, выволокли откуда-то огромный шмат сочащегося кровью мяса и подпихнули поближе, словно говоря: на, ешь.

   Я машинально потянулся к еде и только тут обратил внимание, что сделал это по привычке всем телом вместо того, чтобы протянуть руку и просто взять то, что хотел. Еще через пару секунд мой взгляд упал на когтистые лапы. Потом перед глазами заплясал подозрительно бодро трепещущий хвост. Затем до меня все-таки дошло, что я вернулся в свое замечательное звериное тело, и я не заорал от радости только потому, что от избытка чувств горло перехватило.

   Господи… счастье-то какое! Улишшики, маленькие вы мои… хвостяра, друг, если бы ты знал, как мне тебя не хватало!

   — Ур-р-г-гхр-р-р! — наконец разродился я ликующим ревом, мгновенно подхваченным гулким эхом. Завыл, зашипел, подхватываясь на ноги, и… тут же заткнулся, вовремя вспомнив, что нахожусь не так уж глубоко под землей, и кто-нибудь, проходя мимо, вполне мог услышать мои вопли.

   Фух. Ура! Я — нурр, а не умирающий от неизлечимой хвори старикашка! Сумеречный мир опять вижу. Слабости не чувствую. Я снова жив, активен и полон сил. И вообще, чувствую себя замечательно.

   Вот только что это было?! Сон? Галлюцинация? Может, у меня случилось помрачение сознания?

   Подпрыгнув на месте, пару раз пробежавшись и с радостью обнаружив, что от омерзительной немощи не осталось и следа, я набросился на принесенное малышней угощение и в два счета его проглотил, заурчав от удовольствия. Затем подкрепился монетами. От жадности снова сожрал гораздо больше, чем требовалось. Только после этого окончательно успокоился и на радостях облизал азартно прыгающих вокруг нуррят, благодаря их за заботу.

   — Ну что, пришел в себя? — несколько отрезвил меня раздавшийся из-за спины голос.

   Что?! Опять?!

   Я рывком повернулся, инстинктивно обнажая клыки и ощериваясь на пару с яростно взвившимся хвостом. Однако стоящий у стены и снисходительно взирающий на нас Шэд только усмехнулся. А как только мы приготовились напасть, примиряюще поднял руки, в которых, против обыкновения, не было чудаковатой трости.

   — Извини. Я пришел немного прояснить ситуацию. Но если ты категорически против, можем побеседовать в другой раз.

   Хвост вместо ответа выпустил наружу иголки и завибрировал, готовый при первой же возможности смачно харкнуть этому гаду в морду. Я же тем временем засомневался. Нет, вчерашний вечер еще не успел выветриться из моей памяти. Просто сейчас, когда я выспался и отдохнул, испытанное накануне бешенство слегка притупилось. И если тогда я был готов, но, к сожалению, оказался не в силах его выразить, то сегодня был в состоянии хотя бы его обсудить.

   «Чего ты хочешь?» — наконец, молча осведомился я, велев хвосту чуток придержать ядовитую слюну.

   Сборщик душ сокрушенно развел руками.

   — Всего лишь дать разъяснения. Ты способен меня выслушать?

   «Говори».

   — Благодарю, — иронично поклонился брюнет, не торопясь, впрочем, отлипать от стены. — Только давай сперва прогуляемся на изнанку. Так будет удобнее.

   Смерив его подозрительным взглядом, я молча перешел в сумеречный мир и замер все в той же настороженной позе, окруженный не менее настороженными улишшами. Вблизи от собирателя моя малышня снова стала собранной и серьезной. Их детские клычки выглядели уже довольно внушительно. Агрессивно приподнятые хвосты, хоть и не имели зубов, были недвусмысленно повернуты в сторону собирателя. Да и вообще, мои малыши сейчас походили на стаю одичавших псов, готовых вот-вот накинуться на опасного чужака.

   Я уже привычно успокоил их мысленным импульсом и снова показал клыки, намекая, что пора бы Шэду поторопиться с объяснениями.

   — Что ты помнишь о вчерашнем дне? — тут же отреагировал он.

   Я тихо зашипел.

   Все. Я помнил абсолютно все, включая тот самый миг, когда внезапно осознал себя в чужом теле и едва не поверил, что остаток жизни проживу исключительно в таком облике!

   — Вообще-то это было твое тело, — хмыкнул на мои мысли сборщик душ. — Во второй раз провернуть такой фокус с переносом душ не удалось бы даже мне. Ты здесь прижился. Можно сказать, сроднился с нурром. И вытащить тебя из этого тела, не убив вас обоих, даже мне теперь не под силу.

   Я недобро прищурился.

   «Тогда что это было?»

   — Помнишь, я упоминал, что нурры по природе своей пластичны? А улишши, по законам все той же природы, еще более изменчивы?

   «К чему ты клонишь?»

   — Когда я говорил о способностях нурров, то не упомянул одной важной детали. Они действительно обладают на редкость высокими адаптивными возможностями. К примеру, способны отращивать дополнительные конечности, органы, менять толщину и даже структуру кожного покрова, используя для этого подручные материалы… но при этом нурры ограничены пределами одной формы. То есть, что с ними ни делай, зверь останется зверем, и из простой мыши не превратится в дракона, чем ты его ни корми и как ни воздействуй.

   «Раньше ты говорил другое», — недовольно рыкнул я. На что Шэд лишь улыбнулся.

   — Ты просто невнимательно меня слушал. Я сказал, что не могу дать тебе новое тело. Но настоятельно посоветовал присмотреться к улишшам, для которых, как ты и сам уже заметил, вопрос смены формы стоит не так остро, как для живых существ. Скажи мне, ты сам-то понял, что вчера произошло?

   Я насупился.

   «Ты превратил меня в дряхлого старикашку!»

   — Нет, — улыбнулся шире сборщик душ. — Ты САМ превратил себя в дряхлого старикашку. Я лишь слегка тебе в этом помог. Улавливаешь разницу?

   «Нет».

   — Хорошо, давай упростим. Представь, что у тебя есть зверь, способный в весьма широких пределах менять структуру своего тела. И есть ментальный паразит, умеющий приобретать любую доступную для выживания форму. Как думаешь, что будет, если их объединить, а потом в качестве хозяина подселить к получившемуся симбиозу человеческую душу?

   Я как стоял, так и замер с раскрытым ртом

   «Шэ-э-э-эд… не хочешь ли ты сказать?..»

   Собиратель лучезарно улыбнулся.

   — Уже сказал.

   «Да твою ж мать! — непроизвольно вырвалось у меня вместе с бешеным рыком. — Сколько ты еще будешь надо мной издеваться?! Это что же получается, в моем теле есть еще один неучтенный жилец?!»

   — А как иначе ты смог бы общаться с улишшами? И с какого, пардон, перепугу они вообще стали бы тебя слушаться?

   «Ты сказал, что они могут считывать эмоции!»

   — Так и есть. Только не упомянул, что они считывают не твои эмоции, а эмоции своего маленького собрата, которого я подселил в это тело. Это было необходимо для вашего выживания. И для исполнения моих планов, конечно, поскольку благодаря улишшу, ты не просто легко прижился на изнанке, но и самим фактом своего существования латаешь в ней многочисленные дыры.

   «Я тебя убью, — внезапно успокоился я, а хвост щелкнул иголками и надул чешуйки, словно щеки, готовя убойную порцию слюны. — Честное слово. Вот с силами только соберусь, и сразу попытаюсь прикончить».

   Шэд только насмешливо фыркнул.

   — За что, позволь спросить? За то, что я сохранил тебе жизнь? Или за то, что дал возможность снова стать человеком?

   «За жестокое обращение с животными, блин! Думаешь, я горю желанием доживать свой век в теле немощного старика?!»

   — Так найди себе другое тело. В чем проблема?

   «Чего?» — озадаченно замер я, а хвост недоверчиво свернулся колечком и повис у меня на плече.

   Шэд укоризненно покачал головой.

   — Олег, Олег… вот, казалось бы, умный парень… ну скажи, на кой черт мне сокращать срок твоей жизни, запихивая душу в тело едва дышащего старика? Думаешь, мне нужна возня с перемещением на Ирнелл еще одного вселенца?

   Я нервно дернул хвостом.

   «Зачем же ты тогда подсунул мне Лурра?»

   — Я всего лишь дал тебе матрицу. А форму ты сменил совершенно самостоятельно.

   Так. Стоп машина.

   Я клацнул зубами и сел, продолжая нервно скрести когтями пол.

   Если тело действительно все это время было моим… и если ментальный паразит помог ему сменить форму… то какого черта я тогда ощущал себя не Олегом Каменевым, а малознакомым стариком?! И почему все, что пережил он, стало моим персональным приобретением?!

   «Все твое — мое…» — против воли всплыло в памяти, после чего я поднял голову и растерянно уставился на сборщика душ.

   Тот благожелательно кивнул.

   — Улишши, когда меняют форму, как правило, считывают лишь физические параметры интересующего их объекта. Но такие, как ты, забирают информацию целиком. Одним блоком. Вместе с чувствами, воспоминаниями, принципами и отношением к жизни. Полный, так сказать, слепок со всеми его достоинствами и недостатками. Именно поэтому я назвал тебя изоморфом — ты берешь чужое и делаешь его своим. Надеваешь личину и на время становишься тем, чью матрицу использовал. Повадки, манера речи, знания, голос… отличить от оригинала практически невозможно. За исключением случаев, когда ты умышленно вмешиваешься в чужую личность и придаешь ей свойственные именно тебе характеристики. Да, поначалу это кажется сложным. Посторонние эмоции и обновленная память способны сыграть с тобой злую шутку. Но со временем это пройдет. Уже сейчас ты знаешь, что ты — это ты. А то, что досталось от Лурра, покоится где-то в глубинах твоей памяти. И будет находиться там до тех пор, пока ты не примешь этот багаж целиком или не решишь от него избавиться. Ты, кстати, заметил, что я уже давно говорю с тобой на ирале?

   Я вздрогнул.

   «На чем?»

   — Это местное наречие. Официальный язык королевства Архад. Теперь он доступен тебе в том же объеме, в каком им владел Лурр. Все, что знал он, теперь известно тебе. Или же станет известно, если ты как следует покопаешься в его личности и проникнешься ею до конца.

   Меня от одной только мысли об этом отчетливо тряхнуло.

   Снова стать дряхлым травником?! На собственной шкуре ощутить все прелести его прошлого и настоящего?! Вспомнить его умершую жену, изуродованных болезнью детей?! Или то, как он плакал над свежими могилами и едва не утоп в реке, когда пытался наложить на себя руки?!

   Нет уж. Увольте.

   — Он многое знал, — не согласился со мной собиратель. — И эти знания могут тебе пригодиться. Не говоря о том, что в его личине ты сможешь спокойно выбираться в город в любое время суток, и никто… ну почти никто… не заметит разницы.

   Я замер.

   «То есть я могу вернуться в его тело?»

   — В любой момент. Стоит только дать команду улишшу.

   Я настороженно к себе прислушался и буркнул:

   «Не чувствую я в себе никакого улишша».

   — Он тебя боится. Но ты хозяин, ты сильнее, поэтому ослушаться он не рискнет. Кстати, если все-таки надумаешь сменить облик, то сперва дай себе время восстановиться. Создание полной физической копии — довольно трудоемкое занятие. Чтобы воспроизвести новое тело, да еще в той же одежде и с теми же параметрами, как у оригинала, ты будешь истощать собственные резервы. Восполнить их, как тебе уже известно, не так-то просто. Поэтому быстро и часто менять облик при всем желании не получится.

   Я озадаченно повертел головой.

   Хм. В самом деле… вчера на мне был халат. И какая-то древняя обувка. Точно такая же, как у Лурра в последние мгновения его жизни. Даже пятно на груди выглядело абсолютно настоящим. Да оно, наверное, и было настоящим, ведь шрамы на коже тоже небось не с потолка взялись?

   — Верно, — подтвердил мою догадку Шэд. — Личину ты можешь забрать только в момент смерти разумного. Соответственно, она достанется тебе со всеми дефектами, которые на тот момент имелись у хозяина. Все его раны, переломы, болезни, последствия вредных привычек… разумеется, нурр не даст тебе умереть, и часть резервов будет потрачена на излечение от смертельно опасных ранений, болезней или травм. Но на это тоже будут уходить силы. Еще больше их уйдет на формирование внешних атрибутов — одежды, обуви, оружия. Чем их больше, тем сложнее их скопировать и воспроизвести. К тому же все они пропадут, как только ты вернешься в свою первоначальную форму.

   «Насовсем? — слегка отойдя от шока, переспросил я. — Так, ладно. А смогу я после этого попытаться снова?»

   — Конечно. Но слепок останется тем же, поэтому затраты на его создание останутся прежними, как если бы ты делал его с нуля. Но, что еще важнее, сколько бы раз ты ни возвращался в одну и ту же личину, то все равно получишь тело с дефектами, которые потом придется заново исправлять.

   «То есть, если я сейчас надумаю стать Лурром…»

   — То станешь таким же, каким он был на момент смерти. В той же одежде, с той же раной, с той же болью и воспоминаниями, что тревожили его перед уходом. Матрица снимается лишь один раз в жизни, Олег. И изменить ее никому не под силу. Даже мне.

   Я поежился.

   «А переодеться потом будет можно?»

   — Конечно. Первична лишь матрица. Остальное ты вправе изменить как пожелаешь.

   «Но только до тех пор, пока не вернусь в контрольную точку, да? — невесело хмыкнул я. — Вернее, в звериный облик, обнуляя, так сказать, статус. А после этого, какую бы личину я ни взял, придется все начинать заново. Соответственно, каждый раз себя лечить, выправлять поломанные кости, менять шмотки и прикидывать, хватит ли на это сил… хотя, конечно, это лучше, чем навсегда остаться в теле зверя. И гораздо лучше, чем ничего. Еще вопрос: есть ли у меня ограничения по количеству личин?»

   — Нет, — с готовностью ответил Шэд. — Их число зависит исключительно от твоей психической устойчивости и возможностей физического тела, от которых, в свою очередь, напрямую зависит способность воспроизведения полученной матрицы.

   «А если я, скажем, все-таки решусь повторить… то смогу ли довести тело Лурра до нормальной физической формы?»

   — Молодым ты его не сделаешь. Но увеличить силу, выносливость и скорость реакции тебе вполне по силам.

   «Только для этого, как ты любишь выражаться, понадобится время, — уныло вздохнул я. — Ладно, спасибо. Я понял. И даже, наверное, согласен извиниться… после того, как заново все обдумаю и решу, подарок ты мне сделал или кинул очередную подлянку».

   Шэд, как ни странно, не обиделся.

   — Думай. Времени у тебя достаточно. А когда придешь к какому-нибудь выводу, позови. Ты теперь в курсе, как это сделать.

   Вот знаете…

   Пожалуй, даже хорошо, что этот расфуфыренный гад успел свалить с изнанки прежде, чем я осознал весь смысл его предложения и сформулировал ответ. Посылать на хрен сборщика душ, даже такого, который открыто предложил мне укокошить кого-нибудь ради короткой беседы с ним, как-то не комильфо. Но в тот момент цензурных слов в моем лексиконе попросту не нашлось.

ГЛАВА 8

На то, чтобы восстановить резервы и душевное равновесие, у меня ушло три дня, во время которых я мог только есть, пить и спать, периодически отвлекаясь на справление естественных надобностей.

   Влезать в чужую личину страшно не хотелось, так что несколько дней я просто носился по хорошо исследованным территориям, жадно вслушиваясь в чужую речь, которая наконец-то стала понятной. К несчастью, для полноценного анализа ситуации того, что я успел взять от старика Лурра, по-прежнему не хватало. Сведения, которые мне достались, оказались отрывочны, поэтому многие термины, определения и аналогии были неясны. Нет, расшифровать простые разговоры труда уже не составляло. Но какая мне, скажите на милость, польза от ненароком подслушанной женской трепотни? От того, как кумушки на рынке обсуждают достоинства той или иной ткани? Или как проходящий мимо мужик тихо жалуется приятелю на сварливую жену?

   Сведения, которые меня интересовали, требовали более глубокого понимания языка и здешней культуры. Сословные различия, значение и характеристики титулов, особенности здешних словесных оборотов, пословиц, поговорок… черт! Даже чтобы красиво ругнуться, нужно было знать гораздо больше того, что я украдкой подсмотрел в памяти старика!

   В общем, помучавшись так и этак, истоптав себе все лапы и порядком умаявшись, к концу недели я все же пришел к неутешительному выводу, что должен снова влезть в чужую шкуру.

   Тянуть с неприятными делами я не любил, поэтому в ту же ночь, говоря языком оборотней, самым настоящим образом перекинулся.

   Боль, как и в первый раз, была адской, но, к счастью, не слишком продолжительной. Не успел я как следует разинуть рот для громкого вопля, как загодя предупрежденный хвост проворно всунул туда золотую монету, а умненькие нуррята подтащили поближе целую горсть серебра.

   С этаким допингом процесс смены формы прошел гораздо легче, чем в первый раз, и я даже сознания не потерял, когда чужие воспоминания повторно рухнули на мои плечи, будто упавшая с неба бетонная плита.

   Ощущать себя стариком все еще было мерзко. Чувствовать, как ворочается под старыми тряпками стремительно заживающая плоть, и того хуже. Когда процесс окончательно завершился, и я смог кое-как подняться на отчетливо поднывающих ногах, мне захотелось сразу и помыться, и наесться, и как можно быстрее выбросить из головы те пораженческие мысли, которые наводнили сознание Лурра в момент, когда он понял, что умрет.

   Сделать это удалось далеко не сразу, поэтому в эмоциональном плане я снова хлебнул и горечи, и досады, и разочарований. Когда же у меня получилось отделить чужие переживания от своих, и я обрел твердую уверенность в том, что я — это я, а все остальное мне только кажется, стало полегче. А когда обеспокоенный моим самочувствием нурр рискнул посвоевольничать и отрастил в новой форме хвост, которым и попытался меня утешить, я окончательно успокоился. В какой-то степени мне даже стало смешно. И одновременно грустно от мысли, что лицезрение именно этой части моего тела помогло вернуть душевное равновесие.

   Правда, мысль как пришла, так и ушла, благополучно вытесненная чужими воспоминаниями. И я снова увидел Гоар… но совсем не тот, который уже успел изучить и разведать. Не грязный и не замусоренный. А более величественный, чистый, яркий. Настоящую столицу огромной… наверное, даже великой и весьма небедной страны.

   Оказывается, за несколько лет старику Лурру удалось немало побродить по городу. Где-то открыто, а где-то тайком, но он сумел подсмотреть многое из того, до чего у меня не дошли руки. Пока у старика водились деньги, он был вхож даже в Старый город , откуда его потом стала активно гонять стража. Я видел аллею фонтанов вдоль одного из берегов Шарры . Разбитые на ее берегах сады и парки. Целую вереницу искусственно созданных озер и прудов, вдоль которых, то и дело останавливаясь на изящных мостиках, прогуливались изысканно одетые дамы и важные до отвращения господа.

   Покопавшись в чужой памяти, я смог наконец увидеть, что носят местные буржуины. Слегка ошалел от чрезмерной пышности платьев и обилия украшений на здешних барышнях. Фасоны — странные, на мой взгляд, уродующие женщин устрашающе широкими юбками и наглухо закрытыми корсажами. Мужская мода порадовала чуть больше — оказывается, строгие брюки и свободные пиджаки носили и здесь. Единственный минус — длина. Верхняя одежда у столичных франтов оказалась почти такой же длины, как и дамские платья: то есть ниже колен. Под ними виднелись несколько укороченные туники преимущественно светлых расцветок. На ногах дамы носили в основном туфельки или сандалии, а мужчины — грубые кожаные (спасибо, хоть не кирзовые) сапоги. Реже — вполне современного вида ботинки со шнуровкой. Иногда даже на каблуках. Зато, в отличие от бедняков, состоятельные господа позволяли себе выходить на улицу без головных уборов. Однако закономерности в этом я не усмотрел. И в памяти Лурра никаких пояснений на этот счет не было. Возможно, мода тут была не так строга, как мне показалось. А может, буржуины просто не ходили по узким улочкам, откуда им на голову могло пролиться содержимое ночного горшка.

   Еще я настойчиво искал среди воспоминаний старика хоть какие-нибудь сведения по поводу научно-технического прогресса. Не смартфоны с наручными часами, конечно, но хотя бы наглядные проявления того, что магия и техника идут на Ирнелле рука об руку.

   Но нет. До персональных телепортов, магических коммуникаторов, голограмм и прочих средств теле- и видеосвязи здешняя цивилизация, похоже, не доросла. Амулеты, правда, имелись у многих: защитные, сигнальные и даже, если Лурр не ошибся, с какими-то фишками, заточенными под атаку. Однако на старика в этом плане полагаться было нельзя — он в данном вопросе не разбирался. А видеть сумеречный мир, к сожалению, не умел.

   Стража…

   Да. Вот городская стража меня интересовала особенно. В частности, чем вооружена, где квартирует, какими полномочиями наделена, с какой регулярностью и по каким маршрутам перемещаются патрули. Однако Лурр и здесь ориентировался из рук вон плохо. Зато вместе с памятью о том, как патрули не раз и не два вышвыривали плохо одетого старика за пределы Старого города, мне передалась и неприязнь к местным блюстителям порядка.

   А еще я совершенно случайно стал обладателем целого пласта знаний в области средневековой медицины. Местные травы, всевозможные отвары, примочки, примитивное шитье ран… сомнительное, конечно, но потенциально полезное приобретение. Обезболивающих же тут днем с огнем не найти. Ни аспирина на случай подъема температуры, ни антибиотиков…

   Кошмар. Как они еще не перемерли такими темпами?!

   Ах да, магия. Опять забыл. Но, думаю, не ошибусь, если предположу, что магическое исцеление — это процедура для избранных. И стоит, наверное, как целый флот регулярно прибывающих по Шарре кораблей.

   Следующее, что я сделал, это спустился в подвал и опрокинул на себя пару ведер холодной воды, которую тоже сообразил запасти заранее. Затем натянул притащенные улишшами тряпки. Почувствовал себя почти в норме. Снова перекусил. Распихал по карманам монеты. И вот так, нервно грызя очередной золотой, рискнул выбраться на поверхность, заодно убедившись, что смена матрицы на возможности пребывания в сумеречном мире никак не отразилась.

   Видимо, чужая личина не влияла на способности моей первоначальной формы. Поэтому я и на изнанке чувствовал себя нормально, и ночное зрение не потерял, и способность видеть мир в серо-зеленом спектре не утратил.

   Правда, долго гулять по городу мы с малышней не стали — я не для этого столько мучился с личиной. К тому же с неприятным удивлением обнаружил в непосредственной близости от рынка сразу двух «гангстеров». В смысле, бродящих между домов и настойчиво что-то высматривающих карателей. Увидев издалека приметные кожаные пальто и татуированные морды, я быстренько оттуда слинял. От греха подальше заныкался обратно в подвал, где уселся в позу лотоса и, сжав в ладонях собственный хвост, принялся добросовестно рыться в неожиданно обогатившемся ментальном багаже.

   Занятие оказалось на редкость утомительным. Воспоминания оказались неупорядоченными, путаными, и в них порой было нелегко разобраться. В памяти то всплывали картины из далекого детства, то им на смену приходили образы последних лет. Периодически появлялись не связанные никакой логикой воспоминания о событиях, встречах и ситуациях, которые не несли для меня никакой смысловой нагрузки. И в целом я чувствовал себя так, словно передо мной опрокинули «КАМАЗ» с целой кучей всевозможных вещей, и теперь, чтобы добыть оттуда что-нибудь ценное, приходилось перелопачивать горы мусора.

   Потратив на это целый день, я ушел спать, решив в последний момент не снимать личину, чтобы не тратить потом время на ее восстановление. На следующее утро снова принялся за работу. По мере погружения в чужую личность все чаще начинал сомневаться в самоидентификации, но бдительно следящий за экспериментом хвост и тут оказался кстати, потому что каждый раз своевременно напоминал, кто я на самом деле, и вовремя выдергивал меня обратно, если становилось ясно, что мой разум вот-вот растворится в потоке чужих воспоминаний.

    Я за такую заботу решил дать ему имя и назвал соседа Изей. Сокращенно от «изоморф», раз уж мы с ним теперь одно целое. Изя, между прочим, не возражал. Даже в какой-то степени обрадовался. А когда я поинтересовался, не чувствует ли он среди нас третьего компаньона, охотно подсветил крохотное темное пятнышко в моей попаданческой душе, на которое я прежде не обращал внимания.

   Пятнышко нашлось где-то в необозримых глубинах моего разума и определялось как крохотный чужеродный комочек, каким-то чудом прилепившийся к нему с самого краю. Видеть я его, разумеется, не видел, но некоторым образом все же ощущал. Даже, пожалуй, вспомнил необычное чувство единения, ненавязчивой помощи и тех непонятных ранее мыслей и догадок «из ниоткуда», которые не раз меня выручали.

   Выходит, это все время был ты? Тихий, пугливый и абсолютно незаметный сосед, умеющий так вовремя и, главное, быстро давать чрезвычайно ценные советы?

   Комочек, кажется, почувствовал мое внимание, поэтому постарался ужаться до микроскопических размеров и вовсе исчезнуть из виду. Но больше этот номер у него не прошел. Я уже знал, что искать, и был намерен во что бы то ни стало наладить контакт.

   Улишш… или просто Ули… был действительно слабым, неуверенным, отчаянно страшащимся меня существом, которого я мог бы сравнить с испуганно попискивающим мышонком. Ули боялся буквально всего: того, что я буду недоволен… того, что Изя его найдет и съест… того, что мне не понравится созданная им форма… одним словом, комплекс неполноценности налицо.

   А тут опять чужие воспоминания накатили. Меня, стоило только упустить контроль, снова с головой окунуло в прожитую не мною жизнь. Наверное, если бы я при этом инстинктивно не позвал Изю и не попытался схватиться за Ули, то выкарабкаться из этого омута мне удалось бы далеко не сразу. Но мелкие удержали. Каким-то чудом все-таки помогли. И стали той самой незыблемой опорой, маяком, благодаря которому я больше не забывал ни себя, ни их, и научился сносно ориентироваться в том море информации, которым наградил меня старый травник Лурр.

   И результаты не замедлили себя ждать. Всего через пару дней, забравшись в еще более глубокие слои чужих воспоминаний, я все-таки выяснил, кто такие каратели и почему к ним так трепетно относились простые люди. Узнал, что местное население поголовно уверовало в злые намерения собирателей душ и больше всего на свете опасалось, что их души после смерти попадут в вечное рабство без права на возрождение.

   Еще я, к собственному удивлению, выяснил, что в местном языке всего двадцать три буквы, больше десятка различных диалектов, на каждое слово в зависимости от контекста приходится по два-три значения. А письменность настолько запутанная, что мои жалкие попытки ее понять с помощью подглядывания по определению не могли помочь в этом разобраться.

   Попутно до меня дошла кое-какая информация по поводу двоедушников или шайенов, как их здесь называли. Оказывается, шайена было несложно распознать, так как одна из частей его тела, обзаведшаяся второй душой, обязательно проявляла самостоятельность. Чаще всего ею становилась голова. Реже — какая-нибудь из лап или дополнительный нарост на холке или спине. Отличительным признаком такого нароста являлся зубастый рот или иное приспособление, позволяющее шайену питаться.

   О том, откуда берутся вторые души, воспоминания старика Лурра поведали гораздо больше хитроумного Шэда. Как выяснилось, местная наука объясняла их подселение «эффектом ослабления духа», когда по ряду причин личность хозяина становилась слаба, а для души-паразита появлялась возможность внедрения и хотя бы частичного контроля над телом.

   Считалось, что для этого существо-реципиент должно быть смертельно ранено, отравлено или же находиться под воздействием особого заклинания. Подавители воли, правда, в Архаде были запрещены, как и вся магия, влияющая на разум. Однако желающие все равно находились. В том числе и по той причине, что для создания шайена было необязательно обладать каким-то особым даром — для того, чтобы подавить чью-то волю и пригласить на дармовые харчи мертвую душу, было достаточно использовать баснословно дорогой и крайне редко встречающийся артефакт, который, разумеется, при большом желании можно было приобрести на черном рынке.

   Кто именно год за годом клепал эти самые артефакты, Лурр, разумеется, не знал, однако из его рассуждений я сделал несколько важных выводов: раньше на Ирнелле встречались не только звери, но и люди-шайены — это раз. Всех их в свое время поголовно и с особой жестокостью уничтожили — это два. И три — кто бы и при каких обстоятельствах ни столкнулся с двоедушником, он обязан был немедленно проинформировать Орден карателей. Наказанием за сокрытие подобных сведений, тем более за создание шайенов, в Архаде являлась смертная казнь. Однако до причин столь непримиримого отношения к себе любимому я, как ни старался, не докопался: Лурр по умолчанию считал, что шайены — это зло. А раз зло, то его, понятное дело, следует уничтожить.

   С магами старик за свою долгую жизнь практически не пересекался, поэтому информацией об их реальных возможностях, направлениях магической науки и прочих интересных вещах не владел. Единственное, что он знал точно, это то, что каста магов заправляла жизнью страны и находилась на недосягаемом для простого травника уровне. Плюс то, что известные маги не гнушались брать на обучение перспективных молодых коллег. Что в магическом сообществе существовала строжайшая иерархия, критерием деления в которой выступал уровень магической силы. А также то, что неподалеку от столицы располагалась единственная на все королевство и, по