Я еще не жила. Книга 3. Еретик Ахетатона. Дарья Торгашова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ. РАЗВИЛКА ПРОШЛОГО
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ЧАСТЬ. КАНУН И КОНЕЦ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Заключительная часть истории Амен-Оту. Древняя жрица, чья мумия плыла на «Титанике», проходит через портал и получает возможность прожить новую смертную жизнь в своем прошлом - расщепление реальности в трагическую эпоху Эхнатона. Однако при этом Амен-Оту почти полностью теряет память о прожитом будущем. И перелом ее судьбы круто меняет историю всего Древнего Египта.

   Хью Бертрам, Этель, их родные и друзья тоже испытывают расщепление реальности, причем самым неожиданным образом.

ЧАСТЬ. РАЗВИЛКА ПРОШЛОГО.

ГЛАВА 1

Она спала, и была во власти странных, причудливых видений - будто она оказалась среди иноземцев, одетых в очень закрытые черные с белым одежды, говорила на каком-то варварском наречии, и видела вокруг много диковинных вещей, назначения которых не могла понять... Ее кто-то преследовал, она сражалась, потом убегала; но она не могла понять, от кого. Это было похоже на бред, словно порожденный тяжелой болезнью: словно ее Ка терзался, так же, как ее тело. Амен-Оту застонала и повернулась, ощутив, что простыни под ней все сбились и мокры от пота. Окончательно проснувшись, она открыла глаза.

   Их больно резал свет; Амен-Оту заморгала и повернула голову, под которую был подложен мягкий тканевый валик вместо костяного подголовника(1). Она стиснула зубы: в затылке будто бултыхнулся камень. Так значит, она и вправду была больна, а теперь поправлялась!

   Она села, опираясь руками на кровать, и откинулась на стену: голова закружилась. Она ощутила, что совсем обнажена, только прикрыта простыней.

   Она увидела чье-то движение и испуганно вскрикнула; но тут же узнала молодую женщину, которая встала с циновки, постеленной на полу возле ее кровати. В руках у этой женщины было шитье, и лицо светилось радостным неверием.

   - Госпожа! Наконец-то ты очнулась, о хвала Амону!

   - Ситамон(2), - произнесла Амен-Оту хриплым голосом.

   Удивительное дело - она помнила имя этой женщины, узнала ее лицо, но кто это такая, сказать не могла! Она помнила свое собственное имя - но кроме этого, очень мало. Внезапно Амен-Оту это испугало. Неужели коварная болезнь отняла у нее и память?.. Демоны многое могут похитить у человека, когда он бесчувствен и беспомощен!

   Амен-Оту провела рукой по шее, убирая прилипшие волосы. Она напрягала разум, пытаясь вспомнить еще хоть что-нибудь о себе, но тщетно.

   - Долго я была больна?

   - Больше недели(3), моя госпожа, и три дня ты лежала без памяти. В городе сейчас лихорадка, многие больны; но никто не знал, что это за недуг, и мы все опасались... Но теперь ты встанешь!

   Ситамон вдруг подбежала к ее ложу и, бросившись на колени, схватила руку Амен-Оту и пылко прижалась к ней губами. Больная едва не отдернула ее: ей вдруг опять представилось, что она долго жила среди людей, у которых были другие манеры, гораздо более сдержанные. И они никогда не спали обнаженными.

   Амен-Оту нахмурилась и потрясла головой. Она взглянула на Ситамон, которая поднялась с колен: прислужница смотрела на нее в благоговении, точно Амен-Оту была не просто высокородной госпожой, а жрицей или пророчицей... Да, наверное, так оно и есть. Она, должно быть, жрица Амона Сокровенного - служительница величайшего бога Та-Кемет, которому вознесла хвалу Ситамон и в честь которого зовут их обеих!

   Тут Амен-Оту кое-что вспомнила - о том, что предшествовало болезни; и сердце ее радостно взыграло. Потом она ощутила тревогу и страх: да, у нее были основания тревожиться за себя и своих последователей, и смутная угроза была совсем близкой! Однако сейчас стоило подумать о другом.

   Жрица снова обратила взгляд на Ситамон.

   - Ты выходила меня... Ведь это была ты?

   - Я только обтирала тебя водой, госпожа, подносила пить... Никто не знал, как тебя лечить, - правдиво ответила Ситамон. Ей могло быть года двадцать три – двадцать пять: она должна была быть давно замужем, но Амен-Оту откуда-то знала, что у Ситамон нет ни мужа, ни детей. Но ведь она не простая служанка в ее доме?..

   Однако эта женщина ходила за ней, давала ей пить, убирала за ней, когда Амен-Оту мочилась, лежа в бреду; делала всю ту неприятную работу, которую делают для больных... Амен-Оту улыбнулась и протянула руку.

   - Благодарю тебя. Я непременно вознагражу тебя, и Амон тебе воздаст, как ты заслуживаешь.

   Ситамон поправила черные волосы, заплетенные в мелкие косы и унизанные бисером.

   - Я уже вознаграждена, - серьезно сказала она.

   Потом она засуетилась.

   - Что же я стою! Ты, наверное, очень голодна, госпожа? Хочешь искупаться?

   - Я хочу сначала пить, - сказала Амен-Оту и огляделась в поисках питья: рядом на столике обнаружились кувшин и глиняная чашка. Ситамон проворно наполнила чашку и подала госпоже: Амен-Оту осушила ее с жадностью, только потом поняв, что это был разбавленный гранатовый сок. Она выпила еще чашку, а потом спустила ноги с кровати, ощутив желание встать. Голова опять закружилась, и Амен-Оту прикрыла глаза, борясь со своей слабостью.

   - Отведи меня искупаться, - попросила она Ситамон через несколько мгновений.

   Та кивнула и поддержала госпожу, помогая встать: Амен-Оту набросила на плечи простыню. Хотелось бы знать, есть ли в доме еще слуги - настоящие слуги?.. Амен-Оту теперь понимала, что не богата, но владеет скромным состоянием, приличествующим жрице. Когда они с Ситамон покинули спальню, больная увидела еще одну женскую фигуру в дверях - та радостно ахнула и поспешила кому-то сказать, что хозяйка пришла в себя. Значит, в доме по крайней мере еще двое слуг, кухарка и ее помощник!

   Ситамон отвела ее в купальню и принялась сама поливать водой и натирать жестким натроном. От прохладной воды и растирания Амен-Оту по-настоящему ожила. День был жаркий.

   Она набросила на себя просторный белый домашний наряд - просто два сшитых вместе полотнища с отверстием для головы. Потом они вернулись в спальню, и Ситамон ее накрасила, тонко подведя глаза черным; от других ухищрений и украшений Амен-Оту отказалась. Ей прежде всего хотелось как можно скорее вспомнить, какое положение она занимает и что же творится вокруг.

   - Принеси мне поесть. Нам обеим, - поправилась она, взглянув на Ситамон.

   Та послушно кивнула и исчезла; однако предложение разделить трапезу с хозяйкой ее не удивило - значит, она и вправду не обычная служанка, а ее близкая наперсница...

   Пока Ситамон не было, Амен-Оту, сидя на кровати, с удивлением разглядывала свое отражение в медном зеркале. Женщина в зеркале была красивой и молодой, хотя уже и не юной - лет двадцати; но совсем незнакомой.

   Ситамон вернулась, неся разрезанную дыню. Она опять ушла и вернулась еще раз, неся на подносе хлеб и две миски горячей рыбной похлебки.

   Амен-Оту с жадностью набросилась на еду. Она съела два куска ароматной дыни и облизала пальцы; в первый миг ей почему-то стало неприятно, как будто она делала что-то непристойное, но жрица отбросила глупые мысли. Что-то этот чудной сон слишком на нее подействовал! Она отломила кусок лепешки и съела полную миску похлебки. И только тогда удовлетворенно вздохнула.

   - Давай теперь поговорим, - сказала она Ситамон.

   Прислужница кивнула и, быстро унеся грязную посуду, вернулась. Она села на кровать к Амен-Оту, у нее в ногах.

   - Спрашивай, госпожа.

   «Она догадалась, что я многое забыла», - с облегчением подумала жрица.

   Она устроилась поудобнее и обхватила колени руками.

   - Сначала скажи мне, кто ты такая? Не удивляйся, - быстро прибавила она, - я буду спрашивать тебя так, как будто я совсем ничего не помню...

   На лице Ситамон выразились изумление и ужас.

   - А ты вправду ничего не помнишь?

   Амен-Оту поняла, что от того, сколько она сможет вспомнить, зависят многие судьбы - не только ее собственная... Она ободряюще улыбнулась.

   - Кое-что помню. И, я уверена, ты поможешь мне с остальным. Ну, так кто ты такая, Ситамон? Почему-то мне кажется, будто ты была знатной госпожой и служила при дворе его величества - но потом бросила свое богатство и отринула почести, чтобы пойти ко мне в ученицы...

   Вдруг Амен-Оту поняла, что действительно помнит все эти вещи о Ситамон, - но тут же осознала, что это неправда. Как будто она запомнила какое-то… какое-то ложное прошлое!

   И сама ее наперсница затрясла головой.

   - Нет, нет, госпожа. Ты и вправду оказала мне большую честь, позволив занять место среди твоих избранных, ты даже начала учить меня читать... - Ситамон улыбнулась и слегка покраснела. - Но я никогда не была знатной. Я дочь десятника из полка «Сияние Атона».

   Хозяйка нахмурилась.

   - Ты была замужем?

   - Да. Но теперь я разведена.

   - Почему?

   Вдруг лицо женщины ожесточилось.

   - Я - Ситамон, - сказала она. - Это достаточная причина! Мой муж потребовал, чтобы я отреклась от своего имени, как сделали многие при дворе Еретика: и тогда я отреклась от мужа!..

   - «Еретика»? - повторила Амен-Оту и потерла нахмуренный лоб.

   Она похолодела, осознав, что забыла не только то, какой теперь год с начала правления царя, но даже то, какой фараон сейчас правит - и в чем причина раскола при дворе!

   Она решила заговорить о другом, чтобы не привести собеседницу в полное смятение.

   - Я… живу в своем доме и принимаю учеников здесь, не при храме? Мне… пришлось покинуть храм своего бога?

   - Да. Ты покинула великий храм Амона и свой дом в Уасете. – Ситамон кивнула, помрачнев. – Еретик… забрал сокровища нашего бога, забрал сокровища других богов… Мы переехали сюда со всем двором, когда был построен Горизонт Атона.

   «Горизонт Атона» - Ахетатон!.. Название города вызвало в памяти имя царя, который был всему виной. Амен-Оту сжала руки в кулаки, чувствуя, как отросшие ногти впились в ладони.

   - Ситамон, не называй его более Еретиком. Месть Амона падет на голову фараона, который отрекся от своих обетов и от своего имени! Но слишком много крови уже пролилось из-за этой вражды, и прольется еще больше. Не надо ее усугублять и подвергать нас лишней опасности.

   - Как скажешь, госпожа.

   По лицу Ситамон она поняла, что не ошиблась, говоря о кровавых раздорах из-за богов – неслыханном прежде деле в Та-Кемет!.. И, кажется, раньше сама Амен-Оту не была склонна к такому примирению.

   Жрица отвела глаза и снова ушла от опасной темы.

   - Скажи, ведь я сирота? Я воспитывалась при большом храме в Уасете?

   - Ты вспомнила! – Ситамон захлопала в ладоши. – Твоя мать должна быть еще жива, госпожа, но отец давно умер, как и мой. Он оставил тебе землю в Дельте – мы сейчас живем на эти доходы, который присылает тебе твой управляющий.

   - У меня нет ни братьев, ни сестер?

   - У тебя были братья и сестры, но они умерли детьми. Ты старшая дочь. И тебя взяли на воспитание в храм Амона, когда увидели, что ты отмечена благословением бога, - лицо Ситамон выразило восторг. – Ты с детства могла прорицать будущее, ты видела пути людей, окружавших тебя… Как теперь…

   Сердце Амен-Оту опять сжал страх. Она в эти мгновения не видела не только будущего других людей, но и своего собственного! Не говоря уже о прошлом!

   Она, однако же, не стала спрашивать, был ли у нее самой когда-нибудь муж или жених, - теперь ясно, что она девственница Амона, посвященная прорицательница… Ее тело запретно для всех мужчин… Но вдруг по ее животу и бедрам прокатилась волна сладострастных ощущений, заставивших ее сжать ноги. И острая тоска пронзила ее, как кинжалом. Как будто скорбь по утраченному возлюбленному.

   Но ведь у нее никогда никого не было и не могло быть, это карается смертью!..

   Жрица сжала виски пальцами, невидяще глядя перед собой. Странное чувство, которому она поначалу пыталась не придавать значения, еще усилилось – как будто она прожила не одну жизнь, а две разные, причем одновременно! А может, больше, чем две?.. Она знала людей, которые ее окружали сейчас, в обеих жизнях, - но судьбы их различались…

   Амен-Оту глубоко вздохнула.

   - Какой теперь год от начала правления царя?

   - Десятый, месяц эпифи(4). Великая супруга Ере… его величества, царица Нефертити, два месяца назад родила пятую дочь Нефер-Нефру-Ра. Состоялось большое празднество, всему городу приказали веселиться…

   Ситамон помолчала, лицо ее вновь омрачилось. Она сжала руки, хрустнув суставами.

   - Я должна сказать тебе… Ты, конечно, не знаешь… Многие высокие жрецы Амона были лишены своих богатств и должностей, фараон казнил их… и уничтожал их тела и имена…

   Ситамон побледнела. Кары ужасней, чем лишиться тела и имени, - то есть сделаться ничем перед богами и утратить надежду на посмертие, - быть не могло.

   - Я знаю, что фараон казнил слуг Амона, - произнесла Амен-Оту.

   Ситамон потрясла головой.

   - Нет, это не все! Пока ты была больна, он посылал и за тобой. Прежде, в Уасете… ты была известна, но многие из пророков Амона прославились там. А здесь ты выделяешься гораздо больше, подобных тебе дев и жен в Ахетатоне больше нет. Хотя многие втайне продолжают почитать старых богов… Однако Эхнатон подумал, будто именно ты сеешь смуту в городе Диска…

   Амен-Оту утратила дар речи. Неужели она, лежа на одре болезни, избежала еще более страшной смерти?..

   - Узнав о твоей болезни, его величество сказал, что Атон послал тебе ее в назидание. Дабы вразумить тебя и других, кто восстает против истинного бога. Фараон не тронул тебя и нас, твоих учеников; но, возможно, скоро пожелает увидеть тебя снова и говорить с тобой!

   Амен-Оту долго молчала, медленно обводя взглядом комнату – туалетный столик, низкий шкаф для одежды в углу, сундук с перламутровой инкрустацией…

   - Теперь день?

   - Почти полдень, моя госпожа. В твоей комнате для собраний, где нет потолка, уже очень жарко. Ты обычно приглашаешь учеников по вечерам, - глаза Ситамон блеснули страхом и надеждой.

   Амен-Оту встала, медленно разгладив по бокам складки своего просторного белого облачения.

   - Еще некоторое время собраний не будет. И пусть… Передай моим слугам, пусть никому не говорят, что я поправилась! Я еще нездорова, ты поняла?..

   Ситамон, поднявшаяся следом, кивнула в знак того, что ей все ясно.

   - Разумеется, госпожа.

   Она быстро вышла, чтобы предупредить остальных домашних. Послышался ее повелительный голос, голос мальчика – сына или помощника поварихи.

   Потом Ситамон вернулась, хмуря брови.

   - Пришел гость, госпожа, - один из наших. Уаэнхор и его друг навещали тебя, пока ты была больна, чаще других… Уаэнхор приходил позавчера, но ты еще ничего не понимала.

   Амен-Оту в раздумье поднесла руку к губам… потом улыбнулась, кивнула сама себе.

   - Я приму его сейчас. Найди мне платье. Краситься не буду.

   Пока Ситамон, присев на корточки, проворно шарила в ее шкафу, Амен-Оту опустилась в кресло и прикрыла глаза. Она сейчас будет готова.

   Она спросит Уаэнхора только о том, что следует… а потом, возможно, и о другом.

   1 Подушек в современном виде древние египтяне еще не употребляли.

   2 Подразумевается, конечно, та Ситамон, с призраком («Ка»?) которой Хью говорил в фиванском некрополе.

   3 Т.е. десяти дней.

   4 Май – июнь.

ГЛАВА 2

Ситамон выбрала для нее зеленое платье - цвета Осириса, цвета воскресения. Амен-Оту, волнуясь, расправила драпировку на левом плече, причесала волосы: как раньше, короткие, до середины шеи. Хотя ей упорно помнилось, что она отращивала их гораздо длиннее.

   Не в этой жизни и не в другой - а в третьей, из сна...

   Она пригласила Уаэнхора войти. Ситамон вышла и вернулась вместе с гостем - бритоголовым, с гладким темным лицом мужчиной лет двадцати шести, в белой юбке-схенти и широком вышитом бирюзой воротнике. При виде хозяйки, сидящей в кресле, лицо Уаэнхора озарилось таким же радостным неверием, как и у Ситамон; потом гость приблизился и преклонил колени перед госпожой. Амен-Оту уже гораздо увереннее подала ему руку для поцелуя.

   Но теперь у нее появилось совершенно определенное чувство - что этого человека она знала во всех трех своих жизнях. Пусть даже это были мечтания, внушенные злыми духами! Но Амен-Оту была существом, рожденным для озарений свыше; и знала, что ей так легко отмахиваться от подобных мыслей не следует.

   - Я счастлив видеть, что ты поправляешься, госпожа, - произнес Уаэнхор, поднявшись с колен.

   - Садись, - пригласила она.

   Уаэнхор опустился на циновку у ее ног, глядя на нее снизу вверх. Амен-Оту снова испытала неловкость от этого знака почитания. Но тут она заметила, что Ситамон осталась в комнате - женщина отошла в угол и села там, чтобы не слышать разговора, но непреклонно глядела на них обоих.

   Амен-Оту покраснела.

   - Ты боишься, что без тебя я не смогу соблюсти свое целомудрие? - язвительно спросила она, вспомнив о том, что она святая девственница.

   Ситамон встала, сжав губы. Очевидно, ее посещала подобная мысль.

   - Я, госпожа...

   - Выйди, - велела Амен-Оту, указав ей на дверь. Она была благодарна Ситамон за все заботы, однако не следовало позволять ей забываться. И без того дочь солдата слишком долго единолично командовала в ее доме!

   Ситамон вышла и прикрыла за собой дверь: кажется, она все-таки слегка оскорбилась, решив, что Амен-Оту не доверяет ей и собирается обсуждать с одними учениками тайны, не предназначенные для слуха других...

   И в этом Ситамон была совершенно права. Когда они остались вдвоем с Уаэнхором, Амен-Оту снова взглянула на ученика и ощутила сильнейшую потребность поделиться с ним своими странными сомнениями.

   - Уаэнхор, мне кажется, будто я уже знала тебя. Не в этой жизни... в другой. Будто с нами там случилось что-то ужасное!

   Уаэнхор, пристально глядевший на нее, слегка покраснел под своим загаром, но глаз не отвел.

   - И меня не оставляет такое чувство, госпожа, - признался он. - И я тоже не умею его объяснить!

   - Ситамон сказала, что теперь в городе бродит лихорадка. Я была больна и беспамятна. А ты не болел?

   - Меня немного лихорадило, но теперь я здоров, слава Амону и Исиде. Память меня не покидала, если ты об этом спрашиваешь.

   - Вот как?..

   Почему-то Амен-Оту это страшно удивило, даже больше, чем собственные видения. Жизнь Уаэнхора оказалась целостной, без таких разрывов, которые ощущала она, - будто ее жизнь соединяла вместе несколько планов или миров! И, однако же, он признался, что у него тоже откуда-то взялась такая ложная память...

   - Оставим это, - сказала она с усилием. - Все наши... здоровы? Джосер-Хеперу, остальные? - Она вспомнила имя ближайшего друга Уаэнхора.

   - Да, - Уаэнхор кивнул.

   - Хорошо.

   Жрица встала, сцепив руки. Прошлась по комнате. Уаэнхор тоже встал, почтительно глядя на нее.

   - Ты должен знать, что от болезни пострадала моя память. Я могу начать задавать странные вопросы, - она пристально взглянула на него. - Но не болтай об этом другим, я тебе доверяю! Ты понял?

   Уаэнхор поклонился.

   - Понял, госпожа.

   - Можешь сказать Джосеру-Хеперу, что мне лучше, - но пока собраний не будет. Я извещу вас, когда буду готова. Ты все понял?

   - Все понял.

   - Можешь идти.

   Уаэнхор поклонился и вышел. Кажется, он не только недоумевал, но и был разочарован...

   Амен-Оту снова села, рассеянно перебирая свои короткие пряди. Что, если она не сумеет оправдать общие ожидания? Что, если она теперь совсем не та, за кого ее все принимают?..

   Посидев немного в раздумье, она хлопнула ладонями по подлокотникам и встала. Направилась к выходу из комнаты – в первый раз она покидала ее самостоятельно, с некоторой опаской. Сандалии, в которые обула ее Ситамон, - с ремешками, отделявшими большие пальцы ног, - все еще казались ей неудобными. В дверях Амен-Оту остановилась, прищурившись от солнца.

   Дальше по коридору, с другой стороны от спальни, располагалась та самая «комната для собраний» - главная комната в доме. Жрица двинулась вперед и снова остановилась на пороге: она застыла, ослепленная и обездвиженная. Казалось, ее тело растворялось, плавилось в лучах Ра, затопивших зал... Она с трудом пересилила себя и шагнула через порог.

   Зал был обставлен очень просто – всего одно кресло, видимо, для хозяйки; несколько табуретов и столиков. Пол устилали циновки – для сидения.

   По другую сторону, в углу помещения, была лестница – многие дома в Та-Кемет имели выход на крышу. Амен-Оту ощутила внезапное желание взбежать наверх и обозреть с высоты сразу весь город; но не решилась. Позже.

   Она вышла во двор. Дом был обнесен невысокой оградой, а через двор к воротам вела дорожка, вдоль которой было высажено два ряда пальм. Слева потянуло дымком, донесся звон горшков; кажется, там располагалась кухня и уже готовили обед… Амен-Оту сглотнула слюну. Помедлив, она направилась в другую сторону.

   Справа был колодец, а немного подальше, за углом, – садик, в котором росли гранатовые деревья и смоковницы. Опять ощущая себя самозванкой в собственном теле, Амен-Оту направилась по тропинке между деревьев. Солнце перестало жечь ей затылок, плечи и спину, спереди приятно повеяло травой и водой. Там оказался пруд, около которого была сложена каменная скамейка. Амен-Оту улыбнулась: она вспомнила, что любила плавать в этом пруду и делала упражнения, чтобы тело оставалось крепким и красивым.

   Она направилась обратно в дом; вышла на открытое место, и солнце опять ударило по глазам. И перед самым входом жрица вдруг споткнулась, с отчаянным криком: ей показалось, что прямо под ногами разверзлась яма, в которой лежали мертвые тела!..

   - О Амон всеприсущий!..

   Она перевела дыхание, держась за косяк; и поспешила внутрь, в уже привычную спальню. Жрица услышала встречные шаги: с другой стороны дома торопливо шла Ситамон.

   - Ты кричала! Что случилось, госпожа?

   - Ничего… А где ты была?

   - В кладовой, отмеряла припасы для стола.

   Амен-Оту холодно кивнула. Они теперь ощущали смутное недовольство друг другом – и Ситамон явно испытывала серьезные подозрения, что во время болезни ее госпожу «подменили». Однако они вместе вернулись в спальню, и Ситамон перестелила ее постель: Амен-Оту отметила, что прислужница взяла белье из большого сундука. Потом та снова взялась за свое шитье.

   Амен-Оту села в кресло – она уже устала: она не преувеличивала, говоря, что еще больна.

   Некоторое время обе молчали, потом Амен-Оту снова принялась за расспросы. Теперь она была осмотрительней. Ей удалось самостоятельно вспомнить, что у нее было шестнадцать учеников – причем из них три женщины: кроме Ситамон, еще сестра Уаэнхора, Тетишери, и вдова помощника судьи, убитого за веру. Амен-Оту догадалась, что точно так же погиб и десятник - отец Ситамон. Наперсница подтвердила ее слова.

   Ее отец Секененра, бывший простым стражником при храме Амона, примкнул к молодому фараону; но не потому, что вдруг уверовал в истинность и единственность Атона, а в надежде на лучшее будущее - продвижение по службе и скорое обогащение. Он дослужился до десятника, но почти сразу был убит в стычке со своими прежними товарищами, воинами Амона…

   Рассказывая об этом, уже закаленная жизнью молодая женщина утирала слезы. Амен-Оту слушала ее с полным пониманием и сочувствием; и это опять сблизило их. Ситамон уверилась, что перед нею ее госпожа и наставница: конечно, новообретенные странности в поведении жрицы никуда не делись, но Ситамон знала ее ближе других, узнала ее прежние манеры и обыкновения и перестала сомневаться.

   Незаметно подошло и миновало время обеда: Амен-Оту съела немного чечевичного супа и жареного мяса и легла поспать. Она действительно нуждалась в отдыхе. Ситамон тоже прикорнула на тюфяке в углу комнаты – должно быть, там она обычно и ночевала. Услышав, как ее помощница мирно посапывает во сне, Амен-Оту ощутила, как страшно ей остаться в одиночестве в этом мире, - она была собой, но по-прежнему оставалась чужачкой… Будто ее вырвали с корнем из родной земли и посадили обратно, но она никак не прирастала.

   Вечером, когда пришлось зажечь масляную лампу, Ситамон опять отправилась распоряжаться по хозяйству. В ее отсутствие Амен-Оту более пристально обследовала спальню.

   В шкафу хранилась повседневная одежда и два праздничных платья; в сундуке с перламутровой крышкой действительно оказалось постельное белье – и, переложенные бельем и мешочками с сухими ароматическими травами, там нашлись драгоценности, слишком большие, чтобы хранить их в шкатулках: тяжелая серебряная пектораль с изображением Ока Хора, отделанная яшмой, ониксом и сердоликом; пояс из электрума, изображавший переплетенных змей; пара нарядных сандалий из посеребренной кожи… Однако эти прекрасные вещи почти не заинтересовали ее.

   При свете единственной лампы было видно не слишком хорошо – но Амен-Оту увидела в углу еще один сундук, поменьше и попроще. Она подбежала к нему и открыла: и там обнаружились письменные принадлежности, наконец-то! Кедровая дощечка, чистый папирус, таблички из мягкого известняка – для упражнений; пенал с красками и палочкой для письма… И, более того: сундук состоял из двух отделений, и во втором оказались свитки – книги. Не только на языке Та-Кемет; еще и клинописные таблички, на языке Вавилона. Завтра она непременно займется этим!

   Когда вернулась Ситамон, они поужинали – доели оставшуюся с утра дыню и разломили лепешку, запив разбавленным вином. Из ее собственного виноградника, как с гордостью отметила Ситамон. Потом она помогла госпоже приготовиться ко сну, и они потушили лампу.

   Теперь Амен-Оту долго не могла уснуть, несмотря на усталость. Дневной сон был коротким и освежающим – но в эти ночные часы, под еще незнакомыми звездами Ахетатона, ей казалось: если она забудется, демоны похитят ее душу вновь и произойдет еще более ужасное преображение… Она прошептала молитву Амону – слова ее сами сошли с языка. Это помогло, но не слишком. Но в конце концов жрица уснула.

   Она опять видела сны – в этих снах причудливые образы другой страны, которые приходили к ней в бреду, переплетались с впечатлениями сегодняшнего дня… Однако, открыв глаза, Амен-Оту обнаружила, что осталась где была - в своей опочивальне. Это и обрадовало ее, и почему-то разочаровало.

   Она опять проснулась поздно, но раньше вчерашнего. Ситамон терпеливо дожидалась рядом – сидя с тем же рукоделием на коленях.

   Совершив туалет, Амен-Оту позавтракала вместе с Ситамон и отослала ее, сказав, что займется чтением. И уже когда наперсница ушла, Амен-Оту спохватилась – она не совершила обычного преклонения перед Амоном! И статуэтка бога в доме обнаружилась всего одна: в стенной нише перед входом.

   Хотя это неудивительно – Еретик наверняка не спускал глаз с ее дома…

   Она принялась разбирать свитки, начав с иератических и иероглифических. Амен-Оту полностью погрузилась в свое занятие, и через какое-то время с облегчением поняла, что вспоминает грамоту: папирусы оказались копиями со священных текстов и поучительными речениями. Ничего особенно удивительного; однако Амен-Оту была рада этому подтверждению своей учености, редкой даже среди знатных женщин…

   Она позвала Ситамон и предложила возобновить их уроки. Хотя не представляла, на чем они закончили. Однако, когда обрадованная прислужница стала подсказывать, Амен-Оту вспомнила; и урок прошел лучше, чем она могла надеяться…

   Потом, подкрепившись вином, Амен-Оту выразила желание поплавать в пруду перед обедом. Ситамон сопровождала ее – чтобы подать одежду и полотенце. Когда жрица сбросила платье и погрузилась в воду, ахнув от неожиданной прохлады и удовольствия, Ситамон устроилась на берегу на скамеечке. Она, против вчерашнего, ожила и повеселела; и вдруг начала делиться с хозяйкой сплетнями, совершенно по-женски.

   - На рынке толковали, госпожа, что в Уасете появился один новый пророк. Сейчас, конечно, развелось много лжепророков и гадателей – но этот особенный…

   Амен-Оту вынырнула на поверхность, смахнув с волос листья кувшинки.

   - Чем же?

   - А тем, что он бинтуется. С ног до головы, совсем как… как мертвые, и все время носит маску, - Ситамон понизила голос. – Говорят, что он не выносит солнца!

   Амен-Оту чуть снова не ушла под воду.

   - Что ты сказала?..

   - Да, да! Представь себе! Люди думали, что он прокаженный или у него там, под повязками, страшные язвы, которые он вынужден прятать… Но теперь говорят, что он благословлен Амоном – а Атон настолько ненавидит этого прорицателя, что может сжечь его дотла, стоит ему только размотать свои бинты…

   Амен-Оту медленно вышла из воды. Она обернулась полотенцем, которое подала ей Ситамон, и молча пошлепала назад к дому, забыв про одежду: прислужница догнала ее под деревьями. Амен-Оту оделась, не поблагодарив помощницу и вообще едва ее замечая.

   Слова о человеке, который «бинтуется как мертвые» и «не выносит солнца» отозвались чем-то знакомым, до ужаса знакомым… Мысль так и не всплыла на поверхность; но Амен-Оту вспомнит и это. Только дайте срок.

   За обедом она была уже совершенно спокойна, хотя и молчалива. А потом сказала Ситамон, что, пожалуй, с послезавтрашнего дня снова начнет принимать учеников – пока пригласит только троих: кроме самой Ситамон, Уаэнхора с его сестрой Тетишери и Джосером-Хеперу. А дальше будет видно.

ГЛАВА 3

Остаток дня Амен-Оту посвятила упражнениям в чтении и чистописании. Она уже представляла, что собрания в ее доме были сразу и молитвенными собраниями, посвященными Амону, и школьными уроками. Больше половины ее учеников получили начатки образования при храмах, и больше половины принадлежали к семьям среднего достатка; хотя благородным происхождением могли похвастаться немногие. Новый фараон опирался на простолюдинов - все это знали: чтобы было что противопоставить старой могущественной знати с ее древними богами. Однако огромное количество и простолюдинов, и людей высших сословий пострадало в этой войне, и школы Амона закрывались и уничтожались вместе с храмами...

   Вечером, окончив занятия, Амен-Оту впервые отважилась подняться на крышу и взглянуть на город.

   Ахетатон был великолепен. В красноватом закатном свете обрисовались безупречно правильные геометрические формы домов, ожила и заиграла яркая роспись стен. Жрица ахнула, впервые увидев гигантский Пер-Атон - открытый солнцу Большой храм Атона, который царствовал над всем. Город Еретика возник посреди пустыни в мгновение ока - по мановению руки фараона, как мираж для всех, кто был заворожен новым учением...

   Амен-Оту сильно вздрогнула, заметив, что на соседней крыше тоже люди: они показывали на нее друг другу. Конечно, слухи о ее продолжительной болезни разнеслись по Ахетатону! Она действительно была известна!

   Амен-Оту поспешила спуститься в зал. Сердце громко стучало, во рту пересохло. Чем это обернется? А если Эхнатону уже завтра доложат, что прорицательница Амона встала с постели и продолжает сеять семена раздора в его столице?..

   Но теперь она ничего не сможет с этим поделать. Пожалуй, решение пригласить небольшую группу учеников было разумным.

   Перед сном Амен-Оту совершила очищение и вознесла молитву Амону, простираясь перед статуэткой в своей комнате. Еще одно золотое изображение Амона, как оказалось, хранилось в ее спальне - в нише за шкафом. Однако, произнося слова молитвы, Амен-Оту чувствовала свою неискренность и слабость. Она утратила связь с богом, которую имела до болезни!..

   Но, кажется, она обрела связь с некими новыми силами. И никто не знает, как еще они проявят себя.

   Несмотря на свои тревоги, в эту ночь Амен-Оту уснула крепко. И проснулась, когда лучи солнца, проникавшие в спальню, защекотали ей лицо. Она поднялась, все еще ощущая слабость, - возможно, последствия болезни будут сказываться долго; но жрица готова была вернуться к привычным обязанностям, невзирая на это.

   Она долго молилась перед своим золотым Амоном, простершись ниц; и под конец ощутила отклик... Но снова жрице показалось, что с нею говорил не Амон, а те силы, которые посылали ей странные видения!

   Что ж, да будет так. Она сказала Ситамон, что можно послать за учениками. Мальчишка Кауаб, сын поварихи, побежал известить Уаэнхора; ну а тот, в свою очередь, даст знать своей сестре и другу. Они придут вечером.

   Днем Амен-Оту занималась разными мелочами, но они не затрагивали ее сознания. И она снова и снова задумывалась о том новом прорицателе из Уасета, о котором ей рассказала Ситамон и который таким странным образом приманивал поклонников - или действительно не мог находиться на солнце. Что бы это значило?.. Амен-Оту чувствовала, что выяснить это для нее очень важно!

   После обеда, после дневного сна, она совершила омовение и переоделась в чистый белый лен. Как перед богослужением. А Ситамон зажгла в зале благовонные курильницы - запахло ладаном и кипарисом.

   Наконец стали собираться гости. Первым на сей раз пришел не Уаэнхор, а его друг Джосер-Хеперу, похожий на него как брат. Он так же почтительно приветствовал хозяйку. Амен-Оту усадила его, предложила вина. И, когда солнце уже коснулось крыш, явился Уаэнхор со своей сестрой.

   Он привел Тетишери под покрывалом - обычай не требовал этого от женщин, но она набросила покрывало из скромности и скрытности: у нее были вьющиеся волосы, весьма заметные, хотя она стригла их так же коротко, как Амен-Оту. Сестра Уаэнхора оказалась моложе Ситамон, но выглядела старше - она была замужем, и имела уже троих детей. Муж Тетишери, торговец тканями, предпочитал оставаться в стороне, но своей жене не запрещал ходить к жрице Амона вместе с братом.

   Тетишери поклонилась госпоже дома; а когда выпрямилась, с очень серьезным видом протянула ей на ладони какую-то драгоценную вещицу.

   - Это подарок тебе, госпожа, - это Ра-Хепри, да хранит он твое вещее сердце!

   Амен-Оту чуть не вскрикнула. Синий лазуритовый скарабей с золотыми лапками, с инкрустированной золотом спинкой был очень ей знаком! Это была ее собственная вещь!.. Она едва удержалась, чтобы не выхватить амулет у Тетишери, назвав ту воровкой.

   Но жрица овладела собой и взяла подарок, улыбнувшись и изысканно поблагодарив. Она пошла в спальню и убрала лазуритового жука в свой ларчик с украшениями. И, вернувшись в зал, предложила ученикам рассаживаться.

   Все четверо сели на пол, хотя вполне поместились бы на табуретах; Амен-Оту промолчала. Сама она заняла свое место в кресле, в центре комнаты.

   Она прикрыла глаза, ощущая, как последние лучи солнца скользят по ее телу. Положила руки на колени, ладонями вверх.

   Она начала нараспев произносить славословие Амону:

   - Хвала тебе, великий, родивший богов,

   Создавший один себя самого,

   Сотворивший Обе Земли,

   Создавший себя силой плоти своей...

   И неожиданно комната вокруг исчезла. Амен-Оту утратила ощущение своего тела. Пораженная, она увидела сначала взломанную гробницу... гробницу, которую осквернили люди в темных одеждах, говорившие на том же варварском языке, что и в ее сне: грабители с помощью своих слуг вытащили наружу открытый саркофаг, и там лежала мумия женщины. Вдруг, без всяких объяснений, Амен-Оту поняла, что это ее собственная мумия! Это был ее иссохший череп, с похожими на солому волосами, ее обезображенное смертью лицо!.. Неужели она уже умирала... умерла?

   Потом Амен-Оту увидела себя неподвижно лежащей в постели в незнакомой спальне - она была такой же, как в жизни, но с длинными волосами; и обстановка в комнате была очень чудной. Над ее ложем склонилась высокая некрасивая женщина в черном платье, со лбом, увенчанным диадемой из золотых дисков. Будто поняв, что за нею наблюдают, женщина выпрямилась и обернулась к Амен-Оту, с недоброй усмешкой: а Амен-Оту вдруг увидела каменные изображения чужих богов, чудовищных богов с широко отверстыми ртами, в которых дымились человеческие сердца, вырванные из груди... Она вскрикнула и схватилась за собственную грудь, хватая воздух губами.

   Но изображение уже сменилось новым - другая женщина в другой комнате сидела рядом с юношей, у которого были золотые волосы. А женщина была уже очень брюхата. Она вместе с юношей рассматривала ожерелье, висевшее у нее на груди. И эта беременная незнакомка, молодая и красивая, вскинула темные глаза, будто тоже ощутила присутствие чужого духа...

   Все завертелось вокруг Амен-Оту, и жрица лишилась чувств.

   Она очнулась, почувствовав, что Ситамон смачивает ей виски водой. Все ученики сгрудились вокруг; и все они смотрели на хозяйку в благоговейном страхе. Амен-Оту поняла, что долго говорила с богами. Раньше она тщательно готовила себя к таким откровениям - сосредоточением, постом и молитвой, превращая свое тело в пустой сосуд, который Амон наполнит своей благодатью.

   И она всегда была искренна.

   Но сегодня ей придется солгать тем, кто верует. Возможно, впервые!

   Амен-Оту поняла, что наяву видела свою третью жизнь, жизнь в другой, варварской, стране... и поняла, что действительно умирала и воскресла. Как это случилось и почему она снова здесь, в Ахетатоне, ей было понять не дано. Но богам под силу и не такое!

   - Что ты видела, госпожа? - задала Ситамон вопрос, который очень волновал всех.

   - Амон ниспослал мне знак, но мне еще нужно растолковать его, - ответила Амен-Оту. Это была хотя бы часть правды.

   Она глубоко вздохнула, обводя взглядом комнату и напряженные лица своих избранных.

   - И мне открылось то, как следует поступить... всем нам, чтобы избежать близкой беды.

   А вот это было чистой правдой. Амен-Оту только что поняла, как ей надлежит поступить: она должна отправиться в Уасет и встретиться там с этим забинтованным прорицателем! Причем немедленно!

   Она поедет одна - возьмет с собой только Ситамон. Остальные будут ждать. И постараются ничем не навлечь на себя гнев фараона: впрочем, если Амен-Оту думает верно, Эхнатон в любом случае дождется ее возвращения, чтобы призвать к ответу ее саму!

   - Я поеду в Уасет, - сказала Амен-Оту в полной тишине. - Все слышали меня?.. Я поеду немедленно, бог повелел мне сделать так: а вы должны ждать здесь!

   Никто не возразил: и Амен-Оту знала, что так будет. Но тут Ситамон изумила ее.

   - Ты желаешь встретиться с тем прорицателем, госпожа? - спросила ее помощница, без тени сомнения.

   Амен-Оту улыбнулась и кивнула.

   - Да. Ты поедешь со мной. Мы обсудим это завтра... а сегодня всем пора спать.

   Подняв глаза к небу, она заметила, что уже даже не вечер, а ночь. Ее Ба(5) странствовал гораздо дольше, чем она думала: а ученики терпеливо ждали, не смея ей помешать!

   - Пусть Тетишери переночует у меня, - предложила она, взглянув на молодую женщину.

   - Нет, я и мой друг проводим мою сестру до дома. Не бойся, госпожа, мы защитим ее, - твердо сказал Уаэнхор.

   - Хорошо. Тогда ступайте. Да озарит Нут ваш путь.

   Проводив гостей, Амен-Оту наскоро умылась и легла. Но ей не спалось. Когда пришла Ситамон, она приподнялась на локте и повернулась к прислужнице.

   - У меня есть лодка? Она сейчас в Дельте?

   Глаза Ситамон широко раскрылись и блеснули в темноте. Амен-Оту поняла, что опять выдала себя неосторожным вопросом. Но Ситамон, присев на край своей лежанки, ответила после небольшого молчания:

   - Да, госпожа, у тебя есть ладья, и есть гребцы, которые привозят нам из поместья зерно, фрукты и вино. Ты и раньше брала эту лодку для путешествий. Но сейчас ее в городе нет.

   - И гребцов придется нанимать здесь, - глухим голосом закончила Амен-Оту. - Но это надо сделать.

   Ситамон кивнула. Она легла и завернулась в покрывало.

   Но, когда Амен-Оту думала, что ее помощница уже уснула, вдруг раздался ее голос:

   - Если позволишь дать тебе совет, госпожа, следует взять гребцами Уаэнхора и Джосера-Хеперу. У них нет семей и есть кому поручить свои дела в городе: они почтут за честь послужить тебе в таком путешествии и охранять тебя...

   - Вот как, - задумчиво сказала жрица.

   Она вспомнила сильные руки, широкие плечи обоих учеников. Да, их должно быть достаточно, чтобы вести лодку, даже против течения. Ведь сейчас разгар шему(6), половодье начнется только через два месяца.

   - Это хороший совет. Так я и сделаю, - сказала она Ситамон.

   Конечно, взяв с собой Уаэнхора и Джосера-Хеперу, ей придется посвятить их во все, как и Ситамон. Но как раз эти двое заслуживают знания больше других. Они тоже причастны к тем чудесам, которые происходят с Амен-Оту, и должны прежде всего получить ответ!

   Жрица уснула. Проснулась она на восходе солнца, ощущая прилив сил, как человек, принявший важное решение.

   Прежде всего она послала мальчика-слугу в дом Уаэнхора, спросить, хорошо ли добралась до дома его сестра - и поручить сопровождать госпожу на пару с его другом. Если они согласны, то Амен-Оту отправится в путь завтра, вечером, чтобы отплыть на юг ночью - избегая чужих глаз...

   Кауаб примчался быстро и торжествующе объявил, что госпожа Тетишери дома, в безопасности со своим мужем и детьми, а господин Уаэнхор сразу же дал согласие за себя и за своего друга. Вдобавок к этому, Уаэнхор сказал, что сам наймет лодку, не вызывая подозрений. Они с другом часто путешествовали вдвоем и были привычны к гребле.

   - Превосходно! - воскликнула Амен-Оту. Все складывалось даже слишком хорошо. Как бы им что-нибудь не помешало в последний миг...

   Весь день они с Ситамон посвятили приготовлениям к отъезду. После долгих споров жрица и ее помощница взяли только один сундук, для вещей, немного съестных припасов - они смогут закупать еду в деревнях, по дороге. И еще Амен-Оту захватила все свои свитки и глиняные таблички из Вавилона. К своему большому огорчению, она обнаружила, что не может вспомнить клинопись так же легко, как письмо своей родины, и не может прочесть этих табличек. Но Амен-Оту знала, что когда-то изучала вавилонскую грамоту в храме и это было важно...

   И еще она взяла своего нового синего скарабея, подарок Тетишери. Это тоже было очень важно, хотя Амен-Оту и не умела объяснить.

   На закате явились Уаэнхор и Джосер-Хеперу, оба готовые в путь, с вещевыми мешками. К своему удовлетворению, жрица заметила у каждого на поясе хороший боевой нож. Она не спрашивала, участвовали ли ее ученики когда-нибудь в сражениях, но знала, что при необходимости они не колеблясь пустят оружие в ход, защищая госпожу и себя.

   Потом, дав слугам последние наставления, Амен-Оту со своими троими спутниками покинула дом. Она в первый раз выходила в город в этой жизни - и нипочем не нашла бы дорогу к пристани сама, даже днем. Но ее ученики оба сохранили свою память в целости и хорошо знали дорогу.

   Улицы Ахетатона в эти часы еще не были безлюдны - мимо проходили какие-то поздние гуляки, распевавшие песни, господа возвращались с дружеских пирушек, в сопровождении слуг с факелами. Встречались и бритоголовые жрецы в белом: очевидно, служители Атона! Амен-Оту казалось, что вот-вот ее и ее спутников опознает и схватит городская стража, по приказанию фараона...

   Однако обошлось. Уаэнхор и Джосер-Хеперу вывели ее и Ситамон к реке, где была в зарослях спрятана лодка.

   Они помогли женщинам устроиться и сразу отчалили, оттолкнув лодку от берега. Амен-Оту глубоко вздохнула, глядя на синие сумерки впереди, где вода сливалась с небом. Ее ученики мерно гребли, налегая на весла, и она знала, что эти двое еще не скоро устанут.

   Только когда Город Еретика остался далеко позади, жрица позволила сделать привал, чтобы поспать до рассвета. Они продолжат путь раньше, чем настанет жара.

   5 Согласно верованиям древних египтян, одна из главных душ человека, Ба, при жизни тела путешествовала по миру сновидений и могла свободно перемещаться между миром мертвых и живых.

   6 Сезон засухи в древнеегипетском календаре.

ГЛАВА 4

Вскоре Амен-Оту успокоилась насчет погони. Она стала смотреть по сторонам – вглядываться в берега, ища разрушения, причиненные войной; но все казалось таким же мирным и неизменным, каким было всегда. Довольно часто среди хижин, среди ячменных и пшеничных полей, прорезанных каналами, попадались маленькие храмы старых богов, служившие постоялыми дворами: жрецы кормились не только подношениями поселян, но и от щедрот путников.

   Но путешествие выдалось спокойным - даже крокодилы их не тревожили, только иногда на мелководье мелькали бурые шипастые спины. Мимо сновали другие лодки, плоты, проплывали величественные корабли вельмож, с каютами и под парусами; попадались и корабли иноземного вида, хотя и редко. Амен-Оту уже не раз спрашивала себя - чьи посланники бывают при дворе, в каких отношениях Та-Кемет с царством хеттов, Амурру, Сирией, Вавилоном? Конечно, страны, соперничающие с Черной Землей, не волнует «истина», открывшаяся новому фараону. Они лишь порадуются ослаблению могущественной державы: стервятники только и ждут, чтобы наброситься...

   Но сейчас она должна думать о другом. И главные разрушения, и главные опасности они встретят в Уасете! По дороге жрица и ее ученики не раз обсуждали, где лучше остановиться, когда они прибудут в город. Быть может, попроситься под чей-нибудь кров, за хорошую плату?

   Ситамон, едва услышав такое предложение, стала горячо возражать; да жрица и сама поняла, что это неразумно. В Уасете поселился страх. И предатели и доносчики гораздо скорее сыщутся среди простых людей, не защищенных ничьим высоким покровительством, - тем более, молодая женщина, путешествующая в одиночку, во главе отряда, всегда подозрительна...

   Амен-Оту поняла, что надо обратиться за помощью к сильным. Уасет - по-прежнему дом Амона, его главный оплот; и жрецы Ипет-Исут(7), величайшего храма страны, все еще сильны и держатся друг друга.

   Амен-Оту сообщила о своих намерениях спутникам. Никто не возразил. Все понимали, что другого выхода нет.

   Наконец они достигли Уасета, жарким поздним утром. Этот город ошеломил Амен-Оту, будто она попала в него впервые: ей стало ясно, что перед нею главный соперник Ахетатона. Великий храм Амона, огромный и надменный, с его бесчисленными помещениями и переходами, в отличие от Пер-Атона, был закрыт со всех сторон, и надвратные башни-пилоны охраняли его вход, как бессменные часовые.

   Привязав лодку, женщины вместе с Уаэнхором покинули ее - Джосер-Хеперу остался стеречь лодку и вещи. Теперь уже заблудиться было нельзя: они в потоке прохожих добрались до аллеи сфинксов, которая вела к главным вратам храма. Там было уже не протолкнуться от верующих. Амен-Оту с волнением и некоторым злорадством подумала, что здесь, по крайней мере, усилия Эхнатона пропадают втуне: почитание Амона отнюдь не пошло на спад. Однако среди местных жрецов наверняка немало тех, кто выслуживается перед новой властью, - возможно, есть и те, кто назначен самим Еретиком или царицей Нефертити... Только бы не попасться таким!

   Амен-Оту распрямила плечи и постаралась придать себе ту уверенность, которой не ощущала. Они благополучно прошли мимо караульных - храмовой стражи при башнях-пилонах. Первый внешний двор был заставлен статуями, изображавшими самого бога, в разных обличьях, и его семью - богиню Мут и их сына Хонсу; люди молились перед ними группами и поодиночке, простираясь в пыли. Гранитные обелиски, испещренные священными надписями, тоже собирали много почитателей.

   Амен-Оту совершила преклонение перед одним из изваяний Амона. Она прошептала слова молитвы, стараясь, чтобы они шли от самого сердца; но сердце ее осталось холодным... Жрица была смущена и подавлена этим, однако решимость ее странным образом только укрепилась.

   Поднявшись с колен, она отряхнула уже запыленное светло-желтое платье и огляделась в поисках какого-нибудь жреца. Довольно быстро она нашла взглядом молодого человека, в одной длинной белой юбке, который растолковывал что-то группе почтенных горожан - судя по всему, семье. Эти люди сбились в кучу как овцы и внимали каждому слову жреца, что тому явно очень льстило; хотя он и старался хранить подобающее его сану непроницаемое выражение. Амен-Оту улыбнулась.

   - Кажется, то, что нужно, - вполголоса сказала она своим спутникам. - Я попробую.

   Она дождалась, пока осчастливленная семья не ушла, с бесчисленными поклонами. И тогда приблизилась к жрецу сама.

   Он повернулся к ней.

   - Ты тоже ищешь милости бога, женщина?

   Амен-Оту склонила голову; однако не стала кланяться так низко, как те прихожане.

   - Я сама служительница Амона, божественный отец, - негромко произнесла она, взглянув молодому человеку прямо в глаза. - Я прибыла с севера, по важному делу.

   - О!..

   Жрец на миг смешался и отступил. Конечно, здесь, в Ипет-Исут, были свои женщины-жрицы, весьма влиятельные. Но он вдруг почувствовал, что эта девушка в простом дорожном платье, стоящая перед ним, может иметь гораздо больший вес, чем все здешние служительницы - собранные вместе и не покидающие безопасных пределов храма...

   - Ты желаешь, чтобы тебе устроили встречу с одним из четверых великих пророков Амона?

   Амен-Оту улыбнулась. Несмотря на внешнее высокомерие, этот юноша был еще очень неуверен в себе.

   - Нет, - мягко сказала она. - Возможно, позже. Я хочу узнать, найдутся ли у вас, в Ипет-Исут, комнаты для меня и моих троих спутников. Разумеется, я все оплачу.

   Молодой жрец наморщил бритый лоб.

   - Я узнаю, - произнес он и скрылся. Амен-Оту поняла, что добилась своего.

   Вскоре жрец вернулся и пригласил их следовать за собой. Они прошли через огромный колонный зал, стены которого покрывали рельефы, изобравшие битвы и победы прежних владык; потом, через несколько переходов, попали в один из озелененных внутренних двориков. Войдя в низенькую дверь, они очутились в коридоре, который сворачивал налево. Но им указали две комнаты у самого входа – располагавшиеся друг напротив друга.

   - Я пришлю к вам раба для услуг, - сказал жрец и снова исчез.

   Амен-Оту, посмотрев в глаза спутникам, опять ощутила беспокойство. Теперь они были уверены, что этот человек доложит об их прибытии высшему начальству. Но делать было нечего.

   Комнаты, чисто выбеленные, оказались обставлены бедно, но опрятно. Спустя небольшое время пришел мальчишка лет девяти – обещанный храмовый раб. Он принес воду для умывания. При виде ребенка у Амен-Оту полегчало на душе: наверняка ему приказали шпионить за гостями, но сладить с ним будет легче.

   Когда мальчишка ушел, она выждала некоторое время – а потом сказала своему ученику:

   - Уаэнхор, сообщи Джосеру-Хеперу, где мы находимся. И сразу же попытайтесь разузнать в городе… где искать его. В храме никого об этом не спрашивайте! Ты понял?.. Я жду вас обоих к вечеру.

   Уаэнхор низко поклонился.

   - Мы все сделаем, - сказал он и исчез. Женщины остались одни.

   Время тянулось, казалось, бесконечно. Снова пришел мальчик, который принес им еду и проводил по нужде, по просьбе госпожи. Потом Амен-Оту и Ситамон вернулись в свою келью. Им представлялось, что они никогда уже не выйдут отсюда, а мужчины их не найдут…

   Однако оба их спутника вернулись вместе с вещами – когда солнце уже садилось. Вид у них был очень взволнованный и торжественный.

   Амен-Оту порывисто встала; но покачнулась и снова села на табурет.

   - Что?..

   Уаэнхор присел на корточки напротив нее.

   - Мы нашли его, - произнес он, тихо и раздельно, глядя ей в глаза. Прорицатель живет в доме на окраине. И ждет тебя сегодня, госпожа, если ты согласна.

   - Сегодня – на закате? – выговорила Амен-Оту непослушным языком.

   Уаэнхор кивнул.

   - Да. Ты пойдешь?

   Жрица больше не раздумывала.

   - Пойду. Потом может быть поздно.

   Все четверо подкрепились хлебом и финиками. Потом Амен-Оту встала, набросив широкий белый плащ.

   - Идем, Уаэнхор. Ситамон, Джосер-Хеперу… вы остаетесь.

   Ситамон вскочила. Она поцеловала госпоже руку, хотела что-то сказать; но от волнения перехватило дыхание. Амен-Оту ласково коснулась ее щеки, и они с первым учеником вышли. Никто их не задержал.

   Уже вечерело – и Амен-Оту знала, что стемнеет очень быстро. В храмовом дворе еще оставались молящиеся, но скоро не будет никого, кроме жрецов и стражи. Пустят ли их с Уаэнхором обратно? И о чем спросят?..

   Амен-Оту нащупала своего лазуритового скарабея – она носила его с собой, в полотняном мешочке на поясе. Они молча и торопливо прошли по аллее сфинксов. Повсюду в городе уже горели огни, Амен-Оту увидела вдали огромные очертания покинутого дворца фараона. Она вздрогнула и отвернулась.

   Уаэнхор повел ее вдоль реки, туда, где кончались богатые кварталы. Неужели этот прорицатель нищенствует?.. Или все это только притворство?

   - Как его зовут, ты хотя бы узнал? - спросила она.

   - Техи, - ответил Уаэнхор.

   - Но ведь это не имя человека, это название месяца(8)! – воскликнула изумленная жрица.

   Ее охранитель пожал плечами.

   - Не знаю, госпожа. Сдается мне, этот человек чужестранец. Возможно, это название месяца, когда он прибыл сюда.

   Они в молчании дошли до жилища прорицателя. Дом оказался самый неприметный, глинобитный. Уаэнхор постучал.

   Им открыл слуга – несомненно, азиат, в длинной и плотной пестрой одежде и шапочке, с выпуклыми черными глазами.

   - Вас ждут. Проходите, - пригласил он.

   Они прошли через полутемную прихожую и дальше по коридору. Но, когда они оба хотели ступить в комнату, слуга отстранил рукой Уаэнхора.

   - Только госпожа, - сказал он.

   Рука Уаэнхора дернулась к ножу, глаза сверкнули… Но Амен-Оту успокаивающе кивнула ученику. Она глубоко вздохнула и толкнула дверь.

   Комната, освещенная единственной лампой, сперва показалась ей совершенно пустой: там пахло миррой и корицей. Мебель была непритязательная – большой стол, как в самых бедных домах, и две лавки по сторонам его. Однако алебастровая лампа в виде головы барана, стоявшая на табурете в углу, была дорогая, тонкой работы.

   И только оглядев помещение, Амен-Оту заметила хозяина. Он выступил ей навстречу: высокая фигура в темном балахоне. Лампа осветила снизу его золотой лик.

   Да, именно так: лицо прорицателя скрывала золотая маска, превосходной работы… такие в Та-Кемет отливали только для мертвецов царской крови! Амен-Оту вдруг подумала, что если маска повторяет черты этого человека, он должен быть хорош собой. Но когда хозяин комнаты приблизился, все мысли выветрились, остался только страх.

   Он жестом пригласил ее сесть; и Амен-Оту поспешила опуститься на лавку. Сам прорицатель величественно сел напротив, положив руки на стол.

   Амен-Оту была вторично поражена тем, что на них, против ожидания, не оказалось никаких повязок – руки его были крупными и сильными, но хорошей формы, как у человека благородного происхождения. Потом она заметила, что бинты стягивают его руки дальше, от запястий к плечам: там, где те скрыты широкими рукавами. Тут жрица смекнула, что этот человек, должно быть, боится солнечного света, но не лунного! Дома он снимает повязки с рук, для удобства; а когда выходит наружу, слуга забинтовывает его кисти снова…

   Все это было удивительно и жутко. Однако Амен-Оту немного успокоила мысль, что прорицатель хоть чем-то напоминает обычного человека.

   И тут он заговорил.

   - Я ждал. Ты явилась.

   Он владел языком ее родины, но ей послышался отчетливый иноземный выговор – такой же, как у слуги. Возможно, они оба ассирийцы - или, скорее, вавилоняне!

   - Ты ждал меня – или ждал, что я приеду в Уасет, ради встречи с тобой?..

   - И то, и другое. Так было предопределено.

   И тут Амен-Оту заметила новую странность: от человека, называвшего себя «Техи», ничем не пахло. Только благовониями. Она обоняла запах собственного пота и знала, что мужской пот пахнет резче; а под слоем одежд и повязок собственного запаха этого мужчины не смогли бы скрыть никакие благовония, даже если он тщательно соблюдал чистоту. Однако она чувствовала только аромат мирры.

   Техи сцепил руки, покоившиеся на столе. Ей показалось, что он улыбается под своей маской.

   - Ты пришла за помощью, Амен-Оту. Говори.

   - Божественный отец…

   Она обратилась к нему так, как обращались к жрецам в Та-Кемет. Вдруг ей захотелось соскользнуть с лавки и опуститься на колени перед этим существом: Амен-Оту знала теперь, что перед ней не обычный смертный, а могущественный маг! Но она почувствовала, что должна сохранить свое достоинство перед лицом вавилонянина; она сжала руки в кулаки и осталась сидеть.

   Прорицатель выпрямился, опустив одну руку на колено, внимательно глядя на нее. Амен-Оту поняла, что он почувствовал ее порыв преклониться перед ним, и ему это понравилось; но ему также понравилось ее самообладание.

   - Меня терзают страх и сомнения, которые можешь разрешить только ты, божественный отец, - произнесла она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. – Я больше не вижу не только своего будущего, но и прошлого! Я забыла, кто я сама такая, - и не знаю, куда веду тех, кто следует за мною! Я служительница Амона, но мой бог больше не направляет меня!..

   Вавилонянин властно поднял руку, и она умолкла.

   - Дай мне то, что ты принесла.

   Амен-Оту поняла, что речь идет о скарабее; и ничуть не удивилась, что прорицателю известно о нем. Она опустила руку в мешочек и достала свой амулет. Она вложила священного жука в раскрытую ладонь собеседника, ощутив жар этого первого прикосновения.

   7 Карнакский храм.

   8 Техи (джехути, тот): июль - август.

ГЛАВА 5

Прорицатель сжал скарабея в обеих ладонях и надолго замолчал, склонив голову. Он вглядывался в необозримые дали - ее прошлое и будущее... как недавно сама Амен-Оту. Но эти разрозненные видения только приводили ее в ужас, в смятение, не давая ответа, кто она такая и что ей надлежит делать!

   Наконец Техи поднял голову и посмотрел ей в глаза. Амен-Оту ждала, что он скажет вещие слова, снимет бремя с ее души! Но вместо этого прорицатель сказал:

   - Дай мне твои руки.

   Амен-Оту снова затрепетала... Но у нее и мысли не возникло, чтобы ослушаться. Она протянула обе руки, и вавилонянин вложил в них скарабея: его большие горячие руки сомкнулись вокруг ее кистей.

   Это было стыдно, сладко, страшно - почти как недозволенная ей любовная близость с мужчиной… Но потом руки Техи вдруг сильно сжались, так что амулет больно впился в ее ладони; Амен-Оту вскрикнула и содрогнулась. Перед ее глазами начали чередой проходить видения, а потом она потеряла себя в них, полностью отрешившись от окружающего и от собственной плоти.

   Это были воспоминания, свои и других людей, связанных с нею, с ее третьей жизнью... жизнью после смерти: Амен-Оту увидела свое мертвое спеленутое тело на борту огромного чудесного корабля, в стеклянном ящике. Она вновь увидела золотоволосого юношу и его сестру, которая в прошлый раз предстала перед ней беременной, - Хью и Этель Бертрамов. Имена, слова возвращались к ней вместе с картинами, память обретала цельность. И Амен-Оту поняла, что это было не прошлое, - то, что представлялось ей ее собственным прошлым, оказалось далеким будущим, несколько тысяч лет спустя!

   Люди забывали старых богов и преклонялись перед новыми; рождались и гибли новые могущественные царства; сама Та-Кемет, какой жрица знала ее теперь, перестала существовать... Необычайно развились все искусства и науки, но люди будущего утратили многое из того, чем обладали их предки.

   Но теперь – теперь она вернулась назад, и ничего из этого увиденного еще не произошло!..

   Амен-Оту очнулась, тяжело дыша: чувства вернулись к ней. Она взглянула на прорицателя. Тот выпустил ее руки, и смотрел на гостью с неослабным вниманием: его черные глаза блестели в прорезях маски.

   И вдруг ей стало ясно - ему недоступно многое из того, что он только что показал ей. Техи дал ей бесценный ключ к собственной памяти: но многие вещи, которые Амен-Оту постигла в стране будущего - Америке, оставались для него непонятны. Этот человек был во многом так же ограничен, как нынешние смертные.

   Но смертным он не был. Амен-Оту открылась та правда о нем и о себе, которой она не пожелала бы сказать никому. Техи был существом той же природы, что и она тогда, в Америке, где ее все знали под именем Амины Маклир! Живым мертвецом - их называли неумерщвленными!..

   - Теперь мне понятно гораздо больше, божественный отец, - произнесла Амен-Оту, когда вновь обрела способность говорить. - И я поняла... кто ты сам такой, - прибавила она совсем тихо.

   Из-под золотой маски послышался глухой смешок.

   - Неужели?

   Амен-Оту вновь растерялась. Несомненно, как у нее оставались тайны от Техи, так и у него было еще больше тайн от нее!

   Она поднялась со скамьи и опустилась перед ним на колени. Это больше не казалось унижением.

   - Но я все еще не могу постичь... главное, чего я не постигаю... почему я снова смертная. Почему я снова в своем прошлом!

   Амен-Оту сложила руки, глядя на неподвижного прорицателя.

   - И почему мне все помнится не таким, каким оно было! И судьбы людей, окружающих меня, тоже другие!..

   Она встала, все еще держа руки сложенными в мольбе.

   Техи еще немного помедлил... потом ответил, медленно и глухо.

   - Это не то прошлое, которое ты покинула, когда умерла, а иное. Тебе было позволено вернуться, чтобы получить другую судьбу. Но для этого изменились судьбы людей, близких к тебе и служивших тебе... однако сами они не помнят этого, и живут будто в первый раз. Полнотой знания обладаешь только ты: это самая тяжкая ноша.

   Он пошевельнулся; а потом тоже стремительно встал, оказавшись выше своей собеседницы более, чем на полголовы.

   - Однако эти перемены на самом деле не так велики. Ты вернулась, потому что теперь ты можешь изменить судьбы великого множества людей. Изменить их жизни... и их посмертный удел.

   Амен-Оту побледнела, неподвижная как изваяние.

   - Я догадывалась о чем-то подобном…

   Она опять подняла глаза на Техи. Теперь во взгляде, которым он смотрел на нее, больше не было превосходства… он глядел умоляюще, настойчиво: так, словно Амен-Оту держала в руках его собственную судьбу.

   Потом он поднес руку к маске… Амен-Оту попятилась, невольно ожидая уродства, чудовищных язв и шрамов. Но вот он снял маску, отбросил клобук, закрывавший его голову; и перед жрицей предстал человек лет тридцати мужественной, благородной наружности. У него были густые черные волосы и аккуратно подстриженная борода: это последнее почему-то поразило ее больше всего. В Та-Кемет мужчины, и жрецы, и миряне, всегда гладко брились. Но черты этого азиата были красивыми и правильными, у него оказалась оливково-смуглая кожа и большие черные глаза. И взгляд этих глаз был устремлен на Амен-Оту с мольбой и жаром.

   - Ты должна стать моей, - проговорил он, простерев к ней руки. – Я понял это, как только узнал правду о тебе, - ты единственная, кто достоин меня, а я один в этом мире достоин тебя!

   Амен-Оту смотрела на него, не веря своим глазам и ушам. И, в то же время, в глубине своего существа она знала… ожидала, что услышит подобные слова.

   - Ты - достоин меня? Но ведь ты…

   Техи с горечью рассмеялся.

   - Да. Я принадлежу только ночи, как когда-то принадлежала ты. Но в твоих силах вернуть мне солнце, вернуть мне день!

   Амен-Оту попятилась к стене. Она поняла, что теперь это существо стоит между нею и выходом… Но почему-то знала, что неумерщвленный вавилонянин не сможет ее удержать, если она пожелает уйти.

   - Ты хочешь сказать… что я способна каким-то колдовством обратить тебя, чтобы ты смог действовать днем, так же, как ночью? Но ты нечист, самое твое существование противно богам!

   - Противно богам?..

   Взгляд черных глаз пригвоздил ее к месту. Амен-Оту наполнил ледяной ужас, когда жрица поняла, что он способен убить ее без всякого труда – и без всяких последствий! Но прорицатель не тронул ее, только снова рассмеялся.

   - Если мое существование гнусно, что тогда сказать о тебе? Разве ты своей волей сделала себя неумерщвленной, а потом снова смертной? Почему тебе было позволено вернуться на эту землю такой, какова ты сейчас?..

   - Почему же? – прошептала Амен-Оту едва слышно. Она сама больше всего жаждала получить ответ на этот вопрос…

   - Ты была царицей мертвых. Теперь ты можешь сделаться царицей живых. Ты можешь вернуть божественную справедливость на эту землю.

   - О!..

   Наконец Амен-Оту уразумела всю величину его замысла. Она оперлась на стену: ноги не держали ее.

   - Ты хочешь сделаться фараоном… Хором-на-троне? Занять престол Та-Кемет? Но ведь ты вавилонянин!

   - Я теперь никто. Я был рожден в Вавилоне… очень давно. Ты не представляешь, насколько я стар, и насколько моя земля старше твоей, - он спрятал в бороде усмешку. – Там ни один человек больше не помнит, кто я по крови!

   Он прошелся по комнате, погладив подбородок.

   - В Та-Кемет уже бывало, что престол занимали чужестранцы.

   Амен-Оту кивнула. Она читала об этом в храмовых книгах: долгое время страной правили гиксосы. Потом Маат была восстановлена. И ведь гиксосы были завоевателями, захватчиками!

   - Ты сама любила чужестранцев, - прибавил Техи, шагнув к ней. – Один раз – живого юношу, а другой… неумерщвленного, такого же, как ты и я!

   Амен-Оту теперь вспомнила и это. Существо ее вновь наполнилось неутоленной тоской.

   - Но если… если я соглашусь теперь… я никогда больше не встречу их! И он… Роберт Гейл больше не вернется ко мне!

   Впервые глаза вавилонянина наполнились жалостью.

   - Сестра моя, - мягко произнес он. – Ты никогда больше не встретишь их, что бы ты сейчас ни решила! В этой твоей жизни твои прежние избранники больше не родятся, иное прошлое приведет к иному будущему! И, даже если допустить это… до их рождения еще три с половиной тысячи лет. А твоя страна – вот она, перед тобой, и взывает к тебе сейчас!

   Амен-Оту долго молчала.

   - Ты подразумеваешь… убийство? Убийство фараона?

   - В этом нет необходимости, - живо ответил Техи. – Можно отстранить Эхнатона от власти, почти не проливая крови. Как раз сейчас это возможно.

   Амен-Оту снова подняла глаза на прорицателя. Губы ее были плотно сжаты, в лице ни кровинки.

   - Ты сказал, что я могу вернуть тебе способность жить днем, на солнце. Каким образом?

   - Ты знаешь.

   Амен-Оту широко раскрыла глаза.

   - Нет, нет, - лихорадочно зашептала она, догадавшись обо всем. – Я не соглашусь снова умереть, чтобы разделить твою участь! Я никогда больше не пойду этим путем!..

   - Никто не может пойти одним и тем же путем дважды, - ответил Техи: он сложил на груди сильные руки. – И велик ли твой выбор?

   - Я могла бы распустить учеников… отказаться от служения Амону и стать обычной женщиной! Найти мужа, родить детей!

   - Ты знаешь, что этого не будет. Жрецы Амона не простят тебе нарушения обетов. И ты никогда не смогла бы отныне любить обычного смертного, признавать его власть над собой!

   Он тяжело вздохнул, глядя на нее.

   - Однажды ты скажешь себе: я, Амен-Оту, могла вернуть моей земле процветание, укрепить ее и сделать так, чтобы богов чтили, как от начала времен… Я, Амен-Оту, могла спасти всех, кто следует за мною, - возвысить и вознаградить их так, как того заслуживает их верность! Но я не сделала ничего из этого, потому что устрашилась!..

   Амен-Оту молча и упорно качала головой, словно отрекаясь от всего, от всей своей жизни.

   Вавилонянин подошел к ней и опустил руку на плечо; она вздрогнула, но не отстранилась.

   - Я знаю, что труднее всего предречь собственную судьбу. Но я скажу тебе то, чего ты еще не знаешь. Фараон уже проведал о твоем бегстве и вынес приговор тебе и твоим ученикам! Если ты вернешься в Ахетатон, ты умрешь, и они вместе с тобой, - так же, как в прошлый раз, а возможно, еще худшей смертью!..

   Амен-Оту закрыла глаза, чувствуя, что рука его жжет ее как огонь.

   - Ты говоришь правду?..

   - Чистую правду, - сказал прорицатель.

   - И ты мог бы помочь нам?

   - Да, и сделаю это, - ответил он без колебаний.

   Амен-Оту не знала всех способностей неумерщвленных, и забыла многое из своей третьей жизни, - но вспомнила, что живые мертвецы, помимо прочего, способны перемещаться на огромные расстояния и внушать другим собственную волю…

   Она посмотрела на Техи и кивнула. Но она все еще не говорила ни «да», ни «нет». Вавилонянин понял, что это еще не согласие; однако лицо его осветилось глубокой радостью, и он взял ее за руку, лаская ее пальцы.

   А потом прорицатель вдруг повернулся на месте, сжав ее руку; и Амен-Оту захватил вихрь, будто песчаная буря. Грудь ей сдавило, она почувствовала, будто стремительно несется и падает куда-то; а потом обнаружила себя сидящей на холодном камне, под ночным небом. Она была посреди храмового дворика, куда выходили их комнаты в Ипет-Исут!

   Вавилонянин не солгал! Он вправду был способен на многое!

   Амен-Оту встала, оправляя плащ; проведя рукой по боку, жрица нащупала каменного скарабея в своем поясном мешочке – Техи незаметно вернул его ей. И только тогда она вспомнила про Уаэнхора, оставшегося позади. Что это существо скажет ему - как объяснит то, что произошло с госпожой?

   Она начала всерьез беспокоиться. Но тут воздух опять взвихрился и фигура в темном одеянии возникла перед нею: прорицатель держал за плечо Уаэнхора. Он исчез, и жрица с учеником остались вдвоем.

   Уаэнхор держался за живот, ловил ртом воздух; но был потрясен куда меньше, чем ожидала его наставница. Он тоже вспоминал – вспоминал, кем он был раньше!..

   Потом Амен-Оту и ее первый ученик посмотрели друг на друга.

   - Он сказал мне, что следующий день мы можем провести в доме Амона, мы здесь пока еще в безопасности, - произнес Уаэнхор. – Он дает тебе это время на размышление! А на закате следующего дня прорицатель опять ждет тебя, чтобы ты сообщила свое окончательное решение!

   Больше ничего не было сказано – ни о необыкновенных способностях вавилонянина, ни о том, что ждало Амен-Оту и ее последователей в Ахетатоне. Но Амен-Оту знала, что Уаэнхор догадывается о многом. Он вспомнил, что вместе со своим другом был жестоко казнен и воскресал как неумерщвленный, живой мертвец, - но теперь он может быть избавлен от такой участи. Уаэнхор и остальные ее ученики получат долгую и благословенную смертную жизнь - если только Амен-Оту пожертвует своей смертной жизнью, дарованной ей во второй раз!..

   Уаэнхор продолжал напряженно смотреть на госпожу; и Амен-Оту улыбнулась и кивнула.

   - Идем. Нам надо отдохнуть.

   Ситамон уже крепко спала, не ведая ни о чем, что довелось сегодня испытать ее хозяйке. Не ведая о многом, что выпало на долю Амен-Оту. Укладываясь на свое ложе, жрица вдруг смутно, по-детски понадеялась, что поразительные события этого дня окажутся сном – и она проснется в другом месте, свободная от всего и от всех!

   Но, открыв глаза утром, Амен-Оту обнаружила себя в той же храмовой келье, на том же колючем волосяном тюфяке; и поняла, что настал самый главный день ее второй жизни.

ГЛАВА 6

Она наполовину ожидала, наполовину боялась того, что к ней наконец-то явятся главные жрецы Амона за объяснениями - кто-нибудь из четверых хем нечер, «рабов бога». Но никто ее не тревожил, хотя до Амен-Оту доносились звуки жизни пробудившегося огромного храма: гулкие шаги множества ног, визг жертвенных животных, песнопения и молитвы из общих храмовых дворов и внутренних залов. И это затишье было, пожалуй, еще хуже.

   Кто мог выдать ее Эхнатону?.. Из Уасета никто не успел бы добраться, даже по течению; и все же Амен-Оту не сомневалась, что у царя в храме Амона имеются шпионы.

   Скорее даже не у царя, а у великой царицы - главной жены! Она знала, что пророки, погруженные в свои видения, - а Эхнатон таким и был, - часто бывают равнодушны к мирским делам и упускают многое, что очевидно их приближенным. О мелочах и о безопасности фараона наверняка приходилось заботиться Нефертити и его двору!

   Амен-Оту перестала строить бесплодные догадки и вновь прислушалась к себе, к своему сердцу. Готова ли она принять предложение неумерщвленного? Готова ли она пойти на такое ради тех, кто предан ей, ради своей страны - и ради себя самой?..

   Но она уже знала ответ. Да, готова: если Техи прежде докажет делом, что может выручить ее и ее учеников. И если его мечты о престоле Та-Кемет на чем-то основаны, если найдется достаточное количество влиятельных смертных - знати и жрецов, которых он привлек на свою сторону!

   Амен-Оту опять обратилась мыслями к Амону... Но жрице стало ясно, что прежней нерассуждающей веры ей уже не обрести. Ей стала ясна причина собственной холодности. Она, совершив такое путешествие во времени, в духовном и телесном мире, теперь отчетливо сознавала - боги представляют собой совсем не то, что думают о них люди. Быть может, Бог и в самом деле один, как думают люди будущего, а боги Та-Кемет - только силы, которые Ему подчиняются?..

   Однако у нее сейчас нет времени на подобные рассуждения. Каковы бы ни были эти высшие силы, они, по-видимому, избрали ее своим орудием.

   Около полудня Амен-Оту снова созвала остальных.

   - Прорицатель сказал мне, что фараон знает о нашем бегстве. Он разгневан этим и приказал схватить нас, как только мы вернемся домой, - произнесла она, оглядывая лица своих спутников. - Но Техи предлагает помочь нам - укрыть нас от ярости Эхнатона!

   - Но ведь не просто так? - воскликнула Ситамон. Жрица поняла, что ее помощница не сомневается в словах прорицателя - и сама предчувствовала подобный исход. - Конечно же, такой человек должен был потребовать великую плату, госпожа?..

   Амен-Оту улыбнулась. В глаза ученикам она больше не глядела.

   - Да. Он возьмет с меня плату. Но пока это тайна, о которой я должна молчать... а вы не задавайте лишних вопросов. Возможно, вы увидите много удивительного и страшного.

   Потом они опять разошлись по своим комнатам, Ситамон присоединилась к мужчинам. Тот же мальчик-раб дважды приносил им еду и воду для умывания; но никто из высших жрецов все еще не приходил.

   А когда день начал клониться к вечеру, Амен-Оту навестил второй пророк Амона, Таа. Жрец явился без предупреждения.

   Амен-Оту вскочила с места и преклонилась перед ним: это был уже старик, худой и сморщенный. Он опустился на табурет, пристально глядя на нее.

   - Ты сегодня опять пойдешь к прорицателю.

   Амен-Оту взметнула глаза... жрец не спрашивал, он утверждал!

   - Да, божественный отец.

   Глаза Таа блеснули.

   - И тебе, дева Амона, не пришло на ум повергнуть свои мольбы к стопам ближайших слуг бога? Ты сразу же обратилась к чужеземцу?

   Мысли Амен-Оту заметались, как в клетке. Сколько известно этому жрецу?.. Догадывается ли хоть кто-нибудь здесь, что представляет собой Техи?

   Она снова смиренно преклонила колени.

   - Прорицатель узнал о моем приезде и пожелал увидеться со мной в первый же вечер, божественный отец. Он обладает истинным даром ясновидения, и сказал... что встреча наша была предначертана судьбой.

   Второй пророк Амона слегка улыбнулся.

   - Возможно, - произнес он.

   После чего Таа поднялся и, не прощаясь, вышел.

   Оставшись одна, Амен-Оту застонала, впившись зубами в пальцы. Она с шести лет принадлежала к сообществу жрецов Амона; но в этот миг ненавидела своих собратьев - их лукавство, скрытность, неутолимую жажду власти и роскоши... Она понимала Эхнатона, который решился выступить против них!

   Но она понимала, что ей надо держаться с ними заодно, насколько возможно. И, с некоторым облегчением, осознала, что пророки Амона не воспрепятствуют ее второму свиданию с Техи; хотя наверняка приставят соглядатаев.

   Жрица созвала своих учеников спустя некоторое время: пора было идти. Она понимала, что придется уходить вчетвером, поскольку в Ипет-Исут они в любом случае не вернутся. Наверное, придется разделиться у реки: лодка спрятана в камышах, и Уаэнхор нанял местного мальчишку приглядывать за ней.

   Нагруженные вещами, они вышли во внутренний дворик. Небо пылало пожаром, казалось, готовым поглотить исполинские храмы и дворцы Уасета. Они невольно придвинулись ближе друг к другу.

   А потом случилось непредвиденное.

   Марево перед ними заколебалось, и из него соткалась высокая темная фигура с золотым лицом. Ситамон громко ахнула, схватив под руку госпожу; и Амен-Оту едва подавила вскрик. Но именно ей надлежало ободрять остальных.

   - Не бойтесь, - сказала жрица. Потом обратилась к Техи:

   - Ты пришел за нами?..

   - Да. У нас мало времени.

   Амен-Оту поняла, что он знает о ее решении, - он теперь чувствовал ее потаенные порывы. И это ей не слишком понравилось. Но, надо полагать... после того... она научится закрывать от него свой разум?..

   «Что такое я думаю!..»

   Однако им в самом деле пора было спешить. Техи жестом подманил всех: Амен-Оту заметила, что на руках прорицателя опять нет повязок... Но ведь солнце еще не зашло!

   - Идемте, - глухим голосом распорядился Техи через несколько мгновений.

   - Но ведь стража нас остановит, - не выдержала Ситамон.

   Техи рассмеялся.

   - Стража даже не увидит нас, поверь. Я умею отводить глаза.

   Они воочию убедились в том, что Техи способен не только мгновенно перемещаться за храмовые стены: люди, встреченные в переходах и внешнем дворе, совершенно не обратили на их группу внимания. Хотя уж Техи в его диковинном облачении никак нельзя было не заметить. И стражи в воротах даже не пошевельнулись, как будто все пятеро внезапно стали невидимками.

   Но когда они покинули территорию храма и очутились на аллее, Ситамон вдруг сильно толкнула госпожу локтем, показав вперед, на их предводителя. На лице женщины был ужас, она прикусила губу почти до крови.

   И было отчего. Обнаженная плоть обеих рук вавилонянина стала на глазах обугливаться, точно он сунул их прямо в огонь: и при этом Техи никак не показывал, что ему больно - или что он вообще замечает происходящее...

   Но тут вавилонянин приостановился: золотая маска обернулась к ним.

   - Сейчас я исцелюсь, - пообещал он.

   И действительно - спустя небольшое время, когда на небе высыпали звезды, руки прорицателя обрели прежний вид.

   Они нашли привязанную лодку; ночью ее никто не стерег. Все пятеро забрались в нее, и Уаэнхор с другом оттолкнули суденышко от берега: его сразу же подхватило течением. Тут они поняли, что никто не спросил предводителя, куда они держат путь.

   Не в Ахетатон, конечно же!

   Однако неумерщвленный сидел неподвижно, будто отдыхал. Он снял маску, и все узрели его облик, - Ситамон немного успокоилась при виде бледного лица вавилонянина, в обрамлении черных, до плеч, волос и бороды.

   Спустя небольшое время он обратился к Амен-Оту.

   - Гребите вперед. Я знаю - твоя усадьба в Дельте, нам нужно на север... Мы все укроемся там, и я доставлю туда остальных твоих учеников, кто пожелает. Кто откажется - спрячутся у родственников или в своих поместьях: поодиночке фараон вас не разыщет, и ему прежде всего нужна ты.

   Амен-Оту кивнула. Это прозвучало разумно.

   Она хотела еще что-то спросить, но вавилонянин поднял руку.

   - Мне нужен отдых. И я уже нарушил равновесие.

   Амен-Оту не поняла, о каком «равновесии» речь: почему-то ей вспомнились весы истины в зале загробного суда... Но в этом тоже было что-то очень знакомое.

   Некоторое время они гребли: это было гораздо легче, чем плыть на юг. Потом Техи снова нарушил тишину. Наконец-то он немного рассказал о себе.

   Его настоящее имя было Ур-Энлиль; он никогда не был жрецом, зато принадлежал к царскому роду. Его семья правила в Вавилонии почти пятьсот лет назад; и он, Ур-Энлиль, был законным наследником своего отца, однако его вероломно убил собственный брат Шульги. Взойдя на престол, Ур-Энлиль царствовал всего два месяца, после чего Шульги подослал к нему убийц, пока брат спал; он приказал убить также его двоих детей, которых Ур-Энлиль родил со своей женой, будучи царевичем, а жену забрал себе...

   Эта история, хотя и вселяющая ужас, была вполне обычной для азиатских царств. Спутники Амен-Оту молчали; и она снова первая обратилась к вавилонянину.

   - Так значит, ты решил получить у нас то, что тебе не было дано при жизни. Почему же ты опять не попытал счастья в собственном государстве, в своей Вавилонии?

   - Таким, как сейчас?.. Я слишком долго сам привыкал к своему облику, чтобы стращать им других и быть причиною новой смуты. И только теперь я встретил женщину, подобную тебе. Только теперь стало возможно то, о чем мы говорили с тобой.

   Амен-Оту почувствовала, что заливается румянцем под его взглядом. Техи действительно желал ее. Но она не позволила себе поддаться его очарованию.

   - Есть ли у тебя сторонники в Та-Кемет? Кто поддержит твои притязания здесь?

   - Жрецы Амона и старая знать.

   Техи, бывший Ур-Энлиль, ответил без колебаний.

   - Я готовил этот заговор уже давно, почти год. Именно жрецы Ипет-Исут помогали мне скрываться: в этом они мастера.

   - Ах, вот как!

   Амен-Оту прижала ладони к горящим щекам. Ей следовало об этом догадаться... и она почти догадалась.

   Потом Техи внезапно сказал:

   - Теперь я готов. Я могу перебросить нас всех прямо в поместье. Госпожа моя Амен-Оту... и ты, первый ученик: возьмите меня за руки, я восприму образ.

   Они повиновались без раздумий. Амен-Оту почувствовала, как вавилонский царь крепко сжал ее руку; а потом их закрутило и подхватило ветром, как пушинки. Но на сей раз перемещение не далось им так легко: вновь ощутив под собой твердую землю, Амен-Оту бессильно скорчилась, подтянув колени к животу, ее тошнило. Только какое-то время спустя она приподнялась и осмотрелась.

   Она оказалась в незнакомой усадьбе... неподалеку белел дом, очевидно, господский, наполовину скрытый виноградниками. Ее собственный дом! Но ведь здесь, кажется, должна жить ее мать?..

   Амен-Оту увидела своих учеников и самого прорицателя. Тот сидел на земле, обхватив рукой колено и склонив голову. Должно быть, он лишился последних сил.

   Ситамон, хотя и перепуганная происходящим до крайности, первая очнулась.

   - А где же наши вещи?..

   - Лодка осталась. А вещи вот, все с собой, - Джосер-Хеперу показал Ситамон на их с госпожой сундучок.

   Тут подал голос и Техи.

   - Амен-Оту, - сказал он, взглянув на свою избранницу. Она похолодела от его тона. - Нужно сделать это сейчас, если ты не раздумала. Уже завтра мне понадобятся все силы, чтобы действовать при свете дня... а я слишком устал. И равновесие может быть нарушено необратимо.

   Амен-Оту прерывисто вздохнула. Все - все уже решено!..

   Она встала на ноги и как можно тверже обратилась к ученикам.

   - Идите в дом и не оглядывайтесь. Сейчас же. Я скоро... присоединюсь к вам.

   Уаэнхор, кажется, догадался первый.

   - Идемте, идемте! Живее! - поторопил он. - Такова воля госпожи, все слышали?..

   Ему хоть и с трудом, но удалось увлечь товарищей за собой. И Амен-Оту с Техи остались вдвоем.

   - Иди ко мне, - позвал вавилонянин ее через несколько мгновений.

   Амен-Оту приблизилась и опустилась рядом. Он привлек ее к себе, в свои благоухающие миррой объятия. А в мозгу жрицы вдруг сверкнула ужаснейшая мысль: а что, если все это ложь, с начала до конца?.. Если это существо сейчас заберет ее жизнь, а взамен не даст ничего?..

   - Это будет быстро, моя царица, - прошептал возрожденный Ур-Энлиль у нее над ухом. Он погладил ее по плечу, поцеловал в висок; после чего ей в шею уперся холодный металл.

   А потом она ощутила удар кинжала и страшную боль: кровь заструилась жгучим потоком, ее плащ и калазирис сразу же набухли и отяжелели. Амен-Оту бессильно упала головой в колени своему убийце, и больше не видела уже ничего.

   Она очнулась. Была все еще ночь, и ее шея все еще болела... но, скользнув рукой по ране, Амен-Оту не ощутила никаких следов. Только ее одежда заскорузла от крови.

   Она была жива!..

   - Техи, - пробормотала жрица.

   - Тише, - прошептал он. Он все еще держал ее на коленях, как ребенка. И в его голосе слышались волнение и радость.

   - Все получилось, возлюбленная. Теперь мы едины, мы оба переродились!

   Он поднялся сам и легко поднял ее на руки.

   - Идем в дом. Тебе нужно поспать до рассвета, и мне тоже. Теперь солнце нам друг, скоро ты все поймешь сама!

ГЛАВА 7

Поначалу она была еще слишком слаба, чтобы сознавать свое преображение, - ей даже казалось, что с нею не произошло ровным счетом никаких перемен. Амен-Оту уже не верилось, что она умирала, что рана была смертельна!

   Потом жрица погрузилась в забытье, совершенно черное – без сновидений. Она привычно открыла глаза, когда ощутила, что светает. Приподнялась и села в постели: и на нее сразу же нахлынули воспоминания о случившемся.

   Память о боли еще осталась – но сама боль прошла окончательно...

   «Где же Техи?» - подумала жрица.

   Но тут послышались легкие шаги, и в комнату вошла запыхавшаяся Ситамон. Она вышла совсем недавно – или, быть может, теперь боялась ночевать с хозяйкой в одной комнате…

   - Ты проснулась, госпожа! Ты здорова?

   Амен-Оту улыбнулась. Хотелось бы знать, что эти слова означают для нее теперь…

   - Да. А где… он?

   Она знала, что скоро должна будет принять Техи как своего царя, как своего мужа и повелителя… но эта мысль все еще казалась невероятной.

   - Он стоит снаружи. Приветствует солнце. - Ситамон покачала головой. - Он сказал мне, что этот дар для него дороже всех сокровищ мира!

   Жрица нахмурилась.

   - Моя мать, Ситамон... Она ведь тоже здесь? Проснулась?

   - Да. Она до сих пор не смела войти к тебе и побеспокоить.

   - Я понимаю.

   Амен-Оту с новой силой ощутила свое одиночество.

   - Я пока не готова увидеться с ней. Помоги мне привести себя в порядок.

   Она ежилась и вздрагивала, пока Ситамон поливала ее прохладной водой и оттирала натроном. Как давно ей не хватало купания!

   Но точно ли она изменилась телесно? Нужно ли ей теперь есть и пить? А все прочее?..

   На эти мысли желудок откликнулся голодом. Под ложечкой сильно засосало и даже голова закружилась, как будто она не ела целые сутки; но это был не только телесный голод. Амен-Оту ощутила настоятельную потребность в некой энергии, которая была для нее еще важнее еды. Она могла получить эту жизненную энергию у окружающих людей, у смертных; но должна была забирать ее так, чтобы те об этом не знали…

   «На что же я согласилась!»

   А когда Ситамон помогла ей одеться в свежий белый калазирис с цветочной каймой и задрапировала на ее плечах полупрозрачную накидку, Амен-Оту ощутила еще один признак своего нового состояния. Она больше не испытывала низменной нужды, как обычно с утра. Ее органы, судя по всему, остались на своих местах, но не все действовали как раньше!

   Больше она не могла об этом думать. Амен-Оту причесалась, подкрасила глаза и быстро вышла из дома, на поиски Техи. Она не могла оставаться наедине со своими пугающими мыслями и ощущениями!

   Утро, золотое и необыкновенно прекрасное, ошеломило ее: Амен-Оту замерла на пороге, прикрыв рукой глаза. Потом она услышала мужской голос, окликнувший ее по имени. Она устремилась на этот голос; и через мгновение уже прижималась к широкой груди вавилонянина, забыв, что еще вчера он был ей совсем чужим!

   Теперь они были ближе, чем кровные брат и сестра… Ближе, чем отец и дочь…

   Техи поцеловал ее лоб, ее закрытые глаза.

   - Ты здорова? – спросил он с глубоким беспокойством. Амен-Оту улыбнулась: она знала, что прорицатель подразумевает совсем не то, что Ситамон. Только он мог теперь понять ее - он один в целом мире…

   - Я хочу есть, - сказала она, радуясь этому оставшемуся у нее настоящему человеческому позыву. – А ты голоден?

   - Да, очень проголодался. Я ждал тебя, госпожа. Прикажи, чтобы нам дали позавтракать.

   Амен-Оту нахмурилась, подумав о том, скольких человек придется здесь разместить в скором времени… Полны ли ее кладовые? Нужно будет поговорить с матерью, ведь она здесь хозяйка. И, конечно, позвать к столу остальных!

   Жрица покусала губы в мучительном сомнении. Потом взглянула на своего почетного гостя.

   - Я скоро приду, подожди меня… или иди в дом, как угодно.

   Возвращаясь в комнаты, она уже совершенно забыла о Техи – и думала только о том, с какими лицами ее встретят ученики. И какое лицо будет у матери, когда они увидятся… через три тысячи лет! Через две жизни!..

   Но Уаэнхор и Джосер-Хеперу изумили и ободрили ее своими словами. Они ждали госпожу в большой столовой – в зале с квадратными деревянными колоннами, выкрашенными в синий цвет. И оба с торжественным видом встали навстречу и опустились на одно колено.

   - Госпожа, мы знаем, что случилось с тобой. Мы оба переживали то же самое. Теперь мы это вспомнили, - сказал Уаэнхор.

   - Правда?..

   Первый и второй ученики кивнули, с сияющими глазами.

   - Это была ты, госпожа, - ты вернула нас к жизни как неумерщвленных; но на нас не тяготело проклятие ночи, как на других подобных существах… как на господине Техи до сих пор. Мы были так же сильны днем, как ночью, - пояснил Джосер-Хеперу.

   - Так вы сожалеете о том, что вы снова смертные?..

   Два друга переглянулись. А потом покачали головами, их честные лица омрачились.

   - Нет, госпожа. Это был великий дар, но владеть им долго нельзя. Или он для избранных, таких, как ты!

   Амен-Оту утомленно вздохнула: в который раз она слышала эти слова.

   - Пора завтракать, - сказала она. – Ситамон, ты тут все уже знаешь…

   Прислужница, которая подоспела и теперь стояла в дверях, кивнула.

   - Найди нам всем что-нибудь поесть. Слуг, если они есть в доме, не беспокой.

   Ситамон нашла хлеб – вчерашний, но еще мягкий; а также финики, инжир, сушеную рыбу, притащила два кувшина пива. Амен-Оту снова почувствовала такой голод, что, казалось, могла бы проглотить все это в один присест; но заставила себя проявлять обычную сдержанность. Ей ко многому нужно будет привыкнуть.

   После еды Техи сказал:

   - Теперь я займусь остальными учениками госпожи. Ты должна остаться, - вновь в его обращении к Амен-Оту прозвучали повелительные нотки. – Ты теперь неуязвима для любого оружия смертных, как и я, но тебе нельзя показываться в Ахетатоне - ты наделаешь слишком много шума!

   Амен-Оту вздернула подбородок. Внутри начало подниматься возмущение.

   - Но ведь теперь я обладаю такими же способностями, как и ты? Могу… мгновенно перемещаться, не правда ли? Разве я не могу оказать вам самое большое подспорье?

   - Нет.

   Техи покачал головой, откинув назад свои длинные густые волосы.

   - Пока еще нет. Этому нужно учиться. А кроме того, нужно помнить о равновесии.

   «Опять он об этом равновесии», - подумала Амен-Оту. Но, кажется, она теперь вспоминала, что это такое, – самое большое ограничение, высший запрет на поступки неумерщвленных… Надо будет выспросить потом подробно!

   - Тебе, конечно, понадобится проводник, господин?

   Внезапно в разговор вмешался Уаэнхор.

   - Возьми меня с собой. Я знаю все дома наших братьев в Ахетатоне, мы обойдем их быстро!

   - Только будьте осторожны! – воскликнула Амен-Оту.

   Она поняла, что эти двое уже все решили без нее, как решают мужчины. Вавилонянин улыбнулся, видя ее лицо; потом подошел к ней и нежно поцеловал в щеку.

   - Не бойся за нас, моя царица. Ты наделила меня силами много большими, чем раньше. Еще до заката все твои птенцы окажутся у тебя под крылом.

   - Ну хорошо. Тогда отправляйтесь.

   Она проводила Техи и Уаэнхора на улицу. Вздрогнула, проследив, как они исчезли.

   Потом жрица вернулась в дом. Наконец-то ей следовало объясниться с матерью. Она подозвала Ситамон и попросила пригласить мать в общую комнату.

   В ожидании этого знакомства Амен-Оту снова села на табурет, сжав руки и кусая губы.

   Наконец появилась Ситамон вместе с худой седовласой женщиной, кожа которой давно стала коричневой от солнца. И хозяйка дома сделала такое движение, словно собиралась опуститься на колени перед прославленной служительницей Амона – собственной дочерью… Но, конечно, Амен-Оту не допустила этого и, вскочив, сама преклонила колени перед матерью.

   Она прижала к губам край ее праздничного желтого платья. Жрицу вновь кольнула мысль, что ее мать, госпожа Исетнофрет, так нарядилась в честь встречи с ней…

   Амен-Оту поднялась, оказавшись выше матери. Она давно услышала из уст Ситамон скорбную повесть ее жизни: двое младших детей этой женщины, мальчики-близнецы, умерли от обычных детских болезней. Две старшие дочери, как и муж, десять лет назад умерли от чумы, разразившейся в Уасете. Сама Исетнофрет уцелела потому, что муж приказал ей уехать в Дельту, оставив безнадежных больных… А Амен-Оту, самую старшую из девочек, защитила власть ее бога - она тогда еще воспитывалась в храме и путешествовала со старшими жрицами, певицами Амона.

   Амен-Оту помнила, что у нее были две младшие сестры в первой жизни – и в первой жизни чума их пощадила! Но теперь она осталась совсем одна.

   «Да, дорогая матушка. Вот так отмечают перстом боги».

   Исетнофрет, которой было меньше сорока лет, казалась уже совсем старухой; заглянув черными вопрошающими глазами в ее лицо, она потрогала волосы знаменитой дочери, погладила ее по плечу. Обнять Амен-Оту она не решилась.

   А молодая хозяйка дома ощутила стыд и вину перед матерью – как будто она отняла у Исетнофрет последнее дитя: ведь теперь она была далеко уже не той смертной Амен-Оту, которая вышла из ее чрева. И никакого потомства у нее самой никогда уже не будет… даже если она расстанется со своей девственностью!

   Это была последняя возможность для Амен-Оту. И для многих других.

   - Матушка, - сказала жрица, подбирая слова с большой осторожностью. – Сегодня к нам, возможно, приедут и другие мои ученики. Так надо. Ситамон тебе ничего не говорила?

   - Говорила.

   Исетнофрет мелко, по-старушечьи, закивала.

   - Твоя служанка сказала, что в Ахетатоне опять беспорядки. Вам понадобится пересидеть в тиши. Конечно, оставайтесь.

   - Благодарю тебя!

   Умница Ситамон придумала самую подходящую историю, чтобы не слишком взволновать женщину. Только бы Исетнофрет не узнала правды о дочери… Ее сердце не выдержит…

   - Я приготовлю им еду, постели, - предложила хозяйка.

   - Я помогу, - ответила дочь.

   Это, по крайней мере, позволяло занять ум и руки.

   Исетнофрет кликнула двух своих домашних служанок – пожилых девушек, которые так испугались нежданных гостей, что до сих пор не показывались. Вместе с Амен-Оту они какое-то время деловито считали припасы, прикидывали, сколько и чего понадобится приготовить, за чем послать в деревню; нужен ли будет управляющий… Амен-Оту, конечно, не знала, сколько человек удастся привести сюда Техи и Уаэнхору. Конечно, вряд ли всех оставшихся тринадцать, - Тетишери муж точно не позволит; да ей и не скажут, что происходит… А пятеро из оставшихся мужчин тоже семейные, с детьми…

   Но главное сейчас – спасти их всех от смерти! О том, чтобы прокормить, она будет думать позже!

   Но ее отвлекали и другие тревожные мысли. По мере того, как время приближалось к полудню, Амен-Оту окончательно убедилась в том, что ее тело работает не так, как у смертных. С утра она насытилась и ощутила прилив сил; однако тяжесть в животе скоро исчезла, и потребности облегчиться так и не возникло.

   И тревога за Техи и Уаэнхора становилась все сильнее. Если способности неумерщвленного все-таки не помогли ему? Если он должен соблюдать это самое равновесие, и его руки связаны?..

   Но еще до того, как Амен-Оту с матерью кончили хлопотать по дому, вавилонянин вернулся с Уаэнхором и еще троими спасенными учениками.

   - Мы оповестили всех, госпожа, - с торжеством объявил Уаэнхор. – Девятеро согласились спрятаться у тебя, Несиамон и Аменемхеб приведут жен и детей: это еще семеро… Ты примешь их? - спросил он с некоторым беспокойством.

   - Девять да семь. Как раз и будет шестнадцать, - Амен-Оту усмехнулась, но ощутила большое облегчение. – Конечно, я и моя мать примем всех. Остальные найдут, куда уехать?

   - Они уедут, это главное… и потеряются как песчинки. Ведь о них нет записей в Ахетатоне, и они неизвестны царю!

   Тут Амен-Оту пришла в голову новая мысль.

   - Но неужели никто не испугался… вас двоих? Всей этой магии? Как вы убедили их столь быстро?

   Уаэнхор улыбнулся.

   - Господин Техи применил… «воздействие». Я вспомнил, что это значит. Он внушил нашим то, что нужно, чтобы отбить страх...

   Амен-Оту потерла обнаженные плечи: ее вдруг зазнобило.

   - Ну ладно.

   Потом она спохватилась:

   - А где же Техи? Он отдохнул? Вам, наверное, опять пора!

   Она выбежала из дома, ища прорицателя. Но трое спасенных учеников встретили ее вместо него и наперебой сообщили, что Техи снова отправился в Ахетатон, - побывав там, он теперь мог переправляться туда и обратно без проводника и действовать в Городе Еретика один…

   Еще до заката в усадьбе Амен-Оту и ее матери собрались все шестнадцать спасенных. Даже маленькие дети не испугались того, что сотворил с ними вавилонянин, - воистину, главное чудо!

   А вечером, когда Амен-Оту и ее покровитель и собрат остались вдвоем, Техи сказал ей, что пришло время воплощать в жизнь их заговор – заговор жрецов Амона, во главе которого стоял он сам.

ГЛАВА 8

- Расскажи мне, что такое «равновесие», - попросила Амен-Оту.

   В сумерках они вдвоем с Техи сидели снаружи, на скамейке у пруда: их скрывали разросшиеся виноградники.

   - Это трудно… выразить словами, - ответил вавилонянин. – Можно сказать, что «равновесие» – это запрет на магические действия, способные нарушить мировой порядок.

   - Маат, - сказала жрица.

   - Для твоей страны – Маат, - согласился бывший Ур-Энлиль. – Но это много больше. Для подобных нам есть два священных закона, которые я познал!

   Он сурово взглянул на нее.

   - Первое – нам не дано знать, что в конечном счете есть благое воздействие, а что злое. Это открыто только богам... или высшему Богу, если Он один. Второе – применять наши способности и творить то, что непосвященные называют чудесами, дозволено только в крайнем случае!

   Амен-Оту хмыкнула.

   - Я сомневаюсь, Ур-Энлиль, царь Вавилонии, что все «дети ночи» соблюдают эти твои священные законы. Конечно, здесь таких существ, какими были ты и я, не может быть много… наше солнце никогда не прячется, и наша одежда больше открывает тело, нежели скрывает! Однако в других землях…

   - Конечно, ты права, - согласился Техи. - Среди наших собратьев есть много себялюбивых, упивающихся злом и своим новообретенным могуществом. Я сам встречал таких, когда путешествовал по странам востока, чьи обычаи родственны нашим. Однако для того, чтобы сдерживать падших, тщательно выверяя свои собственные шаги, и существуем мы.

   Амен-Оту вздохнула.

   - Я поняла тебя. Теперь, если позволишь, мой царь, я хотела бы побыть одна.

   Он кивнул, поднялся. Взяв руку своей подруги, Техи прикоснулся губами к ее ладони. Потом удалился.

   Амен-Оту осталась. Ей совсем не хотелось спать – и она уже знала, что на сон им требуется гораздо меньше времени, чем людям.

   Всех гостей удалось разместить в доме – тринадцати хватило места в комнатах, включая женщин с детьми, а остальные шестеро легли на крыше. Ее спальня осталась в неприкосновенности. А Техи спал во дворе, под открытым небом, как и в прошлую ночь, – и, кажется, наслаждался этим от души…

   Однако запасов еды на всех хватит не больше, чем на трое суток. Этого слишком мало, и действовать надо сейчас – в любом случае!

   Просидев наедине со своими мыслями довольно долгое время, жрица наконец встала и ушла в дом. Ситамон спала в ее комнате: она все-таки преодолела страх перед изменившейся природой госпожи. Амен-Оту умылась на ощупь, приготовленной в тазу водой, и тоже легла. Она сразу же уснула.

   Утром она пробудилась с восходом солнца: Ситамон, как и раньше, уже ждала распоряжений, сидя рядом. Сегодня особенности тела Амен-Оту стали уже более привычными для них обеих. Жрица напряженно размышляла.

   Она снова соберет свою паству… чтобы продолжить прерванные уроки. Но только когда проводит Техи!

   Ситамон помогла Амен-Оту совершить омовение и одеться, и она быстро покинула комнату, чтобы приветствовать всех. Большая столовая теперь была превращена в спальню... и сейчас ее гости как раз убирали свои постели: при появлении Амен-Оту зал облетел благоговейный шепот, ученики прервали свои занятия и склонились перед нею, простерев руки.

   «Точно ли никто из них не знает, что со мною свершилось?» - усомнилась жрица. Но она решила вести себя как ни в чем не бывало.

   Амен-Оту обошла весь дом, удостоверяясь в благополучии подопечных. А сама думала с холодом в груди - оценят ли они то, что она сделала для них, когда узнают?.. А если ее ученики с ужасом отшатнутся от своей наставницы, предадут ее?..

   Техи она нашла во дворе: он радостно улыбнулся и протянул к ней руки. Он поцеловал Амен-Оту, взяв ее лицо в ладони. Сегодня прорицатель был тоже одет в длинное закрытое платье - как привык. Однако оно было другого покроя, с короткими рукавами, открывавшими мускулистые руки вавилонянина; из дорогой красно-лиловой материи и отделанное золотой бахромой понизу, с узорным поясом. Должно быть, он достал себе эту одежду в Ахетатоне... Там теперь много иноземных послов – и Техи мог свободно представлять из себя того, кем и являлся: вавилонянина благородной крови. И волосы его, умащенные душистым маслом, красивой волной лежали на плечах.

   - Ты сейчас уйдешь? - спросила она. Ее сердце сжала невольная тоска.

   Он улыбнулся.

   - Да, сестра моя. Я отправляюсь в Уасет. Меня не будет целый день.

   Амен-Оту кивнула.

   - Расскажи мне все, как вернешься.

   Она поняла, что за дела зовут его в Уасет - оплот Амона...

   А когда вавилонянин уже хотел покинуть ее, она вдруг спохватилась.

   - А как же мое поместье? Разве ты не наложишь на него какую-нибудь защиту? Как тогда, в Ипет-Исут, - чтобы нас не нашли?..

   Она сжала руки.

   - Ведь это место, в отличие от домов учеников, прекрасно известно фараону и его сборщикам налогов!

   Техи очень серьезно посмотрел на нее.

   - Я не смогу защитить твой дом. А вот ты - сможешь. Ты поймешь сама, как это сделать.

   Амен-Оту в растерянности открыла рот... но вавилонянин уже покинул ее. Несколько шагов прочь по траве - и он исчез.

   Амен-Оту схватилась за голову. Как он мог так поступить с ней!..

   Потом она немного овладела собой и решила, что прежде всего нужно позавтракать. Потом она соберет учеников вместе... чтобы испытать на них собственное «воздействие». А там, быть может, и поймет, как укрыть дом от врагов.

   Она разделила трапезу с гостями - с нею в столовой поели все, кроме жен и детей учеников. Потом хозяйка сказала, что желала бы провести общее собрание и обсудить их положение. Все замерли, почтительно ожидая ее дальнейших слов.

   Амен-Оту ощутила душевный подъем, как бывало.

   - Сперва восславим Амона, дети, - сказала она. - Здесь никакой нечестивец не закроет нам рты.

   Она начала молитву Амону; и ученики сначала робко, а потом более уверенно стали повторять за ней. Они все, сидя на полу, склонили головы, простерли руки, взывая к богу. А Амен-Оту вдруг ощутила нечто удивительное и кощунственное: она, как и раньше, не чувствовала, что ее слова достигают ушей Амона, однако поняла, что сейчас с легкостью может подчинить себе волю своей паствы. Она делала это и будучи простой смертной - но теперь ее могущество было несопоставимо больше...

   Непостижимым образом она заглянула в сердце каждому из молящихся учеников - объяла и объединила их сознание своей высшей волей. Теперь она могла бы приказать им сотворить что угодно... Сделать их своими рабами... Но Амен-Оту лишь повторила, чтобы они ничего не боялись и верили своей наставнице во всем и дальше.

   А вслед за этим Амен-Оту ощутила и другое. Она поняла, каким образом может утолить свою новую жажду, жажду человеческой жизненной энергии, - она могла черпать ее сейчас... Отбирать у каждого из своих чад, доверившихся ей! И так она и сделала.

   Новая хищная сила забурлила в ней, ища выхода; все чувства неумерщвленной обострились. Амен-Оту могла бы теперь творить и убивать, не шевельнув и пальцем, - одной своей волей... Но она стиснула зубы и направила дарованную силу на защиту дома и всех, кто был в нем. Она вызвала перед глазами образ усадьбы и мысленно окружила его прочной стеной, а потом еще одной. И тут же стерла этот образ, сделав свой дом невидимым для воинов фараона и прочих смертных...

   Потом она ощутила, что выдохлась. Даже в глазах потемнело. Очнувшись, жрица увидела, что ученики смотрят на нее с изумлением.

   Она довольно резким тоном попросила всех разойтись. И такова была сила ее внушения, что они послушались и разбрелись без единого слова.

   До вечера Амен-Оту занималась домашними делами - она не могла и не желала ни с кем говорить. Только ожидала Техи, со все большим нетерпением.

   Он появился только тогда, когда весь дом уснул: все, кроме нее. Ситамон помогла госпоже раздеться, и та попросила оставить ее. Амен-Оту знала, что все равно не сможет спать, не зная, что там и как с ее будущим царем...

   Он неожиданно вошел прямо к ней в спальню - все еще одетый в свое богатое красно-лиловое платье. От него пахло мускусом, дорогой и большим городом: но по-прежнему никакого собственного запаха. Как не было теперь своего запаха и у нее.

   - Ты позволишь, Амен-Оту? - спросил вавилонянин. В его голосе появилось что-то новое.

   Амен-Оту вздрогнула. Она сразу поняла, чего он хочет. Немного помедлила... и кивнула.

   Он счастливо и победно улыбнулся. Подойдя к своей избраннице, Техи заключил ее в объятия; потом он подхватил Амен-Оту на руки и отнес на кровать. Она против воли ощутила стыдливость и порадовалась, что теперь темно, а на ней белое ночное платье...

   Он не стал раздевать ее донага. Уложив Амен-Оту, любовник принялся осторожно ласкать ее - сначала сквозь платье, познавая и пробуждая ее тело губами и пальцами; потом поднял ее подол, и горячие ладони заскользили по обнаженной коже. Она застонала, забыв о стыде, изгибаясь под умелыми ласками вавилонского царя. Несомненно, он знал многих женщин; хотя неизвестно, при жизни... или уже после. И было в их близости что-то большее: Амен-Оту вдруг ощутила, что ей передается мужское желание, острее и мощнее ее собственного; а Техи передавались ее ощущения. Он наслаждался вместе с ней! Многие мужчины бывали бесчувственны, когда имели женщин, услаждая только самих себя; но тут сама новая природа неумерщвленных препятствовала этому...

   Наконец он вонзился в нее, утверждая свою власть. Амен-Оту вскрикнула от боли, откинув голову. Техи замер, прильнув к ней, давая ей привыкнуть; и она сама оплела его руками и ногами, побуждая продолжать. Скоро он испытал свое блаженное облегчение и освободил ее, скатившись с нее и упав рядом.

   Трепет ее разгоряченного тела утихал: она осталась неудовлетворенной, но знала, что спустя недолгое время сможет вполне разделять чувства своего возлюбленного...

   Техи обнял ее, прижав к груди. Амен-Оту улыбнулась.

   Ей понравилось принадлежать ему, переживать единение с ним. Но, вместе с этим, она вдруг ощутила желание защитить его, как мать защищает дитя. Техи был совсем здесь чужой - и он не понимал ее страны до конца, как всякий иноземец!

   - Расскажи мне... расскажи, каков ваш план.

   Оправив платье, Амен-Оту приподнялась и взглянула в лицо любовнику. Она почувствовала, что на груди его тоже растут волосы, как и на голове, и на лице; мелькнула праздная мысль, что всю эту растительность придется удалить, если он станет правителем Та-Кемет...

   - Ты сам понимаешь, я должна знать, - настаивала она, видя, что вавилонянин медлит.

   Он вздохнул, погладил ее по волосам.

   - Конечно, сестра моя.

   Он сел в постели, и она тоже; Амен-Оту все еще испытывала легкую боль и поморщилась, вновь устраиваясь в объятиях возлюбленного. Но сразу же забыла о боли, когда Техи заговорил.

   - Мы нанесем удар сразу в Ахетатоне и в Уасете. Эхнатон будет взят под стражу: его верховный военачальник, Хоремхеб, давно на нашей стороне. Фараона и царственную семью будут держать в заключении в собственном дворце - город Эхнатона, который он выстроил для себя, станет для него тюрьмой! Возможно, некоторых членов семьи сошлют в их поместья.

   Амен-Оту сразу нахмурилась, видя слабое место его рассуждений. И он пояснил:

   - В Ахетатоне останется только гарнизон, для охраны царственных пленников. Все войска будут стянуты в Уасет, и мы займем пустой дворец Осириса Аменхотепа, отца его величества... Жрецы Амона, а следом и жрецы других богов, вернут былую власть. Уасет опять станет столицей.

   Амен-Оту опустила глаза.

   - Это прекрасно задумано, - сказала она после небольшого молчания.

   Техи просиял, потянулся поцеловать ее. Ее губы ответили на ласку; но сердцем она в этот миг была далеко. Да, план был хорош во всех отношениях, - но она уже видела его неизбежные изъяны.

   - Скажи… ты ведь готовил этот заговор так долго именно потому, что прибегал главным образом к человеческим средствам? Ты убеждал жрецов и благородных господ, утративших влияние при Эхнатоне, пользуясь силой внушения только в редких случаях?

   - Да. – Он кивнул, радуясь такому пониманию. – Я… воздействовал только на самых высокопоставленных начальников. Или на тех, кто занимает важные должности, хотя и остается незаметен.

   - Это очень умно, мой господин, - искренне сказала она.

   Но он нахмурился, почувствовав перемену в ее настроении.

   - Ты видишь какие-то недостатки? Я что-то упустил?

   Она медленно покачала головой.

   - Из того, что ты мне рассказал, я не вижу, что ты мог упустить. Хотя, конечно, пока слишком рано говорить об этом, - пока мы не начали претворять план в жизнь...

   Амен-Оту улыбнулась, погладив пальцами его щеки.

   - Давай лучше спать.

   Зардевшись, она показала глазами на дверь. Техи понимающе улыбнулся и, поднявшись с ложа любви, быстро оделся; потом поцеловал ее в щеку и вышел.

   Амен-Оту снова легла, натянув до подбородка простыню, пахнувшую мускусом и лотосовым маслом. Бывшая дева Амона все не могла уснуть: она смотрела в темноту широко раскрытыми глазами.

   Да - они, весьма вероятно, добьются и победы, и двойной короны Та-Кемет. И даже какое-то время продержатся на престоле! Техи был умен, смел, благороден, искушен в придворных кознях; вдобавок, он стал сверхчеловеческим существом, как и она. Однако вавилонянин не понимал, с какой силой столкнулся здесь. Никто из чужеземцев не мог представить, что такое жречество в ее стране!

   Жрецы Амона, заполучив такого тайного союзника, приведут Техи к власти, его руками радостно расправятся с Атоном и царем-еретиком. А потом, когда слуги Амона вернут себе былое могущество, они без всяких сожалений уничтожат демона и демоницу, чьей помощью воспользовались… Они восстановят Маат, и посадят на трон собственных ставленников!..

   Конечно, Техи и сама Амен-Оту отныне неуязвимы для оружия смертных, - но жрецы скоро обнаружат их слабое место, если уже не обнаружили. Они заставят Техи нарушить «равновесие», о котором он так печется!

   А что станет с неумерщвленным, который серьезно нарушил мировой порядок?.. Амен-Оту знала. Он умрет – умрет второй, окончательной, смертью: это будет падение в бездну, где муки не прекращаются и откуда уже никакие боги не услышат его стенаний… А на них, «детях солнца», обладающих такими великими возможностями, конечно, лежит еще большая ответственность, чем на несчастных «детях ночи»!

   Амен-Оту закрыла глаза. Теперь уже поздно сожалеть – как и отступать. И хорошо, что это пришло ей в голову сейчас!

ГЛАВА 9

Выступление было назначено на утро третьего дня. И по этому поводу у будущего фараона вышла первая ссора с будущей царицей. Амен-Оту заявила, что Техи не должен сражаться сам, появившись во главе армии, - и люди Та-Кемет не должны видеть его проливающим кровь!

   При жизни Ур-Энлиль был не только царем, но и военачальником. Вавилоняне и теперь оставались беспокойным народом, а в его времена были куда воинственнее, чем сыны Та-Кемет: и Ур-Энлиль с мечом и копьем отстаивал престол Вавилонии, который занимал так недолго. Но теперь – теперь его дело было совсем другое!

   Амен-Оту со всем пылом встала на защиту своей страны. Она доказывала Техи, что его воцарение должно стать чудесным явлением, божественным знаком, – и, как бы ему ни хотелось обратного, он должен принять корону из рук жрецов и смириться с тем, что победу для него завоюет Хоремхеб.

   - Так неужели я покажу себя трусом? – воскликнул вавилонянин.

   Амен-Оту напоказ расхохоталась.

   - Трусом! Только это для тебя важно – а кто совсем недавно говорил о себялюбии и об упоении злом?.. Ты и без того здесь пришлый!

   Техи, ослепленный гневом, сжал кулаки, шагнул к ней… Но она стояла непоколебимо. И тогда он понурил черную голову и рассмеялся.

   - Ты права, я здесь чужак и навсегда останусь чужаком. А ты истинная богиня этой земли, которая дышит одной грудью со всеми ее детьми! Ты всегда защищаешь их!

   Губы жрицы дрогнули в улыбке; но она еще не позволяла себе смягчиться и расслабиться.

   - Мы оба не боги, мы только их наместники, - проговорила она. – И хорошо, если мы не дадим друг другу забыть об этом.

   Она приблизилась к Техи; они нежно поцеловались.

   - Я должна последовать за тобой, - тихо сказала Амен-Оту, вглядываясь в черные глаза азиата. - В Ипет-Исут.

   Он замер.

   - Пойми, - она заговорила с настойчивой мольбой. - Нам с тобой нужно оказаться в Уасете как можно раньше - до того, как переворот свершится и там, чтобы кто-нибудь еще не воспользовался таким подарком богов...

   Техи усмехнулся.

   - О, я понимаю, царица.

   Позднее Амен-Оту как могла объяснила положение ученикам. Она, конечно, не сказала главного; но сказала, что готовится мятеж против Еретика, который, весьма вероятно, увенчается успехом - и она со своим новым покровителем-магом примет в этом мятеже участие... Потом она сообщила о своем отъезде матери.

   Исетнофрет знала о ее делах меньше всех - но, казалось, она больше других поняла. Амен-Оту осторожно предложила пожилой женщине поехать с ней в Уасет. И, как и ожидалось, мать отказалась. Амен-Оту почувствовала, что они видятся в последний раз...

   Ситамон и двое неразлучных первых учеников, разумеется, согласились последовать за госпожой. Техи должен был сначала переместить двоих мужчин, на тот же храмовый двор, откуда они бежали; а Амен-Оту со своей прислужницей перенесутся туда следом. Это был большой риск, но как иначе?

   Спали они опять раздельно - после той первой ночи Техи больше не приходил к Амен-Оту, и она была благодарна за такое понимание. На другое утро они поднялись рано, позавтракали; вещи были уже собраны. Амен-Оту вместе с Ситамон вышла во двор, где их ожидали мужчины.

   Техи с улыбкой подошел к возлюбленной и, взяв за руки, поцеловал. Ситамон быстро опустила глаза: она, конечно, знала, что госпожа разделила ложе с вавилонянином.

   Амен-Оту скрыла свое смятение чувств.

   - Пора, - сказала она.

   Закусив губу, она проследила, как Техи и двое учеников исчезли. Получится ли у нее переправить сразу себя и Ситамон? Но больше некому!

   И объяснить тоже некому...

   Однако ей опять все удалось. Амен-Оту вызвала перед глазами образ великого храма Амона - сначала целиком; а потом тот мощеный внутренний дворик, с цветочными клумбами, откуда они с Техи начали свое путешествие... Она напрягла всю свою волю и, сжав руку Ситамон, повернулась на месте.

   Вновь повторился головокружительный полет; но на сей раз она отправила себя сама. Рука Ситамон вдруг выскользнула из ладони хозяйки, и та испугалась, что потеряет свою помощницу в бесконечности... Но потом они обе обнаружили себя посреди знакомого храмового двора.

   Амен-Оту приземлилась на дорожку у каменного фонтана в виде бога Хапи; и скорчилась, схватившись за живот. Ей стало дурно - так же, как раньше, когда она была смертной!

   А потом ее хлестнул по ушам чей-то крик. Она вскинула голову: прямо на нее смотрел человек в одной полотняной юбке, с отвисшим животом. В руках у него была лопатка для цветов. Садовник!..

   - Ты ничего не видел, - сказала ему Амен-Оту: раньше, чем успела понять, что делает. И направила на храмового раба мысленный посыл. Человек пошатнулся, уронил лопатку и вскинул руки к глазам, будто ослеп; однако потом огляделся вокруг и такой же кривой походкой направился прочь.

   Амен-Оту скрипнула зубами. Повезло, им обоим повезло! Будь она в своей полной силе, она могла бы и вправду ослепить этого раба или лишить рассудка...

   Тут наконец появился Техи вместе с учениками.

   - Мы ждали внутри, - пояснил вавилонянин, бегом приближаясь к ней. - Как ты? Все хорошо?..

   - Да.

   Они взялись за руки. И тут в храмовом дворике зазвучали быстрые уверенные шаги другого человека - шаги хозяина.

   Амен-Оту была почти не удивлена, когда перед ними появился Таа, второй пророк Амона. Тот самый, который допрашивал ее в келье... Тот, перед которым она совсем недавно преклоняла колени...

   Старый жрец, одетый в длинное узкое складчатое платье и передник, окинул всех быстрым цепким взглядом; потом поклонился, скрестив руки на груди. Он был взволнован, однако испугался обоих чародеев меньше, чем ожидала Амен-Оту.

   Техи приветственно кивнул.

   - Какие у тебя новости? В городе... все спокойно? - спросил он жреца.

   - Пока да, господин. Но вот-вот все начнется.

   Таа говорил как о деле давно решенном.

   - Тогда вы подготовьте меня. Сейчас же, - распорядился вавилонянин.

   Техи взглянул на подругу и улыбнулся.

   - Я скоро вернусь.

   Он ушел вместе с жрецом.

   Амен-Оту не могла усидеть в келье: она принялась мерить шагами дворик, сцепив руки за спиной. Ее нетерпение все росло. Но она была потрясена, когда Техи вновь окликнул ее.

   Его действительно приготовили: и так быстро, что стало ясно, как долго все это планировалось. Перед Амен-Оту стоял незнакомец - с чисто выбритой головой, гладким лицом, в белой с золотом юбке-повязке и широкой пекторали из электрума, искусного плетения, со вставками из черной и белой эмали. Его темные глаза были подведены краской и казались еще больше.

   Очнувшись от изумления, Амен-Оту низко поклонилась.

   - Даже не знаю, как теперь именовать тебя...

   - Мое тронное имя будет Хаи-эн-Ра. «Воссиявший для Ра», - он улыбнулся, совсем непохоже на себя.

   Сердце ее сжалось. Она вдруг стремительно подошла и обняла его за шею.

   - Они отняли у тебя лицо, отняли имя… но я никому не позволю отнять то, что ты есть!

   В его глазах мелькнули изумление и благодарность.

   - Я знаю, моя Амен-Оту.

   Техи на несколько мгновений прислонился горячим бритым лбом к ее лбу; потом отстранил ее, крепко сжав ее плечи.

   - Я должен идти. Тебе придется остаться, подождать в этих стенах. Это уже ненадолго, клянусь!

   Он стремительно ушел, не дав ей возразить или что-либо прибавить.

   Амен-Оту стояла, теребя складки своего плаща и притопывая ногой. Она попыталась было смириться и ждать своей участи в храмовой келье; но не выдержала. Она должна была знать, что творится в городе.

   Она быстро вернулась к троим ученикам.

   - Приказываю вам всем ждать здесь, слышите? Я скоро вернусь. Мне стрелы и копья не опасны, а вам я рисковать собой запрещаю!

   - Но, госпожа…

   Ситамон вскочила с места.

   - И меня в толпе никто не узнает, - прибавила Амен-Оту.

   Жрица устремилась во внешний двор. В храме было много людей, еще больше обычного: и когда она оказалась среди них, ей сразу же стало ясно, что в городе происходит что-то страшное и значительное. Женщины плакали, мужчины бормотали молитвы, перемежая их с проклятиями. Все толкались, ища то знакомых, то любимые изображения своего бога, в поисках заступничества.

   - Новая напасть! Когда же это кончится?

   - Почему же великий Амон ничего не делает?

   - Замолчи ты, у самого язык отсохнет за кощунство… Что это, как не дело рук бога?

   - Что происходит? – крикнула и Амен-Оту.

   Она вытягивала шею, пытаясь выглянуть поверх голов.

   - Ты что, не слышала? Люди Амона опять дерутся с людьми Атона, будь они неладны… Напали на стражу в храме Диска, вон там, - ответивший ей мужчина ткнул пальцем в восточную сторону. – Градоначальник выставил лучников на стены, стреляют почем зря тех и других… Да куда ты, совсем ума решилась? – крикнул он, видя, что Амен-Оту прокладывает себе дорогу к выходу.

   Но жрица, уже не слушая, локтями растолкала людей, стоявших у нее на пути, и через главные ворота выбежала на аллею. На улицах раздавался шум сражения. Аллея сфинксов тоже была полна народу; до ее слуха доносились крики, рыдания, смех и стоны. В раскаленном воздухе стоял тошнотворный запах крови и гари. Амен-Оту отчаянно завертела головой, в поисках Техи; но в этой неразберихе найти его было невозможно...

   Жрица поняла, что надо вернуться, - несмотря на свою неуязвимость, она легко могла потеряться или быть схвачена. Она вернулась под защиту Амона; и на полпути обратно Амен-Оту столкнулась с Уаэнхором. Глаза у того вылезали из орбит.

   - Где ты пропадала?.. Я тебя всюду ищу, госпожа!

   Амен-Оту не стала ругать его за своеволие; она счастливо улыбнулась верному слуге и другу.

   - Идем назад и будем ждать, - приказала она.

   Они вернулись через храмовый дворик в свою комнату. Но шум битвы теперь доносился и сюда; и никто не приходил к ним. Наконец Амен-Оту снова не вытерпела.

   - Уаэнхор, попытайся узнать в храме, где Техи. Найди Таа или еще кого-нибудь из жрецов!

   Уаэнхор кивнул и сразу ушел. А госпожа с опозданием подумала, что спрашивать о Техи может быть так же опасно, – они ведь не знали, кто из жрецов Амона на их стороне…

   «И я всему этому виной», - подумала она, опускаясь на колени; она схватила себя за волосы. Амен-Оту больше не знала, какому божеству молиться…

   Но вдруг ей показалось, что снаружи стало тише. Она встала, чутко прислушиваясь. Неужели кто-то наконец одержал верх?..

   Тут раздался топот ног, и в комнату, задыхаясь, вбежал Уаэнхор.

   - Господин Техи здесь! Он ранен!..

   - Что?..

   Ей показалось, что мир вновь переворачивается с ног на голову. Такого не могло быть, просто не могло!

   - Где он?

   Уаэнхор кивнул в сторону колонного зала. Амен-Оту устремилась туда, больше ни о чем не думая.

   В дальнем конце зала собралась кучка жрецов. Техи сидел среди них, привалившись к колонне.

   Жрецы расступились, когда Амен-Оту подбежала к ним.

   - Что случилось?..

   Она упала на колени рядом с раненым. К своему огромному облегчению, она увидела, что вавилонянин жив и пострадал легко. Грудь его перехватывала плотная повязка, на которой проступила кровь, однако крови было немного.

   - В меня угодила стрела, - пояснил он хрипло, взглянув на Амен-Оту; потом прокашлялся и продолжил обычным голосом. – Вонзилась сюда, наискось, - прорицатель похлопал себя по правой стороне груди, - и вышла под лопаткой. Ее уже выдернули.

   Амен-Оту, едва веря себе, провела рукой по его вздымающейся широкой груди, по шершавой повязке.

   - Но как же это…

   Она знала, что обычный человек, получив такое ранение, уже был бы мертв или бился бы в агонии. Однако как же он?..

   - Меня подстрелили сразу после перемещения, - объяснил Техи. - Но скоро буду совсем здоров. Я побывал в Ахетатоне.

   Техи вдруг стиснул ее пальцы так, что она охнула от боли.

   - Там все кончено! Эхнатона захватили во время богослужения в Пер-Атоне вместе с царицей: он всегда появляется на людях вместе с ней… Когда в храм ворвались солдаты Хоремхеба, фараон упал и забился в корчах. Такие припадки с ним приключаются, когда он слишком долго простоит на солнце, воздавая хвалу Атону… его почитатели называют их священными, а мне думается, что это просто от жары…

   Техи хрипло засмеялся. Он словно бы позабыл о сгрудившихся рядом пятерых служителях Амона, не упускавших ни единого слова.

   - Эхнатона унесли на носилках во дворец, и там за ним присматривает лекарь… и стража, - закончил вавилонянин.

   Он наконец поднял голову, взглянув на слушателей. Амен-Оту тоже вскинула голову, и жрецы попятились: все они были бледны. Они стали свидетелями чуда, которое не было ни обманом, ни ловкостью рук!

   Тут Техи пошевельнулся и сел прямо. Взглядом он нашел среди жрецов Таа.

   - Я желаю говорить с тобой наедине, - голос вавилонянина внезапно окреп, стал звучным и властным. – Моя царица также останется. Остальные – все вон!

   Четверо жрецов в полном молчании, потупив взоры, начали пятиться к выходу из зала. А Таа шагнул к неумерщвленным и поклонился, сложив морщинистые руки на животе. Он был все еще бледен, но уже вернул себе привычную невозмутимость.

   - Как будет угодно вашим величествам, - сказал второй пророк Амона.

ГЛАВА 10

После короткого совещания было решено, что предпринять немедленно, – а загадывать вперед сейчас не могли даже неумерщвленные. Амен-Оту стало ясно намного больше, хотя вслух говорилось далеко не все.

   Амен-Оту вспомнила о своем доме, который ее семья забросила во время чумы, как и многие жители Уасета: этот дом по-прежнему принадлежал ей и никто на него не покушался. Уасет обезлюдел за эти годы. Жрица предложила заговорщикам временно занять свое старое жилище - и Техи, как и второй пророк Амона, одобрил эту мысль.

   Все трое вернулись туда, где их дожидались ученики Амен-Оту, изнывающие от нетерпения. Амен-Оту коротко сообщила им новости.

   Таа сказал, что приставит к ним несколько человек храмовой стражи - для постоянной охраны; и проводит их сам. Амен-Оту не помнила, где находился ее дом; зато это прекрасно помнила Ситамон. Они, в сопровождении стражников, покинули пределы храма. И только тут смогли оценить, к чему привело восстание.

   Побоище уже прекратилось, но запах крови и смерти остался: улицы еще не убрали, и там и сям валялись трупы, жертвы далекого безразличного Атона, - над ними вовсю роились мухи. Ситамон несколько раз вскрикивала, когда они натыкались на мертвые тела; и сама Амен-Оту едва сохраняла спокойствие. Глаза, нос защипало от едкого дыма: еще догорали какие-то развалины. Со всех сторон раздавался вой женщин, лишившихся мужей - а может, детей!

   Вот что они уже натворили! «Наверняка все эти люди остались бы живы, если бы не мы», - мрачно размышляла будущая царица. И не предвидится ли еще больше жертв...

   Но теперь ей нельзя чересчур об этом задумываться; и уж точно нельзя останавливаться!.. Тряхнув головой, Амен-Оту с усилием заставила себя сосредоточиться на настоящем.

   Вот, наконец, показался дом - обыкновенный белый, в один этаж, окруженный невысокой оградой. Ворота были на запоре; но один из солдат легко вышиб трухлявый засов. Сад зарос бурьяном, и фонтан во дворе пересох. Амен-Оту, да и всем остальным, стало очень неуютно.

   - Может, лучше было бы остаться в храме? - спросила Ситамон.

   - Нет!

   На этот счет у Амен-Оту сомнений не было...

   Второй пророк Амона усмехнулся, но промолчал.

   - Вам пришлют рабов, чтобы убраться, - сказал он, оценив запустение в доме. - Полагаю, господину Техи и госпоже придется тут задержаться.

   Амен-Оту отметила, что жрец больше не употреблял божественных титулов в обращении к ним.

   - Да, мы понимаем, - сказал Техи. Он тоже заметил эту перемену и напрягся. - Чтобы вести достигли Уасета человеческим способом, понадобится много дней. И на подготовку коронации... и на многое другое...

   Амен-Оту нашла его руку; прорицатель благодарно пожал ее. Похоже, он все еще чувствовал себя неважно после ранения.

   Второй пророк Амона отправил вестника в храм. Немного погодя пришли трое рабов, которые подмели и вымыли хозяйские комнаты. Они принесли еду и вино.

   Все шестеро подкрепились. После чего Таа, извинившись, встал: старый жрец сказал, что изменившееся положение дел требует его срочного возвращения в дом Амона. Он прибавил, что оставит им рабов для услуг.

   - А что же ты? - Амен-Оту метнула встревоженный взгляд на Техи.

   Тот сжал губы, так что напряглась сильная челюсть.

   - Меня тоже ждут дела в городе. Я как следует разведаю положение, проверю снабжение и расстановку войск. Еще надо встретиться с градоначальником, его главным казначеем, кое-какими другими чиновниками... Думаю, меня не будет допоздна.

   Амен-Оту кивнула, поджав губы. Конечно, ей самой пока придется оставаться в тени. Но позже она непременно заставит Техи рассказать все в подробностях - и будет постоянно участвовать в делах правления. Она не для того изменила свою природу, пожертвовала самой своей человеческой жизнью, чтобы ее держали взаперти и в неведении, как какую-нибудь младшую жену или наложницу!..

   - Не забудь узнать, когда придет корабль с моими учениками, чтобы я встретила их, - напомнила она вавилонянину, когда все встали из-за стола. Присоединиться к ней здесь, в Уасете, согласились еще шестеро из оставшихся в Дельте.

   Потом, когда некоронованный фараон и жрец разошлись, Амен-Оту более тщательно обследовала дом. Фонтан не работал, но колодец, как она с радостью убедилась, еще не высох, и вода была вполне пригодной для питья и умывания. Мебель тоже осталась в целости. Она занялась уборкой, приказав присланным рабам как следует все отмыть.

   Они с Ситамон разложили свои скудные пожитки, потом Амен-Оту отправила всех троих рабов, под охраной стражника, в храм за припасами. Сейчас было неразумно ходить на рынок - и денег у них все равно почти не осталось, только немного драгоценностей, которые следовало беречь.

   Когда посланные вернулись, нагруженные корзинами со снедью, а также бельем и посудой, госпожа спросила - что делается в городе. Ей ответили, что, кажется, все теперь спокойно. Однако такое видимое спокойствие могло таить что угодно...

   Кухонные рабы, под руководством Ситамон, приготовили ужин. Амен-Оту с наслаждением вдохнула аромат горячей рыбы.

   Она велела наполнить себе ванну. Полежав в горячей воде, оттерев грязь и копоть, Амен-Оту приказала Ситамон умастить себя лотосовым маслом и подровнять себе волосы и ногти. Потом хозяйка дома выпила вина, присев на свежезастеленную кровать. Она дожидалась своего царя, чтобы поужинать...

   Он пришел, когда ночь уже окутала покрывалом Уасет, а в доме зажгли лампы. Войдя к Амен-Оту, Техи без слов крепко обнял ее и, оторвав от пола, закружил. Она поняла, что день прошел удачно.

   - Иди искупайся и переоденься, - шепотом сказала она, улыбаясь в темноте. - Я приказала согреть еще воды. Потом приходи ужинать.

   Когда он вернулся, чистый и благоухающий, Ситамон уже накрыла им столик на двоих. Вавилонянин с жадностью уплетал рыбу, хлеб и фрукты, не говоря ни слова. Потом ополоснул пальцы в чаше и поднял глаза на свою возлюбленную.

   Она поняла ожидание, горевшее в его взгляде. Кивнула и, встав из-за стола, направилась в постель. Они легли рядом и некоторое время молча лежали, чувствуя тепло тел друг друга.

   Потом Амен-Оту шепотом сказала, проведя ладонью по его голове:

   - Я хочу, чтобы ты опять отрастил волосы. Тебе это не к лицу, это уже не ты...

   Он улыбнулся.

   - А как же ваши священные обычаи?

   - Постоянно голову бреют только жрецы, царю можно сделать послабление. Главное - ты не должен появляться на людях с непокрытой головой: на тебе всегда должна быть корона, шлем или платок...

   Он рассмеялся, поцеловав ее пальцы.

   - Как прикажет моя царица. Это наименьшая из трудностей.

   Потом он вдруг приподнялся и одним движением сгреб ее, уложив под себя.

   - Я ужасно истосковался по тебе...

   Он прильнул жадным поцелуем к ее рту, скользнув рукой между бедер. Она застонала, ощутив поднимающуюся волну желания; ее испугал отклик собственного тела, и одновременно ей стало страшно, что она опять останется неудовлетворенной. Но скоро Амен-Оту убедилась в обратном: вместе со своим любовником она погрузилась в пучину его страсти, а потом достигла вершины...

   Когда все кончилось, он сразу уснул. Амен-Оту еще некоторое время лежала, блаженно и изумленно улыбаясь. Потом она повернула голову, глядя на безмятежно спящего Техи, и улыбка медленно сошла с ее губ.

   Потому ли она так быстро научилась разделять его наслаждение, что они достигли единства? Или только благодаря своей новой природе - потому что она отныне не способна ни подхватить дурную болезнь, ни забеременеть?..

   Наконец она тоже уснула. А проснувшись, обнаружила, что уже рассвело. И Техи не было рядом: он ушел, оставив ее в постели!

   Хмурясь, Амен-Оту встала. Ситамон помогла ей совершить туалет; они вместе поели.

   - Когда он ушел? Давно? - спросила жрица.

   Ситамон беспомощно пожала плечами.

   - Я тоже не видела, госпожа. Он никому не сказал, встал даже раньше слуг. Наверное, объяснять было дольше, чем делать!

   Амен-Оту кивнула. Ведь их таких всего двое - на огромную толпу смертных подданных... Но вечером она обо всем расспросит.

   Она какое-то время занималась домом; но потом почувствовала сильное желание выйти. Хотя бы в сад. И надлежало проверить караульных, которые должны были смениться утром!

   Она вышла наружу, но, направляясь к воротам, остановилась: жрица увидела Таа, который шел к ее дому в сопровождении троих воинов. Амен-Оту улыбнулась, хлопнув в ладоши в предвкушении. Она поняла, что жрец сам привел ей смену караула - и пришел поговорить!

   Она радостно приветствовала второго пророка Амона. Тот коротко поклонился.

   - Господин Техи ушел?

   - Да, - ответила Амен-Оту. И вдруг ей стало ясно, что старый жрец на это и рассчитывал - чтобы побеседовать с ней наедине...

   Замирая от волнения, она провела гостя в общую комнату. Усадила, приказала принести вина. Таа выпил и несколько мгновений сидел, прикрыв глаза и смакуя вкус.

   Потом он отставил кубок и выпрямился, впиваясь в нее острым взглядом.

   - Полагаю, царица, ты знала, что нам потребуется поговорить наедине.

   - Да, - подтвердила она. - Есть много вещей, которые пока недоступны пониманию нашего будущего Хора-на-троне.

   Она глубоко вздохнула.

   - Первое, что меня больше всего тревожит... Техи не знает, что по нашим законам фараон не может быть лишен власти при жизни. Эта власть божественна и нерушима. Фараон не может спускаться по священным ступеням, пока он жив!

   - Пока он жив, - повторил Таа, пристально глядя на нее. Он слегка побледнел, но ей стало ясно - старый пророк Амона знает об их с Техи природе почти все...

   - Да, это так, госпожа. Однако тот, кто был раньше Аменхотепом, давно нарушил все священные установления и лишился покровительства богов. Как и вся его семья. Только с ними это возможно.

   Некоторое время они молча разглядывали друг друга. Потом Амен-Оту произнесла:

   - Почему ты помогаешь нам? Признайся, жрец! Если тебе известно... известно, кто мы такие на самом деле?

   - Я знаю, кем прежде была ты. Храм Амона был твоей колыбелью. Ты сделаешь все, чтобы восстановить права бога на этой земле.

   - А если я больше не верю ни в Атона, ни в Амона?..

   Этот вопрос сам сорвался с ее губ. Но Таа вовсе не был поражен таким святотатством.

   Жрец налил себе еще вина и выпил. А потом ответил:

   - Ты умна, богиня. - Он обратился к ней так, как полагалось обращаться только к правящей царице. - И тебе нет нужды объяснять, что для многих, кто пошел за Эхнатоном, новый бог - это только новый повод возвыситься! Тех, кто истинно верует, мало. И послы при его дворе, и иноземные жены, которых ему привозили из разных стран, играют в своих богов, как в куклы...

   Таа посмотрел ей прямо в глаза.

   - Ваше явление - это божественный знак! Тот самый знак, которого многие, кто верует, ждут и не могут дождаться всю жизнь!.. Вы оба посланы, чтобы восстановить Маат, во что бы вы ни верили сами!

   «Да, - подумала она, обминая край своего серебряного кубка. - Вот это может быть правдой».

   Жрец постучал пальцами по столику.

   - Не стану скрывать - я ожидаю, что его величество сделает меня первым пророком Амона, начальником над всеми. Об этом давно уговорено... Но мною движет не тщеславие и не корысть. Все последние годы я видел попрание того, что было славой моей земли. Я надеюсь обрести могущество, чтобы успеть сделать хоть что-то для восстановления божественного миропорядка!

   «Равновесия», - подумала Амен-Оту.

   - Скажи, божественный отец, - нынешний верховный жрец Амона... тот, кто должен возложить короны на наши головы... он ведь под воздействием?

   Таа кивнул.

   - Именно так. Птахотеп, первый пророк Амона, был назначен Эхнатоном, и его подчинили с помощью магии. Но потом его можно будет понизить в должности, предложив ему мое место, - это тоже достойное место!

   - И он не будет слишком раздосадован. Потому что ты стар и скоро умрешь.

   Таа воспринял ее слова с полным спокойствием.

   - Да, богиня. Моя гробница уже готова. Я надеюсь, что смогу хоть чем-то оправдаться перед последним судом, когда мое сердце будет взвешено на весах истины!

   Теперь Амен-Оту стали ясны побуждения Таа. И она порадовалась, что обретает такого союзника. Вот только надолго ли, в самом деле?..

   Они еще немного поговорили, и гость собрался уходить. Он молча дошел до двери; но на пороге жрец повернулся и, кряхтя, распростерся перед нею ниц.

   - Да живет твое величество вечно.

   Она похолодела на миг; но потом улыбнулась и кивнула.

   - Да, - тихо повторила будущая царица. - Да живет.

   Техи пришел гораздо раньше вчерашнего. Он улыбался. Заключив своего повелителя в объятия, она поцеловала его.

   - Я вижу, и сегодня день был удачен. Ты мне все расскажешь?

   Он кивнул.

   - Конечно.

   За обедом она сказала:

   - Сегодня опять приходил второй пророк Амона. Он предложил устроить нашу свадьбу и коронацию как раз после празднования нового года, через месяц. Мы успеем?

   Техи замер в раздумье; потом твердо кивнул.

   - Да, моя Амен-Оту. Успеем.

ГЛАВА 11

Шестерых учеников Амен-Оту, прибывших в Уасет, они смогли поселить уже в царских палатах. Дворец великого Аменхотепа, отца Эхнатона, начали готовить к появлению новых хозяев с первого же дня.

   Слух о перевороте был пущен по всей стране; шпионы и вестники жрецов делали свое дело. Явление новых владык стало знамением Амона - долгожданным и сладостным, как северный ветер. И еще до того, как Хаи-эн-Ра и его царица заняли подобающие им покои, их имена были у всех на устах.

   Амен-Оту сама выбрала себе тронное имя – она пожелала зваться Анхес-эн-Маат, «Живущая по истине». Она от души надеялась, что это так – и что такой ее видят хотя бы те немногие, кто посвящен в их тайну…

   Когда они перебирались во дворец, для них приготовили носилки и охрану – пока еще простой выезд, без царских символов и знамен; но это событие собрало множество людей на улицах. Амен-Оту, нечеловеческое чутье которой обострилось как никогда, впервые вознесенная высоко над толпой, впитывала их настроения. Вначале настороженное, даже враждебное молчание… потом возбужденный ропот, в котором слышалась надежда. И уже ближе ко дворцу люди стояли плотной стеной: всем не терпелось взглянуть на нового владыку мира! Вдоль улицы выстроился почетный караул, в белых с синим кожаных шлемах; и при приближении процессии из толпы послышались благословения, пожелания силы и вечной жизни. Техи приподнялся в своих носилках, приветственно вскинул руку; на нем был сегодня такой же, как на солдатах, круглый синий парадный шлем и драгоценный нагрудник. И вот тогда из всех глоток вырвался общий восторженный вопль.

   Люди Уасета еще не знали, чему они радовались, на что уповали: но все их чаяния перемен воплотились в этом существе, новоявленном сыне Амона, чей приход возвестили слуги бога. Амон так долго был вне закона – и вот теперь золото вновь рекой потечет в его сокровищницу, его город вернет себе славу, благодать Амона изольется на всех, великих и малых…

   Наконец их носилки опустились. Массивные кедровые ворота затворились за владыками, отгораживая их от народа.

   Амен-Оту выступила наружу, опершись на почтительную руку воина. Будущая царица задрала голову, глядя вблизи на белую громаду дворца, отбрасывавшую резкую синеватую тень: она опять ощутила себя крохотной и незначительной… Хотя она уже бывала здесь тайком, и не раз, изучив расположение залов, опочивален и приемных царя и главной жены. Но все равно не могла привыкнуть к мысли, что это теперь навсегда ее дом.

   Она обернулась к Техи. На его лице читалась смесь тех же чувств – торжества и страха.

   - Ты доволен, Великий Хор?

   Он кивнул, не отрывая глаз от дворца.

   Амен-Оту подумала, что внутри ее ждет Ситамон, ждут двое самых верных учеников, и сердце ее согрелось. Бывшего вавилонского царя в его новом дворце ожидало множество слуг, готовых повиноваться каждому его слову и жесту. У него появились искренние сторонники и соратники. Но такой преданности и понимания, как она, он не встретит здесь ни в ком…

   Они прошли в главный зал, пока совершенно пустой и холодный, даже в этот жаркий день. Амен-Оту бросила взгляд на тронное возвышение. Нахмурилась.

   - Я бы хотела отдохнуть и освоиться, если ты не возражаешь, - сказала она.

   Техи не ответил; и тогда она первая покинула зал и направилась в царскую опочивальню. Стражники у дверей отсалютовали ей копьями. Амен-Оту вошла, и вавилонянин ступил следом. Техи закрыл за ними тяжелые двойные двери.

   Амен-Оту оглядела комнату - простые беленые стены были, однако же, искусно расписаны растительным орнаментом, поверху тянулся золотой фриз, с собственным именем и всеми тронными именами Осириса Аменхотепа; и мозаичный пол, из кусочков яшмы и оникса, изображал огромное солнце с лучами-руками. Амен-Оту знала, что поклонение Атону начал еще отец Эхнатона...

   - Ты знаешь, Великий Хор, на самом деле... - начала она, обращаясь к своему спутнику.

   И вдруг вавилонянин резко оборвал ее.

   - Ты для этого просила, чтобы я отрастил волосы? Для всех здесь я тот, кто им нужен, - и только для тебя я настоящий!..

   Ее охватило сочувствие. И горькое сознание их одиночества.

   - Да, конечно. И я тоже только для тебя настоящая, милый брат, - сказала она.

   Техи улыбнулся с оттенком горечи и снял шлем - он продолжал брить голову: нельзя было отступать от обычая до самой коронации.

   - Ну, так что ты хотела сказать?

   - На самом деле мало что изменилось, - закончила она свою мысль. – Амон давно стал таким же единым божеством, каким пытались сделать Атона. Конечно, мы вернем людям всех старых богов, но...

   - Но Амон объединяет всех низших богов. И это бог для каждого – от самого бедного ремесленника, а не только для высоких господ.

   Амен-Оту улыбнулась. Такое понимание между ними до сих пор было очень отрадно.

   - Я пойду к себе, хорошо? Вечером пошли за мной, как станешь ложиться. Или лучше приходи сам.

   Разумеется, у нее были собственные покои на женской половине, по соседству с пустым теперь гаремом, - и ее маленькая спальня представлялась обоим куда уютнее, чем эта. Амен-Оту поцеловала своего повелителя в щеку, оставив оранжевый след от хны, и они расстались. Будущая царица направилась к себе.

   Ситамон встретила ее низким поклоном, сияя от радости и гордости. Амен-Оту улыбнулась в ответ.

   - Мы все славно потрудились, не правда ли?

   Она села, и Ситамон принялась осторожно снимать с нее парик – синий, с золотой сеткой. Многие женщины Та-Кемет стригли волосы, спасаясь от жары - и чтобы лучше сидели парики; но сама Амен-Оту до сих пор почти не носила искусственных волос. Потом Ситамон освободила ее от тяжелых колец и драгоценной пекторали, напоминавшей воинский панцирь; и Амен-Оту вздохнула с облегчением. Она взяла маленький веер из страусиных перьев и, обмахиваясь, удовлетворенно обозрела свои владения. Взгляд ее остановился на неприметной двери в углу.

   Эта спальня была смежной с приемной - она станет принимать там своих управителей и просителей…

   Насчет нового положения Ситамон сомнений быть не могло. Амен-Оту уже назначила ее старшей над всей челядью в гареме и своей главной наперсницей. Когда чело Амен-Оту увенчает золотая кобра, Ситамон тоже получит подтверждение своего статуса на папирусе: оно будет скреплено личной печатью царицы.

   Что касается управителей самого фараона и членов его совета, тут стародавний обычай приходил им на помощь. Никого не удивляло, когда новый фараон сразу после восхождения на престол менял большую часть управителей и назначал верных себе людей. Амен-Оту уже не раз говорила с Техи об этом: и хранителем царской печати должен был стать один из самых способных ее учеников, Па-Мин, а еще трое войдут в совет.

   - Уаэнхор здесь? – спросила она, очнувшись от своих мыслей.

   - Он уже час как дожидается в приемной, моя госпожа.

   - Позови его.

   Приемная – для просителей и тех, кто неизвестен ей, а не для испытанных друзей…

   Уаэнхор вошел, кланяясь. Несмотря на то, что Амен-Оту еще не требовала никаких церемоний, он опустился на колено и поцеловал ей ноги.

   - Встань.

   Она откинулась на спинку кресла и, улыбаясь, окинула его взглядом.

   - Я назначаю тебя моим главным управителем и начальником ткацких мастерских великой царицы, - сказала Амен-Оту. – Я хочу, чтобы ты уже теперь ознакомился со своими обязанностями.

   Уаэнхор дрогнул от радости и признательности; он снова низко поклонился, сложив ладони перед грудью. Ткацкие мастерские принадлежали Тейе, матери Эхнатона, и отходили Амен-Оту как новой великой царице. Конечно, личное имущество царской семьи осталось в неприкосновенности; однако эти владения были отобраны в пользу короны.

   - Можешь идти. Возьми своего писца, возьми стражу и приступай, завтра предоставишь мне первый отчет.

   Когда Уаэнхор вышел, она подумала, что Джосера-Хеперу надо сделать начальником кладовых Амона. Конечно, такое назначение уполномочен сделать только фараон, но Техи согласится - чтобы они постоянно имели в доме Амона своего осведомителя...

   Амен-Оту резко рассмеялась. Она опять подумала, что Еретик до сих пор жив; а значит, остается единственным правителем и живым богом Та-Кемет, - и все, что они сейчас делают для восстановления Маат, есть худшее беззаконие, какое только можно представить!

   Положение дел в Ахетатоне не менялось. Конечно, она уже начала обзаводиться шпионами, как Нефертити; и ей докладывали, что фараон болен и не покидает своих покоев. Здоровье Эхнатона давно пошатнулось – он изводил себя молитвами и постом больше, чем любой жрец, и многие часы проводил на солнце, что было отнюдь не полезно; приступы священной болезни случались с ним в последнее время все чаще.

   Амен-Оту даже сама побывала в Ахетатоне несколько дней назад, чтобы забрать из своего дома все, что хотела, и лично ободрить тех своих учеников, кто предпочел остаться. Но ей не удалось выведать больше того, что сообщали обычные смертные. И она решила пока оставить все как есть.

   Через два дня они устроили во дворце первый пир для своих придворных и вельмож. Часть их переметнулась от Эхнатона к будущему царю - но большинство было приближено Техи только сейчас. Все назначения он и Амен-Оту подробно обсуждали между собой и взвешивали…

   На этом же пиру, в присутствии всех благородных свидетелей, ее с вавилонянином поженили – еще не как царя и царицу, а как простых смертных. Амен-Оту запомнила, как разбивались у их ног горшки с бычьей кровью и молоком, как розовая жидкость пенилась на мраморном полу. Голова у нее кружилась от фимиама, от густого запаха крови, от пожеланий благоденствия со всех сторон; она плохо сознавала слова брачной клятвы, которые произносили ее уста. Однако когда молодой жрец, совершавший обряд, потребовал от Амен-Оту подтвердить, что она «не имеет другого живого мужа», бывшая дева Амона словно проснулась – и ее охватило желание дико расхохотаться… О, какой обман, величайшее из всех лицедейств!

   Она встретилась глазами с Таа – второй пророк Амона сегодня был приглашен как гость, а не как священнослужитель. Он едва заметно улыбнулся неумерщвленной, с выражением полного одобрения и сообщничества; и ей стало легче.

   Брачную ночь она и Техи впервые провели в царской опочивальне, на огромном позолоченном ложе с ножками в виде львиных лап. Им было хорошо, как всегда; но Амен-Оту по-прежнему казалось, что эти великолепно изукрашенные покои не может согреть никакая страсть. И здесь только усилилось чувство, что она и ее повелитель занимают чужое место - и за ними незримо наблюдают враждебные глаза...

   Через пятнадцать дней должна была состояться коронация. Красно-белую корону Севера и Юга Техи привез Хоремхеб - это оказался высокий, крепко сбитый человек с грубыми чертами простолюдина. Военачальник был неразговорчив, но, несомненно, неглуп и приметлив - и себе на уме. Впрочем, о состоянии Эхнатона он доложил то же самое - царственный узник ослабел телом и духом и много молится у себя в покоях; а еще много времени проводит в гареме, на женской половине. Низложенному фараону преподнесли подарки по случаю празднования нового года - такие знаки внимания не запрещались. Но и только! Всем преданным людям, кто остался с Еретиком, было ясно, что дни его миновали...

   Сама церемония состоялась в Ипет-Исут. Это было действо, не предназначенное для глаз народа: но во внутреннем дворе дома Амона, украшенном пилонами, где установили троны для царя и царицы, собрались все их приближенные. И, разумеется, все четверо главных жрецов Амона.

   Медленно, в благоговейной тишине, неумерщвленные взошли по ступеням и заняли свои троны. Верховный жрец Птахотеп, еще молодой и величественный человек, в белом облачении со шкурой пантеры через плечо, окропил нового царя водой и возложил на его обритую голову корону. Выглядел первый пророк Амона так, точно двигался во сне и не вполне сознавал, что творит, - но он совершил то, что от него требовалось!.. Скрещенные руки фараона сжали символы власти, крюк и цеп. Глашатай, стоя у подножия трона, громко и монотонно перечислил все титулы, которые отныне принимал Хаи-эн-Ра...

   Затем настал черед главной супруги царя. Чем ближе подходил этот миг, тем сильнее ее терзал страх - что кто-нибудь ее разоблачит и она уже никогда не станет царицей!.. Но Птахотеп невозмутимо проделал над ней тот же самый обряд; и, наконец, на голову Амен-Оту опустилась вожделенная золотая диадема с коброй.

   После этого царь и царица в сопровождении всей своей свиты отправились во дворец, где было устроено празднество. На нем выступали музыканты, акробаты, вино лилось рекой. Все любимые ученики, - теперь доверенные слуги фараона и его жены, - присутствовали здесь; и они наконец-то улыбались друг другу и открыто смеялись, торжествуя свою победу...

   А через три дня после этого в Уасет примчался вестник с ужасным известием. Эхнатона нашли мертвым в постели!

   Первым, что ощутили узурпаторы, услышав эти слова, было огромное облегчение. А потом пришли ужас и гнев.

   - Это твои жрецы! - обрушился Техи на свою жену, когда Амен-Оту по его приказанию спешно явилась в тронный зал. - Ты развязала им руки и без конца прикармливаешь!..

   - Нет. Нет! - мотая головой, ответила царица, столь же яростно отметая эти подозрения. - По крайней мере, это не Таа - и никто из тех, кого я знаю!

   Она подошла к фараону вплотную.

   - Ты же знаешь, я чувствую намерения тех, кто постоянно близок ко мне. Мне для этого, как и тебе, не нужны шпионы.

   На несколько мгновений повисло угрюмое молчание. Теперь их власть обрела всю видимость законности - однако столь дерзкое деяние означало, что за их спинами орудует ловкий враг!

   - Конечно, возможно, Эхнатон умер своей смертью. Он и вправду был плох, - медленно начал Техи. - И никаких следов яда не нашли...

   Но супруга только качнула головой. Хотя он и сам в это не верил.

   - Ничего установить с определенностью уже не удастся, - произнесла Амен-Оту. - Но, по крайней мере, хорошо, что о его смерти стало известно только теперь, а не перед нашей коронацией. Ведь Эхнатон скончался раньше: пока еще вести до нас добрались! Тогда пришлось бы объявлять семидесятидневный траур по всей стране, и церемония была бы отложена на целых два месяца!

   Фараон улыбнулся. И она тоже смогла улыбнуться.

   - Но теперь вся власть наша. И каждый день может изменить великое множество судеб, сколько бы этих дней нам ни осталось, - закончил Хаи-эн-Ра.

ГЛАВА 12

Теперь, когда все права и вся собственность усопшего фараона перешли к новому правителю, возникли новые насущные вопросы. И, в числе первых, Хаи-эн-Ра предстояло разобраться с женами Эхнатона, гаремом и наследованием.

   Нефертити и ее детям, маленьким царевнам, было позволено остаться во дворце в Ахетатоне. Разумеется, было ясно, что таким образом вдова Эхнатона получит много возможностей для скрытой борьбы. Но Техи и его супруга постарались как можно больше урезать эти возможности - все посольства теперь направлялись в Уасет, все важнейшие решения принимались в городе Амона, который вновь сделался средоточием власти. А въезд в Ахетатон был строго ограничен.

   Две младшие жены Эхнатона такого значения, как Нефертити, не имели. Обе, вдобавок, были чужеземками, из них старшая - Тадухепа, митаннийская царевна. Однако детей мужского пола не родилось и у них; а значит, не осталось никаких инструментов влияния. Но, кроме этого, оставался еще большой гарем, - согласно обычаю, новый фараон получал в наследство всех наложниц старого царя, и отбирал себе самых молодых, которые ему приглянулись; а прочие доживали свои дни в отставке.

   По этому поводу у Техи и его жены вышло несколько пылких споров - совсем иного рода, нежели те сцены ревности, которые устраивали своим супругам смертные царицы. По приказу нового фараона хранитель дверей гарема, - управитель гарема Эхнатона, - отобрал для него самых молодых и красивых женщин, которые вместе со своими детьми и служанками были перевезены в Уасет: они вновь наполнили комнаты женской половины своим щебетом, смехом, визгливой руганью и детским плачем. Амен-Оту вначале испытала прилив сильной ревности при мысли обо всех этих земных соперницах. Она не только держалась за своего царя как за опору своей власти, но и по-настоящему полюбила его! Но потом она сама стала настаивать, чтобы тот приглашал к себе в постель наложниц.

   Техи несколько раз удостаивал своего внимания женщин Эхнатона; но вскоре снова отвернулся от них, не желая больше проводить ночи ни с кем, кроме своей царицы. Он сказал жене, что ни с кем не испытывает такого наслаждения и полной близости, как с ней, - и она знала, что это не лесть, а чистая правда. «Дети солнца» слишком хорошо чувствовали приближенных к ним смертных; и, уж конечно, особенно хорошо чувствовали тех, кем обладали. Испуг, напряжение, притворство наложниц - все это сразу же ощущалось царственным любовником. Он не мог - и не желал «воздействовать» на каждую. И потому решил вовсе прекратить пользоваться теми правами, которые доставляли обычным земным царям наибольшее удовольствие!

   Амен-Оту, конечно, была польщена и рада такому решению господина. Однако спустя какое-то время заявила, что полное невнимание Техи к гарему может породить очень неприятные слухи. Это уже произошло - Ситамон многое нашептывала ей на ухо.

   Техи покраснел от гнева. Он понял, что о нем говорят среди женщин, - о его мужском бессилии!

   Амен-Оту подошла к супругу и нежно положила руку на его крепкую шею, перебирая начавшие отрастать густые волосы.

   - Я, конечно, знаю, что это совсем не так, для меня ты лучший из мужей! Но если фараона сочтут бессильным, то он может навлечь этим бесплодие на всю страну... Так уже говорили об Эхнатоне, помнишь?..

   Техи уставился ей в глаза. И вдруг, плюхнувшись прямо на пол, на изображение Атона, захохотал - громко и заразительно.

   - Значит, бессильный в постели фараон сделает страну бесплодной? А мертвый фараон? Что об этом говорят поверья вашей земли?..

   Амен-Оту несколько мгновений сдерживалась; а потом тоже, опустившись рядом на пол, захохотала. Они смеялись до слез.

   Наконец, успокоившись, вавилонянин привлек ее к себе и тихо сказал, с большим чувством:

   - Дорогая моя сестра, мой самый желанный плод, моя единственная. Мы все равно не избежим этих слухов, если не одних, то других!

   Он тронул ее за подбородок, вглядываясь в глаза.

   - Как насчет того, что мы оба не способны зачинать детей? Если я продолжу уделять внимание женщинам гарема, обо мне заговорят еще хуже, чем теперь. А от тебя все уже ждут того, чего ты дать стране не можешь!

   - Да, я знаю. И я думала об этом! Какое-то время наше бесплодие можно приписывать проклятию, которое навлек на Та-Кемет вероотступник... но не слишком долго.

   Амен-Оту прижалась к мужу, и они долго сидели молча, объятые предчувствием неизбежного.

   - Конечно, это хорошо потому, что мы не оставим детей, которые станут причиной новых кровавых распрей. И мы... можем подчинить себе умы тех немногих, кто держит в руках поводья. Но это не будет продолжаться бесконечно.

   Они посмотрели друг на друга.

   - Сколько? Как ты думаешь? - спросил Техи.

   Амен-Оту нахмурилась и не ответила, приложив пальцы к его губам. Она встала.

   - У тебя, кажется, скоро встреча с зодчими Ипет-Исут. И верховный жрец Пер-Атона уже два дня добивается приема, хочет знать, будешь ли ты закрывать храм Атона в Уасете и куда пойдут подношения...

   - Я бы их все отдал на нужды народа, - мрачно заметил Техи. Усмехнулся. - Храм Атона здесь я уж точно закрою, пусть эти бездельники учатся работать руками, а не языком. И многие из тех прав жрецов, что урезал Еретик, восстанавливать не стоит!

   Амен-Оту только кивнула. Она помогла царю надеть парик - как у нее, синий, с золотым уреем. Потом он покинул опочивальню, а она направилась в свои покои, чтобы переодеться: в ее приемной уже тоже толпились просители.

   Навстречу ей с циновки встали две ее новые личные служанки - две сестры, до прихода госпожи увлеченно игравшие в сенет; девушки снова опустились в почтительном поклоне, прижавшись лбами к полу.

   - Мое голубое платье, широкое ожерелье с бирюзой. И парик черный, с высокой прической, - распорядилась царица.

   Девушки встали, глядя преданными и ясными глазами. Они поспешили выполнять приказ; и пока одна раздевала хозяйку, другая готовила сменный наряд и украшения. Они справились со своей работой быстро и ловко.

   - Вина с пряностями, великая царица? - предложила первая служанка, Верет.

   - Да, пожалуй.

   Амен-Оту села в кресло, пока вторая прислужница, Бакмут, осторожно освежала краску на ее лице. Не дожидаясь приказа, она сама нанесла на веки хозяйки лазуритовую пудру, которая лучше всего сочеталась с выбранным нарядом.

   - Благодарю.

   Взяв кубок с вином, царица жестом отпустила девушек, которые снова сели на циновку; но они не смели вернуться к игре, пока госпожа оставалась в комнате, только тихонько перешептывались. Амен-Оту медленно выпила вино, чувствуя сразу удовлетворение и большое сожаление.

   Она специально попросила прежнюю свою прислужницу, которая заняла теперь такое высокое положение, подобрать ей в служанки сестер - чтобы верность друг другу заставляла их держать язык за зубами. Конечно, ей пришлось к каждой применить воздействие - небольшое, в самом начале: Амен-Оту неустанно училась правильно распределять свои способности! Но, даже поняв, насколько великая царица телесно отличается от обычных смертных, Верет и Бакмут, кажется, почувствовали к ней искреннюю преданность...

   Однако Амен-Оту знала, что ей всегда будет не хватать Ситамон. И заменить такую помощницу нельзя никем.

   Она нахмурилась и заставила себя выбросить эти мысли из головы. Поднявшись с места, она отставила пустой кубок и быстро покинула комнату.

   Она отворила дверь приемной: глашатай, стоявший в ожидании, встрепенулся и громко выкрикнул имя и титулы великой царицы. Сразу же все, кто был в зале, повернулись и простерлись ниц, как перед тем девушки-служанки. По накрашенным губам Анхес-эн-Маат скользнула улыбка.

   Она взошла на свой маленький трон и села, опустив руки на подлокотники. Высокие господа поднялись, глядя на нее с трепетом.

   - Начнем с тебя, Уаджмес. Управляющий царицы Нефертити, уже во второй раз. Что теперь?

   Начальник строительных работ Нефертити подошел к трону и, опустившись на колени, поцеловал правую ногу царицы. Потом поднялся и тихо, но твердо высказал свою просьбу.

   - Так значит, ей не хватает средств на окончание своего памятника? - повторила царица его слова, неотрывно глядя в лицо управляющему.

   - Да, великая царица.

   В глазах Амен-Оту появилось что-то такое, что начальник строительных работ задрожал и опять простерся ниц. А она наклонилась с трона и медленно произнесла:

   - Я во второй и в последний раз повторяю тебе, Уаджмес, что никакие незаконченные памятники Нефертити достраиваться не будут. Золото страны Нуб, которое шло на эти цели, его величество предоставил в мое полное распоряжение. И оно пойдет на закупку зерна. Тебе не хуже моего известно, что нашей стране угрожает голод.

   Уаджмес выпрямился, глядя на нее открыв рот. А Амен-Оту закончила:

   - Еще раз осмелишься явиться с подобной просьбой - получишь палок и окажешься в тюрьме! Тебе ясно? А сейчас выметайся!..

   Она чуть было не добавила - «окажешься в тюрьме вместе со своей хозяйкой», но сказанного уже было достаточно. Управляющий вдовы Эхнатона, с подгибающимися коленями и посеревшим от страха лицом, пятясь покинул зал.

   Амен-Оту несколько мгновений размышляла. Неужели Нефертити действительно так глупа?.. Нет - скорее всего, просто проверяет, на что способна новая царица... Ну, так пусть Уаджмес ей и расскажет.

   Амен-Оту снова обратила взгляд на просителей. После приема, который был оказан первому из них, остальные стояли побледнев; ни один не решался продолжать. И тогда она благосклонно кивнула и улыбнулась.

   - Ну же, смелее. Мое сердце открыто для каждой справедливой просьбы.

   Следующим, после небольшого колебания, подошел неизвестный ей господин - старший брат одной из наложниц гарема. Эта женщина просила хранителя дверей гарема похлопотать перед царицей за брата, который служил в том же полку, что и отец Ситамон: он жаждал продвижения по службе - или хотя бы возможности себя проявить...

   - Я поговорю о тебе с его величеством, - пообещала Амен-Оту. - Ты знаешь, он лично проводит смотры своих войск.

   Солдат просиял и упал на колено в порыве благодарности.

   Прием продолжался долго - дольше обычного. И когда все разошлись, даже она почувствовала себя усталой, а тело одеревенело от долгой неподвижности. Но царица вернулась в свои покои удовлетворенной и приказала наполнить себе горячую ванну.

   Она поужинала в одиночестве, после чего искупалась, а Верет сделала ей массаж с ароматным маслом. Она была умелой служанкой. Амен-Оту почти задремала, расслабившись под ее опытными руками.

   Потом Амен-Оту отправилась в постель. Фараон не приглашал ее сегодня. Спать ей уже не хотелось - и она охотно употребляла бы лишние ночные часы с большей пользой; но чаще вынуждена была притворяться, будто спит, не зажигая огня. И без того у нее было слишком много странностей...

   Лежа в кровати, царица думала о том, что учредит в Уасете, при храме Амона, новую школу для женщин-жриц. Когда-то такая существовала, но ее закрыли гораздо раньше Эхнатона. Самое время возобновить это начинание.

   Таа, который теперь стал первым пророком Амона, как и хотел, всецело одобрит намерение властительницы - и фараон, конечно, тоже. Она сама станет руководить своей школой...

   Она уже засыпала, когда услышала мужские шаги. Приподнялась, и на ее обнаженное плечо легла рука мужа.

   - Тише... Это я.

   Он снова сам пришел к ней. Техи скользнул к жене в постель и крепко обнял, уткнувшись лицом в ее шею. Они любили друг друга, не говоря ни слова, а потом уснули вместе. Наутро Бакмут принесла им вино и фрукты, и они вдвоем позавтракали.

   После этого царица выразила желание присутствовать на сегодняшних военных учениях. Техи поднял брови, но почти не удивился. И он был только рад показать ей умения колесничих и пехоты. Он и сам быстро вспомнил воинские навыки, которыми обладал при жизни, - и у солдат ловкость нового царя в управлении колесницей, сила, с которой он метал копье, вызывали бурный восторг!

   Заодно Амен-Оту передала супругу просьбу вчерашнего солдата и рассказала о наглости Нефертити. Над этим последним Техи только посмеялся. Хотя сама Амен-Оту чувствовала, что недооценивать бывшую царицу не следует.

   Вскоре после этого в Ахетатоне состоялись похороны Эхнатона. Как и положено, его бальзамирование и траур по нему продолжались семьдесят дней: погребение, конечно, взяли на себя его вдова и царица-мать. С тех пор, как Амен-Оту припугнула управляющего Нефертити, та вела себя смирно и больше ничем не напоминала о себе. Это был и хороший знак, и, одновременно, дурной...

   А еще через две недели Техи сказал жене, что намерен отправиться на войну в Азию. Солдаты измаялись без дела, да и самое время - надо проучить ассирийцев, которые давно зарятся на владения Та-Кемет. Ведь Эхнатон внешними делами почти не занимался, какое там воевать!

   - Ассирийцев? Но они ведь соседи с...

   - Да. С Вавилонией, - Техи с болью припомнил свое прежнее царство. - Но не бойся, с царем Бурна-Буриашем мы не ссорились.

   Он пристально посмотрел на жену.

   - Или ты боишься за меня?

   - Нет. Ты знаешь, чего я боюсь, - Амен-Оту обхватила его лицо ладонями. - Ты не думал, мой царь, что случится, если тебя снова ранят - тяжело ранят на глазах у солдат, а потом ты встанешь на ноги как ни в чем не бывало? Или ты станешь притворяться? Знаешь, как это может... нарушить равновесие?

   Она прикусила губу.

   - Каждый фараон, конечно, считается божественным; но еще ни один до сих пор...

   - Знаю. И если такое случится, я найду выход, сестра моя.

   Она кивнула, смиряясь. И одновременно ее взбудоражила мысль о том, что отъезд Техи будет означать для нее самой.

   - Ты меня оставишь наместницей?

   Муж крепко взял ее за шею, пониже затылка, так что у нее занялось дыхание; и прижался лбом к ее лбу.

   - Думаю, ты удержишь страну в своих руках, великая царица.

ГЛАВА 13

Военные приготовления заняли всего две недели. И совсем скоро Анхес-эн-Маат уже провожала государя в поход, стоя на балконе дворца.

   Техи ехал во главе армии в золоченой царской колеснице, великолепный в своем сверкающем пластинчатом панцире и синем шлеме. Впереди его шли знаменосцы со штандартами; позади - трубачи. Следом по широкой мощеной улице катили колесницы военачальников. Ну а дальше в безупречном порядке шагала пехота.

   «Да, - подумала царица с какой-то отстраненностью. - Строгий порядок и дисциплина - то, что всегда было присуще нам и позволяло нам побеждать; хотя мы и не отличались таким неистовством в бою, как хетты...»

   Они с Техи уже простились наедине - но ей до сих пор не верилось, что, возможно, более трех месяцев все заботы о стране будут на ней одной. Но тут фараон, поравнявшись с балконом, велел колесничему придержать коней; он обернулся и поднял руку. Он улыбался. Она тоже улыбнулась и махнула рукой, чувствуя себя участницей очередного представления: на людях они никогда не могли позволить себе большего.

   Но, встретив взгляд черных глаз мужа, Амен-Оту поняла - он сейчас вспоминает ее горькие откровенные слова, которыми она откликнулась на известие о скором походе на восток: «равновесие» тревожило ее больше, чем его собственная судьба!

   Конечно, они были связаны друг с другом теснее, чем смертные; они полюбили друг друга и понимали очень тонко; но союз их не был союзом страсти - и даже просто государственной необходимостью. Это с самого начала было нечто большее! И вот, еще не расставшись, они вновь ощутили одиночество и исключительность своего удела...

   Амен-Оту стояла на балконе, пока не прошел весь первый полк, отборные телохранители фараона и за царем не затворились городские ворота. И тогда повернулась и ушла в свою спальню, одновременно служившую кабинетом: ей предстояло обдумать и распланировать множество дел, которые ждали ее с завтрашнего утра. Но сначала она позвала Ситамон, чтобы хотя бы отчасти избавиться от одиночества. Пустота внутри стремительно разрасталась, угрожая поглотить ее...

   Наперсница быстро пришла и села рядом на стул, погладив госпожу по поникшему плечу.

   - Я не отвлекла тебя от забот? - спросила царица.

   - Все мое время - твое, - серьезно сказала Ситамон.

   Амен-Оту повернула голову и взглянула на нее. Ей подумалось, что если бы она не сделала того, что сделала, Ситамон и остальные ученики к этому времени уже давно были бы мертвы. Более того: они с Техи успешно начали выправлять положение в стране, до большого наводнения успели прочистить засоренные и заиленные каналы, укрепить дамбы; устроили раздачи зерна и масла бедным. Атон вернулся на свое законное место в Ахетатоне, ограничив свою власть стенами Города Еретика, и больше не грозил ниспровергнуть старые устои. Множество судеб изменилось к лучшему.

   А как насчет тех тысяч солдат, которых ее царь только что увел в поход на Азию?.. Конечно, она сама признавала, что давно пора укрепить расшатанные позиции Та-Кемет на востоке, вновь склонить завоеванные территории к повиновению наместникам. Однако же, однако...

   Амен-Оту ощутила головокружение. Она легла, приложив ладонь к пылающему лбу. Ситамон, опустившись на колени рядом с кроватью, взяла другую ее руку.

   - Царица, госпожа...

   Амен-Оту, ощущая это ласковое пожатие, снова думала о своем прощании с Техи, вспоминала его последний взгляд. Да, ее вавилонянин припомнил все: и то, что за Маат и «равновесие» жена боялась больше, чем за его жизнь, и то, что она, опять же во имя Маат и ради укрепления их трона, соглашалась делить супруга с наложницами - и сама настаивала на этом...

   И это будущее, в котором она повидала столько чудес, - будущее в стране Америке, где она повстречала Хью Бертрама и Роберта Гейла, - оно уже не состоится: никогда, никогда!.. Даже один день, проведенный ею в своем прошлом, мог изменить будущее необратимо. А уж то, что они успели совершить, и подавно.

   Амен-Оту прижала руку к сердцу. Великая царица, Властительница Обеих Земель, не могла отныне ни родить, ни заболеть, ни состариться и умереть, как любой из ее подданных. Если она умрет, это тоже будет нечто совсем иное, и она подлежит другому суду... Но теперь боль, ощущаемая ею, стала почти невыносимой.

   - Мне так больно, Ситамон, - простонала она.

   Ситамон не сказала, что понимает ее: это была бы ложь, понять Амен-Оту не смог бы никто. И даже Техи! Но наперсница молча погладила ее руку, по-прежнему сидя рядом, и это было ценнее всего.

   Наконец Амен-Оту тяжело приподнялась и села. Она чувствовала себя почти так же скверно, как в те дни, когда была больна и Ситамон выхаживала ее; когда они обе затворились от всего мира. Теперь ни одна, ни другая больше не могли себе этого позволить. Однако немного развеяться было просто необходимо.

   - Прикажи приготовить носилки, Ситамон, - сказала царица. - На двоих. Мы с тобой сейчас поедем в Ипет-Исут, в школу. Потом, если останется время до вечера, прокатимся по реке.

   Старшая служительница гарема заулыбалась и быстро встала. Она выбежала из покоев госпожи, хлопнув в ладоши и громогласно скликая носильщиков и