Вернувший к свету. Наталия Романова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ЭПИЛОГ
• ГЛАВА. ПОСТСКРИПТУМ

АННОТАЦИЯ

Когда-то Любе пришлось бежать в ночь, в никуда, с маленьким сыном на руках, спасаясь от моральных издевательств и побоев мужа, и она решила больше никогда не выходить замуж. А ещё лучше - вообще держаться подальше от мужчин, посвятив свою жизнь сыну.

   Но, спустя год, встретила хирурга Алексея Викторовича, который решил иначе. Он уже вернул Любу к свету один раз, спася ее смертельно раненное тело, получится ли у него исцелить и её искалеченную душу?

ГЛАВА 1

Я бросила последний взгляд на палату в больнице, где провела так много времени, что почти подкрались новогодние праздники — ведь попала сюда в середине осени, когда на серых, оголённых ветвях деревьев еще кое-где торчали самые упрямые листья.

   «Спасибо этому дому, пойду к другому», только знать бы, где этот «другой дом».

   Теоретически, мне было куда ехать сразу после того, как переступлю порог больницы, где мне спасли жизнь. Практически — я ни разу не была в квартире, в которую должна была заселиться пару месяцев назад, но прямо сейчас смысла в этом я не видела.

   Я отлично помнила, что мне назначен курс реабилитации. Необходимо посещать врачей, ходить к ним, как на работу, только на всё эту роскошь нужны деньги, у меня же имелись другие потребности, более важные, чем собственное, собранное по крупицам здоровье. Главное — правильно расставить приоритеты. Я свои расставила.

   Заглянула старшая медсестра, улыбнулась, протянула несколько листов:

   — Смотрю, собралась? — дружелюбно поинтересовалась она. — Больничный не нужен, точно?

   — Точно, — кивнула я в ответ.

   Зачем? К шрамам прикладывать, как подорожник в детстве?

   — Хорошо, — ответила старшая. — Удачи, счастливица! — подмигнула она напоследок, прежде чем скрылась за дверью.

   Да уж, «счастливица», такая «счастливица», что хоть волком вой. На какой аспект жизни не посмотри — работа, финансы, здоровье, личная жизнь, на которой я и вовсе поставила большой и жирный крест, — сплошные счастье и удача! Просто бьют шоколадным гейзером, не захлебнуться бы в этой… субстанции.

   Я подхватила два объемных пакета, в который раз удивилась, сколько вещей набралось за время пребывания в казенных стенах, и поспешила прочь из надоевшей палаты.

   В лифте задержала взгляд на кнопках: почти все светились, лишь несколько этажей не понадобились пассажирам, в том числе и пятый. Протиснулась между бабкой в стоптанных тапках, закутанной в пуховый платок, и двумя молодыми парнями в майках-алкоголичках, шортах и резиновых сланцах. Больничный дресс-код для пациентов во всем разнообразии.

   Лифт остановился на первом этаже, вначале выскочили парни, за ними вышли две женщины в тренировочных костюмах, которые живо обсуждали результаты анализа крови одной из них. Выкатилась медсестра, толкая впереди себя тележку с плотно перевязанными пакетами, прошаркала бабка. Я осталась стоять, гипнотизируя цифру «пять» на панели.

   — Девушка, вы выходите? — гаркнул мужик с той стороны дверей.

   — Нет, я наверх, — поспешила я ответить, в том числе и себе, и уточнила для чего-то, словно хмурому мужику в свитере, покрытым катышками, могло быть интересно. — На пятый.

   Выскользнула на нужном этаже, по конфигурации ничем не отличающемся от любого другого в этом двенадцатиэтажном здании. Просторный холл у лифтов, три коридора выходящие из него, широкое окно, диван для ожидающих и посетителей, которых на пятом всегда мало. Операционный блок, ОРИТ и административные кабинеты столпотворению не способствовали.

   Сердце колотилось как бешеное, в груди сдавливало до боли, руки вдруг затряслись, дыхание перехватило, спина мгновенно покрылась потом, будто при панической атаке. Я судорожно пыталась ответить себе на вопросы: зачем вернулась, для чего? Переживаний не хватает, проблем пожелала?

   Того и другого в моей жизни было в таком избытке, что нестерпимо хотелось поделиться со всем остальным человечеством. И всё равно на мою долю останется.

   Осторожно постучала в нужную дверь, заглянула, не дожидаясь ответа. Большой кабинет бы уставлен столами, заваленными бумагами, какими-то папками, ручками. На краю каждой столешницы красовался монитор компьютера, вдоль одной из стен возвышался стеллаж от потолка до пола.

   За одним столом сидела женщина, обхватив голову руками, и задумчиво таращилась в широкое, от стены до стены, окно. Она повернулась, взглянула на меня, потом перевела взгляд на того, на кого смотрела я. Его звали Демидов Алексей Викторович, именно это имя я прочитала на вертикальном бейдже, который болтался у него на шее, увидев его в первый раз. Вернее, второй.

   Женщина в медицинской форме выразительно фыркнула, встала, проплыла к выходу, вынуждая тем самым меня или выйти из кабинета, или зайти, а не изображать статую на пороге. Я выбрала зайти, раз пришла…

   — Я в этот… — Красотка в хирургическом костюме неопределенно взмахнула рукой, якобы вспоминая, куда направилась. — …О! В статистический отдел, — резюмировала она и выпорхнула, прикрыв за собой дверь.

   — Садись. — тот, ради кого я вернулась на пятый этаж, указал на стул рядом со столом, за которым сидел. — Чаю?

   Я осталась стоять на месте. Не чаи ведь пришла распивать, а поблагодарить Алексея Викторовича, врача, который в прямом смысле спас мне жизнь. Собственными руками, знаниями, умениями, может быть даже душой. Как принято благодарить за подобное? Деньгами? Интересно, сколько стоит жизнь матери-одиночки с дырой в кармане и нулевыми перспективами по всем фронтам?..

   — Меня выписали, — выдавила я. — Пришла попрощаться.

   — Я понял.

   Он улыбнулся, окинул меня взглядом с головы до ног, следом и я мысленно провела инспекцию собственного внешнего вида: свитер крупной вязки, джинсы, которые стали велики, ботинки на высокой, тракторной подошве, добавляющей роста — единственная дорогая вещь на мне, и та купленная не мной. Отросшие волосы собраны в хвост, руки давным-давно без маникюра, лицо без косметики. Наверняка в ярком свете, падавшем из окна, были прекрасно видны синяки и мешки под глазами, как и бледная кожа. Вот шрамы не видно, но для Алексея Викторовича, они, увы, не секрет.

   Он резко встал, спешно подошёл ко мне, одной рукой перехватил мою ладонь, второй щёлкнул замком, закрывая дверь. Бережно притянул меня к себе, легко скользнув ладонью под свитер. Мой нос буквально упёрся в грудную клетку, покрытую тёмно-синей хирургичкой — теперь я знала, что «хирургичка» — это медицинская рубашка, верх от хирургического костюма. Я привычно не почувствовала никаких запахов, лишь совсем немного мыла — совершенно нейтральный. От врачей не должно пахнуть парфюмом.

    — Молодец, что зашла, — прошептал Алексей Викторович, нагнувшись к моему лицу.

   Оставил лёгкий поцелуй на щеке, провёл там пальцем, словно стирал след от помады, а после надавил тем же пальцем на губы, от неожиданности вынуждая их приоткрыться. Сердце колотилось с неимоверной скоростью, в голове с оглушающим звуком бился пульс, ноги подкашивались, когда мои губы обжёг поцелуй, настолько жадный, собственнический, что на секунду я растерялась, забыла, что на самом деле умею целовать в ответ и вообще давно не юная девушка без опыта.

   Закинула руки на мужские плечи, почувствовала мышцы, наделённые силой, помимо воли сжала, чувствуя, насколько они твёрдые. И ответила на поцелуй, перешагнула возведённую границу, зная наверняка — это одноразовая акция.

   Мы просто с Алексеем Викторовичем больше не увидимся. А значит можно позволить себе слабость — побыть желанной женщиной несколько минут, окунуться в воображаемый мир, где нет проблем, зато есть здоровье, юность и красота.

   — Прости, не могу тебя проводить, — оторвавшись от губ, горячо прошептал он, раздражённо взглянув на круглые настенные часы с большими стрелками. — Обязательно сообщи, как доберешься.

   — Хорошо. — Я покладисто кивнула и выскользнула из объятий.

   Улыбнулась, усилием воли, которой мне было не занимать, сдержала слёзы, нашла рукой защёлку, провернула три раза. Раз. Два. Три. И выскочила за дверь, чтобы быстро пройти по коридору в сторону лифтов. Не оборачиваясь. Тогда я была уверена — не сообщу. Не позвоню. И он не позвонит. Финита ля комедия!

   На выходе из больницы перехватила покрепче пакеты, вдохнула морозный, при этом пахнущий сыростью воздух, направилась по узкой асфальтированной дорожке к единственной проходной. Хмурый охранник оглядел меня с ног до головы, будто в двух полиэтиленовых пакетах-майках я пыталась вынести половину дорогостоящего оборудования больницы, в крайнем случае, парочку аппаратов УЗИ. Когда я подошла к турникету, всё-таки посторонился и милостиво нажал на кнопку, выпуская меня на свободу.

   На улице я огляделась. Совершенно чужой город, который за время короткого знакомства успел принести боль, страх, отчаяние, ужас, снова боль и бесконечные проблемы, последующие за этим. Причем проблемы не заканчивались, только прибавлялись. Боль проходила на время действия обезболивающих, а страх, кажется, поселился внутри навсегда.

   Сейчас бы плюнуть на всё, добраться на вокзал, оттуда домой, к сынишке. Обнять тёплое родное тельце, вдохнуть сладкий запах, увидеть родителей, маму, а не тащиться в неизвестный пригород, где не была никогда в жизни. В чужую квартиру, которую сняли для меня до конца месяца, а дальше «на твое усмотрение» и «по ситуации».

   — Любовь Петровна? — услышала я своё имя.

   Обернулась. Рядом с автомобилем представительского класса стоял высокий парень, приветливо улыбаясь. Егор, вспомнила я. Он приходил несколько раз по просьбе работодателей, передавал пакеты с едой, одеждой, всем тем, за что мне не расплатиться в ближайшие года три, если не десять. Никто не требовал денег, напротив, неустанно повторяли, что в любой момент мне будет оказана любая помощь, только в благотворительности я не нуждалась. Во всяком случае, изо всех сил старалась в это верить, заставляя себя думать, что обязательно справлюсь со всем сама. С семнадцати лет справлялась, без малого уже одиннадцать лет выходило. Даже когда замужем была — справлялась, теперь тем более обязана.

   Егор перехватил пакеты, в ручки которых я зачем-то вцепилась мёртвой хваткой, но он справился, забросил их в багажник, открыл для меня заднюю дверь, помог устроиться, потом бесшумно закрыл дверь, не забыв вежливо улыбнуться, уселся за руль и уточнил адрес, куда меня необходимо было доставить.

ГЛАВА 2

На новом месте я спала плохо, вернее сказать, почти не спала, как любой другой ночью в последние месяцы. В голове бродили мысли, одна более упадническая, чем другая, следующая ещё грустней, потом и вовсе на грани отчаяния. При этом никакого понимания, как быть дальше. Как жить? Твёрдо знала лишь одно — жить я должна.

   Ходила из угла в угол однокомнатной квартиры, которая оказалась больше и лучше, чем я предполагала. Видно, что накануне моей выписки была сделана тщательная уборка — ни пылинки, ни соринки, хорошая работа клининговой компании. Мои вещи лежали ровными стопками на полке шкафа-купе, не разобранные, деликатно оставленные в том виде, в котором упаковывались в чемодан. Кое-где я нашла пожитки Кирилла — своего трёхлетнего сына, — но основную массу его одежды и игрушек забрал мой отец, когда увозил внука домой.

   Холодильник был забит продуктами, в том числе фруктами. На нижней полке красовались три огромных граната, там же стоял литр гранатового сока — средство повышения гемоглобина. На кухонных полках имелся запас круп, макарон, растительное масло, примостился даже кукурузный крахмал — словно без него не прожить и дня.

   От всего этого хотелось не радоваться, а выть. Громко. Отчаянно. Со злостью. Хотя на злость, обиду, разочарование я никакого права не имела. Помогали мне от чистого сердца, не требуя ничего взамен, не заикаясь о возврате долга. Мне и отдавать-то нечем, внутренние органы — и те не пойдут на трансплантацию в случае надобности, про деньги заикаться смешно.

   И всё-таки я не могла радоваться, получалось лишь не скулить от отчаяния. Я не привыкла быть объектом благотворительности. Конечно, иногда мечтала, что прилетит волшебник в голубом вертолёте, подарит эскимо, оплатит аренду жилья, продукты, косметику, я же буду лежать на кроватке, поплёвывая в потолок. А когда случилось нечто подобное, оказалась совершенно не готова принимать помощь.

   С семнадцати лет я заботилась о себе сама. Родители, естественно, помогали. Однако с самого первого дня самостоятельной жизни я твёрдо знала — мне необходимо работать, учиться, откладывать средства на чёрный день. Запасаться не только деньгами, ещё знаниями, умениями, опытом, знакомствами, в конце концов. Я жила своим умом, совершала собственные ошибки и единственное, чего хотела — никогда в жизни ни от кого не зависеть.

   Той ночью, сидя в чужой квартире, разбитая в прямом и переносном смысле, сломленная, совершенно несчастная, испуганная будущим, я понимала, что на самом деле всегда была права — независимость важнее всего. Мне предстояло в очередной раз начать жизнь заново, но сил хватало лишь глотать слёзы, уткнувшись взглядом в светлые обои.

   Приехала я в этот город полная если не надежд, то планов. Через неделю после приезда должна была выйти на работу. За это время предстояло успеть устроить сынишку в садик, и я заранее подобрала несколько частных на время, пока дождёмся места в муниципальном. Потом осмотреться и обустроиться. Через месяц, убедившись, что всё хорошо, перевезти остатки вещей на новое место жительства. Не такие и грандиозные планы, в общем-то. Осуществимые. Первое время пришлось бы трудно, но не сложней, чем после развода, когда я осталась ни с чем и с ребёнком на руках. Наверняка проще времён, когда я приехала в столицу Сибири из небольшого села, что стояло на берегу реки, среди густой тайги и диких зверей, которые иногда забредали в поисках лёгкой наживы к окраинам деревни.

   Всё оборвалось быстро, почти мгновенно, несмотря на то, что тогда казалось — произошедшее тянулось целую вечность. Из моей памяти стёрлись детали. Психологи в один голос твердили, что это защитная реакция психики. Мозг отказывался погружаться в негативные воспоминания, сопротивлялся, замещал странными, сюрреалистичными картинками, которые не имели отношения к случившемуся в тот день.

   Однако, я отлично, буквально по миллисекунде могла вспомнить последние колебания воздуха своей нормальной жизни. Миг, когда услышала оглушающий грохот взрыва, почувствовала ломающую боль во всем теле, которая, казалась, раскалывала на миллиарды осколков, и поняла, что крепко держу перед собой сына, развернувшись спиной к источнику опасности.

   Позже я узнала, что именно это спасло жизнь моему Кириллу. Если бы я каким-то невероятным чудом не успела закрыть его собой — он бы наверняка не выжил. В итоге он «обошёлся» лёгкой контузией, а я… Я выжила, потому что позволить себе умереть попросту не могла, несмотря на то, что хотела этого сильнее всего на свете.

   Следующее моё относительно чёткое воспоминание было о том, как нечто неясное, агрессивное, вытаскивало меня из окружающей темноты, настолько комфортной, удобной, что хотелось остаться там навсегда. Клиническая смерть. Вот только я не летела по длинному коридору, не видела свет в конце туннеля, никто не простирал ко мне руки, я не видела своё тело со стороны. Мне было тепло, спокойно, я не чувствовала ничего, кроме оглушающего желания оставаться там, где находилась.

   Резкий искусственный свет, нарушающий мой маленький, уютными мирок, за который я изо всех сил держалась, ужасно раздражал. Я пыталась отмахнуться от него, отбиться, понимая, что не могу ни того, ни другого. Нечто держало меня, хватало с такой отчаянной силой, что хотелось наорать, избить, искусать, чтобы снова очутиться в спасительной темноте, где не было боли, свет не резал глаза, не драло горло, не ломило тело.

   — Пожалуйста, — мысленно кричала я. — Пожалуйста! Оставьте меня там!

   Вот тогда, резко вынырнув, как из проруби, я очнулась. Первое что увидела — серые глаза в обрамлении пушистых неярких ресниц. Странно, позже я не могла сфокусировать зрение ни на чём, но те глаза рассмотрела в мельчайших подробностях. От разреза, густоты ресниц до расцветки радужки — тёмной, почти чёрной по краю, с расходящимися от зрачка лучиками более светлого оттенка серого.

   — Жить не хочешь, значит? — спросил обладатель этих глаз.

   Рост, возраст, даже пол я идентифицировать не могла.

   В ответ я качнула головой или мне показалось, что качнула. Я не хотела жить. Жить — это чувствовать свет, боль, накатывающий ледяными волнами страх. Нет, я не хотела этого. Мне нужно было в свою комфортную темноту.

   — Надо, понимаешь, надо, — продолжило сероглазое нечто. — У тебя сын. Кирилл. Три года. Кирилл. Сын. Три года, — повторил он несколько раз. — Придётся жить. Поняла меня?

   Я вспомнила. Поняла. Выжила.

   С трудом отогнала воспоминания — совершенно не время сейчас думать о плохом. Нужно собраться и составить хоть какой-нибудь план на обозримое будущее.

   Например, купить билет, отправиться к родителям, к сынишке. Им всем необходима моя помощь. У мамы после произошедшего со мной и Кириллом, случился инсульт.

   Она быстро восстанавливалась, уверенно шла на поправку, но присматривать в её положении за трёхлеткой сложно. Из отца же помощник плохой.

   В семье, где я родилась и выросла, всегда было чёткое, однозначное разделение на мужской и женский труд, строго поделены обязанности. Отец совершенно не умел готовить, даже самые простые блюда, каша или отварные макароны, ставили его в тупик. Он не знал, как стираются вещи, сколько раз в неделю нужно мыть полы, протирать пыль, не имел представления, где в доме находится утюг, о разных режимах глажки тоже не слышал.

   В свою очередь, мама не знала, где хранятся столярные и другие инструменты. Ей никогда в жизни не пришло бы в голову забить гвоздь самой, переставить стол, перекопать огород, тем более выйти на работу. Деньгами нашу семью всегда обеспечивал отец, когда-то работой в леспромхозе, потом промысловой охотой.

   Такой образ жизни казался мне неправильным, вернее нежизнеспособным. Случись с одним членом семьи несчастье, второй оставался беспомощным. Правда, до этого года я считала, что подобное положение делает уязвимой женщину, ставя в зависимое положение, но как выяснилось — мужчине, не умеющему себе ложку подать, тоже тяжело остаться на старости лет без полноценной опеки жены.

   Конечно, я должна была ехать к родителям, брать хозяйство в свои руки. Помогать восстанавливаться маме, ухаживать за отцом, заниматься здоровьем сына. Только на всё это нужны деньги! Прожить вчетвером на две небольшие родительские пенсии невозможно. Если же покупать все лекарства, которые прописали маме, то денег не останется и на скромную еду.

   Выходило, что мне срочно нужны были средства, желательно сейчас. Квартира была снята до конца месяца. Средние зарплаты здесь считались больше, чем я смогла бы получать в Новосибирске при самом оптимистичном раскладе. Значит, единственный выход — найти работу в этом регионе. Хорошо бы бухгалтером, по специальности, но тогда я была готова на любую: товароведом, продавцом, разнорабочей. Чего я действительно не боялась никогда — это работы. Как уехала из отчего дома, хваталась за любую. Трудилась официанткой, мерчендайзером, супервайзером, вторым бухгалтером, дошла до главного. Постепенно набиралась опыта, параллельно училась сначала в институте, на одних курсах, других, третьих, пока не вышла замуж.

   На этом моё триумфальное покорение карьерных вершин закончилось. С тех пор многое изменилось, мир вокруг меня и внутри стал другим, но одно я знала наверняка — работы я не боялась никакой.

   Всю ночь меня бросало из крайности в крайности. Выбрать что-то одно, сосредоточится, составить примерный план хотя бы на завтра, я не могла. Психолог предупреждал, что так и будет, но одно дело — предполагать, какая будет реакция на первую встречу с реальностью, другое — столкнуться. С собственной беспомощностью смириться было сложно, даже страшно.

   Сумбур в голове и чувствах заставил меня провалиться в тревожный сон, где один и тот же голос повторял: У тебя сын. Кирилл. Три года. Кирилл. Сын. Три года. У тебя сын. Придётся жить. Поняла меня?

   Теперь я знала, кому принадлежал этот голос и серые глаза в обрамлении пушистых ресниц. Второй раз я его увидела, как мне думалось, через несколько часов после первого, но оказалось, что через несколько дней. На болтающемся поверх голубой хирургички бейдже было написано «врач-хирург Демидов Алексей Викторович». Он приветливо улыбался, увидев мой взгляд, и продолжил колдовать над моим телом.

   Самой себе я напоминала резиновую куклу со множеством катетеров, дренажей в самых неожиданных местах. О том, как все эти приспособления называются, я узнала позже, тогда же из меня торчали «трубки», как из осьминога щупальца. С одним из таких «щупалец» занимался Алексей Викторович, а я переводила взгляд от бейджа с именем к рукам в перчатках и обратно. В конце он подмигнул мне, уверенно сказав:

   — До встречи. — И скрылся из поля зрения.

   Может быть, он был рядом, казалось, я слышала его голос, но привстать и оглядеться не могла, да и не хотела. Сон побеждал любые желания.

   Третий раз мы встретились, когда Алексей Викторович бесцеремонно заявился в мою палату за час до отбоя, уселся напротив кровати на стуле, вытянув ноги, и просканировал меня взглядом с ног до головы.

   — Как вы себя чувствуете? — спросил он.

   В одно мгновение выражение его лица изменилось, из изучающего превратившись в приветливо-дружелюбное.

   — Хорошо, — ответила я.

   — Хорошо-хорошо? — уточнил Алексей Викторович, всматриваясь мне в лицо, что почему-то заставило меня покраснеть, несмотря на то, что с моим уровнем гемоглобина я могла бы сыграть без всякого грима труп в любительском театре.

   — Д-да, — кивнула я.

   — Позволите?

   Алексей Викторович поднялся, достал перчатки, показал жестом, что собирается меня осмотреть. Я согласилась, вернее, сделала вид, что даю согласие. Разве у меня был выбор? Потребовать другого врача на основании того, что этот заставил мою, обделённую эритроцитами личность, краснеть? Это было бы верхом наглости и неблагодарности с моей стороны.

   Отвела глаза в сторону, смотреть на перевязку почти на весь живот не хотела. Неровные края виднеющихся разводов зелёно-бурого цвета пугали.

   Зажмурилась, отвернулась в сторону стены, резко выдохнула, замерла, пережидая осмотр.

   — Давай спинку посмотрим, — как маленькой сказал он.

   Пришлось неуклюже, вздыхая и корячась, менять положение.

   — Всё хорошо, — услышала я.

   Я готова была поспорить, поскольку хорошо мне не было. Нигде. Никак. Но ничего не ответила. Я выжила благодаря врачам, дышала, могла двигаться, пусть с трудом, но ведь могла. Смотрела на божий свет, видела далёкую иллюминацию города в окне, поговорила по телефону с мамой, обняла отца — разве это не заслуживало характеристики «всё хорошо»?

   — Там правда не всё так страшно, как кажется, — сказал Алексей Викторович, укрывая меня одеялом, показывая взглядом в область моего живота, а после вышел.

   — До свидания, — сообразила я попрощаться, когда дверь уже закрылась, и добавила в тишину палаты: — Спасибо…

   Через час заглянула медсестра, её звали Аня. Славная, добродушная и очень болтливая молоденькая девушка, закончившая колледж в этом году. Кажется, её рот не закрывался ни на минуту.

   — Готовим попу, — с порога заявила Аня победным голосом, продемонстрировав два шприца.

   — Почему два? — спросила я. Вчера и позавчера был один укол на ночь.

   — Алексей Викторович назначил. Не переживайте, Алексей Викторович лучший, лишнего не пропишет. Вам сильно повезло, что его выдернули в выходной день, когда вас привезли, иначе… — Аня замолчала, сообразив, что сказала лишнее. — Он вообще — врач от бога! Только вам дважды жизнь спас, а так — не сосчитаешь скольким. А видели, какой красивый? У нас почти все девочки в него влюблены или были влюблены, и пациентки постоянно влюбляются, только всё без толку. Но это ерунда, главное — руки у него золотые, и голова, и сердце, и… — трещала и трещала Аня, расписывая достоинства человека с золотыми руками, головой, сердцем и другими органами, который, как оказалось, дважды спас мне жизнь — Алексея Викторовича Демидова.

   В итоге я всё-таки крепко заснула, провалилась в сон, как в чёрную космическую дыру, из которой никак не могла вынырнуть, кружилась по краю сновидений, словно у горизонта событий.

   Выдернул меня настойчивый звонок в дверь вперемешку с настырным стуком. Кое-как собрала мысли, сумела встать с дивана. Оглядела себя — помятая трикотажная пижама, махровые носки из разных пар. По обыкновению бледная, лохматая и такая же мятая, как трикотажный комплект на мне, в синюю мелкую клетку.

   — Алексей Викторович? — уставилась я на того, кто стоял на пороге, одновременно соображая, что нужно была спросить, кто за дверью, и не понимая, что он делает здесь…

ГЛАВА 3

Я отступила на пару шагов, хотя единственное, что нужно было сделать — быстро рвануться вперед и успеть закрыть дверь перед лицом гостя. Ногу в проём двери он не поставил, это я отметила краем сознания, скорее рефлекторно, но отчего-то отступила. Дура!

   — Я зайду? — неверно истолковал мой жест Алексей Викторович.

   И действительно зашёл, скинул куртку одним движением, вторым пристроил её на пустующую настенную вешалку, где одиноко висел мой пуховик, на верхней полке устроились мои же вязаная шапка и шарф. Разулся, аккуратно поставил обувь, пробежался взглядом по полу в поисках мужских тапочек, которых, естественно, не нашёл. Рядом с обувницей пристроились мои — розовые с изображением малиновых бантиков, те самые, в которых я ходила в больнице. В квартире я, по привычке, ограничилась носками.

   — Проходите, — понуро, с опозданием, кивнула я, тяжело, с физически ощутимым скрипом соображая, что нужно сказать, сделать… — На кухню?

   Прозвучало вопросительно, однако, меня поняли и пошли, куда пригласили.

   Показавшееся накануне просторным помещение сразу стало меньше, когда туда вошел Алексей Викторович. Я поплелась к столу, нажала кнопку электрочайника. Внимательнейшем образом изучила и сам электроприбор, и двойную розетку, в которую он был подключён, и рисунки на кафельной плитке в стиле пэчворк.

   Обернулась от колкого чувства присутствия постороннего человека в своём пространстве. Вроде знала, что здесь, совсем рядом, находится мужчина. Сама же сказала ему: «проходите», но холодные мурашки поднялись на ледяные лапки, заметались в панике вдоль спины.

   Алексей Викторович, как остановился в дверном проёме в виде арки, ведущей из небольшого коридора в кухню, так и остался стоять. Прислонился одним плечом к косяку. Совершенно непривычный, непохожий на себя. Внешне тот же: высокий рост, я бы не удивилась, узнай, что он играл за сборную института по баскетболу или волейболу. Длинные ноги, широкие плечи. Про такое телосложение говорят «атлетическое».

   Тёмно-русые волосы, скорее каштановые, серые глаза. Светловатые и настолько густые ресницы, что невольно задаёшься вопросом, для чего природа наградила таким богатством мужчину.

   Лицо? Приятное лицо, наверное, красивое. Высокие скулы, волевой подбородок. Ямочка на щеке, которая словно заблудилась, случайно прыгнула к взрослому мужчине от беспечного старшеклассника и осталась навсегда. Эта ямочка умело сглаживала любые резкие слова её обладателя, придавая лицу добродушное выражение.

   И всё-таки совершенно другой. Скорей всего на меня влиял непривычный вид. До этого утра я видела Алексей Викторовича только в хирургическом костюме, зелёном, бирюзовом или сером. Иногда поверх был накинут белый халат. Обязательный бейдж на груди, медицинская обувь.

   Джемпер, подчёркивающий мышцы рук и груди, современные тёмные джинсы, крупная пряжка ремня — всё это дезориентировало. Я словно видела другого человека перед собой. Двойника, брата-близнеца, голограмму, кого или что угодно, но не Алексея Викторовича.

   — Неловко получилось, — улыбнулся он. — Первый раз пришёл в гости к девушке — и без вина, цветов и конфеты.

   Интересно, существовали ли ситуации, когда он улыбался, а заблудшая ямочка на щеке не заставляла улыбаться в ответ? Я поймала себя на смущённой улыбке, хотя радоваться было нечему.

   В моём доме находился мужчина, про которого я почти ничего не знала. Фамилию, имя, отчество, место работы, цвет глаз, то, что он спас мне жизнь. При этом вряд ли хоть один человек на земле знает, что он сейчас находился здесь. Бестолочь…

   — Я не пью, — промямлила я. — И не ем. Конфеты.

   — Зря, — фыркнул он. — Конфеты — дар богов бестолковому человечеству.

   — А… ну да… — ответила я. Дар богов. И опомнилась: — А вы зачем пришли?

   Мурашки, дары богов — это всё интересно, но мне не хотелось думать обо всём этом. Лишние, пустые мысли, которые скакали как блохи, раздражали. Позволить себе расслабиться я не могла. Поверить, что этот привлекательный мужчина, спасший мне жизнь, прилетел сюда после бессонной смены только потому, что волновался обо мне, было слишком откровенной роскошью.

   Я закрылась на сотни замков. Была твёрдо намерена никого, никогда, в любой, самой фантастической ситуации, не пускать на свою территорию, как бы соблазнительно это ни выглядело в фантазиях. Что греха таить, время от времени я представляла, как бы всё могло выйти у меня с Алексеем Викторовичем, если бы не бесконечные «но» в моей неустроенной жизни.

   В моих мечтах, Алексей Викторович был Алексеем или Лёшей. У нас с ним закрутился долгий, страстный роман, телесная близость постепенно переросла в душевную. Все закончилось созданием дружной, счастливой семьи. С тем же успехом можно было мечтать о цветущих вишнёвых садах на Марсе. Жизненный опыт и жестокая реальность бесцеремонно подсказывали, что время розовых единорогов, если оно и было у меня, бесследно прошло.

   Я должна была позаботиться о сыне, о родителях. Об их здоровье, благополучии, финансовой стабильности, которые я, и только я могла дать. У меня были и есть братья, но они давно жили обособленно, своими семьями и нуждами. Ничего не просили у родителей, но и давать не спешили. Ограничивались поздравлениями с праздниками и редкими телефонными звонками. Один забрался в Германию, второй в Австралию — с тем же успехом он мог жить на обратной стороне Луны. Мне необходимо было помочь родителям, подумать о Кирюшке.

   Помнить, что мечты о прекрасных принцах — удел наивных девушек, которые пока не знают, что принцев нет. Их не мало, они не штучный товар, достающийся хорошим девочкам, их попросту не существует.

   И главное — отдавать себе отчёт, что не с моей теперешней внешностью заводить отношения, даже временные и поверхностные. «Для здоровья», как советуют женщинам современные гуру психологии из Инстаграма.

   Здоровье… Интересно, перелом двух рёбер или сломанные пальцы кому-нибудь приносили здоровье? Нет! Именно это мне принесли отношения с мужчиной, помимо сына и бесконечных передряг, из которых я несколько лет не могла выбраться. Пока не попала в новый виток, который показал — раньше у меня проблем не было вовсе.

   Воспоминания, которые преобразовывались в тягучие, похожие на густой кисель мысли, заставили меня вздрогнуть всем телом и снова покрыться ледяными мурашками.

   — Зачем вы пришли? — повторила я свой вопрос, откопав под руинами самооценки и под гнётом страха уверенный тон.

   — Ты не догадываешься?

   — Нет, — отрезала я.

   — Потому что ты не брала трубку и не отвечала на мои сообщения, — просто ответил Алексей Викторович.

   Я действительно не брала телефон, не отвечала на сообщения. После того как поговорила с отцом и Кирюшей, отключила сотовый. Нужно было занести человека, который спас мне жизнь, в чёрный список везде, где он мог до меня добраться. Рука предательски дрогнула. Слабость усыпила бдительность, уговорила, что прямо сейчас необязательно. Да и не станет Алексей Викторович звонить, приходить, искать встречи со мной. Что за вздор?! И я точно не стану.

   Расплата не заставила себя ждать. Алексей Викторович стоял на моей кухне, вёл светские беседы, по своему обыкновению игнорируя мой непритязательный вид.

   — Я отключила телефон, — сказала я.

   — Я ждал твоего звонка или сообщения, волновался, — искренне ответил он.

   На долю секунды я устыдилась. Иррациональное чувство погибло быстро и без мучений под доводами здравого смысла: стыд за собственное поведение, за мысли, чувства, желания — вот с чего начинались мои отношения с бывшим мужем. Закончились они личным адом. Проходить этот путь второй раз я не собиралась.

   К тому же, как бы ни был приятен интерес Алексея Викторовича — молодого, привлекательного, успешного мужчины, — поверить в него я не могла. Искала понятное, простое объяснение происходящему. Ничего, кроме криминала или психиатрических отклонений в голову не приходило. Я хваталась за эти версии, верила им.

   Разве я, такая, какой он меня видел, могла заинтересовать? Несчастная неудачница, не знающая, как и на что жить дальше. Бледная немощь, «разукрашенная» шрамами на спине и одним, зато откровенно пугающим, на животе. Я сама еле сдерживала рвотные позывы, когда видела это. Вообразить, что подобное может привлечь мужчину, немыслимо.

   — Предвосхищая вопрос об адресе, отвечу, — продолжил Алексей Викторович. — Я не был уверен, что найду тебя по месту жительства, указанному в истории болезни. Действовал на удачу. Ну и запомнил, что ты говорила.

   Мысленно я отвесила себе увесистый подзатыльник за беспечность. В больнице всё казалось ненастоящим. Несмотря на боль, первое время невыносимую, не проходящую, я чувствовала себя в безопасности. Пришло время расплаты?..

   Посмотрела на Алексея Викторовича, тот не сменил положения, смотрел по сторонам, останавливаясь взглядом на деталях интерьера, но чаще всего его глаза были прикованы ко мне. При этом он не двигался, казался расслабленным, благодушным. Не был похож на человека, который прямо сейчас начнёт распускать руки. Пока не начнёт или никогда — вопрос открытый, ответ на который мне совершенно не хотелось искать.

   — Послушай, — вдруг сказал Алексей Викторович. — Честно говоря, я голоден, бизона бы съел. Внизу дома видел бистро с рекламой комплексных завтраков на входе. Сходим? Тебе тоже не помешает подкрепиться, — он подмигнул, сверкнув добродушной ямочкой на щеке. — Кажется, я там видел блинчики, — улыбнулся, как котяра, которому перед мордой поставили миску с любимым лакомством.

   Это была отличная возможность выбраться из квартиры в более безопасное место, но, вопреки железным доводам разума, я вдруг, совершенно неожиданно для себя, ответила:

   — Я сама могу блинчиков напечь.

   Вчера я видела упаковку муки, яйца, молоко, за ночь продукты не могли испариться, если только не были плодом моего воображения.

   — Правда? Умеешь? — восторженно, как ребёнок, уточнил Алексей Викторович, чуть в ладоши не захлопал, честное слово.

   — Что тут уметь-то? — в свою очередь опешила я.

   Блины — самое простое блюдо, которое придумало человечество. Сколько себя помню, я умела печь блины, оладьи, сырники. Лет в пять точно заправски выливала тесто на сковороду и лихо переворачивала прозрачные на свету блинчики.

   Женщины любят говорить, что не умеют, не хотят готовить, что это унижающее достоинство занятие, «не их», но по правде умеют все, иначе многие умерли бы от голода. С той зарплатой, которую получает большинство, по ресторанам не находишься, а есть хочется не один раз в день. «Маковые зёрнышки», которыми иногда питаются дамы, и то нужно приготовить.

   Я же солнцеедкой никогда не была, становиться ею не собиралась, энергией вселенной питаться не умела. У меня рос сын, поэтому готовить я умела. Блины испечь точно не проблема.

   — Могу помочь, — Алексей Викторович сделал шаг вглубь кухни, оторвавшись от косяка. — Я профессионально взбиваю тесто с помощью миксера.

   — Не уверена, что здесь есть миксер, — я обвела взглядом кухню.

   Вчера не пришло в голову обследовать как следует кухню. Я даже ужинать не стала, ограничилась стаканом йогурта, ближе к ночи вспомнив, что есть всё-таки необходимо. Позволить себе свалиться из-за отсутствия аппетита и жалости к себе, я не могла. Достаточно того, что случившееся уже вывело меня из строя на несколько месяцев. А значит, я нужно запихнуть в себя хоть что-нибудь.

   — Я делаю это виртуозно венчиком и даже ложкой, — засиял Алексей Викторович.

   — Ладно…

   Через десять минут он замешивал тесто. Надо признать, действительно споро, будто делал это каждый день, и между делом рассказывал:

   — Меня бабушка научила. До восьми лет я жил у бабушки с маминой стороны, родители были заняты работой. Алевтина по сей день считает, что главное в воспитании ребёнка — не избаловать его. Я с самого раннего детства заправлял за собой кровать, убирался, помогал на кухне.

   — А после восьми переехал к родителям? — спросила я.

   Стало интересно узнать, как и чем жил Алексей Викторович. В прошлом, настоящем, как представлял своё будущее. На самом деле — давно было, только он редко говорил о себе, так же как и я. Мы беседовали о чём угодно, только не о личном.

   Мне не хотелось вспоминать. Хватит и того, что пришлось столкнуться с собственным прошлым нос к носу, когда бывший муж заявился в больницу с перечнем требований, если он возьмёт нашего общего сына на попечение, пока я не поправлюсь. Бывший был послан в заоблачные дали. Элитный частный пансионат в Швейцарии обошелся бы дешевле. Но дело не в этом, а в том, что ему Кирюша был не нужен, как и он сыну. Справимся!

   У Алексея Викторовича наверняка тоже были причины отмалчиваться о своей жизни. Может, он женат, поэтому молчит. Кольца не носил, но отсутствие золотого ободка давно не показатель.

   — Почти. К отцу, — спокойно ответил он. — Родители развелись, какое-то время я ещё пожил с бабушкой, потом перебрался к отцу.

   — Почему не к маме? — я удивилась.

   — Честно говоря, никогда не задумывался. Позже мать вышла замуж, я почему-то решил, что буду мешаться. Решил, что мешать отцу веселей, — усмехнулся он, подталкивая ко мне кастрюльку с готовым тестом.

   — Мешался?

   — Думаю, да, — Алексей издал добродушный смешок. — Он последовал примеру матери, через год создал семью. Уверен, десятилетний шалопай с шилом в заднем месте вряд ли радовал. Им хотелось уединения, а я вечно болтался под ногами, но недовольства в свою сторону не помню. Наоборот, по сравнению с бабушкой, я очутился в раю. Единственное, что от меня требовалось, — хорошая учёба.

   — Хорошо учился?

   — Конечно, — немного самодовольно ответил он. — А ты?

   — Что я? Росла с мамой, папой, братьями. Дедушек с бабушками не помню, рано умерли. Училась нормально. У нас сельская школы была, учителя на многое закрывали глаза. Понимали, что большинство поступит в ближайшую ПТУ, в лучшем случае потом будут жить в райцентре, но скорее всего, станут разнорабочими, грузчиками, если повезёт — вахтовиками. Некоторые в селе останутся.

   — Но ты ведь уехала.

   — Уехала.

   Я не могла и на секунду представить, что останусь в посёлке, спрятанном в густой тайге, где у мужчин чаще всего дорога в охотники. У женщин в лучшем случае — работа на почте, в детском саду, в школе, в продуктовом магазинчике. Большинство же были, как моя мать — домохозяйками при муже.

   — Молодец, — похвалил меня собеседник.

   Конечно, молодец, жаль, что всё вернулось на круги своя. Вот я — совершенно непонимающая, что делать дальше, как и на что жить. Вот — враждебный мир вокруг.

   Потом я пекла блины, преувеличено сосредоточенно следя за слоем теста на сковороде, словно если отвлекусь на мгновение, всё, включая квартиру, сгорит. Алексей Викторович не мешал моему представлению, сидел на стуле, дисциплинированно ждал, время от времени бросая на меня заинтересованные взгляды.

   Слишком заинтересованные. Откровенно мужские. Порой раздевающие. От чего перехватывало дыхание, предательски ныло внизу живота, наливалась грудь, превращая соски в твёрдые горошины. Как бы я ни старалась отвлечься, мысли крутились вокруг гостя… Вернее — того, что могло бы произойти здесь и сейчас, не будь он настолько привлекательным мужчиной, а я хотя бы немного подходила ему. Могла бы оправдать ожидания.

   Я хотела секса, получить разрядку, не сама с собой, как привыкла в последние годы, а с Алексеем Викторовичем. С Лёшей. Здесь. Сейчас. Не сходя с места. В воображении крутились бесстыжие картинки, за которые мне должно было стать стыдно, но не становилось.

   Словно прочитав мои пошлые мысли, Алексей Викторович подошёл ко мне со спины, прижался, провёл рукой по ткани на животе, потом поднялся к груди. Обещающим движением обхватил грудь, громко выдохнул мне в ухо, опалив дыханием.

   — Обещай, что дашь мне шанс, — прошептал он, сдавливая пальцами сосок.

   — Алексей Викторович… — Я попыталась протестовать, вывернуться.

   — Лёша, — поправил он. — Помнится, мы договаривались.

   — Лёша, — кивнула я. — Отпусти.

   Мои движения противоречили моим же словам. Ртом я отказывалась, бессвязно бубня, что «ни к чему такому не готова». Телом подавала противоположные сигналы, абсолютно читаемые, понятные любому, даже неискушённому мужчине.

   — Я не настаиваю сейчас, — отступил он. — Позже, когда будешь готова.

   Мысленно я поблагодарила небеса за понятливость Алексея и собственный низкий гемоглобин, только благодаря ему я не раскраснелась как свекла.

   «Позже, когда будешь готова»... Чертовски жаль, что я никогда не стану готова к отношениям. Еще хуже, что совсем скоро он потеряет ко мне интерес. Мои погружения в альтернативную реальность, где я юная, беззаботная, пышущая здоровьем привлекательная девушка, завершатся.

   Ел Алексей Викторович, вернее Лёша — мне было сложно привыкнуть к тому, что он Лёша, — с аппетитом. Макал свёрнутый блин в сметану или намазывал джемом. Мне было немного жаль, что не могу угостить его вареньем собственного приготовления, из яблок с брусникой, например, или малиновым.

   Из мыслей выдернул рингтон телефона. Алексей выхватил аппарат из своего заднего кармана, поднёс к уху, бросив на меня извиняющийся взгляд.

   — Прости, задержался, — сказал он в трубку. — Дела.

   Женский голос что-то ответил, я не смогла разобрать, специально отошла подальше, чтобы не становиться свидетельницей чужого разговора.

   — Через час буду, — резюмировал Алексей, всё-таки Викторович, и встал.

   Посмотрел на меня, нахмурился своим мыслям или моему внешнему виду, я не поняла. Направился в прихожую.

   — Какие у тебя планы на четверг? — поинтересовался он, стоя в дверях.

   — Не знаю, — честно ответила я.

   — Приглашаю тебя в ресторан, — без обиняков заявил он, можно сказать, поставил в известность. — Знаю одно камерное местечко, думаю, тебе понравится.

   Посмотрел на меня, нахмурился своим мыслям или моему внешнему виду, я не поняла. Направился в прихожую.

   — Какие у тебя планы на четверг? — поинтересовался он, стоя в дверях.

   — Не знаю, — честно ответила я.

   — Приглашаю тебя в ресторан, — без обиняков заявил он, можно сказать, поставил в известность. — Знаю одно камерное местечко, думаю, тебе понравится.

ГЛАВА 4

Время до четверга тянулось долго и совершенно бесполезно. Я осваивалась в квартире, переставила кое-какие мелочи на свой вкус. Попыталась сдвинуть диван ближе к окну, тем самым освободив пятачок свободной площади для детского столика, поняла, что это мне не под силу. Что ж… пока так.

   Выходила на улицу, рефлекторно стараясь не отходить далеко от дома. Шестым, иррациональным чувством боялась удалиться чуть дальше условно обозначенных границ в голове, будто постройка из красного кирпича — моё временное пристанище — гарантирует безопасность. Усилием воли заставляла себя пробираться дальше, обследовать окрестности, заходить по пути в магазины.

   С крошечными торговыми точками, больше похожими на лавчонки коробейников, проблем не возникало. Я могла видеть происходящее в магазине почти с любого угла. Одновременно в поле зрения попадали касса, прилавок, выход.

   С супермаркетом, который располагался в одной автобусной остановке от дома, дела обстояли намного хуже. Психолог предупреждал о подобном, но я не думала, что всё окажется настолько… пугающим. До дрожи в коленях, до пересохшего рта и холодного пота по спине.

   Первый раз я смогла дойти до входа. Увидела ряд тележек, составленных у стены, тут же поспешила на выход. После почти сорок минут гуляла по небольшому скверу напротив, считая шаги и дыхание, чтобы преодолеть внутреннюю панику. Почему я веду себя как истеричка?

   Да, случилось. Да, страшно. Но жизнь продолжается. Жить я обязана, и жить полноценной жизнью. Насколько позволит здоровье и финансы. Ради Кирюши. Зачем ему мать, которая не в состоянии зайти в торговый центр с супермаркетом на первом этаже? Которая не сможет элементарно купить молока, масла, каши, хлеба, не говоря уже о менее значимых, но всё-таки важных вещах.

   Второй раз продвинулась чуть дальше, до конца овощного отдела. Сразу у холодильников с молочными товарами позорно ретировалась. Как выскакивала на улицу, не вспомнила даже через сутки.

   В итоге на третий день, с утра, мне удалось неспешно выбрать полкило ненужного мне картофеля, авокадо, взять литр молока, десяток яиц. Пройти в рыбный отдел, прицениться там. Отстоять очередь из трёх человек, расплатиться и почти неспешной походкой выбраться на улицу.

   Правда, кассирша несколько раз озадаченно на меня посмотрела, поинтересовалась, всё ли в порядке, не нужна ли мне — бледной, трясущейся, со струйкой пота, стекающей у виска, — помощь. Я молчаливо отказалась и, довольная собой, вышла на улицу. Маленькая, такая важная для меня победа!

   Что ещё? Несколько раз в день звонила родителям. Отец, который всегда был противником новых технологий, тем более интернета, осваивал подаренный соседями смартфон. Не всегда удачно получалось, но с трёхлетним внуком они составляли вполне бодрую команду, готовую к новым открытиям.

   Видела маму. На экране она смотрелась неважно, говорила с трудом, растягивала слова, но всё-таки это было значительно лучше ожидаемого. С Кирюшей она лепила снеговика, снежных человечков, крепость, в которой «ни один бандит» их не достанет. Слова о бандите принадлежали Кирюше, они заставляли болезненно сжиматься сердце. Маленький, как же сильно он испугался в тот день, сколько перенёс потом. Мой крошечный, храбрый мальчик.

   Отец, естественно, настаивал на том, что мне нужно немедленно возвращаться домой. Нажилась самостоятельно — хватит! Сама чуть не погибла, едва дитя не погубила. Ради чего? Денег? Есть у него деньги! Не миллионы, конечно, но на жизнь довольно. Особенно если ужаться, на ерунду не тратить, лишнего не покупать.

   Например, бесконечные игрушки, бестолковые сладости для Кирюши. Наряды для себя. Пара платьев, верхняя одежда по сезону — того и хватит. Не перед кем, а главное — незачем форсить. Нафорсилась, достаточно! Бог же своей милостью не оставит. Поможет.

   Я не могла себе позволить полагаться на божью милость. Я выжила, мой ребёнок был цел, здоров, в безопасности. Отец и мать в относительном, но ведь в здравии. Большего не просила и не ждала.

   Чтобы не провоцировать лишние волнения, сказала родителям, что попробую найти работу по силам, но усердствовать не стану, если за пару недель не сложится — перееду в родной посёлок. Действительно, если не шиковать, то прожить можно. Не стану больше испытывать судьбу.

   Для себя же составила план: ищу работу, неважно, насколько по силам — выдюжу, выстою, выживу. При первой возможности заберу сынишку.

   Во-первых, я до боли, до наворачивающихся слёз скучала по родному человечку. Во-вторых, родителям, особенно маме, будет легче без обузы. А дальше… жизнь покажет.

   Необходимо маме санаторное лечение устроить, оплатить реабилитацию. Кирюшу на спорт отдать, на карате или гимнастику, неважно, для здоровья, чтобы друзей нашёл. Начал жить обычными для трёхлетки заботами: мультфильмы, игрушки, шумные дни рождения с аниматорами. К логопеду нужно записаться, к психологу походить, чтобы перестал строить «крепость от бандитов».

   Вот об этом и решила думать. Простой, незатейливый план. Исполнить бы… Сил не хватало даже на двухчасовую прогулку. Паника охватывала часто, буквально на пустом месте. Любой резкий звук заставлял холодеть, цепенеть, сжиматься. И всё-таки, вопреки собственным страхам, я была твёрдо намерена начать жить полной жизнью.

   Деньги сами себя не заработают. Сын сам себя не вырастит. А значит, как поется в нашумевшей песне «Чего ждать? Встала и пошла!»

   В простом, как три копейки, плане я оставила огромное слепое пятно в пункте «личная жизнь». С одной стороны, думать об этом аспекте было до боли смешно. С другой — не думать становилось сложно.

   Приглашение Алексея Викторовича было в силе. Оно было реальностью, не плодом воображения, не галлюцинацией, как и его сообщения в течение нескольких дней.

   Сообщения совсем простые, ненавязчивые. Пожелания доброго утра, спокойной ночи, забавные картинки, мемы. Иногда я ощущала себя старшеклассницей в разгар виртуального романа. Вернее, я думала, что именно так должна себя чувствовать совсем юная девушка, получающая сообщения и комментарии от молодого человека.

   У меня такого опыта не было. В пору своей юности я опасалась смотреть в сторону парней, да и они обходили меня стороной. Не помню, чтобы переживала из-за этого. В начальной и средней школе стало не до глупых мальчишек. Умных, по моему тогдашнему убеждению, среди них не встречалось. К старшей я знала одно: мне необходимо вырваться из родного посёлка любыми способами. Поступить учиться в институт или колледж было самым простым вариантом. Родители, несмотря на свои убеждения и воспитание, никогда не возражали против моей учёбы. Бог даст — всё получится.

   Можно сказать, что в свои двадцать восемь лет я переживала свой первый школьный роман. Второй роман у меня был, третий тоже, даже брак за плечами имелся, а вот школьного — с глупыми записками, смайликами-сердечками, мечтаниями среди ночи — не случалось.

   Я отлично понимала, что Алексей Викторович — не старшеклассник. Точный возраст я не узнавала, он точно был старше меня лет на пять, может быть, больше. Значит, его интерес совершенно понятный и лежит вдалеке от пряничных «валентинок». Как же мне было невыносимо жаль, что я не могла этот интерес поддержать.

   Не могла, но ведь поддерживала!

   Тем, что отвечала на сообщения. Отправляла голосовые. Наслаждалась каждой секундой общения, не хотела прекращать его, хоть и понимала, что неслась в чёртово никуда. В пропасть… Хотя, ведь я бывала на краю пропасти, заглядывала бездне в глаза. И глаза Алексея Викторовича абсолютно точно не похоже на то, что я видела.

   Одно крошечное разочарование совершенно точно меня бы не убьёт — примерно такие мысли я крутила в голове, когда решила принять приглашение в ресторан.

   Чем бы ни закончилась эта авантюра, мне было важно выйти из дома, нацепить маску здорового человека, интересной женщины, постараться сделать вид, что моя нормальная жизнь продолжается.

   А значит, следовало отыскать, в чём отправиться «на свидание». Становилось неловко от одной мысли, что я позволила себе фривольные мыслишки. С другой стороны я понимала, что это мой осознанный выбор, если хотите — план по спасению утопающего руками самого утопающего.

   Единственное платье, подходящее случаю, стало мне безбожно велико, это было видно без примерки. Когда я вздыхала над своим небольшим животом, который принято называть «женским», и мечтала похудеть, обзавестись кубиками пресса, я вовсе не это имела в виду.

   Несколько свитеров и блузок, раньше сидевшие на мне безупречно, теперь болтались, как на вешалке. С юбками и брюками из прошлой жизни дела обстояли ничем не лучше.

   Пока я собиралась, перекладывала вещи с места на место, откидывая поочерёдно каждую вещь, признавая её не годной для обновленной меня, разглядывала косметичку, понимая, что яркие тона губной помады сейчас мне совершенно не пойдут, рассматривала лицо в зеркало ванной под холодным, бесстрастным светом, настроение менялось, как картинки в быстро крутящемся калейдоскопе.

   От истерично-позитивного к совершенно упадническому. От слезливого к необоснованно оптимистичному. Меня швыряло из стороны в сторону, как утлое судёнышко. Я никак не могла собраться с силами, сосредоточиться на одной мысли или действии.

   Однако, поставив себе цель, я упорно к ней шла. Выбрала относительно прилично сидящий свитер, который при умелом подходе, смахивал на модель оверсайз, джинсы, нанесла неяркий макияж.

   Окинула взглядом себя в зеркале. Что ж, если не знать, какой была до, то и после смотрится пристойно. А если не вспоминать, что скрыто под одеждой, отражение становится и вовсе симпатичным.

   Невысокий рост и немного плотное телосложение я никогда не считала проблемой. Если бы я росла в среде, где ориентировались на современное представление о красоте, я бы могла обрасти комплексами по поводу роста, объёма груди и бёдер, но я росла в совершенно другом, закрытом сообществе. Стандарты гламура прошли мимо моего подросткового сознания, во взрослой же, самостоятельной жизни я не могла себе позволить рефлексию из-за мелочей.

   Мужчины из моего прошлого не возражали против полной груди, тяжеловесного размера, бёдер и того самого «женского» животика. Напротив, как правило, им нравилась моя фигура. А кому не нравилась… что ж, на изображение Бенджамина Франклина я никогда не была похожа, так что, нравиться всем попросту не могла.

   В сегодняшней жизни… места для мужчин не осталось. Была лишь необходимость собраться с силами, схватить себя за шкирку и вытащить если не в светлое, то в безопасное, сытое будущее. В первую очередь для Кирюшки, родителей, лишь потом для себя, если найдутся силы.

   В условленное время позвонил Алексей Викторович, сказал, что послал за мной такси, чтобы я ни о чём не переживала, садилась в авто и спокойно отправлялась в ресторан. Заехал бы сам, но задержала работа, неотложные дела.

   Я согласилась. Работа у Алексея Викторовича была адская, казалось, почти в любое время суток он находился в стенах клиники. Наверное, мне так только чудилось, ведь у человека обязательно должны быть выходные, праздничные дни, отпуск… Интересно, как его родные относятся к постоянному отсутствию близкого человека?

   На минуту я задумалась о том, смогла бы выдержать такой график работы, смириться с тем, что мой мужчина, муж, большую часть времени отдаёт пациентам, становлению себя, как профессионала, а не семье.

   В бытность моего замужества, в самом начале, я мечтала, чтобы муж чаще проводил время со мной, спустя недолгое время мечтала об одном: чтобы он не приходил домой никогда. А как бы это было с Алексеем Викторовичем?

   Впрочем, все эти ненужные, хаотичные мысли, которые вспыхивали на периферии сознания, не слишком занимали меня. Я смотрела в окно на проплывающий город, иногда думала о том, как хорошо было бы устроиться здесь, преодолеть все преграды, начать новую жизнь.

   Таксист остановился в незнакомом мне месте, впрочем, любое место этого бесконечно-огромного мегаполиса было мне неизвестно. Я выглянула в окно, невольно вздрогнула, боязливо сжав плечи.

   На первый взгляд обстановка не представляла опасности: вывеска на фасаде дома указывала, что приехали мы по адресу, указанному навигатору в автомобиле. Прямо передо мной светилась вывеска с названием ресторана, который упомянул Алексей Викторович. Улица была оживлена, несмотря на вечер. Сновали пешеходы, спешили домой, по делам. Глазели по сторонам, разглядывая вывески, рекламные баннеры, дома, прохожих, иллюминацию.

   — А вот и ты!

   Именно с такими словами открыл Алексей Викторович заднюю дверь машины, где я всё ещё собиралась с духом, чтобы выйти наружу. Я взялась за поданную руку, ощутив, насколько она горячая по сравнению с моей, заледеневшей, несмотря на тепло салона.

   — Привет, — услышала я, когда выбралась из такси.

   Следом почувствовала скользящий, немного вопросительный поцелуй на губах. Меня одновременно спрашивали, как я добралась, и обещали, что всё будет хорошо. Набравшись смелости, я чмокнула в ответ. Получилось нелепо, смазанно, однако я поставила себе зарубку, похвалив: пусть крошечный, но шаг навстречу реальной жизни.

   Хватит барахтаться в воспоминаниях, которые и хорошими-то не назвать, и в неосуществимых мечтаниях. Есть только здесь и сейчас. Лишь крошечные шаги, которые я должна сделать во благо своему будущему.

   — Здравствуйте, — ответила я, мысленно себя одёрнув.

   «Здравствуй», нужно было сказать «здравствуй» и на «ты».

   Алексей Викторович приподнял бровь, кинув на меня нечитаемый взгляд, от которого я помимо воли смутилась. Открыл дверь ресторана, пригласив внутрь.

   Вошла, огляделась. Не помпезно, чего я опасалась в глубине души. Женщине, большую часть жизни проведшей на периферии, сложно мгновенно перестроиться и не чувствовать себя скованно в шикарных интерьерах. Камерная атмосфера начиналась с гардероба и позволяла настроиться на приятный вечер. Хостес приветливо улыбнулась и прошла вперёд, показывая дорогу.

   Столик оказался у окна с деревянными рамами, которые придавали особый уют помещению. Стоял немного обособленно от основной массы столов, был скрыт приглушённым светом от окружающих. Волей-неволей я облегчённо выдохнула. Всё-таки, как бы я ни крепилась, ни уговаривала себя, оказаться в центре внимания, пусть мнимого, под ярким светом электрического освещения интуитивно боялась.

   — Подумал, что здесь тебе будет достаточно комфортно, — прокомментировал мою реакцию Алексей Викторович.

   — Всё хорошо, — выдавила я вместе с улыбкой в ответ.

   Тут же материализовался официант, и мы углубились в изучение меню. Вернее, изучала я, Алексей Викторович, судя по всему, бывал здесь не раз, потому что довольно быстро, не листая страниц, сделал заказ.

   Я же понимала только одно — не смогу есть. Кусок в горло не полезет. Почему? Сама не могла понять.

   Цены? Завышенные, однако, вполне приемлемые для заведения подобного уровня. Насколько я могла судить, конечно. В последние годы мне не приходилось ходить никуда, кроме работы и детских учреждений.

   Пригласивший меня мужчина? Глупости. Алексей Викторович, вопреки здравому смыслу и болезненному опыту, не вызывал у меня опасений. Во всяком случае, в общественном месте с множеством посетителей.

   То, что он — мужчина? Да, именно это. Мужчина в самом широком смысле этого слова, с вполне объяснимым, откровенным мужским интересом, который я поддержать никак не могла, даже если бы захотела до чёрных точек в глазах.

   Преодолев сотню внутренних барьеров, я всё-таки начала отвечать на осторожные вопросы собеседника. О самочувствии — терпимое. О психологе, к которому должна была обратиться, — пока не дошла. О новом месте жизни — мне определённо нравится, лучше, чем я себе представляла. О ближайших планах — найти работу, забрать Кирилла, помогать финансово родителям, настоять на реабилитации мамы.

   — Звучит как хороший план, — улыбнулся Алексей Викторович.

   Алексей. За время, пока мы ждали подачу блюд, меня поправили несколько раз: Алексей и на «ты».

   — Да, — коротко согласилась я.

   — Думала, куда именно хочешь отправить маму?

   — Нет… — я неопределённо пожала плечами. — Какой смысл думать о том, на что нет денег?

   — Обстоятельная девушка, — улыбнулся Алексей и добавил: — Реабилитация после инсульта в нашей стране бесплатная.

   — Кому как, — невольно усмехнулась я.

   Конечно, мне лично не на что было жаловаться. Меня вытащили с того света, и это вовсе не фигура речи, а самая настоящая, бьющая наотмашь реальность. Сделали две экстренные операции, одна из которых, по словам врачей, была очень сложной. Провели непростой, дорогостоящий курс лечения, благодаря которому я сидела в хорошем ресторане, позволила себе роскошь прийти туда на своих ногах и наслаждаться пищей.

   И ни разу за всё время моего пребывания в больнице не заикнулись об оплате. Только всё это — вряд ли заслуга полиса обязательного медицинского страхования, скорее уж связей моих невольных «покровителей».

   — Зря ты так. Перешли мне медицинские документы мамы, посмотрю, что можно сделать.

   Алексей Викторович постучал пальцами по столу, быстро перебрав ими, как на пианино. Я же вспомнила, как эти пальцы дотрагивались до моей кожи, какие колкие ощущения умели дарить, наряду с успокоением, в котором я иногда совершенно отчаянно нуждалась.

   Нахлынувшее смущение я скрыла ёрничеством:

   — Может, и Кирюшку в садик устроишь?

   — Вот это легко, — засмеялся он в ответ. — Моя родная тётушка не последний человек в Комитете по образованию. Уверен, проблем не возникнет.

   — Сплошные достоинства, — улыбнулась я, не зная, как реагировать.

   Нужно было хвататься за эту возможность всеми конечностями, а заодно и зубами, но мысль о помощи Алексея почему-то показалась неудобной. Неловкой.

   — Не представляешь, каких именно, — подмигнул он.

   А я в который раз поняла, что и при низком гемоглобине могу покраснеть, как девица на выданье.

ГЛАВА 5

Лёша проводил меня домой на такси. У дверей машины я замешкалась, никак не ожидала, что он решит ехать со мною вместе.

   — Не хочу расставаться, — объяснил он, нырнув на заднее сидение. Устроился рядом со мной.

   — Поздно уже, — чтобы сказать хоть что-нибудь, произнесла я. — Тебе завтра на работу.

   — Ничего страшного, высплюсь.

   Я не стала озвучивать, мол, надеюсь на то, что выспаться он собрался в своём доме, а не в моём, тем более в глубине души не была в этом уверена. Но себе можно было признаться: я смертельно хотела продолжить вечер с Алексеем. Не просто продолжить, а переспать с ним. Жадно, жарко, даже пошло, как в кино для взрослых, что немного удивляло.

   Мой измочаленный последними месяцами организм, который перенёс слишком много для обычного женского тела наверняка не должен был чувствовать и сотой части желаний, обуревающих меня.

   Но, ожив в буквальном смысле, тело начало посылать однозначные сигналы, требовать своего. Это и радовало — значит, я была жива, шла на поправку, и всё произошедшее со мной осталось позади, во всяком случае, в физическом плане. И огорчало — потому что я привыкла трезво смотреть на мир, не питать иллюзий. Надежда на то, что секс со мной, с моим телом, каким оно теперь стало, окажется хотя бы удовлетворительным, была ничем иным, как иллюзией — именно так я считала тогда.

   Лучше бы естественная потребность в близости с мужчиной погибла под теми же руинами, под которыми рухнули мои надежды на новую, счастливую жизнь. Так было бы в сотни, тысячи раз проще. А ещё лучше, если бы моё израненное тело не реагировало настолько остро на конкретного мужчину — обладателя серых глаз в обрамлении густых ресниц и ямочки на щеке, что неизменно придавала ему доброжелательное выражение. Намного лучше, в сотни раз спокойней.

   Алексей уверенно положил руку мне на колено, когда такси тронулось с места. Другой рукой придвинул меня ближе, почти вдавив в себя, отчего я, никогда не отличавшаяся субтильностью, почувствовала себя хрупкой. Нагнулся к моей голове, с видимым удовольствием повёл носом у волос, вдохнул полной грудью. Продвинул руку, которая лежала на колене вверх, преодолевая сопротивление тесно сжатых ног, остановил на самом мягком, нежном месте бедра, чувствительно сжал.

   Рефлекторно я расслабила ноги, незначительно отодвинув одну в сторону, почти сразу же сжала снова, чем сделала ещё хуже — ладонь Лёши поднялась выше, уткнувшись ребром в промежность. Пришлось замереть, чтобы прийти в себя.

   Позволить себе интимные ласки прямо в салоне такси я не могла, впрочем, вне салона тоже. Не сейчас, не сегодня, и, похоже, никогда.

   Я уже проходила подобное, жизнь преподала мне хороший урок, который я усвоила со старанием ученицы, окончившей школу с золотой медалью: не стоит слушать собственное тело — обязательно аукнется.

   Несколько лет назад я точно так же ехала в такси со своим будущим, теперь уже бывшим, мужем. Мы познакомились случайно, на корпоративе в честь восьмого марта, куда были приглашены сотрудники партнёров компании, в которой я трудилась. По сути, два владельца решили сэкономить и устроили один банкет на две фирмы, столкнув незнакомых людей на совместной пьянке.

   Илья мне приглянулся сразу, несмотря на то, что внешность имел самую заурядную. Среднего роста, среднего телосложения, русоволосый, без ярко выраженных черт. Но я и сама не могла причислить себя к сонмам красавиц, хотя никогда не считала себя в чём-то хуже или ущербней остальных.

   Он пригласил меня танцевать, я легко согласилась. Мужское внимание тогда мне нравилось, оно льстило, повышало самооценку. Я любила флиртовать, быть в центре мужских взглядов, вызывать определённые мысли, недвусмысленные желания… Не всегда удавалось, потому что, как уже упоминала, я никогда не была жгучей красавицей, при взгляде на которую мужчины сворачивали шеи и забывали собственные имена.

   Вниманию со стороны незнакомца не удивилась, приняла как должное. Не только он приглашал меня, пытался развлечь, пригласить для более интимной беседы, а то и продолжения банкета. В тот злополучный вечер я определённо была в ударе.

   Как мы оказались в одном такси, впоследствии я вспомнить не могла. Пить алкоголь, в отличие от флирта с противоположным полом, я не научилась. В какой-то момент банально потерялась в мыслях и пространстве, пришла же в себя на заднем сидении машины.

   — Куда мы? — задала я вопрос, который всерьёз меня не беспокоил.

   — Ко мне, — ответил Илья, сжав мою грудь сквозь ткань платья и бюстгальтер. Пуховик на мне оказался расстёгнутым. — Не возражаешь? — участливо уточнил он.

   Я не возражала, несмотря на то, что понимала, зачем меня везёт в свой дом мужчина. Более того, я хотела этого. Так случилось, что с последним своим кавалером, если можно так назвать партнёра для секса с приставкой «для здоровья», мы расстались ещё до Нового года. За три месяца мой организм, привыкший к регулярному, довольно частому сексу, истосковался по мужской ласке. Я не была ханжой, не брезговала достижениями секс-индустрии, в студенческие годы купила вибратор, потом ещё один, но никакие достижения не могут сравниться с живым человеком. Мой организм буквально корёжило от желания близости. Свой темперамент я никогда не считала проблемой, и в тот день, в такси, не стала скрывать, что я не возражаю, напротив — хочу.

   Мы провели ночь с Ильёй. Нельзя сказать, что она была фееричной, но мы оба заснули удовлетворёнными. Утром продолжили знакомство, благо был выходной день. Занялись сексом, прогулялись в ближайший магазин за продуктами, опять занялись сексом, вечером отправились в ресторан, а ночью снова…

   Так начался наш роман, который закончился браком. Вернее, сначала я забеременела, не имея таких намерений. Попросту «залетела», чем не осчастливила Илью. Поначалу он уговаривал меня сделать аборт, утверждая, что прямо сейчас ребёнок ни к чему.

   Он только-только начал карьеру, из простого водителя стал экспедитором — продвинулся по карьерной лестнице. Насколько же смешно это звучало. Стал экспедитором почти в тридцать лет. Головокружительный карьерный рост. Уже тогда нужно было уйти, не впутывать его в жизнь своего ребёнка, которого собиралась родить в любом случае.

   Однако, по настоянию родителей Ильи и моих, мы всё-таки поженились. Была ли я счастлива? Пожалуй, да. Выйти замуж, родить ребёнка, лучше двоих, иметь крепкую семью — не этого ли хочет каждая женщина? Естественно, далеко не все считают семью главным приоритетом, многие предпочитают свободу, но тогдашняя я была уверена, что женщине необходима семья, и, что самое главное — ребёнку нужен отец.

   Первое, с чем я столкнулась замужем — это требование уйти с работы. В моём положении, при заработной плате, которую я получала — она была в два раза больше заработков Ильи — это было сущим безумием. Илья твердо стоял на своем, его жена должна заниматься семьёй и только семьёй. Интересы мужа и не рождённого ребёнка для меня должны были стать выше пустого желания ходить на работу и «задницей крутить». Чтобы не «крутить задницей» я уволилась за пару месяцев до декретного отпуска. Семья оказалась дороже.

   Первый раз Илья ударил меня, когда я ещё была в положении. Пришёл с работы пьяный, в дурном настроении. В то время я почти привыкла, что муж постоянно недоволен миром, главное — мной. Я оказалась не той женой, о которой он мечтал. Нерасторопной, не услужливой, неряшливой, с тысячей других эпитетов с частицей «не».

   Привыкла, но всё равно старалась угодить, подстроиться под настроение мужа. В конце концов, ему приходилось нелегко, он тянул на небольшую зарплату семью, в которой вот-вот появится ребёнок. О том, что я могла работать в полную силу до декретного отпуска и получить в итоге хорошие выплаты, я старалась не думать, тем более не упоминать. Семья ведь дороже.

   Именно в тот вечер, в тот самый час, минуту, секунду мне нужно было убираться из жизни мужа, но я осталась. Простила. Поверила уверениям, что это случайность. Рок, фатум. К тому же… сама виновата. Ведь прекрасно было известно, что именно раздражало мужа, но всё равно делала.

   Примерно к двум годам Кирилла моя жизнь превратилась в аттракцион под названием «угадай, что сегодня будет раздражать Илью». Якобы недожаренная курица, пересушенная рыба, резкий запах моих духов, которые сам же и подарил, тёплый свет светильника в прихожей.

   Быть битой, скрывать синяки, передвигаться через боль — вот во что превратилась моя жизнь. Самым же частым упрёком, тем, что неизменно вызывало приступы ярости у Ильи, была та самая первая ночь.

   Не хочу вспоминать, какими словами он меня потчевал. Могу сказать, что банальная «шлюха» или «похотливая паскуда» были одними из самых приличных, а со временем перестали казаться обидными. Что ж… в его словах была доля правды. Вряд ли порядочная женщина поедет с первым встречным и будет с пылом отдаваться ему до самого утра.

   Всё то, что я отрицала со времён начала самостоятельной жизни. Все постулаты, в которых меня воспитывали и которые казались мне устаревшими, несовременными, нежизнеспособными в сегодняшней реальности, догнали меня и показали, что они живее живых.

   Супружеский долг, секс, с которого начались наши отношения, тоже стал камнем преткновения. Бесконечной причиной для недовольства мужа, его побоев. Часто мне не хотелось близости, расслабиться в руках, которые били, я не могла, что естественно вызывало у Ильи недовольство. Более того, служило причиной бесконтрольных сцен ревности — ведь если я не хочу мужа, значит «крутила хвостом» на стороне. Отдавалась первым встречным, едва ли не на улице, чтобы заглушить присущую мне похоть. Кому, как не ему знать, на что я способна.

   А если получалось, как бывало до брака, жарко, с откровенным желанием, это значило лишь одно — в отсутствие мужа я точно так же отдамся любому, кто попросит… Кому? Неважно. Сантехнику, участковому врачу сына, как назло, у нас это был мужчина — убелённый сединами милым старичок, которого дети иначе, чем «доктор Айболит», не называли.

    Я искренне хотела сохранить брак, ведь семья — самое важное для женщины. Основа основ. Один раз обратилась за помощью к свекрови, но вместо помощи, хотя бы наигранного сочувствия, наткнулась на отповедь о том, что я должна быть благодарна Илье, ведь он взял меня с ребёнком. Именно «взял с ребёнком». И родственники мужа привечают меня, несмотря на то, что всем известны детали нашего бесстыжего знакомства.

   В то время, в череде хронического недовольства мужа, его побоев, криков, угроз, слова произнесённые посторонней женщиной, показались мне справедливыми. Привычное уже чувство вины, затопившее всё моё существо, лишь кивнуло в ответ, подтверждая: заслужила.

   Ушла я от мужа в одночасье, не раздумывая ни минуты — куда пойду, на что буду жить, где? По мере того как Кирюша рос, претензий к нему со стороны отца становилось больше и больше. Пока малыш лежал в колыбели, плакал, нарушая планы на спокойный сон, Илья проявлял терпение, но чем старше становился сын, тем чаще муж распускал руки. Наказывал.

   Скорей всего, в этом не было откровенной крамолы. Именно так воспитывались многие поколения. Доходчиво доносили истину через мягкое место. Я же, вопреки народной мудрости «бей дитя, пока поперёк лавки лежит», считала, что детей бить нельзя. Недопустимо.

   Меня ведь никогда не били родители. Может быть от того, что я родилась послушной девочкой. Не обрывала обои, не переворачивала горшки с цветами, не таскала кота за хвост, со мной не приходилось потом нестись в травму, потому что кот подобного обращения не потерпел.

   Наказывали строго, не отпускали гулять с подружками, нагружали лишней работой по дому, отчитывали с пристрастием, особенно отец, но никогда не поднимали руку. Илья же решил иначе, несмотря на мой протест.

   Кирюша в очередной раз совершил шалость: разбил стеклянный электрочайник. Я была счастлива, что на тот момент вода в нём была холодной, малыш всего лишь испугался. Илья же пришёл в бешенство — чайник был дорогой, — поднял сынишку за шкирку одежды, наорал, а потом отшлёпал по попе. Следующей должна была стать я, за то, что не уследила за ребёнком, и стала. Илья не стал дожидаться вечера, перехватил мою шею, сжал локтём, начав душить, и два раза сильно, с оттягом, чтобы наверняка остались следы, ударил по ягодицам.

   В тот миг Кирюша зашёлся истерическим плачем, а я поняла, что не позволю своему сыну расти в настолько скотских условиях. Обманув мужа напускной ласковостью с вечера, ночью я тихонько оделась, закутала полусонного сынишку в плед, захватила с собой наспех собранный рюкзак с вещами и выскочила на улицу. В совершеннейшее никуда. Мне некуда было идти и не на что есть.

   А началось всё с точно такой же поздней поездки на такси, в компании симпатичного мне мужчины.

   О том, в каких мытарствах прошёл последний год, я вспомнить не успела. Такси остановилось у дома, где я теперь жила.

   — Я провожу тебя, — поставил меня в известность Алексей, выбираясь на улицу.

   Я вышла следом, опираясь на поданную руку, тёплую, казавшуюся надёжной. От лёгкого прикосновения по спине побежали приятные мурашки, на доли секунды сбилось дыхание, воображение подкинуло картинку, где была я и Лёша, но сказочным образом не было шрамов на моём теле и в душе.

   Говорят, каждое знакомство, каждый новый человек появляется в жизни именно тогда, когда суждено. Никогда раньше или позже, всегда точно в тот момент, когда он нужен сильнее всего. Тогда, взглянув на Алексея, я подумала, что он появился в моей жизни до обидного поздно. Опоздал… или я не торопилась навстречу.

   Мы молча поднялись в лифте, у меня замирало дыхание, сердце билось о рёбра, грозя проломить грудную клетку и выскочить наружу. Такого сумбура одновременно в душе, уме и сердце я не чувствовала никогда в жизни.

   До замужества — лёгкая, как бабочка Дамона, я не слишком опасалась окружающего мира и мужчин, после — была уверена в том, что мир вокруг враждебен, а мужчинам нет места в моей жизни. Я никогда не встречалась с чувствами и желаниями настолько противоречивыми, что голова шла кругом.

   Открыла дверь, на автомате приглашая Алексея, отметив про себя, что совершаю необдуманную глупость, который раз за неделю, с одним и тем же человеком.

   — Ты ничего никому не обязана, думай о себе в первую очередь, — вдруг сказал Лёша. — Но позволь мне сделать кое-что для тебя прямо сейчас.

   Я вскинула взгляд на него. Увидела неприкрытое, совершенно откровенное желание, от которого выбило дух. От самого понимания, что этот здоровый, красивый мужчина хочет меня, вернее то, что от меня осталось, подкосились ноги.

   Как заворожённая, я кивнула и в тот же миг оказалась зажата между стеной прихожей и мужским телом. И, вопреки здравому смыслу, который бил звонкими молоточками в голове сигнал тревоги, я откровенно наслаждалась происходящим.

   Дни переписки на уровне старших школьников, томительное ожидание свидания, воображение, которое подкидывало то одно изображение, то другое, лёгкие, словно невзначай, прикосновения в течение вечера сделали своё дело. Я таяла, как эскимо на прямых солнечных лучах.

   Стекала по стене и телу Лёши, хваталась за его шею, чтобы удержаться. Вдыхала его дыхание, отвечала на безумный, безрассудный поцелуй и чувствовала себя живой, как никогда в жизни.

   Я проигнорировала тот момент, когда Лёша расстегнул мои джинсы и скользнул пальцами по горячему, влажному белью. Попросту не захотела останавливать, несмотря на то, что отдавала себе отчёт в происходящем. Кто я, где, с кем, чем чревато моё безрассудное поведение.

   К чёрту, всё к чёрту! Я так хотела получить разрядку, кончить здесь, сейчас, немедленно, что не смогла отказать себе. Отставила ногу в сторону — так пальцам Лёши было проще пробраться мне под трусы — качнула бёдрами, нахально демонстрируя собственную похоть, а через несколько секунд забылась.

   Осталось лишь моё нестерпимое, несравнимое, похожее на вспышку удовольствие.

   Приходила я в себя медленно, словно продиралась сквозь густой кисель. Волнами на меня накатывал стыд, удовольствие, понимание, что нужно ответить взаимностью, а я… Что я могла предложить? Постель — нет. Минет в прихожей — уже нет. Тремя минутами раньше я бы опустилась на колени и сделала это, сейчас — нет.

   — Я пойду, — прочитал сомнение на моём лице Лёша, улыбнулся и коротко поцеловал в краешек губ. — Спасибо за вечер.

ГЛАВА 6

Неделя прошла в тщетных поисках работы. Я понимала, что быстро ничего не получится, но преодолеть расстройство от собственных неудач, похожее на густой черничный кисель, никак не могла.

   Подбирался новый год. Через три недели грянут фейерверки, счастливые граждане поднимут фужеры с шампанским под бой курантов, начнутся каникулы, которые продлятся до середины января, а мне до него еще нужно на что-то жить.

   Я понимала, что оставаться в этом городе дальше, без работы, без средств к существованию — роскошь, которую я не могла себе позволить. Самым верным решением в моей ситуации было уехать к родителям, перестать ловить Жар-Птицу за хвост — всё равно в руки не даётся. Но упрямая вера в собственные силы держала меня прикованной к однокомнатной квартирке в высотном доме.

   Откуда во мне взялась эта вера в себя, почему теплилась все дни отчаяния, проведённые в больнице, которые остались в прошлом, но продолжали колоть то воспоминаниями, то фантомными болями, а то и реальными, я не знала. Может быть, она была во мне всегда, иначе откуда в семнадцатилетнем возрасте, живя в далёком Сибирском селе, я была убеждена, что уеду, стану самостоятельной. Буду сама править своей жизнью.

   Именно эта вера, пусть не подкреплённая ничем, глупая и отчаянная, тоненькая, как огонёк лучины под сквозняком, заставляла меня вставать каждое утро, чтобы снова и снова искать работу. Преодолевать страх, обливаться холодным потом в супермаркете, но медленно проходить отдел за отделом. Разглядывать упаковки, читать надписи, заставлять себя находиться там, где находилась, не поддаваться охватывающей панике.

   А может, веру мне внушал Алексей. С самого первого мгновения, когда я увидела, услышала, вернее сказать — почувствовала его, вера в то, что я непременно справлюсь, не покидала меня. Ведь если я выжила благодаря ему — значит, должна продолжать жить. И жить хорошо. Насколько получится, пусть не сказочно прекрасно, но хорошо.

   Моё упрямство, отчаянное нежелание прогнуться под обстоятельства, принесло неожиданные плоды. Возвращаясь из магазина, я увидела свет в высоких витринах своего дома. Рабочие устанавливали вывеску с названием крупной сети универсамов, за стеклом расставляли стеллажи для товаров, а на входе, у обновлённых раздвижных дверей, красовалось объявление с предложением работы.

   От неожиданности у меня спёрло дыхание. Я быстро забила номер в телефон, посмотрела на время — без пятнадцати пять — рабочий день не закончен, поднялась на лифте в квартиру. Уселась на банкетку в прихожей и там, не снимая пуховика, набрала заветные цифры.

   Спросила про работу, любую работу. На руководящую должность я не рассчитывала, была бы рада вакансии продавца, кассира, фасовщицы, кладовщицы. Работа прямо в доме, в котором живу — это даже больше, чем я смела мечтать.

   — Сейчас подойти сможете? — спросил уставший женский голос на том конце провода.

   — Могу! — мгновенно отозвалась я. — Куда именно?

   — В магазин, где видели объявление. Я сейчас здесь.

   — Да, конечно! — выпалила я, подрываясь с места.

   — Заведующую Галину Акимовну спросите, — с долей раздражения ответили мне и тут же отключились.

   Через несколько минут я топталась в просторном, ярко освещённом пустом зале, куда затаскивали стеллажи, в ожидании некой Галины Акимовны.

   — Вы по поводу работы? — появилась передо мной женщина.

   На вид ей было около пятидесяти лет. С лишним весом, который не портил. В джинсах, обтягивающих плотные бёдра, в свитере и синей жилетке с логотипом супермаркета. Невольно я сморщилась, когда увидела тот самый логотип, но быстро отбросила сомнения прочь.

   Я не могла себе позволить упустить свой шанс только потому, что какой-то урод взорвал самодельное устройство в магазине этой сети. Ни за что! Это всего лишь нечаянное воспоминание, ряд ассоциаций. Реакция, о которой предупреждал психолог. Необходимо взять в себя в руки — спешащий человечек на эмблеме не сможет сломать мои планы ни за что на свете!

   Мы отошли в сторону от галдящих рабочих, которые забористо выражались, когда что-то шло не так, невзирая на присутствие женщин. Подошли к импровизированному столу, попросту — к куску ламинированного ДСП, что лежал на низких строительных козлах.

   — Продавцом, значит? — посмотрела на меня Галина Акимовна, когда внимательно изучила мои документы.

   — Кем угодно, — выпалила я.

   — Приходят «кем угодно», потом убегают через неделю.

   — Я не убегу, — твёрдо ответила я.

   — Ребёнку, значит, три года. Болеть будет… Есть, кто будет с ребёнком сидеть?

   — Сын у родителей. Пока… хочу место в садике получить, тогда заберу.

   — Как всё просто на словах, — кинула Галина Акимовна небрежно. — Ладно, не принимай близко к сердцу. Я такой же была, как иначе? Слабину дашь — жизнь размажет. Согласна?

   — Согласна, — кивнула я.

   Галина Акимовна произнесла истину, которую я могла выгравировать золотым тиснением на обложке своей жизни. Дорого я заплатила за слабость с бывшим мужем, больше такой ошибки не совершу.

   — Так, Барханова Любовь Петровна… — заведующая споткнулась на моём имени, посмотрела на меня внимательно, будто пыталась что-то вспомнить, или мы встречались раньше, но она никак не могла припомнить где именно. — Редкое имя у тебя по нынешним временам, Любовь Петровна.

   Я промолчала в ответ. Пожалуй, редкое, хоть и самое обычное.

   — Продавцом я тебя не возьму, — проговорила Галина Акимовна, у меня опустилось сердце. — Кассиром тоже, — отрубила она. — Администратором торгового зала тем более. Не выдержишь, уйдёшь через месяц.

   — Не уйду!

   — Мне виднее, — отрезала она в ответ. — Пойдёшь супервайзером, считай, товароведом. Опыт у тебя, я смотрю, есть. Программы знаешь, а что не знаешь — научим. График с девяти до шести с перерывом на обед. Суббота, воскресенье выходной. Обучение две недели за счёт работодателя, одна неделя стажировки. Завтра поедешь в отдел кадров, вот по этому адресу, там все формальности расскажут. Обязательно скажи, что с Галиной Акимовной уже говорила лично. Я и сама позвоню, но лишним не будет.

   — Спасибо! — едва не заверещала я.

   — Погоди благодарить. Работа здесь не сахар, сама увидишь.

   — Всё равно спасибо!

   Не сахар — это когда стоишь среди ночи на продуваемом проспекте, держишь на руках полусонного, капризничающего ребёнка и не знаешь куда идти. Налево ли пойдёшь, направо — родных людей потеряешь. Назад — погибель свою найдёшь. Остаётся только прямо, туда, где кромешная неизвестность.

   — И всё-таки, — остановила меня Галина Акимовна, когда я прошла, вернее, пролетела на крыльях счастья несколько шагов. — Фамилия у тебя редкая: Барханова. Где я могла слышать?

   — Не знаю, — растерянно пожала плечами я.

   — У тебя сына не Кириллом зовут? Как раз три года… — словно про себя пробормотала Галина Акимовна.

   — Кириллом.

   — Точно! Мы составляли списки пострадавших от взрыва для компенсации от сети, вот я имя и запомнила. Рада, что у тебя всё хорошо. Не рано работать-то собралась? Может, лучше дома отсидеться, подлечить здоровье? Деньги, какие-никакие, заплатили…

   — Заплатили, — кивнула я. — Пригодятся. Только отсиживаться, лечиться мне некогда. Кто за меня работать, сына на ноги ставить будет? Пушкин, что ли? — фамильярно ответила я.

   — Верно. Сработаемся, — отчеканила Любовь Петровна.

   Выйдя на улицу, я готова была визжать от счастья. Грудь распирало от шипучего, как газировка, удовольствия. Даже когда меня приняли на должность главного бухгалтера с реальной перспективой карьерного продвижения — а если бы не моё идиотское убеждение, что семья дороже, именно так бы всё и случилось, — я не радовалась настолько сильно.

   Не знаю почему, но первым делом я вытащила телефон и позвонила Алексею. Не отцу, который точно не понял бы моей радости. Не матери, которая держалась, но всё сильнее и сильнее замыкалась в себе и в своей болезни. Тем более не братьям, которых, по большому счёту, мои проблемы не волновали. Подруг же у меня попросту не осталось. Растерялись за время брака, когда Илья не позволял ни с кем из них общаться. Ведь все они были шлюхами, недостойными пересекать порог нашего дома. Потом же мне стало попросту не до дружбы — выжить бы.

   Новая работа, почти постоянно болеющий сынишка. Деньги, уходящие на нянь, врачей, лекарства, поиски второй, третьей работы. Попытка наступить на горло своему страху, пониманию, что не все мужчины таковы, как мой бывший муж — я подумывала снова выйти замуж, скинуть с плеч груз, который давил с каждый днём сильнее и сильнее, — вот во что превратилась моя жизнь после развода.

   Стоило ли тогда пойти на поводу у своей слабости, скрыться от мира за спиной надёжного мужчины? Родные считают, безусловно стоило. Я же, и после всех треволнений, была убеждена, что нет.

   Мужчины все разные, мужья — одинаковые. Пустить в свою жизнь мужчину, который вскоре станет мужем, значило для меня одно — подвергнуть своё благополучие, саму жизнь опасности.

   И всё же я позвонила Лёше, седьмым чувством понимая, что он искренне за меня порадуется. Жаль, что он не взял трубку, хоть рабочий день уже был окончен. Впрочем, у хирурга понятие «рабочий день» размазано по суткам, как тонкий слой масла по хлебу. Уйти раньше он не мог, а позже уходил почти через день. Срочная операция, дежурство, сложный больной, бюрократические формальности, на которые уходит масса времени…

   Не успела я зайти в квартиру, как Лёша перезвонил сам.

   — Первый раз в жизни позвонила сама, а я по локоть в пациенте, — сказал он, я уверена, улыбаясь. Сразу представила ямочку на щеке, серые глаза в обрамлении густых ресниц. — Что-то случилось? — В голосе звучало волнение, что невольно польстило мне.

   — Я нашла работу. Товароведом. В своём же доме. Представляешь? — протараторила я.

   — Оу, — услышала я в трубке. — Отличная новость. Стоит её отметить, не находишь?

   — Как? — немного опешила я.

   — Ресторан или… знаешь, можно просто прогуляться. Ты ведь не видела город? А погода сегодня отличная, как раз для прогулок.

   На несколько секунд я задумалась. Действительно, погода стояла мягкая и снежная. К тому же город украшали к новому году, даже в нашем микрорайоне стала появляться иллюминация, на днях поставили ёлку, увешанную огромными шарами. Можно только представить насколько красиво в центре… И всё-таки…

   — Лёш, я только зашла домой. Была на двух неудачных собеседованиях, заходила в магазин, очень устала. Я не вывезу, честно, — сказала я правду. — Но ты можешь приехать ко мне. В смысле, я приглашаю тебя в гости, — выпалила и зажала рот рукой: что наговорила… зачем?!

   Какие гости? Любому понятно, зачем женщина зовёт в гости мужчину, а я…

   — Я… — На моё счастье Лёша засомневался.

   В тот момент я совершенно не подумала о причинах сомнений, лишь понадеялась, что он откажется. Будний вечер после долгого рабочего дня — не лучшее время для визита на другой край города, а по моим, всё ещё провинциальным меркам, и вовсе за пределы области.

   — Люба, я перезвоню, хорошо? — услышала я.

   — Хорошо.

   Плюхнулась на банкетку, стащила шапку, выдохнула, словно не дышала весь разговор, уставилась на стену в обоях в мелкий голубенький цветочек. Только через несколько минут поняла, что мне безумно жарко. Кромка волос на шее вспотела, спина покрылась испариной. Сняла пуховик, потом тут же толстовку, ещё раз шумно выдохнула. Услышала трель телефона, на автомате сняла трубку.

   — Приеду, — отчитался бодрый голос Алексея. — Если ничего непредвиденного не случиться, буду через два часа.

   — Ладно, — буркнула я.

   И только после того, как связь разъединилась, поняла в полной мере, что пригласила Лёшу в гости. И что гостя нужно чем-то кормить, а у меня из еды в холодильнике только кефир и овощи. Был запас мяса, курицы, рыбы — всё-таки я не зря ежедневно ходила в магазин, только всё это в замороженном виде.

   Мгновенно подорвалась, рванула на кухню, по пути соображая, что именно могу приготовить за отведённые два часа, и успею ли принять душ, привести себя в порядок. Вряд ли врача смутил бы светлый пушок на моих ногах, но сама я не была готова предстать в таком виде перед Лёшей. Достаточно того, что скрывает одежда, открытые участки тела должны выглядеть… опрятно. Хотела бы я сказать «безупречно», но это состояние, похоже, не собиралось ко мне возвращаться.

   Через два часа я нацепила широкое платье бэби-долл — прошлым летом поддалась моде, позволила себе прихоть, но ни разу не надела. Теперь платье стало мне велико и смотрелось моделью оверсайз. Волосы собрала в низкий хвост, нанесла лёгкий макияж с акцентом на губы.

   Я критически осмотрела себя. Что ж, если не знать, что скрывает лёгкая ткань — достойно. И отлично, что на днях я покрасила волосы в привычный, идущий мне пшеничный цвет. При удачном освещении двадцати восьми лет не дашь — польстила я себе.

   В духовке томилась говядина — самый простой рецепт, который позволил мне привести себя в порядок. На плите дымились картофель и тушёные овощи, на столе красовались два холодных салата. Получилось по-домашнему, без ресторанных изысков, но пахло и выглядело аппетитно.

   После звонка в дверь я несколько секунд смотрела на себя в зеркало в прихожей, уговаривая сердце не грохотать на всю многоэтажку. Приводила в норму дыхание, которое было таким, словно я только что пробежала стометровку.

   Наконец, собравшись, распахнула дверь перед гостем.

   — Оу! — уставился на меня Лёша. — В смысле — отлично выглядишь. Это тебе, — Он протянул букет красных роз, перевязанный широкой лентой в цвет.

   — Спасибо! — Я вдохнула сладко-свежий аромат.

   Всегда любила розы, с самого детства. Было время, пыталась выращивать в палисаднике родительского дома. Затея провалилась. Морозостойкие сорта стоили дорого, отец считал, что такие деньги тратить на цветы — блажь, а обычные не успевали порадовать бурным цветением, о котором я мечтала. Приходилось довольствоваться разноцветными флоксами и хризантемами, которых было у нас в избытке.

   Теперь розы и вовсе стали для меня роскошью, можно сказать — недостижимой. Когда-то, в далёкой, оставшейся в прошлом жизни, мужчины не скупились на цветы и подарки. Потом муж считал покупку роз расточительством. Для него любые цветы были ненужной тратой, а я — особью, не достойной внимания. Всего лишь нерадивой, во всём виноватой женой. А сейчас… не покупать же цветы себе самой, когда есть сотни других, более важных нужд.

   И всё-таки я откровенно млела, вдыхая аромат, и чувствовала себя на седьмом небе от счастья.

   — В этот раз я с вином, цветами и конфетами, — улыбаясь, проговорил Лёша.

   Я же пригласила его жестом в сторону комнаты, спрятав лицо в букете, чтобы не выдавать собственное, совершенно безбрежное счастье.

ГЛАВА 7

Я безумно нервничала, когда Алексей зашёл в комнату и огляделся, несмотря на то, что умом отлично понимала — это съёмное жильё, которое не имело ко мне никакого отношения. Пусть благоустроенное, прилично обставленное, но чуждое мне. По обстановке этой квартиры невозможно было судить о том, какой я человек.

   Несколько репродукций на стене не выдавали мой художественный вкус, они закрывали неаккуратные дырки в стене, оставшиеся от прошлых жильцов. Стопки книг на полке не указывали на мой вкус в литературе. Скорей всего, фантастические боевики читал и оставил кто-то из ранее проживающих. Светлые обои с мелкими незабудками ничего не могли сказать о моей личности.

   Однако, безликое пространство отражало главное — прямо сейчас я была точно такая же чуждая всему миру и безликая. С неопределённым, неясным будущим

   Без прошлого, которое я отчаянно мечтала забыть, стереть из памяти и жизни, без настоящего. Бледные незабудки и репродукции импрессионистов — это не я, не про меня.

   До прихода гостя я успела понять, что скатерти хозяйка квартиры не оставила. Откровенно говоря, я не задумывалась об этой мелочи в интерьере, пока не пришла нужда. Пришлось обойтись салфетками-подставками из бамбука, которые были на кухне. Несколько минут кряду я стояла у стола с этими салфетками в руках, соображая, как лучше их расположить.

   Самое очевидное решение, бросавшееся в глаза — устроить бамбуковые коврики вдоль стола со стороны дивана, к которому придвинут стол. Только это смотрелось слишком… провокационно.

   Он и я, вдвоём, на одном диване… Пусть это простая формальность, и оказаться в горизонтальной плоскости с мужчиной можно независимо от того, где вы находились минутой раньше, но я цеплялась за эту формальность, искала маячки стабильности, что гарантированно уберегут меня от поступка, о котором впоследствии пожалею.

   Устроить салфетки с торцов овального стола, значило обозначить чопорную дистанцию, неуместную, как мне казалось, в нашей ситуации. Я позвала мужчину в гости — глупо устраиваться вдали друг от друга, чтобы степенно вкушать блюда. К тому же посуда, которая нашлась в квартире, не тянула на сервировку английской аристократии. Неполный столовый сервиз вполне приличного производителя, но, естественно, не фарфор. Как и фужеры, что я откопала в самом углу кухонного пенала, были вовсе не хрустальные. Да и я сама, от макушки до пят и происхождения, не могла похвастаться голубой кровью.

   В итоге поставила два стула вдоль стола, устроила рядом салфетки. Сервировала, как и из чего смогла. С грустью вспомнила сервизы, белоснежные скатерти, столовые полотенца и салфетки, которые я покупала со времён начала самостоятельной жизни — домашняя утварь и детали интерьера всегда казались мне важными атрибутами, — всё осталось у бывшего мужа. Он не позволил забрать ничего, оставил себе даже моё бельё, которое было в корзине для грязного, и описанные штанишки сына.

   Для чего?.. Разбираться у меня не было ни сил, ни желания. Тогда, больше года назад, я не стала об этом думать, сейчас тем более не собиралась. Мне было неуютно от того, что я не могла накрыть стол так, как хотела бы, как накрыла бы всего несколько лет назад, зато я стала самостоятельной. Не зависела ни от мужчин, ни от псевдо-убеждений, которые надевали невидимые кандалы на души и тела женщин.

   — Здесь мило, — сделал Лёша комплемент моему пристанищу.

   — Это съёмная квартира, — для чего-то напомнила я.

   — Помню, — он улыбнулся. — Теперь ты не планируешь уезжать?

   Он напомнил о моих рассуждениях на совместном ужине в ресторане, тогда я вслух размышляла о том, чтобы отправиться к родителям и остаться там навсегда.

   — Нет, — помимо воли засияла я. — Конечно, нет.

   Я нашла работу в своем же доме — это больше, чем я смела мечтать, пока её искала. После завтрашнего посещения отдела кадров, я собиралась позвонить арендодателю, сказать, что продолжу снимать квартиру, оплатить вперёд несколько месяцев проживания. Для этого придётся залезть в запасы, которые отложены на чёрный день, но нам с Кирюшкой была необходима стабильность. Относительно постоянное жильё в первую очередь.

   — Хорошо, — ответил Лёша. Посмотрел на меня внимательно, и, не успела я смутиться от пристального взгляда, продолжил: — Тебе идёт улыбка.

   От накатившего, совершенно неуместного девичьего смущения, я спрятала лицо в бутоны роз, которые так и держала в руках. Спохватилась — надо поставить цветы в воду, благо подходящая ваза стояла на подоконнике, едва скрытая полупрозрачным тюлем.

   Схватила несчастную вазу и рванула с ней на кухню. У раковины, где я набирала воду, отложив в сторону букет, меня догнал Лёша. Встал сзади, на расстоянии дыхания, упёрся двумя руками в края столешницы, так, что я оказалась в его плену, проговорил:

   — Постарайся не нервничать. Всё хорошо.

   В ответ я молчаливо кивнула.

   «Всё хорошо. Всё хорошо. Всё хорошо», — повторила я про себя как мантру.

   — Тебе помочь? — спросил Лёша.

   Я резко развернулась и почти уткнулась в грудь Лёши носом. Он отошёл на шаг, убрав руки от столешницы. Забрал у меня протянутую вазу, потом захватил букет и отправился в комнату, предварительно одарив улыбкой, от которой ямочка на щеке стала заметнее.

   На стол мы накрывали вместе. Получилось… мило, по-домашнему, хотя разум царапало то, что всё выглядит не так, как могло быть… Не так, как учили меня в родной семье, как следовало бы принимать гостя, если позвала в свой дом.

   — Вкусно, — похвалил Лёша мои старания, прожевав кусочек говядины, которая действительно получилась недурно — рассыпчатой, с достаточным количеством соли и приправ.

   — Спасибо, — поблагодарила я за комплимент, вдруг вспомнив, насколько приятно, когда твои усилия хвалит мужчина. Твой мужчина. Неуместные мысли, абсолютно ненужные… Лишние.

   — Люба, ты почему хлеб не ешь? — вдруг спросил Лёша, показав глазами на корзинку с белым и чёрным хлебом. — Не говори, что на диете.

   — Нет, — на мгновение я растерялась и пожала плечами: — Привыкла без хлеба. Это плохо?

   В семнадцать-девятнадцать лет, только начиная самостоятельный путь, я решила, что было бы неплохо похудеть. Иллюзий, что я вдруг стану подтянутой высокой красавицей у меня не было, но детскую пухлость, свойственную многим юным девушкам, убрать мечтала. Я села на диету и отправилась в спортзал. Постепенно забросила и то, и другое, а привычка отказываться от хлеба осталась.

   — Почему же плохо? Если привыкла не есть — не ешь. Просто прямо сейчас тебе противопоказаны диеты для похудания.

   — Хорошо, — кивнула я и добродушно заметила, оглядев себя сверху вниз: — Мне казалось, я не похожа на умирающего лебедя.

   Платье меня немного полнило, складки на груди придавали объёма и без того не крохотному размеру. Конечно, я сильно похудела, спали бока, живот, немного сдулись груди, став на полразмера меньше, но тщедушной я точно не стала. Если не учитывать показания крови, конечно, в первую очередь злосчастного гемоглобина, который болтался на уровне значительно ниже нормы. Однако, как выяснилось, низкий гемоглобин сказывается на цвете кожи и общем самочувствии, но не на объёмах моего тела.

   — Слава богу, не похожа, — согласился Лёша. — Но мне кажется, тебе не помешало бы немного набрать вес.

   Я мысленно поморщилась. Как же всё до боли, до зубного скрежета знакомо: надо похудеть; необходимо набрать вес; ты просто ленишься ходить в зал, поэтому вместе с грудью у тебя растёт пузо.

   — Тебе нравятся пышечки? — Я отыскала в себе силы для натянутой улыбки.

   — Мне нравится, когда человек здоров и находится в ладах со своей конституцией. Понимаешь, о чём я?

   — Примерно…

   — Грубо говоря, у тебя нормостеническое телосложение, ты — мезоформ. Даже если ты перестанешь есть вообще, твой тип не станет долихоморфным, — он посмотрел на меня и добавил: — Астеническим.

   — Худая корова ещё не газель? — усмехнулась я.

   — Можно и так сказать. Это не значит, что нужно махнуть на себя рукой. Сказать, что такой я уродился, довести себя до анорексии или, наоборот, ожирения, но ждать от своего тела того, чего оно не может — не стоит.

   — А ты какой уродился?

   — Мне от папы достался брахиморфный тип телосложения. — Лёша показал на своё широкое запястье. — Я контролирую своё питание, регулярно занимаюсь спортом и заставляю себя двигаться, чтобы не покрыться неприкосновенным слоем жирка и видеть собственный член, — усмехнулся он. — Но тебе сейчас стоило бы подумать о здоровье, а не эстетике.

   — Я думаю, — кивнула я на зёрна граната в пиале и гематоген на углу стола — неизменный презент от Лёши.

   Именно с гематогенки в розовой упаковке началось наше неформальное общение с Алексеем Викторовичем. Однажды, после обычного обхода, когда он заглянул ко мне с дежурным вопросом о самочувствии, я нашла на подушке упаковку лакомства. Не шоколад, вино или торт, не цветы, а гематоген с солнышком на обёртке. Это солнышко заставило меня улыбнуться, кажется, первый раз с момента, как я пришла в себя.

   Потом он приходил ещё раз и ещё, и каждый раз приносил простую гематогенку. Я принимала с благодарностью, вежливо говоря: «Спасибо», внутри же ликовала, как впервые влюблённая старшеклассница, получившая валентинку на четырнадцатое февраля.

   Мы разговаривали обо всём, а по сути, ни о чём, становясь если не друзьями, то близкими людьми. Симбиоз дружбы, увлечения, флирта на грани приличий, взращённый в отдельно взятом госпитале, в палате для одного пациента, на седьмом этаже.

   В этот раз, за ужином в моей квартире, мы снова беседовали ни о чём, флиртовали на грани и уже за гранью, словно прощупывали воду, отвечали себе и собеседнику на главный вопрос вечера: нет или да.

   Помимо моих убеждений, которые едва ли не истерично визжали: «Нет! Нет! Нет!», ведь стоит пустить в свою постель мужчину, как он окажется в сердце, мыслях и жизни, принеся с собой очередное разрушение, существовал ещё один вопрос, ответ на который я хотела бы знать наверняка. А именно: женат ли Алексей?

   Он проводил со мной время, пригласил в ресторан, приехал сам, но показатель ли это свободы от уз брака… Жизненный опыт говорил мне, вернее — орал во всю глотку, что для многих мужчин брак — не причина хранить верность. Мне не довелось быть постоянной любовницей женатого мужчины, однако случались одноразовые связи, после которых хотелось отмыться с хлоркой, а чувство непрекращающейся тошноты не проходило очень долго. Ведь то, что для меня было всего лишь ничего не значащей связью, какой-то женщине могло разбить жизнь.

   Мне необходимо было точно знать ответ на вопрос, женат ли Алексей, прежде чем решать хоть что-то… Я отчётливо понимала, что внутреннее моральное давление из-за ещё большего падения не перенесу. Прагматичная часть меня отдавала себе отчёт в том, что я не в том положении, чтобы выбирать, но воспитание, помноженное на суровый опыт, подсказывало — я категорически не хочу вступать в отношения с женатым. Пусть они будут поверхностными и недолгими — других не представляла, — я отказывалась даже думать в направлении адюльтера.

   — Лёша, ты женат? — спросила я прямо, посмотрев в упор в серые глаза в обрамлении густых ресниц.

   — Нет, — он показал правую ладонь без обручального кольца, — уже нет. Год назад, накануне нового года, мы официально развелись.

   «Год назад, почти как я», — подумала я, но вслух, конечно, не сказала. Говорить о собственном браке я не была готова даже с психологом, тем более не собиралась с Лёшей. Откровенность с мужчиной неминуемо оборачивается против тебя — этот урок я запомнила на отлично. Повторение — не мать учения, а злая мачеха.

   — Почему? — так же прямо продолжила я.

   Мы оба были взрослыми людьми. Мне стало важно узнать, чем дышит человек напротив. Догадываться не было смысла и желания. Если бы Лёша хотел задать такой же вопрос мне, он бы его задал, независимо от того, собираюсь я отвечать или нет.

   — Не сошлись характерами, наверное. Просто однажды стали чужими людьми, решили не портить друг другу жизнь и нервы. Скорей всего, это было неизбежно. Она тоже врач, гастроэнтеролог. Пока была студенткой, между нами стояла только моя работа, которая была причиной бесконечных конфликтов. Как ты, наверное, заметила, я чаще бываю на работе, чем дома. Не каждой женщине это по нраву, моей это ужасно не нравилось, и я её понимаю: когда она начала работать в полную силу — не понравилось уже мне.

   — Ты против того, чтобы женщина работала? — перебила я.

   — Не против. Но мы совсем перестали видеться, иногда не встречались неделями. У неё дежурства, у меня… Стоило сказать себе «стоп», пересмотреть свои приоритеты, поменять графики, вернуть былую близость, но ни мне, ни ей уже этого не хотелось. Какое-то время мы жили под одной крышей по инерции, потом развелись и даже не заметили.

   — Понятно… — кивнула я.

   — Отвечать, почему ты развелась, ты, конечно, не станешь? — с улыбкой спросил Лёша.

   — Может быть, позже.

   — Тогда потанцуем?

   Я оглядела комнату в недоумении. Танцевать? Музыки не звучало, её и включить было не на чем, кроме телевизора. На мой нечаянный жест Лёша достал телефон, провёл по экрану, положил на стол. Заиграла медленная композиция.

   — Прошу? — Он встал, протянул мне руки, я кивнула, пошла за ним в центр комнаты.

   Зря я это сделала, очень зря. От первого прикосновения пальцев к пальцам меня пробила внутренняя дрожь, когда же мужская ладонь легла мне на талию, настойчиво прижала к сильному телу, я едва не заскулила от прострелившего внизу живота желания.

   Горячая волна окутывала моё тело, вместе с мороком вожделения. Дыхание помимо воли участилось. Внутри вибрировало, звенело, просило. Мы сделали всего несколько шагов в танце, а мне стало физически больно от того, насколько сильное желание охватило меня. Невыносимо! Это было невыносимо!

   Лёша прижал меня сильнее, опустил ладонь на ягодицу, чувствительно сжал, заставил вздрогнуть, но уже не внутренне, а всем телом. Второй ладонью провёл вверх по спине, задевая пальцами позвоночник — через лёгкую ткань платья это ощущалась отчётливо и невыносимо чувственно — добрался до шеи, погладил у кромки волос, задел чувствительное место за мочкой уха, отчего я глубоко вздохнула и прикрыла глаза в удовольствии.

   Мы продолжали странный танец, который больше был похож на тягучую прелюдию. Он изучал моё тело на ощупь, через слой ткани, и это заводило с каждой минутой сильнее и сильнее. Опускал губы к открытым участкам тела, оставлял поцелуи, порой невесомые, а иногда настырные, жадные, голодные.

   Прикоснулся к моим губам своими. Провёл языком по верхней, несильно зажал между зубов нижнюю, огладил её, вызывая чувственный, на грани отчаяния стон. Я хотела продолжения, хотела, чтобы его рот точно так же коснулся моих ноющих сосков, сжал зубами, прикусил, оставил след. Хотела, чтобы тяжёлая ладонь опустилась на грудь, чувствительно надавила, заставила меня окончательно потерять голову.

   Всё так и случилось. Широкое платье позволило руке Лёши беспрепятственно пробраться под него, расстегнуть замочек, откинуть бюстгальтер в сторону, обхватить отяжелевшую грудь, сжать костяшками пальцев соски, выкрутить их, заставляя меня задохнуться.

   Лёша выставил вперёд колено, позволил опереться на него промежностью. Потереться, чувствуя, как влага проникает сквозь бельё, ткань платья, оставляет следы на мужских брюках.

   Больше всего на свете я хотела скинуть платье, прижаться голым телом к голому, позволить гладить, ласкать, целовать, прикусывать, щипать себя везде, где только заблагорассудится Лёше. Широко раздвинуть ноги, разрешив ему выбирать, как именно он хочет взять меня, довериться целиком и полностью. Нестись на волнах откровенной, вязко-острой похоти, пока не взорвусь на пике вожделения.

   Но все мои желания разбивались о понимание того, что именно Лёша увидит под платьем. То, что он уже видел эти уродливые шрамы, был причастен к их появлению, меня не останавливало. Этот барьер я не могла преодолеть, скорей всего даже не пыталась, спрятавшись в нём, как в коконе.

   — Я знаю, что нам нужно, — шепнул Лёша, повернул меня спиной к себе, подтолкнул в сторону стола.

   У торца он уложил меня грудью на прохладную поверхность, подложив под грудь ладонь. Ловко, через ткань, поймал сосок, сжал, заставляя почувствовать горячую влагу между ног, которая окончательно промочила бельё и медленно потекла по внутренней стороне бедра.

   Я слышала звук пряжки ремня, расстёгивающейся молнии, шелест упаковки презерватива, и от всего происходящего — звуков, запахов, ощущений, — сходила с ума. Когда Лёша немного поправил мои бёдра, приподняв и расставив ноги в стороны, а потом пальцами начал водить по половым губам, нырять внутрь и обратно, я громко застонала, окончательно потеряв стыд.

   Вошёл Лёша вместе с громким шлепком по оттопыренным ягодицам, отчего я едва не кончила, и тут же начала насаживаться на член сама, регулируя глубину и амплитуду. После позволила набрать нужную ему скорость, силу фрикций и едва не лопнула от охватившего меня удовольствия.

   Давно, очень давно я не испытывала ничего подобного. Скорей всего, никогда не испытывала, потому что к чувству острого, нестерпимого удовольствия примешивался стыд за это самое удовольствие, собственное поведение и тело. А ещё, невесть откуда взявшееся чувство привязанности к человеку, который в тот момент насаживал меня на свой член.

   Безумие! Настоящее безумие, которое закончилось ещё более безумным взаимным оргазмом.

ГЛАВА 8

Время обучения пролетело незаметно. Я была рада занять мозги чем-то, помимо бесконечных мыслей о прошлом и неясном настоящем. Дорога в учебный центр сети, где я собиралась работать, занимала почти два часа в одну сторону, что тоже отвлекало.

   Первые несколько дней дались тяжело. Поездки в общественном транспорте, внезапные звуки фейерверков, резкие крики, неизвестная местность — всё это выбивало почву из-под ног. Заставляло всё внутри сжиматься от накрывающих эмоций, неясного страха, паники, но отступать я не собиралась. Не могла и не хотела.

   Я искала себе занятие — разглядывала город из окон автобуса, прогуливалась по улицам возле входа в метро. Находила интересные уголки, скверы, магазины, торчала на ёлочных базарах. Я совсем не знала города, в который приехала жить и работать. Пришло время познакомиться, пусть пока и не с парадного входа.

   Учёба показала, что многого я не знала, что-то стёрлось из памяти за время декрета, в некоторых вопросах изменилось законодательство. Тем интересней было. Приходилось заново вникать в нюансы, запоминать мелочи, многое учить.

   А ещё общаться с большим количеством людей. По сравнению с кругом моего общения в последние годы, а особенно — в последний месяц, просто огромным. В основном с женщинами, что не удивительно. Сфера, в которой я собиралась работать, считалась женской, несмотря на то, что работа непростая.

   Я не старалась найти себе подруг, понимала, что наше тесное общение временное, но совершенно не чуралась взаимодействия. Становилось приятно перекинуться парой слов с теми, кто не знал обо мне ничего, и не стремился узнавать больше того, что было озвучено сразу: имя, будущая должность и филиал, в котором предполагается работа.

   Женщины есть женщины, очень скоро мы выяснили возраст друг друга, семейное положение, имена детей, возраст — всё то, что неизменно всплывает в беседах, если отвлечься от темы погоды.

   Оказалось, что я не единственная приезжая. Почти все, кто проходил обучение, были из других регионов. Совпадение это или политика компании, никто не знал. И какая разница? Главным для меня было то, что я нашла работу, проходила обучение. А накануне нового года, в случае, если я хорошо сдам «экзамены», нам полагались несколько выходных дней до момента, когда нужно будет начать стажировку. Значит, я могла поехать домой и забрать Кирюшу раньше, чем планировала.

   Правильней было бы обустроиться на новом месте, втянуться в работу, но больше существовать без своего мальчика я не могла. Именно существовать, не жить. Никакие новые впечатления, места, люди, перспективы не могли заменить мне сына.

    Эти же две недели у меня ушли на будущее обустройство Кирюши. Необходимо было найти ему частный садик, пока не подойдёт очередь в муниципальном. Няню на первое время, на случай, если задержусь на работе, и болезней — увы, дети болеют, при переезде, при смене климата это неизбежно.

   Обошла округу в поисках развивающих занятий для малышей. Чудес я не искала, отдавать сына в дорогостоящие секции, которые требовали постоянного вливания денег и сил родителей, не планировала. Искала кружок для общения Кирюшки с детьми. Тревожилась, что после пережитого и месяцев жизни в далёком таёжном посёлке с дедушкой и бабушкой, сын одичал.

   Купила детскую мебель: симпатичный диванчик, который прекрасно поместился в углу комнаты, небольшой столик со стулом, цветные пластиковые ящики для игрушек, что должны были заполонить квартиру. Наконец-то она станет по-настоящему живой, и я окончательно пойму: у меня началась новая жизнь.

   Помимо мебели для Кирилла я начала покупать приятные детали интерьера, что придавали временному жилищу налёт жилья постоянного. По которым можно понять, какие люди в нем живут. На крупные, основательные покупки у меня не было денег, я хорошо понимала, что появятся они не скоро — неприкосновенный запас тратился лишь на нужды сына, — но мелочёвку, вроде недорогой посуды, диванных подушек и замену репродукций на стене на изображения, которые мне по вкусу, я могла себе позволить.

   Одним словом, я всеми силами старалась вернуться к нормальной жизни. Осторожно, делая лишь робкие, неуклюжие шаги, но впереди маячила надежда на лучшее, и это подбадривало, придавало сил.

   Накануне зачётов я плохо спала, вдруг стало страшно провалить, не пройти. Страх этот был необоснованный, точно такой же, как страх громких, неожиданных звуков, однако половину ночи я перечитывала собственный конспект, как это бывало в студенчестве, а потом до утра рисовала в воображении картину, в которой всё, что я с такой любовью наметила, не сбудется.

   В положенное время я приехала в учебный центр. Трясясь, как куцый хвост, зашла в кабинет, где сидела «экзаменационная комиссия», состоявшая из тех же преподавателей, что нас учили. Присутствовали несколько заведующих, одна из которых Галина Акимовна.

   Я не заметила полчаса, отведенных на моё тестирование и короткий устный экзамен. Ответила на все вопросы без запинки и единой загвоздки. В конце мини-собеседования Галина Акимовна улыбнулась мне и повторила однажды сказанное:

   — Сработаемся.

   Мне оставалось съездить в отдел кадров для решения бюрократических моментов, и несколько дней до начала стажировки я была свободна в самом лучшем смысле этого слова. Я была при деле, у меня появилось место и время работы, законные выходные и праздничные дни, а часы бесконечной неопределённости уходили в прошлое.

   Помимо того, что я хотела как можно скорее закрыть вопрос с трудоустройством, освободить себе дни, которые я могла потратить на поездку домой за сыном, я решила съездить в отдел кадров сразу после экзаменом по ещё одной причине.

   Мне захотелось поделиться с ним радостью, пригласить на ужин. Обязательно за свой счёт — это было важно для меня, как веха, обозначение начала новой жизни. Обязательно самостоятельной и независимой. Я никогда не была воинствующей феминисткой, мне нравилось, когда мужчина приглашал, ухаживал, платил по мере сил и возможностей, но в тот день хотелось пригласить и заплатить самой. Только потому, что я могу это сделать. Наконец-то!

   К тому же, назавтра я собиралась улетать, возможно, даже ночью. Алексей должен был отправиться к своим родителям на несколько дней накануне Нового года. Встретить праздник вместе у нас не получалось. Если такие планы можно было считать уместными для наших с ним отношений. Ужин же удобно приурочить к празднованию — хороший повод встретиться, приятно провести время.

   А после… что таить, я думала, что мы сможем отправиться ко мне с определёнными планами. За прошедшие две недели Лёша трижды приезжал ко мне, и трижды визиты заканчивались сексом, в котором я нуждалась всё сильнее и сильнее.

   Лёша говорил, что это хороший знак, значит, мой организм уверенно идёт на поправку, я же знала: дело в темпераменте, который принёс мне множество проблем. Начиная со смены половых партнёров в юности, заканчивая замужеством и всем, что последовало дальше.

   Признаваться в собственной слабости, в том, что секс снова стал мне необходим как постоянный, ежедневный атрибут жизни, я не торопилась. Не хотелось, чтобы Лёша думал обо мне дурно. О, я прекрасно понимала, что мои размышления, комплексы и страхи — всего лишь порождение устаревших догм, навязанных моральных норм, но также знала, что эти нормы оказались живы по сей день. Более того, принимали адские личины и неминуемо выливались дождём женских слёз.

   Меня устраивали наши отношения с Лёшей в том виде, в котором они развивались, если подобный формат можно назвать «отношениями». Мы переписывались, подбадривали друг друга, рассказывали о текущих делах.

   Постепенно я узнала имена коллег Алексея, некоторых вспоминала, о ком-то слышала впервые. Услышала об его отце и мачехе, которую он искренне считал второй матерью. Они жили относительно недалеко, в Калининградской области, что для меня звучало, как окраина мира. О матери с третьим по счёту мужем и о сестре, рождённой в этом браке. Она только собиралась поступать в медицинский институт и всерьёз рассматривала возможность учиться в Чехии, что для меня звучало ещё более сказочно, чем жизнь в Калининградской области.

   В свою очередь я делилась переживаниями и планами, впечатлениями об обучении и новых знакомствах. Говорила о том, что собираюсь за сыном. К слову, Лёша сдержал слово, поговорил с родственницей по поводу детского сада для Кирюши, мне обещали помочь. Не сию минуту, естественно, но в обозримом будущем точно

   Наши отношения не были платоническими.