Пленница медведя. Анна Владимирова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

— Ты должна мне, — поднял на меня глаза. — Обязана жизнью.

   — Послушай, мои родители заплатят, сколько скажешь…

   — Мне нужна ты, — отвел он взгляд в окно и сощурился на свет.

   — Я? — моргнула. В горле пересохло. — Я… у меня свадьба через месяц…

   Он медленно поднялся, прожигая взглядом, а я съежилась под ним. Выгорала, как брошенная в огонь бумага, и чувствовала себя опустошенной. Пальцы мужчины скользнули по коже и сжались на подбородке, а я зажмурилась, сдаваясь.

   Одна глупость стоила мне всего. Он — чудовище, монстр, а я — его пленница.

ПРОЛОГ

Первая мысль вспыхнула искрой, когда услышал ее крик. Тяжелое хриплое дыхание взорвало мой спящий в звере разум, и я поднял морду, принюхиваясь. Лес наполнился тревогой и волчьим рычанием. Сообразить, что происходит, заняло пару секунд — звери преследовали кого-то. Кого-то, чей крик вернул меня к жизни, и я рванулся ему навстречу как последней возможности вернуть себе разум. Думал ли я, что именно потребуется, чтобы воспользоваться шансом? Нет. Мое сознание билось в агонии возвращенного ему права голоса, пока зверь — неожиданно — выпустил его из плена.

   Я увидел ее сразу — светлый до боли режущий глаза блик на грязном пятне лесного месива. Белые странные волосы до задницы заплетены в тучу кос, светлое оборванное короткое платье, босые сбитые ноги и ходящая ходуном грудь. Она выпала из кустов на прогалину и, не в силах больше встать, поползла к дереву. А уже через пару ударов сердца в поле зрения выпрыгнула пара волков.

   Белые.

   Ненавистные твари…

   Я встал на задние лапы и заревел, обозначая свои интересы.

   Девчонка всхлипнула, а хищники вздыбили шерсть. В голову ударил чужой посыл: «Она — наша!»

   «Моя», — коротко ответил и бросился на тварей.

   Битва была недолгой. Я в ярости едва не потерял связь с собой, защищая добычу, но запах девчонки держал как на привязи. Ее всхлипы, дрожь, страх звали так, что невозможно было сопротивляться и потеряться в звере снова. Я даже толком не понял, убил волков или им удалось сбежать. Ублюдкам благоволил дождь, смывший мою агонию. Вкус крови на языке дернул нервы, и я утробно заревел.

   Девчонка жалась к березе, всхлипывая от страха, и я низко наклонил голову, не решаясь приблизиться в образе медведя. На секунду внутренности скрутило — как мне к ней вообще подойти, если не могу обернуться? Но тело послушно подстроилось, будто и не было забвенья — зверь, наконец, выпустил из плена. Я следил, как втягиваются когти в пальцы, сжимавшие влажный мох, наслаждаясь прикосновением. Как же хотелось остаться в этом мгновении навсегда!

   Сколько меня не было?

   Я вернулся!

   Из горла вырвался хрип, и я тяжело поднялся на ноги.

   — Черт, да! Да! — крикнул в небо.

   По лицу забила теплая россыпь капель, и я оскалился в небо, не зная, сколько мне дали времени. Когда вернул взгляд на девушку, обнаружил, что она смотрит на меня во все глаза. Теперь можно было подойти, заговорить… Я протянул руку:

   — Пошли. — Даже не понял, прорычал или сложил мысль в слово.

   — Куда? — хрипло спросила она.

   Хороший вопрос. Я огляделся, восстанавливая память. Знакомое место — до хижины недалеко.

   — Ко мне, — вернулся к девушке взглядом.

   Кажется, я впечатлил ее не меньше тех, кто гнался за ней, но ничего не мог поделать. Инстинкты били кувалдой по голове, и в мыслях творилось черт-те что. Ее уязвимая поза, большие глаза и запах дергали нервы с каждым вздохом все сильнее, подводя к вполне конкретному действию.

   Я чувствовал голод. И когда она попыталась подняться на трясущихся ногах, четко ощутил дикое животное желание. Ползшее от солнечного сплетения, оно смешивалось с адреналином и било в низ живота.

   Она — не добыча.

   Она… моя женщина.

   Я шагнул к ней и без церемоний вжал в ствол.

   Во взгляде девушки явно читалось, что никуда ее страх смерти не делся, а лишь усилился. Она вцепилась в мои руки ледяными дрожащими пальцами, а душу свернуло от ее рваного вздоха. Но, к несчастью, он и дернул меня из подступавшей темноты. Я моргал на нее, как на свет в конце тоннеля, и старался не упустить. Лишь бы не молчала!

   — Говори, — потребовал хрипло, но она только забилась в моих руках. — Прекрати! — тряхнул ее и сжал ладонь на нежной шее.

   Мне будто поставили условие возвращения — берешь ее или разворачиваешься и идешь бродить по лесу на четырех лапах, позабыв об этом вечере.

   Нельзя упустить этот шанс.

   Казалось, вокруг все стихло — ветер и шелест, вытряхнутый им из деревьев. Остались только наше с девушкой рваное дыхание и взгляд глаза в глаза. Я видел — не сдается. В ее глазах хоть и читался страх и растерянность, но плакать и умолять она не будет. Мои пальцы двинулись вверх по ее шее, и я не выдержал — прикрыл глаза, отчаянно отдаваясь удовольствию ощущений.

   Наверное, так чувствуют вкус чего-то запретного долгие годы. Я провалился в ощущение легкого влажного сопротивления касанию, жадных толчков ее пульса под пальцами и тяжело сглотнул. Повел носом…

   …и тут же получил звонкую пощечину, от которой даже не дернулся. Наоборот — она будто поставила точку.

   Одно движение — и я запустил пальцы в непослушные волосы и вжал ее в свое тело, впиваясь губами в шею. Девчонка забилась в руках с новой силой, будто мотылек в паутине, но уже поздно — слабела с каждым вздохом и сдавалась. С каждым движением моего языка дрожала все сильней.

   А жизнь требовала брать — жадно, быстро, пока дают. Я чувствовал танец этого зова на кончике нервов, как вкус ее кожи на языке.

   И я взял — подхватил девчонку под бедра, вынуждая обхватить мои ногами и схватиться за плечи.

   Кружевное белье сдало позиции, и я влетел в нее, жмурясь от отрезвляющей тесноты, сжавшейся вокруг члена до боли. Девчонка вскрикнула, впиваясь ноготками в плечи, но это ни черта не отрезвило. Я продолжал втискиваться в нее, дурея от ощущений, а дождь лупил по телу все сильней. В груди дрожало от рычания, под ладонями скользила тонкая кожа моей жертвы, а перед глазами белела в сумерках ее натянутая шея.

   Так хорошо и так плохо одновременно мне еще не было. Девчонка — чистое концентрированное наслаждение. Ощущения от ее тесноты крутило узлом низ живота и выворачивало душу наизнанку. Я толкался в нее жадно, с каждым движением возвращаясь к жизни. В голове прояснялось, и вместе с этим крепла человеческая оценка происходящему… И чем больше я становился прежним, тем сильнее хотелось выть от отчаянья — что я делал?! Но остановиться невозможно, да и не нужно было это никому из нас.

   Девчонка стонала, одурманенная моей подчиняющей силой, и даже слабо отвечала, выгибаясь, от чего ее маленькая грудь с торчащими сосками впивалась в мою. Я сжимал зубы, ненавидя себя за то, что делал, но лишь одной частью. Другой понимал — я бы сделал все точно так же, если бы дали возможность переиграть. А когда она раскрыла рот, хватая воздух, и лихорадочно задышала от подступавшей агонии, вопросов не осталось — я лишь смотрел, как закусывает губу так, что та белеет, как закатывает глаза и болезненно хмурит брови. Касался ее лба своим, будто слияние и правда возможно, шептал что-то неразборчивое, будто она соглашалась быть моей. Будто нас обоих спросили…

   Только мир, который я так жаждал вернуть себе, померк. Осталась лишь она — белый мотылек, дрожащий в руках. Трепетный танец ее удовольствия сдетонировал и мое — мы выпали в параллель, оборвав все нити с реальностью, в которой я — бешеный оборотень, взявший ее силой. Она жарко дышала в мой рот, постанывая и прижимаясь ко мне, будто я не был чудовищем…

   Но наваждение таяло, выталкивая на берег реальности. С последней волной я открыл глаза и посмотрел на незнакомку в упор. Она тяжело дышала, еще не придя в себя, но уже не обнимала плечи — отталкивала и пыталась соскочить с меня. Я перехватил ее под ягодицы, зло вжимая в себя сильнее, и она раскрыла глаза:

   — Пусти! — простонала.

   — Нет, — прорычал в ответ.

   Но заставил себя из нее выйти, иначе далеко бы не унес. Потому что девчонка — моя, и плевать, как ее занесло ко мне в лапы. Я не выпущу.

   Никогда.

ГЛАВА 1

Я сдалась… Сошла с ума, потому что жалась к его телу — единственному источнику тепла в этом безумии. Мыслей не было, только его дыхание и мягкие толчки от его стремительных нечеловеческих шагов. А еще — шелест дождя, превращавшийся в зловещий шепот. Холодные капли вспарывали кожу, дергая натянутые нервы. Я чувствовала себя на грани…

   Не знаю, сколько прошло времени. Уже стемнело, и я проваливалась в беспамятство, болтаясь в его руках тряпкой. Почему он не убил? Почему он… Нет, не думать, пожалуйста! Не думать…

   Он дрожал. Дышал все тяжелее… Чувствовала — пытался согреть. Мои пальцы… Он клал в рот мои пальцы, отогревая. Мне иногда казалось, он снова медведь, и мучиться уже недолго. Но вдруг по ушам резануло скрипом дерева. Я вскинулась на его плече, и он сжал сильнее:

   — Тш…

   Ступени?

   Удар. И он внес меня куда-то, где наконец-то стало тихо. И темно.

   — Держись, — прорычал.

   Здесь пахло сыростью и травами. Было холодно. Очень. А он взбежал по еще одной лестнице, прошел куда-то и опустился со мной на что-то мягкое.

   — Н-н-не… — сорвалось с дрожащих губ, но он разорвал мокрый сарафан и стянул его ошметки с тела, дернул на меня одеяло. Шерстяное. Колючее…

   — Лежи, — приказал, а сам ушел.

   Кажется, прошла вечность, наполненная темнотой и холодом. Я жалко плакала, дрожа. Одеяло не грело, а больше давило и кололо, отчего казалось, что тело онемело, а отчаяние рвало сердце в клочья.

   — Эй! — хрипло вскрикнула я, пытаясь не впасть в истерику. — Вернись. — Где-то стукнула дверь, послышались быстрые шаги и грохот. — Не уходи! — подскочила.

   — Лежи, — глухо шикнул он. Послышалась возня, а потом мой мир прорезала вспышка света.

   Наверное, я не забуду этого никогда — освещенное спичкой лицо мужчины, который стал единственной надеждой на спасение. В этом мире, неожиданно обернувшемся чистым адом, все выцвело. Все оценки случившемуся потеряли прежнее значение, притупились и стерлись о россыпь болезненных воспоминаний.

   Я смотрела, как в руках незнакомца разгорается надежда на жизнь. Мне столько раз казалось сегодня, что завтрашний день уже не для меня. А он вдруг настал — загорелся в камине, застучал бревнами и затрещал щепками, наполняя нос запахом дыма. И снова отчаянно захотелось жить.

   Мужчина поднялся, дернул заслон над камином и направился ко мне. Когда приподнял край одеяла, к телу рванулся холод, и я едва не задохнулась.

   — Сюда иди, — сгреб он в объятия и прижал к себе, укладываясь рядом.

   Без дождя и ветра его тело оказалось очень горячим. И пусть не сразу, но вскоре я перестала дрожать. Дышать стало проще, веки отяжелели, а тело налилось свинцом. Даже голод уже не чувствовала. Незнакомец, кажется, растирал мои плечи и что-то хрипло шептал — какую-то несуразицу: «Левый поворот направо, Рэм, Аджун, телефон… два три три восемь шестнадцать… Я вернулся, вернулся…»

***

Я проснулась от треска. Голова казалась налитой железом, но кое-как разлепить веки все же удалось. Комната еще тонула в предрассветном сумраке. В поле зрения попадал край низкой кровати, деревянный пол и камин. Я вытянула руку в сторону огня — тепло. В голове клубился туман, хотелось срочно почувствовать хоть что-то, чтобы не сомневаться — я жива. По щеке скатилась слеза, в горле сдавило спазмом, и я зашлась кашлем.

   Тут же послышались быстрые шаги, и в комнату вошел вчерашний незнакомец. Мужчина поставил чашку на пол, а сам сел и перетянул меня к себе на колени, поддерживая.

   — Давай, — поднес чашку и прижался губами к виску. — Жара нет, хорошо.

   Я схватилась за чашку и принялась жадно пить. На языке защипало от мяты и стало кисло от лимона, а руки дрожали, но, казалось, не было в жизни более счастливого момента. Но когда вода кончилась, момент тоже сошел на нет, и я скосила глаза на мужчину. Он внимательно на меня смотрел, хмурясь, будто ждал реакции и был готов к любой. Я даже чувствовала, как напряглись его мышцы.

   — Спасибо, — прошептала, все еще тяжело дыша. — Что спас.

   То, что было между этими двумя событиями, казалось бредом. Я натянула край покрывала, из которого так и не выпуталась, к счастью, потому что грудь прикрывали только длинные волосы. Идиотизм, конечно, ведь ночь мы провели под этим одеялом вместе, и это был вопрос жизни. Но ночь кончилась. А у жизни вроде бы были другие правила. Или здесь они не действуют?

   И незнакомец молчал, как назло, парализуя суровым взглядом.

   — Это ты спасла, — заключил вдруг. — Встать можешь? Или принести завтрак сюда?

   — Мне нечего надеть, — сжималась я от его голоса.

   Почему-то язык не поворачивался задавать ему вопросы и нарушать это нереальное спокойствие после всего случившегося.

   — Найду что-нибудь.

   Я сползла с его колен и проследила взглядом, как он прошел к шкафу в углу. Способность воспринимать окружающее возвращалась — я рассматривала его комнату и находила ее все более живой, не то, что вчера. Теперь в свете утра могло показаться, что мы в горном отеле в Страйквике, куда я любила ездить одна. Мансардная комната обставлена лаконично по-мужски, холодно и немного монотонно. Крыша сходилась скатами в центре, укрепленная балками. Только здесь они казались не элементом декора, а серьезной конструкцией. На полу перед кроватью лежали шкуры, а камин выложен диким камнем. У окна — рабочий стол и шкаф, в котором рылся Медведь. Я называла его так про себя. Потому что не хотелось знать его имени. Хотелось забыть быстрее все…

   Сам он был одет в домашние спортивные штаны, сливавшиеся цветом с комнатой — непонятно-серые. И то ли от этого невнятного фона, но сам он притягивал взгляд. Высокий. Я смотрела на его широкую спину и чувствовала дрожь… и страх. За прошедшие сутки нервы так вымотались, что по щекам снова покатились слезы, и я всхлипнула, жмурясь.

   — У тебя что-то болит? — оказался он рядом бесшумно.

   Когда открыла глаза, обнаружила, что он внимательно смотрит на меня.

   Я бы дала ему лет тридцать. Глаза при свете дня оказались ярко-синими, но смотреть в них долго не выходило. А еще золотистые блики вокруг радужки говорили, что вчерашний медведь мне не привиделся. Этот мужчина совершенно точно был оборотнем. Короткая щетина всегда была моей слабостью, но не в его случае. Мог бы быть красавчиком, если бы не был Медведем.

   — Нет, — прохрипела. — Не знаю.

   Не скажу, что я боялась оборотней. Даже наоборот — меня они всегда привлекали в качестве феномена нашей вселенной. В Дефоресте их жило немало, больше, чем в ближайшем Смиртоне. Но в городе они другие — почти люди. Пара моих подруг даже встречались с ними. Да и как тут устоять? Столько таинственности…

   Но этот отшельник меня пугал до дрожи.

   — Как ты оказалась в лесу? — Вроде бы спросил, но в тоне ясно чувствовалось отсутствие опции «соврать».

   — Я ехала в Ганнт.

   — Одна? — удивленно.

   — Да, — поежилась.

   Дальше не зазорно было бы услышать «Ну и дура». А я и была ею. Это нужно полностью потерять сцепку с реальностью, чтобы так психануть и поехать с охраняемого побережья обратно в отель самостоятельно.

   — И кто тебе позволил? — хмурился он.

   — Я никого не спрашивала, — слабо мотнула головой. — А потом на дорогу выскочили волки…

   Он прикрыл глаза и кивнул на край кровати:

   — Футболка. Штаны, боюсь, будут болтаться, — скользнул взглядом по мне так, что захотелось сжаться. — Прости, женского нет. Поэтому пока так. Ванная по коридору направо.

   Он проследил, как я натягивала футболку, задумчиво хмурясь.

   — Вы дадите мне позвонить родным? — отважилась я на вопрос.

   Мужчина не казался психом. Может, не помнил, что произошло в лесу? Мало ли… Я бы тоже хотела забыть.

   — У меня нет связи, — поднял на меня взгляд. — Пока что. Нужно ехать восстанавливать... Меня слишком долго не было дома.

   — Родные будут искать меня, — я дышала все чаще.

   По выражению его лица сложно было что-то сказать, но он больше не горел энтузиазмом мне помогать — это определенно.

   — Когда сможете восстановить связь? — допытывалась я, пытаясь затянуть штаны потуже, чтобы они задержались хотя бы на бедрах, пока он направился к камину. — Или вы можете меня отвезти, раз собрались ехать?

   — Я не могу тебя отвезти, — отрезал он зло и бросил полено в огонь, который сразу же остервенело на него набросился.

   — Почему? — прошептала, чувствуя, как обрывается все внутри и накрывает паникой.

   — Потому что я… понятия не имею, сколько меня не было в этом мире! — зло процедил он, не оборачиваясь. — Заведется ли машина — не знаю! Света в доме нет…

   Я готова была бежать отсюда сломя голову — такую панику вызывал этот тип.

   — Но должен же быть какой-то способ связаться с людьми.

   — Давай ты успокоишься, и мы позавтракаем? — глянул на меня сурово, выпрямляясь. — И поговорим.

   — Хорошо, — закивала.

   Я на негнущихся ногах прошла за ним по коридору и бегло оглядела ванную. Под скошенной крышей она казалась небольшой. Но для меня — вполне просторно. Я наскоро приняла душ в кабинке, бренд которой встречала только в очень хороших отелях.

   Впечатление от дома вообще было странным. Его хозяин любит уют, а еще у него все отлично с доходом. Было. То есть это не оборотень-лесник и какой-нибудь человеконенавистник. Хотя насчет второго я еще точно не знала.

   Глядя на себя в зеркало, вдруг подумала, что он, может, боится, что я на него настучу за… секс? Я медленно моргнула и посмотрела отражению в глаза. Что это было? Шок? Или он не контролировал себя? А я? Я же тоже не в себе была… То есть то, как меня выбросило в агонию какого-то дикого наслаждения, я помнила хорошо. Он не принуждал… А мне… Мне даже стало лучше — прошел страх…

   Тряхнув волосами, я протерла глаза и осмотрела себя более критично. Футболка Медведя на мне смотрелась как платье и еле уловимо пахла им и каким-то парфюмом.

   Осмелев, я открыла дверцу шкафчика над раковиной — так и есть! Черный флакон дорогого мужского парфюма, запах которого наполнил рот слюной. Очень дорогого. Аромат такой тонкий, но в то же время насыщенный… Я опомнилась, чертыхнувшись — он же почувствует, что лапала флакон! У этих ребят абсолютное чутье, недаром и аромат такой сложный.

   Вернув все на место, я на всякий случай вымыла руки с мылом и вышла из ванной. Вниз вела деревянная лестница, которая казалась грубо обтесанной лишь на первый взгляд. В обстановке первого этажа четко читался стиль, убеждающий меня в недавних заключениях. Тут тоже горел камин, а на невысоком столе ждал завтрак.

   Хозяин замер в зоне кухни справа, не обращая на меня внимания. Спина прямая, каждая мышца налита напряжением, кулаки сжаты…

   — Проходи, — глухо приказал он, и я рада была отбежать от него подальше и забиться в угол дивана, отгородившись столом. Он обернулся с двумя чашками кофе и медленно приблизился, не спуская с меня взгляда: — Тебе надо поесть.

   А я и забыла, что голодна.

   На завтрак были яйца с салом, но носом крутить было бы еще большим идиотизмом. Откуда только яйца, если электричества нет? Врет? Я украдкой окинула гостиную взглядом — светлая. Два больших окна показывали одинаково унылую картину — мокрый утренний лес с налетом легкого тумана поверх.

   — Мне надо сообщить родным, — перевела на мужчину взгляд, когда он опустился в кресло напротив.

   — Ты должна мне, — поднял на меня глаза. — Обязана жизнью.

   — Я заплачу, — выпрямилась я.

   — Заплатишь, — кивнул он, рисуя жесткие линии скул.

   — Послушай, мои родители заплатят, сколько скажешь…

   — Мне нужна ты, — отвел он взгляд в окно и сощурился на свет.

   — Я? — моргнула. В горле пересохло.

   — Я не мог вернуться в человека, — глухо прозвучал его голос, а на лице отразилось столько непонятных мне эмоций, что мороз прошел по коже, несмотря на горячую чашку кофе в руках и жар от камина. — Пока не услышал вчера твой крик… — И он снова повернул голову ко мне. — Твой голос, запах, зов — не знаю в чем дело, но я не хочу назад. Не хочу в темноту…

   Могло показаться, что он просит побыть с ним, но это было не так. Он глубоко вздохнул, и мгновение слабости прошло. На меня снова устремился холодный и решительный взгляд:

   — Я спас твою жизнь. Твоя очередь спасти мою.

   — Как? — дрогнул мой голос.

   — Я не знаю, — моргнул он. — Но если дам уйти, обернусь зверем безвозвратно.

   — У меня семья, — поставила чашку и обняла себя руками. — Они же с ума сходят!

   — Ну ты же не подумала о них вчера, когда отправилась в лес, — холодно возразил он. — Одна.

   — Ты хочешь меня запереть здесь? — задрожало в голосе отчаяние.

   — Успокойся, — приказал. — Я не знаю, что делать. Что бы ты сделала на моем месте?

   И так спокойно на меня посмотрел, что меня затрясло:

   — Я не на твоем месте! — вскричала.

   — Не ори, — снова жестко осадил он. — Я не знаю, как ты это сделала со мной, но то, что благодаря этому жива — совершенно точно. Ты кричала, и я примчался на помощь. Но я не хочу обратно. Не хочу умирать заживо. Я тоже хочу жить.

   Я шмыгнула носом и спрятала лицо в ладонях:

   — Я… у меня свадьба через месяц…

   Он молчал, и я вернула на него взгляд. Зачем сказала про свадьбу — сама не поняла. Неужели мне даже в этой ситуации сложно смириться с приказом родителей? Или думала, что Медведя впечатлит? Он сидел с чашкой в руке и снова хмурился на лес за окном. Я смотрела на него и лихорадочно соображала, что сказать. Мне казалось, что сейчас можно расшатать эту щелочку, что он оставил, открыв свою уязвимость.

   — Может, мы все же сообщим моим родственникам и подумаем вместе, что делать? Я же не говорю, что брошу тебя с твоей проблемой…

   Ни один мускул на его лице не дрогнул, но когда он на меня посмотрел, я испугалась. Ужас прошил тело, и ладони взмокли.

   — Ты сбежишь от меня, сверкая пятками, — заговорил он. — А совесть мучить тебя не будет — таким, как я, ты не умеешь сочувствовать. Я же зверь, да?

   — Нет, — замотала головой.

   Но он не слушал:

   — Все, что ты хочешь — забыть. Свой идиотский поступок, вчерашний бег по лесу наперегонки со смертью и меня. Но не выйдет. — Он помолчал какое-то время, прежде чем зло продолжить: — Ты выдрала меня из зверя. Думаешь, это так здорово — вспомнить, как это — жить, а потом снова забыться в какой-то коме, которую даже смертью не назвать?!

   Он медленно поднялся, прожигая взглядом, а я съежилась под ним. Выгорала, как брошенная в огонь бумага, и чувствовала себя опустошенной.

   — Ты хочешь, чтобы я спасла тебя, но при этом… что? Осталась тут с тобой навсегда? — посмотрела в его глаза.

   — Я пока не знаю, — принял он борьбу взглядов.

   — Ты не отпускаешь домой! — повысила я голос, осмелев. — Ты… понимаешь вообще, что это противозаконно?! Что держишь против воли?!

   — Держу? — усмехнулся он зло. — А я не держу — иди, — он повел рукой в сторону дверей.

   — Что? — задохнулась я. — Там же волки…

   — А мне какая разница? — прорычал он. — Или я тебя должен продолжать спасать просто так?

   — Я сказала — заплачу!

   — Мне не нужны твои деньги, или ты плохо слышишь?!

   Я зло сопела, глядя на него снизу.

   — Да пошел ты! — прорычала и вскочила с дивана.

   Он не держал. Кажется, отвернулся к камину, а я рванулась к двери. То, что в одной футболке и штанах, что нет обуви, не смутило. Я не желала становиться добровольной пленницей этого зверя! Меня же ищут! Неужели мы так далеки от места, где я бросила машину? Да отец всех на уши поставит! Он прочешет каждый квадратный метр! Я была уверена, что выйду, отойду от дома, покричу… и обязательно сразу же нарвусь на какой-нибудь следственно-поисковый отряд. Ночь прошла — поиски должны идти полным ходом!

   Двор оказался небольшим — засыпанная гравием площадка, окруженная лесом, и никакого забора. Спустившись с лестницы, я оглянулась на дом — деревянный, утопающий в зелени с одной стороны. Его наверняка сложно разглядеть с воздуха. По ушам бился ветер, врезаясь в кожу холодом и вынуждая дрожать. Со двора вела дорога, усыпанная мелким камнем, и я зашагала по ней, но стоило дому скрыться за изгибом, остановилась. На небе снова сгустились тучи, ветер рванулся сквозь листву, поднимая шум в кронах. И из-за этого не сразу удалось понять, что это не ветер…

   Когда неподалеку раздался вой, я развернулась и бросилась обратно к дому. Сердце привычно заколотилось где-то в горле, там же застрял и крик, когда услышала азартное порыкивание за спиной. Но стоило вылететь с дороги на поляну, сбоку метнулась тень, а я заорала и упала на колени. Только меня не тронули, а уши тут же заложило от выстрела. Я скрутилась до земли, закрывая голову, но меня тут же дернули за руку и поставили на ноги. Медведь бесцеремонно потащил обратно к дому, оглядываясь.

   — Переставляй ноги, — рыкнул, едва ли не швыряя на ступеньки, но уговаривать меня не было нужды — я подскочила и бросилась к дверям. Он тоже не задержался — забежал следом, хлопнул дверью и закрыл ее на засов. В руке у него было ружье.

   Я опустилась на пол посреди гостиной, потому что дрожащие ноги не держали, но Медведь не оставил в покое — рывком подхватил на руки и понес к дивану.

   — Поела бы — бегала б быстрее, — стряхнул меня в подушки и направился в кухню.

   — Почему я не могу выйти отсюда?! — подскочила следом. — Почему эти твари не уходят?! Что… — по щекам снова покатились слезы.

   — Потому что они твари, а ты для них — упущенная жертва, — хмуро глянул он на меня.

   — У тебя есть машина, но ты даже пальцем не пошевелил… — всхлипывала я. — Ты… — Я спрятала лицо в ладонях.

   — Я выстрелил в волка, который за тобой гнался, — зло цедил Медведь. — И это не пошевелил пальцем, по-твоему?

   — Отпусти меня, пожалуйста! Я хочу домой!

   — Машина не заводится, я пробовал.

   Он отвернулся и ушел в кухню, но не успела я выпасть в новый виток отчаяния, вернулся с аптечкой. И только тут я заметила, что разбила колени в кровь, и та проступала через ткань штанов. Медведь рывком стянул их с меня, едва не уронив меня с дивана, потом достал бутылку с жидкостью, по запаху смахивающую на травяную настойку. Я не сопротивлялась. Просто стиснула зубы, когда защипала поврежденная кожа…

   — Откуда яйца, если нет света? — взглянула на него.

   — В подвале две холодильных камеры и генератор, — даже не задумался он. То, что я ему не доверяла, его не возмутило. — Еда — главное для выживания. Генератор сдох недавно, значит — я был мертв месяц…

   Я помолчала какое-то время, глядя на то, как осторожно он меня лечит. И стало стыдно.

   — Почему это с тобой случилось?

   — Никто не знает, — хмурился он. — И лекарства нет.

   — Мне жаль, — искренне признала.

   — Мне тоже жаль, — говорил не про себя, подняв на меня взгляд, от которого снова захотелось потеряться.

   — И что дальше? — осторожно спросила.

   — У меня не большой выбор действий — заботиться о тебе, раз ты все же решила остаться, — он сгреб остатки средств в аптечку и поднялся, — и не обернуться снова зверем.

   Я проследила за ним взглядом, но когда он пересек гостиную, поднялась и направилась следом:

   — А если меня найдут?

   — Здесь тебя не найдут, — даже не обернулся.

   — Почему?

   — Потому что это — территория Аджуна. На нее просто так не попасть. Нужны разрешения и согласования с нашим правителем.

   — Неужели не дадут организовать поиски человека? — не верилось мне. То, что Медведь так спокойно обо всем этом говорит, повергало в шок.

   — Даже если и дадут, то под присмотром. Но на мою территорию все равно не пустят, — обернулся.

   — Что же делать? — проскулила я, снова впадая в истерику.

   Будто Медведю есть дело. У него другие проблемы, и мое спасение в них не входит.

   — Ждать, пока волки уберутся. Наверное, пригнали стаю из-за вчерашнего…

   — Что? — распахнула я глаза в ужасе. Мне казалось, хуже быть не может? — А если они сюда ломанутся?

   — Не должны, — сложил он руки на груди. — Они же не знают, что мне нельзя оборачиваться медведем…

   — А еда? — быстро сужался круг моих требований к жизни.

   — Пока достаточно, — жег меня взглядом.

   — И сколько ты планируешь так тут жить?

   — Как твое имя? — вдруг спросил, впервые проявляя какие-то живые эмоции.

   — Дана.

   Он молчал. Я думала, представится в свою очередь, но он не спешил с этим.

   — Я не знаю, сколько буду человеком, Дана.

   — А если снова станешь медведем? — обняла себя руками.

   Все становилось каким-то безнадежным. Снаружи еще рванулся в порыве ветер, и я вздрогнула. Осознание, что я в ловушке, приходило медленно, и от этого было еще тяжелее.

   Он не отвечал.

   — А далеко отсюда до Аджуна?

   — Мы не дойдем за день. А против стаи волков в лесу я не так хорош… И меня зовут Сезар.

   Я развернулась и поплелась к дивану. Это все я виновата, при чем тут он? И имя такое…

   Сезар…

   Он подошел к камину и присел, взявшись за кочергу, а я подтянула ноги к груди и обняла их, ежась. Ступни совсем закоченели. Показалось, что в гостиной похолодало.

   — Я поругалась вчера с родителями, — начала тихо. — Психанула…

   Он поворошил бревна, высекая сноп искр.

   — …Мне хотелось убраться подальше, — горько усмехнулась. — Говорят же — осторожнее с желаниями…

   — Сколько было волков? — вдруг спросил он.

   — Два.

   — Зачем из машины вышла?

   — Я не сразу поняла, что человек, который вышел к машине — тоже волк… Было темно. Я подумала — меня нашли.

   Когда вспоминала пережитое, незнакомый до этого страх смерти возвращался. Когда волк выскочил мне под колеса, я крутанула руль на рефлексе. Чудом, что нашла тормоза и не достала до елки у обочины. А через несколько минут к машине вышел человек. Вернее, выглядел он как человек. А я была уверена, что за мной могли увязаться охранники резорта. Даже мысли не возникло, что это не люди...

   — Он стукнул в стекло и крикнул, чтобы вылезала, — тихо продолжала я. Медведь щурился на огонь, молча слушая. — Я и вылезла. Думала, он знать хочет, что я не пострадала… А он дернул двери на себя и вырвал их с корнем. Я только успела баллончик с освежителем выплеснуть ему в морду…

   Сезар продолжал молчать, думая о чем-то, а я смотрела на его профиль. В глазах мужчины прыгали блики от огня и будто тонули в них, угасая искрами на ободке радужки.

   — Повезло, — наконец, выдал он и поднялся. — И я последний раз прошу — поешь. Еды не так много, чтобы выбрасывать.

ГЛАВА 2

Я направился к дверям, намереваясь глотнуть воздуха и перевести дух, но девушка была слишком напугана, чтобы оставаться одной:

   — Куда ты? — вспорхнула с дивана, судя по звуку.

   — Мяса достану… из камеры…

   Хотелось занять руки чем-то привычным, спланировать хоть что-нибудь, пусть планы и ограничиваются этим днем, потому что другого может уже не быть. Я слушал ее, но все, что говорила, не трогало. Все, о чем я думал — как дожить человеком до утра. Потому что, если я не выживу… смысл? Тело все еще казалось выданным взаймы, как и разум. Мысли были будто чужими. Ну какая мне разница, что она поругалась с родителями? Что за ней гнались белоглазые…

   Твари…

   Но один толк от ее рассказа был — я понял, почему взял девчонку сразу же, не соображая. Белоглазым всегда нужны были самки, а своих не хватало. Эти никогда не гнушались кражами человеческих женщин. В нашей вчерашней стычке первым, что я сделал — присвоил самку себе. Кто первым покрыл, тот и в праве. Человеком я еще не соображал, что нужно делать, но зверь во мне оценил эту необходимость приоритетной. Только и всего… для зверя. И большая проблема для меня. Что меня удерживает сейчас от того, чтобы вернуться в зверя, было непонятно. Если ответ все также в девчонке… то мне нельзя ее отдавать. И оборачиваться зверем нельзя — без меня ей остаться тут тоже не вариант. Какого черта эти твари ошиваются вокруг дома, я не понимал. Чувствуют мою слабость? Решили забрать все же женщину?

   Надо было звонить Рэму, но я не мог. Он встанет на мою сторону, не отдаст девчонку людям и подставится. А я не собирался этого допустить. Оставалось только затаится и постараться остаться как можно дольше в сознании.

   На улице пахло дождем — скоро польет снова. И от этого в груди что-то защемило. Я сбежал по ступенькам и замер у лестницы, прислушиваясь. Чувство чужого взгляда из-за листвы дернуло нервы — следят. Я обошел лестницу и направился в гараж. Ноут и телефон лежали на столе у окна — я заранее вынес их сюда из спальни, чтобы врать девчонке слаженней.

   Запустив компьютер, я принялся за дело.

   Нашел я свою спасительницу довольно быстро — в сети уже раструбили о потере наследницы нефтяным магнатом Рупертом Файвелом. И имя сказала настоящее, что удивило. В свои двадцать три года Дана наворотила дел. Она была не так уж и равнодушна, как я поспешил ее обвинить. Особенно впечатлил условный срок за участие в протесте против запрета на передвижение по центру Дефореста оборотней. Но эта информация не была общедоступной — папочка постарался замять дело и стереть новостные ленты на эту тему. Только мне эти меры не были помехой — я специализировался на информации и ее извлечении любым способом. Пока продирался к базам данных Дефореста, отмечал, что дышится уже по-другому, что жажда жизни бьет по пальцам, возвращая чувство азарта. Я не хотел больше умирать, мне нужна была эта жизнь, в которой снова будет все, что я так любил — охота за теми, кто вставал на пути Рэма, просчет хода чужих мыслей и действий на опережение. Я нужен, черт возьми, своему народу, Рэму и себе!

   Сжав кулаки, я откинулся на спинку стула и уставился на монитор. А она хорошенькая в той, другой жизни. Бунтарка. За кого она, интересно, замуж собралась? Любопытство удалось удовлетворить довольно быстро — сын одного из членов совета директоров папочкиной компании смотрел на меня в соседнем окне через двадцать секунд. Холеный. Взгляд наглый, полный вседозволенности. Что-то тут не клеилось… Бунтарка и защитница прав оборотней и это чмо? Правда? Покопавшись еще десять минут, я знал, что у Дениэла, как звали кандидата, три привода за езду в нетрезвом, сопротивление властям при аресте и море амбиций. Последней новостью шел анонс его скорого повышения до управляющего Национального банка. Не висло. Нарушения порядка, конечно же, были стерты из всех источников.

   Нужно было закругляться, но взгляд прикипал к мобильнику. Так хотелось позвонить Рэму, услышать голос, рассказать, что вернулся… Его взгляд — последнее, что я помнил. Он звал, вцепившись в шею моему медведю, который воротил морду. Достаточно соображавший, что это — друг, но недостаточно для того, чтобы вернуться. Вспоминая те минуты, я вдруг отметил, что трогает меня это только сейчас, в человеческом теле. Тогда я смотрел в его тревожное лицо, понимал, что он в отчаянии, но ничего не чувствовал. Я хотел уйти, забыть… Черт, почему? Почему я выпал в это состояние апатии? Почему зверь внутри решил, что нам с ним больше не интересна эта жизнь? Или это был не я и не он, а кто-то решил за нас?

   Я моргнул, сглатывая вязкую слюну. Во рту пересохло. У меня же сегодня праздник, второй день рожденья, мать его!.. Устал бояться, хватит. Захотелось чего-то особенного. Я порылся в запасах, выудил птичью грудку, достал вина из погреба. У меня все ж там девчонка, которую прижимал вчера к березе… Что за хрень происходит в моей жизни? И как из этого вылепить то, что нужно? Та еще задача. Но я же считал себя сообразительным.

   Когда вернулся, на моей физиономии вероятно произошли слишком разительные изменения. Дана проследила за мной взглядом от камина, перед которым крутилась ежом.

   — Что-то случилось? — хрипло спросила.

   — Я осознал, что хочу жить, как никогда, — усмехнулся, ставя бутылку на стол. — Ты пьешь вино?

   — Пью, — настороженно кивнула под моим взглядом.

   — Отлично, — и я потянулся за бокалами. — Отметим?

   — Что? — передернула она плечами.

   — Я не знаю, — глянул в окно. — Хочется отметить…

   По стеклам как раз забарабанило каплями, и желтый гравий во дворе потемнел. Хорошо подгадила погодка моим надсмотрщикам. Оборотни — не звери, мокнуть ой как не любят. Я демонстративно помахал бутылкой на лестнице, гарантированно расстраивая свой конвой за кустами. Лишняя демонстрация наглости не помешает.

   Дана ничего не замечала — вернулась к созерцанию огня.

   — Сколько тебе лет? — И я выдернул пробку. Глухой звук ее капитуляции усладил слух. Определенно мне возвращалась способность чувствовать простые радости.

   — Смешно, — повернула она ко мне голову, — тебя это интересует, когда собираешься налить вина, но не интересовало вчера, когда… — Она запнулась и прикрыла глаза.

   Я налил два бокала и направился к ней.

   — Честно говоря, я не знаю, что тебе сказать, — протянул ей бокал. — Не соображал тогда, что делаю… Вернее, были причины, но не человеческие. Никогда бы не позволил себе в уме взять женщину вот так.

   Дана слушала меня, сжимая бокал, и, что самое интересное, отвела взгляд только в последний момент.

   — Ты пытаешься извиниться? — слабо усмехнулась.

   — Нет, — и я сделал глоток из собственного бокала, наслаждаясь, как никогда в жизни. Она смотрела на меня все это время, ошалев от ответа.

   — То есть? — моргнула она.

   — То есть, ты сделала глупость, оказавшись в мире диких законов, где нет подобных сожалений. Я спасал твою жизнь…

   Она дышала все чаще, и румянец, которым запылали ее щеки, оживлял ее бледное лицо.

   — Когда трахал там в лесу? — прошептала возмущенно, а я вдруг ярко почувствовал не только вкус вина, но еще и то, что дерзкие слова из ее соблазнительного искусанного рта оживляют совсем не спасательные инстинкты.

   — В дикой природе хорошие полуголые самки долго не бегают, — понизил голос, проникновенно глядя в ее большие глаза. Дана ошалело хлопала ресницами, задыхаясь от каких-то недоступных мне переживаний. — Или ты не знаешь, зачем белые волки выманивают одиноких водительниц из машины? Хотела приключений?

   — Ну как же я могла без них уйти? — зло изогнула она брови. — Ты решил наказать?

   — Присвоить, чтобы никто не претендовал. И я не решил — это было необходимо, чтобы спасти тебя.

   — И теперь я что, твоя? — закипала Дана непонятным мне праведным огнем.

   — По звериным законам — да.

   — У нас в городе кто только не зажимается с оборотнями за березами, что-то не слышала, чтобы кто-то кому-то принадлежал!

   — Это смотря, с каким намерением зажимать, — подался я к ней, наслаждаясь тем, как цепенеет от моей близости. — Я своим делиться не собираюсь и свой выбор смогу защитить.

   — Я замуж выхожу вообще-то, — не выдержала она накала, подскакивая с бокалом.

   — Надо было выходить и сидеть за высокими стенами! — рявкнул так, что она отшатнулась — еле успел перехватить бокал из ее рук.

   — Никогда не психовал так, что плевать было на все и всех? — вдруг возмутилась она так, что аж губы затряслись. Какие все же у нее были яркие эмоции — почти осязаемые. — Да, я сделала тупость! Но я хочу ее исправить!

   — Нет такой опции, — и я снова сунул ей бокал в руки. — Пей.

   Так и подмывало спросить, кто ее замуж собрался брать, такую… Я сузил глаза на ее лице, пытаясь найти слово, которое крутилось в голове.

   Ничья. Она же дикая!

   — И за что тебя замуж отправили? — вопросил, когда она проиграла борьбу взглядов. Девчонка сразу же вернула мне все внимание:

   — Что?

   — Ты не похожа на девочку, которая жаждет замуж. Я тебя трахал вчера ночью, но ты не спешишь резать себе вены. Ты не любишь того, за кого тебя отдали, да?

   — Не твое дело, — процедила, а я понял, что угадал.

   — Очень даже мое. Я не сильно был бы рад настолько тебя раздавить…

   — Со мной все нормально, — и она сцепила зубы, обрисовывая решительный овал лица. Часто так делает — мышцы челюсти развиты заметно.

   — Так за что? — смягчил выражение лица, усмехаясь.

   — Ты так уверен, что замужество для меня — наказание? — Только в голосе явно скользнуло удивление. А тебя, девочка, еще и не раскусывал никто никогда, но ты этого жаждешь.

   — Ну скажи, что нет, — и я поднял бокал на уровень ее глаз.

   Она вздохнула и осторожно брякнула о его бок своим:

   — У меня судимость. Бойся.

   — Трепещу, — и я довольно глотнул из бокала.

   — Отец поставил условие — выхожу замуж за респектабельного жениха с родословной, либо остаюсь с клеймом преступницы, и не видать мне химфака, как своих ушей.

   Тоже мне «респектабельное» чмо.

   — Химфака? — усмехнулся я шире.

   — Да. По задумке родителей мы же никогда не учимся на химфаке. — И она сделала наконец большой глоток. — Я должна была стать управляющей юридического отдела!

   — И для тебя это нормально? — посмотрел ей в глаза. — Замуж — это ведь всерьез.

   — Это если ты относишься всерьез, — с вызовом изогнула она бровь. — Доучусь на кафедре и пошлю этого их жениха в пешее эротическое!

   Я усмехнулся. А она мне нравилась все больше. «Колючая, — подсказывал медведь изнутри. — Но теплая».

   — Надо было идти на юридическое, Дана, экстерном. За выступления на демонстрации не дают клейма преступницы. Максимум — административное, — и я развернулся в сторону кухни.

   — Откуда ты знаешь? — донеслось до меня предсказуемо.

   — Посмотрел в базе.

   — Это ты так за мясом ходил? — направилась ко мне, покачивая вино в бокале.

   — У меня там рабочие мощности — я данными занимаюсь. Ты умеешь крупу варить?

   — Ты серьезно?

   — Серьезно. Я ем только мясо.

   — Я про мощности, — поставила она пустой бокал на стол и подошла вплотную. А ей шел мой парфюм…

   — Серьезно. Ты была плохой девочкой, да?

   — Почему была? — осоловело моргнула она. — Давай свою крупу…

   А ничего так девчонка смотрится на моей кухне. Я налил еще вина, с улыбкой глядя, как подтягивает мои штаны, чтобы не наступать на края внизу. Только стоило вспомнить, что под штанами ничего нет, улыбаться перехотелось.

   — Я сломала руку полицейскому, который ударил оборотня, — отвоевала она кастрюлю у нижней полки с грохотом. — Так что вариантов не было…

   — У твоего отца такие связи, и не было вариантов? — следил за ней.

   — Смотрю, все уже узнал, — бросила на меня настороженный взгляд через плечо. — А с мясом что делать будешь?

   — Тушить. С зеленью.

   — А тебе сколько лет? — Я проследил, как потянулась за чашкой в шкаф и включила кран с водой.

   — Тридцать три. — Вид ее натянутой шеи оживил ночные воспоминания. А когда она приложилась жадно к чашке с водой, я тяжело сглотнул и отпил вина.

   — Кризисный возраст, — и она вытерла губы ладонью. — Крупу вообще надо на ночь заливать…

   — Я был занят ночью, — усмехнулся, понимая, что слишком откровенно на нее пялюсь, но ничего не мог поделать. И не хотел.

   Дана сдвинула брови, надкусила пачку зубами и придирчиво поворошила рис пальчиками. Потом набрала полную чашку зерен и всыпала в кастрюлю:

   — Ты врешь, что не умеешь готовить крупу, — поднесла чашку к крану. — И что света у тебя нет — тоже. В подвале, значит, даже интернет есть…

   — Ну вдруг ты решишь от меня сбежать все же, — усмехнулся шире, пристально следя, чтобы не напугать ее до дрожи снова. Мне нравилось это расслабленное перемирие.

   — Смешно, — покачала она головой, привлекая взгляд к ее необычным волосам. — У меня нет ружья…

   — Ничто не мешает тебе одолжить, — и я отставил бокал и потянулся за разделочной доской.

   — Я не умею им пользоваться. Научишь?

   Хваткая. Я извлек длинный нож из ящика:

   — Посмотрим…

   — Ну посмотри-посмотри, — усмехнулась она. — Соль где?

   Вскоре она сидела с коробком моих запасов приправ, забыв посолить крупу.

   — Ух ты, откуда у тебя шафран? — раскрыла мешочек и поднесла к лицу.

   — Купил в Аджуне, — усмехнулся. Чем-то эта растрепанная птаха на кухне меня грела. «Теплая». Да-да, помню… А она уже полезла дальше по мешочкам:

   — Твои пахнут не так, как у нас. Тоньше.

   — Еще вина?

   — Хочешь споить?

   — Мне может жить осталось немного, почему не попробовать? Я вообще, кажется, многое упустил…

   — Может, тебе дали второй шанс?

   — Хотелось бы в это верить.

   Я углубился в разделку мяса, не сразу осознав, что спину буравит взгляд.

   — Может, ты больше не озвереешь…

   Только прямого взгляда привычно не выдержала, сбежав. А я посматривал на нее, размышляя. Неужели она — то, чего не хватало и что может помочь задержаться в сознании? Почему она? Почему вообще кто-то? Неужели не все зависит от меня самого? Открытие пугало. Я ничто не любил так, как контроль над своей жизнью. Поиск ответов был смыслом всего, я наслаждался азартом погони за знанием, и ничто так не наполняло жизнью… В какой же момент все пошло не так?

   — А как это?

   — Что?

   — Ну, как это… по ощущениям? Когда ты медведь и не можешь обратно…

   — Тебе правда интересно? — огрызнулся, оборачиваясь как раз в тот момент, когда она пулей метнулась к ружью у входной двери.

   Я только прикрыл глаза, слабо качая головой, и вернулся к разделке мяса. Послышался лязг — схватила довольно умело. Не один я тут врал.

   — Сезар, у меня вообще-то ружье, — и она прокашлялась.

   — Правда? — усмехнулся. — Ты же стрелять не умеешь.

   — Ты выстрелил один раз. Значит, еще один выстрел есть. Не надо меня недооценивать. — Добавила голосу угрозы, и так это было смешно. Только мои губы поползли совсем в недоброй усмешке.

   — Я тебя не недооцениваю, — продолжал нарезать мясо, прислушиваясь. Стоит на месте, дыхание разгоняется — еще бы, бокал вина залпом на голодный желудок. А еще столько адреналина…

   — Пожалуйста, будь хорошим мальчиком — пошли к машине.

   Как мы заговорили.

   — Я был хорошим мальчиком все утро, если ты не заметила…

   — Не надо мне зубы заговаривать! — разозлилась Дана, отходя от двери.

   — Ты плохо меня слышишь? Машина не заводиться, — все также занимался готовкой. Только не был уверен, что доготовлю, а надо бы — силы нам понадобятся сегодня. Только позже.

   — Ты врешь мне постоянно. Думаю, насчет машины тоже врешь.

   — Ну, вру. И что? Я никуда тебя не повезу. — Только внутри закипала злость совершенно другой природы.

   — Сезар, я выстрелю, — голос девочки дрожал.

   — Выстрелишь, и? Убьешь меня, а с волками что будешь делать? Ключей от машины у тебя нет, — я бросил нож и направился к крану. При этом девчонка то ли скакнула куда-то, то ли просто отшатнулась. Как не выстрелила — непонятно. — Связи нет. Ружье хоть умеешь перезаряжать?

   Я скомкал полотенце и бросил на стол, оборачиваясь и упираясь в нее взглядом. Ее лицо сливалось по белизне с волосами. Но выражение решительное, глаза большие — аж залюбовался. И шагнул к ней.

   — Сезар, не надо, — попятилась она.

   — Не выстрелишь, — и я метнулся к ней и вбок, хватаясь за ствол. Но выстрела так и не последовало. Она только всхлипнула, оставшись без оружия, а я схватил ее за шею и притянул к себе. — Идиотка.

   Дана обхватила мое запястье, а я толкнул ее к ближайшей стенке и распял на ней, дурея от ее запаха, страха и темпа бьющейся на шее вены. Думать стало невозможно, запретить себе коснуться — тоже. А она и не сопротивлялась — задержала дыхание, когда впился губами в ее пульс, и застонала, хватаясь за плечи. Пальцы еще пахли смертельным железом, которым мне угрожала, и это только подстегивало отодрать ее до черных точек перед глазами, чтобы ходить, сучка, не могла до утра!

   Я наступил на низ широких штанин и дернул ее из них, закидывая себе на плечо. Дана взвизгнула и задергалась, а у меня в груди стало жарко, столько жизни, казалось, рванулось в вены. Эти секунды хотелось пить. Ее хотелось пить, как лекарство от смерти!

   Я швырнул девчонку на кровать и оскалился, глядя на испуганный, но затуманенный взгляд, на задравшуюся футболку, открывающую соблазнительные бедра, и потянул свои штаны вниз. Тут в ее глазах немного прояснилось, и она развернулась на живот, пытаясь отползти, но я нагнал ее в центре кровати и задрал футболку до поясницы, открывая вид на округлые ягодицы. В налитом паху резануло так, что аж в животе все сжалось. Сдержаться и на насадить ее на член тут же стоило титанических усилий.

   — Куда ты, — выдохнул, тяжело дыша, и склонился к ее попке, хватая за талию. — Стоять…

   Вкус ее кожи ударил в голову, добивая остатки рационального. Я прикусил ее ягодицу, оставляя метку, и Дана взвизгнула. Боится, дрожит… Так не пойдет… Крутанул ее на спину и подтянул за ноги к себе. Девчонка глупо цеплялась за задранную футболку, сжимая ее на груди, только запах не мог врать — хочет. Может, еще не понимает последствий, но протолкнуть ее «быть может» и сделать из него «да, пожалуйста» казалось несложно.

   Взгляд скользнул по ее дрожащему животу и спустился меж ног. Красивая… кожа гладкая, плотно сжатые складочки, как лепестки бутона, и крышесносный аромат. Ее трепетный стыдливый стон сдавил нервы в комок, когда запустил язык в сердцевину.

   — Н-н-н… — задергала попкой. Пришлось сжать и рыкнуть для острастки:

   — Поздно. Разбудила уже зверя.

   И я запустил в нее пальцы...

   Ее всхлип рванул нервы чуть ли не с корнем, а вид ее небольшой напряженной груди обострял бесконтрольный животный голод. Что-то сделал со мной этот месяц смерти — я никогда так не дурел от женщины, а сейчас одна мысль о том, что она сбежит от меня, заставляла звереть… Но не уходить в себя, а наоборот — возвращаться. Я двигал пальцами все быстрее, жадно впитывая ее бурный ответ. Девчонка жмурилась, мяла простынь пальцами, кусала губы и стонала так, что скручивало внутренности в узел. Такая отзывчивая, чувствительная, моя… Стоило провести по ее налитой сердцевине чуть шершавым языком и надавить сильнее, и она задохнулась и задрожала.

   А я смотрел и понимал, что все это больше никто не увидит кроме меня. Я не знаю, что с ней не так. Почему она влетела под кожу и выжгла там бездну, полную жажды эту бездну заполнить. Стало страшно, но лишь на вдох. Что мне, почти мертвому? Плевать, какой ценой я буду здесь держаться… Несколько секунд тишины показались мне гробовыми, и я не стал больше слушать ее поверхностное дыхание — подтянул за ноги к краю и вошел в нее с силой, возвращая себе ее стон. Я бы предпочел, чтобы она вообще больше рта не открывала, кроме как для этого. Пожалуй, ее крики — лучшее, что я слышал за всю жизнь. А она билась в моих руках, как в последний раз, забыв, что планировала сбежать. Когда я навис на дней, вжимая в кровать, Дана вцепилась в плечи и закусила губы, не понимая, что делает, подставляя шею. И я объяснил со всей страстью, щедро осыпая ее фарфоровую кожу метками.

   Мы сплелись в одно. Я почти не выходил, вбиваясь до одури в нее и собственного хриплого стона, не в силах растянуть удовольствие. Да и не было это удовольствием — какая-то дикая пляска на углях, когда невозможно прийти в себя, и что бы ни делал — будешь выгорать изнутри дотла. Я только помнил, как нашел ее губы, будто беря вдох взаймы, чтобы выжить…

   Мы пришли в себя мокрые и выжатые досуха. Дана даже не брыкалась, позволяя прижать ее к себе, просто дышала, вяло шевеля губами.

   — Ты — сволочь, — выдохнула она тихо.

   — Скорее всего, — выпустил ее из рук и тяжело поднялся. Тело давило к кровати, а что-то внутри тянуло к девчонке. Я бросил на нее взгляд через плечо — пялится в потолок, часто моргая, будто вот-вот заплачет. Досматривать не хотелось, и я подхватил штаны и вышел из комнаты.

   Только почувствовал себя еще паршивей, чем вчера.

ГЛАВА 3

Надо было стрелять.

   Стоило его шагам стихнуть в коридоре, по вискам покатились злые слезы.

   Кого я обманываю? Если бы этот зверь был человеком и не свалил в закат сразу… то это, пожалуй, был лучший секс в моей жизни. Несмотря на то, что было его откровенно немного. А все, что было, мне не понравилось. Откуда же было знать, что это может быть настолько… безжалостно?

   Я сползла с кровати, размазывая слезы по щекам, натянула футболку и на нетвердых ногах спустилась в гостиную. Медведь вернулся к разделочному столу как ни в чем не бывало. Только нож стучал звонче и быстрее.

   — Ну и какого черта ты увеличиваешь мой тебе долг?

   Нож замер, а на меня устремился тяжелый взгляд, под которым придавило почти физически, но я выпрямилась и прошла за стол.

   — Я и так с тобой за спасение вряд ли расплачусь, а еще этот сказочный трах…

   — Вроде не бил тебя головой, — отвернулся он, будто потеряв интерес.

   — Это сделали до тебя, не волнуйся, — усмехнулась я. Только внутри все противно натягивалось и дрожало так, что начинало трясти. — Ружье почему не убрал?

   — Накормить тебя хочу, — и он одним движением скинул мясо на сковороду. — Ты так и не ешь…

   — У моего пребывания тут очень насыщенная программа, некогда, — голос уже заметно подрагивал. — Ты не хочешь на поток поставить? Романтика, секс… Знаешь, сколько скучающих женщин у нас в Дефоресте? О, сколотил бы состояние!

   — Дана, — отложил он нож, но я не дала сказать:

   — Можешь не готовить — я не буду есть, — посмотрела в его глаза. — Пока ты не отвезешь меня в город, не притронусь к тому, что готовишь. Понял?!

   Я оттолкнулась от стола, роняя стул, на котором сидела, с грохотом, и направилась наверх. Ждала, что догонит, накажет, ударит… Но он не пошел за мной. Только через несколько секунд внизу раздался грохот и звон, от которых растерялась совсем — Сезар вымещал злость… на сковородке.

   Весь остаток дня я провалялась в кровати, прислушиваясь и вздрагивая на каждый звук. Мужчина сначала пришел в ванную, потом спустился вниз, и после этого я долго его не слышала. Снаружи снова припустил дождь. Я скользила взглядом по комнате, ковыряя каждую мало мальски привлекательную деталь. Но уже через пару часов знала их все наизусть — Сезар не особенно грузился дизайном и милыми штучками. Безжизненно, лаконично, пусто…

   Разболелась голова, и я закрыла глаза. Потом сползала в ванную, замечая, что стало как-то тяжело двигаться и вообще переставлять ноги. Тело знобило, а от холодной воды, что зачерпнула из-под крана, бросило в дрожь. Я доползла обратно и улеглась на кровать, замотавшись в одеяло.

   Сложно было сказать, уснула я или просто провалилась в полудрему, но, когда услышала свое имя, не нашла сил среагировать. Губы пересохли, и когда попыталась их облизать, показались очень горячими. Кровать прогнулась, на лоб легла прохладная ладонь, и Сезар, кажется, выругался.

   — Дана…

   Оставил в покое ненадолго, потом пришел трясти снова, приподнимая.

   — Не трогай меня, — прохрипела.

   — Рот открывай и пей. — Таким злым я его еще не слышала. Прильнув к чашке губами, я заморгала, пытаясь смахнуть пелену с глаз. В комнате снова горел камин, пахло дымом, мятой и… им. Тело горело и не слушалось, сопротивляться было нереально. А Сезар влил в меня воду, и, казалось бы, оставил в покое. Но потом снова раскрыл и… стянул футболку, оставив голой.

   — Пусти, — стонала я, но ему было плевать. Послышался плеск воды, и я взвыла от прикосновения мокрой ткани по всему телу. — Твою-ю-ю…

   — Рот закрой, — прорычал, продолжая уматывать меня. — Лежать.

   Конечно я буду лежать, лишь бы не шевелиться! Но мучитель на этом не угомонился — притащил какой-то горячий сверток и примотал его к ступням. Когда результат его устроил, он занялся ладонями — растирал и всячески грел, не давая мне уснуть. Потом менял простынь и снова заматывал в холодную, поил водой…

   Эта ночь казалась бы бесконечной чередой мучений, если бы меня не прижало. На очередную порцию воды у своего лица я не выдержала:

   — Сезар, — проскулила в какой-то момент, — я сейчас описаюсь…

   — Я уже думал, ты не попросишься.

   Странно, но страшно мне не было, хотя я понимала, что у этого чудовища нет банальных медикаментов для людей, а мне откровенно было нехорошо. Но обескураживало другое — он спасает меня. И действенно. Какими-то садистскими методами, но все же. И в туалет меня не отпустил — спустил голышом с кровати и повел, прижимая к себе, по коридору.

   — Чувствую себя подружкой ботана, надравшейся на вечеринке, — пошатывалась я.

   — Какое богатое воображение. Выдеру я тебя позже, — проникновенно пообещал он и собирался было направиться со мной в ванную, но я забилась в панике:

   — Мы еще не настолько близки, выйди!

   — Упадешь, разобьешь голову…

   — И тогда тебе придется вспомнить, где у твоей машины газ, и отвезти меня в больницу, — съежилась я, усаживаясь на унитаз. — Не хочешь отвезти меня, кстати?

   — Нет, — он оценил мою стабильность критическим взглядом и прикрыл двери. Только по ощущениям остался. Преуспеть стоило усилий. Тело прошибло потом, задница взмокла, и я правда чуть не соскользнула с унитаза на пол. Сезар ждал у дверей. Попробовал взять под руку, и после короткой потасовки все же сцапал.

   — Сейчас не засыпай, принесу чай, — хрипло прошептал на ухо.

   — А если я умру? — опустилась на кровать со стоном.

   — Не получится у тебя умереть, уж прости, — накинул на меня одеяло и ушел в кухню.

   Я полежала немного, пялясь на камин. Нет, все-таки мне было страшно. Просто я второй день сталкиваюсь с вероятностью смерти, и, видимо, устала о ней думать. Но страх никуда не делся. Теперь же хотелось жить до одури. И этот пляшущий огонь перед глазами, запах мяты, смятой мокрой простыни и постели казались новой точкой, вторым местом рождения…

   — Мне кажется, ты преуменьшаешь угрозу моей жизни, — скосила глаза на Медведя.

   — Угрозы уже нет, — подтянул он табурет и поставил на него чашку. — Ягоды прибрежника снимают воспаление, кора пирты успокаивает…

   — Это же наркотик! — подскочила я.

   — Жить будешь, — нахмурился он, сужая на мне глаза. — Он даст время между подъемом температуры.

   — Он дает чувство эйфории и… ложного принятия ситуации!

   — Да откуда ж ты такая умная взялась? — оскалился.

   — Тебе на голову, чтобы не считал всех идиотами! — выпрямилась, не заботясь о наготе — наоборот, его взгляд наливался особой искрящейся тяжестью, когда он цеплялся им за мою грудь.

   — Ты кажется совсем долг не собираешься отдавать. Не учили благодарности?

   — А чем мы тут с тобой занимались недавно? Разве не отдачей долгов? — повышала я голос.

   — Ты сказала, что только увеличивали твой. — И ни один мускул на лице не дрогнул, только глаза ярко иллюстрировали то, что он думает о моем мнении и куда я могу его закопать.

   Посчитав разговор законченным, он сунул мне чашку с терпким медовым запахом. Чтобы маскировать остальные.

   — Не буду я больше ничего пить! — вздернула нос.

   — Сейчас тебе снова станет плохо, и тогда я пойду искать свой заварник, кипятить ему носик и смазывать маслом…

   — Пошел ты в…

   — Именно туда, — прорычал. — Пей!

   — Хотя бы скажи, что тут! — неожиданно для себя перешла к переговорам.

   — Куркума, перец и пирта!

   — Снова!

   — Дана, не буди во мне зверя — некому тебя будет заматывать в простыни!

   Я обхватила чашку, злобно засопев… поставила обратно и принялась прикрывать грудь простыней, чем заслужила взгляд, полный призрения от Медведя. Когда я сделала глоток, у него аж плечи опустились.

   — Почему не заведешь лекарств?

   — У меня есть лекарства, — поднялся он и направился к камину, — но с ними ты будешь болеть долго.

   — Ты меня убьешь, — покачала головой, закатывая глаза. — Откуда ты знаешь. А вдруг у меня аппендицит…

   — При отсутствии клинической картины? — кинул на меня взгляд через плечо.

   — Всякое бывает, — пожала плечами. Кора пирта меня и правда немного примиряла с обстоятельствами. — А вдруг… почки воспалились?

   — Ты не пахнешь так, будто у тебя что-то воспалилось, — вяло огрызнулся он. И только тут до меня дошло, что он тоже не ел и не спал.

   — Ты чувствуешь запах того, чем я болею? — моргнула я ошалело.

   — В общих чертах. — От его усилий из камина летели мелкие искры, тая в воздухе. И так ему шел этот антураж, что глаз было не отвести. — Ты пахнешь нормально. Просто иммунитет сдался, когда адреналин перестал бить ключом.

   — Ты точно мне все ингредиенты назвал?

   — Нет, — даже не обернулся он. — Мне нет смысла тебя убивать или накачивать наркотой. Ты мне еще должна, помнишь?

   — Не даешь шанса забыть, — проворчала я из чашки и сделала большой глоток. Было вкусно. Мед, лимон, мята так приятно согревали горло, немного горчила куркума на языке. Я замоталась в одеяло и подоткнула подушки под спину, наслаждаясь. Чертовы травки почти убедили меня в том, что все просто зашибись! Тепло, уютно, вкусно поят, а из кухни чем-то так пахнет, что слюной можно захлебнуться! Я усмехнулась презрительно и уткнулась носом в чашку — не собираюсь я вестись на твои запахи! Сказала же, что у меня забастовка! И ведь даже сморило почти в сон, только я вдруг подскочила от того, что желудок просто сводит требованием еды. Запах же стал совершенно беспощадным, способный мертвого поднять! Кажется, картошка и, скорее всего, мясо… Звук жарящейся еды и возни на кухне терзал безжалостно и без того потрепанные нервы. Вот изверг! У меня аж в глазах потемнело от спазма в желудке!

   — Дана, — донеслось до меня, — футболка чистая на стуле.

   — Что? — Сил как назло становилось все больше, но усиливающаяся дурнота и чувство голода доводили до паники. И тут меня осенило — секретные ингредиенты в чае! Даже футболку мне приготовил!

   Я кое-как выпуталась из одеяла, натянула футболку и по стеночке поковыляла на адские звуки.

   — Ты… — выплыла в гостиную и едва не задохнулась от дикого зрелища. Сезар как раз вываливал из сковородки золотистые кусочки мяса с травами. Кажется, розмарин… А еще чеснок… — Ты что-то добавил в чай! Я теперь с голоду умираю!

   — Тебе не впервой умирать, — бросил на меня взгляд он. — Ты сутки не ешь уже… Я при чем?

   Вариантов было немного — расплакаться и устроить истерику, но я была не особо сильна в таком перфомансе. Можно еще подхватить ружье, что так и стояло у стены, но оно тоже его не сильно впечатлило в прошлый раз. И оставался третий — усесться за стол и признать поражение. На мой взгляд в данной ситуации самый достойный.

   — Может, еще афродизиак какой подмешал? — растеклась я по стулу, вжимая впалый живот в край стола, чтобы не так сильно урчал.

   — Дана, тебе и без афродизиака хорошо, — усмехнулся он, снимая с огня кастрюлю. — Ты просто признаться в этом себе не можешь. Давно не было хорошего секса?

   — Да прям, — скривилась я. — Регулярно!

   — Врешь ты хуже меня. — Он сгреб чеснок в чеснокодавку и щедро выдавил его в вареный картофель, пышущий паром. Я сглотнула тяжело вязкую слюну.

   — Сезар, дай уже еды, а? — проскулила я. — И потом я продолжу с тобой занимательную беседу.

   — Потом мы с тобой продолжим махать мокрыми простынями, — серьезно отозвался он. — Картошку будешь?

   — Все буду, — процедила.

   — Ну вот так бы сразу.

   Когда он поставил передо мной тарелку, я даже прослезилась — так это выглядело сногсшибательно! Три желтых картофелины и кусочки белого мяса в каком-то сладковатом соусе. Я зажмурилась, перекатывая его на языке, и блаженно вздохнула:

   — Умеешь ты ломать волю…

   — В этом месте благодарные люди хвалят еду, — поставил свою тарелку, усаживаясь напротив.

   — Я хвалю твою находчивость и познания в травках тяжелого действия.

   — А ты откуда знаешь про их действие? — поинтересовался благосклонно.

   — Я же на химфаке учусь. А ботаника — моя страсть.

   Он промолчал, но мне было плевать. Еда была непривычной — слишком простой, но от этого не менее вкусной, чем то, что я привыкла есть. Я едва не урчала от того, как кусочки мяса тают на языке, поджимая пальцы от удовольствия.

   — Кофе можно? — обнаглела вконец.

   Сезар вперил в меня мрачный взгляд, медленно жуя, но снова не снизошел до ответа. Видимо, его лимит светской любезности сегодня был давно превышен, да и то потому, что месяц ни с кем не говорил.

   — А как ты думаешь, за что все таки тебя замкнуло в звериной ипостаси?

   — Дана, я не хочу говорить на эту тему, — хмурил он брови, глядя в тарелку.

   Вообще создавалось впечатление, что терпит. А меня несло, как ребенка, которому жизненно важно разведать границы и пределы, за которыми рванет.

   — А на какую хочешь?

   — Никакую не хочу.

   — Хорошо. А алименты обсудить хочешь?

   Он вздернул вопросительно бровь.

   — Что ты так на меня смотришь? — и я облизнулась.

   — Пытаюсь понять, как ты можешь есть и говорить одновременно, — устало охрип его голос. — А с алиментами у тебя ничего не выйдет, если только противозачаточный имплант у тебя под лопаткой не просрочен.

   Я даже жевать перестала, замирая.

   — Откуда ты… — начала, но осеклась. — Его же не видно.

   — Не видно, — равнодушно кивнул он. — Но в базе данных клиники запись о процедуре сохранилась. Не указан только срок действия.

   — Да кто ты такой? — задышала я чаще. — Откуда ты все это выкапываешь?

   — Это моя работа, — спокойно пожал он плечами.

   — Не находишь, что нечестно играешь? — обличительно ткнула в него вилкой. — Ты собираешься держать меня при себе в качестве кого? Бесплатной шлюхи? Или тебе важны отношения? Думаешь, твой праведный медведь не взбунтуется снова на твое пользовательское поведение? Не думаешь, что его именно это не устроило в твоей прежней жизни?

   Сезар хмурился все больше, мрачно жуя, потом резко поднялся и развернулся к разделочному столу. Оказалось — просто добавки захотелось. Наложив себе гору мяса, он вернулся на место:

   — Готова поговорить про отношения со мной?

   А я думала, он уже не ответит.

   — Нет. Я не хочу с тобой отношений.

   — Тогда как мне удовлетворить своего праведного медведя? — вздернул брови. — Замкнутый круг, не находишь?

   — А ты со всеми девушками, прежде чем затащить их в постель, всю подноготную ковыряешь до цвета соплей в детском саду?! — Он вдруг усмехнулся. — Я тебя забавляю?

   — Прости, — сдвинул снова брови. — Но да. Ты забавная.

   — Не прощу, — буркнула, возвращаясь к еде. — Получается, что ты мне врешь, и ничего. А я тебе соврать не могу.

   — Можешь. Про цвет соплей в детском саду ничего сказано не было.

   — Боже! — закатила я глаза. — Я с тобой не разговариваю больше!

   — Не обещай того, что не сможешь выполнить. Тебя еще чай ждет.

   — Нет, серьезно — зачем? — отложила я вилку. Ход мыслей этого неандертальца возмущал. — Ты притащил к себе в дом девушку и первое, что делаешь — лезешь рыть на нее информацию?!

   — Конечно, — невозмутимо кивнул он. — Мало ли какие у тебя связи и как скоро за тобой прилетят на вертолете?

   — А могут? — моргнула я.

   — Уже. Но дома с воздуха не видно, только немного двор, но сесть тут негде.

   — Да пошел ты! — вскочила я, швыряя в него вилку. То, что он перехватил ее на лету, не впечатлило, а только разозлило еще больше. — Пошел ты к черту, Медведь!

   Я развернулась и кинулась по лестнице, но только у кровати поняла, что не стоило так прытко перемещаться по дому. Ноги задрожали, и я опустилась на четвереньки. Сердце скакало в груди, сил резко не стало, и я закуталась в одеяло.

   Но в покое меня никто не оставил.

   Сезар поднялся, как ни в чем не бывало поставил чашку с чаем на стул и двинулся ко мне. На мои попытки отодвинуться только сдернул бесцеремонно плед и приложил руку ко лбу. Жар возвращался.

   — Пей чай. Потом снимай футболку.

   — Зачем?

   — Дана, злые уставшие оборотни очень плохие собеседники, — сунул мне чашку. — Десять минут на чай. Большими глотками. Время пошло.

   — Ты сказал, у тебя есть лекарства! Дай уже аспирин! — крикнула ему в спину, но он уже скрылся в коридоре.

   Чашка не последовала за ним только потому, что не было сил ее запустить. А потом — мне надоело чувствовать себя развалюхой. Наплевав на все, я принялась исполнять приказ.

   Медведь вскоре погасил внизу свет и вернулся с запасом дров для камина. Я сжимала чашку ладонями и коленями, чувствуя, как с каждым глотком отпускает, и смотрела, как он снова разгребает угли в камине и кладет свежие бревна, щурясь на жар огня.

   Никогда не встречала такого мужика в жизни, чтобы вот так мной командовал. Даже отцу не удавалось, а он у меня тот еще тиран. Про окружение и говорить не приходится — вся эта вылизанная «золотая» молодежь меня ввергала в скуку. Позолоченный налет на каждом слове вставал в горле и мешал дышать… У меня было чувство, что я пытаюсь нырнуть в лужу.

   Когда отец пригрозил, что оставит мне запись о судимости, если не выйду замуж, я думала, ударю его. Но я проглотила. Пять дней во мне бурлило бешенство. Я все наблюдала, как ему будет житься с таким решением. Но жилось ему отлично. Полный уверенности, что делает мне лучше, он даже воспрял духом. А когда на нашу виллу завалился мой будущий муж, терпение лопнуло. И вот к чему это привело. Кажется, не только Медведю нужно думать о своем поведении и ошибках. Но он был занят другим — подошел, забрал чашку и дернул с меня футболку.

   — Что?.. — задохнулась я от неожиданности.

   А он стянул с себя штаны и залез ко мне, натягивая на обоих одеяло.

   — Какого ты делаешь? — возмутилась я хрипло, ворочаясь в его руках.

   — Дана, замолчи, — устало приказал он, прижимая к себе спиной. — Уже утро почти. Быстрее пропотеешь и забудешь о своей болезни.

   Когда просьба соединяется с невозможностью сопротивляться, возражать сложно. Я подергалась для приличия, гневно сопя. Это было слишком! Кто он такой, чтобы вот так просто меня прижимать к себе под одеялом? Все это было даже интимнее, чем секс. И это сбивало дыхание, разгоняло сердце… и осыпалось влагой на коже. Я взмокла, не успев даже начать смиряться с его близостью. Сезар же совершенно спокойно себя вел, будто каждую неделю вот так вот лежит с очередной спасенной незнакомкой и заставляет ее потеть…

   Когда мы взмокли оба, он выпустил, потянувшись за простыней, тщательно меня обтер, оглушая окончательно. Я не могла сказать ни слова… Обо мне так никто никогда не заботился. Ну или я не помню этого, к сожалению. Носить чаи, обтирать, водить в туалет — к такому я не была готова.

   Я шмыгнула носом, и чертов Медведь оживился:

   — Что с тобой?

   — Отстань, Сезар, — беззлобно простонала, принимая возвращение его близости.

   — Не могу, Дана, — и он уткнулся носом мне в шею. — Мне нужен твой запах. Я боюсь не проснуться…

   Я зажмурилась, тяжело сглатывая, пытаясь вместить такое простое и страшное признание.

ГЛАВА 4

   Мне снилось, что я снова медведь и не могу выбраться и вернуться к Дане. Слышал ее голос, крик, просыпался несколько раз и будто возвращался из ада в свой собственный концентрированный рай. Рай, в котором я был жив, Дана — в руках, а треск в камине наполняет спокойствием.

   Кажется, нормально уснул, только когда рассвело. Но снова провалился в тяжелый сон, наполненный дождем, холодом и сыростью. Я ходил вокруг своего пустого дома, но не мог найти что-то важное, начал метаться, пока не проснулся от собственного крика и касания.

   — Сезар, — сжались чьи-то пальцы на плече. Я едва ли слышал слова из-за собственного лихорадочного дыхания. — Сезар, проснись…

   Я раскрыл глаза и резко сел, оглядываясь. Дана сидела рядом. Наши взгляды встретились, и ее был очень тревожный.

   — Тебе плохо? — прохрипел, на что ее брови поползли вверх:

   — Не мне. Тебе плохо. — Мы уставились в глаза друг друга, но она сдалась первой, поднимаясь: — Я кофе сварила. Со специями. Будешь?

   Я рывком вцепился в ее штаны и дернул к себе. Девушка упала в мои руки, взвизгнув, и я быстро коснулся лба губами, и тут же перепроверил ладонью.

   — Норма.

   — Да я и без тебя знаю! — заворочалась она, выпутываясь. — Псих.

   Поднялась, поправила футболку, подтянула штаны повыше и пошлепала босиком вниз. Я проводил ее взглядом и протер лицо. Камин погас, по полу разливалась бледная стылая пастель позднего утра. Пахло дождем. И Даной. Я весь ею пропах так, что с первого раза и не отмыться. Да я и не собирался. Ее запах дарил спокойствие и почти физически держал. Я просто в это верил. Но и побочный эффект имелся — я хотел жить еще сильнее, до рычания, до зубовного скрипа.

   Дану я нашел в гостиной. Она билась за статус-кво с моим камином, и я не стал мешать. Тяжело опустился на стул так, чтобы видеть ее и окна. Надо будет прогуляться по округе и разведать, сняли белоглазые свое наблюдение или нет.

   От камина послышалась отборная ругань, и я перевел взгляд на более приятное зрелище — встрепанная девушка со спичками. На ее лице некоторое время прыгали отблески огня, потом все тухло, Дана ругалась и начинала все сначала. Кофе приобретал все больше вкуса с каждым глотком… А ведь я раньше не умел так ценить… каждый глоток. А что еще удивляло — девушка меня не упрекала в том, что не бросаюсь на помощь. И истерику побежденной не разыгрывала.

   — Ты на завтрак что хочешь — хлеб с соленой рыбой или кашу с ягодами? — поднялся, когда кофе кончилось.

   — И то, и другое, — откинула она налипшие на лоб волосы. Значит, потеет. А значит — идет на поправку.

   — Воды выпей, — и я направился на улицу.

   Прохладный воздух дернул нервы и зверя внутри так, что я схватился за перила до побелевших костяшек. Грудную клетку сдавило страхом: а вдруг не смогу удержаться? Я же обреку ее на смерть, если меня не станет. Взять себя в руки стоило всех сил. Надышавшись и успокоив сердце, я открыл глаза — не сдамся. Не хочу. Смогу победить эту чертову поломку в башке!

   Когда вернулся в кухню, по спине бежал ручьем пот. Дана бросила на меня тревожный взгляд от камина — таки победила его.

   — Тебя, может, научить растапливать камин? — Голос охрип. Хорошая идея — научить ее всему на случай моего фиаско. Оставлю ей оружие, мобильный, ключи от машины… Я так задумался, что даже не услышал ее ответа: — Что ты ответила?

   — Ничего я не ответила, — поднялась она и направилась ко мне. — Давай сюда. Сегодня я о тебе забочусь… — Она забрала у меня из рук пачку мороженых ягод, строганину и хлеб и направилась к столу. — Тебе снова плохо?

   — Нет, — опустился я на стул, тяжело дыша.

   — Жаль, что у тебя нос не растет от вранья, Медведь, — привстала она на цыпочки, вытягиваясь за сковородкой.

   А я залип на ней, наслаждаясь каждым ее движением, как недавно вкусом кофе. Дана даже в мешке из моей огромной одежды казалась притягательной, привлекала внимание. И эти ее волосы… А еще глаза. Она поглядывала на меня все время, боялась поворачиваться спиной. Нет, мы не примирились, даже не начали. И не скоро сможем, потому что в груди снова вспыхнула жажда, что она вызывала. Я облизал пересохшие губы и отвернулся:

   — Я в душ…

   Стоя под прохладными струями воды, немного приходил в себя. Нельзя… Нельзя хватать и делать все, что хочется. Нельзя жить одним днем, иначе он и правда станет последним. Она права — я привел в дом женщину, а веду себя так, будто завтра не настанет.

   Допустим, настанет. Что дальше? Еще вчера было плевать, но сегодня девчонка уже начала впитываться в душу… Я не знаю, что с ней не так. Но она и правда особенная. Пока что, по крайней мере, кажется такой. Она идеально смотрится на кухне, лежит в руках… и стонет подо мной тоже идеально.

   — Черт! — ругнулся на мгновенный каменный стояк и закрутил горячую воду, награждая себя ледяным дождем. Мне кажется, я даже Бога помянул, хотя никогда не молился. Нашел время, что уж…

   Наскоро обтеревшись, натянул штаны и вернулся в гостиную. Дана уже приготовила сандвичи из рыбы и масла, на печке похрюкивала овсянка, а в раковине размораживалась черника.

   — С возвращением, — бросила на меня напряженный взгляд. — Послушай, давай поговорим. — Передо мной снова возникла чашка кофе, а Дана уселась на соседний стул со своей. — Если тебе плохо, я должна быть в курсе…

   — Я оставлю тебе все необходимое в подвале — мобильный, оружие, ключи от машины…

   — Ты говорил, что машина не заводится, — закатила она глаза.

   — Ключи от подвала буду хранить в кармане штанов. Если обернусь, штаны мне больше не понадобятся. — Дана отвернулась в окно, будто ей неинтересно. — Ты меня слышишь?

   — Слышу. Но нам же это не нужно, да? — вернула на меня взгляд.

   Я сузил глаза на ее лице:

   — В смысле?

   — Сезар, у тебя есть более привлекательный план, кроме как оставить мне свои штаны?

   — Откуда ему быть? — начинал злиться.

   — Тебе нужен психотерапевт, — покачала она головой.

   — Зато ты, смотрю, оклемалась, — я сжал чашку.

   — Хорошо, что ты это заметил. Может, отдашь мне штурвал? Тебе нужна помощь. Сидеть здесь и ждать, пока снова обернешься…

   — Нет у нас никакой помощи, — прорычал, устремляя на нее злой взгляд. — Мне не к кому обратиться. Было бы — я бы давно это сделал. Но за пятнадцать лет никто так и не понял, что с нами происходит…

   Только не успел закончить, по ушам мягко прошелся звук вибрации. Я выпрямился и медленно перевел глаза в окно. Дана тоже напряглась:

   — Что такое? — проследила мой взгляд.

   Я молчал. Потому что точно знал, что это.

   Если дружить со спецом по шпионажу, нахватаешься же от него чего-нибудь. Я медленно встал и направился на улицу, но дальше крыльца идти смысла не было. Осмотрев двери, чертыхнулся. А вскоре на площадку перед домом вырулил знакомый джип.

   Дана высунула нос на улицу, но размахивать руками и кричать о помощи не спешила. Хотя могла бы попробовать.

   А я видел его взгляд и стискивал зубы. Представляю, что Рэм сейчас думает. Он так и не спустил с меня глаз, вылез из машины и ошалело направился к крыльцу. Видно было — летел всю ночь. Наверное, не сразу увидел сигнал маяка, а как увидел, прыгнул за руль, едва нацепил футболку. Я спустился навстречу.

   — Сезар… — и Рэм вцепился в меня медвежьей хваткой, обнимая. — Я увидел сигнал, думал, в дом вломился кто… Черт…

   Он выпустил меня из рук и притянул к себе, касаясь лбом моего. А я впал в ступор. Не мог ни говорить, ни реагировать. Я не был готов его видеть снова. Рэм — мой лучший друг. Он был мне ближе, чем брат. А еще напоминал о том, чего я лишился и все еще могу лишиться. Это было похоже на сеанс спиритизма, в котором призванным духом был я.

   — У тебя мобильный разрядился? — всматривался он мне в глаза. — Или станция легла?

   — Станция у него легла только для меня, — подала голос Дана, привлекая внимание Рэма. — Привет.

   — Привет, — неуверенно ответил он, раскрывая глаза шире.

   — Я объясню, — прокашлялся я. — Дана, иди в дом.

   — Я бы тоже послушала, — неожиданно шагнула девчонка вниз и протянула руку Рэму. — Дана. А на столе завтрак и кофе.

   У меня в груди сперло от ее наглости. Я только сдвинул брови и открыл рот, чтобы рыкнуть, но Рэм «отмер» первым:

   — Рэм, — пожал ей руку, изумленно всматриваясь в мое чудо в мешке.

   — Проходите, — заправски кивнуло «чудо» на двери. — А вы тоже медведь?

   — Да, — усмехнулся Рэм, подчиняясь.

   Я ошалело двинулся следом.

   Мы так и замерли с ним вдвоем посреди гостиной, а Дана как ни в чем не бывало принялась хлопотать на кухне.

   — Вам кофе, Рэм?

   — Да, пожалуйста, — и он перевел вопросительный взгляд на меня.

   — Проходи, — не придумал ничего лучше.

   Я готовился к тяжелому разговору, но тот все не начинался благодаря одной деятельной особе.

   — А вы тут как оказались? — В прозорливости Рэму не откажешь — сразу понял, кто тут будет объясняться живее контуженного доходяги.

   — Убегала по лесу от волков, — защебетал мой птенчик. Мне осталось только опереться на кухонный стол позади нее, чтобы не расслаблялась и не пищала лишнего. — Наткнулась на медведя, представляете?

   — А что вы делали в лесу? — Рэм боялся спугнуть докладчицу, медленно опускаясь на стул напротив и не спуская с нее взгляда.

   — Сдуру поехала одна на машине, волки меня подрезали и все… песец котеночку. — Она ловко мешала кофе, не давая ему сбежать. — Был бы. Если бы не Сезар.

   — А когда он из медведя в человека обратился?

   — Я вообще-то тут, — заметил я.

   — Сразу, — проигнорировала меня Дана. — Раскидал волков и обратился.

   — Какой молодец, — усмехнулся Рэм, восхищенно глядя на меня.

   — Сезар, в камин надо дров подкинуть, — обернулась Дана.

   Я отлепился от столешницы, держа ее на прицеле — какого черта она задумала? Подхватить двустволку и ускакать в машину? Хороший план… с ее точки зрения. С моей — идиотский. Мы оба выяснили, что стрелять она ни в кого не может. Или я укрепил ее за вчера в обратном мнении?

   Двустволка так и стояла у стены, и я, недолго думая, поманил Рэма за собой к камину.

   — Я правильно понял — ты ее спас и вернулся? — сел он на диван.

   — Да.

   А дальше должен был последовать ожидаемый вопрос. Только Рэм меня удивил.

   — Знал, что ты не позвонишь, если вернешься. Поэтому и поставил датчик. — Я молча поправлял бревна, вороша угли сильнее, чем требовалось. — А эта Дана, похоже, та самая, которую позавчера потерял Руперт Файвел. — Это был не вопрос.

   — Не хотел тебя впутывать.

   — Я надеялся, что это действительно ты и что не хотел впутывать, — улыбнулся Рэм.

   — Мальчики, кофе и сандвичи, — нарисовалась Дана с подносом. А я вперил в нее взгляд, когда она склонилась ко мне с чашкой. «Беги уже», — прорычал мысленно. Но девчонка только насупилась и… прошла мимо ружья. А потом вернулась на диван с тарелкой и забралась на него с ногами. — Я хотела бы знать, что вы надумаете, — вздернула бровь на мой требовательный взгляд.

   Я моргнул, все больше не понимая. Ружье под рукой, машина под окнами…

   — Ты ключи в машине оставил? — перевел я взгляд на друга.

   — Да. А что такое?

   — Ничего, — капитулировал раздраженно и взялся за чашку.

   Дана как ни в чем не бывало ела кашу, при этом сложно было заставить себя оторвать взгляд от того, как ложка исчезает между ее губ и медленно возвращается, вылизанная до блеска.

   — Ее родители ищут, — кивнул на Дану с усмешкой Рэм. — Подавали запрос на поиски на нашей территории…

   Повисла пауза, но ожидаемого напряжения я не почувствовал. Дана застыла с тарелкой, покусывая задумчиво уголок губ и поглядывая на меня. Хитрая бестия!

   — И? — нарушил я тишину.

   — Раин отказал. Они пошли в мировой суд…

   — Долго будет тянуться? — подала голос Дана.

   И у меня возникло ощущение, что ответ ее интересует совершенно не с той стороны, с которой я ожидал.

   — А вам как надо? — откинулся на спинку кресла Рэм.

   — Потяните их подольше, — взорвала мой мир девчонка.

   — Что? — усмехнулся я. — Тебе вчера от температуры предохранители перегрело? Ты же готова была от меня босиком бежать!

   — Передумала, — пожала она плечами.

   Нет, она моей смерти хочет! Я испепелил ее взглядом, чувствуя, что накаляюсь добела от того, что ни черта не понимаю! Да упади ты Рэму на грудь и всплакни, чтобы дрогнул! Я знал, что не дрогнет, но, черт возьми, ты должна была попробовать!

   — Почему?

   — Потому что ты тут один с ума сойдешь, — зло глянула на меня. — И ты сам сказал, что спас мне жизнь. Теперь моя очередь.

   Рэм с интересом слушал наши препирательства.

   — Дана, прости, но мне он нужен на пару слов с глазу на глаз. Сезар, выйдем? — поднялся после небольшой паузы, которую мы были не в состоянии заполнить.

   Я припечатал девчонку взглядом и поднялся вслед за другом. На крыльце он обернулся:

   — Это из-за нее?

   — Что? — посмотрел в его лицо, но не выдержал взгляда.

   Слишком хорошо, чтобы быть правдой, верить в нее и мечтать вернуться. Дана не принадлежала старой жизни и не будила столько чувств, но Рэма я уже однажды бросил…

   — Из-за нее ты вернулся?

   — Похоже на то, — нахмурился.

   — Не веришь, что надолго?

   Я прикрыл глаза, сглатывая горечь:

   — Сложно верить. Если я уже деградирую…

   — По тебе не скажешь…

   — Я не хочу ложных надежд, — перебил.

   — Понятно, непросто, — кивнул он, — но этот шанс нельзя упускать…

   — Я так и знал, что вмешаешься, подставишься, — сжал кулаки досадливо, упираясь ими в перила.

   — Ничем и никак мне это не грозит. Раин сам будет стоять до последнего и без моего вмешательства. Другое дело, что у ворот Аджуна рыдает ее мать…

   — У них не заладилось, — машинально объяснил я, пялясь на лес.

   — А ты уже многое знаешь…

   — У нас тоже не заладилось, — повернул к нему голову. — Вчера она бегала от меня по лесу и угрожала ружьем.

   — Зато сегодня что-то поменялось, — усмехнулся он.

   Хотел бы я знать что. Мы оба пропахли ее кофе, щедро сдобренным специями. И мне не терпелось прижать девчонку к какой-нибудь поверхности и выдавить правду. Она сегодня сводила с ума, и это не давало впасть во вчерашнее отупение.

   — Мне нужно ее обезопасить, — посмотрел в его глаза. — Чтобы могла выбраться в случае, если я… снова уйду без возврата.

   — Оставь ей мобильный, — глухо отозвался Рэм. — Работает же?

   — Да, — и я снова отвел взгляд на лес.

   А ружье все еще было у стены, не облегчая моих вопросов к девчонке. Значит, не раскусил ее хитрости. Что тогда? Я хотел сказать про белоглазых, но отвел взгляд — они же не подходят к медведям. Пусть шарятся, плевать. Может, скоро сами уберутся, а у Рэма и так теперь полно забот.

   — Можно, я буду тебе звонить каждый день? Все равно буду рядом — не уеду, ты же понимаешь.

   — Звони, — кивнул. — Прости.

   — Ненормальный, — покачал он головой, усмехаясь. — Я думал, потерял тебя.

   Я не мог не ответить на эту теплоту хотя бы слабой улыбкой. Не представляю, что бы делал на его месте. Наверное, на моем — и то проще.

   — Может, ты заедешь через пару дней, посидим у костра, мяса пожарим, — предложил неуклюже.

   — Это… да! — пожал он плечами, улыбаясь. — Отличная идея. Я с удовольствием.

   Рэм не бросал меня последние дни перед окончательным оборотом, но мне это не помогло. Наша с ним история тех дней — сплошная драма. И я не хотел повторения. Лучше тихо уйти, но не видеть больше его душевного надрыва.

   — Может, вам нужно что-то? — вдруг предложил он.

   — Я подумаю, напишу.

   То, что у Даны не было шмоток, он вряд ли решит. Да и мне это каким-то извращенным образом нравилось. Я бы ее вообще раздел…

   Пришлось хрипло откашляться.

   — Я попрощаюсь тогда…

   — Осторожней только, а то ружье у меня там…

   Теперь уже хрипло откашлялся Рэм. Я оттеснил его от входа и толкнул двери, но никакого ружья мне не уперлось в лоб. Дана что-то задумчиво помешивала в кастрюльке на плите, деловито подперев бок тонкой рукой. На наше появление обернулась, тревожно уставившись сначала на Рэма, потом на меня.

   — Ну? — вопросила как ни в чем не бывало. — Что решили?

   — Что Рэм приедет через пару дней на барбекю, — сложил я руки в карманы брюк.

   — А вы прям современные ребята, — криво усмехнулась она.

   — Тебе, может, нужно что-то? Рэм может привезти.

   Она пожала плечами:

   — Много всего и ничего одновременно. Если я начну писать список, твой друг пожалеет, что вызвался помочь.

   — Настоящий вызов, — усмехнулся Рэм. — Но все же.

   — Думаю, мы с Сезаром разберемся, спасибо.

   — Очень на это надеюсь, — кинул взгляд на меня Рэм. — Ну, тогда до встречи, Дана.

   — Пока, Рэм! — махнула она рукой. — Приятно было познакомиться.

   Наши взгляды встретились, и она на этот раз выдержала мой, проводив своим до дверей.

ГЛАВА 5

Мда, с кэробом выходила какая-то сомнительная авантюра. Хотя пахло неплохо. Интересно, зачем Сезар держал этот порошок?.. Я занимала мысли всякой ерундой, а руки — действиями. Лишь бы не думать о главном.

   Остаток ночи выдался нелегкий. Сезару было плохо. Он вздрагивал, стискивал зубы и задыхался, успокаиваясь ненадолго, а я просидела рядом до рассвета, глядя на него. От него все еще хотелось бежать. Но появилось что-то еще, что, как мне казалось, давало повод остаться. Было в нем что-то такое, по чему я изголодалась в своей обеспеченной жизни, полной бессмысленной показной борьбы. Я ведь всю жизнь считала себя противницей того общества, что меня взрастило. Но так ли это было на самом деле? Почему-то здесь, за пределами города и стен, без защиты, я чувствовала всю бессмысленность, которой наполнила жизнь. Может, угроза этой самой жизни заставила переосмыслить все? А может, все не так сложно, и просто задница снова просит приключений, а этот мужчина — самое большое из всех за мою жизнь. Вчера он дал понять, что стоит того, чтобы остаться. Слишком настоящий, дикий… и будоражащий.

   Когда хлопнули двери, я вздрогнула, уронила ложку в кипяток, и горячие капли ляпнули на локоть. Я отскочила… и тут же попала в руки Сезара. Он подтащил к раковине и сунул руку под воду, вжимая меня в тумбу. Так мы и замерли, будто у обоих враз не стало сил.

   — Ну и какого черта ты творишь? — хрипло прошептал на ухо так, что у меня аж дыхание застряло в груди.

   — Шоколад варю, — так же тихо ответила.

   — Я не об этом, — прорычал. Выключил воду, но свободы не дал. — Почему ты решила остаться? Только не ври про долги.

   — Я уже все тебе сказала, — передернула плечами. — Сам ты не вывезешь…

   — Дана, — раздраженно перебил, но не на ту напал.

   Я дернулась, и он позволил развернуться лицом:

   — Ты кричал всю ночь, мучился… — уставилась с вызовом в его глаза.

   — Жалость? — криво усмехнулся он.

   — Не только, — отбрила и нахмурилась: — Ты чего добиваешься? Не нужна, так позвони Рэму, пусть отвезет меня к мамочке!

   — Совсем тебя не трогает?

   — Она мне не мать, — спокойно доложила я. — Мою я не помню даже, а эта из кожи вон лезет, чтобы заменить ее…

   — А отец? — внимательно рассматривал он мое лицо. — Или мстишь за то, что надавил с замужеством?

   Я стиснула зубы, отводя взгляд, а он вдруг схватил за шею и притянул к себе, прижимаясь губами ко лбу. И это настолько оказалось неожиданным, что я оцепенела… прежде чем поняла, что он просто пробует температуру.

   — Поднимается, — спокойно констатировал и выпустил, а у меня аж во рту пересохло. Я беспомощно проследила, как он направился к печке.

   — Меня тошнит от твоего чая, — мстительно заявила ему в спину. — И голова болит.

   — Это от зверобоя, — спокойно ответил. — Повышает давление…

   — Он же от депрессии…

   — Ну тебе же полегчало? — усмехнулся зло.

   Гад. Но я выдохнула, вдохнула и направилась следом:

   — А все оборотни так много знают о растениях?

   — Нет, — он достал коробку с травами, которую я потрошила все утро. Чего там только не было, и все почти незнакомое.

   — А ты откуда знаешь? — я подтянулась на руках и уселась на стол.

   Сезар помолчал некоторое время, прежде чем ответить:

   — Мать разбиралась.

   — А у тебя с ней нормально все было?..

   — Нормально.

   Он подхватил мой недоделанный напиток из кэроба и сыпанул туда чего-то одного, потом другого, поставил на огонь…

   — Ты можешь рассказать, что кладешь?

   — Все то же самое.

   — А если бы у меня была аллергия? У многих людей аллергия на растения.

   — Ну, значит, не повезло бы, — усмехнулся, все так же не глядя на меня.

   — Почему ты ведешь себя сегодня, как мудак?

   — А почему ты ведешь себя сегодня, как… — он тяжело вздохнул, замирая.

   — Ну и? — потребовала.

   — Из всего привыкла извлекать выгоду.

   — Неужели? — усмехнулась я презрительно. — Ты меня по базе данных решил выучить? А в глаза посмотреть не пробовал?

   Он выключил огонь и,шагнув ко мне, бесцеремонно вжался меж бедер:

   — Так лучше? — сгреб мою задницу лапами.

   — Руки убери, — уперла свои руки в его грудь.

   — Мне тоже нужна выгода, — и не думал слушаться, притягивая ближе. — Я тебя хочу.

   — А я — нет.

   — Правда? — усмехнулся. Но не в качестве попытки скрыть удивление — он точно знал противоположное.

   — Прекрати надо мной смеяться, — пихнула его в грудь. — Если всем твоим бабам нравилось, как ты их хватаешь без спроса и пользуешь, то мне не нравится!

   — Я рад, что ты не знаешь, как это — пользовать. — Одна лапа перекочевала мне на шею.

   — Ты вчера объяснил! — выкручивалась я, пытаясь высвободиться из его рук.

   — Ну так какого черта осталась? Я тебе не романтический богатый мальчик, серенады петь под окошком не буду!

   — Да уж куда тебе! — дернулась я. — Видимо, я должна обалдеть от счастья, что такой мужик хоть так снизошел!

   Он замер, пристально изучая мои губы, и неожиданно выпустил:

   — И как, по-твоему, надо было?

   Я выпрямилась, расправляя плечи, хотя они упрямо сводились от страха. Но отступать точно поздно. И не в моих правилах.

   — А ты совсем по-другому не умеешь? Правда не понимаешь, что не так?

   — Понимаю. Я объяснял тебе, что в первый раз это случилось по животным законам.

   — А во второй по каким? Тоже по животным?

   — Во второй ты меня выбесила. — Он хоть и выпустил, но не отошел, а теперь снова положил руки на бедра, не позволяя отползти от него подальше. — И бесишь снова.

   — Хорошее оправдание. А что мне с тобой делать, когда ты меня бесишь?

   — Ружье в твоих руках смотрелось впечатляюще, — склонился ниже.

   — Я не наступаю на одни и те же ружья! — сжалась, отклоняясь назад. — Я с тобой разговариваю!

   — Слишком много разговариваешь, — к его голосу добавилось рычание, и я снова почувствовала себя такой же идиоткой, как тем вечером, когда прыгнула в машину одна. — Решила остаться — привыкай принадлежать мне. Я не собираюсь тебе каждый день повторять одно и то же, поэтому запоминай: ты — моя. Собираешься не дать мне свихнуться — будешь со мной спать.

   — Не буду!

   — Не буду спрашивать, — отрезал он.

   Мы сцепились злыми взглядами, и я уже думала, что объяснит, где мое место, но он отвел глаза и вернулся к печке. Я только растерянно моргнула и спрыгнула со стола.

   Бессонная ночь и нервы не оставили сил, и я махнула рукой на Медведя. С этим дикарем договориться непросто. Хотя рычит он одно, делает совершенно другое — готовит мне чай, пробует температуру… Беспокоится.

   Я приплелась наверх, но не успела перевести дух, как позади услышала шаги.

   — Раздевайся, — Сезар обошел меня с двумя чашками в руках.

   — А я как раз жду твоего приказа, — взялась за края футболки.

   Но руки не слушались. А под его взглядом еще и взмокли. Но он не стал изводить своим вниманием, давая передышку, и направился к шкафу. А я использовала шанс по полной — скинула шмотки и, нырнув под одеяло, натянула его до груди.

   — Тебе лучше? — донеслось до меня от стола.

   — Нормально.

   — Подробнее, — приказал сухо.

   — Немного знобит. — А ничего так у нас вышло. Напиток на основе кэроба и трав сначала обжег, но его жгучесть сразу обернулась приятным согревающим теплом, разлилась по телу и расслабила. — Твой остывает.

   Он и не делал ничего у стола — смотрел в окно, будто давал фору. И думал. То, что ему ни разу не лучше, читалось во всем — напряженных мышцах, сжатых челюстях и настороженном взгляде. И при этом он казался олицетворением надежности. У Сезара все честно, без недосказанности. «Хочу тебя», «не буду спрашивать» — его грубый манифест искренности. Он не будет ходить вокруг да около, обещать воздушные замки и оставлять пустой звон намеков. Несмотря на ложь, за которую он и не боролся, признавшись в ней легко и непринужденно.

   Я вдруг почувствовала себя уютно. Либо он снова что-то накрошил мне в напиток… либо мне и правда стало хорошо. Камин, чай, шорох дождя за окном и тот, кто ни о чем не собирался спрашивать. Только он вдруг направился к кровати… и забрал свою чашку. Когда его шаги стихли внизу, уют растаял, и снова стало пусто, зябко и страшно.

***

Я тихо спустился с крыльца и встал под окном. Отголоски запаха белоглазых нервировали. Не уходят. Значит, знают, что я — выбраковка. А еще им есть за что мне мстить.

   Но и не подходят. Все равно боятся. И к этому тоже приложили руку люди.

   Белоглазые всегда выделялись из прочих оборотней. Что-то люди повредили в их мозгах — они больше звери с возможностью пробежаться на двух ногах. У них нет городов — только пещеры и первобытный звериный уклад жизни. Есть теория, что нас создали, чтобы контролировать их. Это как человеку добавить крысиный ген — будет бояться котов. Так и эти не переносили медведей на дух, и поэтому в каждом поселении медвежий род — главный, а от его численности зависит безопасность.

   Поэтому мне все меньше нравилось их пристальное внимание. Мелькнувший в листве светло-серый конец хвоста вынудил стиснуть зубы и отвернуться. Человека эти мрази не боятся. А это значит, что мне нужна моя вторая ипостась. Но при мысли о ней прошибало потом. Я чувствовал звериную настороженность внутри — зверь во мне не видел никакой проблемы в том, что произошло, у него нет сознания, лишь какое-то свое восприятие мира, в котором нет привязанностей и тоски. Но меня это не устраивало. Я не собирался отдавать ему право голоса.

   Вымотавшись, я поплелся в дом. На столе так и стоял уже порядком остывший напиток. Интересно получилось. Я только теоретически знал, что кэроб не навредит, но он улучшил — все вместе стало вкуснее. Бросив взгляд на лестницу, я задумался. Дана, как этот кэроб, делает мою реальность удобоваримой. И невыносимой.

   Я дополз до дивана и упал поверх, чувствуя себя так, будто неделю не спал. Поток мыслей и необходимость принять решения изматывали, но я послал все к чертям, вздохнул поглубже и медленно выдохнул…

   Дыхание становилось все более медленным, меня уносило в тревожный сон, в котором все повторялось снова и снова — страх, бег по лесу, невозможность вернуться в человека… Только потом что-то изменилось — добавился хорошо знакомый запах, смешанный с шоколадом и пряностями. На грудь легло что-то невесомое, скользнуло по лбу, обвило лицо. Я даже не понял, как схватил это что-то — по сути, схватился сам, как утопающий за возможность спастись. В моей вселенной родилось чужое дыхание, наполнилось мелодичным звуком мое имя, и я хотел его слышать снова и снова. Я тянулся к его источнику, желая жадно попробовать на вкус… и нашел, с упоением к нему припал. И было так хорошо, жарко… дыхание билось в губы, сердце в сердце… я был не один. Теперь у моей вселенной другой центр. И меня это полностью устраивало. Пусть он хрупкий, тонкий, дрожащий… но пахнущий до одури вкусно! И я облизывал и покусывал его тонкую кожу, ритмично бившуюся под губами, прижимал к себе, не позволяя вертеться в руках… Какой верткий, что б его!

   — Сезар!

   По морде прилетело, как ударом тока.

   Я моргнул и открыл глаза, с трудом приходя в себя и наводя резкость на раскрасневшейся… Дане.

   — Пусти! — пискнула девчонка.

   Она лежала подо мной на диване с задранной до шеи футболкой. Штаны сползли до самых ягодиц, открывая все, что нужно, чтобы снова впасть в нирвану. Мои тоже казались неактуальны в данный момент.

   — В смысле — пусти? — низко прорычал, переводя голодный взгляд на ее лицо. — Кто тебя просил ко мне подходить?

   — Ты кричал! — дернулась она.

   — Ты тоже иногда кричишь, — оскалился, чувствуя себя немного пьяным. Эту реакцию на нее уже привычно не остановить. И воззвать к ее собственной снова не составило труда.

   — В следующий раз подойду с ружьем! — дернулась она в моих руках, а меня ее злость только больше завела.

   Красивая все-таки. Эти ее большие злые глаза, губы, шея с россыпью моих меток…

   — Смотрю, тебе понравилось угрожать мне оружием, — горячо выдохнул ей в губы, и по телу покатилась волна плохо управляемого желания.

   Я смотрел ей в глаза, стягивая с нее штаны, и слушал ее сбивчивое дыхание. Взгляд колючий, а мне нужен был другой — влажный, сдающийся… И я протолкнул ей пальцы между ног, получая все и даже больше. Дана выгнулась, но насладиться этим снова не успел, потому что у самого снесло крышу. Голод по ней длинной в сутки лизнул пламенем сдерживающий безумие поводок. Я растолкал ее колени, вынуждая раскрыться и обхватить мои бедра, и наклонился к ее груди. Стоны Даны вытеснили остатки сумрака из души, и я не давал передышки, разгоняя ее и свою агонии. Она хватала меня за руки, извивалась, крича в голос, кусая губы и закатывая глаза. И я рывком развернул ее на живот.

   — Ты просила, чтобы спрашивал, — прорычал ей в шею и вернул пальцы в игру.

   Бесило, что хочет — но сопротивляется, стонет — но не упускает шанса взбрыкнуть. Я освежил метку на ее попке, добавляя огня ее крику, и швырнул свою строптивицу к финалу.

   Наверное, она перегрызет мне горло или все же застрелит из ружья, когда сможет подняться. И я делал все, чтобы не смогла — трахал пальцами, выжимая досуха ее наслаждение. Дана выгибалась дугой, царапала подушки и скулила так, что сердце кровью облилось бы … если бы она вся не была в другом месте.

   — Так ты хочешь, девочка? — размазывал ее влагу по бедрам, покрытым гусиной кожей. — Хочешь?

   Она вяло стонала, растекаясь лужей подо мной, получив свое. Поздно я взялся спрашивать. Пришлось надавить… в прямом смысле. На самое чувствительное. Дана дернулась, и я схватил за шею и вздернул ее на колени.

   — Вот это… — протолкнул влажные пальцы с ее вкусом ей в рот, — …значит «да».

   Только когда она вдруг сомкнула губы вокруг большого, из груди рванулось рычание. Я потянул Дану на себя, усаживая сверху лицом к себе — хотел видеть ее. Какая же хрупкая! В моих лапах будто и правда мотылек, которого сломать — нечего делать.

   Она, кажется, смирилась со своим «да» — откинулась назад, упираясь руками в мои колени, и запрокинула голову, раскрываясь полностью и позволяя мне все. Я вцепился в ее бедра, медленно втискиваясь в нее, как в первый раз. Теперь моя очередь сходить с ума — каждое движение било по нервам, рискуя сорвать меня в бездну, где я перестану слышать Дану и бояться сделать ей больно. С каких пор секс стал таким острым, оголяющим до глубины и необходимым — понятия не имел. Но меня не спросили. А я не спросил ее.

   Достала собственная футболка, спадавшая на ее грудь. Я рванул ткань и прижал Дану к себе — мне нужна она вся, как свет, на который хочется идти. Сжал ее в руках и задвигался жарко, не давая ей права слова. Прыгающая грудь сама просилась в губы, и я не стал себе отказывать, немного замедляясь и понимая, что моего мотылька снова накрывает оргазмом. Дана уперлась лбом в мой, яростно хватая воздух губами и царапая мои плечи, и я притянул ее к своему лицу, впиваясь в ее рот и кончая одновременно с ней.

   Это особенное чувство, когда не знаешь, вкус чьей крови у тебя во рту — твоей или ее. Я продолжал удерживать ее за шею и жадно сминать влажные воспаленные губы с соленым привкусом. Чувствовал ее дрожь, и мне хотелось успокоить, обещать, что сделаю все, чтобы ей было хорошо. Понимал, что все это — опасная химия, но отдавался ей полностью. Никогда прежде мне не хотелось быть столь уязвимым.

   Я поднялся с Даной, не разрывая связи, и понес в душ. Она молчала. Обнимала за плечи, но не доверчиво, а оглушено, будто боялась вдохнуть лишний раз, чтобы я ее не заметил. И от этого становилось тошно, особенно теперь, когда я открыт перед ней. Я жмурился, стоя под теплыми каплями, и продолжал целовать ее скулы, висок, нежно тереться носом о шею, на которой все ярче расцветали следы ее принадлежности мне.

   То, что Дана вдруг прижалась ко мне, обняла за плечи и скользнула щекой по моей, оглушило. Это было «да» совсем другой природы. Не выжженное моим желанием и требованием подчиниться, а тихое, самостоятельное, шелестящее на кончике нервов, как капли по стенкам душевой.

   Я вынес ее, укутанную в полотенце, уложил на кровать, не в силах перестать трогать, вытер и укрыл одеялом.

   — Хочешь чего-нибудь? — Посмотреть ей в глаза стало испытанием.

   — Спать, — прошептала Дана.

   И я уже собрался убраться вниз, но на мою ладонь легла ее:

   — Не уходи, а?

   Я моргнул, чувствуя себя так, будто она все же в меня выстрелила. Но не убила, а наоборот — подарила по крайней мере еще один день жизни.

   — Воды принесу. — Голос охрип.

   Понимал ли я, почему она меня зовет? Снова нет. Но начинал к этому привыкать. Привыкать к тому, что не все было под силу разложить на части и высчитать пароли…

ГЛАВА 6

Я даже не поверила, когда до меня дошло, насколько просто и одновременно сложно с ним договориться. Медведю необходимо банальное — ласка, шаг навстречу, понимание, сочувствие. В общем, все то, что нужно нормальным людям. И ведь он это заслуживал. Но если ты живешь в лесу как зверь, зачем тебе дверь, которой не пользуешься?

   И опять люди в выигрыше. Мы могли быть сколь угодно ублюдками, но это не обращало нас в животных. А с таких, как Сезар, спрос, выходит, больше.

   А сложно, потому что он не примет ложь. Его невозможно обдурить, просто виляя хвостом без искренней привязанности. Все, на что я насмотрелась в высшем обществе людей, тут не сработает. Блестящие, роскошные искусственные ровесницы, щеголявшие своими ухажерами как породистыми собачками — тупиковая ветвь эволюции. Мне даже дышалось тут легче, но дыхание сбивалось от волнения: это так страшно — стать собой, ничего не доказывать и не за что не бороться. И оказаться несоответствующей его требованиям.

   Когда Сезар вернулся с водой, я села:

   — Спасибо.

   — Как ты себя чувствуешь? — склонил он низко голову.

   — Нормально, — пожала плечами. Но сканирующий взгляд Медведя никуда не делся. — Ты такой смешной, Сезар, — облизала губы. — Сначала говоришь, что мое мнение тебя не интересует, потом переживаешь…

   — Я не переживаю, — отвел взгляд.

   — Тогда залазь под одеяло и спи, чего ты паришься? Или хочешь отношений?

   Он промолчал. Улегся поверх одеяла, не снимая штанов, и я не сдержала улыбки, укладываясь ему под бок. Я устала. Проще думать, что этот дикий зверь больше человек, потому что бояться его постоянно невозможно. Нужны передышки. И я решила взять ее.

   Но сегодня все не кончалось.

   Я проснулась, когда окончательно стемнело. Голова гудела, а когда я пошевелилась — отозвалась болью. Сезара рядом не было. Температуры у меня тоже. Надо будет узнать, есть ли у него запасное постельное, потому что я снова вся пропотела.

   Подивившись своим мыслям, поползла в душ, а когда вышла — обнаружила чистые штаны и футболку.

   Медведь сидел в кухне за столом с ноутбуком. В камине горел огонь, пахло кофе и едой.

   — Намешаешь мне травок от головной боли? — тяжело опустилась на стул и растеклась по столу, подперев щеку рукой.

   Сезар молча поднялся, и вскоре передо мной лег блистер с аспирином.

   — Что так? — усмехнулась.

   — Травкой догоним, — скривил уголки губ. Попустило его, что ли? — Кроме головной боли, как себя чувствуешь?

   — Как в санатории, — разжевала горькую таблетку, кривясь. Но наткнувшись на требовательный взгляд, решила не умничать: — Слабость, хочется поесть, попить и развалиться перед камином.

   — Еда на печке. Накладывай и дуй на диван. Чай приготовлю чуть позже — нельзя смешивать.

   — Слушай, — поднялась я, — а поделиться знаниями можешь?

   Я закусила губы под его внимательным взглядом. В нем отгорела недавняя нежность и растерянность, теперь он снова был диким зверем, у которого все под контролем.

   — Ну, мне интересно знать все про растения — пропорции, сочетания… Люди вяло пользуются исходными свойствами, разбирают все на молекулы и лепят пилюли с четкими действиями…

   — И чем это хуже? — вернул взгляд на монитор.

   — Ничем, даже лучше — все под контролем, никаких побочек… — зашла с другой стороны.

   — Абсолютно согласен, — не поддался на провокацию.

   Я закатила глаза:

   — В этом месте ты должен был возмутиться, что достаточно знать свойства растений, чтобы минимизировать побочки…

   — Людям это не подходит. И они правы. Потому что только у оборотней к знанию прилагается нюх, — заявил он, не отрываясь от экрана.

   — А представь, что мы с тобой вдруг сможем не только ругаться, но и спокойно поговорить на тему сбора, заготовки, пропорций и хранения… — нависла над столом рядом с ним.

   Он, видимо, попрощался с идеей поработать, откинулся на спинку стула:

   — И что ты хочешь знать?

   — Все, — пожала плечами. — Что и для чего ты намешиваешь.

   — Дана, я даже если захочу, не все смогу объяснить.

   — Ну что-то же сможешь?

   Да-да, я умею получать от мужчин то, что хочу. Папа тоже сначала упирается, потом предпочитает дать, что мне нужно, лишь бы не признаваться в том, что у нас — полное фиаско в отношениях. А так какие никакие, но они есть.

   Сезар вздохнул:

   — Я не умею учить других.

   — Я умею. Соединим наши таланты.

   Его усмешка добавила неопределенной горечи в мою вроде бы победу.

   — Хорошо, соединим усилия, — улыбнулся шире. — Ты есть-то будешь?

   Не стала напоминать о своей мультизадачности, покорно достала тарелку и сняла крышку с кастрюльки.

   — Говядина?

   — Нутрия.

   Ну, где наша не пропадала? Водяными крысами я обычно не питаюсь, но пахло обалденно. Спагетти в соседней кастрюльке обещали удачу моему посвящению. Я наполнила большую тарелку — голод испытывала зверский, его утолению, пожалуй, и правда бы не помешала тишина.

   — Спасибо, — оставила ненадолго Медведя в покое и удалилась к камину.

   Но он в покое меня оставлять не собирался.

   — А где чай? — моргнула я на два бокала, что он поставил на столик. По ним призывно пробежались блики от пламени и перескочили на бутылку.

   — Сказал же — смешивать рано, — поднес он нос к пробке и прикрыл глаза. — Белое. Сто лет валяется. Но мне кажется, тебе понравится.

   — Ты хочешь мне понравиться? — потянула губы, откладывая вилку.

   — Нет.

   И это правда.

   — Ты неудобный, Медведь. Даже для своих, да?

   Вино немного пузырилось, будто шампанское.

   А он бросил на меня внимательный взгляд поверх бокала. И выбил воздух из груди простым вопросом:

   — Зачем тебе противозачаточный имплант?

   Я провела языком по зубам и опустила взгляд в тарелку. Сначала силилась ответить, но с каждым вздохом становилось понятно — не могу. А потом нагнало и больно приложило пониманием, что он может обо мне подумать. Ну правда, зачем девочке противозачаточный имплант? Замуж она собирается не по любви, спать с будущим мужем не планирует…

   — Дана, — устал ждать Сезар, опускаясь передо мной на колени. — Ты не говоришь со мной о том, что между нами происходит. Вернее, говоришь, но больше пытаешься показать, что тебе все равно. Тебя принуждали? Ты боишься, что сделают снова? Или это уже сделал я?

   — Ты — нет, — не задумалась даже.

   Я вскинула взгляд и попала в плен его глаз. Показалось, что все мои домыслы разлетелись в пыль. Я все пытаюсь упаковать Медведя в понятное мне явление и не могу. Потому что в его глазах сейчас снова беспокойство, пусть и скрытое за холодной решимостью. Я никогда не пойму того, что понимает сейчас он.

   — Тогда кто?

   — Сезар… я не помню… — выдавила глухо. Готова была поклясться, что даже не слышала слов, которые слетели с губ. — Я так напилась, что наутро пришлось вызывать скорую. А через месяц делать аборт. Мне было шестнадцать.

   По гладкой поверхности его взгляда не прошло ни единой ряби:

   — И с тех пор у тебя никого не было, — констатировал, будто не замечая болезненность темы.

   — Нет, — вспомнила, что взрослая и не должна оправдываться. — А имплант стоит по распоряжению отца.

   А вот теперь взгляд Медведя дрогнул, по золотистой каемке словно разряд молнии прошелся, так она заискрила.

   — Я не неудобный для своих. Просто они уважают мой выбор быть одному.

   «Уважают выбор быть», — услышала я. Меня никогда не интересовало чужое мнение, но было до чертиков интересно, что понял этот представитель другого мира обо мне. Только делиться он не собирался.

   А я поспешила запить горечь разговора большим глотком вина. Но, видимо, разговор не закончился. Сезар вернулся с тарелкой и уселся в кресло.

   — Почему ты живешь один? — То, что он вернулся, согрело гораздо лучше вина. — Я же могу тоже задавать вопросы?

   Он помолчал, прежде чем ответить:

   — Мне просто нравится жить одному.

   — Не скучаешь? — я вернулась к еде. Не хотелось накручивать напряжение и возвращаться к страху, который временами вызывал Сезар.

   — Мать жила одна... со мной, — отвечал он непривычно спокойно, но будто на другом языке, — я привык.

   — Давно ее нет?

   — Пятнадцать лет.

   — И ты живешь один все это время?

   — Да.

   Ничего особенного… просто его мир сейчас разорвало на части бомбой моего вторжения. И терпит он только потому, что думает, будто я его спасу. Я даже жевать перестала, чтобы не помешать себе осознать глубину ситуации, в которой оказалась.

   — Сочувствую, — среагировала запоздало.

   — Чему? — не понял он.

   — Я о том, как тебе сейчас сложно терпеть меня тут, — тряхнула волосами и потянулась к бокалу, но почувствовала на себе жгучий парализующий взгляд.

   Сезар смотрел на меня, сдвинув брови и сжимая зубы так, что в свете огня очерчивались, усугубляя напряжение, жесткие линии лица.

   — Я не терплю тебя, — прорычал, раздувая ноздри.

   — Нет? — вздернула брови.

   — Нет.

   Немало. Но теперь уйти захотелось еще больше.

   — Есть идеи, как долго ты меня будешь «не терпеть»? — Я взялась за бокал.

   — Нет.

   Я отвернулась к камину, раздумывая. Домой не вернусь. Не знаю почему, но мне стало очевидно, что эти компромиссы с отцом мне больше не нужны. Как только расстанемся с Медведем, опустошу свой счет, если папаша его еще не заблокировал, и уеду в Смиртон. Плевать на судимость, что мне пришьет отец. Попробую пробиться там…

   — Медведь, — встрепенулась я, — а ты можешь сделать так, чтобы мой счет больше не был подвластен отцу?

   Я только тут осознала, что он все это время ввинчивался в меня непонятным взглядом.

   — Могу. — Его голос прозвучал глухо.

   — Было бы круто, — заставила себя улыбнуться.

   Когда все закончится, начнется новая жизнь.

   Он снова промолчал, отводя взгляд. А мне показалось, что я приняла правильное решение. Почему я не сделала этого раньше? Интоксикация высшим обществом? Надо было выехать в лес и глотнуть кислорода, чтобы в голове прояснилось? Похоже.

   Но главным компонентом моего детокса был, безусловно, хозяин этой берлоги… что бы он там себе ни думал.

***

Я сжимал зубы с такой силой, что могли бы — раскрошились. От прозрения хотелось ослепнуть. Я попал настолько точно, будто сам планировал все, что привело ко мне Дану.

   Чтобы доломать то, что не сломали другие.

   Отец заклеймил собственного ребенка имплантом, говорящим ей только одно — не даст второго шанса заслужить его доверие, которое она не оправдала. И я теперь добиваю ее по самому тонкому — трахаю, не заботясь о беременности.

   Ирония. Я зверь и не могу по-другому. Я умираю… и тащу ее за собой.

   — Дана, — повернулся к ней, тяжело сглатывая. Вот и как мне сейчас это сказать? Но я как-то смог выдавить: — Давай я отвезу тебя домой…

   — Нет, — снова даже не задумалась и не встрепенулась. — Но можешь меня отвезти в Деймондбон. — Она перевела на меня блестящий взгляд. — Если хочешь.

   — Не хочу. Но так нельзя.

   Она вдруг прыснула смехом, прикрывая губы ладонью, правда, я не смог сразу понял — плачет или смеется.

   — Ты неправильный, Медведь, — просмеялась она. — Ты очень неправильный.

   Я снова чувствовал, как скрежещет моя интеллектуальная система в башке, пытаясь понять ее.

   — Почему? — сузил глаза. Невыносимо хотелось уже усадить ее к себе на колени, но все это снова будет значить черт-те что…

   — Скажи, ты из себя строишь мудака, чтобы за тобой охоту не начали?

   — Какую охоту? — прорычал.

   — Ну ты посмотри на себя, Медведь! — рассмеялась она, а я покосился на ее пустой бокал и почти полную тарелку. — Ты меня кормишь, спасаешь, греешь, лечишь, но хочешь казаться козлом… Ты мужчина, Медведь. Настоящий.

   — Ничего такого нет в том, что я делаю, Дана.

   — Ну для тебя-то да, — протянула мне бокал. — Хочу за тебя выпить.

   — Доешь сначала. — Я поднялся и обернулся на двери как раз в тот момент, когда раздался нервный стук. Дана замерла, а я медленно поставил бокал и дал ей знак молчать. То, что не услышал, как подъехала машина — странно. А фары отчетливо горели за деревьями.

   — Сезар! — послышался мужской голос. — Сезар, открой!

   Дана затихла мышью в уголке дивана, а я направился к дверям. Голос был незнаком, но интонация говорила о многом. И, кажется, я знал, кто это и зачем я понадобился.

   На пороге стоял мужчина. Человек. На лице — полный спектр отчаяния и решительности пойти на любые меры. Невысокий, одет удобно, оружием не пахнет.

   — Дональд Минс, помнишь? — дышал он часто, вцепившись в меня взглядом.

   — Проходи, — посторонился я.

   — Прости, что я так, — обернулся он, едва сделав пару шагов внутрь. Дану не заметил, да и не смотрел вокруг. — Сезар, прошу, помоги… Ты не ответил на письмо, и я приехал, но дом был пуст…

   Я получил его письмо месяц назад, но в силу обстоятельств мне было не до него. Суть была страшная, как и у многих подобных просьб…

   — …Сезар, я заплачу любые деньги, какие скажешь… Лили уже месяц у них… — Нервы мужчины предсказуемо сдали, и он начал запинаться, пытаясь протолкнуть ком в горле. — Я сам пробовал…

   Я видел тянувшийся из-под рукава футболки кривой шрам.

   — …Сезар, я знаю — ты один из немногих, кто может ее вытащить…

   Я стоял и смотрел на него, ожидая окончания потока отчаяния.

   — Я больше не могу, — ответил спокойно.

   Повисла тишина. Мужчина окаменел, округлив глаза, оглушенный моими словами, но тут от дивана шагнула Дана, и Дональд повернул к ней голову.

   — Здравствуйте, — обняла она себя, замерев на границе гостиной и кухни. А я шагнул к ней, повинуясь порыву, и притянул к себе в руки, отгораживая ее от двери. Не знаю, что меня дернуло. Я не думал. Дана тоже — обхватила мои руки у себя на талии, и вжалась в меня спиной.

   — Сезар, — моргнул Дональд, прохрипев. — Ну ты же должен тогда меня понять…

   — Я не могу, Дональд, — повторил тверже. — Я вне игры. Больше. Мне жаль.

   Мужчина отвернулся, и я видел — сломался внутри. Он еще долго не сможет ехать за рулем.

   — Подожди, — окликнул его, — провожу.

   Как бы ни хотелось выпускать девочку из рук, пришлось. Я наказал Дане не выходить, подхватил ружье и вышел вслед за Дональдом. Тот меня не ждал, но и уйти далеко сил у него не было. Я нагнал его у кромки леса, осматриваясь.

   — Прости, Сезар, — безжизненно начал он, тяжело шагая. Тут только я обратил внимание, что хромает. — Ты не обязан.

   — Мне правда жаль, — осматривался по сторонам. Ночь выдалась тихая, дождь выплакался сполна, и теперь в лесу стоял радостный треск насекомых, мешавший слышать шорохи пришельцев. Запах тоже исчез. Но я не питал иллюзий.

   — У тебя своя жизнь. Надо жить, пока можно, — бормотал Дональд, не видя ничего вокруг.

   Знал бы он, что моя тоже на волоске.

   — Зачем так далеко машину оставил? — Я оглянулся на дом. Не хотелось отходить.

   Но он не ответил. А я остановился так, чтобы и дом видеть, и его.

   — Дональд! — окликнул. И мужчина обернулся. — Будь осторожен.

   Я проследил, как он сел за руль, завел двигатель… но не тронулся с места. Кажется, заплакал… А я направился к дому, думая, что никогда еще окна не горели так призывно. Подумав, припустил бегом, забежал на ступеньки и толкнул двери. Дана встрепенулась на стуле, подскакивая мне навстречу, но промолчала.

   — Ты все еще хочешь вина? — поставил ружье у стены.

   — Можно, — кивнула она. — Ты спасаешь людей?

   — Спасал. Раньше.

   Я вытащил из холодильника початую бутылку и направился в гостиную. Дана последовала за мной:

   — А теперь не спасаешь из-за того, что с тобой случилось?

   — Да.

   — А спасал от этих… волков? — кивнула она на окно, усаживаясь на свое место.

   — Да, — протянул ей бокал и сдвинул брови, заметив все еще полную тарелку. — Доешь.

   Но Дана замерла с бокалом, глядя на огонь и ежась, будто мерзнет.

   — Они украли кого-то близкого…

   — Его дочь.

   — Не одна я такая дура? — повернула ко мне голову.

   — Разные стечения обстоятельств, — не хотелось вдаваться в подробности.

   — И… ты многих спас? — заглянула в глаза.

   — Не хочу об этом, — поморщился, но спохватился, что надо бы объяснить. — Это страшно.

   Я хотел ее обратно в руки. Но как получить это разрешение теперь? Она сидела на расстоянии вытянутой руки, но казалась дальше звезд. Я не имел права ее трогать и не думать о последствиях. Если мне судьба вернуться в медведя — я это сделаю. Но прежде хочется сделать что-то особенное для нее…

   — Скажи, чего бы ты хотела сейчас?

   Она медленно скользнула взглядом по моему лицу:

   — Кофе…

   — А кроме?.. — усмехнулся. — Ты точно не хочешь домой?

   — Я не вернусь домой, — легко мотнула головой она. — Не хочу. Я не пойду на поводу у отца, не выйду замуж… Поняла вдруг, что мне не все равно.

   Я пустился в ответное изучение. Нет, она не была пьяной. Сделала всего один глоток, а до этого совершенно точно протрезвела. Значит, у девочки появились какие-то альтернативные планы на жизнь. Стало до жути интересно какие…

   — Только мне нужен мой счет, — она соблазнительно облизнулась. — Думаю, папа будет против. Ну, когда узнает, что со мной все хорошо.

   — Будет тебе счет, — кивнул я.

   — Ты лучший, Сезар, — улыбнулась она и подняла бокал. — За тебя!

***

Просыпаться под треск камина и запах завтрака начинало входить в привычку. Я открыла глаза и прикрыла снова. Меня вчера выжало досуха необходимостью смотреть куда-то в будущее, но только не в глаза Медведя, в которых все больше хотелось остаться.

   Он меня отпустил. И снова сделал это так естественно, что я даже сначала не поняла, о чем он.

   Но Сезар был тем, кто держал. Казалось бы, лети на все четыре стороны в новую жизнь, строй планы… Но… куда спешить?

   Я радостно подскочила с кровати, сбегала в душ и, сделав вдох-выдох, чтобы хоть немного унять грохот в груди, двинулась по коридору. Мне незнакомо это чувство, растягивавшее губы в предвкушении встречи с тем самым взглядом. Я ни разу не испытывала жгучее нетерпение и опустошающий страх одновременно. То, что это — самое лучшее переживание за всю мою жизнь, не было сомнений. Плевать, как это называется. Я хотела это чувствовать так долго, как смогу.

   Сезар стоял у стола, сложив руки в карманы штанов, и провожал меня пристальным взглядом. Идеально… чтобы потеряться, споткнуться и начать заикаться, как последняя дура. Что я и сделала. И споткнулась, и потерялась, когда оказалась в его руках… Рот решила вообще не открывать, когда он усадил меня на стол и прижал собой — чтобы не скатилась, наверное.

   — Ты в порядке? — заглянул в глаза.

   — К-коленку ударила.

   Все же не привыкла я к такой заботе — пережить его приятные манипуляции с коленкой и не застонать от удовольствия стоило всех сил.

   — Ты помнишь про свои обещания? — решила стряхнуть свое глупое оцепенение.

   Он потянулся через стол, наклонившись так, что оказалось очень удобно в него вжаться. Ладонь медведя съехала с бедра выше, и у меня загорелись щеки. Я даже не сразу поняла, что он мне показывает на мониторе.

   — Что это? — моргнула.

   — Твой счет. Изолирован. — Он устроил ноут на моих коленях, а я и рада была дать взгляду передышку.

   — Ух ты… так быстро, — улыбнулась натянуто. Меньше всего сейчас хотелось думать о времени, когда придется начать другую жизнь. — Спасибо большое.

   — Что такое? — нахмурился он, вглядываясь в мое лицо.

   — Не ожидала, — пожала плечами, понимая, что безбожно фальшивлю. — Я вообще говорила о том, чтобы ты согласился меня немного подучить… ну, с растениями…

   Боже, ну почему от этого его взгляда нарушаются все мои нейронные связи в голове?

   — Я помню, — он отошел от стола и направился в гостиную. А я только сейчас заметила, что за окном ясное утро, и комната непривычно залита солнцем. Потому что испытала жгучую зависть к солнечным лучам, скользнувшим по его телу, пока он шел к столу и обратно. — Это тебе…

   Он протянул мне потрепанную книгу из кожи цвета малахита и с рисунком одуванчика на обложке. Цветок когда-то был объемным, но сейчас пожелтел и пошел трещинами. Я трепетно сжала книгу в пальцах, чувствуя упругое сопротивление страниц.

   — Какая она… — выдохнула благоговейно, осторожно переворачивая обложку.

   На титульном листе рядом с едва читавшимся названием на латыни ручкой было написано «Мария Грант».

   — А кто это — Мария Грант?

   — Моя мать, — прозвучало бесцветно. — Бери, книга твоя.

   Мы с ним уставились друг на друга в совершенной растерянности. Ни он никогда не делал таких подарков, ни я не принимала.

   — Спасибо, это… неожиданно, — заикалась я. — Но… ты же не отказываешься сам мне помогать?

   Черты его лица расслабились, и Сезар улыбнулся уголками рта:

   — Нет.

   — И начать наверняка хочешь с состава чая, которым меня вчера вырубил, — прищурилась я.

   — Тебе надо было поспать, — усмехнулся он довольно. — Голодна?

   — Как всегда, — проследила взглядом, как он направился к печке, и спрыгнула со стола. — А ты спал?

   — Немного. Кофе или чай?

   — Кофе, — уселась я за стол. — Ты решил не спать со мной?

   Он медленно вытащил пакетик с молотыми зернами, поставил на стол, будто собираясь с силами.

   — Мне сложно сожалеть о том, что я с тобой сделал.

   — А надо?

   Сезар обернулся. Взгляд его изменился до неузнаваемости, и у меня мороз прошел коже. Но я сцепила зубы и расправила спину, медленно выдыхая.

   — Ты права — мы с тобой между двух зол. — Он прикрыл глаза и отвернулся. — Между твоей и моей смертью. Я не хотел сдыхать, используя тебя.

   — Не драматизируй. Я выжила благодаря тебе, — медленно поднялась и направилась к нему, будто боясь спугнуть. — Как бы я ни относилась к отцу, я не хотела бы видеть его на месте вчерашнего мужчины. Поэтому перестань, пожалуйста. И