Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ПРОЛОГ
- ЧАСТЬ первая. Иерусалим, 2024 год
- ГЛАВА Лях
- ГЛАВА Хохол
- ГЛАВА Кацап
- ЧАСТЬ вторая. Галиция, 1943 год
- ГЛАВА Лях
- ГЛАВА Хохол
- ГЛАВА Кацап
- ЧАСТЬ третья. Иерусалим, 2024 год
- ГЛАВА Лях
- ГЛАВА Хохол
- ГЛАВА Кацап
АННОТАЦИЯ
В современном Иерусалиме встречаются три совершенно чуждые друг-другу человека и вдруг выясняется, что их объединяет давняя история, произошедшая много лет назад в раздираемой войной Галиции. Что им теперь делать с этим неожиданно обретенным знанием?
ПРОЛОГ
Эту историю рассказал мне один мой заочный знакомый, с которым я познакомился на просторах Сети. Острый на язык, хороший собеседник и многогранный, интересный человек, наряду с множеством достоинств он обладает одним серьезным недостатком. Дело в том, что он родился и вырос в Одессе, поэтому я бы не советовал вам верить ни одному его слову, и, в особенности, этой истории. Да и вообще, повесть сия вызывает множество вопросов как натянутостью ее сюжета, так и бьющей через край сентиментальностью. Ну просто не могло быть такого в реальной, не книжной жизни. Однако бывают иногда ситуации, когда следует воздержаться от каверзных вопросов и просто слушать. Вот и в тот раз, я, с трудом удержавшись от комментариев, выслушал это повествование до конца и задумался. Теперь я пересказываю эту повесть для тебя, мой Читатель, в надежде, что и ты задумаешься.
ЧАСТЬ первая. Иерусалим, 2024 год
ГЛАВА Лях
Иерусалим... У моего деда одно это имя вызывало, надо полагать, душевный трепет, если не приступ религиозного экстаза. А уж кабы он ступил ногой на камни, по которым ходил сам Иисус... Не знаю, такое мне трудно себе даже представить. Но дед уже давно лежит под простым гранитным крестом на городском кладбище и раз в году, когда мне удается вырваться в городок моего детства, я прихожу на его могилу с букетом фиалок. Сам же я плохой католик и, наверное справедливо, Аля, которая за два десятилетия изучила меня лучше, чем я сам, называет меня "агностическим марксистом". Во всяком случае, сегодня Святой Город не вызвал во мне абсолютно ничего хотя бы отдаленно напоминающего душевный трепет. Вот и сейчас, я попирал брусчатку, по которой возможно ходил (а, скорее всего, не ходил) сам Спаситель и думал отнюдь не о божественном. Меня больше всего беспокоила необходимость купить подарки жене и сыну, в сочетании с патологическим неумением такие подарки выбирать. А вокруг меня бушевал всеми красками безалаберный восточный базар и глаза разбегались, не желая концентрироваться. Мимо неслись стада разномастных туристов, торопящихся поставить еще одну галочку в предварительно составленном списке достопримечательностей. И горе тому, кто пропустит хоть одну. Вот молодая японка, с трудом говорящая по-английски, судорожно улыбаясь из последних сил, пытается найти пропущенную ею пятую станцию "Скорбного пути" и похоже, что без этой станции вся ее поездка на Святую Землю потеряет смысл. Обвешанный оружием и разнообразной электроникой израильский патруль, смущенно пожимая плечами, уже терзает свои коммуникаторы в попытке предотвратить трагедию. А мимо них, ни на кого не глядя, меряет ступеньки старик-араб с хвостами моркови и сельдерея, выглядывающими из сумки с надписью: "Пепси". Древний город живет своей жизнью.
Я медленно спускался в базарные недра по щербатым ступеням, наблюдая эту вакханалию красок и звуков, дыша ею. Шаг за шагом я вбираю в себя, пью этот безумный город. Но моих шагов не слышно, потому что и слева и справа от меня владельцы сувенирных лавочек, похожих одна на другую, как два "фольксвагена", расхваливают свой товар на множестве самых разных языков. При виде меня они безошибочно переходят на ломаный польский с солидной примесью русских слов.
— Пане, пане! Выглядач! — кричат они — Наилепши памятки! Дешево!
В конце концов я купил у палестинского араба огромную металлическую пятерню с еврейской молитвой на английском языке. По уверению продавца, эта железяка гарантировала защиту и процветание тому дому, в котором ее повесят. Покойный дед, также как и ксендз соседнего костела, гневно осудили бы такое богохульство, но Алисии это должно было понравиться и я рассчитывал, что магическая пятерня займет почетное место на стене между куклой вуду и монгольским щитом с обратной свастикой. Оставалось еще найти что-нибудь для Мартина, что представлялось мне задачей совершенно запредельной. Но тут мне повезло. В лавочке напротив Башни Давида я нашел бейсболку с символикой израильской армии. Уж не знаю почему, но мой великовозрастных сын неравнодушен к ярким головным уборам. Их у него множество и на очередной персональной выставке его лохматую и безалаберную голову украшает очередная бейсболка. К тому же, похоже, что с переменой головного убора он меняет и мировоззрение. Надеюсь только, что израильское кепи не превратит его в агрессора.
Я достал телефон и проверил время, сверившись с огромными часами на витрине ювелирной лавки. Все верно: переключившись на час вперед, аппарат исправно показывал начало седьмого и о том же сигнализировало проглядывающее сквозь Яффские ворота предзакатное солнце. До встречи с Майей оставалось менее часа, а мне еще предстояло найти рынок Махане Иехуда. Но оказалось, что до рынка можно доехать за пару минут на трамвае и я пришел на место встречи загодя. Ждать мне следовало на углу улицы Агрипас около подземной стоянки, там где на торце дома огромное панно нависает над невзрачной лавочкой. Друзья, побывавшие в этой стране, утверждали, что израильтяне вечно опаздывают и я приготовился к долгому ожиданию. Но Майя, разрушив все стереотипы, тоже появилась заранее. Выглядела она совсем неплохо и я вздохнул с облегчением: учитывая ее преклонный возраст, можно было ожидать и появления инвалидной коляски. Но нет, мне навстречу бодрой походкой шла миниатюрная старушка спортивного вида (если только этот термин применим к старушкам). А ее моложавое лицо выглядело даже лучше, чем на экране компьютера, хотя тут, надо полагать, постаралась косметика.
Познакомился я с ней, разумеется, именно так, как случается большинство знакомств в наше время: через Сеть. Надо признать, что инициатива принадлежала именно ей и поначалу я ничего хорошего от этого не ожидал. Когда она начала рассказывать про семинар с подозрительным названием: "Влияние мультикультурности на межнациональные связи", я заподозрил, что следующей фразой она попросит номер кредитки. Ее ломаный польский и таинственный акцент тоже не вызывали доверия. К тому-же было совершенно непонятно, какое отношение имеет скромный педиатр к межнациональным связям. А вот то, что она не стала форсировать события и предложила продолжить разговор на следующий день, произвело на меня более благоприятное впечатление. На следующий день все оказалось совсем не страшным, а перспектива поехать в экзотическую страну за чужой счёт - заманчивой. К сожалению, мою Алисию никак не хотели отпускать с кафедры и нам пришлось утешаться тем, что бесплатная поездка ей все равно не грозила, а оплачивать билет в разгар туристического сезона было на грани возможностей нашего бюджета. Таким образом я и оказался на улице Агрипас в самый разгар иерусалимского мая.
Знакомиться в Сети легко и приятно. Вначале ты имеешь дело не с самим человеком, а с придуманными им текстами. Даже потом, когда дело доходит до видеоконференции, ты общаешься лишь с грубой проекцией его (или ее) лица на несколько дюймов экрана. Совсем иное дело, когда полузнакомые люди (все-же встречи в Сети не стоит считать полноценными) встречаются вживую. Встретив тот же персонаж в реальной жизни, ты немного теряешься, начинаешь заикаться, "мнешь кепку" по меткому выражению одного моего русского приятеля. Однако, это не смертельно и легко преодолимо при наличии минимальных навыков общения. У меня, как у врача, принимающего пациентов, такие навыки, разумеется, были и поэтому нам относительно быстро удалось преодолеть первоначальное смущение. Уже через пару минут мы двигались по рынку и Майя рассказывала мне какие-то байки про местных торговцев, которые я, признаться, пропускал мимо ушей. Меня значительно больше интересовал предстоящий таинственный семинар и, в особенности, моя роль в нем.
— Дорогая пани Степинска — осторожно прервал я очередной рассказ — Спасибо вам за эту занимательную историю, но мне бы хотелось получше подготовиться к завтрашнему семинару.
— Никакой пани, прошу тебя — рассмеялась Майя — У нас даже Главу Правительства зовут уменьшительным именем. Так что называй меня Майей, пожалуйста.
— И все же... Майя — обращение к пожилой женщине по имени далось мне с известным трудом и я слегка запнулся — Я бы хотел...
— Будет тебе семинар — усмехнулась она — Вот прямо сейчас и будет. Пойдем!
Сказав эту загадочную фразу, она потащила меня вдоль рядов, свернула направо в совсем уже узкий проход, который быстро превратился в подобие обжорного ряда и закончился маленькой неприметной закусочной, предлагающей непонятную еду. Небрежно кивнув толстому мужчине восточного вида, она перекинулась с ним парой слов, после чего толстяк откинул перед нами прилавок и, отодвинув занавеску, пригласил внутрь. За занавеской обнаружилась крохотная комнатушка с двумя круглыми столиками и тремя пластиковыми стульями. Мы осторожно уселись. Хозяин что-то пробормотал и исчез, появившись через минуту с еще одним стулом, родным братом первых трех. Таинственным образом на одном из столиков появилась бутылка с надписью "Арак", графин апельсинового сока и разнообразные неидентифицируемые закуски. Мое недоумение, и без того запредельное, грозило уже перелиться через край и Майя это заметила.
— Не беспокойся, дорогой — мягко сказала она, прикрыв своей морщинистой ладошкой мою — У нас здесь действительно состоится семинар, вот только тема будет несколько иной.
— Иной? — мне никак не удавалось собраться с мыслями.
— Что ты знаешь о своих корнях? — вдруг выпалила она — Кем был твой прадед? А прабабка?
Это было неожиданно, как удар током. При чем тут мои корни? Я задумался, но ненадолго. Историю своего не слишком древнего рода, в особенности по отцовской линии, я знал хорошо, как и полагается уважающему себя поляку.
Она не простиралась столь уж далеко в прошлое, потому что в сентябре 1943-го года моего шестилетнего дедушку подкинули в польское село на Галиции. Родители его предпочли остаться неизвестными. Когда мальчонку нашли, он держал в грязной ручонке записку, в которой была записана русскими буквами его польская фамилия. Сам же он ничего не помнил, кроме своего имени. Сельчане, возможно, могли бы рассказать и больше, но их всех вскоре вырезала банда ОУН. Деда однако, успели передать во Львов, который тогда именовался Лембергом, и поместить в сиротский приют. Вскоре фронт приблизился и приют переехал западнее, в небольшой городок, лежащий вдали как от шоссейных, так и от железных дорог. Расчет оказался верен и то, что долгие годы местные жители считали своим проклятием, спасло их дома от разрушения. Уцелел и приют, а с ним - и мой дед, оказавшись при этом немного западнее советской границы. Приют был на иждивении церкви и даже в эпоху развитого социализма этого никто не оспаривал. Поэтому дед вырос добрым католиком и в том-же духе попытался воспитать своего сына, моего отца. Но тут вмешались власти и, в результате, отец в церковь не ходил и даже какое-то время был коммунистом, но порвал свой партийный билет сразу после выступлений Валенсы. Любопытно то, что никакого конфликта отцов с детьми в нашей семье не было, то ли благодаря христианскому всепрощению деда, то ли благодаря европейской толерантности отца, а, скорее всего, благодаря властному характеру бабки, не допускающей в своем доме разговоров ни о политике, ни о религии. Таким образом я неплохо представлял себе свое генеалогическое древо по мужской линии. Прочие его ветки, впрочем, были не длиннее дедовской, чему поспособствовала та далекая война.
Таким образом, о прабабушках и прадедах я не имел ни малейшего представления. Все это я и рассказал Майе, по прежнему недоумевая и жаждя разъяснений.
— Ну что ж — сказал она — Совсем неплохо. Можно было бы сказать: "исчерпывающе", если бы не одна деталь.
Тут она, в соответствии с законами жанра, мило улыбнулась, ожидая моей предсказуемой реплики. Но не дождалась, потому что я, немного оправившись от первоначального шока, решил игнорировать ее хитрые подходцы и занялся таинственными закусками, нарочито расхваливая каждую из них. Обескуражить старую пани оказалось, однако, не так просто.
— Умница — ухмыльнулась она — Ты тут подкрепись с дороги, только на арак пока не налегай. А я пойду приведу еще кое-кого на наш... семинар.
С этими словами она вышла, откинув занавески, а я сразу потерял интерес к закускам. Загадочная ситуация продолжала оставаться загадочной, но хотя бы прояснился смысл дополнительных стульев. Отсутствовала она с четверть часа и вернулась сопровождаемая двумя типами примерно моих лет. Это и были, надо полагать, остальные участники "семинара". Время от времени "семинаристы" бросали друг на друга очень странные взгляды и тут-же отводили глаза. Все чудесатее и чудесатее, подумал я, но задавать вопросы было пока рано.
— Знакомьтесь — весело сказала Майя по-русски — Это господин ХХ из Польши.
При этих словах она указала на меня острым подбородком и я успел заметить выражение ее глаз. Пани Степинска явно чего-то опасалась, старательно скрывая свое беспокойство неестественно веселым тоном.
— Ну а наши новые гости... — продолжила она — ...это господа YY из Украины и ZZ из России.
Сразу стало понятно беспокойство хозяйки "семинара". Нет, к украинцам у нас сейчас относятся неплохо, особенно после того как Украина стала частью Европы. Точнее, стараются хорошо относиться, как и полагается европейцам. Во время войны это было несложно, ведь так естественно пожалеть несчастных беженцев. И не только пожалеть, но и помочь. Думаю, что ни один украинец, по крайней мере из тех, что прорвались сквозь ад войны и добрались до нашей границы, не сможет упрекнуть поляков в ни в черствости, ни в равнодушии. После войны, однако, снова начали всплывать старые обиды. Особенно, теперь, когда они получили право работать по всей Европе, вызвав этим невиданный всплеск безработицы и рецессию. А ведь где-то там, глубоко в подвалах нашей генетической памяти, до сих пор полыхают пожары гайдаматчины, валяются вдоль дорог женщины со вспоротыми животами и звучат проклятые имена Наливайки и Хмельницкого. Волынскую резню тоже нелегко забыть.
Однако, если украинцев мы недолюбливаем, тщательно скрывая это даже от самих себя, то русских мы просто терпеть не можем и даже не пытаемся это скрыть. А ведь они до сих не покаялись за Катынский расстрел и за многое другое. Причем нас же при этом обвиняют в заносчивости. Про Украинскую войну я уже и не говорю. В общем, сомневаюсь, что на моем лице была написана безумная радость и я лишь старался изо всех сил, чтобы на этом лице не проявились мои истинные чувства. Со мной "семинаристы" поздоровались весьма сухо, что свидетельствовало о взаимности нашей антипатии. Ну а друг на друга они и вовсе смотрели волком и мне даже показалось, что сейчас между ними проскочит фиолетовая молния, снимая некие наведенные потенциалы. Впрочем, будучи гуманитарием, мыслю я, надо полагать, в неправильных терминах. Ну и хрен бы с ними.
— Как вы уже поняли... — начала Майя, когда Хохол и Кацап расселись — ...наш семинар представляет из себя сугубо семейное дело.
Я подумал, грешным делом, что ровным счетом ничего не понимаю и двое других были, похоже, того же мнения. Именно это меня и раздражает в евреях. Нет, я против них ничего не имею, но не стоило бы им так уж явно демонстрировать свое умственное превосходство. Вот и теперь пани Степинска явно наслаждалась нашим недоумением.
— А нельзя ли ближе к делу? — не выдержал Кацап.
— Хорошо — Майя задумалась, наверное затрудняясь сформулировать свою мысль — Дело в том, что все мы в какой-то степени родственники.
Я, признаться, уже давно ожидал чего-то в этом, поэтому мне удалось сохранить хладнокровие. А вот Хохол и Кацап вскочили почти одновременно и так-же синхронно шлепнулись обратно. Зрелище, надо сказать, было презабавное, но никто не засмеялся.
— Все просто — сказала израильтянка — Трое ваших дедов было родными братьями, причем погодками.
Пся крев, подумал я, только этого мне не и хватало. Дал же Господь родственничков. Украинец и русский! А китайцев прабабушка не рожала?
— А вот теперь самое время выпить — неестественно бодро сказала Майя и начала разливать арак по маленьким стаканчикам.
ГЛАВА Хохол
Этот самый арак оказался обыкновенной анисовкой. Но пора было перестать тупо молчать и хоть что-нибудь сказать.
— А вы, Майя — спросил я — Вы нам кто?
— У ваших дедов была еще и сестра. Моя мама была четвертым ребенком в семье или, если быть точным, то первым.
— То есть у нас еще и евреи в роду? — спросил Лях, непроизвольно поморщившись.
Да, неполиткорректно подумал я, поляки те еще антисемиты в душе. Впрочем... Но развивать эту мысль мне сразу расхотелось. Стоп... Прежде всего привести мысли в порядок. И как я вообще оказался в этой совершенно чужой мне стране среди совершенно чуждой мне компании?
Госпожа Степинская нашла меня в Харькове, заявившись прямиком ко мне на работу. Надо сказать, что в старой столице мы жили уже второй год и город начинал мне нравиться. Признаться, до войны я его недолюбливал. Я отнюдь не националист и уж точно не фанатик, однако город был в те времена слишком уж русским и это немного раздражало. Помнится, приехав в очередную командировку я три дня не слышал украинской речи, пока со мной не заговорил на моем родном языке администратор ресторана - иссиня-черный негр из Зимбабве. Однако во время войны харьковчане продемонстрировали такую стойкость, что я им все простил. Тем более что сегодня в городе считается неприличным говорить по-русски и повсюду слышится наш певучий язык, хотя и с сильным москальским акцентом. Дома они, конечно, продолжают говорить по-русски, ну и ладно. В Харьков я привез семью через два месяца после окончания боев, соблазненный хорошим местом в штате городской подстанции и обещанием почти не поврежденной квартиры, что было чудом в разрушенном русскими городе. Правда пришлось оставить под Киевом могилку Мии, но ничего, столица не так уж далеко и доченька меня простит. А вот я никогда не прощу, умирать буду, а не прощу. Говорят, к нам приедет по контракту инженер из Санкт-Петербурга, проклятого города. Ну что ж, пусть приезжает. Первым делом плюну ему в морду.
Поэтому, при встрече с Кацапом моим первым желанием было вцепиться ему в глотку. Но теперь мы европейцы и должны уметь справляться со своим интуитивно-подсознательным. Поэтому я сухо поздоровался, но руки, разумеется, не подал. И вообще, больше всего мне хотелось развернуться и уйти. А еще мне хотелось пойти в храм неподалеку и и прочесть "за упокой" Мии, хотя обычно я атеист. Но храм, как мне помнится, был русским, так что это тоже отпадало. Нехотя я проследовал за старухой Степинской, исключительно из уважения к ее возрасту. Но перспектива приобрести москальского родственника (против Ляха я ничего не имею) меня окончательно добила. Поэтому я немедленно поднялся, чтобы покинуть это мерзкое сборище. При этом я старался не смотреть на Кацапа, но все же не удержался, бросил беглый взгляд и этот взгляд швырнул меня обратно на пластиковый стул. Я увидел его руки.
Израильский месяц май, это как наша середина лета, а дождей здесь, похоже, не бывает совсем. Поэтому меня удивило, что Кацап пришел хоть и в легкой фуфайке, но с длинными рукавами. Сейчас он закатал рукава и мне открылись два бурых пятна на его левой руке, чуть повыше локтя. Это меня и подкосило, ведь я знал по каким причинам у русских появляются меланомы. Он взглянул на меня, криво улыбнулся и отвел взгляд. Может он и нарочно закатал рукава, не знаю, да и неважно это, потому что тот, кто добровольно занимался дезактивацией под Сумами, заслуживал хотя бы минимального уважения. Намного легче, впрочем, мне не стало, но и желание вцепиться ему в глотку пропало.
Зато захотелось снова выпить и я долил себе пряной жидкости из бутылки. Вообще-то мне, как истинному украинцу, полагается любить горилку и сало, но я, почему-то, люблю морепродукты и рислинг. Морепродуктами на столе и не пахло как, впрочем, и салом. Поэтому, залив в себя арак одним глотком, я намазал на кусок лепешки непонятной серой пасты из пластиковой миски. Неосторожно откусив большой кусок, я чуть не выплюнул его: вкус был не противным, но настолько необычным, что я не знал, что теперь делать с куском лепешки во рту. В конце-концов я все-же заглотил его судорожным движением гортани.
— Хумус — понимающе сказал Кацап.
Это мудрое замечание ничего не объяснило, да и не нужны мне были его объяснения.
— И что же теперь? Что вы нам предлагаете делать?
Только тут я сообразил, что говорю с ними на своем языке. Остальные трое говорили по-русски, но каждый по своему. Кацап, как и полагается кацапу, говорил так, как положено говорить уважающему себя русскому интеллигенту из центральных мест: Москвы или, не приведи господь, Санкт-Петербурга. Майя говорила с сильным акцентом, наверное израильским. Говорила она почти без ошибок, но иногда путала падежи и забавно тянула гласные в конце слова. Русский Ляха был ужасен, но все же понятен, тем более, что он был густо насыщен смутно знакомыми мне польскими словами. Я же отвечал им исключительно по-украински. Они, надо полагать, решили, что это у меня такая принципиальная позиция, но они ошибались. Никогда не был я упрямо-принципиален и уж точно не так по-глупому. Все обстояло намного хуже. Я просто физически не мог заставить себя говорить на проклятом языке, не смог бы выдавить из себя ни одного ихнего слова. Обнаружилось это сразу после гибели нашей дочурки и расскажи мне кто-нибудь раньше про такое, я бы и сам не поверил, но факт оставался фактом. Меня бесила эта русская дислексика и много раз, наедине с самим собой я пытался произнести простые фразы на этом языке, но изо рта вырывалось лишь нечто напоминающее хрипение немого. Наверное, здесь имел место некий психологический барьер, следствие шока, или еще что-нибудь в том-же роде. Выяснять это мне не хотелось, а объяснять сейчас этим троим - и того меньше. Впрочем, никто мне и слова не сказал. Наверное, им не так уж сложно было понять простые слова на близком языке.
Надо сказать, что соблазнила меня Майя не семинаром, о котором вскользь упомянул Лях, а экскурсией на энергоблок недавно построенной израильской АЭС, которой, как только что выяснилось, в природе не существовало. По правде сказать, на старуху я не сердился, ведь когда еще выберешься на Святую Землю, да еще и на халяву. Жаль только, что Лёля ни за что не соглашалась поехать: Сашко пошел в первый класс и она, не готова была это пропустить. Подумаешь - первый класс! Ему сколько лет учиться, еще успеет возненавидеть эту школу. Впрочем, это я так себя оправдываю, наверное. Но какова старушка Майя! Вот за это я и не люблю евреев: все им надо вывернуться и либо обмануть, либо еще как показать себя. Конечно, не все они такие, но многие.