Моя новая маска. Полина Ром

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ГЛАВА 38
• ГЛАВА 39
• ГЛАВА 40
• ГЛАВА 41
• ГЛАВА 42
• ГЛАВА 43
• ГЛАВА 44
• ГЛАВА 45
• ГЛАВА 46
• ГЛАВА 47
• ГЛАВА 48
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Говорят, если маску носить постоянно, она станет твоей сутью.

   История о девушке, которая не смогла предать. О том, что доброта и порядочность, иногда -- важнее личных предпочтений. Вот только принять это сложно. Сложно отбросить свою привычную маску...

   Любовная линия вторым планом. И обязательный ХЭ)

ПРОЛОГ

ГЛАВА 1

Чайлдфри я стала лет, наверное, в шесть с половиной. Да, точно, прямо перед школой, примерно двадцать седьмого августа.

   Очень хорошо помню диалог матери и её тогдашнего поклонника:

   — И не говори, Игорёк! Столько денег на эту школу уходит – это просто ужас! Но что поделаешь, детям – всё лучшее!

   — Милочка, солнце, смотри сюда… Это твоей малышке – на ранец и форму, а вот это, красавица моя, тебе лично! Порадуй себя какой-нибудь мелочью!

   — Игорь! Ты такой милый! Ты – просто прелесть! Ленусик, скажи спасибо дяде Игорю! И вот тебе денежка, сходи и купи нам всем мороженое. Да-да, прямо сейчас сходи! Ой, какая ты нелюдимая у меня, хоть бы улыбнулась!

   Но мне как-то не улыбалось… На улице моросило и было холодно, но я точно знала, что придётся долго-долго сидеть на подоконнике в подъезде. Квартира у нас была обычной двухкомнатной хрущёвкой, и при мне мама стеснялась «благодарить» своих кавалеров. Ну, лет до тринадцати моих – слегка стеснялась.

   Вот тогда, сидя на подоконнике и ожидая, пока тот самый Игорь свалит из моего дома, я и решила, что никаких детей никогда не захочу! А также никаких «Игорей» в моей жизни тоже не будет. Заботиться нужно, в первую очередь, о себе, а не о детях! «Все дети – это сплошные расходы и нервотрёпка!». Именно так мама часто говорила своей лучшей подруге – тёте Марианне.

   Высокая крашеная блондинка красиво курила тонкие чёрные сигаретки, была бездетна и иногда покупала мне чупик или йогурт. Не слишком понимаю, что связывало её с моей матерью, но примерно раз в неделю она забегала к ней в гости. Пожалуй, я ей завидовала, так же, как и моя мать. Тёте Марианне не нужно было о ком-то заботиться, тратить силы и время. А ещё она работала и на новые наряды зарабатывала сама. Мама же на работу устроиться никак не могла.

   — Ой, Марианночка, ты же понимаешь, кто меня возьмёт на работу, если у меня маленький ребёнок?!

   Марианна иронично вскидывала бровь, слушая эти признания, но никогда не возражала, и беседа подруг плавно катилась дальше…

   У меня была бабушка по маме, баба Настя, но я ни разу не видела её. Она существовала где-то в крошечном городке на Алтае, иногда звонила матери, и они обязательно ругались. Отца я не знала – тот погиб в аварии до моего рождения. Жили мы на пенсию по утрате кормильца и подачки маминых кавалеров. Иногда они задерживались в нашей жизни месяца на три-четыре, иногда пропадали после нескольких дней.

   Первого сентября я смотрела на себя в большое зеркало в зале и мне хотелось рыдать. Я ещё была слишком мала, чтобы понять причины такого нелепого вида, но интуитивно понимала, что выгляжу не слишком привлекательно…

   Два белёсых кривоватых хвостика с обычными резинками.

   — Нет, банты мы покупать не будем! Это дорого и бессмысленно!

   Синяя форма, к счастью – новая, была велика, даже сильно, но мама настояла именно на этой.

   — Ты через год снова вымахаешь, и что, опять тебе покупать?!

   Юбка колыхалась чуть выше щиколоток. Конечно, наверное, её стоило подшить, но рукодельничать мама никогда не умела. Ранец был чёрно-серый, совсем не по возрасту.

   — Посмотри, какую прелесть подарила нам тёть Вера! Мишке они новый взяли, всё же в десятый класс своего оболтуса пропихнули, а тебе этот на вырост – не на один год хватит!

   В школу меня вела та самая тёть Вера – на сэкономленные деньги мама накачала себе губы и несколько дней не могла выходить на улицу.

   — Ну, Верочка, ты же понимаешь, мне нужно свою судьбу устраивать! Ну как я без этого! Очень-очень прошу! Ты меня та-а-ак выручишь!

   Тётя Вера мне и купила по дороге крошечный милый букетик. Это потом я узнала, что такие делают из обломанных цветов и обрезков зелени, а тогда была безумно рада даже этому. Он казался мне ужасно красивым! И я рыдала, когда увидела, что эти три нежных розовых цветка и зелень просто погреблись под лавиной огромных ярких веников. Дети складывали их на учительский стол, и уже через несколько секунд его было просто не видно под роскошными охапками роз, хризантем и гладиолусов. До конца первого школьного дня он не дожил – я видела, как Эльга Александровна, наша классная, брезгливо спихнула измятые цветы в урну.

   Драться мне пришлось буквально со второго дня новой школьной жизни. И, хлюпая первый раз разбитым носом, я придумала себе маску. «Маску силы». Я «надевала» эту маску и становилась бесстрашной и непобедимой! Вот честное слово – помогало! Эта самая выдуманная маска помогала мне драться, позволяла смотреть на соперников так, что иногда, наговорив гадостей, они просто отступали! И я перестала снимать «маску силы» даже дома – мне в ней было легче.

   Мать записала меня на продлёнку и родительскими собраниями себя не мучила – ей было некогда, так что моя школьная жизнь протекала первый год весьма бурно. Зато я научилась зашивать себе порванную одежду. Ну, криво и косо, конечно, но получалось.

   Вообще, учиться мне пришлось очень много. Но уже классу к пятому-шестому я просто ждала, когда я вырасту настолько, чтобы жить одной. В школе меня к тому времени не травили, чревато это было – задевать Редьку. Кличку я получила от фамилии. Елена Редина.

   К моим шестнадцати годам фамилия – это единственное, что у меня осталось общего с матерью. Она начала попивать, кавалеры становились всё противнее, обеспечивать себя мне приходилось самой. Моя выдуманная «Маска силы» всё сильнее прирастала к лицу.

   Первую работу я нашла ещё в двенадцать. Ну, разумеется, не сама нашла. Та самая тётя Вера, что иногда подкармливала меня, собиралась переезжать на новую квартиру. Вот она то и подсказала мне идею. Объявление «Выгуляю вашу собаку» я развешивала на окрестных домах трижды, но первый питомец у меня появился только через месяц. Хозяйка, Татьяна, была в положении, её муж днём работал и корги Степашка охотно стал выходить со мной на прогулку сразу после занятий в школе. А когда родился ребёнок – трижды в день. Четвёртый раз перед сном с ним гуляла сама Татьяна, «сбегая» от мужа и сына.

   На продлёнку я давно уже не ходила, справки о материальном положении взять было негде, а платить мама перестала. Я действительно полюбила этого шкодного шалопая Степашку, хотя он пару раз ухитрялся сбегать от меня. К четырнадцати годам у меня уже было трое постоянных питомцев, я знала многих окрестных собачников, научилась разбираться в характерах и привычках разных пород.

   Объявления я больше не вешала – меня знали все владельцы пёселей всего микрорайона и, при нужде, находили после уроков на пустыре между домами, где я выгуливала своих подопечных. Там мне перепадали подработки. Люди болели и уезжали в отпуск, мотались в командировки и просто работали. А я всегда хорошо ладила с собаками и честно выполняла взятые обязательства. Даже когда болела сама – максимум, могла немного сократить прогулку, так что репутация у меня была хорошая. Часть денег мне приходилось отдавать матери, но, поскольку слишком часто готовкой она себя не утруждала, вторую часть я тратила на еду – йогурты, мороженое, глазированные сырки, а также на школьные принадлежности.

   К сожалению, в жизни не всё идёт так гладко, как хотелось бы. Мать продала свою двушку, точнее – обменяла с доплатой. На эту доплату она сделала подтяжку лица, а мне пришлось привыкать к новому району на окраине города и новой школе. Здесь уже не нужна была форма, ходили кто в чём хотел. Здесь трудно было найти людей, способных заплатить за выгул собаки. В новой школе преподавали совсем уж отвратительно.

   К моим восемнадцати мать поменяла двушку на однушку, что было вполне ожидаемо, и мне пришлось снимать жилье. Благо, я уже вполне умела содержать себя и понимала, что кроме йогуртов мне нужна ещё одежда, обувь, фрукты и хоть иногда тарелка супа.

   Сняла крошечную комнатёнку с пьющими, но тихими соседями. Да и не все из них пили. Несколько семей было вполне обычных.

   У меня даже появилась подруга Татьяна – я помогала ей дрессировать и воспитывать её колли, которую она, предварительно, ухитрилась разбаловать до невозможности. А ещё я стала встречаться с Альбертом. Первая любовь никого не минует – я оказалась не крепче остальных.

   Сейчас, вспоминая этого хлыща, я просто не могу понять, чем, ну чем он мог так привлечь меня?! Балованный, привыкший к тому, что он у мамы – свет в окошке, капризный и ленивый. Правда, вполне смазливый, обладающий той юношеской красотой, которая вызывает умиление у стареющих женщин – высокий рост, худощавость, голубые глаза и льняные кудри.

   Его мама, высокая тётка, крашеная в цвет «баклажан», Маргарита Владимировна, владелица «бутика» с «эксклюзивной» одеждой на местном рынке, каждый раз брезгливо морщила нос, когда видела нас вместе, но молчала. Почему – я узнала совершенно случайно.

   — И не говори, Анжелочка, так всё сложно! И за здоровьем нужно следить обязательно, да ещё и Бертик сейчас с какой-то шлюшкой связался, я так волнуюсь и переживаю! А мне же совершенно нельзя нервничать, ты же знаешь! Но ты же понимаешь, у мальчика – потребности… Да-да, ты совершенно права! Кроме того, если будет девочка из хорошей семьи – это такая ответственность! А тут всё проще, аборт оплачу и дело с концом. Ой, всё, дорогая, моя очередь…

   Этот дивный монолог по телефону я услышала случайно, в местной поликлинике, куда зашла пройти медкомиссию. Очередь в регистратуру была велика, народ стоял в несколько рядов, из пяти окошек работало только три, меня вынесло толпой прямо к вожделенному окошечку через одно от неё. Думаю, кроме меня это слышал ещё не один десяток человек. То, что Маргарита Владимировна не заметила моего присутствия, было просто везением – толпа колыхнулась ещё раз и разделила нас с ней.

   Я застыла, боясь, что она повернёт голову налево и увидит моё бордовое лицо и полыхающие уши. Мерзко, отвратительно… Я чуть не плакала, но уйти не могла себе позволить – меня брали на работу! На настоящую работу с договором, трудовой книжкой и стажем! И здесь снова пришла на помощь «маска силы». Я не могла позволить себе уйти из поликлиники, потому поплотнее прижала воображаемую маску к лицу и протиснулась к окошку регистратуры.

   Удача, конечно, просто небывалая – с работой у нас в городе не слишком всё хорошо. А собачий питомник – лучшее, что я только могла придумать.

   Хозяйка оказалась подругой Татьяниной матери, несколько надменной и молчаливой дамы, которая, однако, предложила мне это место. Почему-то она всегда обращалась ко мне на «вы»:

   — Вы, Елена, находитесь в сложном положении. Думаю, что постоянная работа будет для вас выгоднее этих ваших подработок.

   С хозяйкой питомника, Ольгой Игоревной, общий язык найти я так и не смогла. Она была придирчива и почти всегда не слишком довольна мной. Но, тем не менее, платила мне небольшую зарплату, с собаками я поладила и, хотя работа была тяжёлая и грязная, была рада, что она вообще имеет место быть.

   Питомник находился за городом, и, чтобы я не тратила полтора часа на дорогу туда и столько же обратно, хозяйка предложила мне крошечную комнату в домике-сторожке.

   — Заодно ночью, если что, за собаками присмотришь, — она брезгливо поджала губы.

   Это решало почти все мои проблемы. Еду я покупала самую простую, джинсы и куртку взяла в секонде, так что каждый месяц у меня оставалось больше половины зарплаты, которые я откладывала на дальнейшее обучение. Я собиралась проработать здесь три года и поступить на ветеринара.

   Эта идиллия кончилась через два с небольшим месяца, когда под утро я проснулась от воя Фанды. Голоса своих питомцев я чётко различала. Роды у Фанды прошли неделю назад, и, испугавшись за неё и щенков, я вскочила с кровати и быстро оделась.

   Осень в этом году была тёплая, но всё же это осень. На улице стоял прохладный туман, который еле пробивали слабые солнечные лучи. Я зябко поёжилась и пошла по мощённой красивой плиткой дорожке к собачьим вольерам.

   С Ольгой Игоревной мы столкнулись практически на середине пути. В руках она держала старое эмалированное ведро, в котором я таскала воду для собак. В ведре копошились и недовольно попискивали три толстых неуклюжих комка.

   — О, как ты кстати! — она протянула мне ведро, — Возьми это и закопай. Ветеринар отбраковал.

   Я совершенно ошарашенно смотрела на неё, не понимая, что именно она от меня хочет. Почему-то Ольга Игоревна рассердилась:

   — Что ты уставилась на меня? Возьми и закопай этих выродков!

   Вся моя жизнь, все мои драки с одноклассниками, конфликты между моими питомцами, общение с моей матерью, научили меня одной вещи – принимать решения мгновенно. Вот так же мгновенно я поняла: я никогда не буду ветеринаром. Это не моё!

   Я машинально взяла ведро, запустила в него руку и вытащила тяжёлое горячее тельце, два остались там. Ведро поставила ей под ноги, посмотрела в глаза, плотнее прижав к себе жалобно пищащий комок, и сказала:

   — Это я забираю как зарплату за последние две недели!

   Посмотрела на несколько оторопелое лицо Ольги Игоревны и добавила:

   — За трудовой я заеду через два дня.

   И пошла укладывать свои вещи, прижимая к себе… Даже не зная кого. Только в комнате я разобрала, что мне попался мальчик.

ГЛАВА 2

Как мы выживали тогда с Греем – это отдельная история. Ему нужно было детское питание, тепло и уход, мне – крыша над головой и еда. Тех денег, что я скопила, хватило бы, максимум, месяца на полтора. Если бы не случайная встреча на остановке с тётей Верой, бывшей моей соседкой, кто знает, как бы мы с ним выжили. А так, уже через два дня я вышла работать в самое шикарное ателье города на должность принеси-подай, с гордой записью в трудовой книжке – «ученица швеи».

   Самым неприятным на тот момент фактом оказалось то, что Татьяна, которую я искренне считала своей подругой, при встрече заявила мне следующее:

   — Мама так для тебя старалась, а ты… Она правильно говорит, ты так и останешься бездельницей и нищенкой! А с Альбертом мы уже подали заявление, так что сама понимаешь…

   Надо сказать, что проблема Альберта волновала меня в тот момент меньше всего.

   Сложнее было с жильём, почти месяц мы с Греем жили в летнем дачном домике на крошечном участке тёти Веры, зверски замерзая к утру – обогреватель помогал очень слабо. Но именно там, в этом садовом товариществе, я и нашла пристанище на долгие годы, в крошечном гостевом домике, на сдвоенном участке с самым богатым домом. Это было настоящее везение, самое большое в моей жизни.

   Мне даже немного доплачивали за то, что я расчищала дорожки от снега, летом обрабатывала роскошный участок удобной импортной газонокосилкой и, просто для души, соорудила в уголке двора большую альпийскую горку, посмотрев несколько роликов на ютьюбе.

   В мои обязанности входило также протапливать и мыть большой дом к приезду хозяев. Продукты они всегда привозили с собой, а после их отъезда нам частенько доставалось полкастрюли шашлыка или маринованного мяса, хлеб, овощи и куча других продуктов.

   У них был какой-то удачный бизнес, что-то не слишком понятное мне – торговали металлическими уголками, трубами и ещё чем-то таким же странным. Относились ко мне холодно и равнодушно, но и унижать не пробовали. Их вполне устраивало, что на участке есть трезвый сторож и уборщица. Приезжали нечасто, огромной компанией вместе с друзьями и детьми, обычно на долгие выходные, летом, пожалуй, чуть чаще, чем зимой.

   Когда Грей начал подрастать, хозяин участка, страшно довольный тем, что во дворе живёт немецкая овчарка, пригнал рабочих, и за день для Грея соорудили роскошный вольер и красивый утеплённый домик. По просьбе хозяина, ночью дверца вольера обязательно была открыта – пёс исправно нёс сторожевую службу.

   Ученицей я проходила больше года, но добродушная тётка Вика, к которой меня прикрепили, учила на совесть. До сих пор помню свою первую клиентку, которой я шила батистовый летний сарафан. Та была капризна и заставила меня дважды переделывать почти всю работу, меняя детали и элементы лёгкой одёжки прямо на ходу и утверждая, что просила сделать это раньше. Второй раз я оказалась умнее и заставила её поставить подпись на новом эскизе, только поэтому третий раз переделывать работу мне не пришлось. Зато это навсегда избавило меня от страха перед капризными клиентами.

   На своё первое жильё я копила почти семь лет и купила его без ипотеки.

   За всю мою жизнь у меня была пара-тройка необременительных романов и даже одно замужество, которое без особых страданий я закончила через полтора года. Мы с Михаилом были слишком разными.

   Мне показалось, что, когда муж покинул мою однушку, Грей с облегчением выдохнул. За эти годы он превратился в пса потрясающей красоты и редкого ума. Только он любил меня, не требуя ничего взамен, не пытаясь взять на меня кредит, не разменивая на десяток подружек, не заставляя стоять возле плиты во вторую смену и не скандалил ежедневно.

   Мать умерла от алкогольной интоксикации, выпив какую-то дрянь с очередным собутыльником, когда мне было двадцать шесть лет. После окончания школы до её смерти мы не виделись с ней ни разу – дочь её совершенно не интересовала. Первое время я ещё пыталась звонить, но… К моменту смерти она уже жила в коммуналке, и долги по квартплате были такие, что вступать в наследство я не стала. Скромные похороны я оплатила из своей заначки.

   Сразу после развода я все же рискнула взять небольшой кредит и открыла крошечную мастерскую, где работали я и одна помощница – Надя, тридцатилетняя мать-одиночка. Я бралась за любой заказ, не брезгуя ста рублями за укороченные джинсы, и постепенно ко мне потянулись окрестные жители – поменять молнию на куртке, подрубить полотенце, подшить новые шторы.

   Через полгода у меня был первый заказ на свадебное платье. Мы с Надей выложились по полной. После этого заказов прибавилось и ещё через месяц я наняла вторую мастерицу. Нельзя сказать, что я стала супер-бизнес-леди, но через три года уже зарабатывала достаточно для того, чтобы купить хорошую машину – «Тойота рав четыре» и пару раз в год ездить в отпуск по России. На это время заместителем оставалась Надя.

   Я не могу назвать её родным и близким человеком, но она была трудолюбива, аккуратна в ведении бумаг и порядочна. Я даже иногда ходила к ней в гости, где мы с удовольствием трепались о своём, о девичьем. Однажды, услышав от неё историю о том, как родной брат, придравшись к неточности в завещании, отсудил у неё родительскую квартиру после неожиданной гибели их отца, я задумалась о том, кому достанется моё барахло и квартира. Решать я всегда умела быстро.

   На следующий день оформленное по всем правилам завещание на Надежду осталось лежать в нотариальной конторе. Знать ей об этом не нужно, но мало ли что… Мне доступны были и Турция, и Париж, и Вена, но оставлять Грея на десять-пятнадцать дней с чужим человеком я не хотела – он везде сопровождал меня, сидя на переднем сиденье нашей машины.

   Ежедневно мы много гуляли, я включала очередную аудиокнигу про какую-нибудь очередную бестолковую попаданку, и мы бродили с ним по редкому пролеску час, а то и полтора. Новую квартиру-двушку я специально купила на окраине города рядом с остатками леса.

   Самым живым и важным элементом моей жизни был Грей, я не испытывала тоски и одиночества именно потому, что он всегда был рядом. Тот тонко чувствовал моё настроение и жалел меня, когда случались какие-нибудь неприятности на работе. Если я болела, что бывало не так уж и часто, он приходил в спальню и ложился у меня в ногах, жалея и охраняя. Я с ужасом замечала, как он стареет, как седые волоски появляются на его чёрной морде, как мутнеют от старости глаза и появляется неуверенность в движениях.

   Я много читала и увлеклась разными видами вышивки, поэтому вечерами, под голос диктора, корпела над очередной работой, а Грей лежал в дверях комнаты, охраняя меня от всего на свете. Нам было комфортно в нашем маленьком мирке без детей, друзей и предательств. Иногда я в шутку называла его ангелом-хранителем.

   Грей умер, когда мне исполнилось тридцать семь лет. Завернув тело своего друга в большое покрывало, я сама похоронила его в том леске, где мы так любили гулять. После этого заехала в магазин, купила несколько бутылок виски и первый раз в жизни надралась вдрызг, в хлам, в сопли…

   Виски закончился на третий день.

   Я проснулась, воняя перегаром и потом, от назойливого звона в ушах. Пустыня Сахара во рту и болезненная пульсация в висках мешали соображать здраво. Наконец, звон прекратился, и я с облегчением закрыла глаза, но буквально через минуту мобильник завизжал снова. С трудом, кряхтя как столетняя старуха, я протянула руку к тумбочке и взяла омерзительно дребезжащий прямоугольник в руки, взволнованный голос Нади взорвался в мозгу, как бомба:

   — Лена, Леночка! Срочно приезжай! Там трубы лопнули… Воду уже перекрыли, ткани мы уже почти все вынесли… Тут Нина с Наташей охраняют… Но всё валяется прямо у входа, на земле! Приезжай срочно!

   Я сбросила звонок, ещё несколько минут тупо пялилась в потолок, пытаясь собраться с мыслями, не хотелось двигаться, думать. Пожалуй, если бы не Надя, я бы просто отключила телефон…

   Душ. Двойная порция кофе в чашку, чистое бельё, джинсы, рубаха. Щёлкнула у окна автозапуском, «Тойота» пискнула и заурчала. В машине слабо пахло Греем, мир за лобовым стеклом слегка размазался от слёз.

   Я привычно сбавила скорость возле школы, памятуя о том, как неожиданно любят выскакивать на дорогу дети. Этот участок пути я всегда держала скорость не более тридцати-сорока километров.

   Ближе к повороту я немного добавила газу, но послушно остановилась под красным светофором. Странную фуру почти на встречке, которая, вихляя, летела по двойной сплошной, я заметила сразу: «Пьяный что ли?!».

   Больше я, в общем-то, ничего подумать не успела. Резко вильнув, этот идиот вывалился на встречку полностью и на хорошей скорости впечатал в мою «Тойоту» все десятки тонн своей «Скании». Последнее, что я запомнила – вкус крови во рту и как хрустит моя грудная клетка… И даже «маска силы» мне не помогла…

ГЛАВА 3

Привкус крови во рту был омерзительным. Болело тело, но довольно странно, не грудная клетка, хотя я чётко помнила, как она крошилась, а левое бедро и вся нога почти до самой щиколотки. Казалось, что там содрали кожу. Сильно саднил разбитый локоть, но мысли были ясные, наверное, двойной кофе помог. Я с трудом открыла глаза, а потом от удивления распахнула их ещё шире – это совершенно точно не больница!

   Под высоким потолком, на широкой полосе лепнины, в ярком свете медленно-медленно колыхались клочья паутины. Абсолютно точно это был не свет фонаря. Я дёрнулась и, чувствуя странную лёгкость тела, села на кровати.

   Чужая, незнакомая и обшарпанная комната. Потолок покрыт частой сетью трещин, в центре крюк, на котором, похоже, когда-то висела люстра, пустой зёв камина, чуть дальше по стене стол с двумя стульями, в углу темнеет громада шкафа. Два больших окна в пол занавешены чем-то вроде драной мешковины. Неровно и небрежно сшитые куски одной «шторы» были сдвинуты, и сквозь пыльное стекло комнату заливал яркий, режущий глаза лунный свет.

   Спустив ноги с кровати на покрытый несколькими слоями грязи паркетный пол, я уловила краем глаза в углу комнаты какое-то шевеление. Невольно дёрнулась в ту сторону и сообразила, что одна дверца шкафа зеркальная. Начав смутно о чём-то догадываться, прошлёпала по полу, ощущая под ногами крошки, песок и какой-то мусор, и упёрлась руками в холодное стекло зеркала.

   Тощая девица лет шестнадцати с тёмными длинными волосами и испуганным лицом смотрела мне прямо в глаза, чётко повторяя каждое движение. Мешковатая сорочка без рукавов из ветхой фланели доходила до середины икр.

   Я зябко поёжилась, обхватила себя руками – в комнате было очень холодно, и то же самое сделала девица в зеркале. Зашипела от боли – то, что мне сперва показалось грязью, покрывающей левое предплечье, на самом деле было широкой подсыхающей ссадиной. Начав соображать, задрала повыше сорочку – на левом бедре красовалась такая же подсыхающая рана, десятки косых параллельных царапин спускались почти до ступни.

   Я отвернулась от зеркала и вернулась на кровать, укуталась в одеяло и попыталась подумать. Как ни странно, голова была ясная, но место и тело, в котором я очнулась, чётко объясняли, что это не мой мир. Я нервно хихикнула: «Ну и где мой принц драконов, где моя истинная пара или, хотя бы, маленькая кучка слуг, что спасёт свою королеву от этого свинарника?». Ответов не было…

   Немного посидев и согревшись, но совершенно не понимая, что делать, я решилась выглянуть в окно. Накинув на спину одеяло, неуклюжим коконом двинулась по комнате. Пейзаж за окном был странноватый. Дома был конец лета, а здесь ещё, или уже, местами лежит снег, клочьями покрывая что-то вроде трёх могилок. Из-под снега неровными кучками торчали сухие бодылья каких-то растений. Наконец, я сообразила, что это не могилы, а просто три заснеженные прямоугольные клумбы. Дальше виднелись резко освещённые силуэты деревьев. Похоже на что-то вроде парка.

   Нельзя сказать, что я испытала восторг от попаданства, но всё же, наверное, это лучше смерти. Хотя чёткого мнения у меня пока не было… А ещё вспомнился влажный чёрный нос Грея, его тускнеющие глаза… Слёзы навернулись сами собой.

   Ещё немного потупив у окна, я решила поискать одежду, однако лунный свет стал тускнеть и через пару минут полностью погас – возможно, луна спряталась за тучу. Всё же шок от осознания чуждости этого мира был сильнее, чем я думала. Закутавшись в одеяло с головой, просто чтобы согреться, я не заметила, как уснула.

   — Элен, Элен…

   Кто-то робко пытался стянуть у меня с головы одеяло. Высунув нос наружу, я села, придерживая одеяло у груди. В комнате было светло – похоже, проспала до утра.

   Я увидела у кровати худощавого бледного подростка в странной одежде – застиранная белая рубашка с ветхим, местами порванным кружевным жабо, чёрная суконная курточка, чёрные же суконные узкие штанишки чуть ниже колена, грубой вязки чулки и неуклюжие кожаные башмаки на два размера больше, чем нужно.

   За ним возвышалась монументальная фигура женщины с суровым, немного бульдожьим лицом. Её одежда разительно отличалась добротностью, качеством и новизной. Коричневое плотное и тёплое платье, не доходящее до пола сантиметров двадцать, новое и качественное, украшенное белоснежным воротником и таким же белоснежным фартуком с двумя большими карманами. К гладко подобранным тёмным волосам приколота нелепая накрахмаленная шапочка, чем-то похожая на неуклюжий берет.

   Похлопав со сна глазами, я поняла, что сейчас пойду по классическому пути всех попаданок. Вспомнив свою «маску силы», я собралась с духом и, картинным жестом сжав виски руками, слабым голосом сказала:

   — Я ничего не помню. Кто вы такие?

   Мальчик молчал, только испуганно таращился на меня, а вот женщина, пожевав узкими губами, недовольным, басовитым голосом сказала:

   — Кёрста Элен, у вас нет денег, чтобы пригласить доктора.

   — Мне вовсе не нужен доктор, я вполне могу шевелить руками и ногами. Наверное, я ударилась головой, так как не помню кто я и где. Поэтому будет лучше, если вы мне расскажете.

   — Что рассказать, кёрста Элен?

   — Всё! Начните с того, кто вы такая.

   Женщина недовольно фыркнула, но спорить не стала. Строго взглянув на мальчика, она сказала:

   — Где мне взять стул, кёрст Линк?

   Эта сцена мне очень не понравилась. За спиной у женщины у стола стояли два стула и, входя в комнату, она не могла их не увидеть, но вмешиваться я не стала. Линк покорно сделал несколько шагов до стола и по очереди перенёс стулья к кровати. Они уселись, и я начала разговор со стандартного вопроса:

   — Как вас зовут?

   Звали её Берта, она была служанкой в доме соседки, кёрсты Монкер. Три дня назад на центральной площади Виргонта столкнулись две кареты, погиб кучер и четверо прохожих, в том числе и «мои родители». Элен, то есть, теперь уже я, отделалась лёгкими ушибами.

   Судя по тому, что я вселилась в тело девушки, не такими уж и лёгкими были эти самые ушибы. Однако, Берта продолжала говорить, и я вынуждена была слушать.

   На моём попечении остались: мой брат, вот этот самый Линк, полоумная прабабушка, кёрста Рангер, которая сейчас умирает в одной из комнат от застарелой простуды, и моя сестра кёрста Эджэн, которой на данный момент исполнилось два с половиной года.

   Матерь божья, и что я буду делать со всем этим семейством? На кой оно мне сдалось?!

   Благородная кёрста Монкер, помня заповеди, данные нам святым Айлюсом, оплатила скромные похороны моих родителей – кёрста Джиона и кёрсты Марион – тут служанка сделала очень странный жест, коснувшись по очереди двумя пальцами правой руки левой брови, правой брови и губ. Кроме того, в помощь бедным сироткам милосердная кёрста Монкер отправила служанку, эту самую Берту, сроком на пять дней.

   Три дня, как я понимаю, уже прошли – похороны родителей состоялись вчера.

   То, что я услышала, ужаснуло. Меня не смущало молодое тощее тело, но то, что в этом мире у меня есть сестра, брат и полоумная бабушка, о которых я, якобы, обязана заботиться, мне не нравилось совершенно.

   Как я поняла, моя «новая семья» была не богаче церковных крыс, именно поэтому Берта смотрела на меня вопросительно, то ли ожидала каких-то приказов, то ли у неё самой были вопросы к этой самой Элен. Голова просто лопалась от обилия информации и всех этих «кёрстов и эжен», я совершенно не представляла, что нужно делать и говорить дальше, но долго размышлять мне Берта не дала:

   — Кёрста Элен, в холле ожидает трок Валим, прикажете принять?

   Я впала в лёгкий ступор.

   Минуту подумав, всё же сообразила спросить, кто такой трок Валим. Берта брюзгливо поджала губы:

   — Купец…

   Она произнесла это слово так, как будто статус купца равнялся статусу болотной лягушки.

   Памятуя о том, как вели себя попаданки в книгах, я, в общем-то, понимала, что нужно делать. Она – прислуга, я – вот эта вот самая «кёрст». Судя по всему, это какой-то местный титул. Поэтому я посмотрела на мальчика и сказала:

   — Линк, будь добр, подожди за дверью.

   Мальчик, не поднимая на меня глаз, покорно кивнул и вышел, а я с замиранием сердца отдала новый приказ, тихо надеясь на то, что делаю всё правильно:

   — Берта, помоги мне одеться.

   Я внимательно смотрела на её лицо и видела, что приказ ей мой совершенно не понравился. Как ни странно, это было ожидаемо – понемногу у меня в голове сложилась чёткая картинка: обнищавшая дворянская семейка, не успевшая проесть и промотать вот этот самый особняк, но наверняка погрязшая в долгах, и их богатая соседка, возможно, ханжа и сноб, желающая выслужиться перед местными святыми и выглядеть милосердной в глазах своего окружения.

   И вот эта самая Берта, горничная из богатого дома, заражённая и снобизмом, и ханжеством своей хозяйки, отправлена в помощь нищим соседям. Разумеется, ей это не нравится. И очевидно, она считает минуты до момента возвращения в богатый дом кёрсты Монкер, но та всего лишь прислуга и ослушаться меня не осмелится.

   Эта картинка так быстро и чётко сформировалась у меня в мозгу, что я ни на секунду не усомнилась в своей правоте. Поэтому я посмотрела на Берту и очень спокойно повторила:

   — Берта, помоги мне собраться.

ГЛАВА 4

Поджав губы, служанка вышла из комнаты и через две минуты вернулась с кувшином воды, большой миской, в которой на дне лежал кусочек мыла и ветхим полотенцем через плечо. Я остановила её попытку налить воду в миску.

   — Сперва мне нужно оправиться, Берта.

   Она кивнула на угол комнаты, где стояла неприметная серая ширма. Там я, вполне ожидаемо, нашла ночной горшок. Вздохнув и внутренне содрогнувшись, я смирилась – выбора всё равно не было. Вышла из-за ширмы и прервала вторую попытку Берты налить воду в не слишком чистую миску.

   — Нет, Берта, не нужно так делать, ты польёшь мне из кувшина.

   — Кёрст Элен, я не знаю, что это вы тут придумали… — недовольно начала Берта.

   — Я не собираюсь рассказывать тебе, что и как я придумала. Если ты отказываешь мне в помощи, можешь вернуться домой, а я вечером зайду поблагодарить кёрст Монкер за помощь.

   Лицо Берты пошло красными пятнами, и она молча и аккуратно стала сливать мне холодную воду. Я умылась, вытерла лицо ветхой тряпкой, которую Берта подала мне с насмешливым поклоном. Я не стала цепляться к ней по мелочам. Она распахнула шкаф, оглядела внутренности и с иронией спросила:

   — Какой туалет изволите выбрать, кёрст Элен?

   Это была неловкая ситуация, я понимала, что одежды у Элен немного, но даже не представляла, что именно ответить, потому подошла и встала рядом.

   Шкаф был устроен более чем странно – не было обычной перекладины с вешалками, зато всю внутреннюю поверхность украшали разнообразные крючки, прибитые в два, а местами в три ряда. Гардероб Элен очень скуден.

   Тут у меня возникло ещё одно затруднение – траур. Я не представляла, как в этом мире принято выражать скорбь. Решив уточнить позже у Линка, я ткнула рукой в одно из трёх висящих на крючках платьев.

   Оно было спокойного серого цвета, из толстой мягкой шерсти, когда-то, видимо, дорогое, а сейчас изрядно заношенное и лоснящееся на локтях.

   Процесс одевания вызвал у меня раздражение. Прямо на фланелевую рубашку, в которой я спала, Берта через голову натянула на меня платье, зашнуровала его на спине, достала потёртый кружевной воротник и попыталась накинуть на шею. Мне совсем не нужна была эта ветхая роскошь.

   — Нет, Берта, в знак печали и скорби я не буду пока носить кружева.

   В её лице что-то смягчилось, очевидно, и она вспомнила о том, что Элен не просто поцарапалась сама, но и потеряла отца и мать. Минуту подумав, та ещё раз заглянула в шкаф, открыв уже другую дверцу, ту самую, с зеркалом.

   Там оказались вполне обычные полки, шустро пробежав по ним взглядом, она выдернула с одной из них огромный шерстяной платок тёмного, тускло-серого цвета. Совершенно такой, какие в моём мире любили носить бабульки. Кажется, их вязали из козьей шерсти. Встряхнув, она накинула его мне на плечи и, закрыв шкаф, отодвинулась, давая мне возможность посмотреть в зеркало.

   Сейчас, при дневном свете, я видела, что хоть одета, как нищенка, и тоща, как палка, в целом, у меня довольно миловидная внешность. Пожалуй, не помешало бы ещё привести в порядок волосы. Берта уже стояла рядом, держа в руках широкий деревянный гребень. Она усадила меня на стул и, тяжело вздохнув, споро расчесала волосы, свернув их неким подобием улитки и заколов почти обычными шпильками. Только не чёрными, к которым я привыкла дома, а медными. Потом забормотала:

   — Куда же я сунула… — роясь в бездонных карманах фартука. Наконец, вынула небольшой моток довольно широкой атласной ленты чёрного цвета и протянула мне на ладони:

   — Вот… Кёрст Монкер послала…

   Я посмотрела ей в глаза:

   — Берта, я не шутила. Я действительно потеряла память и не знаю, что с этим делать.

   Вздохнув и с жалостью покачав головой, она закрепила ленту у меня на голове довольно странным образом – траурной полосой на лбу, скрепив на затылке вынутой из кармана булавкой. Снова порывшись в карманах, вытащила маленькие ножницы и, обрезав остаток ленты, протянула мне со словами:

   — Вот, тут ещё кёрсту Линку и кёрст Эжэн хватит.

   — Спасибо, Берта. Я очень благодарна и тебе, и кёрст Монкер за заботу.

   Не важно, почему эта самая кёрст Монкер решила помочь соседям, но я действительно была ей благодарна. В конце концов, она не обязана была делать даже это. Немного помявшись, я всё же решила спросить:

   — Берта, как ты думаешь, а что хочет от меня трок Валим?

   И тут Берта преобразилась прямо на глазах. Как-то радостно взблеснув глазами, она быстро-быстро заговорила:

   — Ой, вчера Тина, ну, которая у Фингеров, ну, которая личная горничная… она же дружит с Метой, знаете, этой поварихой… а за Метой как раз начал ухаживать Гнат, ну старшего сына лакей. Понимаете?

   Совершенно обалдев от этого потока имен, отрицательно помотала головой – я не понимала вообще ничего. Берта от досады аж всплеснула руками и затараторила дальше.

   Пробираясь через дебри её трескотни, удивляясь в душе, как такая солидная тётка могла оказаться такой матёрой сплетницей, я выяснила следующее – трок Валим присутствовал при смерти моих родителей и, сразу после того, как обезображенные тела повезли к храму, вернулся домой, велел заложить двуколку и до вечера разъезжал по делам.

   Разъезжал он по делам и на следующий день. И эти дела касались непосредственно меня – ушлый купец скупил долговые расписки родителей, а сейчас, по мнению Берты, пришёл сватать меня за своего старшего сына.

   — Это, конечно, наглость несусветная! Мыслимо ли дело, урождённую кёрст – за купеческого сына… Он, конечно, вам не ровня, кёрст Элен… Да и матушка его, признаться, больно скандальная… Только ведь у вас, кёрст Элен, и выбора-то особо нет. Кто же ещё о вас позаботится?

   Всё это время глазки Берты жадно бегали по моему лицу. Она явно ожидала каких-то эмоций, может быть слёз, а может быть даже и истерики, но держать покерфейс я научилась давным-давно, ещё в своём детстве. Похоже, Берта была разочарована, не получив желаемого.

   — Спасибо, Берта.

   Я чувствовала пустоту и растерянность – мне отчаянно не хватало информации. Но не сплетен, которые восторженно вывалила мне Берта, а чёткого понимания местных реалий и законов. Могут ли меня отдать замуж насильно? Мне нужна была небольшая передышка.

   — Берта, будь добра, подай троку Валиму чего-нибудь выпить и попроси Линка зайти сюда.

   Берта недовольной баржей выплыла из комнаты, а в дверь, робко поцарапавшись, просочился тот самый «брат».

   — Садись, Линк.

   Он довольно робко сел на край стула и, глядя мне в лицо, спросил:

   — Элен, а ты совсем-совсем ничего не помнишь?

   Я чуть поморщилась. Вопрос не из приятных, но нужно отвечать честно:

   — Совсем не помню. Поэтому расскажи мне, что сможешь.

   Мальчик потупился, неуверенно пожал хрупкими плечами и сказал:

   — Ну, спрашивай…

   Я задавала вопросы, и в голове складывалась пусть ещё неполная, но достаточно яркая картинка.

   Пьющий, истеричный отец, который ради поддержания городского образа жизни и «чести семьи» одно за другим продал три принадлежащих ему села и наотрез отказался продавать городской особняк, утверждая, что не пристало высокородному кёрсту прозябать в деревне. Даже Линк помнил, как ещё три года назад в доме было шесть человек прислуги и собственный выезд, у него был личный гувернёр и дважды в день приходили учителя. А кучер, хоть и не жил в доме, но ухаживал за двумя красивыми кобылками серой масти, а в остальное время занимался садом возле дома.

   — Даже к тебе приходили учителя, Элен. И бина Дельм танцевать учила, и бина Пист грамоту преподавала.

   Линк был ещё слишком мал, чтобы понять, что именно случилось тогда, но, в один далеко не прекрасный момент, в доме появились «чёрные люди» – я так поняла, что это что-то вроде судебных исполнителей или чиновников – именно тогда вывезли фамильное серебро, картины, матушкин клавесин и ковры.

   После этого рассчитали всю прислугу, и хрупкая кёрста Марион взвалила на себя уход за семьёй. Какие-то деньги у отца ещё оставались, но он почти беспробудно пил, шпынял жену за отсутствие нормальной еды и совсем не разговаривал с детьми. В общем-то, картина была хоть и безрадостная, но абсолютно понятная.

   — Скажи, Линк, а кто занимался с Эжэн?

   — Иногда мама, иногда я, — он по-прежнему не смотрел мне в глаза.

   — А я?

   Он нервно дёрнул плечом, как-то не по-детски ухмыльнулся и сказал:

   — А ты – папина любимица и всегда говорила, что благородная кёрст – это вам не нянька какая-то.

   Мне стало неловко, я ни в чём не была виновата перед этим чужим ребёнком и ничего ему не должна, но слушать эти откровения было неприятно.

   — Спасибо, Линк, проводи меня, пожалуйста, к троку Валиму.

   Я ещё раз глянула на себя в зеркало, поправила траурную повязку на лбу и пошла вслед за «братом».

ГЛАВА 5

Линк вёл меня по длинному коридору особняка. Стены в трещинах требовали ремонта, два расположенных слева окна, которые тускло освещали холодное помещение, не мыли уже несколько лет. Думаю, у матери семейства на это просто не хватало сил. Паркетный пол не натирали давным-давно и сильный сквозняк гонял по нему пару клочков бумаги. Линк довёл меня до высоких двустворчатых дверей и сказал:

   — Тебе сюда.

   Немного подумав, я попросила:

   — Пожалуйста, пойдём со мной. Я думаю, будет лучше, если ты поприсутствуешь.

   Пожав худенькими плечами, он распахнул двери. Огромная комната с высоким расписным потолком и окнами с двух сторон была почти пустой. Вряд ли ей пользовались последние годы. Не было штор на окнах, люстр, даже нормальной мебели.

   В углу притаились стоящие вдоль стены пять потёртых стульев разной расцветки и формы. На среднем из них сидел тучный, чуть обрюзглый мужчина, одетый, как я понимаю, дорого и безвкусно. Увидев меня и Линка, тот вскочил и, с трудом сгибаясь в пояснице, начал кланяться. Скосив глаза на «брата», я увидела, что на каждый поклон этого самого трока Валима мальчик просто кивает головой, и аккуратно повторила его движения.

   Неуверенно взглянув на меня, Линк подтащил стул и поставил напротив ряда, где раньше сидел купец. Я села, а он встал слева и чуть сзади от меня, положив правую руку на спинку стула. Купец всё ещё стоял, теперь выпрямившись и безуспешно пытаясь придать своему лицу скорбное выражение.

   Я с интересом рассматривала нового человека. Среднего роста, с лоснящимися от жира щеками, покрытыми рыжеватой редкой бородкой, с довольно густыми волосами неопределённо-соломенного цвета, стриженными коротко и небрежно, с маленькими глазками, занавешенными кустистыми бровями. На нём было некое подобие сюртука из плотной тёмно-зелёной ткани, алая атласная рубаха и чёрные брюки, заправленные в короткие надраенные сапоги, пухлые пальцы рук, которые он сложил на животе, унизаны серебряными перстнями.

   Я поплотнее надвинула «маску силы» и любезно предложила:

   — Присаживайтесь, трок Валим. Я слушаю вас.

   — Очень соболезную вам, кёрста Элен, такое горе, такое горе…

   Этому нехитрому приёму я обучилась давным-давно – если хочешь смутить собеседника, смотри ему в лицо, но не прямо в глаза. Смотреть нужно на точку между его бровей. Тогда собеседнику кажется, что ты человек холодный и отстранённый, он не может поймать твой взгляд и начинает нервничать. Именно этим я и занималась сейчас, глядя на морщинку между рыжеватых седых бровей.

   Как многие рыжеволосые, купец имел светло-голубые глаза. Не знаю, чего он ждал от «бедной сиротки», но явно не такого спокойствия. Похоже, я слегка выбила его из колеи. Наконец, он собрался с духом и заговорил:

   — Кёрста Элен, девушка вы молодая, но надеюсь, что разумная. Поскольку уже не осталось старших родственников, способных позаботиться о вас, то я хотел бы сделать вам очень выгодное предложение. У меня есть сын, которому давно пора обзаводиться семьёй, род у нас небедный – и вас прокормим, и младшенькие ваши голодать не будут. А потом и к делу их приставим.

   Произнося эту речь, трок Валим с каждым словом чувствовал себя всё более уверенно. Кроме того, имея на руках долговые расписки семьи, явно понимал, что деваться мне некуда. На самом деле, я даже не знала, есть ли мне куда деваться или купец прав, но и показать ему это я не могла. Немного затянув паузу, я дала совсем не тот ответ, который он ожидал:

   — Мне нужно подумать, трок Валим.

   Купец раздражённо засопел, полез в карман и вынул перевязанную бечёвкой довольно толстую пачку бумаги. Листы отличались по цвету и качеству, некоторые из них были весьма потёрты. Потрясая у меня под носом этой пачкой, вскочивший со своего стула мужчина попробовал надавить:

   — Это вот, кёрста Элен, долговые расписки ваших родителей! Ежели я, допустим, отнесу их в Сообщество защиты, то вы с роднёй через пять, много – шесть дней на улице окажетесь!

   Я молчала до тех пор, пока раздражённый купец не уселся на своё место, теперь уже снисходительно глядя на меня. Выдержала ещё одну паузу, дождалась пока он открыл рот, желая что-то сказать, и ответила:

   — Трок Валим, я хотела бы знать общую сумму по этим распискам.

   — Двадцать две тысячи ферков, ежели со всеми процентами брать! — победительно ухмыльнулся он.

   Мне нужно было время, чтобы понять, сколько это – ферк, достаточно ли продать особняк, являюсь ли я сейчас совершеннолетней и кучу других вещей. Поэтому, глядя между рыжих бровей на резко обозначившуюся жирную складку, я спокойно ответила:

   — Я хочу подумать над вашим предложением, трок Валим. Пока были живы мои родители, они не считали нужным объяснять мне финансовое положение семьи. Поэтому сейчас мы закончим беседу, а ответ вы получите через несколько дней.

   Не знаю, какой он торговец, но деловые переговоры мужик совершенно не умеет вести. Возможно, он просто не счёл меня серьёзным противником, но он вскочил и покинул зал, даже не поклонившись, со словами:

   — Ну, посмотрим, посмотрим…

   Когда за купцом захлопнулась дверь, странно всхлипнув, на его место уселся Линк. Он смотрел на меня исподлобья, но с удивлением и боязнью. Даже заговорить решился не сразу.

   — Ты, Элен, как каменная!

   Я не поняла, чего больше в его голосе – восхищения или осуждения, но, поскольку этот разговор всё же меня изрядно вымотал, а в желудке было сосущее чувство пустоты, сказала:

   — Покажи мне, где находится кухня, Линк.

   Зябко передёрнув плечами, мальчик послушно кивнул и пошёл к дверям, приговаривая:

   — Пойдём скорее, там хоть согреться можно!

   Кухня находилась в полуподвальном помещении и поражала своими размерами и пустотой – только половина её была худо-бедно меблирована. Сюда, на эту половину, стащили, похоже, все остатки утвари и мебели. Зато здесь было тепло.

   В центре обставленной половины стояла довольно большая чугунная плита, вторая такая же осталась в пустой части кухни. Здесь был старый, поцарапанный во многих местах, но чисто вымытый стол, на котором стояла разномастная посуда – перевёрнутые кверху дном чашки, вперемешку – несколько тонких фарфоровых тарелок и глиняных мисок.

   В углу располагался чудом уцелевший резной буфет – вместо одной ножки был подложен кирпич. Думаю, поэтому его и не продали. К торцу буфета прислонился ещё один стол размером поменьше, возле него находились три разномастных стула с засаленной обивкой.

   А самым странным был отгороженный в углу, недалеко от печи, загончик, примерно два на два метра. В загончике, на усыпанном толстым слоем соломы полу, стояла маленькая девочка с льняными кудряшками, над перегородкой было видно только лицо. Рядом с ней, но по эту сторону загона, на табуретке сидела Берта и небольшой ложкой вливала кашу в широко открывающийся рот ребёнка.

   Я вопросительно глянула на Линка. Он кивнул, подтверждая, что это и есть наша сестра Эжен.

   Заметив нас, Берта сказала:

   — Кёрста Элен, кашу я закутала, так что она ещё тёплая.

   Линк отошёл от меня, покопался в большой корзине, что стояла на полу, разворошил тряпьё и поставил на стол небольшую кастрюльку.

   Восторга каша у меня не вызвала. Что-то похожее на гречневую размазню, без молока, сахара и масла. Однако есть хотелось так, что и это меня не напугало. Линк, надо сказать, тоже ел с отменным аппетитом. В кастрюле оставалось ещё немного каши, когда я додумалась спросить:

   — Берта, ты уже ела?

   Она отрицательно помотала головой и добавила:

   — Кёрсту Рангер я уже покормила.

   Линк, тяжело вздохнув, отодвинул пустую тарелку – похоже, парень рассчитывал на добавку. Надо сказать, что и я не чувствовала особой сытости, но у меня были ещё вопросы к Берте, потому, когда она докормила малышку, я велела ей поесть и зайти ко мне в комнату, а Линка оставила присматривать за сестрой. Не думаю, что такая еда была способна вызвать у Берты восторг. Во всяком случае, в мою комнату она пришла довольно скоро.

   — Садись, Берта, я хочу с тобой поговорить.

   Дождавшись, пока она устроится, я села напротив и спросила:

   — Берта, кто сейчас считается старшим в семье?

   — Так кёрста Рангер, разумеется!

   — Берта, я даже не помню, как она выглядит. Скажи мне, может ли она распоряжаться имуществом?

   — Так она уже несколько лет не в себе! — с некоторым изумлением проговорила Берта. Похоже, у неё в голове так и не отложилась моя «амнезия».

   — Тогда кто сейчас главный в семье?

   Берта думала долго, морщила лоб и даже заводила глаза к потолку, но потом неуверенно пожала плечами и сказала:

   — Вам бы, кёрста Элен, с законником поговорить. Только у вас денег нет! — несколько непоследовательно добавила она.

   Поняв, что больше толку я с неё не добьюсь, отправила Берту на кухню с просьбой присмотреть за малышкой, а ко мне попросила прислать Линка.

   Сама я всё время ожидания ходила по комнате – ситуация просто убивала. Мысль о том, что эти дети находятся у меня на попечении, абсолютно не радовала. Я умею шить, готовить, убирать, наверняка, можно придумать что-то ещё, так что с голода не пропаду, но на кой мне чёрт такая обуза?! Однако, нравится мне или нет, нужно полностью разобраться в ситуации и получить на руки какие-нибудь документы. Пришедшего Линка я усадила напротив и начала спрашивать.

   По его словам выходило, что прабабушка кёрста Рангер перестала узнавать людей года два назад, а последнюю неделю очень сильно кашляла и с кровати уже почти не вставала.

   — Так-то она не вредная и маму всегда жалела, только немного сумасшедшая. Всё считала маму своей дочкой. А на самом деле, это папа её внук, а я – правнук… — спокойно закончил рассказ мальчик.

   Похоже, и всю эту обстановку, и отношения между родителями, и наличие сумасшедшей прабабушки он считал вполне обычной частью своей жизни и относился к этому, как к данности. Терпел пьянство отца, жалел мать и помогал ей по мере сил. Дети нищеты взрослеют быстро.

ГЛАВА 6

Мы шли по коридорам огромного дома в комнату отца. Даже зная, что он мёртв, Линк не сразу решился отвести меня туда, как-то оторопело глядя в лицо, заявил:

   — Ты что, Элен! Туда же только мама может заходить, чтобы убирать.

   По возможности мягко я постаралась объяснить ему новую суть вещей:

   — Линк, родителей больше нет, кёрста Рангер этим заниматься не может. Может быть, у нас есть какие-то родственники, которые могут помочь?

   — Я никого не знаю, — как-то испуганно сказал Линк. Подумал и добавил: — У отца вроде бы был двоюродный брат, кажется, он погиб в море. А больше я никакой родни не знаю.

   — Тогда мы сейчас идём смотреть кабинет отца.

   Больше Линк не возражал и покорно провёл меня по стылому дому в другое крыло.

   Комнаты главы семейства меня поразили. Имея жену, сына и крошечную дочь, он ухитрился не только спихнуть на них уход за полоумной старухой, своей собственной бабушкой, но и вполне прилично обустроить собственное существование. Обитал этот кёрст в двух комнатах, и здесь я первый раз увидела корзину, наполненную дровами, стоящую у потухшего камина – похоже, мёрзнуть папашка не любил. Этим камином отапливалась и соседняя комната – спальня. Именно с неё я и начала осмотр.

   Я ещё не видела, где обитают Линк и кёрста Рангер, но в моей комнате бельё было сероватым и ветхим, с большим количеством штопок. Здесь же толстое пуховое одеяло было заправлено в белоснежный пододеяльник с изящной вышивкой. В ногах кровати лежал пушистый шерстяной плед отличного качества.

   На окнах висели толстые бархатные шторы, защищающие от сквозняков, и даже пол был покрыт пусть не новым, но чистым и пушистым ковром. К стене прижималась пара вполне прилично выглядевших комодов, а между ними резной короб на высоких ножках. Откинув крышку, я поняла, что это такой местный бар – в нём хранились полтора десятка бутылок разной формы. Многие из них были ополовинены – на спиртное кёрст-папаша деньги находил.

   Неприметная дверь в стене открывалась в небольшую гардеробную комнату. По стенам было развешено несколько мужских костюмов. Более того, здесь, по обе стороны большого зеркала, стояли два манекена. На одном из них было некое подобие чёрного бархатного сюртука, на втором такой же сюртук был благородного чёрно-зелёного цвета.

   По низу комнаты в два яруса шла длинная полка, заставленная обувью в отличном состоянии. Здесь были и лёгкие полуботинки, и лаковые туфли, и тёплая обувь для улицы, на каждый сезон – по две-три пары. Я перевела взгляд на ноги Линка. Те самые уродские разношенные башмаки, которые носил мальчик, когда-то явно принадлежали его отцу – тратиться на детей родитель не желал.

   Морщиться я не стала. Умер этот козлина не здесь, а все эти вещи, как минимум, можно было продать. Но всё же обыск я решила начать с первой комнаты, которая представляла собой некую помесь кабинета и гостиной.

   Кроме удобного кресла у камина, наполненного подушками, у окна стоял небольшой обеденный стол под белоснежной скатертью с одним единственным стулом. У второго окна располагалось красивое резное бюро, запертое на ключ, и удобное кресло с подлокотниками. Много места занимали два застеклённых книжных шкафа, тоже запертые на ключ, сквозь стекло я полюбовалась на кожаные переплёты фолиантов и подумала, что хотя бы часть их точно можно продать. Пол в зале также был застелен ковром, вполне себе большим и красивым, на нём даже не было потёртостей.

   Надо было искать ключи и смотреть, не осталось ли где-то денег – никакого почтения к памяти покойного я не испытывала, напротив, глядя на эти тёплые, достаточно уютные комнаты, я понимала, что мужик просто паразитировал на своей семье, используя их, как обслугу.

   Первым делом я осмотрела само бюро, сверху, снизу, с боков – искала крючочек, где можно повесить небольшую связку ключей. Раздвинула синие бархатные шторы и осмотрела подоконники и откосы – пусто. Перевернула все подушки в кресле – ничего. Конечно, возможно, он хранил ключи где-то в кровати, но мне это казалось маловероятным.

   Проверила обеденный стол и, встав на колени, пошарила под книжными шкафами – нет.

   Ещё раз внимательно осмотрела комнату и наконец-то сообразила. Каминную доску украшали две невысокие пузатые вазы. Тонкий фарфор, яркая роспись и позолота. Вот в одной из них я и нашла связку из нескольких ключей разного размера и формы.

   Подобрав ключ к бюро, откинула резную крышку и принялась проверять ящички и полки. Бумаги я сперва откладывала в сторону, собираясь все их после перечитать. Небольшой кожаный кошелёк попался мне под руку почти сразу. Не останавливаясь на достигнутом, я тщательно переворошила все предметы и вещи, которые были скрыты в бюро. Там, на одной из полок, стояла коллекция резных каменных скульптурок, изготовленных с большим мастерством. Чем-то они напоминали нэцке.

   Немного подумав, я велела Линку освободить корзину от дров и принести её к бюро. Всё это время он испуганно наблюдал за мной и совершенно не помогал. Похоже, что своего папеньку он боялся, как огня. Однако и спорить со мной не рискнул.

   В корзину на дно я сложила эти одиннадцать фигурок, пару крошечных фарфоровых вазочек, что украшали полки бюро, найденный мной мешочек с дамскими украшениями и прекрасного качества бронзовый письменный прибор с высохшей чернильницей. Кроме того, мне попались ещё два холщовых мешочка с монетами.

   Пересчитывать я ничего не стала – это можно сделать позже. Они тоже полетели в корзину. Всё это придётся быстро продать, чтобы просто купить еды. Сверху я высыпала все письма и бумаги, которые нашла в бюро – никакие нормы морали меня не тревожили.

   Ещё раз внимательно осмотревшись, я велела Линку захватить шерстяной плед с кровати и пару подушек из кресла у камина – пригодятся.

   Нагруженные добром, мы поплелись в нашу половину дома. Нести корзину было тяжело и неудобно, и на одной из лестниц я решила сделать передышку.

   — Линк, а сколько всего этажей в доме?

   Он удивлённо вскинул светлые брови:

   — Три.

   — А где располагается твоя комната и комната мамы?

   Линк немного помялся, как будто стесняясь чего-то, а потом тихо сказал:

   — Папа… ну, ты же знаешь, он на дрова тратиться не хотел…

   — Так комнаты-то ваши где?

   — Где раньше прислуга жила. Они там маленькие и в них не так холодно ночью. Днем-то мы всё равно на кухне были.

   Добро мы притащили в мою комнату. Усадив Линка, я принялась выкладывать на стол всё, что нашла. Больше всего меня интересовали деньги. В кошельке лежало около десяти небольших золотистых монеток, пяток серебряных и чуть больше из какого-то бронзового сплава. Разложив их ровными рядами по столу, я начала тыкать пальцем и задавать вопросы Линку: «Это сколько? А это?».

   Золотистая монета называлась ферк, серебристая – фанк, бронзовая – корн.

   Тут мне повезло. Линк частенько сопровождал мать на рынок и в ценах разбирался не хуже любой кухарки. Горящими глазами, глядя на выложенное богатство, он машинально рассказывал, что курица – это очень дорого, может стоить двенадцать, а то и пятнадцать корнов, молоко – дешевле, кувшин – три корна, каравай хлеба – тоже три корна, а белого – так целых пять! В одном фанке – тридцать корнов, а двадцать пять фанков – один ферк.

   Пересчитав все деньги из кошелька и обеих мешочков, я установила общую сумму – сто семьдесят три ферка, пятьдесят два фанка и восемнадцать корнов. Все монеты были номиналом в один, два или пять единиц.

   Я точно знала, что мне делать с этим богатством: срочно нужна консультация юриста, ну, или как его назвала Берта, законника. К Берте я и отправилась с вопросами.

   Поняв, что у меня есть деньги заплатить законнику, Берта стала несколько почтительней. Через слово добавляя «кёрста Элен», она принялась тараторить, объясняя дорогу, и я поняла, что ничего не поняла. Беспомощно оглянулась на Линка и спросила:

   — Ты знаешь где это?

   Кажется, мой вопрос его обрадовал, потому что он часто закивал головой и ответил:

   — Конечно знаю! Я тебе всё-всё покажу!

   — Тогда собирайся.

   Немного подумав, я достала серебряный фанк, протянула Берте и сказала:

   — Берта, это тебе в благодарность за помощь. Сейчас мы уедем, Эжен и кёрста Рангер останутся на твоём попечении, надеюсь, к моему возвращению всё будет в порядке.

   Берта закивала головой, как китайский болванчик, поражённая величиной суммы, прикладывая к груди зажатую в кулаке монету:

   — Всё, как велели, исполню, кёрста Элен!

   — Посмотри, что осталось из продуктов, и приготовь что-нибудь ещё – экономить не нужно.

   После этого я отправилась одеваться в свою комнату. Распахнула шкаф и растерялась. Ничего похожего на зимнюю одежду здесь просто не было. В дверь нетерпеливо постучали, заглянул Линк:

   — Я готов!

   — Зайди сюда, Линк.

   Назвать его тепло одетым у меня не повернулся бы язык. На мальчике было что-то вроде тяжёлого суконного пончо и такой же суконной шапки, больше всего напоминающей треух. Я с сомнением посмотрела на эту одежду и спросила:

   — А тебе не будет холодно?

   — Если быстро идти, то не очень.

   — Линк, а где моя верхняя одежда?

   Тут Линк замялся и сказал:

   — У тебя, наверное, нет. Ты зимой из дома не выходишь.

   Я растерялась, но желание Линка выбраться на улицу было так велико, что он быстро сообразил:

   — Ты можешь накинуть папин плед. Сейчас я тебе принесу заколку! — и он убежал.

   Вернулся через пару минут, протянув мне какую-то гнутую медяшку:

   — Вот, возьми, это мамина.

   Идти в таком виде по городу мне решительно не хотелось, но и выбора не было. Отправив Линка за извозчиком, я принялась драпироваться. Плед, конечно, тёплый, но выглядело это, с моей точки зрения, очень смешно – накинутый на голову, он был скреплён под подбородком той самой заколкой, и в зеркале отражался нелепый кокон, перечёркнутый по лбу чёрной траурной полосой.

   Хуже было с обувью – мои башмаки явно не для зимней прогулки. Придётся идти в таких. Впрочем, мне было сейчас наплевать, как я выгляжу. Даже если немного замёрзну – не страшно.

ГЛАВА 7

Открытая коляска, которую пригнал Линк, была старой, обшарпанной, с толстым слоем мокрой, грязной соломы на полу. Верх коляски не поднимался – он был сломан, возница что-то недовольно буркнул на мой вопрос и тряхнул вожжи – худо кормленная, пожилая лошадь тронулась, и коляска заскрипела. Капризничать я не стала и с интересом, вертя головой в обе стороны, рассматривала новый, непривычный для меня мир.

   Чем ближе к центру города мы двигались, тем меньше встречалось людей, закутанных как мы с Линком. Зато чаще попадались дородные мужчины в полураспахнутых шубах, сшитых мехом внутрь и крытых дорогими тканями, женщины в многослойных тёплых юбках и коротких меховых жакетках с весьма элегантными меховыми шапочками на сложных причёсках. Больше становилось стеклянных витрин, освещённых, как ни странно, газом. Встречающиеся нам коляски и кареты были значительно роскошнее нашей. У меня невольно назрел вопрос:

   — Линк, а что, наш дом находится в районе для бедных?

   Он удивлённо воззрел на меня и ответил:

   — Ты что, Элен?! У нас же не дом, а усадьба.

   За то время, что нам понадобилось на дорогу до конторы законника, я успела узнать у Линка, что когда-то наш дом считался роскошным загородным поместьем, но, ещё до его рождения, город, быстро растущий в ту сторону, поглотил это поместье и, прихватив большую часть земель, продолжил свой рост. Теперь самым ценным в нашем особняке был не сам дом, а огромный сад, который к нему прилегал. Когда Линк был совсем маленьким, родители часто приглашали гостей летом и отец очень любил выслушивать дифирамбы царящей вокруг цветущей зелени, клумбам и статуям.

   — Там некоторые деревья ещё при муже прабабушки сажали! — несколько восторженно рассказывал мне брат.

   Контора законника, к которой мы подъехали, располагалась на втором этаже довольно богатого здания с лепниной и огромным магазином одежды на первом этаже. Строгая вывеска на торце здания гласила: «Государственный законник, кёрст Форшер. Консультации по любым вопросам».

   Оставив извозчика дожидаться, мы поднялись по широкой лестнице с красивыми коваными перилами, устланной слегка потёртой ковровой дорожкой, в большую и светлую приёмную.

   За элегантным резным бюро сидел фатоватый мужчина лет тридцати пяти, отёчно-бледный, с тоненькими, подбритыми в нитку, тщательно завитыми усиками. Кинув на нас один только взгляд, он снова уткнулся носом в какой-то журнал, куда мелким, бисерным почерком вносил записи. Нам же оставалось только любоваться на тщательно зачёсанную плешь.

   В приёмной было тепло, стояла недешёвая мебель – несколько кресел и диванчик для посетителей, обитый бархатом, высокий резной шкаф со множеством маленьких ящичков, напоминающий собой картотеку. У входа в комнату – массивная дубовая вешалка, где, очевидно, посетители могли оставить верхнюю одежду.

   Однако центром и смыслом этой комнаты были роскошные двойные двери, ведущие в святая святых – кабинет кёрста Форшера. Это были двери с большой буквы «Д», покрытые сложным рисунком, щедро позолоченные, отбрасывающие надраенными «в жар» ручками солнечных зайчиков в глаза посетителям.

   Молчание всё затягивалось, и я потеряла терпение:

   — Любезный, быть может, вы соизволите оторваться от ваших, несомненно, важных бумаг и обратите на нас внимание?

   «Любезный» поднял на меня чуть вытаращенные тёмно-карие глаза, картинно-изумлённо вскинул редкие бровки и надменно ответил:

   — Разговор с кёрстом Форшером стоит целый ферк.

   — У вас найдётся сдача с пяти ферков или мне придётся собирать мелочь?

   Базедовые глазки секретаря стали, как мне показалось, ещё выпуклее. Бледные щёки окрасились пятнистым румянцем, и он несколько смущённо забормотал:

   — Конечно-конечно… Впрочем, пожалуй, нет… Но я, безусловно, готов сбегать и разменять! Прошу не волноваться, почтенная кёрста! Когда вы выйдете, сдача уже будет готова!

   После этого он вскочил, метнулся к роскошным дверям, деликатно постучал и, приоткрыв узкую щель, протиснулся туда. Положив на конторку монету в пять ферков, я усадила Линка в кресло, расстегнула заколку и, небрежно бросив плед на подлокотник дивана, присела рядом.

   Впрочем, ждать долго мне не пришлось. Буквально через минуту обе створки широко распахнулись и сияющий любезной улыбкой секретарь проводил меня в «святилище», бесшумно закрыв за мной двери. Раздался хрипловатый, какой-то каркающий голос:

   — Прошу садиться, кёрста. Слушаю вас.

   Кабинет законника вовсе не был так роскошен, как обещали золоченые двери в приёмной. Удобный письменный стол с красивым бронзовым подсвечником, которым сейчас не пользовались, точная копия чернильного прибора отца Элен и несколько стопок бумаг, с которыми сейчас работали.

   Книжный шкаф, прячущий за стеклом солидные тома, две открытые этажерки, заполненные стопками битком набитых кожаных папок и уютно потрескивающий в углу камин. Стены были обтянуты светло-серой тканью, что делало помещение несколько скучным.

   Больше всего кёрст Форшер напоминал мне Зиновия Гердта – те же чёрные кустистые брови при высоком залысом лбу с крупными морщинами, то же «складчатое», чуть обезьянье умное лицо. И внимательный взгляд небольших глазок.

   Беседа с кёрстом Форшером оказалась весьма плодотворной. Не всё из того, что он сказал, мне понравилось, но радовало уже то, что почтенный кёрст, хоть и стребовал за свои услуги весьма солидную сумму, обещал лично заняться моим делом.

   — Запрос в канцелярию градоправителя я пошлю сегодня же. Сами понимаете, кёрста Элен, с ответами они обычно не торопятся, но я знаю, как ускорить процесс. Там же я уточню все вопросы по поводу завещания.

   — Кёрст Форшер, что будет в случае, если родственников не найдётся? Или никто из них не захочет взвалить на себя такую обузу?

   Кёрст пожевал тонкими губами и, разведя сухонькие кисти рук в стороны, пожал плечами:

   — Если вам, милая кёрста, есть хотя бы шестнадцать лет, отвечать за детей будете вы – разрешение «старшей в роду» я вам добуду. Конечно, можно подать прошение в канцелярию градоправителя и младших детей устроят в приют, но тогда и вам, милая кёрста, придётся подыскивать приличный дом, где вы сможете служить компаньонкой. В любом случае, если продажа дома покроет долги, то сколько бы не осталось – будет поделено между всеми детьми поровну. Ну, разумеется, ежели что-то другое не оговорено в завещании. Через пять дней приходите за ответом, раньше я вам всё равно ничего не скажу.

   Мне очень не нравилась мысль становиться старшей в роду. Кёрст Форшер достаточно чётко объяснил, что такое разрешение выдаётся в случае отсутствия старших родственников.

   Мне было жаль детей, но я вовсе не собиралась им становиться опекуном и родной матерью. На кой чёрт мне такая обуза?! Идеальный для меня вариант – отдать их в семью родственников и спокойно заняться своей судьбой.

   Пусть у меня нет каких-то особых умений, но уж прокормить себя я вполне смогу. Жаль, что придётся ждать пять дней и волей-неволей заботиться о детях. Кроме того, меня вполне обоснованно мучали сомнения – захочет ли кто-то из родственников взвалить на себя такую нагрузку?

   Однако, особо предаваться тягостным размышлениям было некогда – предстояло купить на всех приличную одежду и еды на ближайшие дни.

   Посоветовавшись с притихшим Линком, мы вернулись на пару кварталов назад, выбрали средне-приличный магазин готовой одежды, где я приобрела пару костюмов и несколько новых рубашек Линку, бельё и обувь ему же, два добротных тёплых платья для себя, к которым добавила сорочки, чулки и довольно элегантную тёплую накидку-пальто.

   Для крошки Эжен я набрала фланелевых и шерстяных платьишек и несколько пар тёплых носков – ребёнок не должен мёрзнуть. Расплатившись и оставив адрес, куда следует доставить всё то добро, мы поехали искать продуктовую лавку.

   Уже смеркалось, и вдоль улицы зажгли газовые фонари, извозчик ворчал всё отчётливее, а Линк, напуганный «непомерными» тратами, дёргал меня за рукав и уговаривал закупить продукты завтра, на рынке. Решив прислушаться к голосу разума, я купила только небольшой кусок копчёной свинины и в соседних лавочках два каравая хорошего белого хлеба, приличный ломоть сыра, плотный «колобок» сливочного масла и чуть влажноватый бумажный кулёк с творогом.

   Домой мы вернулись уже в полной темноте, благо, что один из фонарей скудно освещал подъездную аллею. Корзину с продуктами несла я, а Линк, очевидно, беспокоясь о сестрёнке, подбежал к дверям дома. Прямо в холле стояла Берта, держа на руках закутанную в кокон малышку Эжен.

   — Кёрста Элен, вы как уехали, я малышку уложила и пошла проведать кёрсту Рангер…

   Берта как-то таинственно замолчала. Я ждала продолжения, но она не торопилась, с каким-то испугом глядя на меня.

   — Дальше-то что Берта? Что сказала кёрста Рангер?

   Берта ловко пересадила девочку с правой руки на левую, тем же странным жестом, что и раньше, коснулась левой брови, правой и губ и шёпотом сказала:

   — Померла кёрста Рангер-то, померла… Я уже и в храм сообщила. Они, как водится, фанк затребовали! Так я того… Отдала! — и она ожидающе уставилась на меня.

ГЛАВА 8

Следующий день я провела, вычищая и обустраивая тёплую комнату для себя и детей. Пока не решатся все вопросы с их устройством, я считала себя обязанной присмотреть за ними.

   В моей комнате, наконец-то, затопили камин, я лично собрала с потолка тряпкой, намотанной на швабру, всю паутину, вымела и отмыла полы, пока Берта сидела с детьми на кухне. Не постеснялась снять хорошие шторы в спальне папаши и приволокла большой ковёр. Нашла в комоде отцовской комнаты чистое бельё, застелила кровать и, содрав пододеяльник, перетащила в свою комнату его пуховое одеяло – на моей кровати пока будут спать дети.

   Себе я устроила спальное место на небольшой кушетке, которую мы с Линком перетащили ко мне из пустующей комнаты. В своё время её, похоже, не смогли продать, потому что одна из ножек была надломлена. Камень, который Линк притащил с улицы, прекрасно решил эту проблему.

   Через день мы с ним, оставив Эжен на попечение Берты, отстояли службу в храме, где я очень внимательно следила за действиями других прихожан и успевала «креститься» на местный манер вместе со всеми. Заупокойную службу по кёрсте Рангер я выдержала достойно, не привлекая к себе внимания.

   Гроб кёрсты, достаточно простой, обитый какой-то серой тканью, стоял на специальном каменном постаменте, накрытый белой тканью. Я так и не увидела лицо покойницы, о чём, впрочем, совсем не жалела. Во время молитвы Линк прослезился и шёпотом сообщил мне, что бабушка Рангер была немножко сумасшедшая, но не злая. Мне стало жаль мальчишку, который в течение нескольких дней потерял большую часть своего привычного мирка.

   Кроме нас с Линком присутствовала ещё одна пожилая дама, которая выразила нам своё соболезнование и, по окончании службы, ушла, так и не представившись. Возможно, дочь одной из подруг? Больше прабабушку в последний путь не провожал никто – она была слишком стара, и похоже, все её знакомые умерли раньше.

   На кладбище, как выяснилось, нам ехать не нужно, зато мне пришлось выделить ещё целый ферк служащим храма за предоставленный гроб, в который они вложили, в голову и ноги покойницы, какие-то листочки с молитвами. И за то, что служители отвезут её тело и облагородят могилу. Услуги церкви обходились очень дорого.

   Мы вернулись домой, выслушали соболезнования Берты, и вечером она покинула нас – пять дней закончились. Я передала с горничной благодарственное письмо соседке, кёрсте Монкер – помощь служанки и в самом деле оказалась очень нужной для нас.

   Осталась я в огромном холодном доме с двумя совершенно чужими детьми и, признаться, очень слабо представляла, что нужно делать дальше. Больше всего нервировала маленькая Эжен, мне казалось, что она слишком молчалива для ребёнка её возраста. Зато я убедилась, что на Линка вполне можно положиться. Нисколько не морщась, он привычно высаживал девочку на горшок, сумел сам покормить её на ужин кашей, а вечером, когда я уложила их в кровать, даже рассказал ей какую-то сказку.

   Сама я, после всей этой суматохи, решила перед сном выпить чаю и спустилась на кухню. Чайник на плите уже остыл, но Линк ещё перед ужином показал мне небольшое металлическое приспособление, напоминающее проволочную решётку на ножках, которое ставилось в печь и сильно помогало экономить дрова. Мне понадобилось всего пять минут и несколько щепок, чтобы нагреть себе кружку воды.

   Сидела в пустой, быстро промерзающей кухне, куталась в шерстяной плед и грела руки о большую чашку чая. Мысли у меня были самые невесёлые. Завтра я узнаю, есть ли у детей хоть какие-то родственники, способные их принять и заняться продажей особняка с садом и всех вещей. Я до сих пор слабо разбиралась в местных ценах и не знала, перекроет ли прибыль от продажи дома долги семьи.

   Изрядно замёрзнув и так ничего и не решив, отправилась в свою комнату. Поправила одеяло у детей, подбросила дров в камин и улеглась на узкую кушетку. Сон не шёл. Вспоминался Грей, мучали мысли о том, как я сама смогу устроиться в этом мире. Нужно ли разделить на всех деньги, которые нашла в кабинете папаши, или детям что-то останется с продажи дома? Как бы заполучить документ, что я могу жить одна и являюсь самостоятельной личностью? Задремала уже ближе к утру.

   Сон, который мне приснился ночью, был очень тяжёлым. Там, во сне, я снова прижимала к себе слепого щенка Грея, но в ведре, которое я протянула своей хозяйке, у щенков уже были открыты глазки, и оба этих толстых и неуклюжих комка укоризненно смотрели на меня в полной тишине мутными, серо-голубыми бусинками.

   Это было одно из самых неприятных для меня воспоминаний. Всю жизнь я избегала думать о судьбе тех, двоих, что остались в ведре… Помню эту сцену очень хорошо и точно знаю, что тогда всё было совсем не так. Щенки были слепые и они пищали, но сон был так реалистичен, что я даже чувствовала запах осени и зябкость того утра.

   Проснулась я от какого-то странного писка и обнаружила, что камин потух, в комнате становится прохладно, а маленькая сестрёнка Линка сидела на подушке и хныкала. Сам же он беспробудно спал, завернувшись в одеяло.

   Что делать с девочкой я представляла очень слабо, но и будить мальчишку мне было жалко, в последние дни на него и так обрушилось слишком много. Накинув платье, я подошла к своей бывшей кровати и, протянув руки, поманила малышку. Та на секунду прервалась, с подозрением посмотрела на меня, отрицательно помотала белокурой головой и, на всякий случай, отползла ещё дальше к стене. Я на секунду впала в ступор…

   Что она хочет? Пить? Есть? Писать? Может быть, ей просто холодно? Не зная, что делать дальше, я решила пока что хотя бы растопить камин. Пока раздувала подёрнутые серым пеплом угли, аккуратно подкладывая в очаг кусочки коры, хныканье стихло.

   Забросила в камин, на разгорающийся огонёк, пару поленьев и оглянулась – девочки на кровати не было. Впрочем, испугаться я не успела, сзади кто-то потянул меня за подол. От неожиданности повернулась слишком резко и Эжен, в длинной до пола фланелевой сорочке, шлёпнулась на попу. Секунду она молчала, а потом открыла рот и закричала от обиды так, что Линк проснулся мгновенно.

   Я понимаю, что с его точки зрения всё выглядело не слишком хорошо – кричащий ребенок, валяющийся на холодном полу, и я, стоящая над ней с поднятыми руками, зажимающая уши. На самом деле, жест мой был совершенно непроизволен, когда девочка закричала, то за голову я схватилась от испуга.

   Линк в секунду отбросил одеяло, соскочил с кровати и с криком: «Не бей ее! Не бей!» – начал хватать меня за руки. От этого дурдома я окончательно растерялась и выскочила из комнаты.

   Только идти мне было особо некуда. Постояв несколько минут в холодном коридоре и дождавшись, когда детский плач стихнет, я несколько раз резко вдохнула-выдохнула, открыла дверь и вернулась в комнату.

   Линк, в коротковатой сорочке, едва прикрывающей колени, и босой, уже угомонил свою сестру и, усадив на кровати, одевал её. Глаза от меня он прятал. В полном молчании я развернулась и пошла на кухню. Я, чёрт возьми, вообще не представляла, что с ними делать!

   Растопила плиту, поставила кипятиться чайник и маленькую кастрюльку, в которую влила молоко – надо сварить кашу. Нарезала хлеб, копчёное мясо и сыр. Молоко закипело, и я высыпала крупу. Дождалась пока каша забулькает, посолила, бросила ложку сахара и сдвинула кастрюлю на край плиты – пусть томится. Дети не шли…

   У меня не было злости на Линка. Возможно, его сестрица, тело которой я сейчас заняла, раньше позволяла себе срывать зло на малявке, но, пожалуй, следует поговорить с ним и объяснить, что произошло. Собралась с духом и отправилась в свою комнату. Кровать была заправлена, дети, оба – одеты и умыты, возле дверей стоял ночной горшок и на табуретке тазик для умывания.

   — Я сейчас вынесу!

   Линк испуганно метнул в меня взгляд и тут же потупился. Похоже, он серьёзно думал, что я ударила девочку. Всё это было настолько тягостно, что я решила отложить разговор на потом.

   — Линк, бери Эжен и пойдёмте завтракать.

   Он торопливо соскочил со стула, спустил малышку с коленей на пол, дал ей руку, а потом поднял на меня глаза:

   — Ты не ругайся, она просто медленно ходит, но она же старается!

   — Я и не собиралась ругаться.

   Я подошла к этой парочке и протянула руку малышке. Немного подумав, она уцепилась за мой палец и старательно заковыляла к дверям.

   На кухне уже было достаточно тепло, и пока Линк кормил Эжен, я водрузила на плиту большую кастрюлю, вылила в неё полведра воды – понадобится мыть посуду – и заварила нам с Линком чай. Всё это происходило в полной тишине – мы дружно молчали.

   Эжен доела кашу, выпила стакан молока и, получив печенюшку, отправилась в свой загончик на солому, а мы с Линком сели завтракать. Похоже, такие продукты, как мясо и сыр, были для него настоящим лакомством, потому что ел он с большим удовольствием.

   Дождавшись, пока мальчик насытится, я сказала:

   — Линк, я не собиралась бить Эжен. Я просто не слышала, как она слезла с кровати и, когда малышка потянула меня за подол, от неожиданности резко обернулась, поэтому она не устояла на ногах, а я просто испугалась за неё.

   Линк молчал и смотрел на меня с подозрением и какой-то надеждой, похоже, он не мог решить, можно ли мне верить. Уж не знаю, как вела себя прежняя Элен, но я точно не собиралась пакостить детям. Тем более, что взгляд Линка до странности, до мороза по коже, напоминал взгляд щенка из моего сна…

ГЛАВА 9

Все утро я кашеварила. Сварила суп, потушила картошку со свиными рёбрышками, испекла простецкие пирожки с каким-то джемом, половину банки которого нашла в буфете.

   Линк помогал мне весьма умело – он так тоненько чистил картошку и морковь для супа, что я поняла, как часто он делал это раньше. Чем больше я присматривалась к нему, тем сильнее начинала ценить этого мальчишку. Не каждый в его возрасте, просто из желания помочь матери, будет возиться с сестрой и делать всякую нудную работу по дому, не возражая и не капризничая.

   Приготовив обед, я попросила Линка найти мне извозчика, и пока он бегал, обратила внимание на то, что игрушки Эжен какие-то слишком уж убогие. В загончике на соломе лежал толстый крестьянский коврик, на котором она сидела, и валялись несколько странной формы деревяшек. Одна из них, слегка обточенная с двух концов, имела на себе нарисованное лицо и две нарисованные же по бокам косички. Я догадалась, что это была кукла.

   Девочка что-то тихо бормотала себе под нос, практически не требуя внимания. И это тоже казалось мне неправильным.

   Вошёл Линк:

   — Извозчик ждёт тебя, Элен.

   Я отправилась в контору законника. В этот раз секретарь кёрста Форшера встретил меня гораздо более приветливо. Сам кёрст был занят, и чтобы я не скучала, он предложил мне несколько журналов – скрасить ожидание.

   Я с любопытством рассматривала чёрно-белые рисунки-гравюры. Судя по картинкам, в этом мире примерно конец восемнадцатого века – я, разумеется, не слишком хорошо помнила земную историю тех времён, но наличие газового освещения и примитивный паровоз, изображённый на одной из страничек, отчётливо объяснял мне, в каком мире я буду жить.

   Даже успела подумать, что всё не так и плохо. По крайнем мере, это не средневековье с его чумными и оспенными поветриями. Можно сказать, что мне почти повезло.

   Наконец, кёрст Форшер освободился – из его кабинета выплыла роскошно одетая дородная дама, утирающая слёзы крошечным носовым платочком. Секретарь вскочил, за локоток проводил её к креслу и, бесконечно расшаркиваясь и извиняясь, исчез в кабинете мэтра. Через минуту он вернулся и распахнул двери для меня.

   Новости были разные. Как хорошие, так и плохие. К хорошим можно отнести то, что у детей нашлась родственница. К очень хорошей – то, что, по предварительной оценке, стоимость участка земли с домом должна покрыть все долги.

   — Вы же знаете, кёрста Элен, оказывается, ваш батюшка уже не единожды получал предложения о продаже дома. Не знаете? Ну, бывает, бывает… Так вот, оценщики, в общем-то, знают, о какой сумме может идти речь. Поэтому мне и не составило труда навести справки. Скорее всего, у вас даже останется на руках небольшая сумма. Ну, разумеется, не у вас, а у вашего опекуна. Уже завтра вы можете переезжать в дом кёрсты Эгреж.

   — Кто такая кёрста Эгреж?

   — Это двоюродная сестра вашего отца по линии его матери.

   Я на минуту задумалась. Получается, что эта самая кёрста, готовая принять под свой кров трёх сирот, ни разу не поинтересовалась, как живёт её бабушка. Более того, почтить своим присутствием её похороны тоже не сочла нужным. Конечно, в семье могут быть очень разные отношения, но всё же это странно.

   К плохим новостям относилось то, что я должна была жить под её же опекой до двадцати двух лет. Иначе – никак. Немного подумав, я решила согласиться на этот вариант. Идти мне особенно некуда, а пристроив детей я развяжу себе руки. А там уже видно будет, чем заняться и на что жить.

   — Укладывайтесь, к вечеру почтенная кёрста пришлёт за вами коляску, а я пока займусь оформлением документов. Думаю, за пару недель я управлюсь.

   Договорившись с кёрстом Форшером, что завтра он пришлёт оценщиков, а я потрачу день на упаковку вещей и к вечеру переберусь в дом кёрсты Эгреж, отправилась домой.

   По дороге я заехала в два магазина – надо было докупить продуктов и приобрести хоть пару человеческих игрушек для Эжен. Даже у Грея всегда был полный набор игрушек в виде косточек и мячиков, а тут ребёнок играет жуткими чурбаками.

   Признаться, игрушки меня слегка разочаровали. Были, конечно, и очень красивые куклы, но стоимость их была так велика, что я только вздохнула. Лавку с детским добром я осмотрела сверху донизу несколько раз и, наконец, выбрала то, что меня устроило.

   Дома всё было тихо. Забрав у меня в дверях корзину, мальчик потащил её в дом. Перемазанная джемом Эжен уснула на своём половичке, а Линк успел подмести кухню и натаскать воды. Я была приятно поражена его трудолюбием, кроме «спасибо» отблагодарить его мне было нечем – просто не додумалась купить что-то ему. Зато игрушки для сестры привели его в полный восторг.

   — Элен, это что, правда для неё?! — он кивнул на спящую сестрёнку.

   На самом деле, игрушки, которые я купила для малышки, были достаточно простыми – небольшой грубоватый медведь, сшитый из обрезков коричневого сукна и набитый чем-то вроде опилок, деревянный, ярко раскрашенный петушок и тряпичный мячик из четырёх клиньев разного цвета.

   Посмотрев на лицо мальчика, я была просто поражена – он смотрел на эти довольно жалкие игрушки с восхищением и даже не вынимал их из корзины – боялся дотронуться. В его глазах это был просто верх великолепия.

   Я испытывала очень странные чувства, глядя на Линка. Умный, преданный матери и сестре, заботливый – таким ребёнком мог бы гордиться любой    отец. Эта жизнь явно была несправедлива к мальчишке. Выложив все новости, я сказала:

   — Завтра с утра придут оценщики. Если ты помнишь, в кабинете отца есть книжный шкаф, неплохая мебель, вазочки и прочая ерунда. Когда дом продадут и мы расплатимся со всеми долгами, деньги за всё это барахло будут совсем не лишние.

   Линк слушал меня молча и очень внимательно, но как-то настороженно. Похоже, ничего хорошего от жизни он не ждал.

   — А какая она, кёрста Эгреж?

   — Понятия не имею, но завтра мы уложим вещи и переберёмся в её дом. Выбора у нас всё равно нет. А сейчас давай обедать.

   Укладывать вещи я начала с вечера, оставив Эжен охать и лепетать над новыми игрушками под присмотром брата. Линк показал мне комнатёнку в полуподвальном этаже, где раньше жили слуги, а потом поселился он с матерью и Эжен. Именно там я и обнаружила два составленных вдоль стены небольших сундука, на которых было устроено спальное место мальчика.

   Задыхаясь от тяжести, мы вдвоем подняли эти сундуки в комнату, оставив ненадолго малышку в обществе сладкого пирожка и новых игрушек. То жалкое тряпьё, которым до половины был набит один из них, я просто вывалила на узенькую койку, где раньше, похоже, спала мать Линка вместе с малышкой – носить эти лохмотья мальчик и его сестра больше не будут. На первое время хватит той одежды, что закупила я, а потом пусть об этом заботится опекун.

   В один из сундуков я сложила всю новую одежду и те самые каменные фигурки, которые нашла в кабинете папаши. Во второй завтра я сложу плед, одеяла и подушки – эти вещи хорошего качества и могут нам ещё пригодиться. Осмотрела наш жалкий багаж, вздохнула и села разбирать бумаги главы семейства.

   Ничего особо интересного там не было, кроме одной небольшой пачки деловых писем. Судя по этим бумажкам, у кёрста оставались во владении два небольших дома в черте города, которые он сдавал в аренду. Очевидно, это был последний источник дохода. Из договоров на аренду я поняла, что один дом приносил ему восемь фанков ежемесячно, а второй – целых десять фанков. Деньги, конечно, не слишком большие.

   Эти письма меня очень обрадовали – дети не останутся совсем нищими, у них есть пусть и небольшой, но стабильный источник дохода, поэтому опекун сможет откладывать хотя бы по паре фанков в месяц на их будущее. Эти документы я упаковала вместе с одеждой – отдам их кёрсте Эгреж.

   На следующее утро, прямо во время нашего завтрака, в дом явились присланные кёрстом Форшером оценщики – нагловатый трок в лоснящемся поношенном костюме и трое носильщиков, одетых, как рабочие. Я отвела их в кабинет отца и разрешила осматривать все комнаты и собирать всё, что годится на продажу. Запаковала наши сундуки – их снесли на кухню, где мы остались дожидаться повозки от опекунши.

   После обеда, когда оценщики уже ушли, к дому подъехала громоздкая карета. Из неё вышла худощавая пожилая женщина с несколько рыбьим лицом и жиденькими седыми прядками, выбивающимися из-под неуклюжей суконной шляпки. Она представилась компаньонкой кёрсты Эгреж – трок Матон.

   — Собирайтесь быстрее, — недовольным тоном сказала она, — Кёрста Эгреж не любит ждать, а мы можем опоздать к ужину!

   Пока Линк одевался, я помогла закутать Эжен, а кучер, кряхтя, вынес наши сундуки. Внутри кареты истошно пахло тяжёлыми сладкими духами, тёмно-коричневые практичные подушки благоухали так, что у меня почти мгновенно разболелась голова. Притихшие, несколько напуганные дети молча сидели рядом со мной. Эжен крепко прижимала к груди так понравившегося ей медведя.

   По пути мы заехали в контору законника, и я передала секретарю ключи от дома – больше мы туда не вернёмся.

   Ехали долго – жила кёрста на другом краю города. Лёгкие сумерки уже опустились, но даже они не мешали рассмотреть наше новое место жительства – четырёхэтажный особняк с двумя подъездами. Большие окна с ярким освещением и дорогими шторами, высокие крылечки с мраморными чёрными вазонами, добротные дубовые двери и ярко начищенные узорчатые ручки. Дорого. Солидно. В подъезде нас с поклоном встретил величественный швейцар.

   — Этот дом принадлежит кёрсте Эгреж! — с немалой гордостью в голосе произнесла трок Матон.

   Мы с Линком взяли Эжен за руки и все вместе начали подниматься по широкой лестнице. На каждом этаже было только по одной двери. Между вторым и третьим Эжен захныкала – пришлось взять её на руки – подниматься малышке было слишком тяжело. Пыхтя от непривычного груза, я дотащила её до четвёртого этажа. В распахнутых дверях нас уже ждала горничная в белоснежном переднике.

ГЛАВА 10

Горничная помогла нам раздеться, унесла накидки и пальто в гардеробную.

   Трок Матон, велев нам ждать, растворилась где-то за дверью одной из комнат, а горничная, вынырнувшая из гардеробной, почтительно поклонилась и, приговаривая: «Прошу, кёрста, следовать за мной», поспешила провести нас мимо роскошного широкого коридора через большую ярко освещённую кухню со множеством блестящих медных сковородок, сотейников и кастрюль, где в поте лица трудилась пышнотелая повариха с двумя молодыми помощницами, и, в конце концов, вывела нас на чёрную лестницу.

   С левой и правой стороны площадки располагалось по три двери. В центре уже стояли два наших сундучка с вещами. Очевидно, кучер занёс их по лестнице для прислуги. На площадке весьма ощутимо попахивало тухлятиной и гнилью, и я вдруг вспомнила один из романов Эмиля Золя, где упоминалась ленивая прислуга, выплёскивающая помои прямо на лестницу. Неужели в этом богатом доме тоже делают так?! Горничная шагнула влево и открыла одну из трёх дверей.

   — Прошу вас, кёрста, проходите.

   Я с недоумением оглядела дурно побелённую коморку без окна. Возможно, раньше здесь была кладовка. Теперь же, напротив входа, к стене, покрытой сероватой, разбухшей извёсткой, прислонилась узкая кроватка.

   В полном шоке я смотрела на это нищенское убежище, а горничная, между тем, открыла две соседние двери и слегка подтолкнула детей в спину – каждого к своей комнате. Их спальни один в один напоминали мою, разница была только в том, что в крайней клетушке, где собирались разместить Эжен, высоко под потолком было некое подобие крошечной форточки.

   Все ещё не решаясь войти, мы стояли под нетерпеливым взглядом горничной, когда дверь кухни вдруг распахнулась и оттуда вышла трок Матон. Ехидная ухмылка тронула её узкие губы и чуть скрипучим голосом она спросила:

   — Ну, и чего вы ожидаете? Кёрста Эгреж уже садится ужинать и желает вас видеть, так что поторапливайтесь!

   — Трок Матон, я не понимаю, куда мы можем поставить наши вещи.

   Ответ трок Матон чётко объяснил мне, что лёгкой жизнь в этом доме не будет:

   — Нищим подкидышам не пристало капризничать! — её рыбьи глаза торжествующе блеснули, — Вы должны быть благодарны кёрст Эгреж за приют!

   Мы беспомощно переглянулись с Линком, наконец, я сообразила.

   — Линк, помоги мне, пожалуйста, — я показала глазами на сундуки.

   Надрываясь и пыхтя, мы вдвинули один из сундуков в мою комнату, а второй в комнату Линка. Эжен всё это время стояла в дверях своей клетушки, сумрачно разглядывая нас и прижимая к себе мишку. С сомнением покосившись на малышку, трок Матон обратилась к горничной:

   — Тарма, побудь с этой, — она кивнула головой в сторону девочки, — пока кёрст Эгреж будет беседовать с ними.

   Никого из нас эта сушёная вобла не называла по имени. Как будто боялась осквернить свой язык чем-то непристойным. Видно было, что эту приживалку радует, что в доме появился кто-то ещё более бесправный, чем она.

   Под предводительством трок Матон мы с Линком прошли кухню, вошли в тот самый роскошный коридор и двинулись к одной из комнат где-то в центре квартиры. Вобла распахнула дверь и почти торжественно произнесла:

   — Кёрста Эгреж, сироты прибыли! — затем посторонилась и дала нам пройти.

   В большом зале, ярко освещённом несколькими настенными бра, за столом, покрытым белоснежной скатертью и блистающим хрусталём, начищенным серебром и тонким фарфором, в гордом одиночестве сидела миловидная женщина лет пятидесяти. Лоб её, так же, как и наши, пересекала чёрная траурная повязка. Седые волосы, завитые в аккуратные букли, обрамляли приятное округлое лицо. Женщина была полновата, а потому морщин на чуть лоснящейся коже почти не было. Одетая в достаточно роскошное платье из тёмно-фиолетового бархата с чёрными кружевами, она выглядела, как олицетворение благопристойности и роскоши. Судя по всему, именно она являлась сердцем этого гадюшника.

   Милостиво улыбнувшись трок Матон и чуть щуря глаза, кёрста молча рассматривала нас. Своей компаньонке она, кстати, тоже сесть не предложила. Молчание затягивалось, и я прямо чувствовала, как всё более неловким становится наше положение, как Линк теряет последние капельки надежды.

   Я же, как ни странно, осталась совершенно спокойна. После того, как увидела убогие комнатёнки, где нам предстояло жить, я уже начала догадываться, что ждёт нас при встрече с опекуншей, поэтому на меня эта сцена особого впечатления не произвела. Напротив, как и всегда в какие-то неприятные моменты жизни я мысленно плотнее прижала к лицу «Маску силы» и совершенно спокойно посмотрела в глаза этой гадине – я её не боялась.

   Брови кёрсты поползли вверх. Она, ни слова не говоря, наколола на вилку кусочек жареного картофеля, положила в рот и принялась медленно жевать. Чем-то она неуловимо напоминала мне хозяйку собачьего питомника.

   Молчание всё длилось, кёрста ела, неторопливо, тщательно пережёвывая сперва ростбиф с картофелем, потом – поданное горничной рыбное филе в кляре, затем последовал какой-то десерт…

   А мы продолжали стоять и смотреть на мерно двигающуюся челюсть. Наконец, очевидно, сполна насладившись нашим унижением, она заговорила приятным мягким голосом:

   — В моём доме я не потерплю распущенности и лени. Раз уж я из милости взяла вас сюда, каждый из вас будет иметь свои обязанности и неукоснительно выполнять их, — она приятно улыбнулась, наслаждаясь ситуацией, — Надеюсь, дурная кровь вашей матери не успела вас испортить окончательно! Поскольку Господь, — та трогательно возвела глаза к потолку и «перекрестилась», касаясь бровей и губ, — возложил на меня это бремя, я постараюсь нести его с честью, но за лень и непочтительность буду строго наказывать!

   За нашей спиной угодливо захихикала трок Матон. Голос её при обращении к хозяйке совершенно менялся, становился приторно сладким и каким-то присюсюкивающим:

   — Думаю, кёрста Эгреж, к наказаниям вам придётся прибегать частенько-с!

   Наше мнение кёрст совершенно не интересовало и, ласково улыбнувшись своей компаньонке, она милостивым кивком завершила аудиенцию:

   — Ступайте, устраивайтесь. Завтра трок Матон передаст вам мои распоряжения.

   Трок Матон нетерпеливо, от желания угодить хозяйке, подталкивала нас в спины, выставляя за дверь. Сама она осталась в комнате кёрст. Через коридор и кухню мы вернулись к нашим клетушкам. Горничная, кивнув, торопливо сбежала. Линк был сильно подавлен и только малышка Эжен, завидев его, неуклюже проковыляла через площадку, чтобы вцепиться в его руку.

   Мне нужно было несколько минут, чтобы всё обдумать. Я прекрасно понимала, что ни за какие блага мира не останусь в доме этой высокомерной дряни. В конце концов, я могла плюнуть и на титул кёрсты, и на всё остальное. Уверена, как хорошая швея и портниха на кусок хлеба я себе заработаю. Но то, что мне придётся бросить Линка в этом доме, почему-то казалось предательством.

   Я открыла свой сундук и достала небольшой свёрток с едой, который сунула перед выездом на всякий случай. В нём был хлеб, мясо и сыр – все продукты я нарезала ещё дома.

   — Линк, будь добр, покорми малышку и уложи её поспать.

   Он тоскливо посмотрел на меня, покорно кивнул головой и, чуть сутулясь и шаркая ногами, как старик, повёл сестру в её клетку. Я вошла в свою и захлопнула дверь. Почти в полной темноте с трудом протиснулась мимо сундука к полке, нашарила спички и зажгла свечной огарок. Села на скрипнувший стул и выдохнула. Пока ещё в голове не было чёткого плана.

   Не знаю, сколько я так просидела, но очнулась тогда, когда кто-то робко постучал в дверь. Разумеется, это был Линк. Я кивнула ему и указала на кровать:

   — Садись.

   Неловко, бочком, он сел в изножии узкой кровати, коленками упираясь в сундук. Свеча трещала, периодически вспыхивая чуть ярче, и по бледному лицу Линка с опущенными глазами метались странные тени. Мы оба думали каждый о своём и молчание в комнате становилось тягостным. Вдруг он как-то вздрогнул, поднял на меня взгляд и очень по-взрослому спросил:

   — Как же мы будем здесь жить, Элен?!

   В его голосе прозвучало столько боли и отчаяния, что решение я приняла мгновенно:

   — Никак, Линк.

   — Ты бросишь нас?!

   Я удивлённо хмыкнула – мальчик оказался умнее и наблюдательнее, чем я думала.

ГЛАВА 11

На вопрос Линка я не ответила ничего – мне не хотелось давать опрометчивых обещаний.

   Вечером я, побоявшись задохнуться, оставила небольшую щёлку и не закрыла дверь. Рано утром ко мне в комнату заявилась трок Матон:

   — Сколько можно валяться! Буди своих этих… — она небрежно кивнула в сторону комнат Линка и Эжен, — Пора вставать на утреннюю молитву.

   Спала я отвратительно, мерзкие запахи лестницы осели на коже липким ночным потом, болела голова. Времени умыться она нам не дала, я даже не успела расчесаться – эта зараза стояла у нас над душой и, не обращая внимания на хныканье невыспавшейся Эжен, скрипучим голосом читала нотацию:

   — Вы должны быть счастливы, что такая замечательная родственница, как кёрст Эгреж, согласилась заботиться о вас! Надеюсь, в этом благочестивом доме и ваши привычки изменятся. Здесь вы получите представление о нормах морали и приличиях! Мальчик, — она нервно потёрла виски, — угомони свою сестрицу! От её нытья у меня сейчас начнётся мигрень!

   Эжен действительно хныкала, не переставая – она ещё не привыкла к этой обстановке и чужим людям, возможно, малышку пугал и неприятный голос самой трок Матон, поэтому я сочла нужным вмешаться:

   — Трок Матон, девочка ещё слишком маленькая. Пусть она останется в комнате вместе с братом, не стоит её вести на молитву.

   Спокойно выслушав от трок лекцию на тему о том, что забота об Эжен – это моё дело, что молиться в этом доме должны все, потому что безбожникам уготовано место в безводных песках ада, что я прикладываю слишком мало усилий для того, чтобы понравиться благодетельнице и она, трок Матон, так и думала, что толку с нас не будет.

   Этот словесный поток вызвал у меня раздражение, но связываться и спорить я не стала, подхватила на руки заспанную, капризничающую малышку и сунула ей в руки последний пирожок с джемом.

   Затем мы гуськом последовали за трок Матон в небольшую комнату, где прямо на стене, как фреска, было изображение местного божества и парочки святых. По углам стояли две высоких жирандоли на пять свечей каждая. За окном комнаты было ещё совсем темно, я даже не представляла, сколько сейчас времени, понятно было только, что это раннее-раннее утро.

   Вся домашняя прислуга уже находилась там и было их достаточно много – больше десяти человек. Хмурые, невыспавшиеся лица, молодая девушка в форме горничной, трущая глаза, зевающая повариха и у всех общее состояние усталости и раздражения.

   Самой кёрст Эгреж в комнате не наблюдалось. Или она молилась отдельно, или же, что казалось мне более вероятным, до сих пор сладко почивала.

   Тот самый швейцар, что вчера нас встречал в подъезде дома, басовитым голосом начал читать по книге какую-то молитву. Слуги вовремя крестились, но мне казалось, что каждый думает о своём и воспринимает эту молитву, скорее, как нудную обязанность, чем как момент общения с Богом.

   Трок Матон, удобно устроившись на единственном стуле, наблюдала за этой пародией на молитву с каким-то извращённым удовольствием, периодически она делала замечания людям, не стесняясь прерывать швейцара:

   — Борна, я всё вижу! Молись усерднее или тебе придётся искать другое место. И ты знаешь, что хорошую рекомендацию не получишь!

   У меня сильно затекли руки и отнималась поясница – девочка уснула, положив мне голову на плечо. Я терпела только потому, что, в общем-то, почти всё для себя уже решила.

   После молитвы на кухне был накрыт завтрак. Швейцар только зашёл в помещение и, прихватив с собой маленькую корзинку, очевидно, с едой, тут же исчез. Ещё одна горничная, с трудом подняв поднос, где на фарфоровой тарелке ещё шипела большая яичница, стояла вазочка со взбитыми сливками, креманка с джемом и хлебница с очаровательными пышными булочками, исчезла в дверях. Как я поняла, это был завтрак трок Матон. Через минуту она вернулась и, забрав с собой свежезаваренный чай, исчезла вновь.

   Не знаю, где завтракали другие слуги. За стол уселась я с детьми, три горничные, ещё одна пожилая женщина – бог знает какие обязанности она выполняла – и достаточно крепкий лакей. Повариха накрывала на стол, но с нами не садилась.

   Подали серый хлеб, кашу-размазню на воде и дали по одному варёному яйцу. Чайный напиток был хоть и горячий, но настолько жидкий, что почти не имел вкуса. Порции были большими, грех жаловаться. От такой еды не умрёшь с голоду, но и удовольствия не получишь. Малышка Эжен отказалась от каши и Линк почистил ей яйцо. Я ела молча – мне нужны были силы.

   Сразу после нашего завтрака за стол посадили другую партию слуг, а нас горничная отвела к трок Матон. Комната компаньонки находилась рядом с кухней и была пусть не шикарной, но достаточно удобно меблированной. Уютно потрескивал камин, трок с важным видом сидела в кресле и тянула паузу, очередной раз давая понять нам, что мы никто и звать нас никак. Наконец, решив, что мы всё осознали, она заговорила:

   — У каждого, кто живет в этом благочестивом доме, есть ряд собственных обязанностей. Будут таковые и у вас. Конечно, со временем кёрст Эгреж может изменить их, разумеется, если вы будете достаточно любезны и расторопны. Днём у вас будет урок Слова Божьего, обязательно поблагодарите кёрст Эгреж за проявленную заботу! Пока же ты, — она кивнула на меня, — будешь помогать горничным. Разумеется, никто не станет заставлять кёрст, даже нищую, — она презрительно хмыкнула, — мыть полы и чистить камины, но как всякая девица благородного происхождения, ты должна хоть немного владеть иглой, так что вполне справишься с простой работой вроде штопки чулок и ремонта белья. Заодно и за ребёнком присмотришь. Тебе же, — она обратила свой взор на Линка, — найти приличную работу сложнее, но и бездельничать никто не позволит! — трок Матон со значительным лицом вздела палец к потолку, — Безделье развращает душу! Но в приличном доме часто бывает необходимость докупить какую-нибудь мелочь в лавочке, отнести письмо или записку знакомым кёрст Эгреж и разные другие мелкие поручения. Думаю, что с ними справишься даже ты. А теперь ступайте!

   За дверями комнаты меня уже ждала старшая горничная, женщина средних лет с невыразительным лицом и тусклым голосом.

   — Зовут меня Грута, пойдёмте, кёрст, я покажу, где вы работать будете.

   Поскольку Линку никто никаких указаний не дал, он отправился вместе со мной. По чёрной лестнице мы спустились на первый этаж, а потом ещё ниже. В полуподвале, холодном и сыром, была устроена прачечная. Там возились две дородные тётки с красными, распухшими руками. Рядом находилась небольшая комнатёнка, освещённая узким, но длинным окном под самым потолком. Здесь гладили бельё, стоял большой стол с тремя утюгами разного размера, на неком подобии козел лежали аккуратные стопки глаженного белья и небрежной кучей то, которое ещё предстоит гладить. Прямо под окном, рядом с шатким стулом, находился небольшой столик. Грута открыла коробку, украшавшую собой этот стол, и показала мне на кучу катушек, клубочков и мотков ниток разных расцветок. Там же находились ножницы и маленькая подушечка с десятком игл разного размера.

   — Вот тут вот всё нужное и найдёте, кёрста, а бельё до глажки нужно проверить и все дырки заштопать. Ну, сами разберётесь, — с этими словами она исчезла за дверью. Малышка Эжен снова захныкала.

   Я посмотрела на Линка и сказала:

   — Мне нужно уехать по делам. Побудешь пока с сестрой?

   Линк молча кивнул головой, не глядя мне в глаза. Я не слишком хорошо представляла, где удобнее и безопаснее оставить детей – здесь или отвести в комнаты? Но пока я размышляла, Линк, что-то всё это время обдумывавший, посмотрел мне в глаза тоскливым взглядом побитой собаки и очень тихо спросил:

   — Ты уйдёшь насовсем?

   Даже в той жизни не все мои решения были верными, но всегда быстрыми. И, решив что-то один раз, я никогда не жалела о своём выборе. Что сделано, то сделано!

   — Нет! Мы уйдём все вместе и прямо сейчас.

   Несколько секунд Линк соображал, потом глаза его почему-то налились слезами, но он не заплакал, а, судорожно вздохнув, упрямо сжал челюсти и яростно закивал головой.

   Я подхватила малышку Эжен на руки и скомандовала Линку:

   — Пойдём!

   Привела его к нашим клетушкам и велела одеть Эжен. Наша с ним верхняя одежда осталась в гардеробной, но платок, в который кутали девочку, так же, как и уличная её обувь, был здесь. Сама я отправилась к себе, открыла сундук и, порывшись, вынула два свёртка. Один, маленький, содержал все наши деньги, во втором, чуть побольше, лежали те письма от арендаторов, что я нашла в бумагах отца. Все остальные вещи были не так уж важны.

   Гардеробную никто не охранял, но на пути туда нам встретилась горничная. Похоже, она и донесла трок Матон о том, что «нахлебники» бездельничают. Мы уже почти оделись, когда в дверях гардеробной появилась компаньонка и возмущённым голосом начала задавать вопросы.

   Поскольку никто не поторопился ей ответить, она решительно схватила Линка за ухо и раздражённым тоном заскрипела:

   — Когда тебя спрашивают, маленький мерзавец, ты обязан ответить!

   Состояние тихого бешенства, в котором я пребывала почти всё время, что мы находились в этом доме, вылилось в то, что я потеряла над собой контроль. И пусть наши весовые категории не были равны, злость придала мне сил. Коротким мощным толчком я прижала тётку к двери гардеробной и, глядя ей в глаза, почти по-змеиному прошипела:

   — Мы уходим. Будьте так любезны, прикажите спустить наш багаж вниз.

   Думаю, трок Матон никогда не сталкивалась с таким видом прямой агрессии. Голос её звучал растерянно, почти жалобно:

   — А что… А куда… — наконец, она собралась с мыслями: — А что я скажу кёрст Эгреж?!

   — Скажите, что мы не нуждаемся в её благодеяниях.

   Задержать нас она не пыталась, но ещё до нашего выхода из квартиры исчезла где-то в комнатах – побежала докладывать. Мне, признаться, на всё это было ровным счётом наплевать. Формально кёрст Эгреж ещё не являлась нашим опекуном – кёрст Форшер обещал оформить документы в течение двух недель.

ГЛАВА 12

Моё решение, пожалуй, даже нельзя было назвать спонтанным. Хотя первые дни в этом мире я совершенно не собиралась заботиться о детях, рассчитывая пробиваться одна, так же, как и в прошлой жизни, но сейчас чётко понимала: эти дети для меня – как те самые щенки, я просто не могу их бросить второй раз.

   Каждый наш поступок и каждое наше решение накладывает отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Иногда почти незаметный, а иногда сильно влияющий на неё. Я не могла объяснить даже себе, почему гибель тех двух щенков, оставшихся в ведре, вспоминалась мне, пусть и не слишком часто, всю мою земную жизнь.

   Почему я считала себя, хоть и частично, виноватой в их гибели? Не я же тогда создала эту чудовищную ситуацию! Тем более, что сейчас были даже не щенки, а дети, и сложность положения усиливалась многократно. Но я просто не могла предать их. Не могла, хоть убей…

   Ждать, пока нам вынесут наши сундуки, я не стала, забрать их можно будет в любое время. От подъезда дома мы добрались до тротуара, я осталась с Эжен, а Линк побежал ловить извозчика.

   Уже рассвело, но людей на улице было ещё очень мало и, в основном, это был рабочий люд – горничные с корзинами продуктов, молочница с тележкой, спешащие куда-то, похоже, на работу, просто одетые мужчины. На нас никто не обращал внимания.

   Извозчику я приказала ехать к конторе кёрста Форшера. Возможно, разумнее было бы снять номер в недорогой гостинице и оставить детей там, но я не была уверена, что это возможно без документов. А привлекать внимание властей к нашей троице мне совсем не хотелось.

   Если вычеркнуть это отвратительное утро из памяти, то день можно назвать одним из самых удачных в нашей жизни.

   Кёрста Форшера ещё не было в конторе, зато подъезд не был заперт, и мы втроём дождались его появления на ступеньках лестницы. Выслушав мой короткий рассказ, кёрст в некотором сомнении посмотрел на меня и спросил:

   — Вы понимаете, кёрста Элен, какую обузу берёте на себя?

   — Понимаю, — вздохнула я, — Но и жить шесть лет прислугой, и позволить обижать детей я не могу, — я протянула законнику пакет с письмами арендаторов, — Будьте добры, кёрст Форшер, разберитесь ещё и с этими бумагами.

   В это время подошёл секретарь кёрста Форшера и, выслушав краткие инструкции мэтра, отвёз нас в гостиницу, не самую дорогую, но и не совсем убогую. Заказав детям в номер завтрак, я оставила Линка с сестрой и в сопровождении молчаливого и любезного секретаря вернулась в контору.

   Ничего слишком уж хорошего кёрст Форшер мне не сказал, но обещал отправить людей и разобраться с этой арендой.

   — Очень плохо, кёрста Элен, что нет документов на эту собственность. Арендные письма лишь косвенно подтверждают ваше право на эти дома. Завещание вашего отца так и не найдено, а посему могут возникнуть проблемы.

   Потом он слегка нахмурился и добавил:

   — За свою долгую практику я несколько раз сталкивался с тем, что завещание оставляли на хранение не у законников, а в каких-нибудь закрытых местах. Раз уж вы не нашли его в своём доме и ни один из законников вашего района не хранит его, а я проверил это тщательно, возможно, в одном из этих домов за вашим батюшкой закреплена комната, которой он пользовался?

   На секунду я впала в ступор от этой витиеватой речи, мне показалось довольно дурацкой идея хранить документы не в своём доме, а в том, который сдаёшь в аренду, но, поскольку я слишком мало знала об этом мире, я согласно кивнула головой и уточнила:

   — Вы думаете, кёрст Форшер, мне стоит туда съездить?

   Кёрст чуть нахмурился, тяжело вздохнул и сказал:

   — Одной? Ни в коем случае! Вы слишком юны и, на данный момент, по закону даже не наследница. Тут всё слишком спорно.

   — Но что же делать?

   — К окончанию моего рабочего дня возвращайтесь сюда, кёрста Элен. Это, конечно, не слишком законно! — он лукаво улыбнулся, — но мы постараемся не нарушать слишком сильно.

   — Наши вещи…

   — Не волнуйтесь, я пошлю за ними к кёрсте Эгреж, днём их доставят к вам в гостиницу.

   Когда я вернулась к детям, то застала рыдающую Эжен и растерянного Линка.

   — Что случилось?!

   Эжен, захлёбываясь рыданиями и размахивая маленькими ручками, что-то лепетала и пыталась мне объяснить:

   — Ми-еть! Ми-еть!

   У неё было зарёванное лицо, по белой коже цвели красные пятна, и она явно была чем-то расстроена. Я растерянно глянула на Линка. Он чуть устало пожал плечами и нехотя пояснил:

   — Медведь. Мы забыли в том доме…

   Я слабо представляла себе, что делать с детской истерикой. Сделать вид, что не замечаю? Поругать её? Строго сказать, чтобы успокоилась? Почему-то мне было очень жалко эту рыдающую малышку. И тогда я придумала. Села прямо на пол, чтобы удобнее было смотреть ей в глаза и тихо, спокойно, монотонным голосом стала рассказывать, что если она сейчас перестанет плакать, то мы умоемся и пойдём купим новую игрушку, а медведя привезут потом.

   Не слишком понимаю, правильно ли это было с точки зрения педагогики, но через несколько минут моих уговоров кричать Эжен перестала и всхлипы стали реже. Линк облегчённо вздохнул:

   — Она, вообще-то, не капризная и плачет редко! А тут я даже не знал, что делать!

   Я встала с пола, осторожно погладила его по плечу и сказала:

   — Не думаю, что нам будет просто, Линк, но мы постараемся со всем справиться.

   Умыв зарёванную мордашку Эжен, мы оделись и пошли искать недорогую лавку с игрушками.

   Вечером, в назначенное время, я дождалась в приёмной, когда мэтр Форшер проводит последнего посетителя.

   Его коляска уже стояла у подъезда, и он продиктовал массивному кучеру адрес. Ехали мы не слишком долго и, поскольку было ещё достаточно светло, я с любопытством разглядывала район. В основном, здесь были небольшие домики на одну семью, в полтора-два этажа.

   На дверях висел ярко начищенный медный молоточек, и мэтр постучал им по специальной медной пластинке. Дверь открыла чистенькая, симпатичная горничная и, глядя на солидную шубу мэтра, пригласила нас в дом. Через несколько минут ожидания в прихожую вышел хозяин.

   Я благоразумно держалась за спиной кёрста Форшера и не лезла в разговор, однако, достаточно быстро поняла, о чём именно спрашивает кёрст. Его интересовало, полностью ли арендуют этот дом. Выяснив, буквально в течение пары минут, всё, что хотел, мэтр извинился за вторжение, и мы поехали по следующему адресу. Там мы и нашли искомое. Двухэтажный домик имел аккуратный вид и второе, боковое, крылечко.

   Горничная, которая открыла нам дверь, выглядела достаточно разбитной и вульгарной. Обладательница пышного бюста и кокетливых улыбок пригласила нас в небольшую прихожую и позвала хозяина. Арендатором этого домика был неприятный пузан с большой плешью, старательно прикрытой жидкими прядями волос и сальным взглядом.

   Когда кёрст Форшер представился, заявив, что он является представителем законных наследников, пузан несколько возмущённо заявил, что арендную плату вносит всегда в срок и долгов за ним нет!

   — Нас интересует не долги кёрст Пужон. Скажите, арендуете ли вы весь дом или только его часть?

   — Во второй половине дома, ну, той, что с отдельным входом, иногда ночевал сам хозяин, — тут кёрст Пужон неприятно ухмыльнулся: — Чаще всего, разумеется, не один! — его ухмылка стала совсем мерзкой.

   Вежливо поблагодарив кёрста Пужона за информацию, мэтр провёл меня к боковому крылечку, и в его руках я увидела связку ключей, не ту, которой запирала дом, а ту самую, которую в своё время я лично передала в руки оценщикам, на которой были ключи от кабинета папаши и от его бюро. Нагнувшись и посмотрев на замок, мэтр Форшер безошибочно выбрал один из ключей и легко открыл дверь.

   Прихожая была совсем крошечной и грязноватой, слой пыли указывал на то, что здесь никто не живёт постоянно. Самым неприятным был кисловатый, душный воздух, хранящий запах нечистого тела, едких духов и перегара. Комната, в которую мы вошли, наводила на мысль о дешёвом борделе.

   В центре стояла огромная кровать с несвежим бельём и скомканным одеялом. На небольшом столике у окна засохшие остатки ужина на двоих, над которыми назойливо жужжало несколько жирных мух, бордовые атласные портьеры, когда-то дорогие и красивые, были украшены несколькими пятнами и прожжены в двух местах. В комнате было слишком темно. Я подошла и раздёрнула их, обнажив грязное окно.

   Пустые винные бутылки в большом количестве были натыканы по углам и катались по полу. В углу стоял дамский туалетный столик, щедро усыпанный то ли пудрой, то ли пылью, с залапанными флаконами и баночками, на красивую резную ширму наброшен роскошный дамский халат, отороченный порванным кружевом.

   Самым непонятным мне предметом было огромное передвижное зеркало на колёсиках, стоящее наискосок от кровати. Через минуту я сообразила, зачем оно нужно. Паззл сложился – сюда папенька водил девок, а в зеркало, в процессе, любовался на себя и своих любовниц. Я покраснела и отвела глаза, он, конечно, не мой отец, но мне всё равно было неловко.

   Действия мэтра Форшера поразили меня. До этого момента мне он казался этаким пожилым крючкотвором, а здесь, в этой удушливой атмосфере, он словно помолодел и стал напоминать охотящегося пса. С минуту постояв на пороге комнаты, он пошёл вдоль левой стены, по периметру, тщательно осматривая грязноватые обои и простукивая её тростью.

   Сейф нашёлся в изголовье кровати. Так же безошибочно подобрав ключ, мэтр Форшер собрал все бумаги, найденные там, передал мне в руки небольшой мешочек с монетами, взятый с верхней полочки сейфа и, брезгливо оглядев комнату, сказал:

   — Поехали, кёрста Эжен. Завтра я займусь вашими делами.

ГЛАВА 13

Утром я не трогала детей и дала им возможность выспаться, потому завтракать мы сели довольно поздно, около полудня. Я собиралась вывести их на прогулку и хоть немного осмотреть город. Однако, к концу завтрака в номер постучали.

   На пороге стоял подросток лет четырнадцати, крепкий и толстощёкий, одетый в зелёный суконный костюм и такую же зелёную шапку с золотистой кокардой. Через плечо у него висела довольно большая кожаная сумка.

   Я невольно вспомнила знаменитые строчки: «Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне, с цифрой пять на медной бляшке, в синей форменной фуражке? Это он, это он, Ленинградский почтальон». Улыбнулась, глядя на его важное лицо, и дождалась вопроса.

   — Кёрста Элен Дюрайн?

   — Да.

   — Распишитесь.

   Мальчишка протянул довольно потрёпанный разлинованный блокнот и слегка обгрызенный карандаш. Я чиркнула какую-то загогулину, надеясь, что это сойдёт за подпись. Мальчишка порылся в сумке и вручил мне небольшой узкий конверт без марок и адреса, зато с восковой печатью.

   На конверте каллиграфическим почерком было написано: «Кёрсте Элен Дюрайн, гостиница «Лаундгранд»». Я порылась в кармане и вручила просиявшему почтальону корн. Не знаю, нужно ли было это делать, но мне кажется, что система чаевых существует везде.

   В записке мэтр Форшер просил меня навестить его, по возможности, сегодня или завтра, в связи, как он написал: «со вновь открывшимися обстоятельствами дела».

   Оставив Эжен на Линка, я отправилась в контору мэтра. Ждать пришлось недолго и, как только очередной посетитель удалился, кёрст принял меня.

   — Кёрста Элен, я, признаться, ещё не нашёл времени заняться вашими бумагами, но сегодня утром у меня была посетительница, которая предъявила мне копию завещания вашего отца.

   — Посетительница?! Кто она такая и как узнала о вас?

   — В газете «Новости Сент-Тирона» есть раздел, где в обязательном порядке перечисляются все наследственные и опекунские дела и имя законника, который ими занимается.

   Мэтр помолчал и, как мне показалось, чуть смущённо продолжил:

   — Думаю, кёрст Эжен, что эта женщина, трок Брюкон, ну, как бы это сказать… Это приятельница вашего отца.

   Стало ясно, что кёрст Форшер говорит о любовнице папашки, но всё ещё не понятно, зачем он меня вызвал. Мэтр устало потёр виски, вздохнул и положил передо мной лист плотной веленевой бумаги, исписанной крупным и чётким почерком.

   — Вот, кёрст Элен, завещание вашего отца. Оно находилось в той же папке, что и документы, подтверждающие собственность на дома. Прошу учесть, что второй экземпляр находится у той самой трок Брюкон.

   Я пробежала глазами завещание, а потом прочитала второй раз, более внимательно. Краска залила мне лицо. Даже подыхая, папашка ухитрился напакостить своим детям. Согласно этой бумажке наследниками его имущества являлись всего два человека. Я, как его старшая дочь, и эта самая девка – Брюкон. О младших детях в завещании не было ни слова!

   В общем-то, для меня было не важно, кто именно из его детей был бы назван наследником. В любом случае, достаточно взрослой считалась только я. Но этот козлина оставил своей любовнице один из домов!

   Если раньше я думала, что, живя в одном доме и продолжая получать арендную плату за второй, я смогу, пусть не шикуя, поднять детей, то своим завещанием папенька обеспечил нам полуголодное существование.

   Мэтр Форшер сочувственно посапывал в кресле напротив, наблюдая за моим лицом. Мне кажется, что так же, как и я, он испытывал брезгливость и раздражение.

   — Если обратиться в суд…?

   Мэтр развёл руками:

   — Это ничего не даст, кроме скандала и грязи. Завещание составлено по всем правилам и подписи свидетелей на месте.

   Несколько мгновений подумав, я сказала:

   — Пусть подавится! Кёрст Форшер, сейчас я пойду к детям, а вы, пожалуйста, известите меня, когда будут готовы документы и освободится наш дом, жить в гостинице с нашими доходами – слишком дорого.

   Возможно, мэтр ждал от меня какой-то более эмоциональной реакции, может быть – слёз, а может даже и истерики. Однако, в этот раз он встал с кресла и, придерживая под локоть, лично проводил меня до дверей кабинета, приговаривая:

   — Вы удивительно сильная девушка, кёрста Элен! Я постараюсь закончить ваше дело в максимально короткие сроки! Обещаю!

   Кёрст Форшер, похоже, действительно задействовал все свои связи и через неделю в его конторе я получила на руки разрешение «старшей в роду». Согласно этой солидной бумаге, я получала все права совершеннолетней гражданки и становилась опекуном Линка и Эжен. Кроме того, вступала во владение своим собственным домом, тем самым, где было любовное гнёздышко папаши.

   Возможно, таким образом он старался унизить свою жену, даже после собственной смерти давая ей понять, что она в его глазах – ничтожество, не достойное наследства. Никто же не ожидал, что они погибнут одновременно. Вряд ли папаша так уж беспокоился о старшей дочери, но мне было наплевать на его замыслы. Этот дом был больше и немного дороже, а остальное меня мало волновало. Плюс был ещё и в том, что я смогу сдавать большую часть дома – хоть какие-то деньги.

   Вместе со всеми этими документами я получила и расписку о погашении всех долгов. Это была отличная новость – визиты трока Валима мне больше не угрожали! Сверху мэтр положил мешочек с остатком денег и ключи от дома. На прощание я попросила у кёрста Форшера несколько советов и с благодарностью расплатилась с ним.

   Сумму для оплаты его услуг кёрст назвал столь незначительную, что я удивилась. Я предполагала, что его услуги будут стоить на порядок дороже. На мой вопросительный взгляд кёрст, как будто стесняясь своей доброты, сердито и даже чуть раздражённо ответил:

   — Должны же вы хоть иногда встречать порядочных людей! А насчёт ваших вопросов, я всё разузнаю в ближайшее время, обещаю. И напишу вам на новый адрес.

   У меня на глаза навернулись слёзы – так неожиданна и приятна была доброта мэтра. Пожалуй, в этом мире он был первым человеком, кто пожелал мне помочь. Мне хотелось обнять сердитого старика, но я не рискнула. Только пролепетала тысячу благодарностей.

   Пока возвращалась в «Лаундгранд», к детям, обдумывала, что и как нужно рассказать Линку. Последнее время он меня беспокоил. Несколько раз пытался выспрашивать у меня, что будет происходить в нашей жизни. Я отмалчивалась не потому, что собиралась делать что-то в тайне, а просто боялась дать беспочвенные надежды. Сейчас же я торопилась в гостиницу, чтобы, наконец-то, поделиться хорошими новостями и снять с него хотя бы часть тяжёлых мыслей о будущем.

   Вернулась в номер и, разложив на столе свою «добычу», начала рассказывать Линку, какая бумага что именно значит. Эжен мирно спала на маленькой тахте, а я шёпотом говорила:

   — Завтра с утра я пойду убирать эту часть дома, а ты ещё пару дней побудешь с Эжен в номере. Там нужен небольшой ремонт, возможно, придётся прожить здесь ещё несколько дней. Если честно, я видела только одну из комнат. Так что пока не знаю, сколько и чего там есть. Потом мы переедем в новый дом и будем там жить. У нас есть немного денег, кроме того, каждый месяц мы будем получать десять фанков – это аренда за вторую половину дома. Потом, ближе к осени, ты пойдёшь в школу – скоро мэтр Форшер пришлёт письмо, где посоветует, в какую именно.

   — А Эжен?

   — Эжен ещё слишком мала для школы, поэтому будет оставаться со мной.

   Линк помолчал, хмуря светлые брови и думая о чём-то своём, а потом неуверенно спросил:

   — Элен, а ты понимаешь, что этих денег слишком мало, чтобы прожить целый месяц? Папа давал маме двенадцать фанков в месяц и нам почти никогда не хватало на дрова.

   — Понимаю. Но я думаю, что для Эжен и работы по дому у нас будет горничная. А я смогу немного зарабатывать для того, чтобы мы жили лучше. Больше ты не будешь мёрзнуть и голодать. Никто из нас не будет, обещаю!

   — Зарабатывать?!

   Кажется, я смогла удивить Линка. Он так таращился на меня, что я засмеялась и ласково потрепала его светлые отросшие волосы. Надо, кстати, будет сводить его к парикмахеру.

   — Зарабатывать, Линк. Я немного умею шить и у меня есть несколько идей.

   — Элен, ты же кёрст, папа всегда говорил, что кёрстам неприлично работать!

   Я вздохнула и принялась объяснять:

   — Линк, наша мама готовила, убирала и мыла посуду. Она была кёрст. И она работала. Или ты не считаешь это работой?

   Линк несколько смутился, но потом, похоже, решил, что нашёл хороший довод.

   — Мама работала только дома. Она же не ходила на работу, как молочница или продавщица! А за мытьё посуды дома никто не заплатит.

   — Линк, даже дома можно найти работу, за которую будут платить.

   Линка явно одолевали сомнения, однако, возражать он мне не стал, очень по-взрослому вздохнул и сказал:

   — Может быть, не надо мне в школу, это дорого…

   — Обязательно надо! Иначе вырастешь и станешь, как папа!

   От такого довода он окончательно растерялся и ляпнул:

   — А что папа? Папа же очень хорошо жил!

   Прямо сказать ребёнку, что считаю его папу редкостным козлом, я не могла, потому спросила:

   — Ты вырастешь, женишься и заставишь свою жену жить так, как мама? Ты точно хочешь быть похожим на отца?

   Линк яростно затряс головой и, похоже, вспомнил, что мамы больше нет. Отвернувшись к стене, он сопел, сдерживая слёзы, а мне было безумно жалко мальчишку. Я подошла и обняла его, крепко прижав к себе и успокаивающе поглаживая по спине, сказала:

   — Работать не стыдно, Линк. Стыдно жить, как паразит.

   Плечи ребёнка расслабились, и он заревел, а я продолжала поглаживать его и тихонько шептать на ухо:

   — Не бойся, всё у нас будет хорошо. Обязательно!

ГЛАВА 14

Утром, сразу же после завтрака, я отправилась рассматривать свой новый дом. Мне нужно было прикинуть, что я могу сделать сама, на что нужно будет нанять рабочих и оценить, в какую сумму встанет весь ремонт – можем ли мы вообще себе это позволить.

   Доехать до моего дома извозчик не смог – какие-то работяги долбили прямо посреди улицы едва оттаявшую землю у соседнего дома. Пришлось идти пешком, благо, что для прохода они накидали в уличную грязь достаточно широкие доски.

   Открыв дверь, я оставила её нараспашку – пусть проветривается. Да и день сегодня был солнечный, так что смогу ходить без свечки.

   Окинула взглядом крошечную прихожую. Белёные стены были украшены целой коллекцией разнообразных пятен. Вот тут явно запустили бутылкой – на стене вмятина, желтоватые брызги и потёки вокруг, а вот это пятно – гораздо интереснее по происхождению, такое ощущение, что в стену кинули или пирожное, или кусок жареного мяса – от жира даже побелка отслаивается.

   Из четырёх дверей, что были в прихожей, мне была знакома только одна – за ней скрывалась та самая спальня. Узкая грязноватая дверь вправо вела на небольшую кухню – медная раковина, покрытая зеленоватыми пятнами патины и грязью, источала омерзительный запах. Над раковиной был один единственный кран, я с сомнением посмотрела на него и повернула. Чуть похрипев, водопровод выдал мне приличную струйку холодной воды. Это меня порадовало, даже наличие только холодной воды в доме – уже огромный плюс!

   Вдоль стены выстроились в ряд довольно жалкие образцы кухонной мебели – обшарпанный буфет с почти непрозрачными от пыли и нагара стёклами, длинный стол, заваленный грязной посудой. Я с сомнением посмотрела на эту кучу и обнаружила, что одна часть состоит из разрозненного фарфора, а другая – вполне крестьянская керамика, вздохнула – всё это придётся отмывать и разбирать.

   Под стол были засунуты три табуретки, на полу постелен домотканый коврик, когда-то, наверное, красивый, а сейчас покрытый таким слоем земли, что цвет разобрать было невозможно.

   Приличный кусок узкой кухни занимала дровяная чугунная плита. Интересно, где можно купить дрова, а главное, где их хранят? Надо посмотреть задний двор дома, может быть, есть какой-то сарай? А пока я вернулась в прихожую, чтобы исследовать, что скрывается за оставшимися двумя дверями.

   Однако, минуту поразмыслив, вышла на улицу – надо разобраться с местом для хранения дров. Это очень важно! Тем более, что отапливают каминами, которые так плохо держат тепло. Мёрзнуть дети больше не будут никогда.

   Участок перед домом был совсем крошечный – примерно метровой ширины полоса земли вдоль идущей к дверям дорожки. Но, дойдя до входа в дом, дорожка не заканчивалась, а шла дальше, и, завернув за угол, я обнаружила странную решетчатую пристройку к задней части дома.

   С трудом открыв неуклюжий заржавевший замок, запиравший хлипкие двери, заглянула. Да, вот здесь и хранятся дрова. Правда сейчас их было совсем мало. Даже не уверена, что нам хватит их на эту весну. В двух метрах от сарая заканчивался мой участок земли, забор, отгораживающий меня от соседей, был сложен из таких же кирпичей, как и дом. Именно сюда, на этот забор, и выходило окно из той большой комнаты, что папенька использовал под спальню.

   Вид, конечно, так себе. Разумеется, в целях экономии клали забор не сплошняком, а шашечкой, но сильно красивее он от этого не стал. Ну, ничего страшного, можно будет посадить какие-нибудь вьюны или кустарники и прикрыть эту убогую ограду. Впрочем, бог весть, когда у меня дойдут до этого руки. Я развернулась и пошла открывать остальные двери.

   Одна из них меня искренне порадовала – туалет. Да, без унитаза, да, без душа или ванны, зато в пустом углу есть сток в полу – я брезгливо передёрнулась – наполовину забитый чужими волосами. Генуэзская чаша, вделанная в пол, тоже нуждалась в чистке, но прекрасно уже то, что мне не придётся бегать с горшками – подбадривала я себя. На самом деле, грязь и запустение этого дома производили очень гнетущее впечатление.

   Четвёртая дверь неожиданно преподнесла сюрприз – за ней находилась не очередная комната, а узкая тёмная лестница на второй этаж. Слой пыли говорил о том, что ей не пользовались давным-давно. С некоторой опаской я поставила ногу на скрипнувшую ступеньку и немного потопталась, не рискуя сразу идти дальше. Однако, дерево было хоть и скрипучим, но достаточно крепким.

   Вспомнив, где в первый свой визит я видела огарок свечи, прошла в большую комнату, взяла жестяной подсвечник, чиркнула, и появился маленький огонёк. Стараясь не трогать руками грязные перила, поднялась и обнаружила, что на втором этаже расположены ещё три помещения, два из которых вполне годились под комнаты, а в одном из них, самом маленьком, с форточкой вместо окна, можно будет сделать кладовку. Или, например, спальню для горничной – я до сих пор не была уверена, что справлюсь с хозяйством сама.

   Только сперва нужно будет вывезти отсюда целый грузовик хлама! Я окинула взором груды сломанных стульев, непонятных предметов, каких-то ветхих мешков с загадочным содержимым, старых кастрюль, битых горшков и просто тряпья, накиданного на пол.

   Хотя, о каких это грузовиках я тут мечтаю?! Мусор на свалку придётся вывозить телегами. И это тоже нужно посчитать. Кроме того, стены на втором этаже были даже не оштукатурены – просто голый кирпич. С этим тоже надо будет что-то решать. Стиль лофт появится в местных интерьерах лет через двести, не раньше. Да и не самый это подходящий стиль для детских комнат.

   Да, я взяла детей под опеку, но, во-первых, я совершенно не представляла, как их воспитывают. Во-вторых, если с Линком я могла разговаривать, то его сестры я просто опасалась. Говорить она почти не умеет, объяснить, что ей нужно – не может, зато умеет плакать. Так что мысли мои о совместном существовании рядом с ними были далеко не радужные. Мне, если честно, было страшно.

   Не знаю, сколько я простояла на втором этаже, разглядывая эти груды мусора и прикидывая, что будет выгоднее – нанять помощниц и отмыть дом, заплатив им, или пока жить в гостинице и делать всё самой? Гостиница обходилась не так и дёшево. Линк, всё же, слишком мал, чтобы дать совет по найму рабочих.

   В голове у меня крутилось слово – поденщица. Из дамских романов я смутно помнила, что это такие работницы, которых нанимают временно, но сколько им платить и как договариваться, не представляла.

   От раздумий меня оторвал какой-то стук и мужской голос:

   — Почтенные кёрсты, с кем бы я мог поговорить?

   Я спустилась в прихожую и при ярком солнечном свете, бьющем в распахнутую дверь, увидела только тёмный громоздкий силуэт. Задула свечу и заметила, что как я не береглась, рукав платья покрыт пылью и прилипшим куском старой паутины. Мне стало неловко. Не знаю, кто этот гость и чего он хочет, но пригласить его в дом я точно не могу. Подсвечник я поставила прямо на пол, судорожно отряхнула с рукава прилипшую грязь, в два шага пересекла прихожую и вышла на низкое крылечко.

   Мужчина под моим напором спустился на ступеньку ниже, и теперь я отчётливо видела, что это молодой человек, не больше двадцати пяти-двадцати семи лет. Из-под элегантного суконного кепи, чем-то напоминающего наши жокейки, над ухом забавно выбивался каштановый вихор.

   По одежде я ещё не могла определить, к какому классу принадлежит человек. Кёрст он или трок? А ошибаться мне не хотелось. Ещё раз внимательно осмотрела его с ног до головы. Брюки из хорошей шерстяной ткани, чистые ботинки, значит, приехал, а не пришёл пешком, однако, на нём не шуба или пальто, а что-то напоминающее собой суконную куртку до середины бедра. Вещь аккуратно сшита, да и крой не самый простой, но я так и не определила его социальный статус.

   Не сказать, чтобы прямо писаный красавец, но лицо приятное. Чуть неловкая улыбка образовала ямочку на левой щеке. Только одну. Вторая обошлась без такого «украшения». Прямой нос, рыжевато-карие глаза и чуть оттопыренные уши. Он с интересом посмотрел на меня, аккуратно поклонился и сказал:

   — Добрый день! Я хотел бы видеть хозяина дома.

   — Добрый день! Тогда вам придётся поговорить со мной.

ГЛАВА 15

Он так искренне удивился, что я чуть не засмеялась. Секунду помявшись, тот, тем не менее, настойчиво продолжил:

   — Простите, юная кёрст, но неужели в доме нет кого-то постарше?

   — Почтенный кёрст, никого старше меня в доме нет, и именно я являюсь хозяйкой этого дома.

   Его явно что-то смущало в этом заявлении, он мялся и не мог решиться, тогда я добавила:

   — Или вы будете разговаривать со мной, или… — я выдержала небольшую паузу: — Простите, но у меня много дел.

   Мужчина решился:

   — Почтенная кёрста, я являюсь ведущим инженером газовой компании «Гейзер». Нашей фирмой разработана удивительно удобная газовая колонка, которая, если вы только захотите, даст вам возможность пользоваться горячей водой. Она с лёгкостью подогреет воду, бегущую из вашего крана.

   — Почтенный кёрст, это, конечно, очень заманчиво, но мой дом отапливается дровами.

   Он приподнял свою кепи, вежливо поклонился и сказал:

   — Позвольте представиться, Марсель де Лонг, — и вопросительно посмотрел на меня.

   Пришлось назваться:

   — Элен Дюрайн.

   Он ещё раз поклонился, надел кепи и начал заливаться соловьем:

   — Кёрста Дюрайн, если вы только захотите! В течение двадцати-двадцати пяти дней наша фирма подведёт газ к вашему дому. Вы просто не представляете, дорогая кёрст, насколько удобнее станет ваша жизнь! Дело даже не в том, что газ – это модно и современно! А в том, что газом можно отапливать и освещать дома, и вы больше никогда не будете возиться с закупкой дров, угля и свечей. Вам достаточно будет просто чиркнуть спичкой, и все удобства будут к вашим услугам!

   Я чуть поморщилась, похоже молодой человек принадлежал той сильно нелюбимой мною породе людей, которые продавали пенсионерам неработающие «чудо-утюги», «волшебные» пилюли от всего на свете и «вечные» сковородки, мгновенно прогорающие от контакта с плитой. Парень помялся и добавил:

   — Конечно, кёрст, вы можете обратиться к нашим конкурентам. «Вулкан» тоже может провести вам газ. Но! — он с самым серьёзным видом поднял палец вверх, подчёркивая важность своих слов, — Патент на колонку принадлежит мне, а потому «Вулкан» не может сделать вашу жизнь столь же удобной, как, например, мы, — он приподнял кепи и чуть поклонился.

   Я задумалась. Сложно проводить аналогии с моим миром, но вообще-то в романах Эмиля Золя и Драйзера встречались такие продавцы, кажется, они назывались коммивояжеры. И изначально, эта работа была вполне уважаемой. Помнится, отец донны Флор у Жоржи Амаду тоже этим занимался. Может быть, стоит расспросить поподробнее? Горячая вода в доме – вещь незаменимая.

   Я, если честно, просто не знала, что делать. Пригласить его в дом просто невозможно – слишком отвратительно выглядело то, что внутри. Но молодой человек, похоже, понял мои сомнения и протянул мне белый прямоугольничек визитки, со словами: «Если вы надумаете, кёрста Дюрайн, я буду рад лично составить для вас план».

   Он уже собрался было уходить, но тут я решила спросить о самом главном, уточнить, стоит ли мне вообще наведываться в эту фирму:

   — Скажите, кёрст де Лонг, а сколько будет стоить такое новшество? Ну, хотя бы примерно.

   Молодой человек чуть порозовел и начал подробно объяснять, что точную цену я смогу узнать только после составления плана и решения, чего конкретно и сколько в дом понадобится.

   — Кёрст де Лонг, мне нужна будет горячая вода на кухне и в ванной и перестройка камина под газовый. Для отопления большой комнаты на первом этаже и двух маленьких – на втором. Это всё.

   Мои слова его, похоже, сильно удивили.

   — Кёрста Дюрайн, немалую часть стоимости будут составлять газовые рожки. То, чем будет освещаться дом!

   — Благодарю за предложение, но мне газовое освещение не нужно.

   — Кёрста Дюрайн, но ведь свечи не дадут такого яркого освещения, как газ. В общем-то, освещение – и есть то, из-за чего люди его прокладывают!

   Но тут я собиралась стоять насмерть – я совершенно точно знала, что газовое освещение очень вредно. Свечи, конечно, то ещё удовольствие, но, возможно, здесь уже изобрели керосиновые лампы? В любом случае, что угодно, только не газ!

   Молодой человек ещё что-то пытался мне доказывать и даже, кажется, был слегка обижен моим нежеланием слушать о прелестях газового освещения, но, в конце концов, поняв, что я не сдамся, назвал мне цифру. Посмотрев на моё ошарашенное лицо, он чуть виновато пожал плечами, несколько смущённо улыбнулся и сказал:

   —Увы, кёрста Дюрайн, новинки прогресса всегда очень дороги. Это, конечно, не окончательная цифра, но примерно столько будет стоить газификация дома.

   Я закрыла за ним дверь, прошла в комнату, передёрнула плечами – слишком уж мерзко было здесь находиться – и вернулась на кухню. Достала обшарпанную табуретку, села и задумалась. Стук в дверь прервал мои размышления. На пороге вновь стоял Марсель де Лонг, который торопливо мне начал объяснять:

   — Понимаете, кёрста Дюрайн, вы можете, например, ставить не две колонки, а только одну, тогда это выйдет несколько дешевле. А если вы позволите мне взглянуть на ваш дом… Иногда газовой печью можно отапливать сразу несколько комнат – это зависит от их расположения. Тогда цена будет ещё немного ниже.

   Он вопросительно уставился мне в глаза. Я задумалась. Цену он, конечно, назвал аховую, но ремонт в доме всё равно придётся делать. И будет обидно через год, когда финансовое положение улучшится, снова развозить грязь, а коммивояжер, тем временем, чуть робко улыбнулся и сказал:

   — Вы позволите мне взглянуть на ваш дом?

   — Нет! — я выкрикнула это так резко, что, смутившись, он вытянул перед собой обе руки ладонями ко мне, показывая, что не настаивает.

   — Простите, кёрста Дюрайн, я вовсе не хотел вас задеть или обидеть. И я ни в коем случае не настаиваю…

   Мне стало очень неловко за свой вскрик, и я, несколько смущаясь, объяснила ему:

   — Понимаете, кёрст де Лонг, я получила этот дом в наследство и зашла в него в первый раз. Он… Понимаете, он просто в ужасном состоянии! Здесь нужен большой ремонт, но пока я не представляю ещё, за что браться!

   Немного помолчав, он аккуратно спросил:

   — Кёрста Дюрайн, раз уж вы всё равно собираетесь делать ремонт, то, может быть, как раз сейчас-то и есть самое время осмотреть дом? Такие масштабные работы, как проведение газа, лучше делать одновременно с ремонтом – это сэкономит вам не только силы, но и деньги.

   Минуту подумав, я мысленно махнула рукой, в конце концов, кто он мне такой, этот парень? Продаст он мне свои газовые колонки и больше мы с ним не увидимся, поэтому я пошире распахнула дверь и решительно сказала:

   — Проходите кёрст, если не боитесь испачкаться.

   К его чести, надо сказать, увидев бордельное лежбище в комнате, он не позволил себе ни одной кривой ухмылки. Достав из кармана складную рулетку, блокнот и карандаш, он поднялся на чердак, осмотрел комнаты, что-то померял, тщательно записывая каждую цифру, заглянул на кухню и в ванную, покрывая лист колонками записей, и примерно через полчаса, закончив всю эту возню, вынес вердикт:

   — Конечно, совсем точно вам назовёт цифру только наш бухгалтер, но если вы настаиваете на отказе от освещения… Значит две колонки – в ванную и на кухню, газовая плита – рекомендую заказать у нашей фирмы, и газовая печь – тут, надо сказать, вам очень повезло, её можно будет провести через все три комнаты... Так вот, это всё обойдётся вам от восьмидесяти до девяносто ферков.

   — Это вместе с плитой?

   — Да, кёрста Дюрайн, вместе с плитой на четыре конфорки. Ещё она включает в себя и духовку.

   Я вздохнула. Сумма, конечно, существенно уменьшилась, но, если учитывать ремонт, то мы рисковали остаться почти без налички. Однако и отказываться совсем я не стала.

   — Кёрст де Лонг, я ещё не знаю цену ремонта жилья, поэтому решить что-то сейчас ещё не могу. Как вы понимаете, в финансах я несколько ограничена.

   Он чуть поколебался и сказал:

   — Если вы ещё не определились с выбором мастеров… В одном здании с нами снимает офис трок Сурж. Он, конечно, человек грубоватый, но отзывы я о нём слышал только хорошие.

   Я поблагодарила кёрста де Лонга, проводила его и решила, что хотя бы барахло в комнатах смогу перебрать сама – вдруг найдётся ещё что-то полезное или даже что-то, что можно будет продать. Судя по озвученным цифрам на газ, сумма на ремонт будет тоже огромная. Напомнив себе знаменитую фразу Матроскина: «Общественный труд в мою пользу – он облагораживает человека!», я отправилась на чердак.

   Чихая от пыли и раскладывая по разным кучам тряпьё, дерево, металл и битую керамику, я несколько мрачно утешала себя:

   — Надо радоваться, что не в первобытное общество попала! Водопровод вон есть, унитаз есть… И даже поезда… А-а-ап-чхи! Может быть, ещё и чай нормальный найдётся?

   Помогало слабо, надо сказать. Зато несколько утешило то, что нашлись два стула с ободранными сидениями, но в остальном – целые. А обивку можно и поменять – какая-никакая, а экономия.

ГЛАВА 16

Считала я и прикидывала долго.

   Советовалась с Линком – больше было не с кем. Слушая его рассуждения, лишний раз убеждалась в том, что нужно поступать не так, как он советует, а так, как мне казалось правильным. Мальчишке всего двенадцать лет, и он изрядно напуган полуголодным существованием.

   Мысль о том, что придётся потратить совершенно бешеную, по его понятиям, сумму на такую вещь, как удобства, его просто ошарашивала. Он привык носить на себе груду тряпья, ночевать в холодной мерзкой неотапливаемой комнатёнке и считал, что главное – когда достаточно еды.

   Всё это было вполне понятно и объяснимо, но, даже если продолжать жить так же, рано или поздно деньги всё равно закончатся. В представлении Линка та сумма, что была у нас сейчас на руках – просто гигантская, и её хватит на несколько лет. В общем-то, в этом Линк был прав. Ведя очень скромное хозяйство, не покупая мясо и экономя на дровах, я вполне могла дорастить детей на эти деньги. Но сама мысль вести такой образ жизни казалась мне очень отвратительной.

   Когда-то, в той жизни, именно так я и начинала – экономила каждую копейку, не позволяла себе ничего лишнего и копила деньги на собственное жильё. Однако здесь и сейчас у нас, как ни странно, была гораздо более выигрышная позиция.

   У нас в собственности было жилище. Если постараться, можно сделать его комфортным и уютным. Даже после ремонта останется достаточно денег, чтобы прожить ещё год-полтора. Или же, вложив часть их, раскрутить собственное небольшое дело. И это был тот шанс, упускать который я не собиралась. Даже невзирая на то, что к этому плюсу шли два существенных минуса – сам Линк и его сестра.

   Мысль о детях по-прежнему тревожила меня. Я всё ещё слабо представляла себе, как буду их воспитывать. Более того, я сама за собой заметила, что непроизвольно скидываю все контакты с Эжен на её брата. Линк кормил её, играл с ней и гулял, сажал на горшок и укладывал спать, я же в это время старалась находить себе другие дела.

   Было в этом что-то неправильное и несправедливое по отношению к Линку. Забрать детей от опекунши – это моё решение. Почему же он должен за него расплачиваться?

   Вечером, когда дети уснули, я ворочалась на тахте до тех пор, пока не приняла чёткое решение, что и как делать дальше. Как ни странно, в этот раз мне не понадобилась моя «Маска силы».

   Может быть, это и было правильным. Нравится мне или нет, но эти дети на долгие годы становились моей семьёй. А в семье отгораживаться масками – это... Это неправильно. Пусть моя мать не была мне близка, но я постараюсь, чтобы Линк и Эжен стали.

   Утром я сообщила Брату суть своих ночных размышлений и постаралась донести до него, почему мы будем действовать так, а не иначе. Не знаю, стоило ли это делать, но он растёт и должен учиться на своих или чужих ошибках. Вот и пусть учится.

   Очередной раз оставив детей в гостинице, я отправилась не в наш дом, где уже закончила разборку хлама в комнатах, а по адресу с визитки, которую мне оставил тот газовщик. Как его там, кёрст де Лонг, кажется?

   Только отправилась я не к нему, а к тому самому троку Суржу. Горластый – вот первое впечатление от этого человека.

   Крошечная конторка находилась в полуподвальном помещении роскошного многоэтажного дома. Весь первый этаж был отдан под богатые заведения. Здесь находилась фирма «Гейзер», модный швейный салон «Элегант», приёмная какого-то законника, но самая огромная и кричащая вывеска была прилеплена сбоку здания над полуподвальным офисом. Золотые буквы на ярко-алом фоне даже не «говорили», а громко «орали» – «Самый лучший ремонт».

   Я с некоторым сомнением покосилась на вывеску – «дорохо-бохато» – совсем не в моём вкусе. Может, стоит поискать другого мастера? Однако принять решение я не успела.

   Дверь распахнулась и в проёме возник пожилой рыжий толстяк с солидной лысиной, багрово-красным лицом, где почти терялись крошечные голубые глазки, рыже-седыми бровями и бакенбардами, клочками торчащими в разные стороны. Чёрный деловой костюм выглядел так, как будто он в нём спит – мятый и лоснящийся. Зато штиблеты отблёскивали дорогим лаком, а на толстое пузо свисала широкая золотая цепь.

   — Что, юная кёрста, вам нужны услуги папаши Суржа? А то я в окно смотрю, а вы всё зайти стесняетесь! — мужчина не говорил, а вещал.

   Я опустила глаза вниз и заметила, что на уровне земли находится небольшое узкое окно, очевидно, в него этот «папаша» и разглядел мои ноги. Поняв, что сбежать не удастся, я вздохнула и ответила:

   — Да, трок Сурж, мне необходим ремонт, но…

   — Никаких «но», юная кёрста! Никаких «но»! Лучшие бригады мастеров – все у меня работают! И я лично за всем слежу! — значительно вздев кверху толстый палец, провозгласил толстяк.

   С трудом поклонившись, он распахнул дверь так, что я увидела тёмную узкую лестницу, ведущую вниз, и торжественно провозгласил:

   — Прошу! О делах я говорю только в своём офисе!

   Именно офис, небольшой и удивительно уютный, и дал мне надежду на то, что мы сможем договориться. Вывеска была ужасна, да, а вот рабочий кабинет трока обставлен очень удобно и эргономично. Тем более, что в своём маленьком кабинете трок Сурж понизил громкость голоса почти вполовину.

   Говорили мы долго, но результатами я осталась более чем довольна – сразу по окончании беседы трок нанял извозчика, повесил на дверях офиса табличку, где карандашом указал время возвращения, и вместе со мной отправился оценивать поле деятельности.

   Заглянул на кухню, внимательно осмотрел разнокалиберную отмытую посуду, надраенную раковину и огромную плиту, лично, с помощью рулетки, перемерял длину и ширину стен, занёс данные в большой блокнот и занялся ванной. На чердаке, одобрительно рассмотрев несколько куч рассортированного мной барахла, посопел и сказал:

   — Разберёмся!

   На всё про всё ушло больше двух часов, трок был въедлив и задавал много вопросов не только о ремонте, но и о будущей обстановке. Ключи от дома он попросил оставить до завтра. К обеду трок Сурж отвёз меня в гостиницу, заявив напоследок:

   — Так что, кёрст Элен, сегодня я схожу в «Гейзер», с бухгалтером побеседую, уточню кое-что. Вечером я ещё раз загляну в ваш дом – посоветуюсь кое с кем. Завтра я жду вас после обеда, ежели по сумме договоримся, то послезавтра, с Божьей помощью, можно и начать! И не переживайте, лишнего не спрошу!

   Мы всё ещё жили в гостинице и каждый день платили по три фанка. Этот расход очень раздражал меня, но и тут трок Сурж обещал помочь.

   После обеда, чётко решив следовать своим ночным мыслям, я первый раз осознанно отправилась гулять вместе с Линком и Эжен. Нельзя делать из мальчишки воспитателя для сестры. Конечно, совсем освободить его не получится, но раз уж мы – семья, то и делить заботы нужно на всех.

   Нам повезло – день был солнечный и неподалёку находился бесплатный парк. С большим интересом я разглядывала угловатые коляски на металлических колёсах, которые торжественно возили кормилицы, играющих под присмотром бонн и гувернанток малышей.

   В основном меня интересовала детская одежда. Была она сложная, многослойная и, на мой взгляд, очень неудобная. И мальчики, и девочки были одеты в копии взрослых костюмов, с единственным отличием – всё это было короче.

   Из-под девичьих платьев и пальтишек виднелись расшитые панталончики и тёплые чулки. Мальчикам полагались не брюки, а тёплые штанишки до колена и некое подобие курток, отягчённых пелеринами и капюшонами. При условии, что всё это шилось из толстой шерсти, бархата и сукна, вес выходил немаленький.

   Бегать и прыгать детям не разрешалось, и они чинно, за ручку, ходили со своими наставницами по длинной аллее только-только начинающих зеленеть деревьев. Единственным развлечением были качели. Самая обычная доска, на которую усаживали двоих малышей, несколько пар сидений на цепочках и пара ярко раскрашенных качающихся коняшек, которых облюбовали самые маленькие.

   Всё это удовольствие располагалось на огромном деревянном помосте и было огорожено низеньким заборчиком, вход туда охранял смазливый молодой человек, любезный и говорливый, успевающий и шепнуть комплимент хихикающей няньке, и получить с неё бронзовый корн, и перевернуть на низеньком столике песочные часы. Этих стекляшек у него было около десятка и деревянное основание каждой было выкрашено. К красному коньку – красные часы, к зелёным качелям – зелёные.

   Надо сказать, дела у него шли неплохо – больше половины мест было занято, а у входа нетерпеливо переминалась очередная нянька с мальчиком, поджидая, когда освободится облюбованное им сидение.

   Я с удивление заметила, с какой завистью Линк смотрит на эти примитивные развлечения. Надо отдать ему должное – никаких жалобных взоров в мою сторону не было. Даже Эжен, прилипшая к заборчику, огораживающему эту «роскошь», не хныкала и ничего не просила. Просто стояла и смотрела, держась ручками за деревянные плашки.

   — Линк, а тебе какие качели нравятся?

   С недоверием оглянувшись на меня, он ткнул рукой в сторону стойки, где поскрипывали качели на цепочках, и тихо ответил:

   — Вон те! — потупился и добавил: — Но за это же платить надо!

   У меня запершило в горле. Въевшаяся в плоть и кровь мальчика нищета подавляла в нём всё детское. Несколько раз глубоко вздохнув-выдохнув, я повела их ко входу на помост. Ошалевший от радости Линк убежал к вожделенным цепочкам, смело заявив:

   — Я сам! Я знаю, как надо! Я всегда смотрел и знаю, как надо!

   Эжен, поколебавшись, выбрала себе красного коня. Я встала сзади неё и, поставив ногу на специальную широкую педаль, начала медленно и аккуратно раскачивать конструкцию, следя, чтобы малышка крепко держалась.

   В общем-то, свалиться с такой сидушки было сложно, но девочка, желая поделиться радостью, всё время оглядывалась на меня и, очевидно, боясь, что удовольствие закончится, командовала:

   — Исё! Исё! Матли!

   В целом, прогулка удалась. Только на обратном пути Линк очень серьёзно мне выговорил:

   — Всё же, Элен, третий раз платить было не надо, — потом подумал и добавил: — Но это очень-очень здорово!

ГЛАВА 17

К моему приходу трок Сурж подготовился весьма основательно. Говорил он долго, а я всё больше и больше понимала – надо соглашаться.

   — … с «Гейзером» мы это обсудили. Печь, колонки и плиту они установят сами, если мы с вами договоримся. Вот смотрите, — он протянул мне лист дешёвой сероватой бумаги: — это мои расчёты. Тут всё: штукатурка стен в двух комнатах, замена рамы – видели, что она совсем сгнила? В трёх местах нужно менять половые доски, ну и, разумеется, побелка и покраска. А вот туалет я бы предложил вам выложить специальной плиткой – дороговато, но практично. Да и возле плиты на кухне не помешал бы такой прямоугольник из плитки. Дорого выйдет отциклевать паркет в большой комнате, но сам он в хорошем состоянии, менять выйдет дороже.

   Посмотрев сумму, стоящую в конце листа, я сочла её вполне приемлемой. Перечисленный объём работы, который берёт на себя трок Сурж, был велик. Правда, я собиралась немного поторговаться – просто для приличия. Слава богу, что не успела. Уловив мой одобрительный кивок, трок продолжил, протягивая мне ещё один лист такой же бумаги:

   — А вот это… — он как бы чуть смутился и даже слегка понизил голос: — небольшая помощь вам.

   На листке бумаги значились три адреса, каждому прилагалось имя. Я вопросительно глянула на трока.

   — Трок Крип, — пояснил толстяк, — он скупкой старья занимается, мебели в том числе. Ну и продажей тоже, и ремонтом. Вот у вас там два стульчика стоят – можно ему продать, а можно и договориться – вам обтяжку новую сделают. Тряпьё он ваше всё выкупит, да и металл заберёт по честной цене. А на эти деньги, ежели пожелаете, можете у него мебель присмотреть, хоть она и не новая будет, зато крепкая. Вечерком я его сводил к вам в дом, вот он такую записку вам велел передать.

   Передо мной лёг клочок бумаги, где корявым почерком была расписана стоимость всех моих «богатств», сваленных в кучи на втором этаже. Отдельно – сумма за шерстяное тряпьё, отдельно – за льняное, отдельно – за два грязных шёлковых платья. Столбик с небольшими цифрами продолжили металлы, ломаная мебель и огромная резная кровать вместе с зеркалом из большой комнаты.

   Общая сумма, подбитая на этой бумажке, меня сильно порадовала. Конечно, тряпки и деревянный лом стоили не так и дорого, зато огромное зеркало на колёсиках обещало покрыть чуть ли не пятую часть ремонта, да и за кровать сумма была, на мой взгляд, более чем приличная.

   Второй адрес принадлежал некой кёрст Фронг.

   — Это очень достойная пожилая кёрст! У неё есть небольшая комнатка, которую она сдаёт. Пятнадцать