Запрети себя любить. Каролина Шторм

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА ПЕРВАЯ
• ГЛАВА ВТОРАЯ
• ГЛАВА ТРЕТЬЯ
• ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
• ГЛАВА ПЯТАЯ
• ГЛАВА ШЕСТАЯ
• ГЛАВА СЕДЬМАЯ
• ГЛАВА ВОСЬМАЯ
• ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
• ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

АННОТАЦИЯ

"Да, ты заслужил это зло. И гораздо больше. Ты слишком много брал на себя. Ты решил, что я сдалась. Это не так. И я не позволю тебе делать со мной то, что ты хочешь. Я буду делать сама, что хочу. Даже если мне будет трудно. А ты…

   Ты можешь быть счастливым. Если, конечно, сможешь.

   Я не буду больше тебя любить. И постараюсь сделать так, чтобы забыть обо всём, что с тобой связано".

   "Я отпускаю её потому что так надо. И в голове рождаются сотни поводов. Но правда лишь в одном – она нужна мне гораздо больше, чем я думал. И я не готов принять это как должное. Потому что, позволив ей узнать правду, я стану слабее. И тогда она сможет вертеть мной, как ей захочется. Женщины коварны. Особенно те, которых любишь. От них принимать удар ножом в спину больнее всего.

   И как можно быстрее ухожу от этого места, от неё. Чтобы, не дай Бог, не захотелось вернуться и… остаться".

   Эта история о ЛЮБВИ - всепоглощающей, безумной, невозможной. История взросления и поиска себя в большом мире. История, которую хочется прожить вновь...

   Книга посвящается эпохе нулевых. Вторая книга цикла "Посвящение нулевым".

   Содержит нецензурную брань и эротические сцены. Очень эмоционально описаны переживания героев.

***

«Мне осталась одна забава:

   С. Есенин «Мне осталась одна забава»

   Посвящается нашим нулевым…

ПРОЛОГ

ЕВГЕНИЙ

   Темнота… Чёрное небо вокруг, чёрные очертания всего. Я ничего не вижу. Не могу пошевелиться. Себя не ощущаю совсем. Я, вообще, жив? Или уже нет? Как это понять? Мерцание… Какое-то слабое мерцание пытается пробиться сквозь эту чёрную завесу. Я хочу разлепить веки, но они будто свинцом придавлены. Какая тяжесть!.. И как теперь смотреть?

   – Женя… Женя…

   Знакомый голос доносится издалека. Меня кто-то зовёт, пытается вернуть в прежнюю жизнь. Но я пока не знаю, готов ли я. А вдруг там всё будет по-прежнему? Или, наоборот, всё изменится до неузнаваемости, и я не смогу там, как раньше, жить.

   – Женя, открой глаза. Женя, сынок!..

   Мама.

   Значит, это она меня звала.

   Надо сделать усилие.

   Сознанием возвращаюсь в тело. Начинаю ощущать конечности. Даже могу ими пошевелить. Что-то хочу сказать, но во рту всё пересохло. И язык меня не слушается. Пора показать, что я всё ещё здесь. Открываю глаза.

   Свет!

   Как же его здесь много!.. Я совсем отвык.

   – Женя… – мама плачет. – Наконец-то!.. Ты так долго спал.

   – Где я? – мой первый вопрос.

   – В больничной палате. Ты попал в аварию, сынок. Вместе со своими друзьями.

   Помню. Всё помню. Даже то, что хочу забыть.

   – А где отец?

   Мама вздыхает.

   – Должно быть, в полиции.

   – Зачем? – разум пока плохо соображает. Я не могу соотнести эту аварию, больничную палату и то, что отец мой в полиции.

   – Женя, он пытается уладить твоё дело, – отвечает мама.

   – Какое дело? Я же в больнице, – всё ещё не понимаю, о чём говорит мама.

   А она заботливо укрывает меня одеялом, поправляет подушку.

   – Давай потом об этом поговорим, сынок. Сейчас тебе надо отдыхать и набираться сил.

   – Сколько я здесь?

   – Тебя привезли прошлой ночью. Меньше суток, – рассказывает мама. – Врач говорит: ничего опасного. Плечо сломано, два ребра – это всё заживёт. И сотрясение мозга небольшое. В остальном всё нормально. Тебе повезло, сынок.

   Повезло.

   Я закрываю глаза и проваливаюсь в воспоминания. Мама меня не тревожит разговорами. Наверное, думает, что я сплю. Пусть так. Мне нужно собраться с мыслями. Я помню, мы ехали по ночной дороге. Помню, нам навстречу выскочил грузовик. Или это была «легковушка»?.. Не уверен. Помню, кто-то громко кричал. До сих пор в ушах звенит, когда этот крик вспоминаю. Девушка… Ксюша?

   Нет, Ксюши там не было. Вместо неё – Лиза.

   – Как она? – снова открываю глаза. Мама вздрагивает от испуга.

   – Кто, сынок?

   – Лиза.

   – С ней всё в порядке, сынок, – успокаивает мама. – Она не пострадала.

   – А где она сейчас?

   – Наверное, у себя дома.

   – Она придёт сюда?

   Не знаю, зачем я это спрашиваю. Воспаленный мозг выдаёт неожиданные вопросы. Лиза жива и сейчас у себя дома. Так хорошо. А что с остальными? Нас было много.

   Я не успеваю ничего спросить. В палату входит доктор и идёт ко мне. Садится рядом, спрашивает:

   – Как ты себя чувствуешь, Евгений?

   – Пока не знаю, – отвечаю я. – Вроде, живой.

   – Живой, ещё какой живой! – бодрым голосом отвечает доктор. – А то, что поломалось, срастётся быстро. Ты молодой, у тебя кости крепкие.

   Характер только слабый. Был бы крепче, за руль в пьяном виде в переполненной машине не сел бы. Друзья уговорили – как всегда. И я поддался. Собственно, получил то, что заслужил. Браво, Евгений! Снова на высоте.

   Доктор слушает удары сердца, осматривает повреждения, измеряет давление, температуру.

   – Когда меня выпишут? – спрашиваю я.

   – Подожди, ты только лёг, – объясняет доктор. – Через пару дней операцию проведём. Надо тебе плечевую кость вправить. А то срастётся криво, будет потом одно плечо выше другого. Неделю, как минимум, придётся здесь провести. А дальше – по самочувствию. Если ухудшений не будет, можем отправить на домашнее лечение.

   – В университет уже сообщили, – вставляет реплику мама. – Пока на больничном. Но если тебе будет тяжело учиться, возьмём академический отпуск.

   Ах да, ещё универ. Об этом я благополучно забыл. Четвёртый курс. Пропади он пропадом! Столько времени зря потрачено. Нафик мне этот академ? Если уйду, то назад уже не вернусь. Хватит мне этой учёбы.

   Доктор заканчивает осмотр, желает мне скорейшего выздоровления и выходит из палаты.

   – Мам, а ты здесь всё время сидишь? – спрашиваю я. – С ночи, как меня привезли?

   – Да, конечно. Когда нам позвонили и сообщили, что ты попал в аварию, мы с отцом сразу приехали.

   – Так я в областной больнице? – до меня, наконец, доходит. – Не в нашей?

   – Ну, что ты. У нас стационара по травматологии нет.

   – А отец? Ты сказала: он в полиции. В нашей?

   – Нет. Дело здесь возбудили. Водитель автобуса – местный житель.

   Так мы в автобус врезались. Ну-да, я не успел разглядеть. Фары слепили глаза.

   – Хорошо, что ты успел свернуть на обочину, сынок, – сказала мама. – Если бы лоб в лоб … – она судорожно сглатывает. – Не знаю, что тогда было бы.

   Что тут не знать, мам? Наша «легковушка» – всмятку. И все, кто в ней сидел, тоже. Похоже, нам и впрямь повезло.

   – Плохо то, что машина не твоя, – добавляет мама. – За это штраф полагается. И прав могут лишить.

   Да уж… Вождение чужой машины в пьяном виде, набитой битком людьми, авария – всё это может потянуть на хороший срок.

   – Так вот почему отец в полиции, – соображаю понемногу я. – Договориться, наверное, хочет. Чтоб до суда не доводили.

   Мама ничего не отвечает. Да я и сам всё понимаю. Дурак, непроходимый дурак! Во всём виноват. А хуже всего то, что расплачиваться за меня придётся родителям. У меня же ни гроша за душой. И работать пока не смогу. Вот чёрт!

   Я дёргаюсь, пытаюсь подняться. Плечо пронзает резкая боль. И голова кружится. Бессильно откидываюсь назад, на подушку. Даже встать на ноги не могу! На что же я годен?

   – Сынок, – просит мама, – пожалуйста, не делай резких движений. Тебе ещё рано.

   Мама, мне скоро всё будет поздно!..

   – Где остальные пацаны? – спрашиваю я. – Тоже в палатах лежат?

   – Их домой отпустили. Кто с ушибами, кто с ссадинами. Тебе больше всех досталось. Ты же за рулём был. Можно сказать, принял удар на себя.

   Тоже мне, герой! Усмехаюсь горько. Поделом мне это всё. Надо свою голову на плечах иметь, а не на чужую полагаться. Клянусь, выйду отсюда (если до тюрьмы дело не дойдёт) – начну жить по-новому. Хватит в эти игры играть.

   Дверь в палату широко открывается. Я уже предчувствую опасность. Слышу твёрдую поступь, вижу знакомый профиль. Так ко мне может входить только один человек.

   – Пап…

   – Очнулся, наконец. Это хорошо.

   Отец хмурый, строгий ещё больше, чем обычно. И то ли мне кажется, то ли у него и впрямь седых волос прибавилось. И лицом он выглядит старше своих лет. Что с ним случилось? Неужели это из-за меня? Нервничает, переживает? Сын непутёвый опять дел натворил. Да таких дел, что впору отречься от него. Только я ведь давно уже совершеннолетний. Сам за себя ответственность несу. Только обеспечить себя не могу. А так – ответственный!.. Тьфу!

   Отец смотрит, молча. Заговаривать первым не хочет. Я всё понимаю. Не такого сына он хотел видеть продолжателем своего рода. Но в семье, как говорится, не без урода. А в нашей семье уродом может быть только один.

   – Ну, что там, Женя? – обращается мама к отцу. Тёзки мы с ним. В честь себя отец назвал. Думал, таким же, как он буду. Ага, чёрта с два!

   – Пока под вопросом, – отвечает отец, недовольно косясь в мою сторону. – Обещали подумать, что с этим можно сделать, – и тут повернулся ко мне. – Скажи мне, Женя, зачем ты в эту машину полез? Зачем за руль сел?

   – Больше некому было, пап. Я самый трезвый был.

   Он хмыкает.

   – Трезвенник, блядь!

   – Женя! – просит его мама. – В больнице матом не ругайся.

   Он машет на неё рукой. Какое до этого дело, если на кону жизнь и свобода? Хотя жизнь уже вне опасности. Моя – а остальных?

   – Пацанам за это ничего не будет?

   – Им – нет. Судить должны водителя. Впрочем… – он понизил голос, – другая сторона обвинений, вроде, не предъявляет.

   – Ты про водителя автобуса? – уточняет мама.

   – Ну-да. У него, вообще, ни царапины. Это наши дураки пострадали, – и снова ко мне. – Если ты был трезвый, почему не справился с управлением?

   – Фары ослепили, – припоминаю я.

   – Потому что на «встречку» выехал! – не сдержавшись, отец повысил голос. И, сжав кулаки, процедил. – Ох, Женя, Женя, тюрьма по тебе плачет!

   – Не говори так! – взмолилась мама.

   А я понимаю, что он прав.

   – Я готов, пап. Хоть сейчас можешь меня туда отправить.

   Мать хватается за голову.

   – Храбриться пытаешься? – наступает на меня отец. – Подожди, я тебе устрою! Ты хоть знаешь, что произошло?

   – Знаю. Я попал в аварию, будучи за рулём чужой машины, набитой людьми, выехав на встречную полосу в нетрезвом виде.

   – Ты человека убил! – заорал отец.

   Резкая боль в глазах. Я зажмурился – больно смотреть.

   – Женя! – мама бросается ко мне.

   С трудом открываю глаза. Боль теперь в висках отзывается.

   – Что ты сказал, пап? Повтори.

   – Алексей – владелец машины, твой друг… Он погиб в той аварии.

   – Лёха?!

   Мрак. Мрак и тьма.

   Снова проваливаюсь в эту спасительную черноту. Если б только можно было никогда из неё не выходить!..

   Леха – он рядом сидел, и в момент удара его вынесло вперёд. Он на меня всем весом навалился. И, похоже, меня это спасло. Но не его…

   Пацан, друг детства, с которым вместе бухали, курили что ни попадя, девчонок лапали, а потом обменивались ими, как футболками, до дыр затёртыми, блин!.. Лёха – он же хороший парень, добрый, никому зла в жизни не сделавший. Малость что алкаш, так же, как и я. Зато работящий. После девятого из школы ушёл, поступил в училище. Отцу помогал на стройке. Блядь!..

   Мне ни в жизнь теперь не очиститься. И совесть свою не успокоить никогда.

   Мой друг погиб из-за меня…

   Погиб он, а я – нет!..

   Зачем?!..

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПАВЕЛ

   – Пашенька, милый мой! Приехал?

   – Бабушка! – протягиваю руки, чтобы обнять. Моя старушка склоняется ко мне, заключает в объятия. Какая она сухонькая!.. Платьице залатанное, старенькое, платочек белый на голове. Глаза ещё хорошо видят. Вот он, твой правнук Пашка, пяти лет от роду. Приехал свою любимую бабушку навестить. Летом в деревне хорошо. Птицы поют, трава зелёная и такая мягкая, что в ней хочется лежать, кувыркаться. А на деревьях растут яблоки, и груши, и сливы скоро поспеют. Будем объедаться.

   – Пашенька, как твои дела?

   – Да хорошо, бабуль. К тебе очень хотел приехать. Давно не видел. Ты сама у нас редко бываешь.

   – Тяжело мне, Пашенька, выезжать стало. До остановки далеко. Да и боязно. А вдруг не доеду? – бабушка вздыхает. – Ты лучше про себя расскажи. Что у тебя нового?

   – У меня? Да вот чего. Я, бабушка, жениться собираюсь.

   – Жениться? – удивляется она. – Не рановато тебе, Паша?

   – Нет, бабушка. В самый раз. Да и отказаться нельзя. Невеста моя беременна. Ребенок у нас скоро будет.

   – Вот оно что, Пашенька… Тогда это правильно. Родителям нельзя своих детей бросать.

   – И я так тоже думаю, бабушка.

   – А ты хоть любишь её, свою невесту?

   – Люблю? Наверное. Без любви в жизни счастья не бывает.

   – Правильно, Пашенька, говоришь, правильно… Жениться только по любви.

   – Куда же ты, бабушка? – старушка вдруг исчезает. Вместо неё остаётся тлеющий огонёк свечи. И память – вечная память…

   * * *

   Просыпаюсь резко и вздрагиваю. Всё ещё ночь, но сон как рукой сняло. Я отвык спать спокойно. График работы этой долбанной всё мне перепутал. По ночам на ногах, подносы разносил. Хотя какие теперь подносы? Специалист экономического отдела серьёзной организации. Только диплома не хватает. Но до него совсем чуть-чуть осталось. Ноябрь заканчивается, зима на носу. Предпоследняя сессия.

   Всё будет нормально. Я знаю это. Я к этому шёл, препятствия оставляя позади. И дальше пойду. Пробьюсь, если надо, куда угодно. А мне надо!

   На тумбочке лежат часы. Я их всегда снимаю перед тем, как ложиться в постель. Половина третьего. Недолго же я спал. А теперь хоть глаз выколи. Сны ещё беспокойные… не к месту. Бабушка снилась. Вернее, прабабушка. Но я-то её бабушкой называл. Хорошая она была, добрая… Жаль, что так мало я её застал на этом свете. Походу, всё хорошее, вообще, быстро мимо меня проходит. Промелькнет чуть, поманит своей рукой, а потом вдруг исчезнет, как ни бывало. И снова я остаюсь один, при своём. Что ж, не привыкать…

   Бросаю взгляд в сторону. Милада спит крепко, обняв подушку. Пока ещё на животе можно. Потом, сказали, на бок ложиться. Ребёнка можно придавить.

   Ребёнка?..

   Ты ли это, Пашка Сазонов, спишь сейчас в одной постели с женщиной, которая носит твоего ребёнка?

   Мне до сих пор в это не верится. И то, как я мог попасть.

   Нет, ни о чём не жалею. Я с этой женщиной собирался судьбу связать. И к этому всё и шло. Потом, правда, стал сомневаться. Что-то меня спутало, заставило думать и чувствовать по-другому. Теперь это в прошлом. Надеюсь.

   Резко откидываю одеяло, встаю и иду на кухню. Без сна лежать неинтересно. Включаю чайник и, пока он нагревается, достаю пачку сигарет. Милада не любит, когда я курю в квартире. Вытяжка работает плохо, запах табака по комнате распространяется. Я его почти не ощущаю, привык. А у неё сейчас реакция на запах изменилась. Раньше было всё равно, теперь – нет. Я закрываю дверь на кухню, открываю настежь окно и закуриваю.

   Квартира, которую мы снимаем, однокомнатная, но улучшенной планировки. Здесь просторная кухня, есть балкон, санузел раздельный. Нормально для двоих. Потом надо будет думать о расширении. Она звала меня к себе. И будущая тёща тоже пыталась уговаривать. Но я стоял на своём.

   – Мужчина должен сам заработать на жильё для своей семьи.

   – Молодец, Павел, – тесть поддержал. Сам когда-то с малого начинал. Теперь – большая шишка в городе. Конечно, для единственной дочери хочет удобств. Но, вроде как, с моим появлением в их жизни они смирились. Да, не фонтан, деньги не сыплются из карманов. Но Милада сама такого выбрала. А теперь уже поздно – через семь месяцев ребёнок родится.

   Ребёнок… Каждый раз, повторяя себе это, пытаюсь осознать происходящее. И каждый раз признаю, что не такого я желал. Дети – святое, они приносят радость. Но и они не всегда желанны. Как я, например. Появился не в то время и не к месту. Поэтому отец решил свалить. Меньше знает – крепче спит. А мне так часто хотелось, чтоб он уснул вечным сном!

   Кто он? Где он? Я никогда его не видел. А если и видел, то где-нибудь в толпе, мельком, не обратив должного внимания. Ни единой фотографии. А мать говорила: мы чем-то похожи.

   Чайник закипел. Сигарета погасла. А я хочу ещё одну. Курить много – вредно. Вообще, вредно жить. Но я та ещё зараза, чтоб меня можно было одолеть.

   К чему снятся покойники? К дождю, вроде. А какой может быть дождь, когда снег уже два дня падает? Этот – точно ляжет настоящим покровом до весны. Первый – тот был некрепкий. Первый же дождь его смыл. Как и всё, что в тот день было…

   Вот чёрт! Как ни крути, опять возвращаюсь туда воспоминаниями. Хотел бы забыть – не могу! Не получается, блядь!.. То ли я такой слабохарактерный, то ли… чёрт знает что ещё. Эта девчонка с её огромными глазами до сих пор передо мной. И этот её немой упрёк, который она боится мне высказать. Боится – потому что знает: я могу уже не прийти. Не стану выслушивать её жалобы и проповеди. Развернусь и – не прощаясь, хлопнув дверью. Зачем она мне? Таких я уже сотни…

   Нет, сам себе вру. Никогда у меня таких не было. Конечно, она особенная. Поэтому зацепила. Репейник, блин! Но ведь это я сам к ней ходил, упрашивал. Склонял на свою сторону. Она, в конце концов, согласилась. Нежная, скромная. Стыдливая. Всего боялась. И взгляд опускала, когда я её, раздетую, своими глазами ласкал. И руками так касался, словно она может быть только моя!

   Да, моя!..

   Была… Теперь – не знаю.

   Сам упустил.

   Даже проще – держать не стал.

   А зачем она мне нужна? Я не знаю, что делать с маленькими девочками. Им только боль причинять. Лишний раз не хочется. Достаточно ей того, что она уже получила. Может, теперь начнёт с другими связываться? Попробует раз-другой, станет покладистой. Научится чему-нибудь новому. А то она в постели ну совсем девочка!

   А вдруг ей с кем-то другим понравится? Тогда забудет Пашку и даже вспоминать не захочет. Будет принадлежать кому-то другому.

   Кому-то другому – но не мне.

   Нет! Нет! Нет!

   Не хочу я этого. Она – моя! И как можно её с кем-то другим представить?

   Собака на сене я, одним словом. Никак разобраться с собой не могу. Уходя – уходи, так ведь говорят? Так вот, похоже, я дальше этой кухни никуда не ушёл.

   -– Паш, ты чего?

   Милада трогает плечо. Я оборачиваюсь. Стоит в одной сорочке, заспанная. Волосы взлохмаченные. На людях бы она так ни за что не показалась. Но мне можно видеть всё. Животик у неё ещё совсем плоский. На приёме сказали: до шести месяцев может не появиться. Потом начнёт быстро расти. Для Милады это, конечно, шок. Она себя к такому не готовила. А с другой стороны ей уже двадцать пять. Очень подходящий возраст.

   – Опять куришь? – она потянула носом воздух, потом стала руками отталкивать воображаемый дым. – Может, бросишь уже?

   – Нет.

   – Я бросила, – напоминает об этом по сто раз в день.

   – Гордишься собой? – спрашиваю я.

   – При чём тут гордость, Паш? Ради ребёнка.

   – Знаю, – целую её в щёку. – Ты у меня умница. Хочешь чаю?

   – Нет, хочу спать. Идём?

   – Чуть позже. Мне надо кое-что обдумать, – беру кружку, наливаю чай и разбавляю кипятком. Потом добавляю две ложки сахара.

   – О чём ты хочешь подумать, Паш? Сейчас ночь. Не самое лучшее время.

   – Для меня – подходящее.

   Она наигранно тяжело вздыхает.

   – Ну, что у тебя случилось?

   – Друг в больницу попал. После аварии. Сколько дней прошло – я его ни разу не навестил.

   – Ты про Женьку Селивёрстова? – она знает эту историю.

   – Да.

   На следующий день, как я съехал с общаги, мне позвонил Юрец. Я уже знал про Женька – вахтёр доложил. Юрец спросил, поеду ли я к нему.

   – Нет, как-нибудь в другой раз, – отказался я. – У самого проблемы.

   Не стал рассказывать Юрцу, что именно у меня произошло. Пока сам до конца не разобрался. Но, тем не менее, с Миладой мы сняли квартиру, я уволился с «Территории», на прощание показав админу fuc. Мог бы и голую задницу, но это менее эстетично. Потом пришёл в офис, куда не так давно устроился. Там написал по собственному желанию. Полина провожала меня взглядом, но я ничего ей не сказал на прощание. Думаю, она легко переживёт нашу разлуку. Обещаний никаких не было.

   А вчера официально устроился в компанию будущего тестя. Такое покровительство с одной стороны приятно, с другой – умаляет мои собственные достоинства. Просто опускает их до минимума. Как эти все мордовороты, которые делят со мной офисный быт, поймут, что я в этой жизни сам чего-то стою? Нет, для них я отныне и навечно – обыкновенный мажорчик, выбившийся в люди рукой «золотого» папы. Пусть не родного, зато приобретённого благодаря его дочери. Вот и получается, что карьерный рост у меня оказался возможен через постель. Так и проституткой себя ощутить недолго!

   Я нервничаю постоянно в связи с этим. Милада видит, Милада понимает. Но принять мои амбиции не хочет. Папа всё устроил, надо быть благодарным.

   А если я этого не просил?

   – Отказывайся, – говорит она. – И тогда наш ребёнок будет расти в нищете.

   Я злюсь ещё больше.

   – Вот так ты, значит, в меня веришь? Да, жена моя будущая?

   – Паш, я готова верить. Только знаю тебя. Ты очень много косячишь. Пожалуйста, держи себя в руках.

   – Я держу. Но и у меня может быть личное пространство, которое я захочу чем-нибудь заполнить.

   – Например? – сразу вскидывается она.

   – Например, встретиться с друзьями.

   – С теми собутыльниками из вашей общаги? – Милада не упускает случая поддеть и их, и меня.

   – Ну, если ты меня алкоголиком считаешь…

   – Нет, не считаю. И надеюсь, ты им никогда не станешь. Только эти друзья тебе не пара.

   – А кто же тогда пара? – усмехаюсь. – Может, ты будешь решать?

   О, я знаю, с каким наслаждением она бы взяла под свой неусыпный контроль всю мою жизнь. И следила бы за каждым шагом. Улавливала бы каждый промах. Я не знаю, зачем ей нужен. А когда она говорит о любви, я не верю. Что угодно, но этого чувства там точно нет. Эта женщина способна любить только себя.

   * * *

   Я ещё долго потом не ложусь. Когда она крепко уснёт – тогда можно. Отвернувшись от неё, натянув на себя кусок одеяла. Я просто ещё не готов. Мне нужно время. Так сразу всё навалилось. А я ещё имел глупость подумать о разрыве. Кольцо, которое выбросил в снег, так и не нашёл. Кто-нибудь забрал себе. Потом продаст или, может, подарит кому. Не жалко. Оно Миладе предназначалось, но… Всё равно будем окольцованы. Завтра утром идём подавать заявление в загс. До этого два раза были – то закрыто, то клиентов много. Не судьба, подумал я тогда. Но в этот раз, наверно, всё получится. А когда справку покажем о беременности, то дату росписи скорую назначат. Так обычно месяц – два ждут. А мы – каких-нибудь пару недель. Милада хочет своей шикарной фигурой на свадьбе блеснуть. Пока не располнела. И платье уже заказала. Брать в салоне готовое – это не для неё. Она хочет уникальный фасон. Папа обещал подарок дочери сделать. А мне вообще ничего не надо. Костюм надел – и не парься.

   Ложусь в постель, когда на часах уже около пяти. Вставать в семь. Сначала Миладу отвезти, потом самому на работу. Машина её, вожу я. Во всём купили Пашку. Связали по рукам и ногам. И даже деньги, что я получать буду, своей зарплатой не могу считать. Опять же, платит «золотой» папа. Как жаль, что мой родной таким не был.

   Как хорошо, что он таким не был! Мажор – не самая приятная перспектива.

   Но я сломаю этот ярлык, который на меня приклеило семейство Шумаковых. Будет моя семья – Сазоновых.

   Семья, которую я создам сам.

   С нелюбимой женщиной и нежеланным ребёнком.

   КСЕНИЯ

   На контрольную по высшей математике сегодня не явилась. И грамматику по английскому прогуляла. Юлька – вместе со мной. Решила не оставлять подругу в беде. Мне могло бы быть стыдно за это, если б я не думала постоянно о том, как мне плохо. В унынии человек забывает обо всём, кроме себя самого. Становится эгоистом. И я – не исключение.

   В ту ночь, когда ушёл Пашка, я долго не могла заснуть. Стояла у открытого окна в глупой надежде простудиться и заболеть (как будто мне это чем-то поможет!..) К счастью, не удалось. Потом долго слонялась по коридору. Ходила в гости к соседям, «стреляла» сигареты. Здесь этого добра всегда найдётся – выручат.

   А потом ко мне присоединилась Юлька. Пришла и молча встала рядом. Какое-то время просто наблюдала за мной, потом изрекла:

   – Ксюш, долго это будет продолжаться?

   – Ты о чём? – будто я не понимаю!

   – Сама знаешь. Но если хочешь, могу озвучить. Как долго ты будешь из-за этого убиваться?

   – «Из-за этого»? – переспросила я, лишь бы потянуть время. Зная Юльку, отделаться короткими репликами не получится. Она вытянет из меня всё, но лишь для того, чтобы внутри горечи как можно меньше осталось. Она очень добрая и, пожалуй, единственная, кто так искренне ко мне относится. Может, потому что ей самой в жизни приходилось несладко.

   – Дай, пожалуйста, – Юля берёт у меня сигарету, тушит её и бросает окурок в консервную банку. Студенческая пепельница – последний писк современной моды в декоре. – Ксюш, ты мне такой не нравишься.

   – Я сама себе такой не нравлюсь.

   – Давай поговорим, – просит Юля, и я понимаю, что сейчас это именно то, что мне нужно. Мы идём в мою комнату. Маши там нет. У неё, в отличие от нас двоих, личная жизнь налаживается. Юля включает чайник, достаёт из буфета кружки. Чай в пакетиках, дешёвый, невкусный. А дома всегда рассыпной завариваем. Но здесь в большом городе быт сильно упрощается. И то, что казалось привычным, традиционным раньше, в эти новые городские рамки уже не вписывается.

   Я иногда скучаю по домашнему уюту, который не получается создать в этой комнате. Здесь слишком мало моего личного. А то, что есть, сливается с другими людьми, живущими по соседству. Общежитие – место объединения людей. И в то же время именно оно рознит их так, как ничто другое. В толпе легко затеряться и потерять свою уникальность. Но можно держать её внутри и не показывать никому. Я привыкла прятаться на людях. Находясь в компании, всегда существую внутри себя. И доверчивая, и пугливая одновременно.

   А Юлька знает меня. И пытается понять. Поэтому только с ней я могу поговорить по душам.

   – Что он сказал тебе? – спрашивает она, конечно, имея в виду Пашку. – Ты после его ухода совсем никакая. Обидел? Гадостей наговорил?

   – Да. А чего ещё от него ожидать?

   Повторяю фразу, слышанную много раз от других. Но сама я в это не верю.

   Не верю, что он во всём такой плохой, как о нём говорят. Я знаю его другим.

   Я помню.

   – Ксюш, – продолжает разговор Юлька, – если ты от него ничего хорошего не ждёшь, тогда зачем подпускаешь его так близко? Скажешь, что дело в сексе, – не поверю. Может быть, он и мастер (я не знаю), но это точно не повод. Особенно для тебя.

   – Нет, дело не в этом.

   – А в чём? – Юлька смотрит прямо и вопросы задаёт напрямую. – Ты его так сильно любишь?

   Киваю еле заметно.

   – Да, первая любовь – она такая… – Юлька подсаживается ближе.

   Чайник давно закипел и выключился, но нам обеим всё равно. Сидим рядом, склонив друг к другу головы и вздыхаем. Две подружки, одна из которых – дура.

   – Так что он тебе сказал, Ксюш? – вновь спрашивает Юлька. – Впрочем, если не хочешь, то не отвечай. Это личное.

   – Наговорил столько всего!.. – вспоминаю я. – Что я знала, на что шла. Что оставаться со мной он не собирается. И всё в том же духе.

   – Ясно. И что ты думаешь делать?

   – Хороший вопрос. Если по правильному – забыть его, вычеркнуть из своей жизни и продолжать, как ни в чём не бывало.

   – А если по-настоящему?

   Молчу и отрицательно мотаю головой. Всё, слова иссякли. Дальше за меня говорят наполненные слезами глаза. Я ждала их раньше, но слёзы тоже коварны. И проливаются не всегда, когда этого хочется. Я не люблю плакать на людях. Мне сразу становится стыдно. Даже перед Юлькой. Но она, кажется, готова заплакать вместе со мной.

   – Ксюш, честно говоря, я не знаю, что посоветовать в такой ситуации. Сказать «забудь» – просто, если сама ничего подобного не чувствую. Ты влюбилась в него – что ж… Прими как есть. В этом ничего плохого. Наоборот, любовь придаёт человеку сил, окрыляет его. Конечно, хочется, чтобы она была взаимной. Хотя насчёт этого я не совсем уверена. Твой Пашка – очень мутный тип. Но что-то в нём есть такое… – она замялась. – В общем, я думаю, он врёт, и ты ему небезразлична.

   Вытираю слёзы.

   – С чего ты это взяла? – спрашиваю, в надежде услышать что-то, что убедит меня в правоте Юлькиных слов.

   – Ну, я тебе об этом давно говорила. Он точно питает к тебе симпатию. И, возможно, нечто большее. Только что-то ему мешает признаться в этом. Даже не тебе признаться, а себе самому. Как будто это сделает его другим… слабым, что ли…

   – В глазах этой Милады?

   – Её присутствие тоже играет роль, – соглашается Юлька. – И она ему для чего-то нужна.

   – Больше, чем я?

   – Получается так.

   По сути, Юлька подтверждает то, о чём я и сама думаю. Да, Пашка, далеко не положительный герой. И у него много недостатков. И сам он весь порочный. Но иногда, ловя на себе его взгляд, я ощущаю что-то, что он тщательно пытается скрыть. Он прячется за маской грубости, дерзости, жестокости. Ему привычен этот образ. Лучшая защита – это нападение. И Пашка это знает наверняка. Что же такого у него там, внутри, в самой глубине его сердца, что он так хочет это скрыть? Он ведь не всегда злой. Каким он был тогда, в ночном парке!.. Выпал первый снег, и всё совершилось впервые. Я помню каждую деталь. И вряд ли когда-нибудь забуду. Первая любовь, первый мужчина… А я бы дорого отдала, чтобы он стал единственным!..

   Юлька спала у меня, и утром мы благополучно прогуляли первую пару. Потом вторую. А когда собрались идти на третью, в дверь постучали.

   – Привет, девочки, – в комнату заглянул Фауст, и Юлька, увидев его, сразу отвернулась. – Новость слышали?

   – Здесь каждую минуту новости, – пробурчала моя подруга, недовольная его появлением.

   – Я про конкретную новость. Это связано с Женьком Селивёрстовым.

   – Что с ним? – встрепенулась я.

   – Значит, не слышали… – протянул Фауст. А Юлька вскинулась на него.

   – Да не тяни ты! Говори, что за новость. Нам в универ надо уходить.

   – Женёк в аварию попал. На машине разбился.

   – Насмерть?! – вскрикнули мы одновременно.

   Фауст (зараза!) нарочно выдержал театральную паузу, а потом ответил: «Нет».

   – Слава Богу!..

   – Его доставили в нашу областную больницу. Переломы, ушибы. Вроде, ничего страшного. Жить, короче, будет.

   – Вот и хорошо, – Юлька взяла меня за руку, давая понять, что разговор окончен. – Идём, Ксюш.

   – Подожди, – я остановила её. И обратилась к Фаусту. – В какой он палате? Его можно навестить?

   – Можно. Я сегодня как раз туда собираюсь.

   Сомнений нет. Решение принимаю мгновенно.

   – Я с тобой!

   Юлька смотрит на меня с немым вопросом в глазах. Но я точно знаю, что поступаю правильно. Не только ради Евгения. Мне самой это нужно.

   – Поехали, – говорит Фауст и выходит первым. Я – следом за ним. Слышу, как в замке поворачивается ключ.

   – Подождите меня, – Юлька нагоняет нас. – Вместе поедем.

   Универ сегодня обойдётся без нас.

   ЕВГЕНИЙ

   Мир померк и остыл. Люда, лица, тени… Приходят и уходят, не оставляя за собой след. Я их не вижу и не слышу. Словно в полудреме, на самом деле так пытаюсь от всего отгородиться. Если притвориться идиотом, жить становится проще.

   Маму попросил уйти. Хватит быть сиделкой при мне живом. На ноги сам встану, пройдусь и снова лягу. Не потому что силы нет, а потому что желание иссякло. И воля вместе с ним. Леха ушёл в небытие, а меня здесь ещё что-то держит.

   Отец не появляется второй раз. Вот уж кто осуждает меня больше всех. Нет, вру. Больше всех я сам себя осуждаю. Только в суде моём толку никакого. Всё уже свершилось.

   Доктор с каждым днём отмечает улучшение здоровья. И удивляется моему мрачному состоянию.

   – Евгений, тебе бы радоваться надо, – говорит он. – В рубашке родился.

   Я бы радовался, если бы не тот другой, для которого рубашки не нашлось.

   За окном зима. Больница находится в лесу, и пейзажи здесь, конечно, красивые. Глядя на них, я пробую сочинять, но рифма совсем не идёт. Кто говорит, что вдохновляется окружающим миром, тот врёт. Его нельзя отыскать нигде (вдохновение), кроме как внутри себя. А если там пустота, о чём тогда речь?

   Дверь со скрипом открывается. Петли ржавые, почти как у нас в общаге. Вваливается целая толпа народу. Я вначале глазам своим не верю. Первым подаёт голос Фауст.

   – Дружище! – кричит он и, раскрыв объятия, идёт ко мне.

   – Осторожнее. Плечо ещё болит, – предупреждаю его.

   – Да на тебе, как на собаке! А нас пугали – шрамы, ушибы, – Фауст осматривает меня словно девку на выданье. – Хорош!.. Как тебя угораздило, рассказывай.

   – Пить надо меньше.

   Я смотрю через его плечо. Две девушки, одна из которых мне хорошо известна. Её буквально на днях вспоминал. Вот и пришла. Волосы длинные заплетены в косу, взгляд кроткий. Хорошая она, милая. Заметив, что я на неё смотрю, шагнула вперёд.

   – Привет, – улыбнулась, и чуть покраснела. – Как ты?

   – Живой и почти целый.

   Удивительно – рядом с ней мне вдруг захотелось улыбнуться. Я вспомнил, что ещё не всё потеряно в этой жизни. И если отыскать новый смысл, можно воспрянуть духом. Ушёл друг детства, но взамен придёт кто-то другой. Так и забвение приходит после утраты. Ко мне, как оказалось, слишком быстро. Может, я не горевал по-настоящему? Может, я вообще на это не способен? Отец прав: я пустой человек. Перевёртыш.

   – Когда тебя выпишут? – спрашивает Ксюша. Ей это, правда, интересно. Я вижу, как она внимательна ко мне. Не та, что была раньше, в самом начале знакомства. Там её Пашка спутал, голову своими идеями задурил. Он умеет пыль пустить в глаза. Особенно маленьким девочкам. Но Ксюша неглупая, его, надеюсь, быстро разгадала. А раз так, у меня ещё может быть шанс.

   О чём я только думаю, стоя в больничной палате с босыми ногами в старых домашних тапках и выцветшем синем трико с оттопыренными коленками? Отец подогнал. Сказал: «Здесь не салон, выбирать нечего». Вот и красуюсь теперь. Разве в таком виде гостей принимают? Евгений…

   Фауст ещё что-то спрашивает. Видя, что я отвечаю неохотно, переключается на общих друзей. Толян уже в столице. Через месяц, не раньше, приедет. А если понравится, то надолго останется. До летней сессии, как минимум. Надеется её вместе с зимней одним махом закрыть. Не знаю, как у него это получится. Отличником никогда не был. И красноречием, как Юрец, не отличается. Умный только Пашка. Он же и самый вредный.

   Словно в подтверждение моих мыслей дверь открывается едва ли не с пинка, и на пороге предстаёт сам товарищ Сазонов. Очень в тему, как всегда. И я не знаю, радоваться его приходу или нет.

   – Какие люди! – на весь коридор кричит он. Не помню, чтобы Пашка когда-нибудь говорил тихо. Ему нравится привлекать внимание. И плевать, что в соседней палате кому-то делают процедуры, а кто-то, может, уже спит. Пашка пришёл – значит, все должны это увидеть и услышать.

   Он хорошо одет. Не то, что я. И причёсан. Любит выглядеть «с иголочки». Похож на местного франта. Меня это в нём бесит. Но я никогда не говорил. Пашку не переделать. Да он и слушать не станет.

   Наглым взглядом всех по очереди окидывает, ни на ком не задерживается. Фаусту пожимает руку, потом – мне. В его больших меняющих оттенок глазах мелькает что-то похожее на сочувствие. Хотя, наверное, мне это только кажется. Пашка и сочувствие – рядом не стоят.

   – Извини, что не пришёл раньше, – говорит он. – Дела семейные.

   Фауст тут же подхватывает.

   – Семейные, говоришь? Когда жениться успел? Почему нам не сказал?

   – Скажу, когда время подойдёт, – отвечает Пашка, не оборачиваясь к Фаусту. Он смотрит на меня. – Когда выписывают?

   – Через неделю обещали. Руку вправили, остальное само заживёт.

   – Это хорошо. Как другие – те, с кем ты ехал?

   Вот этого не надо было. Судорожно сглатываю. Пашка всё видит. Каждый жест ловит.

   – Пацан один погиб, – охрипшим голосом произношу я. – Друг детства.

   – Жаль… – у Сазонова в лице ничего не меняется. Какая жалость, чёрт возьми?! Он Лёху никогда не знал. Какое ему дело до одного погибшего парня, если каждый день таких, как он, сотни погибают?

   Я не хочу говорить с Пашкой. Становится противно. На выручку приходит Фауст, заметив, видимо, мою неприязнь. Подходит ближе и встаёт между нами.

   – Ладно, Женёк, для нас главное, что ты жив.

   В его искренность я почему-то верю. Фауст, конечно, не подарок, но гадостей мне точно никогда не делал. А Пашка… Опять ищу глазами Ксюшу. Она совсем притихла, прижалась к своей подруге. Чувствует себя, наверное, не в своей тарелке. Общество Сазонова её тоже напрягает. Но я же не могу сказать ему, чтоб ушёл.

   Ситуацию спасла медсестра, которая, войдя в палату, с удивлением обнаружила четверых гостей.

   – Вам придётся выйти, – сказала она. – Больному надо ставить капельницу.

   – Опять? – однако, иду к своей кровати, сажусь и снимаю тапки.

   – До конца недели, – объясняет медсестра, быстро орудуя приспособлениями. Она ловко управляется со всем, а перед уходом напоминает ребятам: «Больному нужен покой. Приходите завтра».

   – Как скажете, – Пашка шутливо раскланивается. А она чуть улыбается ему в ответ. Вот чертяка! Он и здесь найдёт себе приключений.

   – Пока, народ! – говорю я, лежа на спине. – Вы молодцы, что пришли.

   – И ты будь молодцом, – вторит Фауст. – Поправляйся. А то на гитаре некому играть. Я, знаешь, как по твоей мелодии соскучился?

   Улыбка моя получилась грустной. Гитара… Любимый инструмент. Может, ей удастся меня вылечить?

   Они все выходят в коридор. А я закрываю глаза и забываюсь коротким сном. В голове звучит мелодия «Я гитару на нежность настрою…»

   Подруга моя верная. Во сне к тебе лечу!..

   ПАВЕЛ

   Чувствую себя не в своей тарелке. В этом долбанном офисе, в этом долбанном пиджаке самого модного фасона, который мне подбирала Милада, среди этих долбанных людишек – моих новоиспеченных коллег! Внутри меня бурлит злость, и я с трудом сдерживаю себя. Вспомнил о тех днях, когда я работал бок о бок с Полиной. То место, по сути, я тоже получил в подарок. Девушка постаралась. Да и в «Территории» меня держали благодаря тому, что админ (сука!), оказывается, близкий друг моей ненаглядной.

   Вот и весь рассказ. Чего я добился сам за время самостоятельной жизни? Везде лазейки, знакомства, протектораты. Нет ничего настоящего. Так получается, что единственное место, где я мог быть самим собой, это пресловутое студенческое общежитие. Там меня никто никуда не двигал. Если только в очередь за рюмкой. Но я прохода не давал. Самому казалось мало.

   И сегодня придя в этот до белизны начищенный офис (языками его, что ли, вылизывали?), я смог высидеть только до обеда. Потом написал заявление и отправился на больничный. До завтрашнего утра. А дальше посмотрим.

   Мне обязательно нужно во всём разобраться, иначе я просто свихнусь. Навалилось всё сразу, и я почти готов был свалиться под этими ударами. Но решил, что так дело не пойдёт. Надо вставать и идти. Или я не Пашка Сазонов, в конце концов?

   После работы решил поехать навестить Евгешу. Нехорошо получается – друг в больнице, чудом избежал смерти. А я даже ни разу к нему не зайду? Так только чмо самое настоящее поступает. Евгеша – он ведь добрый парень, незлобивый. Вляпался, конечно, сам виноват. Юрец мне кое-что рассказал. И то, что авария не прошла без последствий, я тоже знаю. Надеюсь, папаша его дело замнёт. И Евген, как всегда, выйдет сухим из воды. Честное слово, я ему этого желаю!

   Иду по больничному коридору и слышу знакомые голоса. Ну, конечно, кто додумается во время тихого часа сюда прийти? Только наша шпана общажная. Фауст разливается соловьём, его за километр слышно. И Евгена голос знакомый, словно надтреснутый. Последствия сотрясения, наверное. Распахиваю дверь, совсем как у себя в комнате, – широко, смело. Оп-па! А вот этого я не ожидал!.. Кто привёл сюда этих двух девочек? Фауст, зараза! Ну, что ж, раз такой расклад…

   Делаю вид, что меня интересует один только Евген. Собственно, к нему я сюда и шёл. Выглядит, словно побитая собака. Волосы взъерошенные, трико это… отцовское, наверное. Наспех собрали, потом решили, что так сойдёт. Впрочем, Евген никогда хорошим вкусом не отличался. Ладно, фик с ним. Это же стационар, не показ мод.

   Ксюша…

   Блин, Ксюша!..

   Как ты только оказалась здесь?

   Добрая душа, решила друга проведать. Ты же не знала, что меня здесь встретишь.

   И я этого знать не мог.

   Судьба свела, не иначе. Только зачем?

   Я стою к ней спиной, разговариваю с Евгеном. Но затылком ощущаю её взгляд, сверлящий меня изнутри. И самому становится не по себе. Я был груб с ней в нашу последнюю встречу. В тот миг, когда она ждала ласки, я бросил ей в лицо жестокость. Отравил её нежную тонкую душу своим ядом. И, наверняка, заставил эти огромные прекрасные глаза плакать. Я сам себя за это ненавижу, но по-другому не могу. Она слишком хорошая, слишком… правильная. Не для меня.

   Нет, не для меня.

   Мы выходим в коридор, любезно выставленные процедурной медсестрой. Мне надо бы уйти сразу же, но что-то держит здесь. А Фауст, сука, по любому с ними заодно.

   – Пойдём, – говорит, – Юль. Поговорить надо.

   Ах, да, у них же шуры-муры были. Видимо, Фаусту никто больше не даёт, вот он и решил отношения возобновить. А я уже на низком старте. Но вдруг вместо того, чтобы сбежать отсюда, неожиданно для самого себя говорю:

   – Не хочешь прогуляться до кафе? У меня обеденный перерыв. Одному скучно.

   Ксюша внимательно смотрит мне в глаза какие-то доли секунды. А у меня от одного её взгляда мороз по коже. Она меня осуждает. Почему это меня волнует?

   – Хорошо, – соглашается она. – Составлю тебе компанию.

   Я смотрю, как она одевается. Кутается в своё пальто, как маленькая птичка. На руки надевает варежки. Я не могу не улыбнуться, глядя на это. Маленькая моя, хорошая моя девочка!.. Зачем же тебе такой, как я? Ты достойна лучшего.

   Мы выходим из больницы. Я хочу взять её за руку и повести за собой, но не решаюсь. Иногда прикосновение руки к руке может значить очень много. В детстве это казалось особенно важным. Взял девочку за руку – теперь она твоя невеста. А сейчас даже переспав с девушкой можно ничего не обещать. Её выбор – её ответственность. До чего стала цинична жизнь! И мы, люди, сплошь циники.

   Я веду Ксюшу в маленькое кафе недалеко от парка. Не того, где мы были в ночь, когда выпал первый снег. В городе есть и другой парк. Он поменьше и выглядит более мрачным. И людей в нём мало. Особенно теперь, когда холодно. Я беру два кофе и предлагаю Ксюше пирожные. Она скромно соглашается. Маленькие любят сладкое. Странно, что мне именно такое сравнение приходит на ум. Она ведь уже взрослая, совершеннолетняя и… даже не девочка. Я вспоминаю об этом иногда. Её глаза, наполовину прикрытые пушистыми ресницами. Её маленький ротик, который издаёт слабые стоны. Я бы дорого отдал за то, чтобы это повторить. Но ведь я сам поставил точку. Или это было многоточием?

   – Тебе по-прежнему нравится Евген? – спрашиваю я её. Дурак! Сам же знаю ответ. Но нет, мне важно услышать это от неё.

   – Он мне всегда нравился, – спокойно говорит Ксюша. – Как человек. Он очень добрый, милый. Его хочется пожалеть.

   – Что же он, по-твоему, такой беспомощный?

   – Почему сразу беспомощный? – возмущается Ксюша. – Если к человеку возникает чувство жалости, разве это плохо?

   – Да! Никогда нельзя допускать, чтобы тебя жалели.

   – Кто тебе это сказал?

   Я усмехаюсь.

   – Сам решил. И следую этому принципу всегда.

   – Значит, – и голос её дрогнул, – ты никого не жалеешь?

   – Нет. Никого.

   Она молча продолжила пить кофе.

   Я чувствую, что должен был сказать что-то другое. Вернее, она другого от меня ждала. Но я привык кривить душой. Нет, конечно, я не такой злой, каким хочу казаться. И мне не чужды простые человеческие чувства. Но как же глубоко они запрятаны под толстым слоем моих защитных границ!

   – Ксюш, пойми, я не могу и не хочу быть другим. Возможно, ты хотела бы видеть меня не таким. Но… это не моя проблема. Я такой, какой есть, – быстро говорю я.

   А она в ответ:

   – Я не знаю, какой ты есть. Потому что ты бываешь разным. То грубишь, бросаешь в лицо такие злые слова… – она делает глубокий вдох. – Потом приходишь снова, но уже совсем другим – ласковым, любящим. Я не понимаю…

   – Ну, ласковым я могу быть только в том случае, если мне что-то нужно, – признаюсь я и дополняю образ наглой ухмылкой.

   Я знаю, как это действует. Она поверит мне сейчас. И это хорошо для нас обоих.

   – Ксюш, – снова обращаюсь к ней. Она отводит взгляд в сторону, но ресницы уже дрожат. И она кусает губы, чтобы не заплакать. Как легко быть сильным, независимым рядом с такой, как она – беззащитной! В который раз проклинаю самого себя. Но остановиться уже не могу. – Мы с Миладой подали заявление в загс. Свадьба через три недели. Это дело решённое.

   – Ты любишь её? – по-прежнему, не глядя.

   – Ты уже спрашивала, – и я на неё не смотрю.

   – Тогда зачем с другими спишь?

   – Я ни с кем не сплю! – почти взрываюсь. – Я трахаюсь!

   – В чём разница?

   – Я должен тебе объяснять? – почему она злит меня?

   – Ты ничего мне не должен, – твёрдо заявляет Ксюша.

   – Вот и отлично, – кофе допит, и я встаю из-за стола. Увидев это, ко мне шустро подбегает официант. Я расплачиваюсь с ним. Ксюша к пирожным так и не притронулась.

   – Забирать будете? – спрашивает официант. Я вопросительно смотрю на Ксюшу.

   – Нет, спасибо, – отвечает она. – Мне уже достаточно.

   Её стойкость меня почему-то выводит из себя. Если б она плакала, кричала, сыпала оскорблениями, было бы гораздо проще. Я привык к такому поведению разгневанных, недовольных мной женщин. Но Ксюша – другая! Она не станет вести себя подобно им. Замкнётся в себе, закроет сердечко на ключ, а потом отдаст его мне – тому, кто готов растоптать и уничтожить это сокровище. И ни слова протеста не выскажет. Мне хочется убить её за эту покорность! Если б она была другой, то…

   Я бы её не выбрал.

   Она уходит первой. Буквально выбегает на улицу, даже как следует не замотав на шее шарф. Я вылетаю следом и ловлю её за руку. Рывком притягиваю к себе, склоняю к ней лицо. Нахожу её губы и жадно начинаю их целовать. Она сопротивляется недолго. Сначала упирается своими маленькими кулачками мне в грудь, потом сама же тянется руками, чтобы обнять меня за шею. Её губы мягкие, сладкие и такие горячие! Она ждёт меня, ждёт по-прежнему. А я, дурак, отказываюсь от собственного счастья. Ради чего? Чтобы ложиться в постель с совершенно чужой мне женщиной, отворачиваться от неё, не касаясь идеально сложенного тела, которое больше не вызывает у меня эмоций страсти? Да я не просто дурак, я – псих!

   А что же ты во мне находишь, девочка?

   Я отпускаю её, потому что так надо. И в голове рождаются сотни поводов. Но правда лишь в одном – она нужна мне гораздо больше, чем я думал. И я не готов принять это как должное. Потому что, позволив ей узнать правду, я стану слабее. И тогда она сможет вертеть мной, как ей захочется. Женщины коварны. Особенно те, которых любишь. От них принимать удар ножом в спину больнее всего.

   Отпускаю её с сожалением.

   – Надо идти, маленькая.

   – Иди, – и ни слова против. Как будто, так и надо.

   Разворачиваюсь. Нам точно в разные стороны. Но на прощание бросаю взгляд через плечо и подмигиваю ей.

   – Ещё увидимся! Не скучай.

   И как можно быстрее ухожу от этого места, от неё. Чтобы, не дай Бог, не захотелось вернуться и… остаться.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЕВГЕНИЙ

   – Ну, что, Женек, готовься к выписке, – сообщает прямо с порога отец. – Завтра тебя забираю.

   Забрать можно свою вещь. Неживой предмет. Или бесформенное тело, которое само за себя не отвечает. Мне кажется, таким я выгляжу в его глазах. Иногда, правда, проскальзывает интерес. Я ведь тоже не всегда косячу. Когда отец бывает пьян, он сам даёт мне в руки гитару и просит сыграть что-нибудь задушевное. И его на слезу пробивает. После этого он злится и требует прекратить. Странный человек он, Евгений Петрович. Всё пытаюсь его понять и никак не могу. Мы слишком разные. Мыслим, чувствуем по-разному. Поэтому всегда – по разным берегам.

   – Что насчёт уголовного дела? – интересуюсь я. Отец и словом не обмолвился ни разу. Молчит об этом уже целую неделю. А вдруг мне реально срок грозит?

   Да нет, он бы об этом сказал.

   – Вспомнил, наконец!.. – торжественно произносит отец, так словно речь о каком-то грандиозном событии, которое я упустил из виду. – Что ж, раз хочешь знать… Нет никакого уголовного дела.

   – То есть как – нет?

   – А так. Дело никто не возбуждал. Нет состава преступления.

   – Так Лёшка ведь…

   Отец перебивает.

   – Твой Лёшка сам нарвался. Рано или поздно это всё равно бы с ним случилось. Жаль, что в этот раз ты с ним рядом оказался. С другой стороны, остался жив. А это самое главное.

   – Я жив, он – нет, – мрачно напоминаю я.

   – Пусть земля ему будет пухом, – говорит отец, закрывая тем самым тему. – Пойми, Евгений, каждый в этой жизни находит то, что он ищет. И если думать, что пьянки и гулянки приведут к чему-нибудь хорошему, то это большая ошибка. Заблуждение!.. Нельзя жить так легкомысленно. У любого действия есть последствия.

   Я молчал, слушая. Он не ругал, не оскорблял, как это обычно бывало. Он просто делился тем, что, возможно, сам однажды понял. И взгляд его был усталым. И выглядел он совсем старым. Впервые, быть может, мне стало жаль его.

   – Прости меня, пап, – и голос задрожал. Ну, вот, ещё не хватало перед отцом слезу пустить. Он же меня загнобит сразу!

   Но вместо ожидаемого отец махнул рукой.

   – Да чего уж там… Я сам перепугался, когда узнал. Ночью звонят, сообщают: сын в аварию попал. Как думаешь, легко мне было? Ещё и мать надо успокоить. Давление сразу подскочило, сердце схватило… Женек, – тревожным взглядом отец смотрит на меня, – ты этого больше не делай. Пообещай.

   – Пап, я… – мнусь, не зная, как реагировать на его слова.

   – Пообещай, – повторяет он. – Дай слово, что не повторится.

   – Хорошо, – соглашаюсь, как всегда. – Даю слово.

   Он кивает. Верит – нет? Откуда мне знать? Я сам себе не очень верю.

   – Ты вещи собери. Сегодня последние процедуры. А завтра я за тобой приеду, – напоминает отец.

   Я не мог не спросить.

   – Куда поедем?

   – Домой. Куда же ещё?

   – А что насчёт универа?

   – Надо же, – удивляется отец, – про универ вспомнил.

   – Так уже декабрь. Сессия на носу.

   Очередная сессия, к которой я не буду готов. Очередные «двойки» на экзаменах. И пересдачи под строгим неусыпным контролем. Вроде недолго осталось потерпеть. Всего два года. Даже меньше. А я никак не могу привыкнуть. И каждый раз как будто заново. По кругу.

   – Вот что, Женёк, – говорит отец, – я тебя домой заберу, недельку ты отлежишься, в чувства придёшь. А дальше смотри сам. Ты взрослый, тебе решения принимать.

   Слушаю отца и не верю, что он эти слова произносит. Ты ли это, Евгений Петрович, военный мужчина до мозга костей? Где твоя выправка, где бравый взгляд?

   Всё сын непутёвый поломал.

   – Пока ты здесь лежал, – поясняет отец, – я многое передумал. Мать тоже на мозги капала. Может, и права в чём-то. Да, я всегда был слишком строг к тебе. И не учитывал того, что ты не тот, каким я себе представлял, – тяжело вздыхает. – Знаешь, не хочу я тебе жизнь ломать смолоду. Так из тебя ничего хорошего не получится.

   Неужели? И что я слышу?

   – В общем, если хочешь – забирай документы и вали из этого университета нахрен! Я вмешиваться не стану, – заключает отец. – Только уговор: бросишь учёбу – сразу пойдёшь работать. Мне нахлебники не нужны. Тебе двадцать лет.

   – Я помню, пап.

   Мы распрощались, пожав друг другу руки. Он уехал домой. Накинув на плечи куртку, я в домашних тапочках вышел на порог стационара. Достал сигарету из кармана (Фауст вчера целую пачку привёз). Чиркнул спичкой и затянулся. Привычный вкус дешёвого табака. Курить вряд ли когда-нибудь брошу. Вредно, конечно. А с другой стороны есть ли в этой жизни что-нибудь безвредное? Взять к примеру такое светлое чувство, как любовь. Что – не вредное? Лизка говорила, что любила меня. И где она сейчас? За всё время, что я в больнице, ни разу не навестила. И не позвонила. Может, у неё тоже сессия? Рановато. Или осеннее – зимняя депрессия? Нет, конечно. У неё парень, который оказался дураком.

   Был парень. Теперь уже нет.

   Докурив, бросаю «бычок» в мусорное ведро.

   – Селиверстов, – мимо проходит медсестра – та, что мне капельницы ставит. Молодая девушка, симпатичная. Ненамного старше меня. – Вы почему на территории стационара курите?

   – Больше не буду, – с улыбкой отвечаю я.

   – Не холодно вам? – спрашивает она, переводя взгляд на мои тапочки.

   – Нормально, – а сам кутаюсь в куртку. Холодная она, ещё осенняя. Когда в аварию попал, была другая погода. А сейчас самая настоящая зима.

   – Идите в палату, – строгим голосом говорит медсестра. – Я сейчас к вам приду.

   – Слушаюсь, – мне от чего-то становится веселее. Ведь, если подумать, всё не так уж и плохо складывается. Отец сказал: не будет настаивать на продолжении обучения. Значит, можно забирать документы. Не лежит у меня душа к этому универу.

   А с другой стороны, три года тоже не прошли даром. И чтобы их сейчас – коту под хвост? Надо подумать как следует.

   А медсестра уже входит в мою палату.

   – Ну, что, Евгений, готовы к процедурам?

   – С вашей лёгкой руки – всегда.

   Она улыбчивая. И вовсе не такая строгая, как показалась вначале.

   – Простите, а как вас зовут? – спрашиваю я, пока она возится со шприцем и ампулой.

   – Марина, – отвечает медсестра.

   – Марина, – повторяю я. – Хорошее у вас имя.

   – Обыкновенное, – она ловко вводит мне иглу в вену. – Теперь лежите смирно, не двигайтесь. Лекарство прокапает, тогда я приду.

   – А как вы узнаете, что оно прокапало? Может, здесь останетесь? Со мной?

   – Селивёрстов, у меня и другие пациенты, – напоминает Марина. – Не вы один.

   – Жаль… – притворно вздыхаю я. – Хотелось бы остаться одному.

   – У вас будет такая возможность, – Марина уходит, прикрыв за собой дверь. А я смотрю ей вслед и думаю о том, что под этим белым халатом у неё очень красивые ноги. А если этот халат снять…

   Кажется, мне точно пора на выписку. Засиделся я тут, залежался. А у Марины надо будет взять номер телефона. Хорошая она девушка. И ноги у неё красивые. А глаза…

   Глаза не помню, какого цвета. Я ниже смотрел.

   КСЕНИЯ

   Лежу на кровати с книгой в руках. Пытаюсь сосредоточиться и понять смысл текста. Учебник по высшей математике, взятый в библиотеке, уже изрядно потёртый, местами исписан ручкой. Последнюю контрольную я написала неплохо. Но выучить все эти формулы и понятия не могу. Никогда не думала, что я такая тупая. В школе училась отлично, и та же математика мне легко давалась. Как и всё остальное.

   Но в универе другие правила. «Пятёрки» получает тот, кто проявляет активность. А если сидеть молча на всех семинарах и практических, есть риск остаться незамеченным. И тогда на экзамене профессор, глядя поверх своих огромных очков, удивлённо спросит: «Кто вы, барышня? Я вас впервые вижу».

   Всё это – со слов Насти. Она халявщица и двоечница. Способностей, по её собственному выражению, нет. Но учиться надо. «Вышка» потом пригодится. Только где? В продовольственном магазине?

   Кстати об этом. Фауст принёс торт в честь своего… уж не знаю, чего. Говорит: именины. Но мне кажется, это всего лишь повод. Он хочет наладить отношения с Юлей. Поэтому стал часто заходить к нам в гости. Я не против, мне он не мешает. Но она сомневается.

   – Понимаешь, я не уверена, что он – тот, кто мне нужен, – говорит подруга. – Замутили по пьяни, как это обычно бывает. Жалеть об этом поздно. Что сделано, то сделано. Но спать с ним дальше не хочу. Есть и другие варианты.

   Я тут же заинтересовалась.

   – Какие другие варианты? Ты мне ничего не рассказывала.

   – Да это я так, размышляю. Пока ничего серьёзного.

   Я вновь уткнулась в книгу. Несколько раз прочитала одно и то же предложение и со вздохом отложила.

   – Не получается у меня сегодня.

   – Думаешь не о том, – заметила Юля.

   – Надо водки выпить, – заглянувшая в комнату Настя сориентировалась быстро. – Хотите, девочки?

   – Хотим, – ответила Юля за нас двоих.

   – Тогда пошли ко мне.

   Как оказалось, Настя уже была навеселе. У дверей нам встретился Фауст, который поинтересовался, куда мы направляемся. Настя молча взяла его под руку и повела за собой. Тортик, видимо, останется для Маши. Может, ещё Юрка к ней зайдёт.

   А в комнате у Насти надымлено и шумно. Какие-то незнакомые парни сидят за столом. В углу жмётся Яна. Рядом с ней соседка Лена. Увидев нас, девчонки замахали руками, а парни громко засвистели.

   – К нашей компании прибыло!

   Фауст тут же пошёл знакомиться. Каждому важно назвал своё прозвище. Кстати, я его имени до сих пор не знаю. И даже Юля, хотя она считается (или считалась) его девушкой.

    Мы подсели к столу, нам тут же плеснули водки в стаканы.

   – Я это не буду, – отстраняю стакан, но незнакомый парень настаивает: «Рукой коснулась – обратно ставить нельзя. Пей!»

   Я взяла стакан с твёрдым намерением вылить на пол всё содержимое. Но этот же самый парень, назвавшийся Серёжей, следил за каждым моим жестом. Пришлось пригубить.

   – Какая гадость!..

   Я взяла ломтик солёного огурца. Он перебил этот мерзкий вкус водки, и мне стало легче.

   – Совсем не пьёшь? – спрашивает Сережа.

   – Водку – нет.

   – И не куришь?

   – Пробовала, но мне не понравилось.

   – О! – воскликнул он. – Может, ещё и сексом не занимаешься?

   Вместо ответа я отвернулась. Сделала вид, что увлечённо разглядываю заляпанную пятнами еды скатерть.

   – Да ты не стесняйся, – говорит Сережа. – Если что нужно – зови меня. Помогу.

   – С чем ты мне поможешь? – не поняла я.

   – Как – с чем? С девственностью твоей расстаться, – непринуждённо отвечает он. – Ты ведь уже совершеннолетняя? Ну, и зачем она тебе нужна? Лишние хлопоты.

   Я дар речи потеряла. А он увлёкся монологом, продолжил.

   – Ксюша, – я назвала ему своё имя, – я парень простой и честный. Скажу, как есть. В наше время никто твою целость уважать не будет. И ждать тебя ни один нормальный мужик не станет. Девок – полно. Выбирай – не хочу. Ты, конечно, хорошенькая. На тебя приятно смотреть. Только это быстро наскучит, если руками трогать нельзя. А ты не даёшь. И что, в таком случае, с тебя взять?

   В это время Настя падает ему на колени.

   – Серёга, родной!

   – Да, Настён, с тобой мы с детства знакомы. Из одной деревни оба. И ты мне как сестра.

   Когда я увидела, как этот Сережа лапает свою «сестру», мне захотелось встать и уйти. Настя тоже хороша. За эти полгода распустилась настолько, что я просто перестала её узнавать. А ведь вначале она показалась мне нормальной девчонкой. Говорит: общага виновата. Здесь люди другими становятся. Но я не верю. Дело не в этом. Общага или любое другое место не могут так сильно изменить человека. Что в нём заложено, то рано или поздно прорвётся наружу.

   А Юля, всё-таки, ушла с Фаустом. И дело вовсе не в тортике, который мы, к слову, так и не попробовали. Видимо, посмотрев на эту компанию, она поняла, что Фауст ей ближе. И я, пожалуй, с ней соглашусь.

   Встаю из-за стола и собираюсь уйти следом. Но пресловутый Сережа хватает меня за руку.

   – Уходишь? Так скоро? Мы так не договаривались.

   – Мы вообще с тобой ни о чём не договаривались, – холодно отвечаю я. Пытаюсь вырвать руку, но он держит крепко.

   – Так можем договориться, – криво улыбается он, и я вижу, что у него нет одного верхнего зуба. Нервный смех прорывается наружу. А Сережа понимает всё по-своему. – Ну, вот, видишь, как со мной весело, – говорит он и притягивает меня к себе. – Я тебя ещё не так развеселю.

   Насильно усаживает меня к себе на колени. Я сопротивляюсь. Он мне противен, и я не хочу быть с ним в таком тесном контакте. Вырываюсь и вскакиваю с его колен. А он ржёт.

   – Вот ты строптивая, блин! Даже интересно становится. А ну иди сюда!

   Он встаёт, задевает ногой стул, опрокидывает на пол мой стакан с водкой. Мне становится страшно. Парень сильно пьян и, похоже, границ никаких не признаёт. Надо срочно уходить отсюда. Но, как назло, его приятель преграждает мне путь, заслонив собой дверь.

   – Всё, Ксюша, ты попалась, – беззубо улыбается Серёжа. Нет, это не улыбка, это звериный оскал.

   – Настя! – зову я. – Успокой, пожалуйста, своих друзей. Я хочу уйти, а они меня не пускают.

   – Сами разбирайтесь.

   Насте сейчас не до этого. Настя с другим своим приятелем обнимается. Шалава!.. Больше я сюда – ни ногой!

   Смотрю я в эти пустые глаза Серёжи, а потом в такие же у его друга, и не понимаю, что я, вообще, здесь делаю. Приключений захотелось? Разнообразия? Тоска заела? Лучше бы высшую математику зубрила. Пользы гораздо больше.

   – Дайте мне пройти, – громко произношу я. Но никто не хочет слышать. И что теперь мне делать?

   Это произошло мгновенно. Резко открылась дверь, прихлопнув Серёжиного друга, отчего он в сторону отлетел. Я вздрогнула, испугавшись ещё больше. И вдруг – знакомый голос:

   – Привет, банда!

   – Паша?..

   – Он самый.

   Красивый, нарядный, в рубашке, с галстуком.

   Трезвый.

   – Ты что здесь делаешь? – спрашиваю я.

   – А ты?

   – Не видишь, друг? – вмешивается Серёжа. – Мы празднуем. Присоединяйся.

   – Отлично. Я праздники люблю.

   Пашка обводит беглым взглядом каждого. Оценивает обстановку. В это время приходит в себя парень, которого он дверью оглушил. Идёт к нему.

   – Эй, ты чего? – возмущается он. – Прямо с порога – драться?

   – Извини, приятель, что задел, – Пашка – сама непринуждённость. Но я-то знаю, что он лукавит. Всё сделал специально. За что я благодарна ему в эту минуту.

   – Мы тут с девушкой пытаемся договориться, – не унимается парень, – а ты врываешься.

   – Плохо, значит, пытаешься, – отвечает Пашка.

   – Может, ты научишь как надо?

   Разговор принимает опасный оборот. Пашка за словом в карман не полезет. Но и эти парни молчать не будут. Сережа выходит вперёд.

   – В общем, так, эта девушка, – он указывает на меня, – со мной.

   – Ошибаешься, – спокойно возражает ему Пашка. – Эта девушка – со мной.

   Меня словно гром поразил. При чём, в самое сердце. Я не знаю, как реагировать на его слова.

   Сережа тоже недоумевает, но по-своему.

   – Что значит – с тобой? Не понял.

   Пашка рывком притягивает меня к себе. Я вцепляюсь в его рубашку, как в спасательный круг.

   – Моя девушка, говорю тебе. Ясно? Или всё ещё нет?

   Смотрю в сторону и вижу округлившиеся глаза Яны. Она ведь тоже здесь. И она всё слышит. А рядом с ней её подруга Лена. И Настя – напротив со своим ухажёром. Они все сейчас смотрят на нас. Я готова провалиться сквозь землю!..

   Зато Серёжа проявил чудеса дипломатии.

   – Понял, друг, всё понял. Извини. Больше не лезу, – и, развернувшись, нетвёрдыми шагами идёт в нужном направлении – к столу за очередной порцией водки.

   – Идём, – шепчет мне Пашка на ухо. – Здесь тебе нечего делать.

   Выводит меня из комнаты. На этот раз нам никто не мешает. Но, уходя, я ощущаю на себе взгляды тех, кто остался там. И эти взгляды, видимо, хотят меня испепелить. Все эти девочки – Яна, Лена, даже Настя! – они все по нему сохнут. Яна точно с ним спала. Насчёт других не знаю. Может, и они тоже. Не удивлюсь, если и Настя. Я не собираюсь продолжать с ней дружбу. Хватит этого ужасного застолья, которое могло обернуться для меня чем-то плохим, если бы…

   Если бы Пашка вовремя не пришёл.

   Откуда он узнал, где я? И, вообще, как здесь оказался?

   Я столько вопросов ему хочу задать, но не успеваю. Как только он выводит меня в коридор, тут же обнимает за талию, прижимает к себе и жадно (как только он умеет) начинает целовать. Он ничего не боится. Ему плевать, если нас кто-то увидит.

   Ему плевать. А мне – нет!

   – Паш, что ты делаешь? – отстраняюсь от него. Но Пашка продолжает целовать меня – лицо, шею. – Не здесь!..

   – Конечно, не здесь, – соглашается он. Двумя руками обхватывает моё лицо и смотрит долго-долго своими тёплыми ласковыми глазами. Сегодня – цвета морской волны. И он сам – как эта волна. Если накроет, то с головой. Да так, что не выплывешь потом. – Ты ждала меня? – спрашивает он.

   Ничего не говорю в ответ. Ему, наверно, важно услышать. Но ведь сердце и так знает. Я слышу, как его бьётся. А моё скоро выпрыгнет из груди.

   – Ты ждала… – повторяет он. Склоняется чуть ближе и шепчет мне. – Я тоже.

   Вопросы становятся лишними. И сомнения рассыпаются прахом. Он здесь, он пришёл!

   Пришёл для того, чтобы меня увидеть. Снова забрать в свой мир, где кроме нас двоих не будет никого. И я не знаю, сколько нам отпущено времени. Но если он здесь сейчас – значит, я ему нужна.

   Боже мой, а как он нужен мне!..

   – Идём, – зовёт за собой голос. Но куда?

   Какая разница, если я за ним готова на край света?

   Мы бежим по ступеням на самый верх. Потом выходим через люк на крышу. Холодно и морозно. Но как горят ночные звёзды!.. Они ведь специально для нас зажглись.

   Пашка обнимает меня сзади, чтобы было теплее. Ему самому холодно. Пальто, наверняка, оставил в своей комнате. Или ещё где-нибудь. Но мне в его объятиях тепло. И рядом с ним быть – это счастье. Разве это важно, что мы стоим в минус двадцать одетые по-летнему?

   – Котёнок… – ласково говорит он. – Потерпи чуть-чуть. Я знаю, ты замёрзла. Но здесь совершенно негде спрятаться.

   – Мне тепло, – бессовестно вру я. Не ему, конечно. Он знает правду.

   Себе.

   – Холодно, девочка моя, очень холодно, – продолжает он. – А я так не хочу тебя отпускать!..

   – Забери меня с собой, – неожиданно вырывается у меня. Я поворачиваюсь к нему лицом. Пашка и серьёзен, и взволнован. Сам на себя не похож.

   – Не могу. Ты ещё… маленькая. Ты не сможешь. С таким, как я, не вытерпишь.

   Но почему тогда он снова меня целует? С собой не берёт и отпускать не хочет. Пашка… Голова идёт кругом… Он сумасшедший!..

   – Кроме любви твоей мне нету моря , – цитирует он.

   А я продолжаю:

   – А у любви твоей и плачем не вымолишь отдых .

   Мне слёзы жгут глаза, а я их выплакать не могу. Зачем ты пришёл, чтобы снова уйти?

   Я обнимаю его сама – крепко.

   Головой склоняюсь к груди.

   Не уходи, пожалуйста. Здесь без тебя мне – клетка!..

   И сотни лет одной мне без тебя идти.

   Глухая боль и стон, что с губ сорвётся –

   Они останутся при мне. С собой их не бери.

   И если то, что между нами есть, любовью назовётся,

   Возьми её с собой!

   Меня с собой возьми!..

   – Эй, что вы там делаете на крыше?

   Пашка качает головой.

   – И здесь найдут.

   Пора! Он берёт меня за руку, помогает спуститься по лестнице вниз. Захлопывает крышку люка.

   – Мне надо уходить, Ксюш.

   – Тебя кто-то ждёт? – дрожащим голосом задаю вопрос, на который сама знаю ответ.

   – Не спрашивай. Не делай себе больно.

   – Подожди! Когда ты вернёшься?

   – Не вернусь. У меня обязательства.

   Усмехаюсь – очень грустно.

   – Ты так легко их все нарушаешь.

   – Да, но не в этот раз. Пора!

   Целует бегло в щёку. Проводив до комнаты, убеждается, что я вошла внутрь и заперла на ключ дверь. Потом уходит. Его шаги до сих пор гулким эхом отдаётся у меня внутри. Словно он по моей жизни прошёлся. И даже останавливаться не стал. Паша... Ты один такой на всём белом свете.

   А когда пришёл новый день, то принёс новые огорчения.

   И понимание того, почему он не может нарушить обязательства в этот раз.

   Я узнала правду. Как это ни странно, от Евгения.

   Теперь не могу решить, что мне делать и как быть дальше.

   ПАВЕЛ

   – Да, дорогая, сегодня вернусь поздно. Ложись без меня.

   Закрываю мобильник, убираю в карман брюк. Юрец смотрит на меня, потом изрекает свой, как обычно, глубокомысленный вывод:

   – Я смотрю, ты уже освоился в позиции семейного человека.

   – Юрка, никогда не освоюсь, – достаю сигарету, закуриваю. – Веришь – она меня задолбала! Как мамка родная звонит, бля, каждый час!.. Где я, что я… С кем я! Какая, нахер, разница, если я всё равно вернусь к тебе?!

   – Подожди, Пахан, – Юрец любит порассуждать. – Ты смотришь на это со своей колокольни. Милада – со своей. К тому же ты сам её выбрал. Съехался жить с ней на эту квартиру. А значит, дал ей карты в руки.

   – Юрец, Юрец… – тянусь к бутылке портвейна – дешёвого, как моя жизнь. Но другого мне сегодня не пить. Деньги за учёбу перечислил. Банк всё забрал подчистую. Осталось только на это пойло и на пачку сигарет. Зарплату обещали через две недели. Но тесть к свадьбе, конечно, премию выпишет. Надо же зятя любимого поддержать.

   Свадьба, Боже мой!.. Ещё совсем недавно я спокойно размышлял об этом. Купил кольцо, хотел сделать Миладе предложение. Потом резко передумал. А теперь, когда меня прижали со всех сторон, чувствую себя зверем, попавшим в капкан. И вырваться нельзя, и остаться – смерть! Как тут можно выбирать? На кону моя свобода и ответственность за неродившегося ещё человека. То, что это мой ребёнок, я понимаю с трудом. Не получается осмыслить до конца. Наверное, ещё не время. Может, когда увижу, подержу в руках…

   Блин, от таких мыслей ещё больше хочется выпить!..

   – Пахан, смотри, домой притащишься на рогах. Скандал будет.

   – Пускай будет! – в сердцах выкрикиваю я. – Надоела такая жизнь – в тисках. Как будто у меня нет выбора. Как будто не могу решать, что на самом деле хочу. Веришь, Юрец, я этим сыт по горло?

   – Верю, – Юрец в подтверждение своих слов подносит стакан к моему. Звонко чокаемся, пьём до дна. – А теперь скажи мне, Паш, на кой ляд ты решил жениться?

   – Так я давно об этом говорил. Забыл?

   – Помню, – Юрец по-прежнему говорит мягко. – Только потом что-то изменилось. Ты стал на себя не похож.

   Что изменилось, Юрка? Ты, правда, хочешь знать, что изменилось? Я стал чувствовать себя идиотом, вот что! Я дал слабину, при чём, не раз и не два. Я смотрю в зеркало, вижу прежнего Пашку, и в то же время это уже не совсем я. Тот Пашка циник, да и этот не меньше. А в чём тогда разница?

   Ах да, у того сердце совсем не болело. И угрызения совести не мучили.

   – Я дурак, Юрец!.. Такой дурак… – опускаю голову вниз. Хорошо, что не в тарелку с едой. Я и до такого могу докатиться. Интересно, если нажраться на собственной свадьбе, что тогда будет? А было бы неплохо опозорить это всё семейство из элитарного, бля, общества. Они ждут много гостей. Обещают большое торжество. И я – как ни пришей рукав. В костюме – щёголь, на деле – гниль. А может, они все там такие же? Тогда чего стесняться?

   В комнату заглядывает чья-то косматая голова. Не сразу соображаю, что это Смерч.

   – Эй, дружище! – машу ему рукой.

   – Привет, Пахан, – Смерчу не до меня. – Юрец, одолжи носки чистые. Мои все закончились.

   – А я тебе, что, тут – поставщик одежды и белья?

   – Юрец, выручай! – просит Смерч. Длинные лохматые волосы рассыпались по плечам, падают на лицо. Он в одних штанах, и его тощее тело дрожит от холода. – У нас в комнате отопление отключили. Носки постирал днём, до сих пор не высохли.

   – Так приноси сушить, – поддерживаю я.

   – А чего это у вас в комнате отопление отключили? В декабре месяце? – удивляется Юрец. – Самый сезон, что ли?

   – Откуда я знаю, что они там чудат! – говорит Смерч. А потом снова. – Так ты дашь носки или нет?

   – Эх, что с тобой делать? – Юрец встаёт из-за стола, идёт к шкафу, выдвигает один из ящиков. – На, держи. Новенькие совсем, неношеные, – затем оглядывает Смерча. – Может, тебе ещё футболку дать?

   – Нет, не надо. Футболка у меня есть, – Смерч надевает носки, благодарит Юрку и уходит.

   Я не выдерживаю, разражаюсь громким смехом.

   – Общага, блин! Ничего здесь не меняется.

   – И не поменяется, Паш, – серьёзно говорит Юрец. – Это целая система, которая формировалась годами. Её не сломать.

   – Кстати, – вдруг вспоминаю, – как там Евгеша?

   – Ты когда у него последний раз был?

   – На прошлой неделе.

   – В понедельник его выписывают. Поедет домой.

   – А как учёба?

   – А хрен его знает, – Юрец достаёт сигареты. Я протягиваю ему зажигалку. – Пока не ясно. Главное – он жив. И, похоже, сухим из воды выйдет. Ну, а учёба – это уже не проблема. В крайнем случае, возьмёт академ на год.

   Да, у него надёжный тыл. И это выручало Евгешу не раз. Пока есть папа, сыну не о чем беспокоиться.

   Некстати подумал о собственном тыле. А у меня его, по сути, и нет. Мать? Ей дела нет до того, что происходит в моей жизни. Восемнадцать исполнилось? Всё, чеши своей дорогой. Пожалуй, это справедливо. С какой стати она должна меня содержать? Здоровый мужик, почти семейный человек.

   И опять возвращаюсь к тому же. Мать в курсе моей свадьбы. Обещала, что на торжество приедет. Там и познакомится с будущими родственниками. Ей они не особо нужны. Но – традиция есть традиция.

   – Юрец, – заплетающимся голосом после очередного стакана говорю я, – ты будешь свидетелем на моей свадьбе?

   – Спрашиваешь, Пахан! Естественно! – Юрец ударяет кулаком по столу, отчего бутылка падает, и драгоценная жидкость из неё выливается прямо на пол. Я падаю со стула, подползаю к краю стола, открываю рот. Остатки портвейна льются мне в горло. Такая дрянь!.. Я пил много раз алкоголь лучшего качества. Кашляю. Это адское пойло мне нутро обжигает. – Паш, остановись, – Юрка тянет меня за рукав.

   Но я возражаю.

   – Остановка здесь запрещена!

   С трудом поднимаюсь, держась за стул. Набрался я крепко. Милада на порог не пустит. И это как раз то, что мне нужно.

   – Юрец, можно я сегодня останусь у тебя?

   – Да не вопрос, Паша. Ты ж знаешь: я тебе рад.

   «Только ты один, – с горечью думаю я. – И ещё кое-кто, кого я сам от себя отталкиваю».

   Перед глазами встаёт её лицо. Смешной, чуть вздёрнутый носик. Улыбка – кроткая, мягкая. Глаза, похожие на омуты. Меня в них затянуло с первого дня нашего знакомства. Тогда я ещё не знал, чем это всё обернётся. Думал – получу своё, исчезну, отвалюсь, как это всегда бывало.

   Не срослось.

   Не в этот раз.

   Своё я получил и даже больше.

   Она не просто мне тело отдала и девственность свою подарила. Она меня на части порвала своей любовью, которой никогда не должно было быть. И если бы я знал с самого начала, что так увязну…

   Что тогда?

   – О чём задумался, Паш?

   Юрец почти такой же пьяный, как и я. Но он всегда спокоен и нетороплив. Это Пашка – один сплошной порыв. Но сейчас даже рваться никуда не хочется. Просто лечь на эту старую скрипучую кровать, обнять, притянуть ту, что ближе. Вдохнуть запах её волос, губами щеки коснуться.

   – Юрец, ты можешь сделать доброе дело?

   – Носки закончились, – весело шутит мой друг.

   – Я не о том.

   – Что нужно, Паша?

   – Приведи мне её сюда… пожалуйста!..

   Юрец смотрит на дверь и тихо произносит: «Поздно». Я бросаю туда мутный взгляд.

   Ксюша…

   Она похожа на ангела – в белом. Длинная шаль легла на её хрупкие плечи, закрыла ото всех. Но от меня уже не скроешь. Я видел всё и даже больше. То, что она могла бы скрыть, но почему-то не сделала этого. Чистая, непорочная…

   Я встаю и, шатаясь, иду к ней. Протягиваю руки. Свои грязные руки. Она затихла. Ждёт, что я буду делать.

   – Ты пришла… – медленно произношу я. – Зачем?

   Юрец переводит взгляд с неё на меня. Потом решительно направляется к двери.

   – Ладно, друзья мои, у вас ровно полчаса.

   Он выходит в коридор. Хороший друг, понятливый. Я запираю дверь на ключ, вытаскиваю его из замочной скважины и роняю на пол. Ксюша хочет поднять, но я останавливаю.

   – Не надо. Это лишнее.

   Беру рукой за подбородок. Даже сквозь пьяный дурман любуюсь её чистыми красивыми глазами. Она смотрит на меня с испугом. Глупышка! Разве я могу тебе что-то сделать?

   Только то, что ты сама мне позволишь.

   Её губы такие сладкие! И тело – мягкое, податливое. Белая шаль сорвана и летит в сторону. Следом я намереваюсь сорвать с неё футболку. Да, я вижу, что ей не нравится такая поспешность. И небрежность. С этой девочкой так обращаться нельзя. Но у меня всего полчаса, и это может стоить целой жизни. Если б она только знала!..

   – Паш, – она слабо сопротивляется, – я не могу так.

   – Не вырывайся, – предупреждаю её. – Я всё равно сильнее.

   Что я хочу этим добиться? Запугать её? Показать, на что ещё способен Пашка Сазонов? Но разум мой ослепляет страсть. Безумная страсть к этой девчонке, которая даже несмотря на свою любовь, пытается бороться с ней. Но со мной нельзя договориться, если я этого не хочу.

   – Ксюша, ты моя девочка, – шепчу ей на ушко, а потом прикусываю его зубами. Не больно. Хотя желание оставить на её прекрасном теле свои следы очень велико. Пусть видят все, что она мне принадлежит! И если кто-то осмелится её коснуться, я…

   Нет, она этого никому не позволит. Она любит меня.

   Подхватываю мою девочку на руки и опускаю на кровать. Она упирается кулаками, но я развожу её руки в стороны и крепко зажимаю их в запястьях. Теперь ей некуда бежать. Зубами вцепляюсь в её футболку и тяну вверх. Я мог бы сорвать с неё эти тряпки, вконец обезумев и озверев. Но мне хочется, чтобы она согласилась. Никогда никого не насиловал. А сейчас впервые хочется.

   – Разве ты не хочешь заняться любовью? – жаром дышу ей в лицо.

   – Паш, мне нельзя.

   – Почему?

   Действительно, что может помешать нам сделать это? Потом до меня доходит.

   – У тебя женские дни?

   – Да, – отводя взгляд, говорит Ксюша. Я дурак, не понял сразу. Конечно, она этого стесняется. Наверное, никогда с мужчиной об этом не разговаривала. Это у меня ни стыда ни совести. Но она же совсем другая.

   К этому невозможно привыкнуть. С этой девушкой каждый раз приходится себя останавливать и… слишком много думать.

   Однако желание моё не утихает. И даже это маленькое препятствие не может помешать.

   – Ксюш, мне всё равно, – снова наступаю я.

   – А мне нет! – возмущается моя маленькая.

   – Ты просто никогда это не пробовала.

   – Зато ты всё перепробовал!

   Усмехаюсь.

   – Нет, не всё. Но с тобой я бы не отказался.

   Она молчит, хмурится. Вот упрямая!

   – Так, если ты сейчас не согласишься, я тебя силой раздену.

   Она по-прежнему молчит. Тогда я начинаю приводить свою угрозу в исполнение. И стаскиваю с неё джинсы.

   – Паша, нет! – кричит Ксюша. Я не слышу. Тогда она сдаётся. – Хорошо! Я разденусь сама.

   Это мне и нужно. Отпускаю её. Помогаю снять футболку. Дальше Ксюша отворачивается и снимает остатки одежды. Я вижу, что ей безумно стыдно, что она никогда бы не согласилась сделать это по своей воле. Но в то же время меня это умиляет. Где ещё встретишь такую, как она? Все, кого я знал, давно утопили свой стыд и свою честь на дне такого же гранёного стакана, что у меня на столе.

   Я вновь опускаю её на кровать. На этот раз бережно. Теперь мне не нужно её торопить. Она сказала «да». Моя хорошая…

   Лёгкое напряжение. Она запрокидывает голову назад. Всегда вначале больно. Она не привыкла. Если это делать регулярно, тогда – да. Но Ксюша только со мной. Других у неё точно не было. Я чувствую это.

   Постепенно и ей становится хорошо. Она расслабляется. Обнимает меня руками. Мне хочется испробовать с ней многое. Как жаль, что времени на это нет. Но Ксюша… Ты такая бесконечная!..

   И я люблю тебя.

   Прости…

   С придурком пьяным бороться сложно. А трезвый я, наверное, ещё хуже.

   Она закрывает глаза. А мне бы хотелось их видеть. И смотреть, смотреть в этот омут бездонный!..

   Ты – моя радость, Ксюша.

   Я в ней до самого конца. Так бы и остался. За дверью, кажется, шаги. Если сюда кто-нибудь ворвётся, я убью его.

   Время, Паша… Уже истекло.

   Поднимаюсь и ещё секунды смотрю на неё. Она бы прикрылась по обыкновению, но здесь чужая постель и всё чужое. А мне приятно видеть её такой. Я быстро одеваюсь, поднимаю с пола её вещи, протягиваю. Кажется, мне больше ничего не нужно. Получил, что хотел. Пора идти. Но почему тогда мне хочется остаться?

   Обнимаю свою девочку, целую макушку, глажу волосы. И тихо, скорее, себе самому, чем ей, говорю:

   – Эх, была бы ты чуть-чуть постарше…

   – И что тогда? – она всё слышит. – Ты расстался бы со своей девушкой?

   Выдыхаю.

   – Ещё увидимся, Ксюша, – хочу поцеловать её в щёку, но она отворачивается.

   – Нет!

   – Капризная!..

   – Ничего подобного. Просто ты так со мной обращаешься…

   – Ну, извини, – широко улыбаюсь. – Такой я есть. Но тебе ведь это нравится?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЕВГЕНИЙ

   – Мам, ты решила меня откормить?

   Отправляю в рот очередной пирожок с мясом. Моя мама – самый лучший кулинар. А ещё она счастлива, что я вернулся домой.

   – Ты похудел, сынок. Чтобы поправиться, надо хорошо питаться и набираться сил.

   Матери все идеальны. Даже когда бывают злыми, рассерженными на своих детей. Мы всё равно любим их образ – добрый, нежный. Тот, что запомнился с самого детства. И потом несём его с собой всю жизнь.

   Мне повезло. У меня всегда была хорошая, добрая мама. И я не представляю, как жили те, кто были лишены материнской любви. Например, наш Пашка. Да, у него есть мама. И она никогда его не оставляла. Но при этом была холодна. Я видел её однажды. Высокая, красивая женщина. У Пашки с ней мало сходства. Наверное, он пошёл в отца. Но суть не в этом. Его мать ведёт себя с ним как чужая. Подчёркнуто – отстранённо. И, вроде рядом, но – на расстоянии. Один-единственный раз она была в универе. Не помню, по какому поводу. А в общагу не приезжала за всё время ни разу. Мне странно было видеть Пашку, приезжающего из дома с пустыми руками. И я, и Юрка, и даже Толян – мы все что-нибудь привозили. Кто – картошку, кто – маринады. Готовили сами редко. В основном, девчонок просили. Но Пашка всегда был пуст. Зато деньги у него водились. Свои собственные, заработанные. На них он одевался, обувался и питался. А ещё больше – пропивал. Ну, в этом деле мы все мастера.

   – Что говорит отец? – спрашиваю я. Мама накрывает на стол. И когда она только всё успевает?

   – Не знаю, Женя. Ты сам с ним разговаривал?

   – Он, вроде, непротив, чтобы я взял академ.

   – Что ж, тебе решать. Осталось-то совсем немного. Четвёртый курс… Может, закончишь как-нибудь?

   – У меня и так учёба – как-нибудь. Лучше не получается.

   – Потому что ты этого не хочешь, – резонно замечает мама. – И тебе неинтересно.

   – Мам, – беру её за руку, пытаюсь поймать взгляд, – а тебе самой что интересно?

   – Мне? – она удивлена такому вопросу. – Да какие у меня могут быть интересы? Чтобы ты образование получил, на работу устроился. Смог бы сам себя обеспечить.

   – И тогда ты уйдёшь от нас?

   Глаза её печальные. Смотрят так грустно и очень устало.

   – Женя, ты ведь уже взрослый. Я только жду, когда ты встанешь на ноги. А потом… Может, и о чём-нибудь другом подумаю.

   – Ты с ним несчастлива? – спрашиваю я. Почему-то мне хочется, чтобы она сказала «да». Неужели я настолько не люблю отца, что желаю ему плохого?

   Мама садится рядом, локтем опирается на стол, подпирает щеку ладонью.

   – Честно говоря, я уже забыла, что это такое. Живу так, как надо. Задумываюсь, конечно, о будущем, но… Знаешь, с годами делаю это всё реже. Всё равно ничего не меняется. И ничего от меня не зависит.

   – Но это же не так, мама, – возражаю я. А сам понимаю, что она права.

   Я никогда не чувствовал в себе сил, что-либо изменить. Инерция – вот что меня движет. Сам бы ни за что не стал себя толкать. Откуда во мне такая пассивность к жизни, я не знаю. Как будто всё время скучно. И заняться нечем, и желания нет. Бывают вспышки интереса, но быстро уходят. И всё опять течёт размеренно, предсказуемо. А ведь меня это устраивает, раз я ничего не хочу изменить. На кого же тогда жаловаться?

   Отец совсем другой. Тот бы стену пробил, если надо. А я буду долго обходить, искать безопасный путь. А если не найду, останусь стоять на месте. Или вернусь назад.

   – Жень, а что там с Лизой? – мама решает перевести тему разговора. Обсуждать свою жизнь даже со мной она не любит. А ведь ближе у неё никого нет.

   – С Лизой? Всё, – просто отвечаю я.

   Мы расстались после аварии. Безболезненно. Без объяснений. Она просто устала. Сейчас у неё сессия в другом городе, и летом защита диплома. Может, она вернётся сюда. Может, уедет куда-нибудь. Мне это стало неважно. Пока встречались, я думал о ней. Планы на жизнь строил. Но авария что-то поменяла. И вот уже нет наших отношений. И друга детства тоже нет.

   Я вспоминаю о нём. Хороший парень Лёха! Похороны прошли без меня. Мать ходила. Гроб, говорит, закрытый. Молодой парень. Родители не хотели видеть его таким. И горько плакали. Я должен был бы чувствовать стыд. И, конечно, вину. Но предпочёл в тот день об этом не думать. Медсестра Марина, с которой я познакомился в стационаре, оказалась очень приятной девушкой. В последний день не отходила от меня, едва ли не с ложечки кормила. Заботливая, почти как моя мама. Мне нравятся такие девушки. Оказывается, она родом из соседнего с моим городом села. Я взял у неё номер телефона, обещал, как буду дома, позвонить. Но вот уже два дня прошло. Без девушки мне скучно. Наверное, я никогда не смогу быть один. Может, всё-таки, набрать её?

   * * *

   «Уважаемый Евгений! 17 декабря начинается сессия на вашем курсе. Убедительная просьба принять решение о вашем дальнейшем обучении в университете. В противном случае вы может быть отчислены».

   Письмо пришло на почту утром. Первым его почла мама. Взглянула на меня испуганными глазами и растерянно произнесла: «Женя…»

   Я лишь пожал плечами.

   – Этого следовало ожидать. Я много пропустил. В конце семестра этого делать нельзя.

   – Но ведь твой декан в курсе, что ты попал в аварию. Отец ему, наверняка, сообщил.

   – Да, сообщил. Но после этого прошло время. И по-хорошему я должен был явиться в универ. Либо написать заявление на академ, либо продолжать учиться.

   А я не сделал ни того, ни другого. Просто был дома, окружённый заботой.

   – Неужели они не могли подождать?

   Мама пытается найти любой способ оправдать меня. И я не пытаюсь её разубедить. Мне нужна эта поддержка. Ведь если не она, то кто? Самому мне справляться до сих пор не приходилось.

   – Надо позвонить отцу, – решает мама.

   Я тут же останавливаю её.

   – Не надо, мам. Я съезжу, разберусь. Уверен: всё будет хорошо.

   Как просто обмануть доверие человека, который на тебя едва ли не молится!..

   Я собрался быстро, взял деньги (у матери для меня всегда есть) и первым автобусом уехал в областной центр. По пути слушал музыку в наушниках, смотрел в окно. Снега было много, но меня это не радовало. Я зимой родился, а люблю лето. Мне уютно, когда тепло. Когда есть кто-то, от кого можно согреться.

   Я знаю, есть люди, которые совершенно не выносят одиночества. Я – один из них. И дело не в том, что я экстраверт. В компании я чаще отрешён и погружён в себя. Но мне важно само присутствие людей, ощущение, что я не один.

   Я рано приучился к алкоголю. Мне понравилось это состояние лёгкой туманности и расслабления, когда можно позволить себе что-то большее, запретное, списав это на действие спирта в крови. Очень удобно. По пьяни я знакомства заводил. По пьяни с девушками спал. А на трезвую голову я скучен и слишком прост. Кому такой понравится?

   Вот и большой город. Автовокзал недалеко от сквера. И до универа можно пройтись пешком. Недалеко.

   Знакомые улицы. Заснеженные и замёрзшие. Людей много, и все они куда-то спешат. Мне бы тоже поспешить. Только ноги не идут. Что я скажу декану? Что готов в очередной раз взяться за ум? Что авария так на меня повлияла, что я забыл про учёбу? Если я уйду в академ, то через год уже не вернусь. Никакая сила меня не заставит.

   Впереди вижу знакомый сквер. Там в любое время года полно людей. В основном, тусуются студенты, прогуливающие занятия. А по вечерам там яблоку негде упасть. Усилием воли сдерживаю свой порыв в этот сквер заглянуть. Иду сразу в университет. И прямо у дверей встречаю выходящих на улицу Ксюшу и Толика.

   – Толян?! Приехал! – радостно вскрикиваю.

   – О, и ты здесь, – Толян обнимает меня – Какими судьбами? Я слышал, ты уходишь в академ.

   – Ещё не ясно.

   – Так ты вернёшься? – Толян хлопает меня по плечу. – Отличная новость!

   – Осторожно! – пугается Ксюша. – У него же травма.

   – Всё нормально, Ксюш, – успокаиваю я. – Мне гораздо лучше.

   И снова внимание этой девушки. Мне очень приятно её неравнодушие. Она приезжала ко мне в стационар, заботилась обо мне. Если бы я был чуть умнее, то она уже была бы со мной. Она ведь однажды почти согласилась. А потом всё сбилось. И я, конечно, сам виноват.

   Но ведь всегда есть шанс что-то исправить.

   Кроме одного раза…

   Я вновь вспоминаю Лёху. Как некстати!..

   – Женёк, ты куда сейчас? – спрашивает Толик. – В общагу или пойдёшь в универ?

   – Я… – замялся. – А вы куда? – почему сейчас это важнее. В конце концов, к декану я могу зайти и завтра.

   – Я – на вокзал, – сообщает Толик. – Мне надо в Москву возвращаться. Сегодня ночная смена. Приеду в январе на сессию. Я договорился. Мне продлили.

   Повезло. Толик на пятом курсе. Учился всегда еле-еле, но сессии каким-то чудом закрывал. И сейчас убедил декана в своей правоте. Молодец! Мне бы такие пробивные качества.

   – Ксюша, – поворачиваюсь к ней, – а у тебя какие планы?

   – Мне нужно в библиотеку.

   Ну, вот… А что мне остаётся?

   – Но если хочешь, – Ксюша решила вернуть меня к жизни, – я могу остаться с тобой.

   Конечно, хочу! Именно здесь и сейчас. То, что мне нужно больше всего.

   – Желаю удачи, – Толян подмигивает мне, жмёт руку на прощание. Потом машет Ксюше. – Я вернусь, ребята, через месяц. Не скучайте!

   А Ксюша мило улыбается. Мне хочется взять её за руку и так вместе пройтись вдоль всего города. Я буду ей рассказывать о том, что у меня на душе. А Ксюша меня внимательно выслушает. И не надо будет идти в деканат, просить, умолять пойти мне навстречу. Ведь в жизни всё намного проще. Совсем не обязательно делать то, что не хочется.

   КСЕНИЯ

   Я рада его видеть. Евгений с первого дня вызывает у меня самые тёплые чувства. Он милый, он добрый и очень искренний. А ещё по-детски наивен и смотрит на мир чистыми голубыми глазами, в которых нет и следа хитрости и лжи. Мне следовало бы влюбиться в него. Возможно, я была бы счастливее.

   Возможно, я пытаюсь саму себя обмануть.

   Павел пришёл и ушёл. Уже не в первый раз. Я не могу удержать его. Не знаю, как. По-моему, это невозможно. Он – ветер, и опуститься на землю не может. В полёте вся его жизнь.

   Евгений немногословен. Иногда приятно просто помолчать друг с другом. В такие минуты обнаруживаешь много общего со своим спутником. Мне всегда было тяжело первой начать разговор. И он, похоже, из таких. Встретились два одиночества и никак не могут намолчаться друг с другом.

   – Хочешь мороженое? – предлагает он.

   Зима. Холодный декабрь. Я сразу вспоминаю маму: «Не ешь снег! У тебя горло слабое. Простудишься». Всё детство – ограничения. Везде контроль. А где же я сама?

   – Хочу! – радостно отвечаю, и мы с Евгением идём к первой попавшейся палатке, на которой красуется вафельный рожок. Он покупает мне ванильное мороженое, себе берёт эскимо. – Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я. Мороженое, и правда, вкусное. – Как рука?

   – Заживает. Главное – инструмент могу держать, – улыбается Евгений. И я вспоминаю, как виртуозно он умеет играть на струнах. Тогда в первую нашу встречу мне показалось, будто он и струны моей души способен затронуть.

   Не всё так просто оказалось. И Евгению чего-то не хватило. Может быть, он просто не старался?

   – Ты собираешься возвращаться? – излюбленный мой вопрос.

   – Ксюша, я уже вернулся. Я здесь – посмотри. Можешь даже потрогать.

   – Заманчиво, – улыбаюсь я в ответ и, действительно, протягиваю руку, чтобы его коснуться.

   – Куда ты хочешь пойти? – спрашивает он.

   – А у тебя есть время?

   – Есть. И раз уж мы встретились так удачно, я хочу провести время с тобой.

   – Приятно слышать.

   И мы продолжаем путь в выбранном наугад, но точно самом верном направлении.

   – Знаешь, Ксюш, иногда мне кажется, ты – единственная смогла бы меня по-настоящему понять.

   Мужчинам важно, чтобы их понимали. Не я это придумала. Похожую фразу вычитала в одной из книг. Названия не помню, но смысл – вот он весь.

   Евгений – тонкая душа. Он ранимый настолько, что мне всякий раз становится его жаль. А это плохо. Так Пашка говорил. Нельзя никого жалеть. Я не хочу в это верить. Моё мировоззрение совсем другое, не как у него. Мы, вообще, настолько разные, что я не понимаю, как мы сошлись.

   Или не сходились, и я до сих пор в розовых очках?

   Почему рядом с Евгением я думаю о другом? Это невежливо. Он с самого начала знакомства хочет меня обаять. Но между нами всегда вклинивается Пашка. И мне даже не приходится выбирать.

   Нет, я не хочу его ни в чём обвинить. Но если бы он был таким, как Евгений, тогда мои чувства можно было бы оправдать. Влюбиться в хорошего парня так просто. А я зачем-то влюбилась в другого.

   С каждым шагом моим в унисон с Евгением я понимаю, что совершила ошибку. И ощущаю острое желание ему об этом рассказать. Но готов ли он будет выслушать? Принять мою исповедь?

   Я начала издалека.

   – Женя, скажи мне, как ты относишься к Пашке?

   – К Сазонову? – он удивился. – А почему ты о нём спрашиваешь?

   – Мне интересно, – уклончиво отвечаю я. – О нём ходит столько слухов. И очень много противоречий. Я не знаю, что думать.

    – Ну, если тебе это так важно… Я называю его своим другом. Но, пожалуй, таковым его не считаю. Всё-таки, дружба – это нечто другое. Пашка он не способен дружить, вообще, ни с кем. Он потребитель.

   – И в чём это проявляется?

   Испытываю желание возразить, сказать что-нибудь в защиту того, кто так дорог моему сердцу. Но молчу, понимая, что Евгений прав. Пашка никогда не будет положительным героем. Он сам этого не захочет. Ему удобнее играть роль негодяя. Конечно, это сильно сказано. Он не злодей, и в нём есть доброта и отзывчивость. Но ему так нравится это прятать под маской холодности и небрежности, что все предпочитают верить ему, чем копаться в тайниках его души. А она у него есть. Я это знаю наверняка.

   А Евгений продолжает его чернить. Нет – констатировать факты.

   – Пашка – не самый лучший из людей. Я понимаю, у него было трудное детство…

   – А что такого трудного было?

   Я ведь ничего о нём не знаю. Сам Пашка не расскажет. Закроется, будет нарочно шуметь, отвлекать внимание от главного. Да, он такой. Игрок на всю катушку. Я перестала в это верить. Когда он вытащил меня на крышу посмотреть на звёзды, тогда, пожалуй, он и был настоящим. Простым, живым, естественным. Таким бы мне всегда его хотелось видеть.

   Но не хочет он.

   – Пашка рос без отца.

   Это я знаю.

   – Разве это повод?

   – Нет. Просто у него не было примера… как бы это сказать? Правильного мужского поведения, отношения к женщине. Он сам по себе рос. Мать у него очень холодная.

   – Ты её видел? – живо спрашиваю я.

   Было бы интересно самой взглянуть на эту женщину, подарившую ему жизнь. Какая она? Насколько они с Пашкой похожи? Не знаю, зачем мне нужны все эти подробности. Но этого человека я люблю и хочу больше о нём узнать.

   – Однажды видел, – отвечает Евгений. И вдруг интересуется. – Ксюш, а зачем нам говорить о ком-то третьем? Неужели тебе Пашка Сазонов сейчас нужен?

   Он мне всегда нужен. Но Евгению я этого не скажу. Впрочем, он свои выводы уже сделал.

   – Он, наверняка, приставал к тебе. Ты не первая, на кого он обратил внимание. Но у него это быстро проходит. Как только добьётся, теряет интерес.

   – А если не добьётся?

   – То же самое. Не помню, чтобы он о ком-то горевал.

   – А у него были ещё с кем-то серьёзные отношения? Кроме его Милады?

   – Вряд ли. Милада – это исключение.

   – Он её любит, да?

   Зачем самой себе делать больно? И что хочу услышать я в ответ?

   – Ксюша, мы опять говорим про Пашку, – напоминает Евгений. И останавливается на дороге. Пытается поймать мой взгляд, но я упорно не смотрю на него. Делаю вид, что считаю секунды до того, как светофор загорится зелёным. – Он тебе нравится, что ли?

   – Немного, – выдыхаю.

   – Я так и думал… Зря.

   Мы переходим на другую сторону. Начинаем спускаться вниз по улице Прибрежной. Река, должно быть, застыла и покрылась льдом. Хочется взглянуть на неё. Со смотровой площадки в парке она выглядит иначе.

   В том парке, где мы гуляли вместе.

   В ту ночь, когда впервые были вместе.

   – Ксюш, зачем он тебе? – голос Евгения прорезает мои нежные грёзы. – Вы совершенно разные и друг другу не подходите. У него есть девушка. Он собирается жениться. К тому же скоро у них родится ребёнок.

   – Что? – я, кажется, ослышалась.

   И Евгений быстро осёкся. Он не планировал мне это говорить. Но ведь уже поздно.

   – Какой ребёнок? Откуда?

   – Ксюш, ты разве не понимаешь, откуда дети берутся?

   – Понимаю, конечно. Но… – в отчаянии смотрю в эти светлые голубые глаза, чтобы отыскать там хоть какую-то поддержку.

   – Ксюша, – таким ласковым голосом он гладит мою душу, – мне очень жаль… Он тебе, правда, дорог?

   Киваю в ответ и отвожу взгляд, глотая слёзы.

   – Но как же он сумел так забить тебе голову? И ты поверила ему…

   Он сокрушался вместе со мной. И искренне переживал за меня. Кажется, впервые, не просил у меня сочувствия и поддержки, а сам давал это. Мне стоило Евгению открыться, чтобы получить взамен такое же тепло. И он, действительно, переживает за меня. И чувствует боль вместе со мной. Мне захотелось прижаться к нему.

   – Ксюша…

   Приятный мягкий голос. Вкрадчивый – так только он звучит. Моя несостоявшаяся любовь. Мой Евгений – как у Пушкина .

   Наклоняет голову и еле слышно касается моих губ своими. Видя, что я не противлюсь поцелую, смелеет. А это уже по-настоящему. И я, не зная почему, ему отвечаю. То ли бросаюсь в объятия другого, чтобы заглушить свою боль. То ли это просто вспышка – эмоции, чувства – не разберёшь. Но после этого поцелуя я ощутила себя предательницей.

   – Не надо было этого делать, – сказала, отвернувшись, я.

   А он положил мне руки на плечи и прошептал:

   – О том, что сделано, не стоит жалеть.

   А ветер дул с набережной, и становилось всё холоднее и холоднее. Зима – не лучшее время для долгих прогулок. Хочется тепла, а она его только отнимает.

   * * *

   Мы вдвоём вернулись в общежитие. Евгений спросил, хочу ли я, чтобы он сегодня остался.

   – А как хочешь ты?

   – Я ведь говорил, что хочу провести с тобой весь день, – напомнил он.

   – Только один день, не больше?

   Легко быть смелой с тем, кто не ранит. Евгений сам ещё не отошёл от всех происшествий. Но со мной держался молодцом, на удивление. Я таким его раньше не видела.

   – Авария что-то поменяла во мне, – поделился он. – Я понял, что… Нет, ни черта я не понял, Ксюш! Но очень хочу понять, где оно – моё место в жизни. Ясно, что не в универе.

   – Ты хочешь уйти?

   – Хочу. Очень хочу. И, возможно, решусь на это.

   – Но как же мы тогда будем видеться?

   Наверное, неправильно в этот момент думать только о себе. Но мы сегодня откровенны друг с другом, и мне не хочется его терять. Евгений снова рядом. Он близок мне по духу. Он чувствует меня и понимает. Я не безразлична ему. Как же мне этого не хватало!

   – Я думаю, мы что-нибудь придумаем, Ксюш. Не так уж далеко друг от друга будем. Даже если я уеду к себе в город, смогу иногда приезжать.

   – Или я могу приехать к тебе.

   Вряд ли он ожидал это услышать от меня. Какая-то неожиданная смелость появилась внутри. Откуда она только взялась? Может, от его теплоты и близости? Говорят же: человек обретает уверенность с теми, кто в него верит.

   – Ксюшенька, я буду очень рад этому.

   Крепкие руки на моих плечах. Глаза, глядящие с нежностью и теплотой. Таким бы мне всегда хотелось видеть Евгения. О таком я и мечтала с первого дня, как узнала его. Но он не сразу мне открылся. Был слабее вначале. А сейчас я вижу другие его грани. И мне они нравятся. Мужчина должен быть сильным. Иногда это приходится делать женщине. И тогда взаимности не получается. Тех правильных, здоровых отношений, какие должны быть, – не получается. И пары расстаются.

   Так произошло с моей матерью и моим отцом.

   А Евгений рядом. Мы вместе заходим в общежитие, идём через вахту. Там дежурит знакомый охранник – студент пятого курса. Подрабатывает вместо бабулек, которые обычно занимают это место. Жалко мне их. Студенты бывают разные. Некоторые ведут себя грубо, нагло. Могут обидеть старушек. А заступиться за них некому.

   «Общага – это клоака», – так сказал мне однажды Евгений. И был прав.

   Мимо прошелестела громко хохочущая Настя. С нашей последней встречи, когда один из её приятелей ко мне приставал, я перестала с ней общаться. В универ она почти не ходит. На учёбу забила окончательно. Я тоже скатилась по оценкам, но теперь стараюсь наверстать. Впереди моя первая сессия. Я должна сдать её хорошо.

   Мы с Евгением поднимаемся по ступеням на мой этаж. Вдруг он заворачивает не в тот коридор.

   – Подожди, Ксюш. Мне нужно с парнями поздороваться. Я скоро, – и намеревается уйти.

   Я знаю, что означает это «скоро». Стоит ему переступить порог своей комнаты, как он забудет о времени. А если там есть алкоголь, то с Евгением на сегодня придется попрощаться. Я этого не хочу.

   – Давай пойдём вместе, – предлагаю ему, и он соглашается.

   Откуда мне было знать, что в этот самый момент в его комнате находится тот, кого я и хочу и не хочу видеть.

   – Пашка! Ты же съехал, – Евгений застыл в дверях.

   – Да и ты тоже, – Павел резко встал из-за стола, задел рюмки, опрокинул их на пол. К счастью для него, они были пусты. И не разбились. Не стекло – пластик. – Проходите, садитесь, – он легко подталкивает меня к столу. – Есть повод кое-что отметить.

   – Паша, разве тебе нужен повод? – спрашивает Евгений.

   А сонный Юрка бормочет:

   – Повод, действительно, есть. У нас сегодня новый сосед появился. Только его нигде нет.

   – Пошёл с девочками знакомиться, – добавляет Паша.

   – Как зовут соседа? – интересуется Евгений.

   – Яков, – гордо отвечает Юрка.

   А Пашка вставляет:

   – На Якова встанет не у всякого. Впрочем, может, кто из первокурсниц сегодня даст ему.

   Я покраснела, словно меня кипятком ошпарили. Будто эти слова были мне адресованы. Первокурсница… дала ему… Как-то резко сразу это всё стало. Я потянулась за рюмкой, Пашка, заметив это, быстро налил мне до краев.

   – Выпей, Ксюша. Может, разговорчивее станешь, – и подмигивает мне.

   Я его ненавижу в этот момент. Ещё сильнее, чем когда думала, что люблю. Такого, как он, любить невозможно. Его нужно забыть как можно скорее, вычеркнуть из своей жизни. Вырвать из сердца! Я не хочу его любить!.. Он ужасен.

   – Первый курс – всегда самый особенный, – с важным видом продолжает Пашка, глядя почему-то на меня. – Многое случается впервые. Первый стакан, – он как раз поднимает свой, – первый прогул, первый экзамен и первая любовь. Как считаете, а?

   – Ну, у меня первый стакан случился гораздо раньше, – возражает Юрка. – Ещё в шесть лет. Когда я за праздничным столом перепутал вино с компотом. Ничего так показалось. Дед потом втихаря ещё налил. С тех пор нормально пошло. До сих пор остановиться не могу, – в знак подтверждения своих слов Юрка опрокидывает рюмку внутрь. – Вино какое-то горькое!..

   – Пивом запей – сразу полегчает, – советует Пашка. – Ну, а у тебя, Евгеша, как было?

   Терпеть не могу, когда он называет его таким именем!

   – Если ты о первом стакане, то это было в школе. И одним стаканом я тогда не отделался.

   – Любишь большие объёмы? – уточняет Пашка.

   – Смотря о чём речь.

   – Да ладно! Я ж тебя знаю как облупленного, – Пашка обнимает Евгения за плечи, силой притягивает к себе. – Расцеловал бы тебя, друг, да нельзя! Девушка твоя нас неправильно поймёт, – и снова взгляд в мою сторону.

   Я поняла, почему он такой. Мы с Евгением пришли вместе – это ли не повод вообразить себе Бог знает что? У Пашки фантазия больная. Он мыслит часто ниже пояса. Увидев нас вдвоём, сделал выводы в свою пользу. Какой же он дурак!

   Я заметила, что он перекинулся взглядом с уже окончательно проснувшимся Юркой. Тот встал.

   – Евгений, у меня к тебе дело есть небольшое. Выйдем в коридор?

   Евгений смотрит на меня с немым вопросом. Я понимаю, что это подстава. Но не могу же я сказать ему: «Нет, не иди. Не оставляй меня с ним наедине!»

   Уходят. И Пашка тут же бросается ко мне.

   – Значит, ты теперь с ним? Что – одного меня мало?

   – Так же, как и тебе, – не остаюсь в долгу я.

   А он не слышит. Говорит словно себе самому.

   – Я думал, ты будешь ждать меня.

   Я набираюсь смелости и с вызовом произношу:

   – Зачем ты ждёшь от меня того, что сам не можешь дать?

   А он, услышав меня, наконец, обижается в ответ.

   – Да я ни с кем после тебя не спал! И не притрагивался ни к одной.

   – Ага, конечно. А что насчёт твоей будущей жены? Или её ты тоже не трогаешь?

   Пашка мгновенно вспыхивает.

   – Это тебя не касается!

   – В таком случае, – я поднимаюсь, чтобы уйти, – говорить нам больше не о чем.

   – Стой!

   Он хватает меня за руку – больно. Тянет к себе. Я не хочу к нему! Мне неприятен этот человек. Слишком много зла от него исходит.

   Я просто хочу уйти.

   Насовсем.

   – Отпусти меня, Паш.

   Но он сжимает мои руки с силой и вновь делает мне больно. Рывком притягивает к себе.

   – Не вырывайся. Я всё равно сильнее.

   – И что ты хочешь от меня добиться своей силой?

   Он своими наглыми глазами шарит по моему телу, бесстыдно напоминая о том, что ему известен каждый миллиметр. Его губы слишком близко. Мне хочется отстраниться. Он вызывает у меня отвращение.

   – Чего я хотел от тебя, того уже добился, – чеканя каждое слово, говорит Пашка. – И теперь, когда я попрошу, ты не станешь мне отказывать.

   – Ты совсем обнаглел?

   Усмешка.

   – Я всегда таким был. Ты не знала?

   Дверь открывается так вовремя. Евгений, Юрка и незнакомый мне парень.

   – А вот и обещанный Яков, – громко произносит Юрка. Обстановка слишком напряжённая. Пашка держит меня в своих цепких руках. И Евгений, глядя на это, не верит своим глазам. И не знает, что сказать.

   Решение находит Юрка.

   – Друзья мои, у вас всё в порядке?

   – Более чем! – Пашка, наконец, отпускает меня, и, к моему облегчению, возвращается за стол. Я же хочу уйти. Немедленно.

   – Евгений, ты проводишь меня?

   А голос дрожал, когда я задавала ему этот вопрос. Если Евгений откажет, мне будет ужасно стыдно. Но он ведь не сделает этого, нет?

   – Конечно, Ксюша, провожу.

   «Спасибо», – мысленно благодарю его.

   Не видела реакцию Пашки в тот момент. Но очень явно ощутила его взгляд, пронзающий мою спину, когда я, взяв под руку Евгения, вышла с ним в коридор. Да, ты заслужил это, Павел Сазонов. И гораздо больше. Жаль, пока нет возможности продемонстрировать тебе это. Ты слишком много брал на себя. Ты решил, что я сдалась. Это не так. И я не позволю тебе делать со мной то, что ты хочешь. Я буду делать сама, что хочу. Даже если мне будет трудно. А ты…

   Ты можешь возвращаться к своей любимой женщине. Жениться на ней сколько угодно раз, нарожать кучу детей и быть счастливым.

   Если, конечно, сможешь.

   Я не буду больше тебя любить. И постараюсь сделать так, чтобы забыть обо всём, что с тобой связано.

   Если любовь приносит одну лишь боль и разочарование, то зачем она такая нужна?

   Нет, не хочу любить!

   ЕВГЕНИЙ

   Подходим с Ксюшей к дверям её комнаты. Она останавливается в нерешительности, и я понимаю, что просьба проводить её шла не от чистого сердца. Ей это на самом деле не нужно было. Потому что не нужен я. Вернее, нужен, но лишь на какое-то время. Со мной она гуляла по улицам города, вспоминала детство, слушала и сопереживала, делилась своими тревогами и сомнениями. Так ведут себя с друзьями. И именно друга эта девушка во мне видит.

   Надо ли говорить, что мне хотелось бы большего?

   Она нравится мне. Действительно, нравится! Да, я хочу её. Но не только тело меня волнует. Её душа – чистая, красивая – вот чего бы мне хотелось коснуться. Не только своей музыкой, на которую Ксюша так искренне реагирует. Мне хочется, чтобы она меня увидела – настоящего. Я не просто алкоголик и тунеядец. Я тоже живой!

   Сейчас как никогда остро это чувствую.

   И, всё-таки, не удержался от вопроса.

   – Зачем ты меня позвала? Ты ведь не хочешь, чтобы я остался.

   Ксюша облизывает пересохшие губы. Мне этот жест её милее всего. Трогательная, нежная…

   – Извини, но… Мне нужна была твоя помощь.

   Невесело усмехаюсь.

   – Это ведь для Пашки, так?

   Она отводит взгляд в сторону и еле заметно кивает.

   – Ксюша, – беру её за руку, – зачем для него столько? Он тебя не достоин, – она молчит, а я продолжаю. – Пашка – это же… сорняк! Он все соки из тебя выжмет. Ничего не оставит. Сам будет расти всё выше и крепче. А ты – самая прекрасная из всех роз – из-за этого… будешь увядать. Ксюша, я не хочу этого!

   – Я тоже, – еле слышно говорит она. Прекрасная, далёкая. Не моя идиллия… И я не её идеал.

   – Ксюша, зачем тебе мучиться с ним рядом? – снова спрашиваю я.

   – С ним рядом? – она удивлённо и печально вскидывает на меня глаза – огромные, невинные. – Но он всегда далеко. От меня, от всех. Он ни с кем не может быть, кроме себя самого. Да и с собой у него, по-моему, разлад.

   – Но ты мечтаешь о нём, – грустно произношу я. – И расстраиваешься, потому что вы не вместе.

   – Евгений… – она смотрит умоляюще. – Мне так не хочется с тобой об этом говорить!

   Она уводит меня в коридор, к окну. Иду следом, держа её руку в своей. А Ксюша подходит близко, встаёт на цыпочки, смотрит через стекло. Что она видит там? Может, надеется Пашку запечатлеть?

   Я, кажется, готов проявить жестокость.

   – Ксюша, он не уйдёт сегодня. Останется в общаге. Только в другой комнате.

   – Откуда ты знаешь?

   – Если не веришь мне – можешь сама убедиться.

   Я мог бы пожалеть её. Сказать, что он просто приехал навестить друзей. Но я ведь знаю Пашку. И то, что сейчас он вероятнее всего у Яночки, меня не удивляет ничуть. Девчонка влюблена в него давно и безнадежно. А он пользуется этим. И даже от неё не скрывает. Я не хочу, чтобы Ксюша стала для него одной из тех.

   Надо показать ей, что он на самом деле из себя представляет.

   – Идём, – решаюсь.

   – Куда? – недоумевает Ксюша.

   – Просто доверься мне.

   Не знаю, откуда взялась эта решимость. Но рядом с Ксюшей мне хочется меняться к лучшему. Если она так на меня влияет, что это может означать?

   Веду её к Яночке в комнату. Стучу в дверь и, не дождавшись ответа, сам открываю. Яночка сидит на кровати и смотрит на нас удивлённо.

   – Привет. Вы чего, на ночь глядя?

   – Переночевать негде. Пустишь? – как на духу выпаливаю я.

   Ксюша молчит. Такого она, конечно, не ожидала.

   – Я бы с радостью, – отвечает Яна. Она, в общем, человек радушный и гостеприимный. Только роль подстилки ей всю репутацию портит. – Но ко мне уже попросился один человек. Не могу же я его выгнать.

   – А он с тобой ночевать будем? – продолжаю я, совершенно обнаглев. – Может, мы на соседнюю кровать ляжем?

   Ксюша, прости. Конечно, этот разговор не для твоих ушей. Ты ещё слишком маленькая, чтобы понять всё, что здесь происходит. Я же тут четвёртый год и чего только не видел. Пашке пофигу, если в комнате посторонние. Свет выключит – и ладно. Ему ничто не мешает. Да и Яночке, по-моему, тоже. Лишь бы он был рядом. Пусть даже на полчаса. Пашка с ней быстро управится. Поцелуи, ласки – это всё не для него. Сделал дело – гуляй смело. Может в ту же ночь и другую поиметь. Он девушек вообще за людей не считает.

   Ксюша вцепилась мне в руку. Держится как за спасательный круг. И я понимаю, что вместо того, чтобы помочь ей, делаю только хуже. Зачем мне только это понадобилось?

   – Давай уйдём, – шепчет она мне. И я готов с ней согласиться, как вдруг распахивается дверь – не иначе с ноги толчок – и вваливается пьяный Пашка.

   – Яна! – зовёт он, не сразу замечая нас. Глаза налиты кровью, мутные настолько, что он выглядит сумасшедшим. Шатается при каждом движении. Набрался через край. И Яночке вряд ли можно позавидовать.

   Пашка проталкивается между мной и Ксюшей, даже не посмотрев на нас. Просто отпихивает в сторону как лишнее препятствие на пути к цели. А цель его сегодня – это девушка, сидящая на кровати. Она переводит взгляд с Пашки на нас, и я понимаю, что ей неловко находиться в этой ситуации.

   Нам пора уходить.

   – Извините, что помешали, – выдавливаю из себя.

   Пашка, наконец, замечает, что в комнате ещё кто-то есть. Оборачивается к нам.

   – А вы что тут забыли?

   Отвечает Яночка.

   – Паш, ребята просились переночевать.

   – Что – места в общаге кончились? – резким тоном спрашивает Пашка. – Здесь занято – не видно, что ли?!

   – Пойдём, Ксюш, – на этот раз я зову её. Но Ксюша будто к месту приросла. Смотрит на этого «героя» так, словно никого другого больше не существует. Я чувствую, что ей больно. Очень больно. И мне, чёрт возьми, хочется его за это ударить! А заодно и себя.

   Зачем я её сюда привёл???

   – Ксюша, идём, – повторяю.

   – Ксюша, останься! – ревёт, словно зверь Пашка. Встаёт с кровати, на которую залез, чтоб Яночку под себя подмять, идёт к нам. Буквально вырывает у меня из рук Ксюшу и силой тащит её к Яночке. Боже мой, какой-то бред!.. Я не знаю, как реагировать. – Ну, что же ты, Ксюша? – он почти кричит на неё. Бедная сжалась в комок. А он как скала над ней нависает. Готов в любой момент обрушить весь свой гнев. На что ты злишься, Паша? Разве она что-то тебе сделала?

   – Паш, отпусти меня, – просит Ксюша.

   – Зачем? Ты же хотела остаться. Вот и оставайся. Посмотри, чем мы тут будем заниматься. Можем вчетвером, если ты и твой кавалер не против.

   Это уже перебор даже для Сазонова.

   – Паш, хватит! – решительно иду к ним. – Отпусти девушку и оставь, наконец, её в покое.

   – В покое, говоришь?! – Пашка сейчас похож на разъярённого быка. – Да не вопрос! Пусть только она сама меня в покое оставит.

   – Она тебя не трогает.

   – Да? – зло усмехается он. – Это ты так думаешь. – И обращается к ней. – Ну-ка, Ксюша, скажи ему правду.

   Мне становится страшно. Не за себя, конечно.

   За неё.

   Но нет. Ксюша гораздо сильнее, чем кажется.

   Она смотрит ему прямо в глаза и максимально твёрдым голосом говорит:

   – Евгений всё знает. У меня нет от него секретов. Я доверяю ему.

   Пашка аплодирует.

   Комик гребаный!

   – Браво! – обнимает нас обоих, едва не душит. – Дайте я вас расцелую, друзья мои! Совет да любовь!

   – Так это обычно на свадьбах желают, – освобождаюсь от его тесных и неприятных объятий. – А свадьба, насколько я знаю, только у тебя запланирована.

   Ещё один удар ниже пояса. Кому прилетело больше? Пашке? А может, Ксюше? Яночка – не в счёт. Мне её не жалко. Овечка беспутная.

   – Да, ты прав, Евгеша, – Пашка вдруг усмиряется. – Свадьба не за горами. Кстати, – он обводит взглядом всех нас, – вы не расстроитесь, что я вас не позвал на торжество?

   – Это лишнее, Паш, – отвечаю я. – Мы и отсюда пожелаем тебе счастья.

   – Серьёзно?

   На этом он начинает дико ржать. И я понимаю, что это конец. Пора ставить точку.

   – Уходим, Ксюша.

   На пороге она, не удержавшись, оборачивается. И я следом за ней. Только вижу: Пашка стоит, как стоял. И взгляды их встретились. Не знаю, о чём он думает, но вижу в его сине-зелёной мути такую боль, что мне на один короткий миг становится жаль и его.

   К счастью, это быстро проходит.

   Я увожу Ксюшу, мысленно обещая себе сделать всё по максимуму, чтобы они с Пашкой больше не пересекались.

   Не знаю, под силу ли мне это? Только если полностью переключить её внимание. Например, на себя. Это было бы прекрасно. Но Ксюша…

   Если б сердцу можно было приказать!.. Я бы дал ей установку: «Забудь! Не люби».

   Но боюсь, единственный человек, кто может так сделать, это Пашка.

   Если он скажет ей: «Не люби», она, возможно, послушает.

   Но Сазонов никогда этого не сделает.

   Как, в таком случае, помочь ей разлюбить?

   – Ксюша, – её, с натянутыми до предела, нервами, я привожу в комнату. Укладываю в постель, накрываю одеялом. – Прошу тебя, не принимай близко к сердцу всё, что связано с этим… – слов не могу подобрать. Один мат отборный на ум просится. Но при ней не хочется ругаться. Повторяю то, что сказал совсем недавно. – Пойми, он тебя недостоин.

   – Ну и что? Если он мне нужен – такой, как есть?

   Вздыхаю тяжело. Мне кажется, это самый весомый аргумент.

   – Ты влюбилась, глупышка, – ложусь с ней рядом, только сверху на одеяло. – Это пройдет. Вот увидишь. Твоё первое чувство? – пытаюсь угадать.

   – Не знаю, первое оно или последнее… – девочка совсем подавлена.

   – Ну, вот ещё! Не говори так. У тебя вся жизнь впереди, – говорю самые банальные слова, которые в моём положении мог бы сказать каждый. – Ты самая лучшая, Ксюш. И я отдал бы всё, чтобы видеть тебя счастливой и вновь улыбающейся.

   Она качает головой.

   – Это невозможно.

   – Ты сейчас так говоришь, – объясняю я. – Потом всё изменится. Ты его разлюбишь, вычеркнешь из своей жизни.

   – Ох, как это кажется просто!.. – Ксюша без сил роняет голову мне на грудь. Я глажу её волосы. Склоняюсь к ним ниже. Они пахнут летом. Так сладко, что в них хочется уткнуться и забыть обо всём, что в реальности. Ксюша рядом, такая притягательная. А я едва могу её коснуться. Иначе это будет неправильно. Она сейчас поглощена другим. До меня ей дела нет. Ах, этот Пашка, стервец! Как же ему удалось так заморочить ей голову? Она умная девушка. Неужели поверила, что с ней он может стать другим? Да Пашка никогда ни ради кого не изменится. Скорее, земной шар поменяет орбиту.

   Ксюша затихает. В моих объятиях, но мыслями и чувствами – в его руках. Я не испытываю ревности. Мне ничего здесь не принадлежит. Но и Сазонов не вправе распоряжаться. Она ведь не была с ним, нет?

   – Ксюша… – ресницы дрогнули. Ещё не спит. – Сазонов что-нибудь сделал тебе?

   – О чём ты спрашиваешь? – открывает глаза, смотрит сонно.

   – Я имею в виду, – мнусь отчего-то вдруг, краснею, – он склонял тебя к близости? Хотя, что я спрашиваю? Это в его духе… – размышляю вслух. – Но ты ведь не согласилась?

   – А если я скажу, что наоборот?

   Нет, Ксюша. В такое я не готов поверить. Только не ты и не он.

   Но девушки беспощадны, когда их сердце задето. Ни себя не жалеют, ни кого другого.

   – С чего ты взял, что я ему отказала?

   – Значит, согласилась… – упавшим голосом констатирую. Ну, что ж, и этого тоже можно было ожидать.

   А Ксюша выпрямляется и гордо смотрит мне в глаза.

   – Он ничего мне не сделал такого, чего бы я сама не хотела.

   – Ксюша, о чём ты говоришь? Разве ты хотела, чтобы он сделал тебе больно?

   – Я хотела, чтобы он был рядом.

   Так просто. Действительно, что ещё нам надо от другого человека? Но это самое простое порой достигается очень сложно.

   – Ксюш, – снова прижимаю её голову к груди, – он никогда не изменится.

   – Я знаю.

   Приговорённому жить других объяснений не нужно.

   Этой ночью остаюсь с ней. Рядом, поверх одеяла.

   Ближе – нельзя.

   ПАВЕЛ

   Предсказуемо.

   Я этой ночью в старой общаге – в хлам.

   Уже не помню, от чего бежал. Но точно знаю, к чему пришёл.

   Здесь мне самое место. Здесь всегда примут. Здесь не любят и не ждут, но к встрече готовы. А там, где ждут и, возможно, испытывают чувства, там нет меня. И даже, когда тело моё там, – души нет.

   Честно, хочу, чтобы Милада меня выгнала. Потому что сам уйти не могу. На пару дней свалить после очередного скандала – завсегда. Но уйти насовсем, объяснив это тем, что так мне будет лучше, – нет.

   Моя программа сломалась. Я разбил её вместе со своим старым телефоном об дерево. Руки в кровь, ссадины, порезы – и толку? Всё затянется, придёт время. Так зачем я снова с той, которая не нужна?

   Пытался объяснить Юрцу. Он то ли пьян настолько, что не воспринял, то ли просто слушать и вникать не захотел. А больше поделиться мне не с кем.

   Свадьба… Слишком скоро. Милада выбирает платье. Её родители договариваются насчёт банкета в дорогом ресторане. Рассылают приглашения. На работе со мной все здороваются, называют по имени-отчеству.

   Бесит!

   Если Алексей Петрович Шумаков, держатель всея банка нашего городского и оплот элиты местной, прикажет, они мне в ноги кланяться начнут. И тогда я точно буду плеваться. Прежде всего – в их гадские рожи, где ни тени гордости нет.

   Мне противно. Противно, что я докатился до такой жизни. Хотелось самому всего добиться. Хрен там! Получите – распишитесь, новоявленный зять. А за то, что дочку нашу так удачно окучивать изволите, вот вам ещё подарок. Тесть хочет машину подарить на свадьбу. Я против. Если он это сделает, клянусь, я пьяным в лоскуты в его офис заявлюсь и буду на столе стриптиз танцевать. Может, тогда он меня уволит, и я смогу, наконец, снова почувствовать себя человеком. Который годен не только на то, чтобы потомство производить да языком молоть без костей. Но и ещё на что-то.

   А сегодня, как и прежде, – общага. И Яночка ждёт в своей комнате уже, наверное, с раздвинутыми ногами. Я никогда не испытывал к ней ничего, кроме жалости и временами – отвращения. «Что ж ты такая шалава?» – мне так и хочется сказать. Но потом понимаю, что шалава она благодаря мне. Что под других она не ложится столь охотно. Если только от большой нужды. Я ведь всё реже к ней наведываюсь. Раньше можно было для разнообразия.

   Раньше – это когда? Неужели какое-то значимое событие разделило мою жизнь на до и после?

   Да, пожалуй, так и есть. И даже я своим пьяным рассудком это понимаю.

   Самый разумный довод – моя будущая женитьба и беременность невесты. Но это не так. В другом совсем причина. Разделило не это безусловное событие. Кое-что иное.

   Та девочка… Она согласилась стать моей. Так неожиданно!.. Зачем только, зачем? Я сотни раз себя спрашивал. Догадываясь о её сильном желании, всё равно не понимаю, как она могла согласиться. Такая чистая, такая нежная… Она ведь знала, какой я. Ну, зачем ей это понадобилось? Почему именно со мной? Почему не с Евгеном, например? Он бы обошёлся с ней гораздо лучше. Я, вообще, по-хорошему не умею.

   Только сейчас она с ним. Именно сегодня именно в эту минуту – с ним! Вот чёрт!.. Я даже врагу не желал бы такого, что чувствую сейчас сам. Моя девочка, моя самая любимая девочка в эту минуту, возможно, отдаёт себя этому долбанному музыканту!..

   Он же не любит её. Не знает, как любить такую. Она хочет ласки. Ей нужна забота, нужно внимание. Он ничего ей не сможет дать. Он бездарь, не годный ни на что. И струны его вот-вот оборвутся. Он бесит меня! Бесит, сука!

   Срываюсь внезапно. Яночка раскрыла рот от изумления. Она уже давно наготове. Постель расправила, одежду сняла. Самостоятельная. В прелюдиях не нуждается. Ей от меня, вообще, кроме члена, ничего больше не надо. А я что здесь забыл? Мне сейчас надо быть в другом месте.

   Рубашка наполовину заправлена в брюки, наполовину вылезла. Пуговицы почти все расстёгнуты. Выгляжу ужасно, но мне плевать. Перед кем стесняться? Кого стыдиться? Дохожу до двери в комнату Ксюши и начинаю барабанить по ней. Из соседних комнат выглядывают заспанные соседки. Увидев меня, шарахаются в сторону. Потом же сплетничать будут, твари. Конечно, Пашка Сазонов в комнату к девчонке ночью ломится – это ли не повод для обсуждения? Сазонов – бабник, девчонка – шалава. Я знаю все эти разговоры за закрытыми дверями. Что обо мне судачат – всё равно. Мою репутацию уже ничем не испортить. А Ксюша – она…

   Святая.

   Мне открывает Евген.

   – Пахан, у тебя всё нормально?

   – Нет, – отвечаю я и пытаюсь его отстранить, пройти в комнату. Не тут-то было.

   – Пахан, она уже спит, – объясняет Евген. – Что тебе от неё надо?

   – То же, что и тебе, – вновь пытаюсь пройти. Евген стоит как скала.

   – Не думаю. У нас с тобой разные интересы, – говорит он.

   – Зато потребности одни и те же, – толкаю его в грудь. Евген, видимо, не ожидал такого выпада. Пошатнулся, двинулся назад. Тогда мне удалось распахнуть пошире дверь и пройти.

   – Пашка, ты чего? – он смотрит недоумённо, обиженно. А я перевожу взгляд на кровать, в которой спит моя девочка. Накрывшись одеялом, она лежит так тихо, будто и впрямь уснула. Но я-то знаю: это невозможно. Когда я рядом, она спать не будет.

   – Ксюша… – опускаюсь на колени возле её кровати, нащупываю маленькую ручку, вытаскиваю её из-под одеяла. – Надо поговорить.

   – Я сплю.

   – Нет, не спишь. Ты же не во сне со мной разговариваешь.

   Я слышу лёгкий смешок.

   – А это хорошая идея. Если наяву не получается по-нормальному, – Ксюша отворачивается к стене, вырывая свою руку из моей. – Паш, тебе лучше уйти. Я, правда, хочу спать.

   Удар ниже пояса. И Евген, как назло, рядом и всё это слышит. Самолюбие задето. Злость поднимается волной, готовой обрушиться на неё. Ну, зачем ты так сказала?

   Рывком стаскиваю с неё одеяло. Ксюша в майке и коротких шортиках пытается прикрыться руками.

   – Ты с ума сошёл?!

   – Мне нужно с тобой поговорить, – повторяю я.

   – А мне – нет! Отдай одеяло, – и сама набрасывается на меня. – Какого хрена ты вообще пришёл? Оставался бы с Яной.

   – Не нужна она мне.

   – Тебе никто не нужен. Только ты сам и твои желания.

   Смешно звучит.

   – А вот тут ты ошибаешься, Ксюша, – сажусь на кровать, возвращаю ей одеяло. – Моих желаний недостаточно, чтобы быть счастливым.

   Она молчит, прислушивается ко мне. Я знаю, ей не безразлично, что я говорю. И если бы здесь не было Евгена… Чёрт возьми, почему он ещё не ушёл?

   – Знаешь, Ксюш… Мне моя жизнь такой нелепой кажется.

   Волна схлынула, оставив после себя пену да размытый песок. Я чувствую себя отверженным, одиноким, и мне так грустно, что хочется завыть. К чему весь этот маскарад сегодня? Что мне хотелось доказать и кому? Она знает, что я такой. Что исправление невозможно. Ей надо прогнать меня окончательно. Забыть все эпизоды, со мной связанные. Вычеркнуть из жизни. Ей всего восемнадцать. В этом возрасте каждое разочарование кажется самой огромной потерей в жизни. А любовь – единственной и вечной. Но у меня такой любви не было. Значит, я проскочил этот этап в своей жизни? Или он так и не настал?

   – Паш, – это Евген трогает меня за плечо. – Давай я отведу тебя в нашу комнату.

   – Думаешь, я сам не дойду? – усмехаюсь. Уже беззлобно.

   – Думаю, ты по дороге можешь ещё натворить дел. Не нужно это. Сейчас ночь. Завтра студентам на пары.

   – И тебе тоже?

   – Мне?.. Мне – домой, – пожимает плечами.

   – Опять под домашним арестом?

   – Да я даже не знаю. Сессия начинается. Я вообще к ней не готов.

   – Когда это тебя останавливало?

   Смотрим друг на друга и вдруг начинаем ржать.

   – Братан! – тянусь к нему, чтобы обнять, как будто несколько минут назад не я хотел разбить ему рожу. Ксюша, наверное, решит, что мы оба сошли с ума. Правильно. Общажная шпана – что с нас взять?

   Мы уходим с Евгеном вдвоём, едва ли не в обнимку. Он добросовестно доводит меня до комнаты. А обратно я его уже не отпускаю. Какая ночь, мой друг!.. Самое время, чтобы сыграть и спеть что-нибудь душевное.

   Ты нежнее розы алым заревом цветёшь.

   Ты – бесценный дар, неутихающая вьюга.

   Я молю судьбу, когда же снова ты придешь?

   Но бегу я от тебя, опять бегу по замкнутому кругу.

   Завываем в два голоса, несмотря на то, что скоро рассвет. Соседи давно все привыкли. Даже вахтёров и коменданта приучили. Ну, что поделать с нами? Мне-то последние полгода остались. Летом меня здесь уже не будет. В городе, конечно, останусь. Зря, что ли, родственнички квартиру нам выбрали и на работу меня устроили? Потом дитё родится. Может, Пашка и поумнеет чуток. А может, нет… Судьба хулигана – она такая. Даже в пятьдесят буду чудить. Зато такая жизнь по мне. Романтика, одним словом!..

   Ах, Ксюша, Ксюша… Я говорил, что поздно тебя повстречал. Теперь мне кажется, что рано. Мне бы повзрослеть ещё лет так на десять. Но тогда, боюсь, ты бы прошла мимо, даже не обернувшись.

   Я так боюсь опять тебя увидеть,

   Я больше не вернусь…

   Любить и ненавидеть,

   Терять – такой пустяк –

   Всё то, что не имеем.

   Любовь – она наш враг,

   Но без неё мы тлеем.

   Евген слова в песне перепутал. А я их вовсе забыл. Помню, что они очень важные. Мы курсе на втором их разучили. Нашли случайно в старой заброшенной тетради. Кто сочинял, для кого – неизвестно. В общаге в шкафу забыли. А мне они понравились тогда. Ни приписки, ни отметки, кому тетрадь принадлежала. Стала нашей, общей. Евген потом забрал – ему нужнее. Он по стихам аккорды подбирал и нам играл. Всем очень нравилось.

   Судьба такая злая порой. Пытается нас с другом развести по разным углам, словно на ринге дерущихся. Желанный трофей – конечно, Ксюша. И ведь я знаю, что она меня любит. Но всё-таки не доверяю ей полностью. Наверное, потому что не привык кому-либо доверять. И привыкать не хочу. Пусть остаётся всё как есть. А Евген ещё нам что-нибудь споёт. У него это так здорово получается!

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

КСЕНИЯ

   Сегодня еду домой. Последний приезд перед зачётной неделей. А там рукой подать до Нового года и каникул. Время пролетело быстро. И за четыре месяца, что я прожила в большом городе, многое в моей жизни изменилось.

   Я стала хуже учиться. Пропускать занятия. Мне ужасно стыдно за мои слабости и безрассудство. Мама смотрит на меня с укоризной, когда я бываю дома. Братья не порицают, но отмечают, что я «могла бы учиться лучше». А ведь школу я закончила с медалью. Обидно… Но ведь я сама в своих прогулах виновата. Меня никто не держал за руку, не заставлял оставаться в общежитии. Нужно было всего лишь встать в семь утра, собраться и идти в университет. Но как это сложно, если в шесть я только легла!..

   Мы с девчонками пристрастились к игре в карты. Это увлекательно и отнимает много времени. К нам в гости приходят парни из соседних комнат. Мы садимся за стол в десять вечера, а встаём ближе к утру. Азарт – дело такое. А играем мы командами. Проще всего Маше. У неё последняя сессия, а потом производственная практика. Конечно, она всё сдаст. А мы с Юлей первокурсницы, и нам бы авторитет себе заработать, чтоб потом зачётка работала на нас. Но мы пошли по другому пути. Неправильному. А самое ужасное, что меня это вполне устраивает.

   Я слишком долго была хорошей девочкой. Послушной, прилежной, примерной.

   Мама встретила сурово, с недовольной гримасой на всё ещё красивом лице. Сообщила, что ей звонили из деканата. Ксюша, оказывается, не готова к зачётной неделе.

   – Ты о чём думаешь, скажи на милость? – руки в бока и взгляд сверху вниз – типичная позиция матери. – Почему я должна за тебя краснеть? Почему мне приходится выслушивать проповеди, что моя дочь непутёвая?

   – А потом ты этими проповедями достаёшь меня.

   – Помолчи! – кричит мать. – Я знаю, что мне делать. Будешь теперь дома жить и на занятия каждое утро на автобусе ездить.

   Смешно. Евгений рассказывал то же самое. Значит, и мне домашний арест светит?

   – Позволь мне самой решать, как мне жить.

   Если ты, мама, считаешь меня слабой и безвольной, то ошибаешься. Я могу за себя постоять. И могу противостоять тебе. Единственное, что меня удерживает, это то, что я пока не зарабатываю. И соответственно не могу сама себя обеспечить. Но это вопрос времени.

   А мама, услышав мои слова, разозлилась ещё больше.

   – Ты ничего не можешь решать, пока находишься у меня под пятой! Живёшь в моём доме! А значит, будешь меня слушаться.

   – В таком случае мне проще будет уйти, – заявляю я.

   – Иди! – торжествующе кричит она. – Далеко ли? В прошлый раз, помнится, собиралась к отцу, только он тебя на порог не пустил. А сейчас тем более не жди от него поддержки. У него теперь жена… новая.

   – Тебе это неприятно?

   Мать сжимает кулаки. Я знаю, у неё руки чешутся ударить меня по лицу. Но наши отношения испортились настолько, что я могу её ударить в ответ. Интересно, она догадывается об этом?

   Иду к двери. Сумка, с которой я приехала, не распакована. Как знала, что не придётся здесь оставаться. Сразу взяла много вещей. Хотя бы на первое время.

   – Я поеду к брату.

   Он точно мне не откажет.

   – Ну, давай… – летит мне вслед. – Будешь теперь им мешать.

   Какая же она злая! Неужели она всегда была такой? Я плохо помню. И, кажется, с возрастом воспоминания детства всё больше стираются. Мама была рядом… какое-то время. Но она и много работала. Как и отец. У меня было всё, что, по мнению родителей, нужно для счастливого детства. Но самих родителей почти не было…

   Я решила поехать к старшему, Андрею. Они живут неподалёку, добраться автобусом можно за час. Я позвонила ему. Он сказал, что сейчас на работе, приедет поздно вечером. А дома его жена Аня с маленьким ребёнком. Она-то и встретила меня.

   – Привет, Ксюш, – Аня держит на руках двухгодовалого Даню. Пухлый малыш задорно улыбается и тянет ко мне ручки. – Андрей сказал, что ты приедешь. С ночёвкой?

   –