Оглавление
АННОТАЦИЯ
Мы говорим: «это история о близнецах» и невольно подразумеваем: «интриги, ложь, может быть, даже преступления». Да-да, все так и есть! В романе-однотомнике «Леди в зеркале» будет достаточно интриг, лжи и даже преступлений.
Сестры Энн и Джун были неразличимы внешне, но различались характерами. Вдумчивая послушная Энн и непоседливая вздорная Джун, казалось бы, должны пойти по жизни разными путями. Однако, вышло так, что дороги их обеих пересек один и тот же мужчина. И каждая сестра обдуманно шагнула в ту сторону, куда вело сердце, какими бы ухабами и кочками ни встретила их выбранная тропа.
Мэриан и Марианна не были знакомы, но походили друг на друга, как отражение в зеркале. Только одна из них предпочитала продвигаться к своей цели прямо, стежок за стежком соединяя события своей жизни в единое полотно, а другая ловко плела паутину, в которой запутывался всякий, кто попадался на ее извилистом пути.
Им неминуемо суждено было однажды встретиться, замереть, глядя друг другу в глаза, и задаться вопросом: «Кто же эта леди в зеркале?»
ЧАСТЬ 1. «Ты – мое зеркало»
ГЛАВА 1
Как известно, в сельской Англии на одного крупного землевладельца приходится десять менее состоятельных соседей, а на Севере – так и все двадцать. Неудивительно поэтому, что для этих последних нет большего удовольствия, чем как-то улучшить свое положение за счет богатого соседа – продать ему болотистый луг под видом отличного выгона, случайный приплод от охотничьей собаки в качестве образца новой породы и прочее в том же духе. Но пределом мечтаний для обладателей скромного достатка, за исключением разве что холостых и бездетных, считается возможность породниться с владетельными лордами путем бракосочетания сына или дочери.
Предки-норманны оставили в нашей крови стремление к завоеваниям, и когда оно не удовлетворяется бесконечными войнами, которые ведет наша страна, навыки тактики и стратегии с успехом применяются в салонах и бальных залах, причем дамы преуспевают в этом искусстве даже больше джентльменов.
И неважно, что зависть соседей будет изливаться подобно лаве из кратера, обласканное судьбой семейство мгновенно вознесется на недосягаемую высоту, включающую представление ко двору или хотя бы первую скамью в деревенской церкви.
Впрочем, как нетрудно посчитать, такая удача выпадает в лучшем случае одной из двадцати семей. Почему в лучшем случае? Нельзя забывать, что джентльмен с приличным доходом может и не захотеть жениться сам или женить своих детей иначе, как на особе, равной себе по положению. И тогда обманутым в своих чаяниях соседям ничего не остается, как провести не менее двадцати лет в ожидании, пока подрастет новое поколение в семействе богача, и можно будет снова попытаться устроить охоту на выгодный брак.
Само сочетание «выгодный брак» появилось едва ли не в то же время, как возникло понятие брака, так что им, как и нашими дорогами, мы обязаны римлянам. И первое, и второе равно крепко и долговечно, в отличие от современных дорог и того, что мы называем «необдуманным поступком» т.е. брака по любви.
Дальнейшая наша история опровергнет или укрепит это утверждение – окончательный вывод мы оставляем на усмотрение читателя, на внимание и терпение которого осмеливаемся надеяться.
Семья Олдберри, о которой пойдет речь, могла похвалиться только одним богатством – дочерьми-близнецами, Энн и Джун, в чье воспитание практичная маменька вложила последние средства с тем, чтобы в будущем этот капитал принес отдачу в виде хотя бы одного выгодного зятя.
Мистер Олдберри только вздыхал, оплачивая услуги очередного учителя или бесконечно заказываемые коробки с кистями и красками и сборники нот. Миссис же Олдберри тщательно следила, чтобы краски использовались для написания пейзажей и портретов членов семьи, а не для бессмысленного малевания в альбомах, а ноты непременно штудировались от начала до конца, без пропусков трудных пассажей. Танцам и французскому языку также уделялось немало времени, так, что у молодых леди не оставалось и пары свободных часов на развлечения, девичью болтовню и прогулки с подругами.
Сестры относились к воспитательной методе маменьки по-разному, в зависимости от качеств характера. Обе стройные, высокие, с прямыми тяжелыми рыжеватыми волосами и глазами того зеленовато-голубого цвета, какой бывает у морской воды на границе мелководья и глубины, девушки, тем не менее, никогда не выглядели в глазах друзей и родственников точной копией друг друга. Да, их хорошенькие личики были похожи, как оригинал и его отражение в зеркале, но отпечаток характера, всегда видный на каждом лице, скрадывал это сходство настолько, что их нельзя было перепутать даже во сне.
Энн, то ли под влиянием материнских увещеваний, то ли в силу наследственных свойств, очень походила образом мыслей на свою матушку. Она уже давно уяснила, что для создания уютного дома и привлекательного образа требуются немалые средства, приобрести которые она может, увы, только вместе с замужеством. Поэтому все тяготы получения образования и навыков ведения домашнего хозяйства казались ей временной, но необходимой мерой, долженствующей в будущем принести сладкий плод – приятную, необременительную денежными затруднениями жизнь в чудесном доме, со множеством слуг и домочадцев, которым она будет умелой хозяйкой.
Непоседливая Джун, напротив, всячески избегала трудных занятий, предпочитая дальние прогулки, чтение легких романов, не пренебрегала она только танцами, пением и рисованием. В отличие от матери и сестры, она больше верила в свою счастливую звезду и была убеждена, что сможет устроиться в жизни наилучшим образом и без заучивания рецептов и плетения бесконечных кружев.
При отсутствии рвения к дамским наукам, в котором ее постоянно упрекала мать, Джун была наделена талантами в большей степени, чем ее сестра, и, если бы уже в шестнадцать лет на нее обрушилась необходимость вести хозяйство в большом доме, она справилась бы с ней даже лучше, чем более образованная Энн, ловко распределив обязанности между теми, кто умел это делать лучше ее.
Столь удивительный парадокс не приходил в голову ее маменьке, так как находился за областью реального для миссис Олдберри, и мы говорим о нем нашему читателю только для того, чтобы полнее обрисовать характер мисс Джун.
Миссис Олдберри передавала дочерям лишь то, чему учили ее саму, и что неминуемо должно было привести к запланированному результату. И, казалось бы, привело, поскольку, невзирая на небольшое приданое, она вышла замуж за наследника солидного состояния, будучи вполне готовой взять в свои ухоженные ручки все ниточки управления этим богатством, а заодно и мужем, добродушным рыжеволосым Грегом Олдберри.
Непредвиденным обстоятельством явилось то, что, к моменту получения наследства оно превратилось в ароматный дым от сгоревших кофейных плантаций на островах, являвшихся уже третье поколение главным фундаментом достатка семьи Грега. Старый мистер Олдберри, отец Грега, любитель пожаловаться на плохое самочувствие за графинчиком бренди, на собственном опыте убедился, что надо иногда и самому присматривать за своим имуществом, не доверяя все дела управляющему. Это досадное обстоятельство усугубило его болезни, чем бы он там ни был болен, и приблизило смерть, которая никого не удивила, столь долго мистер Олдберри надоедал всем рассказами о ее скором приближении.
Мистер Грег со своей женой получили имущество в виде лишь скромного поместья на севере, считавшегося когда-то не более чем охотничьим домиком с небольшим земельным наделом, а ныне им предстояло проживать там постоянно и растить малюток, которым маменька напрасно планировала в будущем блестящий выход в свет. Как ни странно, семья Олдберри довольно быстро приспособилась к новым обстоятельствам, и вскоре их соседи с удовольствием приняли новичков в свой замкнутый кружок достойнейших столпов местного общества.
Хорошенькие девочки Олдберри столь же легко вошли в круг подрастающего молодого поколения, и только постоянные занятия мешали проказливой Джун быть первой во всех играх и забавах, а серьезной Энн – любимицей малышей, которым она никогда не отказывалась рассказать в форме волшебной сказки какую-нибудь поучительную историю.
Единственное, чего не хватало сестрам в своем маленьком мирке, это романтических увлечений, так разнообразящих досуг молодых леди по достижении ими определенного возраста. Причины этого досадного обстоятельства у каждой из сестер были различны.
Энн послушно вняла увещеванию маменьки:
- Наши соседи очень милые люди, дорогие мои, но все они так же бедны, как и наша семья, и с вашей стороны было бы неблагоразумно увлечься сыном кого-либо из них, как бы симпатичны не были Джордж, Стивен или Родрик. Никто из них не сможет сделать счастливой ни одну из вас, и вы вечно будете раскаиваться в необдуманном поступке. Поэтому будет лучше, если вы станете смотреть на них только как на друзей детства и предоставите вашим родителям позаботиться о вашем будущем. Возможно, через два-три года мы сможем скопить достаточно денег, чтобы отвезти вас в столицу, и там ваши достоинства наверняка привлекут внимание подходящих джентльменов.
Подобные сентенции миссис Олдберри начала внушать дочерям в возрасте двенадцати лет, предпочитая дуть на воду до того, как обожжется на молоке, и упражнялась в них регулярно до достижения ими лет семнадцати.
Навряд ли Джун придавала им такое же значение, как сестра, хотя и могла наизусть повторить любую тираду, точно копируя голос и интонации матери. Причина того, что она не бегала тайком на свидание к кому-либо из своих молодых поклонников, была вовсе не в послушании родительской воле и уж тем более не в покорном следовании требованиям приличий.
Ей просто не был интересен Джордж, Стивен и даже Родрик, рядом с которыми она выросла и в которых видела только товарищей по играм, хотя последние не прочь были перейти в категорию поклонников уже с того дня, как сестрам Олдберри исполнилось четырнадцать лет, и ни у кого в округе не осталось сомнений, что обе они ступили на путь превращения славных девчушек в прелестных юных леди.
Джун не так рисовала себе будущего возлюбленного, пусть и не знала толком, как именно, но определенно не загорелым подростком в старых охотничьих сапогах, неуклюжим в танцах и способным говорить только о лошадях и собаках.
Нет, она ждала чего-то другого и готова была ждать столько, сколько нужно, в полной уверенности, что в свое время ее настигнет пламенное бурное чувство, которому она готова будет отдаться со всем пылом, на какой, по устоявшемуся мнению, способны только люди с рыжими волосами.
А пока она не испытывала недостатка в кавалерах на танцах, пусть они и не отвечали ее высоким требованиям, и с трепетом ожидала обещанного матерью выхода в столичный свет.
Ее сестрица также получала свою долю комплиментов от старых приятелей, но они были более изысканны и скорее относились к ее образованности и умению держать себя. Глубина же симпатии мисс Энн к местным джентльменам всегда ограничивалась материнским наставлением, и до сих пор ей удавалось сохранять гармонию между собственными склонностями и необходимостью ждать появления выгодных перспектив.
Мы достаточно обрисовали читателю образ жизни наших юных героинь, чтобы его не удивил их интерес к обитателям единственного большого поместья в округе, разделяемый в равной степени молодыми приятельницами сестер и еще в большей степени – их маменьками.
Семейство Лестер владело значительными угодьями, в центре которых располагался прекрасный, умело перестроенный старый дом, где могли расположиться с удобством все его соседи, не ощущая тесноты и не мешая друг другу.
Однако последние четверть века местное общество, к своей досаде, было почти лишено возможности вступать в какие-либо отношения с Лестерами, так как за несколько лет до приезда семьи Олдберри в Марсденли – так называлось ближайшее к их дому поселение – тогда еще молодой мистер Лестер оставил отчие владения ради вновь приобретенного поместья в центральной части Англии. Причиной послужило слабое здоровье его юной супруги, не пожелавшей жить в более суровом климате севера, к тому же так далеко от столицы. Любящий муж мог позволить себе исполнить любой каприз жены и незамедлительно купил обширные земли у обедневших соседей своего тестя, так что после замужества молодая миссис Лестер не была вырвана из привычной среды обитания, и ее родители не лишились радости видеть свою единственную дочь каждый день.
В глазах жителей Марсденли этот поступок был настоящим предательством – сам того не зная, мистер Лестер лишил соседей целого пласта жизни. Пресловутые двадцать семейств, о которых мы говорили вначале, на долгие годы утратили тему для обсуждений, которая не могла им прискучить. Тем более, что у мистера Лестера имелся сын Гарольд, могущий в положенное время занять умы и сердца юных жительниц Марсденли.
Конечно, владелец время от времени наезжал в свое имение поохотиться с друзьями, но никогда не брал с собой супругу, а значит, не было балов, приемов и других развлечений, в которых могли принять участие его соседи, как это было заведено при предыдущем Лестере в незапамятные уже теперь времена. Но даже и эти краткие приезды оставляли после себя шлейф разговоров и обсуждений, порой несколько месяцев витающий над крышами Марсденли.
Миссис Олдберри принимала участие в этих пересудах с тем большим пылом, чем реже она вспоминала, что изначально судьба предназначала ей самой быть предметом живого интереса менее состоятельных соседей.
- Подумать только, - говорила она изредка своему терпеливому супругу, не слишком задумываясь о том, что в ее словах он должен увидеть горький упрек. – Мы в Лондоне всегда считали, что Фанни Фицривер сделала неудачный выбор, выйдя замуж за этого никому не известного Лестера, а в этих краях они – самые значительные фигуры. Хорошо, что она не поселилась здесь – мне было бы нелегко уступать ей первенство, ведь она никогда не умела одеться к лицу.
Супруг кротко утешал ее заверениями в том, что миссис Олдберри и нынче выглядит гораздо привлекательнее, чем миссис Лестер со всеми ее деньгами. Комплимент неизменно ободрял его супругу, для которой совершенно не имело значения, что ее муж никогда не видел миссис Лестер.
Зато для жителей Марсденли миссис Олдберри была окружена ореолом причастности к высокородным соседям, тем более что она выбрала очень удачный момент для того, чтобы с выверенной долей небрежности сообщить приятельницам, что миссис Лестер когда-то была старшей сестрой ее лучшей подруги Маделин, и они вращались в одном обществе.
По натуре миссис Олдберри не была завистливой женщиной, и известие о кончине миссис Лестер огорчило ее в той степени, в какой мы переживаем безвременную смерть своих знакомых, с которыми уже очень давно не поддерживали близких отношений. Здоровье подводило миссис Лестер еще в те годы, когда она звалась мисс Фанни Фицривер, и двадцать пять лет супружества оказались непомерно большим сроком для нее.
Эта печальная новость находила отклик в сердцах, а скорее, в искусно причесанных головках жительниц Марсденли долгие месяцы, до тех пор, пока от экономки Лестеров не стали известны подробности об изменениях в жизни мистера Лестер и его осиротевшего сына.
- Вы только подумайте, какая преданность! – вещала чрезмерно восторженная миссис Пайперс собравшемуся в ее гостиной избранному дамскому кружку. – Мистер Лестер так опечален смертью жены, что не желает больше жить в Англии, где все напоминает ему об этом ужасном несчастье. Он решил купить виллу в Италии и навсегда покинуть родину, чтобы в уединении предаваться своей печали.
Миссис Олдберри подумала про себя, что Италия, вероятно, не располагает к одиночеству, к тому же миссис Лестер не виделась ей женщиной, чью память можно почитать столь возвышенным способом, но ей хватило здравого смысла не портить впечатление от романтической истории своим подругам, и она лишь мягко поинтересовалась:
- А что будет с молодым мистером Гарольдом? Он тоже покинет Англию?
Она опередила шестерых дам, собиравшихся задать тот же вопрос, и довольная своей осведомленностью миссис Пайперс торопливо ответила:
- Ах, вот в этом-то все и дело! Мистер Гарольд Лестер достаточно поездил по миру, чтобы улучшить свое образование, и вовсе не желает жить на чужбине. Мало того, он намеревается принять на себя обязанности своего батюшки и вступить во владение всем, что у них есть!
Новость была ошеломительная! В одночасье из наследника мистер Гарольд превращался в полноправного хозяина и обладателя крупного состояния!
Мы затрудняемся сказать, для кого она была важнее – для него самого или для жителей Марсденли, которые тут же начали думать, как лучше всего использовать этот поворот в судьбе семьи Лестер в своих собственных целях.
- Какая разница, если он будет жить рядом со своими бабушкой и дедушкой, и мы будем видеть его не чаще, чем его батюшку, - отрезвила всех желчная миссис Харди.
- Разве я не сказала? - удивление миссис Пайперс не обмануло большую часть ее приятельниц – весь ее вид говорил, что она приберегала эту главную новость до последнего.
- Он желает получше познакомиться со своим родовым гнездом и, как только все дела его отца будут улажены, приедет сюда, чтобы задержаться на несколько месяцев. А по мне, так он не желает опеки своего деда, старого Фицривера.
- Да, - поспешила вставить миссис Олдберри, - Старик всегда был властным, а молодому человеку ведь уже не меньше двадцати пяти лет, всякому в его возрасте захочется быть самостоятельным.
- Ему двадцать четыре. Но вы правы, раз уж не нужно слушаться отца, для чего ему опека деда? - кивнула миссис Пайперс. – Думаю, не пройдет и двух месяцев, как мы услышим о его прибытии, экономка ожидает известия о его приезде со дня на день, чтобы начать готовиться к достойному приему.
В этот раз гостьи не отдали должное кексам миссис Пайперс – еще немного поохав и поахав, они поторопились сообщить невероятные новости своим родственникам и знакомым.
Давно уже в Марсденли не было события, которое могло бы встряхнуть его жителей, особенно жительниц, и мобилизовать все их силы на исполнение какого-либо грандиозного плана. Теперь такой план, гениальный в своей простоте, начал одновременно зарождаться и обрастать конкретными пунктами в каждом втором доме Марсденли и по всей округе.
Читателю не требуется много времени, чтобы догадаться о конечной цели этого плана. Мы рассмотрим его постепенную реализацию на примере одной семьи, но читатель может быть уверен, что все остальные семейства вели себя точно так же и выказали точно такую же, если не большую, изобретательность, ну, а наша читательница наверняка сможет добавить пару пунктов и от себя.
Миссис Олдберри не сразу сообразила, почему она в одночасье перестала быть наперсницей своих приятельниц, обычно делившихся с ней планами по устройству будущего дочерей и племянниц. Только небрежная фраза, услышанная ею от Джун, поставила все на свои места:
- Вы представляете, маменька, что я выслушала от тетушки Люси Пакс сегодня днем? Люси раскладывала свои бесконечные пасьянсы, пытаясь узнать, выйдет ли она замуж до Рождества, а ее тетушка спросила, почему я не участвую в гадании. Когда я ответила, что не верю в эту чушь, она ехидно заметила: «Да уж, мисс, вам-то можно не волноваться о женихе, ваша матушка, пользуясь знакомством с покойной миссис Лестер, уж непременно постарается пристроить вас или вашу сестрицу за молодого мистера Гарольда. Жаль, что у него нет подходящего братца, она бы сумела и тут обскакать всю округу и выдать замуж вас обеих, ведь не каждый у нас может похвастать, что так коротко знаком с этой семьей!» Подумать только, она сказала «обскакать», как вульгарно!
Джун наморщила носик, но миссис Олдберри никак не отметила эту критику плохих манер, за которую раньше непременно похвалила бы Джун.
- Вот, значит, как они думают, - медленно протянула она, сначала чуть хмурясь, но тут же лукаво, по-молодому, улыбнувшись.
- Кто они? – не поняла дочь, но мать не собиралась развивать свою мысль.
Вместо этого она расправила плечи, откинула назад голову дальше, чем обычно, и гордо выплыла из комнаты, продолжая загадочно улыбаться. Джун пожала плечами, мимолетно удивляясь, что в ее рассказе о глупости тетушки Люси так взбодрило мать, и тут же выбросила это из головы, предпочитая, как все ее подруги, представлять себе, как выглядит мистер Гарольд Лестер, и хорош ли он в танцах.
Миссис Олдберри тем временем направилась в комнату другой своей дочери, прилежно корпевшей над вышиванием скатерти.
- Энн, думаю, я нашла тебе жениха. И, если ты еще не догадалась, кто это, я переоценила твой светлый ум.
Такое заявление удивило девушку, но она не подпрыгнула на месте, задавая одновременно сто вопросов, как сделала бы ее сестрица, а сначала воткнула иглу в ткань рядом с узором из нежных ландышей, затем выпрямилась и посмотрела на мать:
- Полагаю, вы имеете в виду мистера Гарольда Лестера.
- Кого же еще, - усмехнулась миссис Олдберри, усаживаясь напротив Энн и не забывая бросить критический взгляд на скатерть – одно дело не должно страдать в ущерб другому.
- Но он может и не захотеть на мне жениться. Тем более что все наши соседи полагают его своим будущим родственником. Если б он был турецким пашой, у нас у всех было бы больше шансов, а так повезет кому-то одному, да и то вряд ли. Он ведь может жениться и в Лондоне и приехать сюда уже с супругой.
- Ну, разумеется, может, моя дорогая.
Но он так недавно потерял мать, что поспешная женитьба выглядела бы неприлично в глазах общества. Скорее всего, он сначала обживется на новом старом месте. Вероятно, его отец продал дом, в котором он родился, чтобы исполнить эту странную прихоть – уехать в Италию.
- Наверное, вы правы, - раздумчиво произнесла Энн, - И, тем не менее, трудно представить, что ему понравлюсь именно я, а не Джун и два десятка других девушек.
- Думаю, главное, чтобы он понравился тебе достаточно для того, чтобы выйти за него замуж. С остальным проблем не будет, - уверенно заявила миссис Олдберри, и на этот раз Энн изумленно округлила глаза, как это обычно делала ее сестра.
- По правде сказать, мне непонятно твое удивление, - продолжила добрая матушка увещевать свое дитя. – Ты красива и обладаешь приличным перечнем достоинств. Конечно, наша Джун так же хороша, но она слишком непоседлива, а это вряд ли понравится Гарольду, если он пошел в своих родителей. Управлять таким большим хозяйством должна умная и прилежная женщина, а по Джун с десяти шагов видно, что это не про нее.
- А другие? - не удержалась Энн, ничуть не возражавшая против материнской оценки ее талантов.
- Что ж, если по части внешности и манер с вами еще могут соперничать несколько девиц, то наше преимущество усиливается моим знакомством с матерью Гарольда, о чем мне не забывают напомнить все мои дорогие подруги. И я сумею выгодно использовать это обстоятельство, не дожидаясь, пока кто-нибудь меня опередит.
- Вы говорите, прямо как генерал, матушка, - в улыбке Энн почти не было иронии, только гордость за мать.
- А я и есть генерал в нашем доме, не мистеру же Олдберри ты захочешь доверить такую важную кампанию? - усмехнулась польщенная леди.
- Вы, как и всегда, правы. Что же, если мистер Лестер не будет мне противен, я охотно соглашусь помочь ему справиться с делами, при ваших советах, уверена, у меня все получится. И у нас появятся деньги, чтобы отвезти Джун в столицу, - заботливая сестра в Энн не позволяла ей наслаждаться счастьем в одиночку даже в мечтах.
- Тебе не потребуются мои советы, милая, тем более что я уже поделилась с тобой всем, чем только могла, и ты справишься с хозяйством лучше всякой другой. О Джун, конечно же, надо будет позаботиться в первую очередь. Уверена, она блеснет в столице, она создана для большого общества, и нам еще придется отбиваться от нежелательных кавалеров.
Энн ничуть не обиделась на то, что мать не сказала этого про нее, и обе дамы погрузились в обдумывание деталей плана кампании – как поближе познакомиться с мистером Лестером до того, как на него поведут осаду соперницы. Миссис Олдберри считала вполне уместным навестить юношу и по-матерински высказать ему свои соболезнования, но была полностью уверена, что в воротах перед его домом соберется целое скопище карет их соседей, прибывших с той же целью.
Энн не находила, что можно придумать еще, но ее матушка проявила завидную изобретательность:
- Нет, мы поступим по-другому. Я сегодня же отправлю Гарольду Лестеру письмо. Надеюсь, оно застанет его еще дома и не разминется с ним в дороге.
- И что же вы ему напишете? - недоумевала дочь.
- Я приглашу его сперва остановиться у нас, ведь его дом так долго был закрыт, что наверняка не вполне готов к приему молодого хозяина.
- Вот так просто, не будучи знакомыми с ним, мы зовем его к себе? - Энн была поражена.
- Именно так, сейчас самое время напомнить, что я была дружна с его матерью, и по-родственному принять сироту в свои объятья, - улыбнулась миссис Олдберри.
- Но ведь он наверняка предупредит экономку о своем приезде, и она сумеет все подготовить, - резонно возразила мисс Энн.
- А для решения этой проблемы надо вспомнить, что наша кухарка – сестра здешнего почтальона. Он наверняка не пожелает лишить ее выгодного места, - невозмутимо ответила достойная леди.
- Ваше коварство достойно Макл… Макиавелли! - восхищенно воскликнула Энн.
- Если уж говоришь умное слово, не спотыкайся на нем, - строго заметила миссис Олдберри, в душе весьма довольная как начитанностью дочери, так и полученным комплиментом, вне зависимости от своих знаний об упомянутом лице.
- А теперь я, пожалуй, отправлюсь писать письмо.
ГЛАВА 2
План миссис Олдберри удался целиком и полностью – как она и ожидала, молодой человек любезно поблагодарил за приглашение и отказался, собираясь заселиться в свой собственный дом. Однако, по приезду мистер Лестер обнаружил запертые двери и зачехленную мебель, вокруг которой с причитаниями бегала неподготовленная прислуга, а опозоренная экономка посыпала голову пеплом и клялась, что не получала письма о прибытии хозяина.
Раздосадованный мистер Гарольд вовремя вспомнил о любезном приглашении подруги его матушки, которую счел одинокой добродушной женщиной, так как в письме она не упоминала о своих домочадцах, и направил свои стопы к ней, приказав слугам в одну неделю навести в доме порядок и обещая каждый день приезжать и проверять, как идут работы.
Мы не будем приводить здесь последовавшие препирательства между экономкой и почтальоном, как несущественные для нашей истории, и направимся вслед за Гарольдом в скромный домик семейства Олдберри.
По прибытии молодого джентльмена немедленно проводили в гостиную, где его ожидали хозяин и хозяйка дома, радушно принявшие его под свой кров. Миссис Олдберри даже ласково обняла и расцеловала юношу, не забыв как следует рассмотреть его, а мистер Олдберри предложил несколько вариантов дальнейшего времяпрепровождения в чисто мужской компании.
- Вы еще успеете выпить бренди и поговорить о политике, дорогой мистер Олдберри, но сперва мы должны познакомить нашего гостя с девочками. Я уже готова принять его как мать, надеюсь, они окружат его сестринской заботой, и мистер Лестер не будет чувствовать себя неловко в новом обществе, - мягко заметила миссис Олдберри.
Юноша любезно попросил называть его просто по имени, раз уж его здесь принимают как родного, но с некоторым удивлением заметил, что не знал о большой семье миссис Олдберри, и, возможно, он стеснит их.
- Ничего подобного, уж об этом вам не стоит беспокоиться. Наш дом не так велик, как ваше родовое гнездо, но комнаты для гостей всегда наготове. К тому же, это ненадолго, вскоре к нам повалит толпа соседей, желающая познакомиться с вами, а потом и вам придется наносить ответные визиты всей округе, так, что мы будем видеть вас только утром и прощаясь на ночь.
При упоминании о соседях молодой человек вроде бы смутился, впервые начиная соображать, какой фурор должен произвести его приезд в здешних местах. Появление обеих мисс Олдберри отвлекло его, две прелестные девушки, к тому же, близнецы, – весьма приятный сюрприз для джентльмена.
Во время знакомства и целования ручек обе стороны с интересом рассматривали друг друга под недремлющим оком миссис Олдберри.
Энн нашла его вполне приятным джентльменом, Джун – несколько скованным, если не скучноватым, но на взгляд обеих он выгодно отличался от уже упомянутых Стивенов и Родриков внешностью и манерами.
Пора и читателю взглянуть на героя нашего повествования непредвзятым взглядом автора, поскольку мнение молодых девиц в этом вопросе не может быть объективным.
Не очень высокий для мужчины, Гарольд не выглядел спортсменом, но был стройным и двигался с изяществом, явно унаследованным им от матери, как тут же решила миссис Олдберри. От нее же он получил в наследство бледную кожу, темные глаза и волосы, а фамильные черты Лестеров проявились в твердом подбородке и крупном прямом носе, придавая ему выражение излишней серьезности. Характер же юноши пока оставался скрытым, его лицо явно не относилось к тем зеркалам, которые показывают малейшие движения души своего обладателя. Во всяком случае, он был неболтлив, но и не молчал все время, несуетлив в движениях, но приветлив и любезен, а для многих этого уже достаточно для составления благоприятного мнения об уме человека и прочих его достоинствах.
Вскоре между гостем и барышнями завязался легкий разговор, паузы в котором миссис Олдберри умело заполняла чаем и угощением. Энн интересовалась образованием джентльмена и странами, в которых он побывал, Джун – столичными развлечениями, танцами и театром. Как с удовольствием отметила их матушка, на вопросы Энн мистер Гарольд отвечал охотнее и подробнее, так как они явно были ближе его интересам. А общность интересов – уже немалое достижение в отношениях между молодыми людьми.
Вечером, когда Энн заплетала волосы на ночь в тяжелую толстую косу, к ней в комнату впорхнула Джун, поболтать перед сном, как это всегда бывало, если у нее находилась новость, которую надо обсудить. Сегодня Энн ждала сестру, так как новость и впрямь имелась.
- Ну, как он тебе пришелся? - поинтересовалась Джун, запрыгивая на кровать и потряхивая локонами, которые успела закрутить в папильотки – в отличие от сестры, гладкие прически ей не нравились, несмотря на то, что были в моде.
- Неглуп, хорош собой, к тому же он – новое лицо в Марсденли. Он будет иметь успех в нашем обществе.
- Я говорю не об обществе, а о твоем к нему отношении! - до света Джун не было никакого дела, ее интересовало мнение сестры.
- Пока я ничего не могу сказать о своем отношении, мы слишком мало знакомы. Но я не против общаться с ним и дальше, - лаконичный ответ Энн позволял Джун быть многословной.
- Еще бы, раз он живет в нашем доме, нам придется общаться! А мне он показался сухим и многоумным, как раз подойдет тебе. Как жаль, что первый симпатичный джентльмен, который прибыл в наши края, не считая мистера Совиньи, не любит танцевать и веселиться, предпочитая книги и прогулки.
- Не забывай, что он недавно потерял мать, - заступилась за юношу Энн. – К тому же, танцевать он умеет и наверняка будет, у него просто нет другого выхода. А мистер Совиньи, по-моему, совсем несимпатичный.
Тут уже Джун вступилась за своего учителя рисования:
- Ты не права, у него такие же темные глаза, как у Гарольда Лестера, но они намного выразительнее, иногда взгляд у него бывает просто демоническим, как в романах.
- Не помню, чтобы в твоих романах были иллюстрации, откуда же ты знаешь, какой именно взгляд заслуживает этого банального сравнения? К тому же, он француз, а все французы в твоих глазах выглядят романтическими героями, пострадавшими от революции.
- Но это так и есть! Он из хорошей семьи, а теперь вынужден зарабатывать себе на хлеб, уча таких бездарей, как Синтия Темп. Хорошо, хоть я могу отличить вазу от ночного горшка, должна же у него быть хоть одна приличная ученица. Да и ты недурно рисуешь пейзажи.
- Еще бы, учитывая, сколько денег платит ему наш батюшка, матушка бы не допустила, если бы вместо вазы с незабудками ты нарисовала горшок! - рассмеялась Энн. – Но мы отвлеклись от мистера Лестера, а он гораздо интереснее, чем наш учитель, будь он хоть трижды героем.
- Ты права, учитель – это совсем неромантично. Вот если бы он прибыл к нам не на крыше дилижанса в замызганном плаще, а на боевом коне в доспехах – я подарила бы ему розу из нашего сада.
Энн не удержалась от поддразнивания, в котором обычно преуспевала ее сестрица:
- С твоим-то воображением тебе не составит труда представить, каков бы он был в кирасе и с мечом – вылитый Карл Великий.
- Не помню, кто это.
- Ну ладно, неважно. Так значит, тебе совсем не понравился мистер Лестер?
- Ну почему же, мне в нем понравилось то, что он богат, - хихикнула Джун. – Думаю, он со временем разговорится, по крайней мере, ему придется отвечать на все эти вопросы наших знакомых, да и ты сегодня превзошла себя в разговорчивости.
- С умным человеком поговорить интересно и полезно, тебе бы тоже стоило спрашивать не о театре, а о чем-нибудь менее легкомысленном, - разговор скатывался в их обычную полушутливую перепалку, и Джун поторопилась вернуть его в нужное русло.
- Вот нос у него великоват, а в старости будет занимать пол-лица, как у его покойного дедушки. Ты помнишь, об этом рассказывал нам отец Кэт Файдуэлл?
- Нет, я очень мало общаюсь с Кэт, а тем более, с ее отцом. А нос у него вполне… мужской.
- Ну, еще бы, Кэт для тебя слишком глупа. Впрочем, так и есть, иначе она бы не обручилась с Диком Розвертом, он полный болван. Бедный мистер Лестер! Если бы ему пришлось жениться на Кэт, он вскоре придушил бы ее, как Макбет.
- Отелло, дорогая, душителя звали Отелло! А Кэт я бы и сама придушила с удовольствием, она бывает несносна со своей болтовней.
- Зачем ты читаешь все эти пьесы, если не любишь театр? Не будь такой кровожадной, Энн. Ну, тогда мистер Лестер лучше бы подошел Сью Марлоу, она не так болтлива, как Кэт, зато скверно играет на фортепьяно, и ему пришлось бы придушить и ее, как это делал Синяя Борода.
Разговор девиц перешел к юным жительницам Марсденли, и они довольно долго развлекались, записывая Гарольда в кавалеры поочередно всем своим приятельницам, пока явившаяся на шум миссис Олдберри не попеняла им, что своим смехом они мешают отдыхать гостю. О его присутствии в их доме они напрочь забыли, так что устыженная Энн тут же покорно легла в постель, а Джун едва удержалась, чтобы не повыть под его дверью, изображая фамильное привидение.
Как бы миссис Олдберри ни мечтала сохранить гостя только для своей семьи, она прекрасно понимала, что миссис Пайперс завтра же, если не сегодня, узнает о приезде Гарольда от экономки Лестеров. И соседки не простят ей подобной узурпации молодого джентльмена. Женится ли он на ком-то из ее дочерей или не женится, а портить отношения с приятельницами ей вовсе не хотелось. Поэтому на следующее же утро миссис Олдберри направилась с визитом к миссис Пайперс.
У этой почтенной дамы она застала уже четверых не менее почтенных дам и шестерых юных леди, которые как раз решали, кому отправиться с разведывательной миссией в дом этой предательницы миссис Олдберри.
Ее появление произвело нужное впечатление, тем более что она вела себя, как ни в чем не бывало, и сама завела речь о своем госте. Миссис Олдберри так умело апеллировала к добросердечию присутствующих, что без труда за пять минут сумела убедить их, что каждая из них поступила бы так же с сыном своей усопшей лучшей подруги, окажись он в чужом краю без крыши над головой. Дамам оставалось только согласиться с нею, а если кто-то и сомневался в истории с неполученным экономкой письмом – это была не та тема, которую следовало обсуждать в приличном обществе.
Уладив таким образом свои дела, миссис Олдберри сообщила компании сведения о молодом джентльмене, которые, по ее мнению, могли удовлетворить любопытство дам, но не вызвать восторги у юных леди. Она не погрешила против истины, упаси Боже, но ведь и истину можно преподнести с разными акцентами, а в подобных нюансах миссис Олдберри прекрасно ориентировалась, справедливо заслужив сравнение с Макиавелли.
Договорившись, кто и когда нанесет им визит, чтобы не слишком утомить юношу после долгого пути, и милостиво пообещав представить ему всех желающих, миссис Олдберри направилась домой, не желая упускать из виду гостя и своих дочерей.
Она нашла молодежь в саду в обществе Кэт Файдуэлл и Люси Пакс, которые явились по собственному почину, не подозревая еще о неожиданном дополнении к семье своих подруг, и были несказанно поражены, увидев их болтающими запросто с самим молодым Лестером.
Впрочем, болтала все больше Джун, а Энн и мистер Гарольд то отвечали ей, то перекидывались между собой фразами о прочитанных книгах, чем весьма раздражали Джун, которая уж хотела было отправиться гулять, когда появление гостей утешило ее зрелищем их изумленных лиц. Знакомство едва успело состояться, как появилась хозяйка дома, пригласив всех к чаю. Пришедшие девушки не могли сравниться с мисс Олдберри красотой и манерами, а, следовательно, выгодно оттеняли ее дочерей, и заботливая маменька неизменно привечала их, в отличие от более симпатичных подружек.
К концу этого дня Гарольд перезнакомился с невероятным количеством юных леди, за которыми пожаловали их маменьки и тетушки, а к вечеру прибыли поглядеть на диковинку и папеньки и дядюшки, так что миссис Олдберри пришлось устроить пикник на свежем воздухе – ее дом не вмещал гостей, явившихся супротив всех заключенных ранее договоренностей.
Ей оставалось только уповать на то, что в будущем она покроет затраты на угощение за счет денег мистера и миссис Лестер, то есть Энн, которая неизменно находилась рядом с молодым джентльменом.
Юноша не изменил своему серьезному виду, но был приятен в общении и потому многим понравился, а кое-кто даже пришел в восхищение. И уж точно не было никого, кому бы он не понравился. Тем более что он, в благодарность за любезный прием, обещал устроить в своем доме настоящий пир по случаю своего водворения под кров предков, как только этот самый кров будет починен, а комнаты для гостей заново отделаны.
Он нашел в доме гораздо больше свидетельств охотничьих увлечений отца, чем доказательств его рачительного хозяйствования. Экономка старалась содержать дом в порядке, но кое-что прохудилось, а на ее письма о необходимости ремонта хозяин отвечал вяло либо не отвечал вообще. Поэтому Гарольду ничего не оставалось, как рьяно взяться за дело, что в глазах миссис Олдберри выглядело едва ли не подготовкой к появлению под сенью дома Лестеров молодой хозяйки.
Впрочем, она не торопила события, досадуя только на соседей, требующих своей доли внимания от самого популярного ныне в Марсденли человека. Ей оставалось только с ностальгией вспоминать день его приезда и милый семейный ужин в узком кругу. В последующие дни за стол садилось не менее десяти-двенадцати человек, и несколько пар глаз все время ревниво следили за тем, сколько слов он сказал мисс Энн или как часто подавал соусник мисс Джун.
В глазах соседских семей Олдберри выглядели просто-таки баловнями судьбы, но зависть не отбила у них желания являться к Олдберри в любое время и оставаться до возвращения мистера Гарольда из инспекционной поездки в свой дом или после визитов к доктору, стряпчему и прочим необходимым людям.
Когда неделя миновала, все семейство Олдберри с облегчением проводило мистера Гарольда до ворот, за исключением хозяйки дома, которая готова была терпеть у себя дома все эти толпы столько, сколько потребуется, лишь бы он уехал из него помолвленным с ее дочерью.
Однако этого не произошло ни через неделю, ни через две, ни через два месяца. Признаемся читателю – дожидаться исполнения своих чаяний миссис Олдберри пришлось довольно долго. Уже отгремел с блеском бал в доме Лестеров, возобновились охоты и приемы, Джун смогла убедиться, что танцует Гарольд весьма прилично, хотя и говорит мало во время танца, Энн изучила содержимое его библиотеки, а никаких подвижек в отношениях не было, только дружба, не более того.
И тем не менее, в один прекрасный день, когда миссис Олдберри с огорчением подсчитывала затраты на гостей, новые платья себе и дочкам и решала, отказаться ли им от учителя рисования или игры на фортепьяно или от обоих сразу, мистер Гарольд Лестер таки появился на ее пороге с необыкновенно серьезным даже для него видом.
Мистера Олдберри не было дома, но, даже будь это так, молодой человек все равно обратился бы к его супруге, так как привык уже видеть в ней своего рода опекуншу. Она встрепенулась, уже догадываясь, но не позволяя себе обнадежиться раньше времени, и ласково предложила ему присесть и поделиться с ней своей тяготой, ибо от ее материнского ока не укрылось, что его что-то тяготит.
Успокоим читателя – она не была разочарована. Мистер Гарольд Лестер действительно явился, чтобы попросить руки ее дочери. Но этой дочерью была Джун.
Вся выдержка и воспитание понадобилось ошеломленной женщине, чтобы не начать уговаривать юношу жениться на Энн или даже не спросить, а не перепутал ли он имя невесты. Однако, слова юноши о пленительной живости леди, ее юморе и веселье убедили мать, что она в равной степени как просчиталась в своих планах, так и добилась успеха. Не будучи уверенной в согласии взбалмошной Джун выйти замуж за человека, который ей не особенно нравился, миссис Олдберри пришлось сказать юноше, что она должна посоветоваться с мужем и спросить согласия дочери, после чего он получит ответ.
Гарольд, который успел уже уверовать, что является желанным в каждом доме, а в этом особенно, был поражен, но послушно откланялся, пеняя себе, что не начал эту кампанию с объяснения со своей избранницей.
Как и ожидала миссис Олдберри, помощи от супруга ей ждать не следовало.
- Моя дорогая, если молодой человек мил Джун, пусть женятся, а если нет – так тому и быть, - вот и весь ответ.
- Но я прочила за него Энн, она ему больше подходит!
- Видно, он решил по-другому. Энн слишком серьезна, а двоим молчунам тяжело было бы жить в одном доме. Найдем ей кого-нибудь повеселее, парня с характером вроде нашей Джун.
- Последние наши траты позволят нам дать приданое только одной из них! И потом, как мне кажется, этот юноша гораздо больше нравится Энн!
- Но что вы от меня-то хотите, дорогая супруга? Пускай тогда берет обеих, одну будет любить он, а другая его, они так похожи, что он и не поймет, кто из них кто, - и отец семейства весело расхохотался собственной шутке.
Миссис Олдберри оставалось только фыркнуть и отправиться искать Джун.
Дочь обнаружилась на лужайке перед мольбертом, на котором красовался начатый пейзаж с покосившейся беседкой. С тех пор, как мистер Серж Совиньи, учитель рисования, перестал давать ей уроки, пейзаж очень мало продвинулся вперед, и мать уже не раз пеняла Джун, так как собиралась послать его в подарок одной своей дальней родственнице как наименее разорительный знак внимания.
- Дитя мое, нам надо переговорить с тобой об одном важном деле, - начала мать, собираясь с духом.
- Тогда лучше поговорить с Энн, - весело ответила проказница.
- С ней я тоже поговорю, но сначала мне необходимо узнать твое мнение, - пресекая дальнейшие попытки дочери увильнуть от беседы, маменька повлекла Джун к скамейке.
- Итак, не буду делать долгих вступлений и сразу сообщу главное. Сегодня мистер Гарольд Лестер явился ко мне просить твоей руки, - может и следовало как-нибудь подготовить дочку, но было поздно – Джун едва не опрокинулась со скамейки и удивленно воскликнула:
- Моей?! Матушка, вы уверены? Не Энн, а МОЕЙ руки?
- Именно так, - миссис Олдберри ни за что бы не призналась, что час назад была точно так же удивлена.
- Но почему? Ведь он все это время любезничал с нашей Энн да изредка с Маргарет Боннс. Очень странно, - Джун едва ли не впервые растерялась.
- Он не любезничал с Энн, они просто беседовали. Как объяснил мне он сам, его сердце глубоко затронул твой веселый нрав, очарование и прочее в том же духе. Энн, к сожалению, привлекла его только как равная по знаниям собеседница.
- И ты жалеешь, что он увлекся мной, - проницательность Джун иногда удивляла ее матушку, склонную недооценивать умственные способности дочери.
- Я просто думала, что они были бы счастливее в силу сходства характеров.
- Им очень скоро стало бы скучно, как только они обсудили бы все прочитанные книги и все города, в которых он был, а она нет.
- Так ты намерена принять предложение? - задала, наконец, миссис Олдберри главный вопрос.
Джун уставилась на мать с едва ли не большим изумлением, чем было у нее на лице, когда она узнала о сватовстве мистера Гарольда.
- Разумеется, намерена! Разве может быть по-другому?
- Но ведь ты не любишь его и даже не слишком хорошо к нему относишься! - мать была настроена на отказ, и ответ дочери оказался неожиданным не менее, чем сама новость.
- Зато он любит меня! И он богат. И его нельзя обвинить в каких-то пороках. Разве этого не достаточно для хорошего брака? Ведь если б он посватался к Энн, ты бы ничего не имела против, - язвительно закончила Джун.
- Я не хотела обидеть тебя, милая. Просто я не думала, что, в отличие от Энн, этих доводов будет для тебя достаточно, ты ведь всегда мечтала о возвышенной любви, как в твоих романах.
- Мечты могут так и остаться мечтами, а нашей семье очень нужен такой зять, как Гарольд, я же понимаю. И не менее, чем Энн, хочу сделать вас всех счастливыми! - Джун была задета, и мать поспешила успокоить ее вспыльчивость.
- Конечно же, у тебя золотое сердце. Но все деньги не порадуют нас с отцом, если ты будешь несчастна.
- Я точно так же буду несчастна в этой глуши и без такого мужа, как Гарольд. После всех этих обедов и пикников мы вряд ли поедем в Лондон в ближайшие пятьдесят лет.
Матери пришлось признать правоту Джун, а ее совесть была успокоена – в конце концов, Энн любила мистера Гарольда не больше, чем сестра, а ведь с ней матушка вообще не стала бы вести подобных разговоров, сразу же перейдя к обсуждению предстоящих приготовлений к венчанию.
- Что касается ведения хозяйства, я надеюсь на твои советы и помощь, раз уж я такая бесталанная, - лукаво добавила Джун.
- Я вовсе так не думаю, ты просто недостаточно усидчива. Но я научу тебя, что говорить слугам и как наладить отношения с экономкой, и дальше все потечет по раз и навсегда заведенному порядку, а тебе останется только время от времени проверять работу и распекать слуг за нерадивость. К тому же, Гарольд на удивление серьезно относится к делам имения, и проблем не возникнет. А на мой совет ты всегда можешь рассчитывать.
Мать и дочь расцеловались, и, довольная оборотом, который принял разговор, миссис Олдберри направилась к Энн, чтобы сообщить радостную новость, а Джун осталась сидеть на скамеечке, прикрыв глаза от солнца, и предаваться мечтаниям о новой жизни, которая уже ждет ее.
ГЛАВА 3
Энн наводила порядок в папке с нотами. В последнее время они не заказывали ничего нового, и Джун, любившая музицировать, перетрясла все ноты в поисках произведения, которое еще не успело надоесть из-за частого исполнения.
Увидев мать в радостном расположении духа, Энн отвлеклась от своего занятия, ожидая услышать что-то новое – давно уже миссис Олдберри не выглядела такой сияющей.
- Моя дорогая, я пришла сообщить тебе восхитительную новость – наша Джун выходит замуж!
- Это действительно чудесно, но за кого? - Энн не могла и представить, чтобы мать была так рада предложению кого-либо из соседей, против сближения с которыми она всю жизнь выступала.
- За мистера Гарольда Лестера, разумеется! Кто еще мог бы сделать ей предложение, не Родрик Рэнсом же или Стивен Фаутон, уж их-то я не была бы счастлива видеть в зятьях!
- Да, разумеется, кто еще… - пробормотала Энн, неловким движением руки столкнув папку на пол, так, что все ее труды разлетелись по комнате.
Миссис Олдберри приподняла брови:
- Ты, по-моему, не очень-то рада за сестру. Разве мы не надеялись породниться с Лестерами все эти месяцы?
- Да, конечно. Но… - Энн взирала на разбросанные листы, не делая даже попытки встать со стула и начать наводить порядок.
- Но мы надеялись, что это будешь ты. Да, конечно, дорогая, это не слишком приятно, что он предпочел тебе сестру, тем более, что он не ухаживал за ней открыто, но мы все выиграем от их брака. Ты знаешь, какие непредвиденные расходы мы понесли в это лето, а выдать дочь замуж без приданого – значит опозориться не только в глазах Гарольда, но и Фицриверов, а я не могу этого допустить. Значит, наши последние средства уйдут на приданое Джун, с тем, чтобы она, став миссис Лестер, смогла обеспечить достойное приданое для тебя. Она в первую очередь подумала о тебе и…
Миссис Олдберри собиралась продолжать свою рассудительную речь, но Энн не позволила ей, внезапно вскочив с места.
- Мне не нужно приданое от Джун! И от него!
После этого восклицания девушка упала на стул и разрыдалась. Ее мать настолько была поражена необычным поведением дочери, что несколько мгновений молча смотрела на нее, прогоняя от себя мысль, что перед ней – переодетая Джун.
Но Энн уже сама устыдилась своего порыва и попыталась сдержать слезы, однако, долго сдерживаемые эмоции внезапно оказались на свободе и никак не хотели снова быть запертыми в глубинах ее сердца. Слезы текли из-под ее пальцев на раскиданные ноты, жалобные всхлипы рвались из груди, и матушка внезапно поняла, что подобное горе никак не могло быть вызвано уязвленным самолюбием. Тут явно было что-то другое, и она начала догадываться, что именно. Достав платок, миссис Олдберри пересела поближе к дочери и обняла ее одной рукой, другой засовывая платок в сведенные судорогой пальцы, которыми девушка отчаянно закрывала лицо.
- Не стоит плакать, милая, прошу тебя, поделись со мной своей печалью. Неужели мистер Гарольд понравился тебе сильнее, чем это допускает сестринская привязанность?
За гладкой формулировкой перепуганная мать пыталась скрыть свою тревогу, в напряжении ожидая ответа. Энн сперва утерла нос, проглотила слезы, и только потом произнесла ровным, глуховатым голосом:
- Я люблю его.
Спокойного тона ей хватило только на три этих слова, и девушка снова начала рыдать, пытаясь одновременно высказаться:
- О, мама, мама, почему это так несправедливо… ведь она не полюбит его… и не поймет… я скажу ей, что люблю его, пусть она откажет ему, если я дорога ей как сестра!
Эта последняя реплика заставила мать сурово сжать губы, пренебрегая материнским сочувствием к страдающему ребенку:
- Довольно, Энн, ты должна успокоиться. Я не знала, что ты влюблена в Лестера, иначе постаралась бы подготовить тебя. Но об отказе не может быть и речи.
Девушка подняла голову и посмотрела на мать, не веря своим ушам:
- Как вы можете быть так жестоки, вы обе? Да, я не говорила об этом никому, я собиралась сказать только ему, ему одному! Но теперь, когда ты знаешь, неужели ты позволишь ей отнять его у меня?!
- Энн, - миссис Олдберри сделала паузу, подбирая правильные слова. – Он влюбился в Джун. И, откажет она ему или нет, он не женится на тебе. Видно, вы слишком похожи, а ему с его серьезностью нужно пламя для освещения семейного очага. И Джун сможет дать ему это.
- Но я, я тоже смогла бы! Мои манеры – это следствие твоих уроков, и Джун будет счастлива потому, что не внимала им! Как я это вынесу?
- Дело не только в манерах, я учила вас одинаково, но разность характеров невозможно скрыть. Даже если бы Джун была внешне такой сдержанной, как ты, ее горячая натура прорывалась бы время от времени, и, возможно, причиняла бы гораздо больше неприятностей. Я лишь не так давно поняла, что то, что хорошо для тебя, не подходит ей, и перестала давить на нее, если ты могла заметить.
Мать явно пыталась отвлечь ее мысли от Гарольда, но Энн не могла это принять:
- И она будет жить с ним здесь, рядом, зная, что я несчастна, что я страдаю?
- Будет, потому что она не узнает об этом. Твоя боль не выйдет за пределы этой комнаты. Я уверена, тебе хватит сил успокоиться и поздравить ее. Подумай о своей гордости и чести семьи, нельзя выставлять себя на осмеяние соседей. Никто бы не заподозрил тебя в склонности к этому джентльмену, и твое разбитое сердце не станет предметом пересудов.
- Я не могу думать ни о чем, кроме того, что я никогда не смогу полюбить кого-то другого, и мне придется всю жизнь прожить здесь, да еще и называть его своим братом!
Мать поняла, что сейчас не добьется от девушки никакого другого ответа – впервые ее разум уступил место чувствам, и ему надо было собраться с силами, чтобы вернуть утраченные позиции.
- Ну, хорошо, отправляйся на прогулку, подальше от соседских домов, и постарайся успокоиться и принять неизбежное. Вам не надо пока разговаривать с Джун. Я отвлеку ее, чтобы ты могла незаметно скрыться.
Перед уходом миссис Олдберри ласково погладила сгорбившиеся плечи дочери:
- Не думай, что мне не больно за тебя, дорогая. Но мы обе просчитались в этой игре, и надо принимать новые правила. Если Джун откажет, он женится на ком-то еще, вам обеим придется кланяться и улыбаться миссис Лестер, и когда-нибудь ты пожалеешь, что эта женщина хотя бы не твоя сестра.
Накинув шаль, Энн послушно поплелась прочь из родного дома, в то время, как миссис Олдберри старалась сохранять внимательный вид, слушая щебетание Джун, которая перечисляла, что она изменит в доме Лестеров, какие балы будет устраивать и какие замечательные кавалеры для Энн устремятся в Марсденли. Она спешила поделиться с сестрой, но матушка сказала, что Энн нет дома, и, наконец, отправила Джун наряжаться перед встречей с женихом, а сама послала Гарольду записку, прося явиться вечером к ним в дом, к своей дорогой невесте. Она спешила сжечь все мосты к отступлению, пока не утратила твердость духа из-за жалости к Энн, а ее сердце с каждым ударом металось от радости к горю, от одной дочери к другой. Видит Бог, ей бы хотелось, чтоб все было по-другому, но вышло то, что вышло, и оставалось только использовать ситуацию наилучшим образом и придумать, как отвлечь Энн от ее горя и не допустить никакого намека на скандал.
Пройдя через боковую калитку, Энн вышла в лесочек, отделяющий поместье ее батюшки от соседских угодий. Кутаясь в шаль, которая сегодня ничуть не грела, Энн пошла по тропинке, поддевая носком башмака желтые листья. Короткое северное лето длилось всего два месяца, и столько же времени ей было отведено для любви.
В семнадцать лет каждая барышня уверена, что если она влюблена – то навек, и ни о какой другой привязанности и речи идти не может, но только в случае с Энн и немногими другими девушками подобного склада можно было с уверенностью утверждать, что это так и есть.
Энн просто ЗНАЛА, что никогда не полюбит никого другого, ее не слишком пылкому сердцу достаточно одной несчастливой любви, чтобы сгореть, оставив после себя только жалкий уголек, способный согреть родных и близких, но не ее саму.
Гарольд с самого первого дня понравился ей своей вдумчивостью, серьезностью, так непохожий на милых шумных соседских мальчишек, которые вырастали в таких же милых шумных мужчин, каждый день делающих и говорящих одно и то же.
Молодой же Лестер постоянно готов был впитывать новые знания и делиться ими с тем, кто был к этому готов, он повидал столько городов и стран, но обращал внимание только на вечные ценности, обходя взглядом пороки и искушения столиц. Энн уверилась, что ему действительно интересно с ней, они много говорили о литературе, и даже книги, которые она читала только потому, что этого требовали мать и учителя, в его пересказе стали казаться интересными и важными. Он сделал ей лучший комплимент, заметив, что не ожидал увидеть здесь столь образованных леди, к тому же совершенствующих свой ум отнюдь не потому, что их внешность не оставляет им ничего другого, кроме как обратить на себя внимание большой ученостью.
И все это время он, оказывается, мечтал о Джун, стесняясь напрямую вступить с ней в разговор и используя Энн как посредника, не подозревающего о своей эпизодической роли.
Энн почувствовала, как начинает гневаться не только на мать и сестру – а собственно, винить их было не в чем – но на самого джентльмена, вольно или невольно позволившего ей думать, что он неравнодушен к ней. Конечно, невольно, тут же поспешила она оправдать его. Ведь она и вправду была с ним просто приветлива, в своем самообольщении вообразив, что ей не требуется кокетство, чтобы завоевать его.
И как она была рада, что устремления ее матушки совпадают с ее собственными чаяниями, сколько радости она надеялась принести семье, не вкусив при этом горечь принесенной жертвы!
Увы, увы, из всего этого постоянными остались только планы матери. Одна дочь или другая – но Олдберри породнятся с Лестерами, навсегда лишив соседей возможности попытать удачу. А она останется старой девой, бесприданницей, бесплатной сиделкой для родителей или гувернанткой для детей Джун. И его детей.
- Ну, нет! - Энн остановилась под ветвями рябины, бездумно обрывая начинающие краснеть ягоды. – Я не останусь здесь после всего этого. Есть выход. Есть возможность начать новую жизнь, и я сделаю это! Хотят они или не хотят, но им придется меня отпустить.
Энн чувствовала, что отвлечь ее может только замужество и отъезд в чужие края. Лучше всего выйти замуж за вдовца с детьми – чем больше будет дел, тем меньше у нее останется времени на горестные мысли и бесполезные сожаления. И она знает, где найти такого мужа.
Вечером Джун и мистер Гарольд сидели рядышком у фортепьяно, и молодой человек приглушенным голосом делал избраннице свои признания, заодно пытаясь объяснить, почему он сначала отправился к ее родителям, а уже потом обратился к ней лично. Ему казалось, что этот первый шаг придаст ему смелости совершить второй, его смущала ее насмешливость и пугала возможность оказаться жертвой ее острого язычка.
- Вам придется к нему привыкнуть, сэр, поскольку вы берете меня замуж всю, а не по частям, и мой язык останется при мне, - со смехом отвечала Джун, довольная, что, наконец, расшевелила этого флегматика.
- Я готов привыкнуть к чему угодно, дорогая мисс Джун, лишь бы только вы подарили мне свою привязанность!
- Раз я дала вам свое согласие, значит, вы мне небезразличны. А большего я вам пока не скажу.
Читатель, это ли не лучший способ привязать к себе мужчину – недосказанность и обещание будущего блаженства? Неудивительно, что Гарольд был на седьмом небе, тут же в соответствии со своим мужским самомнением додумав остальное – оказывается, она тоже выделяла его, но ее девичья скромность не позволяла ей кокетничать с ним, как это делали другие барышни. И он сделал правильный выбор, не польстившись на то, что само просится в руки.
- А ваши родные не будут возражать против брака с такой бедной девушкой, как я? - Джун непременно должна была все выяснить, чтобы потом рассказать матери.
- Я сделал бы вам предложение, невзирая на их одобрение или порицание, но мне, как почтительному сыну и внуку, хотелось сделать все правильно. Мой батюшка уже отбыл в Италию, чтобы поправить здоровье и отвлечься от потери любимой жены, но мои дедушка с бабушкой находятся в добром здравии, и я написал им о своем намерении вступить в брак с самой прелестной юной леди, какую только можно встретить в Англии и за ее пределами.
Джун улыбнулась наивности комплимента – Гарольд явно не был дамским угодником, тем ценнее его ухаживания.
- И что же они вам ответили? Вы, вероятно, забыли написать, что у этой леди нет больших денег, а это лишает ее всякой прелести в глазах многих.
- Я написал, что ваша матушка была дружна с моей, и что ваше воспитание и манеры безупречны. А недостаток приданого я даже не догадался упомянуть, настолько это несущественно в моих глазах.
- Вероятно, они это заметили?
- Я получил их полное благословение. Они несколько старомодны и боятся падения столичных нравов, так что, они были рады, что моя невеста из местных жителей, неиспорченная светом. К тому же, они помнят вашу матушку и всегда были высокого мнения о семье вашего батюшки. Так что, вам остается только назвать дату нашей свадьбы, и я буду полностью счастлив, посвятив свою жизнь тому, чтобы делать счастливой вас!
«Где он прочел все эти словесные обороты? Впрочем, нашим кавалерам не пришла бы в голову и половина всей этой чуши. К тому же, он по-своему романтичен, пусть и не одет в сверкающие доспехи и не говорит стихами» - подумала Джун, стараясь не рассмеяться.
Энн тихо вошла в гостиную и сразу подошла к камину, согреть озябшие руки, не обращая внимания на обеспокоенный взгляд матери, которая вот уже полтора часа ожидала этого момента. Мистер Олдберри тут же бодро воскликнул:
- Энн, пока тебя не было, у нас тут случились замечательные события! Мистер Лестер решил жениться на нашей Джун, и, признаться, это чертовски радостная новость. Мы все славно повеселимся на свадьбе, а ты будешь прелестной подружкой невесты.
Энн вымученно улыбнулась подскочившей к ней сестре, но Джун и этого было довольно, чтобы закружить сестрицу в объятьях, болтая и смеясь. Энн поцеловала сестру, сдержанно поздравила мистера Лестера и направилась к чайному столу, сославшись на то, что сильно замерзла во время прогулки.
Самое трудное было позади, и миссис Олдберри значительно приободрилась, видя, что Энн сумела привести себя в спокойное состояние, по крайней мере, на этот вечер. Едва он закончился, и Джун отправилась провожать жениха, как Энн попросила разрешения поговорить с матерью. Мистер Олдберри отправился в кабинет, чтобы выпить рюмочку перед сном, и мать с дочерью снова уселись к чайному столу. Задумчиво обводя пальцем букет незабудок на бледно-розовом фарфоре, Энн повернулась к матушке:
- Я хотела бы сообщить вам о решении, которое приняла во время прогулки.
- Я готова выслушать тебя, милая, и дать нужный совет, - мягко ответила миссис Олдберри.
- Мне не нужны советы, оставьте их для Джун, ей они в скором будущем потребуются, - резковато бросила Энн, но тут же вернулась к спокойному тону. – Я решила уехать из Марсденли еще до свадьбы Джун и мистера Лестера.
- Уехать? Но куда ты поедешь? Наши родственники сами живут в стесненных обстоятельствах… - начала растерянная миссис Олдберри.
- Я еду в Новый Свет!
Чего угодно могла ожидать матушка, но не такой новости.
-Куда? Но это же на другом конце света! Что ты будешь делать там, одна, без денег и поддержки?!
- Выйду замуж, - невозмутимость дочери начала уже раздражать мать, но она старалась держаться так же спокойно.
- Замуж? За кого?
- За богатого плантатора. Вспомни, что говорила Люси о двух своих кузинах. В колониях сейчас достаточно землевладельцев, которые задумались о продолжении рода и приискивают себе невест из хороших семей Англии, не придавая значения приданому. Мэри и Бидди нашли себе достойных мужей и теперь благоденствуют так, как Люси и не снилось.
Миссис Олдберри вздохнула, стараясь во время паузы придумать аргументы, чтоб отговорить дочь от подобной эскапады.
- Да, я слышала все это. Действительно, целый сонм небогатых молодых леди отправляется с каждым кораблем на Ямайку и в другие подобные Богом забытые земли, чтоб найти себе женихов. Но подумай об этих людях, дорогая! Они отвыкли от цивилизации, погрязли в пороках вместе со своими рабами, да там вообще Бог знает, что творится! Тебе не место в таких местах и с такими людьми!
- У Мэри и Бидди вполне достойные мужья, пусть и не очень родовитые, зато умеющие управлять своим состоянием, в отличие от нашего дедушки Олдберри. А Порт-Ройял еще сто лет назад был вполне культурным городом с театром и библиотекой, невзирая на то, что тогда половину судов из Европы грабили пираты!
- Что ж, может, цивилизация дошла и туда, но честных и благородных людей там отыскать нелегко, управляющий твоего покойного дедушки – тому пример. И еще, тетя твоей Люси сообщила мне по секрету, что у мужа Мэри трое внебрачных детей от рабынь, а муж Бидди намного старше ее, и у него двое сыновей от предыдущего брака. Я бы не хотела такой судьбы для своей дочери!
- Меня бесполезно отговаривать, я не останусь в Англии. Если у моего мужа будут дети, это только хорошо, я буду слишком занята, чтобы предаваться ненужным воспоминаниям. От вас мне нужны только деньги на билет до Порт-Ройяла и на устройство на первое время, пока я не осмотрюсь и не заведу нужные знакомства.
Миссис Олдберри задумалась, не отвечая ни «да» ни «нет». Вопрос был не из тех, что решаются в эмоциональном ключе, да и Энн была не той девушкой, которая готова броситься в омут с головой, не задумываясь о последствиях. Скорее, к подобным порывам была склонна Джун, готовая точно так же броситься в замужество, как до этого она погружалась в рисование или музицирование. Энн же явно успела обо всем подумать, подготовиться к разговору с матерью, причем, возможно, подобная мысль возникла у нее не сегодня, а значительно раньше. Наконец, миссис Олдберри произнесла:
- Я не буду отговаривать тебя, если это сделает тебя счастливее. Но что скажет твой отец? Прошу только, не принимай руки первого встречного. Если у тебя что-то не заладится там – тебя всегда будет ждать дом и покинутые родители.
- Отец скажет то, что вы ему продиктуете. Обещаю, если не выйду замуж в течение года, вернусь в Англию и устроюсь гувернанткой куда-нибудь подальше от Марсденли.
Это было все, чего смогла добиться миссис Олдберри. Она пыталась уговорить дочь дождаться венчания, но вскоре вынуждена была согласиться, что Энн вряд ли украсит своими рыданиями свадьбу, а требовать от девушки больше мужества, чем она была способна проявить в подобной ситуации – жестоко и бесполезно.
Оставалось придумать убедительное объяснение для Джун и Гарольда, а также для всех друзей и соседей, почему мисс Энн должна уехать именно сейчас, пропустив такое судьбоносное для своей семьи событие.
Над этим и осталась ломать голову миссис Олдберри, когда измученная дочь поднялась к себе, чтобы отдохнуть после ужасного дня. Джун пыталась пробиться к сестре, обсудить новость, но Энн отговорилась головной болью и не отперла дверь, так что Джун утешилась на кухне, в красках расписывая кухарке, как заживет в доме Лестеров.
В конце концов, матушка придумала весьма убедительное объяснение, будто бы через полтора месяца на острова отправляется ее дальняя родственница, и правильнее всего отправить Энн с ней, приличия и спокойствия ради. Сам факт, что мисс Олдберри приняла подобное решение, никого не удивил, было понятно, что выйти замуж, как полагается, в этой семье сможет только одна сестра. А серьезность и решительность мисс Энн говорили в пользу того, что она сможет устроиться в жизни именно так, как пожелает. Да и сама эта новость меркла перед известием о свадьбе мистера Лестера, хотя в другую пору непременно обсуждалась бы три месяца, как это было с отъездом Мэри и Бидди.
Все это время Энн старалась держаться подальше от Гарольда Лестера, что было нетрудно, так как молодой человек старался проводить как можно больше времени наедине с невестой, прогуливаясь по дорожкам среди голых деревьев.
Джун была уверена, что сестра не слишком бурно рада за нее, с одной стороны, из ревности, с другой, из нежелания оставаться в отчем доме одной – до сих пор близнецы были очень близки, и вот жизнь разводит их, и уже безвозвратно.
Охлаждение началось после бурного скандала, который учинила Джун при известии об отъезде Энн.
- Зачем ехать в такие дали, когда я найду тебе мужа не позднее, чем через два месяца после своей свадьбы? Мы поедем в Лондон и возьмем тебя с собой, у дедушки Гарольда там есть чудный дом. Мы пересмотрим все пьесы, которые ты читала, посетим все музеи, а балы и концерты будут каждый день! Как ты можешь уехать, оставить меня без подружки невесты, о Энн, как ты можешь!
Энн неизменно отвечала, что это окончательное решение, что она хочет попробовать свои силы и не зависеть от Лестеров в своем будущем.
- Но я тоже буду Лестер! - вопила Джун, и все начиналось сначала.
Матери пришлось провести с ней несколько поучительных бесед, уговаривая оставить Энн в покое.
- Вот увидишь, она вернется. Ей нужно испытать себя, мы с твоим отцом вырастили птицу нездешнего полета, ей неинтересны балы и танцы, и она не захочет принять от вас с Гарольдом благотворительную помощь. Пусть попробует жизнь в Новом Свете и убедится, что нет ничего лучше родины.
- Но там ужасный климат! Она умрет от жары и москитов! В конце концов, почему надо ехать так скоро, не дождавшись венчания?!
- Энн крепкая. Зимой в море неспокойно, пусть едет, пока не поздно.
- Но она не увидит меня в свадебном платье! - этот аргумент, похоже, имел наибольшее значение в глазах Джун.
- Довольно, Джун! - пришлось прикрикнуть миссис Олдберри. – Оставь сестру в покое и отправляйся одеваться, скоро приедет Гарольд.
Джун скорчила гримаску:
- Опять будет нудить про своего Шекспира! Лучше бы он поговорил с Энн, а она, как назло, отправилась к Люси за адресами Мэри и Бидди!
Миссис Олдберри все нетерпеливее ждала свадьбы – восторженность Джун по поводу жениха таяла, и кто знает, как надолго у нее хватит приветливости! Скорей бы уже выдать ее замуж, и новые заботы объединят супругов сильнее, чем книжные темы, которые упорно продолжал выбирать Гарольд для разговоров с невестой.
- Поговори с ним об охоте или расспроси, что любит его бабушка – тебе надо постараться ей понравиться. Может быть, нарисовать ей пейзаж с нашей церковью, на память о вашем венчании?
- Без мистера Совиньи я не смогу придумать удачный ракурс, к тому же, на улице уже холодно рисовать, - скуксилась Джун.
- Я слышала, он преподает в школе в Барборо, ты можешь отправиться туда и взять пару уроков. Пусть поможет тебе сделать набросок, а красками можешь рисовать и дома, - посоветовала мать, привыкшая обходиться рисунками Джун и вышивками Энн в качестве подарков знакомым по любому поводу.
- Ехать в такую грязь? Фи.
- Ты можешь заночевать там у миссис Миллипроув, а утром я за тобой приеду в коляске Гарольда, подруга давно приглашала меня посмотреть ее рецепты.
Мистер Лестер охотно предоставлял семье будущей супруги свой экипаж, и дамы Олдберри этим беззастенчиво пользовались, совершая поездки по своим делами.
Поездка в Барборо развлекла Джун, а мистер Совиньи, растрачивающий свой талант на непоседливых школьников, был явно рад заработать несколько лишних шиллингов и помочь бывшей ученице. Набросок был готов, Джун получила задание, которое должна была исполнить в течение недели, с тем, чтобы снова показать его учителю для исправления недочетов.
Матушка была довольна тем, что Джун снова занялась рисованием – она не любила, когда дочери сидели без дела, были они помолвлены или нет. К тому же, это занятие объединяло Джун с женихом – мистер Гарольд разбирался в живописи так же хорошо, как в литературе, и постоянно находился подле рисующей невесты, смешивая краски, отмывая кисти и вытирая ее запачканные ручки.
Тревога за Энн мешала миссис Олдберри радоваться этой идиллии в полную силу, но она надеялась на здравомыслие и практичность дочери, которые не должны были позволить ей пропасть в чужом краю. Только один раз Энн изменила своему здравому смыслу, позволив себе влюбиться не в того человека, и это стоило ей слишком дорого. Мать была уверена, что в будущем Энн не допустит еще одной подобной слабости и постарается устроить свою жизнь в соответствии с принципами, внушаемыми ей с самого детства.
ГЛАВА 4
Понадобился почти месяц, чтобы шумиха вокруг свадьбы Джун и отъезда ее сестры немного поулеглась, и соседи начали обновлять наряды. Для Джун было прислано из самого Лондона свадебное платье, крыша в доме Лестеров починена, и комнаты для молодой миссис Лестер наполовину готовы.
Джун уже могла без раздражения общаться с упрямицей-сестрой, обещавшей прислать экзотический свадебный подарок с островов – большущую раковину или золотые монеты из клада Кортеса, но решительно настроенной сесть на корабль за десять дней до свадьбы.
Когда до венчания оставалось две недели, Гарольд отправился за своими бабушкой и дедушкой, самолично желая привезти их в свой дом. Его отец прислал множество итальянских безделушек для будущей невестки, но отказался покинуть свою виллу в окрестностях Неаполя как минимум до весны – Англия зимой напомнила бы ему о бедной супруге, чьи телесные страдания усугублял наш холодный сырой климат. Он ждал молодоженов в гости к себе, и они с радостью запланировали провести зиму в Италии.
Расставание с женихом Джун перенесла без особого огорчения, по правде говоря, даже с радостью – его разговоры по-прежнему были скучны для нее, а галантность и комплименты перестали пленять новизной, как в первые месяцы после его приезда.
Она была увлечена своей картиной и параллельно портретом сестры, который во что бы то ни стало хотела завершить до отъезда Энн, чтобы оставить себе память о близнеце, с которым была неразлучна почти восемнадцать лет. Поездки в Барборо стали регулярными, и миссис Олдберри частенько говорила дочери:
- После свадьбы ты сможешь приглашать учителей приезжать к себе, если тебе так нравится рисовать и музицировать, Гарольд наверняка захочет обустроить для тебя настоящую студию, чтобы гордиться талантами жены.
- Перед кем ему выставлять мои таланты, матушка, - посмеивалась Джун. – Наши соседи видели мои картинки бессчетное количество раз, да они есть в каждом доме, однако, я не прославилась в Марсденли как художница, а всего лишь как девица, сумевшая сделать выгодную партию без гроша в кармане.
- Все знают, что мы даем за тобой приданое! Без гроша уедет твоя сестра, но, я надеюсь, ты будешь посылать ей деньги после свадьбы, хотя бы до тех пор, пока мы не узнаем, что она хорошо устроила свою жизнь.
- Эта гордячка может отослать их обратно! Что бы ей стоило вообще не уезжать! - отвечала Джун, и на этот вопрос мать обычно не давала ей ответа.
За два дня до отъезда Энн, когда все вещи были уже собраны, а все слезы выплаканы всеми тремя дамами, Джун отправилась к учителю, чтобы показать почти готовый портрет сестры и наполовину законченный пейзаж с церковью. Заночевать она, как обычно, собиралась у миссис Миллипроув.
На следующее утро, когда Энн и миссис Олдберри сидели за завтраком, а мистер Олдберри отправился примерять новый костюм, в котором собирался вести дочь к алтарю, для мисс Энн доставили большой квадратный пакет.
- Интересно, что это такое? – девушка принялась разворачивать грубую бумагу. - Вероятно, кто-то из моих подруг решил прислать мне прощальный подарок.
- По размеру похоже на ноты или большую книгу, - матушка с интересом следила, как из-под обертки появляется плоский прямоугольник, завернутый в тонкую папиросную бумагу. – Нет, для книги слишком тонкое. Зачем тебе на корабле ноты, кто придумал такую глупость?
Но в бумагу оказались завернуты не ноты, а лист плотного картона, на котором Энн с удивлением увидела свой собственный портрет, в любимом сине-зеленом платье под цвет глаз и с короной тяжелых кос на голове.
- Да это же проказница Джун прислала! Шутка в ее духе, не иначе, как поторопилась похвастаться, а сама решила еще задержаться в Барборо. Мне уже неловко, что она так часто надоедает своим обществом дорогой миссис Миллипроув! - воскликнула миссис Олдберри.
- Погодите, матушка, это не я, выражение лица совсем не мое, и вот эта ямочка у меня гораздо менее выражена. Да это портрет самой Джун! – изумленно крутившая в руках картон Энн повернулась к матери.
- Подумать только! Вероятно, она в последний момент передумала и решила подарить тебе свой портрет, чтобы ты увезла его с собой, сделать два, для каждой из вас, у нее уже не хватает времени. Надо проследить, чтобы его тщательно упаковали. – Мать взглянула на портрет .- Ну конечно, это Джун! Странно, что ты не увидела это с первого взгляда. Правда, она в твоем платье и с прической, которая была у тебя во время позирования.
- Я просто ожидала увидеть себя. Но как точно она передала выражение своих глаз, лукавых и чуть-чуть виноватых! У нее подлинный талант!
- Скорее всего, мистер Совиньи помог ей, вот у него действительно есть талант, а наша Джун слишком ленива. Посмотри, среди бумаги есть записка, думаю, она объяснит нам смысл этой шутки.
Энн вытряхнула из смятой упаковки голубоватый конвертик, которого сперва не заметила, и вытащила оттуда исписанный листок.
- Да, думаю, сейчас мы все узнаем, может быть, она с помощью мистера Совиньи успела сделать и два похожих портрета. Я прочту вслух.
Тишина, последовавшая за чтением, длилась несколько минут, в течение которых мы успеем познакомить нашего читателя с содержанием письма, прежде чем наши дамы вернут себе дар речи.
«Дорогая Энн!
Прими этот прощальный подарок как память о твоей любящей сестре! Не знаю, увидимся ли мы когда-либо, а портрет не даст тебе забыть о том, как я выгляжу. Впрочем, для этого тебе достаточно посмотреть в зеркало и чуть шире улыбнуться, и ты будешь видеть меня. Серж помог мне передать то выражение, какое ему так нравится наблюдать на моей мордашке. Серж – это мистер Совиньи, которому удалось пленить мое сердце в своем старом плаще и без всяких доспехов. Он – настоящий романтический герой, пылкий и страстный, готовый на любое безумство ради любимой женщины. Разве могла я не ответить на эту страсть, с моими-то рыжими волосами и всегдашними мечтами о роковой любви?!
Не знаю, куда она заведет меня, но уж точно не в скучный дом милого, милого Гарольда. Мне очень неловко, что я бросаю его, но я переоценила свое терпение, вообразив, что смогу прожить с ним под одной крышей хотя бы несколько месяцев, не говоря уж о всей жизни.
Сегодня утром, когда ты получишь это письмо, мы уже пересечем Ла-Манш – я все подготовила заранее. Мои поездки в Барборо обернулись для меня величайшим счастьем, ведь Серж не уехал в Лондон, где мог бы стать великим художником, только из-за меня! Сама судьба распорядилась о наших встречах, и не мне сопротивляться ее направляющей руке.
И еще одно обстоятельство успокаивает мою совесть – уверенность, что ты уезжаешь из-за нашей свадьбы с Гарольдом. Подумав немного и сопоставив свои наблюдения с некоторыми твоими словами и тревожным молчанием матушки, я догадалась, что ты относишься к Гарольду не просто, как будущая сестра. Что ж, бери его себе! По правде говоря, тебе он подходит гораздо лучше, вы всегда найдете, о чем поговорить. И зачем только ему потребовалась моя живость и веселость, ведь все могло бы обернуться совсем иначе! Если бы не эта злосчастная помолвка, Серж попросил бы у батюшки моей руки, как полагается, но сейчас все уже слишком запуталось, и у меня нет ни сил, ни желания объясняться с Гарольдом и его родственниками.
Надеюсь, тот факт, что теперь никто не стоит между вами, оправдывает неприятности, которые тебе придется перенести из-за моего побега! Ты будешь утешать его, а он тебя, и, уверена, не пройдет и пары месяцев, как вы благополучно обвенчаетесь и даже успеете провести часть зимы в Италии.
Прошу тебя, извинись за меня перед родителями. Я напишу им из Франции, как только примерю себе новое имя – миссис, или вернее, мадам, Совиньи, даже с приставкой «де». Серж происходит из очень благородной семьи, но злосчастная революция лишила его родителей всего, заставив его скитаться по свету и зарабатывать себе на жизнь тягостным трудом.
Я готова разделить с ним эти тяготы, на двоих любое горе ложится уже половинною ношей, и мы сумеем устроиться в жизни, с нашими-то талантами!
Как бы ни жаль мне было покидать всех вас, но я нашла своего героя и буду очень, очень счастлива. Правда, мне придется стать католичкой, но батюшка никогда не придавал религии особого значения.
Разыскивать нас не стоит даже пытаться, я и сама не знаю, где мы остановимся, но уверена, что Франция заменит мне покинутую родину. А тебе надо срочно продать свой билет и забыть даже думать о колониях. Вот позабавятся наши соседи, они уже перестали надеяться на какие-то новые события в нашей семье, а тут такие новости!
Надеюсь, сплетни не испортят вам настроения, и все со временем успокоится.
Нежно целую тебя, моя любимая сестра, и желаю быть такой же счастливой со своим избранником, как счастлива я с моим дорогим Сержем. Твоя безрассудная, любящая Джун».
Первой пришла в себя младшая из дам:
- Глупышка, что же она натворила!
- Бессердечная девчонка, как посмела она так опозорить семью, после всего, что для нее здесь делали! Как мы теперь будем смотреть в глаза соседям?
- Бедный Гарольд! - в отличие от матери, Энн могла сейчас думать только о близких ей людях, - И бедная Джун, каково ей будет с нищим мужем в чужой стране! И бедный батюшка, как он будет огорчен!
- Ты подумала обо всех, кроме себя и меня! - резко бросила мать. – Что мы скажем Фицриверам?! После такого позора от нас отвернутся все те, кто сейчас нам завидует. Они будут подглядывать за нами из-за задвинутых штор и перешептываться за спиной, не приглашая к себе. А уехать нам некуда и не на что, если только всем вместе отправиться на твои острова!
- Простите, матушка, я не подумала о репутации нашей семьи, - устыдилась Энн, с трудом понимая, как надо правильно отвечать в такой ситуации.
- Зато я постоянно о ней думаю! - миссис Олдберри была просто вне себя от гнева и огорчения. – А сколько денег ушло на ветер из-за этой помолвки! И она еще извиняется, неблагодарная!
- Прошу вас, успокойтесь, матушка, - мягко произнесла дочь, стараясь своей сдержанностью вернуть матери самообладание. – Конечно, теперь я никуда не уеду и буду поддерживать вас с батюшкой.
- Лучше тебе уехать, с таким позорным пятном тебе вряд ли удастся сохранить здесь гордо поднятую голову, - уныло, но уже тише ответила мать.
- Но неужели ничего нельзя сделать? Джун – увлекающаяся девушка, может быть, она так же быстро разочаруется в мистере Совиньи, как в Гарольде… то есть мистере Лестере, и вернется к нам?
Мать посмотрела на Энн как на умалишенную:
- Неужели ты думаешь, что после того, что она совершила, я впущу ее в свой дом как ни в чем не бывало? Для нее же лучше, чтобы она вышла замуж за своего француза и больше никогда не показывалась мне на глаза. Или по меньшей мере до тех пор, пока мы не выпьем чашу позора до дна, а наши друзья не найдут себе другие темы для злословия.
Энн снова посмотрела на портрет – улыбающейся Джун и дела не было до семейной драмы, которую повлек за собой ее романтический шаг. Она не знала, что ответить матери, что делать ей самой, как утешить Гарольда – да он и словом не захочет обменяться с кем-либо из ее семьи после этого. И, как назло, еще приедут Фицриверы, и матушке придется краснеть перед ними вдвойне.
Миссис Олдберри, похоже, впала из гнева в задумчивость, теребя кружева своего синего домашнего платья и глядя мимо Энн куда-то в стену. Ее деятельная натура искала выход, наименее разрушительный для семьи. И, кажется, она его нашла, поскольку мать, наконец, посмотрела на Энн, потом на портрет, потом снова на Энн.
- Пожалуй, эта беспринципная особа, бывшая моей второй дочерью, в своем невероятном по наглости и бессердечии письме дала нам один совет, которому мы можем последовать.
Проигнорировав все эти эпитеты – понятно было, что мать еще долго будет высказываться о Джун в подобном тоне – Энн поинтересовалась, что же это за совет.
- Ты поедешь на Ямайку, как и собиралась, - словно не слыша ее, продолжила леди, - И Гарольд женится на Джун, как и собирался.
Испуганная Энн уставилась на мать, опасаясь расстройства ее ума, потрясенного полученной новостью.
- Но… как же? Ведь ее здесь нет, - робко пробормотала она.
- Конечно, ты еще не догадалась, - усмехнулась мать, неожиданно подмигнув растерянной дочери. – Нет, я не схожу с ума. Он женится на мисс Джун Олдберри, а мисс Энн Олдберри отправится на острова. И это будет истиной для всех, кроме нас двоих – тебя и меня.
Энн пожала плечами, сообразив, что мать что-то задумала и ожидая продолжения.
- И теперь не понимаешь? Природа не зря сделала вас похожими, настало время использовать ваше сходство. Одна уедет, а другая останется. И обеими будешь ты!
Энн, кажется, начала понимать. И ужаснулась.
- Вы… хотите сказать, что я… выйду за Гарольда вместо Джун?
- Ну, наконец-то, я надеялась, ты поймешь раньше. Надо продумать все детали, и план может оказаться очень удачным для всех нас. Только твоему отцу, я думаю, ни к чему знать обо всем этом, вряд ли он сумеет сохранять невозмутимость в новых условиях.
- А я, по-вашему, сумею ее сохранить, всю жизнь притворяясь собственной сестрой? - Энн не знала, плакать ей или сердиться на бесчувственность матери.
- Никто и не говорит про всю жизнь. После свадьбы ты расскажешь все Гарольду, вы уедете путешествовать, а затем в Лондон. Я же расскажу мистеру Олдберри, потихоньку, подготовив его сперва.
- И вы думаете, что я пойду на это? Обманом выйду замуж? И что Гарольд меня когда-нибудь простит? Да это просто невероятно! - Энн, наконец, потеряла терпение.
- Думаю, пойдешь, – голос миссис Олдберри обрел жесткие нотки – она больше не собиралась уговаривать строптивицу, настала пора употребить материнскую власть. – Потому что ты любишь его, и потому, что должна спасти свою семью, которую разрушила твоя сестра!
- Это так несправедливо! Она всегда делает то, что хочет, а я – то, что должна! Я уеду на Ямайку, как и собиралась! - Энн выскочила из-за стола, столкнув на пол портрет, и бросилась вон из комнаты.
Мать не стала удерживать ее – первый шок пройдет, уступив место надеждам на будущее. Вряд ли Энн устоит перед соблазном выйти замуж за любимого человека, а ее любовь и женская хитрость помогут добиться его прощения. Сходство ее внешности с Джун, а также общность их интересов помогут Гарольду убедиться, что он будет гораздо счастливее с другой сестрой.
Нельзя сказать, что миссис Олдберри не сознавала, сколь бесчестна ее интрига, но желание сохранить статус семьи и помочь той из дочерей, которая этого заслуживала, перевешивала голос совести. Каждое семейство скрывает свой скелет в шкафу, пора было завести его и миссис Олдберри, тем более, что шкаф в комнате Джун освободился.
Как и ожидала миссис Олдберри, Энн после бессонной ночи пришла к ней и сказала, что согласна, невзирая на то, сколько боли принесет ей этот непоправимый поступок. Ее пугала только неуверенность в своей способности сыграть роль сестры.
- Побольше улыбайся, закрути волосы и думай о том, как ты будешь счастлива, - посоветовала матушка, озабоченная деталями своего плана гораздо больше, чем предстоящим лицедейством Энн – надо было устроить мнимый отъезд одной и мнимое возвращение другой так, чтобы момент перевоплощения остался незамеченным не только соседями, но и прислугой и самим мистером Олдберри.
Все устроилось так легко, что миссис Олдберри уверовала, или, скорее, заставила себя поверить в Божий промысел, помогавший ей спасти честь семьи. Энн с вещами отправилась в экипаже Лестеров в Барборо, где якобы должна была пересесть на дилижанс. Этот же экипаж должен был привезти домой Джун, по замыслу миссис Олдберри долженствующую дождаться сестру и попрощаться с ней у дилижанса.
Идея очень понравилась безутешному мистеру Олдберри – хоть кто-то побудет с его девочкой подольше, раз уж сами они с женой не могут проводить ее как можно дальше. Правда, почему не могут, ему не объяснили, но ему достаточно было уверенности в этом жены.
Из Барборо вернулась Энн в одном из платьев Джун – к счастью, та не смогла незаметно забрать все свои вещи и увезла только самые любимые. Кудряшки и вымученно-радостное выражение лица дополняли картину, а неестественное возбуждение было принято окружающими за волнение после расставания с сестрой и перед предстоящим венчанием.
Встречи с Гарольдом Энн ждала с трепетом, тщательно заставляя себя копировать манеры и речь сестры, на которые успела насмотреться за все годы, что они были вместе. Мы не будем описывать, что пережила девушка за эти дни, скажем только, что страх и угрызения совести, как и следовало ожидать, не давали места мыслям о предстоящем счастье.
Мистер Лестер представил невесту бабушке и дедушке, пожилые леди и джентльмен приняли внучку без восторгов, но вполне любезно, и вскоре в дом начали съезжаться немногочисленные родственники из других графств, внимания которых активно искали жители Марсденли. Одно из таких новых знакомств грозило завершиться помолвкой, и приподнятое настроение гостей вкупе с обильным угощением не позволяло им особенно приглядываться к невесте, которой просто полагалось находиться на грани обморока.
Венчание и последовавшие за ним праздничные мероприятия пронеслись перед глазами Энн, как порыв пронизывающего осеннего ветра, завывающего под высокой крышей старой церкви, рисунок которой ей пришлось закончить самой и торжественно преподнести миссис Фицривер.
Неотвратимость случившегося придавила ее в момент, когда счастливый Гарольд надел на ее заледеневший палец старинное фамильное кольцо, и она дрожащим голосом подтвердила брачные клятвы. Не слишком глубокая вера ее семьи позволила ей пережить венчание, иначе она бы ежеминутно ожидала, что кара небесная поразит ее прямо перед алтарем. А так, она гораздо больше боялась окончания торжества, когда останется наедине с женихом.
- Мадам, - мистер Лестер прохаживался по комнате, подавляя желание начать колотить вазы и итальянские безделушки, которых в достатке было расставлено на столиках и этажерках. – Неужели ваша привязанность к сестре простирается так далеко, что вы без труда принесли себя в жертву? Или общественное мнение побуждает вас пойти на любое преступление, лишь бы сохранять видимость респектабельности?
- Сэр, прошу вас, - Энн, в изящном бледно-зеленом капоте восседающая перед ним, чувствовала себя жертвой, попавшей в полное распоряжение палача. – Я уже говорила вам, и готова повторить – я люблю вас, только вас, больше всего на свете! Больше сестры, своей семьи и своей репутации! Если бы не это, никто бы не заставил меня обмануть вас! Поверьте, мне очень, очень больно!
- А моя боль? Неужели вы думаете, что ваше сходство с сестрой способно заставить мое сердце перемениться?
Жестокость этих слов заставила Энн сильнее побледнеть и еще больше съежиться. Этот разговор тянулся уже добрых полтора часа, и все слезы она выплакала утром, когда мистер Лестер позвал ее, полусонную, «Энн!» и она откликнулась, не задумываясь.
После этого ей никак не удавалось выбраться из-под лавины его гнева, тщетно пытаясь хоть как-то оправдаться, а ведь еще надо было объяснить ему, куда девалась Джун. Ее побег он воспринял как что-то само собой разумеющееся, «Конечно, разве такая девушка могла полюбить по-настоящему такого зануду, как я!» - только и всего. Тем более, что Джун здесь не было, и он чисто по-мужски отыгрывался на находящейся рядом Энн за собственную самоуверенность, позволившую ему обольститься относительно своего влияния на избранницу его сердца.
Энн понимала, что не сможет успокоить его, как не сможет и сама обрести утешение. Весь их с матерью план казался ей сейчас плодом чудовищного помутнения рассудка – в самом деле, как могли они, будучи в здравом уме, надеяться на ЕГО прощение и понимание?
Обманутый, преданный мужчина становится невероятно жестоким в своей мести, и Энн с ужасом ожидала, когда первый порыв гнева и отчаяния отступит, и Гарольд проявит эту жестокость в том или ином изощренном виде.
Она не посмела спросить, как именно он раскрыл обман, вероятно, первая брачная ночь – не то время, когда люди могут притворяться. А, возможно, он просто заметил отсутствие родинки на ее шее, отличавшей от нее Джун в глазах нянек до той поры, когда различие характеров позволило делать это безошибочно. До свадьбы Энн прикрывала шею локонами, и столь верную примету удалось скрыть от всех.
Ей больше нечего было сказать в оправдание, только начать повторять все снова. Но ее слова не доходят до него, он не желает ничего слышать, не умеет понять ее отчаяние...
- Ведь вы тоже любите, разве вы не готовы были на что угодно ради этой любви? - Энн яростно выкрикнула эту фразу, после чего уронила голову на руки и снова начала рыдать. Слова мужа заставили ее снова поднять глаза:
- Да, я любил. Но моя любовь умерла, вы с вашей сестрой убили ее, и теперь не осталось ничего. Ничего, - горько повторил он, и жгучие слезинки намочили темные ресницы.
Гарольд не плакал с того дня, как узнал о смерти матери, и сейчас вид его был до того трогательно потерянным, что сострадание затмило страх, который испытывала Энн. Она бросилась к нему, рыдая, и, вцепившись в его рубашку мокрыми пальцами, забормотала:
- Прошу вас, Гарольд, не говорите так! Вы сможете полюбить другую, сможете! Как только нам дадут развод, я уеду в колонии, и вы больше никогда…
- Развод? - он, наконец, посмотрел ей в глаза. - Неужели вы думаете, что к моим страданиям должен еще прибавиться и этот позор?
- Но ведь другого выхода нет, - сердце Энн билось сумасшедшими, неровными толчками – что он еще придумал?
- Вас обвенчали со мной вчера, как мисс Джун Олдберри. И так оно и будет для всех. Мы уедем из этого дома, в Лондон или к черту, куда угодно, но мои бабушка с дедушкой, а также мой отец никогда не узнают о вашем преступлении. Забудьте свое имя, отныне вы – Джун Лестер.
Его голос начинал как-то скрипеть, когда он произносил имя Джун, но в остальном молодой человек явно старался говорить спокойно и внушительно. Энн выдохнула, стараясь не потерять сознание от облегчения – он не прогонит ее. А значит, что-то можно исправить. Или хотя бы надеяться, что когда-нибудь…
- Я приму любое ваше решение и постараюсь всеми способами загладить свою вину, сэр, - пора было и ей успокаиваться и дать ему понять, что она – сильная женщина, способная вынести любой удар и поддержать своего мужа.
- Я не готов говорить об этом, сударыня. Может быть, когда-то я и смогу посмотреть на все случившееся вашими глазами, но это случится нескоро. Или никогда. Единственное, что даст мне хоть какое-нибудь утешение – это если вы подарите мне ребенка. Сына. Другого смысла в своей жизни я отныне не вижу.
Он отвел ее руки, продолжавшие комкать его рубашку, и смущенная Энн покорно наклонила голову, но тут же подняла ее и своим обычным голосом произнесла:
- А теперь, я полагаю, настала пора договориться о нашем публичном поведении, с нашими друзьями и слугами. Но сначала будьте любезны распорядиться подать завтрак, мы и без того слишком много времени провели здесь, разговаривая на повышенных тонах, еще немного, и это будет выглядеть подозрительно.
Гарольд удивленно поднял брови – эта женщина явно преподнесет ему еще не один сюрприз. Только что она рыдала и умоляла его о прощении, а сейчас спокойно готовится принять на себя обязанности хозяйки огромного поместья. Он задумался о том, насколько ее слова о любви относятся к нему самому или его состоянию, но говорить об этом было противно.
- Извольте, - коротко ответил Гарольд, и молодожены дружно проследовали на свой первый совместный завтрак.
ЧАСТЬ 2. «Мэриан»
ГЛАВА 1
«Мои родители не любят друг друга». Мэриан провела кончиками пальцев по расплывающимся буквам. Она хорошо помнила тот день, когда записала эту фразу в свой дневник, едва сдерживая горькие детские слезы, и все таки не удержалась, несколько упавших капелек размазали чернила в конце предложения. С той поры ей приходилось много плакать, но открытие, сделанное ею в двенадцать лет, на протяжении пяти лет оставалось самым тягостным и причиняло неизменную боль.
Тем вечером она вернулась домой, чудесно проведя время в гостях у лучшей подруги Сьюзен Лоу, отмечавшей свой тринадцатый день рождения. Поднимаясь по мрачной лестнице вслед за гувернанткой, Мэриан с каждой ступенькой утрачивала радостное настроение, владевшее ею весь этот день. На вопрос о родителях гувернантка привычно ответила, что миссис Лестер находится в своем будуаре, а мистер Лестер – в кабинете. И так повторялось изо дня в день, из года в год – родители встречались за обеденным столом и во время редких поездок в гости или приемов у себя.
Мэриан невольно сравнила дом семейства Лоу со своим собственным. Мистер Лоу не был и на четверть так богат, как ее отец, но неизменно находился в хорошем настроении, заражая им окружающих и умея расположить к себе даже кредиторов. Вот и сегодня он весь день катал на себе младших отпрысков, поддразнивал Сьюзен и ее подружек, ласково подшучивал над своей женой, худенькой маленькой женщиной с многочисленными морщинками вокруг глаз, которые, как говорят, бывают от частого смеха.
Мэриан не смогла бы представить своего отца, развлекающего детей ползаньем по ковру в попытках натурально изобразить медведя, а кожа на лице ее матери была безупречно гладкой и бледной, невольно вызывая избитое сравнение с мраморной статуей.
Желая поскорее освободиться от тягостной обязанности, Мэриан сначала зашла в кабинет к отцу, робко постучавшись и услышав в ответ равнодушное:
- Зайдите.
Мистер Гарольд Лестер, мужчина в расцвете сил, как говорили о нем шепотом служанки, проводил вечера либо в клубе, либо в кабинете, с книгой и бокалом вина. Он холодно поинтересовался, как дочь провела день, и Мэриан так же безжизненно ответила, что все было просто замечательно. Почему-то при отце она теряла способность к живому, яркому рассказу, хотя от природы была наделена воображением и наблюдательностью, позволяющими ей очень образно рассказывать об увиденном. Но все ее истории адресовались обычно гувернантке, так как мать, хоть и слушала внимательно, но ее ответные реплики всегда содержали поучения – что Мэриан сделала не так, что следовало сказать в том или ином случае, как надо было сесть или встать, чтобы показать себя настоящей маленькой леди.
Со временем у Мэриан отпала охота делиться впечатлениями и с матерью тоже, и теперь из доверенных лиц у нее осталась только мисс Беллсайд, явно питающая к воспитаннице нежную привязанность.
Получив от отца сухой поцелуй в лоб и новую книгу – это было единственное, что объединяло отца и дочь – Мэриан направилась дальше по коридору, в будуар матери.
Леди Джун Лестер сидела у рабочего столика в окружении множества зажженных свечей и вышивала. Ее бесконечные рукоделия потрясали своим мастерством и скрупулезностью деталей, так, что модные дамские журналы регулярно просили у нее поделиться трафаретами для вышивки, которые миссис Лестер создавала по собственным рисункам.
- Как ты провела день, дорогая? - в голосе матери было ровно столько ласки, чтобы отличать ее обращение к дочери от разговора с прислугой.
- Очень хорошо, матушка, - кратко ответила Мэриан, робко надеясь, что, может быть, сегодня нравоучений не будет – ей так не хотелось портить этот день.
- Полагаю, ты вела себя, как подобает маленькой мисс Лестер? - похоже, надеждам не суждено было исполниться.
Мэриан внезапно почувствовала раздражение – ну почему в их доме всегда так мрачно, а как было бы хорошо навсегда остаться у Лоу! В качестве гостьи, а может быть, даже их дочери! Испугавшись собственной мысли, она ответила резче, чем следовало:
- Я вела себя так же, как все другие дети!
- Ты должна была вести себя не как все, а как положено членам твоей семьи! - миссис Лестер удивилась ноткам противления, прозвучавшим в голосе дочери.
- Неужели я должна была сидеть в уголке, как бабушка Сьюзен, когда все ели торт и играли в разные игры? - Мэриан была готова расплакаться, такой несправедливой казалась ей обязанность быть «леди».
- Вовсе нет. Но ты должна помнить, что мы с отцом хотим тобой гордиться, - голос матери смягчился, и она ласково взяла дочь за руку.
Мэриан вздохнула и, собравшись с духом, решила все таки поделиться увиденным:
- Там было так весело, матушка, и мне тоже хотелось играть и веселиться. Папа Сьюзен, мистер Лоу, представлялся медведем, но нас ему напугать не удалось, а малыши с визгом стали прятаться под стульями и даже разбили вазу.
Этого говорить не следовало – леди Лестер сразу напряглась:
- А миссис Лоу? Она ругала вас за это? Надеюсь, ты в это время находилась далеко от вазы.
- Она только рассмеялась и сказала, что это к счастью. Конечно, в этом не было моей вины, - надулась Мэриан.
- Тебе не стоит обижаться на то, что я напоминаю тебе о манерах. Мисс Беллсайд слишком балует тебя, но кто-то же должен сделать из тебя изысканную барышню. Я воспитываю тебя так, как воспитывала меня моя собственная мать, твоя бабушка Олдберри. И, как видишь, я выросла и превратилась если не в безупречную, то во вполне достойную леди.
- Зато ты никогда не смеешься и не рассказываешь всякие забавные истории, как миссис Лоу! Ах, мама, ну почему у нас всегда все так чинно и скучно, когда у меня бывает день рождения? - вырвалось у Мэриан. – И папа ни разу в моей жизни не пошутил со мной! И не поцеловал тебя!
Выплеснув наболевшее, девочка расплакалась, упав на колени и уткнувшись носом в темное платье матери – дома миссис Лестер всегда носила коричневые и серые платья, только в гости надевая любимые синевато-зеленые, как морская вода, цвета. Ее глаза были почти такого же цвета, но не сверкали и не переливались, в отличие от струящегося шелка. Точно такого же цвета были глаза Мэриан, и в них часто зажигался огонек, но это почти всегда была обида или разочарование, и лишь изредка – чистая детская радость.
В остальном она также очень походила на мать, только темно-рыжие волосы вились и пушились, доставляя неудобства неизменно ворчащей горничной, с трудом справлявшейся с заплетанием кос.
- Дитя, - миссис Лестер горестно вздохнула, по лицу ее пробежала тень, но оно тут же приняло обычное выражение, серьезное и даже замкнутое. – В каждой семье свои правила. Твой отец – богатый и респектабельный джентльмен, ему не подобает шалить с детьми. То, что допустимо для миссис Лоу, неприемлемо для меня. И на тебя также ложится обязанность соблюдать эти правила. Я понимаю, что тебя привлекает у Лоу, они хорошие люди, пусть и не очень богатые и знатные, и не запрещаю тебе общаться со Сьюзен. Зато наша семья намного состоятельнее, и твое будущее представляется мне более блестящим, чем у твоей подружки.
Мэриан подняла головку и тряхнула растрепанными локонами, над которыми по случаю праздничного визита так долго мучилась горничная вместе с мисс Беллсайд. Мать с огорчением убедилась, что все доводы проходят мимо расстроенного ребенка. Мэриан задала тот вопрос, ответа на который у матери не было:
- Вы ведь не любите друг друга, да? - Девочка всхлипнула. - И меня… тоже?
- Ну конечно, мы любим тебя, милая. Просто мы не такие эмоциональные люди, как мистер и миссис Лоу. Вспомни, когда ты была больна, твой отец вместе со мной сидел ночами у твоей кроватки. И ты всегда получаешь лучшие игрушки и платья. А твои бабушка и дедушка Олдберри очень любят тебя, и дедушка Лестер всегда присылает тебе чудные подарки. И твоему появлению на свет были очень рады твои прабабушка и прадедушка Фицривер, до самой своей смерти они беспокоились о том, как ты растешь. Ты хорошая девочка, как можно не любить тебя? Но с твоей стороны нехорошо думать так о своей семье, - конечно, мать не могла не использовать возможность пожурить дочь.
Мэриан, как и ожидалось, устыдилась и, сраженная приведенными доводами, попросила прощения за дерзкие слова о родителях. После чего мать поцеловала ее и сама отвела в уютную спаленку, отделанную в любимом цвете Мэриан – голубом.
И, только оставшись одна в кроватке, среди кружев и бантиков, девочка вспомнила, что матушка ответила только на один из двух ее вопросов. Она ничего не сказала о том, что они с отцом любят друг друга. И подозрение, возникшее у нее во время подъема по лестнице, превратилось в горькую уверенность. Вот тогда-то, вытащив из-под подушки дневник, девочка дрожащей рукой вписала фразу, тяжесть которой отныне будет всегда висеть над ее головой. «Мои родители не любят друг друга».
Грустно улыбнувшись, Мэриан перелистнула еще несколько страниц. «Воистину, эта тетрадь – сборник моих печалей» - подумала она.
Вот еще заплаканные страницы – умер дедушка Олдберри. С годами он стал излишне тучным, и сердце не смогло с этим справиться. Его имущество унаследовал какой-то дальний родственник по мужской линии, даже не носящий фамилию Олдберри. Оставшаяся в одиночестве миссис Олдберри переехала в дом Лестеров в Марсденли. Мэриан спрашивала мать, почему они не могут пригласить бабушку жить в их огромном лондонском доме, но миссис Лестер отвечала коротко – твой папа не желает этого, ему не нравится твоя бабушка. Вместо этого Мэриан отправили поддержать бабушку, и первые несколько месяцев это было едва ли не самое счастливое время – сколько хочешь бегать по огромному запущенному саду, разглядывать картины и старинные безделушки в доме. По сравнению с материнскими поучениями бабушкино воспитание показалось ей очень мягким.
Деятельная натура миссис Олдберри приводила к постоянным стычкам с экономкой, и нервы ее становились все более слабыми, что влекло за собой слезы, головную боль и нервные припадки, пугающие девочку. Через пять месяцев Мэриан вернули домой, а еще через полгода бабушка умерла.
Миссис Лестер тяжело переживала смерть родителей, она постоянно находилась в плохом настроении, редко покидала спальню, а мистер Лестер стал все реже проводить время дома, так что общение Мэриан состояло только в занятиях и беседах с мисс Беллсайд. Но и эти радости были доступны ей только до достижения пятнадцатилетнего возраста, когда ее сочли уже достаточно взрослой, чтобы отказаться от услуг гувернантки.
Горничная Минни была славной девушкой, но поговорить с ней было не о чем, к тому же, теперь мать еще пристальнее наблюдала за манерами Мэриан, а сближение с прислугой ну никак не подобало леди. Только добрые, полные сочувствия письма от мисс Беллсайд, устроившейся в другое семейство, поддерживали в юной девушке уверенность в том, что кому-то она все же небезразлична. Да еще верная подруга Сьюзен Лоу оставалась с ней все годы, и лишь рядом со Сьюзен Мэриан могла быть и беззаботной хохотушкой, и задумчивой барышней – подруга понимала все ее настроения и поддерживала их, какими бы они ни были.
Мэриан начали вывозить в свет, но незнакомая толпа смущала ее, и продлилось это недолго – в Италии умер дедушка Лестер, и отец отправился в Неаполь устраивать дела, связанные с похоронами, собственностью и прочим. Семья опять надела траур, и Мэриан вернулась к своим книгам и занятиям с учительницей музыки. Ей нравилось рисовать, но нанять учителя рисования миссис Лестер категорически отказалась, не объяснив причин. Она сама показывала Мэриан, как правильно держать кисть и смешивать краски, и во время таких занятий мать и дочь сближались, как никогда. Может быть, поэтому Мэриан так нравилось заниматься живописью.
Но два года назад миссис Лестер тяжело заболела. Ее всегдашняя умеренность в еде не спасла от заболевания поджелудочной железы, опасного тем, что симптомы проявляются в тот момент, когда прибегать к лечению уже слишком поздно.
Мать мужественно переносила доставшиеся ей страдания, и Мэриан старалась изо всех сил облегчить их, просила отца пригласить самых лучших докторов. Мистер Лестер, чья холодность с дочерью с годами возросла, молча кивал и писал записки к светилам медицины, которые отвозила сама Мэриан, умоляя приехать поскорее и обещая любые блага за исцеление. Но сделать ничего было нельзя, и миссис Лестер однажды легла в постель, чтобы больше не встать с нее.
Желтовато-бледная, она со слезами на глазах смотрела на Мэриан, сидевшую днями и ночами у ее кровати:
- Моя девочка… я была слишком сурова с тобой, я сознаю свою вину. Но в молодости я совершила поступок, который перевернул всю мою жизнь и отнял так много сил, что их просто не осталось на нежность и ласку. Я очень, очень любила тебя…
- Мама, мама, не надо! - отчаянно сдерживая рыдания, Мэриан сжалась в кресле, пытаясь принять уверенный вид. – Я знаю, что ты любишь меня, в детстве мне было обидно, но позже я поняла, что просто ты очень сдержанная в чувствах женщина…
- Ты не совсем права, милая. Я могла бы быть любящей женой и матерью, и хотела, но вышло так, что…
- Тебе тяжело говорить об этом? Это как-то связано с отцом? - Мэриан чувствовала, что мать готова открыть ей какую-то семейную тайну, и не была уверена, что хочет этого.
- Да, это связано с моим замужеством. Я не могу рассказать об этом даже сейчас, дитя мое. Возьми в шкатулке ключ от моего секретера. После моей… В положенное время ты можешь открыть его и найдешь кое-какие бумаги и мой дневник. Прочти его, и ты узнаешь то, за что будешь, возможно, презирать меня…
- О, я не верю, что ты могла совершить что-то ужасное. Возможно, какую-то ошибку, но не преступление! - вскрикнула девушка.
- Возможно, ошибку, да… но она стоила нам всем троим очень, очень дорого. Поддерживай отца, когда меня с вами не будет, в его жизни было так мало счастья.
- Он не позволит мне, я знаю, он не любит меня, ведь я всего лишь дочь. А ему нужен наследник.
- Дело не в этом, просто ты слишком похожа на нее…
- На кого? - Мэриан удивилась безмерно. – Я твоя копия, я каждый день вижу это в зеркале!
- Ты все узнаешь из дневника, - у миссис Лестер явно не осталось больше сил продолжать мучительный разговор, а у Мэриан недоставало жестокости настаивать.
В последующие недели мать старалась напоследок передать дочери еще какие-то знания о жизни и напутствия, и Мэриан послушно кивала, не желая огорчать бедную женщину. Мистер Лестер только раз зашел к ней, после нескольких настойчивых просьб. Дочери было приказано выйти из комнаты, и бедная девушка целых полчаса терзалась догадками в коридоре. Отец вышел из спальни больной, не взглянув на Мэриан, его холодное лицо стало еще более резким, мрачным, и дочь не посмела окликнуть его.
Когда она торопливо вошла к матери, миссис Лестер лежала, отвернувшись от окна, и не пожелала или не смогла говорить с дочерью. И только через два дня она тихо сказала Мэриан:
- Он обещал постараться простить меня.
А на следующее утро Мэриан осталась сиротой, в семнадцать лет.
ГЛАВА 2
Прошло немало времени, прежде чем она смогла найти в себе твердость духа и посмотреть, что за тайны скрывает секретер матери. Семейство Лоу пригласило ее пожить у них, и, поскольку отцу явно не нужна была ее поддержка, как бы ни старалась она поначалу выказать ее, Мэриан охотно согласилась. Сьюзен, ее младшие братья и сестры и их родители проявляли удивительный такт, оставляя Мэриан одну, когда это было ей нужно, и всячески ободряя и развлекая все остальное время.
Только спустя три месяца, когда Лоу отправились к родственникам в Линкольн, на чью-то свадьбу, Мэриан вернулась домой. Друзья звали ее отправиться с ними, но ей не хотелось покидать Лондон и быть в дорогостоящей поездке обузой для и без того стесненной в средствах семьи, которая не позволяла ей платить за свое пребывание у них.
Перед отъездом миссис Лоу с озабоченным видом обратилась к Мэриан:
- Наша милая девочка, ты всегда будешь в нашем доме не гостьей, а членом семьи. И если под родным кровом тебе станет неуютно, мы ждем тебя.
- Вы очень добры, миссис Лоу, но я должна побыть дома, разобрать бумаги матушки – я наконец, готова к этому, и попытаться пообщаться с отцом, я не видела его уже несколько недель.
- Милая, мое беспокойство имеет причины. Я не знаю, как поделикатнее сообщить тебе…
Встревоженная, Мэриан стала умолять миссис Лоу не скрывать ничего, что бы это ни было.
- Дело в том, дорогая, что ходят разные слухи… О твоем отце.
- Слухи? Он разорился? - это не казалось девушке таким уж ужасным после всего, что ей пришлось пережить.
- Ах, нет! - эта мысль явно казалась доброй женщине невероятной. – Возможно, у тебя скоро появится… мачеха.
- Что-о? Отец собирается жениться, когда после… когда прошло так мало времени?! - Мэриан была поражена.
- Может быть, это только слухи, - торопливо ответила миссис Лоу, боясь сильно расстроить девушку.
- Расскажите все, что вам известно, прошу вас! - Мэриан не смогла бы успокоиться, не узнав все как есть.
- Приблизительно год в свете говорят, что мистер Лестер проводит много времени в гостях у лорда Брокенли. – миссис Лоу сделала паузу.
- Ну и что? - удивилась Мэриан. – Лорд Брокенли – старший брат мистера Брокенли, мужа бабушки Маделин, отцовской тетки. Он иногда бывал у нас вместе с женой.
- Он уже очень стар, не так ли? И сейчас с ним проживает его единственная внучка, мисс Брокенли, очень красивая молодая леди.
- И вы хотите сказать, что мой отец имеет намерения…, - Мэриан никак не ожидала услышать что-либо подобное.
- Дорогая, в свете всегда находят повод для сплетен, не стоит придавать этому большого значения, – пошла на попятный миссис Лоу. – Но все может быть…
- Но ведь вы сказали мне не все, не так ли? Одни слухи, что отец бывает у дальнего родственника, не могли бы вас встревожить.
- Теперь, когда твоей матушки нет с нами, начали говорить, что мистер Лестер недолго будет носить траур, мисс Брокенли не из тех, кто готов ждать годами, - скрепя сердце, сообщила миссис Лоу.
Мэриан не знала, как отнестись к этой новости. Если отец будет счастливее в новом браке – пусть так. Она чувствовала, что, при отношениях, бывших в их семье, нет смысла ожидать от отца верности памяти жене, как поступил его собственный отец в свое время. Но чем это обернется для нее самой? Неужели ко всем ее несчастьям добавится еще и мачеха?
- Я огорчила тебя, милая, но мой долг – предостеречь тебя, чтобы, если это действительно случится, ты не была подавлена неожиданной новостью, - миссис Лоу так искренне переживала за девушку, что Мэриан оставалось только поблагодарить добрую женщину за заботу и уповать на то, что слухи возникли на пустом месте.
Отец встретил возвращение Мэриан так же равнодушно, как ее отъезд. Только поинтересовался, не нужны ли ей деньги, и указал на обязанности по ведению дома, которые она должна теперь исполнять как хозяйка.
Оставшись одна в комнате матери, Мэриан, наконец-то, открыла секретер ключиком, который с того самого дня, как получила его, носила на шее на тонкой цепочке.
Все бумаги покойной леди Лестер были аккуратно разложены по соответствующим пачкам – счета, письма родителям, приглашения, театральные программки и так далее.
В отдельном ящике она обнаружила большой лист картона, завернутый в тонкую бумагу, материнские дневники и какую-то пожелтевшую от времени записку.
Сначала Мэриан, повинуясь любопытству, развернула картон и увидела портрет матери в молодые годы, выглядевший удивительно жизнерадостно по сравнению с выражением лица, которое она привыкла наблюдать у миссис Лестер. После этого девушка прочла записку, из которой с изумлением узнала о наличии у матери сестры, чей портрет, как оказалось, она до этого держала в руках. Новость ошеломила Мэриан, и она торопливо принялась листать самый старый из дневников – за годы их накопилось несколько толстых тетрадей, так скрупулезно миссис Лестер записывала все моменты своей жизни.
Наш читатель узнал о содержании этих записей значительно раньше бедной девушки, поэтому мы не будем пересказывать грустную историю еще раз и дадим бедняжке время прийти в себя после столь поразительных новостей.
Чтение заняло у Мэриан много часов, и еще несколько дней она пыталась осмыслить прочитанное.
- Подумать только, мою маму на самом деле звали Энн! И где-то есть моя тетушка, Джун. Как интересно было бы увидеть ее, наверное, у нее есть дети, мои кузены и кузины, и у меня могла бы быть семья! Теперь я понимаю, почему отец ожесточился против матушки. Но как же она была несчастна, все эти годы любя его и не надеясь даже на дружеское отношение!
Мэриан стала лучше понимать состояние родителей, тоску, царившую в их семье, но не могла простить свою собственную обиду на отца – ее вины в случившемся не было, как мог он переносить отношение к обманувшей его женщине на невинного ребенка?
Еще несколько раз рассмотрев портрет, Мэриан согласилась, что ее сходство с тетей Джун очень велико. Это было неудивительно, учитывая, что тетя была близнецом ее матери, но в выражении ее лица был тот же молодой задор, которого не было у миссис Лестер и который так тщательно подавляла в Мэриан тягостная атмосфера ее дома.
Мэриан не стала обсуждать с отцом прочитанное. Смысла в этом не было никакого. Если бы у его жены родился сын, все могло бы быть по-другому, а теперь у нее не было надежды завоевать его любовь.
Она сожгла дневники матери, как и обещала, а портрет и письмо тети Джун спрятала подальше, не переставая раздумывать, как можно попытаться разыскать ее. Размышления навели ее на мысль перечитать письма бабушки Олдберри, которая наверняка должна была знать что-то, и эти письма расстроили ее еще больше. Бабушка также прожила всю жизнь, испытывая вину за сделанное, ведь это она уговорила дочь обмануть джентльмена, любившего ее сестру. К тому же, как с грустью узнала Мэриан, бабушка получила от Джун несколько писем, на которые были отправлены гневные ответы с требованием недостойной дочери никогда более не беспокоить семью. В старости миссис Олдберри горько сожалела о содеянном, но письма больше не приходили, и где искать Джун, она не представляла. Несколько раз она писала по адресу, указанному в письмах, в Марсель, но оттуда приходили ответы, что указанный адресат здесь никому не известен. Счастье мистера Олдберри состояло в том, что он никогда не узнал о побеге одной своей дочери, но был немало огорчен потерей другой – будучи уверенным, что Энн пропала на Ямайке, он пытался искать ее через связь с властями, но тщетно. В результате он оплакивал Энн, вместо того, чтобы искать Джун.
Мэриан поняла, почему ее родители почти никогда не бывали в Марсденли, а дедушка с бабушкой не навещали их в Лондоне. Воистину, один неверный поступок испортил жизнь многим людям, и ничего уже нельзя было исправить.
Шли месяцы, которые Мэриан проводила в раздумье обо всем этом, поскольку заняться ей было особенно нечем. Ее семья последние годы находилась в постоянном трауре по старшему поколению, и девушке не удалось повидать свет, хотя ее приятная внешность наверняка произвела бы впечатление. И кто знает, может, в ее жизнь вошло бы то сильное чувство, которое погубило ее мать и тетю Джун…
Отец по-прежнему редко бывал дома, и, хотя Мэриан несколько раз просила его поехать в Марсденли – ей хотелось побродить по тем местам, где прошло детство ее матери и тетки, он неизменно отвечал отказом.
Через семь месяцев после смерти жены он, сидя с дочерью за завтраком, который обычно проходил в молчании, внезапно сообщил ей, что сделал предложение мисс Брокенли и намерен жениться в самом скором времени.
За эти месяцы Мэриан успела уговорить себя, что разговор с миссис Лоу был бессмысленным, а светские сплетни – безосновательными, и это известие поразило и огорчило ее, хотя она и была к нему отчасти подготовлена.
- Как? Еще не прошло и года с той поры, как матушка…
- Я достаточно долго носил траур, учитывая обстоятельства моего брака. Мне нужен наследник, и прелестная леди, согласившаяся стать моей женой, подарит мне его. К тому же, вам уже пора искать жениха, и связи мисс Брокенли помогут нам решить эту проблему.
Тон его был решителен и холоден, и Мэриан поняла, что ее возражения только рассердят его, но ни в коем случае не свернут с избранного пути.
Мисс Брокенли и впрямь оказалась красивой черноволосой и темноглазой леди двадцати семи лет от роду. Ее внешность не помогла ей выйти замуж в раннем возрасте из-за скудости ее приданого, так как отец ее, покойный мистер Брокенли, был слишком склонен к азартным играм. Дедушка обещал оставить ей в наследство свой роскошный лондонский дом, все остальное его имущество отходило к младшему брату, женатому на Маделин Фицривер, тетушке мистера Лестера. Таким образом, состояние оставалось в семье, и этот брак устраивал всех в наибольшей мере.
Свадьба не была пышной, учитывая немалый возраст невесты и недавний траур жениха, и хотя бы за это Мэриан была благодарна отцу. А также за то, что новоявленная миссис Лестер не стала занимать комнаты ее матери, куда переселилась сама Мэриан.
Отношения падчерицы и невестки не свелись к открытой или тайной войне – миссис Лестер большей частью игнорировала Мэриан по примеру собственного мужа.
Жизнь девушки не стала несчастнее, она по-прежнему проводила много времени со Сьюзен Лоу, но теперь стала чаще выезжать в сопровождении отца и мачехи, которая желала блистать в обществе в фамильных бриллиантах.
У Мэриан должны были неминуемо появиться поклонники, и они появились. Лорд такой-то и даже баронет такой-то искали ее внимания, но придирчивая миссис Лестер каждый раз давала понять Мэриан, что в предполагаемых женихах имеются изъяны в виде слишком маленького состояния или дурных склонностей. Сердце девушки этим господам задеть пока не удалось, и она не огорчалась тому, что ее мачеха пытается контролировать ее знакомства. Ей было все равно, танцует она с лордом или баронетом – Мэриан наслаждалась новой, незнакомой ей ранее жизнью, балами, выставками и, особенно, театром. Миссис Лестер льстило, когда знакомые говорили, что у нее чудесный муж и прелестная падчерица, наличие девушки привлекало в их дом молодых джентльменов, падких до приданого и флирта с хорошенькими леди. Мэриан с удивлением вспоминала, как тихо и мрачно было у них в доме раньше, а теперь – постоянные приемы, ужины, какие-то переделки в комнатах, суета прислуги, которую новая хозяйка держала в страхе своей придирчивостью.
Отрадой после всего этого шума было для Мэриан погостить в дорогом ей семействе Лоу, которое было озабочено приданым Сьюзен – к девушке посватался приятный молодой человек, но он был недостаточно состоятелен, чтобы его семья могла позволить себе производить на свет наследников.
- Как же я ненавижу деньги! - жаловалась Сьюзен подруге. – Бедный Томас должен ждать, пока умрет его двоюродная бабушка, чьим наследником он считается. Мало того, что эта леди крепка, как бык, так еще вокруг нее вечно суетится десяток приживалок, претендующих на ее внимание, а также на строчку в завещании. Грех желать ей, чтоб она преставилась, но, боюсь, нам с Томасом придется ждать еще лет десять, а то и все двадцать. А через десять лет мне будет двадцать восемь! Это же просто старость, какое там замужество…
- Моя мачеха вышла замуж в двадцать семь, - пыталась утешить ее Мэриан. – И вполне довольна своей жизнью. Но ждать десять лет – это действительно очень, очень долго. Скажи, ты сильно влюблена в своего Томаса?
Мэриан очень хотелось узнать, что же это за чувство, ради которого люди совершают порой невероятные или неблаговидные поступки. Но Сьюзен была слишком исполнена дочернего долга, чтобы совершить поступок, подобный побегу тети Джун.
- Да, я вряд ли смогла бы полюбить кого-то другого, такой он славный. Разве ты со мной не согласна? - чуть обиженно добавила Сьюзен.
Мэриан поспешила убедить подругу, что юноша и впрямь очень приятен, и из них получится со временем прелестная супружеская чета.
Успокоенная, подруга приступила к расспросам:
- А как твои дела? Что нового придумала твоя мачеха, чтобы завоевать себе место светской львицы?
- Она ожидает появления отпрыска, и мы больше никуда не выезжаем, - со вздохом ответила Мэриан, вновь вынужденная проводить время в затворничестве.
- Надо же! Значит, у тебя скоро появится братец или сестрица! - обладающая большим количеством тех и других, Сьюзен не представляла, каково это – быть единственной дочерью.
- Надеюсь, это будет мальчик. Иначе отец будет сильно гневаться, - Мэриан не хотела новых разладов в семье.
- А ты не думаешь, что с появлением ребенка на тебя станут обращать меньше внимания?
- На меня и так никогда его не обращали, ты же помнишь. Я привыкла жить самостоятельно, и ребенок меня ничуть не пугает. Напротив, я бы хотела ухаживать с ним, возиться, как мы всегда это делали с твоими братьями и сестрами.
- Его вечно орущий ротик очень скоро надоест тебе, - засмеялась более опытная Сьюзен, и подруги перешли к мечтам о счастливом будущем, в котором у каждой был обязательно богатый и любящий супруг.
Мэриан была бы рада помочь подруге из своих средств, но гордость ни за что не позволит Сьюзен принять помощь, поэтому она, скрепя сердце, попросила отца придумать для Томаса какое-нибудь прибыльное занятие. Мистер Лестер был удивлен – дочь впервые обращалась к нему с просьбой, но его знакомства быстро уладили дело – Томас был принят секретарем в посольство в Испании. Должность позволяла ему сыграть свадьбу, не дожидаясь наследства от бабушки, и Сьюзен огорчала только необходимость расстаться с родными и своей дорогой подругой.
- Ты не должна думать об этом, милая, - увещевала Мэриан. – В Испании наверняка очень красиво, и у тебя появится слишком много занятий, чтобы скучать. А потом, когда Томас сделает карьеру, вы вернетесь в Англию и купите прелестный домик, в котором я буду часто-часто гостить.
- А может, ты поедешь с нами? - загорелась надеждой Сьюзен. – Я буду замужней дамой, ха-ха, как смешно это звучит, и будет прилично, если я буду тебя опекать.
- Тебе будет не до меня сначала, дорогая. Обещаю, я приеду к тебе в будущем году, когда закончится ваш медовый месяц, - засмеялась Мэриан.
На этом они и договорились, и через несколько недель Мэриан уже была подружкой невесты на свадьбе лучшей, да и единственной, подруги.
ГЛАВА 3
Еще через три месяца у миссис Лестер родился довольно крупный темноволосый малыш, похожий одновременно на мать и на отца. Будущего лорда назвали Родриком, в честь отца мистера Гарольда, и его крики наполнили дом, как и обещала Сьюзен.
Мэриан не возбранялось ухаживать за малышом вместе с няньками, тогда как миссис Лестер, едва оправившись, устремилась в объятья светской суеты. Мистер Лестер, наконец, утратил свою обычную мрачную холодность и начал выглядеть почти счастливым, что не могло не радовать Мэриан, не находившую свою заброшенность печальной теперь, когда у нее появился крошечный братец.
Эта размеренная жизнь закончилась вскоре после того, как Мэриан исполнилось девятнадцать лет – возраст уже очень приличный для девушки ее лет и положения.
Мистер Гарольд вошел в будуар дочери, что делал очень редко, когда Мэриан пыталась нарисовать по памяти портрет Сьюзен, чтобы отправить его подруге. Увидев отца, она отложила карандаш, смутно предчувствуя какую-то неприятность.
Сообщение мистера Лестер подтвердило ее опасения:
- Мисс, в ваши годы уже не пристало оставаться незамужней леди, и я нашел вам мужа. У меня просил вашей руки кузен миссис Лестер, мистер Барлоу.
- Но он же очень старый! И нехорош собой! - ахнула Мэриан.
- Ему всего тридцать девять лет, возраст не такой уж преклонный для вступления в брак, - отрезал отец. – К тому же, он весьма богат.
- Я полагала, наше состояние не потребует от меня поисков богатого мужа, - возразила Мэриан.
- Теперь, когда у меня есть наследник, я должен думать о сохранении своего состояния, о том, что я смогу передать Родрику, а также, Бог даст, и другим будущим детям. И я не имею возможности сейчас дать за вами большое приданое, - отец говорил холодно и веско, и каждое слово подсказывало Мэриан, что за всем этим стоит любезная миссис Лестер.
- Мне неприятен этот человек, сэр, и я прошу вас, откажите ему, - Мэриан не собиралась уступать в таком важном вопросе, достаточно, что она столько лет терпела недоброжелательное отношение отца.
- В таком случае, мне придется огорчить вас. Я оплачивал ваше содержание до вашего девятнадцатилетия, но не намерен делать это впредь. Вам придется покинуть мой дом, и лучше для вас, если вы выйдете замуж за мистера Барлоу, - миссис Гарольд не ожидал сопротивления, но не собирался отступать от принятого решения.
- Как вы можете быть так жестоки со мной, отец!? - вскричала расстроенная девушка. – В чем моя вина перед вами, за что вы так ненавидите свое дитя?
В других обстоятельствах она бы ни за что не посмела вести себя так несдержанно, но выдержка покинула ее на пороге очередного несчастья.
Мистер Лестер был неприятно удивлен этой вспышкой и прозвучавшими упреками.
- Вы забываетесь, мисс. Все эти годы я заботился о вас, как и подобает, но я не имею возможности продолжать делать это. Сейчас, когда я постарался устроить ваше будущее, вы упрекаете меня в жестокости. Это говорит о вашей неблагодарности и дурном характере.
- Вы заботились о том, чтобы я не попадалась вам на глаза, потому что ненавидели мою бедную мать, - вырвалось у Мэриан.
Разгневанный джентльмен сделал шаг к ней, и Мэриан отпрянула, с ужасом думая, что он ударит ее. Но манеры помогли ему сдержаться, и он ответил ледяным тоном:
- Вы слишком мало знаете о своей матери, чтобы судить обо мне как о жестоком тиране, а о ней как о бедной страдалице. И я не собираюсь обсуждать с вами свое прошлое, надеюсь, я навсегда избавлен от его тяжести.
- Я знаю достаточно о ее замужестве и побеге тети Джун, - отступать было уже некуда, и Мэриан выдала хранимую ею так долго тайну. – И о вашем обещании простить мою мать.
Мистер Лестер побледнел от гнева и некоторое время молча смотрел на дочь, в своем эмоциональном состоянии так похожей на свою тетку.
- Что ж, раз вы знаете обо всем, вам не в чем упрекнуть меня. Все эти мучительные годы я вел себя, как подобает благородному человеку, но ничто не может заставить мое сердце смягчиться. А за мое обещание я отвечу перед Господом, и не вам судить меня!
Помолчав, он добавил:
- Теперь же я оставлю вас. Если в течение месяца вы не дадите согласия на брак с уважаемым мистером Барлоу, вам необходимо покинуть мой дом и найти себе другое пристанище. Надеюсь, недостойным поведением вы не опозорите фамилию Лестер, как это едва не сделали ваша мать и тетка.
И все. После этих слов мистер Лестер развернулся и ушел, сжимая и разжимая кулаки в непокидающей его злобе, а Мэриан со слезами упала в кресло, пытаясь понять, что делать теперь, когда развалились последние кирпичики в шатком здании ее домашней жизни.
Читатель может счесть, что мы обрекаем нашу героиню на невероятные страдания, приходящиеся на долю едва ли одной девушки из ста тысяч, и мы попытаемся убедить его в обратном.
Безусловно, обстоятельства в семье Мэриан были не вполне обычными, но читателю стоит задуматься – как много людей из высшего общества вступает в брак по необходимости, невзирая на чувства друг друга! В таких семьях зачастую рождаются нелюбимые дети, вынужденные, в свою очередь, создавать семьи не по собственной склонности, а по воле честолюбивых родственников, порождая еще одну трагическую цепочку. И эта цепь прерывается только в случае счастливого совпадения множества обстоятельств – если состояние молодых людей достаточно для свободного выбора, здравый смысл и любовь их родителей этому не препятствует, наконец, их взаимная симпатия имеет шанс перерасти в крепкую привязанность, невзирая на все сплетни, условности, недопонимание, царящие в обществе.
Так что, в нашем повествовании необычным семейством скорее можно назвать семью Лоу, где родительская любовь идет вровень, а иногда и опережая здравый смысл, требующий подыскивать отпрыскам подходящую партию, не принимая в расчет чувства. Что касается первого брака мистера Лестера, то он, хоть и сложился в исключительных обстоятельствах, продолжался много лет, не выходя за пределы обыденных отношений между десятками супругов в самых видных семействах.
Когда Мэриан вдоволь наплакалась, сетуя на свою несчастливую звезду, она начала понимать, что в слезах и жалобах только теряет время. У нее есть всего месяц, чтобы начать новую жизнь, и единственное, что остается – постараться сделать эту жизнь как можно более приятной. Она слишком долго пробыла на положении ребенка, за которого всегда все решают другие, а теперь настало время попробовать самой позаботиться о себе, используя все знания и умения, полученные за девятнадцать лет.
Страшно? Ну конечно, страшно, а как может быть иначе? Девушка так мало видела мир, и так мало на кого могла опереться, что сперва была не в состоянии начать думать рассудительно, чему всегда учила ее мать.
Поехать к Лоу – вот первое, что пришло ей в голову. Нет, эта семья еще не оправилась от свадьбы Сьюзен, и свалиться на голову бедным людям совершенно недопустимо. Им даже нельзя ничего говорить о ее тягостном положении, иначе мистер Лоу сам приедет за ней да еще, чего доброго, устроит скандал отцу и мачехе в попытках восстановить справедливость. А скандала Мэриан хотела меньше всего.
Поехать к самой Сьюзен в Испанию? Над этой мыслью Мэриан размышляла дольше, и на сей раз ее остановили не благородные мотивы, а ощущение собственной неопытности – вряд ли она подготовлена к столь дальнему путешествию, его опасностям и неудобствам. Нужно столько всего предусмотреть, заплатить кучу денег, да еще неизвестно, как встретит ее Сьюзен – им с Томасом сейчас вполне достанет средств на жизнь, но гостья без средств станет непосильной обузой. К тому же, молодая семья ждет прибавления, и им, без сомнения, будет не до любимой подруги.
Напроситься к родственникам отца – неизвестно, как они примут непокорную дочь, да и быть гостьей в чужом доме – фе, Мэриан даже поморщилась. Надо следовать чуждому ей распорядку и вечно помнить о благодарности за приют – после стольких лет в родительском доме это уже слишком!
В такой ситуации едва ли не единственный выход – начать зарабатывать себе на жизнь. Первая мысль в этом направлении оказалась неожиданно злорадной – а что, если устроиться продавщицей в модный магазин, куда постоянно ездит миссис Лестер и все ее знакомые? Мэриан выглядит истинной леди, и ее, без сомнения, возьмут на работу без рекомендаций. И она будет вечным укором для отца и мачехи, обслуживая всех этих светских дам, всегда готовых распространить сплетни от одного конца города до другого.
Но вскоре и эта идея была отвергнута – Мэриан все же не смогла бы очернить имя Лестеров, как бы несчастна она ни была только из-за того, что ее угораздило родиться в этой семье.
Оставалось последнее приличное девушке ее лет и воспитания занятие – преподавание. Стать гувернанткой, учительницей музыки или рисования – не самое уважаемое, но и не постыдное занятие. Особенно, если удастся устроиться в семью честных, добрых людей, которые не будут относиться к ней презрительно.
- Что же, вот это, пожалуй, мне подойдет. И лучше всего уехать из Лондона в какое-нибудь поместье, где я смогу много гулять, и ничего не будет напоминать мне о моем нерадостном детстве и потерях юности, - увлеченная, Мэриан рассуждала вслух. – Но я не училась в пансионе и не работала раньше, а значит, у меня потребуют рекомендации. Так всегда говорила мисс Беллсайд.
- Милая мисс Беллсайд! Вот кто не откажет мне в помощи! Возможно, она подскажет мне славное семейство, куда я смогу войти как верная помощница, а не как презираемое существо. Надо скорее написать ей!
Что и было незамедлительно сделано. Мэриан все эти годы переписывалась со своей дорогой мисс Беллсайд, успевшей поработать уже в двух семьях и воспитать в молодых леди достойные манеры, вызывавшие восхищение окружающих и благодарность родителей.
ГЛАВА 4
Ответ от мисс Беллсайд, жившей сейчас в Сэнтеме с семьей Уэдсли, у которых было две дочери, пришел через неделю, в течение которой ни отец, ни мачеха не разговаривали с Мэриан и не приглашали ее к общему столу, давая возможность прочувствовать всю глубину ее неблагодарности.
Мы не будем утомлять читателя пересказыванием трех страниц сетований, обращенных к своей любимице, а также возмущенных высказываний почтенной женщины в адрес мистера Лестер и его супруги, ведь послание предназначено одной лишь Мэриан.
Достаточно сказать, что она предложила мисс Лестер устроиться гувернанткой в семью, в которой она сама недолго время занималась воспитанием старшей дочери, и где теперь подросла младшая, требующая внимания и опеки.
Семейство Мэллоу могло позволить себе прилично платить гувернантке, а рекомендации мисс Беллсайд были для этих людей так же неоспоримы, как вера в справедливость. Мэриан тут же набросала своей покровительнице короткое письмецо, умоляя поскорее написать Мэллоу – место могло оказаться занятым какой-нибудь другой молодой леди, ищущей возможность зарабатывать себе на хлеб.
Ждать еще неделю было для нее мучительно, ведь от отведенного отцом срока оставалась уже только половина. В это время мистер Барлоу несколько раз являлся к ним в дом, но предупрежденная верной горничной Мэриан каждый раз исчезала либо на прогулку в парк, либо сказывалась нездоровой. Миссис Лестер все сильнее поджимала губы при виде несгибаемого упрямства падчерицы, но мистер Гарольд был уверен, что несносная девица уступит, так как не видел для дочери никакого другого выхода.
Каждое утро Мэриан посылала Минни встретить почтальона, опасаясь, что отец и мачеха раньше времени узнают о ее поисках места и как-нибудь попытаются этому помешать. Письма не было довольно долго, но у Мэриан уже не было сил даже отчаиваться, она чувствовала себя опутанной какими-то нитями, за которые ее пытаются дергать.
Наконец, на десятый день ожидания, Минни с лицом вестника грядущего счастья вбежала в ее спальню, торопливо протягивая своей молодой госпоже конверт с долгожданным письмом. Мэриан не стала оттягивать момент решения своей судьбы, как сделали бы восемь барышень из десяти, несколько раз то протягивая, то отдергивая ручку в истинном или притворном страхе.
Мисс Лестер поблагодарила горничную, близко воспринимавшую горести своей леди, и торопливо пробежала глазами письмо мисс Беллсайд, которая на этот раз была похвально лаконична.
«Моя дорогая Мэриан!
Мистер и миссис Мэллоу будут рады видеть тебя в своем поместье Грингейт через четыре дня, которых, я полагаю, тебе вполне хватит на сборы и дорогу.
Мисс Рози будет рада продемонстрировать все свои таланты новой наставнице, а ее старшая сестра, мисс Сара, надеется обрести в твоем лице подругу и советчицу.
Для начала твоей карьеры лучшего семейства и пожелать нельзя, я несказанно рада, что имею возможность помочь моей дорогой девочке в меру своих слабых сил. Как только обустроишься на новом месте – непременно подробно опиши мне свои впечатления.
Для путешествия лучше найми карету со слугой, ты слишком изнежена для поездки в дилижансе по тамошним дорогам. Полагаю, мистер Лестер может позволить себе сделать этот прощальный подарок дочери, с которой он так несправедливо обошелся.
Остаюсь неизменно любящей, Августа Беллсайд».
Радость и облегчение, которое испытала девушка, вселили в нее жажду деятельности, и она решительно принялась складывать свои платья, восполняя неумение энтузиазмом. Уже неделю она училась одеваться и причесываться сама, не полагаясь на помощь горничной, и весьма преуспела, не считая прически – эта премудрость ей никак не давалась. Вьющиеся волосы норовили устроиться так, как им было удобнее обрамлять ее раскрасневшееся от бесполезных усилий личико, и собрать их хотя бы в кривоватую косу у Мэриан получалось только через полчаса упорной борьбы.
Минни смеялась и плакала, глядя на усердие леди, но Мэриан упорно отказывалась от содействия и сочувствия, ибо слезы верной служанки были вызваны как горечью расставания с доброй хозяйкой, так и жалостью к леди, вынужденной отныне самостоятельно обихаживать себя. Мэриан рада была бы взять девушку с собой, но гувернантка с собственной горничной – невозможная вещь, да и жалованья навряд ли хватит на содержание их обеих.
Идея нанять карету очень приглянулась мисс Лестер – она не была настроена на любопытные взгляды и расспросы неминуемых попутчиков, а сэкономленных ею карманных денег вполне хватало на путешествие с удобствами и без обращения к мистеру Лестеру.
За два дня все приготовления были закончены, и Мэриан могла гордиться, как хорошо она все успела устроить в отведенный ей месяц. Вечером накануне отъезда она отослала свои вещи в контору, где наняла карету, и, обведя взглядом комнату в поисках забытых вещей, присела к столику, за которым обычно вносила записи в дневник, где мы и застали ее в момент первого знакомства с нашей героиней.
- Что же мне делать с тобой? - девушка продолжала бездумно перелистывать страницы. – Скоро у меня будет новая жизнь, и самым верным было бы сжечь это хранилище детских слез и начать новый дневник, полный радостей и удач...
- Но мама сохранила все свои записи, и они так помогли мне узнать больше о нашей семье! - добавила она чуть погодя. – Может быть, эти записи тоже когда-нибудь пригодятся кому-то… Пожалуй, я отправлю его в надежные руки – пусть мисс Беллсайд хранит его до тех пор, пока он вдруг не окажется нужен. Брать его с собой было бы дурной приметой, а оставлять здесь – значит излить тайны моей души этой особе… Решено, завтра же Минни отправит его, и мы с моим милым дневником одновременно отправимся в путешествие!
Мэриан беззаботно рассмеялась, не ощущая той тревоги перед незнакомым будущим, которую ожидала почувствовать в себе. Оставалось только пережить неприятный момент прощания с домочадцами. Со слугами она уже простилась, ласково наделив их монетками на память, и горничная миссис Лестер наверняка донесла госпоже и о разговорах на кухне, и об отосланном багаже…
- Пожалуй, я отправлюсь к ним прямо сейчас, - Мэриан встала и расправила синее платье, в котором казалась старше своих лет. – Теперь я буду решительной и храброй, и кислая мордочка миссис Лестер не напугает меня, так же как и дергающаяся от злости щека отца. Кого мне жаль покидать, так это Родрика! Бедный малыш, навряд ли ему когда-либо расскажут, что у него была недостойная сестра…
Мэриан тряхнула головой – она не станет плакать! И, не обращая внимания на растрепанную косу, направилась в гостиную, где проводили вечера ее родственники, если к ним никто не приезжал – мистер Лестер читал газету, его жена изучала картинки с силуэтами новых платьев, а Родрик неуклюже ползал по ковру от одного родителя к другому.
Завидев Мэриан, миссис Лестер прищурилась, вздернув носик, а ее муж отложил газету, выжидающе уставившись на дочь – он был уверен, что упрямица пришла сообщить о своем согласии выйти замуж, и уже готовился изобразить прощение и примирение, как и подобало джентльмену.
Неудивительно, что он был поражен и разочарован в своих ожиданиях, когда Мэриан спокойно произнесла заранее отрепетированную фразу:
- Мистер и миссис Лестер! Я благодарю вас за заботу обо мне, но настало время покинуть ваш гостеприимный дом. Завтра рано утром я отправляюсь на новое местожительство и хотела бы проститься сегодня, чтобы не будить никого слишком рано.
Прежде чем мистер Гарольд сообразил, что девушка не назвала его отцом, а миссис Лестер нашлась, что ответить, Мэриан присела на ковер, чтобы поцеловать Родрика, тут же обслюнявившего сестру, но и не думавшего сопротивляться ласке.
- Могу я спросить, куда вы направляется, милочка? – наконец промолвила миссис Лестер.
- Я нашла место гувернантки в одном приличном семействе, - не сочла нужным скрывать Мэриан, с удовольствием отмечая, как вытянулось лицо ее батюшки.
- Гувернантки? - переспросила мадам. – Что ж, это достойное занятие соответствует вашим талантам. Мы от всей души желаем вам успеха.
«Боится, что отец начнет меня отговаривать» - усмехнулась про себя Мэриан. Еще раз поцеловав малыша, она выпрямилась и любезно поблагодарила мачеху за добрые пожелания. После этого она слегка присела и решительным шагом вышла из комнаты, успев заметить краем глаза, как отец сделал движение в ее сторону, а его супруга ухватила его за рукав, не давая встать с дивана.
За дверью Мэриан задержалась ровно настолько, чтобы услышать слащавый голос мачехи:
-Не останавливай ее, Гарольд, так будет лучше для нас всех. Она слишком вялая, чтобы иметь успех в свете, это отмечают все мои подруги, и слишком упрямая, чтобы выйти замуж за того, кого мы могли бы ей приискать, будь это даже какой-нибудь герцог.
Мэриан еще немного подождала, досадуя на себя за робкую надежду на великодушие отца, но за дверью было тихо – скорее всего, мистер Лестер одобрительно кивнул жене и снова вернулся к газете.
Что ж, теперь ее уже ничто здесь не удерживает. И скучать она будет только по маленькому Родрику.
ЧАСТЬ 3. «Марианна»
ГЛАВА 1
«Мои родители не любят друг друга». Марианна перелистнула дневник и улыбнулась, вспомнив урок, полученный в тот давний день, когда ей едва исполнилось двенадцать.
Ее родители так часто ссорились из-за денег, что маленькая Софи пугалась и пряталась по многочисленным закоулкам старого дома, откуда ее, рыдающую, извлекала нянька, а Марианна клялась себе, что, когда вырастет, обязательно придумает, как достать много-много денег. И тогда мама больше не будет хмуриться, а отец сможет все время рисовать свои картины, какие захочет, а не те, что хорошо продаются.
Вот и тогда, пасмурным осенним днем, родители поругались. Мать девочек, мадам Совиньи, сердилась на месье Совиньи с самого утра. Вина ее супруга состояла в том, что он, вместо того, чтобы рисовать пейзажи с видами университета, которые так хорошо покупались, написал еще один ее портрет.
Марианна не могла понять, почему маменька не радуется – ведь она была прелестна на новом портрете, в сером переливающемся платье и с этими своими рыжими локонами, вокруг которых была обмотана нитка жемчуга. На картине отец нарисовал ее моложе, чем она была сейчас, и Марианна была уверена, что на свете не было второй такой красавицы, как ее мать. Впрочем, вторая как раз была – девочка знала, что ее матушка имела сестру-близняшку, которая много лет назад куда-то уехала, и никаких известий о ней родные не получали. Так что, мадам Совиньи оставалась единственной обладательницей неповторимой в своем очаровании внешности, почти не меняющейся с годами. Впрочем, отец часто говорил, что малышка Марианна – копия своей матушки, и будет такой же красавицей, когда вырастет. Он рисовал обеих дочерей, вместе и порознь, и Марианна всегда терпеливо позировала, в отличие от черноглазой вертлявой Софи, неспособной в силу младенческого возраста и живого характера усидеть на одном месте хотя бы четверть часа.
Как бы там ни было, мадам Совиньи отнюдь не разделяла пристрастий своего мужа к семейным портретам – она сама недурно рисовала, по крайней мере, для младших школьниц, которым преподавала основы живописи до того момента, когда они подрастали, и ими начинал заниматься месье Совиньи, подлинный художник.
Мадам ругала своего супруга за бесполезное растрачивание времени и дорогих красок, так как и то, и другое он мог потратить с гораздо большей пользой.
- Моя дорогая, но ведь мне удалось продать портрет! - оправдывался, как и всегда, бедный папенька. – Какой-то приезжий англичанин купил его для своей коллекции французской живописи. А на эти деньги мы вполне сможем заказать новые платья для тебя и девочек.
- У нас достаточно платьев! - отрезала несмягчившаяся супруга. – Деньги понадобятся на ремонт класса, крыша уже давно протекает, и скоро у нас вообще может не остаться учениц! А на одни ваши картины нам не прожить!
Расстроенный, месье Серж поцеловал жену в макушку, предложив ей использовать их скудные средства так, как считает нужным, и отправился в крошечную мастерскую – рисовать ненавистный пейзаж с башнями университета.
Вот тогда Марианна и задала вопрос, который уже несколько месяцев мучил ее:
- Мама, вы с отцом не любите друг друга?
Мать невесело улыбнулась и присела на продавленный диванчик рядом с дочерью, одновременно не переставая прислушиваться к тому, что происходило в недрах старого дома – где-то плакала Софи, ученицы нестройным хором декламировали стихи в одном из классов, кашляла в своей комнатке старая служанка, которую давно пора было уволить, но мадам Совиньи не находила для этого сил и нужных слов. Сколько помнила Марианна, ее мать всегда была напряжена, вытянута в струну, готовую тотчас же подать тревожный сигнал, если что-то в доме пойдет не так, как положено. И сейчас она неодобрительно поджала губы, правда, неизвестно, по какому поводу, после чего заговорила с дочерью серьезно, по-взрослому:
- Когда-то мы с твоим отцом очень любили друг друга. А когда любишь слишком сильно – любовь однажды сгорит, оставив после себя руины, из-под которых внезапно пробивается на свет все то, что было неважным до сих пор – отсутствие денег, знакомств, разность характеров… да мало ли, что.
- Значит, сильно любить плохо? - Марианна очень хотела понять все сразу – нечасто мать разговаривала с ней как с равной.
- Я бы не хотела, чтоб ты повторила мою судьбу. Я уже рассказывала тебе, что много лет назад я уехала из Англии, чтобы быть вместе с твоим отцом. И моя тогдашняя неосмотрительность очень дорого стоит всей нашей семье.
Марианна слышала эту историю, и до сих пор она казалась девочке невероятно романтичной, как красивая сказка – ее мать, молодая девушка, полюбила своего учителя рисования и покинула родину, чтобы выйти замуж и жить с любимым в чужой стране. Только сегодня она узнала от матери всю правду – у ее избранника не было ни замка, ни слуг, ни кареты – всего того, что непременно имели молодожены в сказках. И никто не мог им помочь, родственников у месье Совиньи во Франции тоже не было. Сначала влюбленным все это казалось преодолимым, они путешествовали по городам, ища, где лучше всего устроиться на жилье, и везде рисовали пейзажи, часть из которых удавалось продать, а часть до сих пор лежала в большой папке на верху шкафа. Молодая мадам Джун Совиньи, не смущаясь, продавала свои платья и те немногие драгоценности, которые у нее были с собой, чтобы им было что есть на завтрак и где ночевать, но через несколько месяцев такой жизни перед супругами замаячила нищета – не слишком много было желающих покупать картины в стране, измученной трагедией революции.
Надо было что-то менять, и молодожены, успевшие в своем путешествии добраться до Монпелье, решили здесь и остаться. На последние деньги они сняли комнатушку в старом доме, и месье принялся искать работу учителя, а мадам пришлось подрабатывать служанкой. Вместе с рождением Марианны начались их ссоры – Джун уже не могла работать, а денег не хватало на самое необходимое. Все же Сержу, наконец, повезло – он устроился учителем сразу в несколько семейств побогаче, и они сняли часть этого дома у старушки – одинокой вдовы. Тогда-то деятельная Джун и придумала открыть в домике школу для девочек из не слишком богатых семейств, которые не могли посылать своих детей в пансион. Старушка-хозяйка была рада появлению в ее доме новой молодой жизни и охотно соглашалась присматривать за малышкой Марианной. В эти годы и самые родовитые семейства потеряли столь многое, что их детям грозило остаться необразованными, и недорогая школа оказалась прекрасным выходом. Манеры мадам Совиньи и ее супруга были безупречны, а красноречие Джун, расписавшей перед изумленными родителями все прелести английской системы образования, которую она собиралась внедрять в своей школе, не пропало понапрасну. Первое время Джун не гнушалась ходить по солидным, но явно запущенным домам лично, уговаривая каждого, кто готов был ее слушать, а позже ученицы сами потекли в школу, пусть и не рекой, а маленьким, но неиссякаемым ручейком.
Марианне было пять лет, а ее сестренке всего один год, когда добрая хозяйка домика умерла, оставив его в наследство семье Совиньи как благодарность за то, что они скрасили годы ее одиночества, а школа к этому времени уже приобрела устойчивую репутацию приличного заведения.
И все же, денег не хватало – ученицы не могли платить много, а подрастающим детям требовалось все больше необходимых вещей. Месье Совиньи все свободное время посвящал живописи, продавая приезжим виды Монпелье, но его жена, измученная годами борьбы с нищетой, не упускала возможности попенять ему на ее загубленную жизнь.
- Вот видишь, я даже не помню, когда любовь исчезла, - закончила Джун свой рассказ.
Зато она прекрасно помнила наставления своей матери, но только через много лет поняла, насколько та была права, предостерегая дочерей от необдуманного брака. И теперь было самое время начать внушать дочери те принципы, от которых она когда-то отказалась.
С того первого откровенного разговора прошло уже семь лет, и мадам Совиньи могла гордиться своими успехами воспитательницы – ее старшая дочь неукоснительно соблюдала материнские заветы. В положенное время у подрастающей барышни появились кавалеры из родственников приходящих в школу учениц, и она охотно флиртовала с каждым симпатичным мужчиной, не позволяя своему сердцу хоть сколько-нибудь потеплеть. Как бы ни были благородны и галантны французы, Марианна была слишком англичанкой, чтобы верить их пылким признаниям, не подкрепленным солидным достатком.
К сожалению, денег в семье по-прежнему не хватало, и на приличное приданое могла рассчитывать только одна из них, да и то в отдаленном будущем. Но если Софи еще могла подождать несколько лет, Марианна скоро превратилась бы в перезрелую красотку, пополнив компанию трех школьных учительниц
