Лиса в лабиринте. Лариса Цыпленкова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Как трудно выжить при королевском дворе Иларина, где царят интриги, подлость и распущенность! Начинающей фрейлине Элоди придётся очень постараться, чтобы не потерять честь и достоинство. Меж тем, в жизни девушки появляются непрошеный жених, таинственный убийца и совершенно неподходящий поклонник. Трудности и опасности окружили Элоди, как стены лабиринта, и как теперь найти выход? Кто поможет ей?

ГЛАВА 1

Мужчины семьи Ридан обожали своих дам. Заботились и баловали, не жалея ни усилий, ни золота, которое само по себе пользы не приносит, зато может подарить комфорт, пользу и даже вызвать радость в серо-голубых глазах Тэи Ридан или тёмных, как жжёный кофе, глазах её дочери Элоди. Разумеется, известие о том, что Тэя ожидает пятого ребёнка, не могло не вызвать всплеска заботы и подарков. Правда, Морн Ридан, приходящийся Тэе мужем, а Элоди – отцом, был в отъезде уже две недели: встречал на границе посольство из Караджаманы. Но его отец, Тор Ридан, оставался дома и не мог упустить повод потратить часть того самого золота, которое, кажется, нескончаемой грудой лежало в банке Эндорской компании.

   Когда глава рода подарил своей невестке новую карету – белое лакированное чудо, похожее на затейливую шкатулку для драгоценностей, – Тэя обрадовалась, безусловно, ведь карета была прелестна. Но рассказ Тора Ридана о стальных рессорах, заменяющих кожаные ремни, показался Тэе туманным и непонятным. Свёкор обещает, что будет удобнее – вот и хорошо. Правда, любопытная Элоди, такая же восхитительно рыжая, как матушка, засыпала деда вопросами и восторженными восклицаниями, и граф Ридан с гордостью делился с ней какими-то техническими деталями. Тэя же обошла экипаж, любуясь изысканной отделкой и сверкающим лаком, поднялась по высокой лесенке в салон – и застонала от восторга. Обитые белой кожей стены, пурпурные мягкие сиденья с дополнительными подушками, пурпурные занавески с золотыми кистями, позолоченные ручки на дверцах и крюки для фонариков, цельное стекло в окошках, больше похожее на хрусталь, – кого волнуют эти ваши рессоры? Даже если бы не было ни рессор, ни ремней, и пассажирам пришлось бы страдать от синяков на деликатных местах и подпрыгивать на каждой кочке, белая карета была бы совершенством!

   По-настоящему дамы оценили карету во время путешествия. От Фонте Фреска, поместья семьи Ридан, до загородной королевской резиденции Кастелло дель Лаго было не так уж далеко, дней пять пути. Путь этот, как хорошо знала Тэя по прежним поездкам, был весьма утомителен: ухоженные земли поместья заканчивались слишком быстро. Дальше путешественника ожидали разбитые дороги провинции Виллароне и длинный мощёный участок перед Тернейскими горами, где любую повозку трясло, словно припадочного страдальца. А сами Тернейские? На невысокую гряду, сложенную из известняка, дорога поднималась прихотливыми извивами, и белая пыль, клубами поднимавшаяся из-под колёс, покрывала и саму карету, и лошадей, и кучера, и самих путников, пробираясь не только под кожаные шторки на дверях, но и в каждую щёлочку.

   Подарок Тора Ридана все эти испытания выдержал с честью, и Элоди так и не пришлось самой вкусить тех трудностей пути, о которых рассказывала ей матушка. Тэя, впрочем, только порадовалась за дочь (как и за себя) и мимолётно посочувствовала слугам, которым пришлось трястись в закрытых повозках, присматривая за багажом хозяев. Сам Тор Ридан, несмотря на возраст, предпочитал передвигаться верхом, если иного не требовала служба: один из лучших дипломатов Иларина обязан был заботиться о том, какое впечатление производит на окружающих. Сейчас, к счастью, граф Ридан не был на службе, а всего лишь сопровождал ко двору свою невестку и внучку.

   Королева-мать Адалинда деи Альда пожелала призвать новых дам ди корте(1) вместо тех, что вышли замуж не так давно, и сейчас в Кастелло дель Лаго съезжались благороднейшие девицы со всего Иларина. Граф знал, что приняты будут лишь две девушки, но приглашения получили два десятка, дабы королева-мать могла решить, какие из них будут ей приятнее и смогут лучше исполнять обязанности. Придворная дама, служащая лично королеве, – это очень, очень почётная и временами выгодная должность. Имея доступ к телу и слуху её величества, можно вовремя нашептать то, что выгодно самой даме ди корте… или кому-то из её друзей.

   Семья Ридан в такой выгоде не нуждалась, но служба и в самом деле почётна, а Элоди пора уже подыскивать мужа. Конечно, никто не выдаст её замуж ранее двадцати лет, можно даже и до двадцати пяти подождать: это у крестьян девушка уже в шестнадцать перестарок, а к сорока годам – старуха. Но даже горожане к совершеннолетию только сговаривают дочерей, а потом жених с невестой несколько лет трудятся ради будущего семьи. Жених зарабатывает денежки, чтобы купить дом, невеста собирает приданое, дабы этот дом обставить… а то и подрабатывает прислугой в богатых домах, чтобы иметь собственный банковский счёт. Что уж говорить о знатных семействах? Нет, Элоди не придётся продавать себя богатому старику, чтобы поддержать семью, не придётся идти в храм ради политически выгодного союза. Брак по расчёту, скорее, является уделом наследника, но даже в этом случае Риданы позволят мальчишке выбирать из нескольких подходящих невест.

   У Элоди выбор куда шире. Девушка еще ни разу не была при дворе, но её отец уже несколько лет получает брачные предложения от соседей и друзей; кто просит руки Элоди для себя, кто для сына. Единственная дочь Морна Ридана умна, образована, хорошо воспитана (не зря её матушка дружила с бывшей фрейлиной лассарского двора) и хороша собой. Не только свежей прелестью юности, свойственной всем молоденьким девицам, но той красотой, которая с годами лишь расцветает. Фигурой Элоди пошла в мать – такая же невысокая, зато гибкая, с тонкой талией и высокой грудью, похожая на изящную фарфоровую статуэтку. Шёлковые кудри так любимого живописцами золотисто-рыжего оттенка, жгучие, как у отца, тёмные глаза, в которых горел живой ум, а ко всему ещё добрый и весёлый нрав, – разве может юная Ридан вызвать что-то, кроме восхищения? Разве мужчины семьи, обожающие единственную дочь, внучку, сестру, допустят, чтобы хотя бы тень боли омрачила лик их семейного солнышка? Чтобы слёзы затуманили взгляд её матери Тэи? Вы шутите?! Для Элоди – только самое лучшее и только то, чего она сама захочет!

   Поэтому обе дамы Ридан сияли от радостного предвкушения, сидя в удобнейшей карете, поднимавшейся к перевалу Форсезе, за которым лежала Валле Верде, Зелёная долина, заключённая в кольцо Тернейских гор. Внезапно снаружи раздались какие-то крики, карета резко остановилась, и Элоди слегка встревожилась: вдруг в новомодных рессорах что-то сломалось? В клубах белой известняковой пыли невозможно было разглядеть, что происходит, но вскоре пыль слегка осела, и к стеклу склонился всадник, стянул с лица платок. Элоди узнала деда.

   Дождавшись, пока дамы отворят окно, граф Ридан сообщил:

   – Мы на самом перевале, мои дорогие. Не желаете размять ножки и полюбоваться видом?

   – Да! – Тэя оживилась. – Элоди, отсюда невероятный вид на Валле Верде! Пойдём скорее!

   К карете приставили лесенку, и граф помог дамам спуститься. Одеты они были по-дорожному, с радостью отказавшись от панье(2) и корсетов, и двигались легко и ловко. Тэя, правда, не спешила; хоть срок и был небольшой, месяца полтора от силы, виконтесса невольно осторожничала. Элоди же выпорхнула из салона, как бабочка из кокона, и с энтузиазмом поспешила к парапету, возведённому вдоль дороги ради безопасности: дабы никто в темноте или в плохую погоду не оступился и не шагнул с обрыва. Собранные в жемчужную сетку волосы вспыхнули на солнце огненным золотом, ветер, налетевший снизу, из долины, игриво подхватил верхнюю распашную юбку и полы казакина, но Элоди не замечала ни солнца, ни ветра. Она молча застыла у парапета и с замирающим сердцем смотрела вниз.

   Там, под ногами девушки, обрывистый склон, поросший лесом, сбегал к переливчато-зелёным, как росский малахит, округлым холмам. Это зелёное полотно разрезала дорога, петлями сбегающая с перевала. Далее местность выравнивалась, и дорога плавно спускалась в самый низ долины, где под голубым небосводом раскинулось огромное озеро Раджианте, наполненное, казалось, тем же голубым светом, что и небеса. Белые птицы – верно, чайки – кружили над водой, то и дело бросались вниз, выцелив рыбу. Дальний берег терялся сейчас в туманной дымке и зарослях тростника, и Элоди не видна была река, вытекающая из озера и бегущая к морю, как не видны были знаменитые водопады Вейра: их скрывал выступ скалы. Совершенно круглая форма долины и озера делали Валле Верде похожей на великолепную резную чашу с прожилками дорог и вкраплениями горных осыпей и обрывов; дорога, кстати сказать, возле самого озера разбегалась в разные стороны. Правый отвилок её недолго бежал до ворот небольшого городка Вьяджиаторе, обнесённого стенами из местного светлого камня. Городок обеспечивал деятельность порта. Всё: продукты, ткани, посуда, мебель, – решительно все грузы поступали в Кастелло дель Лаго через Вьяджиаторе. Даже отсюда, издали, было видно, как по озеру снуют небольшие лодки под парусом, как влекомые лошадьми-тяжеловозами телеги движутся от города к развилке дороги – и дальше по левому отвилку, который тянется вдоль берега, к живописным холмам.

   Туда, где в просветах между деревьями ярко белеют стены, а над садами и рощами краснеют черепичные крыши и взмывают в небо серые башни. Где сверкают в лучах солнца флюгеры, развеваются яркие флаги, и выше прочих – золотые вымпелы с алой полосой по нижнему краю, громко кричащие: смотрите, знайте, что здесь, в этих стенах, под этой крышей пребывает ныне его величество король Иларина!

   От восхищённого тихого созерцания долины дам отвлек приближающийся стук копыт: кто-то быстро, почти галопом, поднимался к перевалу, повторяя путь семейного кортежа. Тор Ридан невольно потянулся к шпаге, а четверо наёмных охранников – крепких молодцов в кольчугах, похожих, как могут быть лишь близкие родичи – споро встали в ряд вдоль дороги, прикрывая нанимателя и его дам. Вряд ли найдётся разбойник или хоть целая банда, что рискнут нападать на путников в такой близости к королевской резиденции, но чем Тёмный не шутит? Впрочем, граф не слишком тревожился: судя по звукам, доносившимся снизу, всадник ехал в одиночестве и не смог бы нанести сколь-нибудь заметный вред. А когда из-за гребня, скрывающего дорогу, вырвался мужчина на великолепном золотисто-рыжем коне, граф Ридан расслабился совершенно.

   – Я его знаю, – граф махнул рукой наёмникам, показывая, что человек этот безопасен. Те отошли к повозкам, поглядывая на всадника; тот же придержал коня и, подъехав к путникам, спешился одним ловким движением и перекинул поводья через голову скакуна. Мужчина был молод, лет тридцати, светловолосый, широкоплечий, высокий – выше графа. Элоди пришлось смотреть на чужака снизу вверх, но его внешность того стоила. Твёрдое лицо с правильными чертами, тёплые серые глаза, слегка выгоревшие на солнце русые волосы, собранные в короткую косицу.

   – Граф, – свободной рукой сняв треуголку, незнакомец поклонился. Из-под придворной элегантности, казалось, прорывалась некая дикая сила. – Весьма рад вас видеть, хоть и удивлён. Мне казалось, вы удалились в родовое поместье на отдых?

   – Мессер цу Ланге! – Тор Ридан поклонился в ответ. – Воистину приятная встреча. Мне пришлось прервать отдых ради сопровождения невестки и внучки по приглашению её величества.

   – Ах, да! Фрейлины для кузины… Простите, дамы ди корте, – мужчина заулыбался. – Нам предстоит приятная неделя, всем нам. Едва прибывшие ко двору девушки так невинны и очаровательны! Кстати, я был бы польщён, если бы вы представили меня своим родственницам, мессер Ридан.

   – Непременно! Драгоценные мои, – граф обернулся к дамам, – позвольте представить барона Эберта цу Ланге, подданного Готской империи и кузена её величества королевы-матери. Барон, моя невестка, виконтесса Тэя Ридан, и внучка, Элоди Ридан.

   – Мне очень, очень приятно, – барон цу Ланге поклонился ещё раз, теперь уже дамам. – Однако кто из вас, дамы, дочь, а кто – мать?

   Элоди изумлённо замерла, а Тэя невольно засмеялась. Давненько виконтесса не бывала при дворе Иларина, не говоря уж о Лассаре, где преувеличенные комплименты были так же обязательны, как восход солнца утром.

   – Вы льстец, барон, – укорила Тэя, но упрёк её был мягок: какой женщине не приятно слышать, что выглядит она так же молодо, как дочь?

   – Ничуть! Я просто ослеплён и очарован вашей красотой, дамы! Будет ли мне позволено сопроводить ваш кортеж до Кастелло дель Лаго?

   – Мне показалось, что вы спешили, – едва заметная тень легла на лицо графа, – а мы задержим вас. По такой дороге карета движется медленно.

   – О, я не спешу, просто хотелось размять коня, – цу Ланге показал в улыбке ровный ряд белоснежных зубов. – Всего лишь поездка к ювелиру, забрать заказ.

   – Для её величества, полагаю?

   – Вы угадали. Обожаю радовать кузину! Но я отнюдь не собираюсь врываться к ней и бросать бриллианты к её ногам сразу с дороги. Времени у меня довольно, чтобы составить вам компанию, граф.

   – Что ж, если такая задержка не доставит вам затруднений… – вероятно, Тор Ридан мог бы найти ещё дюжину отговорок, но не счёл необходимым. Да и к чему ухудшать отношения с фаворитом королевы? Ходили слухи, что родство цу Ланге и Адалинды деи Альда весьма дальнее, а вот отношения близки… немного слишком. Граф Ридан предпочёл бы держать этого готского хлыща подальше от своих девочек, но раз не вышло – придётся отвлекать беседой всю дорогу.

   – Нет-нет, лишь удовольствие!

   Мужчины проводили дам к карете, Тор Ридан помог им подняться в салон, и тут барон совершил маленькую ошибку с далеко идущими последствиями.

   – Ах! Граф, неужели рессорная карета? Чья работа, Кароцциано или Ваза?

   И цу Ланге потерял все шансы поговорить и пофлиртовать с дамами Ридан, потому что граф Ридан с энтузиазмом начал перечислять достоинства кареты, рессор и каретного мастера Кароцциано. Опытный дипломат так увлёк гота разговором, что тот полностью забыл о прелестной Элоди и её не менее очаровательной матери. К тому моменту, как тема исчерпала себя, кортеж уже осторожно сползал вниз по белому серпантину дороги, и дамы вынуждены были закрыть окна, чтобы вновь поднявшаяся пыль не уподобила их очаровательным мраморным статуям.

   Когда же дорога спустилась вниз, граф вместе с попутчиком отправился вперед, в Кастелло дель Лаго, дабы убедиться, что апартаменты для семьи Ридан уже готовы, и поставить в известность о своём приезде главного распорядителя двора. Здесь уже было совершенно безопасно: то и дело кортеж разъезжался с патрулями королевской гвардии, охранявшей не только Кастелло дель Лаго, но и дорогу, и всю долину.

   Карета вскоре выехала на мощёную дорогу, соединявшую городок с резиденцией, и дамы смогли открыть окна. Свежий ветер с воды взбодрил их, и Элоди с новыми силами продолжила наблюдения. Озеро Раджианте завораживало вблизи так же, как с перевала. Словно голубой топаз, оно светилось и сияло; отсюда дальний берег не был виден совершенно. Элоди ещё не приходилось бывать у моря, но, судя по рассказам отца и деда, оно должно выглядеть очень похоже, разве что не было солёного запаха. Резкие крики острокрылых чаек, мягкий шум ветра и плеск волн составляли собою восхитительную музыку, и девушке очень бы хотелось остановиться здесь, у берега, чтобы насладиться этой природной симфонией, но, увы, день уже перевалил за половину, солнце заметно опустилось к вершинам гор. А ведь ещё предстояло вселиться в выделенные им апартаменты, освежиться с дороги, переодеться и успеть на ужин!

   Элоди постаралась сдержать разочарование, чему способствовала и её матушка, которая радовалась, как дитя, предвкушая балы, пикники и прочие развлечения. Впрочем, это не мешало виконтессе наставлять дочь в тонкостях и опасностях дворцовой жизни. Некогда одна-единственная ошибка привела её и Морна Ридана к алтарю, и, хоть Тэя полюбила мужа и была счастлива в браке, она прекрасно понимала, что её дочери может так не повезти. Поэтому…

   – Никогда, никогда, никогда! Не оставайтесь наедине с мужчиной. Слышите, Элоди? Если сломался каблук и невозможно идти – сбрасывайте туфельки и идите с остальными дамами босиком, если кавалеру нужна помощь – бегите за ней, если…

   – Ах, матушка! – рассмеялась девушка, и мать её обиженно замолкла. – Вы с мессерой Руаль столько раз мне об этом говорили, что забыть я не смогу. Не тревожьтесь, право!

   Тэя нахмурилась, но надолго её материнского недовольства не хватило. Вскоре мать и дочь с одинаковым восторгом наблюдали за тем, как карета подъезжает все ближе и ближе к стенам Кастелло дель Лаго, единственно отделявшим их от великолепия, роскоши, забав и опасностей королевского двора Иларина.

   (1) Дама ди корте (итал.) – фрейлина на постоянной службе.

   (2) Панье или фижмы – каркас для придания пышности юбке.

ГЛАВА 2

Неделю спустя Эберт цу Ланге, замерев в глубоком поклоне, ожидал, пока королева-мать Иларина соизволит обратить на него внимание. Королева молчала, и барон терпеливо слушал жужжание пчел, пение птиц в роще неподалёку и девичий смех. В тени виноградной перголы даже днем царил приятный полумрак, от небольшого фонтана тянуло прохладой и запахом воды. Её величество Адалинда деи Альда сидела на мраморной скамье и наблюдала, как юные мессеры кормят голубей в вольере неподалёку. То одна, то другая бросали горсть пшена, и птицы вспархивали, алчно бросались к угощению, расталкивая крыльями прочих, торопливо склёвывая зерно. Королева тонко усмехнулась. Отчего-то поэты выбрали голубя как символ мира… какая глупость! Эти прелестные создания ради дамы бьются не то, что до крови, – насмерть.

   Девицы в вольере выглядели такими же невинными созданиями в своих белоснежных платьях, назначенных королевой для претенденток на место её личных дам. Адалинда сочла, что девицы должны выделяться на пёстром фоне двора, дабы любое их действие было как можно более заметно. Тогда сама королева и весь двор смогут составить ясное мнение о том, чего достойна каждая кандидатка. Возможно, сейчас девушки действительно невинны, но, если останутся при дворе, научатся бороться за себя с той же яростью, что и красавцы-голуби за голубку. Кавалеры уже кружат вокруг них, точь-в-точь хищники вроде ворон и чаек, наблюдающих за вольером с неба и с окружающих деревьев. Если бы не сетка, белоснежная идиллия была бы уничтожена, пущена на ветер окровавленными перьями. Адалинда зябко передёрнула плечами и подтянула повыше шёлковую шаль, хоть июньское солнце и стояло почти в зените, а потом, наконец, повернулась к кавалеру, всем видом своим выражавшему почтительность.

   – Что такого случилось, Эберт, что не могло подождать до вечера? – недовольно спросила она – шёпотом, почти не двигая губами. Этому искусству учатся быстро, если не хотят, чтобы любая беседа стала достоянием всего двора. – Мне пришлось придумывать предлог, чтобы отослать Нереццу деи Соле.

   – Ах, дорогая кузина! – Эберт цу Ланге выпрямился и поклонился ещё раз – коротко, элегантно, – но приближаться к королеве не стал. – Кто посмеет плохо подумать о вас? Моё дело могло подождать до вечера, конечно, но ваше общество столь приятно, что я готов любоваться вами весь день, и вечер, и всю ночь.

   На последних словах голос его понизился, став густым и сладким, как горячий шоколад, и королева вспыхнула, невольно вспоминая прошедшую ночь и – будем честны – предвкушая будущую… и многие будущие ночи. Адалинде не было и сорока, и красота её не увяла ещё, а желание любви и неги только расцветало с каждым днём. Голубые глаза и белокурые локоны её величества лишали сна многих кавалеров, и королева не собиралась отказываться от тех наслаждений, которыми могла одарить её жизнь и молодость, которую Адалинда сохраняла ревностно, всеми силами.

   – Но повод, по которому я нарушил ваши планы, приятен в ином смысле. Я получил письмо от вашего батюшки.

   – О! – Адалинда постаралась выровнять дыхание. – И что же пишет батюшка?

   – Как всегда, – ухмыльнулся барон. – Позволите передать?

   Он протянул королеве толстый пакет, перевязанный золотой лентой и запечатанный алым воском, и никто не заметил под этим ярким пакетом крохотного конвертика из тончайшей бумаги, ткнувшегося в ладонь Адалинды. Её величество нетерпеливо начала распаковывать официальное письмо, ловко отправив конвертик в поясную сумочку. Пропустив формальную шапку с титулованием, она быстро пробежала по безликим строкам письма. Готтард Фогель, князь-выборщик Готской империи, сообщал дочери, что и он, и братья её, и мать здоровы, желал здоровья самой Адалинде и её сыну, королю Иларина, и выражал надежду на дружбу между двумя странами.

   – Что-то на словах? – поинтересовалась Адалинда, откладывая развёрнутое письмо. Кто бы ни прочёл его, не найдёт ничего компрометирующего. А конвертик… Адалинда прочитает письмо позже, в своих покоях, а потом сожжёт и развеет пепел из окна.

   – Да, кузина, – почти беззвучно отозвался цу Ланге. – Именно поэтому я побеспокоил вас здесь. С закрытой стороны перголы – обрыв, ещё и фонтан журчит, поэтому вряд ли кто сумеет подслушать. Это важно, Адалинда. Император Готский болен… или умирает, если быть точным. Подкупленный лекарь сообщил, что жить ему осталось не более года.

   – Выборы императора! – восторженно выдохнула королева. Глаза её горели.

   – Верно. И поддержка Иларина была бы как нельзя кстати для вашего отца. Деньги, пушки, войска… да просто политическое влияние.

   Адалинда едва не взвыла. С бессильной злобой ударила она веером по скамье, но голос удержала ровным.

   – Поверьте, Эберт, я не стала бы жалеть ничего, будь я воистину королевой. Королева-мать! – она горько рассмеялась. – Королева по названию, королева без королевства. А канцлер… Вы знаете, что он скажет на мою просьбу.

   – Со всем почтением предложит обратиться в Регентский Совет, – хмыкнул цу Ланге. Заложив руки за спину, он начал прохаживаться по перголе.

   – Именно. Глава которого – вот удивительно! – тот же самый канцлер Рикардо делла Нери, но решение принимается целым курятником иларинцев, которые не сумеют договориться даже о том, как приготовить яйца на завтрак. Спорить они будут так долго, что яйца успеют протухнуть. Очень удобная штука этот Регентский Совет, когда нужно отказать!

   – Возможно, вам пора избавиться от этого… курятника?

   – Но как?! Мой покойный супруг очень постарался не подпустить меня к настоящей власти. Ладно бы завещание, с этим можно было бы попытаться что-то сделать, но он успел провести всё через Сенат, придать законность, и я не вижу способа…

   – Вы кое-что упускаете, кузина. Месяц назад вашему сыну исполнилось четырнадцать, и он уже может не просто сидеть на троне, но взять власть в свои руки. Регентский Совет уже не нужен, ваше величество.

   – Но… Эдмондо так юн… Мне кажется, он не готов…

   – И вот тут-то, – подхватил барон, – вы поможете мальчику. Посоветуете, направите. У вас ведь хорошие отношения с сыном?

   – Эдмондо послушный и почтительный сын, он меня обожает и всегда обожал, – отмахнулась Аделинда. – Но что с Рикардо делла Нери?

   – А что делла Нери? Канцлерского поста его никто не лишит. Он будет наставлять короля, требовать от него то одного, то другого, покуда не утомит его величество и не лишится своего поста. Или, возможно… Возможно всё, любая случайность, если делла Нери попытается сохранить власть, опираясь на войска. Даже случайная смерть самого делла Нери.

   Королева покусала губы, задумчиво глядя на девушек. Кто-то из них, кажется, выронил мешочек, потому что крылатая стая бросилась к её ногам, едва не уронив свою кормилицу.

   – Как вы собираетесь?..

   – У меня есть люди в резиденции, к тому же, насколько мне известно, капитан дворцовой стражи предан вам лично.

   Адалинда вновь вспыхнула. Гуэрино ди Сантис был молод, хорош собой, влюблён и не раз помогал ей скоротать тёплые летние ночи в отсутствие кузена Эберта. Капитан слишком недолго был при дворе, и наивность не позволяла ему заподозрить возлюбленную королеву в неверности, но полагаться на него Адалинде казалось рискованным. К тому же теперь, когда цу Ланге был рядом почти постоянно, ди Сантис так редко посещал спальню любовницы, что мог и прозреть.

   – Я не ревнив, – цу Ланге, зашедший за спину королевы, теперь склонился над скамьёй и шептал королеве на ухо. – Кажется, меня это даже возбуждает. Отчего бы вам не пригласить его сегодня же? Если бы вы позволили посмотреть – хотя бы из вашей гардеробной, а потом, когда мальчишка уйдёт…

   – Эберт! – Адалинда закрылась веером, грудь её вздымалась. – Это неприлично, это решительно… нет!

   – Моя восхитительная, – шёпотом отозвался барон, касаясь горячими губами заалевшего ушка. – Позвольте мне хотя бы посетить вас после? И я попытаюсь вас убедить, со всем моим красноречием и пылом.

   – Я пришлю к вам Орнеллу нынче ночью, – сдаваясь, выдохнула королева. – И, кстати, пока я вспомнила… Нам ведь нужно отвлечь канцлера?

   – Очень нужно, – цу Ланге отстранился, но перед тем быстро провел пальцами по кружевному краю декольте, и Адалинда вздрогнула всем телом. – У вас есть, что предложить?

   – О, нам ничего не придётся делать! – нервно хихикнула королева, быстро-быстро обмахиваясь веером. – Видите этих девочек? Делла Нери намекал Орнелле, что одну из них хотел бы видеть среди дам ди корте.

   – Опять?

   Барон скривился. Не понимал он страсти канцлера к молоденьким девицам. Да, чистенькие, красивые, невинные… Но что за радость в той невинности? Слёзы, крики да неловкость. То ли дело – опытная дама! Впрочем, если делла Нери так хочется… Не ему, готскому барону, указывать иларинскому канцлеру, что хорошо, а что плохо. А если девушку срочно выдадут замуж или из Раджианте выловят ещё одну утопленницу – это уж совсем барона цу Ланге не касается.

   – Вы не понимаете, – голос Адалинды был исполнен самодовольства. – На этот раз делла Нери разинул рот на слишком большой пирог с непростой начинкой. Семья девочки богата и знатна, Нери с их девятью поколениями предков перед ними – тьфу, бабочки-подёнки. Её бесчестья не простят.

   – Мы будем предупреждать её родных? Или…

   – Или, – королева усмехнулась. – Матери надо бы намекнуть, но как-нибудь… поизящнее, не для недалёкой провинциалки. Тогда она не сможет вас обвинить в умолчании, а если даже и упрекнёт – разве вы могли бы прямо обвинить канцлера? Без доказательств? Это была бы клевета, а вы – человек честный и благородный. Вы высказали свои подозрения; не ваша вина, что подозрения подтвердились. Пусть эта простушка винит свою несообразительность и того, кто лишит её дочь чести, пусть поднимет шум. Конечно, делла Нери вывернется, но семья не простит, начнёт искать мести.

   – И это очень, очень хорошо, – довольно прошептал цу Ланге. – Нам нужны союзники, а враг моего врага… Да! Так или иначе, они послужат нашим целям.

   Взгляд барона замер на девушке, только что бросившей наземь горсть пшена. Голуби, до того подбиравшие остатки прежнего угощения, вспорхнули, наполнив воздух шумом хлопающих крыльев, и набросились на свежее зерно. Девушки рассмеялись, глядя, как птицы расталкивают друг друга. Они и сами выглядели белыми голубками в простых белых одеждах, своего рода форме. В Кастелло дель Лаго платья дам были куда менее громоздки, чем в столичном дворце: малые, или же «утренние» панье позволяли двигаться гораздо свободнее, чем придворные юбки, едва пролезающие в широкие двери палаццо; причёски также делали низкими и простыми, всего лишь укладывая волосы невысокими волнами и выпуская пару локонов на грудь. Сам образ жизни в загородной резиденции требовал некоторых отступлений от жёсткого дворцового этикета: прогулки и пикники, игры на свежем воздухе и катания на лодках, – все эти развлечения были бы неудобны, а то и невозможны в панье- «гондолах» и торжественных причёсках «фрегат» или «сад».

   Поэтому девицы-претендентки сейчас чаровали взоры наблюдателей своей истинной красотой и свежестью, ненапудренными волосами без накладных локонов и естественными движениями, не скованными тяжёлым придворным платьем.

   А наблюдателей было куда больше, чем могло показаться неопытному взору. Кроме королевы, её дам ди корте и барона цу Ланге, множество кавалеров и дам оценивали девушек. Многие придворные скрывались от полуденного солнца в тени небольшой апельсиновой рощи, несколько парочек прогуливалось по каменистому склону среди тёмных кипарисов и диких роз, покрытых бледно-розовыми и сливочно-белыми цветами. А за высокими виноградными шпалерами расположилась целая компания молодых дворян. Некоторые из них едва не прилипли к шпалере, стараясь сквозь листву разглядеть и сравнить, которая из двух десятков девушек грациознее и изящнее, у кого тоньше талия, гуще волосы и очаровательней личико. Конечно, когда королева будет решать, кто станет её личной дамой, мнение кавалеров во внимание не примут, но отчего бы заранее не оценить достоинства претенденток и не сделать ставки?

   – Слышали, как вчера рыженькая ди Ридан вывернулась? – Оттавио Серра чуть прищурился, приникнув к просвету в виноградной листве.

   – Это когда их пытались поймать на вопросах о королеве? – уточнил смуглый, почти темнокожий Мауро Спинелли. – Якобы тайно провели позавчера к её величеству мужчину в плаще, кажется, почтенного Стронци, а потом спрашивали о нём девушек?

   – Верно. Когда ди Ридан спросили, что за мужчина приходил к королеве, она захлопала ресницами и с совершенно восторженным видом ответила: «Мужчина! У королевы! Потрясающе! А кто это был, расскажите мне!»

   – Я слышал, – хихикнул Амато Ринальди, известный дамский угодник, аккуратно отводя тросточкой мешающую лозу. – Она так запутала проверяющего, мессера Ларди, что тот всерьёз пытался вспомнить, кто же приходил к её величеству и когда, а сама потихоньку сбежала и доложила своей наставнице об этом разговоре.

   – Кажется, она вам нравится, друг мой? – Оттавио Серра оторвался от заманчивой картины и пристально взглянул на Ринальди.

   – Слишком умна, на мой взгляд, – пожал плечами тот. – Я бы предпочёл вон ту, крайнюю слева. Хорошенькая, глазки долу… Наверняка будет милой и послушной. Но сотню дукатов поставлю, пожалуй, на рыженькую. А что, вы сами заинтересованы в этой девице?

   – Это неважно, – вздохнул Оттавио. – Она всё равно не для нас, мессеры.

   – О? – теперь уже и прочие кавалеры позабыли о голубях и бескрылых голубках, и вся компания уставилась на Оттавио.

   – Как я слышал, мессера Элоди Ридан непременно получит место дамы ди корте… и место в Круглой комнате. Это уже решено, королева не станет возражать, как, впрочем, и всегда, а у королевских ювелиров прибавится работы. Ставки на неё отменены.

   Всеобщий вздох был ему ответом.

   – Жаль. Прелестная девушка, – меланхолично сказал Мауро Спинелли и вновь погрузился в созерцание голубиной стаи.

   Жнец невольно испытал любопытство и присоединился к приятелям, отыскав просвет между листьями, для чего пришлось вплотную приблизиться к шпалере. В окружении темноволосых иларинок рыженькую было легко отыскать. Сначала Жнец подумал, что тщеславная девица красит волосы в цвет, излюбленный художниками, но нет: слишком живым блеском переливались её волосы; прическа казалась созданной из медных и золотых нитей. Цвет был настоящим, подаренным природой. Да и сама девушка была… настоящей. Полной жизни. Невысокая, подвижная как ртуть, она что-то втолковывала своим подругам-соперницам, и те слушали, не споря. Через минуту всех охватило веселье, и девичий смех рассыпался над лужайкой так звонко и несдержанно, что голуби испуганно взлетели с травы, цепляясь за платья, подняв воздушный вихрь, разметавший завитые локоны и яркие ленты. Рыжеволосая прелестница смеялась едва ли не громче всех, искренне, чисто, чуть запрокинув голову и щурясь от солнечных лучей.

   Внезапно Элоди Ридан повернула голову, и взгляд её тёмных, жгучих глаз встретился со взглядом Жнеца. Это было невозможно, она не могла никого увидеть за завесой резной листвы, но на несколько долгих, долгих мгновений он замер. Ему показалось, что девушка заглянула в самую его душу, но слишком светла была её улыбка; никто не смог бы улыбаться невинно и ясно, увидев глубину бездны, таящейся в Жнеце. Голуби кружили над головой юной мессеры, как ангелы над святой, небо над ней было полно сияющего света, и Жнец испытал странное чувство, словно он уже видел эту девушку, знал её, любил – и был любимым ею. Нет, не о грязном любострастии речь, но о чувстве более высоком и прекрасном, на какое Жнец не смел и надеяться. Словно Мать коснулась рукой его головы, словно нежный голос пропел слова колыбельной… А потом Элоди отвела взор, и мир опустел.

ГЛАВА 3

Галерея Роз была пристроена к основному зданию, чтобы соединить его со старинной крепостной стеной, лет десять назад. С первых же дней она стала предметом мечтаний всех неженатых (и немалой части женатых) кавалеров иларинского двора, поскольку построена была специально для дам ди корте. Входя на галерею, дамы оказывались в коридоре; с одной стороны была оштукатуренная стена с дверями, ведущими в комнаты дам, с другой – открытые арки с балюстрадой, увитые плетистыми розами. В цоколе располагалось жилье для садовников и фонарщиков, но, конечно, не они интересовали кавалеров, хотя в первое время слуги озолотились, впуская господ в свои комнаты для поиска тайных ходов и лестниц. Увы, из цоколя не было хода наверх. Попасть в галерею можно было только из крыла королевы-матери… или если одна из дам спустила бы лестницу или верёвку из своего окна, находившегося на высоте добрых двадцати футов над землёй.

   Заканчивалась галерея в единственной уцелевшей башне крепостной стены, сложенной из дикого камня. При недавней перестройке замка, столетиями служившего королям резиденцией в дни войн и эпидемий, стены снесли. Построены были новые, удобные и красивые павильоны и флигели, разбиты сады и парки, возведены стены из тёсаного камня с литыми решётчатыми вставками – не столько для обороны от врага, сколько для обозначения границ Кастелло дель Лаго. Но кусок стены, выходивший на озеро, оставили нетронутым вместе с круглой толстостенной башней. Вход в неё с земли заложили при постройке галереи Роз, а на втором этаже устроили комнату, которая галерею как бы и заканчивала. Оба конца стены оставили полуразрушенными, и у подножья их живописно разложили камни, которые быстро обросли мхом. С озера эта башня над обрывом смотрелась мрачно и грозно, и дама, жившая в Круглой комнате, могла чувствовать себя принцессой, похищенной драконом.

   О, сколько стихов было бы сложено, сколько романтических историй с участием веревочной лестницы могло случиться… Но нет. Обитательницы Круглой комнаты недолго в ней жили, быстро выходили замуж и покидали двор, и не случалось с ними ничего рискованного и неприличного. По крайней мере, ничего такого в обществе не обсуждалось, а кто лучше знает истину, чем общество?

   Ни Тэя Ридан, ни её свёкор ничего плохого о Круглой комнате тоже не слышали, оттого Тэя радовалась и щебетала, помогая дочери переселиться в величественную башню. Дама д’онор(3) Орнелла ди Монтино личным указанием отвела эти покои для Элоди Ридан, хотя прочие дамы ди корте жили по трое, а то и четверо в одной комнате, пусть даже большой. Как сказала ди Монтино, по утрам здесь очень громко кричат чайки, оттого никто не пожелал переехать и составить компанию новенькой девушке. Кьяра ди Точчи, вторая удостоенная должности девушка, может, и хотела бы, но её наставница пожелала поселить ученицу рядом с собой.

   Слуги под присмотром Энрики, камеристки Элоди, доставили в комнату сундуки с одеждой и прочими необходимыми вещами, и теперь Энрика с помощью горничной, Нанцы, разбирала содержимое. С завтрашнего дня новоизбранные дамы ди корте – Элоди и Кьяра – будут надевать не безликий белый лён, а яркие платья из шёлка и бархата, украшенные кружевом, лентами, бантами и прочими изысканными деталями. Сейчас же необходимо было вытащить одежду из сундуков, проветрить её, избавиться от заломов и складок, возникших при доставке, и служанки занялись этим с должным рвением и внимательностью.

   А дамы Ридан осматривали комнату. Она действительно была круглая, с тремя застеклёнными окнами высотой семь или восемь футов, с широкими подоконниками из полированного оникса, на которых можно было удобно усесться с книгой или с чашкой горячего шоколада. Это было совершенно безопасно, поскольку снаружи окна закрывали кованые решётки, и упасть вниз было решительно невозможно. Элоди открыла широкую дубовую раму центрального окна, и петли даже не скрипнули, зато стало слышно, как озеро, раскинувшееся, кажется, до самого горизонта, дышит и тихо шелестит внизу, под обрывом. Вдали по сияющей водной глади быстро скользила лодка под парусом; может быть, рыбак спешил на промысел, а может – какой-то кавалер катал свою даму.

   Элоди обернулась и еще раз обвела взглядом свою – только свою! – комнату. Высокий белёный свод с потемневшими от времени балками кажется невесомым. Каменные стены закрыты изнутри панелями из белого клёна, завешаны великолепными лассарскими гобеленами. Справа от входа – просторная кровать с белым бархатным балдахином на резной кленовой раме, слева – гардероб и ширма, за которой можно переодеться и умыться. Рядом с кроватью – лента-сонетка для вызова прислуги. Один раз дернуть – придёт Энрика, два – дворцовая горничная. Между кроватью и окном расположился туалетный столик со светлым веницейским зеркалом, а у окна рядом с ширмой стоит небольшой дамский секретер. Резьба на откидной доске изображает историю любви богини Идары и дерзкого смертного Амадео, покорившего её сердце своим бесстрашием и верностью. Письменного прибора нет, но Элоди взяла с собой свой самый первый прибор, подарок деда на семилетие.

   Ах, да! Элоди бросилась к сундукам, вспомнив ещё об одном подарке деда, но увидела, что Энрика уже достала его: футляр из лакированного чёрного дерева. Элоди бережно открыла замки и ненадолго замерла, любуясь сверкающей на фоне обивки из чёрного бархата, тёплой и золотистой, как мёд, мандолиной.

   – Дорогая, – обеспокоилась Тэя, – постарайтесь не тревожить своей игрой прочих дам.

   – Что вы, матушка, – улыбнулась Элоди, – я непременно удостоверюсь, что никому не помешаю.

   – Хорошо. Я хочу отдать вам кое-что, а то едва не позабыла.

   Тэя поставила на туалетный столик перламутровую шкатулку.

   – Здесь украшения, которые я носила в юности. Сейчас они мне не по возрасту, но вам подойдут, дорогая. Часть из них подарила тётушка Тиана, кое-что дарили ваши дед с бабушкой, часть… Ах, Элоди, смело выбирайте и носите, что вам понравится!

   По лицу Тэи пробежала лёгкая тень, но Элоди не смотрела на мать, она подыскивала место для мандолины. Наконец, определившись, девушка устроила инструмент в легком креслице, а футляр отдала Энрике. Служанка тут же убрала его в опустевший сундук.

   – Вам повезло с наставницей, дорогая. Монга дель Каттанео весьма опытная дама, знающая двор. Руаль говорила, что репутация дамы Каттанео безупречна, как, впрочем, и её прежних учениц, так что мужа вы сможете выбирать без спешки и по сердцу. Я, право, очень рада, что сейчас не принято выдавать девиц замуж так рано, как во времена моей молодости!

   – Матушка! – Элоди обернулась и погрозила Тэе пальцем. – Вам не к лицу кокетство, вы ещё так молоды без ухищрений!

   Тэя тихо рассмеялась.

   – Вы просто не чувствуете разницу, дорогая, да и не сможете, покуда не доживёте до моих лет. Я уже не смогу танцевать до рассвета или играть в жмурки, и даже не оттого, что в моём возрасте это неприлично.

   – Матушка! – Элоди подбежала к матери и обняла её, то ли растерянно, то ли в попытке утешить, но разговор их прервал стук в дверь. – Наверно, это мессера Каттанео!

   Юная дама ди корте бросилась было к двери, но её опередила горничная Нанца. И действительно, в галерее обнаружилась Монга дель Каттанео. В аметистовом платье-полонез(4) поверх винно-розового фрипона(5), с расписанным шёлковым веером в руках, с низкой причёской, дама выглядела свежей, хоть была и постарше Тэи Ридан. Монга происходила из семьи деи Соле, связанной дружескими отношениями и с Риданами, и с их лассарскими родственниками, оттого назначение дель Каттанео наставницей Элоди было двойной удачей.

   – Дамы, вы готовы? Мы должны присутствовать на обеде её величества, и у нас всего четверть часа!

   Элоди вручила камеристке ключ от Круглой комнаты и велела непременно ожидать её через…

   – Три часа, – подсказала мессера Каттанео. – Её величество обедает быстро, но после желает отдохнуть и развлечься в компании своих дам. Раньше, чем через три часа, нас не отпустят, вот увидите.

   Дамы ещё раз убедились, что выглядят безупречно, и последовали за Монгой.

***

– Давайте подытожим, мессер Ридан, – маркиз Рикардо делла Нери, канцлер Иларина, возглавляющий Регентский Совет, легко поднялся из глубокого кресла, обтянутого полосатым штофом. Хоть делла Нери и перешагнул полувековой рубеж, постоянные прогулки, верховая езда, фехтование позволили ему сохранить подтянутое тело и ловкие движения. Ступал он тихо, почти бесшумно; ни одна паркетная плашка под его ногой не скрипнула, покуда он шел к консоли, продолжая говорить:

   – Лассару некого и нечего нам предложить. Если уж королевой будет иностранка, то она должна принести нам ощутимое приданое – и не о деньгах речь, вы же понимаете.

   – Безусловно, – ответил его собеседник, Тор Ридан. Старый дипломат ловил намёки на лету, но в сегодняшней беседе с канцлером таких намёков было слишком много, и слишком они были противоречивы. О чём-то делла Нери умалчивал. – У Лассара нет принцессы подходящего возраста, да и родись она хоть завтра, всё равно будет слишком близкой родственницей его величества.

   – Так! – канцлер щёлкнул ключиком, открывая поставец с графинами, выбрал один, с трудом вытащил притёртую хрустальную пробку и позволил аромату вина выбраться на свободу. Принюхался, одобрительно покивал – то ли Ридану, то ли вину – и собственноручно налил вино в бокалы.

   Вернулся в своё кресло, по дороге вручив бокал собеседнику.

   – И я бы не стал вас посылать в Лассар в ближайшие полгода-год, если бы не одно известие. Да вы пейте, пейте, мессер, великолепное вино, сладкое, хоть и крепкое, и дорогу из Порту перенесло отлично. Впрочем, через пару недель посмотрим, возможно, и испортится. Бывает такое с винами после морского путешествия.

   Тор Ридан охотно приложился к бокалу. Сладкое терпкое вино кружило голову, пахло солнцем и мёдом; мессер Ридан позволил себе только пару глотков, прежде, чем принялся крутить бокал в руке. Он редко пил ради удовольствия, чаще по долгу службы. Расположить к себе собеседника, выманить сведения у нетрезвого коллеги-оппонента, споить какого-нибудь беднягу до потери сознания, чтобы покопаться в его вещах или документах, – и при этом самому остаться в разуме и памяти. Сейчас, в родной стране, в стенах дворца, наедине с человеком, эту страну возглавляющим (покуда его величество Эдмондо деи Альда не взял всю полноту власти в свои очень юные руки), мессер Ридан мог бы и расслабиться, но…

   Прекрасное сладкое вино из Порту горчило. Не само по себе, но подтекст беседы тревожил опытного посла и царедворца.

   – Довольно скоро в Лассар прибудет вторая принцесса Порту, инкогнито. Девице двенадцать лет, наследовать престол она не может по женской своей природе, и уже сейчас ей ищут супруга. При дворе Лассара к началу этого лета вообще собрался роскошный цветник: дочери князей из Готской империи, племянница короля скоттов, какие-то девицы с Южного материка, дочери то ли местных корольков, то ли вождей, и вот теперь приезжает её высочество Жентилеза Пьедади Рио… и сколько-то там ещё имён.

   Лёгкое пренебрежение в голосе делла Нери неприятно контрастировало с его умиротворённым лицом. Тяжёлые веки прикрывали бледно-голубые, выцветшие от возраста глаза, и посол чувствовал себя идущим по тонкому льду (пришлось побывать в Халлане по молодости, даже на коньках научился кататься).

   – Я понимаю, ваше сиятельство, – осторожно начал Тор Ридан, – что я должен выяснить, подходит ли одна из имеющихся принцесс на роль королевы Иларина. Но вот правильно ли я понимаю, что наши пожелания должны быть достаточно… строги? Может быть, строже обычного? Вероятно, девицы с Южного материка не подойдут Иларину, как бы ни были красивы: их вольные нравы могут смутить подданных.

   – Очень верно вы отметили этот момент! – одобрил канцлер. – Именно в таком духе я бы хотел получить ваш отчёт.

   – Возможно, – ещё осторожнее предположил граф, – у вас есть некие предпочтения, которыми вы покуда не готовы поделиться с Сенатом?

   – Возможно, – усмехнулся делла Нери. – На мой взгляд, сейчас вообще рановато обсуждать этот вопрос, его величеству всего четырнадцать. Но, раз Сенату так угодно, Регентский Совет начинает предварительный выбор будущей королевы. Однако… подумайте, мессер Ридан, что, если иностранная невеста будет особым образм подготовлена к своей новой роли, будет радеть об интересах родной страны более, чем об иларинских?

   – А его величество слишком юн, чтобы разглядеть это, да и почти наверняка будет ослеплён своей юной супругой, – мгновенно понял ситуацию граф. – Да, более правильным было бы не спешить с выбором и выбирать придирчиво.

   – Можно было бы пойти по другому пути, – небрежно заметил канцлер. – Найти его величеству супругу среди иларинских семей. Но, конечно, с этим тоже ни к чему спешить.

   Если раньше Тор Ридан чувствовал себя, как на тонком льду, то теперь ему показалось, что лёд этот тает с каждым мгновением. Не далее трёх дней назад ко двору прибыла младшая дочь канцлера – прелестная одиннадцатилетняя Фиоренца. Уж не собирается ли делла Нери…

   – Это верно, – благодушно покивал граф Ридан и поднёс бокал к губам, но пить не стал, лишь омочил губы. – Среди иларинских девушек довольно очаровательных особ подходящего возраста и здоровья. Но, раз Сенат требует, я выполню свой долг, рассмотрю имеющиеся кандидатуры со всем возможным вниманием.

   – А если вдруг возникнут сомнения? – канцлер остро посмотрел на собеседника, также подняв бокал.

   – Разумеется, решу их в пользу… Иларина, ваше сиятельство.

   Окончание «...и иларинских девиц» не прозвучало вслух, но делла Нери усмехнулся довольно, отпил вина, помедлил, перекатывая на языке, наслаждаясь букетом.

   – К слову об иларинских девушках, граф. Я видел вашу внучку среди фрейлин её величества.

   – Ох, Элоди явно не из тех, кто восходит на трон, – беспечно рассмеялся Тор Ридан и позволил себе глоток. Кажется, канцлера удовлетворяет обещанная поддержка. – Слишком открытая, слишком живая, да и возраст – к чему его величеству девица старше его самого?

   – А! Конечно, нет. Я хотел предложить вам иное. Ваша внучка вошла в брачный возраст, так отчего бы нашим семьям не породниться?

   Сыновья канцлера были сильно старше своей сестры Фиоренцы, подходили Элоди по возрасту, здоровы и вполне хороши собой, и ни один ещё не женился. Супруга делла Нери умерла года четыре назад, и Элоди, выйди она замуж за наследника, сразу стала бы старшей женщиной в семье, будучи избавленной от многих лет подчинения. Такой брак был бы выгоден, признался себе граф Ридан, но… не был необходимостью. В любом случае, старый дипломат не собирался ссориться с сыном и невесткой, принимая решение без них. Да и что ещё скажет сама Элоди? Нет, сейчас граф не даст ответа. Примерно это он в самых изысканных и почтительных выражениях изложил маркизу делла Нери, чье лицо всё мрачнело, несмотря на словесные реверансы графа. Пальцы канцлера, сжимавшие ножку бокала, побелели. Ридан не мог понять этого очевидного гнева. Он не отказывал, всего лишь просил отложить помолвку, отчего же делла Нери так реагировал?

   – Элоди юна, романтична, едва прибыла ко двору и вряд ли оценит ту честь, что оказывает ей семья Нери. К чему торопить события? Пусть пообтешется, пусть оценит придворную жизнь и поймёт, что все эти вздохи, цветы и канцоны под окнами – дым и пыль. Поверьте, она достаточно хорошо воспитана, чтобы не потерять голову и честь. Ей просто нужно снять эту розовую вуаль, из-под которой юность смотрит на мир. Через год-другой, если вы пожелаете, я буду рад отдать её руку… которому из ваших сыновей?

   – Я, видимо, не с того начал, – принуждённо улыбнулся Рикардо делла Нери и со стуком поставил бокал на подлокотник кресла. Глаза его жёстко блестели, как осколки льда. – Я не ищу жену кому-то из своих сыновей. Я прошу руки вашей внучки для себя самого и, в отличие от мальчишек, знаю, чего хочу. И не намерен ждать год или два. Если вы не можете дать мне ответ сейчас – что ж, дождёмся, покуда вернётся с посольством отец Элоди, а вы приедете из Лассара. Обсудите моё предложение в кругу семьи; полагаю, девушка поведёт себя, как положено почтительной дочери и внучке, и тоже даст согласие. Я очень надеюсь ещё до листопада повести Элоди к алтарю.

   (3) Дама д’онор – старшая фрейлина, дама, управляющая всей женской частью дворца.

   (4) Полонез – платье с распашной юбкой, визуально разделённой подхватами на три части.

   (5) Фрипон – средняя юбка, которую частично открывает верхняя, распашная.

ГЛАВА 4

Элоди в это время не думала ни о политике, ни о возможном замужестве, тем более – о том, чтобы выйти замуж за Рикардо делла Нери. После королевского обеда Монга дель Каттанео повела свою юную ученицу вместе с её матушкой в Хлебную палату, где подошла очередь обеда для дам ди корте и прочих дам, имевших право на королевский стол. Распорядительница указала вновь пришедшим их места, и Тэя, Элоди и мессера Монга неспешно пообедали, приятно беседуя. Кажется, застольные манеры обеих дам Ридан были признаны безупречными, во всяком случае, Элоди не услышала от наставницы ни одного замечания.

   После дама Каттанео повела подопечных в парк; времени она не теряла, по дороге разъясняя Элоди тонкости этикета. Девушка слушала наставницу со всем вниманием и почтением, словно проповедующую жрицу Миранды, Тэя Ридан же задумалась о своём. Речь Монги журчала, как ручей, скользя мимо её разума, не мешая наслаждаться красотами Кастелло дель Лаго. Дамы шли по Сиреневой аллее, где отцветала поздняя сирень: белая, розовая, лиловая. Горчащий томный аромат витал в воздухе, пропитывая волосы и платья.

   – Покуда вы не включены в график, дорогая, – размеренно вещала дама Каттанео, – ваша главная задача – следовать за мной и учиться. Учиться всему. Насколько низко склонить голову перед другой дамой, сколько сольди дать мальчишке-посыльному, когда вовремя отвернуться и не заметить нечто, не предназначенное для ваших глаз. Если у вас возникнут сомнения или вопросы – спрашивайте у меня, дитя моё, непременно спрашивайте! Не бойтесь показаться наивной и неопытной, сейчас вы такая и есть, простите за прямоту. Все мы такими были, верно, мессера Ридан?

   – Ах, да, – неловко улыбнулась Тэя, и лёгкий румянец коснулся её щёк. – Мне бы очень не хотелось вспоминать некоторые ошибки, которые делала по незнанию я сама.

   – Как и я, дорогая, как и я! – рассмеялась Монга. – Даже я сейчас рискую ошибиться, после нескольких лет отсутствия, и не стесняюсь просить совета у почтенных дам. Посему я с радостью поделюсь своим опытом с вами, Элоди. Помните: прежде чем выполнить чью-то просьбу – кроме королевской, разумеется! – посоветуйтесь со мной. Или с вашей матушкой, если она окажется ближе. Даже самая невинная мелочь может втянуть вас в опасную интригу или выставить не в лучшем свете. Например, здесь есть одна на первый взгляд великолепная лужайка…

   Лужайка была великолепна и на первый, и на второй, и на какой бы то ни было взгляд. Казалось, муарово-зелёный ковёр расстелили по пологому склону холма, разбросав на нём драгоценные игрушки – фонтаны и цветники. Часть фонтанов сделана была в виде чаш с бронзовыми фигурами, и вода струилась в них постоянно, некоторые же били время от времени, словно оживая ненадолго, и все вместе водяные столбы и струи дарили приятную прохладу даже в знойный полдень. Нередко в водяной пыли, стоявшей над фонтанами, играли маленькие, но яркие радуги, оттого это место называли иногда Радужным лугом. С северной стороны лужайку ограждала тёмная тисовая аллея, с западной – отцветающая сирень и редко растущие сосны, на востоке начинался розарий, а с юга открывался захватывающий вид на озеро. Меж фонтанов, клумб с аллегорическими статуями и альпийских горок проложены были дорожки; одни – из отдельно лежащих плоских гранитных валунов, другие – из золотистого плитняка, третьи - из белой мраморной крошки. Все вместе они создавали прихотливое плетенье, похожее на узор восточных ковров. Несколько открытых беседок-ротонд позволяли скрыться от палящего иларинского солнца, а иной раз и обменяться несколькими тайными словами. Пусть на виду у всех любопытствующих, зато ничья репутация не пострадает: любоваться цветами и фонтанами покуда не запрещено ни замужней даме, ни юному кавалеру.

   В одной из этих беседок и устроилась на послеобеденный отдых её величество Адалинда деи Альда в обществе своего кузена. Разумеется, вдовствующая королева никогда не остается по-настоящему наедине с мужчиной, даже с родственником, но дежурные дамы ди корте могут наблюдать за её величеством со стороны и засвидетельствовать, что ничего предосудительного в ротонде не происходило. А уж что именно шепчет на ушко Адалинды готский родич, и отчего лицо королевы не покидает нежный румянец – то никого не касается, кроме их двоих.

   Придворные дамы и сопровождавшие их кавалеры рассыпались по лужайке, оставаясь на глазах королевы, но не мешая ей. Кто устроился с рукоделием в тени ротонд, кто – на скамьях у фонтанов, поближе к водной прохладе, спрятавшись под кружевными зонтиками, дабы солнечные лучи не испортили фарфоровую белизну кожи, но все – поблизости от первой дамы Иларина, чтобы не упустить случай. Тот внезапный и краткий момент, который может изменить всю жизнь, которого всю жизнь можно прождать и не дождаться, но если повезёт… Вовремя поданный стакан воды, переданный высочайшему вниманию свежий слух, предугаданное желание – о, как мало иногда нужно, чтобы возвыситься!

   Сегодня случай не представился никому, и двор скучал. Её величество никого не звала, ничего не желала, тихо беседовала с кузеном цу Ланге, и даже дамы ди корте, сидевшие на низеньких стульчиках ближе всех к ротонде королевы, не могли разобрать ни слова, как ни напрягали слух. Ленивая послеобеденная дрёма касалась то одной, то другой мессеры. Медленнее делались стежки, опускалась рука с иглой, бисеринка падала обратно в шкатулку. Кавалеры украдкой зевали в кружевные манжеты и не покидали дам исключительно из рыцарских чувств.

   Компания молодежи во главе с Оттавио Серра, впрочем, была вполне оживлена и весела: кавалеры спорили на дам. Споры эти возникали с постоянством солнечного восхода и могли касаться любой дамы, будь она едва вошедшей в возраст девицей или собирающейся в монахини увядшей старухи. Королева Адалинда была единственным исключением, ибо монархи превыше любых споров, а слишком длинные языки могут и укоротить. Сейчас обсуждали, не слишком ли новорожденный наследник герцога Лаверни похож на некоего молодого священника из Ноцци, куда герцог возил супругу на воды, лечиться от бесплодия. Пари отчего-то никто не желал заключать, и спор затих сам собой. Тогда-то один из кавалеров, Амато Ринальди, заметил некое оживление поодаль, у фонтана Изобилия, и привлёк к нему внимание приятелей.

   Должно быть, Лоренцу Сальгари, наставницу юной Кьяры ди Точчи, принятой в число дам ди корте вместе с Элоди Ридан, совсем замучили жара и скука, и та посылала свою подопечную с неким заданием. Каким именно, кавалеры знать не могли, но вот сообразить, в какую сторону мессера Сальгари посылает Кьяру, догадаться было нетрудно. А поскольку никто из присутствующих не был новичком при дворе, все отлично понимали, к чему ведёт жестокая наставница.

   – А не подойти ли нам поближе, мессеры? – весело предложил Оттавио. – Кажется, нам предлагают восхитительное зрелище!

   – Нет, пожалуй, – поморщился Массимо ди Герра. Барон был человек скучный, о каких говорят «ни рыба, ни мясо». Слишком правильный. Отец его, умерший несколько месяцев назад от лихорадки, воспитывал сына подобно рыцарям старых времён, и молодой человек не одобрял многие развлечения приятелей. Оттавио и прочие его терпели разве что за болезненную честность и готовность помочь, да ещё за щедрость, с которой Массимо одалживал лиры, а то и оплачивал всей компании кутежи и совместные походы к весёлым девицам.

   – Я тоже откажусь, – неожиданно заявил Руджеро Фонтана. – Что нового мы там увидим? Корсет да «корзинку»(6) под юбками? Скучно, мессеры. Останусь с вами, ди Герра.

   Оттавио и Амато, однако, горели азартом и уже спорили, чем закончится розыгрыш мессеры Лоренцы: слезами или чем-то оригинальным? Быстрым шагом они повели всю компанию вслед Кьяре ди Точчи, шедшей по тропе из гранитных валунов куда-то вверх по склону. Кое-кто из прочих кавалеров и дам также обратил внимание на хрупкую фигурку в лимонном полонезе, кокетливо открывавшем низ блестящего зелёного фрипона. Сонная одурь слетела с отдыхающих; Кьяру провожали взглядами, а кое-кто и присоединился к компании Оттавио. Лоренца Сальгари и сама поднялась со скамьи у фонтана. Впрочем, никто не спешил догнать девушку, предпочитая следовать за ней в отдалении. Даже королева Адалинда повернула голову, наблюдая за этой неожиданно образовавшейся процессией.

   Кьяра, впрочем, не видела, как ожили придворные за её спиной. Наставница послала её с поручением, и юная мессера ди Точчи намеревалась выполнить его быстро и безупречно. Она не бежала: всё-таки теперь она придворная дама, а не девочка-подросток из Паламо, но шла с приличествующей поспешностью. Небольшие округлые камни с плоским верхом лежали в стриженой траве, как будто всегда тут были, вросли в землю с незапамятных времён. С одного из них Кьяра спугнула бабочку-лимонницу, цветом точь-в-точь как её платье. Хрупкая прелестница, отдыхавшая на тёплом розовом граните, испугалась тени Кьяры, затрепетала крылышками и сорвалась, упорхнула куда-то в сторону. Девушка проводила её взглядом и ступила на камень, а в следующий миг дошедшие до конца аллеи дамы Ридан и Монга дель Каттанео услышали из-за кустов белой сирени высокий, долгий девичий визг.

   Тэя едва успела перехватить дочь, вцепившись в тонкое запястье, а Монга дель Каттанео недовольно покачала головой.

   – Вот об этом я и говорила, дорогие. Кого-то заманили под фонтан-шутиху, – Монга свернула на узкую тропинку из плоских розовых камней. – Пойдёмте, камень-ловушка довольно далеко отсюда, и мы не намокнем.

   Выйдя на солнечный простор Радужного луга, дамы ненадолго остановились: глаза их привыкли к тени аллеи, и теперь заслезились от яркого света. Долго ждать не пришлось; от силы через минуту взоры прояснились, и дамам предстала живая картина, от которой лица Тэи и Монги приобрели брезгливое выражение, а Элоди побледнела, охваченная гневом. Кьяра ди Точчи стояла возле камня, который, стоило на него ступить, коварно запустил в действие один из скрытых фонтанов-шутих. Сейчас он, впрочем, не действовал. Девушка промокла с головы до ног, вода стекала по тонкому хлопку платья, вырисовывая корсет и панье (к счастью, не более того), по руинам изысканной причёски, по лицу… и смывала при этом все краски, которыми воспользовалась Кьяра. Элоди вздрогнула от зрелища бело-розово-чёрной маски и мысленно поблагодарила наставницу и матушку за настоятельный совет: не пользоваться белилами и прочими ухищрениями. Если бы ей пришлось оказаться на месте несчастной… Да ещё и группа придворных в нескольких шагах от юной дамы ди корте, смеявшаяся и обсуждавшая что-то, добавляла ситуации некий аромат испорченности.

   – Лоренца! – с тихой злобой произнесла вдруг Монга.

   – Простите, мессера? – Элоди обернулась к наставнице.

   – Видите даму в селадоновом(7) платье рядом с бедняжкой ди Точчи? Вас представляли, но напомню: это её наставница Лоренца Сальгари. Чтоб мне рассориться с модисткой, если Лоренца сама не подставила девочку!

   – Свою ученицу? Дама Монга… – Тэя растерялась и переводила взгляд с дочери на её наставницу.

   – Это… не принято, виконтесса, – легонько качнула головой дель Каттанео. – Когда опозорена твоя ученица, позор ложится и на тебя, как на наставницу. Но Лоренца… Это её первое наставничество. Вероятно, она не до конца понимает всю ответственность. Отвратительное зрелище, дамы. Будь я моложе, добежала бы сейчас до этой компании и встала на отдельный камень… такая плоская мраморная плитка в траве, как раз позади Лоренцы. Камень запускает десятка два потайных фонтанов, и я бы намокла не хуже бедной девочки, но заодно пришлось бы сушиться и этим злорадствующим дамам и кавалерам.

   Монга вздохнула, раскрыла веер наполовину и тут же его захлопнула.

   – Вы позволите покинуть вас ненадолго, мессера наставница? – Элоди присела в глубоком поклоне, скромно опустив очи долу и приняв самый что ни на есть невинный вид. – Я очень огорчена за мессеру ди Точчи и хотела бы выразить ей сочувствие.

   – Элоди! – встрепенулась было Тэя, но Монга тут же остановила её, подняв руку. Теперь Элоди Ридан – подопечная дамы дель Каттанео, и слово матери не должно противоречить решениям Монги. А девочка не проста. По крайней мере, такие прозрачные намёки ловит на лету.

   – Простите, матушка, но я должна, – Элоди извинялась, но голос её был твёрд.

   – Конечно, дитя, – милостиво согласилась наставница и с удовольствием смотрела, как Элоди почти бежит по лугу в сторону Кьяры и прочей компании. Забирает чуть правее, к белеющему в траве камню. Вот красная туфелька наступила на мрамор…

   Визг Лоренцы Сальгари и смех Элоди Ридан смешались с визгом и хохотом дам и кавалеров, которые внезапно оказались в том же положении, что и Кьяра ди Точчи. Элоди стояла на камне-пускателе, а водяные струи били со всех сторон, смывая краски и мушки, развивая локоны, обращая кружева и ленты в мокрые тряпки. Потайные фонтаны били струями и веерами, и водяная пыль поднялась над этим буйством стихии, так, что вокруг Элоди вспыхнули те крошечные радуги, что дали имя лугу. Девушка смеялась, обратив лицо к небу, и не сошла с камня, покуда вода не уравняла всех: её саму, замершую в изумлении Кьяру ди Точчи, хохочущих спорщиков, смущённо хихикающих дам, промокших, но захваченных общим весельем – и Лоренцу Сальгари, растерявшую всю свою надменность и обтекавшую красками на лиф селадонового платья.

   – Надо же, какая забавная придумка! – всё ещё улыбаясь, произнесла Элоди. – Я хотела утешить вас, мессера ди Точчи, а сама попалась в такую же ловушку. Очень освежает, не правда ли, мессеры?

   Кавалеры вновь зашлись от хохота, дамы присоединились, и даже Кьяра робко улыбнулась. Вода смыла с её лица поплывшую краску, и девушка выглядела уже не так ужасно, хотя переодеться ей необходимо, как, впрочем, и всем присутствующим. Кто не веселился, так это Лоренца, из шутницы внезапно ставшая предметом шуток.

   – Девица Ридан! – с холодным гневом начала было Лоренца, но её перебил ровный голос подоспевшей Монги дель Каттанео:

   – Позвольте напомнить, мессера Сальгари, что девица Ридан – моя подопечная, и все претензии к ней должны быть в первую очередь адресованы мне. Элоди, вы можете покинуть нас и привести себя в должный вид. Мессере ди Точчи это бы тоже не помешало… конечно, если у её благородной наставницы нет возражений.

   Вежливость Монги была безупречна, но каждым словом она указывала Лоренце на совершенные ею ошибки, бестактности и, не побоимся этого слова, нарушения этикета.

   – Подите к себе, ди Точчи, – процедила Лоренца, – и переоденьтесь.

   Элоди, не тратя времени даром, подхватила Кьяру под локоток и повлекла к Сиреневой аллее: так быстрее всего можно было попасть в тихую галерею Роз. Там круглые сутки ожидали готовые к услугам горничные, там висели в гардеробах свежие платья, там камеристки побегут за горячими углями и щипцами для завивки волос… Кьяра послушно следовала за новой подругой. Подругой ли? Спасительницей – уж точно. Теперь двор будет вспоминать не позор юной ди Точчи, а забавное происшествие на Радужном лугу. И растерявшая весь свой лоск и гордыню Лоренца Сальгари выглядела куда смешнее хорошенькой Кьяры; к тому же за несколько лет при дворе Лоренца успела нажить не одного недоброжелателя. Так о ком же будут говорить чаще и азартнее? Можно даже не гадать.

   Издалека, сохраняя равнодушное лицо, смотрел на эту неожиданно закончившуюся шутку Жнец. Мокрые придворные шутники, получившие, по его мнению, по заслугам, не вызвали в нём сочувствия, как, впрочем, и остальные зрители, что следовали за Кьярой, собираясь посмеяться и позлорадствовать. Лоренцу Жнец также не пожалел: таким злобным тварям, по его мнению, место отнюдь не при королевском дворе, даже на птичий он бы не допустил мессеру. Жалко птиц. А вот Элоди Ридан… Когда она ступила на камень, запускающий водяную феерию, Жнец едва не сорвался с места, чтобы предупредить девушку, но потом понял: она знает, что делает. И Жнец замер. Он смотрел на смеющуюся девушку, на её непудренные, потемневшие от воды рыжие кудри – свои, не накрученные куафёром(8), на чистое лицо, фарфорово-нежное от природы, на сияющие тёмные глаза и смеющийся рот, похожий на полураскрытый бутон розы, на поднятые к небу в восторженном жесте руки, и молча любовался. Элоди спасала невинную жертву, несла возмездие злонамеренным шутникам и ничуть не беспокоилась, как выглядит сама. В глазах мужчины она была прекрасна, словно ангел – посланник светлых богов. Что-то – или кого-то – напомнила ему Элоди, Жнец уже почти ухватил эту ниточку-воспоминание, но водяная взвесь над лугом вдруг вспыхнула, окружив радугами смеющуюся девушку, и мысли отступили, оставив только чистое благоговейное восхищение.

   (6) «Корзинка» – здесь панье. Их нередко делали из ивовых или стальных прутьев, переплетённых между собой, что и напоминало корзину.

   (7) Селадоновый – серовато-зелёный цвет.

   (8) Куафёр – парикмахер.

ГЛАВА 5

Над озером Раджианте расцветала заря. Солнце ещё скрывалось за гребнями Тернейских гор, но небо уже было бледным, как перламутр, с розово-золотистыми перьями облаков. Ещё час – и солнце вынырнет из-за лесистого хребта, позолотит долину, озеро и город на его берегу. Кастелло дель Лаго будет спать ещё долго, а городок Вьяджиаторе уже начал просыпаться. Скоро, после простого сытного завтрака, выйдут из домов и отправятся в порт и в королевскую резиденцию прочие горожане: рыбаки, грузчики, возчики, мусорщики, золотари, торговки рыбой и цветочницы… Но пока город ещё не проснулся окончательно, лишь по улицам спешат молочницы, бегут разносчики хлеба и свежей зелени, а в порту хлопают паруса от силы трёх-четырёх рыбацких лодок.

   Жнец вышел на крыльцо «Алой лилии», тихого борделя неподалёку от порта, и глубоко вдохнул свежий воздух. Озеро, казалось, дышало теплом, но Жнец поёжился от внутреннего озноба; его всё ещё преследовал тяжёлый запах роз и крови, своей и этой, как её зовут-то... Девушка была хороша, хотя хозяйка Фина и подсунула ему крашеную, за двадцать-то дукатов! Ничего. Зато невинна, послушна и молчалива – пока впервые в жизни обнажалась перед мужчиной, пока смотрела, как раздевается он сам, пока ложилась на ложе, устланное белыми розами. Вскрикнула только, когда шипы впились в нежную кожу, попыталась встать. Пришлось заткнуть ей рот скомканной рубашкой и связать руки, чтобы получить своё. Можно было позвать на помощь кого из слуг, но Жнец не желал в постели третьего, даже в качестве зрителя, да и сопротивлялась девушка бурно, но недолго, быстро обессилела. Жнец провёл с ней несколько часов, и к утру кожа её была покрыта сеткой глубоких царапин, а в комнате пахло отвратительно: соитием, кровью и страхом.

   Уходя, мужчина бросил на тело шлюхи дукат и почти забыл о ней, если бы не глаза её, распахнувшиеся в ужасе, когда монета упала меж грудей – подумала, что он захотел продолжить? Глаза у неё были… Бездонные. Тёмно-карие озёра, полные боли, слёз и света. Такие, какие были у Матери в тот страшный день. При одном воспоминании его мужское естество восстало и призывало теперь вернуться к той девке и закончить дело. В конце концов, Фина говорила, что приходится часто менять не только бельё, но и работниц, просто обойдётся это дороже. Но нет, пусть он слаб, пусть грешен, пусть идёт на поводу у потребностей тела, но настолько низко ещё не пал. Он не вернётся сейчас. Слюна стала горькой, и Жнец сплюнул бы, если бы не маска на лице, простая белая маска с узкими отверстиями для глаз и нарисованной улыбкой. Конечно, какой дурак явится в этот дом удовольствий без маски? Здесь тихий малолюдный дистретто, несмотря на близость порта, но соседи могут наблюдать из-за занавесок, и кто-то может узнать… Да хоть сама Фина. Нет, только маска: и по дороге, и в борделе, и даже в постели со шлюхой.

   Мальчишка подвёл к крыльцу серого мерина, проведшего ночь в маленькой конюшне неподалёку, и Жнец, едва коснувшись стремени, взлетел в седло. Учитель верховой езды очень умело обращался со стеком, чтобы добиться от благородного ученика, тогда ещё не бывшего Жнецом, не просто умения, но непринуждённой красоты движений. Мужчина хмыкнул внезапному воспоминанию, бросил конюху несколько сольди (сверх того, что было уплачено владельцу конюшни), натянул замшевые перчатки и пустил мерина шагом. Потом, выбравшись из лабиринта мощёных улиц за городские стены, можно будет перейти на быструю рысь или даже галоп – недолгий, но бодрящий. Сейчас же стоит поберечь лошадиные копыта, да и сбить какую-нибудь почтенную тётушку-молочницу тоже не хотелось бы.

   Жнец не спеша ехал по узкой Прохладной улице, любовался розовеющими облаками и собирался насладиться восходом. Так бы оно и было, если бы откуда-то сбоку, из узкого проулка, не послышался высокий задушенный вскрик, а потом звук падения чего-то тяжёлого и тихий треск. Мужчина поморщился было, но тут же спохватился и остановил мерина у ближайшего дома.

   Мог бы и не осторожничать: грабителям было не до него. Двое мужиков в лохмотьях собирали с мостовой хлеб, рассыпавшийся из высокой ивовой корзины. Владелец её, то ли разносчик, то ли ученик пекаря, недвижно лежал на камнях, и из-под его затылка быстро расплывалось тёмное пятно.

   Жнец не раздумывал ни мгновенья. Нож сам собой лёг в ладонь, сверкнул серебристой рыбой, прежде чем впился в спину одного из нищих. Второй начал было поворачиваться, но Жнец быстрым полушагом-полубегом уже добрался до грабителя, и набросить ему на шею гарроту(9) из конского волоса оказалось просто. Брыкаясь и хрипя, грабитель вцепился в верёвку, но что он мог противопоставить мастерству, молодости и силе Жнеца? К тому же Жнец и не затягивал казнь, ни к чему это. Убили эти двое случайно, скорее всего, просто хотели есть, и не заслужили ничего, помимо быстрой смерти. Если умеешь, так легко чуть повернуть руки и сломать хрупкие шейные позвонки!

   – Прими души этих грешников, господь мой Хиато, будь к ним справедлив и милосерден, взвешивая их грехи на своей ладони, – тихо помолился Жнец, сворачивая гарроту. Забрал и нож из тела первой своей жертвы, стерев кровь о залатанные тряпки. Как должно, он почистит оружие позже, в своей комнате в Кастелло дель Лаго. Для очистки совести мужчина проверил, жив ли бедняга-разносчик; увы, жилка на шее уже не билась, зато кровь начала стекать из большой лужи вниз по проулку. Делать здесь было более нечего, разве что ожидать городскую стражу, что Жнецу уж точно было ни к чему.

   Он вышел из проулка, огляделся. Прохладная улица была пуста, словно никто не проснулся, не слышал шум, не заметил чужую лошадь. Жнец снял поводья с крюка, отметив, как дёрнулась занавеска в окне напротив, и порадовался, что не успел снять маску. Впрочем, снял он её   вскоре после того, как свернул с Прохладной на Пристенную: сейчас маска раздражала, отсекая его от собственной сущности, оставаясь напоминанием о животной страсти в доме удовольствий и об исполнении долга в том грязном проулке. Жнецу казалось, что он теряется среди своих ипостасей. Да и до ворот оставались сущие пустяки, здесь уже можно было встретиться с патрулём стражи; а маски стража очень, очень не любит. Поговаривают, что столичной Гвардой подано в Сенат прошение о запрете масок в обычное время, не в дни карнавалов и маскарадов. Бред! Он-то знает, сколь многие почтенные мессеры, днями заседающие в Сенате, по вечерам надевают маски, чтобы безоглядно броситься в пучину порока, не опасаясь быть узнанными.

   Ворота были уже открыты, и первые повозки деловито ползли в сторону Кастелло дель Лаго. Жнеца стражники не останавливали, напротив, придержали гружёную сеном телегу, дабы благородный мессер мог проследовать по своим делам. Отъехав от городских стен на четверть мили, Жнец обернулся назад, проследил взглядом за стайкой скворцов, ринувшихся с неба на крестьянские огороды, широким кольцом окружавшие Вьяджиаторе. Разросшиеся вдоль дороги кусты дикой розы, покрытые росой, едва начали раскрывать бледно-розовые цветки, значит, после полуночи прошло уже часов пять. Время.

   Жнец спешился и отошёл в сторону, на лужайку, ведя за собой мерина; недалеко, просто для того, чтобы не мешать проезжающим. Стоя на припорошённой белой пылью траве, обратился к востоку, как солнцепоклонники с Чёрной земли. Слабый ветер нежно касался обнаженного лица. Небо, уже голубое, наполнено было сиянием наступающего дня, и горный хребет под ним казался чёрным на контрасте с лучами бьющего из-за него золотого света. Жаворонок в небе над Жнецом заливался утренней песней, и из шиповника его внезапно поддержал птичий хор, громкий и торжествующий. Над горными вершинами словно разлилось расплавленное золото и в нём появилась тонкая полоска – настолько белая и яркая, что глаза Жнеца мгновенно наполнились слезами. Ночь ушла и унесла с собой всю мерзость и грязь. Над Валле Верде взошло солнце.

***

Монга дель Каттанео смотрела на восход солнца из окна бельэтажа. Вчера вечером она (вместе с Донателлой Конти и Селестой Кавалли) заступила на дежурство в покоях королевы, и перед рассветом ей пришлось провожать гостя, задержавшегося на ночь. Эберт цу Ланге был в маске, кутался в неприметный чёрный плащ, но много ли при иларинском дворе таких высоких белокурых кавалеров? Монге не нравилось, что её величество принимает в своей постели иностранца, но ведь и сама королева Адалинда не была урождённой иларинкой. Из этого могли проистекать многие неприятные вещи, но, будучи дамой ди корте, Монга должна была держать нелояльные мысли при себе. Графиня дель Каттанео с безупречной вежливостью проводила королевского гостя по узкой лесенке в сад, закрыла за ним дверь, задвинула засов – и всё это со странным смешанным чувством выполненного долга и гадливости. В полночь по этой же лесенке спускался молодой капитан ди Сантис.

   Монга передёрнула плечами, подтянула повыше шаль и поднялась в бельэтаж, где невольно задержалась у окна. Солнце вставало над Валле Верде, и всё, что происходило ночью, казалось мелким и незначительным перед его ослепительным очищающим светом. В покоях королевы царила тишина, присутствие ещё одной дежурной не требовалось, и у Монги появилось немного времени на отдых. Дама ди корте смотрела на утреннее сияние и тихо радовалась, что не взяла на дежурство ученицу. Рано ей столь близко наблюдать низменные стороны человеческой натуры. Кстати, об Элоди…

   Вчерашняя история на Радужном лугу закончилась не совсем так, как ожидала Монга, но к полному её удовольствию. Баронесса Лоренца Сальгари попыталась было обвинить девочку в намеренном оскорблении, но дама дель Каттанео поинтересовалась, откуда бы юной Ридан, которая всего несколько дней при дворе, знать про тот коварный камушек? Ведь бедняжка Кьяра, например, не знала. Как Элоди оказалась рядом? Конечно же, утешить Кьяру и увести в галерею Роз, чтобы та привела себя в порядок. Дама дель Каттанео это точно знает, потому что Элоди, как и положено, попросила на это дозволение наставницы, и лично ей не в чем упрекнуть свою ученицу. Чем больше злилась Лоренца, тем спокойнее была Монга, и своим спокойствием довела противницу до белого каления. Баронесса, истратив все аргументы, совсем уж разошлась и заявила, что у Монги будет причина для упрёков, и очень скоро.

   Спор их разрешила её величество, не просто став на сторону Монги и Элоди, но тут же наказав Лоренцу Сальгари – вполне справедливо. Королева Адалинда твёрдо придерживалась правила: дамы ди корте могут ссориться, делать друг другу гадости, но так, чтобы до самой Адалинды эти распри не доходили. А уж публичная ссора была совершенно за гранью допустимого! В данном случае зачинщицей безобразия определённо была дама Сальгари, ей и пришлось отвечать за всё и за всех. Отослав дежурных дам ди корте с какими-то пустяковыми поручениями, королева велела Лоренце заменить их до возвращения. И баронессе Сальгари пришлось битый час сидеть посреди лужайки, на виду у всего двора в мокром, растрёпанном, ужасном виде! Кьяра могла бы чувствовать себя отомщённой, если бы увидела свою наставницу в тот час.

   Монга могла бы тихо злорадствовать сейчас (по совести, Лоренца утомила её своей наглостью и гордыней), если бы не та фраза, брошенная баронессой. Про причину для упрёков. За несколько дней графиня успела неплохо узнать свою ученицу. Элоди – хорошо воспитанная, умная, добрая девушка с тягой к справедливости. Кто-то (вряд ли одна только её матушка, Тэя Ридан наивна не по возрасту) очень хорошо обучил юную девицу и манерам, и дворцовому этикету (правда, скорее лассарскому), предупредил о придворных опасностях, привил высокие идеалы, а красота и благородство даны ей свыше. Сама она не опозорит ни себя, ни свою семью, ни наставницу. А вот если кто-то поможет… Лоренца Сальгари? Не лично. Элоди уже раскусила эту даму, и вряд ли доверится ей хоть бы и в самой малости. А вот если девушка стала объектом пари, если кто-то намерен её совратить или разрушить репутацию – могла Лоренца об этом узнать? Вполне. Слишком уж уверенно угрожала вчера.

   Жаль, Монга несколько лет отсутствовала при дворе, жила с зятем и дочерью, помогая той во время сложной беременности и после родов. В круг дам ди корте графиня дель Каттанео вернулась всего полтора месяца назад, многие связи и обязательства ослабли и даже устарели. Что ж, придётся пошевелиться и вспомнить всех, кто остался в долгу, всех, кто расположен к самой графине, а заодно и к графу Ридану – почему нет? Известный дипломат, его ценит канцлер, приглашает королева Адалинда, чтобы послушать рассказы об иных дворах и странах. Многие с удовольствием окажут услугу его внучке, пусть и опосредованно. Недаром Донателла Конти явно намекнула, что комнату юной Ридан выделили не очень хорошую. Дескать, девушки, которые в ней живут, не задерживаются при дворе. Конечно, замужество – это прекрасно, но… Как выразилась Донателла? «Неприлично поспешный брак»? Надо, надо разобраться, что грозит воспитаннице!

   – Мессера Каттанео? – тихий оклик заставил Монгу вздрогнуть и обернуться. Дежурная горничная, худощавая уставшая женщина, протягивала ей конверт, запечатанный красным воском. Что-то срочное. – Только что доставил гонец.

   – Благодарю, – графиня почти выхватила письмо из рук горничной, суетливо порылась в кошеле, не глядя поблагодарила женщину монеткой. Та присела очень низко… серебро попалось. Да Монга бы и золота не пожалела, так взвилась в ней тревога: письмо было от зятя. Дама дель Каттанео сломала печать и, погрузившись в путаные строчки, даже не заметила, как ушла горничная. «Преждевременные роды… родильная горячка… лекари опасаются…» Марина , дочь! Позабыв обо всём, Монга бросилась будить даму д’онор, Орнеллу ди Монтино. Та, конечно, не порадовалась столь ранней побудке, но, узнав причину, сменила гнев на милость: все мы живём волей богов. Даже королева не стала бы задерживать мать, рвущуюся к дочери, которая может погибнуть в любую минуту. Быстро разбудив молодую деи Роччи, ди Монтино отправила её дежурить в покои её величества взамен Монги дель Каттанео, потом отправила посыльного с запиской на конюшни, чтобы для дамы ди корте подготовили карету сию же минуту, а сама отправилась досыпать.

   Уже у кареты, пока грузили её самые необходимые вещи, Монга спохватилась: Элоди! Она, Монга, бросила ученицу без малейшего прощания, без наставления, не предупредив о возможной опасности. Нашарив в дорожной сумочке свинцовый карандаш и небольшую книжку с пустыми листами, она попросила прислать ей посыльного с парой конвертов.

   Вителло Эспозито дремал в зале Гварды, где стражники ожидали своей очереди патрулировать резиденцию. Там же дремала парочка гонцов, готовых в любой момент вскочить на коня и нестись через весь Иларин с какой-нибудь важной вестью. Если Вителло будет услужлив, ловок и сообразителен, то когда-нибудь тоже станет гонцом. Ему как раз снилось, как он привозит в Кастелло дель Лаго известие о великой победе… над кем, Вителло не успел узнать, потому что кто-то разбудил его, грубо толкнув в плечо.

   – Бери вот это и дуй к конюшням, малец! – рявкнул дежурный сержант, и Вителло дунул. Правда, проснуться до конца он всё никак не мог, поэтому не запомнил как должно ни даму, которая вручила ему два письма, ни её подробных указаний, подкреплённых парой сольди. Дама явно спешила и, отдав Вителло письма, сразу же поднялась в карету, которая поехала очень, очень быстро. Можно было идти обратно: все равно благородные дамы, которым предназначены письма, ещё спят. Вителло спрятал конверты на груди, под суконной форменной курточкой, и потянулся с длинным сладким зевком.

   – Мальчик! – дама, окликнувшая Вителло, одета была в утреннее домашнее платье из дорогущего голубого бархата, затканного золотом. Судя по спрятанным в чепец волосам, по туфелькам неподходящего цвета и по тому, как дама куталась в большую шёлковую шаль, одевалась она поспешно. – Я жду письма для виконтессы Тэи Ридан!

   Отлично! Хотя бы от одной заботы можно избавиться прямо сейчас.

   – Да, мессера, вот оно.

   Посыльный протянул даже не запечатанный конверт с торопливой надписью «Её милости Тэе Ридан» и получил целую пригоршню сольди. Он почти проснулся от изумления и радости. Прекрасно начинается утро! Вителло хотел было уйти, но дама подняла руку, давая знак остаться. Достала из конверта листок, пробежала его взглядом и подняла голову.

   – А у тебя нет, случайно, письма для Элоди Ридан?

   – Есть, мессера, но… – Вителло замялся, ероша нечёсаные со сна вихры. – Мне было велено отдать лично в руки.

   Дама рассмеялась.

   – Мальчик, да кто же тебя пустит в галерею Роз? Элоди – дама ди корте. Тебе придётся отдать письмо горничной, и награды ты не получишь. А мне можешь отдать смело. Разве ты не понял, что это дело семейное?

   И в самом деле, фамилия-то одна, сообразил Вителло. Ладно, пусть горничная не даст ему и монетки, но, с другой стороны, можно подкараулить эту Элоди в саду или возле Хлебной палаты и получить свои сольди. Вот только кто позволит посыльному без дела болтаться по резиденции? Сомнения мальчишки разрешил блеск золота в руке благородной дамы. Второе письмо легло в холёную женскую ладонь, а лира – целая лира! – упала в подставленную ладошку Вителло. Воистину, боги сегодня милостивы к нему! Получив позволение удалиться, посыльный бегом отправился в зал Гварды, досыпать и ждать следующего поручения. Золото он спрятал куда надёжнее, чем послания. Вслед ему, поглаживая конверты, с холодной змеиной улыбкой смотрела Лоренца Сальгари.

   (9) Гаррота – верёвка с ручками, орудие удушения. Использовали и наёмные убийцы, и бандиты.

ГЛАВА 6

Для Элоди утро началось позже обычного. Отчего-то горничная не разбудила её, а дама дель Каттанео не пришла отчитать ученицу за опоздание к завтраку. Собственно, Элоди вообще проспала завтрак – и никого не обеспокоило её отсутствие. Неслыханное дело! За то небольшое время, что новенькая дама ди корте провела при дворе, она успела усвоить, что ни у кого из придворных дам и кавалеров, имеющих должность, не бывает свободного времени. Даже если должность была синекурой, созданной лишь для того, чтобы не позорить урождённого дворянина откровенной подачкой… то есть, благотворительностью, придворный участвовал в десятках ритуалов: от публичного утреннего королевского одевания до отхода их величеств ко сну. Что уж говорить о дамах ди корте? Прогулки, праздники, торжественные обеды и приёмы, дежурство в приёмных и личных покоях монарших особ, раздача хлеба и одежды от имени королевы Адалинды… Бывало, дамы, служившие лично королеве, не спали сутками; у каждой был свой график дежурств и список обязанностей. Элоди же сегодня словно выпала из этого суетливого потока и несколько растерялась.

   Вызванная камеристка помогла не только одеться, но и отчасти получить объяснения этому внезапному забвению. Но, узнав об отъезде графини дель Каттанео, Элоди погрузилась в ещё большее смущение. Ей казалось, что Монга – дама очень ответственная, и то, что она бросила ученицу без напутствия и поддержки, без малейшей записки, совершенно не соответствовало репутации графини. Сколько дама Монга будет отсутствовать? Месяц, два – и это в лучшем случае, если боги не оставят без матери новорождённую внучку Монги. А до тех пор – не сидеть же в своей комнате, как сыч в дупле! Надо найти себе занятие, чтобы быть полезной королеве и двору.

   Одевшись в лёгкое нефритовое платье-полонез, затканное узором из цветочных букетиков, уложив волосы в малую причёску без локонов, Элоди решительно отправилась на поиски дамы д’онор. Кто, кроме неё (и королевы, разумеется), мог приставить даму ди корте к какому-либо делу?

   Девушке пришлось побегать за начальницей. Сначала в приёмной секретарь отправил её в Хлебную палату: Орнелла ди Монтино намеревалась обсудить с распорядителем то ли очерёдность питания придворных дам, то ли какие-то ошибки в подсчётах. В Хлебной палате ей сообщили, что дама ди Монтино встречается в зале Гварды с капитаном дворцовой стражи. И шёпотом добавили, что кто-то из подчиненных капитана ди Сантиса пытался забраться в галерею Роз по приставной лестнице, но перепутал окна и вместо покоев юной прелестницы попал к немолодым уже мессерам Понтедра и ди Сальта. Представляя, как почтенная седая дама Понтедра встретила молодого кавалера, со свечой в одной руке и тростью в другой, Элоди тихо хихикала, пока шла к залу Гварды. Увы, даму д’онор она не застала и там: Орнелла ди Монтино ушла к поварам проверять некие счета.

   Элоди пока не очень твёрдо изучила расположение дворцовых служб и кабинетов сановников, плохо знала служебные коридоры, оттого и отставала от дамы ди Монтино на шаг или два, но перед самым королевским обедом всё-таки настигла начальницу. Та спешила, и Элоди пришлось выслушивать её указания по дороге к обеденному залу.

   – Простите, дитя моё, за этот беспорядок, но мы предполагаем, а боги располагают. Дама дель Каттанео вынуждена была покинуть нас так внезапно, что у меня не было возможности заранее подготовить ей хотя бы временную замену. И, вот же напасть, это посольство!

   – К нам прибывает посольство? – со всей почтительностью поинтересовалась Элоди.

   – Ах, если бы! – поморщилась Орнелла ди Монтино. – О таких вещах мы знаем заранее. Нет, канцлер решил ускорить отправку посольства в Лассар. Я мало понимаю в политике, вероятно, мессер делла Нери имеет свои причины для такой спешки, но, боги, подарки!

   – От её величества – королеве Лассара и супруге наследного принца? – у Элоди загорелись глаза. Как было бы чудесно посмотреть на подарки! Матушка рассказывала (она была тогда при лассарском дворе), какими дарами обменялись в своё время принц Лиам и принцесса Идари. О, этот прославляемый букет из драгоценных камней! Говорят, её высочество Идари держит его в своём будуаре и любуется им каждое утро.

   – Верно, дитя моё. Подарки от его величества Эдмондо – не моя забота, но подарки королевы… Мы заранее сделали все заказы, мы оплатили работу мастеров, но они просто не успеют закончить за неделю то, что требует еще трёх-четырёх недель работы. Я уже узнавала у мэтра Виченцо, ювелира. Он заявил, что есть вещи, которые невозможно ускорить, эмаль должна остывать медленно, чтобы не потрескалась… Но мне-то что делать? Вот и пришлось срочно призывать поставщиков двора со всеми новинками и редкостями. Возможно, что-то удастся подобрать за эту неделю. О-о, боги, это же ещё и письма переписывать, и опись!

   – Простите, что отвлекла вас, дама д’онор, – искренне извинилась Элоди. – Я просто не представляю, чем могу вам помочь.

   – Ах, дитя, помочь вы не сможете, не теперь. Хотя… Если бы вы подождали неделю, пока мы решим вопросы, возникшие из-за этой безобразной спешки! Через неделю выберем вам новую наставницу, пока временную, а там – как пойдут дела у бедняжки Пины , дочери дамы Монги. Покуда я дам вам письменное указание быть в подчинении у вашей же матушки. Кто лучше мессеры Ридан проследит за репутацией её дочери, верно?

   – Конечно, мессера ди Монтино!

   Лицо начальницы озарилось бледной, мимолётной улыбкой. Прямо в коридоре, на подоконнике, она быстро написала распоряжение для Элоди и приложила личную печать.

   – Простите ещё раз, дорогая. Мы непременно наверстаем всё, что пропустили благодаря делла Нери.

   И, стуча красными каблучками, дама д’онор поспешила к своей госпоже, а Элоди с лёгким сердцем отправилась в апартаменты семьи Ридан, дабы провести время с матушкой.

   Тэя была счастлива, узнав, что сможет провести с дочерью несколько лишних дней. Выяснив, что Элоди пропустила завтрак, она тут же вызвала горничную. Семья Тора Ридана, главы посольства, могла рассчитывать на многое, уж на чай и закуски – вне всяких сомнений.

   – Сейчас вы перекусите, дорогая, потом мы посетим библиотеку… Мне необходимо освежить знания иларинского придворного этикета, да и вам не помешает. Пообедаем, присоединимся к королевской прогулке, а потом ожидается музыкальный вечер на открытом воздухе, так что мы сможем присутствовать без приглашения.

   Тэя щебетала и радовалась, а Элоди чувствовала себя странно. Общество матушки всегда было ей приятно, да и обещанные развлечения представлялись весьма заманчивыми, но юная дама ди корте уже привыкла, что весь её день полон учёбы, занят важными делами. Как-то неловко бездельничать, когда та же Кьяра учится со всем тщанием. И ведь ей приходится терпеть Лоренцу Сальгари, наставницу, которая не ставит бедняжку ни во что! Самой Элоди повезло с Монгой, но неизвестно, кого назначат замещать даму дель Каттанео. Будет ли новая наставница добра к Элоди, или так же, как Лоренца, начнёт третировать, гонять по пустяковым поручениям вместо прислуги, прилюдно позорить?

   Ох. А если это окажется подруга Лоренцы Сальгари? Тут-то ей, Элоди, и припомнят вчерашнюю историю с фонтанами. Мессера Сальгари не из тех, кто прощает и забывает. Остаётся надеяться, что дама д’онор сделает Элоди ученицей такой же благородной дамы, как графиня дель Каттанео. Как же всё-таки важно иметь хорошую наставницу!

   О важности наставников думал и король Иларина, изучавший сейчас торговые пути, связывающие его страну с соседями. В своё время его покойный отец сам подбирал Эдмондо учителей, и Регентский Совет не стал их менять сразу, а теперь уже и смысла в этом особого не видели. Знания наставники передавали безупречно, да и могло ли быть иначе, если лично канцлер, как глава Регентского Совета, экзаменовал короля раз в полгода? Со всем почтением, разумеется.

   Королевский кабинет выглядел мрачно и торжественно, как большая часть комнат, оставшихся от старого замка. Каменные стены скрывали панели из морёного дуба и штофная обивка цвета красного вина с коричным растительным узором и позолотой. Высокие окна с тяжёлыми портьерами дело не поправляли: они выходили на север, в парк, и свет едва рассеивал полумрак комнаты, пробиваясь сквозь густую листву. Даже днём здесь приходилось жечь свечи. Ещё покойный король высказывал желание перенести кабинет в другую комнату, где было бы светло и окна выходили на юг, но – традиции. Управляющий Кастелло дель Лаго ужаснулся, пригрозил подать в отставку, и Аугусто IV смирился, как теперь приходилось смиряться его сыну.

   Его величество король Иларина Эдмондо деи Альда, третий своего имени, внимательно слушал наставника, время от времени делал пометки в толстой тетради. Сандро Россетти обожал свою науку – экономику. Он делился с его величеством знаниями с таким пылом, с каким иной кавалер описывает прелести любовницы или стати породистого жеребца. Как король, Эдмондо вполне понимал мессера Россетти и прилагал все возможные усилия, чтобы эти знания усвоить. Ибо, как всем известно, основа благосостояния любого государства – это торговля. Чем больше ценных товаров вывозит страна, тем больше звонкого золота оседает в её казне, тем легче купить наёмников в случае войны. Правда, Эдмондо полагал, что какую-то часть золота, лежащую на Монетном дворе мёртвым грузом, стоило бы пустить в дело: выдать под процент (или даже, спасите боги, беспроцентно!) городам или гильдиям; возможно, снарядить от казны суда в Новый свет или вложить деньги в новые предприятия или путешествие какой-нибудь группы купцов…

   Но, покуда слово короля значило не больше мычания телёнка, Эдмондо деи Альда держал свои рискованные идеи при себе и покорно выслушивал, как Россетти обрушивает гнев праведный на лассарскую теорию, которая требовала не копить золото, но развивать земледелие и производство. Позже. Когда-нибудь, и даже очень скоро, Эдмондо скажет своё слово, которое вынуждены будут выслушать и Сенат, и наставники. Четыре года – и Регентский Совет потеряет власть над королём, а канцлер уже не сможет заявить с покровительственно-почтительной улыбочкой, что действует исключительно в интересах страны и его величества. Мнение его величества в расчёт при этом не принималось, а преданность Рикардо делла Нери, назначенного главой Регентского Совета и канцлером еще при покойном короле, сомнению не подвергалась.

   Как же! Может быть, четыре года назад, когда погиб король Аугусто (и Эдмондо до сих пор не был уверен, что гибель эта была случайной), канцлер делла Нери и был исключительно предан Иларину, но теперь преданность эта приобрела некую собственническую окраску.

   А зачем он привёз на днях дочь, Фиоренцу? Хорошенькая невинная девочка, но что ей делать при дворе в одиннадцать лет? Искать супруга? Смешно. Дочь канцлера, главы Регентского Совета получит гору предложений в тот же день, как Рикардо делла Нери начнёт искать зятя, но вряд ли канцлер будет открывать приём прошений. Эдмондо был уверен, что делла Нери уже выбрал мужа для своей дочери, и шевелился в душе нехороший червячок подозрений, что этим мужем должен будет стать он, король Эдмондо III. Мнение его величества и в этом вопросе в расчёт не примут, Сенат и Совет похоронят его сопротивление под вескими аргументами, в том числе – государственной необходимостью и долгом монарха. Тьфу! Чтоб им… А когда дочь канцлера родит детей королевской крови, так ли уж нужен будет сам Эдмондо?

   Перо сломалось в пальцах, и венценосный ученик досадливо сбросил обломки в корзину для бумаг. Только сейчас Эдмондо заметил, что Сандро Россетти умолк и наблюдает за ним с какой-то трепетной осторожностью, словно и хотел бы заговорить, но не решается.

   – Простите, наставник. Задумался. В начале осени Сенат будет рассматривать бюджет на следующий год, и мне бы хотелось, чтобы канцлер… Нет, забудьте!

   Король взялся за новое перо и нож, примерился и срезал кончик. Придирчиво осмотрел получившийся угол, расщепил его. Россетти всё ещё молчал, и Эдмондо поднял на него взгляд, изломил левую бровь в немом вопросе.

   – Не мне, простому учителю, советовать канцлеру или королю, ваше величество, – осторожно произнёс Россетти и глубоко поклонился.

   – Но в вашем голосе звучит тихое «но», – хмыкнул юный король. – Увы, Регентский Совет не услышит ни вас, ни меня. Глава его на всё имеет собственное мнение и поступает согласно ему, руководствуясь интересами Иларина, разумеется.

   – Совет состоит не только из его главы, государь, – ещё осторожнее и тише сказал учитель.

   – Но голос его звучит громче прочих, и его люди окружают меня со всех сторон.

   – Позвольте напомнить, ваше величество, что весь Совет присягал вам и вашему отцу, что передаст власть, когда придёт время. Также и я присягал наставлять вас в экономике и прочих… материях, которые вам будет угодно изучить. Присягал не Регентскому Совету, ваше величество.

   Эдмондо откинулся на резную спинку громоздкого стула. Если он правильно понял Сандро Россетти, тот сейчас рисковал собственной головой, предлагая ему… союз? Заговор? Но разве король может задумать заговор против себя? И что может предложить простой учитель?

   – Если бы члены Совета помнили о своей присяге так же, как вы!

   – Некоторые помнят, государь.

   – Разве кто-то из них сделал что-то во исполнение долга, наставник?

   Россетти закусил губу, взгляд его метался между дверью и терпеливо ожидающим Эдмондо. В открытое окно ворвался девичий смех: кто-то гулял неподалёку, в парке.

   – Разве Косимо ди Морелли – не один из ваших друзей? Разве не предан он вам превыше прочих? – прошептал, наконец, наставник.

   – Сын Хранителя казны? – король отвернулся к окну и долго молчал. – Отчего вы заговорили об этом сегодня?

   – Лучано ди Морелли получил сведения, что ваша матушка недовольна Советом и лично делла Нери.

   – Моей матушке на меня наплевать, – с мимолётной улыбкой заверил Эдмондо.

   – Может, ей и безразличен сын, но не безразличен король. В последнее время этот гот, цу Ланге, родич её величества, ведёт интересные беседы с некоторыми кавалерами – о том, что королю пора бы править самому, а Регентский Совет можно и распустить за ненадобностью. Он раздаёт обещания… от имени королевы, не от вашего, но если эти речи дойдут до канцлера, то…

   – Понимаю. Делла Нери может и не поверить, что я не знал и не одобрял таких… бесед.

   Наставник поклонился, подтверждая правоту короля.

   – Что-то ещё? – Эдмондо сжал челюсти. Свежеочиненное перо он уже сломал и теперь мял его в пальцах.

   – Её величество… Простите мою дерзость, государь!

   – Говорите, мессер Сандро. Я должен знать всё, чтобы принять верное решение.

   – Её величество едва не каждый вечер принимает у себя… в личных покоях капитана дворцовой стражи Гуэрино ди Сантиса. А после того, как он уйдёт, королеву посещает цу Ланге и нередко остаётся до рассвета.

   Король оторвал взгляд от окна и перевёл на свои руки, терзающие перо. Замер на мгновение, а после аккуратно положил остатки пера в корзинку.

   – Простите, наставник, я переутомился сегодня, – мягко сказал Эдмондо. – Лучше бы нам закончить урок. Я думаю прогуляться верхом… с друзьями. Надеюсь, Косимо ничем не занят сейчас.

   – Конечно, ваше величество. Верховая езда, как и прогулки, очень, очень полезна для здоровья. С вашего позволения, я удаляюсь. Возможно, мне встретится по дороге юный мессер ди Морелли.

   Россетти поклонился, прощаясь, и покинул кабинет. Король встал, подошёл к окну и долго смотрел на парк – покуда в дверь не постучали с сообщением, что его Сафлор осёдлан и ожидает у западного крыльца, выходящего на дорогу к Вьяджиаторе.

ГЛАВА 7

Несколько дней Элоди с матушкой, ни о чём не заботясь, наслаждались теми развлечениями и удовольствиями, которые мог предложить Кастелло дель Лаго. Без наставницы юную даму ди корте не могли допустить к дежурству при королеве, оттого весь день Элоди был совершенно свободен, кроме, разве что, ежедневной прогулки королевы. На склоне дня, когда солнечные лучи делались мягкими и ласкали нежную кожу дам без вреда, за два часа до ужина её величество прогуливалась по паркам и рощам резиденции. Вместе с ней, разумеется, прогуливались дежурные дамы ди корте (а иногда и все), за ними следовали прочие придворные дамы: имеющие должность при дворе, супруги сановников, а следом – и гостьи двора. Далеко не все благородные мессеры, имевшие право бывать при дворе, служили на каких-либо должностях, и вечерняя прогулка была для них единственной возможностью более или менее близко увидеть королеву Адалинду и даже, может быть, обменяться с ней несколькими словами.

   Многие дамы брали с собой на прогулку собак (большей частью болонок, левреток и орейлей), хорьков и горностаев. Мода на питомцев, угасшая было, возобновилась с новой силой в последний год или два. Вся эта процессия тянулась, как длинная пёстрая змея, но змея, издававшая сотни, тысячи звуков: шелест платьев из нежного шёлка, жёсткой тафты, шитья и кружев, щебет высоких женских голосов, собачий лай и писк ручных зверьков. У Тэи начинала болеть голова уже через четверть часа прогулки, но, увы, манкировать ею было нельзя: отсутствие одной или обеих дам Ридан непременно будет замечено и доведено до сведения королевы, а уж Адалинда деи Альда может и всерьёз оскорбиться. Будь положение Тэи заметно или хотя бы срок поболее, она уж сумела бы отвертеться, но сейчас это было бы затруднительно. Поэтому Тэя выпивала бокал мятного отвара перед каждой прогулкой (а зачастую – и после) и стоически терпела все полтора часа, отведённые на это мероприятие.

   Остальное же время полностью принадлежало матери и дочери. Они посещали библиотеку, погружаясь в хитросплетения иларинской геральдики и этикета, а ещё Элоди под расписку получила у Хранителя Знаний роман «О хитроумном Зорро», герой которого, рыжий лис, ловко одурачивал то селянина, то его собаку, то глупых кур. Взяв с собой книгу, дамы Ридан забирались в тихий уголок парка, где нашли удобную скамейку в тени каштана, и по очереди вслух читали роман, прерываясь только на приступы смеха да на глоток воды из крохотного питьевого фонтанчика неподалёку.

   Виконтесса Ридан восстановила прежние знакомства и с очаровательной непринуждённостью вернулась в круговорот светских встреч, неспешных чаепитий и тихих сплетен; теперь компанию ей и её приятельницам составляла также и Элоди. Тэя намеревалась представить дочь как можно более уважаемым придворным, дабы заручиться поддержкой для девушки на случай… Да мало ли случаев происходит при дворе!

   Вечера, конечно, дамы проводили с Тором Риданом, который обожал «своих девочек» и очень ценил их общество. При всей нелюбви к дворцовой жизни Тэя легко могла поддержать разговор на любую тему, хотя предпочитала беседы об искусстве, а Элоди больше слушала мать и деда, которые обменивались новостями и тонкими замечаниями о прочитанных книгах. Граф Ридан ожидаемо возглавил посольство в Лассар и готовился к отъезду со всей ответственностью, урывая жалкие часы для сна, но непременно ужиная с семьёй сына. Тор Ридан был весел – или хотел таким казаться – оставляя трудности своей службы за дверью апартаментов, но Элоди замечала, как тени пролегли под глазами деда, как глубже и резче стали морщины на любимом лице. Впрочем, граф не жаловался и с очевидным удовольствием проводил вечера с невесткой и внучкой. К концу ужина лицо его светлело и даже морщины, кажется, разглаживались, поэтому Элоди не пыталась пораньше уйти к себе, в галерею Роз.

   Такой свободной жизни пришёл конец к вечеру четвёртого дня. Элоди как раз освежалась в своей комнате в галерее Роз перед ужином с матушкой и дедом, когда горничная Нанца постучалась в дверь с письмом из дворцовой канцелярии. Даму ди корте Элоди Ридан и её почтенную матушку Тэю Ридан приглашали на завтрашнюю прогулку по озеру Раджианте на королевской галере «Перла дель Маре» и обед, который пройдёт там же, на галере. Ответа не предполагалось, как, впрочем, и отказа: слишком высокой честью было подобное приглашение. Элоди была уверена, что большинство придворных со смертного одра встали бы, лишь бы оказаться на борту «Морской жемчужины», а уж отобедать с их величествами! Не за одним столом, конечно, не таково личное положение Тэи и её дочери, но войти в число нескольких десятков избранных – это дорогого стоило.

   Уже предвкушая восторг матушки и завтрашний праздник, Элоди впорхнула в семейные апартаменты, размахивая конвертом. Тэя действительно обрадовалась, завизжала, как девчонка, а после спохватилась и смущённо прикрыла рот ладонью, глядя на нахмурившегося графа..

   – Простите, батюшка, – повинилась она перед свёкром, сверкая глазами и улыбкой. – Я так взволновалась! Не сердитесь, прошу.

   – Ах, нет, дорогая, я не сержусь. Меня смущает это приглашение. Заметьте, я не приглашён. Конечно, у меня хватает дел, связанных с отъездом посольства, но… Кажется, я должен начать этот разговор сегодня. Я надеялся отложить его до возвращения вашего отца, Элоди, но он решил не дожидаться.

   – Какой разговор, кто чего не дожидается? О чём вы, дедушка?

   – Позже, дорогая, – принуждённо улыбнулся граф Ридан. – Все серьёзные разговоры – после ужина. Докторусы рекомендуют во время еды говорить поменьше, а если и говорить, то на приятные лёгкие темы. Например, что нового вы сегодня прочитали, дорогие мои?

   И Тор Ридан повёл дам к столу, беседуя о пустяках. Элоди весь ужин просидела, как на иголках. Только воспитание и память о жёстких выговорах матушкиной подруги, мессеры Гардис, удержали девушку от расспросов и видимых проявлений нетерпения. За филе морского языка, фаршированным шампиньонами, и куропатками под апельсиновым соусом граф обсудил с невесткой и внучкой прочитанный ими роман о лисе. Под блинчики с кремом шантильи дал дозволение присутствовать на представлении труппы актёров-кукольников, приглашённой ко двору лично его величеством. Когда подали чай с безе, засахаренными фиалками и конфетами, Тэя завела разговор о том, что хотела бы пригласить в поместье Фонте Фреска садовника из Лассара, дабы спланировать новый цветник в восточном стиле. Её дочь в этот момент готова была завизжать от любопытства не хуже собственной матушки. Но всё когда-нибудь кончается, закончился и ужин.

   Риданы устроились в гостиной, куда прислуга подала лимонад. Взрослые выбрали глубокие кожаные кресла, а Элоди села на низкую скамеечку у ног деда, сложила руки на коленях и всем видом показывала, как терпеливо она ожидает обещанного серьёзного разговора. Вопреки её надеждам, за время ужина граф не развеселился; кажется, его настроение, напротив, испортилось. Глубокая поперечная морщина, обычно почти незаметная, разрезала лоб, и взгляд граф Ридан отводил куда-то вниз и в сторону.

   – Дорогая Элоди, – начал он, наконец. – Вы ещё не размышляли о замужестве?

   – Пока нет, – удивилась девушка. – Вы же сами говорили, что мне стоит побыть при дворе хотя бы два-три года, присмотреться к молодым людям, а далее уже выбирать – с открытыми глазами и пониманием, чего ожидать от будущего мужа.

   – Да, верно. В другой ситуации я бы и не начал этого разговора, – Тор Ридан поморщился. – Но, возможно, ваше сердце уже кем-то очаровано? Видите ли, мне поступило предложение от некоего кавалера, и я хотел бы знать, как вы смотрите на замужество вообще, а на этого кавалера – как на будущего супруга.

   Тэя молчала, настороженно слушая свёкра. Пальцы её безотчётно перебирали крохотные жемчужинки, из которых собрана была кисть веера. Слегка успокоило её обещание Тора Ридана:

   – Поверьте, Элоди, наша семья достаточно богата и влиятельна, чтобы мы не принуждали вас к браку с кем бы то ни было. Покуда я не стал отвечать ни согласием, ни отказом, отговорившись отсутствием вашего батюшки. Время на размышления у вас будет, до осени – уж точно.

   – Ах, дедушка, да кто же он? – рассмеялась девушка. – Вы интригуете меня… или не хотите называть имя?

   – А я не сказал? Вашей руки просил его высокопревосходительство, маркиз Рикардо делла Нери. Он хотел бы уже к осени стать вашим супругом.

   Карие глаза юной Элоди Ридан широко распахнулись в глубочайшем изумлении.

   – Дедушка, но он же старый! – воскликнула девушка, а её мать издала некий придушенный стон.

   – Ну-ну, – неловко рассмеялся граф Ридан. – Если он стар, то я, уж верно, совсем дряхл, и пора мне на суд богов.

   – Что вы, дедушка! – ахнула Элоди. – Вы совсем не старый, конечно, нет! Просто…

   – Понимаю, дорогая. Можно быть молодым дедушкой в мои годы, но сложно назвать мужчину молодым мужем, когда ему уже полвека.

   Элоди рассмеялась, обнимая колени деда.

   – Дедушка, вы такой, такой! Вы никогда не будете старым!

   – Что ж, значит, мы не дадим согласия на ваш брак, вот и всё, – старый дипломат нежно потянул за рыжий локон. Тэя ахнула, неловко дернула веер – и жемчужины рассыпались по паркету с тихим шелестящим постукиванием.

   – Но это же канцлер! Как мы можем ему отказать?

   – Не тревожьтесь, дорогая невестка! Главное – не отказывать напрямую. Пока Морн отсутствует, через несколько дней уеду я, и никто, даже канцлер, не рискнёт настаивать на немедленном ответе. Это даже неприлично, такая поспешность. Элоди, если делла Нери попытается за вами ухаживать…

   – Я знаю, дедушка!

   Элоди вскочила со скамеечки, приняла позу послушной ученицы, опустила взор и ужасно занудным голосом протянула:

   – Мессер, я не могу принять этот подарок без разрешения матушки, он слишком дорог для скромной девушки. Мессер, я не могу принять ваши ухаживания без разрешения батюшки, я почтительная дочь. Мессер, я не пойду с вами в этот тёмный уголок без компаньонки, это страшно неприлично, а я приличная девица.

   Граф расхохотался, колотя ладонями по подлокотникам кресла, и даже Тэя улыбнулась дочери нервной, дрожащей улыбкой.

   – Так и говорите с канцлером, дорогая! – утирая слёзы, одобрил Тор Ридан. Он с лёгким сердцем оставил тему замужества внучки, вернее, отложил. Время терпело, а избежать нежеланного брака можно разными путями. Сейчас графу хотелось просто приятно провести время с дорогими его сердцу дамами. К тому же, надо было вызвать горничную, чтобы та собрала рассыпавшийся жемчуг и отнесла веер в починку.

***

Канцлер Иларина стоял у борта галеры, наблюдая, как чайки кружат над небольшой флотилией, следующей за великолепным флагманом, несущим королевский штандарт. От послеполуденного солнца пассажиров защищал маркизетовый навес над верхней палубой, жара смягчалась прохладным ветерком. Отличный день для водной прогулки! Вёсла гребцов с нижней палубы ритмично ударялись о воду под счёт рулевого; слабые озёрные волны плескали о борт. Аромат благовоний не мог перебить стойкого запаха смолы и рыбы, которым насквозь пропахло дерево, но этот запах канцлеру даже нравился: навевал смутные грёзы о дальних морях и таинственных землях. Галера «Перла дель Маре» была своеобразной гордостью иларинского флота. Созданная не для боя, но для того, чтобы показать величие Иларина, «Перла дель Маре», иначе – «Морская жемчужина» никогда не видела моря, кроме того недолгого пути, когда её перегоняли из Силийских верфей вдоль побережья. Потом упряжки волов несколько дней тянули галеру вверх по течению Тальи до самого озера Раджианте. После «Морская жемчужина» не покидала озера, как и все её предшественницы, отходя от берега несколько раз за лето.

   Вчера король Эдмондо пожелал насладиться видами с озера, королева-мать Адалинда поддержала сына, и двор охватила водяная лихорадка. Разумеется, всех придворных галера вместить не могла, и большая часть дам и кавалеров наняла яхты и лодки, чтобы следовать за «Перлой дель Маре».

   Кто-кто, а канцлер мог не беспокоиться о том, чтобы попасть на галеру или за королевский стол. Напротив, делла Нери пришлось лично разъяснить распорядителю, что сегодня он желает обедать не буквально за королевским столом, но за одним из ближайших. А уж как сопел мессер Асконе, когда узнал имена будущих соседок канцлера! На эти места могли претендовать дамы, имеющие куда больше веса при дворе, но, увы им, юная красота Элоди Ридан в глазах Рикардо делла Нери перевешивала все политические соображения.

   Большие столы на палубе не ставили, опасаясь конфуза: уже случалось, что кто-нибудь терял равновесие, цеплялся за скатерть и всё же падал, роняя драгоценный фарфор и хрусталь. Поэтому на кормовой надстройке для их величеств и двух их сотрапезников ставили отдельный стол, а чуть поодаль – ещё два, для самых желанных гостей. На основной палубе, поблизости от кормы, устанавливали столы для тех придворных, которые были приглашены к обеду, а остальным предлагалось наслаждаться уже тем, что их допустили на борт великолепной «Перлы дель Маре».

   Сегодня за королевским столом будут сидеть их величества, кузен королевы-матери (чтоб ему оливкой подавиться!) и – рядом с королем Эдмондо – очаровательная Фиоренца делла Нери. В белом платье, с белыми шёлковыми лентами и жемчужными нитями в тёмных, с едва заметным красным отливом, волосах, дочь канцлера была сегодня прелестна той прелестью юной девушки, которая почти ещё дитя, но уже чувствует силу своей женственности. Отец потратил уйму денег на учителей, строго экзаменовал дочь, и ум девочки был развит не по годам. Канцлер усмехнулся: рано или поздно Эдмондо падёт к ногам его дочери, и уже внук делла Нери наденет Морской венец, корону Иларина.

   Рикардо делла Нери собрался подняться на кормовую надстройку галеры, когда столкнулся с одной из придворных дам, почти что упавшей ему в руки. Канцлер едва успел подхватить её, неловко размахивающую руками, и помог сохранить равновесие. Отпустил, убедившись, что дама твёрдо стоит на ногах, окинул пронзительным взглядом. Отметил про себя, что галеру почти не качает: да и с чего бы, если озеро спокойно? Слабо закреплённый край навеса хлопал над головой.

   – Мои глубочайшие извинения, мессер, – дама опустилась в реверансе столь глубоком, что его подобало бы делать перед монаршей особой. Уже не юная девица, но и до старухи ей далеко, насколько можно судить по лицу, покрытому белилами, румянами и прочей пудрой. Дурацкая мода: никогда не угадаешь точно возраст, да и черты лица изменяются краской до неузнаваемости. Поговаривают, кое-кто из придворных кавалеров пытался знакомиться со своими жёнами, не узнав их под «нарисованным» лицом.

   – Ничего, сударыня, – попытался было отмахнуться канцлер. – Я понимаю: качка, каблуки… Вам стоит позволить кому-то из кавалеров сопровождать вас, покуда вы на борту.

   – Отнюдь, мессер, – тихо возразила женщина. Теперь канцлер узнал её: одна из дам ди корте, Лоренца Сальгари. Она оказывала ему услуги с той девочкой из Луккано, год назад. – Я осмелилась привлечь ваше внимание, поскольку дело моё не официально и приходить с ним в ваш кабинет, мне показалось, не лучшая идея.

   – Что ж, мессера Сальгари… Да поднимитесь же, не дай боги, нас качнёт! – делла Нери подал Лоренце руку, помогая подняться из реверанса. – Что заставило вас искать моего общества?

   – Вот это, мессер, – в ладонь канцлера легли два тонких конверта, и он, сохраняя равнодушное лицо, убрал их за отворот камзола. Потом пара не спеша двинулась к накрытым столам, к которым уже несли блюда с жареной птицей, супницы, из которых выбирался аромат рыбы, открывали бутылки с вином, обмахивали от невидимой пыли стулья. – Эти письма случайно попали мне в руки, и я решила, что вам приятно будет получить их… вместо адресатов. Поверьте в мою искреннюю преданность, мессер. Для меня будет величайшим удовольствием помочь вам в ухаживании за юной мессерой Ридан.

   – Забавно. Как быстро разлетаются слухи при дворе, – принуждённо-весело произнёс делла Нери. От негромких, но назойливых хлопков навеса закололо в левом виске.

   – О, да. Слухи утверждают, что вы намерены просить руки Элоди Ридан. Я буду счастлива передать от вашего имени цветы, записку, подарок, а если девушка будет противиться… А она скорее всего будет противиться, слишком юна и глупа, вряд ли оценит честь стать супругой такого кавалера. Так в этом случае – ключ у вас остался с прошлого года, мессер? Или мне заказать копию?

   – Остался, мессера Сальгари, благодарю за заботу. Возможно, мне действительно вскоре понадобится, чтобы дорога до галереи Роз была свободна.

   – Вы можете быть уверены в моей помощи, мессер! – пылко пообещала Лоренца.

   – Благодарю вас, я запомню, мессера, – многозначительно произнёс канцлер. Не та услуга, которой можно гордиться, но если дама так предана, как утверждает, можно будет использовать её и в иных ситуациях. Пусть Ласко поспрашивает об этой Сальгари, чем-то ей насолила юная дама ди корте. – Позвольте проводить вас к столу?

   Лоренца поблагодарила и заняла место, указанное распорядителем. Настроение у неё было радостным, душа танцевала, как солнце на гребнях мелких озерных волн. Чайки над галерой кричали, чуя поживу. Рикардо делла Нери покинул благородную даму, поднялся в надстройку по застеленной ковром лестнице и прошёл далее, за свой стол. Канцлера уже ожидали барон Ласко (его секретарь и конфидент(10)) и обе очаровательные дамы Ридан.

   (10) Конфидент – тот, кому доверяют секреты и тайны.

ГЛАВА 8

Жнец не получил именного приглашения на «Перлу ди Маре», а тратить попусту время и деньги на аренду судна (или места на одном из судов) не пожелал. Он предпочёл отправиться в городок Вьяджиаторе, где пару лет назад выкупил половину дома у небогатой почтенной вдовы. Гостиная и две крохотных комнатки. Жнецу этого было довольно, хотя он-то был весьма богат. Но зачем что-то большее, если ему нужно было всего лишь место для уединения и отдыха от придворной суеты? Готовила и стирала ему вдова, за умеренную плату.

   В неё не было доступа никому, кроме самого Жнеца. Он сам мыл полы, протирал пыль, менял масло в лампадах и свечи на столике перед портретом Матери. Часто он жалел, что не заказал портрет Учителя, но кто бы ожидал, что старый раскаявшийся убийца погибнет от руки случайного нищего? Жнец до сих пор помнил тот день: уютную тишину храма Хиато, Владетеля Посмертия, запах кедра, ладана и горячего воска от десятков свечей. Оборванец стоял над чашей с пожертвованиями, а Учитель встал рядом, укоряя за воровство у бога. Блеск заточенного обломка ножа в руке оборванца оказался внезапным и коротким, а в следующий миг сам убийца отшатнулся в ужасе, а брат Тео схватился за грудь и в изумлении смотрел, как меж пальцев его стекают струйки, тёмно-красные в полумраке храма. Дальше в памяти Жнеца сохранились лишь обрывки: посеревшее лицо Учителя, его последний шёпот: «Твоя миссия… Помни, ты узнаешь…»

   Обшарпанные дома и грязные переулки, то спина, то профиль оборванца, быстрое дыхание, выдернутая из широкого рукава камзола гаррота. Крик ужаса, перешедший в хрип, бьющееся тело, последняя судорога. И вот тогда, уже опуская свою первую жертву на грязную мостовую в вонючем припортовом проулке, Жнец понял: вот оно! Его миссия открылась перед ним во всей своей глубине и величии. Небо предназначило ему защищать слабых, тех, у кого нет иной защиты; если же Жнец опоздает – всегда остаётся мщение. Возмездие. Рука Жнеца прервёт преступные жизни, отправит души грешников к ногам Владетеля Тьмы, а там уже Хиато решит, сразу ли отправить ли душу на перерождение или прежде подвергнуть очистительным мукам.

   И вот сейчас, начищая мелом подсвечники под всепрощающим взором Матери, Жнец в который раз пожалел, что не может повесить рядом – или напротив – портрет брата Тео, воздать ему те же почести, что и женщине, которую он не помнил по-настоящему, женщине, давшей ему жизнь, женщине, перед которой он был виновен до последнего вздоха. Не защитил. Лежал, слабый и беспомощный, пока её равнодушно, быстро, как если бы исполнял скучный долг, насиловал и душил наёмный мерзавец. Лежал, не в силах даже перевернуться после удара о стену, и смотрел в окровавленное, полное муки лицо Матери. Да, Жнец понимал, что в свои тогдашние три года мог разве что укусить убийцу за ногу, и брат Тео сотни раз упрекал его за чрезмерное самоуничижение превыше гордыни, но… Даже Отец обвинял сына в смерти Матери. Если бы мальчик не сломал игрушку, если бы матушка не повела его в лавку, если бы взяла не одного охранника, а нескольких! Но кто ожидал, что до соседней улицы они не дойдут?

   Отец велел срезать все белые розы с любимых матушкиных кустов, оставив их ободранными и жалкими. Розы были везде: лежали в гробу, на дне ямы, в которую опустили гроб, охапки их сбросили сверху, а лепестками была усыпана вся земля вокруг могилы. Лицо матери было белее роз, пока его не отрезала от мира живых крышка гроба. Отец стоял молча всю службу, не отрывая взгляда от гроба, а после – от могилы. Сын для него словно перестал существовать. Мальчик ждал своей очереди положить цветы на рыжий глинистый холмик, сжимал стебли, с которых никто не позаботился срезать шипы, и по рукам его текла кровь. Её медный запах, пробивавшийся сквозь тяжёлый вездесущий розовый аромат, с тех пор всегда вызывал в памяти тот проклятый день, те четверть часа, которые лишили его матери и отца – и того тепла, той семейной близости, которая была прежде. Была и потерялась, растворилась в душевной боли.

   Жнец отложил бронзовый подсвечник, опустился на колени и, неотрывно глядя в нежное лицо Матери, зашептал молитву небесам о благополучии мученицы Алмы. Конечно, Мать была на небесах, Владетель Хиато не назначил бы ей иной судьбы! Но, если молитва сына может иметь хоть малейшее влияние на её посмертие, то сыновний долг совершенно ясен. И Жнец повторял литанию раз за разом, всматриваясь в лицо Матери, пытаясь вспомнить хоть что-то кроме ощущения тепла, нежности и сияющей доброты. Женщина на картине стояла возле розовых кустов, сплошь покрытых белыми цветами, а у ног её на рассыпанном зерне кормились белые почтовые голуби. Тёмные глаза и рыжие кудри дамы были прекрасны, как и правильное лицо, как и нежные руки с розой в них. Улыбка нежных уст была тонкой и загадочной; то казалось, что дама весела, то – что печальна. Белое платье казалось сшитым из облаков и солнечных лучей и почти ослепляло Жнеца, вызывая скупые горячие слёзы. Должно быть, из-за слёз черты покойной Алмы поплыли вдруг, лицо её стало совсем молодым, юным даже, живо напомнив сыну ту девушку, Элоди. Голуби так же преданно кружили вокруг неё, как вокруг Алмы, волосы горели мягким золотом и медью, а после, на лужайке с фонтанами, радуги переливались в этих дивных волосах, как истинный нимб посланницы небес. Боги!

   Жнец пошатнулся, не веря себе, своему видению. Посланница небес? Голова его кружилась от благоговейного ужаса, лицо на портрете и лицо из его воображения плыли и плавились, покуда мир не встал на место с тихим стуком упавшей свечи. Одно лицо. Одна душа. Одно сияние небесной чистоты. Мужчина плакал в тихом восторге от понимания, сколь грандиозная, ответственная служба ожидает его. Раньше Жнец думал, что уже понял и принял свою миссию? О, нет! Истинный смысл его существования открылся перед ним вот сейчас, когда лицо его Матери на портрете чудесным образом сделалось лицом юной дамы ди корте. Миссия его только началась, отныне долг Жнеца – защитить от мирской грязи и греха невинное тело и возвышенную душу мессеры Элоди Ридан.

***

Обед достойно завершил прогулку по озеру, и почти сразу после него галера вернулась к причалу Кастелло дель Лаго. Их величества отправились к себе: отдохнуть, освежиться и сменить наряд перед вечерней прогулкой в парке резиденции. Прочие придворные также разошлись кто куда: кто – переодеться, кто – убить время в ожидании ужина.

   Молодые придворные бездельники собирались было провести остаток дня за бочонком-другим вина, но Оттавио Серра заявил, что вульгарная попойка пристала разве что портовому быдлу, и предложил приятелям отправиться на рыбную ловлю. О, конечно, никакой цели вроде поймал-пожарил-съел. Нет. Молодой кавалер придумал отличное развлечение: взять с собой вино, закуски и устроить состязание. По условиям, если кто поймал рыбу, то остальные кавалеры непременно должны тут же осушить по бокалу вина. Как следствие, самым трезвым окажется самый умелый и удачливый рыболов. Идея была принята с восторгом.

   Не прошло и часа, как благородные господа устроились на берегу озера, там, где впадали в него десятки мелких ручьев, на которые разбивался Туманный водопад. Тут было довольно шумно из-за близости самого водопада, зато и рыба любила это место: здесь нередко гуляли придворные, и дамы охотно кормили рыбок, бросая им с берега хлеб и распаренное зерно. Пока слуги расстилали на ровной стриженой лужайке ковры и скатерти, пока выгружали из корзин вино и лёгкие закуски, кавалеры подготовили удочки и по команде забросили крючки в воду. Поплавки из пробки и гусиных перьев закачались на слабых мелких волнах, расходящихся от места, где воды ручьёв смешивались с озёрной. Первый карасик польстился на наживку, не прошло и десяти минут, и слуги поспешили к господам с полными бокалами и подносами, загруженными паштетом в корзиночках, сырами и вялеными фруктами, куриными крылышками в меду и свежей земляникой… И чего только не было на этих подносах! Кавалеры выбрали себе еду по вкусу, и каждый осушил бокал трёхлетнего алезского – кроме Мауро Спинелли, который осторожно снимал рыбку с крючка, чтобы выпустить в воды Раджианте.

   Следующий заброс последовал сразу за вином, и рыба не заставила себя ждать. Ещё один карась забился на крючке у Массимо ди Герра. А потом ещё и ещё, и через час никто из компании не мог бы со всей честностью назвать себя трезвым. Разве что ди Герра сохранял каменную физиономию, но друзья уже привыкли к этому. Прочие же кавалеры во главе с Оттавио были веселы и открыты, и языки свои не могли держать при себе. Между бокалами юноши обсуждали нынешнюю прогулку на галере и придворных дам. Кто первым заговорил о канцлере и Элоди Ридан – неизвестно, но воистину вино обнажает мысли и характеры.

   – Как вы полагаете, долго делла Нери будет ухаживать за девушкой, прежде, чем поведёт себя, как племенной бык… то есть, как обычно? – Руджеро Фонтана был прямолинеен, чтобы не сказать – груб.

   – Фи, мессер Фонтана! – Оттавио Серра любил дам и очень не любил тех, кто плохо говорил о них – или был груб. – Девушка, мне кажется, из тех, кто не продаётся ни за колечко, ни за что посерьёзней.

   – Да ладно, Оттавио! Можно подумать, делла Нери спрашивал согласия у остальных! – отмахнулся Фонтана. – Ничего не хочу утверждать, мессеры, но служанка юной Феретти, ну, которая прошлым летом спешно вышла замуж за вдовца из Тальи, рассказывала моему лакею, что девушка лишилась невинности не совсем добровольно.

   – Служанка врала! – напрягся молодой ди Фальчетто. – Не может быть, чтобы маркиз делла Нери обесчестил дворянку, и это сошло ему с рук.

   – Конечно, девка врала, иначе быть не может, – покладисто согласился Руджеро Фонтана. – Но у матери Феретти внезапно появилось трёхрядное ожерелье из восточного радужного жемчуга. Откуда бы, если такое ожерелье стоит больше, чем всё их жалкое поместье вместе с деревушкой?

   – Вы наивны, ди Фальчетто! – поддержал приятеля Оттавио. – Ставлю на то, что через несколько дней мы увидим новенькое украшение от придворного ювелира на очаровательной девице. Конечно, Риданы – не какие-то там Феретти, поэтому жемчугом дело не ограничится, но всё продаётся, в конце концов. Сама Элоди, допустим, чиста и горда, но ей и её родным придётся смириться после того, как…

   – И то верно! – хохотнул Мауро Спинелли. – Раз уж непоправимое свершится, проще получить за это компенсацию, чем устраивать позорную свару с главой Регентского Совета.

   Ди Фальчетто кусал губы.

   – Но как такое вообще могло случиться? Это же галерея Роз! Туда невозможно попасть! Да и соседки услышали бы шум.

   Фонтана заржал, как пьяный жеребец.

   – Да вы точно наивны, друг мой! Это нам туда не попасть, а перед канцлером пол ещё и лепестками роз посыпят! Окна у Круглой комнаты выходят на озеро, а у прочих обитателей галереи – во двор. Никто ничего не услышит. Кстати говоря, ставлю на неделю после отправки посольства!

   – Принимаю! – выкрикнул Джакопо Сильвестри. – Три дня, не более!

   – Удваиваю! На следующий же день! – объявил Мауро Спинелли. – Делла Нери ждать не станет и семью девчонки не испугается. Знаете…

   – Эй, Амато! – прервал приятеля кавалер Серра. – Амато, у вас клюёт!

   Амато Ринальди спохватился, ловко выхватил из воды очередного карасика, кавалеры вновь насладились сладким алезским и разговор о рыженькой Ридан увял сам собой.

   Жнец пил молча и ужасался. Он знал: двор не самое чистое место в Иларине и на грешной земле, но такое? Чтобы канцлер, почти высшее лицо государства, так обращался с благородными девицами? Невероятно! Как же давно он не был в Круглой комнате? Пожалуй, со смерти предыдущего короля; и даже помыслить не мог, чтобы храм истинной любви превратили в бордель.

***

Элоди было не по себе с того момента, как она вернулась в свою комнату. Она пыталась разобрать ноты, присланные из Лассара – законодателя культуры и моды. В первый же вечер Элоди удостоверилась, что даже в соседней комнате её игра не слышна и никому не мешает. Музыка, как оказалось, даже из галереи не слышна, особенно если задёрнуть портьеру, прикрывающую дверь изнутри. Теперь Элоди хотела размять пальцы. Уже несколько дней девушке было не до музыки, а это нехорошо: руки надо нагружать постоянно. Однако дело не ладилось. Всё казалось ей, что кто-то наблюдает, слушает, как она подбирает мелодию на мандолине, смотрит в спину, дышит совсем близко. Девушка сама не могла понять, что не так. Дверь – толстую, прочную – она заперла на ключ, на окнах снаружи красовались кованые решётки – ни выпасть, ни влезть.

   О предложении брака, переданном дедом, она почти забыла ещё до того, как покинула апартаменты семьи Ридан. Граф обещал не неволить её, и поводом для беспокойства служило нечто иное. Но что? Элоди отложила мандолину, убрала в шкатулку черепаховый плектр(11) и подошла к центральному окну, которое открыла ещё в полдень. Солнце заходило за вершины гор, и на всю западную часть долины уже пала тень. Небо ещё голубело, но блеск озера пригас, от воды тянуло прохладой. Девушка поёжилась, закрыла оконные створки и опустила стопор. Звуки снаружи: плеск волн, шелест прибрежного камыша, крики чаек – всё это стихло, Круглую комнату словно обернули ватой. Читать не хотелось, приглашать ту же Кьяру – тем более. Не сказать, чтобы Кьяра не нравилась Элоди, но казалась ей слишком слабой и податливой для дамы ди корте. Впрочем, мысленно одёрнула себя Элоди, дамами ди корте они стали одновременно, и неизвестно пока, кто из них более соответствует должности; это покажет только время.

   Элоди подёргала сонетку, вызывая камеристку и горничную. Раз её присутствие на службе не требуется, развлечений не хочется, то отчего бы не лечь спать пораньше? Энрика и Нанца явились скоро, часто застучали в дверь. Элоди впустила служанок и отдалась ежевечернему ритуалу: освежилась, надела ночную рубашку из льняного батиста, деликатно отделанную узким халланским кружевом, а поверх – дымное(12) дезабилье(13) с чёрными лентами. Нанца убедилась, что у Элоди есть вода и для питья, и для умывания, подхватила ведро и покинула комнату. Поклонившись госпоже, за горничной последовала и камеристка. Элоди закрыла за ней дверь, задула свечу и забралась в постель.

   Сон не шёл. Солнце закатилось за Тернейские горы, небо потемнело, первые звёзды робко зажглись в его безбрежной синеве. Элоди лежала неподвижно, вспоминая сегодняшний разговоре с Рикардо делла Нери. Хотя – разговор? Нет. С виконтессой Ридан канцлер обменялся несколькими вежливыми фразами, а всё остальное время экзаменовал Элоди. А как ещё это назвать? Делла Нери не предлагал тему для беседы, он задавал прямые вопросы: по домоводству, этикету, моде – и выслушивал её, Элоди, ответы. Под конец обеда снисходительно похвалил юную мессеру Ридан, высказал почтение её матушке – и всё. Кажется, ему было всё равно, что думает о браке его возможная невеста, захочет ли стать его женой. Элоди показалось, что в своих мыслях канцлер уже распланировал её жизнь до самой смерти: какие платья ей должно носить, чем увлекаться, о чём говорить и что думать. А если вспомнить, что сыновья делла Нери старше своей потенциальной мачехи, то неприятности обеспечены со всех сторон. Даже если забыть о возрасте канцлера, о его морщинах и холодных глазах, похожих на тёмную морскую гальку, какая девица захочет быть связанной с таким человеком до самой смерти? Ложиться с ним в постель?

   Элоди содрогнулась от отвращения и повернулась на бок, глядя в звёздное небо. Тяжёлые занавеси балдахина она не задёргивала до конца, и теперь они колыхались, как от сквозняка. Сквозняк? Но окна и дверь были закрыты и заперты! Элоди осторожно спустилась с кровати и, не накинув даже шаль, в одной ночной рубашке подкралась к двери. Сердце колотилось куда громче, чем шлёпали по паркету босые девичьи ступни.

   Элоди протянула руку к портьере, закрывающей дверь изнутри. Её охватила слабость, но проверить нужно было – и она дёрнула бархат вбок. За портьерой никого не оказалось, и ключ торчал из замка, как она его и оставила. Девушка осторожно попыталась его повернуть – нет, закрыто. Вытащив ключ, заглянула в замочную скважину. Галерея, освещённая десятком факелов, была пуста. Элоди вдруг поняла, что на несколько мгновений забыла, как дышать. С облегчением выдохнув, она прислонилась к двери спиной, вытирая пот со лба. Вероятно, в старых стенах башни образовалась трещина-другая, вот и тянет сквозняком. Ещё бы задвинуть засов… И тут девушка поняла, что не нравилось ей в двери: на ней не было засова, даже малейшей задвижки. Элоди попыталась вспомнить, была ли задвижка в той комнате, где поселили Кьяру – она заходила туда после истории с фонтанами-шутихами. Нет, не вспоминалось.

   Впрочем, Элоди уже успокоилась. Со сквозняками ничего не поделаешь, но всегда можно задёрнуть занавеси балдахина, а засов подождёт до завтра. Девушка вернула ключ в замочную скважину и повернула на четверть оборота, чтобы его нельзя было просто вытолкнуть с другой стороны двери. Вернувшись в постель, Элоди задёрнула бархатные занавеси, чтобы отгородиться от сквозняка. В уютной темноте она почувствовала себя в безопасности, и на этот раз сон пришёл быстро.

   (11) Плектр – также медиатор, пластинка для игры на струнных (мандолине, лютне, гитаре и т.п.).

   (12) Дымный – нежно-серый, дымчатый.

   (13) Дезабилье – домашнее платье, которое надевают, встав с постели (или незадолго до того, как лечь), и не носят при посторонних.

ГЛАВА 9

За час до полудня палата Королевского (а ныне Регентского) Совета наполнилась звуками шагов, шелестом бумаги, тихими переговорами – и всё это сливалось в ровный негромкий гул. Двери палаты были открыты, и его величество Эдмондо услышал этот гул, едва взойдя по лестнице. Сохраняя каменное выражение лица, король подождал в коридоре, пока распорядитель объявит его приход: с полной титулатурой, громко, так, что каждое слово раскатывалось по всему этажу. Войдя, поприветствовал присутствующих небрежным кивком и отправился на своё место: кресло на невысоком подиуме с отдельным столом. Стол для членов Совета стоял чуть ниже, и даже канцлеру, Рикардо делла Нери, не пришло пока в голову что-то изменить в этой традиции. Почему-то именно сегодня Эдмондо отметил, что глава Совета сидит как раз напротив него, как переговорщик… или противник. И большая часть присутствующих следила взглядами за канцлером, как подсолнухи смотрят на солнце, поворачивая головы вслед его движению. Их солнцем был глава Регентского Совета, а отнюдь не король.

   Пожалуй, Эдмондо получил капельку низменного удовольствия, когда встал у своего кресла, не спеша садиться и вынуждая почтенных Хранителей, их секретарей и лично канцлера покорно ждать, когда король соизволит сесть. В несколько неловких, полусогнутых фигурах его величество на миг увидел будущее. Когда-нибудь эти люди будут готовы ползать перед ним на коленях, только вот к чему ему лживая покорность?

   Только двое из пятнадцати склонились перед своим королём с искренним почтением, и в своём поклоне выглядели уместно и достойно. Хранитель казны и Хранитель земель. Что ж, в ближайшее время надо будет улучить момент для беседы или подстроить его самому. Для двух бесед. И сначала – Лучано Морелли, главный финансист Иларина. А пока…

   Король сел, за ним – канцлер, а следом уже и прочие с явным облегчением опустились в свои кресла. Хранитель знаний скороговоркой проговорил традиционные фразы, открывающие заседание Совета, и передал слово главе. Делла Нери начал со срочного сообщения о прибывшем в Маттутино чумном корабле, и пришлось решать вопросы, связанные с карантином: переброску войск, доставку еды, дров и масла для костров и прочая, и прочая. Морелли к концу обсуждения был откровенно бледен. Когда список дел был согласован, а Королевский Указ должным образом оформлен, Морелли взял слово.

   – Мессеры, как добрый иларинец, я не могу возражать против любых трат на безопасность нашей страны, – чуть скрипучий голос Лучано Морелли очень подходил его внешности: сухой, с кожей, похожей на отбелённый пергамент. – Однако, я вынужден сообщить, что расходы на одобренные нами меры чудовищно выходят за рамки утверждённого бюджета на текущий год. Даже Резервное хранилище опустеет. Нам придётся вскрывать Большую казну.

   – И что, никак не ужаться? – поморщился канцлер. – Повысить налоги?

   – Мессер делла Нери, налоги в этом году уже рассчитаны и даже уплачены. Согласно законодательству, мы не можем обременять налогоплательщиков повторной оплатой за истекший фискальный период! И мы не можем требовать немедленной уплаты! Покуда налог будет рассчитан, золото поступит в казну…

   – Но мы действуем в интересах этих ваших… налогоплательщиков! Конечно, благородных мессеров ни к чему раздражать, но простолюдины могут и заплатить за свою безопасность!

   – Увы, я бессилен, – заламывая пальцы, сокрушался Морелли. – Если, конечно, Совет не примет чрезвычайный Королевский Указ.

   – А это поможет? – Хранитель закона был полон сарказма. – Мы можем принять Указ, но Сенат его вряд ли одобрит. Ну, или протянет полгода, вы же знаете, мессеры. Похоже, вам действительно придётся вскрывать Большую казну, мессер Лучано.

   – И почему же, – ядовито поинтересовался военачальник дель Тотти, – нам не хватает денег? Не потому ли, что Хранитель казны неправильно рассчитал необходимый запас золота для Резервной казны?

   – Увы, почтенный Тотти, – совсем уж проскрежетал Лучано Морелли. – Я просил вдвое больше, чем счёл правильным выделить Совет. «Золото должно наполнять Большую казну, а не тратиться на сиюминутные нужды» – верно я запомнил резолюцию?

   Канцлер поморщился: именно его формулировка вошла в ту треклятую резолюцию, и Морелли сейчас жалил скорее его, чем прямолинейно агрессивного Тотти.

   – Оставим это, – распорядился делла Нери. – Ни к чему вспоминать дела минувшие! Сейчас важнее как можно скорее установить карантин, иначе мор пройдёт по всему Иларину. И лучше потратиться сейчас на меры защиты, чем после – на поднятие страны из пучины бедствий.

   – Мудрое и своевременное решение, – ломающийся полудетский голос прозвучал внезапно, как гром среди ясного неба. Король Эдмондо редко высказывался, чаще лишь подтверждал решения Совета. – Потеряв золото, мы вернём его – вернее, нам вернут его подданные. Потеряв подданных, мы не купим их на золото.

   – О да, ваше величество, – не вставая, поклонился канцлер. – Очень верно вы заметили!

   Он хотел было сказать что-то ещё, но король, словно не заметив, продолжил:

   – И мы давно хотели поинтересоваться: отчего наше золото лежит в казне мёртвым грузом, мессер Морелли?

   – Простите? Ваше величество? – Хранитель казны, чуть склонив голову, смотрел на короля с глубоким вниманием. Королевским «мы» Эдмондо пользовался на официальных церемониях, а сейчас, на заседании Совета, это было… неожиданно.

   – Мы слышали, что Лассар и Порту делают различные вложения государственных средств. В частности, создали государственные и совместные с частными компаниями банки, вносят немалую долю в торговые общества, в компании Нового Света и в морские исследования. Наша кузина Идари, в девичестве деи Альда, в личной переписке упомянула, что на доход только от одной торговой компании «Корона, Левер и Муассон» содержит Академию благородных девиц. Ну, знаете, для благородных сирот. От одной компании, мессеры! Иларин, меж тем, почти не имеет своих колоний, у нас нет доли в предприятиях купцов и капитанов. Отчего, мессеры?

   – Вопрос этот до сих пор не поднимался, ваше величество, – склонил голову Лучано Морелли. – Я, как Хранитель казны, не стал бы рассыпать деньги во все стороны. Мое ведомство могло бы рассчитать риски и вероятную прибыль для какого-нибудь подходящего случая. Скажем, в конце лета из Аверны в Новый Свет отправляется совместный торговый флот…

   – Нет-нет! – прервал мессера Морелли канцлер. – Сейчас нам нет смысла обсуждать этот вопрос, ваше величество. Было бы куда разумнее разобраться сперва с карантином в Маттутино. Я ужасаюсь не столько нашим прямым тратам, сколько потерям, которые понесут торговля и флот. Если у ваших людей, Хранитель, избыток времени, пусть лучше поразмыслят, как восполнить Большую казну, а не потратить ещё тысячи лир!

   Морелли молчал, вопросительно глядя на короля, но Эдмондо не стал спорить.

   – Что ж, мессер делла Нери. Если вы полагаете это бессмысленным и преждевременным, отложим, – медленно произнёс король. – Всё равно нам бы хотелось успеть на матушкин пикник. Что у нас ещё есть для обсуждения?

   – Одну минуту, ваше величество! Прошение… да где же оно? – канцлер зашуршал бумагами в поисках нужного документа, и Совет пошёл своим чередом, словно и не случилось никакой неловкости. Более двух часов заседание длилось без помех – вплоть до того момента, как к королевскому креслу проскользнул лакей и зашептал что-то на ухо королю. Эдмондо выслушал его, морщась, а потом раздражённо отмахнулся и встал. Членам Совета тоже пришлось подняться с насиженных кресел.

   – Мессеры, мы вынуждены прервать заседание Совета. Нашего присутствия желает её величество королева-мать – и немедленно. Мессер делла Нери, ждём вас сегодня с готовым указом по Маттутино, для подписания.

   Члены Совета и чиновная мелочь почтительно поклонились, и король покинул Зал Совета. Лучано Морелли отметил про себя, что его величество так и не вернулся от королевского «мы» к прежнему «я».

***

В долине Валле Верде царило лето. По ночам ещё бывало прохладно, но дни были полны зноя, золотого света и аромата цветов. Её величество Адалинда отказалась от больших обедов в пользу лёгких перекусов жареной дичью, верчениками из птицы и телятины, фруктами, шербетами и мороженым. В дворцовых залах, стоило лишь собраться большому обществу, становилось невыносимо душно, и обеды королевы перенесли в сады и парки, назвав их чудным заморским словом «пикник». В один день её величество ела возле водопадов, в другой – в оливковой роще… ну, или где ей вздумалось. Слугам ежедневно приходилось переносить с места на место невысокие лакированные столики из страны Хань и доставлять еду с замковой кухни; они благодарили богов за то, что блюда (кроме, разве что, дичи) не требовали подогрева, а льда в глубоких подвалах замка было довольно запасено ещё с зимы.

   Сегодняшний пикник проходил в месте, с которым столики и низкие стульчики гармонировали несказанно: возле Ханьского павильона. Открытая квадратная беседка на берегу маленького пруда была построена не просто в ханьских традициях, но даже ханьскими мастерами, которых покойный король выписал ради этого строительства. В то время у короля ещё оставалась надежда на счастье с королевой Адалиндой, и он старался выполнять все капризы молодой супруги.

   Ханьский павильон и был одним из таких капризов. Красная беседка с золотой росписью, увенчанная тройной крышей с изящно загибающимися вверх углами, почти не отражалась в воде: прудик сплошь зарос розовыми водяными лилиями и островками рогоза. Лишь с горбатого узкого мостика видны были серебристо-голубые проблески меж листьев. Лужайку, где стоял павильон, обрамляли заросли серебристого лоха, оттенявшие великолепные древесные пионы. Каждое пионовое дерево росло отдельно от других; одетое тёмной резной листвой, оно несло до десятка огромных цветков. Нежно-алые, с пурпурными широкими лепестками по краям, в пышности своей они скрывали нежную розовую сердцевину. Увы, в отличие от обычных пионов, древесные цвели недолго, хоть и великолепно, а цветки их не умещались в мужских ладонях.

   Столы накрыли под полосатыми сине-белыми навесами уже полчаса назад, лишь мороженое и шербеты ещё скрывались от жары в серебряных ведёрках и стеклянных кувшинах, погружённых в колотый лёд с солью. Теперь слуги стояли в ряд чуть в стороне от столов, перекинув полотенца через левую руку, во главе с распорядителем, ожидая лишь знака от её величества, чтобы развести по местам обедающих и приступить к своей обычной службе. Лёгкий ветерок лениво трепал полотенца, белый лён и кружево скатертей, солнечные зайчики играли на фарфоровых тарелках, хрустале и столовом серебре, аромат мясных закусок будоражил аппетит, и придворные невольно сглатывали слюну и поглядывали на ряд столов, но, увы, Адалинда деи Альда всё никак не начинала трапезу.

   Королева-мать играла в волан со старшим сыном префекта Вьяджиаторе, двадцатилетним Дженнаро Тоскани. Юноша каждое лето проводил в Кастелло дель Лаго и отлично усвоил правила игры – и не только в волан. Важнейшие из них были просты: королева не должна скучать в вашем обществе, и королева должна побеждать. Оттого Дженнаро посылал волан прямиком к ракетке королевы, и Адалинда отбивала его удары почти без труда, даже её небесно-голубое платье не помялось за время игры. Сама же она юношу не жалела. Дженнаро приходилось постараться, чтобы перехватить волан, и ни малейшего притворства не было в пропущенных им ударах: сильная рука и крученые подачи Адалинды заставляли его непрерывно метаться по своей половине поля. Тёмные волосы юноши увлажнились и закурчавились, затейливо обрамляя матово-смуглое лицо, на щеках играл живой румянец, а полуоткрытые губы и вздымавшаяся в быстром дыхании грудь взволновали не одну юную девицу.

   Увы, Дженнаро был уже лет десять как помолвлен. Если кто и мог бы претендовать на его сердце без ссоры с семьёй Тоскани, то разве его партнёрша по игре. Многим зрителям казалось, впрочем, что именно это королева Адалинда и намеревалась сделать. Она охотно смеялась каждому своему победному удару, запрокидывала голову, открывая высокую шею без единой морщинки. Белизна кожи королевы оттенялась чёрной бархаткой и игривой мушкой-«кокеткой» возле уголка губ, глаза сверкали. как голубые топазы, и вся Адалинда выглядела молодой и сияющей. Её совершенно не смущало присутствие кузена цу Ланге; сам Ланге, судя по скучающему виду, ничуть не беспокоился из-за флирта кузины с мальчишкой Тоскани. Готу хотелось есть, пить и посидеть в тени. Пусть пылкая молодёжь прыгает и распускает перья, как заморская птица павлин, Эберт цу Ланге своего не упустит: страстной Адалинды хватит и на него.

   Наконец её величество утомилась. Тяжело дыша, она отбросила ракетку, и к ней поспешили дамы ди корте с полотенцами, чашей со льдом и прочими необходимыми мелочами. Двор деликатно отвернулся, подчёркнуто заинтересовавшись пионами, и королеву быстро избавили от последствий игры.

   – Вы не заскучали, кузен? – прощебетала Адалинда, обратив, наконец, внимание на цу Ланге.

   – Вы шутите, дорогая кузина! Как бы я мог заскучать, когда любовался вами? Вы так легко и изящно порхали – как бабочка над цветами. Мне, право, казалось, что вы не касались земли!

   Эберт цу Ланге завладел рукой королевы и склонился для поцелуя, отметив краем глаза разочарование Дженнаро Тоскани. Вот так-то, мальчик! Тебе никто не подал воды или льда, не обтёр влажным полотенцем, и дама не пожелала во время обеда обонять запах твоего пота. Адалинда не стала отнимать руку у кузена, напротив, улыбнулась обещающе, веер её часто затрепетал.

   – Ну же, кузен, проводите меня к столу. Безумно хочу пить!

   – Как пожелает моя кузина.

   И Эберт цу Ланге повёл королеву к столу. За ними с почти неприличной поспешностью последовали придворные, объединяясь в пары по указанию распорядителя. Процессия двигалась к павильону, яркая, как цветочный поток. Кружева и ленты танцевали над элегантными причёсками дам, высокие каблуки кавалеров красными вспышками мелькали в бархатной траве, и эта суета только подчёркивала чинность шествия. Придворные уже почти достигли благословенной тени, уже слышали ароматы мяса и фруктов, уже предвкушали холодную сладость шербетов и лимонада, когда внезапно королева остановилась. Следом и прочие пары вынуждены были стать на месте. Кто-то замешкался, кто-то толкнул соседа спереди…

   – Что это?!

   Стол её величества был разграблен. Блюдо с холодными мясными закусками опустело, от фаршированных грибами яиц осталась одна декоративная зелень, а тосты кто-то основательно погрыз, слизав с них масло. На вскрик королевы от привезённого за тысячи миль и безумные деньги фрукта «драконье сердце» поднялась остромордая рыже-палевая голова. А выражение у этой морды было столь блаженное и наглое, что даже цу Ланге опешил.

   – Кто посмел пустить сюда собаку?! – гнев Адалинды нарастал с каждым мгновением. Зверёк подобрался, растерял нахальную беззаботность.

   – Это лисёнок, дорогая кузина. Пробрался же!

   – Он съел моё «сердце»! – сообразила королева. – Да я… Я с него шкуру сдеру!

   – Какая шкура с летней лисы? – хохотнул цу Ланге.

   – Плевать! – заверещала Адалинда. – Я хочу его шкуру, сейчас же! Поймать его!

   Кавалеры послушно двинулись к королевскому столику, обходя его полукругом, и тут-то и случилось… Никто так и не разобрался, какая именно собачка учуяла лису, но именно в этот момент раздался первый неуверенный взлай, а чья-то истеричная болонка подхватила его и залилась – звонко, захлебываясь яростью, вырываясь из рук хозяйки. А там уж залаяла прочая собачья мелочь, зашипели элегантные хорьки, завизжали благородные дамы.

   Лисёнок ждать не стал: спрыгнул со стола, зацепив и потянув за собой скатерть, и заметался по траве, пока бьющаяся посуда и звенящие приборы добавляли шума в общую какофонию. Голенастый и нескладный, зверёк с неожиданной ловкостью уворачивался от охотников. Вопли кавалеров «Вон он!», «Хватай!» и прочие стали куда менее приличными, когда несколько болонок и левреток вывернулись из нежных дамских ручек и присоединились к погоне. Кавалеры мешали друг другу, спотыкались о ручные комки шерсти, хватали собак вместо лисёнка, даже были покусаны – теми самыми комками шерсти, и зубы их оказались неприятно остры. Опрокинули ещё два стола и несчитано стульев, и никто не заметил – разве что Ланге, не принимавший участия в суете – когда именно исчез перепуганный до полусмерти лисёнок, и куда он скрылся. Охота между тем всё продолжалась. Густая мужская брань стояла над лужайкой, и контрапунктом ей звенели женский визг, собачий лай и полный искреннего веселья хохот Эберта цу Ланге.

ГЛАВА 10

Король скучал в седле Сафлора. Ещё час назад охота должна была выехать из резиденции, но сборам не видно было конца. То есть люди-то собрались вовремя, лошадей подали к сроку, но вот собаки… При Кастелло дель Лаго не держали постоянную охотничью свору: в долине не было достойной добычи. Обычно королевский двор выезжал либо с соколами за мелкой дичью ниже по течению Тальи, либо – уже осенью – отправлялся в один из заказников Короны за благородным оленем, медведем или волчьей стаей. Оттого на псарне резиденции большей частью размещали любимых собак придворных дам и кавалеров. Мало кто мог себе позволить оставлять при себе на ночь левретку, не говоря уж о пустынной борзой или кудрявом терьере. Да-да, юной Элоди Ридан невероятно повезло жить в одиночестве, да ещё и в большой комнате. Её приятельница Кьяра жила в одной комнате с наставницей и дамой деи Роччи – и это было ещё не самое худшее. Даже герцогиня могла ютиться в одной-единственной комнате, а многие незначительные дамы (не из числа дам ди корте, конечно) вынуждены были делить с личной служанкой даже не комнату, а собственную постель. Кто бы допустил в такую тесноту ещё и собак? Поэтому – псарня. Отдельно – для дамской мелочи, которую и собаками-то неловко называть, отдельно – для охотничьих псов.

   И вот сегодня из этих псов попытались собрать свору, чтобы выследить несчастную лису. Конечно, егеря знали, что лиса обосновалась возле оливковой рощи приблизительно в миле от стен резиденции, но ведь зверь не станет ожидать, пока охотники отыщут само логово. Её надо будет выследить, как и лисят. Те разбегутся по округе, спрячутся в корнях деревьев, под обрывистым берегом – да где угодно! Для того и нужны собаки.

   Увы, любой охотник знает, что даже опытных собак надо приучить друг к другу, определить иерархию в стае и выйти уже в таком порядке, чтобы избежать конфликтов. Приходилось учитывать десятки мелочей, чтобы свора действовала согласованно и с толком. Сейчас же собаки делили власть. На место вожака претендовало пять или шесть кобелей, от крупного кудрявого терьера до экзотического словенского волкодава. Хрипели, рычали, показывая силу и злобу, псари едва успевали растаскивать их подальше друг от друга; великолепного красавца молосса, правда, успели подрать молодые соперники. Суки бесновались не меньше, огрызались на кобелей и орали на всё, что шевелится. Псари рвали глотки и лаялись друг с другом, не уступая своим подопечным.

   Король наблюдал за кипящим котлом собак, псарей и всадников, морщился от невообразимого шума, смертельно скучал и ждал. Нет, не начала охоты; по расчётам Эдмондо выехать охота сможет не ранее, чем ещё через полчаса, а то и час. Сегодняшняя охота была Эдмондо неинтересна и даже, пожалуй, неприятна. Лису ему было жаль, как и лисьих щенков: бесполезная смерть, ни шкуры, ни мяса. Но повод, повод! Вчера, когда Эдмондо прибыл на место неудавшейся трапезы, его поразил масштаб разрушений и беспорядка, которые обеспечил какой-то жалкий лисёнок. Однако король быстро сообразил, насколько удобна охота для того, чтобы поговорить у всех на виду с многими людьми – и никто не придаст этому значения. Эдмондо заверил рыдающую матушку в своей искренней сыновней любви, обещал поймать дерзкого зверя и назначил охоту на утро, а после, в тиши своих покоев, переговорил с младшим Морелли. Через него король назначил несколько встреч, и матушка не была бы им довольна, если бы знала о них.

   Вот сейчас он и ждал первой из этих встреч, ждал с плохо скрываемым нетерпением, которое, впрочем, было вполне объяснимо. Кавалеры из его свиты рассыпались по всему Охотничьему двору, пытаясь утихомирить своих собак, раздавая указания (а чаще мешая) псарям, добавляя крепкую, совершенно не аристократичную брань к тому шуму, который создавали животные. Рядом с его величеством оставался только Косимо Морелли, коего считали лучшим другом молодого короля. По крайней мере, король его терпел, а не прогонял, как многих других юношей, не умевших развлечь монарха. Правда, сейчас Косимо молчал, как и король: беседовать было решительно невозможно, уши резал лай, визг, ржание нервничающих лошадей и человеческие вопли. Закрыть глаза – и окажешься словно посреди битвы.

   Именно этот невообразимый шум и не позволил королю сразу заметить Лучано Морелли, подъехавшего откуда-то сзади на унылом сером мерине. В седле старик держался великолепно, несмотря на возраст; с прямой спиной и расслабленными руками он выглядел, как образец идеального всадника. Однако из-за сухого, скрипучего голоса Хранителю казны пришлось почти кричать, чтобы быть услышанным:

   – Ваше величество, могу ли я похитить у вас сына на пару слов?

   – Лучше присоединяйтесь к нам, – бросил король, указывая на свободное место между собой и Косимо. – Право, какие секреты у вас могут быть от вашего правителя?

   – Никаких не может быть, ваше величество, – поклонился Морелли-старший и занял указанное место. – Надеюсь, мой Косимо не вызвал вашего неудовольствия?

   – Он – нет, – хмыкнул Эдмондо. – Но вчерашнее заседание!

   – Мне жаль, государь, – сокрушённо вздохнул Хранитель казны. – Если бы решал я один… Впрочем, если подумать, отчего бы мне не выделить несколько человек на просчёт вашей идеи? Никто не станет интересоваться, над какими проектами работают мои счетоводы. Даже мессер делла Нери. У него сейчас очень интересное, если позволите так выразиться, время.

   – Вот как? – король жестом поманил старшего Морелли, и тот подал мерина поближе к королевскому Сафлору.

   – В Готской империи нынче ходят слухи о болезни его императорского величества Дитриха, – гораздо тише произнес старик. Королю пришлось слегка напрячься, чтобы расслышать его. – Не удивлюсь, если ваш дед со стороны матушки, князь фон Грауштейн, намерен участвовать в выборах.

   – И как это касается канцлера? Мы с князем в прохладных отношениях, как и со всеми готами. Лассар куда ближе, и нам выгоднее дружба с ним. Готская империя – ха! Одно название осталось от той империи. Каждое княжество тянет в свою сторону, войск общих нет, экономика рассыпается на глазах. Зачем нам лезть в этот змеиный клубок?

   – Иларину – ни к чему. Но ваша матушка очень любит своего отца, с нежностью вспоминает княжество Грауштейн и совершенно неприлично доверяет мессеру Ланге. Я понимаю, кузен, напоминание о родине… Но не кажется ли вам, что возросшая общительность цу Ланге и обещания, которые он раздаёт некоторым важным персонам от имени вашей матушки – и, возможно, даже вашего! – связано с грядущими выборами?

   Эдмондо зевнул, элегантно прикрывшись рукой, затянутой в лайковую перчатку, лишь острый блеск глаз дал понять Лучано Морелли, как относится король к цу Ланге, своей матери и их суете.

   – Вы же понимаете, что мы, как почтительный сын, обязаны поддерживать матушку во всех начинаниях? – в мягком голосе монарха ирония была не слышна только оттого, что королевскую речь почти заглушал собачий лай. – Если её величество недовольна канцлером и Регентским Советом, то разве посмеем мы спорить? Пусть инициирует роспуск Совета, мы возражать не станем. Конечно, к этому моменту хотелось бы получить поддержку дворцовой стражи и убедиться в лояльности кое-кого из вельмож. А там…

   – Возможно, ваша матушка пожелает отправиться на молебен в Вибольдоне? Дабы заручиться благословением небес для Готтарда Фогеля, князя фон Грауштейн? Как почтительная дочь?

   – О, как почтительный сын мы не станем препятствовать духовным потребностям матушки, но только после нашей инаугурации в Сенате. Мне не хочется ссориться ни с наставником делла Нери, который так долго и усердно заботился о нашем наследии, ни с любящей матушкой, – на мгновение король оскалился. О равнодушии королевы-матери к Эдмондо не знала при дворе разве что самая тупая гусятница.

   – Понимаю, ваше величество, – коротко поклонился Хранитель казны. – А покуда, если позволите, я пришлю к вам нескольких своих друзей. Обсудить вашу идею насчёт вложения в заморскую экспедицию. Хотя, возможно, у вас найдутся иные темы для обсуждения? Это очень, очень надёжные люди – и верные вашему величеству.

   – Да! Непременно пришлите. Кстати говоря, что вы там хотели сообщить сыну? Поспешите, а то, кажется, собак успокоили, скоро выезжать.

   – Ах, это и в самом деле на несколько мгновений.

   Морелли-старший обернулся к сыну, вынимая из-за пазухи кожаный кошель, тяжёлый даже на вид.

   – Косимо, это вам на мелкие расходы.

   – Благодарю, батюшка! – юноша сверкнул улыбкой, ловко подхватил кошель и привязал к поясу. Острая обида коснулась сердца Эдмондо. Не на приятеля и не на его отца, нет. У короля Иларина хватало всего: денег, развлечений и всего, что только можно пожелать. Но отчего матушка не могла так же небрежно подъехать и заботливо дать ему кошель с серебром? Да хотя бы выйти сейчас на Охотничий двор, дабы пожелать удачи? Король, окаменев лицом, подобрал поводья и кликнул егеря.

***

Мать и дочь Ридан на охоту не пригласили, как и прочих дам, туда вообще поехали только молодые кавалеры. Да было б на кого охотиться! Вечером, накануне охоты, они услышали от Тора Ридана историю о лисёнке, который съел фрукт, предназначенный для королевы, и недоуменно переглянулись: нарушать охотничьи традиции из-за такого пустяка? Сам старый дипломат пробурчал себе под нос что-то вроде «Нашла, на кого сорваться, с-с-собака готская». Дамы деликатно сделали вид, что ничего не услышали.

   Как бы то ни было, сегодня у обеих дам весь день был совершенно свободен. Выйдя в парк, они устроились с вышивкой в рощице возле лабиринта. Тэя вышивала бархатный кошель для мужа; она надеялась успеть к его возвращению с посольством из Карамаджаны. Элоди же не сиделось на месте. Она сделала несколько стежков на шёлковой ленте, но нитка путалась, игла выскальзывала из пальцев. Девушка достала из сумочки томик Берро и прочла несколько стихов вслух, дабы разделить с матушкой удовольствие от поэзии. С четверть часа они обсуждали изящество рифм и строк, но и Берро не увлёк Элоди надолго. Солнце манило девушку на прогулку, но Тэя нынче чувствовала небольшую слабость и лёгкое головокружение. Ребёнок капризничал, и будущей матери приходилось быть осторожной. С другой стороны, молодой девушке стоит двигаться побольше, и Тэя не хотела бы ограничивать дочь.

   – Матушка, – предложила Элоди, – дозвольте прогуляться в лабиринте? Вы будете наблюдать за входом. Если какой-нибудь кавалер зайдёт в одиночестве, вы сможете последовать за ним, и никакого урона моей репутации не случится.

   Тэя, подумав, согласилась. В конце концов, что может случиться средь бела дня в королевском парке? А что до случайной встречи в лабиринте, то девичьей чести это не угрожает. Счастливая Элоди сложила сумочку, затянув шнуром, и поспешила в лабиринт. Правда, ни она сама, ни её мать не подумали о том, что вход в лабиринт, подле которого устроилась старшая мессера Ридан – не единственный.

   Лабиринт в Кастелло дель Лаго был не очень велик, но слава о нём летела по всему миру. Вокруг старого дуба в три обхвата высадили по тайному плану множество кустов жимолости и дали им разрастись, ровно подстригая со стороны дорожек. Дуб остался посреди крохотной лужайки, его окружили деревянной скамьёй, рядом устроили крохотный питьевой фонтан с двойной чашей – и так появилось уютное место для короткого уединения. Место, где можно деликатно вручить цветок или подарок, сказать несколько тех сладких слов, от которых кружится голова, а то и сорвать поцелуй с прелестных губ. Даже если застанет кто-то третий, никакого урона чести дамы не будет. Право, мало ли кто заблудился в лабиринте? И ведь блуждали, кстати говоря, терялись, искали выход часами! Тайну пути знали только особы королевской крови и, разумеется, садовники, чью обязанность составлял уход за лабиринтом: стрижка жимолости, подсыпание гранитной крошки на дорожки и все эти скучные, но необходимые вещи.

   Элоди же Дубовый лабиринт интересовал совершенно по иной причине. Она уже знала, что известное «правило одной руки» не помогало заблудившимся здесь, и собиралась воспользоваться системой мэтра Тремо. Об этой системе ей написал старший брат, Жерар, обучавшийся на курсе математики, который и читал мэтр Тремо в университете Салерно. Всё необходимое девушка подготовила заранее: два мотка ниток, белых и ярко-красных, маленькие ножницы для рукоделия, а для набросков – несколько листов бумаги (простой, для черновиков) и графитный карандаш. Элоди оглянулась на матушку, увлечённую вышивкой, а потом повернулась и смело вошла в лабиринт.

   Спустя час ветки жимолости в начале проходов украсились нитками – одной или двумя, а в кошеле Элоди шуршало уже три испорченных листа: исчерканных, с десятками поправок. Девушка кружила по