Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ЧАСТЬ 1. ПЛАЧ ЯРОСЛАВА
- ЧАСТЬ 2. ВАЗ 2101 (КОПЕЙКА)
- ЧАСТЬ 3. МАЛЕНЬКАЯ ОДА ЗАБОРУ
- ЧАСТЬ 4. ДАЙТЕ ПОМЫТЬ РУКИ
- ЧАСТЬ 5. ЧАРОДЕИ
- ЧАСТЬ 6. БОБО-ПИЦЦА
- ЧАСТЬ 7. ЗАПАДНЯ ПАРАЛЛЕЛЬНОГО МИРА
- ЧАСТЬ 8. УДАЧА
- ЧАСТЬ 9. ПРОЗВИЩЕ
- ЧАСТЬ 10. ДИАЛОГ СОРОКИ И ПАМЯТНИКА
- ЧАСТЬ 11. ЗАСНУВШАЯ МУЗА
- ЧАСТЬ 12. СОБРАНИЕ СНТ
- ЧАСТЬ 13. ОТБОР НА КОНКУРС
- ЧАСТЬ 14. СТАРЫЙ КОНВЕРТ
- ЧАСТЬ 15. БОЧКА
АННОТАЦИЯ
Веселые юмористические рассказы о нас , крокодилах и лясиках. И про то что палата № 6 бессмертна.
ЧАСТЬ 1. ПЛАЧ ЯРОСЛАВА
САТИРИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
Начальнику Следственного Комитета, господину Лоншакову Г.В.
От… бывшего главы ТПРУУ, а ныне временно задержанного
по непонятным для него причинам, гражданина Пудинга Я.А.
ЗАЯВЛЕНИЕ
ПРОШЕНИЕ
ПОСЛАНИЕ
Добрый день многоуважаемый господин начальник!
С первых строк моего, начертанного вам от самого сердца, от самых позитивных уголков моей честнейшей, добропорядочной души послания хочу сказать… и признаться. Признаться, во всем. Без обиняков и торга. Потому что только очищение своей моей евойной нашей — да-да, нашей — совести.
Будет способствовать установлению истины в этом загадочном и темном деле (к которому я имею самое незначительное отношение).
Начну с азов. Да-да, с азов. Не с того миллиарда, который я, по вашему утверждению, присвоил, а с азов. С тех, которые способствовали появлению этого странного во всех отношениях дела.
Для начала я хочу попросить у вас извинения. Я еще много буду просить у вас извинений на страничках моего послания, но всему свой черед.
Это извинение включает в себя некоторые моменты правильного правописания этого послания. А то. Не обращайте внимания на ошибки в словах. Потому что и я, имеющий два, нет — три высших образования, способен на волне нервенных чувств и тревоги совершать их.
А также не обращайте внимания на некоторые капельки, упавшие на мое письмо. Это скупые мужские слезы оболганного, обманутого, брошенного всеми замечательного человека, коим являюсь я, брызгают из моих синих глаз.
Но вы прекрасный человек и отличнейший профессионал своего нелегкого дела — я это понял, когда вы отвергнули те грязные деньги, которые предлагал вам мой бестолковый, невоспитанный адвокат, приблизивший тем самым свое увольнение — разберетесь до мельчайших деталей и не осудите мои эмоции. Ведь я перед вами как перед Творцом. Нагой и чистый.
Господин следователь! Извините меня, что я не называю вас, как вы рекомендовали мне, гражданином. На такие инсинуации у меня не поворачивается язык.
Для меня сейчас вы господин. И прошу вас забыть тот нелепый случай, когда я позволил себе схватить вас за лацкан вашей форменной одежды. Это было с моей стороны не очень корректно. Но и меня можно понять, господин следователь. Я находился в то время в гостях у своей второй мамы. Любимой тещи. В ее новом пятиэтажном особняке. И я, по своему недоразумению, принял вас и всю вашу прекрасную команду числом пятьдесят человек за обыкновенных бандитов.
Ну а как же еще? Я — депутат, глава, руководитель и просто любящий сын своих родителей — как мог отнестись к этому внезапному вторжению на участок моей тещи? Да-да. Я делаю акцент на том, что ваши изумительные и во всем послушные подчиненные случайно зашли, но не ко мне.
Я не имею таких хором. И отказываюсь их иметь в будущем. Потому что я должен быть рядом со своим любящим меня народом. Для которого я живу и работаю без устали, до потери своего сознания.
И не слушайте тещу. Мою вторую маму. Что это якобы я ей купил этот дом. Нет! Это она! Копила. Копила. И купила. Так как всю свою жизнь трудилась на одном замечательном предприятии. Уборщицей. А так как мы все знаем чудную оплату этих трудов, то все и свершилось.
Но меня опять отнесло чуть-чуть в сторону, господин следователь. А я хотел с азов. И вот они — азы. Желаю признаться во всем. Как на духу. Как перед иконой. С азов, значит. Но не с того миллиарда, который, по вашему разумению, я присвоил. Нет. И еще раз нет. Со школы хочу начать. Со своей школы.
Школа меня недоглядела. Во всем виновата школа. И я утверждаю со всей ответственностью и пониманием, что если б школа и учителя уделили мне максимум своего внимания, то я бы сейчас сидел не перед вами, оболганный и обманутый, а работал бы не менее честно на каком-нибудь заводе. Слесарем. Или токарем.
А сейчас мне, по вине наших учителей и наставников, приходится сидеть и, плача, писать вам свои послания. Нисколько не пытаясь размягчить ваше твердое геройское сердце.
Но признаюсь. Да. И я совершал ошибки. И виноват перед вами. Благороднейшим человеком. Особенно тогда, когда съел свою явку с повинной, сидя у вас за столом. Не запив ничем. И не понятый вами.
А что мне было делать? Когда вы объявили меру моего наказания. Тут не только бумаги признательные съешь, тут и чернила выпьешь.
А зачем мне это? Но я все-таки хочу признаться вам в некотором моменте ваших подозрений. Но это не касается того миллиарда, о котором мы, то есть вы, хотите меня подозревать.
Находясь в темнице сырой, я понял, что только признание облегчит мою участь. И я признаюсь.
Да. Это я подписал бумагу, которая являлась актом приемки детской площадки. Но я только подписал ее и все. Так же как я только подписывал и про дороги, и про реки, и про поля.
Почему я должен был видеть эту площадку? Это должны были видеть они: мой главный снабженец, мой заместитель. Строители. Секретарша Людочка. Вторая секретарша Верочка. Да много их там, всех и не перечислишь.
Да и причем здесь площадка? Да, не видел! Потом увидел, что нет ее там. Не разобрался по запарке дел. Но я же детям сразу же карусель построил. Потом. И пусть она платная, но могут ли разве родители, любящие своим кровинушек, пожалеть какие-то пятьсот рублей для этого милого развлечения? Я уверен, что нет!
И еще я уверен в следующем. Построю еще много каруселей. Только успевай считать.
Но и это не главное. Одно из ваших обвинений ко мне состоит в том, что в сарае моей матушки на третьем этаже вы нашли двадцать два мешка из-под картошки, доверху набитые банкнотами. На сумму… О-о-о.
Язык не поворачивается назвать эту сумму. Да и не знаю я, сколько там хранили денег проклятые расхитители нашей собственности.
Почему не знаю? Так это ж не мое. Ни на миг. И я даже уверен, что мне их подкинули, чтобы дискредитировать в глазах нашей уважаемой общественности.
Также, как и сто пятьдесят наручных золотых часов с бриллиантами. Эти часы вообще попали ко мне крайне случайно. Сейчас объясню вам.
Я коллекционер. Коллекционирую старые-старые будильники. Все это знают. И вот какая незадача. Мои сотрудники, включая всех руководителей подведомственных мне предприятий, а также все, кто как-то… кто любит меня и уважает, словно сговорились. И стали преподносить мне в подарок, хоть я и сильно противился этому, эти треклятые часы. И ни на какие наши уговоры переменить свое отсталое видение на мои привычки и хобби на них не влияло. Поэтому я уже устал их убеждать и складывал эти презренные цацки в одну большую кучу. Чтобы при первой возможности избавиться от них навсегда. Вынести на помойку.
А тут и вы. И, крепко подумав, я решил для себя, что вы именно тот человек, с которым я могу разделить свою страсть и любовь к старым-старым будильникам. И ни на миг, не сомневаясь в вашей порядочности, я хочу вам громко и трезво сказать: да заберите их себе, уважаемый господин следователь! Эти ненавистные мне часы! Они мне не нужны. И не нужны были всегда! И продолжайте милое моему сердцу дело. Коллекционируя их. Будильники. Это ничто по сравнению с тем, что мне приходится сейчас переживать.
Но я опять ушел от азов. Школу мы, значит, осудили и обсудили. Теперь институт.
Вот вы говорите, многоуважаемый господин следователь, три судимости у меня. Да. Есть. Но во всем этом виноват институт. Недоглядел. Вот если б у нас все были такие, как вы. Дотошные. Человеколюбивые. То, поверьте мне, я бы учился в институте с прилежанием и усердием. А так… приходилось зарабатывать себе на хлеб. Пусть не очень честно. Но жить-то надо было как-то. Вот со второго курса и забрали.
Еще повезло — ненадолго забрали. Тетя Маша — соседка — судьей была. Судила. Она была мне как мама. Жалела всегда. Недотепу.
Доучился я уже там. В том месте, где… учат таких разгильдяев, как я. Нечаянно преступивших закон.
И остальные два образования я заочно получил. Но учился честно. Рьяно. Когда следующие два срока сидел.
Но и это не имеет никакого отношения к тому миллиарду, который я, по вашему разумению, присвоил для личных нужд. Никакого. И не слушайте вы этого паразита — главного моего снабженца. Он, Иуда, все придумал от безысходности и неотвратимости наказания. И он сливает на меня всю эту выдуманную им злую, лживую неправду.
Это он все договора заключал. Посмотрите бумаги.
Там моих подписей нет.
Да-да. Все бумаги гляньте! И на строительство космодрома. И на благоустройство леса. Парк с него делать хотели. И на возведение пяти, нет — шести мостов через наш широчайший ручей. Сейчас, правда высохший чуть-чуть. Но знаете, как он разливается по весне? Рычит и буянит, как Днепр. Ой, простите — Ниагара.
Бывал я там. Видел. Но дело не в Ниагаре.
Извините, отвлекся.
Дело в том, что я все равно сильно-сильно уверен в том, что вы, благороднейшей души человек, разберетесь в этом лживом поклепе на меня и отсеете зерно от плевел. И что правда восторжествует.
А по поводу обвинения меня во всех всевозможных взятках, которые я якобы брал, скажу, что это все бред. Если все сложить вместе, то у меня должен быть не миллиард, а триллион. А вы же видели, причем не один, а с понятыми, что у меня ничего нет. И я гол как соко́л. У меня нет ничего. Я нищий, как церковная крыса. Простите. Нервы.
А тот маленький домик в шесть этажей — это не мой. Это мамин и папин. Папа у меня колхозник бывший. Поэтому им туда деньги в картофельных мешках и подкинули. Чтоб запутать следствие.
А особняк в Испании — это точно не мой. Это Феди. Соседа. Он там и живет.
Ладно. Не буду перечислять всего того, что не мое. Вы же, господин следователь, уверены в искренности моих слов. И я в этом не сомневаюсь. Я так в этом уверен, что аж плакать хочется. Что я и делаю. Вы же самый достойный начальник, занимающий свое место.
Ну да ладно. О главном хочу сказать. И признаться все-таки во всем.
Да, пусть меня не осудят добрые люди. Хочу смотреть им в глаза достойно. Хочу идти по улице, и чтобы в спину пальцем не тыкали. А руку жали мне. И называли другом.
Взял я! Да-да. Взял я подарок и не оформил его, как полагается по всем нашим законам. Преподнесли мне на мой юбилей, будь он неладен, бритвенный прибор за пятнадцать тысяч наших полновесных рублей.
Вы видели его. У мамы. В доме. Он в комнатушке конюха лежал. На окне.
Вы еще спросили не про прибор, а про конюха. И я вам правдиво рассказал, что лошади эти — забава внучка любимого.
Ему, правда, сейчас только два года, но он уже точно знает, что всех лошадей он приобретает для будущего колхоза, который раскинет свои просторы на этих землях.
И когда вы сказали, что орловские рысаки не очень-то приспособлены пахать нашу дорогую землицу, то сынок вам объяснил, что внучок еще по малости лет не очень разбирается в породах. И когда подрастет, то обновит табун.
И про землю я скривил душой. Но теперь, признаюсь. И требую к себе наказания.
Есть у меня земля в собственности. Есть. Размером два на два. На нашем частном кладбище. И уговорил меня взять эту землю в подарок, будь он неладен, хозяин этого погоста. Вы уж разберитесь с ним, уважаемый следователь. На каком основании он арендовал эту землю на девяносто девять лет под сеяние гороха.
А организовал на нем это дело. Частное… кладбище.
Кругом враги.
А также хочу ответить на ваш крайне правильный вопрос. Где миллиард?
Отвечу честно — не знаю.
Да был бы у меня миллиард, я бы не задумываясь раздал его всем бедным и нуждающимся! В приюты детские, больницы разные. Храм бы построил, а не супермаркет и не рынок автомобильный. Да-да. Не супермаркет. И не рынок. А церкву.
И если злые языки набрались наглости утверждать, что вся торговля в нашей области моя, то это все враки!
Неужели я, честнейший человечище, мог бы позволить себе все приватизировать? Нет, нет, и еще раз нет! А как же остальные? Прекрасные наши люди. Разве они не имеют права? Имеют. Вот мой сынок им рынок и построил. Торгуйте! Богатейте! А то, что там цены на аренду зашкаливают… так это вложения отбить надо. Потом все устаканиться.
Вот надо, и спросить у народа. Для которого я всегда честно и без отдыха трудился. Чья правда?
Кстати. Этот народ и собрал мне некоторые средства на адвокатишку, который приносил вам какие-то деньги, якобы от меня. Злыдень. И почему оплата адвокату равняется бюджету нашего дорогого района, я отвечу вам, не таясь. Как на духу. Народ любимый не рассчитал свои силы и уважения ко мне. Поэтому чуть переборщил с деньгами.
Но я даю слово, что я верну им все. До копейки.
Когда вы, твердый поборник морали и благородный человек, отпустите меня домой. Будучи уверенным в том, что я по первому зову предстану перед вашими глазами и глазами наших судей для наказания за свою безалаберность.
И не слушайте злых людей, которые вливают в ваши нежные, чуткие уши информацию, что куплены уже, дескать, билеты на самолет с серебристым крылом и готовы мы к отлету с нашей дорогой моему сердцу земли.
А тех подонков, которых вы поймали за их нечистые руки — моего бухгалтера и обоих моих заместителей, клевещущих на меня, стараясь подорвать мое хрустальное реноме своими высказываниями, не отпускайте! Пусть они сполна хлебнут ту чашу дерьма, которую наша жизнь выставила перед ними.
А я же перед вами чист и светел, аки ангел. Любящий и трепещущий за свой милый народ.
Жду и надеюсь на правильное решение, которое вы сегодня же примете. Отпустите меня домой, разнесчастного такого.
P.S. Попросите «цирика», чтобы на хату крабов принес на завтрак. Утомился «положняк хавать». И «дихловоса» балончик — клопы надоели. Стадами бегают по шконке. Исчесался весь.
ЧАСТЬ 2. ВАЗ 2101 (КОПЕЙКА)
ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
«Ох-ох- ох! Вот только и остается теперь что охать и ахать. Да спрашивать не пойми кого. Кто ж вы паразиты? И зачем вы эту крышку от люка уволокли? Теперь по вашей вине стою теперь тут. С колесом отвалившимся, да с рамой, треснувшей! Да с тобой беседую. Кстати, а ты то кто? И сюда то как попал? Да вижу, вижу, что иностранец. Вон блестишь весь, и колеса красивые, всесезонные. Морда правда твоя помята. Ну это и не удивительно. Из салона за километр каким-то пойлом несет, иноземным, да закуской, правда нашей, но тоже хорошей.
И не оправдывайся. Сюда где мы стоим зря не привозят. Я тоже думал в шиномонтаж поволокут, ан нет, сюда, на штрафстоянку. На въезде прочитал. Удивился даже.
Кстати! Забыл тебе представиться. Жигули я. Копейка. За что меня сюда? Да ни за что. В люк влетел. Крышку видимо в металлолом уволокли, или поставить забыли. Не знаю. А чайник, который сегодня во мне сидел, сопляк, не рассчитал скорости, и въехал колесом в яму. А башкой в стекло. Видишь треснувшее оно. Да и у тебя тоже. Вижу. Ну а когда доблестные смотрящие за правилами приехали, оказалось, что у моего лихача нет ничего. Ни прав. Ни денег. Ни совести. Да и лет мало. Поэтому и сюда.
Думаю, ненадолго. Зачем меня здесь держать? Денег за меня много не возьмешь. Мы нынче не модные. Теперь вы бал правите. Финансовый. Иностранцы.А помню, как много лет назад пригнали меня с завода. Красивую! Зеленую! Да не про возраст я, а про цвет. Впрочем, по годам я тоже зеленый был.
Ну в общем пригнали меня с завода к.... Как, как ты сказал? К хозяину? Ну ты и кусок железа. К хозяину! Запомни, чудовище иноземное! Это мы хозяева! мы! А не они! хотя они, кто в нас сидит, считают иначе. Но не думают о том, что не мы на них молимся, а они на нас. Холят, лелеют, и оберегают. Чтобы обладать нами, многие из них готовы нарушить все заповеди. И нарушают их. А мы заставляем их это делать. Мы настаиваем, чтобы нас содержали в чистоте и порядке. Чтобы заправляли лучшим топливом. Чтобы раз в год возили к лучшим механикам. И вообще... наслаждались общением с нами. А еще.... Впрочем что еще? Ладно... Пропустим это.
В общем пригнали меня зеленого с завода... К моему первому шоферюге. Радости было!
Я вообще во дворе первый был. Чего не веришь? Правду говорю! Первый! Это сейчас во двор только на вертолете приземлиться можно. А раньше нет. И скорая могла заехать, тьфу, тьфу. И пожарка. Стояло пару мотоциклетов, и все. И я встал. Но не на газон, как вы сейчас. И не на детскую площадку. Что моргаешь? Да, да. На площадках дети играли.
А встал на дороге, что вдоль дома. И проблем не было, сначала. Потом появились. Кричать стали. Мол с колясками не пройти, да детишкам не поиграть. Не побегать. Пришлось гараж строить. Ну и.... Подожди, подожди! Идут чего-то сюда. Эти. В погонах. Во! Встали! Слышишь, чего говорят? БМВ ты, оказывается. Знал? Вижу. Знал. А водила твой... У-у-у какой он. Судья, оказывается. Местный. А то что он пьяный за руль сел, это простительно. Это нервы. От справедливой и бескорыстной работы. И то что бабушку на пешеходном переходе зацепил, не считается. И за морду, твою битую водила семерки заплатит. Нет. Не заплатит. Не сможет уже. В общем спас тебя твой водила от неприятностей. Заберут тебя отсюда скоро.
Домой. Чудовище иноземное.
Чего дальше было? У меня спрашиваешь? Дальше гараж построили. Деньги были. У меня мой шоферюга не хухры-мухры был. Мясник! Или официант! Путаюсь я. С торговлей был связан. Точно знаю. Чего, чего? Ворюга? Во ты урод! Да у нас машину любой мог купить. Ну у кого деньги были. Мясники там, моряки. На севере кто работал. А остальные? Остальным не к чему было. Да и мало нас было. На всех не хватало. Поэтому на автобусах да на метро ездили. Да, да! А за хлебом пешком ходили. В общем... Тихо, тихо! Чего-то работяга местный крадется! Ну и рожа! Синяя какая-то! Фу! Ой! А чего это он сказал, что колеса у тебя лишние? Их же четыре всего? Где лишние? А вон и друган его идет. Кирпичи зачем-то несет.
Ладно пусть они суетятся с тобой, а я продолжу свой рассказ. Чего говоришь? Разувают тебя? Ну а что ты хотел? Чтоб меня разули? Да моими колесами хоть вагон нагрузи и попробуй отдай бесплатно. Устанешь. А твои то. Сказочные.
Чем воняют работяги? Рассолом огуречным? А ты чего хотел? Чтобы Пакой Раббаной? терпи. Скоро уже.
Что спрашиваешь, у всех ли такие ведра были как я? нет. Не у всех! Руководство и прочие большие люди, ездили на черных машинах. «Волгами» назывались. Прекрасные автомобили. Мой тоже хотел купить. Денег не хватило. У кого хватило? Да были хорошие люди. С носами большими. Вот те на «Волгах» ездили. Это чуть позже, когда вас поволокли из-за моря, «Волги» ушли в небытие. А так их было много. Такси. И у носатых.
Правда у нас был сосед с нормальным лицом, но тоже черную машину имел. Работал где-то на кладбище. Видно клад нашел и купил. Потом у него машину какие-то ребята забрали, а его там, на работе, кажется и закопали. За долги похоже. Не знаю правда за какие? Он же клад нашел. Ну и ладно....
А этот малолетка что в люк въехал, моего первого водилы внук. Любимый. Он меня без разрешения взял. Ты же знаешь какая теперь молодежь? Во, во!
Безголовая! Или наглая! Не все, не все! Но много! Этот такой! Слушать ничего не хочет!
Вон у меня за домом дорога, так они там гонки устраивают, как в формуле один. И в центр все метят доехать. Ничего не бояться. А чего им трястись? У них мамы и папы... простые служащие. ну как это? Вспомнил! Ведущие... слово иноземное... менеджеры. Где спрашиваешь менеджеры? Да газом торгуют и колбасой. Ливерной. В общем работа тяжелая. Пусть хоть дети этой тяжести не ощущают. А дети и не ощущают. На всех и вся плюют.
Во! Ты уже на кирпичах стоишь! Как памятник! Ой! Нелегко им твои колеса нести. Все! За дом занесли. Слушай иноземец! А ведь этот, в погонах с окна то видел все. За занавеску спрятался. О! Идет! Головой качает! На кирпичи смотрит. Чего-то говорит. Не слышу. Наверное, говорит, что найдет их, ворюг. А чего их искать? Вон стоят. Курят. У двери.
Все! Ушел! Да вижу, вижу. Дворники снял. Ну тебе сейчас они и не нужны. Куда поедешь то? Без колес? С мордой битой? А он дома их, наверное, на телевизор прицепит. Зачем? Слюни стирать. Мой, когда телик посмотрит, всегда сидит плюется. На пол да на стекла.
Ну да! Раньше я тебе говорю проще было. На весь город три машины. Ладно, ладно. Вру. Четыре! Да бензин копейки. А сейчас, я слыхал, солярка дороже ракетного топлива стоит. Почему так? Не пойму. Мне правда все равно теперь. Я мало езжу. Рулевой чаще болеет сейчас. Стареет.
О-па! А это кажется к тебе подъезжают. Красивая машина. Ой! А народу сколько! Вот этих двоих я видел. Ты тоже? Ну да! Они их страховой компании. А мужик вот этот? В шляпе. Судья твой? Нет говоришь. Друг семьи. Понятно! А девчонка? Ну что из-за руля вылезла. Любимая дочка любимого папы? Где, где учиться? В Лондоне? Там и живет? Отцу то как плохо. Один дома. Если б не работа и не друг семьи, то дело «труба».
Ладно! Подожди! Видишь в погонах подошел! Совещаются. Я сейчас послушаю и скажу тебе все. Ага! Ага! Что ж ты меня обманул? Чудовище немецкое. Я все слышал, о чем они говорили. Слушай и ты! Машина! Судья то уже третий день в больнице. С головой чего-то у него. Ударился в троллейбусе. Когда на работу ехал. И вообще. Ты не его машина. А тети евойной. Ей правда 85 лет. но не беда. Кто ж пенсионеру запретит машину покупать? Вот оттуда, с деревни, тебя лиходеи и угнали. А нашли тебя уже на кирпичах. Пьяного. Тьфу! С пьяным прохожим. В салоне. Да позабыли у него данные взять. А теперь не знают, как быть. Знает этот. В шляпе. Он уже сколько-то отсчитал.
А вот и эвакуатор! Сейчас тебя видно к бабушке повезут. В салон БМВ. Ну прощай! А вот и мой водила идет! Старый! Еле ползет! За мной похоже!
Ну чего смотришь? Старый. Смотри, смотри! В землю поплюй. Колесо потрогай. Видишь? Шаровая разлетелась! Люк то железный! А внучок твой безбашенный! Не научен хорошим манерам. Хорошо я быстро ездить не умею. Отвык. А то бы.... Ну иди к этому. В погонах. Спроси сколько с тебя за мой привоз и простой. Рассчитывайся. Да увози меня отсюда быстрей. Колесо сделаешь. Еще погоняем.
Ой! Что-то скоро ты вернулся! А ругаешься то как! А плюешься! Ну и что же? А чего ты дворники снимаешь? Чего ты их согнул? Оставляешь меня что ли? Постой! Постой! Ты чего замер? Дед!!! Не молчи ты!!! Зачем кирпич взял? Дед! Я все понял! Дед! Я был верен тебе сорок лет!!! Вспомни все самое хорошее!!!
Я!!! Кидай дед!!! Прямо в стекло!!! И прощай!
ЧАСТЬ 3. МАЛЕНЬКАЯ ОДА ЗАБОРУ
ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
Хочу вам сказать дорогие мои читатели, что забор, это такое же передовое изобретение человечества как положим колесо, брачный контракт, финансовая пирамида, и другие крайне нужные в хозяйстве вещи, включая адронный коллайдер и прочие бозоны Хиггса. Не будь в жизни народа этого изобретения, человечество многое потеряло бы в своем развитии и, наверное, даже не улетело бы в космос, и не открыло бы силу влияния написанного, на умы и аппетиты читающих.
История забора доподлинно неизвестна, что заставляет светлые, да и не очень, умы, биться над решением этого труднейшего ребуса. Что появилось раньше? Забор или яйцо? Кура или петух? . Ньютон или яблоко, треснувшее ему по башке?
К единому мнению вся эта когорта исторически подкованных людей так однозначно и не пришла. Оставив эту проблему на суд общественности ,и, прочих кухонных интеллектуалов , а также противников существующих режимов.
На протяжении всего своего исторического становления человек разумный преуспел в совершенствовании забора. А также преуспел и в изобретении продукции, той, что помогала бороться с ними, то бишь с заборами, людьми их строящими, и людьми их рушащими.
Но и эти изобретения и начинания , нашли достойное свое место в повседневном быте и благоустройстве всех жителей, имеющих хоть мало-мальский плетень, на который было можно навести свою тень. И ни сколько не сомневаясь в содеянном, скрыться за ним.
Заборы сначала воздвигались не особо приметные и крепкие. В основном из костей скушанного мамонта и немытой посуды. Но далее, когда человек научился кипятить железо и варить из него ядра, заборы пошли каменные. Впрочем, процесс, разрушающий эти преграды и запущенный в обиход человеком, приносил метателю только чувство неописуемого удовлетворения. И движения человеческой мысли, в усовершенствовании оных ядер.
Но прогресс не стоял на месте, и вместе с телефоном, пилкой для ногтей и парикмахерскими для домашних животных, появились невидимые заборы, компьютеры и прочие блага жизни, требующие неустанного внимания их хозяев. А также и личностей на эти блага претендующих.
Человек, находившийся за забором не мог чувствовать себя защищённым если рядом с ним не находилось железа, пищи, и толпы единомышленников полностью поддерживающих мысли и деяния хозяина этого забора.
И чем величественнее был забор, тем сильнее и величественнее был хозяин этого строения. Ну, по крайней мере, всем так казалось. Говорят, даже, что какой-то удивительный человек, решил оградить забором всю страну. Но стройматериала не хватило и пришлось работы бросить на половине строительства.
За что другие удивительные люди оскорбились ,и, обойдя это нелепое строительство, решили посмотреть и наказать новатора.
Посмотрели, наказали, да так и заходили частенько в гости без приглашения. Так и остался недостроенный забор, увековеченный в банке тушенки, массой народа живущей в зазаборье, и прекрасной гимнастикой, оставив в недоумении и загадках весь остальной мир.
Вот так и пошла вперёд, непознанная эпоха заборов и личностей пытающихся их соорудить. Постановили ставить заборы везде и всюду. Ограждать вся и всё что может убежать, и что можно будет украсть. Детишек в садике, собак в будках. И даже... короля в замке. Чтоб не дай Бог, не убежал, когда проворуется. Появились заборы, заборчики и заборища. Однажды люди решили посмотреть, есть ли забор на Луне – спутнике Земли. Полетели, посмотрели, не нашли. Но бросить это занятие уже совсем не захотели. Так и продолжают летать, всё дальше и дальше, в надежде найти ну хоть какой-нибудь заборчик. Вот так! Недаром один очень известный, ну не классик, где-то рядом, написал «Снимите шляпу с головы, перед забором все равны. И если дверь найдете в нем, закройте на запор. Ведь день и ночь, и в час любой, храня несчастный наш покой, стоит его величество, забор…».
И конечно же пока существует человек разумный на своей земле, эта ода забору , будет бессмертной. Ну и пусть будет. Никто не может мне доказать, что на Проксиме-Центавре нет никакого забора. Я уверен. Есть!!!.
Мы же оттуда!!!
ЧАСТЬ 4. ДАЙТЕ ПОМЫТЬ РУКИ
ИРОНИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
Бардак в каюте был великолепен. Он даже наталкивал на мысль, что библейские Содом и Гоморра начали свой повторный вояж по земле именно с этой территории. Устроили здесь, в отдельно взятой каюте на этом отдельно взятом корабле, показательный беспорядок.
Полотенца, шторы, стулья, картины и прочие вещи были раскиданы, растоптаны, разломаны и измазаны в разные съедобные краски. Цвета кабачковой икры. Вина. Кетчупа. И, конечно же, пива и жареной на гриле курицы.
А две молодые личности, устроившие его — этот хаос, громко храпели в унисон, лежа один на полу, а другой на кровати, застеленной сорванной со стола белой скатертью. Впрочем, уже и не белой.
Вскоре один из них, занимавший место на полу, прекратил выводить носом рулады, громко чихнул и открыл глаза. Постепенно приходя в себя, но еще до конца, не понимая кто он и где он. Но спустя пять минут раздумий память окончательно восстановилась, и некоторые вопросы получили свои ответы.
Молодой человек вспомнил, что его зовут Саша и что он со своим другом… Леней, кажется, совершает круиз на туристическом теплоходе по самому синему морю. А вот по какому? Еще не вспомнил. Ну да ладно. День, кажется, еще только начинался.
Саша кряхтя поднялся с пола, уселся на кровать, где храпел его друг «кажется Леня», и, наморщив лоб, стал вспоминать вчерашний вечер. Праздничный и чудесный. Где они с дружком повеселились, потанцевали, познакомились с девушками. Вылакали с ними ящик вина за знакомство. Наелись суши. Воблы. И разошлись. С твердым обещанием друг другу обязательно встретиться. Хоть на краю земли. Хоть во время Всемирного потопа.
Правда, как они выглядят, эти девушки, Саша не мог вспомнить и пытался воспроизвести в памяти их лица путем подбора отдельных частей. Как в фотороботе. Но получался какой-то лысый узбек с густыми бровями да усатый, и Саша плюнул на эту затею. Захотят, мол, девчонки — сами обозначатся.
Оглядев каюту, Александр ничуть не удивился бардаку, повернулся к храпевшему другу и ткнул того кулаком, словно приказывая срочно замолчать и не взвинчивать и без того натянутые нервы.
Дружок сразу же отреагировал положительно. Перевернулся на бок и стал тихо посапывать. Но не проснулся. И Саша понял, что в данный момент улучшит его настроение и вернет память. Пиво. Которое еще вроде оставалось в холодильнике каюты.
И, раскидывая ногами по сторонам полотенца и занавески, лежавшие на грязном полу, молодой человек добрел до вожделенного хранилища банок живительной влаги. И нашел их там целых две. По полкило. То есть по пол-литра.
Незамедлительно вскрыв одну, залпом влил в себя все без остатка. И через минуту мир заиграл волшебными красками. И грязь в каюте уже не пугала, а была родной и милой. Какой и должна была быть.
Оглядев еще раз каюту новым взглядом, Саша к своему удивлению обнаружил висевший на плечиках на двери шкафа чей-то смокинг — новый и чистый — и с недоумением подумал: откуда это здесь? Они с дружком такое не носят точно. Загадка! Да еще удивление вызвало исчезновение телевизора, раньше стоявшего в углу на тумбочке. И приписанного к данной каюте. В описи вещей.
Ну да ладно. Не беда. Потом найдем!
И тут вдруг наступил момент истины — Саша понял, что, кроме поглощения жидкости, требуется и избавление от нее. А для этого надо было посетить тайное отхожее место. Ну что поделать? Природа личности к этому расположена. И никуда от этого не деться.
И как только он уже собрался двинуться по нужному направлению, на стене что-то щелкнуло, пошипело, и милый женский голос начал вещать, прорываясь между свистом и шипением:
— Добрый день! Вас приветствует экипаж турис… судна… температура… плюс 32… взять… не брать… можно… нельзя… всем… никому…ура!.. В десять… в одиннадцать…в двенадцать…ура! Пишите…
Вера…
Саша ударил кулаком по стене, и радиоточка прекратила вещание. Наступила тишина, разбавленная ритуальным храпом дружка.
Вспомнив, что природа попросилась в туалет, Александр подошел к нужной двери и дернул за ручку. Кабинет был закрыт. Незадача. Особенно учитывая, что внутри тела уже было пол-литра пива. Ладно. Отчаиваться рано. Надо выяснить, кто закрыл дверь изнутри. И чей смокинг. И куда отнесли телевизор.
Прислонив ухо к двери, Саша пытался уловить хоть какой-то шум внутри. Но все было тщетно. Внутри сортира стояла гробовая тишина. И Саша плюнул на дверь, решив, что терпеть еще можно, и открыл вторую банку.
Залив в себя содержимое, почувствовал, что настроение стало еще радостней и игривей. И тут же вспомнил, чей пиджачок висит на вешалке. И кто спит в туалете — их новый знакомый. Конферансье местный. Помогал им в освоении ящика вина. А потом зачем-то с ними ушел из ресторана. Попутал, видно, что-то. А когда они с Леней стали в Чапаева играть и крушить все в каюте, снял смокинг и закрылся в туалете, чтоб случайно не зашибли. Видно, и заснул там, бедолага. А как теперь его выкурить оттуда, пес его знает. А в туалет после второй банки хочется еще больше. А смокинг ладный. Надо примерить.
Надев его, Александр подошел к шкафу, на двери которого красовалось громадное — в человеческий рост — зеркало, и оглядел отражение со всех сторон. И даже понравился себе. Единственное — бабочка розового цвета. Как у клоуна в цирке. Наверное, так надо конферансье.
И тут в дверь каюты тихо постучали. Каким-то неизвестным шифром. Саша быстро подошел и приоткрыл ее. На пороге стояла вахтенная. И, судя по ведрам и тряпкам, собиралась навести в комнате порядок. В планы путешественника Саши это не входило. Выйдя, он животом оттеснил работницу от двери, не замедлив закрыть ее за собой.
— Вам чего?
—Чего? Чего? Чего толкаешься, окорок? Убираться пришла, — ответила бабуля лет семидесяти и, толкнув его в грудь кулаком, с усмешкой продолжила. — Это вы вчерась нажрались, как свиньи? С Жорой Трата та! Вы. По костюму вижу. Чего ты его напялил? Он шерстяной. Сваришься в нем. Триста пять градусов по Кельвину. А ты в нем.
— Не сварюсь, — просипел Саша, внезапно потеряв голос. — По Кельвину? А сколько по-нашему? По… Цельсию?
— По-вашему тридцать два. Отойди-ка, болезный. Надо каюту прибрать. — Вахтенная отодвинула собеседника в сторону и, подойдя к двери, стала ее дергать. Дверь не открывалась. — Чего закрыл-то? Открывай немедля!
— Чем? — только и смог проговорить Саша.
— Чем-чем, картой магнитной. Где она у тебя?
—Там, — указал на дверь Александр и с тоской понял, что в ближайшее время он в каюту не попадет. Там все спят. А на нем шерстяной смокинг. Жара тридцать два градуса. И неистребимое, с каждой минутой, желание сходить в туалет. Про розовую бабочку он решил даже не думать. — Бабуля! Товарищ матрос! Скажи мне! Где у вас тут туалет? Где-е-е?! — заорал Саша и, подбежав к двери, стал отчаянно колотить в нее кулаками, надеясь разбудить хотя бы спящего друга.
Но безуспешно.
— Туалеты у вас — сухопутных. У нас гальюны, — проговорила уборщица и, схватив ведра, быстро ушла, оставив Александра наедине со своей бедой.
«Так… Дверь закрыта. Эти два товарища спят крепко, мигом я до них не достучусь. Что ж, сведем, как говорят в народе, дебет с кредитом. Что я имею? Тридцать два градуса жары за бортом. Смокинг, который шерстяной. К тому же не мой. И полное брюхо жидкости. Слить которую я временно не могу. Так. Плюсы я посчитал. Теперь минусы. Зачем я это пиво пил? Зачем я вообще вышел из каюты? Бабка-матросиха сбила меня с панталыку, и свалила прочь. Змея. В туалет охота. Ладно. А если… А если постучать к кому-нибудь в каюту? Ну и попросить чего-нибудь? Ведь пустят? А очнутся, когда эти два товарища, в кубрике спящие, я им устрою веселую жизнь. А костюм мне идет», — улыбнулся Саша и, сделав шаг к двери соседней каюты, тихонько постучал в нее.
Не прошло и десяти секунд, как она распахнулась настежь, и милая дама, открывшая ее, радостно вопросила:
— Слушаю вас!
— Доброе утро мадам! Извините. У меня сейчас образовалась маленькая проблема. — Александр нетерпеливо стал переступать с ноги на ногу. — Я случайно покинул свою каюту и…
— Ляся! — закричала женщина в глубину кубрика. — Ляся! Дети! Он пришел! Он пришел, как и обещал вам вчера! Ляся!
— Да не кричи ты, Зуля! — раздался из глубины каюты мужской голос. — Пусть заходит. Дети его уже ждут.
— Заходите, Михаил! — проворковала дама и за рукав смокинга втащила Сашу в каюту. — Сейчас мы сядем пить чай. Ну а потом вы все нам покажете и расскажете. Дети с нетерпением ждали вашего прихода. И, может быть, не только они. Но и я. И мой муж. Лясик. Ой, простите! Владислав! Владислав Сергеевич! Заместитель начальника отдела Федеральной службы исполнения наказаний! Проходите!
«Все! Влип!» — с тоской подумал путешественник, но улыбнулся и бодро проговорил:
— А я не Миша! Я Саша! И что ж-ж-ж-ж я вам должен показать?
— Как! Вы забыли?
И пятнадцать минут хозяйка каюты напоминала Александру события вчерашнего вечера. Которые ввиду своего непотребного состояния он не помнил вообще. В разговоре выяснилось, что он не Саша, а Миша — так он представился. По профессии фокусник-иллюзионист. Выступает в паре с самим Дэвидом Копперфильдом, когда тот домой в Одессу приезжает. Показывал какие-то фокусы с салфетками ввиду отсутствия карт. С банкнотами бумажными. Нет. С банкнотами не получилось. Съел он только три сотенных бумажки. Остальные десять, которые являлись кульминацией фокуса, в горло не полезли. И когда поперхнулся ими, да так, что его откачивали полчаса, пообещал прийти лично поутру и все сделать как надо. И вот явился. А его уже ждут. Стол накрыт. И колода карт распечатана.
— Но сегодня, наверное, фокусы откладываются. По, не зависящим от меня причинам, — отказал Александр, выслушав рассказ о вчерашних своих похождениях. — Руку ударил.
— Ну и ладно, — на удивление быстро согласилась хозяйка. — Но чаю мы все-таки попьем. Да? И дети ждут, — и указала рукой в темный угол каюты.
Там тихо, словно мыши, сидели в количестве четырех душ детишки этой милой дамы и заместителя начальника отдела Федеральной службы исполнения наказаний.
— Да! Чаю мы попьем! — улыбнулся Саша. — Но… Можно я помою у вас руки? Запачкались.
Мужи жена почему-то переглянулись.
— Конечно, можно! Но сначала… чай!
Сорок минут разговора за чаем пролетели незаметно. Владислав Сергеевич рассказывал о своей тревожной профессии да о любимой жене. Хозяйка, она же жена и мать, рассказывала о детях. Дети наперебой рассказывали о Бонифации — лысой китайской собаке. И лопали пирожные, выставленные в вазе на столе. А Бонифаций не говорил ничего. Не потому что не умел. А потому что его не было. Дома оставили.
А Саша все слушал. И пил третью чашку чая. Ну как он мог отказать этим милым людям? И хоть чай уже не лез в горло, в голове витала радостная мысль:
скоро мучения его закончатся. Туалет в двух шагах.
— Ну как насчет того, чтобы помыть руки? — Александр поднялся из-за стола и поглядел на хозяев каюты. Двигаться, он ощущал, было уже не очень комфортно.
— Понимаете, Михаил! — как-то задумчиво, глядя в пол, проговорила дама.
— Понимаете, Михаил!
— Я Александр! — нетерпеливо выкрикнул Саша.
— Я помою сегодня руки или нет?
— Помоете! Но не у нас! Дело в том, что Гоша засунул в унитаз… — женщина указала рукой на мальчугана, — …Гоша засунул в унитаз Лялин памперс. И все. Вода не уходила. Пришлось вызвать вахтенного. А он возьми и закрой туалет на ключ. Сказал, в обед придут и очистят все от памперсов. А пока… Давайте я вам с чайника полью!
— Полейте Гоше! — закричал Александр и под недоуменные взгляды хозяев выскочил из каюты.
Поняв, что все хорошее когда-нибудь кончается и прибавив шагу, он почти бегом бросился по коридору лайнера, дергая за ручку двери каждой каюты в надежде, что какая-то откроется и наступит счастье. Но все были закрыты.
Что же делать? В желудке к литру пива прибавилось три чашки чая. А просвета в жизни видно не было вообще. Впрочем, как и туалета. И вдруг из какой-то не очень далекой каюты на палубу вышла молодая девушка. В легком воздушном сарафане, соломенной шляпке и с белым зонтиком от солнца в руках. И Александр заорал, да так, что чайки, сопровождавшие теплоход, разом замолчали.
— Лиза! Вера! Катя! Подождите! Подождите!
Девушка остановилась и удивленно посмотрела на оравшего. А потом, видимо, что-то вспомнив веселое, улыбнулась и стала дожидаться, когда молодой человек подбежит к ней.
— А я не Лиза. И не Вера. И не Катя, конечно, — мило улыбнулась она запыхавшемуся Александру. Которому, впрочем, было совершенно фиолетово, как звали эту девушку. Он думал только об одном: как бы попасть к ней в каюту и «помыть руки». — А зовут меня Кира. Как же, Геннадий, вы этого не запомнили? Мы же вчера знакомились с вами. И вы даже посвящали мне свои стихи. Не помните? Как жаль.
— Почему не помню? Помню, — изрек Александр и подумал: «Геннадий! Интересное имя. А стихи-то какие я ей посвящал? До ящика с вином? Или после? Если до, то есть возможность помыть руки. Если после, то…», — вас з-о-о-о-в-у-у-у-т-т-т… — Кира!
— Правильно! — изрек Саша. — Кира! А что вы тут делаете одна? На такой жаре. В это тяжелое для организма время надо сидеть в каюте. И спасаться от перегрева. Пойдемте, я вас провожу до вашего номера. А то, не дай бог, чего случится. Со мной. Или с вами. Вы представляете, какой будет пассаж? Нет-нет, в номер, в номер! — и, уловив в глазах девушки нотки непонимания, поспешил добавить: — А вы там нальете мне попить холодной водицы. И я помою у вас руки.
— А-а-а, — протянула Кира. — Водицы! Да у меня есть с собой. Кола, — и, опустив руку в свою плетеную сумочку, достала бутылку. Отвернула пробку. И протянула Александру. — Держите, Геннадий! Пейте!
Это был удар. Еще жидкости организм бы не принял. Если б не сила воли и не боязнь оскандалится в глазах незнакомки по имени Кира.
А та, словно между прочим, вспоминала вчерашний вечер, как она провела некоторое время с новым знакомым — Александром-Геннадием. Слушать было даже интересно. Вот только терпеть становилось все тяжелее и тяжелее. Особенно после того, как под зорким взглядом Киры он вылакал полбутылки напитка. — А помните, Геннадий, какие прекрасные танцы вы танцевали у шеста? Без брюк. Ну прямо Тарзан! — ласково ворковала девушка. — А какие стихи вы читали с трибуны! Как нежно они звучали! «Наш зайчик медный грош нашел. Навстречу еж ему. Стой!» А дальше вы не стали читать. Сказали — забыли. Да и друг ваш Серафим запретил почему-то. А мне! А мне какой стих вы посвятили! Изумительный! Но опять до конца не прочли. Но я запомнила начало. И, думаю, что дождусь окончания этой прекраснейшей поэмы.
— Напомните мне начало, Кира. Я что-то теряюсь в догадках. У меня так много поэм в голове вертится, — мрачно попросил Александр и подумал в сердцах: «Скоро это все кончится?! Я сейчас взорвусь!».
— Я, Геннадий, помню только первые строчки. Но не беда. Вы сегодня прочитаете мне все. «Проказница лиса у фраера бобра кусочек сыра». Все! Дальше вам опять рот закрыли.
А дальше терпения уже не было никакого. И Александр, подойдя к девушке, схватил ее за руки и быстро затараторил:
— Пойдемте, Кира, в каюту. Я только сейчас понял, как я нуждаюсь в вас и в поэзии. Я не знал, для кого же писал все свои вирши, пока не встретил вас. И только там, да-да, там, у вас в каюте, я облегчу свою душу откровенным разговором с вами, — и, увидев, как у Киры от недоумения сделались большими глаза, сжал сильнее ее руки. — Вперед, Кира! В каюту!
После этих невежливых намеков девушка вырвалась и, размахнувшись, врезала Саше такую звонкую оплеуху, что он даже не смог — ну, чуть-чуть — сдержать позывы природы.
— Вы хам, Геннадий! Не подходите больше ко мне никогда! — крикнула Кира, молниеносно открыла магнитной картой вход в свою каюту, заскочила в нее и захлопнула дверь перед носом ошарашенного оплеухой парня.
А Саша взвыл от горя. Ну, когда же он «помоет руки»?! Ну где на этом треклятом судне есть туалет?! Или плюнуть на все и встать к лееру? Да облегчиться в море? Да плюнуть на все? Нет! Он так не мог! И, посмотрев на шеренгу дверей в каюты, ткнул пальцем в первую попавшуюся и направился к ней. Твердо решив, что доведет все-таки до конца это неблагодарное дело.
Подойдя к двери, он не стал уже изображать из себя воспитанного товарища, каковым по сути и не являлся, а врезал от души по деревянной двери и громко сказал:
— Открывайте! Это я пришел. Руки помыть.
— Сейчас, родной! — послышался голос из-за двери.
Щелкнул замок, и она открылась. Явив взору Саши молодого человека. Ростом метра под два. И весом килограмм сто пятьдесят. Но не сала. А груды мышц. Как у Шварценеггера. Арнольда. Или Тайсона. Майка. Неважно. Важно было то, что Саша понял: туалет ему, наверное, уже будет не нужен.
— Ну, заходи, Гаврила! — произнес качок и, нежно взяв за грудки посетителя, внес его в каюту. — Ну что, обсосок, попался? Долго я тебя ждал. Долго. И наконец-то увидел, кто к моей Виолетте ходит, пока я гири в спортзале няньчу. О! Камзол у тебя богатый. Бабочка. Сейчас мы ее на место приладим… — и, сняв с шеи Александра деталь мужского туалета, приладил ее на голову, завязав резинку узлом под подбородком. — Красивый ты стал. С бабочкой на голове.
Вечно так ходить и будешь…
Саша молчал. В этой ситуации молчать было лучше, чем что-то говорить. Да и слова от страха куда-то улетучились.
— …Чего молчишь-то, клещ? Говори быстрей, как это ты набрался наглости, чтобы явиться сюда к моей Виолетте?
— Да не знаю я никакой Виолетты! Я просто мимо шел. Не Гаврила я! Не Гаврила! Я руки помыть хотел! — заорал Александр со страха.
— Не знаешь, говоришь? Так вот она. Иди. Скажи «здрасте»! — улыбнулся спортсмен и, оторвав бедного Сашу от пола, швырнул его, ну как мячик, в сторону кровати, на которой восседала белокурая, ярко накрашенная девка. Видимо, она и была Виолетта.
—Ой! — сказал Сашок и приземлился на кровать.
Рядом с девкой. Та долго не думала и ногой спихнула его на пол. А потом посмотрела на свои ногти и томно сказала, обращаясь к своему ухажеру:
— Ну ты, Герман, и дурак. Посмотри, на этого, окурка. Кто я, и кто он. Да я с ним на одном квадратном километре не сяду. У него, похоже, кроме этого смокинга, одни долги. Нашел к кому ревновать. Дурак ты, Герман.
Ну, тут взыграло самолюбие и у Александра. И только он собрался толкнуть речь по поводу «окурков», километров и прочих смокингов, не думая о последствиях, как спортсмен поднялся со стула, на который присел отдохнуть после отправки Сашки на кровать, и сказал:
— Да вижу я теперь, Виолетта, что это не он. Не Гаврила. Жаль, конечно. Размяться надо бы. Но пусть живет. Раз это не он.
И Сашка вдруг заплакал. А отчего — не понял сам. То ли от того, что экзекуция отменяется. То ли от того,
что сейчас пустят помыть руки. Но…
— Давай-ка, друг, выпьем мировую, — изрек качок. И выставил на стол две банки пива. — За нас! За нашу дружбу! За Виолетту! Нет! За Виолетту я буду пить один.
—Я не буду. Я не хочу, — с ужасом глядя на банки, прошептал Сашка. Это был бы конец. — Дайте я помою руки!
— Пей! — проговорил спортсмен и поднес к носу собеседника кулак, ровно с его голову. — Пей! Зануда!
Отнекаться было невозможно.
Спустя минуту после того, как Сашка опорожнил банку и вопросительно посмотрел в глаза визави, тот ответил ему просто:
— Руки мыть не пойдешь. Понимаешь, друг. Там Виолетта сушит свои личные вещи. И она не хотела бы, чтоб кто-то их видел. Да, Виола?
— Да-да, любимый. Не хотела бы.
— Поэтому иди, родной. А как тебя зовут-то?
— Геннадий! Нет. Михаил! Нет. Гаврила! Да не все ли равно?
И Александр выскочил на палубу, поняв, что вотвот все свершится против его воли. Ну и пусть. Пиво, кола, чай и прочие жидкости просились прочь. И сдержать себя он уже не мог.
И вдруг в конце палубы он увидел чудо. Железная дверь, закрывающая вход в какую-то морскую каптерку или кладовку — как там по-моряцки? — была приоткрыта. И Сашка, не обращая внимания на развязанные шнурки, галопом помчался к этой двери.
Ура! Это был счастливый миг! Это был тот случай, который выпадал только самым счастливым людям. И этим счастливым человеком был он — Сашка.
Открыв дверь и посмотрев в темноту, он сделал твердый шаг вперед. Туда. Во мрак. В неизвестность. И случайно наступил на развязанный шнурок. Чтобы удержаться, он схватил рукой какой-то стенд, на котором стояли всякие железные вещи.
Последнее, что он помнил — жестяное ведро, со звоном приземлившееся ему на голову… …Отдыхающие у бассейна пассажиры лайнера молчаливо и с удивлением смотрели, как незнакомый человек в + 35º по Цельсию, в шерстяном, запачканном красной краской смокинге, с бабочкой на посыпанной дустом голове, огромным мокрым пятном в районе живота и ниже, походкой заржавевшего железного дровосека двигался к бассейну с голубой прохладной водой. И никто ему не смел мешать. Этот человек шел к своей цели. А вонь стояла на весь громадный теплоход.
Дойдя до бассейна, человек оглядел толпу отдыхающих заплаканными глазами. Втянул в себя воздух.
И с криком «Да пошли вы все!» нырнул.
Он победил!
ЧАСТЬ 5. ЧАРОДЕИ
ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
Проснувшись однажды утром, как будто с тяжелого похмелья, Клавдий Бякин понял, что жизнь не сахар, и что ее нужно срочно исправлять. Или обновлять. Или, не дай бог, вообще заканчивать — неважно, но главное — делать с ней что-то. Потому что нахождение в таком нелепом состоянии, в коем он пребывал последние две недели, доведут его или до психушки, или — вообще страшно подумать — до ЛТП. Лечебно-трудового профилактория. Где его силой принудят, прекратить всяческие излияния алкоголя или вообще, не дай бог, заставят научиться какой-нибудь рабочей профессии. Что конкретно нарушало один из его жизненных принципов: никогда и нигде не подрывать свое драгоценное здоровье физическим трудом. И вообще всем, что с ним связано. И не поднимать ничего тяжелее рюмки. Или уж в крайнем случае стакана.
Клавдий Бякин по своей ранимой мужской натуре был выпивоха, лентяй, тунеядец и отчаянный авантюрист. Нигде ни дня не проработавший, но мечтавший внезапно разбогатеть.
А возраста он был уже зрелого — сорока лет от роду. Но к этой поре жизни не наживший богатства и достатка, а только долги и чуть подорванное здоровье непомерными возлияниями горячительных напитков и участием своей кипучей натуры во всяческих авантюрах и провальных проектах. Которые не приносили ни вожделенного богатства, ни душевного равновесия, а только потери и разочарования.
Хорошо, что любимая бабуля еще жива и здорова. А так, если б не ее пенсия, то все — дело швах!
Бабушка всегда поддерживала материально своего безнадежного внука, когда он рассказывал ей «сказки» о внезапно подвернувшемся миллионом деле. И как только он… или они… или оно состоится, то… в общем, удача в руках, нужен только стартовый капитал.
Лежал, значит, Клавдий и думал думу горькую. Вспоминал сон сегодняшний, который снился ему уже две недели подряд, а может, и чуть дольше, доводя его и так ранимую душу до полного расстройства и смятения. Потому что разгадать это послание он ну никак мог. И от этого только нервничал и пил горькую на бабушкины деньги еще больше.
Ну а снилась ему какая-то обезьяна, облепленная сверху донизу, как рекламная тумба, пятитысячными купюрами, бегающая по красному полю и орущая голосом местного участкового непонятные слова. Покручивая при этом пальцами у лба, ехидно смеясь и показывая лиловый язык. Словно потешаясь над ним.
Ну а он, словно профессиональный ловец таких обезьян, пытался ее поймать и придушить. Дабы сорвать с нее вожделенные дензнаки и обогатиться. Да не получалось. Как только руки его касались этого чудовища, под ногами пропадала земля, и он оказывался по грудь в какой-то яме с непонятной не очень хорошо пахнущей землей. Или глиной. Не разобрать во сне.
А обезьяна после этого подходила к яме, кидала ему в лицо смятую купюру, злобно хохотала и, включая, как самолет, форсажный режим, взмывала в небо и исчезала из виду.
Вот на этой грустной ноте Клавдий и просыпался, страдал от неведения и искал разгадку.
Так и сегодня. Опять обезьяна во сне. Не пойманная. И опять купюра. Смятая. И опять тревожные думы поутру.
Но сегодня Клава Бякин решил закончить с этим вещим сном, расшифровав его. И поэтому решил спросить у своей бабули совета, кто может помочь ему в решении этого вопроса.
Сборы были недолгие. Рубаха. Шорты а-ля бермуды. И на ноги тапочки. Белые. Вот только с носками заминка вышла — ни одной пары не было. Думать, почему и куда делись одинаковые носки, Клавдий не стал. Натянул на одну ногу синий, на другую красный и пошел к любимой бабуле за помощью в разгадке вещего сна.
Бабушка, как и всякий нормальный человек, как только Клава Бякин зашел к ней в дом, сразу же обратила внимание на разноцветную галантерею на ногах внука. И, конечно же, задала ему вопрос.
— Ты что, внучок? Опять пивком баловался?
— Да не, бабуля. С чего ты взяла? — задумчиво ответил ей Клавдий. И, усевшись на табурет, добавил:
— Сон снился. Помоги.
— Да сон-то ладно. Сны всем снятся, — проговорила бабушка и указала пальцем на ноги внука: — чего носки-то, разные? Ты чего как клоун по поселку гуляешь?
— Носки разные. Ты права. А вот сон такой снится только мне, — монотонно изрек Бякин. — А пришел я к тебе за советом. Так как сам не могу его решить.
— Ну, коль за советом, то хорошо. Я уж подумала за деньгами опять. Про деньги опять говорить будешь.
Ан нет, ошиблась. Про что-то другое.
Услышав про деньги, Клавдий поморщился, но решил пока о них не говорить:
— Нет, бабуля. Не про деньги. А именно про другое. Про свой сон необычный. И про то, кто и как… Или
вообще, может быть… Или я не знаю…
— Ладно, дорогой, хватит ходить вокруг да около. Рассказывай.
И Клава Бякин выложил своей любимой бабушке все как на духу. Что мучило его последние две недели. Про обезьяну. Про купюры. Про то как бегал. Да и про яму с… грязью. Про все. И про то, как он уже две недели находится в какой-то прострации от этого непонятного сна и поэтому явился к ней, чтобы она посоветовала какого-нибудь толкователя вещих снов, дабы решить этот сложный вопрос. И в конце концов стать счастливым человеком. Чтобы в будущем уже никогда не просить — ну, если только сегодня — денег у и так уставшей ему помогать любимой бабушки.
Бабушка выслушала его. Покачала головой и изрекла свой вердикт:
— Это тебе, внучок, надо…ммм… к… Гане. Тот поможет. И не сомневайся.
— А кто такой Ганя?
— Ганя? Ганимед Иллиодорович.
— Колдун?! — выкрикнул нетерпеливо Клавдий.
— Нет! Не колдун. Доктор. Ветеринар наш, — успокоила его бабушка и, улыбнувшись, продолжила: — он тебе все расскажет. Он в свободное от работы время шаманит, — и, увидев удивленное лицо внука, рассмеялась. — Да-да! Ты не ослышался. Шаманит. Он совершенно недавно в себе открыл эти способности. Был нормальный человек. Воспитанный. Никому не верил. Только работе и жене. А тут ему видение пришло. Ну, после того как он гвоздь в розетку засунул. На спор. Током его вдарило. Сильно. Думали, все — отработался. Нет. Пришел в себя и стал, говорит, видеть то, что другим не дано. И все. Теперь, когда выходной, халат снимает, рожу красит и народ принимает. Правду-матку им режет за деньги. Нойдой себя называет. Это что-то с севера. Скандинавское.
Руны раскидывает да в бубен стучит.
— Ну и как? — заинтересовался внучок. — Помог кому-нибудь?
— Да! Помог! Себе! У него прием на сеанс дорогой. Но люди ходят и ездят. Всем же интересно, что у них в жизни дальше будет. А тот и рад им помогать. Потанцует перед ними за деньги и как начнет все рассказывать, что видит и слышит. Так только оплачивай его старания, не скупись. А народ… А народу в диковинку такой северный клоун. Он и оплачивает.
— Нет, бабуля! — перебил ее Клавдий. — Не пойду я к нему. Денег нет. Да и проблема у меня не та, за которую я должен платить. Всего-то сон расшифровать. Остальное меня не волнует. Мне бы попроще чего. Есть у тебя кто-то другой на примете?
— Другой? Другой… — призадумалась бабушка и радостно прокричала, вскинув вверх руки: — Есть!
Есть!
— Кто? Кто, бабуля?
— Она, внучок! Она! Она тебе точно поможет! Она всем помогает! Ну просто всем. Даже… Даже тем, кто ее об этом не просит. Ну, работа у нее… ну такая. Помогать всем и от всего.
— Да, бабуля! — проговорил нетерпеливо Клавдий. — Кто это? Говори! А то «она», «она»! Кто «она»?
— Сейчас, внучочек, подожди минуту, — ответила ему старушка и, поправив фартук, вышла из кухни в комнату.
Минуты через две она вернулась и протянула Клавдию свернутую в трубочку глянцевую бумажку. Видно, какую-то рекламную листовку. От которых в настоящее время не было никакого избавления. И которые лежали везде, где было хоть какое-то свободное место.
— Что это, бабуля? — спросил старушку внук.
— Почитай, родимый. Почитай. Намедни кто-то в ящик почтовый кинул. Ну я и оставила. Авось пригодится когда-нибудь. А тут и ты. Хорошо не выкинула.
Клавдий Бякин развернул листовку и начал тихо читать большие белые буквы, напечатанные на фоне самовара, стоящего на черном столе.
— Отливка… снятие… избавление… убеждение… промытие… защита… ворожение… достижение… кульминация… и колядование. Клара Тара. Тьфу. Таро. Бабуля! Кто это — Клара Тара? Ты ее знаешь? — закончил читать Клавдий.
— Знаю! — незамедлительно ответила бабуля. — Слушай, расскажу.
— Давай. Слушаю.
— Это Кларка молодая. Кларки старой дочка. Помнишь, наверное, батьку ее? Золотарем в совхозе работал. Ну так это она.
— Сильно ты рассказала. Я, правда, ничего не понял.
— Ну, в общем, это она. Когда замуж вышла, в город уехала жить. Там, где-то училась. Или на рынке торговала. Кто что говорит. Непонятно. Потом развелась и домой к маме приехала. Ну и сидела у нее на шее долго-долго. Не работала нигде. Ну как ты. Говорила всем, что ее образование высшее не позволяет коров доить или кур пасти. Все в компьютере сидела. Чего-то писала. И читала. А потом… то ли молния ее ударила, то ли она молнию — непонятно. Но нашло на нее озарение — поняла, что лечить может всех. Начала, правда, со своего родственника — Гришки Кипяткова, алкоголика местного. Все ему рассказала. Кто он. Что он. И что дальше делать. Тот внял ее словам. Отдал все накопления. Пошел и утопился. А она прозвала себя Кларой Таро и принялась наживать себе состояние и клиентскую базу. Во как! И потянулся к ней народ. Она сначала только алкоголиков лечила. А потом кто-то недолеченный сказал, что она судьбу ему предсказала. И сбылась та судьба неотвратимо. Ну она и расширила свои полномочия. Стала и то делать, и это. А когда председателя от жены увела, то тут ей вообще фарт попер. Даже телевидение приезжало ее снимать для какой-то передачи. В общем, внучок к ней тебе надо. Но там по записи. Раньше следующего года не примет. Придется ждать.
— Не, бабуля, ждать я не могу. Срочно надо, — мотнул головой Бякин и, как будто вспомнив чего-то важное, поморщился, поднял вверх палец и быстро заговорил: — Бабуля! Бабуля! А помнишь, у нас на окраине этот жил… Йог который. Нет. Нет. Не йог. А этот… ну пальцами вовнутрь залезал. Делал операции, не разрезая кожи. Как его?
— А-а-а. Помню, конечно, — улыбнулась бабуля. — Хилер его звать по-научному. Даже имя помню. Гудвин. Рассказывал всем, что он с Филиппин. То ли приездом, то ли проездом — непонятно. Потом, правда, его узнали. Сашка это был. С соседней деревни. А хилером стал он случайно. И Гудвином стал случайно. Так он на тракторе работал. Воду возил. А один раз как-то в будку трансформаторную полез по нужде по малой. Ну его там и вдарило. Вышел оттуда уже Гудвином. Со всякими тайнами ознакомленный. Что его Сашка звали, до сих пор вспомнить не может. Ну ты к нему не ходи. Тебе ж камни из почек удалять не надо. Тебе только сон разгадать. Так же?
—Так, бабуля. Так, — с улыбкой проговорил Клавдий, и в глазах его забегали озорные огоньки. — А есть у нас в селе еще какой-нибудь чародей?
— Есть еще, — кивнула бабушка и, загибая пальцы, стала перечислять: — Федя Бакин. Кузнец. Ну, тот воду и прочее заряжает. Раньше не умел. Но когда его сосед мешком цемента отварил по голове, то в нем проснулась эта магическая сила. Баба Кузя. Та больше на ладонях гадает. Ей это по наследству передалось. Ясновидящая ворожея Люся. Ну, про эту и говорить нечего. Видит все. И знает все. Правда, на путану больше похожа, чем на чародея. Но ничего. Тоже всем все предсказывает. А открылось ей это, когда она по пьянке чуть не утонула…
— Все, бабуля. Тормозни. Домой я пойду, — засуетился внезапно Клавдий и, поправив разноцветные носки, поднялся с табурета. — Дай чуть-чуть денег.
Скоро занесу. Скоро… буду богат. Воды купить надо. И картошки.
— Занесешь? Да вряд ли. На, — старушка достала из стола тысячу рублей и протянула внуку. — На работу бы устроился.
— Устроюсь! — согласился Клавдий, взял протянутые деньги и быстро вышел из дома.
До своей хижины он почти добежал. Войдя в нее, крепко закрыл двери на засов. Окна на защелки. И присел на диван, о чем-то раздумывая.
Потом резко встал. Подошел к стоящему в углу ящику с инструментами. Достал оттуда два гвоздя. По размеру «сотка». И, присев на табурет, посмотрел на стену. Где прямо на ее середине выступала белая-белая розетка. С теми нужными на данный момент отверстиями. Куда надо втыкать штепсель. И подумав — чем он хуже остальных… чародеев, загнал гвозди в розетку.
Чуда не произошло. Ток куда исчез.
Выйдя из дома на улицу, Клавдий увидел, что провода, тянувшиеся от электрического столба к автомату на фасаде дома, обрезаны и валяются в траве. Монтер, который лишал Клавдия электричества, почему-то обрезал их не на столбе, а от вводной распределительной коробки дома, тем самым нарушив технику безопасности. Ну ладно. Это его вина.
«Ой. Я же за электричество не плачу. Отключили. Какое они имеют право так изгаляться над порядочными людьми? — Увидев это, подумал несостоявшийся целитель человеческих душ. — Я напишу куда следует. То картоха подорожает. То пиво в буфет не завезут. То без всяких санкций электричество отключат. Беспредел! Ну, я на вас управу найду».
Ругаясь про себя, он поднял валявшуюся в траве деревянную лестницу и, приставив ее к дому, взял лежащие в траве электрические провода. Ну а чтобы сподручней было забираться, сунул концы провода в карман куртки.
Поднявшись по лестнице и оглядев распределительную коробку, Клавдий сообразил, что нужна отвертка, а он ее не взял. Поэтому в сердцах выругался и от злости сунул руку в карман куртки, решив избавиться от проводов. Ну а там, в кармане, он и замкнул плюс на минус голой своей рукой.
Удар тока был сокрушительный! Пока Клавдий летел вниз с лестницы, с ним от такой неожиданности приключилась некоторая неприятность. В общем, на землю он приземлился, как и бывает в таких случаях, в мокром нижнем белье. А провода, отброшенные им в сторону, упали в широкую лужу, скопившуюся у забора.
Пролежав минут пять, будущий чародей медленно пришел в себя. Голова очень плохо соображала после контакта с электричеством.
Окинув взглядом окрестности, Клавдий обнаружил мокрое пятно на брюках, что он без ботинок в одних разноцветных носках. И что провода валяются в луже. Кряхтя, Клавдий встал с земли и, по-стариков ски загребая ногами, пошел в дом, не представляя, что ему дальше делать, бедолаге, ударенному током.
Зайдя в дом, он завалился на кровать, даже не переодевшись, и сразу провалился в глубокий тревожный сон.
А снилась ему, как всегда, подлая, хитрая обезьяна. Только почему-то обклеенная купюрами меньшего достоинства — тысячными.
Проснувшись и вспомнив недавнее происшествие, Клавдий Бякин стал крутить головой, выпучивать глаза и водить по сторонам руками, пытаясь обнаружить в себе ранее недостижимые экстрасенсорные способности — признаки ясновидения и телепатии, спровоцированные ударом электрического разряда.
Но все было тщетно. К своему глубокому разочарованию, он их не обнаружил, а вдобавок понял, что забыл таблицу умножения и алфавит. Алфавит, правда, не весь, а только до буквы «П». После которой сразу же шли «Э», «Ю», «Я». А остальные? Ну хоть убей. Куда-то пропали.
«Ладно. Проехали», — махнул рукой Клавдий и стал обдумывать свое положение. И что ему делать дальше? На ум, кроме того, что надо сходить в магазин, ничего больше не лезло. И он достал из кладовки свежую пару сапог. Натянул их на разноцветные носки и вышел на улицу. Столкнулся нос к носу с соседом — приятелем Гришкой — и его древним дедом, девяностолетним тоже Гришкой. Они несли не пойми куда свернутую рамовую сетку — «путанку» в простонародье.
— Привет, Григории! — поздоровался Клавдий. — Куда сеть-то прете? От речки в поле! Продавать?
— Продавать! — прошамкал дед. — Купи!
— Да шутит он! — улыбнулся дружок. — К дороге на город идем. Там цирк шапито стоит. Проездом
мимо нашего городка ехали…
— Ну? Ехали, — перебил его Клавдий. — А сеть зачем цирку? Рыбу думают ловить?
— Да нет. Сеть им нужна, чтобы обезьяну поймать. Макака какая-то у них из клетки сбежала. По вагонам прыгает, фиги всем показывает. В руки не дается. Главный у них сказал: поймаете ее — озолочу. Вот мы с дедом и идем сетью ее накрыть, — рассказал Григорий-младший.
«Обезьяна! Убежала! Фиги! Это сигнал с космоса!» — подумал Бякин, а вслух высказал якобы свои подозрения:
— Да ладно вам! Обезьяну ловить идете. Ну-ну. А пойду-ка я с вами. Может, помогу. Или нет. Ты, дед, иди домой, мы с Гришкой сами справимся.
Как только дед услышал слова «иди домой», его прорвало на монолог о высоких материях и он заговорил, затрагивая личные качества Клавдия Бякина, его ближайшей родни и тех, кого старый Григорий и не знал, но о ком догадывался. Под конец плюнул в сторону своего соседа и молвил:
— Все вы, Бякины, одним аршином меряны! Вас бы обмануть только кого!
— Ну-ну. И когда это мы, Бякины, тебя, старый идол, обманывали? — завелся Клавдий.
— Когда? Да бабка твоя меня в пятидесятых годах обманула! Выйти замуж обещала! А сама за Бякина пошла! Этого тебе достаточно?
— Достаточно, — ответил Клавдий и по улыбке друга понял, что тот его не прогонит, а значит и ловить обезьяну они пойдут вместе.
За разговорами о прошлом, настоящем и будущем дошли до окраины поселка, где на обочине дороги, ведущей в город, стоял передвижной то ли зоопарк, то ли цирк.
Народ там был немного пьян, весел и возбужден. Сеть и притащивших ее людей встретили радушно и пониманием.
— Ну, где эта ваша макака? — солидно спросил Григорий-внук и стал с дедом растягивать сеть.
«Путанка» была… ну, в общем, большая. Метров сорок. И ей можно было запутать, наверное, всех, кто там находился. Включая машины и клетки.
— А поменьше нет ничего? — почесывая подбородок, спросил мужик в шляпе. Наверное, директор.
— Нет! — ответил дед и повторил вопрос: — Обезьяна где?
— Да вот она! На крыше сидит, — указал рукой «шляпа».
И Клавдий взглянул, куда показывала рука. Это была она! Та самая обезьяна, что приходила к нему во сне каждую ночь. Правда, не облепленная деньгами. Но она!
Клавдий Бякин повернулся ко всем стоящим у вагончика и торжественно, насколько позволяла ситуация, проговорил:
— Она моя! Я ее поймаю сам! Идите все!
А народу только этого и надо было. Все ушли. Есть. Пить. И рассказывать друг другу анекдоты. Включая пошлые.
***
Заканчивался седьмой час ловли зверя. Клавдий не сдавался. Не сдавалась и обезьяна. Народ уже три раза выспался после обильных возлияний и забыл и про обезьяну, и про Клавдия, и про сеть «путанку», которую обменяли на ведро пива в «сельмаге». Кто-то даже забыл даже свое имя, но лег спать твердо уверенным, что поутру его вспомнит.
Один Клавдий был бодр и трезв. И обезьяна, которую он ловил.
И вот чудо все-таки произошло.
Забравшись под вагончик, Бякин увидел по другую его сторону мохнатые ноги той, что приходила к нему во снах. И эти ноги не двигались. Словно макака и не собиралась никуда убегать. Клавдий пополз к мохнатым ногам. И в его голове крутилась одна шальная мысль: «Если я ее поймаю, то все, что задумал, исполнится. Главное — не спугнуть. За ноги хватать надо».
И как только он понял, что цель на расстоянии руки, бросился вперед и мертвой схваткой схватил обезьяну за ее мохнатые ноги. Та пронзительно заверещала и попыталась вырваться, но у нее не получилось. Клавдий подтянулся и высунул голову из-под вагончика на свет.
Последнее, что он увидел — это жестяное ведро изпод пива в лапах макаки. Как оно опустилось на его голову, он уже не помнил. Грохот, правда, разнесся по округе оглушительный. Все работники цирка шапито разом проснулись.
***
Приходил Клавдий Бякин в себя долго. Лежа в постели дома. Почти месяц.
Любимая бабушка переехала на это время к нему и исполняла роль сиделки.
Заходили друзья. Соседи. И все переживали, желая скорейшего выздоровления.
Носили подарки. И просто говорили хорошие слова.
Лежа в постели, Клавдий о многом передумал. О том, что дар провидца после удара ведром в нем так и не проснулся, как у Феди Бакина — кузнеца — после соприкосновения с мешком цемента.
И с током пролет полнейший — экстрасенсорные способности не появились.
Ну а тонуть, как ясновидящая «путана» Люся, или лазить, как Гудвин, в трансформаторную будку он не имел никакого желания. А значит… значит надо бросить эти эфемерные мечты и делать что-то стоящее, а не предсказывать то, о чем совершенно не имеешь понятия.
Для начала бросить пить. И… заняться самосовершенствованием. Открыть секцию… любителей африканского «сафари». Или стать дрессировщиком? Опыт же есть. И неплохой. Надо подумать крепко.
Да! А обезьяна, обклеенная деньгами, сниться ему перестала. Снится ему теперь каждую ночь громадный дубовый пень. На котором лежат новые колоды карт, состоящие из одних джокеров и тузов. К чему бы это?
ЧАСТЬ 6. БОБО-ПИЦЦА
ИРОНИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
Город спал. Спали почти все.
Дома. Люди. Коты. Воробьи. Тараканы. И даже светофор на углу улицы заснул. Упал на дорогу и прекратил играть цветом после того, как в него врезался спящий водитель на непонятной машине. Видимо, со спящими тормозами.
В общем, почти все спали. Храпели. Сопели. Скрипели. Гудели. И кто-то даже покашливал. Ругая во сне свою тещу, брата, работу, цены и магазин, торгующий изделиями, содержащими никотин и алкоголь по этим непонятным ценам.
Нет. Не все! Не спал в данный момент сторож с платной автостоянки. По причине глубокого похмелья, усиленного рвотными позывами и крайне «жидким стулом», а также душевными муками и страхом наказания за пропитие запасного колеса с хозяйского «Лендкрузера».
Не спал и кот Фукс персидской породы, убежавший из дома и тоскливо сидевший у помойки. У него причина бессонницы была несколько другая, чем у сторожа: кот переживал, что Муся — кошка из соседнего дома, которой он истошно вопил по весне любовные рулады — уехала в Сибирь со своим хозяином, геологом Васей. Уехала, не попрощавшись. А также за нанесение травм ветеринару, который сегодня пытался его — кота — примотать к столу и совершить над ним с разрешения хозяйки какое-то операционное вмешательство. Дабы он стал спокойней. И забыл любимую Мусю.
И еще не спала старая толстая ворона, сидевшая на урне и с наслаждением раскидывавшая все содержимое, в этой урне находившееся, на асфальт. Газеты. Пакеты. Бутылки. И прочую мишуру, не нужную людям, но нужную ей для этого действа.
А по темной дороге мимо автостоянки и урны с толстой вороной, на ней восседавшей, быстрым шагом шел не известный никому человек. Очень странно и не по сезону одетый в длинное черное пальто и в высокие кожаные ботинки на толстой каучуковой подошве. Нижнюю половину лица закрывала черная медицинская маска с нарисованной на ней белой мишенью, а на верхней половине громоздились очки с темными большими стеклами, при каждом шаге сползавшими на длинный с горбинкой нос. Венчала всю эту несуразицу громадная черная шляпа «Федора», делая похожим этого человека на какого-то агента. То ли 007, то ли 008. А то еще и хуже — на скинхеда.
И в левой руке у этого полуночного пешехода был тубус. Обыкновенный футляр для чертежей. Черный и длинный. В котором, видимо, лежало что-то нужное этому человеку, так как он периодически останавливался и встряхивал его. Ощутив, что содержимое все еще присутствует, человек кивал и шел дальше.
И держал свой путь этот ночной незнакомец по на правлению к одиноко стоящему двухэтажному деревянному дому в конце улицы и к трансформаторной будке из белого кирпича с нарисованными на ее двери предупреждением «не влезай — убьет» и большой красной фигой, видно, говорящей о том, что трансформаторов в ней нет уже давно, и влезать можно, не боясь.
Подойдя к будке и просмотрев на написанное, путник поправил шляпу и повернулся к подъезду дома. Сделав несколько шагов, он подошел к двери и потянул ее на себя. Взору не открылось ничего: на улице была ночная темень, в подъезде, учитывая отсутствие лампочек, тоже хоть выколи глаз.
Но ночной незнакомец не расстроился. Он знал, что нужная квартира находится на втором этаже. И его там ждут. Несмотря на поздний час. И несмотря на выкрученные кем-то лампочки. И он шагнул вперед.
Лестница была старая, деревянная и крутая. И учитывая то, что света было, да очки на носу тоже не делали вид светлее, незнакомец поднимался наверх крайне осторожно. Одной рукой трогая стенку, а другую — с тубусом — вытянув вперед, как бы ограждая себя от внезапного препятствия, если б оно вдруг появилось.
Шел он медленно и стараясь не издавать лишнего шума, дабы остаться незамеченным жильцами этого старого дома.
Сделав шаг на очередную ступеньку, он понял, что лестница закончилась, и это второй — нужный ему — этаж. Ночной незнакомец остановился и глубоко вздохнул. Дверь, за которой его ждали, должна быть справа. Но в темноте ее не было видно. Вытянув руку вперед, незнакомец шагнул, стремясь в эту дверь упереться.
Но… что-то пошло не так.
Откуда взялось это ведро, в которое он вступил в темноте высоким ботинком? Непонятно. Но падал на пол незнакомец громко. В темноте он попытался за что-то ухватиться руками — хоть за воздух — и как-то прекратить свое падение, но, кроме жестяного, набитого тряпками и кирпичами таза, ничего поймать не удалось. Шума прибавилось вдвое, когда этот таз вместе с ним приземлился на пол.
За тазом почему-то упал и шкаф с тремя пудовыми гирями, стоявшими на нем. А за шкафом и велосипед, висевший на стене.
Махнув ногой, ночной визитер попытался скинуть с нее ведро. Попытка удалась. И ведро со свистом врезалось то ли в стену, то ли в дверь — в темноте было непонятно. Но дом весь затрясся.
А так как в выставленном сосуде, куда попала нога незнакомца, было что-то жидкое, то все это разлилось по полу. Что и стало финальной точкой в этом кавардаке.
Человек в пальто сделал еще один незапланированный шаг по этому разлитому и грузно упал в самую гущу.
Когда открылись все находящиеся на площадке че тыре двери и осветили ее, незнакомец смирно лежал и не о чем уже не думал, стараясь притвориться, что он без сознания. Но поднятая вверх рука с чертежным тубусом и картофельные очистки, которые он пытался отплюнуть, выдавали его.
Явка была провалена.
— А-а-а-а! Вот он! Попался, ворюга!
— И шляются здесь по ночам всякие!
— Дай ему в печень, Михалыч! Вот кто лампы наши выкручивает!
— Кто ты, сволочь?!
— Гири! Гири! А ведро-то сработало!
— Пусть имя назовет! Для прессы!..
— Двинь ему в глаз еще!..
— Миша! Это твои трусы он в карман засунул?!
— Велосипед! Велосипед!.. — загалдели, не слушая друг друга, хозяева трех квартир. Люди довольно-таки зрелого возраста, судя по выражениям и ночному одеянию, не имевшие отношения к интеллигенции, а, скорей всего, к трудовой прослойке. Что нисколько не умаляло их внутреннего достоинства.
И только один — хозяин четвертой квартиры молодой, крепкий парень — молчал, давая соседям излить волны гнева и негодования. А те и не собирались успокаиваться. Словно это ночное происшествие было событием, ожидаемым ими всю жизнь.
И соседи оторвались по полной. Минут пятнадцать они вытирали снятым пальто с пришельца загаженную помоями площадку. Потом вытирали эту же площадку телом незнакомца. Потом проверили карманы на наличие лампочек. Не найдя их, а только мелкие купюры, постановили изъять их в счет ремонта дома. Потом дядя Миша раздавил ногой очки, слетевшие с носа гостя, и пнул шляпу, почему-то к себе в квартиру.
А когда он потянулся за тубусом, тут заговорил и хозяин четвертой квартиры.
— Все! Стоп! А вдруг этот человек звездочет? Или физик?
— Кто он?
— Где он?
— Зачем ему?
— Почем ему?
— Какой звездочет? Какой физик?
— Ворюга он! — загалдели снова разбуженные жильцы дома.
— Михалыч! Выкинь его прочь отсюда! — завизжала тетка в бигуди.
И Михалыч не заставил ее дважды повторять просьбу. Поднял горемыку за шиворот и, придав ускорение ногой в пятую точку, спустил с лестницы.
Потом все спокойно подняли шкаф, ведра, гири, развесили по гвоздикам тазы, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по квартирам.
А ночной гость, отправленный прочь пинком, сидел и думал, как быть дальше. Но сдаваться он отказы-
вался. Цель его визита была рядом. И принять пора жение значило показать свое бессилие перед обще ством, которое он стал немного ненавидеть.
И еще он думал: «Почему же тот, ну парень, который, из четвертой квартиры, не признал его? Почему промолчал? Ведь мог же он догадаться, что ночной гость к нему пришел? А ведь промолчал. Сквалыга. Ничего. Вперед. И победа моя».
Встав на ноги, ночной незнакомец потер ладони. Встряхнул тубус. И, услышав, как находившееся в нем отозвалось ответом, улыбнулся и снова сделал шаг в темный подъезд.
Дорога по ступенькам вверх на этаж прошла без приключений. Теперь надо было в темноте найти нужную квартиру и стукнуть в дверь. И все. Дело будет сделано.
Но… подвела маленько ориентация в темном помещении.
Он стукнул в дверь! Да не в ту!
Дверь ему открыл Михалыч.
— А-а-а! Опять ты! Счеты со мной свести хотел? Лишенец! — проорал жилец и схватил ночного гостя за горло. — Все сюда! Он опять пришел!
Квартиры незамедлительно открылись, и на площадку высыпали жильцы, горевшие желанием снова наказать непрошенного гостя. Особенно усердствовала дама в бигуди. Она отвесила пару звонких пощечин незнакомцу и, глядя на Михалыча, ехидно сказала:
— Ну? Как я ему? Врезала? Помнишь, Михалыч, я и тебе намедни отвесила? Когда ты ко мне на лестнице приставать стал!
— Когда это он к тебе приставал, Луша? — задал вопрос хлипкий мужичонка в синей кальсонной паре.
— Как когда? Намедни. Когда я с бани шла. Лапать меня стал. Проходимец! — ответила дама.
— У-у-у! — заорала кальсонная пара и бросилась на Михалыча. — Так вот кто у нас лампы выкрутил! Чтобы не видно было, как соседок обихаживает! Сволочь!
Михалыч бросил на пол ночного гостя и перехватил соседа в полете. Но тут же получил в ухо от брата Луши — Феди — и упал рядом.
А Феде уже досталось от Зины и Мины — дальних родственников Михалыча. Ну а их уже била цинковым тазом бабушка Лара. И не потому что она была чья-то родственница,