Дочь веданы. Михаил Шабловский

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1. Москва-Аркудиново
• ГЛАВА 2. Посёлок и лес
• ГЛАВА 3. Болото страха
• ГЛАВА 4. Две встречи
• ГЛАВА 5. Ритуал
• ГЛАВА 6. Ведана
• ГЛАВА 7. Пир
• ГЛАВА 8. Попытка к бегству
• ГЛАВА 9. Час бури
• ГЛАВА 10. Час волка
• ГЛАВА 11. Исход
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Когда малоизвестный московский писатель, автор "мистической" литературы, приехал провести отпуск в небольшом посёлке Аркудиново, где он не был десять лет, то и представить себе не мог, что окажется в самом центре пугающих событий. Леса вокруг посёлка полны кошмарных тайн. Рыжеволосая зеленоглазая чаровница преследует героя во снах и наяву. Враг она или друг? И кто такая "великая ведана", перед которой трепещет весь городок? Удивительно, но в Подмосковье начала двадцать первого века действуют потусторонние силы, чьи корни скрываются в глубинах тысячелетий. Дело для настоящего писателя: разобраться, что происходит на омрачённых землях, по уши влюбиться, подвергнуться преследованию тайного культа, поклоняющегося древним богам, а затем... Уничтожить зловещую секту или возглавить её?

   В книге вы найдёте:

   - одну таинственную огненноволосую незнакомку;

   - одного ничего не понимающего в происходящем писателя;

   - один тысячелетний культ, славословящий Жизнь и Плодородие странными чувственными обрядами;

   - одну очень длинную электричку;

   - много-много загадок и романтики.

ПРОЛОГ

Дарёна была младшей, ненужной, нелюбимой. Имя было дано ей будто в насмешку - бесполезный подарок богов. Лишний рот в семье, где и так уже на одного сына приходилось три дочери. На свою беду, девочка уродилась слабенькой неумехой.

   "Ни ткать ты не можешь научиться, ни прясть, ни шить!" - зло шипела мать, крутя ухо девочки, плакавшей над очередным испорченным её неумелостью куском полотна. - "Только коз тебе пасти впору, да репу полоть! Рыбу ловить - так упадёшь в речку и извозишься в грязи, грибы собирать - мухоморов принесёшь! Даже пчёлы тебя только кусают, на пасеке от тебя проку нет!"

   Последнее, однако, было уж совершенной напраслиной. Бортничеством в посёлке занимались главным образом мужчины - почему-то трудолюбивые маленькие медосборцы никого из женщин не любили, не только Дарёнку. Жалили, старались прогнать от ульев. А мужиков - ничего, подпускали, хоть и бучали сердито, но облетали, даже без дымящихся гнилушек давали собирать золотистые богатые соты.

   На всё лето Дарёну действительно выгоняли пасти коз. Дело-то нехитрое, да только скучное и нудное - погода стояла жаркая, а на козьем лугу - ни тенёчка.

   Год вообще выдался нехороший. Весна пришла очень поздно, было сыро и холодно, солнце высоко вставало над всё ещё лежащими в полях посеревшими снегами. Лёд на Моске-речке и вовсе местами почернел - старики шептали, что это плохо, не к добру. Чёрный лёд... Дарёна весною старалась пореже ходить берегом: очень уж плохо выглядела родная река-кормилица, страшно выглядела, непривычно. Будто больная.

   А летом ударила жара, да такая, какой даже древняя бабушка-травознатица упомнить не могла. Ни капли дождя не видали уже два месяца. Куры забивались под нижние брёвна изб, псы, тяжело дыша, валялись в лопухах с высунутыми языками, люди и рады были бы дневать в домах, да работа в поле и огороде гнала под тяжёлое, маревное солнце.

   Но, несмотря на их труды, репа не вызревала, горох пожух и скукожился, хлеб взошёл редко-редко и чах день ото дня, лён весь засох. Ни грибов, ни ягод найти было невозможно. Однако рыбалка в обмелевшей реке и охота в сухих, звенящих лесах были хороши, и мужчины часто уходили в леса и на плавни - старались побольше заготовить мяса и вяленой рыбы, раз на плоды земли надежды стало мало.

   Отец с братьями ушли охотиться четыре дня назад, и вестей от них не было. Охотники и раньше иногда задерживались в лесу, но теперь мать уже начинала беспокоиться.

   А козы не хотели пастись, искали хоть малую тень, по вечерам плохо доились. И вот теперь пришла окончательная беда к Дарёнке: она и c пастьбой не справилась - потеряла козу. Любимую материну козу - бодливую злую трёхлетку. В поисках тени маленькое стадо ходило по самому краю луга, у лесной опушки. И белая строптивая коза, видно, ушла глубже под деревья, в холодок... и пропала.

   Всхлипывая, девочка скорее отвела стадо за плетень, в истоптанный загончик. И побежала в лес. Убьёт её мать, точно убьёт за такую пропажу... Поколотит, вырвет волосы, не даст хлеба. И чего доброго, отправит, как давно грозится, в южную деревню за лесом - чёрную работу на полях работать, да замуж за толстого, слюнявого, немого дурня-полольщика отдаст. Дарёну уже можно было отдавать замуж - месячная кровь пошла у неё три солнцеворота назад.

   Лес был для жителей деревни и врагом, и другом. И щедрым кормильцем, и жестоким убийцей. Бурый медовед не отваживался подходить близко к деревенскому частоколу, но в глухой чаще встреча с ним далеко не всегда заканчивалась мирно, если злой могучий зверь был чем-то раздражён... Или попросту голоден. Волки рыскали иной раз у самой околицы... Хотя нынче они должны быть сыты - травы росли плохо, ослабевших и больных детёнышей косуль да оленей поймать было очень легко.

   Пуще зверей страшились люди лешего или болотных кикимор. Но в теперешнем своём состоянии Дарёна куда больше боялась гнева матери, чем никем не виданных чудищ.

   Хотя в деревне рассказывали всякое... Уханье да скрипы из леса по ночам слышали многие, и вовсе это не было похоже на голоса сов, филинов или козодоев - уж птиц-то люди знали хорошо. Ходили разговоры о том, как пошедшие по грибы в, казалось бы, знакомый лесочек бабы целыми днями кружили по одному и тому же месту и не могли выбраться к дому - леший водил. Иных молодух, баяли, кикиморы или мавки в омуты да болота заманивали, топили... Жуткие нездешние домики на окуренных деревянных ногах расхаживали в сумерках по глухим полянам, могли задавить и проглотить зазевавшегося, задержавшегося в лесу после наступления темноты путника. Рассказывали и ещё более страшные сказки - особенно среди деревенской ребятни. Про тех, кто ночами выходит из леса и безмолвно зовёт спящих детишек, а те, не просыпаясь, выходят из изб, если раззявы-родители позабыли положить заговоры на порог да на окна, убредают в кусты и больше никогда не возвращаются... Даже косточек не находят их. Только кора на ветвях кустов красной становится...

   Отец и другие охотники, впрочем, не слишком жаловали такие россказни, хмурились, ругались, если слышали их от стариков, а детей и вовсе нещадно пороли за "дурацкие сказки". Пороть-то пороли, а сами без правильных слов да оберегов в лес не совались... Но им-то можно, мужчинам. У них свои договоры с богами да нежитью. А вот женщин и детей лес принимал неохотно.

   Впрочем, пока ещё на дворе был светлый день. А днём, пред ликом ярого солнышка, как известно, всякие страхи прячутся. И Дарёна более или менее смело носилась по полянам, заглядывала за деревья да кусты, громко кликала убежавшую козу. Долго ли, коротко - а вот уже и начало жестокое солнце к закату клониться. Коза не сыскивалась. Всё глубже и глубже уходила в лес бедная девочка. По исцарапанному ветками грязному лицу её текли слёзы, босые ножки, сбитые о корни, начали оставлять кровяные следы на сухой траве. Тонкий голосок её совсем охрип, горло саднило, рыдания прорывались среди криков, которыми она звала козу.

   Ох! Силы бедняжки иссякали. Дарёна остановилась и прислонилась плечом к толстому древесному стволу.

   "Леший, батюшка", - всхлипнула она. - "Позабавься и отдай, пожалей меня, малую да слабую..."

   Легкий порыв горячего ветерка шевельнулся в листве. И снова тишина, только жундят жуки, да кузнечики стрекочут на полянах.

   Никто ей не поможет... Лесные божества жестоки и враждебны людям. Что их о помощи просить? Как же тяжко быть одной!.. Неужели придётся возвращаться в деревню с потерей, терпеть страшный гнев матери?.. Дарёна огляделась по сторонам.

   Куда это она забрела? Неужели же... О, боги и щуры-пращуры!.. Нет, только не Поганое болото!.. Вот почему даже приближаться к опушке у козьего луга запрещали взрослые! Но ведь было так жарко, и козы сами лезли в тень... Как вообще Дарёне удалось забраться так глубоко в эти пугающие дебри, ведь трясины запретного болота начинались едва в двух сотнях сажен от края луга... А тут, гляди-ко: жухлая осока, да мелкие берёзки и осины, самая топяная поросль, а под ногами сухо... Долгая жара выпила, высосала всю воду из земли, даже здесь...

   Говорили, именно это болото, непролазное, непроглядное, тёмное, было главным обиталищем всей лесной нечисти. Может быть, конечно, говорили так для того, чтобы отпугнуть ребятню и неопытных лесоходов, особенно баб, от опасных, зыбких трясин... Но топких болот вокруг речной деревни было немало, а их никто не называл "погаными". Да и в основном все селяне по лесу ходить умели - приходилось уметь...

   Неожиданно Дарёне показалось, что она видит впереди узкую тропку. Кто это мог протоптать дорожки в глухом, непроходимом болоте? К которому и приблизиться-то никто из деревни не осмеливался... Тропка будто поднималась выше, выходя из болота, тёмным оком смотрелся прогал её среди жёлто-зелёных сужающихся кругов травы, кустов да деревьев.

   Что-то беленькое запуталось в ветвях низкого кустарника на краю прогала. Да это же козья шерсть! Может, всё-таки боги леса смилостивятся над бедной девочкой, вернут потерю? Скорее, скорее туда... Справа и слева блеснула вода, предупреждая о топи, но здесь, чуть повыше, было почти совсем сухо. Мелкие деревца расступились, открывая проход, поднимающийся из высохшего болота на некое подобие острова.

   Вдруг Дарёна застыла в ужасе. Прямо перед нею на то ли мнящейся, то ли и вправду вытоптанной тропе лежали человеческие кости. Увидеть мертвеца - страшная примета... Но не только это поразило девочку. Дарёна, несмотря на свою неумелость, была довольно смышлёной для своих лет, и даже сейчас понимала, что найти костяк посреди топкого болота не то, чтобы прямо совсем уж невозможное дело... Забрёл охотник сюда, к примеру, ещё о прошлое лето, заплутал, кое-как пролез на остров, а обратно уж выбраться не смог, так и помер, бедняга. Или медовед задрал его.

   Но только вот с этими костями всё было совсем не так... Не цельным костяком, жутко напоминающим человеческую фигуру, лежали они, а собраны были одна к одной в невысокую ровненькую горку, увенчанную решёткой рёбер, а поверх неё - безумно скалящимся черепом. Ни один зверь не мог бы такое сделать. И не было никаких остатков одежды и лесного снаряжения...

   Дарёна приглушённо вскрикнула и непроизвольно схватилась за грудь, желая унять бешено колотящееся сердечко. Когда оцепенение ужаса чуть спало, она хотела было повернуться и со всех ног бежать назад в деревню, и будь что будет... Но тут она увидела чуть поодаль за костями ещё один клочок козьей шерсти. Что же страшнее - пройти мимо мёртвого, или испытать материны оскорбления да побои?

   Несчастная девочка шагнула вперёд и пошла на дрожащих ногах, стараясь как можно дальше обойти жуткую выкладку костей. Упругие ветки кустов и деревьев не давали места, подталкивали Дарёну в спину и в бока, как будто норовили уронить её и нарушить покой мертвеца. Пальцы босых ног её едва не коснулись костей. Кое-как миновав страшное место, Дарёна скорее кинулась дальше по тропке. Вот и ещё один клочок шерсти, и ещё...

   Клочки были хорошо заметны, до сумерек было всё же далеко, но Дарёне вдруг показалось, будто начало темнеть. Она быстро глянула на небо, и увидала, что на солнце неостановимо наползают большие серо-синие тучи. Неужели кончается жара?! Будет дождь... И коза почти нашлась... Может быть, действительно смилостивились боги, послав ей это испытание, и увидев, что она прошла его?..

   По малости лет Дарёна ещё не знала, что за долгой жарой часто приходит сильнейшая буря, как разрядка погодного напряжения. А в воздухе уже начинало пахнуть приближающимся дождём. Подул ветер, кусты качнулись и зашуршали тревожно.

   "Домой бы скорее с козой!" - подумала девочка. - "Не то застанет здесь меня дождик!"

   О, радость! Крупное белое рогатое тело мелькнуло за густелью кустов. Коза! Свернув за поворот тропки, Дарёна вновь остановилась. Отчаяние так ударило в её детский разум, что он на время даже перестал осознавать происходящее. Побелевшие тонкие губки шептали лишь одно: "Нет-нет-нет-нет-нет..."

   Прямо поперек дорожки, теперь уже и вправду очень хорошо заметной, на плотно утоптанной земле действительно лежала материна коза. Белое брюхо её было разодрано, торчали острия рёбер, на траву вывалились красноватые внутренности. Над трупом с мерзким жужжанием кружились странные, большие, красно-чёрные мухи.

   Глухо заворчал над лесом гром. Дарёне в наступавшем безумии страха казалось, будто сами боги говорят ей сверху жуткие укоризненные слова, ругают её за неумелость и никчемность, за козу, за то, что в лесу заплутала, за то, что зашла в запретное место.

   Ветер уже сильнее прошумел по кустам, раздвинул их. Из-за ветвей с обеих сторон тропинки на девочку смотрели белые, чистые, скалящиеся черепа, и человеческие, и звериные, и козлиные, насаженные на острия тонких крепких прямых кольев. В быстро сгущающемся грозовом сумраке глазницы их горели призрачным голубоватым огнём.

   Первые тяжёлые холодные капли упали на замершую в ужасе Дарёну, промочили старенький драный сарафан. Гром смолк. Роковое мгновение давящей тишины нависло над несчастным ребёнком. Быть может, она ещё нашла бы в себе силы убежать, спастись... Но мертвец сзади незримо загораживал ей путь, она не могла даже обернуться. И тогда тишина разрешилась шипящим грохотом рухнувшего на лес дождя.

   Налетел ураган. Лес согнулся, застонал, завыл, заскрипел тысячей злых древесных голосов. Где-то с треском рухнул тяжёлый ствол, не выдержав натиска стихии. Земля вздрогнула. Дарёна хрипло вскрикнула, и, не разбирая дороги, полуослеплённая бешеным водопадом, кинулась бежать так, как никогда в жизни не бегала, мимо жутких черепов, мимо истерзанной козы, вперёд и вверх по всё более широкой тропке, которая постепенно превращалась в грязный бурлящий ручей, мимо гнущихся и стонущих деревьев, мимо кустов, которые ветер и вода буквально выдирали из земли...

   Вдруг спереди надвинулась тёмная громада, воздвиглась преградою на безумном бегу Дарёны. Что это? Склон? Обрыв?

   Камень, бесформенный обомшелый камень, и ещё один почти такой же, и на них ещё камни поменьше, лежат ровными рядами... Стена из камней, кто мог сложить такую? Высокая, не перелезть... Цепляясь руками, ломая ногти о мокрую кладку, Дарёна на ощупь поползла вдоль стены. Вскоре стена закончилась, и Дарёна оказалась будто бы на широкой поляне. Гром по-прежнему рокотал в нависших тучах, и дождь лил потоками, но ветер на минуту приутих, и стало словно чуть светлее.

   Перед дрожащей от страха и холода девочкой воздвиглась громадная каменная изба - это на её стену она наткнулась. Дарёна поняла, что окончательно погибла и попала в страну мёртвых или в страну чудовищ - кто же ещё может строить из камня? Да и не в силах человеческих возвести из тяжёлых глыб такую громаду - почти в четыре дарёниных роста, и сверху покрыта почерневшими толстыми брёвнами... Окна в два ряда проделаны и прямо над землёю, и высоко над головой девочки - кто может выглянуть с такой высоты? И как обогреть такое обиталище? Но ведь мертвецам ни огонь, ни тепло не нужны...

   Однако в крытой избе, даже каменной, не льёт холодный ливень. Что-то словно начало манить Дарёну внутрь жуткой постройки... Широкий вход меж двух оконных прогалов зиял пугающе, но и привлекал, обещал укрыть от безостановочно льющейся с низкого неба воды.

   Дарёна замерла, как испуганный зверёк. Внезапно снова взвыл ветер, кусты и деревья затрещали, листья и ветки полетели в лицо девочке. Сверкнул вдруг белый сполох, на миг озарив поляну и страшный дом, гром ударил так, что едва не оглушил несчастную.

   Дарёна неслышно взвизгнула и метнулась в каменный проём - скрыться, спрятаться от ливня, ветра и грозы. Едва она миновала высокий свод, как буря и дождь мгновенно перестали быть слышны - девочку словно отрезала от леса и болота невидимая завеса. Помещение за порогом оказалось обширным, потолок его не был виден в темноте. Темнота окутывала и дальние стены каменной избы. Два нижних окна и проём входа давали совсем мало света, позволяя разглядеть только небольшой участок пола. Пол был весь выложен человеческими костями... Слабое свечение начало медленно разгораться в глубине зала, и стены постепенно проявились из мрака. На стенах висели оскаленные черепа, глядели пустыми глазницами на Дарёну, источали мертвенный бледно-зеленый огонь...

   Дарёна совсем ослабела от страха, ноги больше не держали её, она опустилась на костяной пол, сложила руки в молитвенном жесте и тихо заныла:

   "Ой, мёртвые, мёртвые, не троньте меня, не обижайте меня! Ой, боги Земли и Подземья, я не хотела нарушить ваш покой, я за козой шла... Гром и дождь испугали меня, простите, что в заповедное место зашла я, простите!"

   Что-то шевельнулось в зеленоватом сумраке. Силуэт длинной головы, увенчанной огромными извилистыми рогами, напоминающими раскидистые ветви деревьев, выплыл из темноты и склонился над девочкой. Плоти на голове не было - тускло блестела сероватая кость, чёрными провалами темнели дыры на месте носа и глаз. В глазницах словно тлели красные угли. Дарёна не могла смотреть на страшного пришлеца, она лишь вздрагивала и подвывала от непередаваемого ужаса, сознание её отказывалось принимать новые кошмары.

   Голос появился прямо внутри её головы, и голове стало горячо, несмотря на то, что волосы были мокры от ледяной воды.

   "Дитя человеческое", - молвил Голос, - "Твой страх приятен. Но ты не мертва и не умрёшь. Если не захочешь. Скажи, ты останешься со Мною в Обители? Я вижу, что те, кто родили тебя, не желают тебя. Ты не мила никому. Ты не нужна никому. Ты нужна Мне. Все люди нужны Мне. Старые люди построили Обитель для Меня, но очень давно никто не приходил ко Мне. Старые люди все умерли. Железом убили их новые люди. Ты не возьмёшь в руки железа, дитя? Ты примешь Мои дары?"

   Дарёна понимала, что надо ответить, что нельзя злить божество молчанием, но голос не слушался её. Сознание девочки вдруг разделилось на двух Дарён. Одна из них с готовностью отвечала рогатому божеству и радостно принимала его странные милости. Другая с отвращением и страхом отказывалась, бежала прочь сквозь непрекращающийся ливень и бурю... Тонула в болоте, кое-как выбиралась к деревне...

   Холод... Дождь... Болото... Злая мать... Недобрый отец... Чёрная работа до крови из-под ногтей... Дурной муж, который будет бить её, брюхатить её каждый год... А из детей выживать станет лишь третий-четвёртый... Придёт недород, охота станет плохая, голод будет. Нападёт из-за реки чужой род, убьёт мужчин, уведёт в рабство женщин. Налетит моровое поветрие, лихорадка станет забирать одного за другим... Заболеет и Дарёна. А там и смерть придёт.

   Или?.. Не холодно и не тепло в каменном доме... Вечный покой вдали от людских тревог...

   Слабая, до сердечной боли перепуганная девочка тихо вымолвила дрожащим голосом:

   "Я приму Твои дары... Я останусь с Тобой. Я не возьму в руки железа..."

   "Очень хорошо, дитя человеческое", - сказал Голос. - "Со временем ты узнаешь Моё имя. Со временем ты узнаешь многое, постигнешь тайны Земли, Леса, Воды, Камня... Вот тебе Мой первый дар: тебе больше не страшно, и тебе больше не холодно..."

***

Когда дождь чуть приослаб, унеслась гроза, ветер окончательно перестал бушевать ураганом и с жутким треском валить деревья, охотники выбрались из убежища в глинистом склоне оврага, где пережидали непогоду, и двинулись к деревне. Добычи было много, пришлось делать лабазы, переносить мясо в несколько приёмов, от того и задержались в лесах. Приближение бури опытные лесовики почуяли куда раньше Дарёны, но дойти до деревни уже не успевали.

   Теперь они пребывали в отличном настроении. Жара и засуха кончились, еды на ближайшее время было в изобилии - чего ещё и желать? Лишь бы только буря не слишком сильно повредила их приземистые избы...

   Крики людей охотники услышали, ещё много не дойдя до селения. Когда Дарёна не вернулась домой до бури, её мать, едва переждав грозу, созвала оставшихся в селении мужиков, баб и подростков, и все вместе они прочёсывали лес в поисках девочки.

   Завидев мужа, она злобно закричала:

   - Вот как оно вышло-то, видишь, Ждан, муж мой! Дочь твоя младшая и сама, дура такая, пропала в бурю, да ещё и козу нашу лучшую потеряла! Теперь вот добрые люди ходят, ищут её, мерзавку! А коза-то в такой ураган разве спасётся? Пропала наша козочка, муженёк! Ну, попадись мне только, Дарёнка-гадина!

   Охотник Ждан сурово нахмурился.

   - Коза пропала - плохо, - строго сказал он. - Но и девка пропала - ничего хорошего. Подожди, Заряна, ругаться. Как бы беды не вышло. Поганое болото близко, не туда ли они забрели?

   - Да пусть бы и потонула там! - выкрикнула женщина. - Козу жалко, козу! Уж такая была коза... А Дарёнка всё равно никчемушная неумеха! Ну, если жива, пожалеет!

   Сторожко пошли люди к Поганому болоту. Ещё накрапывал дождь, под ногами хлюпала вновь расползающаяся трясина, с ветвей кустов да деревьев ледяная вода то и дело лилась за шивороты искальщикам. После бури воздух был как студёный, и привыкшие за два месяца к постоянному зною селяне дрожали от холода... Да и не только от холода. Запретное болото выглядело особенно мрачно и дико в послегрозовых сумерках. Близился вечер. Подростков отправили назад в деревню, но и взрослым было не по себе. Невольно люди старались держаться поближе друг к другу, сбились в плотную ватагу...

   Внезапно ропот прошёл над небольшой толпою - люди увидели её, Дарёну. "Она, она..." - послышались шепотки.

   - Она! - вскрикнула Заряна. - Это она! Вот бесстыдница...

   Из болотного сумрака навстречу группе селян девочка медленно и плавно шагала будто прямо по воде, вновь затопившей просохшие было кочковатые поляны. Это и вправду была Дарёна - и словно бы не Дарёна. Не было на ней больше ни сарафана, ни повязки на голове, длинные волосы рассыпались по тонким, но стройным плечам, твёрдо выступали крепкие босые ноги, от фигурки её будто бы исходило слабое зеленоватое свечение. И что это? То ли раскидистые тонкие ветки деревьев торчат над заострившимися ушами из затылка девочки, то ли... Рога?

   Толпа зашумела и отодвинулась назад. Непонятный страх охватил сердца людей.

   - Колдовство... - зашептали бабы. - Нечисть... Морок... Лесные чуды взяли девчонку! Нелюдь она...

   - Доигралась! - хрипло крикнула мать. - Заповедное нарушила! Что теперича о нас подумают! Люди добрые! Не дочь она мне! Не дочь!!

   - Как же это, мама? - голос Дарёны, ставший вдруг сильным и звонким - не чета тому, что был раньше, тонкому да слабенькому - разнёсся над поляной. Презрение и издёвка звучали в голосе девочки. Не было в нём ни страха, ни дрожи. - Я ведь нашла твою козу! Вот, держи!

   Дарёна протянула руку за спину, вынула что-то большое и белое и с нежданной силой метнула прямо в мать. Отрубленная козья голова ударила Заряну в живот, да так, что та, квакнув, повалилась на спину.

   Толпа ахнула и отшатнулась.

   - Борен, Незван! - крикнул отец Дарёны охотникам. - За копья, браты, за копья! Прогнать надо окаянную! Не человек она...

   - Нет... - прохрипела, корчась на земле, Заряна. - Не прогнать надо!.. Убить!! Убейте её, убейте наконец постылую!..

   Охотники схватились за копья и луки, но прежде, чем они успели сделать хоть один выпад или наложить стрелу на тетиву, Дарёна взмахнула рукой и крикнула, да так, что задрожала листва на кустах:

   - Стоять!!

   Столь оглушителен был её голос, что даже некоторые из мужиков повалились на землю и зажали уши руками. Вместе с голосом налетел холодный ветер, ударил в лица людей. Бабы начали с визгом разбегаться. Небо снова сильно потемнело, зарокотал гром, и вдруг сполох ударил в близстоящее дерево, с треском расщепив его напополам.

   - Не вам теперь трогать меня! - всё тем же ревущим голосом проговорила Дарёна. - Вы не любили меня, гнали меня, ругали меня, били меня. Теперь я отомщу вам...

   Девочка провела вытянутой рукой в воздухе, и, вслед за движением её ладони, один, два, три сполоха снова ударили в землю и деревья вокруг людей, засыпав толпу отколотыми щепками и комьями грязи. Ветер взвыл и закрутил вихрь странно мутного воздуха, сорванных листьев и веток. И в центре вихря стояла со страшной улыбкой на неподвижном лице Дарёна... Глаза её светились зеленью.

   Люди закричали в страхе и пали ниц перед явлением лесного божества. Отползая на коленях назад, Ждан прерывающимся голосом взывал к бывшей дочери:

   - Дарёнушка!.. Ты что?.. Не губи, помилуй! Я ведь отец тебе... Я не бил тебя, это всё она, она, злыдня!

   Он указал на жену. Та, не в силах вымолвить и слова, только испуганно таращилась на Дарёну вылезающими из орбит глазами, да мычала нечленораздельно. По лицу её, испачканному болотной тиной и козьей кровью, текли слёзы и сопли.

   - Ха-ха-ха-ха! - жутко рассмеялась Дарёна, и гром повторил её хохот в низко нависших чёрных тучах. - Вот как ты заговорил, отец! Ну что ж, я пощажу тебя. Пощажу вашу деревеньку - если вы поклонитесь мне!! Жду я от вас дара великого, виру за обиды мои. Сейчас же принеси мне голову моей матери, Ждан-батюшка! Жертву! Жертву подай мне!!

   Страшно, когда не у кого попросить защиты. Страшно, когда то, что не должно происходить, что в кошмарах лишь может привидеться, происходит наяву. Убоялись гнева новообретённого божества селяне. Поклонились, пали в ноги, покаялись перед рогатой Дарёной. Несмотря ни на какие вопли и мольбы, закололи копьями Заряну, и кровь её смешалась с болотной водой. Ножом охотничьим отрезал голову жены Ждан и поднёс своей чудовищной дочери.

   И новый череп засветил глазницы в каменной избе посреди Поганого болота. А потом - через год - ещё один. И ещё... Ибо положила Великая зарок на своих людей - в летний солнцеворотный день, или в особые дни между весенними и осенними месяцами, в самую полночь, особым образом жертвовать на болоте молодого парня или девушку. Тогда плодородна будет земля, хороша охота, полна рыбой река, ровно, гладко и богато будет идти людская жизнь. И тёмным могуществом наделят боги самых верных из своих последователей, пустят в Обитель, откроют додревние тайны.

   А иначе... А если ослушаются люди, пожалеют жертвы... Грозы и ливни падут на них, сполохи и град разобьют их дома, болото разольётся из берегов и затопит деревню мерзкой гнилою жижей, лесные чудища выйдут из-за деревьев и пожрут нерадивых. Ночь поглотит их, и мёртвые будут невозбранно ходить среди живых...

ГЛАВА 1. Москва-Аркудиново

И зачем я только сюда приехал? Вокруг происходит что-то решительно непонятное, и ещё эта жара... Хотя, справедливости ради надо сказать, в плане жары в Москве было не лучше. Даже и хуже. В квартире без кондиционера невозможно находиться. Окна-то у меня на юг выходят... На улице буквально плавился асфальт, жухли и осыпались листья тополей. И даже ночь не приносила облегчения, ничуть не становилось прохладнее, сон не шёл, до утра я вертелся на пропотевших простынях. Середина июля, второй месяц дождя нет, что же дальше-то будет?

   Писать было невозможно. Работать - тоже. Я смалодушничал, взял отпуск и уехал в Аркудиново.

   Я не был в посёлке больше десяти лет. Собственно, я не был здесь с тех самых пор, как похоронил на маленьком аркудиновском кладбище свою тётку. Тётушка, за неимением родных детей, оставила мне двухкомнатную квартиру со всеми удобствами в кирпичной пятиэтажке. После похорон я заехал в районный центр, оформил на себя коммунальные платёжки, договорился, чтобы их присылали мне по электронной почте, оставил запасные ключи старой тётиной подруге-соседке и надолго покинул край, в котором родились мой отец и его сестра...

   Сперва я полагал, что буду наезжать сюда летом на отдых. Но вышло так, что вскоре после смерти тётушки, моя жизнь тоже некоторым образом покатилась под откос. Я потерял работу, развёлся с женой, начал немного выпивать... Мне стало вовсе не до летних отдыхов. Через посредство соседки я сдал бывшую тётушкину квартиру внаём, чтобы избавиться от ежемесячных счетов и получить хотя бы мизерный доход...

   Немного выпивать, сказал я? Будем честны хотя бы сами с собой, а? Я уходил в мощные запои, и единственным, что отличало меня от уличных забулдыг, было то, что я всё-таки старался содержать в относительном порядке себя и своё жилище...

   Но мои друзья отвернулись от меня почти все. Хотя, чего там, это были в основном друзья бывшей жены - "друзья семьи", так сказать. Никто из них не одобрял моих литературных экзерсисов, все они были более или менее успешными прагматиками: торговцами, экономистами, банковскими служащими. А я был вечным мечтателем-неудачником. Слабый успех моих ранних мистических рассказов заставил меня возгордиться и поверить, что я небесталанный писатель. Увы! Остальные мои произведения оказались никому не нужны - ни в печатном, ни в электронном виде. При этом я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что вдохновение моё постепенно уходит куда-то, улетучивается, как тёплый воздух из шара-монгольфьера, и тексты становятся всё хуже. Ещё более удручающим было то, что, несмотря на явную деградацию моего творчества, я брался за всё более серьёзные темы, пытался в своих книгах морализировать, исследовать сходства и различия религий, магические верования древних народов: индейцев Мезоамерики, кёльтов, германцев, славян... Стыдно и вспомнить. Во многом именно творческие неудачи толкнули меня к алкоголю, как к средству забыться и на время впасть в иллюзии...

   Все эти годы не оставляла меня навязчивая мысль плюнуть на всё и уехать в Аркудиново. Удрать от судьбы. Начать всё заново в стороне от столицы. Но в глубине души я осознавал, что это не более, чем мечты. Большой город цепко держал меня в своих неоново-бетонных объятиях, и, как я полагал, не собирался отпускать уже никогда...

   К счастью, в какой-то момент, сидя за стойкой грязного бара и вертя в пальцах стаканчик с водкой, я вдруг со всею отчётливостью осознал, что гибну. Мне уже далеко за тридцать, и что я делаю? Куда качусь? Водку, правда, я тогда допил. Я и сейчас не упускаю случая, по завещанию коллеги Марка Твена. Но курить бросил. И уже на следующий день приискал себе работу.

   Теперь я составляю рекламные тексты и описания товаров для электронной коммерции. Это не Бог весть какое прибыльное дело, но, по крайней мере, я могу оплачивать себе хотя бы относительно комфортное существование и не опускаюсь больше на дно. Да, это именно та самая работа, которую я раньше презирал, считая себя выше неё, не желая разменивать писательский талант на такую "продажу пера". Но нынче я не столь щепетилен.

   И я снова начал пробовать творить. Однако занятие сие уже не доставляло мне того удовольствия, что раньше. Даже в самые "запойные" времена работать над произведениями мне было приятно. Теперь - нет. Я старался заставлять себя, решил, что надо искать вдохновение. Соврал сам себе, что еду в Аркудиново ещё и за ним - за вдохновением.

   В конце июня соседка написала мне, что моя последняя арендаторша - какая-то молодая художница - неожиданно съехала безо всякого предупреждения. Мысленно пожав плечами, я присвоил депозит, но новых жильцов искать не стал - поленился, да и некогда было. В конце концов, те небольшие деньги, которые я мог выручить за сдачу квартиры, в настоящий момент не делали колоссальной разницы в моём бюджете, и я решил подождать с этим делом до осени. И, может быть, всё-таки побывать здесь летом...

   Я точно не знаю в итоге, зачем я сюда поехал. На самом деле, наверно, я просто устал от жары. Небезосновательно решил, что на "природе" будет прохладнее хотя бы ночами. О, если б я знал, чем всё закончится, остался бы в Москве. А впрочем, нет, что я говорю? Я был обязан приехать.

   Странности начались ещё в вагоне электрички. Или, точнее будет сказать, даже на перроне вокзала: на боковой путь подкатил поезд непривычно-синего цвета, очень сильно отличающегося от обыденно-мерзкой серо-красной корпоративной раскраски Российских железных дорог. Поезд был проходной - то есть, прибывал на вокзал с иного направления, прежде, чем отправиться дальше. Однако, войдя в вагон, я обнаружил, что он совершенно пуст. Это несколько удивило меня, и я прошёл насквозь ещё пару вагонов. В каждом было всего лишь по одному-два пассажира, явно вошедших в электричку одновременно со мной. Это было не очень понятно, но время отправления по расписанию совпадало, электронное табло вокзала указывало именно этот путь, да и механическая табличка над окнами кабины машиниста гласила: "Рогачёв". Это была конечная станция на аркудиновской ветке.

   Так что я, хмыкнув, закинул сумку с вещами на высокую полку и уселся с теневой стороны у окошка с настежь открытой фрамугой. Сиденья были деревянные, полированные. Синяя ливрея вагонов, жёсткие лавки... Вероятно, регулярный современный поезд сломался, и железнодорожникам пришлось выкатить из запасников депо этот раритет. Поэтому-то, наверно, и пустой...

   Электричка медленно стронулась с места. В вагоне было жарко, несмотря на открытые окна. Я достал из сумки маленькую бутылочку минералки и немедленно всю выпил. Вода тут же выступила у меня на лбу тёплым потом.

   Ход поезда был немного жёсткий, но больше ничего необычного я не заметил - состав останавливался на всех соответствующих маршруту платформах, люди садились в вагоны и выходили из них... На узловой станции Загорское, где отходила отдельная ветка в сторону Аркудинова и Рогачёва, а основной ход продолжался на север, на лавку напротив меня подсел некий тип лет сорока-пятидесяти в чёрной рубашке с короткими рукавами. Воротник рубашки, несмотря на жару, был застёгнут наглухо. Тип снял круглые большие очки, протёр их, спрятал в карман рубашки, поддёрнул серые брюки со стрелкой, пригладил короткие тёмные волосы и обратился ко мне:

   - Я вижу, в Аркудиново едете?

   Я нахмурился:

   - Всё может быть, но, во-первых, почему вы так решили, а во-вторых, какая вам, собственно, разница?

   - О, прошу меня извинить! - вежливо вскричал тип. - Я начал всё наизнанку. Моё почтение и приветствую вас! Моя фамилия Свиньин. Аристарх Свиньин. Я, видите ли, сам проживаю в Аркудинове, и, уж не обессудьте местного патриота - ну кто сейчас ездит в Рогачёв, кроме тех, кто там живёт? Вы ведь не проживаете в Рогачёве?

   Слегка сбитый с толку этой странной логикой, я машинально ответил:

   - Нет, я из Москвы...

   - Ну вот! - просиял тип Свиньин. - Я и говорю! Не станет ли с моей стороны нахальством узнать, как зовут будущего земляка?

   "Может, и станет", - неслышно пробурчал я себе под нос, но вслух ответил, подчиняясь прирождённым своим вежливости и неконфликтности:

   - Виктор меня зовут.

   - Прекрасно! - Свиньин произнёс это с таким вкусом, будто всю жизнь мечтал познакомиться в электричке с молодым человеком по имени Виктор. - Я отниму совсем немного вашего времени, земляк Виктор. Позвольте лишь спросить у вас одно-другое-третье!

   Я беспомощно пожал плечами. Не убегать же от него по вагонам, в самом деле? Пусть его болтает, всё равно скучно и жарко. До Аркудинова ещё пять остановок...

   - Ита-ак, во-первых, - протяжно начал Свиньин. - Знаете ли вы, куда едете?

   - В смысле? - удивлённо переспросил я. - Вы же сами угадали, что в Аркудиново!

   - Я никогда не гадаю, - с достоинством отвечал мой новый знакомый. - Я выше этого. А вот вы теперь всё сказали. Стало быть, во-вторых: знаете ли вы, что вас ждёт в нашей деревне?

   Было немного странно слышать, как "местный патриот" пренебрежительно называет пусть и небольшой, но всё-таки городского типа посёлок "деревней", но я принял его игру и сказал:

   - Нет, не думаю, что знаю. Жара, вероятно. Отпуск.

   - Отлично! Ну, и в-третьих... Вам знакомо имя Дарьи За...

   Свиньин неожиданно осёкся на полуслове, вытянул шею и глянул мне за спину, одновременно суетливо доставая из кармана очки. Напялив их на нос, он всмотрелся вглубь вагона и вдруг вскрикнул:

   - Извините!

   Он вскочил с места:

    - Контроль! Я должен бежать!

   Он и в самом деле буквальным образом побежал по вагону, резко открыв и задвинув за собою дверь тамбура. Хлопка межвагонной двери я, впрочем, не услышал, хотя сидел достаточно близко... Я обернулся. По проходу между рядов сидений действительно шагал немолодой контролёр в синей униформе, с прибором для проверки билетов в руках и толстой сумкой на поясе. Просмотрев билеты двух-трёх оставшихся в вагоне после Загорского пассажиров, контролёр приблизился ко мне. Я заранее вытянул из бумажника белый прямоугольник со штрих-кодом и протянул его проверяющему. Но тот, не глядя на билет, наклонился ко мне и тихо сказал:

   - Мест нет!

   - Места сколько угодно! - возмутился я, указывая раскрытой ладонью на практически пустой салон. И тут на меня волною накатило что-то вроде видения: мне сделалось тесно и душно, электричка вдруг показалась набитой до отказа людьми в неопрятной зимней одежде, в салоне горел тусклый свет, окна были закрыты, за ними в непроглядной снежной тьме лишь изредка мелькали рыжие тусклые огоньки, сильно пахло табаком и застарелым потом... Видение пропало так же мгновенно, как и появилось. Тёплый, но свежий летний воздух врывался в раскрытые фрамуги, за окнами светило солнце, сквозь перестук колёс прорывался стрёкот кузнечиков в высоких травах.

   Я пошатнулся и в испуге схватился правой рукою за сидение. Может быть, мне стало плохо от жары, и со мною случился мимолётный обморок?

   Контролёр меж тем, нисколько не обратив внимания на изменившееся выражение моего лица и судорожные жесты, взял из моей левой руки билет, поднёс его к своему аппарату, имевшему вид старинного металлического компостера, сунул бумажку внутрь, секунду поглядел на гладкую, безо всяких экранов или кнопок, коробочку, вынул билет обратно, отдал его мне, кивнул и доверительным тоном сказал:

   - Добровольного пути. Кстати, вы едете не в ту сторону.

   Он вышел из вагона, и на сей раз я отчётливо услыхал стук межвагонной двери.

   Все какие-то сумасшедшие в этом поезде, подумал я.

   Быть может, череда странных и слегка пугающих событий должна была насторожить меня, может быть, даже заставить выйти на ближайшей платформе и отправиться обратно в прозаически-стабильную Москву. Но было бы странно возвращаться назад, почти доехав до конца пути. Кроме того, тогда я ещё не был так уж сильно напуган. Да и к тому моменту, когда я немного отошёл от своего небольшого приключения, и мысль о возвращении на секунду мелькнула у меня в мозгу, было уже, в общем-то, поздно. Миновав платформу "Девяносто девятый километр", электричка потихоньку приближалась к станции "Аркудиново". Ехать оставалось не более трёх минут.

   Внезапно на лесной тропинке, шедшей вдоль путей совсем рядом с насыпью, я увидел силуэт девушки с небрежно заплетёнными рыжими волосами, в тонком летнем платьице. Лёгкими шагами, едва ли не пританцовывая, босиком шла она по усеянной мелкими цветочками дорожке, держа за ремешки снятые с ног туфельки, которыми беспечно помахивала. Девушка двигалась туда же, куда и электричка, и я видел её со спины. Красивенькая, должно быть, подумал я. Только на одно мгновение, на мимолётный квант времени девушка обернулась и посмотрела на поезд. Она увидела меня, увидела, как пристально я гляжу на неё, но не рассердилась, а улыбнулась. Её улыбка и взгляд серо-зелёных глаз ударили меня в самую душу...

   Электричка дала свисток и пронеслась мимо. Скорее я перепрыгнул на противоположное сиденье и, прижавшись к стеклу, посмотрел в обратную сторону, не желая расставаться с чарующим зрелищем... Что за притча? Силуэт девушки с рыжими волосами двигался теперь далеко-далеко от моего вагона, почти у хвоста поезда. И шла она в направлении, противоположном ходу электрички. Шаг её был ровным, туфель в руках не было, она явно была обута. Как же так? Она не успела бы даже развернуться, не говоря уж о том, чтобы обуться и отойти на такое расстояние...

   "Станция Аркудиново!" - раздался из динамика над дверями каркающий голос автоинформатора. Я вздрогнул, схватил сумку, выскочил в тамбур и едва успел выпрыгнуть на платформу, как поезд, снова дав свисток, закрыл двери и укатил в Рогачёв.

   Маленькая станция залита была закатным солнцем. Вокруг совершенно никого не было. С поезда сошёл только я один. Я прошёл до конца платформы, спрыгнул на насыпь и глянул вдоль путей на юг. Я видел тропинку, наверняка бывшую продолжением той, по которой шла девушка в лёгком платье. Едва в сотне метров от меня тропинка вместе с железнодорожными путями убегала под кроны сосен, росших вдоль опушки леса. Но ни на ней, ни на насыпи также никого не было.

   Я подавил щекотный романтический импульс кинуться бегом по тропке искать рыжую диву.

   "Ещё чего не хватало!" - прикрикнул я сам на себя. - "За девками по лесам гоняться, в твоём-то возрасте! Вечереет уже, домой бы добраться скорее..."

   Я вспомнил про своего нежданного (и незваного) попутчика по фамилии Свиньин. Странно, почему-то я не мог вызвать в памяти его лица. Только очки и чёрная рубашка... Он говорил, что тоже едет в Аркудиново. Врал, стервец. И что ему от меня было надо?

   Когда-то станция "Аркудиново" имела три основных пути для разъезда встречных поездов (ветка на Рогачёв была однопутной), запасной тупик для отстоя вагонов и подъездной путь от аркудиновского фарфорового завода. Но завод почти полностью закрылся в девяностые годы, от него осталась только небольшая полукустарная мастерская, которой, конечно, железная дорога была вовсе не нужна. Тем не менее, когда я последний раз был в Аркудинове десять лет назад, подъездной путь ещё не был разобран. Теперь я с неприятным чувством утраты увидал пустую насыпь, рельсы с которой были сняты и, вероятнее всего, сданы в металлолом, а шпалы выворочены и растащены на дрова. Разобраны были и вытяжной тупик, и дополнительный путь. Станция превратилась в заштатный разъезд.

   Размышляя о том, какие ещё изменения могли произойти в приходящем в упадок посёлке, я перешёл пути и вышел на пристанционную площадь. Сам посёлок располагался на некотором отдалении от станции, примерно в двух километрах, и раньше, если мне не изменяла память, из центра к каждой электричке подъезжал рейсовый автобус.

   Ржавый павильончик автобусной остановки стоял на том же месте, где я его помнил, но никакого автобуса не было. Некоторое время я тупо разглядывал табличку с расписаниями, из которой понять было ничего невозможно, потом пересёк площадь и спросил насчёт автобуса в маленьком продуктовом магазинчике. Очень южного вида носатый продавец дружелюбно объяснил мне, что автобус уже несколько лет как приходит только к двум утренним и к одному вечернему поезду, а остальные восемь, даже те, что идут из Москвы, остаются "неохваченными".

   Я вздохнул, купил у дружелюбного продавца вчерашний хлеб, растворимую лапшу, кусок колбасы и сыр на ужин и завтрак. Потом поудобнее взвалил на плечо потяжелевшую сумку и двинулся в путь.

   Дорога была мне хорошо знакома - вряд ли узкое шоссе могло сильно измениться даже и за десять лет. К сожалению, я был не совсем прав в этом вопросе - большая часть тополей вдоль шоссе, под тенью которых я рассчитывал скрываться от солнца, оказалась вырублена. Несмотря на вечернее время, жара не ослабела, давила по-прежнему. Я очень быстро устал и захотел пить. Тупо переставляя ноги, я мечтал о прохладном душе и ещё более прохладном пиве... Которое, кстати, предстояло где-то купить - не тащить же от станции по жаре?

   Вокруг дороги располагались участки с жилыми домиками, но людей я почти не видел. И машин было совсем мало - лишь два-три грузовика проехали мимо. Я миновал электроподстанцию, церковь и поворот на кладбище. Наконец впереди завиднелись пятиэтажки центральной части посёлка.

   Неожиданно я понял, что меня кто-то окликает по имени. Я обернулся. Высокий полный мужик примерно моего возраста, в белой футболке и широких джинсах, бежал ко мне через дорогу.

   - Витёк! - крикнул он. - Я тебя узнал, это же ты! Какими судьбами?

   Я всмотрелся пристально в чуть обрюзгшее, но очень знакомое лицо...

   - Саша? - полувопросительно сказал я. - Сашка, ты, что ль?

   Сашу Фомина я знал очень давно - ещё с тех пор, когда приезжал в Аркудиново на все школьные (и институтские) каникулы к тётушке. Мы дружили. Почему-то нам нравилось общество друг друга, хотя наши интересы совпадали слабо - разве что в области компьютерных игр. А в остальном... Я любил читать - Сашка любил слушать "альтернативную" музыку. Я предпочитал проводить время дома - Сашка обожал "тусовки", шумные молодёжные сборища, довольно рано пристрастился к курению и выпивке... Когда я закончил институт, женился и стал куда реже приезжать в Аркудиново, наши пути как-то разошлись. Последний раз я видел своего друга юности десять лет тому назад - он приходил на тётушкины похороны. Мы, конечно же, договорились созваниваться, и, конечно же, больше так ни разу и не разговаривали.

   - Ну а то кто же?! - сияя, воскликнул Сашка и от избытка чувств сдавил меня в медвежьих объятиях. - Вот уж действительно - сколько лет, сколько зим! "Беломор" под мостом через Выдровку, помнишь?

   Я помнил. Мне было лет двенадцать, Саше и остальным нашим "подельникам" и того меньше. Эти деятели стащили у своих отцов несколько папиросин и зазвали меня покурить вместе с ними, спрятавшись под мостиком в конце Лермонтовской улицы через мелкую поселковую речонку Выдровку, которая вытекала из лесных болот близ Аркудинова, а через десять-пятнадцать километров впадала в Москву-реку. Своим участием в той "операции" я завоевал неподдельное уважение аркудиновских пацанов - как же, "городской", а лазает по буеракам и курит наравне со всеми, свой парень, стало быть...

   - Ты надолго к нам? - спросил Фомин. - В отпуске, что ли, или переехать решил?

   - В отпуске, - сказал я. - На месяц.

   Мы обменялись ещё несколькими фразами, включая, разумеется, неловкие "а ты чего не звонил?" "телефон сменил, дела, дела", и тому подобные. Новость о моём разводе Саша воспринял с некоторым удивлением - "не ожидал от тебя", мол. И тут же сообщил, что и сам развёлся лет пять тому назад.

   - Слушай, мне надо бежать, сейчас электричка будет, - сказал наконец мой друг. - Я работаю в ночь в Загорском. Но потом у меня три выходных - надо будет прям обязательно пересечься, по пивку взять. В баню у меня сходим - я построил. А может, на рыбалку, а?

   - Баня, - сказал я, - Это хорошо. А вот по рыбалке я не спец. Это дело я не очень понимаю.

   - Ну ладно, может, так в лес сходим, палатку поставим, свежим воздухом подышим, мясо пожарим...

   - Это можно, - отвечал я. Самое подходящее отпускное времяпрепровождение, чего бы нет-то...

   Мы обменялись номерами сотовых телефонов и разошлись.

   Ещё через десять минут, пыхтя и поминутно отирая пот со лба, я втащил сумку на третий этаж углового дома на улице Мира чуть в стороне от центра посёлка, отпер дверь и ввалился в старенькую и так хорошо знакомую квартиру. Здесь было душновато, хотя и не жарче, чем на улице. Застоялся лёгкий запах москательной лавки. Под вешалкой валялась позабытая женская босоножка.

   Я принял душ, сбегал в расположенный рядом супермаркет известной торговой сети с красной цифрой на логотипе за водой и пивом, разобрал вещи и заглянул к соседке выразить своё почтение и сказать "спасибо" за то, что следила за квартирой в моё отсутствие. Тётушкина подруга выглядела почти так же, как я её запомнил - совсем седенькая, но ещё довольно крепкая старушка-"божий одуванчик". Звали её Полина Аркадьевна. Добрая женщина буквально за цену продуктов ещё и вызвалась готовить мне, пока я буду жить рядом: "А то знаю я ваши "рултоны" и "душираки". Хоть подкормишься чуток, а то совсем вона какой худой стал". Я смущённо поблагодарил её и вернулся домой.

   Поужинав чем Бог послал, я с некоторым интересом прошёлся по квартире, выискивая следы обитания в ней внезапно сбежавшей художницы. В целом, "наследила" она прилично, можно было легко понять, что в квартире проживал человек творческий. Подоконники были кое-где заляпаны мазками разноцветных красок. На клеёнке, которой накрыт был кухонный стол, а также на всех столиках, тумбочках и тех же подоконниках виднелись "кофейные" круги от чашек, несмотря на явные усилия Полины Аркадьевны все их оттереть. Вдохновение, видать, застигало рисовальщицу в самых неожиданных местах - на обоях в углу кухни был пастелью изображён букет разноцветных астр. Изображён, надо сказать, весьма талантливо. На зеркале в ванной, запотевшем после душа, я успел заметить очертания несколько более откровенных набросков чего-то вроде обнажённой натуры... Художница явно поработала здесь прямо своими ловкими пальчиками. В одном из ящиков трюмо я обнаружил четвертушку альбомного листа с карандашным эскизом портрета тонкогубой курносой девушки с огромными грустными глазами. Надпись на обороте листочка гласила: "Автопортрет?" Именно так, с вопросительным знаком. А симпатичная, со странным чувством подумал я. И рисует неплохо... Я опять оборвал начинавшую разыгрываться фантазию. После ухода жены, никакие длительные отношения с противоположным полом у меня почему-то не складывались. Однако, решил я, это не повод гоняться за химерами... Пусть даже такими курносенькими... или рыжими...

   Я кинул "автопортрет" в ящик и резко, со стуком, задвинул его обратно в трюмо.

   Создавалось, однако, впечатление, что художница то ли покидала жилище второпях, то ли была очень неаккуратной растеряшей. В ванной на крючке висел позабытый халат в цветочек. На вешалках и полках шкафа обнаружились задвинутые вглубь предметы одежды, главным образом зимней, и коробки с разнообразной тёплой обувью. Вся посуда и кухонные принадлежности остались на местах. Холодильник, правда, был совершенно пуст, пока я не разместил там свои продукты, но в морозилке лежала блёклая курица и несколько пачек замороженных вареников быстрого приготовления.

   За окном засиневели летние сумерки. Воздух медленно, но верно остывал. Я решил выйти прогуляться на сон грядущий. Интересно, подумалось мне, а ещё кто-то из старых друзей узнает меня на улице, как Сашка Фомин? Странное дело, но почему-то встречаться со знакомцами из юных лет у меня особенного желания не было. Быть может, потому, что я справедливо опасался самостоятельно никого из них не узнать и пройти мимо... Неловко вышло бы. Поэтому я не пошёл далеко, присел на лавочку в дворовом скверике, открыл бутылку с пивом и с колоссальным наслаждением ощутил наступление вечерней прохлады.

   Темнело. Из открытых окон ближних пятиэтажек доносились привычные домашние звуки: звон кастрюль, неразборчивое бормотание телевизора, детский смех. Мяукнула кошка. Откуда-то пахнуло жаренной с луком картошкой. Оранжевый свет уличного фонаря запутался в густой берёзовой листве, расцветив её уютными красками. Под фонарём крутились мошкара и мотыльки.

   Внезапно мошки разлетелись в стороны, будто согнанные порывом ветра. Какое-то крылатое существо неясных очертаний бесшумным силуэтом пронеслось под фонарём. Летучая мышь, что ли? Но они вроде сторонятся источников света... Что-то зашуршало в листве берёзы надо мною, я поднял глаза и увидел, как между чернеющих на фоне синего неба ветвей и листьев разгораются два красных уголька. Угольки уставились на меня, послышалось слабое шипение. Я замер. Настолько не вязалось это неестественное и страшноватое зрелище с царящими вокруг покоем и уютом, что у меня в сознании возник диссонанс, как будто я видел сон наяву. Мутантов развели тут, мелькнуло в мозгу. Тщетно перебирал я всех ночных животных, каких знал, которые могли бы выглядеть и вести себя так...

   Шипение раздалось громче. Угольки-глаза будто приблизились, и мне показалось, что тёмное треугольное тело сползает по стволу берёзы...

   И тогда, вероятно, под действием пивных паров, во мне проснулась отчаянная смелость (хотя я и не до конца понимал ещё, стоит ли вообще бояться, а если стоит, то насколько сильно). Я вскочил. Не выпуская бутылки, я прыгнул к берёзе и свободной рукой ударил по ней и затряс тонкий ствол.

   С ещё более громким шипом, переходящим в тоненький злой визг, тёмное крылатое тело с горящими глазами ринулось на меня из ветвей. Я отшатнулся. Мимо самого лица моего пронеслась оскаленная пасть с рядами мелких жёлтых зубов. Я крикнул что-то нечленораздельное, вроде: "Кыш! Пошёл!"

   Но тёмное тело будто растворилось в воздухе. На какое-то мгновение мне почудилось, будто я вижу струйку чёрного дыма, стремительно удаляющуюся в сторону подвального проёма, но я до сих пор не уверен, была ли она на самом деле.

   Непонятное происшествие вовсе не нарушило окружающего покоя. Всё так же бормотал телевизор, мягко светились окна. Именно такое несоответствие пугало едва ли не больше всего. Я залпом допил пиво, немного постоял, оглядываясь по сторонам, потом осторожно подошёл и заглянул в подвал. Но там всё скрывалось в непроглядной черноте. Никаких огоньков-глаз больше не было.

   Я вернулся в квартиру. Закрыть окна? Немыслимо в такую жару. К счастью, во всех рамах стояли прочные москитные сетки. Что же это такое у них тут водится? Наверно, всё-таки какой-то вид летучих мышей. В конце концов, что я о них знаю? Я же не биолог.

   Почувствовав, что наполненный мелкими странностями день переезда меня уже здорово утомил (а может, пиво после жары было тому виной), я достал привезённые с собой простыню, пододеяльник и наволочку, разобрал постель и улёгся спать.

   Сон пришёл быстро. А с ним и сновидения. В эту первую аркудиновскую ночь они были не слишком приятными. Мне снилось, будто я долго иду низким и тёмным подземным ходом, прорытым прямо в грунте. Сверху и из стенок торчали древесные корни. Слабая зеленоватая фосфоресценция едва-едва освещала мой путь. Потом земляные своды сменились туннелем из плотно переплетённых ветвей кустарника, тонких деревьев и стеблей высокой травы. Под ногами шуршала прошлогодняя листва. Огромные, поросшие мхом чёрные камни воздвиглись с обеих сторон туннеля. От них исходил сырой могильный холод. С содроганием озноба миновав их, я вышел на некое подобие острова-поляны посреди мрачнейшего беззвучного леса. Прямо передо мною высилось строение из тёмного кирпича с двумя рядами зияющих провалов окон без рам и стёкол. Кому это понадобилось строить дом на болоте, подумалось мне. А почему, собственно, я решил, что нахожусь на болоте, тут же возник в голове вопрос... Не успев оглядеться, я проснулся.

   Было уже довольно позднее утро. Комната здорово нагрелась, и я порадовался, увидев, что во сне сбросил с себя плотное одеяло. Видение, однако, не хотело забываться, в мозгу крутился образ мрачного здания посреди болота... Да почему же всё-таки именно болота? С одной стороны, я, конечно, знал, что вся лесистая местность вокруг Аркудинова и нескольких прилегающих деревень была сильно заболочена, здесь уже начинались тверские торфяники. С другой стороны, я никогда не слышал, чтобы на болотах стояли какие-либо дома - заброшенные или нет.

   Байки-"страшилки" про окрестные леса, конечно, рассказывали. В Аркудинове почему-то любили эту тему. Особенно детвора. Плотоядные кусты, бездонные трясины на безобидных цветочных полянках, жуткие тени на глухих тропинках... Отчасти именно отсюда пошёл мой исконный интерес к таинственному и неведомому, который затем плавно перекочевал в моё творчество и сделал меня каким-никаким, но автором мистической литературы. Однако никакие кирпичные "дома с призраками" в тех байках никогда не фигурировали.

   Позавтракав, я составил список продуктов и бытовых товаров первой необходимости и отправился в супермаркет. Рассеянно блуждая среди стеллажей и периодически сверяясь со своей бумажкой, я складывал в тележку мясо, овощи, крупы, а также салфетки, мыло и тому подобные хозяйственные мелочи. В глубокой задумчивости я стоял над напольным холодильником с прозрачной сдвижной крышкой и выбирал между замороженными котлетами и замороженными шницелями, как вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Подняв глаза и повернувшись, я с изумлением увидел в проходе между стеллажами её - рыжую зеленоглазую диву с тропинки у железной дороги. Всё в том же лёгком бежевом платьице, в стареньких потёртых туфельках стояла она между рядов стирального порошка и зубной пасты, смотрела на меня и улыбалась. Рыжие волосы её сияли словно ярким огненным сполохом под мертвенными магазинными лампами "дневного света".

   Однако, прежде чем я успел сделать хоть движение, девушка поняла, что я обратил на неё внимание, и резко свернула в боковой проход. Я встрепенулся, развернул свою тележку и быстрым шагом пошёл за нею. У меня не было никаких мыслей, никаких планов познакомиться. Я просто знал, что не хочу терять её из виду. Не могу терять её из виду. Просто смотреть на неё уже было так хорошо...

   Странно. Зайдя за угол стеллажей, я не увидел объекта своего восхищения. А ведь прошло едва несколько секунд... Глянув вправо, я успел заметить, как край бежевого платьица мелькнул за хлебными лотками. Я погнал тележку туда, не слишком умело объезжая иных покупателей.

   И вновь никого. Но что это? Через ряды винных бутылок, стоящих на разделительном стеллаже, опять сверкнул мне медный огонь прекрасных волос. Я бросил наконец тележку и очень быстро обошёл, буквально оббежал стеллаж с алкогольными напитками. Ну, теперь тебе некуда будет деться, подумал я. Винный отдел был угловым, единственный иной выход из него наполовину перегорожен холодильником с пивом, успеть обойти его у рыжей чаровницы не было никакой возможности.

   И всё-таки угол оказался пуст. Я тупо стоял и смотрел на разноцветные пивные жестянки, будто красавица могла спрятаться среди них. Обойдя холодильник, я посмотрел вдоль длинного прохода между полок с консервированными овощами и рыбой. Поворотов в нём не было, и она никак не могла полностью миновать его и уйти из моего поля зрения. И тем не менее, там её тоже не было...

   Я вернулся к тележке и на всякий случай ущипнул себя. Нет, не сплю. Галлюцинации у меня, что ли, из-за жары? Или кто-то шутит надо мною злые шутки? Выкинуть бы из головы этот околдовывающий образ, но почему-то не получается... Огненно-рыжие волосы, полная завлекательных изгибов фигурка и блестящие, яркие, манящие серо-зелёные глаза...

   В полном смятении чувств я вернулся к тележке, взял-таки мороженный шницель, навалил ещё несколько холодных банок "Светлого нефильтрованного" и побрёл к выходу из магазина. У меня ещё была слабая надежда увидеть рыжеволосую где-нибудь на кассах. Постоянно оглядываясь по сторонам, я кое-как расплатился, едва не забыл взять сдачу, уже от самых дверей по оклику продавщицы вернулся за забытым пакетом кетчупа...

   Однако в тот день девушку в бежевом платье я больше так и не увидел.

ГЛАВА 2. Посёлок и лес

Я занёс продукты Полине Аркадьевне, оставил ей, несмотря на все протесты, ещё немного денег, рассовал мелочи по полкам, закинул пиво в холодильник, затем нашёл самый прохладный угол квартиры, передвинул туда кресло, открыл ноутбук и попробовал что-нибудь написать.

   Но ничего, конечно же, не писалось. Некоторое время я пытался делать над собою усилия, но вскоре понял, что вместо строчек на экране компьютера перед глазами всё время маячат очертания огненных, небрежно заплетённых и на скорую руку перехваченных пёстрой тесёмочкой волос. Я плюнул, выключил ноутбук и вышел на улицу.

   Аркудиново было совсем небольшим посёлком. Многоквартирные дома стояли вдоль всего лишь одной центральной улицы - разумеется, Ленина. Улица Ленина с запада на восток шла параллельно шоссе, соединявшему Аркудиново со своей железнодорожной станцией. Это шоссе начиналось от Рогачёвской областной магистрали, пересекало железную дорогу, проходило через Аркудиново и ещё пару-тройку деревень, а затем упиралось в другую областную дорогу, уходящую в Тверской регион.

   От центральной улицы под прямыми углами расходилось ещё несколько улочек поменьше - Мира, Пролетарская и так далее. Кое-где их соединяли асфальтированные переулки. Самым высоким зданием в посёлке была одна-единственная девятиэтажка - когда-то её начали возводить, как заводское общежитие, но уже в процессе строительства перевели в обычные жилые дома. Вокруг центра располагалось большое количество улиц деревенского типа с частной застройкой.

   Когда фарфоровый завод работал и процветал, посёлок развивался: появились новые жилые кварталы, школа и детские сады, дом культуры и больница. На огромном пруду, устроенном на перегороженной дамбой Выдровке, организовали зону отдыха с пляжем и спортивным комплексом. Чуть поодаль, на опушке леса, построили большой и комфортабельный детский лагерь.

   Однако после развала Советского Союза завод захирел, цеха стали закрываться один за одним. Основная часть строений просто опустела и начала разрушаться. Конечно, жизнь на заводе ещё теплилась, но еле-еле. Что-то сдали под склады, где-то площадки арендовали маленькие частные производства. Один цех, правда, продолжил выпускать фарфор, но в мизерных количествах, несравнимых с тем, что было раньше.

   Вслед за градообразующим предприятием начал приходить в упадок и посёлок. Детский лагерь был заброшен, часть его зданий сгорела. Закрылся один из детских садов. Больница, имевшая раньше даже свою собственную службу "скорой помощи", также была закрыта, лишь малую часть оставили, как филиал Рогачёвской поликлиники. Дороги в посёлке не ремонтировались десятилетиями. Работы для жителей почти не было, людям приходилось ездить в Рогачёв, Загорское, даже в Москву. Сейчас, правда, ситуация самую чуточку улучшилась, отчасти благодаря открытию тех самых малых производств. И всё же нынче Аркудиново представляло из себя лишь тень былого. Я удивлялся, насколько мало людей и машин на улицах.

   Стараясь держаться в тени уродливо кронированных тополей (раньше, как я помнил, они зелёным туннелем накрывали всю проезжую часть и тротуары), я вышел на улицу Мира и побрёл к перекрёстку. Остановился перед крохотным двухэтажным зданием бывшего заводского музея, в котором когда-то располагалась и местная художественная школа. Здание было закрыто и заколочено. Грустно я разглядывал запылённые окна с треснувшими рамами, заросшее мхом и травою крыльцо. Щемящее чувство утраты вновь охватило меня. Когда-то давно в этом музее среди прочих экспонатов висела и фотография моего дедушки - среди его товарищей, на красиво оформленном стенде "Передовики производства 1960". Рядом стояло переходящее красное знамя, вручённое заводу в том числе и благодаря успехам в труде моего деда. Сейчас это кажется глупостью и наивностью, но тогда такими вещами принято было гордиться...

   Мой дед, Василий Кимов, проходил срочную воинскую службу на временном армейском аэродроме близ Аркудинова сразу после Великой Отечественной. На саму войну он не попал - не успел по возрасту. Здесь он познакомился с симпатичной и бойкой черноволосой молодой работницей завода - моей будущей бабушкой Ольгой. Её семья поселилась в тогда ещё крохотном посёлке незадолго до войны. Они полюбили друг друга, вскоре поженились, и дед решил не возвращаться в родную Сибирь, а остаться жить и работать в Аркудинове. Через год у них родилась дочь - моя тётушка Анастасия. Ещё через семь лет - мой отец, которого, подчиняясь странному капризу, дед решил назвать в честь своего собственного прадеда - Ионой. К этому времени дед был уже очень уважаемым человеком на заводе, техником, ударником труда.

   Но странная тень сгустилась над его семьёю. Моя бабушка очень любила ходить в лес по ягоды-грибы. Как-то раз она вернулась из очередного такого похода сильно простуженной - попала под какой-то странный дождь, который, казалось, шёл только над одним-единственным участком леса - вокруг, и над самим посёлком тоже, весь день светило ясное солнце... Да ещё ей не повезло провалиться в маленькую болотинку, хотя вообще говоря, бабушка была очень опытной лесоходицей, и знала, как отличить топкие места. Благодаря своему опыту, она выбралась, но, разумеется, промокла насквозь. Сперва всем казалось, что это обычная простуда, но совершенно неожиданно состояние бабушки резко ухудшилось, и через неделю она умерла. Причём симптомы её, как потом втайне шептали деду знакомые врачи, не могли быть связаны только с переохлаждением. Кроме того, буквально сразу же после смерти бабушки, с похожей болезнью свалились и оба её ребёнка. Тётке Анастасии было тогда четырнадцать, моему отцу - семь, он только что пошёл в школу.

   Усилиями врачей крепкие детские организмы одолели хворь, но здоровье обоих оказалось подорвано на всю жизнь... Отец умер, не дожив и до пятидесяти. Тётушка пережила его примерно на полтора десятка лет, но и ей было всего шестьдесят с небольшим, когда она ушла из жизни.

   Беда не приходит одна. В том же году, когда сгинула моя бабушка, у деда были какие-то серьёзные проблемы с милицией и властями. Долгое время его таскали по судам и "высоким" партийным кабинетам. Но в чём конкретно было дело, никто не знает до сих пор - дед никогда не разговаривал об этом даже с собственными детьми, а все документы хранил в глубочайшей тайне и сжёг незадолго до своей собственной кончины.

   После смерти жены деда как подменили. Раньше бывший душой любой компании, имевший много друзей, он стал мрачен и нелюдим. Да, он сумел сам вырастить и вывести в люди сына и дочь, но больше так и не женился, да и вообще не знался с женщинами. Часто - слишком уж часто, как говаривали люди - он ходил в тот самый угол леса, который стал роковым для его спутницы жизни. Иногда от него слышали очень странные слова и выражения, напоминавшие о давно ушедших эпохах, когда над умами человечества нераздельно властвовал первобытный шаманизм. Для того времени это было очень необычно.

   Однако к своим детям он был добр и даже ласков. Постарался дать обоим хорошее образование. Очень ждал внуков. Здесь его сумел обрадовать только сын Иона, да и то нескоро - я родился, когда отцу было уже за тридцать. Деду тогда было почти шестьдесят. Я ещё немного помнил его: рослый, с крупными чертами лица, чёрные волосы тронуты сединой, но куда меньше, чем у большинства его сверстников. Все говорили, что дед выглядит очень молодо для своего возраста. Окрестные вдовушки втайне вздыхали по нему. Но неожиданно и скоропостижно дед скончался, когда мне не исполнилось и пяти лет.

   На похороны меня не повезли. Отец переехал на постоянное жительство в Москву, ещё когда учился в институте. Он занялся наукой, его ценили, и едва он начал работать на одном из московских полусекретных заводов и поступил в аспирантуру, ему выделили отдельную квартиру. Я вырос уже совершенно московским ребёнком, и лишь на каникулы приезжал к тётушке в Аркудиново.

   Через четыре года после смерти деда скончался и отец. Мне было всего девять. Меня вырастили, по сути, мать и тётушка. Женское воспитание. Что ж поделать, такие вещи не выбирают.

   Я обошёл здание музея, попытался заглянуть в мутные окна. Только пыль и разорение... Вздохнув, я свернул на улицу Ленина, прошёл по ней до центральной автобусной станции Аркудинова и забрёл в супермаркет на площади. Это был, конечно, не тот супермаркет, что располагался возле тётушкиного дома. На столь маленький посёлок имелось целых три больших магазина, ещё один разместился в стороне от центра за бывшей линией заводской железной дороги. Но этот был самым крупным. Я купил банку ледяной "колы", встал в теньке под козырьком у главного входа в торговый центр и принялся потягивать газировку и от нечего делать наблюдать за жизнью автостанции.

   Автобус на Рогачёв встал под посадку, принял в своё раскалённое металлическое нутро с десяток пассажиров, и укатил, подняв шлейф пыли и выхлопа. Подъезжали и отъезжали такси. Длинный трейлер с рекламой заграничного пива на широком борту пронёсся по шоссе, резко затормозил и свернул в сторону завода. Покупатели заходили в торговый центр и выходили из него, нагруженные сумками и пакетами, возились у своих машин на парковке. Напротив меня под навесиком у крохотного овощного ларька двое толстых южан ожесточённо резались в нарды, стуча игральными костями по замызганной доске с шашками.

   Всё было мирно и скучно. Все странности предыдущего дня и вечера казались не более, чем сном. Однако у меня всё же теплилась полуосознанная надежда увидеть где-нибудь здесь, в самом центре посёлка, девушку с рыжими волосами... Но её, разумеется, не было. Постояв с четверть часа, я окончательно соскучился, выкинул пустую банку в урну и пошёл по направлению к большому пруду и бывшей зоне отдыха.

   В наглухо заросшем березняком скверике неподалёку от воды, где раньше располагался парк аттракционов, ещё торчала вся поржавевшая металлическая центральная стойка воздушной карусели с решётчатым кольцевым ободом наверху. Раньше к нему крепились цепи, на которых висели сиденья для катающихся. Ни кресел, ни цепей, конечно, давно уже не было, но стойка всё ещё стояла нелепым и немного диковатым памятником ушедшей эпохи. Я поглазел на неё, вспоминая, как и сам пацаном катался на этой самой карусели, снова подавил в себе чувство утраты и двинулся дальше. Прогулка по посёлку грозила вогнать меня в депрессию.

   Мрачное настроение немного развеяло зрелище вполне себе действующего спортивного комплекса. Из раскрытых окон зала доносились команды тренера и удары баскетбольного мяча. На небольшом стадиончике занималась местная футбольная команда. Я прошёл мимо играющих и двинулся плохо заасфальтированной дорогой, которая вела к заброшенному детскому лагерю, расположенному, как я помнил, на самой опушке соснового леса.

   Дорожку накрывала тень от высоких кустов, росших вдоль дренажных канав по обеим сторонам, поэтому здесь было не слишком жарко. Где-то над кустами в небе перекликались жаворонки. Навстречу попалось трое пожилых огородников с лопатами и тяпками на плечах. Трескучий мотороллер, или, как положено их нынче называть, скутер, пронёсся мимо, обдав меня запахом бензина и масла, и свернул к берегу пруда.

   Я задумался. Стоило ли всё-таки оставаться в Аркудинове на весь отпуск? Интернета нет... Жарко... Хотя, стоп, в столице с этим делом будет только хуже. Здесь, кстати говоря, можно купаться. Хотя окунаться в давно не чищенный пруд у меня большого желания не было, но можно съездить на Москву-реку - всего-то полтора десятка километров, на такси будет недорого. Впрочем, до водных процедур я был не особо большой энтузиаст. Если только совсем уж жара достанет, решил я. А то и не с кем поехать, кроме разве что Сашки Фомина. Вот если бы ту рыженькую на речку пригласить... Воображение тут же навязчиво и неуместно подсунуло мозгу образ фигуристого женского тела в купальнике. Капли воды, сбегающие по гладкой коже... И мокрые кончики рыжих волос... Так, это уже совсем ни к чему, сердито одёрнул я сам себя.

   Внезапно я понял, что вокруг что-то изменилось. Что-то было не так... Однако перемена была настолько простой, что я не сразу уловил её, даже когда оторвался от своих мыслей и сконцентрировался на реальности. Стало слишком тихо. Нет, даже не так: не просто тихо, а абсолютно, невероятно, оглушительно тихо. Для обычного светлого дня тишина была просто невозможной. Не слышно было больше птиц - ни трелей их, ни перепархивания в ветвях кустарника. Лёгкий жаркий ветерок больше не шуршал листвою и травой. Раньше до меня доносились выклики игроков и удары по мячу с футбольного поля - их не стало, хотя я отошёл не так уж далеко от спорткомплекса. Треск мотороллера, периодически долетавший до меня от берега, полностью заглох. Остались только мои собственные шаги, звучавшие дико и призрачно-громко в этой странной тишине. Всё остальное замерло. Ни листик травы не шевелился. Миром овладело мертвенное безмолвие.

   Мне стало не по себе. Шарканье моих подошв по асфальту и даже собственное моё дыхание звучали настолько пугающе и неестественно в безмолвном окружении, что я тоже невольно замер на месте и постарался дышать как можно тише. Что же это такое? Может быть, приближается гроза, обозначая конец жары? Но в прогнозах такого не было, да и никаких признаков нет - солнце, слегка склонившееся уже к закату, светит вовсю, на небе, насколько я мог видеть его из-за кустов, ни облачка.

   Внезапно я рассердился. Наверно, это была естественная реакция мозга на невесть откуда взявшуюся пугающую ситуацию. Очередную притом. Да что я вам, кролик подопытный, зло подумал я. Что такое творится в этом посёлке? Решили довести меня до нервного срыва, что ли? Я решительно повернулся и зашагал назад. Вот сейчас из-за деревьев появится серо-кирпичное здание спортивного комплекса, и я снова услышу успокаивающие звуки мяча в зале, окрики тренера и футболистов на стадионе, шум машин на шоссе. И всё будет нормально, всё будет нормально...

   Меня прошибла испарина. Спорткомплекс не появлялся. Я шёл сюда всего минуты две. Прошагал от силы полторы сотни метров. Теперь я успел пройти уже минимум два раза по столько же. А вокруг всё та же дорога, кусты, и больше ничего. Ничего! Как такое может быть? Я побежал. Стало очень жарко, пот полил с меня ручьями. Я задохнулся от быстрого неловкого бега, от испуга и полной непонятности происходящего. Остановился, замер на месте, тяжело переводя дыхание. Всё так же назад и вперёд уходила дорога меж плотных зарослей кустов. Как ни всматривайся, ничего больше не видно. И никого нет... Я повернул голову вправо, влево, внимательно оглядел кусты. Приняв решение, я сошёл с выморочной дороги и прыгнул через канаву прямо в заросли. Я хотел продраться сквозь них и таким образом вырваться из этой дикой ленты Мёбиуса...

   Но тут меня с силой схватили за шиворот и потянули назад.

   - Куда?! - крикнул мне в ухо непонятно-знакомый голос. - Вы что? Жить надоело? Туда нельзя, там Старые сейчас ходят!

   Крепкая рука протащила меня обратно через канаву и отпустила, только когда я оказался опять на краю дороги. Красный и встрёпанный, я гневно обернулся и сжал кулаки, собираясь выместить все свои разнообразные эмоции на осязаемом противнике.

   Но это оказался давешний контролёр из электрички - тот самый, от которого убежал тип Свиньин. Светлые глаза его смотрели на меня искренно и строго. Он был по-прежнему в синей униформе, но сумки и компостера при нём не было.

   - Что вы делаете, разве так можно?! - опять своим доверительным тоном воскликнул он. - Куда же вы полезли? В Аркудинове всем известно, что нельзя...

   Тут он, видимо, узнал меня.

   - А! Вот оно что! Вы из Москвы! Я видел вас в поезде. А ведь я вам говорил, говорил, что вы едете не в ту сторону! Вы даже не представляете, как вам повезло, что я тут контролировал! Идите домой! И держитесь подальше от поганых болот!

   Я понял, что передо мною умалишённый. Всякое желание драться с ним у меня, конечно же, сразу пропало. Возникло опасливое чувство - а ну, как кинется?

   Но сумасшедший "контролёр" явно не был буйным. Увидев, как я отпрянул от него, он грустно улыбнулся, спрятал руки за спину и сказал:

   - Вы уж извините, что я вас так резко потащил. Да только пропали бы ни за грош, некогда было объяснять. Если не получается пройти, так просто развернитесь и идите в обратную сторону.

   - Но мне надо туда! - я указал рукой за спину "контролёра". - Туда, в посёлок!

   - Куда надо, - тихо произнёс человек в синей униформе, - Туда вы и попадёте.

   И с этими словами он вдруг рванул с места мимо меня бегом, да такими крупными скачками, что когда я сориентировался, повернулся и кинулся вдогонку, его силуэт уже исчез за ближайшим изгибом дороги. Заскочив за изгиб, я увидел, что фигура в синем бежит уже совсем вдалеке. Гоняться ещё за сумасшедшими не хватало, подумал я и остановился. Что он там нёс насчёт того, что надо развернуться и идти в другом направлении? Бред какой-то... С другой стороны, большого худа не будет - если сейчас я продолжу движение прямо, то теоретически выйду к пресловутому детскому лагерю, а оттуда смогу вернуться в посёлок через лес мимо церкви и кладбища, или вокруг пруда.

   Я зашагал по дороге, не пытаясь больше пролезть через кусты. Вокруг по-прежнему было невероятно тихо, но я старался не обращать на это внимания. Очень скоро, впрочем, я отчётливо различил стук ударов футбольных бутс по мячу. Они доносились тихо, но постепенно стали всё громче и громче, будто запись на магнитофонной плёнке набирала тембр после помех. Вскоре из тишины медленно выплыли и иные звуки - пение птиц, шорох листвы, треск мотороллерного движка. И вот над кустами впереди показались кирпичные стены спорткомплекса.

   Как же так? Я был уверен, что иду к лесу. А пришёл-таки назад в Аркудиново. Неужели во время моего столкновения с сумасшедшим в синей униформе я так закрутился, что и сам не понял, в какую сторону в итоге отправился? Это, конечно, было куда более естественным объяснением всего произошедшего, нежели чем какое-то безумство в духе "Алисы в Зазеркалье"... Чтобы попасть в определённое место, надо, мол, двигаться в обратном направлении. Что за ерунда?! Разумеется, я просто отошёл от спорткомплекса дальше, чем предполагал, и неверно оценил расстояния. А тишина... Почему бы и не быть тишине в жаркий день?

   Несмотря на все эти успокоительные мысли, по дороге в посёлок я невольно старался цепляться взглядом за какие-либо ориентиры и не выпускать их из виду, пока не пройду мимо. Не успел я дойти до дому, как зазвонил телефон в кармане. Это был Фомин.

   - Здорово! - крикнул он в трубку. - Как насчёт по пиву? Я отоспался после ночной смены, можно посидеть где-нибудь, поболтать...

   - Привет! - отвечал я. - Можно вполне. Дай мне только минут сорок на пообедать.

   Примерно через час мы встретились на автостанции, зашли в супермаркет, а затем устроились на той самой лавочке под фонарём, где я только вчера пережил встречу с непонятным существом. Однако сейчас было ещё вполне светло, да и, находясь вдвоём с товарищем, я не испытывал никакой тревоги.

   Сперва мы разговаривали на незначащие и отвлечённые темы - о качестве пива, просолке вяленой рыбки и прочих простых вещах. Но, слово за слово, разговор зашёл о жизни в Аркудинове в целом, и я спросил у Саши:

   - Что это у вас тут сумасшедших развелось столько?

   - В смысле?! - немного опешил мой друг. - Каких сумасшедших?

   Я рассказал ему про встречу с "контролёром" в поезде, и про сегодняшнее своё приключение.

   - А! - хохотнул Саня. - Это ж Синий Контролёр - его вроде Юрой звали, а как фамилия, не упомнит никто теперь. Безобидный тип, катается на электричках, да якобы билеты проверяет. Раньше нормальный был, на железной дороге работал, на станции. Лет пять назад случайно по пьяной лавочке выпал из электрички между Аркудиновом и "Девяносто девятым километром", но не разбился. Сам через лес домой дошёл. Только вот видишь - поехал кукухой. Сперва всё кричал, что в лесу рогатые какие-то сожрать его хотели. Его в клинику в Загорском на Тенистой улице упекли. Но потом он вроде поуспокоился, и его выпустили - у них всех подряд держать денег не хватает. Он на самом деле тихий, ты его не бойся.

   - Да я не боюсь, - сказал я, пожав плечами. - Он, в общем-то, мне советы давал, вроде как спасал от чего-то. "Старых" каких-то упоминал, когда я с дороги слезть пытался, а он меня назад затащил.

   - Ну вытащил из канавы, и радуйся, у нас тут на самом деле болота же кругом, только с дороги сойдёшь, можно так в торфе увязнуть, не выберешься. Разморило тебя на жаре, вот и почудилось, что идёшь не туда. А "старые" - это он, наверно, опять тех чертей рогатых вспомнил, которые после падения ему привиделись.

   Мы помолчали, отхлебнули пива. По крайней мере часть произошедшего со мною начала получать логическое разъяснение. Я решил спросить у Саши и про других странных людей, с которыми встретился по дороге и в самом Аркудинове...

   Однако же про Свиньина в чёрной рубашке Фомин ничего мне сказать не смог:

   - Не, такого не видал никогда. И не слышал такую фамилию даже. Мне кажется, в Аркудинове никаких Свиньиных нет. В школе ни в одном классе не было. Уж с такой фамилией от клички никто бы не избавился, я б запомнил. Может быть, конечно, это кто-то из новоприехавших - тут есть некоторые, квартиры снимают в Аркудинове, потому что дешевле, а работают в Рогачёве или в Загорском, как я. Только ты ж сказал вроде, что этот Свиньин на станции не вышел?

   - Ну да, - ответил я. - Хотя врал, что сам "местный патриот" и "земляк".

   - Да тоже, наверно, больной какой-нибудь, - усмехнулся Саша. - Липнут они к тебе.

   - Говорю, многовато психов развелось, - пробормотал я.

   Тут я вспомнил последний вопрос очкастого чернорубашечника:

   - А скажи-ка, Саша, ты не знаешь никого по имени Дарья, а фамилия чтобы на "За..." начиналась?

   - Ну, это трудно сказать... - мой друг почесал в затылке и сделал большой глоток из бутылки. - Мало ли тут Даш, Маш... В классе у меня Дашка была, кстати, чёрненькая такая, но она Тихонова будет. Тихонова Дашка, мы даже гуляли с ней после школы. Ничего себе девчонка, ручки шаловливые у неё, и остальное всё на месте... Замужем за рогачёвским типом одним сейчас...

   - Ну, а чтобы на "За..." фамилия - не помнишь такой? - нетерпеливо прервал я Фомина.

   - Не знаю... Думаю, нет. Заряновы - есть такая семейка. Этих знаю. Они склады бывшие заводские вдоль старой железнодорожной линии выкупили ещё в девяностые - что уж они там делают, Бог весть. Но есть ли у них в семье Дарья какая-то, или нет - это не скажу. Братья Заряновы - да. Два таких здоровенных лба-молодца, одинаковы с лица. Чуть помладше нас с тобой. Тупые, как пробки, но денег - куры не клюют. Особенно с тех пор, как отец их, владелец конторы, пропал куда-то и им всё оставил. Они женаты оба, но жёны их не Дарьи... нет. Одна Ольга, другая Ксения, что ли... А ты почему спрашиваешь-то?

   - Не важно, - сказал я, - Проехали. А такую рыженькую, симпатичную, с зелёными глазами дамочку ты не видал тут?

   Я описал приятелю столь запавшую мне в душу рыжеволосую девушку с лесной тропинки и из супермаркета.

   - Не-а, - решительно отвечал мой друг. - Рыжих в Аркудинове не было отродясь. Даже крашеных. Не любят у нас таких. Это если только из дачников кто-то. Между посёлком и станцией сейчас много кто дач накупил, из Москвы, да и из Загорского тоже. Но я там совсем никого не знаю, сам понимаешь. А ты что это - влюбился, что ли? Встретил на улице - и влюбился? Тебе сколько лет-то? Тоже мне, Ромео нашёлся...

   - Сколько есть, все мои, - пробурчал я, отвернулся и сделал несколько глотков пива. Скажет тоже - влюбился! Просто девушка симпатичная, чего бы не найти, не познакомиться... Она мне улыбалась вроде...

   Я встал со скамейки и подошёл к раскидистой берёзе. Вдруг мне вспомнилось вчерашнее происшествие, и я спросил Сашу:

   - Ну, ладно, сумасшедшие, рыжие - Бог с ними. А что у вас за мутанты тут летают?

   - Какие ещё мутанты? - удивился Фомин. - Ты сам, что ли, рехнулся?

   - Вряд ли, - сказал я. - Но вот на этом самом месте вчера вечером на меня кинулась какая-то... штука летающая.

   Я описал своё столкновение с зубастой и красноглазой тварюшкой.

   - Мышь летучая, - довольно уверенно сказал Саня. - Они здесь есть, и крупные такие. Я сам видел не раз. А глаза, зубы - это тебе спьяну померещилось. Ну в самом деле - не мрёнок же на тебя напал!

   - Мрё - кто? - переспросил я.

   - Мрё-нок. Да ты чего, не помнишь, что ли, что моя бабушка рассказывала, да и тётушка твоя? Про мрёнков, которые, как помрёт кто-то, на кладбище прилетают и над гробом сидят...

   И действительно, после Сашиных слов мне вспомнилось, что среди прочих "страшилок" в Аркудинове ходила байка про чёрненьких крылатых остромордых и красноглазых существ, вроде как обитающих на кладбище. Как кто помрёт, они слетались к свежей могиле, садились на деревья... И исчезали тёмным дымом, если пришедшие на похороны люди обращали на них внимание.

   Меня поразило странное сходство этой дурацкой легенды и моей встречи с пресловутой летучей мышью. Впрочем, может быть, как раз крупные рукокрылые создания и стали причиной возникновения байки? Но ведь дым вроде тоже был... Или не было?..

   - Ну так что, в лес-то идём завтра? - оборвал мои размышления Сашка. - Я палатку достал уж с антресолей. Водочки, мяса купим с утреца и завалимся типа в поход. За линию пойдём, к "Девяносто девятому километру". Там места хорошие, сосновый лес чистый. Если к болоту не сворачивать, конечно, но мы не свернём, я там дороги знаю. Наверно, ещё Лёшку Рюмина возьмём с собой - помнишь такого?

   Память с трудом извлекла из глубин образ светловолосого спокойного паренька. Сашка знакомил меня с ним очень давно, когда я ещё в институте учился. Тогда мы немного общались, но потом я его практически не видал, и на улице вряд ли узнал бы.

   - Помню, - сказал я. - Но в очень общих чертах. Однако, конечно же, мы его возьмём - втроём веселее...

   Мы ещё немного потрепались о том, о сём, повспоминали старые времена. Разошлись мы около полуночи, и, признаться, когда я поднимался на третий этаж, меня самую малость покачивало. Я быстро разделся и поскорее улёгся спать.

   То ли сегодняшнее маленькое приключение моё оказалось тому виною, то ли выпитое пиво, но во сне я опять увидел себя на всё той же выморочной дороге от спорткомплекса к бывшему детскому лагерю. На сей раз я шёл по ней совершенно точно в направлении леса - я уже видел над кустами до странного высокие верхушки мрачных елей. Я осознавал, что идти в лес боюсь, что там мне может грозить что-то страшное, и тем не менее, меня тянуло туда с неодолимой силой.

   И вскоре я понял, почему. Дивное девичье личико в обрамлении огненно-рыжих волос мелькнуло за деревьями, скрылось, снова мелькнуло, сверкнули зелёные глаза. До меня донеслось тихое хихиканье. Фигурка в лёгком платьице показалась в прогале между стволов и побежала к разрушенным воротам бывшего лагеря. Я свернул с асфальтовой дороги и прошёл между обветшалых колонн входа на территорию.

   Я шагал среди серых развалин, которые, кстати сказать, выглядели совсем не похоже на заброшенные корпуса детского лагеря. Огромные деревья вырастали едва ли не прямо из обвалившихся стен, ветки кустов торчали в пустых проёмах окон. Мшистая мгла окутывала всё вокруг. Светлый силуэт возник впереди, меж двух высоких каменных руин, и мгла вокруг него слегка развеялась, будто расцветившись бледными жёлто-зелёными красками.

   Я замер на месте, боясь спугнуть чудо. Сон больше не страшил меня, я чувствовал себя немного диковато, но восторженно. Девушка снова хихикнула, состроила мне глазки, улыбнулась и вдруг быстро спряталась за угол полуразрушенной стены. Стряхнув с себя оцепенение, я ринулся вперёд, стремясь настичь прекрасное видение.

   Но за углом никого не было... В страшном разочаровании я повернулся и хотел было пойти к выходу с территории, при этом всё яснее начиная осознавать, что сплю и хочу проснуться. Но когда я проходил мимо обвалившейся стены, каменно-кирпичными уступами громоздящейся справа, девушка в светлом платьице внезапно ловко спрыгнула сверху и присела на один из уступов чуть повыше меня. Она грациозно склонилась ко мне, и её лицо оказалось прямо перед моим.

   "Так близко!" - в смятении подумал я. - "Так рядом!"

   Серо-зелёные глаза буквально завораживали, глядели мне в самое сердце... Лик её не поражал правильностью черт, но он был милым, мягким и каким-то по-детски открытым и чистым.

   - Не хотела я к тебе приходить, - сказала она звучным голосом золотых тонов. - Лучше бы мы с тобой не видели друг друга никогда. Легче нам было бы. Но видно, судьба такова. Слушай меня внимательно, пришедший по незнанию. Не ходи в лес в Аркудинове, никогда не ходи! И пуще того сторонись болот. Ты помечен, тебе не нужно было приезжать сюда совсем, тебе не надо быть здесь. Уезжай скорее, и не на поезде езжай, а автобусом, хотя бы до Загорского, или, лучше, такси возьми. Прошу тебя, чаровник кареглазый, уезжай! О, зачем я тебя увидела, зачем?.. Ах, не слушаешь ты меня...

   Она спрыгнула с уступа и встала рядом со мною. Была она стройной, но не очень худенькой, её тело было наполнено здоровой женской красотою. Бёдра широки, грудь высока и сильна. Ростом девушка была совсем невелика - едва мне по плечо.

   Несмотря на то, что речи её были тревожны и требовали моего внимания, я только и делал, что пристально разглядывал её, безо всякого стеснения - мы же были во сне! Я знал, что рано или поздно проснусь, и мне хотелось как можно дольше наслаждаться созерцанием её облика...

   Красавица состроила сердитую гримаску:

   - Да хватит на меня глазеть уже, незнающий! Послушайся меня, послушайся! Уезжай!

   Она отпрыгнула от меня и схватилась рукою за край стены:

   - Уезжай! Слышишь!

   Почему-то на её глазах показались слёзы.

   - Убирайся в Москву! - уже совсем зло крикнула она, всхлипнув. - И чтобы глаза мои тебя не видели...

   Её тон и слова гнали меня прочь. Но взгляд девушки выражал совсем иное... Или я совсем ничего не понимаю в женщинах. Её влажные сияющие глаза звали меня, тянули к себе, молили остаться с ней... Я рванулся вперёд, но чудесный образ исчез за серой обомшелой кладкой разрушенной стены. Я проснулся. Рядом с изголовьем кровати на тумбочке звенел будильник. Пора было собираться в "поход".

***

Около десяти утра я подошёл к автостанции. На мне были потрёпанные "запасные" джинсы и самая старая футболка. В руке - куртка-ветровка ещё из времён моей молодости, которая чудом завалялась в огромном тётушкином платяном шкафу.

   Саша и его друг уже ожидали на станции. Алексей встретил меня легко, как старого знакомого, как будто мы продолжали регулярно общаться все эти годы. Мы зашли в супермаркет, набрали водки, пива, закусок, распределили груз по сумкам и рюкзакам, сели в такси, доехали до самого конца Лермонтовской улицы, перешли тот самый приснопамятный мостик через узёхонькую здесь Выдровку (при этом Саня демонстративно закурил) и углубились в лес.

   Несмотря на то, что я, конечно, не придавал особого значения своему странному сновидению, мне всё-таки было самую малость не по себе. Да и аркудиновский лес был не чета московскому парку или даже реденькому перелеску в ближних подмосковных полях. Заблудиться в таком лесу, или остаться в нём ночью одному мне бы совсем не хотелось. Это был лес матёрый, густой, высокий. Берёзы и клёны перемежались огромными разлапистыми елями и стройными соснами, чьи светло-зелёные вершины легонько шумели над нами на жарком ветерке. Шагая по дорожке за своими спутниками мимо толстых обомшелых стволов, я вдыхал тёплый воздух, полный чистых ароматов трав и деревьев, и размышлял о своих ночных видениях.

   Прежде всего, меня удивляло, что я так отчётливо помнил этот сон (и предыдущий, про дом на болоте, кстати, тоже). Все фразы, все выражения прелестного лица моей пригрезившейся собеседницы запечатлелись в мозгу, как будто это был серьёзный разговор наяву, и её предупреждения имели настоящую, реальную важность. Почему же моё подсознание решило с такою подробностью воспроизвести для меня сей дивный образ? И пусть даже дело в том, что у меня действительно появились какие-то чувства к девушке, которую я толком не видел ни разу наяву - какой глупостью бы это ни могло показаться - но почему её появление в моём сне было тревожным, зловещим? Почему она прорицала мне беды, назвала "помеченным" и страстно призывала уехать? Видно, решил я, мой разум подсознательно дебатировал сам с собою, не вернуться ли из Аркудинова назад в Москву, и дебаты эти окончились постановлением не уезжать. Поэтому и прочитал я в глазах девушки призыв остаться...

   Хоть я и проделал над собою сей дилетантский психоанализ, всё же я никак не мог отделаться от ощущения, будто нарушаю незримое табу. Ведь рыжеволосая прелестница во сне заклинала меня не ходить в лес...

   Впрочем, пока что, пронизанный жарким солнцем, тёплый и душистый, он не внушал опасений. Даже лёгкое чувство тревоги моё скорее приятно щекотало нервы, чем пугало.

   Сперва мы шли в южном направлении по довольно широкой песчаной дороге. Вокруг было больше сосен, чем ёлок или берёз, терпкий хвойный запах настоялся в нагретом воздухе. Затем, после того, как пересекли просёлок, ведущий к платформе "Девяносто девятый километр", мы свернули наискосок чуть западнее и двинулись более узкой тропой. Даже в глубине леса было очень сухо. Комары в такую жару нам почти не докучали, да к тому же мы обильно намазались репеллентами. Через несколько минут мы опять свернули. Потом ещё и ещё раз. Эти тропки были совсем уже малоприметными. Я практически потерял направление.

   - Саня! - я догнал идущего впереди Фомина и потянул его за рукав. - Мы не заплутаем так? Куда ты ведёшь нас, о Сусанин?

   - Не переживай, - беззаботно сказал мой товарищ, вытаскивая из пачки сигарету и закуривая на ходу. - Я тут всё знаю, сто раз ходили сюда. Тут хорошая такая поляна есть, высокая и сухая, красота. Уже скоро придём, минут пять ещё от силы.

   - Тут всё сухое нынче, - пробормотал я. Вот уж не ожидал, что в такую глухмень попрёмся!

   Я начал уставать. Лямка сумки, в которой побрякивали бутылки с алкоголем, всё сильнее резала плечо. Сосновый бор давно сменился березняком да ельником. Ёлок было больше, они стояли тёмные, плотные, мрачные. Ряды их вдруг раздвинулись, местность слегка приподнялась крохотным бугром, и поверх песчаного обрывчика высотой не более метра перед нами открылась поросшая мелкой травой сухая и яркая, залитая солнцем полянка, с левого края которой виднелось старое кострище.

   - Пришли! - объявил Фомин. - Это вон там мы в прошлом году отдыхали - помнишь, Лёх?

   Подойдя ближе к кострищу и присмотревшись, Саша добавил:

   - А может, и ещё кто-то после нас уже этим летом - углей больно много.

   Мы нарезали елового лапника, накидали его на землю и поставили поверх палатку. Натаскали хвороста и срубили маленькую сушину на костёр. Затем Алексей принялся разводить огонь и готовить закуску, а Саша взял специально прихваченную из посёлка пустую пластиковую бутыль и пошёл за водой к известному ему роднику. Я увязался за ним.

   За поляной местность постепенно опускалась - видимо, в какой-то древний, осыпавшийся и давно заросший овраг. На самом дне его легонько булькал малюсенький ручеёк, вытекавший из чистого ключика с песчаным дном.

   - Видишь, как хорошо, - похвастался Фомин. - Вода рядом, как в водопроводе. Тащить не надо издалека.

   Однако овраг был куда мрачнее поляны да и леса перед нею. Ёлки стояли высокие, но покосившиеся или кривые. Остальные деревья были чахлые, квёлые, некоторые почему-то поломанные и засохшие.

   - Вот если бы туда пошли, не свернули в последний раз, - Саша показал рукой за противоположный склон оврага, - То в самое поганое болото и угодили бы. Я, честно говоря, всех тропок тут всё-таки не помню - в конце по компасу шёл, как раз перед тем, как ты меня "Сусаниным" обозвал. Но в этом месте заплутать трудно - если всё время идти на запад, то в любом случае выйдешь к железной дороге. Электрички тут слышно. Только вот имей в виду, покрытия мобильной сети никакого нет. Ну это и к лучшему - иногда от телефона надо отдыхать.

   "Держитесь подальше от поганых болот", - прозвучал у меня в голове голос сумасшедшего Синего Контролёра. И, вслед за ним, и словно вторя ему, золотой голос рыжеволосой: "...пуще того сторонись болот..."

   - Болото, - сказал я вслух, подавляя невольную дрожь, - Это не очень хорошо.

   - Ну сюда же оно к нам не залезет! - засмеялся Фомин. - А сами мы туда не пойдём. Хотя на экскурсию тебя можно сводить - хоть посмотришь, что такое настоящее аркудиновское болото. Да, говорят, люди здесь тонули. Но это давно было, сейчас кто туда полезет... Ладно, пойдём назад, время-то обеденное, там Лёха, наверно, уже мясо на угли поставил...

   Мы вернулись в лагерь. Алексей действительно разложил кусочки купленного шашлыка на решётке с зажимом и пристроил её над горячими углями, которые отгрёб чуть в сторону от основного костра. Пока мясо готовилось, мы откупорили первую бутылку и выпили по чарке. Когда шашлык был готов, выпили ещё по одной. Потом под шашлык... Уже не одну. Потом немного подремали на свежем воздухе. Потом проснулись, открыли третью бутылку, поговорили о музыке, о политике, потравили анекдоты...

   Короче говоря, когда солнце совсем уже зашло за деревья и в воздухе разлился лёгкий намёк на вечернюю прохладу, мы уже были довольно-таки навеселе.

   И всё это время меня не оставляло какое-то смутное чувство тревоги, будто я делал что-то не то, что должен был делать, находился не там, где должен был быть...

ГЛАВА 3. Болото страха

- Пойдём, - чуть заплетающимся языком сказал Фомин. - Прогуляемся, на болото посмотрим. Проветримся. Потом вернёмся, ещё по чуть-чуть тяпнем - и на боковую...

   Внутри меня всколыхнулся было протест, но боязнь показаться трусом перед друзьями и алкогольная бравада быстро подавили его.

   - А что! Можно и пройтись, - отвечал я.

   Все втроём, мы встали и двинулись через овраг. За оставленное в лагере мы не переживали - не настолько далеко собирались уйти, да и места были довольно глухие, и в будний день мы не опасались, что кто-то полезет сюда спереть нашу палатку или пустые рюкзаки. Топорик Алексей прихватил с собой - дров на ночь заодно нарубить.

   Мы спустились по пологому склону, а затем поднялись по противоположному, раздвигая ветки кривых низких деревьев. Мрачноватая панорама в последних лучах закатного солнца предстала перед нами. От склона оврага местность плавно опускалась в довольно широкую долину, почти всю заболоченную. Лес здесь был редкий, тонкие и больные стволы берёз и ёлок торчали из кочкарника, лишь на более высоких "островках" стояли густые купы деревьев. Открытых окон воды, однако, видно не было. Осока и рогоз засохли, трава пожухла. Странно сказать, но болото казалось покрытым сетью утоптанных тропинок, вьющихся между кочками и зарослями камыша. Вечернее небо будто посерело и низко нависло над долинкой, хотя облаков на нём по-прежнему не было.

   - Надо же, и здесь всё высохло... - сказал Алексей, всматриваясь в поверхность болота. - Смотрите-ка, тут пройти можно, даже вон туда, в самую глубь.

   Он показал рукой на обширный лесистый "остров" в самой середине заболоченного пространства:

   - Вот уж куда, наверно, вовсе не ступала нога человека! Ты, Витёк, хочешь, верь, хочешь, не верь, а только тут в обычный год такая трясина, что даже зайцу не пролезть. А теперь - надо же, какая жара стоит - хоть просто пешком иди! Может, разведаем?

   - Можно попробовать, только осторожно, - откликнулся Фомин. - Сейчас по шесту вырежем...

   - Ребят, - просительно сказал я, - Не стоит оно того, пойдёмте лучше назад, выпьем ещё. Мясо доедим, ужинать пора...

   - Боишься - так и скажи, - назидательно молвил Алексей. - Хочешь, сиди тут...

   Алкогольные пары в голове никак не могли мне позволить уклониться от этого вызова моей храбрости. Я с деловитым видом сам срезал себе тонкий высокий стволик сухого деревца и вслед за двумя товарищами шагнул на тропку в сухих зарослях осоки. Сразу, впрочем, выяснилось, что это никакая не тропка. Так, вытоптанный зверьём и птицами кусочек земли у бывшего водопоя. То, что сверху казалось цепочкой тропинок, на поверку оказалось сухими руслицами весенних ручейков между кочек. Мы шагали очень медленно и осторожно, проверяя землю перед собой шестами. Но кругом была сухмень-сухменью, наши ботинки даже не оставляли на земле отпечатков.

   - В жизни такого не видел, чтобы настолько вода из болота уходила, - проговорил Алексей. - Странно это всё выглядит...

   Мы словно спускались на дно гигантской чаши, краями которой были лес и склон, с которого мы пришли. Небо словно бы стало ещё ниже и накрыло чашу серо-сизой крышкой. Солнца уже вовсе не было видно. Над болотом стояла тишина, не было слышно ни птиц, ни кузнечиков в траве, только листья и сухая осока легко шуршали под нашими ногами. Ветра не было.

   - Что-то рановато солнце закатилось, - пробормотал Фомин. - Никогда мне это болото не нравилось...

   Очевидно, мои друзья всё-таки тоже ощущали тревожность - только не хотели в этом признаваться.

   Мы прошли совсем немного, но лесистый "остров" в центре болота теперь просматривался куда отчётливее. Судя по его очертаниям, он не мог быть очень уж большим, но почему-то ни единого просвета между деревьями на нём видно не было. Будто какая-то тёмная масса загораживала свет... Каменная масса...

   Мною начал овладевать ужас. Медленная паника наползала на мой разум. Даже мысленно я не мог выговорить слова "дом на болоте". Это же был сон, всего-навсего сон... Я хотел было стряхнуть с себя оцепенение и нарочито непринуждённо сказать своим спутникам: "Ну всё, хватит, насмотрелись, я устал, пошли выпивать".

   Но тут почти одновременно произошли сразу три события. На самом краю "острова" из-за деревьев неожиданно показался чёрный силуэт, больше всего похожий на большую рогатую голову на высокой шее. Я решил сперва, что это какое-то крупное лесное животное, и даже раскрыл рот, чтобы крикнуть: "Смотрите, олень!" Однако силуэт отделился от древесных стволов, и стало ясно, что у него похожее на человеческое туловище и всего две ноги... Мы, впрочем, не успели даже испугаться дикому зрелищу. Вдруг среди ясного вечера над болотом полыхнула молния и ударил раскат грома, да такой силы, что мы просто повалились наземь - нам померещилось, что фиолетовый разряд вбился в землю прямо между нами. И тут же раздался истошный крик Рюмина: "Тону, помогите!!"

   Алексей и в самом деле уже почти по пояс провалился в невесть откуда взявшуюся яму, полную воды и тины - совсем рядом с твёрдой сухой землёй, по которой мы шли. Как он потом объяснил, он покачнулся от неожиданности, увидев страшный силуэт, и оступился, а удар молнии и грома окончательно свалил его в буквально под ногами разверзшуюся трясину.

   Позабыв про жуткую рогатую тень на "острове", мы кинулись вытаскивать товарища. С огромным трудом нам удалось выволочь его на сухое место - болото цеплялось за него, ухало, чавкало, едва ли не тянуло назад с силой, которую мы едва могли преодолеть... Алексей был очень бледен и тяжело дышал. Но топорик из руки он так и не выпустил.

   - Что... что это было? - вымолвил он трясущимися губами. - Сухо же всё... А молния почему ударила? Небо чистое... И эта штука на "острове" - ряженый какой-то, наверно. Но откуда?

   Никаких облаков, и, тем более, туч, на небе действительно не было. Но внезапно на нас ливнем полил дождь, сильный и холодный. Не говоря ни слова, мы подхватили Алексея под руки и со всею возможной скоростью побежали к палатке.

   На бегу я думал только одну мысль: "Вот и сходил в лесок прогуляться..." Череда пугающих событий не давала мне прийти в себя, не давала даже попытаться понять происходящее.

   Дождь кончился так же внезапно, как и начался, как только мы поднялись на склон оврага. Небо при этом по-прежнему было ясным, хотя и сильно потемнело. На нём начали загораться первые звёздочки.

   До палатки шли молча. От испуга мы здорово протрезвели. Оба моих спутника закурили, и я тоже выпросил у Саши сигарету – хоть чуть-чуть опомниться.

   Костёр наш почти погас. Скорее мы раздули его, навалили остатки хвороста, и Алексей, которого ещё немного трясло от пережитого, разделся и устроился возле него сушить штаны, носки и обувь. Произошедшее мы не обсуждали - не хватало духу. Саня разлил нам водки, и мы выпили. Рюмин, вертя над огнём ботинок, первым озвучил носящуюся у всех в головах мысль.

   - Возвращаться надо, - буркнул он. - Ересь какая-то творится. Витька был прав. Не надо было в болото лезть.

   - Куда возвращаться? - нервно рявкнул Саша. - По темноте? Даже если я дорогу смогу найти - что-то у меня желания нет ходить тут ночью с рогатыми всякими...

   Он резко замолчал и посмотрел на меня. Я понял, что он вспомнил наш разговор предыдущим вечером и его собственные слова о бреднях сумасшедшего Юры-контролёра пятилетней давности. А ведь мы находились сейчас в том самом лесу, где он брёл, упав с электрички...

   - Нет уж, - решительно заключил Фомин. - Лучше костёр станем держать. Вить, пойдём дров поблизости поищем...

   Мы приволокли немного более-менее подходящего сушняка и кое-как порубили его при свете огня. И Саша, и Алексей молчали и часто курили, лица их были бледны. Я понимал, что даже эти двое относительно опытных лесоходов здорово напуганы. Сам я и вовсе пребывал в состоянии некоторого шока. Тем не менее, я старался сохранить толику рациональности:

   - Может, нам всё почудилось? Я вроде слыхал, что гроза и в ясный день случается...

   На самом деле, конкретно такого я никогда не слышал, но о всяческих погодных и иных атмосферных аномалиях в своё время читал очень много - набирался материала для "мистической" прозы... Интересно, подумалось мне, а те, кто становился свидетелями таких аномалий, тоже сидели и тряслись потом, стараясь объяснить всё естественными причинами?

   "Зима холодная будет, говорит шаман, и чукча идёт заготавливать дрова. Шаман идёт и спрашивает у метеоролога, мол, не ошибся ли он, действительно ли зима будет холодная? Конечно, холодная, отвечает метеоролог, видишь, чукча дрова заготавливает!"

   Где примета, а где наука, что на что влияет? Кто-то видел молнию средь бела дня, описал её учёным, те подобрали физические обстоятельства, при которых такое могло произойти, и теперь это признанный факт. А были ли на самом деле те обстоятельства в тот конкретный момент? Или причиной молнии было что-то... иное? Любому философу известен принцип "бритвы Оккама", который призывает нас использовать для объяснения новых явлений только уже известные сущности. Но сейчас, в темнеющем лесу, мой мятущийся разум упорно не хотел мыслить рационально и неудержимо скатывался в пучину мрачных первобытных суеверий и страхов.

   - А на острове, - сделав над собою усилие, продолжил я, - То оленя мы видели.

   - Хорошенький олень, - пробурчал Алексей. - Куда его задница делась, интересно - за зеркалом пряталась? И трясина, в которую я провалился - тоже почудилась, что ли?

   Он потряс передо мною мокрыми и грязными камуфляжными брюками.

   И всё же спутники мои чуть приободрились.

   - Ты у нас московский, с образованием, да ещё и писатель, - сказал Саня. - Может, тебе и виднее.

   - Ты знаешь про мою книгу? - удивился я. Несмотря на все страхи, услышать это было приятно.

   - Как там - "Мудрость ночи"? Весёленькое название! - отвечал Фомин. - Наткнулся в интернете на фамилию знакомую, из интереса купил, скачал на телефон. Но давай её сейчас не будем обсуждать - у тебя там тоже про ереси всякие. Видно, ты толк в таких делах знаешь... Вот что, парни! Что было, то было, было и прошло, не станем вспоминать. В Аркудинове живём, тут всякое рассказывают. Мокрыми штанами только отделались, считай, повезло. Ты, Ионыч, прав опять - ничего совсем уж необъяснимого не произошло, так? Давайте накатим по стопке и спать. Костёр пусть горит...

   Уже окончательно стемнело. Выпив, мы забрались в палатку, немного повертелись, устраиваясь, и притихли. Обычно в таких случаях люди и начинают рассказывать друг другу всякие "страшные" истории, но нам, конечно, даже и думать об этом не хотелось. Другим вариантом были истории скабрезные, но ни у кого не возникло желания поднимать и эту тему. Мы лежали и слушали лес. Вокруг царила тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в костре. Звук этот был мирный и успокаивал... Незаметно для меня и помимо моей воли сознание само собою заскользило в глубокую дрёму...

   - Парни!! - тревожный шёпот Алексея вырвал меня из отрешённого забытья. Пробуждение было малоприятным. Начало сказываться похмелье от выпитой водки. Голова заболела сразу в нескольких местах, виски и лоб словно сдавил тяжёлый обруч. Во рту было сухо и мерзко. Но это оказалось далеко не самое страшное.

   - Парни! - повторил Алексей. - Проснитесь уже наконец! Снаружи неладно... Слушайте!

   Мы притихли. Действительно, почти сразу я различил непонятные и очень неуместные для ночного леса звуки. Какое-то вязкое бульканье доносилось из-за края поляны.

   Ужас окутал меня, и я почувствовал, как зашевелились волосы на голове. Ни секунды дольше я не мог оставаться в закрытом пространстве палатки. Наверно, то же самое ощутили и мои спутники, поскольку мы все одновременно рванулись прочь, раздёрнув застёгнутый на магнитную "молнию" полог. Кубарем мы выкатились из палатки в лесную темень. Костёр наш почти погас. Ночь была безлунной, и даже звёзды куда-то исчезли.

   Бульканье раздалось вновь. Мне трудно описать этот звук - словно бы что-то жидкое, но массивное перетекало, переливалось с места на место, выпуская пузыри и чавкая... Звук был гадок и противен, никак нельзя было соотнести его ни с порханием птиц, даже крупных, ни с шагами животных. Будто огромный клубок полужидких, киселеобразных змей переползал, перекатывался вокруг поляны.

   Мы кинулись к костру и, постоянно оглядываясь, принялись раздувать его и подкидывать сучья. Огонь разгорелся, но за кругом оранжевого света чёрно-синяя тьма сделалась ещё плотнее.

   Мы прижались друг к другу и замерли у костра. Алексей стиснул побелевшими пальцами рукоятку топора... Саша попытался крикнуть что-то храброе, отгоняющее, но голос не послушался его, вышло только сдавленное сипение. На секунду звук жуткого бульканья изменился, мне послышалось, будто он превратился в сочное склизкое хихиканье. Затем пузыристое чавканье вновь поползло по кругу за границей тьмы.

   Сколько мы просидели так, поворачиваясь вслед за страшным бульканьем, ходящим по лесу вокруг нас, я не знаю. Наверно, не меньше часа. Вдруг звук начал будто бы удаляться в сторону оврага с родником. Примерно через минуту он совсем затих. Раздался лёгкий плеск воды - на сей раз настоящий, живой всплеск - и наступила тишина.

   - Что это было? - еле-еле выдавил из себя я, ни к кому ни обращаясь. - Что?..

   - Не з-з-знаю, - с трудом выговорил Саша, дрожащей рукой вытаскивая из кармана куртки пачку сигарет. - Чёрт дёрнул нас сегодня сюда пойти... Ночь видать, нехорошая. Бывают такие в Аркудинове. Даже по освещённой улице идёшь, и то всё кажется, что кто-то из-за тёмных кустов на тебя смотрит. Да ведь не солнцестояние сегодня, и не равноденствие...

   - Иногда и в другое время бывает, - сказал Алексей, опуская топор и тоже закуривая. - Между апрелем и маем в ночь, или между октябрём и ноябрём...

   - Сейчас что? Апрель?! Ноябрь?! - огрызнулся Фомин. - Перееду я в Загорское отсюда, ох, перееду...

   - Не переедешь, - странно спокойным, едва ли не обречённым тоном откликнулся Алексей и сильно затянулся сигаретным дымом.

   Я переводил взгляд с одного своего товарища на другого. Но они молчали.

   - Что всё это значит? - спросил я нервно. - Вы что-то знаете? Что такое происходит в этом посёлке?!

   - Ничего не присходит, Витя, - нехотя отвечал Фомин. - Абсолютно ничего. Всё нормально. Не спрашивай ты у нас про такое. Нечего тут сказать. Ты и сам уже видишь, как это бывает. Но никто про это не говорит, потому что какой толк говорить? Обычно это всё не цепляет никого - ну бывает какая-то чертовщинка, но это безобидно всё, никто ж от этого не помер... А, кстати, даже если помер - что прикажешь делать? В полицию идти, или куда? Говорят, правда, пару раз в год люди пропадают - но заявлений никто не видел, смысл от них?

   - Церковь зря закрыли, - обронил Рюмин.

   - Не зря. Говорят, в аварийном состоянии она, того и гляди, рухнет. Там даже прибило кого-то уже куском штукатурки, хорошо, хоть не насмерть...

   - Кто говорит-то? Заряновы твои? Тоже мне, строители...

   Оба опять замолчали.

   - Значит, я приехал, а ты мне ничего не сказал? - укоризненно обратился я к Саше. - Я тебе рассказывал про всю дичь, которая со мною творилась, а ты мне врал?

   - Где я тебе врал? - возмутился Фомин. - Что я тебе должен был сказать, ну что? Посёлок, мол, проклят? Ты бы меня на смех поднял, и правильно бы сделал, потому что это бред! Обычно-то всё нормально идёт, говорю же! Жизнь, как жизнь, сейчас даже лучше стало, деньги какие-то в посёлке крутиться начали. А Юрка-контролёр и вправду сумасшедший. И в жару тут у многих голова кругом идёт, как у тебя возле спорткомплекса. Мрёнков никто не видывал уж лет пятьдесят, только старики о них помнят. Никаких смазливых рыжих девчонок и никаких Даш я и вправду не знаю! Эта вся муть мистическая, она же всегда разная! То, что происходило - или могло происходить - с другими, к твоим россказням никакого отношения не имеет, у других всё было не так...

   - Тихо! Кажется, опять начинается! - сморщив лицо, как от боли, шёпотом крикнул Алексей.

   Мы затихли и прислушались. Но на сей раз не бульканье раздавалось в лесу, а отчётливый хруст веток под чьими-то тяжёлыми шагами. Шуршали листья - казалось, вот сейчас кто-то страшный выйдет на поляну...

   - Кто идёт?! - сипло крикнул Фомин. Меня поразила его смелость. Сам я судорожно пытался припомнить, водятся ли в аркудиновских лесах медведи. Да какие здесь могли быть медведи?! Когда это в Московской области последний раз видели дикого медведя так близко от железной дороги и города?

   - Лиса, может? - тихо прошептал Алексей. - Или барсук?..

   В круг света никто не вышел. Хруст и шорохи затихли в кустах у самой поляны, а затем возобновились чуть в стороне, как будто существо, производящее их, двинулось в обход. Так и шуршало, трещало ветками, ходило что-то вокруг нас с полчаса - может, больше. Потом хруст странных шагов затих. Не удалился - именно перестал, затих.

   Как ни старался я убедить себя, что возле поляны просто бродило ночное животное, привлечённое светом костра, мне это не удавалось. Страх сковывал движения, леденил разум.

   Фомин привстал, далеко протянул руку и подложил в костёр небольшую лесину. Я опять подивился его храбрости. У меня самого едва хватало сил пошевелиться.

   Внезапно из темноты раздался громкий протяжный ухающий вой. Источник его находился довольно далеко от поляны, и даже в другой стороне от предыдущих шорохов, но мы, наверно, разбежались бы кто куда в безумии ужаса, если бы я вовремя не вспомнил, что где-то слышал похожий голос.

   - Это птица, парни, - с трудом выговорил я. - Птица такая болотная, я по телевизору...

   Мы остались на месте. И тут уханье превратилось в дикий ревущий хохот, бьющий по мозгу и переходящий в исступлённое крещендо.

   - Не птица... - прошептал я и почувствовал, как мои волосы снова встали дыбом. Была бы на мне шапка, они, наверно, сбросили бы её наземь. Страх оцепенил нас, заставил сильнее прижаться друг к другу и к затухающему костру. Алексей опять вцепился в топор, как будто это жалкое оружие могло нам чем-то помочь...

   Лес пугал нас почти до самого утра. То шорохи, то хруст шагов, то какие-то скрипы раздавались во тьме. Хорошо хоть, что больше так и не было того мерзотного бульканья, и жуткий вой-хохот прозвучал один только раз. Промежутки тишины между пугающими звуками, иногда довольно длительные, были, пожалуй, ещё хуже. Мы вслушивались в тишину, в любой момент готовую снова прорваться очередным страхом, и наши нервы были напряжены до предела.

   Так и просидели мы у костра, вертясь туда-сюда, не смыкая глаз... Едва забрезжил рассвет, мы в полутьме кое-как сложили палатку, собрали пустые бутылки и двинулись назад в посёлок.

   Чувствовали мы себя отвратительно. Измотанные страхом, невыспавшиеся, красноглазые, похмельные... Единственную бутыль родниковой воды мы выпили ещё ночью, но ни у кого не возникло и тени желания сходить к роднику - даже втроём. Мы хорошо помнили, куда удалилось то проклятое бульканье.

   Однако наступающее утро, по крайней мере, дало нам смелость идти. Да и пугающие звуки больше не возвращались, сменившись куда более привычными первыми трелями просыпающихся птиц и шумом ветра в листве.

   Приключения "похода" на этом, впрочем, не окончились...

   - А вы заметили, что мы так и не слышали ни одной электрички? - спросил я, закидывая на плечо изрядно полегчавшую сумку. - Вчера весь день, да и вечером тоже...

   Словно в ответ на мои слова, откуда-то слева, из дальней дали негромко донеслись свисток поезда и перестук колёс по рельсам.

   - Может, ремонт на путях был, - пожав плечами, сказал Рюмин и посмотрел на часы. - Это первая на Москву, кстати.

   Мы спрыгнули с малюсенького обрывчика, ограждавшего поляну, и пошли к северу по той же тропинке, которой предыдущим утром пришли сюда. Во всяком случае, нам казалось, что по той же, а Фомин и вовсе был совершенно в этом уверен. На всякий случай он сверился с компасом:

   - Немного севернее пройдём, а потом свернём в сторону просёлка на "Девяносто девятый километр". Даже если именно ту тропку, которая к этой вчера нас вывела, не найдём, всё равно мимо большой дороги не проскочим, она к востоку от нас проходит...

   Для того, чтобы стало более понятным произошедшее с нами в дальнейшем, я должен сделать маленькое географическое отступление.

   Лес, в котором мы пережили эту страшную ночь, на карте представлял из себя огромный неровный прямоугольник, с юга и запада ограниченный делающей здесь изгиб железной дорогой, с севера - Аркудиновским шоссе, а с востока - пресловутым просёлком. Мы должны были находиться в очень условном центре этого прямоугольника, несколько ближе к южному и восточному его краям, чем к северному и западному. Между нами и железной дорогой на юге лежали тот самый овраг и жуткое болото. Вчера мы пришли сюда с северо-востока, и сейчас рассчитывали вернуться тем же или примерно тем же путём.

   Мы прошли на север с полкилометра. Тропка становилась всё уже и уже и наконец окончательно заглохла в траве.

   - Сворачиваем, - решительно сказал Фомин и шагнул с тропы вправо.

   - Подожди, - остановил его я. - Во-первых, это совершенно не та тропинка, которой мы вчера шли. Та не сужалась и не расширялась в обе стороны. Во-вторых, если уж так, то давай хотя бы вернёмся чуть назад - там недавно хоть какой-то поворот был, а ты сейчас по целине собрался лезть...

   Саша пожал плечами:

   - Ну, давай вернёмся... Это не так важно на самом деле, мы можем хоть просто по компасу на восток идти - так или иначе выйдем к просёлку, его никак не миновать, и тут до него должно быть недалеко. Но раз уж ты такой нежный и хочешь по ровной дороге всё время идти...

   - Представь себе, хочу! - поджав губы, сказал я, и мы пошли назад. Действительно, очень быстро нам попался поворот на перпендикулярную тропку, ведущую к востоку. Мы свернули влево и пошли по ней. Сперва казалось, что мы всё сделали правильно: серый предутренний свет был заметно ярче спереди нас, чем сзади, дорожка была ровной и утоптанной, вела в нужном направлении.

   Однако через несколько сотен метров тропа пошла под уклон и начала уводить правее, к югу. Рассвет теперь виднелся нам не прямо впереди, а у левого плеча. На очередном изгибе дорожки мы покинули её и свернули влево на гораздо более узкую, но идущую в нужную сторону тропинку. Теперь медленно разгорающийся свет будущего дня опять был у нас впереди. Тропинка расширилась и стала подниматься чуть вверх.

   - Кажется, я узнаю места, - настолько обрадованным тоном, насколько позволяло общее похмельное состояние, сказал Саша. - Смотрите, сосен стало больше...

   Откровенно признаться, особо всматриваться в сероватый утренний лесной сумрак нам не очень хотелось. Тем не менее, лес явно стал чуть более редким и менее мрачным. Воздух посвежел. Даже головная боль у нас почти прошла, однако усталость от бессонной ночи продолжала давить по-прежнему.

   Мы немного повеселели, даже принялись переговариваться на отвлечённые темы, шутить. Ужасы ночи медленно отходили в туманную область снов и воспоминаний - неприятных, но больше не влияющих на реальность...

   Внезапно Алексей, шедший позади нас с Сашей, остановился.

   - Не туда идём, - коротко сказал он и указал рукой за стволы сосен, постепенно окрашивающиеся в коричнево-оранжевый цвет под воздействием проникающих в лесной сумрак лучей восходящего солнца.

   Пока ещё не показавшееся из-за горизонта светило вставало явно слева от нас.

   - Не может быть! - Фомин достал из кармана компас, и мы втроём склонились над его стрелкой, плавно покачивающейся на циферблате. Согласно показаниям компаса, восток по-прежнему был впереди, там куда шла тропинка. Не слева.

   Ужас снова выплыл на меня из областей тумана и заледенил разум. Я вновь постарался подавить его и мыслить рационально.

   - Это какой-то оптический обман, - пробормотал я. - Лучше верить приборам. Идём по компасу, так идём по компасу. Не стоит сейчас сворачивать...

   Однако спутники мои не согласились со мной. Сейчас я понимаю, что они, конечно, были правы, аргументируя свою позицию тем, что компас вполне мог быть испорчен (хотя до того он работал как надо), или что его стрелку отклоняет какая-то аномалия... А уж Солнце-то вряд ли что-то могло отклонить. Но, как выяснилось в итоге, мы даже близко не представляли себе, какие силы работают против нас, и на что они способны. На всякий случай мы достали телефоны и сверили механический Сашин компас с электронными, кое-как их откалибровав. Однако все они показывали примерно одно и то же.

   Мы свернули с тропы налево и полезли прямо на восходящее солнце лесной целиною. К счастью, идти было сухо и даже довольно ровно. Некоторое время мы шагали так, потом нам показалось, что мы нашли новую тропинку, ведущую примерно туда, куда надо (в лесу часто так кажется), и мы двинулись по ней.

   В какой именно момент мы отвлеклись, я до сих пор не могу точно вспомнить. Мы шли и шли довольно долго, свет был всё время впереди. Но неожиданно Саша хрипло вскрикнул пересохшим ртом и указал влево.

   За стволами сосен и берёз слева от нас был виден только что взошедший, ещё неяркий красноватый солнечный диск. Синеватые тени деревьев протянулись от него по росистой траве.

   Не говоря ни слова, Фомин вновь выхватил из кармана компас. Стрелка его, словно издеваясь над нами, указывала в направлении нашей тропы. Восток опять оказывался к нему под прямым углом.

   - По компасу давайте, - просипел Саша. - Не буду из рук выпускать!

   Мы взяли азимут востока и снова полезли через подлесок, не сводя глаз с красно-синей стрелки. Лезли мы долго. На сей раз никаких тропинок, даже кажущихся, нам не попадалось, и я постепенно выбивался из сил. Местность начала понижаться, но мы не обращали на это внимания.

   - Стойте! - сказал вдруг Алексей. - Слушайте!

   Мы замерли и напрягли слух. Явственно, хотя и негромко, донёсся до нас гул моторов электропоезда и стук колёс. И, судя по компасу, звуки эти шли с севера... Не с юга и не с запада, как должны были...

   - Не выйдем! - каркнул Рюмин, едва шевеля непослушным языком. - Кружимся!

   Паника накатывала горячей волною. И зачем только я пошёл в "поход"? Зачем оказался в лесу? Говорили же мне... Что за бред я несу? Когда говорили, где? Во сне? Ну пусть, пусть, но теперь-то что делать, как выбраться? Может ли откуда-то прийти к нам помощь?

   Я вытащил из кармана телефон.

   - Бесполезно, - сразу сказал Саша. - Здесь нет сети... Я тебе ещё вчера говорил. Была бы, не стали бы мы тут кружить...

   Действительно, наверху экранчика не светилась ни одна полоска индикатора силы сигнала.

   - Хорошо, - сказал я, усердно стараясь не поддаваться панике. - Раз у нас не получается пройти на восток, давайте двинемся в обратном направлении - к железной дороге.

   Говоря так, я отчётливо вспоминал слова Синего Контролёра: "если не получается пройти, так просто развернитесь и идите в обратную сторону..."

   В текущих обстоятельствах воспользоваться его советом представлялось мне едва ли не единственным шансом на спасение.

   - Зачем нам к железке? - сердито сказал Алексей. - Туда дальше гораздо, чем до просёлка!

   - Мы не представляем толком, в какую сторону на самом деле шли, - как мог терпеливо я попытался объяснить своё предложение. - И к тому же сворачивали не раз, хотя я ведь говорил... Не исключено, что мы сейчас ближе к рельсам, чем к той дороге.

   Каким-то образом мне удалось убедить ребят. Хотя убеждал я их едва ли не из одного чувства противоречия. Я практически потерял надежду выбраться, но отчаянное желание сделать хоть что-нибудь, хоть как-то попытаться спастись заставляло цепляться за соломинку. В самом деле: не мог же я сказать им, что прошу их идти на запад вместо востока по рекомендации сумасшедшего?!

   Когда мы уже побрели по какой-то новой подвернувшейся нам под ноги тропке, ведущей к западу, я невовремя вспомнил, что теперь между нами и железнодорожными путями вполне может простираться проклятое болото. Но останавливаться я не стал. Отрешённость отчаяния овладела мною. Пусть его! Будь, что будет... Главное, идти хоть куда-нибудь, не стоять на месте...

   Лес снова стал подниматься пологим склоном. Склон был совсем не похож на тот, которым мы ходили вчера к болоту, никаких чахлых и больных деревьев видно не было, но, тем не менее, я сразу почуял, что за ним опять увижу огромную высохшую топь и остров посреди неё... А на острове будет стоять темнокирпичный дом...

   Никаких попыток остановиться я не сделал. Меня словно тянуло вперёд. Я ощущал тихий мертвенный зов. Придёшь туда, и всё закончится, шептало что-то в подсознании. Всё пройдёт, не будет ни тепло, ни холодно...

   Мои спутники, свесив головы, механически переставляли ноги, также, как и я. Мне показалось, что впереди нас, на вершине склона, разгорается странное зеленоватое свечение. Но я уже не боялся. Я был по ту сторону страха.

   - Эй, стойте! - раздался вдруг снизу ясный, звучный, золотой голос. - А ну, остановитесь, дурни!

   Голос вырвал меня из-под влияния страшных чар. Я остановился, обернулся и посмотрел вниз. Девушка с небрежно заплетёнными рыжими волосами и серо-зелёными глазами гневно смотрела на нас, протянув к нам обе руки. Это была она - та самая. Только теперь одета по-другому - не в лёгкое платье, а в короткий сарафан и тонкую штормовку поверх.

   - Вернитесь! - громко и повелительно сказала она. - Ко мне идите!

   Товарищи мои встрепенулись, будто разбуженные сомнамбулы. Переглянувшись, мы медленно спустились со склона и подошли к нашей спасительнице.

   И ведь она действительно спасла нас! Я боюсь даже представить себе, что с нами произошло бы, перейди мы тогда за вершину склона. И спутники мои не стали оспаривать её право командовать. В этом морочном лесу мы словно чувствовали исходящую от неё силу.

   - Куда же вы полезли? Вроде вы двое знаете лес! - всё тем же звучным, грудным голосом спросила у моих друзей рыжеволосая, когда мы оказались рядом с нею. Смотрела она, впрочем, только на меня. - И ты, москвич, который ничего не ведает! Ты-то зачем здесь оказался? Я же русским языком тебе говорила: не ходи в лес в Аркудинове и сторонись болот!

   Девушка укоризненно покачала красивой головой в непромокаемом капюшоне штормовки. Я остолбенел и вытаращил глаза. Она цитировала мой сон. Мой сон! И цитировала буквально, дословно!

   Не обращая никакого внимания на моё изумление, рыжая продолжала:

   - Повезло вам ещё, что я успела досюда добежать! Теперь вот что: возьмитесь за руки, все трое, и идите за мной. По сторонам не оглядываться, и уж подавно даже и не думайте обернуться назад! Смотреть только на меня! Думаю, вам, мужчинам, это будет не очень сложно...

   Отпустив эту невинную шпильку, она хитровато и одновременно грустно улыбнулась. Улыбка её, впрочем, снова предназначалась только мне, хотя обращалась она ко всем нам. Она не сводила с меня серо-зелёных глаз...

   Действуя, словно во сне, мы выполнили указания девушки: взялись за руки и цепочкой двинулись за нею прочь. Я шёл впереди. Честно говоря, я думал, что и она подаст мне руку, и даже протянул свою. Но нет - рыжеволосая не сделала никакого встречного жеста, и всю дорогу сохраняла небольшую дистанцию.

   Трудно описать, что я чувствовал, следуя по невесть откуда взявшейся тропе за нашей странной проводницей. Смесь изумления, восхищения, восторга и испуга... Крепкие ножки девушки, обутые в высокие прочные ботиночки, шагали ровно и твёрдо. Непослушные пряди рыжих волос выбивались из-под капюшона, и она то и дело поднимала руку, чтобы заправить их обратно. Она казалась мне прекрасной лесною феей, волшебницей, Ариадной, ведущей меня сквозь древесный Лабиринт...

   Да и сам путь наш не лишён был некоторых странностей. Мы все - не только я - действительно боялись отвести взгляд от девушки. Стоило только лишь чуть сфокусироваться не на ней, а на тропе или на деревьях вокруг, как пространство начинало чуть ли не буквальным образом изгибаться, тропа исчезала, уходила из-под ног, а те сами собою начинали нести своего владельца куда-то вбок, то вправо, то влево. Я ощущал, как незримые силы пытаются опутать или схватить меня, утащить с прямого пути... Никто из нас не пытался заговорить - не до того было.

   Наконец пугающий ход сквозь нечёткие измерения окончился. Лес раскрылся в обе стороны широкой просекой дороги на "Девяносто девятый километр". Перескочив узкую дренажную канавку, рыжеволосая поднялась на насыпь и повернулась к нам:

   - Ну вот! Сюда я вас вывела, а дальше уже сами дойдёте. Здесь сегодня у тех, кого надо бояться, власти нет... Но всё-таки лучше идите просёлком - дольше, но безопаснее. А мне пора...

   - Стойте, подождите! - вырвалось у меня. Сейчас она скроется в лесу, и я её потеряю, может быть, навсегда... Мысль об этом почему-то была невыносима. Я перепрыгнул через канаву и подошёл к девушке вплотную. Она спокойно сделала маленький шажок в сторону, сохраняя небольшое расстояние между нами. Но уйти, убежать она не пыталась.

   - Скажите, хотя бы, как вас зовут? - запинаясь от неожиданной робости, сказал я. - Я - Виктор... Виктор Кимов. Я в посёлке в отпуске. Вы живёте здесь? Может быть... может быть, мы могли бы ещё как-нибудь встретиться?.. Сходить куда-нибудь...

   Весь красный от смущения, я прекрасно понимал, что выгляжу не слишком подходяще для кавалера, приглашающего женщину на первое свидание: похмельный, грязный, заблудившийся в лесу...

   Но в её глазах я прочитал вовсе не отвращение к моему облику, не издёвку избалованной мужским вниманием красотки и не кокетство. А боль, тяжкую печаль и лежащее глубоко-глубоко под ними влечение ко мне. Я чувствовал, что нравлюсь ей - и даже не только, как мужчина. Ей хотелось быть со мной, хотелось говорить со мной, но что-то властное удерживало её.

   - Нельзя нам встречаться, ничего не знающий. И имени мне своего не называй... Хотя поздно уже. А моё, кстати, ты знаешь... Тебе вообще нельзя в Аркудинове оставаться, ты должен уехать! Ещё раз тебе повторяю: возьми такси до Загорского, прямо сегодня, прямо сейчас, как из леса вернёшься, и уезжай!

   Нежданная мысль поразила меня, и с нею пришла смелость в речах:

   - Нет! Вы мне нравитесь, и я не хочу уезжать отсюда, пока не поговорю с вами как следует! Я не знаю, кто вы, и не знаю, что происходит, но я желаю узнать! Я не могу действовать на основе туманных угроз и недомолвок! Давайте встретимся и поговорим - просто поговорим, всего один раз! - и если вы сумеете меня убедить, то я выполню ваши просьбы!

   Рыжеволосая до странного обречённо и судорожно вздохнула:

   - Не слушаешься ты... Да, видать судьба такова, и другого выбора нет... Хорошо, кареглазый! Мы встретимся, я согласна на одну встречу. Приходи сегодня в ровно в пять к Дому Быта. Но потом ты уедешь! Я расскажу тебе, что смогу, и ты уедешь! Навсегда!

   Она отпрыгнула к противоположному краю дороги.

   - А вы двое, - крикнула девушка уже оттуда, обращаясь к Саше и Алексею, которые во время нашего с нею диалога переминались с ноги на ногу у меня за спиной, - Идите сразу в больницу! Вы заболеете - только вы - и лучше, чтобы врачи вами быстрее занялись! Курить надо меньше в лесу!

   И с этими словами она повернулась, побежала в лес и очень быстро скрылась за кустами.

   - Вот это дивное явление! - причмокнув, сказал Алексей. - Хороша девчонка, хоть и бешеная какая-то. А ловко ты у неё свиданку выпросил! Она ж лет на десять тебя младше! Надо бы мне взять у тебя на вооружение эти странные методы съёма...

   - Ты женат! - оборвал его Фомин и искоса посмотрел на меня, но ничего больше не сказал.

   Почти всю дорогу до посёлка мы шли молча. Точнее будет сказать, не шли, а ковыляли, ибо были совершенно измождены. И только уже на подходе к жилым домам Саша спросил меня:

   - Это ведь и есть твоя "рыжая", про которую ты вчера спрашивал? Её ты видел из электрички и в магазине?

   Я кивнул.

   - Она, - сказал я со вздохом. - И я не могу объяснить тебе, Саша, откуда она взялась и как нас нашла. Откуда она про меня вообще знает, почему она решила, что вы заболеете... Я не знаю. Я понимаю не больше вашего.

   - А когда, интересно, она успела тебя предупредить, чтобы ты не ходил в лес и на болота? И почему ты нам ничего не сказал об этом?

   - Потому что это было во сне, Саша! - воскликнул я. - Если бы до начала похода я сообщил, что она являлась ко мне во сне предыдущей ночью и предупреждала насчёт леса и болот, вы решили бы, что я испугался или поленился идти и выдумываю отговорки. Если бы сказал вам ночью - решили бы, что я рехнулся от страха. Но поверь мне - она говорила в моём сне точно такие же слова, которые повторила мне сегодня, перед тем, как вывести нас на дорогу. Теперь можешь считать, что у меня дежавю! Я сам ничего не знаю, Саша. Я, наверно, уеду отсюда. Что-то у вас в посёлке явно не то творится. Вот только с рыженькой встречусь...

   Фомин опять странно посмотрел на меня, но больше не сказал ни слова, вздохнул, вытащил сигарету и закурил. Вяло попрощавшись, мы все трое разошлись по домам.

ГЛАВА 4. Две встречи

Поднявшись в квартиру, я первым делом стащил с себя грязную, пропахшую дымом костра одежду, и влез под тёплый душ. Я долго вертелся под бьющими из лейки струями, словно стараясь смыть с себя не только пот и грязь, но и усталость, похмелье и всю память о пережитых страхах.

   Множество вопросов крутилось в голове, не давало покоя. Кто же эта странная девушка? Откуда она знает про меня, и откуда она знает про мои сны? Почему она сказала, что мне уже известно её имя?.. Впрочем, на последний вопрос я нашёл ответ довольно легко - хотя загадочности это отнюдь не убавило. Дарья. Конечно же, её зовут Дарья. Это о ней спрашивал тип Свиньин в поезде. Какое ещё имя могло быть мне известно? Но тогда, получается, она как-то связана с ним? А сам-то он кто такой?

   Логика, по которой я определил имя рыжеволосой, была, конечно, немного больной, но здоровая уже попросту отказывалась работать. Может быть, я схожу с ума? Что здесь вообще происходит? Что творилось с нами в лесу и на болоте, как такое могло быть? Рассказать кому - не поверят...

   В любом случае, я знал одно - я непременно должен быть в пять часов у Дома Быта. Я обязательно должен встретиться с Дарьей. И даже не только потому, что она мне действительно нравилась. Большинство загадок и тайн последних трёх дней так или иначе сходилось на хорошенькой фигурке девушки с рыжими волосами и серо-зелёными глазами. Дарья. Даша... Красивое имя! Как и она сама... Почему же она подавала мне смешанные сигналы? Требовала уехать, но согласилась встретиться. Отстранялась от меня, но её взгляд притягивал...

   Я решительно вымел из сознания нелепые фантазии и соблазнительные образы. Встречусь с нею - тогда и буду решать, что делать и что думать. Она обещала рассказать хотя бы что-то. Наверняка она знает много, очень много. В конце концов, без неё мы не выбрались бы из морочного леса... И как она всё это делала?..

   После душа меня резко потянуло в сон. Неудивительно - всю ночь не спал. Я кое-как разобрал постель, улёгся, поставил будильник на шестнадцать-ноль-ноль и моментально вырубился.

   На сей раз мне ничего не снилось. И к лучшему.

***

Название "Дом Быта", конечно, происходило из давних времён расцвета посёлка. Когда-то в небольшом двухэтажном здании действительно оказывали бытовые услуги: тачали обувь, зашивали демисезонные пальто, ремонтировали часы и телевизоры. Теперь это был просто маленький торговый центр, но название так и осталось и далеко пережило свою эпоху.

   Однако тот факт, что Дарья использовала его, говорил о том, что она коренная аркудиновка (какое странное слово, но увы, по-русски правильное). Никто из приезжих, и уж, тем более, дачников, именования этого не знал. Даже и среди жителей посёлка использовали его в основном люди старшего поколения. Рыжеволосая же и в самом деле была явно младше меня, а значит, её научили названию родители, которые, выходит, были местными...

   Располагался Дом Быта на западном краю Аркудинова, в самом конце улицы Ленина, там, где она пересекалась с крайним асфальтированным переулком. За ним начинался забор бывшей больницы. Больница уже стояла почти на границе леса.

   Я подошёл к выкрашенному в светло-зелёную краску строению без трёх минут пять и встал в тени небольшой берёзовой аллейки. Девушка с серо-зелёными глазами возникла (не вышла, а, как мне показалось, именно возникла) из-за угла ровно в семнадцать-ноль-ноль. На ней был всё тот же короткий сарафан и те же ботинки, что и в лесу, только куртку она оставила дома. "Точность - вежливость королей... э-э-э, принцесс", - подумал я. Однако у меня создалось впечатление, что рыжая некоторое время стояла за углом и незаметно наблюдала за мною, прежде чем подойти.

   - Добрый вечер, - сказал я и протянул девушке руку.

   - Здравствуй, незнающий, - грустно сказала она, но никак не отреагировала на мой жест.

   "Плохо дело", - подумал я. - "Избегает физического контакта, значит, на самом деле во мне, как в мужчине, вовсе не заинтересована".

   Однако бросать дело на полпути я не собирался. Мы медленно пошли вдоль по улице, стараясь держаться в тени домов и деревьев. Солнце, конечно, склонялось уже к западу, но всё ещё было очень жарко.

   В первую очередь я решил уточнить правильность своей догадки:

   - Вас ведь Дарьей зовут, так?

   - Да, - откликнулась девушка, не глядя на меня. - Тебя же ещё в поезде спрашивали.

   Ага, значит, и вправду знает Свиньина.

   - А тебя по имени я называть не хочу, - продолжила Дарья. - И зачем ты мне только его сказал?

   Хорошенькое начало свидания, подумал я.

   - Почему ты обращаешься ко мне на "вы"? - спросила вдруг рыжеволосая. - Я же младше тебя.

   Вопрос, честно говоря, застал меня немного врасплох:

   - Э-э-э... Потому что так положено говорить мужчине с незнакомыми... малознакомыми... э-э-э... женщинами?

   Дарья улыбнулась одним уголком рта, хотя на меня по-прежнему не смотрела:

   - Говори мне "ты". А то я так старухой себя ощущаю.

   - Спасибо, - автоматически откликнулся я. Имени моего называть не хочет, но на "ты" разрешает? Ну, хоть что-то.

   Я попытался завести разговор о погоде и прочих отвлечённых вещах, но Дарья покачала головой:

   - Подожди, незнающий. Я ведь пришла сюда не флиртовать с тобой и не о пустяках болтать. Я пришла к тебе, чтобы ты стал чуть более знающим и понял, что тебе надо уехать как можно скорее. Вот только вопрос, с чего начать... Я не свободна в своих речах, я ни в коем случае не могу рассказать тебе всего, но надо сказать достаточно, чтобы понимание пришло к тебе.

   - Начни сначала, - посоветовал я. - Например, начни с того, откуда ты могла узнать мой сон... Ты ведь приснилась мне прошлой ночью. И во сне ты говорила ровно те же слова, которые произнесла сегодня в лесу. И ты говорила так, будто я уже знаю о них...

   - Конечно, знаешь! - отмахнулась Дарья. - Это элементарно - я знаю твой сон, потому что я приходила в твой сон, тут ничего непонятного нет...

   Ничего себе, подумал я. Для неё это - нечто само собой разумеющееся! И слово-то какое использует: "элементарно!" Тоже мне, Шерлок Холмс... Если б я не был сам свидетелем всему, в жизни не поверил бы, что такое вообще бывает. Или у меня всё-таки какая-то форма дежавю?

   Дарья меж тем продолжала:

   - Нет, не с этого мне надо начинать. И не с того, что произошло с вами троими у болота, не спрашивай меня об этом - я вижу, ты хочешь. Это тоже не так важно. Рано или поздно ты поймёшь, что там было... Я должна рассказать тебе о себе. Скажи, знаешь ли ты, каково это, когда с раннего детства тебя учат определённым вещам, учат думать и действовать так, как положено, и никак по-другому, но в глубине души ты постоянно ощущаешь, что это неправильно? Старшие рисуют тебе картину мира и твоё место в ней - очень-очень важное место, особенное! - но ты понимаешь, что не хочешь быть на этом месте и не хочешь поступать так, как велят. Хотя ты и в самом деле знаешь, что это очень важно не только для тебя, но и для всех людей... Тебя готовят к большому и невероятно нужному делу, самому нужному на свете, но тебе постоянно кажется, будто что-то не так... При этом разум твердит тебе, что иного пути действительно нет, а сердце... А сердцу так трудно! Ему не прикажешь!

   Дарья наконец подняла взгляд и посмотрела мне прямо в лицо. С удивлением я увидел слёзы в её глазах.

   - Что с тобой? - в тревоге спросил я. - Почему ты плачешь?

   - Честно? - спросила Дарья, чуть всхлипнув. - Из-за тебя, кареглазый! Ты - причина того, что мой мир окончательно рушится вокруг меня! Я должна была привлечь тебя, притянуть в посёлок, и не более того. А вместо этого... Но ничего! Ничего! Я знаю свой путь теперь... Теперь, когда повстречала тебя наяву. Ты знаешь, я ведь не должна была этого делать. Я ради тебя столько запретов нарушила! Мать, если узнает, будет в беспредельной ярости. Впрочем, вряд ли она станет пытаться лупить меня, как в детстве...

   - Родители наказывали тебя маленькую? - с возмущением спросил я. - Это не очень правильно...

   - Не родители, а только мать. Отцу и не до того было, он вечно занятой... Он умер, - со странной интонацией сказала Дарья. - Кстати, не только маленькую. Последний раз она набросилась на меня, когда мне было лет восемнадцать. Но вот только я уже осознала свою Силу в то время. И дала ей сдачи. Она немного обожглась... И поняла, что я выросла, что будущее за мной. Что она уже не сильнее меня. И теперь только шипит всё время, какая я строптивица, и как всё может рухнуть, погибнуть из-за меня одной. Но я на самом деле куда большая строптивица, чем она могла даже вообразить. Хотя бы потому, что встречаюсь сейчас с тобой...

   У меня, признаться, голова шла кругом. Что она говорит? Что за дичь несёт? Неужели эта красивая, хорошая девушка - тоже сумасшедшая? Ну и посёлком стало Аркудиново - филиал Тенистой улицы, да и только!

   - Дарья! - вскричал я. - Ты говоришь намёками и недомолвками, и это пугает меня! Поясни, что происходит в этом городке? О чём ты?

   - Этот город под властью Тех, кто извне, незнающий, - мрачно сказала девушка. - То, что ты испуган - это правильно, ты должен быть достаточно испуган, чтобы наконец уехать отсюда! Кстати, ты мне обещал, что уедешь, если я встречусь с тобой. Вот я здесь. Теперь уезжай.

   - Но ты всё ещё толком ничего мне не объяснила! - возразил я. - Я говорил, что ты должна меня убедить. Но ты не сможешь убедить меня, пользуясь какими-то туманными иносказаниями. Кто ты на самом деле? Как ты вывела нас из леса? "Те, кто извне" - это ещё что такое?

   - Великие, Те, что управляют мирозданием и опекают жизнь и смерть людей, - нараспев произнесла Дарья, и глаза её блеснули - на сей раз не от слёз. - Мы кланяемся Им, и мы подаём Им, так, как заповедано, а Они подают нам спокойствие и порядок, хранят границы незримого от бед и разрушений...

   Всё, решил я, это конец. Девушка мне нравится, но она безумна... Внезапно Дарья тихо рассмеялась:

   - Ты что же, думаешь, я не знаю, как это звучит? Похоже на бред, правда? Или на то, что могли говорить древние люди в своих капищах. Я слышала эти заклинания сызмальства, но я так и не знаю, стоит ли этому верить. То, что мы делаем; то, что умею я - или мать; то, что я и другие видали в здешних лесах - всё это можно объяснить и совсем по-иному. Многие из нас и объясняют это по-иному - мой отец и братья, к примеру. Энергии всякие там, какие-то ментальные поля, благословение духовных сущностей... Только вот сколько ни разводи псевдонаучных словес, суть остаётся одна - людям, не связанным с этим, надо держаться подальше. Аркудиново стоит на землях, которые испокон веку, со времён, когда ещё не было на свете человечества, со времён первобытной, примитивной, исконной жизни, принадлежали Тем, кто извне. Посёлок останется таким, как есть, навсегда. Не тебе его вытаскивать. Но ты можешь уехать. Я принадлежу к этому миру, и я должна сделать так, чтобы никакие там "энергии" больше ни на кого не повлияли и не принесли в мир ещё большее зло. Я обязана остаться здесь. Ты обязан уйти прочь.

   Слова девушки запутывали и пугали меня. Вроде бы речь шла о каком-то простом шарлатанстве, но ведь в лесу мы были свидетелями вполне реальных... А впрочем, стоп! Что, если это действительно были ряженые?! Вот кто мог пугать нас там!

   - Дарья, - немного снисходительно (каюсь!) сказал я, - Ты ведь понимаешь, что всяких этих "энергий" и уж тем более "ментальных полей" на самом деле не существует? Я, конечно, уважаю воззрения твоих родителей, но ведь это всего лишь... верования, убеждения, своеобразное миропонимание.

   - Ой, ну какие же вы, мужчины, невозможные! - устало вздохнула Дарья. - Ты точь-в-точь, как мои братья, только наоборот! Я тебе душу свою открываю, что у меня на сердце говорю... хотя не всё... а ты упёрся рогом в свой собственный рационализм, и не желаешь ничего понимать!

   - Но не может же быть такого, чтобы в двадцать первом веке люди действительно следовали столь замшелым... традициям! - немного запальчиво воскликнул я. Нападок на рационализм я не любил и не хотел сносить их невозбранно даже от... рыжеволосых зеленоглазых очаровашек.

   - В двадцать первом веке! - усмехнулась Дарья. - Как будто ты не знаешь, что могут делать люди даже и в двадцать первом веке... Какая разница, какой век на дворе? Человек не меняется, поверь мне. Он готов следовать самым диким традициям, если это даёт ему реальные земные блага... или из страха. И вообще - все эти ваши войны, революции, кризисы... Двадцать первый век ничем не лучше, к примеру, одиннадцатого.

   У меня было на этот счёт иное мнение, но я промолчал. Всё ж таки она была... очаровашка, и ссориться с нею из-за философских вопросов на первом же свидании мне не хотелось.

   - Иногда мне даже начинает казаться, что мать права, когда постоянно внушает вновь принимаемым, что наша религия - это безобидное поклонение силам природы и духам стихий... - продолжила Дарья. - Я даже была бы полностью уверена в этом, если бы не знала наших секретов...

   К этому моменту мы уже прошли всю улицу Ленина, развернулись, обойдя крайний дом, и теперь шли в обратном направлении дворами. Здесь было чуть больше тени и оттого прохладнее.

   Я не знал, что ещё сказать. Столь странные представления о мире моей новой знакомой, судя по всему, глубоко в ней укоренившиеся, начинали меня немного отталкивать. Сама она всё ещё нравилась мне, но то, что она говорила - совсем нет. Я действительно в целом был рационалистом, хотя и признавал наличие некой трансцендентной Высшей силы, Создателя. Вселенная не могла появиться из ниоткуда. Вечность слишком велика для этого. И всё же я не верил в духов и призраков, даже несмотря на то, что писал книги мистического жанра. Это была для меня не более, чем игра ума. Или желание пощекотать нервы читателей... Отвлечь их и отвлечься самому от подчас куда более жутких реалий окружающей действительности. Может, и вправду уехать? Вряд ли что-то выйдет из свиданий с девушкой, настроенной на столь духовно-эзотерический лад. Жаль... И вправду жаль! Я искоса глянул на Дарью. В своём коротком сарафанчике, рыжая, ясноглазая, крепконогая, она была очень хороша. И почему женщины так часто интересуются всеми этими "возвышенными" материями?

   Я решил попытаться сменить тему беседы.

   - Может быть, ты мороженого хочешь? - предложил я, кивая в сторону маленького дворового магазинчика, мимо которого мы проходили. - Жарко ведь...

   - Нет, - покачала головой девушка и улыбнулась печальной улыбкой, впервые прямо посмотрев на меня. - Ты такой странный и смешной...

   Мда, подумал я. Конечно, странный из нас двоих именно я...

   - Послушай же меня и пойми наконец, - продолжала меж тем она. - Тебе смерть страшная угрожает, а ты - "мороженое"...

   Меня словно окатили ушатом ледяной воды.

   - Какая смерть?! Почему?! И за что?

   - Потише, - строго сказала Дарья и быстро огляделась. - Я говорю тебе сейчас об этом так прямо, чтобы ты понял наконец, насколько всё это серьёзно. Чтобы