Отвяжись от меня, ведьма! Наталья Аверкиева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13

АННОТАЦИЯ

В неравном бою с великим князем Ратибором погибает Мирослав, возлюбленный последней ведьмы-хранителя времени. Любава в отчаянии. Задействовав все свои колдовские силы, она проводит сложный обряд и отправляется в другое время на поиски искры жизни Мирослава. У нее есть всего несколько часов, чтобы найти нужного человека и вернуть любимого.

   Но москвич Мирослав Лесков совершенно не проникся любовными проблемами гостьи из прошлого. У него много дел, поэтому сейчас ему нужно только одно: чтобы эта сумасшедшая от него наконец-то отвязалась.

ПРОЛОГ

Ратибора с силой откинуло на несколько саженей* назад и с размаха впечатало в могучий ствол старого кедра. Меч, которым он тормозил, выгнулся дугой. Полированное лезвие ушло в землю почти наполовину и намертво застряло между корней. Удар был такой силы, что обычный человек сразу бы погиб, но только не он — сильнейший богатырь Белогорья и самый хитрый ведьмак Северного Капища, обманом захвативший чужие земли и подчинивший себе пару соседних княжеств. Ратибор с легкостью выдернул двуручный меч. Ухмыльнулся:

   — Покрываешь ведьму, пес? А мог просто уйти. Остался бы жив.

   Мирослав натянул тетиву. Металлический наконечник блеснул в лучах заходящего солнца. Выстрелил.

   Ратибор, играючи, остановил стрелу в паре пядей* от лица. Та зависла в воздухе, начала вращаться, из-за чего черное оперение стало похоже на лохматую метелку. Вокруг руки ведьмака появилось темное марево, по рукаву кафтана пробежали огненные искры, рассыпались, весело переливаясь в воздухе, словно костер потревожили.

   Мирослав отбросил лук. Сжал и разжал пальцы. Почувствовал, как в центре ладоней собираются энергетические сгустки.

   — Убить! — приказал ведьмак. И стрела развернулась и полетела в обратную сторону, как будто ею снова выстрелили.

   Мирослав едва успел увернуться, лишь оперение чиркнуло по щеке, обжигая кожу магией. Через секунду послышался глухой звук воткнувшегося в дерево металла. Сила в ладонях нарастала, пальцы покалывали. Он должен остановить ведьмака.

   Ратибор ринулся в бой, петляя как заяц, запутывающий следы.

   Мирослав швырнул в него один огненный сгусток…

   Ратибор пригнулся, пропуская шар над головой.

   …потом второй.

   Мгновение, и ведьмак оказался рядом, замахнулся мечом, ударил.

   Мирослав отклонился.

   Щепа полетела в разные стороны. Запахло смолой.

   Ещё один замах.

   Он поднырнул под поваленную березу.

   И снова щепки разлетелись в стороны — разрубленный ствол преградил путь Ратибору.

   Магия… Он пользуется магией. Березу такой толщины и топором не сразу возьмешь. Что же делать? У Мирослава не было с собой оружия, стрелы кончились — всё потратил на княжескую дружину, нож отдал Малуше, одна надежда на магию, но и тут силы уже на исходе. Слишком силен враг, слишком проворен.

   Мирослав, отбежав, швырнул в ведьмака ещё одним магическим огненным сгустком.

   Ратибор не стал уклоняться. Принял удар грудью и расхохотался:

   — Слабеешь, баламошка*. Уже и ударить как следует не можешь.

   Радужка глаз ведьмака стала желтой, зрачок — ярко-красным. Казалось, что со спины ему подсветили факелом — лицо темное, волосы как будто огнем горят на затылке. Рукава кафтана от самых плеч покрылись всполохами энергий, которые развевались в разные стороны, словно лохмотья бабки-побирушки. Вокруг летали искры, какие взмывают от костра. Марево сползло с рукавов к ногам, превратив мужчину в большой горящий огненно-черный сгусток энергии, в котором едва угадывались контуры человеческого тела. Ведьмак задействовал все свои колдовские силы, и Мирослав не мог ему противостоять. Уже больше от отчаяния он кинул в Ратибора ещё одним огненным шаром. Тот поймал шар кончиком меча и обратил магию Мирослава против него же, рубанув со всего маха мечом по безоружному мужчине.

   Мирослав выставил руки перед собой. Запястья светились бледно-голубым светом, искры переплетались, создавая крепчайшую защиту. Меч увяз в энергетических потоках защитного купола.

   Ратибор давил мечом, глядя сопернику в глаза и ухмыляясь. Огненный шар, пойманный ведьмаком, начал расти, слепить и обжигать руки. Он словно отбирал силу у Мирослава, вытягивал её по капле.

   Мирослав уперся ногами, всем телом стараясь противостоять ведьмаку.

   — Лободырный*, ты против кого попер? — глумливо произнес Ратибор. — Неужели не знаешь, что убить меня может только ведьма? Так много движений перед смертью. А ведь мог просто отдать мне мамошку*.

   — О, о тебе, княже, сложат былины как о великом воине. Так ловко победил аж целого безоружного лесника. Есть повод для гордости! — рассмеялся Мирослав. Капли пота скользили по вискам и лбу, скатывались в глаза, слепили.

   Меч медленно прорезал магическую защиту. Шар жег кожу, словно Мирослав выхватил раскаленную заготовку из горнила голыми руками.

   — Вытарашка* тебе глаза застила, ума лишила, себе подчинила, а ты и рад стараться. Отдай мне окаянную*!

   Руки сводило от напряжения. Колени подгибались. Но Мирослав держался, понимая, что, если погибнет сам, умрёт и Малуша. Интересно, а там за энергиями ещё есть человек или уже нет?

   — Приходи завтра. Может тебе повезет. — Сильнейший удар ногой в пах.

   Ратибор охнул и дернулся. Выронил меч.

   Человек есть. Значит его можно убить. Но как? Мирослав кинулся прочь. Если не можешь победить врага — беги! Малуша, наверняка, уже в безопасности. Он найдет её позже, когда уведет Ратибора подальше от их убежища.

   Ведьмак злобно рыкнул и сжал кулак, магически поднимая меч с земли и швыряя его в убегающего мужчину.

   Через секунду в спину Мирослава вонзилось острое лезвие, пробив тело насквозь и пригвоздив его к кедру.

   Раздался оглушительный девичий визг.

   Ратибор обернулся, чтобы увидеть ту, за которой охотился несколько лет. Нож Мирослава, уверенно брошенный девичьей рукой, попал точно ему в сердце. Последнее, что он увидел перед смертью, — бледное лицо девушки и её глаза, наполненные слезами и жгучей ненавистью.

   — Проклятая ведьма, — прошептал он на последнем издыхании, плашмя падая лицом в мох.

   _________________________

   *Здесь и далее приведены старославянские слова

   Сажень — старинная мера длины, равная 2,1336 м.

   Пядь — старинная мера длины, равная 17,78 см

   Баламошка — дурачок, болтун.

   Лободырный — недоумок.

   Мамошка — любовница, распутная женщина.

   Вытарашка — мелкий бес, олицетворение любовной страсти, лишающей человека рассудка: её ничем не возьмешь и в черную печь не угонишь, как выражается один заговор на присуху.

   Окаянная — проклятая.

   _________________________

ГЛАВА 1

Утро в городе выдалось облачным. Незабудковое небо было украшено пышными серо-белыми облаками. Солнце только набирало силу. Листья редких деревьев блестели каплями воды после легкого дождика, устроенного оранжевой поливальной машиной, которая медленно прокатилась по улице буквально четверть часа назад, собрав огромную пробку из машин и матюки в спину от раздраженных водителей. Группы туристов суетливо фотографировались на фоне исторических памятников и старинных домов. Припозднившиеся офисные служащие торопливо спешили на рабочие места. И никто из них не обращал внимания на странную девушку, стоящую на разделительной полосе посреди дороги на пересечении Тверского и Никитского бульваров. Она быстро и глубоко дышала открытым ртом, глаза её были большими, словно увидела что-то страшное и необычное, а щеки белые, как будто незнакомка решила вот-вот упасть в обморок. Одета девушка тоже была очень странно для жаркого летнего дня. Сероватая льняная рубаха до середины лодыжки спереди украшена этническими узорами и ведьмовскими резами*. Вокруг талии обернуто четыре красных богато расшитых лентами полотна, соединённых тонким пояском. Они были похожи на юбку, клинья которой забыли сшить. Знатоки истории легко узнали бы в этом предмете гардероба понёву из тонкой шерсти. И прочитали бы по рисункам, что наша девушка в самом соку и ещё даже не замужем. А по узорам, состоящим из защитных ставов и отдельных рез, поняли бы, что перед ними как минимум знахарка-травница, а, скорее всего, потомственная ведьмачка. Сверху на странной особе был надет длинный жилет из плотной домотканой ткани из крапивы. На голове — широкое очелье, подвязанное под длинную и толстую светло-русую косу. Ноги девушки и вовсе привели бы внимательных знатоков в восторг, потому что вместо привычных туфель и босоножек, юная прелестница носила поршни* — два куска мягкой кожи, стянутые ремешками, чтобы не спадали. И лишь украшения всё портили. Исторические реконструкторы* и специалисты по славянской культуре только фыркнули бы и сказали: «Неканон*», ибо такие браслеты в те далекие времена женщины и незамужние девушки не носили — серебристо-голубые, на правой руке чуть шире вершка*, а на левой совсем тонюсенький, как волос.

   Девушка сглотнула и попыталась успокоиться. Ещё раз осмотрелась, словно ища кого-то или что-то. Посмотрела на высокие дома, летящие мимо неё машины, на идущих по тротуарам людей, на деревья, закованные в камень… Вздохнула. Смахнула выступившие капли пота рукавом. И… зажмурившись, шагнула на проезжую часть.

   Вокруг всё загудело.

   — Дура безмозглая! Жить надоело! — заорал кто-то.

   Люди ругались. Из одной машины выскочил молодой мужчина, что-то прокричал другим. Поднял руку, останавливая поток, проводил сумасшедшую до безопасного островка.

   — Врача тебе вызвать? — спросил мягко, заглядывая в глаза, пытаясь увидеть в них хоть каплю разумности.

   Девушка попыталась улыбнуться, сказала что-то непонятное, поклонилась ему в пояс и пошла к деревьям, стоящих в два ряда по обе стороны дороги. Парень некоторое время смотрел вслед чудачке, а потом вернулся к своей машине. Он ещё несколько дней после этой встречи будет рассказывать про сумасшедшую реконструкторшу, которая бросилась ему под колеса. Каких только ненормальных в Москве не встретишь…

   — Сначала нужно подумать. — Девушка опустилась на скамью и посмотрела по сторонам.

   Сердце в груди стучало неровно и быстро. Руки и ноги ещё холодило. Пот мелким бисером выступал на лбу. Город выглядел весьма недружелюбно. Пугало буквально всё — шум самоходных колымаг* и их ужасные сигналы, громкие голоса людей, высоченные каменные палаты и диковинные рисунки вокруг. Мигающие огни… Прохожие бросали на неё любопытные взгляды и спешили дальше. Нет, этот город оказался слишком большим даже по её самым смелым представлениям о больших городах. Людей тьма*… Неужто всех упомнишь? Вряд ли её идея расспросить прохожих, увенчается успехом. Мирослав никогда не любил шумные города, предпочитал уединение, поэтому может быть и не тут его нужно искать…

   — Нет, он должен быть где-то рядом. Понять бы где…

   Она взглядом провожала спешащих мимо людей, внимательно разглядывая каждого. Мужчины высокие и слабые в руках. Одеты в нормальные или короткие портки, демонстрирующие волосатые ноги и разноцветную интересную обувь. Телеса прикрыты только нижними рубахами из очень тонких тканей, под которыми легко угадывались хлипкие тела. И одежда вся разноцветная, аж в глазах рябит. Она никогда не видела таких чудесных ярких красок на тканях. Волосы у мужчин тоже разные, но преимущественно короткие, светлые, темные, иногда зеленые или розовые. Надо же какое чудо! Никто из мужчин не носил оружия. Она не заметила у них ни кинжалов, ни мечей, ни луков, лишь в руках или за плечами были торбы* разных форм и цветов. Никто не ездил верхом, только в самоходных колымагах. Так сразу и не поймешь — боярин или простолюдин перед тобой.

   Женщины тоже одеты странно — ходят только в нижних рубахах, часто в очень коротких, сарафаны на голое тело надевают. И ни на одной нет защитных рез от злых духов. То ли они бессмертные, то ли безумные… Ещё они не носили понёвы* и навершинников*. Как понять, кто из них девка, а кто замужняя баба? Хотя, нет, навершинники иногда можно было заметить, но такие… необычные очень. Но больше всего её удивило, что почти все женщины были простоволосые или вообще с отрезанными волосами. А ведь волосы — главное достоинство и украшение женщины. Коса — это женская честь. Лишиться косы — значит, навлечь на себя беду и всеобщее осуждение. Нет большего оскорбления для женщины, чем сорвать с её головы очелье или платок и отрезать ей косу. А здесь… В этом мире женщины не берегли свою честь? Удивительно ещё и то, что многие женщины были одеты в мужские портки, а некоторые шастали в таких коротких портках, что все видели их ноги и гузнышко*, да и рубахи часто лишь немного прикрывали телеса, и перси* видно, и голые руки. А иной раз рубаха так плотно облегала тело, что можно было рассмотреть все женские прелести. Фу, срам-то какой! Позорище… И все тощие какие-то, словно их совсем не кормят, кости да кожа, даже собаке жалко отдавать. Девушка вздохнула: никто таких тощих и безкосых девок замуж не позвал бы. Мало того, что все обесчещенные, так и здоровья-то у них совсем нет, зад узкий, как детей рожать? Впрочем, иногда мимо проходили хорошие статные женщины и отроковицы в теле, есть за что подержаться, как сказал бы Мирослав. Ладно, нечего сиднем сидеть и по сторонам глазеть, пора в путь отправляться, времени мало.

   Девушка решительно поднялась и направилась к ближайшему газону. Земля-матушка скажет ей, где любимого искать.

***

   — Малуша, пойдем к реке погуляем? — Любозар широко улыбнулся. В серых глазах отражалась вся радость мира.

   — Не могу, надо матушке помочь. Хлев почистить, курам воды принести.

   Улыбка сползла с лица парня. Он вздохнул тяжко. Хлев чистить — это надолго.

   — А то помог бы? — шкодливо посмотрела на него девушка, опершись на коромысло.

   — Да ты ж знаешь: хлев чистить — мужики потом засмеют.

   Малуша состроила недовольное лицо и посмотрела на небо.

   — До вечера не управлюсь. Иди без меня. Я думаю, что матушка сватам твоим откажет. Что это за парень, который ни хлев почистить не умеет, ни воды принести не может?

   Любозар подбоченился:

   — Ты опозорить что ли хочешь меня перед всей деревней, девка?

   — А ну проваливай, мужик! — подняла Малуша коромысло. — Ишь какой! Опозорить!

   Любозар легко перехватил коромысло, чмокнул её в щеку, забрал из рук ведра и сконфуженно спросил:

   — А если в самом деле тетя Росана откажет? Если не отдадут они тебя за меня?

   — Ну что за глупости ты болтаешь? — рассмеялась Малуша. — Родители тебя всегда привечали, за стол с собой сажали, пирожками угощали. Всё пройдет хорошо. Они к тебе как к сыну родному относятся. По осени и свадебку сыграем.

   Любозар от счастья выронил ведра, обнял её крепко и поцеловал слюняво. Потом подхватил ведра и бегом бросился к колодцу. Ладно, он принесет воды скотине. Но хлев чистить всё равно не станет. Не мужское это занятие навоз выгребать! Сваты завтра к её родителям придут. Пора уж ему остепеняться, жену в дом приводить. Малуша будет прекрасной хозяйкой. Весь день хлопочет, готовит вкусно, ведьма опять-таки. Не жена — клад! Лишь бы её родители не подвели. Хотя…

   Они дружили с детства. Их избы рядом стояли. Мать Любозара — красавица Услада — рано овдовела, оставшись одна с пятью сыновьями. Но смогла, выдюжила, подняла своих парней. Все мужчинами стали как на подбор — богатыри! Девкам на загляденье, матушке — на радость. А младший Любозар выделялся — роста был небольшого, силы в руках особо не имел, ратному делу обучался с неохотой, зато читать любил и байки придумывал не хуже странствующих скоморохов. Да только бабушка говорила, что толку от него мало будет, бестолковый баляба* он — ни в доме по хозяйству помочь, ни на зверя поохотиться, ни запасов сделать, пропадёт с ним Малуша, с голоду сгинет. Если б Любозар хоть ведьмаком уродился, то люди бы его прокормили, а так… Нет, не люб он ни бабушке, ни матушке, и даже батюшка нос воротит от такого женишка. Да, в детстве подкармливали, чтобы Усладе полегче было, но не такой парень нужен их девке, ой, не такой.

   Сама-то семья Малуши никогда не бедствовала. Каждый день шли к ним люди и несли дары. Бабушка, матушка и две сестрицы старшие были сильными ведьмами, помогали кривым девкам найти своих суженых, заговаривали мужчин от бражки, а женщин от пустого дитячего места, лечили болезни, прогоняли злых духов, кланялись богам и требы им передавали. Из тринадцати детей, что матушка с батюшкой народили, Малуша была самой младшей. Братья и неумеющие сестры давно жили отдельно. Бабушка хоть и стала совсем старой, но силу ведьмовскую не растеряла. Учила она Малушу разным заговорам и заклинаниям, показывала ей травы волшебные, объясняла, как от беды отчитывать, с покойниками работать да время менять. Время — это их родовая особенность. Каждая ведьма умеет многое, но есть такие, кто может делать что-то особенное. Женщины в семье Малуши были потомственными хранителями времени. Не все. Избранные. И знания эти секретные мать передавала своим детям очень выборочно, ибо неправильное обращение со временем могло привести к большим бедам и даже уничтожить весь их род. Малуша уже многое знала об этом, прочитала все семейные летописи, и бабушка осторожно рассказывала ей о времени и работе с ним, но пока не глубоко, в общих чертах. Малуша хотела знать больше и уже что-то попробовать сама, но матушка сказала, рано пока. Через год на семнадцатый день рождения, она откроет ей все тайны мастерства. Целый год они будут учить только это, чтобы Малуша смогла сама стать хранителем времени.

   На следующий день в их дом пожаловали сваты — Услада с тремя старшими сыновьями пришла. Велеслав, старший сын соседушки, в семье за главного был, большаком*, все вопросы решал, мать за ним как за каменной стеной спряталась.

   Малуша с сестрами Светоликой и Забавой быстро на стол накрыли, пирожки из печи поставили, похлебки всем налили, разносолами угостили, квасцу да бражки холодненьких из погреба принесли. Малуша всё глазами стреляла. Велеслав очень красивый — борода окладистая, вихры буйные, руки сильные, грудь могучая, взгляд уверенный и тяжелый. В служивые пошел, в княжескую дружину метил, хотел в столицу уехать, да мать одну побоялся оставить. Так и остался дома в ополчении.

   — Хочу сказать, что наша семья очень уважает вашу семью, и Любозара мы всегда любили. Но прости, Услада, извини Велеслав, не отдадим мы вам Малушу, — мрачным голосом сказал батя, когда гости расхвалили молодого жениха. — Ведьма она, не как Светолика, а сильная ведьма. Не для замужества она рождена, а чтобы матушка наша ей знания передала, чтобы людям помогала.

   — Росана-то твоя тоже ведьма, Бажен. Однако замужем она и вон детей сколько подняла, — с обидой выпалила Услада. — Да и какая она ведьма, Бажен? Свербигузка* мелкая. Разве такой ведьмой надобно быть?

   — Малая она, вот и непоседливая. Твои-то давно ль такими сами были? Уж сколько мы Велеслава с нашего огорода гоняли, и не счесть, а ничего, вырос вон каким детиной. Никому и в голову не придет его свербигузкой теперь назвать, — проворчала бабушка.

   Батя усмехнулся:

   — Да разве ж это семейная жизнь, когда в твоей избе проходной двор с утра и до вечера? Не губи парню жизнь, Услада. Найдется и на него хорошая девка, не такая, как ты говоришь, свербигузка. Мои девки ему помогут достойную партию сыскать, если хочешь, конечно. А наша Малуша в семье останется, матери подмога на будущее.

   — За что же ты её так ненавидишь, Бажен? — повысила голос Услада. — Неужто мы тебе не милы, соседушка? Неужто обидеть нас хочешь? Да мой Любозар с твоей Малуши с детства глаз не сводит! Пошто девку обделить решил?

   — Не голоси, Услада, — тихо проговорила бабушка. — Не для твоего парня наша Малуша. Я судьбу её наперед вижу. Не будет ей счастья с твоим Любозаром. Поверь, так лучше для всех будет. Сама потом спасибо скажешь, что отвел Сварог* вас от нашей семьи.

   — Ох, обидели вы нас, баба Ярина, — покачал большой косматой головой Велеслав. — Мы к вам со всей душой, а вы вон как… Пойдем, мать. Не любы мы соседям, значит не любы. Зима придет, попросят снега.

   Велеслав поднялся из-за стола, надел шапку и вышел из дома, ударив по двери ногой. За ним следом спешили младшие братья. Последней избу покинула Услада, бормоча проклятия и плюясь.

   — Знаете что! — выскочила из сеней Малуша.

   Матушка так и сидела, прикрыв лицо рукой. Бабушка что-то беззвучно шептала вслед ушедшим сватам. Только батя повернулся на её голос.

   — Я люблю Любозара! Я буду с ним! Он для меня самый лучший! — топнула Малуша.

   — Другой тебе расплетет косы, — устало проговорила мать, поднимаясь. — Убери со стола. Я за коровой схожу.

   — Я не хочу другого! Я этого хочу!

   — Цыц! — рявкнул Бажен, ударив пальцем по столу. — Мала ты ещё, чтобы хотеть что-то.

   — В девках меня оставить хотите? — не унималась Малуша, глаза заслезились и по щекам потекли крупные слезы. — Я и так уже старая! Шестнадцать скоро, а я в девках засиделась! У меня все подруги замуж уж давно повыскакивали! Одна я осталась! Так и помру нецелованной. Кому я нужна буду через год? Всех парней хороших разобрали, мне только косой Ухват, Миланьин сын, и останется!

   — А ежели никому не будешь нужна, то и невелика потеря, — усмехнулась бабушка. — Одни хлопоты от этих мужиков.

   — Вот спасибо, мати, на добром слове! — обиделся Бажен, поднимаясь. — Уважила так уважила.

   — А я люблю Любозара! Я хочу, чтобы он мне косы расплел! Я убегу с ним!

   Батя широкой рукой хлопнул ей чуть пониже спины.

   — Со стола убери, мати велела. И кур загони. Давай, Малуша. Неужто ты считаешь, что мы зла тебе хотим? Нам всем не люб твой Любозар, младший он, бестолковый и бесхребетный, рохля. Станешь ты Усладе прислуживать, капризы выполнять. Она баба волевая да недобрая, злая временами. Не послушаешься её, коромыслом вдоль хребтины огребешь. Ударит, не побрезгует. Зачем нам это? Ты — дочь своей матери, сильнейшая ведьма в нашем роду. Выберешь себе парня получше этого.

   — Никто мне не нужен! — снова сердито топнула Малуша.

   — Никто так никто. Иди. Посуда сама себя не вымоет. — Он несильно подтолкнул её к столу, а сам пошел вон из дома.

***

Земля не хотела говорить.

   Она перевернулась с живота на спину и посмотрела в небо сквозь ветви лип и дубов. Едва заметно улыбнулась — в этом мире такие же деревья, как и в её мире. Те же красавицы липы, что так вкусно пахнут и дают так много пыльцы для пчел. И такие же могучие дубы, из желудей которых можно сделать вкусный напиток. Неожиданно перед глазами появилась чья-то смешная белая морда. Черный нос быстро обнюхал лежащую на земле девушку. Розовый язык лизнул подбородок. Зверь чихнул, обдав лицо брызгами слюны.

   — Ой, — недовольно сморщилась девушка, садясь и вытираясь рукавом.

   Белый зверь был похож на собаку, которой обрубили лапы. Ушки торчком, борода и усы, хвост не очень длинный, серпообразный. Длинное тело покрыто жесткой белой шерстью, свисающей с пуза так, что не видно коротких ножек. Пес завилял хвостом и тыкнулся ей в ладонь мокрым носом. Она погладил плотную шерсть и нащупала кожаный ремень на шее собаки, от которого тянулась тонкая веревка к стоящей неподалеку девушке. Та на кого-то истерично орала и активно жестикулировала, из-за чего веревка то и дело дергалась то вверх, то вниз. Блаженная какая-то. Надо отпустить песика. Страдает он с этой сумасшедшей.

   Вдруг сумасшедшая обернулась и что-то заорала на неё, зло вытаращив глаза. Дернула пса на веревку. Быстро зашагала прочь. Собака послушно затрусила за девицей.

   — Дурка*, — покачала головой девушка и с грустью посмотрела вслед удаляющейся парочке.

   Встала, подошла к дубу и обняла его.

   — Дубушка-дубок, мой хороший, мой красивый, скажи, где искать милого моего Мирослава? — прошептала, закрыв глаза.

   Но дуб тоже не захотел с ней говорить. И липа промолчала, как не упрашивала её девушка дать ответ, как не посылала ласку и добро, как не целовала листья и не гладила ветви. Не хотели говорить с ней деревья. То ли они не понимали друг друга, то ли деревья здесь были особенными и не умели общаться с людьми.

   Осталось последнее — послушать свое сердце. Правда, всегда, когда она его слушала, случались какие-то неприятности. Она грустно вздохнула, покрутила головой и отправилась, куда глаза глядят. Авось приведут её ноги к любимому.

***

Малуша бесшумно выскользнула в сени, достала узел с вещами из-под лавки и, крадучись, вышла во двор. Ночь стояла темная, хоть глаз коли. Луну закрывали плотные серые облака. Она осторожно прикрыла дверь. Буян недовольно заворчал в темноте. Малуша шикнула на него, мысленно приказав псу замолчать и не выдавать её. Выставив руки, подслеповато пошла вдоль стены в сторону огорода. Там, за грядками с репой, её ждал Любозар. Они договорились убежать и отправиться странствовать, а там может время пройдет, родители успокоятся да согласятся на их брак. Что ещё им остается? Ничего, только согласиться с волей дочери. А нечего было им отказывать семье Любозара. Малуша-то для себя уже все давно решила.

   Она быстро пробежала между грядками, наступив на улитку. Раковина громко хрустнула в ночной тиши, острые осколки пребольно укололи ступню. Малуша недовольно поморщилась, вытерла нога о ногу и направилась к лесочку, подумав, что не к добру разрушила чужой домик. Но мысль мелькнула и пропала: её ждал Любозар, ей некогда было думать о всяких улитках, путающихся под ногами.

   — Пришла, — улыбнулся Любозар, обнимая её за талию и целуя в щеку. — Я думал, что не решишься.

   Малуша посмотрела на него с улыбкой:

   — Ты же знаешь, ежели я чего решила, то никто мне не указ. Куда мы пойдем?

   — Давай в столицу отправимся. Я к князю Ратибору в писари подамся или буду с летописями работать. Найдем дом, будем жить. Велеслав говорил, что в столице у каждого есть возможности стать великим.

   Малуша широко улыбнулась — идея Любозара показалась ей доброй.

   — Да только далеко ли до Белогорья?

   — За неделю дойдем.

   — А ну как нас искать станут?

   — Дык мы пойдем через лес, не по дороге. Через лес ближе, чем в объезд.

   — А топи?

   — Малуша, ты ещё в путь не отправилась, а уже столько вопросов задала, — обиделся Любозар. Он взял её узелок, закинул его за спину, потом взял Малушу за руку и повел в сторону леса.

   Малуша послушно шагала следом, но что-то не давало ей покоя. Она смотрела на Любозара и хмурилась. Что не так…

   — А где твой узелок? — неожиданно дошло до неё, что именно не так. — Ты разве не взял с собой вещи?

   Любозар рассмеялся.

   — Я схоронил свои вещи у реки ещё днем. Подумал, что если будет за нами погоня, то как же я спасу тебя с узелками за плечами?

   Она удовлетворенно кивнула. И в самом деле, что это она? Любозар всё продумал.

   Они миновали березовую рощу и вышли к реке. Если идти вдоль берега, то можно выйти к подвесному мосту и перейти на ту сторону. Река у них глубокая, широкая, так просто её не переплыть, может и в омут затянуть. Малуша знала, что в озере в полудне пути вниз по течению, которое соединятся с рекой длинным ручьем, водятся русалки, но в реку им вход запрещён, там другие русалки живут, в омутах водятся. Матушка показывала, как с ними общаться, как просить, чтобы показали будущее, как не дать себя утопить и других защитить. Главное, уйти на другой берег, а то таким шагом они до озера могут добраться быстрее рассвета, а это не самая хорошая идея беспокоить русалок в полнолуние.

   — До города дойдем, сыщем светлицу на постоялом дворе, — говорил Любозар, бодро шагая по тропе вдоль реки. — Обживемся, присмотримся…

   Малуша кивала на каждое его слово. На душе тревожно. Русалкино озеро до моста или после? Нельзя соваться в ручей в темноте. Ох, плохое время они выбрали для побега. А вдруг волколаки* сегодня на охоте? Нет, их семья всех волколаков в округе знает. Приходят к ним после каждого полнолуния раны лечить. Дурней-то много за волколаками охотиться, а её оборотни не тронут, потому что и мать им всегда помогала, и Малуша раны лечила. Да, они не безобидные, но то же природа их, никуда от неё не денешься.

   — А где ты вещи спрятал? — снова спросила Малуша, когда поняла, что они уже достаточно отошли от дома, а до тайного места так и не дошли.

   — Да вот же, совсем рядом, — вновь рассмеялся Любозар и махнул рукой вдаль.

   Врет — как-то ясно прозвучало в голове. И эта нервная веселость, и решительный шаг, и крепко сжатая рука…

   Малуша встала, как вкопанная. Попыталась освободить руку, но Любозар неожиданно сжал её ладонь сильнее, аж больно стало.

   — Отпусти, — спокойно попросила девушка.

   Любозар улыбнулся неприятно и качнул головой.

   — Отпусти, — повторила она.

   Он откинул её узел с вещами и быстро перехватил за горло.

   — Вы думали, что сможете вот так нашу семью оскорбить? — зашипел сквозь совершенно звериный оскал парень. И хватка у него оказалась необыкновенно сильной, как будто тисками сжал шею.

   Малуша попыталась освободиться, стала царапать его руку, но он лишь сильнее сжимал пальцы. Она не могла ни закричать, ни вырваться. Воздуха не хватало.

   — От… пу… с… — прохрипела она где-то на грани сознания, беспомощно цепляясь за пальцы.

   Любозар с силой швырнул её на траву.

   Малуша начала судорожно хватать ртом воздух.

   Парень рванул её за рубаху с такой силой, что порвал ещё и сарафан.

   Она попыталась вырваться, но Любозар ударил девушку кулаком по лицу. Голова мотнулась в сторону. Затылок с силой ударился о жесткую землю.

   — Помогите! — пискнула Малуша, прекрасно понимая, что не спастись ей — никто не увидит, никто не придет.

   — Тварь! — зло кричал Любозар, лупя по лицу и голове кулаками. — Надо мной теперь все смеяться будут! Я убью тебя! Тебя и всю твою семью! Брат мой убьет! Всю твою мерзкую семью уничтожим! Проклятая ведьма!

   Сквозь слезы и кровь, застилающие глаза, она видела, как он высоко поднял руку и сжал сбитые пальцы в кулак. Вторая рука всё также держала её за горло и сдавливала его, не позволяя дышать. Любозар сидел на ней сверху, сжав коленями тело так, что ребра вот-вот сломаются. Малуша не могла сопротивляться. В ушах звенело. Перед глазами всё плыло. А потом над ней мелькнула черная тень и сразу стало как-то легко.

   Неприятный треск нарушил тишину. Снова всё стихло, лишь река журчала внизу.

   Она, рыдая, села и промокнула рукавом слезы и кровь. Второй рукой прикрыла оголившуюся грудь. Посмотрела по сторонам, не понимая, куда делся Любозар. Тут ещё луна вышла из-за облаков, словно стараясь помочь девушке получше рассмотреть… Малуша громко всхлипнула и завизжала от ужаса: парень лежал навзничь в трех аршинах от неё со вспоротым животом и оторванной головой. Рядом стоял огромный волколак со вздыбленной шерстью. Он повернулся на её визг и посмотрел очень осознанным взглядом.

   Малуша подавилась криком и замолчала, прикрыв рот рукой.

   Волколак схватил зубами тело Любозара за плечо и потащил к реке. Вонючие кишки волочились по траве, цепляя цветочки, травинки и палочки. Голова, тронутая мощной лапой, покатилось с горки следом, весело подпрыгивая.

   Девушку начала бить нервная дрожь. Она как завороженная следила за тем, как катится голова и волочатся сизые кишки из живота, не в силах отвести от них взгляда.

   Голова прыгнула в воду первой. Но не утонула, как можно было бы предположить, а немного отплыла от берега. Волколак бросил жертву на мелководье. Тут же из воды показалась русалка. Что-то тихо сказала, ласково погладив оборотня по морде и смыв с неё человечью кровь. Схватила тело Любозара за руку и утащила на глубину.

   Малуша икнула, поняв, что сейчас волколак сожрет и её. Уставилась на него огромными от ужаса глазами. Оборотень едва заметно махнул хвостом и был таков, она и моргнуть не успела. Перевела взгляд на плывущую голову. Из камышей раздался легкий девичий смех, и голова неожиданно исчезла с поверхности.

   Подхватив свой узел, Малуша со всех ног кинулась домой. Хватит, нагулялась. Только вот как родителям обо всем этом рассказать?

   _________________________

   Резы — руны славянского мира.

   Поршни — так называлась кожанная обувь, состоящая из куска дубленной, сыромятной или сырой кожи, которые стягивались по верху ступни веревочкой или кожаным ремешком, продетым через множество отверстий по краю.

   Реконструкторы — люди, занимающиеся воссозданием быта, ремёсел, традиций и боевого искусства конкретной эпохи конкретного государства.

   Неканон — адаптация, противоречащая описаниям из оригинала, соответственно: канон — это полное следование заранее известным и установленным правилам.

   Вершок — мера длины, равная 4,45 см.

   Колымага — карета, коляска, всякая барская повозка на летнем ходу, громоздкая или старинная карета, дормез, закрытый летний экипаж с жёстким креплением кузова к осям, использовавшийся в Московском государстве.

   Тьма — в древнерусском счете 10 тысяч.

   Торба — сумка.

   Понёва — элемент русского народного костюма, женская шерстяная юбка невест и замужних женщин из нескольких кусков ткани (как правило, темно-синей клетчатой или чёрной, реже красной) с богато украшенным подолом. Была распространена на юге России до начала ХХ века н.в.

   Навершинник — в русском костюме до монгольского периода, в 10-13 вв., парадная женская одежда, имевшая вид туники, длинная, довольно широкая, с короткими рукавами. Похожа на жилетку.

   Гузнышко — ягодицы.

   Перси — груди.

   Баляба — рохля, разиня.

   Большак — старший в доме, в семье.

   Свербигузка — девка-непоседа, свербит в одном месте (гузка — это попа).

   Сварог — славянский бог огня и кузнечного дела, иногда, на основании отвергнутой современной ученостью этимологии, интерпретируемый как бог неба.

   Дурка — сумасшедшая, дура.

   Волколак — в славянской мифологии оборотень, принимающий образ волка: это или колдун, принимающий звериный образ, или простой человек, чарами колдовства превращенный в волка.

   _________________________

ГЛАВА 2

Девушка неторопливо шагала под тенистыми липами и смотрела по сторонам. С обеих сторон аллеи за невысоким ограждением с легким шелестом катились колымаги, встречные люди спешили по делам, дети играли у крепости, похожей на маленький корабль. Вид гостьи был расстроенным, взгляд потерян. Где же искать Мирослава? Не так она представляла это время через тьму лет. Она думала, что легко найдет любимого, сердце подскажет, а ноги сами принесут к нему. Да какой там… Она хотела поговорить с ним, сказать, как сильно любит, позвать домой. И Мирослав обязательно согласился бы вернуться. Да, здесь живет не совсем тот Мирослав, но его душа её сразу же узнает и откликнется. Они вернутся в их избу на берегу красивого озера у могучего дуба, что стоит на границе леса. К ним снова будут ходить люди за помощью. Они будут их лечить и заговаривать, как делали это всегда. Мирослав сильный знахарь, он умеет оборачиваться, но не как волколаки, которые зависят от расположения лунной богини Дивии, а потому что является потомком древнего рода лесных ведьмаков. Род его восходит к великим чародеям с Белого Капища, что знавали богов, когда они ещё жили среди людей. Мирославу тоже оборотный талант передался. Она грустно улыбнулась: последняя ведьма — хранитель времени и последний ведьмак из рода великих чародеев, они смогут создать крепкую семью и родить дюжину детишек, чтобы возродить свой род. Вот только как же его найти?..

   Аллея кончилась. Она вышла на огромную площадь, окруженную с трех сторон широкими и идеально ровными дорогами, по которым летели на огромной скорости колымаги. Осмотрелась, решая, в какую сторону идти. С правой стороны были высокие палаты и тьма народу. С левой — тоже дома и люди. Впереди, докуда хватало взгляда, опять дома и снова колымаги и люди, бесконечное число домов, колымаг и людей. Очень мало деревьев, почти нет травы и совсем нет воды. Как же они тут живут? Какой удивительно неуютный город, шумный, неприятный, страшный, мертвый. Что же делать? Вздохнула. Тонкие девичьи пальцы коснулись серебряного браслета. Прошлись по нему, вызывая новые едва заметные искорки. Нет, нельзя! Сама справится. Хотя… Да, ей запрещено использовать магию, но без неё она не найдет Мирослава. Ещё раз покрутила головой. Её внимание привлек большой зелено-желтый рисунок, подсвеченный изнутри. Какая интересная магия… Она подошла к нему и стала разглядывать, чувствуя, как душа наполняется счастьем. Это карта местности! А значит нужно просто разобраться, где она находится и как найти Мирослава.

   Письмена были совсем незнакомыми, но зато картинка оказалась очень понятной. Девушка внимательно присматривалась к местности, водила пальцем по прозрачной поверхности, определяя по линиям свой путь.

   — Мирослав любит воду, — шептала она. — Он обязательно поселится где-то у воды. Если я оказалась здесь, значит где-то рядом вода. Где?

   Взгляд уперся в квадрат голубого цвета в окружении зеленого. Он был совсем недалеко от того места, где она оказалась впервые.

   — Если место, по которому я шла, здесь обозначается зеленым, и там растут деревья, то воду они, возможно, обозначают голубым. И это единственное голубое пятно на этой карте, — ткнула она пальцем в карту. — Мирослав тут! Именно в этом месте его и нужно искать!

   Она широко улыбнулась. Снова начала водить пальцем по карте, считая повороты и запоминая путь к озеру. Ничего сложного. Она не заблудится. Это не сложнее, чем ориентироваться в лесу.

***

Малуша бежала к дому так быстро, как ещё не бегала никогда в жизни. Дыхание сбивалось — она громко рыдала, размазывала слезы по щекам рукавом и захлебывалась в всхлипах. Любозар… её любимый Любозар… Как он мог так поступить с ней? Избил! Хотел убить! Хотел обесчестить! Если матушка узнает об этом, то всей семье Любозара несдобровать! На что он надеялся, когда решился на это? Неужели он не понимал, что её матушка и бабушка легко узнают правду и отомстят за неё? Нельзя обижать ведьму! Даже если ведьма не отомстит обидчику, его покарают боги, которые покровительствуют их Роду. Ах, какой же Любозар глупый и злой.

   Сквозь кромешную тьму впереди показался странный свет. Малуша с бега перешла на быстрый шаг. Снова вытерла разбитое лицо, чувствуя, как болят скулы и челюсть, а под глазами наливаются синяки. Потрогала нос — целый. Подошла к краю леса и болезненно закричала — горела их изба! Кругом стояли люди и не делали ничего, чтобы потушить пламя и спасти её родителей и сестер. На девичий крик повернулось несколько человек.

   — Беги отсюда! Спасайся! — кто-то дернул её сзади за косу, разворачивая в обратную сторону.

   Она в ужасе обернулась:

   — Дядя Казимир? Они… Там… — Рванула мимо мужчины к дому, но тот ловко её поймал и швырнул обратно.

   Малуша не удержалась, упала.

   — Беги! Спасайся! — снова рыкнул он. — Убили их! Мертвые они! Не поможешь ты никому! Беги, Малуша! Ради всего святого, беги! В лесу схоронись. Не пойдут они в лес в полнолуние. А тебя здесь ни один волколак не тронет. Беги, девочка!

   — Ведьма жива! Убейте ведьму! — заорал Велеслав, показывая пальцем в сторону леса. — Найдите ведьму!

   — Убейте! Ловите ведьму! — подхватили мужики. — Найдите и убейте ведьму!

   Она попятилась прочь.

   — Беги, я тебе сказал! — заорал дядя Казимир, обращаясь в огромного волка.

   По лесу разнесся грозный рык волколака.

   Малуша бросилась в чащу, прикрыв лицо руками, чтобы в темноте ветками не выколоть глаза.

   Мужики добежали до леса, но в саму чащу войти не рискнули — никто не хотел стать добычей оборотней.

   — Кто найдет ведьму, того я награжу по-царски! — заорал Велеслав. — А кто убьет волколака, тот получит пять золотых! Ну же! Неужели среди вас нет смельчаков? — захохотал нехорошо, вырвал из рук брата факел и бросился следом за Малушей.

   Его младшие братья переглянулись и присоединились к Велеславу. Самые отважные охотники их деревни тоже пошли в лес.

   — Убьем ведьму! — крикнул кто-то из толпы.

   Мужики засвистели и принялись стучать рогатинами о стволы деревьев, чтобы напугать девчонку и отогнать волколаков. Они светили перед собой факелами и быстро шли вперед по следу ведьмы.

   Малуша сама не знала, куда бежала. Дичайший страх подгонял её. Она слышала, как за ней гонятся буквально по пятам. Да и Велеслав продолжал громко орать и насмехаться, и это пугало её до икоты. Поэтому она бежала, бежала, бежала, лишь бы просто сбежать.

   Она металась по лесу до рассвета, не в силах найти убежище и спрятаться от следопытов. Её преследовали опытные охотники, выслеживали, словно раненого дикого зверя. Несколько раз они едва не схватили девушку, но какая-то неведомая сила помогала ей уйти от преследователей.

   Ближе к утру охотники выгнали её к обрыву реки. Два десятка вооруженных луками, мечами и рогатинами мужчин встали против пятнадцатилетней девочки.

   — Убейте ведьму! — снова воинственно заорал Велеслав.

   — У-би-ть ве-дь-му! У-би-ть ве-дь-му! У-би-ть ве-дь-му! — принялись скандировать его братья и стучать мечами по щитам, заводя толпу.

   — У-би-ть ве-дь-му! — подхватили другие мужики.

   — За что? — закричала Малуша, отступая к самому краю. Её лицо снова было мокрым от крови и слез. — За что вы убили мою семью? Мы всю жизнь помогали вам!

   — Убейте её! — Велеслав метнул в неё копьем.

   Малуша шарахнулась в сторону, оступилась и свалилась с обрыва в реку.

   Она пребольно ударилась о воду, погрузившись в неё. Руку что-то ущипнуло. Потом она увидела, как в воде то тут, то там начали появляться столбики пузырьков… Смертоносные столбики. Это были копья и стрелы, пронзающие толщу.

   — Убейте ведьму! — глухо орали наверху.

   Девушку кто-то схватил за руки и быстро потащил на глубину. Малуша попыталась вырваться, но холодные склизкие руки намертво вцепились в её плечи. Уши загудели. Легкие начало жечь. Она забилась сильнее. Поток воды усилился. Ей не хватало воздуха.

   «Утопят!» — пронеслось в голове.

   Сознание начало мутнеть. Речная вода попала в нос.

   Сильные руки снова подхватили её и выпихнули на поверхность. Малуша сделала судорожный вдох. Задышала тяжело. Рядом вынырнули две русалки. Малуша дернулась назад, закричать только не смогла, сил не было. Русалка приложила палец к её губам.

   Малуша в ужасе таращилась на опасных речных жительниц, а те увлеченно следили за происходящим на противоположном берегу, повернулись к ней спинами и не обращали никакого внимания. Поняв, что топить её не будут, она осмотрелась. Они спрятались в камышах. Малуша попыталась нащупать дно ногами. Увязла в иле по лодыжку, но встала. Русалка что-то тихо сказала подруге, девушка засмеялась. Малуша посмотрела на обрыв. Наверху стояли мужики из их деревни и стреляли в воду из луков.

   — Там омут. Может утопла ведьма? Или стрелами её ко дну прибили? — спросил кто-то. Их речь была настолько четкой, словно они разговаривали где-то рядом. — Утром проверим. Как пить дать, утопла ведьма. Не могли мы промахнуться. Кучно били.

   Малуша смотрела на мужчин, как завороженная.

   — Тебе больно? — ласково спросила русалка, тронув её за плечо.

   Девушка глянула на руку. В предплечье торчала стрела. Она даже не заметила, что ранена.

   — На берегу надо вынуть. В воде опасно, — сказала вторая.

   Малуша кивнула. В голове творился какой-то бедлам. Всё происходило не с ней и было похоже на страшный сон. Казалось, что она сейчас проснется, а утром расскажет о кошмаре Любозару, и они вместе посмеются. Соседи чуть не убили, русалки вместо того, чтобы в омут утянуть, спасли, волколак, который порвал Любозара… Родители… Сон, да и только. Вот только рука болела по-настоящему, глаза плохо видели, челюсть почти не двигалась, и голова сильно болела…

   — Почему они так поступили? — прошептала Малуша, глядя на то, как мужики с обрыва светят факелами в воду.

   Русалки дернули голыми плечиками.

   — Тятя просил тебе помочь, — отозвалась одна из них. — Ты помнишь меня, Малуша? Я — Цветава.

   Малуша посмотрела на русалок. Они были очень похожи — чуть одутловатые лица, но при этом живые глаза, синюшные губы, немного распухшие носы, очень бледные, почти белые лица, светлые волосы. Из-за странной слизи, которая покрывала их тела, лица и руки, русалки едва заметно мерцали в бледном свете луны. Цветава случайно утонула лет десять назад, Малуша тогда была маленькой и не очень помнила эту история.

   Три дня Малуша была сама не своя. Она ушла вглубь леса и выла в голос, оплакивая родных. Потом забывалась тяжелым черным сном, просыпалась и снова выла. Боль утраты выжигала ей душу. Обида дурманила голову. На какое-то время она успокаивалась, а потом снова начинала рыдать и биться, судорожно хватая ртом воздух.

   Когда солнце в четвертый раз скрылось за лесом, Малуша поняла, что больше нет сил рыдать. Голова начала немного соображать, в сознании появились вопросы, на которые у девушки не было ни одного ответа. Но с вопросами она разберется потом. Сначала нужно заставить душегубов заплатить. Многие лета её семья оберегала и защищала деревню от Мары, дары приносила, алтари в лесу делала. Марена* была очень сложной и несговорчивой богиней, поэтому алтарь матушка и бабушка всегда собирали щедрый. Последние лета на обрядах присутствовала и Малуша. А тем летом она даже увидела тень Марены, значит, совсем близко подошла богиня смерти к их деревне, могла многих забрать, но её семья уберегла общину от мора. Тем летом… Но не этим. Малуша решительно поднялась и принялась собирать алтарь для призыва богов — Марены, Велеса*, Ярилы* и Перуна*. Пусть Ярило высушит все поля, а Велес напустит мор на всю деревенскую скотину и отпугнет животных из этого леса. Тогда придет в деревню голод. Пусть Перун сожжет дома тех, кто сжег её дом. Тогда в деревню придет нищета. Пусть Марена начнет свою жатву, чтобы упокоились все, кто посмел поднять руку на её родных. Её ненависть к убийцам своей семьи так сильна, что пощады никому не будет.

   Она неистово молилась и пела обрядовые песни. Огонь алтаря полыхал так, что, казалось, касался неба. По щекам снова текли слезы. В руках просыпалась магическая сила. Она умоляла весь свой Род выйти из Прави* и помочь, принимала его силу, пропуская родовую мощь сквозь себя.

   Первым на призыв откликнулся Велес. Вышел к ней из леса в образе медведя. Постоял вдалеке, послушал девичьи молитвы, причитания и рыдания. Поднялся на задние лапы, провел когтями по стволу кедра, оставляя глубокие борозды. Услышал, значит. Накажет обидчиков.

   Под утро пришел Перун. Малуша его ощутила кожей — такое неуловимое покалывание и какая-то тяжесть в груди. Упала девушка на колени, поклонилась великому богу и рассказала всё, что с ней случилось. Сверкнул Перун молниями — рассердился. Не избежать душегубам его гнева.

   Ранним утром на лес опустился туман непроглядный, но костер, как и прежде, горел высокий. Почувствовала Малуша холод могильный. Подняла взгляд и в туманной дымке увидела силуэт женщины-странницы — высокая, худая, в плаще с капюшоном. Рассказала ей всё Малуша без утайки, опять расплакалась, попросила защиты и возмездия. Женщина сначала стояла и не шевелилась, а потом в руке то ли посох, то ли коса появилась. Скоро начнется большая жатва. Марена защитит свое дитя.

   Последним с рассветом пришел Ярило. На него совсем уж сил у Малуши не осталось. Но Ярило, видимо, и сам всё знал. Окутал девушку теплом, спать уложил. Провел по голове ласково. И сразу стало как-то спокойно. Погас костер. Боги услышали её молитвы.

***

Озеро оказалось небольшим прудом, затянутым в камень и окруженным несколькими рядами лип. Она подошла к воде и осторожно наклонилась, коснувшись пальцами мутной грязно-желтой жижи. Покачала головой — здесь будто специально уничтожают природу. Нет гармонии, нет близости и взаимосвязи. Деревья молчали. Земля изуродована. Вода закована. Ужасный мир. И людей точно муравьев в муравейнике, не сосчитать. И эти бесконечные ряды колымаг… Мирославу тут неуютно. Он так любит ходить босиком по траве, говорит, что земля питает его и силы дает.

   Девушка осмотрелась. Где же искать любимого? Кругом палаты каменные с огромными окнами, каких она никогда в жизни не видывала. Она тревожно посмотрела на широкий браслет. Нет, только в крайнем случае. Начнем с того бело-желтого дома у самой кромки воды. Если бы она была Мирославом, то обязательно поселилась бы в нем.

   В бело-желтом доме с красивыми белыми колоннами располагалась богатая корчма. Она вошла в неё и обомлела. Огромные арочные окна, диковинные растения, много столов, за которыми сидят бояре с боярынями и трапезничают.

   К ней подошла девушка и что-то спросила.

   Она ещё раз растерянно обвела взглядом помещение и тихо спросила:

   — Мирослав? Вы знаете Мирослава, волхва из леса?

   — Мирослав? — задумчиво повторила девушка. И сказала ещё что-то.

   Она кивнула:

   — Мирослав, Мирослав. Он здесь?

   Девушка затрясла головой, мол, не знает она Мирослава, а может и нет его здесь…

   Она поблагодарила добрую девушку и вышла на улицу. Неужели ошиблась? Неужели Мирослав живет в другом месте? Но где?

   Она обошла вокруг пруда, пытаясь понять, где бы Мирослав мог поселиться. Палаты странные. В них вроде бы люди есть, но как-то много и как будто они здесь не живут. Город утомлял и давил со всех сторон. Он был похож на пустынные земли, о которых рассказывал Мирослав, когда вернулся из странствия. Там тоже жили люди. Но, наверное, не в таких количествах.

   Она устало потерла глаза. Сколько она здесь уже бродит? Солнце почти в зените. Где же ты, Мирослав? Опять дотронулась до браслета.

   — Нет. Последняя попытка, а там придется ворожить, иначе не уложиться в срок, — сказала сама себе.

   Она вглядывалась в лица прохожих и смотрела на тех, кто сидит за столами в многочисленных корчмах. Крутила головой, рассматривая уходящие в небеса здания. Может Мирослав под крышами живет? Да разве ж в тех окнах кого увидишь?.. Она обессиленно опустилась на бордюр и закручинилась — не найти ей в этом мире Мирослава. Обманула её мерзкая служка.

   Неожиданно рядом с ней остановилась черная колымага, едва не наехав. Она вскинула голову и взгляд наткнулся на резу Велеса*. Самый мудрый повелитель времени, бог ведания и ворожбы, который не только всегда покровительствовал её семье, но и помогал. Любимая реза Мирослава. Сердце бешено застучало в груди. Она подскочила и уставилась на выходящего из колымаги мужчину — высокий, крепкий, бритоголовый, настоящий богатырь. На нем был черный кафтан, черная роба и черные же портки.

   — Мирослав? — отступила девушка. В таком обличии она бы никогда его не узнала.

   Не обращая на неё внимания, мужчина распахнул заднюю дверь, и из колымаги вышел…

   — Мирослав! — радостно воскликнула она, широко улыбнувшись.

   Она узнала бы его из тысячи с закрытыми глазами. У этого Мирослава были короткие темные волосы (ее Мирослав носил длинные, до лопаток), легкая небритость, как и у её Мирослава (он не любил бороду и усы). Он был так же хорошо сложен, широк в плечах и узок в бедрах, с сильными руками и прекрасными ровными ногами с аккуратными коленями. На нем была белая нательная рубаха и какая-то тряпица красного цвета на шее, темно-синий кафтан, такого же цвета узкие, но приличные, портки и черные боты. Девушка даже залюбовалась этим Мирославом. Ну до чего же красив и статен!

   — Мирослав! — шагнула к нему. — Это я, Любава! Мирослав! Ты узнаешь меня? Посмотри на меня, Мирослав! Нам надо поговорить.

   Мирослав повернулся на голос. Посмотрел вопросительно. Глаза! Это были его глаза — зелено-карие, темные, почти черные ночью, и зеленые на свету. Он что-то сказал, показав на здание.

   Любава не поняла ни слова. Ноги сами несли к нему. Неужели нашла! Мирослав! Великий Велес, ты снова помог!

   Между ней и Мирославом встал лысый мужчина. Перехватил её протянутые руки, не грубо, но ощутимо.

   Мирослав кивнул, улыбнулся той самой улыбкой, от которой у неё сердце начинало биться неровно, и быстро ушел в здание, на которое показывал.

   Лысый что-то сказал ей.

   — Мне нужен Мирослав. Мне надо с ним поговорить, — лепетала Любава.

   Мужчина указал ей на палаты. Мол, Мирослав там, туда и иди, нечего тут истерики закатывать.

   Любава кивнула и отступила. Она поняла. Сейчас, только успокоится немного, а то сердце стучит так, что в ушах больно.

***

Казимир вошел в кузню и обвел её тяжелым взглядом. За ним остановились подмастерья Дымка и Меньшик.

   — Чего, дядя Казимир? Али случилось чего? — спросил Меньшик, поднимая упавший кожаный фартук.

   — Дымка, сбегай воды принеси, — приказал Казимир. — А ты дров наруби и угля принеси. Не хватит на розжиг.

   — Так много же, — нахмурился Меньшик.

   — Я сказал, что мало. Идите, — сурово бросил мужчина через плечо. — И покуда не разрешу войти, так и стойте на улице.

   Сам платье верхнее скинул, оставшись только в тонком нижнем. Ещё раз осмотрелся, нахмурился. Принялся рукава заворачивать, чтобы в работе не мешали.

   — Малая, выходи, — сказал шепотом, подходя к полкам с инструментами.

   — Дядя Казимир, — всхлипнула Малуша, бросаясь к нему в объятия.

   — Добрые люди похоронили твоих родителей, сестер и бабушку, — отозвался он с горечью. — Велеслав был против, но староста свое слово сказал. Только ты на могилы не ходи, а иначе беде быть.

   — За что? — горько заплакала она.

   Он обнял её одной рукой, прижал к себе крепко, поцеловал в макушку.

   — Княже Ратибор указ издал, чтобы в одну ночь всех ведьм в княжестве под нож пустили. Если хоть одна сбежит, то обещал на кол посадить всех мужиков в деревне. У соседей та же беда. Но там всех убили, никто не спасся. Ты одна осталась. Уходить тебе надо, малая. Прости, я не успел вас предупредить, не знал, в строжайшей тайне всё держали. А как увидел, что тебя среди них нет, да и Любозар, паршивец, запропал, так сразу бросился вас искать. И вот чудом успел…

   Малуша беззвучно плакала, щедро орошая грудь мужчины слезами. Он терпеливо её утешал.

   — Уходить тебе надо, девка, пока беды не случилось. Никто больше за тебя здесь и нигде не заступится. Людская память слишком короткая, добра никто не помнит, лишь за себя живут. Я знаю, как твои родители защищали деревню от Марены, как просили богатый урожай у Ярилы, как молили Перуна о дожде. Безумцы, они даже не представляют, сколько бед накликали на себя.

   Малуша кивнула, вспомнив самый страшный обряд, который когда-либо проводила.

   — Иди, малая. Живи. Ради своей семьи живи. Ради матери и отца. Всё, чему они научили тебя, помни. Ты обязана выжить. Если уж Сварог и весь твой Род беду от тебя отвели, значит хотят, чтобы ты жила. Не зря Любозар, окаянный, тебя на речку потащил, не зря спас тебе жизнь. Поняла меня?

   Малуша потерянно смотрела в сторону. Он схватил её за плечи и тряхнул.

   — Ты должна жить! — сказал строго. — Ты — последняя ведьма своего Рода. Ты должна сохранить себя и передать знания своим детям. Поклянись мне памятью своих предков, что выживешь, несмотря ни на что!

   Глаза вновь наполнились слезами. Она всхлипнула.

   — Поклянись, девка! — снова тряхнул он её. — Поклянись!

   Малуша заплакала.

   — Да как же я одна теперь?

   — Ты уже взрослая. Ты сможешь. Ты теперь за весь свой Род отвечаешь.

   Он рывком обнял её, крепко-крепко прижал к груди.

   — Никому не говори, что ты ведьма, будь осторожна. Уходи из княжества, спасай свою жизнь.

   — Почему они нас убили? — обняла его Малуша.

   — Велеслав болтал, что одна ведьма княже Ратибору поставила непробиваемую защиту, чтобы ни меч, ни яд, ничто его не взяло, а он в благодарность приказал её казнить.

   — Зачем?

   — Она была единственной, кто мог эту защиту снять. Княже решил не рисковать. Перед смертью ведьма прокляла его, пообещав, что умрёт он от руки ведьмы. Мол, трещину в защите она сделала. И эта ведьма отомстит ему, мор напустит на всё княжество. А когда мор поутихнет, то дни и самого князя будут сочтены. Поэтому княже велел убить всех ведьм в княжестве, чтобы пророчество не сбылось. За каждую живую ведьму он обещает награду хорошую и место при дворе. Велесом тебя заклинаю: молчи, что ты ведьма.

   Малуша едва заметно ухмыльнулась. С первой частью пророчества она прекрасно справилась. Значит и по поводу второй части колебаться не станет. Обряд-то она по крови запустила. И если кто-то тронул её братьев и сестер, которые даром не обладали, то и тем душегубам не жить. За всю свою родню разом просила. Большая жатва предстоит Марене. Много работы подкинула богине Малуша. В душе ничего не шевельнулось, словно выжгли ей душу.

   — Уходите и вы из деревни, дядя Казимир, уходите сами и семью уводите. Ведьма права была. Мор идет. Раньше ведьмы всего княжества против Марены вставали и защищали людей, а сейчас никого не осталось. А я… — Она грустно опустила взгляд. — А я одна не справлюсь. Да и не хочу я больше людям помогать. Неблагодарные они. Животные и то лучше.

   — Ох, девочка, не все такие. Прости, я не успел спасти твою семью. Я так перед вами виноват.

   — Вы спасли меня, — едва слышно.

   Казимир обнял её по-отечески.

   — Уходи из княжества. Чем дальше, тем лучше. Никому не говори, что ты ведьма, не используй силу прилюдно, не помогай людям. Не оставайся в маленьких деревнях, иди в большие города. По дороге не ходи, лучше лесом. Великий Велес защитит тебя. Он всегда помогает таким, как мы. — Поцеловал в макушку. — Иди, Малуша. Велес даст, свидимся ещё.

   Он вывел её через сени и захлопнул за спиной дверь.

   Солнце только-только показалось из-за деревьев. Петухи кричали. Коровы мычали, дойку требовали. Огородами Малуша прокралась к своему дому. Хотелось проститься с родными стенами.

   Дом выгорел полностью. Стоять осталась лишь черная печь да две полуразвалившиеся стены, которые вот-вот могли рухнуть. Малуша села на корточки около кучи обгоревших бревен и тихо заплакала, дотронувшись рукой до пепелища. Она беззвучно просила прощение у родных, что ослушалась их и ушла, благодарила родителей и бабушку за то, что так сильно любили её и баловали, умоляла сестер простить, что часто не слушалась и злила их. Она сжалась в комок и закрыла лицо руками, измазавшись сажей. В груди была огромная черная дыра, наполненная горем и болью.

   Корова тети Услады снова замычала. Она всегда мычит перед тем, как её в стадо выгонят. Значит, пора уходить. Скоро деревня оживет. Малуша вытерла рукавом лицо. Обернулась на соседский дом. Послала на их головы самые страшные проклятья, какие только знала. Краем глаза заметила какое-то движение сбоку, словно пробежал кто. Бревно упало, задело стену. Стена рухнула, приподняв обгоревшую половую доску. И Малуша увидела их родовые книги с заговорами и обрядами. Это было настоящее чудо! Малуша, позабыв про опасность, на коленях подползла к тому месту, где кто-то из женщин спрятал сокровища их Рода. Она вытащила книги — слегка обгоревшие страницы, словно не над ними несколько часов полыхало пламя. Прижала к груди и снова заплакала, потом бережно завернула книги в тряпицу и завязала в узел. Дядя Казимир прав. Она должна сохранить и передать знания своего Рода своим детям. А значит, нужно жить. Жить вопреки всему и назло всем. Малуша ещё раз попрощалась с родителями и быстро скрылась в подступившем с леса тумане.

   _________________________

   Марена (Морена, Мара, Моржана, Морана) — славянская Богиня Зимы и Смерти. С именем Марены созвучны многие страшные слова «мор», «морок», «мрак» и даже «смерть». Марену побаивались, однако, уважали. Особенно на Севере, где сильна власть долгой зимы, помнили о важности обращений к Марене. К ней обращаются в славянской магии, когда желают остановить, предотвратить что-то в жизни, в обрядах на здоровье. Считают, что Марена может остановиться сестер-Лихоманок, приносящих болезни. Самая ранняя легенда гласит, что в седой древности матрической эпохи, когда люди не знали главенства Рода, царила величайшая богиня Мара (Мора) — оборотень, хозяйка леса, госпожа дня, ночи, солнца и месяца, утренних и вечерних зорь, владелица жизни и смерти. Она же была великая Мать, Мать-Сыра Земля, она рождала злаки для насыщения людей и травы для скота. Но она же наводила мор и беды. Она не была доброй и не была злой. Она была Хозяйкой жизни, она повелевала случаем. Лишь немногим из женщин позволила она дожить до глубокой старости, видеть своих правнуков и чувствовать себя госпожой рода, быть хозяйкой подобно самой Маре. Когда забирала Мара и её, то тело относили в глубокий лес, где оставляли в жилище, поставленном на «куриной ноге» — высоком пне спиленной ели. Так поселялась в лесу очередная ягишна (вот отсюда, и проистекает образ Бабы-Яги и её «домика на курьих ножках»). А потомки, объединенные её духом, звались рода (Рода - слово женское, бытовавшее в Тверской и Псковской землях, (см. словарь Даля). Русское имяречение ещё помнит и женские отчества. Исторически очень недавно, когда родство стало у нас числиться только по отцу, укрепилось понятие земного рода в мужском значении). Мара знает тайну судеб, тайну прежних жизней и новых воплощений. Она требует, чтобы человек следовал предначертанному пути. Она дает и свободу выбора между добром и злом, где добро — суть следование пути Прави, а зло — отклонение от него. Тех, кто уходит в сторону, губит себя и свою душу — Мара карает нещадно. Они вновь воплощаются на земле, но уже не людьми. Милует и награждает она только сильных духом, борющихся за счастье. Она дает выход из самых безнадежных положений, если человек не отчаялся, если идет из последних сил, если не изменил себе и мечте. И тогда Мара посылает человеку богиню счастья и удачи Сречу. И тогда человек открывает дверь, делает шаг и Среча встречает его. Но если человек опустился, разуверился, предал мечту, устал и махнул на все рукой – мол, кривая вывезет, то его ждет горькое разочарование. Мара отвернет свой лик. И отверженного поведут по жизни чудовищные старухи - Лихо Одноглазое, Кривая, Нелегкая, Неделя, Несреча — туда, где ужи причитают над могилами Карна с Желею.

   Велес (Волос, Велесъ, Волосъ, Тавр Бусич, Гвидон) — Бог трёх миров (Прави, Яви, Нави), свободно перемещающийся между ними. Одно из значений имени этого славянского Бога «великий властитель». Почитается на севере Росси как Бог Мудрости и Магии, покровительствующий Ведающим людям, также он покровитель путешественников, дарует богатство и благополучие, отвечает за скoт и дикиx живoтныx, поэтому пoмoгaет пacтуxaм и oxoтникaм. Велес известен и как хранитель границ между мирами. Именно он переводит души усопших через реку Березину (реку Забвения) и приводит души младенцев в Явный мир.

   Ярило — древнеславянский бог плодородия, от которого ярится земля и всё живо. Ярило почитают как Волчьего пастыря. Пастухи обращаются к нему с просьбами защитить домашний скот от диких зверей, земледельцы обращаются к Ярило во время праздника первой борозды. Чтят его и воины. Можно сказать, что славянский Бог Весеннего Солнца почитаем всеми.

   Перун — бог Справедливости и Грома, покровитель воинов, следующих законам и заповедям. Хранитель порядка и блюститель справедливости для наших предков был воплощением силы и свободы - главным защитником Руси от врагов, покровителем сословия воинов в мире Яви.

   Правь — мир светлых богов, божественный закон. Навь — обитель тёмных божеств, подземный мир, не только загробный мир, но и альтернативная вселенная, существующая по другим законам. Явь — явный, земной мир, мир людей.

   Эмблема машины «Тесла» очень похожа на знак «бычья голова», которая в свою очередь напоминает резу Велеса.

   https://i121.fastpic.org/big/2023/0528/1f/4f61a556c480c0d25acc53c023369c1f.jpg

   _________________________

ГЛАВА 3

Слава Лесков делал вид, что читает присланное интервью. Иван водил как бог, но сегодня явно был не в духе — парень резко разгонялся и так же резко тормозил, отчего пассажира то кидало вперед, то отбрасывало назад. Из-за этого Славика немного мутило. Впрочем, тошнота могла быть отголоском его весьма бурной ночи, продолжившейся в гостинице «Арарат» в обнимку с тремя весьма знойными красавицами. Он не очень помнил, чем там кончилось дело, но был уверен, что никого не подвел. Да и девки сами себя развлекали, любо-дорого, как говорится. Утром расплатившись с богинями любви, он доехал до дома, принял душ, переоделся в свежее, напшикал в рот всяких освежающих спреев, чтобы скрыть следы ночных возлияний, и наконец-то закинул свою почти безжизненную тушку в уже ожидавшую «Теслу». Если бы ему пришлось самому вести, он бы умер. Но каждый день Ванька позволял ему дремать час по пути на работу и час с работы, если только Славику не приспичивало провести время в кабаке с дорогими шлюхами. Тогда водитель отгонял машину домой, а Слава пересаживался на такси. После того, как в юности он чуть не угробил друзей из-за пьяного вождения, Лесков не садился за руль даже после глотка шампанского.

   — Какие планы на сегодня? — спросил Иван, подъезжая к клинике.

   — Не сдохнуть, — перекривился Славик.

   Ванька усмехнулся:

   — Могу забрать тебя вечером и отвезти домой. Поспать. Отдохнуть. — Он многозначительно посмотрела в зеркало на несколько помятого хозяина.

   — Посмотрим, — отмахнулся тот.

   Ваня резко ударил по тормозам и грязно выругался. Славу снова дернуло вперед. Желудок болезненно сжался. Если бы в нем было хоть немного еды, то Ивану пришлось бы мыть машину. Но еды в желудке не было, а алкоголь давно разошелся по организму и все ещё не выветрился из головы.

   Мысленно послав проклятие на голову водителя, Слава принялся собирать разложенные документы. И зачем он их из папки доставал, если так ничего и не посмотрел?

   Иван открыл дверь. Слава выбрался из машины.

   — Мирослав! — шагнула к нему какая-то очень странная девица в народном костюме.

   Он бросил мимолетный взгляд. Краски на одежде пожухлые, много кустарной вышивки. Сама симпатичная, но черт её знает, сколько ей лет. Вроде молодая, но выглядит взросло. Больная, наверное. В смысле, пациентка. Хотя… Он не помнил её. Кто-то из его врачей работал? Опять накосячили идиоты чертовы…

   — Мирослав! — повторила она.

   Он ненавидел собственное полное имя. Бывшая называла его Мирик или Мирочка, чем бесила неимоверно. Мать всегда звала Мирославчик или Мирославочка, что нервировало не меньше. Друзья и отец звали его Миркой, Муркой и Муреной — казалось бы, какая связь? Про институт и школу и говорить не хотелось. От смены имени его останавливало только то, что в ученых кругах и для обывателей оно легко запоминалось и выделялось среди многочисленных Саш, Вов и Соломонов.

   — Аз есмь Любава. Мирослав! Уведети мя? Призрети мя, Мирослав! Мя требе рещи!*

   — Если вам что-то нужно, обратитесь на ресепшен, — отозвался он, показав пальцем на старинный трехэтажный особняк, в котором располагалась клиника. — Мы что-нибудь для вас подберем. Вань, пожалуйста, сгоняй за пивом, а то я до обеда не доживу.

   Развернулся и пошел на рабочее место. У него ещё сегодня столько дел… Как до вечера дожить? Начерта вчера так налакался? Не мог пятницы подождать…

   — Доброе утро, Мирослав Владимирович! — подскочила администратор на ресепшен.

   — Добрый день, здравствуйте, Мирослав Владимирович, — повскакивали со своих мест посетители.

   — Мирослав Владимирович, — ринулась к нему очень импозантная женщина. На ней одних бриллиантов было на три квартиры, а сумка стоила столько, сколько он зарабатывал не каждый месяц.

   Он остановился и доброжелательно улыбнулся во всех смыслах дорогой гостье.

   — Мирослав Владимирович, я была у Соломона Давидовича, он поставил мне… — Она уткнулась в лист и попыталась прочесть диагноз, но не смогла выговорить его с первого раза.

   Он забрал у неё лист и бросил беглый взгляд на анамнез, диагноз и назначения.

   — Я бы хотела, чтобы вы меня приняли. — Она коснулась его руки и состроила обворожительную гримасу.

   — Соломон Давидович опытный врач, — попытался отбиться от чужой пациентки Лесков. Врачебная этика не рекомендовала ему заниматься больными своих коллег.

   — Да, но я проконсультировалась у другого врача. Он считает, что диагноз ошибочный и лечение нерелевантное, — проворковала дорогая женщина.

   — Хорошо, я приму вас, но после совещания. Придется подождать.

   — Благодарю, Мирослав Владимирович, благодарю, — попятилась тетка прочь, широко улыбаясь и кивая. — Я подожду, сколько надо. Не беспокойтесь.

   Он повернулся к администратору:

   — Рея, сделай мне выписку из истории болезни госпожи Либенсон, — показал пальцем на женщину. — Еще сегодня я жду человека из посольства. Проводи ко мне сразу же, как придет.

   — Хорошо, Мирослав Владимирович, — вышколено кивнула Рея.

   Он быстро поднялся на третий этаж и зашел в кабинет. Господи, прохлада, как же хорошо. Пятнадцать минут до встречи с Князевым. И на то, чтобы прийти в себя.

   Клинику по кожным заболеваниям открыл в конце восьмидесятых его отец Владимир Казимирович Лесков. Место было выбрано весьма удачно, так как на Патриарших прудах всегда жила богема — артисты, художники, писатели — и всем им нужно было выглядеть очень хорошо. Поэтому кроме лечения всяких прыщей и угревых сыпей, в клинике активно занимались косметологией — от народной до современной. Оба отделения пользовались большим спросом и приносили основной доход. Когда в девяностых начали расселять коммуналки, глава семейства выкупил в соседнем доме несколько комнат и объединил их в огромную квартиру с видом на Патриаршие пруды, сделав в ней пафосный ремонт. Тогда же родился и Мирослав. Люди часто говорили, что он вытянул счастливый билет. Богатый папа-профессор не жалел для отпрыска ничего: прекрасная школа, престижный факультет в университете, лучшие друзья — дети известных и влиятельных родителей. Всю жизнь он жил как у Христа за пазухой.

   Конечно, были в жизни семьи Лесковых и трудности. Всё в тех же девяностых на Владимира Казимировича дважды совершали покушения, приходилось договариваться с рэкетирами, бесплатно лечить бандитов и делать морды их дамам, искать покровителей среди высокопоставленных клиентов, которые бы защитили и прикрыли в случае форс-мажора. В начале двухтысячных они потеряли мать. Она вышла в магазин за хлебом и пропала. Оказалось, что недалеко от дома ей стало плохо. Сначала никто не обращал внимания на упавшую посреди улицы женщину, потом скорая ехала чуть ли не три часа, драгоценное время было потеряно и тяжелый инсульт не оставил ей шансов на выживание. После похорон отец замкнулся и с головой ушел в работу, подзабив на сына. А у Славика начался переходный возраст и понеслась душа по кочкам — секс, наркотики, рок-н-рол. Когда он совсем пошел в разнос, отец поступил весьма непедагогично: сначала через свои связи закрыл уголовное дело за ДТП в пьяном виде, потом серьезно наподдал взрослому лбу, затем отвез Славку в богом забытую алтайскую деревню в какой-то реабилитационный центр и сказал, что отрежет ноги, если тот сбежит. Дал год на исправление и по результатам будет смотреть, хочет ли он вообще иметь хоть какие-то дела со своим отпрыском или откажется от него, выгонит из квартиры и навсегда лишит финансирования.

   Через год Мирослав вернулся другим человеком. Он экстерном закончил школу, поступил в Университет и решил продолжить дело отца. Тот с большим воодушевлением принялся учить сына бизнесу.

   Четыре года назад отец увлекся какой-то молодой вертихвосткой, да так, что у Мирослава волосы вставали дыбом, когда он видел, как его родитель счастливо порхает и тратит на обычную экскортницу кучу честно заработанных денег. Разговоры не помогали. Отец словно лишился головы. Лесков-старший даже решил построить для своей юной пассии дом на берегу Москва-реки, чтобы было где воспитывать их общих детей. Создание детей и подвело Владимира Каземировича однажды ночью — уставшее сердце не выдержало большой дозы виагры и чрезмерной физической нагрузки в процессе. Папа скончался во время оргазма от обширного инфаркта. И слава богу, думал Мирослав, избавляясь от охотницы за богатыми стариками. Он быстро выгнал несостоявшуюся мачеху со своей жилплощади и вступил в наследство, хотя дорогие адвокаты эскортницы с похвальным упрямством пыталась оттяпать половину его имущества. Пришлось достраивать дом и кроме прочего в одиночку заниматься клиникой-кормилицей. Хорошо, что Мирослав оказался не только талантливым врачом, но и неплохим управленцем. Дело шло в гору, а сам Славик в их медицинской тусовке считался очень перспективным молодым врачом.

   — Свет, сделай мне кофе, — попросил он, набрав номер личного помощника. — Князев подъедет, предупреди.

   Сел в кресло и закрыл глаза, откинув голову на подголовник. Чертовски хотелось спать.

   В дверь кто-то постучал.

   — Да, — тут же принял он рабочую позу.

   — Слава, я все сделал, — заговорщицким тоном сообщил просочившийся в кабинет Андрей, пиарщик-прощелыга, как его про себя называл Лесков.

   Он кивнул, жестом показывая на стул напротив.

   — Ты читал интервью? — затарахтел Андрей. — По-моему, вышло очень круто. Журналист от тебя в восторге. Он готов ещё поработать с нами по какому-нибудь проекту. Твои комментарии уже растащили по интернету. Ну, я там сделал кое-какой «посев»*, не без этого. Но в целом, у тебя высокий индекс цитируемости*.

   — Всё прекрасно, — недовольно перебил его Слава. — Интервью порезано и там нет самого главного, ради чего мы его делали. Что там про лес-то? Ничего.

   — Оно было очень большим и всё не влезло, — тут же парировал Андрей.

   — Да мне фиолетово, что там у них влезло, а что нет. Меня не изберут, если мы упустим эту тему. Сейчас самое главное — создать видимость активной работы. Сохраняем лес и не даем его вырубить, нет новой дороге и вертолетной площадке. Спасти заливные луга, природное разнообразие, все дела. А этого нет ничего. Нет ни слова о помощи детскому дому, нафига я столько денег в это вбухал? Собачий приют ты заставил меня оплатить. Где обо всем этом? Я не вижу радостных ахов общественности. Ты мне что говорил? «Лучше всего пипл ведется на детей и собак». И что? Где результат?

   — Это реклама, — немного сник Андрей. —Ты понимаешь…

   В кабинет вошла Света с кофе. За ней в дверях помелькал Иван. Славик сглотнул. Пиво было в нескольких метрах от него, но не при Андрюхе же его пить.

   — Князев будет через десять минут, — доложила помощница. — Они подъезжают.

   Лесков кивнул. И без того поганое настроение испортилось окончательно. Он в два глотка осушил чашку с эспрессо и стал строго выговаривать:

   — У нас до выборов осталось два месяца. Если наш район за меня не проголосует, то я заставлю тебя оплатить все издержки за детей и собак, которые ты мне создал своей «благотворительностью». Я доходчиво объясняю?

   Андрей кивнул.

   — Что у тебя за очередная гениальная идея?

   — Хотел показать макеты наружной рекламы и листовки.

   — Нафига нам листовки? Где ты их собрался раскладывать? На Рублевке? Или будешь в час-пик раздавать их на дороге?

   — Листовки я хотела раздать через магазины.

   — В бутиках? — аж побагровел от гнева Лесков. — Включи уже мозг, Андрей.

   — Я через друзей влез в несколько закрытых сообществ соседей. Хочу их подключить к нашему ближайшему протесту по поводу вырубки леса и застройки поля. Посыл такой: помогите мне зайти во власть, и я не позволю уничтожить нашу природу. Протестная группа готова. Я поговорил с друзьями, они поддержат нас провокациями.

   — А группы тебе что дадут?

   — Создадим несколько тем, обсудим твою деятельность, направим мысли людей в нужное русло. Я ещё договорился о двух публикациях в местных газетах.

   — Кто их читает?

   — Слав, я работаю, — накуксился Андрей.

   — Хреново ты работаешь. Иди, у меня совещание. И вспомни, что кроме моего депутатства, ты ещё должен пиарить клинику. Что-то здесь я тоже результатов не вижу. Если к концу месяца ты не выдашь результат, я не выдам тебе зарплату. Ты должен контролировать, что публикуют журналисты. Я тебе за это деньги плачу, а не за мои бла-бла как я дошел до жизни такой. Всё, свали.

   Андрей пулей вылетел за дверь. Славик поднялся. Пиво он выпьет после совещания. Теперь бы выпить воды.

   Совещание проходило болезненно, если так можно сказать. Инвесторы не хотели давать деньги на новое оборудование и требовали поднять цены. И хотя клиника была полностью детищем Лескова-старшего, он же в девяностых за определенную мзду впустил в совет директоров двух своих школьных приятелей, которые за последние тридцать лет весьма не хило поднялись за их счет, практически ничего не вкладывая, но гордо называя себя инвесторами. Разобравшись в схемах откатов и прикинув перспективы будущих трудностей, Славик решил постепенно «отлучить дитя от сиськи», иными словами — отказать папиным друзьям в финансировании. Хватит, да и времена уже не те. Вот только снимать нахлебников с довольствия нужно было так, как будто это не он им отказывает, а они сами уходят. С другой стороны, они всегда прикрывали его зад, если случались какие-нибудь упсы, потому что один был генералом ФСО, а другой — не последним человеком в ФСБ. Сегодня Мирослав собирался ещё немного урезать дивиденды своих покровителей, но при этом увеличить объем инвестиций в клинику. Пусть отрабатывают вложенные в них папой деньги.

   — Радик Борисович, я всё понимаю, — настаивал Лесков. — Но и вы поймите меня правильно. Необходимо обновить оборудование…

   Дверь в конференц-зал резко распахнулась и на пороге появилась та самая странная девица, на которую едва не наехал Иван. За ней неслась Светлана.

   — Туда нельзя! — кричала помощница. — Мирослав Владимирович, я не виновата.

   — Мирослав! Се Ратибор оканьный! Онъ хотять тя погубити! Извлекъ мечь и проньзе у кь сердцю! Приконьчевати его!*

   Внутри него всё взорвалось. Он почти уговорил Князева умерить аппетит, а эти тупые курицы всё испортили!

   — Выйдите вон! — рявкнул он страшным голосом на сумасшедшую в странных одеждах. — Иван! Выведи мадам из моего кабинета! — заорал. — Света, ты уволена. Пошла с глаз моих долой.

   — Но я не виновата! — истерично всхлипнула девушку.

   — Мне плевать! Чтобы я вышел, тебя уже не было!

   — Мирослав! Мирослав! Ты блюдися сего повелику*! — кричала девушка, пока Иван тащил её за руку из конференц-зала.

   Когда всё стихло, Славик выпил стакан воды, взял себя в руки и продолжил, как ни в чем не бывало.

***

Любава с опаской посмотрела на дверь, за которой скрылся Мирослав в каменных палатах с большими окнами. Было немного страшно. Он не узнал её. Это очень плохо. А чего она ожидала? Что он кинется к ней в объятия, едва заметив? Любава вздохнула. Да, именно так она и представляла себе их встречу. Что же делать? Она ещё немного потопталась на месте и осторожно перебежала дорогу, чтобы не попасть под какую-нибудь колымагу, как делали жители большого города.

   Дверь была массивная, деревянная, тяжелая, такие обычно ставили богатые купцы. Видимо, Мирослав не последний человек в этом городе, если поставил такую дверь. Она потянула её за ручку и удивилась, как та легко поддалась, словно не весила ничего. Вошла внутрь и обомлела: такие большие сени и светлые… Несколько человек сидели на чем-то с виду очень мягком, другие стояли друг за другом и разговаривали с черноволосой и черноглазой очень красивой девушкой. Её волосы были собраны в пучок и убраны под платок, лишь несколько прядок кокетливо выглядывали и непослушно лезли в глаза. Одета очень строго по сравнению с другими — в белую рубаху до колена с коротким рукавом. Любава заозиралась, не зная, куда идти дальше. Она видела коридор, уходящий вглубь, и там тоже были люди. Видела и лестницу, которая шла наверх. Ох, выдохнула медленно. Решила, что нужно немного присмотреться к окружающим и вести себя, как они. Встала рядом с дородной женщиной, которая говорила сама с собой. Любава особо не прислушивалась к её разговору, пока не услышала, как та несколько раз не произнесла имя Мирослав и не вспомнила его тятю Володимера. У девушки аж сердце забилось сильнее.

   — Мирослав? — тронула Любава женщину за руку.

   Женщина улыбнулась ей, кивнула и затараторила быстрее.

   — Как найти Мирослава? — снова спросила Любава.

   Женщина явно распрощалась с невидимым собеседником и повернулась к ней. Опять что-то заговорила. Любава понимала отдельные слова, но общий смысл от неё ускользал. Боярыня, наверное, а может и сама княгиня, пальцы в золотых перстнях, на шее — цепи золотые, в ушах — яхонты. И вот, поди же, снизошла до простой девки в разговорах.

   — Я не понимаю вас, — расстроенно покачала девушка головой.

   Женщина всплеснула руками и широко улыбнулась. Начала говорить медленно. Точно сумасшедшая.

   Дверь снова распахнулась и в сени вошел… Ратибор с Велеславом. Сердце пропустило удар. Любава сдавленно ахнула и побледнела, спряталась за женщиной, чтобы князь не заметил её среди людей. Потом улучила момент и юркнула за мягкую лавку со спинкой, забилась там в темный угол. Выглянула осторожно, следя за врагами. Ладони стали горячими — так всегда бывало, когда рождались огненные шары.

   Мужчины не обратили на неё никакого внимания. Они что-то быстро сказали красивой девушке и неторопливо направились к лестнице. Любава следила за ними из укрытия, взглядом проводила мужчин и испугалась — Мирослав в опасности! Ратибор и Велеслав пришли, чтобы убить его! Великий Сварог, как ему помочь?

   Но проследовать за князем и бывшим соседом у неё не получилось. Красивая девушка преградила Любаве путь на ступенях, расставив руки. Не скидывать же её с лестницы, а ну как внимание привлечёт, а сейчас ей нужно быть тише мышки в подполе. Девушка что-то долго объясняла. Любава мало, что поняла. Вроде бы спросила имя. Любава ответила. Потом что-то спрашивала про батюшку, и Любава рассказала, что он погиб, что убил его Велеслав, сын Пересвета и Услады, а сейчас и Мирослав в большой беде. Девушка кивала ей и говорила что-то про Мирослава. Ох, сколько времени потеряла зря! Вдруг Мирослав уже погиб. Нет-нет! Он сильный колдун, он справится.

   Потом красивая девушка показала ей пальцем, чтобы стояла на месте и никуда не ходила, пока не придет Света. Любава нашла это добрым знамением — Светолику они часто называли Светашей. Это она поняла.

   Вот только Света совсем не была похожа на её сестрицу Светолику. Эта Света была рыжей и в такой же одежде, как и красивая девушка. Девушки что-то сказали друг другу, Любава только поняла, что Мирослав её ждет, и Света повела её по лестнице в терем к Мирославу.

   Поднимались очень высоко, Любава насчитала аж три этажа. Наверное, под самые звезды взобрались. Она видела на каждом этаже коридоры с дверьми и людей, сидящих вдоль стен на мягких лавках. Что за место такое дивное? Такие огромные терема она даже в их городах не видела. Что тут делает Мирослав? Интересно как…

   — Сиди тут, — сказала Света, показывая ей пальцем на мягкую лавку со спинкой. Потом ещё что-то сказала.

   Любава не поняла, лишь уловила слово вода и кивнула.

   Девушка подошла к какому-то белому сундуку и достала оттуда воду в прозрачном сосуде. Протянула ей. Любава как завороженная смотрела на ведьму. Вот это чудо чудное! Света тоже смотрела на неё странно. Как на божедурью*. Хотя нет, не ведьма Света… Мирослав научил её, как определять своих. Эта не своя. Но тогда как же она воду в такой сосуд заключила? И сосуд как такой сделала?

   — Светик, — по лестнице быстро взбежал тот самый парень, который сопровождал Мирослава и вел колымагу, подошел к девушке. — Светик… — Кокетливо сказал ей что-то.

   Девушка состроила довольное личико и тепло улыбнулась.

   Они принялись шушукаться. Парень полностью загородил широкой спиной Свету.

   Любава прислушалась. Перед ней три двери. За которой из них Мирослав?

   Словно подслушав мысли Любавы, парень громко рассмеялся, и Света тут же показала на одну из дверей и поднесла палец к губам, мол, тихо. Парень сбавил тон. Взял девушку за руку, погладил пальцы. Она закокетничала, посмотрела очень страстно, облизала губы. Парень подался к ней через стол и припал к губам. Послышалось чмоканье. Фу, как же неприлично они себя ведут. Любава никогда не тискалась вот так на виду у чужих.

   За дверью тихо. Может быть, Ратибор уже убил Мирослава и ушел через одно из окон. Нет… Высоко. Но Ратибор ведьмак, вдруг он сможет обернуться в птицу и улететь? А Велеслав воин. Он задержит врага, когда тот войдет. Или нет? Всё очень странно и не понятно. А может, Ратибор обманом хочет навредить Мирославу? В этом городе Мирослав явно известный и уважаемый человек. Только она не понимает, кто именно. Ратибор опасен. Она должна предупредить Мирослава во что бы то ни стало! Любава в два шага оказалась перед нужной дверью, распахнула её и заорала, что было мочи, быстро вбегая в светлицу:

   — Мирослав! Это проклятый Ратибор! Он хочет тебя убить! Достань меч и пронзи ему сердце! Убей его, Мирослав!

   Мирослав вздрогнул, словно его ущипнули за зад. Ратибор и Велеслав спокойно сидели за столом и удивленно смотрели на Любаву. Она успела заметить, что терем у Мирослава очень красивый и просторный, больше их избы. Посреди стоял огромный стол, книги на полках, живые растения везде и огромные окна.

   За Любавой вбежала Света и начала причитать со слезами в голосе.

   — Выйдите вон! — зло заорал Мирослав, вытаращив глаза.

   Он что-то сказал Свете. Та вдруг начала рыдать в голос. Любава ничего не понимала. Ни словечка. Её вдруг схватили за руку и выволокли из терема.

   — Мирослав! Мирослав! Берегись его! — только и успела крикнуть Любава, когда дверь с грохотом захлопнулась.

   Ее бросили на лавку. Слуга Мирослава начал ей выговаривать тихо и очень зло. Света тоже сердито что-то говорила, всхлипывая и вытирая слезы белым платочком, потом начала о чем-то просить парня.

   — Это Ратибор и Велеслав! Это враги Мирослава! Они убьют его! Его нужно спасти! Князь Ратибор погубит Мирослава! Я здесь, чтобы защитить его! — пыталась достучаться до слуги Любава, но он был глух к её словам.

   Опустился перед ней на одно колено и опять о чем-то заговорил непонятно. Про князя что-то сказал, про Велеслава, назвал его только иначе Вячеслав… Но какая разница — Велеслав или Вечеслав? Главное, что Мирослав в опасности!

   Парень сдвинул кустистые брови на лысой, как колено, голове, и показал пальцем:

   — Сиди здесь!

   Любава недобро ухмыльнулась — не тебе, прислужник, указывать ведьме, что делать. Он пересел под дверь и принялся строго следить за каждым движением девушки. Света с грустным лицом перебирала вещи, роняя слезы на белоснежную рубаху.

   Рядом с Любавой села грузная женщина, с которой она общалась внизу. Что-то приветливо сказала про Мирослава. Любава улыбнулась тепло и кивнула. Да, она к Мирославу.

   Прошло так много времени, прежде чем на пороге появились хмурый княже Ратибор и Велеслав. Любава от страха вскочила и уставилась за их спины — живой ли Мирослав?

   Мирослав шел следом и улыбался, говорил быстро, но вежливо. Любава знала этот тон. Он всегда так разговаривал, когда гость ему не нравился, и он хотел побыстрее от него избавиться, но не мог. Бросил быстрый взгляд на неё, потом на женщину. Опять вежливо улыбнулся. Проводил гостей до лестницы. Те ему что-то резко сказали. Мирослав улыбнулся ещё шире. Попрощался и повернулся к гостям спиной. Улыбка тут же сползла с его лица. Взгляд стал злым, а вид угрюмым.

   — Я сказал вон, — прошипел Свете. Бросил быстрый взгляд на своего слугу. Потом вымученно улыбнулся дородной женщине и жестом пригласил её в другую горницу. Когда дверь захлопнулась, Света разрыдалась. Любаве стало невыносимо жаль её. Надо поговорить с Мирославом. Попросить его не обижать Светолику.

***

Малуша плохо помнила, как пережила осень и зиму. После произошедшего с её семьей она отправилась в другое княжество и очень скоро поняла, что на неё идет самая настоящая охота — Велеслав снарядил небольшой отряд из деревенских и отправился за ведьмой. Следопыты преследовали её по пятам. В каждой деревне они объявляли, что ищут ведьму, и обещали хорошее вознаграждение за её голову. Приходилось обходить деревни стороной, питаться ягодами, грибами и орехами, иногда воровать что-то с огородов, благо конец лета и теплая осень были щедрыми на урожай. Малуша читала заговоры на отвод глаз для врага и на удачливость для себя. Просила богов, чтобы помогли отвязаться от преследователей, но боги всего лишь подсказывали ей, когда нужно было быть особенно осторожной.

   На душе было скверно и темно. От некогда улыбчивой и непоседливой девчонки не осталось и следа. Похудела, посерела, стала Малуша как тень себя прежней, одни глазюки на лице остались. Только взгляд её был мрачный и тяжелый: так смотрит загнанный в ловушку обреченный волк, который не сдался и готов драться до последнего. Страшными ночами, замерзая под холодным дождем, она плакала и чувствовала себя бесконечно маленькой и одинокой. Во снах к ней приходили матушка и бабушка, такие же добрые и улыбчивые, какими были при жизни. Они куда-то вели Малушу, улыбались ей, рассказывали сказки. Малуша утыкалась носом в теплые ладони матери и плакала от боли и обиды. Иногда во сне её обнимала бабушка, она слышала её сердце, чувствовала, как ласково касаются шершавые ладони щеки, и казалось, что вот сейчас она проснется дома и всё будет как прежде. А потом просыпалась и понимала, что как прежде уже не будет. В её мире погасло солнце, а её душа состояла из глубочайшей боли и черной ненависти.

   Поздняя осень обильно поливала землю ледяным дождем, а ветра гнули деревья к земле. Малуша решила, что нужно перезимовать в каком-нибудь большом городе. Там и затеряться легко и с едой проблем быть не должно. Прибьется куда-нибудь в корчму служкой — и еда, и кров, лишь бы не обижали.

   Зима выдалась особо лютой, снежной и вьюжной. Мороз был таким, что ресницы инеем покрывались, стоило выйти из дома. В лесах и полях волки хозяйничали.

   Иногда ей казалось, что сил больше нет, что этот мир ей больше не мил, и будет лучше, если она отправится к матушке и батюшке, но клятва, данная дяде Казимиру, не позволяла ей броситься в воду. Да и воды нет — все реки закованы льдом, промерзли, наверное, до самого дна. Во всяком случае, так рыбаки говорили, когда пытались ловить рыбу. Приходили каждый раз пустыми. Голодная зима была. Если бы не пронырливость хозяйки, то погибла бы Малуша той зимой, а так вроде бы выкарабкались. Решила Малуша, что останется здесь до весны, а там видно будет.

   Но Велеслав ей опять все планы спутал. Объявился в городе в конце зимы, и на всех углах начали говорить о беглой ведьме. Ещё, лободырный, остановился в их корчме со своею дружиною, будто места другого не нашел, у Малуши от страха аж ноги подкосились. Все уши прожжужал со своей ведьмой, все ходил, расспрашивал да рассказывал, как она выглядит. Каждый день искали её бывшие соседи. Малуша извелась вся, лицо погуще сажей намазала да косу спрятала, на голову грязный черный платок повязала, чтобы не признал никто, будь он неладен этот Велеслав.

   Дня через четыре хозяйка завела разговоры о ведьме, и Малуша решила не испытывать больше судьбу. Эх, жаль, что зима на дворе, никакой травы полезной не сыщешь, а то она нашла бы нужный корешок, да лично поднесла бражку своим вражинам-душегубам. Пришлось нашептать на еду для них особых заговоров, чтобы истекли они все кровавой медвежьей болезнью*, покуда она город покинет да уедет далеко. Забрала вещи, книги и с купеческим обозом сбежала Малуша из приютившего её города, напоследок Велеславу глаза «закрыв» и следы запутав. Пусть дальше ищет.

   Вот только Велеслав не дурак, сразу понял, чьих рук дело болезнь его дружков, и догадался, как Малуша от него прячется. Стал он обозы догонять да обыскивать. Об этом мужики в постоялых дворах говорили, мол, ратник* тут со своей дружиной повеление княжеское исполняет, и бумага у него есть, княжеской печатью скрепленная. Один раз они снова с ним разошлись чудом. Их обоз только приехал на постоялый двор, а Велеслав дальше поскакал в ночь и пургу. Послала по его душу Малуша проклятия, чтобы сгинул он во время стужи, заплутал, заблудил, чтобы волколаки его порвали. Да какой там! Ни одна холера его не брала! Отряд свой наполовину потерял в ту зимнюю ночь, а самому хоть бы хны, окаянный. Но об этом Малуша узнала на следующий вечер, когда встретился им обмороженный Велеславов друг на другом постоялом дворе. Бачута в горячке метался, все звал матушку свою покойную.

   — Скоро свидетесь, — усмехнулась Малуша недобро, подходя к нему.

   Бачута вдруг глаза распахнул, побледнел и заорал дурниной:

   — Ведьма! Ведьма! Убить ведьму! — и помер, захрипев, кровавая пена изо рта пошла.

   Малуша наклонилась к нему и в открытый рот прошептала:

   — Сам ушел и Велеслава с собой забери.

   Собрала вещи и прочь ушла, пока никто не хватился. Что-то ей подсказывало, что ещё вернется Велеслав на этот постоялый двор.

   Весна была поздней и очень холодной, снег до самого лета лежал. Потом вроде бы солнце выглянуло, мужики сеять бросились, да опять мороз ударил, всю рожь побил. Голодный год будет, говорили мужики. Малуша лишь ухмылялась уголком губ. Всю весну она скиталась по городам, нигде долго не задерживалась. Днем милостыню просила, вечерами перебивалась простой едой и ночлежкой где-нибудь в конюшне. Часто в мужское платье переодевалась, косу под шапкой прятала. Так на неё никто внимания не обращал — парень и парень, мало ли беспризорников в их княжестве.

   От людей она знала, что зимой на западные районы княжества пришел мор великий, людей Марена словно косой выкашивала. Люди болтали, будто это проклятие ведьм, сетовали, что зря княже Ратибор войну им объявил, и что теперь не будет у них счастья, покуда пророчество проклятой ведьмы, убитой Ратибором, не сбудется. Малуша только диву давалась. Давно ли эти люди сами бегали к ведьмам да о помощи просили? Давно ли в ноги падали да слезы лили? Давно ли умоляли спасти, защитить, заговорить? А теперь вон что! Проклятые?! Они ведь вероломы*! Каждый за добро ведьминское отплатил лютой неблагодарностью. И в такие моменты злость закипала в душе Малуши. Как можно? Их семья стольким людям помогла, стольких спасла, стольких вылечила! А они вот так с ними? Но ведь и другие ведьмы помогали, лечили, спасали. Их тоже убили… И она звала за собой Марену особым заговором. Люди, не помнящие добра и убившие ведьм, должны ответить за свое зло.

   После лютой зимы и холодной весны, пришло жаркое лето. До такой степени жаркое, что траву всю выжгло, поля полыхали, леса горели, дым окутывал деревни и города… Вокруг словно большой костер развели. Пахло так же, как пахло тогда на пепелище её дома. Малуша навсегда запомнила этот страшный запах гари… И смерти.

   Летом вроде бы отстал от неё Велеслав, сдался. Малуша не слышала его и не видела, не ходила за ней хвостом лихая слава, не кричал никто про ведьму. Не до неё людям было.

   За большую половину лета ни капли дождя не упало, реки обмелели так, что корабли ходить по ним больше не могли, застревали. Раньше-то они с матушкой в поле обряд делали, дождь звали, а теперь нет ведьм — нет и помощи. Боги обещание свое держали, всё, как и просила Малуша: каждый душегуб заплатит своей жизнью за то, что поднял руку на её семью и других ведьм, каждый перед Мареной предстанет.

   За время бродяжничества она собрала немного денег. Решила уехать с купцами в соседнее княжество. К богатым купцам Велеслав не сунется, побоится. Переоделась в мужское платье, прикинулась странником немым, чтобы по голосу её высокому никто девку в ней не признал. И вроде как все получилось — взяли купцы с собой Мыколу. Но недели не прошло, как снова почувствовала Малуша опасность. В городе рядом с границей увидела она Велеслава. И он, горе какое, тоже её увидел и узнал. Рванула Малуша, куда глаза глядят, чудом спряталась, убереглась. Что же теперь делать? Как из города уйти незамеченной? Или как в городе не попасться? Городок маленький, все как на ладони. Не скрыться ей, не сбежать…

   Ушла она ночью из города, вроде бы никто не заметил. Через три дня миновала Малуша границу княжества, а ещё через четыре дня добралась до первого чужого города. Теперь надо уйти подальше, затеряться где-нибудь, найти дом, начать жизнь с начала. Можно выдыхать, можно спать по ночам, перестать вздрагивать на любой звук. От счастья она расплакалась. Решила провести ночь на сеновале в одной из конюшен при постоялом дворе. Может и поесть что перепадет. Она ничем не брезговала, лишь бы хоть что-то в рот положить.

   Еды ей дали — целую плошку полбы и куриную ногу. Малуша с удовольствием поела, помогла с грязной посудой и залезла под крышу, где сено для лошадей хранили. Пахло очень вкусно. Сверчок где-то пел. Внизу лошади тихо переговаривались. Она улыбнулась впервые за многие месяцы. Потом вспомнила родителей, вспомнила, как жила беззаботно, и расплакалась. Судьба у неё видимо такая — скитаться по чужбине. Только книги на память остались. Обняла она свое богатство, словно дома снова оказалась. Они со Светлашей любили летом спать на сеновале, мягко, хорошо, пахнет вкусно. Петух только ранним утром будил. Зато как хорошо потом по траве пробежать босиком да в лесок за земляникою.

   В темноте на неё навалилось что-то тяжелое. Человек скрутил руки так, что суставы чуть не вырвал. Накинул веревку и затянул крепко-крепко. Ударил по лицу наотмашь:

   — Гадина подколодная! Это тебе за Любозара! — Ещё один сильный удар. — Это тебе за то, что бегать за собой заставила. Но я все равно тебя поймал, я слово матери дал! Страхолюдина мерзкая!

   — Велеслав? — всхлипнула она.

   Последний удар лишил её сознания.

   _________________________

   Аз есмь Любава. Мирослав! Уведети мя? Призрети мя, Мирослав! Мя требе рещи! — Это я, Любава! Мирослав! Ты узнаешь меня? Посмотри на меня, Мирослав! Нам надо поговорить!

   Посевом в PR называется ручное размещение новостей по различным ресурсам в Интернете (сайты, форумы, различные социальные сети и профильные каналы).

   Индекс цитируемости — представляет собой число ссылок на публикации в периодических изданиях, вычисляется на основе последующих публикаций, ссылающихся на нужный материал, является показателем эффективности и результативности печатной публикации.

   Мирослав! Се Ратибор оканьный! Онъ хотять тя погубити! Извлекъ мечь и проньзе у кь сердцю! Приконьчевати его! — Мирослав! Это проклятый Ратибор. Они хотят тебя убить. Достань меч и пронзи его сердце! Убей его!

   Ты блюдися сего повелику! — Берегись его!

   Божедурье — сумасшедшая, дура.

   Кровавая медвежья болезнь — диарея с кровью.

   Ратник — воин.

   Вероломы — предатели.

   _________________________

ГЛАВА 4

— Мирослав, голубчик, мы с твоим отцом знали друг друга с пеленок, — густым басом произнес Радик Борисович Князев, глядя холодным и опасным взглядом на Лескова. — Если тебе нужна помощь в управлении клиникой, ты только скажи.

   — Да, у нас есть отличная кандидатура, — кивнул Вячеслав Петрович Пересветов. — Бизнес, Слава, — не твое. Давай мы поставим хорошего управляющего, а ты будешь заниматься наукой?

   Мирослав присел на край стола и мягко улыбнулся, переплетя руки на груди:

   — Я не позволю отдать клинику моего отца под внешнее управление. К тому же хотелось бы напомнить, что у меня шестьдесят процентов, и я имею право заблокировать ваше решение. Давайте не будем делать друг другу неудобно.

   — Не хорохорься, — едва слышно фыркнул Пересветов.

   — Ещё раз: оборудование стоит денег. Я пустил всю прибыль на покупку современной техники. Поэтому с дивидендами пока не получается. Мне не с чего их платить. — Лесков развел руками.

   — Но почему ты купил оборудование за наш счет? — не унимался Пересветов.

   — Я купил за счет прибыли. Мы же все хотим, чтобы клиника нам приносила ещё больше денег, да? Значит, нужно вложиться. В этом году мы все в пролете. И я в том числе.

   — У тебя не самая маленькая зарплата, — напомнил Князев.

   — Я как бы работаю с утра и до упора, двадцать четыре на триста шестьдесят пять, — парировал Слава. — Имею полное право.

   — Слав, ну что ты тут дурака включаешь? — повысил голос Радик Борисович, недовольно нахмурившись. — Повысь цены и купишь себе оборудование. В чем проблема?

   — Сейчас не время повышать цены. Кризис. Повысятся цены — будет отток пациентов. Не будет пациентов — не будет прибыли. Никакой высшей математики.

   Князев поднялся и посмотрел на Лескова так, словно хотел его испепелить.

   — Ты уже год ведешь себя не как приличный мальчик, Мирослав Владимирович. Мы об этом говорили в прошлом квартале. Теперь ещё раз говорим в этом.

   — А до этого мы обсуждали это после Нового года, — поддакнул Пересветов.

   — И в прошлый раз мне казалось, что ты меня услышал, Слава.

   — Я не дам перевести клинику под внешнее управление. В этом нет необходимости, — твердо отрезал Лесков. — И пока я полностью не обновлю оборудование в клинике, никаких выплат не будет.

   Князев пожал плечами.

   — Ты сам принял это решение. Не боишься?

   — Вы мне угрожаете, Радик Борисович?

   — Что ты? — махнул ФСБэшник рукой и направился к выходу.

   Славик с трудом подавил вздох облегчения и последовал следом, чтобы проводить утомивших его гостей.

   — Я готов вам показать всё, что у нас есть. Можете сами попробовать, — говорил Лесков с улыбкой, хотя внутри все кипело от злости и негодования.

   Князев спустился на пару ступеней, потом повернулся и, глянув ему в глаза, тихо произнес:

   — Подумай, Слава. Твой отец никогда нас не обижал.

   — Я ценю вашу помощь и защиту, Радик Борисович, но, повторю в пятый раз, клинику под внешнее управление не отдам. Это моя клиника.

   Князев ничего не ответил. Развернулся и пошел вниз. Пересветов последовал за ним, в пролете изобразив пальцем выстрел из пистолета. Слава покачал головой и развернулся. Сейчас очень хотелось тяпнуть водочки, потому что руки дрожали, а ноги подкашивались. Кажется, ему только что угрожали убийством. И вряд ли Пересветов пошутил.

   — Я сказал вон, — злобно зашипел он на личную помощницу, чтобы просто немного спустить пар.

   Потом улыбнулся грузной даме и пригласил её в кабинет. Надо подумать, как выкупить сорок процентов у этих двоих. Хотя вряд ли они откажутся от такого жирного куска пирога, который кормил их без малого тридцать лет, но надо с этим что-то делать и пока не понятно, что. Ладно, он подумает об этом попозже. Сначала работа и пиво.

   — Слушаю вас, — посмотрел он на женщину.

   Она тут же протянула ему анализы и назначения.

   — Понимаете, Мирослав Владимирович, у меня на коже образовались какие-то черные бляхи. Я была у Соломона Давидовича. Он назначил мне анализы и по их результатам курс лечения. Соломон Давидович считает, что у меня... — Густо накрашенные глаза женщины вдруг наполнились слезами. Она громко всхлипнула и прошептала едва слышно: — …меланома.

   — Ну… — Он бегло просмотрел показатели и ещё раз глянул в эпикриз. — Давайте взглянем на вашу меланому. — Надел на руки резиновые перчатки.

   Женщина быстро сняла кофту и задрала руки. Пахнуло острым запахом пота, смешанным с не менее острым запахом тяжелых духов, которыми дама пыталась его заглушить. Лесков принялся изучать вонючие подмышки, обильно покрытые темно-коричневыми пятнами. Интересно, Соломон Давидович специально её напугал или в самом деле не узнал обычный плесневелый грибок, скрывающийся за красивым названием Terra firma forme Dermatosis, или по-простому — грязный дерматоз Дункана.

   Достал из шкафа ватные тампоны и спирт. Аккуратно потер черную бляшку. «Меланома» исчезла, как будто её никогда тут и не было. Да, так и есть, грибок. Появляется на поверхности тела, если плохо промывать кожу. Любит складки, подмышки, шею. Взял новый тампон, смочил его спиртом и принялся стирать грязь с кожи женщины. Изопропиловый спирт — великое дело. Этот грибок не берет мыло, а вот спирт смывает дрянь за милую душу.

   Через пять минут со «страшным» заболеванием женщины было покончено.

   — Мирослав Владимирович, я буду жить? — всхлипнула она. — Мне ведь всего пятьдесят восемь. Я не хочу умирать.

   — Ну, мы все умрем, — спокойно сказал он, выкидывая ватку в ведро. — Рано или поздно. Одевайтесь.

   Женщина быстро натянула кофту и вдруг разрыдалась.

   — Это можно вылечить? Сколько мне осталось? Только скажите правду. Не надо меня жалеть.

   — Сколько вам осталось — это вопросы к Всевышнему, тут я не компетентен, а вылечить это мы сможем. — Он сел в кресло и посмотрел на пациентку. Протянул ей бумажный платок.

   — Это меланома, да?

   — Нет. Это плесневелый грибок. Возникает от недостаточной гигиены. Я убрал его. Но мой вам совет: сходите-ка вы в баню. Как следует распарьте кожу и потрите её мочалкой с антибактериальным мылом. — Достал из стола бланк. — Я выпишу вам рецепт болтушки. Отдайте его в сто двадцатый кабинет. Девочки соберут для вас лосьон. Протирайте подмышки два раза в день, можно три раза. Это успокоит кожу, уменьшит потоотделение и предотвратит появление грибка. Это мое ноу-хау. Очень хорошее средство. — Он быстро заполнил бланк на оплату. — А это в кассу. Не болейте.

   — И всё? — быстро размазала тушь по щекам дама.

   — Да, — пожал он плечами. — Бланк можете забрать себе и заказывать болтушку столько раз, сколько вам будет нужно. Со временем запах пота должен пройти.

   — А меланома?

   — Если вы считаете, что подвержены такой опасности, то можете и дальше наблюдаться у лечащего врача. Но сначала промойте как следует подмышки.

   Женщина густо покраснела. Улыбнулась сконфуженно, забрала со стола рецепт и счет и, бормоча слова благодарности, вышла из кабинета.

   Славик поморщился и открыл окно. Казалось, что этот тошнотворный запах пота и духов впитался в его кожу.

   — Следующий! — крикнул громко, дав себе слово, что после этого пациента обязательно выпьет пива. Хоть бы Ванька не забыл поставить его в холодильник.

   На пороге показалась странная девушка. Она обвела взглядом его кабинет, улыбнулась чему-то своему. За её спиной стоял Иван. Мирослав взглядом дал ему понять, чтобы парень остался. Иногда Ванька выполнял функцию телохранителя, когда Лесков не был уверен в адекватности собеседника. А эта девушка уже показала себя несколько странной. Он жестом пригласил её сесть.

   Она не слишком уверенно подошла к креслу. Посмотрела на мебель так, словно увидела впервые. Села как-то неловко. Поерзала и чуть отклонилась на спинку.

   — Благий столец*, — погладила подлокотник. Снова широко улыбнулась, посмотрев на него каким-то восторженным детским взглядом.

   — Слушаю вас, — ответил ей Мирослав вежливой улыбкой. Автопереводчик что ли включить? Или она понимает русский?

   — Аз есмь Любава. Мя требе рещи, Мирослав. Деяти мене. Тебе требе целовати мене*, — произнесла она с волнением.

   Из всей этой сбивчивой речи он понял, что сидящую напротив девушку зовут Любава и что ему «требе её целовати». С фига ли?

   — Что, простите? — раздражение опять накатило волной, но он все ещё держал себя в руках и очень вежливо улыбался.

   — Тебе требе целовати мене, — повторила она медленно.

   — Мне требе целовати тебе? — пальцами показал сначала на себя, потом на неё. Посмотрел на Ивана, словно ища поддержку. Сюр какой-то!

   — Я услышал то же самое, — хмыкнул парень, подходя к ним поближе и с интересом глядя на девушку.

   — А ты кто?

   Она посмотрела вопросительно. Мирослав показал пальцем на себя:

   — Я — Мирослав. — Показал пальцем на неё: — Ты кто?

   — Любава, — кивнула девушка. — Аз есмь хоть тебе.*

   Лесков покосился на Ивана. Тот пожал плечами.

   — Она тебя хочет? Смело, однако, — кое-как сквозь улыбку процедил парень.

   — Ничего не понимаю, — пробормотал Мирослав.

   Достал телефон и включил онлайн переводчик — очень нужная вещь, когда часто выезжаешь за границу на конференции. Включил функцию «Определить язык». Жестом попросил её сказать что-нибудь, чтобы понять, на каком языке она говорит. «Аз есмь» было похоже на старорусский, это он помнил из «Ивана Васильевича, меняющего профессию». Но остальные слова…

   Слава богу малахольная сообразила, что делать.

   — Аз есмь хоть тебе Любава. Тя есмь балий Мирослав, сынъ Володимера. Мя требе рещи. Деяти мене. Тебе требе целовати мене, — повторила она и с интересом уставилась на телефон в его руке. — Како чюдесы!*

   Переводчик опознал язык как русский и ничего не перевел. «Целовати» так и осталось «целовати». Хм… Он нажал перевод на английский, а потом перевел всё обратно на русский. Вышло забавно: «Я хотя бы за тебя Любава. Я Балый Мирослав, сын Владимира. Скажи мне. Дети меня. Тебе нужно поцеловать меня. Какие чудеса!». Ваня посмотрел на перевод и прыснул в кулак:

   — Она детей от тебя что ли хочет?

   — Откуда же ты такая дикая? — едва слышно пробормотал Лесков.

   — Старообрядка? — предположил Иван.

   — Да они нормально говорят. — Мирослав нахмурился. — Так, дама, я ни с кем целовати не буду, — жестикулируя, решительно заявил он. — Я вас первый раз вижу.

   — Мирослав! — попыталась она схватить его за руку, но он ловко откатился в кресле назад.

   — Если у вас нет вопросов, то идите. Прием закончен. Платить не надо. Вань, проводи, барышню.

   — Куда проводить? — давился от смеха тот.

   — На улицу, — шикнул Слава, недовольно вытаращив глаза. Потом быстро замахал рукой: — Давай, давай, идите.

   — Мирослав! — воскликнула Любава.

   Ваня взял её за руку и попытался вывести из кабинета шефа. Девушка начала сопротивляться. Он подхватил её на руки и вынес из клиники, категорически запретив охране пускать сумасшедшую на порог.

   — Может ты спал с ней, и теперь она беременная? — Иван поставил перед ним холодную бутылку пива и протянул пакет с чипсами.

   — Да такую я бы не забыл. — Славик покачал головой, жадно припадая к горлышку и махом опрокидывая в себя полбутылки. — Господи, хорошо-то как, — засыпал в рот щепотку чипсов.

   — Что там с Князевым? — водитель сел напротив.

   Лесков отмахнулся и сморщился. Он пока не готов думать на эту тему.

   — Знаешь, девка эта, когда я вытащил её из кабинета, пока ты тут с Князевым тёрки тёр, все кричала, что ты в опасности. Говорила имена Ратибор и Велеслав. Я её успокаивал, но она не унималась. Может зря мы её прогнали?

   — Прям так и кричала? — перекривился Славик.

   — Ога, залаз-залаз, кричала, попасти. «Княже Ратибор попасти Мирослав». Моя прабабка в деревне так говорила иногда: «Ах, я тя попасти» — «Вот я тебя поймаю». Я до пятнадцати лет думал, что она угрожаем мне, что отхлестает по заду — попасти, — заржал.

   Славик весело хрумкал чипсами.

   — Пересветов, уходя, в меня как будто выстрелил, — проговорил с полным ртом. — Очень плохая тема.

   — Он хочет денег.

   — А я не хочу с ним делиться. Но за это не убивают. Я думаю выкупить их доли. А если все получится с депутатством, то вообще буду в шоколаде. А там, может, и Князева с Пересветовым подставлю как-нибудь, чтобы думали они не обо мне, а о своих попастях. В депутаты бы прорваться.

   — Тогда тебе придется отказаться от клиники. — Ваня развернул пакет к себе и вытащил несколько чипсин.

   — Нет, я тут продумал уже всё. Буду заниматься параллельно, но через доверенное лицо, а не через того, кого Князев хочет поставить. Ну и частную практику никто не отменял. С декларацией тоже все будет тип-топ. В общем, это не проблема.

   Лесков подошел к окну и увидел, что на противоположной стороне улицы стоит Любава. Аккурат рядом с его «Теслой».

   — Черт, как от неё избавиться? Я понятия не имею, кто это.

   — Да нехай стоит.

   — Вдруг машину испортит? Бесит.

   — А ты не бесись, — снова рассмеялся Ванька. — Дел, что ли, других нет?

   Славик кивнул, допил пиво и отряхнул костюм от крошек, снял пиджак и развязал галстук.

   — Разбуди меня через час, — попросил. — Сходим пообедаем и, правда, делами займемся. Надо завязывать со шлюхами среди недели. Из колеи выбивают.

   — Так я Светке скажу, чтобы никого к тебе не пускала? — осторожно замолвил словечко за любовницу Иван.

   Мирослав лег на диван и вытянул ноги. Состроил недовольную мину.

   — Почему ты всегда пользуешься моей добротой? — проворчал.

   — Ну ты ж просто на неё зло сорвал, а у неё мать лежачая. Куда она без работы?

   — Сколько раз ты за неё заступался уже?

   — Слав, — жалобно протянул Иван.

   — Последний раз. Реально, Вань! Косяк за косяком. Надоела уже.

   — Она исправится, — расцвел парень и быстро ретировался из кабинета.

   Мирослав хлопнул в ладоши два раза. Жалюзи медленно опустились на окна, и в кабинете стало темно. Всё, час здорового крепкого сна, и он воспрянет духом.

***

Любава стояла около колымаги Мирослава и думала, что делать. Служка любимого явно велел ратнику не пускать её. Нет, войти в палаты и подняться к Мирославу было для неё легче легкого — немного магии и ратник будет повержен. Но ворожить ей нельзя. Что же она сделала не так? Она ему всё рассказала, что она Любава, а он — возлюбленный её волхв Мирослав, сын Володимера. Она сказала, что им нужно поговорить и что он должен её поцеловать.

   Любава подняла голову и поискала его окна. Вздрогнула — Мирослав стоял в окне и смотрел на неё. Потом отошел вглубь, и ей стало его не видно. Ах, наверное, он неправильно всё понял. Надо было подробно объяснить, что и как. А она сразу целоваться, целоваться. Конечно, этот Мирослав — это не её Мирослав. Но в нем сейчас находится искра жизни любимого, а значит, он обязан её узнать. Это одно из условий уговора. Только вот ей никто не сказал, что искру нужно будет как-то пробудить, а иначе заклинание не сработает и всё будет напрасно. Любава расстроенно покачала головой. Все же она дурная. Надо было сначала пообщаться с этим Мирославом, дать ему к себе привыкнуть, а потом уж лезть за поцелуем. Не удивительно, что он отказался и выгнал её. Думай, Любава, думай, как заполучить поцелуй с этим Мирославом. А ну если он и вовсе её слушать не будет?

   Она нахмурилась и снова дотронулась пальцами до браслета. Выслушает. Она заставит его себя выслушать. А иначе быть беде.

***

Малуша очнулась от ощущения полета. Разодрала глаза и сморщилась — её так сильно тошнило, что перед глазами все плыло. Глубоко вдохнула, чтобы подавить тошноту. Попыталась сфокусировать взгляд и вспомнить, что произошло. Над ней было темно-синее звездное небо. Где-то топали и всхрапывали кони. Судя по покачиванию, её куда-то везли.

   — Велеслав! — в ужасе прошептала она, резко сев.

   Велеслав ехал на коне рядом с телегой. Она осмотрелась. С ним было человек пять — все парни из их деревни. Саму Малушу везли в крепкой железной клетке, в каких возят медведей да матерых волков.

   — Очнулась, лоха? — усмехнулся Велеслав.

   Книги! — вспомнила Малуша. Вскочила на четвереньки, закрутила головой. Выдохнула — вон её книжки и узелок. Посмотрела недобро на Велеслава.

   — Не такому вымеску* меня лохой называть, — огрызнулась.

   — А я стрекало* сейчас возьму да язык тебе с корнем вырежу, чтобы ты место свое знала и помалкивала, — наклонился он к ней.

   — А ну, попробуй, ежели такой смелый, — выпятила грудь.

   Он ловко просунул руку между прутьев, попытавшись ухватить её за горло. Малуша тут же откинулась на спину и пнула коня Велеслава ногой. От неожиданности конь отлягнул задними копытами. Велеслав не удержался в седле и рухнул в грязь. Девушка коротко свистнула. Конь резво поскакал в поле. Мужики заржали.

   Велеслав поднялся и бросил на друзей свирепый взгляд. Те тут же замолчали. От злости мужчина ударил кулаком по клетке. Попытался поймать Малушу рукой, но девушка быстро отползла к дальней стене и начала брыкаться.

   — Убью тебя, ведьма! Убью! — зло шипел он, ловя её ноги.

   — Руки коротки, — с издевкой смеялась она.

   — Как мать твою вот этими голыми руками убил, так и тебя убью!

   Малуша скрипнула зубами от нахлынувшей волны ненависти.

   — Моя мать всю жизнь твоей помогала. Когда дядю Пересвета в лесу медведь заломал, она не дала вашей семье с голоду подохнуть. Какая радость, что родители не отдали меня в вашу семью неблагодарных маракуш*.

   — Я тебе больше скажу, ведьма! — злобно захохотал он. — Твоя мать меня от любого лиха заговорила. От яда, стрелы, кинжала, от вражеской руки.

   Ах, вот оно что…

   — Всех моих братьев твоя мать заговорила, кроме Любозара! Ты убила его, окаянная!

   — Не возводи на меня хулу*, Велеслав! Я его даже не видела в ту ночь. Он не пришел, — и глазом не моргнув, соврала Малуша.

   — Врешь, ведьма! Врешь! — Он несколько раз ударил по клетке, едва не скинув её с телеги.

   Малуша встала на четвереньки, подползла к нему вплотную и процедила, глядя в глаза черным от ненависти взглядом:

   — Вернешься домой, а там ничего нет. Ни матери, ни братьев, ни дома. Ни-че-го. Твой дом сгорел. Твоя мать преставилась в страшных мучениях. Твои братья давно уже покинули Явь и переместились в Навь. Я не убью тебя, Велеслав. Хочу, чтобы ты сполна насладился этой болью, которую испытала я. Всю жизнь тебе поломаю. Жить ты будешь долго. И каждый день будешь мучиться и вспоминать меня.

   Велеслав снова ударил основаниями ладоней по прутьям клетки и захохотал. У Малуши аж холодок по спине пробежал.

   На рассвете сделали привал. Дождь лил стеной, дорогу совсем размыло, поэтому решили немного переждать непогоду. Они заехали в лес, расседлали коней и разожгли огонь, соорудили кущу*. Телега с пленницей так и осталась стоять под дождем. Пока мужики прятались в куще и не следили за ней, Малуша проверила каждый прут и замок — нет, держится крепко. Значит, нужно действовать хитростью, если силой не получится. Покосилась на спрятавшихся соседей.

   Велеслав безумен, с ним не договориться.

   Евсташка труслив, но предан. Он Велеславу с детства в рот смотрел, нечего и думать, чтобы переманить его на свою сторону.

   Акун чванлив и заносчив. Если к нему подход найти, то может что и получится. Этот сможет Велеслава убить. А что дальше?

   Янь, Тукы и брат его Чудина добрые ратники, но туповаты. Им бы лишь палицами махать да из лука стрелять. Их запугать можно. С них и начнет Малуша. Вот и пригодятся теперь бабушкины учения.

   Она быстро перебрала руками остатки сена, что лежало на дне телеги. Нашла несколько тонких стебельков разных растений, что раньше были васильками, бурьяном и крапивой, даже стебель колючего чертополоха сыскался длиной с указующий перст*. Разложила шесть стебельков перед собой. Нарекла каждый именем своих врагов, подобрав их так, чтобы походили по виду на нового «хозяина» — длинный и тонкий как Тукы, маленький и гибкий как непоседа Янь, колючий чертополох достался Велеславу. Зашептала заговор, представляя вместо стебля врага своего:

   — Великий Сварог, на все воля твоя. Янь, великий Сварог тебе судья за твои злые деяния. Всё зло, что ты мне сделал, тебе возвращаю. Свою судьбу счастливую назад забираю. Зло возьми, добро отдай. Сказанное сбывается. Доля моя исправляется. — С этими словами она сломала стебель и раскидала концы в разные стороны от телеги. — Как этот стебелек к жизни не возродится и цветком боле не станет, как два конца больше не соединяться, так и ты, Янь, в Навь отправляйся. Ключ, замок, язык. Как сказала, так тому и быть, слово мое не перебить ни ведьме, ни колдуну, никому. — Поплевала три раза. Взяла следующий стебель и снова зашептала заговор с другим именем.

   А вот стебелек чертополоха, названный Велеславом, ломать и разбрасывать не стала. Крутила его, вертела, мяла, гнула, в узел завязала и сказала:

   — Защиту твою ломаю, уязвимость для врагов открываю. Как матушка моя старалась, от врагов, мечей, ядов, стрел и лихих людей тебя защищала, так я защиту открываю, ломаю, снимаю. Как этот чертополох к жизни не возродится и цветком боле не станет, как в узел я его завязала, так и ты, Велеслав, в узел завяжись, лежи, страдай, болей до конца своих дней. Как не удержит чертополох больше цветка, так и ты голову не держи, руки-ноги плетьми пусть висят. Вяжи-вяжи его чертополох, ведьмин цветок. Ключ, замок, язык. Как сказала, так тому и быть, слово мое не перебить ни ведьме, ни колдуну, никому. — Выкинула узелок из чертополоха.

   Посмотрела на горящий костер и зашептала:

   — Как дым костра этого рассеется, так и дружба ваша развеется, как поленья прогорели, так и дружба сгорела. Дружбу между Велеславов, Евстафием, Акуном, Янем, Тукы и Чудиной сжигаю и в пепел превращаю. Дружбу разбиваю и в осколки превращаю. Никому слова мои не отменить, никому вас не помирить. Дружбу не вернуть, не собрать, не склеить. Слова мои верные. По слову моему все сделается, сотворится. Ключ — небо, замок — земля. Как сказала, так тому и быть. Никому слова мои не перебить.

   К обеду дождь закончился.

   Мужики поснимали с себя одежду и просушили её у костра, только Малуша так и сидела мокрая в продуваемой всеми ветрами клетке. Перекусили хлебом и квасом, что взяли с собой из города. Малуше не предложили. Впрочем, она и не просила.

   Затушили костер.

   Тронулись в путь.

   — Нас за тебя, Малуша, княже Ратибор наградит богато. Каждому по шапке золота отсыпет. Так и обещал, — похвастал Янь, обернувшись к девушке. Он сидел на облучке, а его конь шел в поводу за телегой. Так парни менялись всю дорогу, позволяя животным немного отдохнуть.

   Та заметила связку ключей у него на поясе.

   — Как ты был остолбенем*, Янь, так и остался, — усмехнулась Малуша, пододвигаясь к нему поближе. — Княже за полушку* удавится, а ты думаешь, что он тебе шапку золота насыпет? Да он тебе голову с плеч снимет и дело с концом. Вспомни, что он с ведьмой Купавой сделал. А ты, лободырный, веришь слову княжескому? А то, может, и Велеслав у тебя все заберёт. Он же сильнее тебя. Ты в бою ему не ровня. Так, помеха незначительная. Убьет тебя Велеслав, ежели князь не прибьет. Сколько вас выехало на поиски меня? А сколько осталось? То-то. И ты сгинешь.

   — Тьфу, окаянная! Чур меня!

   — Чур не чур, а вспомнишь ты мое слово, только поздно будет.

   Сзади послышалась какая-то ругань. Евсташка с Тукы о чем-то спор затеяли, кулаками замахали. Акун влез, чтобы разнять их, да куда там! Один за меч схватился, второй за палицу. Взмах руки, и вот уже Евсташка летит наземь с разбитым черепом. Кони загарцевали, почувствовав запах крови.

   — Вымески, вы что творите?! — взревел дурным голосом Велеслав, отходивший в кусты по малой нужде.

   — Четыре, — едва заметно ухмыльнулась Малуша.

   — Это всё ты виноват! — кинулся на него Тукы, спрыгивая с лошади.

   Велеслав легко уклонился от удара палицей и неожиданно насадил Тукы на меч.

   — Три, — с трудом удержала губы, чтобы не растянуть их в улыбке, Малуша.

   Вдруг засвистели стрелы, кучно вонзаясь в Яня, Чудину и Акуна.

   Янь завалился в бок. Малуша кинулась к нему, чтобы вытащить из-за пояса ключи от клетки, пока тело не упало с телеги.

   Велеслав ловко вскочил на коня, схватил меч и с криком кинулся в бой, прикрывшись щитом. Малуша не видела с кем лободырный собрался воевать, но это ей было не интересно, потому что, почувствовав покойника, лошадь, впряженная в телегу, истерично заржала и рванула вперед. Вторая, привязанная к телеге, наоборот, встала колом от испуга. С головы животного слетел недоуздок, лошадь шарахнулась в сторону и понеслась непонятно куда.

   Малуша быстро сообразила, что поездка в клетке на телеге, которую тащит обезумевшая неуправляемая лошадь, может кончиться очень плохо. Она попыталась дотянуться до вожжей, но не смогла — поводья упали и теперь волочились по земле. Нужно выбираться из клетки, потому что, если телега перевернется, Малуша убьется.

   На четвереньках девушка кое-как добралась до двери с замком и начала подбирать ключ. Телегу кидало из стороны в сторону. Руки дрожали. С третьей попытки она нашла нужный ключ и открыла дверь. Схватила свои книги и узелок. Телегу подкинуло на кочке, и Малуша вылетела из клетки и рухнула на землю, пребольно ударившись всем телом и прокатившись кубарем несколько аршин. Обернулась — телега перевернулась, клетка кувырком летела с горки в сторону реки. Лошадь убежала, таща за собой одну оглоблю.

   Малуша сдавленно охнула, когда клетка изящно зависла над обрывом и упала в воду.

   — Чур меня, — произнесла суеверно. Собрала свои книги, подхватила узелок и кинулась в лес. Там она переждет опасность и спрячется от Велеслава, если он живой. Хотелось верить, что неизвестные спасители убили этого маракушу.

   _________________________

   Благий столец — хороший стул.

   Аз есмь Любава. Мя требе рещи, Мирослав. Деяти мене. Тебе требе целовати мене — Я — Любава. Нам необходимо поговорить, Мирослав. Выслушай меня. Тебе нужно поцеловать меня.

   Аз есмь хоть тебе — Я твоя невеста.

   Аз есмь хоть тебе Любава. Тя есмь балий Мирослав, сынъ Володимера. Мя требе рещи. Деяти мене. Тебе требе целовати мене. Како чюдесы! — Я — твоя невеста Любава. Ты — врач Мирослав, сын Владмира. Мне нужно поговорить с тобой. Выслушай меня. Тебе нужно поцеловать меня. Какие чудеса!

   Вымесок — выродок.

   Стрекало — небольшой нож.

   Маракуша — противный человек.

   Хула — ложное обвинение.

   Куща — шалаш.

   Перст — палец.

   Остолбень — дурак.

   Полушка — монета достоинством в половину деньги, ¼ копейки.

   _________________________

ГЛАВА 5

Любава совсем приуныла. Как она и предполагала, в палаты к Мирославу её не пустили ратник и красивая девушка. Первый молчаливо преградил путь, вторая стояла у него за спиной и качала головой. Любава не стала ругаться, а вернулась к колымаге. Села на землю и принялась терпеливо ждать, когда Мирослав выйдет. Не похоже, чтобы он жил в этих палатах.

   Мимо проходили люди. Молодые и старые. Отроки веселились так же, как веселились у них — громко говорили и смеялись, дурачились между собой. Старики ходили так же, как ходили у них — неспешно шествовали по улицам, опираясь на палочку. Этот город все-таки был очень похожим на их города. Только у них дороги были из деревянного настила, а тут каменные, вон лавки с товарами, а вон корчмы и постоялые дворы, гусельники играют. Да, лошадей нет, да, люди одеты иначе, палаты белокаменные высоченные, но как же здесь всё похоже на её мир. Хотела бы она тут остаться и посмотреть, как люди живут, что едят, как веселятся. Увидеть то, чего нет в их мире. Больше двух тысяч лет разделяют их, столько всего интересного, наверное, произошло за это время. Расспросить бы Мирослава, поговорить с ним, узнать, будущее… Точнее, прошлое. Если бы только Мирослав узнал её… У них было бы немного времени, чтобы провести его вместе. Это было бы так здорово: она — ведьма, путешествующая во времени, и он — волхв, живущий через две тысячи лет. Даже подумать страшно, как это много.

   Что же делать?.. Мирослав всегда ей говорил, что, когда не понятно, как быть, нужно просто остановиться, успокоиться и подождать. Решение будет найдено. Просто за суетой его не видно. Сейчас самое время прислушаться к его словам. У неё обязательно все получится. Нужно только успокоиться и подождать.

   Она посмотрела на солнце. Время обестя*. Да, она бы тоже что-нибудь съела или хотя бы воды попила.

   Подошла к пруду. Желто-зеленая вода не внушала ей никакого доверия. Пить её нельзя. Она осторожно спустилась к воде и похлопала по ней ладонью — вдруг тут живут русалки, они подскажут, где ближайший родник. Подождала несколько минут. Никто не откликнулся на её зов. Значит, русалки здесь не живут. Даже кикимор болотных нет, что странно. Эти-то уж в любой глубокой канаве водятся. Ох, оторваны здесь люди от природы, оторваны от духов и нежити, наверное, и от богов оторваны. Хотя, нет. Мирослав всегда почитал Велеса. Вон и на колымаге его знак Велеса стоит. Значит, что-то он да помнит из своей прошлой жизни две тысячи лет назад, что-то в нем осталось от её Мирослава.

   Она выпрямилась и увидела, как Мирослав с прислужником идут в корчму в желтое здание с белыми колоннами. По телу пробежала нервная дрожь. Любава села на ближайшую лавку — нужно успокоиться и как следует подумать. Нельзя его снова спугнуть. Итак, сейчас она пойдет в ту корчму и… И что ему сказать? Видимо, нужно сначала всё объяснить. Сказать про уговор, про Мирослава рассказать и про княже Ратибора не забыть. Мирослав всегда внимательно относился к её словам. Ох, Любава, ну что же ты за лоха такая! Этот Мирослав не тот Мирослав, этот Мирослав совершенно другой. А ну как он тебя вообще слушать не будет?

   — Будет! — решительно произнесла Любава, поднимаясь. — Будет. — Пальцы коснулись браслета. — А иначе быть беде.

   Она твердым шагом направилась к корчме. Мирослав её обязательно выслушает. Даже если ей придется силой заставить его сидеть за столом.

***

— Ушла вроде, — произнес Ванька, рассматривая через жалюзи противоположную сторону улицы.

   — Отлично, пойдем поедим, — вытер мокрое лицо Славик. Он немного поспал, отдохнул, умылся, почистил зубы и снова почувствовал себя человеком. События сегодняшнего утра остались в прошлом. Нет, он помнил и о предложении Князева, и об угрозах Пересветова, и о ненормальной девке, но все это было уже не таким критичным и раздражающим.

   — Прости, я уже поел, а обедать в твоем любимом ресторане мне не по карману. Не та, знаешь ли, зарплата, — усмехнулся Иван.

   — Не прибедняйся, — фыркнул Славик, крутя в руках галстук — завязать или нет? — Я плачу тебе достаточно, чтобы ты иногда позволял себе обедать в моем любимом ресторане.

   — Иногда — ключевое слово, но не каждый день.

   — На что ты деньги тратишь? Живешь один. Квартира своя.

   — Ну уж точно я не собираюсь спускать всю свою зарплату в твоем ресторане, — состроил он кривую рожицу.

   Лесков запустил в него полотенцем и рассмеялся. Славик действительно не жадничал и платил Ивану хорошо даже по московским меркам. Не обижать же родственника. Они были кузенами. Мать Ивана, Ирина Казимировна, одна растила сына, а Владимир Казимирович активно ей помогал. Отец Славика оплачивал племяннику образование, отдых в детских лагерях и увлечения спортом. В детстве ребята часто проводили время вместе, ходили в походы, ездили в международные детские лагеря. Было даже время, когда Ванька жил в их доме, пока мать устраивала личную жизнь. Когда парни стали взрослыми, то их пути-дорожки разошлись. Слава поступил в медицинский и много работал с отцом, а Ваня увлекся военным делом, отслужил в ВДВ, поработал пару лет контрактником в армии, потом ушел в ФСБ, чтобы бороться с терроризмом, но сбежал оттуда через три года, так как его фантазии очень разошлись с реальностью — писать львиную долю времени такое количество отчетов Ваня оказался не готов. На похоронах Владимира Казимировича Славик узнал, что брат уже полгода без работы (тогда был какой-то очередной экономический кризис, бюджетников сокращали, а в тупые охранники Ванька идти не хотел), а у него как раз уволился личный водитель, поэтому Лесков предложил Ивану занять эту должность. Вот Ваня и стал всем понемножку: и водителем, и телохранителем, и советчиком, и иногда психологом, и мальчиком на посылках. Ему нравилась эта работа — не скучная и рядом с братом. Мать только ругалась, считала, что Славик недооценивает её любимого сыночку и нещадно эксплуатирует.

   — Мне, пожалуйста, том ям, авокадо с пряным крабом и пасту с щечками судака. Все по мере готовности. — Лесков вернул официанту меню.

   — Что пить будете? — спросил парень.

   — Воду без газа и гречишный чай.

   Официант повторил заказ и оставил его одного.

   — Может все-таки поешь? — покосился Славик на стоящего чуть поодаль Ивана.

   Тот покачал головой и поморщился.

   Славик скучающе принялся ковыряться в хлебной корзине. Вот сейчас хлеба наестся, и будет как обычно — остальное есть не захочется.

   Перед ним поставили суп. Он обожал местный том ям. Наверное, именно за ним Лесков и приходил сюда едва ли не каждый день.

   — Благая обесть*, — вдруг села перед ним несносная девица.

   Славик аж подавился, закашлялся. Чуть белую рубашку не заляпал рыжими жирными пятнами.

   Иван вытаращился на неё как на чудо-юдо — девка каким-то образом проскочила мимо, хотя он внимательно следил за обстановкой и не видел, как она подошла.

   — Что вам нужно от меня? — выдавил кое-как Лесков, вытирая подбородок и стол вокруг, чтобы не испачкать рукава.

   Любава улыбнулась робко и накрыла его руку своей. Произнесла мягко:

   — Ты веси мене, Мирослав. Позьри мене. Слоушати.*

   — Слав, может я того… Полицию вызову? Охрану свистну? — влез Иван. — её мигом выкинут.

   Любава подняла на него черный взгляд и парень чуть языком не поперхнулся. Отступил на шаг. От неё исходила просто-таки животная опасность, из-за которой ему захотелось сбежать из ресторана и спрятаться где-нибудь, словно злого медведя без поводка на улице встретил.

   — Слоушати, — вновь мягко повторила девушка.

   Лесков отследил всё — и эти перепады от мягкого и обволакивающего голоса до быстрого, очень красноречивого взгляда убийцы в сторону Ивана, и обратно. Ещё он обратил внимание на её руку — в какой-то момент она стала очень горячей, почти обжигающей, как будто в ладонь кто-то вложил раскаленный шар, а потом снова теплой. Перед ним была очень странная девушка, опасная девушка, возможно, психически нездоровая. И, судя по всему, она не собиралась сдаваться. Что же, если она хочет, он поиграет в её игру. Все равно обедать в одиночестве он не любил.

   — Вань. — Слава бросил на него быстрый взгляд. С одной стороны, он просил его не вмешиваться, а с другой — быть начеку.

   Тот коротко кивнул и встал так, чтобы в случае опасности успеть перехватить девке руки.

   Хорошо, когда человек понимает тебя с полувзгляда.

   — Что будете заказывать? — предстал перед сумасшедшей официант, предложил меню.

   Славику стало интересно. Цены здесь, впрочем, как и везде в этом районе Москвы, были достаточно высокими. Это её остановит?

   Любава взяла меню, посмотрев на него с детским восторгом. Принялась гладить кончиками пальцев дорогую серую обложку с золотым тиснением, рассматривать буквы.

   Официант улыбнулся вежливо и оставил их наедине.

   — Благая корчма*, — произнесла с придыханием.

   — Да, неплохая, — улыбнулся Лесков. — Откуда ты?

   — Отнуду аз?*

   — Да, где ты живешь? Дом? Где твой дом?

   — Я живу у Белого озера в Междуречье, — махнула рукой куда-то в сторону.

   Иван не спускал с неё взгляда.

   — А, это где-то за МКАД? — понимающе протянул Мирослав.

   — Мы живем там вместе. Я и ты, волхв Мирослав. Выслушай меня. Посмотри на меня. Ты меня знаешь.

   — Я не знаю тебя.

   — Знаешь. Разреши мне рассказать тебе всё. Не прогоняй.

   Мирослав вздохнул.

   — Хорошо. Только у тебя есть время, пока я ем. Договорились?

   К ним снова подошел официант.

   — Вы выбрали что-нибудь? — приготовился записывать.

   Любава посмотрела на него удивленно, словно не понимая.

   — Что он говорит? — спросила у Лескова.

   — Спрашивает, выбрала ли ты еду? — покосился Мирослав на официанта.

   Тот смотрел на девушку и мило улыбался.

   — Ой, а у нас что есть, то и дают, — рассмеялась она, став удивительно милой.

   — А у нас надо выбрать.

   Официант терпеливо ждал, пока гости наговорятся.

   Любава, не глядя, ткнула пальцем на какой-то странице.

   — Что-то ещё? — спросил официант.

   Она снова посмотрела на Мирослава вопросительно.

   Лесков смотрел на Любаву. Его том ям уже успел остыть, но разве ж теперь до таких мелочей.

   — Что он говорит? — спросила она, так и не дождавшись пояснений.

   — Он спрашивает, будешь ли ты ещё что-то?

   — А можно? — расцвела она. Ткнула пальцем в нескольких местах.

   Официант зафиксировал заказ и повторил его. Если Лескову не изменяла память на местные цены, то девушка заказала еды тысяч на шесть-семь. Интересно, а у неё есть эти деньги? Она же не думает, что он за неё заплатит?

   — Суп заберите, пожалуйста, — попросил Славик, когда официант снова собрался уходить. — Итак, я тебя слушаю.

   Любава с волнением выдохнула и немного покраснела. Сжала и разжала пальцы. Произнесла тихо:

   — Ты должен мне помочь. Знаю, это выглядит глупо, но я живу много-много лет назад. Две тысячи.

   Мирослав снисходительно улыбнулся. Да, похоже на шизофрению. Это очевидно. Что ж, придется поддержать шизофренический бред психически нездоровой личности. Он сделал заинтересованный взгляд и присвистнул.

   — Сколько у тебя сейчас лет?

   — Сегодня осьмица, двенадцатое число Сороковника Хейлет, пять тысяч тридцать лет от сотворения мира в Звездном Храме*. Десятый год в Круге Лет и в Круге Жизни. А здесь какие лета?

   — Тринадцатое июля две тысячи двадцать второй от Рождества Христова, — очень натурально опешил он. — Среда.

   — По-нашему: семь тысяч тридцать лет. Такое чудо встретить тебя здесь!

   — Ты древняя славянка?

   — Я — славянка. Но для тебя может древняя. Уже древняя, — рассмеялась она. — Очень непривычно знать, что я древняя.

   — Да уж, я бы тоже не хотел узнать, что стал древним. А дай какую-нибудь вещь посмотреть, — попросил он, улыбнувшись.

   Она сняла с головы расшитую тесьму с украшениями и протянула ему.

   Он покрутил её в руках. Видно, что тесьма соткана и расшита вручную. Украшения простенькие, не такие изящные как сейчас, без мелких деталей и тонких линий гравировки.

   — Как это называется?

   — Очелье. Скоро я сменю его на платок. На новолетие* мы с тобой должны пожениться. Ты расплел мне косу и дал мне имя.

   — Это я тебе такое наобещал? — рассмеялся он. — Надеюсь, ты не повелась на мои враки?

   — Мы вместе уже четыре года, — осталась серьезной Любава.

   — Ммм, — уважительно протянул Мирослав. Сам-то он ни с кем дольше полугода не жил. — Как тебя зовут?

   — Любава. Ты называешь меня любимой.

   — Так чего не поженились раньше? Зачем было тянуть четыре года? — веселился Мирослав.

   — Сегодня тебя убил княже Ратибор.

   Мирослав вздрогнул и поморщился.

   Перед ним поставили две тарелки — одну с салатом, другую с пастой и рыбой. Перед Любавой положили приборы и поставили стейк из лосося со шпинатом, пасту с морепродуктами и креветки карабинерос, два салата и уху.

   Взгляд девушки надо было видеть — испуг и интерес одновременно. Посмотрев восторженно на официанта, а потом на Лескова, она наклонилась над тарелками и понюхала еду.

   — Приятного аппетита, — криво улыбнулся официант и побыстрее покинул странных гостей.

   Любава ткнула пальцем в креветки:

   — А это что за мелкий бес?

   — Это креветки. Я помогу тебе. В твое время такое не едят, да?

   Она кивнула.

   Он ловко отделил голову и вытащил мясо. Протянул девушке. Та наклонилась и губами взяла еду.

   — Вкусно? — улыбнулся Мирослав, вытирая руки о салфетку.

   — Странный вкус, — проговорила Любава и отодвинула от себя тарелку с ракообразными. Помедлила с другой едой, закрутила головой, чтобы понять, как едят люди.

   — Чем вы питаетесь? — Мирослав взял вилку и принялся есть свою пасту.

   — Кашей из ячменя, похлебкой. Гороховую лапшицу делаю. Очень вкусно с грибами. Мед и квас я люблю, а Мирослав — репню* и тюрю* с киселем. Мне не очень нравится тюря, — поморщилась. — Он иногда её с бражкой делает. Смешной такой становится. Ой, каждый день шти ему варю, ну и другое варево* стряпаю. Ещё хлеб каждый день пеку из белой муки, как у князя. К Мирославу людей много ходит, муку хорошую несут, яйца, репу, редьку, овощи и травку съедобную. Молока у нас много, масла, творога, хотя свою корову и коз не держим, всё люди приносят. Он знахарь, как и ты. Людям постоянно помогает, его очень любят. Мы хорошо едим. Мирослав ещё охотится ходит. У нас мяса много. Я его вялю и в погребе храню. На всю зиму хватает. Не голодаем.

   — А ты что делаешь? — удивился Лесков такому совпадению. Охотится он не любит, а вот мясо уважает. — Чем ты занимаешься?

   — Я помогаю ему. Тоже лечу людей, но чаще ворожу — то девкам помогу, то парням, то деткам малым. Заговоры, травы. Могу и проклятия наслать, — явно похвасталась Любава. — Мирослав мне пока не разрешает силу использовать. Это опасно.

   — Почему?

   — Княже Ратибор искал меня, чтобы убить. Люди могли донести, что с вернувшимся с чужбины волхвом ведьма из пришлых живет. Поэтому я осторожно ворожу и языки завязываю, чтобы не болтали. Но сейчас-то всё, можно в полную силу развернуться. Ратибор мертв.

   Любава ещё раз посмотрела на тарелку и на приборы, лежащие рядом. Мирослав заметил её взгляд.

   — Скажи, у вас используют вилку для еды? — спросил он, показав ей прибор.

   Она покачала головой.

   — Тут богатая корчма. Ложки железные и посуда красивая. У нас посуда глиняная, а ложки Мирослав сам делает из дубовых чушек.

   Он протянул ей ложку.

   — Да, корчма тут не бедная. Ешь ложкой. Как тебе удобно. И давай вернемся к твоему рассказу. Что значит: «Расплел косы?»

   — Перед свадьбой матушка должна была расплести мне косу и заплести две. Так я стала бы считаться мужней женой. Но мы с тобой сироты, поэтому косы расплел мне ты и ты же дал мне имя.

   В груди что-то сжалось от слова «сирота». Мирослав едва заметно поморщился.

   — Мои родители там тоже преставились?

   — Батюшка преставился четыре года назад. Ты сказал, что его доброе сердце не выдержало. Он посинел и преставился. Мы с тобой пытались его спасти, но…

   — Инфаркт, — едва заметно кивнул Лесков.

   — А матушки ты лишился в детстве. Её убил лихой человек. Я не знаю мелочей.

   Он не верил своим ушам. Девка явно врет. Таких совпадений просто не бывает. И это путешествие во времени… Бесит!

   — Ты говоришь, что мы вместе четыре лета. Почему же раньше не поженились?

   — Сначала я не хотела, потом не получалось. Ты заболел две осени назад. Горел несколько дней, был в беспамятстве…

   Мирослав почувствовал, как по спине пробежал холодок. Да, позапрошлой осенью он действительно подхватил вирус во время пандемии.

   — Чуть не преставился, — пробормотал.

   — Да, чуть не преставился. Но я отмолила тебя у богов, Марена мне помогла, не стала забирать тебя. Я её знаю, она мне всегда помогает. Люди её боятся, но на самом деле она добрая и справедливая. Я научила тебя говорить с моими богами, а ты научил меня говорить с твоим богом Родом.

   — Кто такая Марена?

   — Богиня смерти. Я заговоры читала, здоровья тебе просила, жертвы приносила. Ты горел, хрипел, дышать не мог, задыхался, кашлял тяжело, слабым был.

   — Воспаление легких. А лечила как?

   Любава задумалась.

   — Медом липовым тебя поила…

   — Противовоспалительное и антибактериальное средство, — едва слышно.

   — …с клюквой и брусникой.

   — Витамин С.

   — Травы тебе ещё заваривала, обтирания делала и настои. Липовый чай…

   — Иммунитет…

   — …отвары солодки, шалфея и листа подорожника.

   — Противокашлевые.

   — Ромашку ещё использовала и душицу.

   — Антисептик, желудочное и тонизирующее средство.

   — Кору ивы в отвары добавляла. Она силы дает, хоть и горькая.

   — Жаропонижающее, — широко улыбнулся Лесков, посмотрев на неё с уважением. — А теперь признавайся, мы спали вместе? — игриво спросил он, глаза заблестели. — Я трогал тебя везде? — Накрыл её руку своей.

   Любава стыдливо опустила взгляд и стала красной, но руку не убрала, пальцы погладила осторожно.

   — И я хорош в постели?

   Она стала бордовой. Отвернулась и едва заметно кивнула.

   — Любишь меня?

   — Больше жизни люблю. Ты спас мне жизнь, ты защищал меня. Ты убил всю дружину княже Ратибора и вступил с ним в бой.

   — И большая была дружина? — выгнул бровь Мирослав.

   — Не знаю. Обычно большая. Княже Ратибор один не ездит.

   — Серьезно?

   Она кивнула и с обожанием посмотрела на него.

   — Ты очень хитрый воин и сильный колдун.

   — Почему же меня убил княже… Как его?

   — Ратибор. У тебя не хватило силы его убить. Потому что Ратибора могу убить только я. Я убила его.

   — А почему его можешь убить только ты?

   — Потому что есть проклятие ведьмы. Ведьма наложила его на Ратибора. Она сначала сделала княже неуязвимым ни для ядов, ни для оружия, ни для колдовства. А Ратибор убил её. Перед смертью ведьма сделала трещину в своей защите. Проклятие. По этому проклятию Ратибора может убить другая ведьма. Тогда он приказал убить всех ведьм в нашем княжестве. Вся моя семья погибла от рук Велеслава. Он сделал это по приказу княже Ратибора и от обиды из-за того, что моя семья отказала сватам и не отдала меня за его младшего брата. В ту страшную ночь его брат хотел обесчестить меня, но его убил оборотень, а мне помогли спастись русалки. Я — последняя ведьма в нашем княжестве, которая могла убить Ратибора, поэтому он охотился за мной. Ты пытался защитить меня. Но я смогла убить его. Я отомстила за свою семью и за всех ведьм, которые были убиты по приказу Ратибора.

   Любава снова гордо вскинула голову. В её голосе не было ни раскаяния, ни сожаления. Она выглядела как человек, который наконец-то решил давно мучившую его проблему.

   — А я?

   — Ты погиб в бою как настоящий воин. Но я умею останавливать время. Я сделала это, чтобы спасти тебя.

   — Как это? — недоуменно вытаращил он глаза.

   — Я договорилась со служкой хранителя времени, чтобы она помогла вернуть тебя. Она сказала, что мне нужно забрать у другого Мирослава, такого же Мирослава, как мой, искру жизни.

   — Интересно… С чего ты решила, что я — тот, кто тебе нужен?

   — Мы нашли тебя в переплетениях времени. Ты знаешь, как ткут ковер?

   Он кивнул.

   — Представь, что каждая нить — это судьба человек. Нити находятся в руках богини жизни Живы*. Она управляет судьбами людей, соединяет нити и разводит их, иногда продлевает человеку жизнь, а иногда обрывает нить. Только Жива решает, когда их обрезать. Каждый человек соединяется с другими людьми не случайно, а так, как положено его нити. Так образуется рисунок жизни на полотне времени.

   — А полотно времени из чего состоит?

   — Оно состоит из нитей судьбы. Смотри, вот есть ковер. Его ткут из нитей. Много-много нитей. Нити разных цветов соединяются в узор. Так получается красивый ковер. Теперь представь, что речь идет не о ковре, а о времени, которое ткет Жива. В её ковре переплетено много-много нитей судеб, они все создают полотно времени с рисунком жизни. Какой-то человек становится уродливым узелком, а кто-то оставляет во времени следы. Когда нить кончается, то к ней присоединяют следующую нить и так много раз — человек умирает, но вскоре возрождается вновь через новую нить, а потом ещё и ещё.

   — Реинкарнация? — догадался Мирослав.

   Любава вопросительно выгнула бровь.

   — Переселение душ?

   — Перерождение души, если быть точной. И очень часто души, как и нити в узоре ковра, снова пересекаются.

   — Хорошо. Это я понял. Но с чего вы решили, что я — это именно тот человек, который вам нужен?

   — Искра жизни Мирослава попала к тебе. Служка времени проследила её путь и нашла тебя и момент, когда все нити из моего времени пересекутся с такими же нитями в будущем. Сейчас рядом с тобой находятся те же люди, что и две тысячи лет назад. Наши дороги пересеклись. Ты должен опасаться княже Ратибора и ратника Велеслава, сына Пересвета. Я видела их утром в твоих палатах. Они очень опасны и могут убить тебя. И я боюсь, что ты, как и прежде, не сможешь убить Ратибора. Это могу сделать только я. А вот Велеслав тебе под силу. Я сломала его защиту. Он стал уязвим. Ты можешь его убить.

   — Хорошо. Про твоего Ратибора и Велеслава я понял. А тебе от меня что нужно? Зачем-то же ты притащилась сюда. Уж точно не для того, чтобы рассказать мне про этих нехороших парней.

   — Искра жизни Мирослава сейчас у тебя. Я хочу забрать её.

   — Искра жизни? Душа? Я правильно понимаю?

   Любава кивнула.

   — Иными словами, ты пришла забрать мою душу?

   — Это не твоя душа, это душа моего Мирослава. Она вылетела из его тела, но не успела улететь в Навь, потому что я запечатала её. Если её вернуть в тело, то Мирослав оживет.

   — Отлично. А я?

   — Что ты? Ты будешь жить дальше.

   — Без души?

   — Почему без души?

   — Ну, смотри, — подался он вперед. — Душа твоего Мирослава вылетела и отлетела. Нашла другое тело и теперь живет в нем. И если ты заберешь душу Мирослава, то другое тело останется без души и погибнет. Потому что телу без души нельзя. Так?

   Любава неуверенно кивнула.

   — Так, — сам с собой согласился Лесков. — То есть ты хочешь спасти своего Мирослава за мой счет. Очень плохая идея.

   — Да нет же! Твоя душа останется с тобой! — воскликнула девушка. — Просто сейчас его душа в твоем теле. В твоем теле искра его жизни.

   — Но если бы во мне было две души, то я бы это чувствовал? А я не чувствую вторую душу. Значит во мне только моя душа и всё, а она тебя не знает. Нигде во мне ничего не дрогнуло при виде тебя. Ты говоришь, что Мирослав тебя любил? Но я не люблю тебя и вообще знать не знаю. Нет во мне никаких эмоций к тебе. Не люба ты мне, Люба. И потом, ты уговор подписала? Или грамоту? Что там было написано на счет моей души? Спорим, что ничего!

   Он снова легко считал её. Взгляд девушки стал растерянным. Она не читала грамоты и условий не знала. Она вообще не просчитала последствий ни своего визита, ни этого разговора, ни своего дикого предложения.

   — Я похож на твоего Мирослава?

   Она мягко и влюбленно улыбнулась:

   — Как будто он сидит передо мной в странном месте и в странных одеждах. Только у моего Мирослава волосы вот такие… — Она показала рукой на плечи. Взгляд стал теплым и мечтательным: — В начале лета Мирослав измазал волосы в смоле и не заметил этого. Ох, пришлось мне потрудиться, чтобы спасти и сохранить волосы. Я вычесывала их несколько дней. Он очень любит свои волосы и расстроился бы, если бы их пришлось отрезать.

   Внутри как будто кто-то дернул за крючок и с силой протащил его по всем органам разом. Мирослав отрезал волосы в прошлом месяце, потому что в клубе какая-то пьяная овца прилепила жвачку к его богатой и красивой шевелюре. По пьяни он этого не заметил, лег спать, а утром обнаружил ужасный комок слипшихся волос на затылке. Пришлось коротко подстричься, потому что разодрать это не представлялось никакой возможности. Мирослав очень любил свои классные волосы и расстроился, что их пришлось отрезать.

   — И как ты хочешь забрать у меня душу своего Мирослава?

   — Ты должен поцеловать меня.

   Значит про поцелуи они с Ванькой поняли всё правильно.

   — Что произойдет тогда? Я преставлюсь?

   — Нет же! Ты не можешь преставиться. Я никогда не причиню зла Мирославу ни в моем времени, ни в твоем.

   — Своему Мирославу, — уточнил Лесков. — Но я не твой Мирослав. Я для тебя левый парень. Так, хорошо. Такой вопрос. Что будет, если мы не поцелуемся? Как ты вернешься в свое время?

   — Если ты не поцелуешь меня, я не смогу вернуться и исчезну, а Мирослав исчезнет там. Мы умрем. Рисунок ковра времени изменится, потому что тогда у нас не будет детей, не будет новых нитей судеб.

   — Хм… Печальненько, но я не думаю, что из-за пары нитей рисунок ковра так уж сильно пострадает. Сколько у нас есть времени?

   Она показала едва заметные браслеты-дымки на руках:

   — Я пришла сюда на восходе Солнца доброго дня на Небесах, в сваоръ*. Время перетечет с этой руки на эту примерно к насте*, если я не буду ворожить. Когда браслет на этой руке станет широким, я исчезну.

   Лесков нахмурился. То есть ему нужно продержаться до завтрашнего утра. Ну, не так всё страшно. Суточную осаду он выдержит достойно. Даже голодать не придется.

   — Ты поцелуешь меня? Тогда я смогу вернуться домой и спасу Мирослава.

   Он покачал головой.

   — Прости… Как там тебя?

   — Любава.

   — Прости, Любава, но я не буду с тобой целоваться. Я не собираюсь нести ответственность за принятые тобой решения. Я тебя не знаю, я лично косы тебе не расплетал и никак тебя не называл. Я с этой душой живу тридцать лет. Я к ней привык. Да, она не идеальная, но я могу честно тебе сказать, что на ней нет греха убийства. И уж тем более, я не собираюсь никого убивать. Никаких Ратиборов и Велеславов. Пусть живут, я — пацифист. Давай откровенно. Ты где-то о чем-то договорилась с третьими лицами по поводу моей души. И теперь хочешь, чтобы я помог тебе убить себя? Чего ради? Я не отдам тебе свою душу. И целовать тебя тоже не буду. Спасибо тебе за компанию, Любава. Официант, счет, пожалуйста. Только поделите его. Девушка платит за себя отдельно. Я её первый раз вижу.

   — Подожди! — подскочила Любава, хватая его за руку.

   Иван тут же подался вперед и встал рядом со столом.

   — Подожди! Искра попала к тебе совсем недавно. Искры мало живут. День, редко два. Твоя душа не пострадает. Ты будешь жить, как и прежде. Это не имеет к тебе вообще никакого отношения! Просто сейчас в тебе две искры жизни. Отдай мне одну. Иначе я и мой Мирослав погибнем.

   — Проблемы твоего Мирослава — это не мои проблемы, дамочка, — с чувством заверил её Мирослав. — Это твои договоренности с кем-то. Я не обязан решать твои проблемы, и уж тем более я не обязан делиться с твоим Мирославом своей душой. Ты грамоту заключала с кем? Вот туда и обращайся. Я в вашей цепочке лишний.

   Официант подошел к столу с терминалом.

   — Оплата по карте? — спросил у Лескова.

   Мирослав протянул свою карту, поднимаясь.

   С карты списались деньги. Оставил на столе двести рублей на чай.

   — А вы как будете платить? — повернулся официант к Любаве.

   — Благодарю вас, — попрощался Славик и быстрым шагом направился к выходу.

   Иван сзади замешкался.

   Лесков вылетел из ресторана, словно ему смазали пятки скипидаром. Оглянулся, Ваньки не было. Ладно, догонит. Что за день сегодня дурацкий? То Князев с Пересветовым угрожают убийством, то какая-то малахольная притащилась по его душу буквально? Дурдом на выезде!

   — Ты видел?! Видел?! — бегом догнал его Ванька. — Она ведьма! Настоящая ведьма! Ты видел?

   — Что? — рявкнул недовольно Славик, краем глаза заметив, что Любава, черти бы её забрали, вышла из ресторана и опять идет за ним.

   — Я остался, чтобы посмотреть, как она будет выкручиваться, а она дала ему какой-то медяк! Официант его в руках покрутил, вернул, поклонился в пояс и счастливый ушел. Всё, говорит, уплочено. Она его нагрела тыщ на семь!

   — Будет головой в следующий раз думать, прежде чем меню не пойми кому подсовывать.

   Любава подошла к ним. Иван смотрел на неё с опаской.

   — Ты расплатилась за обед? — строго поинтересовался Мирослав.

   — Конечно, — улыбнулась Любава. — Ты сделал для меня неразменную куну*. Я всегда ею расплачиваюсь. — Она показала монетку.

   Слава взял её с ладони, покрутил в руках — странные значки, крестик.

   — И как она работает? — спросил удивленно.

   — Я отдаю куну купцу. Он её возвращает, как будто я заплатила, а это лишнее. И всё. Хочешь я тебе её отдам? Ты мне ещё такую сделаешь, когда я верну твою искру.

   — Хочу, — рассмеялся он.

   — Тогда поцелуй меня.

   Мирослав решительно вернул ей монету:

   — Я не продаюсь за деньги.

   Развернулся и пошел в клинику. Иван быстро засеменил за ним. Любава закатила глаза и пошла следом.

   — На каком языке вы говорили? Ты прям так бегло шпрехал, как будто всю жизнь на нем разговариваешь, — спросил Иван на ходу. — Фигати-полати-очаровати.

   — Спятил? — покосился на него Лесков. — Или издеваешься?

   — Да ни фига! Вон официант тоже ни тебя, ни её не понимал. И что это за монета такая? Чего ты её отдал, словно она прокаженная. Что она тебе сказала?

   Славик промолчал, но Иван не унимался:

   — Не знал, что ты владеешь каким-то языком. Ты же даже английский выучить не смог. Что это за язык был?

   — Прекрати нести чушь! — рассердился он. — Ты же слышал весь наш разговор? Что думаешь?

   — Я слышал. — Иван распахнул перед Славой дверь. — Только я почти ничего не понял. Вроде бы какие-то слова были русскими, но все равно ничего не понятно. Ты говорил с ней на не русском. Я думал, что украинский, но нет. Польский? Словацкий? Какой? Я только отдельные слова понимал.

   «Старославянский…» — мелькнуло в голове.

   В груди всё сжалось от страха. Лесков резко остановился. Посмотрел на Ивана испуганным взглядом, а потом прошептал:

   — Не позволяй ей приближаться ко мне. Совсем. Вообще. Чтобы и близко ко мне не подходила!

   — Ты чего? — напрягся Ваня.

   — Она хочет меня убить. Не подпускай её ко мне.

   Иван кивнул и развернулся на пятках, чтобы выставить за дверь вошедшую за ними в клинику Любаву.

***

Малуша добежала до леса и решила спрятать книги: они очень ценные, поэтому не должны попасть в чужие руки.

   Кто были те люди, что расстреляли ратников? И почему они это сделали? Было же очевидно, что это не купцы с товаром и деньгами, их даже грабить было как-то глупо. Вряд ли неизвестные решили просто помочь девочке в клетке. Да даже если и так, то никто всё равно не сделал никакой попытки, чтобы освободить её. Но тогда зачем убили парней? А может Велеслав кому-то дорогу перешел, и ему так отомстили? Не понятно всё это и страшно. Очень страшно.

   Малуша прислушивалась к крикам птиц, вздрагивала от каждого шороха. Она сидела тихо-тихо. Даже шевелиться боялась, чтобы не привлечь внимание человека или зверя. Дотронулась ладонями до земли и попыталась почувствовать чужаков. Земля была холодной, влажной. Ведьма постаралась определить, есть ли кто поблизости из людей. Она кончиками пальцев чувствовала присутствие чужих живых существ. По ощущениям это было похоже, будто ловишь водоросли в воде руками: одни были гладкие и неопасные, другие — колючие и ядовитые, иногда рук касались «рыбки» — это животные. Сейчас, медленно «прощупывая» пространство-«воду», она не чувствовала ни людей-«водоросли», ни животных-«рыбок». Земля отзывалась тишиной и умиротворением. Она подпитывала девушку силой, как питала силой растения. Земная энергия медленно наполняла вены, бежала с током крови. Малуша успокоилась и словно очистилась от страха и черноты в душе. Улыбнулась. Поблизости нет людей, всё чисто. Можно забирать книги и уходить лесом в другой город. Пусть Велеслав думает, что она погибла, если сам выжил, конечно.

   Малуша осторожно вылезла из убежища, посмотрела по сторонам. Никого. Вытерла испачканные руки о мокрую траву. Ох, какая же грязная у неё одежда! Вся в земле и в травяном соке, не отстираешь теперь. Не важно. Она жива и хорошо. Всё вышло даже лучше, чем она думала. Сильные у бабушки заговоры. Не зря заставляла она Малушу учить их наизусть. И дня не прошло, как враги оказались повержены. А Малуша ещё сомневалась, что пригодятся они ей в жизни. Бестолковая, нужно было усерднее учиться. Не послушалась она матушку и бабушку, теперь вот локти кусать приходится.

   Ее сбил с ног кто-то тяжелый. Как будто матерый волколак бесшумно подкрался и прыгнул. Малуша отлетела в сторону и рухнула на землю. Все кости опасно затрещали, того и гляди лопнут под тяжестью…

   — Ведьма! — принялся душить её Велеслав, как душил год назад Любозар, его младший брат.

   Малуша распахнула глаза и онемела — лицо Велеслава было все в кровавых ранах и комьях земли, словно его, привязав к лошади, волоком таскали лесными тропам. Она заметила, что и руки его сбиты, и тело изранено. Малуша извернулась и с силой вцепилась пальцами в рану на руке, рванула, отделяя мясо от кости. Раздался омерзительнейший тихий звук рвущейся плоти.

   Велеслав заорал, словно раненый медведь, отпустил её на мгновение, но ей хватило, чтобы вывернуться из его рук и выбраться из-под туши. С похвальной прытью Малуша вскочила, и только тут заметила, что в нескольких шагах от них стоят какие-то мужики с луками.

   — Помогите! — воскликнула Малуша, кидаясь к ближайшему мужчине.

   — Ведьма! Убейте ведьму! — выл Велеслав, поднимаясь словно огромный медведь-оборотень.

   Мужчины и пальцем не пошевелили, чтобы защитить её, зато с интересом смотрели, как раненный огромный богатырь с косматой головой и торчащей в разные стороны бородой, словно безумный, несется на худую, как щепка, девчонку.

   Малуша не придумала ничего умнее, как спрятаться за мужчину.

   Велеслав занес кулак, чтобы снести преграду между собой и девушкой, но странно всхлипнул и рухнул ничком лицом вперед. Мужчина только и успел оттолкнуть падающее тело.

   Малуша выглянула из-за спасителя — в спине Велеслава торчало стрекало. Он хрипел, тяжело дышал и рычал. Лезвие перебило ему хребет.

   — Надо было сломать чертополох, — едва слышно пробормотала она. — Но так ещё лучше. — Посмотрела на спасителей, улыбнулась и поклонилась в пояс: — Спасибо, люди добрые.

   Мужики переглянулись и как-то нездорово улыбнулись. Малуша кожей почувствовала опасность, попятилась, выставив вперед руку. Они окружили её.

   — Добрая девка, — гыкнул один.

   Другие подхватили.

   — Только троньте меня, — прошипела Малуша.

   У неё не было с собой оружия, она так и не научилась вызывать и использовать убивающую магическую силу, а заговоры начинали действовать не сразу, а спустя какое-то время. Бабушка говорила, что «волшебным словам нужно время, чтобы раскрутиться». Времени у Малуши не было.

   — Абара! — закричала она скорое слово, останавливающее душегуба. Нож дрогнет в руках нападающего, стрелок промахнется. А там и возмездие врага настигнет. Но и на это нужно время. Поможет ли оно ей сейчас?

   Ее сбили с ног. Ткань платья затрещала, разрываемая крепкими мужскими руками. Малуша завизжала, кого-то лягнула ногой. Живой она им не дастся.

   — А ну, лободырные, ушли от девки! — послышался громкий неприятный голос. Раздались звуки ударов по телам. — Убрались отседова, окаянные! Пшли вон!

   Мужики нехотя расступились. От неё отошли.

   Перед ней стояла взрослая баба, уже седая, но ещё не старая. В руках она держала клюку, которой охаживала по спинам мужиков.

   — Какого лешего вы девку отбили? Чтобы испортить? — заорала она на мужиков.

   — Так добыча, — неуверенно пробасил один верзила.

   — Повитухе сначала покажем, потом добычу будете делить, — огрела она верзилу. — Взяли девку и в деревню свели. Да смотрите у меня! Кто её тронет, того лично удавлю! Вот этими руками! — Показала крепкие, совсем не женские руки.

   Малушу резко дернули за руку, вынуждая подняться, и повели вглубь леса.

   Очень скоро Малуша узнала ответы на все свои вопросы, и, поняв, куда попала, очень пожалела, что так неудачно сняла с Велеслава и его дружков ведьмины защиты. Её привели в небольшое лесное поселение и закрыли в погребе. Вскоре туда пришли какие-то тетки. Двое схватили её за руки и скрутили, одна сначала все зубы пыталась посмотреть, а потом полезла под подол. Малуша кричала, сопротивлялась, махала ногами, не позволяя безумной трогать себя, но та дело свое знала.

   — Девка, — сказала тетка. — В баню её сведите, воняет.

   Малушу выволокли за косу на улицу и потащили в баню.

   После помывки её голой протащили по улице, выдали рубаху и заперли в другой избе. Там находилось с дюжину самых разных девушек. Все были в рубахах, напуганы, жались друг к другу и тихо плакали.

   Через несколько дней заточения Малуша выяснила, что всех девок украли — кого на улице в городе схватили, кого по дороге через лес отбили у родных, как и саму Малушу, а кого-то выманили из дома обманом. Выбраться из избы они не могли — окон не было. Периодически им приносили еду, лучины и дрова для печи, и в туалет выпускали под присмотром двух мужиков. Не сбежишь. Одна попыталась, но её так избили и обратно в избу кинули, что другие и думать забыли о побеге. Девка та умерла. Совсем все сникли. А потом к ним ещё пару девок закинули, совсем молоденьких. Затаилась Малуша. Забилась в уголок, сидела тихо, ни с кем не разговаривала, всё удобного случая ждала. Бабушка же ей велела заговоры от пленения выучить, но она их забыла. Да и обряд там нужно делать, а здесь невозможно его провести. Нужно выждать.

   Через некоторое время стало понятно, зачем разбойники девушек собирали. Опять погнали всех мыться. Велели космы в порядок привести, платья забрали. Потом вывели на улицу голышом, привязав за руки к длинной березовой палке. Велели стоять молча и не дерзить, а не то отдадут на забаву мужикам. Восемнадцать девушек Малуша насчитала, пятеро из них совсем маленькие девочки.

   Вышел перед ними богатый купец — в кафтане дорогом, с прислужниками. Стал туда-сюда прогуливаться, присматриваться. То в рот заглянет, то за телеса потрогает. Малуша в глаза ему не смотрела, голову опустила, не сопротивлялась. От стыда хотелось сквозь землю провалиться.

   — Добрые девки, всех возьму, — наконец-то выдал купец. — В кандалы их. Да пошевеливайтесь. До дождей убраться отсюда нужно.

   Их снова одели, заковали руки в кандалы, скрепив всех девушек между собой цепями, и все тронулись в путь.

   Через месяц только восемь девушек дошли до города Кафы в Таврике. В пути двое попытались сбежать, были пойманы, жестоко обесчещены и убиты. Двое после этого наложили на себя руки. Одна самая слабая взрослая девушка погибла, погибли и все молоденькие девочки, не вынеся тяжести пути. Малуша и сама была близка к гибели, да только решила, что вырвется из плена, чего бы ей это не стоило. Пусть только кандалы снимут да отвернутся на секундочку.

   Вечером слуги купца снова загнали их в местную баню. Девушки смыли с себя грязь и немного отдохнули. Ранним утром с них сорвали одежды и в голом виде повели через весь город на рынок — крупнейший и самый известный невольничий рынок того времени.

   _________________________

   Время обестя — примерно 2-3 часа дня, обед.

   Благая обесть — Хорошего обеда.

   Ты веси мене, Мирослав. Позьри мене. Слоушати — Ты знаешь меня, Мирослав. Посмотри на меня. Выслушай.

   Благая корчма — хорошая корчма.

   Отнуду аз? — Откуда я?

   В славянском календаре 9 месяцев, 40/41 дней в каждом, в неделе 9 дней, а в сутках 16 часов. Осьмица — это восьмой день недели. Дни недели носили незатейливые названия, связанные с их порядковым номером. Исключение составлял последний, девятый день. Славяне называли его «неделя», в смысле ничего не делать, выходной. Годов у славян не было, жили летами, отсюда — летописец (лето — год, писец — писарь). В славянском календаре один круголет состоял из 16 лет, соответственно «Круг Жизни» — это из 9*16=144 лет, каждый 16-ый год был «священным» — аналог нашего високосного для учета того, что в году 365,25 суток, а не ровно 365. День славян делился на четыре равные части: утро, день, вечер и ночь. Каждая часть длилась по 4 часа. Сутки у славян начинались намного логичнее — вечером, после захода Солнца, когда люди ложились спать. 1 славянский час был равен 1,5 современным часам. 1 час делился на 144 части. 8 славянских частей равны 5 современным минутам.

   Новолетие, или Славянский Новый год, приходится на 14 сентября (1 сентября по старому стилю). На Руси этот день был большим праздником с множеством традиций и поверий. В связи с наступлением осени и нового года заканчивались многие работы в поле и начинались засидки, то есть работа в избах при огне.

   Репня — полужидкое блюдо из пареной репы.

   Тюря — холодный хлебный суп из кусочков хлеба, сухарей или корок, покрошенных в воду, квас, простоквашу или молоко, как правило сдобренные небольшим количеством масла, хлебная окрошка, иногда с луком. Детская тюрка готовится из белого хлеба в молоке, иногда с водой и сахаром. Так же могли называть хлебное крошево во щах.

   Варево — горячее жидкое кушанье, похлебка.

   Жива — богиня жизни и плодородия в русской ведической традиции, творческая созидательная энергия, животворящим потоком излучающая жизнь в Явь, вестница весны, с первыми тёплыми лучами Солнца вдохновляющая природу к пробуждению от долгого зимнего сна, спутница лета, наполняющая силой плодородной Землю-Матушку, кормилицу нашу. Жива — это сила, прогоняющая хвори, наполняющая жизнь исцеляющим чистым потоком. Она Хозяйка мира Яви, богиня живительной и целительной энергии. Богиня Жива является проявлением светлого лика Макоши, она же владычица судьбы Доля (или Среча). Богиня Жива — управительница светлого времени суток (утра и дня), олицетворение возрождающих процессов в Мироздании, противопоставленная силам разрушения и смерти. Жива отвечает за циклические изменения в природе. Это сила, которая ведёт душу человека к новому рождению на Земле, также пробуждает жизнь в растительном и животном царстве природы.

   Сваоръ — название утренних часов в промежутке 8:30 — 10:00

   Настя — название ночных часов (утренняя заря) в промежутке 7:00 — 8:30

   Куна — счетная единица в денежной системе Древней Руси, равная 1/25 гривны. Раньше так называли деньги вообще, первоначальна куной называли шкурку куницы.

   _________________________

ГЛАВА 6

Служка Мирослава с вежливой улыбкой выпроводил её за дверь. Сказал что-то… Любава не очень поняла, что именно, но догадаться было нетрудно. Мирослав испугался. Великий Велес! Подумать даже неловко! Мирослав! Испугался! Нет, вот уж точно — это не её Мирослав. Её Мирослав отважный и рисковый, а этот… Не верилось, что его душа за две тысячи лет так измельчала.

   Любава вернулась к колымаге. Походила кругами, уселась удобно, сложила руки на груди и принялась ждать. Ты не угадал, трусливый Мирослав из будущего. Не для того она пережила столько боли и страданий, не для того, потеряла семью, не для того отважилась на обряд со временем, чтобы ты сейчас всё испортил. Она спасет своего Мирослава, даже если для этого ей придется заставить этого Мирослава целоваться силой…

   Покачала головой и поморщилась… Даже думать противно о поцелуях с ним. Да и нельзя его принуждать. Он должен сам её поцеловать, добровольно и без ворожбы. Она попыталась вспомнить, что было в том уговоре про его душу. Вроде бы ничего особенного. Он должен её поцеловать, но сам, по доброй воле, случайный поцелуй тоже не считается. Это должен быть поцелуй любви. Да где же тут любовь найти, если она вот-вот его возненавидит? Был ещё один пункт, который её беспокоил: душа Мирослава должна узнать Любаву. Можно ли считать, что это случилось и душа её узнала, учитывая, что в корчме они говорили на одном языке?

   — Ох, да что же я за лоха такая! — радостно воскликнула она. — Искра отозвалась! Он говорил со мной на моем языке! Он понимал меня, а я его! Значит душа здесь. Она узнала меня. А если душа узнала, то и этот Мирослав потянется ко мне, просто ему нужно чуть больше времени. — Посмотрела на браслеты. До завтрашнего утра у неё есть время. Лишь бы балабошка этот никуда не сбежал. Нет, она не даст ему сбежать. Куда он без своей колымаги?

   Почему же всё так сложно? Почему нельзя просто её поцеловать? Вбил же в голову какую-то божедурь и теперь будет с ней носиться, как лободырный. Эх, если бы Любава жила в это время, то никогда бы не полюбила этого лоха. Мерзкий и отвратительный! Он не стоит и упавшего волоска с головы её Мирослава.

   Из дверей палат каменных выбежал служка Мирослава. Он смешно таращил глаза, раздувал ноздри, шевелил бровями, и всё пытался перейти дорогу перед едущими колымагами. Любава с интересом следила за ним.

   Он подлетел к ней и принялся что-то орать, размахивая руками. Морда красная, как будто в бане только что парился. Сказать честно, Любава понимала отдельные слова и представляла, чего он хочет. Но как бы не так. Она с места не сдвинется, пока Мирослав к ней не выйдет.

   — Я буду сидеть тут, — жестом показала она служке.

   Тот проорал что-то злое и вцепился в девичью руку, намереваясь стащить