Сестра Огня 1. Ната Чернышева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8

АННОТАЦИЯ

Я выдержала вступительные экзамены на космоархеолога и всей душой возненавидела своего сокурсника с первых же минут знакомства. Мало того, что он одним своим видом напоминает о давнем конфликте между нашими расами (не забуду и не прощу!), так ещё и умудряется быть лучшим на потоке, в то время как мне, будем честными, серьёзными успехами блистать не приходится. И как сохранять спокойствие, если ему нравится доводить меня до кипения? Я бы охотно увидела его в гробу! И собиралась держаться от него как можно дальше.

   Но распределяющая система усадила нас за одну парту…

ГЛАВА 1

Огромное информационное табло медленно крутилось вокруг своей оси. Фамилии счастливчиков полыхали зелёным, синим и жёлтым: первая десятка, первая тридцатка, первая сотня… Неудачники с одинаковым на всех багровым оттенком уныло кучковались под толстой белой чертой смерти: если кого-то выбивало вдруг из первой расстрельной пятёрки вниз, этот кто-то смело мог лететь домой не солоно хлебавши. Как говорится, если провалил вступительные, то по баллам уже не плачь. Какая разница, сколько тебе не хватило до того, чтобы вспрыгнуть в стартующий шаттл: десять баллов, пять или пятьдесят. Не взлетел по любому. Возвращайся домой, грызи ещё один год неприступный гранит наук… или пытай счастье в другом месте… вон… в ассенизаторы иди. Тоже, в общем-то, дело, канализационные фильтры чистить...

   Перспектива грестись в канализации никак не вдохновляла. Начистилась уже! После приводов в полицию… ну, как… не убийство какое там, с отягчающими, вы лишнего не думайте. Просто кое-кому обнаглевшему подрихтовать респиратор надо было? Надо. А они уже бегут, а они уже свистят: молодёжная драка, то-сё. Капитан Снежин, участковый наш, морщится, мать морщится, соседские кумушки чуть ли не прилюдно пальцами тычут. Пятнадцать суток общественно-полезных работ и штраф с понижением социального капитала. Тьфу…

   Табло надо мной издевалось, как могло. То выкинет выше черты смерти сразу на пятнадцать позиций. То на четыре ниже неё спустит. Все ногти на руках давно уже сгрызены под корень, в сердце прочно сидит будущий инфаркт, а нервов совсем уже не стало, ни одного. Растаяли, как масло в жерле вулкана. Кидали в вулкан когда-нибудь масло? Вот.

   То есть, не собственно в вулкан, с ума ещё не сошла, а в фумаролу у его подножия. И не сливочное масло, само собой, а машинное. Старые просроченные канистры, которые надо было везти на утилизацию к чёрту на рога аж в Зеленодар. Вулкан ближе оказался. Только, если захотите повторить, убедитесь, что Снежина нигде поблизости нет. А то… да-да, они. Пятнадцать суток.

    Мама потом сказала, что составит претензию репродуктивному центру. Подаст на возмещение морального ущерба. Мол, когда мой эмбрион программировали, все генетические нарушения, какие были, выкинули, полезные в нашем климате свойства добавили, но совсем забыли про мозги. Не иначе, срок поджимал, вот и сляпали ответственные за интеллект гены на коленке, по остаточному принципу. Я тогда очень сильно обиделась. Мозги при мне! Кто бы что ни говорил, пусть даже и мама.

   Родная фамилия вновь нырнула под черту. Недалеко, на два пункта, но всё равно обидно. Ещё… да, ещё семь минут. За эти минуты весь последний поток может получить баллов больше, чем я. А может и меньше! И вот сразу бы унесло куда-нибудь за двадцатое место – можно было бы расстроиться, выругаться и расслабиться. Но ничего же определённого! Пляски со смертью. Вверх-вниз, вверх-вниз.

   Я рассеянно взялась грызть костяшки пальцев. Нету нервов у меня! Как и целых ногтей. Ничего нет! И ладони вспотели.

   А потом появился этот тип.

   Ксеносов тут хватало, разумеется, но все они были наши, в смысле, из Федерации: гентбарцы, тамме-оты, тайронцы, такое вот всё. А этот со своими патлами густого розового оттенка оказался вражьей мордой, из тех, кого мы били всю жизнь, и только лет тридцать тому назад наконец-то добили до мира. Я его сразу возненавидела. За его уверенное спокойствие – явно же баллов у него птички не клюют, и зачисление гарантированно, иначе бы тоже пальцы грыз. И за то, что уселся впереди, заслонил спинищей обзор. Так-то они все не карлики, но этот экземпляр оказался крупноват даже для них. И… и… и… и вообще! Ходят тут всякие! Вперёд нормальных людей лезут! На моей планете!

   – Простите, – сказала я – вежливо, чёрт подери, сказала! – не могли бы вы немного сдвинуться левее? Вы мне мешаете.

   Он оторвался от наладонника, вперил в меня свои круглые гляделки того же густого лилового оттенка, что и его волосы. Я стояла, он сидел, и при этом мне всё равно пришлось задрать голову! Невыносимо.

   – Почему я вам мешаю? – спросил он, очень чисто выговаривая слова, без акцента, закрой глаза, не поверишь, что слышишь чужого. – Здесь много незанятого места.

   – Потому что я тут стою! – заявила я.

   – Не аргумент, – пожал он плечами, и снова уткнулся в видимый только ему одному экран.

   Пока я искала, что ему такого сказать обидного, но так, чтобы не выглядеть при этом дурой, раздался чистый хрустальный звук, возвещающий об окончании вступительных испытаний. Строчки на табло перестали плясать, и я вцепилась в ограждающие перила, пытаясь высмотреть себя, любимую. Ничего не получалось: буквы расплывались в глазах. Я скатилась вниз? Вниз? Или всё-таки…

   – Ликесса Ламберт-Балина? – с отчётливой ехидцей спросил тип.

   – Чего? – обозлилась я.

   Но, в общем, понятно, откуда он моё имя узнал. На голографическом бейджике светилось, я забыла его отключить.

   – Сотое место, – с чувством собственного превосходства сообщили мне.

   Сотое. Последнее над смертельной чертой. Я прошла. Я принята! И даже злость пополам с раздражением слегка улеглись: я посмотрела на собеседника ласковее.

   – А ты?

   – А я выше, – ухмыльнулся он.

   – Ну, поздравляю, – сказала я.

   Я всех сейчас любила, даже его. Я прошла! Ура. Не придётся плестись домой на подбитых крыльях: я прошла! Мама, конечно, фыркнет на то, что прошла последним местом в списке, но главный-то довод не сможет опровергнуть: я прошла!

   Тут информатор начал озвучивать фамилии, попутно сообщая аудиторию, куда этой фамилии топать, получать документы и вообще. С начала списка, с почётной десятки. И первым прозвучало нечто длинное и такое, что с первого раза даже эксперт-лингвист не повторит:

   – Тоумплетхари Юмпаткиф Шоккваллем, аудитория триста семь…

   Это я потом, в списках группы, имечко прочитала. По слогам. А тогда даже толком не расслышала... пофигень та ещё… тумбо-юмбо…

    Мой новый знакомец довольно усмехнулся, сделал мне ручкой и величественно поплыл к лифтам.

   Первое место! Первое место! Первое место!

   И у кого!

   Но главный удар ждал меня в триста седьмой. Поток разделили на пять групп по двадцать человек в каждой, и угадайте с первого раза, кто именно попал именно в мою группу? Свободное место оказалось только рядом с ним, с кем же ещё-то. Я пришла последней, все места распределились, естественно, без меня; с шароглазым никто сидеть рядом не пожелал. Понимаю, можно даже сказать, сочувствую. А кто посочувствует мне?!

   Делать нечего. Я бросила рюкзак рядом, прошипела ему:

    – Подвинься!

   Он смерил меня презрительным взглядом:

   – Вы забыли сказать «пожалуйста».

   Все вокруг заинтересованно напряглись, – кто-то ссорится, это весело. Я чётко почувствовала главное: отступать нельзя. Если я сейчас скажу «пожалуйста», мою, новорождённую для только что собравшейся группы, репутацию увезут даже не в операционную, а прямо в морг, к патологоанатому.

   – Самый умный нашёлся, да?– спросила я неласково.

   – А вы из всех – самая невежливая? – с любопытством спросил он.

   Я потом много раз наблюдала на его физиономии точно такое же выражение. Как у котика, собирающегося влезть в неприятности просто потому, что в них обязательно нужно влезть, не считаясь с последствиями, как же иначе-то. Последствия когда ещё могут быть! А веселуха – вот она, прямо здесь и прямо сейчас.

   Я медленно сжала пальцы в кулак. Поворот кисти, хлопок о ладонь – кулак окутался багровым пламенем. Пирокинез! У нас тут, на Старой Терре, ледниковый период вообще-то. Без «горячей» паранормы просто не выжить, достаточно посмотреть на мою маму, которая даже летом носит полярку, а зимой без скафандра высшей защиты на улицах не появляется.

   – А это видал? – спросила я, поднося пылающий кулак к носу врага.

   – Нет, – безмятежно ответил тот, внимательно рассматривая пламя. – В записи только. Это – пирокинетическая паранорма? А какая, простите, у вас генетическая линия - «герад» или «нанкин-ламель»?

   Чтоб мне сдохнуть! Он не испугался нисколько! Он даже ничего не понял. Генетической линией заинтересовался, ты посмотри на него! И спасло его только появление профессора.

    Профессор – низенький, хрупкий гентбарец-кисмирув с шикарной серебряной косой через плечо (между прочим, мамин коллега, Сатув! Я его с детства знаю! Вот так сюрприз!) – увидел огонь, поморщился, сказал мелодичным, но со сталью внутри голосом:

    – Это уберите. Огонь уберите.

   Обвёл всех нас взглядом прекрасных серебристых глаз – гентбарцы все чертовски красивые, если видишь впервые, можно даже шок с непривычки заработать, – и добавил:

    – Вы все здесь взрослые лю… кхм. Не только люди, прошу прощения. Почти у всех у вас есть разрешения и лицензии на холодное оружие, и даже на огнестрел. Но убедительно прошу вас в стенах Университета всеми этими милыми штуками не пользоваться. Да, девушка, вот именно вы… вас в первую очередь касается. Пирокинез тоже оружие, удивительно, почему я должен напоминать вам об этой прописной истине, Ламберт-Балина.

   Я взмокла от обиды. Уж Сатув-то мог бы и помягче! Он же меня знает. Он знает, что я хорошая, проклятье! Вовсе не то, что он голосом показал.

    – Если кто-то кого-то внезапно не полюбил, - продолжал между тем профессор, – отношения всегда можно выяснить в личном поединке за пределами нашего заведения. С извещением в полицию по всем правилам, разумеется. За нарушение общественного порядка последует отчисление, безжалостное и беспощадное. Прошу запомнить раз и навсегда, повторять не буду. Не удивляйтесь потом и не спрашивайте, а меня-то за что…

   По аудитории прошла волна шепотков. Я сидела и радовалась, что чёрная кожа не краснеет, не видно, как горят у меня уши и щёки. Мама у меня родом из локали Пацифиды, у тамошнего народа кожа сплошь чёрная, включая ладони и ступни, приспособленческая мутация, защищающая от радиации. Не надо путать нас с негроидной расой Старой Терры, совершенно разные биологические виды. У нас даже в перекрёстных браках естественное, без вмешательства генных инженеров, зачатие невозможно. Мама мне практически ничего не меняла, только паранорму попросила добавить. За долгие годы вымерзла здесь, как мамонт, по её же собственным словам. Вот и решила дочке жизнь облегчить. Без пирокинеза обитать на Старой Терре грустно, да я об этом уже говорила.

   А профессор Сатув назвал меня по фамилии, можете догадаться теперь, насколько он зол. И кому расскажет в самую первую очередь. Я попала.

   – Что ж, – продолжал между тем гентбарец, – поздравляю вас с поступлением в Старотерранский Ксенологический Университет в Высшую Школу галактической археологии. Меня зовут Саттиривимиснув Кириминтанавасме, можете звать меня коротко – профессор Сатув или румасвиринув Сатув, я – куратор вашей группы, он же научный руководитель, буду вести у вас дисциплину под названием «Языки древнейших цивилизаций«». Более подробные сведения обо мне можете воспринять на инфопортале Университета. Ну-ка, вопрос на засыпку: кто скажет, чем древнейшие галактические цивилизации отличаются от просто древних?

   Я удивилась. Кого профессор поймать хотел на такую детскую удочку?! Наверное, все остальные удивились тоже, и пока преодолевали своё удивление, ответил за всех мой сосед:

   – Древнейшие цивилизации благополучно вымерли не раньше десяти тысяч лет тому назад по стандартному летоисчислению Федерации, не оставив при этом преемников, наследники древних существуют в том или ином виде до сих пор. Но такое разделение не кажется мне правильным, румасвиринув Сатув.

   Точно у него избыток ума. Килограммы и тонны. Не кажется ему правильным, посмотри-полюбуйся!

   – Поясните, пожалуйста, – доброжелательно предложил профессор.

   – Под этот критерий не подпадает минимум четыре больших цивилизации и около двадцати малых, – невозмутимо сообщил мой сосед. – Слишком много исключений для одного правила.

   – Приведите пример.

   – Аркатамеевтан, – не моргнув глазом сообщил этот зануда. – Хотя цивилизация, активно пользующаяся Вратами – вместо космических пересадочных станций! – давно уже не существует, материнская планета вполне себе здравствует, сохранившись как отдельное, независимое локальное пространство. Несколько особей этой расы присутствуют сейчас среди нас, между прочим.

   Шестеро, если быть точным. И надо знать, очень хорошо надо знать, на какое-такое таммеотское слово чисто фонетически похоже наше слово «особь». Ни в жизнь не поверю, что шароглазый не знал! Это каждый, увлекающийся археологией, знает. Таммеотский язык, то есть, и его обсценную лексику.

   Ребята возмущённо зашумели, а один из них вернул ответку:

   – Приятно видеть, что синие нас до сих пор боятся!

   Того же сорта определение. Мой сосед неспешно развернулся к выкрикнувшему, смерил того ледяным взглядом, исполненным холодного любопытства и предложил ровным голосом:

   – Встань и повтори, что ты сказал.

   – Тихо! – приказал профессор, негромко, но так, что все слышали, и ни у кого не возникло желания спорить.

   Маленький гентбарец словно бы увеличился в росте, а исходящую от него яростную силу, казалось, можно было нащупать пальцами. Неуютно стало всем.

   – Оставьте прошлому обиды прошлого, – строго сказал профессор. – Если хотите работать в космосе, и, тем более, в моей группе, вы не будете задирать расы друг друга и комментировать их историю. Если ваша непримиримость вам дороже научной истины, то уходите из Университета в армию, где сержант выбьет из вас лишнюю дурь. Я достаточно ясно выразился?

   Все промолчали. Куда уж яснее-то.

   – Ещё вопросы есть?

   Вопросов ни у кого не возникло. Надо думать. В армию тут никому не хотелось. Есть же разница между студентом престижного Университета и обыкновенным рядовым в казарме!

   – Продолжим, – профессор вернулся к прежнему доброжелательному тону. – На первом курсе помимо языков вы будете изучать методы кабинетных и полевых работ, математические методы, лингвистический анализ, историю развития археологии, ксенопсихологию. Настоятельно рекомендую не отлынивать от курсов выживания и физической подготовки, – в здоровом теле здоровый, а главное, живой археолог. Наша специализация – древнейшая Нивикия, поэтому будем изучать культуру, мифологию и философские мировоззрения нивикийцев, с их общественную структуру. Из языков – собственно нивикийский, малари и русский.

   – Русский-то зачем, – буркнул кто-то сзади, судя по акценту, кто-то из гентбарцев.

   – Затем, – терпеливо пояснил профессор, – что большинство миров, где сосредоточены артефакты нивикийской цивилизации находятся в локальном пространстве Новой России. И вот смоет вас волной с палубы вашего космобота, терминал с переводчиком потеряется, и окажетесь вы среди народа, который не говорит на нивикийском. Да и об эсперанто, государственном языке Федерации, там, может быть, что-то слышали, мол, есть такой в природе, как выглядит, не знаем, и знать не хотим. Смешно? О да. Пока внезапно не влетите в эту гранитную стену на первой космической.

   – Вы влетали, профессор? – спросил у него.

   – Да, – скупо улыбнулся тот. – Один раз. Мне хватило впечатлений. Продолжим! В конце первого курса вас ожидает практика по распределению, но! – он воздел палец. – Десять лучших и одного по выбору чемпиона, набравшего максимальное количество баллов за учебные достижения, я возьму с собой в экспедицию на Нивикию-прайм или любую другую планету, где нивикийцы оставили значимые артефакты. Цель экспедиции пока не определена точно. Условно - Нивикия-прайм, но это ещё может измениться. Срок экспедиции стандартный – семьдесят дней.

   Все оживились. Нивикия-прайм! Материнский мир сгинувшей свыше десяти тысяч лет тому назад цивилизации! Это вам не местные старотерранские раскопы в вечной мерзлоте! И не старые туннели обидно близкого Селеналэнда! Это – Приключение. Большое Приключение! За несколько дальних пересадок от планетарной системы Солнца. Вот только…

   – Простите, а если по итогам лучшими окажемся все мы, румасвиринув Сатув? – вопрос вырвался у меня сам собой. – Ну, вот все постараемся, у всех одинаковый балл окажется по итогу.

   Профессор лучезарно улыбнулся:

    – Тогда, – сказал он ласково, – я придумаю дополнительные тесты и экзамены, сложнее и разнообразнее стандартных. Большинство обязательно отсеется.

   – Надеюсь, это будешь ты, – не удержалась я от шпильки в бок шароглазому.

   Тот лишь тонко улыбнулся и ответил тем же свистящим шёпотом:

   – Включите логику, Ламберт-Балина. Совершенно точно отсеется тот, кто проскользнул в Университет последним местом в списке…

   У-у-у! Урод!

   – А сейчас – небольшой экспресс-тест на знание вами нивикийского литературного языка, – продолжил профессор. – На ваши терминалы пришла форма, откройте её, пожалуйста. Это образец контрольного задания по языку, адаптированный для студентов. Нивикийцы использовали подобные подборки контрольных для обучения родному языку детей старшего возраста. В соответствии с вашим результатом будет составлен индивидуальный план дополнительных занятий. Конечно, вас отбирали в группу прежде всего именно по баллам за нивикийский, работы с низким результатом попросту не прошли… Но уровень знаний у вас всё-таки разный, и сейчас мы определим точнее, у кого какой. Итак, полчаса, время пошло…

   По итогам теста профессор выразил большую скорбь. Дети, сказал. Куколки. Будем делать из вас крылатиков. И вывалил на наши терминалы вал: пошаговый учебный план, контрольные тесты, самостоятельную работу и текст, размером в четыре экрана, каждому свой, который следовало перевести с нивикийского на эсперанто, русский и чинтсах по выбору. Всё это к концу семидневки.

   – А спать когда?! – поневоле вырвалось у кого-то из нас, уже успевшего заглянуть в график занятий по другим дисциплинам.

   И ведь там навряд ли выдадут домашние задания размером поменьше!

   – После смерти отоспитесь, – жизнерадостно прочирикал профессор, прощаясь с нами до завтрашнего утра.

    Никто его энтузиазм не разделил. Организованной толпой потащились вниз, на динамические тренировки. И вот там меня ждал очередной банан: оказывается, пока мы в триста седьмой писали контрольку для профессора Сатува, нейросеть универа просто и без затей разбила нас на пары по тому, как мы расселись. То есть, что?

   Правильно. Я оказалась в паре с дорогим товарищем-вражьей-рожей! Мы оба взвыли, каждый на свой манер, но инструктор оказался неумолим.

   – В космосе, – веско заявил он, – запрещено работать в одиночку. Работают парами, четвёрками и так далее. Страховать друг друга необходимо постоянно, пос-то-ян-но! Не нравится – отчисляйтесь, ищите себе другую работу, попроще.

   – Ну, Тумба-Юмба, ты попал, – злобно прошипела я от избытка чувств.

   – Моё имя, – сказал он холодно, через губу, – Тоумплетхари Юмпаткиф, и сделайте одолжение, не коверкайте его на свой примитивный лад.

   – Слишком сложно для такой примитивной меня, – отрезала я.

   – Вы говорите ложь.

   – Да ну. С чего бы это вдруг?

   – Вам несложно было пройти аудирование по нивикийскому на самый высокий балл в группе. А этот язык фонетически сложнее моего! И потом, по глазам вижу, врёте!

   – Вот глаз моих попрошу не касаться, – отрезала я. – На свои собственные посмотри! – И показала пальцами, какие у него у самого гляделки.

   Вполлица. И цвет мерзкий!

   – Ат-ставить разговоры, – вклинился в нашу милую беседу инструктор. – На стартовую позицию, бегом марш!

***

Я прибежала первой. Физподготовка – наше всё. Вторым пёр за мной, дыша в затылок, угадайте кто. А потом инструктор вдохновённо звал записываться к нему на военную кафедру, мол, потом сразу получаете офицерское звание, правда, отслужить на благо Федерации придётся пять лет по контракту, но ведь не рядовым же. На меня он сразу глаз положил: пирокинетики в армии очень востребованы. Я сказала, что подумаю.

   А про себя решила: фиг вам. Я в Университет-то поступила в том числе именно затем, чтобы в армии не служить. Что я там потеряла, военные операции - совершенно не моё. Мы, паранормалы, военнообязанные все, независимо от пола. Высшее образование давало поблажку. А то ушлют ведь куда-нибудь за горизонт событий, мятеж там подавлять какой-нибудь. Вернёшься потом домой на одной ноге, вместо второй конечности поставят механику, как соседу через квартал. Или вместо глаза опять же камеру, как у баб-Иры, капитана ВКС Федерации в отставке. Чумовая совершенно бабка, со штырём в башке и во-от с такими кулаками, ну – сорок лет в десантуре отпахать, да не где-нибудь тыловой крысой в штабе, а на передовой. В детстве она меня восхищала безмерно. А сейчас... Повзрослела я. И поумнела, что бы там мама ни говорила в адрес сотрудников репродуктивного центра, забывших запрограммировать моему эмбриону мозги.

   Потом была большая перемена. На целых полтора часа. Все разбрелись кто куда, в основном, соображая насчёт чего-нибудь пожрать. Поэтому рекреационная зона оказалась забита перекусывающими по самые стены. В воздухе стоял равномерный гул: делились впечатлениями. Не только новички, как мы, но и старшие курсы, у них ведь тоже начались сегодня занятия.

   Я нашла себе место у фонтана на выходе. Забралась с ногами на широкий парапет, Поболтала ладонью в зеленоватой, подсвеченной синими и сиреневыми огнями воде. Холодная! Хорошо. Я бы с удовольствием залезла в фонтан с головой, всё-таки жарковато было в университете, как в любом городском присутственном месте. Пирокинетики в городах практически не живут, поэтому и микроклимат здесь настраивают на стандартный для лишённых «горячей» паранормы комфорт. То есть, душно, жарко, воздух похож на плотный жирный бульон, но в целом терпеть можно. Именно что – терпеть…

   Снаружи, за пределами города – вечная зима. Заснеженные белые поля, «горячие» реки, отороченные ажурным кружевом намёрзшего по берегам льда, стеклянные «горячие» розы, леса из опять же «горячих» елей.

   Я, конечно, буду жить в общежитии при Университете, но домой по выходным и, особенно, на каникулы, отчего не выбираться. Хорошо, когда твой дом – в том же мире, что и твой вуз, да не просто на той же самой планете, а совсем рядом, на машине доехать можно. Тем, кто прилетел из внешнего космоса, не так весело, надо думать. Далеко от дома, и планета неприветливая. Но диплом Старотерранского Ксенологического того стоит, однозначно!

   … Он возник внезапно и без спросу уселся рядом, я поперхнулась кофе от такой наглости, закашлялась.

   – Постучать по спине? – невинно предложил он.

   – Нет! Сама.

   – Сама так сама, – не стал он спорить, зато стал смотреть с любопытством, слегка склонив голову на бок

   От кашля у меня проступили слёзы, я живо вообразила, на кого я сейчас похожа, и обозлилась ещё больше.

   – Отстань от меня! – заявила я, вытирая щёки. – Ты другого места себе найти не мог?

   – Мог бы – нашёл бы, – абсолютно серьёзно сообщил он.

   Вокруг действительно была толпа, и даже наш фонтан облепили парочки и просто небольшие группки по интересам. Немного свободного места было только рядом со мной. Но упрямство не дало мне успокоиться вовремя:

   – Вот иди и ищи себе дальше, Тумба-Юмба! А здесь я сижу.

   – Фонтан – общее имущество Университета, – выдал он, – сидеть на нём может любой сотрудник или студент Университета. Я хочу сидеть здесь. И перестаньте коверкать моё имя!

   Снова этот взгляд. Чистое, незамутнённое любопытство на грани хамства. Я взмокла, пытаясь придумать достойный ответ. Любое моё слово будет отпрепарировано, поняла я. Может, не вслух, но какая разница-то. Он действительно меня изучал. Как бактерию под микроскопом.

   Я лопнула от злости, снова порадовавшись, что прилившая к щекам кровь никак не изменит цвет моего лица. Светлокожие багровеют в подобных ситуациях как вареные раки, сколько раз сама наблюдала. Со мной подобный фокус не пройдёт.

   В морду дать нельзя – исключат. Легко. Нейросеть «Арбитраж» безжалостна и беспощадна, именно потому, что искусственный интеллект, а не живой специалист, который в целом ещё может тебе, как сестре по биологическому виду, посочувствовать. Словом отругнуться – какая-то детская склока получится. А вот тебя, по-нашему!

   Недолго думая, я «прогрела» гранит. Пирокинез – это ведь не просто пламя сгенерировать и что-нибудь сжечь. Любое повышение температуры по своему желанию в любом материале. Так что Тумба-Юмба храбрился недолго: когда камень под его задницей раскалился до состояния адовой сковородки, он слетел с него как миленький.

   Слева от меня сидели такие же паранормалы-пирокинетики, как я, они не отреагировали. А шароглазому хватило.

   Я победно улыбнулась, допила кофе, встала и сделала ручкой. Остынет после меня ещё очень нескоро, а жаловаться… Что-то подсказывало мне, что жаловаться Тумба-Юмба не побежит. Ниже его достоинства такие жалобы.

***

Нам выделили места в жилом корпусе, мне досталась угловая комната с двумя окнами. В ней было отличное спальное место и симпатичный кухонный блок, но больше всего мне понравился учебный стационарный терминал в столе между окнами. Там уже светилось расписание занятий на завтра, и разноцветные напоминалки в стиле «задание требует выполнения».

   Живём!

   Маме только надо сообщить.

   – Я уже знаю, – сообщила мама, проявляясь на голографическом экране терминала. – Что ж, могу поздравить. Молодец. Дома когда появишься?

   – Завтра уже, наверное. Мне комнату дали, – похвасталась я. – Смотри: два окна. Два настоящих целых окна, даже не экраны!

   – Лика, – серьёзно сказала она, и замолчала, выдерживая паузу.

   – Да, мам? – спросила я с тягостным предчувствием будущей нотации.

   И точно.

   – Держи себя в руках. Никого не убивай.

   – Мама!– возмутилась я – Кого я за всю свою жизнь убила?!

   – Не убила, – признала она факт. – Но покалечила.

   – Они сами виноватые были! И Снежину я сразу всё рассказала.

   – Лика! – мама повысила голос.

   – Ну, ма-ам!

   Ей про Тумбу-Юмбу настучали уже! Да я думаю, не только про него. Наш дорогой учитель, и ещё кто-нибудь, легко. Ну я ему… я ему… я нашему дорогому румасвиринуву Сатуву кофе переварю, вот! Когда в следующий раз к нам заглянет! Пусть мучается. Он из вежливости не скажет, что гадость ему подали. И будет пить, как миленький. Гентбарцы, вообще-то, человеческую пищу не едят, и кофе не жалуют тоже, это лично профессор Сатув любитель. Ну, вот и получит он у меня. А нечего потому что.

   А Тумбу-Юмбу не собиралась я убивать, конечно же, тем более, калечить. Если сам не полезет. Нож, между прочим, у него на поясе здоровый. С алмазной завитушкой на рукояти, идеограммой его Рода, надо думать. Ножны изрядно потёртые, то есть, не для красоты с собой носит. Интересно, он убивал? С него ведь станется. Или ещё нет?

   – Ли-ка, – раздельно выговорила мама с отчётливой угрозой в голосе.

   Бить она меня никогда не била, даже если я ей хамила. Было такое, да… хамила несколько раз. Но потом как-то так всегда получалось, что лучше бы ударила, честное слово. Меня совесть обгладывала до костей, а после стачивала и сами кости тоже. До сих пор, стоит только вспомнить, аж в затылке свербит от стыда. Потому что это мама. Самый родной и самый замечательный человек даже не в Галактике, – во всей Вселенной…

   – Я не буду никого убивать, мама, – пообещала я торжественно. – Клянусь!

   – Хорошо, – кивнула она.

   Вытянула всё-таки обещание. Я никогда не нарушала данное однажды слово, чего бы мне ни стоило его исполнить, мама знала об этом, и бессовестно поймала меня в ловушку. Оставалось только скрежетать зубами за свой длинный язык: нет бы, сначала подумать, и только потом отправлять на озвучку в речевой аппарат свои мысли.

   – А покалечить можно? – с надеждой спросила я. – Ну, хоть чуть-чуть. Ну, вот на столечко?

   – Уже с кем-то поцапалась, – проницательно сказала мама.

   – Нууууу….

   – Лика!

   – Я не буду убивать и слишком уж тяжело калечить, но драться, если по-другому никак, – буду! – непримиримо заявила я.

    – А ты точно ту специальность выбрала? – поинтересовалась мама. – Может, всё-таки в армию? Между прочим, ещё не поздно. Первые две недели мобильные, можно перейти в другой вуз по собственному желанию. Освободишь место для того бедолаги, который шёл следом за тобой…

   – Не хочу в армию, – упёрлась я. – Мама, не начинай!

   В армию – это надо было с ясельного возраста меня по военным секциям водить, а не таскать на раскопы. И не разговаривать со мной с того же самого ясельного периода на нивикийском. А то ведь я долгое время думала, что нивикийский – язык нашей родины, Пацифиды. Пока в школе, на занимательной культурологии по теме «Кто в Галактике живёт», не узнала, что в локали Пацифиды разговаривают на эсперанто и смеси англо-русского, потому что народ Пацифиды – потомки колонистов со Старой Терры. Там высадилась семь веков назад одна из экспедиций проекта «Галактический Ковчег». А нивикийский – это нивикийский. Язык давно сгинувшей цивилизации такого масштаба, который нам, нынешним, просто даже не снился.

   – Смотри у меня, – завершила разговор мама грозным предупреждением.

   Да уж. Смотреть теперь придётся. Обещала же!

***

Задания прямо сейчас делать не стала. Я с детства владею языком, что там может быть сложного, позже сделаю. Или даже завтра с утра. А пока – как у нас на портале Университета насчёт развлечений?

   Аэросладж… Отлично, записываемся. Сразу пометку себе, привезти завтра из дома экипировку… ага, свой собственный болид не только можно, но и нужно, аренда ячейки в паркинге Университета – да, включить. Допуск к полётам в категории «атмосфера-лайт» у меня есть, значит, от экзамена на получение прав отказываемся. Идентификационный номер… вот. Блин, неоплаченные штрафы и пени… оплатить… Да, оплатить. Пени тоже оплатить. Иначе система не запишет, а свободные места разберут быстро. Куковать потом до следующего учебного года! Эх. Половина призовых с прошлого сезона как корова языком! Мало им пятнадцати суток за тот вулкан, ещё и штрафы впаяли! Змеи.

   Я вспомнила нехороший прищур капитана Снежина – зрачки, как два дула от армейского плазмогана! – и поёжилась. Дешёво отделалась. Пятнадцать суток и штраф, пустяки-то какие. Могло влететь посерьёзнее, с понижением социального капитала пунктов так на двадцать. После чего о вузе в этом году оставалось бы только мечтать.

   Потом я зарубилась в виртуальный аэросладж, у меня одиннадцатый уровень – маловато будет, но он сложный как не знаю кто – атмосфера Тайдрим, если кто в курсе, и вынырнула в реальность только ночью. Не сказать, чтобы совсем уж глубокой ночью, но полночь уже убежала.

   Сквозь окна лился ночной свет от уличного освещения. Его можно было приглушить, настраивая прозрачность, но я не стала этого делать. Села на подоконник, обхватила коленки руками и долго смотрела на парк жилой зоны. Двадцатый этаж, отличная панорама. Ёлки, ёлки, ёлки, за ними переливающееся отсветами ночных огней озеро, за озером – другие корпусы Университета. Купол над головой рыжий, значит, снаружи снова идёт снег. Ну, сентябрь, что вы хотите. Пора…

   Старая Терра сорвалась в ледниковый период почти тысячу лет тому назад. Но оледенение началось не внезапно и не сразу, у Человечества было время подготовиться. Во-первых, по проекту «Галактический ковчег» двадцать девять экспедиций ушло в космос, к различным экзопланетам, наиболее перспективным для высадки и колонизации. О двух коряблях доподлинно известно, что они погибли безвозвратно, двенадцать – основали дочерние цивилизации, вошедшие потом в Федерацию на правах автономных локалей. Тринадцатая послала Федерацию в коллапсар на досвете, на аргументы в виде боеголовок планетарного поражения ответила тем же самым, это я про Радуарский Альянс. Так и живут до сих пор, ощетинившись дулами на все шесть сторон света, ни в какие союзы принципиально не вступают. Всего один раз исключение для Федерации сделали, но там, честно говоря, их здорово задели, надо было послать ответку, и они трезво оценили свои возможности: в одиночку не справятся.

   Судьба остальных «Ковчегов» неизвестна. Пока не известна. Может, выжили тоже. Хочется верить, что выжили. Мы, люди, – Человечество, в смысле, – живучие.

   Во-вторых, учёные-генетики Федерации Стран Северо-Восточного Региона – была тогда на Старой Терре такая, – нашли способ приспособить живые организмы к экстремальным холодам. Паранорма пирокинеза. Ею планомерно наделили всех, и человека, и животных и даже деревья. Деревья, конечно, не могут генерировать огонь, но зато отдают тепло, и в ельнике, например, всегда температура на двадцать градусов выше, летом – настоящий тепловой оазис, даже мама может там бродить без куртки.

   А уж каковы на вкус «горячие» грибы! С картошкой и луком, тоже «горячими». М-м-м! завтра буду дома, пожарю. Тут-то вряд ли такое готовят. Разве только в ресторане где-нибудь за пределами Университета...

   Утро я бессовестно проспала, вчерашнее задание по нивикийскому сляпала на коленке, за пять минут до начала урока. Тумба-Юмба улыбался, глядя на мои судорожные потуги всё успеть, но я его улыбочку не просчитала до конца, а зря.

   Профессор Сатув принял от нас наши задания, и заявил, что, пока работы проверяются нейросетью университетского портала, мы сейчас сыграем в простенькую, но занимательную игру «кораблики».

   Нивикийцы оставили нам немало источников письменности, в том числе, и обчающие программы для детей. От самых маленьких до уже почти взрослых. А грамматика у них была, как у всякого естественного языка, с множеством нестройностей. С эсперанто нечего сравнивать!

   Правило - и тут же исключения из него. Орфография на основе «я»-диалекта, но читается через «ие» и «е», и гадай, в каком случае что правильно. Поэтому и создали умные нивикийские головы «кораблики» - обучающую игру, позволяющую малышам в рифмованной занимательной форме запоминать правила произношения и написания. Игра давно шагнула за пределы родного языка: её подхватили, по-моему, все естественные языки Федерации, потому что адаптировать систему оказалось очень просто. А отдача от её использования была высока.

   Я оживилась: «кораблики» я знала с детства, спасибо маме, и тут нарисовался отличный шанс блеснуть.

   Ага.

   Блеснула.

   Уже.

   Это оказались какие-то неправильные «кораблики»! Возмутительно!

   А уж когда я увидела свою оценку за домашнее… И длинную простыню заданий на завтра…

   Всё просто – чем хуже оценка, тем больше задание на самостоятельную работу и тем оно скучнее и противнее. И занимает больше времени! Несправедливо!

   – А как вы хотели, – прокомментировал профессор. – Интересные тексты требуют серьёзных знаний. Если же у вас детские ошибки в грамматике, то делать вам в профессии нечего.

   Мне так и почудился между слов учителя голос мамы: «точно ты ту специальность выбрала? Может, всё-таки в армию?» Ну, приготовлю я тебе кофе, насекомое! Только дождись.

   Добил меня взгляд в экран терминала моего соседа. Ни одной красной плашки! И даже ни одной жёлтой, сплошь зелёные. Р-р-р!

   … Оно выползло из-под моего локтя. Мелкое, рыжее, с длинными усами. Клянусь, я ничего не почувствовала, пока не увидела какое-то пятно краем глаза, посмотрела в ту сторону, а там – оно! И за ним торопились другие. Шевелили усами, перебирали лапками. Шуршали. Лезли друг другу на спины. Мерзкие, отвратительные, гадкие…Тараканы!

   Ударило памятью, как ураганным снежным зарядом в лицо.

   …Двоюродные братья не знали, как отделаться от малолетней козы, которая за ними постоянно таскалась хвостиком, и однажды они забрались в заброшенный посёлок, ещё, наверное, с тёплых времён покинутый, и я за ними, конечно же. Там-то и водились эти твари в изобилии! Сидели в щелях, выставив наружу усы, и шевелили ими. А братья дёргали их оттуда и кидали в меня, и хохотали с того, как я визжу, придурки. Я потом до-олго спать спокойно не могла, кошмары снились.

   Мальчишкам я придумала достойную месть, но… но… но… Но откуда взялись тараканы здесь?! Здесь, в учебной аудитории одного из престижных вузов не только Федерации, но всего нашего галактического кластера?!

   Всё это мелькнуло в моей голове за доли секунды – и воспоминания, и страх. Я вскочила, вереща не своим голосом, и сожгла проклятых тварей… ну, заодно и парту сожгла, чего уже там. И успела заметить тающую ухмылку соседа, вовремя убравшегося от огня праведного в сторону.

   Ах, ты гад! Ах, ты скотина! Ах, ты, тварь ты шароглазая! Убью!

   Я косо шагнула к нему, вскидывая объятые пламенем кулаки. Поплыла перед глазами алая пелена запредельного бешенства.

   Зажарю! До хруста. Как ты посмел?! Откуда ты узнал о самом лютом моём страхе, сволочь?

***

– Итак, вы утверждаете, госпожа Ламберт-Балина, что насекомых на урок пронёс господин Шоккваллем, – неспешно выговорила инспектор по урегулированию гражданских споров Марта Свенсен.

   Это у неё на бейджике значилось. Служба безопасности и надзора Старотерранского Ксенологического Университета. А ещё у неё красовался на воротничке золотой значок первого телепатического ранга. Первая ступень первого ранга. Меня как начало мутить при первом же взгляде на него, так и не отпускало.

   Первый ранг!

   Это много.

   Это чертовски много, и означает только одно: я не просто попала. Я пропала!

   – Да, – с ненавистью выговорила я, отвечая на вопрос госпожи инспектора.

   – Какие у вас есть доказательства?

   – Никаких. Но это он, я точно знаю!

   – Под телепатическим надзором повторите?

   Ещё бы. Следовало ожидать!

   – И повторю! – заявила я в бешенстве. – Смотрите!

   Мне уже были горы по колено, море по щиколотку. Я жаждала справедливого отмщения, а ради этого и телепатам мозги подставить можно. Потому что покарать гада, так уж получается, могли только они. Если бы я убила его, как и хотела с самого начала, то спровоцировала бы этим межрасовый скандал и новую войну. Очень уж он важный среди своих. Такой важный, что хоть топись. Принц тараканий недоделанный.

   – Хм, – сказала инспектор, внимательно меня рассматривая. – Но собственно пронос насекомых в аудиторию вы не видели.

   – Нет, – вынужденно призналась я.

   Не видела. Увы.

   – Грустно. Но вы ведь понимаете, что ваши действия могли причинить вред посторонним лицам?

   – Угу, – кивнула я. – Но я просто… ну, боюсь я их! Боюсь!

   – Странно, что ваши учителя и семейный врач не обнаружили вовремя такую вашу фобию. Пожалуй, стоит направить заведующими медцентром Отрадного доктору Новикову выговор с понижением социального капитала. Фобия у носителя паранормы пирокинеза не допустима ни в каком виде; вам будет назначено лечение – направление сейчас придёт.

   – И от занятий отстраните? – угрюмо поинтересовалась я.

   – Не думаю, что есть необходимость посылать вас на терапию в Селеналэнд, – сказала Свенсен. – Полагаю, наш университетский госпиталь должен справиться. Надеюсь, вы не станете чинить препятствия; если лечение будет признано неэффективным, придётся провести ментокоррекцию на подавление паранормы.

   Ой! Вот когда проморозило вдоль хребта как следует. Как это – остаться без паранормы? Как это так?! Лучше сдохнуть!

   – Без паники, Ликесса, – ласково улыбнулась инспектор, я перед ней была сейчас как открытая книга, это бесило, но что я сделать-то могла, сама ведь на надзор согласилась. – Думаю, до этого всё же не дойдёт. Случай тривиальный.

   Угу. Тривиальный. Вынут мне мозги и вывесят их сушиться в солярии. Вернут обратно основательно пропечёнными, безо всякой фобии. Сволочь ты, Тумба-Юмба. Не прощу!

   А он тут же стоял, привалившись спиной к стене. Стоял и внимательно смотрел, то ли забавляла его ситуация, то ли вправду любопытно было. А может, и то и другое вместе, взятое, как знать!

   – А вы, господин Шокквалем? – обратилась к нему Свенсен. – Согласитесь на телепатический надзор?

   – Разумеется, нет, – холодно ответил он. – Я – не гражданин Федерации. Не имеете права.

   Ну, конечно! Кто его тронет, у нас же с шароглазыми теперь мир-дружба-бхай-бхай. Как же тронуть сволочь только на том основании, что это сволочь?!

   – Хорошо. Спрошу без надзора. Это вы принесли тараканов в аудиторию?

   Ага, так он и сознался.

   – Я, – выдал Тумба-Юмба невозмутимо.

   – Вот как? – удивилась Свенсен, похоже, она тоже прямого признания не ждала, во всяком случае, сразу. – Позвольте узнать, зачем?

   – Глупо вышло, – покаянно произнёс он, и, бог мой, глазки свои бесстыжие в пол опустил. – Я не ожидал, что у Ламберт-Балиной так подгорит.

   – То есть, вашей целью была только шалость, – уточнила инспектор.

   – Именно она.

   – Вы не знали о фобии Ламберт-Балиной?

   – Нет, конечно. Откуда? Я просто хотел посмотреть на её лицо.

   – Посмотрели?

   Он слегка улыбнулся:

   – Да.

   – Убью! – взвыла я, стискивая кулаки и чувствуя привычный прилив жара к кистям.

   И точно, пламя по пальцам плясало. Под укоризненным взглядом госпожи инспектора я уняла огонь. Очень неловко получилось.

   – Хотите драться? – поинтересовалась Свенсен.

   – Да! – с ненавистью выдохнула я.

   – Нет, – равнодушно ответил Тумба-Юмба.

   – Ах, значит, нет? – взбесилась я мгновенно. – Тогда я буду называть тебя трусом, дерьмом, мамочкиной конфеткой и Тумбой-Юмбой до конца твоих дней!

   Он поднял на меня взгляд, посмотрел в упор. Нечеловеческие у них всё-таки глаза, при прочих равных. Гуманоиды, две руки, две ноги, голова, вполне человеческая фигура, – высокие и у нас встречаются, а волосы в розовый покрасить вообще любой придурок может. Но вот глаза у них нечеловеческие. Большие, без белков, и зрачок четырёхугольной звёздочкой. Жутковато смотреть в такие.

   – Да? – спросил он с любопытством, я яростно кивнула, и тогда он подвёл итог: – Наплевать. Госпожа инспектор, я признаю свою вину и готов возместить все причитающиеся нам обоим штрафы, а так же причинённый имуществу Университетау ущерб…

   – Я сама за себя заплачу! – крикнула я.

   Но меня никто не стал слушать. Получается, проклятый Тумба-Юмба снова меня пнул. На глазах у инспектора. Р-р-р!

   – Я могу идти? – осведомился он.

   – Можете, – разрешила Свенсен. - А вы, Ламберт-Балина останетесь.

   Он ушёл, а я, как и было велено, осталась. Покачалась какое-то время на стуле, вцепилась себе же в волосы, безуспешно пытаясь успокоиться. Наплевать ему, вы посмотрите. Наплевать!

   – Четыре привода в полицию за последние полгода, – сочувственно выговорила Свенсен. – Боюсь, лимит на мелкие пакости у вас давно уже выбран, Ламберт-Балина. Ещё одна вспышка, такая, как сегодня, или упаси вас бог, стычка с другом вашим по разуму, и будет полноценный арест на тридцать суток. Мне кажется, это не совсем то, что вам сейчас нужно…

   – Я знаю, знаю, – простонала я, опуская руки.

   – С фобией вам помогут. Можете отправиться в медблок прямо сейчас, я выпишу вам разрешение на пропуск занятий. Но в остальном… держите себя в руках, пожалуйста. Ради вашего же блага. Полагаю, вам непросто пришлось на вступительных тестах, и вы дорожите возможностью учиться. Подумайте хорошо, стоит ли рисковать учёбой ради детских эмоций…

   Я пообещала держать себя в руках. На том и расстались.

***

День протух полностью. Из медблока вернулась поздно, пропустив все, оставшиеся до конца дня занятия. Хотела сразу к себе, но вспомнила, что сумка моя осталась в триста седьмой аудитории, делать нечего, поплелась туда. И замерла у порога: услышала птичий голосок профессора Сатува. Двери были приоткрыты, я осторожненько заглянула в щель. Очень мне не хотелось попадаться профессору на глаза после сегодняшнего.

   Сожжённое мной рабочее место уже заменили. Профессор устроился на краешке стола, болтая ногой – ему что, он маленький, как все гентбарцы. А за столом – на моём, чёрт его задери, месте! – сидел шароглазый, чтоб ему треснуть.

   Я плюнула, собираясь уйти – подумаешь, за сумкой потом зайду… Но внезапно я восприняла, что говорил профессор, и это оказалось неожиданно интересно.

   – … выражается через будущее время, – говорил он. – Возьмём для примера фразу «я тебя убью». Вы называете себя -«я», вы называете объект приложения вашей угрозы – «тебя» – и угрожающее действие – «убью». Именно так, в будущем времени, не «я тебя убиваю», и не «я тебя убил», а – «убью».

   – Если обратиться к врагу в среднем-неразумном, будет обиднее? – задумчиво спросил Тумба-Юмба. – Или эта ошибка выставит на смех самого угрожающего?

   – Безусловно, это будет обиднее, – сказал профессор. – Если ещё добавить негативное усиление в виде приставки «паут» - гниль, падаль, то получится классическая формула вызова на поединок. Не надо переминаться в дверях, Ликесса. Пройдите в аудиторию, пожалуйста.

   Я вздрогнула: профессор даже тон не изменил! И как засёк… Впрочем, гентбарец, у них у всех очень тонкий, чуткий слух…

   – Я это… я за сумкой, – сказала я, проскальзывая в дверь и мечтая провалиться сквозь пол, этажи, подземный паркинг, земную кору прямо в расплавленное пекло ядра планеты.

   – Вы ведь нивговорящая с рождения, не так ли? – азартно сказал профессор, даже ногой болтать перестал. – У вас во вступительной анкете это указано. Останьтесь с нами, тут принципиальный вопрос.

   Как мне было отказаться? А остаться – как? Тумба-Юмба дёрнул уголком губ в лёгкой усмешке, убила бы, да нельзя! Пятый привод в полицию, да ещё за убийство, – прощай институт, здравствуй, армейский штрафбат.

   Тоска…

   Я подошла, с ненавистью устроилась на самом краешке учебного места. Почему их штампуют только парными?! Боль.

   – Отлично, – профессор радостно потёр трёхпалые ладошки чисто человеческим жестом. – Ликесса, выразите, пожалуйста, угрозу… ну, скажем, вашему напарнику. Для примера.

   – Ликесса-нояму пауткалькиийап Тумба-чокам, – мило улыбаясь, выдала я.

   Сосед взмок от злости, даже ладонь на рукоять ножа положил, потом подумал и расслабил пальцы.

   – Чудесно! – в полном восторге воскликнул учитель. – Просто замечательно.

   – Она сказала в прошлом времени, – угрюмо буркнул Тумба-Юмба. – Разве это не ошибка?

   – О нет, вместе с усилением – а приставка «паут», не забывайте, придаёт дополнительную экспрессию выражению, – это тяжёлое оскорбление. «Чокам» – суффикс объекта-в-прошлом , причём объекта неодушевленного, присоединение его к имени носителя разума – обсценная грубость. У вас совершенно правильная реакция, уважаемый Тоумплетхари. Теперь вы понимаете, что в рассматриваемом нами отрывке главный герой, обращаясь к сопернику, демонстрирует вовсе не свою безграмотность, а поведение, максимально оскорбительное для оппонента.

   – Простите, – спросила я, – о каком отрывке речь?

   – Вторая глава, сцена на палубе боевого морского корабля, «Орден милосердия» – это мемуары командующего Мариийпа-соята, в художественной обработке Риензай-нояму Дарзикам. Ну, что вы, уважаемая Ликесса, это, можно сказать, столп классической литературы Нивикии…

   Наверное, на моём лице всё прописалось крупным шрифтом. Кажется, про столп литературной классики Нивикии весь мир слышал, кроме одной самоуверенной идиоточки. Раздери меня на части, я даже не помню корешка с таким названием в маминой библиотеке! У мамы, в основном, репринты, конечно. Но есть и подлинные нивикийские книги, разрешённые к частному владению…

   – О, – сказал профессор, воздевая палец, – кажется, я понял, почему вы, Ликесса, допускаете такие детские ошибки в грамматике на письме. Разговорная практика у вас хорошая, но вы мало читали неадаптированных произведений.

   – Я много читала! – возмутилась я.

   – Любовные романы, – ехидно вставил Тумба-Юмба, чтоб ему треснуть, вдоль, поперёк и крест-накрест. – Какой-нибудь «Цветок семи наслаждений».

   Чёрная кожа не умеет краснеть. Кажется, я об этом уже говорила?

   – Сам откуда про «Цветок» знаешь? – окрысилась я. – Тоже читал? Даже не скажу, что конкретно в процессе чтения ты руками делал. Они у тебя до сих пор там же!

   – Какое потрясающее знание предмета, – фыркнул Тумба-Юмба, ухмыляясь ещё мерзостнее. – Ваши руки совершенно точно не для скуки, да, госпожа Ламберт-Балина?

   Я поймала его насмешливый взгляд и взбесилась ещё больше. Издевается. Да он же надо мной издевается!

   – Не ссорьтесь, молодёжь, – воскликнул профессор. – Не надо ссориться! Ликесса, я составлю вам список литературы, которую вам обязательно надо прочитать, плюс вышлю грамматические упражнения по прочитанному материалу. Вам непременно нужно подтянуть язык, если вы хотите заниматься по-настоящему интересной работой.

   – Спасибо, профессор, – мрачно поблагодарила я. – Прошу прощения, профессор, мне нужно идти. Можно, я пойду?

   – О, конечно, конечно. Жду на занятиях завтра во второй половине дня, впрочем, как всегда. Уважаемый, – кивнул он моему соседу, – вы тоже свободны.

   Из аудитории мы вышли вместе. Куда деваться, дверь тут всего одна. Галантный наш ещё пригласил меня пройти в проём первой.

   – Что ты меня бесишь? – яростно спросила я, упирая руки в бока. – Зачем ты меня бесишь?

   – Я? – старательно изобразил он изумление.

   – Да, ты!

   Пожал плечами, сказал:

    – Не держал целью вас… эээ… бесить, уважаемая госпожа Ламберт-Балина.

   – Ты опять!

   Развёл ладонями самым издевательским образом.

   – Ничего подобного. Это у вас какие-то… как это правильно выразить… комплексы?

   – Никаких комплексов, – отрезала я. – Давай драться! Рожу тебе начистить хочу.

   – Я не хочу с вами драться.

   – Почему? Ты трус?

   – Не хочу, – равнодушно объяснил он.

   – Почему? А-а, – дошло до меня наконец, – тоже в анамнезе приводы в полицию, и драться тебе нельзя поэтому?

   – Вы хотите, чтобы я объяснил? – уточнил он, я кивнула, и он тогда достал свой терминал, тоненькую полосочку – суперсовременный «мелин редми», надо же.

   Пальцами раскатал полосочку в полноценный экран, прокрутил текст.

   – У вас, людей, есть такие коротенькие рассказы, чтобы смеяться. А-нек-до-ты. Вот, послушайте один из них: Встретились два человека, оба с поведенческими отклонениями. Одному нравится смотреть на чужую боль и причинять другим эту самую боль. А другому очень нравится, когда боль причиняют ему. И вот второй говорит первому: мучай уже меня, мучай. А первый отвечает: не буду!

   Я переварила услышанное. Известная шуточка про садиста и мазохиста внезапно прозвучала очень обидно.

   – Ты считаешь, это смешно? – зло уточнила я.

   – Конечно!

   – Так по-твоему, это смешно? – свирепея с каждым словом повторила я.

   – Разумеется. Вам ведь очень хочется угодить в медблок на восстановление конечностей; вы любите боль, Ламберт-Балина?

   – Что-о?!

   – Вы объективно слабее меня, – подвёл он безжалостный итог. – Несмотря на вашу грозную паранорму. Я не дерусь со слабыми, Ламберт-Балина. Скучно мне драться со слабыми. Недостойно драться со слабыми. Поэтому с вами я драться не хочу и не буду. Я ответил на ваш вопрос?

   Я судорожно искала слова, и не находила их. Меня, считай, провезли мордой по полу только что, и кто?!

   – По-видимому, ответил, – кивнул он удовлетворённо. – Доброго здравия, Ламберт-Балина. Встретимся на занятиях завтра.

   И ушёл, подлец. А я осталась, локти кусать.

ГЛАВА 2

   На Старой Терре живут не семьями в привычном для городских обитателей понимании, а домовладениями. Одно домовладение может насчитывать до сорока семейных групп. Когда-то, лет шестьсот тому назад, когда ледяное веселье на нашей планете только начиналось, домовладения и вправду принадлежали одной какой-то семье. Но у пирокинетиков традиционно рождается много детей даже до сих пор, что уже говорить о тех, покрытых мраком, временах, когда продолжительность жизни носителя нашей паранормы не превышала пятидесяти лет. Да и климат у нас суровый. Никак не способствует индивидуальному выживанию.

   Домовладение Огневых – одно из старейших не только в Отрадном, но и вообще на планете. Даже в худшие времена здесь проживало не меньше десятка семей. А уж сейчас оно вообще превратилось в отдельный посёлок, здесь проживают постоянно не меньше семиста человек, а если считать командировочных и приехавших погостить из других поселений и даже из космоса, то в моменте численность иной раз превышает тысячу…

   Между прочим, развелось тут шкодливых мальчишек самого пакостного возраста. Дурят так, как мы никода себе не позволяли, хотя паиньками не были тоже. Капитан Снежин уверяет, что у него в день случается по три-четыре инфаркта. Врёт, конечно. Видели бы вы его, здоровый как «горячий» медведь! Толстый рельс в колечко голыми руками заворачивает, не поверила бы, если бы сама не видела.

   Наша паранорма по умолчанию подразумевает силу, превышающую возможности обычных, не модифицированных по генной схеме «герад» людей, но Снежин крут даже для нас. Он воевал, между прочим. Как парад, так там от наград живого места на кителе не видать, и среди них – семь «солнышек». «Солнечный Крест» – это высшая награда Земной Федерации, и получить её не так уж легко. Надо совершить не просто подвиг, а нечто совсем уже из ряда вон, и ещё умудриться после всего этого выжить. Посмертно, конечно, тоже могут наградить, но не семь же раз!

   Участковый о своём славном прошлом рассказывать не любил. Но я давно заметила, что все воевавшие делиться воспоминаниями не очень-то спешат. Неприятно, наверное, вспоминать. Хотя если ты не трусил, за чужие спины не прятался, то с чего бы вдруг …

   Наш с мамой коттедж стоит в углу, окнами на «горячий» лес. Вдоль дорожек рядами высажены «горячие» розы, они цветут до самой зимы и хорошо прогревают вокруг себя воздух. За домом сад – тоже всё «горячее» там высажено: яблони, груши, есть даже редкая виноградная лоза, мама с удовольствием с нею возится. Конечно, до урожаев бабы Иры, которая давно уже поставила своё хобби на почти промышленный поток, нам с мамой далеко. Но крупные желтовато-прозрачные грозди лежат у нас в подполе до самой весны. Треть отдаём в общее хранилище, разумеется. Но и оставшегося хватает с головой. Мама ещё раздаривает потом по коллегам и знакомым. Продавать ей некогда, мне тоже продавать неинтересно, а самим всё это съесть – желудков не хватит.

   Первым делом я сунулась в гараж к своему болиду для аэросладжа. Не, можно, конечно, вернуться в Универ на нём, погода на завтрашнее утро стоит хорошая, ясная и безветренная. Вот только чемоданы с самым необходимым куда цеплять, на руль и под задницу? Два рейса сделать? Шесть часов жизни выкинуть на дорогу как с куста. А с транспортной компанией из-за трёх-четырёх мест связываться неохота. Они ценник зарядят космический – триста километров от города, знаю я их.

   Сумма у меня на балансе была, мягко говоря. Невесёлая! Лучше сэкономить. Стипендия когда ещё будет. И на самую высокую рассчитывать не стоит, оценками не пройду. Я буду стараться, буду, не смотрите на меня так!

   Но Тумба-Юмба был убийственно прав: я прошла в Универ последним местом в списке…

   Пошёл снег. Мягкий, крупный, он ложился на землю и тут же таял вокруг роз, деревьев и по полотну дорожек. Минус десять за пределами домовладения, около нуля во дворе. Осень...

   Мама, как всегда, работала в своём кабинете. На входе горела голографическая панель saĝa hejmo , интеллектуального домохозяина: «Не беспокоить, продукты в холодильнике, заказ на доставку сформирован – просмотри, добавь, что ещё нужно, и отправь. К пяти часам спущусь».

   Ну, понятно, опять что-то переводит. Нивикия оставила нам немало литературы, самой разной, от детских прописей до научных трудов и – да! – любовных романов. Всё это надо было сканировать, переводить, классифицировать. Вал работы, и в обозримом будущем меньше её не станет. Эксперт-лингвистов по нивикийскому мало, любителей чуть больше, но в целом язык не из тех, что цепляется легко. Одно отсутствие первого и второго лица чего стоит! А ведь есть ещё позиционирование объекта во времени! Ликесса-в-прошлом, Ликесса-в-настоящем, Ликесса-в-будущем, всё это совершенно разные Ликессы. И соответственно, по временам меняется глагол и определение.

   Во фразе «Ликесса села за стол», сам «стол» должен иметь суффикс прошлого времени. «Сядет за стол» – то же самое, но в будущем. А как быть, если ты за стол ещё не села, потому что стол ещё не привезли и не собрали? «Сядет за стол-который-привезут-и-соберут-вот-прямо-сейчас» и «сядет за стол-который-будет-привезён-и-собран-когда-то-там »… И про гендер, чтобы веселее жить было, не забываем. Мужчина/женщина/ребёнок/неразумное-живое/неразумное-неживое. Это я в задания по грамматике от доброго профессора Сатува заглянула, пока машина по трассе на автопилоте шла, и впала от них в чёрную тоску.

   В разговоре всё это идёт легко, как бы само собой, интуитивно, мама с детства со мной разговаривала, да я уже упоминала об этом. Но когда начинается зубодробительный грамматический разбор – хоть на стенки лезь! Внимание рассыпается, смотришь в строчки – видишь кочки, тычешь в тест наугад, на выходе – красный злобный гусь с бутылкой самогона в крыле и фингалом под глазом. В смысле, двойка.

   Электронный дневник в Универе оформляли дизайнеры с извращённым чувством юмора. Надо будет перенастроить интерфейс на более спокойную тему, что ли … А то как-то не смешно.

    – Мам, – сказала я вечером, когда мы поужинали и уже пили кофе с маленькими булочками с начинкой из «горячего» мака, – а у тебя есть в библиотеке «Орден Милосердия»?

   Булочки запекла я, всегда их любила. Все ингредиенты в кухонном блоке остались ещё с прошлого раза, я тогда израсходовала не всё. Хватило на восемь штук; отлично. Теперь в столовой стоял уютный кулинарный запах сдобы, мака, ванили, приправленный горьковатым ароматом аркадийского кофе.

   Тот, прежний, доледниковый кофе исчез с нашей планеты вместе с теплом. Теперь выращивают его где угодно, только не на Старой Терре. Настоящий кофе, имею в виду. Не тепличный, и не под куполами Селеналэнда, а такой, чтобы рос под солнцем, пусть даже солнцем иного мира. Из всех доступных, нам с мамой нравился больше всего аркадийский, хотя стоил он как крыло от универсального челнока класса «атмосфера-пространство». Впрочем, другие сорта были не дешевле.

   – «Орден Милосердия»? – искренне изумилась мама, внимательно меня рассматривая. – На что тебе?

   – Почитать хочу, – объяснила я честно.

   – Книга трудная для восприятия, – покачала она головой.

   – И что? – взъерошилась я. – Мне нельзя читать трудные для восприятия книги?

   – Можно… почему бы нет… – она отставила пустую чашечку. – Пойдём, посмотрим…

   В мамином кабинете – стеллажи, стеллажи, стеллажи в шесть рядов: по стенам, по центру, и только маленькое пространство у окна занято под рабочее место, стол с терминалом и кресло.

   На стеллажах – книги, книги, книги. Знакомый с детства запах позеленевших от времени страниц настоящих артефактов и тонкий, с привкусом озона, аромат репринтов. Мама держит в уме свою безумную картотеку и точно знает, что где стоит. «Орден Милосердия» она достала с полки легко, вообще не задумавшись над тем, где конкретно нужно искать книгу.

   Толстенная! С хороший строительный пеноблок. Мама держала её на ладонях так, что я сразу поняла: не репринт, подлинник.

   Я оценила.

   – Ой, спасибо!

   – Но с условием, – строго сказала мама. – Читать – здесь.

   – Мама!– возмутилась я. – Я же только на выходных… я долго так читать буду!

   – Может, меньше станешь по горам носиться, пытаясь как можно эффектнее расплескать мозги по снегу, – безжалостно отрезала она. – Впрочем, можешь заказать репринт.

   И прижала к себе книгу так, как только меня когда-то в детстве прижимала.

   – Репринты в открытом доступе только с адаптированным текстом, – сказала я. – А мне нужен оригинал.

   – Не спорю, – кивнула мама. – Сама репринты не люблю. Можешь взять в свою комнату, пусть будет подарком на твоё поступление. Но из дома – не выносить!

   – Мамочка-а! – я бросилась ей на шею. – Я тебя люблю-у-у!

   – Ну, ну, ну, – заворчала она, – телячьи нежности! Не маленькая уже. Держи.

   Я взяла книгу, прижала к груди, ещё раз сказала «спасибо». Но мамин вздох от меня не укрылся. Она словно сказать мне что-то хотела, но опасалась, что ли. Опасалась, и всё же очень хотела сказать. Я не телепат, телепатия с пирокинезом несовместима, их никогда не программируют вместе, а спонтанно при «горячем» довеске в геноме телепатия пробудиться не в состоянии. Но что-то, наверное, всё же было, было… Какие-то крохи, крупицы, остаточные явления…

   Иначе откуда бы взялось то упрямое чувство, которое сейчас само лезло в душу при виде маминого лица? Мы, люди, – Человечество в смысле – эмпаты, это отмечают все расы, которые когда-либо имели с нами дело. Умеем влезть в шкуру другого и ощутить его боль как свою даже без телепатической паранормы. Тем более, мама-то не какой-то там другой, а моя мама, то есть, самый близкий и родной человек во Вселенной.

   – Мам, – сказала я осторожно, – а ты вроде как не рада, что я прошла. Да?

   Тень на её лице – я угадала… Но почему?!

   – Пойдём вниз, – предложила мама. – Может, кофе нам сваришь?

   – Сварю, – пообещала я. – А ты расскажешь?

   – А ты выслушаешь? И не только выслушаешь, но и услышишь?

   – Ну-у-у…

   – Понятно, – кивнула мама, снова вздохнув. – Ну, попытаться-то надо.

   – Вот! – я воздела палец и перешла на нивикийский сказовый: – Мысли разумной зерно достойное в полу произрастает!

   – Из-под пола, – строго поправила мама. – Из! В будущем времени, так как зерно ещё не проросло и прямо сейчас его не видно. И, поскольку зерно – это младенец растения, даже его эмбрион, то суффикс детского-неразумного-нерождённого, «шенма», вместо общего-неразумного проявленного «шеман»! Учишь её, учишь…

   – Ма-ам, – протянула я, – не замещай профессора Сатува! Мы дома.

   – Лика, – покачала она головой, – это – твоя будущая работа!

   – Пойдём кофе пить, – свернула я скользкую тему.

   И мы пошли вниз. Но сначала мама настояла, чтобы я отнесла книгу в свою комнату и бережно устроила её на своём столе. Предварительно с того стола скинув бардак.

   – Сердце рвётся на части, – угрюмо сказала мама, разглядывая интерьеры. – Свинарник!

   – Мам, меня дома неделю не было! – возмутилась я.

   – А когда было, всё то же самое наблюдалось, – отрезала она. – Ничего не меняется. То есть, вру. Меняется. Ты по ночам реплицируешь хлам в старом кривом синтезаторе материи, не знаю, где только раздобыла такой. Мне назло.

   – Мам, смеёшься, – фыркнула я. – Синтезаторов материи не существует в природе!

   – А у тебя есть. Одна штука. Со сбитыми настройками, потому и производит исключительно один лишь хлам.

   Я тихонько замела ногой в угол блестящие упаковки из-под аккумуляторов для системы управления проницаемостью окна.

   – Я вижу, – тут же среагировала мама.

   – Ничего от тебя не спрячешь, – с досадой высказалась я. – Я уберу. Завтра. Хорошо?

   – Проверю!

   – Ага.

   Завтра наступит завтра, а сегодня можно немного расслабиться: рабский труд на галерах отодвигается в будущее. Ненавижу «порядок»! Когда всё вылизано в ультрафиолетовую стерильность и даже пыль летает повзводно.

   Мы спустились вниз, в прозрачную веранду, которую мама отчего-то называла «зимним садом». Там вдоль прозрачной стены стояли частоколом стрелки орхидей, как раз у них начиналась пора цветения. Бутоны пока ещё только наливались, примерно через неделю-другую начнётся красота, особенно если учесть, что цветок не «горячий», снаружи ему не выжить, только в тёплом доме. Прозрачную стену толком не видно, если специально не присматриваться, и получается контраст – снег с той стороны, хрупкий цветок с этой. Красиво.

   – Когда я заказывала тебе паранорму, – сказала мама, – я думала, что тебе ведь здесь жить, а жить – здесь! – без «горячей» паранормы очень непросто. Я хотела, чтобы ты не знала моих проблем, Лика! Чтобы могла бегать и играть со сверстниками на равных. Чтобы жизнь твоя не ограничивалась одними лишь куполами городов. Старая Терра – прекрасный мир, со своими особенностями, конечно, но здесь можно неплохо жить, если приспособиться, принять как должное, её правила, полюбить. Скажи, ты довольна?

   – Своей паранормой? – уточнила я.

   – Да.

   – Ещё бы! – я подняла ладонь, и по пальцам побежало пламя, сначала слабенькое, как у свечи, а затем оно собралось в ревущую багровую перчатку – такой рукой легко пробить толстую стену, да я на физре и пробивала.

   На самом деле, обычная тема для нас, я ещё не самая выдающаяся. Ребята круче. Мальчишкам вообще все привилегии, как я посмотрю. И живётся им проще, и паранорма у них мощнее, и… ну, хоть рожать натуральным способом теперь необязательно! Репродуктивный центр, репликаторная колба, аппарат «искусственной утробы», искут в просторечии, и – через девять месяцев на руках здоровая лялька. Без наследственных болячек, битых хромосом и нежелательного цвета глаз, да ещё и с паранормой из списка разрешённых.

   Я сбросила пламя – поворот кисти, воображаемые капли с пальцев, и искры растаяли, не долетев до пола, в воздухе. Долго в таком режиме не продержаться, часа два-три, но, прямо скажем, больше ведь и не надо. Главная плюшка паранормы не в умении извергать огонь, хотя извержение огня очень зрелищно и эффектно и - приятно, чёрт возьми! А в том, что ты спокойно переносишь холод. Там, где любой другой окочурится с гарантией, ты будешь бегать, прыгать и песни петь. Я упаковываюсь в полярку только зимой, а мама зимой наружу даже не показывается. Крытой галереей в тёплый гараж, там - в машину, в точке прибытия – опять же, тёплый ангар или гараж…

   Я внезапно очень остро поняла, о чём мама говорила мне. Вся жизнь – за стенами, всю жизнь - дышать фильтрованным воздухом, смотреть на солнце через стекло и защитное поле. И если вдруг стрясётся техногенная катастрофа, как не так уж давно в Солнцедаре, шансы выжить стремятся даже не к нулю, а в минус бесконечность…

   – Но у паранормы пирокинеза есть один неприятный побочный эффект, – продолжала мама, – меня о нём предупреждали, но я виновата сама, пропустила мимо ушей тогда. Повышенная агрессивность, доча. Пирокинетики изначально создавались генными инженерами Союза Стран Северо-Восточного Региона именно как супербойцы. Солдаты. Это уже потом стало ясно, что именно пирокинетикам придётся наследовать планету в самом скором времени… но разработанные генетические линии так просто не изменишь, во всяком случае, сразу. И учёные решили, что повышенная агрессивность в грядущем новом мире – это хорошо. Позволит выжить в начинающихся по всей планете драчках за оскудевающие ресурсы.

   – Мам, – сказала я нетерпеливо, – я всё это тыщу раз слышала уже на уроках истории…

   – Ты обещала слушать.

   Я поёрзала в кресле. Обещала. Ну, да. Но, оладушки горелые, к чему такое длинное лирическое отступление про то, что и так все с ясельного возраста знают!

    – Я думала, ты пойдёшь служить, как многие носители пирокинетической паранормы, – продолжила мама. – Все данные у тебя есть, драться любишь и умеешь, здоровье в порядке. Но ты выбрала археологический, и - Лика, не обижайся, но специальность вовсе не по твоему психопрофилю…

   – Они не имеют права меня отчислить на основании данных психопрофиля! – взвилась я.

   Этот квест я уже прошла, когда записывалась на соискание учебного места. Мне все убеждали на разные лады, что, может, в армию. И добились только ещё больше злобы и упрямства. Я хотела поступить на археологический, и я поступила!

   – Не имеют, – кивнула мама. – Но ты, ты сама, ты – справишься?

   – Ты в меня не веришь! – обиделась я. – Ну, мама! Спасибо за поддержку!

   Я даже отвернулась от такой несправедливости. Стала смотреть сквозь прозрачную стену веранды на сад: снег перестал сыпаться, и солнце пронизывало поредевшие кроны прощальным вечерним багрянцем…

   – Я боюсь, что ты будешь страдать, Ликуша, – вздохнула мама. – Ты отучишься год и вдруг поймёшь, что это не твое…

   – Никогда в жизни! – вскричала я. – Ни за что.

   Мама молча смотрела на меня. Потом сказала:

    – А хуже всего будет, когда ты поймёшь это после того, как получишь диплом. Года два спустя, или даже три. Что ты занимаешься не своим делом. Что рутина засосала тебя. Тебе захочется послать всё к чёрту, но ты будешь копаться в раскопе где-нибудь в космических еб… - она запнулась, поморщилась, а я восхитилась – ну мама, какие слова знает! – В космических далях себя внезапно обнаружишь, и контракт закончится только через десяток лет, и лететь оттуда обратно – дней сорок только до первой стационарной пересадочной...

   – Нет, – упёрлась я. – Ни за что и никогда.

   – Это ты сейчас так говоришь, – грустно улыбнулась мама, особенно выделив «сейчас». – Ликуша, доча, – она осторожно взяла меня за руку, – психопрофили составляются не просто так. Рекомендации по психопрофилям выдаются не просто так. Никак тебе не подходит археология, прости. Ты и прошла-то последним местом в списке…

   Так я и знала. Вот так и знала, что последнее место мне ещё припомнят! Ладно, Тумба-Юмба ещё, что с него взять. Но от мамы получить было вдвойне обидно.

   – А я, может, не хочу в армию! – я сердито выдернулась из маминых пальцев. – Войны нет, в нашей армии хватает бойцов. Я хочу в археологию! Сплю и вижу себя профессором археологических наук через тридцать лет! Но родная мама в меня не верит. Кому сказать…

   – Мама видела жизнь…

   – Я тоже хочу увидеть жизнь, – заявила я. – Как я её увижу, если ты меня в ватное одеяло кутаешь?

   – Ватное одеяло, – уточнила она, я яростно кивнула. – Вот, значит, как ты считаешь. Попытка уберечь тебя от фатальной ошибки – одеяло?

   – Я справлюсь!

   – Докажи.

   – Как?! – я всплеснула руками от избытка чувств. – Ты же меня приговорила, расстреляла, закопала и памятник воздвигла на моём холмике могильном!

   – Для начала перестань конфликтовать с этим мальчиком, Шоккваллемом, – предложила мама.

   – Ах, вот оно что! – возмутилась я. – Настучали!

   – Инспектор Свенсен обязана была меня уведомить, как ближайшего доступного родственника. Она и уведомила.

   – Блин, – с чувством сказала я, вскочила, прошлась по веранде, очень захотелось вдруг что-нибудь пнуть или сжечь, а точнее, сначала пнуть, а уже потом сжечь!

   Но на веранде не было ничего пинательного, кроме горшков с орхидеями и маминого кресла. Не те объекты для выплеска злости. Я сдержалась.

   – Ты будешь работать в космосе, Лика, - мягко сказала мама. – Ты будешь встречать эту расу снова и снова. Они – лучшие бойцы в Галактике, военное сопровождение дальних экспедиций, как правило, ведут именно они. Как ты справишься со своими эмоциями на раскопе, под чужим небом, в стеснённых условиях маленького научного поселения, если не в состоянии найти общий язык со сверстником в группе?

   Я упрямо промолчала. Работа на раскопах была делом настолько отдалённого будущего, что у меня просто пухла голова, стоило только задуматься над тем, где я буду через четыре года и чем буду тогда заниматься.

   – Покажи мне свой учебный план, – попросила мама. – Если это не секрет.

   – Какой секрет, – буркнула я, вызывая домохозяина.

   Мама может посмотреть мой график сама, ведь она тоже преподает в Университете. Первый курс, правда, не ведёт. Но и хорошо, наверное. Как бы она мне двойки ставила? «Ламберт-Балина, садитесь, неуд»? На уроках нельзя проявлять семейность. Если ты учишь собственного потомка, то все Ликуша и доченька – за пределами аудитории, во внеучебное время. Вот как профессор Сатув недавно. У нас в гостях я ему - Ликитипи, переиначил на свой гентбарский лад, а в Институте - на вы, полным именем и на дистанции. И правильно. Иначе университетская нейросеть начнёт понижать тебе рейтинг, указывая в качестве основной претензии «профнепригодность», а кому такое сдалось.

   Поэтому мама попросила меня показать ей мой план, и потому ещё, что она всегда, сколько себя помню, уважала моё личное пространство. Я старалась платить ей тем же, но, к стыду своему, получалось не всегда. Сначала мой бескостный язык что-нибудь ляпнет, а потом уже я, осознав свою дурь, понятия не имею, куда дальше деваться. Как потом извиниться так, чтобы извинения не выглядели ещё хуже, чем сам косяк? Засада.

   – Аэросладж – это хорошо, – сказала мама, разглядывая блок «физическая активность». – Дополнительные часы по выживанию – тоже. Это в космосе ты или проскальзываешь мимо костлявой или дохнешь мгновенно и с гарантией, а на планетах бывает по-разному. Но этого мало, Лика.

   – Куда уж больше, – фыркнула я.

   – Тебе нужна дополнительная физическая нагрузка, – пояснила мама. – Именно из-за твоей паранормы. Какая-нибудь борьба, допустим.

   – Я не хочу в армию!

   – Да причём тут армия, балда, – не сдержалась мама. – Ты любишь драться, но вряд ли прыгаешь от счастья, когда тебе расквашивают нос, не так ли?

   – Так мне давно его и не расквашивали, – самодовольно заявила я.

   – Это здесь тебе его не расквашивали. А в Универе нарвёшься ведь, с твоим-то характером, на личный поединок с каким-нибудь монстром рукопашки. Там тебе не то, что нос, голову оторвут да вставят носом, не скажу куда. И будут в своём праве. А я, – мстительно добавила она, – за бионику платить не стану, пусть механику втыкают. Будешь у нас полностью модифицированный киборг.

   Я засопела от обиды, но в маминых словах звучала безжалостная правда. С дальними экспедициями можно будет сразу попрощаться: киборгов в них не берут потому, что ремонтных мастерских должного уровня в таких далёких далях не бывает. Автономное функционирование – год-полтора, а дальше, если хочешь жить спокойно, надо обслуживаться, и не у кустарей. И вообще, какие киборги! Мне всего восемнадцать! Я человеком ещё толком не пожила! Я, может, с мальчиками дальше поцелуев ещё не добиралась, а в кибертеле – какие мальчики… Нет, есть, наверное, какие-то модули дополнительных возможностей, но… бррр, с приплатой не надо!

    – Вот иди и учись, пожалуйста, – кин-дао, самбо… Заодно лишнюю злость сбросишь.

   – Ладно, – сказала я. – Может, ты и права. Я подумаю.

   – Думай, доча, – вздохнула мама. – Думай…

   – Но ты всё равно в меня не веришь, – обвинила я.

   – Честно?

   Я кивнула.

   – Я, скажем так, сомневаюсь, – выговорила мама медленно. – Я знаю, что человек может всё, если захочет. Видела примеры. Твоя собственная бабушка, будучи целителем от природы, пошла в космодесант, и десять лет отслужила там не с самыми печальными результатами. Вот это твоё дикое упрямство – совершенно точно от неё… Но тебе придётся нелегко, и ты можешь сломаться...

   – Ни за что, – заявила я. – Я. Не. Сломаюсь!

   Мама подняла ладони:

   – Сдаюсь, сдаюсь!

   Но за шутливым тоном скрывалось сомнение, я его чувствовала каждым нервом. Мама никогда не давила авторитетом и не старалась переспорить во что бы то ни стало. Она переводила тему или отмалчивалась, при этом чётко показывая своё несогласие. Можешь кричать, рыдать, биться головой о стенку, – эмоции не аргумент. Доказать, что мама неправа, можно было только делом. Поступками.

   Я докажу! Наизнанку вывернусь, но докажу!

   Буду учиться… ну, не на отлично… сначала… но буду учиться хорошо. И запишусь на эти кин-дао и самбо… посмотрю ещё, куда лучше. И Тумбу-Юмбу… Нет, Тумба-Юмба это святое! Про него обещать ничего не стану, даже себе. Локоть к локтю ведь сидеть рядом с вражиной! И никуда из пары не деться, надо же было прощёлкать клювом распределение. Самое обидное, что зло сорвать не на ком, сама виновата.

   Не на себе же его срывать!

***

Позже, в своей комнате, я бережно раскрыла книгу, которую напечатали десять тысяч лет тому назад. Она сохранилась благодаря тому, что всё это время пролежала в закрытой библиотеке, плюс особая технология создания и обработки бумаги, которую до сих пор никто ни понять, ни повторить не мог… Нивикийцы давным-давно ушли из Вселенной за горизонт времён, оставив после себя не только книги, но и загадки, и тайны. Я обязательно разгадаю их все!

   Столбики косого, – «сказового»! – шрифта пробросили мостик между нашим временем и древним прошлым…

   «Шёл юноша Звенящая Речка горной долиною день, и вдоль реки шёл день другой, и по Медовой дороге, пустой по случаю весенней распутицы, шёл два дня и три ночи, и так вышел скоро к портовому городу имени Звезды Океана, а в городе том никто храбреца и не ждал…»

    Я читала почти всю ночь. Во-первых, интересно. Во-вторых, трудно. Что значит неадаптированный текст! Сидишь и вкуриваешь каждый суффикс, а их в нивикийском до чёрта, всё же на них и строится. Времена действия так уж точно. Как всегда, на самом интересном месте начало рубить в сон. Так и отключилась в какой-то момент.

   Снилось мне небо с чужими звёздами. Неземное солнце - лик Светозарного, нивикийского бога-подателя тепла, света и жизни. Огненное море - вправду, огненное, пламя плясало по волнам и пожирало любого, кто совался в него без дозволения Детей Огня.

   …Сияющие купола и башни города, раскинувшегося на холмах…

   Город - столица - во сне я знала это совершенно точно - притягивал и отталкивал одновременно. Откуда-то я знала, что он безжалостен к чужакам и неудачникам. Но самым главным была повелительная ясность чёткого знания.

   Я буду там!

   На древней мостовой, выложенной искусственными камнями из особого, разноцветного, суперпрочного стекла. Я встану перед воротами Города… и они передо мною распахнутся… а за ними… за ними будет длинная белокаменная улица, ведущая к…

   Очнулась я резко, внезапно – лицом в драгоценных страницах, естественно. Помяла, конечно же.

   Аккуратно расправила, осторожно закрыла книгу, – хвостик закладки торчал у самого начала, а впереди было… повеситься. Почти весь кирпич. Мелодичная трель будильника напомнила о том, что утро, хоть и раннее, но спланированное. Надо ползти в гараж, готовить болид и – в город. Три часа туда, три обратно – забрать остальное.

   Приснившийся город уже размывался, уходил из памяти. Я - тогда! - не придала ему особого значения. Нивикийские авторы - мастера описания, читаешь и прямо видишь то, о чём пишут. На редкость образные и точные тексты… Начиталась, вот и приснилось.

   Уууууу! Кто придумал сон! Треть жизни тратишь на пустое лежание в постели, обидно! Ыыыы! Кто придумал недосып?! Почему в сутках двадцать четыре часа, а не семьдесят два? Уууууууу!

   – Далеко собралась?

   Снежин. И что он возле нашего дома потерял-то, в такую рань.

   – В город, – вежливо ответила я, подумала и добавила осторожно: – Доброго утра, Март Алексеевич.

   – Утро добрым не бывает, – хмыкнул он, внимательно рассматривая меня своими маленькими серыми глазками.

   Мне сразу захотелось куда-нибудь сбежать, там забиться в щель и сидеть тихо. Если наш участковый проявляет к тебе повышенный интерес, это может означать только одно: неприятности. Я судорожно припомнила последние сорок дней своей неправедной жизни и не нашла там ничего нового, за что стоило бы сейчас трепать. А за старое я давно уже получила сполна. И отработала. Даже заплатила, отдав на штрафы почти весь свой кэш!

   – Так ты на этой таратайке собралась в город? – кивнул Снежин на мой гоночный болид.

   – Март Алексеевич! – возмутилась я. – Это не таратайка! Это – «Салихов-707», чтобы вы знали! Я записалась в университетскую команду по аэросладжу, и…

   Я осеклась. А то Снежин сам не знает, что такое «Салихов-707», лучший в своей категории лёгкий гоночный болид класса «поверхность-атмосфера»! Наш капитан умеет убийственно внимать. Ему достаточно услышать что-либо, чтобы оно прозвучало глупо. Поэтому я и замолчала. Когда молчишь, то ещё можешь сохранить какое-то подобие лица. Но стоит только при Снежине раскрыть рот…

   – Три часа междугородней трассы, – сказал он наконец, не сводя с меня пристального взгляда. – На гоночной машине. При этом ты всю ночь не спала. Даже предположить боюсь, чем занималась… Десятый уровень виртуального аэросладжа?

   – Одиннадцатый, – мрачно ответила я. – Только не в этот раз. Я читала…

   – Читала, – хмыкнул он, и посмотрел на меня так, что я мгновенно почувствовала себя дурой.

   Читающей дурой, уточняю. Что, сами понимаете, обиднее в разы.

   – Ну, да, я читала книгу, – обозлилась я. – На нивикийском, у мамы в библиотеке взяла. Где в законе написано, что нельзя читать книгу на нивикийском?

   – Закон для здравомыслящих людей написан, – сказал Снежин, усмехаясь. – А для нездравомыслящих есть я. Надо перегнать машину в город? Заказывай доставку.

   – Щас, – огрызнулась я, – уже…

   – Денег нет? – проницательно сощурился Снежин.

   Я промолчала. Конечно, нет! И он сам прекрасно про это знает. Кто, в конце концов, мне конские штрафы выписывал, а? Специально скормил в нейросеть «Арбитраж» свои личные уточнения, которые усилили финансовую кару. Мог бы совершенно спокойно туда ничего не писать, между прочим!

   – У матери не просишь? – продолжал участковый допрос.

   Прямо застенки кровавых спецслужб на выезде. И сбежать невозможно и отвечать нестерпимо.

   – Стыдно, – догадался он, одобрительно кивая. – Хорошо!

   – Март Алексеевич! – возмутилась я. – Что тут хорошего?!

   – Хорошо, что совесть у тебя не до конца атрофировалась, Ламберт-Балина, – язвительно пояснил Снежин. – Есть ещё шанс вырасти в человека. Заказывай доставку. Я оплачу.

   – Ну, вот уж фиг, – с чувством выразилась я. – Ещё не хватало долги отдавать вам!

   – Молчи и не чирикай. Отдашь когда сможешь.

   – А с чего этот аттракцион невиданной щедрости, Март Алексеевич? – спросила я с подозрением. – Что-то вы не похожи на Деда Мороза в детском саду на утреннике, да и сейчас не праздник.

   – Может, мне неохота выезжать на ДТП со смертельным исходом, – ласково предположил он. – Опознавать то, что осталось от трупяка водителя, заснувшего на полной скорости. Везти сюда, организовывать похороны ошмётков, смотреть при этом в глаза безутешной матери. Может, у меня совсем другие планы на сегодняшний день!

   Я молча смотрела на него. Уел. И возразить нечего. «Дурак» не считается. Да и не скажешь такое полицейскому при исполнении. Зря, что ли, на нём синий служебный мундир прямо с утра. Впрочем, без формы Снежина никто не видел. Всем известно, что наш участковый в ней родился. С готовым свистком в сжатом красном кулачке!

   – Иди, собирай остальное своё барахло, – дал Снежин мне добрый совет. – Мозги только с собой прихватить не забудь. Без мозгов в городе тебе делать нечего, поверь мне.

   Он повернулся и пошёл прочь, чётко, по-военному, печатая шаг. Но я успела поймать его быстрый взгляд на наш дом, а когда обернулась, проследить, что он там увидел. Мне показалось, будто в окне маминого кабинета произошло какое-то движение…

   Свет не горел. Не могла же мама торчать там в темноте, там же книги! Не только репринты, но и подлинники. В темноте задеть стеллаж и свалить с него что-нибудь на пол проще простого. Мама на такое ни за что не пойдёт.

   Ладно… ерунда… выкинем из головы. Вот долг, пусть и не такой уж большой, штука намного неприятнее. Надо сразу отдать, со стипендии. Или снова вместо аэросладжа торчать в информе, переводить на заказ с нивикийского рутину всякую, рецепты там или детские прописи. Университет размещал такие небольшие лоты в свободный доступ, платил не сказать, чтобы золотые горы, но зато любой с допуском и подтверждённым сертификатом в языке мог сделать перевод. Не только с нивикийского, – любой другой древний язык тоже годился. Если ты его, разумеется, знаешь.

   Я вернулась к себе, собрала последний чемодан. Взгляд мой упал на «Орден милосердия». Ну, да, мама запретила выносить из дома… но эта книга не такая уж и редкая, раз её разрешили к частному коллекционированию. Ну, не буду никому её показывать, подумаешь. А у меня на лбу да на двери моей комнаты не написано, что в шкафу среди учебных планшетов стоит нивикийская книга-подлинник.

   Я, недолго думая, схватила книгу, сунула её в короб, и потянула весь багаж вниз. Сообщение от службы доставки уже пришло: такая-то машина с таким-то номером уже в пути, ожидаемое время прибытия – десять минут…

ГЛАВА 3

Я всегда считала себя человеком самодостаточным, не зависящим от кого бы то ни было. То есть, хочу сказать, что если кому-то я не понравилась, то это не мои проблемы точно. Он может со мной подраться или просто тихо поплакать в уголку над моими недостатками, на выбор. Но чужие мысли по этому поводу меня никогда не волновали. Если я и рвалась когда-нибудь что-нибудь доказать, то только себе самой. И маме.

   Мама – случай особый. Мамино одобрение, оно, знаете ли, вещь штучная. Дорогого стоит. И сейчас мне так важно было выучиться и состояться в профессии, именно состояться! Чтобы вести с мамой научные разговоры, чтобы называли меня, как её, – профессор Ламберт-Балина…

   Но до этого, конечно, ещё лет десять пройдёт. Ну, двенадцать…

   Так вот.

   Иду по коридору, на стенах проекция «горное ущелье», пейзаж с Сильфиды, вид снизу на Башню Солнца, – древнее творение местных скртчим, возведена тысяч десять лет тому назад. Примерно во времена первого Аркатамеевтана и Нивикии, да. Сами скртчим о том славном времени вообще ничего не помнят, ну, там, четыре сказки да три былины, которые всё же, скорее, натянуты на сову, чем действительно хранят память о нивикийцах…

   Но Башня впечатляет! Длинный тонкий стержень с поднятыми кверху, загнутыми «рогами», и два раза в год – на равноденствие туда заглядывает солнце, а там система отражающих поверхностей и всё вокруг вспыхивает солнечным огнём! Хотела бы я когда-нибудь побывать там…

   А у дверей в аудиторию – нас снова ждал урок по нивикийскому языку, – кучковалась стайка девиц, и все они с восхищённым вниманием слушали Тумбу-Юмбу, чтоб ему провалиться. Он им показывал что-то на пальцах, может, домашнее задание объяснял, а может, вдохновенно пел про что-то, не имеющее никакого отношения к учёбе, как у парней это бывает, когда ими девушки в таком количестве интересуются. И у этих… самок сельскохозяйственных птиц… такие пустенькие-пустенькие глазки, и одна вроде как случайно локотком к локтю притиснулась, а вторая и вовсе лапку свою наманикюренную на плечо положила. И Тумба-Юмба это терпит!

   Он внезапно поднял голову и поймал мой взгляд, я не успела отвернуться! Улыбочку его понимающую увидела, и обозлилась ещё больше. Он что, думает, мне интересно, кто там рядом с ним крутится? Да вот ещё. Мне плевать!

   «Стена ущелья» в районе двери потекла, осыпаясь быстро тающими искрами. Вход открылся, народ потянулся внутрь, занимать свои места. Я вошла самой последней. Двери закрылись: в течение урока выйти из аудитории без разрешения профессора будет нельзя. Равно как и войти в неё. Опоздавшие будут торчать в коридоре до следующей перемены, и если не представят сколько-нибудь убедительных оснований для Универской обучающей нейросети, то получат в личный дневник запись об отсутствии на занятии по неустановленной причине. Коротко говоря, прогул. И бейся лбом о стену, доказывая, что ты – вот, пришёл, пришёл, только в дверь пройти две секунды не хватило…

   Профессор Сатув рассказывал нам о системе нивикийских Врат, о том, чем они отличаются от такой же системы Врат Аркатамеевтана. О том, что очень долгое время считалось, что таммеоты и нивикийцы не контактировали дру с другом, и две эти великие цивилизации существовали параллельно, не зависимо друг от друга.

   Врата пробивались наугад, вне зависимости от расстояния. Забавно было видеть на галактической карте, как миры, принадлежавшие Аркатамеевтану, соседствуют в пространстве с мирами, принадлежавшими Нивикии, не имея при этом никакого сообщения между собой. На звездолёте с собственным GV-движком – плюнуть и растереть проблема: прыжок на три или четыре световых года займёт полчаса, ну там ещё несколько суток занимают маневры в пространстве на досвете. Но таммеоты и нивикийцы не строили ни космических кораблей, ни космических станций…

   На первый взгляд, в картах системы Врат не было никакого порядка. Тамме-оты создавали карты в виде пятилучевой звезды – в центре размещались Врата, открытые в самую первую очередь, на лучах – те, что открывались позднее. К положению этих миров в пространстве Звезда Аркатамеевтана не имела никакого отношения. Физически миры, помещенные в центр, могли находиться друг от друга гораздо дальше, чем стоявшие на концах лучей. Поразительное нелюбопытство к космосу!

   Хотя, если вспомнить пылающее таммеотское небо, навигация по звёздам там нереальна в принципе, а значит, нет смысла и в развитии астрономии. А вот Нивикия-прайм находится в бедном на звёзды районе, ночи там тёмные, темнее даже, чем у нас, на Старой Терре. И карты нивикийских Врат отражали реальность достаточно точно. По ним до сих пор можно было с высокой точностью определить положение того или иного объекта в пространстве и связать с современными галактическими лоциями. С поправкой на прошедшие десять тысяч лет, разумеется.

   - У художников Нивикии в огромном почёте был так называемый гиперреализм, когда созданная живой рукой картина практически не отличается от фотографии с высоким разрешением. Благодаря их безмерной любви к точности стало возможным провести анализ, например, изображений звёздного неба того или иного мира с тем, чтобы соотнести его с современными снимками. Для тех миров, что уже вписаны в существующую систему координат, разумеется.

   - Вы о загадке Фиоленты, профессор? – подал голос мой сосед.

   Фиолента. Демоны Вселенной знают, где это. Я полезла в информ, нашла. Буферная зона между Новой Россией и Оллирейном, статус локали – военная база Альфа-Геспина… Ага, она не у нас, в смысле, не в Федерации, но и не у приятелей Тумбы-Юмбы. Уже хорошо!

   - Да.

   - Спорно, - тут же указал Тумба-Юмба. – Некоторое сходство имеется, но не настолько, чтобы утверждать наверняка.

   Какое-то время мы рассматривали экраны, на которых отразились наиболее любопытные нивикийские картины в сравнении со снимками Фиоленты.

   - В ближайшую тысячу лет экспедиции на Фиоленту не будет, - развёл трёхпалыми ладошками профессор Сатув. – Поэтому ожесточённые споры в данной области предлагаю считать бесперспективными и рекомендую вам в них не ввязываться…

   - Врата могли соединять не только пространство, но и время, - подала голос с задних рядов одна из тамме-отских девушек.

   - Хотите об этом рассказать? – живо заинтересовался профессор. – Вы ведь рамеевтой, не так ли?

   Наследственный титул, вспомнила я, передаётся строго от родителей к детям, тамме-отская знать… И девчонка выглядела очень ухоженной, вся такая прямо принцесса. Украшения, холёные пальчики. Клетчатый рисунок на коже – врождённая пигментация, обусловленная генетически, - ослепительно-белый, что говорит о древности рода. Помню, она мне сразу же не понравилась, не берусь даже объяснить, почему. Но мы не общались, сидели далеко друг от друга, и вообще…

   - Нет, профессор, - ослепительно улыбнулась она. – Ничего сверх того, что вы уже знаете, я не расскажу.

   Ещё и высокомерная, как все аристократики. Не знает она ничего про Врата между временами, поняла я. Так просто ляпнула, лишь бы ляпнуть. Теперь корчит из себя неприступную башню.

   - Мы, рамеевтананеш, - продолжила она, - отвечали за навигацию Врат. Попросту говоря, открывали дорогу. Формировали сам туннель, всё это отражено в легендах, в списках, в книгах моего народа. За позиционирование внешней горловины Врат отвечали Берегущие, Хранители, самеевтананеш. Но из них на сегодня никого не осталось, знания утрачены. Если кто что и помнит, так это он, - кивок в сторону сидящего рядом со мной шароглазого. – Твои Старшие разгромили второй Аркатамеевтан. Ты и держи ответ… Тумба-Юмба.

   - Моё имя - Тоумплетхари Юмпаткиф, - привычно поправил девушку сосед по парте. – И я бы не перекидывал вину как детский мячик с больной головы на здоровую, сударыня. Аркатамеевтан выдирал семейные Древа Палькифаля без церемоний, - с корнем! Иначе до нынешних времён дожило бы куда больше древних родов, чем нынешние двенадцать.

   - Стоп!- недовольно воскликнул профессор Сатув. – Хватит. Считаться расовыми обидами будете не здесь. Тут археология, а не это ваше всё: кто виноват и кого за это следует бить.

   Тамме-отка мило улыбнулась. Тумба-Юмба пожал плечами и отвернулся.

   Гентбарец. продолжил урок:

   - Безусловно, такие предположения высказывались не раз. Идея путешествия сквозь время будоражит многие умы. Но машину времени, или, если угодно, Врата времён, пока ещё никто не создал. Даже нивикийцы при всей их любви к этому виду перемещений в пространстве. Скорее всего, - и эта теория признана официально, - у художника случился спонтанный провидческий раппорт с будущим. Такое бывает и без генетического программирования паранормы….

***

После урока эта клетчатая таммеотская принцеска, рамеевтой Равиой, или как её там, подошла ко мне и невинно так поинтересовалась, не хочу ли я пересесть на её место.

   – С чего бы вдруг? – хмуро поинтересовалась я.

   Тамме-оты – экзотическая раса, на внешность, имею в виду. Конкретно эта тамме-отка ещё и красивая, причём, прекрасно о себе знает, что она – красивая. Светло-коричневые волосы по плечи, тоненькая фигурка, при одном взгляде на которую чувствуешь себя неповоротливой тушей. Круглое миловидное личико, смуглое, в тоненькую белую клеточку – у тамме-отов у всех кожа клетчатая. Причём чем светлее контуры клеток, тем считается шикарнее. Узор – генетический, у аристократов он тоньше и изящнее, чем у простолюдинов. Конкретно у Равиой – совсем тонкие, почти пунктирные линии. Сразу видно, какая передо мной королевишна стоит. Предки, поди, на десять тысяч лет назад известны, до времён первого Аркатамеевтана!

   – С того, – объяснила она, – что я так хочу!

   Я вспомнила, что мне самой сказали в ответ на похожую претензию, и мирно оскалилась.

   – Не аргумент.

   – Ну, ты же ссоришься всё время со своим соседом, – нетерпеливо выговорила она. – У тебя из-за этого баллы низкие! Отсядешь, сможешь спокойно заниматься. И, может быть, попадёшь в экспедицию профессора Сатува…

   Можно подумать, не она сама его только что сейчас зацепила! И все слышали. Где логика?

   – О как, – насупилась я, заталкивая кулаки в карманы куртки, нам разрешали одеваться свободно, тут Универ, а не средне-образовательная школа. – А с чего это тебя мои баллы так озаботили, милая моя? За своими последить не хочешь?

   – Зачем мне баллы, в экспедицию я попаду и так, – фыркнула она, поправляя фамильную драгоценность в ухе.

   Закрученная изящнейшей спиралью серёжка, знак высокого происхождения. Купить реплику невозможно, нет таких реплик. Этой милой ушной штучке несколько сотен лет, если не больше. Маме бы показать, она, хоть и специализируется на Нивикии, про Аркатамеевтан тоже знает немало…

   – Мне кажется, или я ошибаюсь, – медленно, чувствуя, как вскипает внутри тяжёлая злость, выговорила я, – что профессор Сатув больше всего на свете ценит мозги, а не связи?

   – И кажется, и ошибаешься. Так ты пересядешь или нет?

   Я поняла проблему: после того, как нейросеть Универа распределила нас по парам, просто так взять и кинуть свою сумку на чужое место невозможно в принципе. Надо писать заявление и доказывать, что тот, с кем ты меняешься, пересаживается исключительно добровольно, с песней, в здравом уме и твёрдой памяти. Иначе получаешь выговор и понижение социального капитала за дебош на пустом месте.

   – Нет, – отрезала я холодно. – Не пересяду.

    В глазах юной небожительницы зажглась опасная звёздочка. Привыкла, что все её хочухи исполняются, знатная семья, достаток, мама с папой в попу целуют. Захотела учиться на археолога – пожалуйста. Захотела на Старую Терру приехать – на здоровье. Вот только кое о чём девочку предупредить забыли.

   Не все вокруг её слуги, бросающиеся на первое же движение бровью с криком «Чего изволите, госпожа?»

   – Вот как, – сказала Равиой, зло прищуриваясь. – Понравилось, значит, с мальчиком обжиматься. Враголюбка!

   – Ой-ёй, – ядовито протянула я, – на себя-то посмотри, рамеевтой. Бегаешь за чужими, подол задрав!

   Рамеевтой, в общем-то, королевский титул. Принцесса или царевна, что-то такое вот. Просто удивительно, что такая особа потеряла в нашем, прямо скажем, плебейском Универе. Есть же и другие археологические вузы в Галактике.

   Девица скривилась, но я вынула из кармана один кулак, и она заткнулась, глядя на пламя. Слабенькое, в режиме «дляпомещений», но ей хватило. Плюнула и пошла, нос задрав. Драться со мной кишка у неё тонка, но как бы сторожевых псов своих не натравила. Студентам, конечно, не положено с телохранителями на занятия ходить, даже если они – дети императоров Галактики. Но без присмотра нашу красавицу навряд ли оставляют. Наверняка тут кто-то из её охраны есть, под защитной сеткой-скириснаркой. Если напрячь паранорму, то можно и засечь. Противоположная стенка коридора, например, ну очень уж в паранормальном спектре подозрительная!

   Как подумаешь, что вся жизнь под колпаком охраны… бр-р! Я – за плебейскую свободу!

   Я взяла сумку, вышла в коридор. Пока мы с Равиой выясняли отношения, народ разошёлся, было пусто. И только Тумба-Юмба стоял у стеночки, подпирая её по своему дурацкому обыкновению спиной. Я поняла, что он всё слышал! Иначе не усмехался бы с такой отчётливой ехидцей. Я дёрнула плечом и прошла мимо. Если скажет что-нибудь, врежу в глаз, и без разницы, полиция там, арест, капитан Снежин снова…

   Но ненавистный сокурсник ничего не сказал.

***

Я сидела на широком низком подоконнике у себя в комнате. Домашние задания ждали, но я не могла сосредоточиться сейчас на учёбе. Я думала, думала, и думала. Ну, пересела бы я… и пусть бы эта Равиой дальше с Тумбой-Юмбой мучилась… Так почему меня закусило так? Пренебрежительный тон аристократочки таммеотской – вот это да, на такой тон иначе реагировать нельзя…

   А ещё из памяти не шло, как девчонки вокруг него вились, кажется, даже не из нашей группы некоторые были, а из соседней. Что он им такое рассказывал, спрашивается?

   Он считает меня тупой. Уел тогда, при приёме, и продолжает издеваться своими высокими баллами. Надо ему показать, что я не тупая. Надо пройти порог отбора в экспедицию профессора Сатува, и тогда он утрётся: это будет железное доказательство, железобетонное! Особенно если сам пролетит. Но, будем честными, кто-то, а уж он-то, лучший студент курса, точно не пролетит…

   Тем более, кровь из носу, мне нужно пробиться!

   Впервые в жизни мне хотелось доказать что-то не себе самой и не маме, а постороннему типу, даже не человеку. Необычно, я бы сказала.

   Ново.

   Я взяла в руки тяжёлую книгу

***

… Портовый Город имени Звезды Океана жил торговлей и разбоем, и какая статья перевешивала, сказать не сумели бы даже Знающие высоких рангов. В стенах Вольного Города действовал древний запрет на торговлю разумными, от того невольничий рынок располагался за городскими стенами, да и там не было перепродающим живой товар покоя. Регулярно городская стража наведывалась туда, и плач не успевших вовремя скрыться вонзался в небеса быстрокрылой птицею.

   Куда пропадали уведённые доблестными стражами рабы, оставалось тайной, покрытой мраком первозданной ночи. По улицам Города ходили лишь рождённые в стенах Города либо приехавшие по торговым и прочим делам.

   Горе потерявшим свободу! Судьба раба страшна и печальна, даже в посмертии душе проданного на торгах не обрести покоя. За Золотыми Вратами ждут раба вечный холод и вечный же мрак, если Тень умершего не будет выкуплена живыми. Но какой человек из живущих ныне станет выкупать мертвеца, чьё Имя стёрлось из скрижалей Памяти навечно?

    От того юноша Звенящая Речка решил, что не сядет на бревно рабского торга никогда. Лучше погибнуть в схватке или завершить жизнь другим способом, до того, как торговцу отсыплют в нечистую ладонь серебра.

   Но плоть слаба, и на танцующих, показывающих тела на деревянном помосте девушек-рабынь доблестный горец всё-таки смотрел. А за помостом и в стороне от помоста увидел Звенящая Речка ещё одну рабыню, крепко привязанную к бревну так, как даже мужчин редко связывают: колени вывернуты вперёд, руки за головой. Одежды на женщине не было никакой, и всякий мог увидеть шрамы на смуглой, с бледным частым рисунком, коже, старые, побелевшие от времени, и свежие, вздувшиеся багровыми полосами.

   Далеко на север от обитаемого мира лежит Огненное Море, разлитое на границе с Тьмой самим Светозарным. Море рождает волны из чистого пламени и страшный железный ветер, губящий всё живое – горе мореходам, угодившим в железную бурю, налетевшую из Огненного Моря! Но живут на том берегу люди, вобравшие в себя дыхание мрачного подземного пламени, слывут искусными мастерами по железу и исключительной красотой своих женщин. Если украсть такую девочку и воспитать рабыней, дарующей наслаждение, то счастлив продавший: полученное золото позволит прожить остаток жизни в достатке, и ещё внукам останется.

   Вот только купить или украсть у людей Огненного Моря девочек в рабство почти невозможно, и мир это знает. За разорённое поселение огневики мстят жестоко, и месть не знает пределов, и долгими зимними вечерами рассказываются полушёпотом истории одна страшнее другой, и рассказчик клянётся, что лично знал знакомых либо приятелей, павших от огненного гнева. Мало охотников связываться с живущими по берегам и на островах Огненного Моря!

   Привязанная не была похожа ни на одну из танцующих. Не рабыней росла пленница, а воином. Шрамы на теле рассказывали о пройденных битвах и о потерях. И яркая тревожная красота горела непокорённым огнём: сожжёт дотла, если хватит ума прикоснуться как к рабыне. Даже к связанной. Даже сейчас.

   – Напрасно храбрец глаз мозолит на проклятой ведьме, уже сожравшей целое состояние, – возник рядом торговец, омерзительно толстый, с многослойными подбородками над впившейся в жирное тело алмазной цепью. – Вот – другие красавицы, не девушки – звёзды небесные. Покладистые, умные, обучены Цветку наслаждений до седьмой ступени включительно…

   Торговцы рабами противны всем, у кого живут ещё в душах сокрушающий Огонь Светозарного и мудрая Вода Луноликой. Правду говорили старики о непотребствах, творящихся среди людей низины. Продавать с торгов, а того пуще, воспитывать для продажи с детства, – зло, не достойное прощения. Но и то понимал со всей горечью одинокого бойца Звенящая Речка, что если снести голову торговцу, у позорного помоста с рабынями появится новый. Если спалить дотла и засыпать солью само место, где стоит рабский торг, где-то ещё, и скорее близко, чем далеко, откроется новый торг.

    Звёзды небесные, с детства воспитанные рабынями, не вспорхнут обратно на небо, но без хозяйской руки погибнут. Рождённому в неволе свобода станет неминуемой смертью. Танцующим на помосте красавицам страшна и не нужна свобода. А вот ведьму стоило бы спасти. Ведьма здесь по жестокой насмешке судьбы. Предательство подлое, скорее всего. Воин не выпустит из рук оружие, даже валясь на поле с пробитой вражеским копьём головой. А вот опоить и во сне скрутить враги могут.

    – Храбрец хочет ведьму, – заявил Звенящая Речка, и не слушал дальше изумлённых возгласов купца.

   Пленница раскрыла глаза и смотрела в упор на нежданного покупателя. Неистовое пламя разгорелось в её взгляде, а губы под кляпом искривились в усмешке. Дорого заплатит тот, кто пожелает прикоснуться к новому приобретению, как к рабыне! Но в горах рабов не держали. У попавшего в плен оставалось право выбора: войти в род победителя младшим ребёнком младшего воина или умереть. Многие предпочитали второе…

   – Пусть храбрый горец не обижается, – сказал торговец, – но юноша не кажется достаточно сильным для того, чтобы справиться с такой норовистой лошадью, как эта! Девка строптива и опасна, и не зря сидит на бревне. Как бы Светозарный в милости своей не посчитал подобное приобретение самоубийством…

   Звенящая Речка лишь поморщился. Постыдился бы Жирная Задница поминать всуе Небесного Воина! Услышит, и – придёт сюда да накажет, чтобы не трепал без дела толстый язык променявшего честь на звонкие монеты. И тогда торговец заломил несусветную цену. Как же! Потратился на содержание и удержание проклятущей бабы. Пусть покупатель возмещает до последней ниточки.

   Звенящая Речка знал, что в низинных городах ценят золото, которое часто и в изобилии рождают быстрые реки горного края, и в сумке лежало несколько самородков, но того горный юноша не ведал и некому было рассказать, какова истинная цена богатства, которым владел он. И сколько головорезов без сожаления отберут у наивного юнца жизнь даже за один самородок, не говоря уже о многих.

   Купец стелиться под ноги начал, увидев вожделённый блеск благородного металла. Позвал помощников, бритоголовых битюгов, покупка от бревна была отвязана и даже получила одежду, длинную, почти чистую сорочку до колена, срам прикрыть.

   – А вот руки развязать да кляп вынуть благородный горец и сам сможет, - сладким голосом пропел торговец. – Желательно, за пределами торга.

   Боится, можно понять. Не мужчина и не женщина, взявшийся за грязное дело. Пещерный червь-мясоед, неспособный переносить сияние лика Светозарного, глядящего на землю с небес.

   Женщина могла идти, хотя ноги от долгого сидения на бревне ослабли и плохо слушались. Но от торга Звенящая Речка и рабыня ушли далеко.

   К придорожным скалам, где бил вскипавший приятной пеной водопадик, и всякий желающий мог напиться и ополоснуться из рукотворной гранитной чаши, куда падала со звонким говором прозрачная вода.

   – Зачем, господин? – первое, о чём спросила пленница, разминая помеченные багровыми синяками от верёвки кисти.

   – Не господин, – отказался Звенящая Речка от чести, и объяснил случившееся: – Не дело воину сидеть на рабском бревне из-за предательства подлого. Дело воина – свобода и битвы. Ведьма свободна и может идти, куда пожелает.

   – Перед храбрым горцем – Сестра Огня именем Ветер, – назвалась женщина. – А юноша владеет Истинным Взором. Ведь именно предательство наделило Сестру позорным бревном рабского торга…

***

Мне в бок воткнулся острый локоть:

    – Хватит храпеть! Вы мешаете мне заниматься.

   Я отодрала гудящую голову от поверхности парты. Вот что значит вместо сна разбирать по слогам неадаптированную нивикийскую книгу! На занятиях не приходишь в сознание. А поганый сосед по парте ещё и издевается, заявляя, что я храплю! Храплю я ему, надо же.

   – Кто тут храпит?– осведомилась я, растирая глаза.

   – Ну, не я же, – злым шёпотом ответил он. – До окончания приёма работ – четверть часа. Самые сложные задания в конце, и вы мне – мешаете!

   – Разговоры в аудитории! – постучал пальцем по столу преподаватель.

   Я потрясла головой, приходя в себя. Четверть часа… мамочки, а проверочный лист-то – длиной в парсек. Всё не успею, уже очевидно, но хотя бы что-то… и без ошибок.

   Чёрт!

   Я спешно активировала экран, а перед глазами всё стоял тот придорожный водопадик, и язык почти чувствовал его вкус – прохладный, свежий, отдающий лёгкой ржавчиной, потому что там, скорее всего, железо выступало на поверхность и, окисляясь, оставляло ржавые потёки на скалах…

   Утверждают, что родина нивикийцев – Нивикия-прайм, в локали, находящейся далеко за пределами пространства Земной Федерации. И тамошняя атмосфера сейчас непригодна для жизни, города завалены костями погибших жителей, а второе солнце – второй лик Светозарного, бога, которого они почитали когда-то, – превратилось в чёрную дыру. Вот бы знать, «Орден Милосердия» об этой катастрофе расскажет? Или книга писалась задолго до неё?

   Итог проверочной – ожидаемо ниже среднего. Но не чисто красный цвет у плашки, а, скажем так, оранжевый. Прогресс. Спать надо по ночам, а не книжки неадаптированные читать, Ламберт-Балина, вот что…

   Вторая половина учебного дня пошла на дисциплину «Естественно-научные методы в экзоархеологии». Судя по информации в терминале – сплав математики, экзобиологии и нечёткой логики. Биология, допустим. С детства люблю. В Галактике чего только не встретишь, особенно такого, что у нас, на Старой Терре, жить не может в принципе. Математика – и так и сяк, а нечёткая логика что за зверь?

   Но всё вылетело у меня из головы, когда я увидела маму. Да, предмет вести собралась у нас именно она. Как же так, ведь изначально в списке преподавателей её имени не было? Или было, но я мимо проскользнула? Но фамилия у нас с нею одинаковая и, прямо скажем, одна такая на двоих на всей планете.

   Как же я проморгала…

   Сначала меня накрыло злостью: мама считает меня маленькой и решила проконтролировать! Потом всё же включились мозги: если бы я поступила, скажем, на ксенопсихологию, маму я бы там и близко не увидела – не её профиль. А на археологическом преподают профессора-археологи, логично.

   – Методы исследований в археологии самые разные, – вводное слово, всё ясно и так, удивительно мамин голос слушать – вне дома, на уроке, он совсем по-другому звучит, надо же... – и мы последовательно освоим каждый из них. Прежде всего, объекты наших исследований делятся на два класса: органического происхождения и неорганические, соответственно, и методы их изучения различаются. Кто скажет, в чём отличие органического артефакта от неорганического?

   По аудитории прошёл смешок – глупый вопрос. Я обернулась и внимательно рассмотрела всех, кто ехидничал совсем уже открыто. Это моя мама, я им посмеюсь!

   – Ну, органические – это кости всякие там, – выдали наконец с заднего ряда, а со среднего продолжили: – А неорганические – это камни и скульптуры.

   – Логично, – кивнула мама. – Но к какому типу вы отнесёте Барьерные Скалы в Долине Грёз на Таммееше, ведь они многие тысячи лет создавались колониями полипов вида «саамевтан», полипы живут там и до сих пор, на гряде? Абсолютно неразумные по всем параметрам. А знаменитые поющие камни Гедарсу? Кристаллическая жизнь, и ксенопсихологи всерьёз надеются на то, что разумная…

   – Это исключения, лишь подтверждающие общее правило, – невозмутимо вставил Тумба-Юмба. – Неразрушающие методы одинаково годятся для обоих типов.

   – А хотелось бы разрушить, да? – не удержалась я.

   Язык выстрелил вперёд головы, но голова, прямо скажем, снова собралась в страну снов и потому не проконтролировала речевой аппарат. Мама мне припомнит, можете быть уверены!

   – Если целесообразно разрушить, чтобы получить более точные сведение об объекте, почему бы не разрушить?– пожал плечами Тумба-Юмба.

   – Тогда объект будет утерян безвозвратно, – заметила мама.

   – Если подобных объектов много или в достаточном количестве, то потеря допустима.

   – Но если это живой объект! – возмутилась я. – Устроим ему вивисекцию?

    – Вивисекция – это к экзобиологам, – невозмутимо ответила мама.

   – Но если разумный!

   – Наличие разума устанавливают ксенологи, в том числе – телепаты высших рангов, после всех, положенных случаю, ментальных сканов, - указал Тумба-Юмба. - Таким образом, вероятность ошибки снижается почти до нуля.

   – На самом деле, – сказала мама, – на новооткрытых планетах всегда работает смешанная команда из экзобиологов и ксенологов. Заключение ксенологов экспедиции об отсутствии разумной жизни – определяющий документ для следующей колонизации. Но археологи часто работают в мирах, где уже существуют или когда-то существовали какие-то цивилизации, и, как, например, с кристаллами Гедарсу, случаются… казусы.

   – Это они написали на себе светящимися буквами «Уходите отсюда, вы нам мешаете?» – с любопытством спросил Тумба-Юмба.

   Мама слегка поморщилась, я видела, что тема ей не очень приятна. Да, она сама упомянула Гедарсу, но теперь остро жалеет об этом. Я-то её хорошо знала!

   – Байка, – поджав губы, сказала мама. – Кристаллы Гедарсу ничего на себе не писали. Они попросту начали убивать. Причём эти смерти мы связали с активностью местной жизни очень не скоро…

   – Это ведь именно вы возглавляли первую экспедицию к Гедарсу, госпожа профессор Ламберт-Балина, не так ли? – спросил Тумба-Юмба. – И именно на Гедарсу вы лишились телепатического ранга, верно? У вас был второй, насколько я помню. Вторая ступень второго… достаточно высоко.

   Мама слегка растерялась, не сразу отыскав нужные слова для достойного ответа. Гедарсу! Она никогда не рассказывала мне о Гедарсу и о том, что когда-то у неё был ранг в инфосфере! Носителям телепатической паранормы вовсе не обязательно проходить психодинамические тесты на ранг, можно прекрасно жить без инфосферы – достаточно регистрации и стандартных психокодов-ограничений на невозможность спонтанно читать из чьего-нибудь сознания какие-нибудь мысли.

   И она его потеряла.

   Я пнула настырного соседа в коленку и прошипела:

   – Уймись, убью!

   – Почему?– развернулся он ко мне.

   – Потому что убью!

   – Почему? Объясните.

   Меня потрясло ничем не замутнённое недоумение в его лиловом взгляде. Тумба-Юмба не издевался. Он реально не понимал!

   – Сам не видишь, что ли?– снова язык сработал вперёд мозгов. – Ей же больно!

   – Разговоры в аудитории, – мама пришла в себя и повысила голос. – Дисциплинарное взыскание, Ламберт-Балина.

   – А ему? – возмутилась я. – Он первый начал!

   – Второе взыскание. Третьего не будет – вы покинете аудиторию, Ликесса.

   Я села обратно. Уши горели, спина взмокла от лютой обиды. Мне, значит, аж два взыскания – а это снова штрафы, ну, мама, спасибо! А Тумбе-Юмбе – ничего. Ишь, сидит и ухмыляется, вражья морда! И в аудитории смешки – клетчатая таммеотская принцесса старается. Зараза.

   – Продолжаем урок…

   Урок я уже не слушала. Уткнулась носом в экран встроенного в парту терминала, там шли слайды, иллюстрирующие мамины слова, но я ничего не видела. Всё во мне кипело от ярости и возмущения. Мама – защищает – этого – урода! Кому сказать… За что?! Почему у всех мамы как мамы, а моя меня предать готова на первом же занятии. Я сидела, накручивала себя, и одни боги галактики знают, до чего додумалась бы уже, но мама внезапно подняла меня с вопросом:

   – Какие первичные признаки зарождения разума вы можете назвать, Ликесса?

   – Эм… уу… рыболовные крючки? – не знаю, почему именно крючки, но память подсунула именно их.

   Костяные крючки, которыми древние носители разума добывали себе рыбу, возможно, тоже уже с зачатками разума в рыбьей башке. Но ксенологов рядом не было, некому оказалось объяснить, что тварь, уже вставшую на путь осознания себя, жрать нельзя. Древние носители древнего разума хотели кушать. Проблемы ксеноархеологии интересовали их мало. Да и саму ксеноархеологию они вообще ещё не придумали.

   – Рыболовные крючки – это уже следующая стадия развития, – невозмутимо объяснила мама, и я молча села.

   В лужу, куда же ещё.

   – Кто скажет?

   Кто что говорил: первый обработанный камень… палка-копалка… мотыга… первая письменность… ямы для брожения пищи… наскальная живопись…

   Мама всё это выслушала, кивая головой на каждую фразу, потом сказала:

    – Самым первым признаком возникновения разума следует считать сломанную, а затем сросшуюся бедренную кость…

   – Кость! – не выдержала я. – Костей полно у животных!

    – Да, у животных полно костей, – кивнула мне мама. – Но перелом бедренной кости означает неминуемую гибель для любого животного. Оно больше не может охотиться, и не может убежать от хищников, ведь такой перелом срастается очень долго. Если особь со сломанной бедренной костью выжила, это означает только одно: о ней заботились. Кто-то другой кормил, поил и защищал больного, и именно с этого начинается любая цивилизация. С заботы о ближнем своём.

   Кто бы мог подумать, правда?

   С научными истинами всегда так. Пока она скрыта от всех, никто не может догадаться, в чём дело. Зато потом, после того, как чей-то гений озвучил её, каждый хлопает себя по лбу и восклицает: «Как всё просто и понятно! Где были мои глаза? Это же очевидно! Почему я сам не увидел это сразу?!»

   Сломанная кость - как раз одна из таких истин.

   Чудесный, в общем, вышел урок. В финале нам пообещали выездной практикум к концу недели. На Старой Терре тоже работают археологи, так-то вот.

   Но это не настолько интересно, как дальние экспедиции! Подумаешь, Старая Терра, то же самое небо и то же самое солнце, и – ну да, древние города, но какая в них тайна? Доледниковый период… докосмическая эпоха… в школе у нас краеведение было и история родного мира, и хватит, я считаю. То ли дело – Нивикия! Да даже Аркатамеевтан, несмотря на принцеску нашу. Сколько тайн, сколько загадок, – а размах! На половину Галактики, если не меньше.

   – Ликесса, останьтесь.

   У, взгляд ледяной и какой тон знакомый! Всё во мне взъерошилось: сейчас начнут воспитывать! Терпеть ненавижу. Я что, маленькая? Мне два годика?

   Урок был последним, дальше начиналось время самостоятельной подготовки. Я оценила. Осталась за партой, упрямо молчала. Мама подошла, подтянула стул, устроилась напротив. Положила локти на стол, на скрещённые пальцы положила подбородок. Долго смотрела.

   Я сдалась первой:

   – Ты не рассказывала про Гедарсу.

   – Когда-нибудь расскажу, – пообещала она, и снова замолчала.

   Невыносимо.

   – А чего он!– возмутилась я, переводя наш безмолвный разговор в звуковой формат.

   – Расовое любопытство, Лика, – сказала мама, – Они все такие. Любят задавать вопросы.

   – Мама, а не пошёл бы он со своей любовью к вопросам! – мама положила ладонь мне на руку, и я снизила тон: – Он же видел, что тебе неприятно!

   – На самом деле – нет, не видел. У этой расы самая низкая способность к эмпатии из всех галактических народов; мальчик действительно не понимал, что не так. И вряд ли поймёт. Спасибо за защиту, дочь. Ты умница и молодец, но в следующий раз отнесись с пониманием…

   – А он не хочет отнестись с пониманием? – взвилась я, – Пришёл сюда, сам, его не звали, а мы под него подстраивайся?!

   – Куда ж ты с такой ксеноагрессией лезешь, доча?– с грустью спросила мама. – Даже капельку терпимости к расовым особенностям сокурсника в себе найти не можешь, а хочешь попасть в дальнюю экспедицию.

   От этой грусти впору сдохнуть. Прямо на месте взять и закончиться как-нибудь.

   – Про ранг твой он разболтал…

   – Это не страшно. Это есть в открытом доступе, в информации по Гедарсу… Но ты меня поняла, я надеюсь.

   – А мне ты не говорила!

   – Не самые лучшие воспоминания, – пожала она плечами. – Сначала ты была мала. А потом – к слову не приходилось. Но если хочешь, я расскажу. Дома. В конце учебной недели.

   Погладила меня по руке, встала. Пошла к дверям, я проводила её взглядом. Да, в Универе мы – преподаватель и ученица. По крайней мере, на занятиях. Это надо соблюдать. Чтобы ни профессору Ламберт-Балиной, ни студентке Ламберт-Балиной не прилетало проблем от универской нейросети.

   Но кое-кому сделать кое-какое внушение не помешает, решила я.

***

Тумбу-Юмбу я настигла в переходной галерее от учебного корпуса к жилым секторам. Дневной поток народу уже схлынул, до вечернего было ещё далеко. И Тумба-Юмба в гордом одиночестве стоял в обзорной нише: любовался. Не спорю, вид на комплекс Универа отсюда хороший. В ночное время ещё лучше, с зажжёнными фонарями и разноцветной подсветкой, но и днём впечатляет.

   Ненавистный сосед по парте, он же, по желанию левой пятки нейросети Универа, мой напарник до конца обучения, услышал шаги и обернулся.

   – Ты, – сказала я ему свирепо, вместо «здрасьте», – не лезь со своими идиотскими вопросами к моей маме!

   – Почему?

   – Потому что не лезь!

   – Профессор Ламберт-Балина – преподаватель Университета, – указал он, – ей по должности положено отвечать на вопросы обучающихся, в том числе и на те, которые кажутся вам идиотскими.

   – Кажутся! – возмутилась я, сжимая кулаки.

   – Именно. Экспедиция на Гедарсу полна белых пятен, в общем доступе о ней мало сведений, по сравнению с другими экспедициями подобного уровня. Между тем, кристаллическая разумная жизнь представлена в Галактике всего двумя видами. Это чёрные звёзды Радуарского Альянса, и кристаллы Гедарсу, – и, можно сказать, всё. Альянс на все стороны Вселенной смотрит через прорезь прицела, очень агрессивное сообщество, и это изменить в обозримом будущем, к сожалению, невозможно. Но Гедарсу находится в локальном пространстве Новой России, и на Гедарсу обнаружены артефакты Нивикии… в том числе, помеченные знаком «бешеного солнца», то есть, имеющие отношение к военному комплексу. У профессора Ламберт-Балиной была вторая ступень второго ранга, она была лидером инфолокали экспедиции. И потеряла ранг. Ваша инфосфера отсекает повреждённые локальные инфополя безо всякой жалости, общеизвестный факт, скорее всего, с вашей мамой случилось именно это. Мы до сих пор не знаем точно, владели ли нивикийцы какими-либо паранормами. Но расспросить со всем тщанием руководителя единственной экспедиции к Гедарсу…

   О как. Чего я ещё не знаю, мама? Ты руководила интересной засекреченной экспедицией, а я об этом ничего не знаю! Обидно.

   – Ну, она обещала мне рассказать, – сказала я, сама не зная зачем.

   – Вот как? – оживился он. – Отлично! А вы можете пригласить на этот разговор и меня тоже?

   – С ума сошёл? – изумилась я.

   Тумба-Юмба в нашем доме. Картина невозможная, я в принципе не представляла себе это чудо в качестве гостя в моём, чёрт возьми, доме!

   – Почему? – он не понял ничего.

   – Потому что я не приглашу тебя в свой дом, – объяснила я.

   – Почему?

   – Потому что не хочу!– огрызнулась я.

   Что он о себе возомнил! Чтобы я! Чтобы взялась приглашать в гости этого… этого…

   – Почему не хотите? – не издёвка, а чистое, как кактусовый цветок, любопытство, какое-то совсем уже детское.

   Эти его бесконечные «почему» начали изрядно бесить. Как ребёнок ясельного возраста, честное слово!

   – Потому что ты мне не нравишься!– выдала я наконец честный ответ.

   Может, он обидится, и отстанет. Почти все обижаются, когда им говорят, что они не нравятся. Каждый ведь в глубине своей сверкающей души считает, что его, такого чудесного, должны все любить по определению.

   Но не на того я напала. Тумба-Юмба ни капельки не обиделся:

   – Почему я вам не нравлюсь?

   Да блин горелый!

   – Потому что бесишь. Только не спрашивай, пожалуйста, почему ты меня бесишь! Бесишь, и всё!

   – То есть, вы сами не знаете, почему я вас бешу? – уточнил он. – А почему?

   Я взялась за голову. Он меня с ума сведёт и даже не запыхается! Надо это заканчивать.

   – Короче, одним словом, не приглашу я тебя никуда. Всё. Закрыли тему.

   Он помолчал, потом выдал:

   – Жаль. Но я примерно этого и ждал, так что подготовил список вопросов. Вопросы госпоже профессору вы передать можете?

   Мне стало немного стыдно за свою несдержанность. И что взъелась на него, человек… тьфу, носитель разума… помирает от любопытства, того гляди, ещё лопнет. И зачем он мне, лопнутый, мне за одной партой с ним ещё сидеть

   – Передам, – буркнула я.

   – Благодарю. Я перешлю вам в личную почту список чуть позже, сначала просмотрю ещё раз, может, что-то забыл включить…

   – Ладно, – сказала я, сама не зная, зачем согласилась.

   Вечером, просматривая пресловутый список, я поняла, что согласилась зря. Там вопросов было – на два экрана. Сто сорок семь штук, я посчитала. Больше половины я просто не поняла, чтобы задавать такие вопросы, надо уже серьёзно разбираться в теме.

   Но когда я попыталась найти информацию по экспедиции на Гедарсу, то информ выдал мне совершеннейшие крохи. Начало экспедиции, состав экспедиции, длительность, конфликт с местными кристаллами – скупой строчкой вывод ксенолога: экспедиционная деятельность на планете невозможна, посещение планеты научными миссиями невозможны, наблюдение на месте – невозможно, рекомендации – мониторинг с орбиты… Даже перечня обнаруженных экспедицией нивикийских артефактов не оказалось! Тумба-Юмба, составляя свои вопросы, явно не информом пользовался.

   Может, у них там, в Оллирейне, информацию не секретили? Хотя друзья наши по разуму очень похожи на нас не только внешне, но и по общественно-социальному устройству: широким народным массам, так сказать, и у них тоже много чего не рассказывают, во избежание. Разве только мой недруг - не широкая народная масса, а тоже кто-то вроде клетчатой Равиойки. Принц там. Или как такие у них называются…

   Я кинула сообщение маме, где она сейчас и что планирует на вечер, может, где-нибудь пересечёмся на вопрос что-нибудь поужинать. Она ответила мне скорбным колобком, мол, сильно занята, а договор на разговор по итогу учебной недели в силе. Тогда я выслала ей вопросы Тумбы-Юмбы с припиской «это тебе от моего соседа». Мама ответила, что посмотрит на досуге, если на что-то не ответит, то без обид, она подписку давала о неразглашении некоторых моментов.

   И вот смотрите, будь мой напарник, краб его за ногу, человек, я бы тут же ему всю переписку с мамой и показала, мы бы ещё поговорили про Гедарсу. А так… как я ему напишу? Контакт вон, активный, моргает зелёненьким, то есть, свободен для разговора, можно постучаться. Но – как? Я лучше повешусь.

   Так что ничего я не написала. Передам мамин ответ архивом, и хватит с него.

   Через пару дней мама прислала мне основательный документ. Со ссылками, вставками, дополнениями. Я не поняла тему ещё больше, хотя, казалось бы, это же ответы. Похоже, самой пора составлять список, чтобы знать, о чём разговаривать с мамой по итогу недели.

   Обидно.

***

Биохимия. Скажете, зачем археологу знать биохимию? О, очень даже зачем! Как анализировать выкопанные органические останки? Как отличить их происхождение: искусственно они получены или сами по себе зародились, развились и благополучно умерли. Остатки пищи, например, окаменевшие – я утрирую, да, но и такие находки как раз по нашей части. Ребята, услышав про еду, много и со вкусом ржали, цепляя друг друга на тему: а вот пришёл космоархеолог в раскоп, да и нашёл биологические отходы чьей-то попойки. Всё задокументировать, описать, классифицировать, провести первичный анализ. В упор не пойму, что смешного.

   Можно ведь просто сжечь. И никто не узнает. А наука, надо думать, потеряет не слишком много.

   Скорее, мозг изойдёт дырками от органических формул длиною в парсек, – это да, это угроза посерьёзнее. Зачем, скажите мне на милость, всё это заучивать, когда в терминале при себе справочник можно спокойно держать!

    Впрочем, некоторое удовлетворение от первой самостоятельной я получила: Тумба-Юмба получил горсть жёлтых плашек. Милое разнообразие среди миллиона зелёных с конфигурацией «выше всех похвал». Про свой дневник промолчу, больная тема. Ещё над биохимией теперь корпеть, в дополнение ко всему…

    А после занятий, в релакс-зоне, ко мне внезапно подошёл тип! Я смотрела на него, рот раскрыв: скртчим с Сильфиды, сойти с ума. Они – антропоморфные насекомые, вроде гентбарцев, разве что бескрылых особей у них не бывает, а крылышки прозрачные, стрекозиные, сворачиваются в длинные трубочки за спиной. На голове вместо волос длинные кручёные выросты, с такими тонкими усами до середины спины, как у жуков. Орган осязания и ориентации в пространстве…

   Скртчим вообще-то нелюдимы, в Галактику выбираются крайне редко, занимаются сельским хозяйством – Сильфида закономерно входит в топ аграрных планет Федерации. Что этот здесь потерял?!

   – Вы – Ликесса Ламберт-Балина, не так ли? – спросил он у меня, на эсперанто говорил чистенько, закрой глаза, на слух не воспримешь, что насекомое, да ещё с Сильфиды…

   – Да, – ответила я. – А вам, собственно, какое дело?

   – Деликатное, – сказал он и пояснил, видя, что я не понимаю: – Деликатное у меня к вам дело, сударыня.

   – И какое именно?

   – Кирмчев, – назвался он, – полковник Службы Безопасности Таммееша, – и даже показал мне документ, от которого у меня челюсть отвисла.

   Настоящий безопасник! Настоящий полковник оперативной службы! К нему, если верить развлекалкам, в комплекте полагалась парочка чужих шпионов, я даже оглянулась, посмотреть, где эти шпионы сейчас находятся. Никого не нашла, естественно…

   – У вас недавно недавно случился конфликт с моей подопечной, рамеевтой Равиой...

   – Да я как-то забыла, что у нас конфликт, – честно призналась я. – Ну, она ко мне больше не подходит, я её тоже не трогаю... и ладночки. Вы боитесь, что я захочу её поджарить?

   – Я, скажем так, опасаюсь, что вас поджарит именно она, – серьёзно заявил безопасник.

   – Что? – изумилась я. – А у кого из нас паранорма?!

   – А у кого из вас Камень Синтарой?

   – Какой ещё камень? – не поняла я.

   – Вы даже не знаете, что такое Синтарпор, – скорбно покачал он головой. – Это древнее боевое искусство Таммееша, ему обучают всех знатных детей из древних семей с рождения. А учат, знаете ли, на совесть, не слушая нытья. Не дотяни она до Камня, её бы никто не выпустил с планеты.

   Я переварила услышанное. Вспомнила личико Равиой – ну куколка же изнеженная. Элитная. Хороший боец? Она-то?!

   – Вы ей безоговорочно проиграете в спарринге, – безжалостно заявил Кирмчев. – Несмотря на свою паранорму. Поэтому я предупреждаю вас: не поддавайтесь на провокации. Она зла на вас, она постарается вас если не убить, то серьёзно покалечить при случае… и всё будет выглядеть так, будто вы виноваты сами. Вам ведь известны правила личных поединков?

   – Если погиб от руки того, кого ты вызвал на бой сам, то сам ты себе дурак, – севшим голосом выговорила я. – Недооценил соперника и переоценил себя…

   – Спровоцировать пирокинетика в таком юном возрасте, как ваш, легко, из-за характерной для носителей этой паранормы возрастной эмоциональной неустойчивости. Вас – особенно, Ликесса, вы уж простите мне обращение к вам по имени. Я наблюдал за вами. Вы – честная храбрая девочка, хотя и немного взбалмошная, как все девушки-пирокинетики в этом возрасте. Вы мне нравитесь. Я не хочу, чтобы моя подопечная лишила вас жизни.

   – Вы её не любите, да? – спросила я. – Равиой эту вашу. Не любите? Как-то вы нарушаете свой долг сейчас, разве не так?

   – Мой долг – беречь её и защищать, – сурово сказал он. – В том числе – от неё же самой… одним словом, крепко надеюсь на ваше благоразумие, Ликесса. Не разочаровывайте меня.

   Он ушёл, а я врылась в информ, хотела уточнить информацию про боевое искусство тамме-отской знати. На удивление, не нашла ничего, кроме комедийных развлекалок и анекдотов в стиле «и вот попали однажды тамме-от, человек и крылатый гентбарец на необитаемоую планету»...

   Как-то мне такое умалчивание не понравилось. Неприятностями запахло, причём покрупнее тех, какие устраивал мне наш драгоценный капитан Снежин. Кирмчев, доблестный охранничек нашей принцески, не выглядел досужим любителем шуточек. И оружие при нём было, я вспомнила. Что-то такое в кобуре, явно плазмострельное. Без лицензии телохранителя такое оружие открыто носить не станешь.

   Равиой не выглядела бойцом. Она выглядела изнеженной розочкой, вот это – есть. Аристократический шик в одежде, вроде бы простой на первый взгляд и скромных до уныния оттенков, но на ней выглядело изумительно. Пальчики при любом удобном случае показывает, какие ноготочки там холёные, с объёмным рисунком, с моими грабками не сравнить… Причёска. Украшения, имеющие стопроцентную археологическую ценность, и лежать бы им где-нибудь в спецхране музея тамме-отского искусства. А для девчонки всё это – просто цацки, которые цепляет на себя поутру, проснувшись.

   Ну, ничего в ней не было боевого, клянусь! Фифа инопланетная, королевская дочка избалованная, соплёй перешибить можно!

   – Слышь, – пихнула я локтём Тумбу-Юмбу, он-то самостоятельную уже написал и воткнулся в свой терминал, а я на оценку решила забить, слишком уж важным вопрос оказался, – ты что-нибудь про Камень Санторой слышал?

   – Камень Санторой? – у него брови поползли на лоб. – Это – воинское отличие аристократических родов Таммееша. Как у вас в боевой школе кин-дао цвет пояса и дан…

   – Да? Вот как…

   – Какой у вас индекс Гаманина, Ламберт-Балина? – помолчав, спросил он.

   Индекс Гаманина – совокупная характеристика носителя психокинетических паранорм. У монстров, отслуживших действительную, может достигать заоблачных высот – под тысячу. У агентов специальной оперативной службы Альфа-Геспина в шпионских развлекалках - две тысячи и больше, но это, конечно, сказки. У Снежина нашего, для сведения, триста двадцать, и это безумно круто, сама видела.

   Индекс Гаманина нельзя скрыть. Он публикуется в твоём профиле сразу после сдачи квалификационного экзамена. Чтобы, значит, все понимали, какая ты опасная сволочь и как больно можешь сделать каждому, кто захочет дать тебе в рыло.

   – Сто тридцать три, – ответила я на вопрос Тумбы-Юмбы. – Ну?

   – Как бы так сказать… Если вы поссоритесь с тамме-отом, который получил на состязаниях Сантунарапори Камень, то я поставлю на того тамме-ота, а не на вас. Без обид, Ламберт-Балина. Объективный факт. Но это закрытая информация, где вы услышали про искусство сантунпори?

   – А вон, – ткнула я пальцем за спину, – у нас сидит в аудитории такая.

   Тумба-Юмба обернулся, нашёл взглядом Равиой, какое-то время смотрел на неё, она почувствовала, подняла голову. Улыбнулась мило, ресничками захлопала, вся такая из себя миленькая и сладенькая. А точно ли у неё по боевым искусствам этот чёртов Камень или, может, по другому какому предмету?

   – Логично, – сказал наконец мой сосед. – Она из хорошего рода.

   Тут меня окончательно разобрало злом. Ну, да, среди моих предков нет королей, только врачи, учёные и космодесант. Но это ещё не значит, что я прямо второй сорт не первой свежести!

   – Смотри, – ядовито прошипела я, – она на тебя глаз положила. Не отобьёшься, – будешь на коленях ползти следом: «Моя госпожа-а… чего изволите?»

   Он посмотрел на меня с интересом:

    – Почему вас это так волнует, Ламберт-Балина?

   – С чего ты взял, что волнует?

   – Почему вы отрицаете очевидное?

   Всё, тушите солнце, Тумба-Юмба включил «почемучку»! Невыносимый тип.

   Разговор мог закончиться чем угодно, но тут нам пришли результаты. Мне – ожидаемо, напарнику – жёлтым, с пометкой: «штрафные баллы за посторонние разговоры во время проверочного часа». Я оставила его это как-то пережить, ушла из аудитории первой. И в дверях столкнулась с нашей принцеской.

   Нет, я не специально, честное слово, я её не видела вообще, но получилось так, что она на меня наткнулась. Привыкла, что все перед нею стелются ковриками пушистыми, а тут кому-то внезапно дела нет. Я извинилась, и получила в награду мимолётный взгляд, полный искренней злости. Девочка тут же взяла себя в руки, но всё, что надо, я увидела. Злобненькая красавица, злобненькая, есть такое, прав её насекомый хранитель тела, ой как прав.

   Но мне по-прежнему не верилось, что в этой тоненькой капризной куколке сидит боец высокого ранга. Настолько высокого, что аж двое на серьёзных щах заявили: случись драка, и они поставят не на меня.

***

Практические занятия с выездом в Танаис перенесли на другую неделю – по погодным условиям.

   В конце-то концов, нам, пирокинетикам, холода не мешают, это наша естественная среда обитания, а остальные… кто хотел, давно уехал в более тёплые миры, а кто остался или зачем-то сюда эмигрировал, для работы или учёбы, тот смирился.

   Мама вернулась домой, у неё лекции в Универе начинались только на следующей неделе. Свободный график, всё же она занимается научной деятельностью, а преподавание – лишняя нагрузка, от которой она в силу своего профессорского звания не может отказаться совсем.

   Я подумала, и решила, что тоже отправлюсь на выходные домой. Не удастся вернуться вовремя из-за погоды, буду заниматься из дома, это допускается.

***

Казалось бы, – всё распланировано, и ничего интересного случиться не может в принципе. Утром – завтрак, в ангар к машине и вперёд, на трассу до Отрадного. Погодное окно закрывалось к вечеру, я успевала с гарантией, и потому даже не особо спешила.

   Позавтракать решила по-человечески, а не перекусом в машине, между нами говоря, такой перекус – сплошное издевательство, контроль над транспортным средством ведь никто не отменял. Хорошо мозгоклюям, в смысле, телепатам, они могут брать себе машины с ментальным управлением. А с нами этот фокус не пройдёт: пирокинез с телепатией несовместим.

   В универской столовой народа было немного. У старших курсов шестидневка, сидят с контрольными на занятиях. Младшие частью разъехались по домам, частью просто спали ещё – отчего бы не поспать в свой законный выходной?

   После столовой я собиралась идти в ангар, выводить машину, и потому сумку со всем, необходимым мне дома, взяла с собой. А что потом возвращаться… да и дурная это примета, возвращаться. Хуже только ещё на обратном пути в зеркале себя увидеть. А зеркальных проекций в Универе было достаточно: считалось, что отражающая поверхность увеличивает зримое пространство и снижает градус клаустрофобии у студентов, вынужденных проводить день за днём в закрытых помещениях.

   В общем, сидела