13. Кристина Фант, Елена Ха

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА. СИНЯЯ БОРОДА ОВЕРФИЛД
• ГЛАВА. ЭКСПЕРИМЕНТ
• ГЛАВА. В ЧЕРТОГАХ ТЕМНОГО ЦАРСТВА
• ГЛАВА. А МЕРТВЯКИ ЗДЕСЬ ТИХИЕ
• ГЛАВА. БРАСЛЕТ ДЛЯ НЕКРОМАНТА
• ГЛАВА. КРАСИВАЯ
• ГЛАВА. НЕВИННАЯ ДЛЯ ДЕМОНА
• ГЛАВА. ШИЗОФРЕНИЯ
• ГЛАВА. ПРОКЛЯТЬЕ ПО ОБМЕНУ
• ГЛАВА. ПРИВОРОТ
• ГЛАВА. ТЯГА К ПРЕКРАСНОМУ
• ГЛАВА. ОН ЖДАЛ ЕЕ
• ГЛАВА. СМЕРТНЫЙ ГРЕХ

АННОТАЦИЯ

Любите страшные истории, от которых кровь стынет в жилах? Наши леденящие душу сюжеты без сомнений поднимут дыбом все волоски на вашем теле, заставят нервно оглядываться на любой звук.

   Мы приготовили чертову дюжину рассказов для любителей пощекотать себе нервы.

   Герои наших историй сталкиваются с ужасным и необъяснимым, мистическим, иррациональным, пугающим. Они убегают и сражаются, предают и влюбляются. А путь их сопровождается зловещим хохотом. Тягостной безнадегой окутаны их дни, несмываемая кровь на руках вызывает дрожь. Мечущиеся, отважные, трусливые. Готовые жертвовать собой и убивать ради продления своей жалкой жизни. А как поведете себя вы на их месте?

   Примечания авторов: рекомендуется читать ночью, в одиночестве, можно под одеялом.

ГЛАВА. СИНЯЯ БОРОДА ОВЕРФИЛД

1

   Мэри смотрела в зеркало на расшитый вручную серебряной нитью белоснежный шелк платья, на тончайшее кружево фаты, скрывающей ее бледное лицо, красиво уложенные черные волосы, испуганные голубые глаза и не верила. Сегодня она станет женой герцога Людовика де Фера, прозванного в народе кровавым женихом.

   Герцог приехал в графство Камбрия около десяти лет назад неизвестно откуда. В их суровых гористых краях чужаки появляются редко, чужаки предпочитают зелень Девоншира или более теплые и менее порывистые соленые ветра Сомерсета. Де Фер купил давно пустующий замок Оверфилд на вершине горы Пайк, принадлежащий лет сто назад какому-то графу, казненному за измену. Замок обходили стороной, потому что там по ночам бродил неприкаянный дух графа, ведь король не только вздернул его на виселице как простолюдина, но и приказал дворцовым колдунам проклясть его душу.

   Новый владелец вложил в ремонт и убранства баснословные деньги. Соседи были рады оценить его усилия на многочисленных пышных балах, слава о которых гремела на все королевство. Потом герцог женился. Соседи бурным потоком кинулись навещать новобрачных. Пока не случилось несчастье. Не прошло и трех недель со дня свадьбы, как юная прекрасная жена герцога пропала. Ее искали всем округом, но так и не нашли. Герцога признали вдовцом. Людовик грустил недолго. Уже через полгода он устроил бал по случаю своего юбилея, кажется, тогда ему исполнилось тридцать. С тех пор прошло шесть лет, а герцог скоропалительно овдовел уже трижды, и каждый раз при самых загадочных обстоятельствах. Его жены просто исчезали.

   В народе поползли слухи, что он колдун. Но ведунья в соседнем городке Пентрит утверждала, что он больше похож на оборотня и жен своих, мол, сжирает в полнолуние.

   Бурная река гостей в замок Пайк со временем истощалась, и вот уже года два как иссякла совсем. Соседи опасались общаться с подозрительным, но очень богатым чужестранцем, да и сам герцог больше не устраивал балов и не стремился к общению. Мэри слышала, как служанки шептались, что видели его несколько раз мертвецки пьяным у бара «Веселые пампушки», о котором леди даже знать не полагалось.

   Успокоенные затворническим образом жизни Людовика, жители Пентрита начали забывать о таинственном соседе с кровавой репутацией. Напрасно! Из-за пагубной страсти отца к азартным играм она, единственная дочь графа Иденского, сегодня вынуждена стать женой страшного да к тому же старого герцога. Люди говорили, что ему на днях стукнуло тридцать шесть лет!

   Мэри же только-только исполнилось восемнадцать, она уже готова была принять предложение руки и сердца Стивена, который был старшим сыном шерифа Пентрита — сэра Лукаса Хорфа.

   Мэри и Стивен были ровесниками и знали друг друга всю жизнь. В детстве Мэри и Стив вместе бегали по рыночной площади во время ярмарок и воровали с прилавка, кто что может, а потом прятались под помостом для казней и хвастались добычей. Однажды они только устроились в облюбованном месте, как началась казнь. Мэри боялась, что их обнаружат, но смотрела через щели в деревянном настиле с любопытством.

   Казни в Пентрите проходили почти каждое воскресенье. И все семейство графа Иденского обязано было присутствовать при этом, исключение не делали даже маленькой Мэри. На этом настаивал отец, жестокий и властный. Он легко выходил из себя и бил жену. Она так и не смогла родить ему больше детей, потому что часто попадала под его тяжёлую руку после очередного проигрыша. У несчастной женщины было десять выкидышей, но вина за отсутствие наследника лежала целиком на ней, за что наказывали ее регулярно.

   Обычно вешали бродяг, мелких воришек и крестьян, осмелившихся возражать своим феодалам. Матери Мэри долгое время удавалось отвлекать дочь во время страшного действия, но однажды она заболела, и Мэри впервые увидела, как дергаются в конвульсиях, хрипят и позорно мочатся повешенные за шеи люди. Навсегда запомнила маленькая девочка свое первое впечатление от того, как закатываются и сереют их глаза, как живые люди превращаются в обмякшие туши.

   Стиву и Мэри везло как петухам на Рождество. По случаю ярмарки для народа приберегли настоящее зрелище. В Пентрите казнили изменника, имевшего глупость в пабе ругать самого короля! Шериф назначил ему казнь через отсечение головы. Перепуганные дети слышали тяжелую поступь огромного палача в треугольном колпаке и кожаном фартуке, слышали, как волокут по доскам упирающегося и жалобно скулящего приговоренного. Мэри даже разобрала слова глашатая, зачитывающего приговор. Потом опять раздались тяжелые шаги палача, на ярмарочной площади повисла угнетающая тишина, даже собаки перестали лаять, затихли все домашние животные, Стив и Мэри тоже затаили дыхание. А потом раздался «хрясь», и что-то шмякнулось на настил. От неожиданности Мэри втянула голову в плечи, Стив и вовсе упал на сырую землю и закрылся руками. Он так лежал пару минут, не видя, как Мэри зачарованно всматривалась в щель, где зиял на показ срез шеи казненного, белели сломанные кости и хрящики позвонков, краснели мышцы, а через вены вытекали ручейки бурой крови. Мэри не могла отвести взгляда от этих ручейков, вскоре они достигли щелей и засочились капельками прямо на девочку. Она очнулась от завораживающего зрелища только тогда, когда первая капля упала на ее бледную щеку. Отпрянув в сторону, она внимательно осмотрела свое серое платье и накидку, дернула за шиворот лежащего Стива и побежала искать мать, на ходу стерев платком еще теплую кровь только что убитого человека.

   С тех пор она часто стала просыпаться с разодранными в кровь руками и ногами. Няньки, лекари, знахарки изучали раны и шептали матери, что девочку кто-то проклял, потому что таким глубоким царапинам появиться было неоткуда. Мэри слушала глупые россказни взрослых, ловила печальные взгляды матери и прятала от слуг пальцы, под ногтями которых невооруженным взглядом можно было рассмотреть засохшие сгустки крови и кусочки плоти.

   Это странность с возрастом не прошла. Вот и сейчас Мэри оправила немного задравшийся рукав, чтобы спрятать новую глубокую царапину на руке.

   Оторвавшись от своего отражения, она решительно зашагала прочь из своей девичьей комнаты, ни разу даже не обернувшись. В ее голове созрел план:

   «Если ты, кровавый жених, решишь снова овдоветь, боюсь, мне придется тебя огорчить! Вдовой собираюсь стать я!»

   2

   Громко грохоча по булыжной мостовой, на главную площадь Пентрита въехала карета с фамильным гербом графов Иденских: перекрещенные роза с шипами и меч. Мэри отодвинула тяжелую бархатную занавеску на окне, чтобы еще раз взглянуть на место, где впервые увидела герцога де Фера.

   Это случилось на осенней ярмарке. По случаю богатого урожая в городе решили провести рыцарский турнир. Соорудили места для зрителей и несколько лож для дворян. Стивен собирался выиграть этот турнир и потребовать в качестве награды руку и сердце прекрасной дамы — Мэри Иденской. Прекрасная дама знала о намерениях своего давнего кавалера и, чтобы вдохновить его на победу, повязала на его копье свой шейный платок. С этим талисманом удачи Стивен легко разобрался с местными рыцарями, по большей части такими же неоперившимися мальчишками, как и он. Мэри сидела и скучала. Бои были бескровными. Стивен выталкивал своих соперников из седла, те признавали поражение, и начинался новый бой. К тому же на площади жутко воняло конским навозом, ведь несмотря на осень, погода стояла жаркая. Спрятаться от этих животных ароматов было некуда, не помогали ни веер, ни бутоньерка из роз, что прикрепила себе девушка на грудь, выходя из замка.

   Неожиданно Мэри почувствовала, что за ней кто-то внимательно наблюдает. Это странное чувство заставило девушку осмотреться, и она натолкнулась на тяжелый взгляд пронзительно черных глаз незнакомого рыцаря. Когда-то, видимо, он был красив, ведь у него были прямой нос, высокий лоб, красиво очерченные губы и волевой подбородок. Но сейчас его лицо испещряли мелкие морщинки, отчего он выглядел уставшим. Мешки под глазами намекали на пристрастие к горячительным напиткам. Но больше всего Мэри напугала его борода, аккуратно подстриженная, но почему-то синяя. Только присмотревшись внимательнее, девушка поняла, что это игра света. На самом деле незнакомец просто был весь седой и этот серо-фиолетовый цвет в неясном свете пасмурного дня показался ей синим.

   Мэри даже облегченно выдохнула, поняв свою ошибку, ведь синие волосы могут быть только у нечисти. Откуда ей взяться среди людей? Незнакомец поймал ее изучающий взгляд и криво усмехнулся, чему Мэри была возмущена до глубины души. Она привыкла, что к ней относятся с почтением в знак уважения к ее отцу. А Стив и вовсе боготворил девушку, утверждая, что она самая красивая и кроткая на свете. Мэри действительно была скромна и пуглива, ведь она привыкла, что от мужчин нельзя ждать ничего хорошего. Но до сегодняшнего дня ее никто ни разу не обидел, даже отец, который предпочитал срываться на матери.

   В ответ на усмешку незнакомца Мэри вздернула подбородок и отвернулась. Больше она не посмотрит в сторону этого старого наглеца, решила для себя девушка.

   Стивен тем временем победил в девяти из десяти обещанных сражений, и Мэри уже мечтала о свадьбе. Она хотела покинуть родительский замок, пусть ей придётся со Стивеном жить всего лишь в городском доме, но слушать вечерами крики боли матери и пьяную ругань отца у нее больше не было сил.

   — На последний десятый бой вызывается сэр Стивен Хорф и герцог де Фер! — объявил глашатай, и на площади повисла тишина. Кровавого жениха не видели уже давно, и тут он объявился, да еще и в турнире решил принять участие. Это стало неожиданностью, претендующей на звание новости года!

   На разных концах площади появились рыцари на лошадях. Их стальные доспехи отливали холодным блеском. Стив был на прекрасном кауром жеребце, а герцог гордо восседал на гнедом. Мэри невольно залюбовалась игрой света на почти черных лоснящихся боках его лошади.

   Рыцари направили коней друг к другу, опуская на ходу смертоносные копья. Сближались они стремительно. Мэри впервые за день действительно с вниманием и интересом смотрела на арену. Раздался треск ломающегося копья и грохот падающего рыцаря. Мэри с ужасом осознала, что упал Стив. В сердце девушки поселилось дурное предчувствие. Де Фер подвел лошадь ближе к поверженному сопернику и приставил к его груди свое копье. Когда он заговорил низким раскатистым басом, по телу Мэри прошла горячая волна какого-то неизвестного ей доселе томления.

   — Сэр Стивен Хорф, я собираюсь взять в жену вашу прекрасную леди. Вы согласны принять поражение?

   Сердце Мэри застучало испуганной птичкой. Слова незнакомца о ней были наглостью и грубой провокацией, он еще и шлем снял, открыв девушке уже знакомое лицо с синей бородой. Прекрасная леди совсем не хотела становиться женой этого наглого самоуверенного типа, но Стив жалко пробормотал:

   — Да, я принимаю поражение...

   И соперник тут же убрал копье от сердца юноши.

   Мэри не смогла скрыть разочарованный вздох, чем вызвала новую усмешку на лице де Фера. Он легко соскочил со своей гнедой и подошел к обломку копья Стива, где все еще болтался платок Мэри. Мужчина легко отвязал платок и прижал к лицу, демонстративно глубоко вдохнув его аромат. Бросил последний насмешливый взгляд на Мэри, вскочил на свою кобылу и ускакал с площади, не дождавшись награждения победителя. Кажется, он уже получил свой приз.

   Когда Мэри вернулась в замок, ее трясло от страха, а ее отца от бешенства. Он не собирался отдавать свою дочь за чужеземца с дурной репутацией. Дочь не тешила себя иллюзиями, что это из-за отеческой любви. Просто граф рассчитывал продать ее подороже, чтобы вытащить семейство из той долговой ямы, в которую сам и столкнул, постоянно проигрываясь по-крупному в карты.

   Благодаря отчаянной нужде в деньгах, Мэри получила надежду избежать участи первых четырех жен герцога-чужака. Граф Иденский отказал герцогу де Феру в руке своей дочери. Только девушка вздохнула с облегчением, как грянул настоящий гром. Герцог проявил настойчивость и хитрость. Не смог получить девушку традиционным путем и воспользовался слабостью ее отца, все равно добившись своего. Отец, как обычно, вечером уехал в город, а вернувшись под утро, объявил, что она через три дня выходит замуж за герцога. Родной отец проиграл Мэри в карты.

   Мэри с залитой солнцем площади, где радостно бегали дети, лаяли собаки и чирикали птички, сделала страшный шаг под сень центрального собора Пентрита, где в тишине и тусклом свете свечей у алтаря ее ждал ненавистный жених с синей бородой. Здесь удушливо пахло ладаном и лилиями, которые повсюду украшали храм. Мэри стало сложно дышать, в глазах поплыло, но отец держал ее под руку крепко, не давая сбиться с шага. На переднем ряду среди немногочисленных гостей слышались сдавленные всхлипы матери. Она отдавала дочь в лапы кровавого жениха, не надеясь на счастливый исход для единственного любимого человеческого существа в этом мире. Леди Иденская готова была отдать собственную жизнь, лишь бы спасти Мэри от страшного чужеземца, но это было не в ее власти, все решал ее больной азартом муж.

   Церемония прошла как в тумане. Мэри только краем глаза заметила, что ее жених постоянно дергался, переминался с ноги на ногу, ерзал.

   «Можно подумать, ему некомфортно здесь», — зло размышляла девушка. Как будто это его притащили сюда силой, не спросив согласия.

   «А может, ему так не терпится затащить меня на брачное ложе?» — с ужасом предположила невинная невеста. Мать рассказала ей вчера, что первый раз бывает очень больно, главное, лежать тихо и не дергаться, тогда все пройдет быстро.

   — Милая, смирение в исполнении супружеского долга — залог продолжения рода, а это первостепенная задача благочестивой жены, — напутствовала девушку мать.

   Но говорить об этом в своей комнате с любимым человеком совсем не то же самое, что пройти через подобное. Мэри покосилась на герцога де Фера, стоящего рядом. Огромный мужчина казался гигантом даже на фоне рослого и крепкого отца невесты.

   «Уж если матери все время доставалась от отца, что ждет меня от рук этого великана?» — продолжала ужасаться про себя Мэри.

   Жених неожиданно развернул ее к себе лицом, обхватив за плечи, и откинул в сторону фату. Она с удивлением посмотрела на него, на священника и поняла, что так погрузилась в свои горькие мысли, что упустила тот момент, когда ее объявили женой стоящего напротив мужчины.

   Сейчас в мерцающем церковном свете Мэри смогла рассмотреть своего новоявленного мужа. Его лицо с правильными чертами казалось грубоватым из-за высоких скул, красивые, но холодные серые глаза сверкнули, рассматривая испуганное лицо девушки. Было непонятно, нравится мужчине то, что он видит или нет.

   Мэри знала, что еще красива, хоть и засиделась в невестах. Все из-за отца, который искал выгодную для своего кошелька партию и доискался.

   Людовик обхватил подбородок девушки двумя пальцами и стал склоняться к ней для первого поцелуя. Мэри невольно обратила внимание на его тонкие четко очерченные губы. Она подумала, что они, наверно, жесткие и его поцелуй больше будет напоминать укус. Она как-то поцеловалась со Стивом пару лет назад. Он обслюнявил ее подбородок, и это показалось девушке крайне неприятным. Больше желания целоваться у нее не возникало. Но сейчас никто и не спрашивал о ее желании.

   3

   Людовик обхватил ее нижнюю губу своими на ощупь невероятно нежными губами. Не было ни твердости, ни боли. Было пламя, вспыхнувшее внизу живота и растекшееся в мгновение ока по венам. Дыхание девушки сбилось, голова закружилась, и она невольно положила дрожащие руки на грудь супруга.

   Герцог поочередно вобрал в свой горячий рот ее губы, облизнул своим почему-то прохладным языком и отстранился. Выражение лица его при этом было уже совсем не тем, что во время церемонии. Мужчина явно был доволен реакцией молодой жены на первый поцелуй.

   После церемонии бракосочетания никаких застолий не предполагалось. Свадьба была скорой и скромной. Гости шумно поздравили мужа и жену. Мать намочила своими слезами свадебное платье дочери, молодой муж с трудом отодрал тещу от супруги. Мэри испугалась за мать. Вдруг этот женоубийца разозлится на нее и что-нибудь сделает. Отец стоял в стороне безучастно. Ему давно было плевать на жену. Но герцог неожиданно тепло сказал новоявленной родственнице:

   — Миледи, перестаньте лить слезы. Я знаю, вы мне не поверите, но я желаю вашей дочери счастья. И вы всегда желанная гостья в нашем замке.

   Он низко склонился перед матерью своей жены и поцеловал ее дрожащую руку. Потом нетерпеливо подхватил Мэри под локоть и повел к выходу из собора.

   Мэри впервые оказалась наедине с мужем в тесном замкнутом пространстве кареты. Здесь царил полумрак, потому что кабина была обита черным бархатом, а тяжелые занавески на окнах почти не пропускали солнечный свет внутрь.

   — Боишься? — раздался очень низкий бархатный голос. И по телу Мэри побежали мурашки. Она не могла рассмотреть лица мужа, сидящего напротив. Но его пронзительные холодные глаза будто светились в полумраке. Внизу живота снова стало жарко, нестерпимо, до боли. Что с ней происходит, девушка не понимала. Облизнув вмиг пересохшие губы, она скромно потупила взгляд на свои пальцы, которыми от волнения теребила подол платья.

   — Да, — на выдохе призналась она. Мэри не любила врать.

   Муж наклонился к ней и накрыл своими широкими ладонями ее беспокойные пальцы. Его пальцы оказались удивительно теплыми. Мэри только сейчас осознала, что замерзла. Возможно, она дрожит не от страха, а от холода.

   — Тебе нечего бояться рядом со мной. Я не обижу тебя и буду заботиться. Я не жалкий садист, который будет бить свою слабую нежную жену, в отличие от твоего отца. Тебе нужно будет запомнить всего лишь одно правило.

   — Какое? — спросила Мэри, с интересом поднимая глаза на мужа.

   Он улыбнулся ей, в темноте сверкнули белые зубы, что крайне редко встречалось у мужчин. Де Фер дотронулся до щеки девушки, нежно погладил шелковистую кожу и сказал, так и не ответив на ее вопрос:

   — Я сразу понял, что ты смелая. Еще там на площади! Мне не нужна зажатая перепуганная жена, которая будет лежать бревном в постели и шарахаться от каждого моего сердитого взгляда. Понимаешь меня, Мэри?

   Она не понимала, и честно мотнула головой, но то, как ласково прозвучало ее имя в его устах, девушка отметила, и ее тело вновь испытало странную боль, захотелось сжать ноги и поерзать на мягком диване кареты.

   Муж заметил ее беспокойство, но, кажется, неправильно его понял. Он повторил чуть более настойчиво:

   — Не бойся меня.

   И поцеловал, нежно, но настойчиво его язык устремился к девушке в рот, спеша познакомиться с ее. Мэри почувствовала, как задрожали ее коленки, ей почему-то нестерпимо захотелось вжаться в огромное тело мужа.

   Испугавшись собственных желаний, девушка отпрянула от Людовика и тот разочарованно вздохнув, хотел что-то ей сказать, но карета остановилась. Оказывается, они уже приехали в горный замок Пайк. Три остроконечные башни нового дома Мэри черными иглами устремлялись в затянутые серыми тучами небеса. Строение было настолько старым, что казалось, будто оно все в саже, и обгорелой головешкой возвышается над изумрудными лесами горы Пайк. Внутренний двор был небольшой, зато все здесь было под рукой: и конюшня, и хозяйские пристройки и небольшой корпус для воинов.

   «Странно, что на крепостной стене совсем не видно караула», — подумала Мэри. В замке отца, куда не пойдешь, можно было наткнуться на стражников.

   Де Фер легко выскочил из кареты, а вот девушка, посмотрев на ступеньки, с ужасом поняла, что неспособна сделать и шага, так дрожали ее ноги. Герцог, внимательно наблюдавший за женой, заметил ее взгляд полный отчаяния и опять неправильно истолковал ее поведение. Мэри видела, что еще немного и муж в гордом оскорбленном одиночестве удалится в замок без нее. Девушка много времени проводила вдали от скромных и покладистых леди, слишком часто бегала по замку и часто пряталась в самых неподходящих местах. Она много видела и научилась доверять своим инстинктам, и не обманывать в первую очередь себя. Сейчас она совершенно точно чувствовала, что никто, кроме мужа, не сможет избавить ее от этого томления, сковавшего ее изнутри.

   — Милорд! — окликнула она герцога.

   К ее облегчению он тут же подошел ближе.

   — Боюсь, волнение новобрачной помешает мне передвигаться по лестницам. Могу я попросить вас о помощи, — смотря прямо в холодные отстранённые глаза, спросила Мэри и протянула руку в сторону мужа.

   Герцог иронично приподнял бровь, но подошел вплотную к карете и легко взял Мэри на руки, будто она пушинка. Оказавшись прижатой к широкой груди мужа, девушка почувствовала, как уверенно и громко бьется его сердце. Внимательно изучая его правильный профиль, она с удивлением поняла, что ей нравится внешность мужчины и его сила.

   — Куда тебя отнести? — спросил Людовик, мельком взглянув на жену.

   «Странный вопрос, разве у нас не должно быть сейчас первой брачной ночи?» — удивилась про себя Мэри, а вслух скромно предположила:

   — В спальню?

   Герцог усмехнулся и посмотрел на жену с веселыми искорками в глазах:

   — Я думал, ты будешь голодна. Приказал приготовить праздничный ужин. Ты уверена, что хочешь сразу в спальню?

   Несмотря на провокационность вопроса, задан он был будничным тоном, без издевки или намеков. И Мэри восприняла его всерьез. Прислушалась к себе и поняла, что ни есть, ни пить не хочет. Ее мучили другие желания, и, кажется, только муж мог их удовлетворить.

   — Да. Поесть можно и позже, — уверенно заявила девушка и испугалась, что это могло показаться мужу наглостью с ее стороны, но он лишь еще теснее прижал ее к себе и ускорился.

   Несмотря на ужасы, о которых рассказывала Мэри мать, близость с мужем ей понравилась. Он долго целовал ее, исследуя тело жены, так долго, что девушка, давно уже жаждущая чего-то, не выдержала и позвала Людовика. Он понял ее лучше, чем она себя, и вошел стремительно и сразу. Боль пронзило тело Мэри, но в этой боли она почувствовала такой взрыв удовольствия, что не стесняясь застонала, выгнулась, прижимаясь плотнее к красивому бугрящемуся мышцами телу супруга. Де Фер, почувствовав отклик жены, ускорился, его движения становились все быстрее, резче, глубже. Мэри стонала и мечтала лишь об одном, чтобы муж не сбавлял ритм, а еще лучше, чтобы он посильнее при этом сжал ее ягодицы или грудь, так чтобы синяки потом остались. Ее руки обхватили его плечи, а ноготочки привычно заскользили по тонкой человеческой коже, оставляя кровавые борозды. Может быть, именно это стало последней каплей, но герцог издал грудной утробный рык, толкнулся в жену еще пару раз и обессиленный упал на брачное ложе.

   Мэри лежала на постели, смотрела на довольного мужа и улыбнулась ему искренно. Ей было хорошо, но в душе поселился червячок обиды. Казалось, что она упустила что-то важное, еще чуть-чуть и с ней должно было случиться чудо, но не случилось. Говорить о своем неудовлетворенном томлении мужу Мэри постеснялась. А он, нежно поцеловав ее после близости, спросил:

   — Теперь-то проголодалась?

   Она радостно кивнула.

   Де Фер оказался удивительно внимательным мужчиной. Накормил жену, попросил называть его на ты и по имени. Для Мэри это стало очередным шоком, ведь мать всю жизнь отца не иначе как сэр или милорд не называла. Но засыпая, юная жена с удовольствием прошептала:

   — Спокойной ночи, Луи!

   На следующий день для Мэри муж провел экскурсию по замку. Две башни оказались закрытыми уже давно. Жилые комнаты располагались в центральной части замка, внутренняя отделка которого поражала пышностью. Всюду лежали мягкие красные ковры с причудливыми узорами. Роскошные гобелены украшали каменные стены. Узкие высокие окна давали мало света, поэтому всюду были закреплены красивые витые канделябры минимум на девять свечей. И свечи горели круглые сутки. Такое расточительство поразило Мэри, привыкшую, что в семье отца считают каждый цент, но не на игры графа, естественно.

   На одном этаже с супружеской спальней располагались еще несколько комнат для гостей, ниже этажом — большой общий бал.

   — Здесь я устраивал приемы, когда соседи еще ездили ко мне, — с горечью заметил Людовик.

   — Я никогда не была на балу, — призналась Мэри, — у нас не было денег, чтобы их устраивать, поэтому отец решил, что и сам ездить на них не будет.

   — Если хочешь, я устрою для тебя бал по случаю нашей свадьбы. Может кто-то и придет...

   Мэри радостно запрыгала на месте и повисла на шее у мужа, которого еще сутки назад боялась и ненавидела. Сейчас же она смотрела на мужчину, принимала от него знаки внимания, заботу, поцелуи и не понимала, что случилось с его женами. Она не могла поверить, что Луи может причинить ей зло.

   На первом этаже располагались кухня и кладовые. Слуги жили в хозяйственных пристройках. Муж познакомил Мэри со всеми жителями замка. Их оказалось на удивление мало. Всего шесть человек и все как на подбор молчаливые и какие-то изможденные. Но одеты они были в добротные штаны и платья.

   — Луи, почему их так мало? И нет ни одного стражника. А если на замок нападут? — спросила Мэри, после того как кухарка показала новой хозяйке все запасы. — Замок большой, а у тебя всего две служанки, конюх, два подсобных рабочих и мальчик на побегушках. У тебя даже нет своего камердинера! И экономки!

   Людовик посмотрел на жену и ласково ей улыбнулся:

   — Не переживай за них. Они не в обиде. Поверь, мои слуги счастливы здесь работать. И преданы мне всей душой, — почему-то здесь он сделал паузу, показавшуюся Мэри зловещей. — Что касается охраны... Нам она не нужна, любой, кто осмелится напасть на нас, пожалеет об этом в то же мгновенье. Сам я прекрасно справляюсь без камердинера и без экономки. Запасами ведала кухарка, теперь будешь ты! Вот тебе ключи от всех сундуков, кладовых и комнат замка. Распоряжайся и владей. Идем в подвал, там есть чудесная комната, ты обязательно должна ее увидеть!

   Муж протянул Мэри связку ключей и, взяв под локоть, повел вниз по лестнице. Из подвала веяло холодом и сыростью. Девушке стало страшно. С каждой ступенькой вниз каменная кладка стен становилась все более черной от влаги. В отличие от всего остального замка на этой лестнице, закручивающейся в спираль, не было ни ковров, ни гобеленов, даже канделябров и тех не было. Тусклый свет давали редкие чадящие факелы.

   Мэри совсем не хотелось смотреть на «чудесную комнату», что может быть интересного в каменном мешке? Но муж уверенно спускался по ступеням, и девушка послушной овечкой следовала за своим пастухом.

   4

   Мэри успела насчитать тридцать ступенек прежде, чем они дошли до небольшой площадки, на которой было три мощные железные двери.

   — Как ты думаешь, какая нам нужна? — хитро щурясь, спросил муж, указав на них.

   Мэри вздрогнула, грудной голос мужа отражался от низкого потолка, стен и уносился эхом вверх.

   — А если я не угадаю, что будет? — уточнила Мэри, дрожащим от страха голосом.

   — Ты останешься в выбранной тобой комнате навсегда, — спокойно ответил муж, будто сообщал о том, что ужин готов.

   Мэри инстинктивно отшатнулась от герцога в сторону лестницы, споткнулась о нижнюю ступень и начала падать. Людовик среагировал мгновенно. Обхватив девушку за талию, прижал к себе, обнял за плечи и поцеловал в лоб.

   — Прости, что напугал. Это была шутка. Дурацкая шутка! Просто ты такими испуганными глазами смотрела на меня, не смог удержаться, — тихо шептал Луи дрожащей от страха молодой жене. В ответ она возмущенно засопела и легонько шлепнула мужа по груди, и тут же снова испугалась его реакции на свою грубость. Но он не обратил на эту вольность жены внимание, продолжил ласково гладить ее спину и подвел к правой двери.

   — Возьми в связке самый большой ключ.

   Мэри послушно выбрала на связке ключей самый большой и несмело вставила в замочную скважину. Дверь открылась удивительно легко. Людовик нетерпеливо распахнул ее настежь и пропустил растерянную супругу внутрь. Мэри, с опаской озираясь по сторонам, вошла и ахнула!

   Все стены тесной комнаты без окон были уставлены шкафами с золотом. Какого только золота здесь не было: и слитки, и монеты, и украшения. В свете свечей яркие почти солнечные блики разбегались по стенам комнаты, придавая ей сказочную атмосферу.

   Девушка потянулась к одной очень красивой диадеме в форме небольшой трехконечной короны. Она была искусно инкрустирована кроваво-красными рубинами и пугающе черными ониксами.

   — Нравится? — спросил за спиной девушки герцог, внимательно наблюдавший за реакцией жены.

   — Да, она великолепна, хоть и немного пугающая.

   — Почему пугающая?

   — Сочетание красного и черного неожиданно. Ассоциируется со смертью, — как всегда честно ответила Мэри.

   — Почему людей так пугает смерть? — немного раздраженно заметил Людовик.

   Жена удивленно посмотрела на мужа.

   — А тебя не пугает?

   Де Фер усмехнулся:

   — Мне бояться нечего!

   — Ты так уверен, что попадешь в рай? — пришла очередь Мэри усмехнуться.

   — Нет, я просто не боюсь ада, — приподняв бровь, ответил ей супруг и подошёл вплотную к девушке. — И тебе не стоит.

   С этими словами он водрузил диадему на голову Мэри и осмотрел ее с ног до головы. На девушке было простое шерстяное платье, ее черные волосы были заплетены в тугие косы и закреплены на затылке, отчего тонкая нежно-белая шея казалась более хрупкой. Оникс сливался с цветом волос и создавал видимость свечения. Рубины подчеркивали выразительный ротик девушки.

   — Настоящая королева Преисподней! — заключил де Фер.

   Мэри нахмурилась.

   — Плохая шутка, — укорила она мужа и, сняв диадему, поспешила к выходу.

   — Неужели тебя больше ничего не заинтересовало? — удивился муж, продолжая стоять посреди сокровищницы.

   — Здесь все очень красивое. И если ты позволишь, я обязательно подберу себе что-нибудь здесь к бальному наряду, когда мы устроим прием, — скромно потупив взор, сказала Мэри.

   — Позволю, — с готовностью отозвался муж.

   — А сейчас пойдем наверх. Здесь холодно и промозгло.

   — Замерзла? — забеспокоился Людовик, и, получив молчаливый кивок, подхватил жену на руки и прошептал ей на ушко, — Хочешь, я согрею тебя?

   Мэри хихикнула, прекрасно представляя, как муж собрался ее греть. Она не возражала.

   Супружеская жизнь девушки превзошла все ее ожидания. Она целыми днями бегала по замку и занималась делами, считала запасы, составляла меню, следила, чтобы служанки не отлынивали от уборки. Кормили ее сыто. Муж был внимательным, благодаря ему одинокой молодая жена себя не чувствовала. И несмотря на то, что замок по-прежнему казался пустым, он уже не пугал.

   Лишь два обстоятельства надоедливой занозой сидели в мыслях Мэри и не давали наслаждаться жизнью. А жизнь у нее была на зависть большинству знакомых ей женщин.

   5

   Первое, что мучило Мэри — это постоянная неудовлетворенность. Луи был бесконечно нежен, осыпал ее поцелуями и ласками, ее тело реагировало на близость мужа томлением и желанием, девушке все очень нравилось, но чего-то не хватало. Каждую ночь она испытывала разочарование. В силу молодости и неопытности разобраться в себе она пока не могла.

   Второе обстоятельство заставляло Мэри изнывать от любопытства. Ее муж каждый день после завтрака уходил к себе в кабинет, который располагался на самом верху жилой башни замка. Именно с этим и был связан единственный запрет супруга. Де Фер строго-настрого запретил Мэри подниматься в башню и заходить в его кабинет. Маленький серебряный ключ от запретной комнаты замка на связке среди других ключей постоянно попадался девушке на глаза, но беспокоить супруга она не смела и терпеливо ждала его возвращения к ужину.

   Медовый месяц пролетел, и муж засобирался в дорогу по делам.

   — Мэри, я отлучусь на пару дней. Вернусь и мы устроим бал. Договорились?

   Девушка счастливо кивнула. Людовик уехал и даже не напомнил про запрет. Слуги тоже не следили за молодой женой. Каждый молча выполнял свою работу. Мэри заметила, что они вообще почти не общаются друг с другом и ее избегают. Молодая госпожа пыталась разговорить свою служанку, когда та помогала с нарядами, но бедная девушка отвечала односложно и с неохотой.

   День после отъезда супруга прошел в суете, а вот ночью лежа на супружеском ложе, Мэри заскучала по мужу. Ее взгляд упал на связку ключей, что лежала на столике у кровати. Как назло, в неясном свете свечи сверкнул именно тот самый запретный серебряный ключ.

   «Почему же мне нельзя заходить в его кабинет? — задумалась молодая жена. — Может быть, из-за этого он и убил своих предыдущих жен. А может, они там заперты в башне!»

   Страшная догадка так перепугала Мэри, что ей стали мерещиться странные звуки, доносящиеся из башни, стоны и всхлипы.

   «Это ветер бьется о камни!» — успокаивала себя девушка. Бесполезно. О сне она уже и не думала.

   Не выдержав напряжения, она вскочила, в одну руку взяла подсвечник, в другую связку ключей и пошла к башне, бормоча себе под нос:

   — Я просто проверю, плачет там кто-то или это привидения со мной играть вздумали.

   Мэри, неслышно шагая по пушистому красному ковру босиком, подошла к винтовой лестнице ведущей вверх. Девушка остановилась и прислушалась. Было тихо, только ветер с гор яростно обдувал старые каменные стены черного замка.

   Успокоенная тишиной, Мэри хотела уже развернуться и уйти обратно в спальню, но тут снизу раздались уверенные шаги. Девушка испугалась быть застуканной у подножья запретной башни, испугалась, что ее неправильно поймут, и спряталась за ближайший гобелен, задув свечи.

   В напряженном ожидании она простояла недолго, в коридор уверенно зашел де Фер. Он был удручен. Между бровями его залегла глубокая морщина, желваки ходили ходуном на суровом лице.

   Мэри испугалась, что сейчас он войдет в их спальню, а ее там нет. Он может не поверить, что она не была в его кабинете...

   «Луи так заботится обо мне, так нежен и ласков. Нежели сможет убить меня? — мучилась вопросами девушка. — Возможно, он просто накажет меня».

   При мысли о наказании внутри все сжалось, но не от страха, а от предчувствия удовольствия. Но времени на размышления не было. Муж, не сбавляя скорости, побежал в башню, даже не заглянув в супружескую спальню. Это обстоятельство окончательно лишило девушку самообладания. Простояв еще минуту за гобеленом, она решилась и уверенно направилась к башне, подхватив в руки ближайший канделябр. Свечи трепетали в ее руке, порождая затейливо пляшущие тени. Они будто водили хоровод вокруг Мэри, пробуждая в девушке дурное предчувствие.

   По лестнице она шла медленно, будто надеялась, что кто-то ее остановит от рокового шага. Но в замке и так было немноголюдно, а уж ночью, да еще и в башне, встретить можно было только герцога, как раз этой встречи девушка боялась сейчас больше всего.

   Когда она подошла к обычной деревянной двери с небольшой изящно выкованной ручкой и маленькой замочной скважиной, решимость зайти внутрь запретной комнаты иссякла, но, к несчастью, дверь оказалась приоткрытой, видимо, герцог очень торопился зайти внутрь. Из комнаты исходило странное холодное свечение, оно мерцало и манило. Мэри потянула за ручку дверь и вошла.

   Комната была круглой формы, по периметру с тонкими перемычками каменных стен располагались окна с витражами, на которых искусным мастером были изображены закат, солнце, луна и затмение. Вдоль всех стен под окнами стояли стеллажи, заваленные свитками и книгами. А у западного окна расположилось уютное мягкое кресло с высокой спинкой. Но не это было самым примечательным в комнате. Прямо по центру сиял потусторонним голубовато-белым светом портал, плоский, в человеческий рост. Мэри попыталась рассмотреть, что там внутри, но увидела лишь молнии и всполохи.

   — Мой муж колдун, — ужаснулась девушка. — Поэтому он так богат и, возможно, поэтому сбежал из Франции в Англию.

   Казалось бы, все ясно, можно возвращаться в спальню и ломать голову, как жить с этим знанием дальше. Предавать мужа и рассказывать инквизиторам о его потусторонних возможностях Мэри не собиралась. Людовик сумел покорить ее своей заботой, безграничным доверием и уважением. Но тут девушка вспомнила, что так и не узнала, где же все-таки первые четыре жены герцога.

   «А вдруг они там, за порталом. И он у них сейчас. Ласкает их, одаривает своим вниманием...» — от этих мыслей Мэри неожиданно для себя сжала кулаки и захотела расцарапать чью-нибудь наглую морду.

   Она подошла ближе к порталу. Оттуда шло манящее тепло. В замке всегда было холодно. И как Мэри не просила слуг, не требовала, они почему-то все время забывали разжигать камины в комнатах. Только на кухне всегда топилась печь. В спальне Людовик сам разводил огонь в камине каждое утро и в течение дня следил за ним.

   Тепло портала искушало, любопытство и ревность подталкивали, Мэри не смогла устоять и шагнула в сверкающую неизвестность. Ее тут же выбросило в горящий коридор. Девушка в ужасе огляделась, не веря своим глазам.

   6

   В коридоре, куда закинуло Мэри, стены, потолок, пол были сплошной пламенной стеной. Босым ногам стоять в огне было горячо, но терпимо, зато дышать стало трудно, раскаленный воздух, врываясь в горло, опалял связки. Жарко было так, что захотелось снять с себя кожу.

   «Хорошо, что я в одной ночной рубашке!» — подумала Мэри и обернулась, чтобы убежать из этого ада. Но не тут-то было, портал исчез. Девушка осмотрела все вокруг, но его нигде не было видно.

   «Так вот куда пропадали жены герцога, дурехи, как и я, заходили в портал и терялись в чужом пространстве», — слишком поздно догадалась Мэри. И ее охватила паника. Она очень хотела вновь увидеть мужа и совершенно не хотела остаться в этой печи навсегда.

   Мэри пошла по коридору в надежде найти мужа, он же тоже скрылся в портале, правда, он наверняка знал, как им правильно пользоваться и переместился туда, куда ему было нужно, а не наобум, как это сделала Мэри.

   В коридоре периодически появлялись по бокам белесые пятна, напоминающие двери, за ними раздавались стоны, кто-то ругался, кто-то умолял о милосердии. От этих душераздирающих криков девушка вздрагивала и все больше впадала в отчаяние. Ей не выбраться отсюда. Проходить через эти подозрительные пятна она не собиралась, хватит на сегодня запретных дверей. Но около одной она остановилась как вкопанная. Девушка отчетливо услышала ругань и крики своего отца. Он то стонал, то сыпал проклятиями. Но четко слов было не разобрать. Мэри не удержалась и поспешила на знакомый голос.

   Белое пятно в обрамлении языков пламени оказалось чем-то вроде портала, потому что пройдя через ослепляющий свет, Мэри оказалась в полутемной пещере, посреди которой стоял столб. К столбу был привязан за руки ее отец. Здесь было так же жарко, как и в коридоре, но огня не было видно. Рядом с отцом спиной к Мэри стоял ее муж. Он был по пояс обнажен, и по его красивой рельефной спине скатывались капельки пота. Белоснежная кожа контрастировала с черными брюками, густые седые волосы разметались по плечам. В руках Людовик держал черную рукоять кнута и со всей силы хлестал им графа Иденского.

   Мэри, приоткрыв рот, наблюдала, как перекатываются мышцы герцога при каждом замахе, как появляется кроваво-красная полоса на холеной бледной спине отца, как рвется под напором кожаных жгутов человеческая кожа, мышцы и сочится тёмно-красная кровь. Девушка не могла оторвать взгляд от этого невероятного завораживающего зрелища. Сердце застучало сильнее, разгоняя кровь по напряженному телу, каждый нерв был натянут до предела, между ног было горячо и влажно, Мэри сжала ноги, сжалась внутри и почувствовала, как накатывает болезненная волна удовольствия, но хотелось не волны, лавины. Руки сами непроизвольно потянулись вниз и задели набухший от возбуждения клитор. Стон сорвался с губ девушки, и несмотря на грязную ругань графа, Людовик услышал стон жены и резко обернулся.

   Его лицо заледенело, в глазах вспыхнули языки пламени. Такого не могло произойти с глазами человека.

   «Он не человек...» — пронеслось в голове у девушки.

   — Ты все-таки ослушалась, — обжигая душу равнодушием, констатировал факт де Фер. — А я уже начал надеяться, что смогу доверить тебе свое сердце... Ты продержалась дольше всех.

   Он замолчал, щелкнул пальцами, и столб с отцом исчез. Девушка как завороженная смотрела на герцога. Наверно, ей нужно было что-то ответить. Он молчал и явно ждал ее реакции. Но что она могла сказать? Ей было стыдно, что не послушалась. Было страшно, что из-за этого она потеряет мужа, внимательного, доброго и так прекрасно владеющего кнутом. Возбуждение от только что увиденного все еще блуждало по венам вместе с разгоряченной кровью.

   — Что же ты молчишь, Мэри? Почему не проклинаешь? Не рвешь на себе волосы? Или ты еще не поняла, чьей женой стала? — усмехнулся Людовик, не дождавшись от жены ни звука. Он стал медленно подходить к ней, будто опасаясь, что она бросится от него прочь.

   — А чьей женой я стала? — непослушными губами прошептала девушка.

   Мужчина издевательски хмыкнул и приподнял бровь.

   — Людовик де Фер... Де Фер... Ты Люцифер? — изумленно воскликнула Мэри.

   Мужчина ничего не ответил, продолжая гневно щуриться и пристально смотреть на непослушную жену.

   Мэри прижала руки к груди. Ее ночная рубашка давно намокла от пота. Она второй кожей облепила тело девушки, не скрывая соблазнительные изгибы и напряженные соски. Жест Мэри привлек внимание ее супруга к возбужденным вершинкам, и он сглотнул, пытаясь справиться с вожделением.

   — Я стала женой Повелителя Преисподней и сама пошла за ним в ад?

   Из глаз девушки потекла одинокая слеза, тут же испаряясь с поверхности разгоряченной щеки. Мэри хотела жить. Ей только начало нравиться жить. Вокруг нее там на земле воцарился мир и покой. Появился достаток, и плотные ужины в компании заботливого мужчины неизменно приносили радость в ее душу. И все это она может потерять из-за собственной глупости?!

   Мэри упала перед Люцифером на колени, схватила его руку, покрыла ее горячими поцелуями и зашептала:

   — Прости меня, господин мой. Я оступилась. Я слабая женщина и поддалась любопытству. Ты можешь наказать меня, как вздумается, но прости меня!

   Люцифер брезгливо выдернул свою широкую ладонь из ее бледных рук.

   — Не проклинаешь, не боишься, но готова пресмыкаться ради своей жалкой жизни, — с презрением процедил он сквозь зубы.

   Мэри посмотрела в его холодные, горящие гневом глаза и потупила взор. Как ей объяснить, что не ради жизни она молит его о наказании, а ради удовольствия. Пусть уже и поздно, но понять хотелось, неужели порка способна подарить ей то, чего не смогли поцелуи и ласки демона.

   — Если мне суждено остаться в аду, окажи честь супруге, накажи меня лично, Повелитель, — глухим от напряжения голосом попросила Мэри. Через несколько секунд ее подбородка коснулось что-то холодное. Супруг приподнял ее лицо, воспользовавшись черной рукоятью кнута. Он смотрел на нее с любопытством.

   — Ты, правда, этого хочешь?

   — Да, — на выдохе ответила девушка. — Считай, это мое последнее желание.

   Люцифер отступил на шаг и приказал:

   — Опустись на руки.

   Мэри послушалась. Она стояла в полумраке пещеры на четвереньках и в предвкушении затаила дыхание, поэтому отчетливо услышала свист летящего кнута. Плеть резко опустилась на ее спину, разорвав тонкую ткань ночнушки и врезавшись в кожу. Но боль пронзила Мэри, только когда Люцифер отдернул кнут. Острые иглы нервных спазмов пробежались по телу жертвы, дотягиваясь даже до кончиков пальцев, но вместе с болью лоно девушки сжалось и запульсировало судорогой удовольствия. Мэри прогнулась и не смогла сдержать стон, и его нельзя было перепутать с криком боли. Девушка дышала глубоко, ее полуобнаженная грудь судорожно вздымалась, привлекая внимание демона. Красивые изящные пальцы сжались в кулачки.

   Люцифер ударил еще раз, начертив вторую кровавую полосу на прекрасной белоснежной спине супруги, которая даже не пыталась скрыть своего возбуждения.

   — Так вот чего тебе не хватало в нашей постели, — прорычал он. — А я все думал, что просто пока не смог пробудить в тебе женщину.

   Демон пристроился сзади к жене, сорвал с нее рваную рубашку и сжал грудь, больше не боясь причинить боль. Еще через секунду он вошел в нее. Она приняла его легко и тут же подстроилась под его быстрый резкий темп. Это было именно то, чего ей так не хватало сейчас: мощные толчки, шлепки его бедер о ее попку и крепкие руки, мнущие ее ягодицы и грудь.

   Болезненно сладостное удовольствие закончилось взрывом. Тело девушки обессиленно обмякло, но демон удержал ее, сделал еще несколько жестких движений внутри жены и, зарычав, прижал ее к своей груди. Мэри довольно улыбнулась и обессиленная, прежде чем потерять сознание, прошептала:

   — Спасибо тебе, Люций!

   Эпилог

   Мэри проснулась. В ее отдохнувшую голову потекли мысли, что жизнь прекрасна, но неожиданно она вспомнила, что произошло, и резко открыла глаза, со страхом осматриваясь.

   Ее хрупкая фигурка была облачена в роскошное черное бархатное платье. Достаточно закрытое, чтобы спрятать любые синяки и шрамы. А на голове Мэри, сверкая рубинами и мерцая ониксами, была закреплена диадема в форме трехконечной короны. Именно в таком наряде девушка, как никогда, была похожа на Повелительницу Преисподней. Только восторженный блеск глаз портил все впечатление.

   — Не может жена Люцифера быть такой счастливой, — улыбнувшись своему отражению, заметила Мэри.

   — Кто сказал? — раздался сзади низкий голос. Мэри обернулась и увидела супруга облокотившегося на косяк двери плечом. Девушка радостной пичужкой подлетела к нему, но в шаге замерла несмело. Он развел руки в стороны, приглашая ее в свои объятия. И Мэри тут же прижалась к широкой груди мужа.

   — Почему я здесь? — несмело спросила она.

   — А где ты хочешь быть? В аду? — усмехнулся супруг.

   — Но другие жены... — начала было Мэри, но муж прервал ее речь, положив свой указательный палец на ее губы. Мэри вопросительно заглянула в его черные глаза. Он вздохнул, поцеловал ее в лоб и зашептал на ушко:

   — Другие отринули меня как супруга, а ты приняла. Через мой портал могут ходить только я и моя жена. Поэтому ты здесь.

   — Значит, мы можем туда еще сходить? — с замиранием сердца спросила Мэри.

   Люцифер усмехнулся:

   — Зачем? Я захватил кнут с собой!

   Мэри зарделась, а супруг взял ее за руку и потянул за собой:

   — Пойдем, любовь моя, леди Иденская ждет нас на похороны своего супруга. Если бы не ее беспокойство за твою жизнь я бы проигнорировал смерть твоего жалкого отца.

   Мэри покорно пошла за супругом, готовая следовать за ним даже в Преисподнюю...

ГЛАВА. ЭКСПЕРИМЕНТ

Луна высоко висела на небе, звезды устало перемигивались. Скоро придет пора, и на место ночному светилу придет дневное. А пока лишь тусклый отблеск солнца мертвых отражался в грязных оконцах кособоких домиков.

   Неспокойно было на селе, неспокойно было в душах людей. Прервались дни, заполненные рутиной повседневных дел. Все замерли в ожидании, завтра решится участь еще одной молодой девушки. Мало, кто спал в эту ночь. Во многих домах светились лампадки, плакали воском свечи, словно заранее оплакивая несчастную. Доносились тоскливые песни, изредка прерываемые сдавленными рыданиями.

   На берегу узкой речушки, носившей гордое название Великая, но прозванная местными ребятишками Грязнулькой, в пышных кустах прятались двое.

   — Ох, и влетит нам, Мил, если заприметят нас, — тихонько проговорила молоденькая девчушка, прижимаясь боком к крепкому пареньку.

   — А мы чуть-чуть, — жарко прошептал юноша, сжимая в объятьях смущающуюся девушку, — а мы маленько, — проговорил, впиваясь поцелуем в податливые девичьи губы. Никто не выйдет сегодня из дома, — пробормотал парень, прокладывая дорожку поцелуев по нежной шейке, убирая тугую лямку, чуть приспустил легкое платье, оголив высокую грудь.

   — Неправильно это, — горячо выдохнула девушка, охнув, когда губы паренька чуть прикусили сосок, — ругаться батя будет, — прикрыв глаза, прошептала, когда рука с твердыми чуть шершавыми пальцами коснулась заветного местечка между ног.

   — Вернется твой батя только к рассвету, — парень перевернул девушку на живот, стиснул грудь, провел уверенной рукой по спине от шеи книзу и вновь погладил дрожавшую девушку между ног.

   — Мил, — девчонка схватила за руку парня, перевернулась, — а ты меня любишь?

   — Люблю, — юноша стянул платье, завел одной рукой руки девушки за голову, второй сдвинул маленькие трусики вбок, — очень люблю, — рука парня двигалась все быстрее, с губ девчонки сорвались громкие стоны.

   — Тихо, Рая, — впился в губы поцелуем, его самого била крупная дрожь, — не веришь, что люблю тебя? — чуть приподнялся над девушкой, заглядывая в огромные, казавшиеся черными, глаза. — Завтра же сватов пришлю твоему отцу.

   — Завтра может быть поздно, — девчушка, словно внезапно смутившись, подтянула платье, прикрыла грудь.

   — Ты же знаешь, нельзя было раньше, — юноша сделал попытку убрать руки девушки с ее груди, потянулся к ней поцелуем, но та отвернула голову, — никому из девок до двадцати нельзя, — не смог удержаться, провел языком по соблазнительному бедру, схватил узкие щиколотки в обе руки, развел в стороны и тут же припал между ног девушки.

   Глаза Раи закатились от удовольствия, она лишь крепче сжимала правой рукой голову парня, полностью открывшись ему, в голове появился туман, лишь там, где горячий язык касался укромного места, пронзительными острыми вспышками возникала сладкая боль. Пружина напряжения скручивалась внизу живота все сильнее, сильнее.

   Теперь уже девушку била крупная дрожь, по телу стекали крупные капли пота, она сжала бедра, прижала двумя руками голову парня сильнее, ближе к себе, вздрогнула и громко вскрикнула.

   — Видишь, как люблю тебя, — шептал на ушко, водя рукой по расслабленному телу, — а ты меня любишь? — парень торопливо снял с себя штаны, схватил девушку за руку, ведя ее к своему напряженного естеству. — Покажи, как любишь, — горячо шептал, водя ее узкой ладошкой, вздохнул рвано, когда она чуть сильнее сжала руку.

   — Мил, — девушка приподнялась на локте, заглянула в лицо любимому, — а давай по-настоящему! Хочу, — лизнула щеку юноши.

   — Нельзя нам, Рая, — часто дыша, отвечал парень, рука девушки не переставала усердно работать, — пока нельзя. — Сильнее обхватил ладошку девчонки, заставляя двигаться резче.

   Через несколько минут разгоряченные молодые люди сидели, обнявшись. По щеке девушки скатилась слеза.

   — Не плачь, любимая, — юноша нежно вытер слезинку.

   — Я боюсь, Мил, — страстно прошептала, схватила его за руки, — давай по-настоящему. Умоляю, — прижалась к твердым губам, всхлипнула, не почувствовав ответа. — А если он меня выберет?! — оттолкнула парня, вскочила.

   — Не выберет, — парень вскочил следом, прижал к себе дрожавшую девчонку, — отец сбережет тебя. Была бы на то Его воля, еще четыре года назад к себе призвал бы. Завтра все решится...

   — Пожалуйста! — крепче прижалась к широкой груди. — Сделай меня женщиной! — опустилась на колени перед парнем. — Умоляю!

   — В своем ли ты уме, Рая? — парня начала раздражать настойчивость девчонки. — Забыла ты, что с Ниром и Тоной произошло?! — девушка вздрогнула, Мил поднял ее на ноги. — Забыла их крики, когда их заживо сжигали? — коснулся пальцами подбородка девушки, заставляя посмотреть ему в глаза. — Дождемся завтра, любимая.

   — А если...

   — А если случится, что тебя выберет, — парень стукнул кулаком по раскрытой ладони, — костьми лягу, но тебя не отдам.

   — Брешешь, — слабо улыбнулась в ответ, — все боятся Его.

   — А я не боюсь! — выкрикнул парень, Рая, смеясь, прикрыла ему рот ладошкой. — Не боюсь! — повторил юноша, целуя нежную ручку. — Клянусь кровью предков! Не отдам тебя!

***

Едва отец зашел в дом, едва взглянула на его враз почерневшее лицо, Рая поняла без слов.

   — Нет! — кинулась к родному человеку, упала перед ним на колени, крепко за ноги обняла. — Не отдавай меня! Не отдавай, — задохнулась от собственных рыданий. — Я не хочу, папа. Не отдавай.

   Черной тоской заполонило душу мужчины, слезы дочери словно ножом прошлись по израненному сердцу. Выбор сделан. Не уберег дитя Агны. Не уберег.

   — Поднимись, дитя.

   Глухо звучал родной голос, отшатнулась Рая, на отца взглянула. Слезы утерла, поднялась, прямо в глаза посмотрела.

   — Одна ты у меня, Рая, но ничего я сделать не могу, сам лично Его слово слышал, — твердо проговорил мужчина, лишь бившаяся жилка на виске выдавала его волнение. — Прими свою судьбу! Не опозорь свою мать, не опозорь отца! Выбор сделан! Сегодня ночью уйдешь ты...

   — Была бы мама жива...

   Звонкая пощечина прервала жаркую речь. Рая прижала ладошку к горевшей щеке.

   — Не отдавай меня, папа! — девчонка вновь кинулась в ноги мужчине.

   — Нельзя иначе, дочь, — Рая с удивлением увидела, как по щекам отца непрерывно текут слезы.

   Никогда она не видела отца в слезах. Даже в тот день, когда умерла мама. Сжалось от сочувствия сердце девушки, обняла единственного родного человека.

   — Тысяча жизней, родная, — мужчина шептал, поглаживая дочь по голове, — тысяча жизней сгинут, если мы хоть раз ослушаемся Его.

   — Но почему мы не боремся, папа?! Он один, а нас тысяча!

   — Глупости ты городишь, девчонка! — рассердился мужчина, оттолкнул дочь. — Пока мала была, еще прощались слова твои дерзкие. Но сейчас! Как не понимаешь ты, что живы мы благодаря Его милости, и за жизни наши мы платим меньшей кровью. Лишь раз в год требует он себе невесту...

   — Но сейчас я! Я его невеста! Отец! Неужели ты отдашь меня?!

   — Такова Его воля. Смирись, дитя, — голос вновь стал глухим, чужим, словно не отец родной на Раю смотрит, а совсем посторонний, — день у вас на стенания бабские, слезы лить можешь, сколько захочешь. Рыдай в голос. Но лишь тьма опустится, лишь взойдет солнце мертвых, будешь стоять ты на границе и ждать своего мужа. Будь послушной, дочь, — мужчина оглянулся, собираясь переступить порог, — такова твоя судьба.

***

Ни слезинки более не пролилось из глаз Раи, ни всхлипов, ни стонов не услышали бабы, пришедшие нарядить невесту.

   Голосили вокруг женщины, стенали. Рыдали, охрипшими голосами сочувствовали. Рая молчала. Молча позволяла она надевать на себя платье белое, молча кивнула, соглашаясь на распущенные волосы. Молча взглянула на себя в зеркало в последний раз, на живую. Молча взглядом прошлась по отчему дому. Не бегать ей более по скрипучему полу, не встречать отца с полей пришедшего, усталого, не собираться на свидания с милым.

***

Вывели на площадь невесту под руки, все сельчане круг образовали, в первых рядах плакальщицы стояли.

   Лишь раз вздрогнула девушка, когда взгляд ее среди толпы глаза любого ей парня нашел. Мил лишь секунду в глаза ее смотрел, отвернулся, за спинами баб спрятался.

   Подошла невеста к гробу, на низких табуретах стоящего. Обит гроб был алыми тканями, украшен белыми розами.

   Легла Рая в гроб, руки на груди сложила, глаза прикрыла.

   Толпа на площади дыхание затаила.

   — Ой ли голи, голи люты-ы-ы-е-е-е, — затянула песню хмурная Нинка.

   — Ой ли то ли будь, то ли не-е-есть, — подхватили стоящие рядом товарки.

   — Ты, молодка, была хрупкою-у-у, — пробасила старуха с ярко красной шалью на плечах.

   — Умерла ты смертью жуткою-у-у, — подхватили первые ряды.

   Чиста телом, но душой грешна, — речитативом пробасили задние ряды.

   Почернела вся, обречена

   И вовек теперь ты будешь маяться

   Навсегда во тьму погружена

   Не примет тебя сыра земля

   Не возьмет огонь горящий

   И в студену воду не войдешь

   Покаянья боле не найдешь

   — От Света Божьего! — тонким голосом проорал блаженный Микол.

   — Отлучена! — хором ответили ему.

   — От скорби людской!

   — Отлучена!

   — От жизни под солнцем!

   — Отлучена!

   На минуту воцарилась тишина. А потом заголосили все женщины разом.

   Рая открыла глаза, села в своем гробу, руку подняла.

   — Последнее слово! Последнее слово невесты! — загомонила толпа и притихла в предвкушении.

   Разное происходило за последние годы. Кто из невест убиться сразу хотел, голову размозжив о твердый настил на площади. Те не успевали, подхватывали их на руки. Кто голосить начинал, колени в кровь сдирая. Тех сразу как куколок спеленовывали, и до заката они связанные лежали. Кто проклятья на людские головы насылал. От таких невзгод на площади ведунья местная присутствовала, она от людских голов кары отводила.

   Люди притихли в ожидании.

   Вылезла Рая из гроба, ясным взором по толпе прошлась.

   — Ты обещал, — сказала негромко, но каждый из притихших людей услышал, и каждый понял, к кому обращалась обреченная.

   Взгляды людей скрестились на Миле. Ни для кого не было секретом, что уже более года молодые люди уединялись на берегу реки.

   Лицо парня пошло красными пятнами, но он смотрел, не отрываясь, на землю перед собой, не смея поднять глаза на ту, кто так ждала его ответа.

***

Зашла в свой дом. Не в свой будто, в чужой. Все показалось Рае не таким, каким было ранее. Девушка застыла на пороге. Казалось, даже запах изменился.

   Отец сидел за столом, перед ним — непочатая бутылка вина, стакан пустой. И взгляд... пустой...

   — Папа, — девушка бросилась к мужчине, клялась себе, что не прольет ни слезинки. Не сдержалась, градом хлынули непрошеные слезы, горестный крик вырвался, казалось, с самой души.

   В последний раз обнять родного человека, в последний свой час прижаться к груди отца, выплакать обиды, смириться с горькой участью.

   — Моя дочь умерла, — оттолкнул единственное дитя, не взглянул даже. Быстрым шагом из дома вышел.

   Ноги подкосились, Рая рот рукой закрыла, стоны, рвущиеся наружу сдерживая, невыносимая боль сковала все тело девушки.

   Время замедлило свой ход, боялась на часы смотреть, лишь покачивалась из стороны в сторону. Медленно. Так легче было.

   Робкий стук в дверь.

   Вернулся!

   Рая вскочила на ноги. Все-все ему простит. Все слова злые. Вернулся! Подбежала к двери, открыла, вздрогнула.

   Казалось, чего бояться можно. Ей. Которую ждет участь страшнее любых смертей.

   Все равно дрожала.

   Черные глаза ведуньи смотрели так, будто наизнанку выворачивали. Все могла прочесть страшная бабка. И про то, как с парнем украдкой миловалась, и про то, как молитву на ночь прочесть забывала...

   Так и простояла Рая, в голову какие только мысли не приходили.

   — Стоишь, — тихо проговорила ведунья, — разве так тебя мать учила гостей встречать?

   Рае кричать хотелось во всю мощь легких, ей хотелось разбить все, что окружало ее с детства, ей хотелось... многого. Не осмелилась, вздохнула, к столу прошла, села, руки поставила, голову на них уронила.

   Ведунья тоже к столу прошла, присела. Долго на Раю смотрела, та головы не подняла. Встала старуха, кряхтя, очаг разожгла. Сладковатый запах вмиг по дому разошелся.

   — Девяносто лет мне минуло, — громко сказала, Рая вздрогнула от неожиданности, выпрямилась, ведьма смотрела страшно, пристально, от взгляда ожоги оставляя душевные.

   Как ни тяжело было девушке, как ни хотелось в последние часы себя пожалеть, все светлое в своей недолгой жизни вспомнить. Не посмела ведунью перебить, лишь вздохнула тихонько, но смотрела теперь прямо, головы не наклоняя.

   — Девяносто, Рая, — продолжила говорить ведунья, — при мне все начиналось. Помню, как первую невесту для Него снаряжали, помню, как отпевали ее, как родители девушки горевали. Каждую помню. Много их было. Все разные. Кто с молитвой на устах уходил, благословляя оставшихся жить по ее лишь милости. А кто бороться пытался.

   Рая удивленно вскрикнула, рот сама себе рукой зажала, с недоверием посмотрела на старуху. Ни разу она о таком не слыхивала.

   — Было, — кивнула ведунья. — Только вот знаешь, чем заканчивалось?

   Девушка головой качнула, не знала.

   — Каждую, кто против Него слово сказать осмелился, кто Ему осмелился, — поправила сама себя старуха, — ту сильнее всех уродовал он, и после смерти не тело хоронили мы, а сотню мелких кусков. При жизни резал их, каждую каплю крови выпивая. Страшно тебе? — повысила голос ведьма.

   Ничего не ответила Рая, но руки дрожащие меж коленок зажала.

   — Нас больше было, — взор ведуньи затуманился, словно в данный момент не в доме Раи она находилась, а там — в прошлом своем, — вот только за каждую строптивицу платили мы кровью большей. Всех родственников до третьего колена вырезал Он за неповиновение.

   Рая недоверчиво посмотрела на старуху.

   — Верь мне, — словно мысли прочитала, ответила. — Нужды врать мне нет. Ты — обреченная, нет тебе спасения. Подумай о родных своих, о людях подумай!

   — Они не думают обо мне! — воскликнула девушка, не сдержавшись, на глаза слезы накатились.

   — То меньшее зло! — повысила голос старуха. — Одну жизнь в жертву приносим! Ради того, чтобы жили остальные. Смирись! Разве лучше будет, если с тобой вместе все мы раньше срока дни свои окончим?

   — Мы можем восстать против Него, — едва слышно прошептала, но ведунья услышала, рот в усмешке скривила.

   — А раньше не посещали тебя такие мысли? Нет? — за руку больно схватила, Рая поморщилась, но руки не убрала. — Когда лишь до тебя дело дошло, подобное в голову стукнуло? Что же ты раньше молчала? Сколько девушек за твою жизнь год за годом, из раза в раз с жизнью расставались ради того, чтобы ТЫ жила? А?

   Слезы градом полились, Рая их резко вытирала. И правду говорит старуха. И больно от слов ее. Почему она? Много девушек подходящего возраста. И впрямь, разве кто из ровесниц ее задумывается, каково сейчас Рае? Разве благодарит ее, Раю? Нет! У девушки неосознанно руки в кулаки сжались. Празднуют сейчас, что миновала их участь эта. А ей на смерть идти.

   — Не смогу я, страшно мне, — слова сами вылетели, не хотела Рая их произносить.

   — Дух человеческий силен, — ведьма прямо в глаза смотрела, до дна самого в нутро заглядывала, все страхи Раины как на ладони видела. — Тело слабо, оно лишь подвести может. А для этого вот, — старуха положила на стол бутылек. — Как взойдешь на камень — выпей до дна. Не будешь боли чувствовать.

   Рая всхлипнула.

   — Коли молчать будешь, да не препятствовать, быстро все закончится, — ведунья ближе стул подвинула, за обе руки девушку взяла. — Слово дал Он. Коли невеста покорна будет — ни тронет он никого более, и ее долго мучать не будет. Больше полувека Он слово держит. Ни разу не нарушил.

   — Почему так все? Почему? — Рая сама к старухе ближе подвинулась, сама потянулась, сильно захотелось ей тепла человеческого, понимания.

   — Никто не знает этого, дитя, — ведьма все поняла, обняла девушку ласково. — Он пришел. Нас от остального мира отрезало. Не знает никто, — старуха в глаза посмотрела, сердце Раи сжалось от предчувствия, — не знает никто, возможно, в мире не осталось больше людей. Лишь мы. Для прокорма Его.

   Рая вскрикнула, слезы с пущей силой по щекам заструились.

   — Эка реакция у тебя, девушка, — старуха удивилась. — Говорили об этом. Всем вам говорили, да разве ж вы, молодые, слушаете? Нет, — ведьма покачала головой, — вам, молодым, кажется, что жить вы будете вечно, вам лишь бы миловаться украдкой да танцы устраивать.

   Тихо посидели. Недолго. В тишине тягостнее. Рая первая молчание нарушила.

   — Расскажи, — ей так важно было знать, она и сама не понимала, почему, — расскажи, почему так случилось, — сглотнула, горло будто спазмом сдавило, но продолжила, — почему лишь раз в год? Почему не убить сразу всех, не мучить?

   — Долго живу на свете, — покачала головой ведьма, — но подобные речи от тебя лишь услышала. Как не понимаешь ты! Человек — такое существо, ему жить хочется. Он ради жизни на многое согласен. Договорились мы издавна с Ним, что сохранит он многих в обмен лишь на одну из девушек раз в год. На ту, которую Он сам выберет.

   — Несправедливо это! — подскочила Рая на ноги, по столу ладошкой хлопнула.

   — И о каких мучениях ты говоришь? — невозмутимо спросила старуха. — Разве мучилась ты? Разве жила ты в страхе или обижал тебя кто?

   Присела Рая. Горько на душе, тягостно.

   — Не думает человек о других! — теперь уже ведьма по столу рукой стукнула. — Пока самого не коснется, и не подумает! Кто горевать будет после смерти твоей? Ну? Отвечай!

   Рая молчала.

   — Ты одна умрешь! Сегодня, — тише добавила старуха, — а тысяча людей будут жить.

   Не могла Рая согласиться, не могла. Разумом понимала, сердцем принять не могла.

   — Вот ты сейчас думаешь, почему ты, а не другая, верно? — ведьма то сказала, что девушка не посмела вслух озвучить. — А те другие сейчас хвалят всевышнего за то, что им жизнь сохранил. И ты бы хвалила! И ты бы не плакала за обреченную.

   Горечь разливалась внутри, горел огонь в крови, Рая лишь умом понимала, что права ведьма, но сердцем... Не могла принять несправедливости.

   Громкий стук в дверь заставил вздрогнуть обеих.

   — Пора, — старуха крепко за руку девушку взяла.

   Вместе подошли к двери.

   — Не смотри ни на кого, — увещевала ведунья, — не поднимай головы. Не говори ничего. Молчи! Помнишь, что с матерью твоей было?

   Рая кивнула, всхлипнула. Страшно.

   Опустилась ночь. Быстро время прошло за разговорами. Свежий воздух, чуть сладковатый запах с площади доносился. Пора.

   Тишина. Вдвоем медленно шли они меж опустевших домов, ни в одном свет не горел. Все на площади собрались. Как каждый год было.

   Ноги не слушались, сердце стучало набатом. Ладошка вспотела, но Рая не вырывала руки, лишь крепче руку старухи сжала. В последний раз человеческое тепло прочувствовать, в последний раз воздух полной грудью вдохнуть.

   Пришли.

   — Бутылек где? Со снадобьем, — Рая и не поняла сразу о чем ведьма спрашивает.

   — Дома забыла, — так и остался он на столе лежать.

   — Такова судьба твоя, девочка, видимо, — крепче руку старуха сжала. — Всю боль прочувствуешь.

   Мгла кромешная, луна в тот самый миг скрылась за плотными завесами туч. Они вступили на площадь. Посередине вместе гроба, где сегодня днем Раю отпевали, камень поставили плоский. Красный. Не видно цвета в ночи. Но Рае думалось, красный он, не иначе. Столько крови в себя впитал.

   Люди плотно друг к другу стояли, ровный коридор образовав. Шла Рая, дрожала, гордость призывая, не шла та, не отзывалась. Крепко за руку ведунья держала.

   Глаза скосила, вздрогнула. И она сама из года в год в толпе людской стояла. И она сама глаза закрывала, не смея в лицо обреченной взглянуть. Лишь молилась, чтобы ее эта участь стороной обошла. Не обошла. Непрошенное воспоминание перед глазами будто видение встало.

   Шумно, галдят вокруг. Она стоит, слезы текут, к маме тесно-тесно прижалась. Мама странная сейчас, не обнимает, ласкового слова не скажет, все смотрит на девушку, что на камне стоит. А что смотреть? Все знают, что будет. И Рая знает, она не маленькая уже. Восемь лет сегодня исполнилось. Взрослые часто разговоры вели, думая, что дети не понимают, не разумеют речей серьезных. Все Рая разумела, все-все, каждое слово, что тихими голосами за столом родители вели.

   Ту ночь Рая хорошо помнила, не помогли ни снадобья ведьмовские, ни отцовские разговоры.

   Как сейчас будто помнила. Вот стоит она в первых рядах с мамой, слезы текут все, текут. А почему текут, Рая и сама не знала. Страшно ей, домой хочется, чтобы мама рядышком с ней полежала, на ушко сказку шептала. А уйти нельзя, большая уже. Это только маленьких с собой не берут, остальные все должны присутствовать. Мама тоже дрожала, но глаза сухими были. Рая все на лицо мамино смотрела. На девушку страшно было. Будто привидение, их ребятишек часто ими пугали, по ночам даже в туалет боязно ходить было. Стояла девушка на камне плоском, голову вниз опустив, платье белое длинное в темноте светится.

   Гром грянул! Люди замолкли мигом.

   Кромешную тьму озарил свет солнца мертвых. Полная луна выплыла из-за облака и более не исчезала в тот час.

   Возле девушки человек появился, в черном весь. Рая украдкой смотрела, к маме тесно прижавшись. Встал тот человек позади девушки, руку ее поднял, резкое движение сделал. С запястья девушки крупными каплями кровь закапала. Люди стояли, не шевелясь, вздохнуть боялись. Рая тоже боялась. Странным ей казалось, что молчит девушка, больно же должно быть, когда так кровь капает. Рая раз руку сильно порезала, долго болела, хоть кровь и не текла так сильно.

   Человек в черном к шее девушки наклонился, Рае привиделись клыки острые, как на картинке, что в детской книге нарисованы у тигра были. Вонзились клыки те в шею девушки, и тогда не выдержала она, на колени рухнула. На всю площадь стон жалостливый раздался.

   Рая замерла, во все глаза глядя на платье белое, которое вмиг красным становилось. Замерла, да вдруг осознала, что за руку ее никто не держит.

   — Нельзя так! — увидела Рая маму, да только далеко та уже была, возле самого камня, к девушке той подбежала, поднять ее старалась. — Мы же люди! Не звери мы! Как можно позволять такое! — громко разносился голос мамин, Рая во все глаза смотрела.

   Ни один не ответил, звука никто не издал. Лишь человек тот страшный, в черном весь, расхохотался громко, за волосы маму схватил, другой рукой взмахнул. Голова мамы от тела отделилась, в толпу полетела, за собой шлейф кровавый оставляя.

   — МАМА! — бросилась Рая сквозь толпу, да куда ей, маленькой, вмиг схватил ее кто-то, на плечо закинул.

   Очнулась дома уже, папа рядом сидел, грустно-грустно смотрел.

   — Одни мы теперь с тобой, дочка.

   Шла Рая мимо людей, головы опустивших, ни звука не ронявших. Шла, а казалось, вот-вот мама появится. Но вот и камень уж близко, отпустила руку ведунья, с толпой слилась. Рая на камень шагнула, замерла, прямо перед собой смотрела, а в голове все крик матери эхом отзывался.

   Гром. Вздрогнула. Не удержалась, на лица людей посмотрела, все взгляды отводили, никто в глаза ей не посмотрел. Страшно им. А ей все же страшнее.

   За спиной движение почувствовала, обернулась резко. Вот он — убийца ее матери. Глаза будто факелы сияют, губы алые-алые, словно напомаженные, а кожа белая. Во все глаза на него Рая смотрела, тот улыбнулся слегка, подошел к ней близко-близко, она его запах услышала. Свежий, будто ветерок летний с лугов аромат цветов принес. Подошел, за плечи взял, развернул, руку правую поднял.

   И совсем не больно, Рая словно и не чувствовала даже, лишь видела, как тяжелые капли с ее руки стекают. Будто со стороны себя видела. Закончится все скоро. Она истово молила в ту минуту всевышнего. Пусть быстрее кровь из тела вытечет, пусть быстрее умрет. Тягостно ей вот так стоять пред лицами равнодушными. Не пожалеет никто, ни взглянет даже. Казалось Рая, что не люди перед ней, а статуи каменные.

   За спиной шумно выдохнули. Вот тут уже больно, Рая неосознанно за шею схватилась, что-то горячее из нее хлынуло. Ноги ватными стали, на колени упала. А глазами все отца искала. Нашла. Выхватил взгляд родное лицо. Только отец в сторону смотрел, будто и дела ему не было, что родная дочь кровью истекает.

   — Посмотри, — шепотом, но люди вздрогнули в первых рядах. — Посмотри! — злость Раю обуяла, гнев.

   Умирает она, жизни на минуту осталось, а не жаль никому. Не жаль ее! Они жить будут, а она не увидит рассвета.

   — Смотри же! — громко выкрикнула, на ноги поднялась. — Все смотрите!

   Тишина в ответ, не шевельнулся никто. Человек в черном рукой взмахнул, перед глазами туман пошел.

***

Очнулась Рая, перед ней зеркало огромное. С интересом посмотрела Рая, сама на себя не похожа. Платье длинное белое все в красных разводах. На шее кровь запекшаяся, на запястье правом.

   Едва слышно вздохнул кто-то, резко Рая обернулась.

   В кресле человек сидел. Тот самый, в черном. И внимательно на нее смотрел. Рая в глаза ему посмотрела, черные-черные, а кожа белая.

   Человек медленно встал, подошел к ней.

   — Что ждет тебя знаешь? — голос бархатный, обволакивающий.

   По щеке ногтем провел. Больно. Рая в зеркало увидела, как кровь струйкой полилась.

   — Знаю, — тихо ответила, но в глаза продолжала смотреть.

   Ушел страх. Не победить ей Его, и пытаться не стоит. Злость осталась, гнев сильный. На отца, на людей всех, что ее на смерть отправили. А Его почему-то не могла ненавидеть. Она и сама дивилась. И руки на него поднять не могла. Хотя вот он — убийца мамы. Пыталась на него злость свою направить, не могла. Перед глазами лишь лица односельчан ее стояли.

   Мужчина подбородок ее двумя пальцами поднял, наклоняться начал, Рая подумала грешным делом, поцеловать хочет. Нет, в шею вонзился. Вздрогнула сильно, хватило лишь сил не оттолкнуть его.

   — Сладкая, — прошептал человек, — досуха тебя выпью, — и вновь в шею клыками впился.

   Рая стояла, мысли в голове светлые. Больно. А страха нет. Почему? Сама себя не узнавала. Горечь была. Гнев. Одного она лишь жаждала. Не осуществится то.

   Слабость появилась. Мужчина почувствовал будто, на руки ее подхватил, к креслу прошел, на колени усадил.

   — Почему не плачешь? — вдруг спросил.

   Рая так удивилась, что привстала слегка, но рука крепко ее за талию удерживала.

   — Можно?

   Рассмеялся мужчина, но смех злой был. Девушка сжалась вся в предчувствии недобром.

   — Кто я, знаешь?

   Рая головой мотнула. А потом вдруг осмелев, выкрикнула.

   — Ты маму мою убил!

   — И многих других. Твой народ сам так решил, Рая.

   Удивилась, откуда имя ее знает, но промолчала.

   — Раз в год обещали мне невесту, — мужчина крепче девушку обнял, — она умирает, остальные живут. Честно по-твоему? Правильно?

   — Нет! — сама себе рот ладошкой зажала. А потом взглянула на него, а он спокоен, дальше проговорила. — Я умру, они жить будут! Несправедливо это!

   — Ты умрешь, — мужчина по голове ее рукой провел, нежно. — Но у тебя есть выбор. Просто так умрешь, одна. Или захочешь кого взять с собой на тот свет?

   Не поверила Рая тому, что услышала. Недоверчиво на него посмотрела. С коленок сползла, сама на колени стала, ноги его обняв.

   — Хочу! Хочу с собой забрать! — сладко-больно внутри стало, в горле стянуло кольцом тугим, но глаза сухими были.

   — На что готова ради этого, Рая? — голос мужчины обволакивал, расслаблял, завораживал.

   — На все готова! — Рая лицо к нему повернула, привстала, ближе наклонилась, к губам самым.

   Мужчина крепко за голову девушку схватил, не отстранишься. Приблизился, поцеловал легко, затем клыки вонзил прямо в губы. Больно Рае было, но не дернулась даже, кровь свою на языке почувствовав.

   — Хороша, — пробормотал, — раздевайся, девушка. Ты же невеста моя!

   Встала Рая, платье словно само на пол опустилось, стояла перед ним, наготы своей совсем не смущаясь.

   Мужчина тоже встал, в глаза девушке смотрел. Долго смотрел, Рае уже показалось, передумал он.

   — Ложись, — рукой взмахнул, увидела Рая соломенную подстилку, как в хлевнике у них постелена была, а на ней стекло битое.

   Лишь ногу поставила девушка, окровилась стопа в тот же миг, обернулась. Стоял Он, даже бровью не повел.

   Легла, каждой клеточкой спины, ягодиц острые стеклышки прочувствовав. Не смела двинуться, даже дышать реже стала. Каждый вздох — еще порез один.

   Мужчина подошел, и вдруг резко на нее падать начал. Рая в страхе глаза прикрыла. Минута прошла. Несмело глаза открыла, а он навис над ней, уголками рта улыбается.

   — Больше не закрывай глаз.

   Кивнула лишь, сердце набатом в груди заходилось. Знала она, что далее будет. Сама о таком Мила просила, но то любый, а то монстр страшный. Приготовилась Рая к боли. Не ошиблась.

   Вонзился сначала клыками в грудь нежную, Рая лишь кулаки сжала покрепче, затем ниже опустился. Живот, бедра, все истекало ранами небольшими, но кровь толчками из них вытекала.

   Штаны снял, девушка не хотела, взгляд бросила. Не удержалась, всхлипнула, дернулась. Спину словно огнем обожгло.

   Навис над ней, шумно в лицо выдохнул. Приготовилась Рая к боли жуткой.

   Глаза закрыла, хоть не велено было. Минута прошла, другая. Открыла глаза, скривилось лицо Его в усмешке.

   — Скучно с тобой, — проговорил и встал тут же.

   Рукой махнул, девушка в воздух поднялась, к нему подлетела, на ноги встала.

   — Скучно, — повторил монстр, красными глазами испуганную девчонку буравя.

   А она все никак в толк взять не могла, чем не угодила Ему. Затрясло, ноги задрожали, руки. Неужели откажет ей?

   — Мести жаждешь? — поднял подбородок, в глаза заглядывая.

   — Жажду, — горячо воскликнула.

   — Да будет так! — человек ногтем по своему запястью провел, ко рту Раи поднес. — Пей!

   Девушка припала к руке, кровь ей сладкой показалось, вкусной, пила, а внутри нее менялось что-то. Раз! Будто молнией ее пронзило. Откинула руку мужчины, к зеркалу подошла.

   Странно, глаза голубые черными стали. Губы алые-алые. Руку ко рту поднесла, убрала. Так рот открыла, блеснули в нем клыки белоснежные.

   Мужчина ближе подошел, за талию обнял, на ухо прошептал.

   — Время у тебя до рассвета.

   Рая обернулась к нему, острой вспышкой догадка мелькнула.

   — Тех людей, кого из-за непокорных девушек до третьего колена вырезали, не ты убил?

   Человек улыбнулся, головой покачал. Взмахнул рукой.

   Оказалась Рая вновь на площади. Мгла вокруг, но она ей не помеха, видела Рая в темноте все отлично, будто днем. Ноги сами к родному дому несли, неслышной тенью за ней мучитель ее следовал.

   Вот уж перед своим домом она. Дверь тихонько заскрипела. Отец голову поднял.

   В мгновение ока возле отца Рая оказалась, руку вскинула, вместо ноготков аккуратных привиделись ей когти острые, длинные.

   — Дочь... — прошептал мужчина.

   — Твоя дочь умерла, — взмахнула рукой, четыре борозды кровавые на шее у мужчины появились, кровь тонкими струйками хлынула.

   Отец рот открыл, но звука не издал, лишь бульканье донеслось.

   Рая молча смотрела, как мужчина тяжело на пол упал, как голову поднять пытался. Навеки закрылись глаза.

   Вздохнула девушка, окровавленные пальцы о платье вытерла. Повернулась было к человеку, неслышно за спиной стоящему, но наткнулась на зеркало. Удивилась. Не она то была. Улыбнулось ей отражение. Вздрогнула Рая, на отца посмотрела. Нет больше родных у нее. Да и был ли он родным? На смерть дитя свое пославший? Ни звука в ее защиту не издавший? Был ли?

   Ни сожалений, ни грусти не испытала Рая. Но и удовлетворения не было. Быстро вышла из дома. Мелькнула тень в кустах неподалеку. Сердце сжалось, забилось быстрее. Приподнялась на носочках девушка, да от земли легко оттолкнулась. Летела над ним, а он будто чувствовал что-то, оглядывался, но наверх посмотреть не догадался.

   То место, оно. Парень остановился. Рая неслышно со спины подошла. Дернулся юноша, обернулся. Гримаса ужаса лицо исказила.

   — Рая, — на колени перед ней бухнулся, — прости, любимая.

   — Ты клялся! — рукой взмахнулся, по груди полоснув, парень с ужасом на рану посмотрел. — Кровью предков клялся!

   Рая присела, лицо к лицу оказались. Мил дрожал весь, в глаза не смотрел.

   — Любимый, — юношу крупная дрожь забила, она сама ему голову подняла, губами коснулась губ теплых.

   Ногтем по виску провела, капли красные тяжело на землю падали.

   — Пощади, — Мил с ужасом на девушку смотрел, затем на Него взгляд упал, — пощади!

   — Нет, — спокойно ответила, будто в соли отказала соседу.

   — Ты умерла! — истерично выкрикнул парень, на ноги вскакивая. — Умерла! Тебя нет!

   — Тебя не отпускали, — от этого голоса юноша, уже бежать собиравшийся, встал как вкопанный на одном месте, от страха слова все позабыв.

   Рассмеялся Он, а у Мила штаны намочились от звуков Его голоса. Рая скривилась брезгливо.

   — Трусом умрешь! — сказала, будто плюнула, аккуратно по шее вдоль кадыка провела.

   Медленно кровь капала, завороженно Рая следила за каждой каплей, в сырую землю впитывающуюся в мгновения, быстро. За глазами его следила, в них разума не было, исчез он от ужаса животного. Безумным взглядом парень за ней следил, за рукой взмахнувшей, милосердной. Прервала Рая мучения. Не человека, нет, только внешне на него похожего. И как любить его могла? Не понимала. Скривилась девушка, вдруг вспомнив, как на ласки его отвечала.

   — Хороша ты, — раздалось восхищенное, близко монстр к девушке подошел. — Удовлетворена ли?

   Минуту ровно молчала Рая.

   — Они все! Все на мучения мои смотрели, — девушка руку вверх подняла, все село жестом обвела, — равнодушно.

***

Луна высоко висела на небе, звезды устало перемигивались. Скоро придет пора, и на место ночному светилу придет дневное. Но люди не увидят больше восхода, не подставят лицо под лучи теплые, душу согревающие.

   Солнце мертвых лишь раз выглянуло из-за тучи, да тут же назад закатилось, вздрогнув. Не видало оно до сегодняшней ночи ужаса большего, чем сейчас под его сенью творившегося.

   Ни один не выжил. Рая каждому свою смерть уготовила. То как фурия ночная в дом врывалась, то тенью ночной неслышно входила. Не спасся никто от когтей ее острых, от клыков белоснежных. С каждым разом все сладостнее на душе становилось, с каждым человеком убитым в голове громче музыка играла. Победная.

   Рая шла, в последний раз вдыхая ароматы свежей ночи. Ноги сами на погост вынесли. Упала на могилу матери, целовала землю.

   — Ты одна мама. Одна права была.

   Приподнялась девушка, села. На Него посмотрела. Он ждал. Ждал слов ее, а она и не знала, что жизнь ее от этих слов зависит.

   — Не будет у тебя более невест.

   Тот усмехнулся в ответ. Пальцами щелкнул. Шея девушки неестественно вывернулась, упала Рая на землю, невидящим взором на него смотрела.

***

Он шел по опустевшим улицам среди безмолвных домов. Первый лучик солнца робко прошелся по сонной земле.

   Грянул гром.

   Появившийся человек обвел мрачным взглядом бездыханные тела.

   — Зачем ты позволил ей?

   — Она одна поняла, — человек в черном криво усмехнулся. — Я провалил эксперимент?

   — У тебя еще было время...

   — Больше не мог, — наклонился, сорвал цветок, задумчиво сжал в руке. — Не мог больше! — выкрикнул.

   — Ты всегда был нетерпеливым, брат. — мужчина в белом слабо улыбнулся, затем повернул голову. — Зачем ее убил?

   — Она ничем их не лучше. Не было в ней страсти истинной, не горел в ней огонь. Так животное обезумевшее за боль причиненную мстит всем, кто поблизости имел несчастье оказаться.

   — Ты сказал, она поняла.

   Человек в черном за голову схватился, резко развернулся.

   — Поняла, что звери они, НЕ люди! Понимаешь? Все они!!! — обвел рукой трупы, возле каждого дома лежащие. — Равнодушные! Дрожащие твари. Все до одного. За свою жизнь боялись. Ради того, чтобы свою жалкую жизнь продлить, отдавали на мучение одну из них! Девчонку!

   Мужчина в черном замолк, горестно простонал, обратил горящий взор к брату:

   — Равнодушные! В них нет огня! Больше нет, выродились люди, — резко подошел, положил руку на плечо брату, — мы не возродим свободный Дух, нет.

   — Сколько из девушек соглашались добровольно? — пришедший вытащил из кармана блокнот с ручкой.

   — Восемь! Восемь!!! — человек в черном приложил ладонь ко лбу.

   — Переправил? — что-то черканул в исписанных листах.

   — Да. Девять человек переправил наверх к тебе.

   — Почему девять? — в голосе сквозило неприкрытое изумление.

   — Еще одна, — тихо произнес, — ее мать, — махнул рукой на Раю. — Я думал, что...

   — Дочь в нее пошла?

   — Да, — с горечью в голосе.

   — Я спрошу сам, — щелкнул пальцами, Рая открыла глаза, вскочила быстро, в удивлении на двух мужчин посмотрела.

   — Скажи, девушка, — строго спросил мужчина, красивый, в белых одеяниях, с прямыми светлыми волосами, длиною до плеч, Рая таких только в книжках видела, — зачем ты убила всех своих односельчан? Почему никого не пощадила?

   — Они не смотрели, — слова с хрипом вырывались, за горло схватилась, с натугой продолжила, — глаза отводили, а я умирала.

   — Разве одна твоя жизнь не стоит жизни тысячи людей? — без интонации спросил.

   — Нет! — Рая вскрикнула, руку к груди прижала, ужаснулась, не почувствовала биение своего сердца. — Они не любили... меня! Бросили умирать. Больно, — всхлипнула. — Не смотрели! Живую похоронили.

   Спрашивающий мужчина удивленно обернулся. Человек в черном пожал плечами:

   — В каждом эксперименте люди придумывают свои обычаи. Здесь — решили назвать жертву «невестой», думали, что монстр сжирает ее душу, отлучали при жизни от Света. В другом, помнишь, там Аз главный? — его собеседник кивнул. — Там не только девушки, любой мог пожертвовать собой. Они там тупым ножом сами себя вспарывали, медленно. Считалось, что тот, кто собой пожертвует, сразу к Тебе вознесется. Но там, кажется, и не раз в год, чаще.

   — Чаще, — кивнул второй мужчина. — Раз в месяц. Там положительных результатов больше.

   — Понимаешь, о чем мы говорим? — человек в черном обернулся к Рае.

   Та честно головой помотала.

   — Потеряли люди человечность. Знаешь, грех какой самый страшный?

   — Самоубийство, — робко ответила девушка.

   — Равнодушие, — щелкнул пальцами, Рая упала, незрячие глаза в небо уставились.

   — Даже зверь на страдание другого зверя реагирует, — произнес он над телом мертвой девушки, тихо произнес, будто с самим собой разговаривая. — Те нелюди были, кто и слова не сказал, когда перед ними другого человека пытали.

   Человек в черном щелкнул пальцами. Оба мужчины тут же переместились в помещение с белыми стенами. Вдоль стен висели огромные мониторы, на которых замедленно все события прошедшей ночи в разных ракурсах показывали.

   — Не жалеешь, что раньше закончил? Еще десять лет эксперимент длиться должен был. К тебе не все попадут, ты же знаешь.

   — Знаю, — задумчиво проговорил мужчина в черном. — А не нужны мне они в аду, брат. Тоскливо мне. Мне страсть нужна! Мне метущиеся души нужны! А там душ не было. Там людей не было...

ГЛАВА. В ЧЕРТОГАХ ТЕМНОГО ЦАРСТВА

Королевич Иван пробирался через бурелом, вспоминая чертей, чью-то мать и прочих родственников. Если верить Соловью Разбойнику, а ему можно верить, ведь сведения королевич добывал силушкой молодецкой, то идти Ивану нужно все время на восток. Там за обрывами глубокими, в непроходимом лесу, где живут лишь гигантские летучие мыши, пьющие человеческую кровь, черным коршуном на холме из людских черепов высится замок Кощея Бессмертного.

   Ивана не пугали ни расстояния, ни испытания, потому как цель у него была архиважная.

   Второй день клонился к закату. То тут, то там хрустели сухие ветки под тяжестью редких зверей и птиц, ухал филин, протяжно и жутко, когтистые тени от голых крон деревьев окрасились в бордовые тона и тянули к Ивану свои растопыренные жадные пальцы-крюки. В мире цвела весна, и только в этой проклятой чаще клубилась сырым туманом вечная осень.

   Неожиданно Иван услышал громкое хлопотливое пищание. Осмотрелся юноша и разглядел за соседней елкой какое-то движение. Обошел дерево, грозно растопырившее свои колючие лапы, и видит, у белоснежной горлицы крыло тяжелой веткой придавило. Пищит в отчаянии птаха, вторым крылом машет, а поделать ничего не может.

   — Вот глупая птица, как тебя так угораздило? — усмехаясь, спросил Иван. Горлица, увидев человека, еще пуще прежнего забилась.

   — Тише ты, глупое создание, навредишь себе только! — попытался урезонить пустоголовую птицу Иван, да ветку с ее крыла убрал. Горлица тут же вспорхнула хоть и неуверенно, припадая на один бок, но полетела прочь не оглядываясь.

   Иван только плечами пожал, да дальше пошел.

   Неожиданно до слуха молодецкого долетели отголоски чудесной песни. Она манила, очаровывала, обещала вернуть мир растревоженной душе юноши. Откуда плыли дивные звуки, было не понять, но королевич устремился на поиски их источника.

   — Если голос так хорош, то как же хороша певунья! — с восторгом предвкушал Иван. Слов песни было не разобрать, да и не важны они были, главное, мелодия диво, как хороша. Она журчала, как весенние ручейки рядом с отчим домом юноши, напоминала трели соловья, что услаждал слух влюбленных в его родных краях. Ностальгия сжала сердце Ивана, омрачила его мысли, отравила душу. Он уже не мог ни о чем думать, только о матушке. Ноги сами вели его на звуки, которые ласкали слух и дарили покой.

   Вышел Иван из темного мрачного леса на залитую солнцем поляну. Здесь уже вовсю зеленела трава, скромные полевые васильки, лютики, мать-и-мачеха радовали глаз синими, фиолетовыми и желтыми красками. Над поляной витал аромат свежей травы и цветов. Посреди этого пестрого яркого ковра сидел удивительной красоты черный кот. Он изящно намывал свою улыбающуюся хитрую усатую мордочку лапой и мурлыкал. Именно он создавал мелодию, которая очаровала Ивана. Стоило юноше выйти на полянку, кот повернулся к добру молодцу и, кажется, его улыбка стала еще хитрее, а желтые глаза довольно сощурились. Кот махнул хвостом, подзывая Ивана к себе поближе. И королевич послушно пошел на зов, не усомнившись ни на секунду в правильности своих действий. Ему нестерпимо захотелось погладить этого красивого, ласкового и такого певучего красавца. Чтобы удобнее было это сделать, королевич встал рядом с котом на колени, кот в ответ потянулся, выгнув спину дугой, повернулся к юноше хитро-щурящейся мордочкой и передними лапками облокотился о широкую молодецкую грудь.

   Откуда ни возьмись, прямо в лицо Ивана вспорхнула белоснежная голубка, та самая, которую юноша вызволил из-под ветки. Взмахнула птаха крыльями у самых глаз юноши, клюнула не больно в нос и улетела прочь. А с глаз Ивана будто пелена упала. Осмотрелся он с ужасом и видит, что стоит он и правда на поляне, только над ней не небо голубое, а тучи черные нависают. Земля не ковром разноцветным устлана, а трупами. Какие-то уже истлели настолько, что только кости белеют из груды доспехов и посеревшего тряпья. Но были и почти целые тела, только у всех разодрана в клочья грудина и вырвано сердце. А какая вонь над поляной той стоит! Иван чуть не задохнулся от трупных ядов.

   Глянул юноша на кота, только черный красавец не изменился, все та же черная лоснящаяся шерстка да хитрые желтые глаза. Посмотрел царевич на свою грудь, на которую этот мелкий хищник опирался, и ахнул. Острые длинные кошачьи когти сверкнули сталью, продолжая раздирать тело молодецкое. Кровь уже приличным ручейком сочилась по изрядно заношенному бордовому дорожному камзолу королевича.

   — Кот Баюн! — охнул Иван, дернулся, пытаясь вывернуться из когтистых объятий, да куда там. Кот заурчал громче, пытаясь вновь на свою жертву дурмана навести. Иван, пока в себе, решил действовать, достал из рукава маленький ножик да вспорол живот нечисти лесной. Рассматривать да проверять мертв ли враг, не стал, вскочил и бросился прочь с жуткой поляны, стараясь только не упасть в человеческие останки.

   Продолжил Иван свой путь на восток. Чем дальше шел, тем плотнее становился туман его окружающий, а ночь все не наступала. Только задумался юноша о таком чуде природном, как прямо на него из белеющей мглы вылетела целая стая летучих мышей. Глаза их мерцали красными всполохами, острые когти и шипастые отростки на перепончатых крыльях больно исцарапали красивое молодое лицо юноши, но тот лишь голову руками прикрыл и дальше пошел, еще увереннее и быстрее, чем раньше, потому что между черными тенями летучих тварей успел рассмотреть силуэт замка.

   С разодранной грудью и лицом, перепачканный собственной кровью вошел Иван в мрачный замок Кощея Бессмертного. В том, что это именно его замок, Иван не сомневался. Сложенная из черных камней и украшенная черепами цитадель не могла принадлежать никому другому. За время пути королевич не чувствовал холода, потому что шел упорно к своей цели, но стоило ему переступить порог Кощеевых чертогов, как все его тело сковал лютый, пробирающий до костей мороз. Внутри замок тоже был весь черным. Графитовый пол, потолок, стены. Центральная дверь из черного дерева легко поддалась напору юноши. Холл был просторным. Сразу напротив входной двери широкая украшенная вазами с костями лестница из черного мрамора вела на второй этаж. Вправо и влево шли темные узкие коридоры, по которым юноше идти не хотелось вовсе. К счастью, он заприметил дверь, полностью сливающуюся с каменной стеной, оттуда веяло не только холодом, но и сыростью.

   — Подвал! — обрадовался Иван, — он-то мне и нужен!

   Но стоило юноше потянуться к потайной двери, как зловещую тишину замка нарушил раскатистый низкий голос:

   — Тебе на второй этаж!

   Иван вздрогнул, прижался к стене в бессмысленной надежде слиться с ней и осмотрелся.

   Вокруг никого не было видно. Впрочем, в тусклом свете трех свечей, что горели в простой деревянной люстре под сводчатым потолком холла, невозможно было рассмотреть даже острые носы собственных сапог.

   Царевич несмело сделал шажок в сторону тайной двери. И снова голос гулко отразился от каменных стен и сообщил доверительно:

   — Я же сказал, ее там нет. На втором этаже ищи!

   — Кого нет? — решил уточнить Иван, в страхе озираясь по сторонам.

   — Сокровищницы нет. Ты же ее ищешь?

   Иван побледнел и кивнул, но нащупав на поясе меч, горделиво расправил плечи и заявил:

   — А ты кто? Ну-ка, выйди покажись!

   Тут на лестничной площадке второго этажа что-то брякнуло, вспыхнул факел и в кругу света появилась тощая фигура. Иван в ужасе отпрянул к входной двери. Кощей выглядел поистине ужасающим! Его голова больше напоминала череп, обтянутый тонкой серой кожей с какими-то подозрительными потёртостями. Глаза навыкате были усеяны кровавыми росчерками капилляров и вращались в разные стороны. Нос и рот, наоборот, впали и в неясном свете факела образовывали пугающие дыры. Одет хозяин замка был в черный камзол с двумя рядами серебряных пуговиц, черные штаны и черные сапоги.

   Увидев очевидный испуг юноши, Кощей усмехнулся, продемонстрировав ряд гнилых черных зубов.

   — Что же ты застыл столбом, добрый молодец! Проходи, гостем будешь, — ехидно пробасил злодей и поманил Ивана костлявыми пальцами.

   — И что же, ты меня вот так просто в свою сокровищницу допустишь? — недоверчиво спросил царевич.

   Кощей пожал плечами:

   — Впущу. А вот выпускать али нет, еще покумекаю!

   Иван решительно взбежал на второй этаж и упал перед Бессмертным на колени:

   — Прошу царь Кощей, пожалей меня. Моя невеста — царевна Несмеяна вот уже три года и три месяца кручинится да горюет. И ничто не может вызвать улыбку на ее лице. А от нянюшки своей прознал я, что в твоей сокровищнице есть забавные часы в виде дуба, а на дубе том сундук, и каждый час сундук тот открывается, а из него птичка вылетает. Вот я и подумал, что может такое чудо чудное порадует мою суженую.

   — Есть у меня такие часики. А что ты мне можешь предложить за них?

   — Королевство у меня маленькое, бедное, но назови цену, я ради ладушки моей ничего не пожалею.

   Кощей усмехнулся.

   — Ладно, отдам тебе часы в виде дерева, если ты меня вкусным ужином побалуешь, угодишь мне! А не угодишь, так не обессудь!

   Королевич недовольно уставился на хозяина и возмутился:

   — Что я баба какая-то, ужин готовить?

   Кощей только костлявыми плечами брякнул:

   — Как хочешь. Дело твое. Ступай восвояси!

   Иван сощурил свои голубые очи, мотнул головой и сказал любезно:

   — Воля твоя, царь Кощей! Только часики мне сначала покажи.

   Бессмертный старик пуще прежнего развеселился.

   — Ладно, недоверчивый мой, пойдем.

   Скрипя суставами, направился он в правую сторону по коридору. Прошли они шагов двадцать, прежде чем остановились у неприметной двери. Кощей открыл ее без ключа и пропустил Ивана вперёд. Тот с опаской поглядывая на хозяина, заглянул в комнату, да так и замер радостным изваянием.

   В комнате пол на метр в высоту был завален золотыми монетами, посудой, ожерельями да серьгами. Махнул Кощей в левую сторону, привлекая внимание Ивана к высоким часам в пол человеческого роста.

   — Убедился?

   Иван сглотнул и кивнул. Кощей тут же закрыл дверь и пошел показывать гостю кухню.

   На кухне весело потрескивал огонь в печи, а вокруг творился хаос. Всюду валялась грязная посуда, пол был заляпан чем-то буро-черным, с потолка свисали паутины и клочья пыли. Огромный стол посреди кухни был заставлен баночками с лягушачьими головами, крысиными хвостами да засушенными пауками. Ивана чуть не вывернуло наизнанку от всего этого зрелища.

   — У тебя два часа. На втором этаже сразу у главной лестницы большая столовая находится, там стол и накроешь, — распорядился Кощей и удалился с кухни.

   Иван принялся за работу, засучив рукава бордового камзола. Для начала открыл ближайшую бочку, а там вонючая застоявшаяся вода, в которой данным давно утонула пара крыс.

   — Отлично, то что нужно! — обрадовался юноша.

   Взял самый грязный чугунок, по стенкам которого засохли остатки прежних трапез, налил туда воды, накидал пауков, голов да хвостов и поставил на печь вариться.

   — Мне маменька всегда говорила, — самодовольно усмехнулся Иван, — главное — специи!

   Пока похлебка варилась, он прилег на широкую лавку да задремал, все-таки двое суток в пути без продыху измотали молодца. Но ровно через два часа стол из черного дерева в большой гостиной был сервирован на одну важную бессмертную персону.

   — Что же ты себе приборы не поставил? — удивился Кощей, стремительно входя в зал.

   — Так я сегодня за поваренка, мне с тобой ужинать не по рангу! — почтительно кланяясь, изрек Иван.

   Кощей опять криво усмехнулся и принюхался:

   — А пахнет очень даже аппетитно!

   Иван был другого мнения, для него ужин вонял тухлятиной и тиной болотной, но слова Кощея его порадовали.

   — Надеюсь, и вкус придется тебе, царь, по душе! — сказал смиренно юноша подобревшего хозяина.

   — Надеюсь, тебе ведомо, что я бессмертный и яды на меня не действуют. Зато я их прекрасно чувствую. И если замечу хоть один в этой похлебке — скормлю тебе все до последней капли!

   — Как можно доброго хозяина травить?! — возразил Иван, немного переигрывая с удивлением.

   Кощей взял большую деревянную ложку и осторожно попробовал результат трудов своего незваного гостя.

   — Странно, а ведь вкусно получилось. Вроде все те же ингредиенты, что и всегда, а уплетать за обе щеки хочется, — подивился Кощей, и действительно с жадностью накинулся на похлебку.

   — Это потому что я туда секретную специю добавил. Такая не у всякой колдуньи найдется. А я запасливый! — задрав нос, заметил Иван.

   — И шо это за м-м-м специя?

   — Так цветок папоротника. Сам лично этим летом в ночь на Ивана Купала раздобыл.

   Кощей жевать перестал да на Ивана уставился:

   — Так вот почему вкус такой незнакомый. Все-таки отравить меня удумал?

   — Я же не Иван-дурак, а королевич. Знаю, что цветок папоротника смертелен для всех, кроме тебя, ты же бессмертный.

   Кощей хотел швырнуть в наглеца ложкой, да только руки безвольными плетьми повисли вдоль тощего туловища, и сам бессмертный царь завалился беспомощно набок и сполз со стула на пол.

   — Убить тебя нельзя, но обездвижить на пару часов можно, — пришла очередь Ивана усмехаться, — пока ты тут валяешься, я смерть твою найду и убью тебя. Землями да богатством твоим завладею, в своем королевстве порядок наведу, соседнее царство захвачу и будет тогда царевна Несмеяна не от скуки ныть, а потому что станет никому не нужной нищей сиротой.

   Кощей замычал, в бесполезных попытках что-то сказать, но Иван его уже не слушал, бежал к заветной двери.

   В сокровищнице он тут же бросился к золотому дубу, попробовал открыть сундук — закрыто, даже замочной скважины нет. Попытался просунуть между крышкой и стенкой сундука свой верный нож, только надломил кончик.

   Иван задумчиво осмотрелся.

   — Может кувшином с золотом попытаться сбить сундук? — размышлял он вслух.

   Посмотрел на циферблат. Стрелки показывали без одной минуты одиннадцать.

   — А что если он сам раскроется, когда одиннадцать будет, — предположил Иван и замер в ожидании. Большая стрелка плавно сдвинулась на одиннадцать и заиграла торжественная музыка, напоминающая марш, но сундук не открылся.

   — Значит, только в полдень, — сделал заключение Иван. У него было пару часов в запасе, пока действует яд цветка папоротника, но рисковать он не хотел, поэтому просто вручную провел маленькую стрелку часов по кругу, подведя ее к заветному числу двенадцать.

   С замиранием сердца Иван убрал руки от стрелок и приготовился. Он, как никогда, был близок к цели, скоро бедности и унижениям от соседних государств придет конец. Ему будут кланяться в ноги и смотреть заискивающе в глаза. Но для начала нужно будет не упустить птицу, внутри которой спрятано яйцо. А вот уже в яйце надежно хранится игла с кощеевой смертью на конце.

   Малая и большая стрелки на часах соединились, заиграла музыка и сундук стал потихоньку открываться. Иван приготовился хватать птицу да так и застыл с растопыренными пальцами. Из сундука, гордо встряхивая белоснежными крыльями, на него смотрела голубица, которой он помог(,) и получил в ответ спасение от кота-людоеда.

   Горлица внимательно смотрела на Ивана своими глазками-бусинками, а он, стараясь не спугнуть птаху, прошептал:

   — Здравствуй, голубушка! Спасибо тебе, что спасла меня от смерти неминучей. Как ты оказалась снова в неволе?

   Он протянул птичке руку, предлагая ей покинуть ее тесные казематы. И птичка послушно выбралась на ладонь юноши. Иван улыбнулся, осторожно поднес руку и погладил птичку по голове, та радостно загулила, но в ту же секунду смолкла навсегда, потому что юноша свернул хрупкую шею зазевавшейся птахе.

   Через минуту, воспользовавшись обломанным ножом, он уже извлек из нутра птицы круглое золотое яичко. Брезгливо отбросив в сторону пернатые останки, он разбил скорлупу о ствол дуба и извлек иглу. Радостно вскочив и торжественно подняв руку с иглой вверх, он провозгласил:

   — Жизнь самого Кощея Бессмертного, царя Темного царства в моих руках!

   Однако, вместо того чтобы сразу же надломить иглу, он поддался тщеславию и отправился к Кощею, посмотреть в его глаза перед смертью да позлорадствовать.

   Кощей валялся, распростертый, там же, где Иван его оставил, в той же беспомощной позе выброшенной тряпичной куклы.

   — Вот и смерть твоя пришла, Кощеюшка! — усмехнулся Иван, наклонившись к хозяину замка и демонстрируя ему иглу.

   Кощей только оскалился, не то сказать что хотел, не то угрожать пытался, да Ивану на это уже все равно было. Он удобнее перехватил иглу двумя руками, да только начал гнуть, как что-то острое полоснуло его по горлу, разрывая хрящи, мышцы, сухожилия и вены стройной шеи. Кровь фонтаном брызнула на Кощея, тот блаженно закатил глаза.

   Иван, падая уже, чувствовал, как острые когти входят стальными кинжалами в его грудь, а зубы разрывают молодецкую плоть, стремясь добраться до еще бьющегося в последних конвульсиях сердца. Погружаясь в вечную темноту, королевич услышал кошечье урчание и довольное чавканье.

   — Где тебя носило, чертяга? — недовольно проворчал Кощей, косясь на своего фамильяра, такого же бессмертного и бесконечно коварного.

   — Раны залечивал. Он мне все кишки наружу вывалил! — злобно рыкнул кот.

   — Забавный экземпляр попался, — усмехнулся Кощей, — давно я так не нервничал.

   Тут в большую столовую с трапезничающим котом и все еще бездвижным Кощеем Бессмертным впорхнула белоснежная голубица. Она села на стол и с тоской в глазах посмотрела на изуродованный труп Ивана. Слезинка сверкнула в глазах-бусинках.

   — Что, Василиса, опять тебе не повезло, но ты надейся, может, кто и снимет с тебя мои чары, — хохотнул Кощей.

   Голубка сердито посмотрела на него, плавно спланировала к руке Ивана, взяла в клюв золотую иглу и полетела обратно в сокровищницу.

ГЛАВА. А МЕРТВЯКИ ЗДЕСЬ ТИХИЕ...

Луна ярко светила сегодняшней ночью, круглыми боками красуясь над затихшими землями обычно суетливых людей. Крупные звезды водили хоровод на темно фиолетовом небе. Разгар Затишья. Время, когда даже светило мертвых не способно подъять из земли бренные останки тех, кому не суждено уйти за Пределы.

   В такие ночи хорошо схватить зазевавшуюся девку да уволочь ее за ближайший амбар. Глупые бабы не считают дни, не знают календарей — не пискнут, потому как знают, что даже малейший звук, изданный живым, способен привлечь неупокоенного. Тут уж лучше юбку самой задрать, чем быть разорванной пришедшим оттуда. Но в Затишье хоть заорись — мертвяки спокойно спят в своих могилах. Девахам невдомек, а парням радость — все же лучше, когда тихо лежит девка под тобой, чем орет благим матом.

   Парни, кто не дурак, давно уж по темным углам девок зажимали, особенно те, что не при деле были, им особливо редко разрешение дядька давал девку пощупать, частенько после более удачливого соседа. Вот парни и отрывались в Затишье, да припрятанные настойки спиртовухи распивали.

   Ник дураком не был, но вместо того, чтобы развлекаться как все парни в эту ночь, яро орудовал лопатой. Методичные стуки разносились далеко за пределы погоста. Парень не старался быть тише. Сегодня последняя ночь Затишья в этом году. И никто не пропустит ее, ибо следующая наступит лишь через несколько месяцев. Кто с девкой сейчас, а кто наглыкался уже до немычания. То тоже только в Затишье позволялось. Кто ослушивался, тот недолго на этом свете задерживался.

   Хрясь! Голова мертвяка отделилась от туловища, пролетела метра два и приземлилась прямехонько на кучу таких же голов.

   Хрясь! Гррр! Задумавшийся парень не сразу среагировал на новый звук и отправил голову в общую кучу. Проследил за ней взглядом. На лице появилась широкая улыбка.

   Устало смахнул пот со лба, пучком травы не спеша вытер следы крови на лопате. Прихрамывая, подошел к отлетевшей голове. Та раззявила огромную пасть, сверкнув длинными белоснежными клыками. Взглянула на парня подернутыми белой пеленой глазами.

   — Х-р-р! Х-р-р!

   — Поговори мне еще, — гнусавя в нос, проворчал парень и аккуратно, чтобы голова не смогла укусить, засунул добычу в мешок.

   Тяжело вздохнул, нервно оглянулся. Не подглядывает ли кто? Дядька будет недоволен. Вон сколько мертвяков обезглавить пришлось, пока нужного нашел. Точно, точно. Парень вздохнул еще раз. Узнает, несдобровать, как пить дать, тумаков не избежать. Скор дядька на расправу. И Таську опять не даст. Сколько он ее уже выпрашивал! Не давал старик, все сам ее пользовал.

   Ник щербато улыбнулся. Сейчас он за собой приберет, принесет дядьке башку говорящую, не отвертится тот. Парень мечтательно прикрыл глаза, представляя, как будет драть вечно задиравшую перед ним нос девку.

   Закапывая последнюю голову, Ник уже весь обливался потом. И почему ему выпадает такая грязная работа? Чуть что — сразу Ник иди, Ник найди, Ник принеси. Вот Дика никогда одного не посылает на погост, тот только с подручными ходит.

   Это оттого, что доверяет ему старик. Да! Пришедшая мысль отразилась глуповатой улыбкой на лице паренька. Доверяет! И своим заместителем сделает. А что? Ник тоже умеет договариваться. И мертвяков различает, вон даже говорящего нашел. Да и считать медяки научился. А если их научился, то и золото сможет. А может даже... Тут руки Ника сильно затряслись, он и в мыслях не смел помечтать, что еще может его ждать.

   — Буду сам обмены делать, — едва слышно прошептал паренек, грязной рукой откидывая волосы со лба. — Сам!

   И девки тогда сами будут подолы задирать, да ноги пошире расставлять, лишь бы он на них внимания обратил. И Дик не сможет им больше помыкать! Надо только башку говорящую быстрее старику принести.

   Ник оглядел результаты своих трудов, подбросил ком земли сверху, направился к обезглавленным телам. Постоял с минуту, прикинул и, вздохнув, стал стаскивать тела в выкопанную заранее яму.

   — И зачем по отдельности закапывать? Без башки-то, небось, не сильно-то рыпаться будут. Да? — паренек ткнул лопатой рядом лежащий труп.

   Быстрее, быстрее. А то никак Дик со компанией сюда наведаются и добычу отберут. А потом доказывай, что он эту голову среди двух десятков мертвяков нашел.

   Скорее, скорее. Пот, крупными каплями стекавший на лицо, разъедал глаза. Рубаха вся промокла. Парень уже весь измазался в грязи, но продолжал методично работать лопатой.

   Наконец, перед Ником красовались два холмика земли, один поменьше — с головами, другой побольше — с телами.

   Лишь тело, от которого парень говорящую башку отсек, лежало перед ним. Не любил Ник это дело. То было дело кропотливое, не по нутру ему. Но надо! Ежели сейчас пустить под откос, старик не похвалит, все равно заставит по уму делать.

   Парень растянул руки, ноги обезглавленного по сторонам, вбил ровно по два колышка возле каждой конечности, крепко привязал. Достал из кармана ножик, никогда он с ним не расставался, хоть для такого дела впервые использовать будет. Не бежать же в деревню за ритуальным? И этот сойдет.

   Еще минут пять Ник старательно вырезал на груди покойного Символ Подчинения, он его накрепко помнил. А Дик — нет. Тот всегда с бумажкой ходил, в нее заглядывал, с нее срисовывал. А Ник — молодец, с первого взгляда запомнил. Проколол себе палец, резать ладонь, как Дик — он же не такой дурак. Несколько капель крови тяжело ухнули на вырезанный символ.

   Тело покойника шевельнулось, Символ засветился красным у него на груди.

   Ник от неожиданности струхнул, хотя раз сто уже такое видел. Но теперь он будет повелевать! Он!

   Раздался гыркающий звук и тихий смех. Парень резко дернулся, подбежал к мешку. Башка уже успела прогрызть в нем большую дыру.

   — Ах ты! — разозлился Ник, на ходу развязывая ремень.

   Накинул ремень на мешок, потуже стянул. Голова клацнула зубами, Ник неожиданно для себя пнул свою добычу. С минуту наблюдал, как мешок скачет по рыхлой земле. Побежал, носком стопы подкинул башку словно мяч, поймал в руки.

   — Ловко ты.

   Ник резко обернулся, от неожиданности выпустил мешок из рук.

   Перед ним стоял молодой человек, холеный, в длинном черном плаще, начищенных туфлях. Ник с удивлением смотрел на незнакомца. И откуда в их краях такие чистоплюи взяться могли? Затем взгляд парня переместился на посох со странным навершием.

   — Некромантер! — пискнул паренек и со всех ног припустил в сторону деревни.

***

Молодой специалист по нежити пожал плечами, наклонился к забытой парнишкой голове, посмотрел пристально, что-то тихо проговорил, достал из саквояжа белый клеенчатый пакет, надел толстые прорезиненные перчатки. И лишь затем аккуратно поднял голову.

   — Как звать? — на некроманта насмешливо смотрели подернутые белой пеленой глаза. — Как звать? — с нажимом проговорил специалист.

   — Х-р-р.

   Парень тряхнул находку в руках.

   — Нел, — достаточно четко просипела голова, обнажив в широкой улыбке два ряда кривоватых, но острых клыков.

   Получив ответ, некромант засунул голову мертвяка в подготовленный пакет, направился к двум свежевырытым холмикам. Поднял забытую пареньком лопату, брезгливо отер древко белым платком, принялся раскапывать ту, что поменьше, яму. Через несколько минут взгляду некроманта предстали десятка два голов.

   Долго всматривался молодой человек в разрытую яму, но, видимо, не нашел того, что искал.

   — Странно, — встряхнул пакет, оттуда донеслись хрипы.

   Прошел несколько шагов, остановился, задумчиво приподнял мешок с головой.

   — Тело, должно быть тело, — парень закрыл глаза, повел носом, словно пытаясь уловить запах, — здесь где-то.

   Молодой человек поднял руку и так и пошел с закрытыми глазами.

   — Деревенщины, тьфу, — скривился некромант, разглядывая распятое тело с расплывчатым рисунком на груди, — поди еще... — наклонился к самому символу, водя над ним раскрытой ладонью. — Ну конечно! — быстро встал, отряхнулся, еще раз сплюнул, потуже завязал мешок с говорящей головой.

***

— Беда! Беда!

   Староста с неохотой оторвался от преприятнейшего дела — ощупывания груди пышнотелой Оськи.

   — Чего тебе? — похотливый старик залез под юбку девицы, не обращая внимания на вытаращившего глаза Ника.

   — Некромантер, — выдохнул раскрасневшийся от долгого бега паренек. — Там! На кладбище!

   Дядька недовольно ухнул, крепко ущипнул нежную кожу Оськи, та поморщилась, но зад не отстранила.

   — Ну, беги, Оська! — хлопнул девку по мягкой нижней окружности. — Позже зайдешь.

   Оська стрельнула недовольным взглядом на Ника, быстрым шагом вышла из дома. Этот хромоножка Ник! Испортил ей вечер, сулящий большие возможности. Все знают, что позволишь чуть шалостей старосте, так потом вовек будут поблажки. А она поди и одна осталась на селе, которую еще дед не приголубил. Да и много ль надо старику? Таська вон и та никогда не плакалась, когда после очередной ночи с дядькой домой возвращалась. Он ее берег, другим не давал. Лицо Оськи скривилось от зависти. Другие-то девки всех обслуживали, не по одному зараз. Только Таську никому не давал. Тьфу, цаца.

   Едва несколько шагов сделала девушка, как почти влетела в мужчину. Подняла глаза. Незнакомец. Черные глаза внимательно изучали, буравили, проникали, казалось, в самое сердце Оськи. Девка запоздало ойкнула, да запахнула халат, совсем позабыв, что под ним ничего не было.

   — Главный кто у вас здесь? — строго спросил парень, глядя на дрожавшую девчонку.

   Оська кивнула на приоткрытую дверь дома старика да побежала во весь дух. Надо всех предупредить! Беда пришла!

***

Молодой мужчина, так напугавший бедного Ника, недолго пробыл на кладбище. Мельком глянув на вторую глубокую яму, закинул лопату подальше, взял мешок с отрезанной головой и широким шагом направился в деревню.

   Это было его первое задание. Первое настоящее, самостоятельное, без патронажа старших. Данное ему самим королем. И по намекам, что кидал сиятельный, некромант понял, что если удастся выполнить приказ, можно и на войну собираться. Парень поежился от удовольствия. Война! Туда можно идти только опытным некромантам, зеленых не пускали. А какой простор для возможностей! Он бы все отдал, чтобы туда попасть. А тут дело-то плевое. Забрать у старосты дань, которую он за год задолжал. И как смелости хватило? Раньше бы за такое сразу четвертовали, да не только старшего на деревне, но и всю деревню вместе с ним. Но сейчас королю не до этого, уже довольно долго идет война с соседним королевством. И только в этой деревушке, куда послали выпускника Черной Академии, добывают ильос-алмазы. Усилители магии.

   Король еще с год назад, когда впервые вовремя не получил причитающееся ему по праву, послал сюда людей. Но те не вернулись. Неожиданная атака врага заставила сиятельного отодвинуть на второй план зарвавшуюся деревушку, да гонцов объявить предателями. Когда король спохватился, советник-маг подсказал, усилителей совсем чуть осталось. Сиятельный еще раз гонцов послал. Один вернулся, из десяти, заикающийся и побелевший враз, хотя от силы годков двадцать ему было. Вернулся и ну врать, что вкруг от деревни мертвяки ходят, нападают на всякого, кто только шаг на кладбищенскую землю сделает.

   Не, ну то, что хоронили вкруг от деревни — это то как раз и норма, так испокон веков делается. Но то, что неупокоенные свое кладбище охраняют! Два раза ха! Не бывает такого. Ежели пробудился мертвяк — одна лишь цель у него — жрать. И ничего больше. Он раскопался и пошел. Жрать. Ежели сам пробудился, без помощи некромантской. Но откуда в жалкой деревушке на двадцать дворов специалисту по нежити взяться?!

   Вот и король со советниками не поверили, что неупокоенные на одном месте сидят, да никуда дальше своего погоста носа не показывают. Да вот беда! Мертвяки то есть! После той, последней делегации, в которой сам поверенный короля ходил, поверили все. Ибо муж бесстрашный в войне с обычными людьми после встречи с мертвяками заикаться стал, да под себя ходить. Списали поверенного, отправили на покой заслуженный. Но в мертвяков поверили все! Хоть и странно то было, что они возле простой деревушки сидят, да дальше своих захоронений носа не показывают.

   В это-то поверили. А кого за данью пошлешь, коли все некроманты на границе воюют? Никого не дернешь. Кто из убитых воинов зомбаков делать будет для устрашения врага? Все некроманты испокон веков лишь на войне славу себе зарабатывали, ни один добровольно с границы не уйдет.

   Хотя враг, по ходу, уже и сам научился из мертвецов пользу извлекать. Это все предатели! Парень аж зубами скрипнул от досады. Никогда у врагов специалистов по нежити не было! А тут вдруг нате — зомбаки вполне сильные. Перебежчики! Помимо воли сжались кулаки. Ух, он бы их всех голыми руками! Где это видано, чтобы короля своего предать, чтобы родину свою предать? Нелюди! Хуже мертвяков они! Мертвяки-то что? У них разума нет, им волю свою некроманты навязывают. А у людей воля должна быть!

   Молодой мужчина шел твердым шагом, на губах появилась легкая улыбка. Вспомнил он, как первым высказался, что в деревушке живые могли остаться. Король-то первым делом приказал подпалить лесок, кладбище с мертвяками восставшими, да деревушку, что в центре погоста. А он тогда вдруг сказал, сам для себя неожиданно: «Авось, сиятельный, там люди выжили!». Вслух сказал, покраснел прямо весь, вспотел, но взгляд короля выдержал. Король тогда еще посмотрел так странно, да приказал самому туда идти. И напоследок, уже после того, как маг-советник что-то ему на ухо прошептал, добавил, чтоб, если живых нет, то камни всенепременно доставить нужно. И чтоб один не вздумал всех мертвяков упокаивать! Вот это последнее аж два раза повторил.

   Но в некроманты дураков не берут, парень покачал головой. Ночей Затишья лишь четыре за год случается, но и долгие они, может и целые сутки ночное светило с небес не спускаться. Хорошо, что до конца периода, когда воюют лишь живые, потому как мертвые валяется кулями, что в принципе им и положено делать, еще часов десять — не меньше. Он и назад успеет вернуться. Сиятельный хорошо объяснил, где ильос-алмазы хранятся. А упокаивать мертвых он и не думает даже! Зачем? Не с руки ему одному, хлопотно. Ежели приспичит сиятельному, то целую команду сюда направит. А он один как справится? Сожрут его мертвяки, едва он первую линию пентаграммы выводить будет! Нет, он далеко не дурак. Камешки заберет и назад.

   Его дело в деревню сходить, ильос-алмазы забрать, да назад воротиться, пока вернувшиеся оттуда ворочаться в своих могилах не начали.

   Молодой мужчина улыбнулся еще раз. А ведь прав был он, когда говорил, что живые остались! Вон тот чумазый парень самое тому доказательство. Мало того, додумались люди в деревне привязку на зомби делать. Некромант пожал плечами. Привязка вещь ненадежная, хотя и в таком захолустье странная. Откуда символы знают деревенщины? Хотя... Раньше то, когда войны не было еще, старшие частенько по землям разъезжали, учили темных людей, необразованных, как с нежитью справиться. Превентивные меры. Это очень важно. А то бывало один всего лишь мертвяк раскопается да всех людей в округе пожрет, кого не пожрет, того подерет насмерть. А люди то глупые, методам борьбы с ними не научены. Вот старшие и научили кой-каким секретам. Чтоб хоть с одним неупокоенным, но справиться могли. А уже ежели больше восстанет, тогда чтоб кликали специалистов по нежити.

   Тот самый символ, что парнишка деревенский на груди у покойника безглавого вырезал — самый примитивный, ненадолго его хватает. Хотя... Молодой человек задумался, даже споткнулся. Вспомнил, что крови ни в коем случае нельзя в символ вливать было. Зачем он это сделал, парнишка необразованный? Надо срочно до старосты дойти. Интерес проснулся в некроманте научный. Обязательно надо выведать, откуда символ прознали, зачем кровью напитали, да и, самое главное, как выжить сумели, когда вон, чувствовал всеми фибрами души, несколько десятков тут мертвяков беспокойных. И еще. Зачем головы отрубил тот парнишка? Нет, нет. Некромант покачал головой. Темные здесь люди, необразованные. Коли не знают, что зомби голову свою на раз находят да на место тыкают.

   В мыслях своих и не заметил молодой человек, как до деревни уже дошел. Кособокие домишки зияли черными провалами окон, одиноко скрипела где-то ржавая калитка, да еще откуда-то доносились тихие вскрики да стоны, словно девку какую...

   Некромант покраснел, оглянулся, с мыслями постарался собраться. Закон у них был строгий — пока Академию не закончишь, никаких чтоб девок да пьянок. Ибо тогда не наукой голова будет занята, а распутными бабами. А он бы не отказался с распутной бабой-то. Но не успел! В столице девиц легкого поведения почти не осталось, все за солдатами на границу подались. А встречаться, понятное дело, ни с кем он не мог во время учебы. Да и какая девка бы до свадьбы дала? Ясно, что никакая. А жениться он точно не хотел! Зачем ему обуза?

   — Ой, — раздалось тихое, в грудь некроманту врезалась девчушка, — простите, — стыдливо опустила глаза.

   — От кого бежишь, красавица? — молодой человек во все глаза смотрел на смущающуюся девушку.

   Посмотреть было на что. Никогда он таких красавиц не видел! Огромные синие глаза, испуганно глядящие на него, белоснежная кожа, будто светившаяся в темноте, яркие губы. Тоненькая, словно тростиночка, так и хочется в объятьях сжать. А грудь полная, сквозь тонкую ткань сарафана соски набухшие просвечивают.

   — Замерзла ты? — выпалил, не подумав, парень.

   — Ой! — повторилась девчонка и руками грудь прикрыла, покраснела, щеки алели так, что даже при лунном свете видно было.

   — Не бойся, красавица. Как зовут тебя? — парень от волнения посохом об землю стукнул.

   Девица взгляд на посох перевела, оттуда на нее красные глаза черепа сверкнули. Взвизгнула девчонка да побежала во весь дух, только ее некромант и видел.

   Парень пожал плечами. Страх перед специалистами по нежити у людей с молоком матери передается. И не зря. Не зря... Сколько ранее людей казнили, чтоб одно кладбище упокоить. Да почти столько, сколько мертвяков и восстало. Не знали тогда некроманты символов специальных, вот и приходилось. Это сейчас, в просвещенный век, все по науке делается, к человеческим жертвам редко прибегается. Но бывает. Бывает.

   Причмокнул губами парень, ох, он бы ради девахи этой даже задержался бы. В голову сразу мысли срамные полезли, неудобство в штанах почувствовал. Слюну сглотнул. Эх, да на такой и жениться можно было б. Ну и что, что деревенская? С такой грудью да глазами оленьими и в столице он не встречал. В свет бы ее не выводил, от сиятельного бы прятал. В доме бы своем закрыл, да чтоб без одежды всегда его встречала! Чтобы губами своими его целовала, да чтобы руками гладила. А он б ее... Тут уж совсем срамные мысли полезли, все нравоучения старших из головы повыветрились.

   Да и зачем ему жениться на ней? Молодой человек аж встал, глубоко задумавшись. Сейчас задание короля выполнит да с собой ее на границу заберет. У всех солдат распутные девки будут, на которых пробы ставить негде, а у него одна. Его только. Под него только ложиться будет. Он знал, что в деревнях правила построже городских будут. Ни одна девушка до свадьбы ни-ни. А на этой красавице ошейника обручального не было. А вот если уж очень хорошей в постели будет, тогда и жениться на ней можно.

   Тут чуть на него вторая деваха не налетела. Ну эта была пропащая. Трясла грудью голой, в лунном свете блеклой, да слишком уж громадной. Не по вкусу ему. Скривился аж. Видно, что девка не с одним мужиком-то была, а то как объяснить взгляд ее? Смотрела, будто съесть хотела. Сначала пялилась, а потом уж груди свои огромные прикрыла.

   — Главный кто у вас здесь? — спросил деваху, та только сейчас, видимо, посох увидела. Струхнула девка, даже разрумяненные щеки побелели, на дверь ближайшего дома лишь кивнула и ну деру.

   Парень взглядом проводил падшую девку, да твердым шагом в дом старосты пошел.

   Дверь толкнул, да сразу на ясный острый взгляд натолкнулся. Сидел за столом дед, седой весь, борода рваная неопрятная до пола почти свисала. Сидел за столом, а вот рядом парень стоял. Грязный весь. Некромант присмотрелся. Да тот самый ведь! Который ему на погосте встретился.

   — Долгого пути тебе во Свету, да полного покоя во Тьме, гость дорогой, — воскликнул старик, на ноги подскочил, почти до земли поклонился.

   Парнишка чумазый тоже поклонился, да так сильно, что чуть не упал. В наступившей тишине лишь стук зубов его слышался.

   — Грамотный ты, староста, — важно ответил некромант, чуть в голос Силу вливая, — как ж некроманта во мне с первого взгляда разумел? Авось я торговец какой, а ты поклоны аж до пола бьешь, — парень усмехнулся.

   — Сразу видно, некромантер ты, — поднимая ясный острый взгляд, отвечал старик. — К нашей деревне, кроме как по погосту не пройти, вся она ими окружена. А у тебя на обуви ни крошки земли кладбищенской. Только к некромантерам она не липнет.

   Молодой человек поморщился от говора деревенского, но посохом твердо об пол стукнул, ярко загорелись глаза у черепа. Парень деревенский аж взвизгнул.

   — Иди, Ник, — мотнул головой старик, — нам с важным господином побеседовать надобно. И девок пришли, — староста подмигнул некроманту, — чтоб веселее беседа была.

   Ник убежал, только пятки сверкали.

   — Не за девками я сюда пришел, староста, — грозно прорычал некромант, чуть больше Силы в голос вливая.

   По лицу старика будто рябь прошла. Парень довольно улыбнулся, нравилось ему из таких вот людей дурь вышибать. Все они сначала к нему снисходительно относились. В силу возраста, видать. Но он умел Силой когда надо пользоваться и всем доступно объяснять, что его бояться надо и портки мочить, а не вякать не по делу.

   Староста впечатлительный оказался, он как в глаза парню посмотрел, так и рухнул на колени.

   — Пощади, господин, не со зла я. С дороги ж ты, устал, — залебезил противным голосом дед, — я ж тебя развлечь хотел. А девки у нас тут. Ммм, — старик причмокнул.

   — Ты стало быть совсем не понимаешь, староста? — некромант склонился над жалким дрожащим стариком. — Ты почему королю дань не везешь? Или перебежчик ты? А может тебя сразу к мертвякам отправить? А? Знаешь, что с предателями делают?!

   Старик сглотнул, но в глаза некроманту прямо посмотрел.

   — Рады бы мы, господин хороший, рады бы дань как прежде возить! Да ровно с год назад беда приключилось. Ты ж сам-то не чуешь что ль? Мертвяки из земель повылазили да на людей кидаться начали. Уж сколько наших полегло. Больше половины ряды зомбаков пополнили. А уж девок сколько, — старик покачал сокрушенно головой, — совсем мало баб осталось. Их особенно мертвяки любят, на них первых нападают.

   — И как же случилось, староста, что не всех вас сожрали? — некромант присел на стул возле стола, дед так и стоял перед ним на коленях, но парня такая поза престарелого человека ничуть не смущала.

   — Да гостил у нас в то время самое странный господин, — старик перешел на шепот, — как мертвяки-то совсем одолели, что даже колы не спасали, у дверей что натыкали мы, как научены были, сказал тот господин, что ежели жертву принести, то поспокойнее они станут...

   Старик замолк, некромант задумался. Про колы вспомнил, то совсем уж детская защита, от слабеньких мертвяков, это да. Заинтриговал его старик.

   — Говори, что сделали.

   — Взяли девок четверых, чистых...

   — Быстрее говори, — повысил голос молодой человек, в нетерпении стукнул посохом об пол. Глаза черепа засветились ярче.

   — Он сказал, что коли девок по четырем углам света заживо закопать, да территорию деревни кровью живых окропить, не ступят мертвяки на землю, — протараторил старик, да глаза в пол опустил. Знал, что за такое четвертуют, а то и кожу заживо содрать могут.

   — И что? Помогло?

   — Помогло, господин хороший. Помогло! — старик на коленях к некроманту подполз, руку пытался его поцеловать.

   Некромант руку брезгливо выхватил, на старосту замахнулся. Не ударил. Старик выдохнул.

   — Помогло, но мертвяки-то в могилы назад не залезли, — взголосил вдруг староста, — и нет-нет один самый шустрый до нас добирается. Мало нас совсем осталось, господин хороший! Мало! Даже трех десятков не наберется, да те, пацаны почти зеленые. Я ж многих к королю послать пытался! — старик поднял взгляд на парня. — Никто не вернулся.

   — Где тот господин странный сейчас?

   — Сожрали его, — пожал плечами дед. — Одно успел еще показать.

   Старик вскочил на ноги, метнулся к шкафчику кособокому, вытащил листок да некроманту протянул.

   Парень листок взял, посмотрел, усмехнулся.

   — Ты, староста, сам-то знаешь, что вы на мертвяках рисуете?

   — Символ Подчинения...

   — Аха-ха, аха-ха, — расхохотался парень, не в силах сдерживаться, — Символ Подчинения, аха-ха.

   Отсмеявшись вволю, некромант старосте по плечу хлопнул.

   — Привязка это. Привязка! — парень еще раз хлопнул по плечу деда. — Работает она, да. До поры до времени. Коли человек такой символ вырежет, не тронут его мертвяки. Пока живой человек, но как помрет, сразу в ряду неупокоенных и встанет. А? Знал ты это?

   Старик испуганно вскрикнул, голову руками закрыл, слезы текли по морщинистому лицу.

   — Полно убиваться, староста, — некромант встал на ноги, — неси дань, которую за год деревня задолжала!

   Староста на ноги резво вскочил.

   — Стой! — окликнул деда некромант. — Чтоб тебе даже в голову мысль не пришла короля обманывать, вот что с тобой сделаю, коли что не так пойдет.

   Молодой человек с силой шмякнул мешком по столу. Из мешка донеслись сдавленные хрипы.

   Старик как хрипы услышал, посерел весь на лицо, рукой дрожащей глаза прикрыл.

   — Что стоишь? — повысил голос парень. — Подойди, глянь, что там.

   — Знаю, — еще сильнее затрясся дед, — знаю, господин хороший, что там.

   Но ослушаться не посмел, к мешку подошел, аккуратно ремень развязал. Голова словно выпрыгнула из мешка, старик от ужаса подскочил на полметра, да завопил так, что странно, как полдеревни не сбежалось.

   — Чего орешь, староста? — спокойно вопросил некромант, щелкнул пальцами, голова застыла на месте, лишь яростно глазами вращала. — Зачем паренек твой головы мертвякам отрезал?

   — Пощади! — старик вновь кинулся в ноги парню. — Пощади! Все расскажу, во всем тебе покаюсь, — дед поднял заплаканное лицо, — недавно об этом узнали мы, господин хороший. Как есть, в предпоследнюю ночь Затишья. Случаем один из ребят башку снес мертвяку разговорчивому, а потом в руки ее взял. И вот! Как взял, — староста перешел на шепот, — все мертвяки вдруг враз встали, как вкопанные, да на голову уставились...

   — Дальше что было? — нетерпеливо поторопил некромант замолкнувшего старосту.

   — А дальше то и было, господин хороший, что пытались мы в последнюю до этой ночи всех говорящих поизвести. И обычные тогда не сильно лезли.

   Старик уронил голову, всхлипнул. Лицо некроманта скривилось от брезгливости.

   — Дураки вы все! — гаркнул парень. — Кто такую муть только в ваши головы засунул. Откуда мысли у вас такие взялись?! — выдохнул, вздохнул и продолжил уже спокойнее. — Никак не связана активность мертвяков с тем, сделаете ли вы что-нибудь с их говорящими собратьями или нет. Ты вот знаешь, почему некоторые из них говорят?!

   Староста не знал, сокрушенно помотал головой.

   — Все, — махнул рукой некромант, — хватит разговоры разговаривать. Дань неси! Идти мне надо.

   — Помоги, господин хороший, — старик к парню подполз, ноги обнял крепко, слезами горючими обливая, — спаси нас. Что ж нам теперь, горемычным, делать? Ты ж отсюда свободно пойдешь, а мы как?

   — Не могу я всю деревню с собой взять, — некромант оттолкнул деда, — ты с ума что ли выжил, старик? Один я могу по тропам ходить. Ваши погосты на многие мили тянутся. За ночь не одолеть. Да ты и сам это знаешь, староста, коль не бежите вы в Затишье. Правильно?

   Дед лишь кивнул обреченно.

   — Помоги, некромант, — тихо проговорил старик, — нету сил моих больше, хоть самому в петлю лезть.

   — Давай так, староста, — минуту спустя выдал некромант, — ты мне дань за год принеси сейчас, да новые камни добывать не ленитесь. А я королю передам. Как посвободнее старшие станут, кого-нибудь к вам и пришлют. Понял ты? Или спорить будешь? — парень перехватил посох в другую руку.

   — Понял, понял, господин хороший. Уж благодарствую вам, уж сильно будем помощи ждать! — дед вновь залебезил да к руке парня потянулся.

   — Перестань, староста, — некромант слегка стукнул ладонью деда по лицу, — неси камни.

   — Уже бегу, господин, уже...

   Староста быстро поднялся, из дома выскочил.

***

Некромант устало откинулся на спинку стула, прикрыл глаза. Странная деревушка. И мертвяки странные. Парень глаза открыл, на голову, в одной позе застывшую, задумчиво посмотрел. Лишь в одном случае мертвяки разговаривают, лишь в одном! Когда при жизни некромантами были! Но хороший некромант ни в жизнь не позволит захоронить себя на деревенском погосте! Это ж позор какой! Всем известно, что могилы некромантские на специальном кладбище близ дворца короля находятся. Да и умирают специалисты по нежити очень редко. Срок их жизни едва ли не в четыре раз длиннее человеческой.

   Парень вновь глаза закрыл и, возможно, и нашел бы ответы на свои вопросы. Был он дотошным, когда дело доходило до загадок интересных.

   Но тут едва слышно скрипнула дверь, донесся тихий вздох.

   Не успела сбежать. Не знает, что ли, что некромант по скорости в разы людей обычных превосходит? Стоит, дышит тяжело, грудь, едва прикрытая, ходуном ходит. Глаза свои огромные на него уставила, да губы облизнула.

   — Привет, красавица, — довольно улыбнулся парень, — за мной шла?

   Дернулась девица, да не тут то было, крепко держит, не удрать в этот раз. Некромант шире улыбнулся.

   — Как звать тебя?

   — Таська, — девчонка еще больше задрожала, глаза в пол опустила.

   — А пойдешь со мной, Таська?

   Девушка на некроманта беглый взгляд бросила, да вновь глазами в пол уткнулась. Лишь едва кивнула.

   Некромант довольно ухнул негромко, к губам девчонки потянулся, рукой к груди ее.

   Не успел. Громко стукнув дверью, в дом ввалился староста с огромным мешком в руках.

   — Вот, господин хороший, все принес! — со стуком поставил мешок на пол. — А ты что здесь делаешь?! — проорал он, глядя на девушку.

   Та вздрогнула, да за спину некроманту шагнула.

   — С собой ее забираю, староста, — невозмутимо сказал парень.

   — Да зачем тебе она, господин хороший? — удивился староста, руками в стороны развел. — Она ж потаскуха! Да еще какая!

   — Что? — пришла очередь удивляться некроманту. — В деревнях же девушки всегда до замужества чистые! Али я что путаю?

   — То в обычное время, — старик присел на стул, тяжело дыша. — А у нас сейчас два десятка парней да шестеро девок всего на деревне остались. Понимаешь, к чему я?

   Некромант на девчонку оглянулся, та стояла ни жива, ни мертва, лишний раз вдохнуть боялась.

   — Ты, господин, — привлек внимание староста, — если девка тебе приглянулась, может по быстрому ее того, — дед понимающе крякнул, — то дело недолгое. А с собой зачем тебе ее брать? Опосля двадцати мужиков-то...

   Некромант вновь на девушку обернулся. Нельзя задерживаться, часы тикают, а перед несколькими десятками мертвяков и он не выдюжит, надо успеть до конца ночи Затишья из погостов выбраться.

   — Хорошо, староста. Выйди, погуляй, — не сводя глаз с груди девушки, бросил старику парень.

   — Зачем же, господин? Вона комнатка у меня для таких дел имеется, — староста со стула подскочил, резко в другой конец комнаты побежал, дверцу незаметную на первый взгляд приоткрыл.

   Некромант на Таську только посмотрел, та без слов поняла, в комнату твердым шагом прошла.

***

Дверь закрыл, обернулся. Стоит, глаза в пол, будто и впрямь невинна.

   — Хорош притворяться, потаскуха, — резко бросил девушке некромант, — давай покажи, чего умеешь.

   Он не был злым, грубить не хотел. Но уж слишком разочаровался в ней, ожидал, что с собой возьмет, как целовать будет. А после стольких мужиков! Фу! Зато он от друзей слышал, что падшие девки такое вытворять умеют...

   От предвкушения некромант сглотнул слюну, резко стало тесно в штанах.

   — Снимай все с себя! — приказал парень и штаны вниз опустил.

   Таська сарафан через голову сняла, несмело на некроманта посмотрела, а тот замер на мгновение. Замер, но в себя быстро пришел. Подошел к девушке, за обе груди схватил. Девчонка едва заметно поморщилась, но не отстранилась. Парень заметил, сильнее сдавил. На девичьих ресницах показались слезы.

   — Он наврал все! — не выдержав еще более сильного нажима, тихо вскрикнула девчонка, поднимая на некроманта полные слез глаза. — Соврал! Не было у меня двадцати мужиков! Ни одного не было! — и разревелась.

   Некромант опешил. С минуту в ступоре простоял, наблюдая за девушкой, которая на узкий топчан уселась, ревела, голову в ладони спрятав.

   В себя пришел, рядом сел.

   — А зачем ему врать? — тихо спросил.

   — А затем! А затем, что приглянулась я ему почему-то, — ярко синие глаза блеснули яростным гневом, парень враз поверил, что не врет, — никому меня не давал, сам только...

   — Тут разница-то небольшая, — брякнул некромант, — что двадцать, что один. Ты не чиста.

   — Ни одного не было, — подпрыгнула девчонка, большая грудь прошла перед носом у некроманта, — не состоятелен он как мужчина. Трогал лишь меня по-всякому, да вылизывал, — лицо девушки искривилось.

   Молодой человек молчал, напряженно думая. Таська подбежала к нему:

   — Хочешь, проверь! Не вру я! — и на топчан улеглась, ноги раздвинула.

   Парень, впервые в жизни женские прелести увидев, забыл обо всем на свете, смотрел завороженно, рукой потянулся, погладил осторожно.

   — Пальцами проверь! — поторопила девчонка. — Вот так! — и дрожащей ладошкой его руку обхватила, — Сюда! — направила. — Резко! Кровь появится! А она лишь у невинных бывает.

   Некромант и сам дрожал, плохо соображая, чего хочет от него девчонка. Он бы ей туда засунул, да не только пальцы. Но если хочет...

   Парень резко дернул рукой, двумя пальцами жестко входя в узкую плоть. Девчонка вскрикнула, ноги сжать пыталась, он еще раз вперед руку толкнул, палец еще добавив, и еще, еще.

   Что-то теплое почувствовал, глаза опустил. Вот ведь! Не успел по-настоящему трахнуть. На девчонку взгляд кинул, та заплаканная вся лежала, но молчала, на руку его косилась. Рука вся в крови была.

   — Видишь? — Таська поднялась, близко-близко к некроманту подсела. — Чиста я. Забери меня отсюда! Староста до смерти меня замучает! Умоляю! — сползла на пол, на колени встала.

   Пелена перед глазами постепенно таяла, возбуждение после разрядки сошло на нет. Молодой человек внезапно вспомнил, что он маг, к Силе потянулся, в себя пришел. Девчонка продолжала стоять перед ним на коленях.

   — Хорошо, — медленно проговорил парень, глядя на большую красивую грудь, плоский живот, окровавленные бедра, — одевайся. Живо!

   Не хотел он спешить, о другом он думал. Но в тот миг, когда к Силе потянулся, пришло понимание, что ночь Затишья завершается. От силы пару часов осталось. Надо спешить! А уж Таська от него теперь никуда не денется.

***

Луна ярко светила сегодняшней ночью, круглыми боками красуясь над землями суетливых людей. Крупные звезды водили хоровод на темно фиолетовом небе, лишь изредка вздрагивая от громких звуков, доносившихся снизу, да иногда удивленно перемигивались, изумляясь, как можно столько шума из ничего создавать? Да такого шума, что до небес доносится.

   На погост, где совсем недавно Ник обнаружил говорящего мертвяка, как раз на то самое место, выбежали двое. Молодой человек в длинном плаще да худенькая девчонка в простеньком сарафанчике.

   — Где? — схватил за горло девушку парень. — Где староста? Сговорились вы все? Где посох мой? Где голова говорящая?

   — Клянусь, я не знаю, — просипела девчушка, пытаясь убрать с себя руки пришедшего в неистовую ярость некроманта.

   Первый раз в своей жизни почувствовал некромант такую ярость, такой гнев, который захватывает полностью, до последней клеточки. И причина была. Вышли они с Таськой из комнаты, а старосты и след простыл. Ни старосты, ни головы говорящей, ни мешка с ильос-алмазами. Ни посоха, который ослепленный страстью парень впервые в жизни забыл с собой взять. Все шкуры за это с него старшие снимут. И правы будут! Без посоха даже одного мало-мальски слабенького заклятья не сплетешь.

   — ААА! — в бешенстве заорал некромант, чуть не сломав Таське шею, та только тихо вскрикнула.

   — Чего кричишь, господин хороший?

   Парень обернулся, не поверил своим глазам, головой тряхнул.

   Перед ним стоял староста. Куда делся лебезящий дрожащий дед? Перед ним стоял гордый человек, насмешливо улыбался. Рядом с ним чумазый паренек, тот самый, который с башкой словно с мячом играл. Он лопату на плече держал. А за ними...

   А за ними выстроились в ряд парни здоровенные, но не они заставили кровь в жилах замерзнуть. Чуть поодаль вразнобой бродили мертвяки, косясь на живых затянутыми белой пеленой глазами. Косясь, но не нападая.

   — Что, язык от страха откусил, некромантер? — пробасил Ник, перекладывая лопату на другое плечо. — А это видел?

   — Грр, — раздалась справа.

   Некромант успел только повернуться, но в ту же секунду оказался поваленным мертвяком, к шее которого косо была пришита башка. В нос ударил смрад. Парень потянулся к Силе.

   — Не успел, — раздался насмешливый голос.

   Последнее, что увидел специалист по нежити, был блеск лопаты.

   Хрясь! Голова некроманта весело поскакала прямо под ноги старосты. Тот с удовольствием пнул ее. Голова пролетела метра два и упала прямо к ногам Таськи.

***

Староста, довольно улыбаясь, развалился на топчане, на котором еще виднелись следы недавно пролитой девичьей крови. Перед ним на четвереньках стояла Оська. Дед, бросая взгляд на женские прелести, хмурился, иногда причмокивая.