Купить

Ашлинг. Алый цвет жизни. Карина Микиртумова

Все книги автора


 

Оглавление

 

 

АННОТАЦИЯ

Когда обстоятельства толкают в колодец – не задумавшись в него ныряешь.

   Когда судьба вынуждает прыгать на одной ноге и выживать – следуешь сценарию и прогрызаешь себе билет в новую жизнь.

   Но никто не сказал, что Круос – это жестокий магический мир, где никто не знает об интернете! А еще, тут водятся тритоны, эльфы, оборотни и прочая нелюдь. В новом мире опасности поджидают на каждом шагу, а ночные кошмары вселяют ужас.

   Но это мелочи… Главное, не разгромить Академию Магии, не завалить экзамены и эльфа, а так же не выдать себя. Ведь я последняя из проклятого рода Сириус.

   

ГЛАВА 1. Путь в никуда

— Погода стояла прекрасная, Мира нагибалась к земле ужасная, — напевала песенку, кормя куриц. — Днем во втором часу, заблудилась Мирелла в дремучем лесу.

   Лето в Ольховке — это не самое лучшее времяпровождение. Хозяйство на двадцать соток не давало присесть. Деревня наша находилась под Санкт-Петербургом. Живописные места, отдаленность от трассы и ближайших магазинов. Здесь не кипела жизнь, а шла своим чередом. Никто никуда не ходил, а про интернет только лишь слышали. Люди здесь простые, непритязательные. Вокруг Ольховки распростерся лес. Из развлечений — только озеро, где можно позагорать и поплавать в теплые жаркие летние денечки. Тут дышится легко и душа отдыхает от городского гомона.

   Раннее утро — это самое лучшее время дня. Все еще спят, никто не галдит. Соседи не колобродят к нам, как к себе домой. Можно спокойно подоить корову, накормить птиц, собрать яйца и приготовить завтрак. Я любила деревню, но так устала на ней пахать. Делала это из года в год, помогая единственному родному человеку. Бабушке Глаше.

   Глафира Ивановна была мне и отцом, и матерью, и наставником. Она меня воспитывала с пяти лет. Ее дочь, Мария, привезла плод своей любви с каким-то незнакомцем и улетела в штаты, только пятки ее и сверкали. Она посылала бабуле деньги на мое обеспечение, и на этом участие Машки в моей жизни было закончено. Как только мне стукнуло восемнадцать лет, поступления средств на личный счет прекратились. Ребенок вырос, алименты можно не платить. Ба ничего уже не ждала от дочери. Сетовала только, что та пошла в родню, о которой и вспоминать не хочется.

   Бабушка Глаша слыла мировой женщиной. Строгая, но справедливая. В рассвете лет самой красивой на деревне считалась. А сейчас весь молодняк разъехался, а остальные доживают свой век тут. Самый молодой из мужчин — Дмитрий Александрович. Ему сорок пять. Себя я не считаю, так как приезжаю только на каникулах, и то не всегда. Зимой в Ольховку не добраться. Сугробы по пояс.

   — Ко-ко-ко, — подзывала к себе курочек. — Эх, Афонька! Ты уже толстенькой стала, скоро на суп тебя пустим. Ух, щипать тебя будем с Ба! Перьев вон сколько отрастила!

   Покормив домашнюю скотину, побежала готовить кушать. Летом, я старалась разгрузить бабулю. Возраст уже не тот, чтоб скакать по грядкам и делать упражнения. С сентября по июнь, к бабушке приходила семейная пара. Они помогали с посадкой и готовкой. Безусловно, я их благодарила деньгами, считая, что любой труд должен быть оценен.

   Кухня у нас дома самая обычная. Облезлый дощатый пол, на котором не слишком широкой полоской расположился цветастый ковер. Между прочим, его ба сама связала лет пятнадцать назад. Правда, за все это время он стал походить на тряпочку, но выкинуть не могла. Бабуля расстроится.

   Печка стояла белокаменной мощью. В ней мы готовили все. Но самые вкусные выходили блины на домашней закваске. В городе таких не сыщешь. А как сладко на печке спать холодными ночами!

   Растопила кормилицу, замесила тесто. Достала чугунную сковороду и дело пошло. Не быстрое, но приятное. Пока пекла блинчики, помыла посуду, да и вообще прибралась наспех. Вытащила сметану, да клубнику. Все свое, деревенское. Из коровьего молока, мы делаем и сметану, и закваску, и простоквашу, и масло, и творог. Где это видано, чтобы при живой корове еще молочку покупать в магазине? Тем более в Ольховке был только один ларек, который держал Дмитрий Александрович. Там продавалось все, но в небольших количествах.

   — Будет вкусно, — живот забурчал.— Ух, как пахнет ванилином!

   Тарелку с завтраком я положила на стол. Каждый блин обильно полила сливочным маслом и присахарила.

   Довольно потянулась и зевнула. Все же, хорошо вернуться домой. Ольховка — это место для души, но жить здесь постоянно можно только в старости. Когда кроме огорода нет больше интересов. А я училась на лингвиста. Уж очень хотела стать переводчиком. Правда изначально, мечтала выучить английский, наведаться в штаты к новой семье мамаши и рассказать всю правду про нее.

   Детские обиды порой могут мотивационно пнуть и вернуть на землю. Мне моя профессия нравилась. А главное, сколько перспектив!

   — Ба, — я вошла в комнату родительницы и распахнула занавески. — Проснись и пой, старушка! Сегодня такой чудесный день! Солнце будет жарить, будь здоров.

   — Ох, ашлинг, не могла уснуть сегодня, — прокряхтела ба. — Сны снились нехорошие. Вещие.

   Ашлинг — так бабушка называла меня с детства. Глафира Ивановна говорила, что это особое слово, означающая мечту и надежду. А я же прошестерив интернет, выявила, что это ирландское имя. Правда, за бабулей не было замечено любви к этой стране.

   — Это все ерунда. Я там блины напекла, да дела переделала. Сегодня еще полью, потяпаю, обработаю листья и от муравьев отраву раскидаю. И на озеро купаться. Охлаждаться.

   — Не ерунда, дочка. Сама знаешь, что в роду нашем ведьмы были.

   — Да, например, дочь твоя, — невольно съязвила. — Меня тебе наколдовала и сбежала. Давай помогу тебе умыться, да кушать надо. За столом и расскажешь подробно про сны.

   Меня всегда спрашивали:

   — Мирелла, а почему ты бабушку мамой не зовешь?

   Потому что, Глафира Ивановна с детства вдолбила мне одну истину: мать одна. Где бы она не была, как бы она не поступила. Если бы Машка умерла, и не являлась дочерью Глафиры, то думаю и вопроса такого не случилось бы.

   Мирелла — имя странное, доставшееся мне от прабабки. В простонародье — Мира, Мирка. Отчества у меня нет. Мать не вписала в свидетельство о рождении имя отца. Просто Мирелла Леванова.

   Через двадцать минут я уже разливала ароматный травяной чай по чашкам, привезенный из Санкт-Петербурга, где училась и жила большую часть года.

   Бабушка Глаша похудела за все это время еще сильнее. Глаза впали, кожа обвисла. Пропала жизнерадостность. Бужу ее каждое утро и слышу, какой у нее плохой сон. После завтрака бабуля тоже идет отдыхать. Я понимаю, что ей бы в больницу, но упертая женщина говорит одно:

   — Когда время придет, все мы ТАМ будем. Мое пока не настало.

   В восемьдесят лет, она считала себя еще молодой. Бодрилась, пусть и без энтузиазма. Сложно наблюдать за любимым человеком и понимать: ее век скоро закончится. А ведь лет десять назад еще платья носила цветастые, да реснички порой подкрашивала.

   — Уж очень вкусно они у тебя выходят, Мир. Твоему будущему мужу повезло: воспитала ему хозяйку. Правда, у вас слуги будут, но это не мешает устроить романтический ужин или завтрак.

   — Ба, да какой муж? Какие слуги? — Засунула в рот клубнику. — Мне еще учиться два года, плюс карьера. В двадцать и замуж? Нет, пожалуй, откажусь.

   — Не доучишься, тыковка. Сон мне приснился нехороший. Замуж выйдешь, да жить будешь хорошо. Нескоро правда, да и путь твой тернист, но в итоге счастье тебя настигнет.

   — И почему он плохой?

   — Так в мир другой попадешь, в магический.

   Так… Бабушка вчера смотрела «Тайные знаки Вселенной». Надо срочно удалить этот канал.

   — Хорошо ба. Но пока я там не окажусь, учиться буду, — взяла блин.

   — Умру я скоро. Вот как случится это, иди к колодцу и три раза скажи: «Верни меня в мир первородный, срок заточения Сириусов прошел».

   — Ага, — поддакнула я бреду бабули Глаши.

   — Ты не бойся, когда тебя затянет. Это нормально. Наша земля плодородна, но тащит корнями к себе. И если ты не уйдешь, то тут так и останешься. Не даст она тебе прорасти. В мир родной вернуться надо. Исправить то, что сделали наши предки или загладить их вину.

   — И что они сделали?

   — Открыли врата Хаоса и пытались захватить мир. Я мелкая была, как и дед твой. Мы дальними кузенами считались. Нас отослали на Землю и запретили нам и нашим детям нос показывать дома. Но ты-то моя внучка, а о них в запрете ни слова не сказано. Маша-то бездарностью родилась, а боги больше деток не послали. Зато вот внученька, в тебе чувствуется стать и магия. Порода.

   Бабушка посмотрела на меня печально.

   — Не веришь мне? Оно и верно. Но запомни. Как только я умру, у тебя есть ровно час добежать до колодца и произнести слова. Считай, это моя предсмертная просьба. Просто выполни ее. Поверь, так будет лучше.

   Вздохнула.

   — Хорошо. Обещаю. Но надеюсь, что это произойдет нескоро.

   — Со дня на день, внучка. Я чувствую, как смерть наступает на мои больные ноги. Поэтому плюнь на огород, да проведи время со мной. Я тебе про свой мир расскажу. Оттягивала до последнего момента, дурой была. Надеялась, что проживу дольше...

   Я искренне считала, что бабуля тронулась умом на старости лет. Другие миры, хаос, заточение, запреты… Это для тех, кто фэнтези перечитал.

   — Ба, вот если я на него плюну, то урожай пропадет. Жарень стоит такая, поливать обильно надо. А еще я хочу беседку украсить. Надувной бассейн на днях придет. Правда, надо бы Дим Саныча попросить забрать его...

   — Дочка, ешь и слушай. Можешь не верить, дело твое. Но в свое время информация пригодится.

   Я положила себе в пиалу клубнику, добавила сметаны, да сахар. Перемешала.

   — Налей бабуле чаю еще, да мяты кинь.

   — Ладно.

   Заодно и окошко открыла. В том году купила москитные сетки, и комаров стало гораздо меньше в доме. Но вообще казалось, что в Ольховке они дикие какие-то.

   — Мир Круос — в переводе с древних языков означает «Первый». Я совсем его не помню. Только обрывки воспоминаний, которые приходят во сне. А сейчас, память и вовсе подводит. Твой дед, был старше меня на пять лет и знал больше. Наш родной мир многогранен и жесток. Всегда было четкое разделение слоев: богатые аристократы и простолюдины. Я и Фрид принадлежали к высшему сословию. Нас почитали, преклонялись… Может, за время нашего изгнания что-то, да поменялось.

   — Фрид? — Переспросила я.

   — Дедушка Федя. На Круосе нас звали иначе. Фридрих Нимрас и Гламиа Эрниль из древнего рода Сириус. Когда нас сослали сюда, мы взяли простые имена, более близкие к местной культуре.

   — Понятно. А Мирелла?

   — Машка хотела назвать тебя Лилькой. Я ее отговорила. Мирелла — имя твоей прабабушки, моей матери. Она, поверь, не участвовала в перевороте. Мама слыла женщиной чуткой, нежной и безмерно доброй. Настоящая леди с прекрасным голосом. От нее пахло мятой. Именно поэтому я ее так и люблю.

   — Ба, давай уберу со стола, — я поднялась с места и схватила тарелку. — А ты рассказывай, я слушаю.

   Считаю, что любой внук должен выслушать бабушку или дедушку, если им есть, что рассказать. Даже если это немного фантастично.

   — Когда появишься на Круосе, никому не говори из какого ты рода. И имя измени. Я не знаю, как сейчас относятся к Сириусам, но двести лет назад весь наш род приговорили. Только нас с Феденькой помиловали. Потому что мы считались детьми и дали клятву никогда не возвращаться. И запомни, мой цветочек, никому не доверяй. Если решишься открыться, то требуй магическую клятву о неразглашении.

   — А может, и мне не стоит возвращаться? — Ну, надо ведь поддержать старческий бред.

   —Ты зачахнешь тут, малышка. Житья не дадут же. Ольховка — это медленная смерть. После моей кончины земля не отпустит дальше колодца. На Круосе ты будешь счастлива. Возможно, пробудится родовая магия, а может, и нет. Кто ж ее знает.

   — Магия? — Я убрала посуду в раковину и стала ее мыть.

   — Да. Мой мир волшебный. Он способен творить чудеса.

   — А власть?

   — Монархия в чистом виде. Есть верховный правитель, которому подчиняются все владыки.

   — Хорошо, — ничего «хорошего» я в этих россказнях не видела. Доктору бы ба показать. — А с учебой как дела обстоят?

   — Плохо. Если ты не обладаешь магическим даром, то семья должна быть состоятельной. Чтобы отправить детей в пансионаты. Если денег нет, то самое большее — ребенка научат читать и писать. Может, сейчас и изменилось что-то… Все же столько времени прошло.

   — Ба, а сколько тебе лет тогда?

   — Двести семь, — гордо прокряхтела женщина.— На Круосе я дожила бы до пяти сотен, а тут магии совсем нет, и жизнь сократилась прилично.

   — А дедушке Феде?

   Я его помнила смутно очень.

   — Ему было сто шестьдесят девять, когда умер, — на глазах бабули выступили слезы. — Но у меня осталась ты: отрада сердца. Моя Ашлинг. Машка — заблудшая душа, вся в родню отца моего пошла. Черствая, циничная и жестокая. Я ее уговаривала сохранить ребенка и в какой-то момент, дочь, и правда, хотела изменить жизнь. Ведь пыталась же быть матерью.. . Но не смогла себя переделать. Отдала тебя мне, и это было лучшим ее решением за столько лет. Я рада, что ты не переняла от нее самое худшее.

   Бабушка Глаша закашлялась.

   — Так, давай может быть, приляжешь? — Переживала я.

   — Время дорого, дочка. Бросай посуду, да потихоньку пойдем к озеру. Хочется последний раз на него посмотреть. Столько моментов жизни с ним связано.

   Сказки по ходу еще впереди. Я очень любила Глафиру, но она всегда была немножко не от мира сего. Перед прогулкой я собрала ягод, да овощей. Чтобы было чем «почавкать». Так обычно говорила ба.

   Озеро «Ольха» являлось достопримечательностью нашей деревни. Круглое, словно циркулем прочертили и очень чистое. Тут водился и окунь, и лещ, и карп. А однажды, дядя Дима вытащил щуку. Плавать здесь можно, но осторожно. Течения нет, зато есть очень глубокие места. На другом берегу озера как раз и стоит «волшебный» бабушкин колодец. Его давно спилить надо, но ни у кого не получается. Хотя я думаю, что просто он никому не мешает, вот и стоит уже черти сколько лет. Тоже местная древность.

   Разложила покрывало на песке и посадила бабушку. Она стянула с себя шлепки и подняла халат вверх, оголяя худые, с обвисшей кожей ноги.

   — Для двухсотлетней, я неплохо сохранилась, да? — В ее голосе слышался смех.

   — Ага, — сняла домашнюю одежду, оставаясь в нижнем белье. — Я окунусь и вернусь.

   —Хорошо, Мирка. Ладная ты ведь у Машки вышла. Ножки длинные, глазки зеленые, большие. Талия вон какая… Как у меня в молодости, а грудки — это наверное, в отцовскую породу. По моей ветке все не особо фигуристые были. Доски!

   — Иди ножки помочи! — Крикнула я.

   Снова начала моей внешностью восторгаться. Я в ней ничего особенного не видела.

   Ба кряхтела, пока поднималась и шла ко мне. Рука аккуратно дотронулась до волос.

   —А это цвет Сириусов. Фамильная черта. Пепельно-белые, густые, красивые. Поговаривали, что в нашем роду были когда-то лунные эльфы.

   — И какая она была? Магия ваша.

   — Опасная, детка. Опасная. Я мелкая была, и слышала, что из-за нее весь род приговорен к казни. Кроме меня и деда твоего. Но вроде уже говорила тебе, память подводит…

   И больше ничего не сказала. Да я и не спрашивала. Окунулась в озеро, немного поплавала и вылезла на берег. Бабушку отвела домой, да в кровать уложила. Все же жара стоит, тяжко ей.

   Жить в деревне — это работать круглые сутки. Я любила дом, но терпеть не могла грядки. Но бабуля получала минимальную пенсию, а я студентка. Подрабатываю фрилансером. Оставшиеся деньги Марии помогают обеспечивать дом, и мое жилье в Питере. А еду приходится растить самим.

   Пока бабушка спит, я убралась в доме по-быстрому, да поставила чан воды на плиту. Суп сварить. Свекольник.

   В том году специально для него закрыла несколько банок заготовок. Холодная похлебка шла хорошо в такую жару.

   — Дайте розу для угрозы, — напевала под нос себе песенку, помешивая овощной бульон.

   — Мирка, здорова! — В дом ввалился дядя Дима.

   Мужиком он был нормальным. Любил выпить, как и все тут, в общем-то, но и про ответственность не забывал.

   — Привет, Дим Саныч. Останешься на свекольник?

   — С удовольствием. Как раз пока он стынет, дрова успею вам нарубить. — Мужчина потер руки и усмехнулся.

   — Спасибо вам большое.

   — Да что ты! — Махнул рукой. — Кто ж даст старушке и девчонке топором орудовать? Себе пальцы еще отрежете, и что делать будем?

   – Пришивать обратно, – брякнула и засмущалась.

   Дмитрий снял рубашку, размял пальцы и пошел во двор. В это время, я разлила свекольник по тарелками, нарубила в него зелени, почистила чеснок, порезала черный хлеб.

   Бабушку будила долго. Так долго, что испугалась… После всех ее сказок, мысли всякие в голове буйствуют.

   — Эх, Мирка, муж тебе достанется тяжелый, — первые слова после пробуждения были странные. — Но ты потерпи и любовь к тебе, его изменит. Не знал он нежности никогда. Помни об этом, не отталкивай.

   Взрослого состоявшегося мужика изменит только могила, или лопата… Которой эта ямка и копается.

   — Баб Глаш, ты что-то соня сегодня, — дядя Дима вытер пот со лба, да сел за стол.

   — Помирать я нынче собралась.

   — Поживете еще. Мир, ты не переживай. Моя матушка тоже после шестидесяти лет каждый день, да едва не при смерти была. Это, видать, старческое.

   — Сам ты старый, Димасик. А я правду, говорю. После моей смерти, Мирелла исчезнет. Вы ее не корите, так надобно. И не ищите — не вернется. Похороните меня всей Ольховкой, да дочери моей не сообщайте. Завещание я написала. Оно под матрацем хранится, как и деньги на гроб. Памятник мне не нужно ставить. Обычный крест в землю воткните, да и хватит.

   — Баб Глаш, хорош суету наводить, — Дмитрий обеспокоенно на меня посмотрел.

   Пожала плечами.

   — Она весь день такая, — проворчала. — Небылицы рассказывает.

   — Да, по сказаниям, твоя ба мастер. Чего только стоит рассказ про вечный огонь.

   Бабуля причмокивая, ела свекольник.

   — Кстати милая, огня не бойся. Не враг он тебе, как и мертвецы. Помни, что я сказала. Люблю тебя, кровиночка ненаглядная….

   Голос оборвался, а тело бабули поддалось вперед. Лицо угодило прямо в тарелку с супом. Красно-розовые брызги оросили стол, пол, стены и наши, перекошенные от ужаса с дядей Димой лица.

   — Бабушка! — Закричала.

   Дмитрий подбежал, отбрасывая табурет на пол. Приподнял бабулю и прощупал пульс.

   — Мирка, его нет, — прошептал он. — Пульса-то нет…Ох, что делать-то… Что делать-то...

   — Положи ее на пол быстрее. Давай искусственное дыхание попробуем. Я жму на сердце, а ты вдыхай, — приказала я, хотя голос и руки дрожали.

   — Поздно, Мир…

   — Блин, блин, блин, — шептала я.

   Слезы лились из глаз. Зажала рот рукой, чтобы не заорать в голос.

   «Помни про обет», — услышала я голос в голове. — «Колодец».

   Наклонилась к лицу бабули и поцеловала в лоб, закрывая глаза.

   — И я тебя люблю, мама, — всхлипнула. — Дим Саныч, мне нужно обещание, данное ба выполнить, иначе расклеюсь окончательно. Если пропаду, похороните по совести.

   — Ты куда?

   — К колодцу.

   — Ты топиться-то не смей! — Испугался мужчина.

   — Не собираюсь! — Прокричала я, захлебываясь слезами.

   Сначала забежала в комнату, натянула кроссовки, покидала в рюкзак кучу разных вещей, в том числе и телефон.

   Бег — это самый не любимый вид спорта. Но сейчас, когда ветер бил в глаза, размазывая слезы по щекам, я на это не обращала внимание. До колодца добежала за двадцать минут, сильно запыхавшись.

   — Блин, какие там слова-то были…

   Постояла, помялась несколько минут.

   — Блин, Мирка… Фигней страдаешь. Там бабушка умерла, а ты всякую дичь творишь.

   Снова слезы льются из глаз. Раз уж пришла, надо исполнить обед.

   — Верни меня в мир первородный, срок заточения Сириусов прошел! — Как а духу крикнула я в колодец. — Верни меня в мир первородный, срок заточения Сириусов прошел! — Во второй раз ворона закаркала над ухом и сильно меня напугала. — Верни меня в мир первородный, срок заточения Сириусов прошел!

   Нагнулась и посмотрела внутрь. Там даже воды нет, не говоря уже о веревке и ведре. Заброшенное корыто, обросшее травой.

   — Бабуль, я исполнила твое пожелание, а теперь могу спокойно тебя оплакать и похоронить.

   Сделала шаг от колодца и замерла. Не могла пошевелиться. Меня словно затягивало куда-то.

   — А-а-а-а-а-а-а-а-а!

   Закричала и налетела на деревянные брусья колодца. Схватилась за них, а они словно исчезли под моими пальцами. Крик застревает в горле, когда меня приподнимает и кидает прямо в бездну. Сердце замирает от страха, а я лечу с такой скоростью, что жмурюсь. Внутри все переворачивается. Я куда-то врезаюсь, и мой нос наполнятся запахом леса, а руки зарываются во влажную землю.

   Открываю глаза и смотрю на небо, где видны две луны. Две неземные планеты… Вокруг темно…

   — Это точно не Ольховка, — от переизбытка эмоций перед глазами замелькали черные точки, и я уплыла куда-то в бессознание.

   

ГЛАВА 2. Остаться в живых

По мне что-то ползает. Скребется по оголенной коже, странно причмокивая.






Чтобы прочитать продолжение, купите книгу

159,00 руб Купить