Вкус медовой карамели. Светлана Бернадская

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Отчий дом
• ГЛАВА 2. Чужая невеста
• ГЛАВА 3. Тревожные колокола
• ГЛАВА 4. Правда и ложь
• ГЛАВА 5. Тени на небе, тени на земле
• ГЛАВА 6. Созревшее решение
• ГЛАВА 7. Два сватовства
• ГЛАВА 8. Беда не ходит одна
• ГЛАВА 9. Свадьба
• ГЛАВА 10. Горькая правда
• ГЛАВА 11. Цена ошибки
• ГЛАВА 12. Отрезанный ломоть
• ГЛАВА 13. Нет пути назад
• ГЛАВА 14. Вторая попытка
• ГЛАВА 15. Семейный очаг
• ГЛАВА 16. Домашние битвы
• ГЛАВА 17. Зимний праздник
• ГЛАВА 18. Секреты воинской службы
• ГЛАВА 19. Радости любви
• ГЛАВА 20. Случайная находка
• ГЛАВА 21. Ревность
• ГЛАВА 22. Карамельная любовь
• ГЛАВА 23. Старые тайны
• ГЛАВА 24. Отголоски прошлого
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Жизнь Кайи светла и безоблачна. Заботливый отец, незлая мачеха, возлюбленный жених… Вот только однажды в тихий городок возвращается со службы знакомый с детства парень, и вместе с ним появляется множество загадок.

   Что будет, если сделать неправильный выбор?

   Когда кажется, что жизнь кончена и надежды больше нет, судьба неожиданно предоставляет Кайе второй шанс. Как им воспользоваться – решать только ей.

ГЛАВА 1. Отчий дом

Сквозь пальцы рук, развернутых ладонями к солнцу, струилось приятное тепло, покалывая кожу как будто остриями сотен тонких иголочек. Кайя довольно зажмурилась, запрокинув голову к небу и ощущая, как все тело впитывает в себя чистую, неразбавленную магию солнечного света, как та скользит вместе с кровью по жилам и невидимыми потоками выходит наружу через кончики пальцев, согревая и воздух, и землю, добираясь до холодного осеннего ветра высоко в небесах и разгоняя надвигающиеся на Заводье дождевые облака.

   Нехорошо, конечно. Осени уже давно полагалось вступить в свои законные права, но Кайе хотелось еще хотя бы немножечко, на пару деньков, продлить лето. Она любила такие солнечные дни ранней осени, когда по утрам уже зябко, зато в полдень солнце по-летнему согревает теплом.

   Взглянув украдкой по сторонам – никто ли не заметил ее проделок? – она подобрала юбки и живо принялась за дело, напевая при этом себе под нос. Одну за другой она дергала круглые головки брюквы, аккуратно отряхивала их от налипшей земли и складывала в ведро. Затем настал черед моркови: ее продолговатые оранжевые бока ярко выделялись на фоне темно-фиолетовой брюквы. Когда ведро наполнилось доверху, настал черед капусты и зеленой фасоли – они отправились в круглую плетеную корзинку. Сегодня за столом придется кормить целую ораву: семья у них и так немаленькая, а в гости еще и мачехин брат пожаловал вместе с женой и детьми.

   Разогнувшись, Кайя отряхнула руки, подхватила тяжелые ведро и корзинку, развернулась к калитке – и от неожиданности едва не выронила только что собранный урожай.

   – Чур тебя, напугал! – воскликнула она, притворно хмуря брови. – Давно тут стоишь? Почему не окликнул?

   За плетеным забором, навалившись на него локтями и лукаво щуря глаза, стоял Штефан и улыбался во весь рот.

   – Ага, давно. Хотел подольше тобой полюбоваться.

   Кайя сконфуженно опустила ресницы, представив, каким именно видом любовался Штефан, пока она собирала овощи, повернувшись к нему задом. Бесстыжий, и все-то ему сходило с рук! И с языка. Умеет ведь сказать так, чтобы и смутить до крайности, и разволновать своим жгучим ореховым взглядом из-под спадающих на лоб темных кудрей, этими ямочками на румяных щеках, этой своей нагловатой улыбочкой на полных, выразительных губах…

   – Нашел чем любоваться, – проворчала Кайя, проходя через калитку. – Зачем пришел-то?

   – На гулянья тебя позвать. Сегодня на закате все наши собираются у реки, на игрища против слободских. В этот раз победа точно будет за нами! Пойдешь?

   – Не знаю, – неуверенно отозвалась Кайя. – Сегодня у нас в доме гости, работы много. Мачеха, наверное, не отпустит.

   Она ногой затворила калитку, чтобы вездесущие куры и гуси не проникли на неубранный еще огород, и направилась к дому, делая вид, что очень занята, но на самом деле не особенно торопясь.

   Штефан быстро поравнялся с ней, тронул за плечо, побуждая остановиться, улыбнулся еще шире, сверкнув двумя рядами ровных зубов, и протянул сорванный где-то по дороге небольшой цветок подсолнуха.

   – Это тебе.

   Кайя растерянно повела плечами, взглядом указывая на занятые тяжестью руки. Штефан, спохватившись, виновато добавил:

   – Ой, прости. Не подумал.

   Шагнул к Кайе и, прежде чем она успела опомниться, сунул толстый стебель цветка ей за пояс, не преминув как будто невзначай пройтись жаркими ладонями по бедрам и талии. И быстро, мимоходом, коснуться губами кончика носа.

   Сердце Кайи забилось быстрее, кровь хлынула к щекам. Малодушно помедлив, она все же взяла себя в руки и увернулась, как и подобает приличной молодой девушке, радеющей о своей чести. Ускорила шаг, несмотря на то, что внутри так и зудело желание еще хотя бы пару мгновений побыть с наглецом Штефаном.

   – Так придешь? – повторил он, как ни в чем не бывало нагоняя ее. – Если мачеха не позволит, у отца спроси. Он-то ни в чем тебе не отказывает.

   – Не хочу, чтобы они потом ссорились из-за меня, – неуверенно сказала Кайя. – Может, в следующий раз.

   Штефан подступил совсем близко, положил ладонь ей на поясницу, приобнимая так, чтобы не испачкать свои чистенькие светлые штаны о грязное ведро, и проникновенно сказал прямо в ухо:

   – Тогда приходи туда ночью, когда все твои улягутся спать. Сбеги через окно. Я буду ждать тебя у реки, Кайя.

   В груди у нее что-то сладко заворочалось от такого бесстыдного предложения. Вдвоем со Штефаном, ночью, под звездами, только он и она… Никогда прежде они не встречались наедине, так, чтобы никто не мешал или не мог бы за ними случайно подсмотреть; все поцелуи, которые он дарил ей доселе украдкой, были быстрыми и легкими, будто касание крыла бабочки. А ночью никто не станет им мешать, можно будет стоять в обнимку на берегу реки и целоваться вволю хоть до искр в глазах, и держаться за руки, и долго смотреть друг другу в глаза под яркими звездами – так, как о том счастливым шепотом хвастались ее более смелые подружки.

   – Но…

   – Буду ждать до тех пор, пока не придешь, – вкрадчиво добавил Штеф. – Хоть до самой зимы, будешь потом мое хладное тело из-под снега выковыривать.

   И, отпрянув, лихо сиганул через сточный ров.

   Кайя укоризненно покачала головой и чинно прошла по перекинутому через ров мостику, чувствуя, как бешено колотится сердце. А почему бы и нет, в конце концов? Разве она не имеет права на толику свободы хотя бы ночью, проработав на семью не покладая рук весь белый день? Конечно, узнай мачеха, что Кайя тайком разгуливает по окраинам Заводья, в то время как все порядочные люди спят, крик стоял бы на весь дом! Ее, поди, до самого замужества потом не выпустили бы из дома. Но если посудить, что в этом плохого? Ничего по-настоящему предосудительного они себе не позволят. Кто-кто, а Штефан ее уж точно не обидит. Осень пришла, пора свадеб, вот и Кайя со дня на день ожидала сватовства, а кто бы обидел перед помолвкой собственную невесту?

   – Ну где ты так долго? – проворчала Ирма, разгибаясь над квашней и счищая с рук остатки липкого теста. – Скоро уже полдень, а овощи еще даже не чищены!

   В другое время Кайя обиделась бы на несправедливый упрек мачехи, но сегодня, в предвкушении ночного свидания со Штефаном, ничто не могло испортить ей настроение.

   – До полудня еще далеко, – ответила она невозмутимо. – Я все быстро начищу и приготовлю.

   – Нет уж, Грета начистит, а ты пока сбегай к Отто да купи у него лучшего вина к обеду. Того самого, хальденбергского, которым он давеча похвалялся, что такое самому королю Энгиларду на стол ставят. Возьми у отца десять скетов… нет, пожалуй, возьми мунт серебром на всякий случай. Поторгуйся там, как полагается, да не переусердствуй, чтобы Отто не затаил на нас обиду.

   Кайя пожала плечами, но благоразумно смолчала. Каждый раз, когда Николас, мачехин брат, изволил приезжать в Заводье с «большой земли», из Вальденхейма, Ирма устраивала в доме такой пир, будто к ним по меньшей мере лорд пожаловал. Кайя и сама любила такие дни, когда дом и двор полон детей, и отец с шурином непременно идут вместе на охоту или на рыбалку, а по вечерам потом притихшая на лавках ребятня слушает охотничьи байки или, если повезет, захватывающие истории о былых славных сражениях; только вот Ирма в такие дни вечно была сама не своя, хлопоча по хозяйству и стараясь во всем угодить гостям.

   Хотя… кто знает, вдруг приезд брата ее сегодня раздобрит?

   – А можно мне вечером на гулянья сходить к реке? Там снова наши со слободскими собираются, – решилась спросить Кайя. И на всякий случай добавила: – Штефан зовет.

   Имя Штефана, старшего сына городского старосты, обычно действовало на мачеху нужным образом: Ирма так надеялась породниться с такой важной семьей, что готова была прощать падчерице любые вольности, если только это порадует будущего зятя. Но сейчас мачеха озабоченно нахмурила брови.

   – Прости, но не сегодня. Пока Николас гостит у нас, я хотела просить тебя вышить узор на рубашке, которую я приготовила для него в подарок. Такой, как для отца вышивала к его именинам. Выручишь?

   – Разумеется, – кивнула Кайя, подавив вздох огорчения.

   Впрочем, ночная прогулка не отменяется, а вышивать Кайя и правда любила. Выводить иглой и нитью волшебные узоры на ткани куда как приятней, чем чистить овощи или скоблить грязные миски и котлы после всей огромной компании.

   – Обернусь быстро, помогу с похлебкой, – пообещала она и вышла из дома на передний двор.

   Отец и Николас обнаружились тут же, поджаривающими на вертелах подбитых на охоте и уже ощипанных уток. Рядом роем вились шестеро ребятишек, мал мала меньше. Двое старших, Иво и Мартин, десяти и восьми лет от роду, приходились единокровными братьями Кайе. Четверо других, от трех лет до семи, сплошь мальчишки, являлись личной гордостью мачехиного брата Николаса – и головной болью Агнет, его жены.

   Грете, единственной единокровной сестре Кайи, повезло меньше: ей исполнилось уже тринадцать, и она, как и Кайя, считалась взрослой и вынуждена была помогать матери в доме.

   – Хочешь попробовать, Кайя? – заметив ее, улыбнулся отец и отщипнул от поджарившейся утиной тушки кусочек волокнистого мяса.

   Она поморщилась.

   – Ты же знаешь, папа, я дичь не люблю.

   – Напрасно, напрасно. Куда-то собралась, дочка?

   – Матушка попросила сходить к Отто, купить вина к обеду. Дашь мунт серебром?

   Отец сунул руку в поясной кошель и извлек горсть монет. Не считая, пересыпал их в ладонь Кайи.

   – И еще сластей детям купи. И себе изюму… или чего сама захочешь.

   Она невольно смутилась, уронила взгляд в землю. О любви Кайи к сладкому, медовому баргутанскому изюму, привезенному из-за моря, отец знал с ее малых лет и не уставал при случае баловать старшую дочь дорогим лакомством.

   – Я лучше потом шелковых ниток еще куплю, – пробормотала она, ссыпая монеты в карман передника. – Спасибо, пап.

   – Эй, Кайя!

   Она уже взялась рукой за калитку, но обернулась.

   – Что, пап?

   – А что это там Штефан, как лось в охоте, скакал на заднем дворе по огородам? Хотел от тебя чего?

   Кайя смутилась еще больше.

   – На вечерние гулянья звал.

   Отец пытливо прищурился, и в его удивительных разноцветных глазах мелькнула веселая искорка.

   – Пойдешь?

   – Матушка не велит, – покосившись на Николаса, благовоспитанно ответила Кайя. – Сегодня все будут заняты.

   – Если хочешь, ступай. Я с Ирмой поговорю.

   Она даже слегка испугалась, вскинула на родителя тревожный взгляд. Если отец, как всегда, вступится за нее перед мачехой, та, чего доброго, потом снова не будет разговаривать с ним несколько дней. Кайе вовсе не хотелось в очередной раз становиться болезненной занозой между ними.

   – Не надо, пап. Мне и самой не очень-то хотелось. Я лучше матушке помогу.

   – Ну, как знаешь, – пожал плечами отец, но Кайя заметила, как смягчился и потеплел его взгляд.

    Ему всегда очень нравилось, когда она называла Ирму «матушкой», хотя в мыслях Кайя предпочитала звать ее по имени. Отец искренне любил их обеих – и дочь, и жену. Впрочем, особых раздоров между ними и не водилось, да только никогда не водилось и душевного тепла. Кайя догадывалась, почему. Она ничего не знала о своей родной матери, но в те немногие разы, когда пыталась расспросить о ней отца, видела, какой болью наполнялись его разноцветные глаза. Ту же боль, очевидно, видела на протяжении многих лет и Ирма, отчаянно ревнуя мужа к прошлому, оставшемуся для нее неразгаданной, а потому до сих пор мучившей ее тайной.

   Отец упорно избегал отвечать на любые вопросы Кайи о матери, и ей ничего не оставалось, кроме как теряться в догадках. Кем была ее мать? Что с нею стало? Почему отец растил Кайю один?

   Даже о себе он ничего не рассказывал. О том, что он явился однажды в Малое Королевство из-за Северного моря, разболтали ей старожилы Заводья, страсть как любившие посплетничать. Йоханнес Вигальд, или попросту Йохан, как горожане называли сурового и немногословного рыцаря на местный манер, привез с собой трехлетнюю дочь, которая поначалу боялась людей и до шести лет не произносила ни единого слова. Поселившись на тогдашней окраине Заводья, Йохан спрятал свой меч подальше от людских глаз, выстроил каменный дом с причудливой разноскатной крышей – таких прежде никто не строил ни в Малом Королевстве, ни на большой земле Вальденхейма, – женился, обзавелся хозяйством, детьми…

   Но Кайя все тосковала по родной матери, которую даже не помнила толком. Почему-то в мечтах мама всегда представлялась ей настоящей заморской принцессой с синими, как море, глазами и длинными льняными волосами до самой земли. Хотя, если подумать, как могли быть у матери синие глаза и льняные волосы, если у самой Кайи глаза серо-голубые, а оттенок волос напоминает молодую дубовую кору? На отца, черноволосого и по-южному смуглого, она не походила вовсе. Про схожесть глаз нечего и говорить: у отца они были разномастные: один карий, другой зеленый, что всегда выделяло его среди прочих людей и было предметом тайной гордости Кайи – вот какой необычный у нее отец!

   Воображению, однако, это нисколько не мешало. Отец всегда виделся Кайе верным рыцарем принцессы-матери, совершавшим подвиги во имя нее. Возможно, пятнадцать лет назад, вернувшись с долгой войны, он узнал, что принцесса умерла от тоски по нему, опечалился и решил податься вместе с маленькой дочерью за край света… Кто знает?

   Участливый голос отца выдернул ее из призрачных грез.

   – О чем задумалась, милая?

   – Да так, ни о чем. Уже бегу и скоро буду.

   Избегая дальнейших расспросов, Кайя поторопилась захлопнуть калитку и направилась к харчевне старого Отто.

***

Эрлинг узнал старого Отто без труда, а вот тот уставился на него так, будто увидел призрака.

   – Что вам угодно здесь, мой господин? Хотите горячий обед? Или комнату, чтобы переночевать?

   – Отто, старина, какой я тебе господин? Это же я, Эрлинг. Неужели так изменился, что меня не узнать?

   Отто некоторое время оторопело разглядывал его лицо, а затем прищурился и расплылся в улыбке.

   – И правда! Подслеповат стал малость. Эрл, мой мальчик! Да откуда же ты взялся? Столько лет даже носа не казал в родном Заводье! Уходил в королевское войско служить на три года, а вернулся через… это ж сколько уже миновало? Все пять?

   – Шесть, – поправил Эрлинг. – Уходил на три года, но потом решил остаться еще чуток после срока. Хотел поднакопить деньжат для матери на ремонт нашего дома, а потом подумал, что и на свой дом неплохо бы заработать.

   – Дом – это, конечно, хорошо, – уважительно протянул Отто и поскреб в затылке. – Да только мать извелась уже вся, тебя ожидая!

   – К слову о матери. Что-то я не застал дома ни ее, ни Лотара. Не знаешь, где они?

   – Знаю, отчего же не знать. В Декру на ярмарку подались, завтра утром только вернутся.

   – И ключа никому не оставили, – сокрушенно покачал головой Эрлинг.

   Отто только руками развел.

   – Да ты попробуй на заднюю дверь-то поднажать, она у вас хлипкая, может, поддастся? Или через окно?

   – Да ну. Не хочу в собственный дом как вор ломиться. Подожду уж до завтра. А ты говоришь, у тебя комнаты есть?

   Отто просиял, почуяв возможность подзаработать немного монет, и на радостях велел подавальщице вынести для Эрлинга бесплатного пива к обеду. Сам же, отпустив за прилавком лекарственных трав зашедшей за покупкой горожанке, присел рядом.

   – Ну и как оно, в королевском-то войске?

   Эрлинг пожал плечами.

   – Нормально.

   – Нормально? – седые брови Отто взмыли вверх по морщинистому лбу. – И все?

   – Так время-то мирное, – улыбнулся Эрлинг. – Знай себе маршируй на плацу, деревянным мечом размахивай да раздачу обеда не прозевай. Что там рассказывать?

   – Так ты что же, все шесть лет при казарменной кухне и просидел? Почему тогда мать не приезжал проведывать? Ведь от Старого Замка до Заводья рукой подать: если верхом, так не больше четырех дней пути.

   – Да как-то не складывалось. В Старом Замке, при короле Энгиларде, я только последний год служил, а сперва пришлось отправиться в Вальденхейм, на западную границу с Меклором. Но и там сейчас все спокойно, и помереть можно было разве что от скуки.

   – Спокойно, говоришь? – хитро прищурился Отто. – А у нас тут слухи ходили, что в Старом Замке недавно переполох случился. Будто бы самого крон-принца похитить пытались какие-то заморские головорезы. Не слышал о том?

   – Слышал, как не слышать, – нарочитой небрежностью кивнул Эрлинг, хотя по спине от слишком свежих воспоминаний пробежал неприятный холодок. – Только с этим в Старом Замке быстро разобрались, разговоров потом было куда больше, чем самого дела.

   – Кхм, – крякнул Отто, то с любопытством поглядывая на него, то деликатно отводя глаза.

   Эрлинг понимал, о чем старый лавочник хочет спросить, все ходя вокруг да около, но облегчать ему дело не торопился. Впрочем, деликатничал Отто недолго.

   – А с лицом тогда что?

   Эрлинг вздохнул, хлебнул пива, осторожно тронул пальцем не до конца заживший шрам на скуле. Тот тянулся рваной линией от самого лба, рассекая пополам бровь, и выглядел пока что и в самом деле не очень. Благодарение Создателю, что глаз уцелел.

   – Да так. Там у нас, в Старом Замке, учения проводили, среди наших, меклорцев и крэгглов. Парни повздорили слегка и потасовку меж собой устроили. Пришлось разнимать.

   Отто понимающе кивнул, кажется, удовлетворившись ответом.

   – Так значит, назад уже не вернешься?

   – Нет, – Эрлинг тряхнул головой. – Осесть хочу. Дом свой поставить. Жениться наконец. Годы-то идут.

   – Это дело хорошее, – одобрил Отто и довольно поскреб бороду. – А есть кто…

   Входной колокольчик звякнул, и на пороге харчевни, в которой Отто также приторговывал всякой всячиной, появилась еще одна горожанка. Старик тут же вскочил и любезно раскланялся перед вошедшей. Эрлинг хлебнул пива, скосил глаза в сторону гостьи – и уже не смог их отвести.

   Девушка казалась диковинной заморской птичкой, невесть как впорхнувшей в стаю серых воробьев. Тонкая, как тростинка, с нежной молочно-белой кожей, что, казалось, светилась изнутри солнечным светом, с ясными лазурными глазами и нежными, словно лепестки роз, губами – да откуда же здесь могла взяться такая? Две роскошные тугие косы, переплетенные тонкими лентами, доставали ей до пояса, их мягкий, с золотистым отблеском, цвет напомнил Эрлингу тягучую медовую карамель, которую по выходным продавали в королевской кондитерской. Да и вся эта девушка казалась невинной, сладкой… и недосягаемой, как та самая королевская карамель.

   Эрлинг даже зажмурился, чтобы стряхнуть с себя наваждение, но это не помогло. На дивную девушку хотелось смотреть и смотреть, как на истинное чудо.

   – Ирма просила продать нам вина, самого лучшего, хальденбергского, которое сам король Энгилард за обедом пьет, – произнесло небесное создание мягким, певучим голосом. – И еще разноцветных леденцов два кагата.

   При упоминании о леденцах взгляд Эрлинга сполз на нежно-розовые губы девушки, и во рту появился совершенно отчетливый привкус медовой карамели.

   – Неужто дядька Николас к вам пожаловал? – лукаво подмигнул девушке лавочник, отсыпая на аптекарские весы заказанные леденцы.

   – Так и есть, вместе с семейством. До конца седмицы у нас гостить будут.

   – Тогда целый бочонок нужен, не меньше. Придется в погреб спускаться, – Отто сокрушенно закряхтел. – Эрл, не подсобишь?

   – Разумеется.

   Эрлингу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вскочить, перевернув на ходу и стол, и лавку, а степенно подняться, стараясь держаться к девушке тем боком, откуда не заметен был шрам. Уже внизу, в погребе, спросил внезапно охрипшим голосом:

   – Кто это, Отто? Не видел эту девицу раньше в Заводье.

   – Да ты что, Эрлинг! – искренне удивился Отто. – Это же Кайя, кровельщика Йоханнеса старшая дочка.

   «Не может быть!» – едва не вырвалось у Эрлинга.

   Хотя, собственно, почему не может? Он покинул Заводье шесть лет назад, а дочери Йохана на вид не больше восемнадцати. В последний раз он видел ее еще нескладным подростком, когда своими руками мастерил для детей деревянные кораблики с парусами из березовой коры.

   Взвалив на плечо бочонок, на который указал ему лавочник, он спросил:

   – Не знаешь, есть ли у нее жених на примете?

   – А ты что, прямо сходу и жениться собрался? – хитро прищурился Отто.

   – Почему бы и нет?

   – Тогда на эту девицу лучше не смотри. Помнишь Бруно Хорна, нашего городского старосту? Его старший сынок Штефан на Кайю Йоханнесову глаз положил.

   Штефана Хорна Эрлинг помнил хорошо, как и многие его выходки, которые он вытворял еще юнцом.

   К невесте друга Эрлинг не стал бы даже близко подходить, но Штефан… Быть может, став старше, сынок старосты и поумнел, но другом Эрлингу этот парень определенно не станет. Так почему бы и не попытаться познакомиться с понравившейся девушкой? В конце концов, невеста – это еще не жена.

   Отто, похоже, только изображал из себя немощного старца. Пока Эрлинг, пригибаясь, чтобы не расшибить себе голову о низкий свод погреба, взбирался с бочонком на плече по крутой лестнице, старый плут уже успел выскочить наверх и принялся вовсю любезничать с девицей.

   – С вас шестьдесят скетов, милая Кайя. И прошу заметить, это только за вино. Леденцы для вас сегодня бесплатно.

   – Вы очень щедры, господин Отто, – мило улыбнулась девица, принимаясь отсчитывать монеты.

   Эрлинг как раз подошел к прилавку и взгромоздил на него бочонок. Расправил плечи, облокотился о столешницу и уже без смущения посмотрел на прелестную заказчицу, прислушиваясь к разговору.

   – Может, еще баргутанского изюму горсть? – заговорщицки подмигнув, спросил ее Отто. – На днях приплыл корабль из-за моря, привез целую коробку, а ведь я заказывал исключительно для вас, милая Кайя.

   Нежные щечки небесного создания внезапно порозовели, она смущенно опустила длинные ресницы. Нетрудно было догадаться, что заморское лакомство девице по душе, вот только отчего-то она не желает в этом сознаваться.

   – Нет, благодарю. Пока обойдусь. Спасибо за вино и леденцы, господин Отто.

   Она потянулась за бочонком, подняла взгляд на Эрлинга и покраснела еще гуще.

   – И вас благодарю, господин… как вас по имени?

   – Кайя, это же я, Эрлинг. Не узнала?

   Ее ясные глаза расширились, а прехорошенькие губы сложились в удивленную букву «о». Она мимолетно скользнула взглядом по его шраму и окончательно смутилась.

   – И правда, не узнала, Эрл. Давненько тебя здесь не видели. Как служба?

   – Нормально. Но я рад, что она уже позади. Ты что же, собралась тащить это сама? Позволь, я помогу тебе донести бочонок до дома.

   Теперь она бесстрашно посмотрела ему прямо в лицо и тепло, искренне улыбнулась.

   - Ничего, мне не впервой. Но если поможешь, буду признательна.

   Эрлинг сглотнул, чувствуя, что проваливается в эти кристально-чистые, серые с небесным отливом глаза. Нет, нельзя было так долго оставаться в войске. Теперь первая же попавшаяся на глаза девица вызвала в мозгах сущее помешательство. Да и если бы только в мозгах… Надо как можно скорее обзаводиться собственным домом в Заводье и всерьез задумываться о женитьбе.

   – А ты не занят? Не устал с дороги?

   Ради того, чтобы она просто смотрела на него и говорила с ним, Эрлинг не то что вино до дома, но и целую гору к ее ногам притащил бы. Но он просто снова подхватил бочонок на плечо, не обратив внимания на царапнувший руку заусенец, и улыбнулся в ответ.

   – Не устал. Мне сейчас все равно делать нечего: матери дома нет. С удовольствием прогуляюсь с тобой, если позволишь. Как здоровье батюшки?

   Кайя, кивнув на прощанье Отто, услужливо придержала дверь перед Эрлингом.

   – Спину ему на днях прихватило, но сейчас все хорошо, на здоровье не жалуется.

   – Он все так же промышляет кровельщиком? Я надумал новый дом на окраине Заводья ставить, а твоему отцу равных в этом деле нет.

   – Промышляет, но меньше. Нелегко ему приходится, за ним уже не только из Заводья присылают, но и из Декры. Вот, ждет, когда Иво еще немного подрастет, помощником папе будет.

   Эрлинг слушал да мотал на ус. Ему и самому с детства нравилось возиться с деревом, почему бы и не предложить старине Йоханнесу себя в подсобные работники?

   А заодно и с Кайей можно будет видеться чаще…

   – Ну, а ты? – спросила она, глянув на него искоса. Эрлинг тайно порадовался, что с этой стороны шрам ей не виден. – Здесь осесть собрался или уедешь куда?

   – Я уж наездился, – охотно ответил Эрлинг. – Нет ничего лучше родного Заводья.

   – Даже Старый Замок? – с сомнением спросила она. – Говорят, ты служил у самого короля Энгиларда?

   – Служил, – кивнул Эрлинг, незаметно поправляя на плече бочонок.

   Широкий рукав рубахи задрался выше локтя, а заусенец жестяного обода при ходьбе неприятно царапал кожу, но перекладывать бочонок на другое плечо не хотелось – вдруг Кайя подумает, что ему тяжело?

   – И как там, в столице?

   – Как во всех больших городах. Шумно, людно. Не по душе мне такое.

   – А мне по душе, – мечтательно вздохнула Кайя. – А королеву Ингрид ты видел?

   – Видел, отчего же не видеть.

   Кайя взглянула на Эрлинга с таким нескрываемым восхищением, что он внезапно почувствовал себя настоящим героем.

   – Какая она?

   – Красивая. – Он украдкой скосил на нее глаза. – Правда, не такая красивая, как ты.

   Она смущенно потупилась, да Эрлинг и сам догадался, что похвала вышла не слишком изящной. Все-таки отупел он за годы, проведенные в солдатских казармах. Или это девушка с волосами топленой карамели действует на него таким пагубным образом?

   – А правда, что такое вино, которое продал нам Отто, пьют за столом у короля и королевы?

   – Я у них за столом не сидел, так что не знаю, – честно признался Эрлинг. – Но за те деньги, которые содрал с тебя Отто, это вино должно как минимум само себя подавать, желать доброго здоровья и называть тебя при этом «ваше величество».

   Кайя прыснула, и Эрлинг воспрял духом. Даже отважился переместить бочонок со зловредным колючим ободом на другое плечо.

   – Тебе не тяжело? – тут же обеспокоилась она.

   Эрлинг поспешил исправить оплошность, согнув освобожденную руку в локте и демонстрируя Кайе довольно-таки внушительные мускулы.

   – Разве похоже, что мне может быть тяжело?

   – Ой! – она округлила глаза. – У тебя жилы на руках так выпирают! Ты, случайно, ничем не болен? А то у старого Луца вот так же жилы на ногах вздувались из-за густой крови, так он в прошлом году помер.

   От изумления Эрлинг не сразу нашелся с ответом, только дернул рукой, стряхивая задравшийся рукав на место.

   – Нет, я здоров и помирать пока не собираюсь.

   – Ты, если что, обращайся. Может, тебе примочки какие нужны, так я у мачехи рецепты разузнаю, – продолжала сердобольствовать девица.

   Теперь Эрлинг покосился на нее с подозрением – уж не насмехается ли? Можно подумать, у ее отца, довольно-таки мощного и сильного мужчины, промышлявшего нелегким кровельным делом, руки выглядели как-то иначе.

   – Кайя! – послышался громкий женский окрик, и Эрлинг внезапно понял, что они уже успели подойти к дому Йоханнеса. – Ну где ты так долго?

   Ирма, жена кровельщика, выглянула из-за высокого забора и только теперь, заметив Эрлинга, принялась напряженно вглядываться в его лицо.

   – Добрый день, госпожа Ирма, – поздоровался он. – Куда поставить ваше вино?

   – Эрл, ты ли? – всплеснула она руками, узнавая. – Какими судьбами? Да как же это? А мать-то твоя сегодня на ярмарке в Декре…

   – Я знаю, – успокоил ее Эрлинг, проходя сквозь заботливо распахнутую калитку. – Ничего, подожду их до завтра.

   – Так может, ты заглянешь к нам? – неуверенно предложила госпожа Вигальд. – Правда, у нас сейчас гостит мой брат с семейством, но…

   Эрлинг сумел сообразить, что предложила она просто из вежливости, а не из искреннего радушия. А нежеланным гостем он быть не любил.

   – Как-нибудь в другой раз, – ответил он, сгружая ношу на пень. – Передавайте мои наилучшие пожелания господину Йоханнесу, загляну к нему на днях. Всего доброго, госпожа Ирма. И ты здорова будь, Кайя.

   Откланявшись и изо всех сил заставляя себя не оглядываться на Кайю, он вышел со двора и направился обратно в харчевню Отто.

ГЛАВА 2. Чужая невеста

Спать не ложились долго: мужчины неспешно потягивали вино, закусывая дичью и пирогами; Ирма с Гретой допоздна носились по дому, прибираясь на кухне и перенося вещи из комнаты в комнату; мальчишки, утомившиеся после кровопролитных игр в рыцарей, сгрудились на медвежьей шкуре у очага и, несмотря на отчаянно подавляемые зевки, требовали больше и больше страшных сказок от главы семьи.

   Кайя сидела возле окошка, у ярко зажженных свечей, и занималась любимым делом – вышивала. Узоры ложились на ткань рубахи споро и ладно, складываясь в причудливый орнамент с оберегами и не мешая уплывать мыслями далеко отсюда. Сердце трепетало всполошенной птичкой, когда она думала о предстоящем свидании со Штефаном. Она еще ни разу не позволяла себе подобной вольности – сбежать из дома без ведома отца и мачехи, да еще ночью… Немного пугало, что до реки, где будет ждать Штефан, придется идти одной. А вдруг кто заметит? Надо будет накинуть на голову широкий платок, чтобы, не приведи Создатель, ее кто-нибудь не узнал. Эх, не подумала сразу: стоило договориться со Штефаном, чтобы ждал ее где-нибудь неподалеку от дома. Да что уж теперь…

   Угомонились домочадцы нескоро, Кайя уже начала бояться, что просидят так до самой полуночи. Ради гостей всем хозяевам пришлось потесниться: Грету временно подселили к Кайе, потому что в комнату сестры, находившуюся по соседству, перебрались отец с Ирмой, уступив, в свою очередь, свою спальню Николасу и Агнет. Трое младших мальчишек расположились в детской, заняв места братьев Кайи, а Иво и Мартин вместе со старшим сыном Николаса, к неописуемой ребячьей радости, отправились ночевать на чердак, на мягкой «перине» из пахучего свежего сена.

   Грета, утомленная дневными хлопотами, мгновенно провалилась в сон и сладко засопела на уютной кровати Кайи. Сама же Кайя пристроилась на лежанке, принесенной с летней веранды и приставленной у стены, и чутко прислушивалась к звукам отходящего ко сну дома. Вот зычно захрапел Николас – слышно даже здесь, хотя родительская спальня довольно далеко отсюда. И как только Агнет с ним высыпается? Сверху, с чердака, доносились звуки возни и сдавленное хихиканье старших мальчишек: эти, похоже, еще долго не уснут. За тонкой перегородкой, из комнаты Греты, занятой родителями, раздавались мерные звуки поскрипывающей кровати, тихие, едва различимые стоны Ирмы и тяжелое, сбивчивое дыхание отца. Кайя невольно зарделась, вслушиваясь в эти звуки. Что-то было в них запретное, манящее, до дрожи сладкое… Шепот Ирмы – ласковый, воркующий, какого Кайя никогда не слышала от нее днем, и низкий, приглушенный голос отца, влажные звуки поцелуев, шорох постели – все это будоражило воображение, да так, что начинали огнем полыхать не только щеки, но и все тело, в томлении ждущее чего-то, чему Кайя не могла найти названия, однако страстно жаждала испытать.

   Будет ли так же у них со Штефаном? Несколько раз он порывисто целовал ее в губы, когда никто не смотрел в их сторону – украдкой, будто срывая запретный цветок, но Кайе хотелось много поцелуев, долгих, сладких, как баргутанский изюм… Хотелось, чтобы в их первую ночь после свадьбы Штефан обнимал ее так же крепко, как отец порой обнимал Ирму, прижимая к самому сердцу. Хотелось искренней ласки, настоящей, безудержной любви.

   Она попыталась вообразить Штефана без одежды. Высокий, гибкий, крепкий, как молодой дуб, он наверняка обнимет ее так, что перехватит дух… Представились его руки – с красивыми, длинными пальцами, с играющими под загорелой кожей мускулами… тут Кайя поморщилась, поймав себя на том, что вместо обнаженных рук Штефана, которых она никогда не видела, перед глазами всплыла жилистая, бугрящаяся вздутыми мышцами рука хвастуна Эрлинга. Ей, конечно, польстило то, что такой серьезный, взрослый парень пытался ей, вчерашней девчонке, понравиться, но делал это он так неуклюже, что Кайя не удержалась от соблазна слегка его поддеть. Парень он, может быть, и хороший, да только что возьмешь с простого вояки? Да еще этот жуткий шрам через все лицо…

   И вообще, почему это она вдруг вспомнила об Эрлинге Лархене? У нее впереди свидание со Штефаном, а она о посторонних мужчинах думает.

   Наконец звуки в доме стихли – кроме, разве что, храпа Николаса. Сладко посапывала Грета, уснули мальчишки наверху, отец и мачеха больше не скрипели кроватью – видимо, и их сморил сон. Должно быть, близилась полночь. Нельзя больше терять времени!

   Кайя осторожно спустила ноги на пол, впотьмах натянула чулки, платье, повязала голову заранее приготовленным платком. Туфли прижала к груди и, неслышно ступая, добралась до окна. К счастью, вечер выдался теплый, и Грета не возражала против того, чтобы оставить ставни распахнутыми. Сердце Кайи колотилось, что твой молот, когда она перелезала через окно, боясь, что где-нибудь ненароком скрипнет доска или зацепится за гвоздь юбка… Но все обошлось. Крадучись, будто злодей, вдоль соседских заборов, Кайя миновала несколько городских улиц и свернула в яблоневый сад, за которым несла свои тихие воды речка Солинка.

***

Первым делом Эрлинг попросился в мыльню и как следует соскреб с себя въевшийся в кожу запах солдатских казарм. Тщательно выбрил лицо – пусть его теперь и украшает безобразный шрам, но все же без недельной щетины на подбородке он больше похож на приличного человека. Переоделся в чистое – хорошо, что проходя через Декру, додумался купить на торге новую рубаху, щегольские стеганые штаны и безрукавку из кожаных лоскутков. Мысль о том, что теперь можно навсегда позабыть об унылом казарменном одеянии, заставила его раскошелиться на добрую половину мунта.

   На дворе только-только начинало вечереть, а делать было решительно нечего. Сидеть взаперти в чужой крохотной комнатушке в такой чудесный вечер не хотелось, поэтому Эрлинг решил неторопливо прогуляться по улицам Заводья, посмотреть, что изменилось тут за те шесть лет, пока его не было. Город как будто помолодел, но в то же время и разросся: на окраинах, где прежде простирались зеленые луга, теперь выросли добротные каменные дома; вдали, у подножия холмов, где река Солинка делала изгиб и сбрасывала свои воды с высокого уступа, высилась новая водяная мельница, к которой вела невесть откуда взявшаяся мощеная дорога; городскую площадь заботливо вымостили булыжником, а вместо старого и откровенно пугающего помоста для наказаний теперь появились многоярусная каменная горка, вся засаженная разномастными цветами, и уютное рукотворное озерцо, в котором наверняка летом прибегала освежаться детвора; вдоль чисто выметенных главных улиц, лучами расходящихся от площади, теперь к вечеру зажигались фонари. Похоже, городской староста Бруно Хорн действительно, как мог, заботился о Заводье.

   В субботний вечер на улицах было непривычно малолюдно, ремесленные и продуктовые лавки уже закрывались, лишь в городской кондитерской, приютившейся у самого яблоневого сада, окна и двери все еще оставались распахнутыми, распространяя на всю улицу умопомрачительные запахи. Эрлинг сунул голову в широкое окошко, служившее одновременно и прилавком.

   – Эй, хозяюшка! Здесь все еще продают самые вкусные булочки во всем Малом Королевстве?

   Молодая дородная женщина, что как раз доставала из печи противень со свежеиспеченными булочками, утерла рукавом взопревший лоб и повернула к Эрлингу румяное лицо. Некоторое время напряженно всматривалась в гостя, а затем всплеснула руками. Ее пухлые губы растянулись в приветливой улыбке.

   – Эрл! Да неужто вернулся? Тебя не узнать!

   Эрлинг поморщился и вновь коснулся рукой шрама.

   – Из-за этого?

   – Да нет, – смутилась женщина. – Волосы ты раньше короткие носил, да и возмужал теперь порядком. Плечи вон какие отрастил, ты хоть в двери проходишь?

   Эрлинг ухмыльнулся. Деликатная Тесса всегда умела залечить словами, улыбками и вкуснейшими булочками любую сердечную рану. Недаром в шестнадцать лет он был без памяти в нее влюблен и собирался непременно жениться, как только мать позволит, несмотря на то, что родился позже «невесты» года на четыре. Жаль, не успел: добродушную хохотушку Тессу перехватил замуж местный кузнец. С ним Эрлинг никак не мог тогда посоперничать: руки кузнеца, размером напоминающие кувалды, изрядно поумерили его самонадеянность. Пришлось охладить юношеский пыл и довольствоваться разве что волшебными булочками Тессы.

   – В твои бы двери прошел, – подыграл он ей. – Но, боюсь, если Тео дома, то живым уже не вышел бы. А в свои заходить еще не пробовал: мать на ярмарку в Декру уехала, разминулись мы.

   – Ты домой насовсем или на побывку?

   – Насовсем. Продашь булочку? Запахи отсюда разносятся на все Заводье.

   – Отчего же не продать, для того и пеку, – хихикнула Тесса. – Сегодня торг у меня хороший: вся молодежь на гулянья к реке подалась, булочки целыми корзинками берут, на свежем-то воздухе аппетит у всех хороший.

   Тесса сноровисто наполнила свежими булочками с яблоками и корицей бумажный пакет и протянула Эрлингу.

   – С тебя восемь скетов.

   Эрлинг крякнул: на такое количество булочек он не рассчитывал, но отказываться не стал, чтобы не огорчать хозяйку. Да и зачем отказываться? Что не съест, сбережет на завтра для матери и Лотара.

   – На гулянья, говоришь? – переспросил он, отсчитывая ей монеты.

   – А то. И ты бы сходил развеялся, после службы-то. Поди, в войске там порядки у вас строгие были.

   – Да не такие уж и строгие. Но на речку пойду, отчего не сходить. Благодарю за булочки, Тесса!

   Он послал ей воздушный поцелуй и получил в ответ премилую улыбку. Эх, вот если бы и Кайя так улыбалась ему…

   Пока он дошел к реке, на улице уже стемнело. Эрлинг решил покамест осмотреться издали, дожевывая изумительно вкусную булочку. Увы, на берегу реки он не увидел никого из тех, с кем в юности проводил время. Да оно и понятно: ему уже сровнялось двадцать четыре, бывшие друзья из Заводья наверняка остепенились, обзавелись семьями и на гулянья больше не ходят, а все, кого видел здесь сейчас, шесть лет назад гоняли по лопухам еще подростками… иных Эрлинг узнал лишь с трудом. Первое время он с жадностью всматривался в лица девушек, надеясь разглядеть среди них Кайю, но увы, Йоханнесовой дочки на реке не было. Зато он увидел Штефана, который, если верить Отто, набивался ей в женихи. Штефан вытянулся, как каланча, ростом не уступая Эрлингу, но на этом все сходство между ними и заканчивалось. Штефан скалился во весь рот, напропалую заигрывал с девицами, без стеснения обнимал, иных даже щипал пониже спины, хохоча над их пронзительными визгами, в танце вокруг костра закружил сразу двоих, а когда началась веселая возня с чехардой, усадил на плечи одну из девиц (кажется, это была Инга, дочка скобянщика) и отказывался спускать, вымогая у той поцелуй. Эрлинг смотрел и лишь диву давался: разве так полагается вести себя парню, у которого есть серьезные намерения к девушке? Да еще к какой девушке! Ни одна из тех, с кем женишок сейчас веселился, и сравниться не могла с утонченной, хрупкой, будто неземной Йоханнесовой дочкой.

   – Эй, Эрлинг! – выкрикнула одна из девиц, подбежав к нему. – Не сразу тебя узнала! Ты здесь какими судьбами?

   Эрлинг тоже узнал девушку не сразу. Но вскоре ее выразительное смуглое лицо напомнило полузабытое личико девчушки Мины, дочери пекаря. Моргнув, Эрлинг проглотил остатки булочки и растянул губы в приветливой улыбке.

   – Со службы вернулся. Рад тебя видеть, Мина. Ты знатно похорошела с нашей последней встречи.

   Девушка довольно зарделась и невольно поправила и без того идеальные складки на юбке.

   – А что ты тут в одиночестве сидишь? Пойдем с нами гулять! Нам как раз в игру выносливый парень нужен, для победы!

   – Почему бы и нет? – еще шире улыбнулся Эрлинг, вставая с опрокинутого дерева и стряхивая крошки с колен. – Что надо сделать?

   – Видишь тот столб? Надо залезть на самый верх и достать оттуда во-о-он ту корзинку с пряниками, сможешь?

   Незаметно для себя Эрлинг оказался втянутым в игры. Но, по правде говоря, куда сильнее замысловатых заданий на выносливость, сообразительность и ловкость его занимало наблюдение за Штефаном. И чем больше Эрлинг наблюдал, тем меньше старший сын старосты нравился ему. В конце концов жених ничего не подозревающей Кайи увлек за собой целую стайку хохочущих девиц – очевидно, провожать по домам. Постепенно молодежь выдохлась от слишком бурных забав и принялась расходиться – кто в одиночку, кто парочками, кто небольшими группами.

   – Пойдешь с нами, Эрлинг? – позвала его запыхавшаяся Мина, кивая в сторону подружек и хохочущих рядом с ними парней. – Твой дом неподалеку от нашего, так что нам по пути.

   – Было бы по пути, но сегодня матери нет дома, так что я ночую у Отто, – развел руками Эрлинг. – Пожалуй, в другой раз, Мина.

   Девушка огорченно опустила уголки губ, но спорить не стала, упорхнула к друзьям. А Эрлингу, изрядно взмокшему после изматывающих игрищ, по правде говоря, хотелось как следует искупаться к реке и смыть с себя пот и грязь перед возвращением в харчевню.

   Выждав, пока берег совсем опустеет, он спустился к самой реке. Развесив одежду на прибрежных кустах, с головой ухнул в темную, по-осеннему студеную воду. Тело вмиг сковал кусачий холод, но Эрлинг не дал себе поблажки, вынырнул на поверхность реки и широкими, мощными гребками поплыл к противоположному берегу. Луна, висевшая над рекой надкусанным кругом сыра, как будто нарочно для него освещала дорожку…

   Возвращаясь назад, он уже чувствовал, как разогреваются мышцы, несмотря на пронизывающий холод воды, как расслабляются плечи после долгой дороги и утомительного дня, как все тело охватывает приятная усталость. После такого заплыва он наверняка будет спать, как младенец.

   Ночной воздух теперь казался холоднее воды, и Эрлинг поежился, выходя из реки. Фыркнул, растер ладонями бока и плечи, затряс головой, стряхивая с отросших волос тяжелые капли. Утерся новой рубашкой – все равно еще влажная, хуже ей уже не станет; натянул штаны…

   – Кто здесь? – послышался из-за кустов испуганный голос. – Штефан, это ты?

   Эрлинг замер, не в силах поверить, что не ослышался. Голос Йоханнесовой дочери он теперь узнал бы из тысячи других.

   – Кайя? – негромко, чтобы не напугать девушку еще больше, отозвался он. – Это не Штефан. Это я, Эрл. Ты что здесь делаешь так поздно? Все уже давно разошлись по домам.

   Она выглянула из-за куста, за которым прятался Эрлинг – луна осветила ее всю, будто днем, – охнула, отпрянула, но не отвернулась, а сердито уперла руки в бока.

   – А ты что здесь делаешь? Следишь за мной?!

   – Разве похоже, что я следил? – удивленно развел руками Эрл. Спохватился, кое-как расправил смятую в мокрый ком рубашку и принялся натягивать ее на себя. – Я просто купался.

   – Почему именно здесь и сегодня? – наступала она.

   – Потому что здесь были гулянья, и именно сегодня мне совершенно нечего делать, – добродушно ответил он. – Если помешал, я уйду. Но лучше позволь мне проводить тебя домой. Посреди глубокой ночи по окраинам города девице одной лучше не бродить.

   – Нет уж, спасибо, – насупилась она и скрестила руки на груди, наблюдая за тем, как он надевает поверх рубашки безрукавку. – Провожатые мне не нужны, я кое-кого жду.

   – Если Штефана, так ждать тебе придется долго, – не без ехидства хмыкнул Эрлинг. – Он ушел, и уже давно.

   «И не один», – хотелось добавить ему, но, пожалев девушку, он смолчал.

   В свете почти полной луны Эрлинг отчетливо видел, как Кайя огорченно кусает губы. И сказал уже серьезнее, без тени насмешки:

   – Послушай, Кайя. Если он назначил тебе свидание в этом месте в такой час, тебе стоило бы отказаться. Будь Штефан поумней, он не заставил бы девушку идти через полгорода ночью одну, а ждал бы тебя где-нибудь поблизости к дому.

   – А ты мне отец, что ли, чтобы поучать? – взвилась Кайя.

   Подобрав юбку, чтобы не зацепиться за кусты, она развернулась и сердито зашагала обратно. Эрлинг вздохнул. Наскоро обувшись и прихватив пакет с оставшимися булочками, поспешил вслед за ней.

   – Не обижайся, Кайя, – сказал он, догнав ее. – Я же не со зла. Хочешь булочку? С яблоками и корицей, сегодня вечером у Тессы купил, объеденье.

   Кайя резко остановилась – так, что он едва не налетел на нее от неожиданности, в сердцах топнула ногой и прошипела:

   – Почему ты просто не оставишь меня в покое?

   Эрлинг и сам помрачнел. Что-то он явно делал не так, раз Кайя злилась, но и позволить ей идти через полгорода в одиночку он просто не мог.

   – Ладно. Ты иди вперед, а я отстану, пригляжу за тобой издали.

   Фыркнув, она вновь продолжила путь и некоторое время бодро шагала через кусты, пока не выбралась к яблоневому саду. Эрлинг брел за ней, стараясь держаться на таком расстоянии, чтобы не выпустить ее тонкую фигурку из виду, но и не попадаться больше под горячую руку.

   Это не на него она обижается, уговаривал себя он. Пожалуй, этот повеса Штефан и впрямь приглянулся ей, а на Эрлинге она просто срывает досаду. Но почему-то эта мысль тоже не утешала. Если ее сердце занято, так просто к ней не пробиться...

   Но, подери его дельбухи, почему именно Штефан?! Полюбись Кайе кто-нибудь другой, Эрлинг, может, и отступился бы. Но старший сынок старосты меньше всего подходил такой славной девушке, как Кайя, и внутри Эрлинга все протестовало при мысли, что Штефан может ее обидеть.

   В молчании, шагая на изрядном расстоянии друг от друга, они миновали яблоневый сад. На краю его Кайя вновь остановилась, дожидаясь Эрлинга, и он, вздохнув, приготовился к очередному граду упреков.

   – Что дальше? Расскажешь моему отцу?

   Эрлинг уставился на нее с изумлением.

   – Ты правда думаешь, что я могу так поступить?

   Она молчала, пристально вглядываясь в его лицо.

   – Почему ты злишься на меня, Кайя? У меня и в мыслях не было следить за тобой, и я не собираюсь ничего говорить твоему отцу. Я был бы рад просто пройтись с тобой до твоего дома и по дороге угостить тебя булочками, только и всего. Но если тебя это злит, я не стану мозолить тебе глаза. Просто позволь мне убедиться, хотя бы издали, что ты благополучно добралась до дома.

   Кайя вздохнула, опустила взгляд.

   – Прости, Эрл. Ты прав, сегодня… сегодня я что-то не в себе. – Она еще раз вздохнула. – Я злюсь вовсе не на тебя, и… ладно, давай свою булочку.

   Эрлинг просиял и протянул ей смятый пакет, откуда все еще исходил умопомрачительный яблочно-коричный аромат. Кайя изящно подхватила угощение двумя пальцами, надкусила, зажмурилась от удовольствия и продолжила путь, но уже куда медленней, чем прежде. Эрлинг, отставая на шаг, двинулся за ней.

   – Не молчи, говори уж, – вздохнула она, оглядываясь на него. – Осуждаешь меня, да?

   – И в мыслях не было.

   – Я не всегда гуляю одна по ночам, – словно не слыша его, оправдывалась она. – По правде говоря, со мной такое впервые. Просто… Штефан сказал, что задержится, дожидаясь меня.

   Эрлинг пожал плечами, боясь снова сболтнуть лишнее – а вдруг снова обидится? Вместо этого зашел с другой стороны:

   – А почему на гулянья сегодня не пришла? Народу на берегу собралось – тьма.

   – Занята была, – снова вздохнула Кайя, доедая булочку. – К Ирме брат приехал с семейством, в доме суматоха.

   – Как у вас… с мачехой? – осторожно поинтересовался он. – Обижает тебя?

   – Да что ты! – отмахнулась Кайя. – Никто меня не обижает. Она хорошая, просто…

   «Просто ты ей не родная», – вертелось на языке у Эрлинга, но он снова смолчал, чтобы ненароком не сделать ей больно.

   Но Кайя вдруг решила сменить тему.

   – Кстати, отец о тебе спрашивал. Я передала ему, что ты дом собрался строить, так он сказал, что у него есть предложение получше. Помнишь вдову Хельму, что жила в конце нашей улицы, над заливом?

   – Помню, как не помнить. А что?

   – В конце лета замуж вышла, за важного господина из Декры. А дом у нее добротный, из камня выложен, первый ее муж на совесть строил. Хельма доверила отцу продать его, а покупателей пока негусто. Так ты бы посмотрел, если вправду отдельно от матери жить хочешь. Отец говорит, там только часть крыши перекрыть надо будет и пол кое-где, да пристройки доделать, и если захочешь, то печь переложить, а так…

   – Передавай благодарность отцу за совет, – воодушевился Эрлинг. – Обязательно зайду, обсудим с ним и дом, и цену, и крышу с печью. Но…

   Он замялся, неуверенно глянув на Кайю.

   – Но – что?

   – Я ведь обещал не попадаться тебе на глаза.

   Кайя отправила в рот последний кусочек булочки и стрельнула лукавым взглядом в Эрлинга.

   – Попадайся, если только поучать снова не станешь.

   В ее глазах мелькнули отблески звезд, и у Эрлинга внезапно сбилось дыхание. Даже теперь, глубокой ночью, Кайя казалась небесной принцессой, сотканной из серебристого лунного сияния. Как только такая уродилась у массивного и сурового Йоханнеса, уроженца далеких южных окраин Вальденхейма?

   Кайя зябко поежилась, поплотнее затянула на груди платок. Замечтавшийся было Эрлинг обеспокоенно спросил:

   – Тебе холодно? Может, накинешь на плечи мою безрукавку?

   Она насмешливо изломила бровь.

   – А тебя так и подмывает раздеться перед девушкой, как я погляжу. Оставь безрукавку себе: рубашка-то мокрая, вмиг прихватит ночной ветерок, потом седмицу в горячке лежать будешь.

   – Не буду, – буркнул несколько пристыженный Эрлинг. – Я не болею никогда. И мне не холодно, а ты…

   – Да уже почти пришли, вон мой дом виднеется. Дальше за мной не иди, ладно? А то вдруг нас кто вместе увидит, позора потом не оберешься.

   – Ладно, – покорно согласился он. – Доброй тебе ночи, Кайя.

   – И тебе доброй ночи, Эрл.

   Она остановилась, повернулась, пристально вглядываясь в лицо Эрлинга. На короткий миг ему показалось, что она сейчас встанет на цыпочки и поцелует его – хотя бы в щеку, но глупая надежда, разумеется, не сбылась. Махнув рукой на прощанье, Кайя накинула на голову платок, подобрала подол платья и бесшумно, стараясь держаться ближе к заборам, поспешила домой.

   Эрлинг постоял посреди улицы, дожидаясь, пока темная стройная фигурка не скроется из виду. Тихо скрипнула калитка, звякнул цепью сонный сторожевой пес – и на этом все звуки стихли. Вздохнув, Эрлинг взъерошил пальцами волосы на макушке и побрел обратно, к харчевне старого Отто.

   Кайя. Юная, как нераскрывшийся бутон розы, тонкая, как ивовая веточка, трепетная, как заморская птичка, с острым, как перец, язычком – теперь она никак не выходила у Эрлинга из головы.

   И вот такое неземное чудо достанется гуляке Штефану? Быть не может, чтобы Создатель допустил такое!

ГЛАВА 3. Тревожные колокола

Следующий день выдался пасмурным и каким-то безрадостным, чутко откликаясь на хмурое настроение Кайи. Нет, на горячем ее не поймали. Утром она еще поглядывала с опаской то на отца, то на Ирму, но никто из них не бросал на нее сердитые или укоризненные взгляды. Лишь Грета порой косилась на нее с задумчивым прищуром, но Кайя в конце концов решила, что сестра просто дуется из-за того, что Ирма вновь освободила старшенькую от домашних хлопот ради необременительного рукоделия.

   После быстрого легкого завтрака семья разошлась по хозяйским делам: мужчины отправились на реку проверять закинутые с вечера сети, мальчишкам велели почистить сарай, чтобы позже перетащить туда сено с поля, Грета с кислым видом побрела на огород дергать свеклу, Ирма вновь затеяла месить тесто на пироги, а Кайе и впрямь досталось самое чистое и приятное занятие: вышивка на рубашке дядьки Николаса.

   Стежки ложились на ткань ровно да ладно, узор выходил – просто загляденье, но мысли Кайи витали далеко от работы. Теперь, при свете белого дня, Кайя досадливо кусала губы, перебирая в памяти события прошедшей ночи.

   Ай да Штефан, ай да болтун! Позвал, а сам не явился на свидание! До самого рассвета Кайя не могла уснуть из-за жгучей обиды на жениха. Как он мог так с ней поступить? Неужто напился до беспамятства и забыл о приглашении? А может… она вновь до боли закусила губу. Что, если красавчик Штефан, вокруг которого всегда роем вились девицы, словно пчелы вокруг меда, попросту увлекся кем-нибудь на гуляньях и ушел на свидание, да только не с ней? Да, их помолвка считалась делом почти что решенным, и Кайя знала, что городской староста и его жена очень уважали отца и всей душой благоволили к ней как к будущей невестке, но разве это помешало бы Штефану влюбиться в другую и изменить свое решение?

   А она тоже хороша! В самом деле, какой бес ее вчера попутал? Как она могла по первому зову парня, будто сорвавшаяся с привязи коза, поскакать среди ночи на свидание? Чем она только думала? А если бы и впрямь попалась на глаза не Эрлингу Лархену, а кому-то из горожан с языком подлиннее?

   Мысли помимо воли переметнулись к тому самому Эрлингу. И почему она вчера взъелась на него? Разве он виноват в том, что Штефан не явился к ней на встречу? Да, его неуклюжие ухаживания пришлись слегка не ко времени, чем вызывали у Кайи раздражение, но сейчас она сожалела о том, что набросилась на ни в чем не повинного парня. Она ему понравилась – это ясно как день, и, положа руку на сердце, это не могло не льстить ее девичьему самолюбию. В другое время, не будь она по уши влюблена в Штефана, кто знает…

   Кайя задумчиво отложила шитье на колени и посмотрела в окно. Да нет же. Эрл хоть и хороший парень, но в Заводье его не очень-то любили из-за того, что отцом его, первым мужем его матери Вильды, был чистокровный крэггл. С Крэгг’ардом, конечно, уже долгие годы продолжался мир, благодаря правителю Малого Королевства Энгиларду и его супруге, королеве Ингрид, но крэгглов в этих краях по-прежнему не жаловали. Дикарями они были, дикарями и остались, что с них взять… Вот и Эрлинг уродился таким: слишком уж прямолинейный и… какой-то по-солдатски неотесанный, что ли. Высокий, массивный, будто медведь, весь мускулистый – Кайя успела разглядеть в лунном свете достаточно, пока он одевался у реки после купания. Точно отцовская кровь проявилась, никакого изящества. Чем бы он еще мог похваляться, кроме бычьих мускулов?

   Да еще этот шрам через все лицо… Почему же ему так не повезло? Он и без шрама не особенно тянул на красавца.

   Она усмехнулась, покачав головой. Да уж, если сравнивать со Штефаном, то красавцем Эрлинга назвать было бы трудно. Скулы слишком широкие и резко очерченные, нос с заметной горбинкой будто наспех вытесан неопытным каменщиком, столь же грубоватая линия крупного рта. Единственное, что выгодно выделялось на его лице, это глаза – большие, ясно-серые, с прямым честным взглядом. Да еще зубы, когда лыбился во весь рот – ровные, белые, словно нарисованные на картине искусным художником. Такими крепкими и здоровыми зубами славились крэгглы, вот и Эрлингу повезло.

   Впрочем, зачем она вообще о нем думает?

   Интересно, когда явится с повинной Штефан? Да и явится ли? Кайя горько вздохнула и вновь взялась за иглу. Ни за что не станет искать встречи с ним первая. И никаких больше тайных свиданий до самой свадьбы. Пусть локти себе кусает от досады, пустомеля.

   Вернулись мужчины с реки, и Ирма с Гретой захлопотали над уловом. Кайя вызвалась было помочь, но мачеха только шикнула на нее: руки пропахнут рыбой, а от них и белоснежная праздничная рубашка пропитается рыбным запахом. Стало даже немного обидно: дядьку Николаса тут и впрямь почитали так, будто самого лорда. Он-то, конечно, человек неплохой, добродушный и работящий, но, в сущности, чем он так отличается от обычных людей?

   Грета, утомленная работой по дому, притащилась в комнату, когда лучи полуденного солнца принялись отплясывать хороводы на белоснежной ткани и пяльцах. Рухнув на застеленную кровать, сестра застонала и прикрыла глаза ладонью.

   – Уморилась? – сочувственно спросила Кайя.

   – Не то слово, – проворчала Грета. – И от тебя еще помощи никакой, белоручка.

   – Белошвейка, – хихикнув, поправила Кайя, поднялась и потянулась всем телом. – Ну прости. Ты же видишь, матушка и шагу мне ступить не дает, только шитьем велит заниматься. Давай-ка разомну тебе плечи и спину, может, полегчает.

   Грета охотно перевернулась на живот – с самого детства она обожала, когда Кайя выводила ей пальцами узоры на спине, заставляя угадывать нарисованное, или разминала потянутые мышцы, перебирая попутно каждую выступающую под кожей косточку.

   – Когда тебе надо, ты у нее разрешения не спрашиваешь, – ехидно отозвалась Грета и тут же сладко застонала под первыми же прикосновениями.

   – О чем это ты? – нахмурилась Кайя.

   – Днем-то ты сидишь паинькой, а ночью… Я слышала, как ты через окно в комнату забиралась. Где это ты ночью гуляла, а?

   Кайя с трудом подавила испуганный возглас. Замерла на мгновение, затем склонилась к уху Греты и прошептала:

   – Прошу, никому не говори. Иначе ты меня погубишь. Проси у меня что угодно – отдам все, что пожелаешь, только молчи, Грета. Хочешь взять себе мое старое выходное платье? Или… может быть, хочешь новое?

   – Для начала хочу, чтобы ты не останавливалась. М-м-м, да, вот так. Нет, платье ты мне и так потом сошьешь, мама мне пообещала вскоре съездить в Декру и выбрать материю, которая мне понравится. Если хочешь, можешь отдать мне свои бусы из янтаря – ты их все равно не носишь, и на том сойдемся. – Грета хихикнула. – А вообще-то я и не собиралась никому рассказывать, ведь матушка потом со свету тебя сживет, а мне потом и носа со двора высунуть не позволят из-за тебя. Но признайся, Кайя, где ты была?

   – Хотела повидаться со Штефаном. Но потом передумала и вернулась.

   – Сама передумала? Или он не пришел?

   – Прикуси-ка язык, – обиженно огрызнулась Кайя.

   – Ага, угадала! – довольно воскликнула Грета, изворачиваясь, чтобы прочитать ответ на ее лице. – Слушай, сестренка, а давай ему отомстим? Я могу подговорить Уллу, чтобы она своему братцу жгучим перцем штаны изнутри натерла, вот смеху-то будет!

   Кайя не сдержалась и шлепнула Грету пониже спины.

   – Похоже, нам со Штефаном обоим не повезло с младшими сестрами.

   Грета ехидно прищурилась и открыла было рот, чтобы ужалить ее побольнее, но резкий звук заставил их обеих вздрогнуть и повернуть головы к окну.

   Звук повторился – в стекло кто-то бросил маленький камушек. Кайя мигом подскочила к окну и тут же увидела за пышным кустом давно отцветшей «невесты» встревоженное лицо того, кому они только что перемывали кости.

   – Грета, – шепнула она, повернувшись к сестре. – Посторожи-ка дверь. Я должна отлучиться ненадолго.

   – Через окно? – хмыкнула Грета. – Твой женишок, что ли, явился?

   – Мне надо с ним поговорить. Я буду тут, во дворе. Если придет матушка…

   – Я поняла. Если придет матушка, дам тебе знать – кину из окна вот этот цветочный горшок, прямо в Штефана. Все равно он мне никогда не нравился. Штефан, а не горшок.

   Кайя укоризненно покачала головой.

   – Грета…

   – Ступай уже. Нет, постой. Лучше возьми горшок с собой. Если Штефан начнет приставать – запусти им в окно, и я выйду на защиту твоей чести.

   – Чем запустить? – коварно уточнила Кайя. – Горшком или Штефаном?

   Несносная девчонка закрыла лицо подушкой и сдавленно засмеялась.

   Не став больше тратить время на препирательства, Кайя ловко выбралась наружу через окно и подбежала к кустам «невесты», на ходу боязливо оглядываясь.

   – Что ты тут делаешь?

   – Тебя пришел повидать. Как ты, Кайя?

   – Повидать? – она невольно нахмурилась и скрестила на груди руки. – А прощенья попросить не желаешь?

   – За что? – невинно хлопнул глазами Штефан, и Кайя едва не задохнулась от обиды.

   – Как за что? Ты говорил, что будешь ждать меня ночью у реки!

   Он переместил взгляд с ее лица на шею, потом на грудь – и сглотнул.

   – А ты что же, приходила?

   – А ты как думал?!

   – Прости. Я ждал, ждал… и решил, что ты побоялась и уже не явишься.

   Под сердцем у Кайи неприятно царапнуло. Ждал он, как же… Эрлинг сказал, что к моменту ее прихода Штефана уже давно и след простыл. Хотя… кому из них можно верить?

   Похоже, что никому.

   – Ну что? – сердито бросила она. – Повидал? Могу идти? Меня работа ждет.

   – Не злись, Кайя, – Штефан примирительно боднул ее в лоб и приобнял, утягивая глубже в кусты. Она решительно сняла его руку со своей талии, но громко протестовать не стала, боясь привлечь внимание домашних. – Слушай, тут такое дело… Ты уже слышала, что Инга Талле вчера пропала?

   – Как пропала? Куда?

   – Хотел бы я знать. Не вернулась ночью с гуляний домой.

   Кайя потрясенно моргнула и в растерянности покачала головой.

   – Как же так? Ее никто не проводил?

   – В том-то и дело… – глаза Штефана виновато забегали. – Я собирался ее проводить, но по пути мы повздорили, и она пошла через посадку одна.

   Кайя задумчиво изучала взглядом Штефана, не находя, что ответить. Выходит, не так уж и грустил Штефан вчера вечером без нее. Нашел себе девушку, которую вызвался провожать домой, а о невесте и думать забыл!

   Штефан взглянул на нее исподлобья и вновь попытался притянуть к себе.

   – Ну не злись, Кайя! Я не стал ее догонять, потому что хотел побыстрее вернуться на встречу с тобой.

   – Почему же тогда не дождался?

   – Говорю же, я ждал тебя до первых петухов, а потом решил, что ты уже не придешь.

   Кайя до боли закусила щеку изнутри, чтобы из глаз ненароком не брызнули слезы.

   – Так зачем ты явился? Чтобы рассказать мне, как провожал другую девушку?

   – Да нет же! Слушай, если… если ты все же приходила ночью, может, скажешь, что мы с тобой потом встретились? В самом деле, ненадолго же разминулись…

   – Кому я должна это сказать?

   – Ну… дознавателям. – Штефан тяжело вздохнул. – Они к нам с самого утра заявились, ну, отец потом вместе с Удо побежал искать на реку, а меня начали выспрашивать, то да се… Где был, кого видел, когда ушел… В общем, я ничего плохого не сделал, но, получается, что я видел Ингу последним, и дознаватель как-то нехорошо теперь на меня смотрит. Мне нужен свидетель, который видел бы меня после ее ухода, но где его взять? Я ведь ждал тебя у реки один…

   Внутри Кайи взметнулась целая волна противоречивых чувств – обида, возмущение, страх разоблачения, но самым противным из них было недоверие. Да еще эта его гадкая просьба… Неужели он правда не понимает, к чему собирается ее склонить?

   – Штеф, ты хочешь, чтобы я солгала дознавателям? – тихо спросила она.

   Однако Штефан, похоже, так ничего и не понял.

   – Но ведь это будет не совсем ложь! – с жаром ответил он. – Ты ведь сама сказала, что была там. Мы разминулись всего на мгновение!

   – И все же я не видела тебя, – мрачнея, сказала Кайя. – Даже если я солгу, подумай, что станет со мной, когда вскроется правда? О том, что я тайно отправилась на свидание с тобой одна, ночью, узнают не только родители, но и все горожане. Меня будет обсуждать все Заводье!

   – И что? – тряхнул кудрями надо лбом Штефан. – Мы ведь все равно скоро поженимся. Почешут языки немного да и перестанут. А родители и подавно ничего тебе не сделают. Не выставят же тебя за порог, в самом деле!

   Кайя отступила на шаг, ошеломленно качая головой. Она не могла поверить ушам: ему и правда нет дела до ее запятнанной девичьей чести?

   – А как же Грета? Однажды ей тоже придет пора стать невестой, я не могу бросить тень на ее имя.

   – Сколько твоей Грете, тринадцать? – не унимался Штефан. – Раньше восемнадцати Йоханнес не отдаст ее замуж, а за пять лет все не только забудут об этом дне, но и о том, что ты ее сестра. Ну же, Кайя! Помоги мне, и я клянусь, что всю жизнь буду исполнять твои прихоти!

   – Не могу, Штеф, – тихо сказала Кайя, отступив еще на шаг.

   – Но почему?! – едва не взвыл он.

   – Потому что есть человек, который может легко опровергнуть эту ложь. На берегу реки, где я ждала тебя, мне встретился Эрлинг. Он и проводил меня потом до самого дома. И уж он-то наверняка знает, что я не виделась с тобой этой ночью.

   Штефан зло сузил глаза и склонил голову к плечу.

   – Эрлинг? Этот выродок крэггла?

   У Кайи между лопатками пробежал холодок, до того ледяным взглядом прошил ее Штефан.

    – Вот значит, как. Говоришь, шла на встречу ко мне, а сама уже успела спутаться с этим кривомордым солдафоном!

   Кайя, задетая его язвительным тоном, вскинула подбородок.

   – Ни с кем я не спуталась. Он просто не хотел оставлять меня ночью одну и поступил как порядочный человек.

   – Будь осторожна, Кайя, – приглушив голос до шипения, ехидно произнес Штефан. – Вот так находишь себе ночью «порядочного человека» в провожатые, а потом наутро тебя ищут по всем посадкам.

   – Что ты такое говоришь? Он просто…

   – А ведь до появления этого крэггловского ублюдка в Заводье никто не пропадал, – перебил ее Штефан. – Подумай об этом, Кайя.

   Пышные ветки «невесты» шелохнулись, смыкаясь за очертаниями его фигуры, а Кайя еще долго не могла сдвинуться с места. Мысли как будто затормозились, увязли посреди жгучей горечи. Обидно было слышать такие слова от Штефана, но ведь, если подумать, он в чем-то прав: до возвращения Эрлинга в городке не происходило таких странных событий. Да, время от времени случалось такое, что мужики, отведав хмельного пива у Отто, угощали друг друга тумаками, не получив ожидаемого уважения от собутыльника, или какой-нибудь муж поколачивал жену с пьяных глаз, или, наоборот, не в меру бойкая женушка прохаживалась по мужниным плечам сковородкой, но чтобы настоящее злодейство…

   Кайе вспомнились глаза Эрлинга – ясно-серые, добрые, с лучиками смешливых морщинок в уголках, они буквально светились прямотой и честностью. Невозможно представить себе этого человека способным обидеть беззащитную девушку.

   И какая, собственно, разница, чей он сын?

   Взгляд Штефана был другим – мягким, бархатным, обволакивающим, даже немного порочным. Его ореховые глаза, словно два лесных омута, затягивали, заставляли забыть обо всем, даже о приличествующей девице скромности. Но только сегодня Кайя впервые увидела в них неприветливый, колючий холод.

   Она невольно обняла себя за плечи. Правильно ли она поступила, отказав Штефану в помощи? Но ведь солгать она не могла, да и как потом смотрела бы в глаза родителям?

   И как при этом смотрел бы на нее Эрлинг?

   Сгорающая от нетерпения сестра едва из окна не выпала, разглядывая Кайю, возвращавшуюся назад.

   – Ну что? Надеюсь, ты не сплоховала, и одним глазом он уже не видит?

   – Грета!

   – Что, даже не хромает?! – огорченно вздохнула мелкая вредина.

   Хотя мелкой ее едва ли назовешь – в свои тринадцать она была уже одного роста с Кайей и куда крепче телосложением: угадывалась отцовская порода.

   – Мы просто поговорили.

   – Жаль, – разочарованно вздохнула Грета, вновь укладывая голову на подушку и блаженно раскидываясь на постели. – А о чем говорили хоть?

   – Знаешь Ингу, дочку скобянщика?

   – Ну?

   – Она вчера была на гуляньях и не вернулась домой.

   – Да ну? – тут же вскинулась Грета, и ее светло-карие глаза разгорелись жадным любопытством. – Это не та Инга, которая за твоим Штефаном увивалась на мельниковой свадьбе?

   Кайя сердито повела плечом. Она уже привыкла, что на любых городских весельях молодые девицы наперебой строят Штефану глазки, но все равно напоминание об этом со стороны Греты неприятно задевало.

   – И ничего она не увивалась. Просто Штефан общительный и у него много друзей.

   Но Грета явно пропустила эти жалкие оправдания мимо ушей.

   – Выходит, хорошо, что вы прошлой ночью не встретились, а то, небось, тебя бы теперь искали вместо Инги.

   – Фу, Грета! – теперь Кайя рассердилась не на шутку. – С чего ты вообще взяла, что Штефан имеет к этому отношение? Да он просто…

   Она умолкла на полуслове, прислушиваясь: средь бела дня вдруг зазвонили колокола на городской ратуше. Дверь распахнулась, и на пороге появилась встревоженная Ирма. Спешно вытирая руки о передник, сказала:

   – Кайя, собирайся. Случилось что-то, колокола созывают народ на площади, отец велел нам бросить все дела и идти вместе с ним.

   – А я? – возмутилась Грета.

   – А тебе отец велел дома сидеть, за мальчишками присматривать, – шикнула на нее мать. – Николас с Агнетой тоже идут. Поторопись, Кайя.

   Кайе не нужно было повторять дважды. Сердце ее бешено колотилось в груди: неужели Ингу уже нашли? А что, если мертвой?

   А что, если Штефан и впрямь как-то к этому причастен?

***

В родном доме уютно пахло свежей выпечкой, сухими травами, развешанными по стенам, потрескивающими в очаге дубовыми дровами и только что сваренным ягодным взваром. Мать суетилась, выставляя на покрытый праздничной скатертью стол все новые и новые угощения и по очереди подсовывая их Эрлингу, как будто он был способен съесть все разом – наваристую грибную похлебку, запеченные в меду бараньи ребрышки с черносливом, рыбные пироги, томленую с сыром и чесноком брюкву, приготовленные на пару вертуны с творогом, сахарные крендели и орешки в меду. И как только ей удалось приготовить столько всего за короткое утро? Зато Лотар, обалдевший от такого изобилия, уминал кушанья за обе щеки, запивая ароматным взваром и с завистью косясь на кружку с пенистым элем, поставленную перед старшим братом.

   Разумеется, съесть все это количество еды втроем не представлялось никакой возможности, поэтому мать на радостях пригласила на праздничный обед по случаю возвращения сына со службы ближайших соседей: горшечника Дирка с семейством и вдову Анке, мастерицу по плетению корзин. Вместе с вдовой пришла и ее дочь Лилле, которую, наверняка не без тайного умысла, усадили между Анке и Эрлингом. Девица то бледнела, то краснела, боясь оторвать взгляд от своей тарелки. Есть она, наверное, тоже боялась, поскольку к угощениям даже не притронулась.

   – Что же ты ничего не пробуешь, девочка? – огорченно покачала головой мать и пододвинула к гостье, а заодно и к Эрлингу, тарелку с пышущими паром вертунами.

   – Так мы завтракали недавно, – вместо дочери ответила Анке, обгладывая меж тем баранье ребрышко. – Моя Лилле сегодня пирогов напекла – пальчики оближешь! Да ты отведай, Эрл, не побрезгуй! Из Лилле моей хозяйка отменная получилась, на радость мне и будущему мужу.

   Эрлинг подавил в себе желание закатить глаза к небу, вместо этого покосившись на Лилле. Та, казалось, еще ниже опустила лицо, едва не касаясь носом тарелки.

   – Да тут и без пирогов еды на целое войско хватит, – буркнул он не слишком приветливо и, не удержавшись от мелкого хулиганства, вместо нахваливаемого пирога подцепил вилкой мамин творожный вертун.

   Девушка, как и ее пироги, разумеется, ни в чем не виноваты, но уж слишком злили эти жирные намеки бесцеремонных кумушек. Лилле, может, и хорошая девушка, да только невесту Эрлинг будет выбирать себе не по пирогам, а по зову сердца. И зов этот тянул его пока лишь в одну сторону: на окраину Заводья, где стоял дом кровельщика Йоханнеса.

   – Ой, сметану же к вертунам так и не вынесла из погреба! – всплеснула руками мать и подскочила с места. – Да что же это со мной делается, памяти уже совсем не стало!

   – Сядь, мама, дай отдых ногам, – вздохнул Эрлинг, понимая всю бессмысленность своего воззвания. – Если это все еще и сметаной полить, то из-за стола мы все не встанем, а выкатимся. Так-то не только крышу перекрывать придется, но и двери расставлять, чтобы сквозь них протиснуться.

   Сосед Дирк зычно расхохотался, погладил себя по объемистому животу и отхватил себе добрый ломоть рыбного пирога.

   – Твоя правда, парень, дверные косяки у вас малость узковаты. А ты эвона какой здоровяк вымахал, небось, боком в дом-то протискивался?

   – Да это ничего, тут он надолго не задержится, – тут же закудахтала Анке, вытягивая шею, чтобы заглянуть поверх головы дочери Эрлингу в глаза. – Старый Отто сказал, что ты новый дом себе присматриваешь, да, Эрл? Стало быть, о женитьбе подумываешь?

   – Так отчего же ему о женитьбе не думать, – охотно отозвалась мать от входа в подполье. – Уж поди двадцать четыре года сравнялось моему старшему, самое время жену выбирать.

   – Вот и моей Лилле двадцать четыре, тоже еще совсем молоденькая, но ведь сколько всего умеет, как не всякая опытная хозяйка! Все-все у нас в доме сама переделала!

   Мать, перехватив страдальческий взгляд Эрлинга, поспешила скрыться в подполье. От таких разговоров кусок в горло не лез, даже самый нежнейший мамин вертун.

   – Что ж вы сразу-то не сказали! – задорно воскликнул младший братишка, незаметно пихнув Эрлинга локтем в бок. – А у нас в доме как раз работы хоть отбавляй, мама уже забегалась вся. Ваша Лилле сможет нам погреб побелить? Все никак урожай на зиму не спустим, у матери руки до побелки не доходят. И еще нам бы сено на чердак перетаскать. А у меня, как назло, штаны порвались на колене, во-о-от такая дырка, Лилле зашить сможет?

   Анке недобро зыркнула на Лотара, а кончики ушей несчастной Лилле заалели маковым цветом. Эрлинг не сумел сдержать глупый смешок, прикрыл рот ладонью и сделал вид, что громко закашлялся.

   – Мы и сами не безрукие, справимся, – повернувшись к брату и сделав страшные глаза, выдавил он из себя. – А Лилле, как я погляжу, не мешало бы отдохнуть от работы, на гулянья, например, сходить. Что-то я ее вчера не видел на берегу. Может, и жениха бы подходящего себе присмотрела.

   – Это только гулящие на гуляньях себе женихов ищут, – обиженно поджав губы, изрекла Анке. – А Лилле моя девушка порядочная, хвостом вертеть не привыкла, со двора без нужды ни ногой. А ты, Эрлинг, не вдовы ли Хельмы дом покупать собрался? А денег хватит у тебя?

   Эрлинг едва не подавился, сраженный наповал напористой атакой соседушки, и уже открыл было рот, чтобы ее осадить, однако в следующий миг все умолкли, вслушиваясь в необычные для этого времени звуки: громко и тревожно зазвонили городские колокола.

   – Что это? – обеспокоенно вскинулась мать.

   Дирк крякнул, пригладил кончик жесткого уса и на всякий случай подцепил из тарелки еще один вертун.

   – Такими колоколами народ на площади собирают, – со знанием дела провозгласил он и запихнул в себя щедро политый сметаной вертун целиком. – Идти надо.

   – Ох, не к добру это! Не к добру! – запричитала Анке и принялась поочередно осенять защитным знамением то себя, то свою дочь Лилле. – А зачем собирают-то?

   Эрлинг поднялся, малодушно радуясь, что соседкины допросы на тему женитьбы можно прекратить прямо сейчас.

   – А вот пойдем и узнаем.

ГЛАВА 4. Правда и ложь

Лицо городского старосты Бруно Хорна, стоявшего на помосте близ цветочной горки, заметно осунулось от беспокойства. Из-за высокого, почти как у старшего сына, роста и некоторой худобы, он обычно немного сутулился, но сегодня казалось, что на его плечи легла и вовсе непосильная тяжесть. Кайя не могла избавиться от тревоги, вглядываясь в напряженное лицо будущего свекра, в густую россыпь морщинок у темно-ореховых, как у Штефана, но уже слегка выцветших глаз, на опущенные уголки полноватых, но сейчас плотно сжатых и потому казавшихся тоньше губ. Рядом с городским старостой стояли двое людей, одетых в черную форменную одежду – дознаватели из сыскного правления. Оживленное многоголосье горожан, бурно делившихся сплетнями, разом стихло, когда Бруно откашлялся, поднял руку, призывая к вниманию, и принялся говорить.

   – Почтенные жители Заводья, многие из вас уже знают, что в нашем тихом городе случилось кое-что нехорошее. Со вчерашних гуляний не вернулась Инга Талле, младшая дочь нашего скобянщика Удо. Вместе с Удо мы искали ее все утро вдоль берега реки, но не нашли никаких следов. Прошу всех горожан, кто может, присоединиться к поискам Инги и еще раз внимательно осмотреть все улочки города, все окраины, луга, огороды и пастбища, яблоневый сад, посадку, оба берега реки и… кхм… – Бруно с сочувствием покосился на убитого горем Удо, – и саму Солинку. Багры, сети, лодки – у кого что есть, все сносите к реке. Городские дознаватели уже начали проводить беседы со свидетелями. Если девушка не будет найдена до наступления сумерек, прошу всех, кто вчера участвовал в гуляньях или знал Ингу лично, собраться в городской ратуше в зале слушаний на публичную беседу с дознавателями. И прошу молиться Создателю о том, чтобы наша дорогая Инга нашлась поскорее, живой и здоровой.

   На душе у Кайи становилось все тяжелее и тяжелее с каждым словом старосты. Выходит, и правда с Ингой что-то плохое случилось. Неприятным звоночком зазвенела и другая мысль: Штефан признался, что видел Ингу последним, когда они расстались в посадке. А если он солгал, что не причастен к ее исчезновению?

   Она тревожно огляделась, выискивая в толпе кудрявую голову Штефана. Уж очень ей не нравилось то, что он просил ее стать для него свидетелем. Но вместо Штефана она наткнулась взглядом на озабоченное лицо Эрлинга Лархена. Он принялся подавать ей жестами какие-то знаки, но Кайя от волнения ничего не поняла.

   – Ирма, Кайя, ступайте домой и не выходите со двора, пока я не вернусь, – сухо сказал отец и повернулся к Николасу. – Ты со мной?

   – Разумеется, – кивнул дядька. – Только сеть принесу.

   – Папа, я тоже хочу идти искать Ингу, – полная решимости, сказала Кайя.

   Быть может, во время поисков удастся поговорить с Эрлингом? Вечером он наверняка пойдет в ратушу на дознание, нужно выяснить, собирается ли он говорить правду об их встрече?

   Но отец нахмурил брови и выразительно посмотрел Кайе в глаза.

   – Ступай. Домой.

   Кайя упрямо сжала губы, но открыто перечить отцу не стала. Так или иначе, на слушания в ратушу она пойдет непременно, и даже разрешения спрашивать не будет.

   Должна же она выяснить, что там в конце концов случилось!

***

Хороших новостей вечер не принес. Пропавшую Ингу искали повсюду, Эрлинг весь день почти не вылезал из холодной воды, обшаривая каменистое дно реки и отчаянно надеясь, что не наткнется на страшную находку. К сумеркам, даже несмотря на свою выносливость, он уже совершенно продрог и появлению обеспокоенной матери, принесшей ему сухую одежду и горячу похлебку, несказанно обрадовался.

   Вечером вновь зазвонили колокола. Люди, мрачные и уставшие после тщетных поисков, потянулись к ратуше. В зале слушаний горожан набилось битком: явилась не только молодежь из Заводья, гулявшая вчера на игрищах, но и слободские, да и просто любопытные горожане, заглянувшие полакомиться свежей порцией слухов и сплетен.

   Дознаватели по очереди вызывали то одного, то другого свидетеля. Эрлинг внимательно слушал эти беседы, сопоставлял со своими наблюдениями, и картинка при этом складывалась все неприятнее для одного человека: старшего сына старосты Штефана Хорна.

   Ингу, младшую дочь скобянщика, вчера он узнал не без труда: когда Эрлинг отправлялся на службу в королевское войско, девчонке не исполнилось и пятнадцати. И, что самое неприятное, среди вчерашних девиц, которые уходили с гуляний в компании Штефана, он действительно припомнил ту самую девушку, которую Штефан с хохотом таскал на плечах, шутливо выпрашивая поцелуи.

   Молодые девицы одна за другой давали ответы дознавателям: да, дошли вместе до посадки, потом долго спорили, в какую сторону идти сперва, потом разделились. Штефан с Ингой свернули в посадку к оврагу, и больше их никто видел.

   Эрлинг то и дело поглядывал на Штефана и его родителей. Сынок старосты играл желваками на скулах и кусал губы – явно нервничал. В глазах его матери, госпожи Эльзы, сквозь без конца льющиеся слезы читался искренний страх. Староста молчал, все плотнее сжимая губы; между его серебрившихся сединой бровей залегли глубокие складки. Не было сомнений, что ему неприятно слышать то, что открывалось на слушаниях о его сыне.

   Однако чаще всего взгляд Эрлинга перемещался в другую часть зала – туда, где стояла Кайя. Кровельщик Йоханнес, наверняка тоже уставший после долгих поисков Инги, стоял посреди человеческого моря, как скала, на полголовы возвышаясь над остальными горожанами, и крепко держал старшую дочь за руку. Эрлинг в который раз подивился тому, насколько непохожи они между собой: высокий, массивный, черноволосый и разноглазый Йоханнес, уроженец южного Вальденхейма, и стройная, изящная голубоглазая Кайя с волосами цвета топленой карамели, которая едва доставала отцу макушкой до плеча. Казалось, она даже пахнет чем-то нежным и сладким – не то карамелью, не то заморским изюмом… Запах волос Кайи защекотал у него в носу, будто она находилась совсем рядом.

   Вопреки его ожиданиям, Йоханнес не подходил к будущим родственникам, чтобы выразить поддержку, стоял в стороне. Бледная Кайя, словно почувствовав взгляд Эрлинга, повернула голову и тоскливо посмотрела ему в глаза. Он тут же растворился в ее взгляде, позабыв обо всем: о пропавшей Инге, о том, как продрог сегодня в реке, о том, что эта девушка с карамельными волосами – чужая невеста…

   Влюбился, понял Эрлинг. Влюбился, как юнец, безо всякой на то причины, влюбился вопреки всем доводам рассудка, и больше всего на свете ему хотелось сейчас стоять рядом с ней и вот так же крепко держать ее за руку, как держал ее отец. Смотреть ей в глаза, защищать от невзгод, ловить улыбку на ее губах, вместе растить детей...

   Вызвали Штефана, и все взгляды вновь обратились к помосту. Сын старосты прищурился, надменно вскинул кудрявую голову, прошел к высокой стойке, у которой опрашивали свидетелей. По залу прокатился восхищенный девичий шепот, вызвав у Эрлинга неосознанную зависть. Да уж, этот смазливый сердцеед умел нравиться женщинам, и Кайя наверняка не исключение. Эрлинг вздохнул. Наплачется с ним бедняжка, ох, наплачется…

   – Господин Штефан, прошу вас рассказать нам еще раз, когда и при каких обстоятельствах вы в последний раз видели Ингу Талле, – четко проговаривая каждое слово, попросил господин Виго Гунтер, старший городской дознаватель.

   В зале слушаний мгновенно воцарилась звенящая тишина.

   – Вчера вечером, после гуляний, когда пошел ее провожать.

   – Где вы расстались?

   – В посадке, у начала оврага.

   – Когда это случилось?

   – Задолго до того, как пропели первые петухи.

   – Она ушла одна?

   – Одна, господин дознаватель.

   – Почему же вы не проводили ее, как собирались?

   Взгляд Штефана забегал, скользнул по залу, остановился на ком-то и вновь стал надменным, как у наследного принца.

   – В пути мы повздорили, и потому Инга расхотела, чтобы я ее провожал.

   – И что же вы делали дальше?

   – Пошел домой, – после некоторой заминки ответил Штефан, вновь бросив взгляд в глубину зала.

   – Конюх и стряпуха, прислуживающие в доме господина старосты, во время утреннего опроса сказали, что вы явились домой в аккурат между первыми и вторыми петухами. Сегодня, как все мы слышали, они подтвердили свои слова. Слишком много времени, чтобы добраться от посадки до вашего дома. Где вы находились все это время, господин Хорн?

   Штефан скрипнул зубами и вновь бросил обеспокоенный взгляд на зал.

   – Провожал домой другую девушку.

   По толпе горожан прокатился возбужденный ропот, и все головы, к неудовольствию Эрлинга, разом повернулись в сторону несчастной Кайи. Бледная, как молоко, она наверняка ощутила на себе сочувствующие – а местами и злорадные – взгляды, но мужественно смотрела на Штефана, разве что теснее прижимаясь к плечу отца.

   – Какую девушку? – вкрадчиво поинтересовался дознаватель.

   – Не могу сказать, господин Гунтер. Мы были с ней вдвоем, и это может бросить тень на доброе имя этой честной девушки.

   В толпе вновь оживленно зашушукались, обсуждая новую пикантную подробность. Эрлинг лишь покачал головой. Разумеется, он не видел ничего предосудительного в том, что Штефан проводил какую-то девушку домой, вот только слишком уж много девушек оказалось возле него в тот вечер, и Кайе наверняка неприятно все это слышать.

   – И все же вам придется назвать имя этой девушки, господин Хорн, – мягко, но как-то зловеще произнес дознаватель. – Вы ведь понимаете, чем рискуете? Инга Талле пропала после того, как вас видели с ней в последний раз. Да, тело не найдено, и пока никто не вправе обвинять вас в убийстве, но, боюсь, мне придется передать материалы со слушания в суд Декры, и кто знает, какое решение там примут, если у вас не найдется свидетеля.

   – Найдется! – раздался из зала дрожащий девичий голос. – Штефан был со мной все это время.

   Общий ропот рассыпался на разрозненные ахи и вздохи. Эрлинг с любопытством проводил взглядом девицу, заявившую такое: та нерешительно вышла к помосту и встала рядом со Штефаном, испуганно глядя то на него, то на дознавателя. Эту девушку Эрлинг узнал сразу: Дагмар, дочь аптекарши Марики. Злые языки поговаривали, что Марика, приехавшая в Заводье много лет назад с ребенком на руках одна, без мужа, на самом деле прижила свою дочь невенчанной, и до сих пор некоторые горожане подчеркнуто сторонились их обеих. Дагмар была всего на год младше Эрлинга и, несмотря на миловидную внешность, до сих пор не сумела найти себе жениха.

   – Назовите свое имя, – потребовал дознаватель.

   – Дагмар Нидриге, – произнесла она тихим, дрожащим от волнения голосом.

   В зале мгновенно воцарилась тишина: публика явно не ожидала такого поворота событий и уже предвкушала любопытное действо, которое можно будет вволю обсуждать в ближайшие несколько недель.

   – Так что же вы видели, госпожа Дагмар? – елейно переспросил господин Гунтер. – Расскажите нам.

   – Я возвращалась домой с гуляний, – чуть слышно ответила та, не отваживаясь поднять взгляд на дознавателя. – И увидела Штефана и Ингу в посадке.

   – Вы возвращались домой одна? – прищурившись, уточнил господин Гунтер.

   – Да, – еще тише сказала Дагмар, покосившись на мать.

   – Почему не в компании подруг?

   – У меня нет подруг, господин.

   – А почему вы шли через посадку, а не напрямик к своему дому?

   Дагмар испуганно вытаращила на дознавателя глаза и несколько раз моргнула, будто готовая вот-вот расплакаться.

   – Не хотела идти в толпе, – наконец произнесла она.

   – Ну, предположим, – недоверчиво протянул дознаватель. – Что случилось потом, когда вы встретили Ингу и господина Хорна?

   – Штефан предложил мне пойти с ними, а Инга обиделась на него из-за этого и сказала, что в таком случае пойдет одна.

   – И что на это ответил господин Хорн?

   – Попросил ее одуматься, но она не послушалась и ушла.

   – А что сделали вы?

   – Мы отправились через посадку в сторону дороги, к моему дому.

   – Что же вы делали дальше?

   – Дальше… – Дагмар сглотнула и испуганно взглянула на дознавателя. – Мы…

   – Я вас не слышу, милочка.

   – Мы заговорились, зашли к нам во двор и еще некоторое время… беседовали вместе, – произнесла она совсем тихо.

   Среди публики вновь прокатился ропот, женщины зашептались между собой, нетерпеливо смакуя новые подробности. Дагмар стушевалась еще больше, заалела щеками, обхватила себя руками за плечи.

   – Сколько времени вы беседовали? – вкрадчиво уточнил дознаватель.

   – Точно не могу сказать, господин Гунтер, - пролепетала она. – Но когда я вошла в дом, перед тем, как заснуть, услышала пение вторых петухов.

   – Хм. – Дознаватель задумчиво коснулся пальцами подбородка. – Как я могу знать, что вы не лжете?

   – Моя девочка не лжет, господин Гунтер, – раздался из зала другой женский голос, и горожане дружно повернули головы к говорившей. Эрлинг узнал голос матери Дагмар, аптекарши Марики. – Она говорит чистую правду. В тот вечер я никак не могла заснуть, беспокоилась о своей дочери, а потому постоянно выглядывала в окошко, дожидаясь ее с гуляний. Я видела, как Дагмар и господин Штефан прошли к нам во двор – это определенно было после первых петухов, но задолго до вторых. Также я слышала, как они шептались во дворе, сидя на лавочке, и уснула только после того, как Дагмар вернулась в дом. Она думала, что я сплю, а я не стала ее бранить. Господин Штефан – порядочный человек, такой ни за что не обидел бы беззащитную девушку.

   – Хм, – вновь задумался дознаватель. – Вы поклянетесь Создателем, что говорите правду?

   – Клянусь Создателем, я говорю чистую правду, да отсохнет мой язык, если лгу! – громко произнесла Марика.

   Дагмар дрожащим голосом повторила клятву.

   – Что ж, в таком случае, господин Хорн и госпожа Нидриге, благодарю вас за то, что ответили на вопросы дознания. Вы свободны.

   Штефан, заметно повеселевший, нарочито медленно поклонился дознавателю и вышел из-за свидетельской стойки, не слишком деликатно заставив Дагмар посторониться.

   – Благодарю, господин Гунтер. Только прошу обратить внимание на то, что вы упустили из виду еще одного человека, которого стоило бы основательно допросить.

   – Какого человека? – прищурился обвинитель.

   – Эрлинга Лархена.

   Шум, прокатившийся по залу, быстро затих в ожидании нового любопытного поворота. Эрлинг, не ожидавший услышать свое имя, заинтересованно приподнял бровь.

   – Что вы хотите нам сказать, господин Хорн?

   – Подумайте сами. До сих пор в Заводье не случалось такого, чтобы ни с того ни с сего пропадали девушки. Но именно вчера сюда явился Эрлинг Лархен. Человек, шесть лет обучавшийся убивать людей.

   Эрлинг невольно хмыкнул. Так вот, значит, как называется теперь служба в королевском войске?

   – Продолжайте, господин Хорн.

   – Он пришел на гулянья, и многие видели его там. Только вот есть ли свидетели, которые видели, как он уходил с реки?

   Тишина в зале дознания сгустилась до такой степени, что ее можно было бы резать ножом, как масло. Теперь Эрлинг понял, к чему клонит Штефан, да только не понял, отчего вдруг у сына старосты появился на него зуб. Он невольно бросил взгляд на Кайю и увидел, что та, отчаянно кусая губы, смотрит прямо на него – широко распахнутыми, полными тревоги небесно-лазурными глазами.

   – В самом деле, – Виго Гунтер оглянулся в сторону зала. – Кто-нибудь видел, когда ушел в тот вечер господин Лархен?

   Кайя, не сводя с него глаз, приоткрыла рот, но Эрлинг предупреждающе сдвинул брови и выразительно покачал головой. А затем, повернувшись к дознавателю, громко сказал:

   – Никто этого не видел, поскольку я уходил последним.

   Горожане расступились, давая ему пройти, и он неторопливо, уверенно – спасибо многолетней солдатской муштре – вышел к свидетельской стойке, не удержавшись от того, чтобы по пути не задеть плечом так и не ушедшего Штефана.

   – Так значит, вы тоже вчера были на гуляньях, господин Лархен?

   – Был.

   – Отчего же не сказали об этом?

   – Днем я узнал о пропаже Инги на площади, потом весь день провел в поисках. Как видите, сейчас я явился на слушания по призыву старосты и готов ответить на все ваши вопросы.

   – Хорошо. Тогда ответьте на первый: вы видели вчера Ингу Талле?

   – Видел. Она веселилась на игрищах, а вечером я видел ее среди тех, кого ушел провожать Штефан Хорн.

   – Вы помните, когда они ушли?

   – Задолго до полуночи.

   – Дагмар Нидриге вы тоже видели среди этих девушек?

   Эрлинг на миг замешкался, вспоминая.

   – Нет, Дагмар я с ними не видел.

   – Ну, предположим. Вы сказали, что ушли с реки последним. Во сколько вы вернулись домой?

   – Я вернулся не домой, а в харчевню старого Отто. Примерно между первыми и вторыми петухами.

   – Что вы делали все это время и почему ждали так долго?

   – Я вспотел во время игрищ и хотел искупаться в реке без лишних глаз. Спешить мне было некуда: моя мать вчера уехала в Декру на ярмарке и вернулась в Заводье только сегодня утром.

   – Кто-нибудь видел вас между полуночью и вашим возвращением в харчевню?

   Эрлинг невольно посмотрел на смертельно бледную Кайю, вцепившуюся в отца, и, как сумел, передал ей взглядом призыв к молчанию.

   – Нет. Все это время я был один.

   – Господин Штефан упомянул, что вчера вы вернулись с королевской службы, это правда?

   – Правда.

   – Вы убили Ингу Талле?

   Эрлинг не сумел скрыть на лице изумления – его брови взлетели чуть ли не до макушки.

   – Разумеется, нет.

   – Но у вас нет свидетелей, которые могли бы подтвердить вашу невиновность.

   – Это так, господин Гунтер, – спокойно кивнул Эрлинг. – Как нет и свидетелей, способных подтвердить обратное. Кроме того, тело Инги до сих пор не найдено. Быть может, она вовсе не мертва.

   Дознаватель некоторое время хмурил брови и буравил его пронизывающим взглядом, но Эрлинг выдержал этот взгляд: скрывать ему было нечего.

   Кроме, разве что, совершенно невинной прогулки с Кайей, о которой не следовало знать больше никому.

   – Благодарю, господин Лархен, – сквозь зубы процедил дознаватель. – Вы свободны. Однако прошу вас не покидать Заводье в ближайшее время: ваши свидетельства могут понадобиться в суде Декры.

   Эрлинг учтиво поклонился – по-солдатски, не сгибая спины, и вышел из-за свидетельской стойки. Взгляд помимо воли снова метнулся в сторону Кайи – ее искусанные губы пылали ярким цветом, а широко распахнутые глаза влажно блестели в тусклом свете масляных ламп. Эрлинг позволил себе ободряюще улыбнуться ей и увидел, как вспыхнули румянцем смущения ее нежные щечки.

ГЛАВА 5. Тени на небе, тени на земле

Несмотря на прошлую бессонную ночь, этой ночью Кайя снова спала плохо. Ей снилось что-то нехорошее: она будто бы продиралась сквозь густые ветви деревьев, так и норовившие оплести ей руки и ноги, подобно змеям; холодный ветер бросал в лицо обжигающую россыпь замерзших капель дождя; синеватый свет луны тускло освещал ей путь, в конце которого лежала мертвая Инга, безмолвно тянувшая к ней скрюченные пальцы. В широко распахнутых глазах мертвой девушки застыл ужас, а над ее телом Кайя различила смутные очертания склоненной мужской фигуры… И проснулась вся в холодном поту, обнаружив, что во сне сбросила с себя одеяло, и поэтому совершенно замерзла у распахнутого настежь окна.

   Едва дождавшись рассвета, она устроилась у окошка вышивать. Работы осталось всего ничего, и Кайя планировала к обеду закончить, а потому просидела, не вставая, пока узор не начал двоиться в глазах. Она потянулась, прогнув затекшую спину и болезненно сведя лопатки. Стоило бы пройтись, чтобы размяться хоть немного, а заодно, быть может, помочь мачехе и Грете с обедом. Но, выйдя в кухню, услышала за приоткрытой входной дверью доносящиеся со двора мужские голоса и замерла, прислушиваясь.

   Первый голос принадлежал отцу, а вот обладателем второго, низкого, с характерной хрипотцой, оказался отнюдь не дядька Николас, а Эрлинг Лархен. Голос этот странным образом отозвался в груди Кайи, заставив сердце забиться чаще – и от неясной тревоги, и словно в ожидании… чего? Этого она и сама не сумела понять.

   Быстро оглянувшись, она приметила у стола полное почти до краев помойное ведро, подхватила его и как ни в чем не бывало направилась к выходу.

   – …так и есть, почтенная госпожа Хельма доверила мне продажу своего дома в Заводье. Если и впрямь желаешь присмотреться, приходи после обеда, вместе сходим поглядим, – говорил отец, глядя на гостя с некоторой прохладцей.

   – Непременно зайду, – воодушевленно ответил Эрл, по-свойски облокотившийся на плетень. – Я уже видел его издали, но ваши советы мне точно не помешают.

   Заметив Кайю на пороге дома, он улыбнулся еще шире и расправил и без того широкие плечи. Кайя только хмыкнула, несмотря на мрачное настроение, – ох уж он и любитель покрасоваться! Хотя сегодня Эрлинг и впрямь казался ей почти симпатичным. Может быть, все дело в его широкой, простодушной улыбке?

   Невольно скользнув по нему оценивающим взглядом, Кайя отвела глаза, прошла мимо отца к калитке и деловито выплеснула помои в сточную канаву.

   – Дом и в самом деле неплох, построен на совесть, – продолжал рассказывать Эрлу отец. – Правда, крышу над северной стеной перекрыть бы стоило. Впрочем, это ерунда, до зимы успеется. Главное, чтобы дом по душе пришелся, а там и цену обговорим. Почтенная Хельма охотно пойдет на уступки, если потребуется.

   – Не потребуется, за деньгами дело не станет, – вновь похвалился Эрл, не сводя с Кайи прожигающего взгляда. – Доброго здоровья тебе, Кайя! Как поживаешь?

   – И тебе не хворать, – отозвалась она. – Живу вот потихоньку, твоими молитвами.

   Заметив скупую ухмылку отца, затерявшуюся в густой бороде и усах, она смутилась – пожалуй, при родителе стоило бы быть с гостем повежливее.

   Особенно после того, как вчера он спас ее от позора.

   – Сам-то как? – поспешила она проявить запоздалую любезность.

   – Ну ладно, вы тут побеседуйте покамест, а мне еще черенок к лопате до обеда приладить надо, – засобирался отец и напоследок строго поглядел на Кайю. – Со двора ни шагу, поняла?

   – Поняла, – отмахнулась Кайя и зачем-то перехватила пустое ведро другой рукой, искоса глянув на Эрла.

   – Злишься? – заулыбался тот еще шире.

   Она посмотрела на него с удивлением.

   – С чего бы?

   – Ты ж меня вроде видеть не хотела.

   Кайя опасливо оглянулась – успел ли достаточно далеко отойти отец? – и тише ответила:

   – Я ведь уже просила прощения. До скончания века попрекать меня будешь?

   – Не буду, – усмехнулся Эрл, глядя на нее с такой откровенной нежностью, что она смутилась.

   – Послушай, Эрл. Почему ты вчера на слушаниях не сказал, что мы с тобой виделись в тот вечер?

   Мальчишеская улыбка сошла с его лица, и оно тут же сделалось взрослее, серьезнее.

   – Мы ведь договорились молчать, чтобы не давать повода пересудам. Слышала ведь, как вчера перемывали кости бедной Дагмар?

   Кайя слышала, и от того душа была не на месте. Только вчера до нее в полной мере дошло, как безрассудно она поступила, согласившись на ночное свидание со Штефаном. Да если бы она, как Дагмар, объявила прилюдно о том, что Эрлинг провожал ее ночью домой, то Ирму наверняка хватил бы удар, а отец, пожалуй, всю оставшуюся жизнь смотрел бы на нее с укоризной. И еще неизвестно, что сказали бы родители Штефана, не говоря уже обо всех остальных жителях Заводья.

   – Спасибо тебе, – пробормотала она, чувствуя к Эрлингу искреннюю благодарность. – Но если дело дойдет до суда в Декре, знай, что я расскажу им правду.

   – Нет нужды, – покачал головой Эрлинг. – Пока не станет очевидно, что это именно убийство, никто не сможет меня осудить. Меня больше тревожит другое: Инга ведь и в самом деле пропала. Как думаешь, Дагмар сказала дознавателям правду?

   Кайя до боли закусила губу, опустила взгляд и покачала головой.

   – Не знаю, Эрл. Вчера, еще до того, как зазвенели колокола, ко мне приходил Штефан и просил меня сказать дознавателям, что мы с ним все-таки встретились в ту ночь и что это он провожал меня до дома.

   Брови Эрлинга удивленно взмыли вверх.

   – И что ты ответила?

   – Разумеется, отказалась. Я не смогла бы солгать дознавателям. Но как думаешь, почему Штефан об этом просил? Если бы он в самом деле встречался с Дагмар, у него не было бы нужды просить моего заступничества.

   Эрл нахмурился, пытливо вглядываясь в лицо Кайи.

   – Не нравится мне все это. Штефан вроде бы твой жених? Насколько хорошо ты его знаешь? Ты уверена, что в самом деле хочешь за него замуж?

   Она открыла было рот, но тут же и закрыла его, не найдясь с ответом. Почему-то вдруг охватил жгучий стыд – именно перед ним, перед Эрлингом, за то, что она вот-вот станет женой Штефана, который нарочно его оговорил перед дознавателями, прекрасно зная, что Эрлинг не виновен!

   – Кайя! – послышался из дома окрик Ирмы. – Ты долго еще там будешь стоять? Обед уже готов, а подавать, как обычно, кроме меня некому!

   – Прости, – спохватилась Кайя, вновь подхватив пустое ведро. – Я должна идти.

   – Постой!

   Эрлинг пошарил в кармане и достал оттуда небольшой холщовый мешочек – в таких старик Отто продавал заморские специи в своей лавке. Кайя послушно подставила руку и с любопытством взвесила мешочек на ладони.

   – Что это?

   – Потом поглядишь, – вновь улыбнулся Эрл. – Ну, я пойду, а после обеда снова зайду к твоему отцу. Будем смотреть дом вдовы Хельмы, который ты мне присоветовала.

   Он игриво подмигнул ей и снял руки с плетня – забор при этом жалобно скрипнул. Ну еще бы, этакую-то громадину подпирать, как только не рухнул?

   Уже после обеда, управившись вместе с Гретой с грязной посудой и выметя в кухне пол, Кайя зашла в комнату, чтобы сесть за шитье, и в кармашке фартука нащупала холщовый мешочек, подаренный Эрлингом. И как это она умудрилась забыть о нем, едва только сунула в карман?

   Потянув за завязку, она распустила мешочек, на мгновение замерла и невольно улыбнулась: мешочек был доверху набит ее любимым лакомством – дорогущим баргутанским изюмом. Она не удержалась, поднесла его к лицу и вдохнула сладковато-терпкий аромат сморщенных золотистых ягод. В этот короткий миг настоящей, по-детски искренней радости Кайе подумалось: а Эрл все-таки внимательный человек. В отличие от Штефа, который, как ни обидно признавать, ни разу не баловал ее подобными милыми мелочами.

***

Дом над живописным заливом реки Солинки понравился Эрлингу с первого взгляда. Сложенный из светлого речного камня, легкого и чуть пористого, он выглядел не только добротным и надежным, но и нарядным, однако это было не главным его достоинством. Южную сторону, обращенную на реку, в погожие деньки от рассвета до заката заливало солнцем, наполнявшим через большие окна теплом и светом просторную гостиную и комнату по соседству, которую Эрлинг уже мысленно отвел под мастерскую, а также уютную спальню, расположенную на втором этаже под двускатной крышей.

   С этой стороны располагался задний вход в дом, к которому вел перекинутый через ручей широкий каменный мост. Здесь же, под широкими южными окнами, зеленела давно не кошенная лужайка, с которой открывался изумительный вид на тихий речной залив.

   Окна верхних комнат выходили на запад и восток. Комнату возле спальни, подумалось Эрлингу, можно приспособить и для гостей, если таковые пожелают остаться на ночь, а со временем устроить здесь детскую… При мысли о детях у него сладко заныло под ложечкой – сколько их будет? Мальчики или девочки? Кто будет их мамой?

   Разумеется, сейчас он не представлял себе, что сможет назвать женой какую-то другую девушку, кроме Кайи. Дерзкая красавица с волосами цвета топленой карамели и губами нежными и манящими, словно лепестки дикой розы, она сумела так глубоко пробраться в его голову, что даже при мысли о ней у него захватывало дух. Красавица, со вздохом напомнил себе Эрлинг, которая уже назвалась чужой невестой и на него смотрела не иначе как на досадную помеху… И почему он не решился покинуть службу в королевском войске хотя бы на годик раньше?

   – Вон там только балки опорные заменить да крышу перекрыть, – приговаривал Йоханнес, по-хозяйски рассматривая пустой дом, пока мама придирчиво разглядывала кухню, в особенности большую печку. – Еще стоило бы дымоход переложить, чтобы тепло доходило до обеих комнат наверху. А вон там, у северной стены, есть выход в подполье прямо из дома, Хельма там держала ледник, незаменимая вещь летом.

   Эрлинг кивал, соглашаясь. Старина Йоханнес хорошо знал свое дело, почему бы не довериться его мнению?

   – Наверное, и окна стоит заменить? – уточнила мама, проводя пальцем по большим кусочкам непривычно прозрачного стекла, вставленным в аккуратную решетчатую оправу с крупным рисунком. – Слишком уж тонкие, не будет ли зимой холодно?

   – Окна менять не советую, – покачал головой Йоханнес. – Это новое стекло, оно тоньше и легче, но прочнее и лучше держит тепло, и при этом пропускает много света. Для таких больших окон в самый раз, попомните мои слова.

   – Что ж, пойду осмотрю сарай и колодец, – поджав губы, сухо сказала мама, не доверявшая новомодным веяниям. – Да еще на огород поглядеть надо, не сухая ли там земля. А ты тут все внутри внимательно рассмотри, Эрлинг, нет ли где влаги или, чего доброго, плесени. Как-никак, тебе жену в этот дом приводить да детей тут растить.

   Мама неторопливо проследовала мимо них с Йоханнесом, всем своим видом давая понять, что не позволит сыночку совершить необдуманную покупку и осмотрит тут все до последней доски в заборе. К своему стыду, Эрлинг вздохнул свободней, когда она ушла. И приспичило же ей опять завести свою излюбленную песню о женитьбе!

   – Так ты уж и невесту успел себе присмотреть? – не преминул поддеть его Йоханнес, пряча ухмылку в бороде. – Быстрый же ты парень, как я погляжу.

   – Не успел, – буркнул в ответ Эрлинг. – Вот дом куплю, до ума доведу, а там и посмотрим.

   – Ну, что ж, в Заводье много девиц на выданье, будет из кого выбрать.

   – Много-то много. Да только жаль, что ни одна из них не похожа на вашу Кайю, – вздохнул Эрлинг.

   Йохан посерьезнел, в его разномастных глазах промелькнул холодок.

   – Тебе что же, моя Кайя приглянулась?

   Эрлинг с достоинством выдержал его взгляд, не чувствуя за собой вины.

   – Приглянулась, скрывать не стану.

   – Ты лучше в другую сторону гляди, Эрл, – сухо посоветовал Йохан. – Кайю вот-вот посватает за себя Штефан Хорн.

   – Но ведь еще не посватал? – упрямо вскинул голову Эрлинг. – Или, может быть, дело в том, что сын старейшины для вас более выгодная партия, чем сын простой вдовы?

   Или сын крэггла, хотелось сказать ему в сердцах, но он благоразумно сдержался. Уж в чем Йоханнес точно не виноват, так это в происхождении Эрлинга и в том, что крэгглов, как чистокровных, так и полукровок, в Малом Королевстве недолюбливали.

   Отец Кайи, прожигая его испепеляющим взглядом, скрипнул зубами, хрустнул шеей, но все же качнул головой.

   – Дело не в этом, Эрл. Госпожа Вильда – уважаемая женщина. Я не знал твоего отца, но уверен, что в мужья себе твоя мать выбрала бы только порядочного человека. Просто Кайя влюблена в Штефана, она уже и наряды примеряет себе на свадьбу. Мне бы не хотелось, чтобы ты чем-нибудь ее огорчил.

   – А если Кайя вдруг поменяет свое решение? – вскинул бровь Эрлинг, чувствуя, как накаляется вокруг воздух. – Тогда что?

   Смотреть на Йоханнеса сверху вниз, как на большинство прочих людей, не получалось: кровельщик был одним из немногих горожан, не уступавшим ему в сложении и росте.

   – Я ни за что на свете не стал бы неволить Кайю в ее выборе, – сурово сказал Йохан. – За кого она захочет, за того и пойдет замуж. Вот только с чего бы ей менять решение?

   – Хотя бы с того, что Штефан не на одну только Кайю смотрит, как выяснилось вчера в ратуше, – задетый за живое холодным тоном кровельщика, брякнул Эрлинг.

   В зеленом глазу Йоханнеса отразился уже не холод, а самый настоящий лед.

   – Дело молодое. Пока поглядит, а как только женится – перестанет. А вот тебе и впрямь стоит вести себя осмотрительней.

   – Вы о чем? – нахмурился Эрлинг.

   – Слишком уж ты любишь ночные прогулки в одиночестве, – глядя на него в упор, с явной угрозой в голосе сказал Йохан. – А мы ведь так и не знаем, куда делась Инга.

   – И правда. Лучше бы ей найтись, – спокойно выдержав его неприветливый взгляд, ответил Эрлинг. – Дом этот определенно мне по душе, и откладывать покупку я не намерен. Составим бумаги?

***

Отец приложил ладонь к глазам козырьком и, щурясь, посмотрел на небо.

   – Тучи с севера натягивает. К обеду накроет дождем. Не успеем перетащить сено.

   Кайя с любопытством проследила его взгляд. Тучи действительно нависли над вершинами гор, настойчиво пытаясь пробиться к Заводью, но наталкивались на защиту в виде теплых воздушных потоков, несущихся с юга. Играть с ветром не составляло для Кайи особого труда, вот только и меру следовало знать. Если над Заводьем круглый год удерживать безоблачное лето, волей-неволей горожане примутся искать среди себя ведьму и верить в наведенную на город порчу.

   – Успеем. Польет только к вечеру, – возразила она уверенно.

   Отец покосился на нее с подозрением. В последние годы они частенько спорили друг с другом на погоду, и Кайя неизменно оказывалась в выигрыше, вопреки всем законам природы и логики. Иногда ее охватывал стыд: отец-то на самом деле умел безошибочно определять скорую перемену погоды, но разве она могла позволить ему выиграть?

   В этот раз отец предпочел поверить ей сразу, только хитро прищурился.

   – Что ж, если окажешься права, с меня кагат изюма.

   О том, что случится, если она проиграет, он даже не заикнулся. Кайя удовлетворенно кивнула и принялась собирать корзинку с едой для дневного перекуса.

   Все семейство, включая маленьких сыновей Николаса и Агнеты, отправилось на луг, чтобы до вечера перетаскать как можно больше кормового сена на сеновал. Кайе такая работа была в радость. Запах ароматной сухой травы с примесью луговых цветов приятно щекотал ноздри, заставляя позабыть обо всех тревогах и возвращая мысли в беззаботное детство. В теплые дни позднего лета отец всегда катал ее, маленькую, на своих широких плечах, подбрасывал в воздух и позволял приземлиться в мягкое душистое сено, словно в уютную колыбель. Маленькая Кайя хохотала и дрыгала ногами, требуя еще, еще и еще! Отец смеялся в ответ, и его чудесные разноцветные глаза, щурясь от солнца, светились искренней радостью.

   Кайя, опершись на вилы, украдкой поглядела на отца, поймала его взгляд, улыбнулась и получила в ответ такую же теплую улыбку. Как жаль, что теперь нельзя так, как раньше… И как она сможет покинуть родной дом и переехать в чужой, пусть даже и к Штефану? Она с трудом могла представить, каково это будет – начинать день с завтрака без отеческого благословения, ложиться в постель без родительского поцелуя в лоб.

   Она поправила выбившиеся из-под платка пряди волос и опрокинула полные сена вилы на телегу.

   – Трогай!

   Возницей сегодня впервые доверили быть Иво, а оттого братец непомерно важничал и забавно хмурил брови, густые и темные, как у отца. Грета едва успела запрыгнуть на задок телеги, как смирный и послушный Огонек принялся переступать крепкими ногами, волоча за собой полный доверху воз.

   К вечеру, когда стогов на лугу уже не осталось, Кайя отпустила южные ветра, позволяя им лететь куда вздумается, и дождевые тучи, почуяв свободу, ринулись в атаку на Заводье.

   – Все, это последний воз, – морщась, разогнулся отец и с легким прищуром поглядел на небо. – Скоро уже польет, собираемся домой.

   Кайя и сама посмотрела на небо, будто не знала, что за сражение там, наверху, происходит. Тучи действительно быстро заволакивали ясную, прозрачную лазурь, но на душе вопреки всем было почему-то хорошо и солнечно. Быть может, от работы на свежем воздухе?

   В теле чувствовалась приятная ломота. Кайя знала, что завтра она превратится в докучливую боль в мышцах, но сегодня это ей не мешало. Надо будет, пожалуй, попросить Грету растереть ей спину и руки согревающей мазью…

   Стемнело мгновенно, и вскоре за шиворот стали падать первые капли дождя. Иво, умница, догадался пригнать назад пустую телегу, поэтому все семейство в тесноте, да не в обиде прикатило во двор с ветерком, к счастью, не успев вымокнуть до нитки.

   Все проголодались, но о том, чтобы затевать полноценный ужин, не могло быть и речи. Отец наскоро растопил печку, чтобы просушить мокрую одежду, Грета приставила на плиту сковороду, чтобы быстро поджарить яичницу с солониной, Ирма суетливо захлопотала на кухне, выставляя на стол холодные пироги и квашеную капусту из подполья, Кайя принялась нарезать ломтиками вчерашний хлеб и разливать по кувшинам холодный взвар.

   На еду набросились в молчании, как только отец произнес вечернюю молитву. И только потом, когда просторная кухня наполнилась приятным теплом, а желудки – сытной едой, домочадцев потянуло на разговоры.

   – Хоть бы дорогу к концу седмицы не размыло, – вздохнула Агнета. – Не приведи Создатель, в грязи увязнем.

   – Так скоро еще не размоет, – успокоил ее Николас. – Может, этот дождь завтра и закончится.

   – Не закончится, – с уверенностью возразил отец. – Дождь, начавшийся на Буревестника, будет лить семь дней, не меньше. Так что если дорогу размоет, придется вам здесь задержаться подольше.

   – Может, это и к лучшему, – оживилась Ирма. – Эльза вчера сказала, что на следующей седмице Штефан придет к нашей Кайе свататься.

   Кайя, до сих пор чутко прислушивавшаяся к разговору и гадавшая, дать ли возможность дядьке Николасу уехать по сухой дороге, теперь замерла на месте, невольно выпрямив спину. Так скоро? Уже на следующей седмице? Сердце в груди забилось чаще, но не от радости, как случалось еще совсем недавно всякий раз, когда она думала о Штефане и скорой свадьбе, а от невесть откуда взявшейся тревоги.

   – Что это они так заторопились? – недовольно проворчал отец.

   – Да куда уж тянуть? – в ответ удивилась мачеха. – Последний урожай вот-вот будет собран, амбары и подполья полны, скоро уж холода придут. Самое время для свадьбы.

   Отец, бросив на Кайю хмурый взгляд, потянулся за взваром и скривился, тут же схватившись за поясницу.

   – Что, спину опять прихватило? – заволновалась Ирма и подскочила с лавки, заметалась по кухне. – Погоди, я тебе подушку подложу, вот так. А на ночь мазью согревающей тебя разотру. Завтра будешь лежать весь день.

   Отец с благодарностью принял заботу мачехи и, пока она подкладывала ему под спину подушку, украдкой провел ладонью по складкам ее юбки пониже спины. Кайя отчего-то смутилась и отвела глаза, чувствуя, как начинают полыхать щеки.

   – Нет, лежать весь день у меня точно не выйдет, – покачал головой отец. – Работы много.

   – Какой такой работы, если сам говоришь, что дожди зарядили? Сено убрано, овощи мы с Гретой уже почти перетащили в подполье, а остальное подождет.

   – Эрлинг покупает дом Хельмы – тот, что над заливом. Собирается туда въехать до холодов, так что надо подсобить ему с ремонтом.

   Ирма нахмурилась и поджала губы – как всегда, когда ей что-то не нравилось.

   – Пусть сам своим ремонтом занимается. Достаточно с него и того, что ты продал ему дом.

   Отец вопросительно вскинул бровь, в его зеленом глазу полыхнула грозовая искорка.

   – Ты не забыла, что это моя работа? Если я буду с такой легкостью отказываться от заказов, на что мы будем жить?

   – Не от всех заказов, а от одного. У тебя их пока, хвала Создателю, достаточно.

   Кайя внутренне сжалась – ну вот, нашла коса на камень. Когда отец с Ирмой начинают спорить, добра не жди. Вот только с чего мачеха так взъелась на Эрлинга?

   Тем же вопросом, похоже, задался и отец.

   – И чем же тебе этот заказ не по вкусу? Мне даже ездить далеко на работу не придется, до дома Хельмы отсюда рукой подать.

    – А ты как будто не понимаешь? – в голосе Ирмы прозвучали неприятно высокие нотки, она воинственно уперла руки в бока. – Разве не слышал, о чем его спрашивали дознаватели? В тот день, когда он явился сюда после службы в войске, в Заводье пропала девушка, а он околачивался на реке один! С чего бы это, а? Не удивлюсь, если он сделал с бедняжкой Ингой что-то нехорошее, а потом убил и бросил тело в реку.

   За столом на мгновение повисла зловещая тишина, и теперь даже Николас с Агнетой втянули голову в плечи, а мальчишки замерли, жадно прислушиваясь к разговору. Кайя прикусила щеку изнутри: резкие слова в ответ Ирме так и рвались с языка. Да как она смеет возводить напраслину на Эрлинга?! Даже дознаватели не сочли нужным его обвинять!

   – Не говори глупостей, милая, – обманчиво спокойно произнес отец. – Нет никаких оснований подозревать в Эрлинга в злодеянии. Кроме того, мы обшарили всю реку вдоль и поперек и тела не нашли.

   Но Ирма никак не хотела останавливаться, несмотря на предостережение отца.

   – Вы обшарили? А разве сам Эрлинг не искал в реке вместе с вами? Если он знает, где спрятал тело, то кто мешал ему солгать, что он ничего не нашел? А еще к нам домой после всего заявился, вот же наглец! И дом ему подавай, и ремонт, да еще Кайе тут глазки строил, бесстыдник. Скажи ему лучше, чтобы ноги его больше не было в этом доме!

   Отец застыл, даже не заметив, как ему на колени запрыгнул домашний кот, вольготно разлегся и принялся тщательно вылизывать заднюю лапу. Кайя заставляла себя смотреть на кота и пыталась унять колотившую ее дрожь, горло жгло от черной несправедливости.

   – Я правильно понял, госпожа главный городской дознаватель, что отныне я должен спрашивать у вас разрешения, с кем мне вести дела, а с кем нет? – без улыбки произнес отец, и Ирма наконец пристыженно опустила глаза.

   Выдержав паузу, отец добавил уже чуть мягче:

   – Пока не доказано в суде, что Эрлинг совершил злодеяние, он невиновен, и я не вижу причин гнать его от нашего порога.

   Ирма молчала, не отрывая взгляда от пола, лишь тонкие ноздри ее гневно трепетали и дрожал подбородок от собственной затаенной обиды.

   – А то, что он на Кайю нашу заглядывается, так то не грех. На нее многие смотрят, и что с того? Есть ведь на что посмотреть, – отец улыбнулся, повернувшись к Кайе. – Пусть о том лучше Штефан беспокоится.

   Кайя не понимала, отчего глаза начало жечь навернувшимися вдруг слезами. Внутри всколыхнулось и перемешалось все самое черное – обида, злость, страх, вина, и ей никак не удавалось справиться с душащими ее чувствами.

   – Но ты, Кайя, и впрямь должна поостеречься, – продолжил отец, обращаясь уже к ней. – Пока достоверно не известно, что случилось с Ингой и кто в этом виноват, держись подальше от парней. От Эрлинга в том числе.

   Кайю затрясло не на шутку. Из горла вырвался всхлип, она закрыла рот ладошкой, выскочила из-за стола и побежала в комнату, на ходу перевернув корзину с опилками. Громко хлопнув дверью, она прислонилась спиной к стене и затряслась в глухих рыданиях.

   Следом за ней в комнату вошла Грета, бесшумно затворила за собой дверь. Постояла рядышком, прислонилась плечом к плечу.

   – Ну, ты чего? – спросила она. – Никто ведь слова тебе плохого не сказал.

   Кайя, сдавленно всхлипывая, помотала головой.

   – Помолчи, Грета. Просто помолчи. Ничего ты не понимаешь.

   – Отец ведь не велел тебе безвылазно сидеть дома до свадьбы. А если ты из-за Эрлинга…

   – Грета-а-а! – взвыла Кайя и заплакала навзрыд. – Прошу, замолчи!

   Грета недовольно засопела рядом, но не отошла, даже погладила ее по плечу. Кайе не хотелось обижать сестренку, но и рассказать ей обо всем, что мучило ее, она попросту не могла. А от молчаливого сочувствия ей становилось только хуже…

   Вновь скрипнула дверь. Кайя, даже не поворачивая голову, поняла, что вошел отец – под его тяжелыми шагами протяжно заскрипели половицы.

   – Грета, прошу тебя, пойди помоги матери на кухне, – попросил он.

   Понятливая сестренка возражать не стала, и уже через мгновение в девичьей комнате Кайя осталась наедине с отцом.

   – Выкладывай, что случилось.

   – Папа!

   Кайя зашлась в новом приступе рыданий и спрятала лицо на отцовской груди, не сразу осознав, что он попросту сгреб ее в свои уютные объятия.

   – Дочка, милая моя, что бы ни произошло с тобой, ты можешь рассказать об этом мне. Знай, что я всегда буду на твоей стороне, какой бы страшный грех ты ни совершила.

   Кайя знала. Знала и верила отцу, как никому другому на свете. А потому больше не сдерживалась и выложила все как на духу – и о бесстыдном предложении Штефана, и о том, что она, таясь ото всех домашних, будто вор, бежала ночью через весь город к жениху на свидание, и о том, что Штефан не пришел, а вместо него она встретила Эрлинга…

   – Эрлинг не виноват, папа, – шептала Кайя, выплакав наконец все слезы и теперь просто судорожно всхлипывая. – Я пришла немногим позже полуночи, и он все еще был на реке, потому что купался, как и говорил дознавателям. Мы поговорили немного, и он проводил меня домой. Угостил булочками.

   Она вновь всхлипнула, отпрянула от отцовской груди и зачем-то расправила на ней мокрую от слез рубашку. Утерла нос и отважилась посмотреть ему в глаза.

   – Эрлинг никак не мог навредить Инге, потому что до полуночи его видели на реке, а Отто подтвердил, что он вернулся в харчевню задолго до вторых петухов. Сразу же, как проводил меня домой.

   Отец медленно провел пальцами по ее щеке, вытирая остатки слез. Подушечки пальцев на его руках казались шершавыми и загрубевшими от постоянной работы, но для Кайи это было самое ласковое на свете прикосновение.

   – И почему же ты плачешь?

   – Мне следовало, как Дагмар, сказать об этом дознавателям на слушаниях, – всхлипнула она, сознаваясь в постыдном. – Но мне не хватило смелости. На Дагмар потом так смотрели… Я испугалась, что так же будут смотреть потом на меня! Я виновата, папа…

   Отец задумчиво погладил ее по волосам.

   – Но Эрлинг ведь тоже ничего не сказал. Выходит, он тоже не хотел, чтобы на тебя смотрели, как на Дагмар.

   Кайя потупилась.

   – Но теперь все, как и Ирма, будут думать о нем плохо.

   – Пусть думают, что хотят, – уверенно сказал отец. – Эрлинг – не юная девица, ему нечего переживать о подмоченной репутации.

   – А если в Декре его тоже решат обвинить в убийстве Инги? – спросила Кайя, заглядывая отцу в глаза.

   – Тогда мы поедем в Декру и ты признаешься в том, что рассказала мне. Но я не думаю, что Эрлингу будет грозить что-то серьезное. Ингу ведь и правда не нашли, а значит, никого не могут обвинить в убийстве.

   Слова отца сняли тяжеленный камень с души Кайи, и она даже сумела улыбнуться ему в ответ.

   – Ты злишься на меня?

   – За что?

   – За то, что я ушла ночью к Штефану, – она виновато прикусила губу.

   Отец усмехнулся, погладил пальцем контур ее лица и чуть надавил на ямочку над подбородком – так он всю жизнь боролся с ее дурной привычкой закусывать губы.

   – Разумеется, ты совершила глупость. Я не могу похвалить тебя за такое. Но и осуждать не могу. Кто из нас не был молодым? И дело даже не в том, что по городу могли пойти пересуды. Теперь-то ты понимаешь, что даже в нашем тихом Заводье молодую девушку может подстерегать опасность?

   – Понимаю, – согласно кивнула Кайя. – Теперь я уже понимаю, как сглупила. Но Эрлинг…

   – Не беспокойся о нем, – вновь сказал отец. – Он взрослый человек и выпутается сам. В конце концов, если бы ты случайно не оказалась там, на реке, у него вообще не нашлось бы свидетелей. Ты лучше скажи мне, почему на ваше свидание не пришел Штефан?

   У Кайи от этого вопроса неприятно свело лопатки, и она дернула плечом.

   – Не знаю. Похоже, он и без меня весело провел вечер.

   Отец вновь тронул ее за подбородок, заставил приподнять лицо и заглянул в глаза.

   – Вы поссорились?

   – Нет, – поспешила заверить Кайя, тут же устыдившись маленькой лжи.

   Но признаваться отцу еще и в том, что Штефан даже не попросил у нее прощения, показалось еще более стыдным, чем каяться в собственной глупости.

   – Ты уверена, что все еще хочешь за него замуж? – напрямик спросил отец.

   Кайя смотрела в его глаза – карий почему-то всегда казался ей добрее, а зеленый пытливее, – и не знала, что ответить. Ее по-прежнему тянуло к Штефану, и она ничего не могла с собой поделать. Да и какой девушке в Заводье мог не нравиться Штефан? Мало того, что он старший сын старосты, самая выгодная партия в городе, так еще и красавец, каких поискать! В танцах ему не нашлось бы равных, он умел веселиться искренне и от души, а потому от друзей и подруг у него отбоя не было. Кайе, явно или тайно, завидовали почти все незамужние девушки Заводья. Быть может, потому и близкой подруги у нее так и не появилось…

   Но теперь ей открылся и другой Штефан. Тот, который просил ее солгать дознавателям. Тот, который зло обвинял ее в случайной встрече с Эрлингом, в то время как сам с какой только девицей не кутил на гуляньях! Тот, который с легкостью бросил тень на доброе имя Эрла, нарочно очернив его перед дознавателями и всеми горожанами.

   – Я не уверена, что вообще хочу выходить замуж, – вздохнула она и уткнулась лбом в отцовское плечо. – Боюсь, что нигде мне не будет так хорошо, как в нашем доме.

   – Ну-ну, – отец снисходительно потрепал ее по спине. – Не говори глупостей. Тебе будет хорошо в том доме, где тебя всегда будут ждать с любовью. Помни, Кайя: я хочу, чтобы ты выбирала жениха не только разумом, но и сердцем. Когда между мужем и женой есть любовь и согласие, то и дом их станет самым желанным местом на свете.

   Кайя вздохнула. Кажется, отец говорил о самом себе. И слепой бы заметил, что отец и Ирма даже после стольких лет вместе все еще любят друг друга. Между ними частенько случались раздоры, но ни разу они не уходили к себе в спальню, не примирившись.

   При мысли об Ирме плечи Кайи вновь задеревенели, а на душе стало тошно.

   – Ты расскажешь об этом матушке?

   – Нет, – покачал головой отец и отстранил от себя Кайю, взяв ее за плечи. – Ты ведь ее знаешь. Она наверняка разнервничается, да еще накануне помолвки, а ей сейчас нельзя волноваться.

   Кайя вскинула брови, заподозрив неладное.

   – Почему?

   – Кхм, – отец смущенно отвел глаза, и она лишь утвердилась в своих догадках. – Похоже, к концу весны у вас появится еще один брат. Или сестра.

   Слегка ошеломленная, Кайя заставила себя улыбнуться.

   – Что ж, рада за вас.

   – Надеюсь, что вскоре и мы сможем порадоваться за тебя, – хмыкнул в ответ отец. – Ну вот, ты уже не плачешь, а улыбаешься. Жизнь прекрасна, Кайя, и ты еще не раз в этом убедишься. А теперь ложись-ка спать, уже поздно.

ГЛАВА 6. Созревшее решение

В Декру Эрлингу съездить все-таки пришлось, да еще дважды. Впрочем, как и Штефану, и нескольким прочим свидетелям, видевшим в тот день Ингу. Однако никакого обвинения никому так и не выдвинули, в конце концов предположив, что девушка решила покинуть Заводье сама. Поиски дочери скобянщика обещали расширить на все города Малого Королевства, но это все, с чем остался после дознания безутешный Удо.

   Эрлинг еще несколько раз ходил к реке, осматривая тихие заводи в излучинах и каменистые пороги в поисках тела, но в Заводье, как назло, зарядили дожди, а потому вскоре бесплодные поиски пришлось прекратить.

   Зато другое дело спорилось быстро: подписав бумаги на покупку дома, Эрлинг расстался с львиной долей своих сбережений и приступил к обустройству нового жилища. Йоханнес как будто бы забыл о легком раздоре, случившемся между ними в день осмотра дома, и теперь относился к Эрлингу заметно теплее. Видно было, что дело, которым он привык зарабатывать на хлеб, Йохану нравилось: он взялся за ремонт чужого дома с неподдельным воодушевлением.

   – Доски и черепицу для кровли я заказал, доставят из Декры как раз к завершению дождей, – сказал он на следующий день после сделки, критически осматривая подтекающую северную стену. – Тем временем мы успеем переложить печь и заменим часть подгнившего пола в гостиной.

   А еще надо сделать новые ставни, подумал Эрлинг. Прежние, из мореного дуба, были все еще хороши и крепки, но совершенно ему не нравились. В мыслях он уже примерил к окнам новые, из свежего душистого ясеня, которые выстрогает сам, и даже придумал узор, который вырежет на них – да такой, что позавидует даже самая искусная кружевница! Почему-то подумалось, что Кайе понравился бы этот узор, который он тайком набросал на большом листе бумаги, чтобы перенести после на дерево: вверху, на полукруглых изгибах, каждое утро будет вставать лучистое солнце, внизу понесет свои воды спокойная и благодатная река, а между рекой и солнцем расправят свои крылья рассветные певчие птицы. Иные старики, все еще тайком почитавшие не Создателя, а старых духов, верили, что такие птицы отвадят от распахнутых окон алчного духа забвения, а духи воды, солнца, земли и воздуха наполнят дом достатком, теплом, любовью и радостными детскими голосами.

   Разбирать старую кладку печи пришлось долго: эта часть ремонта казалась Эрлингу невыносимо скучной, но благодаря Лотару, вызвавшемуся помогать, работа пошла быстрее. Зато когда со старой печью было покончено, и к дому подвезли новенькие кирпичи, он уже сгорал от нетерпения заняться настоящим делом. Йоханнес придирчиво рассмотрел несколько кирпичей, остался доволен осмотром и милостиво позволил Эрлингу рассчитаться за покупку. Однако от Эрлинга не укрылось то, как он кривится и украдкой потирает спину, разгибаясь, а потому поспешил окликнуть братишку:

   – Лотар, встанешь на телегу? Будешь подавать кирпичи Йохану, а он мне.

   Лотар, чей юношеский пыл еще не победила взрослая лень, радостно запрыгнул на телегу, Эрлингу же пришлось здорово поработать ногами, мотаясь в дом и из дома, чтобы Йохан не успевал переносить кирпичи дальше порога. Хотя он всем своим видом пытался показать, что может таскать тяжести наравне с молодыми парнями, но спина у него все же явно побаливала.

   Работа спорилась. Гора кирпичей в доме выросла задолго до полудня. Честно заслужив свой отдых, Лотар убежал домой помогать матери с обедом, а Йохан тем временем разложил на столе шуршащие бумаги, разрисованные тонкими линиями, в которых угадывались очертания новой печи, и Эрлинг с любопытством заглянул ему через плечо.

   – Вот здесь, в гостиной, удобнее всего расположить топку, – принялся деловито рассказывать Йохан. – Тут, разумеется, будет плита с духовкой. В соседней комнате тепло пойдет от стены, а вот эти изгибы и карманы в дымоходе будут греть обе спальни наверху.

   – Где вы всему этому научились? – впечатленный задумкой, спросил Эрлинг. – Ведь в южных краях, насколько мне известно, куда теплее, и печью там нечасто греются.

   Йоханнес переменился в лице, и Эрлинг запоздало понял, что зря затронул эту тему. С самого детства его мучили вопросы о таинственном прошлом этого чужеземца, много лет назад сделавшегося из сурового рыцаря обычным горожанином, промышлявшим кровельным делом, но Йохан ревниво хранил тайну о своем прошлом за семью печатями, и лучше было бы не давать волю праздному любопытству.

   – Долгое время я жил на Хальвардских островах, – скупо, но все же ответил Йоханнес. – Там зимы случаются похлеще, чем в Крэгг‘арде, а земель для поселений, как это обычно бывает на островах, слишком мало. Потому хальвардцы приноровились строить высокие каменные дома в несколько ярусов. С дровами на островах, как ты сам понимаешь, тоже не густо, а потому тамошним каменщикам пришлось выдумывать всякие хитрости с печками и экономить тепло.

   – Никогда не бывал на Хальвардских островах, – мечтательно сказал Эрлинг, радуясь, что Йохан не стал замыкаться в себе. Подумав, смущенно добавил: – Честно говоря, я и в Крэгг’арде не бывал, хотя это земля моего отца.

   – Что ж, это, конечно, упущение, – усмехнувшись в усы, сказал Йохан. – Всякому человеку полезно знать свои корни. Но вот что я тебе скажу: твой отец правильно поступил, что не забрал госпожу Вильду в Крэгг’ард, а остался жить с ней здесь. В Вальденхейме, а особенно в Малом Королевстве, людям живется лучше.

   Эрлинг не мог с ним полностью согласиться. Отца своего, крэггла Бера Лар-Ханна, к своему огромному сожалению, он помнил плохо. Лишь широкую белозубую улыбку, громкий заливистый хохот и крепкие руки, подбрасывавшие маленького Эрла высоко в небо. Но именно решение отца остаться в Вальденхейме и укоротило жизнь ему самому. В те годы перемирие между Крэгг’ардом и Вальденхеймом еще не наступило, и вальды относились к своим диким северным соседям с гораздо большей враждебностью, чем сейчас. Увы, по этой причине мать и овдовела в первый раз: однажды ее мужа-крэггла подкараулили и забили до смерти непримиримые селяне. Молодая вдова, еще не успевшая опомниться от горя, схватила маленького Эрлинга и, бросив хозяйство, в чем была уехала из приграничной деревеньки в Заводье, где выправила родовое имя Эрлинга со слишком говорящего «Лар-Ханн» на более привычное для вальдов «Лархен».

   Через несколько лет мама вышла замуж снова. Отчим относился к подросшему Эрлингу терпимо, но, разумеется, несравнимо теплее – к родному сыну Лотару. Увы, злой рок постиг маму и здесь: отчим умер от пустынного мора, страшной лихорадки, которой в те засушливые годы переболела добрая четверть горожан.

   В третий раз испытывать судьбу госпожа Вильда не стала.

   Времена, конечно, менялись. Новый король Вальденхейма Арвид и король Малого Королевства Энгилард много усилий приложили к тому, чтобы прекратить вечное противостояние между Крэгг’ардом и Вальденхеймом, и люди уже стали забывать, что такое война.

   И все же, несмотря на мирное время, крэгглов все еще недолюбливали на Большой земле, и отголоски этой нелюбви достались в наследство и Эрлингу. Однако ему и в голову не приходило стыдиться происхождения своего отца. С чего бы? Ведь и сам король Энгилард был наполовину крэгглом. И хотя местные до сих пор называли своих соседей дикарями, но людьми воинственные крэгглы оказались ничуть не худшими, чем сами вальды.

   – Хотел бы я однажды съездить в Крэгг’ард, – сокрушенно качнул головой Эрлинг, – но все как-то не соберусь.

   – Ничего, захочешь – съездишь, – утешил Йохан. – У тебя еще вся жизнь впереди. Ладно, хватит болтать, пора приниматься за дело.

   Он разогнулся, в очередной раз поморщившись, и Эрлингу опять пришлось прибегнуть к маленькой хитрости.

   – Господин Йоханнес, я хотел вас попросить кое о чем. Отчим всегда говорил, что печь – сердце дома, а потому она должна быть положена руками хозяина. Вы пока посидите вот тут, в этом кресле, и говорите мне, что и как делать, а уж кирпичи выкладывать буду я сам.

   Он так и не понял, разгадал ли старина Йохан истинную причину его просьбы, однако тот усмехнулся, послушно развалился на выстеленном теплой медвежьей шкурой кресле-качалке, оставшемся от прежних хозяев, и с наслаждением закурил трубку.

   Эрлинг запах курительной травы не любил, даже самой легкой. А потому распахнул ставни, стукнувшись при этом макушкой о выступающий из стены дурацкий подсвечник – надо бы поскорее избавиться от этого железного уродства, – и поднял оконную раму во всю высоту. С улицы тут же повеяло сыростью – дождь за окном не прекращался. Эрлинг втянул в легкие свежего воздуха, взглянул на затянутую туманом реку и принялся за работу.

   В середине дня пришла мать с горячим обедом, пришлось прерваться. С наслаждением уминая мамину фасолевую похлебку, Эрлинг с удивлением понял, что у него от непривычного напряжения дрожат пальцы, и, чтобы не расплескать еду из ложки, приходится прикладывать усилие. Спину и плечи приятно ломило, но что будет завтра? Пожалуй, надо будет попросить Лотара к вечеру хорошенько протопить мыльню и «подлечиться» горячим паром.

   – А печь-то вы зачем развалили? – всполошилась мать, глядя на учиненный в новом доме бедлам. – Хорошая ведь была, на века строенная.

   – Будет лучше, – коротко заверил ее Йохан и благоразумно пресек поток женских мудрых советов, уводя разговор в другую сторону. – Как ваша крыша, госпожа Вильда, больше не протекает? Осень-то обещает быть дождливой.

   – Не протекает, господин Йоханнес, благодаря вашим золотым рукам, – тут же оживленно встрепенулась мать. – Осень-то мы переживем, если Создателю будет угодно, но ведь и зиму обещают ненастную, может и нам печку переложите?

   – Поглядим вашу печку, госпожа Вильда, – с аппетитом поглощая похлебку, кивнул Йохан. – Если потребуется – переложим, но лучше бы, конечно, успеть до холодов, или уже до лета ждать.

   Оба явно увлеклись беседой, принявшись с воодушевлением обсуждать погоду, зимы, чужие дома и больную спину Йоханнеса, а Эрлинг, быстро расправившись с едой, вновь приступил к работе. Мать ушла, но вновь появился Лотар и взялся замешивать раствор; после обеда прибежали и мальчишки Йохана, изъявив желание помогать, дом наполнился шумом, гамом, хохотом и веселой неразберихой. Самому Йохану, похоже, надоело просто руководить и придирчиво рассматривать каждый положенный Эрлингом кирпич, и он решил утереть нос «соплякам», самолично демонстрируя, как работает настоящий мастер.

   Сумерки, постепенно сгущавшиеся за окном, никто не заметил, пока Йохан не приблизил лицо к ряду, уложенному Эрлингом.

   – Что это?

   – Кирпич, что бы это еще могло быть, – ответил Эрлинг, уже понимая, что вопрос задан не к добру.

   – Разве не видишь, какой оставил здесь зазор? – в голосе Йоханнеса прорезалось негодование.

   – С волосок, – невозмутимо отозвался Эрлинг. – Не больше, чем в остальных.

   – С медвежью лапу! – Йохан отлип от кладки и, прищурившись, посмотрел в окно. – Темнеет, толку не будет уже. Разбирай этот ряд и заканчивай на сегодня.

   Эрлинг упрямо сжал губы: проделанной работы было жалко. Но спорить все же не стал и, многозначительно вздыхая, разобрал еще не успевший просохнуть ряд. Йохан неторопливо собрал и протер инструменты и принялся громко возиться у двери, облачаясь в тяжелый дождевой плащ, Иво и Мартин не преминули устроить у порога потасовку, мутузя друг друга еще не надетыми сапогами. Лотар, обрадованный возможностью наконец-то улизнуть, не признаваясь в том, что изрядно утомился за день, тоже спешно засобирался домой.

   – Зайдете к нам на ужин, мастер Йоханнес? Мама обещала пирогов с яблоками к ужину напечь, вку-у-усных!

   – Нет, парень, – Йохан раздал расшалившимся сыновьям по подзатыльнику, по-взрослому хлопнул Лотара по плечу и усмехнулся в усы. – Тогда я буду слишком сыт, чтобы ужинать дома, и, чего доброго, обижу отказом своих девочек.

   – А ты, Эрл? – обернулся к нему братишка. – Не идешь домой?

   – Я еще кое-что доделаю и приду, – пообещал он и подмигнул. – Надеюсь, к тому времени для меня еще останется парочка пирогов.

   Йоханнес, уже накинувший на голову капюшон своего широченного плаща, обернулся и сурово наставил на Эрлинга палец.

   – И не вздумай продолжать без меня! Иначе завтра заставлю все уложенное разобрать.

   Эрлинг послушно кивнул. Продолжать сегодня он уже и не собирался: от кирпичей у него гудели руки и рябило в глазах, зато очень хотелось уже в тишине и покое приступить к работе над ставней. Йоханнес в компании мальчишек вышел под дождь, а Эрлинг, поежившись от потянувшей со двора сырости, затворил дверь и вернулся к окну. Остановился на миг, вдохнул полной грудью холодный осенний воздух, вгляделся в темнеющее за окном небо, в неспокойные воды Солинки, жадно впитывающие в себя безудержные потоки дождя, опустил оконную раму и засветил на подоконнике масляную лампу. Подтащив к окну козлы, взгромоздил сверху пахнущую свежей древесиной ясеневую доску и любовно снял с нее первую стружку.

   Дело спорилось быстро. Эрлинг провел рукой по будущей ставне, пробуя гладкость доски и заодно смахивая остатки древесной пыли, остался доволен. Разложил рядышком бумагу с узором и провел грифелем по дереву первую линию. Вышло неплохо. Сунув в зубы грифель, он склонился над ставней с долотом и принялся вырезать поверх линии углубление.

   Хлопнула входная дверь. Эрлинг лишь слегка повел головой – наверняка Йохан что-то забыл и вернулся забрать, а отвлекаться от работы не хотелось.

    – Да поможет тебе Создатель, усердный работник, – раздался от двери звонкий, чуть насмешливый голос. – Добрый вечер твоему дому.

   От неожиданности Эрлинг дернулся, едва не выронив из рук долото, резко разогнулся – и так приложился головой к растреклятому подсвечнику, что на мгновение перед глазами заплясали звезды. Вот же вражина, сегодня же надо выкрутить эту дрянь из стены!

   Стараясь не кривиться из-за пылающей в затылке боли, он наконец промычал сквозь зажатый в зубах грифель:

   – И тебе добрый вечер, Кайя. Какими судьбами?

   Весело блеснув глазами и едва сдерживая улыбку, она скинула с себя промокший плащ и повесила на гвоздь у двери. Под плащом у нее оказалась прикрытая холстиной небольшая корзинка.

   – Поесть вот вам принесла, а то что-то вы заработались сегодня, – сказала она и осмотрелась. – А где папа и мои братья?

   Эрлинг моргнул, до сих пор еще не веря глазам, и снова промычал:

   – Только что ушли.

   – Правда? Наверное, разминулись.

   Она, кажется, нисколько не огорчилась. Неспешно подошла ближе, усмехнулась и вытащила из сомкнутых губ Эрлинга грифель. Он невольно потер саднящий затылок, не сводя с Кайи изумленных глаз.

   – Больно? – спросила она с участием.

   Он растерянно качнул головой.

   – Н-нет.

   Тонкие прядки волос у ее лба и у висков от влаги завились в крутые колечки. Взгляд Эрлинга, задержавшись на широко распахнутых смешливых глазах Кайи, переместился на раскрасневшиеся от холода щеки, а затем сполз вниз на розовые, чуть влажные от дождя губы. Верхняя губа казалась самую малость пухлее нижней, ее мягкая линия изгибалась к уголкам рта крылом голубки, придавая лицу Кайи неуловимую, трогательную детскость. Впервые Эрлинг видел ее лицо так близко. Настолько близко, что сумел разглядеть у самого краешка верхней губы, на границе с молочно-белой кожей, две крохотные родинки, и тут же поймал себя на странном желании прикоснуться к ним языком.

   Ее губы шевельнулись. Эрлинг смотрел на них завороженно, не в силах отвести глаз, звук ее голоса доносился до него как сквозь туман.

   – Эрл? – позвала она, в легком удивлении вскинув брови.

   – А? Что?

   – Я говорю, холодное надо приложить. У тебя есть что-нибудь?

   – К чему приложить? З-зачем?

   – К голове, к чему же еще? – засмеялась она. – Дай-ка посмотрю, что там у тебя.

   – Нет, все в порядке, мне правда ни капельки не больно.

   Он помотал головой, приходя в себя после внезапно нахлынувшего оцепенения, но Кайя все-таки скользнула пальцами ему на затылок, заставив его вновь замереть от неожиданности. Кожа на спине покрылась мурашками, когда пальцы Кайи невесомо зарылись ему в волосы. Но когда они совсем не ласково нажали на ушибленное место, Эрлинг с трудом удержался, чтобы не зашипеть от боли.

   – Шишка уже наливается. Но крови нет, а значит, ничего страшного. Жаль, что ничего холодного нет.

   – Не маленький, переживу, – сказал он храбро. Правда, голос отчего-то слегка осип. – Бывало и хуже.

   Кайя едва заметно прикусила нижнюю губу, отчего у Эрлинга перехватило дыхание, и вдруг переместила руку, провела пальцами по его скуле возле шрама.

   – А это… болит?

   Эрлинг рвано втянул в себя воздух, чувствуя, как в животе зарождается жар, поднимаясь все выше к груди, перехватывая горло, заставляя гореть щеки. Хоть бы не заметила в сумерках, хоть бы подумала, что это просто блики от лампы пляшут на его лице!

   – Нет. Не болит.

   Он мягко перехватил ее руку, легонько сжал ее в ладони, провел подушечкой пальца по кончикам ее пальцев. Длинные ресницы Кайи дрогнули, а в груди Эрлинга гулко забилось сердце. Воля его сделалась мягкой, как кисель. Не до конца сознавая, что делает, он скользнул языком по пересохшим губам, склонился ниже к ее лицу…

   – Тебе приходилось бывать в сражениях, да? – спросила она с искренним любопытством, высвобождая руку из его ладони и отступая на шаг.

   Эрлинг будто очнулся от морока, выпрямился и тряхнул головой, теперь отчаянно стыдясь того, что только что едва не совершил. Милосердные духи… и о чем он только думал? Ведь он мог испугать ее своей дурацкой выходкой!

   – Нет, Кайя. Сейчас мирное время и нет никаких сражений.

   – А откуда же шрам? – она забавно склонила голову набок и прищурилась.

   – По глупости влез в чужую драку, – бодро ответил он и широко улыбнулся. – Ничего, скоро совсем затянется, у мамы есть чудодейственная мазь – что хочешь заживляет. Как же это вы с отцом умудрились разминуться-то, а?

   Кайя вдруг вздохнула и опустила свои чудесные, пушистые ресницы, скрывая от него красоту ясных глаз. Его вопрос она пропустила мимо ушей, зато вновь озадачила его собственным.

   – Как у тебя прошло… в Декре?

   Он пожал плечами, удивляясь изменчивости ее мыслей.

   – Да нормально все, Кайя. Поспрашивали малость и отпустили.

   – Тебе ничего не грозит? – она вскинула на него немного виноватый взгляд.

   – Нет, – он улыбнулся, надеясь, что его улыбка окончательно ее успокоит. – В ходе дознания выяснилось, что Инга с Удо повздорили накануне – он не хотел ее отпускать на гулянья, а она ушла без его позволения. Пока что не теряют надежды ее найти, может, подалась куда-то в другой город, к родственникам.

   – Ты в это веришь? – спросила она без улыбки, глядя ему в лицо.

   Эрлинг стушевался, теряясь под ее взглядом. По правде говоря, вся эта история с пропажей Инги ему не нравилась. Особенно та ее часть, в которой Штефан пытался заставить Кайю лжесвидетельствовать в свою пользу. У него никак не выходило из головы – зачем это ему понадобилось, если он невиновен? И та девушка, Дагмар… Почему-то Эрлинг пребывал в абсолютной уверенности, что она солгала. Вот только зачем?

   Но если сейчас он выскажет ей свои сомнения, не посчитает ли она, что он из мести или ревности пытается очернить ее жениха?

   – Не знаю, Кайя.

   Она в ответ задумчиво покачала головой.

   – Вот и я не знаю. – Вздохнув, продолжила: – Я рассказала отцу о своей ночной глупости. И о том, что ты провожал меня.

   – Зачем?

   – Не хотела, чтобы он думал о тебе плохо.

   – Так вот почему Йоханнес перестал смотреть на меня волком! – усмехнулся Эрлинг.

   Брови Кайи решительно сдвинулись к переносице, придавая ей невыносимо серьезный вид.

   – Знай: если тебя будут в чем-то обвинять, я расскажу дознавателям правду. Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за моей трусости.

   Она опять умудрилась удивить его. Он смотрел на нее, чувствуя, как в груди разливается невыразимая теплота и безотчетная нежность. Юная, хрупкая, чистая помыслами девушка, бесконечно уязвимая перед злыми людскими языками, она пыталась его, здорового мужика, отслужившего шесть лет в королевском войске, защитить! И этим тронула его до глубины души.

   – Тебе не придется, Кайя. Забудь об этом, ладно? Представь, что в ту ночь ты осталась дома и не появилась на берегу реки. Что изменилось бы? Я был бы все так же невиновен и не нуждался бы ни в чьей защите. Я не совершил ничего плохого, а купаться ночью в реке никому не возбраняется. Дознаватели знают это и не стали бы обвинять меня без причины.

   Она тихо выдохнула – как ему показалось, с облегчением.

   – И то правда. Надеюсь, что не придется.

   Повеселела вновь, с живым любопытством огляделась вокруг.

   – Хороший теперь у тебя дом! Большой, просторный.

   – Нравится? – улыбнулся Эрлинг.

   Невольно представилось, как Кайя деловито развешивает на окнах занавески, расставляет на подоконнике горшочки с цветами, украшает венками и травами маленький алтарь в углу дома, стелет на широкую кровать свежее белье. Он сморгнул, прогоняя навязчивый образ.

   Но как же захотелось ему, чтобы она вошла в этот дом хозяйкой!

   – Нравится, – мечтательно ответила она, не подозревая о буре, проносящейся прямо сейчас в его душе. – Но дров, чтобы его обогреть, наверное, будет уходить целая прорва!

   – Не будет, – он кивнул в сторону недоделанной печки. – Твой отец придумал поставить печь на хальвардский манер, а он знает в этом толк.

   Кайя с уважением оглядела будущую печь и перевела взгляд на козлы, где все еще лежала ясеневая доска. Шагнула ближе, склонилась над ней. Провела кончиками пальцев по гладкой поверхности – нежно, медленно, словно дарила ласку любимому. Эрлинга, наблюдавшего за этим движением, бросило в жар.

   Что за наваждение-то такое?

   – Что ты мастеришь?

   – Новые ставни.

   Она отняла пальцы от доски и с интересом склонилась над рисунком.

   – Красиво. Это ты сам рисовал?

   – Сам.

   – Чудесные будут ставни.

   Эрлинг уже жалел, что опустил раму окна – теперь казалось, что в доме нестерпимо жарко и не хватало воздуха, чтобы нормально дышать. Кайя подобрала брошенный поверх доски грифель, поднесла к бумаге, но спохватилась, подняла на Эрлинга невинный взгляд и премило улыбнулась.

   – Можно?

   – Все, что захочешь, Кайя, – хрипло выдавил он.

   Она заскользила по бумаге грифелем, выводя поверх его рисунка какие-то линии. Эрлинг смотрел – и ничего не видел, кроме плавных движений ее руки.

   Почему она так нравится ему? Они и виделись-то после его возвращения в Заводье всего несколько раз, а он теряет голову рядом с ней так, будто она бесконечно близкий и родной ему человек. Смешливая? Острая на язык? Да мало ли таких вокруг? Девчонкам только дай повеселиться, подтрунивая над парнями. Красивая? Да, несомненно. Но разве он прежде никогда не видел красавиц? Почему ни одна из них не затронула так глубоко его сердце?

   По меркам Малого Королевства, да и всего Вальденхейма, пожалуй, слишком худенькая, тонкокостная, да и ростом маловата. Даже странно, что уродилась такая у мощного, высокого, как дуб, Йоханнеса. Местные парни предпочитали девчонок покрепче, покруглее, таких, чтобы кровь с молоком, но Кайю, милую ясноглазую Кайю с хрупкими плечами, тонкими запястьями и пышными косами цвета топленой карамели хотелось нежить лаской и баловать подарками, беречь и заслонять собой от всего мира…

   А еще – опуститься к ее ногам и положить к ним свою душу, свою жизнь, отдать ей всего себя.

   Кайя, увлекшаяся рисунком, бросила на Эрлинга мимолетный взгляд – и смущенно отвела глаза, зарумянилась щеками.

   – Ох, прости. – Она аккуратно положила грифель на место и отошла от козел. – Права Ирма, когда говорит, что я вечно сую свой нос туда, куда не просят. Наверное, испортила тебе узор, ты уж прости. Ты ведь сможешь нарисовать его заново, правда? Ну, я пойду, а то отец растревожится, когда дома меня не обнаружит.

   Эрлинг, не зная, что ему делать и как заглушить нахлынувшие на него чувства, шагнул ей навстречу.

   – Я пройдусь с тобой. На улице уже темно, и Йохан не простит меня, если я отпущу тебя одну.

   Кайя, заворачиваясь в непросохший еще плащ, обернулась через плечо, улыбнулась, кокетливо повела плечами.

   – Что ж, проводи, вместе веселее будет.

   – Корзинку только не забудь, – он подхватил с лавки принесенный гостинец, сунул ей в руки. – Для отца ведь угощение несла.

   – Нет, это тебе, – она протестующе накрыла ладонью его руку. – А завтра еще зайду, заберу пустую.

   Эрл медлил, мучительно не желая разрывать прикосновение, но Кайя решительно выхватила из его руки корзинку и поставила обратно на лавку.

   – Благодарю за угощение, – хрипло произнес он и внезапно отважился: поймал ее руку и поднес к губам, поцеловал кончики пальцев. – И за твою доброту, Кайя.

   Она рассмеялась в ответ, смущенно выдергивая руку из его ладони.

   – Эрл, ты что? И впрямь головой сильно ударился? Это просто еда, а ты благодаришь меня так, словно я королева и только что посвятила тебя в рыцари.

   «Ты и есть моя королева», – подумал Эрлинг, и в этот миг дверь вновь распахнулась, и на пороге возник хмурый Йоханнес.

   – Ты здесь? – выдохнул он с облегчением. – Хвала Создателю! Мать сказала, что ты вышла сюда, но я тебя почему-то не встретил по пути. Все в порядке, Кайя?

   Взгляд Йоханнеса скользнул по дочери и угрожающе остановился на Эрлинге.

   – Разумеется, все в порядке, папа, – радостно защебетала Кайя, зачем-то заслоняя Эрлинга собой. – Я тоже тебя не увидела. Мы с Эрлом немного поговорили, и он уже собрался провожать меня домой. Но раз ты сам пришел, то пойдем вместе. Мне жаль, что тебе пришлось дважды ходить под дождем.

   В разномастных глазах Йоханнеса угроза постепенно сменилась одобрением.

   – Ничего, детка, на свежем воздухе старику гулять полезно. Идем, а то Ирма уже заждалась. Счастливо оставаться, Эрл.

   Они ушли, а Эрлинг еще некоторое время стоял у порога, уткнувшись лбом в дверь, и старался привести в порядок разбушевавшуюся внутри бурю. Сейчас он почти ненавидел Йоханнеса за то, что тот отнял у него возможность еще немного побыть с Кайей. Ее присутствие все еще ощущалось в этом доме – тонкий, не то ванильный, не то карамельный аромат ее кожи, травяной запах волос, мокрые следы на полу у входа – от ее плаща, накрытая холстиной корзинка с угощениями.

   Не сходит ли он с ума?

   Отлипнув от двери, Эрлинг вернулся обратно к козлам, бросил взгляд на листок бумаги с узором для будущей ставни. Казалось, ничего особенного с ним не случилось, лишь появилось несколько новых плавных линий, придавших узору законченности и неуловимого изящества, распушились у птичек крылья и хвосты, засияли солнечные блики на воде да потянулись к солнцу раскрывшиеся колокольчики вьюнка. Напрасно Кайя сокрушалась, что испортила узор: так стало гораздо красивее. Эрлинг коснулся пальцами новых линий и опять ощутил, как закрутился в животе горячий узел, как затопило жаром грудь, загорелись щеки… Он порывисто шагнул к окну, поднял раму до самого верха и чуть ли не по пояс высунулся наружу, лихорадочно хватая ртом промозглый сырой воздух.

   Дождь и холодный ветер постепенно остудили горячую голову, и с неожиданной ясностью пришло очевидное решение. Йоханнес сказал, что в субботу не придет помогать, сославшись на какие-то домашние дела, а значит, у Эрлинга появится немного свободного времени. Прямо с утра он поедет в Декру, купит для Кайи самое красивое и дорогое помолвочное кольцо и в тот же день пойдет просить ее руки.

   Сердце на миг сжалось в груди – а что, если откажет? Что, если недоуменно вскинет брови и рассмеется прямо в лицо? Ведь у нее уже есть жених, и Эрлингу ли тягаться с сыном старосты?

   Он выпрямился, оперся спиной о косяк окна и помотал головой, стряхивая с мокрых волос тяжелые капли. Ну что же, откажет так откажет. В конце концов, «нет» у него есть уже сейчас. А «да» он так и не услышит никогда, если не отважится задать вопрос.

ГЛАВА 7. Два сватовства

Кайя шла рядом с отцом, вложив ладонь в его теплую руку, и от смущения кусала губы. Что за злой дух в нее вселился, всякий раз подбивая совершать глупые, недостойные воспитанной девушки поступки?

   Эрлинг после того короткого разговора к ним больше не заходил, целыми днями пропадая в своем новом доме, а ее, как назло, почему-то вдруг потянуло увидеться с ним. Разумеется, у нее имелась причина для встречи: она все еще переживала из-за его поездок к дознавателям в Декру и готова была в любой момент предложить свою помощь в качестве свидетеля. Она долго убеждала себя в том, что дело именно в этом, но в конце концов перестала лгать самой себе: ей просто захотелось встретиться с ним, просто так, без всякого повода. Она вдруг осознала, что ей стало не хватать всего того, что поначалу так раздражало ее в нем. Хотелось вновь увидеть искреннее восхищение в его серых глазах, чуть кривоватую, но добрую улыбку, услышать голос – низкий, с едва слышной хрипотцой, насладиться его смущением из-за ее неуемного озорства.

   Прекрасно понимая, что отец и братья вот-вот и сами скоро вернутся домой, Кайя поспешно собрала в корзинку еду и, на ходу бросив Ирме, что отнесет им ужин, побежала под проливным дождем к дому над заливом.

   Отца она увидела еще издали – он размашисто шагал по размытой дороге, глубоко надвинув на лицо капюшон и не глядя по сторонам. Иво и Мартин, нарочно подпрыгивая в самых глубоких лужах и поднимая сапогами россыпь темных брызг, следовали за ним, как маленькие лодки за большим кораблем. Сердце Кайи екнуло – надо же, опоздала! Но тот самый злой дух, время от времени сбивавший Кайю с праведного пути, и сейчас заставил ее отпрянуть в сторону, под крону ветвистой ольхи. Отец и братья прошли мимо, не заметив ее. А Кайя, чувствуя вместо раскаяния какую-то неправильную, как от шалостей в детстве, радость, продолжила путь к дому Эрлинга.

   Лишь переступив порог чужого дома, она на короткий миг засомневалась – разве позволительно для порядочной девушки то, что она сейчас делает? Явилась одна, а в доме никого, кроме новоиспеченного хозяина…

   Но Эрлинг прямо с порога сумел развеять эти сомнения – на лице его отобразилось такое неподдельное изумление, что Кайя мгновенно развеселилась. Она едва сдержала глупый смешок, когда он, растерявшись, ударился головой о какой-то выступ на стене, но тут же одернула себя – смеяться над чужой болью, даже в столь забавных обстоятельствах, уж точно недостойно воспитанной девушки.

   А ведь рядом с ним ей было хорошо. Уютно. Весело. Все время хотелось чудить и смеяться. Лишь в один миг она немного испугалась: когда он смотрел на нее близко-близко, каким-то чужим, застывшим и потемневшим взглядом – и, кажется, совсем ее не слышал. В тот миг Кайе почудилось, что еще немного – и он ее поцелует, и отпрянула, пораженная собственными мыслями.

   Хотелось ли ему?

   Хотелось ли ей?

   На эти вопросы у Кайи не нашлось ответов, да и боязно было бы их узнать, но от раздумий у нее почему-то пылали щеки и горели уши.

   Да нет же, что за глупости. Эрлинг не такой. Она ему нравится, совершенно точно нравится – уж это-то она могла уловить своим безошибочным женским чутьем, и даже позволяла себе слегка его поддразнить, – но он ни за что не стал бы целовать чужую невесту.

   Чужую невесту. От этой мысли Кайе почему-то взгрустнулось. Штефан так и не приходил к ней с тех пор, как они виделись в городской ратуше. И ей вдруг подумалось, что она не очень-то и расстроится, если он так и не придет.

   И вновь ее бросило в жар, когда она осознала, о чем думает. Да что это с ней такое, в самом деле?

   Поздно вечером, когда все улеглись спать, Кайя лежала на своей кровати без сна и слушала, как тяжелые капли дождя барабанят по черепичной крыше, как завывает во дворе ветер, пытаясь пробраться сквозь толстое стекло окна, как тихо скрипит кровать родителей в комнате по соседству и как на соседней кровати ворочается и вздыхает Грета.

   – Что-то случилось, сестренка? – не выдержав, тихо спросила Кайя.

   Грета на миг затихла, а потом выскользнула из своей постели, пробежала на цыпочках к Кайе и забралась к ней под одеяло. Обняла за плечи и горько вздохнула, защекотав дыханием шею.

   – Не могу поверить, что скоро ты насовсем уйдешь в чужой дом.

   Кайя улыбнулась в темноту.

   – Еще не скоро. Это только помолвка. Да и вообще… неизвестно, уйду ли. Штефан что-то позабыл уже дорогу в наш дом.

   – Известно, – буркнула Грета, не поднимая головы. Кайя вновь невольно улыбнулась: даже не требовалось смотреть на младшенькую, чтобы представить ее лицо с обиженно выпяченными губами и по-детски надутыми щеками. – Улла сказала, что уже в субботу Штефан придет свататься.

   Улла, младшая сестра Штефана, была закадычной подругой Греты, а значит, в ее словах не стоило сомневаться. Но в сердце Кайи вместо ожидаемой радости как будто что-то оборвалось. Уже в субботу?..

   Грета вновь горестно вздохнула, еще крепче прижавшись к ней.

   – Ты точно хочешь за него замуж?

   Кайя помолчала, пытаясь разобраться в нахлынувших на нее чувствах. Она так ждала этой помолвки, уже давно готовила приданое, Ирма на днях собиралась поехать вместе с ней в Декру, чтобы выбрать материю на свадебное платье… Еще совсем недавно ее сердце бешено колотилось бы от такой новости, потому что Кайя была до дрожи в коленках влюблена в Штефана, а сейчас в душе почему-то пустота. Может, это из-за усталости? Или из-за льющего который день дождя? Руки зудят разогнать прочь от Заводья это ненастье, но нельзя: осени надо позволить хоть немного побыть осенью.

   – Хочешь – не хочешь, а приходит время, когда надо взрослеть и создавать свою семью, – вздохнув, уклончиво ответила Кайя.

   Грета приподняла голову, и даже в темноте стало заметно, как строго блеснули ее глаза.

   – Ты ведь поняла, о чем я спрашиваю. Штефан для тебя желанный жених?

   – А чем он плох? – вместо ответа спросила Кайя. Не Грету даже, а саму себя. – Старший сын самого старосты, самый завидный жених в городе. Богатый, красивый. Разве есть кто-то в Заводье красивее, чем он?

   – Разве в красоте дело? Я спросила, нравится ли он тебе.

   – Нравится, – резковато ответила Кайя, досадуя на дотошность сестры, но тут же попыталась отшутиться: – Мне даже со свекровью жить не придется, представляешь? Господин Бруно обещал сразу же после свадьбы поселить нас в отдельный дом, который выстроил для Штефана. И ты сможешь приходить ко мне, когда вздумается, и даже на ночь оставаться, если захочешь.

   Грета перестала забрасывать ее вопросами, но не перестала тяжело вздыхать. Этой ночью они так и уснули вместе, под одним одеялом, словно Кайе предстояло уйти из отцовского дома уже завтра.

***

Ей хотелось бы, чтобы это субботнее утро ничем не отличалось от какого-либо другого утра. Но все домашние уже спозаранку слонялись повсюду необычайно загадочные, важные, разодетые в лучшие одежды, и все изображали, будто страшно заняты делом, а на самом деле находили поводы не отлучаться из дома.

   Ирма вела себя с Кайей непривычно ласково, ограждая от всякой домашней работы, и это почему-то раздражало. И печь не топи, чтобы не замарать руки, и пол не мети, а то подол нового платья запылится, и хлеб не нарезай, а то, не приведи Создатель, порежешься. Порежешься! Нет, вы подумайте! Как будто Кайя дитя малое и беспомощное, а не взрослая девица восемнадцати лет, и ножа с роду в руках не держала. Хоть посуду позволили расставить на столе, и на том спасибо.

   Кусок в горло за завтраком отчего-то не лез. Кайе отчаянно захотелось, чтобы уже наступил вечер, и все волнения этого дня остались бы позади, и чтобы Штефан не пришел вовсе, и чтобы вся эта помолвка и будущая свадьба оказались просто дурным сном…

   Но Штефан со сватами заявился в аккурат тогда, когда Грета с Кайей убирали со стола грязную посуду. Рослый, статный, обутый в высокие, до колена, хрустящие новой кожей сапоги, одетый в светлую праздничную рубаху и роскошную меховую безрукавку; красивый до умопомрачения, с буйными темными кудрями, обрамлявшими выразительное лицо, он горделиво обвел взглядом гостиную и сложил губы в благодушную улыбку.

   – Добра вашему дому, господин Йоханнес. Примете гостей?

   – Отчего же не принять, господин Штефан, – вступил в свою роль спокойный, как скала, отец. – Расскажите нам, с чем пожаловали, да что на пути своем видели.

   Из-за плеча Штефана выступил его друг, первый свидетель, и завел положенные на обряде сватовства речи:

   – Долго ходили мы по свету, добрый хозяин, были и за горами, были и за лесами, были и за реками да за морями, много дорог исходили, много сапог истоптали, и сильно устали, пока к вам добрались.

   – Что же вы так долго за морями и горами искали?

   – Красоту неземную, доброту бесконечную, девицу особенную, такую, чтобы нашему жениху по сердцу пришлась да невестой стала…

   Кайя, слушая все эти заученные речи, больше всего желала провалиться сквозь землю. Раньше, будучи совсем еще неразумной девчонкой, она часто бегала с подружками к тем домам, в которые приходили свататься женихи, и сквозь окна глазела на все эти обряды, подслушивая сватовские прибаутки, мечтая, что однажды вот так же придут сваты в отцовский дом. И будут вести все эти речи о ней…

   А теперь вот испытывала мучительную неловкость. Лишь раз взглянула на Штефана и отвела глаза. Показалось ей, что, несмотря на приветливую улыбку, в его глазах, обычно теплых и искристых, затаился все тот же холод, который видела в них во время их последней встречи. Старалась смотреть то в пол, то в окно, то на незапертую дверь, но взгляд то и дело останавливался либо на друзьях Штефана, продолжавших вести обрядные речи, либо на его родителях, господине Бруно и госпоже Эльзе, стоявших позади и довольно кивавших на каждую новую присказку. А из сеней выглядывали любопытные носы Густава, младшего братишки Штефана, и Уллы, его сестренки, которая тут же из-за плеча брата начала перемигиваться с Гретой.

   Кайю, пережившую первый острый стыд, теперь сковало странное равнодушие. Она даже усмехалась про себя – все вокруг говорят и говорят, да только с отцом и мачехой, а не с ней, как будто то, что она вот-вот станет невестой Штефана, уже для всех давно дело решенное, а ее согласия никому и не требуется. Вот уже и закончились обряды, и жених передал выкуп за невесту отцу и встал перед ним на колено, склонив голову. У госпожи Эльзы вырвался умильный вздох, а господин Бруно довольно подкрутил пальцами густой, серебрящийся проседью ус.

   – Отдашь ли дочь свою, добрый хозяин, замуж за меня?

   Красивый. Невозможно красивый. Но почему совсем не отзывается сердце?!

   Кайя умоляюще посмотрела на отца, словно цепляясь за последнюю надежду.

   – Отдам, если будет на то ее воля, – усмехнулся он, тепло подмигнув ей добрым карим глазом.

   Наконец все обратили внимание на Кайю. Ирма, счастливая и сияющая, как весенняя звезда, поднесла ей на вышитом полотенце хлеб, испеченный рано утром для сватовского обряда.

   Кайя молчала, глупо уставившись на этот хлеб. Стоит только взять его в руки и передать Штефану – и все, помолвка будет считаться свершенной, и потом уже без позора для семьи не разорвать ее, не отменить свое решение, и будет Кайя навсегда привязана к его неискренней улыбке, к его холодным глазам…

   Святой Создатель! О чем это она думает? Это ведь Штефан! Штефан, с которым она столько танцев станцевала на чужих свадьбах. Штефан, который украдкой срывал с ее губ поцелуи. Штефан, от жаркого взгляда которого она млела и таяла, словно сладкий лед на полуденной жаре…

   Почему же, почему теперь так стынет сердце и леденеют пальцы рук?

   Пауза затянулась, а Кайя все не могла сдвинуться с места. Клубочек. Где же клубочек, который всегда должен быть на обряде сватовства? Если девушка не желает замуж, она должна взять этот клубочек и на глазах у жениха, пришедшего свататься, разорвать нитку, чтобы уходил восвояси и навек забыл к ней дорогу.

   Улыбка Ирмы из счастливой превратилась в напряженную.

   – Кажется, от радости Кайя онемела, но ее волю мы все давно уже знаем, – произнесла она, улыбаясь еще шире и прямо-таки сунула злосчастный хлеб ей в руки. – Как же можно не желать такого жениха? Не смущайся, милая. Иди, отдай этот хлеб будущему мужу, и пусть дни вашей жизни будут такими же мягкими и сладкими, и пусть Создатель подарит вам столько детей, сколько найдете вы изюма в этом хлебе.

   Хлеб обжег Кайе руки.

   – Погоди, Ирма, – подал голос отец. – Пусть Кайя скажет, согласна она или нет.

   Плечи мачехи как будто застыли. Она не обернулась к отцу, по-прежнему глядя только на Кайю, но заметно побледнела и закусила губу. Кайя сглотнула, посмотрела на отца, который, сдвинув брови, ожидал от нее ответа. Перевела взгляд на Штефана, стоящего с каменным лицом и будто приклеенной улыбкой. Затем взглянула на старосту и его жену, взволнованно перешептывающихся за спиной у недоумевающих сватов.

   Она вдруг почувствовала себя маленькой и совершенно несчастной. Хотелось сунуть злополучный хлеб обратно Ирме в руки, подбежать к отцу, спрятать лицо у него на груди и попросить еще отсрочки. Ей надо подумать. Еще месяц. Может быть, два. Надо разобраться в своих чувствах…

   Взгляд зацепился за руку Ирмы – у нее мелко дрожали пальцы, и она коснулась ими передника на своем животе. «Ей нельзя волноваться», – вспомнила она недавние слова отца. Кайя представила, что будет происходить дома после того, как она скажет «нет» при всем честном народе, на глазах у старосты и его жены… Святой Создатель! И кто же потом пойдет свататься к ней, после такой ее выходки? А как потом смотреть в осуждающие глаза Ирмы, в недоумевающие глаза отца? Как потом жить в Заводье после того, как слух о скандальном сватовстве расползется в каждый дом?

   Кайя взяла себя в руки и вздернула подбородок.

   – Согласна.

   Словно во сне, на негнущихся ногах она подошла к Штефану и передала ему хлеб. Полотенцем, как полагается, перевязала ему руку выше локтя. Штефан взамен надел ей на палец серебряное кольцо, обозначив свое право взять ее в жены. Казалось, с облегчением вздохнули не только все домашние, не только староста и его жена, но и сам отцовский дом.

   Что ж, так тому и быть.

   Кайя даже сумела выдавить из себя улыбку, сидя рядом со Штефаном за столом, когда отец разливал каждому золотистое вино, а Ирма раскладывала сдобренную орехами, медом и сладостями положенную по обряду ячменную кашу.

   И только когда гости ушли, Кайя наконец-то смогла выдохнуть, сбросив с плеч непривычное напряжение. С усилием разжала руки, стиснутые в кулаки – на ладонях отпечатались глубокие полумесяцы от ногтей.

   – Детка, с тобой все в порядке? – озабоченно склонился над ней отец.

   Она заставила себя улыбнуться.

   – Да, папа.

   – Это у нее от волнения, – захлопотала рядом Ирма. – Вспомни нас с тобой, Йохан. У меня тоже душа в пятки уходила, когда ты свататься пришел. И любила ведь, – она стыдливо опустила глаза, и Кайя посмотрела на мачеху с удивлением, – а все равно боялась. Ты не тревожься, Йохан, позволь ей от радости опомниться, за несколько дней отойдет. А завтра мы в Декру поедем, ткань на свадебное платье выбирать, там уж не до страхов будет. Правда, Кайя?

   Ирма заглянула ей в глаза и мягко коснулась руки. Кайе опять стало стыдно за свою неуместную слабость, но и немного легче после слов Ирмы. И правда, это ведь наверняка обычные волнения невесты. Ничего ведь страшного не случилось, если подумать.

   Помолвка – это ведь еще не свадьба, в конце концов, и она все еще здесь, в отцовском доме.

   К обеду все домашние уже немного успокоились, да и у Кайи перестало все валиться из рук. Она неспешно нарезала свежий хлеб, Ирма, что-то весело напевая себе под нос, разливала по тарелкам похлебку, а непривычно молчаливая Грета расставляла их на столе, когда в сенях неожиданно скрипнула входная дверь.

   Кайя повернулась ко входу – и обомлела.

***

– Ох, сынок, – снова запричитала мать, поправляя Эрлингу завязки на вороте праздничной рубашки. В глазах ее блестели слезы. – Да как же это, а? Что же это ты такое удумал? Ведь чужая невеста она, все Заводье о том знает.

   – Еще не невеста, – упрямо сжав губы, отмахнулся Эрлинг. Материнские стенания изрядно портили ему настроение, но только усиливали решимость. – Штефан к ней еще даже не сватался.

   – Так вот-вот ведь посватается!

   – А я приду первым. И дам ей время подумать.

   – Да куда тебе с сыном-то старосты тягаться, бедовый ты мой! – чуть не плача, всплескивала руками мать.

   Эрлинг вскинул бровь.

   – А чем это я хуже? Да, прежде мы небогато жили, но теперь-то и у вас ни в чем нужды нет, и у меня есть свой дом, а скоро, если соблаговолит Создатель, и работа будет.

   – Да разве ж можно переходить дорогу таким влиятельным людям, сынок! – не унималась мать.

   – Ну, хватит, – поморщился Эрлинг. – Идти со мной или нет, решай сама, я и один пойти могу.

   – Я с тобой! – поспешно заверил его Лотар, повязывая поверх своей рубахи щегольской пояс и хихикнул. – А то вдруг невеста откажет, а тебе и подраться не с кем будет.

   Теперь уже Эрлинг не на шутку разозлился.

   – Вы сговорились оба, что ли? Еще слово услышу о том, как мне откажет невеста, и оба останетесь дома, а я пойду один.

   – Да где ж это видано, одному идти свататься! – возмутилась мать. Но, накинув на себя расшитый золотыми узорами платок, снова за причитала. – Ох-ох, и чем тебя эта Кайя взяла, в толк взять не могу? Тощая ведь, как щепка, да сможет ли она вообще родить?

   – Мама! – грозно рыкнул Эрлинг.

   – А руки! Руки ты ее видел? Белые и нежные, как у знатной леди. А ведь она не знатная леди! Выходит, белоручка?

   – Мама!

   – Эрлинг, сынок, вот попомнишь свои слова: намучаешься ты с этой Кайей!

   Эрлинг воздел глаза к небу и застонал.

   – Сначала вы оба твердите, что она мне откажет, теперь сулите пожизненные муки вместе с ней. Дайте мне вначале хотя бы посвататься!

   Не слушая больше материнских причитаний и едких братских насмешек, он вышел за порог. К счастью, сегодня дождь прекратился, но земля все еще оставалась сырой и вязкой. Нехорошо: наследит в чужом доме.

   Лотар догнал его в несколько шагов и ткнул локтем в бок.

   – Ты уверен, что свидетелей больше брать не будешь? А то я могу друзей позвать, если надо. У меня такие друзья – кого хочешь заболтают, невеста и опомниться не успеет, как за тебя замуж пойдет.

   – Никаких свидетелей, – буркнул Эрлинг. – Мне и вас с матерью с головой хватает.

   – А если…

   – Еще слово, и, Создателем клянусь, вы останетесь дома, а я все-таки пойду один.

   Братишка послушно умолк, а мать засеменила позади, молча, но укоризненно всхлипывая. Наверняка украдкой вытирает слезы концами праздничного платка.

   Эрлингу и без их причитаний было тошно. Можно подумать, он и без них не понимал, какую глупость совершает. Да, Кайя – чужая невеста, пусть Штефан пока и не посватался к ней. Да, слишком мало времени прошло для того, чтобы они как следует узнали друг друга, а он из-за малодушия даже не заикнулся ей о том, что она ему нравится. Да, с семьей старосты он наверняка испортит отношения, при любом исходе. Но все это не будет иметь никакого значения, если вдруг – вдруг! – случится чудо и Кайя согласится. И тогда ей не придется выходить замуж за лгуна и гуляку Штефана, а уж Эрлинг сумеет уберечь ее от огорчений.

   А если не согласится, что ж, значит, такова судьба.

   «Нет» у тебя есть уже сейчас, напомнил он себе. А чтобы получить возможность услышать «да», надо хотя бы задать вопрос.

   Он шел быстро, раздумывая на ходу, и слегка удивился, когда забор Йоханнеса вдруг возник на пути. Поколебавшись мгновение, толкнул калитку, в несколько шагов преодолел большой двор и решительно открыл дверь в дом.

   В доме было тепло, вкусно пахло овощной похлебкой. С порога ему показалось, что в доме как-то слишком много людей. Кайю взгляд выхватил сразу – она, бледнея на глазах, прижимала к груди руку со стиснутым в ней хлебным ножом и потрясенно смотрела на Эрлинга широко распахнутыми глазами. Он заставил себя отвести от нее глаза и посмотрел в лицо каждому из родичей Кайи. Ее мачеха Ирма изумленно вскинула брови, застыв с тарелкой похлебки в руке, скуластое лицо младшей сестры Греты постепенно вытягивалось, шестеро мальчишек, возившихся у печи с деревянными солдатиками, раскрыв рты, разглядывали гостей. Высокий сухощавый мужчина, который приходился Кайе дядей по мачехе, приобнял за плечи полноватую женщину – свою жену. И почему-то лишь в последнюю очередь Эрлинг посмотрел на Йоханнеса, сидевшего в плетеном кресле у распахнутого окна и невозмутимо курившего трубку.

   – Добрый день вашему дому, господин Йоханнес, – наконец произнес Эрлинг.

   – И вам, дорогие гости, доброго дня, – спокойно отозвался хозяин. – С чем пожаловали?

   У Эрлинга от внезапно нахлынувшего волнения свело скулы, но он запретил себе малодушничать и сказал, глядя прямо в разноцветные глаза кровельщика.

   – Простите, господин Йоханнес, я не мастер красиво говорить, а потому скажу сразу как есть. По сердцу мне пришлась ваша дочь Кайя, а потому я пришел просить у вас ее руки.

   Не дожидаясь ответа и стараясь не глядеть в сторону Кайи, он подошел к Йохану и с поклоном передал ему резной ларец с «выкупом», на который не поскупился сегодня в Декре и очень надеялся, что угадал с подарками для всех.

   Йоханнес, щуря свои разномастные глаза и разглядывая Эрлинга, продолжал выпускать в окно клубы дыма – и молчать. Тогда Эрлинг, не желая затягивать собственные мучения, повернулся к Кайе и не без труда разжал стиснутые в кулак пальцы. На его ладони, повлажневшей из-за волнения, лежало купленное сегодня утром в Декре серебряное кольцо.

   – Я знаю, Кайя, что ты ожидала другого жениха. Но я не могу больше бежать от себя и таить от тебя: приглянулась ты мне, и ничего поделать с собой не могу. Знай, если согласишься стать моей женой и войти хозяйкой в мой дом, ты сделаешь меня самым счастливым человеком на свете. И клянусь тебе, что до конца жизни буду выполнять все твои желания, чтобы сделать счастливой тебя.

   За спиной шумно и горестно, будто на поминках, вздохнула мать. Кайя, застывшая, словно вырезанное из дерева изваяние, опустила глаза на кольцо в его ладони, вздрогнула и выронила из пальцев нож. Тот гулко стукнул по деревянным доскам пола, и только теперь, когда Эрлинг бездумно рванулся поднять его, он увидел, что на руке Кайи, прижатой к груди, уже блестит похожее серебряное кольцо.

   Когда они виделись в последний раз у него дома, кольца еще не было.

   Губы Кайи дрогнули, медленно шевельнулись. Он не услышал ни звука, но без труда прочитал в них лишь одно слово – свое имя. «Эрлинг…»

   – Прости, Эрлинг, – подала голос мачеха Кайи, выступив из-за ее спины. Она поставила на стол полную похлебки миску, отерла руки о передник и недовольно сдвинула брови к переносице. – Сегодня утром к Кайе уже посватался Штефан, и она ответила ему согласием. Я могла бы сказать, что ты, увы, опоздал, но это была бы неправда. Потому что даже появись ты первым, ты бы не получил нашего согласия. Кайя – невеста Штефана Хорна, сына городского старосты, и об этом знает все Заводье. Кроме тебя, похоже.

   Эрлинг молчал и смотрел на чужое кольцо, надетое на палец Кайи. Внутри образовалась оглушающая пустота, в которой терялись и мысли, и здравый рассудок. Только сердце немного болело, словно какой-то шутник, забавляясь, колол в него тонкой иголкой. Эрлинг зацепился за эту боль, заставляя себя вздохнуть и осознать, что он все еще жив, хотя уже почти захлебнулся в собственном позоре.

   – Кайя, – выдавил он из себя хрипло. – Ты любишь Штефана?

   – Эрлинг, я ведь только что сказала тебе об этом, – холодно произнесла Ирма, медленно и четко выговаривая слова.

   – Я хочу услышать это от Кайи, – упрямо сказал он, не сводя взгляда с дрожащих губ и повлажневших, широко распахнутых серо-голубых глаз.

   – Да ты не ополоумел ли? – взвилась теперь Ирма. – Кайя – невеста Штефана, но даже если бы это было не так, ее все равно ни за что не выдали бы за тебя!

   Он посмотрел на нее угрюмо и с трудом разжал стиснутые челюсти.

   – Почему?

   – Ты правда хочешь, чтобы я произнесла это вслух? – она уперла руки в бока.

   – Ирма, уймись, – послышался от окна глухой голос Йоханнеса.

   – Да, хочу.

   – Отец Штефана – староста Заводья, а кем был твой отец? – почти прошипела она, и за плечами Эрлинга всхлипнула мать. – Семья Хорнов – влиятельные и уважаемые люди, а чего добился ты? Шесть лет протирал штаны в солдатских казармах?

   Скрипнуло кресло – Йохан встал, отложив недокуренную трубку. Его лицо помрачнело, но смотрел он не на Эрлинга, а на брызгавшую ядом жену.

   – Ирма, замолчи и немедленно ступай в спальню.

   – Я не стану молчать! Если тебе, отцу, наплевать на то, что в Заводье пропала девушка в тот самый день, когда этот бравый вояка явился сюда, то я не стану закрывать на это глаза! – она топнула ногой, повернувшись уже к мужу.

   Йоханнес, играя желваками на скулах, тихо процедил:

   – Еще слово, Ирма, и я отведу тебя сам.

   Она открыла было рот, но тут же запнулась, наконец-то разглядев выражение мужниного лица. Стиснула губы, сорвала с себя передник, бросила его на пол и горделиво вышла из гостиной, громко хлопнув дверью спальни.

   Йоханнес повернулся к нему и, утешая, по-отечески хлопнул его по плечу.

   – Прошу прощения у тебя, Эрлинг, за злой язык своей жены. Но, в самом деле, ты выбрал не очень удачное время, чтобы посвататься. Как ты уже понял, сегодня моя дочь дала согласие стать женой Штефана. Но если желаешь, спроси у нее сам.

   Казалось, ничего хуже уже не могло случиться в этот день, но Эрлинг заставил себя снова перевести взгляд на Кайю и увидел, как по ее бледной щеке катится слеза.

   Из-за него. Из-за его глупости, самоуверенности, из-за его тупого бычьего упрямства ей теперь приходится терпеть эти безобразные сцены и плакать у него на глазах. А ведь он прекрасно знал и сам, чем все закончится, и все же пошел на поводу у своих желаний.

   – Прости, Эрлинг, – тихо произнесла Кайя. – Мне жаль, что тебе пришлось все это выслушать. Но Ирма сказала правду. Штефан… Штефан теперь мой жених.

   Эрлинг вытерпел и этот удар, от нее, хотя почти задохнулся от боли. И все же нашел в себе силы склонить перед ней голову.

   – И ты прости, Кайя. За то, что потревожил тебя в такой счастливый день.

   Развернувшись на каблуках, он вышел прочь.

   – Эрлинг! Эрлинг, сынок, постой! – крикнула ему вслед запыхавшаяся мать.

   Он остановился уже за калиткой, вдохнул полной грудью и выдохнул, подождал, пока подойдет мать, сгреб ее в объятия и пробормотал на ухо:

   – Прости, мама. Я знаю, ты предупреждала меня о том, что так будет. Но я должен был сделать то, что сделал. А теперь, прошу, идите домой и дайте мне побыть одному. Я буду в доме над заливом.

ГЛАВА 8. Беда не ходит одна

Новый дом встретил Эрлинга звенящей пустотой. И это даже к лучшему: свой оглушительный позор ему следовало пережить в одиночестве. Поначалу не было ни мыслей, ни чувств, он как будто растворился в пустоте своего дома, бездумно глядя в распахнутое окно на свинцовое небо и стального цвета залив – и ничего при этом не видя, кроме слезы, сползающей по бледной щеке Кайи.

   Потом его бросило в дрожь. Не от холода, нет, хотя осенний ветер вольно залетал в окно, беспечно играл с оставленным поверх козел листком бумаги и неприбранной с пола древесной стружкой, шевелил волосы на макушке и озорно пробирался под расшнурованную праздничную рубашку. Нет, тело не замерзло, но обжигающий холод стал заполнять пустоту внутри, и укрыться от него никак не получалось.

   Вслед за холодом накрыла волна осознания – и вместе с ним пришла боль. От этой боли заломило тело, Эрлингу хотелось закричать во все горло, давая ей выход, но вместо этого он лишь глухо застонал и с силой ударился лбом об оконный косяк.

   Когда болезненными спазмами перестало скручивать мышцы и сводить горло, он хлебнул воды и устало уселся на широкий подоконник распахнутого окна. Вот теперь голова стала ясной, и он смог осторожно впустить в нее мысли о том, что произошло.

   А что, собственно, произошло? Разве что-то страшное? Никто не умер и даже не болен, Кайя жива и здорова и, похоже, вполне счастлива. Мама поплачет, попричитает несколько дней, да и успокоится – впервой ли ей? Дважды вдова, она хлебнула горя с лихвой, а неудачное сватовство старшего сына никак нельзя назвать настоящим горем.

   Дети, конечно, разнесут весть о его позоре на все Заводье, но с этим уж ничего не поделать. До службы в королевском войске у него имелось два закадычных друга, но теперь они оба обзавелись семьями, один уехал жить в Декру, а другой и вообще подался на большую землю, в Гехтерлин, столицу Вальденхейма. Старые дворовые товарищи теперь уже женатые мужчины, ни с кем из них Эрлинг не водил близкой дружбы. Поэтому свои языки жители Заводья могут чесать хоть месяцами, Эрлинга это нисколько не заденет.

   Братишке Лотару, конечно, Эрлинг «удружил». Тот еще слишком юн и горяч, наверняка примется отбиваться от обидных насмешек и будет приходить домой в синяках, но с этим уже ничего не поделать.

   Взгляд Эрлинга наткнулся на уже готовую ставню – первую из пары, и ему опять стало тошно. До сегодняшнего дня он горел этим домом, хотел поскорее его отремонтировать и обустроить. Но теперь не хотелось ничего. Он даже усмехнулся этой очевидной, но такой болезненной мысли – этот дом он в своих мечтах готовил для Кайи, хотел порадовать ее. Но без нее не нужен ему ни этот дом, ни чудесная печь, ни надежная кровля, ни теплые комнаты, ни эти дурацкие ставни.

   Так, сидя на окне, то лелея свою горечь, то впадая в глухое оцепенение без мыслей и чувств, он встретил сумерки. Конечно же, явилась мать, принесла ему теплый ужин, и Эрлингу стоило немалого труда улыбнуться, поблагодарить, терпеливо выслушать слова утешения и переждать сочувственные слезы.

   – Не убивайся ты так, сынок, – говорила мать, вытирая глаза уголками своего обычного ситцевого платка. – Не стоит эта Кайя твоих терзаний. Пусть себе выходит за своего Штефана, а мы тебе другую, хорошую невесту найдем, лучшую во всем Заводье!

   Эрлинг давил в себе злое раздражение и молча кивал, чтобы мать поскорее успокоилась и оставила в покое его. Другую невесту? Что за чушь. Пока душа не отболит, пока сердце не свыкнется с этим жестоким «нет», пока глаза не перестанут выискивать Кайю в толпе горожан, ни о какой другой невесте не может быть и речи.

   Духи небесные! Когда это он успел так влюбиться?

   – Я здесь переночую, мам. Спасибо за ужин, но ступай домой, а то как бы Лотар еще чего не учудил, – усмехнулся Эрлинг.

   Мать ушла. Теплый ужин остыл в корзинке, но Эрлинг к нему так и не притронулся. Есть совсем не хотелось. На какое-то время он снова впал в болезненное, лихорадочное забытье и едва не свалился прямо в колючие кусты малины под окном. Он заставил себя сползти вниз и улегся на широкую лавку, подложив под голову сложенную в несколько раз безрукавку. В одной рубашке стало холодно, но ему было лень вставать снова и закрывать окно. Холод, однако, не помешал ему забыться тяжелым, беспокойным сном, в котором Кайя плакала и умоляюще тянула к нему руки.

   Но на пальце у нее по-прежнему сверкало кольцо Штефана.

   К утру снова зарядил дождь. Эрлинг проснулся с тупой головной болью, дрожа от холода. Косой ветер сердито швырял сквозь окно ледяные капли дождя, и промокшая насквозь рубашка противно липла к спине. Эрлинг стянул ее через голову, немного постоял у распахнутого окна и отправился к заливу – купаться.

   Плавание в ледяной воде отрезвило окончательно, но он не вылезал из реки до тех пор, пока не застучали от холода зубы. Надевать пришлось ту же одежду, и он поморщился, с ненавистью глядя на праздничную рубашку, живо напомнившую о вчерашнем позоре, однако идти в родительский дом за чистой не хотелось: он все еще не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы с достоинством выдерживать горькие вздохи и укоризненные взгляды матери.

   Желудок свело, и на нетронутый с вечера ужин он уже посмотрел без вчерашнего отвращения.

   Он снова сидел на окне и бездумно таращился на сереющий залив сквозь непроглядную стену дождя, когда входная дверь хлопнула, и от порога раздались шаги. Не шаркающие, как у матери, чьи больные ноги уже не носили ее с прежней легкостью, а легкие, осторожные… Сердце Эрлинга болезненно сжалось, а горло сдавило комом – неужели Кайя?..

   Он заставил себя повернуть голову, не представляя, как переживет эту встречу, но нет. Горло отпустило, сердце вновь забилось ровно, Эрлинг даже вздохнул от облегчения… и разочарования.

   Явилась мачеха Кайи, Ирма. Ее лицо выглядело пристыженным, а губы искусанными до красноты. Наверное, ему полагалось чувствовать злость и обиду, глядя на нее, но он не ощущал ровным счетом ничего.

   – Эрлинг, я пришла просить у тебя прощения. Йохан рассказал мне вчера о том, что учудила Кайя в ту ночь, и о том, что ты ее провожал. Я возвела на тебя напраслину и теперь очень жалею об этом.

   – Не жалейте, госпожа Ирма, – легко и на удивление искренне ответил он. – Ваши слова меня нисколько не задели.

   – И все же. Я благодарна тебе за то, что ты пощадил глупышку Кайю и не стал распускать о ней слухи перед свадьбой.

   Эрлинга передернуло и он посмотрел на жену Йоханнеса с удивлением.

   – Я начинаю привыкать к вашим оскорблениям, госпожа Ирма, но не стоит при мне оскорблять Кайю. И уж точно не стоит благодарить меня за то, что не требует благодарности.

   Она вновь закусила губу и опустила взгляд.

   – Да, понимаю.

   А в Эрлинге наконец всколыхнулась злость, придавленная тяжестью пережитого позора.

   – Лучше сходите и извинитесь перед моей матерью. Она порядочная женщина и не заслужила того, что услышала вчера. Мой отец, хоть и родился крэгглом, ничем не отличался от других людей. Он был воином, он любил мою мать, и жили они в законном браке. И ему, в отличие от вашего обожаемого Штефана, было известно, что такое мужская честь.

   Ирма дернулась, как от удара, но смолчала.

   – Я обидела тебя и признаю за собой вину, – холодно повторила она. – И к матери твоей зайду повиниться. Но мне не под силу изменить то, что уже произошло, Эрлинг. Если можешь, прости и не держи на меня зла.

   «И забудь о Кайе», – со злой отрешенностью договорил за нее он.

   Вечером снова пришла мать. Принесла еду, одежду и постель. Долго вздыхала, но не стала уговаривать его вернуться. Эрлинг был благодарен ей за то, что она смогла промолчать.

   А утром понедельника как ни в чем не бывало явился Йоханнес.

   – Вставай, лежебока, – зычно пробасил он, разглядывая с прищуром помятого, небритого и заспанного Эрлинга. – Хватит бездельничать, пора браться за работу.

***

С мачехой Кайя почти не разговаривала – не могла. И даже взглядом с ней старалась не встречаться: глухая обида насквозь прожигала сердце. Еще вечером злополучной субботы, после долгого и тяжелого разговора за стенкой с отцом, закончившегося слезами, она пыталась зайти к Кайе и помириться.

   Но Кайя, выслушав ее, просто кивнула – чтобы только отвязалась, и отвернулась к стене. В горле застрял болезненный ком, мешавший вымолвить хотя бы слово.

   В неделю они все вместе все-таки поехали в Декру – провожать дядьку Николаса с семьей и выбирать ткань для свадебного платья. Ирма старалась быть веселой и во всем угождать, но Кайю мутило от ее лживой угодливости. Она едва сдерживалась, чтобы не наговорить ей гадостей и не выкрикнуть в лицо, что платьем она не откупится.

   Но Ирма носила под сердцем дитя, а отец, хоть и молчал, очень тяжело переживал их разлад.

   Свадьбу условились играть уже через две седмицы – на этом почему-то настаивали родители Штефана, заручившись горячим одобрением Ирмы. Отец поначалу пытался спорить, выторговывая хотя бы месяц, но в конце концов сдался: приметы сулили недолгое возвращение тепла как раз на день назначенной свадьбы, а после с севера обещали явиться суровые ветра и затяжные холода. Кайе в этот миг назло захотелось, чтобы в день свадьбы вместо бабьего лета все Заводье замело снежной вьюгой, но злое решение жило в ней недолго, уступив место стыду.

   Горожане не виноваты в том, что душу Кайи уже сковало зимним морозом. Пусть порадуются последнему в этом году теплу.

    Работы на Кайю навалилось много, и это немного отвлекало от горьких мыслей. Предстояло не только выкроить и сшить платье, но и отделать его роскошным узором из белого шелка и мелкого жемчуга. Такое платье обошлось отцу в целое состояние, но никто и не думал скупиться: Ирма вбила себе в голову, что замуж за сына старосты нужно идти в наряде, достойном самой принцессы.

   Кайю не радовали ни богатое платье, ни скорая свадьба. Штефан, соблюдая приличия, через день заглядывал на обед к родителям невесты, заученно улыбался, пытался, как прежде, подшучивать над Кайей, но она всякий раз не могла избавиться от ощущения, будто все его улыбки и шутки неискренни, а его визиты – лишь часть какой-то странной игры.

   Но горше всего ощущалось мерзкое чувство вины перед Эрлингом. Ее настолько потрясло это неожиданное сватовство, что лишь через несколько дней она смогла собраться с мыслями и обдумать, что же случилось и как так могло произойти.

   Она ведь сама виновата. С Эрлингом ей было легко и весело. Ей нравилось сознавать, что она нравится ему, то и дело прорывалось неуемное женское кокетство, она находила это забавным. Ей нравилось видеть обожание в его искренних глазах, его добрую, чуть смущенную улыбку, но ей и в голову не могло прийти, что он возьмет и посватается к ней. Почему он не поговорил с ней заранее? Почему явился именно в субботу, когда у Кайи и так сердце было не на месте из-за помолвки со Штефаном, а мерзкая Ирма все слышала и сумела ужалить его в самое больное место?!

   Как бы то ни было, такого «теплого» приема он не заслужил.

   Следовало пойти и поговорить с ним, но Кайя собиралась с духом слишком долго. Боялась показываться ему на глаза. Что сказать? Что ей жаль? И зачем, скажите на милость, ему ее жалость?

   С понедельника отец снова стал пропадать в доме над заливом, и Кайя каждый вечер ждала, затаив дыхание, что он хотя бы словом обмолвится о том, как там Эрлинг. Но отец упорно говорил о чем угодно, только не о нем, а Кайя стыдилась задать ему вопрос.

   К пятнице она наконец решилась. Отложила платье и взялась собирать в корзинку еду, оставшуюся от обеда. Ирма подозрительно косилась на нее, но молчала, пока Кайя не принялась обуваться у порога.

   – Куда это ты собралась?

   – К отцу, – холодно ответила Кайя. – Отнесу ему обед.

   – Не надо. Грета отнесет, как и прежде.

   – Грета отнесет завтра, – упрямо возразила Кайя. – А сегодня я.

   – Нет, ты никуда не пойдешь. – Ирма вытерла влажные руки о передник и встала прямо перед дверью, загородив собой выход. – Пойдет Грета.

   Кайя оторопело уставилась на нее, а затем угрожающе сдвинула брови.

   – Ты почему это мне приказываешь? Я что, пленница в этом доме?

   Ирма вздохнула и покачала головой.

   – Нет, Кайя. Ты не пленница, но сейчас ты никуда не пойдешь. Понимаю, что для тебя я давно уже стала злой мачехой, но я запрещаю тебе выходить – для твоего же блага. И не только твоего.

   – Какого блага? – раздраженно прошипела Кайя. – Я всего лишь хочу отнести обед отцу.

   – Я понимаю, чего ты хочешь, – не сдавалась Ирма, твердо глядя ей в глаза. – Ты собралась к Эрлингу, но тебе нельзя сейчас к нему.

   Кайя воинственно вздернула подбородок.

   – Это еще почему?

   – А ты сама подумай, – мягче ответила Ирма. – Ему сейчас и так нелегко. Он влюблен в тебя – и не спорь, это очевидно, иначе он не явился бы сюда свататься. Но ты уже чужая невеста. Ему все еще плохо и больно после отказа. Подумай, каково ему будет увидеть тебя сейчас?

   Кайя рассвирепела.

   – А с чего это вдруг ты стала такая добрая к Эрлингу? Разве не ты обзывала его распоследними словами в этом самом доме? А теперь делаешь вид, будто заботишься о нем?!

   Ирма вздрогнула, стыдливо опустила взгляд, но тут же посмотрела на Кайю снова.

   – Я уже говорила, что сожалею. Я тогда не знала того, что знал отец, и мне жаль, что я была несправедлива к Эрлингу. Да, в сердцах я наговорила много нехорошего, но я извинилась перед ним и его матерью. По-человечески мне жаль его. Не мучай его еще больше, Кайя. Позволь ему прийти в себя и дай время забыть тебя.

   Кайя до хруста стискивала корзинку, слушая Ирму. Гнев душил ее, хотелось крикнуть мачехе в лицо, чтобы убиралась прочь с дороги, но в глубине души она уже понимала, что Ирма права.

   Не стоило мучить Эрлинга еще больше.

   Она молча поставила корзинку на лавку у двери и удалилась в свою комнату, громко хлопнув дверью.

   Вечером, перед сном, к ней зашел отец. Молча сел рядышком на лавку, помолчал. Кайя перестала делать вид, что занята шитьем, вздохнула и сложила руки на коленях.

   – Как он?

   – Крепкий парень, выживет, – усмехнулся отец. – Ирма рассказала мне, что у вас сегодня стряслось. Я знаю, что ты злишься на нее, но сейчас она права, дочка. Не стоит тебе пока что попадаться на глаза Эрлингу. Ему нужно время, чтобы залечить сердечные раны.

   Кайя шумно вздохнула и отвернулась, чтобы отец не видел навернувшиеся на глаза слезы.

***

Все теперь казалось глупым и бесполезным. Йоханнес упорно приходил каждый день, тормошил его, заставлял снова и снова таскать кирпичи, замешивать раствор, строгать доски, таскать на кровлю черепицу, конопатить войлоком щели, но то, что прежде казалось нужным и важным, сейчас потеряло всякий смысл. Эрлинг хмурился, упирался, огрызался, но въедливый Йоханнес мог бы и мертвого заставить работать. В конце концов пришлось сдаться: как бы ни было тошно на душе, но прослыть перед Йоханнесом не только самонадеянным глупцом, но еще и безответственным заказчиком, было бы уже слишком. Йоханнес получил задаток за свои услуги и собирался во что бы то ни стало довести начатое до конца, невзирая на душевное состояние владельца дома.

   – Что ты ползаешь, как улитка? – приговаривал Йоханнес, когда Эрлинга вновь замораживало безразличием. – Шустрее шевелись! Стоит только занять делом руки – и дурь мигом из башки вылетит.

   Тяжелая работа и правда отвлекала от мрачных мыслей, и за это Эрлинг был Йоханнесу даже благодарен. Хотя видеть его каждый день было тем еще испытанием. Тот больше ни словом не обмолвился о произошедшем в минувшую субботу, но всякий раз, когда его разномастные глаза щурились, пытливо останавливаясь на Эрлинге, возникало нестерпимое желание выйти вон через окно.

   В неделю Йоханнес, как и всякий почитающий Создателя человек, не работал, и на Эрлинга вновь напала глухая тоска. Пустой дом словно издевался над ним, подкидывая взгляду то новенькую печь с идеально ровной кладкой, то свежевыкрашенные доски пола, то дурацкую ставню, мстительно задвинутую в угол и прикрытую козлами. Еще и мать наверняка вот-вот явится, чтобы принести чистую одежду и обед и, пользуясь отсутствием сурового Йоханнеса, наверняка опять примется причитать да утешать, бередя еще незажившие раны.

   А впереди еще целый день – наедине с собой, с горькими мыслями о собственном позоре. Не отмахнуться, не забыться…

   Хотя, собственно, почему не забыться?

   Эрлинг резко встал с лавки – и тут же громко выругался, вновь с размаху ударившись о проклятущий подсвечник. Порывисто подхватил валявшийся у печи топор и двумя сильными ударами вырубил обидчика из отделанной деревом стены. Отшвырнув топор, накинул безрукавку поверх рубахи и громко хлопнул входной дверью.

   Седмица затворничества сразу же дала о себе знать: на улице непривычно повеяло осенней прохладой, и голова у Эрлинга слегка закружилась. Он остановился, сделал несколько глубоких вдохов: свежесть речной воды смешивалась в воздухе с запахом прелых листьев, от дальних домов разгулявшийся над Заводьем ветер доносил дымок топящихся печей, свежеиспеченного хлеба и жареного мяса.

   То, чего в его новом пустом доме никогда не будет.

   Отдышавшись, он пнул сапогом попавшийся на тропинке камень и размашисто зашагал к лавке Отто.

   Покосившаяся дверь лавки жалобно скрипнула, пропуская Эрлинга, по лбу ударил подвешенный над ней дурацкий колокольчик. Эрлинг подавил в себе жгучее желание оторвать его и шагнул внутрь. В жарко натопленной харчевне витал густой дух квашеной капусты, печеной брюквы и томящихся в меду бараньих ребер. Он сглотнул и хмуро уставился на лукаво сощурившегося Отто.

   – Добра твоему дому, хозяин.

   – Эрлинг! Давненько ты к старику не захаживал. Как поживаешь?

   – Угости-ка меня обедом, Отто, – пропустив вопрос мимо ушей, сказал Эрлинг и положил на стол несколько скетов.

   Отто тут же пересчитал их цепким взглядом и растянул губы в приветливой улыбке.

   – Отчего же не угостить, для тебя двойная порция по цене одной. Может быть, вина?

   – Давай. Того, которое покрепче. Целый кувшин.

   – Празднуешь что-то? – заговорщицки подмигнул Отто, доставая из-под прилавка чистую посуду.

   «Да. Похороны разбитых надежд», – зло подумалось Эрлингу, но он лишь мотнул головой, пресекая дальнейшие вопросы.

   Отто понятливо кивнул и скрылся на кухне. Эрлинг недружелюбно покосился на седовласого лудильщика Вима и его закадычного друга, бездельника Зигги, выпивавших за столом у входа под сытную закуску. Вим был вдовцом и не любил готовить, а потому часто отирался в харчевне, Зигги же с удовольствием составлял ему компанию, скрываясь у Отто от сварливой жены. Оба повернули головы в сторону Эрлинга и о чем-то зашептались, тихо посмеиваясь. Чтобы не видеть их осоловевшие рожи, Эрлинг грузно опустился за ближайший к прилавку стол спиной к ним.

   Звякнул колокольчик, вошла мамина соседка Анке – та самая, которая в их прошлую встречу назойливо пыталась всучить ему в жены свою дочку Лилле. Завидев Эрлинга, достопочтенная вдова поджала губы и гордо отвернулась к прилавку. У Эрлинга только слегка дернулся угол рта. Отто держал в одном доме и продуктовую лавку, и травяную аптеку, и харчевню, и постоялый двор – видимо, из жадности, чтобы не раскошеливаться на оплату лишним работникам, но Эрлингу теперь казалось, что из этого вышла глупая затея. Захочется тебе однажды выпить в одиночестве, а не тут-то было: половина Заводья станет свидетелями твоего падения, просто покупая муку или мазь от пчелиных укусов.

   Вышел Отто с пузатым кувшином и кружкой в одной руке и с дымящейся тарелкой в другой. Эрлинг в который раз подивился тому, как ловко управляется тучный лавочник со всеми своими многочисленными обязанностями. Эрлинг еще только наливал из кувшина первую кружку вина, а Отто уже с угодливой улыбкой обихаживал Анке.

   – Мак в этом году уродился превосходный – крупный и маслянистый, берите сразу четверть кагата, не пожалеете. – И, не успела Анке открыть рот для возражений, тут же добавил: – Как поживает ваша прекрасная дочь Лилле? Давненько она тут не показывалась.

   – Лилле занята, – сухо ответила Анке. – Осень, дожди, самое время заняться подготовкой приданого.

   – О! – проникся Отто. – Так нам скоро ожидать новой свадьбы? И кто же счастливый жених?

   Эрлингу показалось, что прямая, как доска, спина Анке стала еще ровнее, всем своим видом выказывая пренебрежение – к нему одному.

   – Лилле пока еще в раздумьях. Жениха выбирать – это вам не петуха на рынке покупать, знаете ли. Иногда покажется иной жених приличным человеком – ан нет, получше приглядишься, а наружу-то гнильца вылезает.

   Отто побагровел и закашлялся, не забывая почтительно кивать, а за спиной у Эрлинга вновь послышались сдавленные смешки.

   – А на свадьбе-то у господина Штефана ваша Лилле будет? Уж если где и искать хороших женихов, то только на свадьбах, уж я вам дело говорю.

   – Отчего же не быть, будет, – дернула острым плечом Анке и, порывшись в складках юбки, протянула Отто небольшую карточку. – Господин староста и приглашение нам прислал, вот, сами поглядите. Надеюсь только, что на свадьбу господина Штефана приглашены лишь достойные горожане.

   Эрлинг не стал ее слушать, залпом допил первую кружку вина – как и обещал Отто, вполне себе крепкого, – и принялся за еду. Но когда за Анке захлопнулась дверь, дышать стало как-то свободней.

   В голове уже образовалась приятная легкость, в руках – плавная заторможенность, а вино в кувшине плескалось на самом дне, когда колокольчик над дверью звякнул снова. Эрлинг не оглянулся: плевать, кого там снова принесла нелегкая. Лениво отметил только, что либо вошедших было несколько, либо вошла сороконожка, выбивая дробь сапогами не только по дощатому полу, но и в полыхнувших болью висках.

   – Здоровья, Отто! – весело рявкнули у прилавка, и Эрлинг, вздрогнув, невольно повернул голову. – Что скажешь, готов уже мой заказ?

   Ну надо же. Женишок явился собственной персоной. Да еще и в компании дружков. Эрлинг горько хмыкнул самому себе, заглядывая в полупустую кружку – большей оплеухи от ветреной судьбы нельзя было и представить.

   – Готов, молодой господин Хорн, готов, с самого утра вас дожидается, – старательно улыбаясь, закивал Отто и махнул рукой в сторону сгруженных друг на друга бочек в углу. – Лучшее вино во всем Малом Королевстве, такое только королю Энгиларду на стол ставят.

   Эрлинг снова хмыкнул и покачал головой. Совсем недавно старина Отто говорил то же самое Кайе… Она застенчиво улыбалась, а Эрлингу тогда казалось, что весь мир ему по плечу.

   – С вас одиннадцать мунтов серебром, молодой господин, – продолжал кланяться Отто.

   – А королева где?

   Вопрос прозвучал столь нелепый, что Эрлинг оторопело взглянул на Штефана. Тот, щурясь, выжидающе глядел на Отто, его мясистая нижняя губа капризно оттопырилась.

   – Какая королева? – опешил старик.

   Штефан грозно сдвинул брови к переносице.

   – За такую цену это вино нам должна подавать сама королева Ингрид.

   – Голой! – брякнул из-за его плеча щербатый Подметка Гунн.

   Компания молодчиков дружно загоготала. Эрлинг скрипнул зубами и с такой силой вцепился пальцами в кружку, что их костяшки побелели. У него зачесались кулаки слегка примять эту самодовольную слащавую рожу за оскорбление королевы, но не хотелось доставлять неприятностей Отто.

   – А-а-а, шутить изволите, молодой господин?

   Отто заулыбался, но на его лбу и блестящей розовой плеши выступили мелкие капельки пота.

   – Да какие уж тут шутки? – сокрушенно качнул головой Штефан. – Поскольку королевы я тут не вижу, ни голой, ни одетой, с тебя станет и пяти мунтов за это разбавленное водой пойло.

   Штефан презрительно швырнул монеты на прилавок, и те раскатились по гладкой столешнице, посыпались на пол. Брови Отто изумленно взмыли на лоб.

   – Но помилуйте, господин Штефан! – испуганно воскликнул старик. – Это вино обошлось мне вполовину дороже! Ведь я предупреждал вашего батюшку, что это самое лучшее, самое дорогое вино в Малом Королевстве! Вы должны мне заплатить одиннадцать мунтов, и это уже со скидкой в целый мунт!

   – Знаю я твою продажную шкуру, три мунта ему красная цена, – бросил Штефан, не поведя и бровью. – Я еще и переплатил. Выносите, парни.

   Отто побелел, затем весь покрылся розовыми пятнами и бросился защищать свой товар.

   – Но, господин Штефан! Так ведь нельзя…

   – Прочь с дороги! – оттолкнул его Штефан.

   Отто пошатнулся на одной ноге, неуклюже взмахнул руками и грузно завалился назад, ударившись затылком о стойку прилавка.

   – Эй, Штефан! – прорычал Эрлинг сдавленно, чувствуя, как на виске часто забилась жилка. – Заплати Отто одиннадцать мунтов и проваливай отсюда.

   Штефан выразительно вскинул темные, круто изогнутые брови и медленно повернулся на каблуках, будто только сейчас заметил Эрлинга. Впрочем, может, так оно и было.

   – О-о-о, кого это к нам занесло? – растянул губы в притворной улыбке Штефан. – Парни, глядите-ка! Самый завидный жених на деревне собственной персоной! Ты как, уже по всем девкам Заводья прошелся да рваные нитки собрал?

   Среди дружков Штефана раздались нестройные смешки. Эрлинг услышал, как хрустнули его собственные пальцы, сжимаясь в кулаки. Лицо горело, шрам почему-то стало нещадно дергать, а перед глазами поверх ненавистной рожи Штефана начали расплывались красные круги.

   – Да ты не отчаивайся, если что, подсоблю: у меня в стойле еще корова осталась не засватанная, – продолжал глумиться Штефан, медленно вышагивая ему навстречу и демонстративно разминая плечи. – Как раз статью вышла ровнехонько под тебя.

   Внутри у Эрлинга нестерпимо полыхнуло. Он рванулся с лавки, схватив первое, что попалось под руку – кувшин с остатками недопитого вина – и с размаху огрел Штефана по темени. Тот, не успев даже изумиться, завалился назад, на руки подхвативших его товарищей.

   – Наших бьют! – гнусаво закричал плешивый Вигго и кинулся на Эрлинга с кулаками.

   Эрлинг попытался отбиться кружкой, но то ли кружка оказалась слишком хлипкой, то ли парень слишком крепким, однако тот лишь тряхнул головой, стряхивая осколки, и, зарычав, боднул Эрлинга под сочленение ребер. Эрлингу на миг вышибло дух, и он рассвирепел. Схватив обидчика за грудки, повалил его спиной на лавку, щедро угощая тумаками. Жалобно звякнули разбитые тарелки; чья-то рука ухватилась за его волосы, мощным предплечьем придавило горло. Он разогнулся, пытаясь стряхнуть с себя досадную помеху, но ему заломили за спину руки, развернули лицом к Штефану и едва ли не ткнули носом в светящиеся злобой темные глаза.

   – Знай свое место, вонючий выродок крэггла! – заорал Штефан и с размаху двинул ему кулаком в челюсть.

   Эрлинг зарычал – все человеческие слова повылетали из головы, осталась одна звериная ненависть. Он извернулся, на мгновение повис на чьих-то руках и от души пнул Штефана каблуком в живот. Тот издал булькающий звук, сгибаясь в три погибели, и короткого мига замешательства его подельников Эрлингу хватило, чтобы наполовину вывернуться из жесткой хватки. Он рванулся вперед, собираясь достать корчащегося на полу Штефана еще разок, но ему подсекли ногу, повалили наземь, впечатав лицом в грязные доски. Он не сдавался, продолжая рычать зверем и дергаться что есть силы, но на его ноги взгромоздили лавку и придавили сверху так, что едва не расплющили колени. Рука вспыхнула болью – на кисть наступил чей-то каблук. Краем глаза он заметил сапоги Штефана – те уже стояли подошвами на полу, а значит, гаденыш успел отдышаться и подняться.

   – Ты у меня запомнишь, дикарь, как к чужим невестам оглобли поворачивать!

   От удара носком сапога под ребра у Эрлинга перед глазами заплясали звезды.

   – Что, в штанах зачесалось после казарм? – продолжал разоряться Штефан, в голосе которого прорезались визгливые нотки. – Не успел в Заводье появиться, как уже грабли свои поганые растопырил? И к кому – к Йоханнесовой Кайе! А рыло не треснет?

   Удары сапога сыпались градом. Совершенно обездвиженному Эрлингу, на которого навалились верхом человек пять, с трудом удалось отвернуть голову, чтобы защитить от озверевшего соперника лицо; сильнее всего доставалось ребрам.

   – Что, думал вместо меня ей под юбку влезть? И как, получилось? Да такой кривой рожей, как у тебя, даже моя корова побрезгует!

   Эрлинг молчал, стискивая зубы и стараясь не стонать. Ругаться он умел не хуже Штефана, но что толку? Кулаками он ответить не мог, а раскидываться пустыми угрозами – значит, опозориться еще больше.

   Хотя куда уж больше.

   Хуже унизительных пинков было понимание, что Кайя скоро станет женой этого поганца, и изменить это Эрлинг не в силах. Ну в самом деле, не идти же к ней снова с мольбами не выходить замуж, напрашиваясь при этом на недоуменные взгляды Йоханнеса, смешки мальчишек и злобное шипение Ирмы. От осознания собственной беспомощности вновь затошнило, настолько сильно, что боль в ребрах уже казалась почти благом.

   Впрочем, долго его унижения не продлились. Вим и Зигги, сбежавшие из харчевни в самом начале заварушки, вернулись с подмогой, и Штефана с пятерыми его подельниками быстро оттащили от Эрлинга. Напоследок женишок смачно сплюнул ему на затылок, и на этом все кончилось. Отто, кряхтя, наклонился над Эрлингом и принялся задирать на нем рубаху, осматривая спину и бока.

   – Сильно тебя помяли-то? Руки-ноги целы?

   – Целы, – буркнул Эрлинг, уворачиваясь от непрошеной заботы. – Я в порядке.

   С трудом поднялся – вначале на колени, морщась от боли, потом на ноги. Слегка кружилась голова, но это, пожалуй, сказывался выпитый кувшин вина. В левом боку боль ощущалась особенно остро – возможно, треснуло ребро. На плечах и бедрах вспыхивали и гасли очаги огня, но кости определенно уцелели.

   Что ж, и на том спасибо.

   – Плату за вино со старосты стребуй, – посоветовал он угрюмо, к досаде своей обнаружив, что губы оказались тоже разбиты. Сплюнув кровью, он прощупал языком зубы – хоть тут повезло, все на месте.

   – Да уж стребую, а то не по-людски как-то выходит. И чего этот Штефан на тебя взъелся? Ну посватался ты к его невесте, но не отбил же.

   Отто сочувственно заглянул ему в глаза, но Эрлинг с досадой отвернулся. Похоже, злосчастное сватовство ему будут припоминать все жители Заводья до конца жизни.

   – За обед спасибо. Пойду я.

   – Куда ты? К матери?

   – К себе, – буркнул Эрлинг в ответ, мрачнея все больше.

   Теперь-то мать точно заявится, и от нее не отвяжешься до самого вечера. И принесла же нелегкая этого Штефана…

   А меньше чем через седмицу все станет еще хуже. Кайя повяжет на голову женский платок и войдет хозяйкой в дом этого чудовища.

ГЛАВА 9. Свадьба

Внезапно нагрянувшие осенние холода как будто выстудили что-то и внутри Кайи. А может, все было наоборот? В душе царили пустота и холод, а оттого и осень плакала вместе с ней.

   Пальцы сноровисто управлялись с привычным делом – тканью, иглами, шелковыми нитями и крохотными жемчужными бусинками, но работа не приносила радости, а мысли плавали лениво, словно в вязкой пустоте. Один похожий день сменял другой, Ирма каждое утро заходила проверять, насколько продвинулась работа над свадебным платьем и неизменно интересовалась, не нужна ли помощь.

   Помощь Кайе не требовалась. Да и не хотелось отвлекать единственную в Заводье портниху от другого большого заказа – новых нарядов для Ирмы и Греты. Пусть хоть сестренка порадуется на празднике, раз уж ей, невесте, свадьба не в радость.

   В какой момент она вдруг стала не в радость, Кайя так и не сумела понять.

   Кажется, наступил уже понедельник, когда вечером в ее комнату тихой тенью скользнула Грета. Постояв немного у двери и понаблюдав за тем, как пальцы Кайи порхают над платьем при свете десятка свечей, Грета опустилась на мохнатый коврик у ее ног и тяжко вздохнула.

   Кайя не выдержала первой.

   – Выкладывай уже, что стряслось.

   – Ты уже знаешь, что твой Штефан подрался с Эрлингом?

   Игла в руке дрогнула, на подушечке пальца выступила капелька крови. Кайя бездумно слизнула ее, невидяще глядя на незаконченный узор.

   – Из-за чего?

   – Действительно, из-за чего бы они могли подраться? Ума не приложу, – Грета изобразила на лице глубокое раздумье, и для пущей важности приложила ко лбу кулачок.

   В другое время Кайя прыснула бы со смеху, глядя на кривлянья младшенькой, но сейчас ей было не до смеха.

   – Ты его видела?

   Грета прищурилась, взглянула искоса.

   – Кого? Штефана?

   Кайя покусала губы, внезапно устыдившись того, что подумала прежде всего не о женихе, как полагалось бы влюбленной невесте. Грета хихикнула и легонько толкнулась ей плечом в бедро.

   – Не бойся, Улла сказала, что у Штефана только шишка на макушке да синяк на животе, до свадьбы точно заживет. А Эрлингу здорово досталось, побитый весь, на лавке валяется, не встает.

   – Откуда ты знаешь?

   – Ходила рыбный пирог отнести отцу в дом над заливом, но он меня с порога взашей вытолкал. Я только краем глаза увидела, – Грета вздохнула. – Мать там у Эрлинга и брат его, Лотар. И как его так угораздило? Такой бугай, в войске служил, а оказался слабаком, даже Штефан его одолел.

   Кайя нахмурилась, все сильнее кусая губы. Обидные слова Греты об Эрлинге отчего-то задели ее.

   – А отец мне ничего не сказал. Они там вдвоем дрались?

   – Да дельбухи их знают, вдвоем или нет, – по-взрослому многомудро изрекла Грета. – Мне ведь тоже никто ничего не рассказывает. Сходить, что ли, к Отто, да все разузнать?

   – Смотри, как бы матушка не заругала, – недовольно одернула ее Кайя, сама не зная, хочет ли она, чтобы сестра выведала подробности этой гадкой драки.

   – Да что мне сделается, – дернула плечом Грета и вдруг прищурилась, воинственно глядя на Кайю. – Знаешь, что? Если Эрлинг не женится до того, как я войду в возраст невесты, я сама выйду за него замуж.

   Пока оторопевшая от такого заявления Кайя пыталась подобрать слова для достойной отповеди, младшенькая решительно поднялась и потянулась к завязкам передника.

   – Ладно, пойду я спать. Да и ты не засиживайся допоздна, глаза испортишь.

   Оставшись одна, Кайя еще долго сидела над платьем в тяжелых раздумьях. Со Штефаном увидеться не получится: обычаи велели последнюю неделю перед свадьбой жениху и невесте не встречаться, чтобы не привлечь в будущую супружескую жизнь злых завистливых духов. Уже давно жители Малого Королевства, как и всего Вальденхейма, почитали Создателя, но обычаи старой веры накрепко засели в повседневной жизни простых людей, и изменить их Кайе было не под силу.

   Впрочем, не очень-то и хотелось.

   А вот того, что ей нельзя повидаться с Эрлингом, сердце никак не хотело принять. Ведь это из-за ее легкомыслия он решился прийти к ней свататься. Из-за нее обидела его Ирма. Из-за нее он подрался со Штефаном. Наверняка он злится, а она даже прощенья попросить не может!

   Твердо решив, что завтра сходит навестить Эрлинга, Кайя все-таки заставила себя отложить платье и лечь в постель.

***

Мать причитала и охала вокруг него до самой темноты. Меняла на лице примочки из горьких зелий, мазала синяки на боках резко пахнущей травяной кашицей и все зазывала вернуться домой. Эрлинг с трудом дотерпел ее заботу до вечера – и готов был расцеловать от благодарности братишку Лотара, когда он явился, чтобы забрать мать с собой.

   Она сдалась не сразу. Пришлось изображать на побитом лице самую искреннюю улыбку и заверять, что с ним все в порядке и ничего уже не болит, чтобы она, чего доброго, не явилась еще и завтра. Этого Эрлинг уже бы не выдержал.

   Йоханнес пришел утром следующего дня. Окинул его внимательным взглядом, хмыкнул в усы, неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал. Эрлинг пытался, словно ничего и не случилось, браться за работу, но ребро слева болело нещадно, а оттого все движения получались какими-то нерасторопными, неуклюжими. Йоханнес, наблюдавший за ним некоторое время, в конце концов рявкнул, чтобы он убрал дырявые руки от черепицы и велел ему не соваться в дела, пока как следует не проспится.

   Ближе к обеду хлопнула входная дверь. Эрлинг с затаенной надеждой повернул лицо, вопреки всему ожидая увидеть Кайю, но увидел всего лишь ее сестру Грету, которую зачем-то тут же вытолкали назад. Эрлинг успел заметить ее любопытный взгляд и вздохнул – если до сих пор еще остался кто-то в Заводье, кто не знал о произошедшей драке, то уж теперь о ней наверняка станут судачить в каждом доме.

   Мать все-таки заявилась к вечеру со своими снадобьями, отварами и просьбами вернуться домой, и Эрлинг едва не вспылил, убеждая ее, что ничего особенного с ним не происходит.

   Но это было не так. Он чувствовал, что с каждым днем становится все хуже – и не из-за синяков и помятых ребер. Пустота в душе давила изнутри, как вздувшийся рыбий пузырь, и казалось, что еще немного – и что-то незримое внутри лопнет, заставляя творить сущее безумие.

   Во вторник отбиться от забот и причитаний матери ему помог Йоханнес, милостиво позволив снова взяться за дело. Превозмогая боль в ребре и сжимая зубы, Эрлинг терпеливо таскал черепицу на крышу и, стараясь не обращать внимания на ломоту в висках, слушал, как Йоханнес ловко орудует на кровле деревянным молоточком.

   Вечером, оставшись один, Эрлинг вытащил из-за брошенных в углу козел готовую ставню. Долго рассматривал резьбу на светлом дереве, переводя взгляд на рисунок, дорисованный Кайей. Затем раздраженно смял бумагу и бросил ее в печь, жалея, что все еще нельзя разводить в ней огонь. Невыносимо захотелось схватить топор и изрубить в щепки саму ставню, и Эрлинг даже отыскал его среди инструментов, аккуратно сложенных Йоханом, но в этот миг снова хлопнула входная дверь.

   Эрлинг с колотящимся сердцем обернулся, но нет… Это снова оказалась не Кайя. На пороге стояла обеспокоенная пышечка Тесса, а высоко над ее головой маячили здоровенные плечи кузнеца Тео, ее супруга.

   – Эрлинг, можно войти? – осторожно спросила Тесса, обеими руками сжимая накрытую вышитым полотенцем корзинку.

   Эрлинг сглотнул. Как назло, перед глазами встала другая корзинка, и тонкие пальцы Кайи, сомкнутые на ней. И ее широко распахнутые глаза цвета чистого неба, и ее губы, и неслучившийся поцелуй…

   – Входите.

   Голос получился сиплым, словно больным. Впрочем, какое это имело значение?

   – Как поживаешь, Эрлинг? – участливо поинтересовалась Тесса, ставя на неприбранный стол корзинку. – Мы вот тут поесть тебе принесли.

   Эрлинг хмыкнул, но тут же скривился: лопнула тонкая, едва схватившаяся корочка на заживающей губе. Он слизнул выступившую кровь языком и указал гостям на лавку.

   – Благодарю. Но не стоило беспокоиться. Еды у меня хватает.

   Тео, нежно приобняв жену за плечи, отодвинул ее в сторону и шагнул к Эрлингу.

   – Может, тебе помощь какая нужна? Я до конца седмицы совершенно свободен, могу подсобить.

   – Нет, ничего не нужно, – ответил Эрлинг, слегка удивленный таким участием от нелюдимого и мрачноватого кузнеца, которого он в прежние времена изрядно побаивался. – Йоханнес сказал, что еще пара-тройка дней, и все закончим. Но спасибо, что предложил.

   Тесса сноровисто смахнула со стола древесную стружку, расставила принесенные с собой глиняные тарелки, разложила на них восхитительно пахнущие свежие булочки и разлила из кринки домашнее молоко. Эрлинг только диву давался, наблюдая за ее ловкими, пухлыми руками. Все-таки не зря она ему нравилась тогда, когда он был еще зеленым юнцом.

   Тео пододвинул лавку, сел за стол и облокотился на него, скрестив перед собой мощные предплечья. Строго посмотрел на Эрлинга и сказал без обиняков:

   – Вот что, Эрл. По Заводью ходят нехорошие слухи, будто наш староста собирает подписи с горожан, чтобы тебя выдворили из города. Уж не знаю, что вы там со Штефаном не поделили – девку или что-то другое, но тебе надо держать ухо востро.

   У Эрлинга против воли дернулись губы, складываясь в кривую усмешку.

   – Что ж. Спасибо, что предупредил.

   Тео, внимательно глядя ему в глаза, усмехнулся в ответ.

   – Не очень-то ты и встревожился, как я погляжу.

   Эрлинг только пожал плечами – и снова скривился: заболело ребро.

   – Дело твое, Эрл. Но вот что я тебе скажу: что бы там ни случилось, я на твоей стороне. Я заходил к Отто. Он рассказал мне, что творил у него сынок старосты. Штефан наглеет с каждым днем все больше. Знает, шельмец, что папенька всегда прикроет. Но шестеро на одного – это уже ни в какие ворота.

   Какое-то время Эрлинг оторопело смотрел на кузнеца, на его суровое, скуластое лицо истинного северянина, в его темно-серые, честные глаза – и понял, что его глубоко тронули скупые слова нелюдимого Тео.

   – Да брось, – буркнул он, стараясь скрыть внезапное смущение. – Я сам виноват. Не хватил бы лишку хмеля у Отто, отбился бы.

   Тео кивнул, словно ни на миг не засомневался в его словах.

   – Я, собственно, вот зачем пришел. В субботу у Штефана свадьба. Ты там ничего не собираешься выкинуть?

   Эрлинг не собирался. Всю субботу он желал бы провести в совершенном беспамятстве, основательно накачавшись чудодейственным