Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ЧАСТЬ V. На ощупь во мраке
- ГЛАВА LXXVIII Одна против всех!
- ГЛАВА LXXIX Воробей
- ГЛАВА LXXX Трудный разговор
- ГЛАВА LXXXI Второй искус
- ГЛАВА LXXXII Пантелеимон
- ГЛАВА LXXXIII Открытие
- ГЛАВА LXXXIV Жив!
- ГЛАВА LXXXV Ласточка
- ГЛАВА LXXXVI Иголка
- ГЛАВА LXXXVII Внезапное предложение
- ГЛАВА LXXXVIII Ягоды
- ГЛАВА LXXXIX Черные всадники
- ГЛАВА XC Расплата
- ГЛАВА XCI Дознание
- ГЛАВА XCII Выбор
- ГЛАВА XCIII Казнь
- ГЛАВА XCIV Кошмары
- ГЛАВА XCV Затишье перед бурей
- ГЛАВА XCVI Гостья
- ГЛАВА XCVII Круг
- ГЛАВА XCVIII Известие
- ГЛАВА XCIX Архиепископ Лодомер
- ГЛАВА C Предложение
- ГЛАВА CI Мирная жизнь
- ГЛАВА CII Будущее
- ГЛАВА CIII Звезда
- ГЛАВА CIV Хочу быть птицей на твоих горах
- ГЛАВА CV Осада
- ЧАСТЬ VI На свет звезды
- ГЛАВА CVI Бегство
- ГЛАВА CVII Лабиринт
- ГЛАВА CVIII Зверь
- ГЛАВА CVIX Король
- ГЛАВА CX Секреты Тамаша
- ГЛАВА CXI Ультиматум
- ГЛАВА CXII Последний час
- ГЛАВА CXIII Змей
- ГЛАВА CXIV Допрос
- ГЛАВА CXV Последний разговор
- ГЛАВА CXVI Тайна города
- ГЛАВА CXVII Прощанье
- ГЛАВА CXVIII Тайными тропами
- ГЛАВА CXIX Корона
- ГЛАВА CXX Алессандро
- ГЛАВА CXXI Запоздалые сны
- ГЛАВА CXXII Решение
- ГЛАВА CXXIII Прощение
- ГЛАВА CXXIV Легенда
АННОТАЦИЯ
Из-за отсутствия наследника Арпадов в стране начинается смута. Замок Ченаде тоже в опасности. Враги кнеза не медлят. Выбор за Луминицей – какую сторону выбрать. Но никто не подскажет ей, делает она правильный выбор или совершает чудовищную ошибку.
Исторический мистический любовный роман
В книге есть:
# сложная любовь
# сильная страсть
# смертельные опасности и приключения
Заключительная книга трилогии "Лик чудовища"
ЧАСТЬ V. На ощупь во мраке
ГЛАВА LXXVIII Одна против всех!
- Я уеду недели на две. Последнего прямого наследника Арпадов ищут по всей стране. Венецианцы топают ногами и грозят Небом и Папой. Папа грозит… Хочет пригрозить, но пока не знает чем. Оживились сербы и болгары. Венгры и швабы сбиваются в кучки. Каждый думает, как урвать кусок пирога. Я должен быть в гуще событий. Я и так из-за вас потерял уйму времени, Луминица.
- Да, мой господин.
- Вы должны пить кровь каждую неделю. Надья - раз вы на дух не переносите Констанцу – будет приносить ее вам. Вы мне обещаете это делать, дорогая?
- Да, Думитру.
- Я разрешаю вам ездить по окрестностям. Но сразу предупреждаю…
- Не надо мне угрожать! Я выполняю часть своей сделки! - Луминица возмущенно вскинула на мужа глаза.
Супруги лежали, обнявшись, в кровати Луминицы. В последние дни кнез, как будто боясь оставить жену одну надолго, делил с ней все ночи. Как и обещал муж, эти жаркие ночи густара¹ они проводили в любовных играх. Выплеснув свой накопившийся гнев, кнез смягчился, и стал нежен к жене, как и раньше. Но зато и покоя Луминице не было: и трапезы, и сон стали совместными.
- Выполняете, - согласился кнез, и его рука привычно скользнула под рубашку Луминицы.
Девушка закрыла глаза.
- Ну же, Луминица, посмотрите на меня! Я хочу знать, что вам нравится то, что я с вами делаю.
- Мне нравится.
Рука кнеза скользнула между послушно разведенных ног Луминицы.
- А так? – шепнул муж.
- Да, - едва выдохнула сквозь зубы девушка, ненавидя саму себя за то, что ее тело поддается ласкам мужа.
- Я хочу смотреть вам прямо в глаза, Луминица, пока делаю это с вами. Взгляните на меня.
Луминица с трудом открыла подернутые пеленой глаза.
- Мне продолжить?
- Да!..
Через некоторое время супруги встали с постели. Кнез застегнул пояс.
- Подойдите, Луминица.
Девушка послушно подошла к мужу и подняла лицо для поцелуя.
- Если бы вы знали, моя любовь, как мне не хочется уезжать из замка, - сказал кнез, беря лицо девушки в ладони. – Каждый раз, когда я ныряю в глубину ваших глаз, мне кажется, что я купаюсь в озере жизни. И я выхожу из него обновленным, полным радости и жажды творить. Не думал никогда, что такое может со мной произойти.
- У вас же было много женщин, Думитру.
- Да, было много. Но все они, какими красавицами бы ни были, не могли мне доставить ничего, кроме физического удовольствия, тогда как вы…
- Что как я?..
- Тогда как вы доставляете и душевную радость. Я не лгу вам.
- Думитру, а что случилось со всеми моими предшественницами? С теми девушками, которые играли роль ваших жен? Что случилось с Шофранкой?
Кнез нахмурился. Его глаза стали колючими.
- Я не хочу говорить об этом.
Луминица поджала губы. Ну разумеется! Рассказывать обо всех своих преступлениях кнез ей не собирается. Впрочем, многое девушке было понятно из недомолвок и проскользнувших в разговоре слов. Яснее ясного для Луминицы было то, что после рождения «наследников» «жены» больше не были нужны кнезу, и он избавлялся от них. Могли ли бедные женщины надеяться на то, что им сохранят жизнь после того, что они узнавали в замке? Зная характер мужа, Луминица могла с уверенностью ответить на этот вопрос. О, пруд около замка был жаден! Он с радостью принимал в себя новую жизнь. Или смерть. Луминица вздрогнула, представив себе бесчисленное количество голов, всплывающих со дна. Волос, переплетенных с подводными стеблями кувшинок и водорослей… Девушка тряхнула головой, отгоняя от себя жуткие фантазии.
Луминице не требовался ответ и на вопрос, что стало с «наследниками». Бедные дети тоже были обречены с самого начала. Да, теперь было понятно многое: и почему кнез женился на дворянках из бедных семей, не имеющих сильных заступников, и почему Шофранка говорила, что ее насиловали. Родить ребенка от стригоя она не могла, значит… Боже, какая бесконечная, страшная череда преступлений. Черная цепь, где каждое новое звено кровью спаивалось с предыдущим. И что теперь? Теперь, когда кнез прервал эту цепь? Хотя, наверняка, у него уже имеется план действий и на этот случай.
- Вы обиделись?
- Нет, - мотнула головой Луминица. – Вы мой господин, Думитру, не мне спорить с вами и обижаться.
Кнез грустно усмехнулся.
- Мы с вами договорились, Луминица, и вы ведете себя по-умному, но если бы вы только знали, как мне хотелось бы…
- Хотелось бы чего?
- Хотелось бы не уезжать от вас, - закончил кнез, но Луминица догадалась, что сначала муж хотел сказать иное.
- Я буду ждать вас, - спокойно сказала девушка, не выдавая своих чувств. Однако ложь не станет правдой, в какие одежи ее не ряди. И кнез тоже это понял, потому что вздохнул:
- Мне бы поверить вам, но я не могу. Хотел бы продолжить с вами этот разговор, но некогда. Однако что же делать?
- Езжайте, Думитру, я никуда не денусь.
- В этом я даже не сомневаюсь. Напомню вам, Луминица, что вам некуда бежать. Вы теперь изгой для всего человечества. И свое изгнание вы можете разделить только со мной.
- Могли бы и не напоминать.
- Мог бы. Но напоминаю. И полагаюсь на ваше благоразумие. Итак, Луминица, что вы планируете делать в мое отсутствие?
- Хочу покататься на Череше. Соскучилась по ней, - не думая, ответила Луминица.
- Что ж. Катайтесь.
- Буду читать книги.
- Читайте. Я прикажу купить в столице новых для вас.
- Это слишком дорогой подарок.
- Мне для вас ничего не жалко, - шепнул кнез и впился в послушно подставленные губы жены, потом легко ущипнул Луминицу за щеку и вышел из комнаты. Девушка выдохнула.
Надья осторожно приоткрыла дверь спальни.
- Что прикажете, госпожа?
- Я еще могу что-то приказать? – горько усмехнулась Луминица.
- По распоряжению кнеза вы остаетесь хозяйкой в замке. Но вы же понимаете…
- Понимаю, - кивнула головой Луминица, - что за мной будут шпионить. Не беспокойся, Надья, я не подставлю твою спину под плеть.
- Плеть – это ничего. Главное, чтобы в клетку не бросили.
Луминица вздрогнула.
- Могла бы и не говорить, - процедила сквозь зубы она. – Это просто поразительно! Он приковал меня к этому чертовому замку тысячью цепей. Стоит мне дернуться, как раздается звон железа, - Надья молча ожидала, пока Луминица выговорится, и девушка раздраженно буркнула: - Одень меня и причеши!
Служанка спешно открыла сундук.
Кнез уже садился в седло, когда Луминица подошла к коню и низко склонилась перед мужем.
- Я вернусь скоро, Луминица, - сказал кнез, глядя на жену сверху вниз. – Не скучайте без меня.
Луминица подняла вверх глаза.
- Приезжайте скорей, кнез, хорошей вам дороги! - пожелала она.
Муж лишь кивнул в знак ответа, тронул нетерпеливо переступающего коня, и кавалькада сорвалась с места. Михай по своей всегдашней привычке ехал рядом с господином. Михэицэ круглыми испуганными глазами смотрел на Луминицу, но она даже не повернула головы в его сторону. Свобода! Она наконец осталась одна.
1 густар (румынск.) – старинное название месяца августа
ГЛАВА LXXIX Воробей
- Это вам мазь, госпожа, - сказала Надья, подавая маленький глиняный горшочек. – Кнез сказал, чтобы вам передала, как на солнце будете много времени проводить. Если в тени быть или зимой и осенью гулять, то не страшно, но весной и летом на самом солнцепеке прямо беда. Через час всю кожу сжигает.
- Куда мне ее намазать? – спросила Луминица, осторожно зачерпывая пальцем коричневато-желтую мазь, от которой несло какими-то травами.
- Вот прямо на лицо и мажьте. И еще на кисти рук. Вы же кататься будете, и платок ветром с лица сдуть может. Ну и руки, понятное дело…
Луминица поморщилась. Вздохнула и начала накладывать жирную мазь на кожу лица. Кожу чуть защипало, но через несколько минут жжение закончилось, а еще через четверть часа мазь почти впиталась.
- Теперь несколько часов можно под прямым солнцем находиться без особого вреда, - довольно заметила Надья. Луминица кивнула.
Через несколько минут она с бьющимся сердцем подходила к конюшне.
- Череши нет, госпожа, - низко поклонился ей новый помощник конюха, которого наняли в то время, пока Луминица не выходила из своих покоев. – Михэицэ коней на пруд повел. Мыть.
Луминица гордо кивнула и направилась к воротам замка. Почему ее сердце снова так бьется в волнении? Неужели ее могут не выпустить? Но стражники лишь низко склонились перед госпожой и проводили внимательными взглядами.
Знакомая тропа, деревья, встречающие девушку легким шуршанием листвы, как будто узнавая старую подругу. Луминица ласкающе коснулась рукой ветки клена, нависающей над тропой. Как же она соскучилась по миру за пределами каменного узилища! Пруд мелькнул между деревьев серебряными искрами, слепя глаза. Луминица осторожно выглянула из-за куста.
Михэице скреб спину Череши, которая послушно стояла, наклонив голову. С гривы и хвоста текли струи воды.
- Вот мы всю воду с тебя сейчас уберем, - приговаривал Михэицэ. – Я тебе гриву и хвост расчешу. Смотри, как ты здорово блестишь! Вон какая красивая лошадка! Не хуже хозяйки твоей! – Череша фыркнула. – А может, даже и красивей!
Тут уже фыркнула Луминица и вышла из засады. Череша заржала и рванула ей навстречу. Луминица всхлипнула и обняла мокрую шею Череши.
- Череша! – прошептала она, гладя лошадку. Череша фыркала и с недоумением тыкалась в руки Луминицы. – Не нравится запах? Мне тоже не нравится. Но что делать, моя хорошая? Без него я не смогу на тебе кататься.
Михэицэ с гребнем в руке стоял поодаль, и только лицо парня выражало почтение, смешанное с детской обидой.
- Не обижайся, Михэицэ, - с извинительной улыбкой сказала Луминица, глядя на друга поверх шеи Череши. – Череша же не человек. Она не поймет, почему я ее сразу не поглажу.
- Да я все понимаю, госпожа, - улыбка наконец озарила лицо парня. – Соскучилась по вас лошадка. Ох и скучала же она. На выпасе была, но все равно скучала. Почитай, каждый день вас ждала. Все смотрела с надеждой и ржала. Да так жалобно, что у меня сердце разрывалось. Привязалась она к вам. Даром, что безмозглая скотина.
- Ну почему это безмозглая? – возразила Луминица, отобрала у Михэицэ гребень и начала сама расчесывать гриву лошади. Вода заструилась у Череши по шее. – Череша будет поумней многих людей.
- Как скажете, госпожа, - смиренно согласился Михэицэ, переступая босыми ногами в пыли.
- Ну, что тут без меня было, расскажешь?
- Да что тут хорошего быть могло? – удивился Михэицэ. – Я очень сильно за вас беспокоился. Ненароком выведать пытался, как вы. Но мне только в ответ: госпожа болеет. А чем и почему, не говорят. Меня так и подмывало к вам в покои попытаться пробраться, чтобы самому узнать. Но я побоялся, что вы недовольны будете.
Михэицэ виновато посмотрел на Луминицу.
- Это ты правильно сделал, - успокоила его девушка. – Ни в коем случае никому не показывай, что мы с тобой дружны. У меня в замке есть враги, они спят и видят, чтобы меня погубить.
- Кто же это? – округлил глаза Михэицэ.
- Экономка. Это в первую очередь. Но больше всего опасайся самого кнеза, - сказала Луминица, и ее глаза недобро сузились. – Мой муж, Михэицэ, страшный человек. Ты даже себе не представляешь насколько.
- Буду молчать, Христом и всеми святыми клянусь.
Михэицэ истово перекрестился.
- А что еще в замке произошло за это время? – снисходительно поинтересовалась Луминица.
- Да что тут могло произойти? А-а, вот! Серко, это наш жеребец, так он приболел. Боюсь, как бы не карбункул с ним случился. Мы его от других лошадей отделили, чтобы не заразить их, но если карбункул, то беда… На других лошадей перекинется – все подохнут. Да и на людей, и на другую скотину может перейти…
- Череша здорова? – обеспокоенно спросила Луминица и окинула взглядом довольно фыркающую лошадку.
- Да, с ней все хорошо. А вы сейчас кататься будете? Я вас ждал-ждал. Решил, что вы сегодня тоже кататься не будете. Но если угодно, то я мигом в замок сбегаю и принесу сбрую.
- Давай, Михэицэ, давай, - разрешила Луминица. – Я тебя здесь подожду.
- Значит, соскучилась по мне? – спросила Луминица, когда Михэицэ убежал. Череша фыркнула. – И я соскучилась. По тебе соскучилась. По солнцу… - Луминица снова уткнулась в шею лошади. – Только мне оно теперь заказано. И многое другое заказано. Ох Череша! Ты даже не представляешь, сколько я потеряла!
Луминица обняла шею лошади и стала проводить пальцами по мокрой шерсти Череши. Она думала, что снова расплачется, но в душе стояла лишь гулкая пустота. Череша не мешала девушке изливать ласку и только понятливо щекотала ее мягкими губами и пофыркивала. Луминица взялась за скребок.
- Я больше не могу плакать, Череша. В душе все пусто, как будто она треснула, и все чувства из нее вытекли. Но жизнь продолжается, да? – Луминица усмехнулась. – Ты думаешь, это жизнь? - Череша покосилась карими умными глазами на Луминицу. – Ладно, я попробую...
И Луминица решительно провела скребком по спине Череши.
Тишина, и только ветер лениво взмахивает крылом, приглаживая высохшие на жаре травы. Густар, самое начало. Лето задремало где-то за скошенным стогом и посасывает травинку во рту, слушая, как вздрагивает земля от падающих переспелых слив.
Когда Луминица гнала Черешу в горы, воздух, проникая под одежду, охлаждал руки и голову, но девушка пожалела лошадку и остановилась у кручи под огромным буком. Череша тут же принялась щипать редкие кустики травы. Луминица стерла пот с лица платком и уселась между корнями дерева на сухую траву.
Девушка думала, что поездка хоть немного развеселит ее, отвлечет, но этого не произошло. Горечь и боль так и остались с нею. Луминица откинулась назад и посмотрела на крону бука, шелестящую высоко над головой. Голова у Луминицы была такая же пустая и тяжелая, как этот знойный полдень. Не хотелось ни о чем думать, просто сидеть под деревом и глядеть на мир. Тяжелая бронзовка, натужно гудя, пролетела около лица, и Луминица досадливо отмахнулась от блестящего жука.
Глупый, глупый жук! – подумала она. Вот залетит такой в дом, стукнется о стену, перевернется и будет дрыгать ножками, пока не умрет. Сколько раз Луминица в детстве спасала этих неразумных зеленых усачей. А скольких не спасла. Интересно, Бог жалеет жуков? Жалеет, когда такой глупыш умирает где-нибудь под кроватью, не найдя выхода на свободу? Ведь родители всегда жалеют своих детей, какими непутевыми они бы ни получались. Ведь Бог же считается создателем всего сущего: и людей, и жуков, и бабочек? Жалеет ли Он свои создания, которые приходят в мир, чтобы страдать и гибнуть? Выходит, что нет. Выходит, Ему все равно. Ему все равно, из-за чего сейчас болит сердце Луминицы. Ему все равно, упадет ли она, как жук, с этого обрыва и будет валяться с переломанными лапками, медленно умирая.
Луминица легко вскочила, подошла к обрыву и встала на самом краю. Голова не кружилась, но что-то как будто подталкивало девушку вниз. Спрыгни! Спрыгни! А что если и в самом деле?..
Луминица даже побледнела от этой мысли. Еще год назад ей бы такое не пришло и в голову, но сейчас… Она сделала еще один маленький шажок вперед. Какой хороший выход из ситуации! Покончить раз и навсегда со всем этим кошмаром. Тогда все люди, которых она любит, станут свободными от мести кнеза.
Ведь она исчезнет из этого мира? И что будет с ней, с Луминицей, там? Что ее ждет за чертой? Ад? А есть ли он – ад? Так же как есть ли он – рай? Еще год назад Луминица бы испугалась подобных мыслей, побежала бы к священнику, и он ласковым разговором помог бы девушке выпутаться из плена греховного заблуждения, указал бы на ошибку в ее размышлениях… Но сейчас…
Если упасть с такой кручи, то даже стригой разобьется насмерть. Ведь так? Луминица сделала еще один шаг вперед. Теперь носки ее опинчей почти висели в воздухе. Тяжелый полдень лениво ворочал воздушные массы. Земля лежала плоской чашей с отколотыми краями гор. Внизу дыбились камни. Нет, вниз лучше не смотреть. Луминица подняла глаза к пустому небу и сжала кулаки. Ну же! Решись! Наверное, с закрытыми глазами будет не так страшно?
Луминица закрыла глаза. Темнота взрывалась цикадами, она набегала шорохом листьев, она звала, и только сердце колотилось в груди быстро-быстро. Луминица развела руки. Ветер трепал рукава-крылья, как будто обещая помочь. Вот так! Пора в полет!
- Стойте, госпожа!
Заполошный крик сзади напугал Луминицу и заставил открыть глаза. Она резко повернулась и от поворота чуть не упала вниз, потеряв равновесие. Но Тамаш, в два прыжка преодолев поляну, схватил девушку за руку и отдернул от пропасти.
- Ты что задумала?
Бледное лицо Тамаша было близко, а пальцы мертвой хваткой сжимали ее за руку.
- Пусти! – сквозь зубы сказала Луминица, и слезы брызнули из ее глаз.
Она снова закрыла глаза. Проклятый Тамаш! Черт его послал! Еще бы минута!..
- Ты что задумала, Луминица? – снова строго вопросил Тамаш и слегка встряхнул девушку. – С ума сошла?
Луминица не стала придавать значения этой фамильярности, а просто уставилась на Тамаша огромными глазами, в которых стыла боль.
- Ну-ка сядь сюда! – продолжая говорить повелительным тоном, сказал юноша и заставил Луминицу усесться на землю.
- Хочу пить, - равнодушно сказала Луминица, как будто разговаривая не с Тамашем, а с пустотой.
- Ручей неподалеку, - сказал Тамаш.
- Принеси воды, - таким же отстраненным тоном попросила Луминица.
- Ну вот еще! Я за водой пойду, а вы, не дай Бог, сиганете с обрыва! Нет уж! Вместе пойдем! Я вас провожу.
И Тамаш протянул руку Луминице, поднимая ее с земли. Луминица послушно пошла за Тамашем, который повел Черешу в поводу.
Они шли не более четверти часа, и Тамаш привел Луминицу к ручью, который тек среди замшелых камней тонкой струйкой. Череша, не заставляя себя упрашивать, с фырканьем погрузила морду в воду. Луминица наклонилась над ручьем и стала жадно пить. Потом она уселась на поваленное дерево рядом с ручьем и уставилась на Тамаша. Объясняться не хотелось. И даже говорить не хотелось. И извиняться за свое поведение месяц назад тоже не хотелось. Тамаш смотрел на Луминицу странным жадным взглядом, как будто искал в ее лице что-то одно ему ведомое.
- Почему ты так странно смотришь на меня, Тамаш? – вымученно улыбнувшись, спросила Луминица.
Тамаш не смутился и не отвел глаз.
- Странно?
- Так смотришь, как будто я смертельно больна.
- А вы здоровы, госпожа?
- Давай на ты, Тамаш, - устало предложила Луминица. – Я тебе не госпожа, а ты мне не слуга.
- Вот как? – ухмыльнулся Тамаш и сел рядом на бревно.
Луминица лишь досадливо повела плечом. Он ждет ее извинений за прошлый раз? Казалось, что это было в прошлой жизни. Да это и было в прошлой жизни на самом деле. Та Луминица умерла. Умерла в подземелье, а вместо нее родилась… Родилось чудовище, которое не знает, ради чего жить. И стоит ли жить…
- У вас на голове седая прядка, - вдруг сказал Тамаш.
Лицо Луминица закаменело. Она скрыла выбившиеся из-под платка волосы. Тамаш замолчал. Луминица тоже не спешила нарушить молчание.
- Прошлой зимой стояли страшные холода. Вы помните, госпожа? – мягким голосом начал Тамаш.
- Да, я помню. Все перевалы засыпало снегом.
- Однажды утром, выйдя из дома, я увидел на косе, повешенной под стреху, воробья. Он видимо сел, бедняга, и примерз к железу. Совсем уже от холода околевал.
- И что же ты? – равнодушно спросила Луминица.
Спросила, и ей показалось, что что-то вроде жалости шевельнулось у нее в груди. Но разве она может жалеть кого-нибудь? Разве она не превратилась в безжалостное чудовище? Неужели измученная и почти убитая жалость где-то смогла схорониться на дне ее души?
- Что я? Лапки бедняжки совсем пристали к железу. При виде меня он попытался рвануть из последних сил, но их у него почти не было. Тогда я обхватил воробья рукой, хотя он и пытался клюнуть меня. Храбрый малыш!
Тамаш улыбнулся, и Луминица тоже ответно растянула губы, такой задорной была улыбка Тамаша.
- И что потом, Тамаш? – ей вдруг стала интересна история птицы.
- Я стал дуть на его лапки, пока они совсем не отогрелись и не оторвались от железа. Но он был таким ослабелым, что не мог лететь. Я взял его в дом и посадил под корзину.
- Он не умер, Тамаш?
- Нет, что вы, госпожа. Он отогрелся, отъелся зерна. Я хотел его выпустить, но побоялся за него. Он так и жил в моем доме до конца холодов. Облюбовал себе место под крышей. Слетал на стол, где я рассыпал ему крошки и зерно.
- А ничего, что он гадил на стол, Тамаш?
- Ничего, госпожа. Стол – это ладонь Бога. Все, что он дает нам, мы получаем лишь по его милости.
- То есть птичий помет – это тоже подарок Бога тебе? – невольно прыснула Луминица.
- Получается, что так, - широко ухмыльнулся Тамаш.
- И почему ты мне это рассказал?
- Потому что… потому что, увидев вас, я его вспомнил. Вы выглядели совсем так, как тот воробей: без сил, без надежды жить.
Луминица отвернулась, чтобы стряхнуть слезы с ресниц. Чертов Тамаш! Зачем он вмешался? Не вмешайся он…
- А толку? – едва прошептала она.
- Что «толку»?
- Толку жить, если вокруг одна темнота, и ты знаешь, что не сможешь выйти к свету?
- Если нет света, то надо идти в темноте, - жестко сказал Тамаш.
- Ну да! Ну да! – вспыхнула Луминица. – Скажи еще, что ты хотел помочь мне, показывал выход. А я, дура такая, не приняла твоей помощи!
- Я не буду такого говорить, госпожа, - твердо сказал Тамаш. – Что толку? – Луминица фыркнула, услышав, как Тамаш использовал ее же собственные слова. – А только я вот что вам скажу…
- Ну, говори!
- Даже воробей и тот бился до последнего, сражался за свою жизнь. Маленький глупый воробей…
Эти слова были сказаны с такой теплотой, что в душе Луминицы зашевелился какой-то горячий ком. Какое-то чувство вдруг проклюнулось из мертвого зерна и пошло в рост.
- Воробей не глупый, - чуть с обидой сказала девушка, и Тамаш рассмеялся.
- Да, воробей не глупый. Он просто неосторожный. Присел, дурачок, на железо. Не знал, что примерзнет к нему. Неосторожный, самонадеянный воробей.
Тамаш говорил так, что у Луминицы закраснели уши: то ли от стыда, то ли от смущения. Девушка поднялась с дерева.
- Мне пора, Тамаш, - сказала она, не поднимая глаз.
- Конечно, госпожа, - пряча в голосе добрую усмешку, ответил юноша.
Он придержал стремя, помогая Луминице забраться в седло.
- Так говоришь: в темноте тоже надо идти? – спросила его Луминица. – Как, Тамаш? Как?
- На ощупь, - развел руками юноша.
Он молча поклонился и ушел, не дожидаясь слов прощания. Луминица молча смотрела, как Тамаш уходил. В горле стоял острый горячий ком. Это было и больно, и сладко. Луминица направила Черешу в сторону замка. Пора было возвращаться.
ГЛАВА LXXX Трудный разговор
Утром Луминица проснулась другой. Она не могла сказать, что было другим, но даже солнце, казалось, светило иначе.
«Надо все обдумать», - сказала девушка сама себе.
После завтрака она спустилась вниз и потребовала оседлать Черешу.
- Госпожа, - делая круглые глаза, прошептал ей Михэицэ. – Я вас вчера спросить забыл. Там… это…
- Что?
- Ну, вы мне давали спрятать…
Михэицэ полностью стушевался.
- Сохранил?
- А то!
Михэицэ даже живот выпятил от гордости.
- Спасибо! Потом…
- Как скажете!
Луминица выбрала вчерашнее место около кручи с растущим над ней буком. Но сегодня ей уже не хотелось никуда прыгать.
Ну уж нет! Так просто она не сдастся! И что это на нее вчера нашло? Нет, если ее загнали в тьму, то она пойдет наперекор этой тьме. На ощупь, как ей посоветовал Тамаш. Мысль о юноше теплым воробушком зашевелилась в душе. Луминица мысленно погладила этот пушистый комочек. Нет, сейчас не время. Сейчас она спрячет этого птенчика подальше ото всех. Не даст погубить то живое, что еще осталось в ней.
Бороться! Она пойдет вперед и будет бороться. Луминица подошла к краю обрыва и снова посмотрела вниз. Ну нет, достаточно падать. Она и так упала ниже самой глубокой пропасти. Отсюда нет пути вниз, только вверх. Она будет карабкаться, она будет ползти, сдирая кожу, но она выползет… Куда? Неважно!
Луминица вдохнула и почувствовала, как ветер наполняет ее легкие, как он бурлит в душе, воодушевляет, подталкивая к… чему? Этого она пока не знала. Луминица пошла по поляне, подбирая камешки и сучки, потом уселась под деревом с видом полководца, продумывающего план грядущей баталии.
Так, что же она хочет? Луминица положила перед собой веточку и задумалась, прислушиваясь к своем сердцу. Прежде всего, мести, жарко выдохнуло сердце, погнав по жилам обжигающую мысль. Да, мести! Луминица задумчиво переломила веточку. Мести всем им! Она переломила веточку еще на несколько частей. Всем! Констанце! Михаю! Всем стригоям! Кнезу! И кнезу тоже? – мелькнуло в душе маленькое сомнение. Да, и ему тоже! – отмахнулась от этого сомнения Луминица. Она посмотрела на обломки ветки в своих руках и откинула их в сторону. О да! Она отомстит им всем! Но начинать нужно с самого слабого врага. Луминица положила перед собой маленький черный камень. Да, вот с этого она и начнет. Потом… Луминица положила еще один черный камень покрупней. Это будет потрудней. Что ж. Она еще успеет придумать, как это сделать. Потом все стригои, которых она знает. О, она запомнила их всех! Даже на Страшном Суде она сможет перечислить имена тех, чьи лица белыми пятнами ужаса врезались ей в память там, в темном подземелье, где убили Ясека. Луминица сжала в руках камни и высыпала их на землю. Они упали, мертво и глухо ударившись о землю. Но осуществить месть будет непросто. Враги тоже не глупы. Тогда какой ее первый шаг? Луминица задумалась, потом положила на землю веточку…
- Прикажи Констанце прийти ко мне, - сказала Луминица Надье, направляясь в трапезную.
- Констанце? – удивилась служанка. – Ей же запретили к вам приближаться.
- Ничего, один раз можно, - твердо сказала Луминица. – А там видно будет. Может, мы с ней еще и поладим.
Надья только удивленно покосилась на госпожу. Однако Луминица не собиралась делиться со служанкой своими планами. Она ни с кем не собиралась ими делиться.
Гордой походкой шла Луминица по ступеням замка, шла, холодно глядя на слуг, которые почтительно кланялись госпоже до земли. Однако кроме почтительности девушка ловила любопытство и страх. Еще несколько месяцев назад ее бы это ранило, но сейчас она только с презрением поджимала губы. Все они, все они здесь пособники. Сообщники черных ночей и кровавых пиршеств, трусливо закрывающие уши, чтобы не слышать подземные стоны и мольбы. И относиться она к ним будет соответственно. Думитру говорил, что все люди – пешки? Что ж, пусть так. Только вот она, пешка-Луминица перестала послушно передвигаться по шахматной доске. Пешка вдруг взяла, ожила и топнула ногой. И еще не раз топнет. «Кнез дурак, если думает, что полностью меня сломит, - думала Луминица. – Я никогда не смирюсь. Чтобы я окончательно смирилась, ему надо меня убить. Но даже и тогда я буду бороться с ним. А другие… Если им нравится быть пешками, то и обращаться я буду с ними именно так, как они этого заслуживают. Я не буду их жалеть. Ведь меня не пожалели».
Обед закончился, но Луминица осталась в трапезной, ожидая Констанцу. Она сидела в кресле замерев, как изваяние. И только глаза на бледном лице вспыхивали зелеными молниями. Ей предстоял трудный разговор, но без этого она не могла двигаться дальше. Сегодня она должна была сделать первый шаг к победе. Но сколько еще таких шагов ей предстоит сделать, она не знала.
Констанца вошла в зал чуть ли не боком и молча поклонилась. Опустив голову, женщина стояла перед Луминицей и молчала. Луминица медленно встала и прошлась вдоль окон, как это обычно делал во время разговора кнез. Свет, раздробившись на разноцветные осколки, раскрашивал пол зала яркими остроугольными пятнами. Луминица ступала по этим осколками, и ей казалось, что она топчет свою прежнюю жизнь, полную радости и света. Девушка поискала в своей душе сожалений, но не нашла их: мертвое поле было мертво, и весенние цветы давно убиты несвоевременными заморозками. Что ж. Теперь она стала другой.
- Констанца, посмотри на меня, - твердо сказала девушка, остановившись прямо перед экономкой.
Констанца неуверенно подняла глаза. В глазах женщины была неуверенность и затаенная вражда.
- Слушаюсь, госпожа, - сказала она глухим голосом.
- Нам надо с тобой договориться, как жить дальше, - спокойно произнесла Луминица. – Ведь теперь это надолго. Очень надолго. Навечно. Если ты, конечно, собираешься и дальше оставаться при Думитру.
Констанца чуть вздрогнула и потупила глаза, но Луминица успела заметить страх, мелькнувший в глазах женщины.
- Ты сделала мне много подлостей, Констанца.
- Я ничего не делала, госпожа, после того как кнез наказал меня.
- Ты ведь нарочно приготовила Ясека для церемонии, да? Ни за что не поверю, что это было случайностью. Хотела ударить меня побольней?
Экономка молчала. В ее глазах на секунду мелькнуло злорадство, которое тут же сменилось враждебным упрямством.
- Это случайно. Я не знала.
- Врешь. Но я не буду упрекать тебя. Я оценила твою шутку, Констанца. Однако не советую впредь вставлять мне палки в колеса.
- Этого больше не повторится, госпожа, - поспешно сказала экономка.
«Ой ли!» – чуть не рассмеялась ей в лицо Луминица. Но она постаралась скрыть свои мысли.
- Я отчасти понимаю тебя, - солгала девушка. – Ты ревновала. Ты ревнуешь. Но давай взглянем правде в глаза! - Констанца с подозрением поглядела на девушку. – Ты знаешь, что Думитру любит меня… - лицо Констанцы искривилось. – И с этим ты ничего не поделаешь. Ночная кукушка, знаешь ли, всегда дневную перекукует. Пойми: даже если бы ты отделалась от меня, Думитру не вернулся бы к тебе. Ты ему безразлична как любовница. Он ценил в тебе только преданность.
Констанца молча смотрела на Луминицу, и девушка почти видела, как тяжело ворочаются эти мысли в голове экономки.
- Думитру ценит меня. И уважает, - упрямо сказала она.
- Ценит, - охотно согласилась Луминица. – Как преданного друга. Хотя нет. Кнез никого не считает своим другом. Он уважает и ценит тебя как преданную служанку. И тебе пора смириться с этой мыслью.
Констанца мрачно смотрела на Луминицу.
- А вот я добилась того, что кнез любит меня, - ревность и злость зажглась в глазах Констанцы. – Брось! Смирись! Тут ты ничего не поделаешь. Кнез больше не будет тебя слушать. Ты можешь хоть с утра до вечера жаловаться на меня кнезу, но это ничего не изменит. Он не убьет меня, не отпустит меня и не разлюбит. Неужели до тебя это никак не доходит? Смирись, Констанца!
Луминица снова медленно прошла по комнате, не торопя медлительную экономку, давая ей свыкнуться с новыми мыслями.
- А я ведь могла бы добиться того, чтобы Думитру отослал тебя в другой замок, - добавила Луминица, и Констанца вскинулась. – Да-да, если бы я этого хотела, то сделала бы. Думитру так и предлагал мне. «Констанца полезна мне. Но если вам неприятно смотреть на эту мерзавку, то я могу ее отослать подальше от вас».
- Не мог так господин сказать! – воскликнула Констанца. – Я ему сколько лет правдой служу! Не будет он от меня избавляться!
- Почему же? – спокойно возразила Луминица. – Во всем, что бы ты ни делала, я могу заменить тебя. Хозяйством заниматься буду, все тайны замка мне муж теперь расскажет…
- И жертв сами будете готовить? – ехидно спросила Констанца.
- Буду, - пожала плечами Луминица. – Я теперь с вами заодно. Чтобы жить, мне нужна кровь. Так что мне придется участвовать во всем. Даже в том, к чему у меня не лежит сердце.
- Не верю я вам!
- Это твое дело, верить или не верить. Главное, что мой муж верит мне. И дорожит мной. Так что тебе придется смириться с этим. Выбирай: или ты будешь жить со мной в мире, или, враждуя со мной, ты окончательно рассоришься с Думитру. И тогда… Ну, я думаю, ты сама знаешь, как кнез поступает с неугодными ему и ненужными людьми.
В глазах Констанцы снова мелькнуло сомнение. Сомнение и страх.
- Я с вами не хочу ссориться, госпожа, - помолчав, сказала она.
- Это правильный выбор, - одобрительно покачала головой Луминица. – Очень мудрый. Нам с тобой плыть в одной лодке, так что, раскачивая ее, ты рискуешь потонуть со всеми вместе. Давай лучше станем… нет, подругами нам не быть, но хотя бы соратниками. Которые будут помогать Думитру.
- А вы будете помогать кнезу? – ухмыльнулась Констанца.
- А какой у меня выбор? Или с Думитру, или ни с кем. Куда я теперь денусь? Да я и раньше никуда деваться не собиралась. Мне мой муж нравится.
Констанца недоверчиво продолжала сверлить Луминицу глазами. Девушка не торопила ее, понимая, что экономке нужно время, чтобы все обдумать. Наконец женщина поджала губы и промолвила:
- Если вы вредить Думитру больше не будете, то и я вам не враг.
- Да я ему и не вредила, - заметила Луминица. – Это твоя ревность тебе всякие глупости нашептывала. Я выходила замуж за кнеза Ченаде. Чтобы возвыситься и возвысить свою семью. Я этого добилась. Думитру играет в очень опасные политические игры. И ему нужна помощь умной образованной женщины. Я согласилась быть его наперсницей в этой игре. Он не только любит меня, но еще и дорожит мной как ценным союзником. А вот тебя легко заменить. Ты понимаешь это, Констанца?
Последний вопрос Луминица задала с угрозой. Экономка побледнела. Кажется, до нее стало доходить то, что пыталась разными способами втолковать Луминица.
- Вы хотите погубить меня?
- Да не хочу я этого, - досадливо махнула на тугодумку Луминица. – Я не хочу, чтобы ты мне мешала помогать Думитру. Ты же его планы рушишь. У него сейчас самый важный момент. Он готовился к этому много лет, а ты ему мешаешь!
- Я мешаю! – ахнула Констанца и прижала руки к груди.
- Ты! Ты! А кто же еще? – воскликнула Луминица. – Да из-за тебя ему пришлось валандаться со мной целый месяц. Если бы ты не похитила меня, Думитру не пришлось бы торчать в замке и искать меня. А потом ждать моего выздоровления. И страх за мою жизнь так подействовал на него, что он обратил меня в стригоя. Хотя явно не хотел с этим спешить. А потом я болела, потом он меня уговаривал, улещал. И на все это он потратил больше месяца. Хотя его давно ждали другие дела. И сейчас он уехал из замка всего на пару недель, хотя должен был забыть про замок и погрузиться в другие заботы. Ты понимаешь, как ты ему насолила?
Констанца смотрела исподлобья, и было видно, что этот новый взгляд на вещи с трудом укладывается у нее в мозгу. Наконец она хмуро кивнула.
- Может, вы и правы, госпожа.
- Да конечно, права! – хмыкнула Луминица. – Но больше этого не должно быть. Мы должны помогать Думитру, а не мешать ему.
- Что вы хотите от меня, госпожа? – спросила Констанца, и девушка поняла, что экономка, хоть и не доверяет ей, но готова к переговорам. В глубине души Луминица возликовала, но ее лицо не выдало внутренней радости.
- Я хочу, чтобы мы жили мирно, не нагружая на Думитру новых проблем. Не любишь меня – не люби! Я тоже не питаю к тебе особой нежности… - Констанца угрюмо смотрела на Луминицу. – Но наши с тобой отношения внешне должны быть нормальными. Чтобы Думитру не переживал из-за них. Итак, Констанца, мы можем заключить с тобой перемирие?
И Луминица протянула экономке руку. Констанца нехотя кинула. Потом поцеловала руку Луминицы и пробормотала:
- Куда же мне, бедной, теперь деваться?
- Да никуда не девайся, - с облегчением сказала ей Луминица. – Просто давай общаться как ни в чем ни бывало. Ты, как и раньше, утром докладываешь мне обо всех делах в замке. Как и раньше, подаешь мне вино и еду. Приносишь мне кровь. Я, если тебе потребуется помощь…
- Мне не требуется помощь. Я со всем справляюсь, - торопливо перебила девушку Констанца.
- Как хочешь! – пожала плечами Луминица. – За обедом я жду тебя.
- Я буду, госпожа, - сказала Констанца, бросила на девушку взгляд, в котором читалась растерянность, и вышла из зала.
«Ты еще пожалеешь, Констанца, обо всем, - мстительно подумала ей вслед Луминица. – И о том, что из-за тебя погибла Дрина. И как ты подсунула Ясека… - Луминица прижала руки ко рту, чтобы снова не разрыдаться. – Я отомщу тебе. Нам не жить вдвоем. Или ты, или я. Врагов слишком много, а я одна. И начну я с самого слабого противника. С тебя».
Луминица почувствовала, как в ее душе с колен поднимается и медленно выпрямляется во весь рост мрачное воодушевление.
Я родилась безгрешной. Под крылом
До срока ангелы меня хранили.
Но ад воззвал. Не знала я, что зло
Так часто побеждает в этом мире.
Мой ангел биться за меня не стал,
Оставил дом. На мой призыв горячий
В ответ лишь тишь. И в глубине зеркал
Чудовище свой лик уже не прячет.
Вот-вот готово сердце пасть во мрак
И погрузиться навсегда в неволю.
Но кем бы ни был ты, мой черный враг,
Торжествовать тебе я не позволю.
Пусть я слаба, но слабостью такой
Порой оковы тюрем разрушают.
С колен встаю и принимаю бой,
Пусть мой порыв так жалок и отчаян.
Я щит и меч не выроню из рук,
Пусть в бешенстве ярится пламень ада.
Душа моя пусть канет в омут мук,
Но и тогда не запрошу пощады.
Мой путь – по тонкой грани меж миров.
Ворота в рай замкнулись предо мною.
О Боже! Ты хоть щелку приоткрой!
Неужто ж я и этого не стою?!
ГЛАВА LXXXI Второй искус
Утром Луминица проснулась с решительностью действовать. Какой-то мрачный уголек тлел в ее сердце, упрямо жег и не давал успокоиться. Да Луминица и не хотела успокаиваться. И снова та сила, которая всегда в отчаянные минуты наполняла ее душу, заставляла теперь двигаться вперед.
Вторым пунктом в ее плане был подземный лабиринт. Именно сейчас, когда кнеза и Михая не было в замке, Луминица могла без лишнего риска проникнуть в подземелье и продолжить его исследовать. Еще вчера, вернувшись с катания, она забрала ключи у Михэицэ, и у Луминицы теперь был доступ ко всем запертым комнатам в замке. На секунду Луминицу резанула мысль, что кнез мог поверить Констанце и тогда… Луминица закусила губу. Что бы сделал кнез, если бы заподозрил ее? Сменил бы замки, разве нет? Луминица едва удержалась от того, чтобы тут же не побежать проверять свое подозрение. Но нет, этого делать было нельзя.
После завтрака Луминица расположилась в библиотеке. Сперва ей надо было усыпить подозрительность Констанцы, если у той таковая еще оставалась. И правда, Констанца неодобрительно покосилась на девушку, сидящую с манускриптом в руках, но ничего не сказала и понесла поднос в подземелье. Это значило, что там есть пленники. Мысль о запертых под землей жертвах принесла Луминице боль и угрызения совести, которые уже стали ее повседневными спутниками с тех пор, как она согласилась пить кровь. К счастью, это надо было делать нечасто, если не было никаких физических увечий.
Луминица сделала вид, что увлечена книгами и даже не подняла головы, когда Констанца проследовала назад, неся пустой поднос. Экономка прошла молча. Нет, Луминица не побежала сразу же в подземелье. Это было бы опасно. Она пойдет в другой раз, а сейчас… Луминица встала ногами на кресло и потянулась за спрятанной на верхней полке за другими томами рукописью. Книга грека, к счастью, оказалась на месте.
Вот она, альфа и омега всех отгадок, всех тайн, укрытых стылым мраком. Нет, Луминица никогда больше не осмелится ступить в лабиринт, не будучи уверенной в том, что сможет найти правильный путь. А значит, надо разгадать загадки грека, иначе… Перед глазами Луминицы снова воскресла пещера-западня, в которой холод и голод полосовали ее хлесткими ударами, не давая надежде поднять голову. Нет уж, Луминица ни за что не попадется в эту ловушку вновь.
Девушка решительно открыла рукопись, и ее глаза заскользили по знакомым строкам.
«Первое, чего следует опасаться путнику, ступившему на эту дорогу - это бездны отчаянья, в которую будет низвергнута душа слабая, не имеющая твердого основания и упования на милость Господню. Помни – только вера в Него поможет преодолеть эту преграду. Ибо сказало в Святом писании: «Я есмь свет миру…»
Луминица довольно покачала головой. Первое препятствие она уже изучила на собственном опыте. Чтобы не упасть в утыканную кольями яму, надо ступать по плитам с изображением солнца. С этой ловушкой она справилась. Девушка удовлетворенно вздохнула. Но дальше была самая сложная часть – лабиринт. И как его преодолеть, Луминица пока не догадалась. Нахмурившись, девушка стала внимательно вчитываться в строки:
«Но долог путь к свету, ох как долог он! И как легко сбиться с правильного пути и навек затеряться среди вековечной тьмы, где будешь обречен в одиночестве бродить без всякой надежды на спасение. Это второй искус. Страшись этого! Пусть в пути тебя ведет молитва моя. Говори так:
Господь заблудших и потерянных во тьме! Сила твоя да пребудет со мной! Открой мне путь к свету и выход из вековечной тьмы!..»
Молитва была длинной, и Луминица прочитала ее всю, пытаясь найти разгадку. Она переворачивала слово за словом, как камни на берегу, пытаясь увидеть под ними скрытый ключ. Где же он? Под каким словом-камнем он прячется? Может быть, под словом «геенна»? Или «Спаситель»? На что намекает грек?
Луминица раздраженно вскочила с кресла и заходила по комнате.
Помни же слова мои, ты, кто бы ты ни был. Ибо тяжела тьма греха для души человеческой, и все живое тянется к свету, но не всем суждено увидеть его.
Во имя Господа нашего. Аминь».
Вот и все. Это был конец текста и третья подсказка. Луминица потрясла головой и потерла руки, стараясь унять раздражение. Где же подсказка? Она явно скрывалась в той молитве, которую так скрупулезно привел здесь грек. Если бы слова молитвы не были так важны, то грек написал бы попросту: «Молись!» или «Читай «Отче наш!» Однако он подробно записал все слова. Значит, все эти слова что-то да значат?
Луминица снова прошлась по библиотеке. Она чувствовала, что зацепила разгадку, которая была уже рядом, совсем рядом. Вот еще буквально чуть-чуть…
- Госпожа Ченаде!
- Что? – рявкнула Луминица.
Слуга даже отшатнулся от разъяренной хозяйки.
- Там на стол накрывают. Когда трапезничать изволите?
- Скажи, что через полчаса буду, - буркнула раздраженная Луминица и отмахнулась от слуги.
Тот только поклонился в ответ.
Как не вовремя! Луминица снова погрузилась в текст. Итак, все слова молитвы важны. Это понятно. Но среди них должны быть самые важные слова, которые дают подсказку? Ведь так? Тогда почему грек не написал их на стене тюрьмы. Самые главные ключи он ведь не поленился оставить в своих коротких подсказках. Луминица закрыла глаза, и перед ней возникли строки, выжженные огнем страха в ее памяти:
«Три ловушки. Первая – надо сту… …нца, ибо сказал Господь «Я есмь свет ми…» «Вторая ловушка – сам путь. Пройти его поможет молитва. Молись и иди вперед. Третья ловушка – не ступай по вы… камням. Гордыня – вот смертный грех. Именно … погубила меня».
Вот! Никакой подсказки! Просто молись и иди вперед. Но ведь должен быть в этом смысл. Если бы в молитве была какой-нибудь ключ, то грек его бы написал. Но нет! Важна молитва. Сама молитва…
Луминица вдруг застыла, пораженная догадкой. Ну конечно! Вот оно, вот! Важна вся молитва! Каждое слово молитвы нужно! Каждое слово – это ключ!
Девушка вспомнила лабиринт. Почти одинаковые по размеру камеры. И в каждой несколько проходов. А над проходами слова. По-гречески… Луминица ахнула. А потом рассмеялась. Ну точно глупая гусыня! Это ведь так просто! Надо идти, повторяя молитву. И каждое следующее слово будет подсказкой, в какой проход идти. Луминица смотрела на рукопись в немом восхищении. Какой человек! Он был гением! Создавал сложные механизмы, ловушки, придумывал тайные послания. Как жаль, что его гений послужил злу!
Луминица аккуратно сложила рукопись и снова убрала ее наверх. Она придет сюда снова и будет учить эту молитву наизусть. Выписывать опасно. Это может кто-нибудь заметить и доложить кнезу. Ну а тому будет несложно догадаться обо всем остальном. Нет уж, Луминица проведет в библиотеке хоть месяц, но вызубрит эту молитву наизусть. И вот тогда… Тогда она снова спустится в преисподнюю. Зная, что сможет оттуда выйти.
ГЛАВА LXXXII Пантелеимон
Два дня потребовалось Луминице, чтобы выучить наизусть слова молитвы грека. На прогулке, в спальне, во время трапезы, даже порой просыпаясь душной полночью в кровати, Луминица начинала повторять слова. Она повторила их несчетное количество раз, пока каждое слово до последнего не оказалось глубоко вырезанным на коре ее памяти. И теперь Луминица в нетерпении ожидала момента, когда сможет проверить свою догадку
- …И донесли озлобленные врачи, ревнующие к славе Святого Пантелеимона, о том, что врач лечит узников-христиан. И взъярился император Максимиан, и приказал бросить Пантелеимона в тюрьму. «Отрекись от Христа и принеси жертву языческим идолам!» - потребовал он от святого…
Голос священника вяз в сладком сумраке. На дворе зыбился знойный день - день Святого Пантелеимона. Церковь была набита под завязку. Луминица, стоящая на почетном месте, лениво рассматривала икону святого, стоящую перед ней. Святой Пантелеимон был юн и кудряв. Его глаза бессмысленно смотрели куда-то за плечо Луминицы, наверное, на горящие свечи, которые сжигали последний воздух в и без того душной церкви. Луминица вся плавилась под нарядной одеждой и закрывающем голову шитом золотом шарфе и утирала рукавом пот со лба.
- …И предложил святой устроить испытание: пусть попытается он и языческие жрецы вылечить неизлечимого больного. Но языческие врачи не смогли исцелить больного. Тогда Пантелеимон силой молитвы даровал несчастному исцеление, доказав истину христианской веры…
Клейма², окружавшие центральную фигуру святого на иконе, были отчетливо прорисованы и еще не успели потемнеть от времени. Вот рождение святого, вот Пантелеимон лечит больного, а император взирает на это, сидя на троне. Дальше шли клейма с изображением мучений праведника. Иконописец дотошно изобразил пытки. На первой картинке римские воины раздирают юношу железными крюками. На другом его бросают в воду с привязанным к шее камнем, вот окунают в кипящий котел… Но и привязанный к столбу, и растянутый на колесе, и окруженный львами Пантелеймон был нарисован одинаково – с безразличным лицом и пустыми глазами. Луминица поморщилась. Ложь! Все ложь! Ей поневоле вспомнилось лицо Дрины, и Луминица содрогнулась. Все это ложь! Даже святой не может не испытывать смертный ужас и боль. Тело. Зачем Бог дал человеку плоть? Чтобы он, мучаясь, не забыл о душе? А дети? Дети, которые еще ничего не могут понять? Зачем их мучают? Что-то в этих рассуждениях было неправильным, что Луминица не могла принять и с чем не могла согласиться. Но и с Думитру Луминица тоже согласиться не могла. Или не хотела? Горячий луч коснулся руки Луминицы, и она невольно отодвинулась в сторону. Мазаться мазью ей совершенно не хотелось, но обжигающее солнце густара было слишком сильным для ее ставшей нежной кожи. Муж говорил, что осенью и зимой солнце совершенно безопасно, хоть целый день на нем находись, но прямое весеннее и летнее солнце наносит ожоги. Луминица вспомнила часы, проведенные в клетке, и по спине пробежал озноб. Бедная Дрина! Какая ужасная, мучительная смерть. Луминица снова скосила глаза на тупое лицо рисованного Пантелеймона. Нет, все ложь! У по-настоящему страдающего такого лица не может быть! Или Пантелеимон не испытывал мук? Тогда в чем же его подвиг?
Луминица вздрогнула, как будто ее снова обжег луч солнца. Эти невидимые, но ощущаемые лучи касались Луминицы постоянно во время проповеди. Она оглянулась и успела поймать обжигающий взгляд Тамаша. Ох, Тамаш! Луминица вся зарделась. Так вот чей взгляд жег ее не меньше солнца!
- …И приказал император отрубить Пантелеимону голову. Святого привязали к масличному дереву. Когда Пантелеимон молился, один из воинов ударил его мечом, но меч стал мягким, как воск, и не нанес раны. Ибо не допустил Господь, чтобы кто-нибудь прервал молитву святого. Но когда окончилась молитва, услышали все с небес голос божественный, звавший святого по имени и призывающий его в Небесное Царство. И воины пали перед мучеником на колени и отказались продолжать казнь. Но святой повелел им следовать приказу, ибо так угодно было Господу. И воины со слезами отсекли голову святого, но вместо крови из раны потекло молоко. А маслина, к которой был привязан мученик, вся покрылась плодами…
Сказка, вдруг подумалось Луминице. Вот раньше ей верилось во все это, а сейчас нет. Слишком просто и примитивно: верь, и дастся тебе. Луминице внезапно стало страшно любопытно, как было на самом деле. Ведь был же такой врач Пантелеимон. Наверняка, хороший человек. Вот как Данута. Который до последнего не отрекался от своих убеждений. И которого запытали до смерти. Знал ли он тогда, что его мучения станут красивой сказкой, которая будет тысячу лет воодушевлять других людей? Или умирал, как сотни других, безвестных и безымянных, умерших в мучениях, но не отрекшихся от своей души и веры? Так же, как и Луминица не хочет отказываться от всего человеческого, что осталось в ней?
- Вы вся красная, госпожа, - заметила Надья, стоящая рядом и держащая в руках узелок со свечами, маслом и мукой. Констанца, стоящая невдалеке, повернулась к ним.
- Ничего, это от духоты, - сказала Луминица, обмахивая себя концом шарфа.
- Как бы вам дурно не стало, - озабоченно сказала служанка. – Выйдите из церкви. Служба уже заканчивается. Скоро Сфынту Маслу³ начнется. Подождите около столов.
Луминица молча начала выбираться из толпы. Крестьяне с почтением расступались перед госпожой, давая ей проход.
На улице от зноя, кажется, расплавлялись даже камни церковной стены. Луминица отошла за угол церкви в тень, где были расставлены грубые столы, и стала бездумно смотреть, как вдалеке над полями от зноя дрожит воздух.
- Луминица! – торопливый голос рядом с девушкой напугал ее, и Луминица схватилась за сердце.
- Тамаш! – прошипела она. – Ты меня когда-нибудь в могилу сведешь! Нельзя же так к людям подкрадываться.
Тамаш обнажил зубы в веселой улыбке. Его карие глаза блестели совсем как переспелая черешня.
- Вы больше не катаетесь на Череше, госпожа?
- Ты что – следишь за мной? – в голосе Луминиы не было укора, всего лишь констатация факта, поэтому Тамаш спокойно ответил:
- Слежу.
- Я буду кататься. Завтра, наверное, поеду, - сказала Луминица.
- Приезжайте на то место, где мы с вами на днях встречались.
«Где ты меня отговорил прыгать?» - хотелось спросить Луминице, но она не стала этого произносить.
- Приеду, - просто ответила девушка, и кровь снова ударила ей в лицо.
Луминица отвернулась, а когда повернулась, то не увидела Тамаша. Он снова бесшумно скрылся.
Из церкви стали выходить прихожане. Вышел священник со служкой. На столы поставили большой глиняный горшок и таз. Все прихожане подходили к ним, кидали горсть муки в таз и выливали немного масла в горшок. После чего расставляли на столах мешочки с принесенной из дома мукой и кувшинчик с маслом. Зажигали около них свечу. Связку незажженных свечей клали рядом. Потом выстраивались в длинную очередь, огибающую церковь по кругу. Луминица встала первой в ряду на заранее приготовленное для нее место.
- Владыка, Господи Боже наш, заповедавший каждому по его усердию…
Сфынту Маслу начался. Священник, прочитав молитвы над собранными в одной посуде мукой и маслом, начал обходить церковь. Прихожане, выстроившиеся цепочкой, ожидали его возвращения. Не прекращая произносить благодарность Господу, священник опустил руку в горшок с маслом, который нес за ним служка. Луминица выставила вперед руки. Священник мазнул три раза ладони Луминицы, потом наклонился и помазал ее ноги, которые девушка чуть приоткрыла, подняв юбку. Произнес благословение, перешел к Констанце и совершил такой же обряд помазанья. Сфынту Маслу должен был идти долго, пока священник не обойдет церковь трижды и троекратно же не совершит помазанье рук и ног. Луминица украдкой зевнула и прикрылась платком. Она стояла в благодатной тени и пожалела других, которые жарились на самом солнцепеке. В детстве Луминице всегда нравился Сфынту Маслу. Мать искренне верила, что освященная мука, масло и свечи принесут в семью здоровье и благополучие. Это, впрочем, не мешало Кателуце и Богдэну от души ругаться и ссориться. После особенно острых конфликтов мать доставала благословленную на Сфынту Маслу муку и масло и делала из них блины. А освященные свечи зажигала во время сильных гроз и осенних ураганов.
Луминица усмехнулась. Никакие мука и масло не смогли бы внести уют и счастье под крышу замка Ченаде. И никакие свечи не смогли бы утишить грозу, бушующую в душе Луминицы.
Сегодня после окончания церемонии Констанца должна была со служанками остаться около церкви и начать принимать от крестьян зерно и плоды нового урожая. Все это ей предстояло до вечера собирать и отправлять в замок. А значит… а значит, Констанцы до вечера не будет в замке. Более подходящего момента, чтобы спуститься в подземелье, и выбрать было невозможно.
Сфынту Маслу окончился, и прихожане стали собирать со столов принесенные муку, масло и свечи. Луминица оглянулась в поисках Тамаша, но юноши нигде не было видно. Тогда в сопровождении Надьи Луминица неторопливо направилась в замок.
2 клейма – в иконописи клеймами называются маленькие картинки, которые опоясывают центральное изображение святого на иконе и являются эпизодами из его жития
3 Сфынту Маслу (румынск.) – обряд, который традиционно проводился в день Святого Пантелеймона и являлся одним из цикла сезонных праздников окончания страды и сбора урожая.
ГЛАВА LXXXIII Открытие
Нет, Луминица, конечно, доверяла Надье, но все же… Надо было полагать, что знакомство Надьи и Констанцы началось гораздо раньше, чем знакомство служанки с Луминицей. И Надья вполне могла шпионить за своей госпожой в угоду экономке. Даже наверняка шпионила. Констанца же была сильным противником. Нет, не из-за своей хитрости, заменявшей ей ум, а из-за своей ненависти к сопернице. Перемирие, которое установилось между ней и Луминицей, не ввело в заблуждение последнюю. Констанца по-прежнему спала и видела гибель супруги кнеза, и ее надзор был подобен душному тяжелому платку в знойный день. В те дни, что Луминица сидела в библиотеке, мимо нее много раз проходили слуги, которых Констанца посылала якобы за какой-то мелочью именно в эту часть замка. Луминице было и смешно, и досадно от этих наивных потуг Констанцы. Она понимала, что стоит ей спуститься в подземелье, как об этом тут же станет известно экономке.
Но сегодня, когда Констанца почти со всеми слугами осталась в деревне, Луминица решила, что судьба дает ей шанс пробраться в подземелье. На всякий случай засадив Надью за пошив одежды и наказав закончить все до вечера, Луминица пошла якобы отдохнуть в спальню и строго-настрого запретила беспокоить ее. Она уже делала это раньше, поэтому ее приказ не вызвал недоумения. Теперь надо было лишь выскользнуть тайком из спальни и отправиться в подземелье.
Надья, заваленная работой, тихонечко пела в своей комнате, когда Луминица с бьющимся сердце выскользнула из спальни. Заранее смазанные петли не выдали ее, ступени лестницы, тонущие в полумраке, мягко легли под ноги, пустынные залы замка снисходительно отнеслись к нарушительнице их тишины и покоя, и Луминица без приключений добралась до входа в башню.
Подземелье встретило девушку холодом, который сначала показался просто блаженством после изнуряющей жары. Но уже через несколько шагов Луминица прониклась тьмой и тишиной вечной ночи. Ключ, к счастью, подошел. «Значит, Думитру меня ни в чем не подозревает. Несмотря на все доносы Констанцы». Благодарность мужу за доверие ткнуло в грудь Луминицы тупым острием, но девушка подавила в себе это неуместное чувство. Они с Думитру враги, пусть он об этом и не подозревает, напомнила себе девушка. Луминица зажгла факел и пошла до знакомому коридору.
Каждый камень в нем, каждая выбоина в полу и стенах отзывалась болью напоминания о том, что с ней здесь сделали, что она потеряла и что она уже никогда не сможет вернуть. Луминица скрепила сердце, сурово сжала губы и пошла дальше по знакомому проходу. Миновала колодец, дверь, за которой была пыточная, страшный зал с каменным ложем для жертв, где погиб Ясек… Нет, сейчас нельзя об этом думать! Нельзя! Луминица яростно мазнула рукавом по сухим глазам, которые обожгло огнем непролитых слез. Она миновала дверь, за которой должны были томиться очередные пленники, обреченно дожидающиеся своей участи. Нет! Этого тоже делать нельзя! Что толку, если она спасет одного, двух, пусть даже десяток людей? Ей повезло в тот раз, когда она помогла убежать детям. Чудом повезло. Сейчас ее точно разоблачат. Никто не поверит во второй раз в случайность побега. Чудо может произойти только один раз. А иногда… а иногда чудо вообще не происходит.
Совесть клокотала в душе горячим зельем, но Луминица прошла дальше по коридору. Мимо прохода, заканчивающегося тупиком. За одной из дверей этого тупика не так давно взаперти сидела и сама Луминица, когда Констанца с помощью Дрины поймала ее в ловушку. Но сейчас не это было целью Луминицы. Ей нужно было убедиться в правильности своей догадки.
Вот и знакомый зал. Сколько раз здесь была Луминица? Три раза? Четыре? Греческие надписи над проходами были ясно видны в свете факела: «помоги» над левым проходом, «Господь» - над средним, «мне» - над правым. Констанца тогда велела ей идти в арку со словом «Господь».
Сердце Луминицы вздрогнуло от радости. Да, именно так и начиналась молитва грека, записанная в книге: «Господь заблудших и потерянных во тьме!..» Луминица без колебаний прошла под этой аркой. Если ее догадка верна, то следующий проход должен быть под словом «заблудших». «Прости», «заблудших» и «грешников» было написано над тремя арками в следующем зале, и Луминица исполнилась ликования. К сожалению, она не помнила, как ее вела тогда Констанца: волнение, страх и последующие страшные дни в пещере начисто стерли из памяти путь до зала с ловушкой под плитами, но Луминица все же надеялась, что она не ошибается.
«Вспомни» «о потерянных» «душах» вещали надписи следующего зала, и Луминица в который раз преисполнилась восхищения перед гениальностью задумки древнего мастера. Следующий зал показал ей надписи «страдания» «во тьме» «преисподней», и Луминица удовлетворенно повернула назад.
Ее догадка оказалась верна. Слова молитвы каждый раз указывали правильное направление. Надо лишь не сбиться с порядка слов, внимательно и сосредоточенно идти по подсказкам, и тогда лабиринт будет пройден. Да, назад Луминица вряд ли нашла бы дорогу, на этот случай у нее не было никаких подсказок, да и грек по какой-то причине их не оставил. Нет, он не сам так решил, вдруг догадалась Луминица, так велел ему Чанадин. Ведь весь путь через огромное подземелье был лишь путем спасения для окруженных в замке, лазейкой, через которую они бы смогли сбежать от врагов, взявших их в кольцо. Тогда как лазутчики, которые попытались бы забраться в замок снаружи, были обречены: или смертельным ловушкам, или гибельному лабиринту. Пройти весь путь без подсказок они бы не смогли. Наверное, сам Чанадин и Констанца выучили весь путь туда и обратно за долгие-долгие годы жизни в замке.
Луминица вышла из зала и в последний раз оглянулась на тонущие во мраке проходы. Сегодня она не прошла весь путь до конца, но сердце и ум ей подсказывали правильность ее рассуждений. Теперь Луминица знала тайный путь из замка и могла им воспользоваться. Могла. Один-единственный раз. После этого ее ждало бы разоблачение при входе в замок через ворота. А значит… значит, это был выход в случае крайней необходимости. В том случае, когда будет стоять вопрос жизни и смерти. И все же сейчас сердце Луминицы было наполнено удовлетворением и гордостью за свою сообразительность. Что ж, Думитру был прав, выбирая умную жену. Которая постарается обыграть своего мужа, усмехнулась Луминица.
Остановившись перед коридором, ведущим в тупик, Луминица застыла в нерешительности. Ее потянуло туда любопытство и еще одно чувство. Это было странное чувство, под властью которого человек порой заглядывает в самые неприятные и мерзкие дыры, разглядывает сочащиеся гноем и кровью раны, идет глядеть на мучительную казнь преступника, идет, страшась и предвкушая, даже зная, как будет поражен и шокирован увиденным, но все равно идет, словно влекомый неведомой силой. Что человека тянет? Демон, стоящий за левым плечом и понуждающий совершить грех, ошибку или непристойность? Раньше Луминица так и думала, но сейчас ей казалось, что если такой демон и был, то он с самого рождения был неотъемлемой частью человеческой сущности.
Так и сейчас Луминицу тянуло взглянуть на ту каморку, где она сидела на цепи и мучилась от неизвестности и страха смерти. Дверь в каморку не была заперта, и Луминица, толкнув ее, увидела зловонную нору, где она, скрючившись на топчане под обрывком овечьих шкур, пыталась тогда согреться. Из каморки разило тяжелым запахом, и Луминица, поморщив нос, поспешила выйти оттуда. В коридоре было еще три двери. Значит, не все пленники содержались в большом зале за решеткой, решила Луминица. Здесь, судя по всему, находились особые гости кнеза. Которым был положен особый комфорт, усмехнулась Луминица. Она толкнула соседнюю дверь, и дверь поддалась со скрипом. Такая же каморка с дырой в полу, с топчаном, прикрытым заскорузлыми тряпками, с очагом и столом. Третья камера оказалась копией предыдущих. А четвертая… Четвертая была закрыта на ключ, который висел на гвоздике около двери, как и другие ключи.
Луминица закусила губу. Это означало, что в камере сидит пленник? Но кто? Это ведь не простой пленник. Так кто он? От любопытства стало даже покалывать пальцы, которые Луминица осторожно прижала к двери. Внутри послышался звон цепи и чей-то сдавленный кашель. Девушка отскочила от неожиданности. Сердце заколотилось. Да! Там был человек! Луминице вдруг пришло на память то время, пока она сама томилась в соседней камере. Она ведь слышала, как Констанца скрипела другой дверью, но тогда девушка не придала этому внимания, полностью поглощенная своей бедой. Значит, пленник в этой камере уже давно сидит здесь. Да кто же он?
Ключи, висящие на поясе Луминицы, зазвенели, когда она отскакивала от двери, и шум за дверью умолк. Пленник внутри как будто прислушивался к звукам снаружи. Луминица застыла в коридоре, боясь пошевелиться. Потом с замиранием сердца Луминица услышала звон цепи, которую волокли по камням, шаги… Человек стоял за дверью и, видимо, отчаянно прислушивался к тишине в коридоре. Так же, как Луминица прислушивалась к звукам внутри камеры. Сердце Луминицы бешено застучало. Если бы сейчас кто-нибудь коснулся бы ее, она бы наверняка закричала и стала отбиваться. Но в подземелье было тихо и безлюдно.
- Кто там? – вдруг спросил человек… нет, мужчина за дверью.
Его едва слышный шепот имел эффект обвала в горах. Луминица едва не выронила от испуга факел.
- Я вижу на полу отблеск факела, - снова прошептал мужчина. – И я слышал, как вы там ходили. Кто вы? Ради Бога! Не молчите! Ответьте!
Луминица молчала. Факел дрожал у нее в руках, отбрасывая нервные сполохи на каменные своды и стены.
- Ради всего святого! Ради Господа нашего Иисуса Христа! Ради спасения вашей души! Ради всех, кого вы любите и любили! Ответьте!
Жаркий шепот за дверью хлестал по нервам Луминицы, он взывал к ней, не давая сорваться с крючка совести, снова загомонившей громко и отчаянно.
- Кто вы? – спросила Луминица дрожащим голосом.
- Вы? Это вы? Луминица? Ради солнца и неба, ради ада и рая, откройте, чтобы я мог с вами поговорить!
Луминица вздрогнула. Этот человек знает ее! И его голос… его голос кажется ей тоже знакомым. Кто же он? Страшные подозрения всколыхнулись в девушке.
ГЛАВА LXXXIV Жив!
Дверь со скрипом распахнулась, и Луминица с подозрением заглянула внутрь. Кто бы ни был там внутри, кто бы ни звал ее по имени, с какой бы мольбой он ни шептал, она должна была соблюдать осторожность: ведь это мог быть и враг. Луминица выставила факел вперед и кинула пытливый взгляд на стоящего перед ней мужчину в грязной рубахе и засаленной куртке с длинными спутанными волосами. С заросшего лица на девушку глянули знакомые ей глаза, и Луминица зашаталась.
- Нет! Не может быть!
- Луминица! – воскликнул мужчина и попытался шагнуть вперед, но цепь не дала ему это сделать. Он споткнулся и чуть не упал. Встал на колени и протянул руки к своей нечаянной гостье.
Луминица побледнела и оперлась о косяк двери: ноги у нее ослабели. Факел дрогнул и едва не выпал из ставших ватными рук. Она ожидала увидеть в подземном каземате кого угодно, но только не ожившего мертвеца.
- Пьетро! – прошептала Луминица, до которой никак не мог дойти смысл произошедшего чуда: Пьетро жив! Его не зарыли в мокрую глину на пустоши! Его прекрасное лицо не стало могильным тленом. Его неупокоенная душа не бродит по холмам, пугая случайных путников!
- Луминица!
Казалось, что оба не могли найти слов, чтобы выразить потрясение.
- Я думала, что вас убили, - прошептала девушка. – И, Пьетро… - сказать это было самым трудным, но Луминице надо было вынуть из души изжаливший ее уголек раскаянья: - Пьетро, это ведь я завлекла вас в ловушку. Бог мне свидетель: я не знала, что они хотят с вами сделать, но все же это я ввела вас под кров предателя…
- Это было большим разочарованием, - чуть помедлив, признался Пьетро. – Ко мне в комнату пришла ваша служанка и сказала, что отведет к госпоже…
- И вы подумали!.. – воскликнула Луминица.
Даже сейчас, вся во власти угрызений совести, она не могла не возмутиться: нет, ну до чего мужчины самонадеянны! По мнению Пьетро, Луминица готова была задрать подол перед любым красавчиком, лишь помани он ее пальчиком. Но тут девушка вспомнила, как млела в объятиях Пьетро, как таяла от его поцелуев, как восхищалась им тогда, при их первой встрече. Ей казалось, что перед ней восстал сам Фэт-Фрумос из детских сказок, благородный рыцарь, прискакавшей на крылатом коне для спасения бедной пленницы. Как глупа и наивна она была! Луминица едва не рассмеялась, с горечью и презрением к самой себе, той себе – наивной и не успевшей пройти черный путь отчаянья, смертного страха и разочарования в самом смысле существования. Да, она изменилась, изменилась без возможности вернуться назад, как бы ей этого ни хотелось. Луминица попыталась поискать в своей душе былое восхищение перед красотой и обаянием Пьетро, то чувственное волнение, в которое ее погружали его взгляды и прикосновения, но ничего не нашла в себе. Ничего. Все сгорело! И подернулось пеплом забвения. Из обугленного сердца уже никогда не сможет пробиться зеленый росток.
- Да, мне казалось, что вы… И ваша одежда…
- Что - моя одежда? – с недоумением спросила Луминица.
- Но вы были так одеты… Прошу простить меня за невольную бестактность…
- Нет уж! Договаривайте!
- Вы были одеты не как благородная венецианка, а скорее, как женщина легкого поведения… О простите меня, Луминица, я нисколько не хотел вас обидеть!
Луминица заскрипела зубами в бессильном гневе. Ну конечно! Она ведь это подозревала. Она не хотела надевать то платье! А кнез! Он выставил ее на продажу как публичную девку!
- Я не знала, - со стыдом промолвила Луминица, и в глазах Пьетро она увидела отражение своего собственного потрясения.
- Я пошел за служанкой, - с грустью продолжил Пьетро. - Она сказала, что вы будете ждать меня в дальней башне. И там меня действительно уже ждали. Но не вы. Меня схватили и заковали в цепи, Луминица.
Поневоле в голосе Пьетро прозвучало уязвленное самолюбие и упрек.
- Мне приказал это сделать муж…
- Муж?
- Да, муж, - призналась Луминица, кусая губы от стыда и злости на собственную наивность. – Он обманул меня. И угрозой заставил завлечь вас в замок. Он сказал, что хочет познакомиться с вами. Найти союзников.
- И союз состоялся. Жаль лишь, что скрепляющие наш союз цепи не так уж легко разбить, - заметил Пьетро и пошевелил лежащее на плитах железо.
Луминица горько усмехнулась: даже в таком отчаянном положении мужчина не утратил своего чувства юмора. Пьетро встал на ноги и снова попытался приблизиться к девушке, но натянутая цепь не дала сделать больше ни одного шага.
- Мне правда очень жаль, Пьетро, - повторила Луминица.
- Луминица, дайте хоть прикоснуться к вам, - попросил Пьетро и в мольбе протянул руку к девушке. – Я до сих пор не могу поверить, что вы не призрак. Что вы живой человек. Признаюсь вам: я вас не забыл. Я лелеял ваш образ в своем сердце. Как часто воспоминания о вашем светлом лике разгоняли беспросветный мрак этой смрадной могилы и скрашивали мучительные часы одиночества.
Луминица заколебалась: может ли она ему доверять? Если и Пьетро обманет ее… Жалость убеждала отбросить сомнения и проявить милосердие. Однако предосторожность никогда не бывает лишней. Луминица, не таясь, повесила ключ назад на крючок в коридоре и только после этого шагнула внутрь. «Даже если он нападет на меня, - подумала девушка, - то сбежать не сможет».
Но Пьетро не спешил нападать на девушку, чего она вправе была бояться. Он с благоговением прикоснулся губами к кончикам пальцев протянутой руки. Проникновенно посмотрел девушке в глаза и со вздохом выпустил ее руку. Потом посторонился и так галантно поклонился, предлагая сесть на свой топчан, что Луминица невольно улыбнулась. Она вдела факел в держатель на стене и уселась на краешек постели.
- Прошу прощения у прекрасной гостьи за амбре. Мои слуги, к сожалению, не поддерживают мою опочивальню в надлежащем состоянии, а посему…
- Пьетро, а что стало с вашими друзьями?
- Не знаю. Меня не поставили в известность об их участи. Но вам, Луминица, должно быть, это известно?
Севший рядом на топчан Пьетро кинул пытливый взгляд на Луминицу. Девушка отрицательно покачала головой: пусть лучше Пьетро не знает об участи, постигшей его спутников. Лично она не сомневалась в их смерти.
- Как вы тут, Пьетро? Вас хорошо кормят?
- Скромно, вынужден признаться. Но подобный пост явно идет мне на пользу.
- Чем же?
- Заставляет думать о вечном, - Луминица засмеялась. Но смех тут же вызвал за собой слезы, и они тоже невольно потекли по ее щекам. – Вы плачете, Луминица? - Луминица закрылась рукавом. Пьетро ждал, пока девушка успокоится. - Но заметьте, Луминица, что то, что я вам тогда рассказывал, оказалось правдой. Почти правдой. И башня, и людоед, и пленница…
- Только пленником оказались вы.
- А вы не знаете планов людоеда… Прошу прощения, то есть кнеза… Кнез ведь ваш муж? – Луминица горестно кивнула. – Так вот, какие у него планы относительно меня? Скажу честно, я пребываю в недоумении относительно того, что ему от меня нужно.
- Но такого не может быть, - усомнилась чуть успокоившаяся Луминица. Она вытерла глаза рукавом. – Я как раз хотела спросить вас, зачем мой муж вас держит здесь.
- Понятия не имею. Вы дрожите, Луминица?
- Да, здесь холодно, - поежилась девушка.
- Да у вас зуб на зуб не попадает. Я бы предложил вам что-нибудь, - Пьетро обвел руками свою темницу, - но не эти же вонючие тряпки…
Луминица поднялась на ноги.
- Простите, Пьетро! Мне пора. Меня скоро схватятся. И если узнают, что я опускалась в подземелье…
- От меня они этого не узнаю, клянусь!
- Моя жизнь в ваших руках, - грустно сказала Луминица. Хотя что это за жизнь, хотелось ей добавить. Девушка взяла в руки факел. – Я обещаю, что приду к вам еще.
- Луминица…
Пьетро стоял у девушки на пути. Его взгляд горел мольбой и надеждой. И эта надежда кольнула Луминицу в самое сердце. Ком застрял у нее в горле.
- Клянусь, что приду к вам, Пьеро. Как только смогу. Не обещаю, что сделаю это скоро, но я обязательно приду и…
Луминица закусила губу, вовремя остановившись, не дав сорваться с языка неосторожным словами, могущим поселить в душе узника необоснованную надежду. Пока необоснованную. Ведь только Луминица знала, что такая надежда была. Что в ее руках был ключ к спасению.
- Это так просто, Луминица, - заметил Пьетро, грустно глядя на девушку и не спеша пропустить ее. – Там за дверью висит ключ. Вам стоит лишь…
- И что потом? – горячо возразила Луминица. - Вы знаете, что за этими стенами? Там путь в замок. Там стража и слуги.
- Я бы прорывался с боем… Будь у меня оружие.
- Но его у вас нет! Вас просто убьют.
- Я не могу гнить здесь заживо!
- Это не выход, Пьетро! Поверьте мне!
- Вы уйдете и просто бросите меня здесь?
- Я не могу ничего сделать для вас прямо сейчас.
Но Пьетро стоял на пути. В его глазах горел огонь упрямства. В сердце девушки шевельнулся страх. В конце концов, она для Пьетро такой же враг, как и ее муж.
- Пьетро, - ласково сказала девушка, стараясь убедить мужчину. – Даже если вы меня сейчас схватите, это ничего не изменит. Ключ висит в коридоре на крючке…
- Я не собирался применять к вам насилия, - как будто опомнившись, сказал Пьетро. Огонек упрямства продолжал гореть в его глазах, но затем мужчина опустил голову, смиряясь с неизбежным, и отошел в сторону.
Луминица проскочила мимо него, боясь, что узник передумает. На пороге она остановилась и обернулась. Пьетро сел назад на топчан и свесил голову. В его позе была такая обреченность, что у Луминицы защемило сердце.
- Пьетро, я не хочу ничего обещать, но…
- Но что? – с горечью спросил мужчина, не поднимая на нее головы.
- Но я постараюсь вызволить вас отсюда.
Последние слова Луминица произнесла через силу. Пьетро вскинул на девушку горящий взгляд, но Луминица уже захлопнула дверь его тюрьмы и навесила замок. Она прикоснулась ладонью к закрывшейся двери, как будто запечатлевая на ней свою клятву, потом бросилась бежать по подземному коридору, а по пятам за ней гнались ее вина и опрометчиво данное обещание. Она снова совершила ошибку, за которую, видимо, должна была поплатиться, но брать слово назад было поздно.
Луминица приходила в себя долго. Прокравшись к себе в комнату, она спрятала ключи и долго лежала, пытаясь собрать воедино свои чувства, которые разбило на осколки ошеломительное происшествие. Она до сих пор не могла поверить произошедшему чуду: Пьетро жив! Как это случилось, почему кнез не убил только его, она не знала. Знала лишь одно: с ее сердца упал тяжелый камень, который давил ее с того дня, когда она узнала о гибели гостя из Венеции. Так вот что, оказывается, так сильно давило на сердце, вот что закрывало источник надежды, бьющий из сердца. В первый раз после того, как Луминицу обратили в стригоя, она ощутила, как некое слабое, но отрадное чувство коснулось ее измученной души. Может, ей еще есть ради чего жить? Может, она поспешила приговорить себя к бессмысленному существованию, единственной целью которого могли быть месть и злость на врагов? Может, Бог… да, может, Бог специально указал ей цель, ради которой Луминице стоит задержаться на этом свете. Да, сказала девушка, садясь в кровати, да! Вот ради чего она будет жить: ради того, чтобы спасти Пьетро! Но одна она не справится. Ей нужен Тамаш. Завтра она поедет кататься на Череше и увидится с ним. Он ведь ждет ее. Эта мысль зажглась легким светлячком и осветила бесконечный мрак, в который была погружена душа девушки. Завтра!
ГЛАВА LXXXV Ласточка
Спешившись в знакомом месте, Луминица привязала Черешу и улеглась в тени бука. Легкий ветерок охлаждал лицо. Крона дерева шелестела умиротворенно и ласково. Зеленые ладошки хлопали на ветру, вспыхивая то изумрудным, то салатовым, то цветом охры. Иногда сквозь листву пробивались лучи солнца, и девушка жмурилась. Если лежать так долго и смотреть на небо, то начинает казаться, что вот-вот оторвешься от земли и упадешь туда, вниз, в эту зеленую сеть, но она не сможет удержать, и ты провалишься сквозь нее и канешь искрой в голубую пропасть. И будешь лететь, долго-долго. Но вот куда прилетишь? Может, прямо к вратам Небесного града? Нет, там Луминицу не примут. Скажут, уходи от нас, чудовище с отравленной кровью! Здесь таких не держат. Луминица повернулась на бок, и ей сразу перестало казаться, что она падает в небо. Она снова почувствовала себя на земле. Мимо прополз озабоченный своими делами муравей. Стрекоза пригнула травинку, повисела в воздухе, звеня крыльями, оттолкнулась и полетела дальше. Луминица прикрыла глаза и задремала.
Проснулась она вдруг, рывком выпрыгнув из своего сна, который в мгновение ока канул в пропасть забвения.
- Тамаш!
Юноша сидел рядом, покусывая травинку, и задумчиво смотрел на Луминицу.
- Как давно ты здесь? Почему не разбудил?
Девушка вскочила, зевнула и потерла глаза, пытаясь проснуться.
- Я недавно пришел, - успокоил ее Тамаш.
- О чем ты хотел со мной поговорить? Зачем звал?
Тамаш молчал и не спешил отвечать. Его глаза серьезно смотрели на Луминицу, которая смутилась от этого пристального взгляда и невольно опустила глаза.
- Госпожа!
- Мы же договорились, что ты будешь звать меня просто Луминицей, - проворчала девушка.
- Пусть так. С вами же что-то случилось в замке? Отчего вы захотели… ну…
- Захотела убить себя, - закончила вместо него Луминица и отвернулась. Она обхватила колени руками и положила на них голову. – Я не хочу с тобой об этом говорить.
- Не хотите говорить сейчас? Или вообще не хотите?
- Не знаю, Тамаш. Ничего не знаю. Просто не спрашивай меня, хорошо?
- Ладно, не буду.
Луминица с тоской посмотрела на дальние горы. Так близко – не больше часа на Череше, но разве она бы осмелилась уехать?
- Как хорошо было бы, Тамаш, если бы… - Луминица закусила губу.
- Если бы что?
- Если бы не было ничего этого. Ни моей свадьбы, ни кнеза, ни замка Ченаде.
- Тогда бы вы не стали важной госпожой.
- Ну и ладно. Не нужны мне ни знатность, ни богатство.
- Это вы сейчас поняли?
Луминице почудился упрек в голосе Тамаша. Ну да, это заслужено: ведь еще месяц назад у нее был выбор. Или только иллюзия выбора? Да, вот правильное слово: мираж, иллюзия свободы. Но этот мираж звал ее, и, если бы она послушалась Тамаша… Воспоминания ударили ножом по сердцу. Память теперь будет вечно казнить ее, напомнила себе Луминица.
- Неважно, - мотнула головой девушка и поморщилась. – Это все мечты. Но могу же я помечтать… Вот хорошо было бы, если бы ничего этого не случилось…
- Ну и что бы вы делали, если бы не жили в замке? – заинтересовался Тамаш.
Он потянулся, чтобы сорвать еще одну травинку. Луминица покосилась на его загорелые руки с длинными гибкими пальцами. Красивый, в который раз с болью подумала девушка.
- Если бы не жила в замке? – переспросила она. - Не знаю, Тамаш. Просто не представляю. А ты как думаешь? Чем бы я занималась?
Тамаш лег на траву и подставил руку под голову, с прищуром разглядывая девушку.
- Ну что ты молчишь? – поторопила Луминица юношу. - Чем бы я занималась, если бы не была госпожой замка Ченаде?
- Овец бы пасли.
Луминица широко раскрыла глаза от удивления, но Тамаш улыбнулся – широко и добродушно. Ну скажет тоже! Овец бы пасла! Луминица снова посмотрела на дальние горы и на широко расстилающуюся под обрывом землю. Ей бы никогда не пришло в голову хотеть такого, но сейчас… после всего, что с нею произошло… Действительно, как это должно быть спокойно и хорошо: ходить по горам, пасти овец, спать в маленьком шалаше с видом на рассветное солнце. И не знать ничего ни о чудовищах, живущих на земле, ни о льющейся крови.
- Ну, и что было бы, если бы я овец пасла? – чуть ворчливо поинтересовалась Луминица, представив себе эту картину.
- Я бы тоже тогда стал пасти овец.
- Ты?
- Я. И однажды в погожее летнее утро мы бы обязательно встретились в горах на одном пастбище.
- Ну нет, девушке одной опасно по горам ходить со стадом. Я бы не пошла, наверное, - кокетничая, засомневалась Луминица.
- А вот представьте себе! – Тамаш сорвал травинку и стегнул ею по листку подорожника. - Жил-был отец, и была у него только одна дочь. Не дал ему Бог сыновей. И заболел отец. Не смог он в горы ходить овец пасти. Тогда он и говорит…
- Ага, - улыбнувшись краешком рта, подхватила знакомую сказку Луминица и легла так же, как Тамаш, повернувшись к нему лицом, - и говорит он: «Надо, наверное, кого-нибудь нанять, чтобы он овец наших пас». - «Не надо, батюшка, никого нанимать, я сама овец смогу пасти». – «Как же ты, дочка, это сможешь? В горах звери водятся страшные. Да и не пристало девушке одной в горах бродить долго». – «Ничего, батюшка, меня от зверей собаки уберегут, да и палку крепкую возьму с собой. А чтобы меня не узнали, я мужчиной переоденусь, вот и буду овец пасти».
- Да, - согласился Тамаш, - это была очень храбрая девушка. Переоделась она парнишкой и пошла в горы. Пасла она овец и однажды, как я уже говорил, встретила в горах другого пастуха.
- Да-да, было это, как ты сказал, чудесным летним утром. Сначала услышала она, как рано-рано на заре кто-то играет на кавале. Да так прекрасно, что сердце у нее защемило, и ей захотелось узнать, кто этот неведомый музыкант. И вот, из утреннего тумана, сами как маленькие сгустки белой дымки, показались овцы, а за ними шел пастух… - глядя с вызовом прямо в глаза Тамашу, Луминица продолжила дрожащим голосом: - Он был высоким, кареглазым, стройным и очень сильным. И красивым… - Тамаш пристально смотрел на Луминицу, и у той где-то внизу живота стало горячо от его взгляда. Но Луминица усмехнулась, встряхнула головой и торопливо добавила: - И еще любил этот пастух с девушками разными разговоры вести.
Тамаш возмутился и округлил глаза.
- Вот уж это поклеп. Нет, тот пастух дамским любезником никогда не был.
- А кем он был?
- Он все больше по горам ходил. Обычно его собеседниками были овцы, собака, лесные птицы или деревья. Если их внимательно послушать, они многое рассказать могут. А все девушки ему казались какими-то пустыми хохотушками. Да, конечно, иногда, бывало, посмотрит он на девушку, а та ему понравится. Но потом поговоришь с ней, и становится неинтересно.
- Какой ты, однако, Тамаш. Все девушки ему, видите ли, пустышками кажутся.
Тамаш грустно кивнул ей в ответ.
- Так было до тех пор, пока он не встретил ту пастушку на лугу. Посмотрел он на нее, и как будто солнце ему улыбнулось. Та девушка была особенной.
Тамаш замолчал, но не отвел взгляда от Луминицы. Она тоже молчала. Жар, разливающийся от живота, постепенно наполнял ее тело. Луминица боялась сказать и слово. Не выдержала и потупила взгляд. Потом спохватилась:
- Постой, Тамаш, а как же он узнал, что та девушка пастушка? Она же мужчиной была переодета!
- Одежда на ней, конечно, была мужская, но сердце подсказало ему, что перед ним девушка. Смотрел он на нее, и казалось ему, что это зына лесная приняла облик земного существа. Смотрел он на ее стан тонкий, и казалось ему, что это ива сгибается над водой. Смотрел он в ее зеленые глаза, и казалось, что сама весна смотрит на него. Стали они стада вместе пасти, и с каждым днем влюблялся он в нее все сильнее и сильнее.
Голос Тамаша отдавался в ушах Луминицы сладкой музыкой. Она не смела поднять на него глаза. Но она знала, что Тамаш смотрит на нее, и от этого ее щеки краснели все больше и больше. А Тамаш продолжал рассказывать:
- Заметила однажды мать пастуха, что страдает ее сын и сохнет: «Что с тобой, сынок?» Рассказал он матери все и говорит: «Уверен я, что это девушка, а не парень. Как мне точно узнать, подскажи!» Мать ему и советует: «Завтра пригласи ее на луг красивый, где шиповник только что расцвел. Если девушка это, то потянется она к цветам, а если парень, то потянется он ветку срезать себе для батога». И решил пастух так и сделать.
- Да, нечего сказать, хитро придумали, - усмехнувшись, сказала Луминица. - Только была у девушки вещая овечка. Разгадала она их хитрый замысел и подсказала пастушке, что делать. Вот пришли пастух и пастушка на луг. А луг весь цветами покрыт, да такими красивыми, что так и хочется их в руки взять или понюхать. Но девушка сделала вид, что не обращает на них внимания. Ступая мимо цветов, подошла она к дереву и стала себе новый батог вырезать.
- Да, действительно, поставила она юношу в тупик. Он-то думал, что сейчас выведет ее на чистую воду. Да не тут-то было. Но мать ему опять подсказала, что делать. «Когда будете рядом ночевать, посмотри утром, под кем трава будет зеленее. Если под тобой, то она девушка».
- Ну, и опять ничего у них не вышло, - задорно возразила Луминица. - Вещая овечка все девушке рассказала и надоумила, как поступить. Ночью девушка тихонечко встала со своего места и на другое перешла. А на заре на старое место вернулось. Утром смотрит пастух, а под девушкой трава-то зеленее…
- Да, обманула пастушка пастуха, - задумчиво согласился Тамаш, опустив вниз глаза. Он побил травинкой по голубому цветку горечавки и продолжил: - И решил он, что ошибся, обознался. Не девушка это, а парень. Наваждение на него нашло какое-то. И удалился он от девушки, перестал с нею рядом пасти коз.
- Тамаш, а зачем он ушел от нее? Он ведь любил ее? Разве можно было уходить?
- А зачем ему было оставаться? – пожал плечами Тамаш. - Если была это не девушка, то зачем же мучиться, предаваться бесплотной мечте? Себя терзать зазря. А если это девушка, то она, наверное, не любила парня этого, раз не захотела открыться ему. Как вы думаете, госпожа?
Луминица смутилась и отвела взгляд.
- А если она не могла открыться? Бывают ведь разные обстоятельства.
Оба помолчали.
- Да, я понимаю. Не могла, наверное, девушка быть с тем пастухом вместе, вот и скрывалась. Так ведь?
Луминица смущенно кивнула.
- Тамаш, а как твоя сказка заканчивается, хорошо?
- Нет, не очень. Потосковал пастух по пастушке той, да и женился на другой. Раз резал он барашка около дома, а жена его молодая суп варила. А пастушка та как раз мимо проходила. Огонь сильный горел, и суп так закипел, что стал из горшка выливаться. Кинулась молодица суп снимать и хочет горшок передником обхватить, а девушка увидела это и говорит: «Боже мой! Первый раз вижу такую хозяйку, которая горшок с огня передником снимает! Вот те раз!» И сбросила с досады шапку с головы. Рассыпались тут у девушки волосы по плечам, как ручей горный заструился.
- Тамаш, - ласково сказала Луминица, - не называй меня все время госпожой. Зови просто Луминицей.
- Хорошо… Луминица, - помедлив, согласился Тамаш.
- А девушка та, из сказки, наверное, все равно пастуха того любила. Иначе, зачем бы она около его дома ходить стала? И еще за хозяйство его так переживала. Какая ей разница, что за хозяйка ему досталась – плохая или хорошая? Так что она точно к нему небезразлична была. Только опоздала она. Надо было раньше ей приходить.
- Ты так думаешь?
Луминица кивнула головой.
- А какой конец у твоей сказки, Луминица? – повторил Тамаш.
- А у моей сказки, Тамаш, такой страшный конец, что детям и рассказывать на ночь нельзя. Лучше бы я и вправду в ласточку превратилась.
Луминица отвернулась от Тамаша и закрыла рукавом лицо. Слезы так внезапно и сильно полились у нее из глаз, что в горле защипало.
- Луминица!
Девушка горестно покачала головой.
Вдруг она почувствовала, как Тамаш схватил ее за руки и попытался разжать их. Луминица стала отбиваться и отворачиваться от Тамаша, но не смогла. Тамаш прижал руки девушки вдоль тела, потом наклонился и поцеловал Луминицу.
Мир тут же потрясенно замер. Мир уплыл куда-то далеко. Голос цикад отдалился и стал смутно слышным. Поцелуй Тамаша был таким сладким, как будто заключал в себе нектар всех цветов мира. Нежность вливалась в Луминицу вместе с ласковым и осторожным касанием чуть сухих, пахнущих лесными травами губ Тамаша. Его нежность переполнила Луминицу так, что ей стало больно дышать.
- Я не могу, Тамаш, - простонала девушка, мягко упираясь в грудь юноши руками.
«Я не могу! – хотелось ей закричать. – Потому что у меня вместо души израненный кровоточащий кусок боли. Зачем тебе это нужно? Зачем тебя моя боль? Я не хочу, я не могу делить ее ни с кем!»
Кажется, Тамаш правильно понял отказ девушки, потому что отстранился, отпустил руки Луминицы и ласково провел ладонью по ее щеке. И Луминица уткнулась в эту пахнущую травами ладонь, снова заливая ее слезами. Тамаш лег рядом с девушкой и крепко обнял ее сзади, ожидая, пока она успокоится. Так они и лежали: Тамаш молча обнимал свернувшуюся комочком девушку, а Луминица плакала.
- Мне нужна помощь, Тамаш, - сказала Луминица, когда слезы утихли, оставив лишь саднящее горечью горло.
- Ты же знаешь, что я все сделаю для тебя, - шепнул Тамаш и коснулся губами уха девушки.
Луминица зажмурилась от удовольствия.
- В замке в темнице сидит человек, - объяснила она. – Я хочу его спасти.
- Кто он?
- Я знаю только его имя. Пьетро. Он из Венеции.
- Зачем кнез держит его?
- Я не знаю, Тамаш. Мне ничего не рассказывают. Но я виновата перед этим человеком. Это я пригласила его в замок. А его друзей кнез убил.
Луминица сжала кулаки, но Тамаш погладил мокрую щеку девушки, заставляя ее успокоиться.
- Тш-ш-ш! Ты не виновата, Луминица. Доверься мне! Я помогу тебе. Я же обещал. Так же помогу, как помог Рэду.
- Ты знаешь! – ахнула Луминица.
- Да, Рэду мне все рассказал. Я помог ему увести детей с земель кнеза. Помогу и в этот раз.
- В этот раз все сложнее, - с грустью сказала Луминица. – Я знаю, как выйти из замка, но это будет путь в один конец. Я не смогу вернуться тем же путем.
- Подземный ход?
- Да?
- То есть ты знаешь, как выбраться из замка тайным ходом? Ты разгадала загадки грека?
- Откуда ты все это знаешь, Тамаш? – поразилась Луминица.
Она повернулась к Тамашу, но юноша смотрел спокойно, не пытаясь отвести глаза.
- Я не могу сказать, откуда я все это знаю. Не у тебя одной есть секреты, Луминица.
- Ты прав, - закусила губу Луминица.
Она была неблагодарной, вдруг поняла девушка, когда требовала раньше от Тамаша все ей рассказать. Только сейчас, когда у Луминицы появились свои тайны, она поняла, как жестоко и эгоистично требовать от других во всем признаться. Как же она раньше этого не понимала? Как она могла быть такой глупой, когда допытывалась у Тамаша? Но он-то не пытает ее, он готов терпеливо ждать, пока она сможет открыть свое сердце. А она никогда не сможет, с грустью поняла Луминица. Она никогда не сможет ему признаться в том, что стала чудовищем. И девушка снова заплакала, вцепившись в рукав рубашки Тамаша. Юноша обнял ее руками, словно заворачивая в кокон покоя и уюта. Он не пытался снова поцеловать Луминицу, а просто надежно и нежно держал, не давая упасть в голубую бездну, разверзнувшуюся над ними. Только объятия удерживали этих двоих от падения. Но Луминице казалось, что, если бы она держалась за Тамаша так, как сейчас, то не побоялась бы и упасть.
ГЛАВА LXXXVI Иголка
Двигаться вперед! Теперь только вперед! Не оглядываться! Не сомневаться! Пусть впереди пропасть! Пусть боль и тьма! Не думать! Шагать!
- Что ты задумала, Луминица? – спросил вчера Тамаш на прощанье.
- Черное дело, Тамаш, - закусила губу Луминица.
- Ты не сможешь.
- Смогу. Ради других смогу, - заупрямилась девушка. – Только мне нужна помощь.
- Говори!
- Я все сделаю сама. Почти сама, - призналась Луминица. – Но вот бы мне знать заранее, когда приедет кнез. За день до его приезда. Или хотя бы за пару часов.
Луминица вскинула на Тамаша глаза с мольбой. Тамаш задумался.
- Это не так просто. Даже очень сложно. Но я постараюсь. И свяжусь с тобой через Михэицэ.
- Ты правда сможешь?
Юноша обнял ее и крепко прижал к груди. Поцеловал в голову.
- Я постараюсь.
Обещание Тамаша придавало Луминице сил идти вперед. Она способна на черное дело! О, пусть Тамаш не сомневается в ней!
- Михэицэ! – позвала Луминица, наведавшись на другой день на конюшню.
Череша была на выпасе, но Луминица сделала вид, что не знает этого.
- Что?
- А как там Серко? У которого карбункул был? Выздоровел?
- Да какое там! – махнул рукой Михэицэ. – Издох через сутки.
- И где он?
- Кто?
- Ну Серко?
- Так издох же!
- Это я поняла, - терпеливо сказала Луминица. – Ну а труп его где?
- А вам зачем? – округлил глаза Михэицэ.
- Не твое дело! Так где?
- Дык зарыли его. За рвом.
- Показать сможешь?
- Зачем?
Луминице захотелось стукнуть парня по голове. Она набрала в грудь воздуха и свирепо выдохнула.
- Смогу, конечно, - чуть отойдя в сторону от разгневанной госпожи, тут же согласился Михэицэ. – Когда надобно?
- Сегодня, - решительно сказала Луминица: время, остающееся до приезда кнеза, стремительно убывало, и медлить было нельзя. – И лопату тайком прихвати.
- Зачем? – вытаращился на нее Михэицэ.
- И еще… - проигнорировала его вопрос Луминица. – Ты говорил, на псарне Черныш совсем плох?
- Да, постарел бедняга. Собираются его удавить.
- Проследи, чтобы еще день с ним ничего не делали.
- А?..
- И обо мне ни слова. Понял?
Михэицэ преданно кивнул, в недоумении почесывая затылок.
Они вышли из замка порознь. Луминица якобы отправилась кататься на Череше, а Михэицэ с завернутой в тряпицу лопатой вышел позже и порысил на место встречи.
- Ну, веди! – приказала Луминица, слезая с лошади. Идти пришлось недалеко.
Место, где зарыли Серко, использовалось неоднократно, но свежая куча земли указывала на место последнего пристанища бедного коня.
- Рой! – приказала Луминица.
- Но зачем?
Луминица, зашипев, вырвала у парня лопату и сама начала копать, но уже через пару секунд инструмент был у нее отобран, после чего Михэицэ продолжил копать могилу один, что-то недовольно шепча себе под нос.
Луминица молча наблюдала.
- Стой! Отойди!
Михэицэ с радостью последовал приказу. Вонь от разлагающегося трупа была так сильна, что Луминицу едва не вытошнило. Она взяла приготовленный платок и обвязала нос и рот. Подошла к обнажившемуся и вздувшемуся лошадиному крупу. Достала заранее приготовленную иголку и вонзила глубоко в смрадное мясо. Михэицэ с ужасом смотрел на девушку. Луминица осторожно, стараясь не прикасаться к острию, вложила иголку между двух кусков коры дерева и крепко обвязала ниткой.
- Забросай землей, но так, чтобы было видно, что кто-то тут копал, - велела девушка.
Земля вокруг была твердой и скрывала любые следы. Луминица опустила на землю принесенный гребень. Гребень был приметный, костяной, его легко было узнать. Луминица спрятала его недалеко от могилы под лопухом: не так уж видно, но найти можно. То, что кто-то сюда случайно забредет, Луминица не боялась: все жители села и замка избегали этого места.
- Идем! – приказала она Михэицэ, который заканчивал свою неприятную работу. – У меня еще одна просьба к тебе будет. Но ты можешь отказаться.
- Какая? – с опаской спросил парень, косясь на госпожу.
- Ты ради меня соврать сможешь? - Михэицэ поразмыслил, потом неуверенно кивнул головой. - Тогда слушай…
Все надо было сделать в этот же день. Луминица вернулась с прогулки и прошла в свою комнату. Через пару минут собралась с духом.
- Надья! – рявкнула Луминица, и служанка, услышав в голосе госпожи гнев, прибежала в одно мгновение.
- Что такое, госпожа Ченаде?
- Это ты сделала?
В обвиняющем голосе Луминицы была хорошо разыгранная ярость. На лице Надьи отразились недоумение и страх, когда Луминица повелительным жестом указала на подлокотник кресла, из которого торчала острием вверх иголка.
- Хорошо, что я платком зацепилась и порвала его, - Луминица продемонстрировала прореху в тонкой шали. – А так бы села и укололась.
- Иголка! – удивленно констатировала очевидное Надья и потянулась рукой.
- Стой! – Надья замерла с протянутой рукой. – Эту иголку воткнули сюда намеренно. Хотели, чтобы я укололась. На ней может быть яд.
- Не может быть… - прошептала, белея, Надья.
- Может! Кто заходил в спальню в мое отсутствие? – голос Луминицы, в котором звучало явственное подозрение, без жалости хлестал служанку.
- Это не я! – повалилась Надья на колени. – Госпожа! Миленькая! Чем угодно поклянусь, что это не я! Поверьте, ради всего святого! Кнез же меня…
И Надья завыла.
- Хватит! – резко оборвала ее Луминица. – Если не ты, то кто? Вспоминай, кто сюда заходил в мое отсутствие! Ты здесь все время была?
- Ну как же все время? – продолжая подвывать, затараторила Надья. – Я к прачкам ваше белье относила. Потом…
- Короче, ты не знаешь…
- Не знаю, госпожа ласковая! Только не в клетку меня! Умоляю! Хотите, побейте меня! Да хоть чем!
Луминица раздраженно отмахнулась от причитающей служанки.
- Надо выяснить, что на иголке, - решительно сказала она, задумчиво глядя на блестящее острие. Перевела взгляд на Надью.
Надья в испуге отползла в сторону.
- Госпожа, чем угодно молю…
- Да не буду я тебя колоть, - досадливо цокнула языком Луминица.
Щипцами для снятия нагара со свечи Луминица осторожно выдернула иголку из подлокотника кресла. Надья вскочила и понятливо сбегала за тряпицей. Луминица завернула иголку и положила сверток в шкатулку. Потом решительно направилась вон из спальни, а Надья побежала за госпожой, продолжая причитать.
Выйдя в замковый двор, Луминица остановилась как бы в нерешительности. Посмотрела на конюшню, потом на псарню и решительно направилась в ту сторону.
- Эй ты! – обратилась она к псарю, который торопливо подбежал к госпоже.
Луминица старалась сохранить на своем лице невозмутимое выражение, хотя в душе ее просто мутило от того, что она собиралась сделать.
- Слушаюсь, госпожа Ченаде! – подобострастно поклонился мужчина, снявший шапку.
- Скажи мне, у тебя есть никчемная собачка? Ну, такая, чтобы не жалко было, если сдохнет?
- Есть, госпожа, есть! Черныш уже совсем плох. Ослеп и оглох. Со дня на день удавить собирались.
- Давай его сюда!
Недоумевающий псарь побежал исполнять приказ хозяйки.
- Возьми иголку и уколи в живот Черныша! – приказала Луминица, у которой сердце скрутило от намеренной жестокости, к которой она побуждала служанку.
Но Надья послушно пошла навстречу псарю, который вел на веревке старого кобеля. Луминица отвернулась, не в силах смотреть на это, и только визг уколотой собаки ввинтился в ее сердце укором. Слезы уже были готовы сорваться с ресниц, но Луминица вонзила ногти в ладонь, заставляя себя не выдать чувства.
- Сделала? – строго спросила она Надью.
Служанка кивнула и убрала иголку назад в шкатулку.
- Отдели собаку от других! – резко бросила Луминица псарю. – И внимательно наблюдай за ней. Если заболеет или околеет, сразу сообщи моей служанке.
Псарь понятливо кивнул и потащил прочь повизгивающего пса. Луминица вышла во двор и жадно заглотнула жар, поднимающийся от раскаленных на солнце камней.
- Никому об этом ни слова! – процедила Луминица Надье. – Если узнаю, что ты хоть кому-нибудь разболтала, то…
- Я все поняла, - смиренно поклонилась Надья. – Молчать буду. А собачка что ж?
- Проверяй каждый час. И мне докладывай!
Луминица развернулась и торопливо направилась к своей башни. В горящей душе разлетался черный пепел, от которого было трудно дышать и першило в горле. Когда все закончится… когда все закончится, этот пепел погребет под собой ее душу. То, что от нее останется.
ГЛАВА LXXXVII Внезапное предложение
Черныш издох на третий день.
- Карбункул! – с вытаращенными глазами сообщила Луминице Надья. – Это что же получается, госпожа?.. – и она закрыла рот рукой.
Луминица нахмурилась.
- Получается, что кто-то хотел намеренно заразить меня смертельной болезнью, - произнесла она вслух подозрение, которое не осмеливалась высказать Надья. – Если это не ты… - Луминица досадливо махнула рукой на служанку, повалившуюся было на пол, - если это не ты, то у меня есть другой смертельный враг в замке.
Женщины понятливо переглянулась.
- Надо же сказать кому-нибудь… - неуверенно прошептала перепуганная Надья и снова задрожала.
- Нет! – отрезала Луминица. – Я не знаю, кому доверять в отсутствие мужа. Молчи. И будь внимательней. Не отходи от комнаты. С этой минуты ты будешь смотреть на кухне, как мне готовят еду, будешь сопровождать слугу, который несет блюда в трапезную.
- А вино как же?
- В дела Констанцы вмешиваться не надо, - нахмурилась Луминица. – И потом, она же сама отпивает вина перед тем, как подать мне. Тут можно не беспокоиться. Но главное – никому ничего не говори. Если не хочешь наказания от меня и кнеза.
Надья испуганно кивнула.
Михэицэ вскочил тотчас же, как Луминица вошла в конюшню.
- Череша сейчас на выпасе. Я ее мигом приведу, - сказал он.
По лицу парня было видно, что он отчаянно хочет что-то добавить, но не может это сделать в окружении других слуг.
- Что столпились? – прикрикнула на них Луминица. – Работа ждет! Быстро! - и слуг сдуло как ветром. - Ну? – без обиняков спросила Луминица.
- Тамаш приходил, - шепнул Михэицэ. – Сказал вам обязательно прийти сегодня с ним повидаться в полдень.
- Куда?
- К его хижине, - округлив глаза, закончил Михэицэ.
- Хорошо, - коротко сказала девушка. – Приведи Черешу.
И она, развернувшись, ушла из конюшни. Михэицэ поклонился и сорвался с места исполнять приказ.
И снова Луминица шла знакомой тропинкой, ведя в поводу Черешу. Вот ручей, весело бегущий между обнаженными корнями вековых буков и елей. Вот двойная скала, покрытая мхом и лишайниками. Хвойные иголки скрадывают шаги девушки, ведущей в поводу лошадь. Зелень, такая яркая в начале лета, теперь превратилась в измочаленные белесые клоки, из которых ушел сок. Но стебли еще держатся чудом, цепляются высохшими корнями за скудную почву гор, не решаясь отдать пригибающему их к земле ветру остатки жизни.
Яркое солнце хочет ужалить Луминицу, которая сегодня не стала мазаться мазью. Девушка прикрывается платком, не давая солнцу шанса уязвить ее красоту ожогами. Ведь ее ждет Тамаш. Луминица не знает сама, почему и зачем Тамаш позвал ее к себе домой, но сердце невольно замирает в ожидание встречи.
Вот тропа заводит в памятные заросли ольхи, и сороки тут же поднимают свой стрекочущий крик: «Чужак! Чужак! Осторожно! Берегись чужака!» «Я не чужая!» - хочется Луминице возразить, но что толку спорить с глупыми птицами?
Хозяин уже ждал ее на поляне перед хижиной, но радость Луминицы, ярко вспыхнувшая при виде Тамаша, тут же померкла, потому что рядом с Тамашем стоял другой мужчина, смутно знакомый Луминице. Он был одет как дворянин, на ногах были высокие кожаные сапоги. Луминица бросила взгляд на коновязь, где стояла чужая лошадь.
- Приветствую госпожу Ченаде! – сделав шаг вперед, поклонился Луминице незнакомец, и она увидела седину на его макушке.
Девушка ответно поклонилась и с любопытством уставилась в лицо мужчины с серыми глазами. Где же она его видела?
- Мы сталкивались раньше на этом самом месте, - поспешил развеять колебания девушки незнакомец.
- Ах да! – вспомнила Луминица. – У вас захромала лошадь…
- Позвольте представиться – Дэчебал Вардеш.
Мужчина еще раз поклонился. Луминица перевела непонимающий взгляд на нахмуренного Тамаша. Его глаза предостерегающе вспыхнули. Но о чем ее хочет предупредить Тамаш? В чем таится опасность? Ведь если бы с Луминицей хотели сделать что-то плохое, Тамаш бы не позвал ее сюда, ведь так? А насколько она может доверять самому Тамашу? Сердца Луминицы коснулось беспокойство, еще не страх.
- Давайте присядем и обо всем поговорим, прекрасная госпожа.
Широким жестом Вардеш указал на бревно, положенное на два пня, которое было в тени дома. Луминица привязала Черешу вместе с другой лошадью под навесом и уселась на бревно. Раз уж она пришла сюда, ей надо переговорить с теми, кто ее ждал.
Первую минуту все молчали: и мужчины, и Луминица. Девушка не спешила говорить, а Вардеш, чуть прищурившись, пристально наблюдал за ней, так что у Луминицы даже мурашки поползли по спине.
- Кто вы? И о чем хотите поговорить со мной? – не выдержав, спросила девушка.
- О разном, - не смутившись, заявил Вардеш. – О замке. О кнезе. О пленнике в подземелье.
Луминица снова кинула взгляд на Тамаша, и тот на миг прикрыл глаза: можешь говорить свободно, это свой. Тогда что же беспокоит Тамаша?
- И о чем же конкретно мы будем говорить?
- Я не буду ходить вокруг да около, госпожа Ченаде, - рубанул рукой в воздухе Вардеш. – Мы просим оказать нам помощь в поиске короля.
- Какого короля? – с недоумением спросила Луминица.
- Будущего короля Валахии и Венгрии Андраша Постума, - твердо заявил Вардеш.
- Он же пропал!
- Пропал не значит мертв.
- Тогда где он?
- Все нити ведут в замок Ченаде. Наследник должен быть там.
- Но почему вы думаете, что муж… что кнез не убил его?
- Просто не верю в это, - покачал головой Вардеш. – Кнез слишком умен, чтобы своими руками избавиться от дополнительного заложника, которого можно использовать в игре. Вы знаете, почему Мирча Кан не стал атаковать замок, когда он явился сюда с отрядом?
- Потому что для штурма замка одного отряда маловато? – усмехнулась Луминица.
- Нет, - покачал головой Вардеш. – Потому что побоялся, что пленника убьют при штурме. Но, с другой стороны, он прямо заявил, что нам известно о заложнике.
- Да нет в подземелье никакого Андраша, - досадливо поморщилась Луминица.
- Вы уверены? – Вардеш снова оглянулся на Тамаша, и юноша ответил ему утвердительным кивком. - Но вы же сказали, что там есть пленник, - вкрадчиво продолжил мужчина, и Луминица невольно снова бросила упрекающий взгляд на Тамаша.
- Это не Андраш, - поморщилась Луминица.
- А кто?
- Пьетро Грацелли из Венеции.
- Это он вам сказал?
- Да, сам Пьетро.
- Вот и Андраш из Венеции. Со стороны матери он происходит от одного из двадцати четырех древнейших родов. Он прибыл с бумагами, удостоверяющими его происхождение, по приглашению архиепископа Лодомера Эстергомского.
- Это тот, кто хотел отлучить короля Ласло от трона?
- Именно. Но по приказу Ласло Андраша схватили, и его удерживал в заложниках герцог Альбрехт Австрийский. Пока Андрашу не помогли бежать из плена. И складывается впечатление, что сам герцог поспособствовал этому…
Луминица слушала, затаив дыхание. Разрозненные факты, сказанное мужем и услышанное во время разговоров постепенно сливалось воедино. Она начинала понимать суть интриги, которую Думитру вел против своего врага. А врагами он считал всех Арпадов, в древние времена отобравших власть у настоящих королей. Ирония заключалась в том, что Думитру и сам приложил к падению королей руку. Сам стал предателем.
- …Андраш направлялся к архиепископу, когда его следы затерялись. Однако благодаря вашему письму… - тут Вардаш отвесил Луминице поклон, - нам удалось схватить Зиндело, который показал, что Андраша, который инкогнито под именем Пьетро Грацелли…
Луминица ахнула и схватилась за грудь. Широко открытыми глазами она смотрела на Вардаша.
- Я не знала… - прошептала девушка, беспомощно посмотрела на Тамаша, увидела в его глазах сочувствие и поддержку и чуть успокоилась. – То есть, получается, что кнез действительно удерживает в плену будущего короля?
- Он станет королем, только если вы поможете ему спастись, - поправил Вардеш. – Ну так что, госпожа Ченаде? Вы согласны?
Луминица встала с бревна. Ее грудь бурно вздымалась. Кто она? Малая песчинка, несомая горячим ветром, но от нее сейчас зависело многое, возможно, судьба целого государства.
- Я пока не могу дать вам никакого обещания, - твердо сказала Луминица.
- Почему?
- Мне нужны гарантии безопасности для людей, в чьей судьбе я лично заинтересована.
- Мы дадим вам такие гарантии и… - поспешил сказать Вардаш.
- Нет! – резко перебила его Луминица. – Я хочу услышать это лично от преподобного Лодомера архиепископа Эстергомского. И от Мирчи Кана. Пусть он поручится за честность ваших намерений.
- Но как же я устрою вам встречу? Вы ведь не можете уехать из замка?
- Не могу, - горько подтвердила Луминица. – Но смогу отлучиться на пару часов. Если получится. Поэтому архиепископу придется приехать сюда на встречу со мной.
Вардаш посмотрел на девушку со смешанным чувством уважения и досады.
- Не много ли вы на себя берете, госпожа Ченаде? – с едва заметной угрозой спросил он.
- Полагаю, что смогу выдержать эту ношу, - горько усмехнулась Луминица, твердо глядя на Вардаша. Нет уж! Хватит мужчинам играть с ней! Теперь она будет участвовать в игре наравне с ними. Вардаш молчал, наконец со вздохом кивнул:
- Я постараюсь добиться этой встречи.
- И еще! – сказала Луминица, стараясь не показать радости. – Возможно, Тамаш передал вам, что мне нужна помощь.
- Какая?
- Я хочу, чтобы мне заранее, лучше всего за сутки или хотя бы за несколько часов до приезда мужа сообщили об этом. Это важно для меня. Устроите?
Луминица смотрела на Вардаша, склонив голову к плечу. Вардаш снова вздохнул и согласно кивнул.
- Хорошо. Я постараюсь вас предупредить. Хоть это и нелегко.
- Постарайтесь! – жестко сказала Луминица. – Подтвердите делом свои слова! Тогда мне будет легче согласиться.
Через несколько минут девушка уже ехала на лошади, не оглядываясь, через заросли ольхи. Ей было мерзко и противно, как бывает, когда вместе с ягодой проглатываешь клопа. Почему же так несносно ноет сердце? Разве Луминица не делала то, что должна была делать: спасала жизнь человека? Да, спасала. А также становилась предательницей мужа. Это была самая настоящая измена, которая могла повлечь за собой гибель кнеза. Спасенный король никогда не простил бы своему тюремщику пленения. Это понимал и Вардаш, и Тамаш, и сама Луминица.
- Вы поможете нам, а мы поможем вам, - сказал на прощание Вардеш, придерживая Луминице стремя.
- Как? – невольно вырвалось у нее.
- Вы останетесь вдовой, богатой вдовой. Король не будет забирать у вас эти земли. Они отойдут вашей семье, вашим братьям.
Луминица тогда содрогнулась в душе от подобной откровенности, но промолчала в ответ.
Как прямолинейно и страшно! Они вот так непринужденно поговорили и приговорили к смерти Думитру? Сердце билось в груди, протестуя против подобной сделки. И только разум твердил обратное. «Разве ты не этого хотела? Разве ты не хотела стереть с лица земли чудовище – своего мужа? Разве не об этом взывают призраки подземелья замка Ченаде? Долгие-долгие годы кровавых пиршеств, пыток и издевательств! Разве за твоей спиной не стоит череда несчастных «жен» Чанадина? Тех, кого он брал, использовал и от кого потом без всякого сожаления избавлялся? А дети? Вспомни детей! Вспомни Дануту!» Луминица вздрогнула, словно ее ушей достиг многоголосый хор умерших, взывающих с того берега моря. А она стояла одна на берегу, пока не в силах пересечь этот океан. Но пока она стоит на берегу, не ее ли это задача – избавить мир от зла? «Моя, - шепнула Луминица, поникая головой. – Я должна спасти кнеза от него самого, от безнаказанности и от развращающей его власти. Это будет правильно». Но на душе разливалась горечь и понимание своего предательства. Что ж, Луминица шла дорогой, которой однажды пошел ее муж – дорогой измены. Она оказалась достойна своего супруга.
ГЛАВА LXXXVIII Ягоды
Эта идея пришла Луминице в голову, когда она разговаривала с Вардашом около хижины Тамаша. Уже тогда Луминица прокручивала в голове новые варианты, как дальше двигаться по намеченному ею пути. Да, зараженная иголка была удачной идеей, но не являлась окончательным доказательством, поэтому надо было найти другой способ, создать другую улику, которая погребет под собой врага, не дав ему возможности ни оправдаться, ни отомстить.
И пока Луминица разговаривала с Вардашом, ее взгляд невольно цеплялся за какую-то мысль, но только вернувшись в замок, эта идея окончательно слепилась в ком и затвердела обожженной глиной.
- Михэицэ! – сурово сказала Луминица конюху.
В последнее время она усвоила новую повелительную форму общения с прислугой и даже с бывшим другом. Михэицэ каждый раз так преданно вскидывался, так удивленно и чуть обиженно таращил свои глаза, что Луминица невольно умилялась, и на мрак ее души ложился короткий отсвет их общих детских воспоминаний, но девушка осознанно гнала от себе эту нечаянную радость, не желая размягчаться, не желая ослабить ту черную силу, которая направляла и гнала ее сейчас к цели.
- Да, госпожа! - Михэицэ неловко переминался с ноги на ногу и ждал приказа. – Я сделал, что вы просили. Тайком взял на кухне маленькую ступку и пестик. Вот, возьмите.
И парень ткнул в руки Луминицы узелок.
- Спасибо, Михэицэ, ты… - начала с теплом Луминица, но закусила губу. Нет, раскисать было нельзя.
- Так я всегда… когда надо. Вы только скажите мне что и как, - с готовностью предложил парень.
- Скоро нужно будет. Помнишь, что кнезу говорить, если спрашивать будет?
- Ежели спросит, то отвечу, как вы велели, - закивал Михэицэ.
- Ты мой лучший друг, - коротко сказала Луминица, вскользь погладив парня по плечу. – Седлай Черешу.
Луминица шла по тропе к дому Тамаша нервными резкими шагами, задыхаясь от быстрого движения. Ее гнал страх. Луминица надеялась, что Тамаша не будет дома, отчаянно хотела его увидеть и при этом боялась застать не одного.
Вот и хижина Тамаша, прилепившаяся к скале под высоченным кедром, широко распластавшим ветви-крылья в голубом небе. Несмотря на стрекот сорок, никто не вышел навстречу Луминице из низенькой хижины, сложенной из замшелых валунов и толстых, потрескавшихся от времени бревен. Дверь была прикрыта и подперта палкой, что указало Луминице на отсутствие хозяина. Жаль, кольнуло Луминицу в сердце.
Темно-зеленые кусты по-прежнему стояли на краю двора, почти у пропасти, и радовали глаз своей густой хвоей. Сейчас колючие ветки были обсыпаны плодами, еще не набравшими насыщенно-красный цвет, но блестящими и соблазнительными. Опасно соблазнительными. Луминица осторожно коснулась ветки рукой и укол иголки пронесся по жилам острым страхом. Красиво, сказал тогда Тамаш. Смертельно красиво. Девушка закусила губу и решительно стала рвать все подряд: и ягоды, и хвою, а набрав достаточно, завязала свою добычу в тряпицу и положила в сумку, притороченную к седлу Череши.
- Луминица!
Девушка вздрогнула и оставила повод Череши, за который уже было взялась.
Тамаш стремительно шел к ней через двор. На боку у него была туго набитая сума, которую он скинул, едва завидев девушку. Его глаза сияли, и их ласковая темнота озарялась солнечными бликами.
- Луминица, ты пришла ко мне? - девушка неуверенно кивнула, невольно бросив тревожный взгляд на свою сумку. Тамаш проследил этот взгляд и погрустнел. – Ты пришла по делу?
- Нет, я пришла к тебе, - возразила Луминица, не желая рассказывать о цели своего визита, и сама шагнула навстречу парню.
Ее руки легли на грудь Тамаша так естественно, как будто она делала это уже много раз. Тело под грубой тканью, пахнущей потом, обжигало, а грудь сильно вздымалась: видимо, Тамаш бежал.
- Сороки мне сказали, что ко мне кто-то зашел. Хорошо, что я был неподалеку. Боялся далеко уходить, все время ждал тебя. Мне казалось, что ты придешь, - шепнул Тамаш, и его горячее дыхание опалило Луминицы. Она почувствовала себя тающим воском, когда Тамаш обнял ее за талию. А через секунду их губы слились в поцелуе.
Стоит ли думать о последствиях, подумала Луминица. Стоит ли думать о том, что будет через минуту, через час, завтра? Завтра погребено под туманами неизвестности, оно прячется где-то там, за перевалом рассветного солнца, но солнце может не взойти для Луминицы. Возможно, завтра она уже не увидит широких ветвей кедра, парящих в омытой солнцем голубизне, не услышит этого надрывного стрекота цикад, не ощутит, как чьи-то жадные губы, чуть царапая, касаются ее шеи, ее уха. И Луминица застонала, этим стоном отдаваясь торопливым рукам Тамаша, который подхватил девушку и понес в дом.
Через некоторое время они лежали, прижавшись друг к другу на узкой лежанке Тамаша. Луминица слушала, как в груди Тамаша сердце успокаивается и перестает сильно биться.
- Ты плачешь? – спросил Тамаш, почувствовав, как слеза упала ему на грудь. – Я обидел тебя?
- Нет, Тамаш, - всхлипнула Луминица. – Все было прекрасно.
Да, все было прекрасно, сказала она себе. И пусть по сравнению с мужем Тамаш показался ей никудышным любовником, пусть свою неопытность он пытался искупить пылкостью, ничего не дающей женщине, пусть она и не смогла испытать того наслаждения, к которому приучил ее муж, но нежность и почтение, с какими Тамаш касался Луминицы, легли бальзамом ей на сердце. Он был так прост и незамысловат – Тамаш, но его отношение к Луминице искупало многое.
- Я люблю тебя, Луминица, - сказал Тамаш, целуя девушку в голову. И снова эта простота поразила Луминицу в самое сердце.
Тамаш обнял крепче, и Луминице показалось, что эти объятия смогут ее уберечь от падения в черную бездну, над которой она висела.
- Когда ты спасешь Андраша, мы будем вместе, - сказал задумчиво Тамаш. – Я защищу тебя от кнеза Ченаде.
- Ты же говорил раньше, что не можешь быть со мной.
- Теперь все изменится.
- Бесполезно спрашивать что и почему?
Но Тамаш вместо ответа только поцеловал Луминицу.
- Да-да, - горько усмехнулась Луминица, - все изменится. Мы будем вместе жить долго и счастливо.
Минуты забвения от реальности осыпались на пол выпавшими из прорехи фартука горошинами. Луминица высвободилась из объятий Тамаша и начала надевать нижнюю сорочку.
- Подожди! – умоляющим голосом сказал Тамаш и провел рукой по спине девушки. – Какая же ты красивая!
Кожа на его руках была шершавой, и Луминица вздрогнула, когда Тамаш коснулся ее.
- Я обычная, - напряженным голосом сказала Луминица.
- Нет, ты необычная. Ты одна из тысячи, из десятков тысяч.
- Ты умеешь считать?
- Я много чего умею. Хоть все равно ты и не считаешь меня достойным себя.
- С чего ты взял?
- Если бы это было не так, то и всего этого бы не было.
- Почему ты… - начала Луминица, но не продолжила.
Что говорить? Сожаления бессмысленны. Даже если представить, что время можно было бы повернуть вспять, то и она бы вернулась в саму себя – ту, какой она была полгода назад, наивную, даже глупую девочку, которая тешила себя тщетной надеждой, что все обернется счастьем, как-нибудь, с Божьей или еще чьей-нибудь помощью. Которая питала честолюбивые надежды, которая, чего уж скрывать, наслаждалась тем успехом, который она имела у кнеза. И тогда она бы ни за что не пришла к Тамашу. Наверное, не пришла бы. Потому что была глупа и не знала, в чем состоит смысл настоящего счастья. А теперь что ж? Сожаления бессмысленны. Не вернуть снег, сошедший прошлой весной с Карпатских гор.
- Почему я что? – переспросил Тамаш, но Луминица лишь покачала головой, не оборачиваясь к нему. На сердце была лишь горечь и отрава.
- Все еще можно изменить, Луминица, - словно в ответ на ее мысли, сказал Тамаш. – Вот увидишь. Мы уничтожим зло, а потом будем вместе. Ты станешь моей женой… - Луминица бросила на Тамаша удивленный взгляд через плечо. – Если ты, конечно, этого хочешь.
Луминица замотала головой, сама не зная, что это означает: отказ или согласие.
- Все очень непросто, Тамаш, - сказала она, закусив губу.
- Как раз все очень просто: я люблю тебя, хочу провести с тобой всю жизнь до остатка. Хочу, чтобы ты встречала меня дома, чтобы ты родила от меня ребенка…
Острый нож вонзился в сердце Луминицы. Слезы потекли по ее щекам. Она вскочила и стала быстро надевать на себя одежду. Руки дрожали, а слезы застилали глаза, не давая разглядеть, что она берет в руки.
- Что такое, Луминица? - встревоженный Тамаш поднялся и, схватив девушку за плечи, развернул к себе. – Ты плачешь?
- Ничего этого… не будет… - еле смогла выговорить Луминица.
- Чего не будет?
- Я никогда не смогу родить ребенка.
Черное отчаянье снова навалилось на Луминицу. Она закрылась руками и бурно разрыдалась. Руки Тамаша, держащие Луминицу за плечи, закаменели. Луминица почувствовала эту перемену и подняла на Тамаша глаза. Его лицо застыло и казалось вырезанной из дерева маской. Губы подергивались. В глазах метался черный гнев и отвращение.
- Что? – прошептала пораженная и уязвленная в самое сердце Луминица. – Такой я тебе не нужна? – и она начала вырываться из объятий юноши.
Казалось, что Тамаш борется с собой, но уже через секунду он прижал девушку к груди.
- Нужна! – сквозь стиснутые зубы произнес он. – Нужна! Любая нужна! Всегда была нужна и всегда будешь, Луминица.
И Луминица продолжила рыдать, но уже от облегчения.
- Кто такой Вардаш? – спросила Луминица, когда они прощались в лесу.
Тамаш проводил возлюбленную до ручья, и там девушка попросила оставить ее.
- Вардаш будет нам помогать. Будет помогать тебе, - уклончиво ответил Тамаш.
Еще несколько месяцев назад Луминицу бы обидел такой ответ, она бы потребовала объяснений, но сейчас она лишь горько усмехнулась: у них обоих были секреты, которые они не могли разделить друг с другом.
- Он и раньше помогал тебе? – спросила Луминица вместо того, чтобы упрекнуть Тамаша.
- Если бы не мои друзья, ты бы погибла в подземном лабиринте…
- Я помню.
- И письмо Мирче Кану бы не дошло.
- Спасибо, Тамаш. Я очень признательна тебе за то, что ты помогал мне. Что ты пытался отговорить моих родителей от брака с кнезом…
- Я это делал по собственному желанию.
- Понимаю.
- Так что же, Луминица?
- Что ты имеешь в виду, Тамаш?
Тамаш снова обнял ее и поцеловал чуть горьким прощальным поцелуем.
- Ты спасешь Андраша?
- Но я ведь и так собиралась это сделать.
- Тогда зачем тебе встречаться с архиепископом и Каном?
- Мне нужны гарантии. Не для себя, - уклончиво сказала Луминица. Ей не хотелось признаваться, что она никому не доверяет до конца. Ее слишком часто обманывали. - Я уже высказала свои условия, - выскальзывая из объятий Тамаша, сказала Луминица. - Устрой мне встречу с архиепископом и с Каном. Я могу доверять только Мирче.
- Ему одному?
- Нет, и тебе тоже.
- Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, Луминица, - посерьезнел Тамаш. – Клянусь в этом спасением своей души.
- Ты ненавидишь кнеза?
- Всем сердцем! – пылко сказал Тамаш, и его глаза потемнели. – Если бы это было в моей власти, я бы задушил его своими собственными руками.
Луминица пристально посмотрела на Тамаша: потаенные стороны его души пугали ее.
- Вот как! Что-то личное?
- Есть причина, - коротко обрубил Тамаш.
- Твои друзья смогут предупредить меня о приезде кнеза? – не стала допытываться Луминица.
- Они постараются.
- Хорошо. Тогда сегодня все. Иди.
- Ты еще придешь?
В голосе Тамаша звучала и грусть, и ревность, и понимание всей хрупкости их отношений.
- Если смогу, - сказала девушка. – Но, когда приедет кнез, я не смогу так легко вырываться из замка. Если вообще смогу.
Тамаш кивнул с пониманием.
- Иди! – шепнула ему девушка.
Тамаш бросил последний отчаянный взгляд на девушку и бесшумно пошел назад по тропе.
Когда юноша скрылся из глаз, Луминица занялась работой.
Ягоды Луминица истолкла вместе с хвоей. Она долго сидела и била пестиком по дну ступки, вдыхая незнакомый запах. Звук пестика больно отдавался в сердце. Холод. Теперь, когда Тамаш ушел, сердце стал обволакивать привычный холод. Вокруг Луминицы земля и лес пылали душистым зноем, небо обрушивало на кроны деревьев волны тепла и света, но в душе девушки была тьма и стужа. Неужели она согласится на убийство Думитру? Луминица вспомнила, с какой нежностью муж смотрел на нее по утрам, как пылало его лицо, когда он признавался ей в любви, и со стоном уронила руки вниз. Предательство! Чем она тогда лучше его? Ничем, печально ответила себе Луминица. Тогда, может?.. Но тогда она окажется предательницей Андраша, обреченного смерти. А это было неправильно. Выбора не было. Или один, или другой. Луминица несколько минут сидела, давясь терзающей ее болью, потом собралась с силами и продолжила работать. И каждый удар пестика бил ей в сердце.
ГЛАВА LXXXIX Черные всадники
Готовую смесь Луминица перелила в маленькую глиняную плошку, которую ей тоже достал Михэицэ. Луминица чувствовала, что времени у нее осталось в обрез. Она почти физически ощущала скорое прибытие кнеза. Как будто кто-то незримой нитью связал их души.
На следующее утро, улучив момент, Луминица снова заняла работой Надью, взяла ключи и пошла вниз. Она повернула в сторону башни кнеза и вошла в комнату для игр. Сейчас здесь никого не было. В комнате стояла жаркая дремотная тишина. Со двора раздавались голоса слуг, лай собак, звон и стуки. Луминица осторожно подошла к двери в глубине комнаты. Неприметная дверь вела в подвал, где Луминица была только один раз, когда экономка показывала ей весь замок. Девушка торопливо подбирала ключи к замку: в той связке, которую ей сделал весной деревенский кузнец, должен был быть и ключ от подвала. Ее сердце радостно дрогнуло, когда один из ключей провернулся в замке, и дужка отпала. Луминица еще раз прислушалась к тишине вокруг, потом торопливо скользнула внутрь, забрав с собой замок.
Все было так же, как и в тот раз, когда Луминица спустилась сюда впервые. Тот же холод и мрак. Девушка зажгла свечу и стала спускаться вниз. Обширный подвал, выбитый прямо в толще скалы, был полон. Бочонки с вином, лари с посудой, дорогие доспехи и оружие – все это просто кричало о богатстве владельца замка. Но целью девушки была дальняя комната, пол которой был уставлен запертыми на замок сундучками. Луминица застыла в задумчивости над ними. Потом поставила на пол свечу и положила боевой топорик, прихваченный со стены в соседней комнате.
Констанца сказала тогда, что у нее нет ключей от сундуков, но ведь экономка могла и соврать? Луминица выбрала сундучок среднего размера и попыталась приподнять. Нет, он был слишком тяжел. Что ж, это хорошо, возможно, как раз здесь кнез и держит деньги. Присев на ледяной каменный пол, Луминица стала методично подбирать ключи, без излишней спешки, но все же помня, что время играет против нее.
Подошел лишь восьмой ключ. Он со скрежетом провернулся в отверстии. Луминица сняла замок и откинула крышку. Погрузила руку в россыпь монет. Лживая сука, усмехнулась Луминица. Констанца соврала и в этом. Ну конечно, кнеза не было в замке годами, а деньги были нужны. Так что у экономки должен был быть доступ к деньгам. К драгоценностям – нет, но не к деньгам.
Луминица торопливо стала пересыпать монеты в приготовленную заранее тряпицу. Закрыла сундучок на ключ, завязала узлом потяжелевшую ткань и спрятала под одеждой. Торопливо зашагала назад, не забыв повесить на стену не понадобившийся топорик. Девушка осторожно приоткрыла дверь, выглянула в зал для игр, но там было пустынно. Тогда Луминица покинула подвал и вернула замок на место.
Ее руки дрожали, а в горле была сухость. Но надо было закончить все сегодня. Душу терзало предчувствие скорой развязки.
Стоило Луминице выйти во двор, как она наткнулась на Михэицэ. Бедный парень маячил в дверях конюшни, не решаясь ступить на раскаленные плиты двора. Луминица строго сдвинула брови и сама направилась к другу.
- Что? – выдохнула она.
- Там это… Короче, от Тамаша сообщение. Срочное. Я и то искать вас собирался.
- Что велел передать?
- Что кнез возвращается. К вечеру, должно быть, будет, - испуганным шепотом закончил Михэицэ и округлил глаза.
- Черешу седлай! – коротко бросила ему Луминица. – Через четверть часа еду кататься.
Она развернулась и направилась в здание, где располагались комнаты слуг.
Луминица помнила, где были покои Констанцы – просторная комната на втором этаже, с окном, забранным не пленкой, а слюдой, как и в господском доме. Маленькая поблажка бывшей любовнице, ехидно подумала Луминица. Тогда, во время бдения у гроба Дануты, Констанца отводила Луминицу в свою комнату, чтобы переодеться перед отпеванием в церкви. Девушка была тогда как в тумане, но сейчас Луминицу не оставляла уверенность, что она вспомнит, как пройти в покои экономки. Самой Констанцы сейчас не могло быть в комнате: утро у экономки всегда самая хлопотная часть дня. Других слуг Луминица тоже не встретила. Все были заняты работой, а с лентяями Михай расправлялся жестоко и без всяких поблажек.
Луминица прошла по пустому коридору и толкнула одну дверь. Да, она вспомнила эту чисто убранную комнату с узкой кроватью и иконами на стене. В углу стояли запертые сундуки. Луминица в раздумье оглядела мебель и пол. Ее взгляд зацепился за отломанную доску в углу. Что ж, самое подходящее место, чтобы спрятать там что-то.
Через несколько минут Луминица уже выходила из здания. Оседланная Череша ожидала ее.
- Через час приеду! – коротко бросила Луминица стоящим на страже воинам, и те поклонились госпоже.
Солнце. Залитые солнцем луга. Деревья, тянущие в небо ветви и изнемогающие от палящего зноя. Луминице бы сейчас больше подошел мрак ночи. Граница между светом и тьмой. Граница, над которой она уже занесла ногу. Луминица склонилась к шее Череши, недоуменно оглянувшейся и зафыркавшей на хозяйку. Девушка скользнула с седла на землю и обняла Черешу за шею.
- Я дрянь, Череша! – зашептала она. – Убийца и предательница! Я планирую… нет, не убить, но погубить человека… - Череша фыркнула. – Ну да, пусть не человека. Пусть я планирую убрать с дороги черную тварь, сосущую кровь людей, но все же в этом существе тоже есть искра Божья…
Сердце болело, оно билось в тесной клетке, как птица, пойманная в ловушку, тщетно пытаясь вырваться на волю. Луминица прижала руки к груди.
«Я не смогу этого пережить, - вдруг ясно поняла она. – Я не смогу пережить того, что сделаю. Или смогу? Я ведь уже совершила один раз предательство, когда не донесла Мирче на людей кнеза, убивших гонца. Это была маленькая трусость, которая в итоге привела к смерти Ласло.
Через час Луминица уже спешивалась во дворе замка.
- Что с вашим лицом, госпожа? – ужаснулась Надья. – Вы не намазались мазью перед катанием?
- Забыла, Надья, - досадливо цокнула языком Луминица. – Уехала далеко, а там ветер сильный. Как ни прикрывалась платком, на обратной дороге все равно обгорела. Очень страшно?
- Вам надо выпить крови, и тогда все через несколько часов пройдет, - уверенно сказала Надья. – А то кнез вернется и что? Ругать меня будет.
- Прости, - неискренне повинилась Луминица. – Я все время забываю, что ругать не только меня будут, но и тебя.
- Да ничего. Это поправимо. Я сейчас же пойду к Констанце и попрошу ее приготовить питье.
- Пойди! – с досадой махнула рукой Луминица.
Ее затея оборачивалась неприятностями не для одного человека. Кому-то сегодня придется лишиться крови. Если не жизни. Кнез объяснил Луминице, что пленников в подземелье не убивали сразу, а брали у них кровь постепенно, раз за разом, пока человек не ослабевал и не умирал.
- Но ведь можно не убивать человека? – спросила тогда Луминица со слезами на глазах. – Человек может жить нормальной жизнь и отдавать кровь лишь изредка, не лишаясь здоровья. Почему нельзя сделать так, Думитру?
- Возможно, моя дорогая, - уклончиво сказал тогда кнез. – Говоря по чести, я как раз над этим работаю. Возможно, скоро к нам в замок приедет один мой друг. Он врач и тоже венецианец. И вот тогда мы вернемся к разговору об этом. А сейчас…
И кнез пожал плечами. Все было ясно и без слов: ни один человек не должен был знать о тех делах, которые происходили в замке Ченаде. Любой человек, ставший пищей для стригоев, был обречен. Его уже никогда не выпустили бы на свободу.
- Ваше питье, госпожа, - недовольно сказала Констанца, отпивая из чаши крови.
Луминица с отвращением посмотрела, как женщина облизывает окровавленные губы, и приняла чашу в руки. Выпила остаток и отдала пустую посуду экономке назад. Надья, потупившись, стояла в стороне.
- Почему госпоже не напомнила о мази? – прошипела на нее Констанца, и Надья съежилась еще больше.
- Поди! – недовольно махнула на нее рукой Луминица. – А Надья пусть останется.
Экономка поклонилась и вышла вон, бросив напоследок недовольный взгляд.
- Налей воды! – приказала Луминица, и Надья поспешно наполнила глиняную чашу водой из кувшина. – И принеси мне, пожалуйста, хлеба. Хочу заесть кровь. Какой-то привкус неприятный.
Надья поклонилась и поспешно побежала на кухню.
Когда спальня опустела, Луминица торопливо достала припрятанную чашу с соком тисовых ягод и хвои. Смерть. Вот она, в руках Луминицы. Сколько надо выпить, чтобы остаться в живых? Она этого не знала. Игра. Луминица усмехнулась. Кнез любил играть с женой: и в любовные игры, и в игры разума. И сам любил играть в игры со смертью. Так чем она хуже? Или трусливей? Она тоже поиграет в эту игру. Может, последнюю игру в ее жизни. Что ж, пусть. Если Луминица проиграет в этот раз, никто не подумает, что она решила убить себя. Решат, что ее отравили. Жаль, что она не спасет Пьетро… то есть Андраша, но пусть Бог зачтет ей то, что она попыталась это сделать.
Луминица добавила воды в сок тиса и выпила жидкость, стараясь не расплескать, потому что ее руки ходили ходуном. Потом подошла к окну и выбросила чашу из-под тисового сока вниз. Чаша упала куда-то вниз и затерялась среди камней и прочих отбросов, окружавших замок. Никто не найдет эту улику. Никто. Потом девушка легла на постель и приготовилась ждать. Кнеза. Боли. Может быть, самой смерти. Все они сейчас спешили к ней на черных конях, и Луминице казалось, что она слышит, как стены замка содрогаются от неистового стука копыт черных всадников.
ГЛАВА XC Расплата
Сначала у Луминицы похолодели руки. Потом внезапная резь в желудке заставила девушку застонать и согнуться пополам. Это произошло уже через полчаса после того, как она выпила отраву. И несмотря на то что Луминица ожидала каких-то симптомов отравления, ей стало невыносимо страшно. Жить! Именно сейчас, когда в ее плоть запустила свою когтистую руку смерть, жить вдруг захотелось безумно, отчаянно, любой ценой. Зачем, зачем она это сделала? Вот же идиотка!
На крик вбежала Надья и в ужасе застыла, увидев скрючившуюся на полу девушку.
- Что с вами, госпожа?
- Меня отравили… - еле смогла прошептать Луминица, и ее внутренности снова скрутила боль. Луминица скорчилась на полу. Боже, как больно! Так вот как это – умирать от яда, умирать от огня в крови, разлитого по венам.
- Лягте на постель!
Перепуганная Надья постаралась помочь Луминице встать с каменного пола, но девушка отогнала ее гневным движением. Нет! Лучше умереть на полу. И в одиночестве. Ведь звери, чувствуя смерть, уходят куда-нибудь в лес! Луминице тоже захотелось уползти куда-нибудь, забиться в какую-нибудь нору, чтобы никто не помешал ей страдать. Она же хотела этого, идиотка! И добилась – позвала смерть, чтобы та вцепилась в нее железной хваткой.
Перепуганная Надья выбежала из спальни, громко зовя других слуг, и Луминица зашипела от гнева: ей хотелось смерти в тишине и покое.
Но ей не дали этого сделать. Прибежали слуги и в ужасе уставились на корчащуюся в муках Луминицу. Ее бережно подняли и положили на постель. Вокруг Луминицы шептались и что-то взволнованно обсуждали. Кого-то послали на кухню.
- Тетушка Оана сейчас принесет вам подогретое льняное масло, - прошептала испуганная Надья. – Вы выпьете, и вас вырвет.
- Отстань от меня, - еле смогла махнуть на нее рукой Луминица. Глаза застилала серая пелена. Она крала дневной свет, делала лица серыми, неживыми. И Надья казалась призраком, который должен отвести Луминицу на берег моря, на последний берег. Луминица простонала: – Уйди! Дай спокойно умереть.
- Куда вам умирать? – запричитала Надья. – Бог с вами! Вы поправитесь. Только надо выпить масла. Послушайтесь меня. Я вам добра желаю.
- Скажи моему мужу…
Тут новая резь прервала Луминицу, и она застонала, зажмурилась, скорчилась, держась за живот.
Слуги, толпящиеся в спальне, зашептались в ужасе. Слова «кнез», «накажет» и «Господи, пронеси!» ясно донеслись до Луминицы. Но ей сейчас было все равно. На лбу выступила испарина, дышать почему-то стало тяжело, а сердце билось, как сумасшедшее.
- Воздуха! Воздуха! – простонала она и стала рвать на груди рубаху.
Торопливо вбежала тетушка Оана.
- Выпейте, госпожа! Вас вырвет, и станет легче.
Луминица послушно схватила теплую чашу и постаралась влить в себя несколько глотков тошнотворной жидкости. Почти тут же у нее из желудка изверглось все, что там было, и Надья едва успела подставить заранее приготовленный таз.
- Боже! Смотрите, кровь!
- Ну точно умрет! Уже кишки наружу выходят! – раздались полные ужаса возгласы слуг.
Луминица повалилась назад на постель, вытирая окровавленное лицо рукавом.
- Пусть все пойдут вон! – еле слышно прошептала она Надье.
Но та вдруг замерла, побледнев, и ее руки, держащие таз, задрожали.
- Кнез! – услышала Луминица шепот, а через секунду и сама услышала знакомые грозные шаги на лестнице.
- Что тут происходит? – раздался голос, который Луминица так боялась услышать, хотя все это безумие и затевалось с единственной целью, чтобы кнез увидел, узнал и сделал нужные выводы.
Но сейчас, на краю гибели, в этот миг боли и страха, вся ее затея показалась ужасной глупостью, а голос мужа показался самым родным на свете. Девушка вся подалась навстречу этому голосу в надежде на помощь, на спасение, желая пробиться к нему сквозь серую пелену, застилающую этот мир, уцепиться за него, как за последнюю слабую ниточку, способную удержать ее от падения во тьму, уже хищно предъявившую на Луминицу свои права.
- Думитру! – прошептала Луминица.
Тут ее внутренности снова пронзила боль, и она застонала.
- Все вон! – раздался яростный крик, и слуги, толкаясь, бросились вон из комнаты.
Остались только бледная Надья и тетушка Оана, держащая в руках кувшинчик с маслом.
- Что случилось? – рявкнул кнез, и Луминица услышала в этом голосе боль раненого кабана, загнанного собаками в ловушку.
- Госпожу, кажется, отравили, - еле слышно прошептала Надья и тут же повалилась в ноги кнеза. – Не доглядела, господин, моя вина. Я уж всю еду проверяла, всю воду, комнату стерегла, а сегодня…
И она завыла и замотала головой, как припадочная.
- Я масло льняное согрела, - сказала тетушка Оана, единственная, кто остался почти спокойным. Она продемонстрировала кнезу кувшинчик. – Госпожа Луминица пару глотков отпила, и ее вырвало. Надо бы еще напоить. Чтобы облегчить нутро. А потом горячего питья дать вволю.
- Давай сюда! – приказал кнез.
Он сел рядом на постель и осторожно приподнял девушку.
- Выпейте еще, дорогая, - ласково сказал он.
- Не могу, Думитру...
- Надо, постарайтесь.
В голосе мужа звучала такая забота, что Луминица не могла не откликнуться. Она кивнула, и чашка с маслом оказалась у ее рта.
Луминица сделала пару глотков, и ее снова вытошнило в подставленный мужем таз. Тетушка Оана перекрестилась, снова увидев кровавую массу, которую извергала из себя Луминица, но кнез лишь коротко переглянулся с зареванной Надьей.
- Иди на кухню. Или где ты там работаешь. И сделай горячий отвар, - коротко бросил кнез приказ старой женщине, и та послушно удалилась, крестясь по дороге.
- Что это? – коротко поинтересовался кнез.
- Кровь, - объяснила Надья. – Госпожа Луминица крови выпила, и ей почти тут же плохо стало.
- Кто кровь подал?
- Так Констанца, - испуганно ответила Надья.
- Так я же велел… - начал закипать гневом кнез, но тут Луминицу снова скрутил приступ боли, и она застонала.
Кнез снова метнулся к жене.
- Принеси горячий отвар с кухни! Живо! Ступай! – велел он Надье, и испуганная служанка, сменив таз на новый, бросилась вон из спальни.
- Луминица! – позвал кнез, когда супруги остались наедине.
Измученная девушка открыла глаза и столкнулась с неистовой нежностью и страхом, которые бились во взгляде кнеза.
- Я умираю, Думитру, - пожаловалась она.
- Тш-ш! Этого не будет.
- Вы пытались сделать меня… бессмертной… Но это невозможно. Смерть всегда найдет лазейку…
- Не говорите так! – зарычал кнез и сжал Луминицу в своих объятьях. – Вы не умрете, Луминица! Пусть весь мир катится в тартарары, только не вы! Вы же знаете, что я… Я как чувствовал, что здесь какая-то беда. Сердце звало меня назад, к вам. Я больше никогда не оставлю вас, Луминица. Счастье мое, любовь моя, только не умирайте! - Луминица протянула руку мужу, и тот прижал ее к своему лицу. – Луминица, любимая!
Девушке хотелось ответить, но дыхание снова перехватило. Девушка стала задыхаться. Она задышала, как рыба, выброшенная на берег. Кнез сбросил с кровати тяжелое одеяло, но Луминицу тут же начал бить озноб, и одеяло пришлось снова набросить.
- Сейчас принесут горячий отвар, Луминица, вы выпьете, вам станет лучше. Только держитесь, моя любимая девочка.
Кнез целовал руки Луминицы и подбадривал. Он все говорил и говорил, не умолкая, и его голос удерживал девушку на краю беспамятства. Муж взял тряпицу и смочил ее водой, потом осторожно стер испарину с лица Луминицы и с ее груди.
В комнату вбежала запыхавшаяся Надья с кувшином в руках. Налила отвар в чашку.
- Давайте выпейте, - предложил кнез и поднес чашу к губам девушки.
Луминица попыталась выпить, но ее зубы так стучали о чашу, что часть отвара пролилась на рубашку.
- Вам скоро станет легче, - ласково сказал кнез.
- Меня сейчас вырвет, - пожаловалась Луминица и не успела договорить, как ее тут же вырвало прямо на постель.
Кнез завернул девушку в одеяло, подхватил и взял на руки, пока Надья торопливо меняла изгаженное белье. Луминица обессиленно положила голову на плечо мужа и обняла за шею рукой. От кнеза изливалась сила, и эта сила вливалась в Луминицу, невольно заражая желанием бороться за жизнь.
Луминицу положили и снова постарались напоить, и на этот раз она смогла выпить отвар.
- Позови Михая! – коротко приказал кнез служанке. – А потом сторожи у дверей.
Надья бросилась выполнять приказ.
Кнез помог обессиленной Луминице снять рубашку и сам протер ее потное тело. Помог надеть чистую рубашку и бережно уложил в постель. Теперь боль притупилась и лишь время от времени тупо била девушку в живот, изредка терзала, накатываясь волнами. В этот момент Луминица морщилась и сгибалась. При этом она невольно искала руку мужа, находила ее и успокаивалась, чувствуя ответное сильное пожатие. Постепенно боль начала отступать, ее атаки становились более редкими и не такими жестокими. Сонливость подкралась к Луминице и стала обволакивать ее своими мохнатыми лапами. Девушка прикрыла глаза.
- Луминица!
Голос кнеза задрожал. Луминица приподняла веки и увидела, что глаза мужа блестят.
- Хочется спать, Думитру, - прошептала она и постаралась слабо улыбнуться.
- Тогда спите, любовь моя, - разрешил кнез и снова поцеловал ледяные пальцы жены. – Спите. Скоро вы будете уже здоровы. Отрава действует на стригоя так же, как на любого человека, но восстанавливаемся мы быстрее.
Михай вошел в спальню, когда Луминица уже проваливалась в сон.
- Где Констанца? Найти и задержать. Чтобы не сбежала, - жестко приказал кнез.
- Слушаюсь, господин.
Луминица еще успела почувствовать, как муж лег рядом с ней и бережно обнял, стараясь не сильно потревожить. Его рука ласково прошлась по ее лицу, и Луминица невольно потянулась к этой руке, потерлась об нее лицом. Потом умостила свою голову на плече мужа, и тут сон поглотил ее без остатка.
ГЛАВА XCI Дознание
Ночь была тяжелой. Луминица пыталась сбежать в сон, но боль выдергивала ее из забытья, заставляя вновь и вновь извиваться на постели, покрываясь ледяным потом и при этом стуча зубами от холода. Ее снова вырвало, на этот раз уже какой-то желчью, от которой горло стало жечь. И каждый раз рядом оказывались заботливые руки мужа, который держал обессиленную девушку над тазом, обтирал лицо и тело, помогал сменить промокшую одежду, который шептал что-то утешительное и совершенно неважное, но этот шепот возвращал Луминицу из кошмаров, которые накатывали на нее с каждым забытьем.
Утром Луминица проснулась и увидела рядом с собой спящего мужа. Она была еще слаба, но дышать стало легче, боль отступила, и осталось лишь ощущение омерзения от собственного тела и тошнота, караулящая где-то на задворках чувств.
Кнез спал крепко, и его лицо во сне смягчилось. Нахмуренный лоб стал глаже и спокойней. Глаза, с их пронзительным взглядом, сейчас не смущали соглядательницу, тайком и с любопытством разглядывающую своего… Кого? Мучителя? Врага? Чудовище? Человека, которого она собиралась погубить? Или заботливого мужа? «Он ведь действительно любит меня, - неожиданно пришло в голову Луминице. – Он столько раз об этом говорил, но я ему не верила. Потому что его любовь казалась мне лишь капризом, отголоском эгоизма, собственнического чувства и физического влечения. Но тогда почему сейчас все видится мне иначе? Потому что Думитру сильно испугался за меня? Нет, не только. Что же так сильно тронуло меня? Вот! Его забота. Только любящий муж стал бы возиться с больной женой. Вот так, всю ночь напролет. С такой, какой я была вчера: воняющей рвотой, с лицом, обезображенным ожогами и искаженным от боли. Подставлять таз, поить, не доверяя это делать никому из слуг. Отец никогда не заботился так о матери. По крайней мере, с того момента, когда я помню их отношения. Во время болезни он единственное, что позволял себе, это подойти к постели, чтобы узнать самочувствие. Остальное он доверял делать нянюшке и служанкам. И сколько раз мы с ним катались на коне, в то время как матушка болела! Но мне и в голову не приходило, что в этом есть какая-то неправильность. Или неправильность есть в поведение Думитру?» Луминица смотрела на лицо спящего мужа с чувством вины и раскаянья. С чувством боли от сознания совершаемого ею преступления. Она собиралась предать человека, который полностью доверял ей. Кнез был полностью беззащитен в своей любви к ней. Луминица могла легко вонзить ему сейчас нож в сердце. Или влить в рот яд. И он бы не смог ничего сделать. Луминица так сильно закусила губу, что ей стало больно. Как же больно! Как больно на сердце! Но это ее долг – остановить зло, которое нес в мир этот человек. Остановить любой ценой. Что ж, песня, которую пел им Рэду на свадебном пиру, оказалась пророческой. Она тоже станет предательницей и убийцей мужа. И, возможно, ее судьба повторит судьбу предательницы Юлиэны, супруги Костина. Да, это будет справедливо. Она это заслужила.
Луминица постаралась встать с постели, не потревожив кнеза, но тот тут же открыл глаза, и в них зажглось облегчение пополам с заботой.
- Как вы, дорогая? – хриплым со сна голосом спросил он.
- Мне лучше, Думитру, - сказала девушка, и у нее задрожали губы. Слезинка скатилась из глаза, но кнез не понял причины слез и только добавил, вставая с постели:
- Все позади, дорогая. Все кончилось.
- Ничего не кончилось, - покачала головой Луминица. «Все только начинается», - хотелось ей сказать.
- Я позабочусь об этом, - обещал кнез и встал с постели.
- Что вы будете делать?
- Я хочу разобраться, что, черт возьми, происходит. Я вытрясу душу из всех слуг в замке, но я все узнаю.
- Я тоже хочу участвовать, - быстро сказала Луминица и постаралась сесть на постели.
Голова сильно закружилась, в глазах потемнело, и она снова повалилась на подушки.
- Лежите, Луминица, - твердо осадил жену кнез. – Вы никуда не пойдете.
- Нет, - упрямо сказала Луминица. – Отравили меня, и вы не можете отстранить меня от расследования покушения. Я встану и пойду с вами.
- Какая же вы все-таки упрямица, Луминица, - покачал головой кнез, но девушка не услышала в его голосе осуждения, скорее добрую усмешку. – Я приду через час, чтобы поговорить с вами. А вы оставайтесь в своих покоях и никуда не ходите. Это приказ!
Кнез бросил последний, предостерегающий от неповиновения взгляд Луминице и вышел. Через полминуты в комнату вбежала Надья, полусонная и с опухшим от слез лицом.
- Я думала, что кнез меня на месте убьет, - пожаловалась она Луминице. – Хорошо, что гроза миновала.
- Гроза еще только собирается, - возразила Луминица. – Помоги мне переодеться.
Надья всплеснула руками, но Луминица взглядом осадила ее и постаралась усесться на кровати. Голова кружилась, и Надья еле смогла переодеть Луминицу. Потом девушка легла назад и приготовилась ждать.
Она успела подремать пару часов и выпить отвар, когда кнез вернулся. Надья впустила его в комнату, низко поклонилась и вышла из спальни. Кнез уселся в кресло и положил ногу на ногу. Луминица постаралась лечь чуть повыше, чтобы видеть лицо мужа.
- Итак, Луминица, что вы делали тут без меня?
- Вы хотели поговорить со мной об этом, Думитру?
- И об этом тоже. Я скучал, дорогая. А вы?
Луминица отвела взгляд. Теперь кнез выглядел иначе, чем ночью и утром, и в душе Луминицы заворошились прежние обиды.
- Я каталась на лошади, Думитру, - ответила она. – Читала книги. Помирилась с Констанцей. Думала, что вам ни к чему, чтобы две глупые бабы ссорились у вас за спиной.
Кнез усмехнулся.
- Вы ловко увильнули от вопроса, Луминица. Значит, ничего не поменялось? Вы по-прежнему ненавидите меня?
- Я никогда не смогу вас простить, Думитру, за то, что вы сделали со мной, - нахмурилась Луминица.
- Вот как? – помолчав немного, спросил кнез. – А мне показалось этой ночью, что вы…
- Я думала, что умру, - торопливо перебила его Луминица.
- Значит, когда вы стояли одной ногой в могиле, ваша душа потянулась ко мне? – напряженным голосом спросил кнез. – А сейчас вы вернулись к жизни, и ваша ненависть тоже вернулась?
- Ничего не изменилось, - упрямо затрясла головой Луминица. – Я буду вас по-прежнему слушаться, но простить не могу.
- Жестоко. Но честно. Я уважаю честность в вас, моя дорогая. Что ж. Не буду больше копаться в ваших чувствах.
- Спасибо, Думитру.
Луминица в смущении теребила край одеяла, не поднимая глаз, но все равно чувствовала, что муж смотрит на нее, смотрит с тоской и грустью.
- Хорошо.
Кнез встал и по своей излюбленной привычке стал ходить по комнате. Луминица искоса следила за мужем. Теперь, при свете дня, с привычно замкнутым лицом, муж был другим. Он стал кнезом, тогда как сегодняшней ночью он был, скорее, Думитру. Оксюморон, подумал Луминица.
- Итак, Луминица, ваша служанка что-то пыталась мне втолковать о покушении на вас. Лепетала о какой-то булавке. Но эта дура так сбивчиво говорила, что я толком ничего не разобрал.
- Я сейчас все вам расскажу, - нахмурилась Луминица. – Несколько дней назад…
Кнез внимательно слушал Луминицу, не перебивая, и прохаживался вдоль окна. Луминица коротко и обстоятельно пересказала суть дела: как она решила проверить на собаке, чем ее хотели кольнуть, и как собака умерла от карбункула.
- Я спросила на конюшне, - закончила Луминица свой рассказ. – И оказалось, что перед этим от карбункула умер наш жеребец.
- Ясно. Вы не думаете, что к этому инциденту причастна Надья?
- Не думаю, - неуверенно произнесла Луминица. – Но доказать этого не могу. Разве что сказать, что женская интуиция мне это подсказывает, - усмехнулась девушка.
- Не самое глупое доказательство, - покачал головой кнез. – Теперь расскажите, пожалуйста, о вчерашнем инциденте.
- Я каталась на лошади. Забыла помазаться мазью. Обгорела. Мне потребовалась кровь, - отрывисто заговорила Луминица. – Мне принесла ее Констанца. Отпила сама по традиции. Я выпила полную чашу. И через полчаса у меня началась резь в желудке.
- То есть Констанца отпила из чаши перед вами? – уточнил кнез, продолжая прохаживаться вдоль окна.
- Да, это было при Надье, так что та может подтвердить.
- Надья! – крикнул кнез, и служанка так быстро вбежала в спальню, что можно было заподозрить ее в том, что она подслушивала разговор за дверью.
- Да, господин.
- Констанца пила из чаши с кровью?
- Кажется, пила, господин…
- Так кажется или пила?
- Я не помню…
- Не запугивайте девушку, Думитру, - попросила Луминица. – Я сама готова подтвердить, что Констанца пила. Я прекрасно помню, как она держала в руках эту золотую чашу в виде птицы. Я еще подумала, зачем она решила взять такую красивую. Мы ее обычно гостям подаем на праздники…
Кнез замер на месте, потом медленно повернулся к Луминице. Его лицо впервые обнаружило признаки удивления, если не сказать потрясения. В глазах мелькнул гнев.
- Что? Золотая чаша в виде птицы? Ты это можешь подтвердить? – резко обратился он к служанке.
Та растерянно переводила взгляд с Луминицы на кнеза.
- Не разглядела я, - жалобно начала оправдываться Надья. – Не смотрела я на чашу. Я про ожоги госпожи думала, какие примочки приложить, чтобы поскорее зажило. Помилуйте, господин.
Надья привычно рухнула на колени.
- Встань, - досадливо отмахнулся кнез. – Сейчас вам принесут чашу, Луминица, и вы скажете, из нее ли пили.
- Конечно, Думитру.
Луминица приподняла брови, как будто не понимая, в чем причина такого расспроса. Кнез стремительно вышел из спальни, и девушки остались одни, переглядываясь. Но одна из них прекрасно знала, что было причиной гнева хозяина замка.
Кнез не вернулся, но вместо него через некоторое время в спальню вошел, постучавшись, Михай.
- Эта чаша, прекрасная госпожа? – угрюмо спросил Михай, показывая Луминице чашу-птицу.
- Кажется, эта, - пожала плечами Луминица. – Если второй такой нет.
Михай молча вышел из спальни. Луминица откинулась на подушки.
- Что же будет, госпожа? – начала тоненько выть Надья.
- Ничего хорошего не будет, - коротко ответила ей Луминица. – Не понимаю, при чем тут чаша, но что-то тут не так.
Девушка повернулась на бок и уставилась в окно. Небо над замком начинало заволакиваться серыми вытянутыми тучами. На смену хорошей погоде шло ненастье.
ГЛАВА XCII Выбор
Кнез не заходил к жене два дня, и Луминица мучительно размышляла над тем, что стало причиной такого пренебрежения: уязвленное самолюбие мужа, чьи чувства она отвергла, или же его занятость. На третий день, когда Луминица уже окрепла настолько, что могла есть, сидя за столом, впрочем, пока не выходя из своей комнаты, к ней пришел слуга и попросил госпожу прийти в кабинет мужа. Сердце Луминицы забилось. Кнез явно не просто так позвал ее туда.
- Вас проводить, госпожа? – обеспокоенно вскинулась Надья.
- Ничего, дойду. Занимайся своей работой, - отмахнулась от нее Луминица.
Она спустилась вниз по винтовой лестнице, осторожно придерживаясь за стену, прошла через комнаты первого этажа крыла мужа и стала подниматься на второй этаж.
Кровать в спальне мужа был застелена, а на вешалках, как и раньше, висела одежда. «Как же давно я здесь не была!» - подумала Луминица. Она робко постучала в дверь и, услышав отрывистое разрешение войти, отворила ее.
Кабинет мужа выглядел таким же, каким Луминица его запомнила. Огромные гобелены, на которых были изображения скрестивших копья рыцарей, охоты на кабана. Развешанное оружие. Стену за столом кнеза украшало большое деревянное панно, изображающее город: на башнях стояли воины, а внизу всадники въезжали в гостеприимно открытые ворота. В углу шкаф с секретом.
Сидящий за столом кнез поднял голову. Луминица поклонилась.
- Как вы себя чувствуете?
- Намного лучше, Думитру, - с неловкостью сказала девушка и оглянулась, куда бы присесть. Увидела у стены кресло и присела, ощущая себя не в своей тарелке.
- Вы хотели во всем участвовать? – сухо поинтересовался кнез.
- Участвовать в чем?
- В допросе Констанцы, я полагаю.
- Что с ней?
- Ничего, - пожал плечами кнез. Он встал из-за стола и подошел к окну, отвернувшись от Луминицы. Луминица видела лишь спину мужа, а тот продолжал говорить: - В тот вечер, когда я вернулся в замок, я сразу же приказал найти Констанцу. Но ее в замке не оказалось.
- Как? – ахнула Луминица.
- Полагаю, что она попыталась бежать. Ее нашли в деревне.
- А что она… Как она объяснила это?
- Сказала, что ей срочно понадобилось зайти к горшечнику.
- И вы ей поверили?
- Я слишком долго ей верил, - отрезал кнез и отошел от окна, чтобы усесться за стол.
Теперь, когда Луминица видела не силуэт на фоне света, а лицо мужа и пригляделась к нему, она поразилась тому, как тот осунулся. Под глазами были синяки, а сами глаза глубоко запали, и казались двумя провалами гнева и боли.
- Я… - начала в растерянности девушка, но не успела закончить, потому что в дверь постучали.
- Войдите! – сурово приказал кнез, и в дверь вошла Констанца, Михай и еще двое из свиты кнеза.
Луминица со страхом впилась в лицо экономки, боясь увидеть следы побоев, но их не было, и женщина выглядела просто жалкой и растерянной.
- За что, Думитру? – спросила она, увидела Луминицу, и ее лицо исказила гримаса ненависти.
- Это твой? – коротко бросил кнез и указала на лежащий на столе гребень.
- Мой, - растерянно подтвердила Констанца.
- Помнишь, где ты его потеряла?
- Не помню. Может, на кухне, может, в кладовой. Мало ли где я за день побывать успею. Целый день не покладая рук тружусь, бегаю, с ног сбиваюсь, - с обидой сказала Констанца.
- Его нашли около ямы, где зарыли дохлого жеребца, умершего от карбункула, - устало сказал кнез.
- Я там не была! – вскрикнула Констанца. – Что бы мне там делать?
- Например, чтобы заразить булавку смертельной болезнью и потом попытаться заразить ею твою госпожу? – предположил кнез.
Констанца в волнении облизала губы и кинула быстрый ненавидящий взгляд на Луминицу, который не укрылся от кнеза.
- Думитру, не делала я этого. Чем угодно клянусь, - попыталась оправдаться экономка.
- Тебя видел у этой ямы один из конюхов, - добил женщину кнез, и Луминица безрадостно отметила про себя, что Михэицэ не подвел и смог правдоподобно солгать.
- Он лжет! – возмутилась Констанца.
- И сок ядовитого тиса тоже не ты подмешала в кровь?
Взгляд кнеза был тяжел и угрюм, и в глазах экономки заплескался ужас от понимания неизбежности наказания. Луминица смотрела на это ненавидимое ею лицо. Как же сильно она ненавидела эту женщину, которая пыталась ее унизить, убить, по вине которой погибла Данута, потом Ясек и многие-многие другие. Но несмотря на ненависть и жажду отомстить врагу, в душу Луминицы начало просачиваться и сочувствие. Да, пусть Констанца и была ее врагом, но сейчас перед лицом Бога совершалась несправедливость – вина возлагалась на совершенно невиновного человека. Но может, в этом и состоит неотвратимость Божьей кары: месть Господня приходит всегда, хоть и с опозданием, и совершается руками человека? И это происходит тогда и так, как Ему угодно? Это был сложный вопрос, ответить на который было не под силу Луминице.
- Чем угодно поклянусь, Думитру, что ни сном ни духом я тут, - продолжила оправдываться женщина, умоляюще прижимая руки к груди.
- Михай! – поморщившись, приказал кнез.
Михай вышел вперед.
- По вашему приказу, кнез, мы обыскали комнату Констанцы, и в углу за половицей обнаружили ступку, в которой она готовила яд. И еще деньги.
- Бежать вздумала, Констанца? – вкрадчиво поинтересовался кнез. – Сначала хотела подстроить так, чтобы моя жена скончалась от болезни, якобы заразившись от лошади…
- Я…
- Молчать! – рявкнул кнез и вскочил с кресла.
Луминица в ужасе вжалась в кресло, таким страшным выглядел сейчас ее муж. Его глаза метали молнии, а губы кривились жесткой линией. Констанца всхлипнула, но кнез грохнул кулаком по столу, и женщина подавилась своим всхлипом.
- Предать меня решила, сука? Деньги мои украла для побега? А перед побегом решила все-таки отравить госпожу? А чтобы не заподозрили, не стала брать яд из поставца? В лесу ягоды собрала?
- Думитру! – Констанца как подстреленная пала на пол. – Не делала я этого! Чем угодно поклянусь, что не делала! Сколько лет я тебе верой и правдой служила! Любой твой приказ выполняла!
- Ты уже пыталась провернуть это, Констанца, - продолжал грохотать кнез. – И я простил тебя. Хотя еще тогда должен был кинуть в клетку. Как Дрину. Но ты умоляла.
- Да не виновата я! – рыдала Констанца. – Подставили меня!
- Кто?
- Да нешто я знаю? Нет, знаю! – вдруг вскинулась экономка. – Она меня и подставила. Под наказание решила подвести, змеюка подлая. Ты! Все ты!
Констанца дернулась к Луминице, и застывшая в ужасе девушка не успела даже пошевелиться, но слуги уже схватили экономку за руки. Она стала выкручиваться, продолжая поносить свою соперницу:
- Ты! Все ты, гадина! Думитру хочешь погубить! Гадина ты, гадина! Решила от меня избавиться, чтобы козни свои плести! Сука! Сучья дочь!
Луминица широко раскрытыми глазами смотрела на экономку, и к горлу у нее подкатывала тошнота. Она схватилась руками за горло и побледнела. Кнез бросил на жену быстрый взгляд и махнул Михаю.
- Завтра на рассвете казнить!
- Не-е-ет! – закричала Констанца. – Думитру! Думитру! - она попыталась вырваться из рук слуг и рвануть к кнезу, но ей не дали это сделать. – Ради всего, что мы значили друг для друга! Думитру!
- Я предупреждал тебя, Констанца, - бросил ей в лицо разъяренный кнез. – Но ты меня не послушала. На этот раз ты перешла черту. Прощения не будет!
- Не-е-ет!
Михай и двое слуг скрутили экономку и потащили вон из кабинета. Бледная Луминица сидела и вздрагивала от каждого крика Констанцы, пока они не затихли вдалеке и в комнате не остались только супруги вдвоем.
Кнез снова встал и подошел к окну, не глядя на жену. За мутными кусками слюды ничего толком не было видно, но кнез стоял и продолжал смотреть на свет, пробивающийся через окно. Луминица встала и на подгибающихся ногах направилась к мужу.
- Думитру! – жалобно выдохнула она и осторожно коснулась сгорбленной спины мужа.
- Что? – не оборачиваясь, резко бросил кнез.
- Не надо убивать Констанцу, - попросила Луминица. – Отошлите ее в дальний замок. Ну, подержите в подземелье, только не убивайте.
- Почему? – жестко поинтересовался кнез.
Луминица растерялась. Что ей было отвечать? «Потому что Констанца права, и все, что она сказала обо мне, чистая правда?»
Девушка упала на колени.
- Пощадите, Думитру, - прошептала она. – Это уже не первый человек, который погибает из-за меня. Умоляю, пощадите ее! - кнез обернулся, но Луминица не поднимала взгляд выше богато расшитых сапог мужа. – Умоляю! – прошептала она и сникла.
Кнез наклонился и поднял безвольно поникшую жену. Луминица смиренно подняла на мужа глаза, когда он приподнял ее лицо за подбородок. Ее губы тряслись, а в глазах стояли слезы. Кнез прижал Луминицу к себе и тяжело вздохнул.
- Я пытался, Луминица, - прошептал он с мукой на ухо девушке. – Я пытался сохранить вас обеих. Но теперь мне приходится выбирать.
- Между старой любовью и новой? – всхлипнула Луминица. – А когда вы разлюбите меня, вы тоже меня убьете? Как убили всех своих предыдущих жен?
Кнез отпустил девушку, отошел и сел за стол.
- Идите в свои покои, Луминица, - глухо сказал он. – Свое решение я не отменю. Завтра утром будьте добры присутствовать на казне во дворе замка.
- А если я?..
- Это приказ.
Луминица поклонилась и, зажав лицо руками, вышла из кабинета. Еще никогда она не чувствовала себя так мерзко. «Ты гадина!» - звучал в ее ушах крик соперницы. «Я гадина! – послушно соглашаясь, шептала про себя Луминица. – Я гадина!»
ГЛАВА XCIII Казнь
Констанца умерла на рассвете. По серым стенам замка ползла хмарь, а верхушки башен растворялись в сумрачном небе, с которого моросил дождь, собираясь в лужи среди скользких плит двора. Слуги стояли молча, не поднимая голов, не было слышно ни шепота, ни плача. Луминица смахивала с лица капли дождя и радовалась тому, что можно не скрывать слезы.
- Не дело это, сын мой, чтобы без исповеди и причащения умирать, - неодобрительно сказал священник, глядя на Констанцу с завязанным ртом.
- Ее душу не спасет исповедь и причащение, - отрезал кнез.
- Но без этого я не смогу отпустить ей ее грехи.
- Хочешь покаяться, Констанца? – сурово спросил у женщины кнез, но та лишь замотала головой и замычала, угрожающе и злобно.
– Дайте ей поцеловать крест, святой отец. И хватит с нее, - предложил кнез.
Священник с укором посмотрел на хозяина замка, но тот уже отвернулся и угрюмо смотрел на потоки воды, хлещущие из водостока. Священник протянул крест Констанце, но та отпрянула от его руки, злобно глядя из-под спутанных волос. Священник вздохнул.
- Я помолюсь за бедную грешницу, - сказал он и перекрестился.
Констанцу подхватили под руки и повели к поставленной посередине двора плахе. Обычно этот разбухший кусок бревна использовали для разделки мяса, и дерево было сплошь черным от пролитой на нем крови. Увидев ожидающего ее с мечом в руке Михая, который сжимал и разжимал эфес, чтобы поудобнее уложить меч в руке, Констанца еще громче замычала и задергалась, так что двое мужчин с трудом удерживали ее. Тогда кнез, на минуту выйдя из задумчивости, шагнул вперед, склонился к Констанце и жестко сказал:
- Не будешь смирной, брошу в клетку.
И женщина тут же обмякла в руках стражников. Она дала себя положить на плаху, отвести волосы от шеи и покорно замерла. Только ее глаза, не отрываясь, прожигали Луминицу ненавистью и мольбой.
- Читайте, святой отец, - разрешил кнез, и священник заговорил.
Но Луминица не слышала, что он говорил, а только бледная как мел смотрела, не отрываясь, в говорящие глаза Констанцы. Когда Михай занес меч и клинок тускло блеснул, девушка крепко зажмурилась и поняла, что все кончено, только по рваному выдоху толпы, по глухому удару, по тому, как кто-то из женщин тихонечко завыл, а кто-то тихо заметил: «Хорошо ударил, с первого раза отсек». Но глаз не открыла.
- Пойдемте, дорогая, - услышала она.
Кнез обнял жену за плечи и повел со двора. Луминица отерла мокрое лицо не менее мокрым рукавом.
- Вы окажете мне честь отобедать со мной? – глухо спросил кнез, и Луминица машинально кивнула.
Она едва стояла на ногах, и Надье пришлось вести госпожу в ее покои и помогать подниматься по ступенькам. Девушка не замечала ничего: ни как служанка помогла ей переодеться в сухую одежду, ни как принесла еду, а потом унесла нетронутую назад на кухню. После чего Луминица забралась в постель и укрылась с головой одеялом. Надья, постояв минуту молча рядом, ушла и закрыла дверь спальни.
Дождь мягким шорохом окутывал замок, лес шелестел под порывами ветра, облака носились по небу, перемешиваясь и взвихряясь. Душу Луминицы разрывало на части от угрызений совести. Какой же жестокой ценой ей приходилось идти к цели! Сегодня она убила не только Констанцу, она убила и свою душу, она убила тот свет, который еще оставался в ней. Вина ворочалась в ней подобно гигантским тучам, нависающим над замком. Вина была тяжелей, чем все башни крепости. Сможет ли Луминица идти дальше? Этого она не знала. Она знала лишь одно: когда все кончится, ее придавит к земле этот непомерный груз, и ей останется только лечь и умереть, раздавленной им.
Муж ждал Луминицу в трапезной. Когда девушка вошла в зал, кнез даже не поднял на нее головы, продолжая сидеть, оперши голову о руку. И было в его позе такое горе, что Луминице захотелось упасть на колени и покаяться в своем преступлении, но она лишь замерла на месте, глядя на мужа широко раскрытыми страдающими глазами.
- Спасибо, что пришли, Луминица, - тихо промолвил кнез, поднимая глаза.
- Я… - сказала девушку, но ком в горле не дал ей продолжить. Тогда она подошла и опустилась на пол рядом с мужем, склонив перед ним свою преступную голову.
Кнез положил руку Луминице на голову и начал говорить, как будто продолжая разговор. Разговор, начатый не с ней, а с кем-то другим.
- Однажды я увидел красивую бабочку. Она так грациозно летала, и был ее полет так очарователен и необычен, что мне захотелось, чтобы она села мне на руку. Сколько таких бабочек вылупляется каждый год, а затем в конце лета падает мертвой шелухой, которую затем покроют осенний листопад и зимний снег. Дети одного дня, которых трудно принимать всерьез и к которым не стоит привязываться, потому что век их недолог, и все, что можно от них получить – это полюбоваться пару минут на их порхание… - в словах мужа сквозила задумчивая горечь, и эта горечь примешалась к горечи вины в душе Луминицы, как яд примешивается к горькой настойке. – Как часто дети ловят бабочек, ломают их хрупкие крылья, а через секунду забывают о них, хватаясь перепачканными в пыльце руками за новую игрушку. И я тоже был таким жестоким ребенком. Пока не встретил самую прекрасную бабочку в мире. Но это я понял только потом, когда стало слишком поздно. А сначала я решил поиграть с ней, как делал всегда. Игрушка, всего лишь красивая игрушка. С ней можно поиграть, а можно сломать или выбросить. И я играл, я забавлялся изо всех сил, играл вместо того, чтобы просто наслаждаться, глядя на эту хрупкое создание, чудом присевшее на мою руку. Я был идиотом, я был преступником, и мой грех обратился на меня самого.
Луминица начала беззвучно плакать. Потом утерлась рукавом и шмыгнула носом. Кнез отодвинул кресло от стола, наклонился к девушке и легко потянул за руку. Луминица не сопротивлялась и дала усадить себя на колени к мужу. Кнез осторожно коснулся лица Луминицы, как будто боясь, что она отпрянет от его пальцев, но девушка продолжала смотреть на мужа широко раскрытыми глазами, из которых катились слезы. Кнез провел рукой по голове Луминицы, снимая платок.
- Я сломал хрустальные крылья своей бабочки, - прошептал он, проводя рукой по седой прядке, которая выделялась в прическе Луминицы. – Я стер волшебную пыльцу, и этого уже не вернуть. Я прикоснулся к ней грязными руками, и крылья моей бабочки навсегда почернели. Я так ошибся, я так ошибся, Луминица.
Луминица смотрела на мужа, и ее губы подрагивали в преддверье новых слез. Ей хотелось что-то сказать, но она не знала что. В словах кнеза звучало такое обреченное одиночество, что у нее защемило сердце.
- Думитру… - прошептала она и замолчала, сглатывая слезы.
- Я был неправ, Луминица. Я был очень неправ, - сказал кнез с болью. – Я не должен был вас обманывать. Не должен был ни к чему принуждать. Я должен был дать вам выбор. Я должен был осторожно приручать вас к себе, но я спешил… Нет, не так! Я понадеялся, что все свершится само собой. Но я не взял в расчет вас, моя дорогая. Вы ломаете все правила, вы совершенно не похожи ни на кого другого.
Кнез снова коснулся лица Луминицы, нежно провел пальцами по мокрым щекам, по векам с хлопающими мокрыми ресницами, по тонким бровям, по губам, очертил линию подбородка.
- Я много думал за эти две недели, что мы не виделись с вами. Я хотел вспомнить самые сладкие моменты наших ночей, но у меня перед глазами стояло лишь ваше обвиняющее лицо, ваши глаза, в которых была ненависть и обида. Я так любил вас, так хотел, чтобы вы принадлежали только мне. Я ревновал вас даже к ветру, который жадно обнимал вас, когда вы скакали на Череше. И потерял вас.
Губы кнеза скривились. Луминица снова заплакала, заплакала от жалости к этому человеку, забывшему все человеческое, но, оказывается, так остро нуждавшемуся в этом человеческом: участии, любви, понимании. Как же он был одинок, в который раз ужаснулась она, как же он был одинок в своем могуществе, в своем величии, и никакие игры разума, никакая власть и даже бессмертие не могут заменить то, что может дать человеку обычное душевное тепло.
- Думитру… - снова попыталась произнести-прошептать Луминица.
- Вы ненавидите меня, Луминица? – прямо спросил кнез, заглядывая в душу девушки своими пронзительными черными глазами.
Луминица покопалась в своей душе и не нашла там ненависти. Как же так? Куда делось эта терпкое чувство, которое помогало ей двигаться во тьме все последнее время? Где, в какой момент она выпустила из рук этот обоюдоострый меч, изранивший ее пальцы? Она же еще недавно так страстно ненавидела мужа. И куда теперь все делось? Или ее ненависть казнили вместе с Констанцей?
- Было время, когда я ненавидела вас так остро, что могла бы убить, - призналась Луминица.
- А сейчас?
Луминица покачала головой.
- Я вам противен? Как мужчина?
Луминица улыбнулась сквозь слезы, невольно озадаченная вопросом. Она снова покачала головой.
- Давайте начнем все сначала, - неожиданно предложил кнез. – Хотя бы попробуем. Я обещаю, что больше не буду на вас давить, моя любовь. Я не буду вас обманывать. Буду с вами честен. Давайте попробуем. Дайте мне маленький шанс.
Луминица закусила губу. Поздно! Слишком поздно, захотелось ей закричать. Но она лишь молча кивнула, и слезы новым потоком устремились по ее лицу. Кнез порывисто обнял жену, и Луминица обвила руками шею мужа, прижавшись щекой к его голове. Они сидели так долго, и слуги, заглядывая изредка в щелку, удивлялись и недоумевали, нести им остывающий обед или лучше подождать сигнала господина.
ГЛАВА XCIV Кошмары
Кошмары снились Луминице уже третью ночь. Сегодня она снова проснулась, буквально за шкирку выдернув себя из сна. Сердце колотилось как сумасшедшее, и девушка прижала руку к груди, как будто пытаясь удержать на месте.
- Что, снова плохой сон?
Голос мужа со сна был хриплым. Его глаза в предрассветной тьме тревожно блеснули.
- Простите, Думитру, если разбудила.
Муж подвинулся к Луминице и обнял ее.
- Может, вы все же расскажете мне, что вам приснилось, дорогая? Это ведь уже не в первый раз.
Луминица умостила голову на плече мужа. Помолчала. Вспоминать было страшно, как будто слова могли помочь той перешагнуть грань между этим миром и небытием, могли призвать ее в этот мир.
- Мне снилась Констанца, – призналась шепотом Луминица и уткнулась лицом в шею мужа.
Кнез обнял девушку еще крепче, и в его теплых и сильных руках она почувствовала себя уверенней.
- Расскажите мне! – потребовал он.
Луминица закусила губу, кивнула и начала рассказывать.
Первый раз Луминице снилось, что она идет по лугу вместе с Виорикой и Данутой, и ей совсем не казалось странным, что те держались за руки и весело перекликались, как близкие подружки. Тропинка вилась между высокой травой, что доходила Луминице до шеи. Луминица шла впереди своих спутниц и тогда-то и увидела в траве венок. Венок был красив: желтая арника переплеталась в нем с ярко-синими колокольчиками. Луминица уже хотела была взять в руки этот венок, как окрик Дануты остановил ее:
- Не трогай венок, Луминица! Ни в коем случае не трогай!
Крик спугнул Луминицу, и она проснулась с тревожным сердцем.
На вторую ночь Луминица почему-то ходила вокруг пруда около замка. Черная неподвижная вода, как и прежде, притягивала ее к себе, но она помнила, что однажды пруд пытался утянуть ее на дно, и боялась приблизиться.
- Луминица, помоги мне! – услышала она вдруг жалобный крик и побежала на зов.
В воде, почти у самого берега стояла Констанца. Она выглядела гораздо моложе своего возраста, но Луминица сразу поняла, что эта зеленоглазая женщина с длинными темными волосами и есть Констанца. На голове женщины был венок из желтой арники и колокольчиков.
- Луминица, я тону, дай мне руку! Помоги выбраться на берег! – умоляла Констанца.
Она протянула руку, и Луминица потянулась к ней. Ступать самой в черную страшную воду ей не хотелось, а Констанца, по всей видимости, не могла сделать и шага. Их пальцы почти коснулись друг друга, когда Луминица вдруг увидела на лице Констанцы неприкрытое злорадство и торжество. Глаза женщины вспыхнули зеленым блеском, и Луминица в ужасе отшатнулась.
- Да помоги же мне! – снова жалобно попросила Констанца, но Луминица только попятилась от нее.
Ей стало так страшно, что она повернулась и бросилась бежать.
- Гадина! Гадина ты! Помоги-и-и мне! – донеслось вслед, но девушка уже бежала прочь с бьющимся сердцем.
Этот сон Луминица тоже запомнила, а сегодня ей приснился новый.
В этот раз Луминица шла по родному селу. На улице стояла странная тишина. В проталинах снега чернела земля. На воротах ветер упорно полоскал ткани красного цвета. «Разве сегодня день Бабы Докии?» - удивилась Луминица. Но улица была пуста, нигде не горели костры, и девушке стало тревожно.
- Помоги мне! – услышала Луминица детский голос и откликнулась на зов.
Девочка была еле различима в темном проеме дома. Она переминалась, стоя босиком на земляном полу. И снова в саду и вокруг дома была эта странная, как будто кого-то сторожащая тишина.
- Чем тебе помочь? – спросила Луминица, осторожно приближаясь к девочке.
- Так дом же горит! – пояснила девочка, и Луминица вдруг ясно увидела огни пламени, вспыхнувшие за спиной девочки.
- Выходи из дома! Скорей! – забеспокоилась Луминица.
- Мне нельзя самой выходить! Матушка запретила порог переступать, - пояснила девочка. – Помоги мне! Возьми на ручки! Вынеси из огня! - пламя разгоралось все сильней, и девочка в беспокойстве оглянулась. – Скорей!
Луминица шагнула ближе и уже собралась было протянуть руки, чтобы взять малышку на руки, когда внезапно остановилась. На темноволосой головке девочки она заметила точно такой же венок из арники и колокольчиков. Она не могла сейчас вспомнить, где она его видела раньше, но знала точно, что этот венок грозит ей опасностью, и сделала шаг назад.
- Что же ты? – крикнула девочка. – Помоги мне! Вынеси отсюда! Я сейчас сгорю!
Луминица застыла в сомнениях. Сердце ее разрывалось между страхом и желанием помочь.
- Гадина ты! Все из-за тебя! – закричала девочка, и в ее глазах отразилось пламя. – Помоги-и-и!
Но тут огонь охватил малышку, и она жалобно закричала. Луминица в ужасе схватилась за голову и проснулась.
Кнез внимательно слушал, не перебивая. Луминица боялась, что он будет высмеивать ее глупый страх, но муж этого не стал делать. Он просто гладил ее по руке, пока девушка взволнованно говорила, и продолжил это делать, когда она замолчала. От этих ласковых поглаживаний Луминица успокоилась.
- Вы знаете, - сказал вдруг кнез, - а я разговаривал с Констанцей перед казнью.
- Да? – встревожилась Луминица.
- Я хотел еще раз поговорить с ней без свидетелей. Все же нас многое связывало...
- И что она сказала?
- Она говорила про вас такие гадости, что я велел заткнуть ей рот… - Луминица молчала, ожидая продолжения. – И еще она сказала: «Самое страшное предательство на свете – это предательство любви».
Луминица вонзила ногти в ладонь. Так вот о чем мычала Констанца, когда ее тащили на плаху. Вот, что она отчаянно пыталась сказать Луминице. Вот, что было в ее ненавидящем и молящем взгляде. Эти слова она говорила не кнезу, она хотела донести их до Луминицы. Нельзя предавать любящего тебя человека! Это и есть самый страшный грех по мнению Констанцы.
Луминица постаралась осторожно вытереть слезинку, выкатившуюся из глаз, но кнез, кажется, заметил это, потому что еще крепче прижал девушку к себе.
- Думаете, это мертвая Констанца приходит в ваши сны? – спросил он.
- Не знаю, - сказала девушка. – В детстве и потом я много слышала историй о ходящих, о неупокоенных душах. Помню одну. Девушку убили перед свадьбой, и она стала русалкой. И вот повадилась эта русалка навещать близких своих во снах. И каждого что-то просила для нее сделать, куда-то звала. И если этот человек протягивал ей во сне руку, шел за ней, то не просыпался. Но она только своих домашних так убивала. Видимо, одиноко ей на том свете было.
- Думаете, Констанца хочет вас достать даже с того света?
- Что мы знаем об этом? – задумчиво произнесла девушка.
- Вы верите, Луминица, что после смерти душа остается жить?
Луминица чуть помолчала.
- Я видела мертвых, Думитру, - нехотя призналась она. – В смысле, призраков.
Кнез покосился на жену, и в обращенном на нее взгляде было удивление и недоверие. Луминица отстранилась от него и легла на бок, глядя на мужа.
- Можете мне не верить, - пожала она плечами, - но я видела Дануту.
- Какую Дануту?
- Ну, ту девушку, мою служанку, которую потом… которая умерла.
- По которой вы так горевали?
- Да, - сухо ответила Луминица и опустила глаза.
- Я не хотел вас обидеть своим недоверием, Луминица. Ну же, не закрывайтесь от меня. Расскажите мне, где и когда вы ее видели.
- Вы правда этого хотите, Думитру?
- Я хочу все знать о вас.
Кнез говорил серьезно, и Луминица начала сбивчиво рассказывать о том, как она потерялась в пещере, как страдала и умирала там от голода и страха, как пела песню, а потом увидела подругу, которая вывела ее к лазу. Муж не перебивал Луминицу, и только по складкам на лбу и по сурово сжавшемся губам девушка догадывалась, что кнез снова вспоминает то время, когда он думал, что потерял жену, и сходил с ума, разыскивая ее по всем окрестностям.
- Это поразительно, - сказал кнез, когда Луминица закончила. – Я не могу вам не верить, но это звучит невероятно.
- Еще я видела призраков Петре и Илинки в церкви, где мы венчались, - призналась Луминица. – И еще пару раз других умерших.
- Я всегда догадывался, что вы поразительное существо, Луминица, - сказал кнез и поцеловал пальчики жены. – Я чувствовал это всем сердцем. Но откуда у вас такой дар? Не скажу, что хотел бы иметь его…
- Может быть, он появился тогда, когда в детстве меня чуть не уморили русалки, - предположила Луминица. – Я сама об этом ничего не помню, но матушка и нянюшка мне столько раз рассказывали эту историю, что я запомнила ее наизусть. Меня спасла от русалок нянюшка, но я сильно заболела, и кэлушары пришли к нам домой, чтобы вылечить меня.
- Просто поразительно! – повторил кнез. - Вы мне расскажете все эти истории?
- Разумеется. Если хотите.
- Я хочу знать всю вашу жизнь, Луминица, так же хорошо, как я изучил ваше тело. Я помню каждый ваш пальчик… - кнез поцеловал руку Луминицы, - изгиб вашей руки… - он продолжил целовать, поднимаясь вверх, пока не дошел до сгиба руки и не коснулся языком мягкой ямки. Луминица дернулась и рвано выдохнула. – Я помню ваши плечи и шею… - кнез продолжил вести подушечками пальцев по руке Луминицы, поднимаясь вверх. Потом сдернул одеяло с жены. – Вот здесь у вас маленькая родинка… - рука кнеза коснулась нежно-бежевой точки над грудью девушки. – Мои руки помнят вашу грудь, даже когда я не сжимаю ее так, как сейчас… - руки мужа скользнули выше. – А вот здесь еще одно уязвимое место. Если я сделаю вот так…
Тут кнез навис над Луминице, наклонился и прошелся языком по ее шее. Девушка выгнулась и застонала. Кнез прикусил губами ушко Луминицы, потом перевернул ее на живот и стал нежно проводить пальцами по лопаткам, спускаясь все ниже и ниже…
- Я могу закрыть глаза, но буду видеть ваше тело. Каждую клеточку, Луминица…
Муж провел языком по крестцу девушки, и она снова застонала и сжала пальцами одеяло. Она ничего не могла с собой поделать, но кнез каждый раз заставлял ее тело сходить с ума. Оно откликалось на любое прикосновение мужа, словно цимбалы, которых едва касалась рука лэутара. Муж знал тело Луминицы лучше ее самой. Он обещал ей, что ночи будут прекрасны, и сдержал свое обещание.
ГЛАВА XCV Затишье перед бурей
После пролившегося дождя на землю снова вернулась иссушающая жара. Как будто этого дождя и не было. Последние дни густара. Стрекот цикад плавил воздух. Жар проникал и в потрескавшуюся землю, и в выжженные румяно-белесые поля. Небо из нежно-сливочного стало напоминать растрескавшийся голубой металлический таз, от которого с барабанным звоном отскакивали мухи и стрекозы.
Кнез и Луминица снова стали кататься вместе на лошадях. Девушка видела, что муж делает это в угоду ей, чтобы доставить удовольствие. В последнее время супруги мало разлучались. Теперь, когда кнез работал в своем кабинете, Луминица сидела рядом с ним у окна на стуле и читала. Посланцы приезжали в замок едва ли не каждый день, и Луминица только сейчас смогла в полной мере оценить, каким огромным влиянием обладал ее муж. Она слышала доклады о втайне собирающихся армиях, о том, что кнез вооружает своих людей. Разговоры о снаряжении, о поиске наемников, о переговорах с куманами, о том, как один за другим дворяне переходят на сторону кнеза или ордена стригоев… Деньги лились рекой. Кнез бестрепетной рукой раздавал их направо и налево. Шли приготовления и в самом замке: привозились припасы и оружие, количество воинов-защитников увеличилось в несколько раз. Луминица ужасалась этим переменам, но и восхищалась размахом планов мужа и их методичным осуществлением.
- Близится гроза, - сказал кнез, проводив очередного посланца.
- На наш замок нападут?
- Надеюсь, что нет.
- Будет битва за трон, Думитру?
- Да, мы собираем армию, чтобы короновать своего ставленника.
- Но настоящим правителем…
- Да, настоящими правителями будет наш орден.
- И снова прольются реки крови?
- Людям нравится лить кровь, - заметил кнез, откидываясь в кресле. – По любой причине. Не та вера, не те политические взгляды, не то лицо… Да просто у соседа корова жирнее, а у овец более густая шерсть. Это в природе человека. Это нельзя вылечить и исправить. Этим можно только научиться управлять.
Луминица понимающе кивнула и не стала спорить. Да и как она могла спорить с воином, уже не одну сотню лет умело расставляющим фигуры на доске войны. И сколько сведений она получила о тайных замыслах кнеза! Если бы она передала эти сведения, да нет, даже часть их врагам кнеза Ченаде, то могла бы разрушить все планы ордена. Скрытный, подозревающий всех и вся муж вдруг облек ее доверием. Невероятно, но факт: он перестал закрываться от нее. И понимание этого в который раз больно обожгло душу Луминицы. Это была ошибка кнеза, преступное доверие, доверие человеку, который уже сжимает за спиной оружие для удара.
- Пока затишье. Затишье перед бурей, - сказал кнез. – Хотите покататься, Луминица?
Девушка с радостью согласилась.
И теперь они скакали наперегонки по долине. Девушка не стала спрашивать мужа, почему количество сопровождавших его воинов увеличилось в три раза. Она и сама чувствовала опасность, которая пропитывала раскаленный воздух густара, и он от этого вибрировал и потрескивал.
- Думитру, а мы можем поехать в ту разрушенную деревню стригоев, которую вы мне тогда показывали?
- День идет на спад, Луминица, а ехать далеко, но хорошо. Давайте.
Он снова пошел ей навстречу. Луминица уже перестала делать счет его уступкам. Кони супругов летели рядом, и плащи развевались на ветру. Платок соскользнул с головы Луминицы, и волосы стали развеваться на ветру. Кнез бросал на жену взгляды, по которым девушка догадалась, что в глазах мужа она красива. И Луминица тоже невольно любовалась кнезом. Он не был так красив, как Тамаш. Его грубовато вылепленное лицо чаще всего было нахмуренным, а губы твердо поджатыми, но было что-то в этом лице, что заставляло невольно преклоняться и признавать право сильнейшего. «Вот почему за ним идут люди. Они чувствуют его силу, - подумала Луминица. – Как жаль, что это сила идет от зла. Зло тоже бывает прекрасно. Ангелы преисподней могут быть прекрасней ангелов света».
Луминица сама не понимала, почему ее потянуло смотреть на развалины деревни стригоев. По сути, там не осталось ничего. Она скользнула в руки мужа, который помог ей слезть с Череши, и с любопытством посмотрела на рощу деревьев и на увитые повиликой каменные развалины.
- А что здесь было тогда, двести с лишним лет назад? Какими они были, те стригои? – спросила девушка.
Луминица осмотрелась по сторонам и попыталась обнаружить под зарослями остатки человеческих жилищ, но нет, время не пощадило ничего. Если бы муж не рассказал ей раньше, что здесь было поселение, она ни за что не догадалась бы.
- Те стригои были полудикими, - задумчиво сказал кнез, носком сапога отшвыривая в сторону камень, осыпавшийся с остатков каменного храма. – Прямо в этом капище, Луминица, они рвали на клочки пойманных людей, впиваясь им в горло. Иногда пили кровь и своих детей.
- Какая мерзость! Как это вообще возможно?
- В них было мало человеческого. Орден Хранителей принял правильное решение их истребить.
- Орден Хранителей?
Луминица уселась на нагретом камне, кнез встал рядом. Его волосы развевались на ветру, опускающееся к горизонту солнце делало черты мужчины более мягкими и глубокими.
- Да, Орден Хранителей. Я вам рассказывал. В Генуе или в Венеции их зовут бенанданти. Но суть одна. Это охотники на монстров. На меня. Теперь и на вас, Луминица. Простите. Оборотная сторона медали.
Луминица испуганно распахнула глаза.
- И что они сделают, если узнают…
- Что вы стригоайка? Убьют жестоко и безжалостно. Раньше, в моей молодости, Орден был независим. Мой отец был рыцарем этого ордена. Ну, и меня как первенца тоже посвятили в Хранители. Я до сих пор помню этот день… - кнез задумчиво побил ногой камень. – Но тогда Орден был иным. Он был независимым. Никто не смел диктовать Хранителям, кому подчиняться. Единственной целью Ордена было избавлять мир от разных страшных созданий. От волколаков…
- Они тоже существуют?
- Да. Существуют.
- И вы видели?..
- Видел, - сказал кнез, и Луминице почудилась в его словах какая-то двоякость, но она не стала допытываться у мужа, что он скрывает от нее.
- Раньше, - задумчиво сказала девушка, - я бы вам ни за что не поверила, Думитру, но сейчас, когда я и сама стала чудовищем…
- Не повторяйте эту глупость, Луминица. Вы не чудовище. Я не чудовище. Вы не видели настоящих чудовищ. Среди людей их гораздо больше. Я видел такое, какое ни одному стригою или волколаку не пришло бы в голову.
Кнез замолчал. В его глазах метались тяжелые воспоминания, и Луминица пожалела, что затронула эту тему.
- Я помню, как убивали катар, - начал медленно кнез, словно вспоминая вслух. – Это было в Орлеане. Король Робер Благочестивый так переполошился, обнаружив у себя под носом ересь, что собрал Церковный собор. Но простые люди негодовали еще больше. Как же: среди них оказались волки в овечьей шкуре!
- Но ведь катары очень миролюбивы. Вы мне рассказывали, Думитру, - заметила Луминица.
- О нет! – с язвительной ухмылкой возразил кнез. – Это страшные люди, способные смутить христианскую душу. Они смеют думать иначе.
- И что было потом?
- Еретиков собрали в церкви и там же пытали. Ярость простых людей была так сильна, что сама королева была вынуждена встать у дверей в храм, не позволяя толпе ворваться внутрь и совершить суд раньше времени. Простых катар вздергивали тут и там, но тринадцать из них – это были священники, и некоторые высшего ранга – были приговорены к сожжению заживо. Когда их вывели из церкви, королева узнала в одном из них своего духовника. Она была так возмущена, что бросилась вперед и ударила его по лицу палкой, выбив глаз…
- Какой ужас! – передернула плечами Луминица.
- А потом их протащили по улице под ругань и крики толпы. За стенами города уже горели костры, и всех осужденных сожгли живьем.
- Но кто придумал такой жестокий способ казни?
- О! Все по наущению Бога, Луминица, - с издевкой сказал кнез. – В Священном Писании написано: «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет. А такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают».
- Мне начинает казаться, что любое преступление можно оправдать, найдя слова в Библии, - задумчиво сказала Луминица.
- А вы только сейчас это заметили? – усмехнулся кнез.
- Но неужели нельзя было казнить иначе?
- Вы не понимаете. Еретики должны были жестоко мучаться на глазах у зрителей. Именно в этом и состоял смысл такого выбора казни. Вы знаете, как проводят такую казнь?
Луминица с ужасом покачала головой.
- Как? – прошептала она, снова испытывая то чувство, когда одновременно страшно хочется и не хочется узнать.
- Осужденного привязывают к столбу, который возвышается над сложенным костром и обкладывают по колено или по пояс вязанками хвороста. Это делается для того, чтобы сквозь пламя, вздымающееся в небо, зрители могли видеть, как поджаривается осужденный. По мнению святых отцов, такой способ сильнее всего способен поразить воображение. Более «гуманный» способ, - язвительно продолжил кнез, - состоит в том, что хворостом и соломой человека обкладывают целиком. И поджигают со всех сторон. Считается, что в этом случае приговоренный испытывает меньше страданий, поскольку задыхается от горячего дыма раньше, чем пламя начинает пожирать его тело.
- Считается? – дрожа, спросила Луминица.
- Ну вы же понимаете, что никто из сожженных не вернулся с того света, чтобы поделиться своими ощущениями перед смертью? – приподнял бровь кнез. – Иногда используют сырые дрова или их поливают водой, и тогда жертва задыхается от дыма. А если дрова сухие, да их еще и поливают маслом, или же пропитывают одежду приговоренного серой или…
- Прекратите, Думитру! – взмолилась Луминица. – Меня сейчас вытошнит.
Кнез бросил взгляд на бледную жену.
- Вы все еще считаете, что мы чудовища, Луминица? Ладно, пусть! Я тоже жесток и сознаю это. И мне не раз приходилось обрекать человека на казнь. Но я приговаривал за преступление.
- Но казнь стригоя в клетке, Думитру, не лучше смерти на костре, - возразила Луминица.
- Хорошо, соглашусь, хотя я и редко к ней прибегаю, - кивнул кнез. – Тогда поправлюсь: вы считаете меня большим чудовищем, чем тех, кто приговаривает к мучениям людей только за то, что они имеют смелость думать иначе, чем другие?
- Мне сложно об этом судить, - с грустью сказала Луминица. – Но давайте оставим эту неприятную тему.
- Как скажете, моя дорогая девочка.
- Вы сказали, что раньше Орден Хранителей был независим, - вернулась Луминица к тому, с чего они начали разговор. - А теперь?
- А теперь в некоторых странах Орден начал утрачивать независимость. Рим хочет подмять под себя всех. Добрался и до Ордена Хранителей. Папа хочет использовать рыцарей Ордена в своих политических целях.
- Каких?
- В разных. У церкви много планов, но цель лишь одна - править единовластно везде. Сейчас Рим, в основном, борется с инакомыслием. Жестоко и беспощадно. Орден Хранителей защищает людей от монстров. Когда обе организации объединятся, их сила не удвоится, а удесятерится. Помяните мое слово, Луминица: скоро по всей Европе будут пылать костры, на которые вместе с еретиками будут всходить и все, кого заподозрят в причастности к стригоям, ведьмам и другим «дьявольским созданиям», как называет нас церковь. Будет тотальное побоище.
- Поэтому вы так и хотите свержения католического короля?
- Нет, нам придется сделать королем католика, но это будет лишь видимость послушания Риму. И я не позволю кострам Святой инквизиции гореть на моей земле. А позже… позже, возможно, получится и выйти из-под власти Рима.
Луминица замолчала, обдумывая слова мужа.
- Думитру, - спросила она, решив перевести разговор на другую тему, которая волновала ее не меньше. – Я уже спрашивала вас, но вы тогда не захотели ответить мне откровенностью.
- Что такое, дорогая? – подбодрил девушку кнез.
- Я хочу узнать про Шофранку, вашу последнюю жену…
Кнез нахмурился.
- Зачем вам копаться в моем давнем прошлом? Когда Шофранка умерла, вы еще даже не родились, Луминица. Это было более двадцати лет назад.
- Вы убили ее? – выдохнула Луминица.
- Она была безумна, - пожал плечами кнез. – Поверьте, Луминица, когда у меня есть возможность не избавляться от свидетелей, я так и поступаю. Но Шофранка сошла с ума.
- И что же свело ее?
- Тогда я не понял этого, но теперь могу сказать определенно: ее свела с ума несчастная любовь. Она была полупомешанной от горя, когда входила в мой замок. И мне отчасти жаль…
- Отчасти?
- Мы же договорились быть честными друг с другом. И я не хочу лукавить, врать вам, Луминица. Я был эгоистом. Да нет, я и есть эгоист, возможно, за одним исключением.
- Каким же?
- В отношении вас, моя любовь.
Луминица недоверчиво тряхнула головой, и кнез усмехнулся.
- Да, я был жесток и равнодушен к Шофранке. Но мне не хотелось возиться с ней и с ее душевными ранами. Я был груб и беспощаден с ней. Заставил ее провести ночь с другим. И что-то сломалось в ее хрупком сознанье. Шофранка сошла с ума. Захотела убить своего ребенка. Ее приходилось держать в темнице, хоть обращение с ней и было мягким. Не знаю, каким образом, но ей удалось однажды бежать и даже… Не важно. Она пыталась убежать из замка, ее поймали вместе с ее бывшим любовником. Я приказал его убить. Неизвестно, что она успела наговорить ему. Шофранка умерла вскоре после родов. У нее был поврежден ум и сломлен дух. Она была не жилец на этом свете, Луминица.
- Понятно. А ее ребенок? Кто это был?
- Мальчик, – поморщился кнез. – Его назвали по уже устоявшейся традиции Думитру. Как и всех его предшественников. Лет до двенадцати я воспитывал сына Шофранки как своего сына и преемника.
- А потом? – с замиранием сердца спросила Луминица.
- А потом от него пришлось избавиться, - жестко отрезал кнез. – Извините, но этого я избежать не мог.
- Понятно.
Луминица грустно поникла. Он и ее назначил сначала на роль матери будущего фальшивого наследника. Она была приговорена с самого начала. Как и ее ребенок. Вот так просто и чудовищно. Это было больно осознавать. Вдруг Луминице пришло в голову, что раз кнез Ченаде уже был женат несколько раз, если говорить точнее, более трех раз, то все последующие браки являлись недействительными. «Так получается, что наша клятва в церкви и наше венчание были фарсом? И они не имели силу?» Луминица поникла. Ложь. Все было ложью с первой минуты их знакомства. Но какой смысл думать об этом сейчас? Муж же сам признался Луминице, что воспринимал ее вначале лишь как новую игрушку. Страшные игры кнеза Ченаде. И значит, значит… она вовсе и не жена кнезу Ченаде. А так, простая любовница, которую всегда можно выгнать или убить, если надоест. Все эти грустные мысли отразились на лице девушки, поэтому кнез подошел к Луминице и навис над женой, поставив правую ногу на камень рядом с ней.
- Так, Луминица, признавайтесь, что за новая идея пришла вам в голову? Я бы мог решить, что вам жалко этого совершенно незнакомого вам ребенка, но, кажется, вы и раньше подозревали о его судьбе, а сейчас решили лишь подтвердить свои подозрения. И вот я говорю вам прямо: да, я кровавый убийца, на чьих руках кровь невинных детей и не столь невинных женщин. И не только их. Я убивал своих политических соперников. Я убивал врагов в сражении. Я так давно живу, что перестал ценить человеческую жизнь. Как вы, полагаю, не цените жизнь курицы, из которой сегодня готовили обед.
- Курица! А это человек!
- И то, и другое – божья тварь, Луминица, если верить россказням священников. Но мы считаем себя вправе лишать жизни других существ. И лишать жизни других людей. По разным причинам. И не