Оглавление
АННОТАЦИЯ
Если написать на бумажке желание и очень сильно захотеть, оно сбудется. А если написать целый список конкретных параметров, то можно встретить парня своей мечты. А если случайно немного опередить события и проболтаться подружке о вымышленном парне, то можно дать ей роскошный повод для шантажа и попасть в рабство на всю жизнь. Но иногда желания сбываются совсем не так, как ожидалось, и река жизни выделывает такие петли, что остаётся только держаться и ловить волну, чтобы получить максимум эмоций.
ГЛАВА 1. Загадай желание
— Давай парней загадывать! — подруга плюхнулась на лавочку и посмотрела на меня своими большими зелёными глазами, в которых всегда светилось чуть-чуть безумия, но сегодня как-то особенно сильно. Я сняла рюкзак и села рядом с ней, с понимающей улыбкой интересуясь:
— Фэншуй уже всё, кончился? Теперь что-то новое будет?
Она закатила глаза:
— Фэншуй работает, но он работает медленно! А мне надо быстро.
— Мне тоже надо? Или я могу просто рядом посидеть посмотреть?
— И тебе надо! Всем надо. — Она решительно расстегнула свой рюкзак, достала потрёпанный блокнот и открыла, стала листать и комментировать под нос: — Так, это старое... это я маме писала...
— Ты искала парня маме?
— А чего она? Ходит как так и надо. Нечего, — она быстро пролистала ещё несколько страниц и радостно ткнула пальцем в нужную. Я заметила, что перед этой нужной были остатки вырванных страниц, штуки три точно, может и больше.
— Что это?
— Это параметры, сейчас я тебя научу, момент. Короче! Тебе нужен блокнот. На, у меня есть, — она опять закопалась в рюкзак и протянула мне новенький блокнот с ладонь размером, фиолетовый, блестящий, в твёрдой обложке со звёздами и с весёленькими рисуночками внизу каждой страницы, единорог на радуге, бежит такой, волосы назад, улыбается.
— Ладно, — я взяла блокнот, потому что знала, что проще взять — моя Сашенька всё в этой жизни делала правильно, всегда, и исключительно во имя добра и счастья, особенно моего. Она вечно творила всяческую ерунду, не боясь выглядеть странной, но в итоге эта ерунда каждый раз оборачивалась чем-то хорошим.
Мы вместе учились с третьего класса, и сидели за одной партой последние два года, так что я привыкла к её неординарности и гениальности в любых проявлениях. В восьмом классе она продала мои туфли, потому что они мне натёрли ноги, выручив в полтора раза больше денег, чем моя мама за них заплатила, и успела купить новые по дороге обратно, а на остаток денег ещё и пиццу заказала. А однажды она перекрасила стены в моей комнате, пока я валялась в больнице с воспалением лёгких, я об этом не знала. Сашенька просто купила краску, светло-зелёную, и пришла к нам домой, и убедила мою маму, что это отличное решение, мама ей ещё и помогла. Я лично в жизни не выбрала бы такой оттенок, но когда он уже оказался на стенах, мне он понравился. Я не знала, как это работает, но когда Саша говорила: «На старт, внимание, марш!», я просто бежала, как тот единорог, с улыбкой и предчувствием чего-то нового и прекрасного.
— Пиши! На ручку. А, нет, не эту, эта для взрослых. Вот эту, — она забрала обратно одну ручку, протянула мне точно такую же, только погрызенную, и заявила: — Пора, Машуль. Час настал.
— Окей, — кивнула я, открывая первую страницу и готовясь писать.
— Нет, не здесь! В середине, — она перевернула треть страниц и показала пальцем, где писать. Я молча приготовилась, она села ровно, вперив взгляд в неизведанные вероятности всяческих интересных возможностей, и томным голосом колдуньи над хрустальным шаром продиктовала: — Рост! Двоеточие. Следующая строка. Вес! Двоеточие. Следующая — глаза. Потом — волосы... Что там дальше было? А, возраст! Размер ноги.
— Ещё и размер ноги? — рассмеялась я, она отмахнулась и продолжила:
— Привычки! Характер всякий... Что-то ещё. И последнее — имя. Записала?
— Да. Что дальше?
— Всё, заполняй. Только подумай перед этим, помедитируй. Я тоже буду, — она сбросила шлёпанцы, залезла на лавку с ногами и откинулась на спинку, закрывая глаза и начиная дышать глубоко и медленно. Я смотрела на неё и замечала, как она постепенно начинает улыбаться, всё довольнее и ехиднее.
«Ладно, если надо медитировать, будем медитировать.»
Я тоже откинулась на спинку и стала смотреть на сосны, которые медленно качались где-то в вышине, а внизу стояли ровненько, как под линеечку. Погода уже неделю держалась прекрасная, что для Питера было редкостью, это лето вообще ставило рекорды великолепия, так что, когда Саша говорила, что час настал, я верила — время было подходящее для чего-то нового и хорошего.
«Парней загадывать, ага. Боженьки, она такая долбанутенькая иногда.»
Ещё раз посмотрев на подругу, я всё-таки закрыла глаза и приготовилась медитировать в поисках вдохновения. О медитации я знала ровно то, что когда сидишь в одном носке на краю кровати и залипаешь в стену, то это она, так что было легко. Мысли потекли по стволам деревьев в облачное небо, где пряталось солнце, обманчивое, как всегда. В прогнозе стояло +26, градусник показывал +28, мы с Санюшкой по этому поводу расчехлили сарафаны, а когда пришли в парк, вдруг оказалось, что ветер прохладный, как обычно, и что в джинсах и рубашках было бы гораздо комфортнее, как обычно.
«Парень мне нужен в куртке. И чтобы под ней были длинные рукава, чтобы он мне свою куртку отдал, а я не постеснялась взять. В какой пункт это внести, интересно?»
Где-то рядом раздались шаги, я открыла глаза, изображая адекватную, Санька не стала — чихать она хотела на любые абстракции вне её личной области сиюминутных интересов. Мимо прошла компания дачников, семья с двумя детьми и бабушкой, с надувными кругами и соломенными шляпами — озеро ищут. Из-за узкой тропинки они прошли очень близко, я почувствовала запах мужского одеколона и решила, что добавлю в список аромат — приятно, когда от парня вкусно пахнет.
«Что ещё? Рост-вес это не важно. Главное, чтобы весело с ним было, чтобы море эмоций. Но иногда чтобы спокойно, когда уже устала от эмоций. Это важно.»
Мимо прошла ещё одна компания, две пары, они смеялись и держались за руки, но разговаривали все вчетвером. Вот бы и нам так.
Я часто видела, как девочки отдаляются от подруг, как только находят парня, моя Альбинка так отдалилась от нас с Сашей, раньше мы втроём гуляли. А потом у неё появился какой-то загадочный Светозар, которого никто никогда не видел, зато слышали мы о нём по сто раз на день, она нам все уши прожужжала о нём, так беспощадно, что когда она пропала, мы первое время даже вздохнули с облегчением. Но потом стало грустненько без неё.
«Све-то-зар, мамочки, ну кто так детей называет... Все как с ума посходили в последнее время с этими именами новомодными. Или наоборот, старомодными? Ладно, не мне судить.»
Я своё имя не любила, хотя мама утверждала, что это самое древнее в мире женское имя, а значит, самое лучшее, потому что самое живучее. Слабые отсеялись в процессе эволюции, а моё только мощью прирастает. Лично мне это было как-то не заметно, я мечтала вырасти и стать серьёзной взрослой Марией Анатольевной, чтобы перестать быть Машей, Маруськой или, упаси единороги, Манюней. Но до Марии Анатольевны мне ещё нужно было начать и закончить одиннадцатый класс, поступить в универ, а потом — высший уровень — найти серьёзную работу. В своих мечтах я сурово и справедливо управляла частной библиотекой, хотя в реальности ездила раз в неделю в Питер на курсы бухгалтеров, мама говорила, это «запасной вариант».
Медитативные мысли окончательно уплыли от парней к книгам, перед глазами выросли огромные книжные шкафы, длинными-предлинными рядами, и между ними я, бегу единорогом, грива радужная, улыбка во всё лицо, а на груди бейджик: «Мария Анатольевна, самый главный библиотекарь».
— Маша! Ты о чём думаешь?
Я открыла глаза и увидела сурово смотрящую на меня Сашеньку, которая уже домедитировала и теперь следила, чтобы я тоже всё сделала как надо, а не тяп-ляп. Я изобразила пристыжённое лицо, шмыгнула носом и призналась:
— Представляю себя единорогом. Радужным. Нельзя?
Она нахмурилась, задумалась и кивнула:
— Можно. Пойдём, я есть хочу.
Я встала, забросила на плечо рюкзак и пошла за ней, теребя в руках блокнот, в котором ничего не написала. Она посмотрела на блокнот, потом на моё мечтательное лицо, поняла, что у меня всё ещё в гриве ветер с запахом книжных страниц, махнула рукой и промолчала. Я спросила:
— А ты уже себе написала?
— Не, я пока на маме тренируюсь. Там тонкости есть. Суть в том, чтобы написать не только хорошие черты, но и недостатки, с которыми ты готова мириться. А то, если не написать недостатки, то они будут какими-то неожиданными, и не факт, что приемлемыми. Я в первый раз забыла об этом и не написала, появился мужик — конфетка, просто идеальный, — она приложила пальцы к губам жестом «белиссимо», потом понурилась и добавила шёпотом: — А потом он напился и за ним жена пришла.
— А что мама?
— Мама не знала, — махнула рукой Саша, — я его не познакомила ещё с ней, просто заметила, что это он.
— А как ты поняла?
— Он подходил по всем параметрам. А потом я ещё лайфхак придумала — стала писать особую примету, какую-нибудь родинку или шрам, или странный рисунок на одежде, или чехол для мобильника необычный, чтобы сразу узнать и понять, что это он.
— Круто. Надо и мне так сделать.
— Делай, — она сначала задумалась, как будто сомневалась, но потом решительно кивнула: — Да, делай, будет хорошо.
— Спасибо, — я открыла блокнот и дописала: «Добавить особую примету».
Дальше мы шли молча, прошли мимо ресторана, в котором работала администратором Сашина мама, и где каждый вечер появлялись новые белиссимо-мужики, пили, а потом их забирали жёны. В нашей деревне их была тьма, с началом лета они приезжали из Питера по пятницам и уезжали утром в понедельник, их семьи иногда оставались на всё лето, некоторые приезжали ещё и зимой на праздники, но в основном жизнь кипела и била ключом с мая по сентябрь, по улицам ходило столько народа, как будто весь Питер приехал купаться в наших озёрах и дышать нашим сосновым воздухом. Естественно, парней нашего возраста тоже приезжало много, и женаты они были гораздо реже, чем взрослые мужчины, так что загадывать именно сейчас было отличным решением.
«Надо заняться. Приду домой и всё напишу.»
Когда мы дошли до Сашиного дома, то она как-то подозрительно прислушалась и замедлила шаг, я тоже прислушалась — со стороны крыльца доносился странный деревянный стук, не как будто молотком, а как будто деревом по дереву. Мы осторожно выглянули из-за угла и синхронно спрятались обратно, посмотрели друг на друга круглыми глазами — на крыльце, прислонившись спиной к двери, сидел здоровенный, просто огромный мужчина в деловом костюме, мял в руках букет алых роз и рыдал, с силой стуча затылком в дверь.
Саша отвела глаза, изображая неубедительную невинную нипричёмность, достала телефон и набрала единичку.
— Ма? Всё хорошо? А кто это у нас под дверью страдает? Ладно.
Она положила трубку и жестом пригласила меня проходить, я ещё более вежливым жестом пригласила её проходить первой, шаманку такую. Она вздохнула и пошла.
Дверь загремела замком, мужчина вскочил и вытер лицо, заглянул в щель, умоляюще спрашивая:
— Елизавета, вы передумали?
— Отойдите, мне ребёнка впустить надо! — заявила Елизавета, которую я называла тётей Лизой и любила почти так же, как Санюшку, они были очень похожи. Мужчина неловко посторонился, пытаясь разминуться на узком крыльце между дверью и нами. Впустив нас, Сашина мама сразу же закрыла дверь и заперла на замок и цепочку, посмотрела в наши заинтригованные блестящие глаза и вздохнула, отмахиваясь от вопросов Сашкиным любимым жестом «ой, да что вам объяснять, вы всё равно не поймёте».
— Мам? — протянула Саша.
— Ни! Единого! Слова. Пожалуйста, — подняла ладони тётя Лиза, артистичным жестом смела с лица чёлку и развернулась к нам спиной, потом развернулась обратно и сказала: — Суп! Потом картошка с котлетами, грейте сами.
— Хорошо, — заулыбалась я и побежала вприпрыжку греть, а Саша пошла подмурлыкиваться к маме, пытаясь втиснуться к ней подмышку и заглянуть в глаза:
— Ну мам! Он тебе не понравился?
— Жена его мне не понравилась, Саша. Тебя это почему волнует? Опять колдуешь? Я тебе говорила, хватит уже.
— Ну я чуть-чуть. Ну мам... А ты точно знаешь, что он женат? Я писала, чтобы был не женат.
— Я тебе сказала, хватит! Всё, прекращай, есть иди.
— Ну мам...
Дальше я не слышала, потому что зашла в кухню, оттуда было видно крыльцо и стоящего у двери мужчину. Макушка мужчины была почти на одном уровне с краем двери, а я точно знала, какая по высоте их дверь — это я её когда-то заказывала, потому что разбиралась — две сто, то есть, мужчина ростом два метра и где-то три-пять сантиметров, если учесть, что он в обуви.
Вошла Саша, посмотрела на меня печально, проследила за моим взглядом и шмыгнула носом, грохая на стол рюкзак и доставая свой потёртый блокнот. Я подошла и заглянула внутрь, там действительно был указан рост два ноль пять, я подняла глаза на подружку и прошептала:
— Зачем тебе такой огромный отчим?
— Я люблю ездить на ручках, — вздохнула она, помолчала, глядя в лист, пожала плечами: — А зачем маленький отчим? Мама тоже любит ездить на ручках, а весит она больше меня. Надо чтобы осилил. Эх, — она вырвала лист, опять пробежала его глазами и смяла в кулаке, посмотрела на меня и шёпотом сказала: — Если я ещё хоть раз в своей жизни напишу в требованиях к характеру «настойчивый» — дай мне в лоб, больно-больно, чтобы аж искры из глаз посыпались.
— Окей. Супчик?
— Давай, — она пошла выкидывать лист, я пошла искать в холодильнике суп, мы его погрели и поели, сделали чай и принялись рассуждать о мужчинах, а потом отдельно о парнях, это были две очень разные темы.
Мужчины были чем-то загадочным и далёким, но в перспективе очень нужным, а парни были придурками, и никому они были не нужны, особенно наши одноклассники.
— Они дебилы точно все, — философски вздыхала Саша, доливая чай в мою чашку, качала головой и повторяла: — Абсолютно точно все. Надо искать приезжих.
— Андрюха нормальный, — пожала плечами я, чисто справедливости ради, так вообще я была с ней согласна, но лично Андрюхи это не касалось. Он сидел передо мной, я за его широкими плечами прятала от учителей шпоры и художественные книжки, а когда учителей не было, он разворачивался к нам и развлекал нас двоих и ещё двоих за нами. Он был звездой, его шутки выносили аудиторию всегда, даже если были объективно глупыми, он своей харизмой превращал в золото что угодно. Он плохо учился, постоянно всё терял и часто ходил с битым лицом, но мне он нравился, было в нём что-то уютное, если бы я искала себе парня, то примерно такого, как он, но не его. Потому что было у меня подозрение, что ему нравится моя Саша, и именно поэтому с ним так легко и уютно мне — он не видит во мне девушку, и ни в ком не видит, кроме неё. Она этого в упор не замечала.
— Андрюха курит, — поморщилась Саша, я закатила глаза и сказала шёпотом:
— Ради тебя он почистит зубы.
Она рассмеялась и бросила в меня полотенцем, я уклонилась, она достала свой магический блокнот и решительно закатала рукава, сама себе объявляя:
— Так! Попытка номер пять! Кстати, счастливая должна быть. Начнём. Рост — сто девяносто восемь, будем скромнее в этот раз. Вес — девяносто пять. Нет, сто. Зачем нам худышка, не надо, пусть будет крепкий. Глаза — карие, их больше всего, будем бить по площади. Волосы — в наличии, это и так хорошо для них. Возраст — сорок один, на два года старше мамы, это в самый раз. Размер ноги — сорок четвёртый. Дальше, привычки. Хорошая — всегда открывает даме двери. Плохая... — она задумалась, посмотрела на меня грустно и прошептала: — Каждый раз так сложно. Пусть... не знаю... храпит?
— Нет! — крикнула тётя Лиза из соседней комнаты, — пусть лучше курит, честное слово!
— Ну мам!
— Саша!
— Ну мама!
— Ой, делай что хочешь.
Я кусала край чашки и тихонько хихикала, глядя на Сашины муки выбора, она мялась и металась, потом решительно написала и заявила:
— Твой мужик, тебе его нюхать, наслаждайся! Допишу, чтобы в доме не курил. Вот. Всё. Бесишь меня. — Закрыла блокнот и отодвинула. Посмотрела на меня и погрозила пальцем: — Весело ей! Завтра чтобы принесла свой такой, я проверю.
— Хорошо, — я смиренно кивнула и продолжила хихикать.
***
ГЛАВА 2. Придумай план
Домой я возвращалась почти бегом — похолодало. Обманчивая белая ночь прикидывалась сумерками, но часы показывали начало двенадцатого, мама сегодня была дома, так что я торопилась. Она разрешала мне гулять до полуночи, но я редко так сильно задерживалась, потому что Альбинку загоняли домой в десять, мы с Сашей её провожали, а потом медленно провожали друг друга, сначала до её дома, потом до моего, а потом до середины расстояния между ними, и оттуда расходились каждая к себе, получалось где-то час двадцать, и мама привыкла к тому, что я прихожу в половине двенадцатого, если я не приходила, она начинала нервничать и звонить мне, так что я приходила, даже когда Альбинка нас бросила.
«Све-то-зар, убиться поленом, за что...»
Подходя к своему дому, я разглядывала сквозь забор дом Альбинки, она жила через дорогу от меня, мы были с детства знакомы, ещё с тех времён, когда здесь жили бабушка с дедушкой, а мы с мамой и папой к ним приезжали на выходные. Я всегда играла с Альбиной, пока взрослые делали шашлыки, она к нам приходила, потому что у нас была песочница — дед всю жизнь что-то строил, поэтому песок был здесь всегда.
Дед был классный, очень работящий и рукастый, дом и участок он содержал в прекрасном состоянии всю жизнь, но в качестве платы за это, где-нибудь на участке всю жизнь шла стройка. Когда он умер, стройка была за домом, в маленькой полуподвальной теплице, и там же хранились материалы, купленные заранее, они достались нам вместе с домом.
Мама у меня страсть к труду от дедушки не унаследовала, её девизом по жизни было «пыль лежит и я полежу», её вообще мало что волновало, мне из-за этого завидовали подружки, потому что меня не заставляли убираться в комнате и генералить весь дом перед приходом гостей. Гостей мама тоже не жаловала, именно по этой причине, она считала идеальным того гостя, который пригласил себя сам и принёс с собой еду, а уходя ещё и мусор захватил, я объяснила это Саше с Альбиной, они это поняли, приняли и стали мамиными любимыми гостями. Маму Саши моя мама тоже любила, хотя почти не виделась с ней, но зато мы уже много лет обедали по субботам у Саши, а по воскресеньям у меня, это всех устраивало. Но для того, чтобы мама приготовила то, что я хочу, а не то, что проще готовить, нужно было «зачистить плацдарм», это тоже было традицией, которая сложилась давно и всех устраивала, иногда мы втроём с подружками плацдарм чистили, ради плюшечек, они у мамы были отменные.
Я открыла дверь ровно в половине двенадцатого, сбросила шлёпанцы, нырнула в тапки и громко объявила себя:
— Мам, я дома!
— Ура! — лениво поаплодировала мама, не поднимаясь с дивана, — заходи-садись.
Я бросила рюкзак в кресло на веранде и пошла мыть руки на кухню, потом зашла к маме, которая читала на диване в окружении батареи чашек и стопки тарелок. Она оторвала взгляд от книги и возмутилась:
— Ты чего раздетая такая? Плюс пятнадцать на улице! Ты зимой в плюс пятнадцать в куртке ходишь.
— Так то зимой, — пробурчала я, садясь к ней на диван и засовывая ноги под её плед, только сейчас ощущая, насколько я на самом деле замёрзла.
— Хорошо тебе? Гулёна, — мама смеялась, глядя на моё блаженное лицо, я шмыгнула носом и призналась:
— Хорошо. А я кухню вымыла.
— Я видела, молодец. А я тесто поставила. Что вам с Санюшкой приготовить, кроме плюшек?
— Ой, надо подумать... — я уселась поудобнее и закопалась в плед, готовясь думать всерьёз — мои мечты дальше плюшек не простирались пока.
— Думай, — мама легла удобно и опять уткнулась в книгу, у нас это было семейное, её комната состояла из трёх книжных шкафов, по шкафу на стену. Раньше это была бабушкина комната, и бабушкины книги, но она нам их оставила, потому что давно перешла на электронку.
Сейчас бабушка жила у дяди, маминого брата, в Питере, она не смогла оставаться в этом доме без дедушки, ей было грустно одной. А мы с мамой тогда мотались по съёмным домам и квартирам, переезжая каждый сезон, и с радостью согласились поселиться здесь и присмотреть за бабушкиным домом, так и присматривали уже восьмой год, без особого фанатизма. Огород зарастал снытью, теплица стояла недостроенная, большую часть инвентаря в сараях мы вообще ни разу не трогали, такие себе дачницы мы с мамой. Но мне наш дом нравился, я любила валяться на покрывале в зарослях сада, где две яблони, одна вишня и кусты смородины жили своей жизнью, не нуждаясь ни в чьей помощи, цвели по расписанию, зеленели, плодоносили, желтели и опадали, внося в мою жизнь разнообразие. Учитывая то, что это было практически единственное разнообразие в моей жизни, я была им благодарна.
Мама жила так же размеренно как и я, без лишней суеты, наслаждаясь каждым моментом. Работала она на должности «не бей лежачего», над чем сама постоянно шутила, и говорила мне никогда не идти на такую работу, потому что после неё очень сложно себя заставить пойти на ту работу, где надо работать. Её должность называлась «дежурная», в её обязанности входило прийти вовремя, расписаться в журнале, проводить предыдущую дежурную и запереть за ней дверь на замок, отсидеть до конца смены на своём рабочем месте (это был диван, без шуток, она показывала фотографии), а потом протереть пыль с рабочего телефона, встретить свою сменщицу, расписаться в журнале и пойти домой.
На самом деле, там была гора ответственности, но требовалась эта ответственность только тогда, когда звонил телефон, а звонил он не часто, и дежурные на своём рабочем диване спокойно спали в ночную смену и читали книжки в дневную. Работа мечты.
Книжки были нашей общей страстью, хотя вкусы у нас не совпадали, и мы крайне редко таскали книги друг у дружки, только в исключительных случаях, когда наступало книжное похмелье и требовалась доза чего-то свежего и необычного. В данный момент мама держала в руках что-то нежно-голубое, с томной барышней и загорелым мускулистым мужчиной на обложке, я тоже пыталась такое читать когда-то, но мне не зашло, я не любила томных барышень, и ещё больше не любила мускулистых мужчин, в жизни они чаще всего вели себя как дураки, так что в книгах я тоже не верила, что они умные. А мама эти мягкие романчики обожала, и постоянно докупала новые на развалах и распродажах, хотя их уже некуда было ставить, несмотря на то, что у нас был книжный шкаф в каждой комнате, а на веранде ещё и книжный диван, в недра которого ссылались книги, которые не хотелось перечитывать. Эту голубую мама перечитывала раз в десятый, ну или я их уже начинала путать, может быть, они были все как близнецы. Я не осуждала — мои волшебницы с фамильярами на фоне класса зельеварения тоже все были похожи, и тоже давно не помещались в шкаф, поэтому я забрала себе чердак.
Чердак был моей любовью, моим суперпроектом, я работала над ним все те восемь лет, что мы прожили в этом доме, бабушка смеялась, что я унаследовала дедову тягу к вечной стройке. На самом деле, я унаследовала дедовы материалы, которые он купил для теплицы, а так как денег у нас никогда не было ни на что новое, мы привыкли очень бережно относиться ко всему старому, ничего не выбрасывали и всему находили применение.
Когда мы только переехали, в доме было холодно, мы поначалу пытались топить печку, но потом увидели, сколько дров на это уходит, прикинули свои финансовые возможности и решили поэкономить, грея не весь дом, а только одну комнату, в которой жили вдвоём. Потом я начала разбирать своё наследство и нашла в гараже и сараях много разных материалов, подписанных как «теплоизоляция», стала гуглить их назначение и применение, в качестве эксперимента решив теплоизолировать гостиную от веранды. Выглядели мои эксперименты колхозно, к тому же, окна я угнетала как класс, но была зима и никто не заметил разницы — всё равно темно. Потом я на пробу высыпала пару мешков теплоизолирующих камешков на пол чердака, сверху разложила мягкие ватные квадраты, которые мне так понравились, что я стала туда ходить просто на них поваляться. А температура внутри дома очень понравилась маме, и она дала мне благословение на любую фантазию в рамках законов физики, с условием, что я буду экспериментировать только на чердаке, а баррикады на веранде разберу, как только потеплеет. Я согласилась по всем пунктам и наконец-то развернулась во всю мощь.
Мои первые попытки в строительство были похожи на детскую халабуду, но с опытом я осознавала собственное несовершенство, училась по видосикам с юТуба и разбирала старые шалаши, чтобы построить на их месте новые — слава Ктулху, в деревне никто не прибегал ругаться, если я сверлила и стучала во «время тишины», этим мне наша деревня очень нравилась. Материалов мне дед оставил столько, что я до сих пор не израсходовала их все, к тому же, иногда мне их дарили на праздники — монтажная пена и книжки, набор принцессы. Иногда я случайно подслушивала, как соседи мою беготню по крыше с шуруповёртом тихонько осуждали, предполагая, что это потому, что мужика в доме нет.
Я опять посмотрела на маму и её голубую книжку, хихикнула и сказала:
— Санька маме своей парней наколдовывает. Список параметров пишет, и они магией фэншуя притягиваются, мы одного даже видели. Хочешь, я тебе наколдую?
— Боже, на что он мне?! — патетично закатила глаза мама, роняя книгу на грудь. — Ты давно на улице была? Ты их видела? Зачем мне какой-то Вася, — она сделала игривые глаза и указала на обложку, — когда у меня есть Джеронимо? Такой мужчина! Хочешь, зачитаю?
— Не надо, — я встала и подняла руки, признавая её правоту без малейших доказательств: — Я тебе верю. Сделай нам плюшечки на завтра, и ещё что-нибудь, что будет не лень. Я наверх.
— Хорошо, иди, — она отпустила меня великодушным жестом, я собрала с пола столько чашек, сколько смогла унести за раз, и пошла относить на кухню. Утром я её всю вымыла, но мама с тех пор уже что-то готовила, так что посуды поднакопилось, но я не стала её мыть — посуда лежит и я полежу. С книжечкой. Под пледиком. На чердаке моём обожаемом.
Заварив термос чая и сменив выходной сарафан на пижамный комбинезон-кигуруми в виде панды, я окончательно одомашнилась и полезла на чердак через люк в потолке моей комнаты, я сама его выпилила, очень удобно.
На самом деле, самым удобным в нём было то, что мама на него один раз посмотрела, два раза попыталась пролезть, сказала много нехороших слов и больше к нему не подходила. Конечно, на чердак можно было попасть ещё целыми двумя путями, но один из них предполагал взбирание по шаткой полуистлевшей деревянной лестнице, а второй требовал дойти до гаража, взять большую стремянку, принести её к дому, правильно установить и подняться на крышу, к большому окну, которое я совершенно случайно запенила так, что оно не открывалось снаружи.
Вообще, конечно, мне скрывать от мамы было нечего, иногда я сама её туда приглашала, когда заканчивала очередной апгрейд своей вечной стройки, но пару раз она меня неприятно удивляла, забираясь туда в моё отсутствие, за что потом извинялась и каялась. Обычно это происходило после того, как на родительском собрании ей рассказывали очередную дичь про наркотики, алкоголь, компьютерные игры и прочие ужасы современности, приводящие к ранней смертности подростков. Мама у меня была впечатлительная и легко внушаемая, так что сразу находила в моём поведении парочку симптомов и вся в ужасе бежала копаться в моих ящиках с инструментами и коробках с лакокрасочными. Естественно, ничего криминального не находила, зато я находила следы её поисков, требовала объяснений, чуть-чуть ругалась, потом успокаивала её, клятвенно заверяя, что ничего опаснее дисковой пилы ни разу в жизни в руках не держала. Про дисковые пилы в школах не рассказывали, так что их мама не боялась, мы мирились и обещали друг другу не ходить больше на эти дурацкие собрания и не верить во всякую чепуху. Но стремянку я перепрятала.
В данный момент рецидивов у мамы не было уже несколько лет, но мне всё равно было приятно знать, что чердак — моё личное царство, где я могу творить что захочу, а мама может только в очередной раз патетично вопрошать грохочущий музыкой и топотом потолок: «Что творится под этой крышей?!» и не получать ответа. Чаще всего мы с девчонками там устраивали показы мод, экспериментировали с косметикой и красили волосы, там была специальная «грязная зона» для этих грязных дел. На чердак забирались приличные девочки, а спускались зелёные кикиморы, розовые поняши и черноглазые вороны-мстители, мама никогда не знала, кто спустится в этот раз, поэтому каждый раз выходила посмотреть. Мы её не разочаровывали.
«Альбинка коза.»
Я сидела наверху возле люка и смотрела в чердачное окно на её дом через дорогу — там горел свет, но меня там не ждали.
«Све-то-зар, бе-бе-бе.»
Это Альбинка чаще всего была инициатором наших преображений, у неё случались приступы «хочу красные волосы срочно», мы с Сашей красились за компанию, в какие-нибудь более человеческие цвета, а чаще просто пару локонов, остатками от Альбинкиной краски. Альбина была натуральной платиновой блондинкой, так что любая краска на её волосах горела и сияла, на моих тускло-рыжих всегда получался не тот цвет, который был нарисован на банке, а на Сашины густые каштановые вообще никакая краска практически не бралась, так что мы из одной банки получали совершенно разные цвета, каждый раз не зная, что получим, и ждали результатов эксперимента как чего-то нового и неизведанного. Было весело, когда-то, до появления Светозара.
Я забралась в свой любимый домик-в-домике, стоящий в центре чердака и похожий на чум, в котором чукча ждёт рассвета, но только снаружи. Изнутри я задрапировала его старыми бежевыми шторами с золотой искрой, которые остались от бабушки, раньше они в спальне висели, но мама сняла, потому что не любила бархат — он ей казался слишком тяжёлым и помпезным. Я его радостно забрала себе, мне эта тяжёлость была бальзамом на душу, я обожала маленькие пространства, мне было в них очень уютно. На пол своего чума я постелила старый бессмертный матрас, подрезанный и подшитый в форме гнезда, сверху набросала таких же бессмертных наследственных одеял и подушек, а вместо стен по кругу построила разновысокие книжные полки, на которые поселила книги, естественно, и несколько ламп. Пространства там получилось ровно столько, чтобы сидеть втроём и играть в карты, ну или компактно лежать вдвоём, или вольготно раскинуться в блаженном одиночестве, что я и планировала сделать.
И только раскинувшись максимально вольготно, я вспомнила, что книгу дочитала вчера. Закладка лежала на эпилоге, я перечитала его и убрала книгу на полку слева — там стояли кандидаты на шкаф, кандидатов на диван я ставила справа, поближе к чашкам, чтобы не забыть забрать и унести. Книга была достаточно хорошей, чтобы после неё ещё несколько дней не хотелось начинать новую, я всё ещё жила в ней, поэтому пока не приняла внутренне тот печальный факт, что она закончилась. Очередная волшебница с фамильяром на фоне кабинета зельеварения обрела свою любовь и ушла жить долго, счастливо и достаточно скучно, чтобы автор не смог наскрести событий на ещё одну книгу. Я за неё была чуть-чуть рада, конечно. Но только чуть-чуть.
«Альбинка, интересно, тоже всё, на полку? Блин, ну какая же она коза...»
Я достала телефон и набрала Сашу, долго слушала гудки, потом она наконец-то взяла трубку и я спросила:
— Ты в ванной, что ли?
— Нет, я за столом, мне надо было сосредоточиться просто. Что хотела?
— Да ничего. Альбинка коза просто и бесит меня. У неё свет горит в комнате! Хоть бы слово написала. Как нашла своего Светозара, так всё.
Саша медленно глубоко вдохнула, как делала всегда, когда мысленно взвешивала варианты «потратить час на объяснение очевидных вещей» и «махнуть рукой и сменить тему», а потом выдохнула и сказала:
— Маш, ты серьёзно не понимаешь?
— Чего?
— Ты правда веришь, что наша Альбина, вся такая «эй, козёл, зацени мой пирсинг», вдруг, внезапно, без малейших причин и предпосылок... просто, блин, на улице! ...встретила голубоглазого ангела из Оксфорда. Который влюбился в неё с первого взгляда и стал проезжать каждый день полтора часа на маршрутке из Питера туда и полтора часа обратно, чтобы увидеть нашу королеву танцпола. Серьёзно, Маш, тебя ничего не смущает?
— А что? — я чувствовала, что что-то не так, но когда мне подруга рассказывала секрет, я просто верила, даже если она где-то чуть-чуть фантазирует и идеализирует, я закрывала на это глаза, мне казалось, это некрасиво, подвергать такие слова сомнениям.
— Ты в это веришь?
— Ну... Если он недостаточно светозарный или вообще не из Оксфорда, я смогу ему это простить, наверное. А что?
— Маша, ну ёлки же палки... Светозара не существует, она его придумала. Она просто нашла себе другую компанию, постарше, я их видела, там все выглядят как королевы танцпола, так что я её понимаю. Ты её знаешь, она рано повзрослела, и с нами, детками, ей уже не интересно.
— А Светозар?
— Да нет никакого Светозара! Ты вообще хоть одного Светозара в своей жизни видела?
— Нет.
— И я нет.
— А может, он где-то всё-таки есть? Хоть один.
— Ага, в мечтах у Альбинки. Хочешь, и ты себе сочини, будете вдвоём друг другу рассказывать, какие у вас обалденные парни, прямиком из Нарнии, назови Лучезар, пусть стреляет из ушей лазерами.
— Ну Саша...
— Что? У Марины тоже парень вымышленный, я её подловила разок, когда она пошла «на свидание», а сама к бабушке уехала. А на следующий день разливалась соловушкой, как они с парнем в Питере гуляли. Я ей сказала по секрету, что моя бабушка с её бабушкой соседки, так что я очень хорошо осведомлена, она призналась и попросила её не палить.
— Зачем она это придумала?
— Чтобы было, о чём с Ленкой разговаривать. А то у Ленки парень появился, а у Марины нет, одна рассказывает, а вторая сидит завидует, обидненько. Вот она и выкрутилась.
Я вздохнула и промолчала — и хотелось бы поосуждать, но я понимала, что сама бы воспользовалась таким хитрым ходом, если бы додумалась. Этот глупый способ сохранить дружбу совершенно ничем не хуже множества других глупых способов сохранить дружбу.
Альбинкино окно светилось очень призывно, и было ещё не так уж поздно.
— Ладно, Саш, спасибо, что раскрыла мне глаза. Спокойной ночи.
— Давай, спокойной.
— Завтра жду после одиннадцати.
— Окей. Давай.
Она положила трубку, а я открыла мессенджер и написала Альбине: «Жду в гости, есть обалденные новости».
Я не собиралась спать, у меня появился план.
***
ГЛАВА 3. Сотворение Лучезара
К созданию Лучезара я подошла ответственно, как будто это был серьёзный проект. Чтобы не путаться в показаниях, сразу стала всё записывать, как раз блокнот красивый появился. Открыла его где-то в середине и стала писать, для начала, поток мыслей, воображая себя Великим Творцом: «До начала истории ничего не было, но потом Великая Санья отделила свет от тьмы и возникла Мысль. Мысль была названа Лучезарной, и да породила она вымышленного чувака. И посмотрел Создатель на чувака, и решил он, что это хорошо. Чувак был на два года старше меня, потому что это самая правильная разница в возрасте, и был он прекрасен душой и телом. Звали его...», тут я задумалась. С одной стороны, простой человеческий Вася был бы максимально логичен, но с другой стороны — в нашей крохотной деревне все про всех всё знают, здесь много приезжих, но они все тусуются в ограниченном количестве мест, ходят по одним и тем же дорогам, соврать и не попасться в таких условиях очень сложно.
Выпив две крышки чая и сменив несколько поз для медитации, я решила, что познакомились мы с Лучезаром в онлайн-игре, а лично встретились в Питере — я всё равно туда раз в неделю катаюсь, никто не проверит, что я там делаю. И называть я его буду не по имени, а по игровому нику — прекрасно, защитим личную информацию вымышленного парня. Окинув взглядом корешки книг на полках вокруг, я приняла решение, зачеркнула последние слова и написала заново: «И назвала я его Честер, по нику в онлайн-игре, в которой мы познакомились».
Игру я знала всего одну, и играли мы там иногда вместе с Альбинкой, поэтому я её сразу же открыла и создала новый аккаунт, для убедительности, и назвала персонажа Честером. Добавила его к себе в друзья, аккуратно записала в блокнот его логин и пароль, чтобы не забыть, и продолжила фантазировать.
Через пять минут я придумала Честеру внешность, указав довольно конкретно, где у него родинка на шее, сколько гвоздей в каждом ухе, и как ему идёт стрижка, точно такая же, как у рок-звезды из конкретного клипа. Мне так понравилось его создавать, что в конце я его нарисовала, в стиле аниме, он получился милым, но ехидным. И как раз в процессе рисования мне позвонила Альбинка.
Я на радостях ей так вдохновенно наврала про своего нового парня, что сама от себя пришла в восторг, и тут же сидела записывала ключевые пункты своей вымышленной истории — как мы познакомились в процессе разработки стратегии нападения на главного босса уровня, как он узнал про мою рыжесть и стал называть меня белкой, как предложил встретиться в Питере на прошлой неделе, и как я поеду скоро туда же встречаться с ним во второй раз. Альбинка пищала от восторга точно так же, как в наши лучшие времена, и рассказывала про своего Светозара такие фантастические вещи, что мне стало дико обидно от того, что я сама не догадалась, что Светозар вымышленный — поверить в эти сказки могла только очень наивная дура, которой я, судя по всему, являюсь по жизни. Но меня успокаивало то, что Альбинка мне тоже, судя по всему, полностью поверила, это наполняло мою душу ощущением триумфа.
Мы проболтали почти три часа, потом я пообещала ей завтра обязательно позвонить, чтобы рассказать всё то, что сегодня не успела, и уснула в своём гнезде на чердаке. Честер получился настолько убедительный, что даже приснился.
Утром я какое-то время валялась в гнезде среди книг, перечитывая моментами то одну, то другую, потом время подползло к одиннадцати и снизу запахло плюшками, пришлось вставать. Как раз Санька пришла, мы вместе позавтракали, потом я пригласила её к себе наверх и похвасталась успехами, надеясь на восторг и поддержку, но Саша восторга особого не проявила, а наоборот сказала, что я занимаюсь ерундой. Было у меня подозрение, что она просто не хотела возвращения Альбины в мою жизнь — они друг друга очень тайно недолюбливали, хотя ни за что бы этого не признали. Но я видела.
Мы прекрасно провели день, шатаясь по лесам и буеракам, сочинили ещё несколько анкет для белиссимо-мужиков, потом долго друг друга провожали, в итоге отправившись домой пораньше — мне завтра нужно было рано вставать, ехать в Питер на курсы.
Перед сном я всё равно позвонила Альбине и протрещала с ней три часа, а когда ставила будильник на завтра, увидела, что спать осталось два часа сорок минут. Но я ни о чём не жалела — мы не разговаривали уже несколько недель, так что информации поднакопилось.
Честер мне сегодня не снился, по моим снам носилась Альбина и громко смеялась, требуя покрасить её во все цвета радуги, я соглашалась, а потом красила её, себя и кошку, было очень весело.
***
ГЛАВА 4. Сонные совпадения
Утром я проснулась не до конца и не совсем вся. Мысль протрындеть с подружкой до рассвета уже не казалась мудрой, но было поздно. Вяло пожевав плюшку и не допив кофе, я покидала в рюкзак гору каких-то учебников и просто валяющихся тут и там вещей, бросила посуду в раковине, наказав ей лежать изо всех сил за себя и за меня, и побрела на автобус.
На улице было очень ярко и очень жарко, я немного постояла на крыльце и вернулась в дом, чтобы снять кофту и бросить в кресло на веранде, пошла на автобус в летней майке, собирая на свои белые плечи очередную порцию веснушек, но мне было всё равно.
Я настолько не выспалась, что меня с трудом держали ноги, глаза не открывались полностью, шевелить даже пальцами было тяжело, поэтому я изо всех сил пыталась уснуть в автобусе, но мне постоянно кто-то мешал, и это обессиливало ещё больше. В итоге я так и не поспала, потом потратила большую часть сил на то, чтобы дойти от остановки до универа, где проходили мои занятия, и остаток сил растянуть на четыре пары по полтора часа.
Несмотря на то, что я практически не шевелилась, занятия выжали меня окончательно, я дошла до остановки только потому, что со мной шли мои одногруппники и направляли, им было в ту же сторону. А потом мой автобус каким-то образом уехал без меня, и мне пришлось садиться в другой, который шёл по практически такому же маршруту, но дольше и с другими остановками.
У меня даже возмущаться сил не было, и голову держать сил не было, так что я забилась на самое дальнее место, сползла пониже и устроилась поудобнее, точно зная, что мне почти до конечной.
Автобус простоял на остановке ещё почти час, а я, как на зло, взяла с собой что угодно, но не взяла ни единой книжки, а интернета в телефоне у меня не было, пришлось слушать музыку.
Рядом со мной села женщина с ребёнком, ребёнок капризничал и толкал ногами всех вокруг, я убрала свой рюкзак под сидение и предложила маме ребёнка уложить его на свои и мои колени, чтобы он помещался. Она сначала отказалась, потом чуть-чуть помучилась и согласилась, но ребёнок пинаться и нервничать не перестал, так что я половину дороги ехала весело и неординарно. Потом мама с ребёнком вышли на своей остановке, на их место сел плечистый мужчина, рядом с которым было ещё неудобнее, но я сделала вид, что сплю и не вижу его, отвернулась к окну и слушала свою музыку. А потом за окном стали мелькать знакомые пейзажи.
«Посёлок.»
Я не любила его проезжать, потому что мы когда-то там жили, очень давно, когда всё было хорошо. А дорога, как на зло, проходила настолько близко к моему старому дому, что я могла из окна автобуса увидеть бывший мой двор. Мне было больно наблюдать со стороны из года в год, как стеклят балконы соседи, как толстеет бабулька с первого этажа и её собака, как растут деревья и как спортплощадку постепенно распиливают на металл, с каждым годом всё больнее. И однажды я решила, что просто не буду смотреть, и стала отворачиваться, когда проезжала это место.
Пытаясь отвернуться, я толкнула соседа, он что-то сказал, но я не услышала — в наушниках грохотала музыка, а переспрашивать я не стала, вряд ли там что-то приятное. Потом музыка прекратилась и телефон зазвонил Альбинкиным рингтоном, я вытащила наушники и приняла вызов:
— Алло?
— Машуль, как жизнь? Ты когда приедешь?
— Да уже почти приехала, через час точно буду. А что?
— Я хочу, чтобы ты меня покрасила! Я сегодня проснулась и подумала — всё, я хочу, у меня горит. Сегодня сможешь? Я всё уже купила.
— Ой...
— Что?
— Слушай, я так устала, сил нет вообще.
— Ой, да ладно тебе! Соберись! Я тебе шоколадку куплю, две куплю. Так что, в шесть?
— Я в шесть только приеду.
— В семь тогда?
— В семь я как раз закончу ужинать и пойду, наверное, спать.
— Ну Маша! — проныла подружка, — ну ты меня любишь?
— Я тебя очень люблю, но я сегодня поспала два часа, и только что отсидела четыре пары, я сейчас очень хреновый парикмахер. Давай завтра?
— Машка, блин, ты меня подставляешь! Я очень хочу! Я уже всем рассказала, что сегодня на дэнс приду чёрная, уже одежду подобрала под цвет, и макияж! Ну пожалуйста!
— Ты хочешь быть цвета ягуара?
Она рассмеялась:
— Я верю в твою пряморукость, ты всё покрасишь как надо! И вообще, кто тебя так утомил? — она понизила голос и протянула: — Честер твой, а? Признавайся, давай. Или вы не виделись? Как-то рано ты едешь, вообще-то. Честер не приехал? Или... никакого Честера изначально не было?
По всему телу прокатилась неприятная, липко-тяжёлая волна страха — мне даже в голову не приходило, что она может меня заподозрить, я не думала об этом. Очень зря.
«Если всё вскроется, будет очень-очень стыдно. Она может растрындеть всей деревне, что я себе парня придумала, мне этого никогда не забудут, и настоящего парня у меня никогда не будет, все будут считать меня странной. Мой одиннадцатый класс превратится в ежедневный конкурс подколов и издёвок. А второй школы здесь нет.»
Я издала нервный смешок и сказала:
— Ладно, давай я приеду, чуть-чуть приду в себя и позвоню, ладно?
— Окей! — пропела Альбина, — буду ждать, пока!
Она положила трубку, я тоже бессильно уронила руку с телефоном — вожделенное свидание с кроваткой откладывалось как минимум на два часа, а ведь счастье было так возможно! Мама сегодня в ночь, дом пустой, еда готова, никто не спросит, почему я в постели средь бела дня или почему у меня глаза убитые, как будто всю ночь читала с фонариком...
«И никто меня не остановит, когда я буду сыпать третью ложку кофе в свою маленькую чашку. Но это всё равно не поможет. Хоть бы руки не тряслись... Хорошо, что я её буду всего лишь красить, перекрасить потом всегда можно. Блин, ну почему именно сегодня...»
Мне стало так себя жалко, и так стыдно перед самой собой за то, что создание Лучезара мне казалось прекрасной идеей, просто гениальной, способной сделать мою жизнь лучше со всех сторон. Из этой глупой ситуации хотелось просто исчезнуть и не существовать вообще, ещё и мимо проплывали панельные стены бывшей моей пятиэтажки. Я очень сильно не хотела заглядывать в окна к папиной новой семье и замечать, насколько подросла герань его новой жены, поэтому свернулась ещё плотнее, делая вид, что сплю.
С закрытыми глазами мир казался медленным и тихим, мне вдруг стало тепло, я расслабилась, а очнулась от громкого чужого голоса совсем рядом, он сказал: «Водитель, на больнице, пожалуйста!», и меня подбросило страхом, что я проехала свою остановку — больница была после моей, то есть, она сейчас!
— Стойте, подождите! — завопила я, вскочила, пытаясь откопаться из своих мятых волос, сказала соседу: — Извините, пропустите, спасибо! — он убрал ноги, я выбралась в проход и опять завопила, чтобы водитель открыл дверь, он поругался, но открыл.
Я выскочила из автобуса, с диким облегчением убеждаясь, что это точно моя остановка и на часах нормальное количество времени, быстро пошла в сторону своего дома, на ходу застёгивая куртку — похолодало. Страх проспать остановку меня так взбодрил, что я почувствовала себя хорошо и легко, даже начала предвкушать, как придёт Альбинка и мы будем трещать до ночи и есть плюшечки в грязной зоне.
«Ага, только в чистой зоне сидеть не будем, потому что как только Альбина станет чистой, обновлённой и великолепной, она убежит со своими новыми подружками на дискотеку. Как будто я не могу с ней туда пойти. Вообще-то, я уже ходила, ничего страшного не случилось.»
Конечно, я врала. Да, мы ходили с Санькой на дискотеку, все ходили, мы не были исключением. Но звёздами танцпола мы вдвоём не были, а Альбинка была, она отличалась от нас, она от природы была другой, и, как будто этого было мало, она ещё и тюнинг себе такой наворачивала, как будто стремилась подчеркнуть свою инаковость всеми средствами. У неё уже было пять пирсингов и две татуировки, они мне очень нравились, но себя представить с чем-то подобным я не могла, как ни старалась. Когда мы с Сашей одевались модно и рисовали себе стрелки до висков, мы выглядели как маленькие девочки, укравшие мамино, а Альбинка в этом выглядела так, как будто в этом и родилась, а умывание это всё просто временно скрывает.
«Мы разные. Но в том и фишка. Да ведь?»
Мне хотелось верить, что да. Но, судя по тому, что она придумала себе парня, лишь бы от нас отделаться и общаться с теми, кто на неё похож, я опять себе врала.
Сзади раздался кодовый свист с переливом, я улыбнулась и обернулась — меня догонял Андрюха, он жил здесь недалеко. За лето он загорел, на смуглом лице издалека сверкали зубы, я тоже заулыбалась шире — ему всегда было нереально не улыбнуться в ответ, он это излучал, как радиостанция Позитив-FM.
— Машэль, ма бэль! Как жизнь? Сюда пойдём, — он хлопнул меня по плечу, с силой обнял, разворачивая туда, куда мне было не надо, но я пошла, прогуляюсь лишний квартал, хоть поговорю с ним, давно не виделись. Он показал мне свой рукав и сказал: — А я тоже батину куртку таскаю.
Я нахмурилась — вроде бы, я уже эту куртку не раз видела.
— Это куртка твоего отца?
— Не, это моя, но он с похмелюги не видит разницы, и не помнит, где свою пролюбил, так что берёт мою и мне доказывает, что это его, а свою я где-то посеял. Так что, покупали как бы мне, но теперь она как бы его. Но, есть свои плюсы, — он хитро улыбнулся и отвернул полу, показывая мне внутренний карман на груди, из которого торчали мятые края купюр, мелких, но много. Я уважительно показала большой палец, он кивнул на магазин, к которому меня притащил: — За хлебом иду. Пойдём со мной, дам откусить.
— Пойдём, — я решительно кивнула — есть хотелось дико, а хлебом пахло уже здесь. Мы зашли в магазин, он стал смешить продавщицу, а я смотрела на его куртку и вспоминала, как он меня приобнял, окутав запахом сигарет и алкоголя, но запах этот был не его, а его куртки, похоже. Точнее, куртки его отца.
«А сам он, вероятно, действительно не курит. Я ни разу не видела его с сигаретой. Это вещи пахнут, которые общие.»
Он купил хлеб, протянул мне, я отломала без ложной скромности и сразу набила полный рот, он тоже отломал себе, мы пошли обратно, потом я дожевала и спросила:
— Андрюх, а какой у тебя рост?
— На прошлом медосмотре был сто восемьдесят семь. А что?
— А размер ноги?
— Сорок три, или сорок четыре уже, я не знаю. Эти говнодавы сорок пять, они тоже общие, — он задрал штанину и показал, как ботинок болтается на ноге, я кивнула:
— Понятно.
— А тебе зачем?
— Просто интересно, — изобразила невинное любопытство я, он усмехнулся:
— Анкеты?
— Ага.
Он понимающе покивал, протянул мне ещё хлеба и спросил:
— Как там твои девчонки? Не видно их в последнее время. Ну, Альбу видно, она как нарисуется, хрен сотрёшь. А Ливанова пропала что-то. В лагерь уехала?
— Не, она тут. Мы просто дома сидим в основном, или к озеру ходим.
— М. А на дэнс?
— А надо? — неуверенно вздохнула я, глядя на него и пытаясь угадать, понимает ли он мои сомнения. Он фыркнул:
— Конечно, надо! Тряси попцом — будь молодцом! Там все наши собираются, приходите, хоть увидимся, вспомните мою рожу, а то придёте осенью не признаете. Хватай свою Ливанову за все места и притаскивай, а то она вообще от земли оторвётся и в астрал улетит, у кого мы будем тогда списывать? Давай, думай о будущем.
— Хорошо, я скажу ей, — я хихикала и делала вид, что не замечаю его густой румянец и особое ударение в Санькиной фамилии — он её никогда по имени не называл, только «Ливанова», иногда «госпожа Ливанова», когда стеснялся. Сейчас он стеснялся очень сильно. Я молчала и наслаждалась сочетанием его малиновых щёк и голубых глаз, а он очаровательно улыбнулся и толкнул меня локтем:
— Завтра?
Я кивнула с максимально сочувствующим видом:
— Я постараюсь её уговорить, хорошо.
Он заулыбался шире, протянул мне хлеб:
— Ещё будешь?
— Давай. А у меня плюшки есть, хочешь? Мама делает. Хочешь, сходим?
— Я отказываться не буду, не надейся.
— Пойдём, — теперь уже я его силой развернула в ту сторону, куда ему было не надо, и мы пошли ко мне.
Открывая дверь, я на всякий случай громко позвала маму, хотя знала, что её нет, но всё равно — в нашей семье никто не любил сюрпризы. Махнула Андрюхе, чтобы заходил, сняла куртку, бросила в кресло на веранде, потом на миг замерла, ощущая странное дежавю, как будто упускаю что-то важное. Подумала, что забыла телефон в автобусе, страшно испугалась, но тут же выдохнула — телефон был в руке, я по нему время смотрела.
«Ладно, потом подумаю.»
Сунула телефон в карман и пошла мыть руки.
Мы с Андрюхой съели гору плюшек, выпили по две чашки чая и обсудили наши каникулы, дискотеки и одноклассников, а потом вломилась Альбина и выгнала его, а меня потащила в грязную зону, где нарассказывала про парней такого, что я быстро взбодрилась и даже покрасилась вместе с ней, в чёрный, выглядело очень странно, но мы обе были так довольны, что я ни о чём не жалела.
Когда она ушла, моя бодрость ушла вместе с ней, я даже раздеться поленилась, а сразу закопалась в своё гнездо, одним глазом уже видя сны. Хотела перед сном перечитать свою историю сотворения Честера, но почему-то никак не могла вспомнить, куда задевала блокнот, и пришлось уснуть без сказки, теша себя воспоминаниями и мечтами о завтрашней дискотеке, где мы с Санюшкой и Альбиной устроим эпичное воссоединение, круче, чем у Бейонсе и кто там ещё с ней был. А потом я шепну Ливановой на ушко, что Андрюха всё-таки не курит, назову ей точную цифру его роста и посмотрю на её лицо. Мне было очень интересно, как же она будет выкручиваться теперь.
***
ГЛАВА 5. О том, что смыло рекой жизни
Разбудила меня мама, которая пришла со смены и громко себя объявила, потому что знала, что в этом доме не любят сюрпризы. Я сползла к ней поздороваться, честно призналась, что не выспалась, и что мы с Андрюхой съели все плюшки, кроме тех двух, которые я для неё припрятала. Мама сказала, что Андрюха забыл у нас куртку, и что я очень хороший человек, которому сегодня совершенно никуда не надо, так что могу пойти и поспать столько, сколько в меня влезет. Это было прекрасно со всех сторон, и именно так я и сделала, проснувшись во второй раз уже после обеда, свежей, бодрой и полной готовности всё-таки вытащить Саньку на дэнс.
По телефону она не ответила, я решила не настаивать и написала в мессенджер — моя Сашенька практически никогда не была доступна вот прям щас, я давно к этому привыкла и приняла как данность, но сегодня почему-то задумалась.
«А я почему так не могу?»
Когда мобильные телефоны появились у всех, наши одноклассники с ними не расставались ни на минуту, и только Санька могла свой забыть дома, забыть зарядить, а то и забыть захотеть ответить. Она меня однажды этим дико впечатлила, когда мы гуляли вдоль озера, у неё зазвонил телефон, она посмотрела на неопределившийся номер, сбросила вызов и выключила звук, в ответ на мои выпадающие от шока глаза сказав, что если это что-то важное, то позвонят ещё раз попозже или напишут sms, а говорить прямо сейчас с неизвестно кем у неё желания нет. Я в голове это не могла уложить, и не могла представить, как я буду отвечать в такой ситуации, если меня спросят, почему я не брала трубку. «Не захотела»? «Не было настроения разговаривать»? «Была очень занята размышлениями»?
«Если Санька так скажет, никто даже не удивится. А мне можно позвонить в любой момент дня и ночи, потребовать услугу, ещё и обидеться заранее, на всякий случай, обвинив в том, что я подставляю, отказываясь от того, о чём минуту назад вообще не знала даже. Надо будет когда-нибудь хоть раз отказать, для профилактики. Когда-нибудь.»
И тут я опять себе врала — я не отказываю Альбинке никогда, не потому, что я такая тряпка, а потому, что она особенная, а я обычная, и она мне замену легко найдёт, уже нашла, а я её не заменю никем. Прогибается тот, кому больше надо. И почему-то это всегда я.
Санька без меня тоже легко проживёт, она вообще без всех проживёт, она потрясающе самодостаточная. Одна я хожу как потерянная, всем в глаза заглядываю, ищу, кто же меня заметит, кто подзовёт, кто заберёт домой к себе, как щенка бродячего.
«Честер. Меня спасёт вымышленный чувак, превосходно. Как там мама говорила? „Зачем мне какой-то Вася, когда у меня есть Джеронимо“. У неё Джеронимо, у меня Честер. Интересно, она будет смеяться?»
Вопрос оказался сложный, я долго над ним размышляла, успела вымыть посуду и отодрать от стола следы того, что мама на нём готовила, пахло вкусно. Сейчас оно стояло в холодильнике, скорее всего, но я пока не хотела есть, я хотела перечитать свою историю про Честера, освежить в памяти и добавить пару деталей, как раз под чаёк вместо книги.
«Осталось только найти, куда я его засунула.»
Сделав себе бутерброд и накрыв идеальный завтрак на себя любимую и единственную, я полезла на чердак за блокнотом, но не нашла его. Полностью перестелила гнездо, перетряхнула все подушки и одеяла, прошерстила все полки — ноль эффекта. Спустилась в комнату, проверила письменный стол и второй стол для чертежей, перетряхнула постель, нашла под подушкой блокнот, но другой, того не нашла. Это уже становилось вообще не весело.
— Ма?
— Аюшки?
— Ты не видела мой блокнот новый, фиолетовый со звёздами?
— Не видела. На веранде посмотри, ты вечно на кресло всё кидаешь и потом найти не можешь.
Я была в корне не согласна, но всё равно пошла смотреть — мало ли. На кресле действительно лежала Андрюхина куртка, под ней валялась моя кофта, под ней ещё одна моя кофта, под ней мамина кофта, под ней книга, которую я купила сто лет назад и потеряла. Судя по возрасту этого геологического слоя, копать дальше было бесперспективно, так что я просто взяла эту книгу и пошла завтракать, делая вид, что так всё и было задумано. Но внутри было нехорошо.
Что-то как будто нагнеталось вокруг, я не могла понять, но чуяла спинным мозгом, что происходит что-то, чего я не замечаю, хотя это очень важно. Иногда я ловила себя на том, что нахожу вещи не там, где оставляла их, а какие-то другие не нахожу, хотя точно помню, что оставляла именно здесь.
«И блокнот пропал. Куда он делся?»
Подозревать, что его украли, было дико глупо, но я почему-то подозревала, бродила по дому как призрак, вглядываясь в углы и щели и накручивая себя всё сильнее. В какой-то момент решила, что блокнот украла Альбинка, чтобы посмеяться над моими фантазиями и странностями, может быть, даже в чьей-нибудь яркой компании. Представлять эти картины было до тошноты жутко, я бросила все дела и лихорадочно искала блокнот, переворачивая все места по третьему кругу, безрезультатно.
Зазвонил телефон, я схватила его и увидела Санькину фотку, ответила:
— Алло?
— Привет. Звонила?
— Да. Пойдём на дэнс сегодня? Андрюха звал. Сказал, забудем скоро, как он выглядит.
Санька молчала, я тоже молчала, прокручивая в памяти свои слова и понимая, что у меня такой голос, как будто я плачу. Саша тоже это заметила, судя по тому, что она молчала очень долго, как будто давая мне время объясниться, но я не могла. Она прочистила горло и сказала:
— Маша?
— Что?
— Говори.
Я медленно глубоко вдохнула и схватилась за голову, шепча как признание в ужасном преступлении:
— Твой блокнот пропал.
— Ты там написала что-то?
— Да.
— Всё правильно написала, как я говорила?
Я с силой потёрла лицо, тихо скуля в ладони и понимая, что зря я не слушала великую мудрую Санью, и зря считала её фэншуёвые списки весёлой придурью, и зря написала в волшебном блокноте свою вымышленную ерунду, очень-очень зря. И окончательно зря я об этом не промолчала.
«Ещё и нашла, кому растрындеть... Я заплачу за это, стопудово заплачу, очень скоро.»
— Что ты написала, Маш?
— Написала, — шмыгнула носом я, — кое-что. Не по правилам, а... потоком сознания, с юмором. Про Честера. И Альбинке это рассказала.
Саша на том конце медленно глубоко вдохнула, закатывая глаза и потирая лоб, я могла это по звуку понять, она делала так каждый раз, когда я творила очередную какую-нибудь ерунду, которую ей потом разгребать со мной за компанию. Я собралась с силами и призналась в самом страшном:
— Я думаю, его Альбинка взяла. Она приходила... А я ей сказала, что спать хочу и не смогу её покрасить нормально, типа я устала очень. А потом она пришла, а я с Андрюхой тут чай пью и ржу бодряком — она обиделась, наверное.
— У тебя был Андрюха?
— Да, мы случайно встретились, когда я с автобуса шла мимо магазина.
— Ты же на другую остановку обычно приезжаешь?
— Да, я не смогла сесть на свой автобус, поехала на другом.
— Почему не смогла?
— Не знаю, так получилось. Он без меня уехал. Я ещё и ждала целый час, так устала...
— Почему ждала?
— Да не знаю я! Стоит автобус и стоит, я что, разбираться пойду, почему не едем?
— Блин, Маша... Глаза открой!
— Ну что?
— Это и есть процесс. Так работает список, я же тебе рассказывала. Сначала ты формируешь запрос, записываешь его, озвучиваешь. А потом ты его отпускаешь. И он начинает выполняться. Но это же не магия, оно не прилетит на Гарри Поттере, оно должно естественным образом само сложиться. А для того, чтобы в твою жизнь пришло что-то, чего в ней раньше не было, тебе нужно выйти из привычного круга, поехать другим маршрутом, что-то забыть, что-то потерять, попасть в такую ситуацию, к которой ты не готова. И ты будешь делать какие-то вещи, которые раньше не делала, обращаться за помощью к людям, к которым раньше не обращалась, и оно будет одно за другое цепляться, в итоге приводя тебя туда, куда тебе надо. Понимаешь меня?
Я слушала внимательно, не дыша и преисполняясь. Осторожно спросила:
— Ты думаешь, это не Альбина?
Саша опять вздохнула и схватилась за голову:
— Она или не она — это не важно. Ты вообще это зря сделала, я тебе говорила, но это уже произошло, так что жалеть поздно. Ты уже это написала, и уже озвучила, и даже уже отпустила — всё, процесс пошёл, блокнот унесло потоком, забудь о нём. Теперь для тебя главное — смотреть по сторонам внимательно и не пропустить знаки.
— Знаки?
— Да.
— Какие?
— Любые. Глаза просто держи открытыми, и уши тоже. Сейчас что-то начнёт происходить, не упусти это и всё.
— Ладно.
Я вроде бы ещё тряслась, но в глубине души она меня здорово успокоила. В этом не было ни капли логики, я боялась абсолютно реальной кражи блокнота, шантажа и раскрытия своих глупых секретов, но пришла великая Санья и убедила меня, что блокнот просто смыло рекой жизни — и мне полегчало, как будто так действительно было максимально правильно.
— Санюшка...
— Чего?
— Пошли на дэнс, а?
— Хорошо, пойдём.
— Так просто? — я даже рассмеялась от нервного облегчения, она тоже улыбнулась:
— Если поток несёт тебя на дискотеку, то я пойду с тобой, у меня нет выбора. Это же я тебя втянула, должна нести ответственность.
— И я знаю, как ты сейчас расплатишься!
— Я расплачусь? — шутливо ахнула она, я изобразила злодейский тон:
— Конечно! Ты мне задолжала кило нервов, плати. Бери блокнот, пиши. Пишешь?
— Давай, говори. Я послушаю и подумаю, писать это или нет, — она хихикала, я изобразила пафосный голос и стала диктовать:
— Значит, так! Рост — сто восемьдесят семь с плюсом!
— Ого, какая точность.
— Надо так.
— Ладно. Дальше?
— Дальше! Вес — нормальный.
— Так и писать?
— Именно так. Дальше. Глаза — голубые.
— Мне уже нравится. Продолжай.
— Волосы — светлые, короткие. Возраст — семнадцать.
— Почему? — возмутилась Саша, я вздохнула:
— Потому что! Дальше. Размер ноги — сорок три с плюсом. Дальше, вредные привычки — нет вредных привычек!
— Превосходно. Ещё что-нибудь?
— Характер.
— Итак, характер?
Я замолчала, опасаясь, что случайно спалюсь и она всё поймёт.
— Маша, ты тут?
— Да, я здесь. Не знаю просто, как сказать.
— Ну что ты, в самом деле! Книги читаешь, словарный запас должен быть ого-го!
— Иго-го мой словарный запас, я читаю фэнтези, там все словарно бедные. И мужиков там таких нет, как мне надо, там сплошные властные ректоры, они рычат.
— А можно не надо? — с опаской прошептала Санька, я начала смеяться, она тоже, я разрешила:
— Можно. Напиши сама, как тебе нравится. Прочитаешь потом на дэнсе.
— Ладно. Во сколько встречаемся? И что ты планируешь надеть? У тебя будем собираться?
— Да, давай у меня. Бери вещи и приходи, я тебя накрашу. Кстати, не пугайся, я чёрная со вчерашнего вечера.
— В смысле? Ты покрасилась?! В чёрный цвет?!
— Да.
— О боже... И как?
— Ну... непривычно.
— Ещё бы, я представляю!
Мы замолчали, потом начали хихикать, потом она сказала, что придёт прямо сейчас, потому что больше ждать не может ни минуты, ей горит меня увидеть в новом образе. Я сказала, что жду хоть сейчас, и поставила чай.
***
ГЛАВА 6. Призрак с другого берега реки жизни
Через два часа мы уже были готовы идти на дискотеку, хотя дискотека ещё даже не началась. Санька уложила мне волосы, я сделала ей макияж, мы перемерили весь шкаф и надели то же, что обычно. В итоге решили, что до дискотеки не досидим и пошли просто гулять.
Перед выходом я схватила со спинки кресла свою кофту, заранее морщась — когда разгребала вещи, я бросила на спинку куртку Андрюхи, и моя кофта на ней пролежала всё это время, так что стопудово пропиталась запахом. Но, надев её, я запаха не почувствовала.
«Повезло.»
На улице было вполне сносно, так что мы навернули пару кругов по нашему обычному маршруту, включающему облагороженную часть леса вдоль набережной и местный бродвей с магазинами, ресторанами и салонами красоты, подойдя к дискотеке как раз тогда, когда замёрзли.
Внутри уже было полно народу, но почти никто не танцевал, у гардероба стояла очередь, мы стали в хвост и здоровались с проходящими мимо знакомыми, которых здесь было полно, и всех страшно удивляло, что мы пришли. Это бесило, но я старалась этого не показывать.
В кармане зазвонил телефон, я достала его и показала экран Саше — Альбина. Она пожала плечами и отвернулась, как будто я могу делать с этим что захочу, её это не колышет. Я знала, что колышет, но ответила.
— Алло?
— Машуль, а ты где? — её голос звучал так игриво и загадочно, и с таким восторженным предвкушением, что я заподозрила её в очередном «я проснулась и поняла, что хочу радужные перья вместо бровей, я уже всё купила, сможешь мне сделать сию секунду?», но вместо этого она понизила голос и пропищала шёпотом: — Надеюсь, ты не вышла за хлебом в растянутых штанах? Если да, беги домой огородами, тебя твой Честер ищет.
У меня стали медленно подгибаться ноги, как будто на голову падали холодным потоком все мои ужасающие предположения на тему украденного блокнота и той власти, которую Альбинка надо мной получит в обмен на молчание, падали и ложились на сердце грузом страха и тревоги. Саша поймала мой взгляд, двинула бровями, как будто говоря «я предупреждала»
