Звезда над бушпритом. Александр Панин

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ЧАСТЬ первая - Ирландия
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ЧАСТЬ вторая - Северная Атлантика
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ЧАСТЬ третья – Это наш остров
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Продолжение приключений бывшего инженера в море и на суше

***

…И кажется, тот путь под парусами

   В. Крапивин

ЧАСТЬ первая - Ирландия

ГЛАВА 1

Белое море встретило «Скиталец» нейтрально. Оно словно бы не заметило выбежавшую на его простор шхуну. Ну уходит кораблик от преследования, палят по нему почем зря, мало ли что там. Отбежит, потом вернется. Но «Скиталец» возвращаться и не подумал. Мало того, пользуясь ветром, он нацепил на себя всю полагающуюся ему по штату парусину, и теперь по морю неслось целое облако парусов, под которым почти не виден был узкий черный корпус. Панин знал, что на полных курсах шхуна должна проигрывать кораблю с прямым вооружением, но сейчас в море не было достойного соперника. В море вообще не было никакого соперника. Не считать же таковым тот карбас, который на пределе видимости только-только выполз из устья. Это ребята скорее всего от безысходности. Проводят немного, потом отчитаются перед начальством. Мол, изгнали гадов из вверенных вам территориальных вод. И даже стреляли, но не попали. Да на их месте никто бы не попал.

   Панин немного увалился, чтобы привести курс к бакштагу, на котором шхуна чувствовала себя более устойчивой, и огляделся. Эйфория, охватившая экипаж и пассажиров, еще не прошла. В разбившемся на две группы народе спорадически вспыхивали хохот и крики. Основной экипаж вел себя поспокойнее – наверно потому, что там были одни мужики, а вот купеческая часть, состоящая из женщин, детей и Осипа, все еще радовалась избавлению. Они наверно просто не представляли, что их ждет впереди. Да, собственно, никто на борту не представлял. Кроме Панина. И тот чисто теоретически, потому что ни разу не заходил дальше Финского залива. А сейчас предстояло пройти кучу морей и один океан, не имея за душой ничего, кроме желания. Ни инструментов, ни карт. Нет, карту Панин помнил. В общем. А вот сетку параллелей и меридианов – нет. То, что Питер лежит или будет лежать на шестидесятой параллели – помнил, что Гринвич на нулевом меридиане – помнил. Все остальное – нет. GPS и АИС сыграли с ним злую шутку. И если широту он еще смог бы определить, имея только примитивный угломер, по Полярной звезде, которую на раз находил на ночном небе, то долготу без хронометра и привязки к известному меридиану определить было нереально. И, что самое занятное, дорогу спросить не у кого. И не только потому, что никто навстречу не попадается, а потому, что никто не знает. Вобщем, ежели прикинуть, то проблем было выше крыши, но вот эта представлялась самой главной. Все остальные как бы решаемы, если как следует напрячься и приложить некоторую сумму денег. Ну а если решаемы, значит надо решать. И первым делом надо как-то организовать народ. А то на шхуне наличествовали не экипаж и пассажиры, а толпа.

   Панин поцеловал Алёнку в ушко, отчего она забавно сморщилась и шепнул:

   - Спрячься пока, а то у нас сейчас разборки будут.

   Алёнка не стала спрашивать, что такое «разборки», а погладила Панина по щеке и тихо удалилась. А Панин крикнул от штурвала:

   - Ефремыч, подойди сюда! И ты, Федя, тоже!

   Клим и Бердыш, балансируя на непривычно кренящейся палубе и хватаясь за снасти, добрались до юта.

   - Ефремыч, - Панин не стал тянуть резину и далеко отбросил ложную скромность. – Ставлю тебя в известность, что я только что узурпировал власть, – он улыбнулся, но скупо. – Поясню - в море должен быть один начальник, причем тот, кто больше знает и умеет. Смею предположить, что это я. Если кто докажет, что это не так – тому я сразу же уступлю капитанство. Нет таких? Поэтому, мужики, вопрос стоит довольно жестко - если хотим куда-нибудь добраться, надо, чтобы в команде не было разногласий. У нас теперь не разбойничья вольница, а экипаж. И мои команды должны быть обязательны к исполнению. И никаких рассуждений. На берегу хоть на ушах стойте, а в море я второй после Бога.

   - Прямо уж второй, - набычился Бердыш.

   - Хочешь оспорить? – поинтересовался Панин. – Станешь капитаном? Доведешь корабль до места?

   - Да нет. Я же совсем другое имел в виду, - пошел на попятную Бердыш.

   - Это была гипербола, - пояснил Панин. – Сиречь преувеличение. Чтобы показать вам насколько все серьезно. А ты, Федя, к словам начинаешь цепляться.

   - Прав Владимирыч, - задумчиво сказал Клим. – Если мы по каждому поводу вече будем устраивать – далеко не уедем. Кто из нас море и дорогу лучше знает? Ась?

   Бердыш опустил голову и ковырнул палубу носком обутки.

   - Учись, Федя, у старшего поколения, - назидательно сказал Панин и тут же перешел к делу, однако добавив: - Я думаю, Вася, когда поправится, тоже возражать не будет. А сейчас давайте распределим должности. И вот здесь пока вече уместно. Значит, предлагаю такое штатное расписание: капитан – Панин Александр Владимирович. Помощник капитана – Иванов Федот Савельич, – Бердыш приосанился и открыл было рот, но Панин сказал: «Потом», - и продолжил: – Боцман – Кузнецов Климент Ефремович.

   Клим сначала посмотрел недоуменно, потом кивнул и ничего не сказал.

   - Баталер – Прутовых Осип, к сожалению, отчества не знаю, - теперь на Панина посмотрели уже оба, – начальник абордажной группы и по совместительству матрос – Василий Михалыч, князь… кто-нибудь знает Васину фамилию? Никто. Я так и думал. Далее, матрос – Аким Терентьевич Лисохвостов, матрос – Сидор, матрос – Иван – этих я вообще не знаю, их еще учить и учить. Ну, кок, это понятно, Елена Власовна, младший кок – Арина Юрьевна, юнга – Савелий Юрьевич. Остается толпа баб и детей в количестве десяти штук. Ну, дети - это дети. А вот что делать с шестью женщинами, я понятия не имею. Будем задействовать по мере надобности на общесудовых работах. Теперь разъясню незнакомые слова. Боцман - это хозяин палубы. Он следит за сохранностью корпуса, рангоута и такелажа, ну и парусов, само собой. Имеет право задействовать на нужные работы всех свободных от вахты, кроме капитана и его помощника. Короче, зверь в человеческом обличье.

   - Спасибо, удружил, - иронично отозвался Клим.

   - Да чего уж там. Обращайтесь, ежели что, - ответил Панин. – Теперь баталер. Это хозяин трюмов. Он заведует всеми запасами и отвечает за их своевременное пополнение. Ежели пролетит, рискует сам угодить в котел, может даже по частям. А ты, Федя, чего хотел спросить?

   - Ну должность ты мне назначил. А что я делать буду? Шпагу за тобой носить?

   - Шпагу я тебе не доверю. А делать будешь то же, что и я, кроме прокладки курса. Мы с тобой в очередь будем стоять вахты и вести корабль от острова к острову, а экипаж от победы к победе. Кстати, должность оружейника с тебя никто не снимал. Ну, все понятно?

   - Да вроде все, - сказал Клим.

   - Ну тогда еще одна организационная проблемка. Нам надо разделить нашу команду на вахты. Вахта это такой вид караула на судне, который обеспечивает движение, ну то есть следит за курсом, за ветром, за парусами. Ну а если вахта не справляется, объявляется аврал, и тогда уж работают все.

   - Так паруса вроде ж моя забота? – с ноткой недоумения сказал Клим.

   - Не, - разъяснил Панин. – Твоя забота это, чтобы дырок не было, или ликтрос не отвалился, а вахта следит, чтобы правильно стояли, - и, обращаясь к Бердышу, сказал:

   - Давай так, Федя, тебе Акимку и Сидора, мне – Савку и Ивана. Идет?

   Бердыш подумал и выдал:

   - Слушай, а давай Осиповых девок матросами сделаем.

   Панин вначале посмотрел на него как на умалишенного, но спустя несколько секунд выражение его глаз сменилось на заинтересованное, и он сказал:

   - А что, Федя, может ты и прав. Положение у нас безвыходное. Так что по законам военного времени… Ну-ка, давай их всех сюда. Савка, встань пока за штурвал. Курс норд-норд-вест.

   Бердыш выстроил девок возле грот-мачты и даже немного подравнял. Панин подошел, посмотрел критически. Девки были все здоровые, румяные, светло-русые, с толстенными косами, ростом от метра шестидесяти до метра шестидесяти пяти. Ну и возраст разнился от пятнадцати до двадцати лет.

   - Да-а, - подумал Панин. – Матросы просто-таки как на подбор. – А вслух сказал:

   - Девушки, я здешний капитан. Зовут меня Александр Владимирович. А теперь скажите свои имена. Вот ты первая, - Панин ткнул пальцем в левофланговую.

   Девица зарумянилась еще больше, помялась и, наконец, выдала:

   - Фекла.

   Дальше пошло веселее, Марфа, Алёна (тут Панин подумал, что все-таки не имя красит человека). Правая, самая маленькая пропищала:

   - Маша.

   - Вот и отлично, - сказал Панин. – Тут такое дело, девушки. Идем мы далеко, а вышли без подготовки и команду не успели набрать. Ну, так получилось. А вам во время плавания вроде и заняться особо нечем. Поэтому мы решили сделать вас, только на время похода, матросами. Я в курсе, что вы ничего не знаете и не умеете. Вот посмотрите на этого красавца (Панин приобнял Бердыша за плечи). Еще десять месяцев назад тоже ничего не знал и не умел. А сейчас он старший помощник капитана. Так что и вас научим. Работа несложная. Девицы вы крепкие. Справитесь. Вот с одежкой… - Панин с сомнением посмотрел на длинные сарафаны будущих матросов.

   Бердыш тоже с интересом оглядел девичий коллектив и поддакнул:

   - Негоже в сарафанах.

   - Лён! – крикнул Панин. – Выйди к нам!

   Вместо Алёнки на палубе появилась Аринка и заявила:

   - Занята Алёна. Я вместо нее. Чего хотел, дядь Саш?

   - Не уважают, - посетовал Панин, обращаясь к Климу и Бердышу.

   Те ухмыльнулись и важно покивали.

   - Вот смотрите, девушки, - произнес Панин, показывая на Аринку. – Ариш, повернись. Вот это матросская одежда.

   Аринка было одета так же, как и Алёнка, в штаны до середины голени и парусиновую курточку с длинными рукавами. Рукава и штанины были подвернуты, потому что костюмчик шили на вырост.

   - Шить все умеют? Прекрасно. Получите у Ефремыча парусину и нитки. Спросите, как шить у наших коков. Я думаю, они с вами опытом поделятся. Теперь так, Фекла и Марфа налево и к Феде. Алёна и Мария направо и ко мне. Федя, забирай своих. Кстати, когда Василий поправится, я его тоже себе заберу. Все, разошлись.

   Панин проверил, как Савка держит курс. У того получалось неплохо, хотя ворочать штурвал было трудновато.

   Берег исчез в туманной дымке и вокруг расстилалось только море. Непривычный народ боязливо жался друг к другу. Народа правда на палубе оставалось немного: Осип с двумя своими женщинами и детьми и два его мужика, которые не знали, куда приткнуться. Правда к ним уже подбирался Бердыш. Клим увел разноцветную команду девиц в трюм, и из люка слышался его гулкий баритон. То есть рабочей атмосферы на палубе не существовало. Надо было ее создавать, но сейчас Панин был озабочен другим.

   Вахты-то распределили и все вроде осознали их необходимость, а вот когда меняться? Как определить время смены вахт? На кораблях всегда жизнь подчинена строгому регламенту. Там царит жесточайший орднунг, воплощением которого является хронометр. Кстати, до хронометров успешно использовались песочные часы. А у Панина был только песок в качестве балласта. И никаких мыслей по части использования этого песка. Панин стал перебирать известные ему способы определения времени. В его положении, при полном отсутствии подручных средств, оставались только астрономические методы.

   Грустно вздохнув, он пошел на ют, и Савка к своему багажу знаний добавил умение определять время по солнцу и компасу. Оказалось, что за всеми этими организационными проблемами они пропустили время обеда. И когда же было начинать установление порядка на корабле, как не с обеда.

   - Обе-ед! – закричал Савка звонким дискантом и посмотрел на Панина, ища одобрения.

   - Молоток, - сказал Панин. – Капитаном станешь. Беги на камбуз, поторопи от моего имени.

   Обед, несмотря на то, что шхуна ушла в плавание, можно сказать, экспромтом, был капитален. Алёнка с Аринкой умудрились за те четыре часа, что «Скиталец» провел в море, сварить щи с солониной и кашу с ней же. Клим после обеда подошел к Панину, который стоя у штурвала, еще не отведал этой роскоши и сказал вполголоса:

   - По-моему мы зря Осипа этим, баталером назначили. Алёну надо в баталеры. А Осипа матросом на хрен.

   - Это что ж, и коком и баталером? – усомнился Панин.

   - Ну да. А купчих в помощь, чтобы, значит, не толстели. А то жрут-то они отменно.

   - Ну и ладно, - согласился Панин. – Я скажу Алёнке. Только вахты уже расписаны. Бери этого Осипа к себе в палубную команду. Мальчиком за все.

   - И то верно.

   Савка пришел с обеда, отдуваясь, и встал за штурвал. Панин подкорректировал курс, спустил вместе с Иваном галф-топсель и, на всякий случай, взял рифы на триселях. И только потом пошел обедать. За импровизированным столом он оказался в одиночестве. Поэтому девчонки, сев с обеих сторон, принялись его кормить, подливая и подкладывая, а Алёнка еще и поглаживая. В результате Панин с трудом вылез из-за стола, напоследок посвятив Алёнку в тайны новой должности. Алёнка восприняла известие достаточно спокойно, поинтересовалась только насчет полномочий и денег и, получив исчерпывающий ответ, стала убирать посуду. Панин, несколько разочарованный, побрел на ют к штурвалу. До конца вахты оставалось совсем немного, и надо было успеть объяснить Бердышу принцип определения времени. С таким ходом, если ветер не поменяется, они к вечеру, скорее всего, выйдут из Двинской губы, и надо будет поворачивать на север. Панин собирался это сделать в свою вахту.

   Ночь прошла относительно спокойно. Панин со своими двумя вахтенными заступил около двадцати двух часов. Точное время все равно не смогли определить, и поэтому оставалось терпеть до цивилизованных мест, где можно разжиться хотя бы песочными часами. Панин поменял курс на норд, рассчитывая, что они уже вышли из Двинской губы. Ветер естественно поменялся и дул теперь с востока. Шхуна несла теперь только фока-трисель и кливер и все равно давала не менее пяти узлов, поражая Панина своей плавной бортовой качкой. Ночь была ночью только по названию, и впередсмотрящему Савке даже не надо было напрягать зрение. Алёнка пристроилась рядом с каким-то рукоделием, и Панин чувствовал себя совсем по-семейному, моля Бога, чтобы не налетел какой-нибудь неучтенный шквал, забыв о том, что в северных широтах летом шквалов не бывает. Она досидела с ним до конца вахты, хотя Панин неоднократно пытался спровадить ее спать. И только когда вместо Панина заступил чудовищно зевающий Бердыш, она ушла в каюту, которая уже называлась капитанской и то, что там поселились еще Алёнка с Аринкой, никого не смущало. Панин настолько умотался за день, что едва добрел до койки, куда и упал. Алёнка с трудом стащила с него одежду и прилегла рядом. Панин, не просыпаясь, завозился, обнял Алёнку и умиротворенно затих, а она лежала без сна, прижимаясь к большому, сильному телу своего капитана и верила, и не верила своему счастью.

ГЛАВА 2

«Скиталец» бодро шел курсом норд-норд-ост правым галсом по слегка взволнованному морю. Ветер находился на тонкой грани между крутым и полным бакштагом, периодически съезжая то туда, то сюда в зависимости от реакции рулевого. Если посмотреть на кильватерный след, то он представлял собой кривую линию, очень похожую на синусоиду, но не бывшую ею. На руле стоял Бердыш. Опыта рулевого у него было аж трое суток, и никто его в кильватерный след носом не тыкал. Остальные, то есть Панин, были ненамного лучше.

   Берег открылся темной полоской на горизонте слева по курсу. Панин посмотрел, что-то про себя прикинул и выдал:

   - Похоже, Кольский полуостров. Надо искать бухточку и иметь ее в виду на случай ненастья. Погода больно хорошая уже четвертый день. Не к добру это. Да и балластом неплохо было бы разжиться. Негоже в Баренцево без балласта соваться. Но вот как нам добраться до берега? Федя, мысли есть?

   - Нет, - пробормотал Бердыш, сражаясь со штурвалом.

   - Вплавь, - посоветовал подошедший Клим.

   - Сам поплывешь? – поинтересовался Панин. – Или кому доверишь?

   - Чего это сам? – удивился Клим. – Я у вас единственный кузнец.

   - Об чем это вы тут? – со стороны камбуза прихромал Князь.

   Выглядел Князь ужасно, но держался бодро и даже улыбался левой половиной лица. Кузьма заявил, что ничего Князю не повредили, только наставили синяков и шишек. Девчонки Князя жалели и подкармливали, а Князь этим пользовался без аристократического снобизма. Его новый костюм выглядел сейчас, мягко говоря, не новым и Князь в нем сильно походил на оборванца, знавшего лучшие времена.

   - Так, о чем разговор? – повторил вопрос Князь.

   - На берег нам надо, - ответил Панин. – А не на чем. Вот ищем способ. Есть что предложить?

   - Конечно, - ответил Князь, не задумываясь. – Нужна лодка.

   - Оригина-ал, - протянул Панин. – Может, заодно подскажешь, где взять?

   - Где взять, где взять. Купить. – Князь в полной мере насладился видом ошарашенных друзей. – Здесь по берегу должны быть поселения. Они обязательно живут морем, а значит у них должны быть лодки. А у нас найдется, что им предложить.

   Их содержательная беседа была прервана воплем впередсмотрящего:

   - Парус! Прямо по курсу!

   - Как здесь тесно, - подумал Панин, направляясь на бак.

   Далеко-далеко на горизонте виднелось белое пятнышко.

   - Подождем, - сказал Панин обступившим его членам экипажа. – Если будет быстро увеличиваться, значит, встречный, если медленно – попутный. Федя, в любом случае, возьми чуть правее, чтобы он у нас под ветром был.

   - Это еще для чего? – поинтересовался Бердыш от штурвала.

   - На всякий случай, - ответил Панин. – И на будущее запомни, всегда держись от неизвестности на ветре – удрать проще будет. Ну или напасть. Но это не к нам.

   - Аким, ну-ка иди, встань сюда, - попросил Бердыш и полез в трюм.

   Никто не обратил на это внимания. Ну полез человек, мало ли что ему там понадобилось. Внимание всех привлекал парус на горизонте, который очень медленно, но вырастал.

   - Ничего не понятно, - бормотал Панин. – Догоняем что ли. Наверно кто-то все-таки перед нами ушел, пока мы Князя из ямы извлекали. Федя! – Бердыш не отозвался. – Куда он делся? – удивился Панин и увидел, как Бердыш с трудом выбирается из трюма, таща длинный и, по всему видать, тяжелый сверток из мешковины.

   Подойдя к заинтригованному капитану, Бердыш опустился на колени и осторожно положил сверток на палубу. Внутри глухо брякнуло. Бердыш торжественно развернул не первой свежести тряпку.

   - О-па! – сказал Панин и присел рядом на корточки. – Колись, Федька, где взял?

   - Где, где, - ответил довольный произведенным эффектом Бердыш. – Украл конечно. Вообще, я тебе скажу, стрельцы относятся к вверенному оружию с большим небрежением.

   - Ну, Федька, - сказал Панин и посмотрел на Бердыша с подозрением. – Может быть, у тебя и пушка есть?

   - Не, - помотал лохматой башкой Бердыш. – Только это. – и он поднял с палубы здоровенный карамультук с весьма оригинальным прикладом.

   Карамультук имел длинный ствол калибра наверно нулевого упакованный почти в такое же длинное деревянное ложе, затейливый курковый механизм с зажатым в нем кусочком кремня и совершенно невообразимый приклад, который невозможно никуда приложить.

   - Вот это ретро, - покачал головой Панин. – И как же из него палить?

   Бердыш тут же хотел продемонстрировать возможности продвинутой фузеи, но сколько не оглядывался не нашел достойной цели. Да и вообще какой-либо цели. Стрельба же в белый свет экипаж категорически не устраивала.

   Впередсмотрящий между тем доложил, что корабль на горизонте приблизился настолько, что стало понятно, что это попутчик. «Скиталец» уверенно нагонял, и Панин для пробы велел поднять еще галф-топсель и грот-стень-стаксель. Шхуна накренилась еще больше, и рассекаемая вода за бортом зашипела громче. Нагоняемый корабль вырастал слева по курсу. Он нес полную парусность, но для короткого широкого корпуса с развитой кормовой надстройкой явно недостаточную. «Скиталец» не спеша обходил его на расстоянии пары кабельтовых. Панин надеялся, что пушки, которые стоят на купцах, так далеко не стреляют. На корабле наблюдалась суматоха, и доносились крики.

   - Интересно, - сказал Князь. – Это по нашему поводу суетятся или у них другие причины есть?

   - Скорее всего, другие, - подумав, ответил Панин. – Мы же мирные, невооруженные. Идем себе и идем. Кстати, - он повернулся к Бердышу, который, отчаявшись найти достойную цель, с интересом приглядывался к обгоняемому кораблю. – Федя, мне кажется или ветер действительно усиливается?

   Бердыш сразу стал серьезным и посмотрел наверх. Высоко на гроте под самым клотиком тянулся в сторону длинный красный вымпел.

   - А и то, - сказал он озабоченно. – Как думаешь, паруса пора убирать?

   - Думаю да. Не фиг выпендриваться.

   Бердыш опять завернул аккуратно свои мушкетоны и отнес их в трюм. А потом, выскочив оттуда, он рысью проследовал на ют, где и занял свое законное место у штурвала. Освободившийся Акимка вприпрыжку помчался спускать паруса. Вместе с Сидором и пришедшим на помощь Савкой они быстро убрали галф-топсель и грот-стень-стаксель, а потом Бердыш решил подстраховаться и велел взять рифы на триселях. «Скиталец», однако, ход не сбавил, потому что ветер продолжал усиливаться. Панин подумал и приказал менять курс и идти к берегу.

   Берег находился рядом и грех было этим не воспользоваться.

   Ветер все больше крепчал, заходя с норд-оста. Волны значительно подросли, и барашки на их гребнях стали сливаться. На триселях взяли вторые рифы. «Скиталец» несся вразрез волне, и вспененная вода бежала почти у самого левого фальшборта. Берег, не сказать, что стремительно, но приближался. Уже отчетливо видна была белая полоса прибоя на невысоких, но отвесных скалах. Они шли примерно в полумиле от этой веселой картины, но грохот разбивающихся волн был слышен даже здесь.

   Клим загнал всех детей в каюту и велел сидеть тихо, а, чтобы было кому проследить за выполнением приказа, он загнал туда же их матерей. Камбуз на время был прикрыт, и Алёнка с Аринкой пытались измыслить что-нибудь из сухомятки. Остальная команда толпилась на шкафуте с тревогой вглядываясь в близкий, но такой недоступный берег. Никто из них никогда не был в море. И то, что творилось вокруг их откровенно пугало. Для любого моряка это было даже не штормом, так, свежей погодой. Поэтому корабль, который они обогнали, и не думал поворачивать к берегу в поисках укрытия. Команде надо было просто поверить в себя и в свой корабль. Но даже Панин знал о возможностях «Скитальца» чисто теоретически. К тому же новые, невиданные в этом времени, технологии, построенные на местных материалах и возможностях, требовали всесторонней проверки. Но не вот так же сразу. Поэтому и пытались спрятаться, что не знали толком своих возможностей и инстинктивно пытались оттянуть момент их проверки.

   Бухту первым опять заметил Савка. На этот раз он не стал орать, привлекая всеобщее внимание, а тихо сказал Панину:

   - Дядь Саш, глянь-ка, вон там впереди разрыв в линии прибоя. Не залив ли какой?

   Панин всмотрелся. Действительно, впереди, примерно в миле белая полоса пены у скал прерывалась и там вроде виднелась какая-то тень.

   - Внимание! – крикнул Панин. – Смотреть всем! Берег слева по курсу! Федя, крути ближе! На шкотах, не зевать!

   «Скиталец» чуть подвернул и пошел к увиденному Савкой промежутку в прибое, держась немного мористее. Когда подошли поближе, оказалось, что здесь в море выдается короткий мыс, а сразу за ним открывался вход в бухту или заливчик. Вход был нешироким, но чистым – никаких бурунов на скрытых рифах. Весь экипаж и даже капитан облегченно вздохнули. Однако, обнаружить укрытие это было еще полдела, надо было как-то туда попасть. Ветер дул вдоль берега (ну почти вдоль) и в закрытой бухте его, скорее всего, вообще не было. Значит, надо было умудриться проскочить вход на скорости, чтобы дальше двигаться уже по инерции. А если там какой скрытый риф?

   - Ладно, - сказал Панин сам себе. – Вы так и мы так, - а вслух скомандовал, - Федя, держи правее!

   Бердыш молча повернул штурвал. По палубе пронесся слитный вздох, слышный даже на фоне шума волн и свиста ветра в снастях. Вход в бухту медленно проплыл по левому борту. Экипаж проводил его тоскливыми взглядами. Панин усмехнулся.

   - Грота-трисель на гитовы! На шкотах! К повороту через фордевинд приготовиться! Внимание! Поворот!

   «Скиталец» стремительно увалился под ветер. Фока-гик, перелетев на другой борт, рванул гика-шкот так, что он загудел низко словно огромная басовая струна. Шхуна быстро набрала ход, и Панин, подменивший Бердыша у штурвала, направил ее к входу в бухту. Как только они пересекли створ между двумя мысами, ветер стих до легкого дуновения, и Панин дал команду убрать оставшиеся паруса. Шхуна скользила по уже спокойной воде к маленькому галечному пляжику в глубине бухты, которая оказалась совсем небольшой и со всех сторон окруженной скалами. С правого борта в воду бухнулся якорь и «Скиталец», повернувшись вокруг якорного каната, замер носом к выходу. В борт плескались мелкие волночки, отголоски шторма, в вершинах сосен, стоящих на окружающих бухту скалах, свистел ветер.

   - Приплыли. Пока, - буднично сказал Панин.

   Все сразу громко заговорили. Из каюты выползли сначала дети, а потом женщины и тоже добавили голосов в общий хор. Все сводилось к тому, что они Божьим соизволением избежали страшной смерти в морской пучине и рукой этого соизволения является их капитан и, частично, Савка. Панин только головой покачал.

   Время было за полдень, обстановка почти идиллическая, до берега метров восемьдесят, температура воды градусов восемь. Задача – пополнить балласт. Оно конечно, шхуна без балласта легче и прыгает по волнам как поплавок, но остойчивость ее ни к черту, а значит, вероятность опрокидывания резко возрастает. Тем более, с такой парусностью. А чтобы пополнить балласт, надо добраться до берега. Лодки на борту не было. Из наличных обрезков древесины нельзя было собрать даже плотик, который бы выдержал Савку. Панина, порывающегося преодолеть водную преграду вплавь, остановила Алёнка. И она же предложила использовать для этой цели бочку из-под пресной воды. Панин ошарашено посмотрел на нее, потом поцеловал на виду у публики и принялся командовать. Бочку извлекли из трюма, Клим аккуратно сбил верхние обручи и снял днище, поставив затем обручи на место. Воду разлили по имеющимся емкостям, выплеснув остатки за борт. Бочку обмотали куском толстого каната, чтобы не билась о борт, и привязали «поводок» в качестве страховки. На днище вместо балласта положили топор, тали и прочую железную мелочь, по поводу чего Клим сильно переживал. Наконец в бочку посадили Акимку, который явно не горел жаждой подвига, но оказался самым легким, не считая Савки, однако, гораздо сильнее последнего. Потом бочку подвесили на грота-гике, который аккуратно вывесили за борт. Сбоку у плавсредства торчало что-то вроде рыбьего хвоста для стабилизации на курсе, в руках бочконавт держал короткое весло, сооруженное Бердышом из обрезка доски.

   Бочку медленно опустили на воду. И, о чудо, она поплыла. Акимка после первых секунд плавания возгордился неимоверно. На палубе орали, как будто только что спустили на воду второй экземпляр «Скитальца». Экспрессивный Бердыш предложил было качать Алёнку, но посмотрел на Панина и отступился.

   Акимка, тем временем, проплыл от кормы до носа. Бочка вихлялась на курсе как хорошо принявший алкаш, но все-таки продвигалась вперед. Тогда Акимке вручили еще один конец, потолще, и он бодро погреб к берегу. Панин попытался вспомнить, где он такое уже видел, но не вспомнил. Зато он напомнил Бердышу про возможность отстрелять фузеи, чему тот очень обрадовался и тут же полез в трюм.

   Пока Бердыш и примкнувший к нему Князь возились со стволами и припасами к ним, Акимка в бочке достиг берега. Под берегом было глубоко и Акимка десантировался, практически не замочив ног. Выгрузив содержимое бочки, он затолкал взамен несколько здоровенных каменюк и махнул рукой. Сидор немедленно потащил бочку обратно. А Акимка принялся ладить на прихваченном с собой канате простенький огон, за который зацепил один гак талей. Второй он прикрепил к ближайшей сосне. И взялся за ходовой конец. Закрепленный за кормовой кнехт «Скитальца» канат натянулся и корма шхуны очень медленно пошла в сторону берега. Обрадованный Панин крикнул на бак:

   - Потравите там метров двадцать якорного каната!

   А про Бердыша и Князя все как-то забыли. Как оказалось, зря. На шкафуте громыхнуло так, что у присутствующих заложило уши. Весь корабль заволокло дымом. Раздался женский визг. Причем визжали не только купчихи, которым по штату положено. Сидор от неожиданности отпустил веревку и бочку пришлось потом заново подтягивать. Бердыша отдача сбила с ног, и он с недоуменным лицом сидел на палубе в обнимку с аркебузом. Князь, предусмотрительно отошедший в сторону, только слегка оглох. Меньше всех пострадал Осип. который как раз в это время в трюме уронил на ногу бочонок с медом и на выстрел вообще не обратил внимания.

   Дым рассеялся. Взору предстала картина под названием «После битвы».

   -«Дрогнут окрестные горы. И упадет навзничь незадачливый стрелок. И долго лежит недвижим.» - прокомментировал Панин и спросил сочувственно: - Ты хоть попал?

   - А?.. Что?.. – Бердыш был как бы не в себе.

   - Федя! Очнись! – заорал Панин ему в самое ухо.

   - Чего ты вопишь? – вдруг сказал Бердыш нормальным голосом. – Я прекрасно все слышу. – и он покосился на Князя, который тряс головой, как будто ему вода в ухо попала.

   - Куда попал, я спрашиваю? – повторил Панин.

   - А хрен его знает, - доходчиво разъяснил Бердыш. – Пороху я, видать, переложил. Из-за дыма ничего не видно. Но ведь стреляет. А! Как тебе?

   - Да уж, - только и смог ответить Панин.

   - Э-эй! – раздалось с берега. – Э-эй!

   Все вдруг вспомнили где находятся и зачем, собственно, они здесь собрались. А «Скиталец» уже стоял кормой к берегу, метрах в сорока от него и с кормы шел туго натянутый канат. По берегу бегал Акимка и размахивал руками, стараясь привлечь хоть чье-нибудь внимание. Бочка покачивалась у борта и Сидор, стоя рядом, вопросительно смотрел на Панина.

   Вобщем бочку прихватили петлей к натянутому канату и привязали к ней два конца, один из которых доставили на берег. И переправа заработала. На берегу в бочку грузили выломанный камень, потом подтягивали ее к борту и переносили камень в трюм, укладывая его в песок. Потом бочку тянули к берегу и цикл повторялся. Уверовав в безопасность плавсредства, Панин разрешил сойти на берег женщинам и детям. Визгу конечно было много, но обошлось.

   Приняв на борт двадцать бочек камня, Панин решил, что на сегодня хватит, тем более, что уже смеркалось и ветер стал менять направление на юго-восточное, и «Скиталец» стало ощутимо покачивать. За несколько рейсов бочки все береговое братство перевезли на борт. Туда же подняли бочку. Панин сказал, что аврал на сегодня закончен, а вахты никто не отменял. Поэтому, поужинав, народ разбрелся кто куда в пределах корабля, а вахтенные принялись бдеть.

ГЛАВА 3

Жизнь на шхуне не кипела. Из экипажа на палубе находились только вахтенные, зябко скукожившиеся возле фок-мачты, рулевой Бердыш, старающийся выглядеть геройски просто по привычке, потому что в данный момент было не перед кем, и капитан. С низкого неба летела под ветром наискось какая-то мелкая и гнусная морось совершенно не похожая на добротный летний дождь. Волны выглядели как-то пришибленно. Барашки на них если и возникали, то ненадолго и вроде как с оглядкой. «Скиталец» неспеша шел на северо-восток в виду высокого берега, тянувшегося в том же направлении милях в двух.

   Шхуна несколько часов назад покинула уютную бухточку, где отстаивалась почти двое суток. Из бухты выходили долго и затейливо. Не в пример входу в нее. И чуть не сели на камни у левого мыса. Однако все обошлось. В бухте не просто отстаивались. Панин с удовольствием (причем неподдельным) вспомнил погрузку балласта не потому, что они устали как собаки и извозились по уши, а потому, что «Скиталец» наконец стал полноценным судном, способным не только болтаться поплавком на спокойной воде, но и реально противостоять шторму. Когда балласт был уже погружен, мужики не устояли перед искушением и свалили пару роскошных мачтовых сосен и, пока Савка с Акимкой освобождали бухту от избытка рыбы, грубо обтесали их и принайтовили на палубе четыре бревна, порядком эту палубу загромоздив. Пацаны тем временем обеспечили экипажу не менее недели рыбных дней. Правда, их чистая радость была замутнена необходимостью чистить добычу. С Алёнкой в этой части было лучше не спорить.

   - Кэп, - окликнул Панина Бердыш. – Солнца нет. Как меняться будем?

   - Как, как, - отозвался Панин. – Наобум Лазаря будем меняться. Как, по-моему, будет два часа, так я тебя и сменю.

   - О! А чего это, по-твоему?

   - А потому, что капитан здесь я. Имеешь что-то возразить?

   - Уже нет, - сказал Бердыш и пожаловался. – Морока с этим временем.

   - Ничего, Федя. Вот дойдем до цивилизованных мест, купим какой-нибудь хронометр типа «песочные часы». Хотя оно конечно, если дойдем.

   Панин еще раз обвел взглядом ближний горизонт. Море было пустынно и положительных эмоций не вызывало.

   - Ладно, - сказал Панин. – Идите сушитесь. Да позовите там мою вахту. Только девиц пока не троньте.

   - Ага, - сказал обрадованный Бердыш. – Смотри. Курс, как и был, норд-ост. Только берег, по-моему, сильно отдалился.

   …Панин сидел возле закрепленного штурвала и предавался ничегонеделанью. Морось, слава Богу, кончилась, хотя облачность не разошлась. Все так же дул ровный зюйд, вернее, не дул, а поддувал, потому что это недоразумение назвать ветром просто язык не поворачивался. «Скиталец» нес всю наличную парусину, которая, тем не менее, большой скорости ему не сообщала. Берег сильно приблизился, так что можно было рассмотреть отдельные скалы, но Панин их не рассматривал. Для этого у него был Савка - Зоркий Сокол. Алёнка выбегала ненадолго, просто посидеть рядом, и Панин, обнимая тонкую талию, глупо таращился в пространство и был категорически неспособен в это время к управлению кораблем. Боцман Клим это заметил, но только покачал головой и ухмыльнулся в бороду.

   В один из немногих моментов, когда Панин потерял способность к управлению, зоркий Савка опять все испортил, закричав:

   - Вижу корабль! Слева по курсу! У берега! – и убавив громкость. – Только странный он какой-то.

   Панин, с усилием стряхнув с себя наваждение, встал и обратил взор (иначе просто не скажешь) на берег. Где-то вдалеке, и как Савка что-то разглядел, действительно виднелась какая-то хрень, смутно напоминающая корабль. Но корабль какой-то невразумительный. Панин очень пожалел об отсутствии бинокля или, хотя бы, подзорной трубы. Он подправил курс на объект и распорядился слегка переставить паруса. «Скиталец» лениво повернул и так же лениво лег на новый курс.

   Минут через двадцать оторопевший капитан уже кричал на все окружающее пространство:

   - Аврал!!! Якорь в воду! Убрать паруса!

   Повыскакивавший на палубу экипаж и пассажиры увидели на расстоянии примерно кабельтова мрачные красноватые скалы берега с зеленой кромкой сверху и многочисленные камни рядом, выглядящие сейчас в отсутствии волн и ветра совершенно безобидно. И вот на этих безобидных ныне камнях прочно, по всей видимости, сидел большой черный корабль, рядом с которым «Скиталец» выглядел просто пигмеем. Панин визуально определил длину корабля метров в сорок-сорок пять. Точнее он определить не смог, потому что носовая часть была скрыта под водой. Зато корму было видно чуть ли не по самый киль. Ее многоэтажная башня была наклонена вперед и влево, являя собой зрелище жуткое и притягательное одновременно. Под таким же углом, как и корма, были наклонены огрызки мачт в количестве трех штук, причем фок возвышался над водой совсем на чуть-чуть. А на бизани даже сохранился длинный латинский рей. Была ли у этой развалины блинда-стеньга, заметить не удалось. Никакого шевеления на палубе и надстройке не наблюдалось. Никаких иных следов крушения в виде обломков и тел ни вокруг на камнях, ни под берегом видно не было.

   Экипаж смотрел молча и впитывал. Даже дети не гомонили как обычно. И ветер вдруг стих совсем, наверно, чтобы подчеркнуть торжественность момента. Потом заговорили все разом. Из многочисленных реплик в свой адрес Панин суммировал единое мнение: надо добраться до остова и тщательно его обследовать. Способов достижения при этом предлагалось целых один. Старый и испытанный еще при погрузке балласта. Других-то все равно не было.

   - Савка, ну-ка подойди, - попросил Панин своего адъютанта. – Глянь-ка повнимательней на палубу этого корыта. Что там видишь?

   Савка старательно вгляделся.

   - Пусто, - сказал он разочарованно. – Только внизу у самой воды какие-то обломки.

   - Ладно. Свободен. Пока. – лицо Панина было озабоченным.

   Ближе подходить к такому берегу, как и отпускать смешное плавсредство в свободное плавание не хотелось еще больше. Веревка в кабельтов длиной это просто бред горячечный. Да и пока смельчак догребет, все, что угодно может случиться. И унесет этого князя Гвидона в море или на берег выбросит – все равно конец один. А вот побывать на корабле очень бы хотелось. Судя по всему, его покидали поспешно и, скорее всего, в панике. Значит, многое могли забыть или просто оставить как ненужное. Ну, это им ненужное.

   Панин огляделся. Ветра таки не было от слова совсем. Течение какое-то наличествовало, но оно шло параллельно берегу и могло только удлинить дорогу. Надо было решаться.

   - Давайте сюда эту чертову бочку, - раздраженно скомандовал Панин. – И свяжите вместе все лини, какие найдете.

   - Федя, - добавил он как бы через силу. – Придется тебе. Ну нет у меня больше достойной кандидатуры.

   Бердыш предложению, похоже, даже обрадовался. Он деловито проверил оснащение своего судна, сунул за пояс топор, поправил ножны и залез в бочку.

   - Поехали! – и фока-гик вынес его за борт.

   Бердыш сразу ожесточенно заработал веслом, и бочка по замысловатой траектории поплыла в сторону берега. Термин «пошла» здесь категорически не подходил. Момент был серьезный, а Панин с трудом сдерживал смех, что, однако, не мешало ему следить за небом и за горизонтом, чтобы в любой момент отдать приказ вытаскивать Бердыша и поднимать якорь. Пока, однако, природа была настроена снисходительно, и Бердыш преодолел уже больше половины дистанции. Темп гребли он правда сбавил, зато бочка теперь плыла ровнее, а значит и быстрее. Имея в виду течение, он сразу забрал немного в сторону, но, видимо, недостаточно, и теперь как раз находился напротив цели. Камней на его пути видно не было. Но это если смотреть с борта. Что там видел Бердыш, знал только он. Панин извелся от невозможности оказать хоть какую-то помощь. Он прикидывал свой потенциал и не находил реальных шансов сделать что-либо. Оставалось только уповать на провидение, что сейчас и делали все остальные.

   Бердыш не мог читать мыслей экипажа, но наверно внутреннюю поддержку он уловил и поэтому, преодолев последние метры, выпрыгнул из бочки на торчащий из воды длинный плоский камень, покрытый коричнево-зеленой коркой водорослей. При этом он не забыл прихватить с собой принайтованный к бочке конец. Перейдя на соседний камень, где уже плотно угнездилась жертва кораблекрушения, он подтянул к себе бочку и привязал конец к свисающему с корабля обрывку каната, предварительно убедившись, что он держится крепко. Взобраться на палубу для Бердыша проблемы не составило. Он выпрямился, балансируя на покосившемся настиле, махнул рукой смотрящим на него друзьям и исчез.

   Народ замер. Затихли даже женские и детские голоса. Казалось, даже дым из камбузной трубы замер и не поднимается более. Единственным звуком был еле слышный плеск волн о борт. И так прошли целых полчаса. Народ перестал стоять столбом и начал перемещаться, но делал это осторожно и практически бесшумно.

   Бердыш показался совсем не оттуда откуда его ждали. Он плавно выплыл из-за кормы, сидя прямо в воде. В одной руке у него было длинное весло, а в другой недомерок из бочки. Народ вокруг недоуменно загудел. А Бердыш, как будто, так и надо, по-прежнему сидя в воде и не спеша работая веслами, обогнул корму и подплыл к пришвартованной бочке. Выбравшись из воды, он отвязал бочку, прикрепил конец к чему-то под водой, сунул в бочку весла и залез сам, предварительно отжав портки. Донесся голос:

   - Тяните!

   Желающих тянуть сразу нашлась масса, и Панин стал бояться, что они в порыве энтузиазма порвут веревку. Но нет, в движениях тянущих выявилась упорядоченность, все звуки перекрыл мощный голос Клима и бочка с радостно ухмыляющимся Бердышом плавно подошла к борту. Сверху Панин увидел, что за бочкой на буксире тянется полузатопленная лодка, от которой на поверхности торчали только оконечность форштевня и кромка транца. Бочку вместе с Бердышом выдернули из воды, и Панин заключил удачливого разведчика в объятия.

   - Ну, Федька! Ну ты даешь! – Панин от радости никак не мог подобрать нужное слово.

   Бердыш только довольно пыхтел.

   Наконец помятого Бердыша выпустили сушиться и греться и приступили к следующей стадии операции. На торчащий форштевень затопленной лодки накинули петлю и несколько человек (энтузиастов приходилось отгонять) дружно потянули тали. Заныли, напрягшись, топенанты гика, приподнялся форштевень лодки, и вода из нее хлынула через корму и борта. Тали пошли легче, нос лодки задирался все выше, вода уже оставалась только в корме. Стала видна причина затопления – треснувшая, вмятая внутрь доска обшивки в районе левой скулы

   - Тю-у, - сказал Панин.

   Шлюпка не была гигантской. Всего-то ялик на две пары весел. Но неизбалованному экипажу она показалась огромной. Дефект обшивки устранили моментально, выправив доску и подкрепив ее временной накладкой. С веслами было сложнее, но опять активно включившийся в дело Бердыш надставил весло от бочки, сделав его равным родному хотя бы по длине. Алёнка, скрепя сердце, пожертвовала из камбузного арсенала маленькую кастрюлю для черпака. Ей торжественно пообещали новую.

   В шлюпку попрыгали сразу трое: Бердыш, который никому не хотел уступать право первопроходца, Иван и Акимка. Савку не пустили, и он страшно обиделся. Вода, слава мастерам, поступала умеренно и Акимка с кастрюлей вполне справлялись. Бердыш и Иван навалились на весла. Страховочный линь, на котором настоял Панин, стал разматываться гораздо быстрее, чем в случае с бочкой. Панин, хоть и вздохнул облегченно, но бдительности не потерял. Опять потянулись минуты ожидания. Но на этот раз они были значительно короче. Непонятная издалека суета на корабле прервалась, и шлюпка отошла в направлении «Скитальца». Экипаж усердно помогал гребцам, вытягивая линь. подошедшая шлюпка была загромождена разным барахлом между которым с трудом поместились двое гребцов.

   - Акимка остался добро в кучу стаскивать, - пояснил Бердыш в ответ на недоуменный Панинский взгляд.

   Шлюпку быстро разгрузили, и передохнувшие гребцы повели ее обратно. Панин подошел к столпившемуся у добычи народу.

   - Клим, ты это, рассортируй все и пусть Осип перепишет. А я потом посмотрю.

   Следующая лодка пришла еще быстрее. Видно Акимка был опытным мародером. Панин кивнул Савке и сам сел на место Ивана. Савка себя уговаривать не заставил. Скользнув в шлюпку, он тут же схватился за кастрюлю.

   Ступив на покосившуюся палубу, Панин первым делом поинтересовался у Акимки:

   - Каюты все проверил?

   - А как же. В первую очередь.

   - Оружейку? Крюйт-камеру?

   - А что такое крюйт-камера?

   - Понятно. Федя, что в трюме?

   - Да что там может быть. Воск, пенька, мед. Бочки с соленой рыбой.

   - Понятно. Попутный значит. Живых или тел не видели?

   Бердыш отрицательно помотал головой.

   - Хорошо. Грабьте дальше, а я трюм посмотрю.

   Панин через выломанный, скорее всего нетерпеливым Бердышом световой люк спустился в трюм, заваленный сейчас грудой тюков и бочонков. Видно при ударе незакрепленный груз сдвинулся и усугубил положение уже сидевшего на скалах корабля. В носовой части трюма между грудами груза проглядывала черная вода.

   - Да тут тонн двести, - прикинул Панин. – Жаль добро. Пропадет ведь. Федя! – крикнул он наверх.

   В люк свесилась лохматая голова Бердыша.

   - Пушки были?

   - Да хрен там! – ответил Бердыш. – Только полупортики остались. Выбросили скорее всего для облегчения.

   - А оружейку нашли?

   - А как же. Только там интересного мало. Куча ржавого железного хлама, да пара более-менее целых мушкетов.

   - Железо берите все. Клим переработает. А куда весь такелаж делся вместе с рангоутом?

   - Так вон, за бортом, который к берегу. Там и рангоут, и такелаж. Оно видно от удара туда свалилось и теперь плавает. Там и шлюпка наша была.

   - Иди ты, - Панин заторопился. – Дай-ка руку.

   В это время из-под сваленного в носу груза, почти из-под воды донесся какой-то слабый писк. Панин, уже вцепившийся в руку Бердыша, оглянулся и прислушался. Писк не повторился. Панин, тем не менее, решил глянуть.

   - Постой-ка, Федя. Я сейчас, - и он медленно стал пробираться среди хаоса тюков и бочек.

   - Крысу что ли придавило. Вот смеху-то будет.

   Панин споткнулся в полумраке о бочонок и ушиб колено.

   - Растудыть твою налево! Федя, носовой рустер открой!

   - Это мы запросто! – раздалось сверху.

   Впереди, почти над водой послышался треск, скрежет и вместо полумрака в квадратную дыру хлынул свет. Панин немедленно этим воспользовался. Раздвигая тюки, ящики и бочонки, он почти долез до воды. Но теперь писк раздался слева из-под груды тюков.

   - Ага, - сказал Панин и заорал. – Федя, давай сюда! Я что-то интересное нашел!

   Сверху чуть ли не в воду свалился Бердыш. Утвердившись на тюках, он спросил:

   - Ну что тут? Показывай.

   Панин ткнул пальцем в кучу, на которой возвышался Бердыш.

   - Здесь что-то есть. Давай разбирать.

   Бердышу главное надо было правильно поставить задачу. А уж решал он ее со всем нерастраченным пылом души. Тюки будто сами собой раскатились в разные стороны, за ними последовали бочонки и ящики и наконец, Панин, наклонившись, извлек на свет божий скрюченного промокшего парнишку, который уже и дышал через раз.

   - Ух ты! – сказал Бердыш. – Похоже, он один живой остался. Послушай, а ведь мы могли и мимо пройти. Вот повезло-то пацану. – сказав это, Бердыш подтянулся и исчез в дыре, образовавшейся на месте выломанного рустера. Через секунду он уже свесился обратно и вытянул руки.

   - Давай сюда.

   Шлюпка была уже нагружена по самое не могу. Пацана, начавшего подавать признаки жизни, уложили на корме. Панин сел на весла.

   - Федя, я за вами пришлю кого-нибудь. Берите только мед и воск. постарайтесь достать одно- и двухшкивные блоки. Следующий рейс наверно будет предпоследним. Не верю я в долгий штиль.

   И Панин отчалил.

ГЛАВА 4

Общее собрание экипажа в лице главных действующих персонажей Панина, Клима, Князя, Алёнки и Осипа за столом в носовой каюте подбивали итоги грабежа. Собрание, конечно, было неполным, потому что Бердыш со своей вахтой пребывал на верхней палубе, часть экипажа страдала морской болезнью у подветренных кормовых лееров, хотя, по мнению Панина, качка была так себе, остальная часть за столом просто не поместилась и жадно слушала отцов-командиров с коек и палубы. На одной из коек полулежал извлеченный из трюма погибшего корабля мальчишка, которого в данный момент пользовал Кузьма.

   Предшествующие дебаты, в которых звучало сожаление по поводу недостаточного ограбления, закончились и Осип, солидно откашлявшись, стал громко читать свой список.

   Оружие

   1.   Сабли, полусабли, тесаки и другое длинноклинковое оружие, включая

   сюда невесть как затесавшуюся шпагу - сорок штук.

   2.   Топоры боевые и среди них с шипом на обухе - двадцать пять штук.

   3.   Алебарды и копья, а может и рогатины - десять штук.

   4.   Арбалеты со стальным луком - пять штук.

   5.   Болты к арбалетам - сто восемь штук.

   6.   Мушкеты и принадлежности к ним (пулелейки, пороховницы, шомпола и прочее) - две штуки.

   7.   Сумки кожаные с пулями и пороховыми зарядами - три штуки.

   8.   Прочий железный хлам, непонятно как затесавшийся - около двух пудов.

   Инструмент

   Нашли мало. Или плохо искали, или его вообще не было. Ну не могли же люди, бегущие с корабля, забрать с собой инструмент. Так вот:

   1. Топор плотницкий - две штуки.

   2. Пила лучковая - одна штука.

   3. Буравы разные - три штуки.

   4. Рубанок - одна штука

   5. Гвозди разные - примерно два фунта.

   Осип покачал головой и снова углубился в записи.

   Навигацкая утварь

   1. Главный компас, как мне поведал Федот Савельич, вывернутый из этого, как его, нак-то-уза, - одна штука.

   2. Часы песочные: на один час – одна штука; на полчаса - две штуки; на полминуты - две штуки.

   3. Астролябия - одна штука.

   4. Доска вахтенная, она же лисица - одна штука.

   5. Навигацкие таблицы - одна штука.

   6. Атлас с картами - одна штука.

   7. Лаглинь с поломанной дощечкой - одна штука

   8. Труба подзорная - одна штука.

   Рангоут, такелаж, дельные вещи

   1. Блоки разные - десять штук.

   2. Кофель-нагели дубовые - пятнадцать штук.

   3. Трос четырехдюймовый - пятьдесят саженей

   4. Фор-марса-рей - одна штука.

   Одежда

   1. Кафтаны и полукафтанья ношеные - шестнадцать штук.

   2. Куртки морские непромокаемые ношеные - десять штук.

   3. Штаны всякие ношеные - двадцать две пары.

   4. Платья непонятно откуда и для чего - четыре штуки.

   5. Белье неношеное - шесть пар.

   6. Башмаки - восемь пар.

   7. Белье постельное (простыни) - семь штук.

   8. Шапки и шляпы - двенадцать штук.

   9. Сукно шерстяное зеленое шириной в локоть - пятьдесят аршин.

   10. Покрывало шерстяное вышитое - четыре штуки.

   11. Одеяло шерстяное - четыре штуки.

   Посуда

   1. Котлы чугунные примерно на два ведра - две штуки.

   2. Кастрюли медные с крышкой на ведро и полведра – одна и три штуки.

   3. Котелки на четверть ведра - две штуки.

   4. Миски медные - десять штук.

   5. Миски глиняные целые - пять штук.

   6. Тарелки фаянсовые целые - четыре штуки

   7. Кружки медные - шесть штук.

   8. Кружки глиняные целые - семь штук.

   9. Сервиз фарфоровый что осталось - восемь предметов.

   10. Серебро столовое (ножи, вилки) – десять пар.

   11. Предметы непонятного назначения – восемнадцать штук.

   Товары

   1. Мед в ведерных бочонках - десять штук.

   2. Воск в кругах по одному пуду - двадцать пять штук.

   3. Пенька в тюках - пять штук.

   4. Рыба соленая в десятиведерных бочках – две штуки.

   5. Шкуры в кипах - пять штук.

   6. Доски дубовые тесаные четырехсаженные – шесть штук.

   Беловой товар

   1. Бумага беленая - сто десять листов.

   2. Бумага серая - триста двадцать листов.

   3. Чернила - одна бутылка.

   Деньги

   1. Соверены золотые - одиннадцать штук.

   2. Полусоверены золотые - девять штук.

   3. Шиллинги серебряные - двадцать шесть штук.

   4. Пенсы серебряные - сорок одна штука.

   5. Ливры серебряные - тридцать две штуки.

   6. Копейки московско-английской компании – сто семь штук.

   Продукты

   1.   Ром неизвестного происхождения – один ведерный бочонок.

   2.   Сухари морские - два пуда (особого доверия не вызывают).

   3.   Капуста квашеная - одна десятиведерная бочка.

   Осип кончил увлекательное чтение и посмотрел на Панина. Народ в каюте, примолкший было, когда Осип читал, загудел. Началось обсуждение по существу. Панин молчал, осмысливая услышанное. Для него, как капитана и где-то даже навигатора, конечно, самым главным было то, что они обзавелись наконец необходимым минимумом навигационных инструментов. То есть теперь широту места он будет определять с точностью не плюс-минус полсапога, а плюс-минус четвертьсапога. Но долгота, несмотря на обзаведение песочными хронометрами, оставалась пока мечтой недостижимой. Зато они могли теперь довольно точно определить свою скорость и, соответственно, пройденный путь, то есть они стали походить на слепого, у которого вдруг открылся один глаз.

   Остальные отнеслись к прочитанному более утилитарно. Осип прикидывал сколько можно выручить за товар и огорчался, что мало взяли; Клим соображал, куда приспособить свалившиеся на голову дельные вещи, а также, что железа теперь много и из него непременно можно будет что-то позже сделать; Алёнка радовалась, что так здорово и неожиданно пополнился камбузный арсенал и всерьез надеялась перевести мед из категории «товары» в категорию «продукты»; Князь просто радовался прибытку, доставшемуся на халяву. Про Бердыша все знали, что он лелеет грозные милитаристские планы и только отсутствие изрядного числа пушек мешает ему выйти на большую морскую дорогу. Что же касается дележа полученных сокровищ, то такой вопрос ни у кого не возникал, а если и возник, то он предпочел держать его глубоко-глубоко в себе.

   Панин усмотрел в ситуации некий аналог с небезызвестным Робинзоном Крузо, особенно в части вовремя подвернувшейся халявы. Но Робинзону все же было намного проще. Ему было куда складывать. Таким образом, Осип был не единственным, кто сожалел о безнадежно потерянном грузе.

   Через открытую каютную дверь донесся немелодичный металлический лязг. Это вахтенный вдарил по заменяющей судовой колокол железяке, которую Клим прямо от сердца оторвал, если судить по выражению его лица. На трапе появился Бердыш, облаченный в короткий камзол черного цвета, посконные штаны цвета неопределенного, босиком и в сидящей на затылке треуголке. В руке Бердыш держал, ныне непременный атрибут вахтенного офицера, подзорную трубу.

   - Пять узлов даем как за здрасьте, - самодовольно сообщил он. – До конца вахты осталось меньше получаса, - и, видя, что все на него смотрят, надвинул треуголку на лоб. – Ладно, я пойду, а ты, кэп, готовься.

   - А? – сказал Панин, когда Бердыш вышел. – Каков красавчик?

   Взрослая женская часть команды дружно вздохнула.

   - Правильно вздыхаете, между прочим, - продолжил Панин. – Где-то через недельку, ежели опять что-нибудь не случится, мы будем в Бергене. Городишко сам по себе неинтересен, но на берег, скорее всего, сойти придется. И в чем, по-вашему, капитан сойдет на берег? Вот в этом? – Панин подергал себя за распахнутый ворот серой от доставшихся ей переживаний посконной рубахи. – А Василий Михайлович – наш главный разведчик и дипломат? А Осип, наконец, в своем драном армяке? Я уже не говорю про Ефремыча. Матросы у нас щеголяют кто в чем. Так что, милые дамы, работа вам нашлась и работы много. При этом шить-то ничего не надо. Слава Богу, все есть готовое. Вам остается только подогнать. А чтобы вам не так обидно было. А также для стимулирования. Вот те четыре платья перешьете на себя в соответствии со своими вкусами. Причем, учтите, что первая на очереди Алёна. И не надо на меня так смотреть, я ведь могу и передумать. А вот закупку продовольствия я больше никому доверить не могу.

   Клим, словно подтверждая слова капитана, прихлопнул ладонью по столу. Получилось убедительно.

   Картина снаружи была близка к классической, какой ее изображают маринисты: солнца нет, ветер свежий, волны с пеной. Бердыш осторожничал и оба триселя зарифлены наглухо, а клочок кливера как бы не считается.

   Панин принял вахту, торопливо сданную Бердышом, который спешил к своему пополненному ныне арсеналу, и кратко обозрел окрестности. Берег привычно тянулся по левому борту на пределе видимости то появляясь, то пропадая в тумане. Курс норд-норд-вест и ветер с оста прекрасно сочетались.

   - Эй, вахта, не спать! – крикнул Панин. – Оба триселя до места!

   Сначала фок-, а потом и грот- триселя с треском и гулом расправились и «Скиталец», как лошадь, получившая шпоры под брюхо, рванул вперед.

   - Ну и фор-стаксель до кучи, - уже спокойно сказал Панин. – Вот теперь можно и у штурвала постоять.

   Панину ни разу в жизни не доводилось постоять вот так, на накрененной палубе, несущейся в галфвинд шхуны, держась за обод штурвала. И слышать мелодию, складывающуюся из разнотонального свиста ветра в такелаже, гула напрягшейся парусины и злобного шипения рассекаемой волны, пытающейся всползти на палубу, но бессильно достигающей только кромки фальшборта, рассыпаясь беспомощными брызгами. Это было здорово! Это было захватывающе! Это было ни на что не похоже! Грудь распирало желание завопить от души и торжественно послать все к соответствующей матери. А тут еще солнце чуть ли не в зените выскочило из-за туч, и взлетавшие брызги заиграли маленькими радугами, и яркие пятна света забегали по белым гривам волн.

   Алёнка, через полчасика выскочившая из камбуза, увидела на корме у штурвала человека, стоявшего на широко расставленных ногах. Длинные волосы его сдувало ветром влево, временами залепляя лицо. Но он, казалось, ничего не замечал. Только губы шевелились, и взгляд был направлен куда-то за горизонт. Алёнка, держась за леер на наветренном борту, робко подошла поближе и услышала совсем тихое:

   Мы капитаны, братья капитаны,

   Мы в океан дорогу протоптали,

   Но корабли, что следуют за нами,

   Не встретят в море нашего следа;

   Нам не пристали место или дата;

   Мы просто были где-то и когда-то.

   И если мы от цели отступали, -

   Мы не были нигде и никогда.

   - Сашенька! – окликнула она.

   Панин, как будто вспомнив что-то важное, посмотрел на нее и расцвел в улыбке.

   - Иди ко мне, Лёнушка! – крикнул он и когда она, перебирая руками туго натянутый леер, осторожно подошла, поставил ее к штурвалу, сказав. – Держи, - а сам стал расплетать ее косу.

   Алёнка с ужасом и восторгом ощутила, как рвется вперед в пене и брызгах, в гуле и свисте, в сказочном ореоле словно живой «Скиталец», и качка, которая в каюте ощущается как досадное приложение к путешествию по морю, здесь выглядело как катание на гигантских качелях. Вот шхуна прорывается сквозь гребень и падает вниз по склону волны так, что замирает сердце, затем плавно выпрямляется и с разгона вонзается в следующую волну, поднимая тучу брызг и заваливаясь на корму и правый борт, и начинается подъем и с вершины волны становится видным все свинцово-серое море и гребень прямо под ногами, и опять вниз…

   Панин, тем временем, справился с Алёнкиной косой, и ветер вырвал из его рук и заиграл массой светлых волос, вытягивая их в сторону словно вымпел.

   - Ну и зачем? – спросила Алёнка, чуть повернувшись от штурвала.

   - А красиво, - ответил Панин, любуясь на дело своих рук. – Ты теперь похожа на морскую ведьму. Sea Witch, так сказать. Только у них будет деревянная под бушпритом, а у меня живая за штурвалом, - он сжал обод штурвала рядом с ее ладонями. – Смотри, как Савка на нас таращится.

   Алёнка глянула на шкафут, где за шлюпкой скрывались от ветра вахтенные и увидела Савку, который смотрел на них, приоткрыв рот от изумления. Да и Иван не отставал.

   Алёнка прижалась спиной к Панину, почувствовав себя совсем спокойно в надежном кольце рук, и тихо сказала больше для себя, но он услышал:

   - Я наверно все-таки земная больше, а не морская. Это мне с тобой ничего не страшно, а так-то я ужасная трусиха.

   Панин наклонился и поцеловал Алёнку в макушку, а ветер взметнул ее волосы и окутал его голову словно капюшоном. Панин вдохнул их непередаваемый аромат и…

   Панин с огромным трудом достоял вахту. Он потом даже не вспомнил толком, что говорил Бердышу при передаче, но наверно все-таки что-то говорил, хотя тот и смотрел недоуменно, но кивал в нужные моменты. Потом Панин, как сомнамбула, пошел к своей каюте и, хотя она была практически рядом, с первого раза он в нее не попал, а потом пытался открыть дверь не в ту сторону.

   Алёнка сидела за столом в накинутом на плечи одеяле. Увидев Панина, она встала, одеяло упало к ее ногам, и дальше Панин уже ничего не помнил.

   Он пришел в себя, когда явилась Аринка и громким голосом сообщила, что Панинский ужин она припрятала, и он так и дожидается на камбузе, и в скором времени перейдет в завтрак. Панин ощутил себя выжатым лимоном, потому что сил не было вообще. Больше того, кроме одеяла, которым он был укрыт, отсутствовала и вся одежда. Алёнка же как ни в чем не бывало, порхала по каюте, балансируя на палубе, что-то раскладывая и разглаживая, и напевала. Панин прислушался.

   И не печалясь, я жила бы, не печалясь,

   Не тосковала в тишине полночных улиц.

   Но повстречались мы с тобой, но повстречались.

   Не разминулись мы с тобой, не разминулись.

   Панина взяла оторопь. Еще больше он оторопел, когда Алёнка повернулась к нему спиной, и он увидел, что вместо всегдашней косы по спине ее струится светлый водопад волос, схваченный на уровне плеч несколькими витками тонкой веревочки, а сидящая на противоположной койке Аринка расплетает свою косичку явно намереваясь последовать примеру старшей подруги.

   Панин сел, старательно придерживая одеяло.

   - Слушай, Джемма Халид, откуда у тебя эта песня?

   - Ага, - сказала бессердечная Аринка. – Капитан очнулся. А вот если сейчас аврал, так и побежишь в одеяле?

   - Так и побегу, - согласился Панин, которому не хотелось ни с кем ссориться. – Так все-таки, откуда мелодийка?

   - Так ты же сам Аринке напел, - повернулась к нему Алёнка. – Еще когда мы шхуну спускали.

   - Вот ей? – поразился Панин, поворачиваясь к девчонке. – Да ей даже колыбельную еще рано.

   Аринка чуть не задохнулась от негодования.

   - Это мне колыбельную рано? Да я…

   - Отдадим-ка мы её в Англии в приют, - задумчиво сказал Панин. – Может человеком станет. Там и не таких перевоспитывали.

   Аринка сразу затихла и перестала возиться с косичкой.

   - Не нужна, значит.

   - Эй, ты чего? – испугался Панин. – Это я пошутил так, прелестное дитя. Каюсь, неудачно. Ну конечно нужна. Куда ж мы без тебя-то. Вся ж экспедиция насмарку. Дала б ты мне лучше штаны, а то моя жена что-то не спешит.

   Алёнка резко повернулась так, что волосы веером взметнулись над головой.

   - Что ты сказал?

   - Я сказал, что ты не спешишь.

   - Нет, как ты меня назвал только что?

   - Женой. А что, это было секретом? Ну я ж не знал.

   Алёнка подошла, опустилась рядом с койкой на колени, положила голову на грудь лежащего Панина и всхлипнула. Панин обнял ее и беспомощно огляделся. Аринка тоже подозрительно зашмыгала носом.

   - Девки, вы чего! – возопил Панин. – Дело-то житейское!

   …Вахтенный как раз отбил часовую склянку, когда Панин выскочил из каюты наружу. Вид у него был достаточно ошалелый и стоящий у штурвала Бердыш позволил себе улыбнуться краешком губ. Панин, оглянувшись, подошел к нему и попросил рассказать, что к чему, чтобы, так сказать, въехать в обстановку. Бердыш слегка удивился, но вида не подал и рассказал все обстоятельно.

   - Сколько там до моей вахты? – поинтересовался Панин.

   - Дык, час еще.

   - Ага, успею, - и Панин направился в сторону камбуза. Есть хотелось зверски.

   Вокруг по идее стояло раннее утро. Однако, солнце уже было довольно высоко, с учетом, конечно, очень северных широт. Облака никто не отменял, но их стало гораздо меньше. Ветер работал с завидным постоянством, только отошел на пару румбов к зюйду. Все это Панин отметил автоматически, на ходу, шествуя по палубе, не хватаясь за леера и снасти. Качка почти не изменилась, разве что килевая стала чуточку поменьше.

   Дверь на камбуз оказалась открыта и на осторожный вопрос «Кто здесь?» ответили сразу два голоса. Вобщем, когда Панин вернулся обратно к штурвалу, он был накормлен по самые брови и снабжен дополнительным пайком, чтобы на вахте было не скучно. Зато теперь очень захотелось спать. Панин грустно отметил про себя, что в борьбе со сном и голодом попеременно обязательно кто-то должен победить. И складывается мнение, что это будет не он.

   В это время вахтенный три раза блямкнул по железяке, и Бердыш, облегченно вздохнув, слил Панину вахту. Чтобы сходу не выпасть в осадок, Панин приказал Ивану немедленно принести ему ведро свежей забортной водицы коей и умыл лицо. Вода была холоднющей, что сразу настроило его на деловой лад, и Панин приступил к своим обязанностям, коих было у него великое множество.

   Бердыш же, несмотря на то, что только что сменился с ночной вахты, даже не дождавшись завтрака, полез в трюм со своими добровольными помощниками Акимкой и Пашкой, который удрал из-под опеки Кузьмы и принял деятельное участие в Бердышовских забавах. Из трюма они стали вытаскивать все имеемое в наличии боевое железо и аккуратно раскладывать в районе грот-мачты, куда не доставали брызги. По всей видимости, Бердыш решил подвергнуть свой арсенал серьезной ревизии.

ГЛАВА 5

После завтрака шкафут окончательно превратился в милитаристскую выставку, где сошлась вся мужская часть экипажа. Панин вынужден был регулярно одергивать свою, отнюдь не женскую, часть вахты, проявляющую нездоровый интерес к Бердышовским игрушкам. Понять их было можно, у Бердыша была представлена выкладка как в оружейной лавке. Он даже раскрутил Клима на извлечение ручного точила, дабы тут же затачивать отсортированное. Клим тоже принял самое живое участие, но уже как лицо, заинтересованное в том, чтобы большая часть выставки попала к нему в виде обычного железа. Клим собирался перековывать мечи на орала. По этому поводу между ним и Бердышом, с Князем в качестве группы поддержки, разгорелась жаркая дискуссия. Клим настаивал на том, что тот железный хлам, который Бердыш ошибочно считает оружием, годен только для изделий сугубо мирного назначения типа серпов и молотов, а Бердыш доказывал, что для превращения хлама в полноценное оружие необходимо совсем небольшое усилие. Что разогнуть или наоборот подогнуть и подточить это совсем не то, что перековывать. Климу надоел этот, по его словам, бесполезный треп, и он прямо спросил военного предводителя, кого он собрался вооружать, если больше половины экипажа – бабы. Бердыш, не желая сдаваться так просто, начал было доказывать, что женщина тоже человек, но его даже слушать не стали. И Бердыш понял, что проиграл.

   Панин с интересом наблюдал от штурвала этот сугубо теоретический спор. Оппоненты, конечно, горячились, но за рамки старались не выходить. Несколько раз Панин пытался принять более активное участие в дискуссии, но каждый раз чувство долга не давало ему отойти от штурвала. Он пытался привлечь внимание Бердыша голосом и жестами, но тот был увлечен спором и ни на что больше не обращал внимания.

   - Ну, чего ты хотел? – спросил он угрюмо, глядя, как Клим упоенно растаскивает коллекцию.

   - Я ни в коем случае не хочу лезть с советами, - начал Панин вкрадчиво. – В конце концов, это ты у нас признанный обученный тактик, а может даже и стратег. И знаток местного оружия тоже ты. Но. Прошу отнестись серьезно. Я, правда, говорю с чужих слов, так как сам в деле ни разу не участвовал, но много читал и слышал. Так вот, я хотел тебе сказать о войне на море, в коей ты, скорее всего, не знаток. Бой между кораблями разбивается, чаще всего, на две стадии: дистанционное воздействие с помощью пушек и, типа, легкого стрелкового оружия, - в этом месте Панин позволил себе саркастически улыбнуться. - И ближнего боя, или абордажа, с применением холодного оружия в основном, и частично такой дряни, как пистолеты.

   Бердыш хмыкал, но слушал внимательно.

   - Так вот, что хочешь думай, но абордажа нам не выдержать. Ну сколько у нас полноценных бойцов? Прикинь. Ну, Вася, согласен, это уникум, он один десятерых стоит. Но этот мерзкий народ, я имею в виду морских разбойников, вдесятером на абордаж не ходят. Как правило, несколькими десятками. Причем предварительно обработав палубу картечью. Ну, положим, уцелеем мы. Ну убьет Вася десять человек, ну ты с пятью справишься, ну Ефремыч пару завалит. А потом мы просто кончимся. А остальные бабы и дети…

   - Чего ты предлагаешь? – наверно у Бердыша с грохотом обрушилась только что созданная концепция, основанная на богатом жизненном опыте.

   - Я предлагаю не зацикливаться на режуще-колющем, а осваивать имеемую артиллерию. А со своей стороны, обязуюсь не подпускать супостата на пушечный выстрел. Рано нам ввязываться. Мы даже с купцом не справимся. Достаточно в нас один раз попасть, и у нас или команды не будет, или мы утонем полным составом.

   - То есть, ты предлагаешь удирать в любом случае? – мрачно спросил Бердыш, не желающий мириться с невозможностью нанести нападающим хоть какой-нибудь урон.

   - Нет, - Панин был само терпение. – Смотри сюда, - Панин стал рисовать пальцем на палубе. – Прицельная дальность корабельных пушек около пары кабельтовых. Потом перезарядка три –пять минут. Мы за это время, при нашей средней скорости в десять узлов, пройдем около семи-восьми кабельтовых. Твоя артиллерия при доработке жахнет ну на кабельтов, а может и больше.

   - Значит, что?

   - Значит, после их залпа, мы сближаемся на выстрел, разряжаем в них наши фузеи и сматываемся за пределы досягаемости пушек. А еще можем с кормы зайти. Там окромя пары ретирадных вообще ничего нет. Хоть стекла от души побьем.

   - Больше, значит, ничего не сможем?

   - Ну можем еще попасть в кого-нибудь. Но это сугубо нечаянно.

   - А что там за доработки?

   - Ну это надо Ефремыча звать. Да по дороге прихвати лист бумаги и стрельни у Осипа перо и чернила.

   Через десять минут те, кто считал себя, и не без основания, бойцами, собрались уже возле кормовой надстройки, на крыше которой Панин разложил письменные принадлежности. На штурвал он поставил Алёну из своей вахты, удивительно быстро освоившую специальность рулевого. Ей бы еще силенок побольше, ну тут уж что уродилось, то уродилось.

   Панин, пыхтя и ругаясь по поводу неучтенных клякс, изобразил на серой неровной бумаге прицельные приспособления в виде мушки и секторного прицела. Клим долго скреб затылок и после окончания процесса заявил:

   - В кузнице бы запросто сделал, а здесь, пожалуй, не смогу.

   - Тогда вот это.

   Панин несколькими штрихами изобразил оперенную пулю. Подумал и добавил контейнер. Клим опять полез в затылок.

   - А матерьял?

   - Свинец, дерево.

   - Смогу. Но, сами понимаете, единичная работа. Много не сделать.

   - Да нам бы пока с дальностью определиться и с навеской пороха.

   - Ну это будет.

   - Может и я на что сгожусь? – встрял наконец Бердыш, до этого только переводивший взгляд с одного собеседника на другого.

   - Сгодишься, сгодишься, - пообещал Панин и добавил. – Как только Ефремыч сделает первые пули, а ты, Федя, определишься с начальной навеской пороха, я вам устрою стрельбы для начала по берегу, а потом в приближенных к боевым условиях. Федя, кто вместо тебя сможет нести вахту?

   - Акимка, - не задумываясь, ответил Бердыш.

   - Тогда давай его сюда. Я его поспрошаю.

   Через полчаса допроса и лабораторных и практических работ Акимка был признан годным к несению самостоятельной вахты вместо Бердыша, а Бердышу было вменено в обязанность ознакомить с этим фактом всех членов своей команды. Клим же получил задание сделать так, чтобы каждый член экипажа, исключая детей, имел в своем распоряжении нож. Размер ножа специально не оговаривался, но предполагалось, что это будет поясной нож. Клим тут же потребовал помощника и получил Пашку, который до этого был как-то не пристроен, по причине нездоровья, проистекавшего из длительного пребывания в полузатопленном трюме. Клим посмотрел на помощника с сомнением, но Панин сказал, чтоб брал, потому что все девки уже заняты. Клим усмехнулся и увел Пашку в трюм, где и пристроил к сортировке железа.

   Бердыш, демонстративно ворча, больше конечно для публики, стал сворачивать свою выставку, сортируя и унося в трюм завлекательно лязгающее железо. На палубе остались только монструозные фузеи и припасы к ним. Бердыш прочно уселся рядом и погрузился в мир пороховниц, мерок, кремней и пуль. Обступившие его детишки мужеска пола с почтением внимали излагаемым им сентенциям как истинам в последней инстанции.

   Панин посмеялся. Про себя, естественно и пошел обратно к штурвалу. Надо было выполнять обещание, данное Бердышу в части обеспечения стрельб, а для этого сначала необходимо было выйти к берегу, который уже больше суток не просматривался, а на берегу найти подходящий фиорд. Надо было менять курс, а не хотелось. Уж больно хорошо шел «Скиталец», давая не менее… А, сейчас проверим.

   - Савка! Иди сюда, скорость будем мерить!

   Савка, который в составе вахты торчал у мачты, обрадовался и мигом подбежал. Он полез в ящичек у нактоуза и извлек полуминутную склянку.

   - Готов!

   - Угу.

   Панин зашвырнул треугольную дощечку лаглиня в кильватер «Скитальца». Заверещала, раскручиваясь, вьюшка, побежал между пальцами тонкий линь.

   - Давай!

   Савка мгновенно перевернул склянку. Посыпался песок.

   - Два… четыре… шесть…

   Песок сыпался.

   - Стоп! – заорал Савка.

   - Мать твою…! – сказал озадаченный Панин, глядя на линь, который все еще бежал с вьюшки. – Чуть больше двенадцати узлов. Да мы просто птицманы какие-то. Это же больше двухсот миль суточного хода. Практически даром.

   - Чего, дядь Саш?

   - Да это я так. Радуюсь, короче. Давай, иди к мачте, предупреди своих. И на палубе скажи, чтобы держались. Фордевинд ворочать будем.

   Савка умчался. От фок-мачты послышался его звонкий голос. Панин выждал немного и приложил ладони рупором к губам.

   - К повороту через фордевинд приготовиться! Внимание! Поворот! - И крутанул штурвал.

   Шхуна, почти не меняя скорости, вильнула кормой. Гики с удивительной синхронностью перелетели на правый борт. Рядом с мачтами суетилась вахта, обтягивая и укладывая снасти. Панин покрутил штурвал, устанавливая новый курс – к берегу. Бердыш посмотрел укоризненно, держа в охапке свои принадлежности, и опять стал раскладывать их возле себя.

   Берег открылся где-то через час.   

   - Однако, далековато мы на север зашли, - подумал Панин. – Надо будет ночью хотя бы широту посмотреть, если уж с долготой ни хрена не выходит.

   А пока, пользуясь высоко стоящим солнцем, стал разглядывать в подзорную трубу далекий берег. Качество изготовления трубы конечно оставляло желать лучшего, но другого не было и приходилось довольствоваться тем, что есть. Панин видел безжизненные скалы и белую полоску прибоя под ними. Разглядеть с такого расстояния вход в бухту или фиорд было проблематично.

   - Ладно. У нас не горит, - сказал сам себе Панин. – Подождем еще.

   Он обратил внимание на то, что в часовой склянке иссякает песок и окликнул Савку:

   - Ты чего это за временем не следишь?

   - Я слежу, - обиделся Савка. – Сейчас вдарю.

   Над морем, затухая, поплыл двойной дребезжащий звон.

   …Более-менее подходящий фиорд или бухту обнаружили на следующий день ближе к обеду. Вахтенный Акимка, озирая берег в трубу, крикнул:

   - Вижу бухту!

   Подошедший Панин обозрел окрестности, и они не вызвали у него неприятия. Ширина входа составляла примерно полмили, берега высокие, обрывистые, а что там в глубине отсюда не просматривалось.

   - Лево руля! – скомандовал Панин. – Грота-трисель на гитовы! Фока-трисель - второй риф!

   «Скиталец» сразу сбросил ход и пошел как-то вальяжно и даже лениво, и волны стали его обгонять. Их шипящие гребни, заходя с кормы, стали забираться на палубу с подветренного борта. Но это длилось только до тех пор, пока шхуна не вошла в бухту. Волны не сразу, но умерили свою прыть, а ветер перестал свистеть и стал просто движением воздуха. «Скиталец» выпрямился, похоже, даже встряхнулся и достойно продолжил свой путь.

   Чтобы найти подходящее место для высадки, пришлось пройти примерно с милю. Бухта все равно в этом месте не кончалась, и Панин стал подозревать, что это и есть фиорд, которые он видел лишь в телевизоре да на картинках. Но его подозрения так и остались подозрениями, потому что по правому борту обнаружился глубокий распадок, заросший нехилым лесом. Из распадка выбегала, по всей видимости, речка, высунув в бухту короткий язык галечной отмели. Вокруг стояла первобытная тишина. Место было самым идеальным для Бердышовских экспериментов, поэтому Панин с легким сердцем приказал спустить паруса, отдать якорь и готовить шлюпку.

   Бердыш деловито стаскивал на палубу завернутые в ткань фузеи, какие-то мешочки и ящики. Ему помогали все, даже девицы из подвахты. При этом Панин ощутил легкий укол ревности. Однако в шлюпку спустились только Бердыш, Князь и Пашка. Бердыш затребовал у Панина подзорную трубу и получил ее. Минут через двадцать Пашка вернулся, и в шлюпку уселись Клим и Сидор. А еще через полчаса шандарахнуло так, что эхо пошло гулять по бухте, на берегу из-за клубов дыма ничего нельзя было рассмотреть, а легкий ветерок, видно, не мог совладать с тяжелыми клубами. Весь оставшийся народ собрался на корме, которая сейчас стала ближайшей к берегу точкой. Галдеж стоял такой, что Панин пообещал самых громких оставить здесь жить. Угроза подействовала, но ненадолго.

   Между тем, дым на берегу рассеялся, и обнаружились все участники стрельб, живые и здоровые. Они суетились вокруг странного сооружения. Расстояние не позволяло различить детали, но, похоже, это была одна из фузей, закрепленная жестко. Вот испытатели отошли в сторону и опять ахнуло. На этот раз ветер сдул клубы дыма оперативнее. Чуть в стороне обнаружился Князь с подзорной трубой, направленной в сторону распадка. Потом выстрелы загрохотали с периодичностью три-четыре минуты. Дым едва успевал рассеиваться. Тем не менее, берег далеко в стороны стал походить на место пожара или, что было ближе к истине, на поле недавнего сражения.

   Народу на корме все это надоело, и он начал рассасываться. Остались только пацаны и Алёнка, которой все эти стрельбы были глубоко по бубну.

   Панин уже тащил вахту в течении шести часовых склянок, а на берегу все палили и конца этому видно не было. Он уже начал опасаться за наличные запасы пороха. Его беспокойство, по-видимому, каким-то образом передалось Бердышу, потому что вместо очередного бабаха раздалась тишина, а потом и шлюпка, под завязку набитая народом, отвалила от берега.

   Выходить из бухты на ночь глядя Панин не захотел, хотя что той ночи было. Однако, надо было дать команде выспаться без качки хотя бы ночь в преддверии многодневного перехода до Бергена. Рассмотрение результатов стрельб, аккуратно записанных Бердышом на листках серой бумаги, решили отложить до утра, а сами стрелки, оглохшие и оголодавшие, а местами и закопченные, отправились на помывку и питание.

   Утром Панин с началом своей вахты велел поднять паруса и выбрать якорь. И скоро тихая бухта осталась позади, а «Скиталец», отойдя почти перпендикулярно берегу примерно на милю, лег на курс зюйд-вест, быстро набрав скорость в десять узлов.

   Когда Савка отбил три склянки вахты, и все, включая капитана, вкусили завтрак, на ют явился Бердыш со своим «журналом испытаний» и при нем, как адъютанты, Князь и Клим. Из записей и рассказов очевидцев выяснилось, что самыми дальнобойными и точными, при одинаковой порции пороха, оказались, как это ни странно, старые стрелецкие пищали. Правда, найденные на затонувшем корабле мушкеты тоже новизной не блистали. В связи с полным отсутствием прицельных приспособлений, наводка осуществлялась в диапазоне от «куда придется» до «примерно в том направлении». А если серьезно, то по стволу. Дальность прямого выстрела определили примерно в пятьдесят метров. На сто метров все гаубицы били уверенно, разница была только в угле подъема стволов. Бердыш, которому понятие «градус» было еще не знакомо, продемонстрировал эти углы сложной конструкцией из планок, скрепленных гвоздиками. Родные свинцовые пули двухдюймовую доску, используемую в качестве мишени, не пробивали, и их приходилось выковыривать ножом, после чего для выстрела они уже не годились. А вот сделанные Климом оперенные пули таки пробивали. Причем на пятидесяти метрах пулю найти вообще не удалось. И на ста метрах угол подъема ствола с такой пулей был значительно меньше. И Бердыш снова продемонстрировал объективные свидетельства. Правда, процесс зарядки с такой пулей несколько усложнялся, потому что скрепленные воском части контейнера иногда не выдерживали энергичного действия шомполом. А если контейнер скреплять как-то иначе и покрепче, он может не развалиться при выходе из ствола, и вся эта конструкция полетит дальше, но уже не как оперенная пуля, а вообще хрен знает что.

   Поэтому постановили: Климу доработать контейнер и все силы бросить на изготовление новых пуль, чтобы иметь хотя бы десять зарядов на ружье; Бердышу вменялось в обязанность расфасовать порох в соответствии с определенным опытным путем количеством в некое подобие патронов, из которых его сразу можно засыпать в ствол, не отмеряя предварительно. А так как Бердыш еще и ловко управляется с топором, то пусть он заодно доработает и приклады всех четырех ружей до приемлемых, а то ж просто какая-то хрень получается. Ну попробуй прицелиться, держа эту дуру подмышкой. А чтобы плечо к едрене фене не отшибло, надо придумать какой-нибудь компенсатор.

   Когда собеседники услышали упомянутое слово, дискуссия перешла в новое русло, причем Панин заявил, что он не намерен объясняться жестами как какой-нибудь папуас, а потом все-таки объяснил значение как первого слова, так и второго. Но Бердыш все равно обиделся.

ГЛАВА 6

По Панинским прикидкам, если брать во внимание время в пути, среднюю скорость, смену курса и высоту солнца над горизонтом в конце июля, получалось, что они в данный момент миновали уже половину Скандинавии и далеко позади оставили город Тромсё или как он тут называется. И за все это время им не попался ни один корабль. Бывало, конечно, что они больше чем на сутки теряли из виду берег, уходя слишком далеко к северу. Может за это время что-то и проскакивало. Но вообще было как-то странновато. Не сказать конечно, что Норвежское и Баренцево моря это оживленный морской путь, но все-таки это единственный морской путь на Русь с тех пор как шведы прочно сели на балтийском побережье. Скорее всего, корабли купцов идут вдоль берега не потому, что там плохие капитаны, а потому что это им как раз и надо. А на фоне местного берега разглядеть корабль проблематично, если только его паруса не выдадут. А с другой стороны, это «Скиталец» всю неделю идет с практически попутными ветрами. Для купцов эти ветра как раз противные. Может, отстаиваются где-нибудь в томительном ожидании.

   Панин бродил по корме, периодически оглядывая горизонт в подзорную трубу. За штурвалом мужественно стояла Алёна, которая вторая. Если бы не относительно широкие бедра и рельефно очерченная грудь, ее вполне можно было принять за симпатичного мальчишку подростка. Одета в штаны и курточку, с косой, спрятанной под шапку, она являла тот самый тип матроса, который очень нравился Панину как капитану: улыбчивая, исполнительная, умелая, бесстрашная. Ну и симпатичная. Алёнка первая поглядывала на нее настороженно. Второй матрос женскага полу – Машка была еще слишком слабосильна, даже в сравнении с Савкой. Единственным ее достоинством было то, что она прекрасно переносила качку. А вот мужики к качке только-только начали приспосабливаться. По совету Панина Алёнка усиленно кормила их солененьким, словно беременных. Правда, расход пресной воды от этого существенно увеличился. Панин всерьез подумывал о необходимости забежать в какой-нибудь фиорд по пути и поискать ручей с пресной водой, коря себя за то, что не пополнил запасы на месте стрельб, одновременно оправдываясь тем, что опустела всего одна бочка, да и вообще не до того было. Нет, до Бергена воды бы хватило конечно, но в порту за воду обязательно придется платить. А в речке-то она даром. Поэтому Панин, отказавшись от дальнейших раздумий, послал жестом шхуну ближе к берегу. Понятливая Алёна переложила руль, а вахта, видя заполаскивающие паруса, оперативно подтянула шкоты.

   Камбузная команда в лице Алёнки, Аринки и приданной на сегодня купчихи Настасьи сидела на грузовом люке, печально глядя на родное рабочее место, где вольготно расположился Клим со своими формочками. А в камбузной печке, в тигле плавился свинец. Бердыш рядом с камбузным персоналом, не привлекая особого внимания, возился с очередной пищалью. Можно сказать, человек нашел себя. Он любовно протирал эту оглоблю тряпочкой, что-то подкручивал, временами задумчиво глядя вдаль. Панин подумал, что хорошо бы сейчас Бердышу, когда он в таком настроении, подсунуть мосинку образца 1938 года или, паче чаяния, АЕК-971. Вот реакция была бы. Панин улыбнулся своим мыслям, потом понял, что отвлекся и опять стал разглядывать медленно приближающийся берег. Ему нужна была бухта пошире, чтобы не елозить с верпованием или не тащиться на буксире у шлюпки в связи с отсутствием ветра. Пока ничего хорошего на берегу не просматривалось, но Панин не терял надежды. Он знал, что северо-западное побережье Скандинавии является образцом по части изрезанности береговой линии.

   …Что-то более-менее приличное, побольше, пожалуй, чем обычная щель в скалах, показалось как раз к концу Панинской вахты. Он с досады чуть не хватил подзорной трубой о леер, но вовремя остановился, вспомнив, чем кончил адмирал Рожественский. Лезть на ночь глядя в незнакомую бухту даже при белых ночах как-то не хотелось. Отстаиваться рядом на якоре выглядело заманчиво. Уйти на север и лечь в дрейф. И второй и третий варианты предполагали очередную потерю времени. А ведь лето уже перешло экватор. И тащиться осенью по Северной Атлантике как-то не очень хотелось.

   - А и ладно, - подумал Панин. – Пойдем-ка мы дальше. Время, которого у нас нет – это деньги, которых у нас тоже нет.

   На ночную вахту заступал Акимка с командой. Панин предполагал дремать вполглаза и Алёнка, зная это, обеспечила ему все условия. В результате капитан явился утром к смене вахт свеженький как огурчик, несмотря на то, что выскакивал за ночь на палубу не менее трех раз и в общей сложности проспал четыре часа из восьми. За время его мирного сна ветер успел поменять направление и разойтись баллов до пяти. Идиллии не получалось. Ветер дул с веста и при курсе зюйд-вест-тень-зюйд шхуна, мягко говоря, не давала той скорости. Она конечно могла идти еще круче к ветру, но скорость была бы несравнима. А тут еще качка выше средней, и начавшие было оживать товарищи опять скукожились. В довершение всех бед не работал камбуз, а из-за вчерашних Климовских экзерсисов повара ничего не приготовили, решив наверстать с утра. Наверстали! И, самое смешное, все винили именно поваров, как-то забыв про Клима, а тот скромно не напоминал.

   Панин подумал, что вот при таких погодных условиях зайти в бухту сам Бог велел. Как назло, опять ничего подходящего не подворачивалось. У берега бесился прибой, да и просто подойти к нему из-за кучи островов и островков, и одиночных камней в шапке пены, было нереально.

   Вдруг проползающий по левому борту берег как-то сразу оказался впереди, и волны стали вроде не такими высокими, и ветер, если и свистел, то только на самом топе грота-стеньги. Панин подумал, что он конкретно поехал крышей. Однако, берег спереди надвигался, оставляя свободным только северное направление.

   - Куда это мы попали, - недоумевал Панин, крутя штурвал чисто автоматически.

   «Скиталец» все больше уклонялся к зюйду. А берега сходились чуть ли не под прямым углом.

   - Во попали, - подумал Панин, готовясь отдать команду на поворот, чтобы драпать отсюда подальше. Не нравилось ему категорически это место. И тут почти прямо по курсу стал открываться довольно широкий проход.

   - Это что же? – лихорадочно соображал Панин. – Это остров что ли? Или это обычный фиорд, и он там дальше свернет налево. Или все-таки пролив? Что-то мне совершенно не хочется его исследовать.

   - Эй, вахта! Заснули там что ли! Так вас и разэдак! К повороту через фордевинд приготовиться! Внимание!

   Слово «поворот» Панин сказать не успел, из глубины пролива ли, фиорда, он так и не понял, показалось что-то мелкое, напоминавшее блоху. Панин поднес к глазам трубу. Изображение словно прыгнуло вперед. Панин, увидев, что там было на самом деле, так и встал с открытым ртом, и вахтенные, вцепившись в тросы, напрасно ждали команды, а «Скиталец», у которого вообще не было ни малейших подозрений, шел себе прямо в проход навстречу неизвестности.

   Панин наконец опомнился и заорал:

   - Поворот! – вращая штурвал так, что только спицы мелькали.

   «Скиталец» изящно лег на борт, входя в циркуляцию.

   - Паруса до места! Фор-стаксель ставь! – продолжал разоряться Панин, крутя штурвал уже обратно, чтобы одержать шхуну.

   «Скиталец» завершил поворот и уже набирал скорость, направляясь обратно в открытое море. Вахта недоумевала, но благоразумно помалкивала.

   Панин опять вскинул трубу. Мачты и снасти теперь не мешали видеть, и он увидел. «Блоха» приблизилась и физически и увеличенная линзами. В кильватере «Скитальца» примерно в трех кабельтовых шел… драккар. В это нельзя было поверить, но тем не менее, монстр из десятого века, ужас прибрежных поселений, кошмар мореплавателей целеустремленно направлялся по следу «Скитальца». Мысль о том, что это могут быть мирные реконструкторы, Панину как-то в голову не пришла. Тем более, что в трубу хорошо было видно драконью башку на высоком форштевне, стоящего на носу рыжебородого здоровяка в поблескивающем металлическом одеянии, разноцветные щиты на бортах и вспыхивающие на свету мокрые лопасти мерно вздымающихся весел. Перед носом драккара бурлила вода, и он явно нагонял.

   Панин наконец справился с собой и заколошматил по железяке. Тревожный лязгозвон пронесся над палубой. Ситуацию специально не обговаривали и поэтому на палубу полезли все, включая женщин и детей. Панин бешено заорал от штурвала:

   - Всех баб вниз! Боевая тревога, мать вашу!

   Вот кому надо отдать должное, так это Бердышу с Князем. Только выскочив на палубу и бросив взгляд за корму, даже не прибегая к подзорной трубе, они не сговариваясь нырнули в трюм, прихватив с собой не успевшего сориентироваться Клима.

   - Ну что тут у нас? – спросил, подбегая, Бердыш, в то время как его товарищи сноровисто стучали шомполами, загоняя в стволы круглые пули.

   Панин молча подал ему трубу. Бердыш посмотрел и присвистнул.

   - Однако, серьезные ребята. Слышь, а с чего ты взял, что они собираются напасть?

   - Да так, - ответил Панин. – Чего-то в голову взбрело. Теперь-то конечно вижу, что ошибся. Это же спортсмены-любители. Просто так совпали.

   - А если серьезно?

   - А серьезно, ты считать умеешь? Вижу, что да. И сколько там народу?

   - Ну, человек сорок.

   - Сорок человек, - Панинский голос прямо сочился ядом. – Прогуляться вышли. В железе. Со щитами.

   - Все, все, - Бердыш поднял руки вверх. – Уел. Сдаюсь. А что делать-то будем?

   Закончив заряжать фузеи, подошли Князь с Климом. Из трюма народ охапками таскал холодняк, попутно вооружаясь. Занятно было видеть Машку с длинной саблей на бедре.

   - А ничего пока не будем, - ответил Панин. – Далековато. Вот минут через десять они нас догонят, тогда и посмотрим.

   - Думаешь, догонят? – спросил Клим с сомнением.

   - Конечно, - ответил Панин уверенно. – Этот кораблик узлов пятнадцать даст. Правда с хорошей командой. Но все равно примерно десять он и сейчас дает. А мы находимся в ветровой тени из-за этого острова. Поэтому и ползем, хорошо если с четырьмя узлами. До выхода в море около мили. То есть нам плестись минут пятнадцать. А им в два с половиной раза меньше. Конечно догонят. Но мы им сейчас работу затрудним. Эй! На гроте! Поднять галф-топсель!

   - И что, на абордаж? – спросил Князь, уже имевший на поясе свою саблю.

   Панин спохватился.

   - Савка! Где моя шпага?! Принеси немедленно! Так вот, - повернулся он к Князю. – Пушек у них, скорее всего, нет. Ну, по крайней мере, ни я, ни Федя не видели. Значит, или стрелковка, или луки и арбалеты. В ближайшее время узнаем. Так что, скорее всего, сначала постреляют, а потом да, абордаж. Так что я настоятельно рекомендую не высовываться из-за фальшборта.

   Шхуна немного прибавила. Видно наверху ветер был посильнее. Не зря верхние шкаторины триселей держались втугую, в отличии от заполаскивающих нижних. Панин оценил это дело и велел поднять грот-стень-стаксель, как последний аргумент. А еще он взял чуть левее, чтобы привести шхуну на более выгодный относительно ветра курс.

   Сзади слышались частые удары гонга, задающего ритм гребли. Догоняющие даже подняли здоровенный полосатый красно-зеленый парус, но он при слабом ветре служил скорее тормозом и его довольно быстро убрали. Вообще, как заметил Панин, скорость сближения несколько упала, и он стал надеяться, что успеет выскочить под приличный ветер до того, как эти обалдуи подойдут на бросок абордажных крючьев.

   А до преследователей оставалось не больше кабельтова. Умелый лучник уже вполне мог добросить стрелу. Хотя попасть было очень проблематично, потому что оба кораблика качались на ходу. Волны, правда, были не чета морским, но качка все-таки присутствовала. Однако, скорее всего, умелых лучников у противной стороны не было. У Панинской команды тоже. Снаряженные арбалеты сиротливо лежали на палубе.

   В таком вот молчаливом состязании прошло минут пять. Дистанция сократилась до ста метров и продолжала уменьшаться. На драккаре, видимо, выкладывались по полной. Гонг там звенел почти непрерывно. И наконец дождались… Вскочили сразу пять человек – четверо с луками, один – с арбалетом.

   - Прячьтесь! – рявкнул Панин, бросаясь под защиту гакаборта и остро сожалея, что у него нет перископа.

   Первый залп ушел в молоко. Только арбалетный болт попал в кормовой подзор где-то справа от ахтерштевня. Никто не полез уточнять – где. Бердыш высунул из-за планширя свою треуголку. Ответ не заставил себя ждать. Верхом свистнуло две стрелы. Одна вонзилась в грот-мачту на высоте примерно метров двух. Вторая, проткнув оба триселя, улетела хрен знает куда. Вахта, высовываясь из-за кормовой надстройки, опасливо поглядывала на торчащую в мачте стрелу. Бердыш, убравший треуголку, решил повторить опыт. Подтянув поближе самый крупнокалиберный мушкет, он проверил затравку и взял его наизготовку, сидя на корточках.

   - Ну-ка, высунь, - сказал он Панину и лицо его перекосилось от сдерживаемого азарта.

   Панин аккуратно приподнял шляпу над планширем. Вокруг засвистели стрелы, причем не менее двух воткнулись в гакаборт. Бердыш, как подпружиненный поднялся на коленях, положив ствол мушкета на планширь. Пыхнул дымок, через мгновение длинно прогрохотало. Из ствола мушкета вырвался сноп пламени и клуб дыма. На драккаре завопили.

   - Э, да он совсем рядом, - прикинул Панин и схватил лежащий арбалет.

   Пользуясь тем, что дым от Бердышовского выстрела укрыл место действия, он высунулся из-за планширя. Драккар, смутно видневшийся сквозь дым, шел правее кильватерного следа метрах в пятидесяти, то есть как раз на оптимальном расстоянии для выстрела. Заметив, что Бердыш ухватил вторую пушку, бросил ему:

   - По веслам целься, - а сам прицелился в темную массу между висящими щитами.

   Бердыш не подкачал. После грохота, огня и дыма одно из весел с левого борта сломалось при гребке. За щитами началась суматоха и драккар рыскнул влево. Панин, разрядив арбалет, бросился к штурвалу и подвернул шхуну еще левее, ставя ее почти вполветра. Потом схватил следующий арбалет. В это время Бердыш выпалил (выстрелом это действо назвать как-то язык не поворачивался) третий раз. По веслу он не попал, а угодил в борт, выбив из него длинную щепу. Князь принял от него разряженную фузею и стал сыпать порох в ствол.

   - Вася! – крикнул Панин. – Картечью заряжай!

   Князь только кивнул, стуча шомполом. Клим рядом каким-то привычным движением взвел арбалет и вложил в направляющие болт. Особо они не высовывались, но, сидя на палубе, заряжать что мушкеты, что арбалеты было крайне неудобно. Приходилось иногда вставать. Хорошо Бердыш периодически обеспечивал дымовую завесу. Но стрелы летели в опасной близости. Когда-нибудь статистика должна была сработать.

   С четвертого выстрела Бердыш опять попал в весло. Он повернул к Панину радостно оскаленную, закопченную рожу и показал большой палец. Драккар опять повело влево. Судя по всему, запасных весел там больше не было, потому что одно весло с правого борта втянули внутрь. Панин не преминул слегка увалиться под ветер, предоставляя Бердышу возможность обстрелять правый борт драккара. Бердыш не помедлил. Первый же выстрел местной картечью, представлявшей собой рубленые куски свинца, на расстоянии в сорок метров дал жуткий результат. Все-таки корма «Скитальца» была повыше борта драккара, и Бердыш стрелял немного сверху вниз, а расстояние в сорок метров, это почти в упор. Так что середину вражеского корабля выкосило знатно. Бердыш не стал любоваться результатом, а подхватил другой ствол. Панин затаил дыхание, потому что это был стрелецкий самопал. Грохот раздался знатный. В этом плане русское оружие не подкачало. Ну и преследователям прилетело выше крыши. Там орали вовсе уж жутко. Причем никак нельзя было разобрать, то ли это вопили раненые, то ли тамошняя команда выражала, таким образом, свое негодование по поводу наглых пришельцев, не дающих себя убить и обобрать. Бердыш такими вопросами не заморачивался и поспешил разрядить в драккар еще два ствола. Пока Князь и Клим заколачивали в ружья заряды, он присел на палубу рядом с Паниным.

   - Похоже, отобьемся, - сказал он, морщась и массируя плечо.

   - Главное, их к борту не подпустить, - ответил Панин. – Тогда нам кранты без вариантов. Хотя это конечно не настоящие викинги. Так, шалят ребята, то ли от излишней лихости, то ли от безысходности. Но уж больно их много.

   - Да мне как-то все едино, - сказал Бердыш. – Сейчас попотчую их еще четыре раза. Сколько там нам еще продержаться придется?

   Панин бросил взгляд налево, сопоставляя расстояние и скорость.

   - Минут пять еще.

   Бердыш взял у Клима мушкет и осторожно выглянул.

   - Ты смотри, какой упорный народ. Ну, держитесь!

   Опять были грохот, пламя и дым. Картечью Бердыш попадал без вопросов. И на этот раз он не стал медлить и четыре выстрела прогрохотали с минимальными перерывами. Драккар развернуло бортом, и он закачался на волнах.

   - Ты смотри! – крикнул оглохший Панин, высовываясь. – Или ты им что-то важное повредил, или грохнул предводителя! Если через пять минут не оправятся, считай, что ушли!

   Мужики, не отвлекаясь, стучали шомполами.

   Панин опять глянул налево.

   - Ё-моё, сейчас жахнет!

   Он вскочил на ноги, бросился к штурвалу и заорал:

   - Галф-топсель долой! Грот-стень-стаксель долой! Шевелись ребята! – и, обращаясь к Бердышу, крикнул. – Федя, подержи штурвал, я пойду помогу!

   Ветер вырвался из-за острова как какой-то оголодавший монстр. «Скиталец» сходу лег на правый борт. Засвистело, завыло в снастях. Вахта ухватилась кто за что, Князь и Клим съехали к правому фальшборту, не выпуская, однако, ружей. Вцепившийся в штурвал Бердыш устоял, а вот бросившийся к грот-мачте Панин – нет. Когда палуба встала на дыбы он, сбитый с ног, покатился, пока не встретился с фальшбортом. Сам удар был не слишком сильным, но болезненным, стойка оказалась на диво прочной и ребра сразу заныли. Оттолкнувшись от фальшборта, он на четвереньках пополз к мачте, где, ухватившись за что попадя, с вытаращенными глазами замерли вахтенные.

   - А вы что здесь делаете! – зарычал Панин на Алёну и Машку, не замечая своей, странной для капитана, позы. – Кому было сказано! А ну, марш в каюту!

   Девки даже не улыбнулись и молча отползли к надстройке, благо, она была рядом.

   - Где страховка, мать вашу! – наорал Панин на парней. – Жить надоело?! Так и скажите! Вон Вася на вас потренируется, чтоб зря не пропадали!

   - Так мы… - подал голос смелый Савка.

   - Паруса! – рявкнул Панин, выпрямляясь и сдергивая с кофель-нагеля нирал галф-топселя. – Савка, освобождай фал и шкот!

   Галф-топсель рывками пошел вниз, еще трепыхаясь на ветру.

   - Давайте, парни, давайте! – почти умолял Панин, закрепив одну веревку и бросаясь к следующей.

   «Скиталец» медленно и неохотно выпрямлялся, уже мчась в ореоле пены по выросшим волнам.

   - Федя, бери круче к ветру! – крикнул Панин, подтягивая риф-тали на фока-триселе.

   Дверь носовой надстройки открылась и в проеме показалась Алёнка. Увидев мокрого всклокоченного Панина, отчаянно сражающегося с непокорным парусом, она вскрикнула и бросилась на помощь.

   - Уйди, Лёнка!!! – взвыл Панин. – Рано еще! – и он обхватил девушку, подталкивая ее назад к двери.

   Прилетевший с кормы болт был последним в этом бою. Статистика, однако. Панин дернулся, разворачиваясь от удара, и ему стало как-то не до паруса и вообще не до чего…

ГЛАВА 7

- Матушка, Богородица, спаси и сохрани моего любимого, спаси и сохрани моего самого хорошего, спаси и сохрани…

   Горячечный шепот среди полной темноты было первое, что услышал Панин, придя в себя. Потом он догадался открыть глаза. Открывать глаза было трудно, веки стали тяжеленными и впору было воззвать как Вию «Поднимите мне веки». Однако, он справился без посторонней помощи.

   Поднявши веки, Панин отметил, что вокруг царит мрак. И в этом мраке разливался всепроникающий шепот, звучавший погромче иного надрывного вопля. Потом он почувствовал нарастающую дергающую боль в правом плече и руке. Словно там болели все тридцать имеемых зубов. И еще он почувствовал просто жуткую жажду. Присутствовало ощущение, что он иссох совсем, до состояния газетного листа и вот-вот зашуршит, и сомнется.

   - Лён, - позвал Панин и поразился своему голосу, слабому и скрипучему, полностью отвечающему образу умирающего от жажды человека. – Лён-н.

   Шепот стих, и Панин ощутил на своей щеке подрагивающие тонкие пальчики. Он осторожно выпростал из чего-то там укрывающего его левую руку и, стараясь, чтобы боль в плече снова не довела его до бессознательного состояния, поймал узкую ладошку и невесомо поцеловал.

   И его тесный темный мирок словно взорвался. Сначала его сухих губ коснулись родные, теплые, мягкие губы. Потом Алёнка заметалась по каюте, натыкаясь на мебель, срывая шторки с иллюминаторов и настежь распахивая дверь. Не сказать, что в каюту хлынул свет, но светлее в ней, определенно, стало. Потом она склонилась над Паниным и он, словно впервые после долгой разлуки, увидел такое любимое тонкое лицо с темными тенями под глазами, увидел нестерпимо синий свет глаз и счастливо вздохнул. Он даже на какое-то время забыл о мучившей его жажде. До Панина как-то вдруг дошло значение русского слова «ненаглядная». Он жадно всматривался в лицо склонившейся над ним прекрасной женщины, и верил, и не верил, что это его Алёнка.

   - Лён? – спросил он жалобно. – Это ты, Лён?

   По Алёнкиному лицу прошла судорога, она зажмурилась, и из-под сомкнутых век закапали слезы. Панин терпеть не мог Алёнкиных слез. Он сразу терял жизненные ориентиры, и ему хотелось только одного, чтобы Алёнка перестала плакать. Он мог бы сделать для этого что угодно и его счастье, что Алёнка этим никогда не пользовалась. А так как сейчас он не мог сделать ничего, то решил просто ее отвлечь.

   - Лёнушка, - Панин хотел придать голосу нотки замогильности, но особо стараться и не пришлось. – Лёнушка, дай, пожалуйста, водицы.

   - Ой, - сказала Алёнка и широко раскрыла глаза, сразу перестав плакать. – Ой! Кузьма же говорил… Потерпи, миленький.

   Она вскочила и исчезла, только простучали башмачки по трапу да длинный светлый хвост волос метнулся следом. На палубе поднялся гвалт, и в открытую дверь ворвалась Аринка. Она сходу рухнула на колени перед койкой, обхватила Панина руками и разревелась, уронив голову ему в район живота. Панин закусил губу от боли и когда погасли вспыхнувшие в глазах разноцветные пятна, осторожно погладил левой рукой встрепанную головенку.

   - Ты что, радость моя?

   - Да-а, ты, значит, помирать… а как мы без тебя-а!

   - Да я вроде как и не собираюсь помирать, - неуверенно сообщил Панин.

   Аринка затихла, потом подняла мокрое личико.

   - Правда, не собираешься? Побожись.

   - Чтоб я сдох! – торжественно проскрипел Панин.

   По трапу опять простучали башмачки и впорхнула Алёнка со здоровенной крынкой. Крынку она передала Аринке, а сама приподняла голову Панина вместе с подушкой. Вода была холодной и жутко вкусной. Панин пил жадно, помогая Аринке левой рукой и проливая на грудь. Содержимое крынки, никак не менее двух литров, он выхлебал в три приема и откинулся назад, пыхтя и отдуваясь.

   - А поесть у вас что-нибудь найдется?

   Девчонки радостно всполошились и обе убежали. А к Панину потянулось настоящее паломничество. Первым, как и ожидалось, пришел Кузьма. Он бесцеремонно откинул одеяло, осмотрел повязку, помял плечо, руку, похмыкал. Панин, сжав зубы, терпел. Кузьма что-то побормотал, похоже, прочитал молитву и спросил?

   - Как плечо?

   - Дергает, - честно ответил Панин.

   Кузьму это почему-то обрадовало. Он сказал, что настой передаст Алёнке и что Панин обязательно должен будет выпить все до капельки, осторожно похлопал Панина по животу и отбыл. А в каюту тут же вошли обе купчихи с кучей детей. Женщины повздыхали, глядя умиленно на распростертого на одре капитана, наклонились и по очереди поцеловали, причем Дарья в щеку, а Настасья в губы. Детишки стояли чуть в сторонке. Глазенки у них были испуганные и любопытные. Панин слабым голосом, поддерживая реноме капитана, осведомился о том, как они переживают превратности путешествия и получил заверения, что у них все хорошо.

   Постояв еще немного, женщины вышли, уводя детей, а взамен явилась Панинская вахта в полном составе. Девки тут же полезли обниматься и целоваться. Мужики были суровы и сдержаны, то есть сдерживали девок. Но Машка все равно прорвалась и, шепнув: «Ты держись, капитан», чмокнула его в нос.

   Мужественный Савка сказал за всех:

   - Ты это, дядь Саш… ну… - потом вытер нос рукавом и отвернулся.

   - Спасибо, девчонки. Спасибо, мужики, - растроганно проскрипел Панин.

   В ответ все заулыбались и гуськом поднялись по трапу.

   Сразу за ними вбежали девчонки, нагруженные разнокалиберной посудой, и засуетились вокруг. А Панин полулежал, опираясь спиной на всякую всячину, натолканную туда заботливой Алёнкой, и благодушествовал, изредка морщась от боли.

   Кормили его специально сваренными по этому случаю щами, которые Панин очень уважал. Аринка держала миску, а Алёнка подносила ко рту Панина ложку, держа ее над ломтем хлеба. Панин вначале пробовал буянить, но его бунт был подавлен в зародыше. Пришлось смириться. А ведь женщинам только дай волю. Потом его так же накормили кашей с мелко нарубленной солониной и дали запить квасом. Весь ритуал был проделан очень серьезно. Никто из девчонок даже не улыбнулся. Только напоследок Алёнка вытерла Панину губы полотенцем и, поцеловав его, улыбнулась. У Панина ответно неудержимо разъехались губы.

   Как только девчонки утащили посуду на камбуз, в дверь протиснулся Осип. Он стоял у порога и мялся, то поднимая, то опять опуская глаза. Наконец, шумно вздохнув, он произнес:

   - Ты не подумай, капитан… - и опять замолк.

   Панин, который ничерта не понимал, тем не менее, ответил:

   - Да ладно.

   На том и разошлись.

   Вернувшаяся Алёнка устроила Панина поудобнее. Он мужественно перетерпел боль. Девушка, смахнув с одеяла несуществующие крошки, уселась рядом, прямо на настил так, что их лица оказались почти на одном уровне. Панин со скрипом повернул к ней голову и потянулся левой рукой. Он жаждал более тесного контакта. Алёнка с улыбкой придвинулась поближе.

   - Эй! – раздался голос сверху. – К вам там уже можно? Или у вас послеобеденный сон?

   Панин с досадой вернул голову в прежнее положение и убрал руку. Алёнка встала рядом с койкой.

   - Конечно можно, дядька Клим.

   Ступеньки трапа заскрипели, жалуясь. Клим спустился не спеша, огляделся и подошел к Панину.

   - Хорош, - сказал он. – Отдыхаешь, значит.

   Панин почему-то смутился.

   - Так, Алёна, выйди-ка. Нам тут поговорить надо, - и, заметив затвердевший взгляд Панина, поспешно добавил, - Ненадолго.

   В каюте совершенно бесшумно материализовался Князь, улыбаясь как всегда беззаботно-снисходительно. За ним сверху обрушился Бердыш, рубаха-парень, сверкая белозубой улыбкой. Он сразу направился к Панинской койке с намерением потрепать ее обитателя по плечу, но Князь удержал его тяжелую длань. Бердыш непонимающе воззрился на него, потом хлопнул себя по лбу и виновато потупился.

   - Нам Кузьма рассказал тут, - начал Клим, когда Алёна вышла. – Что тебе не меньше недели лежать. Да и потом рука будет действовать плохо. Ты об этом знаешь?

   - Я даже не знаю, что там вообще было, - ответил Панин и обвел взглядом всех троих. – Может кто-нибудь расскажет.

   - Я расскажу, - произнес Князь. – Ефремыч не горазд словеса плести, а Федька от штурвала только на море смотрел да на паруса.

   - Так вот, когда мы вышли в море, валять нас стало неимоверно. Паруса хлопают, все свистит и воет – страсть. А ты как раз стал Алёну в дверь заталкивать. Тут тебе и прилетело. И так удачно прилетело, что пробило плечо и располосовало руку. У них наконечник был четырехперый. Такие вместо оперенья ставятся. Варварство чистой воды. В доспехе застрянет, а вот незащищенное тело располосует почище ножа. Вобщем, ты сразу свалился, и кровища из тебя хлестанула как из зарезанного. Алёнка криком кричит, аж заходится, и все норовит рану зажать, сама вся в крови. А шхуну мотает так, что ноги от палубы отрываются. Кузьма выбежал, а ничего сделать не может. Его самого чуть не смыло. Ну тогда Ефремыч как заорет: «Федька, давай обратно!». Федька и повернул. Тут все из трюма повыскакивали, даже девки, и паруса утихомирили. И как только мы за остров зашли, опять стало тихо и пристойно. Тебя сразу в каюту утащили. Аринка растопила камбузную плиту – воду греть. Ефремыч древко болта перекусил клещами и наконечник вынул. Ну, дальше Кузьма нас выгнал, и там с ним Настасья и Марфа работали. А Федька поставил у штурвала Акимку, велел народу форсировать паруса, а сам бросился заряжать мушкеты. Да, совсем забыл, мы, когда обратно вошли, эти супостаты на своем корабле так и стояли там, где мы их оставили. Все-таки Федька их личный состав здорово, видать, проредил. Ага, так вот, Федька видно решил, что раз он теперь капитан, то и командовать будет только он. Ну, молодой еще, горячий. Но Ефремыч ему указал на недостатки, и Федя понял, что был не совсем прав. Вобщем мы не пошли прямо на врага, а легли в лавировку левее, словно нам до них и дела нет. Скорость была никакая, но все-таки была. Верхними парусами мы какой-то ветер цепляли. И так потихоньку-полегоньку мы тот проход, откуда они вылезли, и заткнули. А тем временем и Кузьма из каюты вылез. Сам весь в кровище, потерянный какой-то. Говорит, ты много крови потерял, а он сделал все, что мог, а остальное, мол, в Божьих руках. И тут Алёнка уселась на палубу и завыла. Тихо так, но до костей пробирает. Кто ее только не урезонивал, даже Ефремыч попробовал утешить. Никакие слова ее не брали. Только головой мотает и воет. Чисто оборотень. А тут враги как раз зашевелились. Смотрим, гребут. А из двадцати весел, что раньше были, только четыре работают. Тут мы с Ефремычем переглянулись, и он говорит: «А провались оно все! Давай, Федька!» и за мушкет. Ну Федька и дал. Пошел вполветра, разогнался и повернул на супостата. А когда стали расходиться бортами метрах в тридцати, он Акимку за штурвал, а сам за самопал. Да как ахнули в четыре ствола, драккар и закачался. Мы паруса долой, Сидор вон кошку раскрутил и забросил с первого раза. Ну и подтянули. Там конечно еще живые были. Но тут такое началось.

   Клим все время важно кивал, словно подтверждая сказанное. Бердыш порывался что-то сказать, но Клим его постоянно останавливал.

   - Про Алёнку-то в суматохе как бы забыли. Ну сидит себе и сидит. Мы у борта столпились, смотрим вниз. Вдруг за спиной страшный визг. Вот, ей-богу, я чуть не обоссался. Это я-то. И мимо нас пролетает Алёнка с твоей шпагой, вскакивает на планширь и прыгает прямо на драккар, в эту мешанину из тел. Владимирыч, вот не поверишь, мне впервые в жизни стало стыдно. Какая-то деревенская девчонка обошла меня, воина по рождению и по жизни. Меня словно какая-то сила неодолимая подняла и бросила за ней. Как сабля оказалась в руке, я так и не понял. А потом следом уже весь народ посыпался. Кто с чем. Хорошо еще, что Ефремыч детей придержал.

   - Что, и дети? – удивился Панин.

   - Аринку с кинжалом уже на планшире выловил, - подтвердил Клим.

   - Ага, так вот, Алёнка металась по этому кораблю прямо как богиня мщения из греческой мифологии, она словно танцевала на этих их скамьях. И ни разу не споткнулась. Я всегда думал, что шпага, сабля это для сильной мужской руки. Посмотрел бы ты на что способна девичья ручка. Шпага у нее так и порхала, перелетая из руки в руку. А как жалила – вж-ж-и-ик и горло вскрыто. Я только и старался, что ее оберечь, и зря старался. От этого ее просто жуткого запредельного визга враги сделались как ватные и еле шевелились. А нашим хоть бы что.

   - Генная память, - глубокомысленно заметил Панин.

   - Чего это? – все трое с недоумением посмотрели друг на друга, а потом на Панина.

   - Ну, кто-то из ее предков был великим воином, - туманно ответил Панин, сам не очень хорошо представлявший себе, как такое возможно. – Может у вас, Вася, и предки общие.

   Как ни странно, такой ответ его товарищей вполне встроил, а Князь надолго задумался.

   - Ну а что теперь-то? - подтолкнул их к дальнейшему повествованию Панин.

   - А, - сказал уже Клим взамен замолчавшего Князя. – Железо мы все собрали. Ну и что там еще было по мелочи. А потом Федька пару раз топором махнул. Этот ихний драккар быстро утоп, ну и все тела с ним. Мусор всякий всплыл. Ну мусор, он мусор и есть. И вот уже вторые сутки стоим. Подошли поближе к острову и якорь бросили.

   - Федя, а что у нас с ветром? – спросил Панин, чувствуя, что свое он уже отвалялся, и пора браться за дело.

   Бердыш дернулся было чесать затылок, но, видимо, вспомнил, кто он и остерегся.

   - Ну-у, понимаешь, здесь в заливе особо не чувствуется, тем более, что мы под берегом стоим. Но вообще-то, похоже, что ветер поменялся на зюйд-вест.

   - Так чего мы тут стоим? – вопросил Панин. – А если бы меня убили?

   - Ну не убили же, - резонно возразил Бердыш.

   Но чувствовалось, что сказать ему больше нечего.

   - А который сейчас час? – подозрительно спросил Панин, уже в принципе зная ответ.

   Ну и его ожидания не замедлили оправдаться. Бердыш потупился, а Клим сказал:

   - Понимаешь, за всей этой суматохой забыли перевернуть склянки, и теперь время у нас на глазок.

   Панин только вздохнул.

   Оставшись в каюте один, Панин еще раз прокрутил в памяти рассказ Князя. Особенно впечатлило его поведение Алёнки. Это как надо любить, чтобы забыть про все: жизнь, честь. Панин начал сомневаться в том, что достоин такой любви. Нет, не в плане отказаться, а наоборот – стать достойным. Он сразу же начал претворять решение в жизнь, то есть откинул одеяло, обнаружив, что лежит в одних подштанниках, и попытался спустить ноги с койки. Попытка была не совсем удачной, ставшая было привычной боль в плече, вспыхнула с новой силой, в глазах потемнело, лоб покрылся испариной. Но одну ногу он с койки спустил.

   На палубе раздались голоса: звонкий Алёнкин и низкий глуховатый Клима. Они о чем-то спорили, Панин не прислушивался, сосредоточась на процессе вставания. Ему удалось спустить и вторую ногу и как бы полусесть, опираясь на здоровую руку и дрожа от слабости. Дальше дело не шло, и Панин даже заскулил от боли и бессилия, благо, никого рядом не было. Тут как раз спор на палубе закончился, и в каюту спустилась Алёнка, пребывая в нешуточном раздражении. Увидев трепыхающегося Панина, она забыла все свое раздражение и бросилась к нему.

   - Сашенька, ты куда? Кузьма не велел. Ложись обратно, милый.

   Панин упрямо мотнул головой. Вернее, ему показалось, что мотнул, потому что все силы он сосредоточил на попытке удержаться в этом полусидячем положении, трясясь как паралитик, и обливаясь потом. Сил не хватило, рука подломилась, Панин упал на стенку, плечо взорвалось болью, и он отключился.   

   Панин пришел в себя, когда плачущая Алёнка, надсаживаясь, тащила его обратно на подушку.

   - Лён, прости меня, - заплетающимся языком повинился Панин. – Но я хотел сам.

   - Без меня, - всхлипнула Алёнка.

   Панину вдруг стало нестерпимо стыдно. Он не смог смотреть Алёнке в глаза и не мог отвернуться и поэтому зажмурился, покраснев, и вдруг почувствовал, как предательская слеза ползет по щеке. Сил вытереть ее не было никаких, и Панин рассчитывал на то, что Алёнка ее попросту не заметит в царившем в каюте полумраке. Но надежды его не сбылись. Алёнка как-то сразу затихла и Панин, подумав, что она ушла, открыл глаза. Алёнка была рядом и смотрела на него чуточку испуганно. Их взгляды встретились, и что там увидела Алёнка в Панинских глазах, он и сам не знал, но она наклонилась и прижалась щекой к его щеке. Панин вдохнул ее до боли знакомый аромат и ощутил себя внутри окружившего его плотным коконом облака любви, нежности и верности. Тогда он обнял девушку здоровой рукой за плечи и прижал изо всех оставшихся сил к себе, наплевав на боль, и прошептал ей куда-то за ухо:

   - Я люблю тебя, Лёнка. Боже, как я тебя люблю.

ГЛАВА 8

Сине-зеленая волна с плеском и шипением расступалась перед форштевнем. Холодный ветер с севера заставил вахтенных одеться потеплее, но они все равно ежились, пытаясь скрыться кто за надстройкой, кто за шлюпкой. Только рулевому некуда было прятаться, и он героически терпел. Волна была не очень высокой, и «Скиталец», шедший по ветру, почти не качало. Огромные триселя стояли «бабочкой» и шхуну несло со скоростью не менее десяти узлов (если Бердыш все правильно померил).

   Панин сидел возле самого нактоуза на раскладном стульчике, специально для него сооруженном, подставив лицо высокому солнцу. «Скиталец» шел на юг. Был полдень. Относительно конечно. Проверить часы после того злосчастного боя было негде. Тем не менее, обсервацию провели, и после тыканья пальцем в карту и небольшого скандала народ разочарованно понял, что мимо Бергена они просвистали рано утром и возвращаться туда против ветра нет никакого резона. Во всем, естественно обвинили Бердыша, который взял на себя функции капитана и не обеспечил… Бердыш, сознавая свою вину, отбрехивался чисто для проформы и все поглядывал на Панина с затаенной надеждой. Панин благодушно внимал, но брать бразды правления в руки не спешил. Он сегодня впервые официально выбрался на палубу. Все как положено, Кузьма осмотрел и дозволил и Алёнка, радующаяся больше самого Панина, заботливо подпирала его до самого юта. Конечно, Панин бы и сам добрался, но, помня свой предыдущий конфуз, не решился. Да и лишний раз на глазах лояльно относящейся публики обнять гибкую талию…

   Однако, надо было выручать не только Бердыша. Народ жаждал берега и всех сопряженных с этим удовольствий. Народ хотел не только по земле походить, но и посмотреть вокруг (заграница все-таки), с другим народом пообщаться, может быть даже что-нибудь прикупить. Осипу был интересен местный торг. Алёнке надо было продуктов и воды. Интересы других Панин даже не пытался представить.

   Итак, что там у нас после Бергена было? А был у нас, Панин это еще помнил, Ставангер. Город вроде достаточно старый и в семнадцатом веке он точно должен быть. Вроде он сейчас датский. Или вовсе даже шведский? Этого Панин не знал. И спросить было не у кого. Зато Панин знал, что в Ставангер зайти гораздо проще, чем в тот же Берген. Не надо мыкаться по фиордам и ловить дующий со всех сторон ветер.

   Панин попросил Савку принести атлас и погрузился в его изучение. Разобраться в средневековой карте с голландскими надписями, это было практически подвигом. Продираясь через зубодробительные словесные конструкции пояснений, и часто прибегая к помощи Князя в качестве переводчика, хотя Князь голландский знал ненамного лучше, Панин, наконец, выяснил, что искомый Ставангер находится всего-то в сотне миль от пресловутого Бергена и в пятидесяти от их последней точки обсервации. То есть при таком ходе через пять часов они должны быть на месте. Время прибытия опять выпадало на вечер. При этом не исключена была вероятность проскочить мимо цели. Вряд ли цивилизация шагнула настолько, чтобы ставить входные маяки возле заштатных портов.

   Панин подумал и, будучи человеком осторожным, как он полагал, решил подождать рассвета, потому что белые ночи уже кончились, где-нибудь поблизости. С этой целью он подозвал к себе Бердыша и вполголоса, чтобы никто не слышал и не усомнился в авторитете временного капитана, порекомендовал ему спустить паруса, оставив самый минимум, и особо не торопиться. Зато утром можно будет триумфально войти в порт. Бердыш внял совету, и «Скиталец» резко сбавил ход. Поменялся и характер качки, и Панин послал Савку за Алёнкой, чтобы со спокойной совестью отбыть в каюту. Сидящий на комингсе носовой каюты Кузьма проводил его внимательным взглядом.

   Утром рано вахтенный Акимка ознакомил Панина с результатами ночной обсервации и счисления. Выходило, что они пребывают как раз на траверзе Ставангера. Это подтверждали и пара кораблей, один из которых выходил, а другой входил в обширный залив. Погода стояла мерзкая. Часто срывался короткий мелкий дождь и ветер дул порывами с северо-западных румбов.

   Панин, уже исключив Бердыша как посредника, велел всем, кто будет на палубе переодеться в европейское, и был поражен результатом. Особенно впечатлял Бердыш в распахнутом камзоле, который не сходился на груди, надетом на посконную рубаху, в штанах до колен и белых нитяных чулках. Все это сооружение венчала треугольная шляпа с галунами, водруженная на пышную Бердышовскую прическу, напоминавшую грачиное гнездо. Когда Бердыш встал в картинную позу, уперев в бедро подзорную трубу, Панин захлопнул рот и сказал с восторгом:

   - Тебе, Федька, еще бы глаз выбить и прямо вылитый адмирал Нельсон.

   - Не замай, - буркнул Бердыш, но трубу убрал.

   - Так, - сказал Панин в пространство. – Ножницы на этом корабле есть?

   Ножниц нашлось аж трое: у Настасьи, у Алёнки и у Клима, правда, у Клима они были по металлу. Брыкающегося Бердыша усадили на панинский стул и безжалостно обкорнали. Потом стрижке подверглись все лица мужского пола, исключая совсем уж мелких. Панин лично руководил экзекуцией, а когда он устал, у руля встал Клим уже стриженый и превратившийся из русского разбойничьего атамана во вполне пристойного западноевропейского пирата. Панин был последним в этой череде превращений. Над ним колдовала Алёнка, которая никогда в жизни парикмахерским делом не увлекалась. Тем не менее, Панин ей смело доверился, и она, поминутно ойкая, сделала из него нечто среднее между оболваненным Бердышом и нестриженным Савкой. Она ему даже бороду довела до состояния недельной щетины. А вот бритвы у них не было и это настоятельно требовало исправления.

   Покончив со стрижкой и переодеванием, Панин озаботился еще одной насущной проблемой – флагом. На обоих кораблях, которые они только что видели, за кормой трепыхались здоровенные полотнища, обозначающие их государственную принадлежность. А вот «Скиталец» не имел ни принадлежности, ни флага. Это надо было как-то срочно исправлять. Панин думал всего минуту. Он оглядел стоящих рядом женщин. Бывали, знаете ли, прецеденты.

   - Фекла, ну-ка неси сюда свой сарафан.

   Оглядев принесенную одежонку, он сказал:

   - Пойдет. Вот здесь подогни и подшей. Вот здесь распори, а вот сюда вошьешь сложенный вдвое кусок линя. Живо, давай.

   - Так, Иван, подойди сюда! Значит, в темпе спускаете грота-гафель, и вон там, над гакабортом вяжете к нему маленький одношкивный блок. У Ефремыча должны быть. В него продернете линь, чтобы он вдвое сложенный, при полностью поднятом гафеле доставал до гика. Вперед!

   Команда вокруг суетилась, а Панин сидел и размышлял. Вход в порт и поведение в нем оставались для него загадкой. Ну, салютуют вроде только военные корабли, значит, их чаша сия должна миновать. А вот куда швартоваться и надо ли это делать вообще. Становиться к причалу сложно, да вроде и незачем. Опять же, за место возле него вроде надо платить, а не хочется. Хрен с ним, встанем на внутреннем рейде. Ну должен же быть у них какой-то внутренний рейд. Теперь, кто там, в порту главный и надо ли идти представляться? Хе-хе. Сплошные проблемы. И не спросишь ведь, русского языка, скорее, никто не знает. Ладно. Придется действовать по обстановке.

   Доклады о готовности от Ивана и женщин пришли почти одновременно. Пришлось оторваться от нужных рассуждений и поучаствовать в подъеме нового флага. Феклин сарафан, поднятый на гафеле, выглядел неожиданно и небесспорно. Однако, Панин утешил себя тем, что это явление временное и для провинциальных норвегов и так сойдет. Оставалось придумать название несуществующего пока государства. А вот тут он собирался быть реалистом и прагматиком.

   - Василий Михайлович, а подойди, пожалуйста, к раненому.

   Князь подошел, не ожидая никакого подвоха.

   - Вася, ну чего теперь скрывать-то. Давай выкладывай фамилию и титул. Будем начинать под тебя государство строить. И не надо на меня так смотреть. Ну не демократию же нам городить. Мало того, что херня. Так ведь и окружающие не поймут. А ты мне кажешься вполне приличным монархом.

   Князь от таких слов чуть не рухнул на палубу. Однако справился, зачем-то оглянулся и сказал:

   - Владимирыч, ты это, хорошо подумал?

   - Я уже год над этим думаю. Давай, нам в порт пора. Я не уверен, что ты хочешь окончить свои дни безвестным Князем с большой дороги. Ну!

   - Ладно. Уломал, Златоуст. Княжеский род Вадбольских. Надеюсь, полная родословная тебе не нужна?

   - Пока нет. Экипаж! Слушать сюда! На вопросы о подданстве, если таковые будут, отвечать, что мы подданные княжества Вадбольского в Северной Америке. Все уяснили? Вот и ладушки. Вахтенные! Фор-стаксель и кливер поднять! Идем благословясь!

   Корабль, идущий в порт, уже едва виднелся между островами, и «Скиталец» двинулся в том же направлении. Два поднятых паруса конечно скорости не давали, но Панин и не торопился. Минут через двадцать они потеряли корабль из виду за очередным островом, но продолжали идти примерно в том направлении и далее наобум Лазаря, и где-то через час были вознаграждены. По правому борту открылся город. Если судить с Панинской колокольни, это был конечно не город. Так, городок. Но если сравнивать с тем же Архангельском, который на поверку был не более чем деревушкой, то да, то город. Конечно, предложи Панину вот прямо сейчас выбрать место для жительства, он бы не колеблясь, выбрал Архангельск. Все-таки средневековой Запад в плане комфортности и экологичности жизни сильно уступал средневековому же Востоку. Что стоили одни узкие улочки, где, чтобы разойтись двоим, надо поворачиваться боком и втягивать живот. Э-э-э, да что говорить.

   К радости Панина, на внутреннем рейде, между большим островом и берегом стояло несколько кораблей. Количество их конечно было несравнимо с Архангельском, но Панину был важен прецедент. «Скиталец» скромно встал крайним в короткой цепочке и потравил якорный канат настолько, чтобы при перемене ветра ни на что не наехать. Первое прикосновение к западной цивилизации состоялось.

   В шлюпку спустились: Бердыш, который опять был за капитана, потому что Панина, как он ни доказывал, что может передвигаться вполне самостоятельно, Кузьма категорически не пустил; Князь в качестве переводчика и представителя самого себя с функциями разведчика; Осип, как торговый представитель еще несуществующего, но уже амбициозного княжества. Гребцом и мальчиком за все взяли Ивана. Остальных Панин обещал отпустить погулять после возвращения первой группы. Шлюпка отвалила от борта. Бердыш красиво встал на корме у румпеля, но навыков не хватило, и он сел.

   Панин удобно расположился у бушприта на своем стульчике вооруженный подзорной трубой. Рядом примостилась Алёнка, и Панин чувствовал тепло ее бедра, и это сильно отвлекало его от разглядывания окрестностей. Посмотреть конечно было на что. Широкий залив далеко за городом переходил в довольно узкий фиорд и низкие поначалу берега островов и города повышались до отвесных скал вполне приличной высоты. Уж несколько сотен метров в них, наверное, было. Все это напоминало какую-то плоскую воронку, расширявшуюся в сторону моря. Вобщем окрестности были живописны, но довольно унылы. Все-таки пасмурный день в сочетании с серостью окружающих скал как-то не вселял оптимизма. Пятна зелени на этом фоне тоже выглядели неяркими и невыделяющимися. Сам городок смотрелся веселее, но его разноцветье крыш, перемежаемое черными провалами пожарищ, вызывало скорее опасение, нежели энтузиазм. У берега торчали сваи деревянных пристаней, возле которых толпились мелкие суденышки и прочие лодки. Насколько понял Панин, это были рыбные пристани, а суденышки принадлежали к местному типу сейнеров. Стоило покопаться в памяти, и он определил местную рыбу как селедку, которая была как основным продуктом питания, так и основным предметом экспорта.

    Алёнка теснее прижалась бедром, и Панин сразу переключил внимание с экономики Ставангера на свою подружку, посетовав на временную недееспособность правой руки.

   Оставшиеся на борту вахтенные под наблюдением Клима, который в, так сказать, штатском и стриженый смотрелся не столь впечатляюще, дружно драили палубу и начищали имеемую медяшку. При отсутствии наличия толченого кирпича процесс производился при помощи мелкого песка, что давало сопоставимый эффект. По отдраенной части палубы чинно прогуливались купчихи в новых нарядах и с детьми. Платья на Настасье и Дарье выглядели не столь органично как сарафаны, и видно было, что дамы стеснены в движениях.

   - Лён, - попросил Панин прильнувшую к нему Алёнку. – А одень пожалуйста платье. Тебе все равно придется на берег идти. Ну, переоденешься на полчаса раньше.

   Женщин хлебом не корми, дай одеть что-нибудь новое и необычное. Алёнка тут же упорхнула. Панин даже расстроился, но слегка. Ну не ревновать же в самом деле к платью. Панин фыркнул и стал ждать. Ждать пришлось долго. Минут двадцать. Команда Клима успела покончить с палубой и медяшкой, и теперь ждала, что же еще придумает суровый боцман. А боцман пошел коротать время с Паниным. И только они завели неспешный разговор об экспортных возможностях рыбной отрасли, как из двери каюты появилась Алёнка. Оба, не сговариваясь, замолчали, забыв закрыть рты. Явление Алёнки народу было сногсшибательным в прямом смысле – Сидор, заглядевшись, налетел на палубный рым и, если б не схватился за первую попавшуюся снасть, у Кузьмы наверняка появился бы новый пациент. Купчихи оглядели Алёнку завистливо, а вылезшая следом из каюты Аринка глядела победоносно, словно произведенный на палубе фурор был всецело делом ее рук.

   Панин закрыл рот, встал и, сорвав с головы треуголку, попытался помахать ею, одновременно поклонившись. Поклона не вышло, и он только болезненно скособочился. Алёнка ахнула и, подхватив подол, бросилась к нему на помощь, но бывший рядом Клим успел первым.

   - Вот вечно ты со своими иноземными штуками, - укорил он.

   - Да, видно еще рановато, - слабым голосом проговорил Панин, которого с другого бока подперла подбежавшая Алёнка.

   - Ой, спасибо, дяденька Клим.

   - Да ну вас, - махнул рукой Клим и отправился по своим делам.

   - Лён, - шепнул Панин. – Ты просто великолепна. Вот скажи, зачем тебе убогий калека? Для контраста?

   - Рассержусь, - сказала Алёнка вполголоса, запунцовев от похвалы, и даже не спросила, что означает иноземное слово «контраст».

   - Шлюпка возвращается! – объявил Савка.

   На палубе началась суматоха. Все столпились на правом борту, даже шхуна накренилась. Клим бросился отгонять от борта хотя бы вахтенных.

   Прибывшие были значительны и серьезны. Они ощущали на себе миссию, пусть и тренировочную. Князь, хотя и был всего лишь переводчиком, впервые выступил в роли главы государства, пусть об этом знали всего несколько человек из своих; Бердыш тоже впервые выступил в роли признанного капитана и ужасно пыжился по этому поводу. Ну а купцу Осипу, впервые воочию увидевшему иноземщину, вдвойне лестно было представляться, как Панин его назвал, министром торговли. Чувствовалось, что прибывшие переполнены эмоциями и сведениями, но Панин попросил их отложить свои отчеты на время обеда, хотя бы.

   Но после обеда бабы затеяли свару, обсуждая очередность отбытия на берег. Послушав их гвалт, Клим, не повышая голоса, сам определил в шлюпку Алёнку, Князя, Сидора с Иваном и Акимку с Савкой. Когда оставшиеся начали возмущаться, он внушительно сказал:

   - Цыть. А то вообще никто не поедет.

   Панин смотрел со стороны и радовался. А потом пригласил на облюбованный бак Бердыша с Осипом и погрузился в мир администрирования и экономики. Пока он выслушивал обе стороны, дружно хающие несчастный порт и город за незнание языка и безалаберно устроенное торжище, шлюпка сделала два рейса и собиралась в третий. Осип с Климом убыли сопровождать женщин и детей, а Панин с Бердышом остались совсем одни. Они сидели, лениво переговариваясь, а на большую бухту, острова и город опускался вечер. И дождь давно кончился. И, вот необычность-то, на городских улицах стали один за другим загораться редкие огоньки. Бердыш был ранен в самое сердце. То ли прошлое, неразрывно связанное с темными улицами, дало о себе знать, то ли он подумал о светлом будущем.

   - Саня, а у нас будут вот так, фонари на улицах?

   Панин хотел было ответить в том ключе, что хорошо бы сначала улицы завести, а потом о фонарях думать, но посмотрел на Бердыша и ответил совсем другое:

   - Конечно будут, Федя. И улицы, и фонари.

   Бердыш потянулся и мечтательно добавил:

   - И крепости, и пушки.

   - Каждому свое, - улыбнулся Панин.

   По стоящим кораблям прокатился звон склянок.

   - Кстати, надо будет завтра обязательно часы сверить, - спохватился Панин.

ГЛАВА 9

- Слышь, Владимирыч. А что это у нас там справа по курсу виднеется? – Клим стоял на юте рядом с Паниным и разглядывал горизонт через подзорную трубу.

   Панин посмотрел в указанном направлении. Только напрягшись можно было различить на горизонте узенькую полоску суши.

   - Ну, - сказал он. – Если верить нашему счислению, а оно у нас по результатам плюс-минус полсапога, то это Шетландские острова, - подумал и добавил. – По-моему.

   Клима, похоже, такой ответ вполне удовлетворил, и он отдал трубу вахтенному, в роли которого сейчас выступал Акимка. Акимка в присутствии Панина немного робел и держался скованно, но команды отдавал голосом твердым и вахтенные, которые все были старше, даже младшая из них – Марфа, слушались беспрекословно. Может потому, что рядом стояли капитан и гроза всех матросов – Клим, который вгонял их в дрожь одним только голосом. Все остальное из традиционных боцманских арсеналов Клим не применял. Видно сказывалось сухопутное воспитание и наработанный ранее авторитет. А может и то, что половину вахты составляли молодые девицы, на которых форменная одежда топорщилась в неположенных местах. Девицы, кстати, за прошедшие недели достаточно навострились в работе со снастями и сейчас «Скиталец» вполне уверенно ворочал оверштаг, ложась на другой галс. Генеральный курс оставался прежним, на вест, но поскольку ветер дул как раз оттуда, приходилось извращаться и идти галсами. Шхуна вполне сносно двигалась до трех с половиной румбов к ветру и сейчас как раз легла на левый галс. Через полчасика Акимка поменяет курс на семь румбов вправо, и опять будет ждать полчаса, а там, глядишь, и ветер поменяется, хотя он уже вторые сутки дует так, как будто ему платят за постоянство.

   Панин еще раз оглядел окрестности и ничего угрожающего не заметил. Тем не менее, он бросил вахтенному сакраментальную фразу: «Ты смотри у меня», и сам вместе с Климом удалился в свою каюту. Туда же немедленно подошли вызванные Князь с Бердышом и Осип. Девчонки, сославшись на срочные дела на камбузе, оставили мужиков одних.

   Панин, усевшись на койку, порадовался, что табак на Руси еще не получил широкого распространения, иначе через полчаса в каюте стало бы нечем дышать при полном отсутствии искусственной вентиляции, но дверь все равно оставили открытой.

   Князь, как князю и положено, поставил ребром вопрос о государственном устройстве. Он предложил к рассмотрению два варианта: абсолютную монархию и монархию ограниченную, которую Панин тут же обозвал заморским словом «коституционная». Ну, абсолютную монархию высокое собрание отмело сразу. Мол, Князь конечно хороший человек, но что с ним будет, получи он абсолютную власть, никто предсказать не берется. Ну, а Князь особо и не возражал. Зато вот когда перешли к монархии кон-сти-ту-ци-онной, он уперся. Типа, хочу и все. Правда, непонятно было, чего он, собственно, упирался, потому что, когда Панин разъяснил слово «конституционная» и привел примеры, противников просто не осталось. И тип государственного устройства был принят единогласно. Отдельно оговорили, что пока народу немного, монархия будет ограничена народным собранием, а вот когда народонаселение увеличится, придется выбирать специальных представителей. Князь на это согласился с легкостью.

   Но это они еще позавчера обсуждали. Причем обсуждали с перерывами, потому, что вахты никто не отменял. А Бердыш и Клим просили без них не дискутировать. Дело было не келейное и приходилось ждать. Слава Богу, когда с государственным устройством покончили и плавно перешли к экономике, Бердыш заскучал и то, что дебаты проходили во время его вахт, принимал легко, сказав, что во всем товарищам доверяет.

   Основным докладчиком по вопросам экономики конечно же был Осип. Он был самым крупным знатоком из присутствующих, считая сюда и Панина, не сильного в вопросах «купи-продай», особенно в средневековом варианте. Осип начал с того, что попросил назвать ему товары, не требующие затрат на производство, но, тем не менее, обладающие приличным экспортным потенциалом. Он, конечно, выразился много проще, но Панин его именно так и понял.

   Вопрос, естественно, был обращен к Панину, как к официальному тамошнему аборигену. Вынужденный соответствовать Панин начал мучительно вспоминать, чего везли из Америки испанцы, французы и англичане. Испанцы, ясное дело, волокли золото, серебро, изумруды и прочие драгоценности. Но они, во-первых, удачно обобрали две богатейшие империи, а во-вторых, им достались и серебряные рудники, и изумрудные копи. Да, и еще они везли сахар, тростниковый сахар. Уж тростника в их колониях было просто валом. Англичанам повезло меньше, их колонии в Америке рядом с испанскими просто не смотрелись. Тем не менее, они их усердно грабили, вывозя табак, меха, лес, а позднее рис и хлопок. Про французов Панин к стыду своему ничего не смог вспомнить.

   Остальной народ терпеливо ждал, думая, что Панин ностальгирует. А он просто лихорадочно соображал, что же можно будет предложить неизбалованному потребителю из природных ресурсов такое, чтобы еще не вывозилось и не предлагалось теми же англичанами. Панин начал перечислять вслух, загибая пальцы:

   - Ну, рыба, меха, особенно шкуры бобров, лес, сахар…

   - Какой это сахар? – сразу насторожился Осип, не обратив особого внимания на все остальное.

   - Кленовый, - ответил Панин. – А что?

   - Что-то я такого не знаю. Везут к нам из Франции и Испании. Из Голландии еще. Но тот, насколько я знаю, из тростника делается. И жутко дорог.

   - Тю, - ответил Панин. – Да это вам каждый индеец скажет. На северо-востоке Америки растут такие большие деревья, которые называются сахарные клены. Если по весне надрезать их кору, то из надреза потечет сладкий сок. Все, небось, березовый сок пили? Так вот это то же самое, только послаще. Этот сок собирают, а потом кипятят до получения густого сиропа. Местные так сиропом и пользуются. А если сироп еще поварить, а потом остудить, получается твердый сахар, который будет получше тростникового. И главное, не надо ничего выращивать, а потом рубить и возить. Деревьев этих там как грязи. Пришел с ведром, поставил, на следующий день забрал. А потом в домашних условиях вари себе. Единственно, что хреново, дров много уходит. – Панин остановился, видя, что Осип что-то лихорадочно царапает на листе бумаги.

   - Ну? – спросил Князь. – А дальше-то что?

   - Зверья полно всякого. Но, как я понял, охота нас не очень интересует. Прожить охотой можно, но не государству. Тем не менее, можно скупать у индейцев меха для переправки в Европу. Не на Русь же их везти. Особенно много бобров. Но я, честно говоря, не знаю, куда они идут. Вот с рыбой все в порядке. Там, буквально рукой подать находится знаменитая Ньюфаундлендская банка. Мель по-нашему. Там этой рыбы… Трески в основном, просто завались. Как весна так все тащатся: португальцы, испанцы, французы, англичане. И все, понимаете, гребут. И ведь выгребут. Правда, это будет не скоро.

   - А нельзя ли их… того? – заинтересовался Бердыш.

   - Они тебя сами того, - зловеще пообещал Панин. – Придет сразу несколько эскадр – даже удрать не успеешь.

   Бердыш сник.

   - А как эти все французы и англичане рыбу к себе возят? – опять встрял Осип, бросив свои записи.

   - Солят, - сказал Панин. – Французы вроде ловят, сразу солят и везут, а англичане на берегу подвяливают и только потом увозят. Вроде так соли меньше уходит.

   - А кроме рыбы еще что-нибудь ловят?

   - Нет, не слышал. Вроде там еще крабы попадаются, но, чтобы их специально ловили… - нет, не знаю.

   - А кто такие крабы? – заинтересовался Клим.

   - Ну, это, - Панин посмотрел по сторонам, будто ища аналог. – Это как раки, только без хвоста и гораздо больше. Их также варят и едят. Но у них, по-моему, только клешни съедобны. Кстати, вспомнил. Там еще можно картошку выращивать. Тоже почти экспортный продукт, если конечно приготовить соответственно.

   - Про выращивать это потом, - категорически заявил Осип. – Сначала надо без особого труда и быстро. Поймать, отнять, купить, собрать. И продать, соответственно.

   Все посмотрели на Осипа с интересом.

   - Так это ж чистой воды разбой, - выразил общее мнение Клим.

   - А вы как хотите, - ощетинился Осип. – Сесть на бережке и ждать пока Маня с неба упадет.

   - Ну-у, - сказал Клим. – Мы вообще-то работать хотим. И знаем, что надо делать и как. Ведь верно, Владимирыч?

   - Верно-то оно конечно верно, - задумчиво сказал Панин. – Но и Осип тоже дело говорит. Пока ты, Ефремыч, кузню и мастерскую построишь, пока что-то выпустишь – время пройдет. А пить-есть надо сейчас. А железо покупать, а уголь. Возьмите деревообработку: свалить дерево надо, высушить надо, доставить куда нужно, лесопилку соорудить. А пилы Ефремыч из чего делать будет? Нет, конечно, там в земле много чего есть. И железо есть, и уголь. Но его искать надо. Я, например, точных мест не знаю. Да и местные, скорее всего, не знают. Оно им надо. Так что я рекомендую и Ефремычу, и князю Василию, - Панин сидя изобразил полупоклон, и Князь в ответ кивнул. – И конечно нашему стратегу и тактику Федоту Савельичу как следует подумать и составить перечень своих потребностей, а вот Осипу Давыдычу прикинуть, что мы можем продать из мною перечисленного, кому и почем.

   Мужики отнеслись к заявлению серьезно. Клим, сказав, что ему надо сильно подумать, ушел первым. За ним потянулись Князь, Бердыш и Осип. Панин крикнул вслед:

   - Осип, ты еще насчет соли подумай!

   …Панин лежал на койке и делал вид, что думает. Какие-то мыслеобразы перед глазами действительно возникали, но они были туманны и недолговечны. Проще говоря, Панин подремывал, внаглую пользуясь статусом выздоравливающего. Девчонки возились на камбузе, в каюте было пусто и никто не мог уличить Панина в злостном манкировании своими обязанностями. Он вообще-то должен был левой рукой, прижимая карту подбородком, прокладывать курс, ну или воодушевлять стоящего в данный момент на вахте Бердыша, чтобы он, глядя на тяжелораненого капитана, ощутил в полной мере свою ущербность и, что там далее… Ну или зарыдал, роняя слезы на нактоуз, или дал какую-нибудь кровавую клятву, которую тут же и осуществил.

   - Дядь Саш! – прервал Панинскую дремоту звонкий Савкин голос. – Ты просил предупредить, когда дойдем до точки!

   Панин швырнул в него подушкой, но мелкий негодяй увернулся, и звонко хохоча, выскочил и каюты.

   Пришлось вставать и идти. Сам ведь напросился. Погода снаружи энтузиазма не добавила. Бердыш тоже почему-то был угрюм и озабочен.

   - А ты-то чего? – удивился Панин. – Вроде пока никаких поводов нет. – он огляделся.

   Шхуна исправно шла в крутой бейдевинд, вахта на месте, паруса втугую. Он опять непонимающе взглянул на Бердыша. А может?..

   - Федя, ну-ка колись, какая из девиц здесь замешана?

   Бердыш ошарашено посмотрел на капитана.

   - Ты-то откуда можешь знать?

   - Капитан, Федя, - назидательно сказал Панин и воздел вверх указательный палец левой руки, - должен знать все на своем судне. В том числе, и чем дышит его старший помощник. Ну…

   - Ну, Марфа, ну, - Бердыш даже сделал попытку покраснеть.

    Неудачную, надо сказать.

   - Вона что, - сказал Панин с сомнением. – И ты хочешь сказать, что эта роскошная девица ответила тебе взаимностью? Хотя… - Панин внимательно оглядел своего старпома.

   Тот даже поежился.

   - Парень ты видный. Опять же, один из отцов-основателей и близкий друг нашего Князя.

   - Давай остановимся на первом, - нервно сказал Бердыш. – Об остальном она как бы не совсем в курсе.

   - Ну что ж, - сказал Панин значительно. – Прекрасный выбор. Целиком поддерживаю и ободр… тьфу ты… одобряю. Ну и, кроме шуток, у вас далеко идущие планы, или так, легкая интрижка? Только ты не обижайся.

   - Да нет, чего уж там. Она, как ты выразился, на интрижку не ведется. Такая прямо вся положительная и правильная девушка.

   - То есть, ты, быть может, и горазд, а она вот нет? – не преминул подколоть Панин.

   Но Бердыш не отреагировал и только рукой махнул. А Панин не стал развивать тему и плавно переехал на другую.

   - Ладно, с девушками мы еще разберемся. Благо, тут далеко ходить не надо, все под боком. Давай, командуй своим. Будем курс менять.

   - Куда поворачиваем-то?

   - На юг, Федя, на юг. Значит, отмечаешь время, меняешь курс. Минут через десять посмотришь скорость. Не забывайте все на доске фиксировать и на карте. И обязательно следи, чтобы вахта страховку надевала. А то знаю я этих ухарей. Особенно пацаны отмечаются.

   Бердыш весело заорал, хотя в этом не было никакой необходимости. Всю его тоску словно ветром сдуло. Уж такой он был Бердыш.

   - На фоке и гроте! Шкоты травить! Еще! Хорош!

   Шхуна вздрогнула и, заваливаясь на левый борт, стала заметно набирать скорость.

   - Ну вот, совсем другое дело, - удовлетворенно сказал Бердыш. – А то, понимаешь, тащимся как калики убогие. С таким ходом мы мгновенно прилетим. Кстати, куда мы прилетим?

   - А прилетим мы, Федя, в городок Голуэй, что в Ирландии.

   - Все тайны, тайны, - пробурчал Бердыш. – Собственного курса порой не знаешь.

   - Да ладно тебе, - примирительно сказал Панин. – Я его и сам-то толком не знаю. Вот было у меня желание попасть в Ирландию, чтобы оттуда пойти прямиком на запад. Ну а Ирландия, она вообще-то большая. Я подумал-подумал и выбрал этот самый Голуэй. Он как раз на западе Ирландии и расположен. Понимаешь, сейчас вся Ирландия находится под англичанами. А англичане - это такой мерзкий народ, что лучше с ними не связываться, если ты не в силе. Нет конечно, может простой люд как раз ничего и мне просто не везло. Так вот, поэтому я и подумал, если уж все равно нам этого не миновать, то зайдем мы куда-нибудь на окраину, в провинцию, подальше от столицы, чтобы этих англичан поменьше было. Ну, вот отсюда и Голуэй. Но уж от Голуэя прямо через Атлантику до Ньюфаундленда. А там и наш остров, буквально рукой подать.

   - Нет, ну если эти нагличане такие сволочи, чего ж мы к ним идем-то? - недоуменно произнес Бердыш.

   - А куда идти? – с горечью спросил Панин. – Подскажи и я буду любить тебя взасос. Это самая близкая к нашему острову точка. Несчастный Ставангер гораздо дальше, да и торговля там практически никакая. Исландия, конечно, поближе будет, зато и вероятность на айсберг напороться гораздо выше. К французам идти или к испанцам? И дальше, и ничего нового мы им пока предложить не можем. Подчеркиваю – пока. Нет, Федя, наш удел север. Вот посмотрим, что там в этом Голуэе – сделаем для себя вывод. Это через несколько лет к нам будут, как мухи лезть, а пока…

   Дорога на юг ничем особым себя не показала. Океан был пустынен, как и море у берегов Скандинавии. Панин конечно не ожидал здесь особого движения, все-таки главные морские дороги проходили гораздо южнее, но хоть какие-то рыбацкие суденышки должны были попасться. И, тем не менее, никого. Бесконечная череда волн, низкое небо и унылый посвист ветра. Тоска и дрема.

ГЛАВА 10

Залив, в конце которого стоял город Голуэй, напоминал широкую проезжую дорогу. Правда, не в столице и не в час пик. Все равно, движение судов в этом районе можно было назвать заметным. Панин, страдавший ранее от отсутствия судов, теперь страдал от их избытка. Он с умилением вспоминал совсем недавнюю водную пустыню. Хорошо, хоть ветер в заливе имелся и дул он не порывами, а довольно ровно, потому, что залив был все-таки очень обширный. «Скиталец» бодро уворачивался от встречных и резво обходил попутных, стараясь сделать это с наветренного борта. Князь дословно переводил ругань капитанов, суда которых вдруг теряли ход, когда за кормой вырастали высоченные, откинутые назад мачты, достойные какого-нибудь приличного галеона, а вместо этого мимо проскальзывало нечто мелкое и несуразное.

   Панин заметил, что все суда, и встречные, и попутные, выглядели примерно одинаково, а если и разнились между собой, то только размерами и количеством мачт. На фоне этих высокобортных, с развитой кормовой надстройкой, обремененных немалым числом пушек, океанских красавцев «Скиталец» смотрелся как бедный родственник, как какая-то шлюпка-переросток, по ошибке оснащенная рангоутом. «Скиталец» извиняло только одно – все эти разнаряженные, утыканные пушками дылды, ему в подметки не годились по части скорости. И ругавшиеся поначалу матом на своем языке капитаны замолкали, и задумчиво провожали взглядом, уходивший вперед «Скиталец».

   Город не открылся неожиданно как тот же Ставангер, он был виден почти с самого начала залива, правда, очень далеко и смутно. И сейчас медленно вырастал, обретая четкие очертания сплошного массива острых крыш с несколькими выделяющимися башнями и шпилями. Ущелий и канав улиц с такого расстояния еще нельзя было различить. А вот лес мачт у городских причалов и на рейде был, пожалуй, не реже архангельского.

   Работая как на пожаре, объединенные вахты, возглавляемые одновременно капитаном и старпомом, убрали паруса, оставив только фор-стаксель. Шхуна буквально прокралась на облюбованное место на рейде, где и пристроилась, положив на грунт якорь.

   Очередность убывания на берег была определена заранее. Панин в этом списке шел первым. Он с негодованием отмел все поползновения Кузьмы на продление его статуса как «невыездного». С Алёнкой негодование не катило и Панину пришлось разрешение чуть ли не вымаливать. Хорошо, что его возлюбленная была не только красивой, но и умной и прекрасно понимала необходимость для Панина посещения берега. А то, что Панину пришлось ее упрашивать, это так, для порядка. Зато от приготовлений к увольнению на берег Панину увернуться не удалось. Камзол был тщательно подогнан и разглажен, кружева сорочки топорщились, в башмаки можно было смотреться, а треуголка сидела как родная. В довершение образа правую раненую руку Панина подвесили на голубой косынке, презентованной Настасьей, а к правому бедру прицепили шпагу. Она была не столь брутальна, как Панинская, но зато в ножнах. Алёнка, отойдя чуть назад, критическим взглядом окинула получившуюся картину и осталась довольна.

   - Ну, иди. Там уже заждались, небось, - сказала она и поцеловала Панина на прощание.

   Панину вдруг захотелось остаться, но он пересилил себя и, наклонившись, чмокнул в щечку Аринку, тоже принимавшую в действе активное участие.

   На палубе уже стояли расфуфыренные Клим, Осип и Князь. Роль слуги сегодня досталась Сидору, а Савка с Пашкой были за гребцов. Надо сказать, что Осипа снаряжала супруга, а вот Клима вовсе Настасья. Панин, когда узнал об этом, подумал, что, в принципе, так и должно быть, и только непонятно, почему так долго тянули. А еще, как усталый циник, он подумал, что шхуна далеко не круизный лайнер и обрести на ней уединение практически невозможно, самодовольно вычеркнув себя из списков.

   Как и договаривались, первый выход на берег был сугубо ознакомительным. Только Панин в сопровождении Князя собирался посетить официальные портовые власти, если таковые имелись. Чутье подсказывало, что имелись. Был бы порт, а власти в нем заводятся как бы сами собой. Панин рассчитывал пробыть в Голуэе дня три и хотел сразу разобраться, чтобы потом не иметь дополнительных неприятностей.

   Клим, Осип и сопутствующий им Сидор, важно несущий солидный мешок якобы с бумагами, быстренько отловили человека, восседавшего на странном сооружении с двумя большими колесами и вставленной между оглоблями конягой. Человек выслушал их явную ахинею, благосклонно покивал и широким жестом пригласил в свою повозку, после чего они не спеша удалились.

   После посещения портовой конторы, в которой Панин и Князь лишний раз убедились, что коррупция иногда штука очень полезная, они медленно шли вдоль причалов, на которых царила непривычная глазу суета и продолжали спор, затеянный еще на «Скитальце». Речь шла об административном делении предполагаемого княжества. Князь почему-то находил эту тему наиактуальнейшей, а Панин просто не хотел ссориться и спорщика только изображал. Правда, идею Князя разбить княжество на уделы он отмел с порога и как альтернативу предложил графства. Основным его мотивом было то, что он обещал Алёнке сделать ее графиней. Но об этом он конечно Князю не сказал. И так они потихоньку шли, Князь витийствовал, изредка апеллируя к Панину, тот, в зависимости от интонации, или отвечал утвердительно, или саркастически хмыкал, или отрицательно мотал головой.

   Линия причалов как-то незаметно сошла на нет, и вроде даже город кончился. Невдалеке маячила какая-то одинокая хижина, далее расстилался неприглядный пустырь, поросший редкими невысокими кустами и еще более редкими невысокими деревьями. Князь прервал свой монолог и остановился, оглядываясь. Панин, не успев затормозить, налетел на него и оба чуть не повалились.

   - Ты чего, Вася? – спросил Панин, поправляя руку в косыночной подвеске и болезненно морщась.

   Князь в ответ приложил палец к губам и кивнул на дальнее дерево, совмещенное с самым густым кустом в округе. Куст странным образом шевелился и явно не от ветра. Панин вгляделся, повернул к Князю понимающее лицо и взялся за рукоять шпаги. Князь показал ему вправо, а сам пошел влево, плавно вынув из ножен свою саблю. Панин, стараясь не шуршать сухой травой, обошел дерево справа. Слева так же тихо вышел Князь. Они заглянули за кусты, посмотрели друг на друга и одновременно вложили клинки в ножны. Открывшаяся их взгляду картина была странной до неприличия. Панин, за те пять минут, пока крался к дереву, успел много нафантазировать. Но действительность превзошла самые смелые его фантазии. Судя по физиономии Князя, с ним было то же самое.

   Под деревом, прислонившись к нему спиной и собравшись в комочек, сидела самая грязная в мире девчонка, одетая как парнишка. Ее половую принадлежность выдавали только густейшие темно-рыжие волосы, сбившиеся и спутанные настолько, что наверно их легче было бы остричь, чем расчесать. Из-под упавших на лоб прядей яростно и обреченно сверкали ярко-зеленые глазищи. Курточка и штаны из очень недешевой ткани были столь качественно изодраны и испачканы, что сделали бы честь любому профессиональному нищему. В левой руке девчонка держала острием от себя длинный узкий кинжал.

   - Ну нихрена себе, - присвистнул Панин. – Какая, однако, цивилизованная страна. Благородные девчонки под каждым кустом.

   А Князь присел на корточки и раздвинул куст, чтобы поближе рассмотреть эту несуразность. Девчонка зашипела как дикая кошка и выбросила вперед руку с кинжалом. Только с Князем такие штуки уже лет десять как не проходили. Неуловимое движение и кинжал уже у него. Рассерженное шипение через секундное недоуменное молчание перешло в тихий скулеж.

   - Да она ранена, - сказал Князь. – Ну-ка, красавица, давай посмотрю твою руку, - добавил он уже по-английски.

   Девчонка беззвучно плакала. Слезы текли по грязным щекам, промывая на них две бороздки.

   - Лет семнадцать-восемнадцать, - прикинул Панин. – А с учетом того, что здесь очень быстро взрослеют, то реально наверно четырнадцать-пятнадцать. - Да вынь ты ее из куста, - сказал он Князю.

   Князь без особого труда подхватил девчонку на руки. Она вяло сопротивлялась, но силы были уж очень неравны, да и не было у нее сил вовсе. Судя по заострившимся чертам лица, она давно уже не ела досыта.

   - Неси ее поближе к берегу, - сказал Панин, подхватывая из-под дерева ранее скрытый от глаз маленький узелок.

   В это время сзади раздался дикий вопль, достойный атакующего индейца. Панин, вздрогнув от неожиданности, обернулся. На него летел, выставив перед собой такой же длинный кинжал, какой был у девчонки, худущий взъерошенный пацан. Панин отшатнулся, пропуская мимо клинок. Его обладатель, не успев затормозить, налетел лбом на выставленную Панинскую руку, в которой он по-прежнему держал узелок, и опрокинулся навзничь. Панин наступил на выпавший кинжал и за шиворот поднял нападавшего. Мальчишка был страшно худ, если не сказать изможден. Наверное, все силы он вложил в этот рывок, потому что не делал ни малейшей попытки высвободиться. Панин отпустил смятый воротник его курточки и оглядел пацана. Парнишка был очень похож на девчонку, которую сейчас держал на руках Князь. Такая же дорогая одежда крайней степени изорванности и испачканности. Грязный, худой и, что характерно, рыжий.

   - Родственница? – спросил Панин, указывая на девчонку.

   - Сестра, - подтвердил мальчишка, бросаясь к Князю. – Айнэ! Айнэ!

   - Итак, она звалась Айнэ, - сказал Панин, подходя следом. – А фамилия, небось, О’Коннор.

   Мальчишка, наверное, понял только последнее слово. Он отрицательно помотал головой, идя рядом.

   - Не О’Коннор. О’Нейл.

   - Час от часу не легче. Гордись, Василий Михалыч. Ты держишь на руках особу королевской крови.

   Князь чуть не уронил свою ношу.

   - Ты, Владимирыч, хотя б знал меру, когда шутишь.

   - Тяжело быть бестолковым, - печально-сочувственно сказал Панин. – Ты бы хоть книжки иногда почитывал. Князь, блин. Нет, кто нами править собрался.

   - Не нуди, - сказал Князь. – Говори толком.

   - Чего тут говорить. Вот ты, Рюрикович?

   - Ну.

   - Баранки гну. А она О’Нейл. Улавливаешь?

   - Да ладно, - сказал Князь, останавливаясь. – Что, правда, что ли?

   Панин только устало вздохнул. Пацан во время этого диалога шел рядом как привязанный, держа сестру за бессильно свисающую руку. Он тоже остановился, вопросительно глядя то на Князя, то на Панина. Князь аккуратно опустил девчонку на траву. Она не шевелилась.

   - Голодный обморок, - тоном знатока сказал Панин. – Плюс еще рана. Спроси братца, куда она ранена.

   Князь перебросился с пацаном несколькими английскими словами.

   - Правая рука, - сказал он, вытаскивая нож. – Видал, тряпкой замотано.

   - Режь, - поторопил Панин. – Не стесняйся. Куртку все равно выбрасывать.

   Князь осторожно взрезал рукав.

   - М-да, - сказал он, глядя на рану.

   Бицепс был располосован от плеча почти до локтя. Рана продолжала сочиться сукровицей.

   - Мы тут ни хрена не сделаем, - сказал Панин. – Надо срочно Кузьму с его снадобьями и зашивать. Давай, пока вот моей косынкой перевяжи. Потом Настасье новую купим.

   - А как же ты?

   Панин только рукой махнул.

   Девчонку наскоро перевязали. Она пришла в себя и обвела тоскливым взглядом склонившихся над ней Князя, Панина и брата.

   - Спасибо вам, добрые господа, - сказала она слабым голосом. – А не могли бы вы накормить моего брата? – потом добавила, подумав. – И спрятать его?

   - Откуда вы? – спросил Князь.

   - Из Дрогеды, - ответил за сестру мальчишка, держа ее за здоровую руку.

   Панин вдруг выпрямился и несколько секунд бессмысленно таращился в пространство.

   - Ты чего? – с тревогой спросил Князь.

   И тут Панина словно прорвало.

   - Дрогеда! – воскликнул он. – Ну конечно! Шестьсот сорок девятый год. Конец лета. Кромвель – мать его за обе ноги и в колодец!

   - Да говори ты ясно! – потребовал Князь.

   - Все, Вася. Нечего нам тут больше делать. Ну как я мог забыть, пень бестолковый! – сокрушался Панин.

   Молодые ирландцы смотрели на него удивленно с ноткой беспокойства.

   - Ладно, потом расскажешь, - сказал Князь, вставая. – Ты посиди с ними, а я за шлюпкой сбегаю. Подойдем прямо сюда.

   - Ты особо не беги! – крикнул ему вслед Панин. – Чтоб не заподозрили! И воды с собой захватите!

   Проводив взглядом быстро удаляющегося Князя, Панин уселся на траву по-турецки и сдвинул назад мешающую шпагу. Правую руку он аккуратно пристроил на бедре. Оба ирландца внимательно наблюдали за его манипуляциями. Первым заговорил мальчишка.

   - Простите, сэр, - сказал он. – Я не знал, что вы ранены. Иначе ни за что не напал бы на вас.

   Панин вслушался в звуки чужой речи, выискивая знакомые слова. Понял только «простите» и «сэр».

   - Да ладно. Пустое, - сказал он великодушно.

   Словарного запаса для светской беседы явно не хватало.

   - Лучше бы я за шлюпкой пошел, - тоскливо подумал Панин и решил воспользоваться проверенным методом туземцев – жестикуляцией.

   - Садись, - сказал он мальчишке, похлопав по земле рядом с собой.

   Тот послушно уселся. Воодушевленный первым успехом, Панин тут же приступил к следующему этапу. Через несколько минут он выяснил, что мальчишку зовут Бринэйнн и он младший брат вот этой рыжей Айнэ, что они ночью выскользнули из взятой Кромвелем Дрогеды. Что какой-то пьяный англичанин напал на его сестру и ранил ее шпагой, а он заколол этого англичанина. В этом месте Панин посмотрел на девчонку и одобрительно кивнул. Мальчишка также рассказал, что они добирались до Голуэя несколько дней, и сначала у них была лошадь, но как-то они забыли ее стреножить и она ушла. На вопрос, почему прятались, последовал столь пространный и экспрессивный ответ, что Панин ничего не понял и решил это выяснить позднее при помощи Князя.

   В свою очередь он поведал, что является капитаном во-он того кораблика и они идут из Руси в Северную Америку с целью основать там поселение, поэтому команда на нем, то есть на кораблике, самая разношерстная. А в Голуэй они зашли с целью пополнить запасы и узнать, нельзя ли здесь что-нибудь продать.

   Когда ребята узнали, что Панин является капитаном, они стали относиться к нему с еще большим почтением. А Бринэйнн спросил, если Панин его правильно понял, как он относится к таким пассажирам как они. Панин объяснил, что пассажиров у них нет, а есть члены экипажа, которые наравне со всеми несут тяготы путешествия, и если они готовы принять такие условия, то с его стороны возражений не будет. Мальчишка подумал и сказал, что он готов работать за двоих, только бы взяли его сестру. Панин сказал, что без проблем и встал, потому что подходила шлюпка.

   Первыми примчались пацаны, ориентируясь на торчащего над кустами Панина. Рядом с худым ирландским мальчишкой они выглядели как-то неприлично здоровыми. Оба крепкие, загорелые беловолосые, мордахи бесхитростные и очень к себе располагающие. Так что ирландец вписался в команду, даже ничего не понимая, и был уведен к шлюпке вместе со своим узелком. А подошедший Князь бережно поднял девушку на руки. Она все смущалась и слабым голосом утверждала, что может идти и сама. В шлюпке найденышей как следует напоили и пацаны, соревнуясь между собой, погнали лодку к «Скитальцу», до которого было кабельтова три.

   - Вася, заходи с другого борта, - сказал Панин сидящему у румпеля Князю.

   Через планширь свешивались все, оставшиеся на борту. Эволюции шлюпки не остались незамеченными, и экипаж извелся в предположениях. Когда же все поняли, что ничего ужасного не случилось, деятельность, развернутая женской частью, была столь сокрушительна, что Панину пришлось вмешиваться. И только его авторитет капитана, причем раненого капитана, смог обуздать женскую стихию. Ранее пробовавший сделать то же самое Князь был бесхитростно послан.

   Рыжая Айнэ, стоически выдержавшая лекарские манипуляции Кузьмы, была слегка подкормлена, потом тщательно отмыта. Действие производили на палубе, поэтому все мужчины, не исключая вахтенных, были загнаны в трюм. При омовении женщины поражались худобе бедной девочки. Панин, догадываясь, какими последствиями для девчонки чревата эта женская жалость и не имея возможности выйти из трюма, вызвал к люку Аринку и велел передать женщинам, что за несанкционированный откорм рыжей будет протаскивать под килем, невзирая на пол, возраст и социальное положение. Аринка ничего не поняла, но передать обещала дословно.

   Пока на борту царила суматоха, вернулись Клим, Осип и Сидор. Их, ничего не понимающих, выдержали какое-то время в шлюпке за бортом. Когда они наконец поднялись на палубу, первым, кого они встретили, был слегка поехавший крышей от этого бедлама капитан. В свою каюту он их не повел, потому что там поселили (временно, как заверили Панина) Айнэ. Ее братец, уже заметно освоившийся в компании Савки и Пашки, шнырял с ними по всему кораблю, побывав даже на салингах. Пацаны объяснялись на чудовищной смеси русского, английского и гэльского, помогая себе мимикой и жестами.

   Панин с Климом и Осипом устроились на традиционном месте, на баке. Осип стал возбужденно рассказывать о том, какие полезные связи он завел и среди местных купцов, и среди приезжих, какую заинтересованность проявили и те, и другие к товарам, которые они собирались поставлять и цены назывались очень интересные. Клим поддакивал и, в свою очередь, радовался обещаниям встречных поставок хорошего шведского и английского железа.

   Панин слушал их с грустной улыбкой и, дав выговориться, сказал:

   - Все это хорошо, мужики, но я сегодня узнал не очень приятную новость. На острове высадился Оливер Кромвель с большим войском. Уже пала крепость Дрогеда. Жестокость англичан равна жестокости орд Батыя. Войска местных жителей разрознены, сопротивление они, конечно, оказывают, но войну выиграть не смогут. Так что захват Ирландии – вопрос времени. Я не знаю, сколько это займет, год, два. Но нам здесь точно ничего не светит. Поэтому сделаем так: завтра вы и еще Князь, для лучшего понимания собеседников, идете общаться уже не с местными купцами, а с голландцами, шведами и немцами. Вопросы те же самые. От местных предложений вежливо отказываетесь. О том, что что-то знаете, никому ни слова. Обидно, блин, до соплей.

   Перед ужином Панин зашел в бывшую свою каюту. Рыжая девушка лежала на Алёнко-Аринкиной койке. Рядом наличествовало не менее трех женщин сразу. Панин, уже сменивший парадный капитанский костюм на повседневный, выглядел не столь авантажно, но Айнэ сразу его узнала и попыталась встать. Панин ее попытку мягко пресек, а встрепенувшимся женщинам вежливо напомнил, что подкармливать больную строго воспрещается, а если кто хочет насладиться видом ее мучений, то пусть попросит у Клима тупой серп – эффект будет тот же, но без дополнительных затрат. Женщины, пряча глаза, стали убирать подальше принесенные с собой яства. Панин удовлетворенно хмыкнул и вышел.

   Наутро шлюпка устала сновать с корабля на берег и обратно. Первыми уехали Осип с Дарьей и Клим с Настасьей. Панин сказал Настасье: «Чего уж там» и она понятливо кивнула, а Клим был только рад. Следом убыли Князь вдогонку за Климом и Осипом и Панин с Алёнкой и Аринкой.

   Панин с Алёнкой на фоне позднего средневековья смотрелись просто великолепно. Князь? Ну князь он и есть князь, даже без всех этих побрякушек и свиты. Самым бедно выглядящим ребенком в этом коллективе была Аринка. Ну она, собственно, и была бедным ребенком, просто осознала это только сейчас. Однако, после посещения нескольких лавок, перед публикой предстала маленькая горожанка, в которой темные тона одежды контрастировали с внешностью яркой блондинки несколько диковатого вида. Здесь Панин и девчонки распрощались с Князем, пустившемся догонять Клима и Осипа, а сами сели на местного извозчика и Панин на чистой гэльской мове, которую почерпнул у всеми силами старавшейся быть полезной Айнэ, велел ему ехать в деревню Кладах. Извозчик традиционным русским жестом поскреб затылок, но не возразил. Колеса экипажа простучали по узким улочкам, будя эхо, потом по недлинному мостику через речушку чуть пошире памятной Лаи и покатились по мягкой пыльной дороге.

   Алёнка с Аринкой переглянулись, но вопросов задавать не стали. Аринка была слишком увлечена своим новым нарядом. Она рассматривала и разглаживала платье, вертелась на сиденье так, что приходилось ее держать, чтобы не выпала. И при этом умудрялась задавать массу вопросов, сама же на них отвечать и что-то напевать. Панин смотрел на нее умильно, как на собственную младшую сестричку, которой у него никогда не было и которой все позволено, потому что она младшая и любимая. Потом поймал себя на этом, поморщился сердито, но ребенка по голове все-таки погладил. Ну нельзя было его не погладить.

   В деревушке они пробыли совсем недолго. Панин довольно быстро нашел нужный дом, вошел, о чем-то там переговорил с хозяевами, и, выскочив, позвал Алёнку. Извозчик остался ждать, а обиженная Аринка сидеть в экипаже, надувшись в одиночестве. Алёнка тоже надолго не задержалась и поведала изведшейся от любопытства Аринке, что ей осмотрели пальцы на правой руке и все. Аринка не поверила и стала изводить подругу вопросами, но тут вышел Панин, улыбнулся девчонкам, уселся прочно и крикнул извозчику уже по-русски: «Давай обратно!». Как ни странно, тот понял, и они покатили.

   Приехав обратно в центр, они еще немного побродили, глазея на выставленный в лавках товар, на прохожих, на дома. Панин наконец осуществил свою давнюю мечту и побрился до блеска. Эта пытка стоила недорого, но зато каким легким он себя сразу ощутил, и ветер на лице почувствовал. Алёнка сначала было дичилась, но очень быстро привыкла, особенно когда повела пальцами по щеке. Панин воодушевился и купил себе бритву, не представляя пока как он будет с ней управляться. Городок оказался тесным – прямо здесь же, на улице встретили чинно прогуливающихся Бердыша и Марфу. Пары раскланялись и пока Панин с Бердышом вели светскую беседу, Марфа с восторгом и завистью рассматривала Аринкин наряд, Алёнка давала пояснения, а Аринка млела. А когда дошли до причалов, то увидели свою шлюпку, с которой как раз высаживались Сидор с Феклой. Одежкой они конечно не блистали, особенно Фекла, но как-то особо на этом внимания не заостряли.

   Поднявшись на борт, Алёнка тяжело вздохнула и сказала Панину:

   - Ну что, праздник кончился?

   Панин привлек ее к себе, насколько позволяла раненая рука, поцеловал в шейку и прошептал прямо в розовое ушко:

   - Праздник, Лёнка, только начинается.

ЧАСТЬ вторая - Северная Атлантика

ГЛАВА 1

Над головой с нудной периодичностью что-то противно скрипело. Панин открыл глаза, но ясности не достиг. Вокруг царила темнота, изредка становящаяся чуть-чуть светлее. Что интересно, период просветления совпадал с тем самым скрипом, который Панина и разбудил. Когда Панин осознал, что он уже практически не спит и все равно не может понять, куда это он опять попал, он жутко, до мгновенного холодного пота испугался. Всполошенной чередой в голове пронеслись обрывки мыслей и образов, которые сразу затмил один. Панин рванулся со всей дури вверх и вправо. Удар был так силен, что посыпавшиеся из глаз искры сразу сделали окружающую темноту светлее. Панин не удержался и громко охнул.

   - Ты чего там?! – раздался сзади встревоженный голос. – Кэп?

   Голос был знаком, но Панину даже хороший удар не помог сразу въехать в реальность и голос не идентифицировался.

   - Кэп? – спросили уже громче и ближе.

   Искры в глазах погасли, но праздничный гул в голове все еще присутствовал, и сквозь этот гул с трудом пробралась здравая мысль.

   - Да ведь это Бердыш.

   Панин воздвигся на четвереньки, при этом дернуло болью правое плечо, и его мягко повлекло вперед и вверх. В мозгах явственно щелкнуло безотносительно к удару, словно отлипла релюшка.

   - Тудыть тя, вдребезги и пополам, - ясно выразил свою мысль Панин, вставая. – Это ж надо такому случиться. Федя, обозначься.

   - Да здесь я, - ворчливо отозвался сзади Бердыш. – Иди на голос. Тьма, мать ее, египетская кругом. И фонарь на нактоузе погас. Наверно масло кончилось. Поймаю, убью!

   Кого он будет убивать, Бердыш не сказал. Так что и это экспрессивное выражение осталось безадресным.

   Панин наконец-то понял, где он и кто он. Хриплый голос Бердыша привел все в норму. Оказывается, он просто заснул на палубе, привалясь боком к стене каюты, убаюканный плавностью океанской зыби. В такт этой самой зыби поскрипывал грота-гик и этот скрип Панина и разбудил. А свет исходил от одной единственной звезды, которую не смогли скрыть обложившие все небо тучи.

   Бердыш, наконец, справился с фонарем на нактоузе и его неяркий огонек осветил ют, придав ему некоторую сюрреалистичность, а стоявший рядом Бердыш выглядел совсем уж записным призраком. Взятый на гитовы грота-трисель являл собой набор причудливых оранжево-желтых теней, становящихся все темней и, наконец, пропадающих во мраке. А уж грот-мачта выглядела как колонна, поддерживающая где-то там, на недоступной взгляду высоте, всю эту черную массу.

   Не успел Панин восхититься всей этой феерией, совершенно забыв про ушибленную голову, как открылась каютная дверь и из нее на палубу выпал тускло-желтый прямоугольник света. И в этом свете, поднимаясь из недр каюты, совершенно бесшумно появилась женская фигура в белом с длинными распущенными волосами. Панин чуть не разинул рот, до того это все укладывалось в рамки. Но в это время женщина повернулась, и тихо вскрикнув, бросилась к нему. Панин едва успел раскрыть объятья, Аленка припала к нему, прижалась, закинув руки за шею. Панин чувствовал, как она дрожит, и обхватил, прижав к себе еще теснее, хотя, казалось, больше уже было невозможно.

   - Ты что, маленькая?

   - Сон, - задыхаясь, бормотала Алёнка ему в шею. – Тебе было плохо… Ты позвал…

   Панин замер. Волна нежности накрыла его с головой, и он хриплым голосом сказал:

   - Спасибо, родная. Уже все хорошо. Ты пришла, и все стало хорошо.

   - Правда? – Алёнка подняла к нему лицо, на котором нестерпимым синим светом сияли глаза.

   - Наверно звезда отразилась, - подумал Панин, а вслух сказал:

   - Конечно правда. А еще правда, что я тебя люблю.

   Алёнка тихо, счастливо засмеялась и опять задышала Панину в шею, на этот раз гораздо спокойнее.

   - Эй, хватит обниматься! – весело крикнул Федька от штурвала. – А то я завидую.

   ... «Скиталец» уже несколько дней как покинул Ирландию и лег курсом на зюйд-вест. Ветер, слава