Оглавление
АННОТАЦИЯ
В Сборнике всего 6 рассказов. Все можно читать без циклов, к которым они написаны, как самостоятельные произведения.
1. Три рассказа от лица Сласи Вольк - истинной дочери варвара из цикла академок "Убить нельзя научить". Немного о том как живут, любят и учатся варвары в Академиях.
Читаются самостоятельно. 16+
2. Два рассказа на 23 февраля и 8 марта по миру цикла "Убить нельзя научить".
Тоже читаются самостоятельно. 12+
3. Рассказ на конкурс по романам цикла "Академии проклятий" Елены Звездной.
Аннотация: Я сэлфийка, способная ткать материальные
иллюзии. Их можно пощупать, схватить, но живут они очень недолго. Мир людей, без магии и волшебных рас однажды наскучил, и я стала навещать Темную Империю. Технический прогресс изменил Темную Империю, придал ей изюминки современности. Я же посещала ночные клубы и бары очень могущественного и загадочного существа – Эльрика Северного. И однажды мне повезло столкнуться с ним лично… А что было потом… потом… Это уже длинная история.
От автора: Два рассказа можно прочесть совершенно бесплатно. Я дарю их читателям, чтобы "распробовать" мои произведения, циклы)
ЧАСТЬ 1. РАССКАЗ 1. Истинная дочь варвара
Что такое цивилизованный варвар из миров перекрестья? Это одна-две сотни килограмм живого веса, которые любят три вещи: есть, воевать и заниматься сексом. Что такое жена варвара? Это укротительница дикого животного, женщина во всех смыслах слова и еще в нескольких, непереводимых на общий язык.
Что такое дочь варвара? Вот тут есть варианты. Главное, чтобы у варвара был еще сын, желательно – сыновья. Десяток – вообще счастье. Тогда дочь варвара – это девушка, которую все защищают и оберегают. Нежный цветок, хрустальная ваза, принцесса за живыми брутальными стенами-братьями… Если соседские хулиганы недружелюбно смотрят в ее сторону – у них немедленно появляются проблемы с зубами. А если смотрят слишком дружелюбно – еще и с ногами. Конечно, в магических мирах есть энергия жизни и мощные колдуны, что лечат с ее помощью. Выращивают зубы, восстанавливают кости, органы и прочие составляющие варварской тушки. Но позор обеспечен нешуточный. По крайней мере, на моей родине – в Свободной Ойлитанне, мире мрагулов.
Уступить в драке для мрагула все равно, что для землянина оказаться голым перед тысячами расфуфыренных людей, на каком-нибудь чопорном официальном собрании. Ойлитанну с нами делила только одна раса – истлы. Но это уже совсем другая история.
А вот как вы думаете – что такое дочь варвара, у которого нет сыновей? Хуже того, жены у него нет тоже – умерла из-за несчастного случая. Такого, что даже энергия жизни уже оказалась бессильна.
Я вам расскажу. Это сын, жена, врач и психотерапевт в придачу. И в результате – мужик, невростеник и нескладный, неуверенный в себе подросток.
Меня зовут Слася Вольк и я та самая дочь варвара. Правду сказать, у меня есть еще две сестры. Но они покинули отчий дом в рекордно быстрые сроки. Вначале сбежали от нас к бабушке, где прожили без малого семь лет, а затем поступили в Академию Внушения и Наваждения. Уехали учиться пудрить врагам мозги, а своим прочищать их от неуместных и ненужных мыслей. Например, от мыслей о том, чтобы обидеть слабую мрагулку.
Друзья и приятели часто спрашивали отца, откуда в его здоровой, нормальной, хотя и неполной варварской семье внушатели? Знаменитый боевой генерал Натэл Вольк потешно сводил брови домиком и разглагольствовал, беспрестанно жестикулируя:
– Как откуда? От тещи, конечно же! Я всегда замечал в Зарре невероятные способности к мозгокрутству. Даже неоднократно испытал их на себе и готов поклясться – дар у тещи мощнейший. Всем мозгокрутам на зависть! Умудрилась же она убедить меня доверить кровиночек – старших дочерей – такой ведьме. А уж как она пудрила мозги знакомым, соседям, залетным гостям… Ммм… Песня. Даже, можно сказать, походный марш! Бедные ведь до сих пор уверены, что любовь тещи к утренним пробежкам в одном белье – невинная причуда. И вообще характер у Зарры золотой, потому и такой тяжелый. Металл все же… Вот его-то она и передала старшим внучкам – через поколение. Потом решила, что этого мало и прибавила дар мозгокрутства. Чтобы окружающим уж совсем мало не показалось. Три ведьмы в доме не роскошь, а средство избавиться от общества зятя.
В общем, мы с отцом остались жить вдвоем.
Меня обучали всему, что должен уметь «настоящий мужчина». В совершенстве владеть булавами, мечом и плетью. Ломать челюсть и выбивать несколько зубов с одного удара. Выражаться так, чтобы у самых подкованных в ругательствах варваров уши свернулись в трубочку и «соблазнять женщин с одного взгляда». Тот факт, что последнее мне понадобится в последнюю же очередь, не волновал отца ни капли. Он оторвался на мне по полной программе. Ни один сын не выдержал бы таких издевательств.
Побудку в пять утра, тренировку на бегу отбивать булавы, летящие точно в голову и сразу – мстить тем «несчастным и недалеким», что их бросили. То есть – родному отцу. Слава богу, побить его не удавалось даже сотням воинственных варваров из соседних племен мрагулов. Проще завалить земного мамонта ударом кулака в ягодицу или пинком разрушить каменную стену. В противном случае – ходить бы Натэлу на костылях, как минимум. Ничто так не подогревает боевой дух и не тонизирует ранним утром, как запущенный в голову тяжелый предмет. Человеческое кофе рядом не стояло.
Особенно если этот тяжелый предмет швыряет любимый отец, приговаривая: «Видишь ли, дочка, ни один уважающий себя мужчина не пропустит удар булавы в темечко. А те, что пропускают, уже не помнят – уважают их или нет. Некоторые даже не помнят – мужчины ли они».
Если мне не удавалось связно прочитать наш любимый стих после трех бутылок мортвейна, отец оставался крайне недоволен. Целую неделю после этого мы пили и читали стихи, снова пили и снова читали. С тех пор, мортвейн меня вообще не берет.
Не удивительно, что я была просто счастлива, когда поступила в Академию Войны и Мира.
Но здесь меня ждало очередное разочарование. В первый же день на новом месте учебы мне объяснили – чего стоит девушка, которая умеет втолковывать свою позицию лишь кулаками, делать комплименты только отборным матом и красить лицо исключительно в боевую раскраску родного племени.
На первой же лекции я поняла, что придется нести бремя изгоя. Но вот сделать меня омегой, козлом отпущения, у одногруппников не получилось. Я слишком хорошо помнила фирменный отцовский удар «с ноги под зад противника». После парочки таких меня признали «невменяемой, опасной для жизни стервой» и оставили в покое.
И я надолго осталась одинокой, непонятой дочерью одинокого варвара. Что, впрочем, не так плохо, как виделось с первого взгляда. Возвращаться домой не хотелось совершенно. Выбирая между ежедневной муштрой отца и занятиями по военной подготовке, я понимала – Академия просто пятизвездочный курорт. Сравнивая соседских парней с безумными одногруппниками, что пытались надсмехаться надо мной и проводили в медкорпусе почти каждое утро, я сделала вывод – они милашки.
Вот только иногда отчаянно не хватало кого-то, с кем можно поделиться горем и радостью, общаться на равных. Того, кто увидел бы за суровой внешностью и варварским воспитанием «опасной стервы» ранимую душу, куда не стоит плевать – чревато для здоровья.
Впрочем, я так долго обходилась без друзей и подруг, что успела привыкнуть. Девушки из родного поселения с детства меня побаивались. Не мудрено! Первые же попытки наших совместных игр привели к тому, что «подружек» «латали» энергией жизни несколько часов подряд, а на куклах оставалось лишь изучать расчлененку. Первые попытки общения с ребятами закончились также, но по другой причине. Я им не нравилась.
Слишком широкие плечи, слишком мускулистые ноги и руки, слишком богатая на несовершенства кожа. А чего еще ожидать от девочки, что тренируется круглыми сутками, в перерывах жарит отцу бургуза, и умывается исключительно самым жестким мылом? Помнится, кот, которого отец в порыве сострадания попытался отмыть этой гадостью, неделю плевался и линял.
Натэл не расстроился ни грамма.
«Видишь, дочка, как действует на неокрепший организм наше крепкое мыло?» – сообщил он, ткнув пальцем в несчастное животное. – «Вот почему именно мрагулы – венец творения! Мы выживаем где угодно. В космосе, на солнце, даже среди сальфов».
Впрочем, пожив у нас еще с пару недель, кот оброс шерстью и научился ловить ляжки бургуза на лету, в двух метрах над полом. Если животному внезапно не удавался любимый трюк или отец сильно промахивался и мясо улетало в никому неизвестном направлении, следовал крик «Апорт!». Кот уходил на некоторое время, видимо – на поиски, но возвращался всегда с добычей. Если и не с выброшенной в необозримые дали ляжкой, то хотя бы с лично убитой крысой.
«Видишь, дочка, – вновь тыкал пальцем в нового питомца Натэл. – Никто не может устоять перед бургузьей ногой».
И в этих его словах было гораздо больше смысла, чем думал отец. Несколько раз, играя с котом, он сбивал с ног соседских сыновей. А вот нечего всяким там изучать боевую магию во дворе! Надо вовремя прятаться и всегда помнить – в руках боевого генерала мрагулов даже вишневая косточка может превратиться в оружие массового поражения. Однажды метким броском бургузьей ноги в окно отец опрокинул на спину тамгара. Крупное животное, размером с земного носорога и такое же тучное зачем-то забрело из ближайшего леса в наш поселок. За это и поплатилось. Минут пятнадцать тамгар пытался встать, потешно размахивая в воздухе короткими, похожими на тумбы, ногами, а затем улепетывал так, как не всякому земному рысаку под силу. С тех пор тамгары из чащоб не показывались.
Я прекрасно осознавала все свои плюсы и минусы. С раннего детства привыкла к тому, что окружающим гораздо чаще хочется бежать сломя голову, чем подружиться. Пока у меня не появилась первая подруга…
В тот день ничто не предвещало беды. Розоватое здание Академии на фоне розового рассветного неба напоминало мне почему-то о разведенной в воде крови врагов. Об этом очень часто рассуждал отец.
«Видишь ли, дочка, нет ничего лучше для мытья пола и посуды, чем разведенная в воде кровь врагов – в пропорции три к одному. Проверено в походах! Желчи у бедолаг столько, что она убивает всех известных микробов, а неизвестных калечит так, что те завидуют мертвым» – говаривал Натэл Вольк всякий раз, когда я занималась уборкой. Я пользоваться его советами не рисковала и применяла ненавистное отцу «химическое оружие» – то есть моющие средства.
«Видишь ли, дочка, эти ужасные химиФЕкалии создали истлы, чтобы истребить мрагулов подчистую. Потому что в войнах мы их били не раз. Вот заразы и решили – тихой сапой извести!» – комментировал всякий раз Натэл Вольк и демонстративно уходил из дома до окончания уборки.
Но вернемся к тому самому дню икс.
Птицы нервно чирикали в ветвях – вчера наша группа случайно в очередной уже раз подожгла дерево во дворе корпуса. Похоже, пернатые все еще вспоминали тот эффектный столб пламени от земли до неба и водяные облака, что обрушили на него водники. Тогда душем окатило всех в радиусе многих метров: преподов, студентов, котов и, конечно же, пернатых.
Несколько больших мух ошарашенно бились в оконное стекло моей квартиры. В общежитии Академии Войны и Мира учащимся выделялись отдельные квартиры и общие – на несколько существ. Мне дали отдельную. Поначалу я переживала и даже расстраивалась из-за отсутствия соседки. Мусор попросить вынести – и то некого! Не говоря уже о том, чтобы кто-то разбудил тебя в два часа ночи и еще два часа рассказывал про «потрясающее свидание». Или того хуже – до самого утра рыдал «какой он козел…»
За такое хочется убить, но иногда такое просто хочется. Словно есть некое удивительное волшебство в глупых подростковых задушевных беседах под одеялом «из кровати на кровать».
Но потом я оценила одиночество.
Никто рядом не храпел. Студентки моего потока то и дело ругались из-за того, что одна не давала другой спать и храпела как «холостой мамонт», «десять варваров вместе взятых», «сорок диких кабанов на водопое». Почему мамонт мог храпеть только неженатым, варвары – лишь большой компанией, а кабаны – исключительно на водопое, я так и не поняла.
Следующие разборки между «дружными соседками» я наблюдала в коридоре общежития. Две таллинки часа три занимались перетягиванием зеленых шаровар, пока те не треснули и не приказали долго жить. И только в эту минуту выяснилось – хозяйка штанов нашла их под подушкой у соседки. «Зараза, которая тащит все, что плохо лежит» планировала прикупить именно эту модель на распродаже, но опоздала на полминуты. Вот и решила позаимствовать обновку хотя бы на день…
Последней каплей, после которой я твердо решила, что уж лучше завести земных тараканов, чем соседку, стала худощавая истла возле моей двери. Случилось все в тот злосчастный день, который с самого утра представлялся мне совершенно обычным для Академии Войны и Мира.
Когда за окнами совсем стемнело и фонари уже не просто светили – грозили выжечь глаза к черту – я решила немного прогуляться. После отцовской муштры и тренировок мне никакие ночные променады не страшны. Посмотрела бы я на того маньяка, что решится напасть на дочь знаменитого генерала Натэлла Вольк! В последний раз посмотрела, перед похоронами…
А дышать свежим воздухом, напоенным запахом ночных цветов, полезно для нервов. Нынче как раз выдался «день изгоя». Это такой традиционный подростковый праздник. День, когда тебе ненавязчиво так напоминают, что одиночество – не выбор, а вынужденная мера, чтобы избежать гадостей от добрых одногруппников.
После занятий сокурсники отправились отмечать день рождения сестры Райлины – сальфийки с нашего потока, а меня позвать «забыли». Позже мне будто бы невзначай подкинули приглашение под дверь. Словно вдруг вспомнили, что в группе на одну студентку больше. Но я решила гордо проигнорировать запоздалое раскаяние сокурсников и прогуляться под Луной. То есть под окнами малого актового зала, где и происходила вся вакханалия. Моя цель была проста и понятна. Любой, кто случайно выглянет в окно или выйдет на улицу наткнется на Сласю Вольк, обиженную в лучших чувствах и готовую обидеть остальных. Бить не буду, так припугну. Обычно варвары перекрестий слабаков не трогали. Не спортивно, не вызывает уважения, да и молодецкую удаль особенно не потешишь. Пока развернешься, пока разомнешься – глядишь, а противник уже лежит лапками вверх. Да и жалко таких… А к слабакам мы причисляли всех, кроме скандров с мрагулами. И усердно распускали слухи о собственной драчливости, несговорчивых характерах и буйных темпераментах. Подтверждали страшными байками из родного мира, щедро приправленными ударами кулака о ладонь. На посошок демонстрировали собственные шрамы, в деталях и красках описывая, что сталось с теми, кто их оставил. Слабые духом обычно срезались где-то на середине. Совсем хилые – на первых фразах начинали подергиваться и суматошно искать, куда бы спрятаться.
И вот решила я выйти из комнаты, толкнула дверь – а та не поддается. Нет, я понимаю, когда тебе не подчиняется крепость, вражеское войско, на худой конец – мультиварка! Но чтобы родная дверь?!! Такого подвоха я уж никак не ожидала. Поэтому толкнула еще раз. Снаружи послышался жалобный стон, витиеватое объяснение – насколько я добра и гуманна и торопливые стуки коленями об пол. Кто-то энергично отползал по коридору, честя меня, на чем свет стоит. И я, естественно, не могла не выяснить – кто это и за что мне такое счастье. То есть – с какого перепугу незваный гость посмел помянуть Сласю Вольк в столь неуважительном и многоэтажном пассаже. Нет, в родном поселении я слыхала и похуже. В основном, от отца и чаще всего, когда у меня что-то не получалось на тренировках. Но все-таки.
Я распахнула дверь, и кто-то завизжал дурным голосом. Разразился еще несколькими нелитературными эпитетами и затих. Я заглянула за дверь и обнаружила там истлу. Глаза девушки выпучились и смотрели на меня так, будто это не она, а я подпирала чужую квартиру, за что случайно и схлопотала по самым мягким местам.
В первую минуту я собиралась припугнуть девушку. Но потом мне стало ее жалко, и мы полчаса пили чай, после чего истла наконец-то заговорила. До этого момента она судорожно глотала горячий напиток и суматошно моргала. Оказалось, девушку выставили из собственной квартиры, пока соседка – сальфийка развлекалась со своим парнем. Хм… странные у сальфов, однако, обычаи. Наши никого не постеснялись бы. Не только соседку – дюжину варваров и табун тангаров в придачу.
– Представляешь! – прохныкала истла. – Прихожу в свою комнату после трех лекций, двух практик и трех занятий по военке. Это же не учебный день, а просто пытка какая-то! И вот прихожу я вся никакая, собираясь бросить сумку в одну сторону, кости – в другую, а тут выходит эта фифочка. Вся такая расфуфыренная, раскрашенная, как фотоМордель! Да-да, вот именно Мордель, а не модель, как она воображает, и спокойно так заявляет: «Сегодня ночью придет мой парень. Так что переночуй, пожалуйста, у подруги».
На этом месте истла сделала страшное лицо. Будто слово «подруга» означало нечто гораздо худшее, чем то, что она еще недавно истошно вопила в мой адрес. Некоторое время она так и сидела, видимо, для пущего эффекта. Но когда птицы улетели с ближайшего дерева куда подальше, а мухи перестали биться в стекло и камушками ухнули вниз, продолжила:
– Я этой заразе говорю: «Какие подруги? Я ж недавно поступила на учебу! Перевелась из Академии Всего и Ничего! Потому что не получалось у меня там Ничего». Ладно, еще слабый дар почвенника обнаружился. Можно, сказать, повезло. Иначе вообще отправили бы домой… А фифа мне в ответ: «А ты, мол, просто попросись к кому-то из соседей!» Нет, ну ты представляешь?
Я представила, как эта загогулина-девица, с носом крючком и подбородком торчком в мешковатых брюках и водолазке невнятного цвета среди ночи ломится к соседям. Если попадется парень, боюсь, он начнет опасаться худшего – попытки изнасилования. Сложно представить, чтобы на такую девушку кто-то позарился добровольно. Впрочем, как и на меня в тот период жизни. Это я отлично понимала тоже и оценивала себя трезво. Если попадется девушка, так вообще может принять гостью за домового или кого пострашнее. Огреть магией или того хуже – чем-нибудь тяжелым, вроде шкафа. В общем, предложение с подвохом. Видимо, сальфийка всерьез решила избавиться от соседки, понравилось ей жить одной. А тут незадача! Да еще и парней водить некуда! Просто кошмар!
В общем, разрешила я Ластине поселиться у меня. Не выдержало доброе варварское сердце. Да и казалось – лучше решения не придумать. Я – изгой, Ластину одногруппники моментально назначили омегой. Минус на минус дает плюс. И поначалу так оно и случалось. Мы вместе гуляли, вместе отрывались на дискотеках, вместе увлекались очередными видами спорта. Например, бегом в догонялки за невежливыми одногруппниками и превращением оных в вежливых. Я делала это простым и привычным способом – кулаками. Ластина – нытьем. Истла жаловалась на жизнь, плакалась, как тяжко пришлось ей одной с отцом, стенала, заламывала руки… И уже минут через пять виновники наших несчастий молили, чтобы я их побила. Но я дошла до невиданных высот садизма. Связывала их, тащила к нам в комнату и уходила часа на четыре. Все это время истла делилась душераздирающей историей своей жизни, очень похожей на мою. С той лишь разницей, что мужские забавы Ластине не давались, а к женским ее и близко не подпускали. В итоге – девушка ни драться, ни флиртовать не научилась. Контрольным выстрелом Ластина демонстрировала свое «неумение» – косила глазами, подмигивала так, что чудилось – у истлы свело все лицо и самые стойкие варвары просили пощады. Так мы развлекались ровно до одного счастливого момента. Когда на Ластину вдруг обратила внимание первая красавица потока – истла Царринда Дар.
Мы как обычно явились на пары раньше всех. А чем еще заняться девушкам, что не щебечут с подружками о вчерашнем свидании и не хвастаются «какую супермодную шмотку отхватили на распродаже»? Царринда, как на грех, тоже раз в жизни не опоздала. Видимо, ей наскучили прежние развлечения, и королева потока решила испробовать нечто новенькое. Например, прийти на занятие вовремя. А что? Вдруг понравится?! Так глядишь и во вкус войдешь. И вот вошла она в полупустую аудиторию и обнаружила нас. Вернее, Ластину. Меня Царринда знала давно. И помнила лучше некуда. Вернее, хорошо помнила ее скула, которую целых двадцать минут украшала огромная фиолетовая гематома. Сразу после того, как мне в красках объяснили, какая у меня плохая кожа, глубоко посаженные маленькие глазки и неухоженный вид. С тех пор Царринда больше не пыталась раскрыть мне «маленькие глазки» на большие недостатки внешности. А вот Ластину она еще не видела. Не мудрено! Наша королева целые сутки провела в медкорпусе, наращивая слегка надломленные на военных тренировках зубы. Царринду не любили многие, но открыто выражать свои чувства не спешили. Зато на тренировках делали это с огромным удовольствием и пылом, порой не свойственным их расе. Вот так Царринда и проводила дни в медкорпусе, «ремонтируя внешность», как выражался мой отец.
Ластина только перевелась в нашу группу из соседней. Решила, что жить вместе нам мало, учиться вместе – вот настоящий кайф. Я не возражала, хотя особого смысла не видела тоже. Мне соседкиного нытья хватало и в свободное от пар время… Но ей видимо хотелось заполнить собственными душераздирающими рассказами все мои дни до предела.
Королева прищурила темно-карие глазищи, откинула за спину идеально отглаженную гриву, сверкнула белозубой улыбкой и направилась к нам. Вначале я немного опешила от такого знака внимания со стороны знаменитой Царринды. И пока та, мерно покачивая крутыми бедрами, постукивала каблучками по ступеням амфитеатра, недоумевала – что могло понадобиться королеве потока? Особенно после знаменательной встречи ее скулы с моим кулаком… Но у Царринды нашлись свои способы мести. Она выпятила пышную грудь в вырезе узкой белой рубашки, поправила поясок на тонкой талии, юбку, что едва прикрывала бедра и приостановилась возле нашего ряда. Еще несколько секунд я думала – королева забылась, что-то перепутала, в конце концов, еще не отошла от удара в зубы. Мало ли как эти хлюпики получают сотрясение мозга. Может им одного хука в челюсть достаточно, чтобы потрясти мозг до самого основания черепа. Чего я только не передумала, наблюдая, как Царринда позирует возле нашего ряда и… даже лезет к нам.
Ластина выпрямилась, будто шест проглотила и смотрела на королеву потока так, словно прямо под ее окнами сотни обнаженных скандров пели серенады и играли на гуслях.
Царринда присела рядом с Ластиной и произнесла так сладко, что мне срочно захотелось запить лимонным соком:
– А ты ведь новенькая? Я тебя раньше здесь не видела…
– А-а-а… я ввас видела, – пораженно заморгала соседка. – Вчера, во дворе корпуса.
– Может быть, может быть, – небрежно повела плечом Царринда. – Я приметная, издалека в глаза бросаюсь. Не хочешь пересесть со мной и подругами на первый ряд? Там и слышно лучше и вид на двор гораздо интересней. Прямо напротив тренировочная площадка для скандров спецподразделения. На случай, если заскучаешь на лекции. Представь, десятки брутальных самцов, не столько одетых, сколько раздетых в тренировочные плавки? Что скажешь?
Я поняла сразу – Ластина не устоит перед таким соблазном. Сожалела ли я о потере подруги? Не особенно и недолго. Ровно неделю, пока бывшая соседка собачонкой бегала за Царриндой и тремя ее подпевалами, носила их сумки и преданно заглядывала в глаза. А потом я снова не смогла открыть вечером дверь. Теперь уже я ошибки повторять не собиралась. Хорошенько разбежалась и с пинка открыла квартиру. Ластина даже не пискнула – понимала, что восторженной встречи ждать не приходится. Я вышла, приосанилась, уперла руки в боки и спросила у отползавшей зигзагами от двери подруги:
– Ты не Царринду ищешь? Могу показать – где она живет! Если очень попросишь, может, даже провожу. Так, по старой памяти.
Ластина приподнялась, встала по стеночке и грустно сообщила:
– Они меня выгнали из компании. Сказали – просто хотели тебя позлить. Отомстить за фингалы и шишки. А ты не среагировала.
Еще бы! Я эту их месть за километры почуяла! Почти также, как их убийственно сладкие духи из лепестков каких-то цветов. Нюхнул один раз – и все, хочется взорвать сады истлов к чертям.
– И что? – уточнила я, хотя прекрасно понимала – чего добивается бывшая подруга.
– Ну я это… в общем… хотела, – она подняла на меня печальные карие глаза, глубоко вздохнула и закончила: – Давай дружить заново? А? Так ведь все хорошо было…
– Прости, но я никогда ничего не теряю… – процитировала я любимую героиню из женского романа. Я почитывала их тайком, с фонариком под одеялом, чтобы не застукал отец. Едва бравый Натэл Вольк находил мое «розово-сахарное чтиво», как немедленно сжигал его во дворе дома. А мне назначал четыре наряда вне очереди. То есть пять пробежек до соседнего поселения и обратно, три тысячи отжиманий на одной руке и сто прыжков на одной ноге через перекладину в метре над землей. И совершенно зря это делал. После такого издевательства даже над моим крепким мрагульским телом, все мышцы ужасно болели. Я ложилась в постель пораньше, но уснуть не могла – уж слишком ныло тело. Приходилось начинать очередной любовный роман – отцовских походных баек я наслушалась на всю оставшуюся жизнь вперед.
Ластина подвисла надолго. Мой ответ поставил ее в тупик. Я ждала, позволяя бывшей подруге, как следует поломать голову. Потому что до чертиков хотела сломать ей голову более традиционным способом. И даже не потому, что предала, бросила и забыла, а потому что решила вернуться… Хуже того – вообразила, будто ее примут обратно. Уж лучше оставаться одной. Меньше разочарований. За последнюю неделю я отчетливо поняла эту простую истину. И не отступала от нее почти полгода.
Наконец, когда молчание стало надоедать, Ластина пригладила хвостик и робко уточнила:
– Что значит, не теряла? Ты о чем, Слася?
– Я никогда ничего не теряла. Особенно чувство самоуважения и достоинство. Поэтому возвращайся-ка ты к своей сальфийке, или к Царринде. Да, в общем-то, куда хочешь. И забудь, что мы когда-то дружили.
На этих словах я торопливо захлопнула дверь и больше часа пролежала в постели, уткнувшись лицом в подушку. Я понимала – другую подругу, такая как я, найдет вряд ли. Осознавала – Ластина вовсе не столь и плоха. Ну кто откажется дружить с королевой потока, великолепной Царриндой? Об этом же грезят все девушки потока! Даже те, что люто ненавидят Царринду и тайком выбивают ей зубы на занятиях по военке. Да и парни мечтают тоже! Разве только я не мечтала. Слишком уж хорошо видела эту высокомерную стервозину, фальшивую насквозь. Начиная от идеально сглаженного тональным кремом лица, длинных подкрученных тушью ресниц и заканчивая гнилой душонкой. Училась Царринда не сильно лучше меня, знанием наук не блистала, да и магией владела посредственно. В общем, мы ничем не отличались друг от друга, если смотреть чуть дальше красивой одежки и лица. В те времена я считала себя уродиной. Скажи тогда кто-то, что я превращусь в соблазнительную диву, Мату Хари мрагульской расы – расхохоталась бы в глаза!
Впрочем, это уже совсем другая история.
Пока же я на долгие месяцы вновь погрузилась в полное одиночество. Но затем случился очередной катаклизм мебельного значения.
За это время я успела убедить себя, что дружба в наше время ничего не стоит, а женщины на нее не способны в принципе. Либо они тебе страстно завидуют, преданно заглядывая в глаза, либо хихикают за спиной лишь потому, что ты не такая как все. Либо все вместе. И я вполне стоически справлялась со своим положением. В группе меня больше не трогали. Царринда поняла, что наказать меня с помощью подруг невозможно. Да и шанса такого больше не представится. Хотя я почему-то была уверена – королева потока не менее одинока. Только в глубине души.
Однажды я убедилась в этом воочию. И уродись я немного более меркантильной, подлой, в общем, такой как Царринда, об этом знал бы уже весь поток.
Как-то поздним вечером я гуляла под окнами Академии Войны и Мира. Вдыхала свежий воздух с запахом росы и цветов, любовалась звездным небом и отдыхала от учений.
«Видишь ли, дочка, нет ничего лучше для убитых тренировками мышц, чем еще несколько убийственных тренировок. Тогда тело понимает – лучше уже не будет, а вот хуже – запросто. И перестает столь сильно тебя беспокоить», - часто говаривал Натэл Вольк.
На такой подвиг после трех пар с Бурбуруссом Брабана, по прозвищу Генерал я не решилась. Но прогуляться представлялось удачной идеей. Ноги перестали так сильно ныть, шея – затекать от перенапряжения. И если бы не визжание местных птиц и вопли котов я вообще чувствовала бы себя прекрасно.
Вот шла я себе, шла, куда глаза глядят, и вдруг куст на газоне справа замахал ветками, зашелестел и… заплакал дурным голосом обиженной в лучших чувствах истлы. Как бы плохо не давались мне точные науки, одно я заучила давно – кусты не могут сами по себе шевелиться и уж тем более – рыдать. Поэтому остановилась, раздвинула ветки и… обнаружила Царринду. Она сидела на газонной траве, нисколько не жалея свои оранжевые шорты, из дорогого атласного материала, и горько плакала. Наверное, мне стоило прислушаться к советам отца. Он любил говорить: «Видишь ли, дочка, если застал врага в горе, пожалей его – добавь еще! Тогда он поймет, что зря расстраивался – ведь бывает и хуже!» Но я не смогла. Царринда с ужасом наблюдала, как я перешагиваю образовавшийся в кусте проем и устраиваюсь рядом. Мне одежду беречь не требовалось, так что я просто плюхнулась на траву.
– Все в порядке? – осведомилась у одногруппницы. Так, чтобы начать разговор. Ясное дело все не в порядке, если истла рыдает как сотня земных белуг!
Царринда всхлипнула, потерла лицо, размазав тональный крем до появления редких несовершенств и даже маленького шрама на носу и промямлила:
– Илленда… пошла на свидание с Ррангаром Ашкилази.
Я пожала плечами.
– Ну ты не переживай. Вернется твоя Илленда. Ррангар конечно скандр. Но они женщин не бьют, не калечат и не убивают. И уж точно не сжирают вместе с потрохами!
Царринда посмотрела так, словно я только что вырвала ей зуб без анестезии, минуту помедлила и зашлась рыданиями.
Сквозь них прорвалось:
– Я… с ним… встречалась… Уже целую неделю! Мы почти жених и невеста... Почти муж и жена… А тут эта… я же сама их познакомила… Вот дура!
– Илленда точно дура! – отозвалась я. – Как не побоялась покуситься на твоего парня…
Царринда вновь подняла на меня пораженный взгляд. Но вместо очередного недовольного объяснения разразилась благодарностями:
– Слася. Спасибо. Я думала ты это… Ну совсем. А ты ничего.
– Да ничего. Я тоже думала ты совсем. А ты ничего, – ответила я в том же духе. Тем более, что из абракадабры Царринды поняла только два слова: «Спасибо» и «Слася».
– Ээ… А не хочешь стать моей новой подругой? – с внезапной добротой предложила Царринда. – Я тебя одеваться и краситься научу. Ухаживать за собой, наконец. А то посмотри на себя! Не девушка, а Чучело!
Я знала – королева потока мастер на убийственные комплименты. После них Царринду хотелось убить трижды, воскресить с помощью энергии жизни и повторить процедуру заново. Но истла не остановилась на достигнутом и обрушила на меня всю мощь собственной деликатности:
– Видишь, у тебя много прыщей, кожа очень бледная, жирная, все время блестит. Глаза глубоко посаженные, маленькие. И ноги слишком мускулистые. Так нельзя…
Я тоже подумала, что так нельзя и начала понимать Илленду. В моем представлении сухощавая сальфийка, с низким лбом и курносым носом тоже была далека от идеала. Даже от Царринды. Но это же не повод напоминать об этом каждую минуту! Перечислять все недостатки в лицо, не разбавляя хотя бы мизерными достоинствами. Например. Боже, какие у тебя маленькие глаза, но зато какая большая варварская душа! Вот это я понимаю – критика в разумных пределах. Или еще. Какая у тебя несовершенная кожа, но зато какой совершенный удар с ноги в нос! Тоже ведь ничего сложного. Но у Царринды талантов не хватало. Она продолжала объяснять – как плохо я выгляжу еще минут пятнадцать. А потом подытожила:
– Это сложно, почти невозможно, но я постараюсь тебе помочь. В конце концов, на то и существуют настоящие подруги? Разве не так?
Я посмотрела в преисполненные дружеского азарта глаза Царринды, погладила ее по плечу и произнесла:
– Спасибо. Но я, пожалуй, воздержусь. Одна настоящая у меня уже была. Ты ее помнишь.
Царринда собиралась возражать, набрала полную грудь воздуха. Но я совершила то, за что отец никогда не простил бы свою «настоящую-мужчину-дочь» – сбежала. Не помню, как перемахнула через куст, как долетела до общежития и как запрыгнула в собственное окно. Помню только чай с ромашкой и мысль о том, что не создана для настоящей женской дружбы. Когда узнаешь про себя все самое «прекрасное» и добрая приятельница с тяжким вздохом клянется попробовать это исправить. Нет, пожалуй, лучше одной.
Вести из дома совсем не порадовали. Отец писал, что сестер похитили зеленые великаны – крипсы и заставили выносить своих детей. Узнали мы об этом уже намного позже. Бабушка держала все в тайне – отчаянно надеялась, что крепкие организмы мрагулок выдержат. Но они не сдюжили. Сестры сошли с ума, и теперь оставалась одна лишь надежда – победить зеленых великанов и довериться медикам Академии. Они туманно обещали помочь, но как именно не сказали. Я привыкла рассчитывать на лучшее и просто готовилась к сражению с крипсами. Планировала на языке кулаков и боевой магии доходчиво объяснить гадам, насколько семья Вольк не в восторге от их подлых действий.
Но вот чего я совсем не учла, так это того, что в дни магнитных бурь одиночкам не так-то просто спастись.
В тот день о буйстве стихии нам сообщили по общевузовской сигнализации. Прочистив уши и убедившись, что нормально слышать начну не скоро, я влилась в бурный поток беженцев от летучей мебели. Все здание Академии, а также предметы интерьера бронзировали. Так вузовское имущество защищали от нашей магии и остаточной энергии. Иначе – хана зданию. И всем, кто находился внутри в момент «ханы» – тоже. Увы. Каждое действие имело противодействие. Этому научила меня чуть позже настоящая подруга, о которой я уже не мечтала.
Так вот… Мы рванули на верхний этаж здания, заранее подготовленный к мебельному безумию. Все двери там открыли загодя и прижали увесистыми булыжниками. С потолков сняли все, что могло разбиться. Не только светильники, но и случайно вывешенные на провода грязные рубашки нашего преподавателя – сальфа Граммидьера Лаферта. Он не забывал разве что собственное имя и конечно же – свой предмет, физику.
Разбуди Граммидьера посреди ночи, спроси – где его сумка, брюки, да хотя бы нижнее белье – сальф только пожал бы плечами. Но уточни какой-нибудь мудреный закон динамики или той же кинематики – Лаферт отчеканил бы в ту же секунду. И привел десятки примеров, как проявляется этот закон в природе.
Поначалу все шло неплохо. Мебель прибывала поодиночке, пыталась атаковать ножками в голову, дверцами в лицо, будто стремилась дать нам пощечины за бронзирование. Углами целилась точно в глаза, словно мечтала избавить нас от зрелища собственного позора. Ну какой же уважающий себя шкаф килограмм под сто будет реять над полом и размахивать дверцами, словно птица?
Я отскочила к стене и уворачивалась от бронзированного града очень даже неплохо. Но затем… в двери хлынул бурный поток шкафов, стульев, столов и сейфов. Казалось, вся перекрестная мебель решила посетить нашу Академию и устроить тут дискотеку.
Некоторое время я еще спасалась от бронзированных истребителей. Но в один прекрасный момент отвлеклась на Царринду. Та едва не попалась между углами трех шкафов. Еще минута – и носить бы Царринде повязку на глазу, как Бурбурусс. Двое одногруппников бросились на помощь, но успеть не смогли бы. Я подскочила к стене, схватила на лету сейф и метнула в один из шкафов. Тот не особенно впечатлился силой моего удара. Хотя отец утверждал, что по метанию сейфов дал бы мне черный пояс. Сразу после того как я выбросила все его сейфы для заначек в окно.
В общем… Царринду я спасла, но самой пришлось туго. Стоило обернуться, как стало ясно – дело дрянь. Со всех сторон в меня летели бронзированные истребители. И сделать я уже ничего не успевала. Метнись вправо –получишь ножкой в глаз, дернись влево – в голову углом, попытайся подпрыгнуть, схлопочешь в живот дверцей. Мне ничего не оставалось, как замереть и молиться. Но в тот момент, когда я уже обдумывала, как поползу в медкорпус с переломанными ногами, прикидывала из чего можно сделать костыли, чем остановить кровь и мозги из раскроенного черепа… мебель замерла в воздухе.
Новая преподавательница – молодая, красивая, но, на первый взгляд, слишком хлипкая для нашего варварского вуза, оказалась магнетиком. Ее дар спас мне жизнь, а появление в Академии – веру в дружбу.
Дальнейшее помню плохо. Наверное, потому, что Вархар Изилади, наш проректор, еще некоторое время тряс меня как куклу на шарнирах. Пытался втолковать, что не позволит больше рисковать жизнью и здоровьем «Оленьки». То есть Ольги Искандеровны, той самой новой преподши. Я слушала Вархара в пол уха. Сказался шок в ожидании самого страшного и позорного для мрагула – необходимости искать костыли или ползти, поливая кровью с мозгами академические дорожки. Да и глубокое удивление от действий проректора ввергло в недолгое замешательство. Нет, я уже видела его в гневе и даже в радости. В обоих случаях преподы начинали метаться по Академии, усиленно делая вид, что работают не покладая рук, ног и мозгов. То есть вообще ничего не покладая. Кроме разве что булыжников, вырванных из стены в рабочем запале, да кусков мебели, совершенно случайно осевших на пальцы в процессе объяснения темы.
Какой же сотрудник Академии Войны и Мира хотя бы раз не пробивал ладонью дверцу шкафа? Или не ломал столешницу пополам? Наверное, только Ольга Искандеровна. Я изучала ее красивое лицо с тонкими чертами и впервые в жизни ловила на себе незнакомый взгляд. Взгляд существа, что не собирается делать из тебя мужчину и даже «настоящую подругу». Мага, который не боится меня ни капельки. И в глубине души не мечтает отомстить за заслуженный удар в глаз после незаслуженных издевательств и оскорблений.
Я даже не думала что однажды кто-то посмотрит на меня так… С сочувствием и пониманием, с искренним участием. В эти минуты, несмотря на то, что я все еще барахталась в руках Вархара Изилади, и безустанно указывала ему на очередную бронзированную атаку, стало ясно – Ольга Искандеровна не обычный преподаватель. А уж когда она не отметелила и даже не отчитала студентов, что прятались неподалеку от нас, в «безопасной зоне», среди остановленной на бреющем полете мебели… Вот тогда стало ясно – Ольга удивительной души существо.
В тот день девушка-изгой Слася Вольк умерла и родилась новая Слася – привлекательная, уверенная в себе и… подруга Ольги.
Я пришла к ней вечером под предлогом, что прошусь на практику. Я понимала, что, такая как Ольга – честная и порядочная, умная и интеллигентная непременно откажет. Но надеялась, что мы пообщаемся и поймем друг друга. Так оно и случилось.
В тот же вечер, едва вернувшись в общежитие, я претворила первый совет Ольги в жизнь – сделала солевую маску. Моей коже, продубленной ветрами любимого поселения и жестким отцовским мылом, бояться было уже нечего. Но эффект получился невероятным! Я смыла морскую соль и долго пятилась в зеркало, не веря собственным глазам.
Прыщики почти прошли, кожа стала более гладкой и даже нежной, а взгляд засиял. Наверное, от осознания того, что впервые в жизни мое лицо выглядит не особенно хуже лица Царринды.
Следующим этапом стал выход в свет, то есть на лекцию, в присоветованном Олей костюме – черных брюках в облипочку и футболке с V-образным вырезом. Я вошла в аудиторию, виляя бедрами как Царринда – этой ее походке учиться не следовало, но я научилась. Так, от нечего делать. Хотя бы для того, чтобы доказать – научиться вилять задом может каждая, а вот разбивать кулаком черепа и ломать ноги о колено – лишь единицы.
На мою новую красивую кожу и выпяченную грудь одногруппники отреагировали сильнее, чем предполагала.
Царринда как стояла, так и села, и только открывала рот, словно рыба, выброшенная на берег залетной волной. Возле меня немедленно образовалась стайка парней. В основном, варваров, но сальфов с истлами тоже. Одни бубнили о моем преображении, другие рассыпались в длинных комплиментах, третьи просто смотрели преданными глазами. Но почему-то совсем не в глаза, а в декольте. Вот так благодаря Оле я познала женскую дружбу, мужское внимание и научилась себя уважать. А это главное!
Потом мы прошли сквозь огонь и воду. Но всем, чего добилась, я обязана мебельному граду и Оле, которая очень вовремя приехала в Академию. Без усилий завоевала всеобщее уважение, любовь Вархара и место на кафедре. Завоевала не кулаками, как привыкли местные варвары, и даже не угрозами – чистым сердцем, добротой и беспримерной отвагой. Олиной сестре очень повезло, а мне – и подавно.
Я нашла подругу, затем десятки воздыхателей, а спустя несколько месяцев… жизнь совсем наладилась. Только это уже совсем другая история. И рассказывать ее нужно не мне – а Оле с сестрой. Собственно, они все и рассказали. Читайте и удивляйтесь.
ЧАСТЬ 2. РАССКАЗ 2. Мужчина для истинной дочери варвара
Что такое леплер? Это без пяти минут перекрестный варвар. Вот только рост у него чуть пониже, лицо слегка более женственное, а характер немного посговорчивей. Прибавьте к этому килограмма три блесток, килограмм пять клепок и пряжек, одежду десятков экстремальных оттенков, от которых рябит в глазах. И вот вам раса во всей красе. Во всем остальном леплеры ничем не отличаются от скандров с мрагулами. Больше всего на свете они любят три вещи: сражаться, заниматься сексом и есть.
Вот уж никогда не подумала бы, что первым моим парнем станет леплер. Но так уж получилось. На знаменательном балу в Академии Войны и Мира, где случился настоящий триумф Сласи Вольк. Триумф как женщины, студентки и… противницы методов Царринды.
На праздник меня наряжала Оля. Голубое платье, брошь и туфли на высоком каблуке преобразили меня совершенно. Кто бы мог подумать, что я надену нечто подобное? Я уж точно не думала. Хотя отец наверняка остался бы доволен.
«Видишь ли, дочка, настоящий мужчина носит такую одежду, чтобы у всех женщин в радиусе ста километров отпадала челюсть, и возникало одно лишь желание – создать с ним пару. В худшем случае – познакомиться».
Подозреваю, отец не ожидал, что на меня позарятся именно женщины. Во всяком случае, очень на это надеюсь.
К сногсшибательному бальному наряду прилагался естественный макияж, и распущенные крутые локоны. Сама Оля собиралась на бал с Вархаром, и я уступила дорогу проректору. Все, кто знал его хотя бы минуту, хотя бы секунду, понимал – если Вархар Изилади решил занять женщину – он займет ее целиком. Каждое мгновение ее времени, каждую толику ее внимания, каждый взгляд и танец.
Вот почему я потихоньку ретировалась, пока проректор приходил в себя от вида сногсшибательного платья Оли. Такое не всякий мужчина выдержит. Почти весь наряд был пошит из тонкого черного кружева и лишь в некоторых, самых нескромных местах его заменял чуть более плотный трикотаж. Честно говоря, я очень порадовалась, что Оля отправилась на бал именно с Вархаром. Без варвара под боком в таком платье женщина не пройдет и нескольких шагов. И не только в нашей Академии – почти в любом месте, где мужчины еще не забыли, что они мужчины.
Я приехала на нужный этаж и немного помялась возле дверей танцевального зала. Все-таки в платье меня здесь еще никто не видел. Больше скажу – я сама впервые видела себя в платье…
Выдохнула, как перед прыжком в ледяную воду, вошла и… мгновенно стала центром внимания одногруппников. А потом – и студентов других потоков. Поначалу я вообще упустила Олю из виду. Лишь краем глаза зацепила их с Вархаром в дверях помещения. Убедилась, что все хорошо, эти двое нашли общий язык, больше не цапаются по пустякам, и отвлеклась уже надолго.
Не мудрено! Меня приглашали на танцы по нескольку существ за раз, наперебой предлагали напитки и вкусности, оглушали комплиментами. А как иначе услышать приятности, если музыка грохочет так, как не всякое стадо земных мамонтов, продираясь сквозь чащу леса? Спустя каких-нибудь полчаса у меня ныли икры, горели пятки и отваливались ягодицы. Все-таки каблуки для непривычной к ним девушки то еще испытание. Почище бега по любимой отцовской дистанции. Он перекидывал с дерева на дерево колючую проволоку и учил меня «бегу с препятствиями».
Весь вечер я ловила на себе несчастные взгляды Царринды. Впервые за наше знакомство, да что там знакомство, впервые с момента поступления истлы в Академию, кого-то приглашали на танцы чаще, чем ее.
Такого удара самолюбие королевы потока не выдержало и требовало срочной реанимации хотя бы в виде десятков восторженных поклонников с цветами и комплиментами наперевес. Царринда явилась на бал в алом платье, с двумя разрезами по бокам. Виляла бедрами сильнее прежнего, стучала каблуками по полу – наверное, в знак искреннего возмущения – но ничего не помогало. Ближе к концу бала на Царринду было страшно смотреть. В прямом смысле страшно. Похоже, она пыталась одновременно вспомнить все азы флирта и применить их на окружающих. Грациозная, соблазнительная дива превратилась в циркового клоуна с эпилепсией и нервным тиком.
Царринда подмигивала всем подряд, косила из-под опущенных ресниц и выставляла вперед ножку, демонстрируя голое бедро. В общем, я не удивлена, что приглашать королеву на танцы стали еще реже.
А кому захочется, чтобы на него смотрели исподлобья, при этом косили, подмигивали и ставили подножки? От одного нового взгляда Царринды светлячки в ужасе атаковали фонари, хотя еще недавно облетали их за несколько метров. Не говоря уже о том, что очень вовремя выставленная ножка истлы ловко опрокинула на каменный пол сотни потенциальных партнеров по танцу, а десятки отправила в нокаут. Теперь ребята огибали Царринду по широкой дуге. Видимо, их инстинкты самосохранения пересилили все остальные инстинкты. И к концу бала одинокая истла жалобно всхлипывала где-то у окна. Я потеряла королеву потока из виду, когда та отправилась в кафе, чтобы «напиться и забыться». Она объявила об этом так громко, что даже перекричала музыку. Но большинство решило, что это такой странный рэп женскими и мужскими голосами вперемежку.
Говорят, задумка удалась Царринде на славу. Она еще долго не помнила – кто такая и зачем вообще залезла на одну из вузовских крыш. Только утверждала, что коты почти приняли ее за родную и даже начали ухаживать. Слизывать остатки алкогольной бормотухи и мурлыкать пьяными голосами.
Возможно, именно поэтому ректор распорядился срочно снять Царринду с крыши. Боялся, что нетрезвые коты совсем разбуянятся. Они почти перестали бояться шаровых молний и даже камней, что свистели над буйными пушистыми головами. Ловили булыжники зубами и запускали назад. Не-ет! Таких котов Академия долго не выдержала бы!
В общем, бал стоил Царринде самоуважения, трезвого образа жизни и памяти.
Слава богу, об этом она не вспомнила тоже. Через несколько дней королеву потока привели в прежнее королевское состояние. И она опять гордо восседала на первых рядах с любимыми подпевалами. Только коты, временами дефилируя мимо, задорно мяукали, словно надсмехались и облизывались, будто просили добавки.
Но вернемся к балу и моей первой женской победе! Она того стоит!
Я почти не запоминала лица кавалеров, и выбирала исключительно по телосложению. Отец всегда учил:
«Видишь ли, дочка. Ни одна уважающая себя мрагулка или та же скандрина не станет танцевать и даже заигрывать с мужчиной ниже себя ростом и худее. Причина проста и понятна. У наших женщин широкие плечи и мощные ноги. А теперь представь. Идете вы по улице с таким кавалером. И попробуй сзади пойми – кто мужчина, а кто женщина. Так вот… Шагая позади парочки, любой должен сразу определять: тот варвар, что повыше и покрупнее – мужчина, а тот, что пониже и похудее – женщина. Поэтому мужчина должен быть выше тебя хотя бы на две головы и шире хотя бы в полтора раза. Всех остальных отшивай сразу, как пришедших в негодность с самого момента рождения. То бишь – производственный брак!»
В общем, выбирала я исключительно, как учил отец. Но вот с одним кавалером вышла заминка. Я только-только присела на подоконник, сняла туфли и ощутила ни с чем не сравнимое блаженство… Ммм… Такого я не испытывала с момента, когда в последний раз закончила отрабатывать наряды отца вне очереди, приняла холодный душ и упала в постель. С трудом шевеля затекшими стопами, я начала перебирать бумажки с телефонами, что рассовали в карманы ухажеры. Выбросила записки от низкорослых и хилых, а еще самые драные и мятые. А вот нечего комкать листок, запихивая ее девушке в карман! Мало ли что ты волнуешься? Волноваться тоже надо уметь!
«Видишь ли, дочка, – поучал отец. – Настоящий мужчина в процессе волнения должен делать только три вещи: бить морду другим мужчинам, гнуть трубы из самого крепкого металла и снова бить морду другим мужчинам. Если мужчина волнуется как-то иначе, ему стоит начать носить юбку. Чтобы никто ненароком не ошибся и не пригласил на свидание… Жалеть надо психику сородичей!»
– Простите? Вы со мной не потанцуете? – перед самым моим носом вырос леплер. Обычный такой, не особенно примечательный среди сородичей. Крепыш, поперек себя шире, с гладким, красивым лицом, темно-карими глазами и черной косой за спиной.
Я прищурилась, искоса оценивая его наряд. Оранжево-желтая рубашка с сиреневыми и зелеными разводами еще глаза щадила. А вот брюки… Алые, с желтыми, синими, белыми и черными кляксами прямо-таки атаковали мое бедное зрение. Я проморгалась и наткнулась взглядом на ремни парня. Все восемь сияли радужными разводами. Пряжки светились лампочками, а сапоги напоминали мои металлизированные походные боты. Из-за обилия клепок и железных вставок я так и не смогла определить – из какого цвета кожи пошита обувь ухажера.
И вот пока я во все прищуренные глаза оценивала столь щедрый подарок судьбы, парень ловко схватил за руку и дернул на себя. Я суматошно засунула ноги в туфли, встала и… растерялась. Леплер оказался не ниже и не выше меня – в точности вровень.
И вот покачиваюсь я на неверных ногах, и не понимаю – что делать. На такие случаи отец советов не давал. Не знаю сколько времени провела бы в смятении и оцепенении, но тут парень произнес волшебную фразу:
– Смотри-ка! Когда ты на каблуках, мы одного роста! А вчера ты мне только до плеча доставала!
Я не помнила – о чем он, не смогла сообразить – где леплер мог видеть меня вчера, но фраза решила все проблемы. Ура! Он меня выше! И более того – есть прекрасный повод избавиться от туфель на каблуках. Отец говорил:
«Видишь ли, доченька! Если какая-то вещь или живое существо, вызовет у тебя сомнения, расстроит или, не дай бог, принесет неудобства, избавляйся от вещи, существа, сомнений и расстройства в придачу. Настоящий мужчина сомневается только в одном – сразу убить противника или еще помучить его. Хотя нет, в двух вещах. Пытать пленного или запугать так, чтобы тот взмолился о пытках. Обычно мы выбираем последнее. Но почему бы не сделать вид, что сомневаешься? Раздумья – еще не признак великого ума, зато шанс для врага взяться за ум!»
В общем, избавилась я не от кавалера, а от туфель. Сбросила их и припрятала в углу зала. Передать не могу – какое же облегчение испытала! Ноги благодарили меня так, что, казалось, могу протанцевать до следующего месяца и пробежать четыре отцовских дистанции! Причем, даже в обе стороны. Усталость как рукой сняло. Вот что значит вовремя избавиться от ненужного! Или от того, что вызывает сомнения и неприятные ощущения. Все же Натэл Вольк – гениальный мужчина.
Леплер послушно сходил со мной в угол, дождался, пока спрячу туфли, крутанул к себе лицом и предложил снова:
– Так мы потанцуем? Или вначале исследуем все углы?
Я с радостью обнаружила, что парень не ошибся. Действительно, босой я доставала ему только до плеча. Вот теперь стало ясно – передо мной вовсе не типичный леплер, а великан для своей расы. Можно сказать – живой эксклюзив! Большинство леплеров в лучшем случае сами доставали мне до плеча!
– Пошли! – ответила я, вдохновленная открытием. И мы протанцевали вместе почти весь оставшийся вечер.
Ну как оставшийся? Я уходила от Баскольда – так представился новый кавалер – только с одной целью – показать Оле свои «женские достижения». Сотни бумажек с телефонами и стихами в придачу. Мы танцевали даже во время эпичной схватки Вархара с Драгаром – аспирантом Оли, возомнившем, что сумеет одолеть проректора в драке. Господи! Я и не думала, что среди скандров рождаются такие наивные существа. Нет, двоечников среди них было немало, но вот наивных, способных настолько себя переоценить… Нет, не припомню.
Не скажу, что леплер тронул девичье сердце. Оно не екнуло и не затрепетало, как в любовных романах. Под ложечкой не сосало тоже, разве что от голода. В животе не теплело и не щекотало. Да и колени подкашивались под конец вечера только по одной причине – я перенапрягла ноги в танцах. И все же Баскольд меня покорил.
Ну а как я могла устоять? Мужчина умудрился напомнить одну из любимых отцовских присказок. Исхитрился вести меня в танце так, что мы ни разу не столкнулись с Вархаром и Драгаром. А к концу их знаменитой драки, когда аспирант благополучно вылетел в окно, как и обещал проректор, мы почти единственные сохранили на теле одежду. Такой подвиг не мог не растопить мое сердце. Ну или хотя бы не вызвать уважение к Баскольду. Поэтому когда он проводил меня домой и спросил:
– Будешь моей девушкой?
Я ответила то единственное, что пришло на ум:
– Мгу.
Более длинный пассаж не получился, потому что все мои мысли унеслись в угол зала, где остались забытые синие туфли. Черт! Это же были мои единственные женские туфли на каблуке! Все остальные выглядели как походные ботинки для спецназа. Отец выбирал лично.
«Видишь ли, доченька, – приговаривал он, покупая мне очередные сапоги, ботинки или кеды, весом килограмм под двенадцать, и непременно на кованой подошве. – Настоящий мужчина должен обязательно уметь четыре вещи: дать в глаз с ноги, дать в глаз с руки, довести женщину до оргазма и дать ей поесть. То есть раздобыть пищу».
Я никогда не пыталась возражать, и даже не заикалась о том, что вообще-то я не мужчина, а та, самая женщина, которую стоит довести… хотя бы до чего-нибудь. Так, на всякий случай. Спорить с боевым генералом Натэллом Вольк себе дороже.
Туфли на каблуках я прикупила случайно. Отец очень вовремя отвлекся на боевого товарища и долго ностальгировал с ним о былых походах и схватках. Я попыталась прихватить еще и босоножки. Но в этот момент отец отпустил походного друга и принес мне очередные двадцатикилограммовые боты. Пришлось ограничиться туфлями.
И вот теперь моя единственная женская обувка осталась где-то там, в углу, одинокая и потерянная. В эту минуту Баскольд покорил меня окончательно.
– Ты же забыла туфли! – воскликнул он, бросив взгляд на мои босые ноги. – Я принесу! – и метнулся в сторону лифта.
«Видишь ли, дочка, – пояснял на такой случай отец. – Мужчина не должен предугадывать желания женщины. Это было бы странно. Он же не телепат! Он должен знать, чего хочет дама задолго до того как она этого пожелает. Как он это поймет? Черт его знает! Но вот если не поймет – это не мужчина. Это хлюпик и тюфяк!»
Мой не-хлюпик сбегал в бальный зал в рекордные сроки. А когда вернулся, я восхитилась Баскольдом, наверное, в десятый раз за вечер. От одежды леплера остались одни обгорелые тряпицы. Правду сказать – теперь его наряд можно было рассматривать, даже не щурясь. Больше того – я наконец-то оценила крепкую фигуру парня, без рези в глазах и боли в висках! Обильно посыпанная сажей, с дырами на самых интересных и не самых интересных местах, одежда Баскольда больше не резала глаз бешеными оттенками. Даже ремни потускнели от копоти.
Баскольд вытер рукавом пот с черного лба, стряхнул с волос сажу, белозубо улыбнулся и протянул мне чистенькие голубые туфли.
– Спас! – сообщил он с гордостью.
И еще полчаса рассказывал о пожаре в бальном зале.
Я так поняла – веселье началось сразу после ухода Вархара с Олей. А может даже и при них. Просто во время драки и громогласных «качаний» новоявленной парочки никто не обратил внимания на искрящую проводку. Честно говоря, Олю пригласили в Академию, в том числе и для того, чтобы студенты наконец-то усвоили: горящая проводка – не красивый фейерверк и веселые искорки, а способ сжечь здание.
– Вначале пламя поползло по стенам, затем по потолку, а потом по полу! – восторженно рассказывал Баскольд и глаза его светились неподдельным восхищением. Казалось, он не разрушения наблюдал, а нечто неописуемо восхитительное. Например, поверженных врагов, что униженно молят о пощаде. И я даже не стала задаваться вопросом – зачем проводку провели по полу. Скорее всего, именно на такой случай. Ведь, по словам Баскольда, некоторые «тормозные студенты» моментально покинули помещение, подпрыгивая на фонтанирующих пламенем проводах.
– Потом загорелись стыки плит, потом рамы на окнах, – радостно перечислял Баскольд. Я смотрела на черного мужчину перед собой и думала, что ведь именно такой мне и нужен. Тот, кто не испугается ничего, вынесет мои туфли из объятого пламенем бального зала, а заодно вынесет мой характер и привычки бретера…
Когда Баскольд ушел, я приняла душ и отправилась спать с мыслью: «Теперь и у меня есть парень»…
Несколько недель все шло как по маслу. Вполне нормально для нашего Вуза. Академию заметно потряхивало. Крипсы планировали нападение, совершали диверсию за диверсией. Студенты с утроенной энергией готовились к войне и с удвоенной силой надеялись, что им зачтется на экзаменах. А преподы с учетверенной силой объясняли: на экзаменах по точным наукам участие в боевых действиях засчитываться не будет.
Первогодки ныли, что их не берут на большую битву. Заставляют делать то, что хуже смерти – учить физику, математику и химию.
Баскольд заходил ко мне после занятий по военке. Мы прогуливались поздними вечерами в самых темных углах Академического парка. С моим леплером нам даже освещения не требовалось – парень сверкал так, что любые фонари блекли, а звезды стеснительно прятались за облака. Только круглый белый медальон Луны грустно смотрел на сверкающего гуманоида – наверное, завидовал.
Мою квартиру медленно, но верно наполняли сияющие и пестрые вещи. Вначале там поселилась желто-лиловая лампа с узорами всех цветов радуги и еще нескольких оттенков. Но этого безумному дизайнеру показалось мало – и он пустил по атласному матерчатому куполу золотистые и серебристые нити.
Включать электроприбор без темных очков категорически запрещалось – слепота на пару часов гарантирована. Зато возвращаясь ночью в квартиру, я видела все как днем. Лампа отражала лучи фонарей, Луны, звезд и даже светлячков так, что другого освещения уже не требовалось.
Следующим меня одарили рюкзаком, сшитым из пестрых тряпиц и джинсы. Аппликации-сердечки, розы и… почему-то кинжалы из золотой и серебряной ткани, по словам Баскольда, «выражали силу его чувств». Я еще долго гадала – какая связь между романтической привязанностью, холодным оружием, фиолетовыми розами и зелеными сердцами. Видимо, чувства Баскольда оказались настолько сильны, что словами не описать. Точно также, как и рюкзак. Очередной подарок леплера – наручные часы я надела только один раз. Усыпанный стразами прибор сверкал всеми цветами радуги, и стрелок никто не видел напрочь. Я предположила, что время по этим ходикам нужно определять как по солнечным. Куда ляжет тень от часов – столько и времени. Но Баскольд не согласился. Долго пояснял, что если смотреть на часы искоса и под углом во сколько-то там градусов, можно даже заметить, что там не две, а целых четыре стрелки. Почему четыре я так и не поняла. Баскольд утверждал, что одна из них показывает еще и магнитное поле. То есть работает компасом. К сожалению, часы прожили короткую и бесславную жизнь.
На занятии нашего физика – Мастгара Раттифера как раз разошлись облака, и солнце засветило особенно ярко. Часы сверкнули всеми блестками разом – и ослепленный в лучших чувствах препод растерянно присвистнул. Доска покосилась и поехала вниз «на соплях». На тонких резиновых веревках, что удлинялись и сокращались сами по себе, словно жили собственной жизнью. Из стены вывалился булыжник, из шкафов выстрелили пилки для ногтей. Все как обычно. Я почти ничего не заметила. Но тут с потолка посыпалась штукатурка. Мы с ребятами просто отряхнули прически. Царринда демонстративно встала и вычесала побелку из своих идеально выглаженных прядей. Но в эту минуту наверху что-то затрещало и загорелось. Проводка решила напомнить о себе. Наверное, соскучилась со времен Академического бала. Откуда ни возьмись, в аудитории появился наш электрик – Федерикк Паструм.
В своей традиционной
