Огненная Орхидея. Ната Чернышева

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9

АННОТАЦИЯ

Много лет я веду проект, в который вложила немало сил, времени и нервов. Однажды всё резко пошло наперекосяк. Помочь мне способен лишь один из лучших учёных Галактики. Но с ним невозможно работать вместе. Вредный, резкий на язык, упрямый, как сто доисторических ослов…Одним словом, невыносимый!

   А деваться некуда. Судьба проекта – в его руках. И, как знать, возможно, и моя судьба тоже…

ГЛАВА 1

Это только кажется, что межрасовые союзы полны любви и взаимного понимания. На самом деле, второй – существо другого биологического вида. И в особенности другого, если он вырос в родной для него среде обитания, а уже потом, будучи взрослым, выбрал для проживания и профессионального роста одно из локальных пространств Человечества.

   Его даже ругать не за что!

   Хотя созданная им проблема легко затмила бы своим размером чёрную дыру в центре нашей Галактики.

   – Это один из лучших специалистов в Федерации, – убежденно говорит этот невозможный тип. – У него очень плотный график! Переговоры проходили непросто. Но я, – и раздувается от гордости, – справился! Предварительная встреча назначена.

   Щенок, гордо водрузивший лично им пойманную крысу на подушку посередине ночи. Хвали меня хозяйка, хвали.

   Молчу.

   Сама виновата.

   – Непростые переговоры, значит, – киваю со значительным видом.

   Зачем обижать…

   – Очень непростые. Но ведь тем ценнее результат!

   И сияет, как начищенная медная пластинка. Что ты ещё ему скажешь…

   Когда-то давно Рамсув выручил меня из очень неприятной истории. Он единственный на тот момент поверил мне. И добился справедливости. С тех пор мы вместе. Брак по-гентбарски, малинисвельв, не имеет ничего общего с тем, что вкладывают в понятие брака представители Человечества. Десять двенадцатых гентбарского общества – бесполые в нашем понимании особи. Размножением занимаются крылатые, а бескрылые специализированы примерно как в пчелином улье, только сложнее: каждый индивидуум обладает полной свободой воли. И любой нормальный гентбарский дом строится на любви. Нам сложно представить, как их свахи подбирают молодожёнов по всем двенадцати векторам. На мой взгляд, задача выглядит невыполнимой в принципе. Но раса до сих пор не вымерла, даже наоборот, ведёт активную космическую экспансию. Значит, как-то справляются.

   Рамсув – кисмирув, то есть бескрылый. Его любовь сложно назвать платонической: в полном соответствии со своим биологическим предназначением он делает всё для того, чтобы моя жизнь расцветала розами. На днях я обмолвилась, что проект пошёл немного не туда и надо бы найти хорошего врача-паранормала, пока не поздно. И, пожалуйста, Рамсув нашёл. Не просто хорошего, а наилучшего! Научных регалий, наград и открытий – на три экрана мелким списком, не меньше.

   И ведь не просто так нашёл, а – согласовал встречу, учитывая оба наших графика, забитых до скончания мира.

   Теперь я смотрела в органайзер на голографическом экране своего терминала, в полном отчаянии осознавая, как тесна наша Галактика.

   Красив, зараза. Блестящ по-прежнему. Всегда был таким. Эти его волосы волной, острый взгляд, ослепительная улыбка, сияющий знак первой категории на воротничке медицинской униформы…

   А я помню, как кричала, что никогда в жизни больше не обращусь к нему ни за что, проще сразу в кварковую пыль дезинтегрироваться. Потому что наглый, упрямый, невыносимый, мерзкий и ещё сто сорок эпитетов на двадцати языках Федерации… Он тогда холодно бросил мне через плечо: Взаимно. Никаких общих дел!

   Рамсуву простительно, всё это было до него, и подробностей я ему не рассказывала. Вообще ничего не рассказывала, если на то пошло.

   Но ты-то почему сейчас согласился на личную встречу, Итан-нееш Малькунпор?

***

В нижнем холле – огромное панорамное окно, длинным полукругом. Оно дополнительно защищено силовым полем, что очень кстати, ведь домашняя метеостанция показывает минус пятьдесят два градуса по Цельсию за бортом. Да, наша планета консервативна до жути, упорно использует в быту устаревшие единицы измерения! Иногда это доставляет проблемы, порой довольно серьёзные. Но народ готов терпеть.

   Солнце светит сквозь морозную дымку. И по бокам от него – бледно-оранжевые дуги гало или так называемой зимней радуги. Что там у нас по погодной карте? Ага, усиление ветра (зачем?), понижение температуры (куда уже ниже!), метель (опять)…

   Вдоль окна тянулась длинная сплошная «умная» грядка, заполненная древесной корой. В ней расположились так называемые «горячие» орхидеи, удивительно красивые цветы с активной пирокинетической паранормой в геноме. Первое растение, на котором удалось получить устойчивое пламя. Два раза в сутки цветок, утром и вечером, цветонос окутывается прозрачным пламенем и пылает не меньше четырёх или даже пяти минут. Потом пламя сходит – безо всяких последствий для растения. Но если поставишь горшок слишком близко к чему-нибудь легко воспламеняемому, будешь сам виноват. И не жалуйся, тебя предупреждали!

   Помню, как я восхитилась, когда впервые увидела необычный цветок, а потом, после секвенирования его генома, крепко задумалась.

   Да, я оформляла договор, согласно которому обязалась не разводить растения на продажу и не допускать межсортовое скрещивание. Профессия у меня слишком уж подозрительная с точки зрения команды орхидейного питомника. Впрочем, они такой договор вменяют всем, и можно понять, почему.

   Гибриды с паранормальным довеском – суперустойчивые, как показала жизнь. Им только дай размножаться бесконтрольно, через бестолковое клонирование от любителей в том числе. Заполонят всю планету. Будет как с «горячей» малиной – на редкость живучий куст! Для укрепления оврагов он ещё годится, но по всем улицам безо всякого стеснения – перебор. И не выведешь его уже при всём желании.

   Так вот, я поразилась тому изяществу, с каким в геном обычной орхидеи был вшит паранормальный комплекс. Я познакомилась с создателем цветка, Маргаритой Стеллан, и мы долго с удовольствием беседовали, с чего и началась наша дружба. Все цветы в моём доме – из её питомника.

   Мне вспомнилось, как я осознала наконец причину своих неудач. Геном человека отличается от генома растения, факторов больше, проблем больше, всё так. Но разговоры с Маргаритой дали мне много и помогли сформулировать нужные решения. Я так и назвала проект потом, «Огненная Орхидея». Из благодарности и признательности.

   А Итан Малькунпор тогда зарубил трёхлетнюю работу на корню.

   Я выполнила все его рекомендации, учла все замечания, переработала идею на две трети, – не помогло. Он мне выкатил новые претензии, экранов так на двадцать. «Я паранормал, я так вижу». И утрись.

   Я выдыхаю, старательно беру себя в руки. Малькунпор вызывал у меня слишком живые эмоции даже и до сих пор. Что я скажу ему при личной встрече?

   А она состоится уже через восемь дней. Итан, оказывается, прилетел на Старую Терру, давать нашим целителям мастер-классы от Института паранормальной медицины Номон-Центра. Почти каждый год здесь появляется, можете себе представить? Где локальное пространство Номона, а где наша старушка Земля, карту посмотрите. Шесть дней полёта в один конец, и то в лучшем случае, обычно выходят все десять. Сам прыжок через гейт пересадочной станции мгновенен, но манёвры в пространстве – и очереди на вход! – требуют времени, а до Номона от нас – девять пересадок, причём не через самые свободные станции, так-то.

   Каждый год!

   И ни разу не дал о себе знать.

   Что я скажу ему?

   Что он скажет мне?

   Ведь не просто же так согласился на встречу…

***

   Онлайн-конференции делятся на два вида. В первом ты участвуешь через средства связи. Экраны информа или выделенную под такое важное дело локаль инфосферы. Для третьего ранга последнее – мука, но проходить психодинамические тесты ради телепатической карьеры я не хочу. Мне первого хватило за глаза, спасибо, больше не надо.

   А второй вид ещё противнее инфосферного. Надо лично ехать в конференц-зал и вещать там с трибуны. При этом Рамсув, дорогой и любимый мой малинисув, с маниакальным упорством продолжает попытки найти мне мужчину который уже год.

   Объясняешь ему, что не интересуюсь, мне не нужно, – бесполезно. Смотрит на меня своими большими прекрасными гентбарскими глазами и несогласно молчит. В общем, понятно, почему Гентбарис до сих пор не вымер, с такими-то сложностями подбора молодых на счастливую жизнь. У них же целый отдельный биологический гендер заточен на то, чтобы организовывать, утрясать и управлять. Чабис – солдаты, сивисноре – врачи, очень интересные ребята, между прочим, ну, а кисмирув – управляющий, мажордом, серый кардинал в большом и уютном гентбарском доме, у него даже крылатые, по идее, хозяева и элита жизни, летают по струнке.

   Да, с Рамсувом я вообще забыла, что такое проблемы управленческого характера! В самом скором времени вместе со мной это сделало и наше поселение, Отрадное, а чуть погодя – и весь Зеленогорский округ: Рамсув входит в окружной Совет, и его там, кроме шуток, сильно уважают. Ещё бы, сколько он проблем разрулил, один мост через тепловой оазис в Горячих Ключах чего стоит.

   Рано или поздно мой малинисув и до планетарного правительства доберётся, уверена. Амбиции у него правильные, большие. Но одного у него не отнять. Рамсув искренне, изо всех сил своей широкой гентбарской души, заботится обо мне. И иногда это создаёт проблемы.

   Как с Итаном Малькунпором.

   До казни оставалось восемь дней, и я не представляла себе, как я их проживу. И что буду делать потом, когда меня измельчат в шрёдере на мелкие полосочки.

   Боюсь я его острого языка, что ли?

   Да.

   Неприятно, но факт. И возраст, и опыт, и научное признание – всё мимо. Я боюсь этой встречи, как прогулявшая все сроки пятнадцатилетняя юница – онлайн-экзамена у злого преподавателя. Хоть к психотерапевту иди…

   Пришло сообщение на личный терминал. Что там… машина подана…

   С учётом завтрашнего бурана, ехать в город надо прямо сейчас. Пока погодное окно не закрылось. Иначе выбраться из Отрадного получится не раньше, чем бешеный ветёр уймётся, то есть, слишком поздно. Переносить же с таким трудом выцарапанную Рамсувом встречу будет глупо. Свои выступления отменять – тоже.

   Села и поехала. Не маленькая!

***

В городе зима совсем не чувствуется. Нет снега, нет ветра – на нашей суровой планете все крупные города построены по принципу замкнутого цикла, как космические или же подводные станции. Средние зимние температуры за минус шестьдесят даже живущим свободно носителям пирокинетической паранормы не нравятся, сидят по домам, на улицу высовываясь исключительно в спецодежде и ненадолго.

   В городе от зимы всего две вещи – сокращённый световой день и мутный заснеженный защитный купол. Днём он серо-белёсый, ночью – рыжий из-за городской засветки. Циклы самоочистки, конечно, сокращены до минимума, но в непогоду других вариантов просто нет. Купол становится прозрачным лишь в ясные, солнечные дни, а у нас зимой они редки.

   … На верхнем этаже, с обзорными панорамными галереями, непривычная гулкая пустота, почти никого нет. Неудивительно, время раннее, все по залам сейчас, двигают науку в ожесточённых прениях. Это у меня внезапное окно. Почему бы не испить чашечку кофе? Тем более, я знаю место, где можно либо заказать из списка, весьма обширного, далеко не последний сорт на планете, либо принести с собой и приготовить по всем правилам в одном из специально оборудованных боксов.

   Беру из списка. Лучший кофе делает Рамсув, всё остальное, включая собственными руками, никуда не годится, поэтому какая разница. С кружкой в руках прохожу в галерею. Пока народу нет, есть шанс насладится одиночеством, тишиной и прекрасными видами на город.

   Город – миллионник, и потому впечатляет. Особенно с такой высоты. Отсюда вид – на жилой сектор, то есть, застройка там небольшая, малоэтажная, очень много деревьев. В основном, сосны, ели, кедры… что-то цветущее на стенах. Личный терминал услужливо выводит на сетчатку информацию по любому объекту, на котором только задержится взгляд.

   Например, улица Вехова, дом семьдесят два, закрытая территория, растение на северо-восточной стене – плетистая роза сорта флорибунда синий тигр, цветок алый в синюю полоску – и тут же крупные фотографии этого цветка, особенности размножения и культивирования…

   – Убрать информацию, – командую я. – Фоновый режим «до запроса».

   Терминал подчиняется. Теперь, пока я сама к нему не обращусь, будет молчать. Напоминалки и закладки не в счёт, эти сработают безусловно.

   По плану у меня ещё несколько мероприятий в течение пяти дней подряд. Всё здесь, в этом же деловом центре. Потом два дня свободных. Потом… даже думать не хочу.

   Ах, как невыносимо зависеть! От такого, как Малькунпор, подавно. Надо продумать речь, чтобы просьба прозвучала с достоинством. Чтоб он не подумал, будто я в ноги ему упасть готова, лишь бы помог. Даже мысли такой чтоб не возникло!

   Он ушёл с первого ранга. Много лет назад, так что сейчас у него нет никакого веса в инфосфере, но телепатическая восприимчивость-то никуда не делась. Пусть она сейчас не такая мощная, как раньше, пусть притупилась со временем, пусть на первый план вышла психокинетическая составляющая и оттеснила на задворки телепатическую – так всегда бывает, когда начинаешь активно использовать что-то одно в ущерб другому. Но любую неуверенность Малькунпор почувствует влёт.

   Значит, никакой неуверенности не должно быть и близко!

   Вообще-то, я должна была продумать своё выступление на завтра. Но мысли крутились совсем не там.

   Что бывает, когда голова занята одним, а тело делает другое, – прогуливается и пьёт кофе, как вариант! – я понимаю очень скоро. Ничего хорошего!

   Потому что налетаю на человека, одноразовая кружечка с кофе опрокидывается и – всю спину ему. Белоснежную спину, уточняю, потому что одежда именно такого цвета, искристо-белого, как свежевыпавший снег под солнцем.

   Коричневые потёки за оригинальный принт сойти не могут никак. «Ну, всё, – обречённо думаю я. – Свинский скандал, нейросеть «Арбитраж» и штрафы, штрафы… Вина очевидна, Рамсув не спасёт… И – извиниться, обязательно извиниться. От души! Вдруг у парня телепатический инфосферный ранг…»

   – Извините меня, пожалуйста, я… – начинаю, и осекаюсь почти сразу же.

   Потому что он обернулся. И я узнаю его!!!

   – Ты?!

   Как? Как, скажите на милость, можно вот так пересечься в огромном деловом центре, который посещают одновременно тысячи носителей разума, и далеко не все – с нашей планеты родом. Я б сказала даже, приличная часть из них вовсе не люди, в смысле, не представители Человечества как биологического вида.

   – Ты что, следил за мной через трекер?! – нападение как лучший способ защиты.

   Можно скрыть своё местонахождение, так, чтобы никто не отслеживал через ай-ди терминала, но здесь это не принято, особенно, когда находишься за пределами защитного купола какого-нибудь города. Суровая планета, и жизнь тут ей под стать: каждый каждому готов придти на помощь в моменте, но для этого не надо играть в недоверие. Чревато проблемами, если не смертью. Как тебе помогут, если даже не знают, что ты в беде потому, что сама отключила локацию своего же местонахождения?

   – Какая интересная неожиданность, – хищно улыбается тип, складывая руки на груди.

   Любимая поза. Взгляд сверху вниз – я ниже ростом, вдобавок ощущаю себя сейчас примерно так же, как лягушка на гальванизации во время урока биологии в средней школе.

   – Что ты здесь делаешь?

   – То же, что и ты. Отдыхаю от многочасовой говорильни.

   Выдыхаю. Считаю про себя до десяти в обратном порядке. Я не проверила расписание! Я не удосужилась посмотреть на график мероприятий у Итана Малькунпора! А Рамсув, добрая гентбарская душа, справедливо рассудил, что нет ничего лучше, кроме как свести нас в одном пространстве: раз встреча согласована, значит, какой смысл гонять ради неё любимую малинисвипи через весь город, из одного крупного делового центра в другой.

   И вот тебе, пожалуйста. Я случайно наступаю на ненавистного и обливаю его кофе. Мелкое мелочное злорадство при виде его испорченной одежды опускаем в мусоросжигатель. Несопоставимо с последствиями.

   Не говоря уже о том, что я сейчас попросту не готова к внезапному диалогу. Или скандалу. Как ещё пойдёт.

   – Замечательно, – говорю я. – Регистрируй заявление в «Арбитраж», и я пойду. Нам назначена встреча через семь дней, встретимся через семь дней.

   – Нет, Ане, не так всё просто, – усмехается он. – Ты испортила мою любимую тунику. Мне нужна компенсация!

   – Я заплачу любой штраф, только провались ты отсюда в подвал прямо сейчас!

   – А поговорить? – нарочито скорбно вопрошает он. – Всё-таки не виделись столько лет…

   – Может, пойдёшь и переоденешься?

   – А ты дождёшься, когда я вернусь? – иронично интересуется он.

   – Нет, конечно! У меня полно работы, в отличие от некоторых!

   Итан щелкает пальцами и выдаёт:

    – Неврастения и анемия?

   Мне кажется, или я действительно вижу золотое сияние паранормы, расходящееся по воздуху от его щелчка?

   – Не смей! Я не давала своего согласия на паранормальную диагностику!

   Как же он выводит меня из себя! Почти так же, как много лет назад, когда мы с ним нехорошо расстались, на высшем градусе кипения, ещё немного и взрыв сверхновой, не меньше. Никому другому за всю мою жизнь ничего подобного не удавалось никогда, а ведь случалось всякое. Это только кажется, что учёные – милейшие люди и разговаривают исключительно научными терминами. Нет, у нас кипят такие страсти, что интриги всех светских дворов Галактики отдыхают.

   Ну, что там такое может быть во властных структурах и высшем обществе? Кто кого подсидит, кто с кем переспит, кто на ком женится/выйдет замуж, кто кому и от кого родит, кто у кого отберёт флаг, доходы, пальму первенства, наследство тётушки и выдернет стул из-под седалища? Пфе!

   Скучно, господа.

   Скучно!

   Если вы хотите запустить неконтролируемый апоптоз в банке с учёными, бросьте этак небрежно, что улучшенный CRISPR-99 значительно превосходит предыдущую версию, «сотку». И что две дополнительные хромосомы, в которые по новым правилам следует выделять весь домен психокинетической паранормы полностью, абсолютно не нужны, они перегружают геном, и чреваты вторичным аутизмом у носителей, поэтому паковать все вносимые правки надо по старинке, проверенным ещё прапрадедами, способом. После чего отойдите в сторонку и скромно молчите.

   Всё остальное сделают за вас.

   Часа через три от почтенного сообщества останется лужица первичной протоплазмы из отдельных апоптопических телец. Зовите макрофагов, эта развлекалка закончилась.

   – В мыслях не собирался! – заявляет Итан, усмехаясь. – Мне добавочные иски от «Арбитража» ни к чему, да ещё от твоего малинисува. Серьёзный тип, где только откопала такого! Я всего лишь хотел предложить тебе немного расслабиться за чашечкой превосходного кофе. С капелькой аркадийского бальзама. Принёс с собой, между прочим. В общем меню не закажешь.

   – С чего такая щедрость? – спрашиваю я с подозрением.

   – Всё просто, Ане, – пожимает он плечами и внезапно становится предельно серьёзным. – Я рад тебя видеть…

***

Мы сидим за прозрачным столиком, друг напротив друга, – никто из нас ещё не сошёл с ума, чтобы усаживаться рядышком. Тонкая плёночка силового поля слева – включен приват – отделяет нас от остального пространства. Справа – панорамное окно, вид на город и багровое Солнце между горизонтом и тяжёлой тучей. Туча похожа на металлическую крышку гигантского автоклава. Сейчас как раскочегарят внизу, под планетарной корой, адский огонь…

   Никакого подземного огня, разумеется, нет, и никогда не будет, здесь сейсмически нейтральная зона. Но закат багровый, ветреный, с длинными шлейфами метелей на горизонте. Вовремя я приехала. Погодное окно в сторону домовладения Жаровых закрылось на долгие десять дней, не меньше.

   – Проклятая морозилка, – Малькунпор кивает на закат. – Как ты здесь живёшь?

   – Живу и работаю, – не могу удержаться от шпильки.

   – В Номон перевестись не хочешь?

   – Нет. Не хочу.

   А кофе с капелькой аркадийского бальзама – божественен. Сложный букет ароматов, сразу ассоциация с чужой знойной планетой, где вызревают диковинные цветы и готовятся совершенно изумительные вина. Действительно, в общем меню подобное не закажешь…

   – Аркадийский зелёный, – объясняет Итан. – Люблю. Тебе, смотрю, тоже нравится?

   Нравится. Но не признаваться же в этом!

   – Мне нужна твоя помощь, Итан, – говорю. – Вообще, изначально речь шла о специалисте-паранормале в принципе, без привязки к имени. Просто Рамсув…

   … нашёл меня, – подхватывает Малькунпор. – Правильно сделал. Я – лучший в Галактике.

   – Уровень собственного величия, смотрю, так и не понизился.

   – Не с чего ему снижаться, – фыркает он.

   – Есть ещё доктор Хименес. И доктор Ламберт. И…

   – И третьего имени ты уже не назовёшь, – он вальяжно откидывается на спинку сиденья.

   – Итан, бесишь, – холодно предупреждаю я. – Всё серьёзно, а ты паясничаешь. Не уймёшься, попрошу Рамсува отменить встречу и поискать кого-то другого.

   Внимательно смотрю ему в переносицу. Есть такой приём, научилась от одного… знакомого из спецслужбы, скажем так. Когда кто-то раздражает до дрожи, надо вперить взгляд ему в переносицу. И тогда уже он начнёт путаться в словах, выходить из себя и капать слюной. А тебе только того и надо. Чтобы психанул другой, а не ты.

   Но Итана так просто не пробьёшь.

   – Отменишь встречу – влетишь на солидный штраф с понижением социального капитала. Моё время очень дорого, Ане.

   Неприятный сценарий, если честно, и вовсе не в штрафе дело. Не скажу, что времени совсем не осталось, но лучше не тянуть. Потому что моя работа – это живые человеческие судьбы. Детские, уточняю. Цена ошибки слишком велика.

   А я ошиблась.

   Я очень серьёзно и глубоко ошиблась.

   И осознала это слишком поздно.

   Если кто-то и может здесь помочь, то только врач-паранормал широкого профиля и наивысшей категории. Такой, как профессор Малькунпор. Живая легенда в паранормальной медицине. И вот он сидит передо мной, руку протяни – можно коснуться. И кочевряжится, как… как… как жидкая субстанция в переполненном канализационном фильтре! А я не могу даже чашечку из-под кофе ему в лоб запустить.

   Потому что он мне нужен больше, чем я ему.

   Невыносимо!

   – Ане?

   Слишком долго я молчу, вот что. И моё молчание ему не по нутру, надо же.

   – Я думаю, Итан, – говорю я. – Думаю. Может быть, действительно не тратить твоё драгоценное время впустую? А сразу поискать того, кто сможет справиться с задачей. Здесь ведь не только в величине паранормального индекса Гаманина дело. Он может быть сколь угодно большим, но это, прежде всего, количественная характеристика. И врач с огромным индексом уступает коллеге с более скромным показателем – в технике, в опыте, в готовности увидеть нестандартное, но единственно правильное, решение. Бывает и так.

   Теперь приходит его очередь задумываться. Он смотрит на меня, как я на него недавно, и совсем меня не видит. А пока он размышляет, я тихонечко его рассматриваю.

   Изменился за прошедшие годы. Посолиднел. Вспомнилось, как впервые в жизни увидела разумного с Таммееша – вот как раз его, Итана Малькунпора. Я тогда проходила практику в Номон-Центре, а он у нас вёл краткий курс по паранормальной медицине – общие сведения, чтоб понимали то, чего нам, натуральнорождённым, отроду не дано.

   Никаким профессором Малькунпор тогда и в помине не был, и мне, выросшей в обособленном мире, никогда до того не встречавшей носителей разума других биологических видов, долго пришлось привыкать к его экзотической внешности. Абсолютно гуманоидный тип: две руки, две ноги, голова. Только кожа смуглая, в белую, пунктирными звёздочками, клеточку. Как будто на него натянули сетку и забыли снять. Судя по тому, как вокруг него увивались девчонки везде, где бы он ни появлялся, там и прочая анатомия вполне совместима практически со всеми гуманоидными расами Галактики.

   Вот он и совмещался вовсю. Со всеми, кроме гентбарцев, те – насекомые, и у них насчёт размножения себе подобных всё сложно, а острые приключения с млекопитающими вообще невозможны в принципе. Только платонически, безо всякого там, понимаете, падения в бездну и совместных деток через репродуктивный центр и адову работу биоинженеров.

   Забавно, что в случае союза человека и таммеота общее потомство невозможно даже через наши центры. У таммеотов определение пола происходит слишком сложно, там задействовано три пары хромосом, а не одна, как у нас. Поэтому дети никогда не несут в себе признаков обеих рас. Половина по образу матери на донорском материале её биологического вида, а половина – по образу отца.

   – Что у тебя за задача? – спрашивает Итан. – Хотя нет, попробую догадаться. Твой драгоценный проект «Огненная Орхидея». Так?

   Молчу, и он понимает моё молчание правильно:

   – Всё-таки задавила авторитетом, – говорит, качая головой. – Ох, Ане… Почему я не удивлён?

   Откуда это мерзкое ощущение, что я у него на экзамене, причём из головы вылетело всё, даже самые мельчайшие крохи знаний по предмету?! И сейчас мне с удовольствием влепят смачный неуд. Чтоб своё место знала.

   – Я выполнила все твои рекомендации… – начинаю оправдываться, и ловлю себя на том, что мой голос звучит пискляво и жалко.

   Точь-в-точь как у вызванного на ответ неуча!

   – Не все, – режет он. – Минимум одну ты пропустила. Зато самую важную.

   – И какую же? – злюсь.

   Слышали бы вы этот тон. Видели бы вы этот гнев праведный во взгляде!

   – Не давать этому проекту ход, – чётко, раздельно, объясняет Малькунпор. – Теперь ты обнаружила ошибку, верно? Возможно, даже и не одну. Сколько праймов проекта у тебя на руках?

   – Один… Моя дочь, Полина.

   – Ну, один – не десять, хотя и за одного я бы тебя расстрелял безо всякой жалости…

   – Четвёртая генерация, – сознаваться, так уже сознаваться до конца. – Уже родилась…

   Особенно, если он подпишет контракт и будет работать над последствиями как врач-паранормал. Скрывать бессмысленно.

   – Что?

   После того, как ребёнок-прайм достигает контрольного возраста и проходит с положительным результатом все, положенные по такому случаю, тесты, даётся добро на производство последующих генераций. Вторая и третья моделируются нейросетями биолаборатории. С учётом полученных сведений от тестирования прайма. А вот уже четвёртая идёт в дело.

   – Сколько? – тихим, но зловещим по оттенку голосом спрашивает Малькунпор.

   Глаза у него сужаются в щёлочки, а от бешенства сам воздух начинает потрескивать, как перед грозой. Паранормалов по психокинетическому спектру лучше не злить, они легко могут сломать всё вокруг себя в зоне поражения, и тебе достанется тоже. Но обычно подобное присуще лишь подросткам в процессе стабилизации. Профессор же Малькунпор – солидный учёный, давно не юноша. Надеюсь, он с собой справится. Обязан справиться!

   – Я тебя спрашиваю, сколько?

   Малькунпор ставит локти на столик, сплетает пальцы, кладёт на них подбородок и долго вглядывается в меня взором удава. Отвести взгляд так и хочется, а ещё – побежать с воплями. Делаю лицо кирпичом, хотя внутри всё дрожит.

   – Подпишешь контракт? Он у тебя на терминале, вместе с визированным согласием на консультацию.

   – Хочешь, чтобы я прикупил чёрную дыру в мешке? – начинает он злиться.

   – Боишься, что не справишься? – бросаю я, поневоле копируя его прищур.

   Прости, Итан. Приём детский, на «слабО». Дурной тон, я знаю, знаю! Но мне очень нужна твоя помощь! Энн Ламберт далеко и работает совсем по другой тематике, её идея-фикс – прогерии различного генеза. А Мерси Хименес предпочитает работать с уже готовыми паранормальными схемами, она – практик в первую очередь. Да, ей как врачу высшей категории доступно очень многое из набора целительских приёмов и схем различных паранормальных коррекций. Но она – практик, и прорывных, чисто исследовательских, работ у неё немного, и всегда было мало. В отличие от тебя, Итан.

   Именно ты умеешь ходить по грани, как никто другой, и таскать оттуда жареные орехи. Именно тебе удаётся лучше всех справляться с последствиями генетических отклонений, спонтанно возникших при случайных мутациях или же созданных разными ослами-биоинженерами, свято уверенными в своей правоте. Ты мне нужен, Итан. Только ты! Большая удача, что Рамсув сумел связаться с тобой.

    – Кто боится, я? – ожидаемо взвивается он.

   Выкатывает на голографический экран бланк контракта и подписывает его, не глядя. Уверена, он даже не прочитал толком условий! Что за ребячество, в самом-то деле. Во мне просыпается хромая совесть.

   На самом деле, никакой пожизненной кабалы в документе нет и в помине, стандартный контракт на консультации и паранормальную помощь при ведении проекта «Огненная Орхидея» и только именно этого проекта, вплоть до его завершения, но не дольше, чем на три года. Тойвальшен-Центр вообще и Биолаборатория Ламель в частности нарушают закон примерно никогда. Но всё же не следовало цеплять за профессиональную гордость настолько резко, наверное...

   Полагаю, Итан, когда остынет и осознает, не простит.

   – Теперь выкладывай, – требует он. – Сколько рождённых по четвёртой генерации. А пятая есть? – в порыве вдохновения вдруг спрашивает он.

   Киваю. Нет сил – голосом…

   – А шестая?

   – Вот шестой точно нет, – с достоинством заявляю я.

   – Ане. Я жду ответа на вопрос. Сколько?!

   – Четыреста сорок восемь… – таммеоты наливаются багровой краской гнева почти так же, как и люди, но с поправкой на экзотический вид.

   Белый пунктир, образовывающий идеальные клеточки, становится ярко-алым, а смуглая кожа – практически чёрной. Выглядит жутенько. Один раз я уже такое видела. Итан тогда был моложе и потому орал так, что стены тряслись. С учётом его паранормы – не фигура речи. А сейчас…

   А сейчас он понижает голос до почти шёпота, и почему-то слова звучат страшнее, чем если бы Малькунпор орал.

   – Почти пятьсот детей, Ане, ты чем думала? Головой или другим каким-местом?

   – Я не договорила… Четыреста сорок восемь тысяч, Итан. В паре десятков миров Федерации.

   Всё. Бездна принимает меня.

   Что Итан скажет теперь? Может ведь и контракт разорвать, наплевав на все издержки штрафы. Он может. Социальный капитал заслуженного профессора Номон-центра это понизит ненамного, да и личный счёт обеднеет не до нуля и даже не до двух третей. Итан – не стажёр и не молодой специалист без кола, двора, угла и значимого социального рейтинга.

   Переживёт.

   Но мне-то очень важно, чтобы он остался!

   Останется или наплюёт на всё?

   Да или нет?

   Он сдержанно и коротко высказывается в сторону.

   – Я знаю тамешти, – виновато предупреждаю я.

   Знаю. Так уж получилось. Мне хотелось тогда понять Итана, с чего он такой невыносимый, вот я и выучила его родной язык. Таммееш – интересный мир, очень древний, знаменит своими курортами. Космоархеология от него в восторге: очень много сохранилось артефактов со времён их огромной империи, Аркатамеевтана, владевшей когда-то обширными пространствами в нашей Галактике. Никаких имперских амбиций у них сейчас и в помине нет, большинство таммеотов – милейшие во всех отношениях носители разума. Так что повышенная вредность у Малькунпора – вовсе не расовые особенности, а настройки личности. И детям по наследству они не передадутся…

   – Поскольку ты ещё не знаком близко с материалами проекта, можешь отказаться, Итан. Безо всяких условий и компенсаций. Я заплачу неустойку.

   – Ане, – говорит он, – я тебя не узнаю. Откуда в тебе эта… эта стервозность? Раньше ты была намного мягче.

   – Извини, – никаких извинений я приносить не собираюсь, и он это чувствует по тону.

   Мягче! Это он про то, как я покорно соглашалась со всеми его правками, даже с теми, что мне поперёк души легли. Может, если бы слушалась его меньше, то сегодняшний день прошёл бы иначе! Мой же проект, не его! Он не генетик-биоинженер со стажем и именем, он – врач-паранормал, специализирующийся на генетических отклонениях, а это совсем другое.

   – Значит, ты предлагаешь мне найти рабочую схему паранормальной коррекции твоих художеств для полумиллиона детишек, верно я понимаю?

   Киваю. Про «художества» приходится проглотить, деваться мне некуда.

   – А прайм где? Я бы прямо сегодня посмотрел.

   – Полина попала в финал конкурса по конструированию станций закрытого цикла, – объясняю я. – Увлекается техникой девочка, перспективы хорошие. Она сейчас на Луне. В Селеналэнде. Финал проходит там. Вернётся после праздников…

   – Луна, – Итан кривится так, будто съел ведро лимонов под дулом плазмогана, и я его понимаю.

   Учитывая конец года, на Луну сейчас так просто не попасть даже частным порядком: все космопорты забиты. И в любом случае, одним днём тут не обойдёшься. Пока на орбиту, пока до Луны, пока там – на посадку… и очереди же ещё в принимающие порты, не забываем про очереди!

   – В том-то и дело, Итан. У прайма всё прошло без эксцессов! Паранорма пробудилась в положенный возраст, четырнадцать лет. Стабилизация прошла успешно и, в среднем, быстрее, чем обычно. Ничто не предвещало…

   – Если думать не головой, конечно, что там предвещать будет, – он всё ещё безумно зол, это чувствуется влёт.

   Молчать. Не связываться. Не ругаться. Он мне нужен больше, чем я ему.

   – Ты можешь посетить Вишнёвые Ясли, – говорю я. – У них как раз плановый медосмотр, вот и придём туда вместе. Визит согласован заранее, они не удивятся.

   – Когда?

   – Послезавтра… Это плановое посещение, оно было заложено в график ещё летом.

   Летом, да. Когда я ещё не догадывалась о постигшей проект катастрофе.

   – Хорошо. Послезавтра.

   – Значит, возьмёшься всё-таки?

   – Возьмусь, – коротко отвечает он.

   Гора с плеч. Всё-таки я боялась, что он откажется. Вероятность была ненулевой!

   – Мне нужны все материалы по проекту. Отчёт по форме семнадцать-а.

   Семнадцать-а – это специальный отчёт для паранормальной медицины, он составляется в нашей работе буквально на каждом чихе, и именно с тем, чтобы врачи знали, куда смотреть и как исправлять, если вдруг что.

   Работа биоинженера, увы, не может идти безупречно, хотя мы и стремимся к идеалу. Ошибки – случаются, и каждая из таких ошибок стучит в сердце создателя: ведь речь о детях.

   Каждый ребёнок имеет полное право на здоровое тело и ясный разум.

   Именно с этого девиза начинался Старотерранский Институт Экспериментальной Генетики, впервые в истории Человечества приступивший к разработке изначальных, ещё очень примитивных и слабых паранорм.

   Почти все нынешние законы, регулирующие биоинженерную деятельность генетических лабораторий сегодня, написаны именно тогда, в первые сто лет функционирования Института.

   Институт, кстати, действует и поныне! Чья у меня лицензия? И сертификация Лаборатории Ламель. То-то же.

   – У тебя сегодня вечер свободен? – спрашивает вдруг Итан.

   – Дешёвый подкат, – сообщаю я. – Мимо.

   – Вообще-то, я по проблеме поговорить хотел, – делает он невинные глазки. – После пары часов знакомства с материалами проекта у меня появятся вопросы, наверняка. Но если тебе не надо…

   – Мне – надо, – говорю. – Сейчас забронирую свободную аудиторию. Встретимся через четыре часа… Полагаю, четыре часа достаточно? Тебе ещё одежду менять. Как график на сегодня? Я – свободна до завтра.

   – Четырёх часов хватит.

   Мы согласовали встречу, записали на себя небольшую аудиторию – слава всем богам, повышенным спросом пользовались сейчас просторные помещения, а маленькие комнатушки в самых непопулярных частях здания никого особо не интересовали.

   – Давай на все восемь дней согласуем, – предлагает Итан. – По итогу будет большой разговор как раз в заранее определённое окно.

   Не может он без ехидства. «Большой» разговор! Стискиваю зубы и терплю.

   Что ещё мне остаётся?

   За окном медленно разгорается уличное освещение: солнце зашло и сумерки остыли как раз для того, чтобы запустить автоматическое включение фонарей.

   Каждый раз любуюсь, когда вижу. Ведь фонари не могут вспыхнуть одновременно, всегда присутствует небольшой временной лаг. И, если смотришь с высоты, кажется, будто свет катится по улицам мягкой волной.

   Мне нужно отдохнуть, вот что.

   Мы с Итаном опять поругаемся, можно даже не сомневаться. И будем ругаться до утра, а утром у меня переговоры по контракту. И если я его упущу, Лаборатория Ламель войдёт не в самый лучший год своей истории.

***

Рамсув, душа моя, нашёл для меня отличный номер, с террасой и прекрасным видом на город. Привожу себя в порядок, заказываю ужин и барствую, наслаждаясь перспективой.

   Минуты покоя безумно редки в моей жизни. Отключены все экраны, входящие вызовы поставлены на стоп, в голове – цветное конфетти из прожитой жизни…

   Давным-давно, когда я была молода и полна огня, я вышла замуж. За солдата-пирокинетика, Игоря Жарова. Мы прожили вместе счастливую жизнь, а потом он умер, потому что его генетическая модификация не предполагала долгой жизни. Вот так вот, два десятка лет с ним, и вся остальная жизнь – без него.

   Я сделала всё, что смогла! Я пошла в науку, я распутывала проблемы одну за другой, я наизнанку вывернулась, расчётное время жизни наших детей – до семидесяти у старших сыновей и до девяноста у Полины. Против прежних сорока семи – пятидесяти двух. И это ещё не предел, со временем носители пирокинетической паранормы будут жить ещё дольше, средний срок приблизится к такому же сроку для натуральнрождённых и целителей – до ста десяти лет, может, и больше.

   Если только удастся сейчас купировать мою ошибку!

   Если проект «Огненная Орхидея» не отправится на свалку тупиковых историй.

   Если Итану удастся…

   Игорь – на фотографии. Я эту фото везде с собой ношу, ставлю на рамочку и изучила до последнего пикселя. Его улыбку. Его взгляд. Какие же мы были тогда счастливые! Как мы даже думать не хотели о том, как мало нам отмерено, и торопились жить, пока ещё было у нас время…

   Именно из-за Игоря я и поругалась с Рамсувом. Единственный раз, но очень серьёзно. Он, раздосадованный очередной неудачной попыткой познакомить меня с мужчиной для семьи и брака, спросил что-то вроде – сколько ещё лет своей жизни я собираюсь потратить на скорбь по ушедшему. Стыдно вспомнить, на какой визг я тогда сорвалась. Взрослая женщина, бионженер с галактическим именем.

   Мне было очень плохо тогда. Плохо, больно, страшно. Рамсув всё понял, поддержал, утешил. И перестал донимать. Хотя укор в его прекрасных гентбарских глазках живёт до сих пор. Мол, сколько лет?..

   Самое страшное, что я уже почти забыла своего мужа. Его прикосновения, его лицо, его голос. Потому и нужна мне фотография. Она – стержень, кристалл памяти, она всё ещё держит то, что ушло из души безвозвратно.

   Слишком много времени уже прошло.

   Слишком много.

   Дети выросли, разлетелись кто куда по Галактике. Полинка – не знает отца совсем, она появилась на его донорском материале, позже его ухода.

   Я одна помню, я одна знаю. Мне одной плохо настолько, ведь второго такого Игоря нет на свете, а его сыновья и даже клоны, если возникнет вдруг такая безумная идея, – всё-таки не он сам.

   Клонов, кстати, не будет. Эта генетическая модификация полностью выведена из популяции именно из-за дефекта в генах, ответственных за раннее угнетение пиронейронной сети в зрелом возрасте. Я нашла эту поломку, я её разгадала и выкинула ко всем чертям изо всех биолабораторий Федерации; это была эпичная битва, по всем фронтам, ведь пришлось, помимо прочего, физически уничтожить некондиционный донорский материал – и проследить за тем, чтобы его не двинули на сторону, в какие-нибудь заштатные локальные пространства, чьё население не жаль. Убытки на миллиарды энерго, но оно того стоило. Поле боя осталось за мной. За последние несколько десятков лет в этой генерации не родился ни один ребёнок. И впредь не родится.

   Но со мной-то что сейчас не так?

   А ведь не так.

   Проверю Полинку, что ли. Как она там. Должна была уже долететь и на месте устроиться.

   Оказалось, девочка бодра, здорова, не унывает. Замуж собралась за парня, с которым познакомилась сегодня. Какой замуж, развлекалки тебе ещё детские смотреть, про счастливую любовь! Но вслух я этого, конечно же, не сказала. Вряд ли Полина сама придавала такое уж значение своему новому знакомству. Да и не древние у нас века, в восемнадцать лет замуж не выскакивают, потому что в голове ещё звёздный ветер, и он меняется со дня на день со сверхсветовой скоростью.

   Сегодня хочу замуж, завтра замуж уже не хочу, а хочу, чтоб этот гад шишку себе на лбу набил! А послезавтра уже снова хочу… Юность! Гормоны.

   Но на всякий случай вызываю Рамсува и советую ему тихонько, ненавязчиво проверить, с кем там наша девочка познакомилась. Мой малинисув берёт под козырёк: с его-то дотошностью и исполнительностью я узнаю всё до мельчайших подробностей не позднее, чем через сутки.

   Кстати, о гормонах.

   Вспоминаю, что всегда ношу с собой портативный анализатор, вещь незаменимая в контрольных поездках по выпускникам наших репродуктивных центров. Стандартные – тоже хорошие штуки, но этот я заказывала по индивидуальному дизайну, с добавочными функциями, специально под некоторые случаи, требующие серьёзного контроля.

   Дофамин… Серотонин… Эндорфины…

   И, на финальном этапе, дурацкий блескучий экран, явно с лишней хромосомой, добавившей ему розовых сердечек. Или заднюшек, смотря под каким углом наблюдать. Руки настроить до конца не дошли в своё время, потому что обычная направленность исследований всё же другая, а это…

   Это уже ни в какие гейты никаких пересадочных станций не влезает!

   Вызов.

   Резкий всплеск раздражения: кому понадобилось?! Но сбрасывать визит я не могу, не имею права. Не та у меня должность, не та работа.

   На экране терминала проявляется невыносимая клетчатая физиономия Итана Малькунпора:

    -Ну, что, Ане, готова к разгрому?

ГЛАВА 2

В аудитории – скромно, светло, опрятно. Цветы вдоль стеночки… Кроме нас с Итаном – никого.

   Он говорил почти час. Я не перебивала, слушала. С его точки зрения всё выглядело кошмарно, однако такой великолепный он уже нашёл решение. Отключить практически весь домен, составляющий суть проекта. То есть, фактически торжественно похоронить мою многолетнюю работу с помпой и пафосной надписью на могильной плите.

   – Что ты молчишь, Ане? – сварливо интересуется он.

   – А что ты хочешь услышать? – устало спрашиваю я. – Что ты не озаботился опцией «включить мозг и подумать»?

   Он на глазах раздувается примерно втрое.

    – Я раскладывал твои безобразия в течение четырёх часов по всем параметрам! Я…

   – Профессор, – фыркаю я насмешливо. – От Номон-Центра. Лучший спе-ци-а-ли-ст паранормальной медицины. Вот это вот, что ты мне тут пытался выдать за соколиный полёт научной мысли, я в клинике Девлятова получила в качестве предварительного анализа. Сделай одолжение, напряги извилины свои клетчатые и выдай что-нибудь интереснее студенческой работы на коленке.

   – Ане, ты забываешься, – холодно заявляет он.

   – Я? Ничуть. Я рассчитываю на высококвалифицированную работу, а бросовую поделку в стиле «на отцепись» можешь потереть о голову и засунуть себе в одно место. Проект надо сохранить в базовом его исполнении.

   – Вот здесь я немного не понял, – прищуру Итана может позавидовать любой космический пират из числа тех, чьи физиономии транслируются по всей информсети Федерации с пометкой «живым не брать». – Ты хочешь, чтобы я проделал за тебя твою работу?

   – Я хочу, чтобы ты вместе со мной проделал работу. За которую тебе, возможно, памятник при жизни из стрин-камня установят. Только не говори мне, что ты не в состоянии стабилизировать любую паранорму! Я изучала твой список заслуг. Он пополнился ещё двумя экранами. Можешь распечатать очередной, если постараешься!

   Он складывает руки на груди и смотрит на меня совсем уже нехорошо.

   – А может, мне разорвать контракт? Демоны чёрных дыр с неустойкой, я не самый бедный учёный в Галактике – оплачу.

   Сердце ёкает, будем справедливы. И ведь откажется, я же его знаю. Как тогда отказался. Что я делать тогда буду? Ведь катастрофа неминуема…

   – Разрывай, – только я одна знаю, чего мне стоит сохранить каменное выражение лица. – Не тянешь серьёзную научную работу, так и скажи. И – разрывай контракт.

   Мы пронзаем друг друга яростными взглядами. Никто не хочет уступать. Злость, принципы, амбиции, репутация, – всё вместе, и ещё сверх того.

   Любопытно, у него ко мне такое же личное, как и у меня к нему? Как бы так исхитриться и забрать у него немного крови для моего портативного анализатора…

   – Хочешь, я разорву? – нажимаю я. – И компенсацию тебе выплачу, по социальному капиталу в том числе. За потраченные время и нервы.

   – Нет, Ане, – сердито говорит он, – не будет по-твоему. Я знал, во что ввязываюсь. Я следил за тобой.

   – О как, – восхищаюсь я. – На самом деле следил?

   – Ни одну твою статью не пропускал, ни одну конференцию. Всё собрал, всё по папочкам разложено. Я знал, что однажды ты прибежишь ко мне с криком «Итан, миленький, у меня проблема, помоги». И раз уж ты всё-таки прибежала, может быть, будешь меня слушать? Хоть немного.

   – Я не позволю тебе упороть мой проект! – не собираюсь уступать ни пяди.

   – Да ты уже его упорола! – злится он. – Прекрасно справившись с этим достойным делом без меня.

   – Итан…

   – Я знал, что ты раздуешься до размеров утыканного колючками шара. Поэтому смягчил формулировки и…

   – Смягчил он!

   – … и после первого приёма, у меня будут результаты фактических паранормальных сканов. Вряд ли они меня удивят, скажу сразу. Ане, придержи амбиции, добрый тебе совет. У тебя на носу катастрофа с ранней манифестацией опасной паранормы у полумиллиона детишек, а ты ведёшь себя как девочка-практикантка, впервые дорвавшаяся до практической работы с CRISPR! Подростка контролю попробуй ещё научи, вечно дурь из него лезет молодецкая, а потом он оказывается у моих коллег на приёме с во-от такими глазами: спаси и помоги. Я не хотел, я не подумал, не догадался, мозги запрограммировать мне забыли криворукие биоинженеры, оно само, враги подкинули. А здесь малышня самого что ни на есть ясельного возраста.

   Молчу. Упрёки справедливы. Потом всё же пытаюсь оправдаться:

    – По моим расчётам, манифестация паранормы начнётся с шести лет… То есть, два года минимум у нас в запасе есть.

   – Два года! – фыркает он уничижительно. – Два года! Да, готовь корабль – в самое ближайшее время, какое только найдётся. Летим на Луну, мне нужно посмотреть на прайма.

   Он всё тот же. Резкий, безжалостный, манеры ни к чёрту. Но – подвинул все свои дела, чтобы помочь. Не мне, а детям. Психокинез в пять-шесть лет – слишком страшная штука, чтобы свалить её на биолабораторию, допустившую ошибку, и заявить, что это проблемы генных инженеров, как создавали, так пускай и разбираются. Нет, он вывернется наизнанку, но спасёт зато всех. Как – не знаю, полмиллиона детей всё же, не все из них на Старой Терре, не все даже в локальном пространстве Солнца.

   Но он сделает это.

   Поможет всем.

   Профессор Малькунпор – целитель по призванию, что есть, то есть.

   … волосы у него светло-коричневые, не рыжие, а коричневые именно, и глаза в тон, светло-карие, темнеют, когда он взволнован или, вот как сейчас, злится. И я бы назвала его призраком из прошлого, но не получается.

   Он весь – здесь и сейчас, и всегда был таким.

   – Что ты на меня так смотришь, Ане? – подозрительно спрашивает вдруг он.

   Отвожу взгляд.

   – Прости, задумалась. Давно тебя не видела…

   Он следил за моей работой. А я за его делами – нет. После той нашей дикой ссоры я постаралась выкинуть его из головы, и мне это удалось. Долгие годы я ничего не слышала об Итане Малькунпоре. Потому что не хотела слышать, принципиально. А он прилетал на Старую Терру, вёл здесь мастер-классы.

   И следил за моими достижениями!

   Кажется, старотерранские целители не подозревали об истинной цели визитов на нашу ледяную планету светила паранормальной медицины с галактическим именем. И я не… Тоже не подозревала. Что он бывает здесь. Почти каждый год.

   Это то, о чём я думаю, или?..

   – И как, на мне с тех пор цветы распустились? – язвит он.

   – Цветов пока не вижу, – вздыхаю я, – а вот колючки «горячего» снежного кактуса – сколько угодно. У меня сейчас встреча, прости. Деловая.

   – Надолго?

   – На четыре часа. Примерно.

   – Хорошо. Свяжемся через четыре часа.

   Он уходит, а я какое-то время смотрю в стену и не могу никак собраться.

   Мне не восемнадцать. Я всё понимаю. Прелесть возраста в том, что уже нет никаких судорожных метаний молодости, всегда чётко знаешь, что ты хочешь, и, самое главное, можешь позволить себе почти всё, что хочешь.

   Может, откорректировать себе гормональный фон? Для спокойствия.

***

Переговоры шли спокойно ровно до того момента, пока не вспомнили об «Огненной Орхидее». И разверзлись врата ада.

   Пришлось обтекать. Объяснять, что пока проект не может быть представлен, поскольку идёт работа над пятой генерацией. Нет, четвёртая – всё, уже не актуальна. Будет пятая. Почему неактуальна? Потому что ведутся разработки пятой. Почему нельзя, пока ведутся разработки пятой генерации, предоставить четвёртую? В чём проблема подготовить материал? Мы заплатим!

   И я объясняла. Объясняла и объясняла, пока у меня не отвалился язык, но даже с выпавшим языком я продолжала объяснять.

   Идёт работа над пятой генерацией проекта «Огненная Орхидея», наберитесь терпения. Нет, четвёртая на данный момент предоставляться не будет. Ошибки? Какие ошибки? Ах, критические… ну, что вы. Никаких ошибок. Это стандартная работа биоинженерной лаборатории…

   Ага, думаю. Где вы все два года назад были, когда я презентовала «Орхидею» на симпозиуме «Биоинженерия сегодня». Крутили носом. В результате мы недополучили финансирования, часть работ велась в серьёзный убыток. А с другой стороны, хорошо, что вы, друзья-партнёры, отказались тогда. Хотя бы вас сейчас на балансе нет…

   С «Орхидеей», объясняла я, имеет смысл подождать два года, а пока есть другие проекты, проверенные временем и десятком-двумя генераций, извольте обратить внимание на них.

    Но может быть всё-таки хотя бы нам? И нам! И мы хотим!

   И на новый круг. Как же хочется резко заткнуть их всех, они же нагло и беспринципно крадут у меня сейчас моё личное время! Но не могу. Сорванных контрактов нам ещё не хватало сейчас. И так издержек до самой Луны! Если вообще не до дальней пересадочной нашего локального пространства.

   Заканчивается всё подписанием контрактов на другие проекты, заявками на пятую генерацию «Орхидеи», а когда официальная часть позади, инициализируется новый круг ада.

   Почему всё-таки «Огненная Орхидея» выведена из заказов, на каком основании…

   Плазма, дуб или мочало, начинаем всё сначала.

   – Так, господа, – Малькунпор проходит сквозь моих собеседников как нож сквозь масло. – Ваше время закончилось, началось моё.

   Поднимается возмущённый гвалт, но Итан поднимает ладонь, и все потихоньку замолкают.

   – Время, – он активирует голографический экран с моим расписанием, размещённым в общем доступе. – У вас было дополнительных три часа сверх заявленного. А теперь в расписании доктора Жаровой-Ламель стою я. Всем спасибо, все свободны. Пойдём, – и берёт меня под локоть.

   Цепко, не вырвешься. Впрочем, вырываться мне не хочется. Позволяю себя увести.

   Через два коридора и один лифт до меня доходит, что мы идёт куда-то не туда. Не в деловую часть центра точно.

   – Итан, – говорю, – ты куда меня ведёшь?

   – На обед, – отвечает он. – Тебе нужно поесть, Ане. Меню я уже составил.

   – Какая наглость! – восхищаюсь я. – Я не голодна, во-первых, а во-вторых…

   – Во-вторых, тебе надо пообедать, и ты сейчас пообедаешь, – Итан бесцеремонен, как всегда. – И не какой-нибудь ерундой вроде кофе с кофе со стимуляторами, а тем, что тебе врач прописал. Между прочим, один из лучших профессоров Номон-Центра. Цени.

   – Погоди, а здание-то покидать зачем?

   – Чтобы немного прокатиться. Сюда.

   У меня нет сил сопротивляться. Не закатывать же мерзкий свинский скандал на потеху прохожим? Репутации он мне добавит… только не той, какой надо бы: в три секунды разлетится по всему жёлтому сектору информа: глядите-ка, учёные с галактическими именами, а ведут себя как звёздочки второсортных развлекалок.

   – С чего ты такой добрый, Итан? – спрашиваю я. – Ведь это всё неспроста!

   – Я не добрый, – сообщает он. – Я забочусь в первую очередь о себе! С тобой невозможно разговаривать, когда ты зла. А зла ты потому, что давно не ела мяса по-аркадийски в горшочке. С овощами!

   Вот что тут сделаешь! Мяса по-аркадийски в горшочке я действительно не ела уже очень давно, и даже не помню, как оно выглядит. Работа кипит ежечасно и ежеминутно, не до высокой кухни!

   – Не спорь. Ты выделила в своём расписании это время мне. Значит, оно моё, и я могу распоряжаться им по собственному желанию.

   – На Старой Терре говорят «наглость – второе счастье», Итан, – всё же я не могу сдаться просто так.

   Слишком силён напор. Шерсть на загривке поднимается сама собой. Он же не оставляет мне никакого выбора! Просто тащит за собой на буксире, и всё.

   Малькунпор смотрит на меня и улыбается. Блестящая великолепная улыбка, от которой тает весь женский пол в зоне поражения, даже гентбарки, лично видела. Хотя крылатые девицы, вообще-то, насекомые и с гуманоидом им никак, физиология не позволяет. А вот.

   Обаяние и харизма. Не говоря уже о гениальности.

   – Ты так говоришь, Ане, будто счастье – это что-то плохое.

   – Наглость – плохое, – уточняю я.

   – Наглость – возможно, а счастье – совершенно точно нет. Приехали, пойдём.

   Я ожидаю какого-нибудь пафосного заведения. В конце концов, Итан двадцать лет назад любил всё красивое. Красивые места, красивые заведения, красивых девчонок. Объяснял тем, что рискует в любой момент поймать летальный паранормальный срыв на своей сложной и ответственной работе.

   «Вот возьму и сорвусь на безнадёжном пациенте, через два дня помру, и – без бокала хорошего вина и девичьего поцелуя?! – говаривал он тогда. – Нет уж, кувшинчики-треснутые, на такое я не подписывался!»

   «Треснутые кувшинчики» – это такая таммеотская идиома, вроде нашего «дудки». И употребляется в том же значении.

   Но мои ожидания разбиваются в прах. Мы оказываемся в уютном подвальчике, стилизованном под аркадийские поселения времени первых, когда планета только-только обживалась колонистами, многие из которых родились и выросли ещё на планете отправления.

   Дерево. Не имитация, настоящее дерево! «Горячая» лиственница, судя по слабо светящемуся тонкими алыми штрихами рисунку. Деревья не генерируют огонь, но они отдают тепло, даже превратившись в отделочный материал. С тем их и выводили биоинженеры в самом начале ледяного века нашей планеты.

   Внутри – никого. Закрытые тёмным полем привата проёмы – внутри посетители, никто не желает видеть приходящих, уходящих и соседей. Пол ногами зажигаются и гаснут алые стрелочки, единственная дань прогрессу, на Аркадии начала времён такой цивилизации не существовало в принципе.

   В нашем отделе – стол, деревянный естественно, деревянные же лавки, окна, транслирующие аркадийские пасторали – я оценила летний океан со светящимися огнями криля, звёздное небо, далёкую полосу заката.

   В стенах зажигаются мягким желтоватым огнём стилизованные под старину светильники.

   На столе возникает еда, заранее заказанная. И пахнет так, что разум падает, остаётся лишь древний пищевой инстинкт.

   Я вдруг понимаю, что не просто именно мясо в горшочке не ела, а вообще не ела, лет так тысячу, если не больше. Огромного труда стоит не сорваться в безобразное поглощение пищи с недостойной скоростью.

   Малькунпор смотрит и улыбается. Шалость удалась!

   Мне отчаянно хочется его прибить, но ещё больше хочется есть, и я ем, нарочито медленно. Разумное я существо или только что вылезший из пещеры троглодит?!

***

Вызов через терминал – как некстати! Ну, что там ещё…

   – Полина! – объясняю я Итану.

   – Дай мне её голос услышать, – тут же говорит он. – Хотя бы так, чем никак.

   Паранормальной диагностикой по голосу владеют далеко не все целители. Но только не профессор Малькунпор! Его первая категория давно уже превратилась в нечто отменно запредельное. Просто, скажем, нулевую никто и никому не даёт по причине её отсутствия.

   – Без предупреждения… всё-таки ей восемнадцать, – сомневаюсь я.

   – Хочешь, познакомь, – пожимает он плечами. –

   Знакомить всё же я не стала, чтобы не нервировать девочку. И так ей там несладко приходится: сдуру поцапалась полгода назад в информсети с тем, кто стал распорядителем конкурса. Огребает теперь последствия. А что делать, некоторые способны учиться исключительно на собственных синяках и шишках.

   Не можешь держать за зубами свой бескостный язык – плати штрафы за оскорбление личности.

   Дежурный вызов. Мама, всё хорошо, жизнь прекрасна. Судя по довольной мордахе – действительно, прекрасна. Несмотря на палки в генераторы от одного там.

   Тревожусь за неё немного. Луна, конечно, близко, но всё же. И ещё одна причина есть, о которой даже думать противно, сразу тошнит. Потому что – в случае чего, лучше Луна, чем…

   Итан разворачивает над столом ворох голографических экранов, и сосредоточенно выводит на них кривые линии паранормального скана. Ушёл с первого ранга, мучается теперь. Но он не мог остаться, и я его понимаю. Принципиальная позиция.

   История давняя, ворошить её не очень хочется. Тогда многие из моих знакомых высоких телепатических рангов совершили тот же демарш. Из чувства внутреннего протеста. Я осталась.

   Потому что моя лаборатория работает с человеческим материалом. Доступ в инфосферу, пускай на самом минимальном уровне, это оперативное реагирование на любые проблемы, а проблем у нас достаточно. Не таких масштабных, как сейчас, но хватает.

   И ещё кое-кто остался, не к ночи будь помянут.

   Но там ему совесть по должности не положена, как он сам выражается.

   Я плохо разбираюсь в паранормальных сканах. Научиться читать их, не владея целительской паранормой, вполне возможно, для того и существуют правила переноса увиденного суперзрением в обычный визуальный формат. Но, честно говоря, мне наука давалась трудно. А читать скан, посекундно заглядывая в справочник, так лучше тогда уже вовсе его не читать, пусть специалист растолкует.

   Поэтому я ем и заодно наблюдаю, как другие работают.

   А работают они на совесть! Чёткие уверенные движения, острая складочка на переносице, сосредоточенный взгляд…

   – Что там? – не выдерживаю. – Какие предварительные выводы?

   – Заказывай транспорт до Луны. И проживание. На двоих.

   – Что? – сердце падает в пятки, и даже ниже, сквозь пол и планетарную кору в горячее ядро планеты. – Так всё плохо?!

   – Ане, – он отрывается от экранов, смотрит поверх них на меня, – ты работаешь с самой опасной паранормой из всех, какие только известных Галактике. Одно дело, когда ошибаешься случайно. Не ошибается тот, кто ничего не делает, в конце-то концов. Но вот это вот, – кивает на экраны, – на это была твоя личная воля. Сознательная. Всё-таки хорошо, что есть закон, по которому прайм новой генетической линии приравнивается к собственному ребёнку и воспитывается в семье создателя. Тебе сейчас плохо, и я скажу так, что это в данной ситуации – правильно. Отбивает охоту к безответственным экспериментам.

   – А ты и рад воткнуть кинжал по самую рукоятку, – зло говорю я. – И провернуть его в режиме вибрации! Чтобы мне совсем уже не вдохнуть стало.

   Смотрит на меня. Как я на него недавно – в переносицу. Ну а то, ведь тот добрый учитель из спецслужбы – наш общий знакомый. Тьфу через левое плечо, чтоб не дай все боги вселенной, не появился тут ненароком. Вот уж кого совершенно точно не хочется видеть, особенно при исполнении.

   – Я тебе помочь пытаюсь, – говорит Итан. – А ты выпускаешь колючки. Кинжал! По самую рукоятку. Надо же такое придумать.

   – Что. С. Моей. Дочерью. Отвечай!

   – Случай не безнадёжный, – говорит он нехотя.

   А у меня дрожат руки. Потому что безнадёжный случай для целителя – это отказ в лечении безоговорочный. И обычно если случай безнадёжен для такой акулы паранормальной медицины, как профессор Малькунпор, то он безнадёжен для всех остальных, попроще.

   – Каких-то серьёзных проблем я не вижу, возможно, именно ей коррекция не понадобится вовсе. Но мне обязательно нужно её увидеть, Ане. Чтобы понять, как быть с четвёртой генерацией. Так что пока я заканчиваю со сканами, решай вопрос с полётом на Луну. Да, там сейчас туристический шквал, я знаю. Поэтому не тяни.

   Он снова уходит в свои экраны. А я вздыхаю и вызываю Рамсува.

   Если кто и может решить проблему, то только он.

   – Несколько внезапно, малинисвипи, – грустно замечает Рамсув с экрана. – Вот если бы дней за десять…

   – Я понимаю, – говорю покаянно. – Но десять дней назад я даже не думала, что мне придётся лететь на Луну. Да, профессор Малькунпор должен лететь со мной. Он подписал контракт, и мы теперь работаем вместе.

   – Без него никак? – уточняет Рамсув.

   – Никак, – заверяю я. – Мне одной лететь смысла нет. Ну… можно ведь взять служебную яхту. Я ими практически никогда не пользовалась. Тойвальшен-Центр не должен отказать…

   – Проблема-то не в яхте, – вздыхает Рамсув. – Погодное окно появится не раньше, чем через семь дней. Не планируй ничего дальше седьмого дня, считая от сегодняшнего, и профессору Малькунпору передай. Я сообщу, когда найду варианты…

   – Рамсув, я тебя люблю, – искренне признаюсь я.

   – Я знаю, – кивает он и отключается.

   – Слышал? – спрашиваю у Итана.

   – Не планировать ничего дальше семи дней? – уточняет он. – Слышал. Что-то подобное я ожидал, так что никаких проблем, мой график свободен.

   Экраны гаснут. Столик снова становится обычным столиком для еды.

   – Свободен график? – ничего уже не понимаю, – У тебя-то?

   – Не бери в голову, – отмахивается он. – Давай-ка лучше завершим наш ужин достойно.

   На столе появляется бутылочка тёмно-зелёного, аркадийского, стекла, и несколько красиво оформленных вазочек со сладостями.

   – Жёлтый сбор, – объясняет Итан, берясь за ёмкость с зельем. – Всячески рекомендую.

   – Я не откажусь от чая, – говорю я. – Крупнолистовой «Белый Берег», раз уж мы в заведении аркадийской кухни. Но вот это… алкоголь… давай-ка без меня!

   – Не будь занудой, Ане, – в бокалы льётся золотистая жидкость, в воздухе тотчас же расходится тонкий аромат.

   Звёздная пыль, нездешние фрукты, чужое солнце, – на Аркадии культивируют адаптированные под местные условия растения. Они отличаются от наших, хотя бы тем, что «горячей» паранормы у них нет за ненадобностью, и потому все аркадийские вина лишены характерной для Старой Терры морозной карамельной нотки. Там, где она всё-таки есть, она другая совсем.

   Не могу сказать точнее, всё же я не сомелье. Но я всегда отличу старотерранские вина от любых других. Я слишком долго прожила в этом заснежённом мире, полном огня и льда.

   Почему не уехала, вот хотя бы на ту же Аркадию?

   Не хочу.

   Не хочу и всё, мне хорошо и здесь.

   Ладно, буду честна, не так уж и хорошо, но уезжать никуда не собираюсь, у меня тут коллеги, друзья и работа.

   – Итан, зачем ты это делаешь? – вопрос срывается с моего языка прежде, чем я успеваю пристегнуть его к уху.

   Он слегка покачивает в руке бокал, смотрит на меня, удивляется:

   – Что делаю?

   – Притащил сюда. Устроил ужин. Теперь вино. С чего бы вдруг?

   – Мне захотелось так.

   – Всего лишь?

   – Всего лишь. Ладно, сдаюсь: ты, когда голодная, дико злая. А всё потому, что ешь всякую дрянь, ещё и на ходу. Мне захотелось устранить фактор раздражения.

   – То есть, исключительно собственные эгоистичные цели? – уточняю я.

   – Именно они. Но тебе понравилось, не так ли?

   Молчу. Он прав, паршивец, прав… Тысячу лет никто обо мне не думал, тысячу лет не думала о себе самой и я. Зачем? Есть работа, работы много, работы столько, что она никогда не закончится, а в сутках дополнительных часов не предусмотрено. За счёт сна… за счёт каких-то мелочей и маленьких радостей… бесконечный бег по кругу… я привыкла, меня всё устраивало. Так прошло много лет.

   И вот появляется из прошлого этот клетчатый таммеотский чёрт. Весь привычный уклад из-за него валится куда-то в чёрную дыру.

   – Не знаю, Итан, – говорю наконец. – Я благодарна тебе за ужин. Всё вкусно и чудесно, и вино тоже. Но…

   Он осторожно касается кончиками пальцев моей руки. Лёгкое невесомое прикосновение, а дёргает от него – как будто от разряда электричества. Когда-то давно, ещё до Рамсува, я решила сама заменить светильник в своём рабочем кабинете. И не отключила питание. Разряд вошёл в палец, и вышел на локте. Два кругленьких ожога остались, на пальце поменьше, на локте побольше. Повезло, что не через левую руку.

   Я потом ходила весь вечер, как… Как стукнутая. Хорошо помню то странное состояние. Потому что под его воздействием мозг перестроился и наконец-то решил одну проблему, над которой я билась не один год.

   Вот сейчас возникло схожее состояние.

   Только без форсирования интеллектуальной деятельности. Наоборот, кажется, я глупею окончательно. И не сказать, что пьяна, я отпила-то всего-навсего глотка два.

   – Итан, – говорю, осторожно убирая руку, – давай всё же не надо, а?

   Он усмехается, понимающе так, убирает руку, и мне сразу делается нехорошо. Кажется, я только что сделала глупость.

   – Репутация? – понимающе усмехается Малькунпор. – Не спорю. Заслужил.

   – Я не упрекаю тебя…

   – Не начинай, Ане, – отмахивается он.

   И замолкает. Сквозь его насмешливую маску прорывается на мгновение настоящая боль. И тут же тает, безжалостно задавленная стальной волей бывшего перворангового телепата.

   Как ему, наверное, сложно жить в неторопливом реальном мире! После интенсивных потоков инфосферы, выводящих сознание на запредельный уровень. Но он ушёл, это было его решение. Никого не стал слушать, ушёл… а с тех пор я не знаю, что с ним происходило.

   Я ведь не следила. Мне хватало своих забот.

   – Прости, – всё же говорю я.

   – Тебя проводить? – вдруг спрашивает он. – Или?..

   Тупик. И загнала в него я себя сама. Что мне ответить ему?

   – Проводи, – решаюсь я. – Если только я не отвлекаю тебя…

   – Не отвлекаешь, – отмахивается он. – Пойдём пешком? Через пешеходную зону не так уж и далеко: красивые набережные, парочка симпатичных мостов…

   – Ты здесь часто бываешь, верно? – спрашиваю я.

   – Мне нравится Старая Терра. В этой планете что-то есть… Жаль, что я не могу путешествовать по ней без костюма высшей защиты!

   – Но, погоди, твоя паранорма ведь тоже из психокинетического спектра! Ты мог бы научиться…

   – Курс слишком длинный и затратный по времени, – объяснил Итан. – Когда-нибудь, возможно, и научусь… Но одному не интересно.

   – Я-то в любом случае не научусь, – говорю я. – Натуральнорождённая, телепатический генокомплекс «сменор»… без шансов…

   Жить свободно в суровом климате планеты, сорвавшейся в ледяной век, могут только генномодифицированные пирокинетики. Сейчас есть программы для носителей психокинетических паранорм – для целителей или для натуральнорождённых, у кого такой дар проснулся спонтанно. Актуально для жителей Старой Терры, для военных, для поисковиков или для участников экспедиций за пределы разведанного космоса. Но, как справедливо заметил Итан, подготовка длительная и выматывающая. Если нет должной мотивации, то никто не связывается.

   Город разделяет на две части широкая река. Она берёт начало в северной зоне погодной компенсации и уходит в южную. Вода из компенсаторов идёт на нужды города, но река не просто дань технологии, позволяющей существовать такому огромному мегаполису в очень жёстких погодных условиях планеты.

   Да, набережные здесь действительно красивы. Деревья, цветы… В реке, разумеется, рыба – помимо промышленного разведения, предлагаются разовые лицензии «посидеть с удочкой» на одном из срединных островков. На островках – сосны и ели, причём обыкновенные, без довеска «горячей» паранормы. На такие растения в городе вообще запрет полный: как для поселений открытого типа главная задача сберечь тепло, так для городов замкнутого цикла основная проблема – отвести тепло. И лишние источники энергии вроде модифицированных по паранорме пирокинеза растений здесь ни к чему.

   В частных домах можно их держать, но – только гибриды, не способные к самостоятельному размножению. И платить на них так называемый тепловой налог на утилизацию избыточной энергии, а он кусается, начиная с пятидесятой растительной единицы. Неважно, где она находится, в горшке или на клумбе, цветок это или кабачок. По-моему, там есть градации в зависимости от площади, которую занимает растение – скажем, дерево это или куст…

   Тем удивительнее видеть рекламу Стеллановского питомника: живые орхидеи с пламенем на нежных лепестках, много. Впрочем, я покупаюсь совершенно так же, как и все остальные, кто здесь раньше ещё не бывал. Цветы-то настоящие, а огонь паранормы на них – искусная голограмма! О чём и сообщает радостно информационная табличка.

   – Попалась, – добродушно смеётся Итан.

   – А ты-то, поди, издалека разглядел подвох! – говорю я.

   Он лишь разводит руками. Преимущества паранормального зрения. Собственно, зрением это называют лишь по привычке, восприятие идёт далеко не только в оптическом диапазоне. Даже совсем не в оптическом, я бы сказала. Но визуализации процесса учат с детства, так удобнее всем. Те же сканы, их ведь обязан читать любой врач, работающий в паре с паранормалом…

   Одно время целители увлекались продвижением в телепатическом ранге. Но чем выше ранг, тем слабее психокинетическая составляющая. Итан после ухода из инфосферы добился совершенно фантастического индекса Гаманина почти под две тысячи. Такое даже у элиты космодесанта встречается не у каждого второго, и даже не у пятого. Но у целителей своя специфика. Генерировать огненные щиты они не умеют, не на то учились.

   Мост через реку изгибается красивой волной. Он висит в пустоте – сплошное силовое поле, безо всяких опор. Несколько страшно, ведь если вдруг по какой-то причине исчезнет энергия, идущая на поддержание полотна моста, внизу потом костей не соберёшь. Но зато какой вид! Река как на ладони, город по обеим её берегам, островки, идущие друг за другом цепочкой по центру реки…

   И над всем этим великолепием – рыжее ночное небо. Рыжее – из-за купола. Там, наверху, идёт буран, валит снег, очистка не справляется, несмотря на укороченный цикл. Поэтому вместо прозрачного чёрного неба с колкими иголочками звёзд – рыжевато-бурое мутное сияние, типичное для середины зимы.

   Островки отлично разбивают речное движение на две части: туда и обратно. Не то, чтобы оно здесь такое уж интенсивное, больше любительское, на скутерах, платформах, досках, на водоступах, но есть, есть. Вдалеке просматривается детская зона: закрученное силовыми полями в несколько ярусов пространство. Когда река течёт у тебя над головой, это же весело! Если ты ребёнок. Для взрослого человека, выросшего вдалеке от технологичных миров Федерации, выглядит страшненько. Ну а вдруг… И вот это всё – на голову…

   – Итан, – говорю, – а можешь посмотреть… паранормально? Мост не рухнет?

   – Боишься? – удивляется он.

   Выразительно молчу.

   – Всё хорошо, – улыбается он. – Не бойся. Этот мост отключится в следующем году, и то с вероятностью почти сто процентов на профилактику. Посмотри график в информе.

   – Я тебе верю, – отказываюсь я лезть в информ. – Давай немного постоим? Красиво.

   Мост выделяет нам смотровую площадку – изящное решение. От полотна отделяется площадка, формируются ажурные перила, при желании даже можно получить столик и лавочки – их контуры обведены тонкой фиолетовой линией, слегка светятся. Можно даже включить приват!

   Чтобы никто не мешал целоваться на ветру…

   Неважно, что ветра нет. Всё неважно.

   – Тебе нравится? – спрашивает Итан, ставя локти на перила.

   Ещё бы мне не нравилось! Я так давно не бродила по городу. Забыла, каково это вообще, неспешно идти пешком с кем-то под руку, никуда не торопиться, ни о чём не думать. Удивительный подарок, как подумаешь.

   – Итан, спасибо, – искренне говорю я.

   Смотрит на меня и улыбается в ответ. Чуть смущённо – вообще на него не похоже, тот Малькунпор, которого я помнила, уже не преминул бы воспользоваться ситуацией и распустить руки. Но сейчас – только улыбка, не ехидная и не саркастическая и не нацеленная на победу и не… много ещё не какая.

   Он изменился. Прежний образ гуляки и бабника тает буквально на глазах. Надо же. Кто бы мог подумать…

   – Я родилась на Ласточке, – мне вдруг вспоминается детство. – Там у нас не было таких мостов. И города стояли открыто… Малоэтажная застройка, большинство предпочитало всё-таки жить в отдельных домах, где-нибудь за городом, лучше всего – в глуши… А здесь поневоле приходится собираться вместе. Не тот климат.

   – У нас на Таммееше тоже не строят такие мосты, – отзывается Итан. – Правда, я там не бывал уже так давно, что позабыл почти всё.

   – Я тоже на Ласточку не возвращалась с тех пор, как покинула родной мир. Мне не к кому и некуда возвращаться, моя семья, мои близкие, моя работа – здесь. А у тебя?

   – Малькунпори живут на Таммееше до сих пор, – отвечает он. – Все мы так или иначе связаны с медициной, только младший внучатый племянник подался в пилоты, балбес. Но ко мне на практику никто не пришёл. Паранормал у нас всего один-единственный: это я.

   – Ты с ними общаешься?

   – Расстояние, Ане, – качает он головой. – Ритм жизни… у всех бешеный. Племянник разве что однажды сумел взять рейс на Номон, прилетал стандартных года четыре тому назад… пообщались. Он с самого начала к поисковикам подался, с ними и мотается по Галактике, длительные экспедиции. А так – обмениваемся видеопосланиями, конечно же… Надо бы как-то вырваться и прилететь, но график настолько плотный, что я даже и не знаю, как организовать.

   – Хочешь, Рамсува попрошу? – предлагаю я. – Вот уж кто умеет согласовывать графики как никто другой!

   Вспомни о нём, он и появится: вызов на терминал. Инициируем формирование столика и лавочек, садимся друг напротив друга и я кладу терминал на столешницу, по центру, чтобы обоим было видно.

   – Вариантов очень мало, – сказал Рамсув после приветствия. – Хорошо, что вы ещё рядом, профессор Малькунпор. Можно вместе решить проблему…

   – Какую проблему? – спрашиваю я.

   И получаю ответ, какую именно.

   С яхтой и пилотом проблем нет: можно воспользоваться служебным транспортом Тойвальшен-Центра. На то он у нас и содержится, как раз на всякие подобные случаи. А вот отели Луны заполнены под самую крышу туристами. Как говорится, дней за двадцать до полёта было бы проще, сейчас – выбираем из того, что есть.

   А осталось два прайма, причём – в самых разных уголках Селеналэнда. Настолько далеко друг от друга, что полдня уйдёт на поездку к друг другу. Что неудобно, просто даже слов нет. Многие рабочие вопросы по видеосвязи не решишь.

   Два номера рядом, пусть даже классом ниже, или хотя бы в одном и том же отеле нам уже не взять.

   – И вы уж поспешите с решением, – озабоченно говорит Рамсув, – у меня на номер рядом с Четырьмя Пирамидами бронь через час слетит, и тогда уйдёт даже это, желающих вон сколько, сами видите.

   Экран бронирования показывал, количество желающих. Прямо при мне цифра, и без того двузначная, увеличилась втрое.

   – Хочешь сказать, Рамсув, что нам придётся брать один номер на двоих?!

   – А как ты хочешь, малинисвипи?! – искренне удивляется мой доблестный гентбарский муж. – Четыре Пирамиды – самый центр Селеналэнда, просто удивительно, что один номер нашёлся, ещё удивительнее, что я успел встать на него в очередь первым. Берите!

   – Номер на двоих! – возмущаюсь я. – На двоих!

   – А в чём проблема?

   – Да в том, что профессор Малькунпор – мужчина! – рявкаю я, а иначе до Рамсува же не дойдёт.

   – Не вижу никаких проблем, – с достоинством возражает моё милое насекомое. – Ты же сама однажды сказала, что мужчины именно как мужчины тебя не интересуют. И я действительно не видел за столько лет нашей совместной жизни хоть какого-то, даже малого, интереса…

   Бросаю быстрый взгляд на Итана. Он тут же сооружает невозмутимое лицо, но по глазам видно: развлекается по полной.

   За что мне это?!

   Делать нечего, соглашаюсь. Итан мог бы возразить, но молчит, и я его понимаю. Если дело делать – лучшего, чем номер в отеле в Четырёх Пирамидах не найти. А если маяться глупостями, то на Луну и вовсе тогда лететь незачем.

   За одним жирным минусом – на Луне сейчас Полина. С ней-то всё будет в порядке: паранорма прошла стабилизацию по плану, никаких сюрпризов уже не будет. Но Итану что-то не нравится, а когда такому, как профессор Малькунпор, что-то не нравится, лучше его послушать и проявить внимание к его словам. К тому же на той же Луне есть и ясли с четвёртой генерацией. Как ясли… эти дети растут в семьях. Вот их-то и проверим в первую очередь. Шутка ли, в пять лет у ребёнка появится в руках термоядерная бомба. Причём не у одного ребёнка, а – жуть берёт от масштаба – полумиллиона…

   Почему, почему я не наткнулась на ошибку раньше? Почему моделирующая нейросеть нашей лаборатории не сработала, не спрогнозировала проблемы, не… Впрочем, что с нейросети-то взять. Она ограниченно разумна и не способна на творческий поиск. Ни одна нейросеть Федерации на такое не способна. Искины – незаменимые помощники в обеспечении рутинных работ. Но и только.

   (Вот сейчас Искин Института Экспериментальной Генетики вышел из общей комнаты, но он – уникален, и в его основе – всё-таки человеческая личность, профессор Ян Ольмезовский, чьё имя в науке – та ещё красная тряпка. Заикаешься о нём, а дальше – по стандартной схеме: птоз, апоптоз, первичная протоплазма, зовите фагов… И про робота-уборщика не забудьте, пятна оттирать!)

   Рамсув отправляет нам подтверждения брони, и отключается. А мы с Итаном смотрим друг на друга.

   Один-единственный номер на двоих. И деваться нам некуда. Так-то вот срываться по неотложным рабочим делам на Луну в разгар туристического сезона…

   – Это по работе, – говорю я.

   – Разумеется, – соглашается он.

   – Ничего такого, даже не надейся!

   Разводит руками:

   – Не дурак. Портативный генератор силового поля прихватишь?

   – Что?

   – Посмотри на схему, там несколько комнат. Честно разделим пространство пополам непроницаемой стенкой.

   – И ежи планетарной обороны, – киваю с самым серьёзным видом. – Ты ведь паранормал, что тебе какое-то там банальное силовое поле гражданского образца. Пройдёшь и не заметишь. Без ежей никак, сам видишь. Их тоже обязательно установим вдоль разграничительной линии.

   – Боги Галактики! – восклицает он. – Хочу это увидеть!

   – Договорились, – киваю я. – Ежи на тебе.

   – Однако! Где я их так быстро достану? Ведь у меня нет на Старой Терре нужных связей с армейскими структурами.

   – Твои проблемы, Итан, – безжалостно заверяю его я. – Пойдём уже… завтра будет напряжённый день.

   Мы встаём, выходим из кармана, и мост быстро втягивает площадку в себя на раз-два. Была, и нет её. Удобно.

   Следующие несколько дней проходят напряжённо. Профессор Малькунпор проводит осмотры, составляет паранормальные сканы, наблюдениями не делится.

   – Потом, – говорит он. – Мне нужна база. Пока что не вижу причин отказываться от своего первоначального вывода.

   – Ты же понимаешь, что это катастрофа? Не в убытках дело: любая биоинженерная деятельность несёт в себе подобные риски, дефицит бюджета будет компенсирован… Пока ты смотришь ребятишек по федеральному заказу, но на Луне тебя ждут семьи. Если ты нацелен на то, что ядро проекта нужно гасить в любом случае, то готовься к скандалам.

   – Ты ещё и для семейного планирования разрешила использовать свой недоделанный проект! – возмущается он. – Ане, это даже преступной халатностью не назовёшь!

   – Я… была… уверена… – осознаю, что сорвалась на жалкий лепет, и замолкаю.

   Да, я была уверена. И моя безупречная репутация, и мой опыт, и несколько десятков лет успешных внедрений. Я – автор семи новых генетических линий, успешных. И две разработаны в соавторстве с профессором Нанкин. Мало кто из ныне живущих биоинженеров может похвастаться тем же. Обычно новых линий у специалиста – две-три, редко – четыре. Что ж, моей карьере, похоже, наступает конец. Пойду к Маргарите Стеллан, буду цветочки выращивать…

   Да ко всем галактическим чертям ту карьеру! Полмиллиона детей надо спасать. Я буду пытаться отстоять «Орхидею» до последнего, но если Итан Малькунпор по итогу всех обследований скажет окончательное и категорическое «нет», на горло собственной песне я наступлю безо всякой жалости.

   Мои амбиции и детские жизни. Тут выбирать не из чего, однозначно.

   Но, может быть, Итан сумеет найти всё же другое решение? Пока ещё он может искать. Пока у нас ещё есть на поиски время.

   – Уверена она была! – сердито восклицает Малькунпор. – Где твой высокий интеллект, Ане? Где элементарное чувство самосохранения? Зачем было сразу распространять четвёртую генерацию на такое количество? Пятой дождаться невмоготу было? Шестой? Уверен, на них бы вылезло с гарантией!

   – Полина показала отличные результаты, – это всё, чем я ещё могу оправдаться. – Манифестация паранормы прошла ровно и без эксцессов. Времени на стабилизацию ушло в четыре раза меньше, чем в самой устойчивой на данный момент линии, «герад». Но мы же не можем стоять на месте, пойми! «Герад» устарела, на ней достигнут максимальный предел программирования продолжительности жизни. Семьдесят лет, Итан. Средний показатель – семьдесят лет, дальше всё, тупик, бегунок не двигается: детей сваливает в прогерию, если продолжать. Да, прогерии сейчас не такой приговор, как сто лет назад, но зачем они вообще в популяции, если можно обойтись без них…

   – Эмоционально и яростно. Признайся сразу: ты не желаешь фиксировать своё поражение.

   – Да! – прорывает меня. – Да, не желаю! Потому что вижу перспективы! Если ты справишься, то в будущем, помимо усиления паранормальных качеств, пойдёт увеличение жизни до ста лет. До ста, Итан! Никто из пирокинетиков ещё не доживал до такого предела. Уже сейчас у Полины, прайма, расчётное время – девяносто, а по факту – как пойдёт, может и больше.

   – Этим и привлекло, понимаю, – кивает Итан, и смотрит на меня нехорошо. – Но ты получила полмиллиона детишек, причём с коллапсаром в руках у каждого. Через два-три года жахнет так, что мало не покажется!

   – У Полины же не жахнуло… – я замолкаю.

   Что тут лепетать. И так всё ясно: с Полиной мне попросту повезло.

   – На Полину я ещё посмотрю. Но да, у неё хотя бы есть немного мозгов, и можно воззвать к разуму с ненулевой надеждой на обратный отклик. В отличие от малышей. Пять или шесть лет! Небо перевёрнутое, да сформируется ли там, к этому возрасту, хотя бы одна действующая извилина! Особенно у тех, кто на семейном воспитании. Направить сырую генетическую линию в семьи! Чем ты думала, Ане?

   Молчу. Слушать упрёки нестерпимо, но я виновата, ничего здесь не сделаешь. Вся надежда только на профессора-паранормала с громким галактическим именем. Не за красивые глаза, а заслуженно, по реальным делам.

   – Послушай, Итан, – говорю я, цепляясь воистину уже за хрупкую соломинку. – А возможно ли инвертировать эту паранорму в целительскую?

   – Что? – похоже, он об этом не подумал вообще.

   В голову не пришло. Слишком зациклился на идее похерить весь проект целиком.

   – Смотри, при спонтанном пробуждении психокинеза, некоторые решают стать целителями, и у вас есть специальные программы для обучения. Может быть, и здесь применить нечто подобное? Адаптировать для самых маленьких. Тогда твоя паранормальная коррекция пройдёт по минимуму. Отсечёт самое опасное, но оставит ядро.

   Итан молчит. Думает. Ему очень хочется снова по мне проехаться, по глазам вижу, но он понимает, что я сказала не совсем уже глупость.

   – Возможно, – говорит он наконец. – Возможно, в этом что-то есть. Мне нужно просчитать варианты.

   Я осторожно касаюсь пальцами его локтя.

   – Может быть, кофе? Я бы не отказалась…

   В конце концов, добрая часть дня уже за плечами. Пора немного передохнуть…

***

Сумасшедший день заканчивается ожидаемым упадком сил. Сижу на террасе у себя, смотрю на город и города не вижу. Ощущение: бесформенная медуза. Выбираться из кресла не хочется.

   Итан осматривал детей, и – не отнимешь, тут он на своём месте. Как врач, как профессионал, как любящий свою работу человек. Ладно, профессор Малькунпор – таммеот, биологический вид другой, но слово «человек» имеет и второе значение: носитель разума с определённым набором высоких моральных качеств. Без привязки к виду, расе и национальности.

   Детям Итан очень нравится. Что там, они от него в полном восторге! Толкаются, вопят, пищат. Счастья выше орбиты: смешной клетчатый дядя пришёл – подарок на праздничек. Как я их понимаю…

   Любой целитель, работающий с детьми, ещё и превосходный аниматор, а у Итана методика давно отработана и возведена в абсолют. Ещё бы, он в основном с детьми и работает последние пару десятков лет…

   Вообще, вся паранормальная медицина ориентирована на детей в первую очередь. Приоритет детства однозначен и не оспаривается. Только целители способны справиться с самыми сложными случаями, обусловленными генетическими поломками в том числе. Раньше паранормалам запрещены были коррекции любых генетических отклонений вообще, строго запрещены, под страхом лишения лицензии и полной блокировки паранормы. Сейчас наука ушла вперёд далеко, хотя до сих пор коррекции генетических отклонений доступны далеко не каждому.

   Мне достаются взрослые. А взрослые задают очень неприятные и неудобные вопросы. Из серии «что случилось» и «почему на осмотре не штатный врач от биолаборатории, указанный в контракте, а какой-то неясный тип из чёрный дыры, да ещё и с рожей в клеточку».

   Что поделаешь, таммеоты у нас, на Старой Терре, огромная редкость. Локаль Солнца находится в стороне от оживлённых галактических трасс, туристических кластеров у нас мало, хотя они и развиваются в последнее время бешеными темпами, ту же Луну взять, которая в пик сезона переполнена настолько, что местные власти вводят серьёзные ограничения.

   Про рожу, я, конечно, утрирую, вопрос насчёт экзотической внешности Итана был задан деликатнее. Но он был, и пришлось отвечать.

   Другой бы кто успокоился, изучая длинный перечень научных достижених профессора Малькунпора на нескольких экранах сразу, но не на таковых я напала.

   Если привлекается специалист такого уровня, значит, Лаборатория Ламель пытается скрыть свои косяки?

   Утечки быть не могло в принципе, ни с кем, кроме Итана, я бедой не делилась, а он не из тех, кто будет выбалтывать такую информацию. Интуиция сработала, ничего кроме. Заказчики – сами паранормалы, пирокинетики. Младший – из моей же коллекции, «ламель-девять». Вот и вертись, как хочешь: врать напрямую нельзя, но и всю правду рассказывать пока ещё рано.

   Я отослала их перечитывать контракт. Девятый пункт. По которому Лаборатория Ламель имеет полное право на сопровождение и коррекцию разработанных генетических линий по своему усмотрению, вплоть до полной отмены паранормального домена методами паранормальной же медицины, если возникнет необходимость. С выплатой компенсации, естественно.

   Они нацепили на свои физиономии очень кислые выражения, но девятый пункт прочли до конца. На всякий случай, я закинула удочку насчёт переориентации пирокинеза в целительство, и добавила, что – «вероятно, может быть, скорее всего». То есть, то ли будет, то ли нет, пока неясно. И да, пункт о неразглашении посмотрите тоже, невредно будет.

   Когда мы расставались, хмурые лица заказчиков не подобрели ни на грамм. И ведь это федеральная программа, а что меня ждёт от семейных… Даже думать не хочу, по крайней мере, сейчас. Толку переживать, скоро всё получу сама, на Луне. Уже сейчас вопросами в информе завалили. А почему, а зачем, а у нас другие планы…

   Вот я и лежу сейчас в кресле, переживая дивные ощущения раздавленной амёбы и выжатой досуха тряпки одновременно. А ведь это только начало! Дальше будет только хуже.

   Следующий пункт – Аркадия, где детей четвёртой генерации примерно треть от общего числа. Мне этой милой планетки полгода назад хватило за глаза – разгребала «дикое» зачатие от инцеста между разными генерациями одной линии. С жителями высокотехнологичных миров беда в том, что они слабо понимают слово «надо». У них главное – «если очень хочется, то можно». Ни в коем случае нельзя, но им объясни, попробуй. Привыкли жить в раю, где дозволено практически всё.

   Вызов.

   Всплеск раздражения: кому бы там ещё… Оставьте меня в покое!

   Итан Малькунпор.

   – Я невовремя? – сразу оценивает он моё состояние.

   – Ещё как! – сообщаю я. – Но… У тебя есть серьёзные новости? Ты хочешь меня чем-то порадовать? Именно порадовать, Итан, а не как обычно.

   Он хмурится, вглядываясь в меня через экран.

   – Мне твой голос очень не нравится, Ане, – говорит Малькунпор серьёзно. – Как ты себя чувствуешь?

   – Всё хорошо… – начинаю я.

   – Врёшь, – безапелляционно режет он. – Ну-ка, давай мне доступ, сейчас приду.

   – Всё хорошо, не стоит тебе волноваться. У тебя ведь тоже был напряжённый день…

   – Паранормальная диагностика никогда и никого ещё не приводила к срывам, даже начинающих студентов, – отмахивается он.

   Знает, за что поймать меня! Скрежещу зубами, но деваться мне некуда.

   – Идею надо проверить на тебе, – поясняет Итан. – Полный паранормальный скан покажет, прав ли я в своих догадках, или же ошибаюсь.

   – Предлагаешь мне побыть лабораторной мышкой, – понимающе киваю я.

   – Ничего, тебе полезно, – хмыкает он. – Спустишься, так сказать, с биоинженерной орбитальной станции на планетарную поверхность. Я уже рядом, давай допуск!

   Что ты с ним делать-то будешь. Даю допуск, и понимаю, что надо выбираться из уютного кресла. Для того, чтобы переодеться хотя бы. Домашняя туника – совсем не то, что хочется Малькунпору показывать: коленки голые.

   Собираю волю в кулак, встаю.

   И мир безо всякого предупреждения внезапно гаснет.

ГЛАВА 3

Кто я, где я, что я… На редкость неприятное чувство! Звон в ушах начинает потихоньку ослабевать. И я слушаю очень любопытный разговор, отметая удивление насчёт того, что Итан Малькунпор тут не один. Второй голос мне тоже очень знаком, но вспоминаю его не сразу.

   – …я бы снизил градус вашего оптимизма, профессор Малькунпор. Мне кажется, у вас недостаточно практики. Всё же вы известны больше по теоретическим работам…

   – Теория мертва без практики, – спокойное возражение, но по голосу слышится, что Итан злится.

   Злится, но сдерживает себя.

   – В основе каждой моей теории – обширная практика не только из опыта учеников и других целителей, работавших в том же направлении, но и моего собственного. Именно поэтому все мои теории – работают. В отличие от некоторых других. Повторяю – я знаю, что делаю.

   – Вы слишком самоуверенны, профессор Малькунпор.

   – А вы, простите, только что расписались в собственном бессилии, доктор Антонов.

   Антонов! Андрей Антонов же! Наш бессменный врач-паранормал, один из лучших во всей локали Солнца. Что он тут делает?!

   – Полагаю, вопрос стоит рассмотреть в Коллегии паранормальной медицины Старой Терры.

   – Ах, оставьте! – раздражённо восклицает Итан. – Нашли время разводить гентбарский числим в стакане с водой! Я уже здесь, и я готов, и я со всей ответственностью заявляю, что для меня никакой безнадёжности нет, и быть не может. Хотя всё сложно, здесь не спорю.

   Напряжённое молчание. Я почти вижу, как они сверлят друг друга тяжёлыми взглядами. У Андрея второй телепатический ранг, но Итана так просто не сожрать: он когда-то был на первом, и все уловки телепатов знает, как облупленные.

   – Инфосфера не одобряет вашего рвения, профессор Малькунпор.

   – А знаете, куда я сейчас засуну одобрение вашей инфосферы? – с наслаждением интересуется Итан.

   Он не дожидается ответа и злорадно уточняет:

    – Да, именно туда. И нажму кнопку рециркуляции!

   Самое время вмешаться, пока эти двое не убили друг друга.

   Сажусь, и обнаруживаю себя на постели. Всё в той же дурацкой тунике с голыми коленками. И волосы совершенно точно взлохмачены, можно даже не проверять.

   – В чём дело? – спрашиваю я, голос не очень-то слушается, но я подчиняю его своей воле – не без успеха. – Что здесь происходит?

   – Хороший вопрос, Анна Жановна, – говорит Антонов. – Ничего рассказать не хотите?

   Итан складывает руки на груди и обращается в слух. Извини, не в этот раз…

   Третий ранг, даже самой низкой ступени, обязывает. Коротко формулирую в самых общих чертах проблему: идёт работа над проектом «Огненная Орхидея», профессор Малькунпор приглашён в качестве эксперта со стороны, сегодня был напряжённый день.

   Поглядываю на Итана. Неужели ему хватит наглости, смелости и, главное, умения, подслушать телепатический разговор?!

   Убеждаюсь в том, что умения точно хватило бы, и любопытство мучает, но не хватает именно наглости и ощущения собственной правоты. В чём-то Малькунпор очень сильно не уверен, но вот в чём именно...

   Раппорт обрывается характерным кратковременным всплеском головной боли. Именно поэтому я не стала проходить дальнейшее ранжирование. Не выдерживаю я ментальных нагрузок сверх обычного. Да, есть тренировки, в конце концов, можно установить импланты – в добавление к паранорме. Но не хочу. Телепатов вокруг и без меня много, а в моей работе третьего ранга достаточно.

   И так моменты, когда голова превращается в проходной зал орбитальной станции, случаются чаще, чем мне того хочется. Каждый раз такая мука…

    – Суть в том, что мне придётся передать вас, Анна Жановна, уважаемому профессору, – кивает Антонов на Итана. – Я не справлюсь… и, похоже, ни один целитель в зоне быстрого доступа, не справится тоже. А у Малькунпора, как он сам говорит, есть шанс.

   – А что случилось? – спрашиваю я.

   Они как-то мнутся, переглядываются, и мне не нравится выражение их лиц.

   «Всё пропало» – висит в воздухе тревожной нервозностью.

   – Говорите сейчас же! – повышаю я голос. – Я не ребёнок и не молоденькая девочка. Что случилось? Прединсультное состояние, которое вы, Андрей, мне недавно пророчили, превратилось в настоящий инсульт?

   – Да если бы, – с досадой и нехотя отвечает он. – К сожалению, я не распознал вовремя причину проблемы…

   Вот значит, как. Не я одна умею совершать фатальные ошибки. Доктора Антонова становится где-то даже немного жаль. Но паранормальная диагностика надёжна не на сто процентов, увы. Слишком многое может поменяться внезапно и быстро. И вчерашний скан станет полностью неактуальным сегодня. Если не полностью противоположным сегодняшнему.

   – Не вините себя, – мирно выговорил Итан. – Случай уникальный, и войдёт в историю как вершина моей практики. Может, даже парочку новых теорий создам, как знать!

   – Вашей самоуверенностью можно гасить чёрные дыры, профессор Малькунпор, – с неудовольствием сообщает доктор Антонов.

   Итан лишь разводит ладонями: мол, что есть, то есть.

   – Кто-нибудь из вас двоих объяснит мне наконец, что происходит? – возмущаюсь я.

   Они переглядываются, как пить дать, яростно цапаются между собой телепатически, во всяком случае, с Итана станется. Потом доктор Антонов вздыхает, принимая на себя роль глашатая смерти. Ассоциация мне очень не нравится, но от Антонова исходит такая уверенность в том, что всё пропало…

   – Прогерия родителя, – говорит он нехотя. – В осложнённой форме…

   Я трачу минуту на то, чтобы переварить услышанное.

   Прогерия родителя – это известная всему научному сообществу подлость паранормы психокинетического спектра. Когда появляется одарённый ребёнок, жизненные силы родителей начинают стремительно убывать.

   В основном, у матери, но бывает, что и отца, и не так уж редко бывает, что обоих родителей сразу. Как будто малышу не хватает энергии, и он берёт её у тех, кто должен ему её обеспечить – у родителей и старшего поколения. Впервые подобный случай был описан аж семьсот лет тому назад, при рождении зачатой натуральным способом дочери у модифицированных по психокинетической паранорме родителей.

   Тогда ещё не было таких ограничений, как сейчас, не было информации, не было опыта.

   Ребёнку обычно ничего, паранорма всегда защищает своего носителя. Погибали родители. В особых случаях – бабушки и дедушки.

   Первый, самый опасный, период, в котором это может случиться, – рождение ребёнка. Плюс-минус два месяца.

   Второй – перед манифестацией паранормы. За два-три года до её начала примерно.

   Так, все мои старшие давным-давно умерли. А детей у меня… помимо Полины…

   Мы, биоинженеры, – создатели, как ни крути. Наши генетические линии уходят в федеральный заказ и семьи, но рождённые дети – и наши в том числе. Не юридически, так по факту. Не зря в давние времена был принят закон о том, что прайм новой линии – приравнен к собственному ребёнку, рождённому самостоятельно или через репродуктивный центр на общих основаниях.

   Не зря в законе прописано правило, регулирующее отношение биоинженеров-практиков и родителей, заказывающих своим детям паранорму из наших генетических линий: при ненадлежащем обращении родителя с ребёнком малыш переходит под опеку к нам. В последнее время подобное правило почти не применяется, всё-таки большинство родителей, желающих своим детям ту или иную паранорму – народ вменяемый.

   Но иногда случается.

   Мы – в ответе. Цена нашей ошибки слишком велика. Мы в ответе за детские жизни всегда.

   И иногда ответственность в полной мере развивается по законам паранормальной физики – бумерангом бьёт тому, кто самоуверенно выпустил в жизнь малыша с несбалансированным геномом…

   – Позвольте мне угадать с первого раза, Анна Жановна, – тон доктора Антонова не подразумевает никакой жалости. – Ваше состояние связано с проектом «Огненна Орхидея», не так ли? Профессор Малькунпор подписал контракт на работу по данному проекту, так что при нём я могу говорить свободно.

   Молчу. Самое обидное, что только я знаю, как справиться с бедой, и без меня катастрофа неминуема. Но я могу умереть до того, как решение будет найдено!

   Полмиллиона детей, до манифестации паранормы у самых старших – два-три года, то есть, канон, любой – да хоть бы вот эти двое! – врач-паранормал подтвердит: классика жанра.

   – А я был категорически против, если вы вспомните! – встает Антонов на табуреточку. – Я вас предупреждал!

   Берусь ладонями за виски. Да, предупреждал, я не вняла. А теперь уже поздно…

   – Поздно, – поддерживает меня Итан. – Передавайте мне пациентку, доктор Антонов. Будем разгребать последствия.

   – Вы же сами сорвётесь! – с досадой восклицает он. – Это же смерть, с гарантией! Вы что, не видите, что ли, с чем связываетесь?

   – Я так не думаю, – с достоинством возражает Итан. – У меня есть некоторые соображения… и практики достаточно. Это Старая Терра забыла уже про прогерию родителя, благодаря работе Анны Жановны в том числе. А по Галактике оно встречается не так уж и редко, как нам бы хотелось! Особенно при спонтанном включении паранормы. Генная инженерия позволяет обходить острые иглы, не допуская опасных комбинаций генов у эмбриона, а у натуральнорождённых такая защита исключена…

   Антонов молчит, всем своим видом выражая протест и несогласие.

   – Вы признаёте компетенцию Номон-Центра в вопросах паранормальной медицины? – спрашивает у него Итан сердито.

   Ещё бы Антонов не признавал! Номон плохих врачей не держит, кроме того, именно Номон – та движущая сила, благодаря которой паранормальная медицина получила в последнее время такой толчок в развитии.

   – Передавайте мне пациента, доктор Антонов.

   – Мне необходимо ваше согласие, Анна Жановна…

   – Я согласна, – даже мысли не возникает упираться.

   Мне нужно спасти детей, а для этого я должна выжить, такой вот парадокс. Самопожертвование – не выход, а вред. Я – их якорь. Якорь их всех, всего полумиллиона четвёртой генерации «Орхидеии» и нескольких сотен генерации пятой.

   Хоть у Полины паранорма уже проснулась, причём штатно, без эксцессов. Минус один от общей проблемы.

   – И ещё, – говорит Итан. – Мне нужен доступ через инфосферу к ментальному сообществу «Врачи без границ». С максимальными преференциями.

   – Не положено, – тут же реагирует Антонов.

   – На положено – чёрная дыра заложена, – сурово режет Малькунпор. – Я – один из основателей этого сообщества, чтобы вы знали. Давайте доступ на уровне первого ранга! У меня есть на это полное право.

   Они снова вцепляются друг в друга взглядами. В воздухе сгущается напряжение, почти грозовое. Но, видно, у доктора Антонова позиции слабые, он сдаётся и уступает.

   – С одним условием. Вы позволите нам ознакомиться с результатами, профессор Малькунпор.

   Это даже не вопрос, это – ультиматум.

   – О, сколько угодно, – крутит пальцами Итан. – Я никогда не прятал в секретную комнату свою работу. Собственно, это основополагающий принцип сообщества «Врачи без границ». В нём состоят только те, кто мыслит и поступает так же. Странно, что вы не знаете.

   Ещё пара телепатических пикировок – без меня, естественно. Я могу понять только то, что между ними идёт паранормальное общение, а саму суть разговора, не говоря уже о подробностях, не улавливаю, потому что рангом не вышла.

   Доктор Антонов уходит. А я тяну на проклятые свои голые коленки покрывало. Не то, чтобы мне было неловко, не девочка-подросток всё-таки, но с покрывалом лучше, чем без него.

   – Итан, – говорю, – точно для тебя не безнадёжный случай? Я не хочу, чтобы ты сорвался и умер – из-за меня.

   – Абсолютно, – самоуверенно заявляет он, и я понимаю, что он сказал бы ровно то же самое за миг до падения в пропасть.

   – Что же делать теперь… Полмиллиона… связанных со мною… законами паранормального наследования детей…

   – Ага, дошло наконец? – сердито интересуется он. – Вот почему мне так не нравился твой замечательный проект. Я чувствовал возможность чего-то подобного. Сформулировать чётко только не смог, раз ты меня не послушала. И не только меня, как я теперь понимаю. Тебя, оказывается, пытались вразумить и другие! Когда я тебя вытащу из этой ямы – заметь, я говорю «когда», а не «если»»! – дай слово. Дай мне слово, что больше никогда и никого не будешь давить авторитетом, как двадцатитонный дорожный укладчик на атомной тяге! А будешь слушать, внимать и слушать, что тебе врачи-паранормалы говорят! Даже если они – студенты медколледжа!

   – Со студентами ты, прямо скажем…

   – А у них восприимчивость резче! Особенно у тех, кто в телепатию не играется.

   – Тебе-то самому телепатия не помешает? – спрашиваю я. – Да, связь будет только с одним сообществом, а не со всей инфосферой, но всё же…

   – Не помешает, – отвечает Итан, – наоборот, поможет. Аркадий Огнев уже дал согласие на участие. И Раласву Нильтанаху. Может, ещё кто откликнется, кто работает в схожем направлении. Случай имеет решение, случай не безнадёжный. Мы поможем тебе, Ане. Тебе и детям проекта. Но ты должна сделать выводы!

    Выводы, он говорит… Выводы – дело будущего. Если только оно у меня ещё есть, моё будущее.

   – Ещё профессор Шувальмина откликнулась… Совсем хорошо. Ане, ты дашь нашей группе полный доступ.

   Звучит как ультиматум и не очень-то мне нравится, но – какой у меня выбор?

   – Погоди. Шувальмина – это уже не Федерация!

   Очень известная личность. И очень спорная, скажем так. Пересекались, было дело. Всё окончилось взаимным змеиным шипением: мне не нравился её подход, ей не понравился мой. Она ещё и высокофункциональный аутист впридачу, то есть, уровень коммуникабельности – примерно «бог», сарказм. Как с нею общаться без переводчика с человеческого на её личный, понятия не имею. Я в своё время не справилась. Но – талант, каких мало, здесь не поспоришь. Ладно, гениальна, будем самокритичны. Мне далеко.

   – Сообщество потому так и называется, – отвечает Итан. – Без границ – значит, без границ.

   – С этим уже – в Тойвальшен-Центр, в юридический отдел, – говорю я. – Я имею право приглашать специалистов со стороны, но не тех, у кого нет федерального гражданства!

   – Решим, – говорит Итан и вдруг признаётся: – Я бы дал тебе доступ, но на третьем ранге ты не вытянешь… Зря ты не продвигаешься, карьера в инфосфере тебе бы пригодилось.

   – Это говорит тот, кто сам ушёл с первого ранга, – замечаю я.

   – У меня были причины…

   Я знаю его причины. И знаю ещё, что где Шувальмина, там и Энн Ламберт. Они обе друг друга терпеть ненавидят, но – парадокс, работают вместе, причём успешно, что удивляет безмерно.

   Итан задумчиво смотрит сквозь панорамное окно террасы на город. Чёткий профиль – волосы назад красивой волной, типичный для таммеотов прямой нос, сразу от переносицы, губы, линия подбородка… Хоть на подарочных монетах чекань.

   – Это была мечта моего наставника, доктора Таркнесса, – говорит вдруг Итан. – Врачи без границ. Невероятно трудно было инициировать первую межинфосферную конференцию – с Радуарским Альянсом. И окончилось катастрофой, как ты помнишь…

   – Тогда шла война, – говорю неуверенно.

   – Много чего тогда шло, – морщится он. – Но я сделал всё, чтобы мечта учителя воплотилась. И я рад, что сообщество развивается дальше без меня.

   – Не хочешь возвращаться в инфосферу?

   – Не хочу, – ожесточённо отвечает он.

   – До сих пор не простил?

   – Привык жить сам по себе. Мне нравится.

   – Нет, но уйти аж с первого ранга! Не по приговору, не в наказание, а полностью добровольно, по собственноручно разработанной методике... Итан, немыслимо же!

   – Ане, давай не будем о грустном, – предлагает он, и я понимаю, что ему всё ещё больно.

   – Извини.

   Он кивает, но в ответ молчит, и я понимаю, что невольно разбередила старую рану. Мы оба давно уже не подростки, едва вступившие во взрослую жизнь. Прошлое каждого из нас таит достаточно боли, и лучше бы её вовсе не трогать.

   Итан ведь тоже видел фотографию на столике рядом с моей постелью. Счастливый момент, где я и мой супруг молоды и красивы, улыбаемся и ничего ещё не знаем о том, что ждёт нас впереди…

   – Первая итерация готова, – сообщает Итан. – Давай-ка ложись… Сейчас ты уснёшь и хорошо выспишься, а завтра уже будет первичное полное заключение.

   Инфосфера – это величайшее, кроме шуток, достижение Человечества. Телепатия мгновенна, а принцип соединения произвольного количества разумов (они же – ментальные единицы) в единое целое универсален, как четыре нуклеотида, кодирующие самые разные цепочки ДНК у самых разных биологических видов Галактики.

   Вот и существуют в едином для всех инфополе самые разнообразные ментальные сообщества. Два обязательных требования: ядро должно содержать не меньше двух тысяч ментальных единиц, и оно не должно формировать иерархию по типу «пирамида».

   Но чем выше ранг, тем сильнее зависимость. Начиная со средних ступеней второго ранга интеграция в инфосферу настолько велика, что при обрыве связи в силу ряда причин невозможно удержать разум. Такой телепат гибнет практически всегда, за исключением представителей спецслужб, способных переживать острые моменты внезапного одиночества благодаря разработанным ими секретным ментальным техникам. Делиться наработками они не спешат, потому что, как все военные, параноики до мозга костей.

   Всё дело в распараллеливании потоков сознания и в их скорости. Чем выше ранг, тем больше потоков и тем интенсивнее они протекают. Ты одновременно и тут и там и здесь и где-то ещё. Раз в минуту или две происходит верификация: синтез разрозненных частей в единое сознание. Минута для высшего телепата – это маленькая вечность. К этому привыкаешь, в это врастаешь настолько, что любая другая, менее интенсивная по разумной деятельности жизнь, кажется пресной и плоской.

   Я испытываю нечто подобное, поучаствовав в нескольких инфосферных конференциях подряд. Невероятно трудно потом сосредоточиться. Хочется вернуться обратно, в ставшее родным ментальное инфополе: скорость мысли несопоставима с жизнью в обычной реальности.

   Вот и выбираешь оптимальное соотношение свободы и зависимости. Кто-то идёт до конца, до первой ступени первого ранга, а кому-то, как мне, достаточно пятой ступени третьего. И то, честно говоря, напрягает. Значок этот ещё носи, без значка ни в коем случае нельзя. Нетелепаты косятся, ведь работаю-то я с нетелепатическими паранормами.

   Им ведь не объяснишь, что третий ранг – это ни о чём, и мучить их бедный мозг глубинными ментальными сканами я не смогу при всём желании. Во-первых, запрещено без санкции инфосферы, а она выдаётся по очень серьёзному поводу, например, когда надо разобраться в тяжком преступлении вроде убийства. Во-вторых, такие дела – бремя исключительно перворанговых, у всех остальных не те возможности и не тот доступ. В третьих – не делается оно мгновенно, за один взгляд. А то какой-то только дичи не встретишь, особенно среди юных.

   Молодёжь горазда на всякий фольклор с ужасами, со вкусом выдумывают страхи и с не меньшим вкусом их боятся. Если тщательно следить за тем, чтобы не разрасталось в обширные секты вроде «Назад к природе» или «Миру – мир», то нормальная игра, чтобы нескучно жить.

***

Утром купол над городом всё ещё заметён снегом. Буран снаружи не собирается униматься. С неба льётся слегка оранжевое от уличной засветки дневное сияние. Ни намёка на солнце, да и откуда бы. Погодная карта показывает типичное для разгара зимы безобразие: ураганный ветер, мороз, метель.

   Самочувствие – отличное. Обманываться только не надо, паранормальный скан всё равно покажет тихий ужас. Прогерия родителя – коварная штука. Ты живёшь, дышишь, мечтаешь, строишь планы, всё прекрасно и хорошо. А потом просто падаешь замертво. Или не просыпаешься в своей постели.

   Семь веков развития паранорм психокинетического спектра накопили немало подобных случаев. Классификация, разумеется, есть, общие наработки, как справляться, тоже.

   Но завязать себя на полмиллиона детей-пирокинетиков – это, конечно, новое слово в истории. Можешь гордиться, Ане.

   Активирую терминал, вызываю характеристики «Огненной Орхидеи». И – думаю, думаю, думаю. Что здесь могло спровоцировать подобное. Как исключить его, чтобы обезопасить моих коллег и родителей детей проекта в будущем?

    Весь психокинетический домен давным-давно кодируется в двух дополнительных хромосомах. Чтобы исключить репликацию хотя бы части его на двадцать первой хромосоме. Двадцать первая страшна тем, что её только тронь – получишь на выходе самые разнообразные нарушения функционирования мозга. Какие-то успешно лечатся возвышающими операциями, телепатическими ментокоррекциями в том числе, а какие-то нет. В любом случае, манифестация отклонений в умственной развитии – повод усомниться в профессиональной пригодности биоинженера. Со всеми вытекающими, вплоть до отзыва лицензии. Пожизненного.

   Но если участки двадцать первой дублируются хотя бы на одной из бионженерных сорок седьмой и сорок восьмой, может возникнуть очень опасный эффект прогерии родителя. Ребёнку ничего, а вот донору биоматериала… и, согласно законам паранормальной физики, тому, кто берёт ребёнка на воспитание в семью, принимая его как своего собственного… заодно уж и биоинженеру, как создателю, тоже.

   Задаю поиск по генным картам детей четвёртой генерации на предмет транслокации части двадцать первой хромосомы на добавленные психокинетические.

   Глупость, конечно, ведь всё проверяется и перепроверяется много раз: перед инициацией зачатия, после побуждения эмбриона к делению, во время развития плода, после рождения…

   Через полтора часа результат ожидаемый: отрицательный. Ни у кого…

   Да уж. Напрасно я думала, что всё будет так просто. Наивность детская, одна единица.

   Пришёл отклик из инфосферы. Ментальные образы всплывали один за другим: белый шар Аркадия Огнева, зелёная веточка Нильтанаху. С Нильтанаху я не встречалась раньше совсем, теперь познакомились.

   И колючка Шувальминой. Ну, эта верна себе, кто бы сомневался. Никого вступления и приветствия, сразу – отчёт ей давай о самочувствии. Мол, Малькунпор первичные сканы предоставил, теперь надо сверить.

   Мирно (хотя с мысли так и рвётся всё самое ласковое, мужественно утаптываю, чтобы не загрязнять ментальное поле недостойными учёного эмоциями) указываю, что не так быстро, мне нужно время. На что мне желают шевелиться быстрее, если я хочу работу работать, а не заниматься всяким бездельем.

   Колючку тут же оттесняет зловещего вида боеприпас, который тут же раскрывается, омывает меня белоснежными «горячими» цветами поддержки – тёплый привет от Энн Ламберт.

   Как же я рада воспринимать её, пусть и ментально! Многое между нами пережито, общая юность, общие потери… Жаль, далеко она живёт и работает, не выбраться в гости физически. Ни ей, ни мне.

   А когда сеанс связи завершается – уровень доступа третьего ранга, ничего не поделаешь, – я долго смотрю на город под заснеженным куполом.

   Энн – давняя и безнадёжная любовь Итана. У неё есть мужчина, растут дети, но… но… но… но…

   Итан будет общаться с нею по моей проблеме.

   Я с большим изумлением вглядываюсь в растущее во мне тёмное чувство.

   Ревность.

   Кажется, оно называется именно так.

***

Погодное окно на корпоративный космодром Тойвальшен-Центра появляется только на двенадцатый день с момента моей первой встречи с Итаном Малькунпором. То есть, тогда, когда я уже всерьёз начинаю беспокоиться. Сам-то космодром располагался на экваторе и работал круглогодично, но от нас в разгар зимы туда ещё попробуй выберись.

   Наземный путь отпадает сразу же: долго и муторно, а в зимние метели ещё и опасно. Как застрянет поезд перед очередным заносом, вот уж развлечёшься… Подземку от нас на экватор ещё не протянули, и вряд ли сделают в обозримом будущем: расстояние безумное, шесть с половиной тысяч километров. Только по воздуху. Вариант – суборбитальный полёт, чтобы уж быстрее. Но для этого и необходимо погодное окно. В буран никто не летает, если хочет жить.

   Рамсув решает проводить меня лично. Ему не по себе, я вижу, но рассказывать детали своего состояния не считаю нужным. Мой малинисув тогда сойдёт с ума от тревоги, зачем его зря мучить. Потом, когда мы с Итаном справимся с бедой…

   Но Рамсув знает, что доктор Антонов побывал у меня. Без моего информированного согласия Антонов не имеет права что-либо рассказывать, даже ближайшим родственникам. И я полагаю, что Рамсув из доктора ничего внятного не вытащил. Следовательно, меня ждёт сейчас безжалостный допрос, глаза в глаза. И увильнуть от него будет ой как непросто…

   Над лётным полем светит по-зимнему безжалостное белое солнце. Контраст между чистым покрытием посадочного пространства и белизной окружающего мира режет глаза, ведь защитное поле, по случаю отсутствия метели и сильного ветра, убрали. Далеко за пределами полётной зоны встают вершины «горячих» елей. Тёплый воздух дрожит над ними, поднимаясь почти вертикально.

   – Красиво, – задумчиво говорит Рамсув.

   Он смотрит сквозь панорамное окно вместе со мной. И я поражаюсь тому, насколько всё-таки он похож на человека. На подростка, скажем. Или на очень молодого юношу. Физиологические различия у нас с гентбарцами безумно глубоки, но они не лежат на поверхности.

   – Старая Терра – чудесный мир, – убеждённо говорю я. – Я полюбила эту планету почти сразу… Немыслимое сочетание льда и пламени, ледяного века и «горячей» паранормы. Колыбель Человечества. Именно отсюда расселялись по космосу колонисты проекта «Галактический ковчег»…

   – Мне здесь нравится, – говорит Рамсув. – Здесь холодно, но я уже привык…

   К здешнему холоду привыкнуть невозможно, так что мой малинисув слегка лукавит. Но я понимаю его. Я ведь тоже когда-то приехала сюда за любимым. Я была здесь счастлива, здесь росли мои дети, и я думала, что здесь я и останусь навсегда. А теперь мне мешает что-то. Какое-то тревожное глухое чувство, как будто не хватает воздуха и нечем дышать.

   Что-то будет!

   Чем бы ни завершилась наша с Итаном работа, победой или поражением, так, как раньше, уже не будет больше никогда.

   – Опаздывает! – высказываю недовольство вслух. – Заранее выехать не мог.

   Рамсув бросает на меня острый взгляд, и я тут же корю себя за несдержанный язык. Мой малинисув – дьявольски наблюдательная особь, гентбарцы-кисмирув поголовно все такие. Появится Малькунпор, и надо натянуть на себя вежливую улыбку. У нас с Итаном чисто рабочие отношения, и нечего давать повод усомниться в этом!

   А вдруг с Итаном что-то случилось?

   Нет, на самом деле, а вдруг…

   Климат у нас суровый. Сейчас зима. Аэропорт – за городом. Вдруг – на дороге что-то… Мало ли. Машина заглохнет. Лавина сойдёт.

   Ловлю себя на том, что нервно заламываю пальцы. Усилием воли беру себя в руки: Рамсув же смотрит!

   Заглохшую машину тут же отследит диспетчерская служба, никаких лавин на трассе «город-аэропорт» не бывает в принципе. А если некротипик встретится?

   Ой-й... Ане, ты сходишь с ума. Уймись.

   Некротипики – настоящий бич эпохи становления пирокинетических паранорм. Это энергетическая квазижизнь, созданная волей умирающего хозяина, которому хотелось как-то напакостить своим врагам. Посмертный выплеск паранормы давал начальный импульс, дальше это образование, так сказать, добывало себе энергию, высасывая её из окружающей среды. Желательно, из других паранормалов.

   Чтобы такого не происходило, в добавочных биоинженерных хромосомах, в обеих, кодируется определённый ряд… Он не меняется вот уже какую сотню веков. Доказано экспериментально – оплачено кровью! – что любой шаг в сторону от устоявшейся конструкции, и беды не миновать.

   Мы служим жизни. Мы создаём новые генетические линии, мы выпускаем в мир детей с новыми, улучшенными, возможностями… Но нам приходится думать и о смерти наших созданий. Где рождение, там и смерть, и только так.

   Слава всем богам галактики, сейчас от некротипиков прошлого на Старой Терре остался лишь устный подростковый фольклор и межавторский литературный цикл под общим названием «Хроники метели», почти в тысячу книг.

   Итан появляется едва ли не в последний момент.

   – Прошу прощения, задержался, – говорит с обычной своей улыбочкой.

   А мне хочется то ли треснуть его, то ли заплакать, то ли треснуть и заплакать одновременно. Не делаю ни того, ни другого.

   – Надеюсь, ничего серьёзного? – спрашиваю нейтральным тоном.

   – Абсолютно, – отмахивается Малькунпор. – Как у вас говорят? Поехали! Господин Жарув, вы с нами?

   Рамсув когда-то объяснил мне, что для него не годится фамилия в мужском роде – Жаров – потому что он не мужчина, а кисмирув. И я разрешила ему преобразовать фамилию так, как он посчитает комфортным для себя. Он оставил корень – «жар» – и добавил гентбарское окончание. Получилось неплохо, а главное, Рамсув остался доволен.

   Когда к тебе относятся с таким вниманием и такой искренней нежностью, поневоле хочется отдариться чем-то в ответ. Донельзя странный у нас с человеческой точки зрения союз. Нет той основы, заточенной под продолжение рода, какую обычно вкладывают люди, в понятие «брак». Но фиктивным его не назовёшь. В гентбарском смысле он ничуть не фиктивный, а самый настоящий. Такова гендерная роль кисмирув в гентбарском обществе. Забота. По всем статьям.

   – Нет, – отвечает Рамсув на вопрос Итана. – Я всего лишь хотел посмотреть на вас в реале, профессор Малькунпор.

   – И как? – усмехается Итан. – Посмотрели?

   Что-то между ними случилось, понимаю я. Какая-то пикировка. Итан сам по себе резок на язык, но ведь и Рамсуву палец в рот не клади – откусит по самую голову. Мой малинисув только со стороны такой хрупкий и утончённый, а на деле там акулья хватка.

   – Посмотрел, – с достоинством выговаривает Рамсув.

   – Не ссорьтесь, – вмешиваюсь я.

   – Даже не думал, – заверяет Итан, и Рамсув ласково улыбается ему в ответ.

   Тут нас приглашают на посадку. Делать нечего, идём. В салоне – просторно, кресла развёрнуты друг напротив друга, между нами – столик.

   – Итан, какое насекомое тебя укусило? – сердито спрашиваю я, убедившись, что меня никто, кроме собеседника, не слышит.

   – Ну, как какое… Вполне конкретное!

   – Итан! Что вы не поделили?

   – Всё хорошо, – уходит от ответа Малькунпор.

   Он ставит на столик локти, сцепляет пальцы, смотрит на меня так, будто в первый раз увидел.

   – Врёшь, – прямо заявляю я. – Не смей с Рамсувом цапаться.

   – Защищаешь его, – хмыкает он, и я не могу расшифровать его взгляд.

   – Конечно!

   – Поразительная наивность, Ане, думать, будто гентбарец-кисмирув в расцвете сил – это такая тоненькая прозрачная орхидея на ножке. Сидит в горшке, источает благоухания и…

   – Ты не будешь рассказывать мне о Рамсуве, – твёрдо говорю я. – Трепать языком у него за спиной нехорошо, во-первых. А во-вторых, мне это не интересно. У него нет никого, кроме меня. Так получилось.

   – Расскажешь мне эту историю? – вдруг спрашивает Итан.

   – Рамсув выручил меня в очень непростой ситуации, – говорю я. – Рискнув всем, чем только можно – положением в обществе, репутацией, должностью. Он остался со мной и был со мной все эти годы; он мне дорог, он растил моих младших детей, включая Полину, он – моя семья. Не ссорься с ним, Итан. Даже если тебе покажется, что Рамсув невыносим. Ради меня. Пожалуйста.

   Итан вдруг коснулся пальцами моего запястья. Сухое, электрическое прикосновение, большим усилием воли заставляю себя не дёргаться.

   – Как скажешь. Ане. Ради тебя.

   – Договорились, – киваю я.

   Руку убирать очень не хочется. Не убираю, жду, что же будет дальше.

   – Общее состояние удовлетворительное, – с важным видом сообщает мне Итан. – Мне нравится, как идёт процесс нормализации.

   Ах, вот что это было. Паранормальная диагностика! Ну-ну.

   – Я рада, что ещё поживу на этом свете, – в тон сообщаю я.

   – А уж я как рад, – хмыкает Итан. – Проблема имеет решение, это самое важное. Антонов, – кривится, будто ведро лимонов под дулом плазмогана проглотил, – не видит дальше собственного носа. Ну, второй телепатический ранг, что с него взять. Я бы официально запретил паранормальную врачебную практику после выхода на второй ранг! Или лечи пациентов, или целуйся с инфосферой.

   – Настолько сильно мешает? – спрашиваю я.

   – Ещё как. Мне есть с чем сравнить, поверь.

   – Не любишь ты инфосферу, – задумчиво сообщаю я. – У тебя к ней явно что-то личное, Итан.

   -Да, личное, – хмуро отвечает он. – Сделай доброе дело, не береди. Тошнит, стоит только вспомнить.

   Я прикусываю губу. По ассоциации приходит ворох воспоминаний, слишком живых и ярких, чтобы отмахнуться от них, как от назойливых мух. Нашла, о чём говорить! Память не нужна здесь и сейчас. Память способна теперь лишь помешать…

   Но лавина трогается с места, и тянет меня в прошлое, в те дни, когда я была молода, наивна и исполнена веры в лучшее…

   Мне было двадцать пять. Я недавно вышла замуж. Ни о какой генетике я даже не думала тогда, работала нейрохирургом. Мои возможности резко возросли после полного приживления имплантов из самого современного на тот момент хирургического комплекта. Я не вылезала из операционных … и даль моей карьеры ясна была мне полностью: стажировка в Номон-Центре, работа с лучшими специалистами в Галактике…

   Вот там, в Номоне, я и встретила впервые Итана Малькунпора.

   Он читал нам лекции по паранормальной медицине. Учил читать сканы – в них, переложенных на стандартные информационные носители, не оказалось ничего сложного. Просто надо было сначала научиться распознавать основные контуры, как алфавит, когда учишься читать, а потом, работая в паре с паранормалом, улучшать навык…

   Очень уж хороша была связка в нейрохирургии: врач-паранормал и обычный хирург.

   Итан тогда был молод и блестящ и ни одной юбки не пропускал, да. Девчонки у нас по нему сохли пачками. Но большинство понимало, что приключение – на один раз, может, на несколько, а дальше последует неизбежное переключение на другую девицу. И уж скандаль там, не скандаль… Будешь слишком сильно возмущаться, закончишь у телепатов-психологов. Вынут извилины, просушат, вставят обратно. Может, диссертацию ещё по тебе напишут на тему «Удушающая любовь как ментальная патология сознания».

   Мне многое было непонятно. Ведь я не так уж давно вышла за пределы своего родного маленького мирка, где технологии, в том числе и медицинские, были не так уж развиты. Паранормалов, во всяком случае, у нас не встречалось вообще. Я оставалась, задавала вопросы. На каждый вопрос доктор Малькунпор отвечал обстоятельно и просто. Так просто, что каждый раз я удивлялась: вот же, вот, вот как надо, и что тут сложного, и где мои глаза были…

   Привычный к женскому вниманию Итан решил, что мой интерес к предмету – это, прежде всего, интерес к нему, драгоценному.

   Я так удивилась, когда мы однажды задержались после занятия надолго и так получилось, что остались в аудитории вдвоём. Все остальные ушли. То ли вопросы у них закончились, то ли время, то ли что-то ещё. И Малькунпор вдруг решил меня поцеловать.

   Сцена встала перед глазами с такой поразительной ясностью, будто она случилась между нами всего лишь вчера.

   Потом, много позже, я поняла, что очень многие тогда оставались после занятий ради понимания. И тоже задавали вопросы, разной степени глубины, иногда очень серьёзные вопросы, такие, после которых в паранормальной науке открывались новые течения. Но – практически всегда подразумевался именно последующий, абсолютно добровольный, перевод обучения в горизонтальную плоскость. Ничего другого доктор Малькунпор обо мне даже подумать не мог, просто в силу своего опыта, в котором напрочь отсутствовала реакция, подобная моей. Кто я была для него тогда? Одна из множества. Одна из того множества, которое его безумно хочет, уточняю.

   Его удивил и разозлил мой отказ, а потом нам пришлось работать вместе, и мы не простили друг другу той стычки. Он мне – обманутого ожидания. Я ему – его наглость и святую уверенность в том, что секс в его исполнении есть отличный подарок любой женщине.

   А жизнь сталкивала нас с завидным постоянством. Не по одной сложной проблеме, так по другой. И каждый раз – как по тонкому льду над бездной.

   Бесконечная взаимная язвительность, сарказм, подколки.

   Но когда ушёл Игорь, мой супруг… Когда его жизнь утекла сквозь пальцы, как песок, и закончилась на семейном кладбищенском участке за пределами Отрадного, Итан поддержал меня. Ни слова лишнего, просто был рядом. Как-то вот случайно так вышло, что мы пересеклись тогда здесь, на Старой Терре, на одном из научных симпозиумов.

   Ссорились так, что пена с клыков летела! В какой-то момент я даже поймала себя на мысли, что хочу его прибить уже насовсем. Что он мне жизнь портит! И вообще.

   А потом случилось то, что случилось.

   Ожидаемое, ведь давно уже всё было ясно, к чему идёт. Ожидаемое, но – всё равно невыносимое.

   Я вспоминаю морозный – а других на Старой Терре почти не бывает! – вечер, ясное небо, летнюю остывающую зарю над горизонтом. Коричневая полоса вдоль невысоких лесистых холмов вдалеке, глубокую синеву позднего вечера, погребальное серебряное пламя над чёрной плитой, – прощальный дар ушедшему за край навсегда…

   Итан взял меня за руку тогда. Просто – за руку, безо всякого подтекста или намерения или чего-то там ещё. Просто напомнить, дать понять, что в холодном мире ледяной планеты ещё осталось немного тепла. И оно рядом, оно со мной, я не одинока перед вечностью.

   Я пронесла благодарность за поддержку через многие годы. Что, впрочем, не мешало нам спорить по научным темам сколько угодно, до хрипоты и полного посинения. Как с проектом «Огненная Орхидея»…

   – О чём задумалась? – спрашивает вдруг Итан.

   Я вздрагиваю и возвращаюсь из прошлого. Смотрю на него. Он всё тот же, и всё-таки, уже другой. Лицо стало строже. Из взгляда ушла та бесбашенная дурнина, считываемая каждой девушкой в поиске на раз-два: эй, не подходи мимо, красавица, тебе понравится… И эта острая складка на переносице. Её не было раньше.

   – Да так… – отвечаю, объяснять подробности мне не хочется, да и ни к чему они сейчас между нами. – Вспомнилось кое-что… А у тебя дети есть, Итан?

   – А говоришь, знаешь тамешти, – качает он головой. – Были бы у меня дети, я звался бы «ранеш».

   Я вспоминаю полную форму его имени – Итан-нееш Малькунпор – и понимаю, что сижу в большой луже. Неловко вышло, да. Я ведь интересовалась языком поверхностно, в меру свободного времени, точнее, его отсутствия. Нейросети-переводчики слишком хороши, чтобы тратить ресурс своего мозга на полноценное обучение языку.

   Разговорные фразы, умение составить простенькое предложение – это ещё не всё. Любой лингвист подтвердит вам, что язык – это, прежде всего, гигантский цивилизационный пласт. От древней истории с мифологией до современных искусства и культуры. Или вот, хотя бы, структура имени, по которой можно заранее составить некий портрет его носителя, даже если незнакома с ним лично…

   – Раньше у нас считалось, что если нет детей, то ты ещё ребёнок, – объясняет Итан. – В правах ограничивали, к примеру. Нет детей – нет голоса в обществе, в определённые периоды истории – и полноценного гражданства.

   – А королей… то есть, правителей, касалось? – интересуюсь я.

   – Вовсю! – подтверждает Итан. – И какие же плелись интриги! До сих пор о них помнят. Но сейчас на наличие детей особо не смотрят… разве что в каких-нибудь совсем уже глухих углах Таммеша, где народ придерживается древних традиций жёстко.

   – Традиционники, мягко говоря…

   – Да, не очень приятный народ, согласен. Полная же форма имени сохранилась, и менять её никто не собирается. Не потому, что у нас все так уж чтят древний уклад, а просто всем всё равно. Кроме того, это ведь надо напрячься. Придумать что-то новое, внедрять, разгребать неизбежную при переводе из одной системы в другую путаницу. Работает – не тронь…

   Итан рассуждает, в общем-то, вполне логично. Таммееш не хочет идти на большие затраты по замене старой административной системы на новую. Можно понять, правда?

   Но за словами Итана мне чудится что-то ещё. Что-то очень личное. Профессор Малькунпор был когда-то на первом телепатическом ранге, и умение держать контроль над своими мыслями никуда не делось. Но прорвались не мысли, а чувства. Их держать в узде всегда сложно, они древнее разума и постоянно выплёскиваются в обход всех блоков.

   Страх.

   Вот что это такое было.

   Страх, связанный с детьми. Не с детьми вообще, а именно с возможностью появления своих собственных.

   Я припоминаю, что интрижек с девицами своего биологического вида у Итана как раз и не было. Не при мне, во всяком случае. При мне – две или три клетчатые таммеоточки очень сильно расстраивались из-за негодяя, но я не придавала значения, думая, что всё там как всегда, по единому шаблону. Соединились в экстазе, затем девочки вообразили себе свадьбу, придумали имена десятку девочек и двум десятков мальчиков, а потом – стена, тупик, апоптоз, и теперь надо как-то пережить боль. А оказывается, конкретно у этих бедолаг другая причина была…

    То есть, получается, вся бешеная любвеобильность Итана Малькунпора в прошлом распространялась на дам, абсолютно не способных зачать от него спонтанно даже случайно. Однако. Какая похвальная предусмотрительность!

   Здесь живёт какая-то тайна, которая теперь не даст мне спокойно спать по ночам. Но лезть к Итану в душу я не стану. Захочет – расскажет, не захочет – мне останется лишь смириться. Во Вселенной полно тайн, все узнать невозможно, как ни старайся, и передо мной как раз именно такая...

   Кажется, похоже на генетическую предрасположенность к какой-нибудь нехорошей наследственной болезни. Я не умею читать по клетчатым таммеотским лицам такие признаки, всё же моя работа связана с Человечеством. Но можно попросить Рамсува аккуратно собрать сведения о всех Малькунпори...

   Всё, что есть в открытом доступе. Если носитель разума не закрывает свой айди-профиль в глухой приват, то это автоматически означает, что он согласен показывать сведения о себе всем, кто захочет их получить. Ничего по-настоящему плохого я не делаю.

   Итан-то, по его собственным словам, вообще следил за мной много лет!

***

Экватор встречает нас проливным дождём. Здесь теплее намного, чем у нас на северах, но дождь – это всё равно неприятно. Ливень стоит стеной: сплошная вода с прослойками воздуха. Ничего дальше вытянутой руки не видно. К яхте идём в защитном рукаве из силового поля.

   Покрытие под ногами влажное из-за дождя, воздух пахнет сыростью. Не досушили после генерации защитного коридора. Спешку, впрочем, можно объяснить просто: вот как закроется окно для старта с поверхности, неизвестно, сколько ещё потом просидишь в зале ожидания…

   Экватор зовут ещё Поясом Жизни. Наша планета на полном самообеспечении – мера нелишняя, учитывая, что локаль Солнца находится в стороне от оживлённых трасс. Основной аграрный сектор Старой Терры сосредоточен именно в экваториальной зоне. Больше половины – в океане. Подводные фермы, плавучие станции, подводные и – если двигаться в сторону высоких широт, к северу и югу – подлёдные города…

   Планета шесть с половиной веков развивалась в полной изоляции от Земной Федерации, так уж получилось. И терять продовольственную независимость не собирается.

   Заход на Орбитальную для малых яхт не обязательная опция. Поэтому мы делаем пару витков вокруг планеты и отправляемся прямиком к Луне. В салоне, понятно, никаких окон, это вам не станция, которая включает двигатели исключительно в экстренных случаях или для плановой корректировки орбиты.

   Старая Терра из космоса выглядит сурово. Ледяной мир с полосой жизни на экваторе, пятна наиболее крупных тепловых оазисов. В северном полушарии их больше, в южном – меньше. Так называемое Огненное Кольцо – неровный полукруг из разломов литосферных плит в Тихоокеанском кластере…

   Тихий океан занимает половину планеты, большая его часть скрыта подо льдом. Там практически нет жизни – имею в виду, городов, даже подводных. Незаселённая и, в принципе, малоисследованная область. Некоторым образом– сокровищница ресурсов.

   Когда-нибудь ледяной век уйдёт в прошлое, на Старую Терру вновь придёт тепло. Но случится это не при нашей жизни: учёные-климатологи говорят примерно «от тысячи лет…»

   Продлить функционирование живого организма на тысячу лет никакая бионженерия не в состоянии.

   Итан отрывается от своих экранов, смотрит поверх них на меня, слегка щурится.

   – Паранормальная диагностика? – уточняю на всякий случай. – И каковы результаты?

   – Уровень кофе в крови упал, – сообщает он диагноз с абсолютно серьёзным видом. – Предлагаю срочно его поднять.

   – Это дело, – соглашаюсь я.

   До Луны нам лететь три с лишним часа, всё-таки не рейсовый, а отдельная яхта класса «атмосфера-пространство». Мы готовим кофе из запасов Итана – всё тот же аркадийский зелёный, с бальзамом. И стандартный набор по умолчанию, загруженный на яхту.

   – Суррогат, – бурчит Итан, перебирая ложечкой. – Химия!

   – Ну, извини, – говорю. – Это – транспортное средство, а не собственная ферма. Терпи до Луны, там уже найдёшь что-нибудь себе по вкусу.

   – Будто на Луне готовят без химии…

   – На Луне отличная гидропоника, – заверяю его я. – Мясные фермы есть тоже. Есть даже парочка кофейных плантаций. «Лунный жемчуг», наиболее известный сорт, идёт на экспорт за пределы локального пространства Солнца. Ты любишь кофе. Я думаю, не откажешься от экскурсии с дегустацией?

   – Ты меня приглашаешь? – удивляется он.

   – Итан, не притворяйся веточкой, – смеюсь я. – Конечно, приглашаю! Что мне там делать одной? Вот только одна проблемка – где бы нам выкроить свободные часа три…

   – Я бы не хотел, чтобы ты просила Рамсува, – максимально нейтральным тоном говорит вдруг Итан.

   А я как раз собиралась именно это и сделать. В составлении и изменений любых расписаний я привыкла полагаться на моего малинисува. Лучше него никто не сделает, проверено временем.

   – Всё-таки вы поцапались, – осуждаю я.

   – Мне очень не хочется перед ним отчитываться, – искренне говорит Итан. – Полагаю, то, о чём он не знает, ему не повредит.

   – Хм…

   – Ане, ведь и ты не обязана отчитываться. Как и молчать, впрочем. Расскажешь ему после. Когда вернёмся обратно на планету.

   – Хорошо… – нехотя соглашаюсь я.

   К Рамсуву и впрямь приходит сейчас такое чувство, будто я вернулась в детство, и строгий папа бдит, чтобы… Вообще-то, чтобы не целовалась по углам с кем ни попадя, а то для девушки это не очень прилично! Ненавязчивый тотальный контроль малинисува действительно чем-то напоминает отцовский. Впрочем, в этом все кисмирув. Такова их гендерная роль в обществе. Потому что крылатые гентбарцы-мужчины никак не вникают в жизнь дома, функциональная роль биологического родителя отделена от социальной.

   Память о родном отце дёргает такие боль, вину и отчаяние, что я захлопываю дверь в детство с ощутимым трудом. Мой отец погиб, это было давно, много лет назад, во время гражданской войны на моей родной планете, Ласточке. Я могла его спасти… Или не могла… Я не знаю, до сих пор не знаю, могла или не могла. В том-то и мука.

   Сделала ли я всё возможное? Или – не всё?

   – Ты хмуро выглядишь, Ане, – говорит Итан, замечая моё состояние. – Плохо себя чувствуешь?

   Прислушиваюсь к