Оглавление
- АННОТАЦИЯ
- ГЛАВА 1
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ГЛАВА 4
- ГЛАВА 5
- ГЛАВА 6
- ГЛАВА 7
- ГЛАВА 8
- ГЛАВА 9
- ГЛАВА 10
- ГЛАВА 11
- ГЛАВА 12
- ГЛАВА 13
- ГЛАВА 14
- ГЛАВА 15
- ЭПИЛОГ
АННОТАЦИЯ
История простая, банальная и достаточно распространенная в жанре ЛР. Двое знают друг друга с детства. Дружат. Потом в какой-то момент времени один понимает, что друг - он и не друг вовсе. А нечто гораздо большее. Второй участник пары это понимает гораздо позже. Вот за процессом этого understanding, а временами - тотального misunderstanding автор предлагает понаблюдать.
ГЛАВА 1
Моя жизнь — это поезд. В лучшие мои моменты мне кажется, что я им управляю. В худшие я представляю себя пассажиром. А иногда понимаю, что лежу на рельсах.
(с) С просторов Интернета.
- Вектор, спасай!
- У меня пара, вообще-то, - шипит он в трубку и голову пригибает, чтобы Тепеш* не заметил.
- Вик, прошу, без тебя никак!
- Говорю тебе, я на паре! – хочется рявкнуть на эту куклу бестолковую, но орать шепотом он пока не научился.
- Перезвони мне! Выйди из аудитории и перезвони! Сейчас же! - безапелляционно и короткие гудки. Только она умеет так просить. Просьба в форме приказа – ноу-хау Надички Соловьевой, будь она трижды проклята!
Надо перезвонить, иначе не позднее чем через минуту его телефон снова завибрирует. Выключить? Не вариант, потом она его съест живьем. Оценивающий взгляд в сторону распинающегося у доски, вошедшего в раж профессора кафедры экспериментальной физики Петра Викентьевича Теплова. Вышеуказанный преподаватель еще на втором курсе чрезмерно образованными студентами был перекрещен в Тепеша за скверный характер, который зло приписывали надвигающемуся старческому маразму, и редкую придирчивость, которая являлась фирменным знаком кафедры «экспериментальщиков».
Маразм маразмом, а всех студентов, посещающих его лекции, он помнил не то, что поименно – в лицо. Требовал стопроцентной явки на свои занятия и такой же стопроцентной дисциплины. В диспуты, впрочем, увлеченно втягивался, вот только дискутировать с ним дураков было мало, да и те быстро понимали, что спорить с Тепешем – себе дороже, все потраченное на дискуссию время будет безжалостно отнято от перемены. Крайне не любил какого-либо движения в аудитории во время лекции, просто на дух не выносил. Да, а еще он был научным руководителем Виктора Баженова.
Вик вздохнул и тихо поднялся с места. Если выбирать между Надей и Тепешем, выбор очевиден. Петр Викентьевич ему, конечно, весь мозг выклюет, но, в конце концов, ценит своего студента. А вот Надька… лучше даже не представлять, что она с ним сделает, если он не поможет ее светлости, когда она в нем нуждается. И во что она там опять вляпалась?
- Баженов, это крайне бессердечно с вашей стороны лишать нас своего общества, - реплика Тепеша нагнала его почти у самой двери аудитории.
- Извините… я… мне действительно нужно выйти, Петр Викентьевич.
- У вас молодой здоровый организм. Даже я, в мои годы, могу выдержать полтора часа без клозета. А у вас что же – недержание? Или пирожные в столовой были несвежие?
Кое-кто сдержанно хихикает.
- Я недолго, - бормочет Вик, чуть ли не бегом покидая аудиторию. Будь проклята Надька и ее капризы!
_________________
- Ну? - сердито и без предисловий.
- Вик, встреть меня сегодня после занятий.
Он стоит в паре метров от двери лекционки, прижавшись затылком к стене и закрыв глаза. Он уже перестал сходить с ума по ее голосу, но рецидивы случаются. Как сегодня, например. Если закрыть глаза и отвлечься от того, что она говорит, можно представить, что этот нежный голос принадлежит его девушке. Любимой девушке.
- Вик, ты меня слышишь?! Встретишь меня?!
Встретить? Ну-ну… Стандартная схема. Очередной неугомонный поклонник, который не понимает слова «нет». Когда она уже научится таких загодя вычислять, до того, как они становятся невменяемыми?
- Во сколько? – вздыхает.
- В три. Можно минуть десять четвертого.
- Я не могу. Не успею. У меня еще сегодня стрелка с научным руководителем.
- Вииик…
- Ну, правда, никак не получается.
- Витюююшааааа….
Вот коза! Знает ведь, что он терпеть не может никаких уменьшительных форм своего имени! И, нарочно…
- Надь, ну у меня же есть дела. Ты же знаешь моего научного…
- А ты знаешь, что, кроме тебя, мне не к кому обратиться!
- Надя, ну я ж не палочка-выручалочка!
- Витенькаааа… пожалуйстаааа… Ты же знаешь, я только тебя могу попросить! Витюш, ну будь другом, а? Витюшааааааа…
ЗАРАЗА!!!
- Я попробую.
- Обожаю тебя! – звонко и радостно. – Только, Вик, будь одет прилично, ладно? А не как обычно. Все, целую, до встречи!
И снова короткие гудки. Так всегда с ней. Просит и тут же приказывает. В этом вся Надька. Его головная боль, просто боль и безответная любовь последних трех лет. Иногда ему кажется, что она всю его жизнь с ним, течет ядом в крови. Тем самым ядом, который отравляет жизнь, но его отсутствие в кровотоке убьет мгновенно.
_________________
Он попробовал объясниться с Тепешем. В конце концов, Виктор же его любимый ученик, тот еще его покойного деда Миллера знал. Однако, скидок на это Вику не делалось, скорее, наоборот. Вообще, история обретения Виктором такого научного руководителя была драматична и забавна одновременно. Он не успел на распределение по научным, благодаря все той же стерве Надьке! В итоге его отдали Теплову, от которого шарахались все здравомыслящие люди в институте. А тут Баженов, самая светлая голова на факультете – и досталась этому монстру. Сам Вик тоже был не в восторге, решил просить зав. кафедрой о пересмотре распределения, пока не поздно, имел все основания думать, что ему пойдут навстречу. Хотелось в научные кого-то помоложе, с интересной и перспективной темой исследований. Заведующего на месте не было, а вот Теплов был. И как-то так получилось… Слово за слово, пока он ждал зав. кафедрой, они разговорились с Петром Викентьевичем. И Баженов, сам не понимая почему, передумал. Не в знакомстве с дедом же дело было? Наверное, правда была в том, что он пожалел старого преподавателя, к которому никто из студентов не хотел идти.
Ну и дураки они все были! Мозги у Тепеша работали о-го-го как, не у всех молодых так шарики в голове крутятся. Под маразматика он косил только тогда, когда ему это было выгодно. Крайне умный, хитрый и вредный, даром что профессор. А еще страстно, как ребенок, любил подарки, причем цена не играла решающей роли, главным был сам акт дарения, внимания ему, профессору Теплову. Эмпирическим путем Вик выяснил, что более всего Тепеш ценил подарки гастрономические, и отнюдь не в виде крови студентов, как можно было бы предположить. Разнообразные деликатесы были тайной страстью старика, а сладости в их числе - первые.
Именно с помощью коробки неплохого бельгийского печенья, шоколадного, с орехами пекан, купленной в ближайшем супермаркете, Вектору, в конце концов, удалось договориться с Петром Викентьевичем. Правда, Вику выдали кучу материалов для самостоятельного изучения, но хоть отпустили с миром. Переодеться, дабы выглядеть прилично, как госпожа велела, он все равно уже не успевал. Ну, никак не получается угодить сегодня всем.
_____________
- Где ты? - выпрыгнул из троллейбуса, прижимая телефон к уху.
- На парковке перед главным корпусом! - шипит теперь уже Надежда. – Где тебя черти носят?!
- Парковка большая, - он передвигается уже бегом, лавируя в толпе.
- Ищи белый мерседес-кабриолет, не ошибешься!
Ой, белый мерседес-кабриолет… Как все запущено-то…
Искомое нашлось быстро. Мизансцена: тот самый автомобиль, его, видимо, обладатель, под стать своему жеребцу, весь в светлом и преисполнен собственной значимости, и Ее Высочество Надин Соловьева.
Надин. Надежда. Надюша. Надька. Надя. Сто шестьдесят четыре сантиметра совершенства. Хотя она такого роста бывала редко – каблуки были неотъемлемой частью ее облика. Вот и сейчас - как всегда, безупречна. Платье какого-то невообразимого оттенка – нечто среднее между светло-голубым и светло-зеленым, тонкий черный лаковый ремешок на талии, такого же цвета - лаковые лодочки и сумочка. Волосы сегодня гладко убраны назад, хотя ему безумно нравилось, когда они локонами рассыпались по плечам.
В общем, крайне эффектная и крайне сердитая барышня. Она ему улыбнулась, а в глазах – синие разряды гневного электричества.
- Виктор, милый, наконец-то!
- Привет, - он все-таки слегка запыхался.
- Этот, что ли? – третий-пока-не-лишний, высокий, почти одного с ним роста, накачанный пижон, смерил Виктора презрительно-недоверчивым взглядом.
- Да, - Надя прижалась к Вику, и ему пришлось ее обнять. Упиваться ощущением близости ее тела он себе запретил, солдат на службе. – Познакомься, Артур, это Виктор – мой жених.
Пауза, еще один взгляд, все такой же презрительный, с оттенком недоумения. А потом Артур смеется громко, на публику.
- Ох, насмешила! Этот? Твой жених?
- Да! - Надя горделиво вздергивает подбородок, одновременно пребольно ущипнув Вика за бок. Раба начали наказывать.
- А в чем дело? - Вик демонстративно спокоен, и взгляд его – прямой, в глаза.
Еще один взрыв смеха, на сей раз – почти искреннего.
- Ты себя видел? Где ты и где Надя?
Ну, положим, видел себя. Утром, в зеркало, когда брился. Нормально выглядел утром. Правда, день выдался сегодня суматошный.
Откровенно говоря, принц на белом мерседесе был прав. Смотрелись Надя с Виком вместе… странно. Безупречно одетая, с идеальным макияжем, выжавшая все сто двадцать процентов из своих и без того весьма нескудных природных данных Надин. И Вик… Из приличного на нем были только часы – никак не сочетающийся со всем остальным серебристый Rado на запястье, подарок отца, едва выглядывающий из под обтрепанной манжеты клетчатой красной с зеленым рубашки. Джинсы как джинсы, подранные в паре мест. Любимые Converse, вполне даже чистые. И футболка тоже свежая, утром достал из шкафа. Рюкзак на плече. Брит с утра, как уже отмечалось. Ах, да… прическа. Как бы Вик не стригся, разве что исключая «под ноль» с вариантами «под ноль плюс пара миллиметров», а это он пока не рисковал практиковать… Так вот, во всех прочих случаях любая стрижка на его волосах выглядела так, будто он только что встал с постели. И ничего с этим Вик поделать не мог. Да и не пытался особенно, его все устраивало и так. Но рядом с похожей на фотомодель Надей он выглядел… ну, совершенно не к месту!
- А это тебя не должно касаться. Это только наше дело, - холодно и ровно.
Не похоже, чтобы их представление имело успех, Артур смотрит на них крайне недоверчиво.
- Витюша, я так по тебе соскучилась…
Зубы заныли… От ее сладкого тона… От ненавистного «Витюша»… От того, что сейчас произойдет…
- Я тоже, маленькая, - повернулся к ней, наклонил голову. И начал считать. Один, два, три, четыре, пять, шесть… Только так возможно не потерять голову, когда они целуются. Это поцелуй-демонстрация, он ничего не значит для нее, она его исполняет равнодушно, но безукоризненно. А Вик продолжает считать про себя. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… Лишь бы не дать себе поддаться этому ощущению ее губ под своими, ее языка и теплого дыхания, магии ее такого близкого, прижимающегося к нему тела. Не поддаться и не сорваться. Считай, Баженов, считай!
- Эй, ты! Ты что себе позволяешь! А ну, отвали!
На его плечо весьма недвусмысленно легла чья-то рука и дернула. Самый поганый вариант. Еще и агрессивный клиент. Вик вздохнул. Развернулся к неугомонному поклоннику, в одной движение задвинул Надьку за спину и… Тот даже заметить ничего не успел толком – так занят был замахом с целью дать наглому кучерявому в рожу. А спустя секунду сам оказался в весьма унизительном положении, согнувшись в три погибели, с больно завернутой за спину рукой. Зеленый пояс каратэ-до школы «шитокан» - это вам не шутки.
- Отпусти, придурок!
- Что скажешь, Надь?
- Отпусти его, Вектор.
Спустя минуту белый мерседес-кабриолет с пробуксовкой колес вылетает с паркинга.
- Обидели юношу… Такой удар по самолюбию… - Вик растирает запястье. – Тебе не стыдно, королевишна?
- Если бы ты приехал в нормальном виде, - огрызается Надька, - ничего бы этого не было! Что, так трудно было – надеть костюм? У тебя же есть, я знаю! И взять у отца «Audi»?!
- «Audi» мамин, - меланхолично отвечает Вик.
- Какая разница! Ты понял, о чем я!
- Я не успел.
- Тогда не жалуйся.
- А я и не жалуюсь, - пожимает он плечами. – Я просто интересуюсь – я себе на кофе заработал?
- Пошли уже, - Надя царственным жестом поправляет сумочку на плече. – Угощу тебя кофе. И даже мороженым.
Вик пропускает ее вперед. Он очень воспитанный молодой человек. И к тому же, помимо мороженого, он явно сегодня еще заработал себе бонус полюбоваться ее попкой, обтянутой то ли голубым, то ли зеленым платьем.
____________
Тепеш* - Влад Тепеш (Цепеш), румынский господарь в незапамятные годы, он же Дракула.
ГЛАВА 2
Мужчина, когда притворяется, что влюблён, старается быть весёлым, галантным, оказывать всяческое внимание. Но если он влюблён по-настоящему, он похож на овцу.
(с) Агата Кристи. «Тайна голубого поезда».
Они знали друг друга всю жизнь. Наверное, даже с тех времен, о которых сами не помнили. Их родители дружили еще до их рождения. И выбора у них не было.
Вместе играли на даче, пока родители занимались своими взрослыми делами. Вместе ходили на речку, вместе были покусаны пчелами соседа на Тихомировский даче – деда Миши. Дрались из-за качелей, девчонок дергали за косицы, на мальчишек ябедничали взрослым. В общем, все шло своим чередом.
Удивительным был, пожалуй, один факт. Подросшие до самого отвратительного возраста – тринадцати лет, «трое из ларца, одинаковых с лица» сестры-тройняшки Соловьевы наконец-то в полной мере осознали: факт того, что их трое, может стать источником разнообразных и увлекательных развлечений. Они разыгрывали всех, с разной степенью успешности и тяжести последствий. Всех, кроме родителей и Вика. Он каким-то непостижимым образом всегда различал их, как бы они ни старались. Ни разу им не удалось провести его. Единственный был прецедент, когда он перепутал-таки Любу и Соню, но ради справедливости стоит сказать, что они к этому розыгрышу готовились почти месяц. А вот Надю он вычислял всегда, на «раз».
Девчонки подрастали, становились настоящими красавицами, что было ясно практически с самого начала. Синеглазые темноволосые бестии. Но сногсшибательно привлекательные бестии. О Вике такого сказать было нельзя.
Он родился рыжим и мелким. Таким и рос. Ко всему прочему, постоянно болел, был таскаем матерью по всевозможным врачам. Без особого результата, кстати. В девять лет у него село зрение, и прошлось носить очки. Добавим к этому музыкальную школу – мамина инициатива, отец лишь пожал плечам, не пожелав вступать с супругой в спор. По классу скрипки, не больше, ни меньше, ко всем прочим Витькиным несчастьям у него еще и приличный слух музыкальный обнаружился.
Вот и представьте себе – мелкого, тощего, рыжего, кудрявого, со скрипкой и нотной папкой мальчишку. Представили? А теперь добавьте к этому пытливый, хоть и детский ум, взрывной характер и нежелание терпеть насмешки над собой. А поводов для насмешек было в достатке – и небольшой рост, и рыжие волосы, и очки, и эта проклятая скрипка, и то, что учился он - ну что ты будешь делать! - хорошо, ему все давалось легко, без усилий.
В общем, дрался Вик чуть не каждый день. Приходил домой в синяках и шишках, упорно отмалчивался, не сдавая своих «оппонентов», на все возгласы матери отвечал упрямо: «Я сам!». В конце концов, в Витькины «бои без правил» вмешался отец, за что Вик ему был бесконечно благодарен, вовремя тот вспомнил, что воспитанием сына должен заниматься и отец, в том числе. И что это значимее какой бы то ни было суперважной и денежной работы.
В одиннадцать лет Витю отец сам привел в секцию каратэ, к очень хорошему тренеру, который разглядел в тощем маленьком очкарике бойцовский характер. Еще через год Вик уже собственным волевым решением перешел из класса скрипки в класс гитары, четко понимая, что совсем уж бросить «музыкалку» не получится – мать его сгрызет.
А в шестнадцать лет, в лето перед выпускным классом, произошло сразу несколько событий. Проснулись дремавшие доселе отцовские гены, хотя до этого все в семье Баженовых были уверены, что, как ни обидно, Витя пошел в маму не только неприручаемой копной волос, но и ростом. Ан нет. Он подался в рост так стремительно, что вымахал за одно лето на десять сантиметров и продолжал расти. Мать предприняла попытку снова протащить его по врачам на предмет такой аномалии, но отец вмешался, сказал, что это нормально, парень нагоняет то, что ему положено. Когда сын догнал в росте отца, Олег Викторович лишь хмыкнул, но Вик на этом не остановился. В итоге, перерос отца на пять сантиметров и имел возможность смотреть на всех в семье сверху вниз.
Голос сломался окончательно, трансформировавшись, не без помощи так ненавидимых им занятий по хору, в очень приятный мужской баритон.
А еще ему, наконец-то, разрешили сделать операцию по коррекции зрения, и ненавистные очки были торжественно выброшены в окно.
Ну, и в довершение всего, как-то незаметно рыжий цвет волос будто выгорел, посветлел, превратившись в русый, с легким золотистым отливом, дававшим себя знать в особенности летом.
В общем, когда Виктор Баженов, по прозвищу Вектор, он же – Электроник, пришел первого сентября в школу, одноклассницы ахнули. Потом охнули. А ведь он еще на гитаре играл и пел! А еще он лучше всех в классе решал контрольные по математике, физике и информатике. На уроках физкультуры за ним наблюдали не менее десяти пар восторженных девичьих глаз. Он год привыкал к своей популярности, к тому же, последний класс – надо было прилично сдать экзамены, чтобы поступить туда, куда он планировал. Но на выпускном вечере он все-таки лишился невинности. Трижды, причем один раз – со старшей сестрой своего одноклассника.
Без особых проблем поступил в политехнический институт, об университете не могло быть и речи – там работает мама! И пофиг, что на биологическом, а он бы поступал на какой-нибудь из технических факультетов. Нет, от горячо любимой мамочки надо держаться подальше, он ее нежно любит, но свобода дороже. Политехнический - то, что нужно. И уж там он пошел в разнос окончательно. А с другой стороны, когда распутничать, если не в юности? Да еще если природа и родители наградили Вика такими мозгами, что учился он без малейших усилий, а энергия в молодом теле буквально бурлила, даром, что его еще и старостой группы выбрали. В общем, удался у него первый курс. А потом он пропал.
Они бурно отмечали с Колькой сдачу летней сессии. Его неразлучный товарищ и друг детства Ник Самойлов пошел по стопам своего отца и тоже, как и Вектор, успешно окончил первый курс, правда, медицинского, лечебный факультет. По этому поводу они прилично надрались, и их потянуло на приключения. Или, как минимум, показать себя, таких прекрасных, миру. Вик уже теперь и не помнил, кому пришла в голову эта «светлая мысль». Что сегодня выпускной у Соловьих, и неплохо было бы, да нет, что там – «неплохо», просто настоятельно необходимо туда заявиться и «все телевидение испортить». Двум молодым пьяным идиотам это показалось шикарной идеей.
Период дерганья за косички и ябедничества они уже давно переросли. И хотя не дружили так, как в детстве, все же иногда общались. И Вик помнил, что они все просто сногсшибательные красотки, но даже и мечтать себе не позволял, где уж ему тогда было… Хотя Надя ему нравилась как-то особенно, с самого детства. Но его губительное падение состоялось именно тогда, после первого курса.
В школу их пропустили не сразу, но пропустили – вышла Люба, похмурила брови, посмеялась над ними, но удостоверила, что это их… она сказала – родственники. Двоюродные братья. Кузены. О, они с Колькой тогда до неприличия громко ржали над тем, что они – кузены! А потом…
Он увидел ее на танцполе. На ней было белое платье, он помнит. Абсолютное белое, простое, воздушное. Узкие бретели, тонкая талия, расклешенная юбка. Темные волосы свободно распущены по плечам. Она так сильно отличалась от других выпускниц в пышных вечерних платьях и со сложными взрослыми прическами. И… словом, когда он ее увидел, его прошило насквозь, от кудрявой макушки до пяток запыленных кедов. Он даже не понял, что произошло. Рядом что-то комментировал Самойлов, а он просто стоял и смотрел.
Она на танцполе. Зажигает рок-н-ролл с каким-то хмырем. Зажигают они ярко, что ни говори, на хмыре костюм, у которого уже закатаны до локтя рукава пиджака и рубашки, галстук, если и предполагался форматом мероприятия, уже утратился. А Надя… босиком. Ну да, на каблуках, наверное, так отплясывать нереально. Им аплодируют стоящие вокруг, они танцует действительно зажигательно. Взлетает пенная юбка, и ему кажется, что там мелькнули такие же белоснежные трусики.
И рванулся. Туда, к ней, неосознанно, не понимая, что будет делать, чего хочет. Но невыносимо было стоять и смотреть, как она, с другим… Острое, не оставляющее ни малейшего шанса другим мыслям вмешаться в контроль над телом, желание. Схватить ее, прижать к себе, Спрятать ото всех, унести, утащить далеко, где нет никого, и там… там…
Колька был его килограмм на десять тяжелее. Поэтому и пьян был, наверное, меньше. И секция греко-римской борьбы себя дала знать. И сил хватило. На то, чтобы схватить друга за шиворот, вырвав пару пуговиц на рубашке, потом перехватить поперек груди. И, на ухо, перекрикивая шум музыки:
- Ты куда?! Обалдел?!
Он его выволок потом на крыльцо, и они стояли и молча курили, стрельнув по сигарете у охранника, потому что так-то за ними не водилось подобной привычки.
Вик тогда решил, что просто пьян, как последняя скотина. Колька с ним согласился. Но протрезветь у Виктора так и не получилось.
Он стал для нее всем. Лучшим другом, который и компьютер мог починить, и после вечеринки встретить, и в клуб в последний момент, когда срываются все варианты, можно с собой взять. И поговорить о разном, и кино иногда посмотреть, и… Да что там говорить, она даже к походам по магазинам пыталась его привлекать.
Как его только Колька ни обзывал: «Паж», «Раб», «Карманная собачка». Прав Самойлов был, но Вик уже увяз. Старался сохранять хоть какое-то подобие гордости, но, если вдруг долго не видел ее… то соглашался потом на любой повод для встречи, какой угодно, и терпел. Несмотря на то, что давно уже оглушающе отчетливо понял – он для нее так и остался смешным маленьким очкариком со скрипкой, другом ее детства.
___________
Квартира встретила ее упоительным запахом, который Надя не смогла сразу опознать. Да и какая разница, это все равно что-то вкусненькое. Как же хорошо, когда папа дома!
А папа дома, и, что самое замечательное, на кухне! Надя подкралась потихоньку, обняла отца сзади, уткнувшись носом между лопаток.
- Которое из чад домой пришло? – отец похлопал ее по руке.
- Привет, пап.
- А, это старший бедовый ребенок. Голодная?
- Конечно! И что это я бедовый ребенок? – Надя отпустила отца и сунула нос в кастрюлю. – О, драники!
- Не драники, а колдуны. Картошка, мясо, сметана. Очень калорийно…
- И очень вкусно! – закончила за отца Надя. – Я буду. Ой, а тут вот у тебя негритятки такие…
- Первая порция пригорела немножко. Не трогай их, Тихомиров вечером обещал заскочить, ему и скормим.
- Дядя Дима придет? О, отлично! – Надя положила себе на тарелку парочку «колдунов», щедро полила соусом, подумала и добавила еще один.
- Надежда! Не вздумай троллить Тихомирова!
- А я что? – в мастерстве делания больших невинных глаз Надюше Соловьевой не было равных. – Он же ооооочень… - тут Надя закатила очи к потолку, - известный юрист. У кого спрашивать, как не у него?
- Надя! Ну, он же в семейном праве ни бум-бум!
- И что? - пожала плечами дочь, вытягивая свои идеальные ножки. Будь она выше ростом, они перегородили половину кухни, но и так отцу пришлось перешагивать. – Он же юрист – международник? Должен соответствовать…
Соловьев буркнул что-то под нос про характер старшей дочери. Надя лишь хмыкнула.
- Пока все лишь подтверждает, что МГИМО круче МГУ в плане подготовки юристов!
- Я с тобой за твой МГИМО точно спорить не буду, - отец поднимает руки, признавая капитуляцию. - Наелась? Чай будешь?
- Буду, - кивает Надя. – А ты все в депрессии?
- С чего это ты взяла? - отец удивленно поворачивается к дочери.
- А то я не знаю! – фыркает Надя. – Если ты три дня не вылезаешь с кухни, забивая холодильник всякими вкусностями – значит, точно на душе неспокойно.
- Доченька, - Стас вытирает руки полотенцем, потом перебрасывает его через плечо. – Люди моего возраста, таланта и известности в депрессию не впадают. Это моветон.
- Да? – дочь искусно изгибает бровь. – А как это называется - когда ты все время торчишь на кухне и готовишь столько, что и вдесятером не съесть? Депрессуешь, mon papa, сознайся!
- Это не депрессия, а творческий поиск. Мне пришла в голову одна идея… и я имею основания полагать, что она ввергнет в шок наших критиков от фотодела.
- Ну и что? - пожимает плечами Надя. – Тебе что, в первый раз, что ли, общественность шокировать?
- Не в первый, - улыбается Соловьев. – Я просто размышляю над тем, как это сделать поболезненней.
- Старый провокатор! - смеется Надя, обнимая отца.
- Эй! – возмущается он. – Я еще не стар!
- Ты супер-стар! – Надя чмокает отца в щеку. – Спасибо, папуль, все было гениально вкусно, как всегда.
Все-таки, у нее самый лучший на свете papa!
____________
Солнце упорно прорывалось сквозь плотно сомкнутые ресницы. Грех жаловаться, он сам решил поставить кровать к окну. Вик приоткрыл глаза, сощурился. А он и не жалуется. Друзья считали его извращенцем, но ему нравилось просыпаться от того, что в лицо светит солнце. Поэтому и кровать у окна, поэтому и штор на этом самом окне нет. За что, кстати, он еще раз был обозван извращенцем. Ерунда, этаж седьмой, а скрывать ему нечего. Вик не знал, что его утренние пробуждения и вечерние отходы ко сну частенько становились объектом самого пристального внимания двух дам из дома напротив – одна возраста бальзаковского, другая –противоположно юного. Да и если бы знал – вряд ли бы это повлияло на его привычки, а здоровый молодой эксгибиционизм никто не отменял.
Вик встал, все так же лениво щурясь на яркое солнце, потянулся. Какой все-таки кайф жить одному – можно спать хоть нагишом! И в одних трусах шарахаться по квартире.
Он уже привык считать эту квартиру своей, хотя это было не так. Жилплощадь – ничего особенного, обыкновенная панельная «однешка», принадлежала тете Боре, сестре отца. Тетя Боря, в миру – Борислава Викторовна, работала управляющей ресторана, и на одном из профильных слетов-форумов тружеников ресторанного дела познакомилась с итальянским коллегой. И спустя три месяца укатила к своему Бальдассаре в Геную, чтобы помогать ему там в его собственном ресторанном бизнесе, тем самым изумив до крайности брата и двух взрослых детей. Дети, имевшие свою весьма бурную жизнь – Вовка мотался по всему свету, Мила была занята воспитанием своих двух детей, отпирались от обязанности присматривать за квартирой матери, дружно заявив, что им не досуг, и пусть продает, раз решила сменить наш каравай на фокаччу. Тетушка квартиру отказывалась продавать категорически, и тут Вик предложил свою скромную кандидатуру, дабы караулить жилплощадь.
Отец изумленно хмыкнул, мать раастроилась: «Витенька, тебе плохо дома?!». Потом было три месяца нешуточных баталий, в течение которых он доказывал необходимость в отдельном жилье и собственную способность жить самостоятельно. И в итоге… Все-таки, у него мировой батя!
Ему позволили жить одному, в квартире тетки. И… кто бы знал, как Вик был счастлив!
Он очень любил родителей. Действительно любил, но… Его матери, с ее энергией, и троих детей было бы мало, чтобы ее должным образом расходовать. А тут все досталось одному Вику. Он завидовал девчонкам Соловьевым – их было целых трое. У него, конечно, был почти как брат родной Ник, но это было не совсем то… Он просил братика – на день рождения, на Новый год. Потом перестал, понял – бесполезно.
Когда он стал достаточно взрослым, отец объяснил – почему. Когда Вику было три, он этого не помнит – у матери случился выкидыш. Потом, когда ему было пять, он это смутно помнит, что мамы пары дней не было, а потом она была грустная-грустная, - еще один. А потом отец сказал – хватит. Испугался. Как он рассказал Вику тогда, у мамы слишком плохая наследственность, и ее собственная мать, бабушка Люба, которую Вик никогда и не видел, умерла именно из-за безуспешных попыток родить второго ребенка. Отец не стал рисковать. Сказал – у нас есть ты, и на том спасибо.
В общем, как бы он ни любил родителей, одному жить было нереально кайфово. Как же ему этого не хватало – самостоятельности, жизненного пространства, свободы! Первое время мать чуть ли ежедневно приезжала – проинспектировать холодильник, произвести влажную уборку. Вик не знал, как с этим бороться, чтобы не обидеть матушку. А потом его осенило. Он, сцуко, гений! И на ближайший праздник – Новый год подвернулся очень кстати! – он подарил матери Глафиру. Рыжего щенка таксы. Отец посмеялся, мать охнула: «Виктор, так нельзя!». А потом… потом его оставили в покое!
Правда, вскоре отец пригрозил лишить Вика наследства, потому что Глафира страсть как полюбила его обувь. Нет, у таксы определенно оказался хороший вкус – скорее, гастрономический, видимо, кожа на итальянских туфлях ручной работы была отличной выделки, да и подошву приятно погрызть. Но отец был недоволен – денег ему, видите ли, жаль, да и по ноге те две пары туфель сидели отлично.
Короче говоря, Глафире досталась вся мамина неистраченная энергия, отец простил животину, философски рассудив, что рыжие таксы – это его карма, Вик обожал собаку за подаренную ему свободу, дав себе слово завести такую же, но позже. Словом, все были довольны.
Самостоятельная жизнь приучила Вика ко многим вещам. Самое главное - к тому, что голову можно использовать не только на то, чтобы виртуозно играть в компьютерные игрушки, не напрягаясь, учиться в институте и эффектно, под настроение, знакомиться с девушками на улице на зависть Кольке. Он начала подрабатывать – писал небольшие программы на заказ, помогал в обслуживании техники – починить, настроить, исправить. Полностью бюджет, с учетом квартплаты, пока не мог потянуть, но как минимум наполовину себя обеспечивал.
А сегодня... Никуда торопиться не нужно. Можно было бы и поспать подольше, но солнце его разбудило. Ну и ладно, все равно выспался. В душ, где все только его, ничего лишнего, лишь мужские, нужные вещи. Потом в одном полотенце на кухню, в холодильнике и на полках – тоже только то, что он любит. С чувством заварил чай, достал мед и сушки. Позавтракать и за работу. В понедельник он должен показать Тепешу новую версию программы для расчетов, с учетом замечаний профессора. Работа над дипломом шла согласно плану, Вик совершенно не переживал по поводу грядущей через несколько месяцев защиты. Может быть, волнение придет потом, накануне уже. Сейчас же в его жизни и так хватало той сумятицы и нестабильности, что вносила одним лишь фактом своего существования Надька. При мысли о ней его утренняя безмятежность испарилась, воспоминания о вчерашнем очередном унижении вызвали горький привкус, который даже ложка меда не перебивала.
Опять. Снова. Начало подташнивать. Слово себе давал уже раз десять. Что вот как только она ему еще раз позвонит с целью отвадить очередного невменяемого ухажера… Чтобы в очередной раз демонстративно, бездушно с ним целоваться на потеху публике… Он ее пошлет к черту! Но ведь не посылал, не мог. Каждый раз сдавался ей и себе. Дело кончится тем, что он сорвется как-нибудь… Надо завязывать. Нет – так уж и нет. Не срослось, не сложилось, не повезло. Отпусти ее, Баженов. Не твоя она, и не будет никогда твоей. Только себе хуже делаешь. Вик вздохнул, отодвинул чашку с остывшим чаем. Завтрак испорчен. Значит, надо садиться за работу.
ГЛАВА 3
Встречающие скорый поезд из Москвы! Ваш поезд задерживается. Можете пока встретить пассажирский из Тулы. Там тоже люди едут, им будет приятно!
(с) Народный фольклор.
- Нет!
- Ты же даже не знаешь, что я…
- Я знаю! – он зол, действительно. Только-только оклемался от гриппа, который скосил половину группы, и еще Тепеш был сегодня особенно омерзителен, придираясь ко всему, включая прическу Вика, даже грозил гребень подарить. И тут еще Надька!
- Вик! – она вздыхает. – Ну, пожалуйста…
- Я сказал – нет!
Надя задумчиво поправляет волосы. Какой-то Витька совсем сегодня злющий. С ним это как-то непредсказуемо случается, непонятно от чего. А ей он, как назло, очень нужен, именно сегодня. Потому что все варианты срывались, и кроме него…
- Витюшенька, родной, ну прошу тебя…
- Ты хочешь, чтобы я бросил трубку и отключил телефон?
Вот такой его голос – тихий, свистящий, она даже боялась. Слышала всего пару раз, да и то – не в свой адрес, а в адрес других парней. И за этим всегда следовал подобный этому голосу удар, такой же свистящий, а еще молниеносный и не видный глазу, как смертоносный бросок кобры. Что делать? Надо как-то постараться его убедить, в конце концов, он ее самый близкий друг, должен понять.
- Вить… - она начинает негромко, без кокетства и ноющих интонаций. «Привет Виктору» - это вдруг в комнату быстро заходит отец, пристраивается у окна с камерой, открывает раму. – Тебе папа привет передает, - послушно повторяет она, выходит, прикрыв за собой дверь. Отец носится с какой-то идеей и положительно невменяем. Продолжает уже за дверью: – Вик, послушай. Я знаю, что злоупотребляю иногда… Но мне, правда, нужно. Никаких спектаклей на публику. Просто сходи со мной в ночной клуб. Этого будет достаточно, уверяю. Буквально пару часов, не больше. Вик? – заканчивает совсем тихо.
Он молчит, но она слышит его дыхание.
- Вик, пожалуйста. Должна буду.
Он не выдерживает, и с губ срывается хриплый смешок. Должна будет? Да она не представляет, какой он может выставить счет за все это время, за все эти лживые поцелуи, за все эти «Ну, Витюшаааа…». Может. Но не будет. Бесполезно.
- Хорошо. Скажи, где и во сколько?
____________
Ему было велено одеться подобающе. Он оделся, его внешний вид был придирчиво отрецензирован и одобрен. Приличная рубашка, приличные джинсы, мокасины. Лишь при взгляде на прическу Надя покачала головой, но исправить положение он ей не дал, от протянутой руки резко дернулся в сторону. Надя лишь вздохнула, ладно, не стоит его трогать, и так весь дерганый. Отчего, интересно? Давно не давали, бедняжке? Может, помочь? Попросить кого-нибудь из подружек? Надя ведь ему действительно должна за этот вечер, сильно выручает. Она быстро взяла Витьку под руку, так что он отстраниться не успел, и они пошли.
Все прошло действительно спокойно, Надежда не обманула. На них мрачно косился какой-то тип за два столика, но обошлось. Пришлось лишь разок потолкаться на танцполе под какой-то заунывный медляк, Надька весь танец то пилила его за стрижку, уверяя, что пора уже завязывать с собачьими парикмахерами, то рассказывала про свою учебу. У него адски разболелась голова от этого долбаного «мохито», и он лишь кивал в ответ. И, в довершение всех его страданий…
- Надюша!
- Лилечка!
Невесомое соприкосновение щечками, что не попортить шкурку с тщательно наложенным макияжем, которое почему-то у девушек считается приветствием.
Вик встал из-за стола. Подошедшая рыжеволосая девушка, высокая, стройная, симпатичная, удивленно, но одобрительно посмотрела на него.
- Знакомьтесь. Виктор… Лилия…
- Рад знакомству, - пришлось кивнуть, будь прокляты вбитые в него приличные манеры!
- Я тоже, - пропела рыжая, перекидывая одним отточенным движением длинные прямые волосы за спину. – Надюша, я присяду к вам?
- Конечно, - Надька так радостно согласилась, что было очевидно – и с Виком ей скучно, и Лиля эта – ей хорошая подружка, не иначе. – Что будешь?
Его, разумеется, отправили в бар, чтобы не дожидаться официанта. Господи, как же погано. А он-то надеялся, что скоро эта пытка закончится. Черта с два, принесла же нелегкая эту Лилю!
- Надюш, прими мои поздравления! Шикарный экземпляр!
- Ты о ком? – Надежда лениво повела взглядом вокруг, так же неспешно потягивая коктейль через трубочку.
- О Викторе. Такой парень… - подружка мечтательно закатила глаза.
- Витька?!? – она едва не поперхнулась, поспешно поставила бокал. – Это Витька шикарный?!?
- Да просто супер. Такой атлетичный красавец-блондин… А уж кудри…
Надя не выдержала и расхохоталась.
- Ой, не могу… Насмешила! Нашла Аполлона, тоже мне!
- Подожди-подожди… - Лиля недоуменно смотрит на смеющуюся Надю. – Он что – не твой парень?
- Нет, - Надя просмеялась. – Он мой друг детства. Ну, знаешь, общий горшок и все такое…
- То есть, - Лиля оглядывается, чтобы убедиться, что предмет обсуждения пока не виден, - он свободен?
- Вот чего не знаю – того не знаю, - пожимает плечами Надежда. – Но! Если он тебе интересен…
- Спрашиваешь! Офигенный красавчик!
«Офигенный красавчик», злой, как черт, она это видела по лицу, очень «удачно» нарисовался с двумя бокалами в руках.
- Ну, раз так, - Надя подмигнула подруге, беря новый коктейль, - рассчитывай на мою помощь.
- О чем речь? – мрачно интересуется Вик.
- Да так… - Надя улыбается, и эта ее улыбка ему совершенно точно не нравится. – Есть у нас с Лилечкой одно… общее дело.
Он довольно быстро понял, что это за общее дело. Сначала Надька свалила в дамскую комнату, носик припудрить. За то время, что ее не было, можно не то, что носик припудрить - целиком тальком обсыпаться! А он все это время вынужден был развлекать Лилечку! Впрочем, она оказалась на удивление неглупой девушкой, его рассказ о нюансах работы поисковых систем и об алгоритмах расчета авторитарности выслушала с интересом, хотя он старался… старался быть максимально занудным, но потом все равно увлекся! А про «дудл»* они даже поспорили и…
- О, я вижу, вы нашли общий язык… - Надин подошла к столику, с улыбкой смотрит на них сверху. – Витюш, проводишь Лилю? А то я там друзей встретила, уезжаем в другой клуб, – и, не дав и слова сказать в ответ, наклонилась к нему, касаясь щекой щеки в прощальном якобы поцелуе: - Она на тебя запала, Вектор. Не тушуйся. И можешь меня не благодарить! Я же тебе должна.
У него даже в глазах потемнело… от желания ее встряхнуть, так, чтобы зубы клацнули… трясти, долго, так долго, чтобы до нее дошло... Или это от чертовой музыки так в глазах темно и башка раскалывается? От никотинового воздуха и этого проклятого «мохито»? Да не важно, а она все равно ушла прочь, покачивая обтянутыми черным платьем бедрами. В руке мерно двигалось пальто какой-то немыслимой геометрической расцветки, от пляски ромбов которой голова разболелась еще сильнее. Она ушла. Снова. Как всегда. Вик потер виски, поморщился.
- Голова болит? – Лилия вдруг касается его руки, давящий на висок. – Здесь ужасно шумно.
Он смотрит на нее. Ее Величество Надин Соловьева изволила его облагодетельствовать. Кто он такой, чтобы отказываться от подарков госпожи?
- Немного, - переплетает ее пальцы со своими. – Давай, сбежим отсюда?
______________
- Надя! – конспиративным шепотом.
- Что? – не поворачивая головы, едва поспевая строчить в тетрадку за словоохотливым преподавателем.
- Спасибо тебе!
- За что?
- За Вика. Он таакооой!!!!
- Чего?!
- Соловьева, я вам не мешаю? – ехидно интересуется лектор.
- Простите, Андрей Рудольфович, - Надя прижимает палец к губам. – Лиль, потом расскажешь!
А потом они пьют кофе и разговаривают.
- Неужели Вику повезло, и ты вот так прямо сразу и… дала? Лиля, а как же «потомить»? Я тобой разочарована.
- Смейся, смейся, - морщит нос подруга. – Слушай, если он твой друг детства – почему я его раньше не видела?!
- Баженова нельзя с собой брать в приличное общество.
Лилька совершенно непонятно для нее, даже как-то обидно смеется.
- Ну, ты даешь, Надь! Впрочем, мне же лучше…
- Мадмуазель Лили, я вас не узнаю! – Надя неосознанно размазывает крем с пирожного по тарелке. – Что за щенячий энтузиазм, не соответствующий вашим принципам? Чем тебя так Вектор потряс? Акробатическими этюдами повышенной сложности в койке?
- Увы, - подруга все так же непонятно улыбается, – до койки дело не дошло. Виктор такой джентльмен.
- Он не джентльмен, он лузер, - усмехается Надя. – Умудрился прохлопать шанс на секс в совершенно очевидной ситуации. Когда ему теперь еще обломится…
Лилька снова смеется - звонко и все так же обидно-непонятно.
- О, ему обломится, можешь быть уверена. Я его не отпущу! – и пока Надя недоуменно таращится на подружку, та продолжает, мечтательно и томно: - Знала бы ты, как он целуется…
Надежда едва не поперхнулась ответом.
- Гхм… поверю на слово. Хотя это и затруднительно. Вектор же ботаник.
- Нет, - все с той же непонятной мечтательной улыбкой качает головой подруга: - он бог.
_____________
Через какое-то время это ей стало надоедать просто смертельно. С Виком они с того вечера в ночном клубе не виделись. Но он ее словно преследовал, был всюду. Лилька буквально засыпала подругу всеми возможными подробностями своего романа с этим «офигенным красавчиком». Это Вектор-то красавчик?! Но Лилька словно ослепла, такой Надя подругу не видела. Настоящая влюбленная идиотка.
- Надь, ты не представляешь, КАК он целуется… Не торопится, и такой нежный и…
- Да он просто не знает, что дальше делать!
- Знает, - совершенно идиотски хихикает Лилька. – Поверь мне, знает.
- Что, таки прошел проверку матрасом?
- Пока нет… но… он ТАК меня трогал...
- Уволь меня от подробностей! Сейчас стошнит! – Надя со звоном отбрасывает в сторону кофейную ложечку.
- Ревнуешь уже? – усмехается подруга. – Завидуешь? Поздно, не отдам!
- Больно надо, - фыркает Надежда. – Он мне как брат! Это почти инцест!
- Это хорошо, - кивает Лиля. – Потому что Вик – мой. Слушай… а какое у него тело… Такие мышцы… Ты в курсе, что у него зеленый пояс по каратэ?
- Да, - демонстративно закатывает Надин глаза к потолку. С нажимом: - Я знаю!
Как ее уже утомили эти Лилькины панегирики в адрес Баженова. Тоже мне, принц нашелся!
_____________
- Надька…
- Не сейчас!
- Но послушай же! Мы вчера…
- После пары!
Вот же влюбленная курица! Кто перешептывается на лекциях по истории международного права?!
____________
- Ну что там у тебя такого спешного?
- Слушай, Надь, а ты не знаешь, может, у него есть кто-то?
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, у кого это – «у него»? Надя отхлебывает кофе, сегодня он кажется совсем невкусным, и зябко как-то… Уже почти весна, а отчего-то наоборот, холодает. Она ежится в тонком свитере, сожалеет о снятом пальто. Кофе хоть и невкусный, но горячий, этого не отнять.
- Лиль, я понятия не имею, что у него и кто! Что там у тебя, - раздраженно, - не получается слона за хобот в зоопарк отвести?
- Фу, как грубо! Надь, ты чего?
- Извини, - морщится Надя. – Заболеваю, наверное. Знобит что-то… Ну так что там у вас?
- Слушай, я не знаю… Он меня хочет, это очевидно. И то, что я его хочу, тоже ему очевидно должно быть. Но уже три недели прошло... Нет, у нас дело двигается, но… будто он не решил, нужна я ему или нет, понимаешь?
Лилька настолько расстроена, что Наде ее жалко. Надо же, Вектор умеет выпендриваться? А с ней всегда такой смирный.
- Да ладно тебе. Посмотри на себя. Никуда он от тебя не денется. Просто он… - вспоминает Лилькины же слова, - джентльмен. Он тебя уважает.
- Думаешь, в этом дело?
- Конечно.
На самом деле, Баженов кретин. Уже трахнул бы Лильку, всем бы жизнь облегчил, включая себя, Лилю и ее, Надю. Достало эти душевные излияния выслушивать!
__________
Явившаяся только к перерыву во второй паре Лилька, а точнее, ее идиотски счастливое лицо яснее ясного сказало – Бастилия пала. Слава Богу! Вектор, ты наконец-то сделал это! Аплодисменты! Теперь Надю оставят в покое.
Не тут-то было.
- Надь, мы заснули под утро только… на пару часов. А потом еще раз, когда проснулись…
- Лиля!!!
- Прости-прости… - счастливо смеется подруга. – Я понимаю. Просто он такой… я даже не представляла, что бывают такие парни… Он стоил того, чтобы столько ждать! А как он…
- Лилька, у тебя стыд есть!? И совесть?
- Нет, - та по-кошачьи потягивается. – Это был лучший куннилингус в моей жизни. Идеальный.
- ЧТО?!! - она все-таки поперхнулась кофе, и белый джемпер окропило безобразными коричневыми пятнами. Гадость какая! Как теперь на занятия идти? – Вот кто ты после этого, Богданова?!
- Прости засранку, - у Лильки совершенно невиноватый вид. – Я твоя должница.
Для должницы Лиля вела себя просто отвратительно. Надю уже реально тошнило от всех этих подробностей. Ладно бы, черт с ним… с тем, какой он умный… это Надя и так знала… и как с ним интересно… и это правда, Вектор клевый, когда не злой, как собака.
Но ей совершенно не нужны были подробности о том, какое у него, оказывается, фантастическое тело. Ох, какие у него плечи! Ах, какие сильные руки! Ой, пресс кубиками! А какая задница! Да пофигу ей, какая у Баженова задница!!!
И то, что он классно целуется, ей тоже пофигу! И про прочие его интимные таланты она тоже слушать не желает, будь хоть как они хороши! И уж совершенно точно она не желает знать ничего про его впечатляющие размеры в некоторых местах… О, ее уже тошнит от Баженова!
ГЛАВА 4
Наивность — это когда улитка, ползущая по рельсам, почувствовав приближение поезда, прячется в свою раковину.
(с) С просторов Интернета.
Глаза б ее не видели этого противного Вектора, но как назло – закапризничал ноутбук. В мастерскую долго, а Баженов – это быстро и надежно.
Вик, к слову сказать, даже вредничать не стал, согласился приехать беспрекословно. Будто соскучился.
- Виктор, - на звонок в дверь в прихожую выглянул отец. Увидел Вектора, обрадовался, протянул руку, здороваясь. – Привет, давненько ты к нам не заглядывал.
- Вы же знаете, Стас Саныч, - Вик отвечает на рукопожатие, - дипломирование. Времени не так уж и много.
- Да уж понимаю, - усмехается Соловьев-старший. – Есть будешь?
Вик хотел отказаться, неголоден был, но, вспомнив таланты Надькиного отца, решил уточнить:
- А что у вас есть?
Стас смеется.
- Ах ты, жук! Курица есть в медовой корочке. И буйабес… вчерашний, правда.
- Бу… что?
- Уха, - усмехается Надька, подталкивая его в спину в сторону кухни. – Это папа умничает. Иди уже есть. Или не будешь?
- Буду, - кивает Вик решительно. Пахнет-то вкусно, как же он раньше не заметил! – Буду. И курицу буду, и этот ваш бабаес.
- Буйабес, - поправляет его Надин отец. – Что, юный хакер, совсем дома не готовишь?
- Где уж ему! – фыркнула Надя. – Он только трахается дома!
Соловьев оборачивается, изумленно глядит на дочь, потом на Вика. Тот невозмутимо, но слегка раздраженно пожимает плечами.
- Завидуйте молча, Надежда.
Надя отвечает лишь выразительной гримасой.
_____________
Вик занят ноутбуком, а Надя пытается делать вид, что занята конспектом. Но получается это у нее скверно. Потом она отбрасывает тетрадь в сторону, и начинает мрачно сверлить взглядом спину Вектора. Ну, еще бы он не был лохматым – так руки в волосы запускать! Она смотрит, как он в задумчивости ерошит волосы, как наматывает, все так же рассеянно, поглощенный тем, что видит на экране ноута, упругий золотистый локон на указательный палец. Фу, откуда такие высокопарные ассоциации?! Впрочем, известно, откуда. От восторженной идиотки Лильки! Той безумно нравятся торчащие во все стороны патлы Баженова, которые она пафосно именует «локонами»! Утверждает, что у него офигенно приятные на ощупь волосы. Надя скептически разглядывает растрепанную прическу Вектора. Натуральный дверной половичок! Или пудель, как они его дразнили в детстве. Хотя нет, пудели аккуратные. А Баженов вечно как только что с постели. И там ему в волосы руки запускали какие-нибудь Лильки. Ну и пусть!
Переводит взгляд от его волос ниже. Что там Богданова пела про плечи? Ну, есть плечи… Ничего, вроде. Надя привыкла, что Вик такой, какой есть. Сейчас на нем достаточно просторная футболка, опять с каким-то дебильным принтом, но даже и в ней видно: плечи у Баженова есть, и преизрядные. Нет, ну а что удивительного? Он каратист, ему положено.
- Надь, пароль введи, - он поворачивается к ней. Удивленно хмурится. – Ты чего?
- Чего?
- Смотришь на меня как-то странно…
- Да вот думаю… - Надя легко встает с кровати, подходит к нему. – Вектор, давай я тебя подстригу, а? Хуже все равно не будет.
Протягивает руку и касается волос. Боже мой, да у нее такие волосы только после хорошего кондиционера бывают! Почти неконтролируемое желание запустить в этот густой упругий шелк пальцы…
- Да отстань ты от меня! – он дергает головой. – Налысо побреюсь, достало уже!
- Только попробуй!!!
Он изумленно вскидывает на нее глаза, и она вдруг замечает, будто в первый раз видит, какие они у него – ярко-голубые. Красивые. Резко отворачивается.
- Эй! – перехватывает ее за руку. – Пароль введи!
Она резко выдергивает руку.
- Я тебе на бумажке напишу!
Вик промаялся с ноутом часа три, безрезультатно. В итоге забрал упрямый девайс с собой, обещав переустановить систему и привезти, самое позднее – послезавтра.
Вечером они всей семьей пьют на кухне чай.
- Как у Вити дела? – интересуется мама. – Давно он к нам не заходил. Жаль, что я его не застала.
- Да все нормально, вроде бы. Здоров, цветет, - отвечает отец.
- Здоров – это точно, - усмехается Вера Владимировна. - Как вспомню, какой он был в детстве… Кто бы мог подумать, что такой лось вымахает…
- Наша Надька этого лося чего-то все пилит, - усмехается Соловьев.
- Кто его на путь истинный наставит, если не я? – пожимает плечами Надежда.
- Кто бы тебя саму на путь истинный наставил, - парирует мать. – Может, Виктор?
- Никуда меня наставлять не надо. Со мной и так все в порядке.
- Ой, ли? А не напомнить ли тебе…
- Любка, пошли-ка отсюда! - Надя встает из-за стола. – У родителей педагогическое обострение.
- Пошли, - соглашается сестра. – Как бы ни попасть под раздачу.
_________________
Вик ноут починил быстро. На следующий же день позвонил, сказал, что готово. Только вот сейчас эта оперативность была совсем некстати, потому что она накануне вечером полчаса не могла заснуть, вспоминая ощущения его волос под своей рукой. И ярко-голубые глаза в обрамлении совершенно неприлично темных для такого бледнявочного блондина ресниц. И Лилькины слова. И… она перевернулась раз пятьдесят, пока заснула. Предатель Вектор, никогда он еще не был причиной ее бессонницы.
Собственно, и на следующий день Надя была… в растрепанных чувствах – это точнее всего. Но причин для отказа Вику не было – не она ли накануне ныла ему, что ноутбук ей нужен, чем скорее, тем лучше. Пришлось согласиться, хотя видеть его сейчас совершенно не хотелось. Или хотелось, но не так, как обычно... Или… черт, непонятно все! А во всем виноваты Вектор и дура Лилька!
- Привет! – он улыбнулся ей, так, как, наверное, улыбался много-много раз до этого, но что-то вдруг перевернулось внутри и комом подкатило под горло. А Вик демонстративно принюхался: - Чем у вас сегодня вкусным кормят?
- Ничем! – рявкнула Надя. Протянула руку к висящей на его плече сумке с ноутбуком. – Починил? Спасибо!
- Пожалуйста, - Вик слегка растерянно стащил сумку с плеча, протянул ей. Она схватила ее излишне резко, но он ее стал отчего-то… пугать. Будто на пороге квартиры стоял не Вектор, которого она знала с самого детства, как облупленного, а чужак, незнакомец. Совершенно непредсказуемый и неизвестный ей мужчина.
- Извини, у меня дела, - снова так же резко.
- Я так и понял, - он, кажется, справился с первым недоумением. – Ну, я пошел тогда? Интернет и почту сама настроишь?
ЧЕРТ!!!
- Конечно, нет, - буркнула, отступая на шаг. – Проходи уже.
- Чаю хоть нальешь? - он разувается, наклонившись. Под натянувшейся футболкой отчетливо видны мышцы спины. Она отворачивается.
- Еще чаю тебе… - ворчит. Снова отдает ему сумку. – Ладно уж, налью. Как всегда – с лимоном и сахаром?
- Да! – отвечает он уже из ее комнаты. – И с печеньем!
- Прямо в чай тебе покрошу, - грозит она, но он не слышит, кажется.
У дверей комнаты она замерла, с кружкой в руках, снова, как и вчера, разглядывая его. Ну же, Надя! Это всего лишь Вектор! Тот самый Вектор, который… Ни черта не помогало. Вместо воспоминаний о смешном Витьке из ее детства в голове всплывали Лилькины слова: «У него тело… как у фотомодели… я даже не ожидала! Пресс реально кубиками. А плечи какие, ой, он меня на руках носил! Представляешь, меня! Там торс такой, я только в журналах такое видела, правда! В одежде так и не скажешь, он не очень любит обтягивающее носить. Но там, под одеждой…» Врет ведь Лилька, сто процентов врет! Но вдруг накатило острое желание посмотреть самой, что ж там, под этой зеленой футболкой. Нет, она видела Вика без футболки. Даже вообще без всего видела, лет в шесть, на речке. Но это не считается! А теперь-то что делать? Не скажешь же ему: «Эй, Вектор, а ну-ка разденься!»
То, что она сделала дальше, ни объяснений, ни оправданий не имело. Чистый импульс, которым она имела обыкновение иногда поддаваться.
- Ай! Бля*ь! Надька!!! – он подскакивает со стула от того, что часть содержимого кружки опрокидывается ему на футболку, а еще одна часть, меньшая – на джинсы. – Ааааааа! – шипит, в одно движение сдергивает через голову футболку, затем – пальцами оттягивает от ноги горячую ткань джинсов. – Ты что творишь!?!
- Прости! - ее раскаяние абсолютно искренне, потому что… Ну, правда, дура же! Чем думала только! Так можно и ожог человеку обеспечить. – Вить, прости, ради Бога! Рука дрогнула.
Он бормочет что-то под нос, ругательно-неразборчиво, разглядывая мокрое пятно на джинсах.
- Сильно обожгла тебя? Больно?
- Да не особо, - ворчит он. – Больше неожиданно. И как я домой пойду, весь мокрый?
От греха подальше ставит кружку с остатками чая на стол.
- Я футболку на батарею сейчас повешу, высохнет быстро. И… джинсы тоже… если хочешь.
- Не хочу, - буркнул, снова сел за стол, ухватил кружку и отхлебнул. – Эх, чай-то какой вкусный! А ты его проливаешь.
- Я сейчас еще печенья принесу, - виновато ответила Надя, подбирая брошенную на пол футболку.
А потом, вернувшись снова и поставив перед Виком тарелку, поняла – она же своего добилась. Он сидит в ее комнате за столом, привычно запустив пальцы в волосы. По пояс голый. И снова внутри что-то противно и без спросу переворачивается. Лилька не врала!
Ни грамма лишнего, идеально точеное тело. Руки… Как она раньше не замечала, что у него такие рельефные руки?! Широкие плечи, узкая талия. Господи, ну надо же было помнить, что он спортсмен! А она упорно не обращала внимания на очевидные вещи! Стоять рядом вдруг становится страшно – кожа у него такая гладкая, ни малейших изъянов, ни родинок. Так и манит протянуть руку и проверить, какая она на ощупь…
- Надь, а можно мне еще чаю?
Моргнула от неожиданности.
- Да, конечно.
Потом она на всякий случай отошла к окну. И от него подальше, и спереди можно… хм… рассмотреть.
А глаза отчего-то закрыть хочется. Зажмуриться от его бесстыжей обнаженности. Вик, похоже, совершенно не парится тем, что сидит тут полуголый – то волосы свои терзает, то по кнопкам деловито стучит. А ей становится уже нереально жарко и трудно дышать. Вид Виктора Баженова спереди мог похвалиться приличным рельефом грудных мышц и отсутствием растительности. Ну да, Лилька говорила… Боже, почему она не может забыть весь тот восторженной бред, который выслушивала от влюбленной подружки!? У него должны быть… ей отсюда не видно… немного золотистых волос вокруг сосков и тонкая полоска по животу туда, вниз… АААААААА!!! Это же не ее мысли!
Надя отвернулась, прижалась к холодному стеклу лбом. Хорошо. Просто отлично. То, что нужно!
- Я все.
Она повернулась лишь для того, чтобы упереться взглядом в его голую грудь. Ох ты, черт… Лилька правду сказала. Немного золотистого вокруг темно-розовых… и, действительно, словно разделяя живот надвое, такого же золотистого оттенка стрелка, указывающая вниз, уходящая под широкий кожаный ремень… Он вообще соображает, что делает?! Стоит перед ней тут полуголый, сволочь, эксгибиционист, мерзавец!!!
Надя может лишь глаза на него поднять и сглотнуть. Говорить не получается, сердце только что не выскакивает из грудной клетки. Ой, она сейчас какую-нибудь глупость сделает!
- Слушай, - он задумчиво снова запускает руку в волосы, - я спросить у тебя хотел…
Этот жест словно выводит ее из полугипнотического состояния.
- Да прекрати ты волосы свои теребить! - она раздраженно дергает его за руку вниз. – Можешь их в покое оставить!? И так на чучело похож!
- Ладно-ладно… - он даже на шаг отступает от нее. – Странная ты какая-то… раздраженная. Критические дни?
- Не твое собачье дело! - ах, как хорошо на него злиться! Гораздо приятнее, чем разглядывать его тело и сходить с ума непонятно от чего! – Спрашивай, чего хотел?!
- А… это… - привычно поднимает руку, но, обожженный ее яростным взглядом, тут же опускает. – Я про Лилю хотел спросить… то есть, попросить тебя… или…
- Что такое? Богданова неправильно минет делает?
Теперь уже он отвечает ей весьма нелюбезным взглядом.
- Вот с этим я как-нибудь сам разберусь! – потом запал у него пропадает, он вздыхает. – Ты понимаешь… она так ко мне относится… а я…
- Она в тебя влюбилась, - выносит безжалостный вердикт Надя, скрестив руки на груди. От греха подальше. Хотя она вроде бы уже пришла в себя.
- Да, - со вздохом соглашается он. – Наверное.
- А ты?
- А я – нет.
- Подлец ты, Вектор, - произносит она с каким-то странным, непонятным ей самой удовлетворением.
Он вдруг смотрит ей прямо в глаза. Стоит напротив окна, и в его глазах отражается голубое мартовское небо, делая их еще… светлее? ярче?
- А ты можешь влюбиться по собственному желанию, Надя? Просто чтобы ответить взаимностью тому, кто влюбился в тебя?
- Эээээ… – странный какой-то вопрос, а более всего странен его серьезный тон и вопрошающий взгляд. Прокашлявшись: - Нет. Наверное, нет. Не могу.
- Вот и я не могу влюбиться… на заказ. И разлюбить по приказу… тоже не могу. Может, и хотел бы… но… не могу.
Теперь он смотрит куда-то поверх от ее головы, за окно. И это хорошо, потому что ей отчего-то опять неспокойно, и слова его непонятные, и близость тревожащая…
- Вик, - она все-таки собирается с мыслями. – Пропусти меня… Я пойду, посмотрю, как там твоя футболка.
- Да, конечно, - послушно отступает назад. Но все равно она умудряется задеть плечом его голую грудь. Из комнаты она едва ли не убегает.
ГЛАВА 5
"Прошла любовь, увяли помидоры, калоши жмут и нам не по пути»
(с) Народный фольклор.
Он вляпался, это очевидно. Нет, Лиля, безусловно, замечательная. Привлекательная, сексапильная, раскрепощенная. Да и вне койки с ней было… неплохо, как минимум. Всем она была хороша. Кроме того, что НЕ была Надей Соловьевой. Но это еще полбеды. Хуже было то, что у Лили проснулись к нему чувства! А это было совсем плохо. Не любил он этого. Эмоции так все усложняли.
Почему нельзя ограничиться хорошим сексом и еще чем-нибудь сверху? Но нет! Надо обязательно попытаться втянуть его в отношения. Он ненавидел это слово! Не нужны ему отношения, никакие. Не хочет он приходить к ней в гости и знакомиться с мамой. И с подружками знакомиться не хочет! И в клубы с ней ходить – тоже! И вообще…
Надо что-то делать, что-то решать с Лилей. Ситуация фиговая для них обоих. Лиля ждет от него того, что он не может ей дать, он же тяготится ее чувствами к нему. И еще Надька на него фыркает! Будто это не она познакомила их! И не она дала свое высочайшее благословение! От нее одни неприятности в его жизни. Он устал болеть ею. Как же хочется выздороветь…
_______________
Черт бы побрал эту заразу Лильку! Ведь теперь Надя совершенно отчетливо представляла, о чем именно говорит подружка. И она точно знает, какие на ощупь его волосы. И бицепсы, и кубики – это она тоже воочию видела. Но мазохистски выслушивает все то, что Лилька ей рассказывает, уже совсем иначе это воспринимая. Ибо знала, видела, прикасалась! А теперь слушала и тихо сатанела. Они это делают специально! Потом голова холодела, и она не понимала, что на нее нашло. Ведь это всего лишь Вектор. Долговязый, вечно лохматый Вектор, в идиотских футболках, драных джинсах и кедах. Но стоило Лильке заикнуться о чем-нибудь этаком – и снова… Упругие шелковые пружинки под пальцами, золотистая стрела, улетающая под ремень... Она убеждала себя, что щеки у нее горят и сердце бешено скачет исключительно от гнева. И ни от чего другого.
Обо всех своих совершенно несвойственных ей противоречивых эмоциях Надя, однако, на время забыла. Пришлось утешать подругу. Этот придурок Вектор ее бросил! Гладя по голове рыдающую у нее на плече Лилю, она бормотала что-то утешительное. И соглашалась, что - да, он болван и скотина, и что – да, он все-таки такой классный. И - да ладно, Лилечка, не на нем одном свет клином сошелся. Забудь, он тебя не стоит, другого найдешь. А сама старательно заталкивала поглубже чувство совершенно неправильного удовлетворения от того, что Вик бросил Лильку. Да не все ли ей равно, в конце-то концов! Нет, конечно, не все равно, вон как подруга убивается.
И это затолканное поглубже удовлетворение прорвалось-таки. Как раз тогда, когда человек наиболее уязвим для пакостей своего подсознания. То есть - когда он пьян. Нет, можно было по отношению к красивой девушке выбрать иное слово. Навеселе, подшофе или нечто другое. Сути это не меняет. Ей было страшно весело, легко и она не соображала, что делает. Соответственно, все-таки, прямым текстом – Надя была пьяна. Именно поэтому водителю такси, увозившего ее из клуба, был назван отнюдь не домашний адрес. Именно поэтому третий час ночи был безоговорочно признан самым подходящим временем, чтобы устроить противному Вектору головомойку за то, что он так обидел Лилю. Да как он посмел?! Бросить Надину подругу?!
Дверь на не снимаемый с кнопки звонка палец никак не реагировала. Что такое?! В нетерпении притопнула ножкой. Нет дома? Где шляется, почему не ночует дома? А в голове вдруг, в разрез с ее намерением отругать Вектора, острым ножом видение тонких пальцев с Лилькиным маникюром в его кудрях, рыжих волос поперек кубиков пресса и… Она забарабанила в дверь. Та поддалась, приоткрывшись на ширину ладони, явив собой в просвет один прищуренный сонный глаз, кусок плеча и груди, лоскут серых трусов и одну ногу. Все это великолепие венчало как раз уместное сейчас, посреди ночи, разворошенное гнездо светлых кудрей.
- Надя?! – хрипло и удивленно.
- Нет, Дед Мороз! – рявкнула она, толкая дверь. – Впусти меня, гостеприимный ты мой!
Отступил на шаг назад, распахивая шире. Она зашла внутрь, хлопнув за собой. Звук в ночной тишине вышел очень громкий, Вик недовольно поморщился.
- Ну и какого черта ты встречаешь гостей в одних трусах?!
Весьма симпатичные серенькие боксеры, кстати.
- А… Что?! – уставился на нее изумленно. – Гостей?
- Да! – вызывающе подбоченясь.
- Возможно, мой вопрос покажется тебе странным. И даже неуместным, - он также зеркально упер руки в бедра. – Но какого черта ТЫ делаешь у меня дома в… - О, на нем, кроме трусов, еще есть часы. И это так… сексуально смотрится… - в полтретьего ночи?!
- Мне не хотелось ехать домой, - она картинно вздохнула, надула губки. Невинный взгляд из-под длинной челки. – Меня там будут ругать.
- За что? – преувеличенно размеренный вздох.
- За то, что я выпила… лишнего.
Он изумленно хмыкнул. Но самое удивительное было впереди.
- А ты же не будешь меня ругать, Вик? - а потом шагнула к нему, обхватила за спину, доверчиво прижалась щекой к голой груди. Теплым выдохом: - Правда? Не будешь? И не прогонишь?
Он замер. Надя, такая нежная, хрупкая. Ее упоительно пахнущие волосы почти под его губами, она на каблуках достает ему даже до подбородка. И она прижимается к нему – крепко, сильно, ее ладошки на его спине. Сама, по своей воле. Здесь нет никого, только он и она. Не надо никому ничего демонстрировать и доказывать. Но она все равно обнимает его. О, черт, на нем же из одежды одни трусы, и те мало что скроют при случае. А случай наступает, просто-таки неотвратимо…
Она замерла. Теплый, гладкий. Пахнет чем-то мужским и сном. Ужасно вкусный и домашний. Такого надо тискать и мурлыкать. Чуть поворачивает голову, чтобы коснуться губами кожи на груди. Вау… Тут же хочется то ли лизнуть, то ли куснуть… И… ой, что это ей упирается в живот… или кажется? Или нет, не кажется?
Он в одно движение высвободился из ее рук.
- Не выгоню, - резко. И шагнул в комнату: - Сейчас, постель приготовлю.
Вдруг стало холодно и одиноко под руками, губами, там, где только что было теплое и приятное. Обернулась ему вслед. Как он посмел ее оттолкнуть, когда она его обнимает?! Скинула туфли и сердито протопала в комнату.
Баженов, как не в чем ни бывало, производит розыски в стенном шкафу, подняв руки, шарит что-то на верхних полках. Ох, какая же у него спина. И… хм, да… Снова права Лилька. Задница просто потрясающая.
- Ты что там делаешь, весь из себя такой домовитый?
- Постельное белье ищу. Свежее, - все это не оборачиваясь. Ему очень хочется надеяться, что она не заметила… Но поворачиваться лицом, а точнее… передом… пока не стоит.
- Свежее? - хмыкает Надя. Чувствует, что начинает злиться. А она сейчас не в том состоянии, чтобы контролировать себя. – Зачем? Что, дрочил в кровати, Вектор?
Он замер. Смертельно хочется повернуться к ней и… сделать что-нибудь! Вместо этого вздохнул - глубоко, медленно. А за его спиной она заворожено наблюдает за тем, как поднимаются и опадают его плечи.
- Нет, - спокойно. – Более того. Белье я менял недавно, но уже после того, как в этой кровати последний раз была Лиля. Так что только я спал на этом белье. Пару дней. И… хм… не рукоблудил. Не успел просто.
У нее даже щека дернулась, и ногти больно-больно в ладони от желания ему врезать! Куда-нибудь поизощренней. Вместо этого:
- Тогда оставь это. Я спать хочу!
- Хорошо, - все-таки достает что-то из шкафа. Невозмутимо натягивает на себя трикотажные серые, в тон трусам, штаны, такую же толстовку. Шапку на непокорные кудри. Шапку? Шапку?!
- Вик, ты куда собрался?
- На балкон, - под мышку прихватывает что-то, черное, скатанное в рулон. – Спать.
- Ага, сейчас, как же! – у нее совершенно неконтролируемое желание перечить ему, ругаться с ним, скандалить. – С ума сошел! Там холодно!
- У меня спальник теплый! Я часто сплю летом на балконе, - резко. В ее протянутую руку шлепается полотенце. – Держи, свежее. В ванной сама разберешься, надеюсь?
- Но сейчас-то не лето! Чего ты боишься? Не буду я на твою честь девичью покушаться!
- Не твое дело! – рявкает он. И шагает к двери. Но она успевает встать перед ним.
- Не пущу! – уперев руки в бедра. - Ты еще в подъезд иди спать – на радость соседям!
Он молчит какое-то время, потом сдергивает шапку, швыряет ее куда-то в угол.
- Я пошел спать на кухню! Все, довольна?!
Она остается одна, так и не поняв толком, что произошло. Но вдруг остро накатывает сонливость, усталость. Спать, спать… Утро вечера мудренее.
Выйдя из душа в одном полотенце, она постояла на пороге кухни. Неужели и вправду спит? Нечто смутно угадываемое, темное, вытянутое лишь отдаленно напоминало человеческую фигуру. Интересно, не мерзнет там на полу? Или тепло ему в спальнике? И она мгновенно вспомнила, каково это – прижиматься к нему, почти обнаженному, теплому, такому… домашнему и вкусно пахнущему. Черт! Собственная почти обнаженность стала резко досаждать, а взгляд ее упал на висящую на стуле голубую футболку. Вот в ней-то она и устроилась спать.
Футболка пахнет им. Белье на постели пахнет им. Чего это запах – шампуня, геля для душа, дезодоранта, парфюма? Ей кажется, что это его запах, только ему присущий. Чертов Вектор, он даже пахнет вкусно! Аромат будоражил воображение, но алкоголь в крови взял свое. И она все-таки заснула.
Утро бесцеремонно разбудило ее солнечным лучом прямо в глаза. Она застонала, жмурясь и натягивая на голову одеяло… Вик, идиот! Он не знает, что есть такая штука – шторы?!
- Тебе кофе сварить? – над головой невозмутимо.
- И ванну набрать, - буркнула из-под одеяла. – С ароматизированной морской солью.
- Морской? – слегка недоуменно. – Нет морской. И ароматизированной тоже нет. Поваренная подойдет?
Издевается, скотина!
- Нет! Тогда уж лучше с пеной!
Невинно:
- Пеной для бритья?
В него полетела подушка, но он этого даже не заметил. Со сладострастным ужасом смотрел на сползшее одеяло, а под ним оголившаяся почти по самую попку нога, у самого лишь верха бедра перечеркнутая его футболкой с надписью «Если хочешь меня - улыбнись». А трусиков на ней нет, он это совершенно точно знал, потому что это было первое, что он увидел, войдя утром в ванную комнату. На «змеевике» - нечто черное, небольшое, состоящее почти из одних ленточек и пары прозрачных микроскопических лоскутков. Его мгновенно бросило в жар, когда он представил ЭТО на Наде. Вмиг стало так душно, что хоть раздевайся. Почти непреодолимое желание взять ЭТО в руки… потрогать… прижаться лицом… Он заснул руки глубже в карманы и резко повернувшись, вышел из ванной. Обойдется он пока без душа! Надо сохранить хоть какое-то подобие здравого рассудка.
Завтракать Надин Великолепная отказалась, лишь чашка кофе натощак. Чувствовалось некое взаимное смущение. «Что она вчера заметила?» - думал он. «Что я вчера натворила?» - думала она.
Торопливо поблагодарила за кофе и ночлег, кивнула неловко – и вот ее каблуки застучали по лестничной площадке, зашумел лифт. А он прижался лбом к закрытой двери. Как ураган, как тайфун. Пришла, разворошила все и исчезла, оставив опустошение. Он откинул голову назад, глядя в потолок. Слышно, как лифт поехал вниз. Надо пойти, позавтракать. И садиться за работу. Загадочные американцы, которых он окучивал уже два месяца, наконец-то соизволили ответить. И ему надо хорошенько подумать, что написать им в ответ. Да и Тепеш задач подкинул. Словом, есть чем заняться.
Вместо этого прошел в комнату, сел на краешек кровати. Его собственная футболка. Она в ней спала сегодня ночью. Протянул руку, коснулся нерешительно. А потом подхватил резко, уткнулся в нее лицом. Пахнет… пахнет ею… Сладостно, до дрожи, сводит с ума. Он откидывается назад, переворачивается на живот. И подушка… подушка пахнет ее духами. И отчетливо понимает вдруг, что очень долго не будет менять этот комплект постельного белья. Потому что он фетишист. Жалкий фетишист, которому ничего более не светит. Настроения работать нет совершенно.
_______________
Дома ей всыпали по первое число. Даром, что она отправила смс Любке, что будет ночевать у Вектора. Все равно Надя оказалось виновной во всех смертных грехах. Вообще-то, права была мать. Кто бы ей вчера ночью так мозги прочистил… Какого лешего ее понесло после клуба к Вектору?! Воспоминания смутные и какие-то… странные. Они обнимались в прихожей?.. Невероятно! И еще… этого быть не может, но… у нее ощущение, будто у него была… реакция на нее… конкретная такая, здоровенная реакция. Или… ей все же показалось? Все-таки она вчера была… не совсем в ясном сознании. Но воспоминание о его телесной близости было наоборот, четким, стоило глаза закрыть - и сразу ощущение его гладкой теплой кожи под ее пальцами, щекой, губами. Тряхнула головой, прогоняя непрошеное наваждение. Чего только спьяну не привидится и не причудится! Это же всего лишь Вектор! Но эта мантра отчего-то совсем перестала работать…
- Надюша, ну нельзя так! – мама все еще кипит.
- Мам, я же предупредила, что не приду домой, - Надя привычно оправдывается. – И потом, я ведь у Витьки ночевала.
- Надя! Он же молодой человек! А ты так говоришь, будто у подружки ночевала.
- Мама! - Надя закатывает глаза. - Какой он молодой человек! Он Вектор! – она так убедительно врет, что даже начинает себе верить.
Мать только вздыхает, удивленно качая головой. А Надька быстренько смывается под шумок к себе в комнату.
______________
Вера Владимировна потихоньку отхлебывает чай, задумчиво глядя в окно. Что за нравы у современной молодежи? Или это только ее старшая дочь такая? Вера устало трет лоб. Вот у Баженовых сын вырос – можно только позавидовать. Статный, хорош собой, умница - вон, учится отлично, уже заканчивает. Живет отдельно от родителей, самостоятельный, не бедокурит. Золото, а не парень. Куда только Надежда смотрит? Да такого хватать надо, умный, красивый, из хорошей семьи. Где она такого найдет? А у этой дурочки один разговор: «Это не парень, это Вектор!». Кто бы ей глаза открыл… на сокровище у нее под носом. Ага, будет она кого-то слушать… Вера вздыхает, улыбается невесело своему отражению. Старшая дочь… Самый сложный характер. Самоуверенная, гордая, испорченная всеобщим поклонением и обожанием… Совсем как ее отец.
ГЛАВА 6
Обратный билет должен стоить дороже: можно, в конце концов, не поехать, но нужно вернуться.
(с) Альфонс Алле.
Весна была совсем некстати. Некстати сырой, пахнущий ветром и переменами апрель, с его ярким солнцем днем и пронизывающим сквозняком – стоит только неосмотрительно приоткрыть окно. Воздух влажный, холодный, но пахнет так… особенно вечерами… что хочется делать глупости – любые, по настроению. Вплоть до кошачьего желания влезть на крышу и мяукать на лимонную дольку месяца. Но вернее всего – гулять по политым дождем, темно-блестящим дорожкам парка, старательно обходя лужи, когда они видны в свете появляющейся из-за облаков луны, и благополучно шлепая по ним, когда луна прячется. А еще целоваться, разумеется - стоя, потому что все лавочки мокрые, радуясь темноте вокруг и тому, что кроме них, ни у кого нет желания гулять поздним апрельским вечером.
Настроение было до того непривычно и неприлично романтическое, что впору врачу показываться. Не водилось за ней раньше таких мыслей и желаний, а весна – пора лишь сезонного насморка и смены гардероба. Но целоваться в парке после дождя хотелось просто смертельно. Она даже знала - с кем. И это было верхом неприличия и ненормальности.
Лилька стала ее самым настоящим проклятием. Действуя по методу «Подобное надо лечить подобным», она закрутила роман с каким-то баскетболистом, при знакомстве с которым Надя чуть было не свернула себе шею в попытке смотреть человеку в лицо. А она-то думала, Вектор высокий… Роман у Лильки вышел бурный, хотя подруга по-другому и не умела. И снова Наде пришлось выслушивать комментарии и описания. Но хуже всего было то, что Лиля их подсознательно сравнивала – своего «медведя», как она его называла, и Вектора. Причем, хоть и неосознанно, далеко не всегда в пользу косолапого. И Надя ее прекрасно понимала. Вот же противный какой, уже двум девушкам покоя не дает!
Апрель будоражил, звал за собой, подталкивал в сторону глупостей, но вокруг не было никого, с кем бы их хотелось делать. Поклонники привычно крутились вокруг нее, приглашения сыпались: в ночные клубы, кино, театр - в зависимости от фантазии и воспитания окружавших ее молодых людей, даже на первое весеннее барбекю за город приглашали уже, но – увольте! Не любительница она таких пасторалей. Парней рядом с ней привычно много, но в голове, кучерявой занозой - Вектор! И она отказывала всем, но никого особенно эти отказы не удивляли. Это же капризная, избалованная и бесконечно желанная Надин Соловьева. Десять раз откажет, прежде чем на одиннадцатый согласится. Но ей соглашаться вообще не хотелось, ни с кем. Ждала чего-то… Не пойми чего. Или кого.
________________
Он работал, не поднимая головы. Ситуация с американцами наконец-то прояснилась, они рискнули обозначить свой интерес к разработкам Вика, и теперь пришла очередь ожесточенной торговли. Вик рассчитывал продать себя и свои графические библиотеки максимально дорого. И сейчас в переписке с американцами был очень аккуратен – чтобы заинтересовать их и не сказать лишнего при этом. Они не должны сорваться с крючка.
А тут еще Тепеш как взбесился. Ему не нравилось ничего из того, что делал Вик. Все было не так, заставлял переделывать по несколько раз, придираясь к совсем уж ерунде. Обострение у него, что ли? Вик сцеплял зубы и терпел. Даже на гастрономические попытки его утихомирить Теплов не реагировал, точнее – реагировал, но не так, как положено. «Смерти моей хотите, Баженов? Я человек пожилой, и желудок у меня уже не тот, что в молодости. Уберите это!». А раньше ЭТО с радостью уминалось стариком. Может быть, действительно, в этом все дело? Болеет и от того капризничает? В любом случае, выбора у Вика не было – терпел и работал.
Весна шептала в окно, что можно бы заняться чем-то другим. Да только времени не было совершенно. А более чем времени – не было желания, ни малейшего. Либидо, после горячей, как и все рыжие, Лили, вело себя прилично и даже изображало понимание непростой жизни студента-дипломника. Да уж, какие тут девушки, какая весна, когда от твоих усилий зависит твоя будущая профессиональная карьера.
Надя не звонила, не вызывала своего верного пажа к себе. Ничего не ломалось, ничего не срывалось. С приставучими поклонниками, видимо, справлялась сама. Оно и к лучшему – убеждал себя. Не до девушек ему сейчас, и уж тем более – не до Нади Соловьевой. Но скучал ужасно. То постельное белье, на котором она спала, едва заставил себя с кровати снять. А ведь это уже было просто… он псих, точно!
Работа над дипломом и виртуальная нервотрепка с американцами так вымотали его, что Вик решил позволить себе передышку. Отдохнуть, расслабиться, хотя бы ненадолго. Иными словами – пригласил друзей к себе: попить пива, потрепаться, может, поиграть во что-нибудь.
Вообще, наличие собственного жилья вызывало к Вику повышенный интерес среди однокашников, но попытки сделать из его квартиры перманентную базу для всевозможных алкоигрищ он пресек сразу. Нет, тут он был абсолютно солидарен с английскими джентльменами: «Мой дом – моя крепость». Но гостям бывал рад – особенно званым, в отличие от нетрезвых красавиц в три часа ночи.
Правильно сделал, что пацанов позвал. Пива попили, сели играть в «вовку», но так ржали, выпившие дураки, что натворили там дел и их повыгоняли отовсюду с позором. Да и не больно-то и хотелось, собственно. Им нашлось чем себя развлечь и о чем поговорить и без ноутбуков. Вечер определенно удался, и уже подумывали о том, кого послать за второй порцией, как вдруг…
Первая мысль при звонке в дверь – они таки допекли соседей свои громким ржачем. И там пришли ругаться. Например, невероятно брюзгливый мужик, живущий наверху. Который имеет привычку то спать, то работать дома, когда у Вика самое веселье.
Срочно попытался изобразить серьезное выражение лица. Видимо, удалось скверно – парни просто закатились, повалившись друг на друга. Вик потер лицо руками, словно пытаясь убрать с лица совершенно неуместную ухмылку. Пригладил волосы, но это так, рефлекс, толку все равно нет. Шикнул на ржущих друзей и пошел дверь открывать, на ходу придумывая оправдания за шум.
С подбором нужных слов это ему нисколечко не помогло. Поэтому стоял и молчал, глядя на нее.
- Ну? Не пригласишь войти?
Отступил вглубь, все также молча. Явление Нади неожиданно. И поэтому, чуть более, чем всегда, сногсшибательно.
- Добрый вечер, мой юный друг Вектор, - она ведет себя как ни в чем не бывало. – Что у тебя? Гости?
Ему почему-то трудно говорить. А вот смотреть – легко. И лишь кивает молча, не отрывая взгляд.
______________
Это было попросту неприлично, если не сказать – позорно. Но она по нему скучала! Не виделись-то всего… не больше месяца. Но желание увидеть его перестало поддаваться контролю. И она просто приехала, потому что звонить, придумывать поводы для встречи – нет, это было ниже ее достоинства. Она хочет его видеть – что ж, значит, увидит. Завел моду – игнорировать ее! Она ему покажет, чем это чревато! Двадцать минут лишних потратила на то, чтобы Вектор точно понял, кто перед ним стоит. Мисс Совершенство.
_____________
- Что это у нас тут? – проходит в комнату, не дождавшись приглашения. – Вечеринка ботанов? Как мило.
Против воли Вик усмехается, наблюдая все оттенки изумления на лицах друзей. Включая вытаращенные глаза и банально отвисшие подбородки. Таких девушек у них в политехе не водилось. Все больше парни, ну если и девы, то… хм… не слишком симпатичные. Но, ради справедливости стоит отметить - Надя сегодня особенно ослепительна, тем более, для неподготовленных людей. Брючный костюм, ярко-синий, цветом чуть светлее глаз, так на ней сидит, будто родилась она в нем. Узкие брюки, обтягивающие безупречные ножки, черные стилеты шпилек и такого же цвета топ под умеренно свободным пиджаком на одну пуговицу. Волосы убраны от лица назад – кажется, небрежно, но вряд ли так. Более всего она сейчас похожа на блестящую бизнес-леди. Впрочем, на блестящую студентку МГИМО тоже похожа.
- Добрый вечер, мальчики, - Надька – сама непринужденность. - Давайте знакомиться.
Вик стоит позади нее, вдыхая запах ее духов и думая – приходить на помощь этим охламонам или пусть сами справляются? В отместку за то, что ржали над ним.
Друзья же, оправившись после первого шока, дружно повскакивали с мест и стояли перед Надей, как новобранцы на плацу перед генералом.
- Надежда, - протягивает руку Михе. У того вид совершено ошалевший, но руку берет. Никогда бы не подумал, что Мишка умеет руки дамам целовать. Хотя… реакция предсказуемая – неоднократно наблюдал. А Надя продолжает:
- Надежда, - и снова поцелуй руки, и Андрюха выдает сдавленное:
- Андрей.
- Очень приятно, - царственно улыбаясь и протягивая руку Петьке:
- Надежда.
- Петр, - и этот не оригинален, припадает к ручке.
Повисает небольшая пауза. Парни пялятся, не сдерживаясь, где они еще такую красоту вблизи увидят? Надя же снисходительно позволяет себя разглядывать. А затем ей это, видимо, надоедает.
- Мальчики, вы же понимаете? Что вам уже пора? Вы нам с Витей, - оборачивается, цепко хватает его за локоть, притягивает к себе, - немножечко мешаете…
- Да, - нестройно, но дружно отзываются друзья и явно собираются на выход.
- Что за бред! – взрывается он. – Мне никто не мешает. Ребята, погодите…
Она целует его в шею, и он замолкает на полуслове, едва не задыхаясь.
- Не капризничай, Вик. У нас свидание. Ты разве забыл?
Считай, Баженов, считай!
Отошел от нее, под предлогом проводить друзей. Уходят торопливо, толкаясь перед дверью. Пожимают руки, бросая на него смущенные и - вот кретины! - завистливые взгляды.
Наконец, дверь закрыта. Итак, что ей нужно на сей раз? Судя по внешнему виду и боевому настроению – сейчас снова его куда-то потащит. А позвонить? Заранее? К черту! Никуда не поедет!
- Ну? – отошел к противоположной стене, сложил руки на груди. – Чем обязан?
- Какой гостеприимный… - морщит свой очаровательный носик.
- Мое гостеприимство заканчивается, когда я вижу, как шпильками царапают немецкий ламинат.
- Так лучше? – на удивление изящными движениями ног скидывает обувь. – Доволен, зануда?
- Пока нет. Вот скажешь мне, зачем приехала – тогда я подумаю.
- Зачем приехала? Может, я… соскучилась?
- Очень смешно! – фыркает. – Говорите уже, Надежда Станиславовна, не стесняйтесь. Чего изволите?
Она суживает глаза. Ох, не нравится ему такое выражение ее лица…
- Вот так, да? Прямо сразу – «не стесняйтесь»? И могу, значит, чего изволю?
Он вздыхает. У нее настроение устроить ему скандал, не иначе. А вот у него нет такого настроения, совершенно нет. Устал.
- Надь, - примирительно, - просто скажи, чего хочешь.
- Сказать? Хорошо, - она улыбается. Как-то странно. Вызывающе и неуверенно одновременно. – А еще лучше… я покажу… чего хочу…
Она подошла к нему, медленно, не торопясь. А ему вдруг остро захотелось шагнуть назад. Но лишь затылком в стену уперся.
Приподнялась на цыпочки, руку для равновесия ему на плечо. И поцеловала. Сначала неуверенно, в самый краешек губ. Потом чуть смелее, прихватывая своими губами сначала его нижнюю, затем верхнюю. Ей нравится. Нравится так, самой. Никогда раньше она сама, первая не целовала. Всегда позволяла себя лишь, отвечала… А теперь вот сама, первая. Это даже интересно. Только что ж он стоит, как статуя?
- Витька, голову наклони, - шепнула ему в губы. – Мне неудобно.
И он послушно наклоняет голову. А она наконец-то запускает пальцы в густой кудрявый шелк на затылке, как уже месяц мечтала. И одновременно – языком ему между губ. Вик издает какой-то непонятный звук, который более всего похож на стон. И – статуя оживает. Голову наклоняет еще ниже, ближе к ней, и поцелуй вдруг сразу становится очень интимным. Руки - даже не на талию ей, ниже, подхватывая под попку, притягивая к себе – ближе, выше. Игра заканчивается. И все начинается по-настоящему.
В этот самый момент такая спасительная мысль «Это же всего лишь Вектор!» рассеивается окончательно. А вместо нее приходит другая, до которой стоило бы давно дойти: «Кто этот потрясающий парень, который так умопомрачительно целуется?». Остальные мысли исчезают куда-то из головы. И остаются только его бесстыжие ладони, крепко поддерживающие, не дающие отстраниться. Наглый язык, который… ох, что же он делает! Надя понимает – время самообмана закончилось. И началось нечто иное. Настоящее. Пальцы крепче вплетает в его волосы, получая от этого совершенное отдельное удовольствие и не давая ему ни малейшего шанса отодвинуться. А он так крепко прижимает ее к себе, что ее и без того невеликие грудки оказываются распластанными. И одновременно – они словно налились, и белье, крайне приличное и дорогое, вдруг давит, царапает. Хочется его снять, что бы он мог… И внизу тоже наливается той же горячей тяжестью. И уже ее стон ему в губы. Его пальцы смыкаются сильнее, прижимают ее еще ближе, хотя куда уж там ближе. И… о, в этот раз ей совершенно точно не кажется! Его явное возбуждение становится последним, что окончательно сигнализирует – поцелуй перерос в нечто большее. Прижимается к нему, к его твердости в немой попытке сказать, сказать телом…
Сколько раз они целовались? Он не считал. То есть, нет, наоборот, считал. Как раз считал, каждый раз считал, про себя. Чтобы не слететь с катушек, не сойти с ума, не смять ее губы своими, не ворваться ей в рот. Не сделать то, что делает сейчас. А сейчас считать уже бесполезно. В голове взрывается бессчетно, лишь инстинкты одни остались, которые заставляют его едва ли не рычать от наслаждения, от ее близости, от того, что она отвечает ему, от того, что она сама, первая, его поцеловала…
Зачем она эта сделала? Из всех инстинктов лишь инстинкт самосохранения рискнул обратиться к разуму. Зачем, действительно, зачем ОНА это делает?! Почему ОН тут с ума сходит, ему ясно. И скоро сорвется окончательно, похоже, если она так и дальше будет к нему прижиматься и стонать в рот. Он получает то, о чем мечтал так долго. Но за что? Почему вдруг? Ни одной правильной мысли в голове, лишь неправильные…
Ему худо, тошно, но он отстраняет ее от себя, отодвигает на расстояние вытянутых рук. Резко, потому что иначе нельзя. Сглатывает тяжело, совершенно некстати и нелепо облизывается. Помада ее на его губах. Резким движением вытирает остатки тыльной стороной ладони. И спрашивает так же резко:
- Убедилась?
Она дышит, словно выброшенная на берег рыба – жадно и агонически одновременно. И грудь вздымается… лучше не смотреть туда…
- Что?! – наконец-то произносит она, не своим, хриплым голосом.
- Хотела убедиться, что я такой же, как все? Что, как и все остальные, не устою, что паду к твоим ногам?! Могла бы спросить, - усмехается горько. – Я бы тебе и так сказал. Не пришлось бы напрягаться.
- Вик?! Ты бредишь?!
- Увы. Не переживай, Надя, я, как и все, у твоих ног. Расслабься. От тебя никто живым не уйдет.
- Ты дурак!!! – у нее как-то странно дергается угол рта, будто бы сейчас заплачет. Но Надька никогда не плачет.
- Дурак, - соглашается Вик. – Полный идиот. Получила доказательства? Убедилась, что я тоже не могу устоять перед тобой? Тогда я пойду.
Он вдруг резко шагнул в сторону.
- Если решишь остаться ночевать, белье на постели свежее, в холодильнике тушеная курица и макароны.
Через минуту хлопнула входная дверь.
Она пока не может осознать то, что произошло. Выходит на балкон и видит, как он торопливо выбегает из подъезда, на ходу уже накидывая на голову капюшон.
Собирается убежать? От нее? Да кому он нужен?! Пошел он к черту!
_____________________
Вдох-выдох. Правая, левая. Дышать. Переставлять ноги. Он не знал, как по-другому пережить то, что произошло. Не умел, не знал. Когда так долго ждешь чего-то, когда мечтаешь, грезишь… Видишь ее во сне. А потом получаешь ее вдруг… Сладко, невозможно сладко. И понимаешь – подарок вручен по ошибке. Или – тебе его так, дали подержать на время. Не твоя она. И никогда не будет. Прибавил ходу. Бежать, бежать. От себя не убежишь, но и стоять - невыносимо.
В кармане завибрировал телефон.
_________________
За окнами такси проносятся городские огни, мелькают неоны реклам. Он сбежал от нее. От нее! Трус, подлец, мальчишка! Да как он мог?! Вообще не соображал, что делает? Кто перед ним? И кто его целует?! Будь он сейчас рядом… ох, чтобы она с ним сделала!
Эмоции захлестывают, но одно очевидно – в таком состоянии домой ехать нельзя. Да и не хочется, ей надо куда-то выплеснуть то, что клокочет внутри. Надо найти… кого-то… Ночь только начинается. Нет, как он посмел… посмел… отвергнуть ее!
Она потянулась к сумочке и… твою ж мать! Застонала. Какой стыд!
- Вам нехорошо? – осведомился водитель.
- Мне отлично, - Надя улыбнулась, хотя хотелось выматериться. – У вас курить можно?
- Такой красивой девушке можно все.
Она снисходительно усмехнулась, прикуривая. Как знакомо. Ей можно все, пусть эта скотина кудрявая зарубит себе это на носу! Но как же он ее все-таки… Она прикрыла глаза и поежилась, выдыхая теплый дым. Вот бы так же выдохнуть и это позорное ощущение…
У великолепной, во всех отношениях безупречной Надин Соловьевой был один маленький секрет, который она считала постыдным. Дело было в одной ее физиологической особенности, по-научному называемой «дисфункция бартолиновых желез». А если говорить по-простому, то смазка, необходимая для того, чтобы комфортно заниматься сексом, у нее вырабатывалась не всегда в достаточном объеме. Даже, чаще всего, наоборот. Для того, чтобы сделать ее достаточной «готовой», партнеру требовалось изрядно потрудиться. Именно поэтому секс для Нади был скорее обременительной обязанностью, больше для того, чтобы не прослыть «ледышкой». Более того, это все даже какое-то время приносило ей значительный дискомфорт, если не боль. А потом она как-то обмолвилась об этом тете Даше Тихомировой, и та ей устроила совершеннейшую выволочку, прочитала лекцию о том, что мужиков много, а женское здоровье одно. И что испытывать дискомфорт и терпеть боль во время полового акта – дело последнее, и такой умной девушки недостойное. В общем, теперь у Нади всегда в сумочке, когда она отправлялась на свидание, имевшее шансы закончиться в постели, находилась не только пачка презервативов (а она в этом вопросе никогда не полагалась ни на кого, кроме себя), но и тюбик с лубрикантом.
А теперь вот, лишь слегка поменяв положение ног, когда доставала сигареты из сумочки, она осознала совершенно невозможную и возмутительную вещь. Сейчас ее саму можно использовать как фабрику по производству лубриканта, черт побери! Кажется, трусики промокли насквозь. Они хотя весьма невелики размером, но все равно! А она ведь только целовалась! И с кем! Чертов Витька. Она вдруг остро сожалеет о тех временах, когда он был «всего лишь Вектор». Сейчас это, пропади все пропадом, не так!
________________
- Надюша… - голос звучал сверху. Она подняла голову и поняла, что набралась уже преизрядно – сфокусировать взгляд удалось не сразу. – Я глазам своим не поверил. Ты? Одна?
Рома. Ромочка. Ее последний, с которым они довольно мирно расстались незадолго до Нового года. Эффектный, хорошо одетый брюнет. Папа у него, между прочим… Понимает вдруг, что не может вспомнить, кто там у Ромочки папа. Но какая-то шишка, точно. Да и не важно. Главное, что он хорош собой и сейчас рядом.
- Почему одна? – у ее улыбки поражающая сила включена на максимальную мощность. – Со мной текила. И… - многозначительный взгляд, - ты…
- Счастлив, что заскочил сегодня в этот клуб, - присаживается рядом, поцелуй руки. Все развивается абсолютно предсказуемо. – Знаешь, Надюш, - руку ее не отпускает, наглаживает чувствительное запястье большим пальцем, - а ведь я так и не смог тебя забыть. Тебя невозможно забыть…
Она довольно улыбается. Она слышит то, что ей сейчас так нужно. А Вектор – просто дурак.
- Да? Вот так вот не смог забыть?
- Не смог, - на смену его пальцам приходят губы, демонстрируя всю очевидность его намерений. Она усмехается. Ромка всегда был достаточно прямолинейным.
- Тогда ты должен помнить, какой я коктейль предпочитаю, - усмехается, высвобождая руку.
- Я все помню, - он легко улыбается. – Сейчас закажу, - поднимается из-за стола и, наклонившись, ей на ушко: - Я помню не только твой любимый коктейль.
- А что еще? – Боже, как приятно наблюдать во взгляде откровенное восхищение. А не возмущение непонятно чем, как у некоторых!
Роман снова нагибается к ее уху.
- Например, твою любимую позу…
- Ай-ай, Рома, - она отодвигается от него. Грозит пальчиком: – Шалишь, парниша…
- Я абсолютно серьезен, - еще раз подносит ее руку к губам. – Не веришь – проверь…
- Ты мне сначала выпивку принеси, - усмехается Надя, - а там посмотрим.
Спустя три коктейля и сквозь конкретный алкогольный дурман она решила, что действительно, стоит проверить - все ли Рома помнит. В конце концов, он был не так уж и отвратителен в постели. Правда, ни презервативов, ни заветного тюбика в сумочке не было – секс в ее планы на сегодняшний вечер не входил. Но резиновые изделия у Ромки у самого должны быть, не мальчик наивный все же. А что касается второго… С этим у нее сегодня проблем нет. А если что – закроет глаза и представит, что это Вик ее целует… Что-то ей подсказывало, что это поможет. Совершенно точно – поможет.
ГЛАВА 7
Пассажиры поезда Москва-Одесса поняли, что что-то пошло не так, когда по вагону с напряжённым лицом прошёл Стивен Сигал.
(с) Народный фольклор.
За месяц до защиты диплома Вик понял, что нервы таки сдают. И не только у него. Тепеш выклевывал ему мозг мелкими порциями. И умом он понимал, что профессор хочет как лучше, чтобы было все идеально. Красный диплом, как-никак. Но терпение иногда просто истончалось до прозрачного состояния. Да еще эти американцы! Хотя, как только переговоры вступили в стадию подписания контракта, Вик с превеликим удовольствием попросил о помощи отца, и теперь с американцами по поводу деталей контракта препирался именно Баженов-старший. Одной головной болью меньше. И, кстати… Его всегдашняя головная боль номер один, Надя Соловьева, совершенно исчезла с горизонтов его жизни. Не звонила, не давала о себе знать. Это было, с одной стороны, благо – у него сейчас время и нервные клетки в дефиците. А с другой – ощущение совершенной ошибки не давало покоя. Оно тревожило его сны, и он просыпался с чувством полного провала. Убеждал себя, что это все нервы из-за предстоящей защиты, но иногда, бреясь перед зеркалом, замирал. И думал, что надо бы дать себе в рожу. За непроходимую тупость. Может, это был его единственный шанс? Он не знал! Но устал, измучился и… Наверное, трусливый побег – единственная возможность выжить. Не до геройства уже.
Май выдался жаркий, душный, с классикой жанра – ночными грозами, предваряемыми по вечерам стальным небом, которое потом легко раскалывали зигзаги молний. Перед грозой дышалось трудно, думалось тоже. Он вечерами подолгу стоял на балконе и просто смотрел – на небо, на дома, на крыши, на закат. Иногда – на людей. Голова в такие моменты бывала пустая и тяжелая одновременно.
Тот день был особенно душным. Совершенно не было аппетита, хотя под ложечкой сосало отчего-то. Уговорил себя сесть поработать, а вместо этого открыл на ноутбуке папку с фото. У него их было немного, ее фотографий, но были. Его любимая – крупный план, снято Машкой Тихомировой. С экрана монитора на него смотрят Надины огромные синие глаза. Больше всего он любит это выражение в них, которое даже невозможно описать толком. Дерзкие, насмешливые. И все равно ему чудится в них какая-то беззащитность. Это ее глаза. Ни у кого в мире нет таких.
Дзииииинь. Он вздрогнул. Никого не ждал, никого не звал к себе. Взгляд на часы – почти три дня. Кто бы это мог быть?
Вик сначала просто опешил от неожиданности. И не сразу, лишь спустя какое-то время, полное их взаимного молчания, понял – с Надей что-то не так. Бледная, волосы растрепаны. Кажется… косметика размазалась? Определенно, сама не своя, на себя не похожа.
- Заходи, - открыл дверь шире. Шагнул назад.
А она шагнула вперед. Зацепилась каблуком за порог, покачнулась, упала бы, если бы он ее не подхватил.
- Эй, осторожнее, - придержал под локоть, за спину. Рефлекторно опустил взгляд вниз – посмотреть, как она так умудрилась. И замер.
Из-под черной юбки прямо по ногам, с внутренней поверхности бедер, расплываясь по колготкам, сбегали вниз потоки чего-то темного. Здесь, в прихожей, они казались почти одного цвета с черным платьем. Но он откуда-то знал, что на самом деле эти потеки красного цвета.
Она снова качнулась, и, словно, очнувшись… Тело двигалось само, на каких-то неясных инстинктах, на непонятно кем заложенном в него автопилоте, пока разум пребывал в полнейшем ступоре, осмысливая увиденное. Подхватил ее на руки, в комнату, аккуратно на кровать. Здесь достаточно светло. Один взгляд на ее ноги и он непроизвольно зажимает себе рот ладонью. Это действительно кровь. Все ноги в крови, и она свежая. Бежит откуда-то… оттуда.
- Надя, - на колени рядом с кроватью, руку ее взял – ледяные пальцы. – Что случилось?
Глаза ее, огромные, ничего нет на бледном лице, кроме этих глаз. Не дерзкие, не насмешливые. Очень темные и измученные.
- Вик… - совсем тихо, - ты же меня не оставишь?
- Нет, конечно, нет, - он сильнее сжимает ее пальцы, свои руки кажутся очень горячими на фоне холода ее пальчиков. – Что случилось, скажи мне?!
Она закрывает глаза.
- Больно… - переворачивается на бок, сворачивается, прижимая коленки к животу. Будто пытаясь хоть как-то отгородиться от боли.
- Я помогу! – торопливо. Знать бы еще, как! Что сделать?! – Ты мне только скажи, что произошло?
- Ты, главное, не оставляй меня, Вик… - все так же не открывая глаз.
Похоже, они ничего не собирается ему объяснять. Черт, он так ничего не сможет сделать, если не будет знать! Беспомощный взгляд в сторону кровавых полос на ногах. Течет же… оттуда… Он понятия не имеет, что это может быть. Но знает, у кого можно спросить!
- Я сейчас! – телефон лежит на столе, схватил, едва не обронив. Главное, чтобы у него был номер… Ага, вот он! Длинные гудки, он ждет, сжимая пальцы в кулак от нетерпения. И вот, наконец-то, на том конце отвечают:
- Да?
- Теть Даш, здравствуйте! Это Виктор Баженов. Можно, отвлеку? - скороговоркой.
- Здравствуй, Витя. Удивил. Ну, отвлекай.
- Я вот спросить хотел… Тут такая ситуация… - Надя вдруг приподнимается на кровати, с полными ужаса глазами мотает головой из стороны в сторону, палец к губам прижимает. Вик подходит, руку ей на плечо, вынуждая снова лечь. Он понял ее пантомиму. – У меня у девушки знакомой… кровотечение… ну, вы понимаете?.. – пауза. – Да, правильно. Я не знаю, что делать.
Тетя Даша ему что-то отвечает, Вик не сводит с лежащей на кровати девушки напряженного взгляда, а Надя устало прикрывает глаза. Ей так хочется просто отключиться, но боль не дает… Вик негромко говорит по телефону, отвечая на вопросы:
- Да, сильное. Ну, мне так кажется. Все ноги… в крови. Что? – еще одна пауза. Надя приоткрывает глаза. Он смотрит на нее, внимательно смотрит прямо в глаза. И, прейдя к каким-то выводам: - Да, наверное. Может быть такое. Я не уверен, но… А это может быть что-то другое? Да, я понял. А что… Скорую? Понятно. Ага, спасибо вам большое. Да, обязательно. До свидания.
И тут же набирает снова. И почти сразу:
- Здравствуйте. У девушки моей сильное кровотечение. Мы думаем, что это выкидыш. Да, правильно. Адрес? Сейчас, диктую…
Он нажимает отбой. Все, остается только ждать. Она не сказала ни слова, не поправила его, хотя все слышала. Значит, это правда. Вик на секунду закрывает глаза, но запрещает себе думать об этом. Потом, это все потом. Сейчас гораздо важнее, чтобы «Скорая» быстрее приехала. И чтобы врачи сделали… ну, что там положено делать в таких случаях. Потому что кровавые полосы на ее ногах – это действительно страшно, он такого никогда не видел. Вот об этом и стоит думать сейчас, и ни о чем другом. Чтобы все было хорошо.
- Все будет хорошо, - снова садится на пол рядом с кроватью. Нерешительно касается ее руки, а она сама вдруг крепко сжимает его ладонь. Пальцы ее все такие же ледяные. – Сейчас «Скорая» приедет. Не бойся.
- Вик… Ты со мной? – тихо спрашивает она, не открывая глаз.
- Я с тобой.
Так они и ждали еще полчаса. Молча, взявшись за руки. Он сидит на полу, опершись спиной о кровать, на которой лежит она. И постельное белье на кровати под ней медленно промокает от крови.
А потом приехала «Скорая». Ему задавали кучу вопросов, на которые он не знал ответов. Потом что-то тихо говорила врачу Надя, он старался не слушать. А потом он ее на руках донес до машины, подстелив под спину и ниже полотенце. Надя казалось ему совсем невесомой.
И всю дорогу он сидел рядом с ней, лежащей на каталке, держал за руку. Сильнее сжимал ее пальцы, когда она морщилась, если машину потряхивало на ухабах. И одними губам: «Все будет хорошо». Сам в это не верил, да и не понимал толком, что происходит. Но главное – чтобы она верила, что с ней все было в порядке.
Дежурная больница, черт знает где. Надю увезли, он остался ждать. Вик ненавидел больницы, ненавидел белые халаты, это с детства. Колька над ним ржал, грозился, что станет психиатром и будет лечить эту его фобию. Про психиатра Вик Самойлову не верил – у того на лбу большими буквами было написано – «Костоправ», но сейчас за общество друга он бы многое отдал. Чтобы спокойный как удав, умудряющийся шутить в любой ситуации Ник сейчас был рядом.
Но Виктор был один. Нет, в приемном отделении куча людей, все со своими бедами и проблемами. И он наблюдал за происходящим, старательно, будто ему интересно. Чтобы не думать о том, что произошло. И о том, что происходит сейчас. С Надей, где-то там, в недрах этого огромного здания, которое видело много всего – и боли, и горя, и смерти.
Зазвонил телефон. Тетя Даша Тихомирова.
- Да, теть Даш?
- Ну что там у тебя, Витя? Как дела у твоей девушки?
- Мы в больнице. Жду вот.
- Может, помощь нужна? Я могу позвонить, знакомых-то много. Какая больница?
Вспоминает Надину пантомиму. Она явно старается сохранить все это в тайне. Ну да это и не удивительно.
- Спасибо, тетя Даша. Я… если что, я обязательно вам позвоню. Пока вроде бы и так… все нормально.
- Ладно. Если что - звони. И, Виктор, на будущее. Надо быть аккуратнее. Я думала, ты понимаешь. Это же не шутки. Мать в курсе?
Острое желание стукнуться головой в стену. Как все неправильно!
- Нет. И, пожалуйста… не говорите ей. Тут все… непросто.
- Да конечно, непросто! Кому ты это говоришь! – чем-чем, а деликатностью тетя Даша не отличается. – Выкидыш – это очень серьезно. У твоей девушки беременность первая?
Желание биться головой уже просто нестерпимое.
- Кто с Соловьевой приехал? – в приемный покой заходит немолодая женщина-врач.
- Теть Даш, я перезвоню, - торопливо и на отбой, не попрощавшись. Поднимается на ноги, он привычно выше доктора едва ли не две головы.
- Я.
- Значит, так, - спокойно и деловито. - УЗИ показало, что плод нежизнеспособен. Учитывая уже имевшую место значительную кровопотерю, выжидательная тактика и медикаментозное лечение не показаны. Произведена вакуум-аспирация, сейчас больная в реанимации. Через час, наверное, переведем в обычную палату. Если все будет нормально, через пару дней выпишем. Вот список.
- Список чего? – Вик смотрит на протянутый ему лист бумаги. «Список» - единственное слово, которое он четко понял. Остальное – вакуум… при чем тут вакуум… жизнеспособен… кто жизнеспособен… какая тактика?
- Список того, что больной сейчас нужно. Включая медикаменты и средства гигиены. Желательно это доставить сегодня. Успеете?
- Да, - что он еще может ответить? – А… - он не знает, как толком сформулировать свой вопрос, - с Надей… все в порядке?
- В порядке? – желчно переспрашивает доктор. Потом все ж смягчается – молодой же совсем парень, какой с него спрос? – Насколько это возможно в данной ситуации – да.
- А я могу ее… увидеть?
Молодой, но настырный.
- Сейчас – нет. Говорю же, ваша Надя – в реанимации. Вот в палату переведем – тогда да. А вы пока все нужное приобретете – как раз, так и получится.
Доктор уходит, не попрощавшись.
Промотался часа три. Сначала домой за деньгами, потом по аптекам. Устал, издерган. За Надю страшно, за себя – противно. Думал, хуже быть не может. Оказывается – может.
- Витька!!!
Обернулся. По подъездной дорожке, по которой несколько часов назад он сам сюда приехал на карете «Скорой помощи», торопливо шагает к нему Люба Соловьева. Ох, наконец-то… Хоть кто-то. А то он уже совсем тут с ума сошел один.
- Люба, привет! Ты не представляешь…
Ему влепили… ну, на пощечину это не тянет. Так, пошлеп, даже не больно. Но все равно – обидно до чертиков!
- Как ты мог?! Вик, ты же ей друг! А ты… ты…
Он бы многое ей мог сказать. Про то, что почувствовал, когда понял, что Надя беременна. Про свою панику и полную растерянность. Про то, что он совершенно не понимал, что происходит и что он должен делать. Про все эти слова - врача «Скорой», в больнице, тети Даши по телефону. Черт его поймет, как он сегодня действовал – на каком-то автопилоте, потому что не соображал ничего. И тут, в довершение всего, еще и Любка… Туда же.
Потер рукой пострадавшую щеку. И буркнул хмуро:
- Я тут не при чем. Это не мой ребенок… был.
- Ой, - Любка выглядит смущенной. – Вить, прости. Я думала, раз уж ты тут… то и…
- Как будто ты не знаешь… - цедит он мрачно. Промолчать бы, но нервное напряжение сказывается, - к кому обращается твоя сестра, если ей не с кем идти в клуб.
- Но это же не одно и то же!
- Для нее, похоже, разницы нет.
Люба вздыхает.
- Как она там?
- Я не знаю. Я три часа по аптекам носился. Вот, - протягивает Любе пакет.
- Что это?
- Без понятия! - резко. – Что на бумажке написали, то и купил. Иди уже, - мотнул головой в сторону крыльца, - отнеси, ну и узнаешь заодно все. А то я ни хрена не понимаю, что они там говорят. Вакуум какой-то… При чем тут вакуум, я так и не понял. Дела все эти ваши… женские…
- Жди меня здесь, - Любаша забирает пакет. – Жди! У меня вопросы есть к тебе.
У сестер Соловьевых это семейное! Распоряжаться им как своей собственностью.
К вечеру привычно душно. Через пару часов соберется гроза, это точно. Но и сейчас дышать очень тяжело. А в голове понамешано всего, и на душе погано. Вик пристраивается на старенькой, наполовину сломанной скамейке. Откидывается на спинку, сползает пониже, вытянув длинные ноги. Глаза закрыть. Попробовать отгородиться от всех этих непрошеных мыслей. Вот Люба вернется, он поговорит с ней, а потом домой. А там уже можно подумать. В полной мере «насладиться» выпавшим ему «счастьем».
__________________
- Надюша… - на глазах сестры слезы. Тихонько гладит бледную щеку, отводит темную прядь. – Как ты?..
- Все в порядке, - слабо улыбается Надя. – Люб, ну что ты… Не реви, не маленькая…
- Почему ты не сказала мне?! Ты же давно уже знала наверняка! Почему сказала только сейчас?! Я чуть с ума не сошла, когда ты позвонила…
- Я… я не знаю… - Надя вздыхает. – Просто… стыдно стало, наверное. Я ведь даже не помню, как все это произошло. Это Ромка. Помнишь Рому?
- Так вы ж с ним еще до Нового года?.. – сестра удивлена. – Ты ж с ним не встречаешься больше?
- Не встречаюсь. Но вот попался он мне. Под горячую… хм… руку. Я в клубе набралась, настроение было… паршивое. Самое гадкое, что я не помню, как это все… случилось. Утром проснулась у Ромки, голова раскалывается, напрочь не помню, как я к нему ехала. Спрашиваю – у нас было что-то? Он ржет, скотина. Я, говорит, тоже не помню. Хотя так… похоже, что было. Ну, я думала, даже если и было – он озаботился… вопросами контрацепции. А потом выяснилось, что… - Надя судорожно вздохнула, - что он меня поимел… пьяную… как ему удобно было.
- Надя!.. – потрясенно.
- Я все знаю, - морщится Надежда. – Я полная дура и так мне и надо.
- Нет, ну что ты! – горячо не соглашается Люба. – Ты вовсе не…
- Еще скажи, что я не виновата, - невесело усмехается старшая сестра. – Я, только я. Урок такой… на всю жизнь. Я ведь не знала, что делать… совершенно. Две недели как в тумане. Я была в панике…
- А я ничего не замечала! – Люба качает головой. – Прости меня, сестричка.
- Я приложила максимум усилий… чтобы никто ничего не заметил. Я… я аборт собиралась делать.
- Аборт?! – ахает Люба, не сдержавшись, громко. На них оглядываются соседки Нади по палате. Сестры старались говорить негромко, на них и так косились с явным любопытством.
- Ну не рожать же… по пьяни… непонятно от кого… - вздыхает. – А сегодня на занятиях сначала живот заболел. Потом чувствую – мокро. Я в туалет. А там… такое…
- Надюша… - сестра гладит ее по голове. – Почему ты домой не поехала? Почему к Витьке?!
- Я не знаю! Снова дура, не иначе! Я не знаю, почему к Витьке поехала! Мне… мне… страшно стало. Я ничего не соображала. И почему-то… - Надя вдруг отворачивается к стене. Глаза закрывает, зажмуривается. Зачем, действительно, зачем она втянула в это Вика?! Но в тот момент, момент паники и страха, ни о ком другом она даже не вспомнила. Будто не было у нее никого, кроме него. Но ведь это не так. Снова поворачивается к сестре. – Люб, я не знаю. Вика подставила, конечно. Ты его видела? Он… он злится на меня?
- Ну… вид у него не радостный, в целом. Да еще я, - Люба смущенно хмыкает: - добавила…
- Чего добавила?!
- Ну… я подумала, что это он тебя… довел до такого состояния… ну, что это от него ты. Психанула и…
- Что «и»?!?
- Да не ори ты так! – оправдывается сестра. – Я немножко стукнула его… чуть-чуть… и потом извинилась!
- Черт! – Надя приподнимает голову и снова с размаху на подушку. – Только этого Вику не хватало!
- Да переживет, не в первой ему, - отмахивается Люба. – Кстати, всякие лекарства и прокладки он тебе покупал. Это же Вектор. Он от тебя ко всему привычный.
А Наде тошно. И стыдно, и гадко. Но самое ужасное заключается в том, что понимает: не могла она ни к кому другому обратиться. Только он ей был нужен в этот момент. И когда он за руку держал, паника и боль будто отступали. И это было самое страшное. Когда он стал ей так нужен? И четкое осознание – он был бы счастлив, если бы она с этой бедой не приходила к нему, не падала на руки через порог, с красными от крови ногами. Ему это точно не нужно. Разгребать последствия того, что сделал с ней другой парень.
- Он ушел?
- Нет, я просила подождать.
- Люб… попроси его зайти ко мне.
- Конечно, - легко соглашается сестра. – Тебе еще что-нибудь привезти?
- Пока нет. И дома не говори!
- Как «не говори»?! Тебя дома не будет два дня, как минимум! Что ты скажешь родителям?!
- Совру что-нибудь, - морщится Надя. – Не в первый раз. Родители не должны знать! Не хочу позориться. Все равно все уже… прошло. Само собой.
Люба недовольно качает головой. Все-таки у Надьки в голове временами тот еще бардак.
____________________
Появление Вика в палате вызвало повышенный интерес у находившихся там еще двух женщин. Ну, еще бы, в больнице дел-то не много у пациенток, а тут у соседки по палате посетители один интереснее другого – то сестра-близнец, то симпатичный парень.
- Как ты? – присел рядом на стул. – Болит… что-нибудь?
- Нет. Все… уже прошло, - Надя замолчала. С мыслями собиралась, пока его ждала. Но сейчас даже в лицо смотреть трудно. Стыдно. Но надо. Выдохнула. – Вик, ты извини меня. За то, что втянула тебя в это. Ты тут не при чем, конечно, ты Любку тоже извини, она курица глупая…
- Не надо, - перебивает он. – Ничего страшного. Главное, что с тобой все в порядке.
- Правда? Ты… не сердишься на меня? – жалкий голос и жалкий вопрос. Но не может с собой ничего поделать – ей необходимо его задать. И за руку тоже… просто необходимо взять. Сжала его пальцы, некстати удивляясь, уже привычно, сколько же она в нем не замечала. Большие ладони, длинные пальцы. Жесткие подушечки, это от гитары. И, наконец-то, решилась в глаза посмотреть, боясь там увидеть… что-то. – Не сердишься, Вик?
- Нет. Все нормально.
Она ему почему-то не верит. Его пальцы под ее рукой неподвижны, тон ровный, лицо… лицо ничего не выражает. Чувство, будто что-то изменилось между ними. Изменилось невозвратно. И, словно подтверждая…
- Надь, я пойду, - освобождает свою руку. - Ты отдыхай. Тебе же нужно отдыхать… после этого.
Он уходит, а она отворачивается к стене. У Нади чувство, что она потеряла что-то важное. И это не то непонятное в ее теле, что могло бы вырасти в ребенка, что она не успела даже осознать. Это что-то другое. И это связано с Виком.
Поплакать бы, но слез нет. Да и нет у нее привычки плакать. После этого всегда так ужасно выглядишь.
___________________
А он думал, что вляпался в дерьмо по самое