Инициация. Александр Панин

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1 - Феномен
• ГЛАВА 2 - Легализация
• ГЛАВА 3 - Творческий рост
• ГЛАВА 4 - Экзамены, они для всех экзамены
• ГЛАВА 5 - Под звуки нестареющего вальса
• ГЛАВА 6 - Ночной рейс
• ГЛАВА 7 - Полоска дыма
• ГЛАВА 8 - Провал
• ГЛАВА 9 - Мы помнить будем…
• ГЛАВА 10 - Это уже всё

АННОТАЦИЯ

Неожиданное проявление магических способностей у обычного мальчишки.

***

Сыплется в узорное окно

   Н. Гумилев

ГЛАВА 1 - Феномен

Заросли камыша за второй Астраханью на подходе к берегу Волги были настолько густыми, что идти рядом, да еще и тащить велосипед, не было никакой возможности. Поэтому Женька, как инициатор похода, проламывался первым, а Сашка тащил за ним велосипед. Высоченные, метра по четыре, камышины с метелкой наверху, ломались с трудом, и Женька порой просто раздвигал их в стороны, делая проход на уровне плеч вполне приемлемым, а вот внизу вовсе даже нет, и для Сашки идти и катить рядом велосипед было не затруднительно, а просто невозможно. В конце концов, он все-таки приспособился и стал катить двухколесный агрегат впереди себя, стараясь, чтобы руль держался прямо.

   До воды оставалось совсем ничего, когда Женька сдался.

   - Давай поменяемся, - сказал он, тяжело дыша.

   Сашка прошел вперед беспрекословно, Женька пролез через крепь метров сто и имел право на замену. А тут оставалось каких-то метров пятнадцать.

   Кромка берега открылась ожидаемо и в то же время неожиданно. Плещущая вода у берега цвет имела неприглядный. Скорее коричневый, чем синий, хотя далее метров десяти была вполне себе синей. Женька обрадовался и, положив велосипед, принялся разматывать леску. Волга, в месте разделения на основное русло и Болду, была их последней надеждой. До этого они макали блесны в Кривой Болде и ниже Кирикилинского моста и выше. И все без толку, лишний раз убеждаясь, что ловить рыбу даже в самых уловистых местах в начале октября – дело дохлое.

   Сашка замешкался и пока он разбирался с не вовремя запутавшейся леской, Женька уже зашвырнул блесну далеко в воду. Однако, надеждам их не суждено было оправдаться. После нескольких забросов Женька с грустью констатировал, что их последняя надежда, похоже, накрылась медным тазом. Как это ни печально, но приходилось признать, что летняя рыбалка в этом году закончилась и теперь возобновится только в следующем, когда разольется Волга и в полои (заливные луга) пойдут на нерест вобла и сазан.

   Сашка, раскрыв рот, слушал Женькины разглагольствования на эту тему. Женька, несмотря на свои пятнадцать лет, был большим знатоком вопроса (наверно, как и Сашка в свое время на своих протоках). Сашка же, только три месяца назад переехавший в Астрахань с Дальнего Востока, внимал ему со всем возможным пиететом.

   Обратно пробираться через камыши было уже легче, потому что некоторые камышины, не выдержавшие грубого напора, так и не восстановились, обозначив какую-никакую, но тропу. А после железнодорожной насыпи среди домиков поселка уже появилась возможность сесть на велосипед. Езда на велосипеде была своеобразной. Сашка несколько лет гонявший на своем «Орленке» по таежным тропам, подскакивая на корнях и уворачиваясь от протянутых поперек дороги ветвей лиственниц, даже предположить такое не мог. Способ состоял в следующем: Сашка, сидя на багажнике, ставил ноги на педали, а Женька, размещаясь на месте водителя-рулевого, взгромождал свои ботинки сверху и так, вращая педали вдвоем, они развивали приличную скорость. И главное, могли поддерживать ее довольно долго. По крайней мере, пацаны на велосипедах, желавшие посоревноваться, отставали один за другим.

   Уже въехав на вал, служивший дамбой при разливах Кривой Болды, оба вдруг вспомнили, что, хотя сегодня и воскресенье, бродят они непозволительно долго и обоим запросто может влететь от родителей. Сашкина мать вообще была очень больна, и он не без основания опасался, что уже доставил ей повод для волнений. Матери Сашка, честно говоря, побаивался. Он и попросил Женьку прибавить. Просьба попала на благодатную почву и до моста они добрались минут за десять. А вот за мостом все их сэкономленное время было пущено по ветру выдвинувшейся из-за крайних домов группой малолетней шпаны, предводительствуемой двумя широко известными на окраине поселка личностями. Один из них проходил под псевдонимом «Гришка Чашкин», хотя вообще-то был Сергеем. А второй – Васька, если исходить из местных традиций, был при нем кем-то вроде есаула. Сергей учился с Сашкой и Женькой в одном классе, поэтому, понятно было его разочарование, когда он их узнал. Бить своих было не комильфо, и пацаны уже собрались отвалить, но многие в группе заинтересовались способом передвижения и пришлось объяснять и даже показывать. В результате потеряли пятнадцать минут, хотя и укрепили связи с хулиганствующим элементом, что, как пояснил Женька, в их положении было немаловажно.

   Оставшиеся полтора километра они промчались, мало уступая в скорости автомобилям. Возле автобусной остановки они съехали на похожую на танковый полигон улицу. В поселке все улицы после дождя, пары грузовиков и двух солнечных дней походили на полигон за исключением мощеной булыжником центральной, шедшей от перевоза до бани мимо клуба, школы и четырех магазинов. Сашка спрыгнул у своих ворот, а Женька покатил дальше. Он жил через три улицы.

   Сашка открыл калитку не без трепета, справедливо полагая, что хороший нагоняй он уж точно заслужил и, в то же время втайне надеясь, что вдруг… и мало ли что. Как выяснилось, получились сразу оба варианта. Младшая сестра в одиночестве сидела за столом в кухне-столовой-спальне и в свете догорающего дня за единственным окном якобы делала уроки.

   - А где родители? – осторожно осведомился Сашка, еще не зная, радоваться ли отсутствию нагоняя или вовсе нет.

   Но сердце уже предчувствующее екнуло. Сестра тут же подтвердила правильность невысказанного предположения.

   - Маму увезла скорая, - сообщила она, откладывая в сторону учебник, потому что, по ее мнению, брат нуждался в подробных разъяснениях, а такие вещи как учебники и тетрадки будут только мешать.

   Сашку как обухом ударило. Ведь до этого все было относительно хорошо. Ну, приболела мать. Так иногда случается. Но год назад было примерно, то же самое. Так обошлось же. А сестра, которой неведомы были переживания брата, продолжала довольно безжалостно:

   - Папа с ней поехал. Я краем уха слышала, что сегодня всех пациентов возят на Паробичев Бугор.

   Сашка как был в старом осеннем пальтишке и в кепке, так и сел. В голове стало тесно от мыслей, и главная из них была: «Помрет мать!». И тут же он подумал, что это все из-за его длительного отсутствия. Мать переволновалась и… Сашка понял, что сволочь он последняя, и нет ему прощения. Он скрючился на табуретке в тоске ожидая неизбежного. Однако, неизбежное не приходило, и он мало-помалу ожил.

   За окнами уже было темно и сестра, дотянувшись до выключателя, зажгла свет. Сашка встряхнулся. Как-никак, в данный момент он был старшим в семье, и надо было соответствовать. Первым делом он вышел на улицу и закрыл ставнями два выходящих на нее окна, заложив в дырки на стенах тяжелые болты. Хозяйка, сдавшая им домик, видимо, сохранившая память о буйных пятидесятых, настоятельно рекомендовала это делать. Сашке все это было в диковинку. Ему, выросшему в глухой тайге, понятие ставен было знакомо только по книжкам. Кто там мог заглянуть, а тем более залезть в окно? Только проходящие мимо любопытные медведи. Но медведи книжек не читали и поэтому в окна без ставен не лезли. Хотя, бывали случаи, ходили по поселку, пугая поздних прохожих, и даже обдирали вялившуюся на стенах кету.

   Сделав это важное дело, Сашка принес дров и ведро угля и растопил печь. Печь растапливалась долго. Дрова были паршивые, из тополя. Но, когда разгорелся уголь, дело сразу пошло и по комнатам стало распространяться тепло. Над ужином Сашка не раздумывал, так как почвы для раздумий все равно не было, и сварил макароны. Впрочем, сестра не привередничала (она, похоже, и слова такого не знала). Самому Сашке макароны в горло не полезли. И вовсе не потому, что он был разборчив в еде. Так что он довольствовался чаем с куском хлеба.

   Отец пришел поздно вечером, почти ночью. Выглядел он каким-то потерянным, от ужина отказался и, как Сашка, довольствовался чаем. расспрашивать его ни о чем не стали, но по устремленным на него взглядам отец понял, что дети ждут рассказа и кратко проинформировал их, что матери сделали операцию и удалили одну почку. Сашка понятия не имел, что это означает, но испугался еще больше.

   Ночью его мучили кошмары, и проснулся он совершенно разбитым. Отец уже собирался на работу и на бегу стал давать последние наставления. Добираться до завода, где он работал, ему предстояло целый час, поэтому и Сашку он поднял рано. Мать обычно делала это на полчаса позже.

   За завтраком, состоящим из двух вареных яиц и чая, Сашка вспомнил, что домашнее задание, которое традиционно откладывал на вечер воскресенья, он так и не приготовил. И пока сестра домучивала завтрак и по-женски долго собиралась, он лениво полистал учебники и решил задание по алгебре списать на переменке. Тем более, что алгебра не была первым уроком.

   В школу он шел неохотно. В отличие от сестры, которая уже успела со всеми перезнакомиться, друзей в классе у него, не считая Женьки, практически не было. Несколько хороших знакомых, которые и сами перешли в девятый класс из двух соседних восьмилеток, были. Но они, несмотря на разные школы, были местные и хоть и отдаленно, но друг друга знали. А Сашка был вообще из другого конца географии. Тем более, из такой глуши, где новых людей видели только летом на палубе забредающего с Амура теплоходика. Впрочем, ему еще грех был жаловаться, потому что дальше по озеру находился еще один поселочек, куда даже теплоходик не заходил.

   Так вот, Сашке все его новые товарищи, будучи городскими (а они, хоть и жили в поселке за Прямой Болдой, все-таки считались городскими), казались слишком бойкими и в то же время какими-то вроде как себе на уме. Не в пример его прежним товарищам немного наивным, но зато прямым и открытым. Собственно, Сашка и сдружился только с одним из «коренных», который складом характера напоминал ему дальних ныне друзей. Ну и сидел он, конечно, в окружении своих новых товарищей в крайнем ряду у выхода. И с остальным классом практически не общался. Как, впрочем, и тот с ним. В понятие остального класса входили и все девчонки. Почему-то в числе пришедших после окончания восьмилеток девчонок не было. Была одна приезжая как Сашка и Гришка Чашкин, но она как-то быстро нашла общий язык с остальными и с Сашкой после первого дня уже не общалась.

   Вот такая была атмосфера в девятом классе. Уж она-то точно не располагала к любви к учебному процессу, да и к самой школе. Что немного примиряло Сашку с необходимостью посещать школу, так это то, что она была с так называемым трудовым обучением. То есть один раз в неделю целый день посвящался ученичеству на ближайшем судоремонтном заводе. Даже двух, потому что на одном проходили практику, а на другом погружались в теорию. Шум механических цехов (а учились они на токарей) как-то немного примирял Сашку с действительностью, тем более, что и сами наставники были ненамного старше и, посвятив пару дней предварительному обучению, ставили учеников за станки, а сами точили лясы в курилке.

   Первым уроком была химия. Химии Сашка не боялся совершенно. Ну вот нисколечко. Он ее даже не учил. Так – просматривал. Тем не менее, ниже четверки не имел. А так как спрашивали его на прошлой неделе, то он стрельнул у соседа тетрадь по алгебре и принялся спокойно списывать. Алгебра была вторым уроком, а на перемене он хотел освежить в памяти материал, но тут Борька с Геркой затеяли спор, в котором заведомо не должно было быть победителей. А чтобы победителя все-таки выявить, решили бросить монету. Сашку избрали, типа, третейским судьей. Борька достал пятак, поставил его на парту ребром и щелкнул по краю. Сашка выждал пару секунд и накрыл вращающийся пятак ладонью. Он еще почувствовал, как тот ложится на бок. В следующий момент Сашка должен был поднять руку и объявить – орел или решка. Оба претендента не сводили глаз с Сашкиной руки и, когда он ее поднял, раздался дружный вздох. Вздохнули не только претенденты, но и пара болельщиков. Монеты не было.

   Ее не было совсем. Сашка повернул руку и взглянул на ладонь. След от пятака был, а вот его самого не было. Под парту полезли сразу двое. Но под партой, что вполне ожидаемо (звука падения ведь не было), пятака не нашлось.

   - Ну ладно, - сказал Герка. – Выкладывай, где ты там его прячешь.

   Сашка пожал плечами.

   - Вы же все видели. Где бы я мог его спрятать?

   Азартный Борька достал второй пятак.

   - А ну, давай еще раз.

   Сашка опять накрыл вращающуюся монету ладонью. Только на этот раз поднять ладонь так просто ему не дали. Вокруг собрались не менее четырех заинтересованных лиц (больше просто не помещалось) и руку ему подняли под непрерывным контролем. Монеты опять не было.

   Поднялся гвалт. Подошли еще несколько заинтересовавшихся. Сашку ощупали со всех сторон. Заставили даже открыть рот. А он стоял и глупо улыбался, потому что сам не понимал, как это получилось. Если бы не прозвенел звонок, его бы наверно перевернули вверх ногами и потрясли. Но вошедшая учительница и без этого последнего действа обратила на него внимание.

   - Баркашов, приведи себя в порядок, - и проследовала к учительскому столу.

   Сашка одернул пиджачок, провел пятерней по вздыбленной прическе и счел себя в полном порядке. И вдруг его как толкнуло. Не обращая внимания на учительницу, палец которой начал двигаться по странице классного журнала, он повернулся к сидящему сзади Борьке, даже привставшему, чтобы лучше видеть учительский палец, и положил правую ладонь (ту самую) на крышку его парты. Борька скосил глаза, и Сашка убрал ладонь. На парте остались лежать, тускло поблескивая, два пятака. Борька разинул рот и сел. В это время палец учительницы остановился и она, подняв голову, назвала Борькину фамилию. Борька глядел на пятаки и не отреагировал.

   - Борька, Борька, - зашелестело в классе, а сосед толкнул Борьку локтем.

   - А? Что? – тот очнулся и увидел устремленный на него взгляд учительницы.

   - Абаев, к доске.

   Борька изобразил на лице полную безнадежность и отправился к доске, по пути слегка треснув Сашку по затылку. Тот не удивился и не возмутился, а только потер шею.

   Получив заслуженный трояк, Борька вернулся, но на этот раз Сашка был готов и у Борьки по части подзатыльника ничего не вышло. Тогда он уселся, сгреб свои пятаки и шепнул:

   - На перемене попробуем еще раз?

   На перемене при гораздо большем скоплении болельщиков Сашке удалось фокус повторить и оба Борькиных пятака опять исчезли бесследно. На этот раз Сашку заставили снять пиджачок и засучить рукава рубашки. Но ничего не помогло. Слух о феномене стал распространяться. Заглянул кто-то из десятого класса. Сашка отправил в небытие уже пять монет.

   - Ну хватит, - сказал самый крупный парень в классе. – Выкладывай обратно.

   Возражать ему было не принято, и Сашка попробовал вызвать у себя то ощущение, которое у него появилось, когда он выложил Борькины пятаки. Ощущение не приходило, и Сашка виновато развел руками.

   - Так ты что, заначить хочешь? – грозно спросил здоровяк, потерявший на Сашке целых десять копеек.

   Сашку спас только звонок на урок. Здоровяк, ворча, пошел на свое место в первом ряду. Сашкино окруженье над ним похихикало, но негромко. А вот минут через пять после звонка Сашку опять посетило знакомое ощущение, и он выложил перед собой на парту все пять монет. И он сам и его соседи выглядели сильно ошеломленными. Один Борька, получив обратно свои пятаки, заявил:

   - А я так и знал, - но больше не сказал ничего.

   Монеты отправились по рядам к своим хозяевам и здоровяк, получив свои десять копеек, опять стал покладистым парнем.

   На следующей перемене Сашка категорически отказался от повторения своего фокуса, хотя его уговаривала почти половина класса. Кстати, и здоровяк тоже, при этом добродушно усмехаясь. Вот эта усмешка и повлияла в основном на Сашкино решение. А все остальные мелкие предметы, всякие там кнопки, скрепки и резинки к великому разочарованию, как Сашки, так и окружающих не исчезали.

   Домой шли, обсуждая Сашкин феномен. К однозначному выводу не пришли, но версий было выдвинуто много. А когда начали обсуждать практическое применение, Сашка с сожалением распрощался с товарищами и свернул на свою улицу.

   Сестра была уже дома и, сидя за столом с книжкой, грызла кусок черствого хлеба. Печку ей растапливать не разрешали, и она мужественно ждала брата, чтобы тот накормил ее обедом. Раньше этим занималась мать, и Сашка не думал, что на это может уходить столько времени. Однако, надо было соответствовать званию «старший брат» и Сашка со вздохом взялся за домашние дела. От расстройства он даже забыл, что хотел показать сестре фокус с монетой, и вспомнил об этом только когда, накормив ее и сбегав к колонке за водой, собирался за хлебом. Сгонять за хлебом было не проблемой, проблемой было стояние в очереди. Сашка помедлил, собираясь с духом, и тут вспомнил про фокус с монетой

   - Иди сюда, - сказал он сестре. – Чего-то покажу.

   Та с готовностью оторвалась от мытья посуды. Сашка снял надетое было пальто и засучил правый рукав рубашки. На стол была положена двадцатикопеечная монета, и Сашка торжественно накрыл ее ладонью. Сестра смотрела во все глаза. Сашка хотел сказать приличествующие слова вроде «крекс-фекс-пекс», но в последний момент решил воздержаться и просто поднял ладонь. На столе осталась невинно поблескивающая монета.

   Сестра разочарованно вздохнула. Сашка недоуменно посмотрел на монету, которая повела себя не совсем правильно, и снова накрыл ее ладонью. На этот раз он придавил монету к столу, словно опасаясь, что она может ускользнуть, и выждал несколько секунд. Потом сказал «ап» и поднял руку. Картина не изменилась. Сашка виновато забрал монету, надел пальто и ушел, а сестра, пробормотав что-то насчет факиров, у которых фокус не удался, вернулась к своей посуде.

   Сашка шел по улице, автоматически перепрыгивая через лужи и колдобины, и размышлял.

   - Что же это, тудыть его, за явление. Вроде ничего нигде не описано. Если только в сказках.

   Тут Сашка прервал свои размышления и огляделся. Серые дома по сторонам грязной улицы были по-прежнему серыми. Только некоторые из них были ярко окрашены в общеупотребительные синий и зеленый цвета. Ничего сказочного в этом не было. Сашка опять задумался.

   - Почему же оно в школе действовало, а дома не стало?

   Это никак не укладывалось в привычные схемы. И вдруг Сашку осенило.

   - Я же сам от этого отказался. Перед последним уроком.

   Источник неурядиц был найден и Сашке сразу стало легче. Но тут впереди показался хвост длинной очереди за хлебом, и только что улучшившееся настроение снова покатилось вниз.

   С буханкой хлеба в авоське Сашка возвращался назад. Голову его занимали уже совсем другие мысли. За сорок минут стояния в очереди он уже обдумал свой феномен и пришел к неутешительному выводу, что тут от него ничего не зависит, хотя, конечно, свойство это полезное, но лучше им (это если оно опять проявится) в классе не пользоваться. Он вспомнил реакцию Большого и поежился, представив, что было бы, если бы тот вдруг поставил двадцать копеек.

   Отец должен был прийти поздно. Он собирался после работы заехать в больницу к матери и Сашка стал прикидывать, что еще ему предстоит сделать. Оставались только уборка и ужин. Он подумал, не задействовать ли на уборке сестру, но по размышлению решил все сделать сам, посчитав это моральной самокомпенсацией. Еще раз попробовав втихаря фокус с монетой и разочарованно вздохнув, Сашка взялся за ведро и тряпку.

   Отец приехал к девяти вечера и по его виду Сашка сразу понял, что все не в лучшем виде, но и не совсем в худшем. Отец даже с аппетитом поужинал Сашкиной стряпней и одновременно рассказал об обстановке в больнице. Мать, по его словам, держалась бодро, уже перезнакомилась с соседками по палате и успела даже заработать у них авторитет. Сашка внутренне усмехнулся – мать никогда не говорила «не знаю» и обо всем имела свое мнение. Причем старалась сделать так, чтобы ее мнение становилось мнением собеседника. Впрочем, сейчас это было неважно. А важно было то, что матери стало лучше и, по словам отца, который имел беседу с лечащим врачом, та мерзкая штука, которая мучила ее последние полтора года, изведена полностью и теперь только диета и полное отсутствие всяких стрессовых ситуаций. При этом отец посмотрел на Сашку и тот тут же принял все на свой счет. И в его хорошее настроение вплелась тревожная нотка.

   На следующий день в школе, как к Сашке не приставали, он изо всех сил отказывался от демонстрации своего умения. И не потому, что не хотел. Сашка просто боялся, что у него ничего не получится и предпочитал быть битым за отказ, чем выносить насмешки в случае неудачи. Но все как-то обошлось, и битым он не оказался, и насмешек избежал. А к концу уроков про Сашку с его необъяснимым феноменом вообще забыли, потому что подоспела новость, которая затмила все предыдущие – Гришка Чашкин дал в зубы целому десятикласснику. Гришка, конечно, был пацан здоровый, но ведь и десятиклассник не выглядел дохляком. Видать, спор был принципиальный, и Гришка заслуживал уважения. Поэтому сунувшихся было качать права дружков поверженного бойца, вежливо выпроводили, напомнив им, что лезть к одному скопом это не по правилам. А вот если они явились в качестве секундантов, то это после уроков и за школой. Десятиклассники посмотрели на противостоящих во главе с Большим и согласились, а Гришка стал героем дня.

   А через неделю Сашка и сам забыл, что он когда-то обладал загадочным свойством, потому что случились другие события, вытеснившие из памяти (по крайней мере, из оперативной) бывший феномен.

   Ну, первое и самое главное событие - это, конечно, то, что мать выписали из больницы. Мать приехала, когда Сашка с сестрой были еще в школе, и к их приходу совершила обход дома, отметив, что появилось нового (ничего, кстати, не появилось) и имела длительную беседу с хозяйкой подворья. А потом пришла сестра, у которой было четыре урока, а через час и Сашка после пяти. И потом весь остаток дня мать рассказывала, как ей делали операцию (ну, что помнила до наркоза) и особенно подробно послеоперационный период.

   На следующий день Сашка понял, что ни фига мать не вылечили, потому что она выглядела еще более больной, чем до больницы. Сестра тоже это отметила, но ей было проще, потому что из всех домашних работ на ее долю выпало только «хорошо есть», но ей и тут удавалось манкировать.

   Вторым событием было внесение взноса за кооперативную квартиру.

   Сашка, конечно, был не в курсе, но, скорее всего, родители ожидали больших трат и размеры взноса оказались для них приятной неожиданностью. Иначе чем объяснить то, что отец буквально в следующие выходные купил дорогую стиральную машину.

   Точно такая же машина стояла у тетки в Москве и, похоже, отец при выборе модели руководствовался именно этим обстоятельством. По этому поводу дома опять был праздник. Сашка понимал, что отец руководствовался не только наличием денег, но и состоянием матери, которой стирать на машине, типа, «стиральная доска», как она делала до этого, было категорически противопоказано. А теперь стиркой мог заняться даже Сашка. Под контролем, естественно. Да ему и самому нравился процесс. Вот только с ведрами приходилось бегать в связи с отсутствием водопровода и канализации.

   В школе Сашка понемногу осваивался. Он даже попытался петь, будучи вызванным к доске на уроке пения. Никакой причины кроме «поиздеваться» он в действиях учительницы не нашел. Видно же было, что не Шаляпин и даже не Трошин. Впрочем, хороший парень, но страшная язва – Борька по этому поводу заявил:

   - Не Ив Монтан, конечно. Но за третий сорт в темноте сойдет.

   Как ни странно, но этот вокал был оценен на «четверку». Наверно за смелость исполнителя.

   После школы они с Женькой мотались пару часов по окрестностям, пытаясь компенсировать отсутствие рыбы в Волге, и один раз набрали на уже убранных полях целый мешок вполне приличных дынь. Дыни поделили по-братски, и Сашкиной семье их хватило почти на неделю. Объехав все ближние поля, они обратили внимание на окраину поселка, где за территорией судоремонтного завода за время его действия накопилась большая свалка ржавых остовов разных неремонтопригодных механизмов. Но это для завода они были непригодны, а вот для пацанов очень даже пригодны. Особо ценились шарикоподшипники любых размеров и назначений. Вторыми по значимости шли поршневые кольца от крупноразмерных дизелей (а такие встречались). Кольца аккуратно разбивали на кубики, и не было лучшего снаряда для рогаток. Вороны, видимо, почуяв это, старались держаться подальше.

   А потом как-то сразу наступила зима, и, хотя она и в подметки не годилась дальневосточной, тем не менее, снег на улицы лег и не таял, а на реке сначала появились забереги, а потом Кривая Болда встала. Прямая тоже пыталась это сделать, но лед на ней периодически разбивали приходящие с Каспия к причалам холодильного и икорно-балычного комбинатов большие рефрижераторы.

   Как только лед стал держать человека, Сашка с отцом отправились под Кирикилинский мост опробовать новые снасти и новые методы рыбалки. Дело в том, что на Востоке зимой они ловили только щук, потому что никто на их блесны больше не зарился. Здесь же были приняты поплавковые удочки, снабженные обычными, правда, очень маленькими крючками и знакомыми только по художественной литературе мормышками. Поэтому первые два выхода были чисто ознакомительными. Рыбу они, правда, домой принесли, но ее даже на уху не хватило. А кошки у них не было.

   Каникулы, как им и положено, только мелькнули. Зато разговоров потом в классе было, словно они длились, по меньшей мере, месяц. И вот тут Сашку настигло то самое ощущение, которое первый раз посетило его в тот самый момент, когда он выкладывал Борьке его два пятака. Только на этот раз ощущение было гораздо глубже и ярче. Началось все с того, что в солнечном сплетении словно стал разгораться уголек. Потом жжение усилилось, но было не болезненным, а скорее даже приятным.

   Сашка сначала испугался. Насколько он помнил, никаких монет он с того самого раза в себя не втягивал. Однако, уголек, разгоревшись, так и держался, словно подталкивая к действию. И Сашка подумал: «А-а, и черт с ним». Хорошо, что в это время он был дома, а мать на улице беседовала с хозяйкой. Сестра же возилась в соседней комнате в своем углу и была полностью поглощена этим занятием. И тогда Сашка осторожно положил руку на стол. Жжение в груди медленно сошло на нет. Сашка разочарованно вздохнул и убрал руку. На столе остались лежать пять монет. Три пятака и две десятки.

ГЛАВА 2 - Легализация

Сашка был ошарашен настолько, что даже предельно выпученные глаза и предельно же раскрытый рот не давали полной картины ошарашенности. Сашка и сам это понимал и готовился дополнительно заорать благим матом. Но что-то его остановило. Сначала он отменил готовый сорваться с губ вопль, потом захлопнул рот и с трудом привел глаза в нормальное состояние. И только потом начал думать. Вернее, попытался начать. Мысли двигались как частицы в броуновском движении и упорядочить их и заставить двигаться в одном направлении не было никакой возможности. Ну, во-первых, Сашка понятия не имел в каком направлении необходимо двигаться, а во-вторых, не мог понять, что именно считать отправной точкой этого движения.

   Он смотрел на лежащие перед ним монеты, автоматически пересчитывая их наверно в двадцатый раз. У него все время получалось тридцать пять копеек и это вносило хоть какую-то нотку стабильности в ту какофонию, которая царила в его голове. Сашка наверно долго бы еще маялся сложной смесью удивления, испуга, любопытства и еще какого-то чувства, определения которому не подбиралось (Сашка не знал еще слова «рефлексия»). Но жизнь как всегда рассудила по-своему. Сашка заметил в окне, что мать, закончив разговор, направляется к дому. Он быстро сгреб монеты со стола, сунул их в карман и встретил мать нейтральной улыбкой. Он посчитал, что хвастаться столь незначительным открытием будет рано, потому как неизвестно, чем оно может еще обернуться.

   Прошла неделя. Незначительное открытие оказалось действительно незначительным, потому что больше не повторялось. Сашка напрасно ждал появления жжения в области солнечного сплетения. Ждал и дома и в школе, втайне надеясь и в то же время боясь, что это может случиться в классе при большом стечении народа. Ему и в голову не приходило, что, если бы жжение случилось, вовсе не обязательно при этом выкладывать руку на стол.

   Полученные таким путем деньги Сашка просадил в соседнем со школой магазине «Культтовары», купив тюбик искусственной наживки с запахом аниса. При этом он жутко боялся, что продавщица заметит подделку, но та равнодушно смела деньги с прилавка и Сашка успокоился. Правда, потом ему пришлось таиться от отца на рыбалке, насаживая на крючок свою наживку. Отец бы обязательно спросил, откуда у него этот красивый тюбик. Кстати, кроме красоты ничего приличного в этой наживке не было, потому что рыба клевать на нее не хотела категорически. Сашка в сердцах зашвырнул тюбик подальше, решив впредь быть осторожнее с новинками.

   Зима уже подходила к концу, когда Сашка, идя из школы вместе с сестрой, потому что у него двух последних уроков не было, обнаружил совсем недалеко от дома втоптанные в снег и лед целых двадцать копеек. Он обрадовался – еще бы, такая находка – и накрыл ее ладонью. Он успел ощутить холод металла, но в следующее мгновение это ощущение прошло. Сашка недоуменно поднял руку – монеты не было. Ни на снегу, ни на ладони. Разочарование поначалу было жутким. Но потом он вспомнил, что пропавшие в его ладони монеты рано или поздно возвращаются. Причем, некоторые по два раза.

   Сестра, внимательно следившая за его манипуляциями, посмотрела озадаченно. Сашка не стал ей ничего объяснять, только пожал плечами, сам, мол, ни фига не понимаю. Она сначала посматривала, а потом, когда они подошли к калитке, отвлеклась и больше уже об этом случае не вспоминала. А вот Сашка вспоминал и откладывал все эти занимательные происшествия в копилку, в которой сначала перекатывалась пара единичных случаев, зато теперь копилка даже не бренчала, до того она была полна. И главное, она как-то начала приносить прибыль.

   И вот в этом Сашка убедился уже через день. Деньги нужны были позарез. В «Культтовары» завезли совершенно неотразимый маленький складной нож. Сашка вообще-то на него и внимания бы не обратил, но Женька на перемене уже купил (откуда у него только деньги брались) и вовсю при народе хвастался. Особенно Сашку поразил момент, когда он открыл лезвие. Ну, пацаны всегда тянутся к оружию. И Сашка не был исключением. Тут же такое блестящее. И главное, стоит всего пятьдесят копеек.

   В общем, Сашка возжелал и, самое смешное, уголек внутри тут же отреагировал. А дело было на уроке физики, которую Сашка хоть и знал, но не любил. А все из-за учителя, бывшего, по мнению большинства учеников, конченым садистом. Особенно это выражалось в сардонической усмешке, когда он показывал очередному бедолаге два пальца и возглашал: «Ди ноте цвай». И вот среди всего этого сработала Сашкина копилка. Сашка капитально перепугался. Нарушить звенящую тишину бренчанием монет о крышку парты означало почти что несмываемый позор перед одноклассниками. Да что там – перед школой. Живое воображение тут же подсказало Сашке жуткие последствия в виде вызова в школу родителей с последующими домашними разборками, от которых опять заболеет мать. Положение было аховое. Тогда он сунул руку в карман и изо всех сил сжал кулак. Уголек, словно поняв Сашкино положение, погас. Облегчение, постигшее Сашку, было просто неописуемым.

   Уже идя домой, Сашка прикинул, что он теперь может по желанию вызывать свое свойство и по желанию же его действие прекращать. Оставалось непонятным, как быть со способностью вбирать в себя деньги. Она-то продолжала проявляться сама по себе и закономерности в ее проявлениях не ощущалось.

   - Вот возникнет, - пугал сам себя Сашка, - когда расплачиваюсь в магазине. И что тогда? Скандал, милиция, суд, Сибирь. Как раз скоро паспорт получать.

   Но Сашка быстро придумал противоядие – надо просто иметь при себе много наличности, чтобы в случае чего быстро покрыть случившуюся недостачу. Все равно ему с собой больше пятерки на мясо никогда не давали. А теперь, когда мать стала опять сама ходить в магазин, ему и это не светит. Вот походы в аптеку раз в месяц – это серьезно. Приходится брать двадцать бутылок лечебной минералки почти на десятку. Но пока обходилось.

   Явившись домой и отобедав, Сашка с трудом дождался ухода матери в магазин. Сестра возилась в соседней комнате, и он ее просто проигнорировал. Как только за матерью захлопнулась калитка, Сашка, без труда вызвав жжение в груди, положил руку на стол. На этот раз к прежним тридцати пяти копейкам прибавилась та самая, найденная на дороге двадцатикопеечная монета.

   Сашка удивился, но не сильно. К этому, ну или почти к этому он был уже готов. Он оказался не готов к другому.

   После того как на столе появились шесть монет и Сашка, оглянувшись на соседнюю комнату, сгреб их в карман, огонек в его груди и не подумал гаснуть. Мало того, он, похоже, даже добавил в интенсивности. Сашка слегка растерялся, но понял это как приглашение к повторению. Результат не замедлил сказаться. На стол улеглись еще шесть монет. А потом Сашка, мысленно сказав: «А и фиг с ним!», раз десять приложил ладонь к столешнице и остановился только, когда сестра слишком интенсивно зашевелилась в своем углу, наверняка собираясь выйти. Огонек в его груди как-то сразу сам собой угас. А на столе в качестве доказательства остались одиннадцать кучек монет.

   Сашка, даже не осознав толком грандиозности события, быстро перегрузил монеты в карман штанов, отчего их пришлось поддерживать руками, чтобы не сползли. Вышедшая из комнаты сестра посмотрела на него подозрительно. Он сделал нейтральную физиономию, накинул пальтишко и вышел якобы в туалет. Он знал, что стоящий в конце двора дощатый сортир прекрасно просматривается из окна и шел, не оглядываясь. А вот уже из самого сортира он через щель в двери внимательно обследовал двор, уделив особое внимание окну. Сестры, похоже, в окне не было. Он выждал еще некоторое время и быстро юркнул за стоящее рядом строение в состоянии легкого развала.

   Строение хозяйка называла конюшней. Оно, наверно, и было конюшней. По крайней мере, одна лошадь там бы точно поместилась. По словам хозяйки, ее отец занимался извозом при кровавом Сталине. А как только на трон вполз Хрущев со своей оттепелью, то тут извозу крандец и пришел. А вот конюшня осталась. Но сейчас Сашку интересовала не конюшня, а пространство между ней и соседским забором. Там, по всей видимости, раньше тоже что-то размещалось, но теперь от него осталось только несколько поперечных балок и время тут, видимо, было ни при чем. Очень удобное и довольно таинственное было место.

   Сашка аккуратно, чтобы не очень греметь, ссыпал монеты в найденную банку и, оглядевшись, затолкал ее повыше, чтобы сестра, которая наверняка полезет искать то, не знаю что, не дотянулась, даже подставив валяющий тут же чурбачок. Он надеялся, что табурет она из дома не потащит.

   Сделав нужное дело, Сашка, насвистывая, отправился домой. В кармане приятно брякала оперативная сумма в размере пятидесяти пяти копеек, за конюшней ждал своего часа основной капитал в шесть рублей пять копеек. Жизнь впереди виделась беззаботной и яркой. Он совершенно не задумывался о своем даре, уже считая его самим собой разумеющимся, и даже подозревал, судя по казавшимся ему безумными тратами одноклассников, что он не один такой. Делиться своими знаниями и капиталом он пока ни с кем не собирался, будучи человеком хоть и открытым, но осторожным. Родителей же такие суммы если и заинтересуют, то совсем ненамного. Чтобы даже обеспечить текущие расходы, Сашке пришлось бы трудиться несколько часов в день. А школа, а уроки…

   Сашка перескочил мыслями к школе. А вот для чего ему эта школа, когда по минимуму он прекрасно сможет себя обеспечить. Сашка покатал эту мысль в голове и со вздохом сожаления вынужден был от нее отказаться. Несмотря на свои неполные шестнадцать лет, он был подкован в вопросах законодательства и знал, что существует закон о всеобщем и полном восьмилетнем образовании и он из-под его юрисдикции вроде как вышел. Но на работу, не имея квалификации и нужного возраста устроиться не сможет. А по достижению совершеннолетия подпадет под закон о тунеядстве.

   - Тяжело нам, людям с деньгами, - притворно вздохнул Сашка и обнаружил, что уже стоит перед входной дверью.

   Беззаботной жизни, на которую так надеялся Сашка, пока не получалось. Финансовая свобода оказалась вовсе и не свободой. Бездумно тратить деньги как-то не выходило. Везде присутствовал контроль и требовался отчет. Не потащишь же домой то, что куплено в магазине. Мать, если увидит, обязательно поинтересуется «откуда?». Скажешь, что взял у товарища попользоваться… Ну, раз прокатит, ну два. А потом будет вопрос: «Что это за товарищ, такой щедрый?». Еще ведь может и в школу сходить. С другой стороны, и сами товарищи могут проявить интерес к неумеренным тратам. Короче, куда ни кинь…

   Сашкина мысль лихорадочно заработала в поисках нужных направлений. Сначала он просто решил копить деньги с расчетом на то, что рано или поздно придумает, как и куда их потратить. Однако, за неделю банка наполнилась. Он поставил рядом вторую, но понял, что это не выход. Как всегда, помог случай. Мать отправила его за керосином, а мелочи у нее не нашлось, и она вручила Сашке трешку. Сашка трешку взял и так долго на нее смотрел, что мать встревожилась и даже пощупала у него лоб. Но Сашка встрепенулся, сказал, что у него все в порядке и помчался в туалет. На обратном пути он заскочил за конюшню и быстренько ссыпал в карман содержимое второй банки. По его прикидкам, там было четыре рубля с полтиной. Отсчитывать же три рубля было некогда, потому что могло вызвать подозрения.

   Схватив канистру, он вылетел за калитку и помчался по улице. Отсчитать нужную сумму он решил за углом. Керосинщик налил ему полную канистру и взял деньги, проворчав, что Сашка единственный приличный человек за утро, пришедший с мелочью. Сашка вприпрыжку побежал домой, хотя десять литров керосина ощутимо клонили вправо. Дома он с чистой совестью отдал матери якобы сдачу с трешки. Теперь у него появилась возможность пополнять свои запасы суммами, кратными трем рублям.

   Сашка вначале слегка опасался, что бумажные деньги не втянутся ладонью. Но опасения оказались напрасными и никаких неудобств он не почувствовал. Теперь все мысли его были далеки от реальной жизни. Вторая банка стремительно наполнялась трешками и совсем скоро они перестали туда влезать. Сашка вынул их и пересчитал. Оказалось, двести сорок рублей. Он сначала размечтался было, а потом пришел в ужас от бессмысленности такого накопления. А ведь его увлечение сказалось и на учебе, и дневник украсился не только тройками, но и двойкой. Мать устроила ему выволочку. Сашка вяло оправдывался. Но когда его не отпустили на прогулку с Женькой, он решил радикально пересмотреть свои принципы.

   Пересмотр принципов оказался неожиданно труден и даже в сутки не уложился. Сашка ожесточенно спорил сам с собой, приводя с обеих сторон убийственные аргументы. Он даже с лица спал, хотя перед этим, как только мать опять взялась за хозяйство, поправился, а кое-где и округлился. Наконец он пришел к однозначному выводу и повеселел. Сашка понял, что до той поры, пока он не станет совершенно самостоятельным, то есть, как минимум, до восемнадцати лет, ему необходима руководящая и направляющая рука. Таковых в своем школьном окружении он не видел и мог обратить свой взор только на родителей. Причем, обратил он его на отца, потому что мать стала бы в основном руководящей рукой. К тому же достаточно тяжелой. Вот отец - это было совсем другое дело.

   Сашка терпеливо дождался воскресенья, когда отец был дома, а мать пошла по магазинам. Сашка знал, что по магазинам она будет ходить не меньше часа. Сестра была не в счет, потому что в связи с теплой майской погодой домой ее затащить можно было только угрозой.

   Решив начать сразу с убойных аргументов, Сашка притащил из своего тайника все три (да, да, уже три) банки и расставил их на столе. Отец смотрел молча. Тогда Сашка положил на стол руку, потом через пару секунд поднял ее, украсив скатерть тремя рублями и горкой мелочи.

   - Та-ак, - сказал отец. – А теперь давай сначала и поподробней.

   И Сашка рассказал все, ничего не утаивая. И так ему стало легко, словно с души свалилась огромная тяжесть. Был бы он повзрослее, он бы понял, что тяжесть никуда не делась. Он просто переложил ее на отца.

   - Вон, значит, как, - сказал отец, выслушав Сашку. – Так ты, выходит, этот – волшебник, - не похоже было, что отец так уж сильно удивлен.

   Сашка скромно промолчал. Сам себе он это звание уже давно присвоил.

   - И все твои накопления и умения теперь будут использованы исключительно в рамках семьи, - отец подумал и многозначительно добавил. – Пока. Вот только сестре за малостью лет об это знать вовсе необязательно.

   Сашка послушно кивнул.

   - Ну и, соответственно, все твои пожелания и просьбы, если будут признаны необходимыми, будут санкционированы.

   Сашка кивнул с бОльшим энтузиазмом, после чего осторожно спросил:

   - А что такое «признаны необходимыми»?

   - Ну вот, к примеру, захотел ты телевизор. Вещь хорошая и нужная. Но у всех, кто узнает (здесь все обо всем узнают быстро) появится вопрос – на что эта семья с одним работающим купила столь дорогую вещь. И хорошо, если вопрос возникнет только у ОБХСС. А ведь он может возникнуть и у воров. А наша крепость, как видишь, для обороны приспособлена плохо. Опять же, придется ставить высоченную антенну, которая ясно покажет, вот в этом доме телевизор. Ну, то есть такая штука как телевизор не может быть признана необходимой. Понятно?

   - Да понятно, - сказал Сашка и совсем по-взрослому добавил. – Значит, необходимо держаться в пределах рублей пятидесяти в месяц?

   - Ну наверно так, - ответил отец. – И потом, нам же тебя постоянно контролировать невозможно, но ты все-таки постарайся умерить свои аппетиты. Я понимаю, это трудно, но я на тебя надеюсь.

   Разговор с отцом не успел закончиться, как из магазина пришла мать. То ли очереди сегодня не было, то ли товара, но вернулась она раньше и явно раздосадованная. Сашка сразу невольно съежился на своей табуретке. Доказательства его «преступления» находились на столе и отец, похоже, не собирался скрывать новые свойства сына.

   Мать, открыв было рот, чтобы, мягко говоря, обругать продавца, магазин и всю систему торговли, заметила на столе кучу денег и сперва замерла, а потом осторожно спросила:

   - Что это? И откуда?

   Отец ответил лаконичнее некуда, словно родом был прямо из Спарты:

   - Это деньги, - и показал на Сашку готового к самому худшему.

   - Это как это? – спросила ничего не понявшая мать.

   Она уже прочно забыла про свои магазинные неурядицы. Новая информация, да еще такая, моментально вытеснила ставшую уже устаревшей, а в новом свете и неактуальной.

   Отец охотно стал объяснять, поглядывая на Сашку, мол, правильно ли я излагаю. Сашка кивал в нужных местах. Мать смотрела то на одного, то на другого и на лице ее сменялась целая гамма чувств. Наконец она пришла к какому-то выводу и сказала:

   - Да вы меня разыгрываете, - и даже вздохнула при этом как-то облегченно.

   Тогда Сашка решился. Не дожидаясь подсказки, он положил руку на стол, подержал ее и резко убрал. Ну, вроде как для пущего эффекта. Мать посмотрела на выросшую горку мелочи, увенчанную сверху свернутой трешкой, и стала медленно бледнеть, потом схватилась за сердце и села. Отец подскочил со своего места, и бросился было к ней, но мать подняла руку, успокаивая, и с какой-то странной интонацией произнесла:

   - Так, получается, что все это правда?

   Сашка виновато кивнул.

   - Ох, Сашка, - сказала мать. – Вгонишь ты меня когда-нибудь со своими штуками в гроб.

   Сашка робко улыбнулся.

   А в это время успокоившийся отец взялся разглядывать совершенно одинаковые, как однояйцевые близнецы, трешки. Он разложил несколько штук перед собой и начал сличать. И, спустя примерно полминуты, удивленно воскликнул:

   - А ведь на всех трешках разные номера.

   Сашка совершенно автоматически ответил:

   - Я тут ни при чем.

   - Э-э, нет, - засмеялся отец. – Как раз тут ты при чем.

   Так что последние дни в девятом классе Сашка, можно сказать, догуливал с небывалым ощущением свободы. Его состояние подействовало даже на товарищей, и они вначале поглядывали на него слегка удивленно, а потом приняли как должное, потому что и сами начали вести себя соответственно. Заразились наверно. А может весна была виновата. Сашка теперь совершенно спокойно заходил на большой перемене в магазин «Культтовары», отмечая про себя:

   - Вот это я могу купить. И вот это. И вот это.

   А потом уходил и поражался сам себе, до чего равнодушно он стал относиться к тому, чем раньше восхищался. Сашка быстро понял, что хотеть что-то купить и иметь возможность это что-то купить вещи совершенно разные и не всегда сочетаются. То есть, иногда при появлении возможностей отчего-то пропадает желание. Сашка заинтересовался этой проблемой и поделился ею с Женькой. Тот посмотрел на него как на идиота и для пущей убедительности покрутил пальцем у виска. А потом заявил, что вот если бы у него была такая возможность, то он вообще бы скупил весь магазин. На что Сашка ответил, что бодливой корове бог рог не дает. Про себя, естественно.

   И тут совершенно неожиданно, прозвенел последний звонок. Сашка был оглушен его звоном и ошарашен открывшимися возможностями. Теперь можно целыми днями пропадать на пляже или на рыбалке. А ведь можно и сочетать.

   - Ты сначала этот разбей, а потом на «Спутник» замахивайся.

   И Сашка смирился. Ему вообще-то и этого было выше крыши. Буквально на следующий день он поехал к Женьке и, встав у калитки, побрякал щеколдой. Через пару минут Женька свесился через забор и сказал: «Здорово». Потом увидел велосипед, сказал: «Ого» и через секунду был рядом.

   Велосипед был обсмотрен и общупан со всех сторон и признан годным. А потом Женька виновато сказал, что сегодня никак не получится, потому что его на полдня запрягли поливать сад. А вот если завтра. Сашка был разочарован и поехал по поселку без цели. Автомобилей на дорогах практически не было и уж их-то точно можно было не опасаться. Поэтому он ехал не там, где положено, а там, где это возможно. Потому что там, где положено, зачастую мог проехать только трактор. Причем гусеничный. Впрочем, по поселковым улицам ездить было неинтересно. Не разогнаться толком из-за ухабов, да и грязь после позавчерашнего дождя если и добавляла колорита, то только деревенского. Так что после получасового моциона Сашка отправился домой и стал вдумчиво протирать свое средство передвижения, добиваясь первоначального блеска.

   Дома была только сестра, валяющаяся на кровати с книжкой, как будто в школе не начиталась. На Сашкино замечание она не отреагировала, словно и не слышала, а на вопрос:

   - Где маманя?

   Ответила коротко:

   - На Исадах.

   Сашка ответом удовлетворился и занялся велосипедом. Мать появилась минут через сорок, слегка помятая из-за езды в двенадцатом автобусе, но довольная.

   Она уже с полмесяца как, после памятного разговора, словно забыла о своей бывшей болезни и только иногда, после особого какого пируэта хваталась за бок, где находился послеоперационный шов. Но появившиеся возможности использовала на полную катушку.

   Тогда, после демонстрации Сашкиных талантов, они с отцом долго шептались. Сашка пытался прислушаться, но дело происходило в другой комнате и у него ничего не получилось, а потом он банально заснул. А на следующий день даже и не вспомнил. Но, похоже, о чем-то дошептались.

   Результатом этих перешептываний стало то, что мать словно бы позабыла о всякого рода бытовых штуках, сосредоточенных в магазинах «Хозтовары», «Культтовары», «Спорттовары» и прочих универмагах. Магазины она, конечно, посещала, как и всякие одежно-обувные (кто же в здравом уме может запретить женщине посещать магазины, да хотя бы и запретил кто-нибудь), а вот насчет купить чего, тут она себя сдерживала. И, видать, не только потому, что потом для переезда пришлось бы задействовать колонну грузовиков, а скорее всего для поддержания образа «бедной женщины» (ага, бедной – только что заплатившей пару тысяч за кооперативную квартиру, об этом, правда, знала только хозяйка, но никто не сомневался, что то же самое знает уже пол поселка).

   На детей, слава Богу, родительский принцип не распространялся и Сашке купили под самый занавес учебного года новый костюмчик, да и то только потому, что из старого он неприемлемо вырос. А уже летом и ему и сестре купили зимние пальто, скорее всего, действуя по принципу «готовь сани летом». Сестру вообще одели заново. Наверно потому, что росла она быстрее брата. И на этом остановились. Тем более, что уже шло лето, дом вышел на четвертый этаж и его осенью обещали сдать. И уже было собрание жильцов, на котором выбрали председателя и бухгалтера. И вот-вот должны были разыгрывать квартиры. Ну, то есть, заявленные две комнаты и общая площадь оставались незыблемы, а вот расположение их по дому варьировалось в зависимости от жребия.

   Мать, в связи с отлучением ее от промтоварных магазинов, ударилась в гастрономию. Выбор в магазинах был небольшой, но он был и мать, для которой ассортимент после Востока был очень непривычен, этим пользовалась. Причем, зачастую покупала такое, которое теоретически было известно, но вот как его готовить никто не знал. К примеру, саго и визига. И то и другое приходилось потом втихаря отправлять в отходы. А еще мать повадилась на рынок. Местный базарчик ее ни в коей мере нее устраивал, и она ездила на Большие Исады. При этом основными сдерживающими факторами был транспорт, который представлял из себя сильно набитый автобус и невозможность унести сразу все в связи с запретом поднимать что-либо тяжелее пяти килограмм. Так что мать привозила из своих вояжей в основном мясо и какую-нито мелочь. Но мясо было парное и отборное.

   Сашке поступил заказ на пятирублевки. При этом десятки находились под категорическим запретом, хотя отыскать в массе выпущенных десяток точно такие же с идентичными номерами было наверно даже теоретически невозможно. А если вдруг и случилась бы такая оказия, то отличить одну от другой так же было невозможно. И все потому, что она была не фальшивая. Но понятно, что родители перестраховывались.

   Лето, между тем, летело незаметно, как всегда пролетает лето, особенно если оно сопряжено с каникулами. Одноклассники как-то сразу пропали из вида и Сашка никого из них на улицах не встречал. Да он вообще-то и на улицах бывал редко, если только на пляж, да в библиотеку. Библиотека в поселковом клубе оказалась богатая, гораздо богаче, чем была тоже поселковая, но на Востоке. Сашка и раньше был запойным книгочеем, а теперь, когда заимел в свое распоряжение такое количество нечитанных книг, совсем словно с цепи сорвался. Правда, учительница литературы, у которой Сашка почему-то ходил в любимчиках, хотя все произведения, которые они проходили в девятом классе, он не читал из принципа, выдала на каникулы длиннющий список литературы обязательной (ну, почти) к прочтению. Сашка, просмотрев список, с радостью обнаружил, что примерно половина его в библиотеке отсутствует и, чтобы не мелочиться, начал сразу с «Войны и мира», как раз в библиотеке наличествующей. И, что интересно, увлекся и проглотил за неделю.

   Женьку родители заслали куда-то в деревню, остальные, видать, тоже укатили и Сашка, помаявшись, отдался библиотеке. Мать пыталась выгнать его на улицу, но тщетно. Он даже свои колдовские дела выполнял чуть ли не из-под палки. Когда он был, так сказать, вольным волшебником и работал исключительно на себя и ради сокровенных минут созидания, он делал это с охотой. Причем, когда открыл в себе это свойство, и оно было внове, то с большой охотой. А вот когда его творчество зарегулировали, всякая охота у Сашки пропала, и он выполнял материны поручения как обычную домашнюю работу, не проявляя при этом никакой инициативы и стараясь побыстрее отбояриться.

   Ближе к середине лета мать, которую незатейливый общественный транспорт уже достал, хотя сам процесс покупки на изобильном рынке вызывал ее живейший интерес, решила, что, если сын у нее волшебник, то пусть обеспечит. Предварительно она посоветовалась с отцом. Тот подумал и дал добро. И тогда она взяла Сашку в оборот. Тому материно пожелание показалось интересным. Тем более, что чем-то похожим, правда, применительно к деньгам, он уже занимался.

   Дело в том, что Сашка перестал извлекать монеты наложением рук на стол и перешел к более продвинутому и эффективному способу. Он смотрел на любую поверхность и представлял себе лежащую там монету или купюру. И та непременно там появлялась. Ради хохмы Сашка стал увеличивать расстояние до объекта и дошел до того, что мог соорудить требуемую сумму из другой комнаты, даже не отрываясь от интересной книги.

   Вот этим-то Сашкиным умением мать и решила воспользоваться. Для начала она съездила-таки на рынок и купила там за десять рублей роскошный кусок вырезки. Вырезка была продемонстрирована Сашке, чтобы тот ее осмотрел и проникся. Тот так и сделал, и поднял на мать вопросительный взгляд.

   - А теперь, - сказала мать. – Сделай мне точно такую же, но без этих твоих фокусов с исчезновением.

   Сашка почесал затылок. Задача была нетривиальной. С органикой он еще дела не имел. Да он, собственно, ни с чем кроме денег дела еще не имел. Он так матери и заявил. Мол, я не отказываюсь, но успеха не гарантирую. Мать традиционно заявила, что он ее в гроб загонит. Сашка почесал затылок еще раз и приступил.

   Для начала он вызвал свой уголек и, когда жар в груди достиг максимума, представил на столе рядом с лежащим куском мяса точно такой же. Сашка внутренне весь напрягся и даже зажмурился от усердия, словно тащил неподъемный груз. Открыл глаза он только тогда, когда мать вскрикнула удивленно. Впрочем, долго напрягаться ему не пришлось. Сам процесс занял не более пары секунд. Больше времени заняла подготовка.

   - Ишь ты, - сказала мать, сравнивая куски.

   Потом она посмотрела на Сашку с подозрением.

   - Ты, что же, и раньше так мог?

   Сашка ответил уклончиво:

   - Может быть и мог. Но не пробовал.

   Мать подумала и спросила:

   - Выходит, ты так любой предмет можешь?

   Сашка тоже задумался и его воображение сразу же представило ему открывающиеся возможности. Теперь не надо будет ходить по магазинам и тратить деньги, вызывая у окружающих зависть и ненужные, совершенно беспочвенные подозрения. Достаточно будет просто зайти, изобразить из себя беспечного любопытствующего прохожего, и просто осмотреть приглянувшуюся вещь. Можно даже поинтересоваться у продавцов ее характеристиками, если таковые имеются. А потом, придя домой, представить ее во всех деталях. Может даже со вкусом и запахом. И – нате вам.

   - Наверно, - ответил он. – Надо попробовать.

   - Держи, пробуй, - сказала мать и протянула ему пучок петрушки.

   Сашке самому стало интересно. Чтобы, так сказать, вывести уголек в груди на рабочий режим ему понадобилось меньше секунды. Потом он опять напрягся, но глаза уже не закрывал и заметил, как рядом с лежащим пучком петрушки возникает точно такой же, последовательно проходя стадии прозрачной, затем полупрозрачной субстанции с мелкодрожащими контурами и, наконец, вполне материального объекта.

   Сашка сказал «уф!» и отодвинулся.

   - Принимай работу.

   Мать придирчиво осмотрела пучок со всех сторон, подергала ниточку его связывающую. Потом посмотрела на Сашку и ее прорвало.

   - Ну и зачем я два месяца ездила на этот базар?! Чтобы у меня в автобусе швы разошлись?! Чтобы таскать сумки с продуктами, а потом выдирать их из толпы на остановке?! Зачем?! Я тебя спрашиваю?! Ты ведь еще два месяца назад мог избавить меня от всего этого!

   Сашка обалдел от такого наезда

   - Ну, мам. Ну откуда я мог знать. Я бы и дальше не знал, если бы ты сегодня не попросила. Ну, хочешь, я сделаю так, что борщ сам сварится, а мясо само пожарится?

   - Нет уж, - сказала мать, успокаиваясь (она вообще быстро успокаивалась). – Борщ я, пожалуй, тебе не доверю, как и мясо. А вот насчет новой кастрюли, похоже, стоит подумать.

   - Давай, - с готовностью сказал Сашка. – Тебе какую? Покажи.

   Мать отмахнулась.

   - Позже. А пока мне нужны продукты. Картошка, капуста… Что еще? Морковка, свекла.

   - Подожди, - взмолился Сашка. – Мне же образцы нужны. У тебя есть?

   Мать покачала головой и резонно возразила:

   - Если бы у меня было, стала бы я тебя просить?

   Сашка вынужден был признать, что да, действительно, после чего напрягся и принялся выдавать по очереди картошку, капусту, морковку и свеклу. Причем, если картошка еще походила на картошку, хотя и была раза в полтора больше и двух цветов – желтого и красного, при этом граница цветов проходила посередине клубня, деля его как экватор на две примерно равные части, то капуста, к примеру, представляла из себя не традиционный кочан, а какую-то гипертрофированную зеленую розу с многочисленными примерно равными лепестками. Морковка же походила на морковку только оранжевым цветом. Вообще-то это был ровный цилиндр диаметром два сантиметра и длиной пятнадцать. Когда мать посмотрела вопросительно, потому что слова у нее кончились, Сашка ответил, что он специально внес коррективы в конфигурацию, чтобы было удобно морковку нарезать и кружки получались одинаковые. О кубической форме свеклы мать уже спрашивать не стала. И так было понятно, что это сделано исключительно для удобства.

   - Но капусту-то зачем? – почти простонала мать. – Неужели тоже для удобства?

   - Конечно, - бодро ответил Сашка. – Сложила листья вместе и режь.

   Не сказать, что мать смирилась с Сашкиным видением овощей и фруктов. Она все-таки была женщиной довольно консервативных взглядов. Наверно сказывались детство и юность, проведенные в деревне. Но, видать, местный общественный транспорт и не таких перевоспитывал. Конечно, если бы мать была здорова (и Сашка в этом нисколько не сомневался) она запросто отвоевала бы место себе даже в этом специфическом транспорте. Но в состоянии выздоравливающего она пока борьбу отложила и, получая от Сашки похожие на дирижабль помидоры или тороидальные яблоки, только головой качала. А через неделю вроде как и стала привыкать. Отец же удивился только один раз – первый, а потом перестал. А сестра только восторгалась, и каждый раз просила брата придумать что-нибудь новое. И он специально для нее делал персики без косточек и груши, росшие кистью, как виноград.

   А в августе мать окончательно привыкла, а Сашке надоело экспериментировать, и они сошлись во мнении, что нужную форму надо будет оговаривать при заказе, а то как-то раз зашла хозяйка и увидела цилиндрическую морковку. Она долго восхищалась и спрашивала, где продается такое чудо селекции и мать с трудом отбилась. А Сашка радовался, что она не видела кубической свеклы. Он потом жаловался сестре, что люди консервативны, и он теперь понимает, как трудно было Мичурину.

   Кастрюлю Сашка матери все-таки выправил. Это оказалось несложно. Они вдвоем съездили на паромчике в город (другой берег Прямой Болды был уже городом) и там, почти рядом с пристанью был магазин с вывеской «Посудохозяйственный». Искомая кастрюля нашлась там и Сашка обсмотрев ее со всех сторон, изобразил матери точно такую же. Мать радовалась приобретению, а Сашка радовался началу реализации своих возможностей, которые прошли проверку практикой. Он понимал, что кастрюля – это только начало и так и рассказал отцу. Отец обещал подумать и посоветоваться. Сашка знал, что советоваться он будет с матерью. Не с начальником же цеха ему держать совет. И еще он знал, что мать консерватор только по форме, а по содержанию она еще тот новатор. Так оно в конце концов и вышло.

ГЛАВА 3 - Творческий рост

Десятый класс начался ожидаемо. Их, собственно, уже в конце девятого стали пугать, что вот ужо в десятом вам устроят серию Варфоломеевских утренников. Они-то посмеивались, а все оказалось взаправду. Все преподаватели, как сговорились, начинали уроки на минорной ноте, твердя, как заклинание «а вот на экзаменах». Особенно хорошо это получилось у учительницы литературы. Вот у кого пропал талант по написанию ужастиков. Сашка, прослушав ее эмоциональную речь о том, что, максимум, что он может получить после школы это справка о ее окончании. Он спросил уныло, что может и стараться не стоит, но тут же был подвергнут валянию в грязи с последующим полосканием. Его пример оказался другим наукой и больше никто не выступал. Настроение в классе стало похоронным.

   То же самое, с поправкой на специфику предмета и характер преподавателя повторилось и на других уроках. В конце дня Сашка понял, что его умение создавать кастрюли и кубическую свеклу здесь ничего не значит. Дома мать еще «улучшила» ему настроение, сказав, что все учителя правы и всему десятому классу придется трудиться на совесть. Сашка задал, как ему казалось коварный вопрос:

   - А ты-то откуда знаешь? Ты же ни дня в десятилетке не работала.

   Но мать сразила его, сказав коротко:

   - А вот знаю.

   Хорошо, что после недельного напряжения классная догадалась вывезти подопечных на что-то вроде пикника. Ученики, собравшиеся в воскресенье у школы, до последнего не верили, что такое возможно, пока не подкатил грузовик с самопальными скамейками в кузове. Гвалту при посадке было! Отъехали недалеко за поселок. Но место было нетоптаное и, если закрыть глаза, даже дикое.

   Развлекались по-всякому. Девчонки взялись за изготовление достархана, и, когда у них не оказалось картошки, чтобы испечь ее на углях, Сашка тут же предложил свою помощь. Правда, он привык создавать картошку открыто, чтобы видеть результаты труда. А здесь ему пришлось все делать втемную, чтобы потом эффектно извлечь картошку из сумки. Но у него получилось. Сашка рассчитывал, как максимум, на охи и ахи, но все прошло как-то буднично. Девчонки, правда, еще два раза к нему обращались. Первый раз за хлебом. И не задумались, зачем Сашка тащил с собой целую буханку. А второй раз даже затруднились объяснить, что им конкретно надо и просто неопределенно повертели пальцами. Тогда Сашка осчастливил их большим куском «Докторской» колбасы. Но потом честно сказал, что у него больше ничего нет, и ушел к мальчишкам.

   Мальчишки быстренько соорудили из прихваченной с собой веревки качели и сначала просто раскачивались, а потом взяли подошедшего Сашку, как самого легкого и, раскачав, зашвырнули его на соседнее дерево. Вернее, он сам зашвырнулся, отпустив веревку качелей в верхней точке траектории и продолжив полет самостоятельно, успел вцепиться в услужливо протянутые ветки. Увидевшие это девчонки завизжали, а Сашке, испытавшему мгновенный испуг, это было как елей на бушующие волны. Хорошо, что классная этого трюка не видела.

   Обед вышел на славу. Очень способствовал аппетиту свежий воздух. Смели все. Девчонки намекали насчет колбасы, словно знали что-то, но Сашка разводил руками, хотя и мог завалить их колбасой по самые брови. После обеда шалить как-то не хотелось и все разлеглись на еще зеленой травке. А потом пришел грузовик. Всю обратную дорогу девчонки хором исполняли последние шлягеры, а Сашка думал, что вот такая учеба его вполне устраивает.

   А на следующий день был понедельник, и начались трудовые будни, которые были совсем не праздники. Сашка немного поломал голову над тем, как облегчить себе существование с помощью своего дара, но кроме как дать взятку кастрюлями или цилиндрической морковкой ничего придумать не смог. Тем более, что в голове бы от этого все равно ничего не прибавилось. Оставалось только грызть гранит со всем прилежанием. Сашка поймал себя на том, что он рассуждает совсем как взрослый и очень этому удивился.

   Прошел месяц в трудах и заботах, но тут явился довольный отец и сказал, что дом готов и они в воскресенье переезжают. Поднялась суматоха и к вечеру субботы все уже сидели на узлах и чемоданах. На радостях упаковали даже посуду, и поэтому ужинать и завтракать пришлось всухомятку. Сашка еще в пятницу спросил своих товарищей, не желают ли они принять участие в действе. Пацаны, похоже, даже обрадовались возможности развлечься хотя бы таким способом.

   Шоссе было рядом, и шоферы пустых грузовиков охотно перевозили вещи, радуясь возможности почти легально подзаработать. Когда начали грузить, больше всех орал и суетился Женька, а вот когда прибыли на место и вещи надо было тащить на третий этаж, его стало не видно и не слышно. Мать быстренько соорудила обед на керосинке (газа еще не было) и сервировала большой ящик ввиду отсутствия мебели. Пацаны солидно выпили и, приговорив бутылку и посидев немного, откланялись.

   Ночевать пришлось на полу, но зато в своей квартире.

   А утром был будний день. И Сашка отправился в путь. Школу ему решили не менять как сестре, и теперь, чтобы в нее попасть, он сначала должен был идти до трамвая метров сто по подобию дороги, потом через пустырь, потом трястись на этом самом трамвае четыре остановки, потом топать вдоль путей с километр, переправиться на паромчике через Прямую Болду и еще метров через шестьсот была школа. В общем, Сашка тратил на дорогу около часа. Тем не менее, ему все завидовали, как же – газ, горячая и холодная вода. Они же не знали, что газ и горячая вода пока только в проекте. А Сашка надувал щеки и многозначительно молчал.

   Вставать в шесть утра, чтобы без четверти семь выйти из дома было, конечно, тяжеловато. Но трамвай мог задержаться, да и паромчик не всегда выдерживал расписание. Поэтому запас времени был крайне необходим. Сашка, топая в полной темноте вдоль железнодорожных путей, освещаемых только отраженным от рельсов лунным светом, утешал себя тем, что вот-вот каникулы, а потом и конец мучениям. Чтобы хоть как-то убить время, затрачиваемое на дорогу, он начал соображать, куда податься после школы. Идти на завод, как отец, он и не собирался. Что толку туда идти, если через год армия. Поступать в местный институт, которых имелось целых три, тоже не хотелось. Медицину он не воспринимал категорически, педагогом стать тоже не горел желанием. Оставался Астрыбвтуз, который набором специальностей скорее напоминал университет, только технический.

   Поступать туда было заманчиво в том плане, что он располагался рядом с новым домом, и идти до него было чуть больше пяти минут, что по сравнению с дорогой до школы было просто праздником. Но Сашка последний год увлекся физикой и очень хотел, чтобы это увлечение стало делом его жизни. Так что он объявил родителям, что поедет в Долгопрудный. Ну а что было делать родителям. Согласились, конечно. Тем более, что Сашка, попав в совершенно пустую квартиру, обставленную одной стиральной машиной, разошелся не на шутку. Нет, кое-какую мебель, наличествующую в относительно свободном доступе, родители покупали, чтобы не выделяться среди прочей публики, а вот что-нибудь эдакое, бывшее страшенным дефицитом, за которым надо было ехать в Москву, потому что ближе ничего не было, обеспечивал Сашка. Они с матерью ходили по мебельным магазинам, которых было всего три на весь город, и присматривались к выставленным образцам. Отец ходить сразу отказался, сказав, что если его мнение в расчет не принимается, то и ходите сами. Кстати, Сашкино мнение тоже в расчет не принималось.

   Когда мать, наконец, находила то, что нужно и неважно, стояло ли это на витрине или имело вид только фотографии в проспекте, в дело вступал Сашка. Он насколько мог тщательно знакомился с образцом, потому что прекрасной фотографической памятью похвастаться не мог, а потом дома воспроизводил это в нужном месте. Мать, понятное дело, находила кучу дефектов, которые Сашка терпеливо исправлял (у него это уже получалось, потому что была большая практика). Таким образом, они обзавелись роскошным сервантом, двумя кроватями в спальню, трюмо и креслами.

   Особой гордостью матери был кухонный гарнитур чехословацкосашкиного производства, слепленный Сашкой частично по памяти, частично, благодаря дядьке, который у себя в Москве обфотографировал его со всех сторон. Сашка не стал вставлять в него только холодильник ЗИЛ, потому что отец сказал, что это будет уже перебор. Мать поворчала, но вынуждена была согласиться.

   К Новому году Сашка, пусть и не в совершенстве, но все-таки овладел, как он это называл, предметной магией. То есть ему почти не составляло труда представить, а потом и воплотить любой предмет и даже внести в него позже любые изменения. Правда, это касалось пока предметов, так сказать, «неодушевленных», то есть таких, в которых отсутствовала механическая, электрическая, электронная или еще какая иная начинка. Тут кроме прямого запрета присутствовал еще и элементарный страх. Сашка боялся, что, к примеру, радиоприемник будет выглядеть как настоящий, но молчать при этом как рыба об лед. Его смущала читанная в ранней юности книга «Старик Хоттабыч». И не потому, что она была для него вроде настольного руководства по прикладному волшебству, а из-за одного эпизода, где великий волшебник ибн Хоттаб (а он без сомнения был великим волшебником) создал телефон из куска драгоценного мрамора. Ну, с мрамором, это, конечно, был перебор, но Сашка опасался, что и с пластмассой и сталью может получиться то же самое.

   И буквально накануне Нового года он решился на эксперимент. Дождавшись, когда дома никого не будет, он с реальной дрожью в коленках приступил к давно задуманному. Уголек в груди теперь разгорался от любого намека. Сашка пожелал, не забыв присовокупить к форме еще и содержание, а также работоспособность, совершенно не представляя, как это будет выглядеть в, так сказать «волшебном диапазоне». Начать он решил с радиоприемника «Селга», который видел у кузины в Москве и который ему очень понравился. К тому же он тщательно изучил его в центральном магазине «Культтовары».

   Приемник появился на середине стола и Сашка даже вздрогнул, хотя все это было ожидаемо. Он взял его и осмотрел со всех сторон. Внешний вид нареканий не вызывал. А вот внутренний. Сашка с трепетом душевным повернул регулятор громкости до щелчка. Приемник зашипел. Сашка обрадовался и еще покрутил регулятор. Приемник зашипел громче. Тогда он стал поворачивать колесико настройки. Красная линия ползла вдоль шкалы и внезапно раздался голос дикторши:

   - …Петропавловске-Камчатском – полночь.

   - Ура! – заорал Сашка, потом, опомнившись, испуганно посмотрел вокруг.

   Немного отойдя, Сашка стал прикидывать, во что может вылиться его вновь приобретенное умение. Получалось так, что вылиться оно может во что угодно. От зажигалки до автомобиля. Сашка обалдел от перспектив. А с другой стороны, по трезвому размышлению (а он уже был человеком достаточно взрослым, как никак шестнадцать с половиной лет) он понимал, что зажигалки – это пожалуйста, хоть сто порций. А вот, что касаемо автомобилей, то даже «Запорожец» находится под строжайшим запретом, потому что там уже не участковый набежит. И ведь не отбояришься. Поэтому Сашка сам себе рекомендовал не борзеть, и потенциалом светить исключительно в присутствии себя, ну то есть, никому больше не показывать.

   Однако, чтобы иногда себя побаловать (ну хотелось пацану, имея такие возможности), он научился искусству развоплощения. Ну, то есть, действию обратному искусству созидания. Очень хорошо это выразил Гоголь в «Тарасе Бульбе», где главный герой, кстати, совершенно на Сашку непохожий, восклицает: «Я тебя породил, я тебя и убью». Правда, говорил он это по совершенно другому поводу.

   Первым предметом, на котором Сашка попробовал свое новое умение, была маленькая зажигалка, тут же созданная им. Понятное дело, что дома никого не было. Сашка предпочитал реализовывать свои открытия в одиночестве. Чего ему вздумалось начинать с зажигалки, Сашка и сам не знал. В семье никто не курил и, соответственно, зажигалка была вещью совершенно ненужной. Но она, пожалуй, была самым маленьким действующим механизмом. Наверно именно поэтому Сашка ее и выбрал. Он оставил ее там, где она и появилась, то есть, на середине стола, походил вокруг приспосабливаясь и соображая, с чего бы начать, а потом просто пожелал, чтобы она исчезла. И тут же контуры зажигалки заколебались, стали зыбкими, а сама она полупрозрачной. И в следующее мгновение зажигалка исчезла.

   Сашка перевел дух. Он все-таки побаивался, что эксперимент может не получиться. Но зажигалку можно было просто-напросто выбросить в мусор. С чем-то более габаритным так не поступить. И Сашка похвалил себя за прозорливость. И тут же взялся за вещь покрупнее. Он подумал, покопался в памяти и создал здоровенную радиолу «Рекорд».

   Большой ящик стоял посередине стола, поблескивая полированным деревом и таинственно мерцая шкалой. Развоплощать его Сашке стало жалко, но тут загремела замками входная дверь и Сашка, помимо своего желания, свое создание все-таки развоплотил.

   На следующий же день, который был понедельником, Сашка применил свое новое умение по дороге в школу. Народу в это время на улицах почти что и не было и Сашка, добравшись на трамвае до конечной и перебравшись через высокую железнодорожную насыпь у моста через Болду еще до ее разделения на Прямую и Кривую, быстренько соорудил себе в тени теплотрассы велосипед типа «Спутник» и покатил на нем в сторону перевоза. Жаль, что дорога оказалась короткой, и Сашка со вздохом сожаления вынужден был свой шедевр развоплотить и дальше двигаться исключительно пешком. Но опыт удался и ему понравился.

   Однако, уже через пару таких поездок Сашка подумал:

   - И зачем я надрываюсь, крутя педали, когда можно из обычного велосипеда сделать мотовелосипед.

   Сказано – сделано. Уж чего-чего, а в магазине мотовелосипеды были. И харьковские, и пензенские. Так что, уже на следующий день Сашка оседлал железного коня и с усилием завертел педали. Но первый опыт оказался неудачным. Не справившись одновременно с газом, тормозом и рулем, Сашка заехал в кусты на обочине, которые и не дали ему завалиться на бок.

   Можно было обозлиться и развоплотить к чертовой бабушке строптивое изделие, но Сашка был упрям и, выпутавшись из кустов, опять оседлал агрегат. Со второго раза езда получилась. Не сказать, что Сашка выглядел как бывалый ездец, но, по крайней мере, до перевоза он добрался гораздо быстрее чем пешком и немного быстрее чем на велосипеде. И при этом почти не устал. Для опыта он оставил мотовелосипед, прислонив его к стенке крайнего дома возле пристани.

   - Украдут, так украдут, - подумал Сашка. – Знать, судьба такая. А не украдут – можно будет потом совершенно легально доехать до насыпи.

   Странно, но не украли.

   Сашка, конечно же, не мог долго держать в себе такую классную штуку как воплощение-развоплощение и тут же, улучив момент, поделился ею с отцом. Отец задумчиво посмотрел на возникший на столе большой телевизор, который Сашка быстренько включил в сеть и, продемонстрировав, что тот работает, эффектно его развоплотил, а потом спросил:

   - А что еще можешь?

   И тут Сашка рассказал, что в школу он теперь часть пути проезжает на мотовелосипеде, который потом возле парома дезинтегрирует (он выучил новое слово и решил им блеснуть).

   - Дезинтегрируешь, говоришь? – все так же задумчиво сказал отец. – А вот как насчет автомобиля?

   Сашка знал, что отец мечтает о машине. Он ему как-то еще год назад сказал, что после получения квартиры хочет купить автомобиль. Мол, в ихнем заводском профкоме это вполне возможно. И деньги еще с Востока оставались. Правда, рассчитывал он на горбатый «Запорожец». На марку покруче не замахивался, видно, трезво оценивая свои возможности.

   - Ну не знаю, - засомневался Сашка. – У меня, знаешь, не было возможностей изучить автомобиль настолько досконально. У нас же их в магазинах не продают.

   - Не продают, - согласился отец. – Но ты ведь не забыл, что у тебя есть способность втянуть вещь, а потом выдать ее точную копию.

   - А ведь точно, - обрадовался Сашка. – Вот сейчас на этом телевизоре и попробую.

   - Только учти, что ты должен вернуть его на место моментально. Так, чтобы люди вокруг ничего не заметили.

   Сашка понял, что отец задумал что-то с его участием, но вот что именно, понять не мог. Тем не менее, он сосредоточился и положил руку на телевизор. Тот слегка дрогнул, но остался на месте. Сашка вопросительно посмотрел на отца. Тот кивнул:

   - Годится.

   И вечером Сашка пошел к центральной проходной завода. Возле нее стоял десяток автомобилей. Отец вышел в первых рядах.

   - Пойдем, - сказал он. – Я уже присмотрел, - и он показал на стоявший с дальнего края новенький «Москвич-408».

   Сашка присвистнул. Они, не спеша и не оглядываясь, подошли к машине, отец встал так, чтобы прикрыть Сашку, а тот вроде как задумчиво положил руку на нагретый солнцем капот.

   Сашка ощутил во всем организме мгновенную дрожь и медленно снял руку с капота.

   - Идем, - сказал он отцу. – Попробуем где-нибудь в безлюдном месте.

   Безлюдное место нашлось за их домом, там, где заканчивалась песчаная насыпь предназначенная для будущей набережной. Торчали гнилые сваи старой пристани и берег до самой стрелки, где располагалась правительственная дача, был пустынен и дик. Сашка нашел место за куском покосившегося забора и огляделся. Вокруг точно никого не было. Сашка почему-то вытянул руку вперед, хотя вполне мог и обойтись без этих пошлых жестов. И тут же рядом появился поблескивающий, словно только что помытый, «Москвич».

   - А почему он зеленый? – недоуменно спросил отец. – Тот же вроде белый был?

   - А для маскировки, - небрежно ответил Сашка. – Ты внутрь смотри. А цвет я могу любой сделать.

   Довольный отец открыл дверцу и уселся за руль. Поерзав на сидении и с усилием повернув баранку, он вдруг слегка обиженным тоном спросил:

   - А где ключ? Ключ-то мы забыли.

   Сашка поскреб макушку.

   - Да, - сказал он. – С ключом промашка вышла. Дай-ка, я сяду, попробую. Где у нас тут замок?

   На Сашкину ладонь прямо из воздуха упала целая связка ключей, и он стал по очереди совать их в замок зажигания. Подошел девятый.

   - Вот, - сказал Сашка, вручая его отцу.

   Остальные ключи тут же пропали. Отец только головой покачал. Потом нетерпеливо сел на водительское сиденье, вставил ключ в замок и, действуя, как заправский шофер, проверил ручной тормоз и покачал рычаг переключения скоростей, убедившись, что он стоит на «нейтралке». Проведя все эти манипуляции, он взглянул на Сашку и повернул ключ. Мотор подхватил практически сразу. Как говорят, с пол-оборота. Отец немного скованно воткнул первую передачу, отпустил ручник и стал потихоньку отпускать сцепление. И «Москвич» поехал. Правда, уехал недалеко. Метра на три. Отец выключил двигатель, вышел из машины, захлопнул дверцу и сказал Сашке:

   - Дезинтегрируй.

   Потом, уже на пути домой, Сашка спросил:

   - Ну и зачем тебе все это?

   - А вот зачем, - сказал отец рассудительно. – Легально я машину завести не могу. На очередь меня, конечно, поставят без вопросов. Но когда еще та очередь подойдет, если на весь завод в год выделяют хорошо, если десяток машин. То есть, к пенсии. А ездить мне хочется сейчас. Можно попытаться купить с рук, но там цены совершенно ломовые и у всех сразу возникнет вопрос насчет того откуда деньги. Вот я и подумал, - отец помедлил, - что надо попользоваться твоим талантом. То есть, перед какой-нибудь поездкой ты подгоняешь машину, а после поездки вроде как ставишь ее в гараж.

   - Постой, так ведь права нужны и этот… техпаспорт. Ведь, если остановят, штрафом не отделаешься. Ты этот вопрос продумывал?

   - А как же, - важно ответил отец. – Все учтено. У нашего мастера есть «Запорожец». Я его уговорю показать нам права и документы на машину. Тебе хватит просто посмотреть? Или обязательно надо руками?

   - Лучше, конечно, руками. Тогда вообще никаких проблем. Насчет посмотреть?.. Ну не знаю. Нужно смотреть очень тщательно. Слушай, а ты не можешь их сфотографировать? И линейку рядом положить для масштаба.

   Сашка говорил, а у самого уже созрел коварный замысел. Дело в том, что его товарищу из ближнего окружения Кольке родители подарили мотоцикл, и Колька с нетерпением ждал, когда, наконец, просохнут дороги. Так вот, Колька должен был вот-вот получить права, а насколько Сашка знал, права, что у мотоциклистов, что у автомобилистов одинаковы и вся разница только в категории. Ну а техпаспорт у отцова мастера можно попросить и в руках подержать.

   Сашка повеселел.

   - Папа, все решаемо. Я уже придумал.

   Сашка сделал большое дело, и оно ему понравилось. Хотелось еще чего-то такого. В смысле, большого. Но в рамках семьи такого пока не предвиделось. А выходить со своими талантами на люди Сашка конкретно опасался. Особенно после того, как отец на пальцах разъяснил ему перспективы. Больше всего Сашке не понравился закрытый институт под эгидой всевидящего и всезнающего КГБ, где как раз и изучали таких вот феноменов с целью поставить их на службу Родине. Родине служить Сашка не отказывался, но служить, находясь на воле, а не в комнате с решетками на окнах. Впрочем, отец мог и присочинить. Ну откуда ему могло быть известно про закрытые институты. Но Сашке проверять как-то не хотелось.

   Вот и получалось так, что всеобщее признание, успех и популярность требовали такой цены, что ну их на фиг. Но один раз Сашка все же сорвался. А дело было так.

   Шел апрель. На улицах все уже раскисло и подсохло. Сашка с одноклассницей, которая тоже жила на городском берегу, перестали ходить по льду напрямик и давали теперь большой крюк через мост. Это случилось сразу после того, как Сашка провалился под лед. Хорошо, что дело было на мелководье, и он сразу выбрался. Но промок по самую шею. Спасибо провожавшему его Женьке, который сунул его в свою еще теплую со вчера баньку и пока тот трясся, медленно отогреваясь, отжал и повесил сушить его одежду. Сашка после этого даже не чихнул. А крюк через мост он даже использовал для продления своего моторизованного маршрута. Мало того, он даже предложил подвозить одноклассницу, пристроив к мотовелосипеду удобный багажник (волшебным путем, ясное дело). Сашка по-прежнему пользовался бывалым харьковским мотовелосипедом, хотя пару раз видел на улице модерновое львовское изделие. Но выделяться в этом плане ему как-то не хотелось. Он и так, выезжая на мост, побаивался встретить кого-нибудь из неадекватных милиционеров, тем более имея такой довесок на багажнике.

   Преодолев мост, Сашка стал оставлять свой транспорт у бывшей хозяйки, будучи абсолютно уверенным, что та ничего не расскажет родителям. А потом они с девчонкой шли в школу. Но этот кайф продолжался всего неделю, а потом лед по Болде прошел и заработал перевоз. И как раз в это время Борька и потерял свою пятерку.

   Он хватился ее уже на первом уроке, когда учительница литературы как раз приступила к очередному нагнетанию. Борька сзади зашуршал, завозился, сопровождая свои непонятные действия произносимыми шепотом ругательствами на казахском, что делал только в случае крайнего волнения.

   - Абаев! – прикрикнула учительница. – Ну-ка прекрати!

   Борька затих, но, видно, не прекратил. И как только урок закончился, и учительница вышла, он бросился к вешалке, где висело его пальто, и принялся выворачивать карманы, ища в них дырки. А потом уселся за парту с совершенно убитым видом и подпер голову обеими руками.

   - Ты чего это, Борька? – спросил сосед по парте.

   Борька поднял голову.

   - Понимаешь, мать дала мне с собой пятерку, а я ее где-то посеял.

   - Богатая у тебя мать, - попытался схохмить кто-то.

   Борька окрысился.

   - Да у нее до получки только десятка осталась. А получка через неделю.

   Шутник заткнулся. Услышавший это народ загудел. После второго урока Борьку заставили пройти весь свой маршрут и несколько человек, идя рядом, внимательно смотрели по сторонам. Пятерку так и не нашли. Борька совсем скис. Пятерка – это было серьезно. И на этом фоне никто не придал значения Сашкиному вопросу:

   - А как она выглядела, эта пятерка?

   Борька отмахнулся было, но Сашка настаивал. И не успокоился пока не получил исчерпывающий ответ. Если б можно было, Сашка забросал бы Борьку этими пятерками. Но… Надо было соответствовать. И «найти» именно Борькину пятерку. Ну или очень на нее похожую. Не записал же Борька в конце концов номер своей купюры. Сашка взял с собой Женьку в качестве свидетеля и отправился по Борькиному маршруту. Выйдя за пределы школьного двора, Сашка посмотрел на часы. До конца большой перемены оставалось всего-ничего. Надо было спешить. Под забором он увидел удобное местечко. Не каждый заметит. Только если подойти вплотную.

   - Жень, глянь вон туда. А я здесь посмотрю.

   Женька завопил так радостно, словно клад нашел. Сашка тоже изобразил на лице радость. Но только по поводу хорошо сделанной работы. А уж как радовался Борька. Он так стиснул Женьку, что тот заверещал. Досталось и Сашке, потому что Женька проявил благородство и указал на Сашку как на непосредственного соучастника.

   На этом, собственно, инцидент был бы исчерпан, но Сашка решил пошутить и, когда они вчетвером шли мимо клубного штакетника, зоркий Герка, бесцельно глядя по сторонам, потому что не принимал участия в общей дискуссии, заметил выглядывающий из-под прошлогодних листьев синий уголок. Он ковырнул его носком ботинка без всякой задней мысли. Остальные трое прошли мимо, жарко споря. Свистящий Геркин шепот был слышен наверно на другой стороне улицы. Все трое обернулись. Герка держал в руках пачку пятерок в банковской упаковке и лицо у него было такое, словно он только что получил доской по затылку – рот открыт и глаза выпучены. Пачка пятерок в его руках была грязной. Так что удивительно, как Герка вообще ее углядел. Участники дискуссии тут же позабыли, о чем только что спорили и стали очень похожими на Герку. Сашка не стал выделяться и тоже принял озадаченный вид.

   Навстречу с пристани шли люди. Герка спрятал деньги в карман.

   - Пошли отсюда, - сказал он хрипло. – Я за валом местечко знаю. Там и разделим.

   - Оставил бы ты их, - сказал осторожный Колька. – Вдруг это чьи-то. А хозяин ищет. Вон, как Борька.

   - Пачка насквозь сырая, - сказал Герка. – Они здесь с зимы лежат. Дождей-то не было. Так что успокойся.

   Через полчаса Сашка сел на паром, имея в кармане сто двадцать пять рублей. Они ему, конечно, были ни к чему, но пацанам об этом ни в коем случае нельзя было говорить. Сашка вспомнил их физиономии и улыбнулся. Сегодня он сделал два добрых дела и не прокололся. Жаль, что нельзя было сделать больше.

   Колька, не подумав дурного, принес в школу права на мотоцикл. Он и рад был похвастаться и совершенно не заметил, как Сашка, так сказать, «снял копию». Ну а уже дома он, как заправский жулик, в два приема изготовил нужные права. Все, как положено, с фотографией и печатью. Причем даже лучше настоящих. А за несколько дней до этого он таким же образом скопировал техпаспорт у ничего не подозревающего отцовского мастера. Отец в это время по вечерам зубрил Правила движения.

   - А чего бы просто не пойти и не сдать? Тем более, что Правила ты знаешь прекрасно.

   - Да ну его, ходить куда-то, - отмахнулся отец. – При наличии возможностей. Тем более, что машины у меня практически нет.

   - Ну, это пока нет. Но ты же в очередь встал?

   - В очередь-то я встал. А вот сколько я в ней стоять буду. К тому времени наверно нужную сумму можно и легальным путем накопить.

   Первый выезд состоялся буквально через неделю. Как раз пошла вобла. Будущая набережная была усеяна рыбаками, набежавшими как из домов, стоящих непосредственно на набережной, так и с остального района. Протолкнуться среди них не было никакой возможности. Становиться на место надо было в полной темноте. Сашке с отцом это было простительно не знать, потому что это была их первая весна на новом месте. Отец подсуетился и узнал на работе, что много народа выбирают остров Свободы, и в субботу затемно они отправились туда, благо это было совсем рядом.

   Переправлялись на остров на большой лодке, набитой рыбаками так, что она погрузилась почти по планширь. Лодка была без всякого мотора, и на веслах сидел здоровый мужик. Вся переправа заняла минут десять. Выбравшийся из лодки народ скорым шагом, а кое кто даже бегом хлынул на противоположный берег острова. Сашка с отцом поспешили следом. На берегу они увидели, что пришли далеко не первыми. С трудом найдя относительно свободное место, для чего пришлось вырезать целый куст, стоящий наполовину в воде, они проторчали там до обеда, выловив всего три десятка не самых крупных экземпляров. Так что на воскресенье отец созрел для поездки.

   Вышли опять затемно. На пустыре перед стадионом Сашка материализовал «Москвич». На этот раз с ключом в замке. Отец на всякий случай проверил, чтобы номера совпадали с техпаспортом. Они расселись и отец, явно нервничая, тронул машину. Они выехали на пустынную улицу, повернули налево и мимо студгородка добрались до железнодорожного переезда. После переезда мощеная дорога пропала, но ненадолго. Как только кончилась старая частная застройка, они опять выехали на асфальт и покатили к мосту. Эту дорогу Сашка знал чуть ли не в совершенстве. Отец уже освоился за рулем и не лез ближе к ветровому стеклу, стараясь заглянуть за капот. Машин не было, и он прибавил скорость, не выходя, однако, из пределов разрешенной. После моста Сашка решительно показал направо.

   Здесь он был с Женькой всего один раз и в темноте дорогу узнавал с трудом, тем более, что она в прыгающем свете фар казалась совершенно незнакомой. Но вот они выехали за поселок, вокруг посветлело, и отец выключил фары, сказав, что без них видно намного лучше.

    Дорога приблизилась к берегу. Осенью здесь был полутораметровый обрыв, от которого осталось едва полметра. Вот тут рыбаков не было от слова «вообще». Отец остановил машину, и они выгрузили снасти.

   После того как все удочки были заброшены и заведены на сторожки Сашка, решив устроиться с комфортом, сотворил два складных стульчика. Но присесть им так и не пришлось. Начался такой клев, что через полчаса им пришлось отказаться от пары удочек, оставив всего четыре. К обеду рыба в сумку уже не помещалась и, постелив быстро изготовленный кусок брезента, ее стали складывать прямо в багажник. Посмотрев на это дело, отец сказал:

   - Хватит, а то вешать некуда будет.

   Назад собрались быстро. Стульчики даже складывать не стали. Сашка их так в разложенном состоянии и развоплотил. Увидев при свете дня обратную дорогу, Сашка удивился, как это они в темноте по ней проехали. Машину швыряло на ухабах. Она скрипела всеми сочленениями. Мотор то выл, то утробно урчал. Пока выбрались на шоссе, Сашка, сидевший на пассажирском сиденье, отбил себе коленки, правый бок и даже два раза приложился головой, хотя крыша была довольно далеко. Отец хоть за баранку держался.

   А на съезде с моста их тормознул гаишник, придравшись к невключенному поворотнику. Отец, было, возмутился, мол, на кой ляд поворотник, если тут одна дорога с естественным поворотом и транспорт по ней едет только в одну сторону, но Сашка дернул его за куртку и подсунул червонец. Гаишник сразу сдулся и, подумав над талоном предупреждений, махнул рукой. И они уехали.

   Дома, когда все тазы были заняты засоленной воблой, которую они так в брезенте и притащили, Сашка сказал отцу:

   - Да я б тебе эту рыбу сделал без всякой суеты.

   - Э, нет, - ответил отец. – Пойманная без труда рыба и не рыба вовсе, а обычный продукт. А тут вон как развлеклись, и я теперь очень приличный водитель, - он подумал и добавил. – А поворотник все же не надо было включать. Зря я червонец отдал.

   … Десятый класс выходил на финишную прямую. Учителя свирепствовали. Ученики ходили с оловянными глазами. Один двоечник Мишка веселился.

   - Мне, - говорил он, - все эти ваши экзамены до одного места. Меньше справки мне все равно не дадут. А в армию берут и без аттестата. Как и на завод.

   Некоторые ему завидовали. Сашка, увлекаясь зубрежкой немецкого языка, потому что все остальное он более-менее знал, попутно изыскивал способы облегчения себе невыносимого бремени знаний. Родители жалели его за бледный вид, а отец даже намекнул, мол, нельзя ли как-нибудь… Ну, сам понимаешь… Сашка печально качал головой. Пока вариантов не просматривалось.

   Сперва он загорелся было идеей сделать свой билет на каждый устный экзамен. Но потом скис, подумав, что не знает, ни шрифта, ни интервала, ни расположения текста. А просчитать все это и переиначить билет за то мгновение, в течение которого он возьмет билет со стола и тут же отдаст его в руки преподавателя, он счел невозможным. Необходимо было хотя бы несколько секунд. А с сочинением вообще был зарез. Тем не знал никто. Даже учителя. Стащить конверт из сейфа у директора. Так там их два – для десятого класса и для одиннадцатого. Может, конечно, они надписаны. А может, и нет.

   Сашка вздохнул и снова принялся зубрить.

   В начале мая мать озаботилась костюмом для выпускного вечера. Подошла она к делу со всем тщанием. Перво-наперво пошла в книжный магазин и скупила все журналы, где был хотя бы намек на мужскую моду. Потом целый вечер выбирала цвет, остановившись, в конце концов, на темно-синем. При выборе модели Сашка стал медленно закипать. Он посчитал, что если выпускной вечер его, то и модель костюма тоже должен выбирать именно он. А мать предлагала образцы чуть ли не прошлого десятилетия. Отец, слушая эти диалоги, только усмехался. Уж он-то прекрасно знал, что мать не переспорить. Сашка, впрочем, это тоже знал, но по молодости трепыхался.

   Наконец мать победила. Правда, победа далась ей нелегко, но тем она была слаще. Она и не подозревала про Сашкин коварный план – изменить костюм по своему хотению непосредственно на вечере, куда мать уж точно не пойдет. Он сотворил на себе костюм в точном соответствии с материным проектом. А потом, поворачиваясь во все стороны под ее придирчивым взглядом, стал подгонять детали, следуя указаниям. Через час таких мытарств мать была удовлетворена, и Сашку отпустили. Осталось подобрать ему рубашку и галстук.

   Грянул последний звонок. Торжественная линейка на школьной спортплощадке. Толпа зрителей вокруг. Здоровенный одиннадцатиклассник (там все были как на подбор в отличие от Сашкиного класса) посадил на плечо малявку-первоклашку в белых бантах. Девчушка, видать, очень боялась высоты, потому что вцепилась в волосы старшему товарищу, а тот морщился, но мужественно терпел. Девчушка судорожно взмахнула огромным бронзовым «колокольчиком», который тоже был с бантом, только с красным. Раздался металлический лязг. Все зааплодировали. Через три дня был первый экзамен.

   Эти три дня Сашка провел как завзятый сноб. Волга в этом году, похоже, свихнулась, и наводнение, достигнув высшей точки, бодро через нее перевалило. Вода подобралась к самой кромке песчаной дамбы, насыпанной на месте будущей набережной. Народу на ней собиралось больше чем на затопленном городском пляже. А так как дамба была песчаной, то через нее просачивалась вода, образуя возле домов здоровенные глубокие чистые лужи. В них, прогреваемых солнцем, с визгом возилась мелочь пузатая, а вокруг квохтали довольные мамаши. Сашка зазвал в этот рай товарищей, и они прекрасно провели три дня, поглощая пирожные и холодную газировку, которую Сашка якобы таскал из холодильника. Они даже забыли об экзамене. Вот только он о них не забыл.

ГЛАВА 4 - Экзамены, они для всех экзамены

Первого июня все явились наглаженные и начищенные. Девчонки поголовно были в белых фартучках и с белыми бантами в косичках или в хвостиках. И хоть было не до того, но глаза все-таки разбегались. Сашка даже мотовелосипед вызывать не стал, чтобы не помять штаны и не благоухать в классе бензином. А то случалось.

   Торжественная часть несколько затянулась. Появилось ощущение, что стоишь на эшафоте перед плахой, а на директоре красная рубаха, а в руках вместо большого конверта большой топор. Трясся даже двоечник Мишка, который все последние месяцы, доказывал, что ему все экзамены пополам. Мишке тонко намекнули, что, если он не напишет, хотя бы страницу, не видать ему даже справки.

   Сашка попал на первую парту первого ряда, лицом прямо к учительскому столу. Чем руководствовалась учительница, он так и не понял, потому что никогда ни у кого русский язык не списывал, и теперь чувствовал себя очень неуютно. В отличие от соседа Женьки, который всегда норовил устроиться именно на первой парте, утверждая, что там легче списывать.

   Наконец учительница взяла мел и на доске стали появляться предлагаемые вниманию несчастных экзаменуемых темы сочинений. Первая – образ Чацкого Сашку опечалила, вторая – Катерина из «Грозы» Островского ввергла в черную меланхолию. Но тут, словно форточка открылась, и сквозь духоту повеяло свежестью – третья тема была свободной. Сашка задумался. Образы теснились в голове, явно забивая непонятного Чацкого и тоскливую Катерину. Оставалось прочитать «на златом крыльце сидели…» и ткнуть пальцем в выпавшего. Сашка так и сделал. После чего ухватил чистый лист и начал строчить. Женька посмотрел на него с завистью.

   Сашка накатал уже три листа и задумался над очередной цитатой, которую толком не помнил. После минутного раздумья он решил исключить ее из повествования и слегка переделать абзац. В это время в дверь постучали и в класс вплыли три сахарно улыбающиеся тетки из родительского комитета. Несмотря на приклеенные улыбки на лицах их ясно читалось мучительное недоумение. Сашка возрадовался и стал ждать продолжения.

   Продолжение не замедлило. Тетки с подносами стали ходить по рядам, ставя перед каждым бутылку газировки и две тарелочки. На одной лежал эклер, а на другой (Сашка потер ладони, фокус удался) ломоть черного хлеба с толстым слоем масла, поверх которого с трогательной симметрией были уложены благоухающие рижские шпроты. Сашка сначала хотел поверх масла положить слой черной икры, но потом подумал, что это будет уже перебор и к тому же астраханских детей черной икрой не удивить. А вот дефицитными шпротами – запросто. И таки добился своего.

   В сочинении случился перерыв. Все жадно чавкали. Даже девчонки. И ничего зазорного. Небось, не аристократы, какие. Некоторые вон даже пальцы облизывали, потому что Сашка забыл положить салфетки. Дожевав бутерброды, народ повеселел. Девчонки, чьи мамы участвовали в этом празднике, посматривали на них с плохо скрытым удивлением. А Сашка продолжал развлекаться. Заметив, что все стали активно поглощать пирожные, запивая газировкой, он выждал, пока у его товарищей не останется по полбутылки и добавил каждому немного мелкоколотого льда. Он искренне веселился (про себя, понятно), наблюдая реакцию Женьки, который сначала не заметил льда, а когда понял, что вода стала холодной, а в бутылке занятно брякнуло, просто остолбенел. Потом скосил глаза на Сашку и убедился, что у того в бутылке то же самое. И тогда немного успокоился. Остальные реагировали соответственно. Потом Сашка подумал, что по персоналиям его запросто смогут вычислить и добавил льда всем остальным. Кроме Мишки, потому что тот свою газировку уже выхлестал.

   Наконец суматоха, вызванная нестандартным обеденным перерывом, благодаря строгим окрикам учительницы, улеглась, и сочинение покатило к финалу. Сашка аккуратно переписал свое произведение начисто и поднял руку.

   - Галина Антоновна, я закончил.

   Учительница доброжелательно кивнула и он, сдав работу, вышел из душного класса. Минут за десять до него вышли две отличницы, но в коридоре их не было.

   - Наверно ушли домой, - подумал Сашка.

   Одна из этих отличниц была девушкой высокой, гораздо выше Сашки. И хотя она была миловидной и блондинкой, он старался в ее сторону даже не смотреть. Вторая была пониже, с волосами темно-каштанового цвета и с ее внешностью Сашка так и не разобрался, потому что старался в ее сторону тоже не смотреть. И вообще, по мнению Сашки, в классе были только двое из девчонок, на которых стоило бы посмотреть. Но одна из них тоже была выше Сашки и к тому же за ней ухлестывал еще более рослый одиннадцатиклассник. Так что малорослому волшебнику там ловить было нечего. Он и не ловил. То есть, вообще.

   Сашка не стал никого ждать и тоже отправился домой, чувствуя себя после не самого трудного экзамена примерно так же, как наверно чувствует себя выжатый лимон. Хотя мнением лимона на этот счет никто не интересовался.

   Переправившись через Болду, Сашка решил, что после длительной отсидки за партой штаны уже достаточно измялись, и вызвал себе велосипед, на котором и доехал до дома, игнорируя трамвай. Мать встретила его вопросительным взглядом, а нетерпеливая сестра завопила:

   - Ну как?!

   Сашка уселся за стол (у него отчего-то проснулся аппетит) и принялся рассказывать. Рассказ занял и первое, и второе. И еще на компот немного осталось. Мать больше интересовали темы и сам процесс, а также его организация. Сестре же больше импонировала нестандартная кормежка, организованная братом, а также способ охлаждения газировки, который он избрал. Мать покачала головой и сказала, что бутерброды со шпротами от родительского комитета были восприняты хоть и с энтузиазмом, но без подозрений. А вот появившийся словно бы ниоткуда лед в бутылках вызвал вопросы и вполне мог сказаться на качестве сочинений и последующих оценках. Сашка, не подумавший о таком отношении к своему поступку, сильно умерил свое самомнение, и даже восторг сестры не смог перевесить мнение такого авторитета как мать. Но мать сама сменила тему, и Сашка понял, что случившееся на сочинении на самом деле ее заботило мало, и выводы она делала чисто теоретически.

   Он воспрянул духом и сказал, что следующая у них химия.

   Химии Сашка не боялся. По крайней мере, так он заявил матери. Она сказала: «ну-ну» и больше к этой теме не возвращалась. А Сашка первый из отпущенных на подготовку трех дней провел в приятном безделье. Он пару часов провалялся на пляже, который теперь полуофициально был на месте будущей набережной, потом съездил в центр посмотреть, не появилась ли в магазинах какая-нибудь достойная новинка. Достойных новинок не было, и Сашка вернулся домой разочарованным. Мать, которая ездила в горОНО на предмет работы, была уже дома. По ее виду Сашка понял, что ей опять ничего не обломилось, и оказался неправ. Мать поспешила поделиться радостной новостью. Правда, Сашка определил эту новость как не самую радостную, но определил это про себя, чтобы не портить матери настроение, хотя не сказать, что оно у нее было слишком уж хорошее. Дело в том, что работу ей только пообещали, потому что не было большой уверенности в том, что место освободится. Да, и к тому же, долженствующее освободиться место находилось у черта на куличках, аж за судоверфью Кирова, на конечной третьего трамвая.

   Сашка, забывшись, присвистнул и спросил:

   - Мам, а зачем тебе вообще эта работа? Тебе что, денег не хватает? Так их все равно тратить не на что.

   - Моя работа дает легализацию почти полутора сотен, - рассудительно заметила мать.

   - Ты на эту легализацию будешь целый день убивать, - раздраженно сказал Сашка. – Только на дорогу туда и обратно часа два уйдет. Да сами уроки. Да еще и подготовка к ним…

   - Мне же надо пенсию зарабатывать, - выдвинула мать, казалось бы, неубиваемый аргумент.

   - У тебя же стаж с учетом Севера уже есть. Так для чего ты собираешься все пятнадцать лет до пенсии жить в таком вот ритме?

   Мать задумалась. Аргументов больше не было.

   - Ну, нам вообще-то еще много чего надо, - сказала она нерешительно. – Холодильник вот. Опять же, телевизор.

   - Какой тебе холодильник надо? – перебил ее Сашка. – Хочешь ЗИЛ как у тетки? Или может чего поскромнее? Телевизор тоже можешь любую марку выбрать. Ну, мам. Ну для чего тебе эта работа? В армию тебя не заберут и закон о тунеядстве на тебя не распространяется.

   - Ладно, - сказала мать. – Я тебя поняла. Иди вон, готовься. Не забыл – у тебя экзамены.

   А вечером Сашка, сидя с книгой на диване, нечаянно услышал, как на кухне разговаривали мать с отцом.

   - А ведь он прав, - говорил отец. – Что тебе с той работы? Если бы еще под боком была. Вон в Инкиной школе.

   - А что я дома буду делать? – возражала мать. – Щи варить?

   - А что ты два года делала? Книжки читай, телевизор смотри.

   - Так нет у нас телевизора, - слабо возражала мать.

   Тут дверь на кухню плотно прикрыли и дальнейшего диалога Сашка уже не слышал.

   - Ах, так, - сказал он и отложил учебник химии.

   И буквально тут же в пустом углу на тумбочке появился новехонький телевизор «Темп-7». Сашка о таком только слышал, но в местных магазинах не встречал. Внешний вид он сделал по картинке в газете, цвет придумал сам, а внутренности взял от «Темпа-6», потому что прочитал, будто они идентичны, а «Темп-6» он как раз видел. В общем, Сашкино произведение умостилось на тумбочке, он включил его в сеть, вставил в гнездо штекер срочно изготовленной комнатной антенны. Экран засветился, и появившийся симпатичный диктор с ямочкой на подбородке сообщил:

   - Говорит и показывает Астрахань.

   На кухне примолкли. Скрипнув, открылась дверь, и родители увидели сидящего на диване сына с учебником химии и валяющуюся на постеленном ковре дочь, которая с восторгом таращилась на мерцающий экран. Мать повернулась к отцу и всплеснула руками:

   - Ты этого хотел?! Вот, полюбуйся!

   Отец примирительно заметил:

   - Я вообще-то сначала книжки упомянул. Ты вот какие предпочитаешь?

   - Исторические, - огрызнулась мать, бывшая по образованию историком.

   Сашка и пальцем не пошевелил, продолжая старательно читать учебник, но на столе тут же появился трехтомник Федорова «Каменный пояс» и две книги Степанова «Порт-Артур», а через несколько секунд к ним прибавилась «Семья Звонаревых».

   - Вот, - сказал отец, никак не показав своего удивления. – Все как ты и хотела.

   Мать повернулась и ушла обратно на кухню, а отец подмигнул Сашке и присоединился к его сестре. Вообще в семье перестали удивляться Сашкиным способностям, а радовались только чему-нибудь новому, которое Сашка выдавал самостоятельно, а не по чьему-то заказу. При этом сестра пока имела право заказывать только какую-нибудь мелочь не крупнее книжек-тетрадок, чем она беззастенчиво пользовалась. У нее этих мелочей накопилась целая коробка. Сашка не раз предлагал их ликвидировать, но сестра каждый раз ложилась на коробку словно Матросов на амбразуру, только цели у них были разные. А вот книги ее занимали уже две полки в новом книжном шкафу и Сашка на них не посягал.

   Отец, как по количеству, так и по общей массе заказов находился между сестрой и матерью. Он имел в своем распоряжении маленькую кладовую под странным названием «тещина комната», которая наполовину была забита всякими рыболовными принадлежностями, как для зимней, так и для летней рыбалки. В специальной стойке стояли спиннинги и бамбуковые удилища, в больших и маленьких коробках были разложены крючки, поводки и разнокалиберные блесны с мормышками. На кронштейнах были закреплены пешня и льдобур. В углу в чехле ждала своего часа резиновая надувная лодка. О существовании же автомобиля знал только Сашка.

   Но по всем показателям лидирующее положение, конечно же, занимала мать. Как по количеству, так и по массе. Она прибегала к Сашкиным услугам практически каждый день. В основном ее запросы носили гастрономический характер и кроме борщевого набора и полуфабрикатов для отбивных, лангетов и антрекотов Сашка поставлял широкий ассортимент овощей, фруктов и ягод. Причем независимо от времени года. Высшим шиком считалось украшение новогоднего стола виноградом, мандаринами и бананами. Позже Сашка освоил по специальной литературе такие экзотические фрукты как манго, авокадо, папайю и инжир. Но, понятное дело, интересы матери не ограничивались продуктами. Она безжалостно заменила старые, вывезенные с Востока, тарелки, ложки, вилки и ножи. Не говоря уже о кастрюлях, сковородках и даже стаканах. Причем она очень придирчиво осматривала все выставленное в посудных магазинах, и потом Сашка должен был обеспечить именно то, что она отобрала.

   Но самым емким заказом, сравнимым, пожалуй, с отцовским автомобилем, но гораздо материальнее был кухонный гарнитур. Сашка кое-где слегка изменил конфигурацию столов и шкафчиков, чтобы нужное количество предметов вписалось в маленькую кухню. На очереди был холодильник, но мать чего-то побаивалась и место, оставленное специально для него, пока пустовало.

   В общем, Сашка для матери был рогом изобилия и кладезем всего, что душе пожелается. Естественно, что Сашкино желание поступать в физтех шло несколько вразрез с ее планами. А пока, на время сдачи экзаменов в школе на всякое волшебство домашнего характера был наложен мораторий, и мать безропотно ходила по магазинам и ездила на рынок.

   Химию Сашка сдал, даже не вспотев. Но домой сразу не пошел, а дождался пока сдадут товарищи. Сдали все. Остальных ждать не стали и вчетвером отправились домой. По дороге Сашка предложил зайти в магазин и вынул из кармана три рубля. Сумма была, конечно, не гигантская, но очень даже приличная и они прекрасно провели время в том самом местечке, где делили пачку пятерок, от которой, к слову, и следа не осталось. Они пили из горлышка холодный лимонад (Сашка стал умнее и обошелся без льда) и заедали его пирожными. Когда содержимое бутылок кончилось, Женька сказал, что экзамен он сдал не зря.

   - И что теперь? – спросила мать, когда Сашка вернулся домой и отрапортовал, что по химии у него пять.

   - Математика, - сказал Сашка небрежно, но без прежней уверенности в голосе.

   В своих знаниях по математике он не то чтобы был не уверен, просто для их извлечения из закромов памяти требовалось слишком много времени, и Сашка всерьез опасался, что для этого может не хватить трех дней, отводимых на подготовку. А быстро извлекать не получалось. По какой-то странной причине вся математика в отличие, скажем, от химии и физики тщательно упаковывалась и упрятывалась в долговременную память, а не в оперативную. Читать учебник было бессмысленно – открывая любую страницу, он лишний раз убеждался, что и так все знает. Поэтому Сашка отложил учебник до неизвестно каких времен. Он понадеялся, что до лучших и отправился на Волгу. Одеждой он себя не обременял, потому что от подъезда до воды было метров шестьдесят. И там, среди веселых голых людей, Сашка совсем забыл, что у него вообще-то экзамены.

   В последующие дни он прилежно изучал учебник или делал вид, что изучает, а сам мучительно размышлял о том, куда бы податься после школы. Дело в том, что физика, оно, конечно, физика, но вступительные экзамены в физтех начинались в июле, а не с первого августа как в остальных вузах. С одной стороны, это было хорошо и прямо-таки здорово – они как бы являлись продолжением школьных и все знания еще в голове и не успели выветриться. А, с другой стороны десять экзаменов подряд Сашка боялся не выдержать. Да что там, просто боялся. Ну а если не в физтех, то куда еще. Сашка был на перепутье. Ему ужас как не хотелось поступать в местный институт. Ему хотелось свободы, самостоятельности. В книгах так красиво была описана вольготная студенческая жизнь.

   А тут как раз одноклассник Юрка, который в последнее время вошел в его ближний круг, стал усердно агитировать его за радиотехнику. Сашка в последний год тоже повелся на веяние моды и собрал дома пару приемников, которые таинственно шипели и не более. Однако, продвинутым любителем он себя считал. Так вот, Юрка собирался поступать в Таганрогский радиотехнический. Сильно не физтех, конечно, но специальность вроде вполне современная, а главное востребованная. Вот Сашка и размышлял.

   Но день экзамена наступил, и Сашка временно отбросил все не относящиеся к делу размышления. Не до них было. Мать обрядила его во все чистое.

   - Как матроса перед боем, - подумалось Сашке, и он опять отправился в школу пешком, как Ломоносов, только без рыбного обоза.

   Изменив своему обыкновению быть в первых рядах, он пошел во второй тройке и, вытянув билет, с ужасом обнаружил, что ничего не знает. Ну, то есть, вообще ничего. Сашка, зная за собой такое свойство, постарался успокоиться, чтобы трезво взглянуть на вещи. В данном случае на билет. Но какое там. Уж чем-чем, а спокойствием и не пахло. Тогда, видя, что дело достаточно дохлое, Сашка решился на вызов учебника. Но, конечно же, не всего, чтобы не листать его на глазах комиссии, а только того раздела, вопрос по которому был отражен в билете.

   Пачка листов из учебника послушно появилась в парте. Сашка, не глядя, пощупал ее и убедился, что в ней этих листов не меньше пятидесяти. Тогда он начал вспоминать, где в этих пятидесяти листах может находиться то, что ему надо.

   - На первом листе однозначно не будет, - лихорадочно прикинул он. – Да и на последнем, скорее всего, тоже.

   Первый и последний листы исчезли без малейшего шороха. Сашка опять пощупал оставшуюся пачку и пришел к печальному выводу, что она, похоже, вообще не уменьшилась. Тогда он, пользуясь тем, что внимание комиссии отвлек первый отвечающий, а также руководствуясь принципом «нахальство – второе счастье», взял из пачки первый лист и положил его перед собой. Беглого взгляда было достаточно для того, чтобы понять – не то. Лист тут же исчез. Второй последовал за первым. Сашка опять пощупал пачку, и на этот раз ему показалось, что она уменьшилась.

   Первый отвечающий, весь красный хоть прикуривай, все еще не сдавался, и Сашка искренне пожелал ему хотя бы четверки. А сам продолжил изыскания. Третий лист – не то. Четвертый. Счет дошел до девяти. И на этом Сашкино везение (если это можно было назвать везением) кончилось. Тот, кто отвечал первым, как-то заторможено встал, посмотрел вокруг шальными глазами и, запинаясь на каждом шагу, направился к двери. Из-за нее тут же раздался счастливый вопль:

   - Четыре!

   Мало того, что освободившаяся комиссия стала плотоядно разглядывать оставшихся двоих, одна из ее членов встала и подошла к Сашкиной парте. Тот от греха подальше убрал оставшиеся листы и стал пока решать задачу, о которой совершенно забыл, кося глазом на подходящую женщину. А та подошла и заглянула Сашке в парту. Видать, что-то заметила. Но там, конечно же, ничего не было кроме обрывка газеты «Правда» с началом речи товарища Брежнева на очередном пленуме ЦК. Обрывок был извлечен на свет. Оставшиеся члены комиссии дружно заулыбались, а разочарованная женщина пошла обратно. Сашка тут же вытащил верхний лист из вернувшейся обратно пачки.

   В общем, нужный Сашке материал оказался на двадцать первом листе. Пока он до него добрался, с него сошло семь холодных потов. Но каково же было облегчение, когда он увидел то, что нужно. Причем, только бросив взгляд, он сразу вспомнил весь материал настолько отчетливо, словно только что его прочитал. И очень вовремя, второй уже заканчивал бодро барабанить свой ответ. Сашка лихорадочно дописал решение задачи, встал, предчувствуя по меньшей мере четверку, и, уже идя к столу, за которым сидели экзаменаторы, облился холодным потом в восьмой раз, вспомнив об оставшихся лежать в парте листках из учебника. Сашка застыл на месте, как жена Лота, обратившаяся в соляной столб. Первой мыслью, которая пришла ему в голову после холодного пота, была немедленно бежать обратно к парте. Но тут же он вспомнил, что он как никак волшебник и от испытанного мгновенного облегчения ноги его ослабли и он едва не рухнул на пол прямо перед столом с экзаменаторами.

   А те во все глаза смотрели на пантомиму, которую он устроил, то краснея, то бледнея и шатаясь. А потом тревожно переглянулись, решая, кому бежать в медпункт. Но Сашка их надежд не оправдал, потому что выпрямился, принял нормальный цвет и на предложенный стул сел аккуратно и положил перед собой листок с решением задачи.

   - С тобой все в порядке? – спросила Сашкина преподавательница.

   - Более чем, - уверил ее Сашка.

   Когда он вышел в коридор, его встретила тишина и обеспокоенные взгляды.

   - Чего вы? – спросил Сашка недоуменно. – Порядок. Пять баллов.

   Потом до него дошло, что это за него беспокоились и Сашка, чтобы скрыть неловкость, сказал бесшабашно:

   - Пошли, кто сдал, я угощаю. Кто еще сдаст, присоединяйтесь. Мы за школой будем.

   В продовольственном рядом со школой глаза особо не разбегались, но дешевый портвейн Сашка отмел сразу, а на водку даже не взглянул.

   - Кому чего? – спросил он.

   - Пива, - храбро сказал Колька и посмотрел на другого мальчишку.

   Тот замялся было, но кивнул утвердительно.

   - Пива нет, - сказала продавщица и посмотрела, чуть ли не торжествующе.

   - Да ну вас, с вашим пивом, - не согласилась Тайка. – Вон, лимонад есть.

   - Девушка, я вас не понимаю, - сказал Сашка, стараясь выражаться изысканно. – Вы что, меня за нищеброда держите? Мадам, - это уже к продавщице. – Крюшон, пожалуйста. Четыре. И вон тех пирожных десяток. И колбасы палку. Да не эту. Сырокопченую.

   Продавщица посмотрела на Сашку как на ненормального. Но колбасу взвесила.

   - Девять рублей двадцать копеек.

   За спиной тихо ахнули.

   - Забирайте, - сказал Сашка. – И идите на место. Я сейчас.

   - А пиво, - напомнил Колька, сгребая пакеты с прилавка.

   Сашка забежал в промежуток между двумя магазинчиками, куда выходили их задние двери. Посмотрел назад. Никого. Он подождал минут десять и выбрался оттуда обремененный большим бумажным пакетом, в котором звякало и булькало. Одноклассники уже уютно устроились в дальнем уголке двора, образованным задней стенкой магазина и забором. Его затеняли пара раскидистых акаций. Девчонки манерно присели на сложенные для них кирпичи, прикрытые невесть откуда взявшимися газетами. Сашка достал из кармана и протянул Кольке красный швейцарский нож.

   - Обслужите, - сказал он.

   - Ух ты, - Колька принялся рассматривать нож, открывая и закрывая лезвия.

   - Ты режь, - посоветовал Сашка. – А то до вечера просидим.

   - Откуда этот сеанс невиданной щедрости? – спросила Тайка, считавшаяся в классе самой умной.

   Сашка пожал плечами.

   - Так ить, еще пара экзаменов, выпускной и все… Больше не увидимся.

   - Как не увидимся? – Колька даже нож положил. – Вроде ж все в городе остаются.

   - Получается, что не все, - Сашка взял себе крюшон, игнорируя пиво. – Мне еще домой тащиться почти час, - пояснил он.

   - Ну тогда конечно, - Колька, не особо и расстраиваясь, опять взялся за нож и колбасу.

   А вот девчонки загрустили. Как будто им впервые открытым текстом сказали, что со школой всё. Покончено. Сашка совершенно точно знал, что грусть эта вызвана его словами, а вовсе не потому, что именно он их сказал. В это время к ним подошли еще две девчонки, бывшие неразлучными подругами. И отличницами заодно.

   - Ба! Да у них здесь пир, - сказала самая бойкая.

   - Присоединяйтесь, девочки, - тоном хлебосольного хозяина сказал Сашка.

   Девочки не заставили себя упрашивать. Следом за ними появился двоечник Мишка.

   - Трояк поставили, - сказал он, не веря себе, и повторил. – Надо же. Трояк.

   К концу экзамена в уголке собрался весь класс. Сидячих мест не хватило, и их отдали девчонкам. Сашка еще два раза бегал в магазин. Вернее, к магазину. Потому что светить деньги перед подозрительной продавщицей не хотел. Пацаны подробностями не заморачивались, шумно обсуждая сначала экзамены, а потом, по мере понижения уровня в бутылках, переходя к более глобальным проблемам. Девчонки же, сначала изумившись и поахав, тоже перешли к своим девчоночьим проблемам. И только у Тайки с каждым Сашкиным рейсом к магазину глаза раскрывались все шире и шире. Встретившись с ней взглядом после последнего рейса, Сашка развел руками, одновременно пожав плечами. Получилось это у него столь многозначительно, что он уловил в Тайкином взгляде некую заинтересованность.

   Уже потом, топая вдоль путей к остановке трамвая, Сашка, проанализировав ситуацию, слегка пожурил себя за то, что сорвался, порадовался, что не напорол косяков и задумался над последним Тайкиным взглядом, после которого поспешил тихо смыться. По части взгляда он решил, что девушка заинтересовалась, похоже, его платежеспособностью. Ничего другого он, как ни ломал голову, придумать не смог. Ну не могла же она заинтересоваться им как личностью, можно сказать, в последние дни после двух лет совместного обучения. Тем более, что Сашка прекрасно сознавал свою непривлекательность для прекрасного пола. Ростом он был равен двоечнику Мишке и в строю на физкультуре стоял последним. Но Мишка был в полтора раза шире в плечах и прекрасно развит физически. Ну и что, что Сашка отлично стрелял из дробовика и винтовки и хорошо бегал на лыжах – здесь это не котировалось. В общем, Сашка, обозрев явление со всех сторон, постановил его из головы выбросить и больше к нему не возвращаться. Тем более, что действительно два экзамена, выпускной и все…

   Дома, не дожидаясь расспросов, Сашка отрапортовал:

   - Пять баллов. Было трудно. Но я выстоял.

   Мать была дома одна и читала книгу. Сашка обратил внимание. Это была «Семья Звонаревых».

   - Ага, -подумал он. – Похоже, наша берет.

   - Ну и что теперь следующее? – спросила мать.

   - Следующий – физика, - ответил Сашка. – И что-то я ее побаиваюсь. Хотя вроде все знаю.

   Вот физику Сашка зубрил все три дня. Он по два раза перечитывал каждый параграф и вечером перед экзаменом сказал:

   - Я, кажется, по памяти могу процитировать весь учебник вплоть до выходных данных и, если бы не наш физик, сдал бы на шесть.

   - Может мне пойти с тобой, - забеспокоилась мать.

   Сашка отрицательно покачал головой.

   - Сам управлюсь.

   Он действительно управился сам, зайдя в класс в первой тройке. А отвечать, едва взглянув на билет, вообще вызвался первым. Комиссия, готовясь минут пятнадцать посвятить ничего не значащему трепу, была изумлена. А сам физик просто обалдел. Сашка,