Юность волшебника. Александр Панин

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1 - Интродукция
• ГЛАВА 2 - Гремучий ансамбль
• ГЛАВА 3 - Зигзаг
• ГЛАВА 4 - Крещендо
• ГЛАВА 5 - Предпраздничная суета
• ГЛАВА 6 - Праздник, он как веха
• ГЛАВА 7 - Волшебство, как наука
• ГЛАВА 8 - Приятное и полезное
• ГЛАВА 9 - Лето, лето, лето…
• ГЛАВА 10 - Всё дела, дела…
• ГЛАВА 11 - Неожиданное явление
• ГЛАВА 12 - Куды бечь
• ГЛАВА 13 - Будни волшебника
• ГЛАВА 14 - Юность волшебника

АННОТАЦИЯ

Магические способности мальчишки получают дальнейшее развитие

***

Когда выпадает из рук утомленная книга,

   Р.Г. Туньон

ГЛАВА 1 - Интродукция

Поезд Астрахань – Волгоград считался поездом местного значения и поэтому останавливался у каждого телеграфного столба, не считая таких железнодорожных узлов, где наличествовал домик станционного смотрителя и пара кошар. На этом фоне станция «Харабали» выглядела сущим мегаполисом, и он там стоял целых десять минут. Вполне достаточно, чтобы разношерстная орава заполнявших вагон якобы студентов, галдя, вывалилась на выщербленный бетон перрона. Орава явно не была приучена к порядку и дисциплине и напрасно вновь назначенные старосты групп, потоков и факультетов орали, призывая не расходиться. Тут нужны были армейские сержанты, каковых в наличии не было, поэтому народ сразу стал расходиться. Часть ломанулась в местный вокзальчик в поисках буфета. Эти явно были иногородние из общежития. Остальные, домашние мальчики и девочки, отойдя к стене того же вокзальчика, принялись извлекать из сумок домашнюю снедь, словно и не сидели до этого четыре часа в поезде, где, кроме как есть, заняться было абсолютно нечем.

   Вот Сашка в поезде занимался как раз тем, чем надо, не принимая участия в совершенно непонятных ему пустых разговорах. Впрочем, может быть, для их участников они были и не пустыми, а вовсе даже наполнены каким-то содержанием, но это содержание Сашке было непонятно. Например, в его секции ехали бывшие ученики какой-то школы в центре города. Школа считалась элитной и с каким-то там уклоном. Куда они уклонялись, было не совсем ясно, как и то почему они поступали в отраслевой институт, а не пытали счастья в столицах, чтобы продолжать уклоняться дальше. Но вообще-то это было их дело, и они своим галдежом Сашке не особенно мешали. Он сидел в уголке у окна, прикрывшись томом Ландберга «60 семейств Америки», нацепив для пущей важности на нос очки с простыми стеклами в тонкой металлической оправе, и с удовольствием поедал извлекаемые из пакета материны пирожки с картошкой и с капустой.

   Борьки, к сожалению, в вагоне не было, и перекинуться словом было не с кем. Да и с Борькой, если подумать, общих тем как-то не находилось кроме, пожалуй, двух школьных лет, которых Сашка предпочитал не касаться. В отличие от Сашки, ставшего типичным горожанином и даже заводским рабочим, Борьку занесло в какое-то дальнее село, где он целый год преподавал малолетним оболтусам русский язык. Он, скорее всего, из-за этого и не поехал, потому что процедура увольнения у него предполагалась сложная с мотанием между селом и райцентром.

   Стриженая девушка Татка мелькнула где-то при посадке, но к Сашке не подошла, а он и не навязывался. Татка после последнего экзамена Сашки стала сторониться. Она, конечно, когда всё кончилось, подошла и искренне поблагодарила (Сашка очень надеялся, что искренне), но потом держалась отчужденно и при встречах после приветствия сразу опускала глаза и уходила. Разбираться в сложившейся ситуации и как-то ее разруливать Сашка не собирался и со спокойной душой пустил дело на самотек, который всегда куда-нибудь да притекал.

   Когда, наконец, приехали, Сашка благополучно доел материны пирожки, пожалев, что их слишком мало, и теперь, вняв гласу старосты, подпирал стену вокзальчика и лениво цедил из бутылки холодную минералку. Наконец, в группе, состоящей из старост, комиссара отряда и других примазавшихся деятелей, произошло шевеление. Шевеление стало энергичней, послышались возгласы и наконец, кто-то огласил приказ разбираться по группам. Номер своей группы Сашка знал, а вот тех, кто в ней состоит – нет. Зато он знал в лицо старосту и, рассудив, что где староста там и группа, подхватил свою сумку и пошел к нему, стоящему в стороне. Тот, кто выбирал старост групп, неизвестно как с остальными, а с этой не прогадал. Костя отслужил срочную в Германии, демобилизовался в звании ефрейтора и прекрасно знал, как управляться с этим сборищем невоспитанных гражданских лиц. Он еще раз рявкнул в пространство:

   - МС-14 ко мне!

   И через несколько минут рядом с ним кучковались с десяток, типа, студентов, в числе которых были и две студентки.

   Костя оглядел свое воинство и почесал затылок. Вообще-то по списку у него числился двадцать один человек, включая и лиц женского пола.

   - Идем, - предложил Сашка, подошедший первым, а посему ставший как бы негласным замом. – Остальные подтянутся. А вот, если мы попадем в голову колонны, то, что бы нас ни ждало в конце пути – мы попадем туда первыми. А значит, будем иметь выбор.

   Костя глянул на Сашку внимательно.

   - А ведь ты не после школы.

   - Я пролетарий, - гордо сказал Сашка. – Правда, уже бывший.

   Костя понятливо кивнул и еще раз окинул взглядом вверенное ему стадо (группой это назвать было сложно). Стадо увеличилось еще на две особи. Тогда он, не пытаясь их даже упорядочить, просто махнул рукой и пошел на привокзальную площадь, где уже стояли, словно принимая парад, командир и комиссар отряда.

    Вот впереди село большое,

    Ожил сразу наш ямщик.

   Вполголоса продекламировал Сашка, имея в виду взбодрившегося командира отряда.

   Костя фыркнул. Те, кто шел рядом, обидно засмеялись. Но командир и комиссар за шарканьем многих ног не расслышали.

   Сильно вытянутая толпа, издалека напоминавшая колонну, во главе с высоким толстым командиром и худым комиссаром тут же прозванными Василием Ивановичем и Фурмановым, поднимая пыль, протопала через центр поселка к его окраине и остановилась перед новым высоким забором с двустворчатыми воротами. Одна из створок была открыта.

   - Стоять! – скомандовал предводитель.

   Однако толпа не остановилась и продолжала течь пока не подошли последние, образовав полукруг с воротами и предводителем в центре и перегородив проезжую часть улицы.

   Из последовавшей речи комиссара, потому что командир, похоже, был предназначен только для команд, Сашка понял, что они будут работать на консервном заводе, жить в армейских палатках на десять человек тут же на специально отгороженной территории, питаться бесплатно в столовой рядом. Напротив лагеря есть магазин (все повернули головы), где те, кого не устроит питание, могут приобрести дополнительные продукты.

   - А теперь, - сказал комиссар. – Занимаем палатки. Мальчики по левой стороне, девочки – по правой, - и отошел от ворот.

   Сашкина команда удачно стояла первой, и Костя не преминул этим преимуществом воспользоваться. Они заняли две палатки, одна напротив другой. Палатки были выигрышно расположены на равном расстоянии от начальства и туалета и очень близко к воротам. Потом началась суета с получением постелей и продлилась около часа. Когда застелили дощатые нары, палатка приобрела вполне жилой вид. А потом с совещания у начальства явился Костя и, собрав начавший было разбредаться народ, сказал, что им доверена высокая миссия грузчиков всего, что будут привозить.

   - А что будут? – осторожно спросил Сашка.

   - Яблоки, помидоры, морковь, баклажаны, кабачки, - единым духом выпалил Костя, - ну и тару, конечно же.

   Вокруг зашумели. Намечались интересные перспективы.

   - А девчонок куда дели? – опять спросил Сашка.

   Не то, чтобы он сильно переживал за девчонок, но надо было знать, куда они могут попасть, чтобы можно было использовать и их положение.

   - А девчонки пойдут работать на конвейер, - сказал Костя. – Ну и на склад готовой продукции.

   Гудение усилилось. Перспективы расширялись.

   Тем временем, по широкому проходу между палатками пробежал только что назначенный дежурный по лагерю, вопя во всю глотку:

   - Обед! Обед!

   Обед обманул ожидания тех, у кого они были. Он был скуден и невкусен. Сложилось впечатление, что столовские работники сами подталкивали контингент к переходу на подножный корм.

   - Ах так! – сказал Костя и на обратном пути взял в магазине две бутылки «Московской» и какое-то красное вино для девчонок.

   На этикетке была надпись «Портвейн», но все дружно решили, что это пойло относится к категории плодово-ягодных вин. Впрочем, Сашка, хоть и не питал к девчонкам особых чувств, все-таки посчитал, что они заслуживают лучшей участи просто потому, что они девчонки и залил в бутылку такой же по цвету портвейн, только «Южнобережный». А когда они всей группой проходили ворота, им попался комиссар, с подозрением уставившийся на оттопыренные Костины карманы.

   - Покажи, - потребовал он.

   Костя, понятное дело, стал возражать. Причем основным аргументом было «а ты кто такой?». Комиссар все более утверждался в своем мнении и входил в азарт. Толпа вокруг спорщиков росла. Все ждали развязки. Костя, как более опытный, успел первым. С возгласом «а провались ты!» он извлек из одного кармана пачку печенья, а из другого кулек конфет. Раздался громовой хохот. Авторитет комиссара рухнул. Триумфатор, сопровождаемый группой единомышленников, прошествовал в палатку. Подсунутые под забор и извлеченные прошедшими ранее девчонками бутылки с водкой были спрятаны в надежном месте.

   Дав народу отдохнуть после обеда, деятельный Костя направил их на разведку, имея в виду продовольственные ресурсы. Большие надежды возлагались на близкую (за заводом) товарную станцию, куда пошел сам Костя и частные участки с картошкой, капустой и прочими овощами за поселком. Сашке, как человеку солидному и с опытом, для разграбления достался сам поселок. Народ разошелся, причем, шедшие на товарную станцию, чтобы сократить путь, пошли напрямую через завод, для чего в заборе, отделяющем лагерь, аккуратно выломали две доски, повисшие на верхних гвоздях. Потом-то их совсем снимут, и через образовавшийся проход будет ходить не только весь лагерь, но и заводское начальство.

   Собранные через пару часов сведения были более чем утешительные. Товарная станция на данный момент отгружала в Москву знаменитые астраханские арбузы. Костя сказал, что взять их там просто как не фиг делать, надо только придумать отвлекающий маневр. Те, которые ходили в поля, пожаловались, что их охраняют конные объездчики, которые высоко сидят и далеко глядят. Так что подобраться ближе не удалось, и они даже не познакомились с ассортиментом. Ушедшие в противоположную сторону не видели ничего съедобного кроме кустов и сухой травы. А вот Сашка полностью оправдал питаемые в отношении его надежды. Он сказал, что взял поселок на щит и подверг его потоку и разграблению. А на робкую просьбу предъявить плоды разграбления ответил, что хранить эти плоды пока негде и готовить их не на чем, поэтому они лежат в надежном месте. Потом он полушепотом сказал Косте, что надежное место просит за хранение специфические услуги и с намеком посмотрел на самого здорового в команде.

   - А как оно, место в смысле, вообще? – Костя неопределенно покрутил пальцами.

   Сашка заверил, что место конечно, не юная девушка, но и до старой карги ей далеко. Костя решился.

   - Сам пойду, - сказал он.

   - Самоотверженно, - оценил Сашка.

   В это время пришла старшая из девчачьей палатки и заявила, что их ставят в две смены на баклажанную икру, но она уже переговорила с томатным соком и со складом готовой продукции.

   - А у вас как?

   Услышав про перспективы, она сказала «ой» и тут же предложила предоставить в общее пользование повара, при условии наличия печки, посуды и помощника. Ее заверили, что все это будет и девочка отбыла в самом радужном настроении. Сашка потер ладони – важнейший элемент быта потихоньку налаживался.

   На следующий день с утра уже не группа студентов, а бригада грузчиков отправилась получать фронт работ. Для начала их отвезли на близкую Ахтубу, где на берегу была смонтирована немецкая установка по переработке свежих помидор в пульпу, из которой впоследствии на заводе получали томатный сок и пасту. Рядом к берегу был пришвартован понтон, груженый ящиками с помидорами.

   - Вот, - сказал начальник транспортного цеха, которому теперь подчинялась бригада, показывая на понтон, и отбыл.

   Бригада вздохнула, съела по помидорине, сожалея, что нет соли, и приступила. Через полчаса немецкая техника была затарена, и Костя объявил перекур. Так и пошло – полчаса работы, пятнадцать минут перекур. Вода в Ахтубе была теплой хоть и мутной. Но купание все равно освежало и периоды работы немного сократились. А к концу рабочего дня кончился и сорокатонный понтон.

   Прибывший на место по окончанию рабочего дня начальник, увидев результаты, заявил, что при таком темпе работ скоро основному контингенту будет нечего делать, а это расслабляет. И на следующий день бригада была переброшена на разгрузку приходящих из колхозов автомашин. Здесь никто на их производительность не жаловался. Шоферы наоборот торопили. Непривычная для большинства работа, конечно, выматывала, но впереди маячил первый обед, приготовленный из самостоятельно добытых продуктов, и это настраивало на сугубо оптимистический лад.

   Когда остальной лагерный контингент уныло потащился на обед в столовую, он с завистью поглядывал на девчонок, расставлявших на импровизированном столе алюминиевые миски, закупленные вместе с кастрюлями и сковородками в центральном «Смешторге» (ну это все думали, что закупленные, а Сашка думал несколько иначе и решил таким же образом прикупить еще и таз для мытья посуды). Наконец помощник повара притащил кастрюлю с огненным борщом, ингредиенты которого, кроме капусты и картошки, честно отработанных Костей, были позаимствованы на заводе. Вместо говядины была пущена в ход тушенка, нереализованные с зимы остатки которой, были обнаружены на складе готовой продукции. На второе был запеченный лещ (вернее, лещи, потому что их было несколько). Рыбу предоставил Сашка, умолчавший об источнике.

   Когда все это смели, раздался одинокий голос:

   - А компот?!

   Повариха, маленькая тоненькая девочка – будущий судовой электрик, уперла руки в бока и категорически заявила:

   - Мне нужна еще одна кастрюля и продукт, из которого варить. Ну не из баклажан же. А пока могу предложить свежий кипяток.

   Здоровый парень, назначенный помощником повара, тихо жаловался Косте:

   - Отправь меня на любую работу. Самую тяжелую. Загоняла меня эта пигалица. Морда ей, что ли моя не понравилась?

   Костя обещал подумать.

   - Сань, - спросил он перед сном. – Пойдешь помощником повара?

   В палатке наступила тишина. Сашка поскреб подбородок. Проклятая борода и не думала расти.

   - А смеяться не будете?

   В палатке стало еще тише. Потом кто-то хрюкнул.

   - Не будем, - поспешно сказал Костя.

   - Я твой новый помощник, - сказал Сашка на следующий день девочке-повару.

   Она посмотрела скептически. Сашка был на полголовы выше и наверно раза в полтора тяжелее. Но лицо было открытым и простодушным.

   - Таня, - сказала она, протягивая руку.

   Сашка хотел схватить ее и энергично потрясти, но потом посмотрел на девочку и передумал. Он взял ее ручку и легонько сжал.

   - Сашка.

   Девчонка прыснула и зажала рот другой ладошкой.

   - Ой, - сказала она. – У меня так пёсика зовут.

   - Бывает, - снисходительно сказал Сашка. – Ты командуй.

   - Ну, дрова нужны, - неуверенно начала девочка. – Вода. Потом, картошку почистить и морковку.

   Сашка кивал, загибая пальцы. Потом сходил в пустую палатку и принес тетрадку и карандаш.

   - Ты запиши, чего тебе еще надо из инвентаря. И не стесняйся. Все, что напишешь, тебе будет. Потому что готовить ты умеешь, а я это ценю.

   Сашка говорил совершенно серьезно, но девчонка опять прыснула.

   Обед они сготовили на удивление быстро. Оставшееся время девочка Таня сидела на принесенном Сашкой чурбачке, а он развлекал ее рассказами о полной опасностей жизни мальчика в глухой тайге, используя факты из собственной биографии.

   За время обеда, состоящего из двойной ухи, отварного судака с картошкой и вожделенного компота (пока из сухофруктов), пока обедающие не уставали прославлять зардевшегося повара, Сашка перекинулся несколькими словами с Костей и отдал ему список требуемого. Взглянув на список, Костя присвистнул, но обещал подумать.

   Перед концом рабочего дня пришли двое из бригады, забрали печку и унесли. Танечка пыталась воспрепятствовать, но Сашка сказал «надо». Через полчаса печку вернули с аккуратной дырой посередине и Сашка сказал:

   - Вот видишь.

   А перед самым ужином вся Костина бригада притащила со свалки вторую печку, предварительно размещенную там Сашкой. Печка, конечно, выглядела не столь презентабельно, как первая. Честно сказать, она выглядела вообще неприглядно, но она уже была с дырой и даже снабжена простым поддувалом и ножками. А найденный там же на свалке самовар торжественно нес сам бригадир. Самовар был сильно помят и скособочен, но ведро воды принял и не поперхнулся. Неисправным оказался только кран, но Сашка и так создал бригаде практически тепличные условия.

   Вечером, уже в сумерках, когда отужинавшая бригада и приписанные к ней девчонки постигали прелести послеужинного отдыха, Сашка расположился в одиночку за палатками на «кухне» со старой потертой гитарой. На вопрос одного заинтересовавшегося грузчика «где взял?» ответил традиционно:

   - Где взял, где взял? Украл, вестимо.

   Грузчик покрутил головой и отстал, а Сашка разместился на том самом чурбачке, опершись спиной о забор, и тронул струны. Гитара, хоть и выглядела старой и потертой, акустические качества имела отменные, да и струны на ней были натянуты не обычные металлические, а жильные, отчего и звук получался более мягкий и глубокий.

   В лагере стоял гвалт. Слегка отужинавшие в столовой студенты искали выход накопившейся энергии. Только Костина бригада, получившая полноценное питание, пока безмолвствовала. Получалось так, что она прислушивалась к тихому говору струн, потому что во всех остальных местах гитару вообще не было слышно. Через примерно полчаса в палатке началось шевеление, потому что пробежавший дежурный объявил танцы. Сашка к этому времени закончил свои инструментальные экзерсисы и решился на вокал. Опять же, орать на всю ивановскую он не стал, а запел даже не вполголоса, а примерно в четверть.

   Услышь меня, хорошая,

    Услышь меня, красивая,

    Заря моя вечерняя,

    Любовь неугасимая.

   Последнюю строчку он пропел два раза, чуть повысив голос и придав ему надрыва. А потом смолк. Тайка появилась, словно за углом дожидалась. Ну, правильно, весь первый куплет относился только к ней. Потому Сашка и смолк. И в это время послышался шорох – кто-то пробирался между палатками. Тайкин образ стал прозрачным и исчез. Сашка всмотрелся в полумрак – между брезентовыми стенками, запинаясь о растяжки, пробиралась девочка Танечка. Сашка мигом соорудил еще два чурбачка (один на всякий случай). Девочка прошла, по-хозяйски огляделась, села и разочарованно спросила:

   - А чего ты больше не поёшь?

   Сашка пожал плечами, а потом подумал:

   - А действительно, чего это я не пою. Вот и слушатель есть.

   Девочка была, видать продвинутой любительницей советской эстрады, потому что после исполнения Сашкой «Перекатов» Городницкого восторга на ее лице явно не наблюдалось, а наблюдалось вовсе его отсутствие.

   Сашка, конечно, тоже уважал советскую эстраду, но очень выборочно. Те песни, которые звучали из каждого утюга и почему-то нравились массам, он терпеть не мог. А вот новьё, типа, «Последней электрички» и «Лады» просто люто ненавидел и, дай ему волю, с удовольствием развоплотил бы и авторов, и исполнителей.

   А вот мужской части бригады песня, видно, понравилась, потому что после слов «а где-то бабы живут на свете, друзья сидят за водкою…» шевеление стало более энергичным, задняя стенка палатки поднялась, оттуда высунулись сразу две головы и одна из них спросила:

   - А еще?

   Вынужденный удовлетворять сразу две категории слушателей с прямо противоположными вкусами Сашка задумался, подыскивая в репертуаре такое, чтоб и нашим, и вашим. В конце-то концов, Танечка была первой. И Сашка попробовал того же Городницкого «Снег».

    Тронул задумчивый иней

   Кос твоих светлую прядь

   И над бульварами линий

   По ленинградскому синий,

    Вечер спустился опять.

   И хоть песня не подходила ни по месту, ни по времени, она была принята гораздо благосклоннее. Теперь надо было учитывать интересы палатки и Сашка, чуть повысив голос, выдал «Пиратскую». Из палатки высунулась третья голова.

   - Ага, - подумал Сашка. – Проняло. Теперь очередь Танечки.

    Какой беде из века в век обречены,

    Какой нужде мы платим дань,

    Прощаясь с милыми…

   - Эх, ударника не хватает, - с сожалением подумал Сашка и вдруг увидел, что в тусклом свете, падавшем из палатки, у Танечки подозрительно заблестели глаза. – А может и не надо ударника.

   Тут Сашка отвлекся, потому что справа хрустнула ветка, и он заметил выделившиеся из сгустившегося сумрака две тени. В одной из них он с удивлением признал стриженую. Узнать ее можно было очень просто, даже не видя лица – такого силуэта Сашка в городе больше не видел. Впрочем, Сашке сейчас было не до этого – он решал, чем бы поразить своих пацанов. И опять зарядил Городницкого, автора универсального: и сентиментального, и героического, и философского.

    Моряк, потуже вяжи узлы,

   Беда идет по пятам…

   Особенно пацаны одобрили слова, очень не понравившиеся девчонкам:

    Не верь подруге, а верь вину,

    Не жди от женщин добра…

   У палатки подняли сразу два угла, и Сашка увидел, что на нарах сидят все девчонки из противоположной палатки. Тогда он спел им (и не только им) вычитанные когда-то у Стругацких стихи, положенные им на собственную музыку.

    Ты слышишь печальный напев кабестана?

    Не слышишь? Ну что ж, не беда…

   А потом подумал:

   - Ну вот эту-то мало кто знает. Не уважает у нас народ почему-то «народные» мелодии.

   Склонилась тонкая,

   Как небо, чистая,

    Но одиночества не превозмочь.

    Ах, ива-ивушка, коса пушистая,

    Как мне красавица тебе помочь.

   Подождав пока затихнет последний звук, Сашка попробовал сыграть сигнал «Спуск флага». Сигнал получился странным, но Сашка очень надеялся, что настоящий никто и не слышал.

   - Все, - сказал он. – Концерт по многочисленным заявкам слушателей окончен. Вокалисту с аккомпаниатором завтра рано вставать. У него масса обязанностей: дрова, вода…

   - Корова, - вставая, добавила стриженая и неприязненно посмотрела на Танечку.

   Танечка, однако, в долгу не осталась.

   - Но точно не овца.

   … За дровами Сашка якобы ходил к летнему кинотеатру. Кинотеатр имел общий с заводом забор и со стороны забора там был сложен огромный штабель пустых деревянных ящиков гораздо выше забора. К слову, оттуда прекрасно было виден экран и отдельные несознательные студенты (да что там, вообще все) этим беззастенчиво пользовались. Сторож, бродящий ночью по территории завода, наверх лезть опасался, но слезно умолял наверху не курить. Комиссар отряда (а как же, ни одно хорошее дело без начальства не обходится) ему это гарантировал. Вот там и можно было набрать ломаной тарной дощечки. Сашка, понятное дело, туда не ходил, а преодолев дыру в заборе, усаживался тут же и, просидев положенное время, лез обратно уже с вязанкой дров. За водой он вообще не ходил. К появлению Танечки два ведра с водой уже стояли на «кухне».

   Танечка, авторитет которой был примерно на уровне бригадирского, просила Костю оставить ей Сашку в качестве кухонного рабочего на весь срок. Костя не возражал. Сашка тоже не особо горел желанием разгружать машины с гнилыми помидорами. На кухне ему было спокойно, Танечка смотрела ему в рот и ее приказы звучали, скорее, как робкие просьбы. Конечно, ей оставалось только помешивать и солить. Все остальное делал Сашка, начиная от поставки продуктов, заканчивая чисткой, потрошением и нарезкой. Причем, поставка продуктов, которую Танечка считала самой сложной и дорогостоящей операцией, для Сашки была самой простой. Он отходил за ближайший угол, смотрел по сторонам и, если никого поблизости не случалось, материализовывал свой верный мотовелосипед, не вызывающий ни у кого интереса и подозрений. И ехал кататься. Он за это время прекрасно изучил сам поселок и его окрестности. Покатавшись часа полтора, он возвращался назад с большой сумкой и выгружал перед радостно хлопающей в ладошки Танечкой крупы, макароны, зелень, сухофрукты, рыбу (виды рыб менялись в зависимости от Сашкиных пристрастий), конфеты. А, забывшись, мог привезти картошку и капусту, которые должен был поставлять Костя.

   Чистка и нарезка Сашке тоже давались легко. Он вообще мог делать это одновременно, если не было свидетелей. Танечка, у которой мама была шеф-поваром в ресторане гостиницы «Астраханская», говорила ему порой:

   - И чего тебя, Сашка в инженеры понесло? Шел бы ты в ресторан, на кухню. Хочешь, протекцию составлю?

   - Куда мне в повара? – отбрехивался Сашка. – Я все пересолю или переперчу. А подсобным рабочим карьеры не сделать. Я уж лучше в инженеры. Может, еще и в море уйду.

   Он притаскивал из палатки гитару и, пока варились щи, услаждал Танечкин слух очередной балладой, утверждая при этом, что слова и музыка чисто его. Скептическая Танечка не верила. А зря. Сашка мог поклясться, что среди современных стихов такого не было, а то, что приходило невесть откуда, он за свое не выдавал.

   Через несколько дней в помощь РыбВТУЗу прибыл из Астрахани еще один отряд студентов. В его составе были представители сразу двух заведений: мединститута и пединститута. Отряд за редким исключением был укомплектован девчонками и Женька, который все-таки поступил и, конечно же, попал в отряд, чувствовал там себя как петух в курятнике. Роль для него была непривычная, на что он и пожаловался Сашке. Тот даже удивился.

   - Ну ты, Женька, даешь. Пользуйся моментом, бери от жизни все.

   - Ты думаешь? – сомневался Женька.

   - Да что тут думать. Трясти надо.

   Разговор этот состоялся, когда из расположенного по другую сторону завода лагеря прибежали делегаты в количестве трех девчонок с паническим заявлением о том, что местные ребята собрались силой проникнуть в их лагерь и учинить там всякие непотребства. Какие именно, девчонки не знали, но догадывались. В лагере РыбВТУЗа к этому отнеслись серьезно, потому что местные и к ним наведывались, но, увидев несколько десятков парней, как минимум, половина из которых была бы не прочь и размяться с применением подручных средств, устрашились. А вот вновь прибывших сочли легкой добычей.

   Сашка как раз попал в так называемый «отряд спасения» и, прибыв на место, увидел Женьку, чему очень обрадовался. Тогда и состоялся разговор. К слову, местные, заглянув на огонек и увидев десятка два новых бойцов, дальше ворот идти не решились. И весь профит, полученный Сашкиной командой, состоял из роскошной блондинки с первого курса мединститута, доставшейся, конечно же, Костиной бригаде, как наиболее решительной.

   Конечно, блондинку не брали в рабство и не приспосабливали для общего пользования. Просто познакомились и пригласили в гости. А она потом пришла. Да не одна, а с подругами. Танечка очень ревновала. Но Сашка к блондинке остался равнодушен, и Танечка успокоилась. Успокоилась и стриженая, которая, как окольными путями узнал Сашка, специально приходила и выведывала насчет блондинки. А блондинку таки приспособили к делу. Как заявил практичный Костя, а чего добру пропадать. Блондинка на товарной станции отвлекала грузчиков, которые были сплошь мужики. Для этого она одевала свой самый сексуальный наряд, состоящий из футболки при полном отсутствии бюстгальтера и брючек в обтяжку, что в деревенских условиях действовало как фугасная бомба большого калибра. И просто ходила туда-сюда. Двух проходов с покачиванием бедрами, как правило, было достаточно. На стол у бригады к каждому ужину стали подавать арбуз. С существованием блондинки смирилась даже Танечка.

   После первых дней сумбура, беспорядка и бестолковщины жизнь в лагере наладилась и потекла своим чередом. В бригаде так вообще было хорошо. Костя даже перестал посещать поставщицу картошки и капусты, когда смог удостовериться, что Сашка и сам с поставками прекрасно справляется и, главное, денег за это не берет. Откуда у него это, Костя благоразумно не спрашивал. Личному составу бригады было тем более плевать. И только Танечка как-то раз попыталась робко выспросить. Сашка, понятное дело, тут же встал в позу, утверждая, что его личная жизнь никого не должна касаться. Танечка, правда, не совсем поняла, при чем здесь картошка и капуста, но сочла необходимым расплакаться. Сашка стал ее успокаивать, говоря, что его неправильно поняли, и он совсем не то имел в виду. В результате щи оказались пересолены, а рыба пережарена.

   Бригада это издевательство над желудком стерпела молча, но девчонки Танечке строго выговорили, и она после этого целый день на Сашку дулась. Сашка старался вести себя мирно и даже после похода за продуктами привез Танечке баночку страшенного дефицита – растворимого кофе. Танечка тут же забыла все свои обиды, и они с Сашкой мирно пили на «кухне» кофе и беседовали за жизнь.

   Но рано или поздно все заканчивается. Закончилась и Сашкина вольготная «кухонная» жизнь. Окрестные колхозы-совхозы поднапряглись и стали гнать продукцию чуть ли не круглосуточно. Костину бригаду разделили на смены, потому что машины на завод стояли в очередь. Конвейеры на заводе работали в три смены. Танечку с «кухни» забрали одновременно с Сашкой. А тут еще под занавес сентября пришли холода и обе печки с «кухни» раздали по палаткам. Где Сашка доставал для них сухие дрова старались не спрашивать. Да он бы все равно не сказал. Но факт оставался фактом – пока остальной лагерь надевал на себя все, что было в сумках, в двух палатках было так жарко, что приходилось раздвигать пошире двери для доступа холодного воздуха.

   Девчонки у себя вообще ходили в нижнем белье и к ним остальные девчачьи бригады бегали греться. Сашка был единственным мужчиной, которого допускали в этот цветник и которого девчонки совершенно не стеснялись. А он в обмен на такое доверие приносил им хороший чай и шоколадные конфеты. У девчонок постоянно стоял на печке здоровый чайник, чтобы пришедшая с завода смена могла согреться не только снаружи, но и изнутри. В Костиной бригаде было немного по-другому. Им при разделе посуды достался самовар, но Костя, как бывший ефрейтор, чай игнорировал и выдавал своим после смены пятьдесят наркомовских грамм. Деньги на водку получали на проходной завода, сдавая стеклотару, которую брали на заводском тарном складе примерно в размерах нормативного боя. А сам бой при разгрузке сводили к минимуму. Комиссар, конечно, попытался воспрепятствовать преступному промыслу, но он был один, а в сговор были вовлечены даже девчонки.

   Как-то раз, когда до конца срока отряду оставалось три дня и многие уже еле таскали ноги с непривычки, Сашка сидел в девчонкиной палатке и развлекал начинающих раскисать подруг. Всякие сентиментальные, слезоточивые песни были из репертуара изгнаны, как ослабляющие контингент. Оптимистические и патриотические пошли туда же, потому что после их прослушивания контингент начинал злобствовать. Странно было видеть злобствующих юных девочек в трусиках и бюстгальтерах. Поэтому Сашка подобрал из своего перечня нечто веселое и умеренно оптимистичное, а также загадочно-нейтральное и вообще не отсюда. Особенно под настроение легли им строки:

   Мы шли меж островов и днем, и ночью,

   Не ведая, чего желаем сами.

   И кажется, тот путь под парусами

   Не кончен до сих пор еще… Не кончен.

   Девчонки завозились и придвинулись, и Танечка по праву старой знакомой попросила:

   - Сашка, а можно что-нибудь про любовь? – и покраснела.

   Девчонки согласно закивали. Сашка окинул взглядом аудиторию.

   - А я-то думал, - сказал он, немного погодя, и склонился над гитарой.

   Если б не было тебя,

   Скажи, зачем тогда мне жить.

   В шуме дней, как в потоках дождя,

   Сорванным листом кружить.

   В палатке стояла такая тишина, что звук стрельнувшего в печке уголька, показался жутким грохотом, заставив всех присутствующих вздрогнуть. Сашку затискали, зацеловали, измочили слезами. Особо экзальтированные даже погладили его гитару. Сашка проморгался - это оказалась стриженая. Сашка подумал, что это уже слишком будет. Но тут стриженая заговорила, и Сашка понял, что экзальтацией здесь и не пахнет.

   Уезжали рано утром. Холод стоял собачий. Костина бригада согревалась двумя бутылками водки. Взять с собой закуску, понятное дело, и не сообразили, и Сашка раздал каждому по бутерброду из ломтя черного хлеба с толстым слоем масла на нем. Девчонкам водку тоже предлагали, но они отказались, и Сашка, зайдя в их секцию, где они жались друг к дружке, стараясь не упустить крохи тепла, налил каждой в кружку огненного сладкого чая из большого термоса и выдал по горячему же пирожку с повидлом. И прямо по-отцовски радовался, когда посиневшие трясущиеся девочки разрумянились и защебетали.

   - А где твоя гитара? – спросила неугомонная Танечка.

   - Там осталась, - махнул рукой Сашка.

ГЛАВА 2 - Гремучий ансамбль

До дома Сашка добрался уже после обеда. Что поделать – поезд оказался далеко не экспрессом. К тому же на вокзале пришлось садиться на трамвай, потому что в Сашкину сторону ехало очень много народу и Сашке не хотелось терять завоеванное доверие коллектива и ехать отдельно. Ну а трамвай это даже не мотовелосипед, хотя, конечно, есть у него определенные преимущества. Например, не надо следить за дорогой и, опять же, не дует. Так что Сашка доехал до студгородка, распрощался с сошедшими на нем однокурсниками и рысью отправился домой. Рысью, это значит, что он добрался за пять минут.

   На звонок никто не отозвался. Ну, правильно: отец на работе; сестра неизвестно где, а мать, скорее всего, в магазине. Сашка уже готовился открыть замок бесконтактным методом при помощи волшебства, трансформированного в звуковой ключ «сезам, откройся», как снизу послышались знакомые голоса и через минуту нагруженные сумками появились мать и сестра. Сумки тут же полетели на площадку, и родные подвергли Сашку тисканью и обцеловыванию. Сашка отбивался, крича:

   - Я только что из окопов, я грязен…

   Договорить ему не дали, втолкнув в прихожую. Сумки перекочевали на кухню, а Сашка, сбросив свое барахло и предупредив, что стирать ничего не надо, отправился на помывку. А потом его кормили, поражаясь тому, сколько человек может, однако, съесть и слушали красочный рассказ о жизни, быте и трудовых подвигах студенчества. Студенчество, в Сашкином изложении, жило прекрасно, имея персональную кухню, отопление, дармовые продукты и культурную программу в виде кино с ящиков. Он не стал уточнять, что все это имели только две палатки, а остальные мерзли и голодали. Ну, тут уж кто во что горазд. Могли бы проявить инициативу, а не просто завидовать. Трудовые подвиги Сашка старательно обошел, только кратко их упомянув. Не хотелось ему травмировать мать и сестру описанием потогонной системы. Так что в его изложении все выглядело почти до приторности пристойно.

   - А чего же тогда ты говоришь, что грязный? – подозрительно спросила сестра. – При такой-то идиллии. Вам что, помыться негде было?

   Сашка вспомнил открытый всем ветрам душ типа сарай с сочащейся чуть теплой водой (уголь, вишь, не успели для кочегарки завезти) и его слегка передернуло. Воду он нагреть не мог. Вернее, мог, но не грел, чтобы не случилось обморока у ничего не подозревающего руководства. А вот забабахать тепловую пушку киловатта на три (чтобы не погорели электросети) у бригады получилось. И ею пользовался без зазрения совести весь отряд. И даже не поблагодарили. А сделали ее вообще-то для своих девчонок, потому что ребята с молодецким уханьем могли и так помыться (недолго). А вот девчонок следовало беречь. Просто потому, что они девчонки.

   Правда, последние несколько дней даже пушка из-за тамошнего холодильника помогала плохо.

   - Ну, холодно было, - сказал он нерешительно.

   - Проехали, - сказала сестра, которая была уже в шестом классе и все понимала.

   Первый день в институте Сашку несколько разочаровал. То, что вместо классов теперь аудитории, а вместо учителей преподаватели, причем, зачастую с учеными степенями, а сами они разделены на факультеты и группы, было внове и вполне укладывалось в Сашкино представление о высшем учебном заведении. Так же, как и отсутствие домашних заданий. Но вот названия предметов… Химия, физика, иностранный язык, физкультура. Полное впечатление, что находишься в школе, и тебе для полного счастья не хватает только пения. Немного примиряло с действительностью то, что химию читала старушка – доктор наук, а физкультурой занимались на почти настоящем стадионе.

   Но положительные впечатления все-таки взяли верх над отрицательными (хотя, какие они отрицательные, так, напомнили не очень приятные моменты) и дома Сашка описал свой первый день вполне благожелательно. Мать, похоже, только сейчас поверила окончательно, что ее сын студент и успокоилась. А вот сестра смотрела с завистью. Отец же уверился в том, что Сашка студент, когда увидел подписанное начальником цеха заявление об увольнении и ко всему прочему относился с олимпийским спокойствием. Сашка ему даже завидовал. У самого так никогда не получалось. Вернее, получалось, но очень недолго.

   А на второй день перед занятиями Сашку отловила стриженая. Времени было в обрез, а занятия у них были в разных корпусах. Стриженая только и успела, что договориться о встрече после третьей пары в холле главного корпуса и умчалась с деловым видом. Глядя ей вслед, Сашка покачал головой.

   - Прямо не ниже третьего курса.

   Третьекурсники – это была особая каста. Они позиционировали себя самыми, что ни на есть настоящими студентами, считая, как первый, так и второй курсы недостудентами, а пятый, ну и четвертый заодно уже отрезанными ломтями. Пятый, так тот вообще одной ногой находился в реальной жизни (особенно после преддипломной практики). Так вот, стриженая по характеру и была этим третьекурсником.

   Сашка похмыкал и отправился на занятия. Первой парой была физкультура. Вот кто составил такое расписание? Сашка был не единственным, кто желал бы взглянуть в глаза этому умнику, а лучше предоставить ему возможность два часа побегать, а потом еще четыре просидеть в аудитории. Хорошо еще, что физрук был умным мужиком и особо контингент не гонял, ограничившись небольшой разминкой.

   Так что к моменту разговора со стриженой Сашка к этому разговору был менее всего расположен и думал только об одном – поскорее добраться до дома и залезть под горячий душ. Так что предложение стриженой, не особо вникая, он одобрил и сказал, что подробности готов оговорить в любое другое время, но не сейчас. И удрал. И только дома, уже вытеревшись насухо, он осознал, куда его втягивает стриженая.

   А стриженая, видно, решив Сашке отомстить как-то наиболее изуверским способом (он так и не понял, за что) и, считая вопрос уже решенным, предложила ему должность художественного руководителя создаваемого ею музыкального коллектива под ярким названием «Пламя». Себя она, понятное дело, видела на посту просто руководителя, ну и заодно солиста.

   - Тудыть твою в телевизор! – образно выразился Сашка.

   Услышавшая это сестра с любопытством спросила:

   - Это ты сейчас, о чем?

   - Это я о том, что тут некоторые норовят меня запрячь в телегу вместо лошади. Вот я и думаю, сразу послать этого кучера или погодить и посмотреть, что из этого выйдет.

   - А пока будешь годить, будешь вместо лошади?

   Сашка подумал немного и вынужден был признать:

   - Похоже, что так.

   Стриженая оказалась девушкой скорой как на решения, так и на последующие действия. На следующий день Сашка опять был отловлен и поставлен перед фактом набора личного состава.

   - А ознакомиться можно? – спросил Сашка, заранее будучи уверенным, что никто ему не понравится, хотя оценить человека, не видя его, было делом нелегким.

   - Пожалуйста, - с готовностью сказала стриженая и предъявила ему список.

   Вот к составлению списка девушка подошла очень ответственно, и там были не только фамилия, имя и отчество, но и курс, факультет и группа, а также музыкальное образование и, так сказать, намечаемая специализация в ансамбле. Так Сашка с удивлением узнал, что все вакансии уже заполнены. Мало того, есть еще и «запасные игроки», а также административная часть (куда же без нее). Сашка оторвался от списка и посмотрел на стриженую.

   - Ну а я здесь каким боком?

   - Как же, - стриженая посмотрела на него как на несмышленыша. – Вон там есть еще место. Впишешь свои данные и должность – художественный руководитель.

   - А функции, - не успокаивался Сашка. – Какие функции у этой должности? Я ведь не только музыкального образования не имею, у меня вообще с музыкой отношения сложные.

   Стриженая воззрилась непонимающе.

   - Это как?

   - А вот так, - охотно объяснил Сашка. – В душе я композитор и теорию знаю почти что назубок. А вот сочинить ничего не могу. Ну, кроме нескольких фраз. А вот всякие рондо с кантатами для меня недостижимые вершины.

   Стриженая посмотрела на него дико. Сашка ей застенчиво улыбнулся.

   - И вот что, Натали, - сказал он. – Впиши-ка ты в это пустое место какого-нибудь другого товарища. Ну не хочется мне быть, типа, художественным руководителем. Я птица вольная, и если захочу что-то спеть, то только для своих.

   Стриженая совсем растерялась.

   - А как же?..

   А Сашка повернулся к ней спиной и направился к дверям.

   - Сашка!

   Стриженая, похоже, преодолела растерянность, попутно наплевав на гордость и самолюбие.

   - Сашка, вернись!

   Через неделю состоялась первая репетиция. Группу назвали (слово ансамбль Сашка категорически отверг, как и определение «вокально-инструментальный») «Пламя», как и хотела стриженая. Она, кстати, оказалась не единственной девушкой в группе. Маленькая Танечка оказывается умела извлекать вполне приемлемые звуки из скрипки и неплохо управлялась с баяном. А стриженая не зря назначила сама себя солисткой. У нее оказался очень приличный голос. И три с половиной октавы она покрывала уверенно. Остальная группа была обычного состава: три гитары и ударник. Танечка заменяла и клавишника и баяниста. Она даже пыталась дудеть на трубе, которую раздобыл Сашка, но силенок не хватило, и Танечка расстроилась. Сашка подумывал сходить к речникам и пригласить Серегу, который должен быть на последнем курсе, но пока партий трубы не предполагалось, и Серега остался в неведении относительно Сашкиных намерений. А вот про что забыла стриженая, но не забыл Сашка – это техническая сторона вопроса. Сашка в принципе мог создать любое оборудование, если оно имелось в мире и упоминалось в какой-нибудь популярной литературе. А вот обслуживать его… Тут нужен был специалист.

   Сашка прочитал стриженой краткую лекцию, та воспылала, и они вдвоем отправились в единственное заведение города Астрахани, готовящее электронщиков для бывшего Сашкиного завода – в радиотехнический техникум. Фанатов электроники там хватало, но им нужен был фанат не только электроники, но и музыки. И таковой нашелся всего после часа поисков. Совсем молоденький пацан – второкурсник свое увлечение не афишировал и поэтому столько времени понадобилось на поиски. Стриженая уже стала отчаиваться, но тут им под руку попался словоохотливый пацан, который и вывел их на Вальку.

   При виде стриженой мальчишка заробел и Сашка, отодвинув напористую девчонку, сыпанул на онемевшего пацана названия приборов и фирм их выпускающих. Через десять минут разговора пацан размяк настолько, что пошел за стриженой как телок за мамкой.

   Первая репетиция была чисто организационной. Группа собралась в частном домишке одного из участников. Он был из Сашкиной учебной группы, как и бас-гитарист и проверен в трудовом отряде. Сашка, никого не спрашивая и не оповещая, вложил им умение обращаться с инструментами, как и ранее себе и с ехидным интересом следил за реакцией бас-гитариста, впервые взявшего в руки гитару. В домике Валерка, который учился с Сашкой, жил не один, а со своим дядей, который был старше на целых четыре года, отслужил в армии и теперь учился на втором курсе. Дядя проявил интерес и был тут же ангажирован в качестве ударника. Отговорки, типа, да я этот бубен впервые вижу, были проигнорированы, дядя почти насильно усажен за барабан, бывший пока единственным, и выдал такую дробь, что сам обалдел. Что уж говорить об остальных.

   Пацан Валька спервоначалу несколько растерялся, увидев сразу столько взрослых парней и красивых девушек, но потом освоился и внимательно выслушал Сашку, объяснившему ему задачу. А когда тот вытащил на свет божий старенький, еще шестьдесят второго года, микшерский пульт, глаза Вальки загорелись нехорошим огнем, и он практически пропал для общества.

   Стриженая с Танечкой напрягли родителей и знакомых и в результате у группы появился старенький бас фирмы Гибсон, невесть какими путями проникший в Астрахань и барабан, очень похожий на пионерский. Сашка в качестве ритм-гитары принес относительно новую Тонику, а для себя не смог удержаться и сотворил Фендер Стратокастер.

   Репертуар было поручено составить стриженой, как большому знатоку эстрады вообще и советской в частности. В помощь ей порывалась Танечка, но ее отчислили, сказав, что у них не репертуар получится, а кошачий концерт. Так что компанию стриженой составил солидный Валерка, как большой любитель Битлов. Потом стриженая назначила день следующего общего сбора, и Сашка взялся развозить народ на своем Москвиче.

   География расселения членов создаваемой группы оказалась неожиданно широкой. Хорошо, что все, требующие развоза, смогли поместиться в машине. Пульт, над которым Валька собирался поработать дома, сунули в багажник. Сашка предупредил пацана, чтобы тот не стеснялся в нужных деталях, пусть даже самых экзотических.

   Первой завезли стриженую. Она жила ближе всех, в районе четвертой школы. потом доставили Вовку в район семнадцатой пристани. Танечка выпорхнула в жилгородке, и Сашка дождался, когда она зайдет в дом. Дальше всех жил Валька. Его пришлось везти аж к Морзаводу, а потом еще и затаскивать довольно громоздкий пульт на третий этаж. Сашка попрощался, сказав, что на следующей репетиции ему быть не обязательно, а уж потом он его оповестит.

   Сашка ехал домой и думал:

   - Ну и на хрена я во все это ввязался?

   И не смог сам себе ответить.

   Через две недели напряженных тренировок, то есть, конечно же, репетиций, стриженая заявила о готовности группы выйти на сцену. И если до этого все чувствовали себя нормально, то после заявления стриженой всех охватило волнение. Больше всех трясся Валька, ведь ему предстояло сидеть в зале среди публики. Впрочем, остальные были не лучше. Сашка, которому это было смешно, попытался отвлечь народ обсуждением длины платья солистки. Народ оживился, стриженую поставили посередине комнаты и принялись обсуждать. Девчонка только ежилась. Странно, но Танечка, которую едва было видно из-за синтезатора, тоже приняла живейшее участие в обсуждении.

   В общем, группа пришла к выводу, что такие ноги скрывать нельзя и стриженой рекомендовали платье укоротить, а Валька, как самый молодой и радикальный, вякнул:

   - До пояса.

   Ну, на нем потом стриженая и отыгралась.

   Рассмотрели составленный репертуар. Ну и, естественно, стриженая натолкала песен под женский голос, а любитель Битлов не преминул вставить Yesterday и Eleanor Rigby. Но превалировала, конечно, советская эстрада. В то же время, не сговариваясь, как особо отметила стриженая, отдельным разделом были внесены песни из Сашкиного репертуара (Сашка всегда подчеркивал, что лично ему принадлежит авторство только трех песен, а все остальное или известных авторов, или вовсе даже неизвестных). Стриженая, словно извиняясь, сказала, что все остальные песни прошли проверку слушателями и приняты ими, а Валерка добавил, что и западными слушателями тоже, а вот Сашкины слушали только в трудовом отряде и их надо сначала проверить на более широкой публике. Сашка и не возражал. Стриженая с Валеркой переглянулись и, как показалось Сашке, облегченно вздохнули.

   Поиграть на этой репетиции не случилось, потому что все три электрогитары обладали, будучи «досками», отвратительными акустическими качествами и исполнители друг друга элементарно не слышали. А если вступал барабан или стриженая со своим неслабым голосом даже без микрофона, то слышно было только их. Посему постановили, что пока Валька не доведет до ума свой микшерный пульт, полноразмерных репетиций не будет. Стриженая при этом покосилась с подозрением на бас-гитариста, потому что ей показалось, будто тот облегченно вздохнул.

   Сашка под занавес попытался протолкнуть мысль о переименовании группы во что-нибудь менее пафосное, но его хором отчислили, и он не стал настаивать.

   Валька, когда Сашка к нему приехал, оказался дома и тут же выкатил список крайне необходимых деталей (он так и сказал «крайне»). Сашка список внимательно прочитал, обнаружил парочку знакомых названий (он ведь тоже когда-то был радиолюбителем) и пообещал расстараться. Дома как раз случилась совсем молоденькая Валькина мама. Она завлекла Сашку на кухню и в процессе чаепития стала выпытывать, чем чревато для ее несмышленого сына участие в никому не известной музыкальной группе. Сашка солидно заверил ее, стараясь не морщиться от вкуса отвратительного грузинского чая (сам-то он уже пару лет потреблял китайский и цейлонский), что ее сын попал в серьезно настроенную интеллигентную компанию, которую по всем признакам ожидает большое будущее. В общем, женщина после Сашкиных речей осталась сидеть на кухне, пораженная радужными перспективами, открывающимися перед ее сыном и, соответственно, перед ней и, похоже, даже не заметила ухода лукавого собеседника.

   Дебют новой группы состоялся в одной из двух больших аудиторий на втором этаже главного корпуса. Это было уже в самом конце октября. Сашка считал, что они еще недостаточно сыгрались и спелись, а Валька не в полной мере овладел возможностями своего микшерского пульта. Но добился он только того, что стриженая, как администратор, руководитель, продюсер и мать-основательница перенесла первое выступление из актового зала и сделала его камерным, пригласив очень ограниченный круг зрителей и назначив выступление на выходной день, чтобы отсечь любопытных. Но всех любопытных отсечь не удалось и, услышав про действо, набежал народ из находившихся на территории общежитий.

   Перед выступлением народ стало трясти. А когда они увидели забитый амфитеатр и сидящих в первом ряду представителей парткома, профкома и комитета ВЛКСМ, амплитуда тряски только возросла. Опытный ударник предложил выпить для храбрости и тут же извлек из недр бутылку «Российской». Мужики немедленно стали склоняться к предложению. Даже малолетний Валька, которому поставили стол сбоку, ближе к первому ряду амфитеатра и поэтому он трясся больше всех. Но стриженая сказала мужикам, чтобы они молодых не спаивали и Сашка ее горячо поддержал, предложив компромисс. Все артисты тут же согласились, и в холле у окна Сашка извлек из сумки бутылку старого армянского коньяка.

   - Хотел после концерта, - сказал он. – Ну да ладно уж.

   Все возликовали. Девчонкам дали по чуть-чуть, но Танечка и с этой малости осмелела так, что ее пришлось сдерживать. На Вальку все посмотрели с сомнением и накапали ему с чайную ложку. Валька храбро глотнул, поморщился и быстро заел кусочком шоколада.

   - Все, - сказал Сашка, пряча пустую бутылку. – Теперь вперед.

   Концерт откатали в лучшем виде. Стриженая, похоже, перестраховалась и вписала в репертуар всего шесть песен. Валька (может даже и с коньяка) был в ударе и сглаживал все огрехи исполнителей. Не зря он после концерта был весь красный и в помаде. Ударник старался, как будто в его распоряжении было, по крайней мере, шесть барабанов, не считая тарелок. Сашка выделывал чудеса со своим Стратокастером. Валерка успевал, и петь, и играть, и его только провод удерживал. Бас вообще был стержнем, вокруг которого все вертелось, а он стоял неподвижно с отрешенным выражением лица, а вокруг его «гбум-гбум» вились и Сашка, и Валерка. Танечка, то приплясывала возле синтезатора, то брала в руки скрипку, и тогда даже бас становился не таким акцентированным. Но всех превзошла стриженая. Она по диапазону голоса далеко превзошла предсказанные Сашкой полторы октавы. От ее контральто дрожали стекла, а когда голос опускался до трагического шепота, ежились передние ряды.

   Сам репертуар, конечно, вызывал вопросы. Например, когда Сашка с Валеркой стали исполнять Yesterday, поморщился сначала представитель парткома, а за ним с небольшим отставанием стали морщиться главный комсомолец и профсоюзный лидер. Но стриженая показала себя еще и дипломатом, и финальная песня примирила официальных лиц с Битлами.

    Опять по тропинкам, листву заметая,

    Шумит листопадом и тает снегами весной.

    Я выйду из дома, и кто-то со мною окажется рядом.

    Спасибо вам, люди, за дружбу со мной.

   (М. Танич)

   А перед этим они с Валеркой на полном серьезе слитно звучащим дуэтом исполнили «Белой акации гроздья душистые»

    Боже, какими мы были наивными,

    Как же мы молоды были тогда…

    (М. Матусовский)

   Это было смешно и трогательно.

   Пока личный состав отключал и сматывал шнуры, расталкивая инструменты по чехлам и футлярам, стриженая принимала поздравления и давала интервью. В общем, проводила рекламную компанию. А потом Сашка подогнал к главному входу целый рафик, в который влезли все и Сашка повез их в ресторан гостиницы «Астраханская», на кухне которого властвовала Танечкина мама.

   Банкет удался еще больше концерта. Сашка заведовал выпивкой и личный состав, потребляя изысканное пойло, радовался за отечественную ликероводочную промышленность. Вальке налили бокал красного сухого и строго предупредили, что это на весь вечер. А вот кулинарной частью банкета заведовала Танечкина мама, и это был высший пилотаж.

   Сашка, сидя рядом со стриженой, втирал ей про свое виденье перспектив группы. Ну, он же обещал Валькиной маме. Стриженая-то, максимум, на что рассчитывала, это на выход на первое место по институту. Значит, институтские вечера и просто концерты в актовом зале. Сашка смотрел гораздо дальше.

   - У тебя, Татка, прекрасный голос, - польстил он стриженой. – Но как продюсер ты слишком мелко плаваешь. Нам надо, во-первых, взять штурмом городскую филармонию, потом поездить с концертами. Для начала по области, а потом можно и по Союзу подумать. Но это еще не самое-самое. Нам нужна своя студия звукозаписи и тиражирование песен. Спокойно, - сказал Сашка, видя, что стриженая пытается возразить. – Если ты об инструментах и аппаратуре, то это все будет. И песни я тебе обеспечу. А теперь возвращаемся к началу разговора. Есть у меня на примете парнишка специфической наружности. Он учится в нашей группе. Слуха у него нет от слова вообще. Но у него здесь куча родственников, а у тех куча знакомых. Да и сам он не промах. Поговоришь с ним? Я, конечно, его предварительно подготовлю.

   Стриженая кивнула, все еще пребывая под впечатлением от Сашкиного размаха. И в это время к ним подкрался местный мэтр и вкрадчиво поинтересовался, мол, не соизволят ли многоуважаемые почтить местную публику каким-нибудь своим шедевром. Стриженая стала отказываться, упирая на то, что они вообще-то не приспособлены для ресторанного пения, что у них и репертуар другой, но Сашка согласился сразу. Пока он бегал за своим Стратокастером, остальные уже начали опробовать инструменты. Местные лабухи посматривали на них с плохо скрытым снисхождением. Однако, разглядев у Сашки в руках мечту советских музыкантов, спеси поубавили. Один Валька оказался не у дел, потому что микшера у местных не было, а значит и пост звукооператора отсутствовал. Пользуясь этим, смелый Валька долил бокал и, в свою очередь, стал посматривать снисходительно на ресторанных лабухов.

   Когда зазвучали первые аккорды романса, местные музыканты начали переглядываться – они такого никогда не слышали. А потом стриженая с Валеркой выдали и зал затих. Даже вилки перестали звякать. Хотя, конечно, исполнение немного подкачало. Не было Вальки, чтобы сгладить огрехи, а они были, потому что исполнители успели-таки принять на грудь и ударник слегка путался в непривычных барабанах, да и ритм с басом не всегда попадали на нужные лады.

   По окончании номера все выпивающие и закусывающие дружно захлопали и какой-то ближе всех сидящий кавказец, расчувствовавшись, лез на эстраду, размахивая червонцем, с просьбой исполнить песню о Тбилиси непременно на грузинском. Кавказца еле удалось успокоить и усадить на место, Сашка уже выдернул шнур из своего Стратокастера. Но тут подошла какая-то тетка, оказавшаяся директором этого самого ресторана, и попросила уважить. Сашка попытался буянить, говоря, что они вообще-то сюда банкетировать приехали, а не пьяную публику услаждать, но стриженая ему шепнула, что это один из лучших способов заявить о себе. Сашка тоже шепотом сообщил ей, что он просто пытался таким нетривиальным методом набить себе цену. В общем, они пришли к согласию и Сашка воткнул шнур обратно, а стриженая вышла к микрофону.

   Когда они потом встали из-за стола и потянулись к выходу, те, кто были в зале, зааплодировали, а ресторанный трубач выдал сигнал «Спуск флага».

   - Куда же ты за руль? – с тревогой спросила стриженая. – Ты же пьян.

   - Я абсолютно трезв, - заверил ее Сашка. – Готов даже дышать в трубочку.

   Стриженая посмотрела недоверчиво, но поездка действительно обошлась без эксцессов. Домой Сашка вернулся уже около полуночи. Дома все спали. Сашка юркнул под одеяло, но еще долго не мог заснуть, пытаясь осознать, куда же он влип и насколько глубоко.

   Следующая неделя была просто суматошной. Сашка, как и обещал, свел стриженую с парнем из своей группы. Парня он предварительно накрутил так, что у того глаза на лоб вылезли. Потом слегка опустил на землю, сказав, что для этого надо будет прилежно потрудиться. Ну а после того как клиент, по его мнению, дозрел, Сашка свел его со стриженой. О чем они там говорили, Сашка не знал, но на следующий день Гришка был как бы не в себе и смотрел сквозь собеседника, не видя его, на вопросы отвечал невпопад, или вообще не отвечал. А с последней лекции просто пропал.

   Зато стриженая, встретив Сашку после занятий, довольно потирала руки и огорошила его известием о концерте, в котором они будут пока «на разогреве». Концерт был назначен через два дня и Сашка схватился за голову. Но стриженая его успокоила, сказав, что они выступят со старым репертуаром, из которого по рекомендации комитета ВЛКСМ придется убрать Битлов. Сашка состроил кислую физиономию, мысленно обругав придурошного секретаря, который не с тем борется и тут же предложил заменить Битлов недавно пришедшей традиционно ниоткуда песней. Песня была без названия и на английском, но исполнение Сашке понравилось, и он пообещал стриженой на ближайшей репетиции ее продемонстрировать.

   - Только ради бога, чтобы рядом не было придурков из комитета, - взмолилась стриженая.

   - Все будет в лучшем виде, - пообещал Сашка и помчался готовиться технически.

   Валька, который стал его агентом, и играл эту роль с большим удовольствием, донес ему, что видел в магазине «Культтовары» на Кирова большую ударную установку «Trova». Сашка подкатил на рафике. Установка действительно была большой и включала в себя целых восемь барабанов, не считая тарелок. Ну и стоила не одну сотню. Сашка подивился наглости товароведа, закупившего такой неликвид, и подумал, что им для начала вполне хватит трех барабанов и тарелки. Он вернулся в рафик и в его салоне, частично освобожденном от кресел, тут же появились нужные барабаны и тарелка. Зеленый перламутр корпусов Сашка заменил на темно-красный, а надпись «Trova» на барабане-басе на «Пламя», украшенное стилизованным языком огня.

   Раздача слонов случилась на репетиции перед концертом, которая была признана генеральной. Перед ней Гришка был официально представлен группе как ее продюсер. Слово было красивое, заграничное и Гришка сразу загордился. Но тут Сашка с помощником Валькой начал втаскивать барабаны и про Гришку моментально забыли. Но он не обиделся, а принялся деятельно помогать. Когда все было расставлено, Валеркин дядя уселся на табурет, и началась вакханалия, которая длилась минуты две. Потом стриженая взялась плющить всю группу и тиранила ее в течение двух часов, пока сама не охрипла. Гришка, услышавший первый раз ансамбль вживую, почти онемел от восторга.

   А вот потом, слегка отдышавшись, стриженая вызвала Сашку на середину. Тот вышел, делая вид, что ничего не понимает, но гитара висела на шее, и шнур волочился следом. Все затихли в ожидании очередного сюрприза.

   - Ну чего мнешься! – прикрикнула стриженая. – Обещал ведь.

   - Да я что, - делано вздохнул Сашка, - я ничего.

   Flying high, high, I'm a bird in the sky

    I'm an eagle that rides on the breeze

    High, high, what a feeling to fly

    Over mountains and forests and seas

   (Б. Андерссон и Б. Ульвеус)

   Первые слова слушали молча, потом ударник почти нежно стал подрабатывать басовым барабаном, а Валерка ловить ритм. Но всех убила Танечка, когда вступила ее скрипка.

   После окончания Сашка вопросительно посмотрел на стриженую, а та подумала и спросила:

   - А о чем это? Чего-то я не уловила смысла.

   - Я об этом подумал, - ухмыльнулся Сашка. – Вот неавторизованный перевод, - и он протянул лист бумаги.

   Стриженая прочитала и лицо ее просветлело.

   - Отлично. Включим в репертуар. Только надо будет красиво отпечатать перевод и перед исполнением отдать представителю парткома.

   Первым заржал ударник, потом присоединились остальные. Стриженая посмотрела недоуменно, потом до нее дошло, и она тоже засмеялась.

   - Там женский голос нужен, - отсмеявшись, сказал Сашка.

   Ударник опять заржал. Но стриженая уже не смеялась. Песню решили вставить вместо дискредитированного Yesterday, но от исполнения ее в институте пока воздержаться. На вопрос об авторах Сашка только руками разводил с виноватым видом. Гришка получил впечатления и массу материала, и на следующий день едва досидел до конца занятий. Сашка с тоской подумал, что продюсировать Гришка будет всех, а вот вкладывать знания в Гришкину бащку придется ему одному.

   Институтский актовый зал был раза в три больше той аудитории, где они впервые выступали и Сашка вместе с Валькой имели серьезные и небеспочвенные сомнения в своей акустике. Колонки все-таки для такого пространства были несколько дохловаты. Валька шепотом ругался, применяя слова из лексикона старших товарищей. Сашка укоризненно качал головой, но порой тоже не сдерживался. Валерка с дядей куда-то пропали и канал ритм-гитары пустовал, и микшер-пульт не мог полноценно свести все вместе. Стриженая бегала по сцене и ругалась как извозчик, а невозмутимый бас внимал ей с почти профессиональным интересом.

   Наконец примчались запоздавшие родственники и, получив свою порцию пинков и затрещин, полезли на сцену. Все сразу успокоились. Валька наконец-то получил приемлемый звук и поднял вверх оба больших пальца.

   Зал заполнялся. Громыхали сиденья, и усиливался гул голосов. Сашка смотрел в щель занавеса и потихоньку начинал волноваться. Чтобы успокоиться, он посматривал на Вальку, который сидел за своим пультом с важным и неприступным видом. Сидящие в первом ряду поглядывали на него с уважением. Сзади неслышно подошла стриженая.

   - Боишься? – и ткнула пальцем в спину.

   Сашка вздрогнул от неожиданности.

   - Опасаюсь. Скоро там?

   - Еще пять минут, сказали, - ответила стриженая и призналась. – Я вот тоже. Опасаюсь.

   Зря, как выяснилось, они опасались. Поначалу их приняли очень тепло. И даже похлопали. Группа была свеженькой, нигде не засвеченной, чего от нее ожидать в исполнительском плане, никто не знал, и всем было интересно. Вот чего никто не мог ожидать от студентов первого курса, так это самостоятельного творчества. И когда после трех ходовых эстрадных песенок, встреченных без энтузиазма, вдруг зазвучало:

   Целую ночь соловей нам насвистывал.

   Город молчал, и молчали дома…

   Зал притих. Для эстрады, в которой обычно варился институтский ансамбль, это было не совсем обычно. Тем более, такого никто никогда не слышал. Их конферансье (Гришка совмещал) так и заявил, мол, автор неизвестен. Во всяком случае, когда они закончили, аплодисменты были намного горячее. А потом стриженая осталась у микрофона одна. Сашка с Валеркой, подпевавшие ей в романсе, отошли назад, а Валька подчеркнул звуки Танечкиного синтезатора. И после слов:

    …Спасибо вам, люди, за дружбу со мной.

   В зале стали не просто хлопать – в зале стали орать.

   Когда, уже при закрытом занавесе, убирали оборудование и сматывали шнуры, на сцене появились представители институтского ВИА. Эти ребята были, так сказать, официальным лицом института и на их содержание выделялись деньги из бюджета. Поэтому они были в одинаковых сценических костюмах, да и оборудование у них было новое и необтертое. Правда, у них не было Сашкиного Стратокастера и микшерный пульт был для них в новинку. Их руководитель подкатился к стриженой, но та, видать, его послала… к Сашке. Сашка как раз заталкивал гитару в мягкий футляр, и просьба дать им ее во временное пользование прозвучала для него дико.

   - А репа не треснет? - спросил он грубо. – Управляйтесь-ка с тем, что есть. Вы и так в тепличных условиях.

   - Пожалеешь, - прошипел их руководитель.

   - Свободен, - отреагировал Сашка.

   Оборудование пришлось убирать со сцены и таскать в коридор: ударную установку; Танечкин синтезатор; Валькин пульт; колонки. Девчонки деятельно помогали, а Гришка куда-то пропал. Его уже стали поминать «добрым» словом, как он появился и не один, а в сопровождении громкозвучной тети средних лет. Они сразу исключили из процесса переноски стриженую, а потом выдернули Сашку, который как раз вместе с Валькой приволок микшер.

   Тетя средних лет оказалась полномочной представительницей городской филармонии и, конечно же, была связана с Гришкой родственными узами (правда, достаточно непрочными). Она сказала, что исполнение ей вообще-то понравилось, но больше всего ей понравились нестандартные тексты и музыка. А еще, она посмотрела на Вальку, стоящего навытяжку возле громоздкого микшера, ей понравился звук и его оператор.

   - Я буду иметь беседу с директором, - сказала она. – Но учтите, что первые концерты, если они, конечно, состоятся, вы дадите бесплатно.

   Как только речь зашла о деньгах, Сашка сделал морду кирпичом и отошел. Народу надо было помогать, а то отдельные представители уже смотрели укоризненно. Когда все погрузили, Гришка прогнулся и предложил тетю подвезти. В результате Валерка с дядей, послав Гришке многообещающие взгляды, отправились домой пешком. Сашка тоже бы ушел, но он был водителем.

   Когда выгружали стриженую, она сказала Сашке:

   - Придется тебе расстараться по части новых песен. А уж мы отблагодарим.

   - Ага, - проворчал Сашка. – Дождешься от вас. И так уже и швец, и жнец, и на гитаре игрец!

   Стриженая вдруг поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. И тут же убежала, а Сашка остался, ошеломленно потирая щеку и глядя ей вслед. Из рафика деликатно постучали в стекло. Сашка встряхнулся и полез на место водителя.

   Через неделю после прослушивания в филармонии на очередной репетиции был поднят животрепещущий вопрос – на хрена нам это всё. Вопрос, как ни странно, подняла Танечка, спервоначалу отнесшаяся к идее концертирования с большим энтузиазмом. Наверно, даже большим, чем у стриженой. Вопрос застал врасплох весь личный состав. К сожалению (или к счастью) не было Гришки, который своими денежными перспективами мог бы убить вопрос в зародыше. А так он упал на довольно благодатную почву. Действительно, одно дело быть сельской самодеятельностью, иногда собираясь на, типа, репетиции. Ну, чтобы не забыть лица друг друга. Ну и наигрывать на вечерах в институтском клубе. И всем хорошо – ни партком, ни профком, не говоря уже о комитете ВЛКСМ, не возражают. И для учебы времени остается валом. И институт закончишь полноценным инженером с гарантированной работой, а если чуть-чуть расстараешься, то и карьерой. И все остальное тебе будет гарантировано. Ну может не сразу и не все. Но ведь будет.

   И совсем другое дело то, что предлагают или подразумевают Гришка и стриженая. Или вот этот неопределенный и загадочный тип – Сашка. Это уйти в профессиональные музыканты-певцы и надеяться в будущем только на себя. А для этого постоянно совершенствоваться, и расти над собой. Ну и это совершенно не оставляет времени для учебы. Значит, надо бросать институт и тут же тебя с радостью подберет военком и пропишет тебе два года армии, а то и три – флота. Это, чтобы жизнь медом не казалась. А за это время все уйдут вперед и про тебя просто забудут. Как и ты забудешь все свои прежние навыки, получив взамен умение рытья окопов и бега с автоматом по пересеченной местности. И странно, что вопрос задала Танечка. Уж ей-то никак не светили ни окопы, ни автомат. Никто даже не подумал о том, что ей просто не хотелось расставаться со своими новыми друзьями.

   Народ задумался. Стриженая помалкивала. Молчание тяготило. Выбирать всегда трудно. А здесь ведь не что-нибудь выбираешь, а линию жизни. И тут вмешался Сашка.

   - Да что тут думать, - сказал он деловито. – Трясти надо.

   На него с недоумением воззрились все, включая и стриженую.

   - Ну-ка поясни свою глубокую мысль, - попросила она.

   - Да запросто, - сказал Сашка. – Девчонки и пацаны, я предлагаю не выбирать, а взять на себя все и нести. Поясняю, что такое в нашем случае профессионализм – это много шума, много блеска и элемент новизны. Подходя к вопросу рационально, необходимо иметь отличную технику, неожиданные сценические костюмы и неординарного звукооператора. Все это достижимо и достижимо легко. Теперь о совмещении приятного с полезным. Концерты в городе приходятся, как правило, на вечернее время, то есть на после учебы. Гастроли в пределах области в выходные дни. Гастроли по Союзу (о чем пока говорить слишком рано) – в каникулы. Ну, в учебе, конечно, придется напрячься. А кто сказал, что будет легко. Репетиций для поддержания формы вполне хватит и двух в неделю. А вот Вальку придется тренировать конкретно. Не знаю, выдержит ли он. Но ему до армии еще как медному котелку до дембеля. Элементы же новизны я вам обеспечу. И потом, вы не забыли, что в армию мы попадаем в любом случае. У нас же нет военной кафедры. Так что один год после окончания бурсы нам гарантирован по умолчанию.

   - Но ведь отличная техника и неожиданные костюмы стоят больших денег, - нерешительно сказал стриженая.

   - А вот пусть Гришка обеспечит наполняемость зала и цену на билеты, и будет тебе и техника, и костюмы. В общем, гражданы и старушки, давайте попробуем. Отказаться-то всегда можно.

ГЛАВА 3 - Зигзаг

Шел декабрь. Точнее, его середина. До Нового года оставалось всего ничего. Мужская часть музыкального коллектива за исключением ударника, который в силу возраста считал себя человеком положительным и в забавах молодежи старался участия не принимать. Так вот, мужская часть, пользуясь субботой и тем, что репетиции сегодня не было, искала в районе студгородка приключений на свою задницу. А чтобы, значит, приключения, буде они случатся, были ярче, решили принять что-нибудь возбуждающее. Единственное в районе кафе ничего более изысканного, чем «Портвейн №22» предложить не могло. Однако, избалованных Сашкой музыкантов это не остановило. Лишенные критического настроя по отношению к продукции Астраханского ликероводочного завода они взяли две по ноль пять и кое-какой закуски. Астраханская водочная промышленность не подкачала и на этот раз (у нее, конечно, бывали сбои, но никто и не думал это соотнести с отсутствием на данный момент Сашки в рядах). В бутылках действительно оказался портвейн. Но не двадцать второй, а белый южнобережный.

   Открывавший бутылку Валерка принюхался и сказал:

   - Нектар.

   Проходившая рядом со столиком официантка презрительно сморщилась. Впрочем, когда содержимое бутылки разлили по стаканам и в спертом воздухе «стекляшки» повеяло ароматом прокаленных солнцем крымских предгорий, задумалась даже толстая буфетчица.

   Посему первую не стали даже закусывать, чтобы не портить впечатление. Более того, на попытавшегося закурить бас-гитариста дружно наехали, и он вынужден был спрятать сигарету. Взамен ему предложили высокоинтеллектуальную беседу. Ну, о чем могут говорить в России подвыпившие мужики. Есть на этот случай две вечных темы: бабы и политика. Причем очередность варьируется в зависимости от количества принятого на грудь. Но выпитое благородное вино как бы обязывало, тем более, что для темы про баб его было выпито немного, а политики в общественных местах старались не касаться. Поэтому перешли на животрепещущее.

   Первым, понятное дело, высказался Гришка, предварительно оглядев собеседников и определив по внешнему виду, склонны ли они. Видимо, осмотр его удовлетворил, потому что он сказал:

   - А я считаю, что за последнюю неделю мы сильно поднялись в глазах филармонического начальства.

   - Еще бы, - тут же поддержал его Валерка. – Сколько оно с нас сняло. По моим прикидкам, тысячу, так уж точно. Мы им на втором концерте почти аншлаг сделали. Да и цену на билеты они задрали, словно мы какие-то центровые гастролеры. Надеюсь, что в третий раз ты своего не упустишь?

   - Уже не упустил, - Гришка так и лучился довольством. – Да они как-то не очень и сопротивлялись. Почуяли, небось, золотую жилу.

   - Ты конкретную цифирь назови, - потребовал молчавший доселе бас, раздосадованный тем, что ему не дали закурить. – А мы еще посмотрим, стоит ли игра свеч. Скажи, Сань.

   - И скажу, - Сашка до этого сидевший расслаблено и благодушно таращившийся по сторонам, подобрался и принял серьезный вид. – У нас семь своих песен. Это, если с конферансом почти на час. А еще ведь пара инструментовок. И вообще, если так, по-честному, у нас здесь конкурентов практически нет. И в то же время те же, которые не конкуренты, гребут, а мы, которые на Олимпе, все делаем безвозмездно, то есть, даром. А поэтому я предлагаю, во-первых, указать Гришке на неполное служебное соответствие…

   Гришка поперхнулся лимонадом, Валерка хихикнул, а бас два раза хлопнул в ладоши. Сашка поднял руку.

   - Не надо оваций. Во-вторых, обязать его за воскресенье изобразить программу нашего стремительного обогащения. И, если в ней не будет хоть одного пункта из тех, которые мы ранее обговаривали, то выдрать его солдатским ремнем нашего ударника.

   Гришка поёжился.

   - И, наконец, в-третьих, так как ему предстоит много мотаться для нашей пользы, предлагаю купить ему автомобиль.

   Ответом на последнюю Сашкину фразу было гробовое молчание, и только Гришка, пнув его под столом, показал Сашке под столом же оттопыренный большой палец.

   - А не жирно ему будет? – наконец неуверенно сказал бас. – Пусть на трамвае ездит.

   Гришка горячо запротестовал, говоря, что, к примеру, в Икряное или же в Красные Баррикады на трамвае не доехать.

   - А чего это ты нам все про юг талдычишь? – с подозрением спросил бас.

   - Так там красная рыба и икра, - простодушно ответил Гришка.

   - Мы что, натурой будем брать? – удивился Валерка.

   - И натурой тоже, - твердо сказал Гришка. – Я, например, не собираюсь отказываться от натуроплаты. Правда, только в качестве дополнения.

   - Пацаны, минуточку внимания. У меня дополнение, - поднял руку Сашка. – У меня есть на примете автомобиль, который нам отдадут даром.

   В коллективе наступила мертвая тишина. Громче всех молчал Гришка.

   - Но, - продолжил Сашка, - он без документов и с лысой резиной. И, если Гришка достанет документы, то он его.

   - Со свалки небось, - осторожно сказал Гришка.

   - Почти, - кивнул Сашка. – Но он еще блестит. Правда, местами. И еще, он имеет форсированный мотор. Так что рядовую Волгу обойдет без проблем.

   - И как зовут это чудо? - спросил бас.

   - О, - сказал Сашка мечтательно. – У него замечательное имя – Москвич 407. Главное, редкое.

   Валерка только головой покрутил. Потом налил только себе и задумчиво выпил. Остальные смотрели на него молча с изумлением и недоумением. Валерка поднял глаза и спохватился:

   - Ой, мужики, что-то у меня перемкнуло. Простите мерзавца.

   Он быстро налил остальным.

   - Нехорошо это, неправильно, - вместо тоста сказал бас.

   Валерка покаянно повесил голову. Все выпили. Гришка почмокал и сказал:

   - Все-таки, как-то… Да.

   Остальные согласно помолчали. Атмосфера за столом не разряжалась. Валерка сделал попытку реабилитироваться.

   - А, между прочим, сегодня в пединституте вечер.

   - Что же ты раньше молчал, морда, - укорил его Гришка.

   - Так я думал, мы серьезные вещи обсуждать будем, - попытался оправдаться Валерка.

   - Ага, под портвейн, - саркастически заметил бас.

   - Так там, небось, пост на входе, - сказал реалист Сашка, имея в виду пединститут.

   - Скажем, что мы с естественно-географического, - нашелся Гришка. – Они где-то в центре базируются. Ну не могут же те, которые на входе, всех знать.

   - Ладно, идем, - сказал бас. – На месте определимся. А что там вообще будет?

   - Как всегда, - ответил Валерка. – Самодеятельность и пляски.

   Бас скривился.

   - Профессионал, - мотнул головой в его сторону Гришка. – Что ему это воскресенье в сельском клубе, - и тут же получил по шее.

   Когда они вышли из кафе, официантка, убиравшая со стола, подняла бутылку и понюхала горлышко. Глаза ее расширились, и она с бутылкой побежала к буфетчице.

   - Клава, Клава, ты только понюхай.

   - Ты что, Нинка. Уже набралась? – поинтересовалась буфетчица, тем не менее, беря бутылку и недоверчиво ее рассматривая.

   - Что ты на нее смотришь? – топталась рядом официантка. – Ты понюхай.

   И только буфетчица подняла бутылку к лицу, как Сашка, отошедший уже метров на пять, оглянулся.

   - Ну и что ты тут почувствовала? – разочарованно спросила буфетчица, отдавая бутылку.

   - Странно, - сказала официантка, еще раз, как собака, обнюхав горлышко. – Ведь совсем другой запах.

   - Закусывать надо, - назидательно произнесла буфетчица.

   Когда дошли до трамвайных путей, опять возник спор. Гришка, которому уже виделся личный автомобиль, предлагал ехать. Бас возражал, утверждая, что надо экономить деньги, потому что они, во многом благодаря этому автомобилисту (он показал на Гришку, чтобы всем было ясно), практически голые и босые. В знак доказательства он подергал полу своего пальто, которое действительно помнило еще прошлую зиму. Сашка его поддержал, сказав, что надо проветриться, потому что погода располагает, время еще детское, а идти тут меньше двух остановок.

   Гришка остался в меньшинстве, потому что Сашку поддержал Валерка, заявивший, что, ожидая трамвай, и замерзнуть можно.

   Проходя мимо своего студгородка, они увидели, что стоящее на углу новое общежитие ярко освещено и оттуда доносится непрерывный гул.

   - Народ отдыхает, - с завистью сказал бас. – И никаких посторонних вечеров им не надо.

   - Зайдем? – предложил Валерка.

   - Нет уж, - отказался бас. – Зайдем – это слишком просто. Нам нужны трудности, чтобы их преодолевать. Преодоление вдохновляет.

   Все с интересом посмотрели на обычно немногословного баса.

   - Да вы, товарищ, филозоф, - сказал Сашка и добавил. – Глянь-ка, похоже, в строительном техникуме тоже вечер. Может быть, тоже преодолеем?

   - Нет уж, - презрительно отмахнулся бас. – Иметь дело с промокашками? Увольте.

   Сашка согласно кивнул, и они вышли на площадь перед пединститутом. В это время сзади, грохоча и лязгая, подкатил трамвай.

   - Видишь, Гришка, - назидательно сказал Валерка. – Сколько бы нам ждать пришлось. Померзли бы нафиг.

   Гришка не ответил. Он смотрел на вестибюль, где за стеклянными дверями прохаживались аж четверо ребят с красными повязками. Он повернулся к спутникам.

   - Будет трудно. Вон их сколько.

   - Доверьтесь мне, - сказал Сашка и уверенно направился к входу.

   Остальные, делая вид, что они здесь просто проходили, направились следом.

   Заметив сквозь стеклянные двери подходящего Сашку и двигавшуюся следом сплоченную группу, бойцы с красными повязками перегруппировались. Двое самых здоровых встали к дверям. Третий отошел чуть назад, а четвертый вообще маячил в глубине вестибюля, видать, готовый бежать за подмогой. Сашка нагло открыл дверь и вошел. Остальные остались на улице.

   - Привет ребята, - поздоровался Сашка.

   - Чего надо? – спросил самый здоровый.

   - Будущий учитель? – поинтересовался Сашка. – Заметно.

   Лица обоих стражей сразу стали неприятными. Третий, видать, не расслышал, потому что продолжал рассматривать Сашку с любопытством.

   - Мне только спросить, - сказал Сашка, предупреждая нагнетание обстановки, и, не давая дежурным опомниться, добавил. – Шевкунова не видели?

   - С какого факультета? – спросил второй из стражей.

   - ЕГФ, - быстро ответил Сашка, подумав. – Проверяют что ли.

   Второй кивнул, окинул Сашку взглядом и крикнул тому, который маячил у лестницы:

   - Шевкунова позови! Он на втором этаже! – и добавил, обращаясь к Сашке, уже более благожелательно. – Подожди немного.

   Женька появился минут через пять, постоял на верхней ступеньке, недоуменно оглядывая почти пустой вестибюль, потом заметил Сашку, морда у него сразу стала радостной, и он побежал вниз.

   - Здорово! Как к нам! – Женька прямо сиял.

   - Да вот, шли мимо, - уклончиво поведал Сашка. – А у вас тут шум и дым коромыслом. Я и подумал, что ежели шум, то без тебя не обошлось. Пойдем-ка выйдем на улицу.

   Женька посмотрел недоуменно. Но за Сашкой пошел беспрекословно.

   - Не-не-не, - отрицательно замотал он головой, въехав в ситуацию. – И не просите. Вон, Сашку еще могу протащить. А остальных нет.

   Лица ребят поскучнели. И тут авантюрист Гришка (а иначе бы его продюсером не назначили) спросил:

   - А пожарная лестница у вас есть?

   Женька посмотрел на него, не понимая. Потом до него стало доходить.

   - Есть, - сказал он, загораясь идеей. – Я открою окно на третьем этаже. Там пустая аудитория. Ниже не получится.

   - Идет, - обрадовался Гришка. – Пошли, пацаны.

   - А мы пойдем цивилизованно, - сказал Женька, хватая Сашку за локоть.

   - Из РыбВТУЗа, - стал объяснять он дежурным. – Соло-гитара. В «Пламени»

   Дежурные на этот раз посмотрели с уважением. Видать, про «Пламя» они что-то слышали.

   Поднялись на второй этаж. Женька что-то спрашивал. Сашка отвечал не всегда впопад, потому что с интересом оглядывался. Огромный холл второго этажа с рядом квадратных колонн был как бы преддверием большого актового зала. Вправо и влево отходили коридоры к аудиториям и кабинетам. Построено было добротно и с размахом.

   - Да, - подумал Сашка. – У нас, конечно, победнее будет.

   - Постой здесь, - сказал Женька. – Я сейчас, - и побежал на третий этаж.

   Народу в холле было полно. Сашка отошел к колонне, чтобы не мешать. Внезапно его окликнули. И голос показался ему знакомым. Он повернулся.

   - Надя?!

   Надька за прошедшие полтора года сильно изменилась. Куда только девалась девичья стройность и легкость. Надька раздобрела, лицо округлилось, глаза стали меньше, скорее всего, из-за пухлых щек. И, на Сашкин непросвещенный взгляд, она была беременна. По крайней мере, живот слегка выделялся. Может, конечно, это был результат хорошего питания и размеренной жизни – Сашка не стал уточнять. Тем более, что Надька смотрела на него как-то странно. Загадочно она смотрела. Она и в школе умела так делать, придавая взгляду значительность. К таким девочкам пацаны относились с осторожностью и старались их не задевать. Но сейчас-то Сашка вовсе не собирался Надьку задевать. К чему тогда весь этот антураж. Тем более, рядом с Надькой толокся очень на нее похожий (не лицом, а выражением такой же значимости) высокий молодой человек. Она его не представила, да он, видать, и не горел желанием.

   Надька, похоже, хотела что-то сказать, но тут сверху спустилась орава во главе с Женькой и сразу привлекла к себе внимание находящихся в холле, во-первых, тем, что громко общалась между собой с привлечением специфических терминов, во-вторых, все трое были прикинуты явно не по-вечернему. Речь, конечно, не шла о фраках и смокингах, но они вообще были в пошлых свитерах, причем на Валерке свитер совсем висел как на заборе. Короче, они сильно выделялись из толпы чистеньких педагогов, чем сразу привлекли внимание товарищей с красными повязками.

   Красных повязок оказалось неожиданно много. Даже непонятно, из каких углов они повылезали. Похоже, что у будущих педагогов вопросы безопасности были поставлены на широкую ногу. Женька как-то незаметно исчез. Сашка никак не мог подумать о нем как о провокаторе. Женька на такие вещи был просто не способен. Видать, просто спасал шкуру.

   - Ну и что, что я не в смокинге! – бушевал Валерка, выдирая рукав из пальцев красноповязочника.

   Народ начинал собираться толпой, любопытствуя.

   - Может это и есть мой вечерний костюм! Да я и в посольство так пойду, не то что в ваш институт!

   Вот тут Валерка совершил ошибку. Слово «ваш» сразу выдало в нем чужака, и будущие педагоги разочарованно загудели, а красные повязки наоборот активизировались. И быть бы Валерке с компанией изгнанными, как и Сашке, который непременно бы присоединился. Но тут за спиной Надьки возник Женька и что-то ей горячо зашептал (Женька тоже немного подрос и теперь запросто доставал Надьке до уха). Сашка удивился – такие горизонтально-вертикальные связи его, надо признать, несколько озадачили.

   А события продолжали развиваться и степень Сашкиной озадаченности все росла. Надька поманила бывшего якобы при ней молодого человека, тот наклонился, и она тихо сказала ему несколько слов. А вот тот уже шептать не стал. Он выпрямился с явно изображенным на лице сомнением и сказал:

   - Да ладно?!

   И Надька вполголоса, видать, его сомнения разрешила. И молодой человек решительно шагнул вперед.

   - Кто это? – уголком рта спросил Сашка у появившегося рядом Женьки.

   - Институтский секретарь комитета комсомола, - ответил Женька и Сашка по интонациям его голоса понял, что сам человек в этой роли Женьке как бы не очень, а вот пост очень даже.

   А между тем, секретарь сделал знак, красные повязки расступились, образовав полукруг и оттеснив зрителей, а секретарь обратился непосредственно к Валерке.

   - Мне сказали, что вы из рыбвтузовского «Пламени».

   Валерка вытаращился на него и раскрыл, было, рот, но его дернули сзади за свитер и вперед выдвинулся Гришка. Этот по части поговорить мог умыть любого секретаря, и Сашка стал с интересом прислушиваться к диалогу. Вкратце все выглядело так – Гришке было предложено два варианта: или их с треском выносят на улицу с написанием отношения в ихний комитет комсомола; или они остаются и дают мини-концерт и даже под своим именем. Услышав первое предложение, Гришка тонко усмехнулся, потому что рыбвтузовский комитет супротив «Пламени» никак не плясал, а вот насчет второго… Он повернулся к Валерке.

   - Соглашайся, дубина, - прошипел тот. – Исполним пару песенок. Зато какие здесь девочки, - он только что не облизывался.

   Гришка повернулся обратно.

   - Мы согласны. Но у нас есть свои условия.

   Теперь тонко усмехнулся секретарь.

   - И какие же?

   - Мы выступаем последними. И еще, - Гришка показал на ухмыляющегося Сашку, - привлекаем вон того, у колонны.

   Секретарь повернул голову. Сашка не успел стереть с лица ухмылку.

   - А он кто?

   - А он, - со вкусом выговорил Гришка, - наш фронтмен, лидер и соло-гитарист.

   Гришка любил всякие иностранные словеса и старался ввернуть при любом удобном случае.

   Теперь на Сашку смотрели все, и он даже смутился.

   - Баркашов, - спросила Надька. – Это что, правда, что ли?

   - Ну, в какой-то мере, да, - пробормотал Сашка.

   Женька за его спиной сиял, как будто, по меньшей мере, он сам был фронтменом и соло-гитаристом. Женька прекрасно понимал, что теперь именно он будет являться связующим звеном между пединститутом в лице секретаря комитета комсомола и Сашкиной группой. А быть таким посредником дорогого стоит. Если, конечно, они достойно выступят. И он повернулся к Сашке.

   Но тут какой-то длинный румяный мальчик появился в дверях актового зала и объявил о начале концерта. Народ зашумел, зашевелился и потянулся к дверям. Секретарь подозвал к себе румяного мальчика, быстро переговорил с ним и кивнул на стоящих кучкой музыкантов. Физиономия мальчика утратила жизнерадостность, но он послушно подошел к группе и пригласил следовать за собой. Гришка тут же выдвинулся вперед и затеял с мальчиком беседу. А когда дошли до сцены, тот уже улыбался и жестом радушного хозяина пригласил всех за кулисы.

   За кулисами было тесно, пыльно и толокся народ. Правда, народу было немного. Румяный мальчик сразу куда-то упорхнул. Но всё знающий Гришка тут же разъяснил, что он (в смысле, мальчик) отвечает здесь практически за всё.

   - Наверно его готовят сразу в директора школы, - предположил Валерка.

   Посмеялись. Гришка посмеялся со всеми и продолжил:

   - Мальчик ведет конферанс, участвует в скетчах и даже играет на ритм-гитаре. Наверно поэтому он встретил нас так неприветливо. Усмотрел конкурентов.

   - Ну а ты?..

   - Ну а я его в этом разубедил, - сказал Гришка. – И даже предложил одолжить нам ударника.

   - Да он же ни хрена не знает! – возмутился бас. – Он нам такого настучит.

   - Спокуха, Хрящ, - Гришка примиряющим жестом поднял руку. - Никто нам ничего не настучит. Я с ним предварительно поработаю.

   - Ну, тогда точно настучит, - проворчал бас, но развивать тему не стал.

   Дальнейшие события группа наблюдала из-за кулис. Щелей было много и хватило на всех.

   Зал потихоньку заполнялся. Скрипели и хлопали сиденья. Стоял шум от голосов и шарканья многих ног. Сашка заметил, как в зал вошла, нет, не вошла, а вплыла Надежда (Надькой ее называть стало как-то не с руки), остановилась возле последнего ряда, с кем-то перекинулась парой слов (Сашка не разобрал, с кем) и прошествовала к первому ряду, где уже восседал секретарь.

   Сам концерт начался с выступления того самого румяного мальчика. Гришка оказался прав, мальчик был разносторонним и, безусловно, талантливым, судя по тому, как он, после первых же слов завладел вниманием зала (или просто зрители были неизбалованны). Зал смеялся и замирал в нужных местах и Сашка подумал, что Гришке хорошо бы поучиться у этого мальчика. Хотя, конечно, конферанс не совсем Гришкино дело и ему надо уметь хорошо не с залом общаться, а с заказчиком.

   Впрочем, действующие лица на сцене поменялись и Сашка, оставив размышления о месте Гришки в группе, опять приник к щели в кулисах. Зрители смеялись. На сцене действительно происходило что-то смешное. Сашка обернулся к своим, чтобы привлечь их внимание и убедился, что им не до действия, происходящего на сцене.

   Сашка хмыкнул и решил не отвлекать друзей от насущного. Он опять повернулся к щели, открывающей вид на зрительный зал, и словно впервые обратил внимание на тот факт, что в зале сидят в основном девочки. И весьма юные девочки. Сашка задумался. А что девочкам больше всего хочется услышать от «заезжих» артистов (ведь наверняка уже многие в курсе, тем более, что Гришка блестяще провел рекламную компанию). Да про любовь им хочется услышать. Сашка мысленно перебрал свой скудный репертуар. Современных песен они не держали принципиально. Надо посоветоваться. В это время зал зашумел, зааплодировал. Момент был подходящий и Сашка не стал переходить на шепот.

   Валерка сходу предложил начать инструментовкой. Сашка засомневался.

   - Старовата будет. Да и ударника у нас нет.

   - Ничего, - ответствовал Валерка. – Зато актуальна. А за ударника… Думаю, Вовка справится.

   Прислушивающийся бас снисходительно кивнул.

   - Ну ладно, - сдался Сашка. – А что еще?

   Подошел Гришка со своим блокнотиком и вставил пять копеек.

   - А давайте ту, что недавно разучили.

   Теперь засомневался Валерка.

   - Она же для женского голоса. А солистки у нас нет.

   - Ну так ты и исполнишь, - не унимался Гришка. – А я попрошу публику быть снисходительней.

   - Я?! – взвился Валерка. – Солисткой?! Да я тебя!..

   Даже басу пришлось вскочить, чтобы растащить ритм-гитару и продюсера. Сцену с интересом наблюдали свободные от выступлений артисты.

   - Вы что творите, двоечники! – зашипел Сашка. – Нашли место для разборок! Всех на хрен уволю!

   Валерка и Гришка тут же прекратили свару и оба уставились на Сашку.

   - И куда же ты денешься один? – наконец спросил Гришка.

   - Странствовать пойду, - буркнул Сашка. – С гитарой. Этим буду… менестрелом.

   - Ладно, я спою, - вздохнул Валерка. – Только не думай, что я увольнения испугался. Просто представил тебя менестрелом.

   Бас заржал так, что при притихшем зале на сцене стало слышно.

   - Хорошо, - сказал Сашка. – А после тебя я спою. Надо же мне как-то реноме фронтмена поддерживать, - и он показал Гришке кулак.

   А потом обратился к Валерке:

   - Когда будешь бить продюсера, оповести – я буду участвовать.

   Гришка вздохнул так шумно, что на сцене опять услышали.

   - Вот и делай людям добро.

   Наконец на сцене говорильня закончилась и под начавшийся шум в зале, означающий перерыв, стали появляться музыканты институтского ансамбля. Вот тут к щелям прилипли все. Даже бас встал со своего стула, к которому, казалось, он прирос навечно. Надо было посмотреть, каким инструментарием располагают макаренки, потому что на нем предстояло играть. Но музыканты первым делом вытащили и расположили в глубине сцены ударную установку. Гришка покачал головой и заметил глубокомысленно:

   - А у них на один барабан больше

   Ему тут же не преминули заметить, мол, с тобой не только на барабан, на палочки не заработаешь.

   Гришка обиделся и замолчал. Однако, ненадолго. За барабаном последовали колонки.

   - Ого! У них ажно четыре штуки!

   - Зато наши больше, - просветил Гришку Валерка.

   Наконец, после усилителя и трехногой стойки с микрофоном стали выносить гитары. Их расставили, словно на выставке, прислонив к уже расставленной аппаратуре. Со стороны задника сцены ничего не было видно и Сашка с товарищами переместились к боковым кулисам. Но там тоже было видно отвратительно, потому что гитары стояли либо боком, либо, максимум, в одну восьмую анфаса. Впрочем, басист по характерному силуэту признал Hoffner и успокоился, будучи даже немного польщенным тем что будет играть на таком же инструменте, что и легендарный Пол Маккартни. А Валерка вообще нагло вышел на сцену и даже постоял возле усилителя. Потом вернулся обратно и доложил:

   - Ритм у них Иолана, а вот соло – Музима. Ты знаком с Музимой?

   Сашка кивнул:

   - И не только с Музимой.

   Наконец на сцене все подключили и опробовали, и музыканты заняли свои места. А зал только наполнялся и гудел. Подождав немного, и не дождавшись пока по проходу добегут последние опоздавшие, музыканты дружно вдарили по струнам.

   - Ну а что, - через пару минут сказал Сашка. – Очень даже ничего. Ребятам еще бы сыграться чуток, хорошую технику и нашего Вальку с микшером.

   - И репертуар посвежее, - добавил Валерка.   

   - На себя посмотри. Что мы-то играть будем?

   - «Апача», - загрустил Валерка. – А я говорил, что надо что-нибудь другое.

   - Ага, без ударника и Танечки с синтезатором. На одном Вовке не выедешь.

   - Ну да, - печально кивнул Валерка. – А не опарафинимся ли мы, братцы?

   - С тремя вещами-то? – хмыкнул Сашка. – Не успеем.

   Но тут к микрофону вышел солист, и говорить вполголоса стало невозможно. А вот играли ребята значительно лучше, чем пели. Сашка прекрасно сознавал, что и сам он не Владимир Трошин, но вот у Валерки голос был всяко лучше, а если взять штатного запевалу группы – стриженую, так она, пожалуй, по диапазону всяко не хуже многих эстрадных певиц. Ну а с Валькиными возможностями так наверно и лучше. В общем, Сашка слегка поморщился – педагогический ансамбль после выхода солиста с его репертуаром стал гораздо ближе к уровню сельского клуба, чем до него. Похоже, солиста выбрали голосованием. И далеко не общим. Это, конечно, не вина хороших ребят, скорее, вон того, сидящего в первом ряду, самодовольного типа. Сашка с сочувствием посмотрел на сидящую рядом Надьку. Попробовал даже ее пожалеть, но как-то не получилось.

   - Чего замер? – поинтересовался Гришка. – Наш выход. Пошли отрабатывать наше несанкционированное проникновение на охраняемую территорию.

   - М-да, - сказал Сашка и отправился на сцену помогать ребятам.

   Там уже распоряжался Гришка, на которого местные музыканты смотрели даже с некоторым почтением. Наверно потому, что вместе с Гришкой ходил тот самый румяный мальчик, оказавшийся ко всему еще и руководителем местного ансамбля. Это под его руководством со сцены исчез электроорган. Оставшийся ударник с опаской посматривал на нависшего над ним высоченного баса. А тот ему отечески внушал:

   - Ты, главное, громко не стучи. Тарелки вообще не тронь. А хай-хэт лучше отодвинь подальше, чтобы ненароком не задеть.

   Гитаристы ревниво посматривали на Сашку и Валерку, уже навесивших на себя их гитары и теперь прислушивающихся, перебирая струны. Электрогитары, отключенные от усилителя, звучали как поленья, на которые по ошибке натянули струны. Но кое-что в общем шуме услышать можно было. Впрочем, Сашка надеялся на местных. Пацаны не опустились бы до такого, чтобы специально расстраивать инструменты.

   Наконец, все утрясли и бас занял свою позицию, немного сзади соло и ритма. Гришка вышел к микрофону и, подождав, когда зал затихнет, начал охмурять публику. Охмурять у Гришки получалось здорово, Сашка даже заслушался. Зал, похоже, заслушался тоже. По крайней мере, там, где надо было смеяться, он смеялся и наоборот. Гришка бесшабашно заявил, что сегодня они играют усеченным составом и что отсутствие ударника и клавишных, конечно, скажется на насыщенности, но не должно сказаться на качестве.

   Своими словами Гришка погрузил половину зала в размышления о смысле сказанного и довольный собой отошел в сторону.

   - Ну, - пробормотал Сашка, пользуясь тем, что микрофон был отключен. – Цыганочка с выходом.

   Он предварительно дал установку на звучание своего трио и на то, чтобы ударник попадал в такт. И теперь с удовольствием прислушивался к тому, как все получалось. А получалось, если и хуже, чем у самих «The Shadows», то ненамного.

   Когда кончилась композиция, Сашка сказал «уф» и вытер рукавом лоб. Валерка сделал то же самое, а Вовка ничего не сказал, зато лоб вытер целых два раза. А ударник обалдело смотрел на свои руки и на свои барабаны. Зал зааплодировал. Сначала несмело, а потом как прорвало. Комсомольский секретарь в первом ряду самодовольно ухмылялся, а Надька, та просто сияла и даже сделала Сашке ручкой, в ответ на что он скорчил самую умильную рожу. Гришка, опять идя к микрофону, даже перепугался. Он-то знал, что за этим обычно следует.

   Гришка утвердился возле микрофона, еще раз оглянулся на Сашку и сказал:

   - А сейчас мы предложим вашему вниманию недавно разученную нами песню. Наш фронтмен категорически отказывается от авторства и поэтому автор записан неизвестным. Песня вообще-то предназначена для женского голоса, но наша солистка отказалась лезть по пожарной лестнице.

   Зал правильно отреагировал на Гришкин пассаж и рассмеялся, а Сашка подумал, что когда стриженая узнает, что отказалась лезть по пожарной лестнице (да она и по вертикальной стене залезет, если надо), то не миновать Гришке нахлобучки.

   - А посему… - Гришка не договорил и отошел за кулисы.

   Это была его манера обрывать речь на полуслове и интриговать зал. Валерка вышел к микрофону. Сашка направил все внимание на свой инструмент. Партия соло-гитары была очень сложной, а сама гитара непривычной. И если бы не предварительный импульс, неизвестно еще как бы получилось.

    Всегда быть рядом не могут люди,

    Всегда быть вместе не могут люди.

   (Л. Дербенев)

   По залу прошел шорох, и он замер. А Валерка избавился от легкой хрипотцы, голос его окреп и поднялся. Сашка оторвал взгляд от струн и мельком глянул в зал. Секретарь перестал ухмыляться, а Надька подалась вперед и сжала руки у груди.

   - Ага, - злорадно подумал Сашка. – Проняло.

   А Валерка выкладывался до донышка.

   - Как бы Татка, узнав, его не прибила, - забеспокоился Сашка. – За отнятые-то лавры.

   Но Валерка резко сбавил тональность, почти прошептал последние строки и отошел от микрофона, обозначив поклон. Зал еще помолчал немного, а потом, разнобойно похлопав, перешел к овации. Валерка поклонился еще раз, обозначив улыбку. Но тут к микрофону вышел Гришка и жестом записного оратора простер руки, призывая публику к молчанию. Публика, видно, не привыкшая к такому, Гришке подчинилась. Правда, не сразу. Но Гришка терпеливо ждал. И дождался.

   - А сейчас перед вами выступит наш фронтмен, - он помедлил, давая залу осознать факт. – Александр Баркашов!

   Идя к микрофону, Сашка сказал вполголоса идущему навстречу Гришке:

   - Сейчас как дам!

   Гришка осклабился. Сашка примерился к микрофону, опустил взгляд в зал и поразился. Надька смотрела во все глаза, словно хотела что-то сказать.

   - А-а, - подумал Сашка. – Потом скажет.

   Зазвучал проигрыш. Вопреки чуть ли не прямому приказу сразу вступил ударник, сам пугаясь своей смелости. Сашка почти прислонил губы к микрофону.

    Если б не было тебя,

    Скажи, зачем тогда мне жить?

    В шуме дней, как в потоках дождя,

    Сорванным листом кружить.

   Непривычный к такой манере исполнения зал ответил легким шумом, стихшим, однако, ко второму куплету. А когда Сашка добрался до четвертого, зал словно онемел.

   Если б не было тебя,

   Я б шел по миру, как слепой.

   В сонме сотен чужих голосов,

   Узнать пытаясь голос твой.

   И звук твоих шагов.

    (А. Кортнев)

   И среди наступившей тишины раздался то ли полувздох, то ли полустон:

   - Сашка-а.

   Жалобно тренькнула гитара.

ГЛАВА 4 - Крещендо

Сашка замер. Сердце заколотилось сильно-сильно, а ноги стали ватными и словно приросли к сцене. Друзья тревожно переглянулись, и один из них успел сдернуть с Сашки ремень с гитарой, прежде чем тот шагнул со сцены в зал. Сашка вел себя как сомнамбула, ничего вокруг не видя и не слыша. И чуть не упал после короткого полета со сцены, Инстинкт сработал вкупе с волшебным даром, а не то Сашка мог бы некрасиво растянуться на полу на глазах почтеннейшей публики. Да и Надька, вдруг вскочившая с места, успела поймать валящееся тело.

   Надька охнула, но устояла.

   - Пойдем, Сашенька, - сказала она, кривясь и потирая бок.

   Принять на себя рухнувшее с почти метровой высоты семидесятикилограммовое тело для девчонки было подвигом.

   Надька взяла его за локоть и повела по проходу, не обращая внимания на поворачивающиеся следом головы. Зал, встретивший оборванную песню недовольным гулом, обескуражено затих, подозревая за всем этим непонятную пока драму. А так как подавляющее большинство в зале были молоденькие девчонки, то вокруг Сашки стала сплетаться невидимая, но вполне ощутимая аура любопытства, сочувствия и сопереживания. Наиболее чувствительные зрительницы уже начинали шмыгать носами.

   Надька, и откуда только силы взялись, тащила за собой по проходу послушно идущего Сашку. Тот просто переставлял негнущиеся ноги, а в голове бубном колотилась только одна мысль:

   - Не может быть. Не может быть.

   Впрочем, по мере продвижения, там же стала возникать не выраженная словами лютая надежда. Сашка уже не просто переставлял ноги, следуя в кильватере за Надькой, он шел совершенно сознательно, и Надька перестала исполнять роль буксира, а просто шла рядом. Но Сашкин локоть сжимала по-прежнему цепко.

   Они дошли почти до конца зала, когда с последнего ряда ранее невидимая за головами впереди сидящих, как-то обреченно опустив голову, стала подниматься, держась за спинку переднего кресла, нелепая фигура. Колотившаяся в черепе у Сашки мысль вдруг куда-то пропала, голова на мгновение стала пустой и одновременно с давшим сбой сердцем ее заполнила совершенно дикая радость. Он прошептал, еще не веря себе:

   - Тайка?

   Надька отпустила его локоть и остановилась. Сашка пошел один, протягивая руки.

   - Тайка!

   Фигура выбралась из кресел и, остановившись в проходе, выпрямилась. Стало заметно, что лицо ее слева обезображено. Это было видно даже, не смотря на повязанную косынку. Она сильно склонялась влево и только то, что опиралась на спинку кресла, позволяло ей держаться относительно прямо. Платье сидело на ней как-то косо, а стоптанные туфельки были явно не по погоде.

   Другой бы на месте Сашки, увидев такое пугало, бежал без оглядки, а он только ускорил шаг, потому что видел на сохранившейся правой половине прекрасного лица огромный глаз, полный как печали, так и любви.

   Зал дружно охнул, когда успевший стать его любимцем не самый красивый, но жутко обаятельный парень, музыкант, певец и, по слухам, еще и поэт, и композитор, за кем девчонки бегают чуть ли не стаями, обнял и прижал к себе это существо, которое и девушкой было назвать затруднительно.

   А Сашка, будучи вне себя от вновь обретенной возлюбленной, с потерей которой он уже готов был смириться, не видел и не слышал ничего вокруг. Он весь предался ощущениям. Он ощущал восхитительное тепло ее тела, запах ее волос, быстрый стук ее сердца. И при этом бормотал одно слово, оставшееся из всего словарного запаса.

   - Тайка. Тайка.

   И чувствовал, как и без того слабое сопротивление становится все слабее и наконец девушка, тихо вздохнув, обняла его правой рукой и прижалась всем искалеченным телом. И из единственного открытого глаза хлынули слезы. Тайка давилась плачем, губы ее тряслись и вместо слов вырывались только сиплые звуки. В зале раздались несколько всхлипов, а парни, наличествующие в количестве статистической погрешности, мужественно отвернулись. И только Сашкина группа в качестве группы поддержки, стояла неподалеку и помалкивала.

   Сашка, наконец, разобрал, что хотела сказать ему Тайка:

   - Уйдем отсюда.

   Он сказал «да» и девушка, разжав объятия, повернулась и достала из-за спинки кресла костыль. Сашку словно кипятком окатило. Стало вдруг жарко, так, что на лбу пот выступил. Он стоял столбом и не сразу понял, что это в груди неистово пылает ставший костром привычный уголёк. Сашка с трудом унял этот огонь, уже понимая, куда подталкивает его ставшее вдруг слишком самостоятельным свойство. К новым свершениям оно его подталкивает. И вот оно перед ним, его новое и может быть самое главное свершение.

   Он решительно отнял у Тайки костыль, обнял ее за талию и повернулся к друзьям, не обращая внимания на волнующийся зал.

   - Гриш, как-нибудь попроси прощенья у присутствующих. Скажи, что мы потом выступим. Володь, возьми нашу одежонку внизу, а ты, Валер, помоги, пожалуйста.

   Надька стояла недалеко, подпершись совсем по-бабьи, и кивала то ли Сашке, то ли своим мыслям.

   - Наденька, - окликнул ее Сашка, и она подняла глаза. – Спасибо тебе, милая. Я отныне твой должник. Помни это. Пригодится. Кстати, могу тебя сейчас домой отвезти. Поздно уже.

   Надька заколебалась было, а потом вдруг махнула рукой и решительно направилась к выходу. Гришка скорым шагом пошел к сцене, Вовка умчался в гардероб, а Валерка подхватил Тайку с другой стороны и они с Сашкой почти вынесли ее в холл и дальше по лестнице в вестибюль. На них заинтересованно таращились дежурные, случившиеся в холле и вестибюле.

   Тайкино пальтишко было стареньким и потертым. Сашка вспомнил, что она в нем еще в школу ходила. Его охватила острая жалость и, чтобы скрыть от Тайки перекосившееся лицо, он повернулся к друзьям. Скулы свело, но он все-таки смог внятно выговорить:

   - Ребята, я могу вас развезти по домам, - и посмотрел вопросительно.

   Парни переглянулись, слегка замялись, а потом Валерка сказал за всех:

   - Не обижайся, Сань, но мы останемся. Тут такая клумба, что уйти просто грех.

   Надька, стоявшая рядом, усмехнулась.

   - Ну, тогда мы пошли. Счастливо.

   - Тебе счастливо, - отозвались все трое.

   Сашка опять обхватил Тайку за талию. Дежурные предупредительно распахнули перед ними двери.

   - Девчонки, - сказал Сашка просительно, выйдя на площадь перед институтом. – Подождите здесь несколько минут, – и уже на бегу, оглянувшись, крикнул. – Я быстро!

   Надька и Тайка переглянулись. Тайка, опершись о костыль, поджала больную ногу и для устойчивости ухватилась за Надьку. Сашка за это время скрылся за углом института, через пару минут оттуда послышался низкий, с трудом воспринимаемый ухом рык мотора. А через десяток секунд из-за угла выехал красный автомобиль. Описав плавный круг вокруг открывших рты девчонок, он остановился. Блеснул серебром скачущий конь на решетке радиатора. Открылась водительская дверь и на асфальт выбрался Сашка.

   - Садитесь, девочки, - пригласил он. – Там, внутри тепло. Наденька, ты сюда, - Сашка откинул водительское сиденье. – А ты, Таёна, сядешь рядом со мной. Дай-ка сюда свою подпорку, - Сашка забрал костыль и метнул его как копье на пустырь за трамвайными рельсами.

   Тайка тихо ахнула.

   - Он тебе больше не понадобится, - уверенно заявил Сашка, усаживая девушку на мягкое кожаное сиденье.

   Мотор в салоне почти не был слышен, мягко светились огоньки на панели приборов, впереди метался свет фар. Сашка, крутя баранку, шепотом поминал дорожников и их родителей. Наконец под колесами дробью отозвалась булыжная мостовая, потом трамвайные рельсы и машина наконец-то покатила по асфальту. Между спинками передних сидений тут же просунулась Надькина голова.

   - Сашка это что, твоя машина?

   - Ну как тебе сказать, - ответил Сашка, немного расслабившись на прямой, пустынной в этот час улице. – Не совсем, конечно, так. Но да.

   Надька помолчала, переваривая сказанное, а потом осторожно

    спросила:

   - Не совсем, это как?

   - Ну, у меня в соседнем с институтом доме знакомый живет, и я у него иногда беру машину по доверенности, - вдохновенно врал Сашка. – Как-то так.

   Тайка во время их диалога молчала, глядя в окошко, чтобы не поворачиваться к Сашке обезображенной половиной лица и думала о Сашкиных словах, когда он выбросил ее костыль. Хоть и прошло почти полтора года, но она прекрасно помнила прежние Сашкины слова, хоть и сказанные тогда по совсем другому поводу. А говорил он о невозможности работы с человеческим организмом.

   - Что-то мешает, - сказал тогда Сашка. – Да и побаиваюсь я.

   Но теперь-то он говорил так уверенно. Он вообще совсем другим стал. В Тайке поселилась робкая надежда. Она искоса бросила взгляд на Сашку. Тот сидел в расслабленной позе, руки лежали на руле.

   Какой он теперь… высокий и уверенный в себе, ее любимый.

   - Бывший любимый, – одернула себя Тайка. – Какое тебе дело, уродина, до такого парня.

   Сашка, казалось, ощутил ее взгляд. Он на секунду повернул голову и подмигнул. Тайка поспешила отвернуться.

   Машина вылетела на Анри Барбюса. Сашка притормозил и аккуратно повернул налево. Неугомонная Надька продолжала допытываться:

   - А что это за машина?

   Сашка отвечал подробно.

   - «Форд-Мустанг». Модель шестьдесят шестого года. «Мужчину и женщину» смотрела? Вот там примерно такой. Только с мягкой крышей.

   Тайка вопросительно посмотрела на Надьку – она фильма не видела. Какие в больнице фильмы? Сашка уловил ее замешательство и сказал, вкладываясь в поворот возле железнодорожного вокзала:

   - Я тебе покажу.

   Теперь удивились обе. Тайка даже забыла, что она не должна поворачиваться к Сашке изуродованной половиной лица.

   - Как? – воскликнули они.

   - Очень просто, - пожал плечами Сашка, пропустив трамвай и следом за ним взлетая на путепровод. – У соседки есть кинопроектор, ей брат из Ленинграда привез. Ну а пленку я раздобуду.

   - Какие-то у тебя странные знакомые и соседи, - недоверчиво сказала Надька.

   Тайка промолчала. Уж она-то знала, какие у Сашки соседи. Сашка тоже промолчал, оставляя Надьке простор для фантазии. Надька и принялась фантазировать и на время затихла. Тут как раз мелькнул справа разинувший рот инспектор ГАИ, гулом отозвался мост через Прямую Болду. Сашка сбросил скорость и не спеша свернул на шестую улицу.

   - Самая сложная часть дороги, - сказал он. – Держитесь крепче.

   Машина кренилась и ныряла, под днищем то и дело скрежетало и даже лязгало.

   - Погубишь же машину, - сказала Надька со странной интонацией.

   Сашка беспечно махнул рукой.

   - Ты лучше скажи, куда тебя доставить. А то я два года проучился и не знаю, где живут мои одноклассницы.

   Надька назвала улицу.

   - Ты пальцем покажи. Можно подумать, я тут все улицы знаю.

   Тайка хихикнула. Надька тоже не удержалась. Наконец машина остановилась у нужного дома. Сашка выбрался наружу, откинул сиденье и подал Надьке руку. Когда девушка выбралась из машины, он сказал:

   - Еще раз спасибо, Наденька. И запомни, пожалуйста, что я тебе сказал. Все, что пожелаешь.

   Пораженная Надька осталась стоять у ворот, а красная машина сдала назад, развернулась, мелодично рявкнул сигнал, и она умчалась.

   Одинокий прохожий, шедший, пользуясь отсутствием транспорта, по проезжей мощеной части центральной улицы поселка заметил на поперечной восьмой улице у маленького неприглядного домишки, смотрящего на улицу двумя подслеповатыми окошками, почему-то не прикрытыми на ночь ставнями, силуэт странной машины. В свете уличного фонаря блеснул красный кузов. Вышедший из машины водитель обошел ее со стороны капота, открыл пассажирскую дверцу и буквально вынул из нее девушку, небрежно захлопнув дверцу ногой. Калитка в заборе перед ним распахнулась сама. Он внес туда свою ношу, и калитка тут же закрылась.

   Заинтересовавшись, прохожий подошел поближе. Машина, по всем признакам, иностранная, выглядела изящно и хищно. Человек, было, хотел коснуться ее, но тут почувствовал на себе взгляд. Упорный и немигающий. Взгляд ощутимо давил и человек, тревожно оглядываясь, пошел прочь.

   Сашка внес девушку в небольшой дворик и огляделся. Дальше за двориком низким штакетником был отгорожен сад, справа крылечко в две ступени вело в пристроенные к домику сени. На дверях висел замок. Тайка завозилась на руках

   -Отпусти меня. Я открою.

   - Не суетись, - сказал Сашка и в следующий момент замок выскочил из петель и дверь, скрипнув, открылась.

   Тайка у него на руках тихо ахнула. Через несколько секунд ей пришлось ахать опять, потому что сама открылась дверь в дом, и везде зажегся свет. Сашка шагнул со своей ношей через порог и огляделся. Он сразу вспомнил планировку домика, в котором прожил целый год. Этот совпадал до мелочей, разве что был зеркальным отражением. Сашка аккуратно усадил Тайку на стул посередине, так сказать, кухни-столовой и начал действовать.

   Куртку он снимать не стал, как и пальтишко с Тайки. В доме было холодно, и Сашка первым делом занялся печью. С лязгом выехала полностью печная вьюшка, и в топке загудело пламя, облизывая плотно уложенные дрова. Противоположная стенка осветилась красным через отверстия в дверце поддувала. Тайка жалобно глянула на него.

   - Саш, надо ставни с улицы закрыть. А я без костыля не могу.

   Сашка дернул щекой и прошел в комнату. Тут же на обоих окнах захлопнулись ставни, с лязгом легли на них накладки и из дырок в стене вылезли концы болтов. Сашка подошел и аккуратно закрутил гайки. Потом снял куртку, потому что от нагревшейся печи ощутимо потянуло теплом, подумал и снял с Тайки пальтишко, подумал еще и в руках у него появились толстые шерстяные носки. Сашка снял со слабо протестующей Тайки туфельки, увидел штопанные-перештопанные пятки на простых чулках и, низко наклонив голову, чтобы не видно было его заблестевших глаз, натянул носки. Потом поднял девушку, уселся на стул, а ее пристроил на коленях, крепко обняв.

   - А вот теперь, когда мы наедине, давай поговорим.

   - Давай, - слабо пискнула Тайка.

   - Рассказывай. Ты первая.

   И по мере того, как Тайка, волнуясь, словно заново переживая все случившееся, вела повествование, Сашка, глядя в стену, все сильнее и сильнее сжимал объятия, пока девушка не прошептала:

   - Сашка, больно.

   Тогда Сашка спохватился:

   - Прости, радость моя, - и повинился. – Опять я не подумал, - и задал мучивший его вопрос. – Ты почему не дала мне знать? Ладно, я – болван, тупица, бесчувственный чурбан – не смог догадаться. Но тебе-то догадываться вовсе не надо было.

   Тайка все больше отворачивала голову, утыкаясь Сашке куда-то подмышку и вздрагивая от каждого слова. Потом туда же и пробормотала так, что он с трудом расслышал:

   - Я месяц пролежала в реанимации, потом еще десять месяцев просто в больнице. Операция за операцией. И никто, - она всхлипнула. – Никто не пришел.

   У Сашки защипало глаза, и он зло вытер их рукавом.

   - А потом, - Тайка повернулась и единственным глазом прямо посмотрела на Сашку, - я нашла зеркало. И посмотрела в него. И решила, что ты меня никогда такой не увидишь.

   Они замолчали. Потом Сашка сказал:

   - Хорошо, не будем ворошить прошлое. Я совершил глупость, ты совершила глупость…

   - Господи! – воскликнула Тайка и даже приподнялась, чтобы сесть. – Ты-то какую глупость совершил?

   - Мне сказали, что ты умерла, - совсем тихо побормотал Сашка. – А я поверил.

   - Так это ты был на кладбище? – осторожно спросила Тайка.

   - Я, - признался Сашка. – Бердникова Т.А. Квартал… Ряд… Могила…

   - Бабушку тоже звали Таисией, - сообщила Тайка. – Только она Алексеевна, а я Александровна.

   Сашка бережно коснулся губами ее губ. Потом спохватился.

   - Ты наверно есть хочешь?

   Тайка слабым жестом подняла полупарализованную левую руку.

   - Да нет у меня ничего на ужин. Как, впрочем, и на завтрак.

   - Непорядок, - заявил Сашка почти весело и встал, пересадив Тайку на стул, который придвинул к столу.

   - Сидеть, - сказал он, заметив, что она дернулась, намереваясь встать.

   Потом посмотрел в угол на стоящий там старенький холодильник «Саратов», который тут же исчез, а на его месте замерцал льдистой глыбой «ЗИЛ». Сашка прошел к нему и открыл дверцу.

   - Так. Что тут у нас? Мясо, курица, рыба, яйца, молоко, сыр, творог…

   По мере того, как он говорил, упомянутые продукты заполняли полки.

   - Творог я не люблю, - пролепетала Тайка.

   - Творог тебе обязательно нужен, - сказал Сашка. – Там кальций. А у тебя кости растут.

   - Какие кости? – испугалась Тайка.

   - Всякие, - неопределенно сказал Сашка. – Я тут запустил программу регенерации и твой организм сам разберется, что должно расти и куда, - и отвечая на незаданный вопрос, сказал: - А вот когда мы сидели, обнявшись, тогда и запустил.

   - И что теперь?

   - А теперь твой организм должен будет восстановиться до прежних параметров.

   - И долго он будет это… восстанавливаться?

   Сашка почесал макушку и посмотрел в потолок.

   - Месяца два-три, я думаю, - сказал он после короткой паузы. – Но лучше бы ему не торопиться.

   - А побыстрее нельзя? – робко спросила Тайка.

   Сашка отчаянно замотал головой.

   - Ни в коем случае. Ты можешь умереть от болевого шока. А мне не хочется второй раз тебя терять. Так. Не отвлекай меня.

   И Сашка опять стал бормотать, заполняя полки холодильника.

   А Тайка, все еще не веря своему счастью, смотрела затуманившимся взглядом на темное кухонное окно, за которым на черном небе проступал невнятный рисунок созвездий и по щекам ее текли слезы, как из здорового правого глаза, так и из-под закрытого веком левого.

   Ужинали вместе. Сашка, даже не подходя к плите, что-то там соорудил такое, что отвыкшей от разносолов и деликатесов девушке показалось чрезвычайно вкусным, и к тому же налил ей полбокала красного вина, сказав при этом:

   - Ну, за встречу.

   Тайке стало необычайно хорошо и весело. Она окончательно уверилась в том, что ее Сашка рядом, что она по-прежнему любима, что скоро (хотя хотелось бы скорее) окончательно поправится и что ее ждет чудесная жизнь вместе с любимым. А что может быть прекраснее этого. Она совершенно перестала обращать внимание на свою обезображенность, от которой до последнего времени страдала жесточайшим комплексом неполноценности. И она все время норовила коснуться Сашки здоровой правой рукой, и когда это у нее получалось, по пальцам, словно электрическая искра пробегала и Тайку ощутимо встряхивало. И тогда она счастливо смеялась и Сашка, глядя на нее, смеялся тоже, хотя и не понимал причины.

   А потом Тайку стало клонить в сон. Слишком много впечатлений на нее свалилось. Сашка посмотрел на пытающуюся держаться прямо девушку, поднялся и прошел в комнату, где стояла высокая железная кровать с панцирной сеткой и никелированными шарами на спинках. Он критически посмотрел на кровать и та, словно устыдясь, стала менять облик: простыня, одеяло и подушки, компактно свернувшись и сложившись, укрылись возникшим ниоткуда чехлом и спрятались под кроватью; на матрац легла толстая пуховая перина; ее покрыла шелковая простыня с веселеньким узором; место в изголовье заняли две подушки в таких же шелковых наволочках; сверху все это покрылось таким же пуховым одеялом. Сашка осторожно и бережно перенес на кровать, задремавшую на стуле Тайку.

   Он помедлил над ней и решительно кивнул своим мыслям. Платье, надетое на Тайке, тут же пропало. Под ним оказалась сиреневая комбинация. Сашка фыркнул, и она пропала тоже. Потом пришла очередь чулок на резинке. Перед бюстгальтером Сашка задержался. Не потому, что его смутило изделие советского легпрома. Просто он сразу заметил, что правая чашка заполнена, а вот левая выглядела пустой. Он секунд десять накручивал себя, потом выругался мысленно и бюстгальтер тоже исчез. Правая грудь была полна, пикантна, притягательна и соблазнительна, а на месте левой вопиющей несимметрией торчал сморщенный печальный отросток. Сашка опять выругался, и Тайкино искореженное тело облекла мягчайшая ночная рубашка. Сашка откинул одеяло, уложил удовлетворенно вздохнувшую девушку, расправил на ней рубашку, укрыл ее до плеч и, отойдя, полюбовался.

   Потом, мягко ступая, прошел по комнате. Рядом с кроватью возник стул, на спинке которого повис теплый халат, а рядом со стулом встали меховые тапочки и к стулу же прислонился короткий легкий костылик. Потом Сашка вышел на кухню и на стенке появился новый шкафчик с посудой и полочка с банками чая, кофе и сахара. Загроможденный кухонный стол в момент очистился. Нагретая печь избавилась от малейших рдеющих угольков, и ее вьюшка сама закрылась, а возле улеглась охапка мелко наколотых дровишек и горка тонких щепочек для растопки. А возле двери на полу встали два ведра с водой.

   Погасив свет, Сашка прислушался. Из комнаты не доносилось даже дыхания.

   - Спит, - он улыбнулся и тихо вышел.

   Лязгнув, встал на место дверной крючок, дверь в сени закрылась аналогичным образом. А вот калитку на улицу Сашка закрыл на засов, заменив попутно деревянный на железный. «Мустанг» стоял рядом вроде как нетронутый, хотя Сашка даже двери не запер. Он провел над ним рукой, усмехнулся и сел за руль в выстывший салон. Мягко взрыкнул мотор. Отъезжая, Сашка наложил на дом страшное сторожевое заклятье.

   Дома на кухне горел свет, и мать в наброшенном на плечи пуховом платке за столом читала книгу.

   - Мам, - Сашка залез под салфетку и вытащил пирожок. – Ну, когда ты перестанешь дожидаться меня по ночам?

   - Никогда, - сказала мать. – Не ешь всухомятку. Я спать пошла.

   Утром Тайка проснулась от тянущей боли. Вообще-то боль ее сопровождала последние полтора года. Но это была совсем другая боль, непривычная и Тайка сразу поняла, что это заработала Сашкина программа регенерации и, несмотря на ноющий левый бок, счастливо улыбнулась. И словно от этого боль как-то сразу стала своей, почти родной и тихо заворочалась, практически не мешая. Тайка откинула подозрительно легкое и толстое одеяло, но тут же, взвизгнув, нырнула обратно – в комнате было, мягко говоря, прохладно. Из постели вылезать не хотелось – хоть убей. Но Тайка себя заставила. Она последнее время постоянно себя заставляла и это стала в некотором роде ее образом жизни.

   Тайка спустила босые ноги с кровати, заранее содрогаясь от предчувствия соприкосновения с холодным полом, но тут же наткнулась на тапочки. Мягкий мех обнял ступни и у Тайки даже слезы навернулись – любимый и об этом подумал. А, встав, она натолкнулась коленом на стул и обнаружила висящий на спинке халат. Тайка совсем повеселела и, пройдя к выключателю, включила свет.

   Первым делом в глаза ей бросилась постель. Мягкие переливы света на цветном шелке окончательно убедили ее, что вчера точно был не сон. Она оглядела себя и жарко покраснела, и даже попыталась топнуть больной ногой. К ее огромному удивлению это ей почти удалось. Этот ужасный, противный, скверный, гадкий Сашка видел ее голой! Тайка подумала. Не мог подождать, пока она поправится. Тайка подумала еще. А вот интересно, каков он сам голый. Тайка опять покраснела. И тут увидела стоящий возле стула новый костылик. Настроение сразу упало. Но мелькнувшая мысль о том, что до выключателя она дошла без помощи подпорки, опять вернула настроение на прежний уровень.

   Однако природа времени на раздумья не оставила и, постукивая костыликом, Тайка побежала во двор. Дощатый туалет нещадно продувался, голая попа отчаянно мерзла и Тайка, трясясь, подумала, что зря она не накинула пальтишко и что хорошо бы попросить Сашку позатыкать щели. Уже подбегая к крыльцу, Тайка поймала себя на мысли, что она думает о Сашке как уже практически о совершенно своем человеке. Вон и туалет собралась просить утеплить. Нет, сказала себе Тайка. Так нельзя. Мысль о том, как можно, прервал скрип тормозов возле калитки. Уже открывавшая дверь в сени Тайка насторожилась, забыв даже про холод. У ее калитки машины не тормозили никогда. Хлопнула автомобильная дверца. Тайка растерялась. Это ж… это… Засов на калитке сам поехал в сторону. Тайка взвизгнула и бросилась с крыльца. Проклятый костыль тут же за что-то зацепился, и Тайка с мучительным недоумением на лице стала падать. Она успела выставить вперед правую руку и зажмурить здоровый глаз, но падения не произошло. Тайку вздернуло в воздух, повернуло и плавно опустило на руки подоспевшему Сашке.

   Сашка поцеловал ошеломленную возлюбленную, а потом стал ей строго выговаривать, а пришедшая в себя Тайка лежала у него на руках и, прикрыв глаз, счастливо улыбалась. Сашка разорялся примерно полминуты, а потом с подозрением спросил:

   - А чему это ты улыбаешься?

   - Ты не отвлекайся, - сказала Тайка. – Только я уже замерзла.

   Теперь Сашка обругал уже себя и рысью взлетел на крыльцо и далее в дом.

   - Да у тебя и печь не топлена, - сказал он с укором, опуская Тайку на пол. – Подожди, я сейчас за костылем сбегаю.

   В печи тут же вспыхнул огонь, а Тайка, держась за стену, попрыгала в угол к умывальнику.

   Они сидели за столом, и пили кофе с бутербродами, которые Тайка сделала сама и очень гордилась этим. Сашка сказал, что дома он позавтракать не успел и принял самое активное участие в поедании Тайкиных бутербродов и кофепитии.

   - Пока будем пить растворимый, - сказал Сашка. – А потом я найду приличную кофеварку, и будем по утрам потреблять эспрессо.

   Тайка тихо радовалась, но не кофеварке, не эспрессо, а вот этому «будем».

   После завтрака Сашка прошелся по комнатам, и постель сама заправилась, посуда помылась и убралась. Под конец он поставил Тайку перед собой и велел снимать халат и ночную рубашку. Тайка покраснела и призналась, что на ней под рубашкой ничего не надето. Сашка задумался. Тайку ни в коем случае нельзя было морально травмировать. Тогда он, легонько подталкивая, отвел ее в комнату к кровати.

   - У тебя какой размер. Только не красней, Таёна.

   Тайка, запинаясь и опустив голову, сказала.

   - Вот, - обрадовался Сашка. – Теперь выбирай. А я выйду.

   На кровати появилась целая выставка женских штучек, которые Сашка высмотрел в материных журналах. Понятно, что он их внимательно рассматривал, потому что все они были надеты на весьма аппетитных девицах. И поэтому смог воспроизвести очень точно. Тайка даже задохнулась от такого выбора.

   - Таюша, поторопись! – крикнул из кухни Сашка. – У нас мало времени!

   Тайка, торопясь, сбросила халат и рубашку, натянула приглянувшиеся трусики, а вот непривычная застежка лифчика никак не поддавалась.

   - Сашка, - позвала она жалобно. – Помоги застегнуть.

   Сашка появился тут же, застегнул и, обняв за талию, повлек Тайку на кухню к падавшему из окна свету. Прикосновение его руки к коже обжигало, и Тайка едва сдерживалась от того, чтобы немедленно не броситься ему на шею.

   Сашка поставил ее перед собой и начался процесс одевания.

   - Так, - бормотал он. – Теплые колготки…

   И Тайку немедленно затянуло в тонкое трико, бывшее одновременно и чулками. Пока она разглядывала это чудо, Сашка продолжил:

   - Так, теперь маечку.

   И Тайку облекла белая футболка.

   Шерстяное платье… Таюша, тебе какой цвет больше нравится? Только не задумываясь.

   - Синий, - быстро сказала Тайка и на ней тут же появилось синее платье с длинными рукавами и с воротником-стоечкой.

   - Подол мы сделаем немного ниже колен, - продолжал Сашка. – Хоть ножки у тебя даже сейчас очень красивые, но на дворе зима. У вас, кстати, хорошо топят? Может тебе еще кофточку надеть или свитерок.

   - Хорошо. – сказала Тайка, не вдаваясь в смысл вопроса.

   Она пыталась осмотреть себя со всех сторон, но это не получалось, и девушка чуть не плакала.

   - Эх, женщины, - вздохнул Сашка, и на стене появилось высоченное зеркало.

   Тайка радостно ахнула и прилипла к нему.

   - Все, - сказал Сашка. – Едем. Надеваем скромные ботиночки, чтобы не очень выделяться и теплое зимнее пальтецо. Или, - Сашка подумал, потом махнул рукой. – А, гулять так, гулять, - и на Тайке появился белый тулупчик до колен и белая вязаная шапочка.

   За воротами стоял белый Москвич – 408.

   - А где?.. – Тайка завертела головой.

   - На «Мустанге» я езжу только ночью, - сказал Сашка, усмехаясь. - Когда никто не видит. Да ты не беспокойся – этот Москвич внутри форду не уступит. И мотор у него соответствующий. Садись.

   Соседка в окошко, округлив глаза, наблюдала как светловолосый парень в распахнутой моднейшей куртке и без шапки бережно усаживает в машину инвалидку Тайку, садится сам, и машина, взревев и выбросив из-под колес комья земли, срывается с места и уносится по направлению к центральной улице поселка, а там поворачивает налево и исчезает за углом.

   Сашка выгрузил Тайку у входа в мединститут, довел до вестибюля, поцеловал на прощанье и наказал ждать его здесь после занятий. Потом бросился назад и белый Москвич исчез, только его и видели.

   Тайка, не в силах сдержать счастливой улыбки, стуча костыликом и прихрамывая, поднималась по лестнице. Она уговорила Сашку не замедлять процесс, и прочно поселившаяся тянущая боль вопреки всему вызывала в ней ощущение приближающегося праздника. Она старалась держаться прямо, и ее новая поза взамен уже примелькавшейся согбенной и покосившейся вызывала удивление как у людей ее знающих, так и у видевших всего пару раз.

   - Что с тобой случилось, Тайка? – спросила подружка, когда она села с ней рядом на первой лекции.

   - Случилось, - ответила Тайка и мечтательно улыбнулась.

   Сашка едва успел на занятия. Лицо у Валерки имело вопросительное выражение, у Гришки - понимающее, у Вовки – нейтральное. Сашка понял, что его действия нуждаются в пояснении и в перерыве все им рассказал, умолчав, естественно, о программе регенерации. Пацаны впечатлились донельзя и первое время выражение их лиц было одинаково ошеломленным. А вот потом они словно расслоились: Гришка стал выглядеть возмущенным; Валерка – вопросительным, а Вовка – одобрительным. Поймав на перемене пробегавшую мимо Танечку, Сашка попросил ее передать стриженой, что на следующей репетиции он присутствовать не будет. Танечка сделала большие глаза и поинтересовалась причиной, на что Сашка загадочно улыбнулся и сказал:

   - Позже.

   Заинтригованная Танечка отошла, оглядываясь.

   После занятий Сашка помчался к мединституту. Попросивший его подвезти Вовка, когда Москвич с визгом шин по асфальту сорвался с места, радостно осклабился, а вот на своей улице выбрался, покачиваясь словно пьяный, и сказал, что больше никогда с Сашкой не поедет, потому что не хочет быть седым в восемнадцать лет.

   Возле входа в институт Сашка затормозил так, что машину занесло, выпрыгнул на асфальт, даже не захлопнув дверцу, и помчался в вестибюль. Он не видел свою Тайку больше шести часов и ужасно соскучился. Девушка терпеливо сидела на стульчике, поставив сбоку костылик. Когда она увидела вбежавшего Сашку, ее лицо буквально засветилось и любой посторонний наблюдатель, будь он самый непроходимый обалдуй, сказал бы безошибочно, что девчонка без памяти влюблена.

   Тайка попробовала легко вскочить, но пока у нее получилось только тяжело подняться, да и то с подпоркой.

   - Таюша, не торопись, - сказал Сашка после уже обязательного ритуала объятий и поцелуев. – Еще даже суток не прошло.

   Тайка печально вздохнула и, переложив костыль в левую руку, правой взяла Сашку за локоть.

   - Куда сейчас?

   - Домой, - сказал Сашка. – Мне ужасно хочется побыть с тобой. Я так соскучился. Или у тебя есть другие планы?

   Тайка покраснела и отвернула лицо. Потом сказала совсем тихо:

   - И мне тоже очень хочется.

   Разместив девушку в мягком кресле и игнорируя изумленные взгляды случившихся студентов, Сашка уселся за руль. Первым его желанием было рвануть с места и гнать-гнать, чтобы быстрее попасть в маленький Тайкин домишко, но он взглянул на сидящее рядом сокровище и медленно тронул машину. Оттого и добирались долго. Тайка оживилась и крутилась на сиденье, успевая смотреть во все окошки, а когда поехали по поселку, села прямо и смотрела только перед собой.

   Подъехав к Тайкиному дому, они обнаружили, чуть ли не в каждом окне соседних домов по физиономии. Мало того, у каждых ворот стояло по бабке. Сашка развеселился, Тайка выглядела раздраженной.

   - Ну, все, - сказала она. – Теперь не отбиться.

   - Завидуют, - убежденно сказал Сашка.

   Когда он вынимал девушку из машины, лица в окнах почти расплющились о стекло.

   - Надо будет машину во двор ставить, - сказал Сашка. – Тогда они вообще умрут от любопытства.

   Тайка посмеялась, а потом погрустнела.

   - Так ведь ворот нет.

   - Сделаем, - отмахнулся Сашка.

   Пока Тайка переодевалась в домашнее, Сашка растопил печку и поставил чайник.

   - Таюша, что приготовить на обед!? – крикнул он.

   - Я сама, - отозвалась Тайка из соседней комнаты. – Кормить тебя – это моя обязанность.

   - Ишь ты, - тихо сказал Сашка. – Вот и мать так говорит.

   Тайка ловко управлялась одной рукой с вкусно шипящей сковородкой. Сашка сидел спиной к окну кухни и наблюдал за девушкой, которая, забывшись, стала даже напевать. Потом встал, неслышно подошел, обнял ее сзади, ощутив под пальцами правой руки тугую напрягшуюся грудь, и шепнул, склонившись к уху:

   - Таюшка, ты лучшая. Не города и области, а вообще. Ты самая лучшая.

   - Как же, - проговорила Тайка, оставив деревянную лопатку, которой помешивала содержимое сковороды, но все еще стоя спиной. – Где еще ты найдешь такую завлекательную уродину.

   - Не кокетничай, - сказал Сашка. – Тебе это не идет. И ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Просто тебе скромность мешает это принять.

   Тайка вдруг гибко извернулась в его объятиях, оказавшись к Сашке лицом, так, что тот даже слегка отшатнулся от удивления.

   - Ах, Сашка, - сказала она, прижавшись. – Я тебя так люблю. Так люблю. Ты даже представить себе не можешь.

   - Ну почему же, - сказал Сашка не очень уверенно. – Я могу.

   Тайка действительно приготовила прекрасный обед и Сашка, демонстративно облизав пальцы и допив вино, сказал:

   - Ну, теперь, когда я убедился, что ты не только очень красивая, но и очень хозяйственная… - он полез было в карман, но потом придержал руку и с сомнением спросил. – А ты точно совершеннолетняя?

   - Конечно, - удивилась Тайка. – Ты же знаешь.

   - Да, действительно, - кивнул своим мыслям Сашка. – Это я что-то того… протормозил. Тогда вот, - он вытащил из кармана руку, в которой была маленькая красная коробочка.

   Тайка посмотрела на нее с интересом.

   - Таисия Александровна, - Сашка встал. – Не окажете ли вы мне честь стать моей женой?

   - Ой, - сказала Тайка.

ГЛАВА 5 - Предпраздничная суета

- Мам, ты лучше сядь. И не пугайся.

   Сашка специально для такого объяснения удрал с лекций. Мать оставалась дома одна, и он хотел все рассказать сначала ей. А уж потом с ее помощью донести информацию до остальных. Все-таки, имея за спиной такую силу, как мать, можно уже никого не бояться. Мать посмотрела на Сашку с опаской. Привыкнуть к его выкрутасам было невозможно. Единственно, что радовало, он никогда не придумывал что-либо опасное для жизни (а, если придумывал, то матери не докладывал).

   - Ну, говори, - мать произнесла это чуть ли не обреченно.

   - В общем, так, - Сашка как в холодную воду прыгнул. – Я хочу познакомить вас со своей невестой.

   Мать ахнула и всплеснула руками, но, вопреки Сашкиным опасениям, с дивана не упала, а наоборот вскочила.

   - Тебе ж, балбесу, только-только восемнадцать исполнилось. Зачем тебе семья?

   - Ну, мам, - заторопился Сашка. – Вот смотри, школу я закончил, пролетарием на заводе побыл и уже половину первого курса одолел. То есть стаж взрослой жизни у меня есть. И семью я вполне содержать могу. Тем более, что скоропостижно жениться я не собираюсь. Просто сейчас у невесты должен быть официальный статус. А вот когда она окончательно поправится…

   - Подожди, - перебила его мать. – Она что, больная?

   - Ну не совсем больная. Она восстанавливается после автокатастрофы. Мам, давай я тебе все по порядку расскажу.

   Мать кивнула, но выглядела расстроенной.

   - Ее зовут Таисия…

   - Очень удобно, - ядовито заметила мать. – И не перепутаешь.

   - Ничего я путать не собираюсь, - возразил Сашка. – Это та же Тайка, которую вы прекрасно знаете.

   - Что?! – мать не села, а плюхнулась на диван. – А как?..

   - Я сейчас все объясню. Помнишь, мы с Юркой улетали в Ростов, а Тайка не пришла меня проводить?

   Мать осторожно кивнула.

   - Ну вот. Они тогда с бабушкой переехали с первым паромом, и на выходе на Августовскую их сбил грузовик.

   Мать зажала рукой рот и с ужасом посмотрела на Сашку. А тот, словно не замечая, продолжил:

   - Бабушка шла слева от Тайки и умерла практически сразу. А Тайка, которую грузовик сбил, да еще и переехал, месяц отлежала в реанимации, а потом еще десять месяцев в гипсе, и перенесла кучу операций. И ты знаешь, к ней за это время никто не пришел, и она даже весточку не смогла передать. А Женька заблуждался. Да и соседи хороши.

   - Выходит, на кладбище… - запинаясь, спросила мать.

   - Ну да. У них с бабушкой инициалы оказались одинаковыми. И еще. Она мне сказала, что, когда смогла дойти до зеркала, то поклялась себе, что я ее никогда больше не увижу.

   - А как же тогда?.. – мать уже пришла в себя и жаждала подробностей.

   - Тут такое дело. Она нашла в себе силы сдать вступительные экзамены и поступить в мединститут. И вот неделю назад наша одноклассница, которая сейчас учится в пединституте, пригласила ее к себе на вечер. Как Тайка согласилась, я не знаю, но она согласилась. Ну а мы в тот вечер бродили в этом районе в поисках приключений, и вдруг Валерку осенило, мол, в педе-то нынче танцы. Ну и все резко туда захотели.

   - Ну и, конечно же, ты с ними, - саркастически сказала мать.

   - И я, - согласился Сашка. – Так вот, чтобы короче. Женька меня провел через центральный вход, а этим троим обалдуям открыл окно на третьем этаже, куда они влезли по пожарной лестнице. И на втором этаже их удачно поймали.

   - А с ними и Женьку, - догадалась мать.

   - Ну да. Но нас же мало просто поймать. Надо же доказать, что мы, якобы, злоумышляли. А с Гришкой в этом плане связываться бессмысленно, и он повернул все так, что Женька стал выглядеть героем, а нам позволили остаться за пару песен. Мы же в какой-то мере уже, типа, популярны. Так вот, во время исполнения последней песни я услышал свое имя, произнесенное странно знакомым голосом. Я прекрасно знаю, что с того света в переполненном зале никто кричать не станет, но ощущение голоса именно с того света у меня первое время было и я осознал себя уже на середине зала, куда шел за Надькой. Это наша одноклассница. Ну а потом я увидел Тайку. Это стало для меня настоящим шоком. В первый момент я ее не узнал, так сильно она была изуродована. Но это была она. И вот теперь что хотите со мной делайте, я не могу ее так оставить. Понимаешь, мам, она одна. Совсем одна. С ней даже соседи не общаются. Она живет на пенсию по инвалидности, да стипендию ей вроде выделили. С этим своим костылем.

   Сашка стукнул кулаком по стене, так, что гул пошел.

   - И она так мне обрадовалась. Несмотря на все свои клятвы. Я же видел.

   - Но ты же сказал – она страшно изуродована… - осторожно сказала мать и не договорила.

   - Мам, - Сашка посмотрел на мать укоризненно, и та под его взглядом опустила глаза. – Это же Тайка. И потом, ты забываешь, что я все-таки волшебник, пусть даже не всемогущий.

   - Далеко не всемогущий, - поправила его мать. – Ты же сам говорил.

   - Говорил, - не стал отрицать Сашка. – Но, когда я увидел, во что превратили мою девушку, вот не поверишь, во мне словно двери, до этого чуть приоткрытые, распахнулись, ну не скажу, что во всю ширь, но наполовину – точно.

   - И что теперь? – нетерпеливо спросила мать. – Ты сможешь ее вылечить?

   - Смогу, - уверенно ответил Сашка. – Теперь смогу. И я уже делаю это. Правда, Тайка оказалась очень нетерпеливой, а процедура очень болезненной. И вот теперь она терпит боль, чтобы быстрее стать прежней Тайкой. А идти к вам она очень боится.

   - Что значит, боится? - мать забыла про свои опасения. – Скажи, если не приедет, я сама за ней заеду.

   Сашка совсем повеселел.

   - Кстати, мам, ты ничего не чувствуешь?

   - Нет, - ответила мать. – А что я должна чувствовать?

   - Ну легкую боль в левом боку.

   Мать прислушалась к себе и отрицательно покачала головой. Потом ее осенило.

   - Ах, ты, разбойник!

   Сашка засмеялся и удрал. На душе стало совсем легко. Он даже потом на лекциях сохранял счастливое выражение лица. Чем и заслужил недоумение подельников. И даже поймавшая его возле машины стриженая не смогла поколебать его радужного настроения.

   А стриженой было чем колебать. Она сама была в полном раздрае и постаралась передать свое состояние одногруппникам, чтобы, значит, страдать не в одиночку. Умный Вовка, которого Сашка после занятий подвозил домой, завидя стриженую, спрятался за угол, тем самым, счастливо избежав необходимости что-то решать. А Сашка, выслушав Опёнкину, сказал, что он решение в группе не принимает, для этого есть продюсер и руководитель, и хотел было уже смыться. И тогда стриженая применила последний аргумент, она упала Сашке на грудь и расплакалась.

   Вот чего-чего, а девчонкиных слез Сашка не выносил категорически. Ему тут же хотелось кого-нибудь развоплотить.

   - Садись, - сказал он стриженой. – По дороге обсудим, - и махнул рукой Вовке, с опаской вышедшему из-за угла.

   Стриженая, всхлипывая, уселась на заднее сиденье и затихла. Вовка тоже настороженно молчал всю дорогу и тут же сбежал, как только Сашка остановился на его улице.

   Стриженая заговорила только, когда увидела, как Сашка, осторожно сведя с крыльца мединститута опирающуюся на костыль девушку-инвалида, садит ее на переднее сиденье.

   - Знакомьтесь, - сказал Сашка. – Это Татка – руководитель нашей группы и золотой голос Астрахани, а это Таёна – моя невеста.

   Для стриженой это был шок. У нее опустилось все, что могло опуститься: челюсть, желудок и, похоже, даже матка. Конечно, Сашка не был Аленом Делоном, он даже Лановым не был. Но был в нем какой-то внутренний огонь, заставляющий останавливаться взгляд. А остановившись, взгляд начинал различать детали. Стриженая знала, что Сашка к ее чарам относится прохладно, но надежды не теряла. И вот, нате вам – какая-то уродина стала Сашкиной невестой. Воистину, неисповедимы пути. И не только господни.

   Впрочем, стриженая довольно быстро пришла в себя. В конце концов, невеста еще не жена. А внешние данные играют немаловажную роль и здесь у стриженой явное преимущество. И она уже довольно спокойно, по просьбе Сашки, изложила состояние дел.

   - Таёна, ты девочка умная, - сказал Сашка (и он явно при этом не льстил). – Попробуй разрешить нам эту ситуацию.

   - А я, значит, глупая, - горько подумала стриженая.

   Уродина (как определила ее для себя стриженая) думала недолго.

   - За сколько ты доедешь от филармонии до института? – спросила она Сашку.

   - За пятнадцать минут, - ответил тот и добавил. – Если, конечно, мешать не будут.

   - Отлично. Теперь главное. Я так понимаю, что в филармонии поменяться местами со второй группой проблематично?

   Сашка кивнул.

   - Тогда надо меняться местами с институтским ансамблем. Поговорите с их руководителем. А если не получится, идите в партком или к комсомольцам.

   - Легко сказать, - вздохнула стриженая. – У парткома на нас зуб за Битлов.

   - Пообещайте им новые песни на 23 февраля, 8 марта, 1 мая и 9 мая. Сашка, ты сможешь?

   Сашка пожал плечами.

   - Ну ты же меня знаешь.

   - И последнее. Сколько по времени длится концерт институтских? И ваш?

   - Примерно одинаково. По часу.

   - М-да, - уродина задумалась. – Пока смотаете, пока погрузите - разгрузите – подключите, - и обратилась к Сашке. – второй комплект инструментов сможешь обеспечить?

   Сашка вытаращился на нее и медленно произнес:

   - Да как не фиг делать.

   - Сделай. Легенду потом придумаем.

   Стриженая только успевала головой вертеть. Эти двое что-то знали и умели.

   - Тайка, - сказал Сашка проникновенно, - ты гениальный ребенок.

   Стриженая фыркнула. Эти двое смотрели друг на друга с такой любовью, что ее одолела жгучая зависть. Машина, тем временем затормозила возле тротуара.

   - Все, приехали, - сказал Сашка. – Ваша станция.

   Стриженая вышла, с досады хлопнув дверцей. Москвич взвизгнул шинами и взял с места.

   … Тайка крутилась возле гудящей печки, готовя обед. Настроение у нее было прекрасным. Изредка бросая взгляд на искрящийся в скромном колечке бриллиант, она напевала Сашкину мелодию:

   Любви все время мы ждем, как чуда.

    Одной, единственной ждем, как чуда…

   И хотя Сашка уверял, что он здесь совершенно не при чем, она все равно считала ее Сашкиной.

   Сам Сашка в это время бродил по двору, вымеряя и прикидывая. Он вознамерился сделать к дому пристройку, в которой разместить ванну и туалет. Возникала проблема с водой. Колонка находилась далековато, а как проложены под землей трубы водопровода было неведомо. Видеть сквозь землю Сашка еще не научился, и это тормозило всю работу. Еще работу тормозило наличие соседей. Нет, они бы поняли, если бы Сашка вышел с топором и пилой и в течение недели воздвиг бы строение. Но все дело в том, что он собирался воздвигнуть строение в течение часа, и вот тут наличие соседей было совершенно лишним. Впрочем, выход был. Сашка собирался, как стемнеет, поднять повыше забор и перекрыть соседям вид из окон на Тайкин двор.

   Из сеней высунулась Тайкина голова.

   - Эй, жених, иди обедать.

   - Это ты мне сейчас в качестве обидного слова сказала? – спросил Сашка, входя в дом. – Я, конечно, понимаю, что «невеста» звучит гораздо благозвучней, но это, так сказать, не повод…

   - Мой руки, демагог, - оборвала его Тайка.

   Сашка, ворча, что от этого деспота нет никакой жизни, отправился к рукомойнику. Уже, вытирая руки, он спросил:

   - Могу я с уже чистыми руками, наконец, поцеловать свою невесту?

   - Можешь, - величественно наклонила голову Тайка.

   Сашка осторожно прикоснулся губами к тугой, гладкой щечке.

   - Э-э, нет, - сказала Тайка. – Так невест не целуют. Ну-ка повтори.

   Сашка крепко обнял девушку, прижав к себе. Тайка пискнула и уронила поварешку. Но на поцелуй ответила почти яростно. Они разошлись довольные друг другом и сели по разные стороны стола.

   - Мать спрашивала, почему не приходишь? – как бы между прочим сказал Сашка, следя как Тайка наливает ему в миску суп.

   Тайка вздрогнула и пролила суп на стол.

   - Ну, ты же знаешь, - сказала она жалобно. – Куда мне такой уродине.

   - Ты не уродина, - со вздохом сказал Сашка, - а тяжело раненая. И находишься, между прочим, в процессе выздоровления.

   - Вот, - обрадовалась Тайка. – Давай я еще немного повыздоравливаю и тогда пойдем.

   - Но немного, - строго сказал Сашка, принимаясь за суп.

   На встречу с матерью Тайка собиралась как на эшафот. У нее уже с утра был какой-то обреченный вид. Она уговорила Сашку заменить ей костылик на красивую трость. И он оставил Тайку на входе в институт, сказав:

   - Да не бойся ты, глупенькая.

   После чего Тайка стала бояться еще больше.

   - Чего-то ты сегодня какая-то сама не своя? – спросила ее подруга, толстая некрасивая Томка. Они как-то быстро сошлись, наверно на почве общей беды и теперь поверяли друг другу все радости, коих было немного и печали, которых было достаточно. Тайка рассказала подруге, что сегодня должна показаться матери жениха.

   - Это этого что ли? – кивнула Томка на кольцо.

   Тайка подтвердила.

   - Ты ей не понравишься однозначно, - безапелляционно заявила Томка.

   - Да она меня уже знает.

   - Откуда? – удивилась Томка.

   - Так мы с ее сыном вместе учились, и я у них дома не раз бывала. Ну, еще до того, как…

   - Это получается, вы тогда еще э-э… поладили? Но почему же тогда он объявился только недавно? Где все время пропадал?

   - Ему сказали, что я умерла, - грустно произнесла Тайка. – А мне не с кем было весточку передать. Да я бы и не стала передавать, если учесть, во что я превратилась.

   - Значит, ты как бы вернулась с того света? – констатировала Томка. – И как он отнесся к твоему явлению?

   - Он, похоже, так рад был, что я живая, что на все остальное просто не обратил внимание. Я уже потом следила за его мимикой и жестами. Думала, ну не может же быть такого, чтобы я своим внешним видом не произвела отрицательного впечатления. Ну ладно, не отвращения, но, хотя бы жалости. И, представляешь – ни фига. Чистая, незамутненная радость. Он первое время вообще меня из рук не выпускал. Словно боялся, что я исчезну. И вот, предложение сделал, - Тайка пошевелила пальцами.

   Бриллиант немедленно вспыхнул маленькой звездочкой.

   - Ну а ты как к нему относишься? – жадно спросила Томка.

   - Я, - Тайка задумалась, потом решительно тряхнула головой. – Я люблю его безумно. Наверно даже больше жизни.

   Томка приоткрыла рот.

   - Но ты же, мать, страшна, как смертный грех.

   - Это все ерунда, - ответила Тайка беспечно. – Сашка меня вылечит. Он мне твердо обещал.

   - Он что у тебя, волшебник? – удивилась Томка.

   - Волшебник, - улыбнулась Тайка. – И волшебство у него специфическое. Любовью называется.

   Зря Тайка так боялась встречи. Мать отнеслась к ней очень тепло, ни словом, ни взглядом, не показав своего отношения к ее внешнему виду. Ну, поплакали, конечно, как водится. Всех поразила сестра. Она бросилась к девушке с криком «Тайка!», обхватила ее и заревела в три ручья. И сквозь всхлипы прорывалось:

   - Ты не умирай больше, Тайка.

   Вот так непосредственная Инка, всех расстроив, всех и объединила. Сашка сидел в стороне, смотрел и удивлялся, как это про него-то забыли. Ну мать и сестра – это понятно. Но чтобы любимая…

   А Тайка прямо купалась в стекающей на нее любви. Она прямо на глазах становилась красивой, и Сашка в смятении подумал, что его волшебство по сравнению с любовью, просто жалкое шарлатанство.

   Пришедший с работы отец вел себя совершенно по-другому. Увидев Тайку, он сказал:

   - О, да у нас гости. Здравствуй, Таисия.

   Тайка сразу стала какой-то скованной. Вся веселость ее исчезла. На вопросы отвечала односложно, и все время поглядывала на Сашку. Отец, впрочем, долгую светскую беседу не потянул, и мать опять взяла инициативу в свои руки. А потом Тайка засобиралась, сказала, что у нее завтра анатомичка и ей надо подготовиться морально. Все захихикали, и Сашка уволок невесту.

   В машине Тайка опять развеселилась, стала приставать к водителю, и тот чуть не врезался в столб уличного освещения.

   - Таёна! – возопил Сашка. – Немедленно прекрати свою подрывную деятельность. А то не успеем поправиться к свадьбе, - добавил он зловеще.

   Это подействовало на Тайку как ведро холодной вводы. Она тут же села прямо, сложив руки на коленях. Помедлив, спросила:

   - А ты сегодня рано уедешь?

   - Да, у нас же завтра практические.

   - Не уезжай, - Тайкин голос стал каким-то тусклым. – Мне без тебя плохо.

   Сашка подумал.

   - Ладно, - сказал он. – Тогда с тебя ужин.

   Тайка взвизгнула и опять полезла целоваться. Москвич выписал на дороге сложную кривую и ехавшая следом волга возмущенно забибикала.

   Утром, едва Сашка вошел во двор, как его встретила предельно возбужденная Тайка. Она набросилась на него уже на крыльце, обхватив руками и ногами (Сашка отметил этот факт) и сообщила, что у нее стала расти левая грудь. Сашка изобразил заинтересованность и попросил показать. Тайка отцепилась от него, сказала:

   - Изыди, охальник, - и гордо вошла в дом.

   Сашка тащился следом и ныл:

   - Ну, я же исключительно в медицинских целях.

   Тайка прыснула и занялась скворчащей на сковородке яичницей с беконом. Пристраивая на вешалку снятую куртку, Сашка говорил:

   - Вообще-то я понимаю, почему ты мне это сказала. Нога, рука, глаз – я это просто отметил бы как положительный момент. А тут грудь. Я, как мужчина мимо такого факта пройти никак не могу. Ты ведь это имела в виду? Да?

   Тайка, слушавшая его с раскрытым ртом, уронила обратно на плиту сковородку с яичницей и села, удачно попав на стоящий рядом табурет. Пару секунд она хватала воздух открытым ртом, а потом ее одолел безудержный смех. Сашка с удовольствием ее послушал, а потом подошел и поцеловал Тайку в душистую макушку. Та сразу перестала смеяться и подняла к нему лицо.

   - Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался Сашка и закрыл ей ладонью здоровый глаз. – Видно что-нибудь?

   - Какая-то муть, - виновато сказала Тайка.

   - Это не муть. Это свет, - поправил Сашка. – У тебя глаз восстанавливается, а ты грудь, грудь. Эх, женщины. Давай сюда свою яичницу.

   В это время в калитку постучали. Тайка подхватилась с табурета и, постукивая тростью, которой решительно заменила костылик, резво ухромала к выходящему на улицу окошку, посмотреть.

   - Это Надька, - сообщила она, обернувшись. – Интересно, что ей надо.

   А Сашка уже открывал дверь во двор. Увидев его, Надька не удивилась, еще бы – Москвич же рядом стоял. Она только спросила, почему Москвич, а не Мустанг.

   - Понты – наше все, - туманно объяснил Сашка.

   От завтрака Надька отказалась, сказав, что позавтракала дома, но предложенный Тайкой кофе выпила с удовольствием. Позвякивая ложечкой в чашке, она изложила свою просьбу.

   - Ребята, - сказала она, глядя в основном на Тайку, почему-то зная, что как та скажет, так и будет. – Ребята, можете меня подбросить до института. Задрало меня ноги бить от перевоза до трамвая, - она глянула на Сашку. – Знаю, что мне полезно, что я толстая…

   Сашка не очень энергично запротестовал.

   - Да ладно тебе, - отмахнулась Надька. – Посмотрела я на вас с Тайкой и поняла, что нужно мне возвращаться к прежней форме. Только как это сделать, пока не знаю. Так что насчет моей просьбы?

   Тайка вопросительно глянула на Сашку, Сашка вопросительно глянул на Тайку и оба почти синхронно кивнули. Надька ощутимо расслабилась. Остаток завтрака прошел в ничего не значащей болтовне двух подруг, вспоминавших старые школьные дела Сашке неизвестные. А Сашка посматривал на Надьку и думал, что она все-таки сильно изменилась за прошедшие полтора года. Тайка – понятно, такие потрясения даром не проходят, но Тайка сохранила и живость характера, и стройность (Сашка упрямо наклонил голову) фигуры. А вот Надька…

   Сашка хорошо помнил ее прежнюю. Не писаную красавицу, но высокую, стройную, уверенную в себе девочку, всю такую чистенькую и положительную. А теперь он видел перед собой располневшую циничную бабу. Что же могло случиться за эти полтора года? Впрочем… Сашка посмотрел через стол на свою Тайку. Она сидела к нему вполоборота, и Сашка с тревогой отметил положительные изменения на изуродованной половине ее лица. А ведь Сашка, когда задавал темпы регенерации, постарался сделать так, чтобы лицо восстановилось в последнюю очередь. Очень ему хотелось избежать дурацких вопросов со стороны Тайкиных одногруппников. Одно дело, когда процесс растягивается на месяцы и изменения происходят практически незаметно, и совсем другое, когда человек меняется прямо на глазах. Сашка положил себе твердо поговорить с Тайкой и заранее вздохнул, предвидя слезы и упреки. Он тоже хотел видеть свою Тайку здоровой и красивой. Но не любой ценой.

   - Сашка, ты что, спишь? – окликнула его Тайка.

   Она уже стояла рядом одетая и тянула его за рукав. Рядом стояла Надька и тоже смотрела с интересом. Сашка встряхнулся.

   - Идите, девочки. Я за вами. Только куртку наброшу.

   Открыв перед Надькой дверцу машины, он подождал, пока она усядется.

   - Ого, - сказала Надька, поместившись на мягком кожаном сиденье. – Это явно не Москвич.

   - Я уже говорил тебе, что понты – наше все, - скромно сказал Сашка. – Коленки не упираются? Ну и хорошо. Таёна, давай руку.

   Усадив Тайку и застегнув на ней ремень безопасности, Сашка уселся сам и тронул машину. До мединститута доехали быстро. Уже в вестибюле, после поцелуя Тайка сказала:

   - Смотри у меня. Надька – девушка решительная.

   - Мне ваши инсинуации просто обидны, - заявил Сашка с пафосом.

   Тайка рассмеялась и опять подставила губы.

   Надька за время Сашкиного отсутствия успела перебраться на переднее пассажирское сиденье и теперь, открыв окно, пускала в него дым. На торпеде лежала пачка «Столичных» и спички.

   - Выбрось, - сказал Сашка и достал из бардачка пачку «Marlboro» и зажигалку «Ronson».

   - Ух ты! – сказала Надька восхищенно. – Откуда это?

   - Президент Джонсон прислал, - небрежно сказал Сашка, заводя мотор.

   - Врешь, небось? – не поверила Надька.

   - Вру, - легко согласился Сашка. – У спекулянтов покупаю. Я из института товарища подвожу. Он у нас курящий. Вот иногда и балуется.

   В спекулянтов Надька поверила.

   - Ну, теперь жалуйся, - сказал Сашка, выруливая на Набережную 1 мая.

   Однако, Надька не спешила. Вместо этого она спросила:

   - Сашка, ты мне друг?

   - Нет, - тут же ответил Сашка, вызвав у Надьки замешательство, и пояснил. – Я твой должник. А, по моему мнению, должник не может быть другом, пока не отдаст долг.

   Надька подумала и опять спросила:

   - А какой долг ты собираешься мне отдавать?

   - Какой попросишь, - пожал плечами Сашка. – Я же тебе обещал. Помнишь?

   - Я вообще-то делала это бескорыстно, - обиделась Надька.

   - Знаю, - кивнул Сашка, поворачивая на Адмиралтейскую. – Поэтому и долг у меня добровольный. Да ты не парься. Просто скажи, что тебе надо.

   - И ты все сделаешь? – недоверчиво спросила Надька.

   - Нет, конечно, - улыбнулся Сашка, и девушке очень понравилась его улыбка. – Звезду с неба я тебе не достану, и по улице голый не побегу. И не проси.

   Надька засмеялась. Потом посерьезнела.

   - Сашка, - сказала она и оглянулась. – Сделай меня такой же, как Тайка.

   Завизжали тормоза, машину занесло, и она остановилась, перекрыв одну полосу. Вокруг заполошно забибикали. Сашка вытер рукавом сразу вспотевший лоб.

   - Ты что, дура? – спросил он грубо. – Тоже под грузовик хочешь?

   Перепугавшаяся Надька схватила его за руку. Сашка посидел и начал успокаиваться.

   - Прости, - покаянно сказала Надька. – Прости, - и она погладила его вцепившуюся в руль руку. – Я неверно сформулировала просьбу.

   Ладошка у нее была нежная, а пальчики тонкие и длинные.

   Сашка что-то пробурчал и тронул машину. Молча доехали до Савушкина. Потом Сашка спросил:

   - Нескромный вопрос. Зачем тебе это?

   - Потом скажу, - ответила Надька и, заметив недоверчивый Сашкин взгляд, добавила. – Скажу, скажу. Не сомневайся. Так ты сделаешь?

   Сашка кивнул и затормозил напротив входа в пединститут.

   Обратно ехали втроем. Вовка, сидя на переднем сиденье, с любопытством поглядывал в зеркало заднего вида. Надька даже сейчас была девушкой интересной. Особенно, если не знать какой она была раньше. Натуральная блондинка с длинными распущенными волосами выглядела очень эффектно. Сашка украдкой показал ей большой палец. Надька снисходительно улыбнулась. К концу поездки у Вовки, видать, совсем потекла крыша, потому что он пялился на Надьку уже в открытую. А та предоставила для обозрения самый свой завлекательный ракурс. Сашка только головой покачал. Вовку он понимал. Но Надьке-то зачем это надо.

   Когда Вовка вылез и в сильной задумчивости отправился домой, Надька уселась посвободнее и спросила:

   - Ну и когда ты начнешь?

   Сашка понял, о чем она и небрежно ответил:

   - Как только обговорим условия.

   Надька очень удивилась.

   - Какие еще условия?

   Сашка, не отрывая взгляда от дороги, стал перечислять:

   - Ну, во-первых, срок. Я предлагаю не менее двух месяцев. Иначе очень вредно для организма. В особенности женского.

   Надька состроила гримаску.

   - А побыстрее нельзя?

   - Наденька, - сказал Сашка терпеливо. – Я не хочу, чтобы ты стала худой и больной. Я хочу, чтобы ты стала стройной кубыть тополек и здоровенькой.

   - Ладно, - улыбнулась Надька. – Что еще?

   - Во-вторых, ты должна будешь придерживаться диеты, и заниматься физкультурой.

   - Ну ты, Сашка, даешь, - удивилась Надька. – Это-то еще зачем?

   - А как ты объяснишь окружающим свое внезапное похудение? Глистами? Или, может быть, язвой желудка?

   - Ой, нет, - испугалась Надька и польстила Сашке. – Это ты здорово придумал. А когда мы начнем?

   - А вот отгуляешь Новый год и со второго января и начнем, - сказал Сашка, выруливая на улицу, ведущую к мединституту.

   - А где мы будем встречаться? – торопливо спросила Надька, слегка порозовев.

   - А это еще зачем? – Сашка даже притормозил.

   - Ну как же? – Надька привстала, но стукнулась головой об крышу и снова села. – А массаж там и другие процедуры, - она порозовела гуще.

   - Это все не нужно. Но, если захочешь, заходи.

   Сашка остановил машину и открыл дверцу.

   - Почему не нужно? Ты же целитель! – крикнула ему вслед ничего не понимающая Надька.

   Сашка обернулся на ходу.

   - Я не целитель.

   Тайка смирно сидела на стульчике, сложив руки на поставленной между ботиночек трости. Сашка испытал огромное облегчение. После обретения Тайки он всегда испытывал облегчение при ее виде. Даже если разлука длилась всего несколько часов.

   - Я всегда, похоже, жду пакостей от жизни, - подумал Сашка. – Хорошо бы с Тайкой вообще не расставаться, но я бы и тогда нашел повод для беспокойства.

   Заметив его, Тайка расцвела, и ее обезображенное лицо стало даже красивым.

   - Ничего, - сказал сам себе Сашка. – Осталось каких-то два с половиной месяца, и на мою Тайку будут заглядываться даже женщины. С завистью, понятно.

   Но Тайка сделала шаг, лицо ее перекосилось от напряжения, и Сашка бросился на помощь.

   Когда они вышли на крыльцо, Надька бродила возле машины, дымя как пароход. Увидев вышедшую пару, она бросилась навстречу.

   - Сашка! Как не целитель?! Ты же обещал!

   Сашка огляделся, взял Надьку свободной рукой за локоть и сказал тихо:

   - Не шуми, Наденька. Пойдем в машину и там я тебе все объясню.

   Надька глянула на Тайку. Та ей загадочно улыбнулась. Надька глянула на Сашку. Тот был спокоен как чугунная болванка. Надька все-таки была очень умной девицей. Поэтому челюсть у нее отвисла, и Сашке пришлось ее буквально заталкивать в машину, потому что она впала в истому.

   Надька окончательно пришла в себя только перед мостом через Прямую Болду. Тайка все-таки слегка переборщила с объяснениями. Сашка вынужден был свернуть к тротуару, потому что Надька орала и бесновалась на заднем сиденье. Она кляла судьбу и Тайку. Первую за то, что она не предоставила ей возможности рассмотреть Сашкин дар, а вторую за то, что она вовремя рассмотрела. Потом затихла и расплакалась. Да до того горько, что Сашка испугался. Причем больше из-за того, что ей стала вторить Тайка. Девки ревели так громко, что на машину стали оглядываться прохожие.

   Растерянный поначалу Сашка разъярился и решил действовать. Тайку он прижал к груди, а Надьке дал пощечину, таким образом обозначив разницу в подходах. Но результат оказался одинаков – обе замолкли. А Сашка стал проводить следствие.

   В результате выяснилось, что Тайка плакала, потому что ей было жалко Надьку, а Надька – потому что ей было жалко себя. Проблема требовала разрешения, но времени катастрофически не хватало и Сашка отложил ее на после Нового года. На сердце сразу стало легче и он, высадив девчонок у их калиток и поцеловав Тайку, умчался на репетицию.

   Приехав рано утром, он застал Тайку в слезах.

   - Что такое? – удивился Сашка. – Почему пациент плачет? А ведь вроде не должон.

   - Ах, Сашка, - Тайка прислонилась к нему и намочила слезами рубашку. – Куда я такая страшная пойду к тебе на вечер? Я же тебя просто дискредитирую.

   - Таюша, - сказал Сашка серьезно, взяв ее за плечи и слегка отодвинув. – Я, конечно, понимаю, что ты девочка умная и знаешь много слов, которые я еще не выучил. Но ты мне просто по-человечески объясни, почему ты не хочешь посмотреть, как мы выступаем. Поверь, твое мнение мне ценнее мнения всего зала. Ты что, опасаешься, что на тебя будут показывать пальцем и смеяться. Поверь, этого не будет. Жалеть будут, шептаться за спиной - обязательно (все женщины так устроены). Но смеяться… Нет, не верю. Я тебя посажу рядом с Валькой. Это наш звукооператор. Он человек очень ответственный и, если я его попрошу, он не побоится даже секретаря парткома. Ну а если ты польстишь его самолюбию, например, поинтересуешься его пультом, то станешь его лучшим другом. А за меня не беспокойся, ко мне вообще ничего не прилипнет, и ты сама знаешь почему.

   Тайка немного успокоилась и, все еще шмыгая носом, стала собирать на стол.

   После занятий Сашка привез Тайку к себе домой, потому что ездить туда и обратно не было смысла. После обеда Тайку стали обряжать, так как сначала предстоял концерт в филармонии, потом бешеная гонка по вечернему городу и потом еще один концерт, но уже в институте. От сегодняшних концертов многое зависело. И стриженой все же удалось перенести выступление группы в институте на вторую половину вечера. Чего ей это стоило, она не говорила, но лицо ее праздничному настроению остальных не соответствовало.

   Тайка, как главный носитель идеи, о которой стриженая раструбила всем, должна была выглядеть. Мать с Инкой на подхвате перевернули все свои бабские журналы и после долгих споров, к которым присоединился и отец, не пожелавший остаться в стороне, наконец, подобрали модель. Сашка, когда ее увидел, то сказал, что Тайке для такого прикида нужен не меньше чем Кадиллак. Причем, удлиненный.

   - Вы бы еще шлейф присобачили, - сказал он.

   Комиссия подумала и стала сокращать. Сашка сказал, чтобы сократили до уровня Москвича. Когда Тайка появилась перед концертом, сократить удалось до уровня Волги. Дальше, как заявила мать, получалась только телогрейка и ватные штаны. Тайка, поначалу скованная и смущенная, в атмосфере квартиры быстро адаптировалась и приняла активное участие в одевании самой себя. Наконец, все пришли к согласию. Сашка одел Тайку в черно-белое с длинным рукавом и пышной юбкой ниже колена, чтобы максимально скрыть дефекты, поясок разделил цвета, пуговицы на лифе и юбке подчеркнули и украсили. Насчет ювелирки опять возникли споры. Сашка пытался свести дело к бижутерии, но на этот раз женщины стояли твердо, хотя на сокращение количества бриллиантов на Тайкиной шее все же пошли. Уши вообще закрыли прической, закрыв при этом и часть лица.

   В общем, Тайка стояла, искрясь и сияя, и спрашивала жалобно:

   - Как же я сидеть буду?

   Сашка, нацепивший концертный костюм из потертых джинсов и клубного пиджака на голое тело с ярким шейным платком в тон, только посмеивался. Он на фоне Тайки смотрелся как бродяга с какой-нибудь Бауэри. Не хватало только бутылки дешевого виски в руке. А, когда на Тайкины плечи набросили короткую шубку из щипаного бобра, мать сказала сыну:

   - Ты бы хоть оделся поприличнее что ли. А то ведь босяк босяком.

   - Это мой сценический образ, - ответил Сашка туманно и подал Тайке руку.

   Несмотря на некоторую хромоту, Тайка шла словно какая-то голливудская дива или леди из высшего лондонского света. А выйдя из дверей подъезда, тихо ахнула. Рядом, перегораживая всю подъездную дорожку, стоял длинный, сияющий черным лаком и хромом автомобиль.

   - Шевроле «Импала», - сказал Сашка. – Я вообще-то хотел тебе сделать Кадиллак «Эльдорадо», но, к сожалению, в городе есть только вот такой и его все знают. А с Кадиллаком был бы перебор.

   Площадка перед филармонией практически пустовала, не считая тройки автомобилей во главе с черной Волгой. Сбоку приткнулся рафик Сашкиной группы. Прибытие Шевроле с Тайкой не прошло незамеченным. Сашка, как заправский личный шофер, оббежал капот и с поклоном открыл пассажирскую дверцу. Тайка, опершись на его руку, вышла и, рассеянным взглядом окинув небольшую группу зевак, направилась к центральному входу. Сашка с удовольствием отметил, что она почти не хромает и в то же время, по тому, как она вцепилась в его руку, понял, как тяжело это Тайке дается.

   Они спустились вниз к первому ряду, где Валька щелкал тумблерами своего микшера. Увидев подходящую пару, он замер, раскрыв рот.

   - Валь, это моя невеста. Зовут ее Тая, - сказал Сашка. – Она будет сидеть рядом с тобой. Присмотри, пожалуйста, чтобы ее никто не обижал. Сделаешь?

   Валька истово закивал, все еще не сводя восторженных глаз с безмятежно улыбающейся Тайки.

   - И не комплексуй. Она всего на два года старше тебя.

   Отойдя к лесенке, ведущей на сцену, Сашка оглянулся. Тайка с Валькой склонились над пультом, и Валька что-то оживленно рассказывал, осторожно размахивая руками.

   Потом был концерт. Публика, заполнившая зал чуть больше чем наполовину, реагировала правильно. А вот те, кто на концерт не пошел, должны были об этом сильно пожалеть, потому что песни звучали в основном незнакомые, ансамбль был так сыгран, что выделить могли только звуки барабанов да иногда скрипки, а солистка с ее голосом вполне могла выступать и без микрофона. И только те, кто сидел непосредственно за Валькиной спиной, смогли понять, кто тут делает погоду. Но таких было всего несколько человек. Остальные-то в основном пялились на Валькину соседку. Это тоже был своего рода шедевр.

   Но вот затихли последние аккорды и голос певицы, и зрители только приготовились всласть похлопать, потому что им очень понравилось, как произошло невероятное – музыканты и солистка, побросав инструменты и микрофон, горохом посыпались со сцены и помчались наверх к выходу. Впереди несся звукооператор, за ним поспевали солистка и клавишница (она же скрипачка), потом конферансье и соло-гитара почти несли, подхватив под руки, роскошно одетую смеющуюся девушку, сидевшую до этого рядом со звукооператором. Замыкали шествие две гитары и ударник, который так и не оставил свои палочки.

   Возле гардероба закрутился небольшой водоворот. Валька первым схватил свою курточку и выбежал на площадь. Машину он узнал по окружившей ее толпе любопытных, но, когда протолкался и увидел ее вблизи, застыл от изумления. Его подстегнул раздавшийся сзади Сашкин голос:

   - Не тормози, Валька!

   Валька открыл заднюю дверцу и нырнул в салон, сам ужасаясь своей смелости. Следом, хихикая, уже лезли Танечка и стриженая. Открылась передняя дверца, и Сашка аккуратно усадил свою роскошную невесту. Пока он оббегал капот и усаживался, рафик уже стартовал. Все сидящие в машине были возбуждены до предела. Валька даже кулаки сжал, глядя, как исчезают за поворотом габаритные огни рафика. Но Сашка сунул ключ в замок и где-то далеко солидно рокотнул мотор и заработал на грани слышимости. Вспыхнули кормовые огни, залив половину площади красным цветом, потом погасли, и оживший мотор сдернул Шевроле с места и унес его вслед за рафиком.

   На повороте на Свердлова рафик был настигнут. Сашка держался сзади пока не переехали через Кутум. Потом Шевроле плавно увеличил скорость, обойдя рафик как стоячего. Гришка, оскалясь, помахал из кабины. Савушкина, несмотря на вечер субботы, а может благодаря ему, была темной и пустынной. Шевроле опять набрал скорость и мчался так до самого завода. А вот через трамвайные пути пришлось буквально переползать. Потом мимо старого общежития на центральную аллею и возле засыпанного снегом бассейна машина остановилась.

   - Бегите, девчонки, - сказал Сашка. – Валька, проверь все подключения. Я буду чуть позже. Вылезай, милая.

   Сашка поправил на Тайке шубку, подал ей трость. Когда он открывал двери центрального входа, позади взвизгнули тормоза. Прибыл рафик. Сашка с Тайкой едва успели пройти вестибюль, как мимо рысью пробежали остальные.

   - Эй! Без меня не начинайте! – крикнул Сашка.

   Бежавший первым Гришка вдруг резко затормозил и крикнул:

   - И без меня! – потом повернулся к Тайке. – Давай руку, Тая. Там этих лестниц…

   Тайка со смехом подала Гришке руку жестом, похожим на царственный. Когда они вошли в зал, Гришка умчался вперед. На сцене царил сумбур. Отыгравший свое институтский ансамбль сворачивал аппаратуру, а группа стриженой свою наоборот расставляла. Все бегали, ругались, порой довольно громко, провода путались. Передние ряды веселились. В общем, атмосфера вечера стала непринужденной и далекой от искусства.

   Даже Валька ругался вполголоса, переключая каналы.

   - Валя, - укоризненно сказал Сашка, подходя

   Валька обернулся, увидел Тайку, замолк и покраснел.

   - Валь, я опять с тобой посижу? – обратилась к пареньку Тайка.

   Валька, красный как рак, только кивнул.

   Девушки из первых рядов внимательно изучали незнакомый фасон Тайкиного платья и ее прическу (Сашка порадовался, что успел убрать с Тайки бриллианты), парни оценивали высокую шею, прямые плечики, ножки в изящных туфельках. Тайка старалась не поворачиваться к залу левой стороной лица, и видимая красота ее покоряла. Валька, закончив возиться с пультом, гордо посматривал вокруг, демонстрируя близкое знакомство с загадочной красавицей.

   На сцене, тем временем, все устаканилось и Гришка вышел к рампе. Гришка был приличнее всех мужчин одет и с удовольствием демонстрировал это. Его белую рубашку даже оттеняла черная бабочка, чего нельзя было сказать об остальных. Ударник вообще сидел в майке. Бас был в рубашке, но он держался на втором плане и особо не выделялся. А Сашка с Валеркой были облачены в клубные пиджаки на голое тело. Стриженая, когда это впервые увидела, хохотала так, что едва не описалась. Потом долго ругалась. Потом смирилась. Танечка была в длинном синем платье с голыми руками и на высоченной шпильке. Передвигаться на таких ходулях было практически невозможно, но стоять вполне. Стриженая была тоже в синем платье, но в отличие от Танечки, таком коротком, что его вполне можно было принять за длинную майку. Мужской половине зала, включая преподавателей, очень понравилось. Женская половина разделилась. Те, кто постарше, воротили нос (из зависти, надо полагать), а кто помоложе, горячо приветствовали и собирались летом применить.

   В общем, группа, даже не начав играть, уже произвела впечатление. Причем, большей частью, положительное. И тогда они заиграли. Сашка выловил в своих виденьях, как всегда, кусочек мелодии и слово «спейс». Ну а так как он считал себя композитором, то развил ее и дополнил, отведя основную роль Танечке с ее синтезатором. Валька был соответствующим образом сориентирован и синтезатор вышел на первый план. А уж Танечка постаралась. Стриженая изобразила бэк-вокал, но привлекла внимание не им, а больше чем до середины бедра обнаженными ножками.

   - В следующий раз, - подумал Сашка, - надо будет убрать ее вглубь сцены. Ну, или подол пристегивать как у Танечки.

   Но потом он забыл про это, потому что стриженая выступила в своем амплуа и ее голос с явным надрывом

    Но все ж тебя я ищу по свету,

    Опять тебя я ищу по свету…

   заставил вздыхать и ёжиться прекрасную половину зала. Даже Тайка вздохнула, и Валька посмотрел на нее удивленно. Он и предположить не мог, что кто-то может быть лучше его кумира – Сашки.

   Группа выдала еще несколько неизвестных песен. Зал каждый раз взрывался аплодисментами. Сашка подумал, что они явно забивают институтский ансамбль с его слишком уж популярными мелодиями. А потом они рискнули, не видя в первом ряду представителя парткома. Микрофон был один, и петь в него втроем было не то, что неудобно, а попросту хреново. Но они извернулись и «Игл» прошел на ура. Зал даже взялся подпевать.

   - Татке придется отбрехиваться, - подумал Сашка, но тут Гришка объявил