Оглавление
АННОТАЦИЯ
Мир, каким его знаем мы, давно исчез. Города стали запретными и смертельно опасными развалинами, о жизни в которых помнят только старики, или можно прочитать в чудом сохранившихся книгах. Минули годы смуты, страшных болезней, жестоких войн за оставшиеся ресурсы. Десятилетия прошли с момента прилета загадочных черных Карателей, что установили для горстки выживших людей свои непонятные жесткие правила. Элли родилась и выросла уже в этом новом мире и не страдает от потери тех благ цивилизации, коими никогда не обладала. Ее потеря гораздо тяжелее и невосполнимее — два года минуло с того момента, как на ее руках умер любимый муж, тяжело раненный на охоте. Боль притупилась, но не ушла. Жить одной так тяжело, но женщина все еще не готова даже думать о том, чтобы дать себе шанс на новые отношения. Вот только судьба и окружающие не собираются и дальше терпеливо предоставлять ей время на раздумья.
ГЛАВА 1
— Ребятки, простите, но вы же знаете, что вам внутрь нельзя, — чувствуя себя виноватой, я посмотрела в темно-карие глаза моих лаек и вздохнула. — Незачем искушать судьбу. Сюда приходят всякие типы, включая и тех ублюдков, что не брезгуют мясом и мехом собак.
И это было чистой правдой. В торговый схрон старого Танхорда имели вход все без исключения, в том числе и типы, по моему мнению, недостойные права пребывать среди нормальных людей. Впрочем, понятия нормальности приобрели столько разных вариантов от прежде общепринятых, если верить книгам, так бережно сохраненным моим отцом, и его же многочисленным рассказам. Но сейчас это не было столь уж значимо, а вот одинаковые для всех правила владельца этой системы тоннелей — да. Под защитой только люди и их товары, но никак не любые живые твари, неважно, какие функции они исполняли, за исключением того, когда эти самые твари исполняли опять же роль товара. Поэтому моих собак, продавать которых я совсем не планировала, здесь могли украсть, застрелить и даже съесть на моих глазах, и ничего поделать я не смогла бы. Напасть на другого человека здесь – это значит не только навсегда лишиться доступа к Ярмаркам. Слух об открытой агрессии к себе подобному мгновенно разлетится отсюда, и тогда мое жилище станут стороной на всякий случай обходить и охотники, и путники, а без этого мне уж точно не выжить. Хотя, не этого мне стоит опасаться в первую очередь. Если новость дойдет до Карателей, то волноватся о выживании и пропитании мне больше не придется. Никогда.
Я оглянулась вокруг, убеждаясь, что никого не видно. Плохо все-таки, что снег выпал в этом году так рано. Теперь даже совершенно бездарному охотнику и следопыту не составит труда рассмотреть следы собак, и это не могло не внушать мне беспокойства. Ясное дело, что большинство посетителей Ярмарки здесь совсем не за тем, чтобы выслеживать и убивать случайно подвернувшихся домашних зверей, но мало ли...
— Мои помощнички золотые, самые лучшие собачки в мире, — ласково забормотала я, отстегивая шлейки четырех собак от здоровенных санок с моим товаром. — Погуляйте тут, поохотьтесь. Обещаю, я недолго!
Аэль и Рох тут же сорвались с места и, азартно повизгивая, огромными прыжками умчались в густой лес, окружающий вход в тоннель. Но вот Воли и Гилли так и топтались передо мной, склоняя свои массивные головы то на одну, то на другую сторону, и тихо скулили, заискивающе заглядывая в глаза. Их пушистые хвосты находились в непрестанном движении, и весь язык тела говорил о нервозности и нежелании расставаться.
— Ничего со мной тут не случится, — заверила их я, и Воли, тряхнув мохнатой башкой, оглушительно чихнул, выражая всю степень недоверия к моим словам. — Ну в самом деле, мы сюда с вами уже раз сто приходили, и все было в порядке.
Вожак моей упряжки отвернулся и плюхнул свой меховой зад на землю, нацепляя на хитрую морду маску вселенской скорби, тяжко демонстративно вздыхая. Всегда он так! Извечный позер и манипулятор! Да только меня этими его кобелиными штучками не проймешь.
— Пойдите и присмотрите за молодежью лучше, вместо того чтобы пасти меня, — обратилась я к всегда более практичной Гилли, игнорируя косые взгляды ее бой-френда или скорее уж супруга. — Держите их подальше от дороги и ведите себя по-тихому! Когда выйду, я сумею вас дозваться, не переживайте!
Гилли вяло огрызнулась, но, однако же, послушалась и устремилась в лес за своими подростками, а вслед за ней и Воли, помявшись и последний раз глянув на меня укоризненно, помчался в заснеженную чащу.
— Вот и замечательно, — пробормотала я, закинула себе на плечи собачьи лямки и потянула санки вперед.
Сейчас-то не так и тяжело, а вот на обратном пути, при удачном исходе торга, упряжка будет в разы увесистей. Но это не тот факт, что был бы способен меня расстроить. Чем больше выменяю, тем удачнее переживем зиму. Не напрасно же я несколько месяцев головы не поднимала в отцовской мастерской. Правда, думать о том, что израсходовала весь остававшийся запас нужных компонентов, сейчас не хотела. Придет весна, и начну размышлять, как достать еще. Верить в то, что вулканические шахты захвачены каннибалами, как болтали прохожие охотники, я не хотела. Много лет они стояли пустыми, никому не нужными, и желающих ходить туда, кроме нас с отцом, не наблюдалось, так с чего вдруг этим мерзостям там селиться? Там же и в округе живности почти нет, так чем там питаться целой колонии этих тварей? Мало ли страшилок придумывают, только затем, чтобы чесать языки долгими зимними вечерами, сидя у огня.
Пыхтя, потея и кривясь от противного скрежета, что производили полозья по деревянному настилу, которым местный хозяин покрыл никому больше не нужные рельсы и шпалы, я наконец втащила груженые санки в первый зал схрона, и тут же была замечена. Отец рассказывал, что прежде по этим самым жутко ржавым рельсам ездили громадные железные машины — поезда, способные тащить за собой десятки тележек, называемых вагонами. И в каждый из этих вагонов входило столько, скажем, зерна, что большому скиту в десяток семей можно три зимы вволю хлеба есть, да кашу варить, да еще и на мену что-то останется.
— Элли, детка, давно же тебя не было, я уже и переживать стал! — Старикан Танхорд не поленился вылезти из-за своей стойки и поприветствовать меня медвежьими объятиями, от которых я удовлетворенно охнула.
Не то чтобы я сильно тянулась к компании себе подобных, но этот кряжистый и острый на язык старик был одним из многих, по кому и правда скучала. Может, он и всех подряд готов приветствовать как давних друзей, потому как радушие и ощущение безопасности для каждого здесь — это и есть его хлеб, но мне нравилось думать, что ко мне он и в самом деле относится хорошо от чистого сердца, а не по необходимости.
— Думал, может, уже завалила в свою постель одного из звездных опричников и больше не нуждаешься в том, чтобы переживать о пропитании и выживании. — Вот же язык без костей у этого старикана!
— Да кому я из них сдалась, — в тон ему ответила я, вдыхая запах пряного дыма, чуть прогорклого жира и пряностей от волчьей шкуры, в которую он вечно был укутан несмотря на время года. — Они наверняка ищут себе девчонок помоложе и не с таким скверным характером, как у меня!
На самом деле это всего лишь глупый треп, основанный на идиотских слухах, что якобы кто-то где-то слышал прямо-таки своими ушами, как некто, заслуживающий доверия, говорил, что лично знает девушек, которых Каратели одаривали своим вниманием определенного свойства. Одаривали. Слово идиотское. А по мне так и само это допущение тоже идиотское. Я вот не знаю ни единого человека, что мог бы похвастаться тем, что видел одного из них хотя бы без шлема. Или они “одаривали” тех мифических девушек, не снимая даже его?
— Помоложе, говоришь? Элли-Элли, ты всегда была немного глуповатой и отказывалась понимать, как же действуешь на мужчин вокруг! — меж тем похлопал Танхорд меня по плечу, отстраняясь. — Эх, вернуть бы мне сейчас лет так тридцать, я бы тебе показал, что такое мужик, точно знающий, какая женщина перед ним, и что с ней нужно делать.
— И тут же лишился бы своих седых мохнатых шаров, умник, — прокомментировала, как всегда, Андре, женщина Танхорда, невозмутимо выпускающая струи дыма к терявшемуся в темноте потолку схрона.
Я снова вдохнула глубже дикую смесь местных ароматов и открыто улыбнулась от теплого чувства, разлившегося внутри. Кое-что никогда не меняется. Андре и Тархорд вместе уже совершенно невообразимое количество времени, уж точно больше, чем я живу, и каждый год, еще с тех пор, когда я приходила сюда с отцом, повторяется одно и то же. С самого первого раза Танхорд начал отпускать шуточки о цвете моих глаз и волос, и о том, как однажды я начну вертеть мужчинами как вздумается, и с тех пор не унимался. Годы спустя мой Джон поначалу жутко на это напрягался. А потом привык и только удовлетворенно посмеивался и шептал, потираясь лицом о мой затылок, что чертов старик прав, вот только другим дано лишь смотреть на то, чем всегда суждено владеть ему одному. Только его «всегда» оказалось таким недолгим… От этой мысли уже какое-то время не начинали слезиться глаза, и не перехватывало в груди как от удара по ребрам наотмашь. Острая, как жесточайший ожог, боль, не дававшая раньше дышать, стала ноющей, непроходящей тоской, что только долгими зимними ночами становилась слишком свирепой, чтобы ее можно было вытерпеть без сдавленного воя.
— Элли, Саймон со своей юной супружницей тоже здесь, — тихо предупредил меня Танхорд, разжимая свои объятия, и я поморщилась, невольно тут же заметавшись взглядом по присутствующим.
Саймон, брат моего Джона, нашелся в противоположном от меня конце первого зала схрона и, естественно, заметил меня раньше, чем я его. Как минимум, на полголовы возвышающийся над остальными, светловолосый, широкоплечий, с обманчиво открытым взглядом больших голубых глаз. Такой до пронзающей навылет острой муки похожий на моего Джона и настолько бесконечно другой. Моя постыдная ошибка, слабость, которой поддалась, не зная, как выплыть из бесконечно длящейся боли утраты, и что теперь аукается при любой возможности.
— Ничего, переживу, — пробормотала я, отворачиваясь от мужчины, что откровенно похотливо улыбнулся мне через всю толпу, совершенно не смущенный присутствием заметно беременной жены рядом.
Впрочем, я уже давно усвоила, что Саймону совершенно чужды смущение, неловкость, как и большинство принципов общепринятой морали. Абсолютное бесстыдство и бесконечный эгоизм — вот основа его натуры. Во всем. Этим он тоже тогда показался мне похожим на Джона, притянув меня из-за того, что никак не могла отпустить любимого. У моего супруга не было никаких границ там, где дело касалось нашего удовольствия. Кроме одной. Моего нежелания или дискомфорта. Но он никогда не был лживой, манипулирующей и эгоистичной тварью, самоутверждающейся за чужой счет, в отличии от Саймона.
— Если что — только позови, малышка Элли, — многозначительно поднял густые седые брови старик и, отвернувшись, гаркнул: — Юмсэ, ленивая ты задница! Ну-ка живо помоги нашей Элли дотащить товар и занять место для прилавка!
Юмсэ, здоровенный детина с интеллектом пятилетнего ребенка, тут же появился из темного угла и выхватил у меня лямки санок. Радостно скалясь мне, он отволок мой товар к обычному месту. Я отыскала в сумке один из леденцов из сока дерева фотир, которые готовила специально для него, и парень, просияв и полопотав что-то на одном ему понятном языке, вернулся на место. Ну что же, прекрасно, я прибыла. Остается надеяться, что в этот раз торговля пойдет успешно, и я куплю достаточно крупы, специй и соли для того, чтобы не экономить до следующей Весенней Ярмарки.
Я аккуратно извлекала, разворачивала и раскладывала на низком прилавке ножи, скребки для шкур, наконечники для стрел и гарпунов, топорики, и гладкий обсидиан хищно ловил отблески освещавшего все тут пламени своими острейшими гранями.
— Ты бы могла попросить меня помочь, сладкая Элли, а не прибегать к услугам этого ущербного ничтожества. — Я не вздрогнула, услышав голос Саймона над собой, так как точно знала, что он подойдет и попробует снова. — Зачем старик вообще держит это недоразумение здесь? Следовало бы давно вышвырнуть тупую скотину вон и использовать как приманку для хищников. Вот это и правда была бы польза.
Выпрямившись, я молча посмотрела в такое красивое лицо, каждый раз обжигающее душу ненужными воспоминаниями о собственной глупости и заблуждении. И тоской по утраченной любви.
— Саймон, милый, ты, как всегда, прав! — раздалось неприятное ехидное хихиканье, и я перевела взгляд на Илено, его юную жену. Она продемонстрировала мне большую щербину между передними зубами, изображая неискреннюю радость. — Привет, Элли! Как поживаешь?
Распахнув полы кофты крупной замысловатой вязки, она нарочито выпятила в мою сторону свой округлившийся живот, гордо его поглаживая. Внизу моего собственного при виде этого зрелища мерзко потянуло, отдаваясь в поясницу. Отказавшись поддаваться на очевидную попытку причинить мне боль, я кивнула Илено.
— Прекрасно поживаю! — равнодушно ответила я и перевела глаза снова на Саймона. — Тебе что-то нужно или пришел просто поздороваться?
Ему всегда было нужно что-то. А точнее – все.
— Я решил, не мешкая, спросить тебя, обдумала ли ты мое предложение, Элли. — Господи, как у кого-то настолько гадкого может быть такая знакомая и великолепная улыбка? Саймон не имел на нее права, она всегда должна была остаться в моей памяти принадлежащей только моему Джону!
— Я обдумала и дала тебе ответ уже очень давно, Саймон. Насколько мне помнится, было это два с половиной года назад. — Всегда старалась вкладывать в свой голос максимум уверенности, посылая Саймону сигналы о том, что мое решение было и останется неизменным. Вот только это с ним, похоже, не работало. — С тех пор не случилось ничего, что изменило бы его.
— Илено, пойди посиди у очага и позаботься о горячем питье для меня! — обаятельная улыбка мужчины стала хищной усмешкой, а беременная прищурилась откровенно враждебно, но послушно пошла к большому очагу в центре этого зала. — Пора бы тебе одуматься, Элли. Ты не молодеешь. Жизнь проходит. Стоит ли и дальше проводить ночи в пустой холодной постели, когда есть тот, кто хочет ее согреть, а главное — знает, как снова сделать тебя счастливой. Прими меня, Элли, и позволь снять с твоих хрупких красивых еще пока плеч тяжкий груз забот!
Ты никогда не делал меня счастливой. Никогда.
— А заодно и вручить в твои алчные руки то, что было построено моим родителями и твоим братом? — усмехнулась я.
— Ну, должен же я получить какую-то компенсацию за то, что взвалю на себя обязанность заботиться о стареющей жене покойного брата, да еще и ублажать ее в постели! — Саймон глянул на Фрадиса-скорняка, моего частого соседа по ярмаркам, в поисках одобрения, но бородатый пожилой мужчина лишь осуждающе покачал головой и, отвернувшись, сердито сплюнул на пол. Он был из поколения, что еще помнило мир до прилета Карателей, и отрицательно относился к распространяющейся практике, когда сильные мужчины позволяли себе все чаще брать больше одной жены. Добровольно. Пока еще.
— Сладкая Элли, имущество должно оставаться в семье, — проигнорировав его реакцию, продолжил Саймон.
— Верно говоришь, — начала злиться я. — Вот только ты мне не семья!
— Странно, а вот когда ты спала со мной после смерти Джона, ты так не считала! — наклонившись к моему лицу, сказал Саймон, сверля меня глазами. — Подумай хорошенько, Элли. Я ведь могу быть настолько щедрым, что разрешу тебе, как и тогда, выкрикивать его имя, кончая подо мной! С закрытыми глазами и в темноте ты и разницы не почувствуешь и можешь притворяться, что ты по-прежнему с ним.
Мне так захотелось полоснуть одним из моих ножей по его красивому лицу. Едва выносимо. И еще раз. И еще! Оставить на нем отметины, чтобы оно больше никогда не напоминало мне любимые черты. Но вместо этого я холодно улыбнулась и вернулась к раскладыванию товара.
— Тебе никогда не будет принадлежать ничего из того, чем владел твой брат, — больше не глядя на собеседника, сказала я.
— Не огорчай так своего единственного родственника, дорогая! — прижал огромную ладонь к груди Саймон. — Живешь одна, и о тебе совсем-совсем некому позаботиться! Вдруг заболеешь или обидит плохой прохожий! Или все же те слухи, что ты привечаешь в бывшей супружеской спальне всех забредающих на огонек охотников и путников и не только по одному за раз, правда? Они тебя и оберегают, и дичью свежей снабжают ради того, чтобы была бодра и ласкова по ночам?
— Уходи, Саймон. — Как ни странно, игнорировать его гадости с каждым разом становилось все легче. Первый раз позорно сбежала и прорыдала в кладовке Андре несколько часов.
— Ну, до следующего раза, милая. Подумай еще немного, но только хорошенько! — удивительно легко Саймон на этот раз сдался.
Отойдя на пару шагов, он развернулся.
— Ах, да, я же забыл отдать тебе подарок, который давно припас для тебя, моя сладкая-сладкая Элли! — мужчина выдернул из кармана бусы из насыщенно-зеленого камня и покачал их на указательном пальце. — Взгляни, они точно под цвет твоих необыкновенных глаз!
Я прикусила изнутри до крови щеку, силясь не выдать себя резким вздохом. Сволочь, опять он смог до меня добраться! Эти простенькие бусы были точной копией тех, что принес мне раненый Джон из своей последней вылазки. Их я положила в его могилу, потому что сил не было смотреть на эти проклятущие гладкие камушки, которые были в его крови.
— Правда красиво, Элли? — коварно ухмыльнувшись, Саймон швырнул бусы на мой товар. — Мне кажется, я когда-то видел у тебя подобные, и подумал, будешь рада. Но, к сожалению, видно, не угадал с подарком. Эх, женщины и их капризы!
Саймон ушел, откровенно довольный своей выходкой, а я стояла и пялилась на проклятые камни на нитке как на ядовитую змею, пока сосед не окликнул меня, приводя в чувство.
ГЛАВА 2
— Элли! — подергал оцепеневшую меня за рукав Фрадис. — Приди в себя, деточка! Мне сказать тебе кой-чо надь!
Я зажмурила глаза, беря под контроль свои эмоции, и, с усилием растянув губы в подобии улыбки, повернулась к нему.
— Что, Фрадис?
— Ты это… хоть знаешь, что по той весне этот брал уже себе вторую жену? — старик дернул головой, указывая на спину неспешно удалявшегося Саймона.
— Нет, не знаю. — Даже если это и так, то мне глубоко плевать, что нашлась такая дура.
— Брал, Элли, брал! — продолжил старик, не обращая внимания на мои последние слова. — Убогую Гедоль из скита по соседству с моим. Отец души не чаял в девушке, даром что одна нога короче другой. Давал за ней щедрое приданое, в пять раз больше чем за своих здоровых дочерей. Он же ее от своей первой жены, покойницы, прижил, по которой, сказывали, горевал безмерно, — покачал лохматой головой скорняк. — Так вот: свадьбу ей справили богатую, поверх обещанного, растрогавшись, родитель еще много какого добра отвалил молодым. Пива набравшись, плакал на радостях, мол, дочку хорошо пристроил, за мужика справного да сильного, даром что сама калека. Да вот до следующей весны она-то и не дожила, Элли! Померла якобы в тяжких родах. Здоровьем, мол, оказалась совсем слаба. Вот только никто беременной-то Гедоль и не видел. — Последнее он произнес, сильно понизив голос.
— Фрадис, я не собираюсь соглашаться ни на чьи предложения, — прямо посмотрела я на возрастного мужчину, и именно он неожиданно смутился и замялся.
— Элли, я все понимаю, жить одной и тащить на себе весь скит — совсем не сахар, и женщине оно не под силу… — опустил он взгляд на свои идеальной выделки шкуры, — но не выбирай кого попало, даже если сильно уж будет трудно. Неспроста Саймон взял Илено первой женой. Не слыхала, что о ее родном ските молва дурная идет? Мол, отравители они. Вот только доказательств нет. И обставляют они все вечно по-умному, так что и жаловаться некому.
— Я не выжила из ума от одиночества! — натянуто улыбнулась я мужчине. — Честно! Если уж когда-то ты прослышишь, что Саймон заполучил скит Уир, то смело говори всем и каждому, что я мертва или случилось подобное против моей воли.
Вскоре народ, желающий купить-продать-поменять, заполнил первый зал торгового схрона до отказа, и нам стало не до разговоров. Результаты моего многодневного труда в отцовской тайной мастерской очень бойко расходились, обращаясь увесистыми мешочками крупы, соли, сушеных овощей, пряных трав и вязанками вяленой рыбы, которой в таком количестве не сыскать в наших краях. На совершенно особом счету расположился мешок яблок, не от горько-кислой дички, а от чудом уцелевших деревьев, дающих плоды размером больше моего кулака. Потрясающе! Весной обязательно потрачу часть своего товара на саженцы именно таких яблонь и груш. Осталось лишь только отвоевать у леса место для них так, чтобы не навлечь на себя гнев Карателей. Возможно, стоило бы у моих сегодняшних покупателей спросить, как им это удается, но схрон Танхорда не то место, где позволялись наводящие навязчивые вопросы.
Мне очень хотелось убраться отсюда еще до ночи, но не вышло. Отказавшись от отдельной кельи, где уединение за тонкой грязной занавеской было лишь иллюзией, я расположилась прямо поверх всех своих выменянных ценностей и попыталась задремать, глядя сквозь ресницы на пылающий очаг в центре зала. Те, кому не спалось, или просто желающие самостоятельно поесть и попить горячего, то и дело мелькали там причудливыми тенями, еще быстрее убаюкивая меня. Но как бы хорошо ни было под походным меховым одеялом, мой мочевой пузырь исправно поднял меня посреди ночи.
— Я начеку, Элли, — подал голос Франдис, едва я только открыла рот, чтобы попросить присмотреть за моим скарбом.
— Спасибо, — с улыбкой пробормотала я и, натянув мягкие сапожки, именно его производства, побежала к ближайшему отхожему месту.
В отличии от первого зала с очагом, тут было жутко холодно, да и запах не мотивировал к медлительности, и вскоре я выскочила обратно, торопливо заправляясь прямо на ходу. И тут же врезалась лицом в широкую мужскую грудь.
Мгновенно узнав запах, шарахнулась в сторону, потеряв равновесие, счесала ладонь об острые края кирпичей дверного проема и рванула в сторону первого зала. Но Саймон ловко сцапал меня за волосы и, больно дернув назад, развернул лицом к стене. Навалившись всем телом, вжал в шершавую сырую неоштукатуренную кладку, выдавливая из моих легких весь воздух. Я стала выкручиваться из-под напавшего, одновременно стараясь пнуть по голеням, но силы были слишком уж неравны. Саймон натянул мои волосы, запрокидывая голову до хруста шейных позвонков, и надавил бедрами, впечатывая нижнюю часть моего тела в твердую поверхность, давая четкое понятие о своих намерениях и полной готовности их осуществить.
— Отпусти! — Крик хоть и вышел негромким из-за прерывистого дыхания, но в пустом тоннеле был слышен более чем отчетливо. — Сволочь, только посмей — и я тебя сама Карателям сдам!
— Да неужели, Элли? — нисколько не испугавшись, Саймон протолкнул руку в мои штаны, которые я не успела нормально завязать. Широкий серебряный браслет на его запястье ободрал кожу моего живота, когда мужчина нагло, по-хозяйски накрыл мое естество и сжал.
— Думаешь, им есть дело до такого? А может, это я тебя им сдам, если ты не станешь моей послушной сладкой девочкой снова? — издевательски сказал он прямо мне в ухо и больно прикусил кожу за ним, одновременно находя пальцами чувствительную точку внизу.
Я снова задергалась, отчаянно поднимаясь на цыпочки, чтобы хоть как-то ускользнуть от этого омерзительного подобия ласки, трясясь и задыхаясь от унижения и бессилия. Саймон же истолковал мое сопротивление как нужную ему реакцию моего тела и усилил нажим.
— Вот так, Элли, — прошептал он, похотливо притираясь к моим ягодицам и рвано дыша в шею. — Я же помню, какой отзывчивой ты можешь быть, какой горячей. Знаю, как завести тебя и заставить мощно кончить. Так зачем же ты сопротивляешься мне? Прими меня в качестве мужа и будешь иметь все это, когда захочешь.
— Помогите! — закричала я, выворачивая голову в сторону общего зала, и увидела стоящую на фоне прохода фигуру с отчетливо выпирающим животом. — Илено! Пожалуйста!
Но вместо того, чтобы вмешаться, Илено просто повернулась к нам спиной, наблюдая за людьми в первом зале. Чертова сучка стояла на страже, пока ее муж собирался изнасиловать меня, наверняка намереваясь так сломить. И они верно все рассчитали. В такой час мало кто вставал, а из этого коридора вечно доносились странные звуки из-за гуляющих сквозняков, да и, как поговаривали, жутких существ, что обитали на нижних уровнях местных катакомб и давали о себе знать через вентиляцию. Поэтому вероятность того, что мне кто-то поможет, очень мала. И понимание этого неожиданно высушило мои слезы, помогло вернуть абсолютную ясность сознания. Помочь мне придется себе самой. Как, впрочем, я и делала последние два с лишним года.
— Думаешь, если трахнешь меня, это как-то разубедит меня в том, что ты мерзавец и ни черта не нужен мне в качестве мужа со своей брюхатой сукой в придачу? — презрительно спросила, нашаривая верхнюю пуговицу на вороте замшевой туники.
Выравнивая дыхание, скользнула рукой за пазуху, нащупывая плетеный кожаный шнур на шее, тогда как Саймон уже принялся сталкивать мои штаны вниз одной рукой. Не тратя время и силу на сопротивление, потянула шнурок и вытащила наружу крошечные ножны из тисненной кожи с обсидиановым кинжалом, размером не больше мизинца, но таким же безжалостно острым, как и его большие собратья. Этот для меня сделал папа, еще когда была ребенком, и я носила его, сколько себя помню, воспринимая как украшение или талисман. Хотя сейчас, наверное, это, скорее, оберег, который, надеюсь, выручит меня.
— Конечно, поможет, Элли! Я тебя сейчас так поимею, что ты стоять завтра не сможешь и только и думать будешь, как приползти ко мне и еще попросить! — самодовольно заворчал Саймон и, поняв, что я не сражаюсь с ним больше, стал по-настоящему ласкать меня.
Делать он это, надо сказать, всегда умел. Широкие ладони гладили и прижимались с идеальным давлением, ловкие опытные пальцы легко находили нужные чувствительные точки, губы и язык мягко терзали шею, скулу, уговаривая даже, а не заставляя повернуть лицо для поцелуя. Возможно, на кого-то неопытного, смущенного и подверженного его обаянию и красоте, это и оказало бы мощное воздействие, убеждая уступить. Но мое тело больше не реагировало на Саймона. Не в сексуальном плане уж точно. Он — насильник, а не просто нахальный соблазнитель, потерявший голову от страсти. И хочет он не только и не столько мое тело, сколько все, что я имею, включая и тайны, и наследие моего отца. Так что, пошел он!
Выудив кинжал из ножен, я захватила удобно крошечную рукоятку и, сжав зубы от отвращения, потерлась уже обнаженной задницей о стояк Саймона, отчего мужчина тут же застонал и стал нетерпеливо дергать собственные штаны.
— Вот так, сладкая Элли! — отрывисто захрипел он. — Я же знал, что ты меня хочешь, просто ломаешься. Сейчас будет хорошо, Элли. Сколько у тебя никого не было, а? Тугая будешь, небось, не протолкнуться. Всегда была тугая, а сейчас...
— Лицом к лицу! — собрав все самообладание, приказала я, обрывая отвратительный словесный поток. — Хочу видеть, кто меня трахает, Саймон.
— А ты властная похотливая сучка, Элли, и точно знаешь, чего хочешь, когда тебя разогреешь, — цинично хохотнул мужчина и, перестав вжимать меня своей тушей в стену, развернул.
И я мгновенно прижала клинок в его толстой шее, прямо там, где быстро колошматил от похоти его пульс. Пока плашмя, только чуточку взрезав кожу, чтобы дать понять, что я не шучу.
— Если ты дернешься, даже слишком глубоко вздохнешь, то убьешь сам себя, — прошипела я. — Истечешь кровью.
Обсидиановые грани остроты неимоверно, они наносят раны одним легким касанием, боль от которых настигает тебя лишь спустя несколько секунд. Ты уже видишь кровь, но осознаешь, что случилось, только позже.
— Убьешь меня, Элли, и сама сдохнешь. — Саймон замер, злобно уставившись на меня, боясь теперь и вздохнуть поглубже. — Каратели убийств не спускают, и им плевать на мотивы.
На самом деле я не знаю никого конкретного, кого бы наказали Черные за это. Но считать так было принято. А вот что ходу мне на Ярмарки больше не будет — факт. Но это сейчас не имеет значения.
— Даже если и так, тебе-то уже будет все равно, Саймон, — вложив в свой голос всю доступную мне сейчас беспечность и решимость загнанной в угол, чуть дернула рукой, не раня сильнее, только обещая.
— Ты чокнутая сука! — процедил гаденыш сквозь зубы, скривившись.
— Еще какая! А теперь слушай и запоминай! Твоей женой, неважно, какой по счету, я не буду. НИКОГДА. Сколько бы ты меня по углам ни зажимал, как бы ни расстарался, трахая. Встану, подотрусь, максимум за то, что неплохо обслужил, поблагодарю, но на этом все! Забудь про меня, мой скит, все чем владею. Это — мое и твоим никогда не будет.
— Это ведь можно и проверить! — попытался он оскалиться на меня угрожающе, но не впечатлил. — Что, если Каратели узнают о мастерской твоего папаши? А она ведь есть, я точно знаю, хоть и не нашел вход, пока ты дрыхла посте того, как я тебя хорошенько объезжал по ночам. И я знаю, знаю точно, что и отец раньше, и теперь ты делаешь эти свои обсидиановые штучки совсем не разрешенным способом!
— Сообщи! Вот только тогда и сама мастерская, и скит мигом горсткой пепла обернутся. И ты все равно останешься ни с чем!
Саймон с минуту злобно сопел, сверля меня в полутьме убийственным взглядом.
— Убери свое оружие. Давай разойдемся. — Дважды меня просить не надо было, и я тут же скользнула по стене из-под него, продолжая держать кинжал в вытянутой руке, а второй неловко возвращая на место одежду.
— Разойдемся, Элли, — повторил Саймон, отступая подальше. — Пока.
— Насовсем! — поправила я его и, отойдя на несколько шагов, сунулакинжал в карман и затянула шнурок на штанах так, что едва вздохнуть могла.
— Я от своего не отступаю, — огрызнулся Саймон, прижав пальцы к порезу на шее.
— А у меня ничего твоего и нет! — в тон ему ответила я и стала обходить его боком, почти прижимаясь к противоположной стене, так чтобы не выпускать из виду. — И никогда не будет!
— Бесплодная никчемная Элли! — выплюнул Саймон мне вслед, стремясь как всегда врезать в самое уязвимое. — Ты ведь только и пригодна что для удовольствия в постели и ценна знаниями своего отца! Даже Джон устал от твоей бесполезности под конец, знаешь ли. Устал и нашел себе нормальную бабу. У него ведь сын растет в ските Ладун. Уже четвертый год пошел.
Мне не было больно. Боль от подобного приходит лишь с осознанием, как от пореза беспощадно острым лезвием обсидиана по голым нервам. А мне сейчас было не до подобных ощущений.
— Врешь ты все, Саймон! — Я ускорила движение и уже ясно могларазличить искаженное злобной гримасой лицо Илено.
— Если так, то зачем же Джон так часто ходил на восток последние месяцы, а, Элли? — безжалостно рассмеялся мужчина мне вдогонку. — С тобой он не видел будущего и оставался просто ради удобства и по привычке! Остался бы он жив, и через годик-другой привел вторую жену с ребенком в ваш скит.
Я развернулась и понеслась вперед, бесцеремонно отпихнув со своего пути Илено. Примчавшись на место, свернулась клубком, накрываясь с головой меховым одеялом. Я не буду думать! Не буду! Это ложь! Джон бы не стал… он бы не предал… он мне не лгал бы… Но… ведь правда в том, что в последние год-полтора перед смертью он действительно зачастил на восток. И именно из похода туда он приполз к нашему порогу весь истерзанный, истекающий кровью в последний раз.
ГЛАВА 3
О сне речи больше не шло, я просто лежала, свернувшись калачиком вокруг своей извечной боли, умоляя ее уняться, и держала глаза крепко закрытыми, запрещая думать о гадких словах Саймона снова и снова. Запрещая себе вспоминать детали, мельчайшие изменения в поведении, отношении Джона в последние месяцы нашей жизни. Запрещая находить себе все больше подтверждений, что сказанное его проклятым братом – правда. Но на самом деле уже знала, что будет. Я сама пойду на восток и найду тот самый скит Ладун. Весной или даже раньше. Найду и узнаю правду, или просто не смогу жить дальше. Хотя, и как жить, если окажется, что Саймон не солгал, я тоже не представляла. Стоило только допустить самый отблеск мысли, что Джон мог изменять мне, обманывать, причем не раз, не два, а на постоянной основе… что он, по сути, имел вторую семью и ребенка там... Моя боль из беспрестанно нудящей пустоты внутри обращалась топящим в себе пламенем. Я никогда почему-то не ревновала своего мужчину при жизни. Мне это и в голову не приходило. От него всегда на меня изливалось столько теплоты, страсти, чуткого внимания к любой мелочи, что и зародиться подобному было не из чего. А если это все было не только моим? Не только мне доставалось такое? И по уму бы не сверлить себе душу такими мыслями. Джон умер. Что было даже, то закончилось. Но, к сожалению, я-то до сих пор жила мыслями о нем. Я его оставила в своей жизни, не отпустила.
Юмсэ только протопал в один из боковых коридоров, отходяших от первого зала за дровами, подчиняясь приказу Андре, что собиралась заняться приготовлением завтрака для гостей Ярмарки, а я принялась укладывать свое добро в дорогу.
Потянуло дымом, закашляли, заворочались вокруг торговцы, пробуждаясь, а я уже впряглась в лямки и потянула заметно потяжелевшие сани к выходу из зала.
— Элли, ты чего это в такую рань! — удивилась Андре. — Там же едва светать начало и морозец еще давит.
— Это даже и лучше. Хоть кусок дороги до Цаева поворота проскочим удачно. А то потеплеет — народ повалит, и размесят все, — натянув на лицо улыбку, ответила я. — Увидимся весной, Андре!
— Да куда ж ты, даже не перехватив ничего? Танхорд, проснись, лежебока чертов! Элли уходит ни свет ни заря!
— Не нужно… — начала я, но скрипучий голос оборвал мою попытку.
— Да не сплю я давно! Ты же так грохочешь да костями скрипишь, старая, что и глухой спать не смог бы. — Старик, покряхтывая и прихрамывая, вышел из-за шкуры-занавеса и направился ко мне. — Элли, ну-к постой! Провожу тебя чуток, дочка.
— Поесть бы ей… — начала его женщина, но он отмахнулся, строго нахмурившись.
— Лучше пусть идет. Юмсэ! Давай подмогни нам!
— Танхорд, да не нужно меня провожать! — принялась я его уговаривать, но хозяин Ярмарки взял меня под локоток и повел к выходу, оставив сани тащить помощнику.
— Обидел? — тихо спросил он, только мы вышли из-под сводов хоть как-то, но прогретого, зала в холодный проход наружу, и я поежилась, хапнув морозного воздуха. — Видел я вчера, что Саймон за тобой ходил. И что эта змея конопатая его — тоже. Но вроде вернулась ты сразу цела-невредима. Так успел обидеть-то?
— Я ему этого не позволила. И не позволю. — Эх, быть бы еще самой в этом уверенной.
— Дрянь он человек, знаю я, дочка, и будь только моя воля — гнал бы отсюда и не пущал бы больше. Да только же он не сам за себя.
— Я знаю, — кивнула, глядя в сторону.
Скит Намар, откуда и Саймон, и Джон мой был, — один из самых больших, богатых и влиятельных в округе, я другого такого не знаю. Полных сто взрослых, разрешенных Карателями, дети, подростки, да плюс еще вокруг небольшие скиты раскиданы, что на самом деле все их родня. Там много сильных молодых мужчин, охотников и добытчиков, разведчиков, которые ходят дальше других и находят иногда что-то весьма ценное и редкое. Из Намара традиционно привозят на Ярмарку очень много разнообразного товара на мену, так что гнать кого-то из их скита совсем не в интересах дела для Танхорда. Не говоря уже о том, что ссориться с ними просто опасно. Открытая агрессия, конечно, жестко осуждаема и наказуема Карателями, но они должны еще об этом узнать, а всегда есть способы совершить что-то по-тихому. К тому же, если даже Каратели и узнают потом, когда бедолагу найдут со сломанной шеей, и уничтожат виновного, то пострадавшему-то жизнь вернуть не в их силах.
— Элли, задержись вы там — я бы пришел, — продолжил старик. — Под моей крышей никто тебе ничего не сделает, так и знай!
Почти сделали, но то, что в итоге он вмешался бы, душу согрело.
— Я знаю, Танхорд, — кивнула я снова, накидывая капюшон.
— А что раньше решила домой идти — это ты молодец, Элли, — одобрил он, доводя меня до выхода, и, прищурившись, посмотрел в серое небо с тонкой полоской розового на востоке. Еще только обещание восхода. — От греха подальше. А то мало ли. Гнаться точно не станет, а вот раньше выйти и подстеречь… сама, в общем, понимаешь.
— Понимаю, — кивнула я снова и обняла его на прощание. — До весны, Танхорд!
— Ага. Авось и повезет свидеться, красавица Элли, но чудится мне, вряд ли, — ухмыльнулся старик в свои пропахшие курительными травами усы.
— Не выдумывай, ты вон какой крепкий! — хлопнула я его по плечу.
— Был крепкий, девочка, а стал древний. Но и не в том дело. Чует моя старая задница, происходит что-то вокруг. Ну или вот-вот начнет происходить. И, как по мне, хорошего ждать не стоит. За Андре мою переживаю я, Элли. Мне б знать, что с ней все ладно будет, и не страшно тогда ничего.
— Ты о чем? — насторожилась я.
— Ни о чем конкретном, Элли. То там пошепчут, то тут слово обронят. В Намаре вон моду взяли не по одной бабе за себя брать. Осмелели, вверх недобро поглядывать стали. Болтают, на запад сильно далеко они ходить стали, в городище старое, куда запрещено. Но точного ничего. А попусту болтать не стану. Но ты это… может, и присмотришь кого себе, и правда, девочка? Надежного кого, чтобы прикрыть и защитить было кому. Саймон... он наглый, но не смелый, дочка. Стой ты за спиной у мужика хорошего — он бы и не дернулся больше. Так, языком бы молол, да кто бы его слушал.
— Да я и сама…
— Ну да, сама. Год сама, два сама, сколько же можно? Бабе, оно самой быть природой не положено, неправильно ей самой все тянуть. Тем более, что тебе же только поманить мужика какого надо — и твой он.
— Не преувеличивай, Танхорн! — выдавила я горьковатый на вкус смешок.
— И не думал. В тебе стать да порода, их издаля видать, да ничем не спрячешь.Ты ведь просто смотреть по сторонам даже не пробуешь. А ты рискни да глянь! Послушай старого.
— Гляну, — согласилась, чтобы больше не продолжать спор и времени не тратить, и звонко свистнула, призывая собак.
Прислушавшись, свистнула еще, тревожась за своих мохнатых друзей, и с облегчением уловила отзвук ответного лая вдали. Под сопение Танхорда отыскала в кармашке торбы сверток с оставшимися леденцами и вручила их Юмсэ. Он просиял лицом, но почему-то взял из пяти только два, а остальные завернул и протянул обратно, что-то залопотав на своем.
— Самой скоро надо… — только и разобрала я, да и то неточно.
— Нет же, это все тебе, Юмсэ! — возразила я. — Тебе их варила.
Но парень не взял сверток и, поулыбавшись, сунул конфету за щеку и утопал.
— Странно.
— Чего странного? — и не подумал удивиться хозяин Ярмарки. — Юмсэ, он хоть и дурачок, но кой-чо получше нас, шибко умных, ведает. Таким, как он, другая сторона мира открыта, Элли. И если он говорит, что тебе и самой оно пригодится, то так оно и есть.
Естественно, первыми из лесу вылетели Аэль и Рох, резвые подростки, способные развивать бешеную скорость. Визжа и подлаивая от радости, они закрутились волчками вокруг нас со стариком, лупя себя хвостами по бокам, не в силах успокоиться. И только появление их строгого родителя Воли, сначала прирыкнувшего на мельтешащую молодежь, а потом со всем достоинством вожака плюхнувшего пушистый зад на снег, уняло заполошных. Гилли, как и положено даме из прочитанных мною старых книг, появилась последней, заставив всех себя ждать. Вжавшись лобастой башкой в мои колени, она дала себя потрепать по ушам и с готовностью заняла свое место рядом с супругом.
Танхорд внимательно наблюдал за тем, как я надеваю шлейки и пристегиваю собак к постромкам саней, и таки заметил то, что я старалась не светить лишний раз.
— Элли! — покачал он головой без осуждения, но озабоченно, глядя, как прячу под кожаной накладкой шлейки один из металлических пристяжных зацепов, которые мой отец звал карабинами. — Ой, и рискуешь ты, девочка.
— Никто же не видит, — отмахнулась я беспечно. Да, сталь. Да, запрещено. Ну, удобно же так, и не оружие.
Попробуйте эти кожаные ремни на упряжи развязать-распутать, особенно на морозе задубевшие. Живого места на пальцах не будет, а черта с два развяжешь. А в дороге чего только ни приключается. Иногда мгновенно отстегнуть собак просто жизненно необходимо. Как же бесят некоторые запреты этих Карателей! Да, я уже родилась, когда они давно действовали, и вся моя сознательная жизнь прошла при них, но, однако, при этом же и все это время существовала и главная тайна моей семьи. А с ней и знание, что не такие уж и всевидящие и всезнающие эти пришельцы, и при желании от них можно скрывать необходимое. Главное, не наглеть и не выставляться напоказ, не привлекать их внимания, провоцируя тем самым присмотреться повнимательнее.
Старый Танхорд еще качал головой и бурчал в усы, а я натянула варежку, махнула ему рукой, встала на запятки санок и резко свистнула, веля собакам стартовать. Они сорвались с места так, что зубы у меня даже лязгнули. Еще бы, почти сутки отдыха, наверняка удачная охота, да еще и дорога домой. Ребятки часа четыре будут бежать резво даже с дополнительным грузом в виде меня. Потом подустанут, конечно, я сойду, и мы замедлимся. При всем желании я не могу бежать так же быстро, как эти четвероногие торопыги. Так что, дома будем в лучшем случае завтра к обеду. И это если метель не застанет, и наша скорость еще не снизится.
Много времени, но я козам хорошо сена задала и бадью большую воды натаскала, а птице – корма вволю, так что беды не будет, дождутся. Я, прищурившись, посмотрела в небо, прикидывая, что за погода предвидится, и вздрогнула, заметив слишком знакомый и совсем не радующий силуэт на фоне светло-серых облаков. Каратель на своей чертовой платформе. Черный сгусток опасности среди бескрайнего воздушного простора. От греха подальше я сразу опустила лицо, уставившись на спины бегущих как ни в чем не бывало собак. Говорят смотреть пристально на Карателя – накликать себе неприятности. Как минимум, привлечь его внимание. Если пялишься, то либо тебе есть, что ему сказать, либо ты, наоборот, очень уж не хочешь с ним пересекаться. Мой вариант второй, пусть летит себе, куда там летел. Само собой, Каратели были осведомлены о существовании таких человеческих сборищ, как Ярмарки. И Танхорд говорил, что пару раз они являлись к нему. Точнее, в одиночку черный приходил, один и тот же в обоих случаях или нет – неизвестно. Правда, прилетал не в самый разгар торговли и не в главный наплыв народу, но все равно людей в каждый его визит всяко больше сотни бывало. Нарушение запрета, как ни крути. Но истукан в непроницаемо зеркальном шлеме походил просто среди шарахающихся от него людей, посмотрел и, не сказав ни слова и не ответив ни на один вопрос Танхорда, убрался восвояси. Чего приходил – никто так и не понял. И это был самый близкий контакт с черным, что реально случился у знакомого мне человека, чьим словам я склонна верить. Все остальное, что слышала — лишь сто раз пересказанное в стиле “мне кто-то сказал, что ему рассказали те, кто своими ушами слышал, как некто говорил” или же истории из давно минувших лет, живых свидетелей которым уже практически не осталось.
Между облаками проглянуло солнышко, тут же награждая снег вокруг дороги искристым сверканием, и собаки от этого как будто еще больше приободрились и поднажали, да так, что мне пришлось прищуриться до щелок, защищая глаза от летящих из-под собачьих лап колючих снежинок. Просчитав про себя до ста, глянула коротко туда, где видела платформу с Карателем, и, не обнаружив ее, вздохнула с облегчением. Небось, он опять на Ярмарку подался или в окрестностях ее кого-то выслеживает. Или еще черт знает чем занимается, кто их разберет.
— Ох, черт! — вскрикнула от неожиданности, когда черное пятно возникло прямо перед нами, буквально метрах в десяти впереди и в трех над землей.
Перепугавшись, я разжала руку, которой держалась за деревянный обод спинки санок, и плюхнулась на спину в снег.
ГЛАВА 4
Собаки, не среагировав сразу на уменьшение веса груза, еще с полминуты неслись со всех ног вперед, оставляя меня один на один с медленно спускающимся на землю Карателем. Я же лежала, распластавшись на снегу и боясь и шевельнуться, хотя сердце мое, чуть не вылетевшее, проломив ребра при первом испуге, сейчас бахало все быстрее и быстрее. Ведь я с огромной скоростью проигрывала в голове все возможные причины появления Карателя. Саймон все же решил отомстить, уяснив, что ничего у него с домогательствами не выйдет, и заявил им об агрессии с моей стороны? Илено, однозначно, будет свидетельствовать в его пользу, да и порез от моего ножа-оберега есть, как ни крути, а у меня никого, кто подтвердил бы факт нападения Саймона. А что, удачное стечение обстоятельств для него может выйти на первый взгляд: меня Каратели казнят, потому как всем известно, что иных мер наказания у них сроду не было, а он мой скит захапает и рано или поздно вход в мастерскую разведает. Правда, быстро поймет, что просто попасть туда совсем не значит вдруг суметь обсидиановые орудия строгать бойко. Без моих знаний и семейных секретов ни с чем он останется в итоге, ну или годы уйдут научиться и разобраться.
Или… Что, если я допрыгалась и сами Каратели каким-то образом разнюхали уже о существовании подземной мастерской с запрещенными станками из так же запрещенной стали? Но как? Где я могла допустить ошибку? Ну не сквозь же земную твердь они видят? Да, отец рассказывал мне, что раньше, до Крушения и появления Карателей были такие машины, что могли и сквозь землю, и сквозь водную толщу видеть и определять даже — что там, как картинку рисовать. Но годы и годы прошли с тех времен, и Черные летали над моим скитом сотни раз, и ничего! С чего сейчас-то?
Я гулко сглотнула, подтягивая ноги, когда Каратель ступил на снег почти у самых моих ступней, и поразилась отстраненно его огромному росту, эффект от которого был усилен толстыми подошвами его ботинок и общим массивным сложением. Одновременно в памяти промелькнуло, что, кажется, в последнее время я засекала летящую черную платформу в окрестностях скита как-то особенно часто. Где-то с начала лета или даже конца весны, когда почти весь светлый день я трудилась на своей расчищенной делянке, сажая корнеплоды и те немногочисленные овощи, что успевали вызревать у нас. Следили, выходит? Но я никак себя выдать не могла! Вход в мастерскую из глубины дома, снаружи его никак не засечь.
Каратель нависал надо мной, как жуткая черная гора, и просто смотрел, чуть опустив голову в своем непроницаемом шлеме. И хоть я не могла видеть и намека на его черты или глаза, я ощущала этот взгляд совершенно отчетливо. Осязаемо, как совсем не осторожное изучающее касание, скользящее по мне с головы до ног. Настолько реальное ощущение, что мне почудилось – я знаю точно, к какой части моего тела приковано внимание Карателя. А потом он поднял руку и дотронулся справа у основания своего непрозрачного шлема, и его забрало вдруг истаяло, будто было тонким льдом под жарким лучом солнца. И я увидела лицо Карателя.
Обыкновенное, человеческое. То есть нет, таких, как он, мне встречать не приходилось, очень уж резкие черты, все как будто из прямых линий и острых граней, как если бы творец, создававший его, обладал бесконечно твердой и уверенной рукой и это же пожелал вложить в облик своего творения. Но никакой собачьей головы или чешуи с жутким оскалом, серой кожи, рогов или клыков и прочих чудовищных черт, о каких, случалось, болтали. Кожа темная, не просто загорелая, а именно глубоко смуглая, даже немного в красноту, что ли. А вот радужки глаз, на удивление, светлые, желтовато-рыжеватые, каким выходил хорошенько уваренный сок для леденцов.
— Роутэг.
Я, кажется, не сразу поняла, что он сказал, точнее уж, громыхнул что-то, сначала заметила движение его губ. Таких же резких в своих очертаниях, как и все остальное. И только с некоторым опозданием до меня дошло, что он обращается ко мне. Скорее всего, назвал свое имя. И протянул руку. А мне внезапно стало так страшно, вот прямо-таки настоящая паника обуяла. Как если бы вот-вот должно произойти нечто такое… из чего потом не будет никакого выхода, спасения. И чисто инстинктивно я толкнулась пятками в землю, отъезжая от него совсем чуть, но это, похоже, все поменяло. Прямые черные брови сошлись, создавая такие же прямые две глубокие поперечные складки, а радужки стремительно стали темнеть, а вслед за этим, повинуясь новому касанию пальцев в черной перчатке к тому же месту на шлеме, забрало вернулось-выросло снова, скрывая от меня лицо Карателя. И руку он мне больше не протягивал. Развернулся и двинулся к моим наконец остановившимся собакам, умудрившимся завалить набок санки и теперь зашедшимся в лае, который я как будто и не слышала всего мгновение назад. Такое чувство, что меня морок какой накрыл, как только я увидела черного, опускающегося передо мной, и слетел он только что. Взвившись на ноги, я бросилась вперед, стремясь опередить Карателя и еще, может, успеть… Не успела. Он выставил перед собой руку с раскрытой ладонью, и мои мохнатики стали валиться в снег без единого звука.
— Нет! — закричала, подбегая к ним и пытаясь встать у него на пути. — Не надо! Не тронь их!
А он просто продолжал идти, как и шел, и через несколько секунд навис над моими вытянувшимися неподвижно собаками, умудрившись в какой-то миг миновать меня, не только не снеся со своего пути, но даже и не зацепив хоть чуть.
— Зачем? За что ты… — я осеклась, заметив что он молниеносным движением извлек на свет один из моих запрещенных металлических карабинов. А я и увидеть не успела, как он умудрился отстегнуть его от шлеи и ремней постромков. — Это… это не оружие. Безопасно.
Ну да, как будто это довод. Железо запрещено для обладания и использования людьми. Любое. Совсем. Без исключений. Наказание за нарушение этого запрета — смерть. У этих черных для нас вообще только одна кара за все. Ни судов, ни разной степени вины, ни выяснения твоих намерений. Потому-то они и Каратели. Не судьи, не надзиратели.
Обмирая и замерзая все сильнее от нервной изморози внутри, я наблюдала, как, не торопясь, черный находит и отстегивает остальные три карабина, шаря по складкам прошитой кожи одной рукой и укладывая железки на свою свободную ладонь. Как если бы наглядно желал продемонстрировать мне процесс усугубления тяжести моей вины.
— Собаки не виноваты же, только я, — зачем-то сказала ему, глядя в непроницаемое забрало. Зачем он убирал его? Зачем показал себя? Зачем имя назвал? Имя ли? Это какой-то обычай? Я должна знать имя того, кто казнит меня, и увидеть его лицо? Ни про что такое не слышала. — Я Элли.
Черный вздрогнул, вскинул голову и замер на секунду, явно уставившись на меня сквозь свой шлем.
— Мое имя. Элли, — пояснила я, просто чтобы не молчать, ожидая своей участи. — Ты меня убьешь? Прямо сейчас?
Ответа не последовало. Зато он сжал свою ладонь, где уже покоились все карабины, и через пару секунд на снег с громким шипением стали падать красные, пылающие капли. Раскаленный жидкий металл, что моментально остывал и исчезал, проваливаясь сквозь белое пушистое покрывало. Что Каратель делает? Спустя минуту кулак он разжал и там не было уже ничего. Никаких следов моего преступления. И что теперь? Моя очередь?
— Элли. — От звучания собственного имени я испуганно вздрогнула. Сейчас его голос был другим. Неживым, но при этом как будто что-то подтверждающим. — Быстрее. Идет большая метель.
Он указал на север, прошагал к своей платформе и встал на нее. Черный круг вознес его резко сразу же метров на пятнадцать над землей, и, повисев еще совсем немного, Каратель полетел прочь.
Секундой позже со снега взвились Аэль и Рох, такие же живые и неуемные, как и раньше, а следом поднялись и принялись отряхиваться и деловито чесаться Воли с Гилли. Смотрели на меня собаки немного озадаченно, нюхали воздух и шлейки друг друга, там где их касался Каратель, чихали, но явно были в полном порядке. Не зная, что и думать о произошедшем, я нашла в своей поклаже запасные кожаные постромки и с помощью их собрала упряжку обратно, привязывая и сани. И даже не решилась помянуть пока дурным словом черного, хоть голым пальцам было ой как больно затягивать узлы из задубевшей кожи, а в варежках ведь узлов не навяжешь. И не дай бог выйдет на нас медведь или же кабан. Отвязать собак быстро тогда без шанса, а привязанными им не отбиться, и я в одиночку без их помощи зверя лютого не завалю, даже с копьями с лучшими наконечниками. Повезет, если хоть отпугну. Ну, авось дойдем домой без неприятностей.
Ветер стал крепчать часа через два, и снег пошел сначала редкий и крупный, но вскоре превратился в густую крупку, из-за которой и на три шага вперед было уже ничего не видно. У собак чутье, конечно, и их практически не сбить с пути домой, но мне идти, когда глаза засыпает, было невозможно. Отвязала мохнатых, уже одарив Карателя парой добрых слов, затянула санки с поклажей под большую разлапистую елку, скрываясь от ветра. Порылась в своем скарбе, вытащила походные шкуры-одеяла. Раскопала немного снег, добираясь до толстого ковра из старой хвои и, расстелив одно, умостилась, накрываясь с головой вторым. Только маленькое окошко дышать и оставила. Собаки тут же меня облегли со всех сторон, сворачиваясь калачиками и пряча носы в пушистых хвостах. Есть не хотелось, а мохнатые и так на воле почти сутки “паслись”, небось хорошенько проредив всякую мелкую живность в окрестностях Ярмарки. Пригрелась я моментально и, несмотря на пережитое потрясение, уснула, как в яму разом провалившись.
ГЛАВА 5
Проснулась я от того, что мне было неимоверно жарко, а еще как-то тревожно. Разум хватался за остатки стремительно ускользающих образов из грез, в сознании и теле гуляли смутные отзвуки чего-то странного или, скорее уж, забытого. Я сама себе почудилась неким замкнутым сосудом с жидкостью, который хорошенько встряхнули, и родившиеся от этого волны бились и бились о стенки, не в силах ни прорваться на поверхность пониманием, ни угомониться, просто забывшись. А вынырнув из дремы окончательно, я распознала признаки. Я была возбуждена. И смущена. Нет, не самим фактом возбуждения. Чего уж там, я не ребенок давно, а нормальная женщина, чьи телесные желания были разбужены и открыты для меня моим мужчиной. Разбужены, прежде щедро реализованы и столько времени не получали удовлетворения, потому как больше моего мужа не было, а попытка утешения обернулась грязью и ошибкой. И на новую я так и не решилась за эти два года. Вот только сейчас я знала, что это тягучее томление родилось не из одного из снов о моем Джоне, что все реже, но посещали меня. Не знаю, кем был мужчина в моем сне, не видела лица, тела, не помнила запаха, слов и отчетливых ощущений от его прикосновений. Осталось только это смятение и понимание — это был не Джон.
Окружающий мир, в который я вынырнула из жаркого мехового гнезда, встретил меня крепким морозом и удивительной тишиной. Метель закончилась, видимо, где-то в середине ночи, навалив с полметра снега, что совсем не облегчит дорогу. Ну, да не в первый раз, доберемся. Подростков уже не было рядом со мной, этим непоседам дождаться, пока хозяйка-соня выспится, невмоготу. А вот степенные Вали и Гилли встали вместе со мной, принявшись отряхиваться от снега, смачно потягиваться, помахивая богатыми хвостами. Выбравшись из-под нижних ветвей ели, я последовала их примеру, потягиваясь всласть и разминая затекшее тело, и внезапно замерла, обнаружив вокруг нашего убежища на свежевыпавшем снегу следы. Большинство из них принадлежало лапам Аэля и Роха, что как раз с улыбками во все зубастые пасти вывалились из-за деревьев. Но были тут и другие. Человеческие. Хотя нет. Я уже видела этот не похожий ни на что знакомое мне рельефный рисунок. Как раз там, где на снег ступал Каратель, расплавивший карабины моих собак и не тронувший меня. И назвавший мне свое имя. Наверное. И судя по следам, он был здесь, прямо около места моей ночевки, стоял какое-то время у ели, а после ушел. И при этом мои собаки не подали голосов. Никто из них, даже заполошная и легкая на подъем молодежь.
— Ну и как это понимать? — спросила я, глянув на псов и указав на следы. — Вы молчали-то почему? Нюх теряете? А если бы это медведь так нас застал?
Отпечатки на снегу все они послушно понюхали, виновато позаглядывали мне в глаза, неуверенно помахивая хвостами. Да бог с ним. Может, они Карателя после того фокуса, когда он их обездвижил, теперь боятся так, что и голоса лишаются, и шелохнуться не могут. Сама-то! И без фокусов лежала там на снегу, не в силах и двинуться поначалу, чего же со зверюшек своих хочу. От одного вида этих черных, не говоря уже о последствиях их приближения, впасть в оцепенение от страха запросто можно.
Помечтав о горячем завтраке, я решила отказаться от него вовсе. Развести огонь несложно, но вот текучей воды рядом не было, а топить снег долго, да керамическая посуда резких перепадов температур не любит, как и открытого пламени. Быстро трещинами потом идет, того и гляди однажды прямо над огнем лопнет. Так что я вспомнила о леденцах, сунула один в рот, собрала упряжку, и тронулись мы в путь.
Где-то в часе от дома, уже в глубоких сумерках, собаки начали волноваться и часто принюхиваться. Сначала я подумала, что у меня, видно, кто на постой в скит нагрянул, и они запах дыма и чужих издали почуяли. Но они оживлялись все больше, опуская носы уже к земле, а не ловя ароматы по ветру. Неужто косули забрели в мои окрестности? Или же кабанья семья даже лежку неподалеку устроила? Это хорошо! Запасов мяса у меня на зиму еще не было. Летом-то много бить той же птицы не станешь, пропадает все быстро. По началу холодов немного уток с собаками мы наловили, когда они перо меняли и нелетные были, но то — капля. Если зима случится долгая и лютая, с метелями по неделе, что и поохотиться не выйдешь, голодать придется. Понятно, что прохожие охотники не скупились и мне долю оставляли со своей добычи за приют и кров, но они когда бывают, а когда и мимо проходят. Надеяться на удачу — глупо и недальновидно. Так что, приход зверья очень кстати. Морозы уже твердо встали, оттепели вроде не предвидится, можно смело добывать кого большого. Мясо будет в сохранности хоть до начала весны. Не выйдет, что кровь пролита будет понапрасну. Вот только сегодня устала я уже — сил нет. И собаки устали, хоть и ерзают азартно. Что ж, охота подождет. Мне еще так-то и всю остальную живность проверить, управить по приходе надо. А случись и правда гости в доме, то и накормить, если сами о том не позаботятся. Таков обычай. Гостевая часть скита открыта для всех и всегда, а вот пищу в чужом доме, не имея разрешения хозяев, готовить было не принято.
Дом оказался пуст, без меня гостей не случилось. Поэтому я спокойно отвязала собак, но в лес их не отпустила, заперев на ночь в городьбе. Вали и Гилли сами по себе умные, просто так гонять дичь не пойдут, чтобы не распугать ее попусту. А с молодых дурней станется. Конечно, им ничего не стоит задавить на пару подсвинка, а то и нескольких. А ну как вступится за тех мать-свинья или вовсе секач? Но даже если не вступятся, то к утру тушки так промерзнут, что я измучаюсь их отогревать, чтобы разделать.
Первым делом пошла в хлев, где меня козы встретили дружным блеянием. Воды у них еще хватало, задать пришлось только сена и веников. Птицы спали уже, но я наполнила их кормушки на утро. Управившись и поболтав с соскучившейся живностью, перетаскала все выторгованное и наменянное на Ярмарке в сени, принесла дров и растопила печь. Воды в каменную бадью, встроенную прямо в основание печной трубы еще моим отцом, я предусмотрительно наносила еще перед уходом, зная, что сил на это потом не будет. А в постель немытой лезть не дело. Пока все прогревалось, раскадывала по местам запасы. И уже почти ночью смогла поесть и напиться травяного отвара. Разведя теплой воды в ушате, обмылась, в домашнее оделась и пошла уже спать. Устала так, что думала, усну, только вытянуться смогу. Но не тут-то было. Тревога и смятение, что, казалось, забылись за время пути и пока суетилась, вдруг вернулись.
Стоило только глаза прикрыть, и снова я видела лицо Карателя. Прямые широкие брови, нос с отчетливой горбинкой и крупными ноздрями, глаза, причудливо поменявшие цвет радужек с рыжевато-желтого до густо-карего, резких очертаний губ, что произнесли его имя.
“Роутэг”, — прозвучало у меня в голове, но показалось — в тишине спальни, и я даже вздрогнула и схватилась за опять загрохотавшее, прямо как там на дороге, сердце. Почему он отпустил меня? Зачем показал свое лицо? Зачем прилетал к месту ночевки в лесу? И он ли это был? Ведь не могло же быть, чтобы за одни сутки я привлекла внимание сразу двух разных Карателей, учитывая, что за всю прежнюю жизнь мне ни одного из них вблизи ни разу видеть не случилось.
Пульс потихоньку угомонился, и я все-таки смогла уснуть. Но проснулась так же, как в лесу, — от жара и тягучего томления в теле и смуты в разуме. Не так уж и неправ, выходит, был Танхорн. Вышло, видимо, мое время быть одной. Мне нужен мужчина. Не только ради того, чтобы оградить меня от притязаний Саймона и облегчить жизнь, но и чтобы зов плоти успокаивать. Сев на кровати, я провела кончиками пальцев от губ вниз по подбородку, по шее и до груди и снова вздрогнула. Как же уже давно я не чувствовала чужих прикосновений, ласки. Зажимание Саймона тут не в счет, конечно. Тоскливо занудило за ребрами, накрыло жалостью к себе и таким беспросветным одиночеством, что легкие судорожно сжались, вышибая рваный вздох.
Если бы у нас с Джоном хотя бы был ребенок… Но его нет. Так и не случилось. А вот у Джона дитя, может быть, и есть. Устал ждать от меня? Больше не верил, что получится? Любил ли он меня еще? Что, если тогда он шел мне сказать о своем уходе? Или же мерзавец Саймон прав, и Джон готов был поступить со мной еще более жестоко и действительно привел бы ту женщину и их сына в мой скит? И что бы я сделала, если так? Выгнала бы всех? Вот зачем я терзаю себя сейчас мыслями о том, чего уже никогда не будет и правды не узнать? Ублюдок Саймон знал ведь прекрасно, что делал, когда говорил мне все это. Знал, как ранить сильнее, чем любым ножом, как зародить в душе сомнения, подозрения, которые будут грызть меня днями и ночами наедине с самой собой. Он умел мстить за отказ, ох, умел. А почему? Потому что я сама, дура такая, вывернулась перед ним, изливая горе и пытаясь залатать живым теплом пробитую насквозь потерей душу. Видела лишь внешнее, знакомые любимые черты и искала в них утешения.
— Хватит! — вскочив с постели, я пошла сразу в сени и, сломав тонкий ледок на ведре, умылась холоднючей водой, приговаривая, как учил в детстве отец: “Куда ночь, туда и печаль”.
Одевшись в походное, сняла со стены лук, проверила целостность наконечников на стрелах и трех коротких копьях. Обсидиан позволяет создать необычайно острые и крепкие орудия, одна беда — чем острее, тем грань тоньше и более уязвима для прямого удара. Так что, дно колчана у меня выстлано густым мягким мехом изнутри, а каждое копье на сани укладывала, обернув в отдельный кусочек замши.
— Пошли добудем свежатинки! — позвала я собак, распахивая калитку в городьбе.
Они меня, только из дому вышла, услышали, а то и раньше, и прекрасно поняли, к чему идут приготовления. Молодежь ликующе лаяла и вертелась вокруг меня, не давая и шагу ступить, пока тоже азартно сверкающий темными глазами Воли не рявкнул на них строго. Но по-настоящему их заставил замолчать внезапный грохот. Так, словно где-то совсем неподалеку прозвучал тонкий, но истошно пронзительный свист, от которого захотелось зажать уши, а потом грозовой раскат. Я в изумлении задрала голову, шаря глазами по ясному сегодня небу. С чего бы это? Снежных гроз в такое время не бывает, да и только метель была. Ветра нет вообще, вон деревья не шелохнутся. Но вдруг заметила клуб странного темно-серого дыма, что поднимался над кронами на западе. Похоже, где-то в окрестностях Холодного ручья. Я прищурилась, силясь рассмотреть странный дым получше, но он мигом рассеялся и больше не появлялся. И гром со свистом не повторялись. Вот дела. Интересно, конечно, что это было, но сейчас не до того. Как бы этот гром нашу дичь не спугнул. Интерес зимой не накормит.
— Двинули! — приказала я собакам и побежала.
Гилли и подростки встали на след где-то часа через полтора поисков и еще часа два его распутывали, прежде чем мы таки нашли место ночной лежки кабаньей семьи. Большой такой, по моим прикидкам, вместе сбились три свиньи с поросятами этого года и штук десять подсвинков прошлогодних.
— Вот это свезло нам, похоже, ребятки, — пробормотала я, чуть запыхавшись уже. — Если и дальше удача с нами будет, то потянем парочку голов завалить, и сыты всю зиму будем. Не придется вам почти за белками бегать да мышковать.
Следов на стволах от клыков секачей не было, и это тоже радовало. Ну их, страшно, и без особой выгоды усилия. Секачи себе на уме, могут просто в лес ломануться, а могут и на защиту стада встать. И тогда или отступай, улепетывая со всех ног, или его первым бей. Пока будешь возиться с такой махиной, остальные далеко уйдут. А у секача, да еще и старого, мясо дрянь. Жесткое, вонючее, да и разделать такую тушу надорвешься.
Я отвязала Воли от санок, как только уже и сама стала чуять близость диких свиней. Благоухают они издали, ничего не скажешь. Прихватив два копья, я кивнула, и мы пошли. Собаки все, что тетивы, натянутые стали, крались со мной между деревьями на полусогнутых, заложив уши и прищурив цепко глаза до щелок. Ничего еще не подозревающее стадо рылось в снегу у корней деревьев, раскапывая грибы поздние, которые под снег ушли, желуди и прочую лесную снедь, глухо похрюкивали и иногда громко визжали, не поделив что-то. Я молча сделала знак рукой, веля псам остановиться и дать мне выбрать лучшую цель. Хороший такой подсвинок ростом мне почти до талии увлеченно ковырял рылом в трухлявом пне и громко чавкал метрах в десяти от нас. Идеально для первого броска. Вскинула копье к плечу, целясь, но неожиданно кабанчик резко поднял морду, повинуясь тревожному громкому хрюканью одной из взрослых свиней. Засекли нас, видно. Учуяли. У свиней нюх — не чета собачьему даже. Вроде и подходили мы против ветра, а все равно. Но нет, замерев словно каменные изваяния, все стадо уставилось в противоположную от нашей охотничей команды сторону. Никак конкуренты? Волки? Рысь? Или какие прохожие охотники сюда забрели? Если за стадом этим издалека шли, то вполне может быть.
Напрягая слух и зрение, я всматривалась туда же, куда и вся кабанья компания. И чуть не вскрикнула, уловив едва слышный стон, от муки в котором у меня вмиг вся спина взмокла, и зубы заломило. И потом и увидела того, кто его издавал. Некто окровавленный и покрытый копотью, лежал ничком в снегу и стонал. Боже! Там человек! И он ранен и, похоже, обожжен! А между нами целое стадо свиней, что с удовольствием разорвут его, как только сообразят, что сопротивления не будет. А не порвут, так затопчут, если мы пугнем их.
Я, не раздумывая, сорвалась с места, помчавшись между стволами, чтобы обойти стадо справа и тем самым направить его в сторону от раненого. Собаки явно недоумевали, но без звука кинулись за мной. А тем временем взрослая свинья, унюхав кровь, с довольным похрюкиванием двинулась в сторону человека.
— А ну прочь пошла! — заорала я, уже не скрываясь, и метнула в ее сторону копье.
Оно лишь царапнуло бок ей, но внезапность появления и то, что мой бросок собаки восприняли как сигнал к атаке и ломанулись вперед с громким лаем, сработало как надо. Стадо сорвалось с места и почти мгновенно исчезло в лесу, только треск стоял.
Я подбежала к раненому и упала перед ним на колени. Да, я не ошиблась: он действительно был обожжен. Причем весь, так, словно в огне искупался. Но как это возможно тут, посреди заснеженного леса? Господи, и что же мне делать? Разве после такого выживают? Почему он вообще еще жив? Я в ужасе шарила взглядом по почти обнаженному телу огромного мужчины, не понимая, что мне делать и как помочь. И тут мой панический взгляд наткнулся на обрывки черной ткани, что едва ли не вплавилась в его покрытую волдырями обугленную кожу. Я уставилась на остатки его обуви и плотное странное кольцо из неизвестного мне материала на шее. Это же Каратель!
ГЛАВА 6
Первой моей реакцией был испуг, еще больше прежнего. Только теперь не за пострадавшего, а за себя. Каратель, обожженный и почти мертвый, по непонятной причине посреди леса, и ни одной живой души, кроме меня, на мили вокруг. А если сейчас нагрянут другие черные и решат, что это я… Что я? Каким-то образом искупала его в пламени? Ерунда ведь. Что могло случиться? Его платформа почему-то загорелась? Тот гром был из-за этого?
Я вскочила на ноги и проследила глазами красный след на снегу, идущий от распростертого тела. Он явно полз какое-то время. Побежала вдоль этой дорожки и почти сразу учуяла вонь горелую, но не как от дерева или там шерсти, травы, листьев. Воняло совсем не привычно, с оттенком раскаленного металла. А шагов через десять наткнулась на обломок платформы. Страшно покореженный и оплавленный. А невдалеке еще один, глубоко воткнувшийся в ствол дерева. Как будто эту летающую штуку разорвало на куски изнутри. То есть подтащить Карателя к платформе и сгрузить на нее не выйдет. Эй, Элли, мозги твои где? От испуга вытекли? Ну и была бы та платформа цела и погрузила бы ты его, и что? Управлять ею умеешь? Куда везти его — знаешь?
Так же бегом я вернулась к мужчине и осторожно перевернула его на спину, кривясь и скрипя зубами оттого, что у меня у самой все адски внутри заболело просто смотреть на его повреждения. Хотя надо сказать, что спереди пострадавший выглядел чуть лучше. Да, краснота сплошная, превращающая его в кусок мяса, но обугленных участков не было. Отец всегда мне велел ожоги в холодной воде или снегу держать, так боль унималась и вглубь меньше шло. Может, и Карателю это помогло? Хотя какая там помощь, толку-то от нее такой. Не жилец он. Коснувшись снега спиной, Каратель закричал и выгнулся дугой, распахивая слепые побелевшие глаза. Так страшно, что я сорвалась в плач, а собаки шарахнулись за деревья, да там и топтались теперь, поскуливая.
— Господи, ну что же мне делать? Я не знаю, как быть! — всхлипывая, пробормотала я, наклоняясь к мужскому опухшему лицу без бровей и ресниц. И от волос одни клочья спекшиеся. — Эй, ты меня слышишь? Можно ли как-то связаться с вашими? С твоими соплеменниками?
Его выпад был молниеносным. Слепо выбросив руку, он тем не менее безошибочно ухватил меня за горло, сжав его сразу так сильно, что у меня в глазах стало темнеть.
— Пусти-и-и-и! — прохрипела я и замахнулась, но ударить по и так истерзанной коже не смогла. — Пусти-и-и, я друг! Помогаю!
Пальцы, душившие меня, разжались так же внезапно, и я отвалилась на спину, кашляя и хватая воздух. Моргая сквозь вызванные удушьем слезы, наткнулась на взгляд Карателя. Если это можно так назвать. Огонь повредил его глаза, они были подернуты белой пеленой, но широко распахнуты и “смотрели” на меня. Так жутко, что я даже стала отползать. Захотелось вскочить и бежать отсюда со всех ног, не оглядываясь, пока не запрусь в доме. Чего я лезу вообще? Ясно же, что тут уже ничем не помочь. Только смотреть на агонию Карателя. Я встала и отступила на шаг, сопровождаемая все тем же неотрывным и незрячим отслеживанием.
— Я… я не ухожу. Не бросаю тебя, правда. У меня вон там сани. Я схожу за ними, хорошо? Воли и Гилли посторожат тебя и не дадут никому тронуть. Не двигайся только, себе хуже сделаешь.
Ну да, а я, целительница великая, лучше могу сделать, как же. Велев жестом старшим собакам остаться с Карателем, я сорвалась с места, побежав в первый момент сдуру не туда. Ведь мне действительно хотелось сбежать и бросить пострадавшего. Потому что этот белесый, ужасный, слепой, но всевидящий, взгляд его пугал меня до икоты и нагонял то же самое чувство, что и тогда в первый раз. Как будто приближение к черному грозит мне чем-то окончательным, тем, что потом никак будет не исправить.
— Ерунда какая, — пробормотала сама себе, меняя направление на верное. — Вот бросить его, точно будет плохой идеей. Вдруг Каратели как-то смогут определить, что это именно я тут была. Была и бросила его замерзать или на растерзание зверям. И тогда прощай, Элли.
Притащив санки, я опять озадаченно уставилась на распластанного на снегу черного. Кольцо, что служило очевидно горловиной его одеяния разомкнулось и валялось в полуметре от него, значит Каратель все же переместился. Сейчас же он, похоже, впал в беспамятство и глаза закрыл, пугая меня так гораздо меньше. Вот только он был здоровенным, и как его уложить на санки, что были гораздо короче и уже его крупного тела, я не знала. Это же не разделанная туша, которую можно, не церемонясь, перевалить, используя для рычага копье или палку, если просто руками никак. Не говоря уже о том, что непонятно — как черного трогать, не причиняя больше боли.
— Эй! — позвала я, памятуя о первой его реакции, которая сейчас ощущалась широкой лентой боли на моем горле. — Ты слышишь меня?
Никакой реакции. И я бережно коснулась его щеки. Глаза Карателя распахнулись тут же, а голова повернулась в мою сторону, чуть не заставив шарахнуться.
—Уф-ф! Послушай, тебе придется немного потерпеть. Мне нужно тебя погрузить на санки, понимаешь? Я забрать тебя хочу ко мне домой и помочь, пока твои не прилетят. Они же скоро будут, да? Не могли не заметить твоей пропажи.
— Нет. — Его голос был похож на скрежет, и, прежде чем я успела спросить, что "нет", он с криком сел.
— Что ты!.. — испуганно кинулась я к черному, но он протянул руку, сдвинул санки вплотную к себе. Издав новый рык, полный дикой боли, мужчина уперся другой рукой в землю и практически закинул себя на испуганно скрипнувшие санки. Получилось криво, ноги так и остались висеть.
Рухнул на бок и закрыл глаза, скрежеща зубами и выдыхая со свистом. Пугающая поза сломанной, перекрученной куклы. Я, не мешкая, подхватила его ноги под лодыжки и положила ровнее. Выходило не очень, ведь его ступни все равно, получалось, будут касаться снега, ну да что тут поделаешь. Сдернула свою куртку и неловко прикрыла от плеч до талии.
— Прости, больше мне тебя прикрыть нечем. Потерпи, мы будем двигаться как можно быстрее.
— Холод не вред, — прохрипел Каратель снова и столкнул мою куртку с себя. — Забери.
Тратить время на споры я не стала, тем более, что черный, видно, исчерпал свои последние силы и опять отключился. Собак впрягала так быстро, как никогда в жизни. А как тронулись, стала подгонять их все время, на бегу толкая санки еще и сзади и направляя нас по самой короткой дороге. К моменту приезда у моих мохнатых бедолаг языки были до земли, да и вся моя одежда промокла от пота чуть ли не насквозь.
— Потерпите, позже отвяжу! — сказала я собакам, бегом направляясь в дом.
Схватила с кровати покрывало, вернулась на улицу, расстелила его рядом с санками.
— Прости-прости-прости… — забубнила, сталкивая мужское здоровенное тело на импровизированную волокушу.
Зажмурилась, ожидая нового крика боли, но нет. Со страхом пощупала его шею, боясь не обнаружить биение пульса. Он был, и Каратель рвано, но дышал.
— Ну и хорошо.
Вскочив, я взялась за края покрывала и рывками принялась тащить его в дом. Я привыкла за последние два года и тяжести сама таскать, и к работе нелегкой, но доволочь Карателя до шкуры перед печкой все равно оказалось той еще задачкой. О том, чтобы волочь в спальню гостевую и поднять на кровать, нечего и думать. К тому же, мне все равно его еще всего обработать нужно. Подбросив дров в почти остывшую печку, я побежала в кладовую. Отыскала там банку масла, настоянного на корнях водных лилий, — лучшее средство от ожогов, делать которое меня научил отец. В спальне взяла пару чистых простыней. Развела чуть теплой воды и, встав на колени, принялась осторожно обмывать пострадавшего всего, удаляя остатки горелой ткани его одежды. Перевернула на один бок, тут же просушивая и нанося масло, подстелила чистую ткань. То же сделала и со второй стороны. К концу процедуры черный в себя так и не пришел, а у меня дрожало все тело от перенапряжения, нервов из-за боязни усилить невольно боль мужчины.
Прикрыв его второй простыней и мягким одеялом из шкур, я, уже едва переставляя ноги, поставила в печь горшок с водой и горстью лечебных трав, что снимают жар и воспаление. Волоча ноги, как старуха, пошла и отвязала, накормила собак. Приползла обратно в дом, выставила отвар остывать и дозревать. Упала в кресло у теплого бока печи и прикрыла глаза.
Проснулась резко, будто меня в плечо кто-то пихнул, а в ушах эхом звенело. Почудилось, будто в полумраке и тишине пустого дома кто-то произнес мое имя, и голос этот был полон тоски и нужды в тепле. Потом услышала влажные хрипы дыхания Карателя и стон. Мужчина метался, страдая от жара, сбросив с себя все, чем я его укрывала. Зажгла лампу и, налив в кружку уже готового отвара, я опустилась к нему на пол и снова на всякий случай сначала заговорила, не прикасаясь.
— Это я — Элли! — только произнесла первое слово, и Каратель резко распахнул глаза, повернув ко мне голову. — Я друг. Хочу напоить тебя, слышишь? Это хорошее питье, оно поможет.
С чего я взяла, что это тот самый черный с дороги, и понял ли он меня посреди своей горячки или нет — не знаю, но нападать больше не стал. И отвар послушно выпил.
Весь остаток ночи прошел однообразно. Каратель то затихал, выпив моего снадобья, то принимался метаться, и я поила его снова. В какой момент просто перестала вставать, перетащив и горшок с отваром поближе на пол, и уснула рядом с Карателем — и не вспомню. Вот только проснулась я, едва ли не уткнувшись носом в его плечо.
ГЛАВА 7
Я приподнялась на локте и внимательно посмотрела в его лицо. Опухшее, красное, но выглядело на удивление уже не так ужасно, как показалось вчера. По своему опыту знаю, что при таком повреждении улучшения на следующий день ожидать нельзя, наоборот, может стать все только хуже, потому что ткани могут воспалиться. Хотя в этом случае вообще ждать улучшения наивно. В который раз спросила себя, зачем все же ввязалась в это. Вдруг, оставить пострадавшего в лесу — было лучшим выходом. Смерть от холода менее мучительная, чем та, что его может ожидать, если все начнет ухудшаться, и ожоги еще и инфицируются. Замерзнуть — это как уснуть, судя по рассказам отца и охотников, а умирать от воспаления день за днем — ад. Я помню, как мучился Джон, и перспектива пройти через подобное еще раз пугала меня жутко. Каратель же, похоже, пребывал в глубоком сне или же беспамятстве, дышал глубоко и ровно, вчерашние влажные хрипы пропали. К добру это или к худу — посмотрим.
Поднявшись, я подкинула еще дров в печь, раскопав красные угли, и пошла кормить-поить свою живность.
Задав козам утреннюю порцию веников, подхватила оба деревянных ведра и пошла к колодцу. Неожиданно собаки бросили грызть выданные им куски мерзлого мяса и сорвались с места, кинувшись к внешней городьбе с громким лаем. Я на них прикрикнула и только тогда смогла расслышать, что в ворота скита кто-то стучит. Никак охотники прохожие к нам нагрянули. Уже пошла привычно открывать, как споткнулась, вспомнив о лежащем у печи Карателе. А стоит ли мне пускать их сейчас? Отказывать вежливому прохожему — это, конечно, сильно против общих правил, но у меня в доме раненный черный, что может умереть в любой момент. И я еще даже не знаю, чем это обернется для меня. Вообще-то, Карателей и без их костюмов и шлемов никто не видел, а уж тем более в таком уязвимом виде. Так-то считалось, что им никак не повредить, и мысли о таком допускать нельзя. А ну как прилетят его соплеменники и прихлопнут меня, чтобы слух никакой не пошел, и скит сожгут. Пущу охотников, и этим самым и им приговор смертный устрою.
— Элли, открывай! — прокричал незнакомый мужской голос, и по округе разнесся громкий свист.
Я таки пошла к воротам и отперла калитку, выглянув наружу. И испытала желание немедленно ее захлопнуть. Снаружи стояли двое высоких мужчин-охотников, судя по снаряжению, и из-под мохнатой низко надвинутой шапки одного из них на меня уставились ненавистные ярко-голубые глаза.
— Ему здесь не рады! — без всяких церемоний указала я на Саймона. — И приюта для этого человека не будет.
— Странно, — покосился спутник Саймона на него. — А я думал, что для гостей из Намара скит твоего бывшего мужа всегда открыт, и нам здесь очень рады.
— Это скит моего покойного отца и мой. Но против гостей из Намара я ничего не имею. За исключением его.
— Элли, милая, зачем же ты так? — ухмыльнулся ехидно Саймон. — Ну, не сложилось у нас, полюбил я Илено, стоит ли так долго зло на меня держать?
Я отвечать не стала, только вздернула подбородок и встала посреди калитки, давая понять, что со своего не сойду.
— Да мы и не планировали остановку у тебя, хозяйка, — заговорил спутник мерзавца, заступая так, чтобы перекрыть мне вид на брата моего покойного мужа. — Нам бы только спросить кой-чего.
— Спрашивайте.
— Мы тут по следам в лесу вокруг ходили, кабанье стадо большое выслеживали, — начал мужчина, прищурившись и практически впившись в мое лицо неприятно цепким взглядом. — Хорошее стадо такое, большое. Три свиньи матерые с поросятами-сеголетками да прошлогодние еще с ними подростки больше десятка. — У меня почему-то вдоль позвоночника как ледяной ручеек потек. — Ходили мы, смотрели, распутывали, а тут до тебя вот вывел след. Удачно ли поохотилась, Элли?
Чего он так меня взглядом сверлит? Будто разделывает, что ту добычу свежует, пытаясь все нутро рассмотреть.
— Нет. Ни с чем вернулась. Щенки мои еще без терпения, вот и спугнули зверье, — говорила и спрашивала себя, зачем я вру? Хотя не совсем и ложь, добыть-то я никого не добыла там.
— Жа-а-алко, — покачал головой притворно сочувственно незнакомец. — В зиму будущую кабанятина — она самое то запас.
Я только молча кивнула, наблюдая за тем, как он, вроде бы невзначай, переместился и встал передо мной так, чтобы ему стало в просвете калитки видно весь мой двор. Я с трудом подавила импульс оглянуться и проверить, нет ли на виду чего такого. Сани после того, как я сгрузила с них Карателя, так и стояли у крыльца, но в том ничего удивительного. Мои санки, где хочу, там и ставлю. Хочу под навес затягиваю, хочу так бросаю.
— Тяжело, небось, женщине одной-то скит тянуть? — неожиданно сменил тему незнакомец. — Тем более, вон ты какая, на двухжильную точно не похожа. А ведь и дров надо, и починить-наладить чего.
— Ничего, справляюсь, — ответила, не отрывая глаз от его лица. Явно ведь он какая-то родня Саймону, а выходит, и моему Джону. Постарше будет, но черты лица, когда-то очень и очень красивого, сильно схожи. И сложения такого же. Здоровенный и плечистый, такому меня заломать — нечего делать. — Прохожие охотники — люди опять же добрые и не ленивые. Ремонт, если нужен — сами вызываются помочь.
— А ты, стало быть, за помощь им только крышей над головой, заботой да вкусной пищей платишь? — Гадкий намек в его вопросе только глухой бы не услышал, даже если бы Саймон не хмыкнул многозначительно за его спиной.
— А то только между мной и теми охотниками, — процедила я сквозь зубы, мигом вспыхнув от злости. — Ты все спросил, прохожий? Дел у меня много.
— Не все, женщина. — Он сделал внезапный широкий шаг ко мне, едва не заставив отпрянуть и открыть ему вход во двор. Навис надо мной, глядя уже с откровенной угрозой и четко давая понять, что смять меня и войти ему ничего не стоит. Но мои собаки дружно и грозно зарычали сзади, чутко уловив безмолвную угрозу, и мужчина чуть подался назад. Хороший охотник от одной собаки всяко отобьется, но вот у меня, как ни крути, сбитая свора-стая из четырех. От них и вдвоем попробуй отмахайся.
— Ты сказала, что не добыла ничего, — вернулся к первоначальной теме чужак. — А мы в следе и кровь видали, и волокли там что-то.
Не знаю уж почему, но я всей шкурой почувствовала — говорить о том, что Карателя я нашла, нельзя ни в коем случае.
— Не знаю, что откуда. Мы с собаками стадо упустили, плюнули да к дому повернули. Может кто из них лапу о наст порезал немного, вот и кровь.
— А где упустили? — А ведь смотрит как, поганец! Не верит он мне.
— У Грибного распадка.
— Хм… надо же, а мы вроде следы-то у Холодного ручья видели. — И он зыркнул на Саймона в поиске подтверждения. А потом кивнул на снег, где мои собаки натоптали. — В точь как эти.
— Не знаю про то. В той стороне вчера с утра что-то грохнуло, как громом, и дым недолго был. Что такое — не ведаю, но после шума какая дичь там?
— И то верно, — как-то слишком уж покладисто согласился мужик. — Стало быть это кто другой там бродил с собаками. Может, видела кто? Мимо-то точно проходил.
— Так я что же, думаешь, каждого прохожего видеть могу? Я же перед городьбой днями не торчу, наблюдая, у меня работы хватает.
— Да-да, точно. Сама же все, сама, — закивал он понимающе. — Так, может, я войду да помогу чем, Элли? Саймон вон к нашим обратно пойдет, а я задержусь. Ты же нам не чужая, Джона мы все любили и помним.
Я уставилась ему прямо в бледно-голубые, как выцветшее от жары небо, глаза и прочитала, что отказаться будет ошибкой. Но еще и не менее четко понимала — пустить его станет ошибкой еще большей. Как бы не фатальной.
— Благодарю за предложение, но прямо сейчас помощи мне никакой не надо. Да и хорошо ли спутникам разделяться в чужих местах из-за бабьего упрямства.
Саймон резко выдохнул, тихонько рыкнув, и шагнул вперед, вперив в меня злобный взгляд, но старший вскинул руку, останавливая его.
— Было предложено, отказ услышан, — произнес он со зловещей улыбкой. — Право твое как хозяйки, обид не затаим. И ты не серчай на нас, Элли, если что спрошено или сказано было не так. Пойдем мы. Здравия тебе и удачи на будущих охотах.
— И вам того же щедрой мерой, — склонила голову, прощаясь и нарочно не заверяя его, что не рассержена. Сказать вслух о том, что не так это — нужно объяснять почему и дальше беседу вести. А заверить, что зла не держу после его гадкого намека на мою легкодоступность, ложью будет. Так что, пусть идут себе.
Оставалось только понять, что же мне дальше делать.
Закрыв и заперев на засов калитку, я еще какое-то время стояла, привалившись к ней плечом и вслушиваясь, как ритмично поскрипывает снег под ногами уходящих визитеров. Ровно до того, как Воли не боднул меня своей лобастой башкой, тихонько заскулив и привлекая к ним с Гилли внимание. Молодежь-то, поняв, что все интересное кончилось, пробежалась вдоль забора, провожая с этой стороны уходящих до угла двора, да и вернулась к своим пайкам, а вот мои старшаки сидели передо мной, настороженно вглядываясь в лицо и как бы вопрошая: “Что делать станем?”
— Не просто так ведь это, — пробормотала я им, и два пушистых хвоста синхронно вильнули, подтверждая. — Думаю, стоит мне еще визитов ждать. И очень скоро. Выходит, черного прятать надо.
Сказать — одно. Сделать — другое. У меня и после того, как его вчера таскала, мышцы ныли, а о том, чтобы он сам встал, еще и речи не шло. Закончив управляться, я вернулась в дом и чуть не вскрикнула, заметив, что Каратель сидит на полу, привалившись спиной к стене, и целится из моего же лука точно мне в грудь. Замерла на месте, подняв руки.
— Это я, Элли! — обратилась к нему. Мутные еще вчера от огня глаза сейчас вернули себе нормальный вид и, похоже, хоть какую-то четкость зрения. — Помнишь меня? Я нашла тебя в лесу. Это мой дом. Я тебя привезла и лечу.
Мой немаленький лук, сделанный еще Джоном, смотрелся в его руках едва ли не игрушкой, но общий вид был жутким.
— Я не враг.
— Ты человек. — Его голос был настолько скрипучим, что я едва разобрала сказанное, и почему-то у самой пересохло горло, от мысли, как черного наверняка мучает жажда.
— Да, — согласилась с неоспоримым фактом. — А ты — Каратель. Пить хочешь?
— Эсретан, — хрустнул его голос, как сухое каменное крошево.
— Твое имя?
— Ты — человек. Я — эсретан.
— Хорошо. Я поняла. А как насчет воды?
Он смотрел на меня с полминуты, будто что-то решая, так и не опуская оружия, и я не выдержала.
— Я не собираюсь причинять тебе вред, травить. Я уже поила тебя отваром этой ночью. Я тебя спасла, не дала замерзнуть там в лесу и отогнала диких свиней. Если бы хотела дурного, то зачем бы это делала?
Он наконец взглянул на оружие в своих руках как будто с удивлением даже, отложил лук и кивнул.
— Я все помню. Принимаю твою помощь, Элли, с благодарностью. Обязан тебе жизнью и тебе же обещаю жизнь хранить.
Вздохнув с облегчением, я шагнула к лавке и, зачерпнув деревянным ковшом воду из ведра, протянула ему.
— Достаточно будет и того, что ты больше не станешь целиться в меня из моего же оружия и после твоего ухода у меня не случится неприятностей.
Черный гулко сглотнул, глянув на воду, плескавшуюся в ковше, но отстранил от себя его, указав взглядом на мои губы. Ясно, все же не доверяет и хочет, чтобы выпила первой. Что я и сделала без промедления. Несколько больших глотков, и снова протянула емкость раненому. Вот теперь он схватил ковш обеими руками, в которых тот сразу и скрылся, и выпил до дна огромными жадными глотками.
— Моего ухода не будет, — только после этого ответил он и со стоном переместился обратно, на устроенное мною для него на полу лежбище.
ГЛАВА 8
“Моего ухода не будет”. И что это должно значить?
— Послушай, если уж ты в состоянии хоть немного передвигаться, лучше тебе переместиться в более удобное место, — шагнула я к нему, пока он окончательно не улегся. — На кровать в одной из комнат. Не дело вот так и дальше лежать тебе на полу.
— Почему?
Потому что тебя лучше убрать с глаз долой, ведь я почти уверена, что очень скоро меня посетят еще. И мне совсем не хочется, чтобы они видели тебя, Каратель. Кто знает, как на меня потом станут смотреть и относиться ко мне охотники, среди которых нет ни одного, кто не питал бы ненависти к черным, тайно или явно.
— Потому что там удобнее.
— Там ты будешь со мной?
Мои брови поползли вверх от изумления. Это что за вопрос такой? Будь он задан кем-то другим, человеком и в иных обстоятельствах… я это сочла бы попыткой заигрывать со мной. Но сейчас... от едва живого Карателя…
— Ты по-прежнему нуждаешься в уходе и моей помощи, и я буду это делать, пока за тобой не прилетят.
— Никто не прилетит. И я не о том спрашивал. Я хочу твоего тепла рядом, как этой ночью. Пока не стану способен на большее.
Я так и замерла, согнувшись над ним с протянутыми руками.
— Тебе холодно? — Нет, ну а что я еще могу спросить? Как реагировать?
— Я тебе говорил, что холод не враг мне. — Мужчина поймал мой взгляд, уставившись снизу вверх очень цепко. — Почему ты все время спрашиваешь не о том, что действительно хочешь узнать?
— Может, потому, что узнавать я это на самом деле не хочу, — пробормотала я и осторожно взяла его за руку. — Давай, обопрись на меня. Смелее, я тебя сейчас отведу.
Руку у меня он не отнял, но поднялся, скрежетнув зубами, так и не воспользовавшись моей помощью. Я хотела его хоть немного прикрыть, но он меня не отпустил и просто повелительно кивнул. Решив не терять времени, пока он в состоянии стоять на ногах сам, я повела его в дальнюю гостевую спальню. Но потом, сама не знаю почему, сменила направление, и повернули мы в хозяйскую половину дома. Несколько шагов, и я толкнула дверь в мою спальню. Каратель повалился на кровать неловко боком, едва мы к ней подошли, и замычал сквозь зубы, закрыв глаза и сильно содрогнувшись.
Он так и лежал, рвано выдыхая, а я стояла над ним и ощущала себя бессильной сделать хоть что-нибудь. Его дыхание постепенно выровнялось, и я, осторожно прикрыв его, повернулась к двери.
— Я не понимаю, — остановил меня его голос.
— Чего?
— Почему ты избегаешь прямых вопросов, если это знание все равно неизбежно.
— Потому что неправильно тратить твои силы, которых и так немного, на то, чтобы вести беседы.
— Нет, разговор помогает мне удерживать сознание, — возразил черный, медленно переворачиваясь на спину.
— А зачем его удерживать? Тебе лучше стараться, наоборот, побольше отдыхать.
По мне так, если его исцеление и возможно, то всяко лучше пережить его в беспамятстве или во сне.
— Нельзя затягивать с этим, — слегка взмахнул рукой, указывая на собственное тело. — За ночь я собрал достаточно сил. Пора завершить процесс.
— Погоди… — растерянно уставилась я на него. — Ты хочешь сказать, что можешь управлять собственным исцелением?
— Да, — подтвердил он и тут же снова вцепился в меня взглядом, будто встревожившись. — Люди так не могут, знаю, но это минимальное различие между нами. В остальном наши физиологические параметры сходны и совместимы.
“Физиологические параметры сходны и совместимы”. Смысл непривычных слов, известных мне только по книгам, дошел с секундной задержкой, и я, оторопев, зачем-то обвела распростертое передо мной большое тело взглядом, прежде чем остановила себя. Нет, я мыла черного и наносила лекарство и видела его всего. Видела, но не смотрела как на мужчину. Да и сейчас пока не была к такому готова. Уж точно не в его нынешнем состоянии.
— Ты не только задаешь не те вопросы, которые желаешь, но и молчишь, когда хочешь спросить, — заметил Каратель. — Почему, Элли? Это какое-то человеческое табу?
— Нет. Это страх, — решила я проявить честность. Ведь очевидно же, что он как-то умудряется видеть меня насквозь.
— Я не угроза для тебя. Никогда. Наоборот. — Он даже на локте приподнялся, явно причинив себе боль, отчего говорить стал отрывисто. — Я же показал тебе это. Там на дороге. Уничтожил то, что действительно могло угрожать тебе.
— Вот что это оказывается было. — Мое мнение на сей счет, само собой, отличалось, но не вступать же с ним в спор по этому поводу. — Но я речь веду о другом страхе. Меня пугает то, что будет, если мои предположения о твоих ответах на мои вопросы верны.
— Почему?
— А разве непонятно? Ты — Каратель. Враг людей. Враг, наделенный властью запросто и походя решить мою судьбу.
— Неправильно. Я уже не враг. Один из тех, кто всего лишь смотрит и оставляет за собой право на вмешательство. На самом деле, у людей нет опаснее врагов, чем они же сами.
— Не слишком понимаю, о чем ты. Но речь не о том, — я замялась, а потом разозлилась. И в самом деле, почему не говорить впрямую, раз уж он этого практически требует. — Те твои слова про “я хочу твоего тепла, пока не стану способен на большее” они ведь не о простом моем присутствии рядом с тобой? Как и упоминание о совместимости. Это о… сексе между нами?
— Да.
Ну вот, Элли, прямой вопрос и такой же ответ. И что с ним делать?
— А отдаешь ли ты себе отчет в том, что теперь, когда это уже произнесено вслух, я оказываюсь в очень непростом положении?
— Отчего?
— Повторюсь: ты — Каратель. Как мне знать, что, отказав тебе, я не навлеку на себя неприятности, а то и смерть? А согласившись…
— Зачем тебе отказываться? — оборвал он меня на полуслове. — Я долго наблюдал за тобой, у тебя нет мужчины, уже очень давно. Мне понадобятся еще сутки или двое, чтобы полностью вернуть себе силы, а значит, я буду сильнейшим мужчиной, претендующим на тебя. Ты отказалась принять меня там, на дороге, но я немного позже понял, что мое предложение было слишком внезапным. И подтверждение этому то, что я обнаружил тебя сегодня утром рядом, хоть пока и бесполезен как партнер.
— Боже, стоп! — выставила я перед собой ладонь. — Это все… Я даже, как назвать, не знаю. И не знаю, с какой стороны тебе начинать объяснять, почему секс между нами — абсолютно безумная идея. Для меня уж точно. Если не назвать ее вовсе самоубийственной.
Он следил за мной? То есть, мне не казалось, что я стала видеть платформу в окрестностях моего скита чаще, чем раньше. Не казалось. И от этого еще страшнее. Ведь значит это, что влечение его не случилось сиюминутно, просто от того, что мы очутились слишком близко. Это началось давно. И в свете этого понимания мой ему отказ виделся все более опасным.
— Не понимаю. — Его взгляд стал озадаченным. — Нет угрозы, Элли. Я не наврежу тебе. Я не позволю никому сделать этого. Ты одна, ни с кем не связана. Твое тело молодо, и его потребности не угасли. Я хочу их удовлетворять. Я лучший выбор из возможных. Где препятствие?
— Но нельзя же так! — пораженно покачала я головой. — Это так не работает!
— Объясни мне.
— Это сложно, — после секундного раздумья ответила я. Потому что и правда понятия не имела, что сказать ему. — То, как ты подходишь к этому — примитивно. Логично, но примитивно. Будто мы двое животных. Но даже у животных случается симпатия, не у всех, но бывает. Люди не подходят к близости так прямолинейно. Нельзя так. Сказать, у тебя есть потребности, у меня — желание их удовлетворять, давай перейдем к процессу. Это… уродливо.
— Перейти к процессу сейчас мешает мое физическое состояние, — внес уточнение Каратель, и я бы даже рассмеялась этому, не будь все так серьезно. — И я отсмотрел огромные массивы информации по сексуальным взаимодействиям людей. Все, что сохранилось и было собрано. И мой вывод — люди не усматривали ничего неправильного именно в таком подходе. Кое-что мне непонятно осталось, особенно жестокое обращение с женщинами, от которого они как-то получали удовлетворение, спаривание с однозначно непригодными для гибридизации животными, и когда много мужчин использовали для секса одну женщину, не вступая при этом в конфликт и не отбивая право на совокупление предварительно.
Господи, что это он такое отсматривал? И как вообще? Отец говорил, что раньше, до начала Исхода из городов и прилета Карателей, были у человечества всякие чудные технологии. И одной из них была возможность как-то запечатлять реальную или специально сыгранную жизнь людей, а потом воспроизводить. Выходит, у Карателей есть все эти технологии и сейчас? Ну, не удивительно. И что, предки действительно подходили к вопросам… как он там сказал? Сексуальных взаимодействий настолько упрощенно? С животными?! И что это еще за массовые использования мужчинами женщин и жестокое обращение с ними? Я знаю из рассказов, что в самый разгар смутного времени каких ужасов только ни творилось, да и поговаривали о бродячих шайках отчаянных головорезов, в руки которых женщинам живыми лучше не попадать, но кто тех головорезов видел-то в последний раз? Каратели свое дело знают и чисто от них подмели все.
В книгах, оставшихся мне от деда и родителей, было много всего, масса полезной информации, но вот только вопросы отношений между полами у предыдущих поколений там не затрагивались. Уж тем более об интимной их стороне. Не считая разве нескольких изданий по анатомии, акушерству и гинекологии с красочными картинками, пугающими местами до икоты. О том, что книги о любви были, отец упоминал, чаще с насмешкой, конечно. Просто брать подобную литературу в свою библиотеку дед счел излишним и бесполезным.
— Элли? — окликнул меня, задумавшуюся надолго, черный.
— Я не знаю, что ты смотрел. Возможно, прежде и было все так. Но я живу сейчас, и я — это я, а не те женщины. И для меня твой подход пока слишком упрощен и даже отталкивает.
— Пока. — Каратель вычленил из моих слов, очевидно, главное для себя и успокоился, опустив наконец голову на подушку. — Я готов сделать все как нужно.
Ну да, обо мне того же не скажешь.
— Твоя готовность не гарантия моего будущего согласия, — решила я разом расставить все точки.
— А что гарантия? Мне нужно быть с тобой, Элли. Этого не избежать уже. Но я хочу, чтобы тебя это не угнетало.
— Я не знаю что, если честно. Чтобы меня это не угнетало, ты должен мне хотя бы нравиться.
— Вызывать симпатию? Влечение?
— Да.
— Я показал тебе себя там, на дороге. Это было внезапно, признаю. Но я имею шансы тебе понравиться? Я стану таким же очень скоро, обещаю.
Мне вдруг вспомнилось самое наше начало с Джоном. Как он появился впервые в нашем ските с несколькими охотниками лютой зимой, и они застряли из-за разгулявшейся на три дня метели. Его спутники вскоре стали подшучивать над тем, что у Джона язык отнимается в моем присутствии. Он хмурился, но не злился и не отрицал. А уходя, сказал мне, что вернется за мной весной. И вернулся, позвав замуж и предложив переехать в их скит. Получил от ворот поворот во всем, ушел и поселился в излучине Холодного ручья. Построил там шалаш, стал охотиться и носить добычу мне. Проводил каждый вечер, сидя под городьбой, пока мой отец не велел ему к нам перебраться. Как мы стали говорить, сначала по несколько слов, чисто по делу, когда он брался помогать мне везде и со всем. А потом все больше-дольше, и я не заметила даже в какой момент уже не могла и помыслить своего нового дня без него и его голоса. Как случился наш первый поцелуй, а вслед за тем и близость. Естественно, так, словно во мне все вызрело для этого. Стало готово для того, чтобы слиться с ним и отныне быть вместе без малейшего сомнения в правильности происходящего.
— Элли? — окликнул черный, разбивая морок воспоминаний.
— А давай мы вернемся к этому, когда станешь? — Боже мой, я уже просто не знаю, как закрыть эту тему. — А сейчас я позабочусь о том, чтобы накормить тебя.
— Мои инстинкты говорят, что кормить тебе меня неправильно. Не тогда, когда я не принес эту пищу в твой дом.
— Но пока-то ты это сделать не можешь, а силы, чтобы выздороветь, тебе необходимы, так что закроем глаза на эти правила. Чем я могу накормить тебя? Наша еда пригодна для вас?
— Я сказал тебе, что во многом мы и вы идентичны. Так что да, пригодна. Прямо сейчас у меня высокая потребность в белке и глюкозе.
— Эм…
— Мясо и сладкое. Много сладкого.
— О, ну здорово, — облегченно выдохнула я и почти бегом отправилась в кладовую, где повесила после приезда с Ярмарки свою торбу, в которой остались леденцы, отвергнутые Юмсэ, плюс еще наваренные впрок.
— Вот, держи для начала, — протянула их я, вернувшись в спальню, черному. — А я сейчас приготовлю мясо по-быстрому. Оно должно быть жареным или вареным? Может, запечь?
— Я способен переварить его и без тепловой обработки. Но я хотел бы питаться, как ты, поэтому на твое усмотрение.
ГЛАВА 9
Я быстренько сбегала в холодник, выбрав там тушку утки покрупнее. Уложила ее в глиняное блюдо на припечке, чтобы быстрее оттаивало, и взялась смешивать и толочь в ступке травы пряные, что заготовила в избытке этим летом. И, скорее всего, за процессом их сбора и заготовки наблюдал мужчина, что сейчас лежит в моей спальне. На той постели, что я делила с Джоном. С ним одним. Саймону туда ходу не было. С ним я в гостевых спальнях… И помнить не хочу. Его я в то место, где была счастлива с любимым, пустить не смогла, а вот чужака, врага, пустила. И ему же сейчас готовлю пищу. С ним я говорила о близости. Думала об этом. Что я делаю?
Я даже руки опустила, застыв от заданного себе же вопроса. Что делаю? Готовлю пищу мужчине, лежащему в моей постели. Не просто лежащему. Абсолютно четко давшему понять, что он претендует на близость со мной. И судя по напору, даже в его таком жутко израненном состоянии, отказа он не приемлет. И что дальше, когда он окрепнет? Он просто принудит меня, возьмет так и тогда, как пожелает? И я стерплю? А выбор-то какой? Между жизнью и покорностью — вот какой. С ним. А дальше что? Когда все узнают. Или не узнают. Откуда? Я никому не скажу, а черный и подавно. И вообще, чего гадать над будущим? Кому оно ведомо?
Закончив с измельчением специй, я хорошенько натерла оттаявшую тушку, уложила в тяжеленный горшок с крышкой. Разгребла к стенкам печи угли и отправила мясо запекаться. Туда же пристроила и горшок с будущей кашей. Поставила на место заслонку и решила заглянуть к своему гостю-подопечному.
Тихонько приоткрыла дверь и вошла в комнату. Он так и лежал на спине, не поменяв позы, с закрытыми глазами, вот только я, увидев его, зажала себе рот, чтобы не закричать. Меня не было едва ли чуть больше двух часов, а его внешний вид изменился радикально. Нигде на неприкрытом ничем обнаженном огромном теле больше не было и следа ожогов и ран, вот только само это тело выглядело жутко истощенным. Так, словно голодал Каратель неделями. А на лицо и глянуть было страшно. Изможденное, с обтянувшей скулы бледной кожей, оно и живым-то не казалось. И только ритмично вздымавшаяся грудь выдавала, что лежащий на моей кровати мужчина не умер. Я невольно рвано выдохнула, чуть успокаиваясь, и Каратель мгновенно открыл свои запавшие, но абсолютно ясные глаза и уставился на меня.
— Ты… с тобой все хорошо? — тихо спросила я, еще раз пробежавшись по его исхудавшему телу взглядом. — Выглядишь очень… иначе.
— Тебе нечего пугаться, Элли. — Ну, это спорный вопрос. Угрозы быть обвиненной, что как-то уморила тебя, никто не отменял. — Мне всего лишь необходимо питание, чтобы компенсировать потери энергии на регенерацию.
— Мясо будет готово где-то через полтора часа, но я начинаю думать, что, может, стоило отдать тебе его прямо сырым, раз уж для твоего желудка это не проблема. — Пошарив взглядом, я нашла на тумбе у кровати аккуратно сложенные палочки от всех леденцов. — Ты точно можешь ждать?
— Могу, не сомневайся.
— Ох, вот я бестолочь! — хлопнула я себя по лбу. — Ну как не подумала вообще! Погоди, я мигом.
Я помчалась в кладовую, где у меня хранилось десятка полтора яиц для выпечки. Сейчас, в зиму, куры неслись редко, вот я и приберегала их исключительно для теста.
Быстренько побив их в миску, взбила в однородную массу, перелила в глиняную низкую форму и, подвинув ухватом горшок с парующей уже кашей, поставила сбоку на угли и принялась медленно перемешивать деревянной ложкой на длинной ручке. Себе бы я, конечно, еще и посолила, но черному не рискнула. Как только все загустело, вытащила, перевалила в миску и, прихватив ложку, понесла в спальню.
— Вот, не мясо, конечно, но пока ждешь, можно перебиться, — сказала ему, встретившему меня, по обыкновению, пристальным взглядом.
Черный оперся на руки и резко сел. Я обернула миску полотенцем и протянула ему, внезапно осознав, что стараюсь смотреть ему исключительно в лицо. Никак не ниже. И мне от этого немного душно. От его взгляда, чрезмерно честного, неторопливо, но беспрестанно путешествующего по моим лицу и телу, душно. И оттого, что во мне на него нечто откликается. Слишком давно одна. Слишком.
— Бери! Выглядит немного не очень, но съедобно. Я не знала, употребляете ли вы в пищу соль и не стала солить, но если нужно — принесу.
— Сначала ты, — велел Каратель, принимая у меня миску, но глазами указав на ложку мне.
— Я же не сумасшедшая травить тебя! — возмутилась я.
— Травить? — нахмурился он непонимающе. — Причинять вред?
— Ну да.
— Нет, не в том дело. Я претендую на право быть твоим мужчиной. Если ты еще голодна, то как я посмею утолять голод сам?
— Я не голодная. — Он смотрел и не двигался. — Уже поела. — Результат тот же. Не сказано ни слова, но я поняла, что врать бесполезно.
Смирившись, я умостилась на кровати, подогнув под себя ноги и лицом к черному, и потянулась к ложке. Зачерпнула полужидкую массу, подула и отправила в рот. Да, посолить не помешало бы.
— Твой чистый аромат — лучшее из того, что я обонял, — прозвучало в тишине спальни, и я едва смогла проглотить.
— Чистый? — моргнула удивленно.
— Здесь, — он провел ладонью по соседней подушке, на которой я обычно и спала. — Только ты. Не так, как раньше.
— Раньше?
— На стоянках в лесу. Там всегда пахло многим другим. А здесь только ты. Хорошо.
— Получается, это ты приходил к месту моей ночевки? — решилась спросить я.
— Не в этот раз, раньше. — мимолетно нахмурился он. — Смотреть и пробовать твой запах.
Насколько же все это странно. И его манера выражаться, и прямолинейность, и сам факт подобного разговора между нами. Но, судя по всему, мне стоит привыкать и осваиваться с этим странным и новым. И если тогда в лесу приходил не он, то кто? Еще один Каратель? Не многовато ли на меня одну?
— А мои собаки? Почему они не…Ты… вы умеете их усыплять? — догадалась тут же сама. — Как в тот раз на дороге?
Он кивнул и указал снова глазами на ложку. Вот черт, Элли! Он наверняка зверски голоден, а ты задерживаешь все расспросами. Быстро отправила в рот подряд три порции и положила ложку в миску.
— Я все, — решительно выставила перед собой ладонь. — Теперь ты.
Он не стал больше препираться и доел все подчистую очень быстро, но с удивительным достоинством.
— Тебе нужна одежда, — констатировала я очевидное, продолжая сосредотачивать свое внимание на его лице.
Пока он был весь изранен, смущения из-за его наготы я не ощущала. Сейчас же совсем другое дело. И пусть волосы, ресницы, брови и прочая растительность у него еще отсутствовали, это никак не исправляло положение. Да и разглядывание его черт, даже когда удавалось избегать установления прямого визуального контакта, мало помогало. Вдруг поймала себя на том, что и в столь истощенном состоянии нахожу его поразительно привлекательным. Не похожим ни на кого виденного мною раньше, но и это работало на него. Возбуждало интерес и заставляло вглядываться пристальнее. — Я поищу что-то из вещей моего мужа.
Забрав у него опустевшую посуду, я поднялась, сразу отворачиваясь.
— Почему ты не взяла себе нового мужчину после того, как его не стало?
Я невольно дернулась, настолько сильно это меня почему-то задело. Именно здесь, в пространстве нашей с Джоном прошлой близости.
— Потому что я его любила. — Понятно ли для него подобное определение? — Была привязана очень-очень сильно. Не встретила равного ему.
На самом деле и не пыталась искать. Разве это возможно? Никто не мог быть таким, как мой Джон. Хотя гадкими стараниями Саймона я теперь задаюсь вопросом, только ли мой он был? Только ли для меня он был таким неповторимым ни в ком?
— Чем он заслужил такое твое отношение? — вывел меня из задумчивости Каратель.
— Заслужил? — Я схватилась за переносицу пальцами свободной руки. — Ничем. Всем. Тем, что тоже любил меня.
Голова заболела внезапно так сильно. Голова и за ребрами, мешая вздохнуть нормально.
— Любил… — Роутэг хмурился так, что весь его лоб пошел складками. — В каких действиях мужчины это должно выражаться?
— Господи… ты… — Я прикусила краешек губы, чтобы не сорваться. Это просто пытка какая-то! — Ты же не издеваешься сейчас надо мной?
— Издеваюсь? Хочу причинить страдание? Нет. Мне необходимо знать все это, я уже говорил тебе. Я не могу допустить ошибки, которая приведет к отторжению. Ведь быть просто самым сильным и логически подходящим вариантом недостаточно, так? Я верно истолковал твою прежнюю реакцию?
— Верно, — пришлось подтвердить мне. — На самом деле во всем, что касается любви и вообще чувств у людей, все обстоит не слишком логично и предсказуемо. Одно и то же действие может восприниматься от разных людей по-разному.
— Поясни.
Вот странно, он ведь просил, а не приказывал, несмотря на эту манеру отрывисто произносить свои вопросы, не смягчая их никак. Но раздражения во мне не пробуждалось. Боль от растревоженной воспоминаниями об утраченном души — да, а вот раздражения не было. Его любопытство было не оскорбительно, оно просто было.
Вздохнув, я внутренне смирилась и присела на край кровати.
— Если ты испытываешь к человеку симпатию, он нравится тебе изначально, то любое его действие или, скажем, подарок, забота и даже глупости какие-нибудь кажутся приятными, желанными. Радуют. А если человек тебе неприятен или просто чужой, то это напрягает. Тяготит и внушает дискомфорт.
— Сферы секса это также касается?
— Особенно ее. Настойчивость, даже где-то чрезмерная жажда от любимого греет душу, будит твои желания, заставляет ощущать себя… ну, не знаю… самой красивой женщиной. Желанной в самом лучшем смысле. Прикосновения, любые, даже мимолетные согревают и приятны, от них внутри трепещет. С тем же, к кому нет тяги, все наоборот. Каждая попытка сблизиться или дотронуться отвратительна, вызывает агрессию или страх. В зависимости от обстоятельств.
— Как нам проверить это между нами? — не замедлил задать Каратель свой новый вопрос. — Можно мне прикоснуться к тебе, чтобы узнать? — Черный резко выпрямился на кровати, подаваясь ко мне, хотя его руки недвижимо так и лежали по бокам. Однако дыхание поменялось, став рваным, а взгляд на моем лице налился такой интенсивностью, что я почувствовала себя сидящей у открытого пламени. — И если результат изначально будет отрицательным, возможно ли изменить это позже каким-либо образом?
— Потише! — Я не смогла удержать себя и сорвалась с места, оказываясь опять на ногах. — Не сразу же все! Давай мы все же сначала позаботимся о твоем полном выздоровлении, а после…
— Мое тело восстановилось уже в достаточной степени для однократного акта совокупления. — Даже не глядя на Карателя впрямую, я видела, что он весь подобрался на кровати. Словно готов был броситься, сделай я еще хоть шаг.
— Я так не думаю. Ты выглядишь еще истощенным.
— Непривлекательно? Нет влечения? При полном исходном состоянии будет лучше? — закидал он меня новыми вопросами.
— Да, так будет лучше.
— Хорошо. — Он откинулся на спинку кровати обратно, моментально начав дышать ровно.
— Пойду посмотрю, как там мясо. — Я практически побежала к дверям.
Это что сейчас случилось? Я уже пообещала ему, что мы попытаемся заняться сексом? Совсем скоро, судя по тому, как быстро он выздоравливает. Хотя попыткой это может быть, только если не выйдет расслабиться у меня. Того, что засекла краем глаза, было достаточно, чтобы понимать — черный не врал. Для… совокупления он достаточно восстановился. Вот, чем это будет, да? Совокуплением?
— Элли! — окликнул Каратель меня в дверях. — Я не принуждаю. Мне это необходимо. Давно и сильно. Но не против твоего желания.
ГЛАВА 10
Едва я вытащила запекшееся мясо из печи и поставила его на стол чуть остыть и дойти, снаружи подняли лай собаки. Черт, если кто-то из прохожих охотников выбрал этот день для того, чтобы искать ночлега в моем ските, то это будет ужасно не вовремя. Выскочила из дома и даже охнула, получив с ходу множеством колючих снежинок в лицо. Поднялся резкий ветер, и пошел крупный и частый снег.
— Хорошо, — пробормотала себе под нос, высматривая, кого же принесло. — Все следы прикроет, а то ходят всякие, вынюхивают.
Никого было не видать, и я свистнула собакам, веля примолкнуть, чтобы послушать, не зовет ли кто из-за ограды. Но нет, было тихо, человеческих голосов не слышно, но вот собаки упорно продолжали бегать вдоль частокола и рычать, будто слышали кого-то. Зверь пришел? Надеюсь, хоть не медведь-шатун или россомаха. Один все разворотить может со злости, если его кто дурной из берлоги поднял, да завалить сразу не смог. Собак мне покалечит, еще и другой беды натворит.
Разбуженный по зиме медведь — злобная до невозможности тварь, потому как против его природы это, голоден он и от этого отчаянный. И росомаха не намного лучше. Ее, конечно, моей своре придавить по силам, но эти твари хитрющие и наглющие. Еще ухвати попробуй, и глаза-уши от когтей-ножей убереги, прежде чем скопом навалиться. А натура у этого зверюги дико упертая и память больно крепкая. Если пронюхает, что можно у меня чем поживиться, то станет возвращаться снова и снова. А потом придешь как-нибудь с охоты, а в сарае, где скотина и птица, дверь разломана, или даже дранка на крыше разворочена, и все мое хозяйство передушено. Гадкие в этом смысле росомахи эти. Будет возможность — убьет все, до чего дотянется, разорвет, куски по углам закопает, даже если уже и не голодна будет совершенно.
Я, не одеваясь, пробежалась через двор до калитки, да так и замерла, увидев, что она приоткрыта. Я же не могла забыть ее запереть, это исключено. Такое уже на уровне инстинктов делаешь, даже неосмысленно. Толкнула деревянное полотно, выглянула наружу со двора, щурясь в стремительно наступающие зимние сумерки. Снова никого. Ни человеческого силуэта, ни тени, на зверя похожей. Следов тоже никаких, если и был кто, то мигом засыпает снегом. Неужели все же сама не заперла? На нервах от явления проклятого Саймона с дружком. Ладно, дальше видно будет.
Я закрыла и на этот раз заперла калитку на оба запора и побежала обратно, по дороге прихватив из-под навеса охапку дров. Ввалившись в дом, едва не закричала, наткнувшись на Карателя, что, похоже, как раз шел мне навстречу.
— Зачем ты встал? Не нужно было! — вышло почти грубо с перепугу.
Он забрал у меня дрова, положил их у печи и, ни слова не говоря, пошел на выход.
— Куда?! Ты же… — только и успела возмутиться, когда он, как был голышом, вынырнул в снежную пелену за дверью. Рванула за ним и вынуждена была наблюдать, как он прошелся изнутри вдоль частокола, сопровождаемый компанией всех моих собак, периодически касаясь бревен, пока не свернул, скрывшись от моего взора за углом дома. Я так и осталась стоять на пороге. Ну не бежать же мне за ним по пятам, требуя вернуться в тепло или донимая вопросами. Он же говорил что-то про то, что холод ему не враг. Очевидно, стоило прислушаться. Очередной порыв ветра пробрал меня холодом до костей, и зубы залязгали, снежинки так и норовили залепить глаза, но в дом я не шла, продолжая вглядываться в ту сторону, где скрылся черный. И снова за малым чуть не завизжала, когда его голос раздался прямо над моим ухом.
— Элли, холод не враг только мне. Почему ты терпишь его и стоишь тут?
Резко развернувшись, я увидела черного, бесшумно подошедшего с другой стороны. Мои собаки стояли позади него, больше похожие на живые сугробы, с довольным видом раззявив клыкастые пасти и глядя неотрывно, будто ожидая команды. Не от меня, от чужака.
— Не могла же я просто уйти в тепло, бросив тебя бродить тут! — ответила, входя-таки в дом.
— Почему? — спросил шедший за мной Каратель.
— Ты раздет и еще нездоров, а там мог быть зверь, — повернулась я к нему и тут же отвела глаза. Вся его кожа была покрыта каплями воды от растаявших снежинок.
Одежда. Его срочно нужно одеть. Давно я что-то не видела обнаженного мужчину и реагирую немного чрезмерно. Или это от того, что осознаю неотвратимость близости, которая между нами случится. Не близости, глупая Элли. Совокупления. Хотя и этого у меня не было очень уж давно. Если быть совсем уж точной и придираться к словам, то никогда. Не случалось у меня в жизни секса без вовлечения чувств.
— И?
— И он мог напасть на тебя. — Я, чтобы не пялиться на него, схватила с полки тарелки и принялась накрывать на стол.
— Здоровый — нет. А на тебя — да. Любой.
— Стадо диких свиней, что примеривались тебя растерзать там в лесу, выглядело вполне себе здоровым. — Я сунула ему в руку отрез мягкой ткани, взятый с полки тут же. — Оботрись.
— Я помню, чем обязан тебе, Элли, — сказал черный, послушно принявшись протирать уже совершенно здоровую кожу.
У него уже и волосы с бровями и ресницами отрастать начали, и мышцы будто налились, бесследно скрывая прежний изможденный вид. Немыслимая для человека скорость выздоровления, которая напоминала мне, насколько мы разные. Впрочем, судя по трепету и приливам жара в определенных местах, осознание нашей непохожести не слишком тормозило мое либидо.
— Я же не для того! — вдруг почувствовала приступ стыда. — Не в упрек. Я объяснить пытаюсь, что это неправильно — оставлять кого-то одного в предположительно опасной ситуации!
— Ты ходила там одна. Ты постоянно ходишь по лесам, полным всяких зверей и неизвестно что замышляющих людей, одна, — ткнул Роутэг меня в очевидное в ответ.
Обтеревшись, он посмотрел на меня пристально, будто желая что-то угадать, а потом обмотал тканью бедра, за что я испытала благодарность к нему.
— А с кем же мне ходить, кроме собак? — Я водрузила блюдо с уткой на середину стола и взялась за обсидиановый нож, чтобы ее порезать. — У меня нет никого.
Птичка оказалась внутри все еще очень горячей, и я тихонько зашипела, слегка обжегшись. Роутэг оказался за моей спиной мгновенно и отобрал нож.
— Больше это не так, — уронил, нарезая тушку.
Ладно, похоже он уже достаточно окреп и можно поговорить. Наполнила тарелки подоспевшей кашей из горшка и, положив деревянные ложки, вырезанные еще моим отцом, сделала приглашающий жест.
— Могу я спросить тебя, что значат все эти твои слова о том, что ты не планируешь уходить, и вот сейчас, что я больше не одна? Они о том, что ты планируешь длительные отношения со мной? Ты собираешься остаться?
Он же указывал мне прежде, что я спрашиваю не о том, что хочу знать и избегаю некоторых вопросов вовсе. Исправляюсь.
— Я сказал, что хочу быть твоим новым мужчиной, — кивнул черный, опускаясь на стул напротив, — но нет, я не останусь здесь.
— То есть ты планируешь прилетать ко мне… по мере необходимости? — Угу, как только возникнет желание… совокупиться.
— Прилетать? Нет. Я заберу тебя отсюда. Мы уйдем вдвоем. — За стол-то он сел, но к пище не прикоснулся.
— Как это? Куда? — распахнула я глаза в шоке, вскакивая. — В смысле… нет! Нет! Невозможно! Это мой дом, этот скит еще мой дед построил до катастрофы, и я никуда…
— Элли! — Нет, Роутэг не повысил голос ни капли, не добавил в него жесткости, но прозвучало мое имя все равно подобно удару каменного топора — отсекая любые возражения в зародыше. Поэтому я замолчала и только потрясенно пялилась на него, медленно опустившись на место.
— Разве это так необходимо? — справилась с собой через минуту и, взяв с блюда кусок мяса, едва ли не швырнула его в свою тарелку, вспомнив, что в прошлый раз Каратель наотрез отказывался брать пищу первым.
— Да.
“Да”, и все на этом. Словами, как камнями, припечатывает и плевать ему, что каждый мне по-живому. Сделав с десяток вдохов и проморгавшись, чтобы справиться с собой, постаралась спросить как можно спокойнее:
— Почему? Ты же не можешь не понимать, что здесь у меня дом. Здесь у меня все вообще. Я всегда жила здесь и нигде больше. Здесь моя жизнь, и другой я не знаю и не хочу!
— Понимаю и сожалею. Но так нужно, Элли.
Роутэг глаз не отвел, глядя на меня все так же пристально и, теперь чудилось, абсолютно безжалостно. Ни о чем он не сожалеет.
— Почему? — рискуя вызвать его раздражение, продолжила упрямиться я. — Я же имею право на объяснение хотя бы?
— Да. Но позже. Пока тебе просто нужно привыкнуть к мысли о том, что придется уходить. Я вижу, что это трудно для тебя и не хочу усугублять ситуацию лишней информацией.
Просто привыкнуть? Он серьезно? И чем еще можно усугубить подобное?
— А если… — Да что я уже теряю? — Если я откажусь принять тебя как своего мужчину?
Я ожидала вспышки гнева, но вместо этого черный прикрыл на секунду глаза, словно переживая некий болезненный момент, глубоко вздохнул, кадык его резко дернулся, и посмотрел на меня с прежней непроницаемой невозмутимостью.
— Это ничего не изменит в целом.
— Отчего же? — Его непрошибаемость горячила мою кровь, подталкивая и дальше испытывать его терпение. — Если я возьму другого мужчину. Человека. Приму его как своего супруга. И останусь с ним здесь.
— Я буду вынужден доказать ему, что сильнее. Убить его, если он не признает этого и продолжит претендовать на тебя. Или же он убьет меня, но, Элли, это ничего не изменит. Ты не сможешь жить здесь дальше. И тебе придется поверить мне.
— Но почему?!
— Ешь, пожалуйста, Элли, — велел Каратель, кивнув на мою тарелку. И к своей пище он, к слову, так и не прикоснулся.
Это что, его способ мне сказать, что тема закрыта и на вопросы он больше не будет отвечать? Но разве это справедливо?!
— Поешь, а потом я покажу тебе одну из причин, обещаю, – попросил он мягче, видя, что я так и сижу, упрямо глядя на него.
— Причин, почему мне нельзя остаться в родном доме?
— Да. И для того, чтобы начать доверять мне.
— Хорошо, — смирившись, я взялась за ложку.
Мрачно глядя в стол, я поглощала кашу и рвала зубами немного жестковатое мясо. Эта утка была явно не молоденькой, но я ведь нарочно выбрала на леднике самую крупную, чтобы накормить мужчину, который вознамерился разрушить всю мою жизнь, выходит. Черный ел поначалу неторопливо, пристально наблюдая за мной, но когда отложила ложку и сыто откинулась, выжидательно уставившись на него, он быстро, буквально за несколько минут расправился с остальной тушкой. Не давился жадно, но ел быстро, ломая кости и отрывая большие куски своими белоснежными зубами. Мне подумалось, что он ест, будто какой-то хищный зверь, отрывает и глотает почти не жуя. Однако зрелище не вызывало отторжения даже сейчас, когда я на него злилась. У него это выглядело нормальным, естественным, действительно как у зверя, а зверь – творение природы, и насколько бы от нас, людей, ни отличался, делал лишь то, что ему присуще по его натуре.
Когда от тушки остались только кости, черный вытер рот и руки и поднялся.
— Благодарю тебя, Элли. И прошу простить еще раз, что это ты пока заботишься о пище для меня, а не наоборот, как должно быть. Идем.
Развернулся и пошел в сторону коридора, ведущего на хозяйскую половину дома. Мне только и оставалось, что следовать за ним. Он миновал дверь в спальню, и у меня тревожно заколотилось сердце. И оно стучало все отчаяннее с каждым его новым шагом. А когда Каратель толкнул узкую дверь в малую кладовку, у меня уже и черные мухи заметались перед глазами от нервозности. О чем я вообще думала, притащив врага в свой дом!
Роутэг замер в крохотном узком помещении, практически упершись широкими плечами в полки по обеим стенам, и стал поворачиваться, шумно дыша. Господи, он явно принюхивался! Мои колени задрожали, едва не подгибаясь, и я привалилась плечом к дверному косяку. Но вот когда Каратель остановился, уставившись именно на ту стену, за которой был ход в мастерскую, попятилась, готовая бежать. Хотя куда? Где я смогу скрыться от него и его соплеменников? Стану бродить зимой по лесам, прячась под кустами, пока не околею от холода и голода? Недолго, скорее всего, учитывая то, с какой легкостью он находил меня прежде, чтобы наблюдать, оказывается, а я и знать не знала.
— Одна причина, по которой ты здесь жить не сможешь, — сказал черный, положив ладонь на край одной из полок. Как раз той, под которой и был скрытый рычаг для поворота стены. — Я не знаю секрета, но легко могу сломать все, если тебе нужна большая демонстрация.
— Не нужна, — сипло выдавила я. — Как ты узнал?
— Механизмы из металла. Я такое улавливаю, когда оказываюсь достаточно близко.
— Выходит, я все же сама себя подставила, притащив тебя в свой дом, — с горечью констатировала я.
— Думаешь, я узнал об этом только сейчас? — повернулся Роутэг ко мне и шагнул ближе. Я попятилась. Мне не хватало воздуха.
— Нет?
— Нет. Еще весной.
— Но почему же… — Я мотнула головой, глядя на него изумленно.
— Почему что? — сдвинул он свои прямые брови, внимательно вглядываясь в мое лицо
— Почему не казнил меня тогда?
— Потому что не сделал этого, — Лицо черного на миг исказилось, разбивая маску его невозмутимости, но понятнее мне не стало.
— Но ведь использование металла людьми запрещено. Оно разве не карается вами лишением жизни?
— Запрещено и каралось. Но эти правила были установлены не нами.
Неужели столько лет в моей семье напрасно хранили строжайшую тайну?
— То есть моя мастерская не входит в число запрещенного использования? — вскинулась я с надеждой, которой была тут же лишена.
— Разве механизмы там внизу нельзя использовать для создания оружия?
К сожалению можно, так что осталось только потупиться смущенно.
— Тогда… почему я все еще жива, а здесь не пепелище?
— Тебе необходимо это знать?
Я кивнула, нервно сглотнув. Роутэг сильно нахмурился, посмотрел в стену, повел головой так, будто у него шея болела, и снова уставился на меня.
— У меня нет ответа, — прозвучало так, как если бы он сам был растерян и озадачен. — Сначала собирался поступить как положено. Но сразу не смог. Я ведь уже смотрел на тебя до этого некоторое время. И уже тогда испытывал желание претендовать на право быть твоим мужчиной. Если бы поступил как должно, у меня не было бы такой возможности. И я решил побыть некоторое время вдали, чтобы подумать. Но сколько ни думал, ничего не менялось. Я не мог стать причиной твоей гибели. И не мог передать полномочия другому эсретану, ведь это все равно привело бы к твоему исчезновению.
— То есть, о моей тайне знаешь только ты. Больше никто из ваших?
— Это не так, — качнул Роутэг головой. — Я не видел причин что-то скрывать от себе подобных. Они появились позже.
— Но почему тогда…
— Ты живешь на территории, за которую я несу ответственность… Нес. Так что, решение по степени виновности и приведение в исполнение было за мной. Понаблюдав за тобой, я решил, что вреда не будет, если оставить как есть. Ты жила одна, никому не угрожала и никто бы не узнал. Ты подвергала себя опасности только выезжая на Ярмарку с теми предметами из металла, рискуя их использованием привлечь внимание другого эсретана. Однако, теперь все изменилось. Не по моей воле, Элли. Твои соплеменники в очередной раз доказали, что людей нельзя исправить. И даже если я оставлю здесь все как есть, остаться ты уже не можешь. Процесс запущен.
ГЛАВА 11
— Мои соплеменники? — пережитые только что страх и отчаяние мгновенно переродились в гнев. — Мои? Но разве это мы, люди, вторглись к вам? Разве это мы прилетели в ваш мир и разрушили все? Захватили вашу землю? Уничтожили цивилизацию, убили миллионы и миллионы! Мы обложили кучей безумных запретов выживших людей и караем смертью за все про все?
Под конец я уже откровенно орала на черного, тыкая в него пальцем, тогда как он оставался недвижимым, как если бы обратился в камень. Папа говорил — дед был уверен, что и вирус, убивший большую часть населения, и все природные катастрофы, обрушившиеся на Землю друг за другом, случились не просто так. Он считал, что это все происходило из-за действий Карателей, которым нужно было до предела ослабить человечество, прежде чем явиться и захватить планету, чье население уже было не способно к сопротивлению.
— Нет, черт вас дери, это были не мы! Это вы — захватчики и убийцы! — сорвалась я уже на крик. — Кто дал вам право? Кто дал право все уничтожать? Кто право дал тебе приказывать мне покинуть родной дом?!
— Не ваш мир, — бесстрастно уронил Роутэг, дождавшись когда я закончу.
— Что? — опешила я, борясь с тяжелым дыханием.
— Это не ваш мир. Не ваша земля, — повторил Каратель без малейшей тени раздражения. Его лицо, в которое я ошеломленно уставилась, хранило бесстрасное выражение. Ему ведь плевать на все мои чувства, да? Они ему не понятны и никогда не будут.
— А чья? Скажешь, ваша? То, что вы его захватили, еще не делает его вашим.
— Не делает. У нас никогда и не стояло задачи присвоить себе планету целиком. Однако, говорить, что мы отняли у вас ваш мир — неверно. Потому что вы такие же пришельцы в нем, как и мы. Разница лишь в том, что мы пришли позже, оказались на тот момент сильнее и не имеем стремления разрушать этот мир, как это делали люди.
Он стоял в полумраке кладовки абсолютно неподвижно, словно действительно обратился в говорящий камень. Камень о который разбивались все мои бурлящие сейчас чувства. Имеет ли смысл этот разговор вообще? Ведь сердцем чую — он ничего уже не поменяет в принятом им решении и взглядах. Но я хочу хотя бы знать почему.
— Что еще за чушь?
— Что именно ты называешь чушью?
— С какой стати ты утверждаешь, что эта земля, планета не наша?
— Ты разве чья-то?
— Что? — опешила я от его вопроса. — При чем здесь я?
— Здесь только ты и я. Ты многого обо мне не знаешь, но как пример не подхожу в данной ситуации. Зато ты знаешь многое о себе. Скажи, Элли, ты чья-то? Кто имеет право распоряжаться тобой, как некоей бездушной собственностью? Твоим телом, решениями, поступками, мыслями, всем, что ты.
— Никто! Это дикость какая-то! — возмутилась я такому повороту. — Нормальному человеку и в голову не придет считать другого человека принадлежащей ему безвольной вещью.
Возможно стоило добавить, что своими принято у людей считать близких, любимых, родных, но это ведь совершенно другое, речь сейчас не о том.
— Тогда почему люди, включая и тебя, зовете этот мир своим и относитесь к нему именно так? — невозмутимо продолжил сбивать меня с толку Роутэг. — Разве он ваше творение? Результат вашего труда, место приложения огромной массы ресурсов? Его бы не было без вас?
— Нет… Но ведь… — я растерялась. Что это за вопрос такой? — Мы живем тут! Всегда жили.
— Есть кровососущие насекомые, что селятся на людях, существуют на их телах и питаются за их счет и выживать без своих носителей не способны. Делает ли это людей их собственностью?
— Да что за глупое сравнение! — снова вспыхнула я.
— Отчего глупое?
— Потому что ты ведешь речь о паразитах. Мерзких примитивных созданиях, причиняющих вред тому, кто ими заразился. Это же очевидно.
— Чем люди относительно этой планеты отличались от паразитов всего каких-то пятьдесят лет назад?
Я нервно топталась на месте, а черный и не шевельнулся ни разу пока мы говорили. Он как изваяние прямо, такое чувство, словно хранить одно положение тела для него привычная вещь.
— Всем! Мы люди. Мы разумные, а не какие-то твари ползучие вредоносные, которых можно подхватить неудачно. И мы отсюда, из этого мира, а значит, он все же наш! — ну не может же черный, и правда, не понимать столь очевидных вещей.
— Это ложная уверенность, Элли. Люди для этой планеты инвазивный вид.
— Какой?
— Привнесенный. Вы родом не отсюда. По сути, вы заражение, точно такое же, каким ты считаешь тех самых паразитов. И этому существует множество подтверждений даже в вашей физиологии.
— Неправда! — я замотала головой, отказываясь принимать такую уже откровенную ересь. — Я не верю тебе! Откуда вам, Карателям, узнать такое, если вы явились тогда, когда нашей цивилизации было уже сотня тысяч лет? Не считай меня совсем уж темной дикаркой, Роутэг. От моего деда, что построил этот скит, осталось множество книг, и почти все я прочитала. Я имею представление о том, как мы, люди, развивались.
— Книги, написанные одними людьми для других. К какой из цивилизаций принадлежали их авторы, Элли?
— Что значит к какой?
— Я спросил — которую из человеческих цивилизаций ты имеешь в виду, Элли? Если первоначальную, то ее возраст гораздо старше. Гораздо. Однако же это никак не меняет того факта, что люди не отсюда. В глубокой древности, вы, точнее ваши предки, переселились на эту планету, как и на некоторые другие, предварительно разрушив свой изначальный мир.
— Я не понимаю, — в голове у меня зашумело и слегка поплыло, и я привалилась к полкам спиной.
— Можем мы уйти отсюда и расположиться удобнее для этого разговора?
— Какая разница где говорить? — практически огрызнулась я. Не похоже, чтобы Каратель испытывал какие-то неудобства.
— Ты едва стоишь на ногах. Твой пульс на необычайно высоком уровне. Мне жаль, что все это так шокирует и пугает тебя, Элли. Считаю будет лучше прерваться и дать тебе немного времени успокоиться.
Роутэг шагнул ко мне, вынуждая попятиться в коридор, и я осознала, что он прав. Ноги действительно ощущались ослабевшими и непослушними, а в ушах грохотало. Да и воздух я хватала так, будто его тут остро не доставало. Черный снова замер, явно предлагая мне идти впереди, и я пошла, хотя скорее уж поплелась обратно в кухню. Зачерпнув щедро из ведра ковшом воду, долго пила, избавляясь от нервозной сухости в горле и осаждая гнев. Я ведь не обязана верить ничему из сказанного, так? Да и какая разница, что его слова меняют? Я все равно считаю этот мир своим, и нет мне дела до того, прилетели ли наши предки откуда-то или были местным порождением. Лично для меня и тех людей, что живут сейчас, что это меняет?
Каратель терпеливо ждал, стоя у стола, пока я напьюсь и усядусь. Опустился на табурет напротив и уставился мне в лицо все тем же непроницаемым взглядом темных глаз.
— Я не знаю о чем нам дальше говорить, — неожиданно даже для себя самой сказала ему.
— Просто спроси о том, что хочешь знать, — предложил Роутэг все так же безэмоционально.
— Знать я хочу только о себе и причинах, почему должна уйти с тобой. Наверное, это эгоистично с моей стороны, и мне стоило бы больше интересоваться судьбой людей в целом… но нет. Не сейчас.
Я не кривила душой, не было на это сейчас сил. Чувства вины за то, что свое будущее важнее участи остальных людей, я не испытывала. Может, это от шока, и оно еще накроет.
— Судьба остатков человечества в целом — вымирание, Элли. Для кого-то это будет быстрое уничтожение, для кого-то медленное доживание. Но результат один. Это мир больше не для людей, они его достаточно изгадили и так, на восстановление у нас уйдут еще столетья. Судьба твоя — уйти со мной , чтобы избежать быстрой смерти и дожить весь свой срок, как моя женщина. Возможно тоже самое произойдет еще с некоторыми людьми.
— Если этот мир уже не для людей, то выходит для вас?
— Не только, Элли. Я же сказал, что у нас в отличии от вашего вида нет стремления присваивать миры исключительно для себя и считать их своей законной собственностью. Так что, возможно и для кого-то иного. Того, кого этот мир примет извне на ваше место или же его собственных порождений, — Роутэг пожал плечами. — Кто знает, какой путь будет избран? Мы едва знаем прошлое и совсем не ведаем о будущем.
— Почему? Почему для людей тогда больше нет места?
— Дело ведь не в наличии свободного места или его отсутствии.
— А в чем тогда?
— Вспомни сравнение с паразитами, Элли. Причина в этом. Люди крайне агрессивный вид, что не только не способны уживаться с иными существами, но и с себе подобными. К тому же, еще склонны бездумно уничтожать все, что считают бесполезным для себя или из чего невозможно извлечь выгоду. И абсолютно не способны останавливаться в этих своих стремлениях. Вы паразиты, убивающие своих носителей. Делали это неоднократно прежде и повторяете это где бы ни прижились.
— Но ты сам сказал, что наши предки прибыли сюда невообразимое количество времени назад. Люди жили тут тысячи и тысячи лет, так с чего вдруг? Сначала ваш карательский прилет и уничтожение нашей цивилизации, а теперь и того, что от нее осталось?
— Мы не прилетали, Элли, — по лицу черного пробежала краткая гримаса, как если бы эта тема была болезненна для него. — Мы… появились уже здесь. И я тебе уже сказал, что это не первая человеческая цивилизация. На самом деле четвертая. Четыре раза вы сначала деградировали, сокращая численность до недавнего еще минимума, потом эволюционировали, размножались, расселялись, возвышались, и снова уничтожались практически полностью собственными же усилиями. Каждый раз давался вам же шанс измениться, выбрать иной путь. Но вы так и не поменялись. И больше не будет шансов. Я мог бы сказать, что сожалею, но это не так. Я не сожалею о людях, лишь о том, что все это ранит тебя.
— Ты так просто говоришь о вымирании людей… — мое первоначальное острое потрясение всем, что он вывалил на меня, переродилось в некое оглушение что ли, огромную тяжесть, что легла на плечи, окутала голову, как плотным одеялом, заставила опускаться бессильно руки. — Вымирании, Роутэг! Уходе в небытие, тогда как все вокруг мечтают об обратном. О возрождении.
— Человечество было свидетелями вымирания сотен и сотен видов, а многие из них и уничтожило самостоятельно, не испытывая при этом сожаления. Ваше возрождение всегда сопровождается разрушением и причинением боли миру, что принял вас однажды. Всегда, Элли. Вы разрушили родину, откуда вы пришли однажды сюда, и множество раз судьба Земли висела на волоске по вашей вине. Из-за ваших конфликтов между собой, а вовсе не из-за угроз извне. Возвышаясь, люди становятся жесточайшими созданиями по отношению к своему месту обитания, что травят, жгут, выгрызают недра, взрывают его кожу, губят живущие рядом существа без счета, сочтя их бесполезными для себя, другие же пленяют, меняют их природу, уродуют, чтобы они соответствовали их потребностям. И так раз за разом. Но самой отвратительной жестокостью мне видиться ваше стремление порабощать и убивать себе же подобных.
Я опустила глаза на свои сцепленные лежащие на столе руки и ничего не возразила. Я знаю о чем он. Как раз потому, что читала дневники моего деда и книги, что он собрал здесь. Все это правда. Не знаю о прежних цивилизациях, но дед писал, что наша именно тем и занималась. Уничтожала планету безжалостно и планомерно. И дедушка был уверен, что вечно это продолжаться не может, что наш мир ответит нам за это, отомстит. Именно поэтому он и другие люди, разделявшие его убеждения, начали строить в свое время такие вот скиты с подземными бункерами. Чтобы у них и их детей был шанс пережить месть уставшего от людских бесчинств мира. Моего деда тогда считали свихнувшимся. Я сама, читая некоторые места в его дневниках, так думала. Слишком уж неправдоподобной была эта его теория о живом и способном к отмщению мире. Даже сейчас, после всех прокатившихся по Земле катаклизмов и пандемий, которых я впрочем не застала, после прилета, как все считали, Карателей. Это было все равно слишком для моего сознания.
ГЛАВА 12
Роутэг сидел молча, не мешая мне обдумывать все сказанное им. Вот только действительно сделать это мешало накрывшее с головой опустошение и слабость, как если бы я не питалась неделю и была истощена.
— Если все люди настолько вредоносны и отвратительные разрушители по самой своей природе, то для чего ты хочешь сохранить мою жизнь? — спросила хрипло и не сводя с него глаз. — Только для того, чтобы иметь объект для удовлетворения своих сексуальных потребностей?
— Своих? — только сейчас лицо черного оживилось. Он сдвинул брови, глядя на меня с тревогой. — Наших, Элли. Я не хочу ничего исключительно себе или в ущерб тебе. Но, по сути, да. Ты идеально подходишь мне, как эсретану, и я хочу тебя, как свою женщину.
"Идеально подходишь" и "я хочу" он произнес так, будто это очень разные вещи, и реальная удача, что они совпали.
— А что будет потом, Роутэг? — важный вопрос, вот только ответ сейчас был мне почти безразличен.
— Потом?
— Да. Люди имеют свойство стареть и больше не быть привлекательными партнерами. — Не может же он этого не знать, но возможно просто не задумывался на эту тему. — Что будет со мной тогда, когда тебя я перестану привлекать?
— Я не понимаю, — качнул он головой, хмурясь.
Выглядел он, и правда, недоумевающим. А у меня просто не было сил объяснять и дальше.
— Не важно, — вяло отмахнулась я. — А если я отвергну тебя? Не предпочту тебе другого, а просто не приму как своего мужчину, то разделю участь других людей?
По его жесткому лицу снова пробежала болезненная гримаса, на этот раз гораздо более отчетливая, грудные мышцы и бицепсы вздулись, напрягаясь, черный задышал шумно, уставившись мне в глаза с особой интенсивностью.
— Я шел к тебе и за тобой, Элли. И оставлять тебя здесь не намерен.
— Выбора ты мне не оставляешь, выходит? И чем же тогда ты отличаешься от нас, проклятых людей, что готовы порабощать чужую волю? Ах да, тем, что мы с тобой не одного вида.
Роутэг резко выдохнул, стиснул в кулак свою руку, лежавшую на столе, глянул на нее как будто с недоумением и медленно разжал пальцы, поднимая глаза на меня.
— Я желаю сохранения твоей жизни, Элли, и собираюсь стремиться к тому, чтобы ее качество тебя устраивало. Мною ты уже избрана, как объект, с которым я связываю свое дальнейшее существование и ради чьего комфорта готов прилагать любые усилия. Твой отказ последовать за мной будет абсолютно точно означать смерть. Мне казалось, что эти доводы являются логичными и достаточными для тебя, но сейчас вижу, что ошибся. Все действительно сложнее, чем мне представлялось.
— Да уж, действительно сложнее, — невесело усмехнулась, покачав головой и поднявшись. — Сохранить жизнь, убив всех вокруг, и окружить комфортом, чтобы иметь в качестве безотказного сексуального партнера — это ведь так похоже на счастье, и как же странно, что я не ликую в предвкушении.
Приступ острого гнева, видимо, выжег остаток моих сил, и на плечи навалилась усталость, а разум обернуло плотной пеленой безразличия. Все решено, спорить бессмысленно, настало, очевидно, время привыкать и смиряться. Я поплелась в спальню, внезапно ощутив неимоверную потребность в уединении. Но Роутэг сразу поднялся и пошел за мной, не собираясь мне его предоставлять.
— Безотказного? — спросил он в спину. — Без права отвергнуть? Элли, я ведь сказал сразу, что ничего между нами не будет происходить вопреки твоему желанию.
Ну да, и сколько же ты готов ждать появления моего желания?
— Я не желаю уходить из своего дома в неизвестность и существовать дальше в качестве твоего домашнего животного.
— В этом нет возможности выбора ни у тебя, ни у меня.
Я дошла до кровати и улеглась на бок, так чтобы не видеть черного. Нет выбора. Нет. Выбора. Но почему? С какой такой стати я должна верить хоть единому слову чужака? Врага. Он просто сказал “мир не ваш” и “жить тут больше нельзя”, нагородил несусветной ереси, а я позволила ей раздавить себя, переломать хребет и все кости, чтобы теперь лежать безвольной кучей плоти, за которую он станет все решать и тащить куда ему вздумается. С чего я ему поверила-то? Потому что он давно, оказывается, знал о мастерской, но не убил и не спалил мой скит? Что, благодарностью, может, к нему еще за это проникнуться? На то и был расчет?
— Могу я присоединиться к тебе, Элли? — прозвучал голос черного, о присутствии которого я умудрилась позабыть, подхваченная новым поворотом мыслей.
Резко обернулась, уставившись на него. Роутэг стоял в шаге от кровати, пристально глядя на меня. Первым порывом было отказать и потребовать оставить меня одну, но какой смысл будет в этой сиюминутной демонстрации непокорности? Разозлить черного и настроить враждебно, упустив возможность получить больше информации и, чем черт не шутит, рассмотреть какой-нибудь спасительный шанс.
— Можешь, — я не стала отворачиваться, откинулась на спину и наблюдала, как мужчина улегся рядом на бок, лицом ко мне, заставив заскрипеть принявшую его вес кровать.
Черный вдохнул глубоко и шумно, прикрыв на мгновенье веки, и я заметила, что его ресницы уже почти отросли до прежней длины.
Не наплевать ли? Не хочу смотреть на него. Не хочу слышать. Не хочу помнить его слова. Хочу сейчас просто дышать спокойно. Закрыла глаза и внезапно для самой себя уснула, хотя уж скорее провалилась в забытье без сновидений, как в бездонную тёмную яму. И проснулась так же неожиданно, вырвавшись из тяжелой тьмы и распахнув глаза не знаю через сколько времени. И тут же нарвалась на по-прежнему пристальный неотрывный взгляд эсретана, как если бы он, в отличии от меня, не моргнул ещё ни разу.
— Ты сказал, что здесь жить будет нельзя.
Начать разговор с того же места, но уже хотя бы с минимумом восстановленных сил показалось естественным.
— Так и есть, — тихо ответил черный, и, наконец, закрыл глаза, а я, пользуясь моментом, опять изучала его лицо, такое иное и не похожее ни на одно виденное мною раньше.
Казалось бы жесткие черты, одни прямые линии и углы, но при этом и такое… законченное что ли. Невозможно было представить хоть что-то в нем более смягченным или другим.
— Как… Как скоро?
Сложно просто спрашивать, когда хочется выкрикнуть: “Нет! Не хочу тебе верить!”
— До весны нам не о чем волноваться. Потом нужно будет уходить.
Впереди недели! Столько времени для… Чего? Если по словам Роутэга ухода никак не избежать, то разве что время нужно на свыкнуться и решить, что самое необходимое хочу забрать.
— Это ведь относится не только к моему скиту, правильно я поняла?
— Пользуясь вашими терминами и системой координат — сотни миль вокруг. Вся эта долина, расположенная у подножья гигантского вулкана, станет морем огня и ядовитых испарений.
— А если уйти… — я чуть не сказала “мы”, но успела себя остановить. — Люди могут выжить?
— Уйти можно. Но не перестать быть теми, из-за кого все и происходит.
И что это значит?
— Можно было бы хотя бы предложить им выбор.
— Никакая возможность выбора не способна изменить изначальной натуры. Он станет поводом всего лишь найти лазейку для отказа от изменений в себе.
— Но…
— Элли, спроси о себе, — не меняя тона, велел Роутэг.
— Почему я? — спросила его. — Ты сказал, что я идеально подхожу тебе. Почему?
Он открыл наконец глаза и уставился в мои пристально, с такой однозначно читаемой мощной мужской жаждой, что на нее отозвалось во мне нечто глубинное, наверное, чисто от животного начала, что так долго голодало. И это добавило сумбура в и так хаотично перепутанные чувства и мысли.
— Ты однажды поранилась на охоте, прошлым летом, помнишь? Я исследовал твою кровь.
Я нахмурилась, действительно припоминая, что в прошлом августе умудрилась так разодрать пальцы в зарослях дикой малины, что кровь долго не унималась.
— И что?
— Анализ показал, что мы идеально совместимы.
— Эммм… Для секса? Но как это можно узнать по нескольким каплям крови?
У них существуют такие технологии? Какой-то там анализ может показать, что кто-либо способен быть для тебя идеальным любовником? Волна густого влажного жара зародилась где-то на задворках разума, озарившихся вспышкой-воспоминанием-ощущением каково это — тонуть в омуте обжигающего наслаждения, подаренного мужчиной, болезненно выстрелила вдоль позвоночника и стекла в низ живота. Черт, Элли, стоп! Крупные ноздри Роутэга затрепетали, взгляд стал еще более напряженным, на виске вздулась и запульсировала вена, а скулы как будто стали еще более острыми. А я словила новую волну жара, сильнее предыдущей, потому что на этот раз ее разогревала и злость на себя. Разорвала прямой визуальный контакт, осознавая, что меня прямо-таки утягивает в порочную глубину бесстыдных требований истосковавшегося по прикосновениям тела, а в голове вместо мыслей один ритмичный шум.
— Нет, для воспроизводства естественным путем.
— Воспроиз… Ты имеешь в виду… детей? — опешив, уставилась на мужчину в упор снова, а Роутэг кивнул, мои же эмоции в который раз совершили какой-то странный и противоречивый кульбит. Одновременно ярко вспыхнула угасшая уже надежда на возвращение свободы, но тут же и обожгло разочарованием отчего-то. — Но это невозможно! Я бесплодна. Мы годами пытались с мужем и после… — меня невольно передернуло от краткого воспоминания о своей ошибке с Саймоном. — Я не способна зачать. А значит не подхожу тебе. Ты ошибся в выборе.
— Это не так, Элли. Я стал смотреть на тебя и желать сделать своей задолго до анализа. Он всего лишь подтвердил, что интуитивный выбор был верным. — И не подумал соглашаться со мной эсретан.
— Да нет же! Услышь меня! Я не могу зачать! — я резко села и сорвалась с постели, начав расхаживать по спальне, волнуясь все сильнее.
— Не могла и никогда не сможешь с человеческим мужчиной, Элли. Твоя мать переболела неким вирусом, когда носила тебя, и это привело к определенной очень редкой, но крайне ценной для нас, эсретанов, мутации.
— То есть я еще и мутант? И в чем же это заключается? И откуда тебе знать что-то о моей матери?
Господи, да у меня от вопросов и противоречивых чувств сейчас голова лопнет!
— Что касается болезни твоей матери — эта информация в твоей крови и генах. По следам в них можно узнать очень-очень много, если знаешь что искать и где.
— Для меня это звучит как какое-то колдовство, — вынуждена была признать я. — А что насчет детей?
— Ты говорила, что от твоего деда осталось много книг. Есть там те, что объясняют как происходит сам процесс зачатия?
— Да, конечно.
И я в свое время зачитала их, пытаясь найти причину так и не наступавшей беременности.
— Гаметы человеческого мужчины не в состоянии преодолеть внешнюю оболочку половых клеток женщин с такой мутацией, Элли.
— Выходит… я не могла забеременеть от Джона поэтому?
— Да. И никогда бы не смогла. Ни от одного человека в принципе, разве что он тоже был бы носителем определенной мутации.
“Бесплодная никчемная Элли” зазвучал в разуме ядовитый голос Саймона. Я не такая, ублюдок! Не такая!
— Женщин? То есть, я не одна такая? — пробормотала, замерев посреди спальни.
— Нет. Есть и другие. Мы выяснили это случайно. У меня есть братья, сходившиеся с вашими женщинами. Но попытки зачатия были неудачным до определённого момента. Пока один из них не соединился с такой же, как ты, и у них скоро родится ребёнок-гибрид. После тщательного исследования мы выяснили в чем дело. Ее мать перенесла во время беременности то же заболевание, что и твоя, и это привело к мутации.
— У меня… нас… может быть ребёнок? — голос окончательно предал меня, и вышел только шепот.
“Джон устал от твоей бесполезности и нашел себе нормальную женщину”. Я — нормальная. Но только… Нет, все же выходит не совсем. Я могу стать матерью, вот только хочу ли я такого ребенка, от этого мужчины и при подобных условиях? Не просто не от любимого, а и вовсе не совсем человека.
— Да. Для этого нет препятствий, — подтвердил Роутэг.
Ребенок. Он может быть. У нас. Мне достаточно только принять то, что предлагает враг, вынесший приговор всем, кого я знаю. Людям. Я к такому готова?
— То есть, я нужна тебе именно для этого? — уточнила, ощущая как ликование от новости подергивается ледяной коркой неприязни. — Для размножения?
Черный поднялся и подошел ко мне.
— Ты мне нужна. И я осознал это до того, как узнал о твоей мутации. Перспектива иметь естественно рожденного потомка не была для меня решающим фактором.
И-и-и опять внутри все кувырком. Почему Роутэг говорит так, что я верю каждому слову? Никаких эмоций же в голосе и явных попыток убедить меня в чем-то. Такое впечатление, что черному и в голову прийти не может соврать или хотя бы как-то приукрасить. Я спрашиваю, он отвечает четко и по делу. А меня так и рвет на части. Ведь если верить, то всему разом. И про возможность продолжить себя в потомке и про все сказанное о нашем-не нашем мире и судьбе людей вокруг.
— Столько всего… Мне нужно обо всем подумать. Можно мне побыть одной?
— Необходимо уйти? — уточнил Роутэг, и я кивнула. — Как надолго?
— Я не знаю.
— Мне нужно покинуть дом?
— Нет же. Просто дай мне немного времени собраться с мыслями.
— Хорошо. Но можно мне сначала прикоснуться к тебе? Чтобы выяснить нет ли отторжения.
— Сейчас?
— Если ты не против.
Я ему обещала, что мы попробуем. Он — враг, никаких разночтений. Он — мужчина, на которого мощно отзывается мое либидо. Никаких сомнений. Он говорит, что все люди паразиты, о скорой гибели которых он ничуть не сожалеет. Он говорит, что может дать мне шанс стать матерью, на что не будет способен ни один человек. А я… я ведь могу взять от него то, о чем так мечтала годами? Могу. Без раздумий и оглядки на будущее. Будущего еще нет. Я возьму то, чего хочу, а там мы еще посмотрим, будет ли по-твоему, Каратель.
— Я не против, — решив все для себя сиюминутно, я шагнула к нему сама и протянула руку, коснувшись его щеки.
Роутэг вздрогнул, как если бы мои пальцы были из раскаленного металла, и рвано вдохнул, по сути захлебнулся даже. Но и меня будто в грудь ударило, останавливая сердце, в следующее мгновенье подхлестнув его так, что за ребрами заполошно загрохотало, а в голове поплыло, как при подъеме на высокую гору. Секунда-другая, и вдруг черный отступил, разорвав наш контакт и начав пятиться.
— Что? — заморгала я ошарашенно. — Ты не… Ты же хотел меня коснуться.
— Если сделаю это, то нарушу твой приказ. Не смогу уйти, — голос его стал рваным хрипом, и Роутэг буквально вывалился из спальни спиной вперед и исчез в коридоре.
ГЛАВА 13
Я с минуту постояла, выравнивая дыхание, и пошла вслед за эсретаном. Наверное, покажусь ему абсолютно нелогичной, сначала попросив время на реакцию, а потом отказавшись от этого, но теперь какая разница. Мною решение уже принято, мгновенно и окончательно, осталось только действовать. Все стало яснее ясного. Скит придется покинуть весной. Уйду ли я с Роутэгом или же с другими людьми, кого намерена убедить попробовать спастись бегством, еще вопрос. Но в любом случае я должна уйти беременной. Должна. Обязательно.
Пугает ли перспектива уйти в никуда в таком положении, что сделает меня в разы уязвимее? Пока не слишком. Людям уже случилось пережить потерю всего привычного, и они выжили, в том числе и мои родители с дедом. И я смогу, особенно если буду не одна. Из книг и рассказов стариков я знаю, что существуют места на юге, где не бывает таких, как здесь, холодов, и не нужно делать запасы пищи на долгую зиму, да и жилья капитального нет необходимости строить. Туда, как раз, сотни миль пути, а значит, будет безопасно. Дорога покажет что и как, в конце концов, каждый раз, уходя на охоту, я знать не знаю, вернусь ли в скит целой и невредимой и вернусь ли вообще.
Я заглянула в печь, выгребла немного красных углей в горшок для растопки, подкинула несколько поленьев и выскочила из дома, но снаружи эсретана не увидела. Куда его понесло? Оглядевшись и не обнаружив и собак, я махнула рукой и потопала к бане, глубоко проваливаясь ногами в нерасчищенный снег во дворе.
Высыпав в каменку угли, покидала поверх них щепки и, давая время на разгореться, подхватила ведра и побежала к колодцу. Только открыла его, как Роутэг появился напротив, как будто из-под земли вырос, я даже охнула.
— В доме закончилась вода? — спросил он меня.
— Это для бани. Я должна привести себя в порядок.
— В порядок? — нахмурился встревоженно черный и обшарил меня взглядом. — Что не так?
— Все нормально, просто мне нужно вымыться хорошенько, чтобы не чувствовать себя неловко, когда мы будем… — “близки” защекотало язык, но так и не сорвалось. Между нами будет не это, — заниматься сексом.
Эсретан как раз шагнул ко мне, отбирая ведра, и от его рваного выдоха взлетела прядь моих волос.
— Мне тоже нужно? — хрипло спросил он, всматриваясь в мое лицо, как почудилось с еще большей тревогой.
— Пожалуй — да, — кивнула я и тут же спохватилась: — Только если твоя кожа уже достаточно восстановилась для этого. Ведь в бане будет довольно жарко.
Выглядела его темно-смуглая кожа совершенно здоровой, но вдруг еще слишком чувствительна для серьезных водных процедур. Я невольно залипла взглядом на десятках прозрачных капель от растаявших крупных редких снежинок, поблескивающих на широкой мужской безволосой груди. Губы слегка засаднило, как от долгого воздействия ледяного ветра, наполняя нечто глубинное и неподвластное разуму желанием ощутить эту влагу на них и пониманием как же давно не касалась чужой кожи, не вдыхала ее терпкого аромата, не отдавала себя в сильные руки.
— Эпидермис, дерма, подкожная клетчатка восстановлены до исходного до повреждения состояния. Придатки и железы завершат восстановление в течении ближайших двух часов, — развеял мое состояние Роутэг.
— Что?
— Состояние моих внешних покровов в норме, Элли.
— То есть, больно тебе не будет?
— Нет, хотя болевые рецепторы просто можно было бы заблокировать. Но мне не хотелось бы этого.
— Почему? — спросила и тут же захотелось врезать себе за тугодумность. — То есть… ну конечно же не нужно этого делать, мы же никуда не торопимся, лучше дождаться когда…
— Потому что, тогда я не почувствую всего, прикасаясь к тебе, Элли. А я не желаю ничего упускать.
Эта его прямолинейность… Каждый раз она меня едва ли не с ног сбивает, уж хоть какой-то концентрации точно лишает.
— Ну… ладно… — только и пробормотала, отводя глаза, и кивнула в сторону бани. — Пойдем?
Роутэг понес ведра, я шла за ним, уставившись в его широкую спину, с глубокой бороздой позвоночника и валами напряженных длинных мускулов, снова испытав это ощущение зависания и концентрации… не знаю как и назвать… предвкушения, наверное. Должно ли быть мне стыдно за это? За то, что я намерена переспать с врагом исключительно ради извлечения внезапно обозначившейся выгоды, но еще и предвкушаю удовольствие от этого? Возможность стать наконец матерью разве можно назвать выгодой? Кого мне стыдиться? Себя? Да к черту! Я себя не в жертву приношу, а собираюсь лечь с мужчиной ради будущего. Ради своего продолжения. Ради появления моего ребенка. Моего!
Мотнув головой, свернула под навес, собираясь прихватить еще и дров.
— Не нужно, Элли, — остановил меня Роутэг. — Я все принесу. Просто объясни мне — сколько и куда нужно воды, как следует обращаться с печью, и иди в дом. Для тебя здесь слишком холодно еще.
— Не настолько же я боюсь холода и делала все это прежде сама как-то, — отмахнулась, но дрова брать не стала.
— И тогда, когда у тебя был мужчина? — снова застал Роутэг меня врасплох вопросом.
— Что?
— Эту тяжелую работу тебе приходилось делать и когда у тебя был мужчина?
— Нет, — вынуждена была я признать. — Джон сердился очень, когда я хваталась за тяжелую работу при нем.
Он говорил, что если мужик не сделал жизнь женщины легче и приятнее, то на кой черт тогда он вообще этой женщине нужен. Но этого озвучивать я эсретану не стала, а он только кивнул