Подлинная история Кота в Сапогах. Галина Романова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Принцесса Аннабель - наследница престола, и к выбору жениха относится ответственно. За ее руку готовы побороться три претендента. Но никто из них не знает, что где-то в глуши недавно умер мельник. Мельник, у которого остались три сына... и говорящий кот, который на самом деле никакой не кот.

ПРОЛОГ

Черная Бесс проснулась среди ночи, едва на далекой колокольне послышались первые удары, отбивающие полночь. С минуту она лежала неподвижно, потом приподнялась на постели, всматриваясь в темноту. Свеча, оставленная на столике рядом, успела прогореть, но Черную Бесс это мало волновало.

   - Ты… здесь? – прошептала она.

   Тишина ответила слабым шорохом. Он был здесь, ее господин и повелитель – она чувствовала его присутствие. Оно послужило причиной ее пробуждения, но было еще кое-что.

   - Ты… слышал?

   Снова шорох и сдержанный вздох. Колокол продолжал бить. Когда вдалеке прозвучал последний удар, Черная Бесс встала, подошла к окну. Лунный свет облил ее обнаженную фигуру, худощавую, но крепкую, казалось, свитую из одних мускулов, обтянутых смуглой кожей. Черные волосы спадали ниже талии, закрывая спину. Глаза под изогнутыми бровями казались двумя угольками. Темные губы, вишневые при дневном свете, сейчас кажущиеся черными, шевельнулись. Черная Бесс нервно и быстро облизнула их кончиком языка.

   Темнота за ее спиной дрогнула. Там, в тени, скрытый от посторонних глаз, стоял тот, на кого она не смела поднять глаз. Ее повелитель. Вернее, тень повелителя.

   - Ты… знаешь.

   Новый вздох, в котором на сей раз слышалось нетерпение и приказ.

   Да. Это был приказ. Она это поняла. Повелитель – тень повелителя – призывал ее к себе, и не было сил противиться этому зову.

   Распахнув окно, одним плавным движением Черная Бесс вскочила на подоконник. Присела, горбясь, подавшись вперед. Глаза ее вспыхнули ярче. Несколько секунд она всматривалась в даль, а потом прыгнула вперед, вылетая из окна навстречу луне.

   Магда услышала звук колокольчика сквозь сон и встрепенулась, приподнявшись на подстилке. Девушка спала на полу, как положено служанке, положив под голову свои башмаки и накрывшись зимним плащом – своей единственной верхней одеждой.

   Звон повторился. Он исходил из комнаты хозяина, и это означало, что Магда должна прийти к нему. По телу служанки пробежала дрожь. Когда несколько дней назад она пришла в замок наниматься на работу, управляющий мрачный старик, осмотрел е с ног до головы, как будто она была породистой кобылой, приведенной на продажу. Разве что за грудь не хватал. Только спросил, сколько ей лет, откуда она родом и есть ли у нее близкие. Близких у Магды не было, она была вообще не из этих краев, а пришла в замок потому, что в селении ей сказали, что господину нужна служанка. «Опять нужна служанка!» - так сказали ей. Герцог нанимал новых девушек чуть ли не каждый месяц, и с начала года Магда была уже пятой. Что случилось с ее предшественницами, она не знала. Не стоит же верить всем досужим сплетникам? Люди склонны преувеличивать свои страхи. А то, что в окрестных деревнях иногда пропадают люди, в том числе дети, так кого это волнует? В каждой крестьянской избе пять-шесть, а порой и девять-десять ребятишек. Большинство семей еле сводят концы с концами, и если один ребенок пропадет, недолго горюют. А что хозяина этих земель зовут Людоедом… так мало, у кого какое прозвище!

   Магду приняли на работу без разговоров. Дел было много. Большинство слуг герцога были «нижними» - они следили за двором, конюшней, крепостной стеной, хозяйственными постройками, готовили еду. Но наверх, в покои барона, поднимались единицы. Кроме старика управляющего, двух оруженосцев и Магды практически никто не переступал его комнат.

   В обязанности Магды входила уборка в комнатах, мытье полов и окон, перестилание баронской постели и состояние его гардероба. На стол накрывали либо оруженосцы, либо снизу поднимались лакеи. Гостей в замке не было.

   Несколько дней прошли нормально. Магде даже не пришлось ни разу остаться с хозяином наедине – он был занят своими делами, девушка – своими. Все поручения ей передавались через управляющего и младшего из лакеев, Огюста. Он же сказал, что, если господин внезапно позвонит среди ночи, она должна будет прийти к нему.

   И вот она услышала звон колокольчика.

   Девушка невольно содрогнулась, обхватив себя руками за плечи. Колокольчик продолжал звучать.

   Понимая, что дальше задерживаться – значит, навлечь на себя беду, Магда поднялась и, не став тратить время на обувание, поспешила к комнате господина. Стукнула в дверь.

   - Вы… звали?

   Тряхнув последний раз колокольчиком, герцог отбросил его в сторону.

   - Сколько тебя можно ждать?

   - Я… - девушка потупилась, - спала… простите…

   - Подойди.

   Она сделала несколько шагов от двери.

   Герцог полулежал на постели. Ее хозяин был крупным мужчиной с мощным торсом, поросшим густым черным волосом. Грудь, частично спину и руки его покрывала короткая курчавая шерсть. Шерстяная дорожка спускалась и ниже, до чресел, но как раз там он прикрылся узорным покрывалом, за что Магда была ему благодарна. Такие же темные густые слегка волнистые волосы спутанной гривой спадали ему на плечи, на скулах переходя в окладистую бороду. Герцог был прекрасно сложен, и он был еще молод и уделял достаточно внимания упражнениям с оружием и верховой ездой, чтобы тело его не начало расплываться. Полусидя на постели, он внимательно смотрел на девушку, и она не смела поднять глаз на его лицо. - Как тебя зовут?

   - М-магда, - пролепетала она.

   - Ты новенькая, - это был не вопрос.

   - Д-да, господин, - она смотрела в пол.

   - Сколько тебе лет?

   - Шестнадцать…

   - Ты девственница? Хотя, что я… деревенская девка в твоем возрасте уже давно лишается этой мелочи.

   Она покраснела, ничего не ответив.

   - Посмотри на меня.

   Магда собрала в кулак свою волю и подняла взгляд. Глаза их встретились. Лик герцога пугал и восхищал одновременно.

   - Хорошо.

   Откинув полог, он выбрался из постели, и Магда опять опустила глаза, чтобы не смотреть на его обнаженное тело. То, чего она так боялась, торчало внизу, как… как…

   - Посмотри на меня. Ну?

   Она зажмурилась. Уловила какое-то движение, а потом на нее обрушился удар.

   Вскрикнув, девушка упала на пол, ошеломленная и напуганная. За что?

   - Посмотри. На. Меня! – послышался рык. Крепкая рука сжала ей горло, рывком вздергивая на ноги. Магда захрипела, цепляясь за твердое, как камень, душившее ее запястье.

   - Смотри на меня, тварь!

   Она распахнула глаза, уставившись в лицо хозяина.

   - П-простите, - просипела, с трудом шевеля губами.

   - То-то… - ее отшвырнули так, что она отлетела к стене. – Раздевайся.

   - Ч-что?

   - Что слышала! Живо скидывай свои тряпки, чтоб тебя…

   Пряча глаза, Магда принялась торопливо стаскивать платье и нижнюю сорочку. Ни чулок, ни передника у нее не было. Руки девушки дрожали, она никак не могла справиться с завязками на горле, дернула не за ту и затянула узел. Заволновалась, торопясь и чувствуя, как подступают слезы.

   Потеряв терпение, герцог шагнул к ней и рывком разодрал ее сорочку, отшвырнув клочки.

   - Вот так, - он зло и весело оскалился. Зубы его были крупными и неожиданно белыми. Магда уставилась на них, на этот рот с мясистыми губами, на чуть-чуть удлиненные клыки и внезапно поняла, почему ее хозяина назвали Людоедом.

   - Вот так, - в его руке откуда-то появился нож. Обычный мясницкий тесак, которым рубят на части кур и кроликов. – Ну, что ж… посмотрим, какова ты…

   Закричав, Магда рванулась к двери, но ее поймали за волосы и швырнули на пол. Зажмуриться она не успела.

ГЛАВА 1.

В большой комнате в очаге пылал огонь. Отдельные языки пламени, взвиваясь, почти лизали перекладину, на которой висел котелок. Булькала вода, но на нее никто не обращал внимания.

   Три брата сидели у стола, отгородившись спинами от очага. Снаружи шумела непогода. Время от времени в трубе начинало гудеть, и тогда огонь ярился. Издалека слышался гул ветра, скрежет веток старых яблонь и стоны.

   Жак робко примостился с краю стола, посматривая на старших братьев. В семье его считали несмышленым и обращались соответственно. Все решения за него всегда принимал отец, а когда он слег несколько дней назад, старшие братья. При этом Пьер и Поль понимали друг друга с полуслова. Они и сейчас время от времени обменивались косыми взглядами, словно совещались.

   - Непогода-то как разгулялась, - протянул Жак. – Ветер…

   Его слова остались без ответа.

   - В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, - продолжал Жак. – Страшно…

   - Тебя волнует только это? – нарушил молчание Поль.

   - А что еще? Отец… он умирает…

   Мельник умирал тяжело и долго. Вот уже несколько дней он не вставал с постели, метался в жару, то проваливаясь в забытье, то приходя в себя и начиная бормотать обрывки молитв пополам с проклятьями. Порой его начинало корчить от боли, порой он лежал пластом и тихо плакал.

   Ветер выл уже третий день, то усиливаясь до урагана, то почти затихая. Под его порывами гнулись и ломались ветки деревьев, содрогались соломенные крыши, теряя клочья кровли, в реке вздулись волны, а крылья ветряной мельницы то принимались бешено крутиться, то замирали, постанывая от напряжения. Ураган, бушевавший третий день, постепенно усиливался, срывая крыши, переворачивая пустые телеги и сбивая с ног людей. Старые ивы, росшие на берегу реки, стонали и трещали под его порывами. Обломанные ветки падали в воду и уносились течением. Поперек дороги рухнул вяз – дерево разломилось надвое, перегородив дорогу.

   В доме было тихо. Слышался только вой ветра и потрескивание крыши над головой. Печь топилась плохо – ветер создавал такую тягу, что огонь просто не задерживался, улетая вместе с дымом. Хлопала ставня.

   В эту непогоду умирал старый мельник.

   Он лежал в полутьме своей спальни, вытянувшись на жестком ложе, запрокинув голову, и свет свечей обрисовывал на стене силуэт его запрокинутой головы с округлым лбом. Запавшие глаза казались двумя черными провалами. Стиснув зубы, он скрежетал ими в бессильном чувстве то ли гнева, то ли отчаяния. Большие руки с узловатыми пальцами непрерывно двигались по одеялу, словно жили отдельной жизнью. Дыхание с хрипом вырывалось из груди, и все его сухое жилистое тело содрогалось при каждом вздохе, словно воздух у губ был тверд, как камень и его приходилось откусывать и глотать.

   Три сына мельника сгрудились возле постели отца. Впереди стояли старшие сыновья, похожие как близнецы Пьер и Поль. Опустив головы, набычившись, они смотрели на родителя в молчаливом ожидании. Жена старшего, Поля, жалась за спиной мужа, тоненько всхлипывая и время от времени косясь на дверь. В другой комнате в люльке был оставлен ее ребенок, и мать чутко прислушивалась к звукам извне.

   - Где… - с хрипом пробился слабый голос старика, - где… вы…

   - Здесь, - Поль подался вперед. – Мы здесь, отец.

   Потянулся, дотронулся до его узловатых пальцев, торопливо отдернул руку.

   - Все?

   - Да.

   Пьер обернулся через плечо. В углу жался третий сын мельника, последыш Жак. Старшим братьям было около тридцати, а ему лишь недавно минуло восемнадцать.

   - Подой… подойдите… все…

   - Жак, - Пьер махнул рукой брату. Тот вытянул шею, подался вперед. Впился глазами в лицо отца, затаив дыхание.

   - Де-ти… - с натугой прохрипел старик, - дети… жи… вите вме…вместе… Мельницу… мельницу – тебе, Поль…

   - Да, да, - закивал тот. – Я буду хорошим хозяином… обещаю тебе, отец, я…

   - Братьев… не оставь…

   - Да-да, конечно! – заторопился тот. – Мы всегда будем вместе, а как же! Ты не сомневайся, отец!

   - Не сомневайся, - прогудел Пьер. Жак только всхлипнул.

   - Вы… все мои… все мои сыновья, - мельник перевел взгляд на молодых мужчин. – Я… хотел дать вам… дать все… что в силах… человеческих и…

   Он застонал, захрипел, словно ему в живот вонзился раскаленный прут.

   - Отец! Отец, что с вами? – чуть ли не хором загомонили все. Словно подпевая им, за окном пронзительным голосом взвыл ветер.

   - Я… ухожу, - немного успокоившись, прохрипел мельник. – И хочу… хочу отдать вам… одному из вас… самому достойному… самому… м-м-м… - он оскалился, задергал головой из стороны в сторону, словно что-то терзало его изнутри, - одному из вас… главное… Дети! Я богат! – вдруг торопливо и жарко зашептал он. - Вам не снилось такое богатство… сказочно… вы… не поверите, но это правда… Я… оставлю это одному… только одному… он получит все. Все, что я… что я… я…

   Голос его прервался. Оскалив зубы, закатив глаза, мельник откинулся на подушки.

   - Отец! Отец! – сыновья бросились к нему, тормоша. – Что это за богатство? О чем вы говорите? Откуда?

   Они тормошили, толкали, даже трясли его с трех сторон, вернее, с двух, потому что плечистые старшие братья не давали Жаку ближе подойти к кровати. Он только слегка тряс одеяло, которым были прикрыты ноги отца, холодные даже сквозь покрывало.

   Казалось, все кончено, и мельник умер, но вот он дернулся, как от удара, захрипел, выгибаясь дугой.

   - Я отдам… отдам, - захрипел он, - одно одному… приходите через… через три дня после… после… на могилу… в полночь… Там! Там я скажу… у-у-у-уу…

   Он завыл, зарычал сквозь стиснутые зубы, забился в судорогах.

   Пьер и Поль отпрянули, пораженные. За перегородкой зашелся в плаче ребенок в колыбельке, и жена Поля, всхлипнув, метнулась к нему.

   - Отец?

   Братья попятились, крестясь. На груди умирающего невесть откуда взялся черный кот.

   Этот кот жил при мельнице так давно, что к нему уже привыкли и не обращали внимания. Он ни к кому не ластился, никогда не мурлыкал и не терся о чьи-нибудь ноги. Держался в стороне, ни разу не зашел в дом. И тем более ни разу не видели, чтобы он принес крысу или мышь. Он просто жил при мельнице, и было не понятно, как он очутился тут, в комнате.

   - Брысь! – крикнул Пьер, замахиваясь.

   Кот вздыбил шерсть, махнул лапой.

   - Пр-р-раучь!

   - Господи спаси и сохрани! – Поль закрестился, пятясь. Кот завыл, выгибаясь дугой на груди мельника. Глаза его полыхнули огнем, и три брата, толкая друг друга, кинулись бежать.

   Когда дверь захлопнулась и испуганные голоса, смешавшиеся с плачем ребенка, стали затихать, черный кот не спеша развернулся, усаживаясь на грудь умирающего. Глаза его снова вспыхнули, но это уже был не тот огонь. Теперь в его чуть прищуренных зрачках светилось что-то вроде иронии.

   - Ты…- выдохнул мельник, - пришел…

   - Пр-рише-ул, - протянул-мурлыкнул кот и стал не спеша умываться левой лапой. – Р-разве я мо-уг не пр-рийти?

   - Ты…

   - Я…

   - Ты пришел, чтобы мучить меня?

   - Я-у? – аж напрягся кот. – Да за кого ты меня-у пр-ринимаешь?

   - За того, кто ты есть…

   - Ну… р-раз так, - кот сел, обвил хвостом лапы, - ты должен понимать, что р-раз я пришел, я не могу пр-росто так уйти.

   - Чего тебе…надо?

   - Сам знаешь.

   - Мою… душу?

   - Она и так моя-у, - кот усмехнулся в усы. – Но, если ты пожелаешь, я мог бы пер-ресмотреть условия сделки! Скажем так, удовольствоваться заменой… Мне-у все р-равно. Скажем, я мог бы пр-родлить контракт… на других условиях?

   Лицо умирающего оживилось. Глаза заблестели.

   - Ты… что предлагаешь?

   Кот начал было говорить, но снаружи послышались торопливые шаги. Встрепенувшись, он вскочил, выгибая спину дугой. Зашипел, выпуская когти и молнией метнулся прочь.

   Дверь открылась. На пороге возник усталый священник. За его спиной маячили служка и старший мельников сын.

   - Вот, святой отец, - начал он. – Мой родитель…

   - Вон! – вздыбился мельник, точь-в-точь, как только что кот. – Пошел вон! Все вон!

   - Сын мой, - священник покачал головой, желая шаг в комнату, - не стоит в такую минуту… подумайте о вашей душе!

   - Моя душа? – оскалился мельник. – Моя душа будет гореть в аду! И твоя, жалкий святоша, если ты не уберешься ко всем свиньям!

   - Й-а-аа-у! – взвыло из-под кровати. Черная тень взвилась, полыхая горящими углями.

   - Господи боже наш! – вскрикнул священник, когда черный кот встал перед ним на задние лапы, растопырив передние и скаля зубы. Попытался было осенить зверя крестным знамением, но внезапно нечто невидимое мягко, но сильно ударило его в грудь, выталкивая вон.

   - Его величество король! Ваш отец, миледи…

   Фрейлина отступила на шаг, согнулась в глубоком поклоне, почти касаясь опущенной рукой подола платья, словно еще чуть-чуть – и собиралась его подцепить кончиками пальцев и приподнять, демонстрируя носок вышитой туфельки. Аннабель выпрямилась, расправив плечи и постаравшись придать своему лицу соответствующее выражение – задумчивости и нежности. Окружавшие ее девушки перестали шушукаться.

   Все поднялись, когда король Рауль переступил порог комнаты. Поднялись, чтобы тотчас же повторить движение первой фрейлины – согнувшись, протянув правую руку к подолу платья, чуть выставив вперед левую ногу и отведя левую руку назад. Исключение составили две служанки – они просто опустились на колени, сложив руки и опустив голову на грудь, словно на молитве. На несколько секунд все замерли.

   - Аннабель.

   Король подошел к дочери, коснулся ее волос. Девушка выпрямилась.

   - Отец. Рада вас приветствовать.

   Ее слова словно разрушили чары – фрейлины задвигались, выпрямившись. Вскочили и служанки и поспешили покинуть комнату.

   - Что вам угодно, отец? – принцесса вежливо улыбнулась.

   - Мне необходимо поговорить с тобой, дочь моя. Оставьте нас!

   Первая фрейлина повелительно хлопнула в ладоши, и все девушки поспешили к выходу, на прощание коротко приседая в поклоне перед королевским семейством. Сама первая фрейлина отступила последней, пятясь, она потянула за собой створки дверей, приседая при каждом шаге.

   Оставшись с отцом наедине, Аннабель указала ему на свое кресло, сама пристроившись на одном из пуфиков, где прежде сидели ее фрейлины, и взяла в руки книгу, которая лежала на нем. Раскрыла наугад, стала перелистывать, рассматривая красочные картины. Задержала взгляд на одной из них. Провела пальцем по контуру рисунка.

   - Что это значит, дочь моя? – нарушил недолгое молчание король, наблюдая за ее действиями.

   - Это… - девушка повторила жест, - значит, что мне нравится рисунок… и тот, кто на нем изображен. Рыцарь Персиваль…

   - Ты прекрасно знаешь, о чем я. Не уходи от ответа! – он слегка пристукнул ногой.

   - Вы мною недовольны, отец? – принцесса перевернула страницу и подняла на короля взгляд.

   - Еще бы мне быть довольным! Скажи на милость, что это было сегодня в парадном зале? Что это вы там устроили, миледи?

   Аннабель поджала губы. Когда отец начинал говорить ей «вы», значит, он действительно гневается.

   - Я ничего не делала, - промолвила она.

   - Вот именно что «ничего»! Вам был представлен его высочество Рудольф фон Шлезеринг, ненаследный принц Вестготии. А вы… как вы себя с ним повели?

   - Никак, - пожала плечами девушка.

   - Вот именно что «никак»! Молодой человек проделал долгий путь, чтобы познакомиться с тобой, а ты…

   - Моего портрета ему, видимо, было не достаточно?

   - Ты прекрасно понимаешь, что портретом дело не ограничится. Не ограничилось! – уточнил король.

   - Вот как.

   - Вот так! Ты не хуже меня знаешь, как нам важен союз с Вестготией и ведешь себя крайне безответственно…

   - Наоборот! – вскинула голову принцесса. – Отец, я не хуже вас знаю, что на мне лежит огромная ответственность. Я – наследница трона. Господь не даровал вам сына, и я должна вам его заменить. Я – женщина, значит, ко мне должны предъявляться особенные требования. Как-никак, Луитания – моя страна. Я принесу ее в качестве приданого моему будущему супругу. И должна быть уверена, что его высочество принц-консорт окажется достойным соправителем. Посему я тоже предъявляю требования к женихам…

   - Но принц Рудольф как раз и соответствует всем требованиям. Он молод, ему всего двадцать семь лет. Он недурен собой, здоров, без недостатков… явных. И он второй сын короля могущественной державы.

   - Вот именно! Вестготия могущественна. И править в ней должен его старший брат. Луитания имеет выход к морям… как и Вестготия, но у вестготов всего два морских порта, а у нас – шесть. Мы торгуем с большим количеством стран, и наши морские пути намного легче, ведь корабли вестготов должны идти сначала длинным проливом, чтобы выйти, наконец, на морские просторы. А если учесть, что пролив в устье контролируется Данасским союзом и северянами, которые берут пошлины с каждого проплывающего корабля, их торговля не так, чтобы процветает. Они вынуждены либо переплачивать за морские перевозки, либо доставлять свои товары по суше, что чревато другими осложнениями. Как ни крути, но наши шесть портов для них – лакомый кусочек. Тем более что от нас рукой подать до Кельтики и Валлонии.

   - Ты хочешь сказать, что Вестготия может нас… захватить? Это глупо. Зачем начинать войну…

   - Действительно, зачем воевать и убивать сотни человек, если можно заполучить то же самое малой кровью. А именно – женив сына и брата на наследнице и таким образом прибрав нашу страну к рукам! – Аннабель резким движением захлопнула книгу.

   - Ты считаешь, что Рудольф Ветсготский прибыл к нам не просто так?

   - Разумеется! Они там все через одного торгаши и во всем ищут выгоды. Кто первым подписал Трансильфанский мирный договор, согласно которому проход по Драконьим горам объявляется открытым? Вестготия. А почему? Потому, что таким образом она получает выход к Внутреннему Морю и сопредельным странам!

   - Ты не можешь осуждать их за это. Король Вестготский заботится о процветании своей страны…

   - Я тоже. Я забочусь о Луитании не меньше!

   - Но, дочь моя, ты принцесса. Наследная принцесса. А это значит, что ты должна…

   - Отец, я не хуже вашего знаю, что я должна выйти замуж! – всплеснула руками девушка. Книга соскользнула у нее с колен на пол, он она этого не заметила. – И я не против свадьбы. Ни одна женщина не может избежать замужества… если она не монахиня и не совсем уж дурна собой. Я знаю, что я выйду замуж и в свой черед дам стране наследника престола… желательно мальчика. Но мне не все равно, кто будет моим соправителем! Я просто хочу, чтобы им стал самый достойный из претендентов!

   - Но, кроме Рудольфа Вестготского, у нас практически нет кандидатов! Принц Кельтский слишком мал, ему только двенадцать лет. Да и он у них один. В Валлонии есть два принца, но…один из них недавно объявлен наследником короля, а второй… для второго они как раз сейчас воюют на севере с Данасским союзом, чтобы оторвать у них хотя бы несколько островков. Можно было бы обратиться к иверам, но…

   - Только этого не хватало! Уж лучше мехмиты. Они, по крайней мере, язычники, а не еретики!

   - Вот видишь, дочь моя, у тебя нет выбора! – развел руками король. – Либо Рудольф Вестготский, либо…

   - Выбор есть всегда, отец. Просто…

   Девушка не договорила. За дверью послышался какой-то шум, шорох шагов, быстрые шепотки. На миг прорвался чей-то резкий высокий голос. Услышав его, отец и дочь переглянулись. Оба узнали эти повелительные интонации и нисколько не удивились, когда та же самая дежурная фрейлина, постучав, приоткрыла двери.

   - Ваше величество, ваше высочество, к вам… вдовствующая герцогиня Марипоза де Бренвиль. Соблаговолите…принять?

   Король Рауль скривился, как от зубной боли. Герцогиня Марипоза была его двоюродной сестрой. Она владела огромными землями на севере и востоке страны, частью унаследовав их от покойного мужа, частью от отца. Два из шести портов, о которых говорила Аннабель, находились как раз в ее землях, и она собирала немалый налог, правя своим «королевством в королевстве» жесткой рукой. Несмотря на возраст, ее бурной энергии можно было только позавидовать. Подобно многим знатным дамам и господам, она прибыла в столицу ради приезда вестготского принца и получила право присутствовать на первом приеме. Поэтому не было ничего удивительного в том, что сейчас она явилась на половину принцессы с неофициальным визитом.

   Сухая, высокая, кажущаяся еще выше из-за старинного, давно вышедшего из моды высокого убора, с которого свешивалась черная вуаль, герцогиня вошла чеканным шагом и согнулась в поклоне так резко, что принцесса вздрогнула и невольно отпрянула.

   - Ваше величество. Ваше высочество, - выпрямившись, герцогиня улыбнулась одними губами. – Прошу простить меня за то, что я врываюсь к вам так… неожиданно… но, надеюсь, наши родственные связи дают мне кое-какое право на эту маленькую фамильярность?

   - Мы… рады вас видеть, сударыня, - промямлил король. – Что привело вас… сюда?

   - Как – «что»? Сватовство вестготца, конечно!

   Отец и дочь переглянулись.

   - Вы… что-то знаете?

   - Весь двор знает. Его приезд – это ведь официальный визит жениха, не так ли?

   Аннабель вспыхнула, сцепив пальцы в замок так, что побелели костяшки.

   - Я так не считаю, - промолвила она тихо, но твердо.

   - Почему же, милочка?

   Принцесса напряглась.

   - Я не считаю его достойным кандидатом.

   - Вот как? А кто же, по-вашему, достойный? С другой стороны, вы правы. Отдавать руку и сердце… иностранцу! Эти вестготцы помешаны на войне. Их король, по слухам, занят реорганизацией армии. Что будет, если его младшенький сынок, только-только переступив порог, сразу кинется тут все переделывать по-своему вкусу?

   Сначала Аннабель была напугана теткой, но по мере того, как та говорила, все больше проникалась к ней симпатией.

   - Вот видите, отец, - воскликнула она, едва дождавшись паузы. – Я была права!

   - Что значит, «права»? Вы отказали вестготцу, милочка? – накинулась на нее герцогиня.

   - Пока еще нет, но… собиралась это сделать…

   - И правильно! Надо выбирать лучшего. Достойного! – острый каблук туфли тетки Марипозы вонзился в паркет с глухим стуком. – И хвала Господу, у нас есть, из кого выбирать!

   - Вот как? – Аннабель почувствовала недоброе. – И кто же это?

   - Мой сын, - не обманула ее ожиданий герцогиня. Обернулась к дверям и зычно крикнула:

   - Батистен!

   Аннабель подавила вздох. Его величество, наоборот, просиял и даже потрепал дочь по руке – мол, выше голову, видишь, как все удачно устраивается!

   - Батистен! – громче крикнула герцогиня. – Эй, кто там! Живо ко мне!.. Прошу прощения, ваше величество. Мальчик так редко бывает в столице… а ведь он имеет полное право на собственные покои тут, во дворце! Согласно нашему статусу… Живо позвать Батистена! – опять закричала она, стоило на пороге показаться двум пажам.

   Но молодой человек уже сам спешил к матери, и лицо его буквально светилось от волнения.

   - Матушка, - на ходу закричал он, - если бы вы знали, кого я только что встретил… Ой! Ваше величество… ваше высочество… - он отвесил два быстрых и от того немного неуклюжих поклона. – Матушка… вы меня звали?

   - Ну, разумеется, - слегка подобрела та.

   Аннабель слегка поджала губы. Если у ее тетки и была какая-то слабость, то это ее единственный сын. В детстве они часто играли вместе, поскольку были почти ровесниками, в отрочестве детские игры уступили место изучению наук, они стали встречаться реже. Тогда-то принцесса первый раз услышала, что они не просто в родстве, что степень их родства дает им кое-какие права и обязанности друг перед другом. Ибо Батистен был не просто ближайшим ее родственником мужского пола. Он мог бы стать королем… если бы с Аннабель что-то случилось. Нет, конечно, о смене династии никто не говорил, но…

   - Что вам угодно, матушка? – поклонился Батистен.

   - Подойди, поздоровайся с кузиной, - распорядилась та. – Вы ведь давно не виделись. Никак, целый год… или даже больше…

   - Ваше высочество, - послушно произнес юноша, обращаясь к девушке. – Я считал дни до нашей новой встречи, и теперь я счастлив… моя мечта сбылась! Я – здесь, у ваших ног и готов оставаться тут, пока бьется мое сердце!

   Он, в самом деле, приблизившись, преклонил колено, протягивая одну руку к ней. Поколебавшись, Аннабель протянула ему свою, и Батистен приник к ее запястью долгим поцелуем. Тот длился ровно столько, сколько возможно по этикету, но, выпрямляясь, юноша задержал ее пальцы в своих ладонях, слегка пожав.

   - Аннабель, - произнес он. – Вы…

   «Сейчас он скажет, что я прекрасна!» - подумала та.

   - Вы совсем не изменились, - выпалил он. – Минувшее не властно над вами. Вы все так же… все так же… милы! – нашелся он. – Я смотрю на вас и вижу ту самую девочку, с которой мы когда-то… дружили.

   Аннабель улыбнулась – не столько приятным воспоминаниям детства, сколько потому, что так положено по этикету. Она чувствовала, что Батистен говорит что-то не то, но заткнуть рот кузену не имела права. Тут были ее отец и тетка, они зорко следили за каждым словом и жестом.

   - Обычно детская дружба перерастает в нечто большее, - сказала герцогиня Марипоза. – Особенно когда сопровождается чувствами.

   - Да, чувствами, - промямлил король, на которого она в этот момент смотрела. – Но ведь у вас есть и другие дела в столице, не так ли? Вы прибыли… по своему делу?

   - У нас, насколько вы знаете, есть общие дела, - коротко ответила герцогиня. – И они немного важнее, чем… частные.

   Оба посмотрели на молодых людей. Аннабель слегка подалась назад, убирая руку. Девушка знала, что должна выйти замуж, что в ближайшие дни решится ее судьба. Но она надеялась, что у нее будет больше времени и свободы маневра.

   Однако пока она ничего не могла поделать. И оставалось только ждать.

   Горели свечи. Тяжелый сладковатый запах ладана сочился вдоль стен, волнами поднимался к потолку, смешиваясь с запахами свечного воска, целебных трав, влажной шерсти, людского пота, чеснока и вина. Обычный запах намоленного храма. От него можно отрешиться, воспарив духом к горнему, отринувши греховные помыслы. Известно, что Дьявол всеми силами старается отвлечь людей, помешать спасению их душ и низринуть во тьму и Ад. Он не гнушается никакими средствами – даже здесь и сейчас, даже сюда может проникнуть его влияние. И надо оставаться твердыми всегда, не замечать преград и идти к своей цели.

   В полумраке над молящимися в клубах сладковатого дыма проступали лица. Стены храма были расписаны картинами – их жизни Святого Мартина, коему был посвящен собор и вся обитель, Страшного Суда, а также вполне себе мирских картин, изображавших простых людей, которых с одной стороны искушал Дьявол, а с другой – защищал Господень Ангел с пылающим мечом. У ног нечистого извивались чудовищные твари, порожденные бездной. Вырвавшись из Ада, они обретали облик и плоть оборотней, вампиров, демонов, ведьм и прочих врагов рода человеческого и нападали на людей. Тех, кого не успевали спасти – и кто не хотел быть спасенным, ибо среди людей попадались всякие! – они тащили к Дьяволу в пасть. И горе было тем, кто шел к ним добровольно. Ибо если тех, кого завлекли в свои сети обманом или насилием, еще можно вырвать из когтей Врага Рода Человеческого, то эти уже безнадежны. Единственное их спасение было в смерти – мучительной смерти тела, которое следовало умертвить как можно более жестоким способом, дабы оно своими страданиями очистило душу. Обманутые, раскаявшиеся, либо сами просились на костер, понимая, что запятнанная душа и взятые на нее грехи не очистятся иным способом, либо их приговаривали к вечному покаянию в монастырской тюрьме.

   Негромкое пение молитв плыло над клубами ладана, колебало пламя свечей и казалось, что свечи тоже поют. Голоса монахов сливались, рождая мелодию.

   - Домини…

   Наконец, прозвучали последние слова. Умолкли последние звуки. Откуда-то сверху, казалось, с небес, послышался слабый гулкий удар колокола. За ним – другой, третий. Песня колоколов сменила голоса монахов, и молящиеся несколько минут просто стояли, внимая этим звукам. Пока, наконец, приор не воздел руки, отпуская братию.

   - Идите. И несите в мир Слово Божие с силой, верой и преданностью. Да пребудет с вами Господь и присные его!

   Паства зашевелилась. Один за другим стали подходить к приору монахи, кланялись, принимали облатку и глоток вина и уходили, скрестив руки на груди, словно старались удержать в себе то чувство возвышенного уединения и просветления, которое дарует только молитва.

   - Брат Фабиан…

   Услышав свое имя, один из монахов остановился, поднял голову, встретившись взглядом с приором. Он все понял. Настал его черед. Точно так же, как остальные, монах скрестил руки на груди, отходя, но свернул не направо, вслед за всеми, а налево, оставаясь в тени. Мимо него к выходу текли остальные братья. Они не смотрели в его сторону. Редко-редко кто-то бросал косой взгляд туда, где в полумраке виднелся силуэт с опущенными долу очами. Такое бывало. Каждый раз после общей молитвы приор называл чье-то имя, и названный покидал обитель. Иной раз навсегда.

   Брат Фабиан оставался на месте, пока не вышел последний монах, и они с приором остались одни. Только после этого старик, самолично притворив двери храма, вернулся к алтарю и сделал ему знак.

   Монах выступил из тени, приблизился. Он был выше ростом согбенного под бременем прожитых лет приора монастыря Святого Мартина и намного моложе. На вид ему нельзя было дать больше двадцати пяти лет, но оба знали, что на самом деле ему уже тридцать три года. Двадцать лет назад угловатый тринадцатилетний подросток переступил порог обители. Тощий, грязный, оборванный, тем не менее, он был принят на общих основаниях, ибо при себе юноша нес свой первый взнос, свой вклад в монастырскую казну, который оказался весомее золота, драгоценных камней или пожалованных в вечное пользование земель.

   Это была голова оборотня. Оборотня, который несколько недель терроризировал их деревню, и всякий раз выходил сухим из воды, поскольку никто не знал, кто из деревенских несет на себе печать зверя. Посланный в деревню охотник убил двух волков, трех бродячих собак, подозрительную нищенку и отволок на суд в обитель знахарку, поскольку все указывало на то, что оборотня прикормила именно она. Но все впустую. Мальчишке удалось совершить то, с чем не сумел справиться присланный обителью охотник, и юный крестьянин был принят сперва в послушники, потом в ученики, а теперь…

   - Фабиан, сын мой, - приор окинул взглядом фигуру молодого монаха, - настал твой черед.

   - Я готов, - коротко ответил он. – Кто…

   Мир полон зла. Дьявол не дремлет, слуги его постоянно рыщут по свету, ловят души людские, вредят тем, кого не могут уловить в свои сети, несут вражду, мор и смерть. Зло многолико и порой так трудно отличить его от надевшего личину добра, а обычную слабость духа, извинительную для простых смертных – от тайного умысла. Даже верные слуги Христовы, монахи-рыцари из монастыря Святого Мартина, бывает, ошибаются.

   - Ты слышал… о Шенбруннском Людоеде?

   Город Шенбрунн-на-Ло был довольно крупным городом. Тут сходились многие торговые пути с севера на юг и запада на восток. Богатая провинция, столица графства Шенбруннского, вот уже больше трехсот лет управлялась династией герцогов де Нуар, в жилах которых текла кровь побочного сына короля Рауля Смелого Первого. Пятьдесят лет назад, когда страна временно осталась без короля – дед нынешнего монарха, Карл Кроткий, погиб в бою, оставив королеву в тягости – именно герцог Шенбруннский более полугода правил страной, поскольку королева была его родной сестрой. После рождения наследника престола он какое-то время был первым маршалом королевства, победоносно завершил войну, и многие говорили, что грядет смена династии, ибо, если что-то случится с новорожденным принцем, корона останется в руках герцога, как его ближвйшего кровного родственника. Она фактически уже была у него, но принца весьма «вовремя» женили на дочери Кельтского короля, и тесть с помощью своих легионов восстановил справедливость. Герцог Шенбруннский был фактически изгнан в свой родной город, и ему и его потомкам особым указом было запрещено появляться в столице под страхом смерти в течение пятидесяти пяти лет.

   С тех пор как раз и миновало… нет, не пятьдесят пять, а пятьдесят четыре года и восемь месяцев. Все это время герцог Шенбрунн прожил тише воды, ниже травы. Правда, порой доходили слухи о том, что он от скуки занялся какими-то алхимическими изысканиями и даже вроде бы как сумел получить золото из свинца, но дальше болтовни дело не шло. Жизнь текла своим чередом, и все бы ничего, но этот Людоед…

   О нем говорили осторожно, намеками, избегая подробностей. Слишком высоко забрался тот, кого так называли. Да и не было никаких доказательств. Да, в замке часто исчезали слуги – чаще всего молодые девушки. Да, порой из деревень поблизости таинственным образом пропадали дети – чаще всего мальчики от семи до двенадцати лет. Да, несколько раз на землях герцога разбойники нападали на проезжающих, грабили, убивали и бросали на обочину расчлененные тела. Да, ходили слухи о ведьмах, оборотнях и вампирах, которые бесчинствовали на землях Шенбрунна и нынешний герцог, Робер де Нуар, ничего не делал для того, чтобы с ними справиться. Более того, если о жалобах становилось известно, то вскоре куда-то исчезал сам жалобщик. Или же он торжественно каялся, отказываясь от своих слов. И искать – а наказывать – было просто некого.

   Брат Фабиан смотрел на приора, ожидая его слов.

   - Эти слухи…

   - Это не слухи. Это правда, - кивнул тот.

   - Но тогда…

   Но тогда что же изменилось теперь?

   Вместо ответа приор сделал приглашающий жест, зовя молодого рыцаря за собой.

   Они прошли в исповедальню и толкнули дверь одной из кабинок. На полу, на коленях, молитвенно сложив руки, стоял человек.

   Когда свет упал на его лицо, он сперва зажмурился от яркого света, потом с тихим кряхтением поднялся на ноги. Это был священник, уже пожилой, осанистый, крепенький и коренастый, но выглядящий так, словно долгое время пытался изнурить свою плоть постом и молитвой. Да, собственно, так оно и было. Таким, как он, положено неспешно ходить по улице маленького городка, пряча руки в рукавах рясы, улыбаться и благословлять румяных деревенских девушек, ласково журя их за то, что они позволяли парням тискать их на сеновале до свадьбы, пить бражку на деревенских свадьбах и снисходительно пересчитывать яйца, принесенные прихожанкой в дар. Но вместо этого он выглядел так, словно проделал долгий путь, по бездорожью, в грязи, ночуя на земле и питаясь милостыней или вовсе голодая, продирался сквозь колючий кустарник и шлепал растоптанными сандалиями по грязи, пересекая вброд ручьи. Полуседые волосы его были растрепаны, округлое когда-то лицо вытянулось, испещренное морщинами, пухлые губы дрожали. Он сложил перед собой ладони:

   - Брат…

   - Брат Клод – настоятель церкви Святой Жанны в Шенбрунне, - представил его приор. – Это он поведал нам о творящихся в графстве делах.

   - Я сам был свидетелем некоторых из них, - пролепетал тот. – И не смог больше терпеть.

   - Вы бросили свою паству, брат, - нахмурился Фабиан. – Бросили, чтобы…

   - … чтобы спасти! Пожертвовать малым, спасти великое.

   - Не суди, сын мой, - мягко вмешался приор. – Ибо кто знает, какими путями следует Всевышний. И, может быть, то, что совершил отец Клод, ныне свершается по благу и попущению Его. И эта жертва не просто угодна Господу, но она – и есть та последняя капля, которая переполнила чашу Его божественного терпения. Ибо все свершается Его волей и ни один волос не упадет ни с чьей головы просто так.

   Молодой рыцарь склонил головы, словно предлагая свои волосы для этого.

   - Прошу меня простить, - промолвил он. – Каюсь…

   - Твоим покаянием будет сие деяние, - строго ответил приор. – Ты отправишься с отцом Клодом в Шенбрунн и разберешься с тем, кого называют Людоедом… Да, - добавил он, обращаясь уже к священнику, - брат Фабиан еще молод, но его молодость не должна тебя смущать, брат мой во Христе. Ибо и устами младенца глаголет Истина. И кто знает, в чьи руки Господь вложит карающий меч.

   - Отец…

   Поль вздрогнул, едва не выронив ведро с водой.

   - Что еще?

   - Отец… - Пьер бросил взгляд через плечо. – Кажется, он… того…

   - Умер?

   Ведро упало с грохотом, покатилось по полу, расплескивая воду. Некстати вспомнилось, что с рассвета непогода сама собой утихла, дождь перестал, исчез ветер, и даже, кажется, среди обложных грозовых туч наметились просветы.

   Забыв все дела, братья поспешили в большой дом.

   Мельник лежал на постели, вытянувшись, запрокинув голову и судорожно стиснув руки в кулаки, словно перед смертью пытался удержать что-то, ускользающее от него или, наоборот, удержать кого-то от нападения. Широко распахнутые глаза, оскаленный рот, раздувшиеся ноздри, засохшая пена на губах и багровые следы на лице – все говорило о том, что смерть его была тяжелой. Призванный к умирающему монашек обнаружился в чулане – забившись за груды мешков, он трясся, как осиновый лист и бормотал какую-то околесицу – о чертях, ведьмах, призраках и грешных душах, которое самое место в Аду. Больше от него нельзя было добиться ничего вразумительного. И Пьер без зазрения совести вытолкал служителя церкви за порог, снабдив на дорогу несколькими пирогами и десятком монет в монастырскую казну. Можно было дать и больше – пару мешков муки, например – но семье и так предстояли нелегкие времена и большие траты.

   Старого мельника в округе считали колдуном, знающимся с нечистой силой и потусторонними сущностями. В самом деле, кто, как не он, мог предсказать погоду за неделю? Кто, как не он, проследив полет птиц или силуэты облаков, мог предугадать войну, эпидемию, приезд сборщика налогов или иные события? Он мог, кинув косой взгляд на лошадь, корову или свинью, сказать, больно животное или здорово, и ему было достаточно подержать в руках часть одежды больного человека, чтобы определить, чем он болен и стоит ли тратиться не лечение. Он находил пропавшую скотину и утерянные вещи. Разгадывал сны и толковал приметы. Мука, которую он молол, была всегда белой, хлеб из нее выходил пышный и вкусный, так что даже герцог Шенбрунн частенько присылал к нему своих людей. И в то же время, если мельнику кто-то не понравился, то мука у него в мешках могла испортиться буквально на глазах – утром она была белой и рассыпчатой, а в обед уже слежалась комками и в ней копошились жучки. Местный монастырь Святой Сусанны-Великомученицы никак не мог найти на него управу. Как-то раз отец-настоятель даже на свой страх и риск отправил на мельницу взвод солдат. Но те, придя, не обнаружили там ни одной живой души. Мельница, скотные сараи и большой дом с пристройками стояли пустые и заброшенные, хотя крестьяне, встретившиеся им на пути, клялись и божились, что да, семья живет там с давних пор. Они вернулись ни с чем, а наутро весь монастырь остался без муки – двухмесячный запас не только муки, но и зерна и даже крупы – все оказалось испорчено так, что даже на корм скотине нечего было отделить. Герцог Шенбрунн, которому пробовали жаловаться, лишь поднял настоятеля на смех – мол, смотри за своей паствой, святоша, а в чужие дела не суйся. Монастырь во многом зависел от герцога, навлечь на себя его гнев настоятель не хотел, и от мельника и его семьи отстали.

   И вот теперь он был мертв. По обычаю, его следовало похоронить, но стоило Пьеру нагрузить на телегу несколько мешков лучшей муки, добавив немного зерна, молока и масла и отправиться в церковь, как он столкнулся с трудностями.

   Старого мельника отказались отпевать и хоронить в освященной земле! Не помогла даже взятка. Ответ был прост и короток – он-де умер без покаяния, как положено истинному сыну церкви, а это значит, что он все равно, что самоубийца. За самоубийц не положено молиться.

   Можно было спорить, угрожать и даже отправиться к владетельному герцогу за защитой – ведь он когда-то так нахваливал муку, которую поставлял ему старик! – но Пьеру было решительно все равно.

   - Нет – так нет, - отмахнулся он. – Обойдемся и без вас! Все равно отец вас терпеть не мог.

   Он поворотил коня и, даже не сгрузив муку и мешки, поспешил домой. Братья в шесть рук сами выделали для отца домовину, сами выкопали на холме яму, сами опустили в нее гроб и водрузили над ним камень.

   На том и успокоились.

   До поры.

   Черная Бесс любила понежиться в постели, особенно если с утра светило солнышко и была хорошая погода. В такие дни она не поднимала головы от подушки, пока не миновал полдень. Но в этот день с утра все было затянуто низкими тучами, и она не стала разлеживаться. Тем более что в большой зале ее ожидал гость.

   Дворецкий Двалин согнулся в поклоне так, что его длинный нос почти коснулся медной пряжки на его поясе.

   - Госпожа, к вам его сиятельство! Он ожидает внизу.

   - Сейчас буду, - воскликнула Черная Бесс, вскакивая. Господин и повелитель редко удостаивал ее своим присутствием. Не стоило его раздражать промедлением.

   Две молоденькие сильфы порхнули к ней, закружили подле, убирая, подавая, украшая.

   - Несвежая, - протянула она. – Дней пять уже, небось, постояла?

   - Третьеводнишняя, госпожа, - скрипнула троллиха. – Мамой клянусь!

   - Ну-ну… мать-то твоя жива? То-то! Вылить и нацедить новой. Достаньте, где хотите!

   Она была не в духе. Накануне ей привиделся тревожный сон. Да еще визит герцога… не к добру.

   Запахнув плащ, спустилась в большой зал. Там царил душный полумрак, разгоняемый лишь пламенем камина и несколькими свечами, расставленными на длинном столе. Дальние стены пропадали в темноте. Лишь с трудом можно было рассмотреть колонны, сводчатые двери, что-то вроде доспехов по углам и скамьи.

   У огня стояло два кресла. При появлении Черной Бесс из одного поднялся высокий мужчина в черном платье. Его бледное красивое лицо в отсветах пламени казалось розовым. Желтым огнем блеснули глаза.

   - Господин мой, - произнесла Бесс, склоняясь в почтительном поклоне. – Простите, что заставила вас ждать. Ваша служанка просто хотела вам понравиться…

   - Госпожа моя, - он отвесил поклон, протянул руку. – Не стоит оправдываться. Вы прекрасны.

   Их пальцы переплелись. Склонившись над рукой женщины, мужчина лизнул ее запястье, словно вампир, примеривающийся к жертве. Но кусать он не стал, а лишь подвел хозяйку дома ко второму креслу. Откуда-то вынырнул карлик, подал на подносе два бокала с вином. Пригубив напиток, Черная Бесс поняла, что это настоящее вино. То ли слуги нашли какие-то старые запасы, то ли гость привез его с собой.

   - Что привело вас ко мне? – промолвила она, смакуя напиток.

   - Вы слышали последние новости? – вопросом на вопрос ответил герцог.

   - Вы, - Черная Бесс покатала вино на языке, - изволите говорить о том, что случилось третьего дня? Я… почувствовала что-то странное. Но никак не могла понять, что это…

   - Ушел один из нас, - голос герцога был холоден и спокоен.

   - Я… знаю это. Но… кто?

   - Гадатель.

   Черная Бесс вздрогнула. В ее кругу у каждого было два имени – одно для своих, другое – для всех прочих. Тот, кого звали Гадателем, «в миру» звался иначе. Точно так же, как и герцога тоже звали порой просто Господин, а порой – по имени. Все зависело от того, кто звал.

   - И…как это случилось? Ему… помогли?

   Умереть можно по-разному. Но те, с кем общалась Черная Бесс, могли умереть только насильственной смертью – яд, огонь, вода, топор палача, даже кинжал наемного убийцы, - но только не болезнь, старость и несчастный случай на охоте. Хотя…стая волков, набросившаяся на одинокого путника или рассвирепевший кабан, сметающий все на своем пути, тоже могли бы считаться убийцами.

   - Нет.

   - Он… сам?

   Лишить себя жизни – тоже убийство. Тоже насилие, если вдуматься. Другой вопрос, что об этом никто из них никогда не думал – знали, что это бесполезно, если сам себя.

   - Я… не знаю. Кажется, исполнилось проклятье.

   - Вот как. Что ж, - Черная Бесс отвернулась и уставилась на огонь, - этого следовало ожидать… для такого, как он. И что же теперь будет?

   Гадатель ворвался в их небольшой кружок неожиданно – он не родился со своим даром, а получил его, причем по чистой случайности. Молодой наемный солдат, отправившийся в поход и в чужой земле столкнувшийся с тем, от чего нормальный человек должен держаться подальше. Тем не менее, он скоро освоился и со своим положением, и с тем новым миром, открывшимся для него.

   Появление Гадателя изменило их мир. А сейчас…

   Сейчас Гадатель ушел. И что будет дальше?

   - Кто-то должен занять его место, - промолвил герцог.

   - И получить его силу? – вскинула голову Черная Бесс.

   - И получить власть, которую дает его сила!

   Мужчина и женщина встретились взглядами, острыми и холодными, как два клинка. Безмолвный поединок продолжался несколько секунд, потом они оба отвели взгляды. Одновременно. И хотя на первый взгляд поединок закончился ничьей, Черная Бесс знала, кто в конце концов выйдет из нее победителем.

ГЛАВА 2.

Мельник умер и был похоронен. После его смерти все в доме пошло наперекосяк. Подгорал в печи хлеб. Заедало мельничное колесо, и мука шла с трухой, пылью и отрубями, уже не такая чистая и белая. Заболела одна из двух коров, а вторая стала меньше доиться. Лиса пробралась в курятник и передавила половину кур. Когда Пьер отправился в город, сломалось колесо у телеги, и весь груз свалился, да не куда-нибудь, а в грязь, так что часть приготовленного товара оказалось испорчено. Вдобавок, соседи перестали здороваться и начали обходить мельницу стороной. Мол, мы боялись вашего отца, а вас ни в грош не ставим.

   - Это все отец, - Поль сидел у стола, положив кулаки перед собой и глядя на них. – Это все из-за него.

   - Не говори так! – вскинулся было Жак, но поймал сердитый взгляд старшего брата и умолк. Все знали, что у старого мельника был тяжелый характер, и он знался с нечистой силой. Но все и были уверены, что сейчас нечисть оставит его семью в покое. Чего ей еще надо? Она получила душу отца, уволокла ее в Ад и может быть довольна. За что должны страдать его дети и внук?

   - Надо что-то делать, - подумал вслух Пьер.

   - Что, например?

   - Ну… мобелен заказать.

   - Заказывали два раза. А что толку? Ты сам помнишь, чем закончилась твоя поездка в город?

   Пьер насупился. Он был уверен, что телега прочная. А вот поди же ты, сломалась прочная, казалось бы, втулка. И ведь случилось это, когда он ехал в город, чтобы там договориться со святыми отцами, чтобы по родителю отслужили молебен!

   - Тогда что ты предлагаешь?

   - Молиться. Только не там.

   Старшие братья встрепенулись – голос подал младший брат.

   - Чего?

   - Молиться, - тише повторил юноша.

   - А где?

   - У отца.

   Под взглядами братьев он съежился, втягивая голову в плечи.

   - Ну… помните, когда мы… тогда, перед его… ну, той ночью, - забормотал Жак, хлопая глазами, - когда он умирал…

   - Ну?

   - Он говорил… просил, чтобы мы его… не оставили… приходили к нему… на могилу… три ночи подряд… А мы не ходили. Ни разу. Вот я и… - Жак говорил все тише и тише, а последнее слово произнес одними губами, - подумал…

   - Он подумал, - зло оскалился Пьер. – И что же ты надумал?

   Старшие братья недолюбливали младшего – его, последыша, слишком баловала мать. Вопреки тому, что Поль чуть ли не с десяти лет помогал отцу на мельнице, частенько лучшие куски доставались именно Жаку. Пока была жива, мать всячески защищала его и от отца, и от старших братьев. И, когда она умерла, мельник послушался предсмертных слов жены и не стал слишком уж нагружать Жака, спрашивая с него меньше, чем со старших братьев. «Дурачок. Не от мира сего!» - говорили о младшем сыне мельника и в округе.

   - Я подумал… подумал, что, может быть… может быть надо выполнить волю отца? – пролепетал тот. – Он умер восемь…нет, уже девять дней назад, а никто из нас так у него и не был…

   - На могиле? Ночью? Ты в своем уме? А, - отмахнулся Пьер, - что с тебя взять! Ты…

   - Погоди, брат, - Поль остановил его решительным жестом, - малыш дело говорит!

   - Да какое дело! Ты всерьез решил, что должен пойти к отцу… ночью?

   - А ты – нет?

   - Никогда! – Пьер ревностно перекрестился. - И тебе не…

   Он осекся, когда брат поймал его руку, прижимая ее в столешнице. Братья перемигнулись, и Пьер обернулся к младшему брату.

   - Жак, ты ведь любишь… любил отца? Он так заботился о тебе… любил? И ты ведь единственный помнишь, что он наказывал, так?

   Юноша кивнул, во все глаза глядя на братьев.

   - Так сам посуди. Мы с братом работаем, я встаю в три часа ночи, чтобы запустить мельницу и ложусь спать уже заполночь. Пьер поднимается позже меня, но ему надо обиходить лошадей и скотину, а это тоже нелегкая работа. Кроме того, он помогает мне на мельнице. А чем занят ты? Таскаешь воду? Подметаешь двор? Колешь дрова? Ты не устаешь так, как мы. И поэтому кому, как не тебе, идти к отцу. Согласен?

   - Да, брат, - поддержал Поля Пьер. – Кроме тебя, некому.

   Возившаяся у печи жена брата подошла, скрестила руки на груди.

   - Братья твои дело говорят. Иди.

   Юноша перевел взгляд с одного на другого.

   - Ладно, - кивнул он. – Пойду.

   Провожали его на холм всей семьей.

   - Ты, главное, не бойся ничего, – напутствовал его Пьер. – В конце концов, это твой отец, ты его любимчик, так что тебе он не станет вредить. А уж ты постарайся, уговори его, чтобы он не вредил нам.

   - Спроси его, может, чего сделать надо, чтоб его душа успокоилась, - поддержал брата Поль. – Может, он клад какой где зарыл и не успел перед смертью рассказать, где он закопан? Так пусть место укажет, а мы откопаем, не сомневайся!

   - На тебя вся надежда, брат!

   С тем его и вытолкали за порог, едва начало темнеть.

   Холм, на котором похоронили отца, возвышался в стороне, на излучине реки. Как часто бывает на таких холмах, на вершине его росло раскидистое дерево, старый, перекрученный ветрами и бурями, бук. Земля под ним была вся усыпана буковыми орешками, и, будь сейчас сезон, можно было бы набить ими карманы и щелкать весь вечер, развлекаясь.

   Поднявшись на холм, Жак обошел старый бук, разгребая прошлогоднюю листву, редкую траву и прочий сор. Нашел несколько еще не сгнивших орешков, собрал, раскусил один. Вкуса у перезимовавшего в прелой подстилке орешка уже никакого не было. Юноша сплюнул беловатую кашицу. Потом разложил под корнями тряпицу, на которой пристроил немудреный запас – ломоть домашнего хлеба, глиняную бутыль с наливкой, сыр и лук. Пожевал немного, просто так, чтобы хоть чем-то занять время.

   Солнце садилось за холмы на другом берегу. В низинах уже совсем стемнело, и можно было разглядеть огоньки – вон деревня, вон выселки, а там, правее, и мельница. Последние лучи закатного солнца осветили встающую луну. Почти полный диск светился бледно-желтым, почти белым, светом. Если присмотреться, уже виднелись пятна. Интересно, откуда они там взялись? Жак пробовал задавать этот вопрос отцу, матери, даже священнику, но внятного ответа ни от кого не получил. «Так было всегда… так задумал Господь…» - говорили ему.

   - Если ты у Господа, отец, ты мог бы у него спросить, - подумал вслух юноша.

   Резкий порыв ветра заставил его вздрогнуть. Откуда-то с севера, до этого невидимые над горизонтом, надвинулись облака. Они ползли по небу, захватывая его, и вот уже луна скрылась за темным лохматым краем. Вслед за нею одна за другой погасли все звезды. Лишь слабые огоньки там, внизу, еще мерцали, напоминая юноше, что он не один на свете.

   Грозно и сонно зашелестела листва бука. Дерево словно потягивалось и ворочалось, потревоженное спросонья. Жак потуже запахнул куртку, затягивая на талии пояс – здесь, наверху, ветер дул с пронизывающей силой. Если он спустится в низину, там будет потише, но нельзя.

   Он покосился на смутно белеющее во мраке надгробие. На простом камне не было никаких знаков. Юноша подошел ближе, опустился на колени.

   - Отец?

   Что-то холодное коснулось его щеки. Он отпрянул, обернулся.

   Никого. Но…

   Что там, в ветвях дерева? Какая-то… птица?

   Жак подался вперед. Если птица, ее можно сбить камнем и…

   - Кто здесь?

   Он вздрогнул. Голос шел откуда-то снизу.

   Юноша крутанулся на пятках, чувствуя, как по спине течет первая предательская струйка пота. Голос был… знакомый.

   - Я…

   - Кто – ты? – голос взвыл, словно говорящий пытается стряхнуть с себя тяжесть и воет от усилия.

   Земля под ногами ощутимо дрогнула. Казалось, говорит весь холм, одновременно стараясь сдвинуться с места. Ошеломленный, Жак попятился, но нога обо что-то запнулась, и он шлепнулся на задницу, теряя равновесие.

   Над головой дрогнули ветки. Птица – нет, какое-то крылатое существо! – сорвалось с ветки, крича и визжа. Юноша завопил тоже, закрывая голову руками.

   - Ты-ы-ы-ы… - взвыло, казалось, со всех сторон.

   - Мама, - прошептал Жак, сжимаясь в комок. Надо было бежать, надо было хотя бы сдвинуться с места, уйти от этого живого холма, который уже ходил под ним ходуном, как какое-то огромное животное, спросонья почувствовавшее на своей спине крохотную постороннюю букашку, мешающую спать. Он, Жак, был этой букашкой, и холм – великан, чудовище, кто угодно, только не земля! – поводил плечами, пытаясь стряхнуть ее с себя. Надо было убегать, но тело не слушалось.

   - Ыы-ы-ы-ы…

   Порыв ветра тряхнул ветви дерева над ним. Они загрохотали, застучали друг о друга. Дождь листвы, прошлогодних и летошних, недоспелых, орешков, кусочки коры и сухие веточки посыпались дождем. Жак закричал, закрывая голову руками, когда ему на макушку шлепнулось что-то живое, отчаянно перебиравшее когтистыми лапами. Короткая боль пронзила кисть – коготь существа распорол кожу.

   - Ыы-ы-ы-ы… - выло и ревело все вокруг.

   Перевернувшись на четвереньки, Жак вслепую кинулся вперед, прочь от этого места, но с разгону врезался лбом во что-то твердое с такой силой, что ахнул, прикусив язык до крови, и шлепнулся наземь. Впился пальцами во что-то мягкое, рыхлое, слабо шевелящееся, с ужасом сообразил, что это отцова могила, а он врезался головой как раз в поставленный в изголовье камень. Его скрутила судорога ужаса, юноша растянулся на земле, закрывая голову руками и чувствуя во рту соленый привкус крови. Над ним выло, ревело, стонало, гудело на разные голоса. Под ним все ворочалось и ходило ходуном.

   - Ты… - удивительно спокойный, какой-то сонный голос пробился сквозь хаос и шум, - ты… кто?

   - Я? – юноша шевельнулся, опасаясь поднять голову и лишь чуть повернув лицо в сторону, чтобы не касаться губами земли. – Жак…

   - Сыно-о-ок, - земля под ним вздохнула.

   - От…отец?

   Удивление было так велико, что он приподнялся на локтях.

   Могильный камень слабо светился в темноте, но не своим собственным светом, а озаренный сиянием, исходящим от маячившей за ним фигуры. Старый мельник стоял, чуть ссутулившись, свесив руки и опустив голову, как смертельно уставший человек, который вот-вот упадет, как порубленное дерево и стоит только потому, что не может решить, в какую сторону упасть. Но достаточно легкого касания или дуновения ветерка… Жак съежился, сообразив, что будет, если это упадет на него.

   - Отец? – во рту пересохло и он сам не услышал своего голоса. Но тень старого мельника качнулась. Голова медленно поднялась.

   - Сы-ын, - протянул-простонал он. – Ты… прише-ол…

   - Я…- Жак сглотнул. – Отец, я…

   - Прише-ол… ты, - казалось, тень мельника раздумывает над сложной задачей. – Зачем… ты… пришел?

   - Но, - от удивления у Жака пропал почти весь страх, - ты же сам сказал…

   - Нее-ет, - тень мельника качнулась, он рывком схватился за голову, застонал, - не ты… не должен быть ты, но… если уж пришел…

   Ворвавшийся ниоткуда вой, рев, вопли и стоны заглушили его слова. Резко, как от толчка, тень мельника распрямилась. Прямо в душу Жака взглянули два… нет, не глаза. Два раскаленных угля на искаженном от гнева и ненависти лице.

   - Ты, - проревел голос, который больше не был голосом его отца, и рука со скрюченными пальцами взметнулась, целясь прямо в лицо юноше. Тот отшатнулся – на пальцах были не ногти – заостренные кривые когти жуткой длины, испачканные в грязи и крови, тянулись ему в лицо.

   - Ты… пришел спасти и погубить!

   - Я… я не… - Жак попятился, перебирая руками и ногами.

   Грянул гром.

   - Ты… готов?

   Внезапно Жак почувствовал страх. Что-то было рядом, дышало тяжело и смрадно.

   - Нет! – завопил юноша, попятившись от того, что надвигалось из темноты. – Нет! Я не знаю! Я не понимаю! Я не готов! Я…

   - Ты!

   Когтистая рука взметнулась и вцепилась ему в запястье. Жак заорал во все горло, почувствовав прикосновение мертвеца. Настоящего живого мертвеца. Эта рука была одновременно твердой, как камень – и мягкой, как творог. Холодной – и горячей. Сухой – и липкой. Бестелесной – и тяжелой. Юноша закричал, пытаясь стряхнуть ее с себя, чувствуя, как холод и жар проникают сквозь кожу до самых костей, как его плоть погружается во что-то влажное, липкое, противное и растворяется в нем.

   А потом откуда-то возникло что-то еще. Орущий, раззявивший алую пасть угольно-черный комок ударил в грудь. Жак чисто машинально схватился за него, вцепившись обеими руками – обеими руками! – и шарахнулся прочь.

   Кругом все металось, дрожало, летало под порывами ветра. Стонал и корчился бук на вершине холма. Земля дрожала и качалась под ногами. Спотыкаясь и падая, юноша кинулся прочь, не разбирая дороги. Орущий комок живой плоти – живой плоти! – цеплялся за него, и в тот самый мог, когда земля ушла из-под ног и он, не удержав равновесия, упал и покатился кубарем вниз, ему почудился далекий вздох:

   - Спасибо, сын…

   Визг, грохот, стук и шум падения тела.

   - Опять!

   - Что там такое?

   В комнату ворвалась хозяйка – растрепанная, перепуганная, раскрасневшаяся.

   - Крысы! – чуть не взвыла она.

   - Где? – Пьер вскочил с лавки.

   - Т-там, - женщина махнула рукой в сторону кладовки. – Большая такая… серая…вот, - она развела ладони, показывая размер грызуна примерно с локоть. – Морда… уй… глаза горят… Я думала, сам нечистый явился! – она набожно перекрестилась. – А она как запищит, как прыгнет… я решето там уронила, - всхлипнула она. – С яйцами…

   - Та-ак, - Пьер медленно обвел взглядом комнату, задержался на печке. – И где Жак?

   - Жак! – тут же крикнул Поль. – Иди сюда, паршивец!

   Загрохотали быстрые шаги.

   - А? Чего? Тут я!

   - «Тут он!» - передразнил его старший брат, одной рукой привлекая к себе всхлипывающую жену. – А кот твой где?

   - Не знаю, - огляделся юноша по сторонам. – Тут где-то был…Да вот же он! На печи!

   Кот действительно обнаружился на печке, свернувшись калачиком в дальнем темном углу. Он дремал, прищурив ярко-оранжевые глаза, до тех пор, пока хозяйка, не вытерпев, не схватила метлу и не огрела его как следует. Только тут кот взвился на ноги, вздыбив шерсть и скалясь.

   - Не троньте его! – Жак сделал попытку защитить его.

   - Я его и не так трону! – разошлась женщина. – Ты гляди, дрыхнет он! По кладовой крысы шастают, как у себя дома, всю овощ погрызли, до нового урожая не дотянем! Яйца из-за них побила. Две дюжины яичек! Отборные! А мука? А крупа? А цыплят они из-под наседок таскают! А твой кот их не ловит!

   - Это не мой кот, - попробовал защищаться юноша. – Он общий! Отцов!

   - Отца твоего теперь нет! А кот…

   - Он всегда на мельнице жил!

   - На мельнице! А теперь только и делает, что спит и жрет! Толку от него нет!

   - Он ночью ходит…

   - Куда только? Нет, чтобы крыс в амбаре и кладовой погонял! Нет от него никакого толка!.. А ты чего молчишь, Пьер? – напустилась жена на мужа. – Скажи ему.

   - Права Мадлен, права, - кивнул Пьер. – С тех пор, как ты притащил этого кота, от него никакой пользы.

   - Но… - под строгим взглядом старшего брата Жак потупился. В последнее время на Поле держалось все. И даже Пьер, несмотря на то, что кулаки у среднего мельникова сына были будь здоров, слушался его беспрекословно и полностью взял на себя заботу о конюшне.

   - В общем, так, делай, что хочешь, но чтобы духу его здесь не было! Вот! – старший брат пристукнул кулаком по столу. – Я сказал, ты услышал.

   Жак посмотрел на черного кота. Разбуженный, он еще какое-то время шипел, но постепенно успокоился и теперь спокойно вылизывал заднюю лапу, задрав ее к потолку.

   - Что же мне с ним делать?

   - А это не наше дело! – снова встряла хозяйка. – Прогони, вышвырни… утопи, в конце концов! Да пошел ты вон, скотина проклятая! – замахнулась она на зверя, подходя к печи. – Ишь, глазищи вылупил! Ну, чисто Сатана, прости, Господи! – она набожно перекрестилась и поцеловала крестик.

   Кот вздыбился и злобно зашипел, замахиваясь лапой.

   - Вот ведь… пошел вон!

   Мадлен схватила кочергу и замахнулась на кота. Тот коротко взвыл и метнулся прочь.

   Он метился к двери, но не нашел ничего лучшего, как попытаться проскользнуть между ног входившего как раз в комнату Поля. И, не рассчитав, буквально врезался ему в голени лбом.

   - Ах, ты…

   Выругавшись, мужчина изловчился и цапнул кота за шкирку, поднимая на вытянутой руке. Кот шипел, извивался, выл и размахивал когтистыми лапами. Извернувшись, он ухитрился зацепить когтями руку Поля, оставив на ней четыре рваные раны.

   - Дрянь проклятая!

   Средний сын мельника с размаху шваркнул кота об стену. Для любого другого это могло закончиться плачевно, но кот извернулся в полете, оттолкнулся от стены четырьмя лапами и черный воющим шаром пронесся через комнату, повалив по пути горшки, стоявшие на полке.

   - Лови его! – закричала Мадлен, размахивая кочергой.

   - Держи тварь! – вторил ей Поль.

   - Хватай! Заходи! Давай…

   Двое мужчин и женщина бросились ловить мечущегося туда-сюда кота. Жак, которому они попеременно кричали то: «Помоги!» - то: «Брысь! Не лезь!» - больше мешался, чем помогал. Скачущий кот сбивал на пол посуду, опрокинул ведро с водой, на которой поскользнулся Поль, что не обрадовало его. Ввалился в кадушку с тестом, перепачкавшись в нем, и, видимо, запутавшись, в конце концов нырнул в устье печи.

   - Попался! – Мадлен с грохотом задвинула заслонку.

   - Уй-я-у-у-у! – злобно раздалось изнутри.

   - Не уйдешь, - женщина налегла на нее всем весом.

   – Дровишек бы… сжечь тварь…- добавил Пьер.

   - Там и так есть немного. Угорит.

   - Нет!

   Сорвавшись с места, Жак кинулся к невестке, отпихнул ее и сунулся в печь. Не обращая внимания на жар, зашарил руками, обжегся, схватившись за что-то горячее, но отыскал кота и отпрянул, прижимая очумевшего от дыма кота к груди.

   - Нет! Не дам! – попятился, глядя на братьев и невестку круглыми глазами. – Он же… живой…

   - Тогда сам от него избавься, - отрубила Мадлен. – Но чтоб этой твари тут больше не было.

   - Она права, - Пьер оглядел разгром, - либо кот, либо… в общем, ты его приволок, ты и будь добр сделать так, чтоб он нам не мешался! Понял?

   - Иди, - присоединился к брату Поль, - и с котом чтоб не возвращался.

   Юноша затравленно огляделся по сторонам. Ему недвусмысленно указывали на дверь. - Выбирать было не из чего. Вздохнув, он крепче прижал кота к себе и выскочил за порог.

   Оказавшись за порогом, он какое-то время просто бесцельно брел по дороге, прижимая к себе притихшего кота. Злые слезы закипали у него на глазах. Как могли братья так поступить с… со всем! В конце концов, этот кот всю жизнь, сколько Жак себя помнил, жил на мельнице. Ловил ли он мышей и крыс? Наверное, да, иначе зачем отцу столько времени терпеть его? Никто не станет кормить не то, что животное – человека просто так, бесплатно. Каждый должен отрабатывать свой кусок хлеба, сейчас, в прошлом или будущем. Родители кормят своих детей в надежде, что в старости они будут о них заботиться – так сказать, дают в долг. Дети кормят родителей в старости, как раз долг отрабатывая. Хозяин платит работнику за дело. Простой народ платит богачам налоги за то, что богачи защищают народ… от самих себя, мол, берите все, только оставьте нас в покое! Животных кормят, пока они могут работать – хозяйка режет курицу, которая перестает нестись. Хозяин – корову, которая больше не может давать молоко и телят. Лошадь ведут на бойню, когда она становится слишком слабой, чтобы возить людей и грузы. Собаку гонят за порог, когда она перестает кусаться. И кот. Кто станет держать кота, который не ловит мышей? Жак вырос в деревне и знал все это, впитал буквально с молоком матери.

   После смерти отца все пошло не так. Братья изо всех сил старались жить по-прежнему, но мельница уже не молола муку такую белую и нежную, как прежде. Порой в ней попадались отруби. Заедало большое колесо, да и ветер не всегда дул так ровно и сильно, как надо. Порой лопасти ветряка не колыхались по два-три дня, или шевелились так слабо, что хотелось подпихнуть их силой. Да, надо признать, что от отца много зависело. Он лег в могилу – и все разладилось.

   В могилу. Жак остановился, вздрогнув от воспоминания. Он ведь провел на могиле не одну, а три ночи. Целых три ночи! И каждый раз выл ветер, скрежетало ветвями старое дерево, слышались стоны и невнятное бормотание. И – да, это не шло ни в какое сравнение с тем, что довелось ему испытать в последнюю ночь. В ту ночь, когда он увидел призрак своего отца и ощутил на ладони пожатие его холодных пальцев.

   И когда ему на руки запрыгнут черный кот.

   Юноша остановился, опустив голову и встретился взглядом с янтарно-желтыми глазами сидящего на руках кота. Вспомнилось, что его не видели на мельнице несколько дней – до того самого момента, когда он сам запрыгнул Жаку на руки. Где кот прятался все это время? И ведь не похоже, чтобы он голодал – шерсть лоснится, бока гладкие, сам весь ухоженный и чистый. И такой теплый… и тяжелый…

   Словно прочитав мысли юноши, кот вдруг завозился на руках и вывернулся, спрыгнув на землю. Встряхнулся, задрав хвост трубой и, мявкнув через плечо, решительно затрусил по обочине дороги.

   Жак остался стоять, глядя ему вслед. Похоже, кот знал, куда идет. Ну, что ж, тем лучше. В конце концов, братья велели ему избавиться от кота. Так, может быть…

   Кот остановился, обернулся через плечо и, увидев, что человек стоит неподвижно, снова мяукнул, на сей раз сердито.

   - Да-да, иди, - махнул рукой юноша. – Иди, куда шел. А я…

   Он успел только обозначить движение назад – в три прыжка кот оказался рядом, схватил зубами за штанину и потянул на себя.

   За собой.

   - Куда… ты чего…

   Зверь оказался неожиданно сильным, и Жаку пришлось сделать несколько шагов, подчиняясь ему.

   - Да куда ты меня тащишь?

   - Мряв, - невнятно, сквозь зубы, буркнул кот, продолжая пятиться.

   - Ну, хорошо, пошли… провожу тебя немного, - сдался Жак. По правде говоря, возвращаться на мельницу вот прямо сейчас ему не хотелось. Братья велели избавиться от кота. Если он вернется слишком рано, они, чего доброго, решат, что парень их обманул и просто швырнул кота в кусты…

   - Пр-ридурки…

   - Ой!

   Жак споткнулся, услышав этот голос. Невнятный, пришепетывающий, какой-то мягкий, но… Он быстро обернулся по сторонам. Дорога была пустынна. И поблизости не было никакого укрытия, достаточно большого, чтобы там мог спрятаться человек. Разве что кусты у дороги. Но их листва не была настолько густой. Или за ними скрывается канава?

   - Мр-мр-мр, - затарахтел кот, продолжая тянуть его за собой.

   - Да иду я, иду! – воскликнул Жак. – Отцепись!

   - Мряк, - кот разжал челюсти и сел, задрав морду. От его взгляда юноше стало слегка не по себе. Уж слишком его взгляд был… твердым. И от этого взгляда Жаку стало страшно.

   Он снова огляделся по сторонам. Никого. Только вон там, вдалеке, кто-то едет. Телега… наверное, к братьям, на мельницу. Может, ему стоит вернуться и предупредить их?

   - Нет.

   Жак вздрогнул. Опять этот голос. Только теперь в нем звучал приказ.

   - Кто тут? – юноша крутанулся на пятке. – Ты слышал?

   - Что?

   - Тут кто-то… Ох! – до него дошло, что он разговаривал с кем-то… с тем самым кем-то, чей голос… Но как такое может быть? – Господи! Спаси и…И-ий!

   Рука уже поднялась, чтобы наложить крестное знамение, но в тот же самый миг черный кот взвился свечкой и вцепился когтями в запястье юноши. Впился, раздирая руку в кровь, повис на ней всей тяжестью.

   - Ах, ты… чер-рт! – Жак размахнулся, пытаясь стряхнуть кота. Тот отскочил, выпустив его руку, шлепнулся на дорогу, перекатившись по ней кубарем, но тут же встал на лапы, хлеща себя хвостом по бокам. Шерсть на его теле встала дыбом, сделав зверя раза в два больше.

   - Да что на тебя нашло? – Жак прижал располосованную руку к груди. – С ума ты, что ли, сошел? Верно Поль говорил – ты, наверное, взбесился и тебя надо утопить!

   - Попр-робу-у-уй! – кот пригнулся, словно собираясь кинуться снова.

   Да! Этот голос! Жак почувствовал, как волосы зашевелились у него не только на голове, но и по всему телу. Этот голос исходит от кота!

   - Мама!

   Попятившись, юноша запнулся обо что-то ногой и шлепнулся на задницу, чувствительно приложившись к дороге. Но даже боль в ягодицах не смогла пересилить испытанное им потрясение. Говорящий кот.

   - Г-говорящий? Т-ты… говорящий?

   Голос сорвался на визг. За весь день – и предыдущий месяц, да что там месяц, за всю жизнь! – это было, наверное, самое большое потрясение, которое он испытал.

   - Ты… говоришь?

   Кот медленно поднял голову, расправил прижатые уши. Вздыбленная шерсть улеглась.

   - Да.

   - Быть того не может! – воскликнул Жак, тряся головой. – Это… это… говорящих котов не бывает!

   - Да. Не бывает!

   И, тем не менее, его маленький ротик открывался, за острыми зубками шевелился язычок. Все, как у людей. Ну, почти все.

   - Но ты… говоришь! Как же это…

   - Это так, - кот сел, обвил лапы хвостом. – Говор-рящих котов не бывает. Но я – не кот.

   - А к-кто? – Жак попытался отползти, но лишь бестолково засучил ногами, взбивая дорожную пыль.

   И тут случилось невероятное. Кот встал. Встал на задние ноги, удивительно ловко и прямо, как будто всю жизнь так ходил. Так же ловко и даже изящно он повел передней лапкой, шаркнул задней и поклонился с грацией знатного лорда.

   - Твой слуга. И д-друг.

   Это было уж слишком. Жак тихо застонал и откинулся навзничь, теряя сознание.

   Очнулся он от прикосновения чего-то мягкого, теплого и влажного. А еще от запаха – какого-то жуткого, звериного, сладковато-мускусного и… смутно знакомого. Как будто уже сталкивался с этим.

   А еще был звук. Ровный убаюкивающий мирный звук, от которого юношу мгновенно пробрала дрожь узнавания.

   Это было басовитое кошачье мурлыканье, и Жак мгновенно все вспомнил.

   - О, нет!

   - Наконец-то, - послышался негромкий голос. – Ты очнулся… хозяин.

   - Нет! – юноша резко сел, но тут же схватился за голову. Перед глазами все закружилось, навалилась слабость, как всегда бывает, когда внезапно вскочишь. – Нет, этого не может быть! Я сплю.

   - Нет.

   - Т-ты… - он разлепил веки, уставившись на крупного черного кота, который, как ни в чем не бывало, сидел рядом с ним, обвив хвостом лапы. – Ты говоришь!

   Кот кивнул.

   - Говоришь со мной!

   - А с кем мне еще тут разговаривать? – зверь обернулся по сторонам.

   - Мама дорогая… Господи, помилуй! Пресвятая Дева…

   - А вот этого не надо! – резкий и в то же время аккуратный взмах передней лапой остановил движение Жака, и тот так и не донес до лба пальцы, чтобы перекреститься. – Оставь. Я этого не люблю.

   - Т-ты… - до юноши кое-что стало доходить. – Ты – Он!

   - Нет.

   - Н-но…

   - Я не тот, кого вы, люди, именуете то Отцом Лжи, то Врагом Рода Человеческого, хотя у людей нет и не было врагов страшнее и больше, чем они сами. Но я и не тот, кто лишь обещает, но никогда не выполняет свои обещания. Я всего лишь один из тех, кому имя – легион.

   - Господи, помилуй мою душу грешную! – возопил Жак.

   - Пр-рекрати! – рявкнул кот, вздыбив шерсть. – Заткнись и выслушай меня!

   Эта неожиданная вспышка ярости почему-то действительно успокоила Жака. Юноша притих, хлопая глазами.

   - Вот как-то лучше, - кот сел снова. – Да, я один из тех, кого вы так боитесь. Хотя, должен уточнить, что от меня и моих… м-м… бр-ратьев не так уж и много исходит истинного зла. Мы не творим зло, запомни это. Его предостаточно в ваших, людских душах. Мы всего лишь помогаем вам, осуществляя ваши же желания, помыслы и мечты. Да, иногда нам пр-риходится кое-что пр-редпринимать самим – чтобы было, в чем отчитываться. Мол, проделана такая-то и такая-то работа, совращены такие-то юные девицы и благочестивые старцы… хотя старцев и совращать не надо, они могут любому из наших дать сто очков фору…

   - Чего-чего дать?

   - Ох, - кот совершенно по-человечески помотал головой. – Ну, вот, началось… что я говорил? – проворчал он себе под нос. – То, что я и говорил! Вы, люди, сами несете в себе семена зла. Они спят в вашей душе, как настоящие семена спят в земле, дожидаясь, пока сверху прольется дождик… или чья-то моча. Мы – я и мои бр-ратья – как раз и проливаем на ваши «семена» живительную влагу. И все! Если какой-то человек ни разу в жизни не совершил никому зла, это просто потому, что у него не было такой возможности! То есть, за всю жизнь он ни разу не встретил того, кто прошелся над садом его души с лейкой, полной воды! Понятно тебе?

   - Н-нет, - помотал головой Жак, на всякий случай отползая подальше.

   - Да поясняю. Все люди злы. Просто некоторые не успевают ничего злого натворить.

   - И я – злой?

   - И ты.

   - Н-но…

   - Но просто тебе ни разу не представилось шанса. Но мы это исправим!

   - Почему? Тебе непременно надо…

   - Да, - кивнул кот. – Именно что непременно надо! Послушай, хозяин, твой отец меня… скажем так, заполучил. Давным-давно, еще до того, как женился и породил вас троих на свет. Он тогда был солдатом, наемником. Они воевали на юге, в Трансильванских горах. Жуткое место, доложу. Вампиры, оборотни, ламии… ведьмаки и упыри ходят толпами… не говоря о прочих тварях. Там мы и встретились. Я был послан на землю…

   - … чтобы творить зло?

   - Чтобы помогать людям творить зло! – зашипел кот. – Чувствуеш-шь разницу? Шла война. И мы – я и мои бр-ратья – выступали попеременно на той и другой стор-роне, не давая ей заглохнуть. Твой отец показался мне… перспективным. Я тогда крутился возле одной ведьмы… которая изо всех сил старалась творить зло, то насылая на солдат болезнь, то просто сыпала проклятьями. Твой отец столкнулся с нею на узкой дорожке…ведьма предложила ему непыльную работенку – слазить в некий склеп и достать оттуда кое-какую ценную вещичку, обещая за это награду. Естественно, ни ценной вещички, ни награды не предполагалось. Это была ловушка для пр-ростаков. Мол, там, в колодце, тебе надо забрать огниво, которое она ур-ронила. Ага. В колодец! Пр-ростаки лезли и погибали, когда ведьма обрывала веревку. Но твой отец… он ей не поверил и обвязался цепью, которую не перепилишь так запросто. Обнаружив на дне колодца кучу мертвецов, он сумел выбр-раться и прикончил ведьму. И забрал у нее меня. Вместе с огнивом.

   Жак нахмурился, припоминая, что отец вообще-то не курил.

   - Я думал, он будет им пользоваться по назначению. И, каждый раз, доставая, будет вызывать меня… для разных дел. И какое-то время это действительно было так. Но… потом война кончилась, и он вернулся сюда. И решил… ох, он решил измениться! – кот сокрушенно покачал головой. – Он заполучил эту мельницу… с моей помощью, р-разумеется! Добился признания, разбогател… прослыл колдуном… опять-таки с моей помощью… Дальше ты знаешь.

   - Что я знаю?

   - Что колдун не может умер-реть просто так, не передоверив кому-то своей силы. В данном случае – меня!

   - И мой отец, - медленно произнес Жак, - передоверил тебя – мне?

   - Пр-равильно, хозяин! – кот умильно улыбнулся. Видеть его улыбку было жутковато. Юношу передернуло, и холодок пробежал по спине. А может, всему виной был первый осенний ветерок, пролетевший над обочиной дороги.

   - И теперь я… колдун? – юноша посмотрел на свои руки так, словно впервые увидел.

   - Нет. Пока нет, но… у тебя есть я! И я готов сделать для тебя все.

   - Все-все? – прищурился Жак.

   - Мр-р…

   - Например?

   - Мм-м-м, - кот сделал вид, что задумался, щуря оранжевые глазищи. – Я могу сделать тебя богатым. Очень богатым.

   - Как король?

   - Да. И даже богаче короля… Могу сделать тебя знаменитым. Таким знаменитым, что даже века спустя твое имя будут помнить и пер-редавать сказания о тебе из уст в уста, как говорится. Могу дать тебе титул, достойный тебя. Могу дать тебе в жены любую девушку…

   - Даже принцессу?

   - Даже принцессу! Кстати, все это я предлагал и твоему отцу… но он не воспользовался этими благами.

   - Почему? Ты обманул его?

   - Никогда! – гордо вскинулся кот. – Я всегда говорю правду. И всегда выполняю свои обещания. Пр-росто… иногда такие, как я, тоже ошибаются. Я не смог сделать то, для чего был послан на землю… и вынужден остаться.

   - В качестве наказания?

   - Ну… можно сказать и так. Хотя у нас не наказывают так, как…м-м… там, наверху.

   Против воли, Жак заинтересовался:

   - А как наказывают у вас? Заставляют лизать горячие сковородки или…

   Кот зашипел, топорща усы и визгливо расхохотался.

   - Скажеш-шь тоже, хозяин! Сковородки… Нет. Все просто. Я, - он окинул себя долгим взглядом, - не могу принять свой настоящий облик и вынужден оставаться в таком вот виде.

   - Навсегда?

   - Навсегда. А знаешь, какая у нас над воротами висит табличка?

   Жак наморщил лоб. Кажется, святой отец как-то раз в Пасхальной проповеди упоминал что-то такое.

   - «Брось надежду, всяк, сюда входящий?» - предположил он.

   - Нет. На самом деле: «С животными вход запрещен!» А я, - он встал, выпрямился, раздраженно дернул хвостом, - сейчас животное. И любой привратник, что там, наверху, что там, внизу, может дать мне пинка под зад.

   - То есть, ты обречен оставаться на земле? – Жак поймал себя на мысли о том, что сочувствует нечистому.

   - Да. По крайней мере, до тех пор, пока мой господин не даст мне свободу.

   Жак с тоской подумал, что это было бы прекрасным решением. Братья велели ему избавиться от кота. Что ж, это сделать проще простого – дать нечистому возможность провалиться в Преисподнюю и спокойно вернуться домой с чистой совестью и пустыми руками.

   - Нет, - раздраженно дернул кот ухом, - так просто это не делается! Ты же не батрака нанимаешь на время работы. Он сделал то, что велено, ты ему платишь и отпускаешь на все четыре стороны… или даешь новое поручение.

   - А как это делается? – испугался Жак. Неизвестно, что больше его встревожило – непредвиденные сложности или то, что черный кот каким-то образом прочел его мысли.

   - Все просто. Мы заключим договор. Ты высказываешь свои желания, я их исполняю, и в тот момент, когда ты скажешь заранее обговоренную фразу, я покину этот мир навсегда.

   - А… что я должен сказать? Прочесть «Отче Наш» задом наперед или…

   - Нет, - кот снова раздраженно дернул хвостом. – Всего-навсего, надо произнести: «Теперь мне больше нечего желать!»

   - И все?

   - И все.

   - Ну, - юноша задумался. Что-то тут было не то, но для чего еще дан человеку разум, как не для того, чтобы разгадывать подобные загадки? Во всех историях и сказках, которые он слышал в детстве, человек обманывал черта. Потому что хоть нечистый и обладает известным могуществом, настоящие хитрости ему не доступны. Кроме того, человек всегда может прибегнуть к божественной силе, и Господь со Своими присными, а то и покровительство самой Девы Марии его обязательно защитит.

   - Ну, тогда я… согласен. Только… что это за договор?

   - О, не беспокойся, - кот усмехнулся в усы, - самый пр-ростой. Его даже не надо читать. Мы пр-росто пожмем друг другу… кхм… обменяемся пожатием и скажем, что договор-р заключен. И сделать мы это можем в любую минуту. Не надо ждать тр-ретьего новолуния, пр-рохождения Луны через созвездие Водолея или чего-то подобного. Мы можем пр-роизвести все здесь и сейчас.

   Он снова выпрямился, удивительно прямо вставая на задние лапы и словно как будто вырос. В таком положении он оказался довольно крупным, доставая макушкой Жаку чуть ли не до пояса. Подбоченившись одной лапой, другую кот протянул юноше.

   - Ну? Не откажешься пожать мне… р-руку?

   Присмотревшись, Жак с содроганием заметил, что ему протягивают не обычную кошачью лапу. Это была человеческая рука, только покрытая коротким черным волосом, с розовыми пятнистыми подушечками коротких пальцев, каждый из которых заканчивался небольшим кривым коготком. По размерам она была как рука четырехлетнего ребенка. И среди бела дня, под солнцем, на открытом пространстве, казалась совсем не страшной. И вообще все казалось не страшным.

   - Что ж, - Жак тоже выпрямился и обтер свою ладонь о штаны, - я готов заключить с тобой договор… э-э…

   - Кот, - мягко подсказал тот.

   - Заключить с тобой договор, Кот, - послушно повторил юноша. – И обещаю отпустить тебя обратно туда, где… где тебе место, после того…после того, как скажу, что мне нечего больше желать. Да! – идея, мелькнувшая в голове, показалась настолько удачной, что Жак закончил с нескрываемым торжеством, - после того, как я скажу: «Кот, мне нечего больше желать!» - ты получишь свободу и будешь волен делать все, что вздумается и отправляться туда, куда пожелаешь! Вот!

   - Согласен!

   Пять маленьких толстых пальчиков обхватили руку юноши. На миг ему показалось, тем не менее, что его рука полностью утонула в ладони Кота. Но прежде, чем Жак подумал, как такое может быть, его запястье пронзила острая боль. Юноша вскрикнул.

   - Больно!

   Ответом на его крик стал далекий раскат – то ли грома, то ли грохота камнепада. Юноша тихо ахнул, попытавшись отдернуть руку, но не тут-то было.

   - Засвидетельствовано, - голос Кота обрел силу, из него исчезли мягкие мурлыкающие нотки. – В тот миг, когда ты произнесешь фразу: «Кот, мне нечего больше желать!» - я обрету свободу и смогу делать, что хочу и отправляться туда, куда пожелаю. А до тех пор я буду тебе верно служить и исполнять все твои приказы!

   С этими словами он разжал пальцы, и Жак отдернул руку. Поперек запястья шла длинная царапина, быстро наполняющаяся кровью. На глазах юноши одна капелька сорвалась и упала на дорогу.

   - Ого! Ты же говорил, что мы не будем расписываться кровью!

   - Но я и не говорил, что кр-ровь не должна пролиться! – усмехнулся Кот. – Дай сюда руку.

   - Зачем? – Жак крепко зажал кровоточащее запястье.

   - Давай!

   Кот буквально силой притянул его пострадавшую ладонь к себе и стал зализывать рану. Было неудобно, щекотно и немного больно, но царапина быстро затянулась, оставив на коже длинный узкий шрамик.

   - Свершилось, - сказал он.

   Черная Бесс вздрогнула, пробуждаясь ото сна. Глаза ее широко распахнулись.

   - Свершилось, - прошептала она.

   - Вот так. А теперь, - Кот отступил на шаг и неожиданно поклонился, прижимая одну лапу к сердцу, а другую важно отведя в сторону, - какие будут пр-риказы, мой господин?

   Жак огляделся по сторонам, раздумывая и стараясь ничем не выдать смутной радости. В самом деле, сказки не врали. Нечистого очень легко обмануть. Ведь они договорились о том, чтобы юноша не сказал определенных слов. А ведь это легче легкого – следить за своим языком, чтобы заветная фраза не сорвалась с него даже случайно… по крайней мере, до нужного момента.

   Нужный момент… он мог настать даже сейчас. Что ему стоит сказать эти слова сию секунду? Он произнесет: «Кот, мне нечего больше желать!» - нечистый исчезнет, и Жаку можно будет вернуться домой. К братьям. Зажить прежней жизнью…

   Зажить…прежней жизнью? А какая она была, эта прежняя жизнь?

   У него было самое обычное детство, как у всех мальчишек… ну, может, не совсем обычное. У Жака не было настоящих друзей. Старшие братья, погодки, все время были вместе и почти не принимали последыша в игры и забавы. Лишь иногда они позволяли малышу бегать с ними – когда мать приказывала присмотреть за братиком. И то изо всех сил старались, чтобы он устал, отстал, измучился – в общем, пытались отвязаться от него всеми способами. Если Жак уходил в деревню, дети редко принимали его в свои игры. Сыновей мельника предпочитали обходить стороной. И Жак много времени проводил в одиночестве, скучая или помогая отцу на мельнице.

   Сейчас вместо отца всем заправлял Поль. А Жак должен выполнять распоряжения старшего брата…доколи? До конца своих дней или…

   А может, ну ее, эту прежнюю жизнь? Что его ждет на мельнице, которая осталась старшему брату? На троих ее не разрубить. Одному из братьев придется уйти. Даже Пьер с Полем вряд ли долго уживутся вместе. Пока Пьер безропотно ходит за лошадьми, он удобен старшему брату. Но стоит ему хоть раз потребовать себе большего, пиши пропало.

   Так было испокон веков – большая и лучшая часть наследства всегда оставалась старшему сыну. Остатки делились между братьями и сестрами – сестрам выделялось приданое на свадьбу, а младшие братья должны были довольствоваться тем, что останется. Иногда эта часть оказывалась столь малой, что младшим братьям не оставалось ничего другого, кроме как наниматься в батраки, идти записываться в армию или уходить в монастырь.

   - Ну, - произнес Жак, - для начала нам надо с тобой как следует пообедать.

ГЛАВА 3.

- Ваше высочество?

   Принцесса Аннабель подняла голову и подавила вздох. Только его тут недоставало! И именно сейчас…

   Тем не менее, она призвала на помощь воспитание. Будущая королева Луитании должна уметь держать себя в руках при любых обстоятельствах. Кроме того, сказалась привычка. Девочку с шести лет учили, как надо себя вести.

   - Что вам угодно, кузен? – произнесла тем преувеличенно-ласковым тоном, который не мог обмануть никого из тех, что знали королевскую дочь дольше, чем несколько дней. Даже слуги бледнели и начинали нервничать, когда принцесса начинала разговаривать так нежно и тихо. Но кузен Батистен не принадлежал к числу тех избранных, кто хорошо знал ее высочество.

   - Мне угодно… Господи, боже мой, кузина, вы…чем занимаетесь?

   Аннабель прикусила нижнюю губу. На миг. «Сделай паузу прежде, чем скажешь что-то! – советовали ей. – Никогда не выпаливай сразу ни одного слова. Всегда остановись и подумай, даже если это простое пожелание доброго утра!»

   - Я, - она опустила взгляд, - просматривала документы.

   - Просматривали… что? – кузен придвинулся ближе, вытягивая шею и озирая заваленный пергаментными свитками стол. Сбоку стопочкой лежало несколько книг. Некоторые открытые на нужной странице, другие с торчащими в них закладками. Среди них тут и там были разбросаны исписанные мелким почерком листы бумаги, перья, перочинные ножики, стояли чернильница и тряпочки для очищения перьев. Подавать все это было обязанностью секретаря, он же следил за тем, чтобы перья были очинены, чернильница полна, а листы на подпись не перепутались. Но как раз несколько минут назад принцесса сама отпустила секретаря, оставшись одна.

   - Просматривала документы. Вы не знаете, что это такое? – улыбка тронула губы девушки. Улыбка снисходительная и почти веселая. Кузен Батистен был ненамного старше ее, на несколько недель или месяцев. И было странно и немного забавно, что он не знает этой стороны жизни.

   - Конечно, знаю! – тут же вспетушился он. – Это такие… такие… ну, документы… Только вот что вас в них могло заинтересовать?

   - Сведения, - пожала плечами принцесса, перебирая пергаментные листы и раскладывая их на две стороны. Одни она уже просмотрела, другие пока еще нет.

   Кузен без разрешения присел в стоящее поблизости кресло, дотянулся до верхней в стопке книги, пролистал несколько страниц.

   - Вам это… интересно?

   - Да, - Аннабель поджала губы.

   - Но ведь это, - молодой герцог бросил беглый взгляд на обложку, - описания земель. Разве такое может быть… интересным?

   - Во всякой книге можно найти что-то полезное. Надо лишь уметь читать.

   - Я умею читать! – тут же вскинулся Батистен. – Я свободно читаю на трех языках… почти на трех, - уточнил он. – На северном диалекте с трудом. Все эти прямые и обратные начертания рун… их так трудно запомнить…

   - Чего там трудного, - отмахнулась девушка. – Каждая руна соответствует определенной букве, с которой начинается ее наименование. Если руна пишется прямо, значит, звук звонкий, если обратным способом – звук глухой. Если две буквы вместе дают новый звук, их объединяют верхним подчеркиванием. Это же так просто.

   - Да, но… зачем это знать? Есть же переводчики. И слуги, в конце концов.

   - Слуги, - Аннабель закончила выравнивать стопки пергаментов и принялась за сортировку своих записей. Некоторые листы она нумеровала, другие просто складывала один к одному, чтобы секретарь потом нашел для них место в папках. – Слуги – всего лишь люди. А людям свойственно ошибаться… и вводить в заблуждение других. Поэтому всегда стоит знать другие языки… чтобы тебя не смогли обмануть.

   - Пусть только попробуют, - фыркнул кузен. – Они сразу узнают мой гнев. В конце концов, шутить с властью опасно.

   Принцесса ничего не ответила.

   - Вы чего-то от меня хотели? – помолчав, спросила она. – Скажите. У меня много работы, и я бы хотела…

   - Вернуться к этим скучным бумажкам? – скривился Батистен. – Но ведь это не ваше дело!

   - Почему? – почти натурально удивилась принцесса. – Потому, что я женщина? Или потому, что принцесса?

   - И то, и другое, - воскликнул кузен, всплеснув руками. – Копаться в пыльных пергаментах – не самое подходящее занятие для такой… такой… такой девушки, как вы! От этого портится цвет лица и… и вы выглядите усталой…

   - Вот как, - настроение у Аннабель испортилось окончательно. – Значит, у меня усталый вид?

   - Нет, что вы! Кузина! Вы прекрасны, как… как самый лучший цветок в вашем саду. И даже за его пределами. Во всем свете не найти цветка, подобного вам. Да и в раю, наверное, тоже… я так думаю, - прибавил он тише. – Просто если заниматься этим постоянно, то это когда-нибудь может произойти… рано или поздно…

   - Вот как, - повторила она. – Значит, мне следует поискать… другое занятие?

   - Да! Более подходящее для…

   - … для женщины? Или для принцессы? И что же это за занятие?

   - Ну…вышивать, - ответил молодой человек. – Читать. Петь. Танцевать. Составлять букеты. Играть или прогуливаться в саду с фрейлинами. Наряжаться. Да мало ли, чем может заняться женщина!

   - Спасибо, что просветили, - Аннабель поджала губы, потом вспомнила, что на них помада и вернула им прежнее положение. – Я подумаю над вашим предложением…Вы пришли для того, чтобы сообщить мне это?

   - Ну… - кузен замялся под ее пристальным холодным взглядом. – На самом деле я пришел… пришел предложить вам…

   - Пойти и заняться вышивкой?

   - Нет. То есть, не совсем. То есть… - он привстал, - вы согласитесь отправиться на прогулку?

   - По парку с фрейлинами?

   Девушка посмотрела в окно. Отсюда была видна часть дворцового парка – узкие дорожки, обсаженные кустарником и несколько яблонь. Когда-то она, еще девочкой, любила резвиться под яблонями. Но с некоторых пор дни веселья для нее миновали. Принцесса подавила вздох.

   - Я обязательно выберу время и совершу прогулку, - произнесла она таким тоном, словно давала торжественную клятву.

   - Выберите время, кузина? И когда же?

   - Еще не знаю, - Аннабель отвела взгляд и посмотрела на разбросанные документы. – У меня есть работа… я должна прочесть все эти послания и дать на них ответ…

   - Это все может проделать ваш секретарь, ваше высочество, - отмахнулся Батистен. – Моя матушка всегда так делает. Дает секретарю письма, он читает, потом коротко излагает ей содержание самых интересных, и госпожа герцогиня говорит, что он должен написать в ответ на них. «Разрешить» или «отказать».

   - Но секретарь тоже человек. Он может ошибаться, может уставать… может… обмануть, - последние слова она произнесла тихо, с запинкой.

   - Обмануть? – у молодого герцога был тонкий слух.

   - Или он обманется сам, приняв глупости за дело первостепенной важности и отмахнувшись от того, что может представлять значительный интерес…

   - Может. Если он глуп. Но я сомневаюсь, что секретарь вашего отца глуп настолько. И вообще, где он? – юноша завертел головой, словно только сейчас заметил, что они в кабинете одни. – Он… заболел? Или настолько пренебрегает своими обязанностями, что бросил пост в разгар дня? Если это так, то вашему отцу следовало бы его немедленно сменить на кого-нибудь… достойного!

   - Нет-нет, - почему-то смутилась принцесса. – Он… я отпустила его сама.

   - Мило. Вы отправили в отставку секретаря короля?

   - Я сказала, что у него сегодня выходной. Решила сама поработать и… и тут пришли вы, - развела руками девушка. – А сейчас вынуждена просить вас удалиться. Мне надо прочесть еще дюжину писем и написать столько же ответов. А времени остается все меньше. У меня… есть и другие дела. Мы должны закончить алтарную вышивку, потом у нас танцы и подготовка к приему. Затем обед, уроки… У меня много дел.

   - А когда вы отдыхаете?

   - В положенное время, - Аннабель умолчала о том, что блаженное ничегонеделание на ближайшие дни не запланировано. – Есть расписание моих дел, за исполнением которого следит первая фрейлина.

   - И по этому расписанию вы сейчас должны…

   «Заниматься алтарной вышивкой», - чуть было не ответила принцесса, но вместо этого солгала:

   - Работать на благо государства. В данном случае это означает просмотр документов… без участия секретаря.

   - Вы замучаетесь. Вы потеряете свой цвет лица. И блеск ваших глаз… они уже сияют не так ярко, как вчера и даже как сияли нынче утром, когда я имел честь видеть вас во дворцовой часовне.

   - Мои глаза всегда сверкают одинаково, - возразила Аннабель. – Просто тогда… тогда, наверное, на них падал свет свечей…

   - А когда на них будет падать свет солнца, они засияют еще ярче, - парировал Батистен. – Поверьте! Прогулка по парку – это то, что вам нужно.

   - Я не могу, - настойчивость кузена начала уже сердить девушку. – У меня есть работа.

   - Работа подождет. Вы и так сидите тут больше часа…

   - И двадцать минут из них вы мне не даете работать!

   Тон, каким она выпалила эти слова, заставил Батистена замолкнуть. Не вставая с кресла, он изобразил поклон и жестами дал понять, что умолкает.

   На некоторое время воцарилось молчание. Аннабель читала бумагу, время от времени делая пометки на чистом листе. Отложив прочитанный документ, подтянула новый лист и принялась торопливо писать, время от времени бросая взгляды на черновик. Потом остановилась на полуслове, сердито нахмурилась, перечитывая написанное, резко вымарала несколько слов, взялась за новый лист, начиная составлять послание сначала. Затем опять остановилась, опять вычеркнула несколько слов. Потом остановилась, подняла глаза на кузена.

   - Вы не могли бы… выйти ненадолго?

   - Что? Ваше высочество, неужели вы меня… прогоняете? – он несколько картинно прижал руки к груди. – Вашего кузена, человека, весьма вам преданного, обожающего вас и готового…

   - Готового на все ради меня? – перебила девушка. – Отлично. Тогда прошу вас доказать мне свою преданность. Сходите и отыщите моего секретаря. Мне… необходимо проконсультироваться с ним по одному вопросу… Иначе я просижу тут до ночи и ничего не успею.

   - Вы приказываете? Я повинуюсь, - со вздохом поднялся на ноги Батистен. – Но в благодарность за эту маленькую услугу вы разрешите мне предложить вам прогулку по парку?

   Аннабель мысленно пробежалась по расписанию, составленному для нее первой фрейлиной. Пожалуй, прогулка там была запланирована. Но вот на какое время?

   - Хорошо, - согласилась она. – Вам будет дарована честь сопровождать меня на прогулке сегодня днем.

   Юноша поклонился и быстрым легким шагом направился прочь. Дело, которое поручила ему матушка, привозя в столицу, было сложным и требовало больших усилий, но он уже сделал пару шагов в этом направлении.

   - А куда мы идем?

   Кот, трусивший впереди, обернулся через плечо.

   - Впер-ред. Вер-рнее, в ближайший гор-родок. До него осталось всего несколько лье!

   Жак вздохнул. Ему не приходилось бывать в том городе, куда его сейчас тащил кот. В детстве и ранней юности он часто бывал на сельских ярмарках, посещал соседние деревни и фермы, а также пару раз сопровождал отца, когда тот отвозил муку герцогу Шенбрунна. Навещал он и монастырь… и сейчас припоминал, что сам отец никогда туда не ездил, а все время посылал либо работников, либо сыновей. Монастырь располагался в двух шагах от Шенбрунна-на-Ло, ближайшего к ним городка. Но сейчас Жак со своим странным спутником двигался в противоположную сторону.

   - А зачем нам туда надо?

   - Ну… не все ли р-равно, куда идти? Ты ведь ушел из дома, так? Тебя будут искать. Но искать будут там, где ты все знаешь. В ближайших деревнях, в том городишке… где угодно, только не там, куда мы направляемся.

   - Но почему именно туда? Ведь есть же и другие места, где я ни разу не бывал!

   - А не все ли р-равно? – повторил кот. – Надо же с чего-то начинать? Запомни, хозяин, - он встал на задние лапы, подошел вплотную, уперев передние в бока, как человек, - сидя на одном месте, ты никогда ничего не добьешься! Если остановишься или, хуже того, повернешь назад, ты всю жизнь проживешь так, как живут сейчас твои братья, как живут все эти людишки, - он махнул лапой вдаль, - как твой отец…

   - А что мой отец? – Жак невольно сделал полшага назад.

   - Твой отец… О, я пр-редлагал ему весь мир! Я мог сделать его зятем короля. Я мог дать ему силу десяти магов. Он мог изменить мир… но предпочел быть всего лишь первым в своем ремесле. Не более того! Ремесло мельника… у него были такие возможности, а он… Пр-ромотал их все! – кот зашипел, топорща усы. Они у него, кстати, были пышнее и длиннее, чем у остальных кошек. Или просто Жаку так казалось от волнения? Насколько он помнил, кошки вообще были редкостью и гораздо чаще их можно было видеть на картинках, чем в реальной жизни. По сути дела, кот, стоявший перед ним, был единственной живой кошкой, с которой юноша имел дело за всю свою короткую жизнь.

   - Но с тобой это не пр-ройдет! – кот ткнул когтем в сторону Жака. – За тебя я возьмусь всер-рьез. Ты хочешь быть зятем короля?

   - Д-да.

   - Тогда ты им будешь! Пошли!

   Развернувшись, он решительно зашагал вперед по дороге, не озаботившись тем, чтобы опуститься на четыре лапы, и его почти сразу догнал изумленный возглас юноши:

   - Ой, что это?

   - Где?

   Жак тыкал пальцем в обочину дороги, по которой они шли.

   На мягкой пыли отпечатывались следы. Но это не были следы округлых кошачьих лап. Больше всего они походили на двойные подковы или копыта.

   Копыта, с которыми изображали дьявола. И эти следы оставлял черный кот.

   - Вот… незадача, - фыркнул тот в усы. – Хозяин, мне нужны сапоги.

   - Сапоги? – переспросил юноша. Вот уж чего он не ожидал! Никогда в жизни сын мельника не носил сапог. Он вообще не видел, чтобы в их деревне кто-то носил сапоги. Даже солдаты из охраны герцога и то частенько щеголяли в простых кожаных поршнях. У остальных на ногах были башмаки, а у священника и монахов – сандалии. Сапоги были редкостью.

   - Да. Сапоги. Или ты хочешь, чтобы все видели вот это?

   Он указал на следы в дорожной пыли. Да уж, признать их за отпечатки кошачьих лап не мог бы никто.

   - Это меня выдаст, - стал рассуждать кот. – Как думаешь, почему я так редко покидал дом и почти не бегал по двору? Чтобы никто раньше времени не догадался. Так что, хозяин, хочешь, чтобы я исполнил твое желание – исполни прежде всего мое.

   - Но… разве ты сам не можешь их себе… ну… наколдовать?

   В ответ кот рассмеялся.

   - Есть предел человеческой глупости, но тебе до него далеко, хозяин, - сообщил он, отсмеявшись. – Да, я смогу это сделать. Но тогда мне пр-ридется все время думать только о том, чтобы эти волшебные сапоги не исчезли в самый неподходящий момент. Как ты считаешь, почему волшебники и маги носят обычную одежду, едят обычную еду и ходят по земле на своих двоих вместо того, чтобы летать по воздуху на гремящей колеснице и рядиться в меха и шелка? Все просто – это называется пустой тр-ратой сил. Как я смогу совершать чудеса, если мне постоянно надо будет думать о том, чтобы иллюзорные сапоги не растворились в воздухе? Кроме того, иллюзорные сапоги не смогут предохранить ноги от камней на дороге или грязи. Иллюзорная одежда не защитит от холода. А иллюзорная карета, даже если в нее будут запряжены драконы, не сможет перевести даже червяка. Их даже потрогать нельзя, чтобы не разрушить чары.

   - Но… где я найду тебе сапоги? – сдался Жак.

   - Где-нибудь поблизости.

   Юноша огляделся. Дорога, тянувшаяся по полям, была пустынна. Поля и луга перемежались перелесками, вдали блестела лента реки. Шагах в пятидесяти впереди виднелся придорожный столб с указателями.

   - «Туар», - прочитал Жак, приблизившись. – Это туда. Что такое «Туар»?

   - Город. Город, где ты мне найдешь сапоги. А заодно перекусим и отдохнем.

   Последнее было как нельзя более кстати. Жак в жизни столько не ходил пешком, да еще на голодный желудок. И теперь юноша стиснул зубы и прибавил шагу, торопясь достичь места отдыха.

   - Но… - пройдя шагов двадцать, вспомнил он, - у нас совсем нет денег…

   - Об этом не беспокойся. Деньги будут! – подмигнул кот, прыжком исчезая в зарослях придорожной травы.

   Он вернулся очень скоро – Жак едва успел оставить позади придорожный столб. В зубах кот держал небольшой мешочек, который, встав на задние лапы, сунул в руки Жаку.

   - Спрячь немедленно, - приказал он. – И доставай только когда будешь расплачиваться.

   - Что это? – юноша послушно сунул мешочек за пазуху. Внутри что-то звякнуло.

   - Деньги, - оскалился кот.

   - Откуда?

   - Не все ли тебе равно? Пошли скорее!

   - Ты кого-то ограбил? – Жак остановился, привстал на цыпочки, озираясь по сторонам. Но все было тихо. Никто не бежал к ним с криками: «Держи вора!» Откуда кот взял деньги? Если не ограбил, то… вдруг где-то в кустах лежит человек, может быть, спит или ему стало плохо. И что тогда…

   - Пошли, - кот вцепился зубами ему в штанину. Жак ойкнул – с собой тот «прихватил» кожу на бедре.

   - Больно же!

   - А ты шевелись, иначе еще больнее будет!

   Пришлось перейти на быстрый шаг. По счастью, кот скоро успокоился и сбавил ход. Жак украдкой потрогал мешочек за пазухой. На ощупь тот был каким-то странным. Как будто это не мешочек, а…

   - Не трогай! – кот каким-то образом заметил, что тот делает. – Достанеш-шь, когда будешь расплачиваться!

   До Туара путь оказался неблизким. Или это уставшему Жаку так показалось. Впрочем, солнце слегка подвинулось на горизонте, когда они, наконец, одолев последний холм, увидели с его вершины излучину реки, на берегу которой раскинулся город.

   Старый город располагался на вершине второго холма, который огибала река. Он кольцом охватывал старинный замок, чьи башни и шпили виднелись за кровлями. Крепостная стена проходила по низу холма, буквально в двух шагах от остатков рва. Когда-то он был наполнен водой и представлял преграду для неприятеля, вздумай тот взять город. Но Луитания уже лет двадцать не воевала, и ров пришел в негодность – берега его местами густо поросли кустарником. Вода зацвела, скрываясь под ковром водяных растений. Кроме большого моста, над которым высилась сторожевая башня, через ров были перекинуты еще два мостика, которые никем не охранялись. Там даже не было стражи, взимавшей плату за проезд.

   Подходя к холму, Жак догнал нескольких путников, направлявшихся в город. Парочка крестьян, решивших податься в город на заработки, бродячий проповедник, какой-то савояр*, торговец на двух возах. Юноша старался держаться в стороне, особенно не привлекая к себе внимания.

   (*Савояр – здесь бродячий музыкант и фокусник. Прим. авт.)

   - Не пр-риближайся вон к тому типу, - шепнул Жаку кот, - и вообще… держи-ка.

   С этими словами он запрыгнул юноше на руки. Тот аж покачнулся – вес в коте оказался немаленький.

   - Ты чего?

   - А ты хотел, чтобы мои следы были всем заметны? – кот коснулся носом его уха и стал громко мурлыкать и тереться о шею и висок хозяина, ведя себя, как любая кошка.

   Савояр, сгибавшийся под тяжестью мешка, в котором, наверняка, была его шарманка и кое-какой скарб, бросил на них косой взгляд и стал потихоньку придвигаться ближе. Сделать это было просто – Жак, робея, держался позади всех, и савояр стал постепенно отставать, даже не особо притворяясь, что ему тяжело тащить свою ношу.

   У ворот, ведущих в город, возникла заминка – стража принялась досматривать возы торговца, так что остальным пришлось ждать.

   - Эй! – Жак даже вздрогнул. – Эй, парень… Да-да, ты!

   - А? – юноша обернулся на савояра. – Чего тебе?

   - Слышь… ты… продай кота, а?

   - Чего?

   - Кота, говорю, продай. У меня сурок сдох, пока еще нового поймаешь… Продай! Я за него большие деньги дам.

   На миг в душе Жака шевельнулась теплой змеей радость. Избавиться от кота, получив при этом деньги. Вернуться домой, к братьям…

   Но нет.

   - Я не могу.

   - Я могу дать тебе за него пять монет. Даже шесть…или… семь, - не сдавался савояр. – Ну, правда, у меня больше ничего нет…

   - Фык, - презрительно чихнул черный кот, сузив глаза.

   - Не могу, - покачал головой Жак. – Это… отцовское наследство. Я должен…

   - Все понятно, - скривился савояр. – Ты такой же, как я. Надеешься перехватить у меня зрителей? А что умеет делать твой кот?

   - Говорить, - брякнул юноша.

   - Ага, ври больше… Да где ты видел говорящих котов?

   - Коты, действительно, не разговаривают, - внезапно раздался низкий голос. – Но я – не кот.

   По тому, как внезапно побледнел савояр и стал пятиться от него, едва устояв на ногах и чудом не сел в дорожную пыль, Жак понял, что эти слова только что произнес кот.

   - Не мог помолчать! – прошептал он. – Что теперь будет?

   - А что будет? – кот перешел на шепот и стал тереться лобастой головой о шею юноши, как делают все кошки мира. – Ничего не будет… Не бер-ри в голову, хозяин. Я сумею тебя защитить.

   И он замурлыкал так громко, что стражнику, который как раз в эту минуту приблизился к Жаку, пришлось дважды повторить вопрос прежде, чем тот понял, что у него что-то спросили.

   - Я? Зачем мне в город? – он нахмурился. Не скажешь же правду – за сапогами для кота? – Я ищу работу. Мой отец умер. Старшие братья поделили наследство. Мне достался кот. Они… велели забирать свое добро и уходить. Вот я и… пришел сюда.

   - Ага, понятно, - кивнул стражник. – А деньги-то у тебя есть?

   - Кошель, - шепнул кот в ухо прежде, чем Жак сказал правду.

   Одной рукой удерживая кота, другой юноша полез за пазуху. Старый потертый кошелек был набит медными монетками. Затянутый на горловине шнурок развязать одной рукой было трудно, и стражник тут же изъявил готовность помочь. Он ловко распутал узелок, вытряхнул на ладонь половину содержимого и сунул его в карман.

   - Вот так. С тебя две монеты за себя и одну за кота. Остальное бери.

   Жак хотел было возразить, что стражник взял себе намного больше, чем три монетки, но кот вовремя впился ему в руку когтями, призывая к осторожности, и юноша не стал спорить. Сзади подходил савояр, и он пересек городскую черту.

   - Быстро отсюда, - шепнул ему на ухо кот.

   Жак свернул в первый попавшийся переулок. Там кот вывернулся из его рук и на четырех лапах поскакал впереди, задрав хвост, как самый обычный кот.

   - Бежим!

   Они несколько раз подряд завернули за угол, углубляясь в лабиринт грязных окраинных улочек. Попетляв немного, в конце концов вышли на центральную площадь. Ее образовывали шесть зданий – одно было главным городским собором, другое – ратушей, третье – замком градоправителя и еще три явно принадлежали зажиточным горожанам. От площади в разные стороны расходилось несколько улочек. Жак остановился, озираясь с разинутым ртом. Первый раз он оказался в таком месте и на несколько минут забыл обо всем на свете.

   - Нам туда, - кот свернул в ближайшую улочку.

   - Куда мы так спешим? – Жак с неохотой последовал за ним. По пути он то и дело вертел головой, разглядывая высоченные каменные дома, массивные портики, стрельчатые окна, забранные решетками. А что до ратуши и городского собора…

   - Подальше отсюда.

   Кот свернул последний раз и остановился перед дверью городской харчевни. О том, что это именно она, свидетельствовали, во-первых, вывеска, изображавшая жареного поросенка, который, лежа на блюде, обнимался с большой щукой, во-вторых, коновязь, возле которой отдыхали чьи-то лошади, и, самое главное, сытный дух варева и печева, от которого у юноши мгновенно заурчало в животе. Жак вспомнил, что последний раз ел утром, и весь день прошел пешком.

   - Заходи, - муркнул кот.

   - А может, не надо? – он с сомнением окинул взглядом здание. Прежде, ему не доводилось бывать в харчевнях, только проходить мимо. Даже когда ему случалось вместе с отцом бывать на ярмарке в Шенбрунне-на-Ло, он и то не заходил внутрь.

   - Надо. Сейчас уже поздно, лавки закрылись, а тебе надо где-то переночевать. Завтра утром мы приобретем мне сапоги и уберемся отсюда подальше.

   - У меня не хватит денег…- попробовал возразить Жак, но кот уже решительно направился к двери.

   В трактире было полно народа – почти все столы и лавки были заняты. Две девушки-подавальщицы сновали туда-сюда, разнося тарелки и кружки. Большинство посетителей было горожанами, но встретилось и два вполне прилично одетых господина, по виду обедневшие дворяне или безземельные рыцари. В дальнем углу пировала какая-то компания, судя по камзолам и составленным в угол алебардам, городские стражники. В воздухе висел гул голосов, порой прерываемый криками: «Еще вина! Пива! Где мой каплун?» - и звоном посуды. Жак растерялся, озираясь, но кот проворно и плавно скользнул вперед, и юноша сделал осторожный шаг.

   - Мне бы… это… ну…

   Девушка-подавальщица, проходя мимо, кивнула:

   - Найди место и жди!

   Место нашлось в дальнем углу, где было темнее всего. На половине стола, уронив голову на руки, кто-то спал, но вторая половина стола и лавки оказалась свободна, и там уже сидел черный кот, обвив лапы хвостом и оглушительно мурлыча.

   - Какой хорошенький, - подавальщица остановилась, почесала его за ушком. – Твой?

   - Ага, мой. Отцовское наследство…

   - Странный у тебя отец.

   - Какой был. Он умер недавно, - Жак осторожно присел, покосился на пьяницу. – Мне бы… поесть чего-нибудь. И… переночевать. А утром…

   - Сейчас принесу, - девушка еще немного почесала кота за ушком и ушла. Жак проводил ее взглядом. Фигура у нее была ничего. Да и лицо доброе.

   - Пр-рекрати, - шепотом фыркнул кот. – Тебя ждет пр-ринцесса!

   - Ждет ли?

   - Еще как ждет! И нечего пялиться на всякий сбр-род!

   Жака больно кольнули его слова.

   - Она не…

   - Она – не ты, - зашипел кот. – А ты – не они! Я сделаю тебя герцогом. Видел р-ратушу? Будешь жить в таком же двор-рце!

   - Ой, нет, - испугался юноша. – Я? Во дворце?

   - Не хочешь герцогом? Будешь графом… или… кхм…придумал. Мы сделаем тебя для начала мар-ркизом. Хочешь быть маркизом? Придумаем тебе имя… Мар…мур-мур-мур…

   Вернулась девушка-подавальщица, поставила перед ним тарелку с луком, хлебом и сыром, а также кружку с пивом.

   - Скоро будет готов окорок. Тебе отрезать? Или налить похлебки?

   - Мне все равно, - Жак вцепился в хлеб. – Спасибо. А тут есть, где переночевать?

   - Все места заняты… осталась только одна комната… я спрошу у хозяина. Если он ее не обещал никому, ты мог бы переночевать там.

   - Мне все равно, - подал плечами Жак. – Хоть в комнате, хоть на конюшне. Я привык…

   - Марго! – раздался бас хозяина. – Ты там чего, заснула? А ну живо марш работать!

   Девушка вздохнула и поднялась с лавки, последний раз потрепав кота за ухом.

   - Меня Маргаритой зовут, - шепнула она. – Я спрошу у хозяина, свободна ли та комната… или ты предпочитаешь конюшню?

   Жак смутился. Доселе ему не случалось ночевать вне дома. Нет, приходилось спать под кустом, или на привале у костра, да и на могиле отца он провел ночь. Но вот чтобы так…

   - Мне все равно, - пожал он плечами.

   - Тогда учти, - девушка бросила взгляд на хозяина и быстро наклонилась, обдав юношу дыханием и запахом молодого крепкого тела, запахом, перемешанным с ароматами кухни и харчевни, - за комнату придется платить… а на конюшне выйдет дешевле. Да еще и с удовольствием!

   Она подмигнула, намекая на то, какое удовольствие путешественник сможет получить, и удалилась разносить заказы. При этом двигалась она так проворно и ловко, что Жак невольно залюбовался. Практически первый раз с ним столь откровенно кокетничали девушки. В деревне, куда он иногда наведывался, нравы были куда как строже. Там подобные вольности могла себе позволить только невеста с женихом… ну или если парочка была уверена, что родители против свадьбы, а после «этого дела» им ничего не останется, кроме как поженить ослушников. Но к Жаку, хоть и младшему, но сыну мельника-колдуна, ни одна не подходила с предложением весело провести время в ближайшем овражке. То ли знали, что младшим детям обычно ничего не остается в наследство, то ли побаивались его грозного отца. То ли сам Жак был еще слишком молод для подобных утех…а скорее всего, то, другое и третье вместе.

   Его мысли нарушило басовитое мурчание. Скосив глаза, юноша заметил черного кота, который смирно сидел там, где его оставили. Он щурил глаза и выглядел сонным, но стоило юноше посмотреть на него, напрягся.

   - Я бы выбр-рал конюшню, - промурлыкал кот. – Там меньше чужих глаз и ушей и оттуда легче удир-рать, но… тебе пора привыкать к роскоши. Ты же будущий лор-рд!

   - А деньги? – Жак постарался отвернуться, притворившись, что его весьма интересует вид из мутного маленького окошка. – Она сказала, что за комнату придется платить…

   - А вот об этом не беспокойся. Денег хватит… пр-роверь кошелек.

   Ох! Юноша торопливо шлепнул себя по груди, нашаривая его под рубашкой. Вроде на месте. Он вспомнил все рассказы о том, какие опасности могут подстерегать путешественников в чужих краях. Есть такие ловкачи, которые могут у тебя из-под носа вытащить даже кусок хлеба, нежели кошель с деньгами. Он осторожно вытащил его на свет, развязал тесемку, собираясь пересчитать медяки – и ахнул, когда на стол высыпалось несколько новеньких золотых монеток, среди которых оказалась даже одна новенькая, еще не успевшая потускнеть от частых прикосновений.

   - Ой! Откуда это?

   - Ты спр-рашиваешь у меня? – улыбнулся в усы кот. Жак заметил, что тот сидит спиной к людям, чтобы никто не увидел, как двигаются его усы при разговоре. – Забыл, кто я?

   - Так это золото… не настоящее?

   Кот лишь ухмылялся в усы и спокойно намывал мордочку передней лапой, как делают все коты и кошки мира.

   - А ты как думаешь?

   Ответить Жак не успел – все равно что-то подсказывало ему, что правдивый ответ ему не понравится, - заметив блеск золота, к его столику подлетел хозяин харчевни.

   - Благородный господин, - он согнулся в поклоне чуть ли не пополам, ухитрившись одновременно и расшаркаться и за шиворот скинуть на пол мирно спавшего на другом конце стола выпивоху, - к вашим услугам, господин. Чего пожелаете? Может быть, вина? У меня есть отличное бурдонэ двадцатилетней выдержки, а также несколько бутылочек превосходного шампаня. Это будет помоложе, ему всего пятнадцать лет, но, поверьте, оно не уступит и самым старым игристым винам! И я сейчас же велю подать вам каплуна, лучшего каплуна, который только есть…

   - Нет! – немного напуганный пылом хозяина, Жак даже попятился. – Ничего не надо. Мне только отдохнуть…

   - Комната! У меня есть отличная комната. Там чисто, сухо, уютно… служанки уже застилают новые простыни! Вас там никто и ничто не побеспокоит…

   Жак бросил взгляд на кота. Тот сидел на скамье с таким видом, словно это его не касалось, но было заметно, что он внимательно прислушивается к разговору.

   - Э-э… да. Комнату. Мне нужна комната и…

   - Мяу!

   - И сапоги! Да, - кивнул юноша. – Новые сапоги. Отличная пара. Я хотел…

   - Я завтра же утром пришлю к вам лучшего сапожника нашего города, - расшаркался трактирщик. – А сейчас разрешите проводить вас в вашу комнату? Или вы желаете еще что-нибудь?

   - Нет. Комнату. Да, проводите.

   Хозяин попятился, размахивая руками, словно маня юношу за собой.

   Его служанки, очевидно, умели читать мысли или просто отличались наблюдательностью, во всяком случае, когда Жак переступил порог отведенной ему комнаты, оттуда как раз выпорхнула одна из них, вежливо присев в поклоне и указывая на пышно взбитую постель, которую она только что поправила. Жак замешкался на пороге – отчасти, чтобы окинуть девушку взглядом, отчасти потому, что его оттеснил кот, который первым проскользнул внутрь и, коротко осмотревшись, запрыгнул на подоконник.

   Хозяин харчевни остался снаружи.

   - Может быть, господин что-нибудь желает?

   - Нет, ничего не надо. Я… хочу отдохнуть.

   Юноша торопливо закрыл дверь.

   - Ну, вот видишь? – кот мигом сменил позу. Сейчас он сидел на окне по-человечески, положив лапу на лапу и покачивая ею в воздухе. – Как он ср-реагировал на золото! А ты привыкай и не стесняйся. Не знаю, как насчет здешнего шампаня, но бурдонэ стоит попробовать.

   - А кто за все это будет платить? Эта комната, - Жак обвел рукой помещение, обитое цветными шпалерами, широкую кровать, стол, кресло, лавку с умывальными принадлежностями и два стула, - стоит недешево. А мое золото…

   - Твое золото будет оставаться золотом до тех пор, пока ты в нем будешь нуждаться, - холодно заметил кот. – И не бери себе в голову такие мелочи. Ни один настоящий лорд никогда не задумывается о том, откуда берутся деньги и как они достаются. На этот вопрос большинство графов, бар-ронов и герцогов отвечают просто: «Из кошелька. Деньги берутся из кошелька!» И ты привыкай к тому, что в твоем кошельке всегда будет столько денег, сколько тебе нужно и даже еще несколько монет сверх того.

   - А разве это не… обман? – Жак покосился на кровать и присел на стул.

   - Это жизнь. И разве ты забыл, кто я? Или, - голос кота как-то странно дрогнул, - тебе больше нечего желать?

   Разговор на дороге был еще свеж в памяти, и юноша замотал головой:

   - Нет-нет! У меня еще остались… желания. Правда, пока они… простые, но… я желаю. Да, я желаю…

   Стук в дверь. Он вздрогнул.

   Снаружи обнаружилась отнюдь не городская стража, а все тот же хозяин харчевни, держащий на подносе бутылку и бокал.

   - Попробуйте нашу шампань, - предложил он, умильно улыбаясь, - за счет заведе…

   Голос его как-то странно дрогнул, и глаза слегка выпучились. Заметив, что он смотрит куда-то вглубь комнаты, юноша догадался, что мужчина увидел черного кота, сидящего на окошке совсем не по-кошачьи. Он торопливо выхватил бутылку и отступил в комнату, делая шажок вбок, чтобы закрыть обзор.

   - Спасибо. Я обязательно его выпью, а то такая жара… перед глазами так все и плывет… еще, чего доброго, мерещиться начнет… всякое… невероятное… вам ничего такого не мерещится? А то мне показалось, что по коридору сейчас собака прошмыгнула.

   - Соб-бака? – вздрогнул хозяин харчевни.

   - Да. Рыжая такая. С белыми ушами. У вас нет такой собаки?

   - Н-нет… у нас вообще нет… У нас приличное заведение!

   - Значит, она мне померещилась… Спасибо, - юноша продолжал широко улыбаться, наступая. И мужчина убрался-таки, прикрыв дверь.

   - Бр-аво, хозяин! Бр-рависсимо! – кот так и покатился по подоконнику. – Ловко ты его!

   - Я думал… я… он мог увидеть тебя!

   - И он меня увидел, - кот опять поменял позу, высоко задрав заднюю лапу и принимаясь вылизывать у себя под хвостом. – Ка-ак он на меня смотр-рел… любо-дорого! Глаза чуть не упали…

   - Он мог рассказать о тебе кому-нибудь! И что бы тогда было?

   - Как – «что»? – кот опустил лапу и снова сел на подоконник по-человечески, свесив задние лапы и ухватившись за край подоконника передними. – Мы бы удр-рали, прихватив бутылочку… Кстати, открывай. Надо попробовать, раз оно нам досталось даром!

   Сделав непонятный жест лапой, кот извлек из воздуха стакан, подставляя его, и Жаку пришлось откупоривать игристое вино. В нос ударил приятный резкий запах.

   - М-м, - кот первым сделал глоток, - какой букет. Не совр-рал, каналья! Оно превосходно! Да ты пей, хозяин! Не отравлено!

   Жак послушно сделал глоток. И закашлялся.

   - Ух ты! Как в нос отдает!

   - Пр-ривыкай, - кот уселся поудобнее, держа стакан в передних лапах. – Мар-ркизы всегда пьют такое вино. Каждый день. А ты у меня станешь мар-ркизом, так что давай, приучайся к благородным напиткам!

ГЛАВА 4.

Когда Батистен спустился к крыльцу, ведущему в парк, там он обнаружил еще двух молодых людей. Оба прогуливались взад и вперед с таким видом, словно тут никого не было, кроме них. Обоих он узнал сразу – тот, что повыше ростом, был сын вестготского короля, недавно прибывший ко двору. Второго, герцога де Нуар, что пониже ростом и немного постарше он, увы, знал немного хуже, поскольку тот первый раз появился при дворе лишь несколько дней назад. Долгое время он безвылазно жил в своем замке на реке Ло, согласно королевскому указу. Целых пятьдесят лет ему – вернее, его отцу – был заказан въезд в столицу. И все эти годы о нем ходили самые невероятные слухи. Ибо за семейством де Нуаров давно и прочно закрепилась слава колдунов и чародеев. И та ссылка была не просто так.

   Вообще-то, оговоренный срок еще не закончился – герцогу де Нуару оставалось всего несколько месяцев, но, стоило разлететься слуху о том, что принцесса Аннабель Луитанская собирается избрать себе супруга, как он явился во дворец. И остановить его не смогли.

   - Ого! Кого я вижу, - заговорил де Нуар. – Кузен Батти! Вы тут какими судьбами?

   - Да вот, решил пройтись по парку. Погода дивная, а делать все равно нечего еще целый час.

   - Мне, знаете ли, тоже нечем заняться, - ответил герцог. – И я тоже решил пройтись по парку. Поразмяться…

   - Ваш двор… то есть, дворец, - заговорил принц вестготский, когда кузены уставились на него, - есть…э-э… спокойный. Тут нет…э-э… суета и дело. Я так не уметь… не привыкать жить. И я есть хочет спро… спрашивать, когда тут занятия и… развлечение?

   - Развлечение? – кузены переглянулись, неосознанно объединяясь против иностранца. – Вы имеете в виду турниры и королевскую охоту? Или пиры и танцы?

   - О, есть все! – просиял гость издалека. – Но еще я хотеть видеть ее высочество.

   - Представьте себе, мы тоже, - закивал Батистен.

   - О, это есть чудесно! – вестгот подошел ближе. – Давайте хотеть вместе!

   Батистен прыснул, его де Нуар был более сдержанным в проявлении чувств. Он лишь слегка скривился.

   - Что есть такое? – насторожился принц Рудольф. – Вы найти смешное в мои слова? Что есть там такой? Сказайт мне, я тоже хотеть смеяться!

   - Нет-нет, ничего такого, уверяю вас, - Батистен поспешил отвернуться, чтобы скрыть выражение лица. Он легко мог довести дело до ссоры и схватки, тем более что к приезду гостей на завтра был назначен турнир. Но при этом пока еще отдавал себе отчет в том, что затевать сражение здесь и сейчас – не лучший вариант. Тем более, что вот-вот должна была появиться принцесса, которую они ждали.

   - А мне казаться, что вы есть смеяться над мои слова! – не отставал принц.

   - Ничего подобного он не имел в виду, - неожиданно пришел на помощь Батистену кузен де Нуар. – Просто наш Батистен с детства отличается веселым нравом и готов смеяться от радости по малейшему поводу. Птичку увидит… или если ему палец показать – тоже…

   - Палец? – мигом встрепенулся Батистен. – Кузен, что вы имеете в виду?

   - Ничего такого, уверяю вас, - с любезной улыбкой ответил тот. – И вам советую держать себя в руках, поскольку все это не стоит выеденного яйца. Кроме того, не стоит забывать, зачем мы здесь собрались!

   Все трое обратили взоры на крыльцо, с которого должна была сойти принцесса. Словно только и ожидая этого, двери распахнулись, и на двор высыпали фрейлины. Опекаемые первой фрейлиной, мадам Картин, они сбились в пеструю стайку, щебеча и бросая на пажей и трех принцев быстрые взгляды. Батистен не преминул раскланяться перед девушками, и прусский принц тут же подался вперед.

   - Где здесь ее высочество? Я хотеть приветствовайт принцесса Аннабель!

   - Ее высочество, - мадам Катрин поджала губы, - изволит задерживаться. Она просила ее извинить.

   - Что же задержало нашу кузину? – осведомился де Нуар.

   Фрейлина пожала плечами, выразительно закатывая глаза.

   - Наверное, ее высочество заняты важными делами?

   Последовал еще один выразительный взгляд.

   - В таком случае, я считаю своим долгом отправиться к ней. Не думаю, что смог бы просто так бездумно прогуливаться по парку, зная, что моя прелестная кузина отказывает себе в этом невинном развлечении.

   - Я с вами, - встрепенулся Батистен. – Как-никак, Аннабель и моя кузина тоже. Вдруг ей понадобится помощь!

   - «Помощь»? – ухватился за это слово принц Рудольф. – Я есть рыцарь и не могу оставить дама в беде! Принцесса нуждаться в помощь. Я идти ее оказывайт!

   Последние слова он выпалил таким тоном, словно шел на приступ вражеской крепости, в стенах которой томилась пленница. Батистен и де Нуар еле успели его догнать, иначе принц ворвался бы во дворец, нарушая порядок.

   Расспрашивая придворных и пажей, они отыскали принцессу в одном из нижних залов. Девушка стояла у окна, внимательно читая пергамент. В сторонке, стараясь не привлекать к себе внимания, замер гонец в запыленном камзоле и коротком плаще. Сапоги его, подол плаща и часть штанов были забрызганы грязью. Он так старался остаться незаметным, что даже не сразу поприветствовал вошедших.

   - Кузина! Ваше высочество! – заговорили они чуть ли не хором. – Наконец-то мы вас отыскали!

   - Что еще случилось? – девушка выпрямилась им навстречу.

   - Случилось то, - стремясь перехватить инициативу, Батистен сделал шаг вперед, - что мы уже несколько часов живем, не видя вас. И ваша красота…

   - Ваша красота есть солнце, который светить всем! – перебил его прусский принц. – Но без свет солнце все в мире погибайт. И мы так же погибаем без вас, как без солнце!

   - И вы пришли… чтобы на меня посмотреть?

   - А заодно пригласить вас на прогулку.

   Аннабель посмотрела на гонца, на пергамент в своей руке. Известие, полученное ею, было не первым неприятным известием, и она не знала, как поступать. Но, может быть, правда, стоит немного отвлечься?

   - Хорошо, - она свернула пергамент в тонкую трубочку и засунула за пояс справа, симметрично маленькому «дамскому» кинжальчику, который покоился в ножнах на левом боку. – Я готова следовать за вами, господа… Знайте, - добавила она другим тоном, уже обращаясь к гонцу, - что известие получено, и мы этого дела так не оставим. Вы свободны. Можете отдохнуть в любых свободных покоях на этом этаже прежде, чем пуститься в обратный путь.

   Гонец поклонился, бормоча слова благодарности, и Аннабель прошла мимо него.

   - Разрешите предложить вам руку? – де Нуар ловким маневром загородил ей дорогу, протягивая ладонь.

   Девушка вежливо улыбнулась, принимая ее:

   - Вы очень любезны, кузен…

   - Не откажите, кузина! – опомнившийся Батистен поспешил пристроиться с другой стороны. Вестготскому принцу ничего не осталось, как сердито сопеть за спиной у этой троицы.

   Так они и покинули дворец, направляясь в парк. Пажи и фрейлины все еще мялись на лужайке у входа, изредка бросая нетерпеливые взгляды по сторонам. Увидев господ, они поспешили приветствовать их и пристроились позади разноцветным шумным эскортом. Позади процессии несколько служанок, сопя, тащили складные стулья, мячи лютню, Библию на шелковой подушечке, пледы и несколько корзинок с рукодельем и прочей мелочью. Во время прогулок принцесса иногда останавливалась где-то на лужайке, и тогда все это могло пригодиться. Один из пажей, от усердия всунув кончик языка, нес принадлежности для письма.

   Процессия растянулась на добрую половину аллеи. Аннабель шла, опираясь на руки Батистена и де Нуара. Сын герцогини Марипозы несколько раз пробовал заговорить, но, не встретив отклика с ее стороны, постепенно умолк. Заметив, что ее высочество молчит, погруженная в свои мысли, притихли и фрейлины с пажами. Герцог де Нуар помалкивал с самого начала.

   Несколько минут царило полное молчание, лишь время от времени кто-то из пажей начинал перешептываться, но на таких болтунов шикали.

   - Ваше высочество, - когда они описали почти полный круг и вернулись на ту самую аллею, с которой начали путешествие, не выдержал де Нуар, - похоже, прогулка не доставляет вам удовольствия. Разрешите на правах дальнего родственника поинтересоваться, что вас тяготит?

   - Да-да, - подхватил Батистен, досадуя на себя за то, что не набрался храбрости и не заговорил первым. – Откройте нам, какая дума вам не дает покоя и отдыха? Может быть, мы чем-то можем вам помочь?

   - О да! – встрепенулся Рудольф Вестготский, который все это время тащился позади, поспешил вылезти вперед, при этом толкнув локтем одного из кузенов. – Вам надо помочь. Мы хотеть вам ее оказывайт! Вы говорить – мы делайт!

   С этими словами он стукнул себя кулаком в грудь.

   Аннабель остановилась. Встали и все остальные.

   - Вы правы, милорды, - промолвила принцесса. – Меня… занимают дела, творящиеся в королевстве.

   - Вы есть работайт, - закивал вестгот. – Вы много работайт, ваше высочество. И это не есть хорошо, это есть плохо для красивый женщина, как вы есть. От этого красивый женщина станет некрасивый… старый женщина.

   Батистен не выдержал и прыснул. Если гость издалека пытался произвести впечатление на Аннабель, то сейчас он явно добился обратного эффекта. Принцесса вздрогнула. Глаза ее сверкнули, но это было все, чем она выдала свои чувства.

   - Значит, вы считаете, что женщина… не должна работать? – произнесла она обманчиво-ледяным тоном. Только тот, кто не знал кузину Аннабель, мог принять этот отчужденный тон за простую вежливость.

   - Красивый женщина не должна работайт! За нее это должен делать мужчина. Работайт, воевайт, думайт…

   - Думать? – теперь уже не только Батистен, но и де Нуар смотрел на приезжего принца с тайным злорадством, видя, как соперник топит сам себя. – Вы считаете, что мужчина должен думать за женщину? Думать вместо нее?

   - О да. Ибо назначение женщины иное. Она должен украшайт собой мир. Она должен любийт и быть любым… должна быть госпожа и мать. Владычица сердце и… и… и мир во весь мир! Госпожа богородица, Дева Мария… идеаль… Служить ей – есть великая честь!

   - Вы… мне все прекрасно объяснили, - тон Аннабель был по-прежнему холоден. – И я… все прекрасно поняла. Я обещаю вам подумать над тем, что вы сказали… Потом. А сейчас прошу высоких лордов меня извинить, но я должна идти. Пока у меня нет супруга, я буду думать за себя сама. Моих фрейлин я оставляю вам… чтобы вы, как положено мужчинам, сами подумали, чем их развлечь!

   Коротко и сухо кивнув молодым людям, она в одиночестве удалилась прочь.

   Батистен и де Нуар переглянулись, но не тронулись с места, выжидая. После чего все направились обратно, ко дворцу, где расположились в одной из зал, как будто и не было этой прогулки.

   Ночь прошла спокойно. Правда, Жану снилось что-то непонятное – какой-то густой лес, полный растений, которых он никогда прежде не видел. Бегали и прыгали какие-то существа. Он то ли гнался за кем-то, то ли за ним гнались. Потом он вдруг очутился на облаке, и его носило над землей. Затем облако рухнуло с небес, разбившись на куски, а он очутился перед высоченной башней. Дверь распахнулась, приглашая его войти. Он уже сделал шаг, уже переступил порог, когда башня начала рушиться. Камни посыпались сверху. Один ударил Жака в грудь, повалил навзничь.

   - Хозяин…

   Он был неожиданно теплым, даже горячим и чуть влажным, словно его обдали кипятком.

   - Хозяин…

   Жак открыл глаза. И подавился испуганным воплем. Сверху вниз, усевшись на его груди, на юношу смотрел черный кот. За ночь он, казалось, подрос и распушился так, что был поперек себя вдвое толще.

   - Наконец-то, пр-роснулся, - мурлыкнул он, мягко спрыгивая на пол. – Долго же тебя пр-ришлось будить!

   - Мне… снился странный сон, - Жак попытался припомнить подробности, но это оказалось не так-то легко.

   - Странный – не стр-рашный! – кот прохаживался по комнате туда-сюда, подергивая кончиком хвоста. – Ты не забыл, какой сегодня день?

   - Памяти святой великомученицы…э-э… - юноша знал, что время от времени отмечаются такие вот праздники, но точно не помнил, когда какой. В доме отца, правду сказать, священников и церковные обряды не жаловали. По крайней мере, после того, как умерла матушка, отец даже в церковь почти перестал ходить. Так, заглянет пару раз в год, на Рождество и Пасху.

   - Сегодня день, когда мы покупаем мне сапоги! – кот подошел, встал рядом. Нет, он на самом деле вырос – сейчас его спина легко доставала Жаку до колена.

   - А потом?

   - О, хозяин, - кот даже задрожал, так громко он замурлыкал, - потом нас с тобой ждут великие дела! Ты р-разве не помнишь, что я обещал женить тебя на пр-ринцессе и исполнять все твои желания?

   - Помню, - Жак стал одеваться. – И мое первое желание на сегодня – позавтракать. Если, конечно, такое желание…

   - Хозяин, - кот развернулся к нему, - когда я сказал «все желания», я имел в виду даже такие мелкие!

   - Тогда… - у юноши мелькнула мысль проверить правдивость слов кота, - желаю, чтобы хозяин не взял с нас ни гроша за то, что мы переночевали в этой комнате!

   По его мнению, трактирщики и содержатели гостиниц готовы содрать с проезжающего последнюю рубашку.

   - Будет исполнено!

   Кот трижды как-то по-особому дернул хвостом, выписывая его кончиком вензеля в воздухе, мяукнул – и почти сразу раздался стук в дверь.

   - Вы уже проснулись, господин маркиз? – послышался голос.

   - К-кто?

   - Маркиз, - прошипел кот, скаля зубы. – Отвечай!

   - А-а…э-э… только что! Просто я… вы меня разбудили, и я…

   - О, прошу меня простить! – судя по гулкому стуку, хозяин гостиницы упал на колени перед дверью. – Я не хотел мешать вам отдыхать… просто… просто я подумал, что вы желаете заказать особый завтрак… У нас есть прекрасные жирные карпы, есть пулярки, есть чудный окорок, есть молочные поросята… И лучшее вино, которое только можно достать в Туаре! Сам Папа Римский по утрам пьет такое вино!

   Кот кивал на каждое слово из-за двери, и Жак в конце концов махнул рукой:

   - Неси, что хочешь! Только побыстрее!

   - Сию минуту! – по лестнице загрохотали быстрые шаги.

   Не успел Жак привести себя в порядок, как в дверь снова постучали. На сей раз хозяин вернулся не один. С ним пришел поваренок, который, высунув от усердия язык, стал сервировать стол, в то время как сам содержатель гостиницы суетился подле.

   - Вино отменное, посылали специально ради вашей милости, - бормотал он. – А вот пулярка… свежая, сегодня утром еще бегала… и прекрасный карп… жаль, куропаток достать не удалось… простите, не сезон… но мы можем приготовить вам парочку перепелок… у нас есть…

   - А молочный поросенок? – вспомнил Жак.

   - Сей момент! Бегу! Несу! Ты что застыл, бездельник? – хозяин наградил слугу подзатыльником. – Не видишь, господину нужно? Живо на кухню, и чтоб поросенок сейчас был бы тут!

   Мальчишка умчался с такой скоростью, что, судя по грохоту, не удержался на лестнице и рухнул. Жак дернулся по давней привычке, но остался на месте, ощутив, как кошачьи зубы аккуратно касаются его щиколотки.

   Еда действительно была отменной. Вгрызаясь в нежное мясо и запивая его вином, юноша с некоторой грустью констатировал, что дома он так не едал даже по большим праздникам. Все-таки хорошо быть лордом! Столько нежного мяса, щедро сдобренного приправами, такое вкусное вино… а зелень… а пышный хлеб… Конечно, дома у мельника всегда водились самые пышные булки и пироги – мельник и без муки? – но одно дело, когда ты знаешь, что их испекла жена старшего брата и совсем другое, когда их специально заказывали у лучшего городского булочника.

   Кот помалкивал, наслаждаясь половиной пулярки. К концу обеда подоспели перепелки, и Жак с тоской посмотрел на шесть маленьких нежных птичек, запеченных до хрустящей корочки. Отведав и пулярку, и карпа, и поросенка, он решительно не мог смотреть на еду.

   - А может… можно их взять с собой? – промямлил он.

   - Как? – хозяин воздел очи и руки горе, изображая скорбь. – Что я слышу? Чем мы вас так огорчили, мой господин, что вы желаете покинуть нас так рано?

   - Э-э… мне надо… дела…

   - С-святейш-шего трибунала, - послышался откуда-то снизу шепот, и хозяин гостиницы переменился в лице, побледнев так, что юноша испугался.

   - С-с-с… Ка-ак… триб-бунала? – заикаясь, пробормотал он.

   - Да, именно трибунала, чурбан ты эдакий! – продолжал все тот же шипящий голос. – А ты, препятс-ствуя ис-сполнению наш-ших обязанностей, сам становишься подозреваемым!

   - О, нет-нет! Я просто, - хозяин попятился, вписавшись задницей в дверной косяк, - я просто так… по глупости… прошу меня простить… конечно, вам надо пуститься в путь немедленно… я заверну вам их с собой! Конечно, с собой, как же иначе! И бутылочку вина тоже положу… За счет заведения! Я мигом! Не извольте беспоко…

   Последние слова уже донеслись издалека – почтенный скатился с лестницы с той же скоростью, как давеча поваренок, разве что не пересчитал боками ступеньки.

   Черный кот вылез из-под стола и встряхнулся.

   - Вот так-то, хозяин, - мурлыкнул он, вставая на задние лапы и расправляя передней лапой усы. – Ловко я его?

   - Так это был ты? – Жак украдкой бросил взгляд под стол. - Это твой голос? Признаться, я напугался…

   - Я и не р-расчитывал тебя напугать, - откровенно признался кот. – Иначе вы бы бежали с этим увальнем наперегонки… Но что ты расселся? Мы, кажется, хотели купить мне сапоги? Так что собирайся! Мы покидаем это заведение!

   Собираться Жаку было недолго – вещей у юноши практически не было, и он покинул харчевню и гостиницу с пустыми руками, если, конечно, не считать корзинку со снедью, которую уже на пороге вручил ему хозяин, кланяясь и едва не целуя руки. Убедившись, что юноша подношение взял, он умчался обратно.

   - И даже денег не потребовал, - изумился Жак, заглядывая в корзину и убеждаясь, что там, кроме куропаток и бутылочки вина, лежат три свежие булки, пучок зелени и изрядный кусок свежего сыра.

   - Еще бы! Я обещал, что все это нам достанется бесплатно? Я выполняю свои обещания! – кот примерился и вдруг запрыгнул ему на руки. – Поехали!

   Тащить набитую снедью корзинку и отнюдь не легкого котика оказалось тяжеловато. Тем более что кот такого размера невольно привлекал внимание прохожих. Тот расположился у Жака на плечах, наподобие того, как иногда пастухи носят овец – свесил лапы и хвост и гордо смотрел по сторонам, временами начиная мурлыкать так, что юноша с трудом различал городской шум.

   - На нас все смотрят, - шепнул он, когда они свернули в относительно безлюдный переулок.

   - Пус-сть, - фыркнул кот. – Не обр-ращай внимания! Кстати, вон впереди сапожная лавка!

   Жак тоже ее заметил – не увидеть массивный сапог, висевший над входом, было трудно. Рядом, намекая на широкий профиль производимых здесь работ, висели дамские туфельки и пара крестьянских деревянных башмаков. Точь-в-точь таких, как были на Жаке. Разве что эти были изрядно вымочены дождями и высушены солнцем.

   На пороге кот наконец-то спрыгнул с плеч юноши, и тот вздохнул с таким облегчением, что изнутри донеслось:

   - Да, вы прибыли по адресу! Мы решим все ваши проблемы! Проходите-проходите!

   Жак ступил в полутемную мастерскую, где пахло кожей, клеем, краской и еще чем-то – то ли прогорклым маслом, то ли вчерашней едой, то ли всем сразу. В дальнем, самом светлом, углу, бодро стучали молоточками два подмастерья. Рядом с ними, у самого окошка, сидела худая грустная девушка, которая плела из шелковых ниток шнурок – несомненно, для того, чтобы украсить им чьи-нибудь туфельки. Сам сапожник, отложив работу, встал, направляясь к гостю.

   - Проходите, проходите! Чего изволите? Обувку? Подберем по ноге, - он заметил, как одет Жак и мигом изменил тон. - Люк, у нас есть готовые башмаки? Покажи там…

   - Мне бы сапоги… если есть…

   - «Если есть!» - усмехнулся сапожник. – Есть, как не быть. Да вот только подойдут ли?

   Жак огляделся. На полках вдоль стен были выставлены образцы обуви. Башмаки всех видов, дамские туфельки, сапоги и сапожки. Тут действительно было много всего, за исключением рыцарских сапог со шпорами и простых крестьянских опорок, которые мог худо-бедно сшить любой деревенский житель, просто вырезав кусок шкуры и закрепив его шнурками на ноге.

   - Мяу! – раздалось требовательное.

   Черный кот шагнул вперед. Задрав хвост, сделал несколько шагов и вдруг запрыгнул на полку, где стояла пара прекрасных сапог.

   - Вот эти, - ткнул пальцем Жак.

   - Ого! А денежек хватит?

   - Э-э…

   Кот решил все за него. Одним движением скинув сапоги с полки на пол, он прыгнул к хозяину и, встав на задние лапы, цапнул зубами за рубашку в том месте, где юноша прятал за пазухой кошелек. Когда его развязали, на ладонь сапожника выпало несколько золотых монеток и целая россыпь медяков.

   - Ого! Да вы богач, сударь! Эти сапоги стоят десять золотых!

   Ровно столько и было на ладони сапожника.

   Жак посмотрел на кота. Тот едва заметно кивнул.

   - По рукам!

   - Мрям!

   Черный кот сорвался с места так, словно за ним гнались. Ничего не понимая, юноша подхватил покупку и поспешил за ним по пятам.

   Они остановились только у самой крепостной стены, в глухом уголке, куда выходили только зады и сараи, возле которых высились кучи мусора, местами поросшие лебедой, крапивой и какими-то кустами. Судя по запаху, сюда же сваливали и все отбросы.

   - Давай скор-рее сапоги! – кот аж запрыгал на месте. Одним движением надел их на себя – буквально нырнув в них задними лапами и, смешно переваливаясь с боку на бок, прошелся перед юношей. – Как я тебе, хозяин?

   Жак с трудом удержался от смеха.

   - Как кот в сапогах, - фыркнул он.

   - Сам ты, кот. А я – Мур-рицио! Ваш вер-рный слуга, маркиз! – с этими словами он поклонился, изобразив такой изящный придворный поклон, что юноша ни капли не усомнился – именно так и ведут себя придворные кавалеры. – Кстати, можешь звать меня именно так… пр-ри посторонних, конечно!

   - При посторонних? – не понял Жак.

   - А где же еще? Ты ведь мар-ркиз, не забывай этого!

   - Я?

   - Я сделаю тебя мар-ркизом, хозяин, - кот прошелся туда-сюда, смешно переваливаясь с боку на бок и аккуратно ставя сапоги один перед другим. – Только надо придумать тебе имя… кхм… - он остановился, ткнул себя когтем в лоб, слегка наклонив голову. – О, пр-ридумал! Маркиз де Кар-рабас! Звучит?

   - Карабас? Это еще откуда?

   - А, не важно. Пр-росто когда-то я знавал… кхм… но не будем об этом. Этот Кар-рабас живет… жил далеко отсюда, и он уже никогда не возмутится на то, что мы так беспардонно используем его имя. А если найдется какой-нибудь знаток др-ревних генеалогий, мы найдем, чем заткнуть ему рот. Парочки документов будет достаточно. Итак, - кот остановился перед Жаком, уперев лапы в бока, - как я выгляжу? Мне ведь чего-то не достает?

   - Не знаю, - честно ответил юноша.

   - Шляпы, плаща и шпаги мне не достает, деревенщина! – фыркнул кот. – Ну, или хотя бы порядочных размер-ров кинжала, - он лапами показал, каким должен быть размер. – Не может же слуга благор-родного господина ходить, в чем придется! Это господину позволительно носить хоть рубище со вретищем – дескать, таков его капр-риз. А слуги должны подчеркивать достоинство того, кто может себе такое позволить… хотя бы для того, чтобы ни у кого не возникло сомнений в праве господина рядиться в отрепья нищего.

   - Но-но! – возмутился Жак. – По-моему, я одет вполне прилично!

   - Для сельской местности – да, - кот обошел его кругом, осматривая, как заморскую диковинку и даже пару раз потрогал лапой его куртку и штаны. – Где-нибудь в глуши ты бы мог даже сойти за младшего сына обедневшего двор-рянина. Но не в городе и тем более в столице, куда мы напр-равимся!

   - А зачем нам в столицу?

   - Дурень! – кот постучал себя лапой по лбу. – Как есть дурень! А принцесса? Где она, по-твоему, сидит? За горами, за долами, за широкими морями в башне из слоновой кости? Или все-таки во дворце из мрамора? А во дворец кого попало не пускают. Но для тебя мы найдем дорожку! Но сначала займемся мной. Пошли покупать мне шляпу и пояс. Ну, а плащом и кинжалом, так и быть, разживемся чуть позже.

   Он потянул Жака за полу куртки, и юноша был вынужден последовать за котом.

   - Погоди, Мао… Мурлыка?

   - Мурицио!

   - Ладно, Мурицио… но, может быть, сначала мы купим что-нибудь для меня? Ты сам сказал, что мой наряд… слишком бедный, - юноша оглядел свою одежду. – А раз я маркиз, то должен и выглядеть соответствующе. В общем, я тоже хочу сапоги, плащ и пояс, на который можно повесить шпагу! Тем более, что золото у нас есть! – Жак потряс кожаным мешочком, и внутри что-то сочно зазвенело. Даже дураку было ясно, что несколько медяшек так звенеть не могут. Такой звук издает только золото.

   - Нет! – отрезал кот. – Сначала мы пр-риобретем все для меня!

   - Почему?

   - Я объясню. Потому, что это золото – не настоящее. А вещи – вещи совсем другое дело. Они не рассеются, как дым, стоит тебе или мне отвернуться.

   - То есть, мы, по сути… воруем? Если за вещи не платим ничего?

   - А, - кот отмахнулся с независимым видом, - не платишь ничего ты. А я – расплачиваюсь. Так, как должен. Забыл, кто я и откуда пр-рибыл? Кроме того, сейчас я твой слуга, а ты мой господин. А о господах судят по тому, как они обходятся со слугами. Так что впер-ред, покупать мне плащ, пояс и шляпу с пером!

   С этими словами он решительно заковылял по улочке, и Жаку не осталось ничего другого, как последовать за ним.

   - Ваше высочество… разрешите?

   Аннабель подняла глаза. На пороге маячил камердинер ее отца.

   - Что случилось, Гастон? – в душе холодной змейкой шевельнулась мысль о том, что королю плохо. Нет, здоровье ее отца не пошатнулось, но она постоянно помнила, что это обманчивое состояние может нарушиться в любую минуту.

   - Его величество просит вас прибыть к нему, - камердинер отвесил глубокий поклон и на долю секунды замер в согбенной позе, - если вы ничем не заняты.

   Аннабель поднялась, и фрейлины вскочили тоже. Смолкла лютня, были отложены в сторону вышивание и Библия.

   - Нет-нет, вы оставайтесь на месте, - девушка взмахом руки велела всем рассаживаться. – Занимайтесь своими делами. Я скоро вернусь.

   Пристроившийся в уголке паж – скучать мальчишке не давали, то и дело гоняя по мелким поручениям – метнулся ей наперерез, распахивая двери, и, когда Аннабель переступила порог, потрусил следом. Гастон пристроился по левую руку, держась чуть позади – дорогу в покои короля принцесса знала и без провожатых.

   Отец ждал ее в креслах у раскрытого окна. Внизу, судя по голосам и звукам, проходили выжлятники, проводившие перед его глазами гончих собак. Король был не один. С ним рядом, стоя за его креслом, обнаружился герцог де Нуар.

   - Вы звали меня, отец? – девушка остановилась на пороге, смерив герцога взглядом. Тот не отвел глаз. Вся его поза, выражение лица и этот прямой быстрый взгляд чем-то напомнил ей хищную птицу. Беркута или, скорее, ястреба. Вот только это не был прирученный ловчий ястреб, а его дикий сородич. И он, если увидит добычу, никому ее не отдаст. Аннабель внезапно ощутила дрожь и рассердилась на себя за это. Да кто он такой? Сын мятежника, которому запретили въезд в столицу! Конечно, сын не отвечает за преступления отца, который, тем более, вот уже несколько лет лежит в могиле, но все равно… как он смеет смотреть на нее так, словно она почти его собственность?

   - Да, дочь моя, - король махнул рукой кому-то внизу и повернулся к ней. – Я хотел поговорить с тобой. Оставьте нас, герцог.

   Да Нуар изобразил вежливый поклон. Да, именно изобразил – участвовало только тело. Ни взгляд, ни интонация, с которой он пробормотал: «Как вам будет угодно, ваше величество!» - не соответствовали моменту. И то, как он прошел мимо принцессы, покидая комнату, тоже свидетельствовали о… Аннабель вздохнула с облегчением, когда дверь за ним закрылась.

   - Я вас слушаю, отец, - сказала она, подходя ближе и усаживаясь на скамеечку у его ног.

   - Нет, дочь моя, это я тебя слушаю, - возразил он. – Мне хочется услышать от тебя ответ… Что с тобой происходит, Аннабель?

   Голос его дрогнул, в нем не осталось королевских интонаций. Теперь это был голос старого уставшего от жизни человека.

   - Я… вас не понимаю, отец, - пробормотала девушка.

   - Это я не понимаю тебя, Аннабель. Я уже не молод… не надо ничего говорить! Я знаю, что пока еще дни мои не сочтены, но… сегодня ночью я видел сон… мне приснилась твоя мать…

   Принцесса вздрогнула.

   Король и королева любили друг друга. Любили так, что об их любви менестрели до сих пор пели баллады. Они долго не могли соединиться, поскольку все время между ними вставали какие-то препятствия, а когда поженились, у них долго не было детей. И это огорчало их так, что порой оба начинали сомневаться в том, что стоило сочетаться браком. Ведь король и королева несут ответственность перед страной. Их брак не должен быть бездетным. Если королева не рожает для страны здоровое дитя, король имеет право расторгнуть брак и жениться на той женщине, которая сможет родить. Дело уже шло к этому, когда на свет появилась девочка. Роды немолодой королеве дались тяжело. Она так и не сумела оправиться после них и скончалась на девятый день после рождения дочери. После ее смерти король вторично так и не женился, хотя все вокруг наперебой сватали ему родовитых девушек из семей, славящихся своей плодовитостью. Принцессе нужен был брат… ну, или младшая сестра, поскольку династии грозила опасность. Мать Батистена, кстати, была одной из кандидатур, поскольку приходилась королеве близкой родственницей. Ради такого она была готова расторгнуть свой брак, но король дал понять, что никогда не изменит памяти жены. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что они не скончались в один день, как мечтали.

   И вот… покойная королева напомнила о себе.

   - Твоя мать в том сне… была молода. Как в тот день, когда я ее впервые увидел, - вздохнул король. – Ты на нее очень похожа. У тебя только цвет волос от меня, а так… вы прямо одно лицо. Помню, я спросил ее, почему она так долго не приходила, а она ответила, что незачем – у меня есть ее копия, я должен был найти утешение в тебе… И это правда, Аннабель, - подавшись вперед, король, как маленькую, погладил принцессу по голове, - ты – мое самое сладкое утешение, лучшее, что я получил от жизни… кроме любви моей Милисенты… По сути дела, если бы не ты… Если бы не ты, у нашей страны был бы другой король.

   Принцесса сцепила руки на коленях. Она не решалась произнести вслух имя того, кто только что вышел из комнаты. Как ближайший родственник королевской крови, он мог бы…

   - Но ведь вы, отец…

   - Да, я король… пока король… Но я не вечен. Твоя мать… я иногда скучаю по ней, и мне кажется, она приснилась мне не просто так. Она… хотела мне сказать, что скоро мы снова будем вместе… теперь уже навсегда.

   - Нет! – вырвалось у девушки. – Отец, нет! Вы же не можете…

   - Умереть? Все мы смертны, Аннабель.

   - Но вы не…

   - Не болен, хочешь ты сказать? Да, я не чувствую никаких признаков недугов, но… я уже стар. Я слабею. Еще год назад я бы спустился туда, вниз, - кивнул он на раскрытое окно и сам осмотрел бы своих собак. – А теперь их водят перед моим окном, потому что я… я сам не могу спуститься вниз.

   - Отец, - Аннабель хотелось сказать так много, но она замолчала, когда король остановил ее властным жестом.

   - Нет, дочь моя. Это дело решенное. Пусть мои дни еще не сочтены, - он усмехнулся, - но есть вещи, с которыми мне уже справиться не под силу. И управление королевством – одна из таких вещей.

   - Но вы же не можете…

   - Отказаться от некоторых королевских обязанностей? Да, есть дела, которые мы, короли, обязаны совершать, пока живы. Есть обязанности, от которых отрекаются только после смерти… или насильственного отречения, что иногда намного хуже. Не беспокойся, я буду присутствовать на Совете лордов. И я же буду подписывать указы… но составлять их будешь ты. И тебе влиятельные лорды в моем присутствии будут отчитываться о делах. Так всегда бывает. Когда принц достигает совершеннолетия, его мать должна уйти в тень, снимая с себя бремя власти и передавая его наследнику. Я – не вдовствующая королева, - он опять усмехнулся, - и ты не юноша. Но ты умна, начитана, решительна. У тебя мой характер и трезвый взгляд на вещи…

   - Но у меня есть один недостаток, - вздохнула Аннабель. – Я – женщина. Всего-навсего женщина… никто из владетельных лордов не согласится…

   Это было правдой. В истории Луитании случались времена, когда страной правила королева. Но это была королева-мать и правила она всего несколько лет, до совершеннолетия своего сына. И, как правило, все указы все равно писались от имени этого мальчика. И его даже приводили – или приносили – на Совет лордов, чтобы младенец, лежа на руках кормилицы, таращил голубые глазенки на лордов, еще ничего не понимая и не умея говорить. Однажды даже был случай, когда вот так же на Совет пригласили королевского бастарда, потому что вдовствующая королева разрешилась единственным наследником – девочкой. Мальчика отыскали и привели на Совет, чтобы поставить его перед фактом – как незаконный сын недавно умершего короля, он может наследовать власть в стране, если по достижении определенного возраста женится на своей сводной сестре, принцессе, которой на тот момент было всего несколько дней от роду.

   Да, в истории было много таких моментов, но еще ни разу не случалось такого, чтобы принцесса – женщина! – была единственной наследницей. Впрочем, у нее есть два кузена – один по отцовской линии, другой по материнской. Любой из них…

   - Да, не согласится, - поддержал ее мысль король. – Женщина не может править от своего имени. Только от имени мужа… или сына.

   - И вы хотите, чтобы я вышла замуж, - это был не вопрос, а утверждение. Отец и дочь уже несколько раз беседовали на эту тему.

   - По крайней мере, у тебя есть выбор – один из трех кандидатов, - король посмотрел на лицо дочери и вздохнул: - Не может такого быть, чтобы никто из них тебе не нравился… ну хоть чуть-чуть больше остальных!

   - Не знаю, - пожала плечами девушка. – Герцог де Нуар, он… довольно богат и знатен… по отцу. Темное герцогство… но, говорят, у него в роду были черные маги. И сам он тоже кое-что умеет… хотя я ни разу не видела, чтобы де Нуар что-то такое «творил». Может быть, это всего лишь слухи, распускаемые недоброжелателями, но… мне не хочется давать им пищу. С другой стороны, он ближе всех ко мне по крови. Его мать была вашей двоюродной сестрой, дочерью вашего рано умершего брата…

   - И воспитывалась при дворе как наследная принцесса, - вставил король. – Ей и супруга нашли… под стать.

   - И если ее сын станет королем… по сути дела, это будет означать, что трон вернулся к… к старшей линии, только и всего…

   - Но ты этого не хочешь?

   - Говорю же, меня пугают слухи о темной магии! Скажут, что я стала жертвой колдовства… И… даже если это не правда, то кто будет на самом деле править страной? Я, наследная принцесса Луитании или пришелец?

   - Однако, де Нуар не единственный твой кузен.

   Аннабель улыбнулась.

   - Да, Батистен, - произнесла она. – Он… лучше. Не так амбициозен, довольно мил и общителен… Достаточно богат и знатен… Но его мать… герцогиня Марипоза… Боюсь, что она начнет вмешиваться в нашу жизнь… не только в… личном плане. Она начнет давать советы, как мне управлять нашей страной. Мол, она смогла справиться со своим герцогством и знает, как справиться с Луитанией. И избавиться от такой королевы-свекрови мне будет… затруднительно.

   - Тогда кто же остается? Рудольф Вестготский?

   - Через мой труп! – вырвалось у Аннабель прежде, чем она опомнилась. – Ох, простите, отец, я…Я забылась. Но, посудите сами… он ведь ничего не знает о… нашей стране. Он даже на нашем языке говорит с трудом.

   - Ерунда, всему можно научиться. И это даже к лучшему. Он иностранец, у него здесь нет влиятельной родни…И он плохо знает наши законы и нашу жизнь. А ты знаешь их очень хорошо. И могла бы…

   - Править за его спиной? – догадалась девушка. – Не знаю… может быть…

   - Тебе не нравится ни один из них, - кивнул старый король. - Но ты должна сделать выбор. И как можно скорее. Это твой долг как принцессы и моей наследницы. И поспеши, чтобы я успел дожить до того момента, когда ваш союз принесет свои плоды. Ведь, если ты так боишься за себя, что тебе помешает объявить своим наследником своего первенца? Вряд ли твой супруг – кто бы он ни был! – согласится отнять трон у сына? Да Совет лордов ему не позволит.

   Аннабель задумалась.

   - Ты прав, отец, - произнесла она. – Может быть, стоит так сделать, но…

   Она замолчала, не решаясь произнести вслух главные слова: «Но от кого мне родить этого ребенка?»

   - Я всецело доверяю тебе, дочь моя, - король пожал девушке руку. – И не сомневаюсь, что ты сделаешь наилучший выбор!

   Принцесса ничего не ответила. В глубине души она уже решала сложную головоломку – как определиться с выбором, какому отбору подвергнуть женихов, чтобы понять, кто наиболее достоин стать отцом принца?

   - Ваше высочество… тут… к вам…

   Аннабель остановилась, невольно радуясь задержке. Королевский совет должен был начаться с минуты на минуту, и это был один из первых советов, на который принцесса собиралась явиться одна, без отца. Еще в позапрошлом месяце его величество представил лордам-советникам свою наследницу. Несколько заседаний они провели вместе, отец и дочь. Аннабель сидела рядом с отцом, смотрела, слушала и запоминала. Она знала, что рано или поздно ей придется занять его место в зале совета. И невольно оттягивала этот момент. Ибо одно дело – если принцесса просто присутствует на заседании и слушает, как мужчины решают важные вопросы. И совсем другое – когда мужчинами управляет женщина. Лорды могут поступить, как им угодно – вплоть до того, что покинут совет. По закону она не имеет права их задерживать. А что ей делать, если они решат уйти все? С кем она останется? Девушка не решалась признаться себе, что ей страшно. И поэтому остановилась, едва услышала, как к ней обращается старый сенешаль отца.

   - Что случилось?

   За спиной тихо зашушукались придворные. Король или королева, как правило, входили в зал со свитой. Аннабель в основном сопровождали фрейлины и несколько пажей.

   - К вам… тут…

   Сенешаль явно замялся, не зная, что сказать.

   - Ко мне хотят обратиться с просьбой? – пришла ему на помощь Аннабель. – Пусть подождут окончания заседания.

   - Но, ваше высочество, это…храмовник… инквизитор…

   За спиной упала мертвая тишина. Казалось, придворные испарились.

   - О…- выдохнула принцесса. – Пусть… пусть войдет…

   Но за спиной сенешаля уже маячила плечистая фигура рыцаря-храмовника.

   Против воли, принцесса испытала страх.

   Инквизиция – вернее, представлявшие ее братья-мартинийцы, а этот был явно одним из них - никогда не появляется просто так. Обычно ее не видно и не слышно, но уж если молчаливые братья в серо-бурых рясах появляются, жди беды.

   Храмовник приблизился, склонил голову, обозначая поклон.

   - Ваше высочество…

   - Что вам угодно? – произнесла Аннабель, стараясь говорить твердо. В конце концов, она не ведьма, бояться ей нечего.

   - Меня послал орден. Моя миссия – донести до вас некое известие…

   Он выразительно покосился на сопровождавших девушку фрейлин и пажей. Правильно поняв намек, Аннабель решительным жестом приказала всем отойти.

   - У меня для вас послание от главы нашего ордена, - склонив голову, произнес храмовник негромким голосом. Против воли принцесса отметила, что он слишком молод для настоящего инквизитора, ему вряд ли было больше тридцати лет. При этом он словно случайно встал так, чтобы никто не смог прочесть ничего по губам. – Я должен донести его до вашего сведения и… дождаться ответа.

   - Давайте ваше послание, - сказала она, особенно не удивившись. Послания, посылаемые от таких людей, не могут оказаться на ее столе, пройдя через руки секретарей.

   В ладонь ей лег туго свернутый пергамент, перевязанный кожаным шнурком с закрепленными на нем сургучными печатями алого цвета. Некоторые были заверены епископскими перстнями – такое впечатление, что к написанию и отправке его были причастны несколько человек. Аннабель узнала герб города Орианна, а также как минимум два личных герба – один с графской, другой с герцогской короной.

   - Я сейчас спешу, - она выразительно указала на двери, ведущие в зал совета, - но после заседания обязательно ознакомлюсь с… документом.

   Храмовник наклонил голову.

   - Мое имя – брат Фабиан. Отец-настоятель велел мне сопровождать вас повсюду… до тех пор, пока вы не дадите ответ, - спокойно произнес он.

   Аннабель вздохнула. Спорить с инквизицией она не могла. Но, с другой стороны, может быть, его присутствие умерит пыл некоторых советников? Особенно если она даст понять, что храмовники на ее стороне?

   - Хорошо, - кивнула принцесса. – Вы можете сопровождать меня на заседание совета.

ГЛАВА 5.

Черная Бесс терпеть не могла покидать свой замок, но так уж сложились обстоятельства, что ей пришлось это сделать, подчиняясь власти господина.

   Едва закат окрасил небо алыми и малиновыми красками, она встала, с тревогой и нетерпением глядя в окно. Сон, привидевшийся ей днем, не давал покоя. Тени слуг раздражали. А стоило одной из служанок нарушить тишину, как Черная Бесс сорвалась и взмахом руки выпустила в несчастную сноп искр. Блеснула вспышка света, и гоблинша упала на пол, корчась от боли и завывая. На глазах у остальных кожа ее изменилась, стала серой и грубой, как камень, а крики сменились сдавленными хрипами. Глаза наполнились слезами с кровью, вылезли из орбит, из распахнувшегося в последним вопле рта высунулся распухший язык. Гоблинша последний раз судорожно всхлипнула, дернулась и затихла. Через несколько секунд тело ее пошло трещинами, потом она развалилась на дымящие обломки.

   - Убрать, - скривилась Черная Бесс, досадуя и на себя, и на служанку. – И чтоб тихо мне!

   Остальные слуги молча, лишь бросая затравленные взгляды на госпожу, собрали с пола камни, угольки и песок, в которые обратилось тело их товарки, и поспешили прочь.

   Черная Бесс осталась одна. Она уже забыла, что сорвалась на служанку – досада и страх, глодавшие ее, все еще не находили выхода. Она могла перебить всех слуг – облегчения ей это не принесло. Надо было сделать одно дело, которое ей совсем не нравилось.

   Покинуть замок.

   Она иногда все же покидала его – вылетая из окна, чтобы подышать свежим воздухом ночи, но всегда возвращалась, облетев вокруг башен несколько кругов. А теперь ей пришлось не просто описать большой круг, но и вовсе выпустить из вида знакомые стены. И, если она не вернется обратно до рассвета… хорошо, что сейчас конец лета и ночи уже не такие короткие, но все равно… мало ли, что может встретиться на пути. Но если она останется на месте… что ее ждет? Что ждет их всех? Этот сон…

   Сцепив зубы, Черная Бесс несколько секунд простояла на подоконнике. Ночной ветерок обвевал ее обнаженное тело. Решившись – проделывала это уже не раз – она подобралась и прыгнула.

   Превращение было коротким и привычно-болезненным. Но на сей раз все ощущения показались ей яснее и сильнее, как в первый раз. Черная Бесс знала, что это означает и на миг пожалела, что тут нет зеркала, чтобы посмотреть, как она выглядит на сей раз. Наказанием за эту мысль стал новый приступ боли, тело опять начало меняться, но Черная Бесс постаралась как можно скорее выкинуть из головы все посторонние мысли. Еще бы пара секунд – и она бы, вернувшись обратно в прежнее тело, упала бы на камни. А так…

   А так ей удалось выровнять полет и поспешить прочь.

   Закат догорел, люди внизу спали и никто не видел, как она одолела границу воздушного пространства над замком и полетела прочь. Руки-крылья болели с отвычки, но Черная Бесс старалась изо всех сил, взмахивая ими и стараясь экономить движения. Темная спящая земля проплывала внизу. Ни единого огонька не виднелось там – все огни были над летуньей. Лишь раз или два вдалеке блеснул свет, но приближаться и исследовать его источник она не стала. Некогда. И сил оставалось все меньше и меньше.

   Держаться на большой высоте тоже становилось все труднее, и Черная Бесс уже начала подумывать о том, что придется приземлиться и часть пути проделать пешком, когда впереди возникли три башни, возносящиеся в ночное небо. Они светились – но не привычным глазу простого человека огнем. Этот огонь виден только таким, как она – мертвенный призрачный желто-зеленый свет, в котором время от времени набухали и переливались зеленые сгустки-сполохи.

   Резкий звук, пришедший ниоткуда, ударил по нервам Черной Бесс. Летунья знала этот звук – это был сигнал. Никто из таких, как она, не может приблизиться к этому замку незамеченным. Не обратив на него внимания, она прямиком направилась к одной из башен – к той, где, как она знала, всегда открыто окно…

   Всегда, но… не сегодня!

   Черная Бесс слишком поздно заметила оконную раму – она уже пикировала, складывая крылья, чтобы сразу проскользнуть в окно – и ударилась об нее всем телом. Зазвенело разбитое стекло, град осколком посыпался на летунью. Она закричала, закрывая голову руками… руками, а не крыльями, хотя они еще оставались длинными и с кромкой маховых перьев. Но это были уже руки, а не крылья и, теряя последние остатки прежнего облика, Черная Бесс кубарем рухнула на двор.

   Ее спасло то, что превращение завершилось не до конца. Она всего лишь больно ударилась, но не разбилась насмерть и продолжала копошиться на камнях, пытаясь собрать свое разбитое тело, когда на шум падения и ее стоны выбежали люди. Летунья содрогнулась от ужаса – если они сейчас ее увидят… такой… из последних сил она попыталась подтянуть колени к животу и прикрыться руками. Хотя, какой в этом смысл? И так ясно, что обычные женщины не падают с неба в чем мать родила. А если при этом ее руки и ноги на глазах меняют длину, а кожа – цвет, то…

   - Разойдись! Все вон! Прочь!

   Она не услышала этих криков – лишь догадалась о них, потому что уже коснувшиеся ее тела копья убрались, и люди попятились. Что-то набросили на нее, укрыв с головой. Мешок или старая тряпка? А может, лошадиная попона или просто полог, в спешке сдернутый с кровати? Ей было все равно. Дрожащими руками Черная Бесс кое-как завернулась в эту тряпку, с чьей-то чужой помощью поднялась на ноги и почувствовала, что ее скорее тащат, чем ведут куда-то прочь. Она не сопротивлялась. Только ощущала под босыми ступнями сперва холодный камень двора, потом – лестницу. Лестница вела вниз.

   В подземелья.

   От слабости и страха ноги женщины заплетались, и она непременно бы упала, зацепившись за край своего одеяния, но чьи-то чужие сильные руки держали ее, направляя и не давая упасть.

   - Сюда. Сюда. Вот, - слышался торопливый шепот. – Сейчас…

   Скрипнула дверь. Пахнуло жаром и такой ядреной смесью алхимических ароматов, что Черная Бесс закашлялась. Даже сквозь тряпку она не могла избавиться от вони, хотя не находила в ней ничего неприятного. Просто…

   - Милорд…

   - Что это? – послышался недовольный голос, и Черная Бесс невольно рассмеялась под тряпкой. Резко выпрямилась, сбрасывая ее на пол.

   - Это я!

   На нее глянули холодные злые глаза, в которых злость тут же уступила место изумлению.

   - В… Оставьте нас, падре!

   - Да, конечно. Как скажете, милорд.

   Приведший ее сюда священник – Великая Тьма, он действительно в сутане! – отступил назад, прикрывая за собой дверь, и Черная Бесс осталась наедине с… ох, нет, отнюдь не с хозяином замка. Это ее напугало и обрадовало одновременно.

   - Огюст…

   - Что вы здесь делаете, миледи? – он шагнул к ней, сжимая кулаки. Любая другая женщина испугалась бы, упала на колени, моля о пощаде, но Черная Бесс не дрогнула. – Как вы вошли?

   - Никак. Меня чуть не убили ваши стражи, - с Огюстом, который был всего лишь правой рукой господина, она могла разговаривать смелее.

   - Естественно! Они хорошо знают свое дело… что вам нужно?

   - Предупредить хозяина.

   Послышался какой-то сдавленный звук. Гостья скосила глаза, окинув быстрым взглядом подземелье. Закопченные старинные своды, такие низкие, что местами приходилось сутулиться. Расставленные в определенном порядке свечи – одни на полу, слагаются в тройное кольцо, другие укреплены в стенах и на подставках. С потолка свешиваются цепи, крюки, балки. Низкий широкий стол, на котором…

   - Вы снова взялись за это? Без его ведома?

   Огюст покосился на еще живое тело, лежащее на столе. Крепко связанный подросток еще дышал, но уже находился в том состоянии, когда жертва уже не воспринимает реальность.

   - Вы пришли сюда, чтобы меня осуждать?

   - Нет, я… хотела вас предупредить…Не стоит делать этого в отсутствие хозяина. Тем более, что у меня есть для него кое-какие новости.

   - И ты хочешь, чтобы я прекратил это? – Огюст небрежно махнул рукой в сторону стола.

   - Я видела сон, - Черная Бесс не отводила взгляда от тела на столе. – Я видела кота. Большого черного кота, который глотал мышей, которых приносили к нему другие