Медведь для Маши. Ева Бран, Дарья Золотницкая

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ГЛАВА 29
• ГЛАВА 30
• ГЛАВА 31
• ГЛАВА 32
• ГЛАВА 33
• ГЛАВА 34
• ГЛАВА 35
• ГЛАВА 36
• ГЛАВА 37
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

На моём попечении оказывается немая девушка из закрытой общины староверов. Её деревню сожгла банда, которую я пас несколько месяцев, но у меня не получилось предотвратить трагедию, и я виню себя в произошедшем. Теперь Маша – единственный свидетель преступления, но мне она не доверяет, да и говорить не может. Её немота – следствие перенесённого недавно шока или причина скрыта глубже? В этом мне предстоит разобраться и во что бы то ни стало спасти её, ведь на девушку открыта охота.

ГЛАВА 1

Вот что я делаю не так? Почему у меня всё через то место, на котором сидят? Три месяца эту банду пас, ночами не спал, информаторы проверенные были. И всё это только я мог бездарно профукать. В голове всплывают более крепкие и неприличные выражения.

   - Эй, Потапыч, ты чего? – Напарник смотрит участливо. Знаю, что сейчас начнёт убеждать меня, что я не мог предвидеть всего. Но его утешительные речи меня не успокоят, и совесть мою не уймут.

   Целая деревня сгорела! Десятки жизней оборвались из-за тех выродков, а я только и могу, что приехать и посмотреть на пепелище. Не дожал, не вытянул, где-то прокололся, раз они заподозрили неладное. Одним словом, облажался.

   - Мих, ну ты же не гадалка, чтобы будущее предвидеть, - предпринимает ещё одну попытку Руслан.

   - Угу, - отвечаю в своей манере, сворачивая на неприметную лесную дорогу. Зарево от затухающего пожара до сих пор за пять километров видно.

   Если бы не труднодоступная местность и отсутствие средств связи у местного населения… возможно, пожарные успели доехать, чтобы спасти хотя бы кого-то.

   Когда мы с Русом подъехали к небольшому поселению на двадцать домов, от него уже осталось лишь пепелище. Деревянные срубы сгорели быстро, хороня в своём чреве жильцов. Целые семьи! Старики, малые дети… никого эти сволочи не пощадили. Человеческие жизни не значили ничего для тех мразей. Внутри такая ярость клокочет, что окажись эти твари рядом, разорвал бы голыми руками. Деньги, деньги, деньги…

   Всё ради этих грёбаных цветных бумажек! Как мне жить теперь с этим? Как простить себя за то, что не успел, не спас?

   Смотрю на обугленные остова домов, а в груди пожар не меньше. Моя работа подразумевает некий цинизм и толстокожесть, но нет их. Не смог с годами выработать. Каждую человеческую трагедию через себя пропускаю, каждую боль, как свою чувствую. Бабка моя любила повторять, что негоже мне идти в профессии, где нужно жизни человеческие спасать. Угроблю я себя – слишком уж мягкосердечный. И нет бы послушать, но захотелось по отцовским стопам, чтобы не зря всё…

   - Почему кинологов не привезли? – Интересуюсь у начальника. Даже Самсонов лично приехал. Как же! Вопиющий случай.

   - А толку? Они сказали, что пожар все запахи уничтожит. Бесполезно это. Собаки след не возьмут. Лес почти до реки выгорел. Мы ведь и узнали о трагедии, потому что нам рыбаки местные позвонили. Когда звонок в МЧС поступил, уже прибрежная зона горела. Николаич со мной связался, уже когда на место приехал и увидел, что здесь творится. Лес удалось потушить, но с левого края он до самой реки выгорел. Ветер в ту сторону огонь гнал. А ведь по реке те твари и ушли. Вертушка только завтра сможет окрестности прочесать. Всё рассчитали, гниды.

   Молча слушаю капитана, засунув руки в карманы. И тут неожиданно в тёмном лесу, подсвеченном алым заревом пожара, улавливаю шорох. Срываюсь с места и несусь туда. Вдруг ещё не успели сбежать? Не обращаю внимание даже на окрики сослуживцев. На ходу пистолет из кобуры выхватываю и ныряю в тёмную чащу.

   Замечаю, метнувшуюся от меня тень.

   - Стой! Стой, а то стрелять буду!

   Почти нагоняю беглеца и тут понимаю, что это девка. С её головы падает платок, зацепившись за ветку. Она несётся от меня, словно прыткая лань. Понимаю, что не всех пожар сожрал. Выжила! Она теперь может стать свидетелем. Подхватываю платок, запихивая за пазуху.

   - Стой, я тебя не трону! – уже другим тоном.

   Но она летит стрелой по направлению к небольшому озеру, что находится неподалёку. Выбегает из-под сени деревьев и прямиком на лёд бросается. Морозы стукнули неделю назад. Мало, опасно…

   - Стой, дурёха! Провалишься! Я тебе помочь хочу, - делаю осторожный шаг к кромке, пряча пистолет. Если ледяная корка выдержала эту маленькую пташку, то под моим весом точно провалится. – Иди сюда, милая. Не бойся, - говорю, как можно ласковее.

   Луна освещает место действия. Всё видно, почти как днём.

   Девушка смотрит на меня широко распахнутыми глазами. В них дикий ужас. Да, не внушает моя внешность доверия. Амбал под два метра ростом, бородатый, с суровой мордой. Не зря меня Медведем кличут. Похож. Даже мужики побаиваются, а тут эта пичужка.

   - Я из полиции. Защитить тебя хочу.

   И тут раздаётся громкий треск, девушка вскидывает руки и безмолвно уходит под лёд.

   ВАШУ МАМАШУ!

   Матерюсь, на чём свет стоит, когда в озеро бросаюсь. Лёд подо мной сразу проламывается, а стылая вода острыми зубами вгрызается в тело. Это девушку ненадёжная корка выдержала – маленькая, почти, на первый взгляд, невесомая. Особенно по сравнению с моим медвежьим весом. Внешность под стать имени.

   Ледяная вода моментально начинает сковывать тело. Судороги по рукам и ногам идут. Полынья вроде и недалеко, но добраться до неё стоит неимоверных усилий. Молюсь, чтобы подводных течений здесь не было. Вроде на озере их не должно быть. Тем более, водоём небольшой. Но мало ли?..

   А девушка раз вынырнула, схватила ртом воздух и больше над поверхностью не появлялась. Сколько уже прошло времени?

   Добираюсь до полыньи и ныряю. Шарю в кромешной темноте руками. Мне не приходится держаться на плаву – вода лишь до подбородка достаёт, но этой девчонке выше макушки, да ещё и напитавшиеся водой вещи ко дну тянут.

   Сердце заходится в бешеном ритме от холода и адреналина. Ещё нырок, и мне удаётся что-то нащупать. От потери чувствительности не могу понять, что именно, но сразу дёргаю на себя и достаю на поверхность практически окоченевшую девчонку. Она судорожно ртом воздух хватает, кашляет и трясётся вся. Прижимаю её к себе и с трудом бреду к берегу. Ледяная вода все силы выкачала.

   Девчонка сначала замирает, давая мне возможность нормально двигаться, а затем трепыхаться начинает. И снова не издавая ни единого звука.

   - Прекрати немедленно! – Рычу сквозь зубы, потому что и челюсть от холода свело. Не хочется девушку ещё больше пугать, но непроизвольно получается. Она снова замирает и всхлипывает.

   Выбираюсь на берег, отдуваясь и кряхтя. Не пойму, кого трясёт сильнее; её или меня.

   - И чего ты на лёд полезла? – Накидываю на девчонку свою куртку, которую снял перед заплывом и платок, который на бегу подобрал.

   Она молчит и с диким, животным страхом смотрит на меня. Неужели узнала?

ГЛАВА 2

Неужели узнала? Но я ведь её ни разу не видел. Мы к старейшине приходили, беседовали и сразу уезжали. Я бы такую точно запомнил, если бы повстречал. Хотя деревенька маленькая была, она могла меня мельком увидеть.

   - Я не из них, - стараюсь говорить успокаивающе, но ничего не выходит из-за того, что зуб на зуб не попадает.

   Подбираю оружие, запихиваю в кобуру и всё это, не выпуская девушки из рук. Не хватало мне ещё одного заплыва.

   - Я полицейский. Если точнее – следователь. Меня зовут Михаил Потапов. Ты из этой деревни? Как спаслась? Как твоё имя?

   Девушка молча дёргается и всхлипывает.

   - Эй, я не причиню тебе зла.

   Молчит и смотрит затравленно. Неужели онемела из-за стресса? Я слышал о подобных случаях. Снова подхватываю девушку на руки и шагаю обратно.

   К деревне выходим довольно быстро, учитывая мои одеревеневшие конечности, и нас тут же окружают мои сослуживцы. Вопросы сыплются один за другим, но девушка лишь испуганно дёргается в моих руках и продолжает молчать.

   - Я её к себе заберу, - говорю капитану, когда ажиотаж немного спадает. – Не смог её семью защитить, поэтому ответственность на мне.

   - Потапов, девчонку психологу бы показать, медикам. Попытаться допрос провести. Она ведь точно видела выродков, которые деревню спалили. Она свидетель! Может быть, у неё родня где есть…

   - Её под защиту надо, - соглашается с капитаном Руслан.

   - Я и беру её под защиту. Вы что, не видите, в каком она состоянии? Какой, к чёрту, допрос?! Да эта девчонка столько чужих людей отродясь не видела. Я же вам рассказывал об укладе староверов. Ей в себя прийти нужно для начала. Привезу её в участок, как только пойму, что девушку попустило. А насчёт психолога, полностью согласен. У неё шок. Пусть завтра ко мне приедет, проведёт осмотр.

   - Хорошо. В виде исключения, - соглашается начальник и отпускает нас домой.

   Усаживаю девушку в машину и сразу врубаю печку. Меня трясёт так, что вести нормально не могу – руль то и дело в сторону выворачивает. Благо дорога дикая, она прощает мои виляния. Девушка сжалась в комочек и даже голову моей курткой накрыла. Никогда на машинах не ездила, и теперь ей очень страшно. И хотел бы оградить от лишнего стресса, но не получится. Придётся ей пройти через новые испытания.

   Домой добираемся к полуночи.

   - Ты идти сама можешь? Согрелась? – спрашиваю, но снова натыкаюсь на глухую стену. Вздыхаю устало, открываю дверцу и буквально вытаскиваю девчонку на улицу. Она упирается, её колотит, но теперь непонятно от холода или от страха. – Ещё раз повторю на всякий случай, что вреда тебе не причиню. Ты хоть речь мою понимаешь? – интересуюсь.

   На этот раз удостаиваюсь кивка. Уже хорошо. Хоть умом с перепуга не тронулась. Более тщательно рассмотреть спасённую удаётся только в подъезде. В машине она всё в куртку куталась, а сейчас вижу, насколько девчонка красивая. Интересно, её уже просватали? У староверов это быстро. А тут такая красавица и явно за двадцать уже перевалило, а на пальце кольца нет. Насколько мне известно у их женщин к этому возрасту уже и по паре детишек бывает.

   Ладно, не моё это дело. Ясно одно – теперь у бедняжки никого из близких не осталось, если только нет родни в других селениях. В любом случае узнать это исключительно от неё можно, а она молчит как рыба.

   В лифт затащить девушку не получается. Она, как только дверцы распахиваются, шарахается к противоположной стене и отчаянно начинает креститься. Как не пытаюсь объяснить, что такое лифт, ничего не выходит. Упёрлась, глаза огромные и ни в какую. Пришлось подниматься на седьмой этаж пешком.

   - Тебе бы горячую ванну не мешало принять, - говорю, как только мы в квартиру заходим. Вижу, что одежда у неё всё ещё сильно мокрая. Да и моя не лучше, но я потерплю. – Чтобы согреться, - поясняю на всякий случай. – Пойдём.

   Веду девушку в ванную, наблюдая, как она ошарашенно и растерянно осматривается. Показываю, как воду включить, а потом оставляю одну, чтобы взять полотенце и, хотя бы какую-нибудь сухую одежду. По идее, моя рубашка её чуть ли не до пяток должна укутать.

   Когда возвращаюсь с необходимым, понимаю, что девушка заперлась и категорически не хочет мне открывать. Ладно, пусть сама занимается.

   - Я вещи возле двери положил, - говорю громко. – Как закончишь, приходи на кухню.

   Сам же отправляюсь переодеваться и чай заваривать. Ощущение, что промёрз насквозь. Надеюсь, не заболею. Заварив чай, сел и прислушался. Только сейчас понял, что из ванной не доносится звуков льющейся воды. Напрягся. Вдруг девчонка с собой сделать что удумала, а я и не догадался сразу!

   Подхожу к ванной и стучу, ощущая, как внутри потряхивает от напряжения.

   - Эй, у тебя там всё нормально?

   Тишина.

   - Ты хоть знак подай. Постучи два раза, если всё в порядке.

   Но стука я не слышу. Полотенце с рубашкой так и лежат в коридоре возле двери. Внутри начинает тревога пружиной разворачиваться. И зачем я её одну оставил? Видел же, в каком девушка состоянии.

   - Слушай, если ты мне сейчас не откроешь, я дверь вышибу, - предупреждаю, а сам уже в панику ударяться начинаю. Взял, блин, под защиту.

   Выжидаю секунд двадцать и плечом на дверь наваливаюсь. Под моим весом замок сдаётся очень быстро. Вваливаюсь внутрь и вижу, что девушка сидит в пустой ванне, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом, беззвучно плачет. Её трясёт так, что плитка под ванной вибрирует.

   - Эй…

   Как к ней подход, блин, найти?

   - Почему не искупалась? Ты же заболеешь, - не знаю, что ещё сказать. Не умею я с женским полом.

   Реакции на меня ноль. И, что делать прикажете?

   - Так, давай я тебе помогу, - пытаюсь дотронуться до девушки, но от моего прикосновения она шарахается, как от калёного железа.

   - Слушай, нельзя так, - делаю ещё одну попытку её вразумить. – Ты хоть в сухое переоденься. Не хочешь ванну, пойдём чай пить с вареньем. Тебе согреться надо.

   Отмечаю про себя, что она так и сидит в платке. Только обувь сняла, которую на пороге оставлять отказалась. Как будто я её украсть мог.

   Молча выношу сапоги в прихожую. У девочки явно истерика, а я не знаю, что с этим делать. Обычно в фильмах пощёчины помогают, но с ней это не вариант. Я вообще лишний раз дунуть в её сторону боюсь, чтобы не испугать ещё больше. Да и силу мне трудно будет рассчитать. Я своей лапой могу ей и голову напрочь снести.

   Смотрю на девушку, сжавшуюся в комочек. В огромных каре-зелёных глазах застыли слёзы, губы дрожат, она всхлипывает надрывно каждые десять секунд, и на этом всё. Больше никаких звуков.

   - Так, давай-ка подниматься, - хватаю девчонку подмышки и пытаюсь на ноги поставить. Бесполезно. Она начинает вести себя как дикая кошка. Вырывается, руками по мне молотит и захлёбывается в собственных рыданиях.

   Сгребаю её в охапку, тащу в спальню и там начинаю одежду мокрую с неё сдирать. Истерики истериками, но так до воспаления лёгких недалеко. Первым на пол летит сарафан. С удивлением обнаруживаю под ним ещё и юбку, но к чертям всё, и это туда же! За юбкой отправляется кофта и рубашка, под которыми не нахожу белья. Вот это ещё больший сюрприз. В завершение, прижав девчонку к кровати, кое-как вязаные чулки с неё стаскиваю.

   Стараюсь лишний раз на тело не смотреть, хотя не получается. Девушка прекрасна в своей первозданной красоте. Ясно, что с её образом жизни о бритье, а тем более, эпиляции и речи не может идти, но это её ничуть не портит.

   Воспользовавшись моей заминкой, девчонка метко бьёт пяткой мне прямо в глаз. Тут же выпускаю её из захвата, ощупывая повреждённый орган. Точно будет синяк, но мне не привыкать ходить с разукрашенной мордой.

   Сгребаю её вещи и несу в ванную, где сразу загружаю в стиральную машину. Наверное, в данной ситуации даже хорошо, что девушка немая. Представляю, что бы творилось, если бы она орала во время принудительного раздевания.

   Когда прихожу в спальню, обнаруживаю её забившейся в угол и укутанной в одеяло по самую макушку.

   - Извини, что пришлось так… - мнусь на пороге. – Но тебе необходимо было снять мокрое. В общем, извини ещё раз. Я сейчас тебе горячий чай принесу.

   Отмечаю, что во время борьбы сам согрелся, но в душ решаю всё-таки сходить. Чашку с горячим чаем и бутерброды с сыром оставляю на тумбочке рядом с кроватью. Девушка так и не покинула угол, прячась за шкафом и изображая кокон гусеницы. Даже не выглянула из своего укрытия, полностью проигнорировав меня.

   - Я буду спать в зале, - говорю коротко, после чего оставляю девчонку в покое. Хотя, честно сказать, волнуюсь за её психическое состояние, но, надеюсь, что она не надумает с собой что-нибудь сделать. Всё же, по её вероисповеданию – это великий грех.

   Иду в ванную и долго стою под горячими струями, пытаясь смыть с себя этот чёртов день. Чувство вины бьёт по грудине наотмашь. Я ведь догадывался, что банда что-то замышляет. Видел глаза главаря, когда старейшина ему отказал. И не подвела меня чуйка. И сколько бы мне ни говорили, что я не виноват, всё равно не смогу себя простить. Недотянул, где-то прокололся. А из-за моей ошибки столько жизней загублено. Как теперь с этим жить?

   Хоть я вымотан морально и физически, но заснуть не выходит. То и дело прислушиваюсь к тишине. Хочется пойти, проверить, что делает девушка. Успокоилась ли, заснула ли? Но так и не решаюсь. Она теперь ещё больше меня бояться будет. Я заставил её почувствовать себя беспомощной, напугал своими действиями.

   Меня даже мужики побаиваются, особенно те, кто не знает. А тут миниатюрная девчуля. Она же у меня в руках как маленькая пичужка билась. Крошка по сравнению со мной.

   Так до утра в своих мыслях и промаялся, не заснув ни на минуту. А как только рассвело, пошёл проверять свою гостью.

ГЛАВА 3

Девушка мирно спала, свернувшись калачиком в своём импровизированном коконе. Бутерброды стояли нетронутыми, а вот чай она выпила. Забрал тарелку с чашкой и пошёл готовить завтрак. Заодно вытащил вещи из стиральной машинки и развесил сушиться. А пока придётся девчонке, всё же, в моей рубашке пощеголять.

   На кухне она появляется совершенно бесшумно. Я поворачиваюсь, чтобы тарелки на стол поставить, а она стоит в дверях по шею в простыню замотанная. На голове неизменный платок, который как-то сама отыскала. Как только со мной взглядом встречается, тут же глаза в пол опускает.

   - Ну, как дела? – улыбаюсь приветливо. Стараюсь голосу мягкости придать. – Почему не поела вчера? Хотя я понимаю, после того, что произошло с тобой, у всякого аппетит отобьёт. Давай, значит, завтракать. Мне бы имя твоё узнать. А то «эй» - обращение не очень вежливое и приятное.

   Девушка молча жмётся на пороге, так и не решаясь на кухню зайти.

   - И как нам с тобой диалог выстраивать? – вздыхаю. – А его ведь как-то надо выстраивать. Иначе совсем нехорошо выходит. Ты писать умеешь? – вижу едва уловимый кивок. – Напишешь мне своё имя?

   Снова кивок.

   Хватаю блокнот и ручку с холодильника и кладу на стол. Девушка нерешительно подходит и выводит большими красивыми буквами – Мария.

   - Маша, значит, - хмыкаю. – Как в сказке почти выходит про Машу и Медведя. Только сказочная Маша побойчее была. Садись завтракать, Мария, - в очередной раз улыбаюсь, перекатывая на языке её имя. Оно мне нравится. – Медведь тебе каши сварил.

   Как-то так повелось, что я всегда ел на завтрак овсянку. Бабушка приучила. А как она умерла, не стал традиции изменять – привык за двадцать с лишним лет. Бабуля у меня строгая была, но мудрая и сердечная. А вся эта строгость только для порядку держалась. Пришлось ей одной меня воспитывать. Мама рано умерла, мне тогда всего четыре года было. Сердце. Врачи рожать ей запрещали, но не послушала она. А отец при исполнении погиб в перестрелке, когда мне десять стукнуло. С того момента мы и остались с бабулей одни против целого мира.

   - А чего ты рубашку мою не надела? – пытаюсь выстроить своеобразный диалог. – Не понравилась? В простыне же неудобно.

   Девушка поджимает губы, а потом пишет на листке: «нельзя».

   - Нельзя, значит, - прихожу к выводу, что немота Маши вызвана, скорее всего, не вчерашними событиями. Складывается впечатление, что девушка давно перестала разговаривать.

   - Твои вещи ещё не высохли. Ты так и будешь в простыне ходить?

   Маша кивает. Замечаю, что к еде она так и не притронулась.

   - Чего не ешь? Что-то не так? Не нравится? Это на вид каша не очень, а на вкус, поверь, вполне себе вкусная. Правда-правда. Меня бабушка научила её варить.

   Маша пишет очередное слово: «молитва».

   - А-а-а, вон оно что. Я должен прочесть перед едой? – вспоминаю, в каком укладе росла девушка.

   Она кивает.

   - Но я не знаю, как правильно.

   Маша смотрит в стол, так и не подняв на меня глаз. Ни разу прямо не посмотрела. Она закусывает губу и вздыхает.

   - Ладно, - сдаюсь. – Благослови, господи пищу эту. Так нормально?

   Девушка снова кивает и приступает к еде. Ну, слава богу! Лёд тронулся. Хоть от голода под моим присмотром не помрёт. Но ест Маша без особого аппетита. В итоге половина каши остаётся в тарелке.

   - Неужели невкусно? – спрашиваю, внимательно наблюдая за девушкой. Она такая румяная, такая красивая.

   Маша зябко ёжится и мотает головой. Вот, и что это значит? Вздыхаю и убираю тарелку.

   - Сегодня к тебе должен врач прийти. Из полиции, - поясняю. – Он попытается поговорить с тобой и попробует понять, как можно помочь.

   Девушка обхватывает себя руками и усердно мотает головой. Из-под платка толстая коса выбивается, ложась ей на плечо. Невольно любуюсь. Знаю, что неправильно это, не должен я так на Машу смотреть, но ничего не могу с собой поделать.

   - Не хочешь врача? – понимаю, что одна из причин такого категоричного отказа – это нынешний вид девушки. Она просто стесняется. – Хорошо. Я перенесу на пару дней. Договорились? Вещи твои к этому времени точно высохнут, и я возмещу, то что нечаянно порвал.

   На лице девушки расцветает такое горестное выражение, что хочется тут же с места сорваться и прижать её к себе, утешая как ребёнка.

   - Ты побудешь пару часов одна? – спрашиваю, гася в себе сиюминутный порыв.

   Маша кивает.

   - Хорошо. Я в магазин схожу. Не думал, что у меня гости будут. Продукты нужно купить, а то у меня типичная холостяцкая берлога с палкой колбасы в холодильнике. Ты пока отдыхай.

   Перед тем как уйти, ещё раз инструктирую Машу по поводу воды. Вдруг ей захочется помыться. Она слушает внимательно, но старается от меня как можно дальше держаться. Не доверяет, боится. По глазам вижу. Неужели по-прежнему считает меня отморозком, как те, что её поселение спалили?

   Вздыхаю, одеваюсь и выхожу. По дороге в магазин звоню начальству и обрисовываю общую картину, прошу визит психолога на пару дней отложить. Выслушиваю недовольное бурчание с тонной нравоучений.

   - Ты хоть не заболел после вчерашнего заплыва? – интересуется начальник после бурной отповеди. Николаич всегда так. Сначала может всех собак спустить, но потом обязательно заботу и участие проявит. Он как строгий отец для всего отдела.

   - Нормально. Организм крепкий.

   - А девочка?

   - Вроде бы тоже пронесло, - отвечаю.

   Как позже оказывается, не пронесло. Придя из магазина, замечаю, что Маша какая-то вялая. Пытаюсь узнать, как она себя чувствует, но девушка лишь пишет: «нормально». В еде снова только ковыряется, так толком ничего и не отправив в желудок.

   - Машунь, так нельзя, - вздыхаю. – Нужно есть. Я невкусно готовлю? Тебе не нравится или что-то из продуктов нельзя? – бросаю взгляд на овощную запеканку и отбивную.

   Маша только головой мотает, снова вводя меня в ступор.

   - Может быть сама хочешь что-то приготовить? – интересуюсь.

   Она пожимает плечами и утыкается взглядом в стол.

   - Давай завтра я попробую тебя научить пользоваться печкой? Договорились? Я же не знаю, чем вы в общине питались. Какие продукты тебе можно есть, а какие нет. Ты мне список напиши, я всё куплю. Хорошо?

   Маша кивает и откладывает вилку. А потом уходит в спальню и отказывается от чая. А утром я её в ужасном состоянии нахожу. Девушку колотит так, что она на кровати подпрыгивает. Пытаюсь заставить её измерить температуру, но она ни в какую. Насильно, как с раздеванием здесь не получится. И прикоснуться она к себе не даёт, чтобы хоть на ощупь определить степень грядущей катастрофы.

   Маша воспитывалась в общине, где современную медицину не жаловали, считая таблетки и прочее происками дьявола. Все болезни лечились народными методами, а если они не помогали, и человек умирал, говорили, что на то, есть воля божья.

   Прибегать к методам современной медицины в родной деревне Марии считалось большим грехом. Именно из-за своеобразных взглядов на жизнь эти люди селились глубоко в лесах, вдали от цивилизации, чтобы никто не мог нарушить их уклада.

   С десятой попытки понимаю, что уговорить Машу даже на элементарные процедуры не получится. А делать что-то надо и срочно, потому как ситуация начинает усугубляться. Через час моего бурчания и нудных уговоров девушка просто перестаёт на меня реагировать. Лежит с закрытыми глазами и дёргается только тогда, когда я к ней прикасаюсь. Но этого касания достаточно, чтобы определить, что Маша близка к кондиции закипающего чайника. Она очень горячая, и это не на шутку пугает. Я начинаю паниковать, хотя совершенно к этому не склонен.

   Ясно, что нужно вызывать скорую, но последствия для Маши могут стать катастрофичными. Ещё одно психологическое потрясение она может не вынести. Ясно, что её, скорее всего, предложат госпитализировать, но девушка даже от лифта шарахалась как чёрт от ладана. А какое потрясение она испытает, очнувшись в больнице?

   Решение приходит мгновенно.

ГЛАВА 4

Как-то вёл я дело о незаконной пересадке органов. И, что самое интересное, врач, который проводил операции, был не в курсе, как к нему попадают человеческие запчасти. Главный хирург в частной клинике, по совместительству учредитель этой самой клиники и не в курсе. Долго мы с этим делом возились, думали, что владельцы уж точно должны знать всё, что происходит у них в учреждении. Шутка ли – десять убийств за три месяца?

   Оказалось, что коллега того хирурга без ведома своего компаньона наладил поставки через бандитов, которые не гнушались ничем. По документам всё было чисто. Доноры лично подписывали бумаги о том, что после смерти завещают свои органы для трансплантации. Мало того! Договора были составлены таким образом, что все стрелки указывали на хирурга клиники. Будто он лично занимался их составлением.

   Его компаньон был чист как слеза невинной девы. Удалось мне тогда распутать всю преступную схему и сохранить доброе имя Константина Львовича. Мужик был так благодарен, что пообещал в лепёшку расшибиться, если мне помощь вдруг понадобится. Я тогда только сплюнул через левое плечо. Не дай бог, чтобы его услуги пригодились. Но визитку всё же сохранил на всякий случай. Жизнь приучила к тому, что она дама капризная и непредсказуемая.

   Кинулся к рабочему столу. Все полезные данные я хранил в верхнем ящике, строго в алфавитном порядке. Эта привычка – следствие специфической работы. Бывает понимаешь, что упустил какую-то важную деталь, не складывается картинка из-за какой-нибудь незначительной мелочи. Вот тогда-то и достаются из закромов все кропотливо собранные данные, раскладываются на столе, вертятся так и эдак, пока озарение не приходит.

   Вытащив прямоугольничек с заветным телефоном, набираю номер.

   - Да? – раздаётся знакомый голос.

   - Следователь Потапов, - представляюсь по привычке.

   - Неужели снова что-то стряслось? – напрягается врач.

   - Да. Вернее, нет, - никогда не умел складно в устной форме мысли излагать. Отсюда и моя немногословность. Я человек дела, а языком чесать – это бабский удел. Но мне, как всегда, свезло, даже баба досталась неправильная. – Мне ваша помощь нужна, - наконец, позволяю врачу выдохнуть с облегчением.

   - Слушаю.

   Я коротко обрисовываю суть проблемы.

   - Понимаете, что не могу я её в клинику отправить? – заканчиваю.

   - Понимаю. Через сорок минут буду у вас, - входит в моё положение Константин Львович.

   Когда раздаётся звонок в дверь, Маша уже находится в бессознательном состоянии. И это пугает до усрачки. Благо, Львович уже всякого навидался, и потерей сознания от высокой температуры его не удивить и общего дзена не нарушить.

   Он шустро осматривает девушку, делает записи на предоставленном мной листке, потом ставит капельницу и несколько уколов. И всё без суеты, чинно и деловито. А попутно мне рассказывает, насколько сильно я влип на ближайшие две недели.

   - Хорошо, что быстро среагировали. У девушки началось воспаление лёгких.

   - А как тут не среагировать, если она сознание терять начала? – удивляюсь.

   Врач кивает, а потом спрашивает, умею ли я уколы ставить. А я не умею! Да и не представляю, как смогу заставить Машу, добровольно мне свою голую пятую точку подставить. Особенно, учитывая её отношение к современной медицине в принципе.

   - Значит, сейчас будете учиться, - продолжает «радовать» меня Константин Львович. – Тем более, пациентка не сможет оказать сопротивления, - посмеивается он. – Во всяком случае, сейчас. Капельницу я сделал, чтобы быстро температуру снизить. Но вы наблюдайте, чтобы отёка лёгких не было. Если начнутся хрипы, сразу звоните мне. Такое случается очень редко, не пугайтесь вы так, - начинает успокаивать меня Львович, видя моё выражение лица. – Дальше уколами будете лечиться и таблетками. Я выпишу рецептик. Два утром и один вечером.

   Услышав это, я только застонал.

   - Ну-ну, всё не так страшно. Я уверен, что вы найдёте подход к этой прелестной барышне.

   - Она воспитывалась в закрытой религиозной общине, где без молитвы даже есть нельзя, а современные медикаменты считаются сатанинской отравой. Думаете, что задача мне по плечу?

   - Если эта девушка оказалась в ваших сильных и надёжных руках, значит, по плечу, - подбадривает меня Константин Львович. – Держите. Колите быстро и твёрдо в верхнюю боковую четверть, - врач схематически расчерчивает пятую точку, показывая, куда мне предстоит делать инъекцию. – Да не тряситесь вы так. Колите смелее.

   Дрожащими руками ставлю с горем пополам укол.

   - Лекарство нужно вводить медленно, чтобы не было так больно, и чтобы избежать образования уплотнений.

   Мысленно прикидываю, как буду уговаривать Машу на данную экзекуцию и снова застонать хочется. Не привязывать же её к кровати каждый раз?

   - Спасибо, - жму врачу руку. Он оставляет мне рецепт, написанный убористым почерком. – Когда Маша в себя придёт?

   - Температура уже начала снижаться. Сейчас организм немного отдохнёт, и прелестная барышня сразу очнётся. Оставляю вас наедине со спящей красавицей. Если понадобится консультация, звоните в любое время дня и ночи. И даже если состояние будет хорошим, то всё равно позвоните через несколько дней и отчитайтесь о её состоянии. А я ещё заскочу. Возможно, удастся вырваться в среду.

   Прикинул, что это через четыре дня.

   - Ещё раз спасибо, - закрываю дверь за врачом и иду к Маше.

   Хоть Львович и сказал, что всё будет хорошо, но всё равно страх изнутри по грудине тараном молотит при виде такой беззащитной, хрупкой фигурки. Пока угроза её здоровью не минует, буду как на иголках.

   Маша открывает глаза только через два часа. Я уже хотел снова Константину Львовичу звонить.

   - Привет, - улыбаюсь. – Ты как? Что-нибудь болит?

   Девушка замирает, а потом отрицательно мотает головой.

   - Это хорошо. Но сейчас нам предстоит серьёзный разговор.

ГЛАВА 5

Маша

   Мне хочется кричать, топать ногами и бить посуду, но я молчу. Крик давно стал для меня недосягаемой роскошью, а устраивать истерики и идти наперекор родительскому решению, и подавно большой грех.

   Надо бы радоваться и благодарить бога и батюшку за шанс стать женой и матерью, но не получается. Горечь обиды изнутри всю душу разъедает. Они сосватали меня за Гришку! За этого рыжего, конопатого, лопоухого и нескладного юношу, который вдобавок и младше меня на четыре года!

   Как представлю, что вся деревня будет меня видеть в свадебном одеянии рядом с ним, завыть белугой хочется. А ещё и детей от него рожать! Они же такими же конопатыми и лопоухими будут! А если девочкам черты отца достанутся? Разве сможем мы им потом хороших парней сосватать? Вон, Гришкины родители рады-радёхоньки, что хоть кто-то на их сыночка позарился. Пусть и от безысходности, от невестиного недостатка, зато какая красавица женой их пугала станет.

   Тут же себя одёргиваю и начинаю молитву читать. Гордыня – это страшный грех! Надо с благодарностью принимать свою судьбу. Бог терпел и нам велел. Родители мои уже отчаялись немую дочь замуж выдать. Многие в нашей деревне думают, что это кара господня на меня и мою семью обрушилась.

   Онемела в семь лет, да так и не заговорила. И без толку родители всех уверяли, что это случайность, сильный испуг. Волка я тогда в лесу увидела. Далеко от дома отошла по глупости, и хищник на меня выскочил. Я помнила, что отец сказывал тихо себя вести, когда на зверя дикого наткнёшься. Вот я и замолчала.

   Стояла столбом ни жива, ни мертва от страха и только господу молилась, чтобы он меня спас.

   Я ведь от рождения бойкой девчонкой была, говорушкой, непоседой. В разные неприятности влипала с завидным постоянством. А сейчас стояла и молила про себя о спасении, обещая, что больше ни слова не скажу, если жива останусь. Ведь и батюшка меня всё время попрекал длинным языком.

   «Жена должна быть кроткой и молчаливой, должна мужчину слушаться, а ты как бесёнок маленький. Кто тебя замуж возьмёт?»

   Что если батюшка прав, и моя разговорчивость от лукавого? И господь решил избавить родителей от такой напасти?

   Я закрыла глаза, ожидая страшного. Волк уже на меня шёл, скаля зубастую пасть. Но тут прогремел выстрел. Оказывается, неподалёку, на моё счастье, охотники были. Господь спас меня, и я стала нести, данный ему обет.

   Родители долго вымаливали мой недуг, а потом сдались, решив, что на всё воля божья. А как стукнуло мне семнадцать лет и пришло время мне жениха подбирать, никто не изъявил желания. И в восемнадцать никто не явился, и в девятнадцать, и в двадцать.

   Я так надеялась, что Иван сватов пришлёт, всё время на него украдкой поглядывала, но ему нашли невесту в другом селении. А потом и Коля женился, и Саша, и Вася…

   И из других деревень в наш дом сватов не спешили засылать. А меж тем время младшей сестры подошло. Нехорошо, когда меньшая раньше старшей замуж выходит. А женихи уже стали порог обивать. Настёна тоже красоткой выдалась – всем на зависть, парням на усладу. И всё остальное в ней ладно было. Не невеста – загляденье. А тут я бельмом на глазу у семьи и всей деревни. Вот и пошёл батюшка на такой шаг от отчаяния.

   В селении давненько говаривали, что ни одна девка за Гришку по доброй воле не пойдёт. Коли у меня голос был бы, и я б не пошла. Но немота дала ответ вместо меня. Вот и решили две семьи породниться, избавившись каждая от своей ноши.

   Гришка и рад-радёхонек. Никакие проклятия его не пугают. А мне хоть в болоте топись, как представлю, что с ним надо спать ложиться да по утрам миловаться. Как эта картинка перед глазами всплывает, сразу беспросветная тоска накатывает.

   И аккурат в день сватовства решаю я сбежать, чтобы хоть ещё на денёк свою участь отсрочить. Невмоготу мне было, хотя и корила себя, и призывала к смирению. Но всё пустое.

   Слёзы с самого утра душили, а родители думали, что я от радости реву. А я даже написать о своих страданиях не решалась, чтобы их не расстраивать, да на гнев батюшки не нарываться. Могла ведь указать, что не хочу за Гришку замуж, но так и не посмела супротив господа да отца своего пойти. Знала, какой это грех и позор.

   Да не удержалась всё-таки, убежала в лес. Хотя до самого вечера уговаривала себя покориться. А как сбежала, так меня такое чувство стыда и раскаяния накрыло, что невмоготу было домой возвращаться и родителям в глаза смотреть.

   Представляла, как им из-за меня краснеть пришлось, как Настёне тошно из-за такой сестры нерадивой да невдалой, и слёзы сами собой из глаз градом на мёрзлую землю катились.

   Проревела до самого вечера, а когда собралась с духом, чтобы домой идти да родителям на глаза показаться, услышала, что в селении что-то неладное творится стало. До меня долетали крики, выстрелы и рёв моторов. А потом лес заревом огненным полыхнул.

   Очень страшно было, но я пробралась к околице незаметной тропкой и за кустами притаилась. Видела, как страшные мужчины, что не однажды к нам в поселение хаживали, поджигают дома с людьми, запертыми внутри.

   Мне кричать хотелось, броситься к своим, но я только наблюдала за зверством, происходящим в эту минуту передо мной. Я чувствовала ещё тогда, когда эти люди к нам с миром приходили, что страшнее дикого зверя они. Опаснее, беспощаднее. Да и батюшка это понимал…но просили они у нас невозможного – укрыть беглых заключённых, чтобы потом их переправить вниз по реке. Лодки у нас имелись, сноровка и знание диких мест.

   Говорили, что денег дадут очень много. А на что нам деньги? Мы всегда к ним относились как к фантикам от конфет.

   Но эти люди были настойчивыми. Они стали приходить чуть ли не каждый день. Сначала торговались, а потом к угрозам перешли. Но никто не верил, что они решатся на подобное зверство.

   Как же хочется сейчас кинуться к своему дому, но я словно в землю вросла. Ненавидела себя за трусость, взывала к господу в безутешной безмолвной молитве, слыша крики своих родных. Но всё было тщетно. Огонь безжалостно пожирал всё, что мне было дорого, а я смотрела и поверить не могла, что это всё наяву происходит.

   Батюшка ведь всё время повторял, что ежели жить по Канону, не грешить, не гневить господа, то всевышний обязательно заступится, поможет, убережёт.

   Почему же не спас? Неужто я его своим самовольством и гордыней прогневила? Неужто по моей милости столько невинных душ погибло?

   В грудине болело так, будто мне живьём всё нутро вынимают. Упала на землю, проваливаясь в бездонную чёрную яму. А когда в себя пришла, к селению уже другие люди подъехали.

   Отползла как можно дальше, чтобы ненароком себя не выдать. Что мне теперь делать? Как выживать одной в холодном лесу? Пешком ведь не дойти живой до соседнего селения. Оно в ста километрах от нашего, если прямиком по реке. Мы туда с родителями несколько раз на лодке плавали. Но теперь и её не стало. Я видела, как страшные люди в ту сторону шли. Наверняка они забрали все лодки. Знали они, что на ней можно быстро скрыться, и следов не найдут.

   Обхватила дрожащими руками дерево и тихонько поднялась. Ноги отказывались слушаться, всё тело сковала слабость, а душу одолело отчаяние.

   А потом я увидела большого небритого мужчину, который приходил с теми страшными людьми.

ГЛАВА 6

Маша

   Я стояла и шевельнуться боялась. Понимала, что если он меня увидит, то почти наверняка убьёт. Я хоть и немая, но далеко не дура. Знаю, что свидетелей в живых не оставляют. А я видела, как он приходил с теми страшными людьми. А если этот мужчина и с полицией связан, то мне точно не жить.

   Я пыталась слиться с местностью, даже дышала через раз, но в итоге не смогла выдержать напряжения. Дёрнулась резко, когда крыша моего дома обрушилась с жутким треском.

   И он увидел, и я побежала. Откуда только силы взялись? Неслась так, что ног под собой не чувствовала. Мужчина пытался остановить, убедить, что не тронет. Но нет ему веры! Лучше умереть, чем к такому в лапы попасть.

   Я осознанно на лёд выскочила. Знала, что он ещё тонкий, непрочный, но рассчитывала, что меня он сможет выдержать. Обернулась, чтобы только убедиться, что этот огромный мужик не бросился за мной. На мгновение лишь замедлилась, но этого хватило, чтобы лёд не выдержал.

   Отец всегда учил, что нельзя останавливаться, оказавшись на непрочной ледяной корке. Нужно двигаться, а ещё лучше – лечь и ползти, чтобы нагрузка на большую площадь распределилась. Но страх и пережитое помутили разум, заставив на мгновение забыть научения батюшки.

   Лёд утробно заворчал, как будто проснулся дикий зверь, почуяв добычу. Потом россыпью трещин пошёл и за секунду проглотил меня, только облизнувшись ледяными брызгами воды.

   Холод сразу сковал разгорячённое после пробежки тело, судороги свели руки и ноги. Я пыталась грести, но сил хватило только на то, чтобы один раз вынырнуть и воздуха глотнуть. А потом я смирилась с неизбежным. Лучше так, чем попасть в лапы к беспощадному, страшному зверю. Просто нужно немного потерпеть, и я встречусь с родителями и сестрёнкой.

   Лёгкие раздирает от боли, но это продолжится недолго, а потом не будет страха, терзаний и чувства вины. Всё уйдёт и наступит благодать.

   Но господь не захотел принять меня в свои тёплые, любящие объятия. Он не хочет избавить меня от страданий, отдавая в руки этому страшному мужчине. Хочется молить о пощаде, но я снова молчу и чувствую, будто в транс впала. Только ртом воздух хватаю, который дерёт горло и обжигает лёгкие.

   В себя прихожу через несколько минут и понимаю, что мужчина меня почти до берега уже донёс. Пытаюсь вырваться, но огромные ручищи держат, словно железные тиски. Мужчина снова пытается успокоить, а у меня в голове возникает мысль о том, что если бы он хотел убить, то ему стоило просто подождать, пока я сама захлебнусь. Но нет, этот человек, в руках которого я словно невесомая пушинка, кутает меня в свою куртку и платок, потом прижимает к себе и несёт на руках к селению.

   Не угрожает, не мучит и после пытается помочь. Только не знаю, зачем ему это. Сейчас у меня плохо получается думать. В глазах картинка то и дело чёткость теряет, а на тело накатывает неимоверная слабость. Я замёрзла, устала, а душа на осколки разлетелась – ни собрать, ни склеить. Хочется забыться и уснуть, а проснувшись осознать, что это было всего лишь ночным кошмаром. Матушка и батюшка живы и журят за то, что своеволие допустила в угоду своей гордыни.

   Я бы сейчас с радостью порку ивовыми прутьями выдержала и суточную молитву в углу на коленях, на соли. Приняла бы наказание с радостью, лишь бы всё оказалось страшным сном и не более.

   Но огромный мужчина куда-то ведёт меня, а потом буквально силой в бесовскую машину запихивает. Я зажмуриваюсь от страха. Время всё идёт, а кошмар не заканчивается.

   Украдкой начинаю взгляды на мужчину кидать, чтобы понять, чего мне ожидать от него. Рассматриваю большие руки, сжимающие руль. Они бугрятся мускулами. Я таких рук ни у одного мужчины из нашего селения не видела. А этот, если захочет, двумя пальцами меня пополам переломает и не заметит.

   Мы очень долго куда-то едем, в машине уже жарко становится, но я всё никак согреться не могу. Мокрые вещи прилипли к телу, но все неприятные ощущения как-то отстранённо воспринимаются. Перед глазами горящие дома родного селения, лица матушки, батюшки и сестры.

   Как я ей завидовала, ведь Настёнку видный парень засватать хотел.

   А теперь осталась только я. Одна одинёшенька в этом огромном, непонятном и страшном мире. А ещё мужчина этот. Михаил, кажется. Он новое испытание для меня приготовил. Хочет, чтобы я в бесовскую коробку по доброй воле зашла. Остаётся только господа молить, чтобы сжалился, пощадил и уберёг.

   На инстинктах действую, хотя сама недавно смерти у всевышнего просила, чтобы к любимым отправиться. Большой грех это, но я снова смалодушничала. Видимо, не зря боженька меня наказывает. Испорченная я насквозь.

   После моего яростного сопротивления Михаил прекращает попытки затянуть меня в лифт, кажется, и мы долго поднимаемся по лестнице. Я еле-еле ноги переставляю. Сил нет совершенно, а ещё и мокрая одежда к земле тянет.

   Мужчина приводит меня в свою квартиру и настаивает на том, чтобы я приняла горячую ванну. Но я не хочу ничего. Только побыть в одиночестве, выплакать своё горе, и чтобы никто не трогал. Закрываюсь в ванной и погружаюсь в свою боль. С головой в неё ныряю. Именно она вместо воды окутывает моё тело, разливается по венам кипятком вместо крови, скручивает все внутренности до горячих спазмов. Тяжело дышать, невыносимо осознавать случившееся.

   Мне кажется, что время остановилось, и я замерла вместе с ним, застряла в мгновении безысходности. Из болезненного небытия меня выдёргивает Михаил, ворвавшись в ванну диким неуправляемым зверем. Настоящий разъярённый медведь. Он меня пугает своей массивностью. Я ему не доверяю, ведь он приходил с теми людьми и наверняка знал, что они задумали.

   А теперь хочет хорошим казаться? Заботу проявляет, чтобы свою вину передо мной загладить? Такое невозможно искупить! Никогда…

   Этот медведь пытается уговорить меня раздеться, чтобы не заболела, но я всё воспринимаю, словно через туман, да и плевать мне на болезнь. А вот когда он начинает меня из ванны вытаскивать, пугаюсь не на шутку. Восприятие реальности обостряется, пробуждая инстинкт самосохранения.

   Отбиваться пытаюсь, но супротив такого детины мне поставить нечего. Когда он одежду с меня срывать начинает, понимаю, что всё…надругается сейчас, достоинства лишит и ничего ему за это не будет. Да и я отбиться не смогу.

   Вижу ведь его потемневший взгляд. Но вопреки логике продолжаю сопротивляться, и в итоге мне удаётся хорошенько стукнуть мужчину по лицу. Он стонет, хватается за глаз, а у меня сердце в пятки уходит. Вот сейчас как ударит, я костей не соберу. Но Михаил, вопреки моим ожиданиям, отпускает меня из захвата, а после подбирает мокрую одежду и уходит. Я тут же хватаю одеяло и закутываюсь в него по самую макушку.

   Он видел меня голой! Какой позор…стыдоба и грех. Женщина только перед мужем может в таком виде представать. Но от меня сейчас мало, что зависело. Молюсь и про себя прошу прощения у господа.

   А Михаил возвращается с чаем и бутербродами. Извиняется за то, что силу применил, испугал и ставит еду на стол. Есть совершенно не хочется. А даже если бы хотелось, то нельзя. Мужчина должен молитву над трапезой прочесть, иначе грех.

   Так и лежу, закутавшись в одеяло и изнывая от внутренней боли. Ощущение, что и слёз уже не осталось. Глаза огнём пекут, а влаги не появляется. Даже не понимаю, когда засыпаю. В один момент меня просто выключают.

   Просыпаюсь совершенно разбитая. Слышу, как Михаил чем-то гремит. Наверное, на кухне возится. Долго не решаюсь встать, но в итоге поднимаюсь, укутываюсь в простыню до самого подбородка и тихонько выхожу в коридор.

   Мне нужно забрать свои вещи. Негоже девушке в чужом доме да в таком срамном виде. Михаила, и правда, на кухне застаю. Он в переднике стоит возле стола, раскладывая по тарелкам кашу. И впервые я украдкой мужчину чуть лучше рассматриваю. Сейчас он домашний и не такой страшный. Рукава майки закатаны, на ногах мягкие спортивные брюки и тапки в виде больших серых зайцев.

   Меня так эта картинка шокирует, что я не сразу улавливаю, когда Михаил на меня внимание обращает. Тут же глаза в пол опускаю и подумываю сбежать, но мужчина за стол усаживает и пытается накормить.

ГЛАВА 7

Маша

   Я смотрю на кашу и не знаю, как объяснить, что не положено есть, не прочитав молитву. Но, слава богу, Михаил сам находит решение проблемы. Он интересуется, умею ли я писать, и мне только кивнуть остаётся. Раньше мы с родителями так и общались. Я везде с собой листок бумаги с карандашом носила. А когда из дома убежала, то взять их с собой забыла. Не думала, что с кем-то контактировать придётся.

   Михаил протягивает мне блокнот, и я пишу своё имя. А потом и о молитве перед едой сообщаю. Женщина может сама пищу благословить, только в том случае, если мужчины рядом нет. А если есть, то только он должен это делать. Таков божий закон.

   Михаил совершенно не умеет молиться, но всё же находит нужные слова. И каша оказывается на удивление вкусной, но у меня абсолютно нет аппетита. Через силу заталкиваю в себя несколько ложек, потому что, в противном случае боюсь, что Михаил сам силком меня накормит.

   А потом он ещё раз экскурсию по квартире проводит и уходит. Наконец я остаюсь одна.

   Брожу по его жилищу, рассматривая обстановку, и не понимаю, как можно так жить. Квартира холодная и неприветливая. Просто четыре стены, мебель и тряпки на окнах. Даже маленького цветочка на подоконнике нет. Тоскливо и неуютно.

   Стою у окна, рассматривая улицу внизу. Люди, словно муравьи – снуют туда-сюда, торопятся куда-то, бегут, не поднимая головы, чтобы посмотреть на небо. А оно красивое…сейчас налитое свинцом, грозное, тяжёлое. Небеса сыплют на людей мелкий снежок, меланхолично заметая улицы.

   Мама всегда в честь первого снега пироги с грибами пекла. Обхватываю себя руками, ощущая, как всё тело холодом сковывает. Возникает чувство, что я стала героиней волшебной сказки, превратившись в Снежную Королеву. Нам редко читали в детстве и то, только что батюшка одобрит. На полке стояла пара книг со сказками. Снежная королева была одной из самых любимых.

   Меня бьёт крупная дрожь, а глаза вновь наполняются слезами. Забираюсь под одеяло, сворачиваюсь клубочком, но всё никак не могу согреться. Острые льдинки впиваются в кожу, но она почему-то не превращается в ледяной кокон, а напротив – огнём горит. Понимаю, что заболела. И дышать постепенно становится всё труднее. Внутри грудной клетки будто что-то простреливает.

   К моменту возвращения Михаила сил уже совершенно не остаётся. Даже руку поднять не получается. Кажется, что она неимоверной тяжестью налита. Что я сама превратилась в нечто тяжёлое, пригвождённое к кровати. Встревоженное лицо мужчины начинает расплываться перед глазами. Я какое-то время ещё пытаюсь проморгаться, но быстро сдаюсь. Сил нет даже на это.

   И постепенно совсем уплываю в липкую темноту. Мне то жарко, то холодно. Я пытаюсь скинуть с себя неприятные путы, но не выходит. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем снова открываю глаза и осмысленно смотрю на Михаила. Сейчас его лицо вижу чётко и знобит меня уже меньше.

   - Привет, - улыбается. – Ты как? Что-нибудь болит?

   Внимательно прислушиваюсь к себе и отрицательно качаю головой. На удивление это действие даётся мне довольно легко.

   - Это хорошо. Но сейчас нам предстоит серьёзный разговор.

   И после этого Михаил рассказывает мне о заболевании, о том, что приходил врач и назначил лекарства, и о том, что теперь ему придётся быть моим медбратом, чтобы меня не госпитализировали. А я должна слушаться и не сопротивляться лечению.

   Рассказ Михаила приводит меня в ужас. Мало того, что я понимаю, как проходил осмотр, так и ещё и осознание греховности происходящего приходит.

   Остервенело мотаю головой, показывая, что не разрешу к себе притрагиваться. Никаких иголок, воткнутых в своё тело, не потерплю.

   - Маша, это необходимо. Я же объясняю, что если ты откажешься, то тебя госпитализируют, привяжут к кровати и точно не спросят согласия и уговаривать не будут. Я не хочу заставлять тебя силой. Для меня самого это стресс. Я никогда уколов не делал и боюсь тебе боль причинить. А если ещё и насильно это делать придётся, то совсем нехорошо выходит. Ты подумай. И таблетки врач прописал. Не заставляй меня их силком тебе в горло запихивать.

   Задыхаюсь от страха, возмущения и стыда, вцепляясь в одеяло, которое натянула до самого подбородка.

   - Сейчас, - говорит Михаил и уходит. А возвращается с блокнотом и ручкой. – Ты хочешь мне что-то сказать?

   Хватаю бумагу и вывожу дрожащими руками:

   «Грех!»

   - Не грех это, - вздыхает Михаил.

   «От нечистого!» - вывожу и смотрю яростно на мужчину.

   - И что мне с тобой делать? Я не хочу, чтобы тебе ещё хуже было. У меня ответственность за тебя. Если ты не согласишься на лечение, то придётся отправить тебя в больницу. Маш!

   Мотаю головой и закрываюсь одеялом полностью, отворачиваясь к стене. Слышу тяжёлый вздох Михаила и его шаги. Он покинул комнату. И только я немного расслабилась, как он вернулся с тарелкой супа.

   - Тебе поесть надо. Молитву над едой я прочёл. Садись и бери ложку.

   Смотрю на суп, принюхиваюсь и отодвигаю тарелку.

   - Что опять не так? – вздыхает Михаил.

   «Пост!» - пишу на листке.

   - В жопу! – срывается он, заставляя меня вздрогнуть и попытаться отползти подальше. – Ещё мне этого только не хватало! Ты заболела и тебе необходимо нормально питаться, а не травой этой. В бульоне есть природный антибиотик. Считай это народным средством лечения. Так что, бери ложку в руки и вперёд!

   Упрямо сжимаю губы и мотаю головой.

   - Ладно, придётся по плохому.

   Михаил ставит тарелку на тумбочку, а потом садится рядом со мной на кровать и одним чётким, быстрым движением пересаживает меня на свои колени. Пытаюсь вырваться, но куда там! Он скручивает меня по рукам и ногам, плотно заматывая в одеяло, как маленькую.

   - А теперь рот открывай, если не хочешь, чтобы я ещё и клизмы тебе делал.

   У меня глаза на лоб лезут.

   - А как ты думала? – усмехается этот огромный бородач, подсаживаясь ближе к столу. – Открывай рот.

   Я только плотнее губы сжимаю. Он же несерьёзно по поводу клизмы? Человека нельзя так накормить! Или он просто поиздеваться надо мной хочет?

   - Быстро! – рявкает Михаил. У него явно закончилось терпение.

   Мне страшно, но я не сдаюсь. Тогда он зажимает мне нос, заставляя открыть рот, после чего вливает в меня ложку бульона.

   - Глотай, - рычит.

   И от страха я глотаю.

   - Ну вот, раз уж ты уже разговелась или как там у вас правильно, то теперь и сама справишься.

   Он выпускает меня из захвата, вручает ложку в руки и кивает на тарелку.

   - Ешь или я весь суп в тебя подобным образом волью. Ты же этого не хочешь?

   Мотаю головой, всхлипывая. А потом осторожно начинаю есть. Инстинкт самосохранения снова перебивает всё остальное.

   Михаил ждёт, пока я не доем всё до капли, после чего забирает тарелку, удовлетворённо кивая.

   - Надеюсь, с уколами и таблетками всё будет без предварительного принуждения, - говорит он, вызывая во мне бурю негодования. А ещё я чувствую страх и беспомощность. Понимаю, что к моему мнению никто здесь прислушиваться не будет и согласия ждать тоже.

   Михаил дал это понять, ещё когда раздевал меня, наплевав на протесты с моей стороны.

   Хмурюсь и отворачиваюсь к стене.

ГЛАВА 8

Михаил

   Неприятно было принуждать Машу, но понял, что по-другому у меня накормить её не получится. Надеюсь, она сделала правильные выводы, и уколы у нас пройдут не в таком стрессе. А их уже скоро делать нужно будет. Бросает в холодный пот при одной мысли.

   Я беру инструкцию, оставленную Константином Львовичем, внимательно её перечитываю, потом смешиваю антибиотик с лидокаином, выдавливаю пару таблеток из блистера и обречённо топаю к Маше в спальню. Она делает вид, что спит, хотя я заметил, как девушка вздрогнула, когда я зашёл.

   - Ну что, Спящая красавица, давай-ка лечиться, - кладу лекарства на тумбочку. – И я знаю, что ты не спишь.

   Маша испуганно распахивает глаза и поджимает губы.

   - Переворачивайся на живот. Если не будешь дёргаться, то будет не так больно.

   Но девушка упрямо остаётся лежать в прежней позе. Хочется издать страдальческий стон, но я сдерживаюсь. Надеялся, что сегодняшний обед заставит её сделать правильные выводы, но, видимо, ошибся. Упрямая.

   - Ещё раз прошу по-хорошему, а потом начинаю применять силу, - угрожаю, но стараюсь голос сделать как можно мягче. – Ложись на живот.

   Ничего не происходит. Интересно, она и с родителями такой же упрямицей была? И почему оказалась в лесу совершенно одна?

   С тяжёлым вздохом подхожу к кровати, одним ловким движением хватаю её за запястья, заводя руки над головой и заставляя лечь навытяжку, а потом второй рукой переворачиваю её лицом вниз. Слышу, как Маша возмущённо сопит и пытается брыкаться, но тут же пресекаю все попытки вырваться, садясь на неё верхом и зажимая ногами.

   - Ты думала, что я просто так сказал, что силу применю? Пора было бы уже понять, что шутить – это не моё. Я пустыми угрозами не разбрасываюсь.

   Начинаю задирать подол сарафана, когда впервые слышу Машин голос. Она мычит и всхлипывает, сама, пугаясь произнесённого звука. Даже замирает ненадолго, облегчая мне задачу.

   Тянусь к столу, беру шприц и зубами снимаю колпачок. Скольжу взглядом по распластанному телу, понимая, что мысли начинает уводить в сторону от лечения. Сам себе по морде готов дать отрезвляющую оплеуху. Видимо, напарник прав, и мне действительно следует пар спустить, вызвав к себе женщину.

   Только не умею я так. Мне гадко от мысли о том, что я буду размениваться на проститутку. А искать порядочную даму просто нет сил и времени. Да и такая женщина будет требовать постоянных отношений, а я не хочу. Я всегда их избегал.

   Втягиваю воздух сквозь зубы, сосредотачиваясь и занося руку для укола. А потом шлепком ввожу иглу, как врач учил. Маша вздрагивает, но не производит новых попыток к освобождению. Мне кажется, ей просто страшно, поэтому она затаилась как маленькая беззащитная мышка.

   - Не больно? – интересуюсь, вводя лекарство.

   Ответа не удостаиваюсь. Маша меня просто решила игнорировать.

   Доделываю укол и даю девушке свободу. Она тут же группируется и отворачивается к стене, подтягивая колени к подбородку.

   - Теперь таблетки, - «радую» пациентку. - И давай на этот раз самостоятельно? – произношу с мольбой в голосе.

   Протягиваю Маше лекарство и стакан воды.

   - Пей.

   Она со злобой смотрит на меня, потом переводит взгляд на мою ладонь, хватает таблетки и швыряет их в стену. С тяжёлым вздохом поднимаю, отряхиваю и снова протягиваю их ей.

   - Что упало у студента - то упало на газетку, - вспоминаю старую шутку, пытаясь разрядить обстановку. По глазам вижу, что Маша понимает смысл, но веселее ей от этого не становится.

   - Ещё одна попытка самостоятельного лечения, после чего я лично запихну таблетки тебе в горло. Так кошечек с собачками лечат. К человеку, я думаю, тоже такой способ применим.

   По глазам Маши понимаю, что она обещает мне ампутацию пальцев, если только сунуться посмею. Что же, придётся проигнорировать безмолвную угрозу. Только ещё раз киваю на таблетки в открытой ладони, показывая, что сдаваться не намерен.

   Маша поджимает губы и берёт, наконец, лекарство. Быстро закидывает таблетки в рот, запивая их водой.

   - Рот открой и покажи, что проглотила, - не намерен так легко поверить в то, что удалось уговорить девушку.

   Она зло смотрит на меня, но демонстрирует, что таблетки выпила.

   - Вот и умница, - киваю удовлетворённо и чуть не пропускаю стакан, летящий мне в голову.

   Уворачиваюсь в последнюю секунду. Да эта девушка – настоящая строптивица! И как она умудрилась такой вырасти в столь суровых условиях, где женщины не смеют мужчине и слова поперёк сказать?

   Молча поднимаю стакан, издав смешок. Даже не разбился. Интересно, на каком заводе делали?

   - Теперь можешь ложиться спать. Утром лечение повторим. Тебе на завтрак какую кашу сварить: овсяную или манную? А может быть, рисовую?

   Но меня игнорируют, отворачиваясь к стене и делая вид, что я пустое место.

   - Тогда на свой выбор.

   Долго не получается заснуть. Лежу, прислушиваясь к звукам в соседней комнате. Кажется, Маша пару раз крадучись, словно воришка в туалет ходила. Даже смешно. Хотя ей, наверное, совсем смеяться не хочется. Маленький запуганный зайчонок. И что мне с ней делать?

   А утром наши мучения повторяются. Нет, завтрак Маша съедает без уговоров и насильственных действий с моей стороны. Я прочитал, что антибиотики нельзя принимать с молоком, поэтому добавил в кашу сухие растительные сливки, за которыми сбегал в круглосуточный магазин. А ещё порезал банан, чтобы было не так пресно.

   Маша, судя по выражению на лице, мои старания оценила. Рано радуется. Днём её снова ожидает бульон. Нечего тут со своими постами нервы мне выкручивать. Ослабленному организму нужна нормальная пища. И мне всё равно, что там у неё за причины для отказа. Переживёт её бог, если девчонка супа поест.

   Да, тяжко нам будет общий язык находить. Я – прагматик и атеист и она – настолько же религиозная.

   - Так, а теперь уколы. Утром по назначению два. Подставляй свою пятую точку и без фокусов давай обойдёмся.

   Маша смотрит на меня, как на врага народа. Взгляд затравленной волчицы. Сопит, губы кусает, глаза на мокром месте, но медленно начинает ложиться на живот.

   - Умница, - подбадриваю я. – Постараюсь сделать всё быстро. И сарафан свой подними, пожалуйста.

   Мог бы и сам, но меня даже после вчерашнего долго потом не отпускало. Я возбудился, блин, и ничего с этим сделать не мог. Меня на эту девушку, как легаша на дичь в стойку выводит. И да, Маша даже спит в своём сарафане. Сегодня же надо сходить и купить для неё какую-нибудь сменную одежду и бельё, что ли…

   Маша медленно подол задирает, стараясь ни сантиметра лишнего, моему взгляду не представить. А сама красная, как варёный рак. Я только уши сейчас вижу, которые алеют, но могу представить цвет лица. Даже ноги порозовели. Хоть вслепую укол делай, так меня эта картина заводит.

   Вздыхаю и стараюсь сосредоточиться на лечении. Маша едва уловимо вздрагивает, когда иглу ввожу.

   - Потерпи несколько дней. Надеюсь, скоро эти экзекуции закончатся, и Константин Львович только таблетки оставит.

   Маша стойко выдерживает неприятную процедуру и тут же юбку со злостью одёргивает, как только слышит, что я закончил.

   - Сегодня ты была послушной девочкой, - пытаюсь пошутить. – Медведь принесёт тебе леденец на палочке.

   Моя шутка остаётся неоценённой, поэтому я со вздохом выхожу за дверь.

ГЛАВА 9

Михаил

   В магазине долго брожу по рядам с женской одеждой. Блин, как же сложно найти что-то закрытое и скромное в куче модного тряпья! Одни дырки, блёстки и прочий «срам». Уверен, Маша так бы и выразилась, увидев всё это разнообразие разноцветных тряпок. Правда, недавно в моду бесформенные свитера и непонятного вида джинсы вошли. Но выглядят они не лучше, чем дырки со стразами. Ощущение, что одни вещи сняли с проститутки, а другую половину с какого-то бомжа. Что за дичь? Это реально может кому-то нравиться?

   Я в своей оперской берлоге совсем от жизни отстал. У меня другой контингент перед глазами, который одевается всегда одинаково – кожанки да джинсы. За редким исключением. А в пути от дома до работы и обратно нет особого желания по сторонам пялиться.

   Еле нахожу что-то подходящее. Юбку в пол, несколько кофточек, включая бесформенный свитер. Он Маше до колена будет. Не факт, конечно, что она его наденет. Но выглядеть в этой вещи будет мило и уютно – сто процентов.

   Ещё беру спортивный костюм с максимально просторными брюками и несколько комплектов спортивного белья, плюс ночную рубашку – самую длинную, какую только найти удаётся. Другое Маша точно не оценит. Взглядом натыкаюсь на стенд с женскими шарфами и платками и беру несколько, вспоминая, что моя подопечная в свой огромный парашют всё время кутается.

   Пакетов получается в итоге прилично, и я со всем этим барахлом заваливаюсь к Маше.

   - Вот, - протягиваю ей сумки. – Это тебе. Постарался купить самое скромное из того что было в магазине.

   Девушка смотрит на пакеты, не высказывая по поводу подарков никакого энтузиазма.

   - В общем, разбирай, а я пошёл обед разогревать, - ставлю покупки на пол.

   К моему удивлению, Маша появляется на кухне спустя всего пять минут. Держит в руках спортивный костюм, который кладёт передо мной на стул с таким выражением на лице, по которому сразу понятно, что носить она его отказывается.

   - Что не так? – хмурюсь.

   - «Брюки», - пишет Маша. – «Женщинам нельзя».

   - А теперь я тебе расскажу всё преимущества брюк, и ты сначала подумаешь, стоит ли отказываться.

   Маша смотрит с непониманием, хмурит тонкие бровки.

   - Я тебе, когда уколы делаю, то приходится юбку до поясницы задирать. Вижу, как тебе неприятно выставлять своё тело напоказ. А в брюках достаточно только чуть резинку с одной стороны приспустить. Для меня будет доступен лишь тот участок, куда необходимо укол сделать.

   Маша закусывает губу. Вижу, что терзается противоречивыми мыслями и эмоциями. Колеблется ещё несколько секунд, а потом забирает костюм обратно.

   - Разумно, - киваю, возвращаясь к плите. – Приходи есть через пять минут.

   Маша скрывается из вида, а потом возвращается в этом самом костюме и новой лёгкой косыночке. Удивительно, но смотрится вполне современно. Через плечо коса лежит, приковывая взгляд. В который раз на ней зависаю. Хочется распустить её, чтобы водопад волос по спине рассыпался. Пропустить бы русые пряди сквозь пальцы…

   Поспешно отворачиваюсь к плите и нарочито сосредоточено разливаю суп по тарелкам.

   - Надеюсь, сегодня не нужно будет тебя бульоном силком кормить?

   Маша поджимает губы и сопит как ёжик. Не нравится, что снова мясной суп предлагаю.

   - Слушай, мне побоку твои заморочки. Для меня сейчас главное – это польза еды для твоего организма. Хочу, чтобы ты скорее поправилась. Неужели считаешь, что из-за супа бог тебя накажет? Что за глупость? Нет, я не отрицаю, что за плохие деяния последует наказание свыше. Кто этим заведует – без понятия. Возможно, это просто закон вселенной. В бога я не особо верю, ты уж извини. Убийство, предательство, воровство – это плохие поступки. Но не суп! Понимаешь? Это просто еда.

   Фух, впервые такую речь толкнул, аж язык заболел. Зато Маша после моих слов сама ложку взяла и начала есть. Ожидал, что может и в лицо мне этот суп вылить, но нет. И как в этой загадочной девушки могут уживаться такие противоречия? По их вероисповеданию мужчина – второе лицо после бога. Женщины обязаны ему подчиняться. А Маша то стакан в меня запустит, то ещё что-то наподобие вычудит. Девушка-головоломка.

   Сначала у меня возникло элементарное желание или попросту порыв – защитить. А теперь хочется её разгадать. Она занимает все мои мысли. Занозой в голове засела, зацепила крепче гарпуна.

   - Ты как себя чувствуешь-то? – интересуюсь, когда она пустую тарелку отставляет.

   Маша пожимает плечами. Совершенно непонятный ответ.

   - Болит что-то?

   Мотает головой.

   - Тогда что?

   Снова пожимает плечами.

   - Маш, я взял отпуск на работе, чтобы за тобой присматривать, пока ты болеешь. Но скоро он закончится, и мне придётся выйти на работу. Ты тут одна останешься. Тебе скучно будет. Подумай, чем бы ты могла заняться, и напиши список, чего купить. Хорошо?

   Девушка распахивает широко глаза и озадаченно смотрит на меня, а потом спохватывается, хватает кружку с чаем и утыкается в неё взглядом. Вот и что я снова сделал не так?

   Маша опять уходит в спальню. Сидит там безвылазно. Изредка, правда, в туалет бегает, стараясь это сделать, не попадаясь мне на глаза. Даже не знаю, как лучше себя вести, как поступить? Оставить её в покое и лишний раз не тревожить или попытаться отвлечь, не бросать Машу в одиночестве?

   - Тебе, может, книг принести? Что ты сидишь, уткнувшись взглядом в стену? Так и с ума недолго сойти, - говорю, заглядывая к ней в комнату.

   Она молчит и даже жестами не даёт ответ на мой вопрос.

   - Или хочешь, приходи в зал. Посмотришь со мной телевизор.

   Я сам не любитель, но ради неё включу запылившийся ящик.

   На предложение просмотра телевизора Маша мотает головой.

   - Тогда книги, - киваю и иду подбирать для неё что-то подходящее.

   Бабушка у меня любила читать и библиотеку собрала приличную. Порывшись в бумажном добре, отложил томик Лермонтова, Пушкина и Джейн Остин. По рассказам бабули знаю, что эта зарубежная писательница хоть создавала женские романы, но вроде бы они были довольно целомудренными.

   Кладу книги перед Машей, а сам ухожу в зал и всё-таки включаю телевизор, чтобы заполнить тишину. Возможно, и Маше так будет комфортнее. Звуковая завеса хоть немного отгородит её от меня. А может, она соблазнится и всё же выйдет из своей норки, поддавшись любопытству.

   Знаю, что в общине телевизоров не было. Да какие телевизоры?! У них и электричества-то не водилось. Вечера коротали за лучинами как встарь. Даже представить такое сложно, живя в современном мире.

ГЛАВА 10

Маша

   Как же я его боюсь! А сейчас ещё и ненавижу! Он совершенно не считается с моим мнением. Мне нельзя мясо – пост! Но ему плевать. И химию эту сатанинскую тоже в меня вливает силком. Я здесь никто. Сегодня он мне чётко дал это понять. Заботится, как же...

   Для Михаила мои желания и моё мнение – просто пшик, пустое место. Неужели так всегда будет в моей жизни? Родители за меня всё решали, а теперь он будет? Кто он мне? Даже не брат! Если безмолвная, значит, можно мной командовать как вздумается?

   Но разве могу я возразить этому огромному мужчине? Нет…

   Поэтому и всё, что следует после супа приходится проглотить и смириться. Самое ужасное, что под юбкой нет даже белья, и Михаил на меня смотрит в самых интимных местах! Какой ужас!

   Я не дура, знаю, что мужчины падки на женские прелести. И сейчас слышу, как Михаил дыхание задерживает, а потом оно у него меняется – учащается, становится неглубоким. Я шелохнуться боюсь. Даже уколы уже не так страшны. Во мне страх со злостью и стыдом во взрывоопасную смесь перемешиваются. Вот-вот саму в клочья разнесёт. Да разве можно так себя вести с беззащитной женщиной?

   Теперь таблетки эти пихает. Я дохожу до точки кипения. На протесты мои по-прежнему не реагируют, поэтому глотаю эти сатанинские таблетки и швыряю стакан в голову Михаила. Меня перемкнуло. Смесь всё-таки рванула. Осознание сделанного накрывает через пару секунд. Хочется с головой одеялом укрыться, так как понимаю, что сглупила, снова свою дерзость показала, а это нехорошо. Не положено мужчине перечить, а тем более кидать в него посудой. Господи боже!

   Михаил на удивление спокойно реагирует. Только обещает, что завтра лечение повторится, невзирая на моё нежелание. Видимо, нужно смириться. Но в душе горечь от собственного положения. Вроде бы он заботится обо мне. Говорит, что так надо, чтобы я выздоровела, но делает всё наперекор законам божьим.

   Ночью то и дело просыпаюсь, возвращаясь мыслями к своему плачевному положению. Я даже в туалет хожу украдкой, чтобы на глаза мужчине не попадаться. Не хочу лишний раз его провоцировать. Промаявшись всю ночь раздумьями, к утру решаю покориться. Всё равно ведь добьётся своего, я, только зря силы потрачу.

   На следующий день Михаил меня удивляет. Приносит целый пакет вещей. Я рассматриваю и мне даже многое нравится. Всё закрытое, включая бельё. И ткани такие приятные на ощупь, особенно у ночной сорочки. На ней даже кружево есть! Очень красиво и стыдно. Незнакомый мужчина бельё мне покупал. Какой срам! Вздыхаю и прижимаю ладони к щекам, пытаясь погасить на них пожар стыда. Вытаскиваю косынки, примеряю. Мне они тоже нравятся. А вот костюм сразу откладываю в сторону. Нельзя такое женщине носить! Брюки только мужчинам положены.

   Это и пытаюсь донести до Михаила, но он такие аргументы приводит в пользу костюма, что я соглашаюсь его надеть. Снова на поводу у него иду и опять против господа. Но я успокаиваю себя тем, что так мой грех будет меньше. Пусть брюки, зато тела моего Михаилу видно не будет.

   Даже суп в себя заливаю без возражений, но перед этим выслушиваю речь мужчины, в которой он чётко свою позицию озвучивает. Грешник, которому плевать на господа. Но неожиданно в его словах я нахожу разумное зерно, и сама этого пугаюсь. Поддалась на уговоры! Он испорченный и меня за собой тянет! Нельзя его слушать. НЕЛЬЗЯ!

   А следующие слова мужчины заставляют меня растеряться. Я не знаю, как на них реагировать. Он подумал о моём досуге, и это так неожиданно и приятно, что я даже пугаюсь своих эмоций. Не должна я к этому варвару ничего положительного испытывать. Он просто усыпляет мою бдительность. Но ещё никто не интересовался тем, чем я хочу заниматься. Было только надо и нельзя. Всё просто и понятно, а сейчас нет. Сейчас у меня впервые за всю жизнь появляется право выбора. Пусть это и касается такой мелочи.

   Голова кругом идёт, и я прячу взгляд, чтобы не выдать своего смятения. Никогда бы не подумала, что именно Михаил проявит ко мне подобное внимание. А если это происки Сатаны? Что если он усыпляет мою бдительность? Мягко стелет, чтобы ядовитые ростки в мою душу пустить.

   Убегаю в спальню, забираюсь к себе на кровать и замираю, пытаясь в чувства прийти. А этот змей-искуситель снова появляется в поле моего зрения. Неймётся ему, хочет поскорее оплести паутиной соблазнов. И снова он пытается дать мне выбор. Предлагает посмотреть с ним телевизор или что-то почитать. Естественно, я бы предпочла чтение, но понимаю, что в этом и подвох. Сначала будет выбор, а потом грех искушения всё равно коснётся моей души, поэтому молчу.

   Михаил сам приносит несколько книг и кладёт на стол. Даже не настаивает на телевизоре, что очень странно. Я ожидала от него обратного. Как только он уходит, беру томик Лермонтова и погружаюсь в чтение. Наконец-то у меня есть возможность хоть ненадолго от своих гнетущих мыслей отвлечься.

   Но сосредоточиться надолго не получается. То и дело слухом вылавливаю происходящее в соседней комнате. Михаил включает свой телевизор. Я о нём только из рассказов слышала. Даже представить не могу, что это за страшная машина, но любопытно. Какой ужас! Вот он – соблазн. Я уже поддаюсь ему.

   Усиленно пытаюсь на книге сосредоточиться, но голоса из соседней комнаты не дают. Там мужчина с женщиной разговаривают о чём-то. Прислушиваюсь. Про любовь говорят. Михаилу такое интересно? Да быть не может! Он чёрствое дикое чудовище, которое только прикидывается хорошим.

   Время идёт, голоса сменяются. Теперь женщина рассказывает о том, что в мире происходит. Интересно. Какая же всё-таки слабая, поддающаяся искушению. Нет во мне стержня! Грешница. Не зря господь меня наказал. Видит он моё гнилое нутро.

   Затыкаю уши и чувствую, как слёзы по щекам катятся. Какое-то время сижу недвижимо. Отмираю лишь тогда, когда мышцы уже затекли, и тело невыносимо ломит. И как раз в этот момент в комнату Михаил заходит.

   - Как ты? – спрашивает заботливо. – Почему плачешь? – тут же его взгляд меняется. Становится пронзительным, колким.

   Мотаю головой, показывая, что не хочу отвечать на этот вопрос.

   - Время принимать лекарства и ужинать. Ложись, я быстренько укол сделаю.

   Со вздохом безысходности принимаю нужное положение. И действительно, в брюках эта процедура не так неприятно воспринимается. Михаил быстро делает укол в открытый небольшой участок и тут же отворачивается.

   - Теперь поедим, а потом таблетки. Их нужно на сытый желудок пить, чтобы потом плохо не было.

   Сажусь, подбирая ноги под себя.

   - Пойдём на кухню. Я тебе приготовил кое-что новое.

   Любопытно. Снова соблазняет меня, заинтересовывает. Змей-искуситель!

   Встаю и плетусь следом как дрессированная собачонка. Самой от себя тошно.

   - Вот, - Михаил с улыбкой выставляет передо мной овощное рагу. – Я помню про пост. Бульон был вынужденной мерой, ты уж извини.

   Вскидываю на него удивлённый взгляд. Неужели этому варвару всё же не плевать? Или он снова мою бдительность усыпляет? Ещё и молитву, как положено читает. Разве может это делать приспешник дьявола?

   Сажусь за стол и осторожно пробую рагу. Немного пресное и чуть пригорело, но есть можно.

   - Невкусно, - вздыхает мужчина. – Извини. Я старался. Правда.

   Качаю головой, показывая, что всё в порядке.

   - Из меня никудышный повар, - сокрушается Михаил. И так у него это естественно выходит, что невольно пожалеть хочется, а ещё улыбнуться. Ну где это видано, чтобы мужчина стряпал? – Я только кашу и умею варить. Да и бульон – дело нехитрое. А с рагу пришлось повозиться. И всё равно не удалось…

    В порыве накрываю его руку, лежащую на столе, ладонью. Хочется утешить Михаила, показать, что я ценю его старания, хотя и не доверяю, побаиваюсь заботы со стороны этого огромного мужчины. Он с таким удивлением смотрит на это, что я сама в себя прихожу, вздрагиваю и отдёргиваю пальцы. Утыкаюсь в тарелку, не смея взгляд поднять.

   Так в неловкости и заканчиваем ужин.

   - Чаю?

   Отрицательно качаю головой и срываюсь с места. Чуть ли не бегом в спальню возвращаюсь, захлопывая за собой дверь. Сомнительная крепость. Тем более Михаил нарушает моё уединение уже спустя пару минут. Снова заставляет принять таблетки и только потом в покое оставляет.

   Телевизор так и работает. Один голос сменяет другой, а мужчина всё не выключает эту сатанинскую машину. Уже два часа ночи на часах. Кручусь, не в силах заснуть. И, в конце концов, не выдерживаю. Тихонечко встаю и иду в соседнюю комнату.

   Свет потушен, и только всполохи от включённого экрана освещают пространство. Нам батюшка кое-что о современном мире рассказывал. Что такое телевизор, я в курсе. И что грешно его смотреть, тоже знаю.

   Осторожно приоткрываю дверь и заглядываю внутрь. Михаил сидит в кресле, а у него на коленях лежит вязание. Что? Глазам своим не верю! А на ногах те самые тапочки в виде больших плюшевых зайцев. Хочется рассмеяться, поэтому ладошкой рот прикрываю, чтобы ненароком не разбудить спящего мужчину. Это так мило и необычно, что не хочется уходить.

   Рассматриваю Михаила с тёплой улыбкой. Никогда бы не подумала, что он заставит меня испытывать положительные эмоции, пусть и таким необычным способом. А ещё ни за что бы не предположила, что варвары умеют вязать. Судя по всему, Михаил изготавливает шарф. И вполне неплохой, что удивительно. Ну это надо же!

   И тут мужчина распахивает свои льдисто-серые с голубым отливом глаза, застигая меня за разглядыванием. Я подскакиваю на месте и убегаю в свою комнату. Щёки от стыда огнём горят.

   - Маш, извини. Тебя, наверное, телевизор разбудил. Я отрубился, - кричит он из соседней комнаты, и тут же всё затихает.

   Забираюсь под одеяло, натягивая его до подбородка. Удивительный мужчина. Почему он такой неоднозначный? Почему я начинаю думать о нём не только плохое? И перестаю бояться? Это неправильно!

ГЛАВА 11

Маша

   На следующий день Михаил, как и обещал, пришёл за списком моих желаний.

   - Я сейчас по магазинам пойду. Продукты закончились, да и тебе досуг нужно организовать. Мой отпуск к концу подходит. Осталось три дня. Хочу, чтобы ты не скучала после моего возвращения на работу.

   Протягивает мне листок и ручку.

   - Пиши.

   Я стесняюсь. Что если он посчитает меня наглой или странной? Я же не знаю, насколько много можно всего заказать.

   - Смелее, - подбадривает меня мужчина. – Пиши всё, что хочется, - словно мысли мои читает. Наверное, сомнения у меня на лице написаны.

   Хватаю листок и вывожу: икону с изображением Господа, семена растений, горшки, землю, спицы и нитки.

   Протягиваю свой список Михаилу, ожидая его недовольства. Много написала. Негоже девушке столько для себя просить.

   Он пробегается глазами, хмурится, как я и думала. Хочется в комочек сжаться. Протягиваю руку, чтобы забрать листок и вычеркнуть вязание. Но прежде чем это удаётся сделать, слышу:

   - И это всё?

   Что? Ему кажется, что этого мало?

   Округляю глаза и не знаю, что ответить. Просто киваю.

   - Хорошо. Всё куплю. Какие семена хочешь?

   Беру листок и дописываю – цветы.

   - Может быть, тебе просто цветы в горшках подойдут?

   Я не знаю, поэтому только пожимаю плечами.

   - Ладно, разберёмся. Кстати, вечером врач обещал заглянуть, чтобы проверить, как твоё выздоровление идёт. Я рядом буду, не бойся, - тут же спешит успокоить меня Михаил, видя, как я пугаюсь. – Ты же мне доверяешь? Поняла за несколько дней, что зла я тебе не хочу причинять?

   Нерешительно киваю, хотя в своём ответе не уверена. Но лучше мужчину лишний раз не злить.

   - Вот и хорошо, - радуется он моему ответу.

   После этого я остаюсь одна. И сейчас решаю более тщательно обследовать квартиру. Видимо, я здесь задержусь, поэтому нужно привыкать хозяйство в этом месте вести. Нельзя женщине праздностью страдать. Нехорошо это.

   Прохожу на кухню и долго стою возле печки. Диковинная. Я таких даже на фотографиях не видела. А Михаил с ней так ладно управляется, что меня сильно удивляет. Значит, и я смогу. Надо только его попросить научить меня.

   После кухни долго обследую ванную. Закрываю и открываю воду, пробую её на температуру. Чудно! Вода горячая сама из крана бежит. И наконец, смелею настолько, что решаю искупаться нормально. Михаила ещё долго не будет, поэтому можно не бояться.

   Набираю ванну и с удовольствием забираюсь внутрь. Мы в селении только в бане по выходным купались, а о ванне даже речи не шло. Для детей были корыта, где они плескались летом. Взрослые же к озеру ходили. И то в самые жаркие дни. Вода в нём не прогревалась почти до середины июля.

   А сейчас я лежала в горячей воде и не могла поверить, что это со мной происходит. Такие ощущения необычные и приятные! С наслаждением вымыла голову. Правда, не сразу поняла, какое средство можно использовать. Перечитала текст на каждом, останавливаясь на синем флаконе с надписью «Шампунь». Написано было, что средство предназначено для волос. И пахло оно потрясающе. Терпко, свежо. Такой запах от Михаила исходил по утрам. Зажмурилась, вдыхая аромат. Долго намыливала себя, скобля до скрипа ногтями. Хотелось смыть с себя все события прошедших дней, которые въелись под самую кожу. Мне кажется, что и заболела я не от ледяной воды, а от горя своего.

   Всхлипнула, пряча лицо в ладонях. Наверное, эта боль уже никогда не отпустит. Она будет терзать меня вечно…

   Михаил пришёл, когда на улице уже начало смеркаться.

   - Маш, принимай гостинцы, - кричит он с порога, заставляя моё сердце биться с удвоенной скоростью.

   Выхожу из спальни и застываю, не веря глазам. Весь коридор сумками завален.

   - Смелее, - улыбается Михаил, видя мою реакцию. – Налетай!

   Я дрожащими руками подхватываю с пола цветок! Живой и такой красивый! Глажу пальцами листочки.

   - Это герань, - поясняет мужчина. – Решил, что тебе может понравиться.

   Киваю часто-часто, показывая, что очень сильно понравилась. Герань. Розовые огромные соцветия настолько восхищают, что глаз невозможно оторвать.

   - Больше ничего посмотреть не хочешь? – смеётся Михаил, отрывая меня от созерцания.

   Бегу в комнату, аккуратно ставлю цветок на подоконник и возвращаюсь к другим покупкам.

   - Вот, я решил вместо цветов купить тебе микрозелень для выращивания, - мужчина достаёт какие-то непонятные коробочки и пакетики с семенами. Цветок же уже есть. А это, вроде как, полезно. Зелень можно есть.

   В очередной раз удивляюсь решению этого мужчины.

   - И нитки ты не сказала какие. Купил светлые. Они для любого изделия подойдут. Угадал?

   Киваю с улыбкой, вспоминая его самого в кресле с вязанием на коленях.

   - Отлично. А вот это икона, - Михаил протягивает небольшой прямоугольник, завёрнутый в плотную бумагу.

   Беру осторожно, отношу в комнату, разворачиваю и ставлю на стол. Как попросить мужчину полку в нужном углу сделать? Вздыхаю, потом крещусь и улыбаюсь. Очень странно. В груди настоящий шторм из противоречивых эмоций.

   Всё понравилось? – интересуется Михаил, когда я снова в коридоре появляюсь. Киваю, опуская глаза в пол. – Отлично. А теперь пойдём на кухню. Я купил кое-что вкусное. Ты обедала, надеюсь?

   Мотнула головой, показывая, что не ела.

   - Маша! Почему? Тебе есть хорошо нужно. Организм болеет, ему силы, откуда брать прикажешь?

   Я вновь опускаю глаза, не понимая, как сказать, что не знала, можно ли без спроса еду достать.

   - Так, марш на кухню, - командует Михаил.

   Плетусь за ним.

   - Подходи, - зовёт он меня, останавливаясь у белого шкафа. – Открывай холодильник.

   С замиранием сердца тяну на себя большую дверцу.

   - Теперь доставай оттуда, что тебе хочется.

   Взгляд останавливается на рагу. Беру кастрюльку в руки.

   - Сковородку доставай, - продолжает командовать мужчина. – Открывай духовку и бери, - указывает на дверцу в печи. – Отлично. Теперь накладывай порцию, только немного, потому что нужно оставить место для вкусного. Ставь на плиту.

   Дальше Михаил терпеливо рассказывает, как обращаться с газом. Я быстро соображаю. Ничего сложного.

   - Молодец. А то удумала голодной ходить, - хмурится мужчина, но отчего-то сейчас мне не страшно. Я понимаю, что его строгость напускная. Голос у Михаила остаётся мягким, почти ласковым. – Смотри, что я для тебя купил.

   Мужчина выставляет на стол коробочки с чем-то непонятным.

   - Это роллы. Я попросил сделать без рыбы и мяса. Помню про твой пост. А ещё –вот! – и после этого передо мной торжественно появляется какое-то белое чудо. – Зефир. Он тоже постный. Там пюре из яблок. Даже желатина нет. Я покупал в специальной лавке. Мне объяснили, что это можно есть в пост.

   Улыбаюсь, разглядывая угощения.

   - Ну что? Садись есть, Машуль.

   И от того, как непринуждённо и ласково Михаил меня называет, внутри настоящая буря поднимается. Я теряюсь, стою и хлопаю глазами, не понимая, как мне реагировать. Что я сейчас чувствую?

   Приятно… Мне приятно!

ГЛАВА 12

Маша

   Под любопытным взглядом Михаила пробую роллы. И название чудное и само блюдо. Мужчина рассказывает, что оно японское и его полагается есть палочками. Но у меня ничего не получается. В итоге мы вместе наяриваем рулетики руками. Без столовых приборов!

   Михаил увидел, как мне неловко от своей беспомощности и сам предложил. Отложил палочки, макнул ролл пальцами в соус и запросто отправил в рот, подмигнув мне.

   И снова это ощущение приятного тепла в груди. Мужчина меня поддерживает, старается сделать так, чтобы я комфортно себя чувствовала. Абсолютно чужой человек…

   - Ну и как тебе? – улыбается он, когда я с задумчивым видом третий рулет в рот запихиваю.

   Киваю в знак одобрения.

   - Понравилось, значит. Отлично! Теперь чаю? Через полчаса Константин Львович должен прийти.

   И в этот самый момент раздаётся звонок в дверь.

   - Блин, раньше приехал. Ладно, значит, чай немного отложим.

   Михаил идёт открывать врачу, а у меня самая настоящая паника начинается. Я не знаю этого мужчину! Что он сейчас будет делать? Из коридора доносятся голоса:

   - Как наша пациентка?

   - Уже лучше.

   - Уколы делаете, таблетки принимает?

   - Угу.

   - Ну вот! А вы боялись! Я же говорил, что всё у вас получится.

   - Мы сели чай пить. Пойдёмте с нами?

   - Отчего бы и не попить? Я с удовольствием.

   На кухню заходит Михаил, а следом сухопарый мужчина средних лет.

   - Здравствуйте, Машенька, - добродушно улыбается он. – Как самочувствие?

   Нерешительно киваю и кошусь в сторону своего варвара. Он же защитит меня? Не даст в обиду этому Львовичу?

   Михаил с улыбкой мне подмигивает и ставит на стол ещё один прибор для врача.

   - Я как раз сегодня зефир домашний купил. Продавец клялась, что вкуснее не ела.

   - О, это я люблю. Домашний – это замечательно! А то в магазинах уже и не найти нормальной еды. Везде сплошная химия. М-м-м, - Константин Львович откусывает кусочек и жмурится от удовольствия. – Замечательный зефир. Продавец вас не обманула. Вы ешьте, Машенька, - кивает врач.

   И если из уст Михаила своё имя в ласковой форме мне слышать приятно, то от этого незнакомого мужчины - напротив. Хочется сбежать из кухни и закрыться в своей комнате. Но я сижу, каменея с каждой минутой.

   - Маш, расслабься. Если я тебя не съел, то Константин Львович и подавно не станет, - шутит Михаил, подставляя мне кружку с чаем. – Пробуй зефир.

   Беру сладость и откусываю небольшой кусочек. Такой вкуснятины в жизни не ела! Тут же отправляю всю зефирину в рот.

   - Понравилось, - улыбается мой варвар и садится напротив.

   - И как вы, прекрасная барышня, обжились на новом месте? Дрессируете уже этого сурового Медведя? Смотрю, он перед вами на задних лапках ходит, - смеётся Константин Львович. – Ох, женщины. И как вам это только удаётся? Такая маленькая кнопка и приручила огромного хищника.

   Кошусь на Михаила. Тот только одними глазами улыбается, почёсывая бороду своей большой ручищей. С чего врач взял, что я его приручила? Ничего я не делала!

   С непониманием смотрю на Константина Львовича.

   - Мужчина по натуре своей свободолюбив и дик. Да-да, Машенька, так оно и есть. Но стоит нам встретить