Звёздная Попаданка. Валентина Михайлова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Прощай вельбот «Счастливый волк»
• ГЛАВА 2. Всякая местная всячина
• ГЛАВА 3. Побег
• ГЛАВА 4. По пути в город Саис
• ГЛАВА 5. То ли бес нас попутал, то ли ангел так решил
• ГЛАВА 6. И в омут с головой
• ГЛАВА 7. Страна мёртвых
• ГЛАВА 8. Обретение здешней себя

АННОТАЦИЯ

Представьте, что какая-то из нас в каменный век попала... Так там вообще ужас: выбрался из пещеры тот самый волосато-щетинистый мужичек с каменным топором на плече, хвать за волосы и в ту самую пещеру! И плевать ему, что писательница, плевать, что поэтесса — ему не то нужно... Так этой моей героине ещё повезло с попаданием.

ГЛАВА 1. Прощай вельбот «Счастливый волк»

Принуждая меня с койки подскочить, всё настойчивее звучал аварийный зуммер. Всё же поднявшись, поочерёдно на ногах прыгая, еле-еле смогла в комбинезон забраться, как сообщение от судового мозга последовало: «Поторопись в рулевую рубку, Эмма!»

   Я только и успела, что до пилотского кресла добежать и крепко-накрепко ремнями пристегнуться... и как будто содрогнулось всё вокруг!

   За ударом пришла тёмно-бархатная тьма...

   Как-то непривычно шумело, то ли у меня в голове, то ли в наушниках… Я открыла глаза, и нащупала большущую шишку на затылке. Не смертельно, конечно же, но немилосердно так болит. Чего случилось-то? Память как-то нехотя, цветными картинками, всё происшедшее назад откручивала... Я столкнулась с каким-то тёмным обломком? Что это было? Совсем маленький астероид? Чужой корабль?

   Щёлкнула кластером:

   — Я, Эмма Лира, пилот вельбота Счастливый волк! Меня кто-нибудь слышит?! Ответьте же мне, пожалуйста!

   Из наушников донеслась лишь помехами тишина, словно больше и нет шумов нашего мира. Вывела передатчики на полную мощность, и повторила:

   — Я, Эмма Лира, старший лейтенант звёздного флота, пилот вельбота Счастливый волк! Кто меня слышит, отзовитесь, пожалуйста?! Спасательная станция, отзовись, пожалуйста!

   И снова тишина, только откуда-то из бесконечности доносятся далёкие стоны пульсаров. Какие-то незнакомые они, непривычно чужие, совсем не такие, как в нашем рукаве галактики. Ненароком бросила взгляд на замершие в воздухе столбики координат. Прибор неисправен? Словно взбесившись, неправильные цифры плясали и прыгали перед глазами...

   — Я, Эмма Лира, старший лейтенант звёздного флота, пилот вельбота Счастливый волк! Кто меня слышит, отзовитесь, ну пожалуйста... — всхлипнула, чуть ли не срываясь на рыдания.

   — Чего истеришь-то? — услышала сухой вопрос судового мозга.

   — Мозг, отзовись, ты цел? — это я бортовому компьютеру.

   — Перезагрузился, — как всегда коротко отозвался тот.

   — Хоть ты-то понимаешь, что происходит?

   — Нет. Мои сенсоры неправильно работают.

   — Тогда открой наружные экраны!

   — Сбой команды, нет связи с сервомоторами и двигателем, но можешь сделать это сама, по старинке, ручками…

   — А зачем мне тогда ты нужен?

   — Потому что я умный! Потому что я мужской супер мозг! Ты же глупая ещё не повзрослевшая девчонка!

   — Да ладно тебе, знаешь ведь, что по-настоящему мне триста сорок восемь лет недавно стукнуло! Я старше тебя раз во сто и умнее, выходит, на столько же!

   — Тридцать лет обучения во сне, двести девяносто восемь лет обучаемого полётного анабиоза. Итого: твой биологический возраст ровно двадцать с половиной лет! И кстати, кроме шишки на лбу, у тебя сейчас овуляция. Подсознательно самца хочешь... Но в том я тебе не помогу, увы, Эмма…

   — Да заткнись ты! Говори по сути!

   Со злостью дотянувшись до аварийного переключателя, я вручную освободила наружные экраны, вползшие внутрь с непривычным скрежетом. Не все сразу открылись, хотя и этого вполне достаточно. Желая увидеть знакомые звёзды, скосила глаза на боковой иллюминатор, и тут же вздрогнула по вине внезапно сработавшего зуммера. Глянула на вспыхнувшее над головой красное табло. Чего это? Мне предрекают неминуемое столкновение ровно через семнадцать минут? Наконец-то экраны раскрылись полностью, и я в страхе вжалась в похолодевшую спинку кресла. Весь обзор застила незнакомая бело-голубая планета! Я с огромной скоростью несусь прямо на неё! Второпях схватилась за штурвал, вручную выводя его от себя. Надо же, ну никакой реакции корабля не отметилось!

   И тут словно ударило по ушам новое оглушающее откровение бортового компьютера:

   — Невосполнимая потеря воздуха! Кислорода осталось на две минуты тридцать секунд!

   Расстегнувши страховочные ремни, оттолкнувшись руками, я выбралась из пилотского кресла. Доплыла до скафандра, система искусственной гравитации не работала.

   — Невосполнимая потеря воздуха! Кислорода осталось на две минуты пятнадцать секунд! Поторопись Эмма!

    На тренировке как-то скоро оно всё получается, в том смысле — в скафандр забраться. Здесь же каждая секунда на счету! Руки трясутся, ноги застревают и даже в широкие штанины не влезают, хотя достаточно худенькая я, вроде бы, на полётном рационе не откормишься как-то.

    — Невосполнимая потеря воздуха! Кислорода осталось на две минуты ноль секунд! — напомнил мне корабельный мозг.

   Застегнувши скафандр, я со щелчком гермошлем защёлкнула. Поплыла в сторону спасательной капсулы.

   — Невосполнимая потеря воздуха! Кислорода осталось на одну минуту сорок пять секунд!

   Регенерируемой дыхательной смеси у меня в баллоне часа на два. Да вот чёрт! Перекосившаяся перегородка, сорвавшись с креплений, проход в спасательный блок перекрыла. Подёргав за свободный край, я сдвинуть её попробовала. Она чуть-чуть поддалась, но до конца не отошла. К сожалению, в образовавшуюся щель и космокошке не пролезть.

   — Невосполнимая потеря воздуха! Кислорода осталось на одну минуту тридцать секунд!

   Я назад поплыла. С уцелевшей перегородки пожарный топор вырвала. Упёршись ногами, хоть немного поддеть неожиданную преграду попробовала. Она ещё немножечко от палубы отодвинулась. Не бог весь что, конечно, но с моей конституцией попытаться пролезть можно.

   — Невосполнимая потеря воздуха! Кислорода осталось на одну минуту ноль секунд!

   Просунув вперёд обе руки и топор, подобно гимнастке вытянувшись, я отчаянно пальцами по палубе заскребла, как могла ногами помогала. Двигаюсь, вроде бы!

   — Пролазишь, Эмма, — меня супер мозг поддержал.

   Я чудом в щель выползла, на удивление не зацепившись великоватым мне скафандром.

   — Дыши из баллона, Эмма! Содержание кислорода в воздухе меньше двух процентов!

   — Хорошо, что предупредил хоть! — так высказавшись, я дыхательную смесь на полную автономию перевела.

   — Внимание! До столкновения с планетой пятнадцать минут осталось!

   Лететь к спасательной капсуле секунд десять. Там отстрел и отчаливание. Есть время и к себе в каюту заскочить, даже недолго вздремнуть и кофейка попить! Последний раз в жизни, наверное, если планета необитаема…

   — Мозг, проанализируй имеющиеся данные по неизвестной планете и немедленно доложи!

   — Твёрдая, земного типа. Атмосфера не плотнее стандартной величины, не ядовита, пригодна для дыхания. Гравитация десять единиц по универсальной шкале. Не менее шестидесяти процентов поверхности покрыто водой, в большем количестве солёной, для питья не особо пригодной. Температурная шкала в пределах умеренной, возможно наличие неразвитой человекоподобной жизни... Уж самца ты там себе точно найдёшь, Эмма!

   — Господи! — рассмеялась я нервно. — Кто о чём, а бесчленный о брачных танцах!

   — Пришли уточнённые данные... До столкновения с планетой — четырнадцать минут и четыре секунды, а вот до полного разрушения корабля в плотных слоях атмосферы осталось ровно три минуты двадцать секунд! Срочно покинь корабль, Эмма!

   Полусогнувшись, я в люк шлюза забралась, медленно за мной сомкнувшегося. Тесновато в спасательной капсуле как-то, ноги ну совсем деть некуда... Пристегнувшись на ремни безопасности, я на кнопку отстрела нажала.

   — Прощай, Эмма... — напоследок мне мозг бросил.

   — Прощай мужской супер мозг! — Меня из ремней рвануло, перевернуло вместе с капсулой. К горлу подкатила резкая тошнота. Ничего себе перегрузочка! Прощай вельбот «Счастливый волк»!

   Меня вместе с капсулой от корабля отбросило, перекрутило разков семь. В малюсенький иллюминатор видела, как вспыхнул в плотной атмосфере мой вельбот, да делясь на куски, покрылся дымом и искрами. Они взрывались где-то низко подо мной. Меня же снова тряхнуло — это купол дополнительного парашюта раскрылся.

   Под цветными куполами спускаясь, я высоко над морем парила! Вот так вот в пенные волны плюхнусь и утону сразу же! Хотя в принципе капсула непотопляема... Да к счастью быстро сносит куда-то сильным верховым ветром меня! Прибой и пляж из белого песка сквозь нижний иллюминатор вижу. Вот туда-то капсула и шлёпнется прямо сейчас. Меня так оземь стукнуло, что затряслось аж всё внутри, и я парашют отстрелила сразу же. Повезло ещё на сушу попасть, если по последним словам мозга почти две трети планеты солёной водой покрыто. Плавала бы я там в ней!

   Из-за тугих страховочных ремней с трудом дотягиваясь, я на полную громкость приёмник вывела, и непривычная девственно-гнетущая тишина объяла. Господи, в какой же затерянный уголок галактики нас забросило?! Нас? Как-то и позабыла совсем, что «мозга» больше нет уже... А может, это и другая вселенная вообще? Тогда меня в ней точно не найдёт и не спасёт никто! В какой-то безнадёжности я аварийные маяки активировала, но жизнь на этой планете неразумная, по всему... Как и вообще, кроме забытых колоний человеческих, мы нигде не находили других следов разума.

   Так что же случилось со мной? Какую свою теорию супер мозг бы сейчас выдал? Что нас в небольшую блуждающую чёрную дыру втянуло и через подпространство выбросило неведомо куда... Туда, куда сигналы из нашего рукава галактики не доходят совсем, возможно, что и в далёкое прошлое даже…

   От мыслей таких страдальческих, чего-то душновато мне в скафандре сделалось, и я стекло на гермошлеме подняла. И гарью в лицо пахнуло тут же, да настолько сильно, что и нос свело и в горле запершило невмоготу. Я снова гермошлем захлопнула. Вот же полный кирдык, горим, получается!

   С лёгким шипением уравнялось давление, и в спешке откинувши люк, я неуклюже наружу выбралась, тяжело оно снова к планетарной гравитации привыкать, как и вообще наверно не смогла, если бы на вельботе и станциях — искусственной не было. Моя капсула на боку лежала, вот и поспешила как можно дальше от неё отползти, и вовремя, надо признать, из люка дым всё сильнее повалил, потом и вовсе огнём полыхнуло. Сгорел в синем пламени, так получается, весь аварийный комплект мой, лишь скафандр на мне и остался, носочки ещё беленькие да тонюсенький космический комбинезон.

   Лёжа на спине, я ещё регенерированной смесью дышу, но пора уже и на местную атмосферу переходить. Пока не открывая стекла, я переключилась на забор воздуха извне, вдохнула с каким-то страхом — да закружилась голова от ароматов разных. Я с осторожностью дышала... Ртом... Носом... Это от избытка кислорода так голова у меня кружится? Какие потрясающие запахи! Странные они здесь, резкие и необычные... Да не это сейчас главное, а что живой и невредимою осталась, свалившись сюда с космической-то высоты!

   В висках куда отчётливее запульсировало. Где-то рядом шелестит прибой. Казалось, будто берег близится, ширится; но на самом деле — это лишь адаптируются к планетарному свету мои зрачки. Видится этот мир каким-то желтовато-коричневым с яркими зелёными проплешинами. Я смотрела в него во все глаза. Жутко и впечатляюще! Аж поёжилась, всё больше ощущая разливающийся по спине едкий холодок. Будучи ещё курсанткой, как-то встретилась с родившимся на земле человеком. Мы тогда сбежались всем курсом, чуть ли не тыкая в него пальцами. Он же с каким-то состраданием смотрел на нас, рождённых на космической базе и взращённых там. А ведь пожалеть следовало именно его!

   Деревья! Господи, да какие же они здесь великие! Совсем не такие, как даже те, что специально выращиваются в главной оранжерее на станции, как и виденные мною в старинных стереофильмах. Лежа и не двигаясь, разглядывая необычно высоченные растения, такие зелёные и шумные, я обречённо заплакала. Что мне делать? Любая инструкция строго требует: при аварийной посадке на заброшенную станцию или планету, подобную этой, до прибытия помощи никуда не отходить от спасательной капсулы. Только кто отсюда мои аварийные маяки услышит, да ещё сгоревшие к тому же? Никто, пожалуй! И всё же следует побыть здесь, рядышком с местом падения, пока не решу чего-то... А может, мне просто страшно оказаться самой на бескрайних просторах неведомого и ещё не исследованного учёными мира, где, возможно, и нога человека не ступала никогда? Пусть так, но, по крайней мере, я в силах это понять, как и побороть свой страх, наверное...

   Сколько я так нежилась в каком-то ступоре? Долго… Точнее и не сказать. Уже пить хотелось до невозможности. Вот и встала на карачки и куда-то поползла, к прибою шумному. Попыталась подняться на ноги, да не смогла в заметно потяжелевшем от здешней гравитации скафандре. Если его сниму, то наверняка смогу и пойти.

   Не без труда расстегнув скафандр, извиваясь словно аквариумным ужом, я неуклюже наружу выбралась. Еле-еле встать смогла.

   А признаться жарковато снаружи! А ночью может и холодно быть… Это на станциях — комфортный искусственный климат, здесь же, на настоящих планетах — часты температурные перепады. Потому скафандр аккуратненько под деревом сложила, да на всякий случай присыпала листьями, если смогу, то вернусь ещё к нему.

   Пока толком не акклиматизировалась, то любое движение даётся с трудом, пить уже куда сильнее хочется, даже губы посохли. Курс по выживанию мне неплохо во сне преподали, просто вспоминать надо... Откуда на планетах земного типа жажду-то утоляли, когда мы жили ещё на них? Из колодца или из ручья, вроде бы, из реки ещё, из озера, из бьющего из-под земли прохладного ключа…

   Вслушиваясь в далёкий плеск волн, я в ту сторону побрела, да скоро чуть ли не по щиколотки в мягком песке утопла, но на линию прибоя вышла всё-таки, с постепенно затухающей внутри надеждой долго в морской горизонт всматривалась. Как-то бескраен и пустынен он! Не в полном смысле, конечно же, вон серо-белые птицы над пенными барашками кружатся, наверняка и разная рыба в воде есть, как большая, так и малая. Но неужели здесь разумной жизни нет? Как я буду сама? Нет у меня на это ответа!

   Бесстрашно свои носочки и комбинезон промочивши, я по колени в прибой зашла, зачерпнула воды пригоршню. Принюхалась: немножечко сероводородом попахивает — да всё равно отважилась лизнуть. Как судовой мозг и проанализировал, не ядовито вроде бы. Вот и набрала побольше в рот, скривилась и выплюнула сразу же. Солёная она до одури! В моём положении ручей либо речку следует искать!

   Я родилась и выросла в космосе и никогда не была ни на одной Земле, и непривычно и страшно мне сейчас!

   Трава высокая под ногами стелется, сухая, жёсткая такая, словно острые разноцветные проводки за защитной панелью рулевой рубки. Шла я долго по такому сухостою, особо не понимая, куда и иду-то, как вдруг испуганно вздрогнула, явно живое существо в паре шагов от себя узрев. Даже глазами с ним встретилась! Жёлто-коричневого цвета оно, с огромную злобную станционную собаку ростом, как и четырёхлапое такое же, только на копытцах и с рогами острыми...

   Обожжённая ужасом, я с визгом в кусты бросилась, проломилась через них, не разбирая в какую сторону и бегу, а чудище куда-то от меня почему-то. Не погналось, получается, за такой беззащитной мной! Не пища я значит для него… Вот понимаю это, из последних сил бегу, а остановиться не могу!

   Я не глядя по сторонам бежала, уже совсем сил не хватает никаких моих, ноги ватные, пот глаза застил. А до ночи ещё к месту падения капсулы вернуться надо, как и свой скафандр там найти, в нём-то я точно до утра доживу, даже если и морозно будет. Вот интересно, а когда здесь темнеть начнёт?

   Уже в полном бессилье остановившись, я вроде бы назад побрела устало. Да только, похоже, совсем другие это места, не те, где оставила свой скафандр... Сюда не доносится и плеска волн! Господи, неужели я заблудилась в первозданном мире этом?! Куда мне теперь идти?

   Я бесконечно брела и брела куда-то, и снова не в ту сторону, по всему… Ноги о колючки исколола все, единственные носочки изорвала вдребезги, отчаялась, да и присела на подвернувшийся камень, какой-то странный, квадратно-ровный, будто искусственно высеченный. Ну и что дальше делать буду? От безысходности хотелось горько-прегорько расплакаться… Ну как без супер мозга обходиться теперь? Не рыдала ведь никогда раньше, а тут слёзы сами из переполнившихся глаз потекли, тем самым ручьём ненайденным, а во рту куда суше и соленее сделалась. Умру я здесь, если и не от голода, то от обезвоживания точно!

   Ещё пару разков всхлипнувши, успокаивать себя начала, на камень, на котором сижу, внимание перевела. Необычный он всё же какой-то… Подушечками пальчиков по его поверхности провела, да нащупала явно кем-то выдолбленные завитки. Всё же и действительно рукотворный камень-то! Не шутил, получается, супермозг, что дикари здесь могут быть!

   Вжавши голову в плечи, я огляделась настороженно. Вроде бы никого не видно вокруг... И чего? Продолжать и дальше мне здесь так сидеть? К этому камню наверняка ведь придут, потому что изрядно повытоптано около него, только теперь разглядела-то.

   Не знаю, сколько и сидела, прислушиваясь к лесным звукам, отдыхиваясь и приходя в себя, как вдруг раздались шаги, тихие, неуверенные, крадущиеся, потом же посмелевшие и достаточно явственные. Неужели это дикий зверь подбирается ко мне? В страхе засуетилась, туда-сюда завертелась на похолодевшей попе, глаза подняла и двух мужеподобных существ узрела. Тут же и замерла в ступоре. Кто это и что надо им от меня?

   Несомненно, что из человеческой расы они, люди, да самые настоящие самцы полуголые! Не шутил, получается, супермозг! Из одежды — короткие серые юбки на них. Кожа бронзовым оттенком блестит, то ли от загара долгого, то ли от рождения просто. Медный изогнутый меч на поясе у одного, это постарше который, если по глубоким морщинам на лбу судить, другой же с копьём длинным. Ещё у каждого — полосатая повязка на голове, в руках же полукруглые щиты.

   Внутри под животом что-то откровенно екнуло, поднялось и назад опустилось. Выказывая свои мирные намерения, я руки развела и дрожащую улыбку выдавила. Только бы не поняли они, что овуляция у меня сейчас, дикари ведь и животные практически!

   Наставивши на меня копьё, со зловеще сверкнувшим на ярком свете зазубренным наконечником, очевидно, о чём-то спрашивая, тот, который помладше, на резком и непонятном языке заговорил, со звонко выделяющимися согласными звуками.

   — Меня зовут Эмма Лира, я — старший лейтенант звёздного флота, пилот вельбота Счастливый волк. Я потерпела аварию. Мне нужна помощь и спасатели… — попыталась объяснить им на общепринятом в нашей галактике сленге, да пересиливая нарастающий страх и по-прежнему мило лыбясь, в приветственном жесте миролюбиво протянула руки.

   Они же просто схватили меня за них, повалили лицом в траву. И не сопротивляясь ничуть, я лишь испугано голову подняла. Что делать они со мной хотят? Лишь бы только ничего такого, если овуляция у меня сейчас. В страхе ноги сжала. Собственно, не хотелось бы именно таким образом девственности лишиться, да к тому же со стопроцентной уверенностью ребёнка от кого-то из двух этих мужчин заиметь. Как сама рожать в этом дикарском мире стану? Не готова ещё к такому я.

   Тот, который постарше, сверху на меня уселся, верёвку откуда-то со своего пояса смотал, да до боли и стянул ею мои руки в локтях. Всю ощупал, промеж ног даже, на спину перевернул, и за ворот потянул мой, поднимая и уже на колени ставя.

   Неудобно было со связанными за спиной руками подниматься, да особенно в локтях, вместе с тем я облегчённо выдохнула, что пока ничего такого не собираются делать они со мной, похоже, не учуявши полную мою к тому созрелость. А может, не животные они, как и не дикари даже?

   Показывая, что не враг им, как и совсем не агрессивная, что зазря связали они меня, я волосами тряхнула распущенными и снова улыбнуться попыталась. Надо ведь какое-то взаимопонимание с аборигенами налаживать? Всё-таки люди ведь они, как и разумные наверняка, слова и мимику понимать должны, а я вроде бы не враг им и не сделала ничего плохого… И не животные они давно, иначе сразу бы унюхали мою готовность к спариванию, да и набросились уже.

   — Я ничего не сделаю вам и послушной буду, только воды мне дайте… — отчётливо проговорила.

   Меня явно не понявши, переглянувшись, они бегло затараторили между собой.

   Чуть высунув язык, я демонстративно облизнула сухие губы и, кажется, эти дикари наконец-то догадались о моём желании. Тот из них, постарше который, с пояса флягу отвязал, мягкое горлышко к моему рту поднёс, промеж губ просунул. Пила я жадно и страстно как-то. Вода запахом палёных волос отдавала слегка, и тёплой была до неприятного ощущения, словно не очищенная совсем.

   Оторвав от моих губ флягу, этот мужчина добродушно засмеялся, да и показал во всех мирах понятным жестом, чтобы я с колен вставала.

   Подчиняясь, на ноги со связанными руками я с трудом поднималась, и буквально вровень оказалась с ним, как и смотрели мы глаза в глаза, такие злые и тёмно-карие у него. Он же меня за подбородок взял, пристально всматриваясь в лицо, заставил туда-сюда головой повертеть, затем же надавил мне на скулы, тем вынуждая приоткрыть рот, да ловко и пропихнул два пальца промеж зубов, и наверняка не мытых ведь, чтобы там мне чуть ли не все зубы пересчитать. А ведь в старину так лошадиный возраст определяли! Противно и тошнотно сделалось, закашлялась я даже; конечно же, могла побольнее прикусить ему те пальцы, но как-то не решилась сразу против себя настраивать. В итоге, скоро отпустивши меня, здешние аборигены довольно перемигнулись между собой, непонятно загорланили и закивали радостно.

   Я совсем не ожидала, что он ворот на мне рванёт, прямо туда под одежду руку сунет и обе мои упругие половинки ощупывать примется. Запоздало назад откинулась, попыталась отстраниться, тогда, выпуская меня, он по-издевательски демонстративно в лицо рассмеялся.

   А потом они вместе на колени пали, одновременно гортанно воскликнули и разом простёрли к небесам руки, словно о чём-то молясь кому-то там незримому. Я же лишь смотрела сверху снисходительно: получается, что какой-то не особо развитый мир у них, архаичный, отсталый и очень древний даже, но хоть не совсем дикарский уже.

   Скоро с молитвами покончивши, мне на шею верёвку они накинули, очень колючую, волосяную, помнится, из верблюжьей шерсти такую плели, ну и повели куда-то за собой, по всему, что в технически отсталое селение своё.

   Я, Эмма Лира, старший лейтенант звёздного флота, пилот вельбота Счастливый волк, босиком и морщась, шла за этими дикарями, связанной и на привязи.

   Думала — в одичалую деревеньку идём, что из обычных простеньких тростниковых хижин будет, но мы на хорошо утрамбованную дорогу вышли, а там я высокие стены увидела и каменные колонны массивных медных ворот. Уж и не знаю, настоящий город ли это, укреплённая деревня или древняя крепость какая-то... Когда по тесной улочке промеж белокаменных домишек пленницей на привязи шествовала, с расстегнувшейся застёжкой-молнией чуть ли не до пупка, то навстречу дочерна загорелые детишки разного пола и возраста из завешенных тканью проёмов выскакивали, бегали вокруг меня шумно, не без интереса глазея, крича и тыча пальцами. Детям лет уже по восемь-десять где-то, только почему-то не одевают их ни во что… Взрослые же в отдалении стоят, смотрят с любопытством, но близко не подходят совсем. На мужчинах лишь затасканные повязки набедренные, словно те юбки короткие, а женщины, как сейчас и я, босые все, в платьях до самых пят, белотканных и с бретелями, что им и груди не прикрывают совсем. И не стыдятся ведь нисколечко!

   Меня в просторный дом завели каменный, пред явно важной персоной поставивши, коль уж он в плетеном кресле восседает мягком, а все мы стоим перед ним. Грузный этот человек очень, хорошо так упитанный и в себе уверенный, как и строгий наверняка, но в одеянии светлом, чем-то на наш широкий звёздный балахон похожем, из-под него и той же короткой юбки лишь загорелые ноги выглядывают (ни на ком из здешних аборигенов штанов я ещё не заметила). Приведшие меня низко склонились перед ним, пока он голов не разрешил им поднять. Я же ровно стояла.

   Частенько на меня поглядывая, он своей палкой-посохом оземь стучал и о чём-то говорил с приведшими меня мужчинами. Долго спорили они. Я же ничего не понимала, но что именно обо мне речь ведут, конечно же, догадывалась. Наверняка судьба моя сейчас решается! А я ведь и не понимаю ничего, хоть и всем галактическим языкам обучена!

   Заметно разозлившись, стукнув оземь посохом и приказывая им чего-то там, важный мужчина в мою сторону рукой повёл и, очевидно подчиняясь ему, один из них меня за ворот схватил. Потянул, от чего бегунок на молнии ещё ниже пополз. А дальше они с моих плеч комбинезон спустили, тот бы вообще на пол спал, если б не связанные в локтях руки.

   Между собой непонятно лопоча, они все втроём на меня глазели, полуобнажённую и беспомощную. На каком же языке говорят? В подсознании на подкорке много чего у меня записано, включить эту память просто надо. Может, какой-то из позабытых языков это, древних даже... Чтобы не попутаться, я поочерёдно все их в уме начала перебирать. И вдруг просветлело в голове, а всю меня словно током пронзило:

   — ...она сама была… Чужестранка она, и выходит: по закону нам принадлежит, тем, кто нашёл и пленил её, — с жаром говорил до того хватавший меня за грудки мужчина.

   — Если б вы её в походе на наших врагов захватили, — объяснял им сидящий в плетеном кресле степенный властелин, — то она, несомненно, вам бы принадлежала. Но она сама, по воле доброй, на наши земли пришла, на граничный камень села, чтоб под власть повелителя нашего отдаться, потому ему она принадлежать будет, и коль чужеземка она, что несомненно, то царскою печатью покрыта быть должна, как любая рабыня господская, — он куда-то в сторону тлеющего очага рукой повёл, где я бронзовые кружочки разглядеть смогла, с острыми краями и в причудливых завитках иероглифов. — А коль она рода нашего или из Чёрной земли ежели, — продолжал тот же мужчина важно, — то отпущена домой быть должна, иль под опеку наместником взята местным, пока её родственники не найдут... А коль сирота она, то в чью-то семью должна быть передана.

   В их слова я всё больше вдумывалась и всё сильнее холодела от ужаса. Это они на мне рабское клеймо выжигать, что ли, собираются? Уж не на лбу ли случайно! Проходила по истории нечто подобное... Так делали, чтобы сразу заметно было, в чьей собственности невольница! Нет, никак нельзя такого допустить!

   — О правитель! — подавшись чуть вперёд, уже на их языке я воскликнула. — Не чужестранка я! Из земли вашей! Потерялась просто и дорогу домой не могу найти!

   — А уверяли меня, что не говорит она на нашем языке?! — степенный мужчина им со строгостью сказал.

   — Не говорила она с нами! — со словами такими, оба пленивших меня мужчины, взрослый и молодой, в замешательстве на колени пали. — Не обманывали мы, судья, тебя! А не рабыня ли она беглая, если скрывала это? Осмотреть бы её надо, вдруг где-то царской печаткой отмеченная! Как и одёжка странная, чужеземная на ней!

   — Одежда и действительно странная, — глядя на мой распахнутый спереди и чуть ли не опавший к ногам комбинезон, согласился судья с приведшими меня мужчинами. — Закрытая очень, словно и действительно нечто непристойное скрывает носительница сего…

   — Нет никакого знака на мне! — вырвавшись вперёд, по вине связанных сзади рук и удерживающей меня верёвки, я совершенно случайно на колени бухнулась. — Сами поглядите! — в его сторону выставленным белоснежным плечом повела.

   — Не то показываешь! — старший из приведших меня мужчин сзади за ворот комбинезона схватил, грубо дёрнул, толкнул вперёд, и я из разошедшейся уже до самого низа молнии выпала.

   Глаза опустивши, зарделась стыдливо. Ведь практически нагая теперь.

   — Нету царских знаков на ней, — оглядывая всю меня, судья с уверенностью констатировал, при этом слащаво языком цокая, относительно моего белого тела и всей конституции. А что он ещё увидеть хотел? Сознательная тысячелетняя селекция, отбор и евгеника, такими всех нас искусственно вывели! Всё идеально у меня и таких почти точных копий-сестёр у нас на станции ещё сотни с три! А поверит ли он, если я про восстанавливавшие наночастицы ему в своей крови поведаю? Конечно, невыносимо больно мне будет, когда калёным тавром начнут жечь, но дней через несколько от того шрама и следа не останется! Рука и нога даже новая вырасти сможет, а вот если за шею повесят или голову отрубят, то тогда умру, пожалуй. Хотя, без нужных процедур, все эти частички в крови постепенно сойдут на нет, самой обычной сделаюсь, но где-то с полгодика у меня ещё в запасе есть…

   — Кожа светлая, изнеженная, божественных лучей мало видевшая... Ни в поле, ни по хозяйству явно не работала она! Какая ж из неё рабыня могла быть?! За ложь языки вам прижечь велю! — продолжая, важный судья тем приведшим меня мужчинам палкой грозить принялся.

   — О, не лгали мы! — павши ниц, как-то синхронно заголосили они.

   — О судья, — теперь я заговорила, справившись со своей стыдливостью и смело глаза подняв. — Не обманывали они, я и действительно не заговаривала с ними.

   — Как оказалась здесь? Из какого рода будешь? Какое имя носишь? — принялся расспрашивать меня судья.

   — О, судья, — томно произнесла я, пытаясь подняться с туго стянутыми за спиной руками, и свою историю сходу придумывая, в то не поверят ведь, что буквально на головы им свалилась. — Я из знатного рода, из Чёрной земли нашей, только с далёкой окраины. Чужестранцы пришли и напали на нас. Убили всю родню мою и воинов. Меня же захватили и повели куда-то, а я ночью сбежала от них, сандалии потеряла свои, изранила ноги все, уж и не ведаю, и куда и забрела за столько дней…

   — Ты носила сандалии? — неверующе воззрился судья на меня, я же, удивляясь изумлению его, головой покрутила, вопросительно глядя на ихние босые мозолистые ноги.

   — Носила… — вспомнив о здешнем прижигании языка для врунов, подтвердила с какой-то дрожью.

   — Вот! — задравши голову, изобличающе воскликнул старший из пленивших меня мужчин. — Обманывает она, судья, тебя! Не может быть такого! Только особам царской крови позволительно такую обувку носить! Отдай её нам, мы быстро узнаем всю правду!

   — Покажи мне ступни свои! — грозно мне судья сказал.

   Я, как удалось, левую ножку в изодранном носочке вперёд выставила.

   — Повели им развязать меня, — судье сказала.

   — Обнажите ногу её! — мою просьбу проигнорировавши, он склонённым мужчинам приказал.

   Один из них с меня поспешно рваный носок стянул, другой штанину приподнял. Судья сощурился, чтобы получше разглядеть ещё ниже голову склонил, я же бывший на его груди амулет с крылатым скарабеем вблизи рассмотреть смогла, и одно из древних божеств на нём узнала, до сих пор носят у нас иногда такие в волосах.

   Он мои ноги разглядывал, я же стояла не дыша, соображая с облегчением, что полную депиляцию с золоченым педикюром совсем недавно делала, кажется, именно такой здесь знатные дамы и должны носить…

   — Эти стопы по мягким циновкам ходили только, — явно на мои свежие царапины скидку делая, с какой-то внезапной сластью в речи вывел судья. — Или в царских сандалиях всегда… И всё же дева эта не говорит нам всей правды, — добавил он призадумавшись, — не было донесений о чужеземных набегах-то…

   — Так не нашествие то было, а простое нападение разбойничье, — несколько теряясь, доврала я.

   — Как и не было гонцов из большого дома царского о пропаже одной из дочерей…

   — Судья, — прерывая мой допрос, со склонённой головой вошёл сюда к нам худощавый бронзовокожий мужчина, тоже босой, лишь в белой повязке поверх худых бёдер, как-то так по-особому завернутой, что и промеж ног проходила. — Тут два брата, что сами сиротами растут, донести важные вести хотят…

   — Пусти их, — выслушавши вошедшего, судья важно голову склонил.

   — О судья, — сюда вбежавши, шлёпнулись на колени два загорелых и похожих подростка, да перебивая друг друга начали рассказывать: — Мы на Солёном озере рыбачили, на старой отцовской лодке были и нынче очень уж далеко от деревни уплыли, чуть ли не на самую границу наших земель, когда нечто дивное в небе узрели... Сперва огонь оттуда сошёл, будто желая нас звёздным металлом одарить, а потом мы яркую небесную ладью увидели, как на огромном птичьем крыле спускается она. В страхе хотели уплыть, да решились уж доглядеть. Долетела эта ладья до берега и упал там на песок. Подплыли мы ближе, и на нас дымом и огнём полыхнуло жарким, потом же круглоголовое чудище оттуда выползло. Подальше от огня отползло. А ладья та небесная на мелкие части и рассыпалась, в прах сгорела вся... Испугались мы очень, бросили сети и сбежать хотели, а потом глядим, так нет уже чудовища того, зато странно одетая дева одна в воде стоит… Мы-то сети и улов собрали, да и уплыли быстренько…

   — Эта дева? — на меня указал судья.

   — Да, судья, — отвечая, уткнулись лбами они в пол, да так и поползли к выходу.

   — Хорошо, — будто сдаваясь, выдохнула я. — Как всем вам такое моё объяснение: летела я на небесной колеснице своей и ударила в меня небесная молния, вот я и упала к вам с небес, и теперь уже не смогу назад к себе вернуться, с вами мне остаться придётся...

   Пленившие меня мужчины снова в ужасе ниц бухнулись, поворотясь уже в мою сторону и кланяясь.

   — Освободите нашу гостью небесной крови немедленно! — так распорядившись, обращаясь уже непосредственно ко мне, судья простительно руками развёл.

   Не поднимая головы, они сразу оба поползли ко мне, наощупь верёвки сняли, и также не глядя обратно попятились. И поднявшись на ноги, размявши руки, я молнию на комбинезоне почти до шеи застегнула. Хватит им на меня голую таращиться!

   — Как величать тебя, дочь небесной крови? — с этим вопросом судья с плетёного кресла встал и за руку меня взял.

   — Эмма… — необдуманно выговорила я, и сразу поправилась, уже немножечко догадавшись, где нахожусь, да успев себе новое имя придумать, теперь здешнее: — А лучше зовите меня Ти-Тия. Только не спрашивайте о небесном роде и доме моём, не смогу я сказать этого... Оставьте меня у себя пока, я же искренне благодарна буду…

   — Дочь небесной крови Ти-Тия, — теперь заметно заискивающим тоном этот важный господин со мной заговорил, — здешний староста я и судья, по имени Менджет… Добро пожаловать в дом мой, под защиту, опеку и покровительство моё! Я сообщу о тебе в Высокий Дом, и он решит дальнейшую судьбу твою…

   — Как и отблагодарит верного подданного своего, — быстро входила я в новую для себя роль.

   Пока гонца он в царский дворец пошлёт, пока доберётся тот, пока там решат относительно небесной самозванки что-то, я больше узнать этот мир смогу, сбежать и затеряться в нём где-то!

   Собственно, с первых же минут пребывания в доме Менджета, я особо не обольщалась относительно своего положения: скорее пленницей здесь, чем гостьей.

   — Переодеть тебя, дочь небесной крови, во что-то пристойное надобно, — заведя меня внутрь дома, со степенным видом Менджет сказал. — Меритит, услада глаз моих! — кого-то громко позвал.

   Из-за прикрывающей вход на другую половину занавеси, вышла одетая в светлое платьице девушка, загорелые плечики расправила, тонко выщипанные бровки вскинула и ровным носиком повела. Глянула на меня карими и густо обведёнными чёрной тушью большущими очами.

   — Это небесная дочь Ти-Тия, — указывая на меня, повелевающее заговорил с ней Менджет. — Спустилась она к нам с самих небес, а наши воины в лесу её нашли и сюда привели, в дом наш... И вот что мы сейчас сделаем: ты один из своих лучших калазирисов ей отдашь, я же для тебя новый у швей возьму! Как и должным образом омыть и умастить нашу небесную гостью следует, лицо накрасить!

   — Хорошо отец, — послушно отозвалась она, меня за руку взяла и за собой внутрь дома потянула.

   — Ещё пить хочу очень, — следуя за ней, я попутно сказала.

   — Наверно жарко в таком-то у нас ходить, — тяня меня за плотную ткань комбинезона, рассмеялась она звонко. — А это все на ваших небесах в такие грубые платья наряжаются, не умащаются и лиц не красят? Все так ходят? — тяжёлую крышку приподняв, она из пузатого чана глиняной кружкой водицы черпнула, мне подала. — Или вы летаете там?

   — Там такие же люди, как и здесь, у вас на земле, и я тоже человек, и не летаю, — только и сказала. — Самая обычная я и не надо меня как-то превозносить, нечто сверхчеловеческое приписывать…

   — А богов и богинь ты там встречала? А может, ты даже жила рядом с ними? — продолжала она засыпать меня вопросами.

   — Нет, — поднося кружку к губам, коротко бросила я.

   Странное дело, но вода прохладной была, словно из ещё несуществующего в эти времена кулера, мягкой такой, вкусной и будто с лёгкими солевыми добавками, уж корабельный мозг бы точный анализ сделать смог, жаль не будет его подсказок для меня больше.

   — Сама я так грубо оделась, чтобы тут меньше за всё трогали, — с удовольствием напившись, я толком и не знала, что теперь говорить. — Просто не хотелось у вас на земле так запросто непорочности лишиться…

   — Непорочности от чего? — не поняла меня Меритит.

   — От того… — запнулась я, сразу вспомнив, что такое понятие намного позже в ихнем мире зародиться должно.

   — Скромная очень ты, — всё же поняв меня, заговорщицки заулыбалась она. — А видны ли с неба великие пирамидальные храмы наши? Блестят ли они словно звёзды? А правда ли, что Великий Хуфу, что уже у вас на небесах и чей храм выше всех в наше небо вознёсся, чтоб построить его дочь свою на два года в дом Прекрасноликой богини отдавал, и каждый приходящий к ней туда самоцвет приносил драгоценный?

   — Ну-у-у… Да, наверное… — протянула я с неуверенностью, теперь более-менее с точной датировкой определяясь: на Земле в прошлом сейчас я… Здесь Древний Египет времён строительства Великих пирамид или где-то чуть позже этого!

   — И меня вот отец тоже на год в храм отдать хочет, чтобы богато одаривали приходящие ко мне туда, да чтоб потом умела я будущего мужа лучше ублажать… — несколько хвастливо продолжила Меритит.

   — А сама-то ты хочешь этого, в тот храм попасть? — не удержалась я, чтобы не поинтересоваться.

   — Хочу и желаю служить нашей богине, конечно же…

   Так разговаривая, мы во внутренний дворик вышли, и услужливо меня раздев, она в деревянное корыто усадила. Словно растущее в кадке деревцо нежалеючи водой полила, потом обтёрла тщательно.

   — Прилягте туда, наша гостья небесная, — на деревянное ложе мне показала.

   И я непонимающе посмотрела на неё.

   — На живот лягте, умащать примусь, — над моей головой с деревянной полки тяжёлый горшочек сняла. — Это хорошие благовония, — с уверенностью пояснила. — Отцу в подаяние приносят, от этих масел не только приятный запах разносится, но и волосики надолго удаляются всяческие.

   — Ага, хорошо, — понявши, чего она собирается делать, я на чём-то вроде деревянной тахты спиной кверху растянулась и глаза прикрыла. Размышлять принялась, пока умащает она меня.

   Как так получилось, что я в прошлое провалиться смогла? Как мне выбираться теперь отсюда? Никак, по всему…

   Закончив с моими плечами, Меритит до поясницы дошла, потом без стеснения ниже спустилась, а дальше уже к бёдрам и ногам.

    — Переворачивайся, — мне сказала, и я по-другому легла.

   Очень скоро я вся приятно пахла так, не знаю и чем даже, лавандой с мускатным орехом и гвоздикой, кажется.

   Абсолютно моей наготы не смущаясь, к нам сюда Менджет вошёл.

   Как-то сразу не поняла я, что здешние жилища хоть и негласно, но на две половины поделены, мужскую и женскую, только неопределенна некая чёткая грань между ними, всё приблизительно, и тем и другим — и туда и сюда заходить дозволяется. А снаружи, так и вообще веселуха: разнополые детишки почти до старшего возраста не стесняясь совершенно голенькие вместе в песочке колупаются, лепят там чего-то, заметила уже. А я вот отдельно от мальчиков росла и воспитывалась!

   — Ценная тончайшая ткань, — с важным видом Менджет заявил, бросив на тахту принесённое белоснежное платье, и меня безо всякого стеснения разглядывая. — Если уж упала ты с небес к нам, то надевай этот пристойный здесь наряд Ти-Тия, лучшего не найти в краю этом. Укрась вот себя ещё талисманами и амулетами из мира нашего, и помни о гостеприимстве моём, щедрости и верности богам, Великому царю и Господину нашему! — выложил передо мной на столик нечто тяжёлое, сплетённое из разноцветных перламутровых бусин и золотистого метала. — Наряжайся небесная девица Ти-Тия, и к трапезе собирайся, моя дочь поможет тебе во всём!

   Взявши поданное мне пристойное платье, я краской залилась немножечко: груди наружу все, как и ниже пупка всё просвечивается. Да делать нечего, на себя такую свеженькую и умащённую надевать надо!

   Правда, практически полностью одевала меня Меритит, как и в здешние побрякушки обряжала, иначе бы я точно запуталась во всех незнакомых украшениях этих.

   Хорошо, что похожие штучки, раньше носимые женщинами, я в старом кино видела. Что-то в уши вставляется, что-то на шею вешается, на руки и на ноги надевается — не выдам потому себя. Только не понимаю совсем, зачем такую лишнюю и неудобную тяжесть на себе носить? Если только ради красоты, что ли?

   Взглянувши на Меритит, я подобно ей по браслету в виде змеек на свои запястья надвинула, широкую пластину из разноцветных бусин на шею надела и равномерно расправила по груди, хоть этим что-то там прикрывши. Моя же помощница, опустившись рядышком на колени, мне на левой щиколотке массивный металлический обруч защёлкнула. Хорошо хоть при ненадобности снимется это всё!

   — Сейчас я твои волосы заплету, да глаза и лицо подрисую, брови подкрашу…

   — Ладно, — я как-то ошалело кивнула, присаживаясь на низкий стульчик.

   Пользуясь различными палочками, Мерерит рисовать меня начала, часто отрываясь от своей работы, в сторону отходила, да и замирала с восхищением глядя, потом снова подступалась, чего-то там подправляя. Поглядывая в бронзовое зеркало, я всё больше и больше не узнавала себя. Совсем ведь другою сделалась!

   — Ой! — она удивлённо вскрикнула, пытаясь на меня увесистые серьги в виде колец нацепить. — У тебя уши нигде не проколоты!

   — Потому что не носила я их так, — с волнением нашлась, что сказать.

   — Если хочешь, я за повитухой пошлю, что мне проколы в ушах делала? От её руки не так больно будет…

   — Дай-ка их мне, — взяла я из её рук обе серёжки, одну к мочке левого уха поднесла, и резко проткнула бывшим там заострённым штырьком, и, морщась от боли, застегнула застёжку.

   Болезненно, но терпимо оно, а от всяческой заразы пускай уж мои наночастички пока ещё работают.

   — Ох! — вскрикнула Меритит. — Какая же ты смелая! Вот бальзамом промажь! — из ящичка вытащивши, небольшую баночку мне подала.

   В принципе, дезинфекция мне пока не особо требовалась, наночастички в крови с любым заражением справятся, но всё же промазала прокол и боль сразу стихла. С прикушенными губами и натянутой улыбкой, точно также и правое ухо проколола, сразу и бальзамом пропитала.

   С обувью немножечко проблемка возникла, не оказалось её для меня пока.

   — Сандалии распоряжусь нынче же кожевнику вырезать, — снова сюда придя, рассматривая всю меня да благочестиво причмокивая, сказал Менджет. — Вот залетела и в нашу забытую богами провинцию птица небесная!

   И сразу подумалось мне, что не зря нарядил он меня так, что я — великое вложение в его будущее, которым и похвастаться не грех, да и в подарок вышестоящим персонам преподнести, чтоб к ним прибиться да по ступеням власти выше подняться… А действительно ли я с неба пришла, так ему безразлично, главное, во что другие верить будут!

ГЛАВА 2. Всякая местная всячина

В том виде, в каком меня нарядили, за стол очень уж неудобно присаживаться оказалось, платье так везде обтягивало, что и дышалось с трудом, да всё же я кое-как на нечто типа длинной скамейки уселась и под себя пока ещё босые ноги стыдливо поджала. Есть хотелось немилосердно, и я вынуждено терпела, покуда Меритит на стол нечто-то жаренное в глиняных мисках выставляла. Пахло признаться аппетитно уж очень всё, как и не видела я такой пищи раньше никогда. Знаю, что на Земле когда-то такое ели, приготовленное из растений и прочей живности, потому первый мясной кусочек очень осторожненько взяла, надкусила с каким-то внутренним страхом и переборотым отвращением, очень уж удивляясь необычному вкусу и запаху, потом же всё до зажаренной корочки съела и даже пальчики чуть ли не облизала. Запила приятным хмельным напитком, чем-то напоминающим наше искусственное космическое пиво, и сразу спать захотелось до одури, всё же немало набегалась и намучилась сегодня, и пусть уже будет оно, как и будет дальше, всё равно пока ничего изменить не могу, так высплюсь хотя бы, не убьют, поди-то, во сне меня.

   — Ты ложись, я укрою тебя, — наверняка о желании этом по моим усталым глазам догадавшись, Меритит показала мне на покрытое мехом ложе.

   Вспоминая, как ещё накануне в своей тесной каютке на «Счастливом волке» спала, улеглась я не раздеваясь, каким-то образом подспудно догадываясь, что отдыхают тут именно так, обычно не укрываясь, притыкаясь затылком вместо подушки в твёрдый вогнутый подголовник. Жестковато и неудобненько немножечко, наверное, зато с обильно накрашенных глаз и лица ничего не сотрёшь, даже случайно не размажешь, потому что голова зажата. Жарковато тут ещё, да на мне тутошняя одёжка невесомая, будто и нет её вовсе.

   Не скажу, сколько и проспала, только разбудил меня непривычно властный голос Менджета. От раздавшегося сверху гласа я вся содрогнулась даже, да буквально и подскочила, с такими широко распахнутыми глазами, ну и чуть ли не сжалась в кружок на ложе под его надменно-строгим взглядом.

   — Вот сандалии оденешь эти! — кинул он их моим ногам. — И давай, поднимайся уже! Нынче же пойдёшь со мной, покажу я уже тебя жителям нашей деревни!

   Спросонья я так толком и не поняла, чего хочет он от меня, и поспешно обувшись, за ним побрела понуро. Изнутри неприятный страх сжигал какой-то. Вдруг поймут они, что самозванка я, это если относительно принцессы. Что будет тогда? Что в это время с обманщицами делали? Побивали камнями, кажется…

   Сперва мы в тесный дворик вышли, а потом и на городскую площадь, я скорее бежала за ним, наверно смешно семеня в тесном платье ножками, вдали нечто деревянного помоста увидела, к которому меня Менджет и соизволил подвести. По его приказу созывая сюда людей, разбежались по улочкам неприлично голые мальчишки, и скоро вокруг заполнилось народом всё, детьми и мужчинами, как и женщинами с ними вперемешку. Собственно, не так уж и много их всех тут, хотя сразу и не сосчитать, но не меньше пары сотен где-то, многие мужчины лишь в набедренных повязках только, а у женщин — так и груди нараспашку все, срамно для меня и необычно как-то, дико, словно по-туземному. Хотя, в одёжке этой здешней, я и сама от них недалеко ушла, стою чуть ли не просвечивающаяся вся, любопытствую и не краснею даже, как то палящее сверху солнышко, потому что безветренно и не пыльно сейчас, да и сбрито у меня всё там, особо не выделяется.

   — Разнеслась уж молва, поди, что спустилась к нам птица небесная, дочь божественной крови, — привычно степенно заговорил Менджет, взойдя на помост и меня позади себя поставивши. — Воочию наши охотники видели, как произошло великое событие это, даже отсюда разглядеть многие ту огненную колесницу на небесном своде могли, и вот что я вам люди мои скажу: пора и нам к богам ближе быть, да одарить себя их милостью. Потому так я решил! Дочь небесная в моём доме поселится! Вы же приходите с дарами к ней, подносите, кто и что может, да получайте частицу благословения небесного!

   На какое-то время тишина возникла, потом же будто кто-то стукнул оземь палкой.

   — Никогда не бывало такого! — с восклицанием этим, из почтительно расступившейся толпы полноватый мужичок выбрался, в белом одеянии и с широким ожерельем вкруг толстой потной шеи, налысо бритый, с татуировкой на лице и с деревянным посохом в руке. — Чтобы обычной женщине божественные почести приносить! Внемли мне, Менджет! — громогласно заговорил он. — Я слуга того, кто повелевает богами, кто владыка небесный, творец душ, правитель неба и земли, дарующий душам венцы, существенность и бытие. Я слуга творца душ и жизнь в руках его, когда он желает, он творит и живут они, ибо творящее слово его, которое сейчас на устах моих с премудростью его, которая в теле его, и достоинство его в руках моих! Он — господь!

   — Велик и почитаем ты, жрец Птаха, — остановил его Менджет, — но я староста и судья здесь, потому за нашу небесную гостью право говорить имею!

   — А та ли она, за кого себя выдаёт-то?

   — Видели все, как спускалась она с небес! А эти вот мальцы и в особенности… — мой покровитель ближе тех двух братьев сирот поманил, что и поведали о моём необычном здесь появлении.

   — А пусть они поклянутся на жезле правды, что не солгали нам!

   — Поклянутся пускай! — согласился Менджет.

   Я во все глаза смотрела, как откуда-то каменную жаровню притянули, установили подо мною рядышком, тлеющие угли засыпали и раздувать их принялись.

   — Принесите пластину правды мне! — распорядился судья с важностью.

   Кто-то из слуг ему нечто похожее на тяжелую медную ложку подал, и Менджет сунул её в разгорающиеся угли. Калили её долго и чуть ли не докрасна. Потом взявшись за холодный конец, он к лицам двух братьев ту пластину поднёс. Заставил обоих подлиннее языки высунуть и поочерёдно приложиться к раскалённому концу.

   — Ужас какой… — промямлила я дрожащими от страха губами.

    Судья же вместе со жрецом опалённые языки братьев не без пристрастия разглядывал.

   — Ожога не вижу, младший брат правду сказал! — прилюдно вывел Менджет.

   — Зато старший солгал! — разглядывая рваный ожог у того на языке, во всеуслышание заключил жрец. — Так кому верить будем?

    — Тогда только слову самой дочери небесной крови! Пусть её слова решающими станут! — заявил здешний судья и в некотором роде покровитель мой.

   — Тогда пусть говорит она!

   — Конечно же, я к вам с небес, со звёзд, пришла, — не выдавая себя, сказала самую настоящую правду.

   — Нет! Не словом, а языком! Пускай, как и они, приложится она к пластине правды! — несогласно замотал головою жрец.

   — Приложись к ней языком, дочь небесной крови, — со строгим взором повернулся Менджет ко мне.

   Во все глаза я с ужасом смотрела, как снова сунули пластину в угли, да усердно жар раздувать принялись. В чём же суть пытки такой? Почему говорящий правду не обжигается, а обманщик до кровавых язвин опаляет там всё?! Да наверно потому что у того от страха перед разоблачением во рту сохнет и язык липнет к нёбу, правдивый же не боится и лижет раскалённый метал мокрым языком.

   Не особо в таком деле на свои наночастички надеясь, пока раскалялась пластина та, я пыталась о чём-то приятно-вкусном думать, ну и слюнки собирать во рту.

   — Лизни, дочь небесная! — поднёс к моим губам Менджет пушащую жаром медную пластину.

   Зажмурившись, я с опаской слюнявый язык выставила, и легонько той пластины коснулась, полыхнуло раскалённым железом у самых уст. Припекло во рту, не без этого, но не до заметного ожога всё-таки.

   — Она правду сказала! — с твёрдость заключил судья, разглядывая мой демонстративно вытянутый язык.

   — А почему сошедшая с небес дева должна именно в твоём доме жить?! — никак не унимался жрец.

   — Да потому что я староста на земле этой! — парировал Менджет с важностью.

   — Эта сошедшая с небес дева должна в храме создателя всего мироздания служить!

   — Пусть она и сошла с небес, но она ведь всё же женщина! И не место ей в храме бога и творца!

   — Тогда ты должен отдать её мне, а я передам в храм нашей великой Праматери! Пусть служит нам у её алтаря! Так больше принесёт пользы, и посевам нашим, и людям, и поселению!

   Их спор всё больше разгорался, меня же от переживаний откровенно трясти начало. Как-то не хотелось бы в тёмном и мрачном храмовом подземелье оказаться, возможно, что и на цепи даже!

   — Хорошо, я подумаю о том, но не сейчас! — в конечном итоге с чуть заметным поклоном заявил Менджет жрецу. — Ответ через три дня дам!

   — Ладно, я буду ждать твоего ответа, судья! — грозно стукнул тот концом посоха о землю, и, степенно развернувшись, с очень уж важным видом уходить принялся.

   — Пойдём! — повернувшись ко мне, скорее приказал Менджет, как бы показывая, что лишь он — единственный защитник и покровитель мой.

   Вслед за ним и я тоже стала сходить с помоста. Именно перед нами преклоняясь, предо мною скорее даже, многие люди до земли кланялись, кто-то из них даже падал ниц, вздымал руки и следом полз. Такое вот почитание безумное! А ведь в случае внезапно возникшей ненависти они также фанатично растерзают меня!

   — Ты, как и дочь свою, отдашь меня в храм? — семеня за Менджетом, попутно спросила я у него.

   — Конечно же, нет! — он задумчиво носом воздух втянул. — За эти дни придумаю что-нибудь… Всё! Иди в покои к Меритит и закройся там с ней!

   — А может, ты просто отпустишь меня? Домой на небо отправишь? — понимая, что будет напрасно, но я принялась его умолять, в малой надежде, что и действительно смогу куда-нибудь уйти, а там и сама уж обустроиться как-то.

   — А разве тебе плохо у меня? Плохо побыть покуда тут, под защитой и опекой моей? — отвечая вопросом на вопрос, повелительно взглянул он в мои опечаленные глаза.

   — Нет, хорошо, — зачем-то отвела я взгляд.

   — Вот и замечательно! Вот и хорошо! Пока поживёшь под покровительством моим, а там и будем посмотреть… Ну всё, иди к дочери моей!

   И при прощальном взгляде в его тёмные глаза, опять подумалось, что нарядил он совсем не зря меня так, ведь задумал наверняка что-то…

   Зато Меритит встретила меня улыбкой и задорным блеском глаз.

   — Значит, мы отправимся вместе в храм Праматери, — чуть ли не хлопая в ладоши, радостно сказала, очевидно, сделавши свои выводы из услышанного на площади.

   — Твой отец не хочет меня туда отправлять, — несогласно я головой подёрнула. — Сказал, что придумает, как здесь меня оставить.

   — Ой, — с усмешкой отмахнулась она от моих слов. — Я уверенна, что мой отец не сможет возразить главному жрецу Птаха, вот и отправят нас в храм вместе… И очень хорошо оно, не будет нам скучно там…

   — Нам и так не будет там скучно, — заявила я со скрытым сарказмом. — Разве служительницы Исиды не отдают себя любому туда пришедшему и принёсшему хоть какой-то дар?

   — И чем больше таких приходящих будет, тем более плодородной наша земля сделается, тем большим мужским семенем наполнится… — не поняла моей горькой иронии Меритит, потому со вздохом сожаления добавила: — Только меня отец сам отдаёт в храм, и всего на год, а тебя туда забирают навсегда… Какая же ты счастливая!

   «Ага, но это мы ещё посмотрим!» — с твёрдостью, только про себя, ответила я. — «Не готова как-то до конца своих дней жрицей и храмовой проституткой сделаться!»

***

— А знаешь, что я услышала? — ближе к вечеру оттянув меня в дальний угол, зашептала на ушко Меритит. — Отец решил тебя в жёны взять…

   — Но у него ведь уже есть жена, твоя мать, в смысле, — несколько опешила я от такого откровения.

   — Вот как раз с нею он это и обсуждал, а я случайно подслушала.

   — И что, она на такое согласная?

   — Разумеется! А как же иначе? К тому же это ведь чисто условно будет. Зато, как отцовская жена, ты сможешь законно в нашем доме остаться. Завтра он и объявит тебя своей второй женщиной!

   — Но-о… — протянула я, в мыслях очень уж сомневаясь, что эта моя женитьба чисто условной станет, особенно если его тот первый вожделенный и всю меня пожирающий взгляд вспомнить. — А я могу отказаться? — в задумчивости спросила.

   — Отказаться? — непонятливо уставилась на меня Меритит. — Женщина хоть и имеет право, да как-то не смеет отказываться… Это ещё если бы будущий муж совсем уж бедным был, бродяжкой каким-то или увечным, то тогда возможно… — добавила она с твёрдостью. — Да мой отец главный в поселении нашем и его слово здесь закон! Потому если сказал так, то дело решённое уже!

   — Вот значит, как тут всё у вас обустроено, — выдохнула я расстроенно.

   — А у вас там, на небесах, всё иначе было? — с невысказанном упрёком поинтересовалась Меритит.

   — Ну не то чтобы иначе, — не решилась я откровенничать, — но как-то по-другому всё же.

   — Но раз ты тут, у нас, — продолжала она, — то теперь тебе надобно по здешним, земным, правилам жить, с ваших же небес для нас и установленным.

   — Ой, боюсь я, что мои и ваши небеса заметно различные, — прошептала я полуслышно, да она всё же расслышала.

   — У вас, на небесах, наверняка не так люди живут, но разве богиня ты, чтобы у нас, на земле, свои правила устанавливать? — спрашивая, развела Меритит руками.

   — Нет, не богиня, — сокрушённо я сказала, — хоть и обладаю чем-то вам ещё недоступным, как и знаниями многими.

   — Вот думаю: отец и хочет этим воспользоваться, чтоб с твоей помощью зажили мы здесь лучше да побогаче сделались…

   — И для того меня в жёны взять? Ну а если не захочу я замуж за него выходить? — заявила несколько вспыльчиво.

   — Тогда, если с небес ты, то лучше уж птицей тебе обратиться, да назад на свои небеса улететь!

   Мы не договорили, оттого что грузные шаги рядом раздались, и, встретившись глазами со строгим взглядом неспешно приближающегося Менджета, я вслед за Меритит как-то по-заговорщицки поникла.

   — И о чём это вы тут секретничаете? — услышали мы его повелительный голос. — Кто птицей на небеса улетать собирается? Уж не наша ли гостья небесная? Ты настоящая богиня крылатая и действительно можешь летать? Можешь превращаться в кого-то?

   — Нет, не могу летать без своей колесницы огненной, как и превращаться в кого-то, — с каким-то страхом решила честно признаться, раз что-то мог он расслышать из нашей с ней беседы. — Такой же человек я, как и все здесь, разве что чем-то ещё недоступным вам владеющая, ну и знаниями большими.

   — Потому и желаю я, чтоб осталась ты у нас и обогатила край наш… — заговорил Менджет с пафосом.

   «Тебя скорее!» — сыронизировала я про себя, особо ему не веря. Разумеется, хотелось бы ему за приют признательной быть… Вот чем и как только? Не на всё я пойти могу…

   — И каким же образом ты хочешь меня при себе оставить? — спросила решительно глядя, когда он наконец-то умолк и позволил хоть слово вставить.

   — Так об том и поговорить желаю, — заговорил он на уже более волнующую меня тему. — Завтра я снова на площадь тебя выведу, чтоб женою своею наречь, вот и сможешь ты тогда в моём доме остаться. Да той же ночью и возляжем мы, чтоб не болтали языки злые, что якобы не по-настоящему всё оно у нас. Семя моё поскорей прорости в тебе должно, потому я жрицу из храма Великой богини приглашу, чтобы почитала молитвы она, плодородными отварами напоила нас, да окурила благовониями из волшебных трав. Как от меня наполнится чрево твоё, прорастёт плодом нашим, так и будешь защищена ты от посягательств всяческих, да главного жреца Птаха в особенности.

   — Это всё, что ты сказать мне хотел? — внимательно выслушав, с вопросом таким я немножечко отстранилась от него.

   — Да! Вот сообщил эту весть радостную и прилягу в тени пойду, а то разморило что-то слишком уже. Ты же с Меритит пощебечи ещё, о том, как по поводу такого веселья праздник устроить нам завтра же.

   Он степенно удаляться принялся. Я же на дочь его воззрилась пристально. Ну и где фиктивность женитьбы твоего отца на мне? Судя, как вытянулось её лицо, она прекрасно всё и сама поняла.

   — Ну и как такому будет рада твоя мать? — такой я каверзный вопрос озвучила.

   В ответ Меритит лишь глаза опустила молча.

   — Не хочу я настоящей женой твоего отца становиться! Может, ты как-то избежать мне этого поможешь? С матерью своею переговоришь?

   — В том ничем не поможет тебе моя мать, если отец уже решил так, — наконец-то хоть что-то она выговорила. — Да и я в том никак не помогу… Отца слушаться надо…

   — А если тебе мне сбежать помочь? Или даже и самой со мной уйти! Зачем тебе отправляться в тот храм, чтоб приходящие туда как хотели использовали там тебя, да возможно даже и издевались там над тобой?

   — И куда ты собралась бежать? — с заметной издёвкой она спросила.

   — А разве некуда?

   — В той стороне, — Меритит из стороны в сторону показывать начала, — Великое Лазурное море плещется… Там — большая пустыня не для всех проходимая, уж мы точно погибнем в ней… Здесь — речная пойма и болота топкие с крокодилами и бегемотами… В той стороне леса и степи есть, да народ там живёт воинственный, мы ливийцами его зовём. А позади — Большая река широкая. Куда бежать-то?

   — А разве дорог никаких нет, городов других каких-то?

   — Есть и дороги и города разные, только поймают нас по пути туда, либо разбойники, либо стражники. Одни в рабство тем же ливийцам продадут, другие же по попе и пяткам отшлёпают и если не обратно домой вернут, то в глубокую яму бросят, потом же осудят и рабынями сделают.

   — Как тут всё у вас сложно, — я заметно поморщилась. — Хотя и там у нас всё не менее сложно… — произнесла печально, молчаливо констатируя, что и сама-то видела за свою жизнь лишь одни звёздные станции, да тесные отсеки различных вельботов. А ведь бежать-то и действительно некуда!

   — Ну и что ты решила? — выдержав паузу, в конечном итоге поинтересовалась Меритит.

   — Придётся мне женой твоего отца сделаться, — я расстроено глаза опустила, — как и нарожать ему детишек целую кучу…

   — Если не хочешь сразу понести, то я могу тебя к жрицам в храм сводить, или к колдунье нашей, ты пару колечек своих отдашь, а они тебе нужное снадобье. Втайне от отца, я готовлюсь и давно уже по каплям его пью…

    — Не поможет мне то снадобье, — я извинительно улыбнулась ей, подумавши про ещё не прошедшую овуляцию и свои пока не распавшиеся в крови наночастички, что из самых лучших побуждений ни за что моему организму не навредят и во всём поспособствуют. Уж в зачатии так точно!

   — Так чего? — переспросила Меритит.

   — Просто период у меня сейчас такой, что, как не колдуй, а обязательно ребёнок получится…

   — Значит, принесёшь мне младшую сестричку или братика… Мы все несказанно рады будем этому.

   — И ты думаешь, нам выйдет так ужиться, втроём, дружненько? — произнесла не без скрытого сарказма. — Как оно будет-то?

   — Ну-у, — поразмыслила Меритит. — Мою мать теперь старшей женой величать станут, а тебя второй и младшей, но раз ты подобно богини с небес к нам пришла, то на самом деле тебе главной быть…

   «Вот же попала, так попала! — вздохнув и ничего не сказавши, я про себя погрязнее выругалась. — И чего делать-то теперь? Бежать разве! Только как?»

   Так вот странно заканчивался второй мой день пребывания здесь. Нефрит, мать Меритит, в дверной проём выглянула и нас на трапезу позвала, при том как-то по-новому, изучающе, на меня глядя. Её лицо в паутинке морщинок всё, у нас бы на станции она заслуженным отдыхом уже пользовалась. Получается: завтра Нефрит первой женой станет, а я хоть и второй, да по статусу всё же выше её стоящей, ведь как бы спустилась с небес для них и не настоящая полубогиня чуть ли. А что же будет, когда они поймут, что я такая же, как и все они? Ох, не хочется об этом и думать! Потому любыми путями отсюда убегать надо, как и целая ночь у меня на это есть! Только не одной бежать следует, а вместе с Меретит! Ведь не лучше же ей будет — храмовой проституткой стать... Она мир этот хорошо знает, а я современная учёная всё же, устроимся уж здесь вместе как-то…

***

— Послушай, давай поговорим, пока нас никто не слышит, — после вечернего обеда не стала тянуть я быка за рога, с такими словами тихонечко подойдя к одиноко ушедшей на женскую половину Меретит.

   — И о чём ты разговаривать со мной хочешь? — заметно обиженно поинтересовалась она, наверно потому что за скучным ужином никто не сказал и слова никому.

   — Я просто откровенно переговорить хочу… Ответь, ты ведь толком не знаешь, что тебя в стенах того храма ожидает? Не разговаривала не с кем там? Знаешь лишь слухи одни.

   — Почему слухи? С главной жрицей я говорила, когда была там вместе с матерью и отцом…

   — И ты так уверенна, что всю правду тебе сказали?

   — Как же может главная жрица обманывать, это ж несмываемая тяжесть на душу ляжет какая? Как же с такой ложью на нивы Иалу ей потом попасть?

   «Ну да, конечно, на суде Осириса душа египтянина легче пёрышка быть должна», — мысленно я сыронизировала, но вслух иное озвучила:

   — Может, главная жрица и не врала тебе, а просто не договорила что-то? А ты разговаривала с простыми служительницами? Слышала и их слова?

   — А как мне с кем-то там разговаривать было? Простые жрицы не разговорчивые, обет молчания часто дают, нельзя им просто так говорить, а с непосвящёнными уж и особо, и вообще они не принимают женщин, — от моих вопросов Меретит как-то даже опешила; получается, что закинула я в её симпатичную головку камень сомнения. — Да и не буду я там простой-то служительницей, пока мой отец староста здешний... — она скорее успокоительно для себя добавила.

   — А вот представь, — продолжила я, не давая ей особого передыха, это чтоб не задумалась особо, — что за этот год твоего пребывания там приключится болезнь или смерть с твоим отцом? Твоя семья самой обычной сделается, что с тобой тогда за теми храмовыми стенами станется?

   — Ну… не знаю-ю, — протянула она в задумчивости. — Ничего страшного, наверное… Да и не случится ничего такого с моим отцом и в роду нашем…

   — А если случится? Я не то чтобы предрекаю, долгие лета отцу твоему желаю и возможному мужу моему завтрашнему, но жизнь на земле вашей приносит и неприятные сюрпризы иногда. Сама ведь наверняка об этом знаешь! Все люди смертны и многим тяжёлым болезням подвержены. Вдруг случится горе такое? Запрут тогда тебя где-то в подземелье там и на божий свет никогда не выпустят, особенно если долги семьи перед храмом будут. А за леченье иль похоронный обряд платить немало ведь придётся. Может, нам как-то больше узнать про реальную жизнь в том храме следует, как становятся служительницами там, как они живут, это чтоб тебе подстраховаться как-то, да и мне возможно тоже?

   — Но ведь теперь ты с нами, в нашей семье, — вымолвила она растерянно, — и не отправишься в том храм…

   — Поверь, как только отец твой здешним старостой перестанет быть, так и заберут меня от вас! А что с тобою без отцовского покровительства в том храме станется?

   — И что? — волнительно ресницами она захлопала.

   — А вот я и предлагаю тебе сегодня же ночью со мной тайно к храму пойти, как-нибудь уж поговорить там с обычными жрицами, теми, что мужчин у себя принимают.

   — Но ведь не пускают к ним женщин…

   — А мы с тобой нарядимся в юношей, вот и пропустят тогда к тем служительницам нас! Да переодетыми нам и безопаснее на дороге будет. По мужскому парику вот тихонько у отца твоего возьмём, как только уснёт он покрепче в сумерках, как и из одежды его подходящее что-нибудь. В ночи не жарко ведь тут у вас, потому и не удивится никто особо, что закутались мы в плотные покрывала-то, а лица у вас здесь, в Чёрной земле, как мужчины, так и женщины, почти одинаково красят. Как за дар богине, так по кольцу дадим. Я уверена: простит она за обман этот нас. Какая уж разница ей, от кого дары в храм-то прибудут? А там по душам поговорить мы со служительницами сможем, от особых услуг их откажемся, да и назад пойдём.

   — Хорошо, — ненадолго призадумалась Меретит. — Только у меня вот голова бритая, смогу и отцовский парик надеть, а ты как будешь? Волос у тебя такой красивый, золотистый, будто солнечным цветом окрашенный, жаль сбривать его иль коротко остригать будет…

   — Да не стану я ничего остригать, подвяжу, подоткну под парик, да и всё тут!

   — Ладно, давай уже попробуем, — произнесла она с неуверенностью. — Как только отец уснёт, мы будто бы спать на прохладный ветерок во двор выйдем. Я знаю, где он свои старые вещи хранит, там же, в хлеву, среди скота, мы и переоблачимся в юношей. Только уж извини, дева небесная, но тебе, как и всем простым, в темноте босой идти придётся. Ножки уж не побоишься сбить да в навозе-то попачкать?

   — Нет, не побоюсь, — я заговорщицки кивнула. — Особенно ради важного дела такого…

   — Вот и хорошо… Тогда пойдём!

ГЛАВА 3. Побег

Под вечер я сидя придремала немножечко, пока лёгкие шажки рядом не раздались. Так и есть, стемнело уже полностью и это Меретит за мной пришла.

   — Пойдём, — прошептала она по-заговорщицки.

   Мы тихонечко во двор вышли, пробрались за длинный хлев с блеющими в полутьме животными. Хоть нисколечко и не сомневалась я в правильности своего решения, да сжимало в груди необычное волнение, а ещё угрызения совести теребили душу. Ладно я сама в бродяжничество уйду, а зачем Меретит туда за собой тяну? Да просто мне без её помощи никак! Её же тоже неизвестность гнетёт: вдруг в храме и действительно плохо будет. А в этом я и не сомневалась как-то. Разве правильно это, хоть и на время, но добровольно храмовой проституткой сделаться? А если и действительно навсегда её там оставят да вынудят заниматься этим против воли, помнится — на Земле нечто такое когда-то было.

   — Сюда, — вела меня Меретит, чуть слышно протрещав впереди деревянной дверцей. Полусгорбившись, вслед за ней я в низкий лаз сарая с осторожностью пробрались. Мои глаза привычно быстро привыкали к темноте, и не знаю как Меретит, но, пройдя вперёд, я заполненные всяческим хламом полки перед собой разглядела.

   — Сейчас, — слепо принялась щупать она руками в почти полной тьме, — тут у отца светильник должен где-то быть, раньше я частенько пряталась и играла здесь сама.

   — Не этот вот случайно, — вытянула я из угла пыльную глиняную масляную лампу, обильно так закопчённую.

   — Смотрю, а ты хорошо вот в темноте видишь, я же пока глаза не привыкнут словно куропатка слепая, — протянувши руки, Меретит мою находку ощупала. — Да, это он, — со вздохом кивнула. — Сейчас огонь попробую высечь.

   Наощупь порывшись в свисающем с пояса мешочке, она чего-то там достала, несколько раз чиркнула, высекая яркий сноп искр, что я аж зажмурилась даже. Она же раздувать пламя принялась.

   — Вот, — показала на и без того уже виденные мною полки, правда, теперь я смогла разглядеть и стоящие там деревянные коробки. Меретит подняла крышку на одной из них.

   — Выбирай себе парик и подходящее схенти!

   — Схенти… — повторила я за ней. — Так у вас называют мужское платье?

   — Ну да, — закивала Меретит, — а наше — калазирисом.

   — Об этом я уже слышала…

   — Тогда раздевайся! — заявила она, куда-то там мне за спину показывая. — Вон там вот в углу наши вещи и спрячем, для дара же богине по золотому колечку лишь с собой возьмём.

   — Нет, — парировала я с уверенностью. — Мы сейчас с себя всё снимем, и ожерелья, и кольца, и сережки, и браслеты — увяжем в узел и захватим с собой…

   Не знаю как Меретит, но лично я возвращаться уже не собиралась.

   — Зачем? — удивилась она.

   — Потому что вдруг мы не сможем сюда снова пробраться, или невзначай до рассвета задержимся, так тогда в другом месте переоденемся, а мужские вещи просто оставим во дворе. Разумеется, к храму с нашей одёжкой не пойдём, спрячем её где-то там рядышком, а на обратном пути и заберём.

   — Хорошо, — не догадываясь о настоящем моём плане, согласилась Меретит. — Но переодевайся давай быстренько!

   Я себе длинный, тяжёлый и несколько грубоватый, из чёрных шерстяных нитей парик выбрала, потрусила его от пыли. Хоть и большой он, зато прекрасно мои подвязанные волосы прикрывает. Отобранное мною старенькое схенти чуть ли не вдвое шире меня оказалось, местами к тому же рваное, потому я обмотала его вокруг себя, чтобы дырка на дырку не попадала, подвязала в нескольких местах верёвочкой, зато прикрыла всё, и груди и предательскую ширину в бёдрах.

   — Ну чего, пошли? — глядя на сейчас очень похожую на меня Меретит, особо на неё не надеясь, я узелок с нашими вещами подняла.

   — Ох, и всё же, зачем нам всё это брать… — повела она, как и у меня, почти неприкрытыми плечиками. — В отцовский лабаз я всегда удачно пробиралась…

   — Веди к своему храму! — произнесла я с уверенностью и несколько повелительно.

   — Он не мой, а Создателя нашего мира, и ещё Прекрасноликой богини, Великой матери, повелительницы ветров и вод, — Меретит с обидой меня поправила.

   — Хорошо, я ведь не возражаю, как и собственно, только ради тебя туда иду… — сказала извинительным тоном.

   Затушивши светильник, мы на пустынную улочку вышли. Я частенько морщилась, босиком наступая на острые камушки. Вдруг вдали завыл кто-то громко, дико и визгливо, и я к Меретит прижалась в страхе.

   — Да не бойся ты, — рассмеялась она, покрепче беря меня за руку. — Это всего лишь приручённый шакал, он труслив и сбежит сразу же как мы ближе подойдём, больше прикормленной гиены бояться надо, особенно когда ночь и она по-человечески хохочет.

   — А гиена — это чего?

   — Зверь такой с зубами острыми, очень уж любящий кишки у людей выгрызать…

   Слушая её, я почему-то про тот где-то потерянный в рубке своего вельбота пожарный топор вспомнила. Как бы к месту он пришёлся нам сейчас!

   — Я вот ещё про волков слышала… — дрожащими губами промямлила.

   «Боюсь я хищных животных, больше боевых роботов боюсь, потому что вживую не видела их никогда, волков в смысле», — это, правда, вслух не произнесла, про себя высказалась только. На моём вельботе безобидно-довольная волчья морда нарисована была, не злая совсем, но я-то знаю настоящие повадки этого зверя…

   — Волки? — переспросила Меретит. — Слышала про них, но не водится у нас волков. Это в тех далёких странах, где леса есть, — она произвольно рукой махнула. — А у нас крокодилы только, ну и злобные бегемоты ещё. Давай сюда, напрямки пойдём, — потянула меня с дороги, — так куда ближе к храму будет.

   — Лишь бы только не по колючкам! — наступив на что-то колкое, я приглушённо взвизгнула.

   — Да нет, не бойся, иди за мной, здесь лишь мягкая пыль по земле стелется, тёплый песок и не жесткой травинки нет! — засмеялась она звонко. — Как и привыкай уж, дева небесная, это тебе не по небесам ступать!

   — Куда нам идти-то хоть? — со вздохом поинтересовалась я.

   — Вон в той вот стороне храм, — показала она на виднеющееся вдали приземистое строение из квадратных монолитных блоков, заметно темнеющих на фоне небесных звёзд.

   Поспешно шагая, мы уверенно приближались к храму, словно вырастающему из-под земли, с зазывно мерцающими и наводящими на мистический лад красноватыми факелами, чей тусклый свет озарял серые стены и массивные колонны портика.

   — Скажи, — обратилась я к своей спутнице, заодно не без интереса разглядывая хорошо выделяющееся среди звёзд гигантское строение. — А у вашего храма и глубокие подземелья есть?

   — Есть, конечно же, — подтвердила она. — Я, разумеется, не бывала в них, но люди говорят. А ещё в храме много алтарей различных богов, но самые чтимые — Праотца и Праматери.

   — А вот в самих подземельях кто-то живёт?

   — Да, жрицы и служители, наверное, — зябко повела открытыми плечами Меретит, после полуночи в ночи куда прохладнее сделалось.

   — А где простые служительницы приходящих к себе гостей Праматери принимают? — попутно продолжала я спрашивать.

   — Да не знаю я, — пожавши плечами, в итоге отмахнулась от моих расспросов Меретит.

   — Хорошо, — остановилась я. — Храм уже не так далеко, потому давай тут наши вещи спрячем, — показала на замеченный густой и высокий куст. — Место приметное, не потеряем его, ещё и ветками наш узел прикроем, чтоб никто не нашёл.

   — До утра и так никто не найдёт, — забравшись под куст и там присев, Меретит сухую листву разгребать принялась. — Клади сюда, — скоро выкопав ямку, сказала мне.

   Подавая ей узелок с вещами, я какую-то промелькнувшую тень за кустом заметила. Догадалась ещё в том сарае, что в темноте куда лучше здешних людей видеть могу, естественный отбор тому виной, наверное, а может и не только он один, ведь на космостанциях не везде освещение яркое, а в грузовых отсеках и подавно уж — мрак хоть глаз выколи.

   — Всё, спрятала, — собираясь выползать, сообщила мне Меретит.

   — Замри! Тихо! — я остановила её. — Слышишь? Сюда ползёт кто-то…

   — Да нет никого, вроде бы, — вгляделась и вслушалась она во тьму.

   — Вон там что-то точно двигается, прямо за кустом, — я с тревогой показывала ей. — Длинное такое и шевелится…

   Со страхом взявшись за руки, мы уже вместе вгляделись в ночную тьму. Тоненький серп из-за облачка выплыл и Меретит из себя выхрипела: «Бежим! Это Себек на охоту вышел!»

   Не разбирая пути, со всех ног мы к озаряемым факелами храмовым воротам припустились, добежали и в спешке заколошматили в крепкую калитку.

   — Чего вам здесь надобно, юнцы?! — выступивший из-за громадья колонн один из привратников вместо помощи нам палкой погрозил.

   — Пустите нас, пожалуйста! Огромный крокодил за нами гонится! — показывая назад, в страхе выкрикнула Меретит.

   — Бывает, по ночам выбираются они из реки, да не бойтесь, на берегу неповоротливы твари эти, далеко не побегут-то, — опустивши палку и ехидно ухмыляясь, тот привратник к нам брито-лоснящуюся голову на толстой шее повернул.

   — А мы и не боимся, — выдохнула я не без дрожи. — Мы, собственно, за другим здесь совсем…

   — Это зачем же вы сюда таким другим пожаловали? — бросил он нам со строгостью. — Если за благодатной молитвой, то её поутру возносить следует!

   — Мы с дарами в храм пришли, чтоб как положено служительницам их богини Праматери отдать… — сказала я с неуверенностью. — Сам уже догадаешься, к каким и для чего?

   — В первый раз их навещаете, что ли? — поочерёдно каждую из нас надменно оглядывая, привратник по нам соответствующий вывод сделал, как и по нашей состоятельности наверняка тоже.

   — Ну да, — поддакнули мы в два голоса.

   — И какие для храма с вами дары? — поинтересовался издевательски-повелительно, по всему наш внешний вид не вызвал у него почтения.

   — Да вот, — показала я пару золотых колец на раскрытой вспотевшей ладошке.

   — Проходите тогда, с таким примут вас здесь… Только не в эти ворота, для простолюдинов у нас вон тот вот вход будет!

   Мы через указанный полутёмный проход проследовали, туда, где слабо светильник мерцал, чадя и окропляя всё запахом благовоний. Откинули белую плотную занавесь.

   — Спускайтесь! — встретившийся нам пожилой жрец подсветил факелом. — По ступеням и дальше вниз!

   Благодарно кивая, мы мимо него в тёмное и мрачное подземелье начали сходить. Поначалу я «автоматически» считала ступеньки, пока на тридцать седьмой со счёту не сбилась. В самом низу полутёмный коридор был. Мы пошли по нему, и на шум наших босых шажков откуда из полумрака старая жрица выглянула, из-за занавеси оглядела обеих с подслеповатым прищуром. С непонятно откуда взявшимся испугом я ей два кольца на вытянутой ладошке подала.

   — Для вас и одной девушки хватит, — забирая подношение, сказала она нам. — Туда вон идите! — показала на ближайшую мрачную полутёмную келью.

   Вжавши голову в плечи, Меретит в заметной прострации замерла и мне пришлось легонько её подтолкнуть даже.

   — Пойдём отсюда, — в испуге прошептала она.

   — Ну уж нет, — я снова подтолкнула её, — давай поймём всё, что здесь в действительности происходит.

   Осторожно откинувши занавес, мы друг за дружкой в сырую каменную клетушку проследовали. Зловонный запах впитался в нос. По паре горшков в углах стоят, одна грязная циновка на сыром полу и обнажённая девушка на коленях на ней.

   — Ужас какой… — зашептала Меретит. — Но ведь это для простолюдинов, да… — сама себя убеждала она. — Знатные девушки наверху, в других условиях здесь живут…

   — А вот сейчас и узнаем всё, — присела я на корточки рядышком с узницей каморки.

   Она же подалась немного от меня, очевидно собираясь ноги раскинуть и поудобнее на спину лечь.

   — Погоди, — я успела её остановить.

   — А чего ждать-то? — усмехнулась она недобро. — Иль вы сразу вдвоём хотите? Тогда один впереди, а другому сзади можно, — попыталась она на карачки встать.

   — О нет, — продолжала я. — Мы желаем всего лишь душу излить…

   — Так вы ко мне за душевными разговорами притопали? Если так, то это после службы к любому из жрецов вам надо.

   — Мы именно с тобой поговорить хотим, — учитывая, что Меретит по-прежнему истуканом стояла, со служительницей снова мне объясняться пришлось.

   — Что ж, давайте поговорим, — она села, под себя поджавши ноги. Отвела упавшие на глаза длинные волосы, тем приоткрывая худую грязную шею и широкий медный обруч на ней, от которого плохо видимый в полумраке ремень к кольцу на стене уходил.

   — Мы добрые друзья, — заговорив, я в тусклом свете светильника скосила глаза на Меретит. — Всегда помогать друг другу пообещали…

   — А в чём моя помощь требуется? — с сарказмом перебила служительница меня.

   — Просто его сестра на год к вам в храм уйти пожелала, чтоб, как и ты, в ритуале великой богини участвовать… Мы хотим его сестру отговорить, но она ни в какую не слушает, уже и с вашей старшей жрицей переговорила, прямо и мечтает сюда попасть.

   — Ха-ха! — язвительно рассмеялась служительница. — Я ведь тоже желала сюда попасть и на год поначалу всего-то. В храм меня сам отец привёл. И да, в первый год всё хорошо было, я наверху в светлых комнатах жила, кормили хорошо меня тогда, умащали, одевали даже. Приходили ко мне, не без этого, часто по одному за ночь всего, а то и по три раза за день и ночь. Тяжело оно, не мочь отказать кому-то. Не сразу, но потом я уж и дни считала, когда отец домой меня соизволит забрать. Он и вправду за мной вернулся, да оказалось, что долг перед храмом у него, за меня долг. За всю еду и воду даже… Всё здесь считает писчий, ровными столбиками на папирусе выписывает. Не оказалось таких средств у моего отца, и он окончательно меня храму продал, тогда вот и привели меня сюда, в сиё подземелье тёмное и на привязь посадили даже, это чтоб убежать не пробовала.

   — Так тебе ведь приходящие дары дают… — заморгала я удивлённо.

   — А это не мне, для храма это…

   — Ужас какой! — по-девичьи громко пискнула Меретит.

   — А ты я смотрю не мальчик… — разразилась смехом служительница. — Как и ты тоже! — вытянувши руку, она сквозь рваную ткань схенти ощупала мои груди, да истерично выговорила: — Бегите отсюда, дурочки, пока не сделались такими как я!

   Я не помню, как попятилась и вскочила, как вслед за Меретит в полутёмный проход выскочила. Хорошо, что мы не побежали, а просто прижимаясь друг к дружке вверх по ступеням пошли.

   — Что-то скоро вы… — с хитринкой во взгляде бросил нам пожилой жрец, тот самый, что и встретился на входе.

   Понурившись, мы в страхе мимо него прошли. Я на его слепоту надеялась, как и на то, что он наше смущение не разглядит. А то поймут здесь ещё, что девицы мы и тоже на привязь посадят. Боясь услышать обличительный окрик, я с трепетом в душе к воротам подходила.

   — А быстрые вы! Небось, сразу-то и спустили! — отворяя калитку, потешался над нами сторож. — Выходите уже, и без того из-за вас сна нет!

   Оказавшись за стенами, мы выдохнули облегчённо.

   — И что мне делать теперь? — с этим вопросом навзрыд разрыдалась Меретит. — Отец ни за что не поверит мне, всё равно в храм заставит уйти… Чтобы я не делала, чтобы не говорила ему, он принял решение и не изменит его…

   — Ну, может, сумеем отговорить его вдвоём, — произнесла я с неуверенностью. — Твоя мать, возможно, ещё поможет.

   — Моя мать на его сторону станет, она всегда поступает так! А отец не послушает, ведь он клятву в храме дал. Мне теперь домой хоть и вообще не иди!

   — Так и не иди! Давай не станем возвращаться! Сейчас вот прямо куда-нибудь и уйдём! — наконец-то вставила я свои давно рвущиеся наружу слова, всё очень даже удачно разрешалось.

   — Да как же так? — сокрушалась Меретит. — Как же я сама-то буду, как отец и мать-то будут без меня?

   — Справятся они, — уговаривала я. — А мы потом как-нибудь передадим им от нас послание, глядишь, к тому времени и одумается твой отец, простит обеих нас. Вот сейчас вот прямо узел заберём наш с платьями, да и куда-нибудь отправимся под видом парней!

   — Под видом парней?

   — Ну да! — я с убедительностью головой кивнула.

   — Да как же мы узелок наш заберём, если там крокодил?! — ещё пуще она расплакалась.

   — А сама ты не подходи туда близко, здесь меня подожди, я в темноте куда лучше вижу, заберу уж как-то, замечу и крокодила обойду…

   Оставив её саму, я к виднеющемуся отсюда кусту направилась. Собственно, чего этому чудищу на одном месте сидеть? Уполз уже за новой добычей наверняка. Но я не права оказалась! Не убрался он никуда, так и лежит себе с другой стороны куста! Ничего толком не зная об его слухе и зрении, я на носочках ступала, кралась, не дыша почти, памятую слова привратника о неповоротливости и медлительности этого хищника, в чём очень сомневалась даже, не такой уж этот зверь и медлительный — в броске очень скоростной и ловкий, так память говорила моя. Но я тоже быстрая, схвативши за торчащие ушки узелка, вырвала его из листвы и прочь бросилась, уже бегом вернувшись к Меретит.

   — Ну как, удачно? — всхлипнула она.

   — Куда-нибудь пошли уже, — демонстративно потрясла я нашей единственной поклажей, — тебе лучше знать куда!

   — Тогда к реке лучше отправиться, чтоб на рассвете нас на другую сторону кто-то из рыбаков перевёз. Там искать-то не станут. Пока прохладно ещё и солнце не так ярко светит, мы на закутанных в лохмотья мальчиков похожи, а в жару уже не получится скрывать-то.

   — Значит, в самый зной мы отсидимся где-то, а под вечер снова в путь отправимся…

   — Без воды и еды?

   — Ну… — протянула я. — Поголодаем немного, а воду где-нибудь да разыщем.

   — Хорошо, пошли, — вытирая от слёз глаза, повела меня Меретит по чуть заметной под звёздами тропке.

   Постепенно светало, и я гладь блестящей реки увидела, широкой такой, зелёно-голубой и полноводной.

   — Вон рыбаки отплывать собираются, — указывая мне, зашагала она скорее. — Побежали, а то не поспеем ещё!

   Все взмыленные, мы чуть ли не к последней лодке успели.

   — Погоди, рыбачок! — закричала Меретит. — Переправь нас на другую сторону!

   — А с чего это я вас просто так перевозить буду? — невежливо он ухмыльнулся. — Туда грести-то долго будет! Да и вся утренняя рыба уйдёт, улов потеряю! Катитесь-ка лучше отсюда, молокососы, пока не поддал посильнее вам! — здесь с какой-то злостью и угрожающим видом он на нас пошёл.

   Этот парень где-то не намного старше Меретит был, зато точно выше каждой из нас на целую голову, и неуспевающая убежать моя спутница в страхе сжалась под его огромным кулачищем, дико взвизгнула даже в страхе.

   — Так вы девки, чоли? — вместо удара стащил он с неё парик.

   — Девушки… — снова расплакавшись, Меретит принялась слёзы утирать.

   — Пусть так, и что с того?! — выхвативши тот парик из его руки и возвращая его Меретит. — Я подступилась к парню поближе. — Зачем ей грозишь? Меня вот ударь лучше!

   — Нужно будет, и ударю! — парировал он с вызовом. — А чего вырядились-то так?

   — Надо потому что!

   — Так вы сбежали!

   — Пусть и сбежали, — наконец-таки очнулась Меретит. — А ты чего, сдать нас хочешь? Ну давай, беги в посёлок, оповести там всех!

   — Да ладно, залазьте в лодку уже, — примирительно махнул рукой рыбачок. — Перевезу я вас на ту сторону.

   — Только ты не рассказывай о нас никому, — это я уже добавила, перешагивая через борт.

   — Да не стану уже, — вздохнувши поглубже, он помог Меретит забраться в лодку. — А чего бежите то? — взявшись за вёсла спросил.

   — Отец просто очень строгий у нас, не ужиться нам с ним, — ответила я, незаметно подморгнувши Меретит. — Ненавистное от нас требует, мне вот за себя замуж пойти, а её вообще в храм отдать хочет, потому либо бежать нам надо, либо вон — в реку головой.

   — А вы сёстры? Как-то не похожи совсем?

   — Не родные мы, — сказала я.

   — Понятно тогда, — выдохнул он. — Я и сам бы уплыл от хозяина куда-нибудь, да побаиваюсь один, и что поймают ещё… Всё, что вылавливаю, в долг за лодку и снасти отдаю, а сам бывает и голодаю даже…

   — А что родители твои?

   — Так нет их у меня, умерли, когда большая болезнь приходила.

   — А если и тебе с нами? — предложила я со слабой надеждой.

   — Ты серьёзно? — переспросил он.

   — Уж куда серьёзнее, — продолжила я. — Втроём-то нам в бегах сподручнее будет.

   — И действительно, — призадумался он. — Уплыть бы куда-нибудь мне с вами. Только против течения долго не выгребу, паруса-то у меня нет, рыбачья сеть только.

   — Так поплыли по течению, — улыбнулась я рыбачку. — Там люди-то какие-то живут?

   — Живут вроде бы, — за него ответила Меретит. — Большой город даже есть, отец говорил, что Саисом называется, как и то, что на другом берегу он находится, в соседнем рукаве реки, а ещё — что большой храм Великой богине там стоит.

   — Ну поплыли тогда, — шире взмахнул вёслами паренёк, выправляя лодку ближе к камышовым зарослям. — Так менее заметными будем, — нам пояснил. — А вас звать-то как будет?

   — Меретит я… — представилась она.

   — Услада отцовских глаз означает, — понятливо закачал головой рыбачок.

   — А она — Ти-Тия, пришедшая с небес, — указала на меня.

   — Меня Сехем зовут, что значит сильный, — сообщил он.

   — Плывём тогда… — заулыбалась я.

   Вот так вот, буквально за три дня, круто поменялась моя жизнь, от лейтенанта звёздного флота до бесправной беглянки полудикой. «И что ждёт нас впереди?» — про себя сокрушённо вздохнула: «Уж не знаю совсем! Но надеюсь, с моими возможностями и современными знаниями уж обустроимся как-то…»

***

Под шелест раскачивающегося на ветру тростника мы скользили вдоль зелёных плавней.. Я немножечко боялась вездесущих крокодилов, по-настоящему так близко и вживую впервые мною видимых, их Сехем частенько отпугивал вёслами. Иногда мы замечали серые громады бегемотов, что тут называют «хапи», издали они такие пузатенькие и забавненькие, что так и хотелось бы с ними поиграться. Чтоб лучше их рассмотреть, я даже поближе подплыть предложила, да оба мои спутника чуть ли не в два голоса вскричали, что оно весьма опасно — животные эти злобные, очень свирепые и сильные, им вмиг лодку перевернуть.

    Всё жарче светящее солнце немилосердно грело и нас и доски лодки, и ничуть не стесняющаяся Сехема коричнево-бронзовокожая Меретит приспустила до пояса рваное схенти. Я же, не очень-то привычная к такому жару, стеснялась и предельно потела под запахнутой мужской одёжкой, частенько черпала из-за борта воду, смачивала то плечи, то голову.

   — Тебе надо прикрываться, — глядя на меня, с улыбкой заключила Меретит. — Мы-то загорелые, ты же белая совсем, облезешь потом.

   — Ага, печёт, — сокрушённо закивала я. — Там у нас специальные лампы есть, под которыми искусственный загар получить можно, но я давно под ними не была, потому и страдаю сейчас, знать бы, что потребуется такой золотисто-коричневатой быть, как ты, так принимала бы те солнечные ванны.

   — Твоя сестрица, как посмотрю, совсем мало на свету была, — очевидно не понявши про лампы, поворотившись к Меретит, Сехем добродушно рассмеялся.

   Привставши, пред тем как веслами гребануть, он свою набедренную повязку приподнял и без зазрения совести в воду мочиться принялся. И я на Меретит вопрошающий взгляд перевела, потом снова на его подрагивающее естество, что совсем рядом со мною было; но ей, похоже, всё это безразлично. Так получается: особо не стесняются они тут друг дружки. А я же, если честно, настоящее мужское чресло так близко и вживую впервые увидела, маленькое оно у него сейчас какое-то, совсем не такое как на голографических изображениях, на нашей же звёздной станции — женщины одни, все мужчины в дальних колониях где-то.

   Подведя лодку к зарослям, Сехем принялся ломать тростник, выбирая тот, что с подходящими длинными и широкими листьями. Связывал их вместе, чтобы типа навеса было. Я же по-глупому моргала только и на его широкие плечи и голый торс безотрывно смотрела. Боже мой, и о чём же думаю сейчас!

    — Забирайся сюда, — скоро он мне сказал, соорудив что-то типа шалаша. Уже в его тени мы и поплыли дальше по реке.

   — Там скоро много безлюдных островков будет, — снова взявшись за вёсла, нам Сехем принялся рассказывать. — Так далеко по течению я, правда, не спускался ещё, но найдём какой-то подходящий. А ближе к вечеру я по паре рыбин для нас на ужин выловлю. На острове до утра останемся, ночью на моей лодке лучше нам не плыть.

   — Так мы к берегу пристанем только к вечеру? — не без изумления я выдохнула, догадавшись, что по-маленькому естеству нам с Меретит придётся прямо при нём через борт присаживаться. Она-то по всему с тем без проблем справится, мне же как-то неудобно будет, и хочу я уже немножечко так, всё же с самой ночи бегаем.

   — До вечера поплывём, — подтвердил Сехем, во все свои белые зубы лыбясь.

   — А как же если по нужде? — украдкой шепнула я Меретит.

   — И чего? — особо не поняла она меня. — Река-то ведь рядом есть.

   Из-за высоких камышовых зарослей мы почти не видели берегов. Иногда они расступались, и между обрывистых утёсов проступала желтовато-коричневая пустыня. Вот и получается, что у нас только одна доступная дорога — по реке.

   Покуда я размышляла и берега рассматривала, зайдя за наш «шалаш», Меретит своё дело сделала, чуть позже и я вынуждено поступила также, затем в изнеможении задремала в тени.

   Проснулась от того, что меня кто-то за плечо потряс.

   — Вот, попей, — протянула мне бутылку Меретит, такую лёгкую, и не сразу и поймёшь, что не из пластика, а из настоящей тыквы сделанную, которую я, впрочем, тоже только на картинках и видела.

   Вода хоть и тёплой была, но на вкус приятной, с лёгким тыквенным ароматом.

   — Здесь место рыбное, — глядя в воду и перестав грести, вынул вёсла Сехмет. — Сейчас сеть заброшу.

   Я не могла понять, сколько мы уже проплыли, как и который сейчас час, потому и спросила о том у Меретит. Час, секунда, минута — про время у них такого понятия ещё не было, да моя подруга, похоже, как-то по-своему, по солнцу, определялась.

   — Дневная ладья на закат пошла, — показала мне. — Сейчас немного порыбачим и будем остров искать.

   — Тот вот подойдёт, поток вокруг него быстрый, крокодилы и мошкара такое место не особо любят — тяня за сеть, указал остриём подбородка Сехем на один из зеленеющих вдали островков. Я же смотрела на заметно выступающий у него на шее кадык, ни у меня, ни у Меретит, такого нет совсем, почему-то эта видимая часть человеческого тела только мужчинам присуща. И как нам без него себя за парней-то выдавать?

   — Рыбы наловлю, и огонь на берегу разведём, приготовим её, а ещё до темноты шалаш соорудить надо, чтоб где-то ночевать было, — продолжал говорить он.

   — А в лодке мы не сможем поспать? — поинтересовалась я у него.

   — Не-е… — со смешком протянула в ответ Меретит. — У воды комары за ночь до последней косточки загрызут, как и крокодилы могут наведаться.

   Я понятливо кивнула только, размышляя о том, что пропала бы в этом незнакомом мире, если б сама ушла.

   Скоро Сехем вытянул в лодку четыре большущие трепещущие рыбины, добил их деревянной колотушкой и снова за вёсла взялся.

   — Вдоволь наедимся, — довольно заулыбался. — Молодого тростника ещё нарвём, он вкусный…

   Так, за различными хлопотами, и заканчивался этот день. Мы все вместе тростниковый шалаш соорудили, дальше же я с Меретит охапками папирусных листьев его выстелила, Сехем же свой улов разделывал. Насобиравши выброшенный на берег плавник, именно так невесть откуда приплывшая древесина называется, костёр уже в самых сумерках распалили, сама бы я точно огня не зажгла, потому что бы просто нечем было. Трут и кресало? Знаю я, конечно, про древний способ такой, да только не нашлось бы ничего подобного у меня.

   — Ночная ладья всплывает! — ткнула пальчиком в лунный серп Меретит, незаметно всползающий над рядами высокого тростника. Почувствовав приятный аромат, я носом воздух поглубже втянула, жареной рыбой запахло до одури и внизу живота голод проснулся сразу же, до головокружения и слабости в ногах, ведь целый день не ели ничего.

   — Подходите сюда! — звал нас Сехем.

   Рыбу он на палки нанизал и подпёк её уже, только не на огне, а на красноватых углях. Взявши одну, я подула и впилась зубками, да и несказанно обалдела от удовольствия. Даже слёзы выступили на глазах. Ну почему не пробовала такой вкуснятины раньше-то?! Мы там, разумеется, давно из тюбиков не едим, но всё равно пресная и не разношёрстная еда у нас, полусинтетическая какая-то.

   Мы все такие голодные были, что молча жевали только, потому и насытились по-быстренькому.

   — Жаль, горячего питья нет, — выплёвывая застрявшую промеж зубов мелкую косточку, сокрушённо проговорила Меретит. — Но и простой водицы попьём, — блеснув глазками, улыбнулась Сехему, — вода здесь хорошая, чистая, там подальше из-под земли бьёт, варить даже не надо, я ещё дотемна все твои пустые тыквины наполнила, — куда-то