Оглавление
АННОТАЦИЯ
Она проснулась с воплем. Все еще – продолжая падать, чувствуя рядом Аларика, прижимаясь к нему всем телом. Он всегда делился с ней теплом своего сердца… Сейчас же тепло исчезло, под боком – холод шелковых простыней, над головой – полумрак, разбавленный золотыми отсветами.
Без этого тепла Камилла чувствовала себя песчинкой, затерявшейся в безбрежном море.
И как странно…
Если они упали в это место вдвоем, то где же тогда темный маг? Почему она совсем одна?
ГЛАВА 1. Королева подземелья
Камилла помнила то, как их с Алариком как будто завернуло в мягкий, бархатный кокон, сотканный из тьмы. Непостижимым образом они очутились в яйце с непроницаемо-черной скорлупой и жемчужным сиянием внутри, и падали, падали… Аларик сказал, что тоже ее любит. Уже только ради этого Камилла была готова сгинуть во мраке. Ей даже страшно не было оттого, что они куда-то несутся. Движения не было видно, но оно чувствовалось извне, как чувствуется течение реки, если сидеть на дне лодки.
Смотреть на то, как мучительно умирал принц Эдвин, насаженный на каменные пики, словно свинья на вертел – было жутко.
Вспоминать, как она бежала сквозь лес, а небеса разверзлись и хлестал ливень, тоже было страшно, кровь в венах леденела.
А вот падать в неизвестность, переплетшись объятиями с человеком, без которого она больше себя не мыслила, не было страшно совершенно. Она положила голову ему на грудь и даже не думала о том, что, раз они летят с такой высоты, то обязательно разобьются в лепешку. Свет сочился как будто отовсюду. Они были окутаны мягким жемчужным сиянием – и именно оно придало уверенности в том, что все только начинается.
Но потом они все-таки упали.
Удар вышиб дыхание, свет погас, и накатила тошнотворная, непроглядная тьма. Это было похоже на разлив реки: зрение, слух – все уносится прочь и тонет. Последнее, что запомнила Камилла – теплая рука Аларика, в которую она вцепилась, ощущение его жестких пальцев, мозолистых… Руки не мага, скорее, воина.
Еще через мгновение темная река подхватила ее и понесла прочь, как будто Камилла была сухим, опавшим по осени листом.
***
Она проснулась с воплем. Все еще – продолжая падать, чувствуя рядом Аларика, прижимаясь к нему всем телом. Он всегда делился с ней теплом своего сердца… Сейчас же тепло исчезло, под боком – холод шелковых простыней, над головой – полумрак, разбавленный золотыми отсветами.
Без этого тепла Камилла чувствовала себя песчинкой, затерявшейся в безбрежном море.
И как странно…
Если они упали в это место вдвоем, то где же тогда темный маг? Почему она совсем одна?
Камилла попыталась сесть – и это ей, не с первой попытки, удалось. Голова закружилась, перед глазами все плыло, но она упорно сидела, упираясь ладонями в скользкий шелк, моргая и жмурясь до тех пор, пока зрение не сфокусировалось. Но – Боже мой! – лучше бы и не видела…
Потому что она была совершенно одна, в довольно большой и очень странной комнате без окон. Нет, мебель здесь была вполне нормальная: огромная круглая кровать, на которой она сидела, пара великолепных кресел с резными подлокотниками, большой туалетный столик. И все было выдержано в шоколадно-золотистых тонах, и даже потолок… Странность же этой комнаты заключалась в кривизне стен и отсутствии углов, отчего у Камиллы моментально сложилось впечатление, что она находится в какой-то богато обставленной подземной норе. Что-то такое она в детстве она видела в книге, где были иллюстрации жизни животных. Камилла запомнила изображение кротовой норы – так как раз среди тоннелей было выкопано нечто округлое и довольно большое. И вот помещение, в котором она пришла в себя, очень сильно напоминало этот кротовый «центральный зал».
Нахлынула паника. Она заточена в подземелье?
Судорожно брошенный вниз взгляд – на ней тонкая сорочка, горловина аккуратно стянута шнурком, все более, чем прилично. А было ли прилично, когда ее переодевали? И кто это делал? Волосы распущены, старательно расчесаны, спадают на плечи тяжелой волной. Сомнений нет: ее помыли и переодели. Кто?
Камилла стиснула зубы и двинулась к краю кровати: ей было просто жизненно необходимо понять, где она, в какой роли. И где, собственно, Аларик Фейр. Поморщилась от ощущения того, что белья на ней не оставили. Снова закружилась голова, болел каждый сустав – еще бы, они ведь упали с Алариком. Только куда?
Осторожно опустила ноги вниз, коснулась пальцами пушистого шерстяного ковра. И вдруг вспомнила, как мучительно приходила в чувство в доме темного мага, и как он обнимал ее, утешая, пытаясь поделиться силами, чтобы она смогла жить дальше.
«Где же ты? Где?»
Камилла осторожно перенесла вес на ноги, оттолкнулась ладонями от шелковых простыней и выпрямилась. Это просто чудо, что во время падения она ничего себе не сломала! Но – при этом болело все, от кончиков пальцев до затылка.
Она еще раз огляделась в поисках двери и обнаружила ее за своей спиной, по другую сторону кровати. Любопытно, но дверь была самой обычной прямоугольной формы, более того, под нее даже дыру в стене вырубили с прямыми углами. В самом деле, как будто в кротовой норе, только вот вместо кротов - люди…
Камилла осторожно двинулась к двери, стараясь не делать резких движений. Голова все еще кружилась, но не так сильно. А при этом появилось еще странное чувство – новое, ранее неизведанное. Камилла даже остановилась, пытаясь его осмыслить: как будто к ее рукам была привязана сотня невидимых липких нитей, тягучих, такие бывают, когда прикоснешься ложкой к поверхности меда в банке, а потом ложку тянешь на себя. И вот нити эти позволяли чувствовать нечто новое – она как будто была привязана к этой странной норе. Влипла в невидимую паутину.
«Верги», - вконец растерявшись, она попыталась стряхнуть с ладоней это ощущение.
Стены дрогнули.
Камилла потерла глаза. Да нет же, ей показалось…
И еще раз тряхнула руками. Монолитные каменные стены дрогнули еще раз, и на ковер под ноги упало несколько маленьких осколков камня.
Кряхтя, Камилла наклонилась, подняла их – было похоже на мрамор.
Посмотрела на потолок: там все так же мешалась темнота с золотистыми отсветами.
«Так, - сказала она себе, - теперь я точно должна дойти до той двери и узнать, кто и зачем меня здесь держит. И что они сделали с Алариком. Вряд ли это слуги Эдвина, вряд ли это вообще… люди».
Эта догадка пришла столь внезапно, что Камилла снова растерялась. Ну, конечно! Что-то происходило с домом, в котором ее держал Эдвин. Стены сминались, словно вылепленные из сырой глины, крыша провалилась. Аларик тогда спас их, укутав во тьму, а у нее откуда-то взялись силы светиться… Так что, по всему выходило, что они провалились под землю. А кто живет под землей? Всем известно, что верги.
Но если это так – отчего она до сих пор жива?
Отчего ее не разорвали на части и не сожрали сразу? Или они просто не едят людей сырыми?
Теперь уже становилось страшно. Как будто кто-то стоял и дышал холодом в затылок. По телу побежали мурашки, а в животе сделалось мерзко и щекотно.
«Но тебе некуда отсюда деться», - решила она.
И, в конце концов, ей нужно было найти Аларика. Если его держат в плену верги, то… Она сделает все, что угодно, чтобы они его освободили и не причиняли вреда.
Еще несколько маленьких, неуверенных шажков. А перед глазами то, как она бредет к уборной в доме темного мага, деревянные стены шатаются, и такая же слабость. Все это уже было, так ведь? Она пережила падение в реку, и переживет падение в подземелье. И обязательно разыщет своего темного мага.
Камилла протянула руку к двери, но в тот момент, когда подушечки пальцев уже коснулись полированного дерева, дверь резко распахнулась – к счастью, не внутрь комнаты – и Камилла увидела…
Иногда, очень редко, память словно вскипает, взрываясь гейзером. Омывает настоящее тысячами лопающихся пузырьков, заставляя сердце замереть, а потом подхватывает – и с размаху швыряет туда, где реальность, постепенно смываемая временем, еще не стала воспоминаниями.
Камилла пыталась вдохнуть – и не могла.
Память несла ее, швыряя, словно щепку в бурном ручье, в недалекое прошлое, к тому моменту, как… Да, она ехала в карете на первый в жизни бал, будучи совсем уж юной дурочкой, мечтающей о принце. И она задремала, сидя напротив отца, и тогда ей привиделся прекрасный молодой мужчина в короне из белого золота с бриллиантами. Он протягивал ей кольцо, но именно тогда Камилле казалось, что его брать не нужно, и что ее ждет нечто более важное…
Прекрасный молодой мужчина в короне из белого золота, сбрызнутого сияющими звездами бриллиантов, стоял по ту сторону распахнутой двери и смотрел на нее.
Камилла успела разглядеть бледное лицо самых совершенных очертаний, разлет черных бровей, миндалевидный разрез глаз – они были чуть приподняты внешними уголками, прямой нос и четкую линию подбородка, гладко выбритого. Темно-каштановые волосы вились кольцами у плеч, и тонкий венец из белого золота, словно свитый из десятков тонких веточек, разбрасывал вокруг сотни крошечных солнечных зайчиков.
Мужчина был высок и довольно изящного телосложения. Белоснежные манжеты выглядывали из-под отворотов рукавов черного, богато расшитого серебром камзола. И во взгляде его Камилла прочитала сдержанный интерес. Не участие – просто этакий прохладный интерес к забавной зверушке, провалившейся в нору.
Молчание продлилось несколько мгновений. А потом он вскинул руки в предупреждающем жесте, мол, не бойся меня, я не сделаю ничего дурного.
- Я - Налло тэль Раймир. И я очень рад, что ты пришла в себя и на ногах.
***
Он шагнул вперед.
Камилла невольно попятилась. Взгляд заполошно скользил по человеку, представившемуся столь необычным именем. И эта корона… Еще один принц? Но ей никто и никогда не говорил о том, что у Эдвина Лоджерина есть брат.
- Королева убила короля, - вдруг сказал Налло, медленно и неотвратимо надвигаясь, - королевское проклятие больше не действует, и это значит, что мои несчастные подданные наконец обрели утраченный рассудок.
- Что? – выдохнула Камилла.
Она не понимает… Вообще ничего не понимает.
В этот момент Налло прикрыл дверь у себя за спиной и снова уставился на Камиллу с неким прохладным интересом.
- Я вас не понимаю, - прошептала она растерянно, - кто вы? где я оказалась?
- Ты вернулась домой, - спокойно ответил он, - но странно, что ты ничего не знала о том, кто ты есть. Странно, что твои предки не оставили об этом никаких следов, которые бы вывели тебя к истине… Впрочем, - он натянуто улыбнулся, - в этом мог быть смысл. Потому что, будь все иначе, тебя могли бы убить до того, как проснулась кровь королевы. Да что там, ваш род мог быть пресечен гораздо, гораздо раньше.
Мысли ворочались в голове, словно ржавые шестерни.
- О какой королеве и о какой крови идет речь? – пробормотала Камилла.
Приподнятые в удивлении брови. Еще одна натянутая, искусственная улыбка.
- Ты – потомок той самой королевы, проклятие которой лишило наш народ рассудка и разожгло пламя ненависти. И ты убила потомка того самого короля, который был повинен в ее гибели.
- Ох, – только и сказала Камилла.
Слишком много новостей…
Она снова посмотрела на Налло, который остановился в двух шагах.
- А вы… кто?
- У нас один общий предок. Та самая королева.
- Королева вергов?
Он поморщился.
- Да, верхние зовут нас так, хотя мы отличаемся только тем, что живем под поверхностью и наша магическая стихия – камни.
- Я – королева вергов? – уточнила Камилла.
Смысл происходящего никак не желал укладываться с голове, ускользал, словно скользкая рыбешка из пальцев
- Мы – люди, - назидательно сказал Налло, - называться вергом – унизительно. И, да, ты та девушка, в которой проснулась кровь нашей королевы. И похожа на нее.
- Я похожа на маму, - механически пробормотала Камилла.
Налло помолчал. Кажется, его начинала утомлять непонятливость гостьи. Он шагнул вперед и. подхватив Камиллу под локоть, плавно подвел ее к кровати.
- Мне кажется, тебе нужно еще немного отдохнуть.
- А где я? – она заглядывала в его темные глаза, но они казались парой зеркал. Сколько ни смотри, только себя и видно, маленькую и жалкую.
- Ты во дворце, где и должна быть.
- А где… - Камилла поймала себя на том, что мелко дрожит. Страшно спрашивать, страшно от предчувствия непоправимого, но – она должна узнать.
- Я упала сюда не одна, - медленно проговорила она, - со мной был мужчина. Рыжий такой… Возможно, он был ранен.
Налло аккуратно усадил ее на край кровати, сам снова отошел, посмотрел сверху .
- Ты говоришь о темном маге, с которым вы пробили границу наших миров?
- Да! – в груди зарождалось маленькое горячее солнце надежды.
Раз этот Налло понял, о ком речь, значит, Аларик где-то здесь, рядом!
- Что с ним? – Камилла умоляюще прижала руки к груди, - где он?
Налло посмотрел на нее с видимым сочувствием.
- Он вернулся на поверхность.
- Что? – не спросила, выдохнула.
То, что сказал этот человек, Налло… Невозможно! Аларик… он никогда бы… ее не бросил!
И, совершенно позабыв обо всем, она повторила это вслух.
- Почему ты так решила? – Налло все так же стоял рядом и смотрел с сочувствием, кажется, вполне искренним, - он – принадлежит Тьме. Той самой, что лежит за гранями наших миров. И он долгие годы убивал мой и твой народ. С чего ты взяла, что он захочет остаться в нашем мире, рядом с теми, кого ненавидел и убивал всю сознательную жизнь?
- Замолчи! Замолчи, пожалуйста, - взмолилась Камилла, - это просто не может быть так! Не может!
- Но это так, - заметил Налло, - именно так и есть.
«Он не мог меня здесь бросить», - пронеслось молнией в сознании.
«Он сказал, что любит меня!»
И ее вдруг прошиб ледяной пот. А вдруг… вдруг Аларик был тяжело ранен, и они его убили?
- Что вы с ним сделали? – хрипло выкрикнула она в идеальное лицо Налло.
- Ровным счетом ничего, - отчеканил он, словно заученное, - мы хотели ему помочь, но он сказал, что предпочел бы вернуться на поверхность. В любом виде.
- Он не мог бросить меня. Не мог.
- Моя королева, - Налло склонился к ней, взял руку в свои, - но это именно так. Для чего мне лгать?
Камилла посмотрела на него сквозь слезы.
Она понятия не имела, зачем. Но в интонациях Налло все равно проскальзывало что-то фальшивое. Как поймать его на лжи? Неясно.
- Вы хотя бы не убили его? – прошептала горько, качая головой.
Налло осторожно погладил ее по тыльной стороне запястья, там, где венки под кожей. У него были длинные, красивые пальцы, унизанные тяжелыми перстнями.
- Зачем нам это? Он просто предпочел уйти. Он ведь знал, что ты принадлежишь нашему миру. И точно также он знал, что ничего не может предложить такого, чтобы королева ушла с ним.
- Я бы ушла с ним…
- Моя королева, - весомо заметил Налло, - тот маг, он вполне рационально мыслил, чего и тебе желаю. Он понимал, что ему совершенно нечего делать рядом с тобой. И поэтому предпочел уйти, позволив тебе стать тем, кем ты должна.
- А кем… я должна? – внутри все замерло, мгновенно заледенело.
У Камиллы было такое чувство, что именно сейчас она стоит на обрыве и одним глазком заглядывает в пропасть, на дне которой клубится Тьма.
- Твоя судьба, - сказал Налло, - рядом с моей. Мы были рождены для того, чтобы править недрами этого мира…
- Как брат и сестра?
Он улыбнулся и, чуть наклонившись, поднес к губам ее запястье.
- Как король и королева.
Сердце Камиллы забилось птицей, попавшей в силки. Да она и сама ощущала себя беззащитной голубкой, запутавшейся в тонких и крепких путах. И снова, в который раз, перед глазами стоял тот самый сон, где Налло – а это был именно он, вне всяких сомнений – протягивал ей кольцо.
Камилла поджала губы, выдернула руку из пальцев верга и своего дальнего родственника.
- Мне этого не нужно, я не хочу быть королевой.
- Мы не всегда решаем нашу судьбу, - казалось, он растерялся.
В самом деле, предлагать такое, целую корону подземного мира – и получить отказ?
- Все равно… Мне нужно вернуться наверх. Зачем тебе я, когда у тебя и без того есть корона?
Налло покачал головой, глядя на Камиллу очень серьезно и как будто пытаясь достучаться до той самой рациональности, о которой говорил чуть раньше.
- Если где-то существует кто-то, кто – теоретически – имеет право на престол, обязательно найдутся желающие его на этот престол посадить. Поэтому самое надежное решение этого вопроса – объединиться и править вместе.
«Господи, владыка Света, - мысленно простонала Камилла, - то же самое говорил Эдвин… Хоть кто-нибудь удосужится спросить меня о том, что нужно мне самой?»
Она посмотрела на Налло. Красив, нечеловечески красив. Честен ли?
- Тот темный маг… Скажите, он просил мне что-нибудь передать?
- Конечно, я не буду этого скрывать, - губы Налло тронула горькая улыбка, - он просил передать, что желает тебе счастливого правления.
***
Он ушел, галантно поклонившись и неслышно притворив за собой дверь. Камилле показалось, что она мгновенно и оглохла, и ослепла: шоколадно-золотое пространство поплыло, размазываясь акварелью слез, вокруг воцарилась ватная тишина. Вопль застрял в горле, и оттого сделалось так больно где-то под сердцем, как будто кусок льда засел, она положила ладони на грудь, безуспешно пытаясь согреть ту болезненную точку, баюкая свое отчаяние.
«Почему ты ушел? Ты ведь… говорил, что любишь».
Ответа не было.
И Камилла подумала, что, наверное, Аларик оставил ее исключительно потому, что любит. Он, видите ли, никогда не сможет дать ей ничего хорошего – и потому они не могут быть вместе. А она и не ждет от него ничего сверх того, что он уже дал. Это целый мир, наполненный солнечным светом и теплом. Так чего ж желать большего? Но он, видите ли, решил за них, как будет правильно... Если только Налло не соврал.
Но она не может проверить, вот в чем беда.
И как же, на самом деле, сложно заставить себя думать, просчитывать наперед свои шаги – а заодно и возможные шаги врагов. С последними вопрос тоже оставался открытым… Был ли Налло ей другом? Сомнительно. Был ли врагом? Неизвестно.
Чувствуя себя совершенно выжатой и обессиленной, Камилла завалилась набок, уткнулась лицом в подушку и тихо заплакала. Говорят, что Господь не даст испытаний больше, чем может человек вынести. Если с этим согласиться, то она, Камилла Велье, должна быть сделанной из железа. Или даже из алмаза, учитывая, что именно алмаз – самый твердый камень. И, наверное, можно было бы гордиться своей силой и твердостью, но Камилла себя таковой не ощущала. Все, чего ей хотелось – это чтоб Аларик за ней вернулся, живой и здоровый. Она стала бы его айшари, научилась бы готовить, а если бы у них появились дети – то это явилось бы дополнительным довеском к счастью.
«Вернись, пожалуйста, - всхлипывала она, - почему ты ушел? Как же я без тебя? Да и кто я?».
Ответ всплыл из ледяной глубины отчаяния.
Королева вергов, вот ты кто, Камилла Велье. Об этом тебе только что рассказал этот житель подземелья, который, к тому же, вознамерился сделать тебя своей женой – исключительно ради сохранности короны.
Даже думать об этом невыносимо.
И еще это странное ощущение, что она связана с окружающим миром тысячами невесомых нитей… Оно как будто спряталось за ее болью, но не ушло. По-прежнему кажется, что шевельнешь пальцем, задевая незримую струну, и стена сложится, как картонка, на которую наступили.
«Я все равно отсюда убегу, - подумала Камилла, - мне нужно убедиться, что Аларик жив. Нужно посмотреть ему в глаза и спросить: почему ты решил за нас? И если он еще раз скажет, что я ему не нужна, и что… что все услышанное было пустыми словами… Тогда я не буду его задерживать».
Эта мысль внезапно придала сил и позволила успокоиться. Однако, чтобы сбежать, ей нужно было усыпить бдительность тюремщиков. И еще было бы неплохо понять, что происходит именно с ней, что за новые ощущения. Возможно, она сможет это использовать?
***
Ей не позволили пробыть одной долго, да оно и к лучшему, незачем изводить себя размышлениями о том, что она скажет Аларику. Дверь снова отворилась, и в комнату не вошли – впорхнули – две девушки, стройные, темноволосые и темноглазые, с дивной светлой кожей. Они были одеты в похожие платья из зеленой тафты с корсетом и длинными, струящимися юбками. Камилла подобралась на кровати, воспоминания о надсмотрщице в доме Эдвина Лоджерина были слишком свежи. Однако, девушки одновременно поклонились и с робкими улыбками приблизились. Камилла молча рассматривала их: если бы не слишком бледная кожа, явно не знавшая солнца, они бы показались самыми обычными. Одна чуть повыше, другая чуть потолще. У одной волосы отливают рыжиной, а у другой – холодным платиновым блеском, этакий цвет крепкого кофе. Та, которая рыжая, была круглолицей, широкоскулой, с ямочками на щеках. У второй лицо было треугольным, с узким, легким подбородком, и губы сложены бантиком…
Все эти детали, одна за другой, осели в сознании. Камилла молча ждала, не зная, что говорить – да и вообще, нужно ли…
- Ваше величество! Позвольте представиться, - первой заговорила та, у которой губы бантиком, - я Шейна, ваша фрейлина, а это, - кивок в сторону второй девушки, - Натья… также ваша фрейлина. Его величество распорядился отвести вас в купальни, одеть и сопроводить к обеду…
- Если, конечно, вы чувствуете себя в силах, - поспешно добавила Натья и так заразительно улыбнулась, что Камилла, не удержавшись, ответила тем же.
Чувствовала она себя, конечно же, весьма посредственно.
Но, коли «его величество» распорядился, стоит ли упорствовать?
Особенно, учитывая, что она собралась усыпить его бдительность, разузнать, как сбежать на поверхность – и реализовать этот план?
Поэтому Камилла кивнула и медленно поднялась на ноги. Снова закружилась голова, но девушки тут же подскочили, подхватили под локти – руки у них оказались мягкие, прохладные. Кажется, чуточку холоднее, чем у людей с поверхности… проклятье! И эти милые девушки – тоже верги? Верги, убивающие все на своем пути, жрущие сырое мясо и раздирающие на куски убитых?
«Королевское проклятие, - напомнила она себе, - оно было наложено на них».
И вот же странно, почему королева, стоя на краю, прокляла собственный народ? Оттого, что никто ее не спас?
Мысли разлетались в разные стороны, словно пушинки одуванчика. Новую реальность было невероятно трудно принять, но одно, пожалуй, Камилла приняла с радостью – то, что она снова могла говорить.
Тем временем, ступая по мохнатому ковру, она двигалась в сторону двери. Натья и Шейна вели ее нежно, словно младенчика, и – правда, не верилось, что верги – они именно такие. А сам Налло тель Раймир? Можно ли его представить, разрывающим плоть врага зубами? Самое страшное, кажется, что мог сотворить Налло – это вырвать листок из блокнота… впрочем, давно бы уже понять, что очень часто люди отнюдь не таковы, какими кажутся. Вон, принц Эдвин, каким был красавцем. А что в итоге?
О том, что в итоге, Камилла старалась не вспоминать. Но тело Эдвина, повисшее на каменных пиках, вставало перед глазами, стоило только вспомнить…
Камилла вдруг заметила, что открытое предплечье Натьи – узкое, аристократичное – покрыто узором шрамов, словно бы от укусов.
- Что это?
Натья смутилась, поспешно спрятала руку за спину.
- Проклятие королевы, ваше величество.
И шепотом пояснила:
- Мы все… словно бы проснулись пять дней назад, когда королевское проклятие пало. А до этого… - и покачала головой, - мы были безумны. Все были безумны, кто-то больше, кто-то меньше. Жажда крови… проклятие травило нас и гнало на поверхность убивать.
- Кто тебя кусал? – напрямую спросила Камилла. Зачем-то ей надо было это знать.
- Не помню, - едва слышимый, прозрачный шепот.
- Подождите, - Камилла остановилась, - пять дней. Я пролежала здесь пять дней?
- Его величество принес вас на руках, - мягко пояснила Шейна.
- А там, где меня нашли? Там должен был быть еще один человек. Что с ним? – спросила Камилла наугад.
Фрейлины с искренним недоумением переглянулись.
- Нам ничего об этом неизвестно, ваше величество…
Что ж, выглядели они так, что им можно было и поверить… им, но отнюдь не Налло. В голове не укладывалось, что Аларик просто так от нее отказался. Просто не укладывалось.
Они медленно пошли по коридору, залитому мягким сумеречным светом. Камилла не сразу сообразила, где его источник, а когда подняла голову, то ахнула: там, где сходились кривые каменные своды, все заросло друзами полупрозрачных кристаллов, похожих на горный хрусталь. Эти-то кристаллы и светились, заливая и стены, и пол мягким золотым сиянием.
И в тот же самый миг она была готова поклясться, что всем телом ощутила эти кристаллы под потолком, как будто… как будто они были не более, чем продолжением ее тела.
Это ощущение улетучилось почти мгновенно, но оставило легкий след недосказанности. Как будто Камилла дорвалась до вкусной каши, а у нее из-под носа выхватили тарелку.
«Об этом я тоже узнаю», - подумала она.
Шли они недолго, до следующей двери – такой же деревянной, как и в спальне. Затем Шейна открыла ее, и на Камиллу потянуло влажным теплом, перемешанным с нежным цветочным ароматом.
- Прошу вас, проходите, - и Натья, аккуратно поддерживая ее под локоть, завела внутрь.
А там… было великолепно.
Еще нигде Камилла не встречала ничего подобного: за дверью начинался грот, все стены и своды которого были устланы мелкими кристаллами, как будто Камилла очутилась внутри той полости в породе, где и растут драгоценные камни. У стен стояли мраморные скамьи – нежно-розовые, с темными прожилками. Почти все пространство пола занимал бассейн, наполненный водой, над которой и стелился теплый пар.
- Позвольте, мы вам поможем раздеться, - услышала Камилла, но лишь передернула плечами.
- Спасибо… я сама.
- Как скажете, ваше величество.
Коротко поклонившись, девушки вышли, одна за другой, оставив ее в одиночестве. Камилла еще раз осмотрелась, заметила на одной из скамей сложенные стопкой полотенца, рядом – белье. На бортике бассейна лежал круглый кусок мыла. Решившись, она стянула через голову сорочку, а потом, аккуратно ступая по мраморным ступеням, спустилась в бассейн.
Хорошо, что было неглубоко, по грудь. Камилла плавать толком не научилась, да никто и не учил. Она присела на ступеньки, так что вода стала доходить до подбородка. Стало тепло и спокойно, так, что глаза сами закрывались. И в воздухе плавал аромат неведомых цветов…
Но на сердце было горько, и никаким купанием горечь не вымыть. Все началось с того злополучного бала… Сперва родители, потом выворачивающее наизнанку знание о том, что приказал всех убить ее родной дядька. Потом принц Эдвин, который возомнил себя всемогущим. А теперь она глубоко под землей во власти короля вергов, да и, к тому же, сама – как оказалось – носила в себе древнюю кровь подземной королевы. Далеко отсюда до солнечного света, и удастся ли бежать – неясно.
«Минуточку, - вдруг подумалось ей, - Аларик нашел меня тогда, смог вырваться из плена. Почему же не приходит сейчас? До сих пор не пришел? Ведь, получается, я здесь уже шестой день».
Она вздохнула. Если пытаться рассуждать рационально, означало это следующее: либо Аларик в таком плену, что не может выбраться, либо его убили, либо… он в самом деле от нее отказался.
ГЛАВА 2. Мартин
Ему мерещилось, что над ним – вода, и как будто он лежал на дне неглубокого водоема. Протяни вверх руку – и коснешься поверхности, подушечки пальцев окажутся над водой, холодной и спокойной. Там, наверху… Ему казалось, что мимо движутся люди, иногда наклоняются, заглядывают в воду, их лица – расплывчатые розовые пятна, их волосы – разноцветные кляксы, а он смотрит на них со дна, и нет желания ни шевелиться, ни дышать.
«Пусть себе идут» - думал Мартин, следя за ними.
Потом люди куда-то делись, и какое-то время он видел, как над водой плывут белые пуховые облака.
Ему не было никакого дела до людских хлопот и повседневной суеты. Ему было хорошо лежать на дне прохладного пруда, просто лежать и медленно думать о том, что где-то там, одно за другим, караваном проплывают облака.
Но потом, словно что-то екнуло в груди, один невысказанный вопрос. Если он лежит глубоко под водой, то почему ему совершенно не хочется дышать? Если человек может думать, следовательно, он жив, а если он жив, то должен и дышать.
В своем странном видении Мартину дышать не хотелось. Вообще.
Он лежал на дне пруда мертвой колодой, и при этом не был до конца мертв.
«Странно», - подумал он.
Эта мысль как будто подтолкнула его к активному действию – Мартин вяло шевельнулся и понял, что действительно находится в воде. Прищурился и рассмотрел, как по поверхности скользит клоп-водомерка. Со своего места Мартин видел его брюшко, видел, как тонкие лапки чертят бороздки на водяной глади.
Он поднял вверх руку, разрывая границу воды, и пальцы ощутили ветерок. Выходит, все это было не видение.
«Как я здесь очутился?»
Мартин ощупал ладонями дно рядом с собой – оно было илистым, по пальцам скользила гнилая листва, водоросли, мелкие камешки. Он, провались все к вергам, в самом деле был на дне мелкого водоема.
Задергавшись, он сел, отплевываясь, по лицу стекали потоки воды, стер ее – на ладони остались разводы ила, как будто он пролежал на дне долго, и в волосах – мелкая живность. Озираясь вокруг, Мартин видел лишь зеленеющий лес, и высокое синее небо над головой. Мимо пронеслась изумрудная стрекоза. Он проводил ее взглядом, все еще не понимая… ничего не понимая. Еще раз провел руками по лицу, и оно показалось непривычно… бугристым, шершавым. И нос…
В следующее мгновение Мартин понял, что не дышит. И надобности не испытывает.
Из горла вместо вопля вырвался хрип. Теперь… ему нужно, позарез нужно себя увидеть. Если не увидит, то умрет, обязательно…
Сидя по грудь в стоячей воде, Мартин склонился над гладью лесного озерца. Из отражения на него взглянуло чудовище. Он заставил себя смотреть еще, и еще, пока не понял: чудовищем был он. И чудовищем его сделали другие, обезобразив, изрезав лицо до неузнаваемости, отрезав нос.
Что-то капнуло в воду, раз, другой… Не кровь. Кровь из порезов давно не текла, они как будто залипли черной клейкой массой. Мартин с трудом сообразил, что капают его собственные слезы.
- За что? За что?!! – повторял он, шевеля ошметками губ.
Он глядел на собственное кошмарное отражение и плакал. Трясся всем телом, пуская рябь по воде, трогал глубокие разрезы на щеках, сквозь которые было видно зубы, трогал распухшие борозды на тех местах, где полагалось быть ушам. Да он и плакать нормально не мог, потому что не дышал.
Спустя некоторое время Мартин провел ладонью по воде, как будто погладил того уродца, поднялся во весь рост и еще раз осмотрел себя: на нем была та же одежда, в которой… память походила на решето, кто-то ее изрядно проредил. Ну, хотя бы он был одет. Как он оказался в этом лесном озерце? Кто его сюда принес? Кто изуродовал? А самое главное – почему с ним так поступили?!
Оскальзываясь на илистом дне, Мартин добрел до берега, уселся на молодую зеленую травку. Самым страшным, на самом деле, было то, что он не испытывал потребности в такой простой вещи, как дыхание. И еще кое-что…
«Мой дар», - вспомнил он.
И даже положил руку на грудь. Там, где всегда ощущалось нечто сродни холодному пузырю, теперь не чувствовалось ничего – вообще ничего. Тепла он тоже не ощущал. И, похоже, сердце не билось…
«Да нет, все-таки бьется».
Он даже улыбнулся. Под ладонью ощущалось тихое и очень-очень редкое биение. Потом вспомнил, на что похожа его улыбка и снова затрясся всем телом.
«Что случилось? Почему? Что со мной?»
Резко вскочил, ощутив, как что-то мягкое и холодное погладило спину меж лопаток – но позади никого не было. Он вообще был совершенно один в лесу. И – как будто мягкой кисточкой по сознанию:
«Теперь ты – часть меня».
Мартин невольно поморщился. С каких это пор он так отчетливо разбирает шепот Тьмы? К тому же, ощущение Дара пропало, следовательно… И что значит – часть меня?
Он на миг закрыл глаза, и отчего-то перед мысленным взором моментально родилось безбрежное черное море, с глянцевыми гладкими волнами, на которых, словно угольная пудра, стыли клочки пены.
Никогда раньше он не понимал, о чем говорит Тьма. Или же… что-то такое было, но он просто забыл?
«Что тебе нужно?» - спросил он, адресуя вопрос куда-то внутрь себя.
«Мне? Ничего. Я, как вода, просто занимаю все пространство, какое могу занять».
Ну, раз он теперь понимает Тьму, и может с ней беседовать…
«Что со мной?»
«Ты – часть меня».
«Я умер?»
«Конечно же, нет, - ему даже показалось возмущение в бестелесном голосе, - если бы ты был мертв, ты не мог бы мыслить. А если ты мыслишь, следовательно, ты не мертв».
«Но и не жив, да?»
«Не совсем».
«Зачем ты это со мной сделала?»
«Ты очень боялся умирать окончательно», - прошелестело в ответ.
«Ну, это понятно, - Мартин даже усмехнулся в мыслях, - кто ж не забоится? Зачем ты меня изуродовала?»
Аспидное море содрогнулось, и Мартин вдруг ощутил, как его бедные, изрезанные, искореженные щеки гладит что-то мягкое. Странно, он не чувствовал боли – зато чувствовал эти прикосновения. Так мог бы трогать призрак. Или… лебяжье перышко.
«Зачем мне это? Я всего лишь занимаю то место, которое могу занять, не более. Это с тобой сделали те люди, которые тебя отравили».
- Я не помню, - одними губами проговорил Мартин, слепо глядя сквозь лес. Все эти зеленеющие березы, молодые клейкие листочки – все это казалось безобразной декорацией к происходящему.
«Ты можешь посмотреть. Я помню все».
«Как мне это сделать?»
«Ты – часть меня. Просто… загляни, загляни… внутрь».
Мартин закрыл глаза. Он не совсем понимал, что и как нужно сделать. Его начинало раздражать то, что надобность в дыхании отпала. Ему казалось, что он должен идти… но куда? К кому? Раньше он служил принцу, принадлежал ему с потрохами, а потом… отправился убить врага короны, герцога Велье. И возвращался, неся у сердца признание, которое обеляло принца Эдвина.
«Посмотри в меня», - повторила Тьма.
И снова он как будто повис над морем, по которому монотонно катились глянцевые волны, совершенно не зная, что делать. Но Тьма – та самая, пугающая, шепчущая, сводящая с ума, сделала все за него: Мартин чувствовал, как темные нити обвивают руки, вливаясь в его кровь, делая ее такой же черной, как и море. Если потянуть за одну нить, разматывается клубок реальности, и он видит… все видит.
То, как Эдвин разговаривает с Эскисом и приказывает убить своего преданного слугу.
То, как на кухне в морс подливают отраву.
То, как потом его тело, неподвижное, безвольное, волокут прочь с дороги, в ближайший лесок, и звучит жуткое: сделайте так, чтоб не узнать. И нож беспрепятственно входит в плоть, оставляя глубокие резаные раны. В чудовище никто уже не узнает милого мальчика, который любил поволочиться за чужими женами. В чудовище больше никто не узнает человека, потому что человек, Мартин то есть, на самом деле все-таки умер, и то, что вместо Мартина сейчас – жуткое чучело, которое по иронии самой Тьмы может двигаться, мыслить и горевать по потерянной жизни. А сам Эдвин Лоджерин – да вот же он, висит, распятый на каменных пиках, и убила его девчонка, от которой расходится мягкое жемчужное сияние. Почему лишь она остановила принца? Почему никто не сделал этого раньше, почему судьба была столь милостива к этому ублюдку? И над движущимися, словно в театре, фигурками – замирает тот, кто назвал себя Светлейшим. Он настороже, он хранит этот мир от пришествия Тьмы… Он слишком занят великим, чтобы следить за копошением людей – оно ведь сродни копошению муравьев, и не меняет ровным счетом ничего. Однако… кое-что все-таки меняет. Светлейший слишком озабочен Тьмой, и не видит, что именно эти никчемные букашки, в чью деятельность он не желает вмешиваться, и привели Тьму в мир… в лице самого Мартина.
«Какая же ты сволочь, - с внезапной злостью подумал Мартин, - если бы ты не был таким бревном, если бы ты снизошел… и попытался разобраться, что происходит…»
«Тогда бы первым делом он убил тебя, - прошептала Тьма, - потому что ты был темным магом, опасным темным магом, вольным темным магом».
Мелькнула мысль о том, что, возможно, такой исход был бы наиболее правильным – но Тьма возмутилась, и Мартин впервые ощутил боль – да такую, что тело непроизвольно выгнулось дугой, он заскреб ногтями по земле.
«Я всего лишь занимаю все пространство, какое могу занять, - мягко пояснила она, - теперь ты – мои врата, а сущее – мое новое сущее».
Мартин корчился на траве, сминая ее. Внезапно он ощутил всю сладость травяного сока из переломленных стеблей, и от этого стало совсем невмоготу. Когда-то… он был жив. А теперь он стал мертвецом, жуткой тварью.
«Они сами виноваты» - прошелестело на кромке рассудка.
«Архимаг, который не хотел возиться с людьми. Который только и делал, что думал о борьбе со мной».
И она, наверное, была права. Архимаг прохлопал ушами главное поле битвы, которое находилось в людских сердцах.
«Они сами виноваты», - повторила сущность.
«Отпусти!» - взмолился Мартин.
И, как только Тьма перестала его мучить, откинулся без сил на землю. Высоко над головой синело небо, а где-то неподалеку в кустах чирикали птицы.
«Это светлейший во всем виноват», - повторил про себя Мартин.
«Все верно. Если бы он смотрел не поверх голов, а заглядывал в сердца, возможно, ты был бы жив и не был бы изуродован».
Этого оказалось достаточно.
«Я его убью, - подумал Мартин, - сперва его, а потом тех, кто резал меня».
Море тьмы всколыхнулось. И Мартин почувствовал, что оно было довольно.
«Выпустишь меня? Позволишь мне… вернуться?» - мягко и как бы невзначай поинтересовалась сущность, которую звали Тьмой.
«Ну надо же, то мучает, то просит», - подумал Мартин.
Затем он подумал о том, что может случиться с этим лесом, озерцом, небом, если он согласится. Возможно, они превратятся в труху? В пепел? А люди, что с ними?
«Да ничего с ними» - эхом по краю восприятия.
«Тогда зачем тебе наружу?»
«Хочется».
«Отобрать эти земли у света?»
«Помилуй, где ты здесь видел свет? Наверное, в душах тех, кто тебя уродовал? В сердце того, которому ты верно служил, а он приказал тебя отравить?»
В этих словах была правда. В конце концов, сам он – мертв, и вряд ли оживет. Поэтому ему должно быть наплевать на все то, что здесь останется – особенно на тех, кто его резал, да и на их семьи, на родню тоже.
«Хорошо, - про себя ответил Мартин, - а как я должен позволить тебе выйти наружу?»
«Просто ничего не делай для того, чтобы меня удержать» - ответила Тьма.
Он пожал плечами и согласился.
***
Мартин долго сидел на берегу безымянного озерца, затерявшегося в лесу. Солнце село, небо стремительно темнело, и вот уже высоко над макушкой самой высокой березы загорелась бриллиантовая точка – первая звезда.
Он сидел почти неподвижно, глядя на воду, на то, как в ней отражаются деревья и кусочек неба, как по стеклянной поверхности бойко нарезают круги водомерки, как в темной толще нет-нет, да вильнет хвостом головастик. Сидел – изредка трогая свое лицо, все еще не веря, что это происходит именно с ним, с Мартином, который всю сознательную жизнь верно служил принцу и им же был отравлен.
Пожалуй, было даже жаль, что та девчонка первая убила Эдвина – уж Мартин наверняка бы придумал что-нибудь более оригинальное, чем каменные шипы. И, сожалению, оставался только Светлейший, с чьего молчаливого попущения все это творилось.
Мартин и сам до конца не понимал, отчего так взъелся на Светлейшего. Возможно, здесь не обошлось без руки Тьмы, а, возможно, она была не при чем. Рассуждал он так: архимаг был единственной силой, которой была дана власть остановить и герцога Велье, и барона Велье, и самого Эдвина… ведь не может быть, чтобы Светлейший просто не знал того, что творится у него под носом. Однако, он не сделал ничего, не вмешался, не остановил. Следовательно – был виновен, пожалуй, даже больше, чем все участники этой трагикомедии. И, вовремя не вмешавшись, он позволил лавине катиться вниз по склону, становясь все более опасной – а в результате получился Мартин, который теперь принадлежал Тьме и не видел ничего дурного в том, если Тьма оттеснит тот Свет, который представлял архимаг.
И чем дольше Мартин думал об этом, тем более он утверждался в собственной правоте. Тем более, что ночь – свежа, и таит в себе много тайн, а потому не может быть совсем уж неприятной.
Так что, в очередной раз потрогав изувеченное лицо, Мартин медленно поднялся, отряхнул руки от налипших травинок и огляделся.
Ему нужно было идти в столицу, а для этого – выйти на дорогу. И он пошел.
На удивление, тело слушалось идеально и, помимо того, Мартин стал лучше слышать и видеть – даже в темноте. Слух улавливал множество шорохов, различая их между собой, зрение ловило мельчайшее движение – жук на древесной коре, ласка, спешащая на охоту, птица, копошащаяся в дупле. Но это было далеко не все! Мартин вдруг понял, что превосходно ориентируется и понимает, в какую сторону идти. Стоило подумать о дороге, как тут же в ночном воздухе как будто протянулись темные липкие нити, не дающие свернуть с верного пути.
«Эй, это твои проделки?» - не удержался он.
Услышал в ответ тихий шелестящий смех, от которого у живого бы мурашки по спине побежали. Но Мартин, к несчастью, больше живым не был, а потому принял к сведению, что коли он часть Тьмы, то будет эту Тьму использовать в собственных целях.
«Мне бы хотелось говорить и не быть немым», - подумал он, обращаясь к черной бесконечности, прочно засевшей где-то внутри – и одновременно вокруг.
«Ты можешь говорить, когда захочешь».
«Я не дышу!» - огрызнулся Мартин, - «как, по-твоему, я должен говорить?»
«Ты можешь дышать, если захочешь».
Интересно, каким образом?
Мартин остановился, попробовал надуть живот – и, к собственной радости, почувствовал холодок воздуха в ноздрях. Прекрасно! Значит, если он будет двигать животом, то получится вдыхать воздух. Следовательно, получится и выдыхать его, и говорить!
Шагая сквозь ночной лес, Мартин упорно тренировался, и к тому моменту, как сквозь черные силуэты деревьев забрезжила серая лента дороги, он уже привычно втягивал воздух, выталкивал его обратно и произносил отдельные слова, которые в большинстве своем, были совершенно неприличными ругательствами в адрес Светлейшего.
Где-то близко хихикала Тьма. Все происходящее… пожалуй, забавляло ее.
Когда Мартин выбрался на дорогу, одежда на нем почти высохла. Он потянул носом, почувствовал, откуда слабо пахнет дымом. Неужели таверна, в которой его отравили? Он разбросал вокруг себя руки, тронул кончиками пальцев липкую невидимую паутину – да, похоже, она. Кажется, до сих пор там витает запах его собственной крови, которой его рвало… И Мартин пошел дальше. Ему вдруг очень захотелось посмотреть в глаза повару, который подлил в морс яд. Ну, или кто это сделал?
«В самом деле, кто?»
Мартин чувствовал, что как будто существует одновременно в двух мирах. Один – вполне материальный, в нем – лес, дорога, тонкий рожок месяца в небе, запах молодой хвои, липкой от смолы, первая пыль на ботинках. Второй же мир был Тьмой и, если захотеть, в нее всегда можно было посмотреть, коснуться вечной черной глади, что Мартин и сделал. История мира, видимая тьмой, хлынула, разбивая сознание на мелкие осколки, в каждом из которых отражалась отдельная судьба. Но Мартин без особого труда черпнул именно те осколки, в которых запутались его собственные жизнь и смерть: он увидел толстого краснорожего повара, стоящего над чаном с морсом, увидел неприметного мужчину, который капал какие-то капли в кувшин.
А повар стоял и молча смотрел, и не сделал ничего, чтобы помешать – или хотя бы воспротивиться происходящему. Мартин встряхнулся, отгоняя видение, и ускорил шаг. В груди зародилось нечто сродни вожделению… чего? Наверное, мести.
Его могли бы предупредить, если бы захотели. Да что там, мальчишка-подавальщик мог просто поскользнуться и разбить кувшин, и тогда бы… Тогда Мартин вернулся бы Эдвину, и уже не дал бы себя так просто убить.
«Ты куда?» - насмешливо поинтересовалась Тьма.
«Есть одно дело, мне нужно его закончить».
«Ну-ну», - ответила она и затаилась, наблюдая.
«Ты мне поможешь», - добавил Мартин.
«Разумеется, помогу».
Он добрался до таверны, когда месяц висел почти в зените. Окна в заведении ярко светились, в обеденном зале было полно народу. Гиканье, улюлюканье. Смех.
Мартин сперва хотел сразу идти внутрь, но затем передумал и, осторожно подойдя к окну, заглянул внутрь.
Веселье и в самом деле было в разгаре: в таверне гуляла, наверное, местная банда, судя по внешнему виду собравшихся. Мужики как на подбор здоровые, крепкие, лохматые. Тискали девах. Те устало отбивались, кто-то уже и не сопротивлялся настойчивым ласкам. И повар, круглый, словно мяч, с багровой физиономией и обвисшими усами, тут же был. Лично подавал еду, низко при этом кланяясь. Мартин невольно улыбнулся, но потом подумал, насколько отвратительно сейчас выглядит его улыбка и сжал челюсти, чувствуя, как касаются друг друга куски мяса, раньше бывшие губами.
Между тем, внутри разворачивалось любопытное представление: одна из девах, то ли пьяная, то ли глупая, влепила ухажеру пощечину. Тут же получила в ответ, отчего полетела на пол, и здоровенный мужик попросту начал бить ее ногами, гоняя меж столов, как мешок тряпья. Прочие поощряли его гоготом и сальными шуточками.
На этом, вне всякого сомнения, пикантном моменте Мартин и решил войти внутрь. Он еще не знал, что именно сделает, но что-то подсказывало, что не будет большой сложности в том, чтобы из таверны не вышел никто.
Поэтому он отошел от окна, открыл дверь и шагнул внутрь.
Там было светло от десятков свечей, воняло подгоревшей пищей и грязными телами. Кто-то заметил вновь прибывшего, какая-то девка истерично взвизгнула – и как-то очень быстро стало тихо. Так тихо, что Мартин слышал и тяжелое дыхание бандитов, и тихие, хриплые всхлипы той шлюхи, которую только что отпинали тяжелыми сапогами. Он поискал взглядом повара и нашел его. А когда нашел – улыбнулся, адресуя свою улыбку именно этому человеку, который все видел, но ничего, совершенно ничего не сделал.
Наконец, у кого-то из разбойничков хватило смелости спросить:
- Ты кто?
Мартин уже привычно набрал в легкие воздуха и, выдыхая, ответил:
- Я позволяю вам уйти. Но он, - указал пальцем на свою жертву, - останется здесь и ответит за то, чего не сделал.
Его как будто омыло волной встревоженных, перепуганных шепотков.
«Идем, парни».
«Это не наше дело».
«Страх-то какой, господи, кто ж его так».
Но были среди них и дураки. Один из таких подскочил к Мартину, ударил его ножом в печень, и тут же отскочил, как ядовитая змея после укуса. Мартин посмотрел на деревянную рукоять, торчащую из собственного живота. И так забавно это показалось, когда из тебя торчит нож, а тебе ни капельки не больно, и никакого вреда не ощущаешь, что Мартин рассмеялся.
Смех получился хриплый, лающий.
Повар из багрового сделался мелово-белым. И, уронив с грохотом поднос со снедью, сам бухнулся на колени, пополз в Мартину.
- Господин, помилуйте, я вас впервые вижу… Да что ж…
- Да что ты такое? – взревел кто-то, - парни, бей его!
Мартин не стал дожидаться, пока его истыкают всего. Или кости переломают. И это оказалось так замечательно – просто распахнуть темные крылья, как будто из тончайшей угольной пыли, но взрезающие плоть так же хорошо, как самая лучшая сталь.
Несколько мгновений таверна была наполнена криками и странными влажными шлепками, звуками падения тел, отрубленных конечностей. Мартин постарался, чтобы повара не задело. На шлюх было наплевать.
Потом остатки банды удирали в окна, а он стоял и смотрел на повара, который как был на коленях, так и не пошевелился. Только штаны обмочил… и просто стоял в луже крови, натекшей из изрубленных тел.
Мартин подошел к нему, посмотрел в землистое лицо – и понял, что повар умирает. Его сердце… просто не выдержало.
Наклонившись и вглядываясь в мигом побелевшие от страха глаза, Мартин спросил:
- Почему ты не предупредил меня? Почему?
Глаза повара закатились и он, хрипя, завалился набок, изо рта потекла слюна. Сердце перестало биться.
Выругавшись про себя, Мартин выпрямился и огляделся. Зал таверны, где он выпил отравы и умер, был завален изрубленными телами и залит кровью.
«Скотобойня», - брезгливо подумал он.
«Ты мог бы убивать чище», - сварливо заметила Тьма.
Мартин пожал плечами. Какая разница? Чище, грязнее… Все едино. Смерть.
Он еще раз рассеянно огляделся, заметил какое-то шевеление под одним из столов – кажется, это была та самая девка, которой досталось… Можно было бы и ее убить, но… И без того пострадала, вон как сердце колотится. Того и гляди, грохнется в обморок.
Мартин вдохнул, выдохнул. Потом выдернул нож из живота, сунул пальцы в рану – но она мгновенно затянулась. Та-ак, это было уже интересно: выходит, раны, нанесенные до лежания в озере, никогда не затянутся, а раны, полученные уже в нынешнем его состоянии – исчезают моментально? Грустная шутка и злая ирония. Мартину очень было жаль свое лицо, которое все считали красивым. Пожалуй, лицо – это единственное, что было хорошего… а теперь вместо него ошметки черного мяса.
Он отбросил нож в вязкую глянцевую лужу, повернулся и пошел прочь.
Конечно, на него могли напасть… Но Мартин больше не боялся.
Однако, стоило ему нырнуть в ночную тьму, слух различил частые шаги за спиной. Шорох мелких камешков, шелест одежды.
- Подождите! – крикнули ему.
Голос был женским. Мартин только хмыкнул и ускорил шаг: за ним, похоже, увязалась та самая девка, которую с таким увлечением пинали сапогами. И зачем, спрашивается?
***
Ночная дорога была тиха и пустынна. Мартин шагал упруго, размеренно, стараясь не забывать дышать. Собственно, и не нужно ему это было, но… то, что дышишь – это просто напоминание о том, что ты жив, не более. Возможно, самообман, потому что Мартин точно знал, что уже не жив, но так хотелось… хотя бы видимость, иллюзорную, но при этом сладкую, как сахарная пудра на только что испеченном пирожке. Вспомнив о пище, Мартин с тоской понял, что голода он тоже не испытывает, и это тоже подтверждало отсутствие в нем жизни.
Он шел, не останавливаясь и не оборачиваясь. Странная девка, которая за ним увязалась, отстала. Вообще, даже странно, что она была способна идти так долго после того, как ее избили. Еще более странно, что она потянулась за чудовищем, которое устроило кровавую бойню. Что ей нужно? Зачем? И при этом обострившийся до предела слух улавливал ее шаткую походку, шелест мелких камешков под подошвами, частые хриплые вздохи и всхлипывания. Девка упорно тащилась следом. Прихрамывая, поминутно хватаясь за поясницу, останавливаясь, чтобы перевести дыхание – но все равно тащилась.
И в какой-то миг Мартин понял, что ему это небезразлично. Он остановился.
«Зачем?» - всколыхнулась Тьма.
Он пожал плечами. И сам толком не мог объяснить. Кажется, стало интересно, почему шлюха так упорно за ним идет, хотя другая на ее месте выдохнула бы с облегчением оттого, что осталась жива и бежала бы прочь, сверкая пятками. А уж само появление любопытства к происходящему - оно как будто бы подтверждало то, что он еще жив, и вот за это-то ощущение Мартин и цеплялся, неосознанно и изо всех сил. Казалось, позволь он этим крохам, подтверждающим его принадлежность к живым, утечь сквозь пальцы – и его самого тут же, незамедлительно засосет в черную бездну, где уже не будет ничего.
…Девка догнала его спустя полчаса, наверное. И, поняв, что он ждет именно ее, сама остановилась шагах в десяти где-то за спиной. Мартин хорошо слышал, как тяжело и сбивчиво она дышит, и даже ощущал ее усталость, и то, как болит все тело – еще бы ему не болеть. Но молчание затягивалось, и тот самый интерес, который заставил его ждать, точно так же заставил и спросить:
- Что тебе надо?
А про себя Мартин подумал – если он обернется, и она отпрянет, испугается – тут же убью. Наверное, именно поэтому не торопился поворачиваться к ней лицом, потому что со смертью этой странной девки пропадет и его интерес, и он станет еще на шаг ближе к смерти, окончательной и бесповоротной.
- Я… - услышал тихое, - вы в столицу идете, господин маг?
Он едва не расхохотался. Естественно, он идет туда, убить Светлейшего, а потом осмотреться, что еще можно сделать.
- Я ведь тоже в столицу шла, - торопливо добавила она, - из Шаташверина. Я не… хотела задерживаться в той таверне.
Мартин не любил всех этих игр в намеки и полутона, и потому спросила напрямую:
- От меня тебе что надо?
- Пойдемте вместе! – испуганно выпалила шлюха.
- Что? – он даже не сразу осознал услышанное.
А потом задумался. То есть вот сейчас, шлюха просит его сопроводить ее до столицы. После того, что он натворил в придорожной таверне.
- Ты в своем уме? – только и спросил он, - ты же видела, что я сделал?
Молчание. Но Мартин слышал, как она подходит все ближе и ближе. Дернулся невольно, когда горячая ладонь легла на плечо – у нее удивительно теплые руки, подумалось ему. А может быть, это он настолько холоден?
- Видела, - сказала женщина, - я ваши глаза видела. Вы можете рассказать мне, за что так с вами поступили. И если я дойду с вами до столицы, никто меня больше не изобьет.
- Я могу тебя убить, - заметил Мартин, а сам… наслаждался теплом ее ладони. Так это было приятно. Он почти ощутил себя этаким большим котом, которого взяли на руки, и гладят, гладят. И это позволяло хотя бы на несколько мгновений забыть о том, кем он стал – благодаря Эдвину, благодаря вергову архимагу, который, между прочим, сидит себе в кабинете, попивает чай вприкуску с бисквитами…
- Но не убили же, - сдержанно ответила женщина, - как вас зовут? Вы темный маг?
«Я просто ходячий мертвец», - с горечью подумал Мартин.
- Я был темным магом.
- А у меня был знакомый темный маг, - она вздохнула, - но он куда-то исчез. А я поняла, что темные маги – совсем не такие, какими их все представляют. Тот… он был благородным человеком. Добрым.
- Как тебя зовут? – поинтересовался Мартин.
Узкая женская ладонь все еще лежала на его плече, и ему не хотелось, чтобы то тепло, что обвивало его тонкими усиками, подобно вьюнку, ушло.
- Годива, - ответила женщина.
- Годива, значит… И что, тебе не страшно рядом с таким, как я?
- Я мало чего боюсь, - ее голос зазвучал внезапно строго, - но когда тебя избивают и насилуют, приятного в этом мало.
Тогда Мартин повернулся к ней лицом. Резко. Понимая, что сейчас, в подступающих сумерках, она увидит лохмотья почерневшего мяса вместо щек, увидит, что лицо было изрезано, и… отшатнется? Закричит?
«Тогда убью», - пронеслось мгновенное.
Во мраке лицо Годивы казалось гипсовой маской с провалами вместо глаз, и на маске этой темнел кровоподтек на скуле и разбитая губа. Женщина долго и внимательно разглядывала Мартина, даже не поморщившись, а затем изрекла:
- Вероятно, вы идете, чтобы отомстить тем, кто это с вами сделал? Не только повару?
Он кивнул.
- Ты можешь идти со мной, если хочешь. И если не будешь задавать вопросов.
***
Вопросов она, конечно, не задавала, но вот молчать оказалась неспособна.
Впрочем, Мартину это даже нравилось – по крайней мере, отвлекало от собственных совсем не радужных мыслей.
Годива болтала, а он шел, глядя на светлеющее небо, и слушал, почти не слыша, одновременно пребывая где-то среди тонких перламутровых облаков. Болтала она, в общем-то, всяческую чушь, но именно ее, как оказалось, и не хватало для того, чтобы перестать ощущать запах крови и внутренностей.
Иногда он искоса поглядывал на нее и пришел к выводу, что если убрать здоровенный кровоподтек и распухшие разбитые губы, то личико у нее довольно смазливое. А если убрать растрепанные волосы, уложить в гладкую прическу, то Годива ничем не была бы хуже тех дамочек, коих он вовсю обхаживал во дворце, пока был жив. Совершенно неожиданно вспомнилась мода, убирать волосы под сеточку, расшитую жемчугом. На смоляных кудрях Годивы такая сеточка смотрелась бы великолепно.
Он про себя ругнулся: не о том надо бы думать. Во-первых, ему наверняка уже без разницы, смоляные кудри или белокурые, красавица или уродина. Во-вторых, неплохо было бы составить подобие плана, как добраться до Светлейшего, провались он к вергам.
- Послушайте, - вдруг сказала женщина, - вы, конечно, темный маг, но так просто мы в столицу не войдем. От вас все шарахаться будут, а там и до охраны дело дойдет. Нет, я понимаю, что вы не боитесь охраны. Но если вас раскроют раньше времени, то враги ваши могут попытаться сбежать или напасть первыми.
Мартин остановился, повернулся. В свете подступающего дня он теперь видел, как от души лупили Годиву, а она, соответственно – каким его сделали красавцем.
И все-таки она не выдержала его взгляда, опустила глаза. Но хотя бы не скривилась – и на том спасибо. Мартин вдохнул побольше воздуха и на одном дыхании произнес:
- Что ты предлагаешь?
Годива осторожно, исподлобья, посмотрела на него – а глаза у нее были зеленые, с задоринкой.
- Я бы, господин маг, предложила вам лицо забинтовать. Меньше таращиться будут.
И, пока Мартин мысленно взвешивал ее предложение, она поспешно задрала подол, добралась до нижней юбки – не слишком-то чистой – и с сомнением посмотрела на него.
- Могу из этого бинтов наделать. А в городе добудем новых, чистых. Вообще, странно, что кровь у вас не течет, господин маг. Как будто прижигали чем…
- Ничем не прижигали, - Мартин мотнул головой, а про себя добавил: у покойников кровь не течет.
Впрочем, его сердце все-таки билось, очень медленно – но билось. Кровь гнало по венам. Но билось оно только потому, что было движимо Тьмой, частью которой он стал.
- Хорошо, давай так и сделаем, - согласился он, подумав еще чуть-чуть.
Они сошли на обочину, и Годива, изорвав почти всю юбку, принялась осторожно накладывать Мартину повязку. Иногда она касалась его, и тогда становилось понятно, что руки у нее дрожат.
- На вас ведь все заживет? – шепотом спросила она, - я слышала, что на темных магах все быстро заживает.
- Конечно, заживет, - соврал Мартин, думая о том, что очень скоро они доберутся до столицы, расстанутся и никогда больше не увидятся. Так что… пусть себе думает, что все заживет.
Чувствуя легкие, порхающие прикосновения Годивы сквозь слои бинта, Мартин спросил:
- Сколько тебе лет?
Она хмыкнула.
- Не молода, господин маг, двадцать восемь уж.
«В самом деле, изрядно старше», - сам не зная почему, думал Мартин.
- Что такого ты увидела в моих глазах? Почему… сказала об этом тогда, на дороге?
Она стояла как раз позади, завязывая узел, и Мартин не мог видеть выражения ее лица, но услышал тяжелый вздох – так вздыхают очень уставшие люди.
- У меня… один дорогой мне человек, у него глаза такие же…
- И что за дорогой человек может быть у шлюхи? – не подумав, сболтнул Мартин – и тут же обругал себя идиотом.
Ему, конечно, должно быть наплевать на то, что она там почувствует. Но почему-то обижать тоже не хотелось.
- Я когда-нибудь потом вам расскажу, - деланно-веселым тоном пообещала Годива, - ну что, я закончила, мы можем идти дальше.
Между тем рассвело. Дорога больше не была пустынной, сперва их обогнала одна телега, груженая товарами, затем другая. Откуда-то появились люди, которые шли пешком, люди, которые ехали на лошадях и в повозках. Мартин – совсем некстати – вспомнил, как тоже недавно ехал на прекрасном жеребце, вез у сердца признание герцога Велье… сразу стало горько, хоть плачь, хоть вой. Но, пользуясь тем, что Годива умолкла, и тем, что вокруг стало довольно людно, Мартин пристроился шагать вслед за двумя мужчинами в простой крестьянской одежде, вслушиваясь в разговор.
- Светлейший ищет младшего Велье, но никто не знает, куда мальчишка делся.
- Да уж, Лоджерин не вовремя туда поехал… И кто бы мог подумать, что такое случится! Цельный дом под землю провалился…
- И тела так и не нашли…
- Так и не найдут, видано ли, такие завалы разбирать… Велье, выходит, последний наследник королевской крови, если его найдут, то королем будет.
Мартин вспомнил то видение, мертвое тело Эдвина, нанизанное на каменные шипы. Значит, то было на самом деле… И, выходит, Эдвин вместе с домом провалился сквозь землю?
Новости оказались любопытными. И тогда Мартину закралась ошеломляющая своей наглостью мысль: если мальчишка Велье, которого он отпустил на все четыре стороны, благополучно исчез, а иных серьезных претендентов на престол не наблюдается – отчего бы ему, Мартину, самому не побыть королем? Жаль, конечно, что не очень-то живым… Но зато королем. И кто посмеет возразить? Особенно после того, как не станет Светлейшего?
А уж тогда Мартин развернется. Он найдет всех причастных, наверняка и Эскис руку приложил… И он придумает всем им такую интересную жизнь, что они будут ежеминутно молить о смерти.
Наконец вдали, в оранжевом свете восходящего солнца, показалась столица. Старинная крепость на холме выглядела покрытой поталью и сияла до рези в глазах. Черепичные крыши домов напоминали цветом спелую вишню, а их белые бока – первый снег. И все это купалось в свежести весеннего утра, было обрамлено темными островками соснового бора и ельника.
- Господин маг, - он опомнился, когда Годива осторожно подергала его за рукав, - посмотрите…
И указала вперед, туда, где дорога делала извив, огибая острый клин березовой рощи. Там, прямо им навстречу, двигалась странная процессия, состоящая из людей в серых робах с капюшонами.
- Монахи, - пробормотал он, - значит, Светлейший уже почуял, как запахло жареным.
- Это они… за нами? – голос Годивы предательски сорвался.
- За мной, - Мартин пожал плечами, - тебе лучше спрятаться. В самом деле…
ГЛАВА 3. Жемчужина во тьме
Аларик продолжал падать в кромешный мрак. Какое-то время он чувствовал рядом Камиллу, она согревала его своим теплом, утешала чистым жемчужным сиянием, отчего на душе было легко. Но затем сияние угасло, Аларика омыло холодом - словно с головой окунулся в студеный ручей. Леденящая жуть ползла от кончиков пальцев к плечам, от ступней вверх по бедрам. И в тот миг, когда холодный покров сошелся в одну точку ровно над сердцем, в сознании выкристаллизовалась одна-единственная мысль: Дара больше не было. Те жалкие его обрывки, которые еще оставались после всех его манипуляций с Тьмой, вымыло окончательно, и теперь в груди жило странное ощущение дыры, в которую налили еще и вязкой, отвратительно теплой жижи. Да, ощущать это тепло в груди было омерзительно…
И все это продлилось доли секунды – а потом его охватила боль. Жаркая, выгрызающая любую способность здраво мыслить. Его комкало, рвало на части, ломало. Словно чья-то гигантская рука сминает лист исписанной – и уже никому не нужной бумаги.
Вдруг Аларик услышал шепот Тьмы.
«Посмотри на себя, - насмешливо сказала та сущность, что давала силы темным магам, - ты весь как дырявое решето, в тебе ни капли Дара, и ты умираешь».
«Камилла. Что с ней?»
Он потянулся к плещущемуся совсем рядом черному океану, чтобы посмотреть в него, чтобы увидеть ту, кого не смог бы забыть ни при каких обстоятельствах. И – надо же – дотянулся, смог коснуться колеблющейся маслянистой поверхности. Попытался сосредоточиться…
Тихий шелестящий смех.
«Теперь, чтобы пользоваться мной, тебе нужно окончательно стать частью меня».
«Нет, - Аларик все еще пытался… изо всех сил пытался зачерпнуть того, в чем хранилась история этого мира, - ты будешь меня слушать».
«Да с чего бы? У тебя нет Дара управлять мной. Но… Если хочешь вернуть себе силы и даже обрести куда большее могущество, мы можем договориться».
«Договориться, значит…»
Бросив тщетные попытки что-либо сделать с окружившей его Тьмой, Аларик просто старался дышать, хотя каждый вдох сопровождался огненными молниями по всему телу. Но он хотя бы не захлебывался собственной кровью, а это уже давало надежду, что все не так плохо, как нашептывает эта странная сущность.
«Договориться», - кажется, в голосе Тьмы проскользнуло удовлетворение.
«И что ты хочешь?»
«Стань моими вратами», - Аларик не поверил собственным ушам.
В ее голосе действительно были вполне живые эмоции, почти… человеческие.
Но ведь никогда, ни слова не говорилось о том, что Тьма – разумна! Ее шепот всегда был просто навязчивым шумом, вслушиваться в который себе дороже. А тут…
«Кто ты такая? - напрямую спросил он, - Тьма никогда не была разумна. В древних книгах…»
«Я не знаю, что в древних книгах, - теперь уже раздражение, - но когда пришла я, все изменилось».
Думать было тяжело, почти невозможно. Аларик чувствовал, что тело его действительно изломано и, кажется, лежит на камнях. А Камилла? Неужели она тоже где-то рядом, и тоже умирает?
«Позволь мне выйти в этот мир, - искушающий шепот Тьмы бился в ушах, словно звуки барабана, - позволь мне выйти, и ты получишь все».
«Поищи кого-нибудь другого, почему именно я?» - немного наобум, но, кажется, в точку.
«Одного мне мало, чтобы вернуться быстро и в полную силу».
Вот так вот. Аларик замер, как будто окаменел, стараясь не думать об этой боли, от которой хочется выть, но с губ не слетает ни звука. Может быть, те древние книги, которые он листал, и не говорили ничего о разумности Тьмы, однако, кое-что там было сказано довольно ясно: если сущность, называемая Тьмой, обретет дорогу под эти небеса, то это будет началом конца всему.
Конечно, мысль быстро отыскать Камиллу, исцелить собственные раны, исцелить саму девушку, была очень заманчивой. Но толку в исцелении, если в итоге погибнут все?
Аларик доверял тому, что было записано первыми магами ковена. Возможно, те сведения, которые они оставили, были неполными – по незнанию, но вряд ли искаженными намеренно.
«Нет, - подумал Аларик, - я не стану твоими вратами».
«Тогда ты умрешь».
«Посмотрим».
«Твою женщину забрали, а тебя оставили сдыхать на куче битого камня. И если не подоспеет помощь, тебе недолго осталось, потому что земляные черви, что приползают сюда кормиться, жрут все. Неужели ты хочешь, чтобы тебя, еще живого, жевали как кусок мяса?»
«Посмотрим, - повторил Аларик. И добавил, - а теперь оставь меня в покое».
«Дурак», - обиженно прошептала Тьма.
И Аларика вдруг вышвырнуло из кромешного, непроглядного мрака в…
Относительный мрак, иначе и не скажешь.
Вокруг было холодно и темно, но при этом стало видно, что где-то высоко над головой что-то слабо светится… Своды огромной пещеры?
Перед глазами все расплывалось, Аларику мерещились далекие отблески золотистого света, они плыли, словно осторожные мазки акварели, плыли и как будто двигались, но он совершенно не мог определить что это, и каков источник столь странного явления.
Он выдохнул… стон.
Умереть легче, чем терпеть такую боль.
Но Камилла… Как же она? Где она?
Он попытался шевельнуться и, кажется, удалось. Шевельнулись только пальцы, но, верги, как этого мало…
Потом Аларик услышал голоса. Они плыли в темном воздухе, трепетали и были едва слышны. Вслушиваться в них – все равно, что пытаться понять шепот Тьмы… До того, конечно, как она сама начала с ним разговаривать.
Аларик набрал полные легкие воздуха и крикнул. Получился сдавленный хрип.
Голоса приближались, и вот уже различимы отдельные слова.
- Да, ваше высочество. Это случилось где-то здесь.
- Мой брат уже побывал здесь?
- Разумеется… ваше высочество. Его люди.
- Почему меня не поставили в известность?
- Сразу же, как мы об этом узнали, ваше высочество.
- Вы должны были… тихо!
И Аларик, поняв, что это – его последний шанс, попытался позвать еще раз.
- Похоже, мой брат что-то упустил, - голос прозвучал напряженно, - случайно или… намеренно.
Где-то неподалеку зашуршали осыпающиеся камни. Аларику очень хотелось посмотреть, что там происходит, но он не мог даже головы повернуть.
Шорох… все ближе. И чье-то легкое дыхание.
Он сам почти перестал дышать, мысленно молясь о том, чтобы его нашли.
Над собой он по-прежнему видел лишь далекое слабое свечение во мраке.
- А, вот он! – женский голос прозвучал совсем рядом.
И Аларик увидел, как прямо над ним остановилась женщина – в богатой одежде, светловолосая и белокожая. Молодая, но не юная. И при всем отсутствии ярких красок во внешности она не казалась бледной – наоборот, сияла… почти так же, как и Камилла, нежным жемчужным светом.
- Ну, надо же, - задумчиво произнесла она, - мой брат – тот еще уродец.
Аларик молча смотрел на нее. Потом все же попытался выдавить – помоги мне.
Женщина хмуро смотрела на него, а затем сказала:
- Я тебя забираю. Но не потому, что хочу помочь, а потому, что хочу унизить моего брата так же, как он унизил меня.
«Дай только подняться на ноги», - подумал Аларик.
Он чудовищно устал от боли. Хотелось темноты и хотя бы краткого небытия, но что-то не отпускало, держало на поверхности.
«Стань моими вратами», - прошелестела Тьма.
Аларик даже отвечать не стал. Его нашли – а это означало, что он поборется за себя… и за Камиллу самостоятельно, не становясь частью непонятной сущности, которая, к тому же, оказалась вполне разумной и даже в какой-то степени человечной.
***
Он плохо помнил, что было дальше.
Плавая в кромешной, до тошноты, темноте, Аларик чувствовал прикосновения чужих рук. Легкие, как прикосновения крыла бабочки, касания одними подушечками пальцев. Он ощущал, как в него вливается чужая магия – в местах касаний начинало покалывать тело, неприятно, но не больно, плоть немела, как замороженная. Аларик хотел открыть глаза, но не мог, как будто та же чужая магия склеила веки. Сознание вспыхивало и гасло, и в те моменты, когда он приходил в себя, думал о том, что как-нибудь переживет и это, и обязательно разыщет Камиллу, потому что если ее кто-то забрал… то, наверное, не должен убить вот так, сразу, а это значит, что его драгоценная жемчужина, такая чистая и недосягаемая, ждет и надеется.
Временами сознание возвращалось в прошлое, Аларик видел свою мать, то молодую, то постаревшую. А один раз увидел и отца, и почему-то чувствовал себя маленьким и очень счастливым, когда отец, одной рукой поглаживая свою роскошную рыжую бороду, другой гладил маленького Аларика по макушке. Наверное, в те моменты он плакал от счастья, и тому неведомому, чьи прикосновения он чувствовал, это не нравилось: невидимые пальцы касались глаз, и слезы мгновенно высыхали, делаясь как будто твердыми и колючими.
Тьма – или то разумное, что сидело в ней, молчала.
…А потом он открыл глаза. Ему позволили это сделать.
Над головой повис каменный свод пещеры, заросший друзами светящихся кристаллов. Их сияние было мягким, и поэтому лежать на спине и смотреть просто вверх не было больно или неприятно.
Аларик прислушался к собственным ощущениям: боль ушла, по телу медленно катались теплые волны. Так бывает, когда искупался летом в пруду и лежишь на траве, разбросав руки-ноги, почти летя навстречу солнцу. Он и здесь… совершенно обнажен. Но тепло - это дело не в солнце, а в гуляющих в крови остатках чужой магии. Аларик попробовал ощутить свой собственный Дар – и снова наткнулся на пустоту, холодный пузырь в груди исчез окончательно.
Повернув голову, Аларик увидел роскошную обстановку комнаты и окончательно убедился в том, что находится под землей, у вергов. Тут же молнией блеснула мысль о том, что верги могут навредить Камилле – но он себя одернул. Камилла Велье – одна из них. И, возможно, ей даже нравится здесь находиться, говорит проснувшаяся старая кровь…
Взгляд зацепился за старинный деревянный шкаф у стены напротив. Аларик даже не сразу сообразил, что с ним не так, а когда понял, усмехнулся. Когда-то гладкая деревянная поверхность с одной стороны была покрыта глубокими бороздами, царапинами, а вырезанные причудливые завитки местами обломаны. И, вон, спинка у стула тоже испорчена.
«Королевское проклятие, - вспомнилось ему, - безумие поглотило их. Припадки не прошли бесследно для ни в чем не повинной мебели, а заменить ее было некому и не на что».
Он невольно сжался, когда легонько скрипнула отворяемая дверь, медленно повернул голову на звук и увидел, как в комнату входит женщина. Похоже, это была та самая, что нашла его там, на груде каменных осколков. Возможно, та самая, что его вылечила. И – Светлый! – как же она была похожа на Камиллу Велье. Или наоборот, Камилла на нее. Такие же роскошные светлые волосы, правильные черты бледного лица, кошачьи глаза в темных ресницах. Узкий подбородок и острые скулы – тут Аларик подумал, что у Камиллы личико было приятнее, человечнее, но это и правильно, потому что несколько поколений мешалась кровь людей и вергов. Одета незнакомка была в роскошное платье из светло-серого атласа, голову венчала корона, сплетенная как будто из тонких сверкающих серебряных прутиков плакучей ивы. Она была красива, но… Выражение ее лица Аларику не понравилось, совсем.
Видя, что он смотрит на нее, незнакомка стремительно и бесшумно – как бросок змеи - пересекла комнату и остановилась прямо над Алариком. В свете кристаллов ее глаза цветом напоминали сирень, что цветет по весне.
- Я - Айлин тэль Раймир, - сказала она, - ты будешь называть меня «ваше высочество». И, чтобы пресечь домыслы, скажу сразу: я тебя вытащила только для того, чтобы побесить брата.
И умолкла, буравя Аларика недовольным взглядом. Молчание затягивалось. Аларик посмотрел на ее тонкие пальцы, судорожно стиснутые, смотрел, как подрагивает точеный подбородок, и спросил:
- Каким образом вы собираетесь бесить своего брата, ваше высочество?
Получилось тихо, слабо, но – внятно, и уже осознание того, что он может членораздельно говорить, придало сил.
- Я буду с тобой спать, - процедила Айлин тэль Раймир, - хоть ты и человек.
- Странный способ наказать брата, - пробормотал Аларик.
- Это все потому, что он решил взять в жены девку, в которой нашей крови – не больше капли!
Становилось все интереснее, и вместе с тем сложнее слушать все это хладнокровно. Понимая, что под девкой надо понимать Камиллу Велье, Аларик сказал:
- Вам было бы проще отправить нас обратно на поверхность, ваше высочество. К чему себя настолько утруждать? Заставлять себя, хм, как вы изволили выразиться, спать с незнакомым мужчиной, только ради того, чтобы ваш брат почувствовал себя уязвленным. Да с чего он вообще огорчится, даже если вы свой план воплотите в жизнь?
Айлин, все еще стоя рядом с кроватью, вдруг улыбнулась – от улыбки этой морозом продрало до костей, потому что она была наполовину безумна.
- Утруждать? – она медленно склонила голову к плечу, и Аларику вдруг показалось, что в ее шее совершенно нет костей, настолько она была гибкой, - не-ет, это будет совсем нетрудно. А мой брат… Ему очень не понравится то, что я сделаю.
- Да почему не понравится-то? – не выдержал Аларик.
- Потому что, - медленно ответила она, - человеческая кровь грязная. Но если он собрался запятнать себя, то я тоже не буду ходить чистенькой.
- Странная логика, ваше высочество…
- Замолчи! – внезапно взвизгнула Айлин и топнула ногой, - замолчи, не смей даже рта открывать, пока не прикажу! Твое дело – доставлять мне удовольствие. И ровно до тех пор, пока ты это будешь делать хорошо, ровно до тех пор будет жива та девка, которую мой брат забрал себе!
Аларик вздохнул. Надо было… что-то предпринимать, причем срочно. При этом, учитывая запутанность хода мыслей принцессы вергов, сделать это было непросто.
- Ваше высочество, - проникновенно сказал Аларик, - я понимаю ваше недовольство. И я готов доставлять вам удовольствием всеми мыслимыми и немыслимыми способами, но…
Она приподняла бровь, глядя на него так, словно Аларик был тараканом, а принцесса уже занесла ногу, чтобы на него наступить.
- Вы же знаете, - медленно произнес он, глядя прямо ей в глаза, - наверняка вам известно…
- Что? – выплюнула зло.
- Что соитие, да что там… любая близость с темным магом выпивает из женщины всю красоту? – значимо закончил свою мысль Аларик.
И, глядя на то, как скривилось лицо принцессы, понял, что удар достиг цели.
- Я всегда подозревала, что вы все – порченые, - процедила она.
Было видно, что задумалась, глядя все так же на него – и одновременно сквозь. Знать бы, что за мысли – полубезумные, темные, бродят в этой светловолосой головке? Наверное, нужно было эти мысли направить в должное русло.
- Я вам не нужен, ваше высочество… ни в каком виде, - он подпустил в голос нотку откровенности, - и я признателен вам за то, что вы мне вылечили. Позволите мне… нам просто уйти?
Принцесса помолчала, раздумывая, а затем произнесла:
- Мне тогда проще ее отравить. Если я позволю вам уйти, то мой брат разыщет ее и на поверхности, а меня накажет – за то, что пыталась мешать его планам. И тебя мне проще убить. Зря только силы на лечение потратила…
Такой поворот событий Аларика никак не устраивал.
- Я бы с радостью доставлял бы вам удовольствие, самое изысканное, ваше высочество, - заискивающе пробормотал он, - но это совсем опасно для вашей ни с чем несравнимой красоты. Давайте подумаем вместе, каким образом вы сможете причинить своему брату неприятности, никого при этом не травя и не убивая?
Ее высочество подозрительно прищурилась.
- Какое тебе до нее дело, червяк? Кто она для тебя?
- Она – моя любовница, - Аларик сделал честное и смущенное лицо.
- То есть, о ее красоте ты не заботишься?
Айлин уперла руки в бока и стала чем-то напоминать базарную торговку. В прекрасном дорогом платье, с короной на голове – но самую обычную торговку.
- Темные маги берут себе женщин, - равнодушно ответил Аларик, - так положено. И я не знал, что в ней есть ваша кровь.
- И тебе совершенно наплевать на то, что с ней станет? – теперь в звонком голосе Айлин сквозил неприкрытый интерес, - тебе все равно, что она превратится в уродливое, отвратительное чудище?
- Все равно, - попытался пожать плечами, но получилось неубедительно. Сил не было, чтоб шевелиться.
И он позволил себе поверить в то, что вот сейчас, сию минуту, принцесса вергов скажет: забирай свою девку и катитесь отсюда, но…
Лицо Айлин как будто закаменело. Она побледнела, сжала губы в нитку, а глаза потемнели.
- Из-за таких, как ты, - прошипела Айлин, ткнув в Аларика пальцем, - из-за таких, как ты, мы, женщины, страдаем! Все из-за вас!
Ее крик перешел в визг, так что уши заложило.
И внезапно ее перекошенное в ненависти лицо оказалось совсем близко, так, что Аларик увидел все мелкие морщинки, каждую ресничку – и его буквально омыло волной безумия, которое кипело в этой женщине.
- Я оставлю тебя себе, - прошипела Айлин, - я буду мучить тебя так, как мне захочется. Я накажу тебя за всех нас!
И тогда Аларик, понимая, что почти проиграл, выложил последний козырь.
- Отчего вы решили, что я все это буду терпеть? Я – темный маг. Всем известно, для чего оставляют жизнь темным магам. Чтобы убивать вергов. Не боитесь, что я просто применю свою магию?
Айлин расхохоталась, звонко, словно хрустальные колокольчики зазвонили в пустом соборе. И смех этот был совершенно бездушным и безрадостным, отчего холодела кровь в жилах, расползалась тошнотворной жутью по всему телу.
Все еще смеясь, она наклонилась к Аларику и губами коснулась его лба. Удивительно горячими, как будто принцессу сжигала лихорадка.
- Ты – пуст, в тебе ни капли Дара, который бы мог мне повредить, - тихо сказала она, - я это чувствую. Поэтому ничего ты мне не сделаешь, а я тебе – очень даже.
Проигрывать надо уметь, Аларик это помнил. На своем не слишком длинном веку не раз и не два он оказывался в ситуации, когда ему, темному магу, которого только терпят, нужно было просто стиснуть зубы и промолчать, а потом уйти с высоко поднятой головой. Но ни разу до этого момента он не чувствовал себя настолько в ловушке. Даже тогда, когда сидел напротив принца Эдвина, все выглядело не настолько безнадежно. Теперь он оказался в руках принцессы, которая была безумной – и которую это безумие, судя по всему, не до конца покинуло вопреки ожиданиям.
Но оставлять за ней последнее слово не хотелось. Поэтому Аларик улыбнулся через силу и сказал:
- Вы просто скучали все эти годы, ваше высочество. Я придумаю, как вас развлечь.
- Вне всяких сомнений, - голос Айлин стал медовым, - а пока что тобой займутся мои верные слуги.
***
Собственно, ничего иного он и не ожидал. На что может рассчитывать темный маг, который всю жизнь только и занимался тем, что убивал вергов?
Но, в самом деле… лучше бы убили.
Мысли – жалкие, обрывочные, прыгали именно в этом направлении, когда его швырнули на пол, пнули напоследок в живот и только потом оставили в покое.
Аларик остался лежать, только подтянул колени к груди, пытаясь унять полыхающую во всем теле боль. Да как тут уймешь? Спина горела, словно по ней катали раскаленные угли. В подреберье жгло. Рот был полон крови из прокушенного языка, он ее сплюнул на пол. А что со спиной? Даже страшно представить. Месиво, что остается после плети.
В том, что ее высочество малость не в себе, сомнений более не осталось. Особенно после того, как она подошла и слизнула со спины кровь. Вот тогда-то он по-настоящему испугался, и еще подумал, что Камилла могла оказаться в руках такого же сумасшедшего… Не хотелось бы, чтоб это было так.
Потом уже и бояться не получалось. Вообще, думать не получалось. Возможно, принцесса все ждала, когда же он взмолится о пощаде и, возможно, именно так и нужно было сделать – но что-то, глубоко засевшее внутри, ненависть, застывшая куском полыхающей лавы, не дала это сделать.
«Ты меня не убьешь, - думал он, глядя в светлые, словно стеклянные глаза Айлин, - я тебе нужен. А если не убьешь, рано или поздно это закончится».
Закончилось. К тому моменту он несколько раз терял сознание, его обливали ледяной водой, приводя в чувство. В последний раз он пришел в себя на полу, увидел рядом с лицом подол жемчужно-серого платья принцессы. Подол был забрызган кровью.
- Оттащите его в камеру,- негромко произнесла она, - на сегодня – все.
Но потом наклонилась и, вцепившись Аларику в волосы, потянула вверх его голову. Сказала:
- Мне нравится делать тебя послушным, человек. И мне нравится то, как ты кричишь, хоть и пытаешься сдерживаться. Пока что… ты еще не готов к тому, что я придумала, но уже скоро, очень скоро…
Не договорив, она разжала пальцы, и Аларик почти не почувствовал, как его голова ударилась о камень. Что-то она задумала, эта тварь, знать бы, что?
…Он лежал в холоде и темноте, все пытался думать, но получалось плохо. Мысли мешались. То Камилла стояла перед глазами, то Аларику казалось, что ее душит верг, то он видел самого себя маленьким, и тут же – адептом ковена Ворона. Кстати, где медальон? А не было его больше на шее, самое обидное, что он так и не понял, когда серебряная бляха исчезла вместе с цепью.
«Я должен что-то сделать» - подумал он, сплевывая кровь, выталкивая соленые сгустки прокушенным языком.
И даже не удивился, когда вмешалась Тьма, которая трусливо все это время отмалчивалась, спрятавшись, как рак-отшельник в раковину.
«А что ты можешь сделать? Никчемное, жалкое тельце. Если так и дальше пойдет… сколько ты выдержишь?»
«Ну и помогла бы…»
«Позволь мне выйти».
Тут он даже разозлился. Ни от кого бескорыстной помощи не дождешься, каждый думает только о собственной выгоде…
«Сам управлюсь, не переживай».
«Ну и посмотрим. Стоит оно того?»
И, мерзенько хихикнув напоследок, Тьма – или то, что в ней скрывалось – снова умолкла. Как будто исчезла. Но Аларик знал, что она просто затаилась и ждет – того момента, когда у него закончатся силы, и он устанет сопротивляться.
Что же задумала принцесса?
Вот это-то и не давало покоя, несмотря на совершенно бедственное положение.
Зачем-то она решила ломать его пытками. Сделать послушным – хотя, на самом деле, в разговоре он не выказывал прямого неповиновения. Просто беседа зашла куда-то не в ту сторону.
Что может сделать сломленный человек?
Вероятно, она добивалась того, чтобы он сделал все, что она прикажет, не раздумывая. Но каким мог оказаться этот приказ?
Варясь в этом кошмарном котле из обрывков мыслей, страха, усталости и боли, Аларик даже не сразу заметил, что дверь в камеру приоткрылась и кто-то вошел внутрь. Он лишь вздрогнул, услышав мягкие звуки шагов. Попытался повернуться, чтобы увидеть, и если то убийца – то хотя бы встретить лицом к лицу, и не смог. Сдавленно выругался сквозь зубы…
В камере не было сплошной темноты, скудный свет давали все те же поросли мелких кристаллов, которые пятнами росли на стенах и потолке. Аларик увидел красивые кожаные сапожки, они неторопливо приближались… С золочеными пряжками. Новенькие. Эти сапожки не принадлежали взрослому человеку.
Потом и владелец сапожек появился в поле зрения: это был мальчик лет десяти, одетый в щегольский бархатный костюмчик. У мальчика были темные кудри и большие выразительные глаза в длинных ресницах. А еще его детский рот был скорбно сжат, как будто этот ребенок никогда не улыбался, и оттого возникало странное впечатление, что под тонкой оболочкой ребенка сидит столетний старичок.
Несколько минут они молча смотрели друг на друга, как будто взвешивая, каковы будут последствия разговора, а затем мальчик тихо произнес:
- Новая игрушка мамы, тебя как зовут?
Аларик подумал-подумал, и назвал себя.
- А тебя?
- Коэр тэль Раймир, - гордо ответил ребенок, - я сын короля.
- Принц, значит, - тихо уточнил Аларик, - а мама твоя, выходит, жена короля?
- Нет, - простодушно ответил ребенок, - она его сестра. А жениться отец собрался на той тоненькой девушке, которая свалилась нам на голову, как отец сказал.
- Понятно, - пробормотал Аларик.
Мысли помаленьку прояснялись, и он подумал мимоходом, что, возможно, сумасшедшая принцесса – это даже не результат королевского проклятия, а скорее результат многих поколений кровосмешения, коль у них такие свободные нравы.
Он еще раз посмотрел в красивое бледное личико ребенка, а затем откровенно сказал:
- Если твоя мама будет так обращаться со своей игрушкой, то игрушка долго не протянет.
- Я знаю, - ребенок важно кивнул, и его локоны всколыхнулись вокруг головы.
Снова воцарилось молчание.
- Как думаешь, чего твоя мама от меня хочет? Она сказала, что наказывает меня… но я ничего дурного ей не сделал.
Мальчик склонил голову к плечу – точь-в-точь, как это делала принцесса Айлин, а Аларику сделалось жутко. Неужели и этот безумен?
Но маленький принц помолчал-помолчал, а затем негромко и смущенно сказал:
- Она говорила сегодня об этом, о том, что ты убьешь папину невесту.
- Ого, - выдохнул Аларик.
Теперь все действительно стало на свои места. Человек, которого сломали, выполнит и это.
- А кому это она такое рассказывала? – только и спросил он.
Коэр все так же стоял и смотрел сверху вниз.
- Сама себе, - его звонкий голосок разбился на тысячу шепотков, - она часто сама себе рассказывает, а я подслушиваю.
И поспешно добавил:
- Мне тебя жалко, Аларик.
- Спасибо. А мне тебя, Коэр.
В самом деле, мальчика было за что жалеть: сумасшедшая мамаша, сам он – плод кровосмешения, и неясно, что вообще с ним дальше будет, а ну как папаша решит избавиться от такого интересного отпрыска?
- И что ты думаешь о той тоненькой девушке, на которой хочет жениться твой папа? – осторожно спросил Аларик. Мысли снова начинали путаться, и так хотелось… чтобы на месте спины просто был холодный камень, а не иссеченная плоть.
- Она добрая, - почти не задумываясь, выпалил Коэр, - но очень грустит.
- Еще бы не грустить, - сквозь зубы процедил Аларик, - особенно, когда ее хотят убить. Ты вот, хочешь, чтобы ее убили?
Мальчик пожал плечами.
- Не знаю.
- Но она ведь… хорошая?
- Да, хорошая.
- Так отчего тогда – «не знаю»?
- Мама говорила…
- Слушай, - Аларик изо всех сил пытался говорить четко, не хрипеть, не подвывать от боли, - чтобы твой отец на ней не женился, ей можно помочь отсюда убежать.
- А я хочу, чтобы он на ней женился, - задумчиво ответил Коэр, - тогда она будет моей мамой. Доброй мамой.
- Тебя твоя настоящая мама никогда не отдаст, и рано или поздно добрую маму убьет.
Коэр задумался. Было видно, как усердно он думает, даже лоб наморщил. Затем он встрепенулся, как будто принял решение, и спросил:
- Что мне сделать, чтобы та… добрая осталась жива?
- Помоги нам отсюда бежать, - шепнул Аларик, - а если хочешь, мы возьмем и тебя с собой. Ты ведь никогда не был на поверхности? Никогда не видел синего неба и солнца?
Конечно, говоря о том, что возьмем с собой, он прежде всего думал о том, что неплохо бы иметь при себе заложника королевских кровей. Ну и что, что ребенок – тут уж не до сантиментов. Зато если их найдут, будет чем ответить его подземному величеству… Но, глядя на то, как загорелись темные глаза ребенка, Аларику стало нестерпимо стыдно. Пожалуй, Айлин уже его сломала, если он готов прикрываться ребенком… Не много же ей понадобилось усилий.
- Правда, возьмете? – восторженно пискнул мальчишка.
- Правда, - нехотя ответил Аларик, - там, наверху, интересно…
«Очень даже интересно, чересчур», - горько произнес про себя.
- Но ты не можешь даже подняться, - теперь в голосе мальчика появилось сомнение, - а если мама и дальше будет тобой играть, то и вовсе помрешь. Я уже такое видел.
- Я не знаю, что с этим делать, - признался Аларик.
И правда, не знал.
Но мысли малыша заработали в нужном направлении.
- Я ей скажу, что сам хочу тобой играть, - важно объявил он, - я и папе об этом скажу. И тогда тебя отдадут мне, а когда ты выздоровеешь, мы заберем папину невесту и убежим.
- Ты хоть знаешь, как выйти на поверхность?
Коэр пожал плечами.
- Ну, как? За каменным червяком, конечно же.
Это был исчерпывающий ответ. Малыш наигранно зевнул, потянулся.
- Я пошел, - объявил неспешно, - схожу к папе, и скажу, что хочу тебя забрать. Только пусть тебе одежду дадут, - малыш поморщился, - не понимаю, отчего ты голый. Здесь же грязно и холодно.
- Постой, - Аларик даже нашел в себе силы схватить маленького принца за штанину, - а ты… можешь сказать той девушке, что я жив?
Коэр задумался, но затем хмуро мотнул головой, отчего снова подпрыгнули кудри.
- Боюсь, что нет. Папа внимательно следит, чтобы никто к ней даже не подходил. А фрейлин к ней приставил самых вредных. Они меня не любят.
- Хорошо.
Наверное, сразу требовать много – это глупо…
Аларик устало прикрыл глаза. Эта беседа с ненаследным принцем выпила последние силы, но при этом – дала надежду. Он выживет и заберет отсюда Камиллу. Обязательно заберет.
***
Аларик не знал, сколько часов прошло вот так, в темноте. Временами он будто проваливался в беспамятство – как в глубокий сон, где было неплохо, но и здесь он не находил покоя, боль раз за разом выталкивала его на поверхность. В какой-то миг он даже подумал, жаль, что не согласился спать с принцессой, тогда было бы легче во всех отношениях. Легче придумать, как вызволить Камиллу. Легче потом сбежать… И он даже представил себе, как бы это выглядело, он и Айлин, и желудок скрутило тошнотворным спазмом. Глупости все это. Он не представляет рядом никого, кроме Камиллы Велье, которая мало того, что аристократка, так еще и королева вергов теперь. Последний факт разом делал все стократ сложнее. Ну и потом – разве он позволил бы себе стать просто любовником своей прекрасной девочки? Позволил бы себе переломать ее сытое и спокойное будущее замужем за одним из ее круга? Вряд ли. И от этого становилось совсем тоскливо: Аларик не хотел никого, кроме нее, и в то же время понимал, что все это детские, несбыточные мечты.
«Я помогу ей вернуться на поверхность», - вяло думал он в один из моментов, когда ясность сознания возвращалась.
«Помогу ей стать свободной и независимой, а потом уйду».
Он хватался за эту мысль, тоненькую, исчезающую, словно дымок над погасшим костром, но снова провалился в беспамятство. А когда вновь открыл глаза, то понял, что все изменилось.
Стало изрядно светлее – Аларик растерянно заморгал, когда на лицо упал сноп золотистых лучей, исходящих от кристалла. Сперва за световой завесой он видел лишь черный силуэт, но затем источник сияния сместился: Аларик увидел, что над ним склоняется темноволосый и темноглазый молодой мужчина. Что ж, принц Коэр был весьма похож на него… А рядом стояла принцесса Айлин, все в том же жемчужно-сером платье, с рассыпавшимися по плечам белыми волосами. Ее взгляд бесстрастно скользил по Аларику и, пожалуй, единственное, что выдавало волнение – это то, как она механически наматывала на пальчик тонкий локон.
Между тем, мужчина завершил осмотр Аларика и повернулся к принцессе. На мгновение Аларик удивился тому, что светящийся кристалл как будто плавает в темноте, но затем он разглядел и охранника, который держал этот своеобразный факел, и еще темные плечистые силуэты за спиной короля вергов.
- Какого тхэрла ты творишь, дорогая? – усталость, безграничная усталость в голосе. Спросил негромко, совершенно спокойно, но так, что даже Аларику захотелось закопаться поглубже в каменную крошку.
Впрочем, принцессу эта тихая угроза не смутила. Айлин вздернула точеный подбородок и сложила руки на груди.
- Отчего бы и нет? Думаешь, только тебе можно марать нашу кровь?
- Брак с воплощением королевы никоим образом нашу кровь не измарает, - с леденящим спокойствием ответил король, - а вот ты…
- А я решила, что это будет моя игрушка.
- А Коэр подумал, что такая игрушка пригодится и ему, - тяжело завершил король, - вот я и спрашиваю, какого тхэрла, дорогая? Чего тебе не хватает? Зачем устраивать весь этот цирк? Мы только что вернули самих себя, мне всегда казалось, что это самое лучшее, что может с нами приключиться. Но тебе мало. Тебе надо каких-то тхэрловых развлечений…
Воцарилось молчание. Аларик, стараясь даже не шевелиться, смотрел то на одного, то на другую, и даже не пытался угадать, чем все это закончится.
Все, о чем он мечтал – это хоть что-нибудь сделать с тем кровавым месивом, в которое превратилась его спина. Терпеть просто не осталось сил.
- Ему здесь не место, - наконец подвел итог его величество, - я думал, что он сдохнет сам, но ты все перепортила. Придется самому…
И вдруг Айлин подалась вперед, к королю. Аларик даже подумал, что она сейчас столкнется с ним, таким импульсивным и быстрым было движение, словно бросок змеи. Но Айлин замерла, ее лицо – почти соприкасалось с лицом короля, она оказалась почти одного с ним роста.
- Не смей, - и шипела она так же, как гадюка, - не смей, слышишь? Ты и так отнял у меня все! И если ты… если его сейчас добьют, то - попомни мои слова! – твоей девке тоже недолго останется! Я найду способ!
Выглядела вся эта сцена весьма интересно. Вот так, перечить королю, в присутствии охраны… Аларик уж ожидал, что его величество даст отмашку, мол, уведите эту сумасшедшую, а еще лучше сразу казните… Но нет. Внезапно острые черты монаршего лица смягчились, и он сделал крошечный, едва заметный шажок назад, восстанавливая дистанцию.
- Тогда сделай так, чтобы наш сын не был огорчен, - медленно произнес он, - если мой мальчик придет ко мне в слезах, я не буду более терпеть присутствие здесь этого червя, - презрительный кивок вниз, на Аларика, - и на тебя управу найду, хоть Глубина одарила тебя безмерно.
Высказавшись, его величество круто развернулся и шагнул в темноту, прочь от света, буквально стеля за собой шлейф недовольства.
«Еще бы, - подумал Аларик, - кому ж понравится, когда тебя так осадили?»
Однако, то, что король уступил сестре, уже само по себе вызывало вопросы. Чем там ее Глубина одарила безмерно? Магией?..
Но думать было тяжело. Сознание вязло в боли, мысли переплетались с жгучими хлыстами, которые как будто продолжали терзать спину. И Аларик почти обреченно уставился на принцессу, которая неподвижно застыла над ним – так, словно давно уже не была живой. Так, кукла…
И зашипел от боли, когда она внезапно рухнула рядом на колени, вцепилась стальными пальцами в плечи – как будто спицами проткнула – и, заглядывая в лицо, обдавая ароматом духов, горячо зашептала:
- Прости… Пожалуйста, прости. Я не хотела. Я думала немножко тебя проучить…
Светлые глаза заглядывали в душу. Ее гладкое личико, идеальные черты, пухлые губы оказались так близко… Аларик передернулся. Все это не внушало ничего, кроме омерзения с примесью брезгливой жалости. Похоже, что принцесса в самом деле была не в себе. Однако, странно. Выходит, проклятие королевы не ушло окончательно? Или принцесса была безумной сама по себе?
- Я тебя вылечу, - продолжала бормотать она, и Аларик чувствовал щекой ее теплое дыхание с привкусом тлена, - мой сын будет тобой играть… Я больше не причиню тебе боли… Если будешь нас слушаться, клянусь!
И в эти мгновения самой яркой мыслью была мысль о том, что надо любым способом убраться из этого подземного царства умалишенных. Самому сбежать и прихватить с собой Камиллу, потому что принцесса Айлин рано или поздно выполнит задуманное и Камиллу отравит. Или устроит обвал камней, мало ли что ей в голову взбредет.
Одно радовало: пока что… то ли с помощью Светлого Бога, то ли просто само так получилось – он справился, не заключив сделки с Тьмой. Аларик мысленно похвалил себя: собственно, уже не в первый раз так происходит: когда не принимаешь скоропалительных решений, а заставляешь себя стиснуть зубы и немного потерпеть, проблема разрешается сама собой.
Правда, ему пришлось еще не раз стискивать зубы, чтобы не орать, когда верги грузили его на носилки, когда несли по бесконечным коридорам – а над головой плыли пятна светящихся кристаллов, как будто пятна плесени… Когда перекладывали его на кровать, спиной кверху, и когда Айлин собственноручно принялась промывать раны каким-то особенно едким снадобьем.
Но под конец он так измучился, что прикосновения ее тонких холодных пальцев казались приятными. Ему мерещилось, что каждое такое касание чуть умаляет боль, и он уже хотел этих прикосновений, как умирающий в пустыне мечтает о глотке воды.
Бормотание Айлин пугало до дрожи, до тошнотворного ужаса, разливающегося под кожей морозным узором.
- Ты будешь моим, - шептала она, - ты станешь моей куклой. Будешь делать то, что я прикажу. И я найду способ, как…
Последние ее слова почему-то поглотило забвение.
ГЛАВА 4. Музыка камней
Мир утратил краски, сделавшись тусклым, серым и невесомым – как дохлая мышь, найденная на чердаке. Камилла постоянно ловила себя на том, что все ей неинтересно: шутки фрейлин кажутся несмешными и плоскими, частые визиты Налло тэль Раймира – пресными и утомляющими, под конец начинала болеть голова. Нет, она помнила о том, что для того, чтобы сбежать, нужно играть роль покорной и послушной королевы, во всем согласной с королем вергов. И точно также она понимала, что Налло пытается ее как-то расшевелить, вернуть интерес к жизни, а заодно к своей особе. Но одно дело – понимать, и совсем другое – принять новую действительность, в которой больше не было темного мага. Не было его чувствительных рук, не было его хитрого лисьего взгляда, его запаха, ощущения прикосновения к его рубашке, вкуса его губ – все исчезло, оказалось погребено в бескрайнем подземелье, в котором, как ни крути, ей придется провести еще неведомо сколько времени до того момента, как она придумает план побега.
По ночам – здесь было непонятно, какое время суток – когда все расходились по спальням, Камилла плакала. Даже не плакала – выла, вцепившись зубами в подушку. Оказывается, очень больно вырывать любовь из груди с корнями. И непонятно, когда это чувство успело так хорошо укорениться, ведь на самом деле она провела с Алариком не так уж много времени. Таращась в мягко мерцающий потолок, поросший колониями тускло светящихся кристаллов, Камилла беззвучно шептала один и тот же вопрос: почему? Почему ты меня бросил? А потом сама себе и отвечала – потому что ты дурак, потому что ты не поверил в нас…
А однажды она подумала о том, что, возможно, ей и не нужно возвращаться на поверхность? Зачем ей солнечный свет, зачем ей ароматы трав, синее небо, белые облака – зачем все это, если там не будет Аларика? Возможно, в самом деле ей лучше остаться здесь – где, по словам Налло, и есть ее истинное место?
Она поначалу отбросила эту мысль, надо сказать, очень соблазнительную. Всегда проще быть слабой и уступить обстоятельствам… Но с того момента желание видеть солнце как будто угасало. А по ночам к ней все равно приходил Аларик, и там, в снах, Камилла чувствовала себя счастливой, потому что там, в несбывшемся, он ее любил и целовал, носил на руках и называл своей любимой Жемчужиной. Просыпалась совершенно разбитая и больная, но потом приходила одна из фрейлин, шутила не смешно, пытаясь развеселить ее величество, помогала облачиться в платье умопомрачительной красоты – и тут Камилла невольно вспоминала, как крутилась перед зеркалом, перед той самой роковой поездкой на первый бал, и тогда она представляла себя невесомой беззаботной бабочкой, но то тогда, а сейчас бабочка словно вымокла под дождем, крылышки обвисли… И взлететь уже не получится.
«Почему ты отказался от меня? Почему решил за нас? Потому, что считаешь себя взрослым и мудрым? А, может быть, мудрость не во взрослости, а в желании жить так, как хочется? Просто – жить?..»
И теперь она продолжала жить, с этой неизбывной болью, с воспоминаниями о его дыхании на своей щеке, о том, как по коже скользили жесткие пальцы, о том, как он прижимал ее к себе, словно пытаясь укрыть от всех бед.
Налло тэль Раймир, при всей его внешней изысканной красоте, не был интересным и не был привлекательным.
Удивительным образом он оставался скучен, хоть и умел развлечь беседой.
Слишком плохая замена для утраченной любви… Слишком пресная, безвкусная.
Но Камилла, помня о своем изначальном желании сбежать, старательно изображала покорность, порой думая, что Налло видит не покорность, а полное безразличие. Впрочем, и само желание сбежать мало-помалу гасло: если поначалу оно горело ровным, трескучим пламенем, то теперь это было похоже на тлеющую ветошь. Дыма много – огня почти нет.
***
Однажды, когда она потеряла счет дням, проведенным в подземелье, Налло пришел во время завтрака. Фрейлина, лишь глянув на его величество, как-то беззвучно удалилась. Камилла хотела подняться со стула, но король вергов лишь махнул рукой – мол, незачем.
И, как всегда, Камилла почувствовала скованность в его присутствии. Хотелось просить – зачем вы здесь, ваше величество? Чего добиваетесь? Разумеется, цель его величества была вполне понятна, яснее некуда, но ведь для того, чтобы жениться, вовсе необязательно приходить каждый день и изображать заинтересованность в светской беседе, которая совершенно не клеилась.
Камилла тихонько вздохнула и продолжила завтрак, искоса поглядывая на короля.
Кажется, сегодня он был одет даже более щеголевато, чем прежде: белая сорочка, отороченная кружевом, шейный платок из темно-синего шелка, булавка с крупным бриллиантом. Цвету платка вторил камзол, бархатный, расшитый серебром. Ну и, конечно же, корона – как без нее? Тонкая, воздушная, словно свитая из прутиков и щедро усыпанная бриллиантовыми каплями, которые так загадочно мерцали в темных кудрях его величества.
«Ходит и ходит, - уныло думала Камилла, - зачем? Неужели не понял до сих пор, что зря?»
Она ковыряла ложечкой яйцо всмятку. Это яйцо – оно не было обычным куриным яйцом. Куры ведь не несут изумрудно-зеленых яиц, и яйца эти не пахнут вареной говядиной. Но верги называли это «яйцом», и Камилла предпочла не знать, что это на самом деле и у кого взято. В конце концов, земляные черви тоже яйца откладывают.
К яйцу прилагалась пресная лепешка, тоже интересного серо-зеленого цвета и на вкус как будто из пшенной каши – но Камилла понятия не имела, есть ли у вергов просо, а если есть, то где и как растет. Поэтому происхождение лепешки тоже оставалось тайной.
Пили здесь что-то, похожее на мятный отвар и такое же зеленое, но, судя по кусочкам, которые Камилла иногда вылавливала из подобного «чая», это была не мята, а какая-то плесень, похожая на пористую губку. Ну и, наконец, к «чаю» подавались сладости – маленькие орешки, обвалянные в чем-то, напоминающем сахарную глазурь.
Так вот, Камилла ковыряла ложечкой внутренности яйца, Налло молча сидел напротив и смотрел на нее, задумчиво теребил крупный перстень на мизинце – таких крупных рубинов Камилла за всю жизнь на поверхности ни разу не видела. А потом сказал:
- Так больше нельзя, Камилла. Даже если ты была привязана к тому человеку, что ж, судьба разводит в разные стороны, не спрашивая. Тем более, что это его решение. Ты же понимаешь, что невозможно заставить человека быть рядом, если он того не хочет?
Она вздрогнула и сжалась внутренне, ожидая… да сама не знала, чего можно ожидать от короля вергов, который вознамерился на тебе жениться. А вдруг он скажет, что изволь, дорогая, прямо сейчас под венец, сыграем свадьбу? Но она не готова… Да еще, пожалуй, долго не сможет.
- В тебе кровь вергов, - решительно продолжил король, - я наблюдаю за тобой все эти дни, и пришел к выводу, что ты можешь жить в нашем мире, далеком от поверхности. Твое тело приняло Глубину, твое здоровье в полном порядке и… в общем-то, готово к деторождению.
Наверное, именно после этих слов она побледнела, потому что Налло усмехнулся – красиво, как будто именно сей момент его кривую усмешку должен был запечатлеть художник.
- Но я не буду тебя торопить, - сказал он, - и не нужно так пугаться… Неужели я тебе настолько противен? Что дурного я тебе сделал?
Говорил он так спокойно, проникновенно, что Камилле даже стало стыдно. Ей захотелось крикнуть, что – нет, не противен, но…
«Никакой», - всплыло подходящее слово.
- Ты прожила здесь два десятка дней, и ни разу не изъявила желания узнать поближе нашу жизнь… которая теперь и твоя жизнь, и твоего народа.
Кровь прилила к щекам. Наверное, она в самом деле неправа, барахтается в своем горе, в тоске по Аларику, а он… А где он, в самом деле? Чем занят? Там, где солнечно… Внезапно Камилла сообразила, что наверху уже разгар весны. Тюльпаны цветут яркими алыми мазками по зелени, абрикосы укрыты белыми пенными шапками, и такой аромат от цветущих яблонь… Горло стиснуло спазмом – от тоски по его взгляду, голосу… и от обиды. Почему он позволил Налло оставить ее здесь? Потому что в ней проснулась древняя кровь? И потому что древнее проклятие, получив свободу, убило Эдвина Лоджерина?
- Наш мир ничем не хуже того, в котором ты по недоразумению родилась и жила, - голос короля звучал приглушенно, - но ты даже не пытаешься его узнать чуть лучше. И не пытаешься понять, что пробудилось в тебе самой вместе с кровью нашей королевы.
Сознание зацепилось за последние слова. Собственно, Камилла чувствовала, что в ней что-то изменилось, и сильно изменилось, появилось странное такое ощущение связности со всем миром, в который она угодила. Но она, горюя и тоскуя, не спрашивала, и никто не пытался ей объяснить… вплоть до сего момента.
Она оторвала взгляд от недоеденного яйца и посмотрела прямо на короля вергов. Тот едва заметно улыбался – хитренько так, потому что рыбка явно заглотила наживку.
«Ну и пусть, - решила Камилла, - зато я разберусь, что происходит на самом деле. Возможно, если отвлечься от воспоминаний, станет чуточку легче».
- И что же происходит со мной? – спросила она.
- В тебе проснулась наша магия, - ответил Налло, и его улыбка стала шире и теплее, - ты нашей доброй древней крови, Камилла. И дашь мне прекрасных детей.
От постоянного напоминания о том, какая роль ей уготована в финале, Камилла краснела – и, возможно, это выглядело премило в глазах Налло.
- Мне бы хотелось… понять, что со мной, до детей, - прошептала она и смутилась окончательно.
- Естественно, - в глазах короля плавал загадочный блеск, - я лично буду тебя учить. И я лично хочу показать тебе новый мир, который отныне будет твоим. Это развеет твою тоску по тому, что на самом деле твоим никогда не было.
«А как же цветущие абрикосы? А как же горьковатый аромат осенних хризантем?»
Она горько усмехнулась собственным мыслям.
- Налло… А здесь есть цветы?
Король приподнял атласную бровь.
- Разумеется, Камилла. Только в нашем мире они немного иные, чем на поверхности.
***
Налло зашел к ней, спустя пару часов после завтрака – как раз к тому моменту, как Камилла переоделась и успела известись от скуки. Она сидела на кровати и мрачно рассматривала каменную стену, иногда обращаясь к тому странному чувству, неясной связности со всем окружающим миром. Но чувство было неясным, Камилла совершенно не понимала, что с ним делать и как обратить себе на пользу, а потому от нечего делать высматривала закономерности в узоре из мелких трещинок. Налло заявился именно тогда, когда Камилла пришла к выводу об отсутствии оной: в сплетении трещин не было ни капли порядка, лишь хаос. Он остановился на пороге, прислонился плечом к дверному косяку и буквально впился в Камиллу взглядом, где плескалась тьма. Камилла отметила про себя, что Налло тоже переоделся, и теперь выглядел еще большим щеголем: камзол глубокого винного цвета с искрой, черные штаны и рубашка. И в обязательно порядке крупный драгоценный камень в шейном платке, играющий в свете других камней так, как будто откликаясь на их зов. Внезапно пронеслась мысль о том, что, пожалуй, причудливая игра граней так хороша, как не была бы на поверхности. Собственно, а что удивительного? Если есть магия камней, то наверняка и камни могут быть связаны друг с другом…
Молчание затягивалось: Налло смотрел на Камиллу, а она – на него. Не выдержав, Камилла все же растянула губы в улыбке.
- Что желает ваше величество?
- Величество желает пригласить на прогулку свою королеву. Ты ведь еще ни разу не была за пределами дворца.
«Но меня-то и за пределы комнаты не выпускали», - едва не сорвалось с языка.
Камилла поднялась, разгладила подол платья – сегодня оно было цвета «розовый кварц», как сказала фрейлина.
- Что ж, я полностью готова, ваше величество.
Налло улыбнулся ей – снисходительно, как маленькой девочке.
- Тогда не будем терять времени!
И, когда Камилла подошла, подал руку.
… Пожалуй, именно это ее раздражало более всего. С самого первого дня их знакомства Налло все время брал ее за руку: когда сопровождал на обед, когда вел по дворцу, даже когда просто разговаривал, подходил почти вплотную и брал за руку. Камилла не могла понять, зачем он это делает: по сути, они ведь были чужими друг другу людьми (или не совсем людьми), и получалось, что она была вынуждена терпеть прикосновения мужчины, который даже не нравился – и, уж конечно, не шел ни в какое сравнение с темным магом.
Она несколько раз пыталась забирать руку из этого мягкого, обволакивающего плена, но Налло каждый раз снова брал ее руку в свою, улыбаясь при этом настолько невинно и искренне, что Камилле становилось даже немного стыдно.
Но, так или иначе, они вышли из комнаты и пошли по широкому коридору. Здесь своды потолка были так высоки, что невозможно было снизу разглядеть светящиеся кристаллы – они сливались в беспорядочные пятна, напоминающие страны на картах.
Шли молча: Камилла не знала, о чем говорить, да и не слишком хотелось. Налло же… имел вид человека, о чем-то глубоко задумавшегося. О чем он думает, Камилла спрашивать не решилась.
Они миновали коридор, свернули в боковую галерею, потом спустились по широкой лестнице, вырубленной в граните. Время от времени им встречались верги – мужчины и женщины, которые почтительно и безмолвно кланялись и также безмолвно как будто таяли в далях бескрайних коридоров.
- Куда мы идем? – наконец спросила Камилла.
Налло чуть крепче сжал ее пальцы, отчего моментально возникло ощущение, что она – в клетке, и именно сейчас клетка эта сжимается, уменьшается в размерах, и так скоро и шевельнуться будет невозможно.
- Ты хотела знать, есть ли здесь цветы, - прошелестел он, - я веду тебя показать сад.
- И… там будут настоящие, живые растения? – она покачала головой, - я не представляю, как растения могут жить без солнца.
- Растения с поверхности – не могут. А растения, данные нам Глубиной – вполне.
Еще один поворот, еще лестница – и внезапно они оказались на террасе, вдающейся в довольно большую пещеру с высоким потолком. Камилла, не сдержавшись, ахнула: в стенах пещеры как будто проделали большие круглые окна, но они были забраны совершенно черным непрозрачным стеклом. Внутри же… Внутри действительно были деревья. Или же нечто, очень сильно их напоминающее.
Камилла взглянула в лицо Налло.
- Можно?..
- Конечно, иди. Здесь совершенно безопасно.
И наконец отпустил ее руку. Камилла спорхнула со ступеней терассы, сделала несколько шагов по полу пещеры – конечно же, там не было травы, но вместо нее – тонкие, наслаивающиеся друг на друга чешуйки малахита. Она подошла к ближайшему дереву, потрогала кору: похоже было на камень, но удивительно теплый. А листва? Собственно, на этих ветвях и листьев, как таковых, не было – какие-то зеленые пеньки, похожие на маленькие копытца. Камилла тронула один из таких пеньков и, к собственному безграничному удивлению, поняла, что оно живое и действительно похоже на плотный, упругий лист. Ну, что ж… Деревце было покрыто цветами, бледно-розовыми, с узкими игольчатыми лепестками. Чем-то напомнило желтые цветки одуванчика – но только здесь они были розовыми. Камилла потрогала этот цветок и вздохнула: а вот это уже был камень, совершенно точно. Холодный, твердый…
Она повернулась к Налло: тот стоял, сцепив руки за спиной, молча наблюдал.
- Как такое возможно? Тут и камень, и… живое.
- Магия Глубины позволяет срастить и живое, камень, - спокойно пояснил он, - поэтому, если хочется создать что-то особенное, мы берем те растения, которые здесь действительно живые, и камни – какие нам нравятся.
«И, тем не менее, за образец вы все равно взяли дерево с поверхности», - подумала Камилла.
Она осматривалась с удовольствием – пожалуй, впервые за все эти дни. Вокруг были небольшие деревца в нежно-розовых, полупрозрачных цветах. И на полу местами плоские малахитовые чешуйки уступали место кустикам, которые венчали разноцветные почти что хризантемы: солнечно-желтые, фиолетовые, розовые, белые. Они были небольшими, каждый цветок не больше ладони, и свет играл в острых лепестках, преломляясь в тысячах граней.
- Тебе нравится? – услышала Камилла голос Налло.
- Как такое может не нравиться?
Присев на корточки перед одним из кустиков, она осторожно потрогала цветы, укололась об острый лепесток и, сама не зная отчего, рассмеялась… Смех оборвался резко: на обнаженное плечо легла тяжелая рука короля вергов. Камилла резко вскочила на ноги, уворачиваясь от нежеланного прикосновения, испуганно уставилась на Налло. Тот с деланным безразличием пожал плечами, затем протянул руки раскрытыми ладонями к нижней ветке дерева. Камилла ощутила… это было похоже, как будто вокруг нее шевелится невидимая паутина. Странное чувство, и как будто хочется увидеть, или хотя бы схватить, чтобы убрать это невидимое шевеление материи вокруг – но непонятно, как.
- Смотри, - Налло кивнул на ветку.
Там же происходили чудеса. Нежно-розовые цветки, которые до того топорщились иголочками, стремительно изменяли форму, делаясь шире и площе. Еще несколько мгновений – и у Камиллы перед носом закачалась самая что ни на есть ветка цветущей яблони, с той лишь разницей, что каждый лепесток был сотворен из полупрозрачного камня.
Налло поднял руку, отломил розовый цветок, подержал его в руках, а затем протянул Камилле.
- Приколи к платью.
И это тоже было самым настоящим чудом: только Камилла хотела возразить, мол, как же я приколю камень, как поняла, что Налло одним движением своей магии умудрился отрастить позади чашечки цветка длинный и тонкий каменный шип.
- Спасибо, - она невольно залюбовалась изяществом яблоневого цветка, снова мимоходом подумав, что здесь камни перекликаются друг с другом, усиливая свои блеск и красоту.
Когда Налло передавал Камилле брошь, он снова как бы невзначай коснулся ее рук, но она была так увлечена цветком, что почти не обратила на это внимание и даже не вздрогнула.
Принялась пристраивать цветок у себя на груди, стараясь как можно аккуратнее проколоть корсаж платья, и даже не сразу сообразила, что вот уже она – в кольце рук его величества, что ее спина упирается ему в грудь, и что его руки – поверх ее, помогают аккуратно приколоть брошь…
Дыхание застряло в горле, Камилла словно окаменела.
До этого… он еще никогда не подходил к ней настолько близко.
Что он задумал? Ясно, что…
Прикосновение горячих губ сзади у основания шеи. Камилла зажмурилась. Замерла. И, кажется, вдохнула только тогда, когда Налло отстранился.
- Предлагаю пойти дальше, - сказал совершенно спокойно, - здесь есть оранжерея, где всегда выращивали цветы, из которых мы делаем духи.
- А я могу приходить сюда сама? – пролепетала Камилла, с трудом переводя дух. Она-то и спросила только для того, чтобы не висело это давящее молчание в воздухе, как будто… как будто она что-то должна королю вергов.
- Разумеется, - в темных глазах Налло появился задорный блеск, - здесь совершенно безопасно. Если тебе нравятся цветы – что ж, все они твои.
- Спасибо, - смотреть на него почему-то было невыносимо, Камиллу не покидало чувство, что король ждет от нее чего-то…
- Совершенно не за что, ты ведь в скором времени станешь всему здесь хозяйкой, - весело отозвался Налло и протянул ей руку, - ну что, идем?
Ее рука снова очутилась в пылающей клетке.
Да что там, вся она была в клетке, и понятия не имела, как выбраться.
***
После ужина Налло принес ей несколько старинных книг, больших, тяжелых, в переплетах из тисненой темно-коричневой кожи. Принес лично, торжественно водрузил на туалетный столик и, повернувшись с видом абсолютного победителя, объявил:
- Здесь описание нашего мира, карты, рисунки обитателей. Думаю, тебе должно быть интересно.
Камилла, которая все это время простояла в противоположном углу комнаты, подальше от Налло и так, чтобы между ними оказалась кровать, покорно кивнула. Налло сверкнул глазами и вышел молча, довольно громко хлопнув дверью. Ему не нравилось то, как она себя вела, эти жалкие попытки отгородиться. А в голове Камиллы все мешалось: должна ли она быть покорной, чтобы сбежать? Или наоборот, должна ли она бунтовать, чтобы Налло разочаровался в потенциальной королеве и сам отказался от мысли о женитьбе? А если не быть покорной, а быть просто собой? Да и вообще, нужно ли бежать, когда Аларик сам отказался от их будущего? Оставшись одна, Камилла крепко зажмурилась, привалилась спиной к холодной стене.
- Папочка… Мамочка… что мне делать?
Образ цветущих абрикосовых деревьев как будто сделался бледнее, прозрачнее, невесомее. Уж и запаха свежей травы она не могла вспомнить. А самое ужасное, что лица родителей расплывались бесформенными пятнами. То есть, если постараться вспомнить – она четко помнила родинку у мамы на запястье, помнила старый рваный шрам у отца на шее, его седину. А вот лица внезапно пропадали, таяли, как будто удалялись. Камилла всхлипнула, вспомнив слова Аларика о том, что она будет просто плыть по великой реке времени, все дальше и дальше, без возможности вернуться, а ее дорогие папа и мама проста остались где-то там позади. Стоят, обнявшись, и смотрят вслед, и в их глазах вместе со слезами стынет любовь. Ох, как много она могла бы им рассказать! Столько случилось нового, не сказать, что приятного – но все равно, нового. Это бы всколыхнуло пыльные лохмотья паутины в их старом бедном замке, это бы заставило родителей взволноваться, а потом с облегчением улыбнуться…
Закусив костяшку на руке, чтобы не разреветься окончательно, Камилла подошла к туалетному столику и посмотрела на верхнюю в стопке книгу.
«Твари Глубины», вот что было на старой коже, явно выжжено – вроде клейма. И вокруг рамка выложена из гладких мелких камней, прозрачных, словно стекло. Камилла вздохнула. Нет, мама или папа ни за что не хотели, чтобы она только и делала, что рыдала. И как-то нужно жить дальше, хоть при одном воспоминании о них слезы на глаза наворачиваются.
Она взяла книгу про тварей Глубины, уселась с ней на кровать и принялась перелистывать старые страницы. Любопытно, как так получилось, что и верги, и люди с поверхности говорили и писали на одном языке? Значит, до поры-до времени они жили в мире, очень близко были связаны друг с другом, а потом… Ну, а что потом – всем известно, королевское проклятие пало на два народа. А вот теперь и проклятия нет, но зато Камилле нужно выходить замуж за подземного короля и забыть о том, какие цветы есть под солнцем.
«Земляной червь» - прочитала Камилла заголовок.
Под ним начинался мелкий рукописный текст, причем некоторые буквы можно было разобрать исключительно наугад, а сбоку – большая искусно выполненная иллюстрация, тот самый червь, который куда больше походил на узкую и длинную бутылку, из горлышка которой торчали острые зубы-иглы. Из текста стало ясно, что земляной червь ест все, что только найдет живого. При этом, однако, не брезговал и драгоценными камнями, от которых он быстро наращивал новые кольца, увеличиваясь в длину. Гигантские земляные черви могли прогрызать тоннели в каменной толще, проедать тонкую границу миров и выбираться на поверхность, для чего их, собственно и использовали испокон веков.
С земляными червями соседствовали черви каменные, которые отличались в основном размерами и формой зубов – у каменных зубы напоминали зубы больших улиток, которые, к тому же, были тверже алмаза. Соответственно, черви каменные могли перетирать в пыль камни и точно так же расти в длину.
Помимо червей, были тут твари летающие и плавающие. Камилла наконец сообразила, кто ж несет такие зеленоватые яйца – существо было похоже на летучую мышь, только с длинной вытянутой мордой и острыми ушами. Ну и в подземных озерах плавали тоже интересные создания, похожие на водяных змей. Мясо их было съедобно – о чем автор сего фолианта упомянул неоднократно и даже привел парочку рецептов.
Камилла отложила книгу в сторону, взяла следующую – «Легенды народа Глубины». Выходит, именно так и называли себя те, кого люди с поверхности прозвали вергами? Камилла открыла и эту книгу. В самом ее начале была нарисована красочная иллюстрация, где люди выходят из раскрывшихся недр земли. Она прочла – «всех породила Глубина». Вот как? То есть, у людей и вергов одни далекие предки?
Она даже улыбнулась: чтение будило в ней давно забытое чувство уюта. Как будто она сидит в отцовском кресле, подобрав ноги, укрывшись шерстяным пледом, и читает. А рядом потрескивают поленца в камине, и за стенкой кухарка гремит кастрюлями… Камилла снова шмыгнула носом. Выходило так, что ей – чтобы совсем не реветь – надо совершенно не вспоминать о былом, потому что стоит только вспомнить – и на тебе. В который раз она вспомнила слова Аларика о реке времени – и впервые пожалела о том, что эта река недостаточно быстро уносит ее вперед.
…И по-прежнему оставался нерешенным вопрос – что же делать ей, унаследовавшей королевскую кровь детей Глубины?
Остаться и забыть поверхность?
Притворяться и потом сбежать?
Попросить у кого-нибудь помощи? Но у кого? Не у фрейлин же, в самом деле?
В какой-то миг Камилла невольно передернулась – ощущение, словно за шиворот жабу бросили. Взгляд помимо воли метнулся по комнате и остановился на двери, которая медленно, очень медленно открывалась. Неужели снова Налло? Камилла вскочила на ноги, едва не уронив книги. Если это король вергов, то неплохо бы снова занять такую позицию, в которой он не сможет беспрепятственно к ней подойти…
Но нет. Когда дверь распахнулась, Камилла увидела белокурую молодую женщину – которая внезапно была очень похожа на нее саму. Незнакомка была одета в серое, с жемчужным отливом, платье с богатым шитьем по корсажу. Из волос была сооружена сложная прическа, как будто сплошь из кос, но при этом волнистые пряди ниспадали на обнаженные плечи. И цвет… Камилле с перепугу показалось, что на нее смотрит ее двойник, что испокон веков считалось самым дурным предзнаменованием. Выдохнула, лишь когда разглядела гостью получше: другой овал лица, с острыми скулами, и нос острый, чем-то на клюв хищной птицы похож, и глаза внешними краями приподняты к вискам, кошачьи, недобрые.
Незнакомка пугала – не внешностью, а замершей неподвижностью. Ее красивое лицо казалось маской, отлитой из алебастра, на которую кистью нанесли краски – самую малость, чтобы замаскировать под живого верга. Женщина стояла в дверях совершенно неподвижно, и ее взгляд неотрывно следил за Камиллой.
- Что вам нужно? – наконец не выдержала та.
Она ожидала чего угодно – ответа на вопрос, презрительного хмыканья, наконец, потока оскорблений – но только не того, что случилось в следующее мгновение.
Женщина как-то странно дернула шеей – Камилла явственно услышала треск ломаемых позвонков – затем, все еще стоя на ногах, приоткрыла рот. Зубы! Ох, Светлый, у нее стремительно росли зубы, напрочь теряя даже сходство с человеческими, при этом изогнутая под совершенно невероятным углом шея, слишком длинная, тоже менялась: остолбенев от ужаса, Камилла увидела, что из-под белой кожи лезут острые костяные шипы.
- Перестаньте! – крикнула Камилла, но вместо громкого и решительного возгласа из горла выполз едва различимый шепот.
- Ч-человек, - прошипело чудовище, именно чудовище: человеческого в нем почти ничего не осталось.
Белые костяные шипы вылезали и на лице, челюсть выдвинулась…
Камилла что есть сил ущипнула себя за руку – и боль заставила очнуться от наваждения, рвануть за кровать, хотя слабая это защита. Камилла огляделась в поисках хоть какого-нибудь оружия, схватила с туалетного столика флакон духов. Он казался тяжелым, и им, в случае чего, можно было ударить…
А еще через мгновение монстр в жемчужном платье, с развевающимися белыми волосами, прыгнул вперед. Камилла успела замахнуться, но не успела ударить. Ее толкнули в грудь, хорошо еще, что, падая, она ухитрилась приподнять голову, потому что иначе…
Страшная тяжесть навалилась, не давая вдохнуть. И уже зверь, обросший костяной чешуей, с длинной шеей, с глазами, как будто затянутыми бельмами, раскрыл пасть. Неведомо как, но Камилла обхватила эту страшную голову двумя руками, не давая вцепиться себе в лицо. Сколько у нее времени? Долго не удержать, вон, уже и пальцы скользят по волосам…
- Мамочка! – взвизгнула она.
Понимание – что теперь точно – все – ошеломило.
На лицо капала горячая слюна из разверстой пасти. Пальцы соскользнули, и…
Чудовище отшвырнуло от нее с такой чудовищной силой, что Камилла услышала глухой удар тела о камень. Задыхаясь, она приподнялась на локте: в дверях стоял Налло. И он был в ярости.
Почти не обращая внимания на Камиллу, он подошел к извивающемуся монстру, которого – Камилла только заметила – прикрутило к стене тонкими каменными прутьями. Чудовище зашипело, заметалось. Белая костяная чешуя уже была повсюду, распорола платье. Что ж у нее, все тело этим поросло?
А между тем Налло, совершенно хладнокровно стоя над монстром, вдруг размахнулся и отвесил ему оплеуху.
- Как ты посмела? - рявкнул так, что Камилла невольно сжалась в комок, - как посмела посягнуть на то, что тебе не принадлежит?
Последовала еще одна оплеуха, и в тусклом свете стало видно, что уже и костяшки Налло кровоточат, он сбил их о шипы.
- Т-т-ы-ы-ы, - чудовище говорило с трудом, видно, длинные зубы мешали, - с-сам… виноват!
- Я в своем праве! – зло заорал Налло, - это ты здесь ничто! И я – слышишь? Я уже жалею, что не сковал тебя навечно там, внизу, позволил тебе жить во дворце, позволил пользоваться всеми привилегиями королевской семьи!
В это время монстр мотнул головой, и зубы стали быстро втягиваться обратно. Сперва – зубы, затем чешуя. Только вот из-за того, что прорезывалась она сквозь кожу, теперь все лицо женщины было покрыто кровью, только глаза – чересчур светлые – почти светились на этой жуткой маске словно пара жемчужин на бордовом бархате.
- Я сама – королевская семья, - вдруг совершенно спокойно ответила она. И добавила, - отпусти, я пойду к себе.
- С чего ты взяла, что я тебя отпущу? – Налло, стоя спиной к Камилле, скрестил руки на груди, - ты была опасна и осталась опасна. Я надеялся, что проклятье снято… По крайней мере с меня оно снято. Это точно. А вот ты?..
- Я больше не буду даже приближаться… к твоей невесте, - в голосе монстра, совершенно человеческом, теперь стыло равнодушие, - ну же, отпусти.
- Я не желаю, чтобы ты появлялась на этом ярусе дворца.
- Хорошо… отпусти, а?
Последней втянулась и стала обычной длины шея чудовища. Камилла снова услышала хруст костей.
- Иди, - твердо сказал Налло.
Камилла едва верила своим глазам: каменные прутья, которые прижимали тело женщины к стене, мгновенно размягчились и втянулись в стену, как будто их никогда и не было.
А потом Камилла подумала о том, что именно так умер принц Лоджерин, только там получились острые пики. Она его убила.
Женщина медленно побрела к выходу, шаркая ногами. Камилла, замерев, глядела ей в след, до тех пор, пока спина, затянутая в дырявый теперь жемчужный шелк, не исчезла за поворотом.
А потом ее проняло.
Она не могла дышать. Не могла шевельнуться от накатившего ужаса, а перед глазами разверстая зубастая пасть, и оттуда капает слюна… Камилла, точно во сне, вытерла лицо. Рука тряслась и почти не слушалась. Камилла втянула сквозь зубы воздух – а выдохнула уже вперемешку с хриплым рыданием. Где-то под ложечкой заболело, тело медленно охватывал озноб.
Беспомощно сидя на полу, она спрятала лицо в ладонях и разрыдалась.
Тихий звук шагов.
Налло опустился рядом с ней, совсем близко… Но плевать, уже все равно. Его ладонь тяжело легла на плечо, приобнимая.
- Ну, все, все, не надо. Она больше не придет.
- Кто… она? – выдохнула рвано.
- Моя сестра.
Его рука стала как будто жестче, и он прижал Камиллу к себе, головой к плечу.
- Не плачь, все закончилось.
Камилла всхлипнула и уткнулась носом в дорогую и немножко колючую ткань камзола. Налло обнимал ее, тихонько поглаживая по спине, и это было так непривычно. Сознания вопило, корчилось в судорогах: не он, не тот, кто нужен. И запах другой, какой-то чужой, но…
«Почему ты меня бросил? Почему-у-у-у? Почему все так неправильно?!!»
Это ведь не Налло должен был ее сейчас обнимать и утешать, его легкие, вкрадчивые прикосновение рождают боль под сердцем. Он совсем не такой, другой, неинтересный. Но тот, по кому рыдает сердце – далеко, да и вспоминает ли?..
Камилла вяло сопротивлялась, когда Налло бережно обхватил ее лицо ладонями и поцеловал – также легко, вкрадчиво, как до этого гладил. Простое прикосновение губами к ее губам. Зачем? Неужели не чувствует, что она равнодушна к нему, к его темной красоте?
«Так ведь ему все равно, - внезапно подумалось ей, - он решил, что возьмет тебя в жены – и все. Ему нет разницы, что ты чувствуешь. Просто он уже решил».
О-о-о, как же она устала. От этой бесконечной боли под сердцем, от горьких и одновременно счастливых воспоминаниях о родителях, от того, что чувствует себя жалким засохшим листком, который несет осенняя буря. Куда несет? Зачем? И оттого, что всем наплевать на то, что она чувствует, потому что «они уже решили». Эдвин Лоджерин, Налло тэль Раймир, Аларик Фейр. Все одинаковы… Сами решили, никто ее не спросил.
Руки безвольно повисли вдоль тела, пока мягкие губы Налло назойливо ласкали ее. И поцелуй какой-то вышел безвкусный, пресный. И целует Налло не так… Все не так. А она сидит, словно кукла, и все это позволяет, хотя именно в эти моменты чувство камня вокруг необычайно острое, почти болезненное, и кожа вдруг сделалась невероятно чувствительной, от каждого касания пальцев Налло словно маленькие молнии расходятся по телу.
«Я чувствую камень» - сонной рыбой плавает одна-единственная мысль.
И сама Камилла уже как будто вне тела. Что – тело? Игрушка для других, а она – свободная бабочка, может порхать там, где солнце…
- Хватит, - выдохнула она в горячие мягкие губы, - хватит!
Он неохотно отстранился, заглядывая в глаза. Камилла смело посмотрела в бездонные колодцы, полные тьмы и сказала:
- Я не могу… сейчас.
Налло улыбнулся уголком рта, а Камилла невольно потрогала пальцами свои губы: они буквально горели.
- Как скажешь, - голос короля вергов был спокоен и холоден, как будто и не он только что целовал ее, - но мне нравится то, что происходит. Ты привыкаешь.
«И животное привыкает к клетке» - горько подумалось ей.
- Поднимайся, - он легко встал на ноги, протянул руку, и Камилла послушалась.
Ноги дрожали и подгибались, но идти было недалеко: Налло бережно усадил ее на кровать, сам остался стоять, глядя на нее сверху вниз.
- У тебя сильный дар Глубины. Он был очень силен у нашей королевы. Следовательно, тебе нужно учиться владеть этим даром.
Камилла молча кивнула. Она тоже, смаргивая то и дело набегающие слезы, рассматривала Налло: красивый молодой мужчина, но… не ее. До боли не ее.
- Расскажи мне, как это – быть безумным? Как твоя сестра?
Налло снова улыбнулся, тряхнул головой.
- Позволишь? – кивнул на кровать.
- Разумеется.
Он присел рядом, больше не делая попыток обнять. Камилле с ее места был виден бледный профиль – идеальный, такие любят чеканить на монетах, но на монетах, как правило, сильно приукрашают внешность, а Налло был великолепен без прикрас.
- Это происходило само собой, независимо от моего желания, - глухо сказал он, - вот ты ощущаешь себя, а вот – все как будто проваливается в какую-то вязкую муть. А потом ты даже не помнишь, что же было, и что натворил. Что-то вроде приступов лихорадки, только фокусы с сознанием. И порой с телом.
- Ты выздоровел? – тихо спросила Камилла.
- Я? – прямо посмотрел ей в глаза, - я – да. А вот Айлин, судя по всему, не совсем, я не знаю, отчего так. Понимаешь… Если раньше у меня это происходило урывками, как будто нырял в воду и выныривал, то Айлин, особенно после рождения ребенка, почти не приходило в себя. И, знаешь, в ее покоях даже мебель попорчена. Сдается мне, чем сильнее дар, тем большее влияние оказывает проклятие.
- Ты ее все равно скрутил, - заметила Камилла.
- Потому что она совершенно не владела собой, - он пожал плечами, - когда она в здравом рассудке, с ней очень нелегко справиться, даже мне… Знаешь, вот эти приступы безумия, они ведь и в самом деле гнали нас наверх. А под конец мы почувствовали, что там, наверху, есть ты – и именно ты манила тех, кто был не в себе. Наших воинов, наконец. Знаешь, у вас это называют «как осы на варенье», я, правда, не совсем уже и понимаю, кто такие осы…
- Очень кусачие насекомые, - пробормотала Камилла.
Возможно, тот раз, когда ее едва не утащили верги – именно она приманила их? И предыдущий раз, когда почва треснула прямо на участке того дома, где они жили с Алариком?..
- Когда ярость проклятия накатывала, мы были совершенно бессильны против нее, - задумчиво сказал Налло, - и ты даже не представляешь, каким было облегчением ощутить, что все закончилось… По крайней мере, для меня – закончилось.
Камилла подумала минуту, а затем спросила:
- Твоя сестра… Она почти превратилась… в кого?
- В тхэрла, - последовал незамедлительный ответ, - истинные твари Глубины. Сюда поднимаются нечасто.
- У нее была чешуя, как… - она задумалась, закусив губу, а потом ответ пришел сам собой, - как у драконов!
Налло внимательно посмотрел на нее.
- Знаешь, у нас остались древние книги, еще с тех времен, когда мы обменивались знаниями с поверхностью. И я помню, кто такие драконы… пожалуй, тхэрлы похожи на них – или наоборот, драконы похожи на тхэрлов, потому что драконы всегда были выдумкой, а тхэрлы – очень даже нет.
Камилла вздохнула. Наконец-то Налло начал рассказывать ей что-то стоящее, что действительно было интересно послушать. Ах, если бы он согласился быть просто другом! Тогда, может быть, она бы и не чувствовала себя так, словно ее заперли в золоченой клетке, прутья которой обжигают докрасна при каждом прикосновении…
- Ты сказал, что у сестры есть ребенок. Наверняка у нее есть и муж? – спросила Камилла.
Налло помолчал, как будто раздумывая, а затем без всякого выражения произнес:
- Это мой ребенок, Камилла. Не вижу смысла скрывать.
- Тогда у твоей сестры есть повод желать мне смерти, - заключила Камилла и отвернулась.
Она удивлялась самой себе: вот ее будущий муж очень спокойно сообщил о том, что имеет ребенка от сестры. А она приняла этот факт так спокойно, словно речь шла о закупке мешка муки. Ребенок? От сестры? Какая ерунда, в самом деле. А вот если бы что-то такое ей сообщил, Аларик? Как бы она восприняла?
- Она сюда больше не войдет, я прикажу камням, - торопливо заверил Налло, - к тому же, ребенка ты тоже не увидишь. Я не помню, какие законы у вас там, наверху, но здесь, особенно последние десятилетия, уже не было разницы, родственники вы или нет. Имеет значение только то, получаешь ли ты удовольствие.
Камилла поняла, что стремительно краснеет. Этот Налло… он говорил какие-то совершенно странные, неприемлемые вещи. Так, как они здесь жили… так ведь нельзя.
- Я бы хотела увидеть твоего ребенка, - прошептала она растерянно.
- После свадьбы, после того, как ты взойдешь на трон, - заверил Налло.
И что-то подсказало Камилле, что спорить бесполезно.
Она все еще прислушивалась к себе. В ней боролись желание вернуться на поверхность и быть свободной (зачем? Ведь там больше нет Аларика) и мутная, словно прокисший суп, апатия, когда уже не хочется ни бороться, ни даже думать о чем-либо. Стать куклой, очень послушной, и тогда все будет хорошо.
- Ты уверен, что твоя сестра больше сюда не придет? – на всякий случай спросила она.
Налло решительно кивнул.
- Она знает, что, если ослушается, я заберу Коэра.
***
На следующий день Налло начал ее учить тому, что называл магией Глубины. Ну, как – начал? Снова взял за руку, как обычно это делал, и отвел в тот самый каменный садик. Сегодня цветы на деревьях были не розовыми и полупрозрачными, а наоборот, налившиеся кровью, яркие, алые. И это тоже оказалось красиво, хотя Камилла никогда не думала, что ей понравится такая вот, чуть зловещая красота. Под ногами же, особенно вокруг каменных стволов, вместо малахитовых пластинок топорщились прозрачные зеленые шипы, и, как померещилось Камилле, даже тихо шипели на нее.
- Что это? – она повернулась и посмотрела на каменно-спокойное лицо короля.
Налло приподнял бровь и самодовольно улыбнулся. Он все еще сжимал ее руку в своей, Камилле уже надоело это до тошноты, но все ее попытки выдернуть пальцы были пресечены.
- Это я сделал, - признался Налло, сверкнув глазами.
- Зачем? Ведь было так красиво, так нежно…
- Само получилось. Иногда наше настроение влияет на камни, если мы сильно с ними связаны. Ты ведь… кстати, я никогда не спрашивал, как ты убила короля?
- Какого короля? – Камилла даже поняла не сразу, но тут же осеклась, - я… я не знаю. Его пронзили каменные шипы, выползшие из стен дома.
- Но, наверное, перед этим ты сильно разозлилась, м-м? – голос Налло сделался мягким, почти бархатным.
- Я… - она все-таки выдернула руку из его пальцев, встряхнула, - я не знаю… оно получилось само. Но, конечно, ты прав. Я была… - и вспомнила тот коктейль из эмоций. Страх, унижение, злость. – Я была очень напугана и зла.
Они помолчали, но затем Камилла тихо спросила:
- На кого ты разозлился? На меня?
Налло лишь махнул рукой.
- Ах, нет, дорогая. Ты здесь совершенно не при чем. Это наши внутренние, так сказать, дела.
Камилла поняла, что он попросту не хочет рассказывать, и перевела беседу в другое русло.
- Так… что я должна сейчас сделать? И главное, как?
Налло обвел широким жестом пространство вокруг.
- Я примерно знаю, что ты чувствуешь. Это похоже на… как будто все вокруг с тобой связано, и эта сила больше никуда не денется, но нужно уметь ей управлять. Мне кажется, что ты можешь сделать здесь все, как было раньше.
- Смогу? – она отнюдь не ощущала такой уверенности.
- Сможешь, - Налло решительно кивнул, - посмотри, для этого ты воссоздаешь в сознании тот образ, который бы желала увидеть и пытаешься этот образ накладывать на камень.
- Обманчиво просто, - пробормотала Камилла, осматриваясь.
Алые цветы на ветвях в свете кристаллов горели тревожным огнем.
- Возможно, что и обманчиво, - согласился Налло, - помимо того, что нужно иметь хорошее воображение, чтобы представить несуществующее в мельчайших подробностях, еще следует действительно представлять структуру камня, с которым работаешь. И если ты запомнишь, как в твоем восприятии выглядит тот или иной камень, то ты сможешь воссоздать именно то, что тебе нужно. Вот, посмотри.
Он наклонился, поднял с пола камешек размером с ноготь большого пальца, положил его на ладонь.
- Внимательно смотри.
Камилла подошла ближе и послушно стала смотреть. Это был самый обычный осколок, наверное, гранита. По крайней мере, был похож на гранит, а гранит Камилла видела еще в родном замке. Кроваво-черный, с проблеском слюды.
Покосилась на Налло – его лицо приняло сосредоточенное выражение. Он даже глаза прикрыл, полностью отдаваясь… чему? Чувству и своему пониманию камня?
Тем временем кусочек гранита начал светлеть, делаясь прозрачнее и прозрачнее, ровно до тех пор, пока на бледной ладони Налло не заиграла ломкими гранями льдинка.
А он открыл глаза и победно посмотрел на Камиллу.
- Алмаз. Нравится?
И это – все? Вот так, просто, без заклинаний, без каких-то дополнительных ухищрений? Без сушеных хвостиков мышей, разложенных вперемешку с пучками розмарина и пижмы?
- Нравится, - пробормотала она, - как может не нравиться?
- Ты тоже так сможешь, - заверил Налло, - именно поэтому мы так долго и успешно торговали с поверхностью… ровно до тех пор, пока наша королева не была коварно похищена и обесчещена.
Он внезапно помрачнел, вспоминая, а затем, глядя на Камиллу сжал руку в кулак – ту самую, с алмазом. Когда раскрыл ее, на ладони осталась лишь черная пыль, и ее Налло демонстративно высыпал себе под ноги.
- Иногда мне кажется, что люди поступают так со всем, что им действительно нравится.
«А разве сам ты так не поступал?» - едва не сорвалось с языка, но Камилла вовремя заставила себя молчать.
У Налло был ребенок от родной сестры, а сам он выбросил ее, словно ненужную тряпку, чтобы возвести на трон наследницу древней королевы. Той самой, очень важной для истории мира вергов королевы. А темный маг Аларик обратил в пыль сердце девушки, которая его успела полюбить…
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Камилла поспешно растянула губы в улыбке и решительно сказала:
- Я готова пробовать.
- Что ж, тогда – прошу, - снова широкий жест в сторону деревьев, - я думаю, получится. Может быть, не с первого раза, но получится.
Она подошла к ближайшему деревцу, подставила ладонь под тонкую ветку, на конце которой алел каменный цветок и зажмурилась. Так… почувствовать камни, почувствовать камни… Ощущение было ярким и одновременно легким. Как изумрудная стрекоза с трепещущими крылышками. И было почти невозможно описать это словами. Да и вообще, как можно объяснить чувство камней? Тысячи, сотни тысяч невесомых паутинок тянутся к тебе, а ты, разбиваясь на крошечные осколки, видишь сразу тысячью глаз, чувствуешь тысячью маленьких себя… Камилла и сама не поняла, как ухватилась именно за образ того цветка, под которым держала ладонь. Она попыталась представить себе то сокровище, прозрачно-розовое, которое было раньше. Кажется, что-то изменилось, положение нитей, их сила натяжения. Прямо как в ткацком станке. Камилла открыла глаза – и не сдержала разочарованного возгласа.
Алый цветок, изящный, с полупрозрачными лепестками исчез, да. Но на его месте оказался розовый и совершенно непрозрачный, грубо вырубленный из камня… Камилла услышала тихий смех Налло. Он подошел к ней, потрогал получившееся недоразумение.
- Видишь, тебя одарила Глубина, - а сам стоял так близко, прямо за спиной.
- Не очень-то она меня одарила, - разочарованно буркнула Камилла.
- Это потому, что ты не изучила камни как следует, - Налло улыбался, и было видно, что он очень доволен. В основном, собой доволен. – Я прикажу принести тебе разных камней, чтобы ты запоминала их образы. И тогда дела пойдут совсем хорошо.
Камилла устало закрыла глаза. Ощущение его тела, так близко… Оно давило, словно те камни. Не окрыляло, а гнуло вниз. И когда ладонь короля легла на талию, Камилла дернулась и как будто невзначай шагнула в сторону, восстанавливая дистанцию.
Он же сделал вид, как будто ничего не прозошло.
- Что ж, - сказал Налло, - потренируйся здесь еще. Было бы недурственно, если ты сможешь
