Так горек мёд. Лариса Цыпленкова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ПРОЛОГ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ГЛАВА 12
• ГЛАВА 13
• ГЛАВА 14
• ГЛАВА 15
• ГЛАВА 16
• ГЛАВА 17
• ГЛАВА 18
• ГЛАВА 19
• ГЛАВА 20
• ГЛАВА 21
• ГЛАВА 22
• ГЛАВА 23
• ГЛАВА 24
• ГЛАВА 25
• ГЛАВА 26
• ГЛАВА 27
• ГЛАВА 28
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Тиана Кэрве, дочь полунищего барона, и Фернан, наследник графства Ламотт, влюблены до безумия. Даже родители Фернана смирились с будущей невесткой, и Тиану представили ко двору. К несчастью, невероятная красота девушки настолько увлекла короля, что он осыпал семью Кэрве должностями и золотом взамен на благосклонность Тианы.

   Поневоле став фавориткой, девушка попадает в настоящий серпентарий, полный интриг и зависти. Здесь никого не волнует душевная боль Тианы, особенно теперь, когда против наследника престола зреет настоящий заговор, когда одно неосторожное слово или неловкий жест могут привести на плаху. Останется ли Тиана покорной пешкой в этой жестокой игре или сама сделает ход?

ПРОЛОГ

– Ты – травница Дюбуа? – заговорил со старой Силин мужчина в маске. Силин Дюбуа, впрочем, не обманулась: главным среди покупателей был не он, а дама, молча наблюдавшая за хозяйкой лавки.

   Дама была из благородных. Нет, не то слово… Благородной может называться и босоногая дочка безземельного шевалье, а эта дама никогда не знала нужды и не склонялась перед сильнейшим. Да, матушка Дюбуа не могла видеть лицо, скрытое капюшоном плаща и чёрной бархатной маской, и руки дамы прятались в кожаных перчатках, и платье было на гостье шерстяное, самое простое, какие носят зажиточные горожанки. Но – осанка и то, как женщина держала голову, и величавые жесты, и узкая полоска шеи, мелькнувшая между маской и воротником платья – белой нежной шеи, не видевшей солнца! Эта была из истинно благородных, из знати, как бы не прямиком из Монкора. У старой Силин и раньше бывали покупатели из дворца, но они и в подмётки не годились этой даме.

   Матушка зябко повела плечами и потуже затянула шаль. Стара она для некоторых дел, стара. Когда незнакомый мужчина в маске вломился в лавку после сигнала о тушении огней, матушка Дюбуа уже почуяла неладное, но потом в сопровождении ещё одного охранника зашла она – и сердце травницы дало сбой. Хорошо, что внучка уже спит наверху, и эти люди её не видели.

   – Я травница, да. И чего же господа хотят от смиренной вдовы? – проскрипела матушка, опуская взгляд.

   – Яду.

   Это было первое слово, сказанное дамой, и голос её – нежный, хрустальный, так не вязавшийся со смыслом – пробрал Силин Дюбуа до самых костей.

   – Госпожа! – ахнула матушка в искреннем ужасе. – Я ж травница, а не ведьма какая! Боги свидетели…

   – Четыре месяца назад, – прервал её один из спутников дамы, – вы продали зелье от насморка супруге мэтра Барбье. Увы, зелье не помогло, бедняга скончался через три дня. Полтора месяца назад вы продали бальзам для свежего дыхания госпоже Тридан, а ещё через неделю умерла её кузина, которой, по странному совпадению, госпожа Тридан и преподнесла бальзам. Двадцать четыре дня тому…

   – Тише! Тише, господин! – не выдержала матушка Дюбуа. – Не ровён час, услышит кто!

   – У тебя нет выбора, травница, – тем же нежным голосом сказала дама. – Или ты продашь мне яд, или завтра о тебе узнают в Конклаве.

   – Госпожа!

   Позабыв о больных коленях, матушка Дюбуа кинулась было к гостье, пасть в ноги, но охранник перехватил, не позволил приблизиться.

   – Так что ты выбираешь? Отвечай!

   – Какой… какой яд вам нужен? – сдалась травница.

   – Такой, чтобы действовал не сразу, но уж потом, когда начнёт, чтоб быстро. Без вкуса и запаха. Есть такой?

   Матушке и думать было не о чем. Несколько крохотных флакончиков скрывались под половицей в кухоньке позади лавки.

   – Есть, госпожа, скажите только, сколько нужно. Но… Конклав…

   – Конклав ничего не узнает, – пообещала женщина спокойно и твёрдо. – Мне тоже ни к чему шумиха. А сколько… Давай на три раза.

   Силин Дюбуа, шаркая ослабевшими ногами, доковыляла до кухни, и один из охранников шёл за ней по пятам. Тоже не из простых; вон, колечко на мизинце – рубин в нём аж с лесной орех. Кряхтя, травница подняла одну из половиц, достала три флакончика с прозрачной жидкостью. Мужчина помогать не стал, зато следил за каждым её движением. Вернувшись в лавку, Дюбуа протянула покупательнице опасные пузырьки.

   – Один такой влить в кувшин воды или там вина – и все, кто выпьет хоть кружку, отправятся на суд Владетеля, – хриплым, задыхающимся шёпотом сообщила матушка. – Через пять часов, не более. А коли и выживет кто, себя не вспомнит, ложку до рта не донесёт. Ни вкуса, ни цвета, ни запаха, как госпожа и желает.

   Покупательница даже не подумала протянуть руку; второй охранник принял пузырьки, завернул в кусок толстой шерсти и осторожно опустил в кошель. Дама же достала откуда-то из-под плаща небольшой кошелёк и бросила под ноги Силин Дюбуа.

   – Это плата за яд и за молчание. Забудь о нынешней ночи, травница.

   – Д-да, госпожа. Ничего не было. Как сигнал подали, так мы с внучкой спать и легли, и никто не приходил, – заспешила-затараторила Дюбуа.

   – Хорошо. Прощай.

   Дама развернулась и покинула лавку. Один из телохранителей тут же последовал за ней и почтительно предложил руку. В темноте, на неровной глинистой дороге, легко потерять равновесие. К счастью, уже недели полторы не было дождя, и улицы трущоб подсохли, иначе благородные гости оставили бы в грязи свою обувь и безнадёжно испачкали одежду. Сейчас же они быстро прошли по сухому переулку и вышли на улицу Верир, к ожидавшей их карете: простой, чёрной, без гербов. Здесь уже были устроены узкие деревянные тротуары, но женщина продолжала опираться на руку спутника. Лошади нервничали, фыркали и стригли ушами. Видно, поблизости были не только охранники, окружавшие карету, но и прятались в тенях лихие люди. Нападение было бы слишком рискованным, но жадность не позволяла грабителям просто уйти и забыть про лакомый куш. Наблюдали, искали слабое место, но пока безуспешно.

   Проводив даму до кареты, телохранитель вернулся ко входу в переулок, ожидая напарника. Тот вынырнул из тени, вытирая лезвие кинжала, блестевшее в свете убывающей луны. Убрал клинок в ножны, передёрнул плечами. Оглядываясь, они отступили к карете. Женщина внутри молчала. Оба телохранителя забрались в карету, один стукнул в переднюю стенку, и кучер пустил лошадей ровным шагом, чтобы всадники охраны не отстали. Здешние места и днём небезопасны, а уж во тьме ночной… Впрочем, в переулке, где стоял дом старухи Дюбуа, заплясали рыжие отсветы разгорающегося огня, и скоро на улице Верир станет светло, даже слишком.

   В карете молчали, слушая, как стучат по сухой земле копыта лошадей и стучит сама карета, подпрыгивая на кочках. Спустя четверть часа женщина нарушила тишину:

   – Как прошло?

   – Всё кончено, ваше…

   – Астор! – зашипела дама.

   – Простите, госпожа. Она не заговорит. Деньги я забрал.

   – Отнесите в храм. Что внучка?

   – Девочка спала, – неохотно ответил мужчина, – но я не стал рисковать.

   Женщина резко выдохнула.

   – Владетель Хиато не простит, но, Астор… мой приказ – и грех мой, не ваш.

   – Общий, госпожа, – упрямо возразил телохранитель. – А Владетель пусть рассудит, как должно.

   Он отвязал от пояса кошель, в котором покоились переложенные мягкой тканью флакончики с ядом. Дама сняла перчатки, чтобы случайно не выронить драгоценный груз, приняла кошель, провела холёными белыми пальцами по надёжно затянутой горловине.

   – Дай боги, чтобы она не соврала, – хрустальный голос дал трещину. – Я не хотела бы убивать кого-то ещё.

   Карета загрохотала по булыжникам и тут же прибавила скорость: наконец они покинули трущобы и выехали в безопасный район Лютеции. До королевского дворца Монкор осталось не более получаса езды.

ГЛАВА 1

История эта началась задолго до того, как в столице сгорел дом старухи Дюбуа, но кто бы мог связать их, отравительницу из Лютеции и невинную деву из графства Ламотт? Уж не тем давним весенним утром, когда дочь барона Кэрве ещё не догадывалась, что жизнь её вскоре изменится невероятно и бесповоротно.

   Тогда старый замок Кэрве едва начал просыпаться. Коровница гремела вёдрами, ополаскивая их перед дойкой, петух важно распевал на скотном дворе, да стражник у главного входа кашлял, набивая трубку. Дочь барона, юная Тиана, испытующе разглядывала своё отражение в полированном медном блюде. Хороша, она действительно хороша! Зелёные глаза, которые дворяне графства Ламотт сравнивали то с хризолитом, то с изумрудом, правильные черты лица, прозрачно-фарфоровая кожа и волосы, падающие на грудь тёмной волной с красноватым отливом. Нескромно хвалить свою внешность, но наедине с собой можно признать – хороша! Тиана оделась в чёрное суконное платье со шнуровкой спереди, убрала волосы под низкий чепец и набросила шерстяную, крашеную вайдой(1) накидку-шаперон: на дворе было ещё холодно, почти до инея на траве, а простудиться сейчас было бы очень не ко времени. Да и покрасневший нос, холодные пальцы и зябкая дрожь совершенно неуместны на свидании.

   Свидание! У Тианы было ещё довольно времени, но нетерпение подгоняло, заставляло бежать в одних чулках по замковым переходам: в такую рань стук деревянных башмаков разбудил бы всю семью, а единственные кожаные туфли стоило поберечь. Молодая трава сейчас наверняка усыпана росой, и дорогая кожа промокнет, испортится. Матушка бы за такое наказала… впрочем, матушка наказала бы Тиану за одну только мысль о том, чтобы пойти на тайную встречу с графским сыном, зато ему, Фернану Ламотту, безразлично, во что одета его возлюбленная. При мысли о виконте невольная улыбка расцвела на губах девушки, а холод, исходивший от каменного пола и пробиравшийся сквозь чулки, она и вовсе не замечала.

   Прижимая к груди сабо(2), Тиана спустилась по чёрной лестнице, к двери, ведущей на скотный двор. Вот там она и обулась, щёгольски притопнув башмаками. Дверь, разумеется, была открыта, а на полках поблизости стояли корзины и вёдра всех мастей. Баронская дочь подхватила небольшую корзину, незамеченной пробежала через скотный двор и легко обошла стражника, отвлёкшегося на трубку и болтовню с кухонной девкой. Прежде, пока был жив дед Тианы, она не покинула бы замок так легко, но уже давно, согласно королевскому указу, были снесены высокие стены лассарских замков, засыпаны крепостные рвы, а охранники спасали лишь от воров и мелких разбойничьих шаек. Только в приграничных землях ещё высились неприступные каменные твердыни.

   Скотный двор в Кэрве, впрочем, был обнесён невысокой, мужчине до пояса, стеной, дабы не разбежались свиньи и птица, но калитка была уже отперта. Тиане достаточно было поднять щеколду, чтобы оказаться в яблоневом саду, раскинувшемуся с этой стороны замка до самых холмов.

   Ночью было ветрено, и землю покрывал ковёр из розово-белых лепестков. К осени так же густо яблони будут осыпаны багряными и бледно-нефритовыми плодами. Яблоки эти не слишком-то хороши к столу, но сидр из них выходит отменный, не зря покойный барон Кэрве велел доставить саженцы с юга Лассара. Увы, нынешний барон, отец Тианы, не ужился с управляющим своего отца (как и с четырьмя или пятью последующими), а сам не силён в ведении дел. Лет пять уже прошло, как перестали ухаживать за садом, а опытные мастера, делавшие сидр, покинули Кэрве. Породистые коровы, заведённые прежде, стали давать куда меньше молока, потому что пришлось ради экономии покупать бросовое зерно. Барон уменьшил плату ткачам – и те уехали куда-то в Оманд, просто собрались и уехали с семьями в один день. Некому стало прясть и ткать тонкую шерсть, которой славилось прежде Кэрве, и барон велел резать длиннорунных овец… Баронство Кэрве опускалось всё ниже, и баронская дочь отлично это видела, но что она могла предпринять, раз уж её отец не справлялся? Не девчонке лезть в важные дела. Всё, что она могла – молиться Небесам о том, чтобы родители набрали ей хоть какое-то приданое, а будущий муж согласился финансово поддержать тестя.

   Занятая невесёлыми мыслями, Тиана не заметила, как дошла до самых холмов. Здесь надо набрать зелени на случай, если кто-то хватится девушку и понадобится оправдать прогулку. Ранняя весенняя зелень – отличная добавка к столу, а посылать за ней слуг неразумно: кто же будет работать в замке? Тиана, будучи дворянкой, не должна бы собирать зелень, перебирать ягоды на замковой кухне или шить себе платья, но слуги и так трудились, не покладая рук, а денег на дополнительных работников или портных в казне баронства не водилось. В конце концов, не матушке-баронессе садиться за шитьё, верно? Потому утро баронской дочери и начиналось с прогулки в холмы за щавелем, диким луком и пряными травами.

   В том, что виконт Фернан Ламотт, старший сын и наследник графа, время от времени проезжает через эти холмы, чтобы размять великолепного гнедого жеребца, тоже ничего особенного нет: не в городе ж пускать коня галопом! Не ближний свет, конечно, от столицы графства и до земель Кэрве, часа четыре виконт тратит на конную прогулку, но когда и погулять, как не в молодости? Так они и встретились впервые: прекрасный темноволосый юноша с тёмно-серыми, как грозовое небо, глазами, и самая прекрасная девушка графства Ламотт. В этом Фернан уверял Тиану с таким пылом, что Тиана готова была поверить. Пусть не в собственную невероятную красоту, но в то, что Фернан такой красивой её видит.

   Девушка шла по холмам, не отдаляясь от сада, пока не отыскала склон, сплошь поросший первоцветами(3), и принялась наполнять корзину, чутко прислушиваясь: не застучат ли копыта по схваченной ночным морозцем земле? Но звук в холмах ведёт себя причудливо, и Тиана не слышала ничего до последнего, до того самого момента, когда всадник на гнедом жеребце взлетел на вершину соседнего холма. Она едва не уронила корзину от неожиданности, а юноша уже спешился, беспечно оставив поводья, побежал вниз по склону. Тиана оставила свою добычу и бросилась навстречу любимому. В ложбинке меж двух холмов они и встретились, слились в объятиях, не видя ничего в целом мире, кроме любимых глаз.

   – Фернан! – только и успела выдохнуть девушка, когда Фернан Ламотт поймал её губы. Поцелуй их был долог и сладок, слаще сидра и мёда. Юноша едва нашёл силы оторваться от губ Тианы.

   – Вы с каждым днём всё краше, любовь моя!

   И залюбовался нежным румянцем, вспыхнувшим на девичьих щёчках.

   – Фернан, – на лицо Тианы вдруг пала тень. – Фернан, меня увозят! В Лютецию, ко двору!

   – Я знаю, любимая, – светло улыбнулся виконт. – Это – условие моих родителей.

   – Ваших… что случилось? – зелёные глаза девушки потемнели от тревоги.

   – О нет, не тревожьтесь! Это не плохая новость, напротив, они дали согласие! Они согласились на наш с вами брак, Тиана!

   Фернан коротко поцеловал растерянную девушку, а после обвил руками талию и закружил, ликующе смеясь, покуда и Тиана не поддалась его радости, не засмеялась робко. Задыхаясь от счастья, Фернан остановился и вновь поцеловал любимую – и целовал до припухших губ, пока девушка не упёрлась ослабевшей ладонью ему в грудь. Виконт отпустил Тиану, сбросил на траву плащ, и влюблённые сели, обнявшись. Теперь уже девушка немного опомнилась.

   – Фернан, но… вы же говорили, что они против. Бесприданница, да и семья…

   – Они и были против, любовь моя! Но я убедил их! Я объяснил, что без вас мне нет ни жизни, ни дыхания! – горячо заявил виконт. – Когда они увидели вас на ярмарке в Пуане, отец меня понял совершенно и безоговорочно, и даже матушка смягчилась. В конце концов, что там ваше приданое, разве мы сами не богаты? Разве брак не сделает вас виконтессой? Поверьте, никто не вспомнит, что вы из незнатной семьи, никто не спросит, что вы принесли в семью Ламотт. Глядя на вас, можно забыть обо всём! Если бы принц Аргайл не был женат, я бы побоялся, что он украдёт вас у меня.

   – Не смейте так говорить! – Тиана толкнула Фернана в плечо. – Никаких принцев, раз вы есть на свете! Но зачем мне ехать ко двору, раз ваши родители одобрили брак?

   – Вы же знаете, что браки графов и более знатных дворян рассматривает её величество лично? Королева может… не отказать, нет, но пожелать разобраться с причинами этого брака. Если она увидит вас – и нас вместе – у неё не возникнет вопросов. Её величество добра, она не станет разлучать любящие сердца!

   – Но, боги, как я появлюсь при дворе?! – Тиана растерянно оглядела чёрное платье. – Я знаю, там дамы носят шелка и бархат, а я…

   – Мой отец встречался с вашим и договорился об этом. Сегодня к вам прибудут портные, вам и вашей семье сошьют достойный гардероб, а отец позже оплатит счёт.

   – Ох! – девушка побледнела.

   – Нет-нет, Тиана! В этом нет ничего постыдного. Разве я не должен позаботиться о своей невесте и о её родных? И, право, не такие это расходы, чтобы доставить отцу неудобства!

   – Но…

   Фернан запечатал уста девушки поцелуем и целовал до головокружения. Тиана забыла о деньгах, неловкости и прочих неважных вещах. Во всём мире осталось только голубое, наполненное солнцем небо, а ещё – серые глаза и горячие губы Фернана Ламотта.

***

Спустя полтора месяца Тиана Кэрве выглядывала из окна дорожной кареты, зачарованно наблюдая, как проплывает мимо трёхэтажная громада дворца Монкор. Фасад его, украшенный высокими, на два этажа, стройными колоннами, казался бесконечным, а ведь это было одно лишь Западное крыло! Как сказал отец, в этом крыле располагались даже не жилые апартаменты, а Парламент и Верховный суд Лассара. В целом же дворец, если удалось бы взглянуть на него с высоты птичьего полёта, представлял собой положенную на бок букву «Ш», обращённую нижней стороной на юг, к реке Эпт и садам Живерни. Сады разбили на террасах, сбегающих к одетому в гранит берегу, и горожане могли любоваться ими с противоположного берега или через кованую решётку ограды.

   В крыле-«основании», выходящем на Эпт, располагались апартаменты короля и его семейства а также знаменитая Зеркальная галерея, Большой зал, анфилада парадных гостиных и все те комнаты и залы, которые подходили для приёма гостей. В Центральном крыле, расположенным между Западным и Восточным, располагались павильоны, где собирался королевский Совет, находился Генеральный штаб и прочие важные присутствия(4). В Восточном крыле жили придворные, которым полагались личные комнаты, а на первом этаже Восточного крыла располагалась галерея Мастеров, где заказы делали не только придворные, но и богатые горожане.

   Жители Лютеции вообще пользовались немалыми привилегиями. Булочники обязаны были бесплатно раздавать наутро вчерашнюю не купленную сдобу (за что получали компенсацию от казначейства), любой горожанин мог открыть лавку или мастерскую, всего лишь заплатив умеренный налог в мэрии. Служащие её величества Леонтайн и кронпринцессы Надайн раздавали еду и одежду в каждый День Богов, а также в государственные праздники и дни именин членов королевской семьи. Наконец, самый последний нищий мог прийти к ограде Монкора и вручить прошение (в двух экземплярах) чиновнику в специальной будочке под охраной Гревских гвардейцев. Чиновник присваивал прошению порядковый номер, заносил его в особую книгу, делал отметку на той копии, что оставалась у просителя, а после прошения поступали в канцелярию её величества.

   А ещё… Лютеция была огромна. Пока семья Кэрве ехала к Монкору, за окном кареты сменяли друг друга предместья столицы, где крестьяне растили зелень и овощи, кои ежедневно ввозились в город целыми обозами. После Тиана с матерью спрятались от нескромных взглядов обитателей трущоб – кварталов, где обитали нищие, воры и прочие обитатели городского дна. Спустя полчаса они въехали в так называемый Средний город, где обитали мастеровые и торговцы. Ближе к дворцу в домах горожан квартировали уже дворцовые стражники и гвардейцы, да и сами хозяева работали либо в самом дворце, либо ради его нужд. Шорники, печники, бакалейщики, галантерейщики, фонарщики, горничные, швеи… Каждое утро дворец принимал их, поглощал всеми своими залами, коридорами и закоулками, чтобы к ночи выпустить, утомлённых и безучастных, желающих лишь добраться до постели. И среди сотен домов, теснившихся вокруг Монкора, возвышались особняки и дворцы знати, похожие на маленькие замки.

   Пока Тиана пыталась справиться с восторгом и ужасом, охватившими её, карета остановилась у подъезда Квадратного двора, прилегавшего к жилому Восточному крылу. Дамы спешно надели полумаски(5), прежде, чем выйти под открытое небо. Конечно, в сам двор никто бы не пустил экипаж жалкого провинциального барона с семьёй, кроме короля лишь герцоги имели право въезда в Монкор, также, как и в другие дворцы и замки его величества. Пришлось выгружаться у подъезда, предназначенного для простых смертных дворян.

   Барон Кэрве и на апартаменты во дворце не имел права, но граф Ламотт обратился к своим связям, и для Тианы с матерью нашли жильё в Восточном крыле. Барон с сыном же лишь провожали своих дам до их дворцовых комнат, чтобы беззащитных женщин не оставили без багажа. Днём мужчины смогут присутствовать при дворе, а ночи им придётся проводить в гостинице «Лиса и гусь» неподалёку от Монкора. Сейчас же Марон, брат Тианы, следил за выгрузкой женского багажа, всеми этими сундуками, узлами и укладками, в которых прятались новенькие туалеты, достойные двора, и куча мелочей, подаренных юной Тиане её будущей свекровью. Веера, газовые шарфы и косынки, шпильки с искусственными цветами, чулки из настоящего шёлка: красные, голубые, зелёные… Баронесса Кэрве пыталась было протестовать: как можно осыпать такими подарками незамужнюю девушку? Но графиня заявила, что будущая виконтесса Ламотт не должна ударить в грязь лицом и выглядеть беднее урождённых лютеанок(6), гордость барона Кэрве с графиней согласилась, и вопрос был решён окончательно.

   За суетой и беготнёй, сопровождавшей приезд семейства Кэрве, из окна второго этажа Восточного крыла наблюдал ещё один человек, казалось бы, посторонний и самим Кэрве, и графам Ламотт. Побитые сединой волосы и морщины на гладко выбритом лице, с которыми не могли справиться кремы и цирюльники, безошибочно указывали, что мужчине никак не менее шести десятков лет. Среднего роста, сухопарый, ореховые глаза полуприкрыты тяжёлыми веками, что придавало ему отчасти сонный вид.

   – Хороша девица, – тон мужчины был небрежен, но глаза его блеснули остро и ярко, как бриллиант. Тиана в этот момент смеялась чему-то, что сказал её брат, запрокидывая голову, сверкая жемчугом зубов.

   – Ваше сиятельство? – подал голос из-за его спины секретарь (никем другим не мог быть человек в сером колете и кюлотах, в туфлях с оловянными пряжками и чернильницей на поясе). – Узнать, кто она?

   – Узнай, Доре. Такая милая непосредственность, и волосы хороши. Если девушка не просватана… А, впрочем, будь она просватана, зачем везти её ко двору? Слишком здесь много хлыщей и дамских угодников. Того и гляди, сорвут цветочек, и помолвка тоже сорвётся. Верно я говорю, Доре?

   Секретарь угодливо захихикал.

   – Эти провинциалы бывают несносно грубы в таких случаях. Но, возможно, девушку хотят предложить во фрейлины её высочеству?

   – Тем проще, – усмехнулся наблюдатель. – Как бы принцесса ни пыталась держать своих девиц в строгости, двор полон соблазнов и зависти. Главное – не спешить и не скупиться. Золотые безделушки, духи, жемчуга, ужин – и эти дивные волосы раскинутся на моей подушке. Доре! Мне показалось, или глаза у девицы зелёные?

   – Чистый изумруд, ваше сиятельство! Чистый изумруд! – поклонился секретарь.

   – Изумруды дороги, но я заплачу!

   Дворянин приблизился к самому стеклу, чтобы получше рассмотреть девушку, на которую открывал охоту, а Тиана Кэрве всё улыбалась, восхищенно разглядывая великолепные фасады Монкора.

   (1) Вайда – распространенное в Европе растение, из которого получали синюю и зелёную краску для шерсти. Доступнее индиго, зато возни с ней было много.

   (2) Сабо – вырезанные из дерева башмаки. В период с XVI по XVIII век сабо носили даже представители высших сословий, однако использовалась эта обувь исключительно в плохую погоду из-за своего грубого внешнего вида.

   (3) Первоцвет – здесь примула. Её листья и цветы действительно съедобны, но считались пищей простонародья.

   (4) Присутствие (устар.) – правительственное учреждение.

   (5) Полумаски – дамы (да и придворные кавалеры) надевали маски и полумаски при выходе из дома, дабы не испортить цвет лица. Помимо масок и непременных перчаток, дамы пользовались и зонтиком от солнца.

   (6) Лютеанка, лютеанин – жители Лютеции.

   (7) Фавор – большой бант, часто украшенный драгоценными металлами и камнями. Знак расположения возлюбленной или высокого лица, символ принадлежности к чьей-то партии.

   (8) Гренобльский орех – грецкий, во Франции рос только возле Гренобля.

ГЛАВА 2

Кузен короля, герцог Дефоссе следующим утром также был скромно одет: чёрное сукно колета, чёрный же шерстяной плащ, дешёвая шляпа с петушиным пером; даже серьгу с жемчужной подвеской он снял. И то: в том месте, где сейчас находился герцог, могли зарезать даже не за жемчуг – за шляпу, вот и оделся он как мелкий чиновник, и полумаску надел. Пусть Блеза Дефоссе и сопровождали двое телохранителей, и грабители уже удалились с улиц на дневной отдых, но рисковать герцог не хотел. К тому же он опасался, что кто-нибудь из здешних обитателей запомнит его по одежде, а это герцогу было совершенно ни к чему. Визит к травнице он хотел бы сохранить в тайне.

   Про женщину эту ходило множество слухов при дворе, и Дефоссе ожидал, что дом её будет побогаче, но нет – обычный двухэтажный домишко. По сравнению с окружающими трущобами почти особняк, но всё равно странно. Если старуха, как говорят, приторговывает не только травами, но и ядами, то денежки у неё должны водиться, могла бы переехать в хороший район, с приличными соседями. Самому герцогу яд не требовался, не сейчас, во всяком случае.

   Один из телохранителей толкнул скрипучую дверь в лавку, расположенную на первом этаже, заглянул внутрь. Обернулся к герцогу, придерживая дверь открытой.

   – Никого, кроме девчонки, господин.

   Дефоссе кивнул и вошёл в полутьму, пахнущую остро и пряно, тысячью запахов сразу: благовонных и не очень. Собранные в подобие букетов и нанизанные на верёвку травы свисали с потолка, какие-то сухие листья горой лежали на столе. За столом на невысоком табурете сидела девочка лет десяти и со скучающим видом толкла что-то в большой мраморной ступке. Свет едва проникал в запылённые окна, снаружи заляпанные брызгами уличной грязи. Лужи здесь, в трущобах, не просыхали до середины лета, а сейчас лето едва началось, и здешние жители не трудились мыть стёкла, и без того мутные. У кого они были, эти стёкла; чаще окна просто закрывались ставнями. Так что застеклённые окна травницы указывали на то самое благосостояние (по здешним меркам), которого можно было ожидать от торговки особым товаром. А вот и она, вынырнула из задней комнаты, вытирая руки передником, когда-то белым, а теперь сплошь заляпанным подозрительными пятнами.

   – Что угодно господам от матушки Дюбуа? – почтительно спросила старуха, опустив глаза в пол. – Сбор от простуды, травки для мужской силы, снотворное?

   – Не угадала, травница, – хмыкнул Блез Дефоссе. – У меня особый заказ.

   – Ах! Минуту, господин. Зоэ, живо беги к госпоже Мерсье, доставишь ей травки по женской части! Вот, держи, – старуха схватила с полки и вручила девочке глиняный горшочек, накрытый пергаментом и обвязанный суровой ниткой. – Обратно можешь не торопиться.

   – Но, бабушка, – девчонка стояла, недоумевающе переводя взгляд с покупателей на травницу. – Мы же собирались…

   – Ступай! – рявкнула Дюбуа, но после голос её чуть смягчился: – Госпожа Мерсье отдаст тебе плату, можешь купить себе вафлю или грушу у Гишара(9). Но только одну, Зоэ!

   – Спасибо, бабушка! – просияла девчонка и выбежала в солнечное утро, размахивая горшочком с таким энтузиазмом, что можно было всерьёз опасаться за его целостность.

   Старуха проводила внучку взглядом, а после обратила всё внимание на таинственного покупателя.

   – Что ж вам надо, господин, если не любовный сбор и не снотворное?

   – Пожалуй, я и сам точно не знаю, – усмехнулся герцог Дефоссе. – Вот с тобой и посоветуюсь. Только дверь надо закрыть… Гиш!

   – Слушаюсь, господин.

   Телохранитель, оставаясь снаружи, закрыл вновь завопившую дверь и отрезал травницу и её клиента от себя и от солнца. В лавке стало ещё темнее, словно мрак осмелел и выполз из задней комнаты и из всех углов и щелей.

   – Мне нужны, – негромко начал герцог, – такие травы, которые безопасны для человека, не убьют его, но заставят тревожиться. Один близкий, очень близкий мне человек… Скажем так, преступно беспечен. Было бы неплохо, если бы он начал беспокоиться о своей безопасности. Может, если он начнёт видеть плохие сны, то усилит свою охрану?

   Старуха помолчала, перебирая чётки, висевшие на поясе. Она использовала их для подсчёта времени, пока варила зелья, но порой перебор палисандровых бусин помогал сосредоточиться и выиграть время – вот как сейчас. Конечно, она не поверила гостю. Такой не станет беспокоиться о ком-то ещё, скорее, прирежет в тёмном закоулке. Но тогда зачем ему средство, которое насторожит вероятную жертву? Ответ не находился, и Силин Дюбуа всё же решилась.

   – Сделаю, господин. К вечеру и будет готово.

   – А сейчас нет? Не хотелось бы… – герцог замолчал, подбирая слова.

   – Понимаю, господин, – подхватила старуха. – Соседи у меня не самые добропорядочные, это верно, никто не захочет к ночи оказаться на Петушиной улице. Так можете завтра кого из слуг прислать. Вот, пусть это мне отдаст, я буду знать, что от вас пришёл. Он мне – бирку и плату, я ему – зелье. Бутылёк вам в два солида(10) обойдётся, на пару седмиц хватит, а там и опять пришлёте слугу.

   Дефоссе принял деревянную толстую пластинку с выжженным на ней знаком, похожим на осьминога; ни буква, ни число…

   – Я не ошибусь, господин, дам нужное, – твёрдо пообещала старуха. – А прочим и знать ни к чему, кто и что заказал, верно ведь?

   – Верно. Готовь зелье, завтра поутру пришлю Гиша. Заодно дай ему… снотворное, что ли. Плохо сплю, – мужчина оскалился в ироничной ухмылке.

   Не прощаясь, Блез Дефоссе развернулся и покинул пыльную лавку с её сводящей с ума какофонией запахов. Старуха молча смотрела на закрывшуюся дверь. Чем дольше она живёт здесь, тем опаснее покупатели. Не пора ли продать дом, покинуть Лютецию и уехать на юг, к морю, а то и в Иларин? В банке Гаццони хранилась уже очень приличная сумма, вместе с деньгами от продажи дома хватит и на домик в провинции, и на обзаведение, и на приданое Зоэ. А жить можно, собирая и продавая безопасные травы и сборы, и никаких «особых заказов». Назваться какой-нибудь госпожой Фарнери и наслаждаться спокойной жизнью, не опасаясь каждую минуту, что сосед из шайки Кривого положит глаз на девочку, или что ночью ворвутся люди прево(11) да потащат на дыбу отравительницу и её помощницу. И ведь не докажешь, что Зоэ к делишкам бабки непричастна. Или всё-таки не спешить? Уж очень хорошо пошли дела, когда старая Силин немножко забыла о законах. Пока время терпит… до следующей весны, скажем. А как только растает снег, собраться за пару дней, продать дом со всем, что в нём есть, – и только их и видели в Лютеции.

   Силин Дюбуа тяжело вздохнула, накинула щеколду на дверь и нырнула в заднюю комнату – варить зелье, которое из довольного жизнью здоровяка за несколько дней сделает беспокойного, подозревающего всех и вся типа. Как клиент и пожелал, для здоровья безопасно. Старуха подбросила дрова в очаг, отмерила воды и повесила котёл над огнём. Будет вам то, что хотели, благородный господин, только платите.

   Благородный господин же спешил в свой особняк, располагавшийся совсем близко от Монкора. Конечно, у королевского кузена были свои постоянные апартаменты в Восточном крыле, но Блез Дефоссе предпочитал проводить ночи в собственной спальне, в окружении своей свиты и преданных слуг. Все знают, что дворцовая прислуга если и хранит кому-то верность, то лишь до того, как увидит туго набитый кошель. Что касается близких герцогу дворян, то отнюдь не все они могли оставаться ночевать в Монкоре, ибо не имели там своего жилья, а апартаменты Дефоссе не вместили бы всех. Спать же в одиночестве герцог Дефоссе не рискнул бы, не во дворце – уж точно!

   Переодеваться герцог начал уже в карете, сразу, как только трущобы за окном сменились скромными домами района Вёври, а колдобины и лужи – относительно ровной мостовой. Кавалер Катель, конфидент герцога, помог ему разоблачиться, а после – надеть парчовый колет цвета крепкого кофе и той же ткани кюлоты. Будучи дворянином, Катель ничуть не погнушался даже стянуть с господина грязные башмаки и надеть на него ботфорты. Расправил волны кружев, выплёскивающиеся из раструбов сапог, натянул на холёные руки Блеза Дефоссе перчатки из тончайшей кожи и застегнул десятки крохотных пуговиц с мелкими, но безупречными жемчужинами. Поправил отложной воротник валлонского кружева, приколол фавор нынешней любовницы Блеза и протянул господину шляпу с завитыми страусиными перьями, выкрашенными в восхитительный голубой цвет. Единственное, что доставляло герцогу неудобство – отсутствие в ухе привычной жемчужной серьги, но надевать её в пути, когда карету трясло на булыжниках, было рискованно. Ничего, успеется.

   Карета (чёрная, без гербов, каких десятки на улицах Лютеции) заехала на задний двор особняка Дефоссе, а через несколько минут сам Дефоссе уже сошёл с парадной лестницы, чтобы сесть в собственный экипаж, сверкающий золочёной отделкой и запряжённый четвёркой вороных. Кучер присвистнул, хлопнул бичом над головами лошадей, и те рванули вперёд, по Закатной улице, к недалёкому дворцу Монкор. Вслед карете полетела целая кавалькада всадников: молодых дворян, составлявших свиту герцога.

   Стоит заметить, что Блез Дефоссе был изрядно моложе своего царственного кузена: он едва достиг сорока трёх лет и мог послужить символом цветущей мужественности и блестящего ума. Однако никаких должностей герцог не занимал, предпочитая, кажется, наслаждаться жизнью во всех её проявлениях, кроме власти. В юности известный повеса и гуляка, ныне он несколько остепенился, но – именно несколько. Буйства в борделях и тавернах уступили место дружеским ужинам в семейном особняке, на смену шлюхам пришли благородные дамы, а об иных развлечениях герцога считалось разумным помалкивать.

   Впрочем, при дворе Дефоссе появлялся ежедневно и был одним из любимых компаньонов его величества. Их роднила не только кровь (герцог был кузеном короля в прямом смысле(12), сыном его покойной тётки, принцессы Соланж), но и любовь к охоте, а ещё им были забавны одинаковые вещи и положения. Оба с удовольствием смотрели комедии господина Кольбера, наблюдали, как псари натаскивают охотничьи своры, и частенько после такого времяпровождения герцог становился сотрапезником кузена.

   Теперь же Блез Дефоссе спешил в Зеркальную галерею, великолепное творение Лувуа, соединяющее личные покои короля, именуемые также Малыми апартаментами, и Большой зал, в котором его величество принимал просителей. Нынче в Зеркальной галерее должны были представляться ко двору два десятка благородных девиц и десяток юных кавалеров – из тех, кто рос в провинции и служил пажем при графских и герцогских дворах. Дефоссе не имел привычки брать в любовницы незамужних, поскольку не желал заводить лишних врагов, но полюбоваться юными прелестницами, невинными и чуть неловкими, – отчего бы нет? Опять же, будет о чём поболтать с монархом за обедом. Армэль XI как раз и был любителем молоденьких; очень уж боялся нехороших болезней, да и задевала мысль, что любовница станет сравнивать его с прежними кавалерами.

   Галерея сияла от солнечных лучей, врывавшихся в высокие окна с полукруглым верхом; свет отражался от узорчатого букового паркета, дробился, метался между беломраморных блестящих колонн, усиливался зеркалами, и в этом дрожащем сиянии девушки выглядели подобно небесным созданиям. Трепетные, растерянные, взволнованные, они ожидали, когда распахнутся белые с золотом двери и по лестнице из Малых апартаментов спустится его величество Армэль. Человек, почти приблизившийся в своём могуществе к богам.

   Герцог Дефоссе с интересом наблюдал за девицами; в этот раз большая часть была весьма хороша, и придворные кавалеры уже начали бы прикидывать, с кем можно пофлиртовать, если бы одна из дебютанток не привлекла к себе всеобщее внимание. Герцог сказал бы, что таких красивых не бывает, но эта зеленоглазая фея с прозрачно-фарфоровой кожей, длинными чёрными ресницами и водопадом блестящих локонов была настоящей. В ярком, жестоком свете залитой солнцем Зеркальной галереи были прекрасно видны и недостатки кожи, и слои краски, которыми оные маскировали. Эта девушка не пользовалась ни белилами, ни румянами. Катель некоторое время сновал по галерее, слушал разговоры и вернулся к господину с именем – Тиана Кэрве – и сведениями о семье. Блез Дефоссе только головой покачал: надо же, какие цветы расцветают в провинциях Лассара! Он, пожалуй, был готов изменить своим обычаям и подойти к девушке, обозначив для прочих придворных свой интерес, но не успел. По галерее пробежал своего рода трепет, и все, кто находился в ней обернулись в одну сторону, как подсолнухи к небесному светилу. В зал вошёл король.

   Армэлю XI исполнилось шестьдесят лет… несколько лет назад, и с тех пор точный возраст короля никем не упоминался. Его величество очень не любил думать о приближающейся старости и смерти, и оттого не желал признавать, что молодость его давно миновала. Был он худощав, благообразен, но уже ничто не могло убрать глубокие морщины с его чела, а глаза монарха, прежде ярко-голубые, настолько побледнели, что стали почти бесцветными. Не будь Армэль XI монархом, многие сочли бы, что выражение бесконечной надменности портит его, но Армэль Венсан был монархом, и оттого двор смотрел на него с искренним восхищением. Разве можно не восхищаться человеком, который владеет жизнями бесчисленных тысяч людей? Разве король может быть стар или некрасив? Монаршие особы находятся вне таких примитивных категорий. Так считал сам Армэль XI, так, вслед за ним, считал и двор, и весь Лассар.

   Король не спешил, хотя двери его приёмной открыли добрых полчаса назад. Подождут. Не то, чтобы его величеству очень хотелось приветствовать этих трясущихся голубок… или кур? Но в подобных церемониях был определённый смысл. Во-первых, двор получал свежую кровь – или мясо. Новые кавалеры взамен убитых на дуэлях и в пограничных стычках; новые красавицы взамен вышедших замуж. Во-вторых (и, пожалуй, это «во-вторых» было куда более важным), крепились связи между королём, первым среди равных, и самым последним безземельным рыцарем. Представив дочь или сына его величеству, такой рыцарь с гордостью говорил потом семье и соседям, что король – сам король! – обратил на него благосклонное внимание. Все эти мелкие дворянчики ощущали свою причастность к величию Лассара, великолепию двора – и охотно шли служить в армию, на флот, да везде, где требовались отважные и безмозглые герои.

   Вот и сейчас Армэль Лассарский шёл вдоль ряда девушек, восторженно евших его взглядами, отмечая то алчный блеск в их глазах, то глубоко спрятанный ужас (о, если она совершит ошибку, как накажут её любящие родители!). Пара вежливых слов – и далее, далее, не глядя на осчастливленную монаршим вниманием девицу. А потом король увидел её. Невыносимо юную, сказочно прекрасную. Склонившись в глубоком реверансе, она ожидала дозволения подняться и ни на миг не дрогнула, не потеряла равновесие, хотя и стояла последней в ряду дебютанток.

   – Поднимитесь, дитя, – ласково произнёс король и подал руку, позволяя девушке на неё опереться. По Зеркальной галерее пронёсся слабый ропот при таком явном знаке внимания. – Посмотрите на нас. Кто вы?

   – Тиана, дочь барона Кэрве, государь, – ответила девушка мелодичным, не слишком высоким, но и не низким голосом. Она подняла взор, и немного робкий взгляд невероятных изумрудных глаз встретился с хищным, жадным взором его величества Армэля.

   Герцог Блез Дефоссе сплюнул бы, если б не опасался привлечь к себе внимание короля. Теперь придётся отступить, пока не станет ясно, есть ли у царственного кузена какие-то планы на девчонку. А ведь могла бы стать такой великолепной любовницей… Увы, король ещё не начал ухаживать за девушкой, не обозначил явно своих намерений, но уже победил, и ни у одной придворной крысы не возникнет в этом сомнений.

   (9 Вафли в XVII веке были лакомством городской бедноты, как и свежие фрукты.

   (10) Солид – здесь золотая монета. В Лассаре 10 солидов составляют 1 корону, но коронами чрезвычайно редко расплачиваются, они, скорее, аналог современного банковского золота. Для сбережения в тайниках и сокровищницах.

   (11) Прево – судейский чин.

   (12) Короли нередко называли кузенами герцогов, не связанных с ними кровными узами.

ГЛАВА 3

После общего представления королю Тиана ожидала чего-то подобного и от её высочества, но напрасно. Девушек, собравшихся в Мраморном аванзале(13) перед апартаментами принцессы Надайн, вызывала по одной и провожала куда-то внутрь дама в траурно-лиловом робе(14) поверх пепельного котта(15) из тяжёлого шёлка. Ожидая своей очереди в окружении молчаливых девиц, глядящих друг на друга волчицами, юная Кэрве вспоминала вчерашний разговор с матушкой. Для Тианы известие о том, что она будет представлена принцессе как кандидатка во фрейлины, прозвучало внезапно и странно. Ведь только незамужние девицы могут занимать эту должность, а как же тогда свадьба с Фернаном? «Ах, – отмахнулась матушка, – это был единственный быстрый способ обеспечить нам апартаменты прямо в Монкоре. Представьте, как неудобно было бы жить в гостинице, с прислугой, которой нельзя доверять. А прибывать в Монкор каждый день в нашей старой карете… ужасно! Если даже вас утвердят в должности, у семьи Ламотт достаточно влияния, чтобы принцесса дозволила этот брак».

   Что-то всё равно царапало Тиану изнутри, беспокоило, но слова баронессы звучали разумно, и девушка не видела, ради чего стоило бы спорить. Поэтому сегодня она с охотой явилась на приём у её высочества Надайн. После удачного представления ко двору будущность казалась Тиане радужной. Король благосклонно отнёсся к юной провинциалке, отчего бы и принцессе не одобрить её, не принять на должность фрейлины при Малом дворе? И тогда уже никто не скажет, что её Фернан выбрал себе никчёмную невесту: никчёмная не может стать настоящей придворной дамой!

   – Дама Тиана Кэрве! – ровный голос гофмейстерины(16) Магрит Делатур (так назвала её одна из девушек) звучал негромко, но слышно было даже в дальнем конце приёмной. Тиана поспешила подойти, стараясь не зацепить никого пышными юбками.

   За белыми с позолотой дверями, куда провела её гофмейстерина, открывалась целая анфилада комнат, убранных с таким великолепием, что можно было ослепнуть. Иная на месте Тианы принялась бы оглядываться, глазея на мебель красного дерева, на картины Виссана и Тремоля в золотых вычурных рамах, на те десятки и сотни мелочей, что украшали эти комнаты, делали их обитаемыми и живыми. Но, несмотря на свою провинциальность, девушка отлично понимала, что самое важное сейчас – аудиенция у супруги наследника. Если Тиане повезёт, то у неё будет время разглядеть каждую безделушку, каждый завиток лепнины на потолке, но сейчас надо отбросить мысли об этой роскоши, как дешёвую мишуру.

   Тиана шла в шаге позади гофмейстерины Делатур, глядя ей на плечо, где цвёл фавор из серебряной тафты, скреплённый брошью в виде переплетённых инициалов Надайн Венсан, супруги кронпринца Аргайла Венсана, будущей королевы Лассара. Если Тиане повезёт, такой же бант-фавор будет украшать и её платья…

   Мечты девушки разбились почти сразу же. Нет, сама принцесса Надайн была мила и вежлива, когда просила Тиану рассказать о себе. Выслушала со всем вниманием, но потом пришёл черёд свиты. Кое-кого (хоть и не всех) из девушек Тиана даже узнала: видела вчера вечером на королевской прогулке, а барон Ревено, дальний родич, сопровождавший семью Кэрве, нашептал ей имена. Сейчас же эти милые девицы, нежно улыбаясь, волчьей стаей набросились на юную кандидатку. Фрейлины засыпали провинциалку такими вопросами, которые заставляли её бледнеть от стыда и злости на свою необразованность.

   – Вы уже читали новую поэму Распони? – поинтересовалась дама в каштановом платье, раскрыв веер и изящно обмахиваясь.. – Вы же, надеюсь, знаете этого иларинского поэта?

   – Судя по вашему растерянному виду, о Распони вы не слышали, – подхватила другая, изящная тонкая брюнетка в васильковом бархатном робе поверх кремового котта.

   – Полагаю, в Кэрве у вас не было особых возможностей для постижения высоких искусств, – с едва заметным пренебрежением бросила незнакомая Тиане дама с великолепным каскадом золотых кудрей, подобранных голубыми бархатными лентами. Вернее, видеть-то девушка её видела, но имени не знала. – Откуда бы у провинциального барона появились книги, в самом деле!

   – С музицированием, уверена, та же беда, – откровенно усмехнулась одетая в сливочное с золотом дама Соваж, Тиана только зубы стиснула, продолжая удерживать лёгкую улыбку.

   – Я неплохо вышиваю, ваше высочество, – Тиана поклонилась принцессе, словно не слышала колкостей от свиты. – Также могу долго читать вслух, и многие находят мой голос и чтение приятными. Умею вести счётные книги, петь, танцевать все придворные танцы и быстро учусь. Вашему высочеству стоит только пожелать.

   Сохранять внешнее спокойствие не составляло труда: в этом Тиана достаточно практиковалась в графстве. Сколько уколов и укусов нанесли ей жёны и дочери соседей, пеняя на бедность семьи, как оскорбляла в лицо матушка Фернана, и словами не передать. Потому стая здешних волчиц в шелках не могла довести Тиану ни до слёз, ни даже до видимого трепета, но нападающие не сдавались. Девушки смотрели на провинциалку с насмешливым превосходством, и одна, зло блеснув глазами, открыла было рот для очередной гадости, но принцесса подняла руку, и фрейлины замерли.

   – Хорошо, дама Кэрве. Мы обдумаем вашу кандидатуру. Что у вас точно есть, так это выдержка и умение держать лицо; это, пожалуй, самые необходимые качества при дворе. Сегодня оставайтесь в моей свите. В конце концов, вы и сами можете не захотеть этой должности, поняв, с какими трудностями придётся столкнуться.

   Надайн жестом указала на свободные стулья позади себя.

   – Можете сесть, дама Кэрве. Магрит, пригласите следующую девушку, кто там?..

   – Дочь графа Омбуа, ваше высочество, – коротко присела гофмейстерина. – Последняя на сегодня.

   – Зовите, – велела принцесса, и дама Делатур направилась к аванзалу, намереваясь пригласить госпожу Омбуа в гостиную.

   Короткое изумлённое восклицание Магрит Делатур заставило всех дам, не исключая принцессу, обернуться к двери, чтобы увидеть, как вихрь алого и кремового шёлка и седонских кружев ворвался в гостиную. Ошеломленную гофмейстерину просто смело в сторону, она с трудом удержалась на ногах, скользнув каблуками по сверкающему паркету.

   – Где она?! Где эта дрянь?!

   Вбежавшая девушка казалась безумной: белокурые локоны растрепались, редкой красоты лицо искажено злобой, пальцы нервно сжимались и разжимались, словно ища жертву. В голубых глазах жутким огнем пылала ненависть. Надайн встала и невольно отступила на шаг назад, так страшна была эта девушка. Фрейлины, в первый миг растерявшиеся, бросились к сумасшедшей, создавая заслон между ней и принцессой, оттесняя нападающую к двери. Опомнившаяся гофмейстерина схватила девушку за руку, а после и стража ввалилась в гостиную. Мужчины вцепились в безумицу мёртвой хваткой.

   – Пустите! Я её убью! – кричала девушка и с неожиданной силой билась в крепких руках гвардейцев.

   – Опомнитесь, сударыня! – безуспешно взывала гофмейстерина. – Это же покушение на её высочество! Смертная казнь! Госпожа Руже, прекратите!

   – Что? – девушка внезапно замерла, изумлённо глядя на Магрит Делатур. – На её высочество? Боги меня упасите! Нет, о, нет! Эта деревенская дура, это всё она виновата! Её зелёные глазищи… Я их ей выцарапаю и личико попорчу!

   И благородная дама вновь забилась, пытаясь вырваться и добраться до какой-то несчастной. Тиана, непонятно, когда вскочившая со стула, стояла, крутя головой, пытаясь понять: кого так ненавидит эта госпожа Руже. Девушку, впрочем, тут же выволокли из гостиной, лишь её визг врывался в открытую дверь, и то – недолго. Вслед выскользнула из гостиной гофмейстерина Делатур. А прочие дамы вдруг начали оглядываться назад, и взгляды их скрещивались на ней. На ней? На Тиане? После всех обернулась и принцесса Надайн, разглядывая Тиану с непонятным выражением лица, то ли брезгливым, то ли разочарованным.

   – Чем вы успели настолько задеть госпожу Руже, дама Кэрве?

   Тон принцессы также сменился, стал холоднее. Фрейлины и прочие дамы жадно наблюдали за провинциалкой, ожидая её реакции.

   – Не знаю, ваше высочество, – Тиана сделала короткий реверанс. – Я не сталкивалась с этой дамой, не беседовала, даже не была ей представлена. Вероятно, она ошиблась, перепутала меня с кем-то.

   – Что ж… Орабель Руже, дочь виконта Руже, уже год как является фавориткой его величества, – с холодной вежливостью пояснила Надайн.

   – О! – глаза Тианы невольно округлились. – Такая важная дама… за что она на меня разгневалась?

   – Вы и в самом деле не понимаете?

   Юная Кэрве помотала головой. Если быть совершенно честной, то она чуть лукавила. В памяти всплыла мимолётная сцена в Зеркальной галерее, но может ли король всерьёз заинтересоваться ею, Тианой? Глупости! Госпожа Руже, холёная, властная, потрясающе красивая – и она, девчонка из разваливающегося замка Кэрве, чувствующая себя неловко в шелках и кружевах, не знающая, куда деть руки в мешающих с непривычки перчатках. Разве можно их сравнивать? Должно быть Орабель Руже очень любит короля, подумалось Тиане; иначе отчего такая ревность? Сама Тиана не могла бы полюбить старика, но то Тиана, а в принципе любовь не знает границ и возраста.

   Вскоре вернулась гофмейстерина Делатур, поспешила к своей госпоже, зашептала что-то на ухо. Принцесса слушала, и всё более мрачным становилось её лицо.

   – Что ж, – наконец, вымолвила она тихо, – завтра мы узнаем. А сейчас пригласите даму Омбуа.

   Надайн медленно опустилась в кресло, вслед за ней и прочие дамы заняли свои места. Едва слышный гул стоял в гостиной: это дамы переговаривались друг с другом, тихо-тихо, почти не разжимая губ. Было бы странно, если бы это чрезвычайное происшествие тут же позабыли, но принцесса дала понять, что не желает придавать ему особого значения… или не желает обсуждать. Потому дамам оставалось только шептаться и поглядывать искоса на невольную виновницу переполоха. Тиана же, сидевшая в ряду таких же едва представленных ко двору девиц, позади принцессы со свитой, предпочла молчать. Помимо того, что болтовня может очень навредить планам её родителей (кому нужна болтливая фрейлина?), Тиана не понимала происходящего, её охватила смутная тревога, и беспокойство это подсказывало быть очень, очень осторожной в словах и поведении.

   Дочь графа Омбуа оказалась прелестной живой шатенкой, весьма остроумной и приятной в беседе. Её чуть фривольные шутки если и не развеселили общество, то заставили слегка развеяться флёр безумия, оставшийся после визита виконтессы Руже. День её высочества продолжился без неожиданностей вплоть до ужина, после которого Малый двор был отпущен – до утра. Посетив сына на те недолгие полчаса, которые дозволялись строгим этикетом, Надайн удалилась в свою опочивальню.

   С принцессой остались лишь госпожа Делатур, камер-фрейлина Соваж и дежурные девушки, которые должны были подготовить Надайн ко сну. Только теперь принцесса могла позволить себе некоторую свободу в речах, но разговор она начала лишь после того, как её раздели, обтёрли губкой(17) с ароматической водой и облачили в ночную рубашку из льняного батиста и бархатный халат. Супруга она не ожидала; принц ещё не вернулся из Седона, где инспектировал королевские кружевные мастерские.

   – Весьма несдержанно повела себя виконтесса, – заметила Надайн, когда Дюмаж принялась разбирать её причёску. Девушка осторожно вынимала из шёлковых локонов тонкие шпильки с жемчужинами и укладывала их в особую шкатулочку. Губы её шевелились в безмолвном счёте, лицо казалось отрешённым, она словно не услышала свою госпожу. Впрочем, та и обращалась не к ней, а к гофмейстерине.

   – Её можно понять, ваше высочество, – пожала плечами Делатур. – Она-то рассчитывала блистать ещё несколько лет. Кто ж знал, что появится эта Кэрве? Редкостно красивая, верно? Неудивительно, что его величество заметил её. Правда, сама девица вряд ли будет счастлива.

   – Вы полагаете, она не знает, Магрит? – Надайн вскинула бровь, всем своим видом выражая сомнение.

   – Я в этом почти уверена. Его величество приказал подготовить документы только сегодня утром, сразу после представления в Зеркальной галерее. К обеду Руже вручили предписание покинуть Покои Бабочки – и тут же она бросилась искать соперницу.

   – Но, если документы готовы…

   – Скорее всего, его величество даже с отцом девушки ничего не обсудил. Король приказывает – мы повинуемся, ваше высочество, – с едва слышной горечью в голосе проговорила гофмейстерина.

   – Если позволите… – подала голос великолепная Лафлёр, блондинка с роскошными формами. Она сейчас стояла с подсвечником в руке, освещая снятое с принцессы платье. В это время камер-фрейлина чрезвычайно внимательно осматривала его, дабы не упустить случайное повреждение: порванное кружево, оторвавшуюся жемчужину или некстати появившееся пятно.

   – Говорите, Лафлёр, – заинтересовалась принцесса.

   – Перед королевской прогулкой я совершенно случайно натолкнулась на Жансена, – начала девушка, и все обратились в слух: Жансен был третьим секретарём короля и занимался в первую очередь деликатными поручениями. Отставка фаворитки, например, никак не могла обойтись без него. Жансен следил за оформлением королевских подарков и приданого, за выездом девушек из апартаментов, определённых для отставленных дам, за тем, чтобы никто не чувствовал себя обиженным. На самом деле нынешняя некрасивая сцена была крупным просчётом секретаря. Фрейлина между тем продолжила:

   – Жансен беседовал с неким господином провинциального вида. Он называл этого пухлячка бароном и передал ему некую папку с документами. Почему-то мне кажется, что это и был барон Кэрве… и то, что сообщил ему Жансен, барона порадовало.

   – Его величество не упрекала в скупости ни одна из его любовниц и никто из их родственников, – подтвердила Магрит Делатур и поджала губы. – Полагаю, в тот момент, когда Руже устроила сцену, девочка действительно была в неведении.

   – О, но это не всё! – поспешно вступила в беседу Дюмаж. Руки её двигались плавно, осторожно, расчёсывая густые волосы Надайн. – Я точно знаю, что Кэрве бедны, как рабы с Чёрного континента, зато младшая Кэрве почти сговорена с виконтом Ламоттом! Мой кузен сам слышал это от Фернана Ламотта на игре в мяч.

   – Ах! Возможно ли? – затрепетала Лафлёр. Весь двор знал, что она по-кошачьи влюблена в молодого виконта.

   – Не тревожьтесь, дорогая! – ехидно фыркнула Дюмаж. – Вы же не думаете, что Ламотты позволят наследнику принести домой надкушенный плод? И ладно бы всё было тихо и прилично, но ведь то, что девица побывала в королевской постели, не скроешь. Эти провинциалы в вопросе девичьей невинности так… провинциальны! Скорее, граф с женой спешно найдут мальчишке невесту, чтобы исцелить от горя и избежать брака с Тианой Кэрве потом, когда она надоест его величеству. Так что… поговорите со своими родителями, пусть начнут переговоры с Ламоттами, а там – не мне вас учить. Виконт наверняка будет искать утешения, почему бы не в ваших объятиях?

   – Не злорадствуйте так, Ортанс, – одёрнула фрейлину Надайн. Глухим, печальным голосом она вымолвила: – Подумайте лучше о её величестве. Каково будет ей видеть эту девчонку в королевском крыле? Да, юная Кэрве удивительно красива, вы правы, Магрит. А ещё эти потрясающие зелёные глаза – я и не знала, что бывает такой чистый глубокий цвет. Тем больнее будет королеве. Такая красивая, непозволительно красивая… и юная.

   Голос Надайн дрогнул, и девушки притихли. Возраст всегда был самым страшным врагом любой женщины, от прачки до королевы, и никому из присутствующих не избежать того дня, когда зеркало отразит первые морщинки и первый седой волос.

   – Что ж делать, – сокрушённо ответила гофмейстерина. – Король приказывает…

   – Мы повинуемся, – скривила губы принцесса. – Но всё же… Её величество не заслуживает такого пренебрежения. Каждая новая фаворитка – удар в сердце королевы. Снова ей придётся пить настои докторуса Пико, и потому Аргайл тоже будет огорчён.

   – С другой стороны, – осторожно заметила Дюмаж, – представьте, каково сейчас этой девчонке. Полагаю, барон Кэрве уже выяснил, что именно ему и его дочери предлагает его величество.

   – И, раз вы говорите, что Кэрве бедны, – подхватила молчавшая до сих пор камер-фрейлина Соваж, – барон ухватится за эту возможность, даже не поинтересовавшись мнением дочери.

   – Верно. Не хотела бы я быть сегодня на месте этой девушки, несмотря на всю её красоту и юность, – вздохнула Делатур.

   Девушки дружно согласились и вернулись к позабытым ненадолго обязанностям. Соваж лично унесла платье её величества в гардеробную, Дюмаж заплела принцессе косу и убрала её под батистовый чепец, отделанный шёлковой голубой лентой и тремя рядами тончайших бледно-золотистых блондов(18), Лафлёр проверила ночной столик, убедившись, что на нём довольно напитков и фруктов на случай, если Надайн пожелает пить или перекусить посреди ночи. Наконец принцессу уложили в постель, задёрнули занавески балдахина и потушили свечи, оставив только фонарь у двери, бросавший вни узкий круг света, не достигавший кровати. Пожелав доброй ночи её высочеству, дамы покинули опочивальню, оставив на дежурстве Лафлёр. Девушка тихонько опустилась в кресло под фонарём и погрузилась в чтение, чтобы не заснуть. Из-за закрытой двери донёсся приглушённый голос гофмейстерины Магрит Делатур, торжественно объявившей: «Её высочество почивает!» А Надайн, поворочавшись недолго, и в самом деле вскоре заснула.

   (13) Аванзал – помещение перед главным залом (тронным, бальным), парадная приёмная.

   (14) Роб – верхнее платье, чаще всего тёмных, насыщенных цветов, с распашной юбкой и укороченными рукавами с широкой кружевной отделкой.

   (15) Котт – нижнее платье, чаще всего светлое, для контраста с робом.

   (16) Гофмейстерина – придворная должность. Гофмейстерина помогала обер-гофмейстерине на придворных церемониях, при экономических делах женского придворного штата, в канцелярии. Считалось, что она объявляет своей госпоже о визитёрах, но в немалой степени именно гофмейстерина решала, кого и когда примут, и примут ли вообще.

   (17) Обтёрли губкой – врачи того времени были уверены, что частые ванны вредны, через открывающиеся поры в тело проникает болезнь. Поэтому рекомендовали обтирания, омывания в тазике, а ванны принимали редко.

   (18) Блонды – кружева из некрученого некрашеного шёлка.

ГЛАВА 4

Тиана вернулась в апартаменты, которые занимали они с матерью, сразу после того, как закончился ужин принцессы Надайн. Конечно, саму Тиану никто к столу не пригласил: не настолько она знатна, чтобы даже мечтать об ужине с супругой наследного принца! Но матушка обещала, что припасёт для Тианы что-нибудь; в окрестностях Монкора довольно торговцев, снабжающих готовой едой тех, кто не имеет права столоваться при дворце. Поэтому девушка уже предвкушала, как доберётся до хлеба с сыром, какого-нибудь каплуна или бараньего рагу, пусть даже и остывшего. Пару раз она едва не заблудилась в путаных коридорах дворца, но с помощью встретившихся слуг выбралась в Восточное крыло, а тут дорога была уже знакома, и идти ей оставалось совсем недолго.

   Комнату им с матушкой выделили небольшую, только и помещались там кровать, одёжный шкаф, табурет да консоль с малым зеркалом. Но всё же – зеркалом! На весь замок Кэрве зеркало было одно, в комнате баронессы, а в Монкоре, получается, в каждых апартаментах. Служанка, которая помогала дамам Кэрве одеваться перед королевским выходом, сказала, что в комнатах у герцогов даже ростовые зеркала имеются! Тиана зажмурилась на миг, пытаясь представить такое зеркало, чтобы в нём отражался человек в полный рост. Несказанно чудесная – и такая же дорогая вещь. А кровать с балдахином! Тюфяки были пышными и мягкими, одеяла лёгкими, а места хватало, чтобы дамы в этой кровати расположились вольготно, не мешая друг другу.

   Кстати, сегодня Тиане нужно будет хорошенько выспаться, а завтра постараться свести знакомство с кем-нибудь из фрейлин королевы или принцессы. Провинциалке очень не помешает знать, кто есть кто при лассарском дворе, чем вообще дышит двор – да хоть какие книги следует прочитать в первую очередь. Тиана не стремилась стать фрейлиной её высочества: зачем, если самым горячим желанием девушки был брак с Фернаном Ламоттом? Но и опозорить Ламоттов тоже не хотелось. Разве можно допустить, чтобы над будущим графом смеялись из-за простушки-жены?

   Девушка шла по коридору третьего этажа, где жили временные постояльцы дворца, и отсчитывала двери. Восемнадцать, девятнадцать… Вот, двадцать третья комната по правую руку, с видом на улицу Платанов и Воробьиную площадь. У окна напротив тихо беседовали двое: дворцовый слуга и неизвестный Тиане дворянин; при её приближении они замолкли и поклонились девушке. Тиана негромко постучала и с облегчением услышала приглушённый голос матушки: «Войдите». Открыла дверь, вошла – и с изумлением обнаружила не только матушку, но и отца, и брата. Все они улыбались чему-то, все были охвачены радостным возбуждением, и Тиане показалось, что именно она является причиной радости. Семья смотрела на неё странно, словно на месте родной, привычной Тианы оказалась незнакомка, от которой непонятно, чего ожидать. Молчание сгустилось душным облаком.

   – И что его величество в ней нашёл? – внезапно произнёс Марон, старший брат Тианы, весело ухмыляясь. – Худая же, как цыплёнок!

   – Что бы ни нашёл, а нам польза, – беззлобно оборвал сына барон Кэрве и торжественно сообщил: – Тиана, дочка, готовьтесь. Сам король приглашает вас сегодня!

   – Приглашает? Король? – непонимающе повторила за отцом Тиана. – Но уже поздно, зачем?..

   – В постель, зачем же ещё! – хохотнул Марон. – Радуйтесь, его величество выгнал фаворитку, а замените её вы, сестрица.

   – Фаворитку? Госпожу Руже? Но зачем… почему я? Я не могу. А как же Фернан? – залепетала девушка. Так странно прозвучали слова брата; глупость какая! – Вы же уже сговорились с графом Ламотт, батюшка!

   – Не бабьего ума дело, какие у меня с кем договоры, – крякнул барон и накрутил на палец ус. – Ламотт поймёт, а Фернану быстро невесту найдут, на графского-то наследника многие девки облизываются. Переодевайтесь, не заставляйте меня повторять!

   – Нет! – вскрикнула Тиана, отступая, но Марон сообразил, схватил сестру за руку, швырнул к кровати. Сам же встал у двери, прислонился спиной так, что не обойти, не открыть.

   – Ещё не хватало, чтобы ты, дрянь, всё испортила! – прошипел он, гневно глядя на Тиану, ошарашив её такой невероятной грубостью. – Ты хоть представляешь, что мы получили за твою мордашку? Да она столько не стоит! Ну, стала бы ты женой Ламотта, что семье пользы от этого? Разве что приданого бы не потребовал. А тут – и патенты нам с отцом, и золото, и матушке две штуки(19) шёлка, да и тебе, дуре, перепала должность(20). А если будешь поумнее, угодишь его величеству, так и подарками осыплет. В жемчугах и алмазах ходить будешь, Тиана!

   На последних словах голос Марона смягчился, стал почти ласковым. Барон тут же поддержал сына:

   – Подумайте, дочь моя! Такая удача раз в жизни бывает. Платьев дорогих нашьют, есть будете с серебра, свои апартаменты в Монкоре, да не эта конура, а комнаты в королевском крыле! А после, когда его величество вас отпустит, ещё и приданое даст. Глядишь, и дождётся ваш Фернан, а нет – любой за честь почтёт в жёны взять. Не шлюха какая, а королевская фаворитка! Разница есть, понимать надо(21).

   Тиане стало так страшно, что она онемела. Они это всерьёз. Это не глупая шутка, это даже не предложение, они уже всё решили, и что бы Тиана ни сказала, ни сделала, решение мужчины не изменят. Девушка молча, отчаянно замотала головой, а после обернулась к матери. Матушка защитит, матушка не позволит случиться такому. И Лакрес Кэрве открыла ей объятия, в которые Тиана рухнула и разразилась рыданиями.

   – Я же говорила, господин супруг мой, – с мягким укором заговорила матушка, гладя дочь по голове. – Нельзя с девочкой так вот. Сходите к его величеству, попросите…

   – Никакой отсрочки! – рыкнул барон. – Уговаривать её?! Тиана Кэрве, вы – моя дочь и должны повиноваться. С покорностью и радостью, Тиана!

   Отсрочки? О чём это отец? Матушка просит всего лишь отсрочки? Девушка в изумлении подняла залитое слезами лицо, и мать нежно коснулась её щеки.

   – Вам надо бы умыться холодной водой, дитя моё. Нельзя, чтобы вас увидели такой, – покачала головой баронесса. – Вы должны улыбаться его величеству и быть благодарной за то счастье, которым он одарил вас.

   – Матушка! Но он же старый, и я люблю Фернана! – вырвалось из самой души Тианы. Ей не верилось, что мать, та самая, которая заплетала ей волосы на ночь, учила читать и пела старинные туронские баллады, теперь с улыбкой отправляет её на позор.

   – Что ж делать, – пожала плечами мать, начиная развязывать шнурки на платье замершей дочери. – Такова женская судьба. Нашей жизнью распоряжаются в интересах семьи. Так всегда было и всегда будет, Тиана. Ну же, не стойте столбом, переодевайтесь!

   – Как вы можете, матушка? – на глаза Тианы вновь навернулись слёзы.

   – А на что вы ещё годитесь? – небрежно бросил Марон. – Место женщины – в постели, и вам несказанно повезло, что постель королевская. Другие за такую удачу горло перегрызут. Надо же, король её зовёт, а она кочевряжится!

   – Нет! – девушка рванулась из рук матери, бросилась к двери и забилась о грудь брата, насмешливо смотревшего на её бесполезные трепыхания. – Не пойду, ни за что не пойду, хоть убейте!

   Отец схватил Тиану за плечо, развернул к себе лицом и тряхнул так, что у девушки зубы стукнули.

   – Или ты переоденешься, или я сорву с тебя все тряпки и отнесу в опочивальню его величества как есть голую! Живо раздевайся!

   Тиана готова была сопротивляться до последнего, и пусть бы её протащили по Монкору, но тут в душе её вспыхнула новая надежда: король! Говорят, Армэль XI справедлив и милосерден. Он просто не знает! Если она расскажет королю о своих чувствах, о своей любви к Фернану, то его величество не станет принуждать её к… этому. И уж всяко благороднейший дворянин Лассара не возьмёт в постель невинную девушку против воли!

   – Как прикажете, батюшка, – выдавила Тиана, и отец отпустил её.

   – Живее!

   Мать завела девушку за кровать и помогла снять платье. Баронесса так спешила, что не стала возиться со шнурками, просто перерезала их. Рукава упали на пол, вслед за ними полетели и юбка, и лиф, и нижняя рубашка. Чулки и туфли мать отбросила в сторону, шпильки и гребень из причёски оставила на подоконнике. Всё это время она успокаивала дочь; обещала, что все женщины через это проходят, что Тиана будет богата и счастлива, что король будет носить такую красавицу на руках и осыплет подарками, что весь Монкор, вся Лютеция склонятся перед прекрасной возлюбленной короля. Негромкая речь матери успокаивающе журчала, как ручей неподалёку от замка, и Тиана не понимала, как мать – её мать! – может говорить так спокойно о будущем падении своей дочери. Как может сама отправлять на бесчестье?

   Когда девушка разделась, баронесса отдёрнула занавеску кровати, и Тиана увидела подготовленный наряд. Рубашка из тончайшего, почти прозрачного, батиста и нечто вроде котта из белоснежного газа, утопающего в пене кружев – и откуда такое? Неужели король прислал? Покорно одевшись, Тиана огляделась в поисках роба или хотя бы халата, но мать накинула ей на плечи спанскую кружевную шаль и поставила к ногам алые бархатные туфельки. Девушка потянулась было к гребню на столике, но баронесса покачала головой.

   – Король желает, чтобы вы не собирали волосы.

   – Матушка! Как можно, в таком виде? – взмолилась Тиана, вцепившись в концы шали. – С неубранными волосами и в этом… Оно же всё прозрачно!

   – Довольно капризов! Его величество прислал это всё для вас, так будьте благодарны!

   Отец появился из-за балдахина, пылая гневом. Схватив дочь за руку, он развернулся и двинулся к выходу, похожий на быка: такой же неудержимый и не видящий препятствий. Тиана, путаясь в белом шёлке, вынуждена была последовать за ним.

   – Батюшка! Прошу!

   – Молчи!

   – А туфельки, туфельки! – спохватилась баронесса, но супруга её уже никто не смог бы остановить. Тиане оставалось лишь покориться и босиком, с рассыпавшимися по плечам и спине волосами следовать за отцом – вернее, за теми двумя королевскими посланцами, что ожидали за дверью.

   Тиана Кэрве не запомнила тех коридоров и переходов, по которым тащил её отец, ни на мгновение не выпуская руки. Кусая губы, она молилась – молча, про себя. Молила богов о милости и защите, молила, чтобы смягчили сердце государя, чтобы король выслушал и отпустил её. Небеса, должна же быть справедливость в мире? Она, Тиана, ничего плохого не делала, была послушной дочерью, лишь сегодня проявила строптивость. Но что ей оставалось, боги? Как ещё она могла сберечь свою честь? В Монкоре было темно, и свеча, несомая одним из сопровождающих, не слишком помогала. Редкие фонари в коридорах и на лестницах ненадолго развеивали тьму, отчего потом дворец становился ещё более мрачным, угрожающим даже.

   – Здесь, – подал голос придворный, а слуга отворил тяжёлую дверь, сплошь покрытую позолоченной резьбой. – Пусть дама ждёт в апартаментах, а мы покараулим, чтобы никто её не беспокоил.

   Отец тряхнул Тиану напоследок, прошипел: «Чтоб не рыдала и не позорила меня там!» и втолкнул дочь в комнату так, что она едва не упала. Дверь захлопнулась за спиной, как крышка гроба.

   Дрожа, Тиана стояла у двери, осматривая комнату, тонувшую в полумраке. Напротив двери – высокое окно, закрытое плотными шторами, под ним – круглый столик, накрытый на двоих (вино, фрукты, пирожные) и кресла рядом. Комод, туалетный столик с зеркалом и огромная кровать с пунцовым балдахином, застеленная белоснежным бельём. Тиане кровать показалась огромным чудовищем с багровой пастью, жаждущее поглотить жертву. Отведя взгляд от кровати и стараясь держаться подальше, девушка прошла к двум дверям, расположенным друг против друга и обрамлённых портьерами. Обе оказались заперты, и Тиане оставалось только ждать и молиться. Отец её не выпустит, можно и не пытаться. Теперь вся надежда на великодушие его величества. Девушка встала у самой дальней двери, закуталась, как могла, в кружевную шаль и с трепетом ожидала короля.

   Армэль XI вошёл в спальню своей будущей фаворитки, как хозяин, каковым по сути и являлся. Ноги его, обутые в войлочные туфли, обшитые бархатом, тихо ступали по паркету, и Тиана, погрузившаяся в молитву, не сразу поняла, что в комнате есть кто-то ещё. Король не стал окликать её, залюбовался. Белая фигурка на фоне пунцовой портьеры была совершенна, как античная статуя. Девушка была бледна, глаза она закрыла, не желая смиряться с действительностью, и лишь ресницы и тёмные блестящие волосы выдавали в ней живую девушку, а не мраморный шедевр.

   Как же вовремя Армэль поменял любовницу! Такую красавицу не оставили бы без внимания придворные щёголи, вскружили бы голову, совратили… Да хоть собственный кузен короля; как алчно Блез смотрел на девчонку, едва не облизывался! Но нет, эта неземная красота будет принадлежать ему, государю Лассара, как и должно.

   Король нарочито громко закрыл дверь, и Тиана встрепенулась, распахнулись зелёные глаза, в полутьме казавшиеся почти чёрными. Мгновение, другое – и девушка бросилась через комнату со всех ног, чтобы рухнуть к ногам короля, уткнувшись лбом в пол.

   – Ваше величество! Ваше величество, умоляю о милости!

   Король был неприятно поражён: девица ещё не успела доставить ему ни малейшего удовольствия, а уже просит о чём-то? В отца пошла, не иначе. Тот пытался вытрясти из Жансена столько, что можно вольный город купить, не то что девицу, сколь угодно красивую! Но Тиана продолжала просить, и настроение короля испортилось ещё больше. Девице не нужны были ни почести, ни богатства, ни власть, и сам король ей был не нужен! Младшая дочь нищего провинциального баронишки не желала, видите ли, становиться королевской любовницей!

   – Ваше величество! Мы не властны над своим сердцем, – горячо умоляла Тиана, не поднимая головы. Здравый смысл подсказал не говорить королю о том, что он ей противен, и она решила слукавить, а лгать, глядя в лицо, девушка не умела. – Будь моё сердце свободно, я бы за величайшее счастье почла вашу заинтересованность! Но я люблю другого, ваше величество! Родители благословили нас, помолвка должна быть объявлена в ближайшее время. Прошу вас, явите милосердие, оставьте мне мою честь, и я до самой смерти буду молить небеса за вас!

   Молить небеса! Да за короля молятся во всех обителях Лассара, к чему ещё одна молельщица? Как она посмела хотя бы подумать о том, чтобы отказать ему? Как посмела?! Не будь девчонка настолько красива, получила бы плетей на конюшне, как последняя крестьянка. Но портить эту нежную кожу, такую нежную, что видны под ней тонкие вены… Нет. Конечно, он надеялся на приятную ночь любви, а не на сопротивляющуюся и плачущую зверушку в своей постели, но это, пожалуй, даже пикантно. Так страстно просит, так обожает своего мальчишку – забавно будет разрушить эту любовь. Со временем глупышка сама поймёт, как ей повезло, и всю свою страсть обратит на своего короля.

   – Встаньте, дитя моё, – мягко улыбнулся король. – Я могу вас понять… Ну же, посмотрите на меня!

   Тиана подняла голову, и Армэль невольно залюбовался. Непролитые слёзы в зелёных глазах превратили их в два лесных озера, а сияние надежды сделало девушку ещё прекраснее. Король подал руку, и Тиана несмело оперлась на неё, поднимаясь с колен.

   – Я могу понять, что вы любите другого и не желаете меня. Но почему я должен отказываться от своих желаний, сударыня?

   Тиана отшатнулась, и король не стал её удерживать, просто шагнул вперёд, потом ещё и ещё, заставляя девушку отступать всё дальше.

   – Я желаю вас. Я заплатил вашему отцу, и теперь вы принадлежите мне. Не в полной мере, но мы сейчас это исправим.

   – В-ваше величество, – губы Тианы дрожали, и королём овладело нетерпеливое желание смять их, сорвать первый крик страха, а после – страсти. – Умоляю, пощадите! Не надо!

   Она отступала, пятясь, пока могла, а после вскрикнула, наткнувшись на кровать и едва не упав: поняла, что оказалась в ловушке. Взгляд её заметался беспомощно, а король стоял уже вплотную, обдавая запахом сладкого вина и трав. Терпение его закончилось, страсть стала почти невыносимой, а ужас добычи подстёгивал его охотничьи инстинкты.

   – Не надо… – почти беззвучно выдохнула девушка, но сильная рука рванула с её плеча тонкий батист и невесомое кружево. Ахнув, Тиана попыталась прикрыться разорванной рубашкой, а мужчина навалился всем телом, опрокинул девушку на кровать, преодолевая последнее сопротивление. Ни беспомощные мольбы, ни слабые девичьи руки, ни рыдания не могли уже остановить короля.

   Снаружи, в полутёмном коридоре Монкора, барон Кэрве нарочито закашлялся, отошёл подальше и отворил окно, чтобы не слушать приглушённые дверью крики дочери.

   (19) Штука шёлка – отрез. Длина штуки могла быть от 30 до 79 локтей.

   (20) Должность – здесь речь не о должности фаворитки, таковой не было. Считалось, что дама должна быть счастлива уже любовью короля, хотя денежные и иные подарки, естественно, никто не отменял. Король устроил Тиану на должность фрейлины при Малом дворе, приказав невестке взять девушку в свою свиту.

   (21) Фаворитка короля действительно не считалась опозоренной, напротив, многие почитали за честь взять в жёны бывшую королевскую возлюбленную. А назначенное приданое и вовсе заставляло закрыть глаза на прошлое невесты. Выпускницы Оленьего парка, например, были очень востребованы на брачном рынке.

ГЛАВА 5

Утро Тиана встречала на полу у окна, завернувшись в найденное здесь же атласное стёганое покрывало: от её очаровательной батистовой рубашки остались одни обрывки. Локоны развились и спутались, на запястьях наливались синевой следы пальцев, как чудовищные браслеты. Девушка – боги, нет, уже не девица! – не имела более ни слёз, ни сил плакать. Она сидела на прохладном паркете, куталась в покрывало и бездумно смотрела в бледнеющее небо. Король ушёл пару часов назад, и Тиана тут же сбежала из постели. Ей было невыносимо стыдно, что кто-то – пусть даже прислуга – увидит свидетельства её падения, а ещё – отвратительны были самые воспоминания о том, что произошло на этой роскошной кровати. Тиане было до сих пор больно, до тошноты, болело всё тело, но боль телесная не шла ни в какое сравнение с душевной. Она чувствовала себя грязной, такой грязной, что почти возненавидела выглянувшее из-за крыш солнце за его неизменную чистоту.

   Дверь скрипнула едва слышно, и Тиана попыталась было вскочить, но боль заставила её охнуть и скорчиться прямо там, на пахнущем воском паркете. Тихие шаги обутых в войлочные башмаки ног прозвучали у двери. Служанка… нет, две. Шепчутся едва слышно, так, что слов не разобрать. Тиану им не видно сейчас, её закрывает кровать. Может, сделают свою работу и уйдут?

   – Неруэ! Она пропала! – испуганное восклицание нарушило тишину комнаты.

   – Тише, глупая! Куда она пропадёт, если снаружи охрана? Ваша милость! – осторожно позвала служанка.

   Нет, не уйдут, ещё и бесполезный шум поднимут. Девушка сжала зубы и встала, превозмогая боль и слабость. Если рожать ещё больнее, то она этого точно не вынесет!

   – Ох, ваша милость! – женщины бросились к королевской фаворитке. – Что ж вы так, на полу?

   – А вот давайте, мы вас проводим в постельку, – захлопотала служанка помоложе, хорошенькая, в кокетливом чепце с лентами, но Тиана шарахнулась от неё, как от прокажённой. Вторая бросила на хозяйку пристальный взор и придержала кокетку за рукав.

   – Меня зовут Неруэ, ваша милость, – сказала старшая. – Я приписана к этим апартаментам, а Полетт назначена вашей камеристкой. Желаете отдохнуть или приказать принести воды? Ваши вещи принесут ещё до завтрака, а после обеда придут портной и модистка. Кухня Монкора к вашим услугам в любое время. А постель мы сейчас перестелим, ваша милость.

   – Да, будьте любезны, – тихо ответила Тиана. Ей пришлось прокашляться, так хрипло прозвучал сорванный голос. – Перестелить постель и обтереться. И попить, просто воды.

   Неруэ как-то так очень ловко подставила локоть, что Тиана смогла опереться на него и одновременно удерживать края покрывала, чтобы не разошлись. Девушке было мучительно стыдно, её лицо горело под любопытным взглядом Полетт, но Неруэ, кажется, не испытывала никакой неловкости.

   – Присаживайтесь, ваша милость! – подвела она новую госпожу к широкому креслу с дамастовой обивкой. – Может быть, всё же вина или фруктов?

   – Нет. Воды.

   – Как прикажете. Скажу, чтоб немедля принесли. Полетт! Сейчас же беги в бывшие апартаменты госпожи и принеси хотя бы рубашку и утреннее платье! И домашние туфельки! Не могу найти, куда делись-то? – уже под нос себе прошептала Неруэ. Ненадолго она покинула комнату, что-то тихо и настойчиво говорила охране; Тиана поджала замёрзшие ноги, а после и вовсе свернулась в кресле, как измученный зверёк. Она сама не заметила, как задремала. Горничная снимала постельное бельё, краем глаза поглядывая на спящую. Бедная красивая девочка! Красота её не защитила, напротив – привела в эту комнату, и выбора у юной госпожи не было и не будет. Всё в воле государя.

   Когда Неруэ прикоснулась к руке госпожи и позвала с собой, та послушно встала и, пошатываясь, последовала за горничной. Женщина задёрнула занавески у кровати, а через пару минут раздался грохот. Тиана испуганно вскинулась, глянула в щёлку: то лакеи принесли бадью. Бадью для мытья! Девушка даже проснулась. Ей прежде не приходилось мыться в бадье, слишком много дров уходило бы на нагрев воды, да и кто бы таскал эту воду туда-обратно? А вот дворцовые слуги справились быстро. Не прошло и получаса, как Тиана впервые испытала то блаженство, которое может подарить телу горячая ванна. Даже боль отступила, смягчилась. Ловкие мягкие руки служанок перебирали спутанные волосы, расчёсывали гребнем, нежно омывали тело губкой, втирали какие-то зелья и кремы.

   Девушка расслабилась, откинув голову на подогретую подушечку с песком, и хлопок двери вкупе со стуком каблуков оказались воистину внезапными. С тихим вскриком Тиана погрузилась в воду по самую шею, в ужасе ожидая увидеть короля, но нет. Обойдя бадью, напротив девушки встала дама. Невысокая, полная, лет, наверно, пятидесяти, она была одета в расшитый крохотными жемчужинками голубой парчовый роб и шёлковый лимонный котт; на левом плече невыносимо сверкал золотом фавор с инициалами «Л» и «В». Леонтайн Венсан. Гостья служила лично королеве Леонтайн, и Тиане внезапно стало холодно в горячей воде.

   Дама же окинула её надменным взором и прищёлкнула пальцами. Неруэ тут же подставила стульчик, а после сразу же отступила, согнувшись в низком поклоне.

   – Госпожа Кэрве, я – маркиза Кератри, обер-гофмейстерина её величества Леонтайн, – сообщила дама, присаживаясь с таким достоинством, словно сама почти королева. – Ваша новая жизнь потребует от вас немалого усердия, и я говорю не о постели его величества.

   Тиана ахнула и закрыла лицо руками. Стыд сжигал её, стыд и отчаянье. Маркиза почему-то молчала, а потом девушка услышала приближающийся стук каблучков.

   – Дайте руку, – потребовала внезапно госпожа Кератри, и, поскольку Тиана медлила, сама схватила тонкое девичье запястье. От боли на глазах девушки выступили слёзы, но она молчала, пока маркиза рассматривала её руку, а после и её саму – то, что можно было разглядеть в воде. Женщина вернулась к своему стульчику.

   – Я ошиблась, – ровно констатировала обер-гофмейстерина. – Кажется, его величество пожелал больше, чем вы могли и хотели дать. Видимо, и в постели от вас потребуются определённые… усилия. Скажу сразу: вам никто не поможет, сударыня.

   – Её величество… – прошелестела Тиана, но надежда её угасала.

   – Её величество, – горько усмехнулась маркиза, – как и все мы, покорно повинуется воле короля. Поэтому отбросьте иллюзии и принимайте всё, как есть. Сегодня вы будете ужинать за королевским столом, и у вас может возникнуть искушение… Ах, да что я говорю! Искушения будут преследовать вас на каждом шагу. Вам будут дарить деньги и драгоценности, чтобы получить доступ к слуху его величества, перед вами будут пресмыкаться, вас будут называть некоронованной королевой…

   – Боги! – девушка была в ужасе, а госпожа Кератри всё хмурилась.

   – Если её величество получает только протокольные подарки, то вам поутру могут прислать драгоценности в любой день – если, конечно, вы угодите его величеству. Не забудьте надеть украшение тогда же, дабы показать, как вы цените подарок и дарителя.

   – Но это неправильно! – возмутилась Тиана. – Как можно при её величестве обедать с королём, носить его подарки, это же оскорбительно!

   Обер-гофмейстерина тяжело вздохнула, с неожиданным сочувствием глядя на девушку.

   – Вот об этом я и говорю. У вас нет выбора, и её величество Леонтайн это понимает, но вам придётся лавировать между королём и королевой, дитя. Пока вы осознаёте своё место, королева не возненавидит вас. Запомните: сейчас вы почти всесильны. Король может выполнить любой ваш каприз. Одно ваше слово, взмах этих дивных ресниц, слёзы в колдовских глазах – и чья-то карьера взлетит или падёт. Но после, когда вас сменит другая (а это непременно случится, спросите у Орабель Руже), ваше влияние обратится в прах, вам разом припомнят все и всё. Оскорбления, истинные или мнимые, пренебрежение, вежливость и доброту – всё.

   – Но я не хочу! – в глазах Тианы действительно стояли слёзы. – Я не хотела стать фавориткой его величества, и сейчас не хочу. Я… мы должны были пожениться с Фернаном Ламоттом! Я люблю его!

   – Забудьте. Его величество не позволит – по крайней мере, пока ваше общество угодно ему. И потом, вы потеряли невинность, хоть и нет в том вашей вины, и Ламотты не примут вас в семью.

   – Нет! Фернан тоже любит меня, он поймёт!

   – У вас будет возможность выяснить это, – вздохнула дама Кератри. – Но покуда, будьте любезны, не ищите встречи с вашим бывшим женихом; он, кстати, ещё и не приехал в Монкор. Вы уже знаете главное правило лассарского двора? «Король приказывает – мы повинуемся». Всякий раз, когда вы захотите пойти против воли его величества, вспоминайте это правило. Если вам безразлична ваша судьба, то вспомните о своих родных. Их будущность зависит сейчас от вас.

   Тиана прикусила губу. Её родные? Отец, который приволок её сюда, в эту проклятую комнату? Мать, заступившаяся лишь для виду? Брат, пренебрежительно бросивший: «На что вы ещё годитесь?» Где были родные, когда она кричала, срывая голос, молила о помощи и пощаде? Где они сейчас, когда всё, что ей требуется – капелька любви и утешение? О, она будет помнить о родных и позаботится об их будущности, насколько сможет и от всей души. По-своему. Непременно. Разве что Кайла, старшая сестра, не заслужила особого внимания Тианы, но Кайла и не знала, что происходит, не участвовала в этой грязной сделке, не заставляла сестру становиться королевской шлюхой. На мгновение Тиана позавидовала сестре самой чёрной завистью: счастливо живет со своим Арманом в баронстве Турин и не знает, что творят её родные. Впрочем, ни к чему ей знать, тем более – она снова ожидает ребёнка. Возможно, и в самом деле не стоит спешить, сперва разобраться, что именно она, Тиана, может сделать? Мысли разбегались. А обер-гофмейстерина продолжала:

   – Его величество дарит вам новый гардероб, соответствующий вашему положению, и пришлёт сегодня своего личного портного, так что вы будете очень, очень заняты. Прямо сейчас вас осмотрит господин Пико, докторус её величества. А к пяти часам пополудни вам следует явиться к её высочеству Надайн и приступить к несению службы. Как, вы не знаете? С сегодняшнего дня вы включены в штат, как фрейлина принцессы. Добро пожаловать в Монкор, ваша милость!

***

Перрин Оше, граф, канцлер Лассара, был человеком занятым. Дела официальные, вроде принятия политических решений и составления дипломатических нот, и без того занимали большую часть дня, но ведь были ещё и дела тайные. Только наивный серв думает (если он вообще умеет думать), что мир и покой в государстве образуются сами собой, лишь благодаря каким-то договорам или указам. О, нет! Соседние страны клянутся в дружбе, а сами точат мечи; благородные кавалеры склоняются перед монархом, а сами точат шпаги; пейзане лижут пятки господам, а сами точат вилы… И ничего смешного в том нет! Каждый – буквально каждый! – человек под этим небом хочет урвать себе кусок побольше и послаще, а самое надёжное средство для этого – ударить в спину.

   Вот и подбирает, и готовит граф Оше людишек: незаметных, серых, каких двенадцать на дюжину в каждом городке. И едут по Лассару телеги торговцев, продающих те самые вилы да лопаты, покупающих где сыры, где сидр – и болтающих, шутящих… А главное – слушающих. И едут в соседние страны моты и бездельники, веселятся на карнавалах, заводят знакомства среди знати готской и бриттской, иларинской и халланской, нордской и португезской. Не жалеют денег и лести, женятся на мышках-бесприданницах – и слушают. А куда ехать, о чём спрашивать и кого слушать, решает его высокопревосходительство канцлер. И уж конечно, отчёты этих господ проходят через особый отдел канцелярии, и немалая часть бумаг ложится на стол – чей? Опять же, канцлера.

   Оттого и труды графа начинаются ещё до рассвета и продолжаются долго после полуночи, оттого и шепчутся в Лютеции, что канцлер Оше не спит. Никогда! Всё бдит, выискивает врагов Лассара, и не дай боги попасть под его недремлющий взор. Но именно сейчас, за час до королевского завтрака, канцлер позволил себе подремать в широком старинном кресле у гудящего пламенем камина. Хоть и настало лето, а по ночам холодны стены Монкора, и лишь к полудню солнце прогревает его мрачное нутро. А кости разменявшего полвека Перрина Оше куда как более хрупки, чем камень. В полусне канцлеру виделись солнечные лужайки и напоённые летним теплом павильоны загородного дворца Флёри, куда вскоре отбудет двор, и так не хотелось открывать глаза. Было ещё время до завтрака короля, можно было расслабиться в тепле, исходящем от камина, и представлять, что уже находишься во Флёри…

   Негромкий частый стук в дверь раздражал, отгонял сладкую дрёму, и Перрин Оше с неслышным стоном пошевелился в кресле, протёр слипающиеся глаза. Кого там Бездна принесла?

   – Что ещё… Эрвье! – недовольно позвал канцлер.

   Секретарь отворил дверь, скользнул в кабинет.

   – Его светлость герцог Дефоссе просит принять, – негромко сообщил он.

   – За какой же надобностью? – удивился Оше. – В кои-то веки лентяй и жуир(22) решил принести пользу Лассару? Или донос какой?

   – Не могу знать, – виновато потупился секретарь. – Не сообщили.

   – Ступай, пригласи, – канцлер широко зевнул. – Принесло же с утра пораньше!

   Дефоссе был неожиданно авантажен(23) в это утро. В шитом серебром плаще чёрного бархата, накинутом на плечо поверх ало-золотого глазетного дублета, с расшитыми золотом перчатками, герцог выглядел непривычно. Даже его знаменитая барочная(24) серьга терялась рядом с алым же бантом на тонкой косичке, заплетённой у самого лица. А кружева… Не будь Дефоссе королевским кузеном, канцлер мог бы напомнить ему о штрафах на роскошь: кружева пенились в раструбах ботфортов, на манжетах, а широкий воротник был целиком связан веницейскими мастерицами. Колец герцог надел столько, что, казалось, выгреб содержимое целой шкатулки. Граф Оше всерьёз задумался о причинах такого великолепия. Уж не собрался ли Дефоссе жениться, наконец, и не намерен ли просить руки дамы именно сегодня? Но тогда герцогу следовало обратиться в канцелярию её величества Леонтайн, а не к нему, канцлеру. Что же?..

   – Дивное нынче утро, граф! – Дефоссе бросил на стол шляпу с круто завитыми алыми перьями страуса, ровные зубы мужчины блеснули в волчьей усмешке. – Солнце уже не греет – припекает. Как раз к отъезду установится хорошая погода.

   – Соглашусь, ваша светлость, – Оше встал навстречу гостю. – Вина? Мне привезли отличное розовое из Вайо, прошлогоднего урожая.

   – Благодарю, не откажусь.

   Кубки были наполнены, вино опробовано и одобрено, а герцог всё не переходил к цели визита. Канцлер начинал уже нервничать: время шло, и пора бы уже отправляться в Малую столовую, где накрывают завтрак для самого короля и его семьи. Наконец, герцог Дефоссе и сам вспомнил о церемонии (как же, вспомнил, для того и оделся, как петух, зло подумалось канцлеру) и поспешно подхватил шляпу. Вместо неё на стол упал пакет, обёрнутый в кожу.

   – Едва не забыл, – картинно взмахнул шляпой Дефоссе. – Эти бумаги для вас, и только для вас. Сейчас вы их прочесть не успеете, даже проглядеть… да оно и не к спеху. Но очень, очень советую убрать их под замок. Это в ваших интересах, поверьте, ваше высокопревосходительство.

   Канцлеру послышалась в его титуловании насмешливая злость, но граф Оше слишком долго вращался среди политиков и дипломатов: на лице его не дрогнула ни единая жилочка. Не выказывая ни любопытства, ни тревоги, Оше положил пакет в секретер, коий(25) и запер на ключ, висевший на длинной цепочке. Заправив цепочку под воротник рубашки, канцлер легко поклонился герцогу Дефоссе.

   – Благодарю, ваша светлость. Не желаете ли вместе пойти в Малую столовую?

   – С удовольствием, граф. Ваше общество всегда приятно, истории занимательны – отчего бы мне отказываться?

   Вельможи отправились на королевский завтрак, мило беседуя, и никто бы не предположил по благожелательному лицу канцлера Оше, что в душе тот полон ненависти к собеседнику: ведь нарочно Дефоссе принёс эти бумаги в такой момент, чтобы канцлер не смог даже мельком их просмотреть! И теперь Перрин Оше будет до конца завтрака, а то и дольше, изнывать от нетерпения и неизвестности. Что же такое принёс ему кузен короля?

   (22) Жуир – весело и беззаботно живущий человек, ищущий в жизни только удовольствий.

   (23) Авантажный (устар.) – обладающий привлекательной, солидной внешностью.

   (24) Барочный жемчуг (от фр. baroque, вычурный) – жемчужины неправильной формы, некоторым формам даже названия не придумаешь. Из крупных барочных жемчужин создавались уникальные украшения.

   (25) Коий, кой (устар.) – который.

ГЛАВА 6

День протекал мимо, как сверкающая золотом река. Хлопотливые служанки, визит портного и башмачника с десятком помощниц и образцами ткани и кружев, облачение в придворный туалет из сливочного шёлка и малиновой парчи. Когда наряд заказывали у портнихи в Ламотте, Тиана представляла себя в нём – и Фернана рядом, в таком же малиновом колете и кюлотах, на их помолвке. Сейчас даже эта несбывшаяся мечта не вызвала в душе девушки никакого отклика. Всё, что происходило, не затрагивало Тиану никоим образом. Правда, она слегка поморщилась, глядя в зеркало на багровые следы пальцев на запястьях и поцелуев – на шее. Некрасиво. Пришлось запудривать синяки и надевать затканную золотом шёлковую косынку, чтобы прикрыть шею, а на руки как раз пришлись широкие браслеты из пяти рядов жемчуга, схваченных перламутровыми медальонами-застёжками. Откуда жемчуг? От его величества, разумеется. Как и предсказывала маркиза Кератри, король прислал подарок: жемчужные браслеты и гребни к ним.

   С подлинным равнодушием Тиана выбирала ткани, ленты и кружева на будущие платья, косынки и чулки, тканые пояса и кошели, не задумываясь об их цене; с тем же равнодушием сидела у зеркала, пока камеристка Полетт заплетала госпоже косы, собирала их в изысканную спираль на затылке и завивала кокетливые локоны-«змейки». Жемчужные гребни вместе с кружевной розеткой скрепили водопад локонов. Серьги нашлись свои, единственные, в виде украшенных крохотными гранатами бантиков с подвесками-жемчужинками. По сравнению с королевским даром выглядели серьги более чем скромно, но это не смутило девушку. Если верить тем же служанкам, очень скоро её шкатулка для драгоценностей наполнится и придётся покупать вторую.

   Наконец Тиана сочла свой туалет завершённым и поднялась с мягкого табурета. Повернулась спиной к зеркалу, глянула на себя через плечо: причёска выглядела безупречно. Да, в покоях королевской фаворитки было и зеркало во весь рост. Забавно, подумалось ей, ещё вчера она мечтала посмотреть на такое со стороны, а теперь… Теперь её апартаменты полны всего, чего она могла бы пожелать, но ничто не кажется ей желанным. Рот наполняла холодная горечь, но Тиана нежно и сладко улыбнулась своему отражению, словно только что слизнула мёд с большой ложки. Глаза сверкнули колдовской зеленью.

   – Полетт, будьте любезны, проводите меня к апартаментам её высочества Надайн, – попросила девушка; она не знала дороги, к тому же благородную даму в любом случае должна сопровождать служанка или компаньонка. В мелодичном от природы голосе Тианы ещё слышалась хрипотца, но речь лилась ровно.

   Пока юная дама рассматривала своё отражение, служанки восхищённо смотрели на новую хозяйку. Теперь же камеристка встрепенулась, поклонилась и поспешила к выходу, одёргивая передник, а дама Кэрве последовала за ней.

   Покои наследного принца Аргайла и его супруги располагались в западной части королевского крыла, и фаворитке пришлось пройти мимо апартаментов королевской четы. Сердце её сжалось при мысли о том, что королева Леонтайн может выйти именно сейчас, но, к счастью, такого не случилось. Тиана с ужасом ожидала, что уже вечером ей придётся предстать перед супругой своего… любовника? Нет, это слово не подходило. Что бы ни произошло между нею и королём, к любви это отношения не имело. Усилием воли девушка заставила лицо расслабиться, коротко вздохнула и принялась считать шаги, чтобы не спешить и не медлить. Ровно, размеренно, с достоинством, – напоминала она себе. И лёгкая, едва заметная улыбка, придающая загадочность облику. И, по возможности, молчать. Не умничать, отвечать, только когда принцесса обратится к ней прямо.

   Каблучки цокали по мраморному полу, где чёрные и красные листья сплетались на белом фоне в причудливый орнамент. Раз. Два. Раз. Два. Вот служанка остановилась у двойных дверей, постучала. Выглянувшая горничная пошепталась с Полетт, бросая любопытные взгляды на новую фрейлину принцессы, и скрылась за дверями. Тиана ждала, проговаривая про себя числа. Минута. Две. Семь… Часы в Гвардейском дворе пробили пять, а Тиана всё ещё ждала. Полетт хмурилась, кусала губы, поглядывала на хозяйку, а та словно не замечала течения времени. Ни разу не переступила с ноги на ногу, не стукнул каблучок, отрешённая полуулыбка не сходила с уст, руки сложены впереди, на талии, дыхания совсем не слышно. Пылинки (и откуда взялись в сверкающем дворце?) танцевали в падающем из окна свете, медленно опускались всё ниже. По подсчётам Тианы, прошло не менее четверти часа, прежде чем открылась одна из створок. Та же горничная молча поклонилась, отошла в сторону.

   Это было намеренное оскорбление, дама Кэрве понимала это, но… Она не могла ничего сделать, да и не хотела. Видимо, принцесса Надайн не очень-то желала видеть её в числе своих фрейлин; фаворитка и не надеялась на тёплый приём, но, кажется, он будет ещё холоднее, чем можно было ожидать.

   В пронизанных лучами опускающегося солнца апартаментах Надайн было зябко, пусто и стояла густая тишина. Тиана шла сквозь пустые залы туда, где за аркой виднелась стайка дам в ярких платьях. Они молчали, не повернулись на звук шагов, словно не заметили девушку. Та вошла также молча, прошла по оставленному для неё проходу и опустилась перед принцессой в глубоком реверансе. Тиана не успела разглядеть, как одета Надайн, какое у неё выражение лица – почти мгновенно склонив голову. Принцесса не проронила ни слова, и фрейлина поняла: ей и сейчас придётся ждать; её высочество давала почувствовать своё недовольство на тот случай, если баронская дочка недостаточно умна и не поняла своего положения ещё у дверей. Тиана отлично всё осознала, но не позволила себе ни слова, ни вздоха, только размеренно считала про себя. Отведённая в изящном жесте рука могла задрожать, и девушка сосредоточилась на том, чтобы сохранять видимую непринуждённость, не напрягать излишне колени, не покачнуться. Матушка обучала Тиану, надеясь, что дочь станет графиней, и обучала жёстко, до потери сил. Девушке приходилось стоять в поклоне, сохраняя грациозную позу, покуда колени не подгибались и она не падала на пол; тут же Лакрес Кэрве приказывала ей встать, выпрямиться, улыбнуться и вновь сделать реверанс – снова и снова.

   Принцесса не стала доводить до конфуза вроде падения.

   – Поднимитесь, сударыня, – подчёркнуто равнодушно обратилась она к Тиане, и та повиновалась, стараясь не спешить, выпрямилась медленно и плавно, но глаз не подняла. – С нынешнего дня вы являетесь моей фрейлиной. Гофмейстерина Делатур назначит вам наставницу и внесёт в график. Вам полагается содержание… Но, впрочем, указ у вас имеется, сами прочтите. Выплата жалованья производится финансовой службой дворца дважды в месяц. От меня вам полагается также брошь с моими инициалами. Барб!

   Это оскорбление было откровенным и, пожалуй, самым болезненным, если бы Тиана позволила себе чувствовать. Немолодая женщина в тёмно-сером платье горничной тихо подошла, держа в руках подушку пунцового бархата, на которой ослепительно сверкал серебряной парчой и бриллиантовой брошью фавор её высочества. Знак расположения, знак служения. Фрейлины получали его из рук самой принцессы, бывало, что Надайн и прикалывала его собственноручно, но взять самой, да ещё из рук горничной… Тиана взяла – не изменившись в лице, недрогнувшей рукой. Из-под ресниц пробежала взором по лицам дам, выражавшим то презрение, то плохо скрываемую зависть, то жадное любопытство: как-то провинциалка отреагирует? Пальцы новоиспечённой фрейлины ловко расстегнули застёжку броши, прикололи фавор к левому плечу. Нежный мелодичный голос Тианы Кэрве почтительно произнёс слова присяги, и девушка вновь склонилась перед своей госпожой в реверансе.

   Надайн невольно кивнула с одобрением и не стала держатьТиану в поклоне.

   – Сегодня вы свободны располагать собой, осваивайтесь. Магрит, решите вопрос с наставницей до ужина.

   – Ваше высочество, – поклонилась гофмейстерина и обернулась к подчинённой. – Госпожа Кэрве, сегодня я выберу вам наставницу, за час до ужина вас к ней вызовут. Ступайте, сударыня.

   Тиана коротко поклонилась уже госпоже Делатур и покинула апартаменты принцессы. Полетт в своих войлочных башмачках бесшумно скользила за ней, и тени девушек летели перед ними, как огромные летучие мыши, а за спинами уже звучал нарастающий ропот: свита принцессы обсуждала новую фаворитку Армэля XI.

***

Королевский ужин начался в обычное время, без заминок и опозданий. Королю и прочим кавалерам подали рыбную похлёбку, каплунов, печёные яблоки и марципаны. Дамы вместо похлёбки ели бульон, дабы тяжесть в желудке не помешала уснуть. Садясь за стол, король и наследник выглядели хмурыми; придворные, собравшиеся в Зале Серебряной Чаши, шептались, что отец с сыном поссорились. Причину никто не называл, но все, кто хоть сколько-нибудь понимал в жизни двора, ясно эту причину видели – прямо здесь, за королевским столом. Девушка, сидевшая подле принцессы Надайн, её новая фрейлина. Красота, конечно, бесподобная, и многие кавалеры не отказались бы вкусить сладость этих губ, если бы юная Тиана Кэрве не принадлежала уже королю.

   Принцесса смотрела куда угодно, только не на короля и не на его очередную фаворитку. Надайн хотелось бы выразиться грубее, хотя бы и в мыслях, но честность не позволила ей. Юная Кэрве не выглядела счастливой, как её предшественницы; принцессе показалось даже, что девушка отчасти не в себе. Нет, Надайн не верила, что эта растерянность продлится сколь-нибудь долго. Тиана придёт в себя, осознает, насколько счастливый случай ей выпал, и тут же постарается получить как можно большую цену за потерянную невинность и порушенную любовь. Все они такие, красивые бессердечные крыски. Которая по счёту эта Кэрве? Шестая или седьмая на памяти Надайн? Принцессу не волновали траты короля на очередную девку, слава богам, казна Лассара полна, но разве же не позор для страны и королевы, когда государь открыто живёт с хорошенькими жадными дурочками? Королева Леонтайн никогда ни словом не упрекнула мужа, но Надайн слишком хорошо её знает, чтобы не видеть за улыбкой боль, не слышать в ровном голосе тоску одиноких ночей. И ещё Аргайл. Каждая новая шлюшка отдаляет принца от отца, и двор беззвучно сотрясается от пока не явного раскола.

   Что до наследника, который лишь сегодня вернулся из Седона, то его интерес к новой сотрапезнице был отнюдь не благожелательным. Отчего? Всё просто. Аргайл обожал свою матушку, королеву Леонтайн, а королеву огорчали любовницы супруга. Тиана Кэрве стала очередной фавориткой, так отчего бы его высочеству испытывать к ней добрые чувства? Вероятно, и с отцом принц повздорил из-за девушки. Супруга наследника свою фрейлину подчёркнуто игнорировала, зато со свекровью была особенно почтительна и нежна. Армэль Лассарский раздражённо наблюдал за безмолвной необъявленной войной, и только девица Кэрве радовала его: молчаливость, изящество, выдержка. Пусть и случайно, король сделал удачный выбор. Правда, докторус, осмотревший утром Тиану, рекомендовал воздержаться от близости с ней в ближайшую неделю, слишком уж молода и нежна оказалась. Ничего, король подождёт, теперь девушка никуда не денется.

   Его высочество Аргайл тоже наблюдал за фавориткой отца, невольно отмечая, как ловко она управляется с двузубой вилкой, как деликатно отламывает кусочки от ломтя хлеба, как запивает каплуна мелкими глотками вина. На сладости тоже не набросилась (хотя вряд ли в своей провинции вообще видела сахар чаще, чем раз в год, в День Всех Богов), ограничившись одним или двумя бисквитами и марципаном. Интересно, как долго Тиана Кэрве сохранит сдержанность? Принцу уже приходилось видеть, как скромные поначалу девицы начинали грести к себе всё и вся: сладости, золото, драгоценности, внимание придворных и всю власть, до которой могли дотянуться, и которую дарило им королевское расположение. Будет ли эта красавица такой же алчной и беспринципной, как, скажем, Орабель Руже, установившая твёрдые цены на свои услуги, как-то: похвалить кого-то перед королём, просто упомянуть в разговоре с его величеством, похлопотать о чьём-то деле, устроить встречу? Впрочем, боги с ней, с отцовской подстилкой, пусть гребёт, лишь бы не причиняла боль матушке!

   Королева Леонтайн старалась на фаворитку не смотреть. Леонтайн трезво оценивала свою внешность и возраст и понимала, что любая молоденькая дурочка покажется – да и в действительности будет – краше пятидесятилетней старухи. Никакие притирания и кремы, никакая краска не вернёт прошедшие годы. А любовница мужа была исполнена победительной юности и красоты, и ничего с этим не поделать. Леонтайн, впрочем, совершенно не завидовала этой девочке. Судя по докладам болезненно честной Шанталь и докторуса Пико, король взял бедняжку силой и не был деликатен, к тому же расстроился её брак – не просто хорошая партия, а по любви. Королева даже не ожидала, что Тиана… как-её-там сумеет выйти к ужину и так хорошо держаться. Лёгкая полуулыбка, тихий мелодичный голос, неожиданно хорошие для провинциалки манеры. Конечно, над девочкой ещё работать и работать, но уже сейчас она обещает многое. Надо будет намекнуть Надайн, чтобы не обижала свою новую фрейлину, ей и так нелегко. Хотя, если бы не многолетняя привычка держать себя в руках, Леонтайн и сама могла бы сорваться, вцепиться в девичьи локоны, выцарапать зелёные глаза… Королева улыбнулась фаворитке мужа:

   – Сударыня, расскажите нам о себе. Я понимаю, что вы слишком юны, чтобы обладать тайнами или успеть нагрешить, но было бы любопытно узнать, как развлекаются в провинции. Что вы любите?

   Девочка побледнела. Что это, так боится королеву, или это стыд?

   – Я очень люблю читать, ваше величество, – прожурчал её красивый, но тихий голосок. – Увы, моя семья не настолько богата, чтобы часто покупать книги, к тому же провинция отстаёт от Лютеции на полгода, а то и более.

   – Говорите громче, дорогая, не смущайтесь, – ободрила Леонтайн. – А чем ещё вы развлекались?

   – Летом мы часто гуляли по саду, – сообщила Тиана, опустив взор; теперь она говорила громче, и королева отчётливо услышала хрипотцу в её голосе. – День середины лета отмечают везде, я полагаю? В начале осени у нас празднуют Жнитву, после в соседнем селении – Гусиный фестиваль.

   – Как? – заинтересовалась Леонтайн. – Гусиный?

   – О да, – слегка оживилась Тиана. – Гуси бегут по нарочно сделанной дорожке, и победителя чествуют вместе с хозяином. Такого гуся не режут на праздник, а оставляют на развод. Ну, а так в этот день на столах у всех жителей непременно бывает жареный гусь – и сидр, разумеется.

   – Забавно! – невольно усмехнулась принцесса Надайн. – Что ж, завтра мы послушаем, как вы читаете, дама Кэрве. Голос у вас действительно приятный, возможно, чтица из вас получится не из худших. Как вы полагаете, граф Оше?

   – Да-да, ваше высочество, – несколько невпопад отозвался канцлер. Пожалуй, он единственный во всём Монкоре оставался безразличным к последним слухам и сплетням. Ему было не до фаворитки, не до ссор короля с принцем, ни до чего вообще, кроме тех бумаг, которые сейчас лежали, запертые в самом крепком ларце в самой глубине его самого надёжного тайника.

   Кто бы мог подумать, что герцог Дефоссе, известный бездельник и мот, на деле окажется проницательной хитрой тварью? Граф Оше не впервые запускал руку в королевскую казну – не прямо, нет, но вы же понимаете, как это происходит: закупить подешевле, цену в договоре указать повыше, а разницу разделить с поставщиком. Только вот дамба в Буа, огораживавшая водохранилище, рухнула, не простояв и полутора лет. Канцлеру пришлось постараться, чтобы комиссия заменила заключения архитекторов и каменщиков и признала обрушение дамбы трагической случайностью, а не следствием использования неподходящей глины и некачественной извести для раствора. А теперь настоящие отчёты об этой печальной истории каким-то образом оказались в руках Дефоссе, и их копии канцлер сегодня перечитывал, поминая всех демонов Бездны. И ведь Дефоссе не остался в Монкоре, мерзавец, сразу после обеда уехал в город. Гадай теперь, что герцог хочет от него, Оше? Чем придётся платить за оригиналы? Вот и ел канцлер, не замечая ни вкуса еды, ни тех, кто сидел за столом.

   Но, полно, кого заботят чужие мысли и чувства? Главное, что его величество Армэль XI доволен ужином, настроен благостно, и двор может вздохнуть с облегчением: ничьи головы сегодня уже не полетят с плеч. А завтра… будет завтра.

ГЛАВА 7

День спустя герцог Дефоссе вошёл в Тропическую оранжерею садов Живерни – в ту самую, где росли не апельсиновые деревья(26), а круглый год цвели изысканные орхидеи, привезённые с дальнего юга. Здесь сгущался лёгкий сумрак даже в самые солнечные дни, здесь было тяжело дышать от жары и влаги, пропитавшей, кажется, самый воздух. В полумраке бледно-лимонный роб дамы Кэрве почти светился и был виден издали, потому у Дефоссе было время понаблюдать за ней, оставаясь незамеченным.

   Девушка о чём-то говорила с садовником; то склоняла голову набок, выслушивая со всем вниманием, то вскидывала руку в светлой перчатке, возражая собеседнику. Наконец, эти двое пришли к взаимопониманию, и парнишка-помощник принялся по указке начальника нарезать цветущие ветки, бережно складывая их в корзину. Другой мальчишка убежал куда-то и вернулся с охапкой перистых пальмовых листьев и веток, сплошь усыпанных мелкими белыми цветочками, издали подобных обрывкам облаков. Всё это время старший садовник не умолкал, втолковывал что-то юной фрейлине. Тиана Кэрве слушала, задавала вопросы, делала записи в маленькой книге, подвешенной к поясу.

   Выглядела девушка весьма собранной и, когда помощник принёс последние цветы, поблагодарила садовника поклоном и направилась к выходу. Парнишка с корзиной последовал за ней. Герцог чуть поморщился: лишние уши во время будущей беседы ни к чему. Отломил первый попавшийся длинный стебель с пурпурно-белым цветком и поспешно вышел из оранжереи, остановившись неподалёку от стеклянных дверей.

   Тиана Кэрве с мальчишкой вышли немногим позже, и девушка тоже остановилась на дорожке, в тени сиреневого куста. Достала из кошеля батистовый, обшитый узким кружевом, платок и вытерла вспотевшее лицо, а после принялась обмахиваться веером: в оранжерее было очень уж жарко и сыро. Отдышавшись, юная фрейлина направилась было к дворцу, но тут-то её и перехватил кузен его величества.

   – Прелестная госпожа Кэрве! Какая приятная встреча!

   Взор девушки метнулся к лицу герцога, но тут же опустился на песчаную дорожку.

   – Доброго дня, ваша светлость.

   – Ну-ну, дорогая госпожа Кэрве! Отчего такой печальный вид?

   – Разве? – чуть удивилась Тиана.

   – Мне так показалось, сударыня. Вы сейчас в покои принцессы, полагаю?

   – Да, ваша светлость.

   Не обращая внимания, что девушка отвечает ему неохотно и односложно, герцог повелительно бросил пареньку:

   – Эй, ты, ступай вперёд, подожди у Платановых дверей. Даму я сам сопровожу.

   Помощник садовника шустро зашагал, куда приказали, даже не оглянувшись. Деревянные сабо оставляли ровные следы на песке. Тиана смотрела вслед мальчишке и раздумывала: насколько прилична такая прогулка? Не разгневается ли король, узнав, что его… что Тиана была вдвоём с его кузеном?

   – Не тревожьтесь, сударыня, его величество Армэль – рыцарь, а не дракон. Он не станет запирать вас в высокой башне, – развеял её сомнения Дефоссе.

   – Но откуда…

   – Откуда мне знать, что вас тревожит? Опыт, прекрасная дама, придворный опыт! А вы ещё так неопытны и юны, у вас все чувства отражаются на лице. Хотя бы поэтому кузен не станет безосновательно подозревать вас в измене. К тому же, подумайте: хоть ваше очарование несомненно, разве кто-то посмеет посягнуть на даму его сердца?

   – Даже вы? – с робким кокетством спросила Тиана. – Вы же кузен его величества, разве он не простил бы вас?

   – И я в особенности не посмею, – рассмеялся герцог. – Если я дерзну встать на пути кузена в любви, то кто-нибудь подумает, что я могу дерзнуть и на большее. А я бы не хотел, чтобы кто-то так подумал! Заговоры, интриги – это не моё, я предпочитаю наслаждаться жизнью.

   – Но если бы вам предложили… Нет, не Лассар, пусть его величество здравствует и правит! Если бы предложили трон, скажем, Порту или Иларина? Просто так? Вы бы отказались?

   – Власть, моя дорогая, – наставительно сообщил Дефоссе, – доставляет более беспокойства и трудов, чем удовольствия. Посмотрите на моего кузена: вместо того, чтобы прогуливаться с вами по террасам Живерни, он сейчас принимает просителей в Большом зале, а после отправится на заседание Совета. В то же время я могу насладиться созерцанием красоты, созданной как королевскими садовниками, так и садовниками Небес.

   Тиана вспыхнула от смущения. Те восторженные комплименты и пылкие признания, которыми осыпал её прежде Фернан, были… ну, они были от Фернана. А герцог Дефоссе – совершенно посторонний ей мужчина, да к тому же и королевской крови. Кто герцог – и кто она! Конечно, король сделал её фавориткой, но отчего-то девушка не чувствовала в своём положении и в сердце своём той чести, о которой говорила её семья, за которую бедняжка Руже готова была сражаться до смерти. Тиану мучил стыд, и она была уверена, что ни дни, ни годы не сотрут память о ночи её падения.

   Герцог шёл рядом с нею и молчал, то и дело поднося к лицу стебель с одинокой пурпурной орхидеей. Полузакрыв глаза, он втягивал лёгкий, изысканный аромат цветка, и ноздри мужчины трепетали, а на губах дрожала слабая улыбка.

   – Я не стану спрашивать, счастливы ли вы, сударыня, – внезапно сказал Дефоссе. – У счастливых женщин глаза сияют ярче звёзд, а ваши очи туманны. Но помните, госпожа Кэрве: отчаяние – грех, а никакое горе не длится вечно. Ваше положение тоже изменится рано или поздно, а до тех пор попытайтесь найти в нём светлые стороны.

   – Какие?! – вырвалось у Тианы.

   – Я не знаю, что для вас важнее всего, но при дворе у дам много возможностей. Кто-то любит танцевать, кто-то – наряды и драгоценности, кто-то зачитывается стихами Буассена и Распони… Кстати говоря, я слышал, вы любите читать. Позвольте подарить вам последнюю поэму Распони «Миртовый венок». Готов поклясться, никто в Монкоре не прочтёт её раньше вас: мне прислали из Веницеи первую печатную копию.

   Герцог доверительно наклонился и вложил в руки растерявшейся девушки небольшой томик, переплетённый в тиснёную кожу.

   – Но это…

   – Нет-нет, и слышать не хочу! – замахал руками Дефоссе, широко улыбаясь. – Это не рукописный фолиант в золотом переплёте. Зато эта книга может порадовать вас – а значит, порадовать моего кузена, верно? И, к слову, сударыня, учитесь принимать подарки. Поверьте, вам придётся этому научиться в ближайшее время. Улыбнитесь мне, чуть наклоните голову и скажите: благодарю вас, сударь! Именно «сударь», и никакой «вашей светлости», когда мы одни. Какие могут быть титулы между друзьями? А я очень, очень хочу стать вашим другом, дорогая Тиана. Ну же, дама Кэрве! Улыбнитесь!

   Тиана невольно улыбнулась и подняла взгляд на герцога. В конце концов, его светлость прав в отношении подарков. Сегодня утром посыльный принёс ей куртуазную записку ни о чём и дорогие аравийские духи от некоего маркиза Монлези, с которым Тиана даже не была знакома. Определённо, маркиз сделал подарок не ей лично, но фаворитке короля; не для сиюминутной выгоды, но для будущего случая.

   – Благодарю вас, сударь, – мягко сказала девушка. – Я с удовольствием прочитаю эту поэму, а ещё я не забуду, что вы были добры ко мне.

   – Ах, друг мой, доброта ничего не стоит!

   – Но поистине бесценна, – возразила Тиана. – Я запомню… друг мой.

   – Что ж, раз вы теперь улыбаетесь, я могу со спокойным сердцем отпустить вас к вашим обязанностям. Мальчишка у дверей так притопывает, что, того и гляди, разобьёт башмаки.

   Девушка тихонько хихикнула.

   – Нельзя оставить его босым, сударь, вы правы. Мне и в самом деле следует поспешить.

   – Прощайте же, друг мой. Надеюсь увидеть вас завтра!

   Раскланявшись, Дефоссе покинул королевскую фаворитку и удалился куда-то в партер, размахивая орхидеей и напевая под нос настолько фривольную песенку, что встретившаяся ему сестра Миранды от возмущения едва не осквернила уста неприличным словом. Тиана же задумчиво смотрела герцогу вслед – недолго, потому что помощник садовника и в самом деле изнывал от нетерпения.

   – Идите за мной, юноша, – позвала Тиана и поспешила в покои её высочества Надайн: принцесса велела ей заменить букет в малой гостиной. Слишком сильно, одуряюще пахли гиацинты, и у Надайн от этого начала болеть голова. Прежний букет Тиана вынесла сразу же, а новый ещё предстояло собрать и представить на суд принцессы. Что до разговора с герцогом Дефоссе, девушка поразмыслит об этом позже, на досуге. Неспроста такой важный человек не только заговорил с ней, но и сделал подарок, предложил дружбу. Приятно, конечно, но… король тоже был мил поначалу.

   А после полудня Тиана узнала, что в Монкор прибыла, наконец, семья Ламотт.

***

Граф Перрин Оше раздражённо ходил по своему кабинету, ожидая визита герцога Дефоссе с тяжёлым чувством – что на сердце, что в животе. С того момента, как мерзавец принёс копии проклятых документов, прошло чуть более суток, но с каждым часом в желудке росла и усиливалась сосущая боль. Пару лет назад докторус с озабоченным видом заявил, что канцлер болен, и назвал оную болезнь смущённым желудком(27). Рекомендовал начинать день с молочной каши из иларинской пшеницы(28), вместо спанского рагу(29) есть гороховый бульон (30), отказаться от вина, жареного мяса и дичи – нет, невозможное издевательство. Хуже того, докторус запретил волноваться! А как это возможно на его должности, спрашивается? И вот стоило только графу Оше озаботиться дипломатическими трудностями или, скажем, той неприятностью в Буа, как болезнь тут же подкрадывалась, впивалась во внутренности, когтила изнутри. Всё у этих докторов не как у людей, даже болезни называют мудрёно. Желудок вовсе не смущался, скорее уж, бунтовал.

   Что же нужно кузену короля от канцлера? Ведь никогда в политику свой длинный нос не совал, интересовался только вином, женщинами да играми. Вспомнить только созданный герцогом в юности Совет шалопаев, от безумств которого содрогалась и возмущалась вся Лютеция. И совсем не хочется вспоминать, насколько приходилось вытрясать лассарскую казну, чтобы заткнуть понесшие убытки гильдии, владельцев разгромленных трактиров и горожан, чьими жёнами попользовались эти… шалопаи. Бывало, и в присутствии мужей, да. От этих воспоминаний боль в желудке стала почти невыносимой.

   Канцлер подошёл к столу, достал из золотой табакерки пилюлю и проглотил; налил в бокал молока из запотевшего кувшина. Морщась, выпил до дна, чтобы хоть немного утишить внутреннего зверя. В дверь не столько постучали, сколь поскреблись: Эрвье, больше некому; не иначе, явился-таки герцог. Оше заполошно подхватил кувшин, метнулся с ним к комоду. Ни к чему лишний раз показывать слабое место. Вернувшись к столу, открыл книгу, поворошил бумаги, изображая прерванную работу. Стук повторился.

   – Войдите! – крикнул недовольно. Дверь отворилась, и Эрвье с опаской заглянул в кабинет.

   – К вам его светлость Дефоссе, ваше высокопревосходительство! – доложил секретарь.

   – Зовите! – канцлер бросил поверх бумаг ноту от бриттского короля: тот в очередной раз пытался заявить исключительное право на пролив между своими островами и материком, берег которого принадлежал Лассару. Вот ещё беда! Совсем бритты распоясались, как построили новый военный флот. Надо что-то делать с нордами, поставляющими на острова корабельную сосну и пеньку. Тьфу! Граф Оше натянул на лицо насквозь лживую улыбку и пошёл навстречу герцогу, изображая радушие.

   – Ваша светлость, рад видеть вас! Прошу, проходите. Вина, кофию? Эрвье!..

   – Нет-нет, – небрежно прервал хозяина Дефоссе. – Ни к чему беспокойство, да вам, кстати, кофий запретил докторус, разве нет?

   Показывает свою осведомлённость? Мерзавец докторус, не держит язык за зубами!

   – Ох уж эти докторусы, – хохотнул канцлер. – Дай им волю, так они всё запретят. Ступайте, Эрвье, я занят для всех, кроме их величеств. Садитесь, ваша светлость, вот сюда, в креслице!

   – Мне, пожалуй, будет удобнее здесь, – и Дефоссе по-хозяйски прошёл вглубь кабинета, устроился на широком диване, сделанном на манер восточных: с резными выгнутыми ножками и такими же подлокотниками, обтянутом винно-красным глазетом с изысканным орнаментом из лоз и цветов, с горой подушек и подушечек. Перрин Оше не раз задрёмывал в этом гнезде роскошной неги, когда не хватало сил и времени дойти до собственных апартаментов. Сейчас отчего-то он ощутил, что гость захватил, осквернил его любимое ложе. В костюме излюбленного чёрного цвета Дефоссе казался пятном чернил, пролившихся на роскошную обивку. Канцлера передёрнуло, как раз в тот момент, когда дверь Эрвье с тихим стуком закрыл дверь, оставив его наедине с герцогом.

   – Давайте отставим ненужную болтовню в сторону, – Оше сменил тон. Чем скорее его светлость выдвинет свои требования, тем лучше. – Вы понимаете, что я совершил ошибку и оказался в вашей власти, пусть и не полностью, я понимаю, насколько опасна эта ситуация, и вы понимаете, что я понимаю… Так поговорим прямо: чего вы от меня хотите, герцог? Я могу пойти на многое, дабы сохранить своё положение, но всему есть пределы. Если речь идёт о заговоре против короны…

   – О, нет, – хмыкнул Дефоссе, – во всяком случае, не в полной мере. Нет, дорогой граф, не спешите возмущаться! Выслушайте сперва. Кузен, да здравствует он и правит, уже не так молод, увы. Скоро корона перейдёт к его высочеству, и страна пойдёт по иному пути; отчего-то мне кажется, что путь этот приведёт Лассар к падению. Король собирал страну по кусочкам, отгрызал вольности у феодалов и гильдий, создавал единый монолит, без слабых мест, в которые могли запустить когти соседи. Вспомните Армэля в молодости и сравните с его сыном! Мальчишка мягок, как кошачье пузо, жена крутит им, как вздумается. Вы можете представить, чтобы принц лично обезглавил мятежного дворянина? Как же Аргайл будет править нами? Феодалы разорвут государство в клочья, а соседи довершат дело.

   – И что мы можем? Аргайл – наследник, единственный принц крови!

   – Вы забываете о сыне Аргайла, Лиаме. Да, Аргайл – наследник, но ведь пока ему мы присягу не приносили, верно? Потому назвать мой план изменой не очень-то правильно. Да и действовать я намерен в интересах Лассара – в первую очередь.

   – Вы хотите… убить принца Аргайла?

   – Упасите Небеса! – совершенно искренне возмутился Дефоссе. – Королевская кровь не должна пролиться. Сделаем так, чтобы кузен заподозрил Аргайла в желании побыстрее сесть на трон, и Армэль очень быстро отправит сына к священникам. Пусть сидит в обители и молится за процветание Лассара и здоровье Лиама.

   Канцлер морщился – от боли в желудке и мятущихся мыслей, а Блез Дефоссе вкрадчиво продолжал:

   – Подумайте вот о чём, граф. Даже если я не дам ход тем бумагам, молодой король приведёт во власть своих друзей. Ваши многолетние труды на благо государства покажутся ему незначительными; не дай боги, всплывёт история с дамбой… или ещё что-нибудь, и дело может кончиться плахой и конфискацией имущества. Ваша семья потеряет всё в одночасье!

   Герцог, увы, не ошибался ни в одной посылке. Аргайл будет продвигать друзей, а должность канцлера выглядит такой лакомой, что Перрина Оше постараются отставить, удалить со двора и забыть о его существовании. В лучшем случае. Интересно, что рассчитывает получить сам Дефоссе? Впрочем, это стало ясно тут же.

   – Когда его величество отправит сына в обитель, то, учитывая почтенный возраст, вынужден будет заранее назначить регента при своём внуке, – Дефоссе расплылся в мечтательной улыбке. – Королева и принцесса – дамы, а мужчину должен воспитывать мужчина. Кто лучше подойдёт на эту должность, чем двоюродный дед, не рвущийся к власти? Разве мы с вами не вырастим из Лиама короля, достойного лассарского престола?

   Последний кусочек мозаики встал на место, и надо было принимать решение. У канцлера был выбор, конечно, но… выбора не было. Теперь, когда Оше знает всё, он должен или вступить в заговор (а это заговор, как ни крути, как ни прикрывайся интересами короны), или сию минуту бежать к Армэлю Лассарскому с доносом. Но что есть у канцлера? Его слово – против слова королевского кузена и доказательств о преступлениях Оше (опять же, нет смысла обманываться: герцог наверняка собрал такие доказательства не только по делу о дамбе в Буа). Дефоссе обернёт против канцлера его же слова, да и не поверит никто, что бабник и гуляка вдруг возжелал править. С другой стороны, граф и в самом деле не приносил присягу наследному принцу, и изменой такой заговор покуда не являлся…

   Канцлер прошёл к комоду, налил себе ещё молока и, не скрываясь, выпил. Смысла не было скрывать эту слабость, когда герцог знал куда более постыдные его тайны. Бокал стукнул о лакированное дерево, и Перрин Оше обернулся к его светлости.

   – Так с чего мы начнём, господин будущий регент?

   (26) Оранжерея была придумана именно для выращивания апельсинов, прочие фрукты-овощи, не говоря уж о цветах, в закрытом грунте стали выращивать не сразу.

   (27) Смущённый желудок – язва желудка.

   (28) Иларинская пшеница – рис, в это время в нашем мире активно выращивался в Милане.

   (29) Спанское рагу – олья подрида, рагу из мяса с овощами.

   (30) Гороховый бульон – прописывали больным, как легко усвояемое и лечебное блюдо.

ГЛАВА 8

Фернан Ламотт получил послание сразу после королевского ужина. Незаметная служанка поджидала виконта в картинной галерее, соединяющей Главное и Восточное крылья дворца. Выскользнула из-за портьеры, вложила в ладонь запечатанный квадратик гладкой дорогой бумаги и упорхнула куда-то в недра Монкора.

   Разумеется, Фернан не сообщил о письме ни отцу, ни матери. В конце концов, любовные свидания – его личное дело, а не семейное, а в послании назначалось именно свидание! Подписи не было, но мелкий почерк, просьба сохранить письмо в тайне… А ещё от бумаги пахло амброй и розами. Определённо, неизвестная дама обладает тонким вкусом – и немалым богатством. Семья Ламотт, к примеру, может позволить себе многое, но аравийские благовония графиня Ламотт бережёт и пользуется ими отнюдь не каждый день, а уж чтобы надушить бумагу…

   После удара, который нанесла Фернану предательница Тиана, ему требовался реванш, некое подтверждение, что он привлекателен и неотразим, как прежде, и любовное свидание как раз показалось уместным. Виконт поспешил в сады Живерни, в один из самых укромных уголков, притаившийся в стороне от излюбленных обитателями Монкора мест. Здесь, неподалёку от можжевелового лабиринта, скрывалась в кустах шиповника мраморная скамья. В письме подробно описывалось, где нужно свернуть с аллеи, какую беседку обогнуть, чтобы увидеть узкую галечную дорожку, выводящую на крохотную лужайку между тем самым шиповником и берегом Эпта. Вот он здесь, ждёт уже четверть часа, и свежий ветер от реки холодит шею.

   Фернан нетерпеливо огляделся. Стриженые кусты ухудшали ему обзор, зато наверняка скрывали его самого. В наступающих сумерках незнакомка может и не увидеть его; с другой стороны, место назначено ею. Вероятно, дама хочет остаться незамеченной ревнивым супругом или случайным прохожим. Наверняка она молода и красива… ну, или хотя бы молода, тогда уж Фернан не оплошает. Женщины постарше его не привлекали, но виконту не хотелось бы ссориться с какой-нибудь важной придворной дамой.

   За тёмной стеной можжевельника послышались шаги: лёгкие, почти неслышные, лишь каблучки слегка поскрипывали по галечной дорожке. Она! Вот огибает купу шиповника, вот на светлом фоне реки нарисовался силуэт, почти сразу обретший объём. Фернан Ламотт шагнул вперёд, и невысокая фигурка в тёмном плаще бросилась ему навстречу.

   – Фернан! – тихий отчаянный возглас растаял в шорохе тафты.

   – Тиана? Вы?!

   Юноша остановился так резко, что отшатнулся даже.

   – Фернан! – Тиана остановилась тоже, робко потянулась к Ламотту.

   – Так это вы позвали меня… Зачем? – процедил тот. – Что вам нужно от меня, сударыня?

   – Фернан! Что… За что вы со мной так? Что я вам сделала? – девичий голос дрожал, как и руки, сложенные в умоляющем жесте.

   – Лучше спросить, чего вы не сделали, сударыня, – надменно ответил Ламотт. – Вы говорили о любви, но как быстро истаяла ваша любовь! Мы задержались на три дня, и вы уже нашли себе иной предмет обожания.

   О, как разгневан был юноша, когда услышал об измене своей почти невесты! Лечь в постель к старику – ради подарков, высокого положения при дворе и что ещё ей надо было… Мерзость! Он хотел тут же увидеть её, взглянуть в бесстыжие зелёные глаза, потребовать ответа за всё, но тут внезапно вступилась мать, а отец прямо запретил подходить к королевской подстилке. Дескать, его величество будет недоволен. А он, Фернан?! Что, у него можно отнять девушку, а он должен утереться и кланяться?! И отец сказал: да. Должен. Улыбаться, кланяться и поздравлять семейку Кэрве с удачным случаем. Виконт послушал бы отца, да он и послушал: не стал искать встречи с изменницей, а случись такая встреча при людях – молча поклонился бы и отвернулся. Но раз она пришла сама, раз никто не услышит их, то бессмысленно молчать и сохранять вежливость, пусть узнает, что он думает о её поступке!

   – Нет! – Тиана пошатнулась, прижала стиснутые кулачки к груди. – Нет, Фернан, клянусь! Я не люблю короля, я не хочу… Я с ужасом жду, когда он придёт снова. Я не хотела, Фернан! Я люблю вас, и моё сердце вот-вот разорвётся от боли. Умоляю, не будьте так жестоки!

   – А моё сердце?! О нём вы не подумали? Я спешил, я летел к вам, и что же я вижу? Где нахожу вас? В чужой постели! Кто из нас жесток, сударыня?!

   Девушка осела на траву, теряя силы. Севшим, надтреснутым голосом она простонала:

   – Отец привёл меня к королю против воли. Что я могла сделать? Я умоляла и отца, и – после – короля. Я сопротивлялась королю, Фернан! Но он сильнее меня… Вот, взгляните!

   Торопливо и неловко Тиана расстегнула браслеты, позволила им упасть в траву и вскинула руки: на запястьях тёмными пятнами цвели следы жестоких пальцев. Потом она подняла бледное лицо к Фернану, и капюшон плаща мягко соскользнул ей на плечи.

   – Что я могла ещё сделать, любимый? – безнадёжно повторила девушка.

   Виконт смутился. В самом деле, что юная девица могла противопоставить зрелому мужчине, воину, охотнику? Его бывшая возлюбленная смотрела на него глубоким, исполненным печали взором, и Фернан против воли испытал к ней сочувствие. В конце концов, женщины слабы, и вряд ли девушка лжёт: откуда бы иначе взялись эти следы борьбы. То есть, получается, она и в самом деле пыталась сохранить верность ему, Фернану; даже посмела сопротивляться самому королю! Этим можно было даже гордиться. А красота Тианы Кэрве не стала меньше оттого, что ею насладился его величество, и юноша по-прежнему желал её. Может быть, даже больше, чем прежде. Мысль о том, что он не сможет обладать Тианой, казалась Фернану невыносимой. К демонам! Пусть он не будет её первым мужчиной, но быть вторым после короля – не позор.

   – Вы понимаете, что теперь наш брак невозможен, – начал виконт. – Я – наследник графства, а ваша честь…

   – Фернан! – встрепенулась Тиана, перебив возлюбленного. Горячечный, громкий шёпот её шёлковой лентой опутывал Ламотта. – Мне всё равно! Умоляю, увезите меня, увезите отсюда! Видеть его каждый день, чувствовать его взгляды на себе… я не могу, мне тошно. Как подумаю, что скоро докторус дозволит… Увезите меня, Фернан! Куда угодно, как угодно, только не оставляйте здесь одну!

   – Вы с ума сошли, сударыня! – отшатнулся Фернан. – Украсть вас у его величества?

   Тиана зажала рот левой рукой, правой стискивая край плаща. Глаза её казались бездонными тёмными провалами, щёки блестели от слёз в белёсом свете восходящей луны.

   – Нет, вам придётся потерпеть, покуда вы угодны королю, – рассудительно сказал Ламотт. – После, когда его величество отпустит вас, я готов принять на себя заботу о вашей будущности. Конечно, о браке и речи быть не может, как я уже сказал. Матушка, кажется, уже нашла мне невесту, и я возражать не намерен: наследником надо озаботиться, пока молод. Но я сниму… нет, даже куплю вам дом в Лютеции, где-нибудь в тихом месте, с хорошими соседями. Положу вам содержание, буду навещать вас: я намерен остаться при дворе, добиться должности, а не сидеть с отцом в нашей скучной провинции.. А покуда нам лучше не встречаться вот так, наедине. Понимаете?

   – Понимаю, – глухо ответила Тиана, отняв руку от лица. – Понимаю, Фернан, и благодарю вас за всё. За откровенность и… заботу.

   – Я рад, что мы поняли друг друга. Поверьте, дорогая, я буду с нетерпением ждать, когда мы сможем соединиться, – виконт раскланялся, подметая шляпой дорожку, и предложил юной даме руку. – Вас проводить ко дворцу?

   – Нет, благодарю вас, я ещё прогуляюсь, послушаю соловьёв, – Тиана подхватила с земли жемчуг и поднялась с лёгкостью и грацией. Улыбка появилась на её губах, словно не она истекала слезами несколько минут назад; пальцы сами защёлкнули застёжки браслетов. – Ступайте, Фернан. В самом деле, ни к чему, чтобы нас увидели вместе.

   Фернан Ламотт ушёл, а Тиана долго смотрела ему вслед. Любовь… Как много обещала любовь, как много обещал Фернан – и что из этого оказалось правдой? Любовные утехи – какие утехи, о чём вы? Боль и мерзость. Верность, рыцарство, милосердие? Странное милосердие предложил ей возлюбленный. Сейчас положение Тианы было хоть и не тем, которого она желала бы, но никто не мог бы обвинить её в продажности. Когда девушка просила виконта увезти её, она не задумывалась, куда именно и в качестве кого. Ей представлялось весьма туманное будущее: тихий уединённый домик или дальняя обитель для тех, кто решил покинуть мир. Но Фернан показал ей истинное положение вещей. Он не готов был спасти её, не готов стать на пути у Армэля Лассарского, но ожидал, что Тиана смирится и покорно будет угождать королю, покуда не надоест ему. А ещё Ламотт был совершенно уверен, что после всего она добровольно, с благодарностью и радостью станет его… содержанкой? Шлюхой?

   Девушка нашла взглядом скамью, скрытую от нескромных взоров, добралась до неё, шатаясь, а после ноги Тианы подкосились и спазмы, теснившие грудь, прорвались, наконец, безудержными слезами. Девушка уткнулась лицом в плащ, закусила тонкую шерсть, чтобы заглушить рыдания. Позже, когда Тиана начала вспоминать эту ночь без одуряющей боли, она так и не смогла решить, что оказалось хуже: изначальный гнев Фернана или его снисходительность. А теперь она плакала, пока не обессилела и её не охватило странное оцепенелое равнодушие. С трудом девушка встала и неуверенной поступью направилась ко дворцу, в свою золотую клетку.

   С той ночи Тиана так и жила, отстранясь от жизни. Дни пролетали, как порывы ветра над Эптом. Девушка ела, спала, мило улыбалась, красиво принимала подарки и безупречно исполняла свои обязанности при Надайн, но в глазах её поселилась и росла пустота. Даже когда докторус Пико после утреннего осмотра, более не вызывавшего в Тиане стыда, лишь некоторую неловкость, сообщил, что её здоровье уже позволяет принимать его величество, буде ему придёт такое желание – даже тогда девушка не дрогнула. Кивнула с лёгкой улыбкой, поблагодарила докторуса за заботу и отправилась на службу. Теперь в ежедневные обязанности Тианы входил подбор цветов для покоев её высочества, и каждое утро девушки начиналось с визита к садовникам. Принцессе пришлись по вкусу собираемые новой фрейлиной букеты… а возможно, Надайн просто желала поменьше видеть Тиану Кэрве, потому и отсылала подальше. В пользу последнего предположения говорило хотя бы то, что принцесса не одёргивала своих фрейлин и вообще придворных дам, когда те принимались за игру «подразни деревенщину». Впрочем, и эти постоянные женские колкости королевская фаворитка пропускала мимо ушей.

   В этот день Тиана ушла настолько глубоко в себя, что едва слышала приказы своей госпожи. Ненадолго вывело из апатии переданное на прогулке королевским камердинером(31) требование быть готовой ввечеру к визиту его величества, но надвигающаяся ночь не пугала. Когда принцесса отпустила фрейлин, оставив при себе только дежурных дам, юная Кэрве удалилась к себе без малейших признаков волнения. Надайн (от которой не укрылось явление камердинера Фоше) презрительно посмотрела ей вслед. Когда удалились прочие дамы и остались только ближайшие, доверенные фрейлины, готовившие её ко сну, принцесса не выдержала.

   – Бывают же такие продажные… женщины, – процедила она, обращаясь к гофмейстерине Делатур. – Вы видели, Магрит? Как невозмутимо эта милая девочка выслушивала Фоше! Словно так и должно быть. Быстро же она освоилась.

   – Не уверена, что вы во всём правы, ваше высочество, – рискнула возразить Делатур. – Я слышала от маркизы Кератри… м-м… там всё непросто.

   – Вот как? Объяснитесь, Магрит.

   Гофмейстерина приблизилась к принцессе и принялась нашёптывать той на ухо нечто такое, от чего брови Надайн вскинулись, как крылья чайки.

   – Надо же, а по ней и не скажешь. А что молодой Ламотт?

   Делатур отстранилась, отошла на пару шагов, чтобы не мешать девушкам, полировавшим розовые ноготки Надайн, и уже обычным тоном сообщила:

   – Поговаривают, что семья Ламотт ведёт переговоры о браке с родителями нашей Рошель.

   – Рошель Лафлёр? Порывистый юноша, скорый на решения. Так любил госпожу Кэрве – и уже готов жениться на другой, недели не прошло. Я бы хорошенько обдумала, достоин ли он одной из моих фрейлин, но если Лафлёр попросит, возражать не стану.

   – Что до госпожи Кэрве…

   – Магрит, о госпоже Кэрве я говорить не хочу. Жаль, конечно. Если бы она не сделалась фавориткой его величества, какой фрейлиной могла стать! Неожиданная выдержка для столь юной девицы, да и такого умения держать лицо я ожидала бы от кого-то из знатных дам, но не от деревенской простушки.

   – Это меня и смущает, ваше высочество, – призналась Делатур. – Будь она одной из моих учениц, я бы гордилась ею, но она при дворе совсем недавно. Возможно, ей просто всё равно? Может быть, её поведение обусловлено не характером, а его отсутствием?

   – Любопытная мысль, – Надайн склонила голову набок, разглядывая себя в зеркале. – Молчит оттого, что ей нечего сказать?

   – Именно, моя госпожа. Что, если она пустышка, которая только и умеет, что делать загадочное лицо?

   – Если так, она вскоре надоест его величеству, и мы с лёгкостью избавимся от неё, выдав замуж, – усмехнулась Надайн. – Если же в этой скорлупке прячется ценное ядрышко… Вот завтра и попробуем эту скорлупку вскрыть. Сделаем вот что, Магрит…

   Принцесса нетерпеливо щёлкнула пальцами, и гофмейстерина вновь приблизилась, склонилась к госпоже, а та шептала что-то и коварно улыбалась. С каждым словом её высочества глаза Делатур блестели всё ярче, и ответная улыбка расцветала на устах.

   – Хитро придумано, моя госпожа!

   – Попробуем ядрышко на вкус… или обнаружим там пустоту, – заключила Надайн, отпуская свою старшую даму. – Девушки, подайте воды с лимоном – и пошлите узнать, наконец, собирается ли мой супруг посетить меня сегодня вечером!

   Никого посылать не пришлось: почти тотчас в апартаменты принцессы явился человек от принца Аргайла с вопросом, может ли её высочество принять супруга, а там подоспел и сам Аргайл. Ночь супружеская чета провела вместе, чем осталась более чем довольна. Многие пары в ту ночь наслаждались дарами Миранды, а ей не было дела, освящён ли союз в храме или заключён лишь на одну ночь. Но не все, не все предавались наслаждениям… и не всем повезло получить благословение богини.

   Тиана Кэрве в число счастливиц не вошла. Отдавшись умелым рукам служанок, она бесстрастно, словно со стороны, наблюдала за приготовлениями к предстоящей ночи. Девушку обтёрли водой с ароматом лилий, надели на неё рубашку из тончайшего льняного батиста, разобрали и расчесали волосы (не убрав их под чепец, как обычно) – всё, как пожелал король и как было передано горничной камердинером его величества. Из зеркала на Тиану смотрела словно не она сама, а волшебное, неземное создание. Бледное лицо, зелёные лесные омуты глаз, яркие, как спелая земляника, губы. Белоснежная ткань и кружево облаком окутывали её, и в невинную эту белизну рушился чёрный водопад локонов. Было так легко представить, что Тиана просто смотрит со стороны на жизнь этой красивой, но несчастной девушки. Жаль, что иллюзия рухнет очень скоро.

   Тиана забралась на кровать, в груду подушек, и погрузилась в ожидание. Служанки ушли. Свечи в канделябре горели ровно, тени мирно лежали в углах, окутывали кровать под балдахином, и девушка начала задрёмывать. Когда чуть скрипнула дверь и метнулось пламя свечей, Тиана встрепенулась и молча наблюдала, что будет дальше. Армэль Лассарский вошёл по-хозяйски, не оглядываясь. Поставил подсвечник на столик, где стояли накрытые блюда, а в чаше со льдом охлаждалась бутылка вина и сверкали пустые ещё бокалы.

   – Как я погляжу, сегодня вы ведёте себя разумно, сударыня, – довольно заметил король. – Вы ведь будете послушны?

   – Да, ваше величество, – прошелестела Тиана. В конце концов, в первый раз всегда больно, она слышала. Сегодня уже не должно быть так плохо; как-нибудь она вытерпит.

   Армэль сбросил халат, оставшись в длинной рубахе и ночном колпаке. В другой момент девушка сочла бы забавным его вид, вполне подобающий старику, но не сейчас. Сквозь пелену равнодушия к Тиане начал пробиваться страх. Память о боли и ужасе, пережитых в этой комнате, в этой постели, внезапно вернулись, девушку била мелкая дрожь.

   – Ну-ну, не так уж страшен ваш государь, дорогая! – упрекнул король, откидывая одеяло, и Тиане пришлось сделать над собой усилие, чтобы не ухватить стёганый шёлк, натягивая его на себя. Бесстрастие её разбилось на сверкающие осколки, как бокал из тонкого веницейского стекла, упавший на камень. Разум твердил: «Бесполезно бороться!», но пальцы невольно цеплялись за простыню, сердце колотилось, а в горле стоял горячий ком, не дававший ни сглотнуть, ни вздохнуть свободно.

   – Как вы красивы, дитя моё, – вздохнул Армэль с предвкушением. Рука его легла на грудь девушки, и та зажмурилась, сжалась, хоть и не пыталась закрыться. – Ничего, вы привыкнете вскоре и разделите со мной наслаждение.

   Кто говорил Тиане, что больно и страшно только в первый раз? Лгали. Бессовестно лгали.

   (31) Камердинер – букв. «комнатный слуга». Круг его обязанностей мог быть достаточно широк, в том числе – передать сообщение от господина и прочие мелкие поручения.

ГЛАВА 9

Завтракала Тиана в своих апартаментах. Для неё было бы мучительно выйти к общему столу, оказаться под взглядами прочих фрейлин, мишенью для любопытства и, возможно, насмешек. Девушка не чувствовала голода, но заставила себя поесть. Яйцо всмятку, бульон из дичи, апельсин и маленькие, красиво украшенные пирожные. Неруэ принесла ещё и новомодный напиток – кофий. Аромат его, бодрящий, богатый, с нотками карамели и цветов, даже вырвал Тиану из апатии, в которую девушка начала было вновь погружаться после ухода короля.

   Что до вкуса… Аромат обещал вкус божественный, чарующий, так что девушка отпила без опаски. Но первый глоток кофия, густого, горячего, горького – что та смола из Бездны, в которой демоны варят грешников! – обжёг язык, и Тиана едва не выплюнула эту гадость. Остановили только слова горничной:

   – Его величество прислали угощение, ваша милость. Так-то его – и апельсины тоже – подают только августейшей семье, да тем, кому его величество благоволит. Дорогущий этот ваш кофий, а горький-то… Вы вот пирожное откушайте, так её величество делает. Глоточек кофию – кусочек пирожного.

   Тиана через силу проглотила кофий под понимающим взглядом Неруэ.

   – Мои благодарности его величеству, – выдавила фаворитка и поспешила заглушить наполнившую рот горечь, откусив от воздушного бисквита со взбитыми сливками. После кофия пирожное показалось невероятно сладким, сливки ласкали язык, а оставшееся послевкусие – вот оно оказалось поистине чарующим. Так девушка и допила: маленький глоток из чашки, кусочек пирожного. Кажется, она сможет привыкнуть к этому заморскому напитку.

   В дверь постучали, и горничная поспешила открыть. Пошепталась с прибывшим и впустила; Тиана была уже в утреннем платье, и внезапный визитёр не мог её смутить. Мужчина в тёмно-коричневом костюме представился как секретарь его величества Жансен. Тиана узнала сразу: тот самый человек, который провожал её и отца в ту ужасную ночь. Сейчас Жансен был почтителен и серьёзен, торжественно внося длинную, в локоть, шкатулку из чёрного дерева, поблёскивающую инкрустированным перламутром.

   – Его величество желает вам доброго утра, сударыня, – королевский секретарь поклонился и в то же время с ловкостью поставил шкатулку на стол. Блеснул позолоченный ключик на цепочке, которая стекла с пальцев Жансена к самым девичьим пальчикам. – Также вашей матушке дозволен визит в королевское крыло.

   – Матушке? Сюда? Благодарю вас, ваша милость, – Тиана сделала над собой усилие, чтобы не вскочить. Взгляд её упал на шкатулку, и она взялась за ключик: этикет требовал открыть подарок и передать благодарность дарителю. Если есть письмо – ответить. А уж если даритель – король Лассара, то лучше послать письменную благодарность независимо от того, написал ли сам Армэль хоть строчку.

   Девушка повернула ключик, откинула крышку, и стук крышки о стол слился с изумлённым восклицанием виконта Жансена и почти что стоном горничной. На чёрном бархате обивки в особых, также обтянутых бархатом держателях покоилось, как спящая змея, длинное ожерелье из розового жемчуга. Две нити безупречных жемчужин с вишню величиной были перевиты между собой и скреплены в нескольких местах бриллиантовыми застёжками из розового золота. При желании можно было укоротить ожерелье или разделить его на комплект с двумя браслетами. Тиана осторожно достала жемчуг из шкатулки и надела – прямо через голову. Бледно-розовая, как лепестки восточной вишни, двойная нить стекла по лифу, закачалась, свисая ниже талии. Баронская дочь даже не пыталась представить цену королевского подарка, но частое дыхание Неруэ и бледность виконта Жансена подсказывали, что цена эта немыслимо высока.

   Записка, скрывавшаяся под жемчугами, пояснила всё. «Ведите себя хорошо и впредь, моя прелесть». Тиана опустила ресницы, чтобы никто не увидел всплеск гнева в её глазах. Король полагал, что купил её, и теперь пытался приручить; так собаку или кобылу угощают вкусным кусочком, гладят и хвалят.

   – Подайте письменный прибор, Неруэ, – попросила девушка и, пока горничная несла перо и чернильницу, сняла и убрала ожерелье обратно в шкатулку. Получив требуемое, написала пространный ответ с благодарностями. Хотя ей и хотелось поскорее увидеться с матерью, но пренебречь его величеством было никак нельзя. Закончив, Тиана свернула письмо и обратилась к секретарю:

   – Прошу вас, сударь, передайте его величеству.

   – Непременно, сударыня. Так впустить вашу матушку? Баронесса ожидает вашего решения за дверью.

   – О! Да-да, конечно, скажите, чтобы её впустили. Неруэ, прошу вас, прикажите подать оранжаду(32).

   Жансен учтиво распрощался и ушёл, с ним вышла и горничная, но одна Тиана не осталась: матушка ворвалась в её апартаменты ураганом. Закружила дочь, заливисто смеясь, потащила по апартаментам.

   – Дорогая! Как я за вас рада, Тиана! Рассказывайте же! Как вам живётся здесь? Что-то вы бледненькая нынче. Боги, что за роскошь! Обивать глазетом стены – это же деньги на ветер! Миранда пресветлая, зеркало! Ростовое! Бархатный балдахин! А подушки, подушки – неужели лебяжий пух? И всё это – ваше. Вы счастливица, дочь моя!

   – Матушка! Как вы можете?! – вырвалось у Тианы.

   – Что такое? – баронесса замерла в недоумении.

   – Вот это всё – какой ценой я это получила? Я обесчещена, матушка, и Фернан даже не взглянет в мою сторону!

   – Ну и глупец! – заявила дама Кэрве и повела дочь обратно в гостиную. – Найдём вам мужа получше. Обесчещена! Дорогая моя, это король! Если мальчишка Ламотт считает вас обесчещенной, это… это почти государственная измена. Вы сейчас можете… да многое вы можете. За кого-то попросить, а кого-то удалить от двора. Только не лезьте в интриги, Тиана! Если вам сделают подарок и попросят о чём-то – не отказывайте, но и не слишком упрашивайте короля.

   – Мне не нужен другой муж, – прошептала Тиана. – Мне никто не нужен. Мне больно, мама! Мне так больно, и тошнит от короля. Когда он ушёл, я рассталась с ужином, я не могу так. Мама, он отвратителен! У него руки, как пауки, и запах…

   Пощёчина у баронессы вышла увесистой, щёку девушки обожгло болью, а после и другую.

   – Замолчите! – прошипела женщина. – Даже мне не смейте говорить такое! Король – он... он король! Он великолепен, богоподобен, вы счастливы и восхищены! Если хоть кто-то услышит, что вы тут блеяли, вы за счастье будете почитать дворцовую жизнь и с нежностью вспоминать наши развалины, по недоразумению называемые замком. Годо или каторга – вот что вам грозит за такие слова!

   – Но мне больно, мама! Говорили, что больно только в первый раз…

   Слёзы текли по щекам Тианы, щёки горели там, куда пришлись удары матери.

   – Что ж поделать, – смягчилась баронесса. – Все мы, женщины, вынуждены терпеть; как вы собираетесь рожать, дочь моя? Вот это по-настоящему больно.

   Девушка содрогнулась.

   – Я слышала, вас посещает докторус, – госпожа Кэрве устроилась за столиком, – попросите у него какое-нибудь средство от боли. Что до тошноты – не ужинайте перед приходом его величества. Пожуйте мяты, а поедите после, когда он уйдёт.

   – Да, матушка, – покорно ответила Тиана, но в душе её поднималась буря. И это – материнская любовь? Да будь она проклята, если когда-нибудь приведёт в этот мир ребёнка! Что-что, а средство от этой напасти она у докторуса Пико попросит непременно. Не дай боги зачать от короля!

   Баронесса меж тем обратила внимание на шкатулку, по-хозяйски откинула крышку и замерла в восхищении. Дрожащими пальцами прикоснулась к жемчужине, провела вдоль ожерелья. Приподняв, перекатывала розовый жемчуг по ладони.

   – Вам дарят такое, и вы жалуетесь на боль? Да вы бредите, Тиана! Вы должны на коленях благодарить его величество, ноги ему целовать! Терпите, а при случае попросите за вашего брата или отца. Да, они получили должности, но лишней милости не бывает.

   – О, матушка! Кстати о королевской милости. Прошу вас, не могли бы вы принести и показать мне указ о моём назначении фрейлиной? И этот… контракт.

   – Зачем вам? Это всё не женского ума дело.

   – Как же? – удивилась Тиана. – Я же должна точно знать свои обязанности, матушка. А ещё – какие привилегии у фрейлины, какое жалованье, стол и прочее. Вдруг меня попытаются обделить?

   – Тоже верно, – баронесса бережно опустила ожерелье на бархатное ложе и закрыла шкатулку. – Наконец-то вы начали вести себя разумно. Я попрошу Марона встретиться с вами, он покажет документы и объяснит, что к чему. Мы позаботимся о вас, Тиана, как и должно. Мы же семья и должны помогать друг другу. Как прежде мы с бароном вырастили вас, детей, так и вы, дети, должны оказывать семье любовь и поддержку. Никогда, никогда не забывайте о семье, дочь моя!

   – Да, матушка, – королевская фаворитка опустила взгляд, чтобы её мать не заметила гнева, поглотившего всё существо Тианы. Очень кстати хлопнула дверь: то вернулась Неруэ с кувшином ледяного оранжада и двумя бокалами на серебряном подносе. Тиана с улыбкой захлопотала вокруг матери, и баронесса Кэрве полностью уверилась в том, что вырастила разумную и почтительную дочь.

   Юная дама провела с матерью не много времени, отговорившись службой. Правда, ещё неделю назад гофмейстерина Делатур деликатно сообщила девушке, что после визитов короля допускается с опозданием приступить к своим обязанностям при принцессе Надайн или вообще явиться ненадолго, лишь обозначив своё присутствие. Если же такой момент совпадёт с дежурством, то Тиану заменит другая фрейлина. Однако баронесса ныне так огорчила дочь, что та не стала задерживаться в её обществе и отправилась к принцессе со всей быстротой, которая только не оскорбила бы матушку.

   Саму же старшую госпожу Кэрве не оставили в одиночестве в покоях её дочери. Пока баронесса прощалась с дочерью, камеристка поспешно убрала с глаз долой розовое ожерелье и брошенную хозяйкой шаль, а горничная встала у столика с оранжадом, всем своим видом показывая, что не отойдёт от гостьи ни на шаг. Неруэ уже приходилось видеть такие взгляды, как у этой провинциалки: голодные, ненасытные даже. Если бы дамы завтракали вместе, после ухода баронессы горничная непременно пересчитала бы серебряные ложечки; но и теперь за старшей Кэрве стоило следить в оба глаза.

   Лакрес Кэрве и хотела бы задержаться, чтобы перещупать портьеры и подушки, проверить, как мягки перины на кровати, пересмотреть содержимое гардеробной, но делать это под пристальными взглядами служанок не пожелала. Уходя, она с такой алчной нежностью провела ладонью по дверной ручке в виде позолоченного пиона, что Неруэ почти всерьёз ожидала, что ручка исчезнет.

   Тиана же поспешила в апартаменты принцессы, которая ещё только приступила к завтраку. Убедившись, что букеты сегодня ещё не меняли, фрейлина Кэрве посетила оранжерею, где и собрала понравившиеся ей растения. Тиана не очень разбиралась в правилах составления букетов, но принцесса пока не выказывала недовольства, и юная фрейлина смело сочетала ирисы и берграсс, астранцию и ажурные веточки переросшей спаржи, герберы и папоротник, пахнущий лесом.

   Весь день в свите её высочества царило спокойствие. Ни сплетен, ни раздоров, никто не пытался Тиану уколоть, и ей стоило бы порадоваться, но отчего-то это спокойствие напомнило девушке затишье перед грозой. Душное, выжидающее, готовое в любой миг разорваться под шквалом и ударами молний, обрушиться ливнем на беззащитную землю. Предчувствия Тиану не обманули.

   Около пяти часов пополудни её высочество пожелала прогуляться в садах. В серебряной парче с дивной вышивкой синим и золотым шёлком, она грациозно плыла по галечным дорожкам, спускаясь по террасам к воде, и фрейлины вместе с прочими придворными дамами следовали за ней. Словно бросили в ручей охапку ярких цветов, и течение несло их к берегу Эпта. Тиана держалась позади, стараясь лишний раз не попадаться на глаза своей госпоже, надеясь, что на этот раз не она окажется в центре злой шутки. Надежда эта таяла с каждой минутой: свитские дамы косились в сторону королевской фаворитки, перешёптывались, прикрываясь веерами.

   Принцесса остановилась полюбоваться лилиями, высаженными вдоль живой изгороди из стриженого барбариса. На фоне тёмно-коричневой и бордовой листвы огромные белые цветы светились, как луна, а со стороны дорожки росли густой полосой хосты с бело-зелёной листвой, прикрывая высокие стебли. Лилейный аромат кружил голову.

   – До чего восхитительный контраст, – сказала Надайн, наконец. – Так бы и смотрела… Прекраснее цветов и чудес природ может быть только влюблённая пара. Кстати, о влюблённых. Лафлёр!

   – Ваше высочество? – Рошель Лафлёр мгновенно оказалась поблизости от госпожи.

   – Я слышала, вы собираетесь замуж?

   – Ваше высочество! – фрейлина зарделась. – Родители предложили мне брак с Фернаном Ламоттом, но всё в вашей воле. Если вам угодно оставить меня в вашей свите…

   – Я не о том, – оборвала её Надайн. – Вы действительно хотите замуж за виконта? Мне он кажется ненадёжным молодым человеком.

   – Ах, ваше высочество! Умоляю! – Лафлёр бросилась на колени, не заботясь о нежном шёлковом котте цвета розового пепла(33). Золотые кудри её сверкали в лучах вечернего солнца, розовые пухлые губы дрожали: фрейлина с трудом удерживала улыбку. – Я всей душой хочу повиноваться желанию моих родителей. Я люблю Фернана!

   Вырвавшееся у Рошель признание заставило принцессу чуть нахмуриться и погрузиться в размышления. Тиана смотрела на застывшую перед Надайн придворную красавицу и ничего не чувствовала. Фернан отказался от любви падшей женщины, отчего бы ему не искать счастья с другой? Отчего бы не с очаровательной Рошель Лафлёр? И у принцессы нет причин отказывать своей фрейлине, верно? Это было правильно, но отчего-то у Тианы защемило в груди, а в ушах тихо, тонко зазвенело – на грани слышимости, как писк комара. Мгновения падали на сердце тяжёлыми свинцовыми каплями.

   – Что ж, Рошель, – наконец, нарушила молчание принцесса. – Ваше общество мне приятно, но было бы слишком эгоистично лишать вас такой желанной партии. Можете подавать её величеству прошение о браке.

   – О! Благодарю, благодарю вас!

   Подхватив подол платья своей госпожи, Лафлёр восторженно поцеловала жёсткую запылившуюся парчу.

   – Встаньте же! – рассмеялась Надайн. – Не такую уж великую милость я оказала вам, благодарите своих родителей.

   – Непременно! – жарко пообещала фрейлина, поднимаясь. – О! Едва не забыла.

   Она словно только что заметила Тиану и пошла к ней, широко улыбаясь.

   – Вы же не сердитесь на меня, дорогая госпожа Кэрве? Я слышала, вы были почти помолвлены с виконтом?

   – Верно, – отстранённо кивнула Тиана. – Почти. Ныне виконт Ламотт совершенно свободен в своих чувствах, я никоим образом не претендую на его сердце.

   – Ну, конечно, – охотно согласилась Лафлёр. – Вы так высоко взлетели, сударыня, что нам, простым смертным, остаётся лишь завидовать.

   Прочие дамы из свиты Надайн поддержали Лафлёр дружными вздохами и восклицаниями.

   – Скажите, сударыня, – Тиана не узнала этот вкрадчивый голос, раздавшийся за спиной, – а каков его величество в постели? Госпожа Руже уверяла, что государь великолепен, и она не раз испытывала такое наслаждение, что лишалась чувств.

   Медленно развернувшись, дама Кэрве обвела холодным взглядом фрейлин.

   – Дамы, я не считаю возможным обсуждать его величество в таком ключе. Если вам любопытно, обратитесь к госпоже Руже или даже прямо к его величеству. Государь милостив и, возможно, пригласит такую любопытную девицу на своё ложе. А я не намерена отвечать на подобные вопросы.

   – Ну отчего же? Мне и самому любопытно, насколько вам понравилось, – снисходительная реплика заставила девушку похолодеть. Голос Армэля Лассарского она узнала бы теперь из тысяч голосов. Свита принцессы почтительно склонилась перед королём, и Тиана поспешила повернуться и последовать примеру прочих дам. Король, также гулявший в садах, только что вышел из-под увитой розами арки, обрамляющей проход в барбарисовой изгороди; за монархом следовала его свита, и на просторной лужайке стало тесно от придворных.

   – Поднимитесь, дамы, – велел король, добродушно улыбаясь, и те послушно выпрямились. Шелка и парча зашуршали, как крылья тысяч бабочек. – А вы, дитя, скажите нам!

   Щёки Тианы запылали, но то был не румянец стыда, а прорвавшееся наружу пламя гнева. Девушка поспешно опустила ресницы, скрывая глаза. Сказать то, что она думает о короле, о его отвратительной страсти? Честно сказать, а потом взойти на эшафот(34) за оскорбление монарха? Нет, такой жалкий укол, мгновение выплеснутой ненависти не стоит её жизни. Рано или поздно всё это закончится, и Тиана будет свободной.

   – Как вам будет угодно, ваше величество, – произнесла она; голос её журчал и переливался ручьём. – Это было неповторимо и незабываемо.

   И юная фаворитка грациозно присела в таком глубоком реверансе, который дамам приходилось исполнять только при представлении правящему королю, да ещё, возможно, при коронации следующего монарха(35). Чувствуя на себе жгучие взгляды придворных, Тиана старалась держать спину прямо и ни о чём не думать. Король подал ей руку, чтобы помочь подняться, а она улыбалась тихой, едва заметной улыбкой. Когда Армэль снял с мизинца кольцо с великолепным изумрудным кабошоном(36) и надел ей на большой палец (с других кольцо тут же упало бы), в толпе раздались восторженные шепотки. Любой, кто хоть недолго был при дворе, безошибочно мог понять: король доволен своей возлюбленной, и девушка ныне стала силой, с которой надо считаться. Тиана подняла взор на Армэля Лассарского; зелёные глаза её сверкали ярче драгоценного камня, а улыбка расцвела ярче роз и светлее лилий.

   (32) Оранжад – напиток из апельсинов.

   (33) Розовый пепел – нежно-серый цвет, отливающий в розовый.

   (34) Эшафот – помост, на котором совершались публичные казни.

   (35) Реверанс – очень регламентированный поклон. Самый глубокий реверанс делали при важнейших событиях в жизни девушек, связанных с монархом. Не до такой степени, как техасский реверанс, конечно, но это очень, очень непростое действие.

   (36) Кабошон (от фр. caboche – голова) – способ обработки драгоценного или полудрагоценного камня, при котором он приобретает гладкую выпуклую отполированную поверхность без граней; также кабошоном называют обработанный таким образом камень. Обычно отшлифованный кабошон имеет овальную или шаровидную форму, плоский с одной стороны.

ГЛАВА 10

Утро нового дня принесло Тиане две встречи: одну приятную и непонятную, вторую… Впрочем, по порядку.

   С самого утра девушка столкнулась возле оранжереи с герцогом Дефоссе. Он нередко прогуливался в садах Живерни, ожидая, пока его августейший кузен пробудится и совершит утренний туалет. К началу завтрака Блез Дефоссе являлся пред королём и обыкновенно был зван к столу. Сегодня Тиане показалось, что герцог ждал именно её. Во всяком случае, при виде королевской фаворитки Дефоссе расплылся в приветливой улыбке.

   – Сегодня вы прекрасны, как никогда, Тиана, – приветствовал он девушку. – Позволите составить вам компанию, покуда подбираете цветы? Вы ведь не спешите?

   – Хорошего дня, сударь, – ответила она. – Нет, не спешу. Её высочество в это время только просыпается. Покуда она одевается и завтракает, моё присутствие не требуется, разве что я окажусь на суточном дежурстве.

   – Кажется, невестка Армэля вас недолюбливает.

   – Для того, чтобы это понять, не надо обладать особой проницательностью, – пожала плечами девушка. – Её высочество не выбирала меня сама, вы же понимаете, ей меня навязали. С чего бы принцессе испытывать ко мне добрые чувства?

   – Жаль, жаль, – вздохнул Дефоссе, открывая стеклянную дверь оранжереи и пропуская юную даму вперёд. – Надеюсь, ваши несомненные достоинства растопят её сердце. Надайн на самом-то деле очень добра.

   Тиана кивнула и принялась оглядываться в поисках садовника.

   – Её высочество не обижает меня беспричинно, как бы её ни раздражала сложившаяся ситуация. Как вы полагаете, не стоит ли собрать хотя бы один букет из лилий? Вчера принцесса так восхищалась ими…

   – Лилии? Для Надайн? Нет-нет, дорогая, ни в коем случае! У неё мгновенно разболится голова, и вы непременно получите выговор.

   – Но вчера… – Тиана резко замолчала и прикусила губу. Может ли быть, что принцесса вчера нарочно задержалась возле лилий и завела разговор с Лафлёр, зная, что король пройдёт этим путём? Эту мысль стоило обдумать, но не теперь, позже. Беззаботным тоном девушка продолжила: – Я не подумала, а ведь верно! На открытом воздухе её высочество может полюбоваться какими угодно цветами, но в комнатах аромат будет слишком силён! Благодарю вас, мессир Дефоссе! Если бы вы не подсказали, я могла бы так досадно ошибиться.

   – Ничего, ничего, – покровительственно улыбнулся герцог. – Спустя время вы будете знать привычки и вкусы своей госпожи, а пока ошибки неизбежны. Кстати, вы уже научились принимать подарки, Тиана?

   – Что?

   – Надеюсь, мой сегодняшний придётся вам по вкусу!

   И герцог протянул королевской фаворитке футляр из толстой тиснёной кожи. Девушка с милой неловкостью приняла подарок и открыла.

   – О-о, какая прелесть! – совершенно искренне восхитилась она. – Благодарю вас, сударь!

   В футляре скрывался шатлен(37) с зеркальцем в резной костяной оправе. Тонкая, изысканная резьба изображала гирлянду роз, окружающую зеркало, а с тыльной стороны среди роз порхали бабочки. Мастер сделал их крылышки из перламутра, отливавшего зеленью, и кое-где инкрустировал крохотные кристаллики медного изумруда(38).

   – У вас получилось намного лучше, дорогая! Вот так и относитесь к дарам, – подмигнул Блез Дефоссе. – Вы молоды, вы красивы, вы приближены к его величеству. Что бы вы ни думали, ни чувствовали, пусть двор и король видят только приличествующую вашему положению наружность. Только то, что вы сочтёте нужным показать.

   – Вы правы, ваша светлость.

   Тиана закрепила шатлен на поясе.

   – Пусть видят то, что ожидают видеть, – прошептала она едва слышно, почти одними губами. – И пусть приходят с подарками, ведь их так легко обратить в деньги, а деньги ещё легче обратить в услуги, верно?

   – Вам нужна