Любовь внезапная, но с кем связала судьба?... Кто такая Кассандра и почему ею назвали гавань?...
Друзья верно учились и служили морю. Знали бы они, как судьба будет их кидать, или всё же это... сглаз «Кассандры»? Но один из друзей полюбил «Кассандру» и не верит в наговоры на неё. Второй же без ума от её сестры... Только кому-то судьба улыбнётся, а кому-то подкинет испытания такие, что, кажется, выжить и не потерять оптимизм – невозможно.
Романтика, любовь, приключения, экспедиция в Датские воды, Сингапур, Японию, к Лунным горам и в Средиземное море,... концерты Иоганна Штрауса и его связь с Россией.
Как так получается, что любовь внезапна и нежданная? От того, что истинная?! А за что же милую прозвали Кассандрой? Неужели, и правда, она предсказать беду может? Может, совпадение всё?
Андрей не верит в подобные наговоры. Он безгранично любит и страдает: ведь он милой - далеко не пара. Он - простой парень, учится в морском кадетском корпусе, а она... Она - княжна и красавица, которую, скорее всего, ждёт иная судьба,... не с ним...
"Гавань Кассандры" - "Закат" (первая книга) "Заря" (вторая книга) - по воспоминаниям М. А. Аргамакова - о судьбе его сына Никиты и Андрея Карташева (друг Никиты) - события в эпоху с 1848 года по 1855. Романтика, любовь, приключения, экспедиция в Датские воды, Сингапур, Японию и к Лунным горам.
«Андрей — мой племянник и приёмный сын от моего товарища, Карташева Виктора. Мы с Виктором служили вместе в Крыму. Совершили не один рейс вместе, но жизнь его была короткой. Зловещий шторм в последнее плавание Виктора сгубил.
Помню до сих пор, как обменялись ещё ранее обещаниями, что, коли беда приключится, детям друг друга поддержку окажем любую. Так, Виктор попросил меня помочь позаботиться, чтобы Андрея зачислили в кадетский корпус. И я помог.
До одиннадцати лет Андрей рос в деревне у матери. Мать была бедной женщиной, некогда имевшей связь с моим братом, с которым я связь постепенно утерял из-за его чрезмерной жестокости и нежелании общаться.
Андрей же пошёл в породу Аргамаковых. Такой же кудрявый, черноволосый, с выразительными глазами. Деревня помогала ему отменно! Воля-вольная! Беготня, кулачки, купанье — та самая физическая сила была у него развита как раз так, как надо! Я частенько навещал, говорил с ним, а когда привёз в Петербург, познакомил с некоторыми из ребят корпуса. Те его подготавливали, рассказывая, чего ожидать в самом начале: поскольку он новичок, многие будут приставать да бить. Так ему говорили, мол, надобно обидчику дать кулаком в нос, чтоб кровь пошла, а коли дело дойдёт до вопросов от начальства «кто», «почему» – не выдавать никого и ничего.
Андрей себя в обиду никогда не давал, учился усердно, верно. Когда пришло время выходить на практику, то я был счастлив взять его к себе на корабль. Андрей к тому времени уже стал бравым гардемарином, возмужавшим, взрослым, молодчина!» – читала Катя в записках своего пра-пра-пра... дедушки Михаила Алексеевича Аргамакова, который с тысяча восемьсот тридцать девятого года был уже контр-адмиралом.
Когда Михаил принял к себе на судно Андрея, был уже тысяча восемьсот сорок восьмой год. Год оказался тяжёлым для них, России и для всей Европы, в которой были сплошные революции.
Помимо неурожая, опустошительных пожаров в столь необычайно жаркое лето и ужасной эпидемии холеры, в России усугублялось положение от массового освободительного движения крепостных. Таким образом, экономика России потерпела серьёзные трудности, финансовые затруднения.
Стало ясно, что крепостнический режим должен прекратиться, поскольку является и невыгодным, и опасным: рост городов, развитие промышленности, появление фабрик, заводов — всё требовало больше специалистов, «лиц свободных профессий». Строилось больше учебных заведений, рос спрос на книги, газеты, журналы, а с ними – спрос на сотрудников. А те, кто работал, а это были крепостные «рабочие», выступали против подневольного труда.
То, за что пострадали многие из тех, кто пытался силой изменить положение России еще раньше* (восстание четырнадцатого декабря тысяча восемьсот двадцать пятого года), развилось дальше.
Начальника тайной полиции Николая I, Бенкендорфа, сменил граф Орлов, и тот в своём отчёте за тысяча восемьсот сорок седьмой год подчеркнул: «В течение прошедшего года главным предметом рассуждений во всех обществах была непонятная уверенность, что Вашему Величеству непременно угодно дать полную свободу крепостным людям...»
В кризисном положении Михаил убедился окончательно, когда был в Париже и стал свидетелем расстрела рабочих. А вернувшись домой, он узнал, что в России вновь появляются общества для борьбы с самодержавием.
«Революционные события Европы отражались и в России», – читала Катя записки Михаила дальше. – «Если бы только знать, к чему приведут революции, что люди забудут бога, благодетельность, будут разрушать всё, что дорого, то, может быть, изначально не стали бы насильно стремиться к свободе... Бессмертными будут слова Александра Освободителя – «Государственные реформы должны идти сверху, а не снизу...»
* – роман «Правильный выбор», Татьяна Ренсинк
Корабль еле колыхался на волнах. Взошедшие на борт молодые моряки выстроились перед начальством и внимательно слушали все наставления, зачитывание приказа, распределения... Глаза горели от желания скорее отправиться в первый поход и участвовать в военных действиях на пользу отечеству...
– Наконец-то, – стал шептать один из них товарищу рядом, когда всех отпустили, и можно было отправиться на отдых. – Твоя мечта сбывается, Карташев!
– Да уж точно, – улыбнулся друг. – После двухмесячного плавания между Петербургом и Кронштадтом мы займёмся делом!
– И не матросские работы исполнять уже будем, – присоединился восторгаться другой. – Гардемаринская участь...
Тут он смолк, обратив внимание на взошедших на борт корабля нескольких людей. То был некий статный пожилой господин c пышными кудрями волос, в которых седина чуть проглядывала. Он шёл под руку с юной особой и после рукопожатия с начальством корабля стал что-то с ними обсуждать...
– Ишь, кто пожаловал, – прошептал смолкший гардемарин, а товарищи его оглянулись на прибывших и взглянули на поднявшую к ним взгляд кроткой души девушку.
– Кто эта гостья? – поинтересовался Карташев, не сводя зачарованного взгляда от «гостьи».
– О, Андрей, это – моя гавань, – серьёзно выдал друг, потерев руки. – Собираюсь очаровать. Таковую всё равно никто не собирается сватать, как я слышал. Ни её, ни её сестру!
– Отчего же, Калинин? – удивился другой гардемарин рядом. – Эта княжна вполне мила.
– Дело в прошлом её папеньки, – продолжал тот. – Поговаривают, якобы был в дружбе с предателями России, состоял в тайном обществе и был сослан на каторгу. Это, – кивнул он на спутника девушки. – Он и есть. Князь... Алексей Николаевич Нагимов.
– Нагимов, – прошептал Карташев, не сводя глаз с дочери князя, которая смущённо отворачивалась и не произносила ни слова, смиренно дожидаясь, когда беседа её отца с начальством судна закончится.
– Слушай, – продолжал друг рядом. – А твои, Калинин, намерения князь вряд ли примет. Ты ж против него. И потом, люди и иначе о нём говорят. Говорят, предал восставших, услужив тайной канцелярии, где и служил...
Дальше Карташев слушать товарищей не стал. Он отошёл в сторону и стал ждать, когда князь с дочерью вновь покинут корабль. Как только те направились к спуску в ожидающую лодку, Калинин сделал вид, что проходил мимо и случайно натолкнулся на княжну.
Она вздрогнула от неожиданности, как и её отец рядом.
– Прошу простить, – поклонился Калинин, на что княжна гордо взглянула:
– Не споткнитесь и потом. Берегите своё лицо.
Калинин ещё раз поклонился, провожая удаляющихся, и развернулся, чтобы вернуться к наблюдающим друзьям. Счастливый, что показал себя княжне, что она даже несколько слов «подарила», он чуть ли не летел и споткнулся так, что ещё чуть-чуть и ударился бы лицом о борт.
– Бестия! – воскликнул он и оглянулся на лодку, которая увозила княжну.
– Гляди-ка, – засмеялись некоторые вокруг. – А княжна была права! Споткнулся!
– Вещая Кассандра прям, – с недовольством усмехнулся Калинин, оправив свою форму, и смолк.
– Да нет, случайность! – засмеялись вокруг.
Наблюдая за происходящем, Карташев был тоже удивлён данным «предсказанием», но вернувшийся на борт командир отвлёк от всех мыслей.
– Михаил Алексеевич, – предстал Карташев перед ним. – Позвольте сойти на берег!
– Вы легки на помине, – улыбнулся Михаил Алексеевич, встав прямее и сложив позади руки. – Вас произвели за мичмана*. Довольны ли?
– Нет ничего милее, как произведение в чин и довольство на дорогу! – отрапортовался Карташев.
– Андрей Викторович, – кивнул Михаил Алексеевич. – Батюшка бы гордился вами. Ступайте на берег. Матушка, поди, уж прибыла из деревни. Поведаете ей об успехах ваших. А там, – выдержал он паузу. – Надлежит явиться в канцелярию штаба, сдать рапортом должность, сдать дополнительный экзамен да получить экипировку...
Множество мыслей отрадных и тревожных пронеслось в голове Андрея, пока он слушал своего наставника, учителя, «второго отца», как часто себе говорил, Михаила Алексеевича Аргамакова — командира того брига, на котором сейчас находились.
Сойдя на берег и договорившись с товарищами о встрече в канцелярии штаба, Андрей поспешил к прибывшей в повозке матушке и тут же сообщил:
– Матушка, любезная моя, – обнял он её, уже понимающую, что наступает очередное время расставания. – Нам приказано после экзамена отправляться в датские воды в самоскорейшем времени. Следовательно, прошу благословить и пожелать мне успехов, при которых смогу быть полезным отечеству.
– Страшно мне, Андрюшенька, сердце моё, – заплакала матушка, пытаясь держаться и просушивать упрямые слёзы платочком. – Слухи ходят у нас в деревне о том, якобы Европа бунтует, королей прогоняют, а мужики режут помещиков,... что и у нас не будет ничего доброго, да сие скоро и здесь начнётся.
– Не паникуйте, – строго сказал Андрей и улыбнулся. – Всё сладится. России не позволим пасть! Не слушайте никого. Сами помещики увеличивают эти рассказы, а другие истолковывают по-своему, иначе.
Слёзы горечи от короткой встречи и непроходящей паники, казалось, будет не унять, но... долг звал, и время бежало вперёд, забирая за собой, чтобы... действовать...
* – Мичманы – непосредственные помощники офицеров. Основная обязанность их – следить за полным и точным исполнением всеми членами экипажа приказаний офицеров.
– Там и слышал слова Балосогло... Пора России понять своё призвание, пора являться в ней людям, а не одним степным лешим, старожилам Русской земли, или заезжим фокусникам просвещения, бродящим по её захолустьям и трущобам, с улыбкою пьяного презрения к человечеству России, – говорил князь Нагимов...
Он сидел на скамье парка вместе с Михаилом Алексеевичем Аргамаковым и ещё двумя господами, а переодевшийся под простого человека Андрей стоял неподалёку с собакой на поводке. Речь беседующих ему была отчётливо слышна. Прогуливаясь по газону, он вслушивался в слова и между делом играл с собакой, чтобы не привлекать особого внимания...
– Я очень рад, что ты вернулся с супругой в Петербург, – сказал один из друзей Аргамакова.
– И я рад, вот только Варя переживает. Настроения ж какие, да холера царствует вокруг. Неудачное время выбрано. Но поскольку мы в Петербург не выезжали ещё, решили оставаться в имении, то, может, беда и пройдёт стороной, – рассказывал Михаил. – В Крыму оставаться больше не могли. По делам службы мне должно теперь находиться здесь.
– Ты сына попроси, чтоб не участвовал в создании остреньких рассказов для журналов. Уже не одного осудили и сослали, – предупреждал другой друг. – Аресты начались, ссылки. Понимаешь?
– Да, Дмитрий, понимаю. Проследить не смогу, выполнит ли он то, что скажу, – кивал Михаил. – Да и беседовали уже не раз.
– Революционные настроения, значит, поддерживает? – спросил Нагимов.
– Да, Лёшка, вот так вот его молодая душа протестует, – признался Михаил. – И товарищи его туда же.
– Кстати, – обратился к нему вновь Дмитрий. – Белинский, с которым твой сын встречался в Москве, Виссарион Григорьевич, скончался от чахотки. Тоже мечтал о социалистическом обществе, в коем бы свободно жили, трудились все наравне... Когда он умирал, к нему явился жандарм с ордером на арест.
– Смерть спасла его от крепости, – усмехнулся друг рядом, глядя в землю. – А он верно стремился, чтоб равенство было, чтоб люди как бы братьями считались. Мы за то тоже боролись.
– Сашка, умоляю, – насторожился Михаил и оглянулся, мельком остановив свой взгляд на побежавшего по тропинке парка молодого человека, играющего со своим спаниелем.
Андрей удалился на более далёкое расстояние, делая вид, что он — иной человек и не видит никого, но Михаил его... узнал... Распрощавшись с друзьями, он незаметно приблизился и строго воскликнул:
– Карташев!
– Михаил Алексеевич?! – сделал удивлённый вид тот, еле удерживая разыгравшегося спаниеля.
– Я вас не выдал, да вряд ли сделаю это, но объяснить придётся, для чего устроили подобную слежку! Я давно приметил вас рядом, знаю, что слышали.
Но Андрей молчал, стараясь найти слова в оправдание.
– Вам не составит труда пояснить? – повторил вопрос Михаил Алексеевич, а глаза его пронизывали насквозь.
– Покорнейше прошу простить, Михаил Алексеевич. Волнение за друга, за вашего сына, не дают мне покоя. Хотел сам всё выяснить.
– Я считал вас умнее. Не проще ли было обратиться напрямую ко мне, а не выяснять всё таким подлым образом? – строжился Михаил Алексеевич, но пыл его быстро остыл. – Ступайте по своим делам и не суйтесь, куда не следует!
Андрей уходил, но Михаил почему-то думал, что всё будет иначе: «Влез уж, поди... Как я за службою своею не углядел, куда и мой сын влез, друзей потащил?»
– Что же так судьба распоряжается? – дома последовал вопрос супруги на его рассказ о случившемся.
Они сидели в беседке сада. Руки их сомкнулись друг с другом, поддерживая и передавая тепло любящих душ, но те переживали, дрожали за то, что неспокойное время перерастает в бедствие...
– Варенька, страшно делается, коль думаю о роке судьбы... Когда стояли в Финляндии, у нас на борту рожала одна дама, – припоминал Михаил событие из прошлого. – Доктором прибыл именно тот Белынский... отец Виссариона Григорьевича. Он сказал мне, что Виссарион родился тоже на борту. Вот совпадение. Виссарион да тот мальчик, что у меня на борту родился, и наш сын потом.
– Что ты, – перекрестилась его супруга. – Что ты хочешь сказать?
– Помню слова его, что верит он, якобы не случайно сие случилось. Редко подобное случается, чтоб на кораблях рожали, а посему будет что-то особенное... И вот,... тот мальчик, да Виссарион — из них вышли яркие революционеры.
– Не пугай меня, – снова перекрестилась Варвара. – Не может нашего сына судьба так покарать, как их. Мы поговорим с ним. Пусть уйдёт из того журнала!
– Постараемся, – только и молвил Михаил в ответ, но тревога не отступала...
Только Андрей покинул канцелярию штаба и отправился пешком дальше по практически безлюдной улице, как за ним выбежал кто-то и вдогонку крикнул:
– Карташев!
Андрей оглянулся и узнал своего морского товарища. Это был такой же молодой человек, тоже мичман, с такими же выразительными чертами лица, как у него самого, только волосы были тёмно-рыжего цвета:
– Никита! – улыбнулся он. – Ты, слышал, тоже с нами отправляешься в датские воды?
– Да, – остановился тот перед ним. – Слушай, меня дома вчера ожидал выговор. Ты зачем следил за моим отцом, за его встречею с друзьями?!
Андрей выдержал паузу и признался:
– Я сожалею. О разговоре том и вспоминать не хочу. Вмешиваться не буду. А по чести сказать, я не за твоим отцом следил, а за... князем... Нагимовым.
– Что?! – удивился Никита. – Зачем тебе князь?
– Не хотел никого спрашивать, чтобы пересудов не было. Хотел проследить, где он живёт, чтобы, – Андрей запинался, не зная, как признаться и как взглянуть в глаза: так его душа дрожала, переживала, но рассказать истину следовало, и Андрей это знал. – Чтобы ещё раз увидеть княжну.
– Какую княжну?! – насторожился Никита.
– Ту, что побывала тогда на судне твоего отца, – признался Андрей.
– Да ты что, Карташев, – расплылся в улыбке друг. – Уж не влюблён ли?! – но Андрей молчал, еле натянув улыбку и опустив взгляд. – Ах, ты! А княжну эту зовут, как мою матушку. Варвара.
– Варвара, – повторил еле слышно Андрей и заулыбался другу смелее.
– Слушай, – обнял тот его за плечо, и они побрели по улице вместе. – Давай вместе съездим. Я с последнего визита к ним забыть не могу её младшую сестру. Машеньку. Вот и поглядим!
– Ты только статьи свои больше не пиши в журналы, – решил всё же затронуть и эту волнующую тему Андрей.
– А говорил, не будешь вмешиваться, – усмехнулся Никита, но понимал и успокоил. – Не переживай. Я отцу тоже пояснил... Когда понял, что может случиться со мной и родными в такое смутное время, договорился с Краевским, ну а тот обещал внести в журнал мою статью, где я тоже уточняю, что самодержавие и православие должны быть спасены и почему.
– В таком случае, уверен, государь не обратит гнева на тебя. А я подумываю отписать о том же и в журнал Морской сборник, – вздохнул легче Андрей, и друзья смелее отправились дальше.
Дорога их легла как раз к имению Нагимовых. Примчавшись к раскинутому рядом цветочному лугу, они остановили коней и отправились пешком, ведя их под уздцы.
– Что такое? – остановился Никита по примеру друга и взглянул в сторону, куда тот смотрел.
Там, среди тихо колыхающихся на тонких стеблях цветов, лежала та самая княжна, которую рвался вновь увидеть Андрей... Варвара... Она лежала на боку, увлечённо читала книгу и не знала, что уже не одна. Её белое кружевное платье, русые волосы, ласковые черты лица — всё манило Андрея подойти ближе.
Только лёгшая ему на плечо рука друга отвлекла.
– Машенька вышла, – заметил Никита выбежавшую на двор имения девушку. – Идём, познакомлю.
Но Андрей остался стоять. Мало того, он отошёл к полесью и спрятался за первым попавшимся деревом, продолжая наблюдать за происходящим и за всё ещё читающей на лугу Варварой...
Машенька была не намного моложе сестры. Её волосы были такими же густыми, но тёмными, стан тонким, а глаза полными света доброй души. Завидев приближающегося Никиту, она смущённо заулыбалась и сложила ручки перед собой...
Заслышав вдруг чьи-то шаги, Варвара очнулась от чтения и приподнялась. Лёгкий ветер вокруг колыхал луговые цветы и чуть выпавшие из причёски её локоны. Варвара взглянула на полное кучевых облаков небо и вдохнула тёплый воздух...
– Жаль, если будет дождь, – улыбнулась она и взглянула в сторону усадьбы.
Вмиг всё наслаждение природой и тихим временем улетучилось, когда она увидела приближающегося к сестре офицера, ведущего за собой коня. Варвара поднялась, прижала книгу к груди и направилась следом...
– Добрый день,... Мария Алексеевна, – вымолвил Никита, представ перед Марией и поклонившись ей.
– Скоро уже вечер, – смущённо улыбнулась та и добавила. – Никита Михайлович.
– Вы... Вы помните моё имя, – вылетело из обрадовавшейся души Никиты, и он припал к руке княжны, бережно одарив ту прикосновением горячих губ.
– Что здесь происходит? – еле слышно вопросила Варвара, встав рядом с ними и уставившись на опешившего гостя, который тут же отступил на шаг назад и представился:
– Никита Михайлович Аргамаков!
– Да, я помню вас, – кивнула Варвара. – Вы, должно быть, прибыли к нашему папеньке, так он в данный момент не дома.
– Я, – пожал плечами Никита, неудачно пытаясь скрыть волнение. – Нет-нет, – взглянул он и на робкую улыбку Марии. – Мимо проезжал, увидел, думал поздороваться... Я, пожалуй, – оглянулся вдруг он, вспомнив о друге, но сразу понял, что того рядом нет. – Пожалуй, в другой раз прибуду с визитом, если это удобно.
– Конечно же, – ответила Варвара и несмелым шагом направилась к дому. – Машенька, идём!
Но та ещё некоторое время оставалась стоять перед уставившимся на неё Никитой. Их взгляды дрожали, выдавали рвущиеся друг к другу души и заставляли улыбаться...
– Когда и где я смогу увидеть вас? – прошептал Никита.
– Ой, – смущённо опустила взгляд Мария и оглянулась на ожидавшую у дверей дома сестру. – Завтра, если сможете, – зашептала она, вновь взглянув в глаза любующегося ею собеседника. – После полудня сестра каждый день отправляется пешком в деревню, где маменьке в школе помогает, а папенька... Он ещё в отъезде.
– Мария Алексеевна, – припал вновь обрадовавшийся Никита к её ручке и стал покрывать с нарастающей страстью поцелуями. – Молю о встрече, молю.
– Обождите, – взволнованно задышала Мария, отступая и собираясь уйти к ожидавшей сестре.
– Где мне ждать вас завтра после полудня? – еле слышно проговорил Никита ей вслед, надеясь на успех будущего свидания.
– У реки, – шепнула Мария и осторожно, чтоб сестра не заметила, указала пальчиком в нужную сторону.
Никита кивнул. Его глаза, как и её, горели счастьем, которое вот-вот и накроет бережной волной.
Удалившись с сестрой в дом, Мария исчезла за дверями, и Никита выпрямился, взглянув на полесье рядом, куда направил свой шаг. Долго идти не пришлось, как он вышел на небольшой бережок протекающей мирной речки...
– Что ты так долго? Видно было, что сестра её была недовольна сим вниманием, – подошёл Андрей, оставив коня у одной из берёз.
– А ты чего прятался? – улыбнулся Никита. – Я бы тебя Варваре и представил.
– Нет, я сам, – замялся тот.
– Завтра будет самый лучший день, – обнял Никита его за плечо, бросив взгляд на серебристую в лучах чуть проглянувшего из-за облаков солнца реку. – Варвара идёт после полудня в деревню пешком. Я знаю, что они уже давно открыли там школу да обучают деревенских детей бесплатно.
– Какие душевные люди! – удивился Андрей. – А слухи про них такие странные ходят.
– Что нам до слухов, верно? – хихикнул Никита. – Сердцем чувствую, что это одни из лучших людей России! Сколько тех, рождённых во благе, которые вот так могут помогать нуждающимся? Тем более, помочь детям получить образование, достойную жизнь, дать шансы на успех, благо! И ещё важно, Нагимовы — друзья нашему семейству. Редко виделись, поскольку мои родители жили чаще в Крыму, но теперь, надеюсь, встречи будут частыми.
– Ты прав, – согласился Андрей, вздохнув легко и тоже наслаждаясь прекрасным видом у реки.
– Я знал, что найду в тебе поддержку и не только потому, что мы друзья или даже кузены по крови, – похлопал его по плечу Никита. – Завтра я встречаюсь с Машенькой здесь, а ты уж думай, как подступишься к её сестре.
– Уже придумал. Осталось найти повозку... Займу так же, как спаниеля занимал для прогулки, – улыбнулся Андрей.
– Смотри, Калинин заревнует! Хотя, он ведь для забавы хотел приблизиться к Варваре, даже оступился на корабле, так что,... дерзай, – радостно добавил Никита, и они устроились в сёдла, пришпорили коней и оставляли эти места позади...
Оставляя на время, всего на ночь, всего на немного, чтобы вернуться к зовущему счастливому времени...
Как же так случается на свете,
Что, увидев вдруг кого-то, сердце запоёт,
Сердце песенно вдруг затрепещет
Да душа, как сад фруктовый, расцветёт.
Не скажу я никому пока ни слова,
Только взгляд мой выдаст чувства все,
Что ни спрятать, ни укрыть не может,
Да улыбка подчиняться просит ей.
Милый, славный, близкий да далёкий
Стал ты мне дороже всех, кто есть.
Интересно, что нас ждёт в дороге
Той судьбы, в которую открылась дверь.
Не пройду я мимо и отвечу,
Если ты меня вдруг позовёшь,
Буду верно дожидаться встречи,
Если и разлука нас найдёт.
– Что же ты всё смотришь? – вопросила Варя сестру, которая, как только вошла в дом, сразу прильнула к окну и смотрела вслед удаляющегося от их имения Никиты.
– Ах, Варюшка, – расплылась та в нежную улыбку и села на стул рядом. – Как он мил, – сомкнула она ручки перед собой и пожала плечиками. – Как красивы его глаза, голос. Неужели ты не заметила?! – так и не сходила улыбка с её лица.
– С первого его посещения сюда заметила, что ты летаешь теперь, как соколушка, – улыбнулась сразу и Варя. – Да только, Машенька, нельзя... Коли батюшка с матушкой заметят, гневаться будут. Уж нельзя встречаться тайком-то.
– Ой, – опустила взгляд Машенька. – Ты слышала?
– Не слышала, но видела и всё поняла. Никуда ты не пойдёшь! – строго ответила Варя. – Мало ли что на уме у сего молодца!
– Да ты что, Варя! – поднялась сестра и вновь заулыбалась, веря, что тревогам не должно быть здесь места. – Это же сын Михаила Алексеевича Аргамакова! Не может он быть худым! Да и семьи наши дружны. Уверена я, он замечательный человек.
– Не знаю. Я вот ни в ком сразу не уверена, – высказала своё видение Варя. – Дядюшка-то его иначе знаменит. Строг, зол, кровожаден даже!
– На что мне его дядюшка? Они с ним даже не знаются, – выдала Машенька. – Отец Никитушки – прекрасный человек, значит, и все дети его воспитаны такими же.
– Что-то тревожно мне, – пожала плечами Варя.
– Ай, дорогуша, – махнула рукой Машенька и рассмеялась. – Вот встретишь своего молодца скоро-скоро, тогда и поглядим.
– Да уж, встречу, – хихикнула та, смущённо опустив взгляд. – Прям завтра на дороге и встречу.
– А может быть! – согласилась сестра и с задорным смехом побежала вглубь дома.
– Ах, – вздохнула Варя, глядя ей вслед. – Знать бы, где он... Хоть глазочком бы взглянуть, узнать, где бродит на свете, что делает. Как же пути дорожки наши сойдутся?...
Она встала к окну, где до того стояла сестра. Глаза сразу нашли замысловатые фигуры кучевых облаков и стали искать в них что-то, чтобы подсказало о будущем: «А вон то, может,... может там два лица?... Да, это парень девушку обнимает... Не целует, но... Всё же, может быть. Да, должно быть хорошо. А там?... Там грозное лицо кого-то... Без преград не бывает. Но где же ты?» – размышляла она, а душа ждала и надеялась поскорее найти суженого, дорогого, который вот так вот обнимет, с которым будет так хорошо, как той паре из облаков...
Выйдя к полудню из дома, Варя улыбнулась высоко сияющему солнцу: «Ах, как хорошо! Пусть так и будет!»
Пригладив на себе сарафан, ни чем не отличающийся от сарафанов простых деревенских девушек, она вдохнула тёплый воздух разгулявшегося лета и отправилась вдаль от имения, неся платок в руках, но не собираясь надевать его на голову. Выйдя на дорогу, Варя шла по краю, чуть ступая по росистой траве рядом. Она не спешила, оглядывая тихую степь вокруг и виднеющийся лес, и не знала, что позади выехала на дорогу телега, запряжённая одним конём, которым управлял Андрей.
Он тихо следовал позади Вари, любуясь ею, которая, как казалось, была проста не только одеждой, но и душою: «Если бы я не знал, кто это, подумал бы, простая девица из деревни», – улыбнулся Андрей и подъехал:
– Здравствуй, красна девица!
– Здравствуй, – с улыбкой бросила ему взгляд Варя, но продолжала идти, не останавливаясь ни на секунду.
– Садись, подвезу, – предложил Андрей, кивнув на свою телегу.
– Не сажусь к незнакомым, – выдала Варя, вновь одарив его улыбкой, еле сдерживая себя от прокатившегося в ней волнения: «Господи, как красив! Вот это глаза!»
– Неужто боишься, что украду? – робко хихикнул Андрей. – Я в деревню еду, могу подвезти. Ты же туда путь-дорогу держишь?
– Откуда ж тебе-то знать? – улыбнулась Варя и остановилась, оказавшись вновь под властью глаз парня, который показался ей знакомым до боли: «Будто знаю его откуда, но это не так! Как мил...»
Андрей остановил коня, не сводя глаз с очей прекрасной перед ним девушки, в которых отражались весёлые лучики тёплого солнца.
– Коли не по нраву будет, спрыгнуть всегда с телеги можно. Не страшно и ушибиться... Я не Кощей Бессмертный. Девиц не краду, – тихо сказал он, сам не замечая, что голос вдруг пропал, на что Варя тихонько засмеялась и ответила:
– Правда твоя,... добрый молодец.
Она села позади телеги и оглянулась на осчастливленного данным обстоятельством парня:
– Как звать-то тебя?
– Андрей, – взмахнул он легонько вожжами.
Пока их медленная поездка продолжалась, Варя снова наслаждалась ласковыми лучами солнца и касанием ветра, чем время от времени любовался оглядывающийся на неё Андрей.
– А тебя-то как звать? – опомнился он, на что Варя снова засмеялась:
– Варварой... Чудной же ты! Зачем к нам в деревню пожаловал?
– Слышал я, школа там есть. А у меня книги некоторые имеются. Вот, хотел знать, захотят ли, чтоб привёз те книги, – признался Андрей. – Может, какие полезны будут.
– Захотят! – воскликнула Варя, вдруг став серьёзной.
– Откуда знаешь? – удивился Андрей.
– Помогаю я там, – призналась она. – Учу вышивать, читать, рисовать.
– Сколько у тебя талантов, – восхищённо сказал Андрей, стараясь выглядеть удивлённым, но взгляд его с улыбкой заставил Варю гордо выпрямиться:
– Смеёшься?!
– Разорви меня гром! – вырвалось из него, в голосе которого было столько твёрдости, что Варя засыпала его вопросами:
– А откуда ты? Кем служишь, коли книги есть? И что за книги?
– Привезу, почитаешь, – улыбнулся он и кивнул в сторону деревни, к которой подъезжали. – Где школа?
– Прямо у дороги и будет, – сообщила Варя...
Как только они подъехали ближе, Андрей увидел длинную деревянную постройку, окна которой были широкими, без штор, и было видно, что внутри за столами сидят ученики, а перед ними что-то говорит стройная и строго одетая светловолосая женщина, по-видимому, как понял Андрей, учитель.
Женщина бросила мельком взгляд на окно и тот выразил удивление... Что-то, чем она явно стала недовольна...
– Вот, – спрыгнула с телеги Варя и оправила сарафан. – Что ж, Андрей,... прощай, – собралась она идти в школу, как он окликнул:
– Варвара! Я могу вас и домой... отвезти... потом...
– Не стоит, – оглянулась она, удивившись, что он вдруг с ней стал на «вы», и хотела ещё что-то сказать, как из школы вышла женщина, до того стоявшая в классе перед учениками:
– Варвара, что здесь происходит?! – возмутилась она, и Варя виновато опустила взгляд, но молчала. – Кто вы? – обратилась женщина к Андрею, спустившемуся к ним:
– Андрей Викторович Карташев. Прибыл узнать, какие книги требуются школе здесь. Я бы мог привезти их завтра же.
– Откуда сия прыть?! – удивилась женщина.
– А, – замялся Андрей, пытаясь придумать причину, почему он хочет привезти книги, но растерялся от всего настолько, что пауза затянулась. – Дело в том, что имеются книги... Хотелось бы принести... пользу, – пожал он плечами.
– Что ж, привезите, посмотрим, – быстро ответила женщина и вернулась в школу, позвав Варю следовать за собой.
– До завтра, – только и успел сказать Андрей вслед оглянувшейся Варе.
Он с нежеланием уезжал, бросив взгляд на одно из окон школы, откуда выглянула Варя, но... она тут же исчезла, будто не смела смотреть...
Как только Мария увидела удаляющуюся от имения сестру, то отошла от окна и скорее выбежала на двор. Она вновь посмотрела в сторону уходящей Вари и побежала дальше, скрываясь к полесью рядом, а там выбежала и к берегу мирно протекающей речки.
Мария остановилась... Стала оглядываться, но вокруг никого не было видно. Вся восторженность, полёт к желанной встрече — тут же улетучились. Мария побродила ещё немного по берегу и села на траву, печально вздохнув и обняв колени: «Неужели не придёт?... А может, и правда,... пошутил?» – сомневалась она, как кто-то позади подкрался и закрыл её глаза нежными ладонями...
– Здравствуйте, княжна Машенька, – прошептал знакомый до глубины души милый голос того, кого сердце, душа, вся она так ждали, и... она повернулась:
– Дождалась, – невольно вырвался из неё вздох, а глаза встретились с тёплым взглядом так близко сидевшего к ней Никиты.
Они ещё некоторое время купались в нежных волнах взглядов и молчали, позабыв, что вокруг жизнь продолжается, время идёт, и даже проплывающая по реке пара уток не подала и звука, как и ветер не беспокоил своим лёгким дуновением...
– Впервые в жизни не знаю,... что и... молвить,... Машенька, – отрывисто заговорил Никита полушёпотом.
– И я, – ласково прозвучал её голос.
– Как же я буду тосковать без вашей улыбки, голоса, глаз,... без вас, – невольно прослезился он.
– Почему? – еле слышно вымолвила начавшая тревожиться Машенька.
– Через несколько дней нам уходить в экспедицию... к датским водам,... а когда вернёмся, неведомо, – признался он и встал, подав ей руку.
Машенька сразу поднялась:
– Ваша служба столь опасна...
– К сожалению или нет, но сие обстоятельство верно пугает такую барышню, как вы. Верно и дожидаться следующей встречи будет невмоготу, – сказал Никита, отпустив её ручку, которая явно не желала терять то тепло, которым была согрета.
– Нет, – шагнула Машенька ближе, но Никита отступил к берегу, достав из кармана, как видимо, недавно спрятанный туда цветок — ромашку, такую аккуратную,... полную белых нежных лепестков, которые чудесным образом никак не были повреждены...
Бережно погладив стебель, Никита протянул цветок Машеньке:
– Пусть будем вспоминать эту встречу всем тем добром, что живёт в сердце.
– Вы говорите с умыслом? – прослезилась Машенька, прижав осторожно ромашку к груди.
– Тоска гложет душу с тех пор, как повстречал вас, – признался Никита, опустив взгляд, а милая душе собеседница ласковой ладонью коснулась его щеки:
– Верно ли, что морякам тяжело без любви в море? Не ищите ли вы её везде?
– Вы сомневаетесь во мне, в чистоте чувств к вам, – стал уверенным в сказанном Никита и взглянул в её удивлённые глаза:
– Никита Михайлович, я верю вам и буду ждать, сколько бы ни пришлось. Только тяжко не подпускать мысли о том, что с вами может там случиться... И меня это уже терзает, – прослезилась Машенька и хотела опустить руку, как Никита взял ту в плен своих и припал осторожными поцелуями к ладони.
«Боже, какое блаженство он дарит мне... Не забирай его от меня,» – взмолилась в себе Машенька, а по щеке потекла одиночная слеза:
– Зачем избрали вы сию службу?
– Наклонности или судьба сыграли своё,... мне не ведомо, – взглянул он вновь, поглаживая её ручку. – Жребий моряка делается в юности... Далее любовь к этой службе растёт. А с первого вступления на корабль очаровываешься и полностью принадлежишь сему дому, – рассказывал Никита. – А там сотни людей... Так корабль кажется целым городом. Мачты — то словно деревья, а верёвки — как ветки — да все перепутаны друг с другом, у каждой имеется своё название, назначение. Паруса сего дома нашего — словно крылья птицы, которая будет вот-вот бороться с волнами, ветрами.
– Мне кажется, я не тем человеком родилась, – вымолвила Машенька, вновь прослезившись от очаровавшего её рассказа, полного любви, тепла, того самого восторга жизни, который искала. – Нет-нет, – помотала она головой, подумав, что Никита не так поймёт, и пояснила. – Как бы мне хотелось быть там с вами. Если бы я только могла родиться мореходцем.
– Я бы проклинал судьбу, – выдал серьёзно Никита. – Ведь в таком случае не повстречал бы вас и не познал бы, что есть земное счастье, к гавани которого хочется вернуться, о котором просит душа, которое сбудется.
– Вы думаете,... сбудется? – смутилась Машенька и опустила взгляд.
– А вы погадайте на ромашке, – улыбнулся Никита, указав на цветок в её руках.
– Погадаю, – хихикнула Машенька.
Взявшись за руки, они побрели вдоль берега, гуляя и наслаждаясь теплом лета, которое показалось невероятно ласковым: как никогда. Никита читал стихи, целовал милой руки, а время неумолимо, незаметно, плыло на всех своих ветрах прочь, словно расправляло паруса корабля-жизни и подгоняло скорее расстаться с этим... берегом...
– Если я буду ждать здесь завтра в то же самое время, вы придёте? – поцеловал Никита вновь ладошку очарованной им спутницы. – Машенька...
Лишь кивнула она, сияя счастливым блеском глаз, и поскорее убежала, чтобы сдержаться,... не кинуться в его объятия, припав к зовущему стуку сердца в его груди...
Прижимая к груди ромашку, полученную от дорогого кавалера, Машенька побежала прочь от места встречи с ним. Она остановилась на цветочном лугу и оглянулась, но никого больше вокруг не заметила...
– Ах, – выдохнула счастливой душой она и, закружившись в танце чувств, распустила волосы пасть к плечам.
Она опустилась к высоким цветам ромашек вокруг и тут же принялась от своего цветка отрывать белые лепестки. Они показались ей необычайно шёлковыми. Они падали после лёгкого кружения на её подол и ожидали своих соседок, пока Машенька приговаривала:
– Любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт, любит искренне, издевается, ждёт встречи, насмехается...
Она шептала, глаза блестели и улыбались — вся душа трепетала от отрады, которой наполнилась от встречи с милым Никитой, имя чьё и вылетело из уст, вместе с последним упавшим лепестком ромашки:
– Никита... любит... искренне... Ах, – опустилась Машенька нежно в цветы и улыбалась высоким в небе облакам.
– Машенька! – кликнула вдруг бегущая к ней сестра, и та сразу приподнялась:
– Варя! Я здесь! Ты уже вернулась?!
– Да, – села рядом Варя и глубоко вздохнула, чтобы скорее отдышаться от бега. – Папенька за нами приехал, забрал, а я заметила тебя на лугу и тут же прибежала. Ты что здесь гуляешь?
– Дома скучно, – хихикнула Машенька и легла вновь в цветы.
Варя удивлённо смотрела на неё, так сияющую от счастья, и легла рядом, точно так же обратив взгляд к небесам:
– День сегодня самый чудесный.
– Быть может, началась с этого дня чудесная жизнь, – улыбалась Машенька.
– Может, – согласилась Варя, погружаясь в воспоминания о том, как к школе подвёз на телеге Андрей. – Так сладко от голоса да взгляда его.
– Да, а как устами руки коснётся, аж дух захватывает, – вторила следом Машенька. – Так к нему хочется.
– Что? – насторожилась Варя, приподнялась и уставилась с тревогой на сестру. – Он тебя целовал? Он к тебе приезжал?
– Да, встречались мы у реки, – взглянула счастливая та.
– Ты о ком? - встряхнула головой Варя.
– Обожди-ка, милая, – прищурилась Машенька в подозрении. – А ты о ком?
– Ой, – забегал взгляд Вари вокруг.
Она не смела взглянуть в глаза всё уже понимающей сестры и смущалась всё больше...
– Кого ты встретила и где? – стала расспрашивать та.
– По дороге в деревню, парень один предложил подвезти, – призналась Варя и расплылась в улыбку.
Она повернулась на живот и стала поглаживать цветы и траву вокруг:
– Андреем звать... Сказал, завтра книги для нашей школы привезёт.
– Ой, – пискнула довольная случившемся Машенька. – Вот точно, что ни скажешь, случается! Ты же и предсказала это!
– Неправда, – возразила Варя.
– Ну как же, – улыбалась сестра. – Вчера же и сказала, что встретишь прям на дороге, вот и встретила, – стала она заливаться смехом, отчего удивлённая и вспомнившая свои слова Варя тоже засмеялась...
– Ой, – расслабленно выдохнула Машенька, и вновь её улыбка обратилась к небу. – Завтра мы с ним снова встретимся.
– Так с кем же? – снова насторожилась сестра, отчего Машенька вновь засмеялась:
– Так Никита же! Никита Аргамаков!
– Вы всё же встретились сегодня? – поразилась Варя. – Ой, будут наши папенька с маменькой серчать!
– А мы не скажем ни им, ни нашим братьям, никому, – полушёпотом сказала Машенька. – Клянись, что не скажешь никому. Ведь и про Андрея твоего им не понравится!
– Так у меня и нет ничего с Андреем этим, – опустила печальный взгляд Варя. – Мало ли что он мил.
– Ах, – только и вздохнула Машенька и поднялась. – Идём домой. Уж мочи нет ждать завтрашнего дня, – потянулась она, набирая вновь лёгкого воздуха и ощущая себя невероятно счастливой. – Я словно летающая в ясных небесах ласточка! Он так великолепен!
– Мечтательница, – улыбнулась Варя. – Но я верю, что у вас-то всё будет чудесно.
– Благодарю, – выполнила довольная сестра книксен и вприпрыжку помчалась к их виднеющемуся за лугом имению. – Я верю тебе! Так и будет! Всё, что скажешь ты, сбывается!
Варя лишь вздохнула, любуясь счастливой сестрой и медленно отправилась следом...
По росистой траве
Утром босиком пройтись,
Окунуться в реке
Да прогуляться в степи.
Где бы ни была,
Где бы ни ходила,
Ищу и жду тебя,
А время неторопливо.
Мужественен ты, учтив,
Почувствуй пламень сердца.
Любезен, нежен, мил –
Твой образ предо мной навечно.
Где бы ни была,
Где бы ни ходила,
Ищу и жду тебя,
А время так неторопливо...
«Без ветра и море не колышется... Чего же бояться?» – погрузилась Варя в свои размышления, когда лежала вечером в постели, чтобы вскоре погрузиться в сон, но тот не приходил.
Воспоминания о прошедшем дне не давали покоя, просто заставляли видеть образ Андрея, затронувшего почему-то, чем-то, как-то непонятно, душу и мысли: «Что же это? Кто же ты? Будто видела тебя уж где-то, но не знаю где», – улыбалась Варя вновь и вдруг услышала через оставленное открытым на ночь окно какой-то стук.
Она немедленно поднялась и облокотилась на подоконник. Ночь была уже тёмной. На дворе никого не было видно: «Всё так славно спит, кроме сверчков, которые где-то в траве напевают свои колыбельные...»
– Ты не спишь? – отвлекла выглянувшая в соседнее окно из своей спальни сестра.
– Ах, Машенька, – вздохнула довольная Варя и на миг закрыла глаза, наслаждаясь тёплым ночным ветерком. – Бессонница нынче.
– И у меня, – хихикнула Машенька. – Хочу, хочу, чтобы завтра скорее наступило, а сна нет. Так ведь долго ждать!
– Наступит, – улыбнулась Варя. – Идём почивать!
Сёстры исчезли вновь в своих спальнях, оставив окна раскрытыми. И как только они улеглись вновь под мягкие одеяла, раздался вновь непонятный стук, а потом звон чего-то, ударившегося в стекло.
Мария приподнялась, видя, что в её окно попал камешек. Она тут же выглянула в ночной сад и быстро всё окинула взглядом: и двор, где никого не было видно, и скамейку под деревом рядом, которая тоже пустовала, и само дерево. Никого.
Только она хотела вновь вернуться в кровать, как услышала на улице лёгкий свист, а потом кто-то полушёпотом кликнул:
– Мари!
– Мари?! – вновь выглянула Машенька в окно и уставилась на силуэт мужчины, который сидел на одной из толстых веток дерева и махал ей рукой. – Кто вы?
– Не смог ждать до завтра! – пытался тихо сообщить Никита, которого она уже узнала и смущённо заулыбалась в ответ. – Хотел пожелать вам доброй ночи!
– И я вам, – нежно вымолвила Машенька.
Они улыбались друг другу, и, казалось, ничто не помешает этой встрече, этому общению.
– Немедленно слезайте! – резко раздался грозный голос, и Мария вздрогнула:
– Папенька!
– На землю! – наставил её отец пистоль на спускающегося ловко по ветвям и спрыгнувшего прямо перед ним. – Никита?! – узнал он его и опустил оружие. – Вы что здесь лазаете по деревьям? Иного места упражняться не нашли?
– Простите, Алексей Николаевич, – выпрямился тот, виновато взглянув исподлобья.
– Пройдёмте в дом, – пригласил тот следовать за ним.
– Папенька, – прошептала взволнованная Машенька, наблюдая за ними, и тут же скорее накинула на своё ночное платье пеньюар.
Она выбежала в коридор и увидела, что отец остановился внизу, прямо у лестницы:
– Итак, Никита, что вы делаете здесь в столь поздний час?
– Папенька! – воскликнула с тревогой Машенька, сбегая по ступенькам к ним.
– Отправляйтесь к себе, сударыня! Нечего разгуливать перед гостями в недостойном виде! – выругался тот, поражаясь поведению дочери.
– Алексей Николаевич, – сделал несмелый шаг Никита, глядя то на застывшую на месте Марию, то на полные гнева глаза её отца. – Прошу милости... Простите за сию дерзость. Больше не повторится... Но я хотел бы просить...
– И? – после затянувшейся паузы вопросил тот, ожидая от него ответа.
– Прошу позволения стать... вашей дочери Марии... женихом, – дрожал его голос.
– Что?! – не смог сдержать свой усмешки Алексей Николаевич и мельком взглянул на дочь, затаившую от счастья дыхание и будто уже не замечавшую никого и ничего кругом, кроме Никиты.
– Отправляйтесь спать! – строго воскликнул на неё отец, и тогда она умчалась наверх к спальне, но осталась стоять у двери.
«Пусть гневается, но узнаю ответ... Не лягу спать! Не лягу!» – приговаривала она в себе и следила за продолжением беседы...
– Никита, – вздохнул отец Машеньки. – Вам, если я не ошибаюсь, послезавтра сдавать экзамен. Так?
– Так, Алексей Николаевич, – кивнул тот.
– Так вот, сначала сдайте экзамен, пройдите экспедицию, в которую отправляетесь, а вот потом приходите, поговорим, посмотрим, – пояснял более спокойно Алексей Николаевич. – И не по деревьям лазайте. То вам не ванты*!
– Да, – послушно кивнул вновь Никита.
– Поймите, Мария ещё слишком мала для подобного. А посему, придётся ждать. Долго ждать, – сделал упор на слово «долго» Алексей Николаевич.
– Понимаю, – сглотнул Никита и уверенно добавил. – Время не пугает меня.
– Сначала экзамен, – поднял палец Алексей Николаевич, уже еле сдерживая добродушную улыбку. – Удачи вам!
– Благодарю, Алексей Николаевич! – воскликнул ставший довольным Никита и тут же откланялся, оставив дом в тишине.
Алексей Николаевич оглянулся и взглянул наверх, где в то же мгновение послышался звук закрывшейся двери.
Мария облокотилась спиной на неё, стоя теперь в своей спальне совершенно одна с непонятными чувствами и множеством вопросов, которые путались и никак не укладывались в голове, чтобы понять всего, что можно теперь ожидать.
Снова звук камешка в стекло распахнутого окна заставил её вздрогнуть и невероятно обрадоваться. Мария кинулась туда и выглянула. Никита стоял внизу и любовался милыми её чертами, блеском глаз, который он видел там, на втором этаже её дома, что казался так близко, и он вновь не удержался...
Забравшись по ветвям соседнего дерева, Никита ухватился руками за подоконник. Он улыбался, прикусывая губу, чтобы сдерживать вырывающиеся чувства, но те уже все были наружу, лаская своей аурой душу милой Машеньки.
Смущаясь, не сдерживая и своего трепета, она отвернулась и шагнула к себе в спальню...
– Нет, – шепнул еле слышно Никита, увидев вышедшего из дома её отца, и тут же скорее залез в спальню, чтобы тот его не обнаружил.
– Как?! – удивилась Машенька, повернувшись к нему лицом.
Она кинулась к двери и припала к ней слушать, будто, может, кто стоит там или придёт. Мария опасалась, что обнаружат здесь нежеланного «гостя», но всё было тихо, как и на улице...
– Он на дворе, – шепнул Никита. – Я обожду, когда все лягут спать?
– Вот так вот?! – удивилась снова Машенька, совсем растерявшись и смутившись.
Она повела руками по своему пеньюару и схватила со стула у кровати шаль.
– Мне, право,... неловко, – дышала она взволнованно, оставаясь стоять к Никите спиной.
– Мне тоже, – признался он, встав ближе, но не решаясь коснуться и спрятав руки за спину. – Всего-то хотел увидеть ещё раз... Уж мочи не было ждать до завтра.
– У вас послезавтра экзамен? – спросила Машенька, вспоминая услышанный разговор, и повернулась.
Их глаза встретились и всё рассказали друг другу, без слов. Мысли на миг разбежались. Они забылись и будто утонули в ласке любящих душ...
– Экзамен я выдержу. Звание мичмана будет. А там – долгое плавание, – шептал он. – Но я тешу себя надеждой вернуться скорее... к вам, Машенька...
– Ко мне? – переспросила, тая в нежности его слов и взгляда, она.
– К вам,... душа моя, – шептал он, отступая к креслу у окна. – Я здесь... обожду, – говорил он отрывисто, не находя способа унять своё волнение, переживание, что Машенька, может, обидится. – Не хотелось бы вновь встретить гнев вашего папеньки да пасть в немилость.
– И мне не хочется гнева его, – кивнула та.
– Ложитесь спать, – несмело сел Никита в кресло. – Я прошу простить, – покачал он тут же головой, выдохнув от неудобства. – Никогда так не поступал, но с вами...
Тут Никита смолк, и Мария застыла, вновь припав к двери, в которую постучали.
– Мария? – послышался голос её отца, и она закрыла в испуге рот обеими руками, а Никита вскочил, скорее вылезая за окно к дереву.
Перебравшись по веткам к земле, он побежал к лесу, где так и ждал на привязи его конь...
* – Ванты – снасти судового такелажа из стального или пенькового троса; служат для укрепления мачты, являясь оттяжками к борту.
«У Машеньки всё сладится, я уверена», – размышляла, лёжа в своей постели, Варя. – «Ах, сбылось бы и у меня когда... Где же ОН? Кто ОН?... Да, тот Андрей мил, да ОН ли?... Ах, если бы не из-за книг приезжал... Нет, нельзя доверять сразу. Наставления папеньки, маменьки никогда нельзя забывать. Они знают, верю, знают, что такое обман. А как отличить любовь истинную?» – вздыхала она, терялась, как и сестра в соседней спальне...
– Мария? – повторился за дверью той голос отца, и Машенька открыла дверь.
– Одна? – прошёлся он по её спальне и выглянул в раскрытое окно, за которым никого не было видно в эту ночь.
– С кем же? – дрожал голос Машеньки. – Я уже спать ложилась.
– Да,... конечно же, – сложил руки за спину отец и повернулся, медленно к ней подходя.
Его взгляд казался таким пронизывающим, будто исследовал изнутри, словно пытался прочесть мысли, узнать истину. Отец смотрел прямо в глаза. Мария страшилась его гнева. Ей казалось, что он знает, что Никита был здесь, но волнение отступило сразу, как только отец глубоко вздохнул:
– Я не против того, чтобы именно Никита стал тебе супругом, да только, – покачал он головой. – Мала ты ещё. Ребёнок. Разумеешь ли?
– Папенька, – проскулила расстроившаяся Машенька.
– Я же не отказываю, – пояснял он. – Но пока тебе не исполнится восемнадцать, не позволю сему случиться. Прошу уразуметь и ждать покорно. Вот, сдаст экзамены, пройдёт время, а там и поглядим, – как ножом по сердцу были его слова для дочери.
– Так это же ещё два года ждать, – подневольно вырвались её слова, отчего отец удивлённо взглянул:
– И никаких тайных свиданий! – звучал его голос строже, а взгляд становился холоднее, отчего Машенька чувствовала, будто застывает на месте и соглашается со всем, лишь бы не испытывать этого ужасного чувства от столь неприятного разговора. – Иначе придётся переселить тебя в иную спальню, где и окна заколочу!
– Да, папенька, – кивнула Машенька, и отец покинул её комнату, закрыв за собою дверь.
Оставаясь ещё некоторое время смотреть то на дверь, то на окно, Машенька растерянно пожала плечами и всхлипнула, сдерживая подступающие слёзы невероятной обиды, которую ещё никогда не испытывала...
– Варенька, – шепнула она и бросилась прочь из комнаты, постучавшись отчаянно в соседнюю. – Варя, – шёпотом кликнула она, а открывшая дверь сестра скорее пропустила войти.
– Что сказал папенька? – тут же вопросила Варя, на что Машенька, в их секретном шептании, тут же всё поведала...
– Ох, ожидание горько, – согласилась Варя, обняв уже плачущую сестру и сев с нею на краю постели.
– А я никак в толк не возьму, почему мне нельзя... Взрослая ведь уже, достаточно взрослая! Да, тебе скорее разрешат с милым быть, – всхлипнула та. – Ты старше!
– Так милого нет, – с жалостью вымолвила Варя и протянула ей платочек.
– А как же Андрей тот? – стала Машенька вытирать платочком слёзы, которые так и продолжали бежать по её разгорячившимся щекам.
– Так мы же всего один день и виделись... Может, про книги обманул. Откуда ж у деревенского парня книги вдруг да для школы? – рассудила Варя.
– Так, может, он не деревенский? – заставил вопрос сестры её вздёрнуть бровью,... задуматься...
– Ты права, – показалась на лице Вари улыбка. – Наверняка не деревенский! Он и говорил не так!
– Варенька, родненькая, помоги, – снова погружалась в свои переживания Машенька. – Помоги завтра к реке выбраться, скрыться, чтобы папенька не заподозрил. Уговорились мы с Никитой.
– Так, быть может, Никита не придёт после разговора с папенькой-то?! – удивилась Варя.
– Не смогу я сидеть дома. Пойму, если не придёт, но должна увидеть это своими глазами, помоги... Умоляю! – взмолилась сквозь плач Машенька, на что сестра ласково улыбнулась и снова обняла:
– И молить не стоит, милая. Конечно же, помогу. Скажем, что проводить меня в деревню идёшь. Выйдем вместе, и там я пойду дальше, а ты – к реке.
– Спасибо, родненькая! – радостно воскликнула Машенька и поцеловала в щёчку.
Высушивая уже останавливающиеся слёзы, Машенька поскорее покинула спальню тоже успокоившейся сестры. Они обе верили в успех задуманного. Всё должно будет пройти замечательно и без помех... Успокаиваясь и настраиваясь на лучшее, сёстры уже в скорейшем времени легли по кроватям и погрузились в сладость счастливых снов...
С раннего утра сёстры не расставались друг с дружкой, надеясь на то, что всё сложится удачно, и им позволено будет покинуть дом вместе. Они специально переговаривались и во время семейного завтрака, чтобы папенька и маменька явно слышали, как им хочется в столь чудесный ясный день прогуляться вместе...
– Ах, да позвольте им вместе пройтись! Недалече! – поддержал их и старший брат, уже уставший от щебетания сестриц, обратившись к переглянувшимся и не очень довольным родителям.
– Проводит пусть до луга, а там и домой скорее, – с вопросом взглянула на супруга мать, и тот строго посмотрел на ожидающих ответа дочерей:
– Благо послезавтра нам уезжать в путешествие! Проводишь Варвару, и быстро домой! А ты, Алексей, – обратился он к старшему сыну. – Проследишь, чтоб вернулась вовремя, да без приключений!
– Разумеется, – кивнул тот...
Радости сестёр не было конца. Родители их в скором времени уехали по направлению к деревне, а к полудню Варя с Марией вышли из имения, чтобы совершить задуманное.
Расставшись за лугом у дороги, сёстры крепко обнялись, и Машенька, подхватив подол лёгкого платья, побежала к лесу, к той реке, где вчера встречалась с Никитой.
«Милый, дорогой, такой родной, будь там, будь!» – звало её сердце, а душа ждала, когда покажется милый человек.
Оглянувшись на убегающую сестру, Варя облегчённо вздохнула. Она была счастлива за неё, как никогда. Подняв глаза к будто улыбающемуся и греющему теплом прекрасного будущего солнцу, Варя шагнула вновь на луг.
Цветы и травы вокруг были высоки, нежно колыхались на лёгком ветру, который казался таким бережным, будто боялся нарушить это хрупкое создание природы. Благоуханье цветов манило к себе, и Варя наклонилась, вдыхая его и наслаждаясь полною душою сим чудесным днём.
Невероятное предчувствие, ожидание чего-то светлого, желанного, поддерживало и отвлекало от времени, а оно неслось незаметно мимо...
Как бы хотелось оказаться
В плену пленительной тоски,
В той неге, том очарованье,
Явью когда будут мечты.
Всё жду, когда твой взор увижу,
Когда с восторгом обниму,
Когда земной я мир забуду,
Угрозы, страхи прогоню.
Сердце зовёт любви паренье,
Живые речи, робость встреч.
Ах, где же ты, мой друг сердечный,
В другой стране, иль рядом, здесь?
– Добрый день! – послышался вдруг знакомый голос молодого человека.
Варя оглянулась на дорогу и в смущении затаила дыхание. Перед ней, спрыгнув с телеги, предстал Андрей, забыть которого со вчерашнего дня не смогла.
– Как я боялся, что опоздал, – подошёл он.
Сорвав соседний цветок, он протянул его ей, и их взгляды встретились, лаская нежностью души.
– Вы спешили? – еле слышно проговорила Варя, удивляясь его вниманию, и приняла цветок, бережно тот обняв.
– Не смог спать, а под утро задремал, – признавался он. – Боялся, не успею... Я книги захватил с собой.
– Книги? – ещё больше удивилась Варя. – Вы не из деревни, верно?
– Я не из этой деревни, – улыбнулся Андрей. – Из соседней.
– Вот как?! А откуда книги?! – делалась всё более серьёзной и отчего-то печальной его собеседница, чего пока понять он не мог.
– Не буду лгать. Не терплю лжи, – продолжал он признаваться, купаясь и своим теперь печальным взглядом в её. – Не из-за книг я здесь... Из-за вас...
И с последним прозвучавшим словом Варя вновь затаила дыхание. Она никак не ожидала, что он скажет ей всё то, о чём мечтала этой ночью: «...чтобы не из-за книг приезжал»... Не ожидала, не ждала, что так будет, и что заговорит вновь на «вы»...
– Прошу простить, коли это будет в вашей власти, – забегал его взволнованный взгляд и вновь встретился с её.
Варя смотрела, боялась его слов, боялась вдруг всего, что он скажет, но ждала пояснения, и Андрей не стал больше молчать:
– Знаю я, кто вы, Варвара Алексеевна. Не смог забыть, хотел ещё раз увидеть. И книги от всего сердца предложил, когда узнал, что обучаете с матушкой деревенских детей. Сам из деревни. Знаю, как простым людям тяжело.
– Вы меня видели где-то ранее? – удивилась Варя, прижимая цветок крепче к груди, словно боялась потерять всё то наслаждение, ту радость, которыми до этого тешила душу.
– Видел. Я проходил практику на корабле Михаила Алексеевича Аргамакова... А там вы побывали с папенькой, когда мы прибыли в гавань. Вот, с тех пор и не смог...
– Вы, – прервала его речь отступившая Варя. – Вы начали эту непонятную игру... Зачем?
– Я не играл. Я знаю, что у меня нет ни единого шанса подступиться к вам, потому и решил переодеться, явиться не в мундире, – указал он на свою одежду простого парня. – Но раз уж мы заговорили, да вот так,... лгать я не намерен.
– Что ж, – опустила наполнившиеся влагой глаза Варя и поплелась медленно вдоль дороги, чтобы отправиться дальше, к виднеющейся деревне, а цветок так и держала у груди...
– Варвара Алексеевна, – отправился Андрей следом, ведя коня, запряжённого в телегу, в которой лежало несколько стопок книг, но путь их дальше продолжался молча...
Выбежав к реке, Машенька остановилась. Радости не было предела: Никита сидел, облокотившись на ствол берёзы, будто спал, а рядом привязанный конь фыркнул и продолжил пощипывать траву — всё радовало глаза и душу Марии. Она стояла ещё некоторое время и любовалась милым Никитой здесь, находящимся так близко, сидевшим, ждавшим её, а рядом журчит такая же весёлая, как этот день, речка, слышатся пения птиц, а лучики солнца играют в рыжих волосах милого...
Машенька сделала шаг, а конь будто понял её намерение подойти и издал довольно громкое ржание, словно позвал хозяина. Никита вздрогнул и тут же оглянулся...
– Вы, – восторженно выдохнул он.
Поднявшись и скорее оправив на себе одежду, Никита поклонился:
– Счастья моего мне не описать, как отрадно вновь от встречи с вами,... Машенька, – звучал его ласковый голос, отчего лицо Машеньки порозовело, и она прикусила губу в улыбке.
– Вас отпустили? – удивился Никита.
– Нет, – покачала она головой. – Я тайком прибежала. Сестра помогла, – признавалась она и, оглядев Никиту, слегка растрёпанного, вопросила. – А вы здесь всю ночь сидели?!
– Поверьте, сидел, – робко хихикнул он. – Право, думал, не стоит возвращаться в корпус или же домой. Иначе не успею или просплю, а это хуже, чем провести ночь здесь. Возможно, вижу вас в последний раз, – сказал последнее предложение он более серьёзным тоном, отчего сердце у Машеньки кольнуло и застучало в тревоге.
– Как в последний?! – не смела она взглянуть в глаза, и видел, понимал он, что ей так же горестно и не хочется прощаться, и в его груди сердце загремело...
– Завтра экзамен, а там отлучаться никуда не позволят. Экспедиция нас ждёт, – пожал плечами он и шагнул ближе. – Вы будете ждать, коли жив буду?
– Жив?! – встретился её встревоженный взгляд с его. – Не пугайте меня смертию. Вы вернётесь!
– Вы, – взял Никита нежно её руку в свою, лаская теплом ладоней, и взглядом. – Вы дали столько сил, что я вынесу любые стихии, любые неприятности.
– Не уходите, – вырвалось из её груди. – Я принесу вам поесть и провожу.
– Ни в коем случае, – замотал он головою и улыбнулся. – У меня был с собою хлеб да вода, так я уж позавтракал. А вам наверняка надолго отлучаться нельзя. Не будем гневить родителей, – подмигнул он, вновь вызвав на её лице кротость улыбки.
– Да, – прошептала Машенька. – И всё же.
– Значит, мы видимся не в последний раз, – поцеловал Никита её ручку. – Я вернусь после экспедиции, и сразу к вам, клянусь! Один или с родителями, но прибуду сразу.
– Я буду ждать, – кивнула Машенька, совсем не желая уже прощаться.
– Я счастлив, что вы всё же пришли сегодня. А теперь, мы расстанемся, – отступил он...
Всё будто смолкло и застыло вокруг, как и они, утонув во взглядах друг друга. Не желая вынырнуть из тепла того океана чувств, который поглотил их, они кинулись в силу объятий друг друга. Никита резко припал к губам Марии. Она обвила его руками. Они прижались телами друг к другу, желая слиться воедино навсегда...
– Машенька, – прошептал он, уткнувшись в локоны милой. – Любимая,... родная,... я вернусь...
– Я уже жду, – не сдерживая слёз, вымолвила она и вновь оказалась во власти его сладкого поцелуя, который длился так же долго, как и их расставание...
Они уходили в разные стороны, не отпуская друг друга из вида... до последнего...
Только зоренька поднимается,
Уходит вся сладость ночи прочь.
Только сердце болью заливается,
Коли расставание сулит быть вновь.
С милым другом в слезах прощалась я,
Не уйти, не уйти было никак.
Оседлал же он своего коня,
Целовал, обнимал, да удаляется.
Не смыкаются глаза, нет усталости.
Лишь тревогой наполнилась душа.
Милый, славный, нет во мне слабости:
Я дождусь, верь, дождусь я тебя.
Вновь вечером Мария сидела в спальне Вари, когда в доме было уже тихо, а все отправились на покой. Только не обо сне сёстры думали. Рассказав друг дружке о своём дне, о встрече с милыми кавалерами, они сели у закрытого окна и смотрели с печалью на потемневшее в серых облаках небо.
Облака медленно проплывали, словно тоже прощались, заставляя сестёр переглянуться и... прослезиться...
– Так что же дальше было? – спросила Мария у Вари, и та пожала плечами, опустив печальный взгляд:
– Ничего, – вздохнула она. – Дошли до деревни молча. Я скорее скрылась в школе. Он передал книги матушке. Помог их занести и ушёл.
– Даже не взглянул на тебя?! – удивилась Мария.
– Взглянул, – не так смело признавалась Варя. – Да я отвернулась.
– Зачем?!
– Я и сама теперь жалею, – не смогла сдержать слёз сестра и зарыдала в свои прохладные ладони.
– Вот, – прослезилась Мария, обнимая её и поглаживая. – Как же так получается?! Отчего мы не решаемся поступать, как сердце велит?
– Видимо, сердце моё подсказало иное, – взглянула Варя, но Мария удивилась:
– Это всё страх! Затуманил страх сердце да разум!
– Права ты, – вновь уткнулась рыдать в свои ладони Варя.
– Надо что-то придумать, – размышляла сестра, стараясь найти способ помочь, поддержать.
– Что толку? – не унималась та. – Не приедет уже наверно. А из какой он деревни, не знаю!
– Тише, разбудишь всех, – шикнула Мария.
– Да, да, – согласилась та и принялась вытирать слёзы платочком, что сестра ей протянула.
– Итак, – поправила Мария кружева своего ночного платья и улыбнулась. – Коли он тогда на корабле был, помнит тебя, значит, он — мореходец. Так?
– Так, – всхлипнула Варя, начиная успокаиваться и тоже задумываться. – Были там молодые люди. Столкнулся один со мной... Но это было не Андрей, – вспоминала она. – Остальные все стояли чуть в стороне.
– Может, Андрей был среди них? – предположила Мария.
– Возможно, – согласилась Варя.
– Сколько ему лет?
– Не знаю. Молод он, и всё.
– Если гардемарин, как Никита, а Никита тогда тоже был на корабле своего отца, значит..., – размышляла Мария, и улыбка на её лице становилась всё краше.
– Значит,... они служат вместе, – кивнула Варя и ахнула. – Господи, – сложила она руки в молитве. – Так и у него завтра экзамен!
– Всё! Решено! – в восторге шепнула Мария и хлопнула в ладоши. – Мы завтра отправляемся к ним на экзамен!
– Что ты?! Как мы туда попадём?! – поразилась Варя, хотя всей душой мечтала именно о том, чтобы вновь увидеться с Андреем, и сестра это понимала, поскольку и сама рвалась к такой же встрече с милым своим Никитой...
– Скажем папеньке с маменькой, якобы отправляемся поездом в Павловск прогуляться да посетить концертный зал. Всё же они обещали нас однажды отпустить на поезде покататься, – сообразила Мария.
– Ты права! – восхитилась Варя, уже совершенно забыв про слёзы. – Мы так и сделаем! Нам поверят! А сами, – шептала она, загоревшись уже поскорее совершить задумку. – Сами отправимся найти Никиту и Андрея.
– Именно, – хихикала Мария.
Радости теперь не было предела. И всё же, расставшись на ночь, сёстры закрылись в своих спальнях и легли под тепло одеял. Они обе улыбались потолку в темноту тихой ночи, которая через некоторое время и накрыла их волшебством глубокого сна...
Тишина царила у дверей, за которыми принимали экзамен у мичманов. Сами они сидели на скамье вдоль стены коридора. Глаза каждого пробегались читающим взглядом уже в который раз по страницам книг, которые они держали в руках...
– И где ты это узнал?! Спасибо, что поделился, – прошептал Андрею сосед.
– Калинин, умоляю, тихо, – недовольно выдал Никита рядом.
– Карташев! – объявил вышедший из экзаменационного зала, и Андрей тут же поднялся.
Он закрыл книгу и прижал её к груди, следуя к залу.
– Удачи! – прокатился шёпот ему вслед...
Андрей вошёл в зал и остановился перед длинным столом, за которым сидели не только преподаватели, но и учёные. Посыпавшиеся друг за другом вопросы долго ответа не ждали. Андрей только успевал отвечать, как и последовавшие к такому же экзамену после него Никита и остальные товарищи.
Отчитавшиеся «от доски до доски», все были выпущены к вечеру, чтобы утром уже прибыли на борт определённого судна...
– С ума посходили. Уже сдавали все эти экзамены в марте, а тут они решили помучить ещё раз, – возмутился Калинин, когда с друзьями остановился на улице и вдохнул свежего воздуха.
– Вот уж верно, – согласился с ним Никита.
– Что ж, теперь они уверены в тех, кого отправляют в эту экспедицию. Мы же настоящие..., – улыбался Андрей, растягивая последнее слово, и хором с товарищами воскликнул:
– Зейманы*!!!
– Да! – ударил кулаком в воздух Калинин, а внимание его обратилось к остановившейся на другой стороне улицы паре девушек.
Он будто не поверил своим глазам, встряхнулся и не сводил с них глаз, что заметили и Никита с Андреем, тут же узнав девушек.
– Вот и явь моих мечтаний, – высказался Калинин. – Услышала мою душу?
– Мечтаний? – насторожился Андрей. – Ты про которую?
– Как про которую? – улыбнулся тот. – Варя, конечно же.
И в душе Андрея, как и Никиты что-то неприятно сжалось. Встрепенувшийся их товарищ не заметил ничего, отправившись прямиком к девушкам. Те с осторожностью взглянули и одарили его удивлённым, недоверчивым взглядом...
– Прошу простить,... помню вас, Варвара Алексеевна, с прошлого вашего визита на корабль к нам, – поклонился Калинин и представился. – Сергей Иванович Калинин!
Только Варя молчала, несмело взглянув на подошедших его друзей: Андрея и Никиту. Внимание последнего и появившаяся улыбка тут же были подарены лишь смутившейся рядом Марии.
Никита протянул ей руку, и они отошли в сторону. Согревая друг друга теплом ладоней, они улыбались и некоторое время молчали, пока осмелевший на действия Никита не одарил её руку ласковым прикосновением губ...
– Вот и ещё одна встреча, – прошептал он.
– Я не одна, – вымолвила Мария, теряясь и не сдерживая счастья, искрившегося в глазах из-под шляпки.
– И больше одной не будете,... Машенька, – прошептал он, вновь и вновь целуя ей ладошку.
Они ласкали друг друга новыми обещаниями ждать и быть вместе, не замечая стоявших в тревоге друзей...
– Вы, – несмело вылетело вдруг из Вари.
Она смотрела в глаза Андрея. Он — в её... Взволнованность, переживания, тревога — всё читал в этой нити взглядов удивившийся тому Сергей Калинин. Он натянул уголок губ в улыбку и вернулся в здание, где только что был экзамен...
– Хочу высказать благодарность за книги, – нашла что сказать Варя и опустила глаза, а сердце бешено билось, дыхание становилось взволнованнее, тело не хотело слушаться, стоя перед привлекающим, так притягивающим человеком...
– Буду рад, коли пригодятся, – сказал Андрей нежно. – Могу ли я тешить себя надеждой, что данная встреча может служить ответом на то, что вы не держите на меня обид?
– Что вы, обид нет, – ласкал вновь её ласковый взгляд, несмело обратившийся в ответ из-под полы шляпки. – Имя ваше полное не помнится...
– Андрей Викторович Карташев, – улыбался Андрей, снова представившись, и выполнил поклон.
– Значит, вы, – хотела продолжить спрашивать Варя, но он продолжил сам, смелея и в душе радуясь взаимной симпатии:
– Тоже мичман, как и мои друзья, – указал он на Никиту, занятого беседой с Марией в стороне, и заметил, что Сергей ушёл. – Зачислены в первую дивизию флота под командованием вице-адмирала Лазарева. Наша эскадра отправляется в датские воды...
* – Зейман — с голландского языка (Zeeman), так назывались со времени Петра лучшие знатоки математики, морских наук, а заслужить это название от товарищей считалось выше получения всякого диплома.
Слушая Андрея, понимая серьёзность предстоящей экспедиции, в которую отправляется он и возлюбленный её сестры Никита, Варя стала переживать сильнее...
– Вы будете воевать против Пруссии? – с тревогой спросила она, боясь приближающегося события.
– У них война, да. Мы готовы ко всему. Отправляемся с целью демонстрации против Пруссии. Посмотрим, что будет, – ответил Андрей.
– Страшно, – задрожали глаза и голос Вари, отчего на душе его стало лишь теплее, и он улыбнулся:
– Не стоит, – оглянулся Андрей на вышедших с Калининым ещё пару товарищей. – Нам пора.
– Вот ведь! Именно на меня! – воскликнул один из товарищей, отряхивая белую пыль со своего мундира, которая покрывала его так плотно, так много, что ещё чуть-чуть, и не было видно цвета одежды...
– Что случилось?! – отвлёкся от беседы и Никита, подойдя к ним с Марией под руку, на что те с удивлением заулыбались, поглядывая то на него, то на неё.
– Моя невеста, Нагимова Мария Алексеевна, – гордо сообщил Никита и подмигнул подошедшему с Варей Андрею.
Прокатившиеся поздравления жениху с невестой радовали каждого и кружились эхом в воздухе, пока один из товарищей не обратился к Андрею:
– И ты что ль уже невестой обзавёлся?!
– Нет, – резко ответил тот, и темы беседы тут же сменилась.
Калинин указал на дверь и позвал:
– Взгляните, друзья, каким опасностям нас подвергали!
Все вошли вновь в здание. Их внимание по указу Сергея обратилось к потолку, откуда время от времени сыпался песок с белой пылью.
– Он сейчас упадёт, – прошептала Варя, но не успел кто что ответить, как большой кусок от потолка вмиг оторвался и пролетел в сторону.
Он ударился об стену и развалился на куски. Вокруг поднялся белый туман пыли, поднялся крик перепугавшихся сестёр и выбежавших преподавателей.
Захватив в спешке Варю в свои объятия, Андрей выбежал с ней на улицу, где они, как и выбежавшие следом, принялись кашлять и отряхивать одежды...
– Как вы, Варвара Алексеевна, видите будущее! – высказался один из мичманов рядом. – Уже не в первый раз предсказываете!
– У вас талант, – согласился другой рядом, на что Варя сразу же замотала головой:
– Это неправда! Никакого таланта. Видно было, что уже висит один кусок. Я всего лишь предположила.
– Там ещё кусок обломился! – выбежал один из преподавателей.
Никита с тревогой взглянул в его сторону, но оставался рядом с Марией.
– Не обращайте внимания. В такой панике, – обратился Андрей к Варе, пытаясь поддержать её, успокоить, но она, перестав бессмысленно отряхивать платье, с обидой выдала:
– Вы не старайтесь найти оправдания. Вы ведь тоже думаете, что я ведьма?
– Ведьма? – поразился такому выводу он.
– За зелёные глаза меня многие так называли в институте, – тихо сказала она, опустив виновато взгляд: «О зачем я это сказала. Всё это так неважно и не настолько меня ранило... Нет, мне было обидно тогда, но сейчас... Будто я предсказала сие несчастье», – метались мысли Вари, и Андрей замечал, как ей тяжело.
– Разрешите проводить вас домой, – предложил он.
– Мне в таком виде нельзя домой, – ещё больше встревожилась Варя, вспомнив о том, что дома будет скандал, если узнают, где она с Марией была, а главное — почему.
Как назло, ко всему происходящему, выскочивший один из преподавателей на улицу, сообщил, что потолок обрушился, а пара раненых мичманов, среди которых был и Калинин Сергей, лежат с переломанными рёбрами.
В тот же момент к зданию подъехала карета, из которой вышел сам Михаил Алексеевич Аргамаков, и его гневу, видя случившееся, видя дочерей князя Нагимова в компании своего сына и Андрея, не было конца...
– Немедленно, прошу вас, Мария и Варвара, устроиться в карету! – провозгласил он, и послушные сёстры скрылись там, надеясь найти себе оправдания.
Далее он приказал мичманам разойтись и скрылся на довольно долгое время в здании, где только что обрушился потолок...
– Машенька, – припал к окну ожидавшей кареты Никита и встретился с беспокойным взглядом возлюбленной. – Не говорите папеньке, почему здесь были.
– А что сказать? – удивилась сквозь подступающие слёзы та. – Мы ведь говорили, что на поезде отправились прокатиться до Павловска. Брата к нам пристроили, а мы от него скрылись.
– Вот ведь задача, – цыкнул он недовольно и оглянулся на пожавшему плечами в ответ Андрея, который стоял рядом и всё слышал. – Что делать?
– А что здесь сделаешь? И по одежде видно, где были... Прознают. Да и отец твой лгать не станет, – ответил Андрей.
– Ты прав, он не станет. В интриги никакие не влезал и не влезет, – стал переживать сильнее Никита и вновь взглянул на еле сдерживающихся, чтобы не расплакаться, сестёр в карете. – Что сулит за такой обман?
– Не знаю, да неприятно будет, уж точно, – с тяжестью ответила Мария.
– Выходите, быстрее, – поторапливал вдруг придумавший что-то Никита, и вскоре они вчетвером убегали прочь по улице, скрывшись за поворотом...
Только успел Никита прибыть в имение Аргамаковых вместе с сёстрами Нагимовыми и Андреем объяснить случившееся матушке, как прибыла карета и с его отцом. Появление того в гостиной, где они до того бурно клялись в невинности поступков, заставило всех замолчать в единый миг и застыть во внимании к нему...
– Итак, – сложил Михаил Алексеевич руки за спину, ожидая объяснений, а в глазах горел нескрываемый гнев.
– Михаил Алексеевич, – шагнул Андрей. – Не было дурных помыслов. Всё произошло случайно.
– Что вы делали там? – будто не слушая его, обратился тот к вздрогнувшим княжнам.
– Мы, – пожала плечами Варя, а Мария опустила взгляд.
– Мишель, – вздохнула его супруга. – Полагаю, нам стоит поговорить наедине. Я всё объясню.
Когда родители вышли, Никита провёл рукой по волосам и улыбнулся остальным:
– Всё должно наладиться.
– Как бы скандала не вышло, – недовольно высказал Андрей, несмело переглянувшись с Варей.
Оставаясь некоторое время молчать, погрузившись каждый в свои переживания, они расселись кто в кресла, кто на диван, пока Михаил Алексеевич беседовал с супругой...
Уединившись в кабинете, супруга его с порога сразу стала говорить:
– Пойми,... молодость, первые душевные порывы, любовь! Нами то же самое руководило!
Последнее предложение Михаил будто и не слышал, сразу начав возмущаться:
– Любовь?! Какая любовь, Варенька?! Что одна княжна, что другая, дети ещё! Кто надоумил их бегать к кавалерам?!
– Послушай, – положила она ему руки на плечи и ласково улыбнулась. – Мишенька,... успокойся, – чувствовала она, что он хотел оттолкнуться, так ярость им руководила. – Послушай, постарайся понять. Никита был у Нагимовых, просил за Марию. Так и нас вспомни, мы как молоды были? Тоже дети...
– Что?! – вытаращил Михаил глаза, слыша своё. – Как посмел?! Без нашего ведома свататься?!
– Тяжело им расстаться, так и решили вновь увидеться. Умоляю, не становись, как кузен твой. Они ж так молоды. Любовь это, – продолжала Варя гладить плечи любимого супруга, стараясь унять его гнев, но Михаил сорвался с места и вернулся немедленно в гостиную.
Остановившись перед поднявшимися виновниками его недовольства, он оглядел каждого исподлобья и остановил свой пронизывающий взгляд на сыне:
– Никита Михайлович, потрудитесь объяснить, как так получается, что вы явились просить руки Марии Алексеевны без нашего ведома?
– Вы против, отец? – в тревоге молвил тот.
– Так, – вобрал отец воздуха и кликнул на дверь. – Пётр!
Дворецкий тут же явился, отдав поклон, и выпрямился.
– Немедля отправляйся в имение Нагимовых! Благо, не так далеко, – взглянул он на переглянувшихся с ещё большим волнением сестёр. – Скажешь, мол, повстречал я Варвару с Марией по пути домой, да темнело уж и пригласил к нам... Всё ближе, чем одним до дома добираться! По утру я сам буду сопровождать их к Нагимовым.
– Непременно, Михаил Алексеевич, – поклонился тот и тут же отправился исполнять.
– Матушка, Варвара Игоревна, – оглянулся Михаил на супругу, которая стояла у порога и всем видом переживала за молодых. – Оставляю княжон вам на попечение. А вы,... оба, – вернул он грозный взгляд к сыну и его другу. – Следуете за мной!
– Итак, жду объяснений, – сел за стол кабинета Михаил, ожидая от рассевшихся перед ним рассказа.
– Михаил Алексеевич, – глядя куда-то вдаль, начал Андрей. – Прошу простить за побег и что заставили княжон бежать с нами. Милости хотим для них, а не гнева родительского.
– Я с родителями поговорю, узнаю, как так их отпустили к вам и почему, – кивнул тот.
– Нет, отец, – встревожился Никита. – Умоляю, не делайте этого. Не одних их отпускали, – стал он рассказывать то, что узнал из рассказа Марии, когда они бежали и добирались в городском экипаже к имению Аргамаковых...
Разрешение сёстры всё же получили утром от родителей, чтобы прокатиться на поезде Петербург-Царское село-Павловск, но вместе с ними был отправлен и старший брат — Алексей. Как только карета доставила их троих на вокзал, сёстры отпросились у Алексея на несколько минут отлучиться по своим женским делам.
Тот ждал, постоянно поглядывая на часы, и не подозревал, что сёстры в тот момент выглянули из-за угла, где скрылись и уговорились скорее удаляться с вокзала, пока брат не спохватился...
– Вот, и Алексея барышни подставили, – покачал головой Михаил, выслушав рассказ сына.
– Помогите, папенька, – с жалостью взглянул Никита, на что тот невольно усмехнулся:
– Нет уж. Интрига — дело слабых. Посему прошу отставить сии уговоры. Вы — моряки, а море не любит слабых! Пора бы и барышням встать лицом перед реальностью, а не заниматься обманом. Тем более, обманывать родителей — грех! И, – перевёл он взгляд на Андрея. – А ты, к Варваре Алексеевне ходишь?
– Михаил Алексеевич, – несмело вымолвил он и опустил взгляд.
Он выдержал напряжённую для него паузу, набираясь духа и находясь в поисках подходящих слов, но тех не было.
– Да, – только и сказал он, но так тихо, что Михаил переглянулся с сыном и улыбнулся:
– Вот славно вы чудите! Не смейте тайком встречаться с барышнями! Придётся ждать. Обоим, – строго высказал он последнее слово. – Что ж... На заре вам надо возвращаться, а посему условимся, что вы с честью выполните свой долг перед Россией. Буду тешить себя надеждой, что сия миссия принесёт пользу Отечеству.
– Нас ждёт успех! – загорелись уверенностью глаза Никиты и его друга.
– Что ж, с нами бог да Андреевский флаг! – поднялся Михаил и поправил на себе мундир.
Он направился к выходу, как поднявшийся Никита вопросил вслед:
– Так сможете ли вы с маменькой помочь княжнам, дабы на них не столь сильно гневались?
– Я повторю в последний раз, что нет! Они предстанут перед отцом с матерью и попросят прощения, дабы за свои поступки надо учиться отвечать самим... Не надо лезть в море, коли воды боишься!
– Разве не были вы молодым, отец? – возмутился было Никита, на что тот улыбнулся уходя:
– Я и сейчас молодой.
Оставшись с другом наедине, Никита заулыбался вслед отцу.
– Думаешь, он поможет? – встал рядом тревожившийся о дальнейшем Андрей.
– Зная моего отца,... поможет, – кивнул довольный Никита...
Вернувшись домой, брат Вари и Марии был в глубоком отчаянии. Все в доме погрузились в ужас страха, не зная, куда пропали их девочки, что с ними и где. Благословением с небес показался им явившийся от Аргамаковых дворецкий, который сообщил, что тех привезли к ним, что всё замечательно:
– Поутру Михаил Алексеевич будет лично сопровождать княжон домой, – договорил он. – Это всё, Алексей Николаевич.
– Пётр, – положил князь руку себе на грудь, сердце в которой перестало колоть и освобождалось от тяжёлого камня тревоги. – Как же благодарны мы!
– Истинно, помогли ангелы-хранители, – перекрестилась его супруга рядом и медленно села в кресло рядом.
– Вот же, узнать бы, что случилось, – задумался их старший сын, глядя вслед удалившегося дворецкого.
– Ничего, ничего, – успокаивающе молвил отец. – Завтра всё и разузнаем... Обождите, – насторожился он. – Они у Аргамаковых...
– Да, – кивнул сын, всё ожидая вместе с матушкой, когда отец продолжит речь, но тот некоторое время о чём-то думал и потом сказал:
– Не дай бог, если это идея Марии отправиться таким образом на свидание с Никитой!
– О чём это ты, Алёшенька?! – насторожилась супруга, встретив его наполнившийся недовольством взгляд:
– Это, матушка, в вас дочери пошли! Полны такого авантюризма!
– Отчего это в меня? – удивилась она.
– А потому что и вы, Милана Александровна, – выпрямился он, спрятав руки за спину. – По молодости лет бегали.
– Не за любовью бегала, в отличие от вас, Алексей Николаевич, – поднялась та гордо перед широко раскрытыми глазами супруга и немедленно ушла наверх к покоям.
– Отец, – хотел что-то сказать сын, наблюдавший всю эту неприятную сцену, но тот отмахнулся и отправился тоже к покоям.
– Милана?! – кликнул он, закрыв дверь к ним спальню, и супруга повернулась от окна, у которого стояла и плакала в платочек.
– Родная,... нет, – кинулся он к ней и захватил в свои объятия. – Прости, дурака меня, старого.
– Старого, – улыбнулась сквозь слёзы та. – Дурака, – кивнула она. – За что осуждать меня стал, Алёшенька?
– Нет, милая, жизнь моя, нет, нет, – отрицал Алексей. – За дочерей переживаю. Боюсь, их может ждать какой обман, опасность.
– Доверяю я Аргамаковым. Всё будет ладно, – взглянула Милана в его глаза, но он продолжал отрицать:
– Я верю другу, но... Я не знаю, что на уме у его сына. Мужчина я, сам молод был, знаю!
– Верно, бережёного бог бережёт, да гнева в тебе столько, что побегут они от страха. Знаю я лишь это пока. Сама напугана была и от твоего гнева убегала, – плакала Милана вновь в платочек.
– Прости, не то я говорил всё, обидел тебя за зря, – обнимал супруг, прижимая к себе всё крепче и целуя...
Беспокойная, полная бессонницы и переживаний ночь царила теперь и в этом доме, и в доме Аргамаковых...
Выглянув в коридор, где было тихо и темно, Мария помахала сестре рукой:
– Там никого, пошли!
– Ты думаешь, все спят? – кралась за нею следом Варя, спускаясь на первый этаж к виднеющемуся свету.
Они чуть вздрогнули от чувствующейся прохлады в ночных платьях, на которых были надеты кружевные пеньюары...
– Надеюсь, не все спят, – хихикнула Машенька, как перед ними вышел из гостиной Никита.
Он с улыбкой встретил счастливый взгляд возлюбленной.
Пока они общались игривостью глаз, Варя взглянула на виднеющийся в гостиной огонь камина, у которого стоял Андрей...
– Утро вот-вот, – прошептал Никита и протянул руку Марии. – Подарите ли вы мне последние часы перед разлукой?
Они удалялись на улицу, покидая стены дома и отправляясь на тихую прогулку по ночному саду. Оставшаяся одна Варя, бросив мельком взгляд на Андрея в гостиной, помчалась обратно в спальню, что была ей с сестрой отведена на эту ночь в доме Аргамаковых.
Андрей только и успел, что кивнуть ей, как она исчезла из вида. Он сел в кресло перед камином и остался сидеть так, глядя на его огонь. Глаза, подчиняясь подступающим мечтаниям, закрылись, позволяя забыться и скоро погрузиться в сладость сна...
Вернувшиеся в дом Никита с Марией увидели его, опрокинувшегося на спинку креслa:
– Уснул, – улыбнулся Никита, и его возлюбленная кивнула:
– И тебе бы следует отдохнуть... А нам переодеться в чистые платья...
– Осталось несколько часов, – шептал он, надеясь не расставаться, и стал целовать её ручку. – Останься со мной. Здесь... На улице мы уже замёрзли гулять, но ведь можем побыть здесь.
– Как же маменька с папенькой? Гневаться будут, – печалью наполнились глаза Марии, в которых он читал ту же тоску, что изъедала и его самого, так желающего остаться с милой навсегда, чтобы этот момент блаженства души никогда не покидал...
– Расстанемся на несколько часов, – попятилась Мария, но, упрямо схватив её в объятия, Никита припал к губам.
Они стояли ещё долго, наслаждаясь страстью поцелуя, пока не послышался доносившийся сверху звук открывшейся двери.
– До встречи, – оторвалась от любимого Мария и помчалась скорее наверх, где столкнулась в дверях с вышедшей из их спальни сестрой.
– Ты где была так долго? Что делали? – стала Варя заваливать вопросами, пока та уводила скрыться в комнате.
– Тихо же ты, – шикнула Мария. – Прошлись по саду, обнимались, обещались друг другу.
– Ой, ругать будут, на чём свет стоит, – возмутилась Варя, взглянув на дверь. – Вот-вот утро, домой отвезут, а там жизни, поди, уже и не будет.
– Верно, что не будет, – вздохнула тяжело и Мария.
Она устало опустилась на стоящую в углу постель и закрыла прослезившиеся глаза: «Как пережить это? Не спешите же вы, господин время... Разлучаете таких близких, счастливых, ведь видите... Ведь мир чернее делается, грубее, коли искорки радости гаснут. А без них всё темнее... Отчего, отчего надо расставаться? Зачем нужны встречи тогда?... Нет, не чтобы вновь расстаться!» – летали её мысли, унося сознание глубоко и так далеко, что она не услышала, как Варя переоделась в чистый наряд и покинула спальню...
Рассвет не стал ждать дольше. Он расстелил утреннюю шаль солнечных лучей. Те же будто улыбались нежным розовым светом и звали насладиться столь ласковым утром разгулявшегося лета...
Варя надела шляпку и медленно вышла в сад. Она гуляла, время от времени бросая восторженный взгляд на рассвет, и старалась ни о чём пока не думать, как бы мысли ни подступали,... не заставляли чувствовать... тревогу.
– Доброе утро, – приблизился медленно и вышедший в сад Андрей.
Он шёл возле Вари, стараясь не взглянуть на неё, чтобы не потревожить взволнованностью души, которая так тянула быть рядом именно с этой девушкой с той самой секунды, как увидел, как узнал о её существовании. Он даже убрал руки за спину, чтобы сжать в них ту силу, которая помогает себя сдержать...
– Доброе утро, Андрей Викторович, – вымолвила Варя, точно так же стараясь не взглянуть на него из-за робости.
– Рассвет будто хуже заката, – признался он, нехотя взглянув в сторону поднимающегося солнца.
– Отчего же? – возразила Варя. – Ночь заканчивается рассветом. А это пожелание на успех, – выдержала паузу она и остановилась, вздохнув с печалью в сторону рассвета. – Пожелание на новую встречу.
– Вы правы, – взглянул он на неё и не смог оторвать глаз. – После заката хочется зари...
Вся душа его затрепетала, как и у Вари, которая повернулась лицом. Их взгляды словно вышли на одну тропу нежного признания без слов. Только сердце просило объяснения, находясь в плену оков холодящего страха...
– Разлуке, видимо, нужно существовать, как и стихиям, – начал вновь говорить Андрей.
– Разум понимает, да сердце не принимает, – покачала головой Варя, невольно прослезившись, и только попыталась опустить взгляд, как Андрей лёгким прикосновением руки к её подбородку вернул его.
– Ведь будет рассвет встречи,... не так ли? – улыбнулся он, а улыбка была такой тёплой, осторожной, что Варя ощутила прилив желания броситься в его объятия искать поддержку, утешения,... любви.
Она резко повернулась к нему спиной и закрыла руками рот.
– Варвара... Алексеевна, – отрывисто стал проговаривать Андрей, разволновавшись сильнее, чем от себя ожидал.
Он невольно приблизился. Руки его бережно сжали её плечи, и Варя вобрала в себя отраду наслаждения...
– Разлука даёт вам властвовать. Вы сильнее, потому что... Варя, – повернул он её к себе лицом и прослезился, как и она. – Люблю вас. Молчите, – сразу добавил он, видя, что она хотела тоже что-то сказать, но отказа слышать он пока не хотел. – Люблю и не запрещайте мне сего чувства. Не скрыть его и не убить. Давно уже. Давно...
– Нет, – мотала Варя головой. – Не запрещу...
Как только Андрей услышал это, вмиг слился с её манящими алыми губами, которые казались нежнее и слаще всего на свете. Их поцелуй был долгим,... объятия крепкими... Их порывы души плескались в слиянии чувств, которые не остались незамеченными...
Вышедшие на двор Михаил Алексеевич Аргамаков под руку с супругой так и застыли на месте. Они стояли, смотрели на целующихся, не решаясь сделать шага или взглянуть друг на друга. Очнувшись в один миг, они медленно вернулись в дом, позволив любящим остаться вдвоём ещё некоторое время,... ещё чуть-чуть до того, как уже растворившийся в тумане появившихся облаков рассвет, всё же разлучит...
– Не беру обещаний, – шепнул Андрей, обнимая любимую и зажмурив глаза, в которых собрались солёные капли горечи.
– Возьмите, – умоляюще вырвалось из груди Вари, отчего Андрей только и смог, что вновь сомкнуться в жар поцелуя, после которого отпрянул и скорее удалился в дом.
– Нет, – закрыв рот руками, разрыдалась Варя и опустилась наземь прямо там, где и стояла...
Вбежав в дом, Андрей резко остановился. На него оглянулись стоящие там супруги Аргамаковы. Беседующие о чём-то до того, они смолкли и взглянули вместе с ним на вышедшего из гостиной Никиту...
– Андрей, – тут же подошёл тот к другу. – Все видели случившееся, – шепнул он, бросив мимолётный взгляд на родителей позади.
– Всё не так, – замотал Андрей головой и рванул вновь наружу.
Он без раздумий вернулся в сад и кинулся поднять перед собой, заключить в объятия рыдающую возлюбленную.
– Люблю, прости, люблю, прости, – вторил он, вдыхая аромат её кожи на шейке.
С головы её шляпка пала на землю, а заплетённая коса сползла к спине... Ничего не отвечала Варя, хотя так хотела и пыталась даже, но слёзы душили. Словно птицы, вылетали они наружу, выпускали все чувства, всю тоску, мечты, которые хранила и вот, как казалось, сбываются теперь, но на такой короткий срок...
Вернётся ли милый человек с того плавания, что ему суждено пройти, будет ли судьба благосклонна подарить им ту любовь, крепкую, верную,... поможет ли остаться вместе, жить долго, словно то не жизнь, а сказка, о которой девичье сердце молит, так молит, — все эти вопросы кружились, не давали Варе покоя, пугая и заставляя лишь плакать...
– Нет, – выдохнула она, когда уже простояла несчитанное время в успокаивающих объятиях любимого.
Она подняла к нему заплаканные глаза, слёзы в которых ещё были видны, но уже высыхали.
– Нет? – спросил Андрей, не понимая, к чему готовиться...
Готов, как ему казалось, он был только к любви, которую хотел дать лишь ей, остаться с ней, подарить и моря, и землю. Чистота того света, что сиял в её глазах успокаивал душу, наполняя надеждой на ответную ласку...
Лица их стали медленно сближаться. Рука Вари осторожно скользнула по плечу возлюбленного, который с большой осторожностью обвил её руками... Взгляды их не отрывались друг от друга, а губы прошептали «люблю», касаясь шёлка друг друга сначала осторожно, чтобы не спугнуть, а потом смелее, сильнее,… слаще...
Они теперь наполнялись уверенностью на лучшее, на то, что всё сладится, как бы жизнь ни разлучала...
– Жизнь добра, – кивнул в их сторону вышедший из прибывшей кареты князь Нагимов, помогая супруге выйти.
Они на мгновение застыли, увидев целующихся в саду, и переглянулись...
– Сюда, – шепнул им вышедший из дома князь Аргамаков, расплывшись в добродушии улыбки...
Через некоторое время Нагимов вернулся в сад и подошёл к застывшим в объятиях влюблённым. Те, заслышав чьё-то приближение, тут же оторвались друг от друга и испуганно уставились в удивлённые глаза князя...
– Варвара, ступай в дом. Вот-вот отправляемся, – строго сказал он, и послушная дочь помчалась прочь.
Оставшиеся наедине князь и Андрей ещё некоторое время смотрели в глаза друг друга, будто ожидали, когда и птицы вокруг утихнут, чтобы продолжить разговор...
– Итак, соизволите ли вы представиться, молодой человек? – удивился князь.
– Прошу простить... Карташев,... Андрей, – опомнился тот, разволновавшись и опасаясь реакции грозного, как ему казалось, собеседника.
– А по батюшке? – кивнул князь.
– Викторович, - последовал ответ.
– Карташев... Виктор... Виктора не знал. Павел Карташев не родственник ли вам будет? Он все три кампании со шведами сделал, – стал вспоминать князь, и Андрей тут же признался:
– Был. Застрелился...
– Вот как?! А бравый был мореходец, – удивился князь. – Отчего же он так?
– Говорят, с женщинами не повезло, – сглотнул Андрей и опустил взгляд.
– И вы решили подобраться к княжне. Думаете, повезёт? – натянул уголок губ в улыбку князь.
– Никак нет, Алексей Николаевич, – взглянул резко тот. – Чисты мои помыслы.
– Вам пора отправляться, – оглянулся князь на вышедших из дома и подъехавшую карету.
Ничего больше не сказав, он просто вернулся в карету, куда устроилась его супруга с дочерьми, и та понесла их прочь от имения...
– Идём, – подошёл к застывшему на месте другу Никита. – Пора.
– Пора, – понимая, что ничего хорошего ждать не придётся со стороны отца возлюбленной, молвил Андрей...
В скором времени их карета увозила в новый путь. В скором времени друзья взошли на борт одного из ожидающих кораблей, и те... вот-вот расправят паруса, покинут родную гавань...
Мысленно уже прощаясь с берегом, Андрей и Никита облокотились на борт корабля и взглянули на волны. Те спокойно плескались вокруг. Казалось, будто эти волны отдыхают перед тем, как отправиться в путь навстречу новым стихиям, морским будням и неожиданностям. Но души друзей тянулись пока к берегу...
Друзья делились друг с другом переживаниями и тихо переговаривались, чтобы успеть до прихода остальных мореходцев...
– Тоже боялся, – признавался Никита, тихонько хихикнув сам над собой. – Поди со стороны казаться могло, что несерьёзны мои намерения. Но каково блаженство оказаться в сетях любви. Знал бы раньше, явился бы в тот же вечер, вечер первой же встречи.
– Да уж и обо мне так, – засмеялся Андрей. – Что руководило, не знаю. Ухватился, словно за спасательный круг. А она, – глубоко вздохнув счастливой душой, взглянул он на ласково выглядывающие из-за облаков лучи солнца. – Она кажется такой хрупкой, ранимой... Стан, словно ствол молодой берёзки, – мечтательно закрыл он глаза. – Хочется навсегда остаться рядом и уберегать от всего, что бы могло послужить болью...
– Ну всё, погрузились в болото любви, – обнял их за плечи, встав между, один из товарищей. – Ступайте на берег! Ваша гавань Кассандры ещё ждёт! Я звал, звал, думал, что ж не окликаются, никто их не зовёт, а они тут мечтают!
– Мы только с берега! – возмутился Никита.
– Прибыли к вам, да барышень привезли прощаться, – отступил тот, указывая следовать к шлюпке.
Обрадовавшиеся больше, чем когда-либо, Андрей с Никитой переглянулись и помчались скорее туда. Глаза их быстро нашли силуэты возлюбленных, стоящих рядом с родителями на берегу.
Сойдя с лодки, где осталась пара товарищей ждать, друзья медленно подошли, несмело взглянув на князя Нагимова с княгиней, а те ничего не сказали: лишь развернулись и отошли в сторону, ожидая, дочерей, уговоривших всё же приехать сюда, чтобы попрощаться и пожелать удачи таким дорогим людям...
Никита подал руку Марии. Улыбаясь, наслаждаясь новыми минутами на счастье, которые подарили им, они отбежали подальше:
– Это волшебный сон, – поцеловал ладошку возлюбленной Никита. – Жди меня, я скоро-скоро, уверен, что ненадолго!
– Я буду ждать! Да и мы уезжаем, – сообщила она.
– Куда? – насторожился Никита. – Надолго? Найду ли я тебя в имении, когда вернусь?
– О да! Несомненно! Мы уже вернёмся. Ежели нет, то папенька сказал, что мы будем в имении под Нарвой. А едем мы путешествовать к Берлину. Едем все вместе, братья тоже.
– Как же я благодарен богу, судьбе, что знаю теперь, где искать тебя, – стал он снова целовать её ладошку.
Наблюдающие за дочерьми родители переглядывались и улыбались друг другу...
– Благодарю, Алёшенька, – тихо вымолвила супруга.
– Пусть сами решают судьбу, – обнял он её одной рукой за талию, ласково поглаживая. – Ибо на своих ошибках учиться надо. Коли душа просит, надо позволить сему свершиться, а там будут и остальные уроки, подарки, боли да радости.
– Дай бог, чтобы без боли, – легла голова её ему на плечо, а взгляды их, полные взаимной любви, вновь обратились к дочерям с их кавалерами...
– Вы, – несмело молвил Андрей, оставшись перед Варей один, как товарищ позади выкрикнул из лодки:
– Пусть поведает вещая Кассандра, что нас ждёт!
– Что? – прорезался голос Вари, поразившейся и почувствовавшей обиду вновь на то, что её так называют, и взглянула строже в глаза Андрея...
– Шутят они. Ребята до сих пор не могут прийти в себя после того, как потолок обрушился, – невольно взял он её руку в свою и прижал к груди. – Шутят... Калинин Сергей пострадал, а так получилось, что уже второй раз попал он в неприятность, о которой предупредили вы... Теперь он обижен, что не судьба ему с нами в экспедицию идти. Всем рассказал про вас...
– Хороши шутки. Не могу я предсказывать, – высказала Варя в ответ его товарищам в лодке. – Случайность всё!
– Это чудесно! Видать, наша экспедиция закончится успешно, – обрадовался один из них и засмеялся с другом.
– Молю, не сердитесь на них, – улыбнулся ласково Андрей. – Ребячатся, и только. И потом, я верю, что вернусь к вам,... моя Кассандра, – смутил он её настолько, что Варя заулыбалась и опустила взгляд. – Ибо Кассандра та могла лишь неприятности предвещать. Только являлась она синеокой, а у вас зелёные глаза.
– А я и не могу предвещать, – улыбалась Варя.
– Значит, всё будет великолепно, – засмеялся Андрей с нею вместе.
– Могу ли я надеяться, что увижу вас вновь, когда вернусь? – выдержав паузу, несмело вопросил он.
– Да, – ласково прозвучал её ответ, а рука так и оставалась в его руке.
Он прикоснулся к её запястью губами и уже ничего не говорил, купаясь в нежной реке их взглядов...
Ничего прекрасней нет,
Чем встреча моря с солнцем.
Я просил мне дать ответ,
Что может встретимся вновь, может.
Нет краше той дороги солнца,
К которой жизнь нас подвела.
И ты, и я, как море с солнцем,
Купаемся в лучах тепла.
И музыка полилась в сердце,
Затанцевали волны душ.
Любовь ты даришь своим светом,
А я просил простить мою.
Тишина рассвета — счастье,
Как и ты во мне теперь.
На дорожке солнца ранней
Любви узоры видит свет...
– Люблю, – повторили влюблённые друг другу на прощание, нехотя подчиняясь времени, которое их разлучает.
Подошедшие родители так же, нехотя, стали отзывать дочерей вернуться, чтобы покинуть гавань и отправиться в путь далее, чтобы время шло своим чередом, продолжалось, бежало так быстро, дабы разлука казалась короткой...
– Пусть удача вам сопутствует, – молвила княгиня Нагимова, встав рядом с дочерьми, которые покорно находились рядом, сдерживали свои внутренние рыдания, крики, желания броситься к любимым и покинуть берега вместе с ними.
Надо ждать,... терпеть...
– Семь футов под килем! – воскликнул и довольный князь, желая морякам счастливого пути.
И те удалялись обратно к шлюпке. Их увозили всё дальше и дальше к ожидающему кораблю, а взгляды не отрывались от любимых, пока те не исчезли из вида...
– Вот и всё, вот, считай, и закат, – усмехнулся себе под нос Андрей, а услышавшие его товарищи, что гребли вёслами, и Никита рядом переглянулись.
– Ну же, дружище! – воскликнул Никита и положил руку ему на плечо. – Возвратиться нам судьба велит к гавани Кассандры, а уж там припадём к устам любимым вновь.
– И верно, Андре, – улыбался сосед. – Неприятностей уж точно ждать не придётся!
– Хватит,... мне уже самому надоедают сии шутки, – попросил разволновавшийся Андрей...
Взойдя на борт и вновь бросив грусть к берегу, он вобрал воздуха, который показался тяжёлым: «Расстаться... А так хотелось бы с тобой проснуться... Рядом... Тепло... Вожделенно», – но углубиться слушать зов души ему не удалось.
Тут же собравшимся мичманам было приказано выстроиться перед начальством и приступить к новым обязанностям под словами командиров:
– С нами бог и Андреевский флаг!
С восторгом к будущей экспедиции двадцать третьего июля судно снялось на кронштадтском рейде с якоря и вышло в путь...
Неповторимым цветом, вновь единственным, тёплым, несущим ещё больше ощущения жизни и отрады, показался на небе рассвет. Он гладил волны морей и океанов, а те отражали на глади своего зеркала его замысловатые узоры...
«Солнечная золотая дорожка», – вышел в очередной раз на палубу самым ранним утром Андрей. – «Беги к ней,... скажи, что храню её и буду беречь в сердце, буду верен да вернусь...»
Было двадцать восьмое июля. Андрей вместе с Никитой находился на одном из девяти линейных кораблей, которые вместе с двумя фрегатами и одним бригом отправились под командованием вице-адмирала А. П. Лазарева к берегам Дании.
Там велась война Дании с Пруссией, которая не соглашалась заключать перемирия, отчего Дания обратилась за помощью к Великобритании, России, Швеции и Франции. Так, с целью поддержать и выступить с протестом перед Пруссией, туда отправились первая и вторая дивизии русского флота, присоединившись вскоре к третьей, которая находилась в датских водах ещё с мая.
Цель же была поставлена простая: наблюдать за действиями противника и не предпринимать военных действий без особых указаний...
– Ветер поднимается, – встал рядом с Андреем на палубе Никита. – Да поможет нам бог и в этот раз...
«Лишь бы вернуться вновь к твоим глазам, моя любовь», – пронеслось в мыслях Никиты, как только он услышал:
– Ветер в баллов шесть будет! – донёсся выкрик лейтенанта.
Видя собирающиеся в кучи облака, которые становились мрачнее, предвещая приближение шторма, началась суета. Благо натренированный, опытный глаз может предвидеть приближение шквала и рассчитать его силу...
Словно изорванные куски, облака то отдалялись друг от друга, то сближались, группируясь в сплошной слой. Понимая ситуацию, как и при любом приближении шквала, вахтенный штурман немедленно заиграл аврал:
– Все наверх!
После этого стали отдаваться приказы:
– На грот-бом-брамселя гитовы и гордени*! – после этого последовали команды командиров мачт:
– Грот-бом-брам-шкоты, гитовы и гордени разобрать!
В глазах каждого загорелось возбуждение, то самое, которое может быть в самом начале шторма, чтобы потом, после его окончания, перешло в неописуемую радость.
Налетел первый шквал. С этим неожиданным ветром начался проливной дождь, который стал стеной перед волнами. Корабль накренился, ветер стал гулять и свистеть в парусах, что старались скорее спустить. Такелаж зазвенел, гудел непрестанно, а шкоты** натянулись, словно то – струны хрупкой скрипки, которая вот-вот треснет.
Волны были ещё короткие, но крутые, бились о борт, сливаясь брызгами с каплями ливня. Следующая волна более яростно накинулась на корму. И вот, одна поднявшаяся, будто то – стена, отвесная, выросла и набросилась на палубу и прокатилась к борту. Тела моряков вмиг промокли. Одежда прилипла...
– Никита!!! – заорал Андрей, увидев павшего под волной на пол палубы друга.
Он кинулся к нему, скорее перевернул на бок и накрыл собой, стараясь закрыть от следующей рухнувшей на них водяной стены.
Неистовый проливной дождь, сбивающие его с пути волны — казалось, вся поверхность моря стала дымиться, будто вода в котелке, стоящем на жару.
Потоки воды, страшный грохот,... а судно шло среди бушующих пенистых валов, терпя всё, качаясь, накреняясь, но выдерживая... И только уверенность в том, что устоят всё равно, придавала морякам силы.
Встряхнув промокшими локонами, Андрей с расслабленным выдохом посмотрел на приходящего в себя Никиту и оглянулся на мачту. Ему на удивление та всё ещё стояла, а корабль был на плаву...
* – названия парусов
** – шкоты — снасть такелажа для растягивания нижних парусов
Повозка, загруженная дорожными чемоданами, ожидала у дома Аргамаковых, когда рядом встала прибывшая чёрная карета. Вышедший оттуда грузный офицер кивнул своему попутчику ждать, а сам прямиком направился к дворецкому у открытых дверей...
– Михаил Алексеевич Аргамаков не уехал ли? – поинтересовался офицер у него.
– Вот, собираются, ваше благородие.
– Добрый день, – с удивлением вышел из дома Михаил, а за ним и готовая к поездке супруга.
Они оба уставились на гордо выпрямившегося офицера, не понимая, что случилось, зачем он прибыл к ним. Двойственное чувство тревоги и спокойствия заставило волноваться...
– Прибыл со срочным донесением из канцелярии, Михаил Алексеевич, – протянул офицер конверт.
Михаил не замедлил немедленно распечатать его и прочесть. Супруга следила за ним, за каждым движением скул, морщин, и видела уже неприятные известия, которые поражали мужа, ещё не дочитавшего письма...
– Что за бред?! Какой арест?! Мой сын не замешан в сим предприятии! – возмутился Михаил, встряхнув посланием.
– Дело в том, что ваш сын не предусмотрительно ссылался в своих статьях на повесть «Противоречия» Салтыкова-Щедрина, коего за сие творческое создание постигла участь быть сосланным. Видимо, то и послужило недовольством государя, – ответил офицер.
Из его кареты тут же вышел и попутчик: мужчина того же возраста, как и сам Михаил, статный, подтянутый,... на лицо чем-то знакомый... Никак не вспомнив пока, где его видел, Михаил ждал, когда тот подойдёт и представится.
– Добрый день, – поклонился он, мельком бросив взгляд и на супругу Михаила. – Фредерик Армоур, – представился он, и прозвучавшее его имя вызвало удивление от встречи:
– Сколько лет! – кивнул Михаил и протянул руку, которую Фредерик тут же пожал в приветствие. – Рады!
– Разрешите поговорить с вами и с вами, – кивнул тот и его супруге.
– Прошу, – указал пройти в дом Михаил.
– Обождите здесь, – сказал офицеру Фредерик, удаляясь с Аргамаковыми в дом.
Они прошли в гостиную, где им тут же накрыли к чаю, но волнение, страх за будущее тревожил каждого, и никто не желал и прикасаться к чашкам...
– Очень жаль, что в наше последнее путешествие мы не застали вас дома. Не встретились... Я до сих пор скоблю по Алексу, вашему отцу, – стал говорить Михаил. – Однако, полагаю, что вы как-то связаны с тем посланием, что мы только что получили.
– Верно, – признался Фредерик. – Вы знаете, я часто бываю в России, встречаюсь со многими важными людьми. Узнал о том, а сам прочитал недавно, что ваш сын написал в «Отечественных записках».
– Он просил Краевского вставить там статью иную, в которой выступает против революций, – удивился Михаил. – Я сам читал, знаю, что должно было быть в журнале!
– Видимо, произошла какая-то ошибка, – развёл руками Фредерик. – Однако, если иная статья и появится, то вряд ли это теперь смягчит его положение.
– Что вы хотите сказать? – насторожилась встревожившаяся супруга Михаила, и рука её тут же оказалась в нежности ладоней мужа, пытающегося как-то успокоить.
– Узнав о такой беде, которая ждёт вашего сына, я тут же попросил разрешения вместе с офицером приехать сюда, дабы поддержать, может, как-то помочь, – признался Фредерик. – Ради светлой памяти своего отца, ради вашей дружбы с ним и моим старшим братом, – выдержал он паузу и мельком вновь бросил взгляд на супругу Михаила. – Хочу помочь.
– Вот как?! – удивился Михаил, видя странное поведение собеседника и чувствуя, как в душе как-то всё неприятно сжалось, вызывая нежеланную боль и потерю веры в лучшее, чего ранее давно не ощущал.
– Краевский же выпустил вовремя свою патриотическую статью... Россия и Западная Европа в настоящую минуту. Я прочитал, как он отстаивал православно-монархические ценности России, говорил о спасении самодержавия, нападал на революционные учения, – продолжал тут же Фредерик. – Его же статья вызвала всемилостивейшее внимание государя.
– Что ж, – понимая серьёзность дела, Михаил взглянул на супругу. – Наше путешествие придётся отложить, Варвара Игоревна.
– Разумеется, – прослезилась она...
Страх за судьбу сына поселился теперь в душах родителей, и их собеседник видел то, поднялся и тут же откланялся:
– Оставлю вас теперь, да надеюсь, свидимся ещё. От себя добавлю, что буду выступать в поддержку вашего сына. Постараюсь войти в круг знакомых Краевского и узнать, в чём дело. Всё более подробно. Я вам сообщу.
– Благодарю, Фредерик, вы нам очень поможете, – пожал ему на прощание руку Михаил, и тот покинул их дом, удаляясь в скором времени в той же чёрной карете вместе с офицером, с которым и приезжал...
– Мария! – выбежал Алексей из библиотеки следом за дочерью, пытающейся скорее уйти, прижимая к груди несколько книг.
Она остановилась на лестнице, ведущей к спальным покоям, и повернулась:
– Папенька! Вы зазря волнуетесь. Ничего в книгах этих такого нет!
– Мари! – строго воскликнул он. – Вы немедленно признаетесь, откуда они у вас! В столь неспокойное время этим книгам в нашем доме не место! К нам и без того время от времени приходят с проверками, и вот-вот снова явятся, а тут сии издания! Вы немедля сожжёте всё в камине! Здесь! – указал он твёрдою рукою на горящий огонь в камине рядом и продолжал яростно восклицать. – И никому никогда не скажете, что видели их! Никогда!
– Папенька? – удивлённо взглянула Мария, задрожав от боязни такого отцовского гнева, которого ещё никогда не видела.
– Нет! Немедля! – вновь указал он на камин. – Немедля! – взревел его голос, заставив Марию спуститься и подойти к камину, нехотя бросая в огонь толстые тома книг.
Огонь будто того и ждал... Он будто ожил перед её глазами, радуясь такому щедрому подарку, который поглотит, которым насытится так эгоистично и удовлетворённо... Мари казалось, что огонь смеётся над ней и всеми, кто не успел прочесть сокровенных слов, призывов тех строк, что были там увековечены...
– Где вы взяли эти книги? – встал рядом наблюдать, как горят литературные издания, отец.
– Папенька, почему нельзя им остаться в нашей библиотеке? Ведь их читали Никита и Андрей, женихи ваших дочерей, – прослезилась она и взглянула в его глаза.
Он же глубоко вздохнул, пытаясь выдохнуть ту тревогу, что засела от услышанного, но та не только в нём осталась, но и разрослась, стягивая душу...
– Это они их передали? Когда?! Где?! – стал он вновь восклицать, наполняясь большей яростью.
– Папенька, вы меня пугаете, – отступила Мария, но призналась, почувствовав, как его боязнь за что-то передалась и ей. – Варваре нашей Андрей привёз в школу. Маменька одобрила! Они приняли все книги, что он привёз, сказав, что выберут нужные!
– Маменька одобрила?! – гнев отца был сильнее.
Он немедленно развернулся и собрался уйти:
– Я отправляюсь в школу, сам всё проверю...
Оставив указания, чтобы карета их прибыла к школе в назначенное время, он отправился верхом, дабы больше не терять времени. Он знал, что супруга со старшей дочерью должны ещё быть там и спешил поскорее справиться с подступающей в их судьбу опасностью: «Нет... Не снова ссылки, каторги, расстрелы*... Нет... Нет... Нельзя... Скорее... Нет... Только не с моими детьми», – неслись вместе с ним и переживания.
Оставив коня во дворе школы, Алексей вбежал в здание, ворвавшись прямо в класс и остановившись перед испуганными глазами супруги. Она, как и все ученики в классе, застыла на месте, опасаясь гнева...
– Милана, где те книги, что привезли? – прошептал яростно Алексей.
– Какие книги? – сначала не поняла та, и он пригласил её выйти.
Она последовала за ним, оставив за себя не менее удивившуюся поведением отца дочь...
* – «Правильный выбор», Татьяна Ренсинк
– Объяснись, Алёшенька, – зашептала Алексею супруга, когда уже стояла с ним за дверями класса. – Что случилось вдруг?!
– Книги мне нужны, Милана, все книги, что привёз Андрей Карташев! Скорее! – воскликнул он в нетерпении.
– Господь с тобой, – махнула Милана рукой. – Отчего так гневаться? – прошла она в соседнюю комнату и указала на стол, на котором стояли стопками сложенные книги. – Здесь. Разложили уже, какие понадобятся, какие — нет.
– Отлично, – стал Алексей тут же пересматривать каждую книгу в каждой стопке.
– Что случилось? Что-то ужасное? – видя гнев и переживания супруга, забеспокоилась Милана.
– Да! – вновь воскликнул он. – Никогда без моего ведома не принимать никаких книг, помощи, ничего! – взглянул он сурово и продолжил просматривать книги. – Не хватало вновь в Сибири оказаться!
– Алёшенька, – перекрестилась Милана в подступившем страхе. – За что?!
– За то, что приняли вот, хотя бы эту книгу! – встряхнул разъярённый супруг книгой, название которой Милана прочитала и удивилась:
– Карманный словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка? Чем словарь-то опасен?!
– А тем, что в нём имеются слова, как анализ, синтез, прогресс, идеал, ирония, – пояснил недовольный супруг, глядя в её широко раскрывшиеся глаза. – Эти слова запрещены!
Их разговор был в тот момент прерван послышавшимся топотом копыт. Понимая, что кто-то подъехал к школе и остановился, Алексей в то же мгновение выглянул в окно...
– Мишель! – узнал он примчавшегося верхом друга и выбежал к нему на двор. – Мишель! Какими судьбами?! – принял он его в объятия, ведя за собой в школу, а там и в комнату, где так и стояла у стола с книгами Милана.
– Милана Александровна, – поцеловал ей руку Михаил и с нескрываемым волнением продолжил, глядя несмело то на неё, то на Алексея. – Беда у меня. Пришло известие, что,... как только сын вернётся в нашу гавань,... его арестуют. Говорят, мол, за статьи в Отечественных записках, за поддержание революций, за предательство отечества и государя. Подставили его. Точно знаю. Не его это статья!
– Господи, помоги, – перекрестилась Милана, теперь понимая, в чём дело, что может ожидать и их всех.
– Мишель, его не одного ждёт эта участь, – напряжённо продолжил Алексей и указал на книги. – Карташев привёз книги сюда с благими намерениями. А среди книг есть такие, которые запрещены теперь! Я пытаюсь их найти и уничтожить.
– Не может судьба так повернуться, нет, – не веря в приближение беды, мотал головой Михаил. – Из-за книг... Как доказать непричастность остальных?
– Вряд ли докажешь, Мишель. Нам надо вместе бороться. Во-первых, поговорить с Дмитрием. Он знает, что и как там в третьем отделении сейчас. Если бы нас ждали какие неприятности, он бы был первым, кто бы сообщил о том, – поразмыслил Алексей.
– Я сначала навещу мать Андрея, – волновался Михаил. – Ей, поди, тоже пришло известие об аресте сына. Даже боюсь подумать об этом.
– Едем вместе! – захватив с собой пару книг, которые посчитал опасными, отправился Алексей следом за другом.
– Алёшенька, – кинулась за ним Милана, дрожа от беспокойства, но муж заключил её в объятия прямо на пороге и поцеловал в ручку.
– Всё сладится. Мы вовремя спохватились, клянусь, – прошептал он и уже в скором времени удалялся верхом следом за другом...
Уже подъезжая к нужному домику соседней деревни, Алексей и Михаил поняли, что что-то неладное происходит там. Стоящая на дворе телега, на которой восседал плачущий старик, тишина вокруг — всё нагоняло в душу лишь больше тревоги...
– Здравствуй, милый человек, – спустился перед дедом Михаил. – Что-то с Евдокией?
– Вон, – не смог тот дальше молвить, прикрывая рот платочком, которым до того пытался сушить слёзы.
Михаил взглянул на дом, дверь которого была открыта нараспашку, и немедленно прошёл в сени. Алексей последовал за ним, и, как только они вошли, увидели сидевших на краю аккуратно заправленной кровати двух старушек, тоже тихонько плачущих и о чём-то до их прихода переговаривающихся.
Завидев нежданных гостей, они смолкли и медленно поднялись.
– Где Евдокия? – сглотнул Михаил, уже понимая, что случилось что-то непоправимое.
– Прибыл офицеришка, да письмецо принёс, дескать, в крепость упрячут сыночка Евдокиюшки... Славного Андрея... А она переживать-то сильно стала, вот сердце и не выдержало, – стала рассказывать одна из старушек, и вторая подхватила:
– Сердечко-то,... оно у неё уж долго шалило, а ежели такие вести в избу приносят, как стерпеть? – плакала она.
Михаил, как стоял, так и не знал, как пошевелиться. И рука друга, в поддержку лёгшая ему на плечо, не помогала прийти в себя...
– Вот горе-то... Сил нет, – прошептал он.
– Схоронили мы её вчера, – встал позади и старик, который всё сидел на дворе на телеге.
Оглянувшись на него, Михаил и Алексей вышли на улицу...
Михаил вдохнул наполнившейся тяжестью грудью и поднял глаза вверх. Небо всё так же было высоко с проплывающими по нему перистыми облаками, но оно казалось теперь не голубым, а серым... Не было от него той радости, того любования,... как раньше...
– Едем, Мишель. Андрея по возвращении поддержим, – сказал Алексей, подведя коней.
– Ежели его вообще теперь увидим, – выдал с горечью Михаил.
– За избой-то мы приглядим, – пообещал вставший рядом старик.
Поблагодарив его, друзья устроились в сёдла и скорее умчались прочь...
«Судьбинушка... Вот судьба-то к детям нашим неласкова стала... Отчего?» – метались одинаковые мысли что у Алексея, что у Михаила. Они гнали коней скорее вернуться к усадьбе Нагимовых, чтобы там, как можно мягче, сообщить о случившейся беде...
На самом подъезде они заметили стоявшую у дома чёрную карету и притормозили...
– Что за чёрт? – насторожился Алексей.
– Не гневи злые силы, Лёшка, – выругался Михаил. – От судьбы не уйдёшь.
– Ещё скажи, как Шекспир, кому суждено быть повешенным, тот не утонет, – недовольно проговорил Алексей. – От того не легче делается, – стал он вдруг ощупывать себя и достал из-за пазухи припрятанные там две книги.
– Выкинуть надо, – понял Михаил, и они рванули к лесу, где спустились к реке...
Отыскав палки потолще, друзья вырыли у одного из деревьев яму и закопали туда книги, надеясь, что повезёт спрятать, но раздавшийся позади щелчок наставленного на них оружия заставил выпрямиться и повернуться...
На Михаила с Алексеем наставлял пистоль пожилой офицер. Он был невысок, крепок и широкоплеч, примерно того же возраста, что и они. Офицер знал, кого видит перед собой, кивал и смотрел с испытывающим взглядом. Сделав знак рукой своим помощникам, стоящим подле, он продолжил речь, а те принялись откапывать книги:
– Что ж вы, Алексей Николаевич, так неосмотрительны? Уж из-за вашего-то прошлого можно было бы вести мирную жизнь, а вы, оказывается, продолжаете тайными делами заниматься да не в угоду Отечества. Всё так же будто молоды и порывисты?
– Насколько мне помнится, мы с вами, Илья Иванович, одного возраста, – усмехнулся Алексей.
– Да, видать Сибирь помогла вам выглядеть более молодым и бодрым. Оттого и в голове мудрости не намного прибавилось, – сделал тот торжествующий вид.
– Сибирь во многом могла бы помочь не только мне, – съязвил Алексей.
Помощники Ильи Ивановича тем временем протянули ему обнаруженные книжные издания.
– Словарь, аха, – кивнул тот, взглянув на одно из названий. – Рассмотрим, рассмотрим, что там. Передадим в отделение, а они уж решат, что к чему...
Больше сказано ничего не было. Офицеры проводили Михаила с Алексеем к дому. Все прошли сразу в гостиную, в которой ожидали встревоженные происходящим княгиня Нагимова с двумя дочерьми и тремя сыновьями, и Илья Иванович продолжил говорить:
– Мне очень жаль, что пришлось таким образом поступать, однако имеющаяся связь с арестованными, с явными противниками государя, имеющаяся у вас запрещённая литература — тому причина.
– На каком основании вы обыскиваете мой дом, устраиваете всю эту канитель? – возмутился Алексей, гордо выслушав его слова и делая вид, что ничем никак не напуган.
– Побойтесь, Алексей Николаевич. Высказываться будете на допросе, – ответил тот и отдал честь, удалившись вместе со своими спутниками.
– Странный тип, – высказался Михаил. – Странный обыск тоже.
– Я уже не удивляюсь, Мишель, – усмехнулся Алексей. – За все эти годы привык ко всеобщему недоверию, странным вопросам, порой и обыскам, – принял он взволнованную супругу в свои успокаивающие объятия. – Всё будет хорошо. И не такое переживали!
– Детей надо спасать, – задумался Михаил. – И к Дмитрию следует наведаться. Он наверняка что-то знает.
– Тревожно мне, – еле слышно вымолвила Милана, но их отвлёк вопрос старшего сына:
– Это с какими мы арестованными связаны?
– У нас пренеприятнейшие новости, прошу выслушать, – отстранил Алексей от себя супругу и вышел на середину гостиной.
Он оглядел застывший на нём тревожный взор каждого. Их взгляды, как и тревога в собственной душе были новой мукой, пыткой, которую никак не ожидал, но нужно было вынести.
Алексей вобрал воздуха и продолжил:
– К сожалению, пока не всё ясно в данном деле, но Никиту Аргамакова и Андрея Карташева ждут неприятности, – с его словами обе дочери вздрогнули, но отец продолжал. – Им выписан приказ на арест, как только вернутся. Всё дело в том, что Никита писал в журнале, Отечественные записки, некоторые неблагоприятные высказывания по поводу революции и самодержавия.
– И среди книг, что Карташев привёз, имеются запретные, – вставил старший сын, в видимом нагорающем недовольстве. – И почему мы должны за них отвечать, быть допрашиваемыми?! Я не желаю, чтобы это как-то отразилось на моей карьере, на учёбе моих братьев и на будущем сестёр!
– Ни в коем случае! – строго ответил Алексей сыну. – И не стоит подчиняться гневу да слушать его. Ум должен быть. Следует разумно думать, разумно делать выводы.
– Я повторю, отец, что не собираюсь отвечать за действия... чужие, – поклонился тот и тут же оставил гостиную.
– Папенька, – еле сдерживая слёзы, вымолвила Варя. – Что же теперь будет?! Неужто арестуют их?
– Мы сделаем всё возможное, дабы оправдать их, помочь, – ответил он.
– Что ж, – опустил взгляд Михаил. – Я, пожалуй, вернусь домой, а завтра отправлюсь к Дмитрию.
– Я утром приеду к тебе и вместе отправимся, – положил Алексей ему руку на плечо. – Мы победим. Всё это большое недоразумение. Никиту мы оправдаем, а с ним и Андрея.
– Не может быть иначе. Они же не против Отчизны, а с честью служат ей! – с обидой высказалась Мария и убежала со слезами прочь.
Оставшиеся двое младших сыновей прижались в объятия матери, которая тут же увела их за собой, как и Варя последовала за ними...
Корабли русского флота продолжали прогуливаться в датских водах, где флот Дании доминировал и приносил убытки германской торговле, поскольку гавани прусские были заблокированы. Русский флот продолжал наблюдать за Прусскими кораблями, их действиями и демонстрировать против Пруссии.
Шторм, который был накануне, утих. Ветер утром посвежел, сменился на умеренный и встречный. Гребни волн время от времени хлестали борт корабля, моряки паруса распрямили, и воцарилось желанное спокойствие...
– Никита, – встал рядом с другом вышедший на палубу ранним утром Андрей. – Всю ночь не спал?
– Да что-то тревожно как-то. Буря прошла, а в душе тяжесть. У тебя, вижу, иначе? – вопросил тот.
– Что ты, и я тоскую, как же иначе, но ведь мы вернёмся к ним, – улыбнулся Андрей. – Сей закат не будет длиться вечно.
Вышедшие ещё два мичмана, которые находились с ними на этом корабле, тут же в поддержку настроения запели, а их голоса подхватил примчавшийся с гитарой матрос.
Он играл, мичманы пели, запели вместе и Никита с Андреем, вызвав радостный хор всех, кто появлялся вокруг:
Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою.
Что движет твоё необъятное лоно?
Чем дышит твоя напряжённая грудь?
Иль тянет тебя из земныя неволи
Далёкое, светлое небо к себе?..
Таинственной, сладостной полное жизни,
Ты чисто в присутствии чистом его:
Ты льёшься его светозарной лазурью,
Вечерним и утренним светом горишь,
Ласкаешь его облака золотые
И радостно блещешь звездами его.
Когда же сбираются тёмные тучи,
Чтоб ясное небо отнять у тебя -
Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,
Ты рвёшь и терзаешь враждебную мглу...
И мгла исчезает, и тучи уходят,
Но, полное прошлой тревоги своей,
Ты долго вздымаешь испуганны волны,
И сладостный блеск возвращённых небес
Не вовсе тебе тишину возвращает;
Обманчив твоей неподвижности вид:
Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,
Ты, небом любуясь, дрожишь за него.
– Забавно мы свою мелодию придумали да к словам великого нашего поэта, Василия Жуковского! – воскликнул счастливый от восторженной песни матрос.
– А ну, все к починке! После этакого шторма ещё много что чинить следует! – высказал довольный лейтенант. – Ветер нам в помощь!
– Южный, – добавил один из мичманов, в глазах которого сияла радость.
– Да, – подтвердил Никита, взглянув на кружение чаек над водой. – И он усилится ещё до полудня.
– Откуда вы знаете, Никита Михайлович?! – удивился лейтенант, по всему виду восхитившийся такой проницательностью молодого мичмана.
– Отец научил! Взгляните на чаек, – улыбнулся он. – Вот, они бросают воду себе за спину, а сие обозначает лишь то, что ветер южный.
– Молодец же! Накапливать опыт нужно постоянно, – похвалил лейтенант и обратился к Андрею. – Отчёт готов?
– Так точно, господин лейтенант! – выпрямился Андрей. – По моим подсчётам запасов хватит только на несколько дней!
– Ничего, скоро прибудет транспорт с запасами, пополнимся! – кивнул довольный лейтенант...
Корабль плыл дальше, купаясь в ореоле брызг, и серые облака не мешали морякам продолжать свой обычно начавшийся день...
– Смотри, как низко сегодня чайки, – глядя на кружащихся птиц, сказал Андрей, когда рядом с ним у борта встал Никита.
– Рассвет очередной, но такой серый. И море серое. Всё так серо, словно в кошмарном сне, – возмутился тот, съёжившись в мундир. – Сыро, холодно, есть охота!... А ты тут стоишь в одной рубахе!
– Да полно, уж не заболел ли?! – взглянул с удивлением Андрей. – Ветер, вон, паруса забрали, судно плавает, как никогда хорошо, великолепно преодолевает волны.
– Романтик ты, – продолжал дрожать Никита, что не оставило друга без внимания.
Андрей тут же приложил ладонь к его лбу и выпрямился, уверившись, что у того жар. Подхватив Никиту за предплечье, он повёл его обратно в кают-компанию, но тот отдёрнулся:
– Да не болен я!
– Что за крики?! – будто из-под земли вырос и предстал перед ними лейтенант с грозным взглядом.
То, что он понял, что Никита нездоров, читалось ясно, но Никита решил доказать обратное. Это было первое, что пришло ему в голову. Он сунул свой мундир в руки опешившего друга, оставшись в рубашке и парусиновых брюках.
Взобравшись на рею, Никита пробежал, не держась за лисель-спирит*, а по одной из снастей спустился вниз головой с топа мачты: с самого верха мачты.
– Вот тебе! – махнул кулаком ему еле сдерживающий себя от улыбки лейтенант. – Кататься по парусам ещё вздумай!
– Так точно, господин лейтенант! – выпрямился Никита перед ним, сияя довольной душой. – Нет ничего краше, чем не брать рифов да черпать бортом воду! Здоров!
– Видно-видно, однако следуйте в кают-компанию, а лекарь осмотрит! – последовал приказ, и Никиту Андрей всё равно увёл с палубы...
Кают-компания была значительного размера. Тут офицеры и спали, и ели, играли то в карты, то спорили за шашками, курили, а то играли на гитаре или фортепиано, что здесь и находились...
– Давай-давай, сейчас уж чай подадут, а там от молитвы до обеда недалеко, – говорил Андрей, проводив товарища до стола, за которым несколько из офицеров играли в карты.
– Что, освободили от должности сегодня? – вопросил один, улыбнувшись, но заметил бледность лица Никиты. – Дурно дело.
– Так точно, – промямлил тот.
– Ничего, в десять подадут водку, закуску, придёшь в себя, – в поддержку кивнул другой офицер, стоящий у фортепиано.
– Да, – кивнул Андрей и сел к товарищам присоединиться к игре в карты. – А там сможем участвовать в манёврах примерной баталии против пруссаков.
– Уже известно, когда? – поинтересовался сосед.
– Через пару дней, – улыбнулся Андрей и похлопал Никиту рядом по плечу. – Так что время у тебя есть!
– Мы им покажем наш новый снаряд, фугасный, – подмигнул сосед. – Сожжём их корпуса кораблей дотла!
Принимая уже тот факт, что ему, действительно, нездоровится, Никита лёг на свою койку**. Вскоре он погрузился в глубину сна, помогающего обрести силы на выздоровление.
И радости его не было предела, когда через несколько дней, а то было двадцать первое августа, он смог участвовать в примерных боях между первой и третьей дивизией флота...
Все линейные корабли дивизий выстроились в одну линию и встали на якорь, согласно диспозиции. Один из фрегатов первой дивизии поставили против крайнего судна третьей дивизии.
Примерный артиллерийский огонь, перестрелка, тактика развёртывания — всё отработали вновь, снова руководствуясь и помня слова Петра I: «Все воинские корабли российские не должны ни перед кем спускать флага».
После тренировочной батальи*** третья дивизия перешла к острову Готланд, а затем отправилась обратно в Кронштадт.
Тем временем Пруссия и Дания находились уже в довольно долгих переговорах, которые вскоре закончились заключением перемирия на семь месяцев. Так, пришла очередь и первой дивизии покинуть датские воды...
* – лисель-спирит – тонкое дерево для постановки паруса.
** – койка — постель на корабле в виде гамака.
«Сидеть и ждать... Я в горькой скуке трачу прохладные часы, а коль одна, так плачу, что и красы и своей, и мира лишаюсь. Хочется, чтобы ты вернулся, да не хочется, чтоб забрали тебя за стены холодной крепости,» – вздохнула Варя, устроившись за столик на веранде усадьбы, где для неё и сестры накрыли к чаю...
Она пока сидела одна и вновь погружалась в воспоминания встреч с Андреем, их тягу друг к другу, которая молниеносной скоростью сблизила их души, их губы в сладость поцелуев, закрепивших нежное чувство любви в крепкое кольцо, которое, как казалось, ничто не сможет разрушить.
Только, чем глубже Варя уходила в размышления, тем горестнее становилось от того, сколько времени прошло, а милый пока не возвращался, но... возвращение будет... И оно будет омрачено и известиями о смерти его матушки, и ожидающим арестом...
– Варенька! Как я рада, что ты вышла к чаю! – воскликнула довольная видеть сестру Мария и села перед ней за столик. – Я уж подумала ты делёнкой* стала.
– Время пытаюсь убить, то вышиванием, то вязанием, а оно всё тянется и лишь пугает, – опустила та взгляд.
– Доброе утро, – вышел к ним молодой человек.
По мундиру и его погонам сёстры поняли, что он — тоже мичман, и, скорее всего, знает их женихов. Взбодрившись и поднявшись с мест, они спустились к нему.
– Прошу прощения за такое вторжение. Ворота были открыты, – поклонился он и указал в сторону, где ожидал его конь. – Был в этих краях, решил не проезжать мимо. Калинин, Сергей Иванович, – представился он и тут же напомнил молчаливым княжнам. – Вы, – с улыбкой взглянул он на Варю. – Предсказали, что потолок вот-вот обвалится, а я пострадал от него. Вот, только оправился.
– Я не предсказывала, – гордо ответила Варя, как и сестра её, вспомнив о том случае.
– И что вам нужно от нас?! – с недоверием улыбнулась Мария.
Его взгляд быстро пробежался по ней, её расшитому сарафану, по глубокому вырезу груди. Отметив себе, что младшая сестра Вари так, оказывается, притягательна, ничем не хуже, а может даже и лучше старшей, он затаил дыхание от овладевшего им очарования...
– Знаю, что ждёт Никиту да Андрея по их возвращении. Видимо, бог велел мне туда не попасть, а вы, Варвара Алексеевна, – вновь взглянул он на внимательную и что-то заподозрившую Варю. – Вы предвидели, предупредили.
– Если у вас недобрые мысли зародились, Сергей Иванович, – стала она говорить угрожающим тоном. – То я признаюсь, что вас ждут большие неприятности.
– Я поверю, – улыбнулся он. – Посему и пришёл, дабы сообщить, что говорил с Краевским, издателем Отечественных записок, и тот признался, правда, под давлением моим, якобы не получал статью Никиты о поддержке государя и бессмысленности революций, но займётся поиском оной.
– Вот как?! – ахнула Мария, почувствовав в душе лёгкость предчувствия, что всё будет замечательно, когда вернётся жених, и не последует его арест...
– Обещал Краевский выступить в поддержку Никиты, – добавил Сергей, на что Варя с беспокойством вопросила:
– Как же быть с его другом, Андреем Викторовичем Карташевым?
– К сожалению, сему товарищу помочь я пока не смог, – выдержав паузу и при этом прикусив губу, признался тот, явно огорчив душу Варе и сочувствующей ей сестре. – Андрей зря книги те привёз вам... Видимо, придётся ему самому ответ держать.
– Ведь можно же что-то предпринять, – с надеждой взглянула Мария на Сергея, снова оглядевшего её восхищённым взглядом, отчего сердце у Вари сжалось, и она вновь наполнилась неприятным предчувствием.
– Наверняка можно, – сглотнул он, начав волноваться. – Вы одни дома?
– Я могу позвать старшего брата, – надменно высказала Варя, но Сергей отступил, видя её недоверие.
– Пожалуй, продолжу свой путь, – бросил он нежный взгляд на смутившуюся Марию и тут же отправился вернуться к воротам, где ожидал его конь.
– Что ж ты так груба была? – удивилась Мария, на что гордая сестра призналась:
– Неужто не заметила, как он оглядывал тебя?
– И что с того?! – хмыкнула она. – Видать, понравилась, – расплылась она в улыбку и сладко вздохнула. – Ах, вот теперь только понимаю подруг, которые говорят о множестве кавалеров. Такое блаженство, когда одаривают столь ласковым вниманием!
– Решила ли ты позабыть своего Никиту?! – удивилась Варя.
– Нет, что ты, тоска ест сердце, невыносимо терпеть и ждать, но ведь радоваться вниманию можно, – пояснила Мария и поспешила укрыться в доме, оставив сестру додумывать происходящее и тревожиться о том, что их всех теперь ждёт...
* – делёнка – женщина, постоянно занятая делом, рукоделием.
Покинув датские воды, первая дивизия русского флота отправилась в Ревель и Свеаборг. Корабль, на котором находились Андрей и Никита, прибыл шестого сентября к Ревельской бухте...
– Лево руль! – скомандовал капитан-лейтенант. – Всех наверх, паруса долой!
Моряки живо зашевелились, взбегая на бом-салинги*, и им вновь отдавались команды, какие паруса снимать. Строгая последовательность, важность знания названия каждого паруса, каждого бруса, вант, снастей — всего этого требует морская жизнь...
– Бом-брам шкоты и фалы отдай! Бом-кливер долой! – звучали команды дальше, и паруса были спущены.
Корабль встал на якоре у бухты, к берегу которой приготовились сойти...
– На суше человеку проще, но без океана трудно. Он кормит его, соединяет воедино материки и острова, даёт шанс на будущее, – вздохнул полной грудью лейтенант, пожав руку каждому мичману.
– Как верно вы сказали, господин лейтенант! – восхитился один из них, и тот признался:
– Вот, довелось батюшке моему побывать в плавании с великим человеком, капитаном Лисянским. Так вот и услышал от него сии слова.
Впервые оказались эти мичманы на берегу Эстляндии, и первым делом лейтенант повёл их в расположенный на холме старый город... Как только миновали ворота крепости, стали медленно подниматься по узким улочкам. Каменные мостовые Ревеля поражали чистотой. Люди вокруг были опрятно одеты. Румяные девушки с нарядными чепчиками все поглядывали в ответ и хихикали вслед. Речь вокруг была чужой, казалась похожей на финский язык...
Проголодавшись за время прогулки, лейтенант привёл мичманов в небольшую и очень уютную таверну. Там пахло копчёными окороками и свежевыпеченными булочками. Рассевшись за один из свободных столиков, сделали заказ и стали ждать, прислушиваться к речи вокруг...
– За столом в углу, кажется, пруссаки, – прошептал Андрей.
– О, не удивляйтесь, – улыбнулся лейтенант и вполголоса продолжил. – Здесь их проживает предостаточно.
Успокоившись и насытившись, мичманы стали возвращаться к кораблю. Как только они вышли из старого города, вслед послышались шаги, а голос земляка заставил повернуться:
– Постойте! Обождите! – восклицал тот и предстал перед удивлённо взглянувшим лейтенантом. – Князь Тихонов, Дмитрий Васильевич, – представился тот.
Одет он был в богатый камзол, выглядел подтянутым, бодрым и моложе своих лет, хотя волосы уже были совершенно седыми.
– Чем могу быть полезен? – вопросил лейтенант.
– Имею срочное донесение господам мичманам Аргамакову и Карташеву! – сообщил тот, протянув письмо, а Никита, узнав князя, поскольку тот являлся одним из друзей его отца, шагнул вперёд:
– Разрешите, господин лейтенант!
Лейтенант прочёл сначала полученное послание, после которого доброжелательно поклонился, обратившись к названным мичманам:
– Карташеву и Аргамакову надлежит возвращаться в Петербург в сопровождении князя Тихонова!
Он скорее откланялся, продолжая путь с другими двумя мичманами, и Никита насторожился:
– Дмитрий Васильевич, случилось ли что?
– Расскажу всё, когда будем уезжать отсюда в моей карете, – поспешно пояснил тот и пригласил пойти обратно к старому городу.
Переглянувшиеся друзья отправились с ним...
* – бом-салинги – деревянные брусы, которыми бом-брам-стеньга – одна из высших мачт – удерживается в вертикальном положении.
Заблестели росы на зелени садов,
Они от солнца высохнут, исчезнут.
Полюбоваться бы успеть сей красотой,
Словно не видела её я прежде.
Я встану в тени миртовых деревьев.
Они рассажены ведь здесь не зря.
Душа о мире молится, мечты лелеет,
Да ведь судьбой так часто правит власть.
Цари даны, чтобы добро всем подарить,
Что благо дать и не забыть о сердце,
Любовь в котором будет вечно жить,
Но власти борются, совсем забыв о чести.
По той тропе, что выложила жизнь,
Нельзя идти и не заметить сада,
Который сами же и развели,
Плоды которого для всех - лишь кара.
Но кто-то всё сжигает вновь дотла,
А кто-то нежные сады уж потопил.
Да, нету сил у тех, чья жизнь проста,
Нет мудрости, коль не проигрывал пари.
И всё ж, я встану вновь под тенью мирт,
Я воспою хвалу героям мирной славы.
Пусть песня о любви вокруг летит,
Да лишь добро украшают лавры.
– Адам принёс мир из рая, дабы сад блаженства настал и на грешной земле, – прозвучал нежно голос Сергея Калинина, когда он подошёл к прогуливающейся по саду родной усадьбы Варе.
Она гуляла и думала, что вновь одна, удаляясь в свои мысли и тоску. Раздавшийся голос неожиданно явившегося гостя заставил же резко вернуться в реальность и застыть на месте.
Сергей подошёл ближе. Дыхание его казалось взволнованным и почти ощутимым. Обвив осторожно Варю за талию рукой, Сергей приблизился к ушку:
– Какое блаженство наблюдать за вами,... Варвара Алексеевна, – вдыхая аромат её кудрей, шептал он.
– Что вы здесь делаете? – исчезающим голосом вопросила Варя, взглянув через плечо в его так близко оказавшиеся глаза.
– О, – отступил тут же он, чуть пройдясь по траве вокруг.
– Не верю, что Никита Аргамаков мог такое написать. Неужели всё же будет арест? – заволновалась сильнее Варя, и слёзы брызнули из глаз, как бы она ни хотела их скрыть.
– Мне жаль, – задрожали и глаза Сергея, увидевшего, как светла душа этой милой, такой притягательной для него собеседницы.
– Добро должно победить. Не должен человек уйти от света во тьму. К чему? Что во тьме? Там же нет ничего, не видно, душно, тягостно. Кого туда тянет? – Варя восклицала, а разрыдавшись совсем, умчалась скорее скрыться в дом.
Сергей ещё некоторое время смотрел ей вслед, понимая, что душа её не только светла, но и полна любви, крика к жизни и добру, который выпускают многие души, но их не слышат. Он сказал всё это себе и невольно прослезился...
– Сергей Иванович, – вышла из другой стороны сада, видимо, гулявшая там до того, Мария. – Вы в столь ранний час здесь?
– Снова прогуляемся, милая Мари? – улыбнулся он, заглушив переживания так далеко, что и сам о них тут же забыл.
Он подал руку игриво смотревшей в ответ собеседнице и отправился с нею дальше по саду, выйдя к лугу, где остановились у реки:
– Я с вами всё забываю, – любовался он её смутившимся взглядом и кроткой улыбкой.
– Ах, я всё боюсь гнева родительского, коли прознают о наших столь частых встречах, – молвила Мария, а голос дрожал.
– Будем надеяться, что не прознают. Но я намерен приехать в скором времени просить руки, – как гром с небес прозвучали для Марии его слова.
Она тут же оглянулась, опасаясь, что кто, может, услышал или увидел их.
– Я напугал вас? – удивился Сергей, осторожно взяв её ручку и прикоснувшись к каждому пальчику сладостью поцелуя.
– Вы... Я никак не полагала, что... наши прогулки... дадут вам повод, – начало было Мария искать подходящие слова, но Сергей перебил:
– Я не хуже Аргамакова буду, да ни в каких заговорах не участвую.
– Что вы, Сергей Иванович, – попыталась возразить Мария, но он вновь перебил:
– Сергей, Серёженька, Серж... Вы можете быть и ласковее со мною, – встал он ближе к её глазам.
Глядя в ответ, не находя пока слов ответить достойно, чтобы не обидеть, Мария позволила его губам приблизиться и... слиться с её воедино,... позволила наслаждаться нежным поцелуем... Сердце неприятно билось в её груди, всё внутри сжималось и чего-то просило, и Мария... оттолкнулась и убежала...
Выйдя из петербургского дома и направляясь к ожидающей их карете, Алексей с супругой шли молча. Задумчивый извозчик их заметил сразу и тяжело вздохнул. Как только дверца кареты за ними закрылась, он понимающе покивал головой и поторопил коней в путь...
– Ты так и не скажешь, что тебе этот человек из канцелярии сказал? – вопросила Алексея супруга.
– Милана, умоляю, не трави душу, – глядя на мелькающие за окном улицы сказал тот.
– Объяснись, или мы никуда не поедем. Немедля! – воскликнула она, уже еле сдерживаясь от переживаний внутри. – Это же наши дети! Их надо спасти! Я не вынесу, если их ждёт беда!
– Успокойся, молю... Я буду делать всё для их счастья, поверь, – не менее беспокоился Алексей, взяв супругу нежно за руку и поцеловав ту.
– Что он сказал? Он поможет оправдать всех нас, Никиту да Андрея? – продолжала спрашивать супруга.
Но Алексей смолк, вновь уставившись на окно. В его голове проносились слова Ильи Ивановича, с которым только что была встреча, с которым так долго беседовал в кабинете и который ушёл с таким же довольством, с каким приходил: «Вы будто ни бельмеса не смыслите!... Помните прошлое своё, такое непростое, так испортившее репутацию вашим детям... Советую, слышите, только советую, выдать дочерей за более достойных мужей, нежели Аргамаков иль сей безродный, деревенский паренёк, Карташев. Побойтесь злых языков вокруг... Побойтесь, Алексей Николаевич... Их не спасти, а спасти судьбы своих детей вам по силам. Не вмешивайтесь. Я замолвлю словечко о недоразумении с книгами... Так и сыновья же ваши смогут продолжать спокойно учёбу... Помните... Помните прошлое... Берегите то, что есть, Алексей Николаевич, берегите...»
– Алёшенька, – услышал Алексей сквозь плач супруги её ласковый зов, пока карета всё спешила вернуться в родную усадьбу.
Он взглянул на Милану с горькой жалостью. Той самой, которую испытывал к себе, к ней и к сложившейся судьбе. Он прослезился и прижал её к своей груди... Сердце шумело, давило с режущей болью... Алексею казалось, жизнь заканчивается, а он так и не сможет помочь своим детям обрести благую судьбу...
– Нет, милая, нет, – вымолвил он, наконец-то. – Надо как-то мне искать силы... Выдать надобно дочерей... замуж... Да не за...
– Что?! – взглянула Милана с тут же застывающими слезами.
Одна из них, не успевшая окаменеть от полученного удара в душу, ещё катилась по щеке. Она была холодна, словно лёд,... как те слова, что сейчас вылетели из уст любимого супруга...
– Ты не посмеешь причинить такую боль им.
– Боюсь, иного выхода не вижу, – отвёл Алексей взгляд в сторону.
– Что сказал тот человек? Он угрожал? – понимая всё и так, спрашивала вновь Милана, и Алексей лишь кивнул.
– Господи, – взревела Милана, прижав руки к груди. – Да за что же им-то всё это?! Что этим бездарям надо от них?! Кому вдруг понадобилось ломать жизнь нашим детям?!
– Милана, родная, молю, – не мог выносить рыдания супруги Алексей, вновь обнимая её и пытаясь успокоить, но душащие его уже долго слёзы изнутри так же вырвались наружу...
Карета, в которой Андрей и Никита сидели и слушали, что им рассказывает князь Тихонов, прибывший в Ревель за ними и забравший с собой, всё неслась по дорогам Эстляндии. Пыль из-под колёс, копыт ложилась позади туманом. Вокруг — лишь простор полей, которые наслаждались выросшим урожаем, что ещё тянулся к теплу солнца....
– И теперь, – вздохнул вновь князь Тихонов, продолжая свой рассказ перед настороженными мичманами. – Теперь вас будут ждать с арестом...
– Как вам, Дмитрий Васильевич, удалось выбраться?! – удивился Никита.
– Меня отослали на службу в Новгород, но я отпросился в отпуск. Повезло, скажем так, – признался тот. – По долгу чести, дружбы, я не могу вас оставить, не помочь.
– Я благодарю, мы, – взглянул Никита на кивнувшего Андрея, полностью поддерживающего его слова. – Благодарю, что предупредили нас. Но что дальше-то делать?!
– Укрыться и ждать, когда всё уладится. Тем временем за вас обоих ручаются многие. Посему, верьте в успех, верьте. В столь неспокойное время революций надо быть тише воды, ниже травы.
– Вы осуждаете меня? – спросил Никита, почувствовав в себе вину от того, что всей душой хотел добра отчизне, а вышло «боком».
– Я не в праве никого осуждать. У вас, молодые люди, своя голова есть на плечах. Вас укроют пока на одной даче в Гунгербурге. Просьба от ваших отцов, находиться там безвыездно и... тихо, – пояснял князь.
– Это будет невыносимо, – усмехнулся в недовольстве Андрей.
– Не гнушайтесь чужим опытом личным иль из книг. Я знаю, что такое крепость. Вы хотите сие познать? – не удивился противостоянию парней Дмитрий. – Вспомните учение моря, которое требует от мореплавателей ума, терпения, благоразумия, наконец. Решать вам, я отвезу, куда пожелаете. Итак, – прокашлялся он слегка и выпрямился. – Куда, по домам или на дачу?
– Что за дача? Чья? Вы уверены, что нас там не обнаружат? – поинтересовался Никита.
Но князь лишь вздохнул и кивнул, в глубине души надеясь, что парни послушают и спокойно будут ждать в отведённом им месте... Остановившись вскоре на постоялом дворе, отужинав и сменив коней, Дмитрий Васильевич вышел на двор, ожидая там своих спутников...
– Князь, вы ли?! – прозвучал голос вышедшего из только что прибывшей кареты грузного мужчины средних лет.
Узнав его, Дмитрий лишь ответил кивком головы и чуть приподнял свой цилиндр, украшающий голову.
– Кого везёте? – поинтересовался тот сразу, оглядывая пока одинокий двор.
– Вечно вам мерещится что-то, – усмехнулся Дмитрий.
– Да нет, Дмитрий Васильевич, не мерещится. Видел я в Ревеле, как к вам пара мичманов подсела, – прищурился собеседник.
– Прям подсела, – удивлённо взглянул Дмитрий. – Ступайте по своим делам да не занимайтесь похлёбством*, уважаемый Пётр Ильич. Вижу, что в угоду канцелярии вы решили проследить за мной.
– Смотрите, князь, как бы на свои плечи неприятности не возложить, – стал предупреждать тот. – Я служу государю,... России! А судя по тому, что вас связывает дружба с подозрительными людьми, за которыми наше отделение так и присматривает, как и за возвратившимися каторжниками, то проследить за вами лично не будет лишним. Не так ли?
Довольно долго они ещё молча взирали в глаза друг друга, но Пётр Ильич, будто уверившийся в своей правоте и правильности слежки, медленно ушёл в трактир постоялого двора, где бросил взгляд на стоящих у окна молодых мичманов...
Он сел за один из столиков и не сводил с них глаз, что те явно чувствовали, так как всё это время следили из окна за беседой его с князем...
– Что делать будем? – шепнул Никита другу.
– Бежать надо. Сами найдём где укрыться. Видать, у князя без нас проблемы теперь, – прошептал в ответ Андрей. – Только как?
– Выходим, хватаем коней и мчимся что есть силы, – кивнул Никита, и они решились...
Медленно выйдя на двор, друзья не взглянули на настороженно следившего за ними Дмитрия Васильевича. За ними следом вышел и Пётр Ильич, но остановился у дверей наблюдать за происходящим дальше.
Как только он понял, что парни, скрывшись на конюшне, задумали побег, то поспешил за ними, но с грохотом растворившиеся ворота конюшни выпустили резвых коней, на которых мичманы умчались и скрывались скорее, дальше и дальше, от этого постоялого двора, от глаз...
* – похлёбство – угодничество
Чувствуя всё увереннее, что что-то не так, Варя уже который час ждала и искала сестру, но той нигде не было видно. Прибежавшая вдруг их домашняя кошечка запрыгнула сразу на колени, как только Варя села вновь в кресло...
– Ах, ты моя Зорюшка. Всё бегаешь где-то, – улыбнулась Варя, ласково поглаживая по шелковистой шерсти кошку.
Та мурлыкнула и стала чесать за ухом, и довольно долго...
– Была бы я каким зверьком, быстро бы эту упрямицу нашла. Вот где Машенька? Где? – размышляла Варя, продолжая гладить Зорюшку, а она начала себя лизать. – Гостей, что ли, нам ждать? – улыбнулась Варя, наблюдая за нею. – Где же она? И где ты эти дни пропадала? Неужто всё в погреб бегала и там лакомилась вновь? Вот нравится тебе там сидеть, – насторожилась, пока беседовала с кошкой, Варя, и её вдруг осенило, что, может, сестра в погребе укрылась...
– Обожди, Зорюшка, – поднялась она, и кошка устроилась на коврик, где продолжила своё умывание...
Поспешив скорее к погребу, спускаясь туда по каменным ступеням, Варя услышала всхлипы и поняла, что теперь Машеньку-то нашла. И да, та сидела в углу у холодной стены и тихо плакала, уткнувшись лицом в колени...
– Машенька, – обняла её тут же Варя, чувствуя вновь неладное. – Что же это такое? Неужто злые силы вновь потешаются над нашей семьёй? Будто кто проклял...
– Полно предвещать беды! – взревела раздражённо сестра и вскочила. – Что ты знаешь?! Что?
– Машенька, что с тобой? Что случилось? – поднялась Варя.
Она совершенно растерялась подобному взрыву эмоций сестры, которая была всегда весёлая, живая, а сейчас казалась совершенно иным человеком...
– Я не знаю, – закрыла та рот рукой и вновь заплакала. – Но я согрешила, – пала она в крепкие объятия Вари. – Согрешила!
– Да что произошло-то?! – насторожилась Варя.
– Невыносимо сидеть всё это время, ждать возвращения Никиты, а он... Он так далеко, его арестуют, нас ждёт только несчастье. Я-то это понимаю! – снова восклицала Машенька и отступила. – И без предсказаний знаю!
– Полно! - воскликнула Варя, и сама раздражаясь. – Я не вещунья, не потворная бабка*!
– Целовал меня,... целовал, – запнулась Машенька, теряя голос и каменея всем телом на глазах сестры, застывшей в ожидании ужасного признания. – Встречались мы с ним часто всё это время. Приезжал, когда знал, что я одна да смогу выбраться на свидание...
– Кто? – вопросила Варя, когда молчание сестры затянулось.
– Калинин,... Сергей Иванович, – еле слышно выговорила та.
– Господи, – перекрестилась Варя. – Кто разум тебе затмил?! Зачем ты пошла на это?!
– Я предала Никиту, да? – взглянула сестра с разочарованием в глазах. – Не отвечай,... знаю, что предала. Я позволила себя поцеловать... Я гуляла с ним. Он так мил был всё время. Мы говорили, говорили про Никиту, что поможет он ему, якобы с Краевским уговорился. А Калинин, как и твой Андрей, простой деревенский... А так казался великодушен. Я не могла отказать, чтобы не узнать о том, что происходит, что, может, Никиту да Андрея уже и не арестуют, может, всё сладится.
– Ты с ума сошла, – прошептала поражённая Варя. – Машенька, – качала она головой. – Как же Никита? Где те чувства к нему, что в тебе были? Где всё это?
– Он сказал, что будет просить моей руки, – вновь плакала та, медленно отступая и облокотившись на холодящие спину камни стены. – И тут я не смогла больше. А он... Он поцеловал...
– Машенька, – только и могла Варя сказать во вновь сложившуюся паузу.
Видя боль разочарования в глазах сестры, Машенька кинулась к её ногам и взревела:
– Прости меня! Помоги! Умоляю, помоги! Грешна я, кары заслуживаю!
– Поднимись, дурочка! – помогла Варя сестре подняться и встряхнула за плечи. – Ты кому сердцем принадлежишь?!
– Никите! Не слышишь?! – крикнула сестра отчаянно. – Не скрою, понравился мне Сергей, но не люблю я его. Узнать больше хотела про Никиту!
– Дурочка, да ты же ему надежду подала, сердце затронула. Ведь он всё Никите передаст! Не дай бог, дуэли будет не избежать! – встревожилась Варя.
– Помоги же, чтоб беды не было, – плакала Машенька, потеряв в себе силы искать выход из сложившегося положения, и видевшая то сестра тоже пока что не знала как быть, но знала одно: нужно было что-то предпринимать.
– Все беды мы сами себе устраиваем... Идём, здесь нам силы не найти, – повела Варя её из погреба за собой...
* – потворная баба – колдунья
Вбежав в трактир и закрыв за собою дверь, Андрей с Никитой переглянулись и засмеялись. Выглянув украдкой в окно рядом, они видели мимо проходящих стражников порядка. Те, постояв ещё немного, продолжили свою прогулку...
– Господам комнаты? – вопросил подошедший хозяин трактира.
– Да, и поесть! – воскликнул довольный Андрей и взглянул на такого же счастливого друга. – Подкрепиться надобно!
– Несомненно, – хихикнул тот, и хозяин трактира, приглашая, добавил:
– Разумеется, без трапезы никак нельзя продолжать путь! Господам и пива нашего отведать полагается. Оно у нас отменно! Все хвалят!
– Неси, голубчик, – потёр Никита свои руки и сел за один из столиков.
– Документы надо уничтожить, – шепнул севший рядом Андрей. – Как остановят, обнаружат, кто мы, пропадём сразу. И деньги надо будет где-то доставать. У нас совсем мало...
– Ты прав, – кивнул ставший более серьёзным Никита и оглядел зал трактира, где никого, кроме них, пока не было.
– Пива господам, – игриво сказала девушка, поставив перед ними по кружке пива, украшенного белоснежной шапкой пены.
– Красота, – протянул довольный Никита, тут же принявшись пить, и Андрей спросил у очаровательно улыбающейся девушки:
– Нам бы ещё ведёрко какое... Бумагу некоторую сжечь.
– Сию минуту, – с коротким приседанием ответила она и вскоре вернулась с ведёрком и маленькой коробочкой, так же быстро оставив их вновь наедине.
– Гляди-ка, – хихикнул Андрей, открыв коробочку. – И у них фосфорные спички имеются. Вот радость-то!
– Жизнь продолжается, – улыбался Никита и вздохнул. – Скорее б только покинуть эту Эстляндию...
– Ничего, выберемся, – достав из кармана свой документ, тут же поджёг его Андрей и то же самое сделал с документом Никиты, который и тот не замедлил достать.
Жадным пламенем разгорался в ведре огонь, поедая важную бумагу. Бумага трещала, откидывая от себя искры. С необъяснимой тревогой друзья следили за её уничтожением, но душа понимала, что это спасением не послужит:
– Нам нельзя попадаться и сейчас, – прошептал Никита.
– Ты прав, – согласился Андрей, не сводя глаз с яркого огня, полностью овладевшим их документами, которые вот-вот исчезнут с глаз, сгорят дотла. – Нам нужны на время иные имена, документы...
Только договорить он не смог. Скрипнувшая дверь трактира заставила замолчать и заметить, как им на стол поставили уже готовое горячее овощное блюдо с куриными грудками, от которого ввысь вздымался пар и разлетался манящий аромат...
– Черти принесли, – тихо кивнул другу Никита, видя вошедших в трактир стражников порядка, которые сели за столик у окна и бросили им удивлённый взгляд.
Андрей поставил ведро с догоревшими документами на пол и принялся спокойно ужинать. Сглотнув волнение, Никита последовал его примеру, делая вид, что всё хорошо, но мало получалось.
Поднявшийся один из полицейских подошёл и тут же вопросил:
– Господа мичманы, – кивнул он, считав себе их чин по мундирам. – Путешествуете?! – удивлённо глядел и ожидал ответа от поднявших к нему глаза парней.
– Верно, господин полицейский, – подтвердил Никита.
– Что жгли? – указал тот взглядом на ведро.
– Письма от дамы одной, – нашёл что ответить Никита и хихикнул. – Знаете, как может случиться, коли прознает её супруг.
– Да уж, верно, – улыбнулся он и будто был удовлетворён ответом, вернувшись к своему напарнику за стол, куда им вскоре тоже подали поесть.
Ничего не говоря друг другу, друзья отужинали и поднялись в отведённую им спальню. Скрывшись от глаз, они сели на кровати и только тогда расслабленно выдохнули...
– Ох, влезли в дело, – покачал головой Андрей. – Верю, конечно, обещаниям Дмитрия Васильевича, что выяснит он кто и как изменил твои слова в той зловещей статье, будто ты против государя, да почему Краевский всё же её опубликовал, но нас могут расстрелять до этого.
– Прости, что втянул тебя ненароком. Кто ж знал, что мои призывы так пересмотрят, перетрактуют, что дело может дойти не только до крепости, но и до казни, – шепнул Никита.
– Да и я хорош... Книги доставил, не подумав, что какие-то из них могут вызвать подозрения на революционный настрой, – махнул рукой Андрей. – Нам лучше сейчас заняться поиском новых документов, да как, где их достать?
– Я знаю, как, – ухмыльнулся ставший довольным Никита. – Да только грех это.
– Грех пойти на поводу злоумышленников и поддаться их интригам, – выдал Андрей. – Заодно не грех найти и простую одежду, – добавил он. – Искать же будут мичманов.
– Да, оставаться в мундирах нельзя. Их спрячем, – кивнул довольный задумкой Никита. – Голь на выдумки хитра, – засмеялся он вместе с другом...
Пошептавшись о дальнейших планах, друзья наполнились надеждами на лучшее, которые так стали гладить душу, что уверенность в успехе поселилась в них и помогла эту ночь отдохнуть, а утром отправиться в путь...
Заря только начала рисоваться алыми красками на ясном небосводе, а друзья уже собрались выходить из спальни трактира, в котором останавливались на ночлег. Кивнув друг другу в поддержку действовать, как договорились, они открыли дверь и медленно вышли в пустой и тихий коридор...
– Ты уверен, что та красавица – его дочь? – шепнул Андрей.
– Уверен, говорю же, слышал вчера, когда выглянул в коридор подслушать! – уверенно выдал Никита...
Никого не видя, друзья спустились в зал. Хозяин трактира сидел за одним из столиков и перебирал какие-то бумаги. Завидев проснувшихся гостей, он тут же отвлёкся и расплылся в добродушную улыбку.
– Доброе утро, господа! Неужто столь рано в путь?
– Доброе утро, – кивнул Андрей и облокотился руками на стол, встав близко к его глазам, отчего хозяин чуть вздрогнул.
На его лице медленно показалась тревога, что будет что-то нежеланное, и он застыл в настороженности.
– Заезжают ли сюда гонцы, везущие документы, паспорта? По какой дороге они проезжают обычно? – прошептал на ухо Никита, вставший за его спиной.
– Не знаю, ничего не знаю, – замотал трактирщик головой, а Никита продолжал шептать ему на ухо:
– Кто знает?
– Не знаю, господа хорошие, пощадите... Может, – сглотнул он. – Может, жандармы знают. Точно знают!
– Значит, ты выйдешь на улицу и спросишь, какой дорогой будет ехать этот гонец, – усмехнулся Андрей, так и пронизывая его насквозь острым взглядом.
– Почему? Зачем? Я... Я ведь могу и сдать вас им, – широко раскрыл глаза трактирщик, а голос его дрожал так, что выдавал переживания испуганной души.
– Ты не упустишь возможность спасти свою дочь, – усмехнулся Никита.
– Дочь?! Где она? Что вы с ней сделали?! – стал восклицать встревожившийся трактирщик.
– Папенька?! – выбежала та сразу из кухни и тут же встала, как вкопанная, поняв, что отец окружён опасными людьми.
Достав пистоль, Андрей наставил его на неё и стал медленно подходить.
– Нет, – мотала она головой, но не смела сделать и шага.
– Иди сюда, - улыбался Андрей, протянув ей руку. – Не бойся. Всё будет замечательно.
Девушка нерешительно подала руку и остановилась перед наставленным оружием.
– У нас нет денег, чтобы платить тебе, – продолжал говорить трактирщику Никита, взглянув на промелькнувших за окном прохожих. – А чтобы не выдал нас жандармам, покараулим твою дочь. Если хоть кто-то явится сюда по нашу душу, учти, дочку ты долго не увидишь... Так что, выбирай, поможешь, спросишь про дорогу, или выдашь?
– Помогу, ей-богу, помогу! – воскликнул тот, искренне соглашаясь на все условия. – Что ж не помочь? Можно же и полюбовно просить было...
– В сие опасное время полюбовно мало кто общается, – усмехнулся Андрей и подмигнул напуганной, уставившейся на дуло его пистоля девушке.
Он махнул ей подниматься наверх, где скрылся с ней в комнате, куда вскоре явился и Никита, отпустив трактирщика выполнять сказанное...
– Думаешь, получится? – вопросил Андрей.
Взглянув на сидевшую у них за столом дочь трактирщика, Никита улыбнулся:
– Да, должно получиться. Ради дочери он не предаст. Верно? – кивнул он ей, взглянувшей в ответ красотою больших светлых глаз.
Её внимательный, изучающий взгляд невольно заставил Никиту какое-то мгновение любоваться, а потом отойти к окну. Он посмотрел на улицу, где пока не было никого и с накатившей в душу тоской тяжело вздохнул.
Дождавшись скорого возвращения трактирщика, друзья переглянулись, и Никита смело схватил его дочь за предплечье, подняв возле.
– Нет! Я всё узнал! – воскликнул тут же трактирщик. – По южному пути будет проезжать нужный вам гонец, клянусь! Вот только когда?!
– Мало ли клятв на свете, – усмехнулся Никита. – Мы забираем твою дочь с собой. О, кстати! – воскликнул он воодушевлённо и обратился непосредственно к ней самой. – Как зовут тебя?
– Анналис, – вновь взглянула она, и взгляд был таким же нежным, как и прозвучавший голос.
– Мы вернём тебя, Анналис, сюда же, когда встретим гонца, – пообещал Никита, и Андрей спрятал пистоль за мундир, оставив тот расстёгнутым.
– Возьмите что угодно, только не мою дочь, – пал на колени встревоженный трактирщик. – Умоляю, она всё, что у меня осталось!
Его глаза наполнялись горькой влагой слёз, жалостью, страхом, чем-то, что жутко сжало душу что Никиты, что Андрея, но уступать не собирались. Предчувствие, что могут быть обмануты и схвачены, мешало принимать иные решения.
Продолжая действовать, как было условлено, друзья покинули трактир вместе с несопротивляющейся и видно им доверяющей Анналис. Отыскав первого попавшегося извозчика, они все устроились в его экипаж...
В тот же день друзья посетили одну из лавок, продающих одежду, где и сменили мундиры на сюртуки, под которыми надели короткие жилеты и прикрепили галстук. Сложив аккуратно мундиры обратно в карету, они устроились там вновь перед глазами невольно улыбнувшейся им Анналис, руки и ноги которой были хорошо связаны тугими верёвками...
– Я б не побежала, – вымолвила ласково она, глядя в глаза добродушно улыбнувшегося Никиты.
Он ничего не ответил, развязав верёвки и бросив их на пол, после чего снова продолжилась молчаливая поездка в нужном направлении... У дороги пути, где должен был проехать гонец с документами, располагалась небольшая деревенька с постоялым двором. Там и решили остановиться на ужин и ночлег...
– Гляди-ка, – кивнул Андрей другу в сторону отдыхающих у конюшни коней и на стоящую там пустую карету. – Ещё постояльцы, видать.
– Узнаем, – улыбнулся Никита и обратился к спутнице. – Анналис, остановимся здесь. Будем надеяться, что гонец не проедет мимо. Это последний постоялый двор перед городом. Путь до города не близкий, так что будем ждать, а там и вернём тебя домой, как договаривались.
Она лишь кивнула в ответ и вышла к ним на улицу.
– Остаётся уповать на то, что среди тех документов будут подходящие для нас, – вслух размыслил Андрей...
Наудачу услышали друзья из разговоров на этом постоялом дворе, что те постояльцы, которые там, как видно, уже сидели две недели, как раз ожидали получения паспортов. Надеясь, что гонец или почтовая повозка прибудут уже в довольно скором времени, друзья решили остаться здесь и ждать под предлогом, что также ожидают документов.
В один из дней прибыла почтовая повозка, с которой друзья смекнули отослать посылку самим себе, упаковав как можно лучше в неё своё обмундирование, а там и снова потянулись скучные дни ожиданий, а денег, которых было и так мало, становилось всё меньше...
– Значит, Анналис? – за одним из ужинов вдруг спросил Никита у их на вид всем довольной спутницы. – Нерусское имя.
– Верно, – игриво улыбнулась она, чувствуя себя так легко, что тот полёт наслаждающейся жизнью души передался и Никите с Андреем, заставив переглянуться и восхититься собеседницей. – Матушка моя – немка. Царство ей небесное, – перекрестилась она и гордо добавила. – Но православная я... Душою русская!
– Славно, – улыбался Андрей.
– Едет! – воскликнул вдруг хозяин двора восторженно, отчего все сразу смолкли и кинулись к окнам убедиться в том своими глазами.
– Точно, гонец, – кивнул один из постояльцев.
– Пора, – шепнул другу Никита, и они поспешили оставить постоялый двор.
Вскочив верхом, друзья помчались навстречу замедлившему ход коня гонцу. Тот видел, что спешат именно к нему, что следует ожидать чего-то срочного. Он остановился, но друзья, наставив на него пистоли, прикрикнули:
– Сумку сюда!
Опешивший гонец попытался помотать головой, но в душе словно ёкнуло, что не стоит играть с огнём...
– Жизнь дороже, – пролепетал он, сняв перекинутую через плечо суму, и отдал её им.
Умчавшись с сумкой подальше в поле, друзья скорее стали перебирать и перечитывать некоторые из паспортов, отобрав два более-менее подходящих для себя. Вернувшись к так и наблюдающему за ними гонцу, Никита протянул ему сумку:
– Продолжайте свой путь, сударь!
– Вам от зла не уйти. Оно ведь найдёт. Будет скоро известно, чьи паспорта взяли! – усмехнулся тот и помчался к постоялому двору.
Там постояльцы, видевшие странное происшествие из окон, подняли шум и панику, отчего Анналис сообразила как можно скорее незаметно скрыться и кинуться бежать. Она спешила, ветер дул в лицо, развивая незаплетённые волосы.
Анналис держала в глазах силуэты исчезающих к лесу всадников, её спутников... Надеялась нагнать... Остановившись от бессилия бежать дальше и потеряв Никиту с Андреем из вида, Анналис с разочарованием стала оглядываться. Всплеснув руками, она с огорчением усмехнулась...
– Как там? – окликнул голос Никиты, выехавшего из леса вместе с другом.
– Вы не убежали! – обрадованно вымолвила она.
– Убежали, – возразил Андрей. – Возвращаться нельзя.
– Ох, и грешники же вы, – засмеялась Анналис.
– Что ж, – глубоко вздохнул Никита. – Прошу, садись, – кивнул он ей к себе на коня. – Вернём тебя домой.
– Хотелось бы всё же увидеть Петербург, – вдруг смутилась она, что заставило его вновь восхититься:
– Ах, красна девица, откуда же столько скромности в тебе нашлось?! А так была смела!
– Возьмите меня с собой, – с надеждой и нежностью взглянула Анналис в его глаза...
Анналис приблизилась, не отпуская взволнованного взгляда Никиты, словившего трепет её души. Он сглотнул от неудобства и отвёл взгляд в сторону, восседая в седле и стараясь не смотреть больше на неё...
– Анналис, – окликнул Андрей, подъехав к ней и протянув руку. – Думаю, тебе пора домой, а не искать приключений и переживаний для папеньки.
Она ничего не ответила, отступив и повернувшись к ним спиной. Не зная, как высказать всё, что криками раздаётся внутри, Анналис глядела перед собой в незримую пустоту. Обняв себя за плечи, она прослезилась и почувствовала приближение нежеланного расставания.
– Анналис, – произнёс спустившийся к ней Никита и повернул к себе лицом, еле касаясь плеч. – Мы люди чести. Обещали тебя вернуть домой, значит,... должны так и поступить.
– Возьмите меня с собой. Я скажу папеньке, что нашла судьбу свою, – посмотрела она в его глаза, а слёзы уже лились из её глаз. – Не смогу... без тебя...
– Сможешь. Прости, – покачал головой Никита, хотя и не хотел обидеть или вызвать в ней рыданий от боли разбитых надежд.
– У вас есть невеста? – еле слышно вопросила она.
– Да, и я всем сердцем люблю её. Ты прекрасна,... очень, – нежно улыбнулся он, медленно убрав руки от её плеч. – Но прекраснее любимой никого нет и не будет.
Анналис еле отыскала в себе силы сдержать остальные слёзы, как бы верёвка вмиг поразившего одиночества ни стягивала душу всё крепче, всё больнее... Отступая, она покачала головой на очередной вопрос Андрея:
– Едем домой!
– Езжайте своей дорогой, – усмехнулась она. – Я доберусь домой сама. Оставьте меня уж. Я сама! К тому же, следующая почтовая повозка будет завтра... С нею и вернусь...
Анналис медленно уходила, развернувшись и не оглядываясь, как бы ни хотела поступить иначе. Она прибавила шага, потом побежала, но очень надеялась, что Никита смотрит ей вслед, что остановит, вернёт, обнимет, но... он лишь смотрел...
– Пусть вернётся домой сама, – тихо вымолвил Андрей, так и сидевший в седле и удерживающий стоять начавшего волноваться коня.
– Знаешь, нам придётся к любимым тайком возвращаться, – задумчиво сказал Никита, глядя уже в сторону далеко ведущей дороги. – Угораздило же нас.
– Поди, иных женихов найдут им, – усмехнулся с горечью в душе Андрей.
– Ты так легко сдашься?! – взглянул с удивлением друг и устроился на своего коня.
– Нет, но обещал матушке, и так и сделаю, а именно, приму всё, что жизнь мне будет преподносить, – признался тот.
– Матушке, – кивнул Никита и со вздохом взглянул вновь вслед бросившейся бежать к постоялому двору Анналис. – Что ж, пора возвращаться и бороться за своё счастье... Да Краевский должен будет ответить, почему мою статью переделали, так подставили.
– Вперёд? – улыбнулся Андрей.
– Вперёд! – бодрее воскликнул Никита, и друзья, улыбаясь друг другу, погнали коней мчаться прочь, мчаться по дороге, которая вскоре приведёт их к родным местам...
«Кресте Честный, хранитель души и телу буди ми: образом своим бесы низлагая, враги отгоняя, страсти упражняя и благоговение даруя ми, и жизнь, и силу, содействием Святаго Духа и честными Пречистыя Богородицы мольбами. Аминь,» – молилась Мария уже в который раз в себе и на очередной прогулке, и вернувшись домой...
– Где такая задумчивая вновь блуждаешь? – удивился вышедший из гостиной отец и пригласил рукою пройти за ним.
Покорно следуя за родителем, Мария вновь молилась.
– Что-то случилось, чего мы не знаем? – удивлённо вопросила и матушка, поднявшись с кресла, в котором до того сидела.
– Нет, маменька, папенька, – прозвучал голос Марии отчуждённо. – Молюсь, чтобы грехи простились. День-то сегодня какой... Воздвижение креста Господня...
– Уж стемнеет скоро, а ты всё в молитвах бродишь, – ждала мать пояснений от дочери, в которой видела переживания и желала всей душой как-то успокоить.
– Готовлюсь принять гнев ваш, ибо намерена отказать любому, в намерениях которого будет стать мне супругом.
– Мари, и тебе, и Варваре стоит всё тщательно обдумать. Никита с Андреем не вернутся. Не посмеют! – воскликнул строго отец. – Их же сразу схватят. Да и рушить ваши судьбы они не посмеют.
– Вы не слышите, что говорю, – усмехнулась Мария. – Я сама разрушу судьбу кому угодно, – огрызнулась она и перекрестилась.
– Я всегда слушаю каждого и каждую, – возразил отец. – В любом случае, пока не будет вам обоим по восемнадцать, венчаний не будет никаких!
– Вы перестали слышать, – накипала в Марии обида.
– Мари! Машенька! – послушался голос вбежавшей в дом Вари. – Скорее, бежим во двор! Там птицы зимовать летят! Скорее!
Сорвавшись с места, Мария выбежала на двор. Варя уже была там и радостным взглядом провожала улетающую стаю птиц. Сомкнув руки, словно в молитве, сёстры не сводили глаз со стаи и загадывали каждая своё желание...
– Пусть этот вторник, четырнадцатого сентября, станет волшебным днём, что принесёт нам исполнение этих сокровенных желаний, – улыбнулась Варя.
Наблюдавшие за дочерьми родители стояли у окна. В их глазах душа кричала сожалением, болью, что детям придётся причинить страдания...
– Я не смогу, – покачал головой Алексей. – Не смогу заставить.
– Значит,... тому и быть, – молвила рядом его супруга.
Заключив друг друга в объятия, они на некоторое время закрыли глаза, внутри молясь и поддерживая друг друга... А улетавшая стая птиц была уже почти не видна...
Варя улыбнулась сестре в поддержку:
– Мы с тобой выдержим сегодня пост, и прегрешения простятся, верь! Идём, чесноком ещё кресты расставим?
– И угольком, – кивнула Мария.
– Худа не будет, – согласилась Варя, и сёстры побежали обратно в дом...
На свою радость обнаружили они, что родителей уже нет в гостиной, и прямиком направились на кухню. Они попросили повариху начистить им чеснока и дать пару кусочков угля. Сложив всё это в маленькую корзинку, сёстры убежали на двор, где принялись рисовать кресты то на деревьях вокруг, то на стенах дома...
– Уходи всё зло! Не смей приближаться! – повторяли они и улыбались друг дружке, веря сильнее в победу доброго.
Вернувшись довольные домой, сёстры оставили корзинку в углу кухни и закружились в коридоре, направляясь весело к лестнице, чтобы уйти в свои покои. Неловким движением они оступились вместе и коснулись висевшего на стене портрета отца.
Тот качался ещё некоторое время, испугав застывших на месте сестёр...
– Тише, – коснулась Варя его осторожно, и качание портрета остановила.
– Фух, – выдохнула Мария. – Пора на покой. А то сломаем ещё что на беду.
– Ну тебя, – хихикнула Варя, отправившись подниматься с ней вместе наверх, и застыла, как и она, от раздавшегося грома всё же упавшего портрета...
– Спаси и сохрани от всех напастей, – перекрестились, не оглядываясь, как ни было трудно сдержаться, сёстры и скорее разбежались по своим спальням...
«Как же теперь всё сложится? Дай бог, чтобы то, что мы загадали на улетающих птиц, исполнилось, молитвы были услышаны, а зло не смело поступиться к нам и дорогим людям», – села вновь за вышивание Варя...
– Ай! – вскрикнула она невольно от боли, которую причинила себе, неудачно попав в палец иголкой.
Слизав показавшуюся каплю крови, Варя обмотала палец платочком и взглянула на незаконченный рисунок вышивки:
– Неужто придётся всё переделывать?!
– Что случилось? – вошла к ней сестра и осторожно закрыла дверь.
Сев рядом, Мария взглянула на вышивку:
– Подушку вышиваешь?
– Да, – вздохнула Варя. – Да ошибка, вот...
– Ах, – улыбнулась сестра и захихикала. – Вот нечистая и споткнётся на этой ошибке да принесёт твоя подушка счастье тому, кому её вышиваешь.
– Если он вернётся сюда когда-нибудь, – задумчиво вымолвила Варя...
– Капкан поставлен, и теперь важно, чтобы не они в него попали, – молвил Михаил, выслушав рассказ Дмитрия о том, как Никита с Андреем умчались с постоялого двора, украв двух лошадей.
– Мне выписан отпуск. За мной тоже идёт слежка, – сообщил тот, сев перед другом за столик гостиной...
Во всём доме царила тяжёлая тишина.
Как только Дмитрий прибыл в имение Аргамаковых и сразу уединился с Михаилом в гостиной, казалось, всё вокруг погрузилось в настороженность и ожидание того, что случится что-то неприятное...
– Что ж, на этот раз ребятам наверняка придётся больше самим действовать и не уповать на нашу помощь, – с горечью сглотнул Михаил и прослезился. – Они выдержат. В них кровь Аргамаковых, князей жёстких. Их не сломать.
– Верю, – кивнул Дмитрий и налил себе коньяка из стоящего перед глазами графина. – Только, – сделал он глоток. – Только напасть бы на следы того, кто подсунул Краевскому поддельную статью.
– Кто ж докажет, что она поддельная? Почерк хорошо скопирован, – возмутился Михаил. – Был я у Краевского, как ты и советовал, не знает он ничего. Поверил, что Никита её написал, хоть и удивился. Теперь-то он в сомнениях и раскаяниях, однако молчал на допросе.
– Что ж, его ожидает ещё допрос, и, наверняка, не единственный, – усмехнулся Дмитрий и осушил свою рюмку. – Он попытался через свои статьи умилостивить государя, но ему мало доверяют, поверь.
– Так и нам не доверяют, – опустил взгляд Михаил. – Ты,... вот что, ступай-ка домой... Ирина твоя, поди, сильно переживает. А я уж подожду, когда они сами объявятся. Хоть тайно, хоть как.
– Да, Ирина переживает. Но, Мишель, всегда вместе мы боролись и сейчас будем. Так что, завтра я приступлю к опросам некоторых мичманов. Ну, тех, которые с ними в плавании не были.
– Зачем?
– А затем, мой друг, что где-то есть у них недоброжелатель, а он может быть и там.
– Надеюсь, недоброжелатель среди них, а не среди нас, – высказался Михаил, имея свои подозрения, возмутившись удивлённому взгляду друга. – И не смотри на меня так! На Алексея давят как раз из-за прошлого! А его дочери – невесты Никиты и Андрея.
– Всё может быть... Всё может быть связано друг с другом, однако выяснить истину никто не остановит, – улыбнулся Дмитрий, уверенный в верности своего дела.
– Смотри, потому за тобой и следят. Не убрали бы. Эта потеря будет невосполнима и горька, – был Михаил против участия друга в этом опасном деле...
«Опасность сейчас казалась больше, чем когда-либо была», – стоял вскоре он перед окном и наблюдал, как друг удалялся верхом от его имения всё дальше и дальше. – «Но ведь это жизнь... Она состоит из опасностей, которые порой бьют больнее, чем ком снега на голову. Не буду недооценивать противника, нет. И всё же, кем бы он ни был, он слабее нас...»
– Мишенька, – обвила руками подошедшая позади любящая супруга и прервала его мысли. – Скажи, что с мальчиками всё будет хорошо.
– Будет, родная, обязательно будет, – повернулся он и обнял, ласково поглаживая по спине сильными руками, передавая ей свою силу твёрдой веры в добрую победу. – Что я, что ребята — мореходцы! Порой кораблю надо позволить дрейфовать, чтобы потом показать свою силу управлять им...
Только прибыла на очередной светский вечер с танцами и угощениями, Мария отошла немного в сторону от родителей и сестры наблюдать за балом...
Подчиняясь воле родителей, дочери должны были начинать показывать себя, чтобы нашлись достойные их кавалеры: такие, чтоб жизнь сложилась более благополучно.
Мария и Варя помнили, как отец накануне откровенно рассказывал о том, что давление идёт не от него самого, что если дочери выберут в мужья людей неугодных государю, людей революционно настроенных, то это послужит не только им проблемой, но вызовет помехи и для учёбы братьев, для их дальнейшей службы отечеству...
Помня всё, что может последовать от выбора её, от выбора Вари, а выбирать им надо было вместе и только «угодных» мужей, Мария с презрением смотрела вокруг:
«Отчего же, отчего всё вдруг переменяется, меняется так, что жизнь направляется не туда, куда я хотела?! Отчего, отчего этот бал, этот первый для меня бал, оказался столь омерзительным?! Ведь он должен был стать, как я мечтала, как видела в волшебных снах, украшенных цветами да ароматом роз, украшенных весёлыми мелодиями, движениями, которые я так хорошо знаю!» – прослезилась Мария, но стойко держалась.
Сестра её в таком же состоянии души стояла подле родителей, занятых беседой с некоторыми из гостей. Но и она отчуждённо за всем наблюдала... Ей казалось, что бал длился довольно долгое время, словно она стоит здесь вечность, а все вокруг кружатся по приказу тёмных сил...
Мелькающие чёрные фраки, разноцветье нарядов дам, свет от люстр, – всё это будто сам дьявол устроил и руководит, разрушая судьбы на мелкие кусочки, дабы никто никогда не нашёл и не смог собрать снова вместе. Он словно торжествовал. Он пронзал души и без того страдающих сестёр насквозь неведомым оружием, вселяя в них ненависть, давая силы смелеть на поступки необдуманные,... резкие,... которые бы принесли лишь ему право стать сильнее, властнее,... приблизиться к вожделенной победе над добром...
Обмахиваясь веером, Мария погружалась в разочарование, тоску по мечтам, которые не воплотились в жизнь, и не заметила, как рядом уже некоторое время стоял одетый в модный фрак Калинин...
– Вы?! – вздрогнула она, бросив на него взгляд и узнав. – Что вы здесь делаете?! Как вас пропустили?
– Вас удивляет, что простой моряк смог пробраться на сие торжество? – улыбнулся он, и впервые его улыбка показалась Марии неискренней.
Сложив веер и повернувшись к танцующим спиной, Мария горделиво выпрямилась:
– Да, Сергей Иванович, и смело должна признаться, что откажу любому вашему намерению просить моей руки.
– Да что вы, Мария Алексеевна! Я к вам и не собирался свататься. Я к вашей сестре намерения сии имею, – ударил он словами.
– Вы оскорбили меня, поцеловав тогда, – возмутилась Мария, еле сдерживаясь говорить как можно тише, чтобы развлекающиеся вокруг не обратили к ним внимание...
Всё это веселье казалось наигранным. Все вокруг двигались, будто пыль, под игру оркестра, чья мелодия восторженного вальса только раздражала Марию, заставляя нервничать больше...
– Прошу прощения за ту слабость. Но и подтвердить сего факта никто не сможет. И потом, думается мне, что ни папенька, ни тем более Никита не простят вашу слабость, побудившую гулять со мною, – улыбался Сергей. – Да и позволить коснуться губ.
– Я хотела всего лишь знать о Никите, – гордо выдала Мария.
– Разумеется. Я не сомневался в том, а посему, прошу простить, откланиваюсь на этот раз, – поклонился он и исчез среди толпы гостей.
«Что б тебя...», – тут Мария остановила бег гневных мыслей, как бы ни было трудно. – «Нет, нельзя быть злой. Я должна быть сильной. Судьба карает меня за проступок, так я выдержу это испытание достойно!»
Успокаивая себя высокой гордостью, она вскоре вернулась к сестре и вышла с ней прогуляться в саду, где свежий вечерний воздух помогал расслабиться, вздохнуть более спокойно.
Варя взволнованно слушала признания сестры о случившемся разговоре с Калининым, пока тот в зале продолжал развлекаться и был уверен, что, как бы там ни было, а желанное он получит в любом случае...
– Сергей Иванович Калинин? – подошёл к нему невысокий пожилой господин, державший себя с тем самым изяществом, какое свойственно светскому человеку.
Невысокий лоб его был в глубоких морщинах, по которым можно было судить лишь о тяжёлых годах, что остались позади, но не сломали. Глаза его блестели будто с добродушием, заставляя раскрыться к беседе, и Сергей кивнул:
– К вашим услугам...
– Илья Иванович Богданов, – представился тот.
– О, третье отделение, – с удивлением взглянул Сергей, понимая теперь, кто перед ним стоит, а внутри поселился страх, что, может, насчёт него теперь тоже зародились подозрения.
– Да. Да, голубчик, – продолжал улыбаться тот и рукою пригласил пройтись вместе. – Что ж, у нас есть о чём поговорить. Вижу, беседа была у вас с княжной Нагимовой, – продолжал он, прохаживаясь с насторожившимся Сергеем по краю зала. – Видал давеча и свиданьица ваши. Нехорошо получается.
– Что же с того? – попытался улыбнуться Сергей. – Вы молодым не были? Мало ли с кем и где свидания происходят? Чувства удержать порой сложно.
– Вы уж не учите меня, Калинин, – усмехнулся Илья Иванович и остановился, глядя в его глаза снизу своего роста и притом невероятно высоко. – Жду вас завтра в своём доме к двум часам пополудни. Просьба не опаздывать! Опозданий я никак не терплю. Настроение портится, знаете ли, – отправился он тут же дальше...
Оставшийся один Сергей тут же отвёл взгляд в сторону: всё, что теперь будет происходить, ему было пока не по силам предугадать... И это крайне тревожило его...
Наконец-то, вернувшись с бала домой, сёстры украдкой шепнули друг дружке, что встретятся этой ночью вновь, и разошлись по покоям ждать, когда в доме настанет полнейшая тишина. Не вытерпев вскоре давящего молчания ночи, Варя прокралась в спальню сестры и тихонько закрыла дверь...
– Спасибо, что пришла, родненькая, – бросилась в её объятия разрыдавшаяся сестра.
– Ну же, полно, полно, – покачивала и поглаживала её Варя. – Ты при встрече всё Никите поясни. Нельзя такую бурю в себе носить. Она может оказаться губительной.
– Оставит меня, оставит, – в беспокойстве молвила Мария, никак не останавливаясь плакать.
– Давай договоримся, что не будем подпускать страх в нашу жизнь? – прошептала Варя, и отстранившаяся сестра вдруг поднялась.
Она достала из-под подушки кружевной платочек и принялась сушить им слёзы:
– Да, – кивнула она, находя в себе силы бороться с упрямыми слезами. – Нельзя, знаю. Маменька права, когда говорит, если мы боимся зла, то оно становится сильнее да наступает, разрушает нашу жизнь.
– Умничка, – улыбнулась Варя, вздохнув легче. – Значит, всё будет хо...
Тут её речь прервалась. Послышавшийся звон в стекло окна заставил Варю замолчать, а Марию – застыть на время на месте...
Мария взглянула на удивившуюся сестру, пожала плечами и медленно подошла к окну. Варя так же приблизилась и встала у штор, осторожно их приоткрыв для обзора.
На дворе сада было темно. Ясное небо усыпано нежно мелькающими звёздами, которые показывались время от времени за легонько колыхающимися ветвями деревьев вокруг. Взобравшийся на дерево силуэт мужчины заставил сестёр вглядываться в него и искать знакомые черты...
– Господи, помоги, – прошептала Мария, наполняясь надеждами, что там может быть её вернувшийся любимый.
Не ожидая ни секунды более, она бросилась из спальни и побежала через тишину уснувшего дома. Распахнув со всей силы двери на двор, Мария подхватила подол пеньюара и помчалась к саду.
Остановилась она, как только выбежала к тому дереву, где видела силуэт мужчины, и тот стоял уже внизу, прислонившись к стволу и глядя в ответ с тем же трепетом, что и она...
– Любимая, – еле слышно проговорил он, и Мария, узнав возлюбленного, тут же кинулась к нему, обхватившему крепкими руками, которые прижимали к себе так ласково и сильно, так трепетно и страстно...
– Никита,... миленький,... дождалась, – плакала вновь она, уткнувшись в его плечи.
– За нас судьба, за нас, позволив свершиться сему тайному свиданию, – прошептал он, восторгаясь удачей.
– Никита, – отстранилась Мария, помня совет сестры и веря, что так и надо поступить. – Должна я сразу тебе признаться в том, что случилось.
– После, Машенька, – улыбнулся он, взяв её за руку и попытавшись увести за собой, но Мария осталась стоять. – Что случилось? – вместе с зародившейся тревогой вопросил он, хотя и знал, что неприятности не закончились...
Мария отошла с ним под тень дерева, с которого он любил звать её к окну: кидать туда камешком, любоваться её появлением и наполняться ожиданием скорее купаться в ласке её глаз.
Ничего не тая, Мария всё рассказала, как было: про давление на отца, встречи с Калининым Сергеем, его слова, рассказы, поцелуй и речи на только что случившемся балу. Как бы признания ни били по душе его, Никита стойко и молча слушал...
Он давил в себе обиду, давил злобу, вскипающую к товарищу, к любимой, от которых такого никак не ожидал. Выслушав всё, Никита некоторое время молчал. Он опустил голову и закрыл глаза...
Всё вокруг стихло и стало будто холоднее, чем было. Не было слышно и привычного стрекота кузнечиков. Всё будто исчезло, кануло в чёрную бездну, чтобы скрыться от надвигающейся стихии зла, и лишь послышавшийся шёпот принимающей всё, что случится, Марии заставил Никиту вновь взглянуть:
– Прости...
– За что? – вопросил он и усмехнулся...
Мария не знала больше, что сказать, уповая на доброе решение любимого, ставшего теперь почему-то дороже, чем был. Желание вновь оказаться во власти его объятий, любви, томилось, но чувство ужасающей вины подавляло и запирало на множество замков.
Уступая всему, что сейчас случится, Мария продолжала молчать.
– Я должен уйти сейчас, – стал отступать Никита, чтобы покинуть это место, усадьбу, откуда хотелось пока что убежать, скрыться, закрыться от всего и всех.
– Нет, умоляю, дай шанс! Знаю, что поступила ужасно, позволив такому произойти! Нет мне оправдания! – в панике восклицала Мария.
– Я... вернусь, – кивнул Никита и поспешил скорее прочь, вскоре и вовсе исчезнув верхом на коне...
Зажав руками рот, откуда бившейся птицей пытались освободиться крики горя, Мария бежала домой, к себе, пав в поддерживающие объятия всё понявшей сестры...
«Нет, любовь не исчезнет, не навредит. Она — высшее добро», – выйдя из тихого родного дома на ночной воздух, прогуливалась Варя.
Почувствовав вмиг пробежавший по телу холодок, она вздрогнула и натянула на себе пеньюар поплотнее:
«Не сможет зло уничтожить истинную любовь. Я помогу тебе, Машенька, во что бы то ни стало помогу! Если бы только он пришёл, как твой Никита... Или бы Никита сам здесь был... Ох, я бы всё сказала!»
– Варя! – окликнул её чей-то шёпот, и она поспешила встать на поребрик у дома, откуда услышала зов и куда к ней взобрался некий мужчина...
Сердце бешено заколотилось, когда Варя встретилась с блеском знакомых глаз...
– Вы, – прослезилась она невольно, а улыбка так нежно нарисовала на её лице красоту отрады встречи.
– Не смог удержаться, – прошептал он.
– Андрей... Викторович, – улыбнулась Варя и опустила робкий взгляд.
Взлетая душою к счастливому парению, она будто позабыла все слова, кроме имени любимого, вернувшегося к ней, стоящего теперь так близко и коснувшегося руки...
– Варвара Алексеевна, – шепнул он, осторожно поцеловав её ручку.
– Я думала о вас, – взволнованно призналась Варя и тут же пояснила, слегка встревожившись. – Не подумайте что недопустимое. Мне нужна помощь... ваша.
– Всегда готов на всё для вас, – выпрямился Андрей, ожидая любой просьбы, принесёт ли она боль, разочарования или даст надежды на счастье.
– Ваш друг,... Никита Михайлович Аргамаков, – глядя в сторону, продолжила Варя рассказывать, стараясь говорить очень тихо, но Андрей, понимая секретность беседы, повёл её тут же за собой.
Они спустились в сад и побежали скорее к лугу, где им светил с небес яркий месяц, а колосящиеся травы пропускали шёпот тёплого ночного ветра... Больше ничего, что бы могло помешать, и они вновь окунулись в нежность взглядов. Они смотрели в глаза друг друга, так и не выпуская рук...
– Нет, – вздрогнула Варя, когда их сблизившиеся губы чуть не слились в единство желанного поцелуя. – Выслушайте прежде...
– Я понимаю, нам теперь не позволят встречаться, – отступил Андрей, отпустив её руку.
– Да, но это не может служить преградой, – высказала смелее Варя. – Скажите Никите Михайловичу, умоляю, что Машенька любит его, страдает, что это Калинин провоцирует, пытается чего-то добиться или через неё, или меня.
– Через вас?! – удивился Андрей. – Что он пытается?!
– Просить руки, – взглянула Варя. – Да не получится у него заполучить то, что никогда ему не принадлежало да не суждено.
Рассказав обо всём, что произошло, Варя вновь отвела взгляд и ждала, когда Андрей ответит хоть что-нибудь, но он молчал.
– Не воспитаны мы лицемерить, – вымолвила она вновь и медленно пошла в сторону дома, чтобы вернуться.
– Постойте! – встал перед ней разволновавшийся Андрей. – Нет, не лицемерит ни она, ни вы. Верю, что не украшает мишура притворства сей доброй красоты, – подтвердил он. – И с Никитой я поговорю, клянусь!
– Вы верите мне, – со вздохом освободившейся от страха души вымолвила Варя.
– Верю, – улыбнулся Андрей и вновь взял за руку, прижав ту к груди. – Любовь долготерпит, милосердствует; любовь не завидует...
– Любовь не превозносится, – подхватила его слова и Варя, зная, что зачитывает он по памяти хорошо запомнившиеся слова из библии, и они хором шептали, лаская друг друга блеском счастья, который отражался в глазах:
– Не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всё переносит... Любовь никогда не перестаёт...*
– Пусть будет так, – прошептала Варя.
– Будет, – шепнул Андрей.
И лишь цветы и травы вокруг слышали их шёпот, но ветер усилился,... будто побежал разнести по свету слова их, уверенных уже, что любят именно так, истинно, скрепив веру и надежды слиянием ласковых губ...
Прижимаясь плотнее друг к другу, Андрей и Варя ещё долго наслаждались общением через поцелуи, становящимися иступлёнными, оторваться от которых не могли и не хотели... Опускаясь с возлюбленной на мягкое покрывало луга, Андрей надел ей на плечи свой сюртук, и они обвили друг друга руками ещё крепче. Молча любуясь мерцанием далёких звёзд, вскоре оба и вовсе закрыли глаза и... уснули...
* – слова апостола Петра из Библии – 1 Коринфянам 13:4-8
Время словно остановилось. Звёзды сияли и меркли от наступления утра, раскрывшего свои ворота, дабы царственное солнце взошло на свой вечный трон небосвода... Жизнь продолжается...
– Оно снова будет дарить нам тепло, – взглянул на рассвет Андрей и с тяжестью от приближающегося расставания вздохнул.
– Да, – нежно погладила его по груди Варя, прижавшись ещё сильнее.
– Я верю в лучшее, несмотря на то, что время не жалеет нас, – взглянул в её глаза Андрей.
– Я тоже, – кивнула Варя, стараясь передать возлюбленному ту же силу веры, что и в ней...
Они медленно поднялись, снова слились в объятиях и сладости поцелуев. Проснувшиеся птицы запели будто для них, радуясь вместе силе всепобеждающей любви. Взявшись за руку, влюблённые поплелись в сторону усадьбы, но остановились у ворот, чтобы расстаться именно здесь...
– Я поговорю с Никитой немедленно, – сказал Андрей и отступил.
– Будет ли встреча? – опустила несмелый взгляд Варя, боясь и спрашивать, и не спросить, боясь расстаться навсегда.
– Будет! Обязательно будет! Мы не дадим темноте править, – улыбнулся он и прошептал. – Зажжём хотя бы одну свечу.
С трепетом осчастливленной души Варя быстро обняла возлюбленного, поцеловала в щёчку и умчалась скорее к дому, где заметившие слуги тут же с невероятным удивлением оглянулись. Стараясь не обращать на них внимания, Варя поплотнее укуталась в пеньюар и захлопнула дверь в дом за собою.
Она спешила вернуться в спальню, как спускавшиеся родители остановились в шоке от увиденного, и она застыла пред ними...
– Вы что разгуливаете в ночном одеянии?! – поразился отец.
– Нет-нет, – помотала Варя головой. – Гулять ночью выходила, – хихикнула она и нашла что ответить. – Уснула я,... уснула в саду.
Не дожидаясь слов родителей, она скорее пробежала мимо них, расступившихся для неё на ступенях, и закрылась в своей комнате...
– Да, – выдохнула Варя, уставившись счастливым взглядом в потолок, и облокотилась спиной на дверь.
Она вспоминала трепет ночного свидания, объятия возлюбленного и, казалось, вновь ощущает его крепкие руки,... страсть поцелуя:
– Андрей, – с упоением вымолвила Варя.
Она мечтательно гуляла взглядом вокруг, ощущая приятное головокружение. То, о чём мечтала, казалось, было здесь и сейчас, и уже не покинет никогда, а послышавшийся стук в окно заставил вернуться в реальность.
Встрепенувшись и насторожившись, Варя прислушалась и чётко услышала, как кто-то стучал по стеклу окна. Скорее подбежав к нему, она с огромной радостью обнаружила еле державшегося возлюбленного...
– Господи, – вырвалось из груди встревоженной Вари.
Она поспешила растворить окно, через которое Андрей тут же влез к ней. Они смотрели в глаза друг друга, улыбка не сходила с их лиц, счастливых свершившейся встречей...
– Любимая, – прошептал взволнованно Андрей, решительно заключив её вновь в объятия.
Их губы тут же соединились в поцелуе, и вновь Варя оказалась в головокружительном парении души. Она ощущала, будто её обнимает неведомый телесный дух летнего ветра, несущего лучшие мгновения жизни. И те – дарят ей веру на победу всего доброго. Остаётся приложить всего лишь чуть-чуть старания, тогда настанет совершенное блаженство жить...
– Не знаю, когда увижу тебя вновь, – окунулся Андрей лицом в её распущенные волосы, что шёлком и ароматом опьяняли его, наслаждающегося реальностью, словно то – сбывающийся лучший сон.
– Не оставляй, – умоляюще молвила Варя, ласкаясь щекой о его плечо.
– Пока я тебе нужен, – последовал его ответ, и они вновь слились в подтверждающий искренность всех слов поцелуй...
Даже сидевшая до того в кресле кошка не смогла оставаться равнодушной, наблюдая за влюблённой парой, за таинством их свидания. Она потянула свои передние лапки, выгнув медленно спинку, и тут же спрыгнула на пол, приближаясь осторожно к целующимся.
Будто боялась спугнуть, помешать, кошка еле коснулась шёрсткой подола пеньюара хозяйки и подступила к Андрею. Она тёрлась о его ноги, кружа от одной к другой, и, издав мурлыканье, села возле...
– Люблю, – улыбнулся Андрей прикусившей от счастья губу милой и взглянул на кошку, присутствие которой будто позвало. – Ах, какая! – воскликнул он с восхищением и закрыл рукой рот, хихикнув тихо засмеявшейся возлюбленной. – Забылся, – шепнул он. – Надеюсь, никто не слышал...
Присев на корточки, Андрей стал гладить вновь начавшую тереться об него кошку и умилялся и ею, и Варей, севшей рядом, положившей свою голову ему на плечо...
– Отправлюсь немедленно к Никите, хорошо? – подмигнул Андрей кивнувшей любимой и поднялся...
Вновь подарив поцелуй, он выглянул через окно в сад, где пока никого не было видно. Переступив на поребрик у окна, Андрей послал воздушный поцелуй оставшейся стоять посреди спальни и с кошкой в руках милой своей Варе... Он ловко спрыгнул вниз, и Варя... наполнилась нахлынувшей тоской...
Прибывший ровно к двум часам пополудни, как и было уговорено, Калинин Сергей был проведён к кабинету ожидавшего его Ильи Ивановича Богданова...
Сергей приехал в его дом под Петербургом и не подозревал, что в тот момент, как закроется дверь, из-за угла выйдет молодой человек, всё это время следивший за ним... Парень подошёл к дому, вокруг которого было тихо и безлюдно. Надвинув полы шляпы, что покрывала голову, он остановился и тронул ручку двери. Стоящий за нею дворецкий тут же почувствовал, что кто-то пытается войти, и открыл.
Молниеносно оказался он схваченным силою рук этого молодого гостя. Попытавшись что-то выкрикнуть, слуга тут же смолк от полученного удара по голове... Парень втащил его тяжёлое тело за дверь распахнутой рядом гостиной. Выглянув украдкой во всё ещё пустой и тихий коридор, он глубоко вдохнул и отправился медленно дальше.
Лёгкое пение, доносившееся еле-еле до слуха из одной из комнат, заставило приблизиться... Парень стал прислушиваться, про себя отметив мелодичность красивого женского голоса, и коснулся двери, что была чуть приоткрыта...
– Илья Иванович? – вопросила находившаяся там женщина, прекратившая в ту же секунду петь, и парень смело вошёл в комнату, плотно закрыв её за собой.
– Кто вы?! – уставилась на него миловидная барышня...
Её тёмные, убранные наверх волосы переливались блеском от попадавших из окна рядом лучей солнца. Глаза были светлыми, большими, с длинными и такими же тёмными, как волосы, ресницами. Одета девушка была в роскошное платье, украшенное тонкими белыми кружевами и вышитыми мелкими цветами чуть светлее голубого цвета платья.
Увлёкшись очаровывающей красотою барышни, парень застыл на месте и молчал, отчего барышня невольно улыбнулась и взглянула на канарейку в клетке, у которой стояла... Птица, казалось, тоже была напряжена и ожидала, что будет дальше, оставаясь сидеть на месте и не шевелиться...
– Вы вор? – вопросила барышня вдруг, и парень вздёрнул удивлённо бровью.
– Нет, – последовал его незамедлительный ответ. – Ищу Илью Ивановича Богданова. Не к нему ли сейчас явился гость?
– Вы пришли по следам того гостя? – глядя ласково на канарейку, поинтересовалась барышня, но парень молчал. – Вы пришли за что-то мстить?
– Как вы проницательны, – поразился парень и усмехнулся. – Видно, часто приходят мстить.
– Нет, – взглянула она с удивлением. – Просто я знаю, кто вы, – прозвучали эти слова неожиданностью, заставив парня усмехнуться и подойти ближе:
– Вы будете мне мешать?
– Нет, – задрожали её глаза, оказавшиеся в плену его глубокого взгляда, исследующего не только внешне, но и будто саму душу.
– И... кто я? – прошептал парень, глядя так, словно окутывал её невидимыми нитями и не давал оторваться, как бы она ни желала...
– Князь Нагимов,... Алексей Алексеевич, – прошептала она.
– А кто вы?
– Юлиана...
– Оставайтесь здесь...
Исчезнув из её комнаты как можно скорее, Алексей направил шаг к кабинету, откуда уже доносились голоса двух беседующих мужчин. Встав за ними и прислушавшись, он понял, что там как раз нужные ему люди:
– Значит, вы предлагаете мне вступить в это дело, – послышалась насмешка в голосе Калинина. – Так вот, я...
– Я не предлагаю, – перебил с такой же усмешкой Богданов. – Я заставляю вас жить! Жизнь — это движение, а посему следует постоянно действовать, не так ли?
– Совершенно с вами согласен... в этом, Илья Иванович, – последовал ответ Калинина.
– Итак, вы услужите мне, я услужу вам, на том и порешили, – заключил Богданов, и послышался скрип ножек кресла об пол.
– Чёрт, – выругался в сторону Алексей, понимая, что пропустил важный разговор.
Чувствуя, как вот-вот дверь кабинета откроется, он поспешил прочь из дома, из окна которого ему смотрела вслед Юлиана с нежной улыбкой на лице...
В доме Аргамаковых по-прежнему было тихо. Напряжение не покидало, и время тянулось в ожидании вестей или хотя бы каких знаков от разыскиваемого сына Никиты. И родители, и он сам знали прекрасно, что напрямую друг с другом связываться нельзя, а потому уповали лишь на судьбу, от которой ждали справедливости...
Супруга Михаила молилась днём и ночью, не находя сил заниматься чем-либо ещё. Не ела и не спала, пока муж строгостью своей не заставлял. Как же духом они воспрянули, когда дворецкий сообщил, что прибыл Фредерик Армоур с новостями!
Немедленно приняв гостя в гостиной, они дождались, когда им накроют к чаю и закроют все двери, оставив одних...
– Видит бог, спешил как мог всё узнать, но очень уж сложно, – начал тихо рассказывать Фредерик. – Здесь они, – достал он из кармана маленькую записку и отдал Михаилу. – Одеты иначе.
– Да, мундиры они прислали сюда, – прочитал тот адрес и тут же сжёг в камине. – Они рядом. Пусть меняют места почаще.
– Я тоже об этом подумал, – согласился Фредерик. – Попробую направить их к своему человеку. Он кузнец. Если что, переправлю дальше... Могу потом укрыть в Голландии.
– Благо вас пока не подозревают, – вымолвила так и волнующаяся супруга Михаила, и тот, сидящий возле, тут же поцеловал её холодную руку:
– Всё уладится, Варвара Игоревна, – оставил Михаил её руку в нежности своих тёплых ладоней, ласково поглаживая.
Обратив внимание на их живую любовь, Фредерик неловко опустил взгляд, подавляя в себе набегающую тоску.
– Я не знаю, как благодарить вас, – улыбнулся Михаил ему.
– Главное, быть осторожными. За вами тоже следят. Я боюсь, теперь и за мной будут, но не прийти, не сообщить о том, где ваш сын, не мог. Кстати, они ведут себя тоже неосторожно, тайком навещая невест.
– Невест, – прослезилась через усмешку Варвара Игоревна. – Им иных мужей вынуждены искать.
– Я клянусь, – вобрал в себя воздуха Фредерик и попытался ей улыбнуться. – Я сделаю всё, что смогу, чтобы помешать злу править.
– Вы удивительный человек, – взглянула она с удивлением. – Вы же рискуете своей жизнью... Ради чего?
Потерявший вдруг в себе понимание происходящего Михаил смотрел то на неё, то на Фредерика, и тот пояснил:
– Повторюсь вновь, что в память о моём отце, я помогу во всём. И потом, – тут он замолчал, уставившись в пол, и кивнул. – Перед тем, как вернусь домой, к детям,... хотелось бы оставить о себе добрый след.
На этих словах, словно не желая более что-либо обсуждать, Фредерик поднялся и тут же откланялся. Опешившие столь быстрым его уходом Михаил с супругой переглянулись.
– Детям, – вымолвила она.
– Он всю жизнь был скрытен. Да и Алекс, его отец, обещал ему, что ничего о нём не будет никому рассказывать... А видно, – взглянул Михаил на закрытую дверь. – Видно, что судьба будто не благосклонна была...
– Так, коли дети есть, значит, и счастье было, – вымолвила супруга.
– Да, Варенька, наверняка, – вздохнул обнявший её нежно Михаил...
Тем временем Фредерик вскочил на своего коня и мчался прочь от их имения.
«Нет, нельзя верить никому. Ни ветру, ни солнцу: и те не смогут скрыть от преследования злой души. А она не сдаётся никогда, потому и сильнее нас в ту самую пору, когда благородные столь ранимы...»
Остановившись на окраине леса, Фредерик смотрел на пару влюблённых, гуляющих у луга. Они обнимались, дарили друг другу тепло взглядов и поцелуев... Вглядываясь в них и узнавая, Фредерик оставался неподвижным, пока те совсем не исчезли из вида, отправившись в сторону деревни...
Бьются о берег снова волны,
Бьются, не ведают о том,
Что жизнь на берегу без моря
Наполнена горькой тоской.
Бьются о берег снова волны,
Бьют, разрушают берег вновь,
Но стонет жизнь его и молит
Забыть про зло, но не добро.
Слышат все, знают все – гром раскатов далеко,
Одинокий корабль со стихией вновь бьётся,
И Андреевский флаг на ветру вьётся стойко,
Лишь надежда жива – зло побед не дождётся!
Кто одиночества не знает,
Тот не поймёт, что значит жить,
Что значит выжить, если ранен,
А коли предан, как же быть.
Чайки с тревогой раскричались,
Мечутся, знают о беде.
Взгляни на них, они не сдались,
Рвутся сквозь зло к своей мечте.
Слышат все, знают все – гром раскатов далеко,
Одинокий корабль со стихией вновь бьётся,
И Андреевский флаг на ветру вьётся стойко,
Лишь надежда жива – зло побед не дождётся!
Самым ранним утром Мария переоделась в простое платье, повязала волосы платком и поспешила ждать сестру в их деревенской школе, как с ней накануне ночью и уговорилась:
«Да, это единственное место, где бы мы могли укрыться от лишних глаз, где, может, нас не обнаружат... Может», – прохаживалась она по классу, нежно касаясь одиноких столов.
Она поглядывала на стрелки больших часов у стены и с каждым движением их стрелок наполнялась большей тревогой: «Ах, где же ты, Варя? Отчего так долго?... Может, тебе не удалось выбраться из дома? Ведь уроков сегодня нет... Нет-нет. Ты сказала, что есть нечто важное, что ты узнала из утренней записки. Как твой Андрей благороден... Пусть не удалось вам поговорить, но камешек его с запиской в окно... Ах, так удачно получилось... Что же он передал, что рассказал? Отчего мне стоит быть именно здесь и сейчас?»
Море вопросов беспокоило её, пока дверь класса не открылась и не вошёл запыхавшийся Никита...
– Любимая, – только и произнёс он, бросившись к ней и заключив в свои объятия.
Его взволнованный, растрёпанный вид в старой крестьянской одежде пугал Марию ещё больше. Она вся сжалась, обхватив возлюбленного руками, словно не позволяла судьбе так мучить:
– Ты будто не князь больше, – вымолвила она. – Где же ты теперь? Ведь не дома, туда нельзя, так?
– Да, любимая, да, конечно же я туда не вернусь, пока не буду оправдан. Я пытаюсь найти способ связаться с Краевским, узнать, кто ему подложил подделку статьи... Господи, как глуп я, – утопал он лицом в её распущенные волосы. – Чуть не отказался от тебя... Прости, прости, любимая... Моя родная... Жизнь моя...
– Я помогу. Мы будем вместе. Будем. Всё выдержим, – отрывисто повторяла Мария, наслаждаясь силою давно ожидаемых объятий.
Не выдерживая более, Никита впился в её губы жадным поцелуем. Нарастающей страстью он стал покрывать поцелуями щёки, шейку, сжимая руками тонкую её талию. Выгнувшись и прижавшись к его крепкому возбуждённому телу, Мария невольно выпустила стон блаженства...
– Прости родная, – еле сдерживал себя Никита, чтобы не позволить свершиться большему, и вновь окунулся в её волосы, вдыхая их цветочный аромат. – Не знаю, где буду завтра, но я найду способ увидеть тебя... Никому не отдам...
– Не отдавай, – умоляюще молвила и она.
Раздавшийся резкий грохот ворвавшихся трёх офицеров заставил Никиту встать перед возлюбленной стеной.
– В сторону, – наставив на него пистолет, приказал один из них. – Ну же, ну!
Но Никита стоял на месте.
– Вот, запрещённая книга! – появился в дверях ещё один офицер и показал своим. – Встречи на станции, Панаева.
– Её здесь не было! – вскрикнула в тревоге Мария.
– Это безобидная повесть! – усмехнулся Никита. – Сами притащили и желаете вину на меня повесить?!
– А вы, Никита Михайлович, волнуетесь? – улыбнулся офицер, но улыбка его была холодной, колкой, угрожающей, отчего следившая за происходящим Мария не смогла больше выносить.
Потеряв сознание, она пала в руки поймавшего её возлюбленного, в которого тут же ворвалась вылетевшая из оружия вздрогнувшего офицера пуля...
– Случайность, – поднял тот пистолет вверх, и всё в глазах Никиты почернело...
Он стал падать в неизвестную бездну, уносясь от боли и осознания реальности, где скоро и монотонный гул утих,... уступив право мёртвой тишине...
– Юлиана, – прошептал старший сын князя Нагимова, Алексей, и прочитал ещё раз полученное послание.
Он с нежностью взглянул на строки письма и вдохнул манящий аромат, которым был надушен лист. Он снова вспомнил, как прокрался в дом Богданова: служащего в третьем отделении императорской канцелярии. Вспомнил Алексей и как хотел узнать, что связывает того с Калининым Сергеем, но вместо этого обнаружил прекрасную барышню в одной из комнат будто опустевшего от иных людей дома — Юлиану...
Спрятав письмо в карман, Алексей поспешил взять на конюшне коня и оставить родную усадьбу. Возбуждённый радостью предстоящей встречи, ему не терпелось оказаться в указанном в письме месте поскорее.
Алексей замедлил ход, только когда прибыл к гавани. Он вёл коня под уздцы и медленно приближался к пристани, на краю которой сидела спиной к нему сама Юлиана...
Волосы её были распущены и колыхались на ветру. Укрывая плечи вязанной шалью, Юлиана смотрела на воду залива и время от времени сжималась и дрожала от пронизывающего холода.
Сняв плащ, Алексей медленно подошёл и накинул на её плечи...
– Кто, – хотела было воспротивиться Юлиана, но встретилась с нежной улыбкой долгожданного кавалера. – Вы всё же прибыли, – прошептала она, а на лице показалась та же счастливая улыбка, что и у Алексея.
– Да, – кивнул он. – Не смог бы не приехать, – осторожно приняв в свои ладони ручку Юлианы, поцеловал он её запястье.
Встав друг перед другом, они ещё некоторое время помолчали в смущении и отправились на медленную прогулку... Вечер приближался всё быстрее, нагоняя серость облаков, от которых темнело раньше времени. Только гуляющей паре было всё равно. Оба продолжали наслаждаться обществом друг друга...
– Вас отпустили одну, – начал говорить Алексей, когда молчание с Юлианой затянулось...
Он откровенно любовался своей спутницей, не смеющей поднять глаз и взглянуть в ответ. Такой кроткой он её себе не представлял, но на удивление и в самом себе обнаружил, что смущён...
– Да, – ответила Юлиана. – Я должна признаться в чём-то вам, Алексей Алексеевич, да не нахожу смелости.
– Отчего же? Я, помнится мне, поводов бояться меня... лично вам не давал, – улыбнулся Алексей, отчего Юлиана невольно засмеялась.
– Что вы! – остановилась она, и их взгляды, наполнившиеся тут же ласковым теплом, встретились. – Бумагу я одну выкрала... Думала, важна она может быть для вас... А я справедливость люблю.
– Бумагу?! Справедливость?! – насторожился Алексей, и Юлиана, став вдруг будто напуганной, оглянулась.
Мимо проходящие люди не обращали на них внимания и спешили поскорее удалиться с пристани. Начавшийся моросящий дождь, казалось, вот-вот усилится, но лёгкое дуновение ветра вселяло надежду, что, может, и не случится того...
– Если бы мы могли где укрыться, где бы нас не выследили, – еле слышно молвила Юлиана и взглянула на удивившегося Алексея.
– За вами следят, думаете? – вопросил он, но, почувствовав капли дождя на лице, подал ей руку. – Идёмте, укроемся...
Усилившийся вскоре дождь всё же успел намочить их по дороге. Алексей помог спутнице спуститься со своего коня, на котором оба уезжали от пристани, и повёл скорее скрыться за дверями гостиницы... Счастливые они вскоре сидели перед камином в снятой комнате и согревались от разведённого в нём пламени...
– Благодарю, Алексей Алексеевич, за понимание, – потирая руки и глядя на весёлый огонь, сказала Юлиана. – Это, разумеется, недопустимо, что я согласилась укрыться здесь с мужчиной,... с вами... Нас могли заметить. Однако это не столь важно, как, – тут она замолчала и достала из выреза на груди сложенный в несколько раз лист бумаги. – Вот, – протянула Юлиана его Алексею, и тот не замедлил раскрыть перед своими глазами это письмо...
– Господи, – обрадованно выдохнул он, вновь и вновь глядя на строчки. – Это же может служить спасением! Это же истинная статья Аргамакова! Только...
– Что? – нарушила Юлиана сложившуюся паузу, видя, что Алексей задумался над чем-то, что вновь стало его тревожить.
– Только,... как эта статья попала в руки Богданова?! И зачем?
– Из беседы его с вашим знакомым,... Калининым Сергеем, – стала пояснять Юлиана и перекрестилась. – Я на грех подслушала, якобы Калинин выкрал эту статью у Краевского, подложив взамен иную. Поняла я, что статья принадлежит вашему другу.
– Это жених моей сестры... Бывший или настоящий, трудно сейчас сказать, – пожал плечами Алексей. – Но, как бы там ни было, я не допущу, чтобы несправедливо его осудили,... как и его друга, впрочем.
– Карташева, – кивнула Юлиана, давая понять, что и это имя ей известно.
– Вы ангел, – восхитился Алексей. – Отчего же вы повстречались мне?
– Вы не рады?! – насторожилась Юлиана.
– Что вы, – зачарованно продолжал говорить он, снова любуясь, отчего явно вновь вызвал в ней смущение. – Я поспешу передать эту статью в нужные руки. Но хотел бы,... хотел бы иметь шанс увидеть вас как можно скорее.
– Что ж, – улыбнулась она, продолжив растирать перед камином руки. – Я обождать могу здесь.
– Вы ангел, – уверился в сказанном Алексей и попятился к двери. – Спешу оставить, чтобы вернуться быстро!
Под обращённый к нему ласковый взгляд, он умчался прочь. Хихикнув с умилением самой себе, Юлиана счастливая станцевала несколько кругов по комнате и опустилась на постель.
– Ах, как хорошо, – выдохнула она расслабленно.
Словно ею овладело блаженство, Юлиана закрыла глаза и стала погружаться в сладостные мечтания...
Новыми ожиданиями начался очередной день в усадьбе Аргамаковых, но как только Михаил Алексеевич вышел на двор, тут же услышал раздавшийся на конюшне грохот и ржание лошадей. Переглянувшись с конюхом, который тоже находился на улице, Михаил сдвинул от недовольства брови и отправился на конюшню.
Насторожившийся конюх последовал за ним и остановился, как только тот резко встал на пороге и от чего-то вздрогнул...
– Останься на дворе, – строго сказал Михаил Алексеевич и закрыл перед конюхом дверь. – Вылезай же, видел я тебя, – старался говорить он тихо, оставаясь стоять на месте и смотреть на один из денников*.
Успокоившиеся вокруг кони будто тоже ждали, а прячущийся в том деннике перелез через верхнюю дверную створку... Глядя на него и кивая, Михаил Алексеевич ещё некоторое время молчал. Взгляд его исследовал и старался помочь прочитать мысли представшего перед ним в грязной одежде Андрея...
– Карташев, – прошептал Михаил Алексеевич. – Где Никита и какого чёрта ты здесь делаешь?
– Уговорились мы с Никитой, что коли не вернётся, найду способ предупредить вас, – тут же стал признаваться Андрей, тоже стараясь говорить как можно тише. – Беда, видать, какая приключилась. Не вернулся он... А на постоялом дворе, где мы обитали, жандармы теперь рыскают. Мне пришлось бежать. Коня нет. Вот и влез... Конь мне нужен, Михаил Алексеевич...
Слушая бурную, взволнованную речь Андрея, тот молчал ещё некоторое время и встал ближе:
– Осень уже. Вам не только кони нужны, но и одежда. Жди здесь, я принесу мундир. Отыщешь Никиту, сразу, слышишь, сразу явитесь сюда.
– Как же? Подставлю ведь. И за имением вашим следят. Видел я всадника, прогуливающегося неподалёку, – опустил взгляд Андрей, находясь в полной растерянности. – И мундиры нам носить опасно...
– А теперь ты выслушаешь меня, – легла ему на плечо рука Михаила Алексеевича. – Алексей Нагимов младший обнаружил статью Никиты и обещал передать её в третье отделение через князя Тихонова. Статью рассмотрят, уверен, интригу раскроют. Надеюсь, в скорейшем времени... Тот всадник, которого ты видел, – наш человек. Он сын Алекса Армоур... Видимо, следил, чтобы никто за тобой следом не примчался. Враги у вас есть, которым выгодно, дабы вы исчезли, да чтоб беда нависла и над Нагимовыми. А вот кто сии злодеи — пока не ведомо.
– Вы уверены, что вашему другу можно доверять?! – взглянул с удивлением Андрей.
Скрывая в себе переживания и тревожные мысли, что с сыном, может, случилась какая беда, Михаил Алексеевич ничего больше не стал говорить или спрашивать. Он оставил конюшню, и вновь воцарилась тишина, пока спрятавшемуся опять в одном из денников Андрею конюх не принёс мундир.
Взглянув на аккуратно сложенную в его руках форму, Андрей переоделся и вскоре уже удалялся от имения на выданном ему коне. Сумерки спускались быстро, но он заметил вновь того всадника, который, по словам Михаила Аргамакова, должен был быть другом, а не врагом.
Остановив своего коня и глядя на всадника, Андрей не решался пока предпринимать каких шагов. Всадник явно смотрел в ответ, спокойно восседая верхом, как надсмотрщик, который нашёл удобное место там, на возвышении холма, откуда будет видна любая дорога, какую бы Андрей ни выбрал.
И только когда всадник сделал кивок в знак приветствия, Андрей пришпорил коня, и вскоре его не было видно. Андрей отдалялся и всё, что услышал, – был одиночный выстрел, но... и тот не остановил,... не заставил оглянуться,... не вернул...
*денник – отгороженное помещение в конюшне, которое предназначено для содержания животного без привязи.
– Никитушка, родненький, миленький, очнись, – доносился голос рыдающей над ним возлюбленной, и Никита стал чувствовать, что возвращается откуда-то, что было не сном.
Пронзившая его бок боль пролилась по всему телу, не позволяя шевельнуться, как бы ни хотел. Лишь застонал он, а склонившаяся любимая стала восклицать:
– Никита! Ты жив! Очнись!
– Маш..., – только и смог вымолвить он и открыл глаза.
Вокруг было темно, ощущалась сырость. Не понимая, где находится, но чувствуя себя спокойно рядом с любимой, Никита через боль пошевелился. Он сразу понял, что ранен, вспомнив и выстрел, и видя теперь, через слабый свет от масляной лампы возле, что перевязан его живот, а через белые бинты проглядывается сбоку красное пятно крови...
– Да, – кивнула возлюбленная, вся дрожа от переживаний. – Папенька рассказывал, якобы сразу закрывать надо, дабы кровушка остановилась... Я тогда сразу подолом платья рану тебе и закрыла.
– Машенька, – ласково заулыбался Никита. – А ты, оказывается, иногда всё же слушаешь папеньку.
– Уж не думаешь ли ты, что я непослушная дочь?! – удивилась та сквозь слёзы радости, что милый жив.
– Разве послушная?! – через боль шутил Никита.
Мария видела, что пытается он подняться, помогала ему изо всех сил, и вскоре они встали...
– Где мы? – спросил он, разглядев маленькое помещение, в котором у стены было множество полок с различными инструментами, а в углу стояла огромная печь, но было так темно, что всё казалось непонятным. – Ночь?
– Да, уж ночь и... ливень бушует, – кивнула Мария, заметив слышавшийся снаружи шум дождя, но продолжила рассказывать, поддерживая возлюбленного и помогая сесть на скамью у длинного стола. – Как выстрелили в тебя, так думала, мир рухнул, умру, а они разгромили в школе всё вокруг, пока я тебя к себе прижимала да рану твою закрывала. Умчались они, а вскоре вбежали некие мужики, деревенские, наверное, да помогли перенести тебя сюда... Мы у кузнеца.
– Кузнеца?! Что за мужики? Они принесли меня и ушли сразу?! – удивлялся Никита.
– Нет, один осмотрел твою рану, что-то делал, перевязал, а я-то в стороне стояла, подойти боялась, – признавалась Мария. – И потом они сказали, что всё обойдётся да ушли. А кузнец сказал, что пока что тут укрыться нам разумно, якобы не враг он нам, а наоборот, грехи свои очистить хочет.
– Какие грехи? Что за странности? – поражался Никита и бросил взгляд в сторону закрытой к ним двери, шёпотом спросив. – Мы одни? Там есть кто?
– Не знаю, – пожала плечами точно так же, как и он, насторожившаяся возлюбленная и шёпотом продолжила. – Да только странные они мне показались все. И был среди них один, одет иначе, словно из богатых,... и хромал. Я подумала, что и он ранен.
– Странно всё это теперь и мне кажется, Машенька, – терпя режущую боль, еле стоял Никита.
Ничего больше сказать друг другу они не смогли, насторожившись и прислушавшись к появившемуся снаружи шуму, голосам, а чуть позже – к грохоту упавшего за дверью пустого ведра. Успев только загородить опешившую возлюбленную, Никита уставился с ней на медленно открывающуюся дверь...
– Никита, – невольно произнесла Мария, поддерживая милого за плечи и попытавшись встать рядом, но тот упрямо загораживал собой.
Вошедший к ним мужчина выглядел раненым, измученным. Вся его одежда и волосы были насквозь мокрыми. Он облокотился на стену у двери, придерживая руку у сердца и сполз к полу.
Никита сразу понял, что этот человек теряет сознание, что произошло нечто ужасное и кинулся к нему в поддержку. Помогая опуститься сесть более удобно и поддерживая ему голову, Никита пытался получше его разглядеть, но было слишком темно...
– Илья... Иванович... Богданов, – отрывисто говорил раненый. – Он опасен... Никита?
– Кто вы? Что происходит? – задал вопросы Никита, помогая собеседнику держаться в его руках, тут же глянув на рану у сердца, которую тот прижимал своей рукой.
– Не беспокойтесь,... мой друг, – постарался улыбнуться собеседник. – Я живуч,... поверьте... Послушайтесь кузнеца... Найдите его... Он знает всё... Богданов не остановится. Не знаю зачем, но он, – тут раненый смолк, зажмурил глаза, накапливая в себе силы через всю боль, которая пыталась отнять сознание, пыталась заставить замолчать, но продолжил. – Он желает мстить Нагимовым, а вы же к их дочерям сватаетесь... Не успел я... Не знаю... зачем...
– Нет, – мотал головой Никита, видя, что раненому стало хуже.
– Скорее, – вбежал запыхавшийся старик и подхватил раненого под руки. – Давай же, дорогой,... ну же...
– Да, – промолвил тот, еле-еле передвигая ногами и стараясь скорее укрыться в погребе, вход в который старик открыл.
– Кузнец, – прошептала милому Мария, узнав старика. – Это он...
Когда кузнец вернулся, то крышку погреба закрыл, а сверху передвинул сундук...
– А теперь вы, – обратился он к Никите с Марией, еле находя силы действовать дальше. – Скорее... Выследили нас тут, нагрянут вот-вот, упекут в крепость точно! А там — пропадёшь!... Укроетесь в соседней деревне!
– Да за что?! – возмутился было Никита.
Но сказать что-либо или выяснить не удалось, как бы ни хотелось. Схватив ещё больше перепуганную Марию за руку, Никита через боль последовал за кузнецом...
Остановившись у края леса, чтобы в темноте ночи никто не заметил, кузнец оглянулся, но ещё некоторое время молчал. Он уставился с сожалением на измотанного от раны и событий Никиту и на встревоженную, не менее измотанную Марию.
Все трое на вид были жалкими под омывающим их холодным ливнем...
– Ищите подземный ход... Возле имения Гриневых, – сказал кузнец и сразу добавил, положив руку на плечо Никиты. – Не бойтесь ничего. Там есть камень с рисунком ландыша, за ним найдёте записку с адресом человека, который скроет и у которого точно не найдут. Что я, что он — друзья и верные помощники Фредерика. Мне идти с вами нельзя, Фред ранен, его я не оставлю в беде. Если обнаружат его, добьют.
– Понимаю, – кивнул Никита. – А вот понять, кто вы такие, почему нам помогаете и не ловушка ли всё это, не могу.
– Вам всё объяснит тот человек, адрес которого вам оставили в указанном месте. Он знает абсолютно всё. Время не ждёт, – сорвался кузнец с места и помчался скорее назад. – Прощайте!
С его последним словом, обняв дрожащую от холода и до нитки промокшую любимую, Никита прошептал:
– Идём, я кажется знаю, где нам пока укрыться... Только надо переплыть реку. Лодка нужна.
– Реку? – поразилась та. – Никита, что ты! Ты ранен, а я не умею, не смогу, сил нет никаких, – разрыдалась она, но уверенно продолжающий свой шаг возлюбленный шептал ласковые слова, успокаивая и передавая тепло и энергию, какие только могли помочь добраться до недалёкого берега.
Благо проливной дождь заканчивался, оставляя после себя поднявшийся ветер и выглянувшую из-за облаков луну. Дойдя вскоре до виднеющегося у реки домика, Никита с Марией переглянулись с улыбкой радости, что оттуда струился тёплый жёлтый свет.
Они одарили друг друга затяжным поцелуем и постучались в дверь, так и держась в объятиях, чтоб хоть как-то согреться, не дать уставшим телам вдруг упасть. Ощущая прилив последних сил, они с восторгом смотрели на открывающуюся дверь и на появившегося на пороге старика...
– Господь Иисусе, скорее, скорее проходите! Уж нельзя ночами-то бродить да ещё и в ливень-то! – удивлялся он, пропуская гостей в дом, и заметил:
– Ооо, да ещё и ранены.
– Нет, только я, слегка, – тут же молвил Никита. – Милый человек, нам бы обогреться да выспаться, а поутру уж мы дальше...
– Дак я ж не гоню, – улыбнулся добродушно старик. – Добрых людей всё ж больше, уж поверьте.
И его словам пришлось Никите с Марией поверить, только Никита, чтобы не вызвать у старика странных мыслей, назвал возлюбленную супругой, с которой попали в беду и, вот, приходится самим возвращаться домой...
Тепло, скромный уют, помощь в перевязке раны, сытный ужин — всем попытался угодить своим гостям старик. Пока те переодевались в тёплую одежду, а потом ели, он рассказал, что сам — рыбак, живёт здесь уже давно и встречал всяких путников, многое в жизни повидал, а потому привык помогать:
– Вы молоды, – кивал он понимающе. – А придёт время, очнётесь, может... Многие вовремя познают, что в жизни-то важнее что?... Добро. Добро несёт мир, любовь... А любовь-то какова должна быть? От добра... Как вот птица крылами машет, так и любовью управляет добро. Коли любовь к злому любовью нарекают, то сие – уже не истинная любовь, придуманная, дабы пыль в глаза напустить. Это ж проделки чертей. Да что я, – опомнившись от своих размышлений, старик поднялся и указал рукой на дверь рядом. – Ступайте в опочивальню, так сказать. Спать пора вам. А утром-то я помогу рану твою ещё разок перевязать, уж не спеши уйти, ведь здоровье нужно сохранить, коли жизнь люба.
– Благодарим, – кивнул Никита. – За помощь да за добрую беседу, так успокаивающую душу.
– Ступайте. Доброй ночи вам, – кивнул старик, в глазах которого сияло тепло светлой души...
Уединившись вскоре в маленькой спаленке, которой были рады так, словно никогда не спали в тепле постели, Никита и Мария легли рядышком друг с другом и прижались так крепко, будто и вправду были мужем и женой.
Улыбаясь друг другу, нежно лаская взглядами, они сблизились и соприкоснулись губами в ласку поцелуя. Как только они прошептали слова о том, что ночь будет сладкой, всё сладится и ничто их не разлучит, сны накрыли их бережным одеялом тепла...
И оно словно охраняло, словно передавало энергию, которая обязательно поможет пройти все те испытания, которые ожидают...
Мой друг, хранитель-ангел мой,
О ты, с которой нет сравненья,
Люблю тебя, дышу тобой;
Но где для страсти выраженья?
Во всех природы красотах
Твой образ милый я встречаю;
Прелестных вижу — в их чертах
Одну тебя воображаю.
Беру перо — им начертать
Могу лишь имя незабвенной;
Одну тебя лишь прославлять
Могу на лире восхищенной:
С тобой, один, вблизи, вдали,
Тебя любить — одна мне радость;
Ты мне все блага на земли;
Ты сердцу жизнь, ты жизни сладость.
В пустыне, в шуме городском
Одной тебе внимать мечтаю;
Твой образ — забываясь сном,
С последней мыслию сливаю;
Приятный звук твоих речей
Со мной во сне не расстаётся;
Проснусь — и ты в душе моей
Скорей, чем день очам коснётся.
Ах! мне ль разлуку знать с тобой?
Ты всюду спутник мой незримый;
Молчишь — мне взор понятен твой,
Для всех других неизъяснимый;
Я в сердце твой приемлю глас;
Я пью любовь в твоём дыханье...
Восторги, кто постигнет вас,
Тебя, души очарованье?
Тобой и для одной тебя
Живу и жизнью наслаждаюсь;
Тобою чувствую себя;
В тебе природе удивляюсь.
И с чем мне жребий мой сравнить?
Чего желать в толь сладкой доле?
Любовь мне жизнь — ах! я любить
Ещё стократ желал бы боле.
– Ах, до чего я люблю творчество Василия Андреевича! – с восхищением молвила Мария, выслушав, как возлюбленный прочитал так красиво и душевно стихотворение...
Она ощущала себя счастливее, чем когда-либо, и следовала с милым дальше за руку через широкий луг, травы которого уже были грубы и желтели от вступившей в свои права осени...
– Жуковский служит многим из нас примером, – улыбнулся Никита. – Любовью живём и выживем. Всё бы это и я написал для тебя, если б только мог.
Они улыбались друг другу, обнимались и снова шли рядом, удаляясь от реки, через которую их недавно перевёз на своей лодке рыбак. Тот самый рыбак, у которого останавливались на ночлег и чтобы скрыться от преследования, мысли о котором не покидали...
– Скоро уже доберёмся, – подмигнул Никита любимой, и на душе стало ещё легче.
Лёгкий, пусть и прохладный, ветер сопутствовал. Травы кивали вокруг, греясь, как и они, как и всё вокруг в ласковых лучах солнца. Казалось, ничто не нарушит сего мирного времени:
«Пусть беды ещё не отступили, но ведь природа так нежна, так добра! Она помогает преодолеть все трудности именно тем, что вот сейчас помогает мне, моему любимому идти дальше, несмотря на усталость... Да, усталость», – размышляла Мария, переглядываясь с возлюбленным.
Он шёл рядом. Он держал за руку. Рана его редко беспокоила, как казалось, но Мария знала, что болит... Болит так, как усталая от бед душа... Болит так, как тело от невыносимости борьбы за право обладать простым человеческим счастьем,... мирным, тихим...
– Где-то здесь, – молвил Никита, когда они прошли через небольшой лес и остановились.
Никита стал ногами постукивать землю, что-то разыскивая на её плоскости, и Мария с удивлением следила:
– Что искать-то надо?
– Смотри, – прекратил свои поиски Никита и указал взглядом на виднеющийся неподалёку дом. – Здесь мои родители начинали когда-то строить новый дом. На месте бывшего имения Гриневых, моей матушки... Но и этот дом ночью кто-то поджёг. Говорить стали о нечистой силе, о проклятье, и моя матушка отказалась строить здесь дом. Это всё, что от новой постройки стоит. Дай бог, если хоть какая комната цела, будет где ночь провести...
– А земля всё ещё маменькина? – удивлялась Мария.
– Да, – кивнул Никита и, продолжая постукивать по земле ногами, сказал. – Здесь где-то должен быть подземный ход.
– Что?! – поразилась Мария и присоединилась к поискам...
Мы вопреки всему и всем
Пришли вновь в сад благоуханный.
Скажи, ну где ещё, ну где
Голос любви раздастся славный?
Мы помним все уроки те,
Когда нас грамоте учили,
Любовь, мол, – действие, но нет,
То состояние души же!
Любовь привыкли забывать,
Привыкли называть иначе,
Но мы то знаем, что никак
Мы не изменим ей и дальше.
Любуясь вновь тобою рядом,
Или во сне, иль вновь в мечтах,
Я взгляд поймаю твой отрадный,
Я припаду к твоим ногам.
Пусть разумом в любви слабею,
Пусть и томлюсь в смятенье дней,
Ты только будь, скажи: «Я верю,
Не отрекусь в любви своей...»
Не ведомы пути-дорожки,
Долго ль отрадою дышать,
Не ворожит пусть страх, вот только
Надо б о счастье вспоминать.
Солнце склонялось, оставляя вокруг себя на просторе неба алые тропы, на которых, когда они растают, покажутся звёздные светила. Оно потихоньку уходило... Деревья, цветы, травы — всё затихало... Даже ветер словно уснул, как угомонились и птицы...
Отыскав, наконец-то, под травой и мхом заросшую крышку подземного хода, Никита и Мария, спустились по его каменным ступеням вниз...
– Смотри-ка, – тут же обнаружил Никита лежащее на полу покрывало и укрыл им плечи любимой, одетой в тонкий плащ поверх платья. – Согреешься теперь, ненаглядная моя.
– Его на двоих хватит, – ласково улыбнулась Мария, поглаживая возлюбленного по щекам и плечам. – Только света не хватает...
– Всё будет, родная, – прижал её он в свои объятия и вздохнул так глубоко, так легко, что Марии стало радостнее, а вера в то, что всё ещё сладится в судьбе, лишь усилилась.
– Неужто здесь нам ночевать придётся? – молвила она.
– Постараемся провести ночь в доме, – улыбнулся Никита...
Одарив любимую сладостью поцелуя, он достал из кармана завёрнутые в платок спички и зажёг единственный факел, который торчал в стене у ступеней.
– Что ж, – взял он его в руку и чуть осветил путь впереди. – Будем искать сначала этот адрес, а там и в дом пойдём.
– А на нас в доме не нападут? – с беспокойством вопросила Мария.
– Типун тебе на язык, – усмехнулся Никита и стал оглядывать стену с рисунками разных цветов на камнях.
– Типун, – повторила его любимая. – Не зря же говорят, что место проклято. Кому-то же надо было дом поджигать.
– Не нагнетай. Будешь бояться, останемся спать здесь, – взглянул в ответ с удивлением Никита. – Ищем рисунок ландыша?
Искать его долго не пришлось. Достав камень с нужным изображением, Никита взял оттуда записку, а камень вставил обратно. Забрав факел в свои руки, Мария присоединилась к любимому читать написанное:
– Это что же?! – удивилась она. – Менск*?! Нам надо в Менск?!
– Видимо, да... Видимо, этот человек ждёт нас по этому адресу, чтобы увезти в Менск, – пожал плечами Никита и усмехнулся, сложив записку. – Что же я теперь,... изгнанник? Неужели я такой большой враг моей дорогой, любимой родине,... моей России?!
– Что ты такое говоришь? – нахмурилась Мария. – Это всё чьи-то интриги!
– Пусть, коли так. Я его или их... из-под земли достану, кто бы он ни был, – глядя в зримую лишь ему даль, проговорил Никита. – Видит бог, найду...
– Никитушка, – перекрестилась Мария тут же, наполнившись откуда-то вновь вернувшейся тревогой.
Но любимый забрал факел и потушил его, вернув на место. Выйдя с Марией за руку наружу, где уже царила кромешная тьма, Никита направил шаг к пустующему недостроенному дому матушки.
Там, под покровом тихой ночи, у тепла камина, в котором развели весёлый огонь, они вновь заключили друг друга в объятия. Согреваясь и забывая о том, что преграды стоят будто стеной, им было легко и отрадно, что глаза их, голоса сейчас так успокаивают... Те ласковые слова, нежные прикасания рук, губ – всё это было куда важнее, куда сильнее...
Подчинившись невольно власти снов, они уснули так крепко, что не услышали, как кто-то подкрался, осторожно вынул из кармана Никиты записку и так же тихо ушёл, не потревожив,... не разбудив...
*Менск – ныне Минск
Уже приблизившись к деревне, Андрей почувствовал неладное. Или деревня вымерла, или жители все куда-то попрятались по домам, закрыли двери и зашторили окна...
«Будто какая нечистая сила бродит снаружи да не позволяет никому выйти на двор», – спрыгнув с коня и оставив его на привязи у яблони перед школой, Андрей осторожно открыл дверь.
Он вошёл, прислушиваясь, но стояла полнейшая тишина. Подойдя к классу, Андрей тронул полузакрытую дверь, что издала лёгкий скрип, и остался стоять на пороге... На полу сидела к нему спиной девушка, чьё платье, светлые и убранные наверх волосы очень напоминали возлюбленную...
«Если бы это была ты, Варенька», – пронеслось в мыслях Андрея. – «Господи, что же это я... Конечно же, это – ты!»
– Варя, – вылетело из его груди с тем самым волнением, которое он встретил и в её обернувшемся взгляде.
Оставив разбросанные на полу книги, которые до сих пор собирала, Варя поднялась. Её глаза задрожали, словно утопая в наворачивающихся слезах, дыхание участилось, но сделать желанного шага не могла, как бы ни хотела.
Видя разгром в классе, видя отчаявшуюся и напуганную от произошедшего любимую, Андрей заключил её в крепкие объятия...
– Кто это сделал?! Где Машенька, где ваш друг?! – разрыдалась Варя и отстранилась, указывая вокруг.
Окинув скорее всё взглядом, Андрей понял, что на школу было совершено нападение, что здесь происходила даже некая борьба, поскольку видны были полосы крови на полу.
– Что случилось? – всё же вопросил он, и Варя, пытаясь высушить слёзы платочком, сказала:
– Я бежала сейчас из дому, чтобы,.... чтобы найти сестру. Мы же с вами устроили ей здесь встречу с Никитой Михайловичем. А к вечеру маменька с папенькой обнаружили, что её нет. Я волновалась, всё рассказала им. Меня заперли в комнате, а вот... Ведь оказалось,... что школа разгромлена,... кровь... Чья это кровь?!
– Варя, – качал головой ошарашенный Андрей. – Будем надеяться на лучшее. Я сделаю всё, чтобы найти их.
– Мы найдём, – поправила его слова Варя, решительно выпрямившись, что готова к действиям. – Я всё решила. Домой не вернусь, пока не найду Машеньку.
– Вы с ума сошли, – стал отказываться Андрей. – Ни в коем случае я не позволю вам участвовать в сим опасном предприятии.
– Значит, я сделаю это одна! – строго выдала Варя, отчего Андрей не знал, что теперь ответить.
Он чувствовал, как решительна и слепа в данную минуту к опасности его любимая, но брать с собой... Её — женщину,... хрупкое и ранимое создание... Нет, на это Андрей пойти никак не мог. Решив полагаться на время, которое успокоит Варю, он вопросил:
– У вас имеется плащ?
– Да, – схватила она тут же лежащий на полу у входа плащ и накинула его на плечи.
Взявшись за руки, они поспешили покинуть стены школы. На улице до сих пор стояла тишина, ни единого жителя деревни вокруг не было видно. Только конь издал короткое ржание, заметив вернувшегося хозяина...
– Да, мой друг, – погладил его гриву Андрей и обратился к Варе. – Что ж, прошу.
– И куда мы поедем? – вздёрнула бровью она.
– Не доверяете?! – удивился Андрей.
– Не отвозите меня домой, – умоляюще вымолвила Варя. – Виноватой я себя чувствую, что подвергла Машеньку такой опасности... А сидеть взаперти невмоготу будет.
– Едем в иное место, – с нежной улыбкой сказал Андрей, и конь вскоре уносил их вдвоём прочь от этой деревни, от мёртвой тишины, навевающей лишь страх:
«Нет, не должна я позволять себе бояться... Были б они мертвы, ведь нашли бы тела, а тел нет», – размышляла Варя, обвив возлюбленного, держась за него, пока конь вёз их дальше, мимо полей, по дороге через темнеющий лес. – «Стать рабыней страха — не та участь, для которой я родилась, нет! Зло потому и страшно, что само наполнено боязни. Пусть оно так и остаётся... Я найду тебя, Машенька! Найду...»
Вечер торопился вновь накрыть всё своим тёмным одеялом, но Андрей знал путь, и показавшаяся вскоре незнакомая Варе деревня радовала душу и ему, и ей...
– Благо стемнело уже, – еле слышно сказал Андрей, спустившись с коня у одного из домов деревни.
Он помог Варе тоже спуститься и взял её за руку. Вокруг стояла тишь, слышно было лишь начавшееся стрекотание кузнечиков и лай собак, доносившийся то из соседних дворов, то из дальних...
– Где мы? Как-то тревожно, – вымолвила Варя, сжав невольно руку возлюбленного сильнее, и тот заулыбался:
– Всё будет хорошо.
Оставив коня у берёзы перед входом одного из домов, Андрей повёл Варю в сени за собой.
– Дядь Арсений? – кликнул Андрей, проходя в дом, где сидевший до того у печи старик тут же поднялся.
Он выпрямился перед гостями, глаза его заблестели от радости видеть их, но молвить что не дал с силой закрывшийся и вдруг задрожавший рот...
– Чай, приключилось неладное? – удивился Андрей и подошёл, тут же представив Варю, на которую старик взглянул. – Невеста моя... Не так ли? – опомнившись вдруг, засомневавшись, что, может, уже и не невеста, взглянул Андрей тоже на неё, но Варя кивнула и одарила теплом ласковой улыбки...
– Вернулся, – кивнул Арсений, вобрав побольше воздуха и сдерживая видимое волнение. – Жив, здоров, это уж главное.
– Дядь, – сглотнул Андрей. – Приведи матушку мою... Видишь, не могу туда сам наведаться. Следят за мной.
– Знаем, знаем про проделки-то, – с горечью выдал тот и строго взглянул. – Весточка-то на арест твой уж давно дожидается.
– Не виноват я. Не было злого умысла, и, тем более, не против Отчизны! – попытался оправдываться Андрей, но старик замахал руками, не желая более слушать:
– Не смогу я привести Евдокию, – отвернулся он, а в голосе послышалось вновь волнение и подходящие, вырывающиеся наружу слёзы, отчего в душе что у Вари, что у самого Андрея всё сжалось и кольнуло болью.
Дурное предчувствие... Худшее... Андрей сильнее сжал руку любимой в своей и почувствовал, что Варя словно окаменела от тревоги...
– Что случилось? – теряя голос от предчувствия беды, ждал ответа от старика Андрей, и тот не замедлил ответить таким же тихим голосом:
– Не выдержало сердечко её,... схоронили уж...
Будто лезвием самого острого ножа что-то вырезали из жизни Андрея... Навсегда... Нет веры в лучшее, в спасение милой матушки,... жизни её...
Андрей пошатнулся, оставаясь стоять захваченным в немедленные объятия возлюбленной, но ощущение самой большой потери лишь усиливалось вместе с кровоточащими ранами где-то внутри. Будто этот неведомый нож искромсал, уничтожил то самое, что грело, лелеяло,... поддерживало и вело к лучшему... Объятия матушки...
Андрей принимал непрошеную беду в свою судьбу, как бы ни хотел, чтобы сложилось иначе... Та река любви, заполнившаяся теперь кровью смерти, которая протекала в нём, он знал, не исчезнет никогда. Боль утихнет, но будет возвращаться, не даст успокоиться душе и принять то, что самый дорогой человек на свете не сможет больше обнять,... ласкового слова сказать,... как бы ни звал, ни просил,... как бы ни ждал! А так ждёт уже, вопреки всему, вопреки смерти, но... нет...
Эта боль вернётся вновь, будет возвращаться... Она будет показывать своё коварство, своё превосходство; и выиграть ту войну, которую она будет устраивать – не возможно. Она будет вновь мучить, вновь приносить с собою воспоминания и светлые, и горестные, заставляя образумиться, раскрыть глаза вновь на реальность и... принимать решения вновь и вновь самому, руководиться уже только тем, что осталось...
– Андрюшенька, – донёсся до слуха Андрея голос любимой...
Отстранившись от объятий, она стала гладить его плечи, провела ласковым прикосновением руки по его щеке и вновь заговорила, не скрывая ни слёз, ни совместного переживания:
– Прости меня, непутёвую,... прости, Андрюшенька, – молила она, и Андрей слушал, закрыв глаза и пытаясь себя всё же сдерживать, чтобы не показать слабость и вдруг разрыдаться. – Знала я о том... Папенька мой с Михаилом Алексеевичем были здесь сразу, как узнали, что арест на тебя тоже выдали. Не успели они... Прости, не смогла я тебе сразу признаться в таком.
– Нет мне жизни теперь... Нет прощения... Родную мать сгубил, – отвернулся он и отошёл к окну, тут же его зашторив висевшими коротенькими шторками, ткань которых была уже не раз залатана, но ещё прочна. – И душа вся в дырах...
– Не причитай уж тепереча, – строго высказал Арсений. – Нет твоей вины в том. Сердце у Евдокии давно шалило, знаешь об этом, так что не гневи бога, да не мучай душу её. Помоги и ей, и себе...
– Не смогу я принять её смерть. Виновен я! – обернулся Андрей и чуть не кричал, всё находя в себе силы сдерживаться.
– Отоспитесь здесь, а поутру ступайте дальше. Дом твой дождётся, когда вернёшься чистым, без грехов приписанных, – махнул рукой Арсений и сел вновь на скамью у печи. – Устал и я. Но дождусь, когда воротишься... Дождусь...
– Дядя, – опустился перед ним на колени Андрей, а из глаз слёзы всё же покатились холодными каплями.
– Ступай, помоги устроиться своей невесте. Ночлег — дело нужное. А там... бог вам в помощь, – перекрестил его Арсений и поднялся, поковыляв в сени, где закрылся, чтобы провести эту ночь там...
Там, где-то в тёмной вышине,
Одна звезда другую воспевала.
О, как же она пела о красе
Да в добром свете к ней она летала!
Глядя на небеса в ночную темень,
Я вспоминаю только о тебе,
Как та звезда другую светом греет,
Так и любовь моя горит вечно к тебе.
Имя твоё с восторгом восклицая,
Душой взлетаю к вышине до звёзд,
Где бы смогли, о бедах вспоминая,
Укрыться мы во сказочности снов.
Как только солнечные лучи просочились сквозь щель между шторками на окне, как только коснулись ласковым теплом лица спящей на кровати Вари, так она с наслаждением вздохнула. Будто позабыла все неприятности, все напасти, проснулась она, потянулась и невольно улыбнулась такому нежному утру.
Оглядев скорее избу, в которой прошла ночь, она приподнялась и увидела, что на стуле рядом, облокотившись на спинку, дремлет Андрей. Всё вспомнив, вернувшись с тут же забытого блаженства жить, Варя осторожно поднялась и осталась сидеть на краю постели.
Любуясь милыми чертами возлюбленного, она старалась не двигаться, ожидая, когда он полностью отдохнёт, проснётся сам. И он спал, словно глубокий сон заставил его погрузиться в отдых после жестокой боли, которую причинила судьба...
– Скорее! – с грохотом раскрыв дверь, вышел из сеней дед Арсений и замахал руками ей да тут же очнувшемуся Андрею. – Жандармы опять уж в деревне! Всё рыскают, прям ждут тебя, не успокоятся!
– Что же это такое, – схватив мундир и скорее его надев, взял Андрей поднявшуюся в тревоге возлюбленную за руку.
– Ступайте скорее через двор, а там проберётесь через лес. Он-то уж поможет! – указал Арсений им, подав Варе её плащ, и провожал на выход, предварительно выглянув на улицу и убедившись, что жандармы зашли в один из домов. – Скорее, бегите!
Ничего не говоря более, Андрей и Варя убегали, думая лишь о том, чтобы скорее удалось скрыться из деревни и не попасться на глаза стражникам порядка, которые так упрямо исполняют свою службу.
Скорее, как только могли, спотыкаясь и перескакивая через попадающиеся ветки и камни, они выбежали на поляну леса...
– Не могу больше, – запыхавшись, высказалась Варя.
Наклонившись, оперевшись руками об свои колени, она чувствовала, что ноги отнимаются, онемели и уже будто никогда не смогут двигаться. Видя усталость возлюбленной, Андрей стал прислушиваться и оглядываться вокруг...
– Кажется, никто нас не обнаружил, не бежит следом, – надеясь на то, сказал он и помог Варе сесть на пень рядом. – Отдохните, Варвара Алексеевна...
– Мы... Мы снова на вы?! – чуть отдышавшись, вопросила она.
Она следила с тревогою за возлюбленным, стоящим перед нею, как дерево, которое и штормовой ветер не колыхнёт. Взгляд Андрея был строгим,... отдалённым... Он смотрел куда-то вдаль и, казалось, думал о чём-то неприятном.
– Да, Варвара Алексеевна, – наконец-то, ответил Андрей. – Боюсь, что между нами сия граница так и останется.
– Что?! – поднялась ошарашенная словами любимого Варя и встала перед его глазами, теперь обращёнными к ней со всей заблестевшей тоской. – Объяснитесь.
– Вы возвращаетесь домой, – тише сказал он.
– Нет, – замотала она головой. – Ни за что, пока не найду Машеньку, пока вас да Никиту Михайловича не оправдают!
– Я клянусь, найду вашу сестру да Никиту. Они наверняка где-то вместе. Всё будет хорошо, – стал Андрей уверять, но Варя не отступала:
– Нет, я пойду с вами!
– Не впадайте в истерику, умоляю. Я буду непреклонен. Вы возвращаетесь домой. Это всё... Вернётесь в деревню, к моему дяде, он отвезёт вас в ваше имение.
– Я вам не нужна, – усмехнулась с горечью Варя, попятившись назад. – Да вы не умеете любить!
– Это говорит обида... Может, когда-нибудь вы поймёте, отчего отпускаю вас, – так же холодно, как и держался, ответил Андрей. – Разные у нас миры... Не сможем мы их изменить, создав свой мир...
– Знаете, когда-то Маргарита Наваррская сказала, обида имеет больше власть над женщиной, чем любовь, – сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, чтобы не броситься перед возлюбленным умолять взять с собой, быть вместе навсегда, Варя отступала, дабы послушно уйти. – Только теперь я поняла, что хотела она этим сказать... Прощайте, Андрей Викторович, да больше не будет существовать Вещей Кассандры ни для вас, ни для ваших друзей, ни для Кронштадской гавани!
Бросившись бежать обратно через лесные заросли к деревне, которую только покинули, Варя удалялась от уставившегося ей вслед милого... Он смотрел, а по его щеке покатилась вырвавшаяся на свободу слеза, но она... была горька,... полна одиночества, как теперь и он сам...
Почувствовав из глубины сна что-то, что будто звало очнуться, какое-то постороннее прикосновение, дуновение прохладного ветра, Юлиана медленно открыла глаза. Она вмиг поняла, что спала, что вот и реальность, где она лежит в постели гостиницы, но сил подняться или что-либо делать — не было...
Из открытого окна воздух проникал в комнату, освежая её и колыхая толстые шторы. Переведя взгляд от окна и начав рассматривать комнату через боль отяжелевших век, Юлиана почувствовала, что кто-то сидит подле неё близко-близко, облокотившись одной рукой на подушку, а другой поглаживая её по голове...
– Вы очнулись, я счастлив, – молвил Алексей, и Юлиана узнала его, младшего князя Нагимова.
Ответить что голос ей пока не позволил, а глаза пришлось зажмурить от острой боли и покатившихся слёз...
– У вас жар, – сообщил Алексей ровным голосом, продолжая гладить Юлиану по разложенным на подушке волосам. – Как вернулся, обнаружил, что спите. После понял неладное... Видать, дождь тот коварным оказался, простыли вы...
Оставшись возле Юлианы, Алексей вызвал врача. Тот явился довольно быстро и, осмотрев больную, высказался положительно об её здоровье, которое уже явно улучшалось. Алексей ещё несколько дней помогал Юлиане во всём, и с каждым днём состояние её вселяло надежды на скорое выздоровление...
– Как чудесно это тёплое осеннее утро, – улыбнулась Юлиана после завтрака, который она в очередной раз провела в компании Алексея, но уже не на постели, а за столом. – Благодарю вас, что помогли, – одарила она его ласковой улыбкой.
– Не стоит, – покачал он головой, чуть смутившись её нежности. – Благодарить же я судьбу буду за то, что позволила помочь вам.
– Где же были вы раньше? – встав к окну, вымолвила Юлиана, будто с грустью в голосе.
Не понимая приближающейся тоски, которая рвала душу не только Юлиане, но и ему самому, Алексей встал позади и смело коснулся её плеч. Он решительно повернул Юлиану к себе лицом и захватил в плен выплеснувшимся из души чувств, припав к её губам.
И он, и она наслаждались страстью этого поцелуя, так отчаянно соединяющего, уносящего за собой, будто ничего и никого вокруг в мире больше не существует... Забыв абсолютно всё, они отдавали сейчас себя лишь друг другу. Молча признавшись во всём, они опустились на покрывала постели, которая вскоре принимала бурю овладевшей ими страсти...
И только когда волны полученного блаженства оставили их, Алексей отпрянул от расслабившейся Юлианы и лёг на спину. Он уставился в потолок и молчал, стараясь дышать спокойнее и принимать реальность...
– Алёшенька, – со счастливой истомой вымолвила Юлиана и провела ласковой рукой по его груди, проглядывающей из-под распахнутой рубахи.
– А я надеялся, – усмехнулся он с горечью. – А я не первым оказался в твоей судьбе.
– Что ж, видать,... это так важно, – усмехнулась в ответ Юлиана, поднимаясь и принявшись облачаться в одежду.
Не глядя на неё, Алексей последовал примеру и обратил к ней внимание, только когда она встала на пороге и готова была покинуть комнату гостиницы, где провести пришлось так много времени...
– Как легко уходишь, – сдержанно сказал Алексей.
– Я разумею, что сие обстоятельство, которое нынче сложилось, не позволит вам, Алексей Алексеевич, пойти навстречу ко мне да видеться вновь, – горделиво ответила Юлиана.
– Как мимолётно было то мгновение, когда и речи наши велись на ты, – опустил Алексей на миг взгляд и вновь взглянул на повернувшуюся к дверям всё ещё дорогую душе барышню.
– Прощайте, – сказала она. – Но коли случится так, что всё же простите мне тот грех, который грехом не является, вы знаете, где меня найти.
– Вы замужем? – задал он ставший мучить вопрос, и Юлиана оглянулась с насмешкой:
– Надо же, соизволили спросить?!
– Виноват, – сглотнул он. – Позволил чувствам править, а не разуму. Верил, что чисты и свободны.
– К сожалению, – отвернулась Юлиана, став вдруг нервничать, и поскорее покинула гостиницу...
«Неужели так легко можно отпустить любовь? Неужели нужно, так необходимо отказаться от неё, отказаться от единственного, что может помочь выжить в этом страшном мире?... Что мне теперь делать?... Без тебя... Без тебя... Без себя... Да,... меня так не станет, коли не будет рядом тебя... Почему ты не идёшь следом? Почему отогнал от себя?... Вернуться? Стоит ли мне вернуться?!» – заваливала Варя свою душу вопросами, от которых костёр обиды лишь больше разгорался в ней, заставляя выпускать гордость властвовать и принимать решения...
Варя вышла из леса к деревне, но идти дальше, к дому деда Арсения, как указал Андрей, – не решалась. Холодный ветер дул в лицо, в глаза, в которых слёзы, что хотели показаться, тут же высыхали...
– Варвара Алексеевна, – послышался голос позади, кого-то, кто вышел следом за нею из леса, ведя под уздцы коня.
Варя оглянулась и узнала Сергея Калинина:
– Вы?! Как вы здесь оказались?! – с недоверием вопросила она, но чувствовала, что он следил и здесь находится совершенно неслучайно.
– Да, – подтвердил он подозрения. – Я здесь не случайно. Вы знаете, находясь в плену чистых чувств к вам, желая лишь добра и никак не неприятностей, вынужден был выяснять некоторые обстоятельства да следить за вами. И теперь, когда Карташев так нагло прогнал вас, считаю себя просто обязанным помочь вернуться домой без каких-либо приключений.
– Вы странный человек, и я вам не верю, – призналась Варя.
– Знаю, а посему, пусть время покажет, кто враг, а кто друг, – указал он на коня. – Прошу?
Вдруг, будто то ли почувствовав зов души, то ли явно услышав, как Андрей зовёт её имя, Варя вздрогнула, обернулась, но никого не было видно вокруг. Лишь тихий лес позади, луг и деревня впереди... Уже не погружаясь в размышления, как бы следовало поступить, Варя тут же устроилась на коня. Дальше путь проходил в молчании некоторое время.
Вскоре миновали деревню... Так и ведя коня под уздцы, Сергей чувствовал, что Варя отдалилась в свои мысли, которые давили на душу и заставляли горевать. Он мельком взглянул на неё, всё поняв, и кивнул себе... Глядя теперь лишь то на ясное небо, то на тихое поле вокруг, Сергей сказал:
– Знаете, Варвара Алексеевна, узнал я, что нашлась настоящая статья Никиты Аргамакова, да узнал и то, что не поможет она снять с него подозрения в предательстве... Мне очень трудно об этом сообщать.
– Отчего же сообщаете?! – возмущённо вопросила Варя, но Сергей продолжал с ней путь, так и не взглянув более в ответ:
– Не терплю лицемерия. Не известно уже будет, какая статья была истинная, кто какую статью подделал да с каким умыслом. Не выкрутиться ни Аргамакову, ни Карташеву из всего этого. Поиски их продолжат... Я не пугаю, – тут же остановился он и взглянул на гордо восседающую на коне Варю. – Вы подобны королеве вселенной, к ногам которой я поднесу всё, только бы блеск в глазах ваших был счастливым.
– Оставьте, прошу, – отвела наполнившийся обидой взгляд Варя.
– Я знаю, где ваша..., – начал признаваться в чём-то Сергей, вернув внимание к себе, но смолк, вновь или задумавшись, или находясь в поисках подходящих слов, но Варя ждала и надеялась, что услышит желанную новость...
– Сестра, – кивнул он, и глаза Вари расширились:
– Боже, – выдохнула она, прижав руки к груди. – Где она?! Как знаете?! Скорее, скажите! Я отправлюсь к ней немедленно!
– Не знал, что вы так пылко желаете спасти её да... Никиту Аргамакова, – удивился Сергей, что вызвало в Варе ещё недоумение:
– Вы решили меня извести?! Вы же следили за мною, а так говорите, будто не знаете причины моего побега из дома!
– Простите, Варвара Алексеевна, мне не все подробности известны. Однако, видя ваш пыл, недовольство, у меня не остаётся иного желания, как отправиться с вами спасать Марию Алексеевну, – пояснил тут же Сергей в свою защиту, отчего Варя на какое-то мгновение застыла в сомнениях о том, а верно ли она осуждала его, не доверяла ему: «Может быть, он не так плох, как показался... Раз готов спасти Машеньку. Ради меня... Да, ради меня, но... Он должен знать...»
– Вы должны знать, Сергей Иванович, – стихал голос Вари, говорившей теперь тише, но по-прежнему взволнованно. – Я не смогу достойно отблагодарить вас за такую помощь.
– Насильно мил не будешь, а я не тот, кто берёт что-либо силой, – покачал головой он, пронизывая глубоким взглядом так, что у Вари не осталось ни малейшего сомнения в том, что всё сказанное им — правда...
Зачем тех слов река ласкала,
Да для чего же было всё?
Зачем то время, что вдвоём
Мы проводили, те свиданья?
Нет, не придёте больше Вы,
Так значит надо, пусть и будет.
Разлука чувств нет, не погубит,
Не будем тратиться в любви.
Любовь моя, пусть и навеки
Принадлежит теперь лишь Вам,
Не сможет нужной больше стать
Для Вас, Вы мне — не пленник...
Оставаясь какое-то время стоять и смотреть вслед удаляющейся возлюбленной, Андрей метался внутри себя в сомнениях. Он не знал, как поступить будет вернее. Словно туман, что расстелился вокруг, был не только в природе, но и в нём самом.
Разум так и твердил: надо всё оставить, как теперь сложилось, и просто уйти из жизни Вари. Уйти, не возвращаться, оставить её для того, чтобы судьба преподнесла ей более благоприятную участь, чем ту, которая бы ожидала с ним, — человеком без рода, без достаточного достатка. Да, эти две сильные преграды заставляли Андрея наполняться потоками сомнения, разрывающего хрупкие нити желания...
«Нет, я утону во всём этом, если позволю времени идти дальше да позволять сомнениям топить меня, мою любовь, которая не умрёт, а будет изводить душу, пока не умру... Если после смерти можно будет успокоиться», – решительно сказал себе Андрей, поборов страх двинуться в желанном направлении.
Он направился следом за Варей. Как только вышел из леса, остановился, видя, что Варя, недалеко от деревни, беседует с явившимся откуда-то Калининым Сергеем...
«Откуда он здесь?!» – задался Андрей вопросом и продолжал наблюдать за ними и за тем, как вскоре Сергей вёл своего коня под уздцы, увозя на нём Варю, а та, как казалось, так легко согласилась следовать с ним...
– Варя! – кликнул Андрей, но тут же смолк и отступил в лес. – Нет... Просил же тебя вернуться к дядьке Арсению... А ты..
Его голос услышан не был, он это видел, понимал и принимал тот факт за знак, что так и должно случиться. Терзаясь сомнениями вновь, терзаясь переживаниями о том, что лучше будет для любимой, Андрей прошёлся немного от дерева к дереву, ударил несколько раз по стволу одного из них, но всё же решил броситься следом.
Да как только он хотел вновь выкрикнуть имя любимой, всё же остановить её, обратить внимание на себя, сказать, что раскаивается и пусть будет что будет, лишь бы быть вместе, как острая боль пронзила верх спины... Вздрогнув от того, что что-то впилось в него позади, будто кто резал, освобождая кровь, Андрей запрокинул руку назад и выдернул стрелу:
– Откуда?! – это было всё, что он смог сказать на тот момент, и глаза его вдруг накрыла пелена непроглядного тумана, а потом и темнота...
«Идём, идём... Только бы дотащить... Дождь-то какой... Весь промок... Ничего, придёт в себя... Стрелу смазали ж неопасной дозой яда?... Да и не яд вовсе... Ну лишился чувств на время. Сам бы не ушёл», – доносились время от времени голоса до слуха Андрея, когда, казалось, темнота вот-вот уйдёт, но она снова овладевала им, унося куда-то в глубину неизведанного...
Ощущение, что просто спит дома, а рядом сидит мама и гладит по руке – было первым, что Андрей почувствовал, возвращаясь в сознание. Открывая глаза, он обнаружил, как веки тяжелы. Его пронзила острая боль, которая прокатилась в голове, заставив глаза держать закрытыми...
– Угораздило же, – послышался мужской голос кого-то рядом.
– Ничего, придёт в себя, очухается, – ответил другой, более молодой и обратился к Андрею. – Андрей, а ты ещё лежи, жар спал... Вот хворь-то! Но ничего, мы тебя донесли, всё будет теперь замечательно!
– Кто здесь? – прорезавшимся голосом прохрипел Андрей и почувствовал только теперь, что лежит на гамаке, что находится явно на корабле, находящемся в плавании.
– Свои, – коснулся его плеча молодой человек.
– Что?! – терпя боль, раскрыл глаза Андрей и уставился на знакомое лицо моряка. – Василий,... Терехов?! Как я оказался здесь?!
– Успокойся. Теперь ты вне опасности, – улыбнулся тот добродушно. – Правда, по документам, которые мы для тебя достали, ты гардемарин ещё. Придётся тебе свою роль исполнять, то бишь проходить практику за Веснина Андрея, – хихикнул он и продолжал, тем более что Андрей настороженно ожидал его дальнейших пояснений и старался понять происходящее. – Так вот решили мы тебя спасти. Но пока что придётся попрощаться с гаванью твоей Кассандры.
– Ведь поймать норовят что тебя, что Никиту, – стал говорить моряк постарше, находившийся с ними в кают-компании, пока остальных там не было. – А Калинин устроил так, чтоб мы, которые вместе плаваем, да друг другу словно братья считаемся, поддержали, спасли, пока расследование не закончится да не оправдают вас обоих, дабы чистыми вернуться.
– Ну, тебя-то мы уже спасли, – чуть кашлянув, договорил Василий. – Остался Никита...
– Это пустить мне стрелу в спину, схватить, называется, спасти? – возмутился Андрей.
– Ты бы ни за что не согласился уйти с нами, признайся, как на духу, – подмигнул Василий. – Барышня ещё мешала спасению. А стрелу мы обмотали так, чтоб неглубоко пронзила...
– Да кто вы такие, решать за нас?! – воскликнул Андрей, хотел даже подняться, но пришлось умолкнуть и лечь, поскольку к ним вошёл лейтенант.
Тот встал во весь свой высокий рост пред ними и уставился в глаза Андрея так пронзительно, что показалось, будто знает обо всех тайнах.
– Итак, вижу, вам лучше, гардемарин Веснин.
– Так точно, господин лейтенант, – ответил Андрей бодро, словно почувствовал себя готовым к новым испытаниям судьбы...
Ветер бьётся в паруса и играет в волнах.
Радостью полна душа моряка на водах.
И куда бы ни уплыл, да везде он счастлив.
Бури не страшны ему, только штиль — несчастье.
Ночью палуба тиха, а он вновь выходит,
Сердце плачет моряка без любви на море.
Звёзды яркие с небес ночи с ним проводят,
И не могут подсказать: берег будет вскоре?
Тихо ночью, а без сна моряку на вахте
Тяжело, но красота лунная так страстна
На танцующих волнах, что блестят дорожкой,
По которой мчат мечты к любимой прям в окошко.
Корабль, на котором теперь находился Андрей, медленно дрейфовал*. Мучаясь в душе от того, что невольно оказался в плавании впервые в жизни в нежеланной экспедиции, он пытался потопить в себе давящие переживания и ответственно выполнять обязанности гардемарина Веснина — той участи, которую только смогли ему приготовить морские товарищи, лишь бы спасти от преследования жандармов, от заключения в крепость или ссылки в Сибирь за деяния, которые, как все твёрдо верили, Андрей не совершал...
– Что-то ты не похож на гардемарина... Уж больно ловкий, – сказал Андрею один из моряков, вместе с ним намывающий палубу.
Андрей не стал ничего отвечать, бросив ему мимолётный взгляд и продолжая работать.
– Видел, видел, как упражнялся с другими гардемаринами, вот и заметил, что ловок уж больно... Будто дело своё давно знаешь, – упрямо продолжал говорить моряк. – А отчёт,... ишь, как сдал!
– Разговорчики, – подошёл к ним, медленно выхаживая, лейтенант, и моряк умолк, отдавая больше внимания своей обязанности, но поглядывая всё же то на остальных вокруг, то на Андрея, без устали водящим по полу шваброй, которую часто окунал в рядом стоящее ведро с водой.
День продолжался. Корабль плыл по курсу. Казалось, данной экспедиции ничто не помешает, пока ветер не стал усиливаться.
– Взять рифы! – прозвучавший приказ заставил Андрея вместе с другой парой гардемаринов присоединиться помогать уменьшить площадь парусов.
– Ушлым ты кажешься, – присоединился к ним и тот допытливый моряк, который утром пытался разговорить Андрея, и вновь решил сделать попытку.
– Не приставай, Грачёв! Тяни, – с трудом выдавил из себя один из гардемаринов, тянущий трос паруса, помогая тот спустить.
Ничего так и не отвечающий Андрей делал вид, что не слышал обращения к себе. Он отдавал все силы делу, а вскоре и вовсе присоединился сквозь уборку парусов к раздавшейся вокруг песне, которую завели моряки.
Они пели, не страшась поднявшегося ветра, не страшась падающих с налетевших тёмных облаков капель дождя. Очередной приближающийся шторм в их жизни не мог сбить с пути,... не мог погубить ту силу духа, которая в них просто врождена:
Буря море раздымает, ветер волны подымает,
Сверху небо потемнело, кругом море почернело,
Во полудни, как в полночи, ослепило мраком очи,
Один молний свет блистает, туча с громом наступает,
Волны с шумом бьют тревогу, нельзя смечать и дорогу.
Ветру стала перемена, везде в море кипит пена,
Начальники все в заботе, а матрозы все в работе,
Иной летит с верха к низу, иной лезет с низа к верху,
Тут парусы подбирают, там верёвки прикрепляют,
Нет никому в трудах спуску, ни малейшего отпу́ску.
Одолела жажда, голод, бессонница, нужда, холод,
Неоткуду ждать подпоры, разливные валят горы.
Одна пройти не успеет, а другая свирепеет.
Дружка дружку рядом гонят, с боку на бок корабль клонят.
Трещат райны, мачты гнутся, от натуги снасти рвутся,
От ударов корабль стонет, от волненья чуть не тонет.
Вихрем парусы порывает, меж волнами нос ныряет,
Со всех сторон брызжут волны, вси палу́бы воды полны.
Ветром силу всю сломило, уж не служит и кормило.
Ещё пристань удалела, а погода одолела.
Не знать земли ниоткуду, только виден остров с груду,
Где сошлося небо с понтом и сечётся с горизонтом.
Нестерпимо везде горе, грозит небо, шумит море.
Вся надежда бесполезна, везде пропасть, кругом бездна.
Если кто сему не верит, пускай море сам измерит,
А когда в том искусится — в другой мысли очутится.**
* – дрейфовать – уклоняться от взятого курса под влиянием ветра или течения.
** – неизвестный автор песни, 18 век.
Сойдя с небольшого корабля, Варя следовала вместе с Сергеем Калининым дальше, остановившись вскоре чуть в стороне от гавани Кронштадта. Это место Варя прекрасно помнила. Она снова взглянула туда, где однажды прощалась с Андреем, как и её сестра с Никитой, прежде чем те отправились в Датские воды...
– Да, эту гавань прозвали мы гаванью Кассандры, – кивнул Сергей на виднеющиеся на водах корабли, среди которых большинство было со спущенными парусами, а двое из них уже покидали берега.
Спустя некоторое молчание, оставаясь смотреть на корабли, как и Варя рядом, Сергей добавил:
– В вашу честь назвали эту гавань, Варвара Алексеевна.
– Зачем вы привезли меня сюда? – взглянула та с появившимся вновь неприятным предчувствием внутри.
Сергей повернулся лицом, глядя в глаза так, будто желая проникнуть, заглянуть в глубь души и мыслей, узнать неведомые пути, по которым можно было бы пройти к её сердцу и овладеть им. Всё это Варя ощущала и, сохраняя твёрдость, горделиво смотрела в ответ...
– Не имею привычки лицемерить, а потому, признаюсь... Взгляните, – кивнул он на корабли. – Сейчас Карташев уже где-то там... Вскоре с ним же окажется и Аргамаков.
– Что вы говорите такое?! – с нежеланием понимать Варя бросила взгляд на виднеющееся вдалеке отдаляющееся судно.
Белые его паруса выделялись на морском просторе вод. Он отдалялся от отдыхающих вокруг кораблей и исчезал, как и солнце, которое словно точно так же становилось всё меньше, укрываясь одеялом серых облаков...
– Нет, – невольно принимая тот факт, что не увидит больше Андрея, по крайней мере, довольно долгое время, Варя прослезилась.
Душа металась, маялась. Сердце бешено билось, не желая принимать свершившееся расставание.
– Нет, он не может быть там, – шагнула Варя вперёд и резко остановилась.
Прижав руки к груди, там, где душа вся сжалась или пыталась вырваться, чтобы умчаться вслед за любимым, она полными обжигающих слёз глазами всматривалась в отдаляющийся корабль.
– Нет, не может быть... Он бы не смог вот так вот уехать! – восклицала она, отчего в душе Сергея кольнуло сочувствием.
– Не смог бы, – кивнул он, взволнованно следя за нею, и от его слов Варя резко обернулась.
Она горделиво выпрямилась, словно королева перед виновником негодования, и ждала ответа. Ничего не собираясь скрывать, как Варя и почувствовала, Сергей продолжил признаваться:
– Да, я устроил с друзьями так,... с нашими общими друзьями, морскими братьями. Использовал, правда, жестокий способ. Но все живы. Усыпить надо было как-то Андрея. По голове бить не хотели, стрелу пустили с нужным ядом. Лёгким ядом. Иного способа не нашли, – с ухмылкой пояснял он. – Так всё устроили, чтобы скрыть Андрея и Никиту на то время, пока их не оправдают. Всё же им лучше быть в море, чем ожидать участи быть заточёнными в крепости.
– Я вам не верю, – замотала головой Варя. – Вы опасный человек, я чувствую. Может и не ваша то интрига, но поверьте, вам будет худо!
– Вы снова предсказываете мне неприятности, – усмехнулся Сергей. – И знаете, Варвара Алексеевна, я их не боюсь. Моряку и буря не страшна!... И потом, вы не говорите, что я умру. Мертвецам любое худо безразлично. Так, коли жив буду, то радоваться не перестану.
– Вы самоуверенны, – отвела взгляд в сторону корабля Варя.
Воцарившееся молчание позволило им обоим обратить внимание в личные переживания, даже забыв на некоторое время, что только что разговаривали друг с другом, что находятся до сих пор рядом. И лишь отбросив с силою от себя налетающие откуда-то тревоги, Сергей вымолвил:
– Всё же, теперь я с чистой душой, без того, что укрыл от вас местонахождение Карташева, намерен вернуть вас и вашу сестру домой.
– Это как же?! – с удивлением взглянула Варя.
– Вы отправляетесь со мной, или желаете немедленно вернуться к родителям? – вопросил он, вновь излучая совершенное спокойствие.
– Позволить вам найти Машеньку, воспользоваться её слабостью, позволить вам её сопровождать домой без присутствия ещё кого-либо?! Никогда! – резко выдала она. – Я отправляюсь с вами! Где она?
– В Менске, – последовал тут же ответ, и Сергей протянул ей записку, которую только что достал из кармана.
– Менск?! Так далеко?! – поразилась Варя, прочитав адрес, записанный на бумаге. – Как сие могло произойти?!
– Не важны подробности. Коли путь наш лёг туда, – приглашая кивком следовать за ним, только и сказал Сергей, чего пока было достаточно для Вари, чтобы отправиться следом.
«Лишь бы найти тебя, Машенька, лишь бы вернуть, а там всё будет хорошо... Будет... Да, я не должна верить лишь в худое», – говорила сама с собой Варя и верила...
– Что сказал Калинин? Он точно знает, что именно здесь Никита? – спросил один из парней, одетый, как и его три товарища, в обыкновенную одежду крестьян, дабы не выделяться среди прохожих и не привлекать к себе лишнего внимания...
– Да, они здесь, – ответил один из друзей. – Будем ждать. Может, увидим, убедимся...
Они медленно вышли к Губернаторской площади Минска. Вокруг каменные дома соседствовали с деревянными, в которых были многочисленные лавки.
Жители прохаживались с милыми улыбками друг другу, словно в мире лишь красота и мир. Речи их были добрыми, глаза сияли так, что невольно можно было забыться и насладиться этим приятным временем...
Пройдя мимо почтамта, друзья остановились на площади у архиерейского двора. Вокруг просто кишело людьми. Вся площадь была заставлена возами, телегами, колымагами то с каким зерном, то с яйцами, хлебом или домашней птицей, а то и молочными продуктами...
– Воскресные торги, – улыбнулся один из друзей и кивнул на дом у соседней улицы. – Там они должны быть. Будем следить осторожно...
Обойдя рынок, друзья расселись на приступке с краю и стали наблюдать, надеясь, что увидят самого Никиту где-то здесь.
Ничего не подозревающий Никита тем временем стоял у окна того самого дома, за которым и была слежка. Но ни он, ни те, пока друг друга не видели. Стоя за шторами и поглядывая в щель меж ними, Никита глубоко вздохнул...
– Хорошие люди здесь, – молвила вышивающая рядом в кресле Мария, и её возлюбленный вновь взглянул со всей нежностью в ответ. – А дочь его, этого купца, Маркела, так мила... Приятны понимание да любовь к русскому! Она мне и одежду дала, да даже духами делится! Жаль, сестра её Тадора, совершенно иная... Избегает встреч да разговоров...
Ласковые черты лица Марии были ещё милее в свете струившихся из окна лучей солнца. Она вышивала, не поднимая глаз, и улыбалась. И эта самая улыбка заставляла Никиту забыть все тревоги, которые беспокоили время от времени...
– Вижу, сдружилась ты с Маркелой, – улыбнулся Никита. – Приятно, как нам повезло, что друг Фредерика Армоур, действительно, оказался другом, а не предателем.
– Вот ведь, как устроил всё сей господин Фредерик, – подняла взгляд к милому Мария, и его душа ещё больше затрепетала. – Укрыли нас до лучших времён. Надеюсь, что он жив остался после раны той!
– Я тоже на то надеюсь,... милая, – взял он её за руку, заставив тем самым оставить вышивку в кресле и попасть в силу страстных объятий.
Забывая о разумности и позволяя чувствам вырваться наружу, Никита стал покрывать шейку и плечи возлюбленной жаркими поцелуями, после чего его губы слились с губами наполнившейся тем же ураганом страсти любимой.
Они медленно отошли к стоящей в углу постели, так и не отрывая губ друг от друга, и опустились туда. Время будто остановилось... Всё вокруг стихло... Лишь впервые позволяя познать друг друга, влюблённые скорее обнажались, не переставая ласкаться и шептать истину любви...
В соприкосновении и потом бережном слиянии тел Мария вскрикнула, но прикусила губу, чтобы не нарушить давно желанного момента. Никита закрыл глаза, неустанно целуя и еле сдерживая себя, чтобы продлить сладостные мгновения... Они оба вздрагивали и тонули в нарастающем блаженстве,... пока оно не отступило,... пока не заставило расслабиться в объятиях друг друга...
– Никитушка, – в сладостной неге молвила Мария, ласкаясь шёлковой щекой об его обнажённую грудь.
– Голубка моя, – прошептал он. – Жена моя....
– Жена? – улыбнулась Мария, чуть приподнявшись и встретившись со смущённой улыбкой милого.
– Теперь да, – подмигнул он, и оба вновь прижались друг к другу, вступая тем самым, как теперь знали, в новый период жизни...
Той самой жизни, которая лишь для них, которую пройдут вместе несмотря ни на что. И даже если у кого-то, кто подглядел в тот момент к ним в комнату, были и иные планы, обладающие властью истинной любви знали наперёд — всё будет так, как решили...
Что же в сердце,
Если там пустота,
Холод и всё замёрзло,
Если нет в нём тебя,
Если там только больно?
Что же в сердце?
Что же в тебе,
Если дрожь пустоты,
Мы расстались и нет любви,
Если нет той мечты,
Путь к которой позабыт?
Что же в тебе?
Не предавай, нет,
Не предавай, нет!
И не сдавайся, но борись за свет.
Любви свет...
Как мне имя:
Ничего, или что, или кто,
Иль меня нет и не было?
Мне в глаза посмотрев,
Повтори первых слов нежность:
Как мне имя?
Кто ты теперь:
Если взгляд вдруг не тот,
Если слов нет и нет пути,
Если голос так прост
Да нет уж трепета души?
Кто ты теперь?
Не предавай, нет,
Не предавай, нет!
И не сдавайся, но борись за свет.
Любви свет...
Вновь в Минске ясный день осени радовал солнечным теплом людей, сбрасывающие разноцветье нарядных листов деревья и засыпающую природу. Вновь народ на улицах делился радостью душ, пока слежка за домом, где должен был жить Никита, продолжалась...
Очнувшись этим утром снова в объятиях возлюбленного, с которым страстные ночи стали так сладки, так дороги и нужны, что без них, казалось, жить уже невозможно, Мария потянулась. Она встретилась с ласковым взглядом милого и прошептала:
– Доброе утро.
– Доброе утро, – отозвался эхом мягкий голос Никиты, и их губы вновь слились в поцелуе, начиная с этого новый день...
Когда же завтрак в добродушном кругу купеческой семьи, где жили всё это время, подходил к концу, дочери купца незаметно для окружающих переглянулись, в чём-то кивнув друг дружке. Одна из них, светловолосая, миловидная, но совершенно безэмоциональная, сразу обратилась к Марии:
– Я сейчас отправляюсь в одну соседнюю деревню... Здесь рядом, – говорила она. – Решила предложить, может, хочешь ты со мною вместе отправиться на прогулку, посмотреть, как там живут. Мы бы посетили по пути и дом знахаря-волшебника Савастея. Верно, Маркела?
– Да-да, Тадора, разумеется, – подтвердила сестра, темноволосая симпатичная девушка, глаза которой сияли морем жизнерадостности и беспечности. – Поскольку Никите Михайловичу выходить нельзя, чтоб никто не обнаружил вас, то вдвоём сходили бы. Всё веселее!
– А волшебник тот хороший, – подхватила и их матушка, точно такая же радостная, как и темноволосая дочка. – Он тебе такую свистульку даст,... с глины сделанная! Сам он такие делает, обжигает да раскрашивает. Певник называется... Этого певника след в стене на покуте* держать. Будешь молиться да просить, дабы бог мужа-то от супостата, пуль да смерти берёг.
– Там и камень священный имеется. Этот Савастей весьма разбогател при сим камне, – добавил и отец их семейства, грузный пожилой мужчина, всё время о чём-то будто думающий, поскольку он практически никогда ни на кого не смотрел, словно находился постоянно в самом себе.
– Ой как интересно! – с восхищением молвила Мария и взглянула на с умилением наблюдающего за ней возлюбленного. – Можно ли?!
– Отчего же нет? – как бы ни хотел, чтобы, пусть и столь короткое, расставание настало, улыбнулся тот...
Совсем скоро вышел он на задний дворик, где стоял под тенью деревьев и провожал удаляющуюся в сопровождении Тадоры возлюбленную. Он нежно смотрел на иногда оглядывающуюся и махающую ему рукой милую и уже скучал по ней...
* – Покут — укромное местечко, «красный угол»
Молчаливо следуя возле Тадоры по дороге из города, а потом и по тропинке к лесу, что казался невероятно большим и непроходимым, Мария начинала чувствовать себя не очень комфортно. Так хотелось говорить, хотелось подружиться с Тадорой, как с её сестрой, но слов почему-то найти не могла. Непонятная собственная скованность, холодность и кажущееся равнодушие спутницы отпугивали...
– Скоро уж, – молвила, наконец-то, Тадора и показалась вполне спокойной.
Они обе сели немного передохнуть у луга, и Тадора даже взглянула на Марию, бросив короткую улыбку:
– Вот там, у реки, – указала она рукой в сторону, где у холма был виден небольшой деревянный дом и огромный валун. – Мы называем сий камень Дзед.
– Так сказочно всё это кажется! – вновь восхитилась Мария, забыв о скованности и повеселев. – Мне так нравится у вас! Так благодарна вам всем! А страна ваша так восхитительна!
– Что ж,... радостно слышать, – пожала плечами Тадора, то ли смутившись, то ли не желая разговаривать, но Марии было тяжело понять её и разговорить...
Решившись вновь продолжить путь то ли оттого, что времени мало, то ли чтобы разговор не продолжать, Тадора поднялась и направилась к тому дому. Прикусив нижнюю губу в сожалении Мария отправилась следом, всё ещё надеясь на то, что души их откроются и подарят друг другу побольше тепла...
Они подошли к дому. Тот был построен, как принято в старину, своими руками – без пилы и досок. Дом стоял у холма и валуна при капище-молельне*, и как только девушки приблизились, к ним тут же вышел высокий мужчина. Он был крупным в теле, с длинными волосами и большой чёрной бородой...
– День добрый, – улыбался он, а в глазах так и лучилось тепло открытой большой души.
– Благословения просим у вас, дед Савастей, – с небольшим поклоном, сложив руки, как в молитве, молвила Тадора.
И тот Савастей пригласил девушек пройти к камню. Они покорно встали рядом, а он продолжил:
– Пусть хранит вас бог от потерь да бед, от врагов да предательства...
Мария слушала, присела на валун, приложила к нему руки, как делала и Тадора. Душа наполнялась чем-то тяжёлым, увеличивающимся, словно что-то разрасталось в ней, пытаясь вырваться, и вырвалось в невольно появившимся глубоком вздохе. Закрыв глаза, Мария представила то, о чём просил Савастей. Она слушала и мысленно повторяла за ним: «Представить круг вокруг себя... В нём силуэты, злые глаза тех, кто встречался... Отпускаю, выпускаю их, всё зло от себя... Бог благословляет творить добро...»
Когда Мария открыла глаза, то не поняла, где находится. Свет оказался ярче, чем прежде, а потом вдруг снова наступила темнота. Ей показалось, что она лежит, а потом всё закружилось с нею вместе, и начала она падать в некую бездну.
Кричать хотелось Марии, а ни голос, ни рот не подчинялись, как и тело. Оно стало будто невесомо, куда-то всё падая, падая в образовавшейся тишине...
Когда и как очнулась – Мария не помнила, но рядом сидела Тадора, внимательно следившая за нею.
– Где я? – вопросила хрипло Мария.
– Где, – улыбнулась та и пожала плечами. – Ты прямо у камня и пала в бесчувствии. Уж почти всю ноченьку и проспала. Рассвет вот-вот. Домой-то вернёмся?
– Домой... Никита, – стала подниматься Мария, а как встала, удивилась. – Даже голова не кружится. Я чувствую какой-то прилив сил.
– Ну вот, бог и помогает. На,... Савастей оставил нам по петушку-свистульке. Сделаешь, как говорилось... Дома в Красном углу поставишь да будешь это молитву читать, – подала она ей петушка с запиской.
– Да, – согласилась Мария, не уверенная верно всё, или нет.
Девушки вышли из тихого и ставшего одиноким дома Савастея и медленно побрели в обратный путь. Прохлада раннего утра заставляла невольно вздрагивать и кутаться плотнее в плащи. Вокруг было ещё довольно темно, но Тадора взяла с собой факел, освещая им давно проложенную тропу.
Оглядываясь, Мария сама себе удивлялась. Она надеялась ещё раз увидеть того «волшебника» Савастея, но он будто исчез...
– А где тот знахарь? – вопросила она всё же у Тадоры, которая казалась вполне спокойной и довольной:
– О, он в деревню ушёл.
– Ночью?! – удивилась Мария.
– Что ты, к вечеру и ушёл. Так ты же спала. Он осмотрел тебя, сказал, что всё сладится к утру, и был прав, – закивала Тадора.
– Странный он мне показался. Всё, что произошло, очень странно, – задумчиво вымолвила Мария, следуя в потёмках за Тадорой, чтобы не отстать и не потерять дорогу. – Скорее бы к Никите...
– Не бойся. Камень сий обладает могучей силою, уж поверь. Оглянуться не успеешь, сладится всё к лучшему, – продолжала говорить Тадора, и казалась она теперь более открытой, более разговорчивой, что вызывало в душе Марии большую натянутость.
Непонятным камнем тёрлось что-то внутри и будто шептало о неприятном: «Господи, как мне Вареньки моей не хватает... С нею бы не пропала. Нет, не у тех мы людей вновь... Что-то здесь не всё ладно. Не ладно», – крутилось в мыслях Марии.
– Знаешь, – рассказывала Тадора дальше, пока они шли, а свет факела помогал не сбиться с тропы. – Много слухов ходит о камне этом. Говорят, кто овладеет им, тот станет самым счастливым и богатым на свете... Было это ещё давно. До того, как мудрый отец Савастей построил здесь дом да стал использовать камень на благо людей. Вот, а захотелось Лесовику да Водяному завладеть камнем. Поспорили они. Чтобы развязать спор, пошли к старшему. Тот предложил им: кто без отдыха вознесёт камень на пересечение дорог, тот и будет хозяин этого камня. Бросили жребий, кто первым пойдёт. Первым стал Лесовик. Но как ни старался, поднять камня он не сумел. Не помогли ему и подчинённые, лесные звери. Тогда взялся за камень Водяной. Взвалил он камень на зашеек и понёс. Испугался Лесовик, что камень достанется Водяному, да подставил ему ногу. Упал Водяной на берегу Свислочи, упал и камень. Ни Лесовик, ни Водяной не завладели им...
* – капища-молельня – часовня
Осенний холод ночи вновь нашёптывал об уходе тепла, что ещё чуть-чуть, и настанут морозы. А ветер иногда постукивал в окно ветками растущего возле кустарника...
Медленно засыпая в тепле постели, то открывая, то закрывая глаза, Никита пытался всё же дождаться возвращения любимой. Не ощущая тепла, он получше укрылся под шерстяные покрывала. Сон почти овладел им, как нежный шёлк губ коснулся оголённой шеи.
– Любимая, – прошептал Никита, наслаждаясь возвращением желанной, которая медленно проползла под покрывало и прижалась к его полунагому телу своей абсолютной наготой. – Родная, – выдохнул в разгорающейся страсти он и прижал возлюбленную к себе.
Вновь лаская, вдыхая её аромат, расцеловывая, Никита словно отталкивался от земли, улетая с любимой далеко, куда-то к неведомому облаку рая. Того самого рая, где нет никакого зла, где никто никогда не потревожит их счастья: лишь мир, красота, любовь,... сладкая нега...
Утро не спешило показать лучи солнечного света, но всё же, проглядывая через расплывающиеся облака, солнце выходило. Оно прогревало вновь, стараясь осветить округу через наплывший туман, только холод брал верх...
– Ну вот, мы и дома, – тихо сказала Тадора и поспешила скорее скрыться в своей спальне, оставив вновь удивившуюся её поведением Марию одну, во всё ещё тихом после ночи коридоре.
Глубоко вздохнув с сожалением, что прогулка вряд ли помогла найти общий язык с этой девушкой, с сестрой Маркелы, Мария отправилась вернуться в свою с Никитой комнату...
В отличие от сестры, Тадора казалась более закрытой, неоткровенной. Маркела же была совершенно иной. Её весёлый нрав, добродушие глаз и просто выплёскивающееся желание помогать всем и делиться всем, что есть у самой, — увлекали, звали к себе стать другом и наполниться той самой добротой, которую многие не могут отыскать за всю жизнь.
Выпустив небольшую грусть из себя с глубоким вздохом, Мария вошла в спальню, где Никита должен был или ещё спать, или ждать её возвращения...
Никто бы не смог описать того взрыва в себе, той боли, с которым что-то внутри молниеносно погорело, превратившись в обжигающий прах, когда Мария увидела спящего милого, на груди которого лежала обнажённая,... расслабившаяся в блаженстве счастья... Маркела...
– Никита? – невольно произнесла застывшая в шоке Мария, не находя ни сил, ни воли, чтобы подойти ближе, или же броситься в бег.
– Кто это? – с удивлением приподнялась Маркела, сонно раскрыв глаза.
От движения и голоса её Никита тут же очнулся, уставившись на Маркелу, как поражённый смертельной пулей.
– Что? – удивлённо взглянула та в ответ. – А ночью удивлён не был! Не успела я уйти потом... Спалось сладко!
– Ночью, – усмехнулся он и в тот же миг заметил зажавшую себе руками рот возлюбленную.
Она дрожала, изо всех сил сдерживая рыдание, уже реками слёз выливающееся, и не вынесла она более смотреть на него с любовницей.
– Машенька, – прошептал понявший беду Никита ей вслед, пока довольная всем случившимся Маркела скорее накинула на себя одно из покрывал и собралась уйти.
– Нет, – быстро натянув штаны, Никита успел схватить её за плечи прямо у порога и развернуть лицом к себе. – Никуда ты, дрянь, не уйдёшь! Говори, зачем тебе это! – стал он восклицать, но примчавшиеся на шум родители Маркелы и Тадоры подняли невероятную панику, шум, отчего любые слова, какие бы Никита ни бросал в ответ, ни выкрикивал, не были услышаны.
В скорейшие минуты его просто выдворили из дома, позволив одеться, но не позволив увидеть, поговорить со страдающей от его измены Марией...
Оставаясь бродить возле купеческого дома и стараясь не отвечать на вопросительные взгляды прохожих, Никита ждал, когда всё же удастся увидеть Марию и всё ей постараться объяснить. Но как он ни стучал в дверь, ни звал, ответ отца семейства был один: «Убирайся восвояси!»...
Этот купец, у которого Фредерик Армоур устроил убежище ему с Марией, обещался помочь вернуться домой лишь ей, но никак не предателю, соблазнителю и бесчестному человеку. Что было там, за стенами этого дома теперь, – Никита мог только догадываться, но и своим догадкам старался не верить. Он всё же ждал, что разбитая предательством любимая всё-таки выйдет к нему...
– Никита, – раздался вдруг ровный голос подошедшего молодого человека.
Никита оглянулся и с невероятным удивлением узнал одного из своих товарищей по плаванию:
– Виктор?! Ты что здесь делаешь?!
– Решили мы с товарищами помочь спасти тебя да Карташева. Идея Калинина была, кстати, – улыбнулся тот и кивнул на дом. – Мы тебя тут уже несколько дней ждём, чтобы не врываться, а тайком увезти, а тебя, вон, как... выкинули... Ко времени даже, а то бы пришлось тебя красть. Время не ждёт.
– Кто, мы? – нахмурился Никита и оглянулся, увидев кивнувших им ещё пару товарищей. – Ничего не понимаю.
– Едем с нами, а вернёмся, когда всё успокоится, когда с вас все нелепые обвинения снимут! – восторженно говорил Виктор.
– Вы что... Да вас же всех на каторгу по нашим следам сошлют! – поразился Никита. – Никуда я не поеду!
– Не заставляй тебя красть, – засмеялся друг и серьёзнее добавил. – Что тебя держит здесь? Авось нагрянут, будешь молиться, чтоб живым оставили.
– За труса принял?! – удивился Никита. – Ступайте по своим делам.
– Мы обязаны быть вовремя в Курляндии... И, желательно, с тобой. Поверь, что никто за труса не примет. Спасаем не только вас, но и репутацию флота. Ждать долго нельзя. Туда прибудет наш корабль, на котором, кстати, уже находится Карташев. А там отправимся в экспедицию, чтоб время оттянуть, – высказал Виктор, но Никита молчал...
Он не знал, что ответить, как отказаться от побега, понимая, что не сможет вот так вот исчезнуть, оставив любимую с разбитой душой, позволив злу победить над их мечтами...
– Дело даже не в трусости, – молвил еле слышно Никита и снова принялся стучать в дом купца. – Откройте! Машенька!
Понимая вдруг, что в доме остался дорогой другу человек, Виктор отступил и с волнением наблюдал.
Дверь дома вновь открылась, и грозный купец вышел к Никите, как король, поднявшийся с трона, где бы ещё долго сидел, но неприятель заставил действовать вопреки желаниям...
– Я уезжаю, – сообщил ему тут же Никита. – Но перед этим всё же настаиваю на разговоре с Марией Алексеевной.
– Вы мало похожи на своего отца, – строго выдал купец. – Благородства в вас нет! Обесчестить каждую встретившуюся девицу – цель слабого человека. Да накажет такого бог. Возрадуйтесь, что живы ещё!
Стараясь не отвечать на подобные заявления, Никита повёл взглядом вокруг, в душу набирая терпения.
– Разрешите, – вымолвила вышедшая из дома Мария.
Ветер ласково коснулся её убранных наверх волос и смог поиграть лишь с парой коротких локонов. Она укрывала плечи тёмной шалью, такой же тёмной, как и строгий взгляд.
Усмехнувшись, но согласившись, купец ушёл в дом, оставив их наедине...
– Машенька, интриги всё. Интриги его дочерей, уверен, – тут же заговорил Никита. – Умоляю, идём со мной. Уедем вместе!
– Нет, – наотрез отказалась она, ударив резким тоном в душу Никиты так, что та трещина, которая образовалась от страха потери истинного счастья, превращаться стала в пропасть. – Уезжайте, куда угодно и забудьте дорогу ко мне, к моим родным, близким людям, слышите?
– Не уйти мне. Ты не слышишь меня, – уже зная, что нет пути назад к желанному, прослезился Никита. – Поверь, не предавал. Не знал я, что не ты пришла ко мне ночью, а она...
– Нет, – отвела Мария такой же наполнившийся слезами взгляд в сторону. – Не смогу я забыть сего случая. Не могу принять того, что была у вас иная,... Никита Михайлович...
– Нет, – только и смог сказать он.
– Прощайте. Навсегда прощайте. Я останусь непреклонна, – развернулась Мария и скорее скрылась вновь за дверью дома.
– Нет, – шагнул Никита назад, но остался стоять, уставившись на дом.
Этот дом его уже не впустит,... не отдаст ему то, что забрал...
– Идём, – легла на плечо Никиты рука подошедшего Виктора, всей душой ему сочувствовавшего.
– Это была ваша интрига? – вытаращил на него глаза Никита.
– К счастью, нет, – признался искренне Виктор. – Мы не враги ни тебе, ни Карташеву... И уж если бы любовь мешала планам вашего спасения, позволили бы взять с собой, как пассажирок.
Этих слов было достаточно Никите, чтобы поверить в случайность бед, так пересекающихся между собой, так играющих с их судьбами. Только душа разрывалась, не находя способа залечить образовавшуюся рану.
Рука друга так и оставалась на его плече. Друг уводил ко всё уже понявшим товарищам, удаляясь дальше вместе,... удаляясь...
Как чужды могут всё же стать
Все обольщения былые,
Та страсть, те чувства и слова,
Что мы друг другу говорили.
Грозой предательства разбили,
Сожгли всё тёплое в душе,
Мы стали вдруг совсем чужие.
Не будет Вас в моей судьбе.
Нет, не ловите больше взгляда,
Да оправдания не нужны.
Вы предали любовь, ведь зная,
Что тем разрушите мечты.
Уходит всё, и боль исчезнет,
Беда отступит всё равно.
Не будет только так, как прежде,
Не будет нас... Всё вмиг ушло...
– Капитан! Впереди по курсу Виндава*! – последнее, что услышал Андрей, стараясь скорее и незаметно скрыться с палубы.
Устав от давления и слежки Грачёва, простого моряка на судне, где Андрей вынужден был находиться, он закрыл дверь в кают-компанию, где пока никого не было.
«Хоть на миг», – облокотился он на неё и выдохнул. – «Когда же это закончится? Что же так вдруг перевернулось в жизни?... Отчего? Прибыли к берегам родным, встретили счастье и так его легко потеряли?!... Нет... И теперь путь мой лёг так далеко...»
Только раздавшийся стук в дверь заставил Андрея вернуться от волн своих мыслей к бурному течению реальности.
– Карташев! Курляндия показалась! – сообщили ему оттуда. – Отворяй-ка!
Подчиняясь зову, Андрей открыл дверь и пропустил товарища.
– Ну что ты тут спрятался?! – воскликнул тот и тише добавил. – Не забывай свои обязанности. Выдашь ведь нас.
– Грачёв настораживает. Кто он? Знает он что-то, – сказал спокойно Андрей и сел на скамью у стола. – Да, Василий, не знаю даже, стоит ли весь этот спектакль того иль нет. Зря весь этот побег...
– Не трусь, – усмехнулся Василий и сел рядом. – Скажу тебе, лейтенант знает о задумке, не позволит Грачёву интриги плести, кто б он ни был. Будем за ним поглядывать.
– Не знаю, – опустил взгляд Андрей. – Память мучает воспоминаниями, всей этой заварухой. Глупо как-то, непонятно... Кому всё это надо, почему? Что мы, как проклятые, бежим куда-то?
– Благо, флот наш настолько повязал всех нас, что друзей куда больше, чем врагов, а посему, – улыбался друг, обняв его за плечи. – Посему злодеи причинят вред лишь себе, в конечном итоге.
– Да, – усмехнулся Андрей, мало веря в подобное. – Интересуюсь я, когда же то случится... Причинят вред себе... Нет, Василий, всё не так просто.
– Ладно, хватит причитать, – поднялся решительный друг. – Идём, в Виндаве нас ждёт один пассажир. Узнаешь ты его, нашего дорого друга, да вместе продолжим путь, а вот когда вернёмся, уж поверь, что бы ни было, все заступимся за истину. Бороться будем верой и правдой за добро!
– Воодушевлённо говоришь, – поднялся Андрей. – Дай бог тебе не оказаться ни на моём месте, ни на месте этого пассажира.
– Как же ты догадлив, – улыбнулся Василий и подмигнул.
– Не настолько уж и дурак. Никита должен был объявиться, – направился Андрей к выходу...
Они вышли на палубу и перед их взором предстал возвышающийся на берегу необычайной красоты замок...
– Эта гавань незамерзающая, – встал рядом с ними лейтенант и улыбнулся, остановив свой взор тоже на замке. – А посему, Россия направила сюда много сил на развитие. Очень выгодно иметь гавань, которая живёт и в морозы. Здесь работает судостроительная мастерская, построена Морская школа, а сам замок в тысяча восемьсот тридцать втором году перестроили... На втором этаже апартаменты управляющего, а на третьем — тюрьма.
– Вот как?! – удивились Андрей и Василий вместе.
– Да, вот она, моя родная гавань! – с восхищением сияли глаза лейтенанта. – Приятно возвращаться к ней вновь и вновь!
– Рад за вас, господин лейтенант, – тихо сказал Андрей, оглядев быстрым взглядом гавань Виндавы, к которой их корабль медленно приближался.
– Моя гавань Авроры, – улыбнулся лейтенант. – Так вот пророчески получилось... Авророй была и богиня утренней зари.
– Да,... надо быть аккуратным при выборе имени иль названия, – кивнул Василий и взглянул на Андрея, опустившего взгляд. – С именем и судьбу даём...
– У каждого своя гавань. Моя же принесла лишь несчастья... А ведь не я ей имя сие дал, – сказал тот, и лейтенант с удивлением взглянул:
– Правда?! И какое же имя дали ей?!
– Кассандра, – последовал ответ Андрея.
– Ооо, – протянул лейтенант и в поддержку улыбнулся. – Коли соперник так назвал, то беда ему и будет.
– Соперник?! Я уже и сам не знаю, кто её так назвал, – махнул Андрей рукой.
– Ну как же, голубчик, вспомните, Кассандра получила пророческий дар как раз от безответно любящего её Аполлона. Не могла она ему взаимностью ответить. Иного любила!
– Верю в такое, – насторожился Василий. – Поди, соперник-то и не знал эту историю. Назвал её так потому, что она,... по-случайности,... несчастья предсказала, – высказал Василий. – Неспроста всё. Вот ведь.
– Нам, морякам, свойственно верить во многое, только я что-то стал терять веру. Закат так и длится, а зари не видно, – задумчиво взглянул вновь на гавань Виндавы Андрей. – Долго нам стоять здесь?
– К счастью, располагаем несколькими днями, – сказал лейтенант. – Будем надеяться, что наши товарищи в скорейшем времени прибудут, иначе отправляться придётся без них.
Дождавшись, когда вновь появится возможность вернуться в кают-компанию, Андрей сел за стол. Теперь его всего заполнял всего один вопрос, с которым он был намерен разобраться...
Не обращая внимания ни на кого вокруг, Андрей следил те дни лишь за Василием...
* – Виндава – ныне город Вентспилс в Латвии (Курляндии).
Один день оставался до прибытия Вари в сопровождении Калинина Сергея в Минск, чтобы найти Марию и увезти домой.
Как по велению судьбы, которая не позволяла спешить ещё больше, вечером их застал у одной из ближайших деревень ужасный ливень. Дорогу размыло так, что карета не могла дальше сдвинуться с места... Дождавшись внутри экипажа, когда дождь хоть немного утихомирится, они вышли и далее продолжали путь пешком.
– Почти, – поддерживая за руку, вёл Сергей уставшую, как и он сам, Варю к стоящему у реки дому.
Промокшие насквозь, они ступали, как в тумане, под вновь усилившимся дождём и в наступающих сумерках. Постучав в незапертую, сразу чуть приоткрывшуюся дверь, они не дождались ответа и осмелились войти...
– Добрый вечер? – вопросил громогласно Сергей, но дом, как видно, был одинок. – Нет хозяев. Поди, ливень их тоже в дороге застал, – заключил он и вздохнул. – Что ж, понадеемся на гостеприимство.
Он тут же нашёл глазами сложенный на постели в углу плед и протянул его Варе.
– Благодарю, – только и сказала она, тут же укутавшись в него и сев к холодной печи.
– Попробуем согреться, – в поддержку улыбнулся Сергей и принялся растапливать печь.
Варя сидела на полу и наблюдала, как он выбрал из лежащих в углу дровишек помельче.
– Берёзовые, – с наслаждением вдохнул он аромат дерева. – Точно! Самые лучшие дрова!
– Как вы распознаёте?! – удивилась Варя, но Сергей лишь одарил улыбкой, и взгляд его пал на бутылку на столе:
– Бог даст, согреемся, – взял он ту, открыл и обнаружил, что полна она была вином. – Что ж, – разлил он его по кружкам и протянул одну из них Варе. – За тёплую ночь!
– Благодарю, – несмело улыбнулась Варя, но с наслаждением попивала вина, вновь потом его себе сама добавляя и так и наблюдая за тем, как её спутник растопил печь и проверял трубу на тепло.
Ничего не говоря друг другу, они сели к столу. Сергей любовался, как Варя пьёт вино и будто ни о чём больше не думал.
– Быстрее согреться да не заболеть... Надо бы и одежде дать просохнуть, – вымолвил он.
– Ах, сморило меня, – вздохнула Варя. – Да есть хочется.
– Еду я поищу, а вы пока переоденьтесь да ложитесь в постель, всё теплее будет, – заботливо предложил Сергей, и Варя послушно встала, но только пришлось сначала ей придерживаться за стол руками, чтобы не упасть.
Голова шла кругом, и Сергей это видел,... помог дойти до постели... Хихикнув от происходящего, Варя положила голову ему на плечо и расслабленно вздохнула...
– Вам хорошо? – вопросил он нежно и повернул Варю к себе лицом.
– Да, – кивнула она, и их глаза на миг встретились, но тут же закрылись, позволив губам немедленно слиться в жар поцелуя.
Страстно целуя, прижимая к себе, Сергей опустил Варю на постель. Он накрыл её своим телом, продолжая одаривать страстью ласк и помогая освободиться от одежд... Окунаясь в наконец-то чувствовавшееся тепло, ощущая вдруг будто какой-то полёт, Варя забылась...
Она уже не знала, где находилась, но знала точно: ту жажду, которое тело так долго испытывало, она утолила... Расслабление наступило... Темнота оказалась поддержкой,... успокоением давно желанным...
Когда же в объятия ночного неба осторожно вкралось солнце, разложив, словно девичьи волосы, волны розовых лучей, Варя открыла глаза. Слыша крики петухов, доносившиеся снаружи то близко, то где-то подальше, она приподнялась и вспомнила, как вчера вечером пришла в этот одинокий дом вместе с Калининым...
«А потом пила вино... О, как оно было сладко!» – улыбнулась она и поднялась с постели.
Окинув одинокую комнату взглядом, Варя была убеждена, что пока что находится там одна, и тут увидела на месте, где только что лежала, на простыни... красное пятно...
– Что это? – пропадающим голосом вопросила она и чуть наклонилась, чтобы разглядеть его получше.
Только её рука потянулась коснуться пятна, как вошёл Сергей.
– Доброе утро, моя ненаглядная! – воскликнул он так воодушевлённо, что Варя выпрямилась и уставилась с удивлением на него, такого бодрого, светящегося сказочным счастьем, а в душе что-то неприятно отозвалось криком страха.
– Ненаглядная? – еле слышно повторила его слово Варя.
– Да, – притянул он её резко к себе и впился в губы крепким поцелуем.
Оттолкнувшись от Сергея изо всех сил, Варя тут же вскрикнула с возмущением, которого ранее никогда не испытывала:
– Что вы себе позволяете?!
– После такой-то ночки, да на попятную?! – улыбался Сергей, вновь прижав её, ошарашенную и потому подчинившуюся, к себе, и прошептал. – Не бойся, папенька твой согласится нас обвенчать в скорейшем времени. Никто не узнает.
Будто спит, Варя не знала, что сказать. Не помня, как вышла из дома, её разбудил голос подошедшего к ним странного мужчины, чьи волосы и длинная борода показались так черны, как вся эта, вдруг странно продолжающаяся жизнь.
– Рад, рад, что дом мой оказался приютом в столь грозную погоду, – говорил он и вложил ей в руки сделанного из глины петушка. – Поставите в красном углу да будете молиться о лучшем, о спасении мужа от бед да погибели...
«Мужа?... Бед?... Да будь я проклята», – удалялась Варя всё дальше в свои мысли и ступала дальше с ведущим за руку Сергеем. – «Будь проклята я, накаркавшая все эти несчастья... Это мне расплата... Это я беды позвала, не верила в лучшее... Вера... Я её потеряла, упустила, а как вернуть?... Как?... Всё пропало...»
Следуя с серыми облаками вместе, ветер играл вокруг и танцевал на поднимающихся к нему волнах. Те качали корабли, ударяясь о берег гавани Виндавы, пока жизнь вокруг шла своим ходом. И не каждый замечал ту игру природы, как бы она ни старалась привлечь к себе внимания...
– Смотри, как поднялся ветер. Авось повезёт, не будет бури. Всё же осень уже, вот-вот и холода настанут, – подошёл к стоящему на палубе Андрею Василий.
– Соизволил сам подойти? – резким тоном сказал тот и взглянул в его глаза. – Говори как есть, без утайки.
– Что говорить? – насторожился Василий, сощурив глаза от проглянувшего солнца. – Прав Грачёв, странное у тебя поведение. Сам чего с меня глаз не спускаешь в последние дни? Я ж не девица красная!
– Откуда знаешь те подробности про гавань Кассандры? – терпеливо вопросил Андрей.
– Да все же знают, – улыбнулся тот. – Калинин-то хотел свататься к одной из княжон Нагимовых. Жить голым да голодным никто не хочет, и он не дурак! А княжон выдадут за кого угодно, лишь бы не в старых девах остались.
– Эка уверенность, – усмехнулся Андрей. – И среди князей полно тех, кто бы нос не отвернул от таких барышень. Зря наговариваете!
– Не я это. Калинин всё. Вот, когда про гавань-то мы беседовали, подумалось мне вдруг, а, может, Калинин решил из беды вашей судьбу свою состроить. Отослать тебя да Никиту подальше, до лучших времён, а на одной из барышень ваших жениться. А мы и подыграли, не знаючи, – стал голос Василия стихать.
Он следил за опустившимся
Вы прочитали ознакомительный фрагмент. Если вам понравилось, вы можете приобрести книгу.