Подписка! Герцогиня поместья на окраине империи. Надежда Соколова

Оглавление

• Глава 1
• Глава 2
• Глава 3
• Глава 4
• Глава 5
• Глава 6
• Глава 7
• Глава 8
• Глава 9
• Глава 10
• Глава 11
• Глава 12
• Глава 13
• Глава 14
• Глава 15
• Глава 16
• Глава 17
• Глава 18
• Глава 19
• Глава 20
• Глава 21
• Глава 22
• Глава 23
• Глава 24
• Глава 25
• Глава 26
• Глава 27
• Глава 28
• Глава 29
• Глава 30
• Глава 31

   "Герцогиня поместья на окраине империи"!

   Меня перекинули из города на Земле в разрушенную усадьбу в магическом мире. В свои тридцать семь лет стала попаданкой без своего на то желания. Теперь мне предстоит восстановить поместье, отбиться от женихов и не умереть с голоду. Ну и объяснить одному упертому умнику, что за него замуж я тоже не собираюсь.

Глава 1

«Рассвет еще не успел разорвать сизую пелену тумана, а деревня уже пробуждалась. С первым криком петуха из покосившихся изб потянулись крестьяне — мужчины с заскорузлыми руками, женщины в платках, дети, едва оторвавшиеся от земли ростом. Хозяйские поля ждали: черные, вспаханные накануне полосы земли тянулись до самого леса, пахнувшего сыростью и прошлогодней хвоей.

   Староста Аристах, в выцветшем кафтане и сапогах, сбитых на бок, выкрикивал указания, сверяясь с берестяной грамоткой. «Сеять будем рожь, как велел барин! — гудел он, поправляя шапку. — Чтоб к осени амбары ломились, а не то…» Не договорил, но все поняли: неурожай — это побои, долги, голодные глаза детей.

   Мужики брались за деревянные сохи, оставшиеся от прошлых лет. Кони, худые, но покорные, фыркали, впрягаясь в оглобли. Землю рыхлили повторно — глубже, чтобы «семя легло в ладонь земли», как бормотал дед Сивер, самый старый в деревне. Его пальцы, скрюченные от ревматизма, все еще ловко вязали узлы на мешках с зерном. Женщины, обвязав подолы плахтами, носили воду в бочонках — питье и для коней, и для людей.

   Семена ржи, отборные, золотистые, хранились в амбаре господина. Мешки вскрывали с благоговением — каждое зернышко было словно капля жизни. Дети рассыпали их по лукошкам, а женщины, двигаясь цепью вдоль борозд, горстями разбрасывали зерно широким жестом, будто сеяли не только рожь, но и надежду. Руки двигались ритмично, словно в молитве: «Взойди-взойди, солнышко обогрей, дождичком напои».

   Мужчины шли следом, заделывая семена граблями. Земля, влажная от утренней росы, мягко обволакивала зерна. Аристах следил, чтобы не оставалось проплешин — барин объезжал поля раз в неделю, и любая оплошность стоила штрафа.

   — Эх, нынче земля добрая, — вздыхала Илга, вытирая лоб. — Только бы дожди не забили зерно…

   — Молчи, — обрывал её сосед Викар. — Сглазишь.

   Дети бегали вдоль межи, пугая ворон, но усталость постепенно сковала всех. К полудню солнце жарило немилосердно. Кое-кто присаживался в тень кургана, жевал краюхи хлеба с солью да лук. Староста не гнал — знал: без сил люди — не работники.

   К вечеру, когда последняя полоса была засеяна, Григорий перекрестился. — Ладно, справились. Теперь уж как Бог даст.

   Возвращались молча, волоча ноги. Женщины несли пустые лукошки, дети дремали на плечах отцов. Над полем кружились грачи, а вдалеке, у господской усадьбы, уже зажигались огни — там пировали, не зная цены хлебу.

   Темнело. Первые звезды отражались в лужах, оставшихся от дождя. Крестьяне шептали: «Взойди, рожь…» — и эта молитва, тихая, как шелест листьев, витала над полем, сливаясь с дыханием земли».

   Я перевернула последнюю страницу и закрыла книгу. За окном лил дождь. Его частые холодные капли барабанили по подоконнику.

   Я встала из кресла, старого и обшарпанного, как и все в этой усадьбе, подошла к окну, посмотрела на улицу.

   За стеклом — сад. Раньше он был аккуратным: подстриженные кусты, розы на клумбах, белые мраморные вазы. Теперь дождь превратил его в мокрую тряпку. Розы поникли, будто им стыдно за свой вид. Лепестки плавали в лужах вместе с грязью и прошлогодними листьями. Дорожки размыло. Качели у беседки скрипели на ржавых цепях, будто старуха кашляет. Я приложила ладонь к холодному стеклу — пальцы сразу запотели.

   «Нельзя отчаиваться!» — рявкнула я мысленно. У меня все еще есть еда – в кладовке лежат сухари, на кухне, в глиняном горшке, ячменная каша, немного яблок. И Анара. У меня есть Анара. Она умеет варить похлебку даже из старой вяленой рыбы. Это ли не счастье?

   Я отошла от окна, оглядела комнату. На полу возле камина валялись щепки — видно, Анара пыталась разжечь огонь, но дров нет. В углу пылился разбитый подсвечник — я его не убрала, потому что жалко: когда-то он был бронзовым, с узорами. Теперь похож на кривую палку.

   «Попаданки не ноют», — напомнила я себе. На Земле я справлялась с дедлайнами, ипотекой, поломанной стиралкой. А тут хоть крыша есть. И никакого офиса.

   Шаги в коридоре были легкими, быстрыми — только Анара так ступает, будто боится раздавить пол. Дверь скрипнула, но не открылась — Анара всегда стучит, даже если знает, что я одна.

   — Госпожа, обед готов! — голос звучал устало, но тепло.

   — Иду! — крикнула я, вставая.

   Я вышла из комнаты, по протертому ковру на полу дошла до лестницы, деревянной, скрипевшей при каждом шаге. Спустилась по ней на первый этаж. В холле пахло дымом и луком — видимо, Анара снова пыталась коптить сыр в печи. Это лучше, чем ничего. По пути на кухню я заметила, что ступеньки на лестнице протерлись посередине — видимо, от моих бесконечных спусков-подъемов. «Надо бы зашкурить», — мелькнула мысль, но я тут же ее прогнала. Сначала поесть. Потом — посмотрим.

   Кухня встретила меня теплом от печи.

   Комната была маленькой, с низким потолком. Деревянный стол посередине покосился — одна ножка короче других, подпиралась камнем. На столешнице — глубокие царапины от ножей и пятна от продуктов и еды, которые уже не отмыть. Рядом стояла глиняная миска с трещиной, в ней лежали две морковки, пучок петрушки и три луковицы с сухими хвостиками.

   У стены — печь с облупившейся плитой. Заслонка ржавая, не закрывается до конца. В углу – шкаф с выцветшими дверцами: внутри пусто, кроме пары тарелок с отколотыми краями и трех деревянных ложек. На полке над раковиной — мешок с мукой, перевязанный веревкой. Муки мало, на донышке.

   У окна — бочка с водой. Ведро под ней давно протекает, поэтому пол всегда мокрый. На подоконнике — банка с солью и пустая стеклянная бутыль. Из еды — только горшок с вчерашней кашей на краю печи и пяток яблок. Пахло дымом и сыростью.

   Анара говорила: «Еще пару дней продержимся». Видимо, это и называлось «продержаться».

   Сама Анара, приземистая орчанка с руками как лопаты, крутилась у печи, будто ветер гнал ее. Ее холщовый фартук был в подпалинах от углей, а волосы, собранные в тугой пучок, торчали соломинками. Она ловко швырнула в печь охапку хвороста — треск стоял, как на пожаре.

   — Госпожа, приходил слуга барона Арнакского, — бросила она через плечо, поддевая ухватом горшок с облупившейся эмалью. Из него повалил пар, запахло тушеной капустой и чем-то подгоревшим. — Принес морковку, пару луковиц да полмешка картошки. Гнильцой пахло, но я обрезала. Сказал, у них излишки. Барон нас угощает. Я все потушила. Ну и яблоки с остатками сахара запекла. Должно получиться вкусно.

   Она шлепнула на стол миску с овощами — морковь кривая, будто судьба, картофелины размером с куриное яйцо. Рядом поставила железную сковороду с яблоками: кожица лопнула, сахарная корочка местами подгорела.

   Я покивала. С голодухи все вкусно.

Глава 2

   Барон Алексис горт Арнакский был смеском: наполовину оборотень, наполовину орк, он владел большим количеством земли, имел крестьян для ее обработки и просто мечтал переженить всех своих семерых сыновей. Увы, пока что нашлись жены только троим старшим, что неимоверно расстраивало домовитого и семейного барона. Но здесь, на окраине империи, вообще были проблемы с выбором пары. Молодые все были просватаны с рождения. И чем больше детей рождалось у семьи, тем больше была вероятность, что кто-то из чад останется без пары.

       И потому, когда в разрушенной усадьбе внезапно появилась я, барон, мой ближайший сосед, посчитал это знаком с небес и с тех пор активно обхаживал меня, намекая, и прямо, и косвенно, на возможное родство. Он то и дело присылал со слугами или немного овощей, или с десяток рыбин, или кролика из своего леса. Без его подарков мы с Анарой давно умерли бы от голода.

      Анара, вытирая руки о фартук, буркнула:

   — Опять его слуга глазами стрелял — мол, когда уже свадьбу сыграем? Я ему кочергой пригрозила.

   Я фыркнула. Анара была быстра на расправу с равными себе.

   Она наложила мне тушеных овощей в старую фаянсовую тарелку.

   — Ешьте, госпожа. Баронский «подарок» еще два-три дня поможет продержаться.

   Я благодарно кивнула и молча заработала ложкой.

   Еще несколько недель назад я, Артова Виктория Андреевна, высокая, стройная блондинка с голубыми глазами, школьная учительница тридцати семи лет, жила в одном из земных городов-миллионников. Я учила детей истории и географии, после работы бегала по супермаркетам, чтобы купить товар со скидкой, и больше всего в жизни боялась просрочить платеж по ипотеке. Я жила одна в однушке в старом фонде, не общалась со склочными соседями и по вечерам зачитывалась книгами о приключениях в других мирах. Я читала фэнтези и фантастику, втайне ото всех мечтала о принце на белой иномарке и отсчитывала дни до ближайшего отпуска.

   По воскресеньям я закупалась гречкой и тушенкой по акции, а в свободные от работы дни смотрела сериалы, укрывшись пледом с оленями. Иногда звонила маме — обсуждали ее огород и мою ипотеку.

   А потом, внезапно, я очутилась в магическом мире, феодальном и насквозь патриархальном. Здесь таких как я в глаза и за глаза звали старыми девами, а жизнь без денег, связей и прислуги означала нищенское существование. Теперь не надо бояться, что банк отнимет квартиру. Теперь боишься, что крыша рухнет.

   На мое счастье, в усадьбе находилась Анара. Я понятия не имела, что она тут делала и как оказалась. Сама она об этом не распространялась, а я не лезла ей в душу, благодарная за заботу и помощь с ее стороны. Ее комната — бывшая кладовка. Там висит нож на стене, связка сухих трав и деревянная фигурка какого-то божка. Так и сосуществовали вместе, проживая, считай, врозь.

   Ложка звякнула о дно миски. Анара тут же подсунула мне яблоко.

   — Ешьте, госпожа. Вам бы поправиться. Худая вы больно.

   Я только хмыкнула про себя, откусывая от запеченного яблока. Худая слишком. Ну, для этого мира, может, и так. А вот на Земле окружающие считали, что у меня фигура модели.

   После обеда, во время которого сама Анара поела только ячменную кашу, мы вместе с ней отправились штопать одежду. Из-за отвратных погодных условий работы на улице, на небольшом огородике позади дома, пришлось отложить. И оставалось только возиться внутри усадьбы – что-то мыть, что-то чинить, что-то готовить. В общем, заниматься тем, на что хватит сил и умений.

   Мои умения заканчивались шитьем и штопаньем. Хотя и в этом я была не ахти. Но все же лучше зашивать мелкие дырочки и пришивать пуговицы, чем пытаться приготовить что-то съедобное из местных продуктов.

   Одежду, как и посуду, я нашла здесь, в доме, когда осматривала его от подпола до чердака сразу после попадания. Вещей было немного, все они находились в отвратном состоянии. Но за неимением другого гардероба приходилось носить то, что висело в шкафу.

   Платья в шкафу выглядели просто отвратно: одно выцветшее до грязно-розового, другое — коричневое, с заплаткой на боку. Мужские штаны были на два размера больше — подвязывала веревкой. Нижнее белье — грубый лен, колется. Шапка с дыркой на макушке, варежки — одна с торчащей ниткой, будто палец высунул язык. Зато плащ хоть и протерся на локтях, но от дождя спасал.

    Негусто, конечно. Но у той же Анары не имелось и половины моего «богатства».

   И вот теперь я старательно чинила то, что имела.

   Пристроилась в кресле, подложив под бок подушку с дырявой наволочкой, вытащила из корзины серую кофту с растянутыми рукавами. Ткань была жесткой, как мешковина, а дырки по краям напоминали мышиные укусы. Иголку нашла в шкатулке с ржавыми пуговицами — тупая, кривая, нитка из распущенного носка. На Земле я хоть брала готовые наборы для шитья в любом супермаркете. Тут приходится выкручиваться.

   Дыру на локте кофты начала зашивать «вперед иголку», как в школе учили. Нитка петляла, то слишком туго, то слабо. Пальцы потные — игла выскальзывает. Укололась, вслух ругнулась.

   Анара, сидя на полу, штопала свои портки. У нее ловко — игла мелькает, заплатка ровная. Моя же кофта теперь похожа на жертву плохого хирурга: швы торчат, узелки комками.

   — Может, пуговицу пришить? — спросила Анара, кивнув на мои потуги.

   — Да нет, тут дыра... — пробормотала я, пытаясь распутать нить.

   Она фыркнула, протянула свою иглу — острее, с воском.

   — Берите. А то завтра рукав отвалится.

   Мне стало стыдно – аж покраснела. На Земле хоть обучающие видео были, в интернете — нужда прижала бы, глянула бы урок. Тут даже спросить не у кого, кроме орчихи, которая иголкой владеет как мечом.

   Дождь стучал, Анара мурлыкала какую-то песню, а я колола пальцы и думала: хоть бы носки не распускались. Иначе придется ноги тряпками обматывать.

Глава 3

   Дождь лил весь день, до самой ночи. И как стало темнеть, мы с Анарой разбрелись по своим спальням, экономя свечи, которых в запасе было не так уж много. Я улеглась на постель, уставилась в потолок. Свеча на тумбе коптила — фитиль давно не стригли. На душе было тоскливо.

      Эта сволочная тоска давила, как влажное одеяло. На Земле я хоть знала правила: заплати за свет, не опоздай на работу, не спорь с начальством. Здесь же я ощущала себя слепым котенком, по недоразумению тыкающимся носом и в чашку с водой, и в мыльные пузыри. Как торговаться на рынке? Как лечить простуду? Что делать, если барон передумает слать овощи? Мысли путались, как нитки в корзине для шитья.

      В этом насквозь патриархальном и феодальном мире большую роль играла семья. Та самая, сплоченная, в которой все родственники помогали друг другу. У меня здесь никого не имелось. Помогать мне было некому. Рядом была только Анара, которая, кажется, и сама не знала, зачем держалась за эту развалину. Денег и связей тоже не нашлось. И вот как жить в таких условиях? Что делать? Чем заниматься?

      От безысходности я даже подумывала, не согласиться ли на брак с кем-то из сыновей барона Арнакского. Все же и родственники появятся, и вполне официальная помощь молодой семье. Их род — как крепость: вместе пашут, вместе воюют, вместе детей плодят. Я бы хоть есть нормально стала. А любовь… Как будто на Земле все вокруг играли свадьбы исключительно по любви. Вон, моя соседка по дому, Люська Бетова, залетела, выскочила замуж в двадцать пять и ходит во дворе с кислым лицом. Мужа не любит, а уйти от него некуда. Так что, может, и мне…

      Я повернулась на бок — кровать скрипнула. С горечью я спомнила, как на Земле мечтала о приключениях. Вот они, приключения: штопаешь носки и гадаешь, хватит ли дров до зимы.

      Свеча догорела. Темнота накрыла комнату, но спать не хотелось. Я лежала и слушала, как дождь стучит по крыше. Хоть бы не протекло. Завтра снова — каша, штопка, вздохи. А потом, глядишь, и барон пришлет свата. Решать придется. Или голодать зимой. Или замуж идти.

      Я натянула одеяло по самые уши. На Земле ипотека казалась концом света. Теперь бы эти проблемы…

      Я не заметила, как погрузилась в сон. Передо мной возник зал, огромный и безмолвный. Высокие своды терялись в полумраке, а свет, пробивавшийся сквозь витражи французских окон, окрашивал каменный пол в синеватые и багровые пятна. В центре, на возвышении, стоял трон — массивный, покрытый потускневшей позолотой, с резными ножками, изъеденными временем. На нем сидела фигура в плаще из золотой парчи, лицо скрывалось в тени, словно его намеренно стерли.

   — Не бойся, девочка, — произнес голос. Он звучал отовсюду: из стен, из воздуха, из самого света. — Ничего ужасного с тобой не случится. Скоро всё изменится.

   Я попыталась сделать шаг, но проснулась. Комната была залита холодным рассветным светом. Дождь прекратился, небо очистилось от туч, и через мутное стекло виднелась полоска розовой зари.

   Я села на кровати, пытаясь уловить остатки сна.

      — Что это было? — ошарашенно пробормотала я, потирая ладонями лицо. – Мироздание, а мироздание, кто мне приснился?

      Мироздание, конечно, промолчало. И мне не оставалось ничего другого, как вставать с постели и идти приводить себя в порядок.

      Возле спальни находилась мыльня, по-земному – ванная. Там имелись все необходимые удобства, включая душ с поддоном и унитаз. Вот в той комнате я и застряла минут на сорок, если не больше.

      Вымывшись и вытершись старым полотенцем, я в домашнем халатике вернулась в спальню. Желудок урчал от голода. Пора было спускаться в кухню. Анара обычно к этому времени успевала что-нибудь приготовить на завтрак. А не приготовить, так разогреть вчерашнее. Это только я разлеживалась как барыня допоздна.

      Я переоделась в домашнее платье, старое, потрепанное, давно выцветшее, и отправилась завтракать. Раз дождь закончился, то и во двор можно выйти. И после обеда – в огороде поработать. Если земля высохнуть успеет, конечно.

      Я спустилась, стараясь не думать о золотом плаще и голосе, что уже казались иллюзией. На столе дымилась миска с овощами от барона. Солнце, пробиваясь сквозь облака, бросало блики на потрескавшиеся тарелки.

      Я села, начала жевать, не чувствуя вкуса.

      Изменится, значит. Скоро. Что именно? Моя жизнь? Хотелось бы верить, что к лучшему.

      Я съела все, что было в миске, выпила стакан воды, поднялась со стула, потянулась.

      Мало ли, что и когда изменится. Сейчас надо заниматься повседневными заботами. А там… Будет видно…

Глава 4

   Весь день мы с Анарой не выходили из дома. После дождя двор превратился в болото — грязь липла к подошвам, оставляя коричневые следы на пороге. Анара выставила за дверь старую циновку, чтобы вытирать ноги, но это мало помогало.

   Закончив со штопкой, Анара взяла ведро и тряпку. Я слышала, как она ворчала, скребя пол на первом этаже — пятна от грязных луж не оттирались. Самодельная щетка из прутьев шуршала по доскам, а вода из колодца пахла тиной.

   Я устроилась в спальне на втором этаже, решив самообразовываться, то есть читать. Книга, которую нашла в сундуке на чердаке, была толстой, с потрескавшимся кожаным переплетом. Страницы пожелтели, чернила местами расплылись, но читать можно. Я листала книгу, внимательно изучая ее содержимое. Узнала, что здесь, в этом мире, существует и нечисть, и нежить. Главы делились по регионам: «Лесовики Восточных долин», «Болотные духи Юга», «Нежить Приграничья». Иллюстрации выглядели как детские каракули — кривые человечки с клыками, тени с красными глазами.

   То есть те же домовые, лешие, кикиморы могут вполне мирно сосуществовать бок о бок с зомби и упырями. Последнее меня, конечно, не обрадовало. Не хотелось бы попасться на зуб какому-то излишне голодному упырю. Впрочем, Анара как-то обмолвилась, что разозленный домовой может быть похуже упыря. И посоветовала не доводить батюшку хозяина, как она назвала домового.

      Я послушно покивала, не уточнив, как именно его можно довести. Моя психика, воспитанная на земных реальностях, плохо воспринимала местную экзотику.

      Но просвещаться надо было. И потому я сидела и читала о тех сущностях, что населяли этот мир.

      «Домовой, или "батюшка хозяин", — говорилось в разделе о домашних духах, — требует уважения: крошки со стола, капля молока на порог. Прогонит крыс, предупредит о пожаре. Но оскорбленный — испортит урожай, насшлет бессонницу». Анара как-то бросила вчера кусок хлеба под печь, не объясняя. Теперь я поняла — это для него.

   Про зомби и упырей писали скупо: «Восстают из могил при нарушении обрядов. Боятся железа и огня». Никаких инструкций, как от них убегать. Ну или с ними сражаться, если сильно смелый. Зато кикиморы, по книге, воровали носки и пугали скот. Смешно, если бы не упоминание, что «разгневанная кикимора может задушить во сне».

   На Земле такие вещи казались сказками. Здесь же приходилось верить.

   К вечеру солнце высушило лужи, но выходить всё равно не хотелось. Анара приготовила ужин — тушеную репу с луком. Ели молча. Я думала о том, что на днях придется проверить закрома — вдруг домовой уже ворчит из-за беспорядка.

      После ужина разошлись по своим спальням. Я уснула быстро и на этот раз снов не видела. Наверное, оно и к лучшему. Ведь никто ничего не пытался мне объяснить. Сразу ставили перед фактом: «Пока терпи. Потом будет лучше». И все. Я так и не смогла понять, почему меня перекинули в этот мир, какова моя роль здесь, да и вообще, что происходит?!

      Так что я просто выспалась, проснулась утром, потянулась и вернулась к домашним делам.

      На этот раз мы с Анарой решили заниматься огородом. Ну и надо было заглянуть в сад – посмотреть, не все ли плоды, еще не зрелые, но очень долгожданные, побил дождь.

      После завтрака мы с Анарой переоделись в рабочее: я — в старые мужские штаны, подвязанные веревкой, и заплатанную рубаху; она — в холщовый фартук и сапоги с оторванными голенищами. На заднем дворе грядки напоминали болото. Земля слиплась в комья, между которыми стояли лужи.

   Анара покачала головой.

      — Сильный дождь. Все залил. Орчишка не взойдет. Нарта еще - может быть.

      Я только вздохнула. Орчишка была «зерном для бедных», как ее называли. Этакая смесь земных пшеницы и ржи. Богачи ее не любили – не престижно было питаться блюдами из такого дешевого зерна. Нарта была местной свеклой. Из нее обычно варили сытные супы. И оба этих продуктами помогали выживать зимой. Помогли бы, угу. Если бы дождь их не залил.

      А теперь…

      Листья орчишки, не успевшие окрепнуть, лежали на боку, прибитые дождем к грязи. Стебли поникли, как пьяные.

      Анара ковыряла палкой почву у корней.

   — Орчишка сгниет, если вода не уйдет. Нарта покрепче — посмотрим.

   Она ткнула пальцем в куст с широкими листьями. Под ними проглядывали мелкие клубни — бледные, как картошка, выросшая в темноте. Из трещин в земле выползали дождевые черви, спасаясь от потопа.

   Я взяла деревянную лопатку, попыталась прорыть канавки, чтобы отвести воду. Грязь липла к инструменту, приходилось счищать ее руками. Анара, тем временем, обходила грядки, выдергивая сорняки, которые дождь вымыл на поверхность. Крапива и лебеда лежали кучами, словно мокрая шерсть.

   — Тут хоть что-то соберем, — пробурчала она, разминая ком земли. — Не пропадать же урожаю.

   К полудню солнце высушило верхний слой почвы, но под ним всё еще хлюпало. Мы перетаскали камни с края огорода, чтобы укрепить края грядок. Анара показала, как приподнять стебли орчишки, подвязав их к колышкам. Растения походили на больных, опирающихся на костыли.

   — К осени, может, зерно вызреет, — сказала она, вытирая пот тыльной стороной ладони. — Хоть на кашу хватит.

   Я кивнула, хотя сомневалась. Зерна на колосьях были мелкими, как песчинки. Зато нарта, несмотря на вялые листья, держалась упрямо — ее клубни, спрятанные в земле, хотя бы не сгнили.

   А потом Анара нашла клад. Самый настоящий, спрятанный в земле. Она копала в землю в дальнем конце огорода и внезапно позвала меня:

   — Госпожа! Тут есть что-то.

   Удивленная, я подошла. Сундучок был размером с книгу, с выщербленными углами. На крышке — полустертое клеймо, похожее на переплетенные ветви. Анара попыталась подцепить его лопатой, но сундучок не поддавался, будто врос в землю.

   — Вытаскивай, — скомандовала я.

   — Так пыталась уже. В руки не дается.

   Даже так? Ладно…

   Я наклонилась, ухватилась за железное кольцо, потянула на себя.

   Сундучок вышел легко, как будто только меня и ждал.

   Открывать решили дома, чтобы не пачкать находки. Если, конечно, внутри что-то ценное будет.

Глава 5

   Мы привели себя в порядок и переоделись в домашние наряды, прежде чем открывать сундучок. Потом уселись на кухне за стол. Я взяла в руки находку, покрутила ее из стороны в сторону. Ну и что делать? Как открыть?

      — Госпожа, попробуйте ладонь к крышке приложить, — посоветовала Анара.

      Я прижала ладонь к холодному металлу. Ветви клейма дрогнули, будто живые, и по пальцам пробежал легкий толчок, как от статического электричества. Я вздрогнула. Чертовщина какая-то!

      В следующую секунду крышка щелкнула, словно ее кто-то поддел изнутри.

      И мы с Анарой уставились на содержимое. Чуть поколебавшись, я высыпала все, что было в сундучке, на стол, стала разбирать.

      Пригоршня медных монет, несколько серебряных, три железных ключа разной формы (самый большой — ржавый, с зубцами, как у пилы. Средний — тонкий, будто для шкатулки. Маленький — совсем простой, как от амбара), колечко, простенькое на первый взгляд, явно не драгоценное, может, из латуни или просто из железа. Все. На мой взгляд, ничего ценного внутри не было. Разве только ключи открывали какую-нибудь неизвестную мне сокровищницу, наполненную золотом и драгоценностями, и то вряд ли.

   Анара аккуратно потрогала монеты, перевернула одну из них:

   — Это еще при старом императоре чеканили. Лет пятьдесят назад.

   — А ключи? — спросила я.

   — Может, от погреба? Или от чердачных сундуков.

   На чердаке и правда стояли сундуки, но выглядели они ветхими и жутко пыльными. Я сама, по своей воле, не стала бы проверять, подходят к ним ключи или нет.

   Кольцо я примерила — оказалось велико для безымянного пальца, соскользнуло с него. Зато подошло для среднего, чем я и воспользовалась, надев на него кольцо ради шутки.

   Мы перебрали все вещи еще раз. Ни карт, ни писем, ни драгоценностей.

   Анара вздохнула:

   — Хоть монеты. У мельника на муку обменяем. Или у мясника мясо купим.

   Сундучок поставили на полку — вдруг пригодится. Ключи решили проверить позже. Кольцо я, сняв с пальца, спрятала в шкатулку с пуговицами.

   Что ж, хоть что-то. Те же монеты помогут нам продержаться еще несколько недель. О том, что будет потом, например, морозной зимой, я старалась не думать. Тут попробуй проживи хотя бы сутки.

   Да и вообще, может, я решусь и выйду за одного из сыновей барона. Вот тогда точно не нужно будет заботиться о выживании зимой.

   Поели мы тушеные овощи, запили их водой и разошлись по спальням.

   Еды оставалось всего ничего, на одних овощах не проживешь.

   И Анара во время ужина сообщила, что собирается завтра с утра к мельнику – за мукой. Надо было купить сразу пару мешков. Подмастерье мельника за медяшку доставит их прямо к нам сюда, к ступенькам дома. Ну и заодно Анару довезет. Все экономия времени и сил.

   С этими мыслями я и легла спать. Спала без снов, проснулась утром, потянулась, вспомнила: Анары дома нет. Она должна была выйти к мельнику еще до рассвета, чтобы ближе к обеду вернуться.

   Мельница здесь была одна на всю округа, находилась в семи-восьми километрах от нашего дома и снабжала мукой всю округу. Мельник, старик с седыми волосами и угрюмым выражением лица, работал там то ли тридцать, то ли сорок лет. Поговаривали, он помнил по именам и «в лицо» каждого, кто когда-то покупал у него муку.

   Без Анары я чувствовала себя беспомощной, как ребенок, оставшийся в темной комнате. Кухня, обычно наполненная ее ворчанием и звоном посуды, теперь казалась огромной и пустой. Я бродила между стола и печи, не зная, за что взяться первой. Мои руки дрожали, когда я пыталась поднять ведро с водой — оно выскользнуло и грохнулось на пол, обдав меня брызгами. «Черт, — прошептала я, — как же она всё успевает?»

   Голод сводил желудок спазмами, но я боялась даже прикоснуться к запасам. В кладовке я нашла только проросшую луковицу и горсть сушеных ягод. «Это все? — подумала я, сжимая в ладони сморщенные ягоды. — Без нее я даже накормить себя не могу». Мне стало стыдно. На Земле я гордилась своей независимостью, а здесь… Здесь я зависела от орчихи, как младенец от матери.

   Я попыталась разжечь печь, но сырые ветки дымили, слезы от едкого чада текли по щекам. «Почему ничего не получается? — давилась я кашлем. — Почему я не могу быть сильнее?» Отчаяние подкатывало к горлу, но я глотала его, стискивая зубы. Нельзя распускаться. Нельзя.

   Съев луковицу, я села у окна и уставилась на дорогу. Каждый шорох заставлял вздрагивать: «Это она?» Но за поворотом показывались лишь вороны, клевавшие грязь. Солнце пекло, а внутри меня все холодело. «А если она не вернется? — пронеслось в голове. — Если я останусь здесь одна?» Мне захотелось закричать, разбить что-нибудь, но я лишь сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

   И когда через открытое окно наконец-то послышался скрип колес, я почувствовала, как исчез ком в груди. Приехала! Вернулась! Да еще и с мукой! Боги, хорошо-то как!

Глава 6

   С хлебом в доме жизнь стала если не веселей, то хоть немного вкусней. Анара испекла каравай и раздала каждой из нас по краюхе к остаткам тушеных овощей.

      На следующий день, сразу после завтрака, мы с ней вдвоем отправились к мяснику. Он жил в ближайшей деревне, и идти до него было раза в два ближе, чем до мельника. Мясо мы с ней видели редко, если только барон расщедрится и чем-нибудь нас порадует. Но то была исключительно дичь. А вот домашние животные… Я уже и забыла, когда ела курицу или свинину. Наверное, еще на Земле.

   Дорога к мяснику петляла через поле, заросшее репейником. Мы шли, обходя грязные колеи от телег. Анара придерживала пустую корзину на плече, я просто шагала рядом, дышала свежим воздухом, запоминала дорогу. Вдруг в будущем пригодится. Мало ли, как жизнь сложится.

   Деревня встретила нас запахом дыма и навозной жижи. Мясная лавка ютилась на краю деревни, рядом с кузницей. Над входом висела вывеска с потрескавшимся изображением свиньи — когда-то красной, теперь грязно-розовой.

      Мясник, толстый мужчина с закатанными рукавами, рубил топором ребра на колоде. На крюках за спиной болтались туши кроликов и жесткие окорока, покрытые слоем соли. На прилавке — миска с яйцами, некоторые в птичьем пуху, и клетка с петухом. Тот бился о прутья, выщипывая перья на шее.

   — Окорока подешевле, — сказала Анара, тыкая пальцем в самые тощие куски. — И петуха. Старого, вижу, но сгодится на бульон.

   Мясник фыркнул, но сбросил цену. Все экономия. Нам в нашей ситуации любая медяшка пригодится.

   Анара положила в корзину два окорока, обернутые в желтоватый пергамент. Жир проступал пятнами, мясо пахло дымом и пряностями — видимо, коптили впрок. Яйца она перебрала, отложив треснувшие. Петуха связала за лапы и сунула в мешок — тот захлопал крыльями, осыпая перьями.

   Дома я развернула пергамент. Окорока оказались жесткими, как подошва, но Анара уверяла, что вымочит их в воде. Петуха она привязала во дворе — тот орал, пугая ворон. Яйца, пятнистые и теплые, сложила в миску с соломой.

   — Серебрушку оставлю на соль, — сказала Анара, пересчитывая медяки. — А медяки… Может, на рынке пряжи купить. Шерсть хоть на носки.

   Я не спорила. Экономная Анара родилась и выросла в этих краях. Ей лучше знать, как вести хозяйство в таких условиях.

   На обед мы ели яичницу с луком — первую за месяцы. Желтки были ярко-желтыми, почти оранжевыми. Я причмокивала, обжигая язык, а Анара косилась на петуха:

   — Завтра зарежу. Бульон сварим, мясо посолим. Хватит на неделю.

   Вот здесь я сомневалась. Петух был таким тощим, что его мяса дай бог на пару дней хватило бы.

      Поев, мы разошлись по комнатам. Анара занялась домашними делами, я ушла к себе, читать, просвещаться. На этот раз достала с полки в книгохранилище томик по истории империи, в которой проживала.

      Арганарасар, или империя множества рас, как это переводилось с орочьего, был основан представителем династии орков, как ни странно.

   Автор писал сухо, будто пересказывал сказку: «Ольтарас, вождь орков, разбил племя оборотней у реки Тарн. Взяв в жены Нарину, дочь побежденного вождя, он заставил племена склониться перед их союзом. Так родилась империя, где кровь оборотней течет в жилах правящего дома, а орки держат меч наготове».

   Это случилось несколько веков назад. С тех пор в империи на троне прочно обосновались оборотни. Изредка их кровь разбавлялась кровью представителей других рас, тех же драконов или орков. Но в основном правили именно оборотни.

      Карта в конце книги была выцветшей, но я разглядела контуры: Арганарасар напоминал спрута. Столица, Вальтара, сидела в центре, как паук в паутине дорог. От нее щупальца территорий тянулись к горам на востоке, где добывали железо, к болотам на юге, где жили драконьи кланы, и к лесам на западе, где селились эльфы-изгои. Наши земли помечались на севере — клинком, вонзенным в пустоши. Сноска гласила: «Холодные степи, бедные ресурсами. Население: люди, орки-переселенцы, беглые оборотни».

   Империя росла, как сорняк. Каждая победа добавляла новый лоскут к ее пестрому ковру. Оборотни-правители женились на дочерях покоренных вождей: то на драконьих наследницах, то на эльфийских принцессах. Их дети рождались сильными, но чудовищными — говорили, младший сын императора Тарна II имел чешую вместо кожи и дышал серой.

   Наши края присоединили при нынешнем императоре, Галдраке. Книга хвалила его: «Мудрый правитель, обративший дикие земли в провинцию Арнак». Но я видела эти «дикие земли» — поля, где едва росла орчишка, леса, кишащие нежитью, и деревни, где было очень мало крестьян. Барон Арнакский, дальний родственник того самого Галдрака, был здесь царем и богом. Империя брала с нас налоги, но не присылала ни солдат, ни лекарей. Выживайте сами, как хотите.

   Я перевернула страницу. Гравюра изображала коронацию Ольтараса: оборотни в звериных шкурах кланялись орку в доспехах. На полях чья-то старая пометка: «Ложь. Орки предали нас первыми». История здесь пахла кровью и предательством, но кому верить — книге или каракулям — я не знала.

      Похоже, история здесь писалась не чернилами, а выживанием.

Глава 7

   Целых двое суток нас с Анарой никто не трогал. Мы занимались домом и огородом, проверяли урожай в саду, ели хлеб и мясо, стараясь не загадывать наперед, что принесет нам ближайшее будущее.

   Те два дня текли, как теплая смола. Утром мы с Анарой проверяли грядки: орчишка потихоньку выпрямлялась, нарта пустила новые листья. Поливали из старого ведра, воду таскали из колодца — железная цепь постоянно скрипела. Потом Анара копала землю у забора, пытаясь посадить остатки лука, а я полола сорняки, которые лезли даже сквозь камни. Руки покрылись царапинами от репейника, но хоть отвлекало от мыслей, так и норовивших испортить мне настроение.

   В доме — уборка. Я выметала паутину из углов, Анара чистила печь золой. Посуду мыли в тазу, воду потом выливали в огород. На обед мы обе ели вчерашний хлеб с петушиным бульоном. Мясо было жестким, приходилось долго жевать, зато насыщались. Не одними же тушеными овощами питаться. Вечерами я читала на крыльце, пока Анара чинила старую корзину, споря с ней на непонятном орочьем диалекте.

   Все было тихо-мирно, к моей искренней радости.

      А на третий день ко мне пожаловали гости. Внезапно. Так сказать, без объявления войны. Я никого не ждала и не приглашала. Мне хватало общества книг и Анары. Да и кого можно приглашать в эту развалюху с древней мебелью и практически полным отсутствием посуды? Я же со стыда сгорю, просто сидя за столом с кем-то более богатым и нарядным.

      Но судьба, как я уже поняла, не интересовалась моими планами и желаниями. И потому в один из дней, после обеда, к подъезду моей усадьбы подъехала карета. Большая, новая, с неизвестным гербом на дверце.

   Она была черной, как смоль, с окнами из матового стекла. На дверцах — герб: серебряный дракон на синем фоне, держащий в пасти кольцо. Колеса с медными шинами блестели на солнце, лошади — вороные, в упряжи с бронзовыми бляхами. На козлах сидел кучер в ливрее, а рядом — слуга с тростью.

      Карета остановилась так близко к воротам, что колеса вмяли грязь в рыхлую землю. На дверцах, под гербом с драконом, блестели бронзовые заклепки в форме когтей. Лошади, вороные с белыми «носками», тяжело дышали — на шеях у них выступила пена. Кучер, краснощекий детина в ливрее с золотым шитьем, бросил в сторону усадьбы презрительный взгляд. Его спутник, слуга с тростью из черного дерева, поправил перчатку и постучал рукоятью в дверцу.

   Барон Алексис вылез первым, неуклюже выпрямляясь в дверном проеме. Его зеленоватая кожа блестела на солнце, клыки торчали из-под губы, как у старого кабана. На нем был камзол из грубого бархата, перетянутый ремнем с медной пряжкой — явно парадный, но уже потертый на локтях. За ним последовал незнакомец: стройный, в плаще из сизого шелка, отороченном горностаем. Его лицо, бледное и гладкое, словно вырезанное из слоновой кости, не выражало ничего, кроме легкой скуки. На пальце — перстень с аметистом, который ловил солнечные лучи, бросая лиловые блики на ступени.

   Я прижалась к оконной раме, стараясь не шевелиться. Барон что-то говорил, размахивая руками в сторону огорода, но слова терялись за стеклом. Незнакомец кивал, поправляя кружевной манжет. Его взгляд скользнул по облупившимся ставням, пустым цветочным горшкам у крыльца, задержался на трещине в стене — будто оценивал стоимость развалины.

   «Зачем он здесь? — ёкнуло у меня в груди. — Если это сваты, то где подарки? Если сборщик налогов — где охрана?»

   Раздумывала я несколько секунд, не больше. Все равно ведь вломятся в дом, раз приехали. Тот незнакомец выглядел решительным. Вряд ли они появились здесь, чтобы постоять перед закрытой дверью, развернуться и уехать.

   Так что я, в своем домашнем и не особо чистом платье, сама вышла им навстречу. Открыла входную дверь, встала на пороге, вопросительно глядя на нежеланных гостей.

   И? Что интересного мне сейчас расскажут? Ради чего вы проделали долгий путь, господа аристократы?

   Барон вышел вперед, как старый знакомый, слегка поклонился мне.

   - Ваше сиятельство, позвольте представить вам графа Арчибальда шорт Нортанского.

      И уже гостю:

      - Ваша светлость, перед вами герцогиня Виктория горт Артова.

      Угу. Нищая герцогиня, у которой только и есть, что титул. Впрочем, сейчас меня беспокоило вовсе не мое благосостояние.

      Шорт – приставка перед фамилией у драконов, причем чистокровных. Считай, высшая раса, надменные умники, которым ни до кого нет дела. И что такой высокородный тип забыл в моем доме?

Глава 8

   После приветствий мы втроем зашли в дом, уселись гостиной. Она, несмотря на вчерашнюю уборку, все равно дышала бедностью. Солнечный свет из окна падал на потертый ковер, выцветший до неопределенного серо-коричневого оттенка. Диван с просевшими пружинами был накрыт выцветшей скатертью, чтобы скрыть дыры на обивке. На столе стоял глиняный кувшин с полевыми цветами — единственная попытка украсить комнату. Запах сырости смешивался с ароматом сушеных трав, которые Анара развесила у камина для защиты от моли.

   Граф Арчибальд занял кресло у окна, его поза была безупречно прямой, будто он сидел на тронном стуле, а не на скрипучем деревянном обломке. Его пальцы, обтянутые белыми перчатками, лежали на подлокотниках, не касаясь потрескавшегося лака. Барон Алексис устроился на краю дивана, его массивное тело съехало в сторону, и он то и дело поправлялся, стараясь не задеть графа локтем.

   Я села напротив, стиснув руки на коленях. Под платьем ощущалась шероховатость старой ткани, а воротник натирал шею. Граф осматривал комнату медленным, оценивающим взглядом: потрескавшиеся потолочные балки, пустые полки, заштопанные занавески. Его глаза остановились на сундучке, который мы так и не убрали с полки.

      Я не стремилась начинать разговор. Раз этот граф-дракон сюда прибыл, значит, ему что-то нужно от меня, что-то конкретное. Иначе зачем надо было заморачиваться сначала знакомством с бароном, а затем и путешествием ко мне в карете? Мог бы сразу порталом сюда шагнуть. Благо эти порталы доступны для богатеев. А передо мной сидел как раз богатей.

      Так что я молча ждала, что мне скажут.

      — Ваше сиятельство, я слышал, вы совсем недавно появились в этих краях? – начал беседу граф. Говорил спокойно, безэмоционально. Смотрел так же. – Вам нравится здесь?

      — Вы правы, ваша светлость, недавно. — Я кивнула, стараясь не моргнуть под его тяжелым взглядом. — Здесь чудесная природа.   

   В уголках глаз барона мелькнула и исчезла усмешка. Мол, природа природой, а есть-то надо каждый день.

      Граф лишь кивнул, все так же не проявляя эмоций. Похоже, его ничуть не интересовал мой ответ. Да и сам-то вопрос был задан исключительно из вежливости, потому что так велел этикет, всего лишь.

      — Эта земля досталась вам в наследство? — продолжил он, будто заполняя анкету.

      — Именно, ваша светлость.

      Угу, знаю, что вру. Но вы оба попробуйте это докажите. Не можете? Ну вот и идите лесом тогда. И вообще, где там Анара? Куда пропала? Бросил меня на произвол судьбы.

      — Не хотите ли продать эту землю, вместе с усадьбой, конечно же? – огорошил меня внезапным предложением граф. – Уверяю вас, я дам за ней хорошую цену. При желании вы сможете купить дом в самой столице.

      А вот тут я насторожилась, причем мгновенно. Кому нужна эта рухлядь, усадьба? И зачем дракону моя земля на окраине империи? Ой, что-то тут нечисто.

      Барон сидел на своем месте расслабленно, делая вид, что его предложение графа вообще не касается. Как будто не он собирался ко мне сватов засылать. С другой стороны, если я продам этот участок, то с деньгами в этом крае будет легче развернуться. И потому, возможно, барону как раз на руку желание приезжего аристократа выкупить эту землю. Боги, как же тяжко, когда не обладаешь всей информацией! Ну вот что отвечать? Я не хотела соглашаться, прикипев сердцем и к дому, и к земле. Но, с другой стороны, где гарантия, что мы с Анарой переживем эту зиму? Тут дай бог до холодов продержаться и от голода не помереть.

      — Ваше предложение довольно неожиданно, ваша светлость, — я старалась говорить спокойно, чтобы не выдать своих эмоций. – Честно сказать, я не задумывалась о продаже. И потому мне нужно подумать, хотя бы сутки.

      Граф кивнул, словно и не ждал другого ответа. Жестом фокусника он вытащил из нагрудного кармана визитку – карточку с золотым обрезом – и положил на столик возле себя.

      — Решитесь дать ответ, ваше сиятельство, напишите на обратной стороне, согласны или нет. Карточка сразу же вернется ко мне.

      Сказал, поднялся со своего места и отправился на выход. Его плащ скользил по полу беззвучно, будто ткань плыла сама по себе. Барон сразу же заспешил за ним, даже не посмотрев в мою сторону. Действительно, кто граф и кто я. Надо уметь делать верный выбор.

      Я взяла карточку. Бумага оказалась плотной, почти как пергамент, с едва заметными узорами по краям. На обратной стороне — пустое поле для ответа, обрамленное тонкой серебряной линией. Прикосновение к ней вызвало легкое покалывание в кончиках пальцев — магия, без сомнений.

   В моей голове крутились мысли: дом с прогнившими балками, огород, где едва всходила орчишка, Анара, рубящая дрова за сараем. Если продать — будет ли легче? Или это ловушка? Графу явно что-то нужно, чего я не понимаю.

   Положив карточку обратно, на стол, я обнялась и отправилась на кухню. Анара должна была уже вернуться с огорода. Следовало обсудить с ней предложение столичного аристократа. Да, принимать решение о продаже мне. Но надо же услышать и мысли моей верной помощницы. Понять, что лучше. И есть ли вообще выход из этой ситуации.

Глава 9

   Обсуждали мы за едой. Жевали остатки мяса петуха, хлеб, запивали водой и старательно насыщались.

      - Не слышала я раньше, госпожа, чтобы столичным нужна была здесь земля, - сообщила Анара, разделываясь со своей порцией мяса. Разгрызая жилистый кусок, она морщила нос. Ее вилка царапала тарелку, издавая скрежет. – А уж дракону – тем паче. Вежливый он больно. Будто не хочет вас обидеть.

      - Меня? - я обмакнула хлеб в лужицу бульона на дне тарелки, стараясь вытянуть из него последние крохи вкуса. – Мы с ним первый раз в жизни увиделись. Какое ему дело до меня?

      - Так кто бы знала, госпожа. Но странно это все. Еще и барон так и крутился вокруг гостя. Словно знал что-то о нем.

      - Думаешь, к нам кто-то важный приезжал? – нахмурилась я. Вот уж чего не хватало.

      Анара кивнула, заняв рот хлебным мякишем.

      Из коридора доносился скрип половиц — дом будто вздыхал вместе с нами. Ветер за окном шевелил ставни, стучал ими о раму, а где-то на чердаке скреблась мышь. Я прислушалась к этим звукам, словно пытаясь уловить в них совет. Старые балки над головой тихо потрескивали, словно напоминали: «Зима близко».

      Уезжать отсюда не хотелось. И если бы не угроза голодной смерти зимой, мой ответ был бы отрицательным. Но у нас почти не имелось ни дров, ни провизии.

      Я подавила вздох. Вот что делать в подобной ситуации? На что решиться?

      Так и не придя к однозначному ответу, сразу после ужина мы разошлись по своим комнатам. Как говорится, утро вечера мудренее. Может, что приснится. Или сам собой ответ придет.

      Я переоделась в спальне, решив завтра затеять стирку. Сняла платье, пропахшее потом, бросила его в корзину с остальной одеждой. Из окна виднелось закатное небо — розовые полосы меж туч, словно мазки кистью. Пока погода хорошая, надо делом заниматься. Все перестираем, просушим, подготовимся к возможным дождям. Говорят, до начала осени сильной жары ждать не стоит. А вот ливни могут зачастить.

      С этими мыслями я и легла спать. Завернулась в теплое покрывало, как в кокон — ткань была грубой, но привычной. Его запах, смесь трав и старой шерсти, успокаивал. Под ухом скрипнула подушка, набитая сухим сеном. Глаза закрылись сами собой.   И я мгновенно заснула.

      Приснился мне просторный зал с высокими «французскими» окнами, залитыми солнечным светом. Стены, покрытые позолотой, переливались теплым янтарным блеском, а вставки из лазурита и малахита напоминали мозаику. На потолке вились гирлянды лепнины — фигурки диковинных зверей, застывших в вечном танце.

   Посередине зала стояло кресло, больше похожее на трон — из черного дерева, с подлокотниками в виде драконьих голов. Их глаза, инкрустированные рубинами, следили за мной. На сиденье, укутанная в бархатную мантию цвета спелой вишни, сидела фигура. Лицо скрывалось в тени капюшона, но сквозь складки ткани проглядывали длинные пальцы, сжимающие посох с хрустальным навершием.

   — Не бойся испытаний, они закаляют характер, — прошелестел по залу бестелесный голос. И не поймешь, кто с тобой разговаривает – мужчина или женщина. Он звучал одновременно везде и нигде: в витражах, в позолоте, в трепете воздуха. — Не продавай свою землю. Все у тебя будет хорошо. Верь в себя.

      Миг – и я вернулась в свою комнату в имении. За окном занимался бледно-розовый рассвет. На душе не осталось ни грамма тревоги. Как будто ее смыло ливнем.

   Я провела ладонью по одеялу — грубая шерсть, вытертая до блеска, напомнила о реальности.

      Ну, и что это было? Можно ли верить снам в данном мире? Да и вообще, верить в себя – это, конечно, хорошо. Но хотелось бы конкретики. Голос из сна не дал ни чисел, ни имен. Только туманное «верь». А на столе лежала визитка, требующая ответа.

      Вздохнув, я отправилась приводить себя в порядок. Потом переоденусь и спущусь завтракать. И буду решать проблемы уже на полный желудок.

      Водопровод в доме представлял собой ржавые трубы, тянувшиеся вдоль стен подвала до медного крана в углу ванной. Вода лилась холодная, с песчинками — видимо, фильтр давно забился.

      Вымывшись, я растерлась жестким полотенцем. Домашнее платье, когда-то голубое, теперь больше походило на серое, с выцветшими цветочками на подоле. Пуговицы на вороте давно оторвались — пришлось скреплять края булавкой.

      На кухне Анара месила тесто, ее руки в муке напоминали призрачные силуэты. На столе дымилась миска с овсяной кашей.

      — Госпожа, приходил слуга от барона, — бросила она, не отрываясь от работы. Лоб ее блестел от пота, а фартук был усыпан белыми пятнами муки. — Приглашал вас на обед сегодня. Сказал, за вами карету пришлют.

   Я хмыкнула про себя, разминая одеревеневшие плечи. Вот так вот, да? Очень интересно.

      — Карету? — переспросила я, поднимая бровь. — Вчера граф, сегодня барон… Может, они решили торги устроить?

   Анара шлепнула тесто на стол, отпечатав ладонь:

   — Слуга сказал: «По важному делу». Но глаза бегали, как у вора.

      Какая прелесть… Ладно, посмотрим, что мне сообщит за обедом барон.

Глава 10

   Поев, я поднялась к себе. Нужно было подготовиться к встрече с бароном. Правда, надеть мне было нечего – все платья имели какие-то дефекты. Ну так и барон знал, кого в гости приглашал.

      И потому, к нужному времени, я спустилась в холл в том же платье, в котором вчера встречала гостей. Солнечный луч из щели в ставне подсветил пыль, витавшую в воздухе. На ступеньках крыльца валялись сухие листья — Анара не успела подмести после утренней суеты.

      За окном заскрипели колеса — карета барона, черная, с позолоченным волчьим гербом на дверце, резко остановилась у ворот. Кучер, тот же краснощекий детина в ливрее с потускневшим шитьем, дернул поводья так, что лошади встали на дыбы, подняв клубы пыли. Был бы клаксон, точно сработал бы, грубо и резко. А так, тот же кучер всего лишь обязан был ждать моего появления. Грязь с колес брызнула на покосившийся забор, а слуга в синем камзоле, сидевший рядом с кучером, спрыгнул и бросился открывать дверцу.   

   Сиденья, обитые темно-синим бархатом, прогибались подо мной, как перина. На стенах — деревянные панели с резными волчьими головами, их глаза инкрустированы крошечными агатами. Занавески из плотного шелка глушили стук копыт, а под ногами лежал ковер, такой мягкий, что хотелось снять башмаки.

      Кучер тронул поводья – лошади бодро отправились назад, домой, в конюшню. Ну а я поехала в гости, первый раз за все время моего пребывания здесь. И, чтобы не скучать, прилипла к окошку, отодвинув занавеску.

      За стеклом мелькали поля с пожухлой орчишкой, покосившиеся избы, стадо коз, пасшееся у обочины. Мужик в заплатанной рубахе, тащивший телегу с сеном, снял шапку и низко поклонился карете.

   Дорога виляла между холмов, обнажая корни старых дубов. Вдали, за речкой, дымились трубы кузницы. Похоже, ехали через деревню к усадьбе барона.

   Карета катила по ухабистой дороге около часа. Сначала мы проехали мимо нашего огорода — орчишка, несмотря на вчерашний совет из сна, всё так же чахло клонилась к земле. Дальше дорога пошла через редкий сосновый лес. Стволы, обожженные прошлогодними пожарами, торчали как черные пальцы, а между ними мелькали фигуры лесорубов-орков. Они, сгорбившись, тащили бревна на плечах, даже не взглянув на карету.

   За лесом потянулись поля — но не баронские, а крестьянские. Узкие полоски земли, засаженные картошкой да репой, огороженные плетнями из ивняка. Избы стояли покосившиеся, с провалившимися крышами. Возле одной из них старуха-оборотень, с седой шерстью на руках, доила козу. Дети в заплатанных рубахах гоняли по луже деревянную тележку, но замерли, увидев герб на карете.

   Потом дорога пошла в гору. Открылся вид на долину: вдали работала та самая мельница, где Анара брала муку. К реке спускались женщины с корзинами белья, а на другом берегу, за частоколом из кольев, виднелись крыши баронской усадьбы — массивные, покрытые красной черепицей.

   Сама усадьба возникла неожиданно: карета въехала через каменные ворота с волчьими головами на столбах. Двор вымощен плиткой, по краям — клумбы с розами, которые даже здесь, на севере, цвели неестественно ярко. Слуги в одинаковых камзолах метались, подметая дорожки, будто готовились к приему императора.

   Карета остановилась у крыльца с мраморными ступенями. Пора было выходить.

   Барон встретил меня у дверей, проводил в холл.

   — Прошу, вашсиятельство, — добродушно прогудел он, — пообедайте с нами, сделайте милость.

   Его большая семья уже сидела за накрытым столом в обеденном зале. Все семеро сыновей, трое старших – с семьями. Все они жили в этой усадьбе, ругались, мирились, работали, отдыхали вместе. Не скажу, чтобы я одобряла подобный образ жизни. Но здесь, на окраине империи, членам рода было не выжить по-другому.

   Обеденный зал барона напоминал медвежью берлогу — низкие потолки с черными балками, стены, увешанные шкурами волков и рогами оленей. Длинный дубовый стол, покрытый царапинами от ножей, ломился под тяжестью глиняных мисок с тушеной бараниной, копченой рыбой и лепешками из грубой муки. По углам стояли факелы, их дым оседал сажей на потолке. Запах жира и лука перебивал даже аромат дымящихся мясных пирогов.

   Семья барона шумела, перебивая друг друга. Старшие сыновья, бородатые и грузные, как их отец, громко спорили о границах пастбищ. Их жены, в платьях из некрашеного льна, молча разливали похлебку, изредка одергивая детей, которые дрались под столом. Младшие сыновья, подростки с еще зеленой кожей, тыкали вилками в еду, хихикая над шутками про соседских девок.

      Меня усадили рядом с одним из сыновей, средним, Закарием. Он был моим одногодкой и, судя по всему, отчаянно хотел жениться. По крайней мере, никак по-другому я не могла истолковать его внимательно-оценивающие взгляды, которые он постоянно бросал в мою сторону. Он был выше всех, его плечи не помещались между спинками стульев, и он сидел, сгорбившись, как медведь в клетке. Рукава рубахи закатаны до локтей, открывая руки, покрытые шрамами от косы или топора. Он ковырял ножом в дереве стола, оставляя свежие зарубки, но как только я села, спрятал лезвие под ладонью.

      Высокий, неуклюжий, внешне похожий на медведя, Закарий был немногословен.

      — Ешьте, — пробурчал он, толкая ко мне миску с мясом. Глаза, желтые, как у волчонка, скользили по моему лицу, потом вниз, к рукам. Видимо, проверял, нет ли обручальных браслетов.

      Барон, сидевший во главе стола, наблюдал за нами, причмокивая. Его жена, орчиха с седыми висками, налила мне игристого в деревянную кружку.

   — Выпейте, согреетесь, — улыбнулась она, но глаза остались холодными.

   Шум, крики детей, чавканье — все сливалось в гул, от которого звенело в ушах. Закарий молча подкладывал мне мясо, словно откармливая на убой. А я думала о том, как на Земле ненавидела семейные ужины. Здесь же они напоминали поле боя, где каждый выживал как мог.

Глава 11

   Сразу после обеда народ разошелся по своим делам. Разделились на «мальчиков и девочек» и разбежались, кто куда. Меня же в дверях зала остановил сам барон.

      — Вашсиятельство, нам поговорить бы, - он кивнул в сторону коридора, который вел в глубину дома. – Вдали от лишних ушей.

      — Да, конечно, ваша милость, — откликнулась я, гадая, что им всем от меня надо.

      По коридору мы дошли до небольшой комнаты – кабинета барона. Именно там он решал всевозможные вопросы и разбирался с бумагами и счетами. Ну и отдыхал от шумных домочадцев.

      Кабинет оказался тесным и душным. Стены были обшиты темными панелями из еловой древесины. На полках, заставленных пыльными свитками и глиняными кувшинами с печатями, валялись обломки перьев. В углу стоял железный сундук с толстыми засовами — видимо, для налоговых сборов. Возле него, на полу, лежала свернутая волчья шкура, ее желтые глаза поблескивали в полумраке.

      Барон плюхнулся в кожаное кресло, протертое до блеска на подлокотниках. Его массивное тело заставило деревянные ножки скрипнуть вполголоса. Я села напротив, на табурет с просевшей соломенной подушкой. Между нами стоял стол, заваленный пергаментами с восковыми печатями — одни треснули, другие сохранили оттиск волчьей головы.

   Я молчала, предоставляя моему собеседнику начать разговор.

      — Вашсиятельство, зима близко, — барон явно был слаб в дипломатии. Он пер нахрапом. – Вы здесь недавно, припасов у вас нет, рабочих рук – тоже. А морозы здесь сильные. Как зимовать-то будете?

      Его пальцы нервно перебирали край пергамента, сминая угол документа с долговой распиской. За окном, прикрытым тяжелым гобеленом, слышался лай собак и крики слуг, гонявших гусей в сарай.

      Как, как. Да так и буду. Завернувшись во все свои одеяла. Ну что за дурацкий вопрос. Сразу бы говорил: «Выходи замуж за моего сына, не пожалеешь».

      — Дрова есть? — спросил он вдруг, указывая пальцем в мою сторону. — У вас печь-то хоть топится?

   В его голосе слышалась не забота, а досада — будто я стала обузой, о которой пришлось вспомнить. Он шумно вздохнул, откинулся в кресле, и оно снова жалобно скрипнуло. Его взгляд упал на мои потертые рукава, потом на сундук, будто ища подсказку, как перейти к главному.

   — Холодно будет, — пробурчал он наконец, складывая руки на животе. — Одной-то…

   Его палец барабанил по столу, выбивая дробь, которая сливалась с тиканьем часов на полке. Стрелки показывали время, но механизм, видимо, сломался давно — они застыли на половине третьего.

      Я с тоской вспомнила свою земную жизнь в городе. Вот уж где мне точно не была страшна зима, даже одной. Отопление, вода, свет – все имелось в наличие. Магазины в шаговой доступности. До работы можно добраться и в сильные морозы. Ну чем не жизнь? А я не ценила, ворчала на судьбу! Ну и вот, получила: полуразвалившуюся усадьбу, одну служанку и настырного соседа, которому нужно женить сына, и уже все равно, на ком.

      И теперь точно не попривередничаешь.