Муж по приказу. Елена Шевцова

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1
• ГЛАВА 2
• ГЛАВА 3
• ГЛАВА 4
• ГЛАВА 5
• ГЛАВА 6
• ГЛАВА 7
• ГЛАВА 8
• ГЛАВА 9
• ГЛАВА 10
• ГЛАВА 11
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Они не выбирали друг друга.

   Она — изгнанный маг-универсал без рода. Он — наг, бывший некромант, искалеченный и опасный.

   Брак по приказу должен был дать ей защиту, имя, стабильность. Ему — смысл жить дальше.

   Но способен ли холодный союз стать чем-то большим? Может ли в нём родиться любовь?

   Пока он ведёт расследования, а она заново учится быть собой — между ними растёт то, чему нельзя приказать: доверие… и надежда.

ГЛАВА 1

   Тихая дорога. Порог новой жизни…

   Самоходная карета шуршала по мокрой брусчатке, колёса вяло отбивали глухой ритм — ровный, почти убаюкивающий. За окном сгущался вечер. Небо плотно затянуло низкими тучами, тонкий дождь стекал по стеклу, оставляя кривые дорожки. Мир за стеклом казался размытым, и в этом было что-то созвучное её собственному состоянию.

   Ния сидела, забравшись с ногами на мягкое сиденье, обхватив колени руками. Так было теплее, так было проще удержать хрупкое равновесие. Колени скрывала длинная, тяжёлая юбка — ткань добротная, но потускневшая от времени. Чёрное платье с высоким воротом, закрывавшим шею, сидело по фигуре непривычно строго. Без кружева, без украшений — почти форменное. Оно когда-то было частью госпитального гардероба — аккуратного, сдержанного, для магини, стоящей выше обычных служащих.

   После изгнания у неё отобрали всё — фамилию, средства, личные вещи. Оставили только то, что не посчитали ценным: старую форму, в которой она работала в реабилитационном госпитале. Это платье было единственным, что хоть как-то напоминало о прежней жизни — пусть и служебной. И теперь она ехала к мужчине, которого никогда не видела. Разве что — на портрете в досье.

   Корсет плотно обхватывал талию, подчёркивая изгибы фигуры и высокую грудь, но не согревал и не давал опоры. Только мешал дышать. Ния была измотана — этой дорогой, этой неопределённостью, этим браком, заключённым не по желанию и не по любви. Она не могла заснуть, не могла даже забыться. Покой… она уже почти не помнила, каково это — чувствовать себя в безопасности.

   В тысячу первый раз она пожалела, что выбрала карету, а не портальную арку. С аркой было бы быстрее. Но, наверное, сейчас ей и нужно было это медленное движение вперёд, это время — чтобы переварить, принять, успеть хоть как-то подготовиться. Перебороть страх. Притупить тревогу.

   Понравится ли она мужу… вот в таком виде? Строгом. Скромном. Без единой лишней детали.

   Её волосы — очень длинные, волнистые, цвета тёплого золота — были распущены и мягко спадали на плечи и спину, хоть немного смягчая общий образ. На ней не было ни серёжек, ни колец, ни даже простой заколки. Ни одна мелочь не выдавала принадлежность к роду, не напоминала о прежнем статусе. Осталось только то, что невозможно отнять — внутреннее достоинство. Она держалась за него, как за последнюю ниточку, связывающую её с самой собой.

   Дана… дана по рождению, но теперь — лишь на бумаге. Хотя... теперь она принадлежала роду мужа, куда более древнему и влиятельному, чем её прежний.

   Ниа смотрела сквозь заляпанное каплями дождя окно на мокрые улицы, но её мысли были далеко, очень далеко отсюда. В старинном замке, где её ждёт мужчина с именем Валку. Она невольно коснулась холодного стекла пальцами, словно пытаясь почувствовать тепло того далёкого места, которое теперь должно стать её домом.

   А ждёт ли он её? Насколько Ниа поняла, он тоже оказался в схожем с ней положении. Выбор без выбора… Муж и жена по приказу двух князей, которых в первую очередь интересовало будущее мира, а уже потом — личное счастье подданных. Но можно ли осуждать князей за то, что они заботятся о большем, чем чьи-то отдельные судьбы?

   Сейчас она казалась самой себе чужой и далёкой. Как будто ехала не навстречу к кому-то, а сбегала от себя прежней, из жуткого прошлого — в непонятную неизвестность. Настоящее тонкой ледяной кромкой собиралось вокруг сердца, сковывая дыхание. Будет ли в будущем лучше? Кем она будет рядом с ним? Игрушкой? Жертвой? Женой? Или, быть может… любимой?

   Любимой? Ниа усмехнулась с горькой иронией. Нет — в это верилось с трудом. Муж по приказу — Валку…

   Имя, которое одновременно пугало и притягивало. Она видела его досье, ей подробно всё рассказали. Ниа читала рапорт о его освобождении. Точнее — он сам себя спас! Его искали долго и тщательно, но безрезультатно, словно его проглотила пустота. Дни превращались в недели, недели — в месяцы… И однажды, в такой же пасмурный, холодный и безрадостный день, как сегодня, Валку пришёл сам — весь израненный, покрытый кровью и грязью, шагнув прямо через портальную арку в княжескую резиденцию. Он рухнул, потеряв сознание на пороге, последние силы оставили его именно в тот момент, когда он вновь оказался среди живых.

   В тот день грань между жизнью и смертью была так тонка, что казалось: одно неосторожное прикосновение, один неверный шаг — и бывший высший некромант ушёл бы навсегда. Но, несмотря на всю боль и отчаяние, которые почти выжгли его изнутри, его спасли. Князь Атамас отпустил Валку зализывать раны, но Ниа прекрасно понимала, что тёмный князь никогда не забывает своих людей.

   Она невольно поёжилась, вспомнив, что Валку — некромант. Лекарь и некромант… Разные полюса одной силы. Хотя, пожалуй, некроманты порой лучше самих лекарей знали анатомию, мастерски оперируя на тонкой грани между жизнью и смертью. Да и разве не некромантам удавалось удерживать души в телах, когда надежды уже не оставалось?

   Но Валку был не просто некромантом. Он был нагом. Последним активным нагом… Ну почти последним. Ниа невольно вздрогнула, вспомнив, как выяснилось, что кровь древних песчаных нагов пробудилась в сыновьях князей Тимара и Атамаса. Легенды, ожившие на её глазах.

   Самое смешное, что Ниа с детства до ужаса боялась змей, и…

   – Наги — это не змеи, Ниа, – едва слышно прошептала она, успокаивая саму себя. – А Валку…

   Она вспомнила магическую проекцию Валку. Нет, он не казался монстром. Да, бледный, измождённый, с застывшим выражением лица и хищными, цепкими глазами, в которых плескалась пустота и что-то неуловимо тёмное. Но, глядя на него, Ниа чувствовала, как в груди что-то сжимается от неясного волнения и тревоги. Он был живым. Больным, раненым, но живым… Она кожей ощущала его жизнь, его боль, его опустошенность.

   И ещё Валку был красивым. Очень привлекательным мужчиной, чьё лицо не исказили шрамы и раны прошлого. Всё остальное скрывала одежда.

   Карета вновь качнулась, и Ниа сильнее прижалась к стеклу, словно пытаясь слиться с холодом дождливого дня. Но холод стекла не смог охладить жара её мыслей о мужчине, который скоро станет частью её жизни. Мужчине, который пугал и манил её одновременно.

   Она воспринимала его…

   Сильным, резким и почему-то честным. Человек слова, дела и чести. Что-то в нём цепляло её, манило и притягивало, словно скрытая глубоко в сердце струна вдруг начинала негромко звучать, откликаясь на него.

   Ещё бы понять, почему? Самообман? Муж по необходимости… Но чего она сама хочет? Желает спрятаться за сильным плечом? Почувствовать себя слабой, защищённой, нужной? А даст ли он ей всё это? Сможет ли она, вообще, открыться и довериться?

   Реальность пугала её до жути, до едва заметной дрожи в пальцах, которую она сейчас чувствовала, прижимая ладони к холодному стеклу кареты. На людях Ния никогда не позволяла себе показывать слабость. Всегда сильная, смелая, разумная… Ведь иначе нельзя… Иначе сломают, сожрут без остатка.

   Она тяжело сглотнула, нервно сжав пальцами ткань юбки. Будет ли муж видеть в ней женщину, жену, или просто нечто незначительное и ненужное, досадное препятствие на пути к его одиночеству? Полюбит ли он её хоть немного? Сможет ли возникнуть настоящая семья, такая как была у её родителей? И сможет ли она сама быть достойной женой такому человеку? А если не сможет — что тогда?

   Князь Атамас обещал ей защиту даже в случае, если ничего не получится. Им дали год… Год, чтобы понять, смогут ли они ужиться вместе, принять друг друга. И если не сложится, им разрешат развестись. Но ей чётко дали понять — это крайне нежелательный исход. Она знала почему: сильные маги — стратегический ресурс, и её сразу же вновь заставят выйти замуж, если этот брак распадётся.

   Миру нужны маги… Ния понимала это лучше других и не собиралась отсиживаться в стороне, бездействуя. Если получится найти общий язык с Валку… Почему нет? Ведь семьи действительно хотелось, тёплой, настоящей… И любящего мужа хотелось тоже. Валку не вызывал в ней отторжения, скорее, наоборот, нечто тёплое шевелилось в груди при мысли о нём, что и пугало своей непредсказуемостью.

   Воспоминания…

   Голос князя Тимара вдруг прозвучал в её голове, словно выстрел в спину:

   – Выбор, Ния, за вами. У вас пока есть иммунитет. Но поймите — ключевое слово здесь "пока". И у вас больше нет защиты рода. Без фамилии, без опоры, даже в меняющемся сейчас мире… Даже если я дам вам призрачную защиту, вы всегда будете мишенью. Независимая женщина, одарённая, но без рода, магиня с высшим даром, универсал — вы слишком желанная добыча. Брак даст вам не только новое имя и покровительство другого рода. Он подарит уверенность в будущем — вам и вашим детям. Валку не святой, но не навредит вам, защитит и не предаст. Поверьте, вас оставят в покое. На вас впервые за долгое время перестанут охотиться. Да, я могу поставить главу вашего бывшего рода на место и даже вернуть отцовские земли. Но замок в ужасном состоянии, а ваш иммунитет не бесконечен. Я не могу выделить армию, чтобы охранять вас и ваши земли. Маги на вес золота. Опытные, сильные маги… им нет цены! И я, как Туманный князь, по истечении вашего иммунитета всё равно выдам вас замуж, Ния. Вы знаете законы, вы как маг прекрасно понимаете ситуацию… Естественно, я подберу вам достойную кандидатуру. И если на тот момент Валку будет холост, именно на него падет мой выбор. Имеет ли смысл оттягивать неизбежное?

   Тогда она кивнула, соглашаясь, но в душе бушевал шторм и царил тяжёлый, ледяной страх. Как же она устала… Устала бесконечно выживать и притворяться сильной.

   А если бы… Нет, никакого "если бы" не существовало. Они нагрянули внезапно, стремительно ворвавшись в её жизнь.

   Обычный день… В полевом реабилитационном госпитале, у открытого окна, откуда тянуло прохладным ветром, несущим ароматы влажной травы и речной свежести, Ния стояла возле койки мага, лежавшего без сознания, склоняясь, чтобы проверить пульс. Именно в этот момент дверь резко распахнулась.

   Первым она увидела Мара, главу тайной канцелярии Туманного княжества. Универсала. Одного из сильнейших магов княжества. Он не произнёс ни слова, но его взгляд сказал ей всё, что требовалось. Они почувствовали друг друга мгновенно. Универсалы всегда узнают друг друга. Это на уровне инстинктов, магической энергии, дыхания.

   Ния поняла, что её тайна раскрыта. Мар теперь знал правду, знал, кто она на самом деле. Универсалы, особенно женщины, слишком редки и ценны, чтобы их оставляли в покое.

   Она скрывала свой дар с детства, находясь под защитой только родителей. Мать сама была универсалом, и отец долгие годы хранил эту тайну, оберегая их обеих от лишних глаз и чужих интересов. Теперь защита исчезла.

   Ния вздохнула, чувствуя, как что-то болезненно сжимается в груди. Слишком много потерь, слишком много страхов… И слишком многое теперь зависело от человека по имени Валку.

   Ния обучалась в академии как маг огня. Огонь… эта стихия выделялась среди остальных и поддерживала её с юности, согревая и не давая замёрзнуть в жестоком мире. Огонь традиционно относился больше к боевой магии, и несмотря на это, Ния сумела сдать экзамены на лекаря, хотя целителями обычно становились водники. У неё получилось — она была упряма и сильна.

   Она всегда тщательно скрывала свой истинный потенциал, никогда не демонстрируя полностью всего, на что способна, но даже так Нию считали сильным магом. Она боялась… Боялась своих родных, своего рода.

   Когда умер отец, а мать загадочно исчезла, Ния осталась последней в своей ветви. Не в роду — род был древний, могущественный, богатый, но именно её линия стала слабым звеном, неудобной помехой в хитроумной, жестокой иерархии. Эту тонкую веточку решили сломить во имя чужих интересов, продать за хорошую цену…

   Глава рода — её двоюродный дядя — намеревался выдать её за влиятельного человека. Грубого, жестокого, беспринципного мужчину, который считал женщин лишь ресурсом, вещью. Он не жалел даже собственную сестру, ненавидя её за то, что та была лишь условным магом, не способным принести значительной выгоды. Ния помнила следы побоев на теле несчастной женщины.

   Дяде было безразлично её существование, её жизнь. Его волновало только усиление позиций рода, деньги и выгодные сделки. Ния отказалась. Ей было всего двадцать три, но она уже имела право сказать "нет". Иммунитет после академии ещё оберегал её. И всё же этот отказ стоил ей всего.

   Её исключили из рода, вышвырнули на улицу, словно бездомного котёнка. Ния осталась совершенно одна: без дома, без средств к существованию, без поддержки. Даже родовое имя отца у неё отняли, пользуясь своими связями и влиянием. Туманная канцелярия заинтересовалась её делом, начав расследование. Князь Тимар не любил подобные ситуации, но призрачное спасение обернулось обязательным замужеством.

   Князья Тимар и Атамас предложили компромисс: брак с Валку. Они уже были в курсе, кто она, знали, что она универсал. А Валку был последним из ныне живущих нагов способных принимать боевую трансформацию. Их будущие дети, если родятся, станут сильными магами и гарантированно унаследуют кровь нагов. В этом союзе не требовалась даже проверка на совместимость — сама Ния была залогом успеха.

   Князья не угрожали, лишь убеждали, но оставили ей единственный разумный путь. Она понимала: иной выбор был бы безумием. Ей казалось, что и дядя уже начал догадываться о её истинном даре.

   Выбор без выбора…

   И всё же в глубине души поселилась странная, тихая надежда.

   Валку… Когда-то высший маг. Сломленный человек, обретший свободу в своей боли. Ния смотрела на его портрет и не ощущала страха. Его называли монстром, но ей этот "монстр" казался ближе и понятнее того, за кого её хотел выдать род.

   В его холодных карих глазах она видела что-то большее. Да, он мог убить, но не ради прихоти. Да, он был опасен, но не был подлецом. Этот человек понимал, что значит одиночество на грани полного уничтожения, что значит терять себя и выживать вопреки всему.

   Вот только… Ния не верила, что он её полюбит. Она не верила в возможность счастливой семьи, но желала лишь одного — чтобы он не оказался таким, как те, от кого она сбежала. Хотела верить, что её интуиция не ошиблась.

   Любовь? Можно построить крепкие отношения и без любви — на уважении, взаимопонимании и доверии. И они будут надёжными, прочными.

   Карета снаружи замедлила ход. Они подъехали к огромному чёрному замку с потрескавшимися стенами, высокими оборонительными башнями и защитным полем из тёмной энергии, питаемым артефактными установками. Настоящее гнездо некромантов, где даже воздух казался пропитанным холодом.

   Ния медленно разжала сведённые пальцы, опустила ноги на пол, пригладила юбку и глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь. За окном уже был вечер, и он быстро вступал в свои права, сгущая темноту и холод.

   Скоро она войдёт в замок. Скоро она узнает, кем на самом деле является её муж.

   И кем теперь станет она сама.

ГЛАВА 2

   Ранее

   В кабинете пахло бумагой, хвоей и чем-то едва уловимым, почти стерильным — как в тщательно убранном операционном зале полевого госпиталя. Валку ми Курман сидел за рабочим столом спиной к давно не открывавшемуся окну, и его силуэт чётко вырисовывался в мягком свете магического светильника. На столе лежал раскрытый толстый артефактный реестр, страницы которого были покрыты аккуратными пометками.

   В воздухе медленно вращалась магическая трёхмерная проекция наложения энергетических следов друг на друга, наполняя помещение слабым голубоватым сиянием. Рядом стояла чашка с давно остывшим чаем, поверхность которого отражала мягкую пульсацию светильника, словно маленькое зеркало.

   Валку медленно провёл пальцами по небритой скуле, на его губах появилась кривая, ироничная усмешка. Высокий, широкоплечий, в серой рубашке с распахнутым воротом, он казался внешне невозмутимым, но это было обманчивое впечатление. За внешним спокойствием чувствовалось постоянное напряжение и настороженность, которые могли стать толчком к мгновенной реакции и действию.

   Тело под одеждой было испещрено шрамами — глубокими, неровными, идущими вдоль рёбер, плеч, спины, живота. За исключением лица и кистей рук, его кожа носила следы множества ранений. Каждый след напоминал о пережитом прошлом, оставившем на нём отпечатки буквально, а не символически. Кожа была бледной, волосы — светлые, длинные, туго заплетённые в косу, а взгляд отличался холодной сосредоточенностью. Его карие глаза не отворачивались и не искали обходных путей — они смотрели прямо, слишком пристально и открыто, вызывая у собеседника внутреннее напряжение.

   Он был наг: единственный представитель своей линии, сохранивший способность к боевой трансформации; в прошлом — высший некромант, глава законников; сейчас — владелец небольшого частного сыскного агентства на окраине земель. Его имя по-прежнему вызывало уважение, однако магии в нём не осталось вовсе. Его тело не принимало ни одного внешнего воздействия: ни боевых, ни защитных, ни целебных заклинаний. Любая попытка нарушить его внутреннее устройство — даже с благой целью — неизбежно рассыпалась. Ни одно зелье не действовало, ни один магический импульс не проникал внутрь, поэтому всё исчезало, не оставляя за собой ни следа, ни результата.

   Единственное исключение составляли зелья, приготовленные по древним, почти забытым рецептам сумеречных ведьм — не современных, работающих преимущественно с травами и мягкими формами воздействия, а тех, кто в прошлом владел искусством, основанным на работе с человеческой плотью, памятью и самой сутью жизни и смерти.

   Эти зелья не вторгались в магическую структуру, а действовали иначе — на уровне биохимии и проводимости нервной системы, тонко настраивая тело изнутри. Они подавляли боль, отключали сигналы, заглушали внутренние вспышки страдания.

   Готовили их только с личного разрешения князя, по крупицам знаний из кровавого фолианта, и строго под наблюдением специально подобранных специалистов. Иногда это была ведьма-исследователь, иногда — высококвалифицированный зельевар, хорошо знакомый с подобными методами. Всё происходило официально и под строгим контролем. Периодически с Валку снимали параметры: отслеживали, как действует зелье, как быстро рассеивается, когда теряет свою эффективность.

   Князь Атамас неоднократно предлагал ему обратиться к специалистам по памяти — «мозгоправам» Тимара, способным вмешаться и переписать реакции, приглушить их, стереть болевые воспоминания на уровне восприятия.

   Валку всегда отказывался.

   Он не желал, чтобы в его голове кто-то копался. Даже с добрыми намерениями, даже ради облегчения. Он слишком хорошо помнил, каково это — быть изменённым против собственной воли.

   Он решил сохранить то немногое, что у него осталось, пусть даже ценой невыносимой боли.

   Запрещённое лекарство было единственным, что хоть как-то облегчало его существование, позволяя глушить дикую, изматывающую боль, терзающую тело и разум. Но это облегчение имело свою цену: тело постепенно утрачивало чувствительность, интервалы покоя сокращались.

   Приходилось либо терпеть, либо увеличивать дозу. Бессонные ночи стали привычными. Длинные, вязкие часы, наполненные тягучей тишиной и мрачными мыслями, сменялись жуткими кошмарами, после которых Валку просыпался, едва сдерживая крик. Со временем он превратился в хищника — холодного, иногда безжалостного, но всё ещё держащего себя на тонкой грани между разумом и отчаянием.

   И всё же, вопреки всему, Валку каким-то странным образом умудрился обзавестись настоящими друзьями: Атамас — Тёмный князь, Саалий — Первый клинок, Шиторше — Глава тайной канцелярии, Сион… Они не боялись его, не видели в нём чудовище. Напротив, видели человека — верного, надёжного, способного защищать и поддерживать. Они доверяли ему, и это ощущение тепла и принятия растекалось по душе, словно тихий огонь в промёрзшей комнате. Именно эта дружба заставляла его возвращаться к реальности, держаться за неё, не позволяя окончательно сорваться в пропасть отчаяния.

   Может, поэтому Валку так спокойно воспринял новость о браке? А ведь всё началось с глупой шутки, вызванной усталостью, раздражением и толикой эгоизма. Драка с Саалием, вспышка гнева Атамаса и его язвительная фраза: «Тебя что, женить, как Саалия?» — на что Валку, устало криво усмехнувшись, ответил: «А ты жени. Мне действительно нужна жена. Желательно милая, светлая и добрая магичка… чтобы хоть как-то почувствовать себя живым и снова научиться улыбался».

   Он думал, что это шутка. Но князь не шутил. Через несколько дней в его замок должна была прибыть не невеста, а уже законная супруга. Настоящая, реальная женщина, жена. Понравится ли она ему? А он ей? Станет ли этот брак спасением или окончательным ударом, после которого останется только смириться и уйти в тень?

   Себя Валку не жалел. Он, конечно, попытался увильнуть от всепоглощающего желания Атамаса устроить личную жизнь всех своих неженатых подданных, но быстро смирился. В конце концов, почему нет? Семью он хотел. Жену — тоже. Желал обрести смысл, якорь, за который можно ухватиться. Но вот девушку ему было искренне жаль.

   Он слишком хорошо знал, какое впечатление производит на людей. Особенно на немагов. Они боялись его на уровне инстинкта — чувствовали исходящую от него силу. Даже те, кто ничего о нём не знал, ощущали исходящую от него угрозу — будто рядом находился хищник, с которым лучше не связываться.

   Немногие могли спокойно находиться рядом. Лишь несколько близких друзей, пара помощников, управляющий, старые слуги… и всё.

   Как воспримет его Ниа? Именно так звали его жену.

   Валку сидел чуть ссутулившись, сжимая и медленно разжимая пальцы правой руки. Левая сжимала карандаш, почти не двигаясь. Последние две недели он работал над загадочным делом исчезающих старинных артефактов — на первый взгляд бесполезных, сломанных, незначительных в глобальном смысле. Три кражи, отсутствие явной логики и магический след, который обрывался слишком чисто, — всё это создавало ощущение, что кто-то тщательно заметал следы. Дело продвигалось мучительно медленно.

   Голова ныла, виски пульсировали неприятной болью.

   – Кхорс… – тихо выдохнул он, раздражённо откладывая карандаш в сторону.

   Под лопатками нарастала ноющая, тянущая боль — та самая, знакомая до мелочей, появляющаяся всегда в одном и том же месте. В глубине спины что-то сжалось и не отпускало, вызывая тяжёлое, тупое давление. Валку откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Он хорошо знал это ощущение. Оно не было внезапным — наоборот, подступало медленно, почти незаметно, но всегда неумолимо. Всё тело уже начинало реагировать: сбивался ритм дыхания, мышцы напрягались. Через несколько минут начнётся полноценный откат.

   Он попытался удержать контроль — не усилием воли, а привычным внутренним сдерживанием. Но процесс уже пошёл…

   И именно в этот неподходящий момент дверь агентства тихо, без стука, приоткрылась.

   Не решаясь шуметь, гость осторожно заглянул внутрь — атмосфера кабинета казалась давящей.

   – Закрывай быстрее дверь, – отозвался Валку, не оборачиваясь и наблюдая, как проекция от потоков воздуха пошла волнами.

   Послышался лёгкий стук, и затем осторожные, тяжёлые шаги. Мужчина остановился в паре шагов от стола нага, не решаясь приблизиться ближе.

   – Дан Валку?

   – Смотря кто спрашивает, – иронично усмехнулся Валку и, наконец, покосился на гостя.

   – Эримей. Я вольный охотник. Мне сказали, вы берётесь за дела, когда другие не берутся…

   Повисла гнетущая тишина.

   Валку внимательно посмотрел на охотника, который неуверенно переступил с ноги на ногу, обошёл стол и остановился прямо напротив него.

   – У тебя с собой документы? Свидетельство? Рекомендации?

   – Нет, – нахмурившись, ответил Эримей. Высокий, мускулистый мужчина с коротко подстриженными волосами, в простой, но добротной одежде, качественной и дорогой. Он выглядел нервным, встревоженным и усталым. Очевидно, сюда он пришёл не просто так — действительно по важному делу. Он явно не знал, как себя вести, и смотрел на Валку с осторожностью, почти опаской.

   – Тогда объясняй словами, зачем ты пришёл. Только без воды, коротко и ясно, у меня нет времени на пустые разговоры. Да и вид у тебя такой, что на благотворительность это точно не тянет, – сухо отрезал Валку, не отрывая взгляда от голографической проекции.

   – Племянница… – сбивчиво начал Эримей, нервно комкая край своей поношенной куртки. – Дочка моей покойной сестры, сам воспитываю её с двенадцати лет. Сейчас ей двадцать. Девушка жила со мной, недавно захотела самостоятельности. Давило её, что, мол, на моей шее сидит… А она не сидела вовсе… у меня кроме неё никого… – его голос дрогнул.

   – Ближе к сути, – резко перебил Валку, откинувшись на спинку кресла и оценивающе скользнув взглядом по покрасневшему лицу мужчины.

   – Она работать пошла… Устроилась в трактир «Пэрешерк» в Ормсле. Туда же и жить перебралась, сняла комнату в местном гостевом доме на длительный срок. Она исчезла четыре дня назад. Все её вещи на месте, деньги не тронуты, лежали на тумбочке… я их забрал, чтобы не украли. В трактире хозяин говорит, не выходила она на работу трое суток, думал, заболела. Ругался, мол, не предупредила, обещал уволить, если не появится ещё два дня. Соседи молчат… В Ормсле, вообще, не принято совать нос в чужие дела.

   – Был ли кто-то рядом с ней? Любовник, ухажёр? Может были долги? Кредиторы? – Валку говорил тихо, но пристально следил за каждым движением Эримея.

   – Нет, – твёрдо покачал головой Эримей. – Тихая она. Ни с кем не связывалась. Была… обычная девушка. Не пугливая, но и не глупая. Невинная она… никаких ухажёров или жениха у неё не было. Моя Лиара…

   Валку нахмурился и не шевелился, только взгляд стал чуть плотнее, внимательнее. Он улавливал тёплые, почти отчаянные нотки в голосе Эримея, когда тот говорил о своей племяннице. Что-то кольнуло внутри — похожее на жалость и тихое, горькое сожаление. Логика холодно подсказывала, что если девчонку и найдут, то невинной она, скорее всего, уже не будет. Если её действительно похитили, а не просто сбежала или пустилась во все тяжкие самостоятельно. Трактиры… Такие места способны изменить характер и саму сущность человека за считанные дни.

   – Законник? – задумчиво спросил Валку, мысленно перебирая имена тех, кто когда-то служил в Ормсле.

   – Пошёл на следующий день, как понял, что Лиара пропала, – к законникам. Заявление приняли, сказали — найдётся. Но… чувствую, не ищут они её и не будут.

   – И ты решил прийти ко мне? – Валку иронично вздёрнул бровь. Он работал далеко не со всеми, и это знали многие.

   – Я заплачу… Деньги есть… – Эримей нервно потёр затылок, избегая прямого взгляда Валку.

   – Деньги и у меня есть, – тихо усмехнулся Валку, чуть расслабляясь в кресле. Он был богат, и доходы его шли вовсе не от частного сыска. Агентство было скорее способом самовыражения, желанием сохранять остроту чувств и держать себя на плаву. – Почему пришёл именно ко мне? Местные меня боятся. Монстр, бывший некромант… Ходят слухи, что у меня в подвалах трупы, зомби, и я души ненароком забираю…

   – Бросьте, дан Валку, – искренне ответил Эримей, выпрямляясь и глядя прямо ему в глаза. – Я, может, и немаг, но не идиот. Без магов мы вымрем быстрее, а некроманты… Порой по лесу идёшь, оторопь берёт — чувствуется, души там неупокоенные блуждают… Почистить бы… – Мужчина на мгновение замолчал, собираясь с мыслями. – Пришёл я потому, что иначе не могу. Сидеть сложа руки, ждать… Время идёт, а её никто не ищет. Я знаю — вы можете найти мою Лиару. Страшно мне за неё… Помогите, ради богов! Деньги не примете — иначе отблагодарю, чем смогу. Верным псом вашим стану, только найдите девочку мою…

   Валку отвёл взгляд. Левая рука медленно опустилась на стол, пальцы мягко коснулись прохладного дерева и не спеша, без видимого напряжения, сжались в кулак.

   В этой ситуации всё было логично и предсказуемо. Трактир… Молодая девушка, сирота без магических способностей. И у неё не было ни статуса, ни защиты. Такие исчезают десятками — никто их не считает, никто не ищет. И всё же Валку понимал, что делать выводы слишком рано: нужен осмотр места, опрос свидетелей, изучение окружения. Его собственные уникальные навыки позволяли видеть то, что ускользало от взгляда обычных законников.

   Он устало растёр ладонями лицо. По-хорошему следовало отказаться или передать это дело помощнику, но у помощника не было той проницательности и опыта, которыми обладал сам Валку. Время играло против девушки, и не было уверенности, что она, вообще, ещё жива. Четверо суток — огромный срок. Стоит ли ему идти на поводу у совести и жалости? У него хватало своих нерешённых проблем, многие из которых уже давно висели в воздухе, как бесконечно раздражающие ниточки чужой паутины.

   Но внутри вновь болезненно кольнуло — даже не жалость, а что-то другое, глубже. Он слишком хорошо помнил, что значит надеяться и наблюдать, как надежда на свободу и жизнь медленно, мучительно тает, словно утренний туман под лучами солнца.

   Валку медленно поднялся из кресла, расправляя затёкшие плечи. Отодвинул в сторону чашку с остывшим чаем, аккуратно сложил бумаги и бережно прикрыл артефакт-анализатор. Затем взял чистый лист бумаги и протянул его Эримею.

   – Запиши её имя, возраст, подробное описание внешности и одежды, в которой она могла быть в день исчезновения. Укажи точный адрес трактира, её круг общения, кого могла знать или видеть. Напишешь и пойдёшь домой ждать. Я не даю обещаний заранее — сначала проверю, есть ли хоть какая-то зацепка. Но я посмотрю, что можно сделать. Долго томить тебя неизвестностью не стану. И… Эримей, ты взрослый человек, понимаешь, что времени прошло слишком много… Услышал меня?

   – Да… – негромко ответил охотник, с трудом подавляя дрожь в голосе.

   – Вот и замечательно, – криво усмехнулся Валку, сам до конца не понимая, зачем он ввязывается в это дело.

***

Гостевой дом. Комната Лиары.

   В помещении пахло сухим деревом, выветрившейся золой и пылью. Лёгкая кисловатая нота — остаток разбавленного зелья для уборки с добавлением настоя лаванды тоже слабо держалась в воздухе. Она не перебивала общий фон, лишь подчёркивала неестественную чистоту пространства.

   Валку остановился на пороге. Он не вошёл сразу. Остался на границе, сделал глубокий, медленный вдох — так наг всегда поступал, входя в незнакомое помещение. Здесь запахи ложились слоями. Всё казалось ровным, без особого напряжения. Но именно это вызывало настороженность. Всё слишком ровно и слишком правильно. Это не совпадало с ожидаемой картиной.

   Валку знал, как пахнут жилые комнаты, особенно женские. В них почти всегда оставались фоновые следы присутствия: кожа, волосы, парфюм, чай, еда, ткань, касавшаяся тела. Они не обязательно выделялись, но чувствовались. Здесь этого не было. Ни тени живого дыхания, ни следов тепла, осевшего в воздухе. И всё же — обстановка оставалась нетронутой, словно хозяйка вышла всего на минуту.

   Валку сделал шаг внутрь. Под ковром ощутимо отозвались доски. Скрипа не было, но подошвы уловили лёгкую, сухую вибрацию — признак плотной, не слишком глубокой укладки.

   Его взгляд скользнул по комнате. Узкие окна пропускали блеклый свет, и старый половик на полу казался выгоревшим до серости. Кровать была аккуратно заправлена: одеяло натянуто очень туго, без единой складки. На столе стояла пустая чашка, без следов чая на стенках. Полотенце висело на дверце шкафа, аккуратно сложенное. В комнате не было ни беспорядка, ни следов жизни — всё выглядело правильным, сухим, безличным, пространство поддерживали в порядке, но явно не для себя.

   Он знал, что дядя пропавшей девушки заходил сюда — тот сам признался в этом, объяснив, что не трогал ничего, лишь убрал с тумбочки деньги, чтобы те не пропали.

   По еле уловимому изменению запаха и по почти незаметным смещениям вещей Валку подтвердил его слова. Однако оставался вопрос: он был единственным, кто побывал здесь?

   Всё вокруг выглядело не просто прибранным, а сохранённым в первозданном виде, комнату старались законсервировать, оставив в точности такой, какой она была в последний раз. Ничего не передвинуто, не поправлено явно. Ощущение было таким, словно хозяйка вышла только на минуту, попросив не трогать ничего. Но прошло уже четверо суток. Даже при закрытых окнах воздух за такое время меняется — в нём меняется плотность, влажность, лёгкий температурный фон. Здесь же атмосфера оставалась странно неподвижной, время остановилось вместе с вещами.

   Валку шагнул вперёд и остановился у края ковра. В теле сработал почти неуловимый сигнал — напряжение в икрах, короткий, ледяной предвестник судороги. Мышцы отреагировали быстрее, чем он успел осознать движение. Подошвы уловили едва заметное смещение опоры: пол не двигался, не скрипел, но плотность под ногами изменилась, и тело отреагировало инстинктивно.

   Это ощущение он знал слишком хорошо. Оно не требовало анализа — только понимания. Организм замечал сбой ещё до того, как разум успевал зафиксировать изменения.

   Валку медленно напряг пальцы, ощущая, как под кожей хрустнуло сухожилие. Вместе с этим движением вернулось глубокое восприятие плотности окружающего пространства: не просто тактильные ощущения, а тонкое восприятие напряжения, структуры, микросдвигов. Та самая чувствительность, которую обычно подавляло зелье.

   Это означало, что эффект начал ослабевать.

   Он выпрямился, плавно, контролируя каждую мышцу. Вдохнул глубоко, без рывков, заполняя лёгкие до предела, и также медленно выдохнул, фиксируя темп дыхания. Если всё пойдёт по привычной схеме, то в ближайшее время вернутся ноющая боль в суставах, затем тяжесть в затылке, за ней — приступ: внутренний жар, дрожь, сбивчивое дыхание и вязкая, тянущая боль в костях.

   У него оставалось около двух часов, максимум. Этого времени должно было хватить, чтобы закончить работу здесь, если действовать без замедлений.

   Он мог бы принять ещё одну дозу зелья, чтобы временно выровнять своё состояние, но понимал: сейчас это было бы слишком рано.

   Медленным, почти незаметным движением Валку провёл пальцами по бедру — не для анализа и не для проверки чувствительности, а чтобы перехватить дрожь, начавшую подниматься в теле. Затем он обернулся.

   За спиной стояла хозяйка. Сутулая, с вытянутыми плечами и типичным выражением лица человека, который предпочитает не видеть больше, чем нужно. Она молчала, не мешала, но и не торопилась предлагать помощь. В её позе было напряжение, характерное для тех, кто боится, что их втянут во что-то неприятное.

   – Что скажете о постоялице? – спросил он без нажима, но чётко. Тон был нейтральным, почти спокойным. Он не задавал лишнего — просто давал возможность сказать правду.

   – Тихая она была и спокойная. Домашняя девушка, а не бродяжка. За комнату платила, жила скромно… Говорила в отпуск к дяде поедет. Сильно соскучилась за ним. Я ей не мать — следить за нею не обязана. Меня предупредила, дверь закрыла… А что не приехала… ну, может, и не к нему поехала. Молодая девушка, красивая… Магии нет, значит, вся надежда только на себя. Нам всем приходится… Самим приходится выкручиваться! Всё приходится держать на своих плечах! Жизнь легко не даётся…

   – Часто вам попадались маги, которых буквально по частям собирали после вылазок? – перебил он спокойно, без резкости, но с ощутимым холодом в голосе.

   Женщина сбилась. Её губы дрогнули, брови нахмурились, но взгляд оставался на Валку.

   – Простите? – сказала она неуверенно.

   – Ваше "всё на своих плечах" чаще всего тащат именно маги. Те, кто идёт на передовую, в пустоши, на разломы, защищая таких, как вы, от того, что вы даже представить себе не можете. Не те, кто с безопасной стороны рассуждает о чужих судьбах и справедливости. – Он не повысил голос, но тон стал абсолютно ледяным.

   Женщина опустила глаза, плечи её поникли.

   – Я… не подумала. Простите, – тихо пробормотала она и замолчала. – Мне казалось, вы немаг…

   Валку ничего не сказал. Уже отошёл от кровати, подошёл к столу. Поверхность была чистой, отполированной, но на лаке виднелись полукруглые отпечатки — относительно свежие, едва заметные. Он провёл ладонью по дереву легко, скользя над самой поверхностью. Другой рукой взял чашку. Касание ощущалось не через кожу, а глубже. В предмете ещё оставалась память о чужом тепле.

   Валку поднёс чашку к лицу, втянул воздух.

   В воздухе улавливался лёгкий цветочный запах. Напоминал липу, но был менее выраженным, без характерного сладкого шлейфа. Нейтральный, ослабленный, но следов запрещённых веществ не ощущалось.

   – Цветочный настой. Без добавок. Но фон есть — слабый, магический. Возможно, от самой чашки, – тихо заметил Валку, передавая её Ирнэну, который уже вошёл следом за ним.

   Ирнэн был не столько магом, сколько бойцом. Его магия держалась на минимальном уровне — скорее формально, чем по сути. Зато с оружием он работал уверенно, без лишних движений, а в артефактах разбирался достаточно хорошо, чтобы не создавать проблем в полевых условиях.

   Молодой, рыжеволосый, с широкими плечами и собранным, хмурым взглядом, он куда больше походил на обычного служивого, чем на мага. Валку знал его не первый год. Ирнэн оставался в команде не благодаря связям или послужному списку, а потому что работал так, как требовалось: точно, без лишних вопросов, без паники в сложных ситуациях. Он выполнял приказы так, как это делают те, кто понимает, чем оборачивается промедление или ошибка.

   – Следы на ободке — свежие, – сказал Ирнэн, внимательно осматривая чашку. – Внешнюю поверхность протёрли тщательно, а вот дно не трогали.

   – Возьми пробы для анализатора, – отозвался Валку. – Запрещённых веществ я не ощущаю, но моё обоняние не даёт полной гарантии. Проверим на всякий случай.

   Ирнэн кивнул, достал из походной сумки необходимое оборудование и занялся пробами.

   Валку тем временем подошёл к кровати и присел рядом с ней, опираясь коленом на пол. Суставы отозвались тянущей, сухой болью — не резкой, но ощутимой. Привычное, фоновое напряжение, к которому он давно привык, но которое напоминало о времени, беспощадно убегающем…

   Половые доски были сухими, с лёгким серым налётом. Ни следа пыли — даже в углах, между ножками кровати, под перекладинами. Поверхности обработаны не просто тщательно — педантично. Здесь убирали не по необходимости, а целенаправленно.

   Он поднялся, опираясь рукой о край матраса, медленно расправил плечи и развернулся в сторону хозяйки комнаты.

   – Вы решили сдать комнату другому постояльцу? – спросил наг спокойно. Интонация его голоса была ровной, но взгляд задержался на ней чуть дольше, чем требовалось, пытаясь прочесть, ощутить её мысли.

   – Всё вы замечаете, – выдохнула хозяйка, слегка сжав губы. В её голосе не ощущалось ни страха, ни вины. Только скованное раздражение. – Да. Сказала прибраться служкам. Подмести, пол протереть… Магия-то бытовая недоступна, артефакт чистоты — вещь дорогая… А через неделю новый аванс, а девочки всё нет.

   – Законники приходили? Проверяли отпечатки ауры? – уточнил Валку, не меняя интонации.

   – Нет, – Мия — хозяйка — скривилась. – Но я уведомление подала им. Всё как положено.

   – Хорошо. Больше не задерживаю. Займитесь своими делами, мэса. Здесь мы осмотримся сами. После осмотра закроем комнату, ключи передадим вашему управляющему, – сказал Валку ровно, но с достаточной тяжестью в голосе, чтобы она поняла: разговор окончен.

   – Но…

   Валку поднял руку, демонстрируя перстень с княжеской печатью. Та уже вспыхнула тонким, ровным светом.

   – Видите печать, мэса? Этого достаточно, чтобы не мешать мне, – произнёс он чуть жёстче. Не громко, но с теми интонациями, от которых люди отступают, наткнувшись на невидимую стену.

   Хозяйка шумно выдохнула, развернулась и быстро вышла. Её запах всё ещё висел в комнате — острый, как сухой имбирь, и колючий, словно пыльца, раздражающая виски…

   – Халатность… а может, и нет, – пробормотал Валку себе под нос, переключаясь на дело, за которое взялся, как он сам это цинично называл, по доброте душевной. Усмехнулся — едва заметно, без тени веселья.

   Душевной? А была ли у него, вообще, душа?

   Иногда казалось, что внутри него лишь выжженное пространство — бескровное, звенящее пустотой. А потеря чувствительности после зелья только усугубляла это ощущение: всё вокруг существовало — но словно за толстым стеклом. Он не жил. Он функционировал, как тень, сохранившая форму, но утратившая свою суть.

   Валку усилием воли отбросил ненужные мысли. Пустые… Вредные… Он быстро вернул внимание к реальности, вдохнул глубже и медленно повернулся к кровати. Двигался без спешки, с той выверенной точностью, к которой привык за годы — не суетясь, но не теряя ни йоты концентрации. Аккуратно, плавным движением, он откинул покрывало.

   Белая ткань была ровно натянута, сухая, без малейших складок или смещений. Он не заметил ни вмятин, ни следов давления тела — даже в тех местах, где при обычном использовании всегда остаются изменения в натяжении.

   Валку опустил ладонь, провёл ею над тканью, не касаясь её.

   Сконцентрировался не на прикосновении, а на ощущении малейших колебаний воздуха. Под кожей еле заметно кольнуло, в носу щекотно защипало. Инстинкт, древний, как память организма о временах, когда магия текла свободно. То, что не забывается. Он уловил еле заметный след — тончайший фантом чужой ауры. Втянул носом воздух. Медленно. Осторожно. Слишком многое подсказывало, к чему всё ведёт. Валку уже знал, что ищет, просто не хотел произносить это вслух.

   – Ирнэн, улавливаешь запах? – спросил Валку, не оборачиваясь.

   – Лёгкий… словно цветочные ноты. Очень слабый, – отозвался помощник после короткой паузы.

   – Это не цветы. Это зелье. Подавитель воли. Очень слабый, остаточный след, – Валку медленно выпрямился. Движение было выверенным, позвоночник отозвался знакомой, тянущей болью. – Работает как подчиняющее. Лекари такое не выдают. Официальные зельевары — тоже. Либо чёрный рынок. Либо подпольная лаборатория.

   Он поднялся на ноги и шагнул к окну. Шаги были беззвучными, тяжёлыми. Не от веса, а от внутреннего усилия удерживать контроль над нарастающей болью. Валку наклонил голову, прищурился, осматривая всё вокруг.

   Ручка запора — цела. Створки — плотно закрыты. Следов взлома нет. Даже лак не повреждён, и пыль вдоль края осталась нетронутой.

   – Значит, ушла через дверь. Сама? – пробормотал он. Голос звучал чуть хрипло. – С учётом следа от зелья — вряд ли.

   Он провёл ладонью по волосам, механически откинул косу за плечо. Кожа головы была влажной — давление нарастало медленно, но уверенно, словно изнутри натягивалась невидимая струна. Зрение пока не мутнело, но контуры предметов начали смещаться — чуть дрожали края, воздух стал плотнее. Валку знал этот эффект слишком хорошо, знал и то, что скоро начнёт сбиваться дыхание — не сразу, но ощутимо. Откат подступал неумолимо, как всегда. В такие моменты важно было не спешить, не сбиться, не дать телу навязать ложный темп.

   Он медленно оглядел комнату ещё раз, сосредотачиваясь на внутренних ощущениях. Двигался как живой сенсор: плавно, вполоборота, стараясь дышать как можно реже. Инстинкты включились. Не магия — она давно молчала. А то, что осталось — опыт, точность, память тела. Годы допросов, вскрытий, чтения поз и запахов, маршруты по развалинам, по местам, где граница между смертью и жизнью была тонкой как шёлк.

   – Никакой паники. Да, служка прибралась, но аккуратно — пыль стёрта, а личные вещи не тронуты. Побоялись — и правильно сделали. Что мы имеем? Вещи на месте. Не собраны. Ни одной сорванной застёжки. Ни единой записки. Ни запаха страха. Здесь точно не было бегства. Всё выглядит так, как будто она просто вышла. Возможно, на рынок. Или, возможно, на работу. И собиралась вернуться. Только не вернулась. А ещё — запах зелья подчинения. Вопрос — где она его выпила?

   – Одну чашку могли забрать, – подал голос помощник, продолжая убирать инструменты в сумку.

   – Запах исходит от постели, а не от чашки, – качнул головой Валку. Тон остался ровным, но резкость в интонации выдала: такие детали он не упускает.

   – Я пройдусь по её соседям? – уточнил Ирнэн. – Время прошло. Может, кто-то обмолвится о чём раньше молчал. Тем более хозяйку вы прогнали — она ушла в свою спальню. Не будет мешать…

   – Иди, – кивнул Валку, а сам снова посмотрел на окно и на миг замер. Вопрос повис в воздухе, тяжелый и мрачный:

   – Ну и где ты выпила эту гадость, девочка?..

   Ответ пришёл сам собой — сухой, как мысль, которая давно зреет, но ещё не решалась стать фактом.

   – Могли подмешать в трактире. Или на улице. Трактир… Ниточки ведут именно туда. И это плохо, – произнёс Валку, не отводя взгляда от стекла.

   Голос был ровным, почти пустым, но внутри что-то дрогнуло. Едва ощутимо. Сожаление. Не за себя — за неё. Он понимал, что могло с ней случиться. Понимал — слишком хорошо. Через что она могла пройти… или уже прошла.

   Память, без разрешения, достала из глубины свои образы. Липкие, неприятные, знакомые. Такие, что тело помнило их слишком хорошо. В горле пересохло, дыхание сбилось. Он даже не заметил, как рука сжалась в кулак — резко, судорожно. Холод… боль… словно лезвие прошлось вдоль позвоночника. Ощущения, как наяву…

   – Кхорс… – выдохнул Валку и передёрнул плечами, желая стряхнуть с себя наваждение.

   На скрип открывающейся двери обернулся сразу — резко. Сработал рефлекс. Не испуг, а именно мгновенная, звериная реакция.

   Ирнэн зашёл, как и полагалось — без стука и лишних слов. Прикрыл за собой дверь и только потом произнёс:

   – Соседка согласилась поговорить. Пожилая мэса. Говорит, кое-что видела… но боится, по её словам, «портить память о девочке». Официально не подтвердит.

   – И? – Валку бросил короткий взгляд, тяжёлый, как камень, не меняя выражения лица.

   – Утром, почти на рассвете, Лиара вышла через запасной ход с мужчиной. Они шли спокойно. Он держал её за плечи. Не как родственник — скорее, как жених. Осанка была военная. Одежда — чужая, сидела плохо. На левой руке — старая перчатка. Родовых знаков не было. С виду — дан, но немаг. Может, бывший служивый.

   – Точно так же, как эта старуха приняла за служивого и тебя, – хмыкнул Валку, горько вспоминая их встречу.

   – Да. Нужно фильтровать, – кивнул Ирнэн.

   Валку снова подошёл к окну. Двигался медленно, с той вязкой тяжестью, словно она вплелась в мышцы и тянула вниз при каждом шаге. Остановился у стекла, задержал дыхание, вглядываясь в улицу. Но перед глазами стояли не деревья, не вытертые камни мостовой, не фасады домов. Он видел другое: пустую постель, ровно натянутую простыню, лёгкий, почти уловимый запах в воздухе... и саму девушку, которая, по всем признакам, ушла не по своей воле. Её повели — спокойно, мягко, но так, что выбора у неё не осталось.

   – Это не жених и не любовник, – глухо произнёс Валку, слегка качнув головой. – Хотя именно такое впечатление хотят создать. Местный законник так и напишет в рапорте: добровольный уход. Потом дело быстро закроют. До княжеской канцелярии оно даже не дойдёт.

   Голос Валку звучал тихо, без резких интонаций, но в нём уже проступала глухая, давящая тяжесть, слишком хорошо знакомая ему — предвестник его личного кошмара.

   – Мы изучили всё, что могли, – продолжил он после паузы, собираясь с силами, чтобы не дать эмоциям захлестнуть разум. – Аналитик составил её психологический портрет. Да и я думаю так же: она бы не ушла. Не бросила бы свои вещи. Не исчезла бы, не оставив даже записки. И уж точно не ушла бы, ничего не сказав дяде. У них были тёплые отношения. Даже если бы влюбилась — он бы узнал об этом первым. А здесь всё иначе. Здесь нас сознательно уводят по ложному следу. Аккуратно, без лишнего шума. И делают это профессионально. А сама девушка... в беде. И хочется верить, что ещё жива.

   Валку сжал кулаки. Пальцы отозвались не сразу, с какой-то неприятной медлительностью. Суставы мелко вздрогнули, передавая по запястью тонкую, назойливую дрожь. Он втянул воздух — резко, глубоко, пытаясь на уровне инстинкта уловить остаточные запахи в комнате, но уже в следующую секунду понял: обоняние притупилось.

   Это был порог!

   Он знал, что это значит!

   Оставаться здесь дольше было опасно. Ещё час — и тело начнёт тяжелеть, движения потеряют точность, сознание начнёт расползаться, а рефлексы замедляться. Нужно было уходить как можно скорее, пока организм ещё подчинялся его воле.

   А потом, позже — вернуться в родовой замок, чтобы прийти в себя.

   – Подавили волю, – сказал он глухо, слова вытягивались из него через внутреннее сопротивление. – Забрали, пока могла идти. Всё сделано аккуратно, хладнокровно: чтобы не кричала, не сопротивлялась, не мешала. Со стороны это выглядело как обычная пара. Никто бы не насторожился. Всё выглядело добровольно — пара, уходящая ранним утром. Ни крика, ни паники...

   Валку говорил медленно, точно подбирая каждое слово, каждый звук причинял ему сейчас физическую боль. Он через силу удерживал нарастающее напряжение внутри, не позволяя ему прорваться наружу. Не потому, что сомневался — потому что не хотел дать чувствам затопить разум и вырваться наружу.

   – Где она выпила зелье — здесь или в трактире? Скорее всего, в трактире. След ведёт именно туда. А это значит, что цепочка продолжается. Тянется дальше.

   Он замолчал на секунду, не меняя позы. Лишь взгляд стал резче — не просто сосредоточенным, а напряжённым, как у хищника, который уже почуял добычу. Внутренне Валку видел дальнейшую картину: хозяйку, соседку, всех, кто знал, кто что-то заметил... но предпочёл отмолчаться.

   Если бы они заговорили сразу, если бы нашли в себе смелость, если бы не отмахнулись... возможно, всё сложилось бы иначе.

   Но сработали страх, безразличие, укоренившаяся привычка отворачиваться от чужой беды.

   И всё почти разыгралось по отработанному сценарию.

   Сердце билось чаще, чем нужно. Под рёбрами нарастал тяжёлый сгусток воздуха — плотный, тягучий. Сердце нага, сильное и обычно спокойное, начинало разгораться изнутри, выдавая эмоцию, которую он давно учился держать под замком.

   Это был не страх и не тревога. Это был гнев — холодный, обжигающий гнев.

   Тот самый, старый, узнаваемый, который однажды уже выжигал в нём всё живое — но не до конца. Валку знал, как девочек забирают тихо... Знал, как легко обставить всё так, что свидетели отводят глаза. Как потом заметаются следы. И как быстро становится слишком поздно — когда уже невозможно ничего доказать. И некого вернуть...

   – Сентиментальность… – хрипло пробормотал он, сам не сразу осознав, что сказал это вслух.

   Пальцы снова сжались в кулаки, но теперь с особой, каменной силой. Он пытался задавить этим усилием всё, что поднималось внутри — память, бессилие, злость.

   Он сам не знал, о ком в этот момент думал — о Лиаре, о себе, о жене, которую ждал... или, может быть, о тех, кого не смог спасти тогда, когда ещё обладал всей полнотой власти.

   Валку медленно выдохнул — один раз, глубоко и тяжело. Затем, коротким движением кивнув Ирнэну, отрывисто, чуть жёстче, чем собирался, но без колебаний произнёс:

   – Едем в трактир.

***

Трактир “Пэрешерк”

   Трактир располагался на развилке трёх улиц — с виду ничем не примечательное здание с облупившейся вывеской, покосившейся крышей и неожиданно плотным магическим фоном у самого входа. Валку остановился на пару секунд и едва заметно втянул воздух в лёгкие, проверяя не то, что видел глазами, а то, что улавливал обонянием. Магия здесь не ощущалась как активная угроза, но присутствовала ощутимо: застарелый, плотный, въевшийся в камень след, запах крови, который не уходит даже после чистящих реагентов.

   Сюда заходили не только немаги, и уж точно не случайно.

   Подавитель воли, подозрительный трактир, бездействие местного законника — всё вместе складывалось в тревожную, грязную и опасную для Лиары картину. Девушку не просто похитили — её сознательно не искали. И дело было не в выкупе: никто не стал бы таким способом вымогать деньги у охотника за племянницу. Это не была история о влюблённом идиоте, который решает превратить пленницу в любовницу. Такие действуют иначе — импульсивно, быстро, глупо, с амулетами в карманах и цветами в руках.

   Здесь всё выглядело иначе. Холодно. Расчётливо. Продуманно.

   Бордель, насильственное рабство или использование в нелегальных экспериментах — все эти варианты были равнозначно безнадёжны. И не имело смысла пытаться определить, что из этого хуже. Ни один не давал шанса на благополучный исход.

   Где-то в груди начало подниматься то самое ощущение, которое Валку знал слишком хорошо — не гнев и не ярость, а тяжёлое, вязкое, осознанное намерение. Он уже знал, что будет действовать до конца. Доведёт дело, даже если придётся выйти за пределы закона. Потому что именно на таких окраинах, как эта, слишком многое уже перестало работать. И, возможно, настал момент напомнить здешним властям, кто именно обеспечивает порядок. Жёстко. Без объяснений. Без компромиссов.

   Пожалуй, стоило уже связаться с Атамасом. Предупредить его: здесь назрела зачистка. Не показательная, а системная. Или, как минимум, предложить потребовать от местных законников присягу на крови. Чтобы в следующий раз исчезновение наивной девочки не списали на «сама ушла».

   Валку медленно провёл пальцами по стене у входа, не торопясь, с лёгким нажимом. Камень отозвался еле заметным, дрожащим эхом — слабым, но различимым. Под порогом ещё недавно был установлен барьер. Судя по остаточному следу, он был самодельным, грубым по конструкции. Сейчас его уже сняли, но отпечаток остался. Магия чувствовалась чужой, но не агрессивной — скорее сдержанной, словно ограничительной. Возникал закономерный вопрос: кого именно пытались не впустить, или, что вероятнее, не выпустить?

   Он потянул на себя дверную ручку. Дерево отозвалось лёгким скрипом, и вместе с Ирнэном они вошли внутрь.

   Запах ударил в лицо сразу — плотный, насыщенный. Мясо, хмель, хвоя, застарелый человеческий пот. Воздух был густым, вязким, тёплым — он обволакивал, оседал на коже, прилипал к одежде. Дышать было тяжеловато.

   Зал оказался полутёмным, с неравномерным освещением: несколько магических светильников тускло мерцали на стенах, давая жёлтый, мутный свет, больше скрывающий, чем раскрывающий пространство. Почти все столы были заняты. В центре располагался массивный очаг, в глубине — лавки и тяжёлые столы из необработанного дерева. Потолок был низким, нависал, давил на сознание, а стойка — чистая, без пыли.

   Подозрительно чисто... Чересчур чисто для такого места, где обычно царит небрежность и полумрак. В воздухе стояла напряжённая тишина, совсем недавно здесь, наверное, прошли инспекторы или кто-то устроил серьёзный скандал. Эримей шумел — возможно, это следствие...

   Валку двигался между столами размеренно, сохраняя невозмутимость, ему было всё равно, кто и как на него смотрит. Он не бросал взглядов по сторонам, не искал ни глаз, ни лиц. Но всё его тело, вся кожа чувствовали редкие, тяжёлые взгляды, которые, подобно вязкому налёту, цеплялись за него. Он не давал ни единого повода приблизиться: ни кивка, ни случайного жеста, ни задержки в движении. За его спиной шёл Ирнэн — с опущенными глазами, в сдержанной, выверенной походке опытного охранника, который знал, когда нужно стать частью тени. Он двигался настолько тихо и незаметно, что казался продолжением пространства, и каждый, кто бросал на них взгляд, быстро отворачивался, пойманный на подсознательном уровне ощущением: связываться с этими людьми — не самая разумная идея.

   Любопытных в трактире не оказалось. Те, кто мог бы задать вопросы или проявить интерес, предпочли отвести глаза, сделать вид, что заняты своими делами. В таких местах выживали только те, кто умел вовремя промолчать и не задавать лишних вопросов.

   Они выбрали стол в тени угла, сели так, чтобы стена надёжно прикрывала спины, а всё пространство перед ними оставалось открытым и просматриваемым. Валку устроился первым, расслабленно откинувшись назад и как бы наблюдая за пламенем в очаге, но на деле внимательно скользил взглядом по залу. Одновременно он едва заметным движением активировал артефакт тишины, встроенный в рукав одежды. Прямой магией он больше не владел, но пользоваться автономными устройствами, рассчитанными на немагов, всё ещё мог без ограничений.

   Фон помещения чувствовался остро. Потоки энергии, едва ощутимые колебания воздуха не ускользали от его восприятия, даже несмотря на утрату силы. Магия больше не отзывалась на его зов, стихия отвернулась от него, но ощущение её присутствия в мире никуда не исчезло. Особенно остро он воспринимал следы некромантии: родные, знакомые до боли, словно кусок утраченного собственного тела. И каждый раз при соприкосновении с ними в груди вспыхивала короткая, резкая боль, сменяющаяся тяжёлым сжатием — память о разорванной связи, о том, кем он был когда-то.

   Прошлое было отрезано, а связь с ним — обрублена так жестоко, словно его вырвали из собственной плоти и заставили наблюдать за остатками со стороны.

   Валку перевёл взгляд на медную кружку, стоящую на столе. В её тусклом, чуть искривлённом отражении можно было незаметно следить за происходящим в зале. Он сохранил внешнюю расслабленность, но его плечи оставались чуть напряжёнными, дыхание — ровным и контролируемым. Внутри него сейчас стояла не пустота, а тяжёлая, холодная сосредоточенность, под слоем которой медленно шевелилось что-то опасное и безмолвное, не имеющее имени.

   Образ девушки, составленный по результатам анализа, всплыл в сознании без усилий. Наивная, доверчивая, беззащитная. Светлая. Таких он видел немало и знал слишком хорошо, какая судьба ожидала тех, кто попадал в грязные руки. Их продавали в бордели, увозили на рабские рынки, прятали в подвалы, откуда уже не возвращались.

   Он знал это не по рассказам.

   Он сам когда-то оказался в таком подвале. Его тело тогда оказалось достаточно крепким, чтобы выдержать то, что ломало других: пытки, голод, бессонные ночи и опыты, во время которых душу вырывали наружу, швыряли, топтали. Он выжил. Он вырвался. И он отплатил сполна.

   А она?

   Маленькая. Добрая. Хрупкая.

   Он не испытывал к ней жалости. Жалость здесь ничего бы не изменила. Он просто слишком хорошо знал, что с ней сделают, если он промедлит.

   И этого знания было достаточно, чтобы не остаться в стороне.

   Валку молча смотрел в кружку, наблюдая, как в её тусклых отражениях плывут чужие лица, руки, случайные движения. Всё оставалось на месте. Всё находилось пока под контролем.

   – Место оживлённое, пользуется популярностью, – негромко заметил Ирнэн, не поворачивая головы, продолжая следить за девушками, которые сновали между столами с подносами. Некоторые задерживались у клиентов, присаживаясь рядом — не как официантки, а как женщины, которых позволялось тронуть за руку или за талию. Другие, весело смеясь, вместе с посетителями скрывались в арке, ведущей к лестнице на второй этаж, где находились гостевые комнаты. Валку и без слов понимал, что там происходило. – Не находишь, что сюда приходят не только для того, чтобы поесть?

   – Нахожу, – спокойно отозвался Валку. – Но, похоже, здесь всё держится на добровольной основе. По крайней мере, не все женщины вовлечены. Посмотри на публику: это не золотая клиентура. Местные, те, кто может позволить себе лишний бокал да ночь без лишних вопросов. Персонал подобран не только для развлечений — вон тот у двери, с руками мясника, явно здесь не для сервировки. Наёмной охраны нет, и это странно.

   – Курируют?

   – Возможно.

   Валку не оборачивался к собеседнику, его взгляд продолжал скользить по залу, будто бы лениво, без заинтересованности, хотя мышцы на спине отзывались на каждый звук и малейшее движение. Он проводил взглядом молодого мужчину, только что вышедшего из кухни с подносом. Тот двигался уверенно, слишком уверенно для официанта. Его внимание было направлено не на тарелки, а на людей, что выдавало в нём не работника зала, а скорее надсмотрщика или охотника.

   Краем глаза Валку увидел, что трактирщик их заметил. Тот замер на полуслове, на полувдохе, а затем поспешил создать видимость, что всё в порядке, занявшись своими делами. Но дёшево сыгранное безразличие только подчёркивало его страх. Он понял, что гости не случайные, но всё же пытался сделать вид, что ничего не происходит.

   И именно это его выдало.

   На губах Валку скользнула тяжёлая, едва заметная усмешка. Не весёлая — скорей усталая и холодная. Интуиция подсказывала ему, что трактирщик имеет отношение к исчезновению Лиары. Возможно, он не был напрямую замешан, возможно, просто открыл дверь нужным людям или не задал лишних вопросов. Но удерживать у себя такую девушку он бы не стал: не тот уровень, не те привычки. А вот продать — вполне. Куда следует. Тем, кто покупает не женщин, а власть над ними. Тем, кто платит не за ночь удовольствия, а за полное подчинение.

   На секунду в груди всё сжалась, как тугая пружина, вызвав ощущение мутной, вязкой тошноты — смесь отвращения и памяти. Следом поднялась тихая, холодная злость, проникающая в сознание с той особенной ноткой, что превращает обычное расследование в личное дело.

   – Следи за залом, наблюдай, – негромко сказал Валку, едва повернув голову к Ирнэну. – Если начнётся шум, не вмешивайся без крайней необходимости. Но если заметишь, что кто-то пытается пойти следом за мной и трактирщиком — задержи. Мне надо поговорить с ним без свидетелей.

   Он замолчал, задержав взгляд на Ирнэне ещё на секунду. Голос звучал ровно и спокойно, но в интонациях чётко чувствовалась намеренность идти до конца.

   – И ещё одно. Обрати внимание на тех, кто выйдет из трактира сразу после нас. Не преследуй их лично. Запомни и передай следопытам. Пусть тихо, аккуратно ведут их.

   – Понял, – кивнул Ирнэн, выпрямляя спину и чуть приподнимая подбородок, демонстрируя полную готовность действовать.

   Валку поднялся и направился к стойке, двигаясь размеренно и уверенно — не слишком быстро, но и не замедляясь специально. Он двигался так, будто ему некуда торопиться не потому, что он сомневается, а потому что всё уже для себя решил. Трактирщик заметил его приближение краем глаза и сразу напрягся, неожиданно осознал… вспомнил, что среди его клиентов есть не только пьющие завсегдатаи, но и те, кто пришёл с конкретной целью.

   Подойдя вплотную, Валку спокойно положил локоть на стойку и слегка наклонился вперёд, не говоря ни слова и не отводя взгляда от хозяина. Трактирщик дёрнулся, нервно переставил бутылку на полке, но промолчал, избегая встречаться с ним глазами. Валку медленно прищурился, на губах проявилась тонкая, слегка ироничная усмешка без намёка на веселье. Внутри начало нарастать тяжёлое, болезненное давление, словно в грудной клетке постепенно закручивался тугой жгут. Он запоздало подумал, что надо было заранее принять вторую порцию зелья: та могла бы сдержать нарастающую боль и отложить неизбежный откат ещё на какое-то время. Но сейчас уже ничего не исправить.

   Сейчас главное — удержать контроль над телом, не позволить начавшейся дрожи выдать его реальное состояние. Не показать, насколько он близок к краю. Потому что боль обычно шла рука об руку с тем самым опасным состоянием, когда сознание начинало мутнеть, и холодный рассудок уступал место слепому, инстинктивному гневу. А в таком состоянии он мог сорваться и просто убить этого человека — даже не успев задать ему единственного вопроса, ради которого сюда пришёл.

   Трактирщик был крупный, с залысинами, в ярком жилете, который явно не сочетался с рубашкой, заляпанной масляными пятнами. Он резко выдохнул, пытался вернуть себе самообладание, поднял подбородок, выпрямился. Смотрел прямо, взгляд не прятал, но руки выдавали напряжение — едва заметно дрожали. Щетина на щеке вздыбилась, как у зверя, почуявшего ловушку.

   – Столичный законник? – кашлянув, произнёс он с натянутой учтивостью. – У нас... обычный вечер, – добавил, пытаясь изобразить приветливую улыбку, но лицо предательски дёрнулось.

   – Для тебя — может, и обычный. А для кого-то — нет, – спокойно произнёс Валку и усмехнулся холодно, хищно, как волк, отгоняющий чужака от своей территории. Он давил сознательно, методично, расчётливо, без надрыва.

   – У меня всё по закону! Есть лицензии, разрешения...

   – Бордель тоже законный? – хмыкнул Валку.

   – Борде... Да это... сами, по желанию. Я не запрещаю, и, клянусь, не принуждаю! Кто потише — на кухне. В зал никого не гоню!

   – Лиару тоже не гнал?

   – Лиара... она на кухне была, – с трудом выговорил трактирщик, нахмурившись. – Да кто она такая, чтоб из-за неё такой шум поднимать?.. – в голосе прозвучала досада, но он тут же спохватился. – Жалко, конечно. Но дядька, по-моему, зря паникует. Ну ушла... Баба есть баба. С мужиком загуляла — бывает. Может, покровителя себе нашла. Пока опомнится...

   Валку молча поднял руку, демонстрируя массивный перстень на среднем пальце. Камень был тёмно-синим, почти чёрным, с едва уловимым глубинным свечением, напоминающим отблеск далёкого огня под слоем льда. Он слегка повернул перстень, и на гладкой поверхности камня возник тонкий, отчётливый символ — ворон с распахнутыми крыльями и клинок, пронзающий сердце щита. Знак недолго мерцал холодным голубоватым светом, затем медленно погас, оставив после себя тяжесть и давящее ощущение. Не магическое воздействие — просто символ власти, чья сила была ощутима и без дополнительных эффектов.

   Трактирщик побледнел и непроизвольно отступил на шаг, но быстро пришёл в себя и снова приблизился к стойке, почти извиняясь за собственную реакцию. Его взгляд всё ещё держался прямо, однако в зрачках появилась осторожность, исчезла прежняя нахальная самоуверенность.

   – Поговорим? – спросил Валку негромко, без нажима, но голос был похож на сжатую пружину: ровный, сдержанный и в то же время напряжённый, готовый в любую секунду сорваться и ударить.

   Трактирщик вздрогнул, шумно втянул воздух и ответил не сразу. Когда заговорил, голос его звучал тише и осторожнее, он пытается контролировать дыхание. Мелко задрожали мышцы на его шее.

   – У меня… есть кабинет, – тихо выдавил он, каждое слово сейчас требовало отдельного усилия.

   – Веди, – спокойно произнёс Валку, кивнув в сторону прохода за стойкой.

   Трактирщик кашлянул в кулак, явно пытаясь справиться с волнением, обошёл стойку и молча открыл боковую дверь, жестом приглашая Валку следовать за ним. Валку шагнул вперёд, кожей чувствуя, как за спиной всё застыло. Несколько мгновений никто не ел, не пил, не разговаривал. Посетители замерли, ожидая чего-то, чего сами до конца не понимали.

   Но стоило двери за ними закрыться, как натянутая тишина сразу рассыпалась на отдельные звуки и движения. Кто-то нервно рассмеялся, послышался осторожный звон кружки, глухой шёпот, даже грубоватый смешок в дальнем углу. Люди снова вернулись к своей жизни, с облегчением делая вид, что всё происходящее их никак не касается.

   Валку было всё равно на то, что происходит в зале. Он двигался вперёд, чётко следуя поставленной цели. Уже сейчас, оказавшись вдали от взглядов посторонних, он отчётливее чувствовал, как нарастает внутреннее напряжение и раздражительность.

   Кабинет трактирщика оказался небольшим помещением, явно диссонирующим с общей неопрятностью заведения. Здесь царила атмосфера подчёркнутого порядка и аккуратности: мебель из тёмного дерева, массивный стол с вычурной резьбой по краям, застеклённый шкаф с дорогой выпивкой, два кресла с мягкой кожаной обивкой. В воздухе застыл устойчивый, сложный аромат табачного дыма, копчёностей, выдержанного вина и едва заметной, но стойкой прелости — того особенного запаха старых, редко проветриваемых комнат.

   Трактирщик вошёл следом за Валку, аккуратно закрыл дверь, щёлкнул задвижкой и на секунду застыл, собираясь с духом. Затем развернулся и попытался восстановить утраченную уверенность, вновь вернуться к привычной роли хозяина положения. Он выпрямился, расправил плечи, на лице привычно проявилась деловая учтивость — скорее привычка, чем настоящее спокойствие.

   – Присаживайтесь, дан… – произнёс он, явно намереваясь соблюсти формальности, но голос немного подвёл, дрогнув на последнем слове.

   Валку чуть наклонил голову и тихо хмыкнул, не отводя взгляда от лица трактирщика. Он назвал себя негромко и спокойно, почти буднично:

   – Валку ми Курман.

   Этого оказалось достаточно, чтобы хозяина комнаты ощутимо передёрнуло. По его лицу пробежала мелкая судорога, брови дёрнулись вверх и тут же опустились, кожа на висках заметно побледнела, и он вдруг начал торопливо расстёгивать верхнюю пуговицу рубахи, в помещении резко стало душно.

   Имя действовало — и действовало быстро.

   Трактирщик, судя по его нервным движениям, это понял сразу.

   – Дан Валку… прошу, присаживайтесь, – с напряжённой учтивостью проговорил он хрипловатым голосом, жестом указав на кресло. Затем сглотнул, осторожно поправил воротник и как бы между прочим добавил: – У меня тут и наливка домашняя есть… пирог вот ещё остался, свежий, утренний. Если вы с дороги, то…

   – Не стоит, – негромко прервал его Валку, оставаясь стоять неподвижно на прежнем месте. Он даже не посмотрел на предложенное кресло, только продолжал внимательно и молча смотреть на трактирщика — спокойно, уверенно и настойчиво, словно изучал не человека, а предмет, в котором что-то сильно не нравилось.

   Трактирщик не выдержал первым. Глаза его дёрнулись в сторону, он чуть прикусил нижнюю губу, и ладони торопливо легли на край стола — не для устойчивости, а чтобы скрыть начинающуюся дрожь пальцев.

   – Что вы хотите от меня услышать?.. – наконец, проговорил он с заметным усилием. – Если вы насчёт Лиары… Я ведь уже говорил с её дядей. Она просила отпуск — я пообещал дать позже, но сейчас самый сезон, работы полно, лишних рук нет… Она не вышла утром, ну, я подумал, заболела девушка. Теперь вот думаю, может, загуляла. Молодая кровь… Тихая-то тихая, да девчонка всё же. Хотела платья, украшения, денег просила авансом. И я дал ей, между прочим. И вот как она меня отблагодарила — сбежала. А теперь ищи ей замену. Где такую найдёшь: тихую, опрятную, без претензий?

   – Интересно, – негромко произнёс Валку, и в его голосе появилась холодная, стальная нотка, от которой трактирщик ощутимо сжался. – Девушка пропадает бесследно. Девственница, сирота, не защищённая никем. Работает в трактире, где некоторые официантки подрабатывают далеко не только подносами, а владелец, как ты сам говоришь, «не вмешивается». Исчезает, якобы добровольно, но без вещей, без следов. И, что самое важное, в её теле обнаруживается подавитель воли. Выпитый не дома.

   Валку медленно, почти лениво шагнул вперёд. Трактирщик мгновенно вздрогнул и на шаг отступил, ожидая удара, хотя наг даже не поднял руки.

   – Где, по-твоему, она могла получить такое «угощение»? Может, всё же здесь?

   – Я… не знаю… – голос трактирщика сорвался, он кашлянул и нервно облизал пересохшие губы. – Может, сама… может, принимала что-то? Я ведь не слежу, кто и что пьёт или чем лечится…

   – Время идёт. И оно играет против девушки, – сказал Валку негромко, чуть наклоняя голову, чтобы видеть глаза собеседника ещё лучше. – Я знаю, что она жива. Я её заберу в любом случае. Вопрос лишь в том, как скоро и с чьей помощью это случится.

   – Я… я не понимаю, о чём вы…

   Голос трактирщика оборвался, он замолчал, пытаясь выпрямиться, но движения вышли жалкими, скованными. Глаза Валку изменились — не цветом, а плотностью, глубиной взгляда. В них не осталось ни раздражения, ни гнева, лишь холодная пустота, та самая особая уверенность, от которой люди обычно отступают, не выдерживая прямого контакта. Это был взгляд хищника, знающего, что добыча не уйдёт.

   – Я дам тебе шанс, – тихо продолжил Валку, и слова прозвучали с металлической чёткостью, висели в воздухе тяжёлым обещанием. – Один.

   Он шагнул вперёд ещё ближе. Внутри него произошло едва заметное смещение, ощущаемое скорее кожей, чем глазами. Что-то изменилось в его облике, едва уловимо и при этом неотвратимо: человеческого стало чуть меньше, хищного — больше. Кожа на скулах и щеках потемнела, под ней прошла волна тени, на висках проступила россыпь мелких тёмно-серых чешуек с металлическим отливом. Зрачки резко сузились, вытянувшись в вертикальные щели, и дыхание стало глубже, размереннее. Плечи слегка напряглись, под одеждой проступили мощные мышцы хищника, а пальцы, вытянувшись, удлинились и заострились, касаясь горла трактирщика острыми кончиками когтей — легко, почти нежно, но однозначно…

   Трактирщик резко отшатнулся, вжался спиной в стену, лицо его побледнело до синеватого оттенка, губы задрожали. Тело охватило мелкое дрожание, пальцы судорожно метались, пытаясь найти хоть какую-то опору.

   – Я их не трогаю! – вырвался из него пронзительный шёпот, почти срывающийся в визг. – Сами приходят! Я… Арг… Арг ми Гронс! Дан! Это он! Я ничего не делаю, я только говорю, кто есть! Он ищет чистых… молодых… непорченых… Я просто указываю! Остальное не моё дело, клянусь!

   Валку не убрал руку, только слегка наклонился ближе. Дыхание холодным вихрем коснулось щеки трактирщика, и слова прозвучали тихо, почти шёпотом, от которого по спине прошла мелкая дрожь:

   – Подробности. Как именно это происходит?

   – Я… – трактирщик судорожно сглотнул, вытирая вспотевший лоб рукавом. Заговорил торопливо, срывающимся, хриплым голосом. – Я просто называю тех, кто без семьи, кто сирота…, кто слишком простая или наивная. Кто не станет жаловаться. Мне платили за информацию. Иногда приносили порошок, без каких-либо опознавательных знаков, без названий. Говорили подмешать — в чай, еду, компот. Совсем чуть-чуть, и всё… после этого они становились послушнее, спокойнее, тихие такие… просто не спорили… Вот и всё.

   Лицо Валку едва заметно исказилось. Внутри поднялась холодная, мерзкая волна отвращения, смешанная с вязким чувством тошноты. Он не позволил себе скривиться, но от того, как просто трактирщик описывал происходящее, внутри всё сильнее сгущалась глухая ненависть. Он прекрасно понимал, что этот человек знал достаточно, чтобы не оправдываться незнанием. Знал и участвовал — осознанно, спокойно, просто ради денег.

   Пальцы Валку чуть сильнее коснулись кожи трактирщика, когти медленно и отчётливо прошлись по горлу — без ран, но достаточно ясно, чтобы тот почувствовал угрозу. Валку слегка наклонил голову, и на губах его мелькнула едва заметная, безрадостная усмешка.

   – Кто приносил зелье? Откуда он его берёт? Кто его готовит? – Валку сделал паузу и тихо добавил: – Только не говори мне, что ты ничего не знаешь. Ты жить хочешь?

   Трактирщик судорожно кивнул, и лицо его приобрело мертвенно-пепельный оттенок.

   – У них свой зельевар… – едва слышно выдохнул он, избегая смотреть в глаза Валку. – У Арга. Но я его никогда не видел. Зелье просто передают… я забираю и отдаю на кухню. Это всё, клянусь…

   – Девушка где? – негромко и требовательно перебил его Валку.

   – В замке… замке Аргона, возле южного склона, у Эргостра… Там её держат… Туда увозят…

   – Что-то мне подсказывает, – процедил Валку, чуть усиливая давление пальцев на горле трактирщика, – что, если я прямо сейчас туда отправлюсь и подниму на уши всех, кого найду, там уже будет пусто. Так что это — подпольный бордель для избранных?

   – Да, – прошептал трактирщик, голос сорвался на сип. – Для богатых… закрытые залы… вход только по приглашениям… И… есть особые места… для тех, кому нужны странности…

   – Где именно их держат? Девушки постоянно находятся под действием подавителя?

   – Под кухней, – уже почти бессвязно забормотал трактирщик, тело его обмякло, голос превратился в хриплое шипение. – Там тайный проход… лестница вниз, прямо в подвал. А дальше уже нижний ярус замка. Он скрыт мощным артефактом невидимости. Я не знаю, как он действует… просто так не войти, нужна особая метка… я… сам никогда не был, не ходил туда… я не хотел…

   – Дальше, – хрипло потребовал Валку, склоняясь ещё ближе, чтобы трактирщик почувствовал его дыхание на своей коже.

   – Я… я всё напишу! – сорвался тот, едва не переходя в крик. – Я всё скажу, все имена, списки… всё, что знаю… только не…

   – Напишешь потом, – холодно оборвал его Валку.

   Он отступил назад ровно настолько, чтобы освободить руки, и нанёс серию коротких, точных ударов по энергетическим точкам на теле трактирщика. Движения были резкими, выверенными, отточенными до автоматизма — не причинить боль, а отключить сознание, отправить человека в глубокий провал, где он не будет мешать и не сможет предупредить остальных. Трактирщик вскрикнул, тело его дёрнулось, глаза закатились, и он медленно осел по стене на пол, потеряв сознание.

   Несколько секунд Валку стоял над неподвижным телом, не чувствуя ничего, кроме лёгкой брезгливости. Тихо выругался, словно сбрасывая с себя грязь. Потом присел рядом, аккуратно проверил пульс, несколько раз надавил на нужные точки на шее и груди — активируя особые зоны, благодаря которым трактирщик очнётся ровно через пару часов. К тому времени он будет чувствовать себя достаточно плохо, чтобы помнить, что лгать бесполезно.

   – Кхорсова мразь… – негромко прошипел Валку, поднимаясь на ноги и касаясь пальцами артефакта связи.

   Поверхность камня дрогнула, пошла рябью, и перед ним возникла мерцающая магическая голограмма. Шиторше, глава Тайной канцелярии, находился не в своём кабинете и явно не в столице. За его спиной расстилались песчаные барханы, воздух был пропитан красноватым свечением — признаком аномальной зоны. Вдали раздавался глухой рык и металлический звон стали — кто-то ожесточённо сражался неподалёку. По лицу Шиторше медленно стекала тонкая струйка крови, и он машинально потёр щёку и подбородок, больше раздражённый, чем обеспокоенный ранением.

   – Я сейчас слегка занят, Валку, – проговорил он, отряхивая песок с чёрного камзола и встряхивая волосы, в которых застряли пыль и мелкие камешки. – Это срочно?

   – Нужна твоя помощь, – ровно ответил Валку, едва заметно приподняв уголки губ в подобии усмешки. – И дело масштабное. Похоже, что-то связанное с теневыми сетями и нижними уровнями чёрного рынка.

   – Слушаю, – поморщился Шиторше и, вытянув руку в сторону, привычным, почти автоматическим движением активировал магическое плетение. Вокруг него тут же выстроилась тонкая серебристая сфера, мягко отсекая фоновые звуки.

   – Ты что, сегодня Саалия подменяешь? – не удержался от язвительной усмешки Валку, чуть прищурившись и внимательно разглядывая собеседника.

   – Саалий бессовестно счастлив, – фыркнул Шиторше, и на мгновение его лицо приобрело выражение саркастической досады. – Он занят важным делом: монтируют лабораторию для своей жены. А мне приходится выгребать за двоих. Причём я, напомню, некромант, а не боевой маг. – Он бросил раздражённый взгляд куда-то в сторону, на нечто особенно надоедливое и утомительное для него. – Но этим тварям из аномалий, кажется, абсолютно плевать на мои специализации. Сегодня решили выползти именно там, где им не положено быть.

   – Чем же вызвано такое самопожертвование? – негромко усмехнулся Валку, не сводя глаз с Шиторше.

   – Мне не нравится, каким взглядом на меня начал смотреть Атамас, – откровенно улыбнулся Шиторше, и его губы чуть тронула искренняя ирония. – Саалий женат, ты теперь тоже, Сион с Саем успели отметиться ещё раньше… Знаешь, Валку, здесь, в пустошах, мне как-то спокойнее. Пусть вокруг клыки, когти, слизь – зато нет свадебных платьев и фамильных клятв.

   Он едва заметно усмехнулся и откинул назад пряди волос, слипшиеся от ветра и мелкого, колкого песка. Две недели назад, Шиторше с помощью магических зелий вновь отрастил длинные волосы. Тогда это казалось правильным решением, но теперь он всё чаще жалел об этом поступке.

   Пока работал под прикрытием у туманников, внедряясь в среду гильдии воров, чтобы изучить степень их осведомлённости о старинных подземных лабиринтах, Шиторше привык к короткой стрижке. Волосы не мешали, не путались и не раздражали. Теперь же, вернувшись к облику благородного дана, он ощущал постоянный дискомфорт, но у тёмных короткие стрижки не были приняты среди представителей высших сословий, исключением были нарги. Вот и возникало острое желание пренебречь старыми условностями, послать всё к кхорсу. Тем более что по положению и статусу Шиторше мог бы себе это позволить. Однако пока он не торопился вновь избавляться от волос. Выдохнув, Шиторше уже более серьёзно взглянул на Валку и добавил:

   – Говори. Мои люди пока справляются, но мне не стоит долго стоять в стороне. Однако… Я вижу, у тебя дело явно нестандартное…

   – Если кратко, – начал Валку, ровно и сухо, – тут активно действуют подпольные бордели для особой публики. Пропадают девушки. Немаги, сироты, те, кого никто не хватится. Используется зелье подчинения. И самое неприятное: местные законники в курсе и всё это покрывают. Спокойно, буднично, как обычную коммерческую сделку.

   Шиторше криво усмехнулся и провёл ладонью по лицу, пытаясь стереть этим движением не только усталость, но и раздражение от услышанного.

   – А с каких пор ты берёшься за такие дела? – поднял он бровь, чуть удивлённо и иронично глядя на Валку. – Обычно ты специализируешься на более крупных хищниках, а не на падальщиках и мелких паразитах.

   – Считай, стало скучно, – холодно улыбнулся Валку, и его голос прозвучал чуть резче и язвительнее, чем прежде. – А трактирщик, скажем так, оказался очень разговорчивым. Даже больше, чем я ожидал.

   Шиторше тихо рассмеялся, качнул головой, однако в этом смехе совершенно не было веселья, только холодная ирония и понимание всей мерзости ситуации.

   – Он хоть жив? – негромко уточнил некромант, чуть прищурив глаза.

   – Жив. А зачем убивать свидетеля и соучастника в одном лице? – голос Валку звучал ровно, спокойно, но под этой внешней невозмутимостью угадывалось внутреннее напряжение. – Он напишет чистосердечное признание. Вам будет проще зачистить всё официально.

   Шиторше молча кивнул, чуть сузив глаза. Его взгляд стал сосредоточенным, цепким.

   – С девочкой что?

   Валку на миг замер. Руки оставались спокойно опущены вдоль тела, плечи сохраняли внешнее спокойствие, но голос потяжелел, обострился, в нём проступила холодная злость, сдержанное раздражение — всегда имевшие под собой вескую причину.

   – Её нет уже четыре дня. Думаю, сломали. Но, если остаётся хоть малейший шанс достать её живой — я его использую. С вашей помощью.

   На этих словах Валку посмотрел прямо на Шиторше, без показных эмоций. Однако глаза выдавали больше, чем позволяла маска спокойствия: там вспыхнула решимость, затаённая злость и тихая, едва уловимая боль.

   – Кто? – выдохнул Шиторше, медленно потирая лоб, собирая разбегающиеся мысли в нечто целое. – К кому мы идём в гости?

   – Арг ми Гронс, – негромко ответил Валку. – Дан. Формально — маг. На деле — нет. Род фактически немагический, зато богатый. Доход — прииски, если верить бумагам. Но я не верю. Слишком чисто на поверхности и слишком бедно вокруг. Похоже скорее на прикрытие.

   Он ненадолго замолчал, отвёл взгляд в сторону, мысленно проверяя, не упустил ли важную деталь.

   – Он местный, хорошо знает этот район. Схема простая: собирает информацию о девушках. Причём не только через трактирщиков. Я бы проверил приюты, интернаты... Это не первый случай. Мои люди уже нашли данные: месяц назад пропала одна женщина, три месяца назад — ещё две. И что характерно — искать их никто даже не пытался.

   Шиторше медленно кивнул, лицо его стало ещё жёстче, сосредоточеннее.

   – Значит, работает не один? – уточнил он.

   – Нет. У него есть зельевары. Думаю, не один. Тут целая сеть вовлеченных. Охватывают всю провинцию. Ищут девочек без рода и защиты, метят их, подсыпают в еду или питьё зелье подчинения... А утром их уже нет. Всё тихо, без криков и следов. Чётко и профессионально.

   Шиторше нахмурился, губы сжались в тонкую линию.

   – Арг... Арг... Имя знакомое, – пробормотал он, пытаясь вспомнить.

   – Было в деле о сироте в столице, – напомнил Валку. – Тогда доказательств не хватило. Сейчас они мне не нужны. Мне нужна девушка. Найдём её — потянем за ниточку всё остальное.

   Шиторше медленно выдохнул, мысленно взвешивая варианты.

   – Ладно. Введу Атамаса в курс дела. Забираю Саалия и своих. Будем у тебя через час. Только прошу тебя не исчезай, будь дома. Встретишь нас. И трактирщика прихвати с собой — потом по подвалам его искать будет бесполезно.

   Он уже собирался отключить артефакт-связь, но, задержавшись на секунду, прищурился и спросил:

   – Кстати. А твоя жена когда приезжает?

   – Завтра вечером, – спокойно ответил Валку, не выдавая эмоций. – И, как ты понимаешь, к этому времени мне нужно быть свободным. Хочу встретить её сам. Лично. Без лишней суеты... и без крови на руках. Как говорится, лучше учиться на чужих ошибках, пока ещё есть возможность.

   Шиторше едва заметно усмехнулся, почти беззвучно.

   – Ну, тогда постараемся успеть, – бросил он и отключил артефакт.

***

Сутки спустя

   Тяжёлые облака низко нависли над землёй, прижимаясь к ней всей своей массой, давя и глуша пространство. Воздух стоял густой, неподвижный, наполненный тёплой пылью, сыростью взрыхлённой земли и тонким, еле уловимым металлическим привкусом, от которого першило в горле.

   С пустоши тянуло ветром — сухим, шершавым, с неровными порывами, создавая ощущение, что это дышал измученный зверь, сбившийся с привычного ритма. Где-то вдалеке, глухо и сипло, крякнула птица, устраиваясь на ночлег, и после этого на местность снова опустилась вязкая, тревожная тишина. В этой тишине каждый звук становился чужим, неуместным. Казалось, что сама реальность отказывалась его принимать.

   Имение Арга ми Гронса на первый взгляд казалось неприметным: вытянутое вдоль пологого склона двухъярусное строение с внутренним двором, глухими, узкими окнами и небольшим, аккуратным садом. Однако впечатление менялось, стоило задержать взгляд. Магические контуры, едва заметные в глубине кладки, сторожевые башни, замаскированные на границе владений, и слабые, но отчётливые пульсации энергии, уводящие вниз, под землю, говорили о другом. Это здание охранялось куда серьёзнее, чем того требовал статус условного провинциального мага, и всё, что скрывалось за его стенами, точно не было безобидным.

   В ухе Валку раздался голос Саалия. Он говорил тихо, безо всяких интонаций, но характерная хрипотца в голосе всё равно пробивалась сквозь артефакт-связи, закреплённый на мочке уха, вызывая у Валку слабое раздражение. Он машинально провёл пальцами по скуле, стараясь сбросить лишнее напряжение, которое постепенно нарастало.

   – Центральный вход и вход через оранжерею. Скорее всего, есть и дополнительный спуск в подвал со стороны хозяйского крыла. Вопрос только в том, соединены ли они между собой. Надо было брать с собой Мара — он давно бы уже прощупал, что там под землёй.

   Саалий расположился немного выше, в тени старой ели. Его тёмная одежда почти сливалась с фоном, плечо опиралось на стену, а взгляд оставался хладнокровным и сосредоточенным. Он выглядел абсолютно собранным, но Валку знал, что за этой внешней невозмутимостью скрывалась ровная, сдержанная злость — та самая, что всегда обострялась, когда речь заходила о подполье, теневых структурах и изменённых.

   – На поверхности пятеро. Один из них маг, второй — тоэлк. Остальные обычные, но вооружены стандартно: мечи, арбалеты, ножи. Внутри минимум шестеро. Есть ещё один источник с нестабильной аурой. Судя по всему, у нас снова будет изменённый.

   Валку сжал кулак — быстро, резко, до хруста в костяшках. Неприязнь к изменённым была глубоко укоренена в нём. Он не боялся их. Сам был опаснее любого из них. Но каждый раз, сталкиваясь с одним из таких существ, он невольно видел в нём отражение себя — того, кем мог бы стать, если бы не вырвался. Если бы не спасся.

   – Изменённый... – откликнулся Шиторше. Его голос звучал ровно, спокойно, однако сквозь внешнюю нейтральность скользнула едва уловимая усмешка — та самая, что появлялась у него на грани раздражения, когда ситуация начинала выходить за пределы согласованных протоколов. – Атамас будет в восторге. Особенно после того как узнает, что мы вновь действуем без официального допуска. И, вдобавок, имеем дело с изменённым. Я сообщил ему об общей ситуации, но не стал уточнять сроки зачистки. Что ж... мои уже на позициях. Начнём по сигналу. Без шума. Точки — по схеме.

   – Валку? – коротко уточнил Саалий, не отрывая взгляда от крыши.

   – Вы слишком долго обсуждаете, – прозвучал в ответ глухой, ровный голос. Валку не повышал тон и не позволял себе ни малейшей интонации. Внутри него уже сжалась в кольцо та самая пружина, что запускалась каждый раз перед боем, отмеряя момент начала. – Я внутри. Сад. Слева двое. Обхожу, контакт не инициирую. Жду вас.

   – Действуем, – чётко отдал команду Шиторше. – Валку, вы с Саалием идёте в подвал. Приоритет — девушки. Если обнаружатся клиенты — ни один не должен уйти. Моя группа берёт главный зал, занимается документами и выполняет полную зачистку.

   Темнота сгущалась, скрывая очертания, и Валку почти полностью растворился в ней. Плащ лёг на плечи тяжёлой волной, поглощая остатки света. Его движения стали мягкими, выверенными, предельно точными — он двигался, как хищник, ступающий по каменной тропе. Он прошёл вдоль стены, обогнул выступ и исчез за колонной, сливаясь с тенью.

   В этом состоянии полной слитности с окружением он чувствовал себя настоящим. Не было боли, не было гнева и сожалений. Существовала лишь цель. Шаги, лёгкие и точные. Дыхание, выверенное, как боевой ритм сердца, работавшего без сбоев.

   Саалий первым скользнул под арку. За ним последовали двое его бойцов — молчаливые, бесшумные, как тени в человеческом облике. Они двигались уверенно, без колебаний, направляясь к входу, ведущему в подземные помещения.

   Запор уже был снят, и Валку спустился первым. Два пролёта вниз — туда, где начинались настоящие проблемы.

   Подвальное пространство оказалось куда обширнее, чем он ожидал. Лабиринт узких, плохо освещённых коридоров тянулся в глубину, разделённый массивными дверями и стенами, исписанными древними руническими формулами. Акустика внизу была странной: любой звук искажался, расплывался, глухо возвращался обратно, словно сам воздух сопротивлялся чужому присутствию здесь.

   Он медленно втянул в лёгкие спёртый, вязкий воздух. Тяжёлая влажность липла к коже, затрудняя движение. Потоки магии здесь ощущались рваными, искривлёнными. Казалось, что в этих стенах ломали не только тела — здесь искажали саму суть энергии, разрушали её естественную структуру, нарушали фундаментальные связи.

   В животе у Валку неприятно сжалось. Это ощущение он знал слишком хорошо. То же самое поднималось в нём тогда, в тех самых подвалах, из которых почти никто не возвращался прежним.

   Они с Саалием двигались быстро и слаженно, почти не издавая звуков, как хорошо натренированные бойцы, знающие каждый следующий шаг друг друга. Их тела были напряжены, но движения оставались контролируемыми, экономичными — лишёнными суеты. Валку ощущал, как мышцы подчиняются интуитивному ритму. Напряжение внутри сжималось в плотный узел, а каждое движение сопровождалось странным, глухим предчувствием — не мысленным, а телесным. Всё шло слишком гладко, и тело, натренированное на выживание, уже предупреждало: что-то нарушит эту тишину.

   Возле широкой арки, в полутени, сидели двое. Первый — степной тоэлк, крупный, плечистый, с бронёй на торсе и руками, расслабленно лежащими на коленях. Второй — человек, не маг, но с признаками воздействия дурманящего зелья: расширенные зрачки, периодические подёргивания лицевых мышц, заторможенный, но напряжённый взгляд.

   Валку на долю секунды задержал дыхание. Даже обычные охранники здесь были лишь оболочками, натренированными и зафиксированными на задаче. Их тела служили функции, не личности.

   Он подал короткий жест, и Саалий, не меняя выражения лица, едва заметно кивнул. Руки у него остались неподвижными, но в пальцах появилось характерное напряжение, когда внимание сосредоточено до предела.

   Валку двинулся первым. Он действовал уверенно и без шума, но человек, несмотря на внешнюю заторможенность, среагировал на движение. Он вскочил резко, с непроизвольным выкриком, лицо его исказилось, а зрачки сузились. Двигался он рывками — неосознанно, под воздействием вещества, а не собственных решений. Это и стало ошибкой.

   Удар Валку пришёлся точно под рёбра, в зону солнечного сплетения. Вес тела перешёл в корпус, движение было чётко выверенным — по всем правилам ближнего боя. В момент контакта мужчина захрипел, обрушился вниз, рухнув на колени, беспорядочно хватая воздух ртом, как будто пытался вытолкнуть из себя боль.

   Тоэлк рванулся в тот же момент. Его реакция была не менее быстрой, но куда более выверенной. Валку уловил это движение боковым зрением — разворот корпуса, уход на шаг в сторону, подсекающий удар ногой в голеностоп и встречный кулак в правый бок. Удар оказался сильным, глухим, с отдачей в локоть, но противник устоял.

   Рука тоэлка потянулась к кинжалу, и лезвие выскочило наружу. Валку не успевал полностью уйти, пришлось подставить предплечье — металл скользнул по коже, оставив острую, жгучую царапину. Боль пробежала вспышкой, но не сбила концентрации. Воздух вокруг, стал гуще, в ушах появился звон, а тело отозвалось мгновенным выбросом адреналина, очищающим восприятие.

   Он понимал: даже доля секунды промедления может стать фатальной. И в тот самый миг, когда всё зависло на грани, в бой вступил Саалий.

   Резким движением Саалий ударил в локтевой сустав противника, вывернув его под неестественным углом. Раздался хруст, и кинжал, выскользнув из ослабевшей руки, со звоном упал на каменный пол. Тоэлк зарычал от боли, но архимаг уже вдавил его корпус в пол — одно колено прижало врага к камню, ладонь уверенно легла в основание шеи, обеспечивая полное физическое превосходство и устойчивое давление.

   Левой рукой Саалий активировал магический контур, вшитый в ткань перчатки: тонкая вибрация прошла по пальцам, в воздухе мелькнула искра, и через мгновение раздался резкий щелчок — защитный узел, встроенный в арку, рассыпался в невидимый пепел. Он сломал охранное плетение без усилия, точно и хладнокровно. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах вспыхнул тот самый огонь, который появляется у сильного мага, когда всё вокруг снова оказывается под контролем.

   – Иди, – сказал он, не повышая голоса.

   Валку кивнул. Порывистый жест, почти на грани срыва, любое слово сейчас могло сбить ритм дыхания, удерживаемого волей. Он двинулся вперёд, осторожно, с той сосредоточенностью, что появляется в людях, идущих в зону пространства, где привычные законы уже не работают. Каждый шаг давался с усилием. Дыхание стало неестественно ровным, слишком выверенным, словно удерживалось изнутри, чтобы не сорваться. Так дышат те, кто уже слышал, как за спиной захлопывается замок капкана — перед боем или перед провалом.

   Стены с каждой стороны обступали тесно, влажные, покрытые плёнкой пыли и мха, пахнущие плесенью и сыростью. Воздух в коридоре был тяжёлым, спёртым, насыщенным запахами мускуса, перебродившего вина и крови — не свежей, а застоявшейся, глубоко впитавшейся в поры камня. Валку уловил этот запах сразу, и тело среагировало быстрее, чем разум успел что-либо осознать. Этот запах он знал слишком хорошо. Слишком близко. Он впитывался в кожу, оседал в волосах, въедался в кости и в память — и не уходил. Липкий, мерзкий, чужой, как прикосновение палача к незащищённой шее.

   Он резко сбился с шага. Всё тело скрутило, как от разряда молнии. Сердце рванулось вверх и ударилось под рёбрами. Он остановился, прижавшись плечом к холодной стене, только она могла сейчас удержать его на ногах, дать опору, не позволив рухнуть. Всё ощущалось… Как в тот раз, когда исчезла магия, и остались только боль, только камень под ладонями и чистый, необузданный страх.

   – Кхорс… опять слишком рано... – выдохнул он почти беззвучно, стиснув зубы так, что челюсть заскрипела. Виски болезненно пульсировали, по спине прошла рваная, судорожная волна, внутри распрямилось что-то чужое, холодное, механическое.

   Он сорвал с пояса флягу. Пальцы дрожали, когда отвинчивал крышку. Пара глотков обожгли горло, но он не отстранился — наоборот, ждал этого жжения, как сигнала, как якоря. Пусть жжёт. Главное — чтобы отпустило.

   И тепло пришло. Тяжёлое, медленное, как волна, поднимающаяся изнутри и заливающая суставы, мышцы, кости. Оно вытесняло дрожь, возвращало контроль, заставляло тело снова подчиняться. Он медленно выдохнул. Немного. Пока достаточно. Главное — не дать провалиться дальше.

   Позади послышались шаги. Мягкие, точно поставленные, выверенные. Саалий.

   Его присутствие всегда ощущалось как нечто стабильное, как защитный барьер, на который можно было положиться. Сейчас это ощущение оказалось особенно ценным.

   – Что с тобой? – спросил Саалий негромко. В голосе звучало напряжение, но в нём, едва заметно, проскользнуло беспокойство.

   – Сейчас отпустит, – хрипло отозвался Валку, коротко мотнув головой. Он поспешно закрутил флягу и повесил её обратно на пояс, стараясь не поднимать взгляда на Саалия. Ему не хотелось, чтобы тот увидел, насколько близко он подошёл к границе срывa — тому самому состоянию, где контроль может рассыпаться от одного взгляда. – Слышишь?

   Из глубины коридора донёсся глухой металлический лязг — тяжёлый, вязкий, с натяжением, кто-то, наверное, тащил за собой цепи по камню. Магическая вибрация ощутимо усилилась, стала резче, искажённее. Она не просто колебалась — она отскакивала от стен, касалась их физически, проникая в слух, впиваясь в нервные окончания, нарушая внутреннее равновесие.

   – Кхорс... шаман. И не один, – пробормотал Саалий, нахмурившись и резко сузив глаза. – Они уже поняли, что происходит. Просто не поднимают тревогу, ждут подходящего момента. Готов?

   – Можно подумать, если я не буду готов, он передумает и пойдёт обратно, – отозвался Валку с усмешкой. Однако в его голосе не было лёгкости, а взгляд оставался холодным, сосредоточенным. Он уже перешёл в то состояние, где боль перестаёт быть сигналом и становится ритмом. Ритмом боя, пульсом времени. – Пошли. Нас ждут…

   Первый противник вышел из тени неожиданно — так, словно материализовался из самой стены. Высокий, широкий в плечах, он был одет в простую тёмную рубаху, которая лишь подчёркивала неестественное движение под кожей: мышцы, были сращены с артефактными жилами, и в каждом шаге чувствовалось искажение — как будто тело собиралось и разбиралось на ходу, теряя человеческий облик с каждым мгновением. Жуткое зрелище…

   Почти сразу рядом проявился второй. Он был ниже ростом, глаза — хищного, жёлтого цвета, не мигающие. Кожа рук до локтей была покрыта сложной вязью ритуальных знаков, впаянных в плоть. Тоэлк — шаман.

   Он выдохнул, и воздух в подвале дрогнул, пространство начало сжиматься, подчиняясь его воле. Возникло ощущение, что стены надвигаются, и сам воздух уплотняется, становясь вязким, труднопроходимым.

   – Он запускает пси-волну, – бросил Саалий с нервной усмешкой. Его пальцы сжались в чёткий, выверенный жест, и в ладони вспыхнуло тёмное пламя. Оно закрутилось вихрем, сжалось, уплотнилось и сформировало магический клинок — плотный, тускло пульсирующий, выкованный из сгустков тьмы.

   – Я беру шамана, – коротко сказал Валку и двинулся вперёд, не оглядываясь.

   Он сделал шаг, затем второй. Пространство впереди дрогнуло, на миг потеряло плотность. В груди появилось ощущение сдавленного воздуха, а в ушах щёлкнуло, будто кто-то резко ударил по барабанным перепонкам. Белый всполох на границе зрения почти ослепил, но Валку не остановился.

   Валку нырнул вперёд, позволяя трансформации полностью захватить тело и взять под контроль каждое движение. В течение одного короткого мгновения его плоть перестала быть человеческой — мышцы напряглись, движения стали хищными, точными, лишёнными колебаний. Взгляд вспыхнул серо-зелёным, в зрачках застыли холодная сосредоточенность и внутренняя собранность. Тело перестроилось, дыхание переключилось на боевой ритм, выверенный, как удары клинка.

   Он резко ушёл в сторону, затем бросился вперёд, буквально прорезая пси-волну, как через плотную воду, насыщенную болью и чужим волевым воздействием. Пространство сопротивлялось, дрожало, сжималось вокруг него, но импульс уже был запущен, и остановка исключалась.

   Шаман не ожидал подобного напора. Заклятие, которое он уже почти выпустил, сбилось с траектории и ушло в сторону. Вспышка сорвавшейся энергии ударила в стену; камень почернел и начал плавиться, но противник в этот момент оказался слишком близко.

   Валку вскинул руку и с резким усилием ударил ладонью в плечо шамана, одновременно разворачивая его корпус. Кинжал, короткий и рассчитанный на ближний бой, вошёл под рёбра почти без сопротивления. Шаман захрипел, пошатнулся, но не отступил — его пальцы выгнулись, ногти заострились, и он с силой вцепился Валку в лицо. Магическое поле, искажающее реальность, сработало почти в упор. Воздействие прошло по нервам, как оголённый разряд, — казалось, что с половины лица сдёрнули кожу.

   Один глаз на мгновение потемнел, в голове зашумело, но Валку, не ослабляя давления, прижал шамана к стене ещё сильнее. Он вцепился в его плечо, зафиксировал хват, и точным, выверенным движением вогнал лезвие в основание шеи, чуть в сторону от позвоночника — туда, где проходит сплетение нервов и малейшее повреждение выключает тело изнутри.

   Шаман дёрнулся, рванулся всем телом и внезапно обмяк. Он замер, словно в нём оборвалась нить сознания. Остался только резкий запах крови и нарастающая пульсация в виске — тяжёлая, давящая, она ощущалась как внутренний отклик на чужое магическое поле.

   Пока Валку заканчивал бой, Саалий уже сражался с другим противником.

   Изменённый атаковал первым. Его удар сверху был размашистым, тяжёлым, направленным на разрушение, не на сдерживание. Кулак шёл, как кувалда, разрывая воздух. Саалий принял удар на усиленный наплечник, тут же сдвинулся в сторону и опустился на одно колено, одновременно разворачивая корпус. Он нанёс точный импульс в колено противника, и тот взревел — мышцы вздрогнули, однако он удержался на ногах.

   Саалий не дал ему ни секунды на восстановление. Он двинулся вперёд без рывков, без лишней силы — чётко, как хищник, контролирующий расстояние. Один шаг, смена угла — и лезвие врезается в шею, под ухо. Изменённый попытался увернуться, но замешкался, не до конца просчитав траекторию. Следующее движение было уже в живот — короткий, жёсткий удар между рёбер. Саалий шагнул вбок, резко провернул тело противника, и, вкладывая массу, ударил коленом в основание позвоночника.

   Раздался хруст. Позвонки треснули, и этот звук прокатился по подвалу, как удар об лёд. Тело противника содрогнулось, дёрнулось всем весом — и тут же обмякло. Остатки магии, не успев рассеяться, вспыхнули над телом, взлетели вверх и растворились в воздухе, оставив после себя только пыль и ощущение внезапно наступившей тишины. Казалось, сам подвал затаил дыхание.

   Саалий выпрямился, коротко перехватывая дыхание. В плечо отдавала пульсирующая боль — глубокая, неприятная, но он не позволил себе ни одного движения, которое могло бы её выдать.

   – Минус два, – негромко произнёс он, сжимая пострадавшее место. – Как ты?

   Валку уже вернул себе человеческий облик. Он стоял рядом с телом шамана и тяжело выдохнул, позволил себе снова почувствовать вес собственного тела. Затем медленно провёл тыльной стороной ладони по лицу, стирая запёкшуюся кровь.

   – В норме, – хрипло ответил он. Голос звучал спокойно, но пальцы всё ещё дрожали. Внутри же всё горело, и это пламя не имело отношения к боли. Оно поднималось из глубины, с самой границы воспоминаний, где продолжала жить кхорсовая память — та, что не забывает и не прощает.

   Они пошли дальше и почти сразу напоролись на тупик — глухая, плотная стена, без единого шва. Валку резко остановился, скривился, подошёл ближе и провёл ладонями по холодному камню, ощутив под пальцами тонкую рябь магии. Это была не просто перегородка, а чья-то работа, ловко замаскированная. Он задержал дыхание и прислушался.

   За стеной слышались еле различимые звуки. Хрип. Женский голос. Плач… словно задавленный, почти беззвучный, но живой. Живой. И это пронеслось по телу, как поток энергии.

   – Мы, кажется, нашли их, – глухо произнёс Валку. Его голос был сдержанным, но в нём чувствовалось нарастающее напряжение. Он сделал шаг назад и бросил взгляд на Саалия. – Здесь должен быть рычаг или контур…

   – Нет времени, – отозвался тот, уже качая головой. В его взгляде полыхнуло. Глаза вспыхнули ярче, руки окутала плотная дымка, пронизанная тонкими, мерцающими молниями.

   Саалий поднял руки, и в следующий миг по коридору прокатился гул. Воздух вздрогнул. Камень застонал. Резкий всплеск энергии — и от стены почти ничего не осталось. Только грохот, оседающая пыль и короткое ругательство в воздухе, как отражение гнева.

   Они быстро вошли внутрь. Помещение оказалось гораздо шире, чем можно было ожидать. Пол — из шершавой плитки, стены гладкие, отполированные. По ним шли свежие разводы, местами темнее основного камня. Запах здесь был тяжёлый, сладковато-гнилой, с примесью крови и чего-то ещё, липкого, сладострастного. Валку почувствовал, как всё сжалось внутри.

   Саалий стоял рядом, был мрачным и молчал. По его лицу пробежала тень, нет, не гнева. Это было то состояние, когда человек перестаёт быть человеком. Когда остаётся только холодный расчёт и готовность убивать без тени сомнения.

   Вдоль стен, виднелись решётки. Клетки, но они были открыты. В стенах — ниши. Пять. В каждой — цепи. Металл был потемневшим, на некоторых звеньях, виднелись засохшие пятна…

   На полу одной из ниш лежала девочка. Она была совсем молодая. Голая. Около неё, находилась разорванная простыня. Грудь еле заметно поднималась и опускалась, она дышала. Но взгляд… мутная пустота, ни фокуса, ни осознания. Зрачки плоские, радужка с серо-зелёным отливом. Остатки зелья, усиливающего телесное влечение. Насильственное возбуждение. Химическая пытка…

   В дальнем углу сидела ещё одна женщина. Сжалась в комок, прижавшись к стене, колени под подбородком, руки дрожали. Всё тело было в грязи, ссадинах, кровавых пятнах. Бёдра в разводах. Лишена невинности… И это было совсем недавно. По жесту, по тому, как вжималась в угол, как сжимались пальцы… она всё помнила.

   – Нужно было ведьм-лекарей брать с собой, – глухо пробормотал Валку. Голос сел, его выжгло изнутри.

   – Шиторше держит лекарей наверху, – спокойно ответил Саалий, но это спокойствие было мнимым. – Здесь бы они только мешали сейчас. А там уже всё готово.

   Послышались быстрые шаги и в помещение вошли четверо клинков. Один из них едва заметно скривился, другой сжал челюсти, но все молчали. Приказ был — и он уже не обсуждался. Решётки вскрыли…

   Валку подошёл к первой девушке, медленно присел на корточки. Не дыша, аккуратно снял с себя плащ, расправил, накрыл её. Она не пошевелилась. Только едва втянула воздух, резко, рвано. Грудь дёрнулась, но взгляд у неё всё так же был пуст.

   Он осторожно подхватил её на руки, как хрупкую, разбитую вещь. Тело было лёгким, почти невесомым. От неё пахло потом, кровью и остатками дешёвого ароматного мыла.

   – Жива… но… – Валку выдохнул, и в этом выдохе было всё. Отвращение. Жалость. Злость. Бессилие.

   Он бережно передал её одному из клинков.

   – К ведьме-лекарю. Немедленно!

   Клинок кивнул, подхватил, прикрыл девочку тканью плотнее и вышел, не говоря ни слова. За ним последовал второй, с другой женщиной.

   Валку стоял, молчал. Внутри осталась только тяжесть и пустота, а ещё была злость, стягивающая грудную клетку.

   Саалий тем временем открыл вторую нишу и остановился на пороге. Внутри стояла узкая кровать, покрытая взъерошенным покрывалом. На ней лежал полуголый мужчина с расстёгнутой рубашкой, весь в испарине, с затуманенным взглядом и тяжёлым дыханием. По обе стороны от него, связанные, без возможности даже отодвинуться, лежали две женщины. У одной кровь подсохла на губах, синяк расползался от скулы вверх к виску, вторая лежала с закрытыми глазами и не подавала признаков сознания. Только редкое, почти незаметное движение грудной клетки указывало на то, что она ещё дышит.

   Мужчина дёрнулся, но неосознанно, взгляд плавал, а в теле чувствовалась вялость. Он не сразу понял, кто перед ним и где находится. Саалий не стал задавать вопросов, не стал отвлекаться на эмоции. Он просто шагнул вперёд и нанёс короткий, точный удар. Ладонь врезалась в лицо противника с глухим хрустом. Мужчину отбросило на спину, грудь его сжалась, хрип вырвался из горла, а в глазах на миг проскользнуло удивление — только сейчас он начал осознавать происходящее.

   – Что... что за кхорс... – выдавил он с трудом, язык не слушался, а тело не желало подниматься.

   – Клиент, – глухо произнёс Валку, заходя вслед за Саалием. В голосе чувствовалась сдержанная ярость. Гортанный, низкий тембр с лёгкой хрипотцой резал воздух сильнее, чем крик.

   – И он не единственный, – кивнул Саалий в сторону соседней ниши. Там уже работали его бойцы. Один из клинков вытаскивал из тесного закутка третью девушку, вторая цеплялась за него, дрожащими пальцами держась за предплечье, словно за последнюю нитку, связывающую её с реальностью. Ещё один клинок тащил по полу тело другого мужчины, такого же полураздетого, со рваными краями рубахи.

   Всего женщин оказалось шесть. Две не приходили в сознание — неподвижные, бледные, с заломленными руками, в чужой одежде, с застывшими лицами. Три жались к каменной стене, будто она могла защитить их. Одна раскачивалась вперёд-назад, шепча под нос пересохшими губами молитву или мольбу. Пальцы сцеплены в замок, ногти впились в ладони.

   – Где Лиара?.. – тихо пробормотал Валку, вглядываясь в каждое лицо. Он отмечал возраст, телосложение, реакцию, оттенок волос, повадки — привычно, быстро, как во время допроса. Но среди них её не было.

   Он резко шагнул дальше, интуитивно потянуло в угол. За следующей нишей — полутень, глухая, холодная, плотная, как запертая дверь. Сначала там ничего не было видно, ни шороха, ни дыхания. Только когда он подошёл ближе, взгляд выцепил силуэт. Цепь, зафиксированная к стене, тянулась к шее девушки. Волосы спутались, тёмные пряди слиплись и прилипли к лицу. На ней висела сорочка, тонкая, почти прозрачная, соскользнувшая с плеча. Глаза были приоткрыты, но в них не отражалось ничего. Она сидела, почти не шевелясь, как пустая оболочка.

   Валку опустился рядом, медленно, осторожно, не касаясь. Наблюдал. Проверял дыхание, реакцию на звук. Тело не двигалось, только грудь едва заметно вздымалась. Синяк под ключицей, следы зубов на плече — слишком много свидетельств. Всё, что он видел, подтверждало худшие догадки.

   – Лиара?.. – его голос стал ниже, тише. Почти хрип.

   Девушка дрогнула. Совсем чуть-чуть — вздох сбился, веки подёрнулись, губы приоткрылись. Мгновение — и снова тишина, но Валку почувствовал это. Жизнь... Она ещё держалась за неё.

   – Под зельем, но реагирует, – констатировал Саалий, появившись за его спиной. Он мельком оценил состояние девушки, голос был спокойным, но серьёзным. – Это уже многое значит. Выведут.

   – Психику могут не восстановить, – тихо ответил Валку.

   Он вытащил отмычку, ловко, почти механически справился с замком. Цепь со звоном упала на камень. Валку поднял девушку на руки — аккуратно, стараясь не потревожить лишний раз. Она не сопротивлялась, даже не вздрогнула. Тело её было тяжёлым, обмякшим, измождённым. Как кукла. Живая, но вывернутая наизнанку.

   – Иди, отдай её ведьмам, – сказал Саалий. – Потом твои люди доставят её туда, куда нужно. Здесь мы закончим сами. Проверим залы, добьём зачистку. Твоя часть выполнена, а тебе домой пора. Лицо в крови, одежда вся в пыли, как будто ты вернулся из пустоши. Насколько я понял, к тебе сегодня жена должна приехать… Я, честно, думал, вы с ней уже несколько недель счастливо живёте вместе.

   – С Атамасом сплетничал? – отозвался Валку с лёгкой насмешкой, не глядя на него.

   – Ты ведь тоже в курсе, что он хочет создать новую структуру и ввести ведьмака в ближний круг, – пожал плечами Саалий. – Я думал, не ведьмак, а ты её возглавишь. А ты у нас отпросился. Год — на счастье…

   – Спасибо, что пришёл, Саал. Это многое для меня значит, – почти шепотом, сказал Валку игнорируя язвительное замечание Саалия.

   – Всегда пожалуйста, – отозвался Саалий с лёгкой усмешкой. – Иди. Мне самому домой надо, Искорка волнуется. Чем быстрее мы закончим — тем меньше Атамас будет ворчать.

   Валку кивнул, прижал тело Лиары чуть ближе к груди, и быстрее направился прочь из этого зала.

   Он вышел на улицу, держа девушку на руках. Воздух был влажным, пах свежей пылью и надвигающимся дождём. Сердце билось ровно, но внутри всё оставалось на грани. К нему сразу подошла ведьма-лекарь с помощницей. Валку передал Лиару, наблюдая, как женщина быстро и без слов проверяет зрачки, пульс, дыхание. К ним подбежала ещё одна помощница.

   Валку стоял, не двигаясь, наблюдая, как Лиару укрывают пледом и переносят в сторону, где работали ведьмы. В теле всё ещё звенело от напряжения. Он не шевелился — не потому, что не мог, а потому, что не видел смысла. Движение казалось лишним. Мысли не складывались, в голове было пусто, как после долгой охоты, когда результат уже достигнут, но тело ещё не осознало, что всё закончилось. Только глубокая, изматывающая усталость. Он никому не давал обещаний, не клялся, что найдёт её живой. Не говорил слов поддержки охотнику. Он просто сделал то, что было нужно. И если теперь хоть одна жизнь останется на этой стороне — значит это, было не зря. А дальше… дальше не его бой. Теперь бороться придётся не за тело, а за душу. И не ему. Ему бы справиться с монстрами своего сознания…

   Когда Шиторше подошёл, Валку уже вернул себе контроль: его дыхание выровнялось, движения стали чёткими, хоть и чуть замедленными, — тело ещё не до конца отпустило напряжение. Он стоял прямо, слегка повернув голову в сторону, чтобы не раздражать воспалённую скулу.

   – Всё вычищено, – спокойно сообщил Шиторше, скользнув по нему внимательным взглядом. – Нашли много интересного. Арга взяли. Документы… есть над чем поработать.

   Валку коротко кивнул и коснулся пальцами артефакта связи, закреплённого на внутренней стороне запястья. Вспыхнув фиолетовым, камень поглотил мыслеформу, подтверждая входящий отклик.

   – Жена?

   – Уже на подъезде, – ответил Валку глухо, почти механически, и, только после этих слов ощутил отложенную боль, повёл плечами и потёр пальцами угол губы, где кожа начала трескаться от запёкшейся крови. – А я… кажется, не в лучшем состоянии для встречи.

   Шиторше чуть приподнял бровь, но не стал комментировать. Только кивнул и заговорил тоном, в котором прозвучало что-то близкое к заботе, тщательно замаскированной под деловой стиль:

   – Иди домой. Мы здесь справимся без тебя. Когда твою подопечную осмотрит ведьма, я лично прослежу, чтобы её отвезли туда, куда ты хотел. Отдадим охотнику с рук в руки.

   – Спасибо, Шиторше.

   Валку чуть кивнул, не поднимая глаз, и, развернувшись, направился прочь.

   Домой он едва успел.

   Стоило ему выйти из портала во внутренний двор, как сразу почувствовал, что обстановка здесь изменилась. Воздух казался плотнее, чем должен быть. Карета ещё не въехала на территорию, но напряжение уже витало. Из особняка вылетел Урис — управляющий сбежал с крыльца, размашисто отгоняя любопытных слуг.

   Глаза у Уриса были расширены, взгляд метался. Он выглядел не столько испуганным, сколько выбитым из привычного ритма.

ГЛАВА 3

Наблюдая за суетой, Валку усмехнулся, затем стряхнул с одежды пыль, машинально пытаясь привести её в порядок, но вскоре махнул рукой, понимая, что уже ничего не исправить. Плащ он отдал одной из спасённых девушек, закутав её в него. Рукав рубашки на левом предплечье был разодран, ткань висела клочьями и была перепачкана тёмной, уже подсохшей кровью. Сама рана, к счастью, оказалась неглубокой — ткани под действием естественной регенерации начали медленно затягиваться, кровь нага откликнулась быстро, ускорив заживление. Кожа зудела до нестерпимости, место саднило и жгло, как это всегда бывало на ранних стадиях сращивания. Щека и губа тоже постепенно заживали, но красноватые следы от царапин по-прежнему бросались в глаза.

   Валку вытащил из кармана платок, наспех стёр кровь со щеки, фыркнул и убрал его обратно.

   – Просто красавец, – пробормотал он с иронией и потянулся, ощущая, как тянет мышцы. – А времени, чтобы привести себя в порядок, как назло, нет. Прекрасное первое впечатление…

   Не обращая внимания на внешний вид и обстоятельства, Валку решительно направился к центральному входу.

   – Вам здесь не спектакль, – бросил он, метнув взгляд на кучку зевак из слуг и служек, с которыми не особо справлялся его управляющий.

   – Простите, дан… просто… хотелось взглянуть на хозяйку, – растерянно прошептала одна из служанок, начавшая служить в замке ещё при родителях Валку. Она охнула виновато и всплеснула ладонями. – Из светлых же… хрупкая…

   – Дайте ей хоть немного прийти в себя, завтра посмотрите и познакомитесь с вашей даной, – скривившись, бросил Валку слугам. – Разошлись! И чтоб никто из вас не посмел доставить моей жене хоть малейшее неудобство или, не дай кхорс, причинить ей боль.

   – Дан, да как же вы… мы ведь просто… вас так долго не было…

   – Разошлись, – с нажимом в голосе повторил Валку, и больше никто не осмелился ему перечить.

   На улице они остались вдвоём с Урсом. Карета, везущая супругу Валку, уже неспешно катилась по широкой дороге к крыльцу.

   – Урус, организуй лёгкий ужин в мой кабинет. На двоих.

   – Будет сделано, дан Валку, будет сделано, – с заметным облегчением в голосе отозвался тот, покосившись на хозяина. – Вам бы всё же переодеться…

   – Не раздражай, и так тошно, – выдохнул Валку, неожиданно для себя уловив в груди волнение — редкое, почти забытое чувство, которое возникло перед встречей с женщиной, которую он ещё не знал. Её имя было ему известно, так же он знал в общих чертах историю и причину её согласия на брак с ним. Атамас ничего от него не утаил. Валку даже мог заранее увидеть её магическую проекцию с точным изображением, но тогда отказался. Сейчас же он поймал себя на том, что жалеет об этом поступке. Сердце сбилось с привычного ритма и забилось чуть чаще, а по телу прошла почти неощутимая дрожь. – Надо же… – пробормотал Валку, приподняв бровь и прислушиваясь к себе с тихим, почти недоверчивым удивлением. – Как юнец…

   Он перевёл взгляд на слегка нервного управляющего.

   – Урус, я сейчас представлю тебя супруге. Завтра познакомим её со слугами и служками. Или, если у меня не будет времени, это полностью перейдёт на тебя. Главное — обеспечить ей покой и удобство. Проследи, чтобы никто из прислуги не досаждал ей, и сразу пресекай любые разговоры и сплетни. Охрану, которую я назначил для неё, уже разместили, расставили?

   – Конечно, дан, всё сделаю, – поспешно закивал Урус. – А охране комнаты я ещё утром выделил, будут при необходимости сопровождать дану, всё по распорядку, мой дан. Только… может, стоит всё же назначить личную служанку?

   – Это Ниа решит сама, – ответил Валку, едва заметно качнув головой и, немного нервничая, поправил ворот рубашки. Затем, собравшись, направился к подъезжающей карете.

   Самоходная карета с приглушённым скрипом замерла, и из бокового отсека управления тут же выскочил молодой слабенький маг, управлявший каретой, намереваясь открыть дверь пассажирского отделения.

   – Исчезни, – бросил Валку, не повышая голоса, но взгляд его был холоден и красноречив. Маг замер, рефлекторно выдохнул, поклонился и отступил. – Займись вещами даны.

   – А дана… налегке, – сдержанно произнёс он, кашлянув. – Там всего один небольшой чемодан, пахнет травами и цветами.

   Валку не ответил. Он лишь снова окинул мага взглядом, и тот, дёрнув щекой, торопливо добавил:

   – Да, дан Валку… – и юркнул за карету, поспешно начиная выполнять приказ.

   Послышался шорох, короткий скрип створок. Валку же, не дожидаясь, пока кто-то ещё вмешается, сам взялся за ручку двери и открыл её, слегка приоткрыв створку и заглянув внутрь. Его взгляд сразу встретился с напряжёнными, настороженными зелёными глазами Нии.

   Валку и Ниа на мгновение замерли, рассматривая друг друга молча, почти не дыша. Девушка моргнула, а он едва заметно улыбнулся краешком губ. Первое, что удивило Валку, – он не ожидал, что его жена окажется действительно красивой. Настоящей красавицей. Её бы только переодеть… Чёрный цвет ей решительно не шёл, делал лицо бледнее, подчёркивал излишнюю строгость, не соответствующую её мягкому облику.

   Тонкие, правильные черты лица оказались удивительно нежными, почти миловидно-наивными, но при этом живыми, естественными. Густая, тяжёлая копна длинных золотистых кудрей рассыпалась по плечам и груди, придавая облику девушки лёгкую небрежность. А глаза… огромные, насыщенного, глубокого зелёного цвета, как зрелая трава после ливня – в их взгляде, направленном прямо на него, читалось волнение, ожидание, растерянность, но не страх и уж точно не отвращение.

   Именно это отсутствие страха Валку ощутил сразу, ясно, и вдруг – неожиданно для самого себя – почувствовал, как что-то внутри разлилось тёплой волной и отозвалось где-то глубоко, внизу живота, почти урчащим чувством удовлетворения.

   Ниа была женственной – плотная, пышная грудь скрывалась под грубоватой, тяжёлой чёрной тканью строгого, вероятно, форменного платья из госпитального гардероба. Тугой корсет облегал тонкую талию, приподнимая грудь и подчёркивая её форму. Шею закрывал высокий стоячий воротник, а верх платья плотно облегал плечи и ключицы, оставляя открытым лишь лицо. Широкая чёрная юбка почти полностью скрывала ноги, но Валку почему-то не сомневался, что и нижняя часть тела его жены соответствует той женственной гармонии, которую он уже успел заметить. Воображение, не спросив согласия, начало дорисовывать детали – откровенно, зримо, слишком живо и ярко…

   Он едва заметно поморщился, затем тряхнул головой, пытаясь сбросить назойливые образы. Тело отреагировало слишком явно, что сбивало с толку. Валку не привык к такой резкой, неконтролируемой реакции. Да, женщин у него давно не было – слишком давно, – но чтобы вот так накрыло желанием…

   Даже история с Саяной… Тогда он довольно долго находился рядом с этой молодой, наивной, но удивительно живой и яркой девушкой и проникся – не столько её красотой, сколько внутренним огнём, который болезненно задевал что-то в нём самом, вытаскивая наружу то, что он предпочитал держать глубоко внутри. И вот тогда ему захотелось присвоить – без права на это, без обоснования, просто из эгоистичного импульса. Он ошибся. Грубо, резко, по-настоящему эгоистично. Саалий любил её – искренне, а она отвечала ему тем же.

   Сейчас Валку было стыдно вспоминать тот момент – стыдно за то, как сорвался, за то, как повёл себя. Но это сейчас. Тогда он испугал девушку, и ничего уже нельзя было изменить. Хорошо, что с Саалием они сумели закрыть этот вопрос. И теперь – теперь они были друзьями. Настоящими. Теми, кто в случае опасности не задумываясь встанет плечом к плечу, кто не дрогнет, если придётся подставить спину, прикрывая друг друга.

   А Ниа… на неё, похоже, откликались и тело, и душа. Валку с каждым мгновением всё больше поражало, как сильно она ему нравилась – не только внешне, но и поведением. Девушка явно нервничала, переживала, но при этом вела себя сдержанно и адекватно. Она не шарахалась от него, не отворачивалась, не строила гримас и не позволяла себе ни упрёков, ни капризов. И при этом оценивающе смотрела на него, изучала. Не пассивно, не с покорностью, а именно осознанно, внимательно. И… Валку почудилось, что он ей не безразличен. Более того – что он ей понравился. Это неожиданное ощущение вызвало в нём лёгкое, тёплое волнение, которое растеклось внутри почти радостным облегчением.

   Ниа и правда смотрела на него с интересом и тревогой. За время дороги она успела себя изрядно накрутить, мысли сменяли друг друга без остановки, и теперь сердце билось где-то в области пяток, а дыхание давалось с трудом. Она совсем не ожидала, что именно он, её муж, первым откроет дверь кареты. Ни сопровождающий, ни кто-то из прислуги – а он сам.

   Валку выглядел точно так же, как на проекции: немного хищные, резкие черты лица, уставший, холодный, внимательный взгляд. Но когда их глаза встретились, что-то в его взгляде изменилось — карие глаза потеплели, налились вниманием, и… Ние показалось, что даже восхищением. От этого внутри чуть сжалось, стало немного неловко, но в то же время — неожиданно приятно. Щёки запылали, она это ощутила сразу.

   Её взгляд скользнул по его лицу: скула с ссадиной, разбитая губа, потом — ниже, на предплечье, где ткань рубашки была разорвана, а кожа ещё не до конца затянулась. Сердце сжалось от резкого ощущения неожиданного, острого сожаления. И прежде, чем успела задуматься, не вполне осознавая, что делает, Ниа пересела ближе, протянула руку и легонько коснулась его щеки — кончиками пальцев, с особым вниманием, почти бережно.

   Соприкосновение вышло естественным, мягким, в нём непроизвольно сплелись две стихии — вода и огонь, и тонкая магия, как импульс, ушла в кожу, пытаясь помочь регенерации, чтобы ускорить восстановление тканей.

   – Вы ранены? – прошептала Ниа, и голос её дрогнул, как дрожали пальцы.

   Она чувствовала, как трудно сохранять спокойствие — волнение накатывало всё сильнее. Но было ещё и другое чувство — беспокойство. Ниа вдруг ощутила раны Валку так, словно они её. Не физически, а внутренне. Грудную клетку сжало изнутри — не от жалости, а от отчётливого понимания того, как именно и при каких обстоятельствах муж мог пострадать. А жалость… она знала, он бы не принял её, она его только раздражала бы.

   – Царапина, моя дана, – усмехнулся Валку, внезапно перехватив её руку. Он не отстранил её от щеки, наоборот прикрыл глаза и глубоко вдохнул, хотел уловить аромат магии обонянием, впитать её присутствие, а затем прижал ладонь Нии плотнее к коже и легко, почти по-детски, потерся щекой как кот. Валку резко открыл глаза, потемневшие, с мягким блеском, в котором сквозила неуловимая, но настоящая благодарность. Взгляд был прямой, внимательный. – Всего лишь царапина. Магия мне не поможет, но я — наг. Регенерация уже запущена, через пару дней и следа не останется. Повреждения неглубокие. Но… – он чуть улыбнулся, – забота приятна.

   – Но… как вы… кто вас так… – едва слышно проговорила Ниа, осторожно высвобождая руку из его пальцев.

   – Работа у меня такая… вредная. Всё же я — сыщик, – произнёс Валку уже более спокойно и сдержанно, протягивая Ние ладонь, чтобы помочь выбраться из кареты.

   Тем временем погода начинала портиться. Поднялся порывистый ветер, в небе раздался глухой раскат грома, и, похоже, притихший было дождь собирался вскоре хлынуть с новой силой.

   – Моя дана… – тихо добавил он.

   Ниа спокойно вложила пальцы в протянутую ладонь мужа и, придерживая юбку, осторожно поднялась, поставив ногу на первую ступеньку. Прикосновение его ладони — тёплой, уверенной — обожгло кожу, но не болью, а каким-то мягким, внутренним теплом, которое постепенно растекалось по телу, откликаясь в груди странным, глубоким откликом.

   Она уже успела признать: Валку ей понравился. Несмотря на внешнюю холодность, за ней скрывалась сила, сосредоточенность и нечто гораздо более сложное, и яркое — что-то, что вызывало уважение и осторожную симпатию. Ниа боялась только одного — не обманывает ли она саму себя. Но в поведении Валку не было фальши: он вёл себя достойно и спокойно, и… казалось, действительно ждал её. Серьёзно относился к их браку. В его взгляде она ясно прочитала то, от чего кровь приливала к щекам: мужской интерес, желание, принятие…

   Но всё это вместе — дорога, напряжение, тревожное ожидание, близость — давило тяжестью. Сознание помутилось, дыхание сбилось, а внутри всё сжималось. Держать внешнюю невозмутимость становилось всё труднее. И когда она ступила на вторую ступеньку, в глазах на миг потемнело, а тело качнуло.

   Ниа бы, наверное, упала, но не успела: упасть ей не дали сильные уверенные руки.

   Во-первых, Валку увидел потрепанную обувь на её ногах и скривился, а во-вторых, чутко уловил момент, когда ей стало плохо. И не раздумывая шагнул вперёд, подхватил её на руки и бережно прижал к себе.

   Девушку сразу окутал его запах — влажная хвоя, тонкие ноты корицы, что-то древесное, пряное и тёплое. От неожиданности она вздрогнула, как от лёгкого разряда энергии, и пальцы сами вцепились в его плечи. Сердце гулко ударило в груди, а внутри всё резко сжалось.

   – Кто же ездит в такую погоду в такой обуви, – проворчал Валку, перехватывая её удобнее, после чего развернулся и быстро направился к центральному входу замка.

   Ниа судорожно вдохнула, хотела что-то сказать, объяснить, что у неё просто нет другой обуви, но слова застряли в горле. Она прикусила губу, опустила взгляд, а чтобы не встретиться с мужем глазами, перевела взгляд на замок, чьи очертания то и дело вспыхивали в темноте при свете молний.

   Смотрелось это, мягко говоря, жутковато. Замок возвышался над дорогой многоуровневой, тёмной громадой. Чёрные, местами потрескавшиеся камни казались бесконечными, уходящими прямо в небо, а в отблесках молний его силуэт, оживал, навевая гнетущее ощущение опасности. Начавшийся дождь снова набрал силу — мелкие, холодные капли падали на лицо, щёки, волосы. В небе прогремел очередной раскат грома.

   Ниа непроизвольно прижалась к груди мужа, инстинктивно ища в нём защиту. Она осознала это только в тот момент, когда почувствовала, как Валку слегка склонился, зарываясь носом в волосы у её виска, и вдохнул глубоко, медленно, с каким-то внутренним напряжением. Мышцы на его теле сразу напряглись, от чего-то сдерживаемого и рвущегося наружу. Затем его горячие губы еле ощутимо скользнули по её коже, от виска к уху, и он прошептал:

   – Надо же… как сладко ты пахнешь… Лучик надежды…

   Произнёс он это шепотом скорее себе, чем ей, но затем, уже громче, добавил:

   – Не бойся. Он только кажется мрачным.

   Ниа вздрогнула. По позвоночнику прокатилась тонкая волна мурашек от едва заметного, но ощутимого прикосновения губ. Да и вся ситуация в целом выходила за границы привычного и понятного. Никто никогда раньше не носил её на руках, и тем более так не целовал. Близость мужчины, его запах, ощущение сильного тела под пальцами — всё это вызывало странное, сбивающее с толку волнение.

   – Успокойся, Ниа, – мягко рассмеялся Валку. – Ты вся как сжавшийся комок нервов, а в карете была куда смелее. Я тебя не съем и в обиду никому не дам.

   Ниа, собравшись с духом, медленно повернула голову и посмотрела мужу в лицо. Она искала в его взгляде ответ — на вопрос, который не осмеливалась озвучить. И Валку, почувствовав, что именно её мучит, чуть заметно улыбнулся и тихо произнёс:

   – И сам не обижу. По крайней мере — сознательно. А неосознанно… я умею себя контролировать.

   Он отвёл взгляд в сторону и коротко бросил:

   – Урус, дверь.

   Шедший позади Урус тут же рванулся вперёд и распахнул створку. Валку уверенно переступил порог, прошёл несколько шагов по просторному холлу и, остановившись, осторожно поставил жену на серый мраморный пол.

   Он прижал её спиной к себе, положив ладони на талию — мягко, но уверенно, собственнически. Но при этом его прикосновение не было ни робким, ни навязчивым, а Ниа чувствовала каждое едва уловимое движение его пальцев, слышала его ровное, глубокое дыхание где-то у своего виска. Она не сделала ни одного шага в сторону. Не отпрянула от него, не отстранилась.

   Напротив, позволила мужу удерживать её так, как он хотел, а себе — позволила замереть, просто впитывая эту неожиданную теплоту, его внимание, его сдержанную, но ощутимую и такую необходимую ей нежность.

   Валку давал ей время. Позволял осмотреться, перевести дух, не торопил.

   Ниа же не могла до конца разобраться в собственных ощущениях. По логике, она должна была бы напрячься, отстраниться — ведь прикосновения мужчины, каким бы он ни был притягательным, не могут не тревожить в первый день знакомства. Но в этом прикосновении не было ощутимого давления, а Валку словно прислушивался, проверял, как она себя поведёт, что ему позволено.

   А как реагировать на него? Он — её муж. И, что ещё труднее, — он ей нравился. Пока нравился… но страх и неловкость всё равно держали изнутри. Отступали, но не исчезали полностью.

   – Невероятно… – вырвалось у неё, когда взгляд, наконец, скользнул по внутреннему пространству замка.

   Если снаружи замок казался давящим и мрачным, то внутри он поражал совершенно иным ощущением. Это была роскошь, но не кричащая. Пространство было оформлено сдержанно, функционально и с безупречным вкусом. Мебель, картины, скульптуры, вазы — всё подобрано гармонично, выдержано в мягких тонах: от молочно-белого до глубокого бежевого, с едва заметными вкраплениями золота и серебра. Ничего лишнего, никакой показной пышности. Даже громоздкая на первый взгляд мебель была очевидно выбрана ради удобства, а не ради эффекта.

   Но особенно её поразили живые растения. Их было много. За ними явно ухаживали с любовью: листья были чистыми, блестящими, на некоторых — капельки воды, как утренние росинки. Всё богатство замка утопало среди зелени и тонких, почти неуловимых ароматов, создающих ощущение уюта и жизни. Так же здесь горели камины — не для тепла, об этом заботились артефакты, а для атмосферы. Температура внутри замка была комфортной, но именно живой огонь сразу притянул её взгляд.

   Огонь всегда манил магов, всех без исключения. Вот и у Нии потеплело на душе, стоило почувствовать искорки одной из своих стихий. Да, искры живого пламени отзывались в ней, тянулись к ней, успокаивали, укутывали защитным полем и делились энергией. Маги огня всегда чувствовали эту стихию чуть сильнее: огонь не просто согревал их — он признавал их равными. И в этом каменном, с виду мрачном замке, сейчас что-то шептало ей: «Ты здесь своя, ты дома».

   – С некоторых пор не люблю всё тёмное и мрачное, – хмыкнул Валку. Он уловил её реакцию и явно был доволен тем, какое впечатление его дом произвёл.

   Валку снова наклонился, на этот раз ближе, и его губы скользнули по щеке Нии, почти не касаясь её. Она не вздрогнула, хотя его ладони по-прежнему лежали на её талии и сильнее сжали её. Валку отметил, как её тело едва ощутимо напряглось — не от страха, скорее от непривычного напряжения, от слишком острого осознания близости.

   – А снаружи?.. – сглотнув и пытаясь восстановить дыхание, тихо спросила Ниа.

   – А снаружи — должность, статус и репутация обязывают, – усмехнулся Валку, выпрямляясь. – Всё же я не просто бывший некромант, а потомственный, к тому же — наг и сыщик. Было бы странно, если бы мой замок снаружи выглядел как логово розового пони. А внутрь, между прочим, попадают далеко не все — только ближайший круг. Так что всё здесь устроено не для внешнего эффекта, а для личного комфорта.

   Он мягко переместил руки с её талии на плечи и, не меняя тональности, повернул Нию лицом к стоящему неподалёку мужчине.

   – Это мэс Урус Рирос, наш управляющий. Все вопросы, касающиеся замка, охраны, прислуги — решай через него. Урус, ну тебе мою жену представлять не нужно — ты и так в курсе… Мы с даной поднимемся наверх. Организуй ужин в моём кабинете.

   – Да, дан, – чётко ответил Урус, выпрямился, затем слегка наклонил голову, обращаясь к Ние. – Рад приветствовать вас дома, дана Ниа.

   – А… мне… приятно познакомиться, – растерянно произнесла Ниа, не до конца понимая, как правильно себя повести в этой обстановке.

   Всё происходило быстро, и, главное, — неожиданно спокойно. Ни от Валку, ни от Уруса она не почувствовала ни тени раздражения, напряжения или холодного безразличия и брезгливости. Напротив — в их реакции было что-то живое, спокойное, почти доброжелательное. Создавалось ощущение, что её действительно ждали, её приезд здесь воспринимали как нечто само собой разумеющееся и приятное. Это удивляло и одновременно — настораживало. А может, дело было в ней самой: Ниа просто не привыкла к подобному приёму? Она ожидала иной встречи и иного поведения мужа…

   Урус ещё раз улыбнулся, затем развернулся и, не задерживаясь, ушёл, оставив супругов наедине. От этого в груди снова возникло странное ощущение. Лёгкое волнение и неуверенность.

   Ниа медленно повернулась к Валку, опустив взгляд. Руки она машинально сцепила перед собой, стараясь не выдать напряжения, но ей казалось, что он замечал всё. Валку слегка наклонил голову, задумчиво заскользил по ней взглядом, словно что-то оценивая про себя.

   – Тебе совершенно не идёт такой строгий стиль. И чёрный цвет тоже, – произнёс Валку и негромко вздохнул. – Ниа, если я попрошу тебя переодеться — ты выполнишь мою просьбу?

   – Я… – кашлянув произнесла Ниа. – Валку, я бы с радостью, но… боюсь, мне просто не во что переодеться.

   – То есть поношенные туфли и старое, выцветшее платье, точнее — форменная одежда лекаря из полевого госпиталя, — это всё, что у тебя есть? – холодно уточнил он, и в голосе его скользнуло что-то жёсткое, сдержанное, почти опасное.

   Ниа едва заметно поморщилась, отвела взгляд в сторону и промолчала. Ей было неловко и стыдно. Внутри всё болезненно сжалось, но то, что прозвучало дальше, выбило почву из-под ног.

   – Ты сильно расстроишься, если я убью главу твоего бывшего рода?

   Сказать, что она опешила — не сказать ничего. Было непонятно, серьёзен Валку или шутит. Она вздрогнула и поспешно покачала головой:

   – Не надо… не нужно его убивать, – прошептала Ниа почти беззвучно.

   – Ну, не нужно — так не нужно. В любом случае теперь ты принадлежишь моему роду, и ответственность за тебя несу я, – спокойно проговорил Валку и, не давая ей времени на раздумья, шагнул вперёд, вновь легко подхватив её на руки, направляясь к широкой лестнице.

   – Валку… пожалуйста, не надо… – прошептала Ниа, положив ладони ему на плечи. – Я могу идти сама…

   – Можешь, – кивнул он, продолжая подниматься, – но мне приятно носить тебя на руках.

   Валку на миг замолчал, выбирая слова, затем тихо добавил:

   – Ниа, ты прекрасна. Давай сразу договоримся: никаких «дан» и «дана», и тем более — никакого «вы». Мы женаты. Внутри семьи неформальное обращение. Договорились?

   – Да… Дан Вал… – пробормотала она, сбившись, а затем, сама не понимая, почему, прижалась к его груди, спрятала лицо у него между шеей и плечом и едва слышно прошептала:

   – Да, Валку. Договорились.

   – Вот и чудно, – сдержанно отозвался он, слегка ускоряя шаг.

   Поднявшись на второй этаж, Валку прошёл по широкому коридору, который мягко и равномерно освещали магические светильники, затем свернул в боковой проход, миновал две двери и, слегка нажав плечом на третью, открыл её и вошёл внутрь, не замедляя шага. Опустив Нию на пол, он хлопнул в ладони, и в тот же миг вспыхнули светильники, заливая помещение тёплым ровным светом, отчего стало сразу видно, что они оказались в спальне.

   Нию охватило изнутри паникой: живот сжался в тревожном напряжении, сердце снова забилось учащённо, и где-то в глубине сознания резко, как щелчок, прозвучало понимание — всё это не будет формальностью, этот брак не фиктивен, и не существует никакой условной дистанции, за которую она могла бы спрятаться.

   Взору открылась просторная, обжитая и при этом тщательно организованная комната: большая широкая кровать с белоснежным одеялом и множеством подушек, тёмно-бежевый ковёр с высоким мягким ворсом, полки, на которых перемежались артефакты и зелёные горшечные растения, пара удобных кресел, диван, журнальный столик, тумбы и — ещё две двери, к одной из которых Валку ненавязчиво, но уверенно направил её.

   Он распахнул дверь, и стало ясно — это гардеробная, причём совместная: одна половина была заполнена мужскими вещами, аккуратно развешанными и сложенными, другая — пока полупустая, но на вешалках уже висела женская одежда, а на полках лежали свёрнутые аккуратные комплекты; судя по всему, всё было выбрано со вкусом. В углу стояло большое зеркало в полный рост, отражающее всё помещение с почти пугающей точностью.

   – Я взял на себя смелость и кое-что купил тебе на первое время — по собственному вкусу, – спокойно проговорил Валку, не отпуская её взгляда. – Посмотри, выбери что-нибудь по душе, но прошу — смени это убогое платье. Ниа, чёрный цвет действует на меня угнетающе, да и для сегодняшнего дня он совершенно неуместен. Мы, конечно, уже не жених и невеста, а супруги, но…

   Он ввёл её внутрь, взял с полки серую рубашку и тёмно-коричневые брюки и затем, взглянув прямо на неё, чуть тише добавил:

   – Осваивайся здесь, переоденься. Мне тоже нужно привести себя в порядок. Так вышло, что я… вернулся домой к твоему приезду прямо с работы. Хотел встретить тебя иначе, но не сложилось. Позже мы с тобой поужинаем и поговорим.

   С этими словами Валку развернулся и быстро вышел, дверь за собой не закрыл, и почти сразу Ниа услышала хлопок соседней створки, а затем — шум воды: судя по звукам, там находилась уборная.

   – Господи… – прошептала она, выдохнув, затем закрыла лицо ладонями, растёрла пылающие щёки, пытаясь вернуть себе самообладание, покачала головой и, неожиданно для самой себя, тихо рассмеялась.

   Она неуверенно шагнула внутрь женской половины гардеробной, дрожащей рукой коснулась развешанных на вешалках платьев — из дорогих, благородных тканей, украшенных сложной вышивкой и рассеянными по подолу и лифу драгоценными камнями. Рядом висели юбки, блузки самых разных фасонов, а на полках находились аккуратно сложенные комплекты нижнего белья, столь разнообразные, что на миг Ниа застыла, не зная, куда смотреть.

   Для Валку, вероятно, это была лишь малая часть необходимого, не более чем «что-то на первое время», но для неё всё это казалось настоящим, полноценным гардеробом — неожиданным, избыточным, почти нереальным. Единственное, что смущало: все вещи были изысканными, подчёркнуто красивыми и, безусловно, не предназначались для повседневной работы. А ведь Ниа надеялась, что со временем сможет получить от мужа разрешение открыть в его владениях собственную лечебную практику — пусть небольшую, частную, но свою. На возможность устроиться в один из госпиталей она не рассчитывала: путь туда был далёкий — только через портальные арки; сам родовой замок Валку располагался в стороне от столицы Тёмного княжества и крупных городов, и земель наргов.

   Медленно, почти задумчиво, она провела пальцами по тканям, ощущая, как каждая по-своему отзывается под подушечками — одна шелковисто гладкая, другая тёплая и бархатистая, третья чуть прохладная и упругая. Сделав паузу и прикусив губу, Ниа остановила взгляд на строгом тёмно-зелёном платье, украшенном лишь тонкой, изящной золотой вышивкой; ткань — бархат, мягкий, плотный — приятно скользил по пальцам, вызывая доверие и спокойствие. Сняв вешалку, она повертела платье в руках, внимательно рассмотрела, подошла к столику и аккуратно положила его рядом.

   Вздохнув, Ниа расшнуровала корсет форменного платья, сняла его и положила на спинку кресла, затем стянула само платье, оставшись в одном лишь чёрном кружевном лифчике и ажурных трусиках того же цвета.

   Вообще, крой платья и корсет не подразумевали необходимости надевать под него ещё и бюстгальтер, но Ниа, привыкшая к утягивающему белью, носила под ним единственный оставшийся у неё комплект — простой чёрный лифчик. Это было неудобно, но привычка и отсутствие другого выбора не оставили вариантов.

   Подхватив зелёное платье, Ниа сняла его с вешалки, аккуратно вернула вешалку на место и, всё ещё ощущая неуверенность в движениях, дрожащими пальцами принялась расстёгивать застёжки, стараясь не порвать деликатную ткань.

   – Кхорс… – выдохнула она сквозь зубы, чувствуя, как пальцы от волнения теряют послушание, а когда услышала голос мужа…

   Сердце сжалось, сбилось с ритма и болезненно ударило в грудную клетку, пальцы обмякли, платье выпало из рук и мягко опустилось на пол. Спину прошило холодом, будто её застали за чем-то постыдным. Ниа машинально прижала руки к груди, пытаясь инстинктивно закрыться, но уже в следующее мгновение усилием воли заставила себя опустить их, справившись с паникой. Поднять платье и прикрыться почему-то не удалось, что-то мешало…

   Может быть, это был голодный взгляд карих глаз?.. Странно: Ниа отчётливо видела и чувствовала, как сильно Валку её желал, как женщину, ощущала это всем телом, по тому, как внезапно сгустился воздух между ними, как чуть замедлился и сосредоточился его взгляд.

   Но в этом внимании не было ни малейшего намёка на опасность, ни той липкой, унижающей похоти, которую она безошибочно распознавала в глазах человека, за которого её намеревался выдать двоюродный дядя. Во взгляде Валку было нечто совсем иное — что-то дикое, рвущееся наружу, первобытное, живое… и в то же время — поразительно тёплое, почти восхищённое, как если бы он увидел перед собой не просто тело, к которому имеет право прикоснуться, а нечто редкое и значимое, в реальность чего до конца сам ещё не верил.

   – Тебе никто не говорил, что ты прекрасна? – негромко спросил Валку, не отводя взгляда, скользя им по её телу очень медленно.

   Он стоял в дверном проёме, облокотившись плечом о косяк, и, судя по всему, наблюдал за ней уже некоторое время. На нём были тёмно-коричневые свободные брюки и светло-серая рубашка, застёгнутая не до конца, поверх которой наброшена коричневая жилетка. Волосы, мягко отливавшие пепельным цветом, Валку оставил распущенными. Ниа, увлечённая рассматриванием одежды, которую он для неё приготовил, не заметила, в какой момент прекратился шум воды и когда именно он появился в дверях. Возможно… скорее всего, он умел двигаться абсолютно бесшумно.

   Валку не проявил ни смущения, ни раскаяния. Он слегка улыбнулся уголками губ, вошёл в гардеробную с уверенной, неторопливой походкой, подошёл к ней почти вплотную, не отводя взгляда, затем присел на корточки, поднял упавшее платье с пола, выпрямился, но не отдал его ей. Вместо этого Валку молча прошёл к креслу, положил его рядом с чёрным форменным платьем и, обернувшись, спокойно произнёс:

   – Безусловно, зелёный тебе к лицу, но давай выберем что-нибудь светлое, лёгкое — что-то воздушное и белое… ведь сегодня ты, по сути, почти невеста.

   Произнеся это, Валку слегка развернулся, провёл внимательным взглядом по развешенной одежде и выбрал одно из платьев — кремового, почти белого оттенка, с лёгким мягким отливом. Верх был приталенным, на тонких бретелях, украшенных ажурной вышивкой, аккуратно повторяющей изгибы тела, а низ состоял из двух длинных, свободно ниспадающих юбок: нижняя — полупрозрачная, из тончайшей, шелестящей при движении ткани, мягкой и лёгкой, как дуновение воздуха, а верхняя — чуть плотнее, струящаяся, с гладкой поверхностью, напоминавшей шёлк.

   Он взял нижнюю юбку в руки, а остальную часть платья аккуратно положил на стоявший рядом столик, затем опустился на корточки, приподнял взгляд и, не говоря ни слова, раскрыл ладони, молча приглашая жену сделать шаг вперёд — прямо в раскрытую юбку. Ниа не стала спорить, не попыталась объяснить, что подобные вещи надеваются иначе. Внутри неё всё сжалось, но она не возразила, не отстранилась, а, собравшись, осторожно переступила через край ткани сначала одной ногой, затем другой, ощущая, как её щёки опять стремительно заливает жар, а сердце подступает к самому горлу, готовое вот-вот вырваться.

   – Никогда бы не подумал, что одевать женщину может быть так же приятно, как и раздевать, – тихо, почти с хрипотцой произнёс Валку, и в этот момент его руки неспешно скользнули вверх по её ногам, легко, но уверенно — по голеням, коленям, затем по бёдрам, поднимая лёгкую ткань юбки всё выше, вызывая по коже цепочку мурашек и разгоняя по телу внутреннее тепло, от которого