Осколки вечности в Академии Судьбы. Елена Княжина

Оглавление

• АННОТАЦИЯ
• ГЛАВА 1. Ламбикуры
• ГЛАВА 2. Аптека
• ГЛАВА 3. Медальон
• ГЛАВА 4. Убийца
• ГЛАВА 5. Крепость
• ГЛАВА 6. Память
• ГЛАВА 7. Сокрытое
• ГЛАВА 8. Шкатулка
• ГЛАВА 9. Птенец
• ГЛАВА 10. Рассвет
• ГЛАВА 11. Месяц
• ГЛАВА 12. Лиса
• ГЛАВА 13. Гнездо
• ГЛАВА 14. Аптекарь
• ГЛАВА 15. Ценности
• ГЛАВА 16. Пленницы
• ГЛАВА 17. Сердце
• ГЛАВА 18. Гость
• ГЛАВА 19. Сделка
• ГЛАВА 20. Игра
• ГЛАВА 21. Приземление
• ГЛАВА 22. Секрет
• ГЛАВА 23. Клятва
• ГЛАВА 24. «Свобода»
• ГЛАВА 25. Тьма
• ГЛАВА 26. Вера
• ГЛАВА 27. Чудо
• ГЛАВА 28. Чердак
• ГЛАВА 29. Трофей
• ГЛАВА 30. Обещания
• ГЛАВА 31. Вечность
• ЭПИЛОГ

АННОТАЦИЯ

Я принцесса по магической крови, он – вампир. И кровь принцесс у него есть в меню. В разделе десертов.

   Вот только последние тридцать дней я не помню. У меня их бесстыдно украли!

   Третья книга трилогии про Эрика Валенвайда «Академия Судьбы», входит в цикл «Дикая магия».

   Первая часть: «Клыки и розы в Академии Судьбы»

   Вторая часть: «Шипы в сердце в Академии Судьбы»

ГЛАВА 1. Ламбикуры

Крылья птиц ритмично хлопали в воздухе, разгоняя невесомые белые облака. Я старалась не выглядывать из-под каменного навеса, но было ясно, что нас заметили. И мимо ламбикуры не пролетят.

   Выпустив меня из объятий, Эрик заметался по пещере. Кинулся к комоду, выпотрошил верхний ящик, затем нижний. Выругался, поминая троллей и моего папашу.

   – Да где они? Не может быть, чтобы я не запас ни одной привязки!

   – Портальной?

   – Именно, куколка, именно… У нас секунд тридцать, чтобы убраться с этой скалы.

   Валенвайд кинул тревожный взгляд на обрыв, за которым начинались непроходимые леса Румынских Дебрей. Поглядел на мои израненные колени, на рваные туфельки, на дрожащие в панике руки. И продолжил мучить шкафы.

   – Что происходит? – подала я голос. – Как они нас нашли?

   – Не нас, а вас. Они шли на ауру, учуяли вашу каплю, – прошипел Эрик и раздраженно вдолбил в стену кулак. На костяшках выступила кровь, пещеру омыло бесценной жидкостью, но вампир даже не покривился.

   Точно, когда ламбикуры появились, я в логове Валенвайда была одна. Он вернулся, почуяв беду. Вернулся ко мне. Вампиры не бросают свою добычу…

   – Они снижаются, – нервно прошептала, выглянув из-под навеса.

   Стаи почти соединились в одну. Ламбикуры были так близко, что я смогла разобрать двух вожаков – птиц крупных, мощных, с лоснящейся кудрявой «шерстью».

   – Ох, стерва Судьба, поздно! – Эрик бросил поиски и вернулся ко мне. Ткнулся носом в лоб, вдохнул. – Дебри славно путают след, даже морф-почтовик заплутает… Но не стая ламбикуров, Вероника. Как некстати я расчувствовался...

   – Что?

   – Человечность всегда губит дикую тварь. Таков закон. Я не могу нас переместить, – напряженно ответил Эрик и теснее прижал меня к себе. – Сейчас во мне кричит совсем не та половина.

   Глубокие морщины прорезали вампирский лоб. Пальцы Валенвайда впились мне в спину, вмялись в ткань плаща.

   Я слабо понимала, о чем он говорит и почему не двигается. Эрик замер, сосредоточился, будто за отведенную минуту надеялся впитать мои запахи и вкусы.

   А нам стоило бы бежать. Или лететь. Только куда?

   Чутье гнало, нашептывало, что еще не поздно укрыться в Румынских Дебрях. Правда, я не очень-то приспособлена к выживанию в горах и лесах. Среди лавасилисков и саблехвостов. Вряд ли поблизости проходит экскурсионная тропа с мобильными закусочными и кабинками общественных телепортов…

   Голод крутил живот, ноги размякли после недавнего сумасшествия. Тканевые свадебные туфли готовились испустить дух. Много я в них пробегу?

   Ламбикуры зашли на круг. Стаи соединились, рассредоточились кольцом и повисли в небе, точно огромный пернатый венок густо-фиолетового оттенка. С бакалажановых перьев посыпались голубые искры.

   – Бежим! Пойдемте, Эрик, скорее! – взмолилась я, наблюдая нескончаемый дождь из голубых всполохов. Наверняка это что-то нехорошее.

   – Вы не видите? Поздно. Они уже сбросили сети.

   – Какие еще сети? – задохнулась я.

   – Непробиваемые, ягодка! Ох, идиот граф, как будто я могу сейчас телепортироваться… после такой ночи… – шипел Эрик, выжигая взглядом шумную стаю.

   Его губы кривились в безумной усмешке, но багровые глаза сочились болью. Невысказанным. Он тоже предчувствовал дурное.

   Голубые искры, падавшие с неба, соединялись в тонкое кружево чар. Опоясывали, окаймляли пространство вокруг нас. От края обрыва до пещеры, от купальни до леска за горой. Точно кокон призрачного шелкопряда. Преграда невидимая, но надежная.

   – Зачем им делать антипортальную стену?

   – Нас ловят. Загоняют. Не дают уйти, – отрывисто объяснил Эрик.

   Круг над головой сужался, и кокон становился все меньше. Ветер от сотни крыльев поднимался нешуточный. Волосы трепало и набрасывало на лицо черной вуалью, плащ хлопал по бокам.

   Задрав голову, я смогла разглядеть оранжевые клювы вожаков, что руководили полетом. Их было двое. В движениях главных птиц было что-то странное, неестественное: синхронные взмахи, медленные повороты головы…

   Остальные ламбикуры являлись молодняком. Оперение светлое, тушки небольшие, глаза с розовинкой. Им всем год-два, не больше.

   Они слепо следовали за лидерами. Действительно слепо. Дико было видеть, как птицы врезаются друг в друга, но отряхиваются и продолжают полет!

   – Это не петербургская стая. Они из Индии, из Университета древней магии, – отрешенно пробормотал Валенвайд, выцепляя взглядом голубую сеть.

   Втянув воздух сквозь зубы, он вытолкал меня из пещеры, отошел на шаг и яростно послал в воздух заклятье. Красный хлыст достиг пернатых и попытался разбить строй.

   – Что вы творите? Это редчайший вид, разумная раса!

   – Они под гипнозом. Их подчинили, куколка, – процедил Эрик и закрутил новый хлыст. – Они служат вашему папаше и его «братьям». Поверьте, любой ламбикур предпочел бы смерть. Да драная же антимагия!

   Вампир рубил воздух, засылал чары в небеса. Но заклятья отскакивали от перьев, и птицы не останавливали полет.

   Я недоверчиво помотала головой. Невозможно подчинить ламбикура! Он сам решает, служить ли магу и какому… Выбирает сильнейшего и невинного сюза, заключает контракт преданности, идет на зов. И никогда не потворствует злу!

   Это гордое создание, умное, оно не подчинится горстке безумцев, истребляющих полукровок!

   – Великие господа, воняющие карри, веками пытались подчинить молодняк, – пояснил Эрик, растирая дымящийся жезл о ткань брюк. – Видимо, последние эксперименты с «Зарангхой» и общим гипнозом оказались успешны. Конечно, при новых попечителях они были официально прекращены…

   Один из вожаков опустился совсем низко и начал пикировать. Я разглядела плывущий рыжий взгляд. Мутный, затянутый белой пленкой.

   Птиц не понимал, что делает. И летел, летел вниз, норовя разбиться о скалы. Ввинтиться в камни клювом, как штопором!

   – Нет! – взвизгнула я и, выхватив дамский жезл, послала в вожака первое, что придумалось.

   Это были чары экстренной завивки, усиленные паникой и истошным воплем. Птицу закрутило вихрем, замотало, местами даже завило в кудри. Сбившись с траектории, вожак притормозил и шлепнулся на пузо.

   Я подбежала к ламбикуру, на лету скинула плащ и, стянув с плеч кардиган, осторожно замотала птицу в тонкую бордовую шерсть. Подняла существо с земли, заглянула в помутившиеся глаза. В них не было привычных золотых молний, только белый туман.

   Но то, как решительно он пикировал вниз… Ламбикур подчинялся бессердечному приказу или пытался прекратить личный кошмар? Оборвать внушение?

   Наверняка это лечится. Обязано лечиться. Княжна Аврора Андреевна из заповедника в Петербурге точно справится.

   С этой мыслью я погладила пришибленного птица по тугим кудрям перьев и прижала к груди, пытаясь сердцебиением передать, что он не виноват. Всякое невинное создание может быть обезволено, подчинено и использовано во зло. Тут нечего стыдиться.

   Из оранжевого клюва вывалилась золотая монета. Оказавшись на земле, она заискрила рыжими всполохами и ввинтилась в камни.

   Второй вожак издал сигнальный свист, и птицы резко взмыли вверх. В небо, под облака. С их клювов посыпались золотые монеты. Блестящие кругляши падали дождем и врастали в землю, точно семена растений. И над каждым вспыхивал язычок пламени.

   Дивная магия, странная, незнакомая. Древняя и давно забытая.

   Сеть резко порвалась, давая нам с Эриком секунду для побега. Но было поздно: из каждого язычка пламени вырвался серый телепортационный вихрь. Сразу за ним из воздуха выступили люди в форме и расправили щиты. Нас окружили.

   Эрик дернулся, ощерился, зашептал убийственную формулу. По дергающимся скулам было ясно, что за заклятьем последует чья-то смерть. А потом вампир бросится вперед, защищая побледневшую от страха «добычу».

   Не веря в происходящее, я повисла на его локте.

   – Прошу!

   Понимала, конечно, что уязвленный зверь готов биться до последнего. Но во сколько смертей будет оценена наша свобода? И готова ли я заплатить немыслимую цену?

   Щиты ищеек лоснились магией, по изящному плетению перебегали извилистые молнии и отдельные искры. Мужчины осторожно обступали нас, зажимая в кольцо.

   На их форме не было отличительных знаков – ни брошей «Братьев», ни бусин «Сынов»… И запаха карри, растекшегося по Румынским Дебрям, я пока не ощущала.

   Скольких Эрику придется убить, чтобы прорвать стену из щитов? Сначала ламбикуры, а теперь вот – воины Совета. Их больше, они подготовлены… и обезволенными не выглядят, пришли за нами вполне добровольно. Подчиняясь приказу Верховного.

   Если отец сообщил о моей пропаже, по нашему следу пустили ищеек. А значит, будет суд, законное разбирательство… Вовсе не новая клетка. Так?

   – Ох, ягодка… Как вы наивны! – фыркнул Валенвайд и закатил глаза.

   Оценив шансы отбиться, он опустил жезл, подошел и порывисто вжал меня щекой в твердую грудь. Ламбикур в руках надсадно охнул, сплющившись в пернатый блин.

   – Как наивны… – заведенно повторял Эрик. – Это сладко. Это подкупает. Но вы должны открыть глаза, моя маленькая оранжерейная роза.

   – И что увидеть?

   – Что это не форма Магтрибунала. И не цвета Совета, – поглаживая глупую меня по волосам, шептал Эрик. – И на службе Эстер-Хаза не состоят обезволенные ламбикуры.

   – Не состоят, – признала я, шмыгая носом в баклажановые кудри обморочного птица.

   Тогда кто за нами пришел?

   Через вампирское плечо я видела, как кольцо стражей сужается до неприличного. Маги глядели напряженно, ожидая от бешеного кровососа любой подставы. Но он просто стоял и прижимал меня к себе.

   – Ваш папаша преступил один из главных законов Эстер-Хаза, ягодка. Использовать и подчинять ламбикуров запрещено, – язвительно напомнил Эрик. – Полагаете, это люди следователя Шо или ищейки Совета? И будет официальное слушание о похищении?

   – Но вы говорили… что явятся маги-менталисты, устроят допрос, полезут мне в голову…

   – Это был бы лучший вариант. Но нам не повезло, – отрывисто выдохнул он.

   Значит, папины боевые маги. Банковская стража, сменившая черные и бирюзовые ливреи на удобные походные плащи.

   Отец направил за нами личную армию. Зачем? Вернуть Эрика в клетку, а меня – к алтарю? Или он сразу запихнет дочь на брачное ложе с Расковым?!

   – Тогда почему вы опустили жезл? – ужаснулась я. – Зачем вы меня послушались?

   – Я потеряю контроль, обнажу клыки, полетят искры… Вас заденет. Я знаю стерву Судьбу, точно заденет. Уж она постарается. Потом себе не прощу, – хрипел он мне в ухо, нежно оцарапывая кожу зубами. – Мне еще слишком долго жить.

   С опаской глядя на вампира, прижавшего девушку-первокровку к груди, бойцы резко сели на корточки. И синхронно ввинтили в землю цилиндры, выточенные из мутного хрусталя.

   Тут уж и глупая милая леди догадалась, что оказалась в ловушке. От цилиндра к цилиндру закрутился вихрь, нас подкинуло в воздух и призвало… тролль знает куда.

ГЛАВА 2. Аптека

Телепортационный смерч вышвырнул нас на задворках солнечного Эстер-Хаза. Я не сразу поняла, куда. И только оглядевшись приметила слипшиеся в поцелуе балконы Аптечной улицы…

   Круглая брусчатка лоснилась и бликовала, как маслом смазанная. Тут и там из стыков между камнями выглядывали голубые кристаллы. Нас переместили на заговоренную площадку для папиного магомобиля. Словно банковский экипаж, набитый ценностями!

   Продолжая прижимать к себе раненого птица, а себя – к грозно скалящемуся вампиру, я осмотрелась. Стая за нами не последовала. Обезволенные ламбикуры остались сматывать сети и щелкать клювами в Румынских Дебрях.

   Я поежилась от холода, пронзившего позвоночник от шеи до пятой точки. Слишком странно вокруг. Тихо до отвращения.

   В солнечный полдень Эстер-Хаз кипит жизнью, шумит сотней голосов, пахнет невообразимой смесью ароматов… Неподалеку от Главной Аптеки располагалась редакция «Трибьюн», с другой стороны обычно галдел столичный Базар. Но улица, на которой мы высадились, была пуста.

   Точно в жутком кошмаре, когда ты мечешься по темным проулкам и не встречаешь ни одной живой души…

   Звуки заглохли. Затаились запахи. Только стража в невнятной темно-серой униформе топталась вокруг. Бойцы были настолько безликими, что я не опознала – это прежние или уже другие? Отправители или встречающие?

   Как грамотно, как слаженно они все провернули!

   И как умудрились отсечь от зоны телепортации целый шумный, бурлящий, деятельный Эстер-Хаз, замирающий лишь к ночи!

   Я думала, у папы длинные руки? О нет… Они у него бесконечные, многочисленные, точно лапы китайского змеепаука!

   И мы с Эриком только что попали в его липкую серую паутину.

   – Без паники, куколка. Это еще не подвал, – пробормотал Эрик, бегло оценивая обстановку.

   Он пересчитал бойцов, поглядел каждому в глаза. Принюхался, определяя самого аппетитного. Напряг мышцы, готовясь к прыжку, схватил меня за руку, накрепко сплел пальцы…

   Мы полетим? Я и ползти готова, мимикрировав под юркую незаметную змейку.

   Да, наверное, это лучший выход. Не мог папа загипнотизировать целый город – на площади, у заповедника или на улице с кофейнями должны найтись люди. И до здания Верховного Совета тут всего ничего. Уж лучше сдаться властям, чем спуститься в банковское подземелье за дверью без глазка.

   – Без резких движений, Эрик, – раздалось сверху, прямо над нашими макушками. – Будет обидно, если мне придется пожертвовать родной дочерью, чтобы изловить сбежавший «ингредиент».

   Папин голос я легко узнала – елейно-паточный, пробирающий до мурашек. И не сразу заставила себя поднять лицо.

   Отец стоял на балконе аптекарского дома, опираясь на тонкие кованые перила и подставляя одутловатое лицо весеннему солнцу.

   – Вероника, дочка, отойди от зверя за спины моих людей, – велел граф, поглаживая пузо, обтянутое зеленым сукном. – Твоя жалость к полукровым тварям сейчас ни к чему: он опасен.

   Отец махнул жезлом, и два стража оторвались от безликого серого конвоя. Ухватили меня под локти и, подломив легким тычком колени, потащили назад.

   – Нет, папа… Нет! – заорала я на всю улицу.

   Я болтала ногами, цеплялась за руку Валенвайда, второй прижимала к себе сверток с ламбикуром.

   Почему свободная пресса так глуха, когда средь бела дня чинится беззаконие?

   – Я готов пойти на жертвы, а ты? – проскрипел отец свысока.

   По скулам Эрика пробежала болезненная судорога, виски раскрасились венами, и он медленно выпустил мою руку. Поморщился, сжал пальцы в кулак, темнея под моим обвиняющим взглядом.

   Как можно меня отпустить, как? После всего, что случилось под пляшущим каменным сводом?

   – Вот так, клыкастый, – похвалил отец. – Вот так. А теперь будь послушным…

   – Аррр! – рыкнул Эрик и жутко оскалился.

   С двух сторон к нему приближались стражи, разматывая заряженную ловчую сеть.

   – Тише, звереныш, тише, – граф помахал потной ладонью, прибивая воздух перед собой. – Не так легко было найти твою уязвимость. Но теперь уж я не промахнусь.

   На балконах соседних домов показались пестрые пятна. Зеленый шелк, золотые ленты, красная роспись… И загорелые, белозубые лица, нашептывающие гипнотическую песнь.

   – Интересное открытие. Древний магический гипноз слабо действует на первокровок. Капля едва покоряется, но если чуть-чуть обезволить «Имморой», то легкое внушение возможно, – лениво пояснял отец. – На ламбикуров и иные разумные расы эффект тоже сомнительный. Но при длительной парализации… Однако я отвлекся. Лучше всего он действует на полукровок. Безотказно, да, Валенвайд? Что думаешь о нашей находке?

   – Думаю, Солине не нужно столько братьев. Давно пора проредить самозваную «семейку», – истекая потом, прошипел Эрик.

   Его скрутили прямо у меня на глазах.

   Методично сцепили за спиной руки с заострившимися когтями. Окутали сетью, толкнули на землю, заставив Эрика упасть на колени. Папа с балкона наслаждался зрелищем… и тем, что его вижу я.

   Это была месть. Сладко-горькая – за побег со свадьбы, за преданную клятву рода.

   Я с мольбой глядела то на балкон, то на Эрика… Снова на отца. За что они так со мной? Почему так ненавидят друг друга?

   В носу свербело, грудь жгло подкатывающей истерикой. Чем больше я глядела на кованые перила, тем лучше видела еле заметную пленку, что окутала папу стеной. Защитный экран.

   Он мерцал на бледном солнце, отбивая часть лучей обратно в небо, как теннисная ракетка. Граф Ланге только выглядел доступным для мстительных клыков, но на деле – просто дразнил. Забавлялся.

   – А где же маги-иллюстраторы, где журналисты «Трибьюн», спешащие за новой сенсацией? – хрипло усмехнулся Валенвайд. – Кто запечатлеет твой триумф?

   Со лба вампира на мостовую капали крупные капли пота. Они шипели на гладких булыжниках, исходили ядовитым паром и высыхали, оставляя белесые пятна. Я почти не слышала гипнотический напев, но чувствовала, что тот бьет прицельно в уши Эрика.

   – Думаю, в этот раз мы разберемся сами, по-мужски, – предложил отец и потер ладони. – Ты ведь похитил мою дочь. Прямо со свадьбы.

   – Неуж-ж-жели? – прошипел Эрик, тыкаясь лбом в горячие камни.

   – Две сотни свидетелей видели, как невеста исчезла в разгар ритуала. Скандал, достойный первой полосы… – вещал папа, прохаживаясь по балкону. – Я попросил редактора придержать новость, пока мы вас не найдем и не вернем перепуганную невесту ее жениху.

   – Все было не так, – я ошалело мотала головой, отказываясь верить в реальность кошмара. Задыхалась, захлебывалась горечью. – Не так… не так… В храме была Ландра, а не я…

   Никто из мужчин не обращал на меня внимания. Им было плевать, что самозабвенно шепчет безмолвная кукла. Даже обморочный ламбикур окончательно отключился, запрокинув кудрявую голову и отяжелев.

   – В газетах напишут, значит, так, – отрешенно пробормотал папа и почесал подбородок. – Если понадобится, мы организуем картинки «чудесного возвращения».

   – Слизняк, – выдохнул Валенвайд приговор.

   – Ох, ради святого тролля, Эрик, я с балкона вижу, что ее ноги исполосованы порезами, сорочка порвана, а на запястьях – следы веревок. Мое бедное, глупое дитя… Довериться чудовищу… Как трагично.

   – Рррр!

   – Это укус на шее? Какой глубокий, – охнул отец и картинно приложил ладонь к груди. – Представляю, сколько мерзостей он с тобой успел сотворить в отместку за Яму. Я предупреждал, дочка… Предупреждал, что у Валенвайда свои счеты с родом Ланге.

   – Папа… Папа, перестань. Он не монстр, не зверь… Я сама позволила укусить. Я его люблю, – прошептала, пытаясь вырвать локти из захвата. Но стражи были точно из металла сделаны: их руки вплавились в меня гвоздями. – Люблю. И мне не стыдно за это чувство.

   Эрик поднял лицо и всмотрелся пристально. Испытующий взгляд его был тяжел. Он молотом вбивал меня в мощеную улицу, как хрустальный цилиндр в землю.

   И я глядела на него во все глаза. Их щипало, они слезились, но я не прикрывала век. Пусть смотрит, пусть видит, как я его… Да. Да. Если бы нет, я бы в жизни не согласилась на то, что произошло в пещере.

   – А стоило бы постыдиться, – папа закатил глаза и пощелкал пальцами по экрану, проверяя надежность чар.

   – М-мне? – захлебнулась я, прижимая руками зашевелившийся сверток. – Ты держал в клетках чудесных созданий, ты пленил разумных существ, ты обезволил редчайших ламбикуров и заставил их служить злу!

   Про свою судьбу, израненную графскими амбициями, промолчала. Он ведь намерен вернуть меня жениху. Стряхнуть пыль с порванной сорочки, стереть кровавые кляксы, залечить царапины и, убедившись, что куколка вновь тиха и послушна, передать в руки Раскова. Будто ничего и не было. А то, что было, приукрасят в «Трибьюн».

   Судьба-богиня, надеюсь, брачное ложе, неоднократно испытанное Алексом, успело сгореть со стыда… А сам жених, брошенный у алтаря, и видеть меня не желает.

   Потому что невозможно стереть из памяти все, что случилось в Дебрях. Прохладный пол пещеры, волнистый каменный свод, жаркие выдохи и хрипы. Объятия, поцелуи, обостренные чувства. И Эрик со мной. А я с ним. И это нужно обоим.

   Всему конец… Все кончилось, нас поймали. Свобода оказалась ложью, дурашливой выдумкой: от папиных когтей не убежать. Не скрыться ни в одной пещере. Как наивно было думать иначе.

   И как мерзко становилось от мысли, что Расков по-прежнему желает нашего брака. Ребра пробивало тупой болью, хотелось усесться на камни, обхватить колени и обреченно поскуливать.

   – От ищеек Совета никакого толка… – удрученно пропыхтел отец. – Я пытался решить вопрос законно. С теми полукровками, что разбили стекла в моем банке и забаррикадировали дверь. Достаточно было послать ламбикуров по следу их крови, и наутро все облезлые шавки сидели бы в клетках! Но нет же, я ведь почетный, законопослушный гражданин! Я сообщил о нападении в магтрибунал. И вшивые волчата обвели вокруг пальца лучшего мага-следопыта!

   – Разве… разве в магтрибунале не твои люди? Которые докладываются теле-маго-граммами о каждом шаге? – прорычала я сквозь зубы. Ягодка скисла, забродила и вконец обезумела, раз смела перечить отцу.

   Творился какой-то кошмар. Мои колени под огрызками ткани дрожали, губы тряслись, в носу хлюпало. Такой уязвимой и безвольной я не ощущала себя даже в тот день, когда получила от маменьки письмо о помолвке. Я не могла ничего сделать. Ни Эрику помочь, ни себе.

   – Ну… не все. Остались еще непокорные, с принципами, – рассмеялся мой отец. – И гипноз на них, как назло, не действует. Как славно, что у меня всегда есть запасной план. Я банкир, я не могу полагаться на Судьбу и случайную удачу. Уведите животное в клетку. И… смените воду в блюдце. Наш зубастый гость, кажется, хочет пить.

   Последнее предназначалось стражам. Под мой скулящий вой Эрика потащили к заговоренной двери в аптекарский дом.

   На пороге стоял индус с брошью на лацкане аляписто-яркого пиджака. Пожилой мужчина с длинной черной бородой оторвал бирюзовый камень и развернулся ко входу.

   – Нет, нет, папа, ты не посмеешь! Я всем расскажу, я… не позволю тебе…

   Я билась раненой волчицей, стонала, хныкала, но ни один мускул на лицах конвоиров не дрогнул. Они подчинялись отцу всецело.

   «Все кончено… кончено… Мы оба с Эриком проведем вечность в клетке. Каждый – свою. Каждый – в своей», – билась в висок единственная цельная мысль. Упертая. Прорывающая рубежи тошнотой.

   Индус не успел приложить камень-глаз к двери.

   Гул голосов вдруг ворвался в уши, словно кто-то вынул из них комки ваты. Воздух прорезали крики птиц, улица заполнилась запахами, принесенными ветром с базара. Эстер-Хаз ожил.

   И на конце Аптекарской улицы показалась подтянутая фигура следователя Шо, окруженная магами в форме Магтрибунала.

   – Что здесь творится? И кто поставил завесу в центре города? – издалека прокричал мужчина.

   Его поджарый силуэт, увенчанный черным ежиком волос и окутанный серой аурой ищейки, приближался. Яркие карие глаза, по-восточному раскосые, впивались в балкон.

   – У меня есть разрешение, – спокойно отозвался отец. – Я иногда ставлю заслон тишины… в целях защиты ваших же сбережений, мой дорогой…

   – Опустите щит, граф. Вы общаетесь с официальным лицом, – потребовал Шо и приказал своим людям рассредоточиться.

   – Так это не дружеский визит? – удивился папа, послушно рассыпая в пепел балконный экран.

   – Едва ли… У меня к вам слишком много вопросов, – следователь поджал губы и перевел взгляд на меня. Зацепился за запястья со следами веревок, за отметину на шее, за подранные колени. – И их только что стало больше.

ГЛАВА 3. Медальон

Стальные пальцы отцепились от моих локтей. Почувствовав свободу, я со стоном облегчения опустилась на камни. Никогда еще я не была так рада видеть дотошного следователя с проницательными восточными глазами.

   – Что у вас в руках, леди Честер? – строго уточнил Шо, и я протянула ему дрожащий сверток.

   – Ламбикур, сэр. Мой отец… Он послал обезволенных птиц, чтобы… чтобы найти, – прошептала я и с гневом поглядела на балкон. – Стая подчиненных… существ… в Дебрях… Им надо помочь.

   Признания рвались из горла пополам с обвинениями, плотину прорвало, и дочерней верности во мне не осталось. Все парижское воспитание как хеккер слизнул.

   – Ника, с каждым днем ты разочаровываешь меня все больше, – прокомментировал сверху отец.

   Следователь повертел обморочного птица в руках, заглянул в мутные зрачки и передал находку стражу в форме магтрибунала.

   – Подчинять разумных существ незаконно, – напомнил он папе. – Но вам это известно, граф, правда?

   – Вас волнуют облезлые птицы? Посмотрите на мою дочь! Ее похитили, мучили, пытали, кусали! Она в отметинах от зубов, в синяках и порезах, – раздраженно прошипел отец, тыкая вниз мясистым пальцем. – Ника пропала со свадьбы, на которую был приглашен весь магический свет. И вы предлагаете мне сидеть и ждать, пока ищейки Совета опять упрутся в закрытую дверь и собьются со следа?! Это личное, Шо. Эти птицы служат мне.

   – Добровольно?

   – Какая, к шурхам, разница? Они выкуплены из заповедника в Ладакхе по немалой цене!

   – О «похищении» леди Честер не сообщали, – следователь сощурил и без того узкие глаза и задрал голову к балкону.

   – Это. Личное. Дело. Семейное! – багровея лицом, пыхтел папа. – Такой позор! Моя супруга несколько ночей на спала, готовя торжество.

   А граф Ланге в это время развлекал на террасе синеглазую гостью…

   – Пока девушка выглядит вашей пленницей, – подметил Шо, хотя конвой успел меня отпустить.

   – Я ее отец. Я волен воспитывать дитя так, как считаю нужным, – отрезал отец. – Пусть смотрит, что случается с теми, кто преступил черту… Этот зверь опорочил мою дочь. Запачкал. Он смыл печать предателя кровью моей малышки! Как мне теперь исполнять условия брачного контракта, мм? У нее есть жених, заверенный магией и честью рода!

   Эрик раздраженно шипел, плевался на камни, возился в сетях. Индусы вовремя скрылись из виду, но я не была уверена, что полностью остановили гипнотический шепот.

   – Спуститесь с балкона, господин Ланге, – твердо приказал Шо. – Ваше возвышение неуместно. Я представляю законы Эстер-Хаза.

   – Я не вижу в ваших руках бланка с печатью Верховного совета, Шо, – засомневался папа. – И пока не понимаю, в чем вы надеетесь обвинить почетного гражданина. Я и есть Эстер-Хаз.

   – О, у меня целый список нарушений разной степени тяжести, – следователь скривил тонкие губы. – Начать хотя бы с Огнии Мотт… То дело двадцатилетней давности не давало мне покоя. Вы знали? Конечно, знали… Кинули такую лакомую кость, что я на миг забыл о логике, протоколе и совести.

   – Видите? Это свойственно всем увлеченным натурам, – усмехнулся отец и вытер потную ладонь о зеленое брюхо. – Мы с вами похожи.

   – Ни капли, – поспорил Шо. – Это было моим первым делом на новой должности. Я помнил, что свидетели упоминали имя Валенвайдов… А тут сладкая наводка. И медальон под ножкой кровати. Незакрытое дело вспышкой ударило в живот, инстинкт ищейки обострился. Ох, Ланге, не стоило вам поднимать улегшийся пепел старого дела. Я ведь докопался до истины… Когда морок охотничьего азарта спал с глаз.

   Следователь поглядел на Эрика, как на старого знакомого, и пошевелил крепкой челюстью, пережевывая свежую мысль. Магистр поморщился: воспоминания о ментальном допросе были свежи.

   – Вслед за анонимным донесением и взятием под арест господина Валенвайда к нам, как вы знаете, заявилась сама мисс Мотт, – продолжил Шо. – Женщина сообщила, что не умирала. Якобы она сохранила с вампиром дружеские отношения, а медальон оставила на память. Тут что-то не складывалось, однако за неимением жертвы нам пришлось снять подозрения и вернуть улику законной владелице.

   – К чему такой пространный рассказ, Шо? Я немного занят воспитанием дочери! – раздраженно профыркал папа.

   – Дайте мне пару минут. Так вот, с кулона сняли пробы, но магдиагностику сделать не успели. А потом стало и ни к чему, – объяснил Шо. – Нашего трофейного пленника отпустили, однако осадок остался. К чему умудренному веками вампиру хранить безделицу под кроватью? И лунка в полу была свежей, выдолбленной накануне. Оттуда, кстати, мы тоже пробы взяли… Даже пара капель крови обнаружилась.

   – Допустим, – напрягся отец.

   – Тайная сентиментальность? Стыдная жажда коллекционирования? – накидывал идеи Шо, разминая ноги на мостовой. – Но кто мог знать, что Эрик Валенвайд сохранил медальон? Кто вообще помнил о существовании приютской бирки, что вешают на шеи послушниц? Я слышал истории об аферах с невинной кровью сирот, но никак не мог подступиться. Так может, о медальоне знал тот, кто собирался девушку купить двадцать лет назад?

   – Феерические бредни, господин Шо, – папа надсадно закашлялся в кулак. – Купить живую девушку? Уважаемые горожане подобным не промышляют.

   – Промышляют, промышляют… Для личных ли стыдных нужд или для темных ритуалов, для жертвенников, – спокойно отозвался следователь. – После распада Братства арканов осталось много грязных книг. На смену фанатикам пришли молодые маги, жаждущие успеха и готовые укреплять магией свое положение в обществе.

   Следователь выглядел отрешенным, но азарт в глазах выдавал настрой. Словно адская гончая, плюющаяся огнем в нечестивцев, он взял след. Учуял добычу, нашел слабину и принялся загонять жертву.

   – Я забыл сказать: этим утром ко мне явились две леди, Эвер Валенвайд и Огния Мотт. Видит Судьба, обеим девушкам ступать на порог Магтрибунала противно… Я на повторную встречу и не рассчитывал, – ухмыльнулся Шо и сверкнул черными зрачками.

   – Завидую вашему утру, Шо. Я с рассвета в поте лица разыскивал похищенное дитя, – напомнил отец и в доказательство «пота лица» протер лоб платочком.

   – Мда… И мисс Мотт все мне рассказала. Согласилась на любые способы проверки истинности, включая «Темное соединение», – довольно закончил Шо.

   – Так уж и все? – хмыкнул папа.

   – Все, все… О делах приюта, об Эвер Валенвайд, что помогла ей сбежать от мерзкого покупателя и вероятной кончины. О том, как тайно прикрепилась к роду вампиров и скрывалась в Лондоне от преследования. О настоятельнице, что продавала ходовой товар «уважаемым магам»… Продолжать?

   – Безумно любопытно, – согласился отец.

   – И вот что интересно. Мисс Мотт сообщила, что настоятельница сняла с нее медальон за три дня до побега. Это было сигналом… На тот момент сирота уже знала, что по традиции кулон с именем послушницы передают клиенту в знак свершения сделки, – покривился Шо. – Покупатель оплатил товар и вот-вот должен был за ним явиться.

   – Так господин Валенвайд заключил сделку заранее? И даже оплатил полную стоимость? – изображая недоумение, спросил отец.

   А я медленно поднялась с камней и нервно отряхнулась, догадавшись, куда клонит Шо.

   Судьба-богиня… Ведь отец сознался мне в тот день в банке. Он сам дал Эмилю кулон. Только откуда он взялся у папы?

   Огния… Тогда, двадцать с чем-то лет назад… Она же была моего возраста!

   – Нет, не Эрик… Он тут ни при чем. Полагаю, тот, кто подбросил медальон в его спальню и послал мне анонимную подсказку, и есть наш таинственный покупатель.

   – И как бы его теперь найти? – нахмурился отец.

   – Тут совсем просто, граф. После визита двух леди я запросил результаты магдиагностики… прилично удивив нашего сонного сотрудника, но все же, – Шо почесал короткостриженый черный затылок. – Магслед на улике и капли крови в лунке в полу принадлежат вашему сыну. Среднему, Эмилю Честеру.

   – Не может этого быть! – возмущенно гаркнул отец.

   Эмоции отразились на его лице вполне настоящие. Папа был в шоке, что мой брат оказался бездарем и не додумался затереть след. Впрочем, Эмиль и не обучался в школе для идеальных жен… Если бы не мои бытовые чары, следов в спальне магистра нашлось бы намного больше.

   – Я позволил себе наведаться в имение Честеров, пока вы занимались поисками «похищенного дитя»… До захворавшего юноши меня не допустили, но сообщили, что он который день страдает от кровопотери. Странное совпадение?

   – Мальчишка неудачно подрался, – хмуро отбил отец.

   – Не волнуйтесь. Двадцать лет назад он или еще не родился, или был годовалым карапузом, так что я сразу снял с Эмиля подозрения. Вот старший ваш сын достиг совершеннолетия и в теории мог бы, мог бы… – жмурясь на солнце, мычал следователь. – Да только зачем, граф? Элиас эмп, его пустота подтверждена. Остаетесь вы, граф.

   – Очень призрачные умозаключения. Зыбкие, я бы сказал, – фыркнул папа.

   – Бессменную настоятельницу приюта на окраине города я тоже успел допросить. С ментальным пристрастием. Она арестована.

   – Какое насыщенное утро!

   – Да, график плотноват… – согласился Шо. – Госпожа Савьер призналась, что передала медальон Огнии секретному покупателю. Судьба-богиня, граф, девчонка была ровесницей вашего старшего сына! Даже младше!

   Он брезгливо скривился, словно в лужу нечистот наступил, наматывая круги под неприступным балконом.

   – Вы намерены читать мне нотации? – удивился папа. – Так уж вышло, что чем старше девы, тем меньше шансов обнаружить в них непорочность. Огния достигла магсовершеннолетия, настоятельница заверила меня в этом. И в итоге сделка не состоялась.

   – Вы передали деньги. Забрали медальон.

   – Но не получил товар.

   – Я здесь, чтобы арестовать вас, граф Ланге, – Шо поджал губы и сплюнул от отвращения на мостовую.

   – У вас нет доказательств. Даже если бы от них был толк… Мисс Мотт жива, кулон у нее, нас ничто не связывает. Я не взял у девчонки ни капли ценной жидкости, – процедил папа. – Право слово, я поражаюсь вашей упертости, Шо. Она обескураживает. Сделайте себе подарок ко Дню Судьбы, наплюйте на принципы и позвольте мне утроить ваш оклад.

   – Спускайтесь, господин Ланге, нам есть о чем потолковать, – отрывисто потребовал Шо. – Зря вы подняли старое дело. Зря решили разыграть эту карту. Я въедлив…

   – Излишне, – поморщился отец.

   – Излишне, да… Я отправил запрос в отдел регистраций, чтобы проверить показания мисс Мотт. Действительно, в архиве есть отметки о заключении брака с Эриком Валенвайдом, – поведал проницательный маг. – И, что занятно, о недавнем его расторжении. Леди Эвер явилась ко мне взволнованной. Ее брат отправился в банк за разводом и не вернулся к преподаванию ни через день, ни через два.

   – Вы и в загуле клыкастого упыря намерены меня обвинить? Если кто-то три ночи подряд празднует начало холостой жизни, то виноват в этом, конечно, граф Ланге! – расхохотался отец.

   – Мне другое интересно. Двадцать с лишним лет назад ваша «покупка» пропала. Сиротка Мотт исчезла с магических радаров. В те годы ваши руки были сильно короче, и вы не смогли ее найти… – задумчиво бормотал Шо. – Вы решили, что девушка погибла в пещерах вампира. Пожалуй, он оказал вам услугу, убив свидетельницу… Но вдруг Огния объявилась. Прямо в здании Магтрибунала. Нервно, да?

   – Не особо…

   – Вы похитили женщину буквально у меня из-под носа! – восхитился Шо.

   – Я похитил? Сам? – закашлялся отец, растирая платком морщинистое лицо. – Вы в курсе, сколько мне лет?

   Его рыбьи глаза смотрели на следователя холодно, отстраненно. Как на взвесь неинтересного, безвкусного планктона.

   – Ваши люди, – любезно поправился Шо. – Но почему-то не убили Огнию сразу. Вы решили еще поиграть, как саблезубый тигр с мышонком, да?

   – Весьма лестное сравнение.

   – Заигрались, граф. Заигрались…

   – Я не игрок, Шо. Я банкир, – сосредоточенно напомнил папа. – Стратег, если хотите… Я не делаю случайных ставок.

   Он вновь растер лицо до липкой красноты. Мучимый одышкой, достал из кармана бутылочку с водой и нервно отхлебнул. Пожевал губу, сделал глубокий вдох. Я с удивлением отметила, что отец волнуется: ловчая сеть следователя Шо была сплетена на совесть.

   – Вы держали мисс Мотт в плену. Пытали в редакции «Трибьюн», выковыривая из ее сознания все, что Огния помнила об Эрике Валенвайде. О его слабостях, о пороках, о тайнах… Заставили под гипнозом нарушить смертельную клятву, понимая, что это ее убьет, – сыпал обвинениями Шо. – А если не клятва, то скарабеи, которых вы подселили в измотанный организм. Вы рассчитывали одним махом убить свидетельницу собственного преступления и репутацию полукровки… После откровений в «Трибьюн» вампир иссушил бывшую подругу. Красиво. Ее бы нашли в его спальне. Растерзанную на простынях. Почти гениально…

   – Бросьте, Шо. Вы фантазер! – отмахнулся папа. – Это была просто дружеская шутка. Мы время от времени обмениваемся с Эриком… эмм… пикировками. Он натоптал на моей личной территории и вынес из замка «ценность». Я ответил ему тем же. Почти не сомневался, что он примет приглашение и успеет снять с мисс Мотт печать. В конце концов, он ее наложил, а не я.

   Папа развел руками, и комок гадостной мути подкатил к моему горлу. Внешне он так спокоен!

   Что полукровки, что сиротки из приютов – все были для него набором ингредиентов. Вложениями, которые можно рассортировать по ценности и выгодности.

   – Выходит, вы уже тогда заимели зуб на Валенвайда? За то, что он посмел перехватить вашу «первую кровь»?

   – Это давний спор. Проблема поколений…

   – Вы разыграли все свои козыри, граф. Но, боюсь, в этой игре я оставлю вас без штанов, – Шо дернул уголками тонких губ. – А теперь спускайтесь. Я с радостью надену на вас магические оковы.

   – Правда думаете, что вам хватит рук, господин Шо? – поразился отец. – Я слышал, ваша дочь не так давно вышла замуж. Как видите, у меня тоже есть дочь… И она тоже вышла бы замуж, если бы не этот зубастый оборванец, затуманивший ей разум. Так давайте побережем наших дочерей и обеспечим им обеим долгое семейное счастье?

   – Угрожаете? – Шо ковырнул серебряную пуговицу на шее и чуть ослабил узкий воротник. – На моей стороне закон…

   – Закон тут есть я, если вы еще не поняли.

   Папин голос ощутимо звенел металлом, на него наслаивался далекий гул из открытых окон. Шурховы индусы опять принялись за свое.

   – На меня не действует гипноз, – бросил следователь, – который, кстати, запрещен на территории столицы.

   – Это самозащита. Вы же видите, как он скалится, – папа кивнул на Эрика, все еще стоявшего на коленях, в мерцающих цепях ловчей сети. – Зверей надо держать в клетках… Когда уж вы это поймете?

   – Освободите его, Ланге! – требовательно гаркнул Шо. – И велите своим магам замолкнуть!

   – Да вы безумец, – от папиной усмешки пробрало холодом. – Этот дикарь себя не контролирует. Мерзкое, грязное животное, что дорвалось до чистоты глупышки-первокровки…

   – Он не животное, папа! – встряла я, почувствовав бреши в папиной защите.

   Неужели он тоже уязвим? Пусть не для меня, но для закона?

   Шо его арестует. Отведет на ментальный допрос и узнает все ужасы о пленных созданиях. Их освободят, Эзра Грифф вновь расправит золотые крылья, а мы с Эриком сможем уйти!

   И все будет так, как должно. Я с ним, он со мной, и это решено. Это важно, нужно обоим. А хрупкость укрепится с годами.

   – Правда? Не животное? И с самоконтролем полный порядок? – жестко усмехнулся отец и направил рыбий взгляд на поднявшегося Валенвайда.

   Стражи отступили от пленника, гипнотический гул затих. С магистра бледными обрывками падала сеть. Эрик растер запястья, расправил плечи, оскалился и злобно посмотрел на балкон.

ГЛАВА 4. Убийца

Бледное солнце заволокло тучами, и Аптечную улицу укрыла мрачная серая тень. Сверху громыхнуло. Внезапные весенние грозы и раньше прорывались сквозь купол-невидимер, но сейчас серость и грохот показались знаками Судьбы.

   По телу Валенвайда, измотанному гипнозом и издевательской ловчей сетью, перекатывались бугры мышц. Натягивались жилы, обострялись углы. Вены, оплетающие руки от запястья до локтя, вспухли, потемнели. Черная рубашка затрещала, как сучья в костре.

   – Не показывай мне зубы, зверенок, – насмешливо велел отец, не понимая, что Эрик уже на взводе. Осталось зажечь фитиль. – Ты лишь мнишь себя высшей расой. Но от былого величия древней твари в тебе остались только клыки, и те пообтесались с годами.

   – Спускайтесь, граф, – напомнил следователь, напряженно вглядываясь в предгрозовое небо. – Не дразните…

   – Кого? Зверя? Скажите это вслух, Шо! – рассмеялся отец. – Вероника, дочка, ты это полюбила? Кровожадную тварь, капающую слюной на мостовую?

   Эрик действительно капал. Его зубы скрипели, челюсть ритмично дергалась, скулы, увитые черными реками жил, сводило судорогой безумия.

   Взгляд вампира потемнел воронкой бездны, залился красным.

   – Променяла брак с уважаемым первокровкой на это ничтожество с неутолимой жаждой! – прицельно бил отец, нанося кровоточащие раны без всяких лезвий. – Кого он жрал в Дебрях? Кроликов, саблехвостов? Или полакомился детенышем молодой тигрицы?

   – Хватит, папа!

   Я зажала рот ладонью и сделала шаг к Эрику. Но его сумасшедший взгляд отбросил меня обратно: не лучший момент для объятий. В нем пробудилась другая половина. Звериная, хищная… Жаждущая убивать.

   – Граф Ланге, не творите глупостей…

   – Ты годишься только на ингредиенты. Твое время давно прошло, – ворчал папа, лениво обмахиваясь платком. – Магия увядает, и ты вместе с ней… Мутация глупой капли, стремящейся к выживанию! Ты не вершина магической эволюции, ты ее побочный эффект, случайный выродок!

   – Перестань, отец… Перестань… – истерично хрипела я, затыкая уши.

   Следователь Шо обхватил меня за плечи и оттащил на другую сторону улицы. Я не противилась, ноги едва слушались. Голова кружилась, и хотелось тишины.

   Пусть отец замолчит, пусть перестанет убивать в Эрике живое!

   – Будь моя воля, я бы истреблял шурховых тварей, но они нужны, – вздохнул папа. – Нужны для будущего магии. Впрочем, нет никакой разницы, как они будут запакованы… целиком в клетках или по частям в кристаллах…

   – Я мог бы убить тебя сразу. Сейчас. Одним движением, – прошипел Эрик, судорожно разжимая кулаки. – Но это слишком легко. Это был бы тебе подарок. Ягодка… отойди подальше… Он прав: это личное.

   – Нет, – замотала отчаянно головой. – Нет. Не отойду. Перестаньте. Оба.

   – Ты правда думал, что можешь получить такую девушку, упырек? Решил, что ее взращивали в лучшей оранжерее для тебя? – возбужденно разорялся отец, не видя подступающей беды. – Ты хуже грязного, облезлого бездомного пса, что скалит клыки на хозяина…

   – Ррр!

   Красные вены разбежались от глаз к вискам, располосовав измененное до неузнаваемости лицо Валенвайда. Таким жутким я его не видела. Даже в подвале, изголодавшийся и обессиленный, он был более человекоподобен.

   – В обучение, воспитание и внешний вид моей дочери вложены сотни голден-хазов. Тысячи. Это мой товар, – папа издевательски сплюнул с вершины вниз. Угодил Эрику на ботинок и усмехнулся. – И на него уже есть купец. Надеюсь, господин Расков достаточно благороден, чтобы не расторгать помолвку из-за неловкого казуса. Но за то, что ты посмел сорвать обертку… О, Валенвайд, за это ты будешь годами питаться в клетке кровью грязных свиней.

   – Ты о своей, Ланге? Я пробовал твоего сына, ваша кровь омерзительна на вкус, – задыхаясь, прохрипел вампир. – Но я сожру тебя. Выпью до дна. Буду давиться, плеваться, но дождусь, пока твое сердце перестанет стучать!

   – Господин Валенвайд, назад! Я сейчас на вашей стороне, однако не ухудшайте своего положения! – рявкнул Шо, и от его зычного голоса мне заложило ухо.

   Звон – будто с неба рассыпался мешок монет – заглушил прочие звуки. Я ошалело смотрела, как Эрик подкидывает себя вверх и взмывает к балкону. Шептала заведенно «нет, нет, нет», но никто не слышал. И не слушал. И плевать хотел.

   – Вы ничего не сделаете ему, Шо… Никто не сделает. Этот сорняк надо вырывать с корнем и выжигать черным пламенем, – прохрипел Эрик, спрыгнул с ограды перед отцом и схватил того за мясистую шею. Дернул обомлевшего папеньку на себя и вгрызся в липкую кожу с другой стороны.

   Красное. Все красное. На миг из-за туч выглянуло солнце, ослепило, и теперь перед глазами плясали алые пятна.

   – Отвернитесь, леди! – Шо дернул меня за плечо и попытался развернуть, но я не позволила. Так и стояла, распахнув глаза и впитывая ужасающую картину.

   Папин пиджак быстро заляпался, и рубашка Эрика стала мокрой… Вампир орудовал зубами с невозмутимой, холодной яростью. С мстительным наслаждением. Я видела край губ – они улыбались.

   Хватит, хватит… Остановись…

   С воем безумца Эрик оттолкнул обмякшее тело, и отец послушно бухнулся на край балкона. Он ведь не… не совсем? Папа не шевелился, рыбьи глаза остекленели. Как у куклы из магазина.

   – Троллья напасть, Валенвайд, вы что… вы что натворили?! – задохнулся Шо. Зажмурился, растер веки кулаком. Махнул рукой своим подчиненным. – Арестовать… убийцу…

   Убийцу?

   Папа не дышал. Не дергался. И мысль, которую я не допускала внутрь, трагичным набатом наполняла сознание.

   Граф Ланге мертв. Окончательно, бесповоротно. Его нет, он… исчез. Он убит. Вот этими руками, вот этими зубами, которые меня… всю ночь…

   Стражи магтрибунала медленно обступали балкон, разжигая металл боевых жезлов. Они пришли сюда за отцом, но теперь с напряженными лицами исполняли новый приказ.

   «Убийца» не пытался бежать. Не оказывал сопротивление. Похоже, даже не замечал, как со всех сторон к нему подкрадывается маленькая армия следователя Шо…

   Опираясь на ограду, Эрик тяжело дышал и глядел на забрызганные ботинки. Влажные растрепанные волосы свешивались вниз, на наморщенный лоб, и не позволяли рассмотреть его лицо.

   Зверь.

   Бешеный зверь, лишенный контроля. По его подбородку текла ценная жидкость, и издалека она выглядела черной, как смола.

   Во мне смешался дикий коктейль из разрушительных эмоций. Я не верила, не верила, что все взаправду. Не может Судьба такого допустить, чтобы мой любимый мужчина убил моего родного отца. Я ведь Честер, я вижу нити… Почему не предусмотрела, почему не услышала пророчества?

   Богиня оставила нас. Бросила на растерзание.

   С животным воем Эрик резко поднял лицо и всмотрелся в мои глаза. А я понятия не имела, что в них сейчас отражалось. Оцепенение, отрицание, страх? Ненависть, боль, отчаяние?

   Я отступила на шаг, сделала второй… Уперлась лопатками в стену соседнего дома. Каменную, холодную, нашедшую успокоение в тени цветочного балкона.

   Нижняя губа привычно дрожала. Кажется, я без остановки мотала головой. Словно, если отрицать, то ничего не случится. Время откатится назад, и Судьба скажет, что пошутила.

   Эрик тоже замотал головой. Как маятник, синхронно со мной. Тоже отрицал? Не верил? Боялся?

   Истерика накрывала. Секунда-другая – и прорвет все хлипкие барьеры.

   Папа… Это ведь мой папа… Там, на балконе.

   Я приложила ладони к щекам и медленно прогладила вниз, стирая оцепенение. Невозможно. Неправда.

   В Рождество мы на озере запускали магические фейерверки. А однажды, когда вода хорошо заледенела, папа купил в Эстер-Хазе деревянные сани и возил нас по черной глади по очереди. То Эмиля, то меня. А Элиас, в ту пору уже взрослый, занудный и несчастливо женатый, наблюдал за нами с темного берега.

   Обычно папа был занят. Обычно ему было все равно. Но в тот день… Наверное, всему виной Рождество.

   Возможно, он уже тогда был чудовищем. Возможно, черное семя проросло в душе графа давно. Возможно, он покупал в приютах сирот, проводил древние ритуалы на крови, упрочивал грязной магией свое положение… Возможно, возможно.

   Но в тот сочельник папа был просто папой, а не злодеем. Тогда чувствовалось, что в жизни банкира есть место для Элиаса, Эмиля и меня.

   Как же так? Как же так?

   – Нет! – рявкнул на меня Валенвайд, не отрывая взгляда. Словно мысли смог прочитать и яростно с ними не соглашался.

   Они, верно, отпечатались на потемневшем лице дорожками слез. Внутри было разъедающе горько, и казалось, что эта тошнота теперь со мной навсегда.

   – Нет, Вероника. Нет, – шептал Эрик, стряхивая красные брызги с кончиков волос.

   Губы мои обиженно искривились, да так и застыли. Я обвиняюще скорчилась, не в силах контролировать эмоции.

   Почему он не подождал несколько минут? Когда бойцы из магтрибунала повязали бы отца и проводили на суд? Шо подобрался близко, и были доказательства…

   – Все должно быть совсем не так, – всхлипнула я шершаво. Песок забился в горло и разодрал кожу.

   – Не так, – ошалело подтвердил Эрик. – Все не так, ягодка.

   Он мотал головой все яростнее, а я бы и дальше отступала, если бы мне было куда.

   – Спокойно, господин Валенвайд. Не сопротивляйтесь, – приказал Шо, заслоняя меня плечом. – В этот раз будет иначе. Ни допросов, ни ментальных чар. Только суд. Законный, с…

   – Не так! – взревел зверь внутри Эрика и, обострив черные когти, дернул на себе мокрую рубашку.

   Случайно с тканью пропорол кожу, но не заметил, не скривился от боли. Рванул липкую ткань, брезгливо стряхнул ее комом на землю, обнажая плечи.

   На груди Валенвайда заплеталась паутина густо-бордовых вен, вспухших от гнева. Мышцы бугрились, звенели от натяжения. Проступившие жилы затейливым узором вплетались в вязь татуировки, соединялись с черными завитками, гнали по ним древнюю кровь…

   Зрение мое помутилось от слез, и показалось, что узор ожил. Зашевелился на вампирском плече, стал еще чернее, безрадостнее.

   Как в руке Эрика появился искрящий жезл, я не приметила. Все смотрела в пустые глаза, лишенные капли эмоций. Поджатая челюсть дернулась, и Валенвайд в хищном прыжке приземлился на брусчатку Аптечной улицы.

   – Эрик! Не заставляй нас… – рявкнул Шо, растягивая между ладоней синюю молнию.

   Но зверем руководили инстинкты. Он больше не был человеком… Во всяком случае, не сейчас.

   Танцуя смертельный танец – то пригибаясь, то отпрыгивая, то натягиваясь струной, – Валенвайд разметал стражей по мостовой. Стремительно подлетел ко мне. Выбив испуганный вопль, обхватил грязными руками за плечи и вмял в себя, не позволяя отстраниться от липкого тела в красных брызгах.

   – Нет, нет… – скулила я, разыскивая глазами отца, но Эрик упрямо перекрывал мне обзор.

   Убийца… Убийца…

   Это мысли кричали в моей голове? Или орали стражи? Вокруг слышались голоса, топот, нарастал шум Эстер-Хаза. Люди сбежались за сенсацией, щелкали маг-проекторы, голосисто визжала тетка с недурно поставленным сопрано…

   Сквозь соленую пелену я видела, как раскаленный кончик жезла пропарывает узор на плече вампира. Как с татуировки рассыпается черный дым, пахнущий тошнотворно – смертью, сладкой горечью, тьмой. Этот дым кружит нас, отрывает – и от шума, и от толпы, и от визгливого сопрано.

   И перемещает… туда, где все так, как должно быть.

ГЛАВА 5. Крепость

Задыхаясь от едкого черного дыма, я отпихнула Эрика от себя. Сейчас его близость была невыносима: перед глазами стояло застывшее восковой маской папино лицо.

   – Вероника… девочка моя… – хрипел Валенвайд, нащупывая меня в темноте.

   Продолжая мотать головой, я сделала три шага назад и уперлась спиной в сырую каменную стену. Только после этого поняла, что вокруг темно не только из-за прогорклого дыма. Черная взвесь, щиплющая ноздри, почти рассеялась, но светлее не стало.

   Воздух был тяжелый, спертый, давно забывший о свободе. Мы очутились в старом подземелье.

   Багровые зрачки блеснули рядом с моим носом: Эрик подошел бесшумно, на запах. Схватил за плечи – почти бережно – и легко встряхнул.

   – Куколка!

   – Не прикасайтесь. Не вздумайте, – качнула головой, пытаясь выпутаться из захвата.

   Его руки притрагивались осторожно, как к очень хрупкой и дорогой статуэтке, однако приносили боль. Она терзала, от нее вздымались вены на висках и дыхание тяжелело.

   Невыносимо стоять рядом. После всего, что увидела.

   – Еще как вздумаю. Вы моя… совсем моя…

   – Зачем же вы так со мной? – опалила его диким, обвиняющим взглядом из темноты.

   Эрик поморщился, встряхнул гривой. Почесал разодранное когтями плечо, увитое черной змейкой. Татуировка переместила нас как-то… куда-то. Наверное, древняя магия. Или мутация капли.

   Меня снова похитили? Пленили? Не так сильно волновали вопросы «как» и «куда», насколько «зачем». Но я тряслась, всхлипывала и истерично стучала зубами. Не то состояние, чтобы качественно осмотреться и поразмыслить о своем положении.

   – Тише, ягодка. Тише. Успокойтесь, – хрипел Эрик, проглаживая меня по волосам. А ощущалось, будто он острыми ядовитыми граблями расчесывает кожу до крови.

   Успокоиться? Даже не прикрывая глаз, я видела издевательски замедленные картины кошмара. Дергающийся в улыбке уголок губ. Красные брызги на ботинках. Искривленное хищной жаждой лицо. Злобный оскал.

   И поверженного папу… в ногах у вампира.

   Эрик чиркнул жезлом по пряжке ремня, и по коридору побежал призванный световой шар. Фирменно-багровый, траурный. Красные отсветы заплясали на стенах, отбились от сводчатых потолков, очерчивая глубину нашего падения.

   Паника ритмично била в грудь, заставляя делать судорожные вдохи. Мысли рассыпались в кучу.

   Это я виновата, я… Я предала род, я полюбила, я добровольно вручила себя древнему вампиру, как сладкий приз в противоестественной войне. А Эрик потерял контроль. Обезумел, отбросил и совесть, и жалость. Та, другая половина, хищная, эгоистичная, бездушная и жестокая, пробудилась в нем и потребовала возмездия.

   Папа провоцировал. Насмешливо, грубо. Его гадкие речи я не забыла, но оправдать не получалось. Пока – нет. И не факт, что поможет время.

   Валенвайд не желал свободы. Валенвайд желал отмщения и крови Ланге.

   – Только вас, куколка. Я желаю только вас, – шептал он, забираясь в уши лживым хрипом. В нем чудились страх и вина. – Все будет так… Я сделаю, чтобы было так. Обещаю.

   Если бы он желал меня, то позволил бы отцу жить. Пройти тропой правосудия и понести справедливое наказание. Не заставлял бы меня смотреть на то, чего я забыть не в силах.

   – Забудешь, – пообещал тихо, согревая дыханием пульсирующий от шока висок.

   Я мечтала забиться в сырой угол этого подземелья, но от запаха Эрика и от голоса Эрика некуда было бежать. Он находился всюду во влажной полутьме и ориентировался намного лучше меня.

   – Вы не сможете все вернуть, – прошептала я обреченно, чувствуя, как одна за другой отмирают эмоции. Новорожденное тепло убегало, пряталось под складками порванной юбки, оставляя оцепенение и ужас.

   Наплевав на сопротивление, Валенвайд сгреб меня в твердые объятия и прижал к себе. Усмирял собой грохочущее сердце и ноги, норовящие сбежать.

   – Смогу. Это просто сон, ягодка, дурной сон, – убеждал Эрик, зарываясь носом мне в волосы. – Ты заснешь, отдохнешь, а когда проснешься, все будет правильно. Ты со мной, я с тобой…

   – И это нужно?..

   «Обоим?»

   – Очень нужно, – простонал он глухо, надсадно. – Ты же видела. Ты помнишь, как я с тобой уязвим.

   Его шепот баюкал, но паника не желала сдаваться и отступать. А Эрик продолжал чертить борозды на моей спине, разминать пальцами мышцы.

   – Зачем вы меня похитили? Почему сбежали от стражи?

   – Потому что не могу потерять тебя сейчас, – признался он, сжимая пальцами затылок. Будто хотел шею свернуть или позвонок переломить.

   Я не понимала, что с ним творится. Эрик казался то бредящим, то душевно хворым. Будто страх потери обострил чувства, сорвал предохранители.

   Где этот страх был раньше, когда клыки впивались в папину шею и разбивали все хрупкое на осколки?

   – Идем, куколка. Идем, – Эрик потащил меня по сырому подземелью вперед и вверх. Туда, где по стенам бледными полосами разбегался свет.

   – Где мы? – сощурилась, мечтая вернуться в темный угол.

   – В одном из мест, накрепко вплетенных в мою судьбу. Кровью и болью, – неохотно прошептал Эрик, уволакивая меня дальше от подвала. – Это наша крепость. Здесь нам не помешают.

   Сумрачный, измотанный слезами разум едва шевелился. Крепость? Откуда у нас крепость?

   Между нами все было хрупким и ненадежным, как танец лепестков на ветру. Оно не успело окрепнуть. И несколько минут назад разбилось на осколки. Навечно.

   – Бывшее гнездо арканов славно защищено. Лукас на совесть укрепил новое логово, а Блэр добавил высших плетений… Морф не пройдет, ламбикур не почует ауры, – бормотал магистр, вбивая ботинки в ступени. – Обычным телепортом сюда не попасть.

   – А необычным? – осторожно переспросила я, упираясь взглядом в голое плечо.

   Узор, смоляными сгустками наплывавший на вены, нравился мне все меньше.

   – Да, Вероника… Это самая отборная мерзость, что есть в нашем мире. Темная материя, замешанная на девичьей чистоте. Поначалу больно, потом привыкаешь… Древняя магия. Темный телепорт в места, привязанные лично ко мне.

   – Кровью и болью…

   – Пытками, жертвами. Не самые радостные места, – согласился Эрик. – Телепорт взывает к худшим сторонам моей натуры, работает, лишь когда я…

   – Монстр?

   В подвалы арканов меня утаскивала точно не человеческая половина.

   – Когда зверя больше, – отрывисто кивнул он. – Когда я…

   – Убиваете, – резала по живому.

   – Убиваю, – безэмоционально согласился Эрик.

   В мрачном молчании мы добрались до жилых этажей.

   Парадная гостиная, библиотека, столовая, бесконечные коридоры, связывающие растянутое пространство. Зачахшие растения в напольных кадках, поблекшие шторы на окнах… И все же имение было не в пример живее заплесневелого «наследия» Раскова. При должном уходе и щедрой порции бытовой магии тут легко навести порядок.

   Просторный замок прежние обитатели покидали в спешке. На припыленных старостью коврах валялись перевернутые кубки и графины. Стол, сервированный к торжеству, укрывала изъеденная насекомыми скатерть. Фамильное серебро так и застыло в моменте: вилки, ложки, ножи…

   В вазах топорщились иссохшие палки забытых цветов. Горловины хрустальных сосудов были повязаны белыми и бирюзовыми лентами. Шторы – празднично убраны серебряными зажимами, на стульях блестели шелковые чехлы с искусной вышивкой. В имении Честеров похожие доставались только по случаю праздника.

   – Должна была быть свадьба, – хмуро пояснил вампир. – Меня не пригласили, даже торта в подвал не принесли…

   Я бросила на Эрика быстрый взгляд. Под тортом он, верно, подразумевал кубок невинной крови за здравие молодых.

   – Кто-то предал Темного Принца. Не я, я был взаперти, – жестко хмыкнул Валенвайд. – Случилась бойня. После церемонии выжившие арканы не рискнули возвращаться сюда из храма. Моих пленных соседок, поскуливающих на другом конце подземелья, забрали еще на рассвете. А обо мне забыли. Или нет… и так было задумано.

   Он скрылся в темноте смежной комнаты, в которую я не решилась зайти. Зазвенел склянками, откупорил бутылку.

   Пальцы мои тряслись, и эта дрожь мелкой рябью разносилась по телу. Разливалась от запястий до плеч, забиралась под лопатки, рассыпалась брызгами по пояснице и уходила в колени. Наверное, я сейчас не против выпить все, что Эрик нальет в пыльные бокалы.

   – Эвер рассказывала, – жмурясь от слез, призналась я в пустоту. – Что Блэр держал вас в клетке и пил…

   – Авик крепко пристрастился к вампирской крови, – объяснил Эрик, появляясь в проеме с двумя стаканами. – Я бы умер тут, если б мог. Эвер нашла.

   Валенвайд выдернул из-под тарелки древнюю салфетку и стер кровь с подбородка, но вышло неаккуратно. На коже остался длинный розовый развод, убегающий к шее.

   Я нервно дернулась: все в лице вампира напоминало о кошмаре. И чудо недавнего единения стиралось горечью реальности.

   Зверь. Беспощадный. Бесконтрольный. Бездушный.

   – Пейте. Вам станет легче. И мне… мне тоже станет.

   – Не станет, – прошептала я, принимая дрожащими пальцами стакан.

   Густо-бордовая жидкость пахла приторной смесью специй, вишневыми косточками и тиной. Консистенцией напоминала мутный сливовый компот, что летом разливают в деревне.

   – Пей, ягодка, – Эрик поймал мой подбородок, провел шершавым пальцем по дрожащей губе и приставил к зубам стеклянный край.

   Я неохотно сделала глоток и поморщилась.

   – Горько.

   – Так нужно. Пей, пей, маленькая принцесса, – он приподнял дно стакана, и жидкость полилась в рот. Пришлось делать судорожные глотки, чтобы не захлебнуться. – Не знаю, кто придумал, что забвение – это сладко.

   За горечью проступила сахарность, но не десертная, а какая-то… неприятная. Я обиженно взглянула на Эрика: чем он меня напоил?

   В теле появилась странная легкость, тут он не обманул. Дрожь перестала сотрясать кости, мышцы обмякли, я пошатнулась и позволила вампиру себя обнять.

   – Вот так, ягодка… А теперь забудь, – попросил он глухо, покачиваясь со мной в гипнотическом танце. – Забудь о том, что увидела в Эстер-Хазе. Об отце. О ненависти. Вспомни, как еще недавно меня любила. Оно еще есть внутри, оно пока не стерлось, не забилось болью… Не успело.

   – Все не так… – я сонно засопротивлялась.

   – Будет так, я позабочусь. Я не отпущу тебя, ягодка. Я… не могу так сразу, – повинился он. – Потом, позже. Со временем. Когда буду готов.

   – К чему?

   – К ненависти в этих огромных кукольных глазах, – хрипел Валенвайд, монотонно наглаживая спину. – Увидеть ее слишком больно. Не смотри так. Смотри, как смотрела раньше. Мне с этим еще слишком долго жить.

   Мысли вяло перекатывались в голове, скользили тяжелыми камнями.

   Вампиры не отпускают свою добычу… Вампиры эгоисты и собственники. Вампиры… не отпускают…

   – Судьба подарила мне тебя, чтобы сразу же забрать, больно щелкнув по вечному носу. Но я не согласен, – сердито пробормотал он, вжимая меня в каменную грудь.

   Мышцы его горели, наливались силой и твердостью. Но теперь прикосновения Эрика не приносили былой боли, кожа от них не зудела, не требовала побега.

   – Ваш папаша… даже умерев, умудрился победить, – шипел Валенвайд. – Отобрал у меня все!

   Точно, папа.

   Папа мертв. Я видела его глаза, пустые и холодные… Нельзя забывать.

   Но как хотелось. Освободиться от ужаса, стряхнуть шок. И память заволакивало мягкой ватой, обещая сохранить важные моменты в надежном месте. Когда-нибудь они пригодятся и выплывут на поверхность, но сейчас и без них хорошо.

   – Ты за это меня никогда не простишь, знаю, – он судорожно сглотнул. – Но если уж падать на дно, то вместе.

   Да, верно, в Дебрях мы летали… а это – падение. Свои чувства к Эрику я помнила ярко. Они были чистыми, хрустальными, без примесей обиды и отчаяния.

   Как тепло внутри, как сладко… И даже горечь напитка уже не ощущалась противной.

   – Как нелепо. Как нелепо, куколка, – удрученно бормотал Эрик, наглаживая мои плечи. – Вот я и стал монстром из газет. Чудовищем с первой полосы, что уводит обезволенных девушек в свое грязное логово…

   Он резко выпустил меня из рук и отстранился. Растер лицо ладонью, скривился, точно сам горечи наглотался. Отступил к пыльному креслу во главе убранного стола, присел и поманил меня пальцем.

   – К троллям уколы совести. Все к троллям. Иди сюда… и скажи, что любишь… так, чтобы я поверил… – хрипло велел он.

   – Что вы т-творите?

   Удивительно, как я смогла издать звук – язык во рту отяжелел, распух и едва шевелился.

   – То, за что буду ненавидеть себя целую вечность, – легко признался клыкастый и приглашающе распахнул руки. Игнорировать приглашение не получалось, и я медленно поплелась на зов. – Мне нужно время. Нам обоим нужно время, чтобы попрощаться, любимая.

   Покоряясь недвусмысленному жесту, я опустилась к нему на колени. Даже не дернулась, почувствовав горячую ладонь на бедре.

   Я с ним, он со мной. И это решено. Это нужно. Разве может это невыносимое притяжение быть неправильным?

   – Как низко я пал, – прокаркал он в полоток, задирая нос кверху и морщась от боли. – Ох, Судьба…

   – Вам плохо? – я развернулась к нему лицом, уложила пальцы на дергающуюся скулу.

   – Плохо будет потом. Будет невыносимо, – мученически корчась, пообещал он сам себе. – Когда я осмелюсь тебя отпустить. Когда ты возненавидишь – и за отца, и за то, что вместо Раскова сделал из тебя покорную куклу. Тшш!

   Он приложил палец к губам, останавливая рвущиеся из меня вопросы. Добившись тишины, переместил руку на затылок и потянул вниз, к своему рту.

   – Но это будет потом. Поэтому – к троллям. Иди сюда, иди… Я не обижу, ягодка. Не сделаю ничего дурного, – пообещал он надрывно. – Я потом отпущу. И ты сможешь ненавидеть столько, сколько пожелаешь. А пока мне нужно к этому приготовиться. Вечность – очень долгая штука, куколка.

ГЛАВА 6. Память

«Не вспоминай! Прошу, ягодка, забудь, что тут было».

   В окне серыми пиками возвышались горы. Незнакомые. Они выросли только что или всегда тут стояли? Может, мне просто некогда было выглянуть наружу?

   Да и интерьер вокруг я узнавала с трудом… Пышная столовая чужого имения. Длинный стол, убранный на две персоны. Чистая скатерть, рубиновая жидкость на дне бокалов… Гостей не ждали, но сервиз был выбран дорогой, праздничный.

   «Не вспоминай. Не смей. Ты сделаешь себе хуже».

   Меня снова развернули лицом к окну, не давая оглядеться.

   Горы. Высокая гряда с пиком посередине и обрамлением из серых холмов-миньонов. Не Румынские Дебри, где у клыкастого имеется пыльное логово. И не наследие Раскова, насаживающее на шпиль проходимку-луну…

   Сиплый голос Эрика вбирался в ухо. На плечах лежали теплые руки, они прогревали ткань черной рубашки, пропахшей кровью и травами.

   Странно. Я помнила себя в свадебной сорочке с самодельными лямками. Короткой и рваной настолько, что ветер Эстер-Хаза холодил бедра.

   Я была в Эстер-Хазе? Наверное. А как оказалась здесь, у чужого окна?

   «Забудь. Иначе еще сильнее меня возненавидишь…»

   Шепот настойчиво вплетался в мысли. Отдаваясь хриплой мелодии, я прикрыла веки. Я буду послушной куколкой и все забуду.

   В ушах загудело, мир вдруг закрутился. Замок сошел с ума, сорвался с цепи.

   Я моргнула… и все стерлось. И шепот, и далекие горы в окне, и то рваное облако, что напоминало прыгающего хеккара. И было ли? Привиделось, почудилось.

   Голос Эрика исчез из памяти, рассыпался пеной дней. Точно я себе все придумала. И крепкие руки, и дорогой сервиз на две персоны.

   Макушку грело обезумевшее солнце. Лучи липли к черной рубашке, как магией примагниченные.

   Явно мужская, одежда доходила мне до середины бедра, но я не мерзла. Когда снаружи успело так потеплеть?

   Голые колени ласкал ветер, он приносил запахи леса, молодой травы, сочных побегов, хвои. И что-то хлопало рядом с ухом, насыщая природный аромат запахом сажи.

   Я проморгалась и обнаружила себя на знакомом крыльце. Четыре статуи по бокам, парадный пафос старинного Петербурга… Академия князя Карповского.

   К почтовому ящику, выставленному на уличные ступени, сыпались морфы. Не замечая меня, они скидывали в урну корреспонденцию и с гордыми хлопками удалялись.

   Грохот стоял неописуемый. Сквозь дымовую завесу я пыталась сосредоточиться и понять… вспомнить… Как я оказалась в Санкт-Петербурге? Как сюда пришла? Не пешком же с самого Эстер-Хаза?

   Я больно сжала виски и застонала. Ничего не помню!

   Тепло петербургского утра было обманчивым. Солнце не успело прогреть камни, и босые пятки за три минуты окоченели.

   – Заболеть рискуете, мисс, – прокряхтел линяющий почтовик и пыхнул сажей в лицо, удаляясь.

   Рискую, верно. Ничего не соображая, я поднялась по ступеням и толкнула входную дверь. Раз я сюда зачем-то притопала, не стесняясь стыдного вида, значит, мне было нужно… Или я просто сошла с ума.

   Парадное фойе в такую рань пустовало, что было на руку: меньше однокурсниц заметит неподобающий наряд. Пугаясь шорохов и щелчков за витражными окнами, я осторожно пробралась в целительское крыло. Отдышалась у лестницы, с тревогой вгляделась в портрет на стене…

   Мне определенно нужна помощь. Хорошо, если просто целительская.

   – Анна не спит с рассвета. Стучитесь, леди Честер, у вас пятки черные, – протянул кто-то сзади, и я испуганно взвыла. Прочесала волосы трясущейся рукой и медленно обернулась.

   Всего лишь призрак.

   Молодой с виду юноша, рассыпавший голубые кудри по плечам и старинной рубашке с кружевным жабо. Он отвесил поклон, поглядел встревоженно на мои колени и кивнул на дверь больничного отделения.

   Я нервно обняла себя за плечи, прислонилась спиной к стене и мотнула головой: не могу. Не могу войти к княгине Карповской. На мне мужская рубашка, пахнущая кровью, и я не помню, как ее надевала…

   А что помню? Какие-то смутные обрывки. Должна была случиться свадьба, Олив заплела меня, а Ландра подменила перед алтарным камнем.

   В порядке ли девочки, успел ли Квитариус их забрать? И госпоже Браун наверняка досталось за помощь с побегом…

   Помню, как закуталась в плащ, надела брошь и пошла в банковское подземелье за Эриком. Папа его пленил, когда вампир получал развод. Валенвайд хотел быть со мной. Это было важно, нужно обоим.

   А потом мы с ним… в пещере… Так сладко, мучительно приятно. И Эрик с замиранием сердца назвал меня любимой.

   – Идите, Честер! – распылялся призрак, размахивая руками в пышных прозрачных рукавах. – Шевелите ножками. Быстрее. Вас искали. Вас ждут!

   Искали?

   Ох, верно, меня нашли. Нас. И это было кошмарно.

   Я всхлипнула и сползла по стенке вниз, обхватила голые колени и затряслась. Резко вспомнилась ламбикурья стая, что сбрасывает золотые монеты на румынские скалы. И отряд папиных ищеек. И сам отец… с пустыми глазами на балконе аптеки.

   Это было сегодня или вчера? Кошмарная картина, припрятанная сознанием до лучших времен, всплыла в отрезвляющей, детальной точности. Эрик растерзал отца на оживленной улице Эстер-Хаза, на глазах у следователя Шо и визжащей толпы.

   А потом? Что было после? Я целые сутки шла в Петербург, от шока утратив ясность мыслей?

   Но зачем? Почему сюда?

   Не добившись от меня внятной реакции, призрак прошмыгнул в палату сквозь стену. Лязгнул металл, перевернулся столик, с шумом сложилась ширма…

   Дверь распахнулась, и ко мне, на ходу заматываясь в голубой халатик, выбежала Анна Николаевна. Княгиня торопливо стянула темные волосы в пучок, забыв несколько взлохмаченных прядей за ушами, и похлопала себя по щекам, отгоняя дрему.

   – Вероника, девочка… Где вы были? Мы вас повсюду… – бормотала она, тараща на меня огромные черные глаза.

   Ее взгляд горел тревогой и состраданием. В нем не было ни намека на осуждение, и я позволила себе раскиснуть.

   – Папа… Мой папа… – захлебываясь горькой памятью, я тыкалась подбородком в колени. – И Эрик. Мой Эрик. Они… вчера… в Эстер-Хазе… Отец провоцировал, и господин Валенвайд его… совсем… Зачем они так со мной? Зачем?

   Я обмякла всем телом и жалобно подняла брови. Ощущая себя истинно оранжерейным цветком, не знающим, не понимающим жизни за пределами красивой стеклянной клетки.

   – Вчера? – Анна Николаевна сглотнула и обхватила мои щеки прохладными ладонями. Вгляделась внимательно в бледное лицо, в трясущуюся губу. – Мисс Честер, я должна провести маг-диагностику. Срочно. Поднимайтесь, прошу.

   Игнорируя слабые попытки сопротивляться, упрямая княгиня затолкала меня в целительское отделение. Усадила на кушетку, застеленную свежей голубой простыней, и открыла окно, впуская в палату ароматы теплой весны.

   – Мне нужно переодеться. И ополоснуться. Этот запах… – я поморщилась, водя носом от плеча до локтя.

   – Всего лишь кровь, – отмахнулась целительница. – Нам нельзя терять ни минуты. Тот, кто с вами это сотворил…

   – Что сотворил? Кто «тот»? – озадаченно пробормотала я, внезапно отыскав в нагрудном кармашке свой именной жезл.

   Все-таки я не пешком к академии пришла. Пятки были хоть и черными, но не стертыми до крови. А в горле до сих пор стояла муть от стремительного телепорта. Ощутимо так подташнивало, точно я за одно утро переместилась раз пять, заметая следы.

   От кого убегала? Зачем?

   – Мы обе знаем, который «тот», Вероника, – вздохнула Анна Николаевна и неодобрительно передернула плечами. – Счет идет на мгновения. Я должна понять, что вам давали и какие заклятья применяли, пока их след окончательно не исчез. Тогда, быть может, смогу исправить… нанесенный вред…

   – Мне не вредили, – заученно ответила я. – Меня не обидели. Не сделали ничего дурного.

   – Уверены, мисс Честер? И кто же вам это внушил? – в проеме дверей появился ректор.

   По-обычному собранный, подтянутый, застегнутый до верхней агатовой пуговицы. В отличие от супруги, он даже спросонок не был лохмат и помят. Шурховы чудеса.

   Я смущенно поджала пятки под себя и завесилась подолом рубашки, надеясь прикрыться по максимуму. Зачем, зачем Анна вызвала Андрея Владимировича? Я и без его пытливого темного взгляда горю со стыда.

   – Анна не вызывала, я вызвался сам, добровольцем, – мрачно поведал ректор. – Безумно интересно послушать ваш рассказ. Не опускайте детали. В них вся соль.

   – Опять хотите забраться ко мне в голову?

   Я поморщилась и отползла на дальний конец кушетки. «Темное соединение» меня добьет. Но если вариантов вернуть память не останется…

   «Забудь. Не вспоминай. Обещай, куколка!»

   Я вытряхнула из головы чужой хрип. Убийца!

   Он… Он выпил папу, а меня, выходит, бросил в Эстер-Хазе? Или увел с собой, переодел в грязную рубашку, а потом уж бросил? Картину, как Эрика арестовывают, я не помнила.

   – Я просто понаблюдаю за диагностикой. Издалека. Успокойтесь, Вероника, и не забывайте дышать.

   Ректор напряг челюсть, заплел руки на груди и сделал два шага назад.

   – Мой отец… – начала я и осеклась. Вгляделась в сумрачное лицо, не уверенная, что хочу слышать ответ на вопрос.

   – Граф Ланге мертв, – выдавил из себя князь Карповский. – В его убийстве обвиняют Эрика Валенвайда. Были свидетели.

   Значит, не привиделось. Не придумалось.

   Я. Я свидетель. Хоть от шока моя память попыталась избавиться от горьких воспоминаний.

   Меня заставят давать показания? Сидеть на твердой лавке в подземном зале магтрибунала и в красках описывать смертельный укус вампира?

   – В этом нет необходимости. Свидетельств было достаточно, – отрешенно сказал Андрей Владимирович. По привычке он читал мысли, трагично-серыми тенями написанные на моем лице.

   – Матушка уже знает?

   Много ли нужно официальной теле-маго-грамме, чтобы долететь до замка Честер? Упасть в дрожащие руки графини Аврелии?

   Вряд ли на фоне кошмарной новости она продолжает винить меня за побег со свадьбы. В разгар крупного горя мелкое забывается. Или и в смерти папы обвиняет тоже? Скорее всего, так и есть. Порченая ягодка. Позор целого рода.

   Андрей Владимирович переглянулся с супругой и осторожно кивнул. Выходит, маму успели известить.

   Эта атмосфера заговора начинала нервировать: все вокруг знали больше меня! Они хоть что-то помнили и могли доверять своей памяти.

   Странно, но теперь я вспоминала о папиной смерти почти спокойно. Эмоции били в грудь приглушенно. Пошевелилась злость, вспыхнуло отчаяние, попыталась взыграть ненависть, откликнулось отрицание… И вдруг стерлось все – за ненадобностью. Будто я за неполные сутки успела примириться с горькой действительностью.

   Анна Николаевна пританцовывала вокруг меня, растирая до искр ладони и вытягивая сияющие струны из кольца-талисмана. Вряд ли тонкий золотой обод имел иглу. Я бы не стала подозревать княгиню в применении темной магии. Но все равно нервно заерзала на кушетке.

   В последний раз меня диагностировали в «Эншантели» – на предмет невинности. Процедура вышла неловкой и неприятной, а потом я получила от матушки письмо с помолвочным кольцом. Это случилось в какой-то иной, прошлой жизни.

   В этот раз ощущения были другими. Искристыми, баюкающими. Анна Николаевна ласково вытягивала невидимые ниточки из головы. Кружево зависало в воздухе перед ее носом, давало целительнице информацию и тут же рассыпалось в пыль.

   Княгиня действовала до того ловко и умело, что диагностика напоминала танец пальцев и сверкающих струн. Как чародейка-арфистка, выуживающая невероятные ноты прямо из воздуха.

   – Почему я не помню, как сюда пришла? – решилась я на вопрос, с любопытством поглядывая на сопящий нос княгини.

   – Потому что… Ммм…

   Завороженная диагностической картиной, она замолкла и закусила губу. Отвлеклась от беседы, сощурилась. Что-то проверила, подняла брови изумленно.

   – Потому что вам давали «Иммору» и Ублиум Мортис, мисс Честер. В гомеопатических дозировках, но регулярно.

   – Вы помните, как выпили или съели что-то горько-сладкое, приторное, отдающее миндалем и водорослями? – вторгся в шоковую тишину голос ректора.

   – Смутно. Почти нет.

   Я неуверенно пожала плечами и отвела глаза. Сквозь серое облако памяти продиралось воспоминание. Последнее из тех, что во мне сохранились.

   Стекло бокала. Теплый палец на подбородке. Напиток, удививший язык неприятным вкусом… И темнота, обрыв.

   Где это было? Кто меня опоил? Из чьих рук я послушно приняла зелье?

   – Отсюда провалы… Пробелы…

   – Пигалица, проверь… – хрипло отозвался Андрей Владимирович с угла кабинета.

   – Уже проверила, – сообщила она и виновато на меня поглядела. – Прошу прощения, Вероника, что заглянула так глубоко без разрешения. Но я обязана была убедиться. Имелось столько свидетельств от очевидцев, что вы были связаны, покусаны и окровавлены, а после похищены силой…

   – И? – требовательно поторопил князь, ничуть не смущенный ее незаконным вторжением.

   – Телесных повреждений нет. Она в порядке, просто в шоке и без памяти, – с облегчением выдохнула княгиня. – Он не сделал дочери графа ничего дурного. Остались бы… следы. Не на теле, так на ментальном уровне. Я даже серьезной кровопотери не вижу. Отметины на шее есть, но… он брал мало и осторожно.

   – «В гомеопатических дозировках», – фыркнув, хмуро договорил Карповский.

   Он растер лицо и со скрипом уселся на стул у двери. Махнул рукой, позволяя супруге продолжить маг-диагностику.

   Пока Анна Николаевна окуривала меня дымком из голубой сферы и разбирала изменчивый пар на волокна, я вглядывалась в свои запястья. За ночь отметины от веревок прошли. Да и ссадины на коленях, оставленные колючими стражами Дебрей, стали незаметны.

   – Андрей, прошу, – княгиня строго зыркнула на ректора, предлагая тому покинуть палату, но он не шевельнулся. – Я уже трижды проверила разными методами… И должна задать мисс Честер два вопроса. Неловких, так что ректору Андрею Владимировичу лучше покинуть…

   – Как верно заметила Анна Николаевна, Андрей Владимирович тут ректор, – мрачно напомнил Андрей Владимирович. Который ректор. – И за свои ежедневные страдания имеет право сидеть там, где пожелает.

   – А потом говорит, что я упрямая, – Анна закатила глаза и смиренно продолжила: – Вероника, вы знаете, что утратили невинность? Помните, с кем?

   Я сжалась в комок и нервно заморгала. Кошмар. Позор. Конечно, такие вещи видно на маг-диагностике.

   Все ждала, что она добавит что-то обидное, обличающее… Матушка непременно разорилась бы длинной тирадой о предательнице чести рода Честер, спутавшейся с грязным полукровкой. Но княгиня молчала и спокойно дожидалась ответа.

   – Я целитель. Вы можете говорить со мной открыто, – Анна Николаевна взяла меня за запястья и мягко сжала. – Я знаю, что господин Расков собирался соединиться древним ритуалом, а значит, рассчитывал на непорочность невесты. Предполагаю, это случилось позже… Вы помните?

   – Д-да, – прошептала, полыхая с головы до пят. – Это я помню.

   – Слава Судьбе-богине, – выдохнула она и сжала запястья крепче. – Значит, решение вы приняли сами и до того, как утратили память?

   – Сама.

   Я стала совсем его… а он! Потерял контроль и убил.

   – Сгораю от нетерпения, какой второй вопрос в этой занимательной викторине, – пробубнил в кулак ректор.

   Он потемнел в тон пиджаку и теперь неотрывно следил за пассами, которые совершали изящные женские пальцы над моим животом.

   – Я предпочла бы сообщать это в других обстоятельствах, леди Честер… и без лишних ушей… включая призрачные… – она сердито зыркнула на подвесной шкафчик со снадобьями, и голубоватый нос быстро всунулся внутрь. – Но и молчать не имею права. Нет, нет, нужно еще раз проверить…

   Она взволнованно замахала пальцами, сооружая из золотистых нитей аркан. Накинула тончайшей сетью на меня, позволила магии обнять кожу от лба до колен… Я рвалась с места – что? Что?! – видя, как напряжение на ее лбу сменяется изумлением.

   Княгиня накрыла губы ладонью и отвернулась к окну. Глубоко вдохнула весенний воздух, растягивая паузу до невыносимости.

   – Что со мной не так? Ответьте!

   Представлялись дикие, страшные вещи. Что может напугать княгиню, победившую Блэра, давшую отпор Братству арканов, выстоявшую против натиска Верховного Совета?

   У Анны Николаевны должен быть стержень из чистого серебра. Звонкий и прочный. Так почему она напугана до трясущихся пальцев? Я отравлена? Умираю? Становлюсь монстром? Покроюсь чешуей, обрасту перьями, как Эзра Грифф?

   – Все не должно быть так, – прошептала она удрученно. – Это несправедливо. Да и невозможно, если верить историческим сводкам. Как могло получиться? Ему почти три сотни! Но капля…

   – Что с ней? Я потеряю магию, как Элиас? Или ослабею до смерти, как Эмиль?

   Проклятый род Честер! Брат чуть не умер, когда сила в нем надломилась… Но Карповские смогли помочь, спасли неблагодарного гаденыша.

   – Капля в порядке. Крепка, напитана, работает усиленно на поддержание… и защиту… Такое видно на маг-диагностике лишь в одном случае, – Анна Николаевна нервно разлохматила пучок на голове и похлопала себя по щеке. – Я не знаю, как сказать такое… в нынешних обстоятельствах.

   – Как-нибудь скажите, пока я в обморок от ужаса не упала, – взмолилась я.

   – Вероника, ты ждешь малыша.

   Ох, нет, лучше бы она молчала… Нет. Нет. Нужно проснуться. Взбить лапками морок, что меня пленил, и вырваться на поверхность.

   – Да какого ж тролля! – негромко рыкнул Карповский и шумно набрал воздуха в грудь. – Он в своем уме?

   – Эрик? Твой клыкастый товарищ, «которому можно доверять»? Едва ли, – невозмутимо отбила княгиня, сжимая трясущиеся пальцы в кулаки. – Иначе не похищал бы наших студенток на глазах у всего Эстер-Хаза и не обезволивал их «Имморой».

   – Своих студенток, – поправил ректор, растирая двумя пальцами переносицу. – И всего одну. По его признанию, самую сладкую.

   – Мне нехорошо, – прошептала я, прерывая семейную пикировку. Схватилась за горло и проскребла по коже ногтями, в надежде, что это спасет от тошноты. Или хотя бы вернет меня в адекватную реальность.

   – Будет мутить какое-то время, крепись. Срок небольшой, три-четыре недели от момента… кхм… «слияния». В целом, все сходится. Вовсе не значит, что он целый месяц… с тобой… – сумбурно бормотала Анна Николаевна, явственно проглатывая слово «развлекался». Почему-то напрашивалось именно оно.

   Ногти сильнее впились в кожу, но сознание не желало трезветь.

   – Так бывает, что с одной попытки… Поверь мне, Вероника, я в курсе, – ее ровный голос успокаивал, но тело не поддавалось и усердно тряслось. – И была не меньше твоего озадачена. Однако…

   – Что? Что вы такое говорите? Я не понимаю… И половины слов не понимаю! – простонала я, беспокойно ерзая под ее ладонью.

   Золотой талисман что-то напутал. Просроченное колечко, ошибка в диагностике…

   Какие еще малыши? Откуда? Каким румынским ветром их надуло?

   То, что случилось в пещере два дня назад, никак не могло привести к «последствиям». И уж точно «малыша» нельзя было бы так быстро диагностировать. Я хоть и тепличная кукла, но кое-что слышала. И читала. И соседки рассказывали.

   – Однако на твоем месте я бы очень постаралась вспомнить, где, как и с кем провела последние тридцать дней. Ради собственной уверенности и… и вообще, – договорила целительница и со вздохом опустила руку.

   «Не вспоминай… Забудь!»

   – Почему тридцать? – шершаво переспросила я.

   – Мисс Честер, мы ищем вас уже месяц, – проворчал ректор, ослабляя воротник, передавивший шею. Он был не в духе из-за шокирующих новостей.

   – Но я сбежала со свадьбы позавчера!

   – Со свадьбы прошло четыре недели. Мы облазили и Румынские Дебри, и всю шурхову Индию. Аарон с крыльев сбился, выслеживая вашего… кхм… «похитителя». Того самого, который «еще не спятил, чтобы с кем-то сближаться». Мда, – хмыкнул Карповский с горькой усмешкой. – И ничего. Ни капли крови, ни проблеска ауры. Мы бы вас не нашли, Вероника, если бы он не отпустил.

   Отпустил?

   Судьба-богиня… Где я была целый месяц? Почему я его совсем не помню? Что со мной сделали и… зачем?

   – Следов «Имморы» почти не осталось. Я могу вывести сок Ублиум Мортиса из организма, если… Если ты этого захочешь, Вероника, – помолчав, сказала княгиня.

   «Забудь!»

   – И тогда память вернется?

   Я приняла из ее рук голубой плед: Анна Николаевна заметила, как мое тело сотрясает крупной дрожью.

   – Не сразу. Что-то вспомнится мгновенно, что-то, что схоронилось глубже, всплывет через день или через неделю… – бормотала она, прикидывая в уме. – Тому, что упало на дно, понадобится месяц. Но в итоге вернется все. Абсолютно все, что ты забыла.

   – А если мне не стоит вспоминать? Если беспамятство – это прощальный подарок?

   Я встревоженно уставилась на княгиню. Разыскивала в ее красивом лице ответы, но Анна Николаевна и бровью не дернула. Заставляла делать свой выбор.

   – Решение только ваше, мисс Честер. Вам с этим потом жить, – подал голос ректор и поднялся со стула. Подошел к жене, ухватил мягко за локоток и потянул к двери смежного кабинета. – Дай ей время подумать, Ани.

   Они исчезли за приоткрытой дверью. Сквозь щель просматривались угол желтого дивана и серебристый поршень магической кофе-машины. Звякнули керамические чашки, кто-то стал рыться в шкафчике и, кажется, случайно просыпал зерна.

   Я слышала неловкий шепот и нежную возню, и могла лишь догадываться, что происходит в маленьком кабинете главной целительницы.

   «Оставь память мне, куколка… Я сохраню ее за двоих».

   Вернуть воспоминания. Все, до последнего кусочка. Соблазн был велик, но рождал сомнения: ничто не дается бесплатно. За правду я выплачу высокую цену. Память станет грузом… Подъемным ли?

ГЛАВА 7. Сокрытое

«Не вспоминай, ты сделаешь себе хуже, ягодка».

   Голос Эрика был со мной. Остался на рубашке, впитался в кожу, вгрызся в каждую мурашку. Он колыхал волосы теплым ветром, ложился на ткань запахами крови.

   Но зелье внушения выветрилось из организма, и голос был просто голосом, я вполне могла ослушаться.

   Как поступить? Забыть тридцать дней? Отдать их ветру, солнцу и Судьбе-богине? Или заново прожить каждый, когда память будет возвращаться рывками?

   Что со мной творилось? Почему для этого понадобилась «Иммора»? И главное… откуда появился «малыш»? Что теперь со всем этим делать?

   Проблем было так много! Хрупкое кукольное сердце не справлялось с нагрузкой. Папа. Ребенок. Эрик. Иммора. Тридцать шурховых дней…

   Как со всем справиться? Как не сойти с ума?

   Я рухнула головой на больничную подушку, смятую неудобным блином, и позволила горячим слезам покатиться по щеке. В груди грохотало, спазмы разрывали сердечную мышцу. Это слишком для меня. Слишком.

   – С каких пор ты так рано встаешь, пигалица? – просочилось шершавое сквозь шуршание ткани и жужжание кофемашины.

   – С тех пор как выбрала себе самую бессонную профессию, – устало призналась княгиня.

   Жужжание стихло, и я ясно расслышала звук поцелуя.

   – Ани, тебе надо больше спать.

   – Я знаю. Пытаюсь, – вздохнула она. – Мелисса вызвала ночью: Софи стало нехорошо, роды ожидаются со дня на день. Если неделю продержится – будет чудо. Я волнуюсь, Андрей… Я никогда не принимала роды у волчицы. Понятия не имею, как появляется на свет дитя вервольфа и метамага!

   – Ты справишься. Как всегда, как со всем, – хрипло мурлыкал ректор, наминая шуршащую ткань. – И с Софи Осворт, и с этой девочкой… Помочь с извлечением Ублиума?

   – Не нужно. Я сама, так лучше. Если память прорвется на середине процесса, а мы будем в ментальной связке…

   – Не уверен, что хочу видеть сокрытое, – закашлялся князь. – И точно не хочу, чтобы на это смотрела моя жена.

   – Вероника еще не решилась, – увильнула она. – Может, и не придется.

   – Ей важно узнать.

   – А если Эрик ее обидел? Если натворил такого, что и крепкая психика не снесет?

   – Он не обидел. Не мог.

   – Мне видится это иначе, Андрей. Владимирович, – резко выдохнула Анна и звонко поставила чашку.

   – Я бы не смог.

   – Не сравнивай его с собой. Ты совсем другое чудовище.

   – А как похожи… – фыркнул Андрей Владимирович, с пыхтением зарываясь куда-то носом.

   – Ты мое чудовище.

   Ткань халата надрывно затрещала. От неловкости, что всякому свидетелю положена, я аж реветь перестала и поглубже зарылась в подушку.

   – Мы не знаем, что там произошло, – глухо пробормотал ректор, давая «клыкастому товарищу» последний шанс. – И я не уверен, что должен вмешиваться в то, чего не до конца понимаю… А может, напротив, понимаю слишком хорошо.

   – Он перешел черту. Сцена в Эстер-Хазе, похищение, «Иммора»… Ублиум!

   – За это судить только ей, – мрачно отозвался князь.

   – Она совсем дитя. Перепуганная, потерянная девочка, шокированная смертью отца.

   – Паршивый отец был…

   – Своего ты не убивал.

   – А как хотелось! – фыркнул Карповский.

   – Если бы ты меня… вот так…

   – Знала бы ты, пигалица, как часто я мечтаю тебя обезволить, замотать в ковер и утащить в пыльное логово. Подальше от этого бардака. И тебе лучше не знать, что я намерен там с тобой делать, – тихо рассмеялся ректор и стиснул в руках что-то сопротивляющееся. – Или можешь ты. Я добровольно «Имморы» наглотаюсь. Сам сварю целую чашу. Только уведи меня подальше. Но воспоминания оставь!

   – Андрей, сейчас не время и…

   – Я устал от этого дурдома. Хочу свою жену и тот домик в Бретан-Глоу, – проворчал ректор.

   – Нужно найти Эрика, – хрипло, но настойчиво шептала она. – Ай! А говорил, не кусаешься… Вот и верь после этого страшным темным магам.

   – Ани, он не хочет быть найденным.

   – Захочет, – не согласилась княгиня. – Конечно, Шо его легко не отпустит, и будет суд… Но при всех смягчающих обстоятельствах… Срок будет не так и высок. Вероника вернулась целой, а граф не брезговал гипнозом и пытками.

   Очередная клетка его убьет. Это было ясно даже мне, пустоголовой куколке, что связала свое сердце с монстром.

   Я подтянула плед повыше, до самого подбородка. И замерла, прислушиваясь.

   – Пигалица… Мне легче его понять. Его страх, его боль, – совсем тихо сказал Карповский. – Уверенность, что он никогда не будет прощен за все, что натворил. С таким мраком в душе сложно жить вечно. И невозможно смотреть в глаза тех, кто ненавидит.

   – Думаешь, он ищет смерти? – прошептала она, плотнее прикрывая дверь.

   Но то ли стены в больничном запредельно тонки, то ли воздушные потоки – на моей стороне, я слышала все отчетливо.

   – Вампиру не так-то просто ее найти…

   «От мелкой Веро

   Тот смертью падет!»

   Заливалось в уши озорным, ехидным голосом брата.

   – Он должен узнать о ребенке, – прошептала Анна, выбивая из мыслей глупый стишок. – Копаться в прошлом и зарываться в мраке – это, конечно, высший смысл бытия… Любимое занятие всех благородных мужей… Но есть вещи куда более важные для двоих.

   – Я знаю, Ани. Я попробую передать «известие». Надеюсь, оно дойдет до адресата, – вздохнул Андрей Владимирович и шумно отхлебнул.

   – И принеси из второй теплицы тех успокоительных травок, что выдаются по особо кошмарным поводам, – попросила Анна Николаевна, появляясь на пороге. Она нашла мои покрасневшие глаза и больше взгляда не отрывала. – Вероника, что ты решила?

   – Я хочу вспомнить.

***

Хмурый ректор, прозванный Мрачным Демоном явно не в шутку, вышел из палаты. Дверь хлопнула, внутренности вздрогнули синхронно с целительской утварью на металлическом столике.

   Ради святого морфа! Пусть окажется, что Андрей Владимирович за успокаивающими травками отправился, а не сообщение Эрику отсылать. Потому что я пока сама не готова поверить в случившееся.

   – У тебя сейчас, наверное, в мыслях тролль знает что творится, – Анна Николаевна присела на край кушетки и сочувственно улыбнулась.

   Взмах перстнем – и ширма послушно задвинулась, закрывая нас в уютном коконе тишины.

   – Я только вчера стояла на Аптечной улице и смотрела в глаза отца, – призналась ей, ерзая на подушке. – А сегодня очутилась на чужом крыльце в чужой рубашке. Я не понимаю… Не понимаю, откуда «тридцать дней», «малыш» и «Иммора»…

   Я укладывала, а оно не укладывалось. Совершенно.

   – Когда мы удалим Ублиум Мортис и вернем украденное, все встанет на свои места, – пообещала княгиня и мягко ткнула пальцем в мой висок. – Закрой глаза и расслабься. Не бойся. Это почти не больно и ребенку не навредит.

   – Я не боюсь… То есть, я не подумала даже, что надо бояться, – пробормотала с ноткой вины.

   Как можно навредить тому, что ненастоящее? Оно придумано. Оно… просто в шутку.

   Да-да, Судьба любит злые шутки, особенно над Честерами.

   – У тебя шок, но ты славно держишься, Вероника, – подбодрила Анна Николаевна, когда я заставила зубы стучать потише. Истерика все еще плескалась внутри, зудела под ребрами.

   «Почти не больно» оказалось все-таки больно. Я закусила губу и попыталась громко не выть, пока княгиня извлекала из меня взвесь ярко-зеленых капель.

   Они росой скапывали на серебрянный поддон, заранее заготовленный и размещенный на столике на колесах. Сочные травянистые брызги… Так красиво они блестели на солнце – как икра, отложенная изумрудной рыбиной.

   Вот он какой, Ублиум, когда не в листьях. Я только в теплице его видала, когда дежурила на поливе у госпожи Дороховой. Вкус у забвения был отменно горьким, как горчичный взвар, настоянный на лимонных косточках. Но и прозрение вышло несладким.

   Извлечение Анне Николаевне давалось куда лучше, чем мне. Мадам Туше могла бы подыскать какой-нибудь запылившийся кубок. Чувствовалось, что княгиня хеккара съела и на целительских чарах, и на бытовых.

   Живот крутило дурным предчувствием. В висках лязгало болезненное «Э-рик! Э-рик!» всякий раз, когда княгиня откладывала на поднос серебряный пинцет.

   – Зачем он так со мной? – проскулила я, безотчетно хватаясь ладонью под ребрами.

   Да нет там ничего. И никого, талисману привиделось! И тошнота самая обычная – от истерики, телепорта и нервного истощения.

   – Вряд ли Эрик… кхм… планировал. Вампиры редко дают потомство, – сосредоточенно выдавила Анна. – Я много общалась с Эвер на эту тему, после того как у них с Фридом получилось. Обычно на это способны только молодые вампиры, до первой сотни лет. Как правило, женщины: им легче выносить необычное дитя. Так предусмотрено природой.

   – А оно необычное? – ужаснулась я.

   – Шансы половина на половину, Вероника. Пока не видно, есть ли у этой капельки клыки.

   Клыки! Пресвятые гоблины, за что мне еще и клыки?

   – Эвер до последнего не проверяла, к какому виду принадлежит дитя. Только после случая в банке… Тебе нехорошо?

   – Мне невыносимо, – промычала в подушку.

   Как может быть хорошо тому, кто узнал, что прошлый месяц провел без воли, без памяти и в плену, исполняя чужие стыдные прихоти? Не чьи-нибудь, а убийцы отца! Кровожадного монстра, не способного насытиться.

   Тому, кто ушел из плена не с пустыми руками, а с полным подолом клыков… Маленьких. Молочных!

   – Древняя кровь сильна, но и природа предусмотрительна. Она дарует только то, что тело может перенести. Ты крепкая девушка, однако рождение полукровки не всякому по плечу, – туманно прошептала княгиня, поглаживая меня по голове. – Возможно, в тебе сейчас растет новая леди Честер. Маленькая и сероглазая, так похожая на твоих предков.

   Только с клыками! И специфическим рационом!

   Всякая воспитанница «Эншантели» знает, что после свадьбы ей выпадет честь продолжить род супруга. Она станет сосудом для наследника. Нескольких. Двух или трех. Лучше мальчиков, крепких магов… Она будет надеяться, что в каждом раскроется капля и их имена украсят молодые ветви фамильного древа.

   Но это необязательно случится сразу. Если супруг не возражает, первое время девам дозволено пить лунное снадобье. Чтобы пообвыкнуться с ролью хозяйки, освоиться и усладить мужа нетронутым телом. А уж потом…

   Мы с Эмилем у матушки появились довольно поздно. Тетя Мэл родила Софи в зрелом возрасте. А Эмилия вовсе не познала радость родительства…

   Словом, к клыкам в утробе я совсем не готовилась!

   Богиня, что скажет мать, если узнает? Скандал для первой полосы! Дочь графа Ланге носит под сердцем дитя убийцы! Частичку того, кто жестоко обескровил ее отца…

   Матушка открестится от родства. Меня с позором вычеркнут из всех родовых книг.

   Если раньше не вычеркнули… Ну и пусть. Ну и пусть.

   Но что, если… вовсе не Эрик? Я не помнила похищения и не очень-то доверяла свидетельствам. Вдруг меня пленил Расков в отместку за побег? Ему не три сотни лет и его кровь горяча, а в том имении с острым шпилем тоже имелась кровать. И горы.

   Горы… Я точно видела горы. Матерь морфова!

   – Пожалуйста, поторопитесь, Анна Николаевна. Мне очень нужна моя память, – взмолилась я, морально готовая к любой боли и унижению.

   – Вероника, я сейчас соединюсь с тобой ментально, чтобы снять с памяти блоки. Есть некоторая вероятность, что увижу что-то, чем ты делиться бы не хотела.

   – Я слышала, как вы обсуждали… с ректором… Смотрите. Мне, видит Судьба, уже все равно, – пробормотала, отчаянно жмурясь. – Сильнее я опозорена уже не буду.

   Богиня, как я ошибалась!

   Прохладные ладони легли на виски. Я приподнялась, позволяя княгине зарыться в волосы и вмять подушечки пальцев в кожу.

   – Если я выну «пробку», поток уже не остановить… Готова? – переспросила она, давая последний шанс на побег. Но я набегалась.

   Быстро покивала, пока не передумала. Я должна знать, что случилось за шурховы тридцать дней.

   «Не вспоминай, маленькая принцесса…»

   Прочь из моей головы!

   Он потерял право голоса, когда обезволил меня, точно куклу. Когда накормил «Имморой», щедро сдобренной тоником забвения. Когда, наигравшись, выставил на порог Санкт-Петербургской академии в одной заляпанной рубашке. Когда сбежал, на лету отряхивая лапы от сотворенной грязи!

   Перед глазами потемнело. Тонкий звон пронзил сознание… и меня заполнил обжигающе ледяной поток. Картинки-воспоминания рвались вперед, прытко, нахально, наперебой. Наскакивая друг на друга и путая мысли в морские узлы.

   Как неловко… Как неловко сгорать от стыда в ментальной связке с княгиней.

   Я догадывалась, что мы с Эриком не гадальные пасьянсы раскладывали. И не уборку делали в чужом имении. Но к такому меня даже воображение не готовило!

   Сплетение рук и ног. Хрипы и стоны. Изменчивое пламя в камине. Жажда, крутящая жилы… и утоленная прямо на ковре.

   Ласкающие струи воздуха. Полет. Без одежды! И снова стол, и кресло, и кровать…

   Матерь морфова!

   Красивое тело, вздрагивающее от наслаждения. Мое, его… Новый единый организм, сплетенный накрепко в обоюдном голоде.

   А поток все хлестал. Все не прекращался. Вдалбливал мне в разум нарезку самых острых эпизодов. Соблазняя купить билет на шоу и посмотреть целиком, в пикантном одиночестве, смакуя детали.

   Напряженные мышцы на вампирском плече, потная дорожка между лопаток… Это моя ладонь по ней скользит с наслаждением?!

   – Хватит! – всхлипнула я и вырвала голову из рук Анны Николаевны.

   Она тяжело дышала и, кажется, самостоятельно из круговорота чужой памяти вырваться не могла.

   – Спасибо, – поблагодарила она негромко и, смочив полотенце в кувшине, промакнула лоб. Сначала свой, а потом уж мой. – Жарковато.

   – Вы это тоже увидели?

   – Я пыталась не смотреть, но… – она сглотнула и похлопала себя по щекам. – Я знаю это место. Я там бывала.

   – Судьба милостивая!

   – Богиня, до чего дурно стало...

   Заметно побледнев, Анна Николаевна вскочила с кушетки. Растерла лицо, но красок это ей не добавило. На белой коже только два черных глаза и блестело.

   – Я была, да… я… Хорошо, что Андрей ушел и не видел логово, – судорожно вздохнула княгиня. – Не самые радостные воспоминания. Те, что любое чудовище мечтает забыть, да не может.

   Она жадно пила прямо из кувшина, расплескивая на халатик. На светло-голубом хлопке проступали темно-синие пятна. И я забеспокоилась, что Анна Николаевна сейчас рядом со мной в обморок грохнется – от недосыпа, усталости, магического истощения и тролль знает чего еще.

   – Надо ректора вызвать. Отправьте теле-маго-грамму, – прошептала я просительно, подтягивая женщину за подол к кушетке.

   – Не надо. Я справлюсь, – она тяжело опустилась на край. – Это так давно было… Больше двадцати лет… Новое логово арканов, восставший Августус Блэр. И Андрей… который… он…

   Она перевела сосредоточенный взгляд на меня и тихо договорила:

   – Он тогда много чудовищных вещей натворил. Не по своей воле. Блэр подчинил его, и должна была быть свадьба… Моя с Темным Принцем, – она подавила всхлип и сосредоточенно нахмурилась. – Понятно, почему мы не смогли тебя найти. Логово защищено. Меня… меня не смогли найти тоже.

   Воспоминания – трагично утраченные, торжественно возвращенные и просто отложенные за ненадобностью – соединялись в жутковатую картину.

   «Должна была быть свадьба… Но меня не пригласили, даже торта в подвал не принесли… Блэра предал кто-то из своих…»

   «Синеглазка однажды спустилась ко мне… С пустым взглядом и трясущимися коленями… Как думаете, далеко упало гнилое яблочко от той яблоньки?»

   – Так Алекс, он, выходит…

   – Да, думаю, он был зачат там. Блэр ко многим в головы залезал… В воспитательных целях и в качестве лекарства от скуки. А Джина до дрожи мечтала стать королевой… – Анна тряхнула плечом, брезгливо сбрасывая осколок памяти. – Только с принцами ей не везло.

   Значит, с женихом кое-что общее у нас все-таки есть. Точнее, с его обезволенной матушкой…

   В логове арканов имелось много кроватей. Если верить заблудшей памяти, мы с Эриком опробовали их все. Разве что в подвал не спускались.

   – Но есть и плюсы, Вероника, – Анна выдавила из себя подобие грустного оптимизма. – Теперь нет никаких сомнений, кто отец крошечной «капельки» в твоем животе.

   – Никаких, – прохрипела я, тыкаясь лицом в прохладное полотенце.

   Но жар не унимался, внутри пекло: вместе с воспоминаниями пришли и ощущения. Эффект полного погружения, реальность в реальности и прочие неприятности.

   Сомнений, тролль прибери, никаких.

   С аппетитом и жаждой древнего вампира… Похоже, Эрик за все тридцать дней ни разу не выпустил добычу из рук. Хорошо, если кормил хоть изредка и в купальню водил.

ГЛАВА 8. Шкатулка

Княгиня достала из маг-сейфа флакон с ярко-синей жидкостью и перелила в стакан.

   – Немножко «Сомнии» не повредит.

   – Не уверена, что хочу спать и… видеть «сны», – с придыханием взмолилась я.

   Поток полуголых вампиров в голове только-только остановился, и я мысленно воткнула пробочку на место. Ложиться спать – дрянная идея, очень!

   – После извлечения отдых необходим, – настояла Анна Николаевна и убедилась, что я выпила все до капельки. – А я дождусь травок из второй и сварю самое крепкое успокоительное снадобье. Такое, знаешь, что и на хеккара подействует. Меня наставница научила. Полежишь, посмотришь на танцующих единорогов… Пока я делаю пробы ауры и тест на истощение, ага?

   – Ага, – выдохнула покорно.

   Танцующие единороги легко выиграли право на эфир в моей голове. Всяко лучше потного вампира без ничего. С арсеналом извращенных фантазий в отсутствующем рукаве!

   Но мне не повезло. Единороги достались кому-то другому.

   Пока княгиня хлопотала над зельеварительным столом, подготавливая в хрустальной чаще стартовый бульон, на меня напал сон. И очень быстро звон, с которым серебряная поварешка билась о стекло, сменился скрипом половиц, уханьем совы за открытым окном и отяжелевшим мужским дыханием.

   – Ближе, куколка. Еще ближе… Шурхов этикет! Нам это расстояние ни к чему.

   – Вот так? – я сделала еще шаг и замерла.

   Ждала приглашения или приказа. Сесть, встать… Лечь? Любого его слова – такие правила сегодняшней игры: я должна быть очень послушной куколкой.

   – Какая ты у меня красивая, – одобрительно покивал Эрик, укладывая подбородок на кулаки. – Настоящая принцесса. Тебе удалось починить кружево? Сладкая ягодка… с волшебными ручками… Хоть какой-то прок от «Эншантели».

   Он возвышался над столом, подминая локтями скатерть, и любовался кем-то перед собой. Вряд ли графином рубиновой жидкости. Значит – мной.

   Я кинула робкий взгляд вниз. Хвала Судьбе, одежда на мне имелась: старинное платье в дурацких рюшах, сочно-голубое, отделанное золотой тесьмой и мелким жемчугом.

   Шнуровка туго стягивала грудь, не позволяя той покинуть убежище раньше времени. Но мы обе чувствовали по голодному взгляду Валенвайда: десять минут, от силы полчаса – и она покинет.

   – Сними. К троллям светскую мишуру! – фыркнул Эрик, разбив в пыль наши с грудью надежды.

   А как же законные десять минут? В одежде? Упырь сам нарушает свои же правила!

   – У нас новый этикет, принцесса. Никаких правил. И… никаких тряпок.

   – Но на тебе одежда есть.

   Ее подобие. Распахнутая светло-серая рубашка, открывающая расцарапанную женскими ноготками грудь, и брюки с давно потерявшимся ремнем. Эрику нечасто приходится их надевать. Так, для ужина только.

   – Сними свою… и я разрешу снять свою, – прохрипел вампир, плотоядно жмурясь. – И давай я сегодня буду «господином Валенвайдом», куколка? Мне нужно до краев заполнить шкатулку воспоминаний… И в половине из них я заставлю тебя краснеть. Ты такая…

   – Красивая? – подсказала я. Он не уставал повторять, а я не уставала слушать.

   – Невероятная. Невозможная. Несуществующая. А когда краснеешь – очень красивая, да, – рассмеялся он вполне добродушно. Но тут же принял грозный вид, нахмурился, оскалился. – Сними.

   Это тоже была игра. Вполне привычная… В первый раз она смутила меня до багровых пятен на лице и шее. До остановки дыхания, до панического хрипа в груди.

   Но нынче был уже пятый, когда Эрик не раздевал меня сам… лишь смотрел, любовался, запоминал изгибы… Словом, после третьего я краснеть перестала. Если ему так хочется наблюдать – пускай.

   Он со мной, я с ним. И это правильно. Так, как должно быть. Мы так решили, это нужно обоим.

   А еще ему нужно, чтобы я избавилась от оков чужого тряпья, что приводила в пристойный вид целое утро. Пальцы исколола бытовыми чарами! И все – ради секундного восторга, одобрительного кивка и требовательного «сними».

   Вот ведь… упырь!

   – Присядь, ягодка. Поешь, – тихо предложил Эрик, когда я избавилась от тесных рюшей и тесьмы.

   – Я не голодна, – помотала головой.

   – Голодна. Нельзя сбивать режим. Ты сама говорила, что должна спать и питаться… хоть изредка. Я услышал, – бормотал он, с напряжением вглядываясь в кружевную лямку. – Только побыстрее, молю.

   Я уселась на кресло, убранное праздничным серебристым чехлом, и придвинула тарелку. Рядом тут же появился до краев наполненный бокал. Я подавила довольную ухмылку: изголодавшийся вампир – сама забота.

   В рубиновой взвеси плавали, медленно опускаясь на хрустальное дно, ярко-зеленые капли. Я заранее знала, каким будет вкус – сначала чуть горьким, потом чуть сладким, потом обычным, хмельным. И не удивилась, когда сделала первый глоток. Поморщилась, но выпила все.

   Это наш маленький вечерний ритуал. Как истинно ночное чудовище, Эрик оставляет главные развлечения на темное время суток.

   Утром мы долго спим, завесившись плотными шторами. Едва не до полудня. Мадам Туше одолел бы спазм сердечной мышцы, узнай она, что ее воспитанница позволяет себе ворчать на солнечные лучи и, жмурясь, прятаться под вампирской подмышкой от утренних забот.

   После пробуждения и омовения, которое традиционно происходит в купальне на втором этаже и сопровождается чем-нибудь стыдным, игривым и плюхающим, у меня остается два-три часа свободного времени.

   Я взялась приводить в порядок нашу Крепость. Вернула к жизни те засохшие растения, какие еще можно было спасти. Извела пыль в большинстве комнат, объявила войну паутине и плесени…

   Было несколько мест, куда Эрик запрещал влезать. Я не спускалась в подвалы, не заглядывала в лекарские шкафы со снадобьями, не посещала кабинет с древними артефактами и арканскими книгами, не выходила за порог, окруженный защитными чарами…

   Еще пару спален Валенвайд брезгливо объявил запретными и, морщась, навесил на них магический замок. Даже простыни там не дал сменить, чтобы руки не пачкала.

   Остальные просторы были моими владениями. Я перебирала старинные сервизы и каждый раз ставила на обеденный стол какую-нибудь новенькую мелочь, приятную глазу. Серебряный молочник, декорированный рубинами, или вазу эльфийской работы, инкрустированную лунными опалами.

   Иногда я перебирала украшения, забытые прежними хозяевами в маленьких сундучках. Замки открылись легко. Эрик проверил – на большинстве ожерелий и колец не было никаких чар, – и великодушно разрешил надевать украшения к ужину.

   Иногда я орудовала жезлом и швейными чарами, приводя в порядок новое платье из безразмерной гардеробной. Все эти одежды несли воспоминания о чужой жизни… Поэтому я примеряла наряды ненадолго. А потом Эрик велел их снять.

   Временами Валенвайд казался мне отстраненным, задумчивым. Пустым и холодным, словно власть хищной половины отключила в нем все человеческие эмоции. А в другие дни – остро чувствующим, взволнованным. Он вдруг хватал меня и прижимал к себе до синяков: то, что в нем пробудилось, усыпить нельзя.

   Дни тянулись один за другим, наполняя тело благостной истомой и ощущением безмятежности. Но вечера не повторялись. Каждый был не похож на предыдущий.

   Поначалу я боялась глубин, в которые нас заведет неутолимая жажда, но потом расслабилась. Эрик лучше меня знал, чего я хочу. И он ни разу не обманул… Мне нравилось все. Пусть и краснела я, как перезрелая ягода, а наутро прятала нос в одеяле и мечтала забыть о сотворенном.

   – Ешь, принцесса.

   – Не хочу есть одна, – вздохнула, неодобрительно постукивая вилкой по краю тарелки.

   – У меня другой рацион. Так что поешь за двоих, – попросил клыкастый.

   Я послушно нагнулась над опаленным куском мяса. Богиня, пусть это будет не лавасилиск и не саблехвост!

   – Это еда для горного тролля, – рассмеялась я, старательно пережевывая жесткое мясо и слизывая с губ пряный сок.

   – Для истощенной птички тоже подойдет.

   Голодный взгляд сшибал с плеча кружево сорочки, и оно податливо сползало. Я не поправляла, терпела. Изнывала от жаркого воздуха, скопившегося между нами.

   – Взорвусь сейчас, Вероника. Иди ко мне.

   Я с готовностью отбросила вилку, отодвинула тарелку и скинула с плеч кружева. Внутри давно пробудился совсем иной голод. А мясо пускай съест тролль.

***

В холодном поту я подскочила на подушке. Отдышалась, пытаясь нахлебаться свежего воздуха впрок. Точно с черной океанической глубины вынырнула.

   На зельеварительном столе пыхтело душистое варево, хрустальная чаша источала ароматы мяты и ромашки. Самой Анны Николаевны нигде не было.

   На подносе мерцали колбочки с пробами ауры, на краю кушетки лежали чистая больничная сорочка и полотенце. Я свесила черные пятки с койки и осторожно коснулась холодного пола. Вроде стою, не падаю…

   Выходит, Эрик наряжал меня, точно тряпичную куклу на весенней ярмарке? Пользовался мной, как… как вещью? Услужливой девицей для грязных утех? Велел одеться, потом раздеться, и так по кругу? Все тридцать шурховых дней?!

   Ах да, верно… Древний монстр украшал мной интерьер. Я ведь для этого рождена.

   А потом, когда наскучило, забрал память и вышвырнул на порог. Или я сама сбежать умудрилась?

   Желая немедленно смыть хлещущее внутри отвращение, возмущение и раздражение, я подхватила сорочку и побежала в душевую. Черную рубашку Валенвайда стянула на ходу и по пути зашвырнула в маг-контейнер для уничтожения.

   Сколько мочалок потребуется, чтобы смыть с себя гадкое послевкусие пробудившейся памяти?

***

В душевой я провела почти час. Терла кожу до красноты грубой мочалкой, хлебала воду прямо из лейки, выгоняя вкус горькой сладости с языка. Взбивала пену на волосах, мылила тело всюду, куда дотянулась. Стирала горячим потоком следы, оставленные чужими пальцами и языком.

   Спятил он! Точно спятил! Только зверь, бесчувственный, эгоистичный, способен присвоить силой… Лишить свободы и воли… Заставить забыть. О жестоком убийстве, о красных лужах на аптекарском балконе, о стеклянных глазах отца.

   Целый месяц я помнила только о хрустале чувств, что звенели в сердце. О своей любви к кровожадному монстру. А он этим пользовался. Укладывал в кровать, словно ничего не случилось.

   Эмоции были настоящими, вот только… Не бывает одного без другого. Невозможно взять и выбросить кусок себя, чтобы не мешался под ногами.

   И теперь… Эрик прав, теперь стало невыносимо.

   Не помню, когда была такой злой. И была ли когда-то. Кажется, способность раздражаться в нас искоренили еще на первом курсе. Максимум гнева, на который способна милая леди, по уровню не превышает бульканье кипящего конфитюра.

   Но сейчас во мне рождалось столько грубостей и резкостей, которые я желала немедленно высказать вампиру в лицо, что меня разрывало на лоскуты. Как он мог так со мной? За что?

   – Вероника, ты там чешуей не обросла? – с осторожным лукавством спросила Анна Николаевна через тонкую дверь. – Люмьеры случайно не отрастила?

   – Я просто… я…

   Я порывисто крутанула вентиль и остановила поток. Из глаз продолжало течь, но это другое.

   – Отрицанием делу не поможешь. По себе знаю…

   – Я не отрицаю. Я… злюсь. Так злюсь! – взвыла обиженно, растираясь полотенцем. – Грудь аж печет.

   – Я приготовила успокоительное. На ранних сроках лучше не волноваться…

   – Но я хочу волноваться. Хочу кипеть. Чувствовать самостоятельно! Это мои эмоции, а не… не кем-то подброшенные, внушенные и вообще, – вспыхнула я, яростно забираясь в больничную сорочку.

   – Однако твой ребенок…

   – Как мне с этим быть? Ребенок. Богиня, ребенок! – я бросила на пол полотенце и уселась сверху. Прислонила затылок к двери, за которой стояла княгиня. – У меня ничего не осталось. Никого. Я даже с трудом понимаю, кто я и где я. Единственную вещь, которая связывала меня с прошлым, я только что бросила в маг-уничтожитель.

   Ни-че-го. Ни-ко-го.

   А ведь недавно все, что меня волновало, – это низкий балл за «Извлечение», который сильно испортит табель успеваемости. Мать разочаруется, отец пожурит…

   Отец не пожурит: он умер. Мать не разочаруется: она стерла имя «Вероника» из памяти.

   Моя жизнь была распланирована. Понятна от начала и до конца. Учеба в Париже, удачная помолвка, перспективный брак, роль, отыгранная на отлично…

   Этому я училась несколько лет – быть послушной дочерью и идеальной супругой. Смиренно принимать судьбу первокровки-аристократки. Не знать, не думать, не заглядывать в темноту. А если случайно увидела, услышала или прочитала дурное – сделать вид, что не заметила. Высший класс, матушка этим чудно владеет.

   Не так уж плохо было жить в коконе предопределенности. У меня было все, кроме свободы воли… Семья. Подруги. Жених. Репутация. Будущее.

   Я от всего отказалась. Всех предала ради любви. Жестоко высмеяв «оковы» аристократов, Эрик подарил мне свободу и волю. А потом сам же их отобрал!

   И вот – никого. Ничего.

   Отец мертв, матушка видеть меня не желает. Братья первыми вонзят кол в сердце, чтобы не позорила род «грязным приплодом».

   Жених – абсолютно чужой человек, отродье черной крови. Подруга – хитрая вертихвостка, предательница с рыжим пушком на невинной морде. И вишенкой на кошмарном торте – любимый мужчина, который… который не смог удержать клыки за губами и все испортил! А потом еще потоптался на пепелище!

   – Прошлое так легко не уничтожить. А ребенок – это тоже семья, – прошептала Анна Николаевна и поскребла медную ручку. – Открой, Вероника. Ты не будешь одна. Я постараюсь помочь.

   Помощь вышла специфической. Княгиня накачала меня «убойным транквилизатором на волшебных травках», как она сама обозвала густо-зеленое варево, и уложила обратно на кушетку.

   Я провалялась до вечера. Заливаясь слезами, хрипя и кусая подушку.

   Мне снились кошмары. Как я наливаю в детскую бутылочку что-то красное и несу к колыбели. Как гордо демонстрирую новорожденного малыша леди Аврелии, и ее выворачивает прямо в сияющей столовой замка Честер.

   Как под шепоток толпы я с коляской иду в банк, в раздел полукровок, чтобы с позором зарегистрировать клыкастое дитя. Потомка того типа, чей оскал часто мелькал на первых страницах «Трибьюн».

   Как меня встречает Эмиль за стойкой приема и выдачи. Брата окутывает хрустальный свет регистрационной залы. Почетные горожане избрали его новым банкиром, и он начал носить суконные костюмы и отращивать полагающееся должности пузо.

   Его чуждый взгляд пробегает по маг-идентификационной карте, но брат не узнает имени. Кто такая Вероника? Никто. Отрава из прошлой жизни, спутавшаяся с убийцей отца.

   Кошмары не прекращались, танцующие единороги не могли прорвать их вязкий круговорот. Я выревела все, что накопилось за тридцать дней… А возможно, и больше.

   Проснулась в сумерках, красная и опухшая, в пустой холодной палате. Выпила два стакана воды, возвращая в организм хоть немного жидкости. Вытерла мокрым полотенцем лицо и нащупала под кушеткой домашние туфли.

   На крючке, волнуемый сквозняком, болтался плащ целительницы… И я поняла, что хочу немедленно выйти. Покинуть очередную клетку, пока в меня не влили новых успокоительных, которые ни тролля не успокаивают.

   Замотавшись в чужой плащ, я вероломно пробралась в кабинет главной целительницы. Тут пахло кофейными зернами и сухими травами.

   В подвесном шкафчике над кофемашиной хранились запасы печенья, сухофруктов. Стояла небольшая баночка с орехами, замоченными в крепкой настойке. Для особых гостей. После секундных сомнений лакомства перекочевали в мой карман.

   В кабинете княгини, обставленном уютной желтой мебелью, тоже имелось окно – с видом на полчище стеклянных теплиц и далекий заповедник. Я уселась на подоконник, перекинула ноги и по примеру вампира сорвалась вниз. В темноту.

   Благо, больничное крыло располагалось на первом этаже академии и туфли быстро нашли опору. Размазывая слезы по щекам, я двинулась к лесу – в место, где обосновалась ламбикурья стая под предводительством Аарона Черного.

   Милая леди должна вести себя достойно. Милая леди должна выглядеть элегантно и утонченно даже в моменты горя. Милая леди должна держать эмоции при себе. Должна, должна…

   Но я, тролль дери, больше никому ничего не должна.

ГЛАВА 9. Птенец

– Аарон! Вы здесь? – орала я хрипло, наматывая круги под елками.

   В Петербурге смеркалось, кроны отбрасывали наземь жутковатые тени. Колючие лапы создавали над головой причудливое темно-зеленое кружево. Я зашла довольно глубоко в чащу – свет от фонарей сюда едва проникал.

   – Ау-у-у… Вы знаете, где дом вожака свободной стаи? А вы? – спрашивала, сталкиваясь с недобрыми взглядами-молниями в темноте.

   В гнездах наверху копошились ламбикуры. Они высовывали курчавые бордовые головы, глядели на меня с любопытством. И тут же забирались обратно в свои «аистиные» лежанки из сухих веток, сена и мха.

   – Где живет Арри? Черный? Эй, вы… А вы? – вцепилась взглядом в клювастую морду с ярко-оранжевыми глазами. – Где гнездо Джи-Джи?

   Так вроде зовут его вторую половинку, ответственную за птичьи драмы? Ту, у которой перья выпадают, если ссора затягивается?

   – Улетай, милочка, пока не заклевали. Или не слышала, что студентам в эту часть леса ходить запрещено? – из дупла высунулась всклокоченная совиная морда с помутневшими серыми омутами глаз. Эта ламбикурица была старой. – Мы свободная стая, мы не выбираем себе сюзов… Будь они хоть какой крови…

   – Слепая ты, Ария, раз ауры не видишь. Барышня в сюзы негодная, порченая, – прокаркали сверху.

   «Порченая»… Снобы лохматые. Они бы с моей матушкой подружились.

   – Так чего она пришла тогда? – удивленно проухала пернатая старушенция. – Чего шум подымает на весь лес?

   – Я ищу Аарона Черного, – процедила я, ввинчивая каблучки домашних туфель в хвойный опад. – Это связано с… Эриком Валенвайдом.

   Сердце больно укололо, стоило произнести вслух имя упыря. Мудокрыла!

   – Так чего сразу не сказала? На красноствольной сосне живут они, справа от беличьего дупла. За площадкой для выгула хеккаров.

   Решив, что снабдила меня исчерпывающей информацией, Ария свернулась в разлохмаченный бордовый клубок и задремала.

   Ориентиры нашлись на диво быстро. Сначала из лесной темени вынырнула площадка для выгула хеккаров. От огражденной зоны резко тянуло продуктами жизнедеятельности копытных.

   Опасаясь вляпаться в кучку ценных ингредиентов, я обогнула загон по широкой дуге и чуть не впечаталась носом в красный ствол. Выругалась так, как милой леди совсем не положено, и в отместку получила шишкой по лбу. А вот и беличье дупло.

   Смиренно приняв очередной удар Судьбы, я встала под раскидистой сосновой кроной.

   – Арри! Арри, вы тут? – пыхтела я под веткой, с каждым словом повышая голос. – А-а-а-а-арон!

   За каким троллем меня сюда принесло? Я смутно помнила, что вытолкнуло меня из окна палаты и заставило шагать в закрытую лесную зону. Чего я хотела? Ответов, советов? Поделиться болью? Вот с этим?

   Почему, почему из всех живых созданий для своей цели я выбрала вечно нетрезвого птица? Доверенное лицо Эрика Валенвайда? Угрюмое, мрачное, пернатое, чернокрылое… Со страстью к крепленым орехам и чужим простыням!

   – Ар-р-р-ри! – добавив рычащих ноток, завопила я на весь лес.

   Голубые светляки спорхнули с ветвей и унеслись сияющим роем к заповеднику.

   – Не ори, Джи-Джи спит! – шикнули сверху. – Чего вопишь?

   Над нижней веткой показался угольно-черный клюв, какой бы пошел ворону или грачу-переростку. Он угрожающе прищелкнул.

   – Я Вероника… Мы не представлены, но знакомы.

   Помнит ли он наши неловкие столкновения в вампирских покоях? А мое спасение от скарабея?

   Судя по цепкому взгляду, все он помнил. Но желал бы забыть: у Аарона потом серьезное несварение было.

   – Представлены, не представлены… Знаю я, кто ты. Месяц искали всей стаей. Крылья об тучи стерли. Нашлась, беглянка?

   – Не беглянка, – возразила я. – Пленница.

   – Даже так? – он нахмурил смоляные, глянцевые перья и со вздохом добавил: – Сиди тихо, сейчас спущусь. И только пискни мне!

   – Кх-кх-кто там… Ар… – донеслось сонное из гнезда. Затрещали ветки, послышалась возня. – Если это опять связано с твоим дружком зубастым… от которого у меня линька раньше срока случилась…

   – Спи, спи. Причем тут Эрик? Нет его. Забудь. Отдыхай, Джи, перышки восстанавливай. С этой проблемой я сам разберусь, – успокаивающе пробормотал птиц и вернул недобрый взгляд на меня.

   Словно мой визит в лесную чащу поставил под угрозу семейное счастье пернатых.

   – За мной иди, – ворчливо прокудахтал птиц и черной крылатой тенью спикировал с ветки.

   Он ловко перемещался между еловых крон, паря на уровне глаз. Мне же, крыльями обделенной, пришлось перешагивать замшелые пни, сплетения колючих кустарников и заболоченные лужицы, до колен задирая подол больничной сорочки.

   Наконец, отведя нас на безопасное расстояние от гнезда, Аарон остановил полет и приземлился на поваленное дерево.

   Постанывая от облегчения, я примостилась рядом. Слабость атаковала мышцы, после «успокоительных» Анны Николаевны ватные ноги едва слушались.

   – И как я до этого докатился? – ламбикур кинул горестный взгляд на темный овал гнезда, оставшийся далеко позади. – Был «Аарон Бразильский Демон», «Аарон Черная Смерть», а стал «Арри-подкаблучник с выщипанным с горя хвостом»…

   – Какая драма, – вздохнула я с ненатуральным участием. И поставила в лунку между ветвей банку с орехами. Мое скромное подношение упертому ворчуну.

   – Я нынче веду трезвый образ жизни, – отвернулся птиц и нахохлился. – Вернули тебя, значит. Хоть какие-то отрадные новости. Джи издергалась за своего князя черноокого, а ей нынче нервничать нельзя.

   – Что так?

   – Птенец у нас будет. Новый, – мрачно пробубнил Аарон. – Что скривилась, дуреха? Это… радостно.

   – Радость в убийственном карканьи так и плещется, – промычала я, закидывая в рот орех.

   Разгрызла, поморщилась. Перченое, терпкое, горькое. До слез из глаз! Это… явно мужское лакомство. Для организма покрепче.

   – Я рад. Просто… не вовремя, – процедил Арри сквозь стиснутый клюв, старательно отворачиваясь от банки с орехами.

   – Значит, у вас там яйцо?

   Я кивнула на темное гнездо, пытаясь продышать проблему. Но ядреный привкус с языка не исчез.

   Многое изменилось за месяц, что я провела в беспамятстве. Тут жизнь не остановилась. Продолжилась.

   У Эвер, наверное, уже живот округлился. Кузине Софи вот-вот рожать. Джи-Джи заразилась весенним настроением и снесла яйцо…

   И я. Боги, и я тоже снесу. Яйцо. Клыкастое!

   – Ссоры и примирения никогда не оканчиваются ничем хорошим, – хмуро покивал ламбикур и сделал крошечный шажок к банке.

   – У меня тоже будет. В смысле… птенец, – прошептала я, бросив на Арри быстрый взгляд. И отвернулась тут же, коря себя за легкомысленную откровенность.

   Если они с Эриком близки так, как видится, информация очень быстро попадет в хищные лапы. А я не уверена, что готова… и вовсе не за этим искала пернатую компанию. Наверное.

   – И… какой же породы? – напряженно уточнил Аарон, с подозрением косясь то на банку, то на мой живот.

   Богиня, точно! Я быстро выплюнула недогрызенный орех, вызвала жезлом струю воды и тщательно прополоскала рот.

   Никогда к этому не привыкну. Никогда.

   Что надо беспокоиться. Но не волноваться. Думать за двоих. Питаться вдумчиво.

   «У меня другой рацион. Так что поешь за двоих…»

   Не в этом смысле, Эрик. И прочь из моей головы!

   – Одной Судьбе ведомо, какой породы, – прохрипела я, отплевываясь от ядреной пакости. – Княгиня Анна говорит, пятьдесят процентов, что у капельки будут клыки.

   Ну куда, куда мне клыки?

   – Хотя бы не перья, – усмехнулся птиц и бочком отпихнул меня дальше по стволу. – Давай сюда свои орехи. Что-то я тоже разнервничался.

   Аарон на несколько минут завис над банкой, выбирая лакомство. А потом еловая чаща наполнилась сладостным хрумканьем и щелканьем.

   Поддавшись соблазну заесть горе, я достала из кармана крекер и горсть сушеных ягод. Одному упырю ведомо, когда я ела в последний раз. И была ли та пища здоровой и сбалансированной.

   – Где Эрик? Я должен увидеть клыкастого и в красках ему объяснить, как его проделки сказываются на моем браке! – кряхтел птиц, ловко раскалывая клювом бразильский орех. – Скольких нервов они стоили моей супруге… и ее сюзу… которым она, к прискорбию, дорожит…

   – Как славно, что наше желание увидеть Эрика обоюдно. Мне тоже есть, что ему сказать, – прохрумчала в ответ, вспоминая, как придумывала гневную тираду по пути в ламбикурий лес. – Я за этим и пришла. За помощью… Ты должен его найти.

   – Вы не вместе вернулись? – озадаченно щелкнул Аарон. Его немаленькие глазищи стали еще шире. – Он что же, осмелился бросить родного птенца? Совсем одичал, мудокрыл?!

   – Он только меня вернул, а сам… – я отрешенно помотала головой. – Думаю, господин Валенвайд не в курсе нашего… кхм… «яйца».

   Господин… Валенвайд…

   Шурхов Блэр ему господин! Да чтоб ему вся невинная кровь поперек горла вставала еще три сотни нет!

   – Так, леди… Рассказывай популярно, что натворил клыкастый, – с толикой мрачного любопытства велел Аарон. И крылом подгреб банку с орехами поближе к черной тушке.

   Послышалось в его голосе что-то демоническое, в духе Андрея Владимировича. «Детали не опускайте. В них вся соль».

   Ну вот еще!

   Я поджала губы. Не опущусь до пикантных подробностей и сопливых жалоб на Судьбу-богиню. Во мне еще осталась пара капель достоинства… А также порция вампирской крови и иных его ценных жидкостей.

   Воздев мокрые глаза к небу, я обняла себя за плечи и принялась раскачиваться. «Арри умеет слушать»… Выговориться разумной птице? Приятелю древнего монстра?

   Нет-нет, это лишнее. Правильным будет сохранить все в себе. Запечатать накрепко, наглухо, и изредка, понемногу приоткрывать крышку, глотая боль по чуть-чуть. «В гомеопатических дозах».

   Решение молчать принялось легко, даже дрожь, сотрясающая тело, угомонилась. А потом из меня вдруг полилось. Признания, обвинения, шурховы детали… Рот не закрывался: «пробочка», видно, вынулась и потерялась.

   – В голове не укладывается, – выдохнула я сокрушенно. Вскочила с дерева и принялась ходить вокруг глянцевой лужи, заросшей липким мхом. – Сначала он… сначала он накачал меня «Имморой». Заставил забыть о том, что отец мертв. Каждый день Эрик давал мне по капле обезволивающего зелья и Ублиума, чтобы поддерживать иллюзию. Будто все правильно, будто папа жив, будто Эрик не убил его на моих глазах самым жестоким образом! Не выпил досуха!

   – Я слышал… читал в «Трибьюн», – поправился птиц. – Смерть графа Ланге окрестили «жестоким вызовом, брошенным магическому сообществу». А Эрика сравнили с низшей неразумной тварью, полностью подчиненной животным инстинктам.

   – О, эта тварь разумная, – заверила Аарона, заведенно кивая. – А потом… потом Эрик понял, что крошечная капелька «Имморы» делает меня очень послушной куколкой. И он… заигрался. Решил быть монстром до конца.

   Арри молча расправил крылья, принимая удобную позу. Готовился внимать хоть до утра. Или просто не спешил в гнездо к нервничающей половинке и негаданному яйцу.

   – Ублиум в организме пожирал мои воспоминания, – с дрожью в голосе поведала ему, обмерзая с плеч до пяток. – Дни слиплись в один. С утра я еще помнила, что было ночью. Краснела, смущалась. Но к полудню все стиралось… как дымка, как туман… Я не помнила, сколько дней мы сидим в «Крепости». Знала только, что нельзя выходить за порог. И что Эрик отпустит… Он обещал.

   «И ты сможешь ненавидеть столько, сколько пожелаешь. А пока мне нужно к этому приготовиться».

   Вот только я оказалась совсем не готова.

   – И он отпустил, – со вздохом договорила я. – Позволил уйти. Вернул все украденное… кроме целого месяца в логове арканов!

   – Так вот, куда он… Хитро, – глубокомысленно промычал Аарон. – Никто не заподозрил бы, что Эрик вернется туда добровольно. Слишком тяжелые воспоминания.

   – Когда он… когда он вышвырнул меня сюда… на крыльцо академии… я думала, что папа умер вчера, – прошептала, торопливо смаргивая слезы. Стыдливо отвернулась от проницательных молний в птичьих глазах. – А оказалось… что у меня вместо крови – зеленая жижа, отбирающая память… а в утробе – клыкастый малыш. И у людей вокруг прошло тридцать дней со Дня Судьбы!

   – А я думал, я знатно косячу, – подвел итог ламбикур. – Расскажи это моей паре. Молю. Пускай Джи послушает, что ее Бразильский Демон просто чудо пернатое, верное и любящее. Я ни разу не травил ее обезволивающим зельем! Хотя… мысли такие были.

   – Все вы одинаковые, – вспыхнула я и передернула плечами.

   Плащ княгини совсем не грел… или мороз шел изнутри, и не было от него спасения.

   – Ты должен его найти. Вы ведь связаны, Эрик твой сюз, ты почувствуешь, в какую черную дыру он забился… Я лишь хочу посмотреть ему в глаза. Увидеть, осталось ли в них хоть что-то от человека.

   – Сюз? Я вожак свободной стаи! – нахохлился Аарон. – Я никогда не заключал контракта преданности… Мы не служим. Ни магам, ни иным существам.

   – Но вы же с Валенвайдом…

   – Друзья. Просто друзья. Давние приятели… древние, – проворчал чернокрылый. – Да и какой вампиру ламбикур, ты в своем уме? Клыкастые теряют невинность с первой выпитой каплей крови. Их аура темна от рождения.

   – Ясно, – я обреченно опустилась на бревно.

   Выходит, гневная тирада, придуманная мной по пути в чащу и наполовину состоящая из неприличных оборотов, останется не востребована.

   – К тому же я не могу надолго покидать гнездо. Джи мне все перья выдергает, если опять улечу… Нельзя сейчас, – Арри неоднозначно тряхнул крыльями. – Птенец. Скоро. Первый вылупился без меня, я тогда был слишком свободен и слишком глуп… Второго не пропущу.

   По лесу прокатилось гулкое ламбикурье уханье: часть стаи вернулась с кормежки и шумно устраивалась в гнездах на ночлег.

   – И Эрик не простит себе, если пропустит, – вздохнул Аарон, сопя в ореховую банку и пытаясь надышаться парами. – Ох и зелье он заварил…

   – Зачем он сделал со мной такое? «Иммора», Ублиум… Стыдные «игры» на коврах и в креслах… За что? – мычала я, сжимая челюсть до соленого привкуса. – Это жестоко. Не по-человечески.

   – Все совершают ошибки. Делают глупости, – сумрачно выдал птиц. – Особенно те, кто уверен, что за три сотни лет видел всякое, все познал и уж точно не попадется в ловушку эмоций… Страх потери отключает разум, маленькая леди. Уязвимость заставляет защищаться от боли.

   Я с удивлением покосилась на мрачного философа, уже нетвердо стоявшего на лапах. Пернатого штормило, заваливало на поворотах, пока он прохаживался по бревну взад-вперед.

   «Уязвимость заставляет защищаться от боли…»

   Я была уязвима тоже. Я вверила Эрику себя – всю, до последней мурашки. Леди Вероника Честер целиком – от трясущихся длинных пальцев до дрожащей губы, от подмерзших колен до пунцовых щек – принадлежала вампиру. Открытая, обнаженная, оголенная до последнего нерва.

   А он – предал. Убил. Сначала отца, а потом мою волю. Воспользовался слабостью, уязвимостью, робким доверием… Папина кровь еще не обсохла на его зубах, а Эрик уже целовал меня. И заставлял целовать и любить в ответ, позабыв о горе, об утрате. О трауре, который всякой дочери положен сроком не менее месяца, а то и полугода.

   Я творила немыслимые, стыдные вещи. Ублажала трехсотлетнего монстра так, как ему желалось. Наряжалась, раздевалась…

   Пока моя семья провожала отца в последний путь. Пока матушка отсылала молитвы Судьбе-богине, проливая слезы у фамильного склепа. Пока братья требовали у магтрибунала найти виновника в смерти графа. Он не дал мне даже проститься!

   В миг похищения вампир думал лишь о себе и был согласен расплачиваться после. Так откуда чувство, что расплачиваюсь по счетам до сих пор я?

   – Эрик всегда остерегался повторить пример приятеля. Спятить из-за женщины, ошибиться, привязаться… И упустить все, – Арри кивнул на хрустальный купол закрытой оранжереи.

   Отсюда был виден только стеклянный шпиль, но я не раз наблюдала красивое строение из окна. И, кажется, разок во сне.

   – Что там? – прохрипела, растирая грудь.

   Ребра сдавливало подступающими рыданиями, тело встряхивало. Я пыталась отогнать истерику. Проговорить боль, отвлечься. Мне нельзя волноваться… но как же хочется!

   – Редкие виды растений, выводок эльфийских лотт и один белобрысый ублюдок в прозрачном гробу. Тоже в своем роде редкостный, – профыркал птиц. – Бессмертный Блэр, заточенный в капкан из смертной плоти.

   – Судьба-богиня… Зачем его тут хранят?!

   Очень сомнительное «сокровище».

   Я встала и внимательнее всмотрелась в оранжерею, окруженную плотной сеточкой охранных чар. Могла бы и раньше догадаться, что никто не станет воздвигать неприступную стену ради нескольких цветочков.

   – Тут надежнее всего. Ни к чему вдовушке с сыночком знать, где папаша хранится. От греха. Сами печать не снимут, но проблем добавят.

   – Я должна была выйти замуж за «сыночка», – поведала ламбикуру.

   – Знаю. Эрик рассказывал. Это его сильно припекало, – хохотнул недобро. – Сосватана за дитя Блэра, а носишь птенца от его бывшего друга… До чего Судьба прозорлива.

   Грудь взрывало раздражением всякий раз, когда взгляд касался хрустального купола. Будто Августус Блэр повинен во всех бедах Вероники Честер.

   За неимением Эрика под рукой я бы с радостью отпинала ногой саркофаг. Смутно помнилось что-то такое, прозрачное, жуткое, коркой льда покрытое, из сновидений.

   Шурхов «Темный Принц»… Если бы он не кинул Эрика в яму. Если бы не запер там леди Честер. Если бы не пленил Лиона Ланге. Если бы, если бы… Любовь не терпит сослагательного наклонения.

   А прощение? Нет, ни за что… Не сейчас уж точно.

   Я слышала слова ректора, но не верила им. Эрик ищет смерти? Едва ли… Он самовлюбленный, эгоистичный, холодный монстр. Ему дорога его вечность. Валенвайд ни за что от нее не откажется так легко, как от меня.

   – А как убить вампира? – щурясь, спросила у Аарона.

   Тот аж орехом подавился.

   – Все настолько плохо? – прокашлял, горестно глядя на выплюнутое лакомство.

   – Я… чисто теоретически интересуюсь. В образовательных целях, – проворчала, накрепко сплетая руки на груди.

   – В определенных условиях, при воздействии древней сковывающей магии, можно попробовать обескровить. Это почти что смерть, – птиц задумчиво пожал крыльями. – Еще можно обезглавить и поместить в такой же хрустальный ящик, как у Блэра.

   Ага, поставить красавцев-приятелей рядышком. И билеты в музей продавать… Два редкостных упыря по цене одного!

   – Можно извлечь мутировавшую каплю, – Арри с ажиотажем накидывал варианты. Даже дышать чаще стал от нахлынувшего энтузиазма. – Полукровки связаны с магией, и велика вероятность, что без нее не протянут долго. Был еще способ… Темный, болезненный и грязный. Но тебе о таком лучше не слушать, чтобы уши на завернулись.

   – Однако этот бессмертный и бесстыдный прожил почти три сотни лет, – напомнила ему с недоверием.

   Уж наверняка были желающие Валенвайда упокоить.

   – Вампиру трудно найти смерть. Никто не станет его убивать… Это же почти источник бессмертия, – мрачно фыркнул Арри. – Лекарство от любых ран, снадобье красоты. Если правильно употребить.

   – Фу, – выдавила брезгливо, будто сама не пробовала.

   Кровь как кровь. В пожаре страсти и не разберешь, где чья…

   Птицы хлопали крыльями над головой, разгоняя чернильные тучи и прорезая еловые хитросплетения. Ламбикуры искали оставленные гнезда, приветствовали старых знакомцев. Щебетами по-весеннему легко, рассчитывая создать пару и дать потомство.

   Все вокруг отчаянно размножались! Заплетали гнезда свежим мхом, оборудовали мягкие лежаки для удобства. Шурхова весна.

   Магические твари жили инстинктами, сама природа говорила им: пора. Пора любить, пора множиться, пора дарить друг другу каплю тепла. Может, сказала и Эрику?

   А птицы все рвали криками небо, все драли горло до счастливого хрипа. И явно радовались возвращению в родной лес.

   Интересно, выжил ли тот ламбикур из обезволенной стаи? Удалось ли следователю Шо передать птицу в заповедник и излечить от внушения?

   – Удалось, – кивнул Аарон, вцепившись в меня колким взглядом.

   Я быстро зажмурилась и отвернула голову: в моих мыслых нынче ужас что творится. С участием голых вампиров в основном. Потных ладоней, ковров, языков, столов…

   – Суетливой княжне почти удалось восстановить ламбикурью волю. Теперь Аврора Андреевна горит желанием найти и притащить сюда всю обезволенную стаю! – раскудахтался вожак. – Будто у нас тут постоялый двор. Птичья гостиница!

   – Две… Стаи было две, – поправила я.

   – Тролльи подмышки…

   – Но пополнение – это же… кхм… «радостно»? Разве что не вовремя, да, – подсказала ему елейно.

   – Горю от счастья и предвкушения, – отрезал Аарон и угрожающе уставился на меня. Каждым нервно подрагивающим перышком демонстрируя «радостное предвкушение».

   Я не успела отвести заплаканные глаза, привычно мокрые и воспаленные, как вдруг его взгляд изменился. Смягчился, поплыл.

   В темно-фиолетовых омутах вспыхнули молнии. Необычные, странные. Точно там, на дне, проходил звездопад. Сузившиеся зрачки окутало рыжими всполохами… Как рассвет над чернеющим ночным морем. Красиво. Затягивает.

   – Орехи? – участливо догадалась я, разглядывая мученическую гримасу на совиной морде.

   Дохрумчался, бедняга. Аж искры из глаз посыпались.

   – Ох, хеккарово копыто, – вздрогнул Арри. – Отвернись, быстрее!

   – Не могу… – завороженно пробормотала я. Поморгала старательно, и наваждение спало.

   Но облегчения на ламбикурьей физиономии не появилось.

   – Такого… такого кошмара на моей памяти еще не случалось, – выдавил вмиг охрипший птиц.

   Он усердно тряс головой, роняя перья на нефритовый мох. Еще пару раз дернет – и оторвется.

   – Какого «такого»?

   – Временный контракт преданности. Невозможно, неправильно… – прокашлял в черный воздух. – Но мы его только что заключили.

   – Аарон, не смеши мои грязные пятки. Я ничего не заключала, хватит с меня стыдных сделок с когтистыми тварями, – я нервно отмахнулась.

   Даже улыбнуться попыталась, но вышло натянуто.

   – Заключала. Не ты, так другая… Да что мне с вами делать теперь?!

   Я напряженно всмотрелась в искрящие зрачки.

   Он ведь шутит? Я предыдущую порцию шокирующих известий не переварила. Еще не смирилась с клыкастой капелькой и пропажей тридцати дней, а тут – контракт. Заключенный по пьянке на бревнышке в лесу. Пойдет для ламбикурьих страшилок, которыми пугают неопытный молодняк!

   – Ты все-таки переел орехов? Тут до заповедника недалеко, я могу отнести к Авроре Андреевне, – предложила участливо. – Она мигом из тебя крепленую пакость выведет. И это все ни разу не смешно…

   – Похоже, что я веселюсь? – он гневно дернул ухом с импозантной кисточкой. – Связь окрепла, я ее уже чувствую. Да шурховы небеса!

   – Я же «порченая»… Ваши от меня нос воротили, пока по лесу шла, – пробормотала я неуверенно.

   Нет, конечно, ручной ламбикур – это мило. Лет в пять я мечтала о личном бордовом клубке шерстяных перьев. Крошечном, розовоглазом, как на картинках в энциклопедии тварей.

   Еще раз искоса поглядев на Аарона, я пришла к выводу, что эта всклокоченная мрачная туча в моих мечтах не значилась.

   – Так уж и порченая? Лишь слегка покусанная, – фыркнул «предел мечтаний». – Чистота внутри. Не все мои помнят, чему нас учили предки… К тому же, контракт временный. Для защиты.

   – Не понимаю… а потом что будет? – устало спросила я.

   На волнение сил не осталось, и я просто пыталась переварить очередной зубодробительный факт.

   – Мы разорвем узы, и я заключу вечный контракт преданности. С ней.

   – С кем «с ней»?

   – Ох, за что ты мне такая сообразительная досталась… – язвительно процедил Арри. – С той, что пока еще невинна. Абсолютно. Покуда не рождена.

   – В смысле… с капелькой клыкастой? – ошалело догадалась я.

   – Ваш с Эриком птенец – мой сюз, – хмуро цедил ламбикур. – Дожили… долетались…

   – Какая-то ошибка. Ты только что говорил, что у вампиров не бывает ламбикуров!

   – Я удивлен не меньше. Но чувствую, что такова воля Судьбы. Я никогда не служил, не скреплял контракта… я…

   – Сумасшествие какое-то. Этой капельке три-четыре недели. У нее не может быть личного ламбикура, вожака свободной стаи! – строго отчитала я неразумное создание. Обоих.

   Да какого тролля тут происходит?

   Мне родители даже китайскую ящерку завести не разрешили: негоже воспитанной аристократке лоток за питомцем прибирать.

   И если пораскинуть извилинами… Вечно нетрезвый мрачный субъект, стонущий на простынях и линяющий с горя, – сомнительная компания для ребенка.

   – Меня всегда тянуло к Эрику, я чувствовал себя обязанным – помочь, поговорить… Он тоже охотно принимал нашу дружбу. Советовался, слушал, позволял переночевать, если с Джи случалась ссора. Однако… суждено мне служить не ему. Ох, шурховы небеса, тролль тебя дернул сегодня прийти под мое гнездо?

   – Сама не знаю, что дернуло. Может, и тролль.

   Что-то… внутри. Видимо, зубастая капелька решила, что ей срочно нужен мрачный пернатый питомец, одним взглядом вышибающий из смертных пот.

   Это вообще нормально? Похоже, мне необходима новая диагностика… и консультация… и успокоительное покрепче.

   – Не говори никому. Не вздумай, – шипел Арри сердито. – Я вожак свободной стаи, это… жестокий удар по репутации!

   Теперь и этот монстр ощущал себя опозоренным за связь со мной. На все вольномыслящее ламбикурье сообщество. Какой конфуз – сочетаться временным контрактом с порченой первокровкой. В пору порозоветь от стыда.

   – Не расскажу. Не с кем мне особо болтать по душам, – согласилась со вздохом.

   Пока я вообще слабо представляла, куда двигаться с тележкой проблем. К кому. К Эвер? К тете Мэл? У них и без меня напряженные времена.

   – Я бы это раньше понял… если бы был трезвее при встречах, – бурчал Арри, неохотно продвигаясь по бревну ко мне. – Ауру не читал, а стоило бы.

   – «Яйца» тогда ведь не было.

   – Мы, ламбикуры, все равно чуем предначертанность… Хоть и не всегда понимаем, – угрюмо цедил чернокрылый. – Ну что уж теперь… Пропали так пропали. Бери, временная моя. Делай свое грязное дело.

   Он покорно заполз ко мне на колени и позволил вмять лицо в черную шерсть, пахнущую терпкостью орехов и неприятностями. Почему меня тянет к чудовищам? Что за странные гены?

   Я вжалась щекой в черное тельце и разревелась прямо в глянцевые кудри. Жесткие, грубые, местами выдранные, скрывающие белесые шрамы битв. Совсем не тот мягчайший пух, что носит молодняк.

   Арри ворочался, сопел, но не отпирался. Я шмыгала носом, терлась лицом о крылья, и тяжелый ком в груди действительно исчезал. Небыстро, но настойчиво. Дышать становилось легче, и запах курчавых перьев уже не казался хмельным и неприятным.

   – Был Аарон Бразильский Демон… Аарон Черная Смерть… Вожак свободной стаи, несломленный и непокоренный… А стал пернатой салфеткой для соплей розовощекой девицы! Ох, Судьба, – ворчал ламбикур.

   Щеки кололо приятной щекоткой, затылок мурашило. Ламбикурья тушка размеренно вздымалась, и это баюкало, утешало. Хоть рядом с Аароном в гнезде калачиком сворачивайся… Да только Джильберта будет против.

   – Тише, дуреха. Тише. Все ты переживешь. Крепкая, сильная девочка… А Эрика я сам заклюю, если попросишь, – уныло вздохнул ламбикур, подставляя под мокрую щеку другой бок. – И да… Джи-Джи за эти нежности меня убьет.

ГЛАВА 10. Рассвет

Эрик надел костюм. До того нелепый, старинный, что меня до колик смешила каждая кружевная оборка.

   – Иди сюда, куколка. Обними покрепче. Я залечу твои раны. Так, как сумею.

***

Очнулась я в ламбикурьем лесу с первыми рассветными лучами. Растерла веки, пытаясь осознать, кто ночью переломал мое тело и почему я едва шевелю затекшими руками.

   Голова лежала на поваленном дереве, выискав для затылка «удобную» нишу. Остальная я валялась на лужайке, покрытой влажным мхом. Плечи согревал плащ Анны Николаевны, ладоням отдавало жар пернатое тело.

   Мышцы скрипели, как несмазанные колеса телеги. Слипшиеся волосы трепал свежий ветер, и от былой безмятежности не осталось следа.

   Мы с Арри уснули в лесу! И если для ламбикура это было делом привычным – родная чаща, знакомые елки, – то мое тело отчаянно бунтовало против бревна-подушки.

   Аарон дрых без задних лап, пригревшись на девичьей груди. Банка с орехами была уже без орехов: ночью птиц крепко перенервничал.

   Определенно, Джи-Джи убьет нас обоих за случившееся непотребство. Если узнает.

   Лучше бы выбраться из пернатых объятий до того, как лес наполнится светом и птичьими криками. Пока мрачный вожак свободной стаи, «Аарон Черная Смерть» или как его там, не растерял репутацию перед молодняком.

***

Второе подряд утро начиналось на петербургском крыльце – под грохот сыплющихся с неба почтовых морфов и шумный бой перепуганного сердца.

   В этот раз черные пятки были скрыты туфлями, а сорочка – чужим плащом, но вид леди Честер имела по-прежнему… сомнительный. И в свидетелях не нуждалась.

   Быстро просеменив ногами по мраморному фойе, пестро раскрашенному бликами витражных окон, я вбежала в палату. Кинула плащ на крюк, забросила туфли под столик и запрыгнула в койку.

   Шустрее, пока княгиня не явилась на пост!

   Я устроилась под голубым больничным пледом и придала себе сонный вид, будто и не сбегала. Затаилась на подушке и прислушалась к шорохам в коридоре.

   Последний раз я занималась подобными глупостями в детстве, когда Тайнария строго-настрого запретила вечером выходить к озеру. А я не смогла удержаться и выбралась через окно. Знала, что отец с матушкой устраивают ночной прием у воды и к нам приглашены десятки уважаемых горожан.

   Отец…

   Где-то звякнуло, и я зажмурилась сильнее.

   Стены вздыхали, академия просыпалась, в трапезном зале мелодично звенела посуда…

   – Все мои пропажи рано или поздно находятся, – в сонном голосе Анны Николаевны почудилась улыбка.

   Дверь кабинета тихо затворилась, и целительница прошагала к моей кушетке. По палате разнесся магически дразнящий аромат кофе. Такой только воспитанницы «Эншантели» варить умеют, и не всякая старшекурсница достойно овладевает чарами.

   – Я сначала решила, что это новенький обезволенный ламбикур ввалился через окно и похозяйничал в запасах. Ава говорила, он предпринимает попытки сбежать от ее нежных рук… Но пока безуспешно, – продолжала ехидно посмеиваться княгиня.

   – Простите, – простонала я виновато и закрыла заалевшие щеки руками. – Я не должна была сбегать. И брать орехи… Такое поведение недостойно воспитанной леди.

   Поведение мое давно выбилось за рамки дозволенного. Теперь в список преступлений можно добавить кражу орехов и нарушение больничного режима.

   – Тебе лучше, Вероника? Где ты была?

   Анна Николаевна поставила дымящуюся чашку на поднос, втиснув ее между склянок со снадобьями. А сама уселась со второй на соседнюю кушетку. Отхлебнула с блаженным стоном, зажмурилась.

   – Я прогулялась до ламбикурьей рощи, надеялась увидеть Аарона Черного, – объяснила я, не видя смысла таиться. – Устала и уснула там на бревне. А орехи… это был подкуп.

   – Надеюсь, он тебя не обидел. Аарон… кхм… своеобразный ламбикур. И временами бывает груб.

   – Несносен и ворчлив, – покивала я, с трудом припоминая наши пернато-лохматые объятия. Ну и ночка. – Я думала, они с Эриком… с господином Валенвайдом… то есть… с магистром…

   – С Эриком, – выбрала Анна, сосредоточенно хмуря брови.

   – С Эриком, верно. Что они связаны контрактом преданности, – договорила я. – Но у вампиров не бывает ламбикуров. Аарон его не чувствует и ничем не может помочь.

   – Ты хочешь увидеть магистра? После всего?

   – Я должна посмотреть в его глаза, – неуверенно пробормотала я. Уселась на койке, откинула плед и потянулась к чашке.

   Заглянуть, да. В его бордовые, полные темных затей глаза. С кровяными каплями на донцах зрачков, с голодным огнем по ту сторону…

   Что я надеялась увидеть в них, кроме голода и кровавых искр? Вину? Мольбу о прощении? Огонь страсти? Удивление, ужас?

   Едва ли Эрик планировал «птенца». Я наполовину Ланге… Для рода Валенвайд это гадкое приобретение.

   – Я выпишу вас сегодня, мисс Честер, – покивала княгиня, придавая голосу официальный окрас. Сразу за ее фразой в больничное отделение заглянула младшая целительница – простоватого вида девушка с толстой русой косой на плече. – Но вы пообещаете мне раз в пять дней являться на магдиагностику. А если начнутся проблемы с памятью или… с внутренним миром… То чаще, договорились?

   – Д-да, – согласилась поспешно.

   – Спальня на втором этаже все еще ваша, вещи не убирали… Наоборот, новые принесли, – озадаченно добавила Анна Николаевна. – Я запретила вашим соседкам лезть в коробки. Думаю, вы сами решите, как распорядиться содержимым. Вот успокоительные на первое время, принимайте по три капли перед сном.

   Получив в руки склянку с прозрачной жидкостью и заверив княгиню, что больше не сбегу (куда мне?), я поднялась на второй этаж. Добрела за спальни на четверых, отведенной приезжим из «Эншантели»… Парижским куколкам-полукровкам с поддельными идентификациями.

   Ожидала увидеть пустую комнату, заплетенную паутиной, с траурно зашторенными окнами и серой взвесью пыли в спертом воздухе… Но Судьба вновь напомнила, что мир не останавливался. Он продолжал крутиться, жить, пока я «спала» в замке вампира, как похищенная красавица из детских сказок.

   Светлые выцветшие кудряшки мелькнули в воздухе – и меня сшибло на кровать соседки. Ландра едва успела сдвинуться на край.

   – Веро! Живая! Живая-живая-живая… – лепетала Олли, погребая меня под своим невесомым телом. Таращила голубые глазищи, обрамленные белым пухом, будто эльфийского единорога увидала. – Ректор говорил, что найдет… Что цела… А мы не верили… Но как же это можно, не верить Андрею Владимировичу?

   Я сдавленно охнула, когда веса на мне добавилось и в постельную кучу-малу свалилась Ландра. Расчувствовавшись, дриада потеряла контроль, и нас троих заплело мягкой паутинкой мха.

   Как же хорошо. Как же хорошо, когда рядом те, кому доверяешь. Ласка подруг оказалась столь же приятна, успокоительна и чудодейственна, сколь волшебные ламбикурьи перья.

   От девушек пахло мятным раствором для дыхания, молодой листвой и чем-то цветочным. К Петербургу подкрадывалось лето: от солнца за окном хотелось жмуриться.

   Олив и Ландра не унимались. Тыкались в меня носами с обеих сторон, словно были хищницами, способными учуять родственный дух. Проверяли меня на подлинность. Гладили, щипали, искали на коже следы укусов, возмущались больничному запаху от сорочки…

   И только Монис, неоднозначно щурясь, сидела на подоконнике натянутой струной. Наконец она отмерла, стряхнула с плеча пышный рыжий хвост и отложила газетку в сторону.

   – Я тоже рада, что ты цела, – проронила она негромко. – Но обниматься не буду.

   – Монис! – Олли возмущенно шикнула на волчицу, приступая к очередной порции эльфийских объятий. Несмотря на миролюбивую натуру, она почти меня придушила.

   – И что за саблезубая тигрица между вами пробежала… – отрешенно прошелестела Ландра.

   Выбравшись из-под завала, она встала у кровати и оглядела меня свысока.

   – Это ведь наша Веро! – пояснила дриада.

   Подруга еще разок сфокусировалась на мне, заплетенной мхом и присыпанной кудряшками Олив, и убежденно кивнула: «наша».

   – Я вижу, – пропыхтела Монис, отворачиваясь к окну. – Сказала же, рада.

   – Наша мадемуазель Вульферсон целый месяц таила обиду, что ты не посвятила ее в свадебную авантюру, – профыркала Олив и красноречиво закатила глаза. – Пыхтела, шипела и чуть не облезла от возмущения. Хотя могла бы и не линять так сильно… После всех-то скандалов…

   – Просто Монис сама не знает, чего хочет. Как самка камнехвоста в брачный сезон, – спокойно подсказала я, не собираясь ее щадить. – То ли выслужиться перед тайным лидером полукровок, которого она так яро защищает на собраниях… То ли разобраться с конкурентками и заполучить «принца» для себя.

   – Молчи, Веро. Не смей рассуждать о том, чего не понимаешь, – прошипела Монис.

   – Я бы попыталась понять, если бы ты попыталась объяснить, – закусив губу, промычала я.

   – Планируешь призвать меня к ответу? Сейчас? – фыркнула мохнатая и нервозно свела колени. – Через три минуты после счастливого возвращения?

   Я нерешительно кивнула. Силы на разборки едва теплились в организме, мстительные позывы поугасли после ламбикурьих нежностей… Однако, за неимением под рукой Эрика (и под ногой – хрустального саркофага с Блэром), я жаждала наказать хоть одного из предателей.

   Предательницу.

   – Я просто… не могу понять, Монис… – я помотала головой, демонстрируя тотальное недоумение. – На которую из твоих лживых половинок ставить в этой игре? Какая природа победит в равной битве?

   – Веро, что ты такое говоришь? – Олив осторожно обняла меня за плечи и попыталась утянуть назад на подушку.

   – Думаю, ее человеческая половинка ведома разумом. Она говорит, что мисс Вульферсон должна исполнять поручения в точности… Заботиться об интересах «хозяина», наплевав на свои чувства. Шпионить, вынюхивать, приглядывать, – бормотала я, уже не скрывая волнения, от которого голос подрагивал на виражах. – А вот животные инстинкты… Собственнические, эгоистичные… Они заставляют ее линять с горя в День Судьбы. Да, Монис? Они требуют заполучить свое. Взять… хоть даже силой.

   Я решительно поднялась с кровати Ландры и нащупала пяткой упавшую туфельку. Стряхнула с плеч паутинку изумрудного мха, и дриадская магия рассыпалась пылью.

   – Или все наоборот, и эта дикая, необъяснимая верность – как раз инстинкт? Животная преданность? Вот… как у саберов. Или псов.

   Я озадаченно похлопала ресницами, приглашая Монис присоединиться к беседе. Чувствовалось, что она вот-вот потеряет контроль и бросится через всю комнату, сшибая в ярости углы кроватей.

   Но зубастыми чудовищами меня нынче не напугать. Я уже кусанная. Многократно.

   – Собачкой меня считаешь? – тихо прорычала «подруга» и быстро облизнула нижнюю губу.

   – Очень преданной девочкой, игриво трясущей пышным рыжим хвостиком. Я даже догадываюсь, что в дрессировке служило «сахарком», – я брезгливо дернула плечом, отгоняя осадочек от видений. – Кстати, мисс Вульферсон стоит знать, что я побывала в тех горах, куда она ездила «с родителями» каждое полнолуние. Особое впечатление во время экскурсии на меня произвела супружеская спальня. И кровать с изодранным изголовьем.

   – Поговорим об этом позже? – предложила рыжая бестия. Резковато, с фирменным порыкиванием в нервном тоне. – Ландра и Олив вот-вот помрут от любопытства, где ты пропадала четыре недели.

   Я осторожно кивнула. Поговорим. Еще как поговорим. Времени у меня теперь полно, а «беседа с подругой по душам» – лучшее средство от кошмаров другого рода…

   Подняв руки в сдающемся жесте, я с мольбой заглянула в голубые, по-озерному чистые глаза Олив. К деталям моего «похищения» переходить не хотелось. Очень уж они пикантные, детали эти.

   – Сначала вы должны мне все рассказать. Про церемонию, про поиски… – припоминала я, оглядывая знакомую спальню. – И что это за коробки?

   На мою ученическую постель кто-то водрузил целую горку картонных и деревянных коробов. Над грудой парило тонкое кружево именного доступа. Видимо, чары наложила Анна Николаевна, чтобы никто не рылся в вещах.

   – Их доставила старая морфиха, – неохотно проворчала Монис и слезла с подоконника. – Сами которую неделю маемся от любопытства. Но простыню чар нам снять не под силу: уровнем не доросли.

   Принюхиваясь к воздуху, волчица пробежала по проходу между кроватей. Пригнулась хищно, склонилась над голубоватой сеткой заклятья, раздула ноздри. И, передернув плечами, отступила.

   – Ничего не чую, – раздраженно тряхнула хвостом.

   – Только твой жезл откроет, Веро, – помявшись, добавила Олив.

   Заговорщицы переглянулись и мягко подтолкнули меня к кровати.

   Ладно, к троллям. Здесь наше любопытство совпадало и нуждалось в срочном удовлетворении. Я достала палочку и, задержав дыхание, ткнула в сплетение энергетических нитей. Охранная сетка тут же распалась и рваными лоскутами опустилась на пол.

   Под синхронный «ах» я раскрыла верхнюю коробку… и обмерла.

   – Святые морфовы пяточки, – выдохнула Олли, нырнув под руку.

   – Они настоящие? – ошеломленно проронила Ландра.

   – Вот я говорила… говорила, что у нашей принцессы золотая ложка в одном месте застряла… Но чтобы еще и с бриллиантами?! – возмущенно рыкнула Монис. – Да есть у Судьбы хоть какое-то понятие о справедливости?

   – Это не то, что вы думаете, – неуверенно прошептала я, запуская руку в картонную сокровищницу. – Хотя… Хотя да, наверное, то.

   Вещи побросали в коробку хаотично, без всякого порядка и уважения к фамильным реликвиям. Только у некоторых украшений имелись индивидуальные футляры и шкатулки. Остальные были навалены, как нарубленные сезонные овощи в поварской чан.

   Поверх колец, бус, диадем и прочих штуковин, преступно щедро усыпанных камнями, лежала записка от матери. Второпях начерканная на свадебном бланке…

   Отец упоминал, леди Аврелия и леди Джина долго спорили из-за бумаги. Выбрали папирусный шелк с серебряным напылением по краю… Красивый.

   «Большую часть этих украшений леди Фелисити завещала «последней из рода Честер». Той, что будет прикреплена к родовой книге самой магией в обход мирских законов.

   Вещи принадлежат тебе: ты единственная Честер из ныне живущих. И остаешься ей, несмотря на помолвку, скрепленную кровью. Несмотря на назначенную дату свадьбы и решение семьи. Думаю, этого достаточно, чтобы исполнить завещание слабой на ум старухи.

    Вряд ли появится еще одна Честер, с таким упорством отторгающая удачный союз, верно?

   Я отсылаю наследство в то место, которое ты избрала домом в обход указа отца (да будет Судьба милостива к его беспокойному духу). Распоряжайся вещами на свое усмотрение. Также упаковываю то, что ты случайно забыла при побеге.

   Надеюсь, тебе хватит такта не являться на наш порог после всего, что натворила. Я всегда чувствовала, что в моей дочери течет дурная кровь. Как и в моей сестре Мелиссе. Сокрушаюсь лишь о том, что раньше не заметила твоей слабости к грязным отродьям.

   Достопочтенному графу Ланге, твоему уважаемому отцу, удалось убедить гостей в том, что невеста похищена. Но я вижу и слышу больше, чем показываю. Ты предала честь рода, нарушила слово и заветы крови. Выбрала зло. Отец бы тебе этого не простил, он желал для дочери лучшей судьбы. В посмертии ему будет спокойнее.

   Единственная для нас отрада теперь, что ты изначально прикреплена к родовой книге Честер. Да будет так. В роду Ланге тебе не место».

   И все, ни подписи, ни обращения, ни высохшей капельки скупой слезы. Лишь груда драгоценного барахла, брошенная на откуп. Чтобы я не смела напоминать о себе и заявляться на порог. Мать оборвала последнюю ниточку.

ГЛАВА 11. Месяц

– Ты все еще считаешь, что мне в жизни повезло?

   С горькой усмешкой я глянула на Монис. Волчица корчилась, грызла рыжую прядь и постанывала над сверкающей кучкой.

   – Мне родня оставила только долги и дырявый чемодан в заплатках, – отбила «подруга». Подцепила ногтем тонкую нить розового жемчуга, поднесла к носу и втянула запах. – Не отравлено – и ладно. Хоть в банк неси, хоть сама носи. Веро у нас вновь богатенькая наследница – с достойным приданым и кровью аристократки…

   Я ошпарила ее яростным взглядом, и Монис захлопнула рот.

   Волчица понятия не имела. Понятия не имела, как больно читать холодную, сухую отповедь матери!

   Как обидно осознавать, что эти коробки – все, что осталось от прошлой жизни. Единственное наследство, полученное после смерти отца и при живой матушке.

   Я больше никогда не прогуляюсь по старому саду близ замка Честеров. Никогда не поплескаюсь в озере у имения Ланге – с братьями и ворчащей Тайной. Никогда не получу письма с вопросами об успехах и требованием прислать табель – написанного маминой рукой и заверенного шлепком банковской печати.

   Меня вычеркнули. Меня… забыли.

   А в приданое идет кошмарная репутация, неразорванная помолвка и стыдное положение. Капелька, конечно, ни в чем не виновата. Тут княгиня Анна права. Но как же я к ней была не готова! Куда нам теперь вдвоем?

   – Может, оно все к лучшему? – Олив осторожно уложила голову мне на плечо и вздохнула. – Что леди Аврелия отказалась от планов на тебя. Это ведь… это почти свобода…

   – Выбросила, как надкусанное гнилое яблоко, – пробормотала я, сотрясаясь от дрожи.

   Я думала, что стала сильнее, выносливее, огрубела внутренней кожей? Что не поранюсь больно об мамино равнодушие? Наивная куколка.

   Но чего я ждала от нее после папиного убийства? Что будет не так, как в кошмарах?

   Нет, Веро, все будет именно так. И вам с клыкастой капелькой действительно нечего делать на пороге родного имения.

   – К тому же, это очень дорогие вещицы, – деловито бубнила Олив, заглядывая то в один темный угол коробки, то в другой. – При всей своей бестактности, Монис права. Если не планируешь надевать к завтраку, ты можешь сдать их в банк под залог. Оплатишь учебу, раз семья отказала в содержании. А потом, быть может, и на домик в деревне хватит…

   – Шутишь? В этих коробках шурхов особняк! С прислугой, морфом-поваренком и розовым садиком, – прорычала Монис, с налета оценив стоимость наследства.

   Похоже, мама ссыпала в коробки все, что подворачивалось под руку. В синем бархатном футляре обнаружилось сапфировое колье, в серебряном – кулон-удавка и серьги-капельки, подаренные Расковым.

   Я в растерянности перебирала фамильные ценности. Некоторых я никогда не видела, что-то пару раз надевала матушка на званые вечера. Вот эти длинные серьги с заговоренными гранатами я помнила из детства. Поразилась тогда, как алые отблески-костры пляшут по длинной шее графини Ланге.

   Закралась странная, нелепая мысль: зачем мать их прислала? Только ли, чтобы исполнить волю предка и оборвать наше общение навсегда?

   Может, она в глубине души смирилась с тем, что я вырвалась из гнезда, из-под гнета приличий и первокровных обязанностей… Сделала то, что не удалось ей?

   Возможно, она таким образом дала мне средства к существованию в чужом, недружелюбном мире? Может, по правде решила меня отпустить? Вдруг за ее чопорностью и холодностью осталась капля любви, способной на принятие?

   Пусть даже через боль. Через отказ. Она ведь тоже понимала, что по-прежнему уже не будет… После смерти отца, после обвинений Шо и вскрывшейся деятельности «Братьев Солины». После слухов о банковских хранилищах, о плененных полукровках, об обезволенных ламбикурах…

   Ох, похоже, я выдавала желаемое за действительное. Мать просто избавилась от хлама, что бередил ей душу!

   А вот завет леди Фелисити действительно отдавал магией пророчеств. И теплом родственной любви.

   Словно безумная старушка-сказочница знала, что я окажусь на краю бездны… Одна, преданная и брошенная на произвол Судьбы. И в самый тревожный миг она поддержала меня. Протянула руку из далекого прошлого и крепко сжала пальцы.

   Я запускала кулачки в холод драгоценных металлов и слышала в ушах ее сиплый шепот: «Ты Честер. Честер. Честер». И кожу согревало уютным, теплым дыханием.

   – К лучшему, – согласилась я с Олив.

   До тошноты страшно представлять, как я явилась бы под мамины очи – с признанием о «капельке», о стыдной связи с вампиром. С просьбой увеличить мое содержание… А теперь, слава Судьбе, не придется. Монис права: «хоть в банк неси, хоть сама носи».

   Но самой мне не нужно. Куда надевать? В ламбикурий лес, перед Арри покрасоваться? Он со вчера еще не отошел, ослепленный орехами, произволом капельки и моей убийственно-сопливой красотой.

***

В следующем коробе обнаружилось несколько приличного вида платьев из повседневного гардероба. После месяца без одежды и памяти, после ночи в лесу в больничной сорочке, гладкие, чистые ткани казались чем-то невероятным. Магически прекрасным!

   Легкомысленные фасоны и расцветки напоминали о лете, что неминуемо случится. О жарких лучах солнца, что согреют плечи под тонкими рукавами-фонариками. И заберут память о страшной весне.

   Не удержавшись от соблазна, я поспешила нарядиться в хрустящую белую блузу и темно-синий льняной сарафан. Нынче по утрам еще прохладно, кофта не помешает…

   Поиски чего-то потеплее прервала маленькая шкатулка, выпавшая на ладонь. Верно, я и ее оставила в замке. Где-то внутри, среди простых девичьих украшений, пряталось темное кольцо-талисман. Пакость, напоминающая о нерушимой помолвке на крови.

   Интересно, кольцо тоже можно сдать в банк? С иглой и отметинами первой крови выйдет дороже?

   – Позволишь? – спросила Ландра.

   Она аккуратно выудила из первой коробки тиару тонкой работы – очень похожую на тот венец, что закреплял свадебную фату.

   – Надевай, конечно, – покивала я. – Знакомая…

   – Я вернула ее с морфом… и гарнитур с сережками… Не знала, как правильно поступить. Украшения дорогие, семейные.

   Значит, действительно та. Подвенечная.

   Дриада воткнула тиару в темные волосы и грациозно крутанулась перед небольшим зеркалом. Обычно лесные нифмы не носят «бездушный металл» – только дерево, лозу и цветы. Но серебро, усыпанное бриллиантами и жемчугом, задумчивой девушке с туманным взглядом было к лицу.

   – Немудрено, что матушка не поверила в похищение, – произнесла я, разглядывая излишне совестливую подругу. – Какой вор вернет украденное?

   – Прости, если сделала что-то не так, – виновато вздохнула Ландра. – Ты не оставила инструкций.

   – Если бы не твоя помощь, я была бы замужем за Расковым, – я поторопилась ее обнять. – Расскажите же, расскажите мне, как у вас все получилось в храме? Квит успел? Гости не заподозрили подмену? Сколько всего случилось за месяц?

   Распихав по сторонам коробки, я уселась посередине кровати и приготовилась внимать. Не только похороны отца я пропустила.

   Что писали о похищении? Как меня искали? Выдвинул ли магтрибунал посмертные обвинения графу Ланге? Какой срок грозит Валенвайду?

   – Мы собирали для тебя газеты, – призналась Олив и вытащила из тумбы внушительную пачку «Трибьюн» и «Бретан Глоу Ньюс». – Никогда еще Вероника Честер не была так популярна.

   – Если бы не обстоятельства, мы бы гордились, что лицо нашей подруги так часто мелькает на первой полосе, – отрешенно пробормотала Ландра и с грустной улыбкой вытащила тиару из волос. – Там много статей о твоем отце и его бесценном вкладе в развитие магсообщества, в законотворчество и все прочее. Нам жаль, что так… что он…

   – Бесценный вклад от любителя бесценных вкладов, – тихо прорычала Монис.

   – И все-таки: нам жаль, – с напором договорила Ландра, заглушая сердитое шипение волчицы. – Граф Ланге враг полукровок, но он твой отец. Был… отцом… И мы понимаем, как тебе больно.

   – Понимаем, – с придыханием подтвердила Олив, заваливаясь на мое плечо.

   Бесценный вклад? В развитие и законотворчество?! Я будто в другой мир вернулась из обезволенной дымки, растянувшейся на четыре недели. Из жарких, требовательных объятий вампира, сохранившего меня для себя.

   Хотя нет, мир тот же… С его фирменной слепотой и дикими правилами.

   Благодаря жестокому убийству, шокировавшему толпу на Аптечной улице, отец из преступника сделался жертвой. Уважаемым гражданином, павшим от клыков безумного полукровки.

   То ли дело Шо развалилось, не дойдя до суда, то ли «Трибьюн» опустил момент с обвинением. В конце концов, Лионнел Ланге убит, его дочь похищена зверем, его супруга и сыновья сражены горем… К чему ворошить грехи двадцатилетней давности? Да и кто она такая, Огния Мотт?

   – Граф был толстым ублюдком. Он заставлял беременных полукровок регистрировать детей. Угрожал парам разводом, заставлял сдавать жидкости. Издавал законы, притесняющие существ. Он похитил Эзру Грифф и морф знает кого еще! – процедила Монис и, сузив глаза, быстро глянула на меня. – Но мы понимаем, да. Па-а-апочка.

   – Похищенных нашли? – перевела я тему, внутренне содрогаясь от этого липкого «папочка».

   Наверное, сообщество полукровок было радо смерти графа. Валенвайд очень им удружил, растерзав отца до слушания в магтрибунале.

   – Если бы! – фыркнула она. – Хранилища банка досмотрели, следователь Шо лично туда спускался. Никого, ничего.

   – Но я видела там чудесных тварей! Птиц, рыб! – недоуменно воскликнула я. – На клетках были такие бирочки… с номерами и зонами… Их будто готовили к перевозке в новое место.

   – В банке только «добровольные» взносы, закупоренные магией. Коробки, бумажки и россыпи голден-хазов. Ни шерстинки, ни чешуйки живого существа, – прохрипела Монис. – Ни Эзры.

   – Да как же это так… Они не могли успеть за сутки, – в ужасе прошептала я.

   Прочесала пальцами волосы, вспоминая, не придумала ли. Может, я спятила, пока разыскивала Эрика в жутких подвальных лабиринтах? Безумие всякой леди Честер в роду прописано.

   Да нет, точно там были клетки. И страж-индус с раздражающе гремящими четками и ароматом карри. И тюрьма… с блюдцем… с почти растерзанным вампиром.

   Шо обязан был найти следы. Капли крови, огрызки ауры! Неужто следователь совсем ослеп?

   – У них было больше, чем сутки, – скривилась Олив.

   Красивое личико мисс Омирсен от гримасы ничуть не пострашнело.

   – У Шо ушла неделя, чтобы получить доступ к банковским хранилищами. В академию постоянно приходили люди из Совета, ищейки из магтрибунала… Искали тебя, искали Валенвайда, – пояснила Ландра. И вдруг виновато пожала плечами. – Я не специально подслушивала разговоры ректора! Просто… воздушные потоки в академии очень контактны…

   – Чудесные потоки, – Олив ухмыльнулась до ямочек на щеках и быстро заправила светлый завиток за ухо. – Без них мы не знали бы и половины!

   – Люди Шо поставили непроницаемую завесу у тайного выхода на Аптечной улице.

   – Похоже, я знаю, как они всех вынесли. И вывели, – вздохнула я.

   Нельзя было давать «Братьям» время. Ни суток, ни лишнего часа!

   Путаясь в словах и перепрыгивая с фразы на фразу, я рассказала соседкам про балкон. Тот самый, что нависает над сияющей залой хранилища, заставленной «взносами». Из круглого отсека легко попасть в тайные подземелья – всякому, у кого есть брошь с «глазом Солины».

   Конечно же, Шо ожидал, что остатки гипнотизеров засуетятся после смерти отца. Попытаются вынести ценности, накопленные и награбленные графом… Он поставил своих людей на всех основных точках. И у дома аптекаря, и возле круглой сейфовой двери в зоне выдачи и приема.

   Он не мог упустить! Но упустил…

   – Думаю, они как-то смогли поднять клетки на балкон. А потом через комнатку с трио гипнотизеров попали в папин кабинет, – договорила я. – От него всего пара шагов до лифта, дальше крыша… и площадка для телепортации элитных вкладчиков. Как оттуда – не знаю. Вряд ли воздухом?

   – У них две стаи обезволенных ламбикуров. Можно и воздухом, – фыркнула Монис. – Птиц в Дебрях не нашли. Единственного, вон, в заповедник передали… на реабилитацию… Только его после этой «реабилитации» еще раз реабилитировать придется, если верить горьким стонам из адаптационного корпуса.

   – А если не воздухом, то древними телепортами, – вдохновенно подсказала Олив. – Помните, как странно уходили юноши, напавшие на свадьбу? У них были брошки… с «обратным отзывом»…

   – Шурх знает, на какую еще древнюю магию способны индусы. Стоит ли гадать? – примирительно выдохнула Ландра. – Как бы они ни ушли… В банке остались только бумажки.

   Выходит, все напрасно? Эзру не спасли, существ не освободили? Деятельность братьев-гипнотизеров не прикрыли, законы не отменили?

   – Напротив, Веро… Законы подумывают ужесточить, – угадав мои мысли, прошептала Олли. – Скоро в Верховном Совете новое слушание.

   – Но ведь отца больше нет!

   – А дело его живе-е-ет, – флегматично протянула Ландра. – Контроль над полукровками выгоден Совету, ценные взносы – отличный капитал.

   – Но зачем ужесточать? Законы и так не сахарные.

   – Вампир напал на мага-аристократа средь бела дня, прямо в столице… и убил. Кроваво, жестоко, – напомнила Монис, плотоядно сверкая глазами. Словно желала повторить подвиг Ваденвайда со мной. – Люди испугались… Первокровки боятся отпускать дочерей на прогулки по Эстер-Хазу… Разве могли уважаемые господа не воспользоваться подарком? Они, как видишь, не идиоты.

   Спрашивала я, уже зная ответ. Но никак не могла с ним примириться. Отмахивалась от правды, даже когда Монис слово в слово повторила мою догадку.

   Жажда наживы – она бесконечна… Чем больше господа получают, тем большего желают. Аппетит их неизмерим, прозорливость впечатляет. Даже трагичная смерть графа Ланге легла в их дело крепким кирпичиком. Идеальной подпоркой.

   – Из одной отрубленной головы вылез десяток новых, – покивала Ландра, фокусируя мутный взгляд на окне.

   Но разве не понимают деятели из Верховного Совета, что, потакая идеям отца, лишь добьются бунта? Восстания полукровок? Тогда крови и жестокости будет намного больше, чем на Аптечной улице.

   – Ты зря думаешь, что мы радуемся смерти графа, – тихонько добавила Олив. – Лучше бы его судили по справедливости. Лучше бы допрашивали, обвиняли в грязных делах… Тогда бы на все его хваленое «законотворчество» упала страшная тень. П-прости, Веро, что я вот так, напрямую. Без официальных обвинений твой папа после смерти стал… практически мучеником.

   – «Погиб за верное дело», – туманно процитировала Ландра какой-то из некрологов.

   – «Трибьюн» только и пишет с тех пор, что граф-ублюдок оказался прав. Мол, он всех предупреждал, как опасны полукровки, не контролирующие звериную суть! – прошипела Монис, брызгая слюной, и истерично почесала за ухом.

   «Даже умерев, Ланге умудрился забрать у меня все», – вынырнуло сокрытое из глубин памяти. Напитанное горечью и сердечной болью.

   Эрик был прав лишь отчасти… Умерев, отец умудрился забрать все у всех. И как никогда упрочить свои идеи.

   Накрыв драгоценные коробки крышками, я поднялась с кровати и, пошатываясь от бессилия, добрела до подоконника. Заняла нагретое Монис местечко со свернутым «Трибьюн» и молочно-зеленым плющиком, ползущим по шторке…

   Нет, пока я читать «свободную прессу» не готова. Хватит с ягодки новостей.

   – Твоя очередь, – напомнила Олив.

   Ее вострые ушки смешно оттопырились, выглянув из-под стога выцветших кудряшек. Глаза округлились любопытными лупами.

   Странная из нее эльфийка, Судьба свидетельница.

   Говорят, тот вольный народ, что путешествовал в веках и мирах, что умел напитывать своей магией украшения, призывать единорогов и прочих чудных существ… Так вот, тот народ был высок, обладал тонкой костью и прямыми, длинными волосами. Уж точно у них не было добродушных ямочек на щеках, вздернутых носов и озорных завитков на висках. Ну… если верить картинкам.

   Под пыткой трех пар глаз я быстро сдалась. Рассказала девочкам все, что смогла из себя выдавить. Про видения, что порой сбываются и приносят картины смерти. Про то, как господин Валенвайд отправился в банк и не вернулся. И как я сумела украсть папину брошь и проникнуть в хранилище – тоже.

   Поведала о том, что увидела, услышала и унюхала внутри.

   Звон серебряных четок, плотный аромат специй, горькая песнь разочарования, льющаяся по темному подземелью… И клетки с существами. Много, много тех, кого надо спасти от жуткой участи стать «ингредиентами».

   Рассказала о том, что Эзры Грифф я там не нашла, а вот Эрика обнаружила – едва живого, измученного древними чарами и кровопотерей.

   – Вот так мы превратились в беглецов, – просипела, выныривая из воспоминаний.

   В пещере было сладко. И… по-настоящему. С моей памятью, моими чувствами и моей волей.

   – На одни сутки, – поправилась я. – На рассвете обезволенная стая ламбикуров нас обнаружила, и папины стражи вернули меня в Эстер-Хаз. Там был гипноз… гадкие речи… провокации…

   Сумбурно я поведала и про Огнию Мотт, что потерялась на двадцать лет и вдруг нашлась. У следователя вышло крепкое дело: улики, свидетельства, обвинения…

   Граф Ланге выкупил девушку у приюта и намеревался совершить дурное. А потом чуть не убил, подослав в академию скарабеев-печатников.

   Рассказывая соседкам события месячной давности, я будто восстанавливала свою память по кусочкам. По крупицам. С облегчением убеждаясь, что не забыла важное.

   Присутствие Монис почти не смущало. Наверняка хвостатая шпионка тут же передаст мои слова по цепочке. Или прицельно вложит в ухо Раскова на одной из жарких постельных встреч… Плевать.

   Правда – мое единственное оружие против несправедливости. То, что я видела. То, что я слышала. То, что было наяву. И чем больше людей узнает альтернативную версию случившегося (а не ту красивую ерунду, что придумали писаки из газеты), тем, наверное, лучше.

   – А потом папа… на балконе… и кровь повсюду… и у Эрика… вот тут, – я потрогала свой подбородок и вздрогнула, будто из транса вынырнула. – Стража пыталась поймать Валенвайда. Он схватил меня и унес темным телепортом. Дальше я ничего не помню.

   – Как не помнишь? – хором завопили соседки, учуяв, что дальше как раз спрятано все самое интересное.

   Я поджала губы и старательно помотала головой по сторонам. Не забывая о том, что среди нас присутствует шпионка Темного принца. Младшего.

   Это личное. Это не для ушей моего «жениха».

   – Вот так. Не помню. Воспоминания будто ложечкой из головы вынули, – вздохнула я. – Вчера утром очутилась тут, на крыльце. Думала, что всего день прошел… Что папа только что умер… А оказалось – месяц назад. Анна Николаевна проверила, я цела. Даже не сильно покусана.

   Что никак не извиняет клыкастого эгоиста, сделавшего из меня нарядную куколку!

   – Кошмар, – сокрушенно признала Олив.

   Понять бы еще, что она признала кошмаром. Похищение, провал в памяти или то, что стыдных подробностей не будет?

   – Четыре недели… Четыре недели мы тут тряслись и выуживали «воздушные потоки» из каждого угла, а ее даже не покусали! – ворчливо фыркнула Монис и яростно затянула лентой рыжий хвост.

   Я раскрыла свежую газетку и с удивлением обнаружила на первой странице свое лицо.

   «Поиски дочери графа Ланге зашли в тупик. Последняя жертва Валенвайда до сих пор не найдена!»

   Так вот она я, вполне живая и… найденная.

   Иллюстрацию взяли со дня помолвки. Плывущая улыбка на бледном лице, рядом со мной – элегантный Расков, на заднем фоне – пышная цветочная арка. Счастливая невеста. И не подкопаешься… Так старательно я отыгрывала роль.

   Я была хороша в свадебном наряде… Почти так же хороша, как дриада, грациозная от природы. И бумагу для приглашений мать выбрала красивую.

   Как все-таки горько, что у алтаря меня ждал не тот.

   – Вас ведь не успели поженить? – я подняла влажные глаза на Ландру.

   – Квитариус поспел вовремя, – успокоила она.

   – Напылил так, что за черной сажей никого не увидеть было… А грохота! – Олив картинно заткнула уши и закатила глаза под самые кудри.

   – Морф перенес меня в ателье. Платье мы с госпожой Браун сразу уничтожили, чтобы следов не оставлять. А дальше не знаю… Я тут отсиживалась, – Ландра пожала плечом. – В академии начался бал в честь Судьбы, я потанцевала с несколькими ребятами, чтобы примелькаться.

   – А дальше… – подхватила Олли. – Почти сразу твоему отцу сообщили о каком-то происшествии. Пополз шепот, что из-под стражи сбежал опасный полукровка. Граф велел задержать журналистов, успевших запечатлеть «похищение» на маг-проекторы. Изъял артефакты, а самих магов куда-то проводили… И как-то быстро потом нашлись свидетели, которые видели господина Валенвайда вблизи храма. Кто-то уверял, что заметил его в зале среди гостей. Другие – что вампир залетел на крышу и через круглое слуховое оконце спрыгнул прямо на алтарный камень.

   – Они спятили все разом?!

   Я скомкала газету и зашвырнула в щель за шкафом. Подивилась поразительной меткости и перевела глаза на Олив.

   – Не знаю, Веро. Гипноз, подкуп или самовнушение… Твой отец попросил гостей проявить уважение к семейной трагедии. И пообещал, что сделает все, чтобы найти похищенное дитя, – уныло пробормотала она. – Целые сутки «Трибьюн» молчал, а потом вдруг взорвался новостями. Граф Ланге мертв, его дочь в руках убийцы… И картинки, где ты в порванной сорочке, в синяках и будто покусанная.

   Значит, кто-то из журналистов все же успел на «шоу» на Аптечной улице.

   До чего же гадко… До чего гадко это все. Когда чью-то личную драму выворачивают в нечто грязное и невероятное, лишь бы публика не заскучала.

   – А что Расков? Он тоже отрекся? – прохрипела я, неумело скрывая надежду.

   Хотя как тут скроешь? Она сладким соком капала с голоса.

   Богиня-Судьба, пусть будет, что отрекся! Что разорвал помолвку! Тогда я стану совсем свободна.

   Я поймала хмурый взгляд Монис и попыталась не отводить свой. Сцепилась в безнадежной, бессмысленной схватке.

   Это ведь в наших общих интересах, не так ли? Одна из ее безумных половинок обязана быть на моей стороне.

   Волчица хочет Алекса, а я очень, очень его не хочу. У меня и без странного жениха и его гнусных намерений проблем хватает.

   – Он не делал громких заявлений. Сказал, что чтит покой семьи Ланге и с уважением относится к трауру, что царит в имении. Что в скорбный час не помышляет о свадьбе и бла-бла-бла… и шурх-шурх-шурх… – договорила Олив. – А, и еще, что будет неустанно искать свое похищенное сокровище. И виновные в похищении будут наказаны.

   Я бы виновного и сама наказала… Другими методами… Если б смогла найти. Но объединять усилия с женихом – гиблая затея.

   По коридорам пронесся топот. Кто-то снаружи взвизгнул и завопил на всю академию, что опаздывает на занятия. И мои подруги испуганно подорвались с кроватей.

   – Заболта-а-ались, – сокрушенно провыла Олив, натягивая форменный жакетик и кидая на плечо ремешок сумки. – А у меня так-то сегодня ректор. Всамделишный, черноглазый. Он лично подменяет отсутствующего вампира и каждый раз смотрит, будто тоже сожрать хочет!

   – А мне в теплицы, – выдохнула Ландра и размяла тонкими пальцами шею. – Надо поспешить, не то нужные инструменты разберут, опять тупыми ножницами работать…

   Быстро свернув волнительную беседу, подруги выбежали в коридор.

   Я ошалело заморгала. Богиня Судьба… Мне ведь тоже вернуться к учебе положено. Только как себя заставить войти в аудиторию и сделать вид, что не было кошмарного месяца? Что я не смотрела на однокурсниц с газетных страниц печальными серыми глазами?

   – Поболтаем? – предложила Монис, резво разворачивая корпус ко мне. Она удерживала открытую дверь и плавно тянула ее на себя, сокращая проем. – Мне ко второй… Уделю тебе еще полчаса…

   Интуиция, достигшая в пятой точке предельной концентрации, в последний миг вытолкнула меня наружу. И отпинала вперед по коридору до самой его середины.

   За спиной насмешливо пропыхтели, дверь с тихим щелчком закрылась.

   Остановив побег, я развернулась и прислонилась спиной к окну. Заметила, что Монис тоже вышла из спальни.

   – Поболтаем, – кивнула ей, строго сдвигая брови. Улыбаться предательнице не хотелось, а ее коварная ухмылка нервировала. – Здесь.

   – Куда ты убежала, Веро? – раздраженно пропыхтела она, хищно пробираясь сквозь гудящую толпу студентов.

   – В людное место. Не хочу оставаться с тобой наедине. Неприятно.

   – В людное? Ты меня боишься? – «удивилась» она. – А если и впрямь боишься, то зачем останавливалась, беглянка?

   Монис покрутила головой по сторонам и усмехнулась. Поток студентов схлынул у лестницы, впитался в черный проем… и исчез.

   А мы с рыжей волчицей остались одни.

ГЛАВА 12. Лиса

Хищница плавно приблизилась, повела плечом и смягчила опасный взгляд. Мол, набрасываться не станет. Пока.

   Мы застыли у окна с видом на хрустальную оранжерею. За прозрачным куполом начиналась заповедная зона, на поле перед академией сверкали стеклом домики английских теплиц…

   А мы молчали. Сопели.

   Украдкой я косилась на Монис. На то, как она щурится на солнце, хмурится и задумчиво жует кончик рыжего хвоста. Лисица!

   – Ну и что ты надеешься узнать, Веро? – показательно расслабленно протянула она.

   – Что Расков тебя хорошенько отшлепал, – промычала я, не отводя глаз от пейзажа. – Или у вас популярны другие игры?

   Я резко повернула голову и вскинула на бывшую подругу лицо. Пусть смотрит, пусть поймет: я уже не та пугливая, нежная «куколка», какой была прежде. Испытания, смерти, разочарования закаляют… Хоть и наносят ядовитые раны.

   В отличие от благовоспитанной матушки, я не собиралась делать вид, что ничего не вижу и ни шурха не понимаю.

   – Он ведь думал, что его невеста под надежной охраной? Там, где не доглядит отец, подстрахует острый нюх верной волчицы? – проворчала я.

   Я-то верила, за мной только папины стражи исправно следят… Ходят шаг в шаг, дышат в затылок, за локоток хватают на заговоренных порогах.

   На самом деле я была под надзором с первого дня заключения помолвки.

   – Тебя порадует, если отшлепал?

   – Очень.

   – Да, мне было непросто убедить Алекса в том, что не помогала тебе с побегом, – фыркнула Монис. – Что я в первую очередь верна ему и только потом – подруге-первокровке. Он целый месяц мучил меня холодом, равнодушием и недоверием. Довольна?

   – Моя жажда крови удовлетворена не до конца, – сообщила ей угрюмо и потуже затянула ленту на затылке.

   Откуда она вообще во мне, эта жажда?

   Впрочем, с кем поведешься… Возможно, предполагаемый рацион клыкастой капельки и на меня накладывал отпечаток.

   – Спрашивай, Веро, – она вновь закусила кончик хвоста. – Меня нынче тянет на горькие откровения.

   – Как давно это у вас началось? И сколько продолжалось? Что вообще между вами такое? – исступленно хмурясь, набрасывала я вопросы.

   Хрип сам собой прорвал горло и изменил голос до неузнаваемости.

   – Любовь… Наверное.

   – Любовь!

   – Скажешь, не в курсе, что это такое?

   – Хотела бы… быть не в курсе…

   Теперь я понимала, почему Валенвайд не стремился сближаться. Ох, как хорошо понимала!

   Даже в те редкие секунды, когда я не думала о вампире, внутри ныла, саднила образовавшаяся пустота.

   – А как началось… Ты не поверишь, – усмехнулась Монис. – Случайно. Мне нужны были деньги, а Алексу – свежая кровь вервольфа в обороте. Выгодные товарно-денежные отношения.

   – Так вот, какая она, «обратная сторона этой жизни, в которой надо, тролль дери, выживать», – с усмешкой повторила я ее слова. – Те следы от уколов на руке… Ты отдавала кровь не старому аптекарю, да?

   – Сначала аптекарю. Потом он свел меня… с клиентом. Магу нужны были «индивидуальные услуги», – мычала она в обмусоленный кончик хвоста. – Условия странные, диковатые, но я была не в том положении, чтобы перебирать. Я врала… Вам. Всем. Что вижусь с родителями раз в месяц, что отец нанимается на сезонные работы… На самом деле я давно не получала