Оглавление
- ГЛАВА 1
- Часть берманов с возрастом все больше уходили в леса и лесные имения, все больше становились нелюдимыми. Отец говорил, что так бывает у тех, кто не нашел любовь в семье – звериная часть натуры звала на волю, и не было рядом той, кто мог бы остановить его. Поэтому берманы и были вполне свободны в встречах и половой жизни до брака – женились они на всю жизнь, а как ошибешься, как не ту или не того выберешь?
- ГЛАВА 2
- ГЛАВА 3
- ГЛАВА 4
- ГЛАВА 5
Выкладка по понедельникам, начиная с 19 мая. Подписка откроется 1 июня. Пишу медленно, бывают перерывы по независящим от меня причинам, в том числе и длительные, о перерыве всегда сообщаю в комментариях. Также прошу учитывать, что вы читаете черновик в процессе написания, главы могут дорабатываться, корректироваться, меняться местами. Пожалуйста, если вас это не устраивает, дождитесь окончания книги.
14 части быть, окончательная редактура будет только после завершения эпилога серии целиком, тогда можно будет скачать отредактированные финальные версии.
В добрый путь! Я очень постараюсь написать по-максимуму черновик вперед, чтобы у нас летом не было перерывов и каждый понедельник была глава.
ГЛАВА 1
13 мая, Бермонт
С полуночи тих был замок Бермонт, насторожен и тревожен, как большой пес. Пахло в его коридорах хвойным дымом и травой, паром и кровью, а еще надеждой: то во внутреннем дворе варил шаман Тайкахе на большом костре темное варево, и к следующей ночи в котле должно было остаться зелья не больше плошки.
Варил он и подпевал наговоры на долгую жизнь, здоровье и плодовитость, и в нужное время подливал настоев – для пущей связи с землей, для огня в меру, ибо в той, для кого он варил зелье, и так огня было с лихвой, для равновесия и гармонии. Мешал он стихии, а маленькие духи кружились вокруг него в воздухе и на земле, и даже в пруду, в который выходила водяная жила, то и дело выныривали малыши-иктосы, выглядевшие как серебристые рыбки. Замковые варронты не желали спать спокойно и то и дело отделялись от стен замка и тяжело ступали ко двору, принося с собой запах мхов и старого камня. Да и сам замок слушал песни шамана и поддерживающе ворчал-вибрировал.
Демьян Бермонт не спешил окорачивать растревоженных духов, хотя мог вернуть их на место одним мысленным приказом. В полночь они с Полиной дали своей крови для зелья, и Тайкахе, уже разжегший большой костер, велел им ложиться спать. А чтоб заснули, налил им настоя из семидесяти семи трав, который вкупе с гортанным пением шамана и усыпил их.
Полина была взбудоражена, а ее глаза, пока она не заснула, сверкали такой надеждой, что Демьян вновь ощутил, как вина вспарывает его сердце, заставляя сжиматься и каменеть. Он, обернувшись медведем и подождав, пока обернется она, грел ее, пока она не задремала, молился об успехе предстоящего обряда и отцу своему, и всем богам. И только потом уже заснул сам.
- Что будет, если не сработает обряд? – спросил он шамана накануне, когда Полина еще спала. Демьян до ее пробуждения в полдень успевал переделать множество дел – и неизменно приходил в шатер Тайкахе на площади, сам приносил ему еды и питья и смотрел, как шаман загоняет себе в руку иглы. За это, за то, что Тайкахе помог Поле, помог ему и взял на себя самую долгую боль, Демьян готов был до конца жизни носить ему дары и служить как сын. Но старик был чужд власти и ничего сверх нужного не просил.
- Эйх, эйх. Вспять все обернется, медвежий сын, - проскрипел Тайкахе неохотно, вытащив изо рта маленькую трубку. – Ежели нашей силы, силы якорей не достанет, то с каждым днем все дольше она будет оставаться медведицей, пока не вернется вновь в дикое состояние. Но не должно быть такого, медвежий сын, я свое дело знаю. А уж если и случится так, что рок ее окажется сильнее якорей, так снова игл, пришивающих ее к миру, сделаю, да всем сестрам ее раздам. Вон их сколько, они и так друг друга держат, а уж с иглами и подавно управятся. Эйх, эйх, - он вздохнул еще несколько раз. - Но недоброе то дело будет, медвежий сын, ой недоброе. Все они сейчас не готовы.
Демьян кивнул. Он это понимал. А Тайкахе продолжал неспешно перечислять, вдыхая и выдыхая дым из трубки колечками и арками.
- Старшая мужа держит, который страну питает, вторая сама своей стране огня отдает, третьей рожать через несколько месяцев, пятая слабая совсем, игла из нее дух выбьет, а шестая и вовсе дитя. Они-то конечно возьмут на себя этот груз, как и мы с тобой возьмем, медвежий сын, да и отец ее возьмет. Но вернее бы нам того не допустить. Посему все силы я в обряд слияния тела с душой волью, чтоб боль не преумножать.
Проснулся Демьян от касания Тайкахе на рассвете. Горел костер, парил котел, над которым виден был водоворот стихий, находились вокруг множество духов, легко проникающих сквозь погодный купол, а зелье в котле большим черпаком невозмутимо мешал медведь-варронт, по каменной шкуре которого стекали капельки конденсата.
- До того, как солнце взойдет, ты должен уйти отсюда, - тихо проговорил шаман. Он уже был вымотан, с блестящими от стимулирующих трав глазами и расширенным значками, побледневший, в испарине, а ведь предстояло ему мешать зелье еще много часов. – Вернись сразу после полуночи, король-медведь, и приведи с собой всю ее кровь. И сюда пусть никто не заходит. Она до полуночи не проснется, а после будить будем.
Демьян ласково лизнул Полину в торчащее над толстенькой щекой ухо, вдохнул ее звериный запах, разлившийся манкой нежностью по телу, и, отодвинувшись, обернулся. А затем, накинув гъелхт, подождал, пока Тайкахе, глядя на то, как высвечивает шпили замка поднимающееся солнце, всадил себе в руку последнюю иглу – и пошатнулся, да так, что Демьяну пришлось подхватить его.
А затем, когда шаман отдышался, король пошел на выход, туда, где за тяжелыми дверями ждали его гвардейцы и слуги. И замок ждал – вибрировал под ступнями, отзывался на одобрительные похлопывания по стенам, зелеными волнами родной стихии окутывал лодыжки. Замок был единственным существом, кроме самой Полины, которое видело и помнило все, что происходило в ту ночь – как и в тысячи ночей и дней с незапамятных времен, когда Михаил Бермонт заложил первый камень замка на этой старой скале, уходящей корнем в недра, полив ее своей кровью и пробудив к жизни мощного духа, который и стал живой основой дома Бермонтов.
Демьян лишь после возвращения из Нижнего мира нашел в себе смелости попросить замкового духа показать ему то, что не помнил он сам из свадебной ночи и последующих дней, когда он лежал в стазисе. И то, что он увидел – как Полина защищала его, как боролась, - наполнило его сердце не только болью, но и бесконечным восхищением.
Все же она была младше его и взбалмошней, и баловал он ее как ребенка, и любил, как прекрасную смелую женщину, но, пожалуй, только сейчас понял, что она с ее огнем вполне могла бы стать во главе страны, а при должном образовании – и повести за собой армию.
Увидел он и то, как Ангелина Рудлог яростно отговаривала Владыку Нории от проведения обряда, но эта сцена не вызвала в нем раздражения, только понимание. Будь его воля, он бы Полину к обряду тоже не подпустил.
Только вот когда ей можно было запретить делать что-то, что она считала важным и правильным?
Демьян ушел работать. Страна требовала восстановления, и он зарылся в отчеты с головой. Работа стала тем, что помогло пережить этот день, и он, сидя за бумагами, обедая с матушкой, принимая отчеты министра чрезвычайных ситуаций, слушал вибрации замка и едва удерживался, чтобы не посмотреть на происходящее во внутреннем дворе его глазами.
А вдруг Тайкахе не выдержит и рухнет без сил? А вдруг ему нужна помощь, но он не в состоянии позвать? Он стар и немощен, справится ли?
Демьян ощущал выросшие клыки и видел заострившиеся ногти, понимал, что подданные опускают головы под его звериным взглядом, и ничего не мог сделать. Кроме как пойти в часовню под замком и еще раз, встав на колени перед первопредком, просить его подсобить, приглядеть сегодня ночью, чтобы все прошло хорошо.
«Иногда твое упрямство вредно, сын мой, - услышал он рык-ответ после своей просьбы. – Но сейчас оно на пользу. Будь спокоен, на своей земле пригляжу за обрядом, да и Красный приглядит - попрошу его, раз сезон его да и дочь его».
«Не надо меня просить, - услышал Демьян ворчливое. – Сын твой воинской доблестью заслужил мое внимание. Постою рядом с тобой сегодня, брат, и если только не вмешается судьба, вновь станет цельной нить жизни моей дочери».
- Благодарю, отец, - поклонился его величество. – И тебе спасибо, отец всех воинов.
Не сказать, чтобы спокойнее стало на душе у него. Но Демьян понимал, что он сделал все, что мог. Всех, кого надо, пригласил. Оставалось только ждать, вдыхать запах костра и хвои и слушать вибрации замка.
Ему доложили, что к вечеру под стенами замка стали собираться те линдморы, кто участвовал тогда, в декабре, в мятеже, и были обращены в медведей, и кровью своей заплатили за право доказать свою верность короне.
Был среди них и Ольрен Ровент, который вернулся из Дармоншира на побывку с другими берманами несколько дней назад. Демьян, занятый делами страны, дал ему сутки на отдых, а затем приказал доложить о положении в Инляндии.
- Позволишь ли ты мне принести дары моей королеве? – спросил его тогда Ровент, и Бермонт позволил. Берманы не любили копить долги, а Ровент Полине действительно многое задолжал.
К вечеру того же дня телепорт-почта была полна писем от бывших опальных линдморов с просьбами присоединиться к Ровенту и тоже возложить к ногам королевы свои дары.
Демьян не стал отказывать.
- Тебе будет и полезно, и приятно узнать, какую мощь ты можешь поднять одним велением, - сказал он Полине, когда она зачитала письма. – Так одно решение может превратить врагов в союзников, Поля.
Дело было уже около полуночи, и за окнами было тепло и темно, а они сидели в большом кресле в общих покоях, столько видевших – и их первую встречу, и все, что происходило дальше. Поля разместилась у него на коленях, задрав длинную юбку платья, поджав ноги, и он мерно поглаживал ее по спине, наслаждаясь покоем и мягкостью этого вечера.
- Но ведь это ты наказал, а потом простил их, - сказала Полина. И пояснила: - Сила-то в твоих руках. Или лапах, - и она взяла его ладонь и потерлась об нее щекой.
Он усмехнулся.
- Они знают, что я никогда бы не простил их, потому что это означало бы слабость, Поля, - супруга целовала его пальцы, и тело вновь, как всегда, когда она играла с ним, стало наливаться желанием. – Но в то же время у нас не считается слабостью исполнить просьбу супруги, потому что жена важнее силы. Так что ты была их единственной надеждой. Ну еще матушка, но матушка строга и против моего слова бы не пошла.
На следующий день прошла большая аудиенция в том самом зале, где состоялись свадебные бои. Линдморы в присутствии своих семей кланялись королеве дарами и благодарили за милость. Полина, одетая в зеленое платье, с короткими волосами, едва позволившими наметить две косы вокруг головы (все знали, что она пожертвовала их медведице-Статье и дала ей силы биться с богом-чужаком, и это сделало образ королевы еще более легендарным), величественно принимала и подарки, и благодарности и в свою очередь благодарила за службу.
Демьян, восседающий рядом с Полиной на троне, в основном молчал – не его это было чествование – и гордился ею. А Полина, как положено, рассматривала дары, перебрасывалась с линдморами одобрительными фразами и возвращалась на тронный помост.
Ровент был последним. Он тоже в присутствии своих сыновей и дочерей торжественно поклонился королеве. Полина смотрела на него с любопытством ребенка, которому показывают представление.
- Мой долг перед тобой неоплатен, моя королева, - проговорил линдмор. – Благодаря твоей милости род Ровент смог послужить Бермонту. И я подтверждаю, что не будет у тебя вернее бермана и линдморского дома, и дети мои, и дети детей будут служить тебе. А в знак моего почтения и верности прими, прошу, дары моей земли.
И в заполненный уже подарками зал по его знаку стали вносить драгоценности и ткани, ковры и гобелены. Остальные линдморы, во главе семей стоявшие по кругу, ревниво наблюдали за подношениями – не переплюнул ли кто-то другого.
Демьян смотрел на это с каменным лицом – Ровент, будучи тем еще гордецом, как и другие линдморы, так отдавал виру Полине, признавая, что она имеет на нее право. И Полина, конечно, не понимала этого – но откажись сейчас, и баронам пришлось бы придумывать что-то еще.
Но Полина и не собиралась отказываться.
- Красиво, - сказала она, спускаясь с тронного помоста. Обошла слуг, держащих дары, полюбовалась серебряным традиционным женским поясом из круглых блях, украшенных орнаментом и крупными изумрудами, погладила ковры, рассмотрела искусные гобелены со сценками из жизни простых берманов.
- Всем ли ты довольна, моя королева? – с заметным облегчением, что легко отделался, спросил Ровент.
- Всем, - подтвердила Полина. – И тем, что ты несешь службу в войске мужа моей сестры, тоже. Я не забуду этого, - пообещала она, и Ровент склонил голову. - Но знаешь, Ольрен Ровент, мы сейчас планируем для женских отрядов со всего Бермонта первые учения после трех месяцев обучения. И думаем, в каком бы из линдов эти учения провести…
Демьян удержал улыбку только потому, что его с детства учили этому. Остальные линдморы едва заметно выдохнули – что не им выпала такая радость. А вот Ровент скрипнул зубами.
- Линд Ровент с радостью и благодарностью примет первые учения, - прорычал он через силу. И воздел глаза к небу: мол, видишь, отец, на что мне приходится идти? – Ты знаешь, что я меньше, чем через неделю возвращаюсь в Инляндию, но все распоряжения оставлю моему наследнику.
- Вот и славно, - благосклонно проговорила Полина. – Рада, что ты так ратуешь за прогресс, барон Ровент. А еще, я слышала, что в линде Ровент производят лучшие в Бермонте винтовки? Что же ты не привез мне их в дар?
Лицо Ровента приняло непередаваемое выражение. Зал затих.
- Как же не привез? Привез, моя королева, памятуя о твоей меткости, - почти по-отечески прорычал он и торжествующе обвел зал взглядом: мол, ну что? Вы не угадали, а я угадал! – Хотел порадовать тебя в конце встречи.
В зал внесли с десяток винтовок в футлярах – которые удостоились куда более пристального, длительного и восхищенного внимания королевы, чем драгоценности. И ревнивых переглядываний других линдморов, не догадавшихся, что по-настоящему порадует ее величество.
В какой-то момент Демьян поймал взгляд бывшего опального барона. И было в том взгляде настоящее мужское сочувствие, впрочем, быстро сменившееся на почтение. Ровент давно научился видеть берега и несмотря на то, что сполна заслужил вхождение в ближний круг Демьяна, знал, куда совать медвежий нос не стоит.
После окончания аудиенции Ровент явился на отчет в кабинет к Бермонту. И там, стоя посреди кабинета, уже по-военному четко и быстро доложил о положении дел в Инляндии, о том, какие силы нужно туда прислать и какого вооружения добавить.
- Ты можешь не идти туда больше, - напомнил ему Демьян. – Ты сполна отработал свой проступок, Ровент. Я доволен тобой. Ты будешь награжден.
- Ты запрещаешь, мой король? – буркнул барон.
- Нет, - усмехнулся Демьян. – Если ты хочешь вернуться.
- Хочу, - ответил Ровент. – Много там чего требует моего внимания, не хочу… оставлять без присмотра.
- А кто же будет работать на благо Бермонта? – строго вопросил его величество. Впрочем, в его голосе было достаточно благосклонности, чтобы барон не принял это за чистую монету.
- Пусть сын мой и дальше работает, - проворчал он. – Не зря ж в университете учился, не зря я его натаскивал столько лет. Я уж двадцать лет на посту, мой король. В кои-то века появилась возможность размяться по-настоящему. Закончится война и вновь вернусь сюда. А там… есть ради чего биться.
Его величество заминку заметил.
- Есть что-то, что ты хочешь сообщить мне, Ровент? – поинтересовался он.
И барон помотал головой.
- Не хочу спугнуть болтовней птицу судьбы, - ответил он и едва заметно усмехнулся каким-то своим мыслям.
- Что же, - проговорил Демьян, не став настаивать. – Вернуться я тебе дозволяю. И все, что запросил, получишь.
- Спасибо, мой король, - в голосе Ровента скользило облегчение.
- И еще, - сказал Бермонт. – Ты не забыл, что должен виру не только моей жене?
- Дела чести Ровенты не забывают, - проворчал барон. – И этот вопрос решу. Сейчас же рад, что королева в добром здравии. Прости за вопрос, мой король, но оправилась ли она окончательно? Моя дочь говорит, что ее величество по-прежнему спит до полудня медведицей.
- Кто-то слишком болтливой воспитал дочь, - с каменным лицом сказал Демьян.
- Да об этом весь Бермонт шепчется, - огрызнулся почтительно Ровент. – Вину я чувствую, мой король. Могу ли я чем помочь?
- Разве что молитвой, - покачал головой Демьян. – И верной службой своей.
Ровент поколебался.
- А те иглы, - сказал он, - что ты приказывал мне колоть себе до полудня, даже если будешь без сознания, сработали?
Демьян посмотрел на барона. Тот ответил угрюмым взглядом, и в нем увидел король и отблеск знакомой вины.
- После полуночи с тринадцатое на четырнадцатое мая узнаем, - ответил его величество.
Барон кивнул.
- Могу ли я сообщить об этом тем, кто виноват перед ней и тобой? – осторожно поинтересовался он. – Глядишь, если столько линдов будет молиться за успех дела, так и лучше все пройдет, а?
- Вы искупили вину, - напомнил Бермонт. Ровент выжидающе смотрел на него, и Демьян понимал – пусть в нынешнем состоянии Полины они не виноваты, но она своей милостью их всех из прозябания в лесу вытащила, и теперь они ей должны, и ее благополучие - их забота. И это хорошо, чем больше причин для верности, тем лучше. И потому он кивнул. – Сказать можешь. Поддержка не помешает.
И теперь ярмарочная площадь заполнялась шатрами берманов, которые ждали полуночи. А в линдах и стар и млад собирались на службы в честь королевы. Собирался и клан Бермонт – и леди Редьяла в первых рядах. Замок Бермонт пустел, потому что все чада и домочадцы уходили на службу в Храм Всех Богов.
И хорошо. Тише будет в замке – никто не помешает случайным словом или праздным любопытством.
Так тягостно медленно шло время, так не по себе было Демьяну, что он еще раз спустился в подземную часовню. Он не стал больше тревожить отца – хотя чувствовал себя медвежонком, жаждущим прижаться к большому сильному боку, чтобы ему сказали, что все получится. Он взял с собой корзину с хлебом и мясом, морсом и плодами, и пообедал там, у алтаря, прижавшись к нему спиной, вдыхая запах яблок и мхов и вспоминая, как они обедали и ужинали здесь с Полиной. А затем его мысли потекли все дальше и дальше в прошлое.
Вспомнилось ему, как ребенком еще спускался он в часовню с отцом. Тогда Бойдан Бермонт казался ему, малышу, гигантом, и когда он брал его на руки, казалось, что поднимает высоко-высоко, в самое небо, и держит несокрушимо, как гора.
Здесь, среди мхов и огней, под взглядом Хозяина Лесов Демьян впервые почувствовал скалу, уходящую корнем своим глубоко под землю, ощутил силу, исходящую от алтарного духа, мягко обволакивающую его, словно благословляющую. Видел он тень бога, отвечающую на молитвы деда, и ощущал его как большого отца-медведя, великого вожака, которому нельзя было не поклониться.
Первопредку Демьяна показали сразу после родов, а в годик, когда он уже мог цепляться за холку, отец с ним на спине медведем переплыл озеро на яблоневый остров и поклонился Михаилу наследником. Был с ними и дед, король Идьян Бермонт. Демьян этого почти не помнил, как не помнил деда, который умер, когда ему было три.
Часть берманов с возрастом все больше уходили в леса и лесные имения, все больше становились нелюдимыми. Отец говорил, что так бывает у тех, кто не нашел любовь в семье – звериная часть натуры звала на волю, и не было рядом той, кто мог бы остановить его. Поэтому берманы и были вполне свободны в встречах и половой жизни до брака – женились они на всю жизнь, а как ошибешься, как не ту или не того выберешь?
Бабушку Октьялу Демьян помнил куда лучше. Она была еще строже и добродетельнее матери, и пусть все берманы чадолюбивы, он уже во взрослом возрасте понял, что она была больше королевой, чем бабушкой и матерью.
И этом он был похож на нее. Был больше королем, чем мужем. Хорошо, что ему удалось это понять и немного выправить баланс.
Когда дед стал пропадать в охотничьих угодьях клана Бермонт, хотя было ему всего-то под пятьдесят, он оставлял страну на принца Бойдана, запрещая следить за ним или искать его. Но после первого снега он обычно возвращался, заросший и еще более одичавший, чем ранее – а в тот год не вернулся. Пока обеспокоились, пока решили нарушить приказ – он все же был действующим королем – и поискать, - прошло время. И нашли его в медвежьем облике в болоте, всего искореженного, посреди взрыхленного, кое-где вставшего стеной болота.
Там же при расследовании вскрыли и засекли почти сотню недобрых духов, топников-болотников, переродившихся духов воды и земли, и зачистили болото. Но короля, принявшего свой последний бой, это уже спасти не могло.
Бабушка Октьяла была жива до сих пор – она ушла в линд Фестерн своего брата, который располагался куда севернее Ренсинфорса, основала школу для девочек, слала подарки членам семьи. Виделись они три раза в год – на ее день рождения, на его и в памятную дату похорон деда.
Вспомнилось Демьяну, как ощущал он-медвежонок и замок большим старым медведем, мудрым и внимательным. Как играл с варронтами, что с удовольствием носили его на спине. Как отец лет в шесть отвез его к Медвежьим горам и познакомил со Статьей – и какое потрясение Демьян испытал, когда большая медведица, матушка-медведица после зова отца распахнула глаз размером с огромное озеро, и мягко, приветственно заурчала, приоткрыв пасть-ущелье, разделившую гору-голову на две части. Благословила.
Помнил он и теток, сестер отца, которые ушли невестами в другие кланы. Тетки тоже были воспитаны как примерные берманские женщины, которые скидывали свою покорность как шкуру, только когда облачались в шкуру звериную. Его подростком всегда завораживала эта двойственность в женщинах – ярость и покорность в каждой из них.
Мама Редьяла тоже была строгой, но она была с юга Бермонта, из клана Нермент, оттуда, где летом в предгорьях бывало даже жарко, дышали ароматами луга и мед был особый, душистый, тысячетравный. Отец мать любил, и она его любила, и от нее, в отличие от бабушки, шло тепло, и посмеяться она могла за закрытыми дверями, там, где не нужно было быть величественной королевой и примером для страны.
Не это ли стало причиной его бесконечной самоуверенности? Возможно, будь у него братья и сестры, не отягощенные вассальной и инстинктивной иерархией, возись они вместе, дерись и мирись, как в доме родителей того же Свенсена, и самому Демьяну это бы пошло на пользу?
Он всегда был лучшим. И в школе – а мать строго следила, чтобы ему не завышали оценки только потому, что он принц. И в военной академии, которую закончил по специальности «военный инженер», когда уже отец погиб. Всегда и во всем он был прав, он был примером и предметом восхищения. Он не стал заносчив и высокомерен, это не кружило голову только потому, что самоконтроль тоже был на высоте, а мать и отец приучали к скромности и снисхождению к недостаткам людей, берманов и мира вообще. Да и звериная натура напоминала о себе и собственном несовершенстве, если случалось что-то пробуждающее охотничьи инстинкты или покушения на его территорию. Но он внутри всегда знал, что не может ошибиться. Не может поступить неправильно.
И выигранные им бои после смерти отца только укрепили это мнение.
Вновь вспоминал он и поездку в Рудлог – отец рано стал брать его в другие страны, чтобы сын учился дисциплине и там, где были люди, не подчинявшиеся законам Бермонта, чтобы понимал, что с ним могут вести себя по-разному, и надо всегда сохранять хладнокровие и сдержанность, держать звериную натуру под контролем. Он помнил старших сестер Поли: величественную и холодную Ангелину, в которой он сразу признал равную по силе и самоконтролю, мягкую и теплую Василину, которая ему понравилась красотой, уступчивостью и похожестью на берманских женщин так, что он поговорил с отцом о сватовстве – и отец обещал прощупать почву, - подростка-Марину, которая могла говорить только о своих обожаемых лошадях и собаке и имела застенчивый нрав и острый язык.
Полина выбивалась из семьи как черный лебедь в роду белых. Она, казалось, не понимала правил приличия: как увидела его на первом обеде двух семей, так глаза и загорелись. Наследников отправляли гулять в парк, в его историческую часть с экскурсиями, и Поля, перебивая дворцового хранителя музея, захлебываясь, рассказывала историю Рудлогов, словно желая показать, какая она умная. Она пробиралась в его комнаты, чтобы предложить сыграть в шахматы или йеллоувиньское годо, звала гулять, чтобы она могла попрактиковаться в бермонтском, искала его во время прогулок, когда он уходил без сопровождения, чтобы отдохнуть от людей.
Государственный визит длился долго, и все это время она устраивала на него засады, прыгала со спины (не будь она ребенком, он мог бы и полоснуть от неожиданности в полуобороте), просила покатать его, показать, как он оборачивается.
Она была абсолютно презирающей этикет (хотя в присутствии матери и на официальных мероприятиях узкого круга, где допускалось присутствие детей, вела себя весьма благовоспитанно, со всеми особенностями этикета), недисциплинированной, умной и восхитительно свободной. Она была как медвежонок в самую безмоглую ребячливую пору, и потому инстинкты в Демьяне реагировали как на ребенка, и потому он, справившись и с изумлением, и с раздражением, включался в игру с ней. Ну что с медвежонка возьмешь, от которого исходит такое обожание?
Потом, когда визит закончился, он по ней даже скучал. По смеху, по радости, с которой она на него смотрела, по той непредсказуемости, что она принесла в его жизнь.
Но формализованность и дисциплина быстро поставили мозги на место. И он вновь вернулся к обязанностям принца и наследника.
Отец поговорил с ним и просил подумать касательно женитьбы на Василине. Кланы ждали, что он выберет в жены дочь кого-то из линдморов, и посмотри Демьян на сторону, затаили бы обиду – а, значит, часть законов не получила бы поддержки или тихо саботировалась бы.
- Ирина Рудлог в сомнениях, так как знает о наших традиция и считает, что вторая принцесса слишком мягка для наших гор, сын, - предупредил он. – Но я понимаю, что она согласится, если мы четко обозначим наше намерение. Поэтому подумай, сын. Если она тебе горячо по сердцу, то я уже обращусь с официальным предложением. Если нет – выбери кого-то из своих.
Помнится, тогда у него мелькнула мысль, что женись он на Василине, и бойкая непоседа Полина наверняка будет приезжать к сестре и веселить его. Мелькнула и ушла. К Василине он испытывал сдержанный теплый интерес, который не пересилил традицию. От мысли о помолвке он отказался. Но попросил отсрочку с женитьбой до того, как отучится.
А там уже погиб отец и за государственными заботами ему надолго стало не до жены. Пусть он выиграл бои, пусть ему поклонились, признав, что он сильнее, но для матерых медведей он оставался юнцом, сильным, но неопытным, и это заставило быстро учиться, стать еще жестче, дисциплинированней, внимательней, стать для них воплощением традиции и духа Великого Бера.
Полина ворвалась в его мир, смешав все карты. Неправильно было жениться на иностранке – но он и думать ни о ком другом в своей постели и в своей жизни не мог, кроме как о ней с того самого момента, как увидел ее птицей, улетающей из его разбитого окна после того, как он чуть не разорвал ее и чуть не взял силой.
И пусть тогда он был в своем праве – воровка на его территории, которая разбудила в нем инстинкт своими прыжками, - он благодарил своего первопредка, что сумел остановиться.
И знай он, что потом случится на свадьбе… может, было бы лучше, если бы он Полину вообще не искал?
Он ведь тогда приходил к ней во дворец Рудлог, не в силах, однажды попробовав, отказаться от ее огня, и целовал ее, и ласкал, заходя за грань приличий, как и она ее – и как он доволен был своей сдержанностью, своей волей, тем, что как бы ни кричал инстинкт «возьми», он мог останавливаться. Так должно было быть всегда.
Но случилось иначе. И можно кивать на безумие, на происки врагов – будь он менее самоуверен, менее король, он бы не стал устраивать бои, чтобы успокоить поборников традиций. Ничего бы ему не сделали. Но нет, он должен был все сделать правильно.
Ему стало холодно, и он запрокинул голову на алтарь, который теперь не грел.
«Вернуться назад нельзя, - напомнил он себе. – Нельзя отменить прошлое».
Сейчас, когда вновь судьба Полины встала на зыбкую почву, он ощутил то, что ощущал, но никак не успевал осознать в дни после ритуала Солнечный мост, в дни, когда он боролся за ее жизнь, которую она отдала ему.
Ему было страшно вновь стать одиноким. Потому что очевидным стало то, что он никогда не понимал из-за муштры и обязанностей, забитых сначала учебой, а затем государственными делами дней и ночей, в которые он вырубался раньше, чем голова касалась подушки. Все это время, с самого детства, он был одинок. Одинокий ребенок среди взрослых, древних духов и каменного замка, у которого общение с друзьями – по расписанию.
Именно поэтому он так дрогнул, когда Полина сказала, что хочет много детей. Сам бы теперь он не посмел у нее просить. Красные плодовиты, у ее матери было шесть дочерей, у старшей сестры – трое, и если она тоже хочет, то его дети не будут одиноки.
И здесь, в замке, надо селить семьи гвардейцев с детьми, если они захотят. У всех детей должна быть большая компания. Ребенок не должен расти один – все, что Демьян вынес из своего детства. Да у него за поездку в Рудлог игр было больше, чем за всю жизнь!
У него и женщин-то было немного, потому что он был постоянно занят, и это были недолгие, часто эпизодичные отношения. А Поля ворвалась в это одиночество, сделала его правильную жизнь восхитительно яркой и неправильной и подарила ощущение, что он больше не один. Что есть, помимо мамы, человек, женщина, которая любит его так, что жизнь готова отдать.
И которую так же беспокойно, собственнически, жадно, страстно и ярко полюбил он сам.
У него никогда не было никого, с кем можно было пошептаться в постели, побаловаться или так откровенно посмеяться, как умела смеяться Пол. Не было той, кого хотелось так баловать, на кого хотелось бы смотреть. Той, с кем так сладко, так тепло спалось, с кем хорошо и уютно обнималось в кресле, с кем можно было просто помолчать, обнявшись. Непредсказуемой, смешливой, сильной.
С ее появлением оказалось, что его прежний мир был всего лишь серой и запротоколированной частью огромного яркого мира. Того, который он видел, когда уходил в леса медведем – и того, который подарила ему Поля.
Мелькали перед ним воспоминания и тяжело было на душе.
И здесь, в тишине и полутьме часовни ему наконец-то пришла в голову мысль, которая давно должна была прийти.
Полина столько делает для того, чтобы их супружеская жизнь наладилась. Хотя она имела полное право вернуться в Рудлог, инициировать развод, и ничего бы по завету первопредка он сделать не мог. Она боролась за их семью. А что сделал он сам?
Демьяну не с кем было обсудить то, что случилось тогда, – кроме самой Полины. Ни матери, ни Тайкахе, ни друзьям не мог он сказать – пусть кто-то и догадывался, а кто-то и точно знал, что произошло. И потому он носил в себе боль, которую причинил, самонадеянность, которая привела к тому, что Полю он не защитил – и они разъедали его изнутри.
Но сейчас он понял, что нужно сделать. Пусть это и малость, но это действенная малость.
И неважно, получится сегодня у Тайкахе или нет. Не выйдет – попытается еще, а там и Михайлов день наступит и отец подсобит. Пусть сейчас Тайкахе делает свое дело, а он, Демьян, займется своим.
****
Следующая глава в понедельник 26 мая.
ГЛАВА 2
Поднявшись наверх, Демьян приказал связаться по телепорт-почте с замком Дармоншир и попросить барона фон Съедентента посетить его в ближайшее время. Ответ пришел незамедлительно – барон был готов перейти в Бермонт прямо сейчас.
И Демьян решил не ждать.
Через пятнадцать минут Мартин фон Съедентент, выглядевший сейчас как уверенно державшийся пожилой мужчина, седые волосы которого у корней отрастали черными, появился в сопровождении слуги в кабинете короля. Поклонился, и Бермонт встал ему навстречу, пожал руку. В конце концов, они были не только королем и бароном, но и соратниками, и если бы не барон и другие маги, из Нижнего мира Демьян мог и не выбраться. Как и все остальные.
- Присаживайтесь, барон, - Демьян кивнул на кресло. – Благодарю, что смогли так быстро откликнуться на мой зов.
- У меня сейчас много свободного времени, ваше величество, - усмехнулся фон Съедентент. – Да и, признаюсь, мне очень любопытно, для чего я мог вам понадобиться.
- У меня будет для вас очень специфичный заказ на один артефакт, - проговорил Бермонт, и барон тут же посерьезнел, склонился вперед, слушая. – Настолько специфичный, что я, с одной стороны, вынужден настаивать, чтобы именно вы его взяли, а с другой – чтобы вы подписали магдоговор о неразглашении.
- Конечно, - заинтересованно согласился блакориец. – Однако прошу принять во внимание, что я еще не восстановился, и сложную работу исполнить смогу не скоро. И из-за своего состояния, и из-за того, что как только мы с супругой вернемся к своему резерву, мы уйдем на блакорийский фронт, и работать я смогу только в периоды между боями. Поэтому, возможно, вам стоит попросить кого-то еще? Таис Инидис - прекрасный артефактор.
Демьян покачал головой.
- Мне нужны именно вы, барон.
- Почему? – не скрывая любопытства, осведомился фон Съедентент.
- Потому что вы лучший специалист по защите в мире, - ответил его величество.
Когда барон ушел, задумчивый, с отрешенным взглядом, уже подписавший договор и просчитывающий параметры заказа, Демьян понял, что его чуть отпустило. Все же лучший способ справиться с тревогой – это действовать и решать проблемы.
Алина
Пятая принцесса дома Рудлог пришла в Тафию через телепорт. Пришла без сопровождения, хотя Василина просила взять с собой хотя бы медсестру или охранника, чтобы подхватили, если что.
- Я справлюсь сама, - сказала Алина за завтраком. – Я хочу поговорить с Четери, а чужой человек будет нам мешать.
- Хорошо, - вздохнула Василина. И Мариан тоже промолчал, только с тревогой взглянул на жену, и с сочувствием – на Алину.
- Спасибо, - тихо поблагодарила пятая принцесса. – Спасибо, Васюш. Я п-понимаю, что тебе тяжело смириться с тем, что я не отсиживаюсь под твоим крылом. Но я не могу. П-просто не могу.
И сестра улыбнулась.
- Я тоже тебя понимаю, - сказала она. – Ты прожила там, без нас, целую жизнь, ты научилась выживать и принимать решения сама. Но ты остаешься моей сестрой, Алина. И я не могу не беспокоиться о тебе. Поэтому иди, но имей в виду, что тебе нужно отдохнуть перед ночью. Демьян вчера вечером прислал письмо, что сегодня ждет нас всех в полночь в Бермонте. Включая Игоря Ивановича и Каролину. Но, - она повернулась к Мариану, - без тех, кто не связан с ней кровью. Сказал, что некровные участники могут ослабить обряд.
Байдек выдохнул. И тяжело, словно через силу кивнул.
- А как же Каролина выйдет? – обеспокоилась Алина.
- У меня через полчаса связь через переговорное Зеркало с Цэй Ши, - Василина взглянула на часы. – Его сын подарил Каролине артефакт с духом равновесия. Спрошу, есть ли возможность сделать так, чтобы Каролина к нам смогла выйти не через два месяца, а сейчас.
Алина сунула в рот пюрированную брокколи. Проглотила, уходя в свои мысли.
Только письмо о том, что Чет проснулся, заставило ее вернуться из дома Макса. Там ей было спокойно и тихо: Макс там чувствовался во всем, ей казалось, что он рядом, и сложно было выходить из этого состояния. Но Четери – Четери тоже был частью их с Максом истории. Он мудр и силен, он сможет что-то посоветовать ей.
А она сможет обнять его и сказать, как сильно благодарна. И пусть сейчас он не может ее увидеть. Он ей родной – а как иначе после стольких дней нелегкого пути бок о бок?
В Тафию сообщили, что она прибудет, и Алину встречали - под ярким солнцем у телепорта ждала ее сама Светлана, жена Четери, у которой к груди был примотан слинг с малышом. Здесь пахло мандаринами и свежей травой, журчал фонтан посреди двора, а Светлана, чуть пополневшая, с легкими синяками под глазами и усталым лицом, улыбалась принцессе. Неподалеку застыли слуги, готовые исполнять приказания, а из-за ворот доносился городской шум.
- Ничего себе, как же ты изменилась, - сказала жена Четери, осторожно и с некоторой неловкостью обнимая Алину. – Такая худенькая! Совсем другое лицо. А Четери сейчас занят, освободится через полчасика. Ты как, голодная? Поешь? Или подождем в нашей гостиной? Или погуляем?
- Лучше погуляем, - слегка опешив от количества предложений, попросила Алина. Она тоже слегка стеснялась: ведь со Светланой они общались совсем немного, - одновременно жмурилась на солнце и с удовольствием прислушивалась к пению тропических птиц. – Если ты не против, конечно, - спохватилась она, - мне надо гулять, чтобы быстрее окрепнуть. Ой, - она заметила золотистое сияние от спящего малыша, - а что это с ним? Это то, про что говорил Матвей? Так действует дух равновесия? Ты можешь мне рассказать, как его вызвали и заставили служить?
- Да, - рассмеялась Света. – Я уже столько раз рассказывала, что могу ночью, не просыпаясь, повторить. А ты, - она поколебалась, - расскажешь мне про то, как проходило ваше путешествие с Четом? Он, конечно, мне говорил, но ты же знаешь этих мужчин. Никаких подробностей!
И пока они медленно-медленно бродили по парку, от тени к тени, пока сидели в беседках, отдыхая, пока Алина пила живительную воду из источников в парке и любовалась терновником и малышами-анодари, Света рассказывала ей про ребенка и про то, как дух, вызванный Веем, защитил его, и про бой Чета с богом, и про то, как думала она, что Четери умер, а он долго спал и очнулся слепым.
А принцесса поведала обо всем, что случилось с Четери в Нижнем мире с тех пор, как она увидела его в лесу, когда пряталась в папоротнике. Света слушала с благодарностью – и Алина старалась упоминать все детали, потому что понимала, как ей самой было бы интересно и важно слушать про Макса.
Целебная драконья водичка словно делала ее крепче, и даже в голове стало яснее.
- Иногда мне не верится, что я вышла за него, - пробормотала Светлана, покачав головой. – Он такой один во всем мире.
- В двух мирах, - совершенно искренне сказала Алина. Для нее Макс тоже был исключительным и единственным, но уникальность того, кто сопровождал их, принцесса видела и осознавала.
Малыш захныкал, Света села кормить в беседку, как-то хитро ослабив слинг и развернув его, а Алина тихо уселась напротив, слушая Светлану дальше и размышляя о своем.
Вей Ши призвал духа равновесия на службу с помощью своей крови. Макс говорил, что духи, живущие в дубах, тоже призваны и выращены на его крови. И барон фон Съедентент вчера рассказал, что Макс иногда подкармливал их своей кровью. Могло ли быть так, что в дубах сохранилась информация о его ауре? Как это проверить?
- А еще, - с горечью говорила Светлана, отнимая заснувшего Марка от груди, - он совсем перестал тренироваться. И вообще не улыбается, представляешь? Может, хоть ты его развеселишь… О, Четери, - тихо обрадовалась она, и Алина обернулась.
Чет шел от белеющего вдалеке, за толщей деревьев, дворца, и шел один. Ступал он медленней, чем это было ему свойственно, с едва заметной неуверенностью, но двигался прямо к ним – и Алина почувствовала, поняла в этот момент, что и ее упорство в отказе от помощников, и его – в том, что он, ослепший, все равно пытается жить обычной жизнью, - имеет одну природу. Им обоим нужно встать на ноги.
Он приблизился – и Алина увидела, что седина покрыла его красные волосы, словно припорошила снегом, увидела и неподвижные зеленые глаза с яркой красной полосой поперек. Очень страшно было смотреть на него. Очень.
- Твой огонь, принцесса, сияет так ярко, что я не мог заблудиться, - сказал Четери, подойдя к беседке. Ощупал край перил, поднял ногу, чтобы встать на ступеньку, но запнулся, и только владение телом позволило ему замереть и не упасть. Подошел к едва не вскрикнувшей Светлане, безошибочно поцеловал ее в лоб, погладил сына.
- Родители искали тебя, - сказал он. – Вы хотели сходить искупаться?
- Да, - ответила Света, улыбаясь с тревогой. – Я оставлю вас поговорить, - добавила она, поднимаясь.
- Подожди, - попросил Четери, мягко обняв ее за плечи. – Марк поел?
- Только что, - чуть расслабившись, ответила Светлана. И прижалась к нему на мгновение, словно желая одновременно обрести силу и поддержать, заглядывая ему в лицо с какой-то отчаянной надеждой.
- Тогда давай его мне, - сказал дракон, - тебе нужно отдохнуть.
Алина видела, как на мгновение заколебалась Света, но все же повернулась спиной к Четери, и пока он на ощупь развязывал узел, прикрыла глаза, как безумно уставший человек.
Малыш Чета выглядел совсем крошечным и, одетый в совершенно кукольный комбинезончик и шапочку, лежал в огромных ладонях Чета как в колыбели. Алина смотрела на него, отчего-то чувствуя, как подступают к глазам слезы. Смотрела, как довольно уверенно уже Чет подвязывает слинг и улыбалась сквозь них.
Она никогда не думала о детях, но ведь у них с Максом когда-нибудь мог бы тоже появиться ребенок. Если бы не…
«Никаких «если бы», Богуславская, - сказала она себе мысленно тем самым голосом. – Никаких сомнений!»
Света, сжав на мгновение руку Алины, поцеловала мужа в щеку и пошла ко дворцу.
А Чет повернулся к Алине, и она встала, обняла его, аккуратно прижалась сбоку, чтобы не задеть малыша. И дракон тоже обнял ее. Ощупал осторожно – тонкие руки, острые плечи, выступающие ребра.
- Ты стала еще мельче, да? – усмехнулся он.
- Почти сносит ветром, - всхлипнула Алина. Подняла голову, глядя ему в глаза. – Как же так, Четери?
Она хотела сказать: «Это же несправедливо! Этого не должно было случиться с тобой!», но заплакала и быстро заморгала, чтобы не ранить его слезами и жалостью. Она за их совместное путешествие на Лортахе так привыкла к тому, что он постоянно в движении, постоянно либо весел, либо свиреп, замечает все вокруг и жадно живет своей жизнью, что ей было не по себе.
- Так бывает, - ответил он, положив ладонь на чуть зашевелившегося ребенка. Четери был живой, горячий, от него веяло все той же мудростью и спокойствием, но казалось, будто огонь его потух, будто растаял азарт, с которым он относился к жизни. Будто его жизнелюбие сменилось безысходностью. – Мне повезло, что у меня тренирован слух и я вижу ауры, а потому ослеп наполовину. Мы все чем-то искалечены, принцесса. Кто-то и вовсе не вернулся с войны.
Она усилием воли остановила слезы, помотала головой. Заставила себя улыбнуться.
- Так странно видеть тебя с ребенком, Четери. Забавно и мило.
Его губы чуть дрогнули, но Света была права – он не улыбался. И это было страшно.
- Для меня еще и поучительно. И отвлекающе. Пройдешься со мной? – предложил Четери, глядя на нее и сквозь нее. Больше всего ее пугал этот остановившийся взгляд.
И когда она потянулась, чтобы взять его под руку, он, то ли услышав, то ли увидев движение ауры, покачал головой. И она поняла, медленно пошла рядом, не касаясь его.
- Ты не ощущаешь его, да? – спросила она то, что глодало ее изнутри.
- Наоборот, ощущаю, - сказал Четери и повертел головой, словно прислушиваясь. – Со всех сторон ощущаю, а позвать не могу. Нет нити, Алина. И не чувствовал я такого никогда, поэтому и сделать ничего не могу. Жрец сказал, что Макс растворен в нем.
- Да, - вздохнула принцесса. – И я не знаю, как его оттуда вытащить, Четери.
Дракон вновь сделал такое движение губами, будто хотел улыбнуться.
- Я достаточно узнал тебя, Алина. Если я… вижу перед собой не самого упрямого человека на Туре, то одного из самых упрямых точно. А, значит, ты узнаешь. А сейчас… Мастер Фери всегда говорил нам искать положительные стороны любой ситуации. Какие в этой ситуации положительные стороны?
- Их нет, - пробурчала принцесса.
- У тебя не ограничено время, - подсказал Четери. Они проходили поворот, и он слегка притормозил, пройдя вперед: Алина испугалась, что он врежется вместе с ребенком в дерево, но стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть. Но нет, он вовремя повернул. – У тебя, благодаря твоему происхождению и знакомствам, масса ресурсов. Сам Жрец и все боги тебе должны. И вы с Максом связаны даже сильнее, чем я с ним, а так как он везде, ты можешь бесконечно пробовать, пока не выйдет.
- Если бы я только знала, что пробовать. Кроме молитв, - вздохнула она. – Представляешь, Его Священство подсказал мне каждый вечер читать молитву всем богам. А там слова «Триединый же заповедал, что ежели вы, господа небесные, должны человеку, то ни отдыха вам будет, ни покоя, пока вы долг не отдадите». И еще «пусть моя аскеза будет той силой, что позволит вам отдать ваш долг». Мне кажется, что если я буду читать это ежевечерне, я богам ужасно надоем.
- А Его Священство знающий мужик, - похвалил Четери с порадовавшей ее иронией. – Тебе же уже сказали, что боги так тебе и Максу должны, что ты можешь просто жить своей жизнью, как только будет возможность, они его вернут?
- А если она появится через сто лет? – возразила она. – А если через тысячу, когда я уже буду на десятом перерождении? Для богов время неважно, а мне важно.
- Ты права, - задумчиво согласился Четери. – Максу следует вернуться раньше.
- Если бы я только знала, что ему может помочь, - вздохнула она. – Пока что я только хожу от одного знающего к другому. Как в старых сказках.
- Так пути издревле не меняются, - отозвался дракон. – Найдешь. Не бывало еще такого, принцесса, чтобы кто-то бил в одну точку и не достиг успеха. Только смерть безвозвратна. И то есть варианты.
Алина грустно покивала и только потом снова вспомнила, что Четери ее не видит.
- Ты знаешь, что Матвей решил учиться у тебя после окончания университета? – спросила она.
- Судьба всегда приводит всех в нужную точку, - отозвался Четери.
— Значит, - тихо спросила Алина, - и тебя привела?
- Возможно, - проговорил Чет, - и я знаю, почему. Но пока не понимаю, зачем.
Они помолчали. В молчании этом распевались пестрые пташки, беззаботно порхая по кустам. Было жарко и влажновато, и упоительно пахло травой и цветами.
- Я вспоминаю Лортах, - призналась принцесса. – Вспоминаю, и мне кажется, что там все было по-настоящему, а здесь все во сне. У тебя так же?
- Да, - ответил дракон после паузы. – У меня сейчас все как во сне.
И когда она, не выдержав, сочувственно погладила его по руке, добавил:
- Там мы шли на пределе сил и потому проживали жизнь острее, принцесса. Но истина в том, что жизнь разная. И жить ее нужно здесь и сейчас, и смотреть в будущее, а не в прошлое.
Он поднял голову к небу. Алина заметила, что он часто делал это, словно силясь что-то увидеть там.
– Я бы хотел вернуться туда, - признался он, - этот мир еще не причесанный, почти первозданный, мир, созданный для путешествия и борьбы, для становления и роста. Он похож на тот, какой была Тура пятьсот лет назад. Но мне не суждено его больше увидеть. Значит, мои смыслы ждут меня здесь.
- А что ты скажешь, - тихо проговорила Алина, - если я думаю сходить туда? К Хиде? Вдруг она уже освободилась? Вдруг сможет помочь?
- Я понимаю, зачем, - отозвался Четери. – Ты думаешь, что если наши боги не знают, как быть, то она сможет что-то подсказать?
- Да, - ответила принцесса. – Мы ведь теперь из ее племени. Она не откажет, правда?
И она посмотрела на Четери с надеждой, так, будто он мог ее увидеть.
- Я скажу, что не нужно тебе туда идти, - сказал дракон честно. – Ты там погибнешь, принцесса. Мы втроем чуть не погибли, а одна ты тем более не дойдешь. Вряд ли твоя сестра даст тебе в сопровождение армию, так?
Ей было горько и тяжело его слушать, но он был прав.
- Но даже не в этом дело, - и он погладил ее по плечу. - И не потому, что ты слабее котенка. И не потому, что мы не знаем, освободилась ли богиня или вовсе развеялась. Не нужно тебе туда идти, Алина. Тот мир не для тебя. У меня есть тот, кто пойдет к Хиде отвечать за данной мной слово. Кто способен пройти и кто задаст этот вопрос за тебя.
- Спасибо, - прошептала принцесса. Сжала его руку, и Четери повернулся к ней. Ключ Владыки, сверкнув на солнце, мазнул по его плечу.
- Света сказала, что ты не тренируешься, - сказала она укоризненно. – Почему, Чет? Ты ведь можешь и с закрытыми глазами!
Он вновь поднял лицо к солнцу.
- Человек, которому отрубили руку, тоже может играть на флейте, - ответил он ровно. – Но он никогда не сможет играть лучше, чем когда у него было две руки. Это бессмысленно, принцесса. И… меня не тянет. Я раньше дня не мог прожить без клинков, без тренировок. А сейчас руку поднять, чтобы вытащить клинок, не хочу.
- У нас в Рудлоге сказали бы, что у тебя депрессия, - заметила Алина.
- Я бы сказал, что это поиск нового смысла, - ответил Четери. – Пока я не вижу его, малышка.
Пели птицы, и так красиво было вокруг, что по лицу вновь Алины покатились слезы – из-за того, что Четери не может этого увидеть.
- Хорошо, - упрямо согласилась она. – Ты пока ищешь смысл и не хочешь брать в руки клинки. Я свой смысл нашла – Тайкахе сказал, что мне нужно окрепнуть, чтобы помочь Максу. Покажешь мне упражнения, Чет? Такие, чтобы поскорее восстановились и мышцы, и внутренние органы, и силы?
Он едва заметно усмехнулся.
- А ты их запомнишь?
- Если нет, еще прийду. И буду приходить каждый день. Будешь тренировать меня.
- И откуда в вас, женщины, столько хитрости? – укорил он, и в тоне его на мгновение проскользило эхо прежнего, веселого Чета. – Я покажу, принцесса. Во что ты одета?
- Прямо сейчас? – растерялась Алина, глядя на ребенка в слинге.
- А почему нет? – удивился дракон. – Я слеп, а не парализован. Во мне достаточно гибкости, чтобы не потревожить Марка.
- И правда, - пробормотала принцесса. Огляделась – они стояли недалеко от перекрестка двух дорожек, сбоку шумел фонтанчик, несколько слуг вдалеке собирали плоды с деревьев. – Я в платье до колен, Чет.
- Завтра оденешься в эти ваши… шорты и футболку, - приказал он. – Дай-ка я тебя посмотрю, - и он, присев на корточки, протянул руки, и профессионально прощупал ей икры и ступни, колени и бедра, крестец и тазовые кости. Алина не смущалась - ничего мужского не было в его прикосновениях, так мог бы касаться врач, и она чувствовала тепло – он одновременно сканировал ее как виталист.
- Очень истощены мышцы, - покачал Четери головой. – И пока нормально есть сможешь, чтоб их нарастить, много времени пройдет, - он поднялся, вновь положил руку на ребенка. – Ты приходи к нам, принцесса, пей нашу воду, плавай в ней, она тебе желудок восстановит. А там можно будет кислое верблюжье молоко пить, им у нас тех, кто после тяжелой болезни, восстанавливают. А сейчас повторяй, я посмотрю… попробую посмотреть стихийным зрением, как ты равновесие держишь и как у тебя с координацией. У нас такие упражнения в школе были для самых малышей.
И он показал – выглядело это как плавное движение руками, плавное перетекание из стороны сторону в полуприседе, шаги назад – вперед в торжественном ритме. Просто, но через пять минут у Алины закружилась голова, а сердце забилось так, что зашумело в ушах.
- Я слышу, как колотится твое сердце. Отдохни, - попросил Четери, протягивая ей руку, и она приняла ее, побрела – но теперь он поддерживал ее, а не она вела его. – Я сейчас тебе покажу пруд с целебной водой. Он теплый и неглубокий, утонуть там невозможно. Прикажу служанкам тебя туда провожать после занятий, будешь там плавать хотя бы немного. А рядом там источник, откуда можно пить.
- Так ты будешь со мной заниматься? – уточнила Алина на всякий случай.
- С тобой – буду, - ответил Четери. – То, что нужно тебе, я и без зрения смогу показать. Только приходи, когда у нас сумерки, принцесса. Не стоит тебе под нашим солнцем сейчас двигаться, слишком слаба, можешь и не выдержать. А вот у себя можешь и полежать, прогреться на солнце. Это будет полезно.
- Спасибо, - сказала она ему на прощание уже у телепорта. Поднялась на цыпочки и поцеловала в щеку. – За все, Чет. За то, что ты вывел нас из Лортаха, мы бы не справились без тебя. Да чудо, что мы и с тобой справились, да? И за то, что ты такой есть. Ты невероятный, помни об этом.
- Я помню, - ответил он, и тень печали вновь скользнула по его лицу. – Хотел бы я забыть, принцесса. И чтобы у меня, как у тебя, было бы за что бороться дальше.
- В молитвеннике, который мне дали, если строчка о том, что то, что очень желаешь, сбудется, - проворчала она, сжимая его руку. – И потому нужно желать с осторожностью. Хотя… это ведь хорошо, что ты что-то еще желаешь, да?
Он хмыкнул, и она, еще раз обняв его, шагнула в телепорт. Ей было и тяжело, и легко – Четери, даже погруженный в меланхолию, придавал сил. И Алина, уже медленно бредя в сопровождении служанки к своим покоям, сжала молитвенник, висящий на цепочке, и пожелала, чтобы и она придала сил ему.
***
Следующее продолжение - в понедельник 2 июня. В воскресенье 1 июня откроется подписка. И спасибо вам за ваши награды и комментарии, меня очень поддерживает читать ваши размышления и предположения!
ГЛАВА 3
Демьян
Ночь зажгла над тихим как камень замком Бермонт яркие звезды. Демьян видел их из окна своего кабинета, как видел и огни костров на площади, как чуял запах дыма, подрагивания замка и вибрации от шаманского бубна – уж час как Тайкахе пустился в пляс, и король-медведь не слышал его ударов и гортанного пения, но ощущал так, будто они проникали сквозь стены.
Без пяти полночь прошел он по безлюдному коридору – ни человека, ни бермана ни осталось в замке, - и остановился у мерцающего телепорта. А ровно в полночь вышли оттуда сестры Рудлог и полковник Стрелковский. Все сосредоточенные, тихие. Тонкая Алина держалась за королеву Василину, младшая с любопытными глазами, вцепившись в руку Ангелины, разглядывала Демьяна, а затем закрыла глаза, прислушалась и едва заметно улыбнулась.
«Тоже чует», - понял Бермонт, который удары бубна воспринимал уже как что-то зовущее, умоляющее прийти на звук.
Марина Рудлог, пополневшая и заметно беременная, нервно пожала плечами и первая ступила вперед, словно показывая, пора, давай.
- Прошу за мной, - тихо сказал Демьян, - и, пожалуйста, помните, ни слова пока Тайкахе не скажет.
Они цепочкой прошли по замку с задраенными во внутренний двор окнами, и в тишине их шаги должны были разноситься далеко, но камень словно глушил их. Демьян, перед тем, как толкнуть двери во двор, оглядел их, слыша, как стучат их сердца, чувствуя их тревожный запах, смешанный с запахом огня, видя, как беспокойно полыхают их ауры, обжигая его, и, чувствуя, как начинает разгоняться собственное сердце, открыл двери.
В лицо ударило мощью, теплом, дымом и вибрирующим пением. Котел теперь стоял не над костром, а рядом, сам костер разделился на шесть маленьких, вставших кругом, чей огонь стал еще мощнее и поднимался языками чуть ли не выше крыши. Не зря сюда по приказу Демьяна принесли поленьев столько, что хватило бы на сто ритуалов.
Огнедухи-бабочки парили в тенях рядом с призрачными воронами, прыгали из воды крошечные ихтисы, духи воздуха змейками качались на ветках, вспыхивала меж деревьями вязь паутин-равновесников, а варронты таскали к огню поленья и застывали за кругом света валунами.
Тайкахе, нацепивший маску, укутанный в шкуры с множеством хвостиков, обходил огненный круг, напевая-приговаривая что-то завораживающее, вибрирующее. Он то и дело останавливался и чертил что-то на земле ножом шагах в десяти от пламени, а затем подманивал пением и мановением руки туда язык огня – и вспыхивала трава, и на обожженой почве начинали светиться желтым и фиолетовым большие знаки, образуя рунный круг.
Полина спала там же, где Демьян оставил ее утром. У пруда, мерно вдыхая-выдыхая и смешно развалившись на спине. Он увидел ее и сердце дрогнуло. Только бы вышло. А дальше они справятся.
Шаман заметил их, запел-закружился еще быстрее. Стрелковский молчал и в глазах его отражалось пламя костра, и думал он о чем-то непростом, судя по морщине на лбу и горестных складках у рта. Сестры Рудлог стояли напряженные, прижавшись друг к другу, и Бермонт вдруг понял, кого они ему напоминают – отряд воинов, готовых атаковать превосходящего противника и погибнуть, если понадобится.
Знаки засветились сильнее. Их было ровно семь вокруг шести костров.
- Сюда! – прошелестел шаман, внезапно оказавшись перед ними – как дух метнулся. Бубен его завис в воздухе. Тайкахе схватил за руку Ангелину Рудлог, поставил на один из знаков, закрутился вокруг, завертелся. Бросился вновь к ним и взял за руку Василину, и тоже поставил ее на знак. И так всех сестер, и Стрелковского. Остался один знак, сияющий сильнее всего. Для Демьяна.
- А ты, король-медведь, - напевно велел шаман, пока его бубен продолжал бить без него и огонь содрогался в такт, - прежде чем встать на свое место, бери свою жену и клади ее меж костров. Не проснется она пока, не бойся – душа ее человеческая вновь летает в других сферах, а медвежья – крепко спит.
Демьян взял тяжеленькую расслабленную Полину, и, присев, закинул ее себе на холку. Подошел под опасливыми взглядами сестер и внимательным – Стрелковского, к кострам, примерился, переходя в полуформу, и тяжело прыгнул, так, что огонь лизнул его ноги под гъелхтом. Положил Полю в центр и прыгнул обратно.
- Становись, - прошелестел Тайкахе, указывая на знак. Он встал, переводя дыхание. И действо началось.
Вновь, как в прошлый раз, стал закручиваться вихрем огонь и дым костров, образуя под пение пошедшего по кругу шамана огневорот. Вновь пахнуло на присутствующих морозом и льдом, и все поежились – кроме Алины Рудлог, которая недоуменно подняла голову, посмотрев прямо в тьму в центре огневорота, а затем едва заметно улыбнулась. Завыл ветер, вторя песне шамана, вновь вырвался из его рук бубен, сам полетел по кругу, и колотушка ударяла в натянутую шкуру как в опытных руках.
А Тайкахе, склонившись над котлом, зачерпнул вязкой черной жижи, которая казалась глиной – настолько она выварилась. Зачерпнул и пошел к Ангелине Рудлог.
- Вытяни руки, дочь Воина, - попросил он, и та без сомнений вытянула руки. Тайкахе осторожно перевернул их ладонями вверх и, обмакнув в плошку кисть, стал выводить на ее ладонях знаки, что, касаясь кожи, тут же наливались желтым и фиолетовым. Достал нож – Ангелина даже не дрогнула, а он разрезал на ней ворот платья до середины груди и нарисовал там, где было сердце, еще одну руну.
- Крепка связь, крепка кровь, - бормотал он, переходя от сестры к сестре, разрезая на них одежду, чертя знаки на ладонях и над сердцами, - крепка любовь, крепка жизнь, крепка связь…
На ладонях и груди каждой из сестер сияли теперь знаки. Появились они и у Стрелковского. И рук, и кожи над сердцем самого Демьяна коснулась кисть – и холодом защекотало зелье, принявшись тут же светиться. А последним Тайкахе нанес руну на сердце себе. Руки его оставались чистыми.
- Крепка связь, - пел шаман под удары следующего за ним бубна, - крепка кровь…
Он с гортанным, завораживающим пением вновь пошел по кругу, и свет руны от его сердца струился за ним нитью, ложился на землю, перепутывался с линиями, которые он теперь чертил ножом от ног каждого из стоящих на знаках к кострам. Шесть раз он так обошел, углубляя линии, и намотался свет его сердца на эти лучи паутиной. Шесть костров, семь линий, по которым тоже побежало от знаков под ногами беловатое сияние. И словно жизненная сила побежала туда, к Полине, усиливаясь огнем и окутывая ее серебристым сиянием виты, словно от каждого обряд брал столько, сколько мог взять – линии сверкали ярко, густо, у двух старших, деликатно струились от Марины и Каролины и Игоря Ивановича, и едва-едва от Алины, которая казалась прозрачной из-за освещения. От самого Демьяна энергия текла такая же плотная, как от старших сестер.
Все это – и пение, и свет костра, и бой бубна, вводили Демьяна в транс. И чувствовал он не только силу замка, беспокойно волнами ходящую под ногами и будто бы даже сильнее светящуюся там, где лежала его Поля, не только свет аур присутствующих и энергии духов, не только то, какие силы закручивались вокруг старика-шамана. Но и казалось ему, будто высоко над замком, склонившись с двух сторон, наблюдают за ритуалом две силы – родная ему, тяжелая, как все горы мира, и пламенная, грозная.
Тайкахе одобрительно поцокал языком, оторвал светящуюся нить от своего сердца, деловито скатал ее, привязал к одному из лучей, а затем шагнул с плошкой в костры. Огонь расступился, даже угли под его босыми ногами погасли, пока он ступал по ним, а когда он опустился рядом с Полиной, уже самой начинающей светиться желтым и фиолетовым, серебристым и зеленым, черным и синим, огонь вспыхнул вновь.
Шаман без усилий повернул Полину на спину – она опять смешно раскинула лапы, - и деловито начал наносить ей знаки-руны на тело. Первую – на лоб, и она вспыхнула мягким светом, четыре – на «ладони»-лапы, и шестую – туда, где слышал Демьян биение ее сердца, слышал сквозь пение и биение бубна, шум костров и взволнованное дыхание участников ритуала. И стоило появиться шестому знаку, как вспыхнули костры выше неба. Засветились знаки у участников, забились сердца сильнее, и полилась к Полине вита волной. Поднялась паутина на лучах коконом, свернулась шаром, впиталась в королеву – и тут же огонь тоже окутал ее, и опали костры, оставив за собой шесть черных дымов, шесть пятен. И Полю, лежащую на спине в человеческом обличье.
Демьян понял, что все это время не дышал.
Линии связей, линии жизни, продолжали тускло светиться, и едва заметно сияли знаки на телах у всех участников ритуала.
Тайкахе склонился к Полине, положил руки на тело и попросил:
- Живи, женщина-солнце, живи, названная дочь моя. Вот уйдешь ты, и не будет у меня дочери, а нельзя так, ой нельзя. Живи!
И Полина вдруг глубоко вздохнула. Но глаза ее оставались закрытыми.
Шаман торжествующе выпрямился. Повел рукой в сторону бубна – и тот скользнул ему в руки, - и забил в него снова, затанцевал по кострам кругом, раскручивая спираль. Склоняясь и разгибаясь, обошел всех девочек и велел Ангелине:
- Иди первой, дочь Воина, как старшая. Прикладывай ладонь к телу сестры своей и говори ей, зачем ей жить, зачем сюда, к вам человеком насовсем возвращаться, душой навсегда, пока тело живо, пришиваться. Не думай только, что говорить, говори то, что первое на ум пришло!
В голове у Демьяна стало пусто – он старательно гнал из головы мысли, что хотел бы сказать Полине, и продолжал держать вытянутыми руки.
Ангелина Рудлог шагнула к сестре и опустилась к ней на колени. Приложила ладони со знаками ей к груди и проговорила так уверено, как приказала:
- Ты должна жить, потому что наша семья не полна без тебя, Поля.
Из-под рук ее разлилось сияние и впиталось в Полину. И знак, на котором она стояла до этого, погас, и линия жизни запульсировала – и погасла. А Полина вновь вздохнула глубоко и умиротворенно.
Ангелина с нежностью провела рукой по плечу сестры и пошла обратно.
- Теперь ты, - велел шаман, указывая на Василину.
Королева Рудлога тоже опустилась у сестры и тоже прижала ей руки к груди.
- Живи, потому что мы любим тебя, - сказала она тепло, и под ее руками вспыхнуло сияние, и погас ее знак и линия. И раздался ответный вздох.
Марина Дармоншир на колени опускалась так тяжело, что Демьян едва не сорвался ей помочь. Но похватил ее шаман, что-то причитая доброе, хорошее, и помог ей опуститься аккуратно, легко.
- Возвращайся, потому что мне скучно без тебя, Пол, - проговорила она и шмыгнула носом. И расплакалась там, пока звучал вдох Полины и свет впитывался в ее тело.
Тайкахе по-отцовски помог ей подняться, погладил по голове и отвел на круг. И пошла, медленно ступая, к сестре Алина. Отказалась от помощи Тайкахе, рухнула на колени.
- Живи, потому что жизнь удивительна, - прошептала она едва слышно. И ее слабый