Как мы порой мечтаем о встрече, способной изменить нашу жизнь. Но никогда не знаешь кто перед тобой — будущая вторая половина или всего лишь новый друг. Тот, кто поможет тебе принять важное решение или вершитель чужих судеб. В сборнике рассказов "Встреча, изменившая жизнь" собраны подарки от наших дорогих писателей по случаю семилетия сайта Призрачные Миры. Желаем вам приятного чтения и хорошего настроения!
Пролог
Сухой июньский ветер неторопливо гнал по тротуару одинокую узкую ленточку. Тонкая красная материя блестела на солнце, и казалось, будто это не она сорвалась с чьих-то волос, а маленькая шустрая змейка скользила по ровному асфальту. Ленточка умело обходила все препятствия на своем пути: заборы, велосипедные парковки, коляски и чужие каблуки.
Когда она стремительно пронеслась мимо ног одной из пешеходов, та невольно проводила ее взглядом, с трудом подавив желание броситься следом. Очередной порыв ветра взлохматил ее распущенные каштановые волосы. Девушка некоторое время не отрывала взгляда от поворота, за которым скрылся атласный красный хвостик. Все еще пребывая в раздумьях, она не глядя ступила на пешеходный переход.
И вздрогнула от резкого визга тормозов.
В нескольких сантиметрах от ее ног замер капот серебристого Nissan. Девушка чувствовала, как грязная вода из лужи неподалеку стекает по ее голым коленям, как от автомобиля волнами исходит тепло. Ее руки сжали сумку с такой силой, что ногти впились в ладони, вот только боли она совсем не чувствовала.
— Ты совсем дура? — Из машины выскочил водитель — парень немногим старше ее. — На дорогу смотреть не пробовала?
Девушка медленно перевела ошеломленный взгляд с капота на водителя, будто бы не понимала происходящего. Ее губы приоткрылись в попытке что-то сказать, но слова так и застряли в груди. Водитель продолжал ругаться и выражения не выбирал, а она слышала его как сквозь слой ваты и машинально следила за его руками. К горлу вместо ответа на оскорбления подкатывала истерика.
Когда запас ругательств у парня иссяк, он раздраженно вздохнул и, засунув руки в карманы джинсов, отвернулся. Девушка глядела на светлую макушку, которая на солнце казалась почти белой, и ей овладевало желание огреть хама сумкой. Однако руки, побелевшие от напряжения, не шевелились, а ноги словно примерзли к дороге. Она понимала, что была не права. Но и он не имел права так с ней разговаривать!..
Из оцепенения ее вывел требовательный гудок автомобиля, вставшего за серебристым Nissan.
— Твою!.. — снова принялся ругаться водитель.
Девушка поджала губы и, воспользовавшись тем, что он отвлекся, побежала прочь с дороги.
Часть I
В Нарвиле зима наступила быстро. Первые заморозки случились еще в ноябре, а в начале декабря снег уже надежно укрывал землю. Здесь, в восьмидесяти километрах от Верхнего озера, зимы всегда были снежными и холодными, а погода любила играться со столбиком термометра.
Утро первого декабря было холодным, как и все предыдущие дни. Небо еще темнело за окном, лишь одинокие проблески рассвета расплывались у горизонта, но и те терялись среди домов и городских огней. Шум машин еще не совсем заполнил город, но движение на улицах заметно оживилось. Тысячи людей собирались сейчас на работу: кто-то, чертыхаясь, заводил замерзший за ночь автомобиль, а кто-то уже спешил в переполненные автобусы.
Кита Миасс, студентка второго курса технического колледжа, молча собиралась на учебу. Она лениво перебирала тетради, слушая громкие споры родителей на кухне, и нарочно тянула время, чтобы не выходить на завтрак. Аппетита у нее этим утром не было, к тому же в последнее время за столом неизменно поднимали разговор, участвовать в котором ей хотелось меньше всего.
Вскоре споры на кухне стихли. Кита уныло подумала, что долго отсиживаться в комнате не удастся, и словно бы в подтверждение ее слов в дверь настойчиво постучали:
— Если ты не поторопишься, не успеешь позавтракать, — окликнула ее мама. — Тебе совсем скоро выходить.
— Знаю, — отозвалась Кита. — С собой возьму.
— Опять ты за свое. Неужели нельзя дома поесть?
— Не хочу. Сказала же, с собой возьму.
За дверью послышался безнадежный вздох, и Кита живо представила, как мама махнула рукой и недовольно сморщила нос. Когда она так делала, ее и без того узкие глаза становились еще меньше, делая ее похожей на китаянку. Впрочем, мама и так была китаянкой, пускай всего на четверть. Кита унаследовала от нее азиатские гены, и ее это жутко раздражало: из-за узковатых глаз, темных волос и округлого лица ее постоянно дразнили, что в школе, что в колледже.
Когда Кита появилась на кухне, мама уже мыла посуду, а ее отец, до того мирно читавший новости, оторвал взгляд от тонких серых страниц и внимательно посмотрел на дочь поверх очков. Кита никогда не могла понять его увлечения бумажными газетами — в конце концов, двадцать первый век на дворе, все давно перешли в онлайн.
— Завтра у нас самолет, — наконец, сказал он, вновь возвращаясь к новостям. — В аэропорт поедем сегодня днем. Сначала в Квебек, а потом…
— Потом в Египет, я знаю. — Кита отправила в рот половинку бутерброда и запила водой. — Вы мне тысячу раз уже говорили.
— Деньги на крайний случай оставим в прихожей, — продолжила мама. — На продукты каждую неделю буду переводить. И еще мы договорились с тетушкой, на Новый год поедешь к ним.
— А если я не хочу? — уныло отозвалась она. — Можно я дома отпраздную?
Мама приподняла бровь.
— Одна? Нет, милая, так дело не пойдет.
Кита скривила губы: если мама обращалась к ней “милая”, значит, никаких поблажек ждать не стоило.
— Мне не пятнадцать лет, мам.
Женщина грозно сдвинула брови.
— Кита…
— Слушай, может, оставим ей выбор? — мягко перебил ее отец. — Захочет — поедет. Не захочет — ну и ладно. Она уже взрослая, в самом деле. Не думаю, что твоя сестра сильно обидится.
— Она может. Особенно если я пообещаю, а Кита не приедет.
— А ты не обещай ничего, — вставила Кита. — Если я захочу, сама ее предупрежу.
Мама неодобрительно покачала головой.
— Ты уверена, что хочешь праздновать Новый год в одиночестве?
Девушка криво улыбнулась.
— Ну хоть когда-то я могу посвятить праздничный вечер только себе?
— Как знаешь. — Она махнула рукой в излюбленном жесте и вернулась к мойке.
Отец потерял интерес к разговору и снова уткнулся в газету. Кита невольно задержала взгляд на одном из заголовков: “Большой новогодний концерт: молодая рок-группа “SunRise” выступит со специальной новогодней программой”.
— Я пойду, — наконец, сказала она, отводя взгляд, чтобы подавить соблазн прочесть статью. — Хорошей вам поездки.
— Ключи не забудь, — напомнила мама, вытирая тарелку. — И звони хоть иногда.
— Хорошо.
Кита выскочила в прихожую и поспешно сунула ноги в ботинки, словно бы они были волшебными и могли быстрее унести ее из дома. Не обращая внимания на наставления, которые мама бросала ей вдогонку, она подхватила сумку и звенящую связку ключей, после чего выскочила за дверь.
По своей натуре Томас был мягким, добродушным человеком, предпочитал избегать ненужных конфликтов и решать все проблемы мирно. Увы, так получалось не всегда. И случай был как раз из таких.
Все началось с того, что у квартиры, которую Томас снимал на границе старого и нового районов Нарвиля, в начале ноября сменился владелец. Если быть точнее, владелец сменился у всего дома.
Квартира нравилась Томасу: шестой этаж, две раздельные комнаты и кухня, большой балкон с видом на национальный парк Аваша. И самое главное — приятные соседи и хорошая звукоизоляция. Последнее было для него особенно важно: далеко не каждый готов терпеть соседа-музыканта, каждый день тренирующего голос и игру на гитаре.
И все было бы отлично, и остался бы он в этой замечательной квартире. Если бы не одно “но”. Обычно Томас платил аренду на полгода вперед, в феврале и в августе. Но именно в этот раз он решил внести оплату только за осень — нужны были деньги на новые инструменты. Теперь он сильно жалел о своем решении: новый хозяин поднял цену почти в три раза, что оказалось музыканту совершенно не по карману.
Поначалу Томас пытался опровергнуть законность поднятия квартплаты. Когда он понял, что ни он, ни все жильцы вместе взятые ничего не могут с этим поделать, попытался договориться о снижении суммы хотя бы на треть. Новый владелец дома, полноватый дядька с небрежными седыми усами и чудовищным французским акцентом оказался не последним человеком в городе, состоятельным и, как случается с богачами, несколько заносчивым и высокомерным, а потому на уговоры не поддался. В конце октября Томас понял, что ему придется съезжать с этой квартиры. У него оставался всего лишь месяц для поиска нового жилья.
Незапланированный переезд основательно попортил Томасу все планы — и не только ему, но и ребятам из музыкальной группы “SunRise”, которую он основал пару лет назад вместе с другом со старшей школы, Люком О’Миланом. Вместо того, чтобы готовиться к большому новогоднему концерту, пришлось временно сократить репетиции до одной в неделю, а работу над новым синглом и вовсе приостановить. А ведь помимо этого была еще учеба в колледже. Так что весь ноябрь Томас проклинал несговорчивого француза, из-за которого все планы пошли коту под хвост.
Лучшее, что смог найти Томас за столь короткий срок — недорогое жилье на окраине старого города. Дом внешне походил на обычную старую рентовку, каких было полно в спальных районах. Места было меньше, но зато цена приемлемая и от колледжа не очень далеко. И мебелью закупаться не нужно. На первое время перебиться хватит.
Новая квартира была небольшой, со спальней и гостиной, плавно переходящей в кухню. Судя по потертым обоям, кое-где отстающим от стены, выцветшему паркету и натянутым на старые кресла и диван чехлам, ремонт в ней не делали как минимум лет десять. Тем не менее, стараниями Томаса в ней удалось создать уют. Единственное, что портило картину — ящики с вещами, занявшие весь балкон. Половину из них музыкант не стал распаковывать в надежде, что вскоре сможет сменить жилье.
Новоселье, пусть и вынужденное, праздновали в конце ноября. Его друзья решили, что нет способа отдохнуть лучше, чем устроить вечеринку на полную катушку. Томас поначалу протестовал: времени и так было в обрез и нужно было наверстать упущенное. Однако переубедить парней не вышло.
— Еще не хватало, чтобы ты перед праздниками загнулся от переутомления, — пожурил его Люк, когда Томас выложил это друзьям. Клавишник всегда был самым чутким собеседником в их группе. Он улавливал чужие настроения, словно бы они были нотами, которые он мог расслышать и переиграть.
Вечеринка получилась шумной. Даже очень. Ребятам она понравилась, и Томасу тоже. А вот его новым соседям — не очень. В самый ее разгар, когда из пятерых трезвым не остался никто, в дверь постучали. Сначала тихо, затем — громче и настойчивей. Стучала женщина, живущая через стенку. Томас тогда запоздало сообразил, что встречать нежданного гостя пошел Дилан, а он и толерантность — вещи несовместимые. Это вылилось в неприятный скандал, в результате которого оскорбленная соседка пригрозила позвонить в полицию. Томасу с трудом удалось все уладить: он пообещал, что больше они шуметь не будут, а в качестве извинений отдал коробку пирожных, которую принесли на новоселье близнецы-барабанщики, Колин и Коди. Соседка презрительно хмыкнула, но пирожные взяла. Отношения с ней были безнадежно испорчены.
Впрочем, после той ночи Томас практически с ней не виделся. В колледж он уходил довольно рано, домой возвращался поздно, а шумные гости пока не спешили собраться у него вновь. Да он их и не ждал. Дел до Нового года было по горло.
— Тайный Санта? Никогда раньше не слышал.
Томас теребил плетенный нитками браслет, повязанный на запястье — подарок от одной из поклонниц на последнем концерте.
— Признаться, я тоже, — отозвался Люк. — Мне близнецы рассказали. Их младшие такой ерундой увлекаются в школе — дарят друг другу тайные подарки перед Новым годом и Рождеством.
— М-м-м, и как это работает?
— У них все просто. Они собирают имена участников, а потом делают жеребьевку. Вроде бы есть какие-то оговорки, какими должны быть подарки — скажем, не безделушки вроде магнитика или календарика из сувенирного киоска.
— Откуда ж у детей деньги на что-то дороже мелких сувениров из киоска? — хмыкнул Томас и бросил взгляд на часы. Через пару минут должна была начаться лекция по истории, а из присутствующих в кабинете были лишь они с Люком и несколько девочек из их группы, сидящие на первых рядах. Девочки не переставали шушукаться и бросать на парней косые взгляды.
— С обедов отложат. В конце концов, у родителей можно попросить. Это все равно, что сделать подарок другу, только друг тебе не знаком.
— Ты прекрасно знаешь, что не каждый может попросить об этом родителей. Не всем везет родиться в состоятельных семьях.
Люк хмыкнул, поймав камень в свой огород. Он был как раз из таких, кому повезло. Хотя о том, повезло ли, еще можно было поспорить.
Краем глаза Томас заметил движение и перевел взгляд. В кабинет зашла девушка, их ровесница; ее длинные каштановые волосы рассыпались волнистыми локонами по плечам. В сочетании с ними ее бледная кожа казалась совершенно белой, и даже слегка порозовевшие после улицы щеки не избавляли Томаса от мысли, что она походила на фарфоровую куклу. Казалось, что единственным живым местом на ней были ее узкие миндалевидные глаза, нежно-зеленые, словно первая зелень весной. Этими глазами она растерянно обвела кабинет, задержалась на музыкантах, после чего вздрогнула и поспешила в конец, чтобы занять свое место на заднем ряду.
— Ты чего? — Люк стоял спиной ко входу, а потому не увидел вошедшую. Проследив за взглядом друга, он обернулся. — А…
— Ничего. — Томас поморщился: он почему-то не мог вспомнить ее имя и чувствовал легкую досаду и стыд.
— Ты смотришь на нее так, будто впервые видишь.
— Мерзкое ощущение — знать, что она твоя одногруппница, но не помнить, как ее зовут.
— Что, серьезно? — Люк сдавленно хмыкнул, стараясь не рассмеяться. — Впрочем, неудивительно. Это Кита Миасс, перевелась к нам в начале семестра. Она всегда такая тихая, ни с кем толком не разговаривает, одевается неброско и садится в стороне от всех, словно старается не привлекать к себе лишнего внимания. Странная немного. С твоей-то занятостью удивлен, что ты вообще ее заметил.
— Иди ты, — отмахнулся тот, оценив, как изящно Люк вернул пущенный в него камень. — Так к чему ты завел вопрос про этого тайного Санту?
— К чему… — откликнулся клавишник, словно пытался вернуть мысль, упущенную минуту назад. — А, точно. Близнецы.
— А что близнецы?
— Колин и Коди предложили поучаствовать в этом.
— Шутишь?
— Это ты у них спроси, они у нас эксперты по шуткам. Я посредник, и только.
— Ладно, допустим. С кем они предлагают это провернуть?
— Насколько я понял, для тайного Санты каждый год в городе собираются люди. У них даже сайт есть. Все просто: оставляешь свои имя и адрес там, а потом в день икс тебе выдают имя того, кому ты должен прислать подарок.
— А они не боятся, что кто-то может воспользоваться чужими адресами?
— Как я понял, организаторы снаряжают несколько человек, которые занимаются доставкой подарков. Им и выдаются все адреса.
— Интересно, кто все это финансирует… — задумчиво протянул Томас.
— Какая разница? Так что ты обо всем это думаешь?
— Давай я выскажу свои мысли потом, ладно? — Томас кивнул на дверь, у которой появился лектор. За ним в аудиторию ввалилась половина их группы.
Люк пожал плечами и направился к своему месту.
Первую неделю Кита испытывала самое настоящее блаженство. Каждое утро мысль о том, что она была предоставлена самой себе, грела ей душу и заряжала хорошим настроем на весь день. Это не означало, что общество родителей ей было противно. Просто иногда ей хотелось побыть одной, покатать на языке столь взрослое слово “ответственность” и почувствовать, как расширяется ее личное пространство, вылезая за пределы маленькой комнаты.
Как человеку творческому, ей страшно хотелось свободы. Еще со школы она терпеть не могла строгие рамки и начинала капризничать, когда ее пытались загонять в таковые. Всевозможные стереотипы и издевки на тему ее азиатских корней она воспринимала за такие попытки, из-за чего конфликтовала с преподавателями, регулярно получала выговоры и вообще слыла бунтаркой.
Впрочем, с тех времен почти ничего не изменилось. Разве что общество, окружавшее ее, стало злее и научилось давать сдачи. Получив пару раз отпор, Кита замкнулась в себе, почти перестала общаться со сверстниками. Ее детские капризы превратились в глухое раздражение и копившуюся обиду. Все ее внимание переключилось с борьбы за свободу на учебу, и вскоре репутация скандалистки превратилась в репутацию отличницы. Преподаватели стали чаще ее хвалить, одноклассники — еще больше ненавидеть. А Киту устраивала та стена, которой она отгораживала себя и свой внутренний мир от чужого вмешательства, ведь за ней можно было вдоволь наплакаться, пока никто не видит.
Даже после окончания старшей школы Кита так и не решилась снести эту стену. Друзей у нее толком не было, и заводить их она не спешила — боялась доверять. Слишком часто за свое доверие она получала лишь пустышку, предательство, похожее на нож, всаженный в спину. Единственная, кому можно было выговориться, рассказать обо всех проблемах, была ее подруга с началки — такая же повернутая на творчестве, как и она сама.
Утром восьмого декабря — была суббота — Кита как раз звонила подруге с предложением устроить посиделки. Ей не терпелось использовать очередное преимущество жизни в одиночестве — возможность звать гостей когда угодно, не доставляя родителям неудобств и не выпрашивая у них разрешения.
— Конечно, не вопрос! — бойко тараторила Алис в трубку; где-то на заднем плане слышался лай ее пса, очаровательного хаски по имени Бенедикт. — Я как раз сегодня хотела закончить всю домашку и оттянуться где-нибудь. Ты, кстати, не хочешь пофоткаться перед Новым годом? Тебе фотки на халяву, мне опыт в копилочку.
— Не знаю. — Кита виновато улыбнулась и налила кипятка в кружку, прижимая плечом телефон к уху. — Я ж совершенно не фотогенична.
— Брось ты эти глупости! — принялась отчитывать ее подруга. — Ты просто очаровашка. С тобой такие классные зимние фотки могут получиться!
— Даже не знаю…
— А тебе и не надо знать. Я, как фотограф, все вижу!
— Будущий фотограф, — поправила ее Кита.
— Будущих не бывает. Есть только здесь и сейчас, и думать надо именно этими мерками. К слову, сколько ты еще будешь прятать свои чудесные рисунки в стол? Хоть бы показала их кому.
— А вдруг засмеют? Раскритикуют?
— Ну, началось… Ты так никуда не сдвинешься, дорогая моя. До конца жизни намереваешься прятать свое “я” в выдвижной ящик стола? Впрочем, ладно, утро субботы — не то время, чтобы нотации читать.
— Да, — согласилась Кита, — давай лучше обсудим, когда собираемся.
— С шести я вся ваша, — с готовностью отозвалась Алис.
— Тогда подходи ко мне в половине седьмого. Я приберусь, схожу в магазин и чего-нибудь нам приготовлю, идет?
— Я принесу пирожных из нашей любимой кондитерской.
— Отлично. Думаю, наш скромный девичник пройдет на ура.
— Разумеется! Давай, до вечера. А я пойду гулять с этим балбесом — ему уже не терпится на улицу…
Последние слова подруги Кита пропустила мимо ушей. Выключив телефон, она села за аккуратный кухонный столик, где дымилась одинокая кружка с крепким черным чаем. Завтрак ее состоял из пары тостов с маслом и булочки, которую она купила на вечерней распродаже в пекарне на углу. Большего ей было не нужно, хотя и родители, и Алис постоянно журили ее за то, что она не уделяет завтраку должного внимания.
Кита сделала глоток из кружки и уже поднесла тост ко рту, когда в дверь позвонили. Девушка замерла и несколько секунд растерянно хлопала глазами, словно не могла поверить своим ушам. Гостей она не ждала, курьеров тоже. Кому понадобилось приходить к ней в такую рань — а девять утра определенно рань для выходного — ей совершенно не шло в голову.
Вернув тост на тарелку, Кита поспешила к двери и заглянула в глазок. По ту сторону, переминаясь с ноги на ногу, стоял щуплый паренек в пуховике, который был явно на размер больше, чем нужно. В руках у него был не то сверток, не то пакет — разобрать Кита не смогла. Парень пожимал губы, постоянно оглядывался, бегал глазами по площадке, а его пальцы нетерпеливо постукивали по свертку.
Когда он занес руку, чтобы в очередной раз нажать на дверной звонок, Кита опомнилась и потянулась к замку. Услышав щелчок, незнакомец отшатнулся от двери и едва не выронил сверток из рук.
— З… здравствуйте… — пролепетал он.
Кита оглядела гостя с ног до головы. Через глазок парень казался высоким и взрослым, тогда как в реальности оказался совсем мальчишкой — наверняка старшеклассник. Он смотрел на нее огромными оливковыми глазами, словно увидел восьмое чудо света.
— Доброе утро, — осторожно поприветствовала она. — Какими судьбами?
Парнишку это, кажется, окончательно напугало. Пробормотав себе под нос что-то про тайну и доставку, он сунул ей в руки сверток и поспешил убрать от него руки, словно передал не какую-нибудь посылку, а раскаленный кирпич.
— Эм… подожди, что это? — Кита растерянно оглядела сверток и перевела было взгляд на “курьера”, но того уже и след простыл — по подъезду раздавался шум, словно кто-то поспешно сбегал по лестнице. — И что это было?
Она снова уставилась на сверток. На нем не было ни наклеек, ни каких-либо опознавательных знаков вроде упаковочной ленты, по которым можно было определить отправителя. Просто нечто, завернутое в белый пакет и неряшливо украшенное стикерами-снежинками. Человек, занимавшийся упаковкой, не имел чувство стиля от слова “совсем”.
Кита пожала плечами и вернулась в квартиру. У нее чай стыл на кухне, а это было на порядок важнее странных посылок.
Выдержки ей хватило лишь на половину кружки и два тоста — все это время девушка косилась на стул, куда положила загадочный сверток. Затем любопытство пересилило, и, отложив недоеденный завтрак, она принялась разворачивать упаковку. В пакете обнаружился другой пакет, поменьше и прозрачный. В нем лежал картонный конверт и небольшая открытка, на которой неровным почерком по-английски было написано: “От тайного Санты, Томасу М. Уверен, подарок придется тебе по душе”.
— Томас М.? — удивленно пробормотала Кита, перебирая пальцами край картонного конверта. Она знала только одного человека с таким именем — ее одногруппника, больше известного как основатель и вокалист молодой, но перспективной рок-группы “SunRise”. Его фамилия — Меймон — даже подходила под инициалы на открытке. — Нет, — одернула девушка себя, — такого быть не может. С чего бы вдруг ему баловаться такой ерундой? Да и вообще, как я могла получить посылку на его имя? Нет-нет, бред какой-то.
Кита осторожно распечатала конверт и заглянула внутрь, и сердце у нее ухнуло вниз. Внутри лежали две цветастые упаковки гитарных струн от Ernie Ball. Тут с логикой уже было не поспорить.
Некоторое время Кита изумленно таращилась на конверт. Чай и булочка были забыты, ведь перед хозяйкой дома стоял непростой вопрос: что делать с подарком?
— Наверное, стоит передать ему… — решила Кита и сама испугалась своих же слов. И как она себе это представляет? Если она просто подойдет к нему на перерыве и вручит эти струны, он может не так понять. А как ему объяснить? Рассказать историю про странного курьера, который волшебным образом перепутал адреса? Томас, может, и поверит, а вот девочки из группы — вряд ли. Это только внешне они безобидные пташки, щебечущие всякий вздор на переменке. Дай фанаткам повод — и они превратятся в стаю шакалов.
Да и к тому же, как она будет возвращать ему столь нагло распакованный подарок?
— Ладно, — сказала она сама себе и сгребла струны вместе с упаковкой в охапку. — Проблемы будем решать по мере их поступления, да, Кита? Сейчас убираем это с глаз подальше, а потом будем думать. У меня сегодня куча дел, какой-то там подарок Томасу Меймону подождет.
Чувство, что она пытается убедить в этом саму себя, оказалось на удивление неприятным, словно едва уловимое горькое послевкусие после любимой сладости.
Часть II
Кита пошла в технический колледж вовсе не по своему желанию. Тут, как это часто случается, влияние оказали родители.
Сколько себя помнила, Кита всегда испытывала тягу к рисованию. Все начиналось с невнятных детских художеств, среди которых были и желтые крокодилы, и треугольные елочки, и бесформенные губастые портреты мамы и папы. Однако довольно быстро простые формы стали ей надоедать. В то время как дети довольствовались карандашами и бумагой, Кита брала в руки кисти, губки, тряпки, ватные палочки; выдувала краску из трубочек, лепила композиции из сухих листьев, пластилина и цветных кусочков журналов. В рамках обычных уроков рисования в детском саду и школе ей было тесно. И родители решили отдать ее в художественный кружок.
Кита росла с мечтой стать великим художником и продавать свои картины. Она много трудилась, познавала основы, оттачивала навыки, пробовала новые материалы. Рисование было тем, что по-настоящему ее увлекало. И она была уверена, что ее стремление подняться по этой лестнице родители поддержат.
Увы, этого не произошло.
В последний год обучения в школе, когда Кита заявила о своем желании идти в художественную академию, случилось то, чего она ожидала меньше всего — скандал. Ее самую дорогую, самую заветную мечту стать дизайнером, иллюстратором, зарабатывать деньги на своем творчестве попросту растоптали в грязи реальной жизни. “Кому ты нужна со своими рисульками? — кричала тогда мама. — Какие заработки? Не смеши меня. Хочешь превратиться в алкоголичку или наркоманку? Эти твои великие художники, которыми ты восхищаешься, в большинстве своем заканчивают именно так”.
Сказать, что ей от этих слов было больно — все равно что не сказать ничего. Отец, присоединившийся к разговору несколько позже, дочь не поддержал. “Художники никому сейчас не нужны, — сказал он ей. — Технологии идут далеко вперед, и традиционный рисунок уходит в прошлое. Иди, обучись лучше чему-нибудь полезному”.
А чему полезному может научиться человек там, где он не хочет учиться? Кита не хотела идти в технический колледж, но в итоге родители настояли. Одна радость — ей все-таки позволили выбирать самой, на какую специальность идти, и Кита выбрала направление прикладной информатики, в рамках которого преподавали компьютерный дизайн. Пусть и не то, о чем она мечтала, но по крайней мере близко.
С того дня все ее работы, упакованные в плотные черные папки, оказались на самой высокой полке шкафа и больше не видели света. Многие художественные материалы — краски, пастель, акрил — последовали за ними. Их юная художница доставала крайне редко. Единственное, от чего она не смогла отказаться — это от скетчбука и старого доброго простого карандаша. С ними она практически не расставалась: делала наброски дома, на занятиях, иногда даже в транспорте и в кафе. Но никому никогда не показывала… кроме Алис.
— Заведи инстаграм, — предлагала подруга. — Начни выкладывать туда свои рисунки, и кто-нибудь обязательно обратит на тебя внимание. Кто сказал, что для того, чтобы зарабатывать на рисовании, обязательно надо идти в академию?
Кита прониклась ее советом и на первом курсе попробовала завести страничку. В какой-то момент ей это даже начало нравиться. Однако, как часто бывает с неуверенными в себе людьми, один колкий комментарий способен загубить любое начинание. После того, как к одному из опубликованных набросков прикопался какой-то “знаток анатомии”, Кита бросила свой инстаграм и снова спрятала ото всех свои рисунки.
Постепенно Кита стала привыкать к учебе в колледже. После того, как закончилась ее затяжная депрессия, а успеваемость пошла на лад, ее перевели в группу посильнее. Там она и познакомилась с “SunRise”… вернее, увидела их вживую: заводить с ними дружбу она не стремилась, а потому просто наблюдала со стороны.
В “SunRise” состояло пять человек. Томас Меймон, основатель рок-группы, отвечал за вокал и игру на гитаре. Внешне он немного походил на панка — растрепанные рыжие волосы, больше похожие на крашеные, пирсинг в ушах; его часто можно было увидеть в черных джинсах и красной рубашке, под которой виднелась футболка какой-нибудь музыкальной группы, вроде Nirvana, Skillet или Breaking Benjamin. Однако чем больше Кита за ним наблюдала, тем больше убеждалась в том, что Томас панком не был. Для него была характерна мягкость, дипломатичность и легкая харизма; с другими людьми он держался настолько естественно, что она даже немного завидовала.
Люк О’Милан, клавишник, производил впечатление человека из светского общества. В отличие от Томаса, в котором чувствовалась легкая небрежность, Люк выглядел гораздо более собранным. В его одежде прослеживались вкус и стиль; его пшеничные волосы подстригались под каре с длинной челкой, которую парень иногда убирал наверх. Конечно, можно было считать, что он просто принадлежал тем людям, которые заботились о своей внешности, однако его выдавали манеры, жесты, в которых была мягкость, гибкость, легкая элегантность — и ничего лишнего. Кита слышала, что его семья была довольно богатой. Удивительно, как такой человек попал в молодую рок-группу, только-только набиравшую популярность в городе.
Остальных членов “SunRise” Кита видела редко — они хоть и учились в том же колледже, но на других направлениях. Колин и Коди Джеймсы — близнецы-барабанщики — были известной на весь колледж парочкой с радиоэлектроники, и не столько из-за членства в рок-группе, сколько за свои шуточки. Их вечно взлохмаченные русые макушки узнавал каждый: кто-то бежал к ним здороваться, а кто-то — от них, чтобы не дай бог не попасть под раздачу их очередной шутки.
Последний из группы — Дилан Ройал — учился на логиста. Внешне угрюмый, неприветливый, похожий больше на металлиста, чем на исполнителя альтернативного рока, он был единственным, кого Кита знала еще до колледжа — можно сказать, с него началось ее знакомство с «SunRise». У них была давняя неприязнь. Причину этой нелюбви Кита не рассказывала никому, даже Алис. Однако только слепой не увидел бы, какими недружелюбными взглядами обменивались художница и басист, стоило им пересечься где-нибудь в холле.
Парней из “SunRise” Кита откровенно побаивалась. Дело было не только в их с Диланом конфликте (а ей казалось, что в их группе все ребята добродушные только с виду). Пусть “SunRise” и не были популярны в городе, но какую-то репутацию заработать успели. В колледже все девчонки сходили по ним с ума. Их увлечение музыкантами напоминало фанаток корейских поп-исполнителей: они буквально делили парней между собой, репетировали разговоры, тренировались петь их песни. Каждая вторая мечтала встречаться с кем-то из них, а самые смелые даже представляли себе совместную жизнь.
Ее, Киту, недолюбливали. Отчасти из-за того, что она хорошо училась и никому не давала списывать. Отчасти из-за того, что она не разделяла всеобщего восторга санрайзами. Поэтому, стоило ей задержать взгляд на Томасе или Люке или, не дай бог, подойти к ним и заговорить, как на нее тут же набрасывалась толпа разъяренных фанаток. Плата за такое преступление была суровой: гадили из-под тишка и по-крупному.
Впрочем, отделяться от остальных для Киты было и оставалось привычным делом. Потому она не пыталась ничего изменить — жизнь тихой мышки ее вполне устраивала. И ее совершенно не интересовало, что о ней думают другие.
— Вторую репетицию на неделе планирую поставить в то же время, что и обычно, — сказав это, Томас скрестил руки на груди и выжидающе замолчал.
— У меня возражений нет, — отозвался Люк.
— Колин, Коди? Дил?
— Пойдет, — махнул рукой басист.
Близнецы переглянулись, после чего кивнули.
— Отлично. Тогда среда и суббота. Созвонюсь сегодня со студией.
Собрание “SunRise” было несколько спонтанным и случилось в кабинете, где у Томаса с Люком должно было проходить занятие по черчению. Этому событию обрадовались все их одногруппницы, которые теперь наблюдали за ними отовсюду, не скрывая обожаемых взглядов
— С синглом до Рождества успеем? — поинтересовался Люк.
— Надеюсь. На следующей неделе можно будет попробовать его записать. Я уже подобрал стриминговые сервисы, куда выложим сингл. Хочу попробовать в этот раз напрямую, не нравится мне комиссия у агрегаторов.
Краем глаза Томас заметил Киту, которая зашла в кабинет. Увидев музыкантов, она застыла, и вокалист был готов поклясться, что она смотрела прямо на него. За спиной послышался презрительное “хм“ от Дилана. Кита тут же поджала губы; ее руки, которые до этого тянулись к сумке, замерли на полпути, а потом она спешно отдернула их и развернулась на каблуках.
Сидящие на первом ряду девочки слаженно зашипели, проводив Миасс неприязненным взглядом. Томас растерянно моргнул.
— Ты слышишь, Томми? — вернул его в реальность голос Коди.
— А?.. Прости, пропустил мимо ушей.
— На девочку запал, — захихикал Колин.
— Заткнись. Что вы там говорили?
— Время, время. Нас просят за младшими присмотреть после школы, пока мама Бекки с работы не вернется.
Близнецы всегда называли свою приемную мать так странно — не «мама», но и не «Бекки» — и причин не объясняли. Томас никак не мог к этому привыкнуть.
— А, да… После шести всех устроит?
— Половина седьмого, — поправил Коди.
— Хорошо. Люк, Дилан?
— Заметано.
В кабинете снова случилось какое-то движение. Томас обернулся: Кита до заднего ряда так и не добралась — ее подозвала к себе Лиэн, старшая в группе. После небольшого разговора Лиэн встала со своего места и вместе с Китой они направились к двери. За ними увязалось еще двое девчонок.
— Занятие скоро, — отозвался Коди. — Нам возвращаться пора.
Дилан что-то пробубнил себе под нос и тоже направился к двери. Томас посмотрел на часы и нахмурился.
— Минута осталась, куда они ушли?
— Чего? — не понял басист.
— Ничего, ничего. Не бери в голову.
Люк склонил голову и внимательно посмотрел на Томаса. Взгляд его говорил: “Меня не проведешь, выкладывай, в чем дело”.
— Позже, — одними губами произнес тот, и блондин кивнул в ответ.
Спустя несколько минут в класс зашел преподаватель. Прошло еще некоторое время, и в кабинет прошмыгнули Лиэн с остальными. Киты среди опоздавших не было. Не появилась она и в течение занятия, что совершенно не походило на мисс отличницу. Томасу это совершенно не понравилось, и он решил разобраться с этим в ближайший перерыв. Он был почти уверен, что они, ребята из “SunRise”, оказались к этому причастны.
После занятия, когда все собрали вещи и отправились на обед, Люк ожидаемо пристал к другу с расспросами. Клавишник сразу понял, что Томас беспокоился о Ките, которая так и не появилась.
— Сам же говорил, что она тихая и неприметная, — делился мыслями Томас, когда они шли в сторону буфета. — А наши девочки почему-то ее недолюбливают. Мне кажется, только лишь быть отличницей маловато для такой неприязни.
— Им просто нужен кто-то, на кого удобно спускать собак, — заметил Люк и поморщился, будто этих самых собак, грязных и лохматых, подсунули ему под нос. — Для этого серьезные поводы не нужны, достаточно иметь мишень, которая не сопротивляется.
— А Кита не сопротивляется?
— А что, походит на обратное?
Томас вздохнул.
— Ни за что не поверю, что ей нравится не иметь друзей.
У буфета парни встретили Дилана. Вид у басиста был задумчивый.
— Вот, — рассеянно отозвался он и сунул им в руки по сэндвичу с соком.
— Удачно ты, — ухмыльнулся клавишник. — Давно тут?
Дилан промычал что-то себе под нос и откусил свой хот дог.
— Я вот что думаю, — продолжил Люк, возвращаясь к недавнему разговору, — она сама выбрала такой путь. Быть может, она просто боится сблизиться с кем-то. Скорее всего, так и есть. Но в таком случае ей не помочь, если только она сама этого не захочет. И с провокациями она должна разобраться сама, только тогда у нее получится что-то изменить.
— Ты и правда так думаешь? — хмыкнул Томас. — А если ей попросту не хватает решимости? Или сил? Что, если ей нужна поддержка?
— Ты думаешь, что можешь оказать ей такую? Том, я ценю твой порыв и сам был бы не против ей помочь. Но поверь, в действительности это не тот случай, когда наши действия могут на что-то повлиять. Возможно, они сделают даже хуже: не знаешь как будто, как та же Лиэн может отреагировать на наше вмешательство. Приревнует еще сильнее и станет гадить еще больше.
— Ненавижу это… — проворчал Томас задумчиво потер подбородок. — Слушай, последнюю неделю у меня было ощущение, что Кита как-то подозрительно часто обращала на нас внимание или оказывалась рядом. Даже сегодня мне показалось, что она хотела подойти к нам и поговорить, но увидев Дила…
— А что Дил? — тут же ощетинился басист. — Опять я крайний?
— Между прочим, о ваших с Китой разногласиях весь колледж знает, — фыркнул Люк. — Слухи самые разные ходят. Не это ли делает девушке дурную славу?
— Понятия не имею, — буркнул Дилан.
— Да все ты имеешь, — неожиданно рассердился Томас. — Сколько раз я тебя просил объяснить, в чем у вас проблема, так ты отмалчивался, как чертов партизан.
— А что я должен рассказывать? — огрызнулся тот. — Что она до сих пор обижена на меня за давнюю историю? И что, мне теперь вокруг нее прыгать и ручки целовать в знак извинений? Я себя виноватым не чувствую и распинаться перед ней не буду, ясно вам?
Томас и Люк растерянно переглянулись.
— Что еще за история?
— Эй, — раздался радостный возглас, и сквозь толпу студентов к парням протиснули Колин и Коди. Последний смерил взглядом сэндвичи. — А нам?
— Не хватило, — пробурчал Дилан.
— Чего-о? Это не смешная шутка, Дил.
Люк вздохнул и выудил из открытого кармана сумки басиста две упаковки с бургерами.
— Ничего нового.
Пока близнецы радостно уплетали свой обед, Томас продолжил расспрашивать Дилана:
— Так что за история?
— Да ерунда полнейшая. — Он скомкал упаковку из-под сэндвича и кинул его в урну. Она ударилась о стенку и отскочила к его ногам. Дилан выругался себе под нос и наклонился. — Где-то полгода назад мы с ней столкнулись… на перекрестке…
— Ты ее сбил? — охнул Люк.
— Нет, конечно! Ты меня за кого держишь?
Томас покачал головой. Из них пятерых только Дилан получил водительские права, и ребята этим пользовались, когда нужно было перевезти вещи или аппаратуру; иногда они даже выезжали за город. Манеру Ройала ездить с ветерком они знали хорошо. Бывало, Дилан нарушал правила, и единственное, что заставляло его хоть иногда осторожничать на дороге — бережное отношение к своему Nissan Teano, который достался ему нелегким трудом, и, как ни странно, пешеходы.
— Она выскочила на дорогу, я едва успел затормозить. Ну, и грязью ее обдал немного.
— Я так понимаю, ты не извинился…
— А с чего я должен? Она сама виновата, не следила за дорогой…
— Боже… — выдохнул Люк. — Не верю, что дело в такой ерунде.
Дилан смял в руках и без того помятую упаковку.
— Да дело-то не столько в этом… Я тогда из машины вышел и наорал на нее, чтобы она на дорогу смотрела. Вот она, наверное, и обиделась. — Поймав на себе два осуждающих взгляда, он подобрался. — Что?
— Теперь все встало на свои места, — вздохнул Томас.
— И что же именно тебе стало ясно?
— Не обижайся, Дил, но ты и толерантность — несовместимые вещи.
Дилан хотел огрызнуться и уже открыл рот, но почему-то передумал и отвернулся, засунув одну руку в карман.
— Чего вы вообще про нее вспомнили? — буркнул он.
— Я ж говорил, втрескался Томми, — хихикнул Колин с набитым ртом.
— А ну цыц, — приструнил их Меймон. — Только попробуйте слухи такие распускать. Ей же совсем житья не дадут.
— А чего ты так о ней печешься? Раньше ты не проявлял подобной заботы. — Дилан хмыкнул, повертел в руках скомканную обертку и прицелился. К несчастью, та снова пролетела мимо урны и на этот раз упала за ней. — Ну твою!..
Томас терпеливо дождался, пока Дилан выругается, и пояснил:
— Странная история сегодня случилась, вот и обратил внимание. Она всегда на занятия ходит, а тут ушла с девочками из нашей группы, а обратно не вернулась. Все черчение пропустила.
Басист застыл. Было видно, как рука в кармане сжалась в кулак.
— А я-то думаю, чего она в коридоре делала… — пробормотал он.
— Чего?
— Да я видел ее. Как раз перед занятием. Она меня заметила и как припустила.
— Куда? — не понял Люк.
— Откуда я знаю, куда? — Он задумался. — Мне показалось, к гардеробу.
— Убежала домой, наверное. — Томас вздохнул. — И что же такого ей Лиэн наболтала? Дура крашеная…
Дилан пожал плечами. Он не стал говорить, что видел цепочку мокрых следов, оставленных Китой Миасс в коридоре.
Теплое пальто на меху — это, конечно, хорошо. Но увы, оно совершенно не спасает от холода, когда под ним насквозь промокший свитер.
Дорога от колледжа до дома занимала у Киты всего восемь минут, но этого вполне хватило, чтобы промерзнуть. На ее счастье, погода сегодня была безветренной, однако от минусовой температуры это все равно не спасло.
Будь Кита собраннее сегодня, то никогда бы не повелась на предложение “поговорить” от Лиэн. Все знали, что француженка была без ума от Люка и любое приближение к нему расценивала как попытку отбить у нее потенциального парня. Она походила на собаку на сене: никого не подпускала к парням, но в то же время сама не делала никаких видимых попыток сблизиться с ними. Кита же в последнее время постоянно искала способы незаметно передать Томасу его подарок от тайного Санты, и похоже, это насторожило Лиэн.
Сегодня Миасс была более взволнованной, чем обычно: с утра ей позвонил брат и сообщил, что приедет на выходных и погостит пару дней. Эта новость так ее обрадовала, что она совершенно забыла и о подарке, и о санрайзах, и о Лиэн. Опомнилась она лишь тогда, когда рядом с мило улыбающейся француженкой появились еще две девочки и затолкали ее в женский туалет, а в чувство ее привело ведро холодной воды, которое они же выплеснули ей на грудь.
Сменной одежды у Киты с собой не было, а спортивную форму она недавно унесла домой на стирку. Заявляться в класс, когда со свитера и волос бежит вода, было стыдно: ее попросту поднимут на смех. Никто и пальцем не пошевелит, чтобы ей помочь. Никому там не было до нее дела, да и сама она намеренно отказалась от их общества.
Но самым противным было то, что, когда она бежала по коридору в сторону гардероба, прижимая к себе сумку, ее увидел Дилан. Отразившееся на его лице недоумение было невыносимым, и дожидаться, когда оно сменится презрением, девушка не стала — лишь ускорила бег. Не хватало, чтобы он видел ее такой.
Дом встретил ее теплом, но Кита никак не могла согреться. Замерзшими руками она едва стянула с себя пальто и свитер, после чего кинулась к упавшей на пол сумке. К ее огромному облегчению, содержимое не пострадало: в ней лежало самое ценное, что было у Киты — ее скетчбук.
— Теперь ванная… — сказала она самой себе, стуча зубами.
Горячая вода свое дело сделала: Кита наконец почувствовала, как кровь прилила к замерзшим рукам и ногам. Чай с лимоном и имбирем стал следующим в списке. Закутавшись в теплый шерстяной плед, Кита заварила себе огромную кружку и маленькими глотками принялась поглощать свое “лекарство”. В груди приятно потеплело.
Однако вскоре после этого Кита зашмыгала носом. В горле появились странные ощущение, в которых она безошибочно признала начинающийся кашель. Ее начал бить озноб, как при повышенной температуре. Холод все-таки взял над телом верх. Оставалось надеяться, что Кита отделается обычной простудой.
С той истории в колледже прошло два дня. Кита продолжала валяться дома с температурой. Предупредить о причине отсутствия было некому, сама девушка об этом забыла, поэтому, когда куратор позвонил ей на домашний телефон, ей пришлось извиняться и объяснить ситуацию. Куратор сухо пожелал ей скорого выздоровления и отключился, словно бы Кита была лишь очередным пунктом в его списке не очень приятных, но необходимых дел, с которыми нужно было разобраться. Кита его не винила. У него наверняка были заботы поважнее.
Именно этим она и оправдывала тот факт, что не стала рассказывать куратору о произошедшем. Вообще, поведение Лиэн было неприемлемым. За такое ее вполне могли попросить из колледжа, если бы Кита пожаловалась куда следует. Однако Кита была из тех людей, кто предпочитал решать проблемы самостоятельно. Нельзя сказать, что она была для этого слишком гордой. Напротив, ей было попросту неудобно. Ей казалось, что все проблемы — только ее и ничьи больше, а какое право она имеет нагружать ими остальных?..
Алис уже не один раз ругала ее за то, что та взваливает все на себя одну. “Расскажи ты уже кому-нибудь, в самом деле! — отчитывала ее она. — Куратору, родителям… да хотя бы парням этим! Они же не слепые, видят все. Если попросишь, они за тебя заступятся, а что-то мне подсказывает, что для этих фанючек 1 их слово будет законом”.
Алис всегда называла их таким смешным словом — фанючки. Впрочем, другого названия они и не заслуживали. Да и в остальном Алис была совершенно права: Кита не умела и не любила просить помощи. В любом деле, будь то учеба или личное, она привыкла разбираться сама, от и до. Кита билась в своих попытках, неизменно доводила себя до истерики, если у нее что-то не получалось. И только потом, когда кто-нибудь обращал на это внимание и предлагал помощь, принимала ее.
В такую ловушку она попалась и ранним вечером четверга. Кита лежала в своей комнате на кровати, укутавшись в теплый плед, и вялой рукой водила по листу бумаги. Получались кривые наброски. Какие-то ей нравились, какие-то художница сразу вырезала ножницами и бросала в урну под столом. Голова была тугая, тяжелая, глаза сухие, словно состояли из песка. Сон, если и шел, то был неспокойным, поэтому Кита отключила мозги и развлекала себя каракулями.
Когда Кита выкинула в урну очередной рисунок, тишину нарушил резкий звук басов. Девушка едва не подпрыгнула на кровати и выронила карандаш, после чего приложила руки к стене. Ладони тут же почувствовали вибрацию. Звук определенно доносился оттуда.
“Сосед…” — подумала она с легкой досадой. О нем не было слышно с ноября, после того, как мама Киты в первый раз учинила ему скандал и отругала за громкую музыку. Сама девушка о деталях разборок была не в курсе и уже успела о них позабыть. Сегодня ей напомнили.
Музыка — судя по басам и звучанию, рок — стала несколько тише, как будто хозяин опомнился и подумал о соседях. Правда, стало немногим лучше: его квартира находилась как раз через стенку от комнаты Киты, и малейший ритм отбивал в ее голове глухую, пульсирующую боль. Кита стиснула зубы. Хотелось надеяться, что это ненадолго.
Но музыка не стихла ни через полчаса, ни через час. Девушка отложила скетчбук в сторону и съежилась на кровати, в мыслях сетуя, что никто до сих пор не пожаловался. На часах было без десяти шесть. Люди еще не успели вернуться с работы, потому и возмутиться было некому. Оставалась лишь одна Кита, больная, страдающая и приходящая в ужас от мысли, что ей придется либо терпеть, либо подниматься и самой идти к соседу.
Когда от отчаяния у Киты на глазах выступили слезы, она решила, что пора действовать. Она с усилием потерла лицо, поплотнее закуталась в плед. И нетвердой походкой направилась к двери.
Путь до двери соседа Кита преодолела с завидным упорством, то и дело цепляясь за стены и косяки. Когда же перед ее носом возникла темная металлическая дверь соседа, уверенность как рукой сняло. Девушка долго мялась, то подносила руку к звонку, то убирала, то снова подносила. В конце концов она мысленно обругала себя, выдохнула… и нажала на кнопку.
Сначала ничего не происходило. Кита переминалась с ноги на ногу, прокручивая в голове речь, которую выдаст нарушителю спокойствия. Варианты были самые разные, разной длины и степени вежливости. Когда музыка стала тише, Кита подобралась и набрала в грудь воздуха. Щелкнул замок, дверь открылась… и слова застряли у нее в горле.
Сосед был обескуражен не меньше — об этом говорили его темно-серые глаза, в которых застыло изумление. На несколько секунд повисло неловкое молчание, после чего он растерянно пробормотал:
— Кита?..
Шелест падающей из его рук бумаги вывел из ступора обоих: Кита попятилась, а парень спешно нагнулся, чтобы подобрать свои черновики.
— Томас… — Девушка закусила губу. — Извини… не знала… я пойду…
Она сделала еще один шаг назад и наступила на край своего пледа. Томас предостерегающе вскрикнул. Только что подобранные листы полетели в сторону, а музыкант бросился к девушке, когда та начала терять равновесие.
— Осторожно! — Он подхватил ее у самого пола. — Все нормально? Не ударилась?
Вместо ответа Кита съежилась… и заревела. Томас растерялся окончательно и в попытке утешить прижал к себе. Кита вцепилась в его футболку, словно тонущий в спасательный жилет. Плечи у нее тряслись, словно в припадке, а в звуках, которые она издавала, смешались горечь обиды, стоны отчаяния, всхлипы усталости, и все это объединялась тихой мольбой о помощи.
Прошло некоторое время, прежде чем Кита немного успокоилась. Томас терпеливо ждал, позволяя выплеснуть накопившиеся чувства, и поглаживал ее по спине. Когда она отстранилась и принялась вытирать слезы, он поднялся с колен и помог ей встать.
— Знаешь, у меня есть неплохое средство от дурного настроения, — задумчиво протянул он. — Пойдем. Тебе надо прийти в себя. Заодно и расскажешь, что у тебя стряслось. Чувствую, дело тут не только в простуде.
Средством от дурного настроения оказались свежие пирожные из пекарни на углу — Кита даже не знала, что там такие делали.
Пока Томас ставил чайник и накрывал на стол (предварительно с этого стола был убран ворох исписанной бумаги), Кита сидела на небольшом диванчике, подобрав под себя ноги и закутав их в плед. Кухня у музыканта была небольшой, навскидку — примерно пять-шесть квадратов. В воздухе витал запах корицы и свежей выпечки, что несколько ее удивило. Алис как-то сказала, что у парней, живущих в одиночестве, в доме может пахнуть только грязными носками. Честно говоря, Кита была даже рада, что квартира Томаса разрушила этот стереотип.
— Чай травяной, здесь имбирь и мята. Добавил еще лимона немного. — Хозяин налил горячий ароматный напиток в чашку и протянул Ките.
Та шмыгнула носом и послушно взяла ее в руки.
— Скажи, я ведь прав, что дело тут не только в простуде? — не стал ходить вокруг Томас. — Что-то стряслось в тот день?
Девушка потупила глаза. Разумеется, она поняла, о каком дне он говорит: для нее, прилежной ученицы, было необычным прогуливать занятия. Но рассказывать не торопилась.
— Я понимаю, ты не хочешь грузить меня своими проблемами, — правильно расценил он ее молчание. — Но — увы и ах! — ты уже меня ими загрузила, когда едва не свалилась у порога моей квартиры. Хотя, тут и доля моей вины есть…
Томас взлохматил рыжие волосы.
— Ладно, это не так важно. Важно то, что ты сейчас сидишь напротив и нежеланием говорить создаешь еще больше проблем.
Кита съежилась и спрятала лицо за чашкой. Вина и стыд обжигали ее, и, если бы не распухшее от слез лицо, Томас наверняка бы заметил, как покраснели ее щеки.
— Извини… — прошептала она еле слышно.
Парень осекся. Его пальцы выдали по поверхности стола незамысловатый ритм.
— Нет, это я должен извиниться. Надавил на тебя.
Томас задумался. Он с самого начала догадывался, что просто так Кита не станет ему ничего рассказывать. В конце концов, они практически не знакомы, если один раз в колледже разговаривали — и то хорошо. Ему нужно было придумать, как вытянуть из нее откровение.
— Слушай. — Он встал со стула и присел на краешек дивана, чтобы их глаза были на одном уровне. — Я понимаю, делиться подобным с другими бывает непросто. Я и сам далеко не сразу научился доверять другим. Веришь или нет, в старших классах я здорово комплексовал из-за того, что моя мама бросила нас и ушла к другому. — На этих словах у Киты округлились глаза: откровение Томаса оказалось для нее неожиданным. — Рассказывать о том, что я живу с мачехой и отношения у нас, мягко говоря, не очень, было страшно — не хотелось, чтобы кто-то узнал о моей “неполной” семье.
Он подался вперед и положил руки ей на плечи.
— Именно тогда я усвоил один простой урок. Молчание — худшее, что можно делать в такой ситуации. Есть вещи, с которыми нельзя совладать самому. Нужны те, кто поддержит, даст совет, выслушает, в конце концов. Поэтому прошу тебя, как друга — не молчи. Это и наша проблема в том числе. Наша — в смысле санрайзов.
Пальцы у Киты дрожали, и она поспешила поставить чашку, чтобы не пролить содержимое на диван. Руки музыканта были теплые, мягкие, и она с трудом подавила желание наклониться и оказаться в его объятиях.
— Разве вам есть до меня дело? — хрипло спросила она.
Томас вскинул брови.
— А почему нет?
— Я же вам никто.
— Как это? Ты наша одногруппница, как минимум. И тебя достают наши фанатки, и к слову, я уже давно хочу с ними мило побеседовать.
— О, Лиэн умрет от радости, если это случится… — не удержалась Кита. “Или от зависти, если вдруг узнает, что я была у Томаса дома”, — неожиданно подумала она и вмиг похолодела.
— О нашем соседстве я никому не скажу, — пообещал Томас, заметив, как изменилось лицо девушки. — Ну? Расскажешь о своей проблеме?
И Кита поведала ему обо всех гадостях, которые терпела от одногруппниц в течение всего семестра. Чем дольше она говорила, тем легче, к ее удивлению, становилось, как будто каждое сказанное слово было камушком, выброшенным из завала обид и непониманий. Томас не перебивал, но с новыми подробностями его лицо мрачнело все больше.
— Терпеть это не могу, — подытожил он, когда Кита закончила. — Я, если честно, опасался подобного, но не думал, что в колледже есть такой гадюшник.
Кита сделала несколько глотков уже остывшего чая.
— Тебе стоило рассказать обо всем куратору. Правда, у меня всегда было ощущение, что ему до одного места наши проблемы… — Томас поморщился. — Но о таком молчать не стоит. Это уже не шалости, а мелкое хулиганство. За такое…
— …из колледжа вылететь можно, — договорила за него Кита. — Поэтому и не говорю.
— О, боже… Ты за них еще беспокоишься?
— Не за них, — насупилась Кита. — За себя. Они же мстить начнут.
Томас чертыхнулся. Девушка слишком привыкла молчать и терпеть, а теперь отказывалась бороться, чтобы ненароком не разрушить свой кокон, который и так начал давать слабину.
— Ладно, — послушно кивнул он. — Дело твое. Давай оставим эту тему. Но пообещай, что если тебе понадобится помощь, ты обязательно скажешь об этом, договорились?
Кита поджала губы. Под пристальным взглядом стальных глаз Томаса ей казалось, что отрицательный ответ не приемлют, и нехотя кивнула.
— Вот и хорошо. — Он улыбнулся. — Давай еще чая налью. И угощайся пирожными, вкусные же.
Поначалу Томас совершенно не представлял, что делать. Ситуация казалась до безобразия абсурдной, но, увы, не редкой. Если бы у “SunRise” был продюсер, он бы предложил использовать фанаток как средство для бесплатной раскрутки. И в такие моменты Томас радовался, что такого “советчика” у них пока не было — зарабатывать популярность подобным способом было ему противно, хотя он знал случаи, когда это срабатывало. Он считал, что портрет слушателей — это портрет группы. Томас предпочел бы рискнуть и потерять часть аудитории, нежели держать у себя под боком гадюшник, а уж тем более — пользоваться его “бесплатными услугами”.
Когда Кита ушла, поблагодарив его за чай и пирожные, Томас погрузился в раздумья. Он чувствовал вину за произошедшее, словно бы он сам выливал на нее злосчастное ведро воды. Стоило быть честным: он не то чтобы не видел проблемы — не хотел видеть. Почему? Вероятно, сам боялся идти на конфликт. Он предпочел бы договориться, решить мирным путем, развести девушек по разным углам, но что-то ему подсказывало, что такой подход не сработает. Или сработает, но ненадолго.
А меры принимать надо было.
Томас взял со стола телефон и набрал Люка. Клавишник ответил не сразу. Голос у него был несколько отрешенный.
— Алло?
— Это Томас, — отозвался вокалист. — Минутка есть?
Он вкратце пересказал ему последние события, от встречи с Китой на пороге его квартиры до историй о травлях в колледже.
— Дай угадаю — ты хочешь как следует проучить Лиэн? — прямо спросил О’Милан.
— Почему сразу проучить? М-м, дать предупреждение.
— Ага, ты думаешь, она успокоится? Скорее, заподозрит неладное и вконец Киту сожрет.
— Не уверен. Но раздувать скандал я не хочу.
— А кто хочет? — Клавишник громко вздохнул в трубку. — Впрочем, идея с предупреждением мне нравится.
— Лиэн, по-моему, по тебе сохнет, нет?
— То еще счастье. А, ты намекаешь, что некоторое “фи” от меня может разбить ей сердце? — С той стороны раздался шум, но Томас не смог разобрать, был ли это кашель или же смех. — Да уж. Давно стоит показать им, что мы не белые и пушистые, как они думают.
— Какой ты злорадный, оказывается. А кто-то совсем не хотел вмешиваться.
— Просто, что бы я ни говорил ранее, происходящее нравится мне не больше, чем тебе. И — да, постоянное внимание любвеобильной француженки начинает немного бесить. Давно искал повод сказать ей об этом. Я подумаю о том, как изящно ее отшить.
— Хорошо, не буду мешать. — Томас криво усмехнулся. — До завтра.
Отложив телефон в сторону, музыкант постучал пальцами по столу. “SunRise” ввязались в девичью войну и приняли одну из сторон — ту, что постоянно проигрывала. Теперь нужно сделать ход, изящный, чтобы никто ничего не заподозрил. А уж в этом можно было довериться Люку.
После разговора с Томасом Кита удивительным образом пошла на поправку. Проснувшись на следующий день утром, она почувствовала себя гораздо лучше, и в ней впервые за долгое время проснулась тяга к творчеству. Кита решила побыть дома до конца семестра, посвятив время не учебе, а себе и своему внутреннему художнику. Именно сейчас ей казалось это важным.
Тем вечером, на кухне у Томаса, в голову Ките настойчиво лезла мысль о подарке тайного Санты, который ей так и не удалось отдать. Когда она вернулась к себе, ей овладело желание взять сверток и вновь постучаться к музыканту домой, но стоило ей увидеть нелепые стикеры-снежинки, как она моментально передумала. Отдавать ему это? После того, как он угостил ее чаем с пирожными — а они и правда оказались очень вкусными — вручать подарок, тем более открытый, было стыдно. И Кита твердо решила упаковать его заново, и на этот раз — со вкусом. Без нелепых снежинок и тысячи пакетов.
Весь следующий день Кита провела на Pinterest в поисках вдохновения и идей. К обеду она уже отобрала несколько наиболее приемлемых вариантов, которые можно было воплотить, не выходя из дома — все необходимое лежало в шкафу. За этим последовал нелегкий выбор лучшей идеи, а к вечеру Кита уже принялась за заготовки.
От бесформенного пакета Кита решила отказаться в пользу небольшой аккуратной коробочки. Pinterest был переполнен оригинальными идеями: здесь были и аккуратные бумажные свертки с причудливыми застежками, и фигурные упаковки в виде конфет или изображающие символы года (круглые хрюшки с добродушными мордочками показались Ките особенно милыми); были здесь и обычные прямоугольные коробочки, которые можно было собрать без скотча и клея. Кита выбрала одну из таких схем, начертила ее на обычной бумаге, подогнав под размер упаковок со струнами, и собрала пробную коробочку. Результат ей понравился.
Обертку Кита смастерила из двух видов бумаги: грубой крафтовой и гладкой упаковочной, с серебристо-белыми отблесками. Сначала она хотела обклеить всю коробку красивой и гладкой бумагой, но ее оказалось слишком мало, пришлось комбинировать. Несколько часов Кита училась складывать жесткую крафтовую бумагу аккуратно, без заломов и некрасивых сгибов, так, чтобы складки образовывали объемный узор на коробке. Когда все было готово, Кита вклеила в углубления серебристые вставки из магазинной обертки. А затем потянулась к коробке с лентами и веревками.
На глаза ей попалась узкая ярко-красная лента. Кита взяла ее и некоторое время перебирала в руках. На такую же она отвлеклась в тот день, когда не глядя выскочила на дорогу; в памяти всплыл серебристый капот Nissan и холодные, горящие гневом глаза Ройала. С трудом выбросив из головы неприятное воспоминание, она вернула ленту в коробку и взяла белую бумажную веревку. Она перевязала ей коробку и прицепила маленькую бирку, на которой ровными печатными буквами переписала обращение со старой открытки: “Томасу М. от тайного Санты. Уверен, подарок придется тебе по душе”.
Проделанной работой Кита была довольна как никогда. Но почему-то она так и не смогла заставить себя отнести подарок Томасу. Он простоял на столе до самых выходных, а потом, к приезду брата, Кита спрятала его в шкаф.
Перси Миасс, старший брат Киты, был занятым человеком. Почти год как он работал в Ганане, столице их небольшой страны, занимаясь изучением и разработкой искусственного интеллекта. Не успел он получить специальность компьютерного инженера в колледже, как уже решил поступить в какой-нибудь престижный университет и повысить квалификацию. Он принимал участие во всевозможных олимпиадах, ездил на конференции слушателем и пару раз докладчиком. После одной такой конференции в Ганане компания-организатор “AInt” выдала ему грант как перспективному студенту на обучение за границей — с условием, что после окончания он придет к ним работать минимум на пять лет. Перси, разумеется, согласился. И выбрал факультет информационных технологий в университете Торонто.
С самого детства Кита восхищалась братом. Перси был целеустремлен, амбициозен, мыслил масштабно, действовал по-крупному. Пожалуй, он был самым рисковым в их семье: отец всегда был за стабильность, мама — за уверенность в завтрашнем дне. Кита колебалась между двумя крайностями. С одной стороны, хотелось рисковать, пробовать, импровизировать — того требовала ее творческая душа. С другой — хотелось, чтобы ей гордились родители, а они ясно дали понять, чего ожидают от дочери.
К слову, отец с матерью гордились Перси. Его желание обучаться в Торонто поначалу вызвало шок, но он сменился одобрением. Кита искренне радовалась тому, что у брата была возможность делать то, что хочется, но вместе с этим страшно завидовала. Перси повезло просто потому, что его желания совпали с ожиданиями родителей. У Киты такого не случилось.
Каждый приезд брата радовал Киту так, как не радовало ничто другое. Она ждала его с таким же нетерпением, с каким дети ждут Санту в рождественскую ночь. В этот раз он приехал рано утром двадцать второго декабря. До Рождества оставалось всего три дня.
— Я не видел тебя всего полгода, а у меня ощущение, будто ты подросла еще на несколько сантиметров! — были первые его слова, когда Кита отворила дверь.
— И я очень рада видеть тебя, Перси!
Девушка повисла у него на шее, и тот чуть не уронил чемодан на порог.
— Привет, Тюбик. Как поживаешь?
Перси очень любил “Приключения Незнайки”. Он как-то рассказывал, что в детстве у него была книжка с картинками, которую он зачитал до дыр и мечтал когда-нибудь выучить русский и прочитать ее в оригинале. Именем художника Цветочного города Перси шутливо называл свою сестру, намекая, что когда-нибудь и она станет известной художницей.
— Как видишь, наслаждаюсь одинокой жизнью. — Кита шутливо развела руками.
— Да, разговаривал с мамой неделю назад, как раз перед тем, как они полетели из Квебека в Египет. Она сказала, что ты не захотела ехать к тете и нашим сумасшедшим двоюродным братьям.
— Вот, ты меня понимаешь! Они все там немного не в себе, мне кажется.
— Родственников не выбирают, к сожалению.
— Значит, с тобой мне повезло. — Кита едва не подпрыгнула на месте. — Я безумно рада, что ты приехал!
— А хочешь, обрадую еще больше? — Перси довольно улыбнулся. — Рождество отпразднуем вместе.
Кита на секунду замешкалась, переваривая услышанное. А потом пронзительно взвизгнула и снова бросилась ему на шею.
— Я знал, что тебе понравится эта идея! Ладно, ладно, давай чаю выпьем. Есть что-то съедобное дома? В аэропорте питаться — все равно, что баксы пачками есть, невкусно и дорого.
Пока закипал чайник, Перси расположился в комнате родителей и пришел на кухню, где уже суетилась Кита. За приготовлениями к столу он принялся расспрашивать ее о том, что нового случилось за последние полгода. Он заметил, что сестра отвечала неохотно, кратко, словно старалась умолчать о чем-то важном. Когда на столе появились дымящиеся кружки с чаем, а Кита с Перси сели друг напротив друга, он спросил прямо:
— Что-то стряслось?
Кита чуть не выронила кружку.
— С чего ты взял? — как можно более натурально удивилась она.
— А с того. По тебе видно, когда ты пытаешься что-то скрыть. Я всегда говорил, что лгунья из тебя никудышная.
Она невольно улыбнулась, стоило ей вспомнить, как в детстве Перси частенько приходилось врать родителям за двоих.
— Я же говорила тебе, что заболела недавно. Не пришла в себя еще.
— Колись давай, — не поддался брат.
Кита вздохнула. Последнее, что ей хотелось, так это обсуждать свои проблемы. Но Перси был одним из немногих, кто готов был выслушать, понять и поддержать. Этот разговор все равно бы состоялся, так почему бы не разделаться с ним сразу?
И Кита второй раз за неделю рассказала о травле в колледже и о недавнем инциденте. Немного помедлив, рассказала она и о Томасе. Перси слушал молча, прихлебывая чай из кружки. Взгляд его становился все более угрюмым.
— Время идет, а стервы не переводятся, — прокомментировал он, когда Кита закончила. — Когда я учился на разработчика, у нас тоже такие кадры имелись на прикладной. И чего они все так любят это направление…
— Туда идут те, кто умом не блещет и кому родители сказали “получи нормальное образование”, — фыркнула Кита. — Если подумать, даже я из таких. С одной разницей — я все-таки учусь, а они...
— Зря ты помощь от этих парней не приняла. Слышал я про них немного, и музыку их как-то находил. Не знаю, как в жизни, но судя по твоему рассказу, ребята они хорошие.
Кита вспомнила Дилана и тут же помрачнела.
— Может, не все, — поправился Перси, уловив перемену в ее лице. — Но их вокалист… сосед наш, говоришь? — Получив от Киты кивок, он продолжил: — Тем более удобно. У дома караулить не станут, есть опасность напороться на их же любимчика. В общем, все твои домыслы про месть — чушь собачья. Они не смогут вечно гадить и оставаться чистенькими. Рано или поздно от верхушки колледжа им прилетит. Или от санрайзов. Почему-то мне кажется, у последних быстрее терпение кончится.
— Кто знает… — Кита пожала плечами.
— Ладно, давай не будем о грустном. У нас с тобой впереди четыре дня, нужно оторваться как следует! Составим план?
Девушка улыбнулась и заправила непослушную каштановую прядь за ухо.
— Я только за!
Часть III
Кита закрыла книгу по истории архитектуры и подняла голову. В библиотеке уже царил сумрак, а единственными источниками света были торшер, стоящий рядом неподалеку, и маленькая лампа на столе у библиотекарши. Последняя уже давно дремала, уронив голову на грудь. За окном было темно, и в этой бесконечной темноте Кита ясно, словно в зеркале, видела собственное отражение.
Когда Перси попрощался с ней и уехал обратно в Ганан, Кита почувствовала странную пустоту, будто часть ее самой безвозвратно уехала вместе с ним. Рождество получилось незабываемым: они провели его вместе, гуляя по магазинам, кафе, сходили в кино на премьеру второй части “Приключения Паддингтона”, а вечером устроили большое чаепитие со сладостями. Кита ничуть не жалела, что не поехала к тетушке в Квебек — с Перси было гораздо веселее и интереснее.
Однако на Новый год Перси остаться не смог — работа ждала. Кита все понимала, но все равно сильно расстроилась, и он взял с нее обещание отпраздновать на славу. “Алис наверняка не откажется провести Новый год с тобой, — подбодрил он Киту. — Позови ее”. Кита тогда согласно кивнула, но до сих пор так и не позвонила подруге — а стоило, ведь у нее уже могли быть свои планы на праздничную ночь.
Спустя день после отъезда Перси Кита решила сходить в библиотеку. Это место было для нее одним из любимых, здесь она могла сидеть часами, изучая старинные книги по искусству и современные — по дизайну. Она всегда приходила сюда со скетчбуком и карандашом, чтобы делать наброски, зарисовки со страниц. Каждый такой поход неизменно заканчивался пополнением ее коллекции образов — правда, пока что эти образы прятались в стол.
На часах было уже почти восемь, библиотека закрывалась через пятнадцать минут. Кроме Киты в читальном зале не было ни души, не считая мирно похрапывающую библиотекаршу. Девушка сложила книги в аккуратную стопку и оставила на столике, за которым работала. Потом неслышно подошла к работнице, положила перед ней читательский билет фамилией вверх, сама достала из гардероба пальто, оделась и тихонько вышла.
До остановки Ките пришлось бы идти примерно десять минут, а потом садиться на автобус и делать крюк через добрую половину старого Нарвиля. Такси она вызывать не хотела — вечером буднего дня цены были заоблачными. Поэтому Кита решила пойти пешком, срезав через национальный парк Аваша.
Утоптанные песчаные тропинки были припорошены снегом. Деревья погрузились в непроглядную темноту, проявляясь нечеткими кронами в тусклом желтоватом свете фонарей. Шум вечернего города доносился до Киты как сквозь плотную штору: редкий лес скрадывал звуки, движения, превращая в таинственное безмолвие.
Дорогу от библиотеки до дома Кита могла бы пройти с закрытыми глазами, так что темнота ее совершенно не беспокоила. Но иногда ей казалось, что из этой темноты кто-то пристально за ней наблюдает. Это чувство заставляло сердце Киты замирать, а затем биться быстрее, и она ускоряла шаг, надеясь поскорее выбраться на освещенные улицы.
В один момент ей почудился скрип снега под чьими-то тяжелыми шагами, и она испуганно обернулась, но никого за собой не увидела. Обругав свое разыгравшееся воображение, Кита снова ускорила шаг. И чуть не налетела на стоящего перед ней мужчину.
— Ой… простите… — пробормотала она, перехватывая сумку поудобнее, и попыталась обойти незнакомца. Однако тот сделал уверенный шаг в сторону и преградил ей путь. Внутри у Киты все похолодело. — Извините?..
— Не возражаешь, если мы с тобой побеседуем, милая? — Голос у мужчины был вкрадчивый, с легкой хрипотцой.
Кита осмелилась поднять глаза и столкнулась со взглядом незнакомца. Им оказался парень, на первый взгляд старше ее всего года на три-четыре, небритый, коротко стриженный и с туннелями в ушах. Пока Кита обдумывала смысл сказанной фразы, он шагнул в ее сторону. Девушка инстинктивно отпрянула.
— Извините, я спешу, — поспешно отозвалась она, думая, как бы выкрутиться из ситуации.
— Куда же? — с наигранным разочарованием спросил незнакомец.
Кита чуть было не ляпнула “домой”, но вовремя сдержалась.
— К другу. Он меня уже заждался.
— Какая жалость. Похоже, твоему другу придется еще немного подождать.
— Чего вам надо? — Голос Киты предательски задрожал.
Парень неожиданно расхохотался. Его смех был чересчур громким для безлюдного парка, и Миасс невольно содрогнулась.
— Как что? Не строй глупенькую, милая. Что может быть нужно парням в такое время суток от одиноких беззаботных девушек?
Слишком поздно до Киты дошел весь смысл первых сказанных им слов. Она совершенно не придала значения этому “мы”, вскользь произнесенному незнакомцем, а сейчас в ужасе глядела, как на свет выходят еще трое парней примерно такого же возраста.
— Милое личико, — прокомментировал один из них.
— А ты говорил — тут никого не подцепим, — передразнил его другой. — Мол, какая дурочка будет шастать по темному парку одна. А погляди — нашлась!
Кита прижала сумку к груди. “Как нашлась, так и потеряюсь”, — подумала одна.
И сорвалась в противоположную от парней сторону.
Кита ожидала услышать что-то в духе “держи ее!” Но за спиной раздался дружный смех, будто бы парни наблюдали за тщетными попытками перепуганного щенка убежать от стаи взрослых псов. Кита была уверена, что за ней припустили вдогонку. Эта мысль заставила ее бежать еще быстрее.
Мелькали тусклые фонари, в глазах рябило от темных желтоватых пятен песка, проступавших сквозь тонкий слой снега. Кита неслась по дорожкам парка стремительно, словно лань, в надежде оторваться от назойливых преследователей. Она уже давно потеряла счет поворотам, перекресткам и в такой темноте едва бы нашла путь домой. В мыслях она уже тысячу раз обругала себя, что пожалела деньги на такси — так она бы уже была дома!
Судя по редким окликам, парни продолжали следовать за ней по пятам. Девушка была уверена — они с ней просто играют. Ждут, пока она выдохнется. Она уже начала выдыхаться: страх еще жег ее изнутри, но адреналин уже сходил на нет. Вечно эти догонялки продолжаться не могли. “Только бы выбежать на какую-нибудь улицу! — молилась она про себя. — Или встретить кого-нибудь! Пожалуйста! Ну пожалуйста!”
Кита мельком оглянулась, пытаясь поймать взглядом своих преследователей.
И в следующую же секунду налетела на чью-то грудь.
На окраине парка было безлюдно, если не считать большую шумную компанию, сидящую у самого входа. Ребята пили пиво, горланили песни (Люк был готов поклясться, что в несвязном хоре голосов различил мотив “Hello” от Nirvana) и громко смеялись. Клавишник возвращался домой из магазина и решил срезать через парк. Шум от нетрезвой компании затихал за его спиной.
Парк Аваша был плохо освещен, и горожане уже не один год требовали от властей установить по прогулочным маршрутам новые фонари. Люк недовольно щурился и вглядывался в смутные очертания дорог, чтобы не пропустить нужный поворот. Снег тихо скрипел под его ногами, и это было единственным, что нарушало повисшую над парком тишину.
У очередного поворота стоял желтый фонарь, светивший ярче остальных. Люк услышал, как кто-то бежит к нему по заснеженным дорожками. Он огляделся, пытаясь понять, откуда исходит звук, и в тот же момент почувствовал, как кто-то врезался прямо в его грудь.
Люк сдавленно охнул и невольно отступил назад. В желтоватом уличном свете он разглядел раскрасневшееся от бега округлое лицо, растрепанные каштановые волосы, тонкие руки, прижимавшие сумку к груди. Узкие миндалевидные глаза распахнулись от удивления, стоило девушке его увидеть.
— Кита? — удивился Люк.
Кита приоткрыла рот, видимо, хотела что-то ответить. Но в этот момент раздался оглушительный свист, эхом прокатившийся по пустынным дорожкам парка. Кита вздрогнула всем телом, резко обернулась и попятилась к Люку.
Увидев проступившие из темноты силуэты четырех парней, клавишник нахмурился и одним движением притянул девушку к себе. Кита была испугана и ошеломлена настолько, что даже не сопротивлялась.
— Слушай, братан. — Один из преследователей вышел вперед. — Иди-ка ты куда шел. Девочка с нами.
— Да ну? — скривил губы Люк. — Кажется, она не с вами, а от вас.
— Какая тебе нахрен разница?
— Представь себе, большая. А вы, ребят, что-то явно попутали.
— Нет, это ты что-то попутал. — Парень демонстративно хрустнул костяшками. — Вали по-хорошему, а? Девчонку оставь.
— Ага, разбежался. — Люк сильнее прижал Киту к себе и почувствовал, как та растерянно вцепилась пальцами в его куртку.
— Слыш, пацан, не наглей, — рыкнул другой; он выглядел несколько старше остальных. — Хочешь, чтобы мы тебе прямо тут рожу начистили?
— Ну, рискни. — Клавишник недобро усмехнулся.
— Бесстрашный малый, а? — неожиданно расхохотался он. — Ты один. А нас много.
Люк бросил мимолетный взгляд в сторону.
— О, нет, ошибаешься. Я вовсе не один.
Парень сделал шаг и угрожающе занес кулак, когда воздух внезапно взорвался заливистым смехом. Этот смех поддержали криками, свистом и улюлюканием. Преследователи застыли, а Люк победно улыбнулся.
— Вы ведь не хотите неприятностей?
— Эй, нам и правда не очень нужны проблемы, — отозвался один их них и сделал пару шагов назад. — Тут уже не безлюдно, а я на это не подписывался. Мы и так на учете стоим, если нас засекут…
— Идиот! — Тот, что постарше, бросил ненавистный взгляд на Люка и дрожащую в его объятиях Киту. — Считайте, что вам повезло. Пошлите отсюда, парни.
Преследователи исчезли довольно быстро. Люк обернулся и мысленно поблагодарил шумную компанию, которая слезла со своего места у входа и теперь передвигалась по парку, продолжая нестройно напевать Nirvana. Блеф удался на славу.
— Эй, ты в порядке? Кита? — Он отстранил девушку от себя и только сейчас заметил, как по ее щекам катятся молчаливые слезы. — Не в порядке. Так, — он погладил ее по спине, — все позади, слышишь? Пойдем, посидишь у меня, выпьешь чего-нибудь, успокоишься. И расскажешь, что у тебя случилось.
Кита некоторое время пялилась на бегунок, болтавшийся на нагрудном кармане куртки Люка. Потом опомнилась и вяло кивнула.
— Тогда идем, — Люк приобнял ее за плечи и повел рядом с собой.
Когда Кита переступила порог дома Люка, она все еще находилась в легкой прострации. Она не помнила дорогу, не помнила, как Люк открывал калитку и узорчатую дверь. Единственная мысль, посетившая ее, была осознанием: “Ого… Люк живет в собственном доме…” Дом был не очень большим, но двухэтажным, и трудно было поверить, что он принадлежит студенту колледжа.
Люк помог Ките снять пальто, отправил ее в ванную приводить себя в порядок, а сам принялся готовить чай. Когда спустя почти десять минут девушка робко вышла на кухню, потирая слегка покрасневшие щеки, на столе все было готово. Ей жестом предложили сесть, налили чай с лавандой, после чего парень устроился на стуле напротив.
Кита какое-то время изучала темно-зеленую скатерть и мяла края свитера. Люк терпеливо ждал, когда она начнет — ей было необходимо выговориться.
— Извини… — наконец, выдавила она.
Брови блондина поползли вверх
— За что?
— За… неприятности.
— Какие еще… а…
— Я на тебя налетела там, в парке, даже не извинилась. А еще эти… — Нижняя губа у девушки задрожала.
Люк торопливо перегнулся через стол и положил свою ладонь на ее холодные вспотевшие руки.
— Все нормально. Все закончилось. Поверь, отвязаться от хулиганья — это не такая уж и проблема.
— Они ведь могли… ты ведь мог пострадать…
— Не пострадал же? Эй, — он потрепал ее по руке, — все отлично. Не забивай голову ерундой. Лучше скажи, что ты там делала после девяти?
Кита охнула и схватилась за телефон. На часах было почти десять.
— Я что, больше часа пробегала от них по парку?.. — безжизненно отозвалась она.
Люк мягко улыбнулся.
— Повезло, что я мимо проходил.
— Я просто… дура я, — буркнула Кита и потерла глаза. — Не захотела платить за такси. Хотела срезать через парк, и вот…
— Пей чай. — Люк пододвинул чашку ближе, чтобы переключить ее внимание. — Остынет.
Больше тему вечерних похождений Киты по парку они не поднимали. Почти полчаса Люк развлекал ее небольшими рассказами, шутками, заставляя забыть о произошедшем, и наконец девушка начала улыбаться и даже пару раз засмеялась. Потом у Люка неожиданно зазвонил телефон, и он, извинившись, отошел в гостиную.
— Том? Не поверишь, что сейчас расскажу…
— Подожди, сначала я хочу попросить тебя кое о чем, — перебил его друг. — Тут Кита Миасс потерялась…
Люк едва не расхохотался.
— Она уже нашлась.
В ответ раздалось невнятное бурчание, а потом вокалист отозвался:
— Прости, чуть не уронил телефон. Что ты сказал?
— Примерно час назад я столкнулся с ней в парке Аваша. Попробуй угадать, что случилось.
Томас справился с задачей довольно быстро.
— И почему я не удивлен, — вздохнул он, когда Люк пересказал ему события.
— Она немного пришла в себя. Я сейчас вызову ей такси и отправлю домой. Встретишь?
— Встречу. Мне нужен чертов чайник.
— Прости, что?
— У меня сломался чайник, — принялся объяснять Томас. — Я подумал, что смогу занять у нее до конца дня, но ее дома не оказалось. В восемь вечера это было еще ничего, но когда пошел одиннадцатый час, я стал беспокоиться. Дила на уши поставил…
Люк представил себе, как Томас караулит Киту у двери ее квартиры в надежде перехватить чайник на вечер и расхохотался.
— Я ей передам, чтобы сразу готовилась, — отозвался он, возвращаясь на кухню. — А… или не передам.
— Что?
— Да тут… проблемка одна случилась…
Люк облокотился о дверной проем и тепло улыбнулся. Кита, которую он оставил одну на кухне, уже уронила голову на стол и дремала.
— Знаешь, пусть у меня переночует, — решил он. — Она здорово вымоталась. Не хочу ее будить.
— Я останусь без чая… — обреченно вздохнули по ту сторону трубки.
Утро встретило Киту незнакомым потолком. Девушка долго таращилась на него, силясь вспомнить, что это за потолок и где она находится. Потом она наконец села и огляделась. Увиденное обескуражило ее еще больше: она обнаружила себя на небольшой постели, рядом стояла прикроватная тумба, а у противоположной стены — шкаф и небольшой письменный стол со стулом. Сквозь темно-фиолетовые шторы просачивался холодный утренний свет.
События вчерашнего дня были расплывчатыми, но память услужливо подсказала Ките, что она была в гостях у Люка и, вероятно, все еще здесь. Хороший вопрос — а где сам хозяин дома?
Кита потрогала руками спутанные волосы и еще раз оглядела комнату, в этот раз в поисках зеркала. Последнего тут не оказалось. Девушка мысленно посетовала на бедность (вернее, аскетичность!) комнат парней и направилась к двери.
Маленький коридорчик привел ее к лестнице, ведущей со второго этажа в гостиную. Кита свесилась с перил и довольно быстро обнаружила объект своего поиска. Нет, не зеркало — хозяина дома. Люк спал на диване, прикрыв лицо предплечьем. Рядом на журнальном столике была разложена кипа бумаг, исчерканных, исписанных; часть из них лежала аккуратной стопкой на краю. Поверх всего этого были разбросаны карандаши и лежал черный IPhone 8.
Ките стало не по себе. Похоже, она всю ночь проспала в комнате у Люка, а тому пришлось ютиться на диване. Она терпеть не могла ставить кого-то в неудобное положение. А если учесть вчерашнюю историю…
Тишину разорвал задорный звонок. Кита, которая собиралась тихонько спуститься в прихожую за своей сумкой, подпрыгнула на месте и едва не скатилась по лестнице. Люк недовольно замычал и не глядя потянулся рукой к столу, пытаясь нащупать телефон.
— Да?.. — сонно отозвался он в трубку, нехотя открывая глаза. — Да… сплю, представь себе.
Кита тихонько сбежала вниз.
— Откуда я знаю? Я же сплю, — возмутился Люк после небольшой паузы и поднял голову над диваном. Его взгляд пересекся со взглядом Киты, и он приветственно кивнул. — Все нормально. Правда, Том, ты иногда чересчур заботлив. Во сколько? Через час? Думаю, часа хватит с лихвой. Конечно. Я позвоню. До связи.
Айфон отправился обратно на столик, а Люк откинулся на подушку.
— Шея болит, блин… Ты там как, нормально выспалась?
Кита не сразу поняла, что обращаются к ней.
— А… да, все отлично, спасибо. За исключением того, что я немного потерялась.
Люк издал звук, похожий на смешок.
— Где? В комнате?
— Можно и так сказать. Знаешь, просыпаться с незнакомым потолком как-то… непривычно.
Клавишник расхохотался и тут же схватился за шею.
— Ой, — спохватилась Кита, — Ты извини, я не должна была занимать твою комнату.
— Брось, я же сам тебя туда отнес. — Люк сел и с наслаждением потянулся. — Завтракать будешь?
— М… не откажусь.
Кита невольно удивилась тому, как изменился Люк, стоило ему зайти на кухню. Обычный студент колледжа и музыкант остались за порогом, и О’Милан превратился в настоящего повара. Профессионализм чувствовался в каждом его движении, среди которых не было ни одного лишнего — вчера Кита не придала этому особого значения, но сегодня не смогла оторвать взгляда. Руки Люка порхали между разделочной доской, где аккуратными кусочками нарезались овощи, и электрической плитой с небольшой кастрюлей и грилем. Кита ничего не смыслила в кулинарии, ее собственные навыки оставляли желать лучшего — она неплохо резала салаты и готовила различные полуфабрикаты, и этим дело ограничивалось. Ее никогда особо и не интересовала кулинария. Но, глядя на Люка, она понимала, что могла бы наблюдать за процессом вечно.
Вскоре перед Китой появился завтрак: яйцо пашот с тостом, авокадо и дольками томата, оформленные листьями салата. Несколько секунд художница разглядывала тарелку с аккуратно разложенными дольками, оценивая внешний вид, и не смогла сдержать восхищенного вздоха.
— Ничего себе! Выглядит просто потрясающе!
— Ты попробуй, — мягко улыбнулся Люк, поправляя заколку на лбу.
Дважды ее уговаривать не пришлось: Кита взяла вилку и осторожно разрезала ей яйцо. Золотистый жидкий желток неспешно растекся по тарелке, и теперь без того совершенное блюдо стало безупречным, словно бы в законченную картину внесли последний, финальный мазок.
На вкус завтрак оказался не менее восхитительным. Кита не смогла остановиться, пока тарелка не опустела. Люк был более сдержанным: он ел медленно, краем глаза наблюдая за реакцией девушки, и улыбаясь одними уголками губ.
— Где ты научился так готовить? — не удержалась от вопроса Кита. — Не знала, что среди парней встречаются кулинары.
— Еще как встречаются, — отозвался О’Милан. — Меня научила мама. Она… — он неожиданно замялся. — Моя мама — шеф-повар в… одном ресторане.
— Одном ресторане?
— Две звезды, — признался он.
Кита кивнула. Она слышала, что семья О’Милан была состоятельной. Неудивительно, что их сын имел свой собственный дом в новом городе, модель IPhone прошлого года, носил не самую дешевую одежду и знал толк в стиле и манерах.
— Не особо люблю об этом говорить, если честно. — Люк постучал пальцами по столу.
— Почему?
— Не хочу, чтобы меня как-то выделяли из-за этого. Может, моя семья и богата, но я такого к себе отношения пока не заслужил.
— Слухи о твоей семье все равно по всему колледжу ходят. Честно, мне всегда было интересно, что ты вообще в этом колледже делаешь.
— Мне предлагали поступить в университет, — пожал плечами Люк. — Отчим даже хотел оплатить мое обучение в Канаде. Но я отказался.
— Почему?
— Не хочу быть зависимым от него.
Кита уставилась в свою тарелку. Ей много что хотелось спросить, но после последних слов у нее не поворачивался язык.
Неловкое молчание нарушил очередной звонок. Люк опомнился не сразу и рассеянно потянулся за телефоном в карман.
— Да? Что, уже? Хорошо. Кита, — Люк прикрыл рукой микрофон, — собирайся. Такси приехало немного раньше.
— Такси? — опешила та.
— Да, такси. Тебе недолго же? Все вещи в прихожей, где ты их вчера оставила.
Кита спешно подскочила с места и натянула на себя свитер. Пока Люк разговаривал с кем-то по телефону, вопросы, которые ей так хотелось задать, напрочь вылетели из головы.
— Выходи, машина ждет, — поторопил ее парень, и Кита поспешила к двери.
Когда она нажала на ручку и толкнула дверь, ее взору предстало удивленное лицо ее водителя.
Кита вылупилась на него во все глаза.
Перед ней стоял последний, кого она ожидала увидеть — Дилан Ройал собственной персоной.
— Люк, твою мать, это как вообще понимать?
Басист был в бешенстве. Когда немая сцена закончилась и ошеломленная Кита была отправлена к машине, он накинулся на Люка с требованиями объяснить, что тут происходит.
— Во-первых, это твоя работа, — невозмутимо отозвался Люк.
— Это подстава! Натуральнейшая! Ты прекрасно знаешь, что мы не ладим!
— Во-вторых, — продолжил О’Милан, — вам давно пора поговорить. Вот и пообщаетесь в поездке.
— Ты шутишь? — взревел он. — И ты вызвал меня с работы только поэтому?
— Не с работы, а для работы. И не я, а Том. Не переживай, получишь ты свои деньги. Напомни, я тебе на карту сброшу.
— Ты… — У Дилана не осталось приличных слов, одни непечатные. Он фыркнул и провел рукой по серебристым волосам. — Не повезу я ее никуда! Я в ваши с Томми игры играть не собираюсь!
— Кошмар. — Клавишник закатил глаза. — И что ты ей скажешь? Она уже в машине, выкинешь ее оттуда, что ли? И вообще, неужели тебе так сложно отвезти девушку домой?
Дилан скрипнул зубами.
— Издеваешься?
— Просто интересуюсь.
— Хрен с вами. — Дилан выругался. — Отвезу. Но вы мне крупно должны будете. Оба!
— Ладно, ладно. Давай, вези.
“Еще посмотрим, кто кому должен окажется…” — подумал он, провожая басиста взглядом.
Дилан залетел в кабину водителя и рывком повернул ключ зажигания. На Киту он даже не взглянул. Его серебристая Nissan Teana заурчала и тронулась с места.
Даже для такого небольшого городка, как Нарвиль, утро буднего дня превращалось в настоящий кошмар на дорогах. Дилан надеялся, что они смогут проскочить по объездной, но жестоко ошибся. Понял он это слишком поздно, когда уже заехал на развязку и давать обратный ход было поздно.
Первое время поток машин вяло двигался по трем полосам. Дилан нервно постукивал пальцами по рулю, переводя взгляд с зеркал заднего вида на багажник красного фиата впереди. Киту, сидящую на пассажирском месте, он видел краем глаза, но старался на нее не смотреть. Девушка даже не пыталась завести разговор и молча изучала виды за окном.
Впереди случилась какая-то авария, прямо по центральной полосе рядом с очередной развязкой. По крайней мере, такая информация была на картах Google. Пробка растянулась на несколько километров; машины то двигались, то останавливались, и Дилан мог предположить, что движение открывали интервалами — сначала им, потом на въезд, потом снова им и так далее. В этой теории он убедился, когда машины окончательно встали и водители вылезли на морозный воздух покурить.
Дилан пробубнил себе под нос очередное ругательство и заглушил двигатель. В салоне повисла гнетущая тишина: Кита все так же молчала, разглядывая фиат, который теперь стоял в правой полосе, а сам басист погрузился в свои размышления.
Дилан прекрасно понимал, за каким-таким надом Томасу приспичило отправить его к Люку этим утром. Он был уверен, что эти двое спелись и спланировали их с Китой встречу. Они могли подгадать все, включая пробки на дорогах, чтобы у него, Дила, был прекрасный шанс поговорить с Миасс. Вот только он их о таком шансе не просил и планировал вытребовать с Томаса объяснение. По-любому, Томас был зачинщиком. Последние полторы недели только и твердил о том, что Дилану следует объясниться.
Дилан и сам прекрасно понимал, что в той ситуации оказался не прав. Однако он был не из тех людей, кто признает свое поражение. Выросший в приюте, он крепко-накрепко запомнил простую истину, действующую в его стенах: поражение — признак слабости, а слабые не выживают. И пусть времена приюта прошли, а его мир изменился, отказаться от истин, являвшихся основой его прошлой жизни, ему оказалось не под силу — слишком глубоко они въелись в его сознание, слишком сильная боль скрывалась под ними. Дилан злился на себя за то, что не мог переступить свою гордость и просто извиниться. Не смог, когда чуть не сбил Киту на дороге, когда после этого встретил ее в колледже; не может и сейчас. Всего одно слово. Одно чертово слово!
“Разве это, — сказал ему как-то Томас, — не есть слабость, которой ты так боишься?” И эти слова не выходили у Дилана из головы.
Парень сжал руль так, что побелели костяшки, после чего откинулся на сидение. Кита сделала вид, что ей все равно, хотя стиснутые пальцы на ручках сумки выдавали ее напряжение с головой. Дил провел рукой по коротким волосам и вздохнул.
— Ты злишься за тот раз, — сказал он наконец, больше себе, нежели ей.
Кита поджала губы. Отвечать она не хотела, но колкость вырвалась сама:
— Не только из-за этого, знаешь ли.
— Я должен был извиниться, но до сих пор этого не сделал. Ты это хочешь сказать?
— А ты хочешь сказать, что простых извинений будет достаточно?
Дилан отчетливо расслышал в ее голосе обиженные нотки. Разумеется, она злилась. Если бы на него наорал водитель, едва не сбивший его минутой ранее, он наверняка бы огрызнулся. Это в лучшем случае. В худшем он бы без разбора дал в рожу. Ясно, что Кита была слишком мягкой, чтобы дать отпор, и вдобавок тогда она совершенно растерялась. Дил хорошо помнил, как блестели испугом ее глаза, как дрожали губы, как она сжимала в руках сумку, не понимая, огреть его этой самой сумкой, бежать прочь или же расплакаться прямо на месте.
— Я тогда… вспылил немного. — Слова давались ему неохотно. — Дело вообще не в тебе было.
Кита хмыкнула. Было видно, что попытка помириться ее совершенно не впечатлила. Дилан чувствовал, что начинает раздражаться, но не на нее, а на себя самого.
— Когда мне было пять, — неожиданно признался он, — мои родители погибли в ДТП. Как-то в выходной они возвращались домой… уже и не помню, откуда. Вышли на переход, светофора там не было. Водитель грузовика их не заметил и не успел затормозить.
Говоря все это, Дилан не отрывал взгляда от бокового зеркала, в котором отражался курящий водитель стоящего позади грузового форда. Он был бы не прочь сейчас прекратить этот разговор, выйти из машины и покурить, однако сигареты у него кончились, а за новыми он зайти не успел. Дилан не заметил, как обернулась Кита, оторвавшись от разглядывания красного фиата в соседнем ряду.
— Долгое время я едва не проклинал того водителя. Я был уверен, что во всем был виноват лишь он, что он несправедливо лишил жизни моих родителей. Лишь спустя несколько лет я смирился с тем, что его вины в произошедшем не было. И в очередной раз понял это, когда едва не сбил тебя на перекрестке. Забавно, — он прикрыл глаза рукой и криво усмехнулся. — Я сам оказался на месте того, кого ненавидел все детство. Наверное, это меня и взбесило. Так что… извини за это.
Кита продолжала молчать, но Дилан не был уверен, что девушка просто подбирала слова. И, к его огромному облегчению, ошибся.
— Наверное, я сама повела себя не лучше, — наконец, нарушила молчание Кита. — Мне стоило высказать все еще тогда. Быть может, у нас вышло бы договориться. Но вместо этого я молча проглотила оскорбления и просто убежала. И следующие полгода тоже молчала, хотя давно нужно было поговорить. Молчать и обижаться было удобнее, вот и все. Так на меня похоже…
— Удобнее? — Дилан приподнял ладонь и скосил глаза. — То есть, тебя устраивало, что из-за этого у тебя были проблемы с другими студентами? Студентками, — поправился он.
— А с чего ты взял, что проблемы с ними у меня из-за этого? — удивилась Кита.
Басист застыл, а потом коротко выругался.
— Томми мне плешь проел, говорил, они тебя задирают, потому что мы не в ладах.
— Ну… дело не совсем в этом… — замялась Кита. — Я бы сказала, вообще не в этом. Просто… ну…
— Знаю, — перебил ее Дилан, — общество всегда выбирает слабейшего. И они выбрали тебя, потому что ты не огрызаешься и ничего не можешь им сделать. Как по мне, давно их нужно было в лужу ткнуть, да поглубже и погрязнее. Впрочем, кто-нибудь обязательно ткнет, рано или поздно, — он ухмыльнулся.
Последнего намека Кита не поняла, но расспрашивать не стала. Сзади послышался требовательный гудок, и Дилан едва не подскочил на водительском сидении.
— Заболтались, — пробурчал он, поворачивая ключ. — Надеюсь, успеем протиснуться в этот промежуток и выбраться из адской пробки.
Девушка пожала плечами и снова уставилась в окно. В этот раз на ее лице блуждала легкая улыбка.
Когда Кита переступила порог своего дома, на часах было почти двенадцать. Она тихонько сползла спиной по двери и прикрыла глаза. То, что происходило с ней последнее время, переставало поддаваться логике и смахивало на странное стечение обстоятельств. Но случайностей в жизни не было. Перси много раз говорил ей об этом. И Кита теперь понимала это.
Все началось с того самого подарка тайного Санты. И с горе-курьера, который ошибся квартирой и случайно вручил его не тому адресату. Если бы не это, она бы не искала поводов пообщаться с ребятами из “SunRise”, не столкнулась бы с Лиэн и ее подпевалами. На ее проблемы не обратил бы внимание Томас. И они бы с Диланом так и не поговорили.
Хотя, не так. Все началось с той злосчастной красной ленточки на дороге. И несостоявшегося ДТП.
Когда она выходила из машины, Дилан сказал ей напоследок: “Наверное, это хорошо, что мы наконец во всем разобрались. Но постарайся больше не молчать — ни о своих проблемах, ни о чувствах. Они касаются не только тебя. Может так случиться, что в один момент ты попросту не сможешь высказаться”. Ей никогда раньше не приходило в голову, что своим молчанием она заставляла волноваться о ней других. Да и не только о ней.
Кита разулась, скинула пальто и решительным шагом направилась в свою комнату. Там, в шкафу, до сих пор покоился подарок, который принадлежал не ей — Томасу, и который уже давно следовало бы вернуть. Стоило как следует поблагодарить и вокалиста “SunRise”, и отправителя, и курьера, и того, кто затеял этого тайного Санту в городе. Пора было расставить все на свои места.
Когда Кита, спрятав руку с подарком за спину, решительно позвонила Меймону, дверь открылась на удивление быстро.
— Привет, — обрадовался парень. — Ну, ты как
У девушки вытянулось лицо.
— А… почему ты спрашиваешь?
— Люк мне рассказал о вчерашнем.
— А… Да, все в порядке. Но ты ведь не только об этом, я права? — Кита нахмурилась. — Твоих рук дело?
— Ты о чем? — обезоруживающе улыбнулся тот.
— Не прикидывайся. Ты же знаешь, что Дилан отвозил меня домой. По-любому хочешь знать, помирились мы или нет. И прежде чем я отвечу на твой вопрос, я скажу, что это было подло!
— Но вы ведь помирились? — с надеждой спросил Томас.
Кита молча сверлила его недовольным взглядом, но спустя несколько секунд сдалась.
— Помирились.
— Слава богу! — не скрыл облегчения парень. — Вот видишь, это было оправдано!
— Ну знаешь!.. Впрочем, я к тебе совсем не за этим.
Кита помедлила, словно растеряла всю свою решимость. Томас выжидающе скрестил руки на груди.
— А зачем?
— Вот. — Она зажмурилась и протянула ему нарядную коробочку.
Томас осторожно принял ее, словно ждал какого-то подвоха.
— Это… от тебя?
— Да… В смысле, нет! Не от меня. — Кита замахала руками и слегка покраснела. — Недели две назад ко мне постучался курьер и вручил это. Я не знала, что это и от кого — курьер быстро смылся. Поэтому… распаковала. Мне до сих пор за это неудобно.
— Так а что это было? — Томас перевернул бирку, висящую на веревке, и прочитал содержимое. — Подарок от тайного Санты?
— Ага…
— Ого, ничего себе! — Он восторженно оглядел упаковку. — Не думал, что подарок будет… такой!
Кита неловко кашлянула.
— Упаковку я сама сделала. Ту, что была, я ведь раскрыла. Неудобно было отдавать тебе содержимое просто так, хотя первую неделю именно это я и пыталась сделать.
— Ах, вот оно что… — догадался Томас. — Значит, мне не показалось, что ты крутилась вокруг нас и искала случая поговорить.
Уши Киты запылали.
— Если что, — промямлила она, — предыдущая упаковка была не очень. Не думаю, что тебя бы она впечатлила. Хотя, моя тоже не ахти…
— Она потрясающая! Ты дизайном случайно не увлекаешься?
— Ну… вообще-то я рисую…
— Серьезно? — Томас моргнул. — Что ты вообще на прикладной информатике делаешь?
— Это долгая история. Расскажу ее как-нибудь потом. Рада, что тебе пришлось по душе. Думаю, что сам подарок понравится тебе еще больше, но благодарность за него будешь высказывать уже не мне.
— Спасибо, — тепло улыбнулся Томас. — Кстати, не хочешь чаю?..
Сказав это, он замер. Лицо у него забавно вытянулось.
— Черт. Я совсем забыл! Чай! Чайник!
— Что? — опешила Кита.
— У меня сломался чайник. Я вчера хотел попросить его у тебя, но ты оказалась не дома.
Кита улыбнулась.
— Пойдем. В этот раз и у меня найдется что-нибудь сладкое.
После непростого месяца последний вечер уходящего года был особенно приятным. Потратив первую половину дня на мелкие, но значимые дела, Кита дождалась прихода Алис и вместе они взялись за приготовление закусок и салатов к праздничному столу. К слову, Алис тоже была не ахти каким кулинаром, поэтому сильно заморачиваться они не стали и в дополнение ко всему заказали пиццу.
Квартиру Кита украсила скромно: пара гирлянд, немного мишуры на полках и шторах и небольшая искусственная елочка на стол. Для праздничной атмосферы хватило и этого.
Вечером девочки сварили глинтвейн по рецепту отца Алис и уселись перед телевизором. Кита включила какой-то старый диснеевский мультик, но почти его не смотрела. Они потягивали ароматный рубиновый напиток из больших кружек, и Алис мучила подругу расспросами.
— Значит, помирились? И ты вроде как даже подружилась с санрайзами? Ну ты даешь! А что, кто-нибудь тебе приглянулся?
— Не пори чушь, — отмахнулась Кита. — Я? С ними? Ха-ха.
— А мне кажется, вышла бы неплохая пара. Художница и музыкант.
— Какая я художница… Вот они музыканты, это да.
— Ой, началось…
За стеной раздался взрыв хохота, и Алис ненадолго замолчала и прислушалась. Кита продолжала потягивать глинтвейн из кружки: она прекрасно знала, что ребята из “SunRise” собрались у Томаса и празднуют Новый год в его тесной квартирке. Одно ей было непонятно — почему они не собрались у Люка? Его дом отлично бы подошел для подобной вечеринки.
— Может, присоединиться к ним позже? — задумчиво протянула Алис. — Мне кажется, они были бы не против разбавить свою сугубо мужскую компанию прекрасными девами.
Кита пихнула ее в бок.
— Шутишь?
— Я абсолютно серьезно, — заявила подруга.
— Да ну тебя!
Вдруг раздался звонок в дверь. Девушки переглянулись.
— Пойду, посмотрю кто там, — неуверенно протянула Кита и поднялась с дивана.
— Посмотри, посмотри… — Алис довольно прищурилась и пригубила кружку.
В прихожую Кита входила в смешанных чувствах. Одна ее часть тихо надеялась на то, что это будет кто-то из санрайзов. Другая говорила, что все это пустые мечты и им она совершенно не нужна. Когда она заглянула в дверной глазок, сердце ее сделало кульбит, а часть, которая надеялась, возликовала.
У двери стоял Люк.
Кита торопливо отперла замок и так поспешно налегла на ручку, что едва не вывалилась в подъезд.
— Привет, — сказала она почти одновременно с клавишником и тут же смутилась.
— Не отвлек от праздника? — кротко улыбнулся Люк.
— Никак нет! — отозвалась за нее Алис, которая быстренько нарисовалась у подруги за спиной. — А вы какими судьбами, уважаемый молодой человек? Случайно не ищете очаровательных компаньонок на сегодняшний вечер?
— Случайно не ищу. — Голубые глаза блондина смеялись.
— Вот оно как! Какая жалость. Тогда мы совершенно ничем не можем вам помочь! — Алис тряхнула волосами и поправила очки на носу.
— Прости за это, — прошептала Кита, скромно потупив взгляд.
— Не надо извиняться. Я как раз хотел сказать, что уже нашел очаровательных дам. Однако согласятся ли они составить нам компанию?
— Надо подумать… — Алис наигранно потерла подбородок. — А что вы предлагаете дамам?
— Свою веселую компанию, — улыбнулся Люк. — И потрясающий новогодний ужин.
— Последнее мне особенно нравится. Ну, Кита? Идем?
Девушка окончательно растерялась.
— Глинтвейна на всех не хватит, — пискнула она.
— Вино есть, — тут же отозвался Люк.
— У нас еще три коробки сока и фруктов полный поднос, — подхватила Алис.
Кита вздохнула и закрыла пылающее лицо руками.
— Уговорили, — промямлила она.
— Поможешь с кастрюлей? — спросила ее подруга у клавишника.
— Без проблем.
А Кита вдруг вспомнила одну странную поговорку, которую, как рассказывала мама, очень любили повторять русские: “Как Новый год встретишь, так его и проведешь”. Она никогда не понимала, откуда она появилась и что значила, но именно сегодня, в тот момент, когда Люк переступал порог ее квартиры, она подумала, что этот Новый год обязан был изменить все.
Не зря же декабрь стал для нее временем больших перемен?
14 декабря 2020
Автор на ПродаМан: https://prodaman.ru/anny_klirik/books
По воскресеньям мы ходили в парк кататься на каруселях. Конечно, не каждый выходные, но часто. Папу недавно перевели на работу в этот южный город, мы получили большую квартиру и часто ездили на море, тут совсем близко.
В шесть лет любые изменения в жизни воспринимаются легко, а весна на Кавказе такая красивая, что ты мчишься по парку, не успевая ни о чем подумать, не осознавая, сколько счастья на тебя свалилось.
Просто хочется поскорее узнать, работают ли сегодня те большие карусели–клетки в самом конце парка, и, кажется, что сейчас нет ничего важнее. Клетки надо раскачивать самостоятельно, и, если постараться, они делают полный оборот. Клетки — наш любимый с папой аттракцион, без родителей туда не пускают. Все замирает внутри, когда ты начинаешь падать вниз, и это, конечно, — самый страшный момент, от него щекотно под ребрами. В общем, главное — чтобы они работали сегодня, и тогда… Ух!
И тут на солнечной аллее воскресного парка появились они. Дети шли строем, по парам. Внезапно они шагнули в мой безупречный мир из какого–то другого измерения. Такие же, как я, мальчики и девочки, все примерно одного возраста и вообще очень одинаковые.
У всех были очень короткие стрижки, девочки ничем не отличались от мальчиков. По правде говоря, выглядели дети почти лысыми, но на этих бритых под машинку головах каким-то чудом у девочек держались банты — красные и синие. Платья тоже были одинаковые — такие же красные и синие в мелкую белую клеточку, от которой рябило в глазах.
Платья наверняка шила местная фабрика, и они продавались во всех магазинах города. Мама мне тоже зачем-то такое купила, хорошо хоть — зеленое, это был редкий цвет. Платье в клеточку я терпеть не могла, невзлюбила его сразу. Оно слишком кололось, и в нем всегда было жарко.
Просто теперь бабушка живет далеко от нас, и некому шить на меня наряды. Моя мама — учительница английского, она не умеет держать иголку в руках и не знает, с какой стороны подходить к швейной машинке, а я все-таки расту. На календаре — восьмидесятые, кругом дефицит.
Вот мама и купила то, что продается. После того, как я долго буянила по поводу этого жуткого платья, все поняли, что носить его я не буду. Мама не настаивала, ей было даже неловко, она сама не понимала, как могла такое купить. Все-таки одежды у меня полно, можно и без этого платья обойтись. Когда папа ездит в командировки в Москву, он привозит оттуда нам с братом какие-то импортные костюмчики. Скоро каникулы, и мы поедем к бабушке. Бабуля снова нашьет на меня чего-нибудь красивого из модных журналов, которые неизвестно откуда берутся в нашем доме.
Кто же одел этих девочек в такую жару в колючие шерстяные платья? Весна тут только по календарю, на самом деле давно можно загорать — солнце уже хорошо припекает. Гулять в платье с длинным рукавом, да еще из такой колючей ткани — совершенно невыносимо. Наверное, поэтому у девочек очень грустные глаза. Мальчишки не выглядят веселее. Они шагали в одинаковых коротких шортах и белых рубашках. Вообще-то карусели в городском парке всегда немножко ржавые и пыльные, кое-где облезает краска. Тут невозможно во что-нибудь не вляпаться, а эти рубашки просто слепят своей белизной. Мы с братом не умеем быть такими чистыми, Андрюшку так наряжают только на утренник.
Интересно, детям разрешат покататься хотя бы на ракетах, которые поднимаются и кружат над деревьями? Мальчишек будут сильно ругать, если они испачкаются, пристегиваясь ржавой цепочкой? Но не пристегиваться же нельзя, все равно у всех проверят цепочки перед тем, как запустить ракеты.
Какие-то очень суровые воспитатели сопровождают детей. Они так строго смотрят, что даже мне хочется съежиться и втянуть голову в плечи. Хотя вроде они еще пока слова не сказали, но я уверена, у них страшные громкие голоса. Сами-то в нормальные летние платья оделись, хитренькие какие.
Теток всего двое — одна идет впереди, вторая в самом конце колонны, замыкает это печальное шествие. Первая одним тяжелым взглядом прокладывают дорогу через парк, и все перед ней расступаются. Та, которая идет сзади, тоже не похожа на добрую маму–утку, присматривающую за любимыми малышами. Да, они обе смотрят так, как будто точно знают, в чем ты уже провинился или обязательно провинишься в ближайшее время. Скорее бы уже родители подошли, а то мало ли…Кажется, эти тетки уже пару раз на меня посмотрели, но деваться на аллее от них некуда.
Хотела бы я развидеть эту картину, но даже спустя много лет не получается.
Дошколята идут строем, как солдатики, через цветущий весенний парк, мимо каруселей и киосков с мороженым, а кажется, что это какие-то инопланетяне, маленькие взрослые человечки, и им почему-то так страшно, что они даже голов не поворачивают и стараются не смотреть по сторонам. Вокруг все незнакомое, все пугает, поэтому дети уставились в затылки друг друга. Как будто их заранее предупредили, что все эти радости — не для них. У девочек на макушках качаются невыносимо яркие банты, красные и синие.
Нас в садике тоже водили парами на прогулку, но мы были совершенно не такими. Как группа детского сада выходит на улицу? Все галдят и машут руками, хулиганы наступают кому–то на пятки, ябеды жалуются, кто-то смеется, все болтают между собой, заранее договариваясь, распределяют роли в играх… Мы до веранды спокойно дойти не можем, чтобы кто-нибудь не выбежал из строя или не прыгнул в бок, как лягушка, хотя воспитатели требует, чтобы все крепко держались за руки. Нас бесполезно ругать — вокруг столько интересного, что мы рвемся во все стороны одновременно. Хотя вообще-то мы — послушные советские дети, которые умеют, если надо, строиться по линеечке, например, на праздниках, когда поем песни про Родину. Но в парке, среди лодочек и ракет, нас точно так просто не соберешь.
Тем печальнее выглядят маленькие человечки, идущие строго в две колонки. Они молчат и смотрят друг другу в затылки, хотя со всех сторон звенят карусели, и цветет яркая южная весна.
Так, уставившись в одну точку, идут солдаты на параде, когда их показывают по телевизору. Но солдаты гордо шагают, выпятив грудь, они празднично маршируют по Красной площади, демонстрируя непобедимую мощь нашей армии. Солдаты в телевизоре всех восхищают. Когда же молчаливым строем по парку аттракционов, как деревянные Буратинки, шагают маленькие дети с потухшими глазами — это страшно.
Кстати, банты и платья у девочек никак не сочетались между собой. У кого-то было красное платье и синий бант, у кого-то, — наоборот, у других цвет банта и платья неожиданно совпадал. Почему-то это тоже врезалось мне в память.
Наверное, потому что мне самой было шесть. Каждое утро, заплетая косички, мама просит меня выбрать на сегодня ленты, подходящие к платью. У меня этих лент — огромный пакет, они там скручены трубочками, как маленькие рулетики, и мне нравится их выбирать. Скручивать, правда, длинные ленты я не люблю, поэтому стараюсь сразу сделать удачный выбор. А то потом, если лента не подойдет, стой и сворачивай ее целую вечность, а это очень скучно.
Например, я уже знаю, что синий мне не очень идет, но у меня, конечно, есть и синие, и голубые ленты. Синие и лимонно-желтые я выбираю редко, почти никогда, а голубые люблю. С красным цветом гораздо сложнее, он мне идет — в моем пакете красные ленты нескольких оттенков, есть широкие и узкие, есть лента в бархатный горошек, а есть какие–то ленты с полосатой окантовкой по краю. Мне очень хочется еще гофрированные банты, но такие ленты так просто не купишь, все-таки в магазинах дефицит.
Мама и бабушка стараются у меня воспитывать вкус. Что это такое, я еще не очень понимаю, но выбирать ленты мне нравится. А маме с бабушкой нравится меня наряжать. Все говорят, что я одета, как картинка. Какие глупые тетеньки навязали на этих девочек банты, совершенно не учитывая цвет платьев? Бабушка бы точно сказала, что у этих женщин нет никакого вкуса.
Внезапно столкнувшись с отрядом маленьких бритых роботов с планеты Отчаянье, я замерла. Мне почему-то сразу расхотелось бежать на карусели, и вся воскресная радость в миг куда-то улетучилась. Я остановилась, чтобы дождаться родителей и спросить, кто эти несчастные дети.
Но к тому времени, как мама, папа и Андрюшка подошли, я уже знала ответ на свой вопрос. «Детдомовские,»— несколько раз повторил кто-то рядом. Люди говорили об этом шепотом, и я сразу поняла, что это как-то стыдно и неправильно — быть «детдомовским». Такое странное слово — я никак не могла его расшифровать.
— А что значит «детдомовские»? — налетела я на маму с вопросом.
— Тсс, не кричи, — все, что ответила она, провожая взглядом детей.
Да, что такое вообще происходит?!
Конечно, мама меня учила не оборачиваться на улице на людей с увечьями, не спрашивать у девочки во дворе, почему у нее не хватает пальчиков. В Москве мне запрещали крутить головой в сторону африканцев или индусов в яркой одежде. Мама говорила, что люди в такие моменты чувствуют себя неудобно, если на них все смотрят, а невоспитанные дети показывают пальцем.
Но сейчас передо мной шли обычные мальчики и девочки. Почему же в парке все перед ними расступались и опускали глаза, взрослые говорили шепотом? Что не так с этими детьми? Почему мне никто не хочет этого объяснить?!
Вечером мама, замученная моими вопросами, тщательно подбирая слова, все-таки рассказала, что бывают такие дети, у которых нет родителей. Тогда малышей отдают в детский дом, и это — почти, как детский сад, только по вечерам их оттуда никто не забирает, и дети живут там до тех пор, пока не вырастут.
Как не забирают из детского сада? В шесть лет мне это было трудно понять. Всю жизнь прожить в детском саду, пока совсем не вырастешь?! С такими злыми воспитателями, которых я видела?! Сразу появился миллион новых вопросов, начиная с главного — почему у некоторых детей нет родителей? Хотя нет, главным, наверное, был другой вопрос — что дальше будет с этими детьми? Можно ли им как-то помочь, хоть что-то изменить?
Вздохнув, мама сказала мне правду, она объяснила, что детей могут отдать из детского дома в другую подходящую семью. И тут я просто задохнулась от этого нового знания, и стала допытываться, а наша семья — подходящая или нет? А мы можем кого-нибудь забрать оттуда? И так как никаких изъянов в нашей семье вроде не нашлось, то я сама назначила нас вполне подходящими.
Только мама с папой не хотели никого забирать из детского дома. Я быстро это почувствовала, но не понимала, почему так. Разговаривать с родителями на эту тему бесполезно.
Когда-нибудь я же вырасту, и тогда сама смогу забрать ребенка — так я решила в шесть лет. Те немногие книги, которые попадались мне о сиротах, я читала очень внимательно. Иногда по телевизору показывали фильмы про детский дом. Но я все равно я не могла долго выяснить, что нужно сделать, чтобы забрать малыша из детского дома.
Видя, как меня зацепила эта тема, сразу после той прогулки в парке мама несколько раз читала нам с братом стихи про послевоенный детский дом, где все дружно живут одной семьей. Раньше я бы, наверное, поверила, но не сейчас. Может, раньше такое и было где-то там, в далеком Звенигороде. В конце концов, какие у меня основания не доверять Агнии Барто?
Но война закончилась давно, тогда еще бабушки и дедушки были молодыми, а мамы с папой вообще не было. Вон даже телевизоры теперь цветные делают, а раньше в войну все слушали радио. Недавно нам домой телефон провели. Так что, после войны все уже сильно-сильно изменилось.
Те дети из Звенигорода, про которых писала Агния Барто, точно уже выросли, а дети, которых мы встретили в парке, на дружную веселую семью никак не были похожи.
«Детдомовские»... Мне как-то не верилось, что они умеют радоваться и смеяться, качаться на качелях и играть в прятки. Если дети идут в жару в колючих платьях и даже не пикнут, боятся повернуть голову в сторону каруселей, наверняка все очень плохо.
Мы прожили в южном городе пять счастливых лет моего детства, часто по выходным ходили в парк, но больше никогда не встречали там «детдомовских». Наверное, их очень редко водили на такие прогулки.
А потом мы переехали, и началась перестройка, за ней пришли лихие девяностые и борьба за выживание. Выжили тогда не все.
Мне было двадцать два, когда его убили. Я его любила. Едва окончив университет, он работал юристом на предприятии, где шел передел собственности. Мы мечтали о семье и детях. Он был очень добрый, и я была уверена, что он согласится взять ребенка из детского дома. Когда-нибудь, когда у нас появятся свои дети, мы обязательно еще кого-нибудь заберем…
В свои тридцать четыре после нескольких пустых нелепых романов, я поняла, что устала. План на жизнь снова меняется. Видимо, у меня уже не получится создать нормальную семью, и я, конечно, знала почему. Просто я никого не люблю. Таких, как он, больше нет. После его смерти я как будто тоже умерла.
От той беззаботной девочки, бегущей по южному парку в сторону каруселей, не осталась ничего. Теперь я бежала от боли, заполняя свою жизнь работой и суетой большого города. Да, мы очередной раз переехали, потому что жить там, где его убили, я просто не могла. Мы разъехались с родителями по разным квартирам, они надеялись, что это поможет мне наладить личную жизнь. Брат вообще женился почти сразу после армии. Он остался с женой в том городе, где я ходила по улицам с закрытыми глазами, чтобы не натыкаться на свои воспоминания.
Мой последний роман случился с иностранцем. Мы познакомились в уютной европейской столице, куда я поехала отдыхать одна. Он был старше меня, и у него росло двое сыновей. Честно говоря, они уже выросли к тому времени. Старший служил в израильской армии, еще ребенком эмигрировав с матерью в Иерусалим. Младший уехал в колледж учиться на художника, его мать тоже где-то растворилась в пространстве. Две бывших жены, два сына, и никого рядом — таково было семейное положение моего избранника на тот момент. Он и его мальчики жили теперь на три страны. Удивительно, как люди умудряются стать одинокими, когда их близкие живы и здоровы.
«Ты такая красивая, ты родишь мне дочку,» — шептал мне на ухо мой иностранец. Девочка? Долгие годы я мечтала только о сыне, чтобы назвать его так, как звали единственного мужчину, которого я любила. Так хотелось, чтобы это имя снова звучало рядом. О девочках я даже не думала.
У моего брата с женой подрастала дочь. Племяшку я обожаю. Куклы, сандалики, принцессные платья, яркие книжки и шипящие бомбочки для ванны — я сметала в магазинах для нее все самое красивое и интересное. Да, девочки, если подумать, — это тоже прикольно.
Семья? Неужели у меня, наконец, будет своя семья? Дети?! Да, конечно, я согласна на девочку.
Ради нее я прошла два собеседования в консульстве и получила вожделенную визу со второй попытки, учила чужой язык. Все эта международная бюрократия растянулась почти на год, и к тому времени мой мачо уже нашел себе кого-то другого. Он просто не мог долго быть один, он тоже заполнял свое одиночество, как умел.
Впервые за много лет, я была в печали после расставания с мужчиной. Не знаю даже, чего мне было жаль — моего иностранца или того, что он мне обещал, — настоящую семью и дочку.
Чтобы как-то утешить себя, я срочно искала любые занятия. После скучной работы гуляла по городу и сочиняла стихи, а еще записалась в студию на танец живота. Мне нравилась восточная музыка и мой звенящий пояс из блестящих монеток. Только с координацией движений у меня всегда было не очень, если честно.
Свободного времени почти не осталось. По вечерам, когда не было занятий в студии, дома гремела «хабиби», я крутила попой перед зеркалом. Ощущение того, что жизнь пуста, меня все равно не покидало. Громкая музыка и звон монеток ухали в этой бездне, как одинокая сова в темном лесу.
Карьера двигалась вверх без особых усилий. То, что тебе на фиг не нужно, всегда легко дается. Работа отнимала много сил, но совершенно меня не цепляла. Просто я умела это делать. Да я вообще умная, только жить не умею. Меня хвалили и повышали, давали премии, но это выходило как-то нечаянно, само собой.
Ладно, признаюсь. Стихи я не просто сочиняла — публиковала их под псевдонимом на одном рифмоплетном сайте. На баннерах там всплывала разная реклама, и среди других часто мелькала девочка с ромашкой. Мне кажется, я наблюдала ее довольно долго, но однажды первый раз перешла по ссылке. Сайт, посвященный усыновлению, приглашал авторов для пополнения контента, и еще они предлагали писать сказки для приемных детей.
За три ночи я перечитала все материалы сайта. Теперь, наконец, я точно знала, что нужно сделать, чтобы взять ребенка из детского дома. Оказывается, для этого не обязательно выходить замуж. А еще сайт уводил на ссылки с анкетами детей, которым нужна семья. Тогда я даже не представляла, что такие анкеты публикуются в свободном доступе. Там были тысячи детей… Можно было задавать поиск по полу, возрасту, цвету волос и глаз, выбрать конкретный регион и даже— имя. Впервые через столько лет я взглянула в глаза этим детям, правда, пока только через монитор.
Сироты на фотографиях были очень разные, грустные и веселые, часто — неплохо одетые, а многие с теми же бантами, как из моего детства. На племянницу в ее шесть лет такой бант едва ли теперь привяжешь. А тех детей по-прежнему ни о чем не спрашивают и снова навязывают им банты на макушки, желая хоть как-то приукрасить реальность. Как будто кто-то смотрит на эти банты, а не в глаза.
«Детдомовские,» — это слово шелестело рядом, и я вспоминала ту встречу в парке.
Как формочка для печенья вырезает острыми краями из раскатанного теста разные фигурки, так и со мной тогда произошло что-то подобное. Встреча врезалась в мое сознание и четко обрисовала мои личные контуры, отделила от родителей, от общего пласта теста, которому я принадлежала с рождения, то есть, с самого замеса. Вопреки тому, что думает семья, я возьму ребенка из детдома. Прошло уже достаточно времени, я выросла, и сама назначила себя подходящей для усыновления. Государство это подтвердит — я не сомневалась.
Домики, звездочки, елки и бабочки — печенье моего детства румянится в духовке где-то там в далеком южном городе середины восьмидесятых. Не знаю, что я за фигурка на противне, но эта печенька уже точно готова.
Тогда в парке взрослые люди шептались и прятали глаза, на всякий случай брали за руки своих детей. Все уступали дорогу маленьким деревянным солдатикам, завербованным своим сиротством на жестокую войну в ином измерении.
Судя по потухшим глазам, солдатики там явно проигрывали и несли, как говорится, тяжелые потери, — они теряли себя, свою индивидуальность, радость и любопытство, так свойственные детям. Кто от этого выигрывал, я не знала. Конечно, тогда в шесть лет я не смогла бы ничего такого объяснить, а просто почувствовала, что это страшно — дети так вести себя не должны.
Ни одной сказки для сайта, у которого на баннере была девочка с ромашкой, тогда я так и не написала. Все слова в миг стали казаться глупыми и бессмысленными, а подбор подходящих фраз — пустой тратой времени. Никакие стихи и сказки этим детям там не помогут. Их планета Отчаянье находится в другом измерении, туда не долетают ржавые ракеты из городского парка, и мои корявые стихи там никому не нужны.
Именно тогда я твердо решила, что не хочу больше ждать. Уж одну-то маленькую девочку я точно смогу забрать и вырастить, окружив ее любовью. И мне все равно, что по этому поводу думают родители и семья брата. У меня будет своя семья, свой ребенок, и я буду любить свою дочку за весь этот мир, который так жестоко с ней поступил.
Теперь я запоем читала сайты по усыновлению, форумы с реальными историями, собирала документы и моталась после работы на занятия в школу приемных родителей. В гонке за нужными людьми с гербовыми печатями было слишком много суеты, но, когда я думала, что в конце этого безумного квеста меня ждет настоящий супер-приз, а именно — моя дочь, ради нее я готова была штурмовать любые двери.
Большинство будущих усыновителей, которые решились на ребенка из детского дома, приходят с запросом на голубоглазую блондинку от трех до пяти лет — так нам сказали на первом занятии в школе приемных родителей. Ну, да, я тоже мечтала о девочке такого возраста — я же одна и не смогу бросить работу, а хочется все-таки малышку. Правда, цвет волос и цвет глаз для меня не имели значения.
Вспоминая свое счастливое детство на Кавказе, я засматривалась на смуглых черноглазых детей в базе данных. Если все хотят блондинок, и кто-то готов годами стоять в очереди за такой девочкой, ожидая найти в детском доме дочь профессора и балерины, то я с радостью возьму любую, за кем очередь не стоит, кому мама нужна прямо сейчас. Мне не важно было, где находится ребенок, я была готова лететь за своей дочерью на край света.
Только бы она была маленькой, без родителей, чтобы она не помнила, что когда-то была сиротой, и чтобы никто у меня ее не отобрал, если непутевая мамашка одумается. О том, что у большинства малышей в детском доме есть живые родители, нам тоже рассказали сразу, и это никак не укладывалось у меня в голове. До сих пор не укладывается.
Пока тянулась канитель с документами, шестилетняя девочка, которую я присмотрела в базе, исчезла с сайта, ее забрали в семью. Я не успела, и это был тяжелый удар, ведь я уже распланировала свою квартиру и всю свою жизнь с этим ребенком, выбрала ей школу и кружки, начала покупать вещи.
Все говорили, что она слишком взрослая, она будет помнить, что не я ее родила. Шесть лет — это уже слишком много, чтобы попасть в семью и стать любимым ребенком?! Как оказалось, часто это уже фатально, в таком возрасте детей не торопятся забирать. Люди готовы месяцами стоять в очереди за младенцами.
И вот теперь я сидела с готовыми документами, мою девочку забрали, а я не могла решиться ни на кого другого. Да, это было странно, от себя я такого точно не ожидала.
Родители пребывали в плену своих предрассудков и предубеждений, заметно волновалась семья брата. Все за меня переживали и искренне не понимали, чего мне в жизни еще не хватает, и почему я просто не могу выйти замуж, в конце концов, и родить своего ребенка, как все нормальные люди. Пусть из детских домов берут те, у кого проблемы со здоровьем, и родить детей не получается.
Предложила всем считать, что я тоже не могу родить из идейных соображений. Приводить в этот мир детей без любви — это неправильно, это невозможно объяснить, если люди не понимают. Но я так чувствую.
И какими еще словами я должна повторять, что давно хочу взять ребенка оттуда, вырвать хотя бы одну девочку из того печального строя, снять с нее дурацкий бант и колючее сиротское платье. Мы отрастим волосики, купим модный комбинезон, будем кататься на каруселях и читать яркие книжки, тогда никто не догадается, как все было плохо.
Моя дочь оказалась не шестилеткой, а шестиклассницей, уже совсем не малышкой. Да, я рванула за ней в другой город, но не на край земли, все было проще — всего двенадцать часов на поезде.
Мне было тридцать пять, а ей только-только исполнилось тринадцать, когда мы приехали домой. Так совпало, что это случилось четырнадцатого октября –в день рождения моей бабушки. Наверное, это единственный религиозный праздник, который я знаю, — Покров (ну, кроме Рождества и Пасхи). На Покров выпадает первый снег.
Бабушки уже не было с нами несколько лет. Пока мы шли с дочкой по перрону, в воздухе тихо закружились снежинки, и я поняла, что бабуля на моей стороне, она за нас с Элькой.
У моей дочери замысловатое восточное имя, и я знаю, что ее отец родом из Азербайджана. Неожиданно, но при этом у Эльки голубые глаза. Даже в базе данных детей-сирот было написано: «цвет волос –темный, глаза карие». Единственная Элина фотография, которую я видела, была снята против света, там вообще ничего невозможно было разглядеть, и я не заподозрила подвоха. В конце концов, я еду знакомиться с восточной девочкой, на фото она выглядела смуглянкой, а какой еще может быть цвет глаз у ребенка с таким именем? Но у моей дочери темные волосы и голубые глаза, как у единственного мужчины, которого я любила.
Почему я выбрала ее, трудно объяснить. Прочитала на форуме два абзаца текста от приемной мамы, которая была вхожа в тот детский дом. Несколько месяцев назад она взяла под опеку Элькину подружку и продолжала навещать детей в интернате. Ее слова тронули меня. Она писала, что Эля хорошо учится и похожа на пугливого олененка, ее никто никогда не навещает. Все-таки иногда слова имеют значение. Тринадцать лет — это уже практически без шансов на семью. Нет, я ее там не оставлю.
Мои родители уже почти свыклись с мыслью, что я возьму ребенка из детского дома. Но когда они узнали, что еду за подростком, случился очередной конец света. Они сопротивлялись ровно до того момента, пока ее не увидели.
Элька открывает любые сердца одним взглядом. Она удивительным образом похожа не него — мужчину, которого я любила, особенно эти глаза... Оказалось, что Элька родилась за неделю до того, как он погиб, и я решила считать, что она — наша общая дочь, просто так получилось.
Да, на меня она тоже похожа, а с племяшкой все их принимают за сестер. Хотя, если говорить объективно, то у меня как раз карие глаза, золотые кудри и смуглая кожа. Иногда мне кажется, что тот южный загар навсегда остался со мной. Просто это кавказское солнце светит изнутри, его очень много во мне накопилось за те счастливые пять лет, когда мы жили недалеко от моря. Но никому же этого не объяснишь.
Моя дочь, наоборот, белокожа, как Снегурка. Когда я приехала к ней знакомиться, ее только-только выписали из больницы, Элька совсем не походила на ту фотографию в базе— худющий бледный ребенок недоверчиво посматривал на меня из-под длинной косой челки.
В середине двухтысячных дети в детском доме, к счастью, уже не носили одинаковые платья. Но сиротство все равно читалось здесь в мелочах. У всех там ужасные обгрызенные ногти — невроз, я боялась прикасаться к этим кровоточащим пальчикам и водила ее в маникюрный салон.
Ноги у ребенка тоже были стерты в кровь — сандалии выдавали не по размеру, их покупали без примерки. Подружки менялись между собой обувью, и тогда мозоли успевали слегка заживать — чужие сандалии натирали ноги ремешками в других местах. Никому не было до этого дела, жаловаться было бесполезно, новую удобную обувь все равно никто не купит— не положено.
Еще я помню школьную юбку на два размера больше, которую Элька закалывала на талии булавкой, чтобы юбка не слетела. В школу надо было ходить в форме, юбку выдали такую, и воспитатели смогли помочь только булавкой.
Учебники дети носили в пакетах — учились тут же при интернате, надо было перейти длинный коридор, чтобы попасть в соседнее здание школы. Когда мы купили Эльке первую школьную сумку, да еще в виде гитары, радости не было предела. И она пошла с ней в обычную районную школу, не коррекционную. А все школы при интернатах именно такие.
Как много Элька не знала, не видела, не пробовала, проведя в детском доме долгих десять лет своего детства. Да, мать у нее тоже жива и относительно здорова, в три года она сама отвела дочку в приют. Иногда эта женщина звонит и пишет моей дочери в контакте. Меня это не задевает. Я знаю, что она ее не заберет. И у нас с Элькой удочерение — по всем документам теперь это моя дочь.
Смешно бояться общения с кровной матерью, гораздо страшнее все остальное, что случилось с моим Эльчонком. Украденное детство, бесконечные больницы, в которые ее отправляли из детского дома по любому поводу — слишком слабенькое у ребенка здоровье.
Эля помнит, как в три года ела кошачий корм из мисок для бездомных кошек, которые выставляли в подъезд сердобольные старушки. Просто дома нечего было кушать. Помнит, как пряталась под кроватью от маминых мужиков, и кто-то пытался ее оттуда вытащить за волосы.
Помнит, как замерзала одна на улице в саночках, выставленная на мороз, чтобы не мешать маме дома. Хорошо, соседи тогда вызвали соцзащиту и скорую помощь.
Несмотря на все, что с ней произошло, Элька удивительно добра, она не держит ни на кого зла.
И еще она — настоящая умница. Лежа в больницах, Эля много читала, хотя сироты обычно книгами не интересуются. Да, мне пришлось ей нанимать репетитора, но она единственная в нашей дворовой школе сдала экзамен по русскому на пять, а ее сказки несколько раз публиковали в школьном журнале. Туристический колледж Элька окончила с красным дипломом, бабушка научила ее английскому.
Стоит ей предоставить малейшую возможность что-то узнать, освоить, попробовать, как у нее все получается.
В новой школе у Эли поначалу не сложилась с учителем истории Санкт-Петербурга. Эта женщина просто очень любила город на Неве — тут я ее понимаю, но она так же сильно не любила всех, кто чего-то о нем не знал.
Она приходила в ярость от того, что Элька не различала на фотографиях разные соборы города. Угу, в детском доме они только тем и занимались, что изучали достопримечательности Северной столицы по фотографиям.
И мы с ней учили, учили, учили все про Санкт–Петербург, ездили на экскурсии и ходили на квесты. Ну, да, поговорить с учителем мне тоже пришлось.
На следующий год Эля поступила в детский учебный центр при Эрмитаже. Не знаю, какой был конкурс, но Элька его прошла.
— Как хоть ты смогла? — с восхищением спрашиваю я.
— Ну, они мне показывали разные фотографии, — отвечает Элька. — Я все знала. И еще мы поговорили про картины…
В Элькины пятнадцать лет мы отдыхаем в Египте. Моя краса играет в пляжный волейбол наравне со взрослыми. Я не умею и сижу на берегу рассматриваю ракушки.
— У Вашей девочки талант! Ей обязательно надо профессионально играть! — ходит за мной по пляжу милая пожилая женщина –ветеран волейбола.
— Угу, она способная, — соглашаюсь я. — Но у нас бассейн, Эрмитаж и художка, и везде ее хвалят, я не знаю, куда втиснуть еще волейбол.
Молчу про домру, на которой Элька пять лет солировала в ансамбле детского дома. Домру я купила, но она пылится на шкафу, почему-то Эльке не хочется больше заниматься музыкой.
— Вы не понимаете, единицы так играют в волейбол! У нее настоящий талант! — с жаром доказывает мне женщина.
Охотно с ней соглашаюсь. Она же не знает, что здесь, в Египте, в нашем пятизвездочном отеле после завтрака мы ходим стрелять по мишеням, и там тоже Эльку все хвалят. До этого она стреляла пару раз в тире.
В день нашего отъезда, то есть, через две недели ежедневной стрельбы, Элька два раза выбила 50 из 50 — сначала в полуфинале, а потом — в финале. Она выиграла у всех охотников и профессиональных военных— тут каждый день определяют чемпиона отеля по стрельбе.
Приз в этом турнире установлен давно — банка импортного пива, которая продается в баре за три доллара. В стрельбе обычно побеждают мужчины, поэтому такой приз.
— Мы не сможем дать тебе пиво, если ты выиграешь, — на всякий случай предупреждают Эльку инструктор по стрельбе перед финалом.
За Элькиной спиной он показывает мне палец вверх. Он восхищен. Он помнит, с чего она начинала две недели назад — не все пульки попадали в лист мишени.
По поводу пива Элька согласна, она не спорит. Моя дочь лучезарно улыбается, уже зная, что приз не получит, но все равно старается и выигрывает этот финал.
Каждый день, определив победителя, толпа из тира идет в платный бар за призом — тут такая традиция. На порог выходит бармен и спрашивает, кто сегодня лучше всех стрелял. Все хлопают и показывают на самого крутого парня. Бармен улыбается и спрашивает, какое пиво ему принести.
Сегодня победила Эля из Санкт-Петербурга, два десятка взрослых мужчин аплодируют ей. У бармена вытянулось лицо, он не знает, что дальше спрашивать, он к такому не готов.
Инструктор по стрельбе приходит на помощь:
— А у вас есть кола, пепси, фанта? –спрашивает он.
Бармен охотно кивает и, наконец, улыбается. Он спрашивает у Эли, что ей принести. Элька выбрала колу, и все снова ей аплодируют.
Я долго хранила эту баночку из-под колы с арабскими надписями, пока она не затерялась при переезде.
С Элькой так всегда. Мне звонят из школы, чтобы порадовать, что моя дочь выиграла олимпиаду по литературе и просят отпустить ее на лыжные соревнования.
У нас во дворе спортклуб с бассейном, я пару лет ходила туда до Эльки без особых результатов. С ней мы ходим практически каждый день, мой Эльчонок очень любит плавать, здесь ее научили. Сначала она висла у меня на шее, в ужасе боясь отпустить руки, потому что глубоко. Через полгода почему-то именно ее посылают на районные соревнования по плаванию от школы. Она, конечно, не выиграла тот заплыв, но, кажется, сдала на какой-то спортивный разряд.
А я похудела на десять килограммов за первый год с Элькой. Просто она еще ребенок, и ее не пускают без меня в бассейн по правилам нашего пафосного клуба. Мне приходится с ней заниматься спортом каждый день.
— Вам просто очень повезло с дочкой, –говорит мне психолог в школе приемных родителей.
Она качает головой, рассматривая Элькины грамоты и школьный табель. Кажется, она до конца не верит, что так бывает, и просит прислать фотографии и привезти саму Эльку.
Да, я пришла сюда снова, чтобы получить заключение на второго приемного ребенка.
Элька приезжает и, сидя в коридоре в ожидании психолога, достает из сумки вязание. Бабушка ее учит не только английскому, пока я на работе.
— Что ты вяжешь? — с удивлением спрашивает психолог, подходя к своему кабинету.
— Шапочку для брата, — неожиданно для меня докладывает ей Элька.
— То есть, ты не против, если у тебя появится брат? — в некотором замешательстве уточняет психолог.
— Конечно! — кивает головой Элька.
Она смотрит на психолога своими голубыми глазищами, и та начинает верить, что такие дети существуют.
Когда Эльке исполнилось шестнадцать, я взяла в детском доме сына — черноглазого, крикливого мальчика по имени Давид. От него все отказывались, а мне он понравился. Мой маленький гордый кавказец родился в Сочи, и он влюблен в море, как дельфин. Правда, забирала его я из детского дома в Карелии, куда пацана занесло в результате семейных драм и неурядиц.
Давиду было десять, когда мы приехали домой, и с его появлением моя спокойная жизнь закончилась. Все проблемы, которые случаются у детей после долгого пребывания в сиротской системе, казалось, никак не затронули Эльку, но они все разом прилипли к Давиду.
Вроде мы вырулили, но я помню времена, когда мне казалось, что мы никогда не выучим дни недели и не осилим таблицу умножения. Кроме сложностей с учебой, у этого парня еще масса проблем с поведением. Он выкрикивает на уроках, много врет и никого не слушает. Давид долго старался понравиться всем-всем взрослым, которые попадали в его поле зрения, — подбирал себе запасных родителей на всякий случай. Ему трудно поверить, что я в его жизни навсегда.
— Море! — с восторгом он бежит к любой луже.
— Нет, это пруд, — в который раз устало объясняю я.
— Море! — кричит он на весь автобус, когда мы едем по мосту через Неву.
— Нет, это река, — напоминаю я. — Мы же с тобой учили… Как называется река, которая течет в Санкт–Петербурге?
Он мотает головой, как будто первый раз об этом слышит.
Давид приходит ко мне с учебником биологии, где показана эволюция человека — обезьяна с руками до земли постепенно распрямляется и преображается в «хомо сапиенс».
— Мама, а ты тоже была такая волосатая? — тычет мой сынок в первую картинку.
Давид решил, что здесь показана эволюция каждого конкретного человека. По его мнению, все взрослые раньше были такими, а потом, наконец, полысели и распрямились. Он вообще не понимает, сколько лет прошло со времен первой обезьяны.
Мы смотрим кино про войну. Любые войны Давида очень беспокоят. Ему все равно, кто и за что воюет, и кто победит.
— Мама, а как ты тогда спаслась? — он задает мне этот вопрос из раза в раз, даже если кино про Наполеона или неандертальцев.
Не знаю, плакать мне или смеяться. По его мнению, мама была всегда, и я такая умная, что удачно пережила все войны на планете.
— Ну, как ты спаслась? — нетерпеливо дергает меня сыночек.
Он просто хочет знать, как выжить на войне. Его отец из Нагорного Карабаха, я не знаю, что видел этот ребенок в детстве. Кажется, они не всегда жили в Сочи.
Мы решаем с Давидом задачу: «Геологи пролетели на вертолете три часа со скоростью … Остаток пути они проехали верхом…»
— Кто такие «геологи»? — спрашиваю я.
Очень надеюсь, что он вспомнит, как летом мы ходили в поход с моим другом-геологом, и он рассказывал о своей работе.
— Ну, это такие… у которых карты…— объясняет мне сын
Понятно. Ну, хорошо, хотя бы географов он уже знает.
— А что такое «верхом»? — интересуюсь я у пятиклассника.
— На парашюте! — вопит на весь дом сыночек. — Ну, сверху же, да?
— А если подумать? — не согласна я.
— Мам, я знаю! — снова кричит Давид. — Сначала они вот так летели на вертолете, — и он мчится через всю комнату, сложив из рук вертолет.
— А потом? — начинаю накаляться я.
Мы совершенно ничего не успеваем с этими уроками.
— А потом вертолет перевернулся, и они полетели вот так! — Давид снова проносится мимо меня, как ураган.
В его голове вертолет летит брюхом вверх и, свесив ножки, на нем сидят географы, наверняка — с картами.
Все выходные мы клеим с Давидом модель Солнечной системы, обтянув синей бумагой большую коробку из-под сапог. В центре у нас Солнце — полупрозрачный желтый мячик из «фикс прайса». Солнце начинает сверкать, если по нему стукнуть, — не лучшая была идея, как оказалось. Давид лупит по мячику без перерыва.
Сижу и расщепляю ватные диски для умывания, чтобы создать туманность на какой-то планете. Мы занимаемся этим второй день, и параграф о Солнечной системе прочитан уже многократно.
— А почему все-таки Марс назвали в честь бога войны? — спрашиваю я у сына.
Про войну он точно должен был запомнить. В учебнике просто написано, что поверхность планеты красная, а, так как это похоже на цвет крови, то Марс назвали в честь бога войны.
— Потому что там везде кровь! — кричит Давид. — У них там всегда шла война!
— Так мы вроде выяснили, что Земля — единственная обитаемая планета в Солнечной системе, — напоминаю я.
— Да! — вопит Давид. — Потому что у нас есть атмосфера!
Ну, пусть так.
— Так кто воевал на Марсе? –уточняю я.
— Они! — мой мальчик смотрит на меня, как на самую глупую маму в мире.
— Кто «они»?! — я опять теряю терпение. — Если планета необитаема?!!
— Ну, они такие же, как мы, только разговаривают непонятно, — выдает мне Давидушка.
— «Разговаривают непонятно» — это люди, которые живут в других странах, — вношу ясность умная я. — А Марс — это другая планета! Ты это представляешь?
Конечно, он кивает, ничего не понимая, и снова лупит по Солнцу.
— Батарейка в мячике перегорит до презентации, — в сотый раз предупреждаю я. — Ты выйдешь к доске отвечать, все будут на тебя смотреть, а Солнце у тебя не загорится.
— Не перегорит! — кричит мне в ухо сыночек.
Он всегда со мной спорит. И всегда кричит.
Все, пора клеить планеты на супер-клей, а то от ударов по Солнцу они слетают с орбит.
Зато мой сын — борец и чемпион. В спортшколу олимпийского резерва по дзюдо его взяли сразу, с таким-то темпераментом и напором. Давиду повезло с тренером, ему вообще как-то фартит по жизни — спортшкола оказалась на нашей улице.
У этого мальчика две макушки — так бывает только у счастливчиков, если верить приметам. Я ему это рассказала, и он очень гордится, что не такой, как все.
Когда густые черные волосы Давида чуть отрастают, на голове появляются два фонтана. «У тебя снова пальмы на голове выросли,» –дразнят Давида в школе, и мы опять идем в парикмахерскую. Ходить туда особо некогда, потому что тренировки каждый день, а еще уроки. Но для спорта нужна короткая стрижка.
В конце концов, мне это надоело, и я купила домой электрическую машинку. Элька смотрит ролики на ютубе и модно стрижет брата. Конечно, у нее получается, как все, что она делает. Один раз я попробовала подстричь Давиду челку, и бабушка повела внука в парикмахерскую перестригать. Больше я не берусь, а у Эльки с Давидом какая-то банда цирюльников.
Когда Эля садится завивать свою длинные волосы, он стоит рядом и подает ей бигуди или растягивает в разные стороны отдельные пряди. Тогда Элька занимает полкомнаты и становится похожа на солнышко. Сестра научила Давида заплетать косички. Летом, когда спортшкола уезжает в лагерь, Давид плетет косы Веронике — единственной девочке в группе, больше этого никто не умеет, даже сама Вероника.
С Давидом очень трудно, но не любить его невозможно. Он обещает выиграть для меня Олимпиаду. Из бабушки с дедом этот очаровательный мальчик вьет веревки, но мои родители души в нем не чают.
Эльку все любят по умолчанию, а Давида — несмотря на... Мой американский друг зовет его просто «troublemaker», и это удивительно подходящая для Давида характеристика.
Сейчас моему сыну уже семнадцать, Давид учится в спортивном колледже, ездит на соревнования, а я только успеваю покупать кимоно — он так быстро растет. В прошлом году на Первенстве России мой мальчик дошел до одной восьмой финала и ужасно злился, что не выиграл медаль. Хотя мне кажется, что он герой только потому, что вообще туда пробился.
Лично я до сих пор так и не постигла танец живота, хотя вроде умная. А он выходит на татами и борется против греков и японцев, и я не понимаю, как он это делает. Не успеваю следить, как мелькают его руки и ноги, — вот это координация!
Честно говоря, с японцами он боролся только несколько раз в дружеских встречах, когда к ним в спортшколу на неделю приезжала делегация по обмену. На соревнованиях японцы моему никогда не доставались — такая жеребьевка. Хотя на крупные соревнования в Питер японцы приезжают, и это очень обидно, когда они ходят рядом, но борются с кем–то другим.
У кого какие мечты в тринадцать лет, а Давид мечтал побороться с настоящим японцем, и это сбылось, правда, в рамках дружеских встреч. Теперь он мечтает победить какого-нибудь японца на соревнованиях, и я уверена, что он это сделает рано или поздно.
Когда я прихожу на трибуны поболеть за своего сына, кавказские мужчины, которых в этом спорте полно, уважительно со мной здороваются.
Давид вообще — общительный парень, его знают все. Отдыхая в Турции, он подружился с мальчиком «из какого-то Ливерпуля». Бабушка к тому времени еще не успела заложить в голову внука даже английский алфавит. Таблица умножения тогда была в приоритете. Незнание английского вообще не мешает Давиду общаться с мальчиком из Ливерпуля и учить его нырять. Правда, сам Давид ни плавать, ни нырять пока не умеет, но это ему тоже не мешает — он отлично всеми руководит в любой ситуации.
— А Вы же мама Давида? — настигают меня постоянно самые разные люди.
После окончания сыночком школы, я почти перестала их бояться, а то мало ли — пожаловаться опять хотят. Даже когда ночью гуляю с собакой на пустыре, обязательно кто-нибудь разглядит меня в темноте и спросит, как дела у Давида. И тогда я такая гордо отвечаю: «Да, он закрыл сессию в колледже и уехал на сборы.»
А еще я теперь знаю всех врачей в районном травмпункте, и они меня — тоже. Там есть один кавказец, он говорит, что я должна гордиться таким сыном, у меня растет настоящий джигит.
Только вот медсестра почему-то недовольна, она уже не надеется сдать «дело о сломанной ноге» в архив. Нам еще швы не сняли после второй операции, а сынок уже поиграл в догонялки среди разбросанных в спортзале штанг, и на этот раз мы приехали с плечом.
Давид вернулся в спорт после сложного перелома, хотя мало кто в это верил. Мой сын упрямый, он еще не выиграл все свои медали.
Элька стала совсем взрослой, сейчас ей двадцать три, она работает и учится в институте. Недавно она вышла замуж. Ее детство пронеслось на роликах через наш двор, и, кажется, я успела лишь пару раз улыбнуться. Скажу честно, мне было трудно ее отпускать. Моему зятю несказанно повезло, и он об этом знает. Надеюсь, он сделает ее счастливой.
Еще недавно мы гуляли с машинкой на радиоуправлении, и вот уже моя дочь везет меня на настоящем авто. На права она сдала с первого раза в девятнадцать лет, муж отдал ей старую машину. Теперь она рулит каждый день, сейчас вот везет меня от бабушки.
Еду молча, чтобы не отвлекать водителя от дороги. Почему-то вспомнилось, как Элька рисовала на асфальте. Неважно, что ей четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… Ее детство началось недавно, и мы отрываемся на полную катушку — запускаем мыльные пузыри с высокой горки, катаемся на каруселях, ездим кормить птичек в Павловск и делаем миллион важных счастливых дел.
Помню, как мы смотрим в кинотеатре длинный мультик. Ближе к концу, когда там что-то случилось с мамой-медведицей, мы обе тихонько ревем. В темноте зрительного зала Элька молча трогает мое лицо.
— Так и знала, что ты плачешь, — недовольно ворчит она.
— А ты? –спрашиваю я.
— И я…— признается Элька.
Теперь она ходит в кино с мужем. А я продолжаю молча ехать на пассажирском сидении его машины и вспоминать.
— А ты с какой стороны шла с работы? — хитро улыбается мой маленький Эльчонок.
— Заходила в магазин… — не понимая, к чему вопрос, признаюсь я.
— Жаль, — сопит Элька, — я там тебе написала…Посмотри завтра утром.
До завтра я не дождусь и второй раз иду гулять с собакой. А то вдруг дождь начнется — в Питере всегда существует такая опасность.
В нашем дворе разноцветными мелками на асфальте написано, как сильно моя дочь меня любит. Огромные красивые буквы… Блин, я опять готова разреветься от счастья.
Мне кажется, до появления в моей жизни Эльки я не плакала лет десять, потому что окаменевшие от горя не плачут. А сейчас все по-другому.
Недавно молодые летали в Сочи. Два дня учились кататься на горных лыжах — что там еще делать в январе?
— Я — такой пингвин! — смеется зять. — А Эле сказали, что она перспективная, ей надо обязательно заниматься.
— Мне не понравилось, — бурчит Элька.
Но я знаю, что она это из солидарности с мужем.
— А Вы знаете, что Ваша дочь построила корабль? — продолжает хвастаться зять. — Мой друг подарил ей какой-то пароход, он фанат этих сборных моделей.
— Да, она всегда любила «лего», — вспоминаю я с ностальгией. — Она с дедушкой все шкафы у нас собрала.
— Хватит меня обсуждать! — ругается на нас Элька и наливает чай.
Подумать только — в тридцать пять у меня еще не было детей, а через десять лет я уже чья-то теща и хожу в гости к своей дочери.
В самый разгар моих бесконечных проблем с Давидом в моей жизни появился мужчина. Мы встречаемся уже пятый год. Последние пару лет этот безумец зовет меня замуж. «В сорок лет жизнь только начинается,» — смешно…
Мой мужчина один растит сына и надеется, что у нас еще будут общие дети. Не уверена, что в силу возраста теперь это получится. Две недели обследований в стационаре отбили у меня всякое желание продолжать эти мытарства.
В сорок пять уже можно расслабиться и ждать внуков. Но я бы хотела вырастить еще ребенка. После Давида мне уже ничего не страшно, и я, наверное, готова даже на двоих.
Мой мачо всем вокруг сообщает, что он мой муж. Пытаюсь уговорить этого самозванца хотя бы на одну девочку из детского дома. Маленьких девочек у меня так и не было, и у него только сын.
Пока, если честно, мы не особенно продвинулись в переговорах по данному вопросу. Недавно он, так и быть, согласился. Но «так и быть» меня не устраивает. Дети должны быть окружены любовью со всех сторон. Когда он это поймет, наверное, я соглашусь выйти замуж. Странно, но кажется, я его люблю.
Мои дети снова сделали меня живой.
Иногда мне говорят, что я спасла Эльку и Давида. Но я точно знаю, кто кого спас.
Все началось в южном парке почти сорок лет назад. Та встреча, которую я никак не могу развидеть, непостижимым образом привела меня к моим детям.
Сейчас я иногда хожу волонтерить в детский дом. Мне тяжело каждый раз сталкиваться с сиротством, но пандемия совсем отрезала этих детей от жизни. В душе я не боец и не герой, у меня обычно не хватает сил на такие подвиги. То есть, я могу покрасить качели, пока дети в лагере, но вот встречаться взглядами — это уже сложно. Мне, правда, очень трудно смотреть в эти глаза, приходить и уходить, зная, что они там остаются. Просто сейчас меня уговорила подруга, все волонтерские программы у них на работе свернули, а дети ждут… Она ходит туда одна за всех, но, если, например, надо составлять букеты к первому сентября, то в одиночку не справиться. Школьников в учреждении много.
— Какого цвета ты хочешь букет? — спрашиваю я у первоклассницы.
Вообще-то ей почти девять, но, когда ее с братом изъяли из семьи, выяснилось, что дети не ходили в школу. Поэтому сейчас она идет в первый класс.
Саша стоит, закусив губу, и прячется за рыжей челкой. Она не умеет выбирать.
— Смотри, у нас есть желтые, розовые и белые хризантемы, –указываю я на ведра с цветами от спонсоров. — А тут, смотри, — розочки и гвоздики. Ты какой цвет любишь?
Она не знает ответ на этот вопрос. В ее глазах сиротство, Сашу обычно ни о чем не спрашивают. Она не понимает, как надо правильно ответить, чтобы угодить взрослому. Девочка хочет мне понравиться.
— Выберите сами, — шепчет она.
— А какого цвета у тебя портфель? — зачем-то спрашиваю я.
— Не знаю, нам еще не выдавали, — пожимает плечами Саша.
Завтра первое сентября, и я готова биться головой об стену этого заведения. Теперь, кстати, это не «детский дом», а «центр содействия семейному устройству», но суть не меняется. Здесь живет сиротство.
— Детдомовские! –до сих пор кричат им вслед.
Крепко сжимая свои розовые, желтые и белые букеты завтра они пойдут в обычные школы. Теперь «детдомовские» учатся вместе со всеми, а не в закрытых интернатах, и это заметный прогресс за сорок лет. Мир стал чаще заглядывать в глаза этим детям.
На Сашу с братом оформляют документы, я знаю, что их скоро заберут в семью, мне рассказали по секрету.
Но тут столько еще таких деревянных солдатиков… Они прячут взгляды в спонсорских гаджетах и совсем не читают книг. Возможно, они не смогут перечислить дни недели и не знают, чем страны отличаются от планет. На уроках они думают о чем-то своем — почему это случилось именно с ними?
Их перестали водить строем и закупать одинаковую одежду, но они по-прежнему не знают, какой у них любимый цвет. С ними не ездят в магазины, чтобы примерить сандалии.
Как им встретиться с собой? Коучи и психологи уже давно всем рассказали, что это самые главные встречи для каждого человека.
Все мы — такие разные печеньки, но жизнь раскатывает нас в тонкий пласт из одного теста. За стенами детских домов— обычные дети, им нужна любовь. И много чего еще, конечно, но любовь — в первую очередь. На планете Отчаяние нет атмосферы, и там не выжить.
— Мам, твой счастливчик пришел! — каждый день вопит с порога Давид. –Слышишь, твой герой вернулся! Мам, я так устал! Мама, у нас сегодня на тренировке…
Ему уже семнадцать, но он будет стоять у входной двери и кричать на весь дом, пока я не выйду его встречать. Никак не может намамкаться.
— А кто меня любит? — задает он вечный вопрос, кидая на пол рюкзак.
Автор на Призрачных Мирах: https://feisovet.ru/%D0%BC%D0%B0%D0%B3%D0%B0%D0%B7%D0%B8%D0%BD/%D0%A0%D0%BE%D0%B4%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%B0-%D0%9D%D0%B8%D0%BA%D0%B0/
Автор на ПродаМан: https://prodaman.ru/nika_rodnikova/books
Завтра у нас традиционный вечер встречи выпускников.
— Девочки, я не пойду, — сразу предупредила я подруг.
— Ир, ну пойдем, — сказала Марина. — Ты никогда не ходишь, а в этом году круглая дата, пять лет после окончания школы.
— Ну как я пойду, девчонки? — я развела руками. — Послезавтра свадьба, еще столько всего надо сделать. А вы там долго не задерживайтесь, чтобы ко мне на выкуп невесты не проспать.
Я хотела, чтобы одна из моих подруг была моей свидетельницей на свадьбе, но жених настоял, чтобы ею стала его младшая сестра. Не могла ему отказать, я же его так люблю.
— Ладно, — вздохнула Лариса. — А нас все спрашивают, почему ты не приходишь...
Если честно, я не имела никакого желания ходить на эти встречи выпускников, и никогда не ходила. Две мои школьные подруги бывают у меня почти каждый вечер, а по остальным одноклассницам я как-то совсем не страдаю, они по мне наверняка тоже.
— Ты если заскучаешь, то приходи, — добавила Марина.
— Ладно, — ответила я, уверенная на сто процентов, что скучно не будет. А на встрече одноклассников мне делать нечего.
В детстве я была излишне полной, и с десяти лет страдала от прыщей. Мама водила меня к диетологу, тот никаких отклонений в моем здоровье не нашел, сказал, полнота возрастная, и со временем пройдет. Но посоветовал заняться спортом. И к дерматологу водила. Выписал гель и сыворотку от акне. Я росла, старательно занималась спортом и мазалась гелями и сыворотками. Которые мне совершенно не помогали.
Из-за моей некрасивой внешности одноклассницы, все, кроме Ларисы и Марины, стеснялись со мной дружить, а одноклассники игнорировали, считая гадким утенком. Да и Лариска с Маринкой дружили со мной наверняка только потому, что жили рядом, и я помогала им на контрольных, и домашки списывать давала. А может, из жалости, я не спрашивала, не хотела правду услышать.
После окончания школы я уехала учиться в другой город, и там встретила хорошего врача, который вылечил меня и от полноты, и от акне. Я вернулась домой другим человеком, даже подруги меня не сразу узнали.
Вскоре встретила бывшего одноклассника Валеру Доржецкого, он, конечно, не узнал меня и влюбился. Сказал однажды:
— Я вот смотрю на тебя, Ирочка, и думаю, какие красивые у нас могут родиться дети... Пойдешь за меня замуж?
И я согласилась. Я же была влюблена в него чуть ли не с первого класса. Но тайно. И, естественно, без всякой надежды на ответное чувство. Валера был самым красивым парнем в нашей параллели, а может, даже во всей школе, и дружил с Аней, первой красавицей класса. Если бы он узнал, что я влюблена в него, умер бы со смеху. Будто дурнушка не может влюбиться в красивого парня. После девятого Валера перевелся в другую школу, и мы почти семь лет не виделись. Ничего удивительного, что он не узнал меня. А я не стала напоминать, что мы когда-то были одноклассниками. И Маринке с Лариской наказала ничего ему не говорить.
Когда Валера ушел на мальчишник, а я уже в десятый раз проверила, всё ли готово к завтрашнему торжеству, вдруг обнаружила, что все дела переделаны и мне скучно одной. На душе какая-то опустошенность. Поймала себя на мысли, что не хочу, чтобы завтрашний день наступал. Не хочу никакой свадьбы. Странно, с чего бы? Мы с Валерой любим друг друга, и все вокруг говорят, что мы очень красивая пара, я и сама так считаю. Может, так чувствуют себя все невесты перед бракосочетанием?
А, может, и правда, пойти на встречу, развеяться немного? Хотя бы узнаю, правду ли говорят Маринка и Лариска, что одноклассники обо мне всё время спрашивают. Любопытно, узнают ли они меня вообще. Скорее всего, нет. Я уже не раз встречала кого-нибудь из одноклассников, случайно, где-нибудь в торговом центре или на улице, и никто меня не узнал. А я делала вид, что не узнала их.
Я наложила легкий макияж, выбрала красивое платье, чтоб было скромным, но не скрывало фигуру, надела сапоги на самых высоких каблуках, и пошла на встречу выпускников с желанием поразить всех своим обновленным видом.
Хотя ни разу не ходила на эти встречи, но знаю, где и когда они проводятся. Об этом мы еще на выпускном вечере договорились. Инициативные девчонки с нашей параллели каждый год в первую пятницу февраля заказывают большой зал в кафе «Шоколад» на пять часов вечера, и с этого времени до самого закрытия кафе туда пускают только выпускников две тысячи тринадцатого года из школы номер три. По списку приглашенных, который выдают охраннику. Хочешь, приходи, не хочешь, не приходи. А если пришел, плати за вход, заходи и веселись, встречайся с бывшими одноклассниками.
Когда подошла к входу в кафе, внезапно захотелось развернуться и уйти. А вдруг моей фамилии даже в списке нет? Но решила всё-таки проверить. Всегда ведь можно сделать вид, что просто хотела зайти поужинать, а о том, что в кафе сегодня спецобслуживание, знать не знала.
— Девушка, кафе закрыто на спецобслуживание, — сказал охранник, когда я вошла в фойе.
— Я на встречу выпускников, — ответила я.
— Фамилия, имя?
— Сунцова Ирина. Школа номер три. Одиннадцатый «В».
— Есть такая, — кивнул охранник, проведя пальцем по длинному списку. — Проходите сначала в кассу, потом в гардероб, оттуда в зал. Приятного вечера.
— Спасибо.
Заплатив за вход, я сняла шубу в гардеробе, и с часто бьющимся от волнения сердцем вошла в зал. Бывшие одноклассники уже сидели за столами, поставленными буквой «П», ели, пили, разговаривали. Играла негромкая музыка. Я остановилась, разыскивая глазами Маринку и Лариску, чтобы сесть рядом с ними.
Одноклассники, заметив еще одну гостью, обернулись ко мне. Над столами пронесся удивленный гул:
— Кто это? Кто? Она не из наших, кто её пустил?
— Да это же Ирка Сунцова! — воскликнули Марина с Ларисой, увидев меня, вскочили и подбежали. — Здорово, что ты пришла!
Над столами снова пронесся гул:
— Ирка Сунцова? Ирка? В самом деле? Не может быть!
Мне было приятно удивление бывших одноклассников, и их восхищение. Они окружили меня, разглядывали, как манекен в модном бутике, даже недоверчиво трогали руками, восклицали:
— Нет, тебя действительно не узнать!
— А я тебя узнала! По двум родинкам сзади на шее! Я их всегда видела, потому что в классе позади тебя сидела!
И засыпали вопросами:
— Иринка, это на самом деле ты?
— Или это какой-то прикол?
— Да как же ты такой красивой стала?
— Неужели пластическую операцию сделала?
— Откуда столько денег взяла?
— Это на самом деле я, — ответила на все вопросы сразу. — Никакой пластики, просто я выросла.
— А ты знаешь, Анька, красавица-то наша, подурнела, — сообщила мне Олеся. — Хотела губы накачать, но что-то пошло не так, у неё их все перекосило.
Наверное, потому её сегодня на вечере и нет. Да я и не горела желанием с ней встречаться. Другие девчонки и мальчишки просто меня не замечали, а Анька еще и насмехалась, толстухой прыщавой меня называла. Да, я была такая, но зачем мне об этом напоминать каждый день? Я ненавидела Аньку. Ну и поделом ей.
Когда все насмотрелись на меня, снова сели за столы и принялись есть, пить и разговаривать. Я почти не принимала участия в общей беседе, так как редко бывала на мероприятиях, которые устраивались в классе. Было грустно, потому что как минимум половина школьной жизни прошла мимо меня. Одноклассницы, то одна, то другая, время от времени вспоминали обо мне, спрашивали, где я училась, как сейчас живу, чем занимаюсь. Я отвечала, девчонки восхищались и снова переходили к собственной беседе. А с парнями мне вообще не о чем было разговаривать, потому что они и в школе никогда со мной не разговаривали.
Нет, вообще-то один разговаривал. Витька Рязанов, самый маленький, щупленький и некрасивый парень в классе. Я была на полголовы выше него. Мы встретились однажды летом в деревне, я гостила у двоюродной тёти, а у него в той деревне жила бабушка. Там не оказалось ребят нашего возраста, и мы были вынуждены общаться. Ходили вместе за грибами и ягодами, купаться на речку. А когда вернулись в город и начали учиться, даже «привет» перестали говорить друг другу. Лучше уж никакого парня не иметь, чем такого. Представляю, как одноклассники стали бы ржать над нами. Они нашли друг друга, самая стрёмная парочка и всё такое. Витька, наверное, думал так же.
В ту деревню я больше не ездила.
Сегодня на встречу Рязанов не пришел. Я спросила у Ларисы, бывал ли он на других встречах.
— Вроде нет, — ответила подруга. — Да я не помню. Но ни на одной фотке со встреч его нет, так что наверное не был. А что?
— Да ничего, — пожала я плечами. — Просто так спросила.
Просто потому, что он был моим товарищем по несчастью. Но друзей у Витьки было всё-таки больше, чем у меня подруг. Потому что в отличие от девчонок многим парням внешность их друга совсем не важна.
— Ир, а ты замужем? — этого вопроса я давно ждала.
Многие одноклассницы похвастались, что вышли замуж, у некоторых уже и детки родились.
— Нет еще, но завтра буду. Завтра у меня свадьба, — ответила я.
Говорить, кто мой жених, я не собиралась. Ну, разве что если очень настойчиво допытываться будут, тогда скажу. Хотя Марина и Лариса знали. Но я просила никому об этом не рассказывать.
— Поздравляем, поздравляем! — наперебой восклицали одноклассницы.
Но спросить, как зовут моего завтрашнего мужа, они не успели.
— Ой, Ирка, — вдруг вспомнила Маринка. — Мы твоего Валерку здесь, в нашем кафе видели, когда только что пришли. У него, оказывается, мальчишник в малом зале. Он и не знал, что у нас тут встреча.
Потому что Валера не учился с нами в десятом и одиннадцатом классе, и в списке выпускников его наверняка нет. Он пару дней назад говорил мне, где будет его мальчишник. А я совсем забыла об этом.
— Кстати, мы его к нам приглашали, — добавила Лариска. — Обещал зайти на пять минут.
— Иркааа... так это Валерка Доржецкий твой жених? — догадалась Света.
— Да, — пришлось признаться мне.
Они снова начали восторгаться, как ловко я Аньку обошла. А потом снова занялись своими беседами.
Интересно, сильно ли Валера удивится, узнав, что я — та его самая страшненькая бывшая одноклассница? А, может, уйти, не дожидаясь, когда он сюда придет? Подумала и решила остаться. Не могу же я вечно скрывать от будущего мужа этот факт. Теперь-то мне нечего стыдиться своей внешности.
— Ир, а давай пойдем, подсмотрим, как твой Валерка на мальчишнике развлекается? — шепнула мне Маринка, и глаза у неё загорелись.
— Как? — удивилась я.
— У охранника есть камеры видеонаблюдения за обоими залами кафе. Мы его просто попросим.
— Он не позволит.
— Позволит! Я его знаю, он муж моей двоюродной сестры.
Я доверяю своему жениху. Но ведь интересно же. Ни разу в жизни на мальчишнике не была, только в кино пару раз видела.
— Ладно, пошли, — согласилась я.
— Мы в туалет, — предупредила Марина Ларису, и мы вышли из зала.
Муж двоюродной сестры Марины пустил нас в закуток, где стояли мониторы камер, и даже предложил нам стулья. Мы сели. Второй зал был маленький, и камера охватывала его почти весь. Столы были сдвинуты в один и за ним сидели Валера и его друзья, человек десять. Пара тех, с кем он меня знакомил, остальных я не знала. Ни одной девушки не было. Мы увидели, как в зал принесли блестящий стальной шест на подставке, вышла девушка и начала танцевать на пилоне. И танцевала неплохо. Одета она была в черный кожаный купальник с одним длинным рукавом и туфли на высоченных каблуках и платформе. Волосы у девушки были светлые и длинные, завязанные в хвост на затылке. И очень знакомое лицо. Уже через секунду я поняла, что это Анька.
— Да это же Анька Гонцова! — громким шепотом сообщила мне Марина.
— Сама вижу, — ответила я.
И никакие губы у неё не кривые, между прочим. Правда, чуть более полные, чем раньше были, но это почти не заметно. Она по-прежнему очень красивая.
Теперь я наблюдала не за танцовщицей, а за Валерой и его друзьями. Они с удовольствием смотрели на девушку. И взгляд Валеры мне совсем не понравился. Горел, как у мартовского кота. На меня он так никогда не смотрел. Так я вообще-то на пилоне и не танцевала. А Анька закончила танец, подошла и села Валерке на колени. Это типа концовка такая у танца. Валера покраснел, она засмеялась, чмокнула его в щеку, встала и ушла.
— Ир, ну, не хмурься, все же пристойно было, — сказала Маринка виновато. Наверное, уже пожалела, что предложила подсмотреть мальчишник.
Хотя она права. Действительно, ничего ужасного не произошло. Я уже хотела встать и вернуться на встречу, но тут Анька снова вошла в зал, теперь она была в вечернем облегающем платье и в туфлях на высоких каблуках, но без платформы, а волосы были распущены. Она подошла к столу и по-хозяйски уселась рядом с Валерой, причем его друзьям пришлось подвинуться. Валера обнял Аню за плечи, они наклонили головы близко друг к другу и принялись о чем-то разговаривать. Но нам было не слышно, камеры передавали видео без звука.
— Ладно, пойдем уже, а то ребята нас, наверное, потеряли, — сказала Марина, встала и потянула меня к выходу.
Я тоже встала и пошла за Мариной. И зачем только согласилась подглядывать?! Ничего не знала бы, и спала бы спокойно. И ведь не спросишь Валерку, о чем это он с Анькой шептался, случайно ли она появилась на его вечеринке? И как мне теперь с этим жить? Зачем я вообще на эту встречу выпускников пришла? Самолюбие свое дурацкое потешить. Потешила, называется.
Думала, расплачусь, но слёз почему-то не было. Я почувствовала, что спокойна, как бронзовая статуя.
— Пожалуй, домой пойду, — сказала я, когда мы вышли в фойе.
— Ирин, ну чего ты, расстроилась что ли? — спросила Марина.
— Да нет, — соврала я. — Просто будет неудобно, если мы вдруг здесь с Валеркой встретимся. Он может подумать, что я специально пришла, чтобы за ним шпионить.
— А, понятно, — кивнула Марина. — Ну, хоть в зал зайди, с ребятами попрощайся.
— Зайду, — кивнула я. Тем более что оставила там свою сумку.
В зале звучала музыка, некоторые одноклассники сидели за столами, другие танцевали. Никто нас и не думал искать. Я взяла сумку, но за стол не села.
— Ир, ты что, уже уходишь? — спросила Лариса.
— Ой, ну ты же только что пришла, Ирина, — подхватила Олеся.
— У меня же завтра свадьба, надо хорошо выспаться, — отговорилась я.
Но еще минут пятнадцать я не могла уйти, так как девчонки и даже некоторые парни окружили меня, принялись снова поздравлять со скорой свадьбой и желать счастья. Было приятно.
Когда я уже со всеми попрощалась, всех поблагодарила, со всеми сфотографировалась, дала свой номер телефона всем, кто просил, и собралась выйти, в зал вошел Валера. И не один, а с Анькой. Теперь он обнимал её не за плечи, а за талию.
Одноклассники сразу переключились на них. Я хотела незаметно выйти, но Валера увидел меня. Быстро отодвинулся от Ани, удивился:
— Ирина, а ты что тут делаешь?
— У нас тут встреча выпускников, — ответила я.
— А ты-то к ней какое отношение имеешь? — он еще больше удивился.
— Вообще-то я училась в одном из этих классов, — заметила я.
— В котором? В «А» или «Б»?
— «В».
Валера смотрел на меня с всё возрастающим удивлением. И Аня смотрела так же. Не узнавала. Мне почему-то стало смешно. Но я сдержалась.
— Да это же Ира, Ирина Сунцова! — не выдержала Светка. — Ну, такая прыщавая толстая девчонка, неужели не помните? — добавила она, видя, что Аня и Валера всё еще ничего не понимают.
В глазах Аньки и своего жениха я заметила огоньки понимания, но они всё еще смотрели недоверчиво. Наконец Валера шагнул ко мне, взял под руку и молча потащил из зала. В фойе он отвел меня за кадку с пальмой и спросил:
— Ты почему мне сразу не сказала, что это ты была той прыщавой толстухой?
Тон такой жесткий, на грани грубости. Валера никогда со мной подобным тоном не разговаривал. Мне это совсем не понравилось.
— А это так важно? — уточнила я.
— Конечно, важно! Я не хочу, чтобы моя дочь в детстве была такой же, какой была ты! Не хочу, чтобы над ней всё время насмехались!
— Так что же раньше сам не спросил, какой я была в детстве? Фотки бы попросил показать.
— Откуда я знал, что ты была такой уродиной?
— А откуда я знала, что для тебя это так важно?
— Всё равно должна была предупредить! Извини, конечно, но в свете открывшихся обстоятельств я не хочу, чтобы ты была матерью моих детей.
Я внезапно поняла, что совсем не люблю Валерку. Это было лишь детское увлечение. А когда мы снова встретились, он влюбился и предложил мне замуж, не смогла устоять. И даже гордилась тем, что он не узнал во мне того гадкого утенка. А он, как оказалось, до сих пор меня такой считает.
— Что ж, значит, завтра не будет никакой свадьбы, — сказала спокойно.
— С ума сошла? — возмутился Валерка. — Ресторан заказан, гости приглашены!
— Ничего, что-нибудь придумаешь, — ответила я и направилась в гардероб.
Валерка поспешил за мной.
— Ирина, не дури, свадьба завтра будет. А через полгода разведемся. Иди сейчас домой, я скоро приду, и мы обо всём договоримся без скандала.
Как он быстро всё решил! А еще сегодня днем говорил, что безумно меня любит.
Я молча продолжала идти к гардеробу. Пусть думает, что молчание — знак согласия. А скандалить я и не собиралась. Оделась и вышла на улицу. Туда Валерка за мной не побежал.
Не будет завтра никакой свадьбы! Я просто домой сегодня не вернусь. Вообще туда больше не вернусь. Мы с Валерой уже месяц как жили на съемной квартире, там было и моё свадебное платье, и кое-какие вещи, но ничего такого, без чего не смогу обойтись.
Правда, к родителям идти нельзя, к подругам тоже, там Валера будет искать меня в первую очередь. Ладно, что-нибудь придумаю.
Я медленно шла от кафе к скверу. Посижу там на скамейке, подумаю. Вечер теплый, идет легкий снежок. Красиво... Но на улице долго всё равно не просидишь. Я надеялась, что хорошая мысль придет в голову раньше, чем замерзну.
Вечер еще не поздний, на улице было много прохожих. Едва я успела отойти от кафе на несколько шагов, как услышала за спиной мужской голос:
— Девушка, вас тоже не пустили в «Шоколад»?
И через мгновение мужчина уже шел со мной рядом. Среднего роста, симпатичный. Лет примерно двадцати — двадцати пяти. Улыбнулся мне. Обычно я не разговариваю с незнакомыми мужчинами на улице. Но этот не выглядел опасным, да и народу на улице полно. Ответила:
— Нет, я сама ушла, — и удивилась: — А почему тоже?
— Да в «Шоколаде» сегодня встреча выпускников нашей параллели, — он усмехнулся. — А меня не пустили. В списке не нашли.
Я посмотрела на парня внимательнее. Вроде бы такого в наших трех классах не было...
— А вы хотели просто поужинать? — спросил парень.
— Нет, я была на встрече выпускников.
— Вы тоже учились в нашей параллели? Тогда почему я вас не узнаю?
— Я вас тоже не узнаю.
— Школа номер три, окончили в две тысячи тринадцатом?
— Да, — кивнула я.
Мне уже стало очень любопытно, кто же это. Может, этот парень учился в каком-нибудь из параллельных классов, и не долго. Может, поэтому я его не знаю, и поэтому его не было в списке приглашенных.
— Я всё еще вас не узнаю, — сказал он. — Так может, просто снова познакомимся? Меня зовут Виктор Рязанов.
Так вот кто он! Вот этот симпатичный широкоплечий парень, который выше меня на полголовы, когда я на девятисантиметровых каблуках — Витька Рязанов? Хотя теперь я начала его узнавать. У этого Виктора с тем Витькой определенно есть что-то общее. Улыбка. И глаза.
— Витя? Неужели это ты? — обрадовано воскликнула я. — Боже мой, как ты изменился, какой красавец стал! Ну, как ты, где ты, чем занимаешься?
— Отслужил в армии, решил остаться на сверхсрочную, поступил в военную академию, учусь, — ответил Виктор. — Приехал в родной город на пару дней, ночью уже уезжаю. Вспомнил, что сегодня вечер встречи. Делать до отъезда нечего, решил сходить. Я ведь ни разу на встрече не был за пять лет. А меня даже в список забыли внести. Но вы так и не сказали, как вас зовут.
— Я Ирина Сунцова.
— Ирина? Так ты та самая девочка, с которой мы вместе были в деревне Часовня в две тысячи одиннадцатом? — Виктор повернулся ко мне, взял за плечи и с восторгом заглянул в глаза. — Ни за что бы не поверил, если бы кто-то другой мне это сказал.
— А ты хотел на встречу? Пойдем, я проведу, — сказала я.
— Да не надо, — он отпустил меня и махнул рукой. Мы продолжили идти по улице. — Если честно, я хотел побывать на этой встрече только потому, что мечтал увидеть тебя. Но уже увидел, поэтому там мне делать нечего. Но если ты хочешь вернуться, пойдем.
— Нет, я уже оттуда ушла.
И мы пошли дальше к скверу, вспоминая наше общее лето в деревне. На самом деле нам там было весело. Мне и сейчас было хорошо рядом с Витькой, как и в то время. Он признался, что после возвращения в город перестал со мной общаться только потому, что над нами стали бы смеяться. Я призналась в том же. Потом Витя спросил:
— Ирина, а почему ты ушла со встречи?
И я рассказала, что завтра у меня свадьба, которой уже не хочу. Витя обнял меня и сказал:
— А знаешь, ты нравилась мне и тогда, когда была... такой, какой была. Я мечтал в то время, что окончу школу, заработаю денег и отдам тебе, чтобы ты смогла сделать пластическую операцию и стала красивой.
— Операция не понадобилась, — улыбнулась я. — И я тоже мечтала увидеть на встрече тебя. И очень рада, что мы встретились.
Мы погуляли по скверу, посидели на скамейке. Замерзли, пошли в кафе. Не в «Шоколад», в другое. В моей сумочке несколько раз звонил телефон, и приходили смс-ки. Звонки были от Валеры. Сообщения тоже от него. «Ира, ты уже дома? Почему не отвечаешь?», «Ира, куда ты пропала? Я же сказал, что скоро приду!»
Я не стала отвечать, а потом и вовсе отключила телефон.
— Молодые люди, кафе через пятнадцать минут закрывается, — подошел к нам официант.
Виктор расплатился за кофе, который мы выпили и за пирожные, которые мы съели, и вышли из кафе.
— Когда у тебя поезд? Я провожу, — предложила я.
— В два часа ночи. Давай лучше я провожу тебя домой, — ответил Витя.
Я призналась, что идти мне некуда. По крайней мере, до завтрашнего утра, до десяти часов. В десять регистрация во дворце бракосочетания. А после Валере не будет смысла разыскивать меня.
— Провожу тебя, посижу до утра на вокзале, потом вернусь к родителям.
— Давай лучше я отвезу тебя к своим родителям, — предложил Витя. — Там твой жених точно искать тебя не будет.
Я помолчала с минуту. А почему не согласиться? Всё лучше, чем на вокзале кантоваться. Только в каком качестве я буду ночевать у родителей Виктора? Видя, что я колеблюсь, он добавил:
— Представлю тебя, как свою невесту. А потом сама решай, быть ею или не быть.
— Это что, ты меня так сейчас замуж позвал? — спросила я.
— Ну, в общем... да, — ответил он. — А если хочешь, поедем со мной прямо сейчас? Раз тебе не нужна пластическая операция, у нас есть деньги на свадьбу. Ты согласна?
Я подумала одну минуту. Ведь именно о таком парне, как Витя, я всю жизнь мечтала. Его единственного я вспоминала с теплотой после школы. А он, оказывается, обо мне вообще не забывал.
Потом подумала еще одну минуту. А если он стал еще и таким красавцем, чего я еще раздумываю?
И ответила:
— Согласна!
И мы вместе поехали сначала к родителям Вити, потом заехали к моим. Валера уже у них был, искал свою невесту, поэтому они волновались, не дозвонившись мне. Я успокоила их, и мы поехали на вокзал. Купить еще один билет не было проблемой. Через сутки мы оказались в городе, где служил и учился Виктор. Марина и Лариса позвонили мне и рассказали, что свадьба состоялась. Валерка женился на Аньке.
Я за них рада, честно.
А через месяц и мы с Витей сыграли свадьбу.
И вот уже два года я счастлива, что всё-таки пошла на ту встречу выпускников.
Автор на Призрачных Мирах: https://feisovet.ru/%D0%BC%D0%B0%D0%B3%D0%B0%D0%B7%D0%B8%D0%BD/%D0%98%D0%B3%D0%BD%D0%B0%D1%82%D0%BE%D0%B2%D0%B0-%D0%9D%D0%B5%D0%BB%D0%BB%D0%B8/
Автор на ПродаМан: https://prodaman.ru/Nelli-Ignatova/books
Иногда так хочется рассказать о чем-нибудь очень и очень значимом, но, как только дело доходит до бумаги, остается одно лишь желание. И опять нужно взывать к совести этой прекрасной, но переменчивой женщины по имени Муза.
Мы никогда не верим в чудеса, но зато так надеемся, что они произойдут в нашей самой обыкновенной жизни. Причем тогда, когда нам это нужно.
На моих глазах бродячий пес подошел к женщине и неожиданно лизнул ей руку.
— Ты что, его знаешь? — удивился стоящий рядом мужчина.
— Нет, но может быть, я встречалась с ним в другой жизни, — женщина посмотрела на удивленное лицо мужчины и вдруг громко рассмеялась.
Глава 1. ВЫКИНУТЬ ИЗ ГОЛОВЫ
Первый день
Утро не задалось. Вначале позвонили Андреевы и заявили, что к ним внезапно приехали родственники из Испании. Саша машинально переспросила в телефон:
— Это, какие?
— Тоже Андреевы, — категоричный ответ с другой стороны полностью обескуражил.
Ей казалось, что если бы приехали какие-нибудь Алонсо, Кастро или Кортесы, то было бы и не так обидно. А тут — всего лишь Андреевы. И планы разрушили, и фамилия у них для Испании в высшей степени странная. Сашин муж немедленно сделал вид, что жутко обиделся и резко засобирался в гараж. Стоящий рядом младший сын Вовка не скрывал довольной физиономии. Средняя по возрасту, единственная дочка Вика была настолько критически настроена по отношению к нему, что можно было не сомневаться, что как только они вырастут, то всегда и во всем смогут достигнуть согласия. И сейчас она почти солидарным авансом не пыталась скрывать свою радость. Куда исчез старший сын Иван, было покрыто великой тайной общения двух полов. По крайней мере, услышав последний и самый горький мамин вздох, он произнес:
— Очень жаль, — и, сказав эту короткую, но крайне емкую фразу, старший сын практически растворился в насыщенном ароматами приготовленных заранее блюд воздухе квартиры.
В рамках подготовки к выходу в гараж муж ненадолго уселся к телевизору — шло повторение вчерашнего матча по футболу. А Саша, почти мгновенно, осталась один на один с приготовленными блюдами, требующим приведения в исходное положение столом и вдобавок со своими сомнениями. Зачем это все ей? Она вышла в большую комнату и неожиданно почувствовала страшную и непреодолимую обиду. Все члены семьи нашли себе занятие, даже Вика и маленький Вовка, а кому нужна она — женщина, возраст которой перевалил, хоть и совсем немного, но уже за сорок?
Саша почти свалилась в кресло и рассеянным взглядом наблюдала за мужем и младшими детьми — старший сын уже не проявлялся. У нее даже злости не было. А накатывалось полное безразличие. Чувствуя что-то не то, оглянулся в своем кресле муж. Его взгляд развернувшихся глаз с натугой проскочил по Саше.
— Ну, ты чего? — но едва Саша с надеждой подняла свою голову, как он уточнил, — слушай, а у нас пиво в холодильнике еще осталось?
Вот теперь уже все. Это предел. Саше было совершенно безразлично, услышал ли кто-то из домочадцев стук закрывающейся за нею входной двери. И все равно, она сбегала по лестнице так, как будто боялась, что за ней погонятся и остановят. Но погони не было, а ноги, не обращая внимания на тормозящие сигналы из мозга, вели в неизвестном направлении. Куда? Безразлично. Идет толпа и она за нею. То медленно, то быстро. Эта толпа такая же безразличная к ее переживаниям, но она же чужая. Она тащит Сашу в метро и уже не хватает ни воли, ни сил, чтобы остановиться. И когда турникет встал преградой на ее пути, а сзади начали раздаваться нетерпеливые возгласы, она машинально достала из сумочки и прижала к круглому окошку свой проездной. Непонятно почему, но ей было очень и очень страшно. Даже казалось, что она сделала что-то не так, и появился страх — а вдруг эти крутящиеся рога застынут в своем движении. Или ее опять начнут торопить, а потом прибежит сотрудник, как их тут называют, этой станции и отведет ее куда-нибудь. Но никто не прибежал, а рогатая конструкция туго крутанулась вперед, пропуская Сашу к эскалатору. Еще несколько шагов и она безвольно ступила на первую ступеньку.
В вагоне сидящий напротив нее мужчина уперся в нее глазами. В душе Саши со страшной крутизной нарастал ужас — она не успела привести себя в порядок, даже губы не накрасила. И сейчас смотрела на себя со стороны — лохматая, помятая и неухоженная женщина. И даже сапоги обрызганы россыпью грязных точек — следов созданных машинами брызг. Ее поднимающийся снизу взгляд столкнулся с глазами рассматривающего ее мужчины. Секунд двадцать — тридцать они боролись почти на равных. А потом… Саша не выдержала и, воспользовавшись очередной остановкой поезда, выскочила через только начинающие раскрываться двери на перрон. Она не оборачивалась, но была твердо уверена, что мужчина вскочил со своего места и наблюдал за ней до тех самых пор, пока начинающий разгоняться поезд не потащил вереницу шумных вагонов прочь со станции.
Ехать куда-то уже не хотелось. Обратный эскалатор потащил ее наверх. На какой станции? Какая разница. Главное, этот воздух, в котором одновременно присутствует сырой привкус притаившейся где-то рядом Невы и очевидный запах частично сгоревшего в двигателях бензина. В такой атмосфере во все стороны, одновременно, и чаще всего без цели, бредут многие тысячи людей: стариков и детей, русских и китайцев, женщин и мужчин. Одни грустно шествуют в одиночестве, пытаясь гордым наклоном головы показать, что у них все очень хорошо. А другие шумят и буянят целыми группами, тоже делая вид, что у них прекрасны и жизнь, и дела, и даже настроение. Но может им просто страшно оставаться в одиночестве. А в группе можно спрятаться и, затаившись, не вылезать из обличья всецело довольного и самодостаточного человека. Но и одинокие фигуры, и смешанные, и однополые пары, и маленькие, еще не подпадающие под запрет толпы, группы совпадали в одном — во всех случаях в них преобладали женщины.
Саша шла по улице с полным безразличием к окружающему миру и, казалось, что он, обидевшись, начинает отвечать ей взаимностью. Десятки лет жизни в этом городе позволяли ей, подобно автомату, своевременно включать двигательный аппарат и переходить дороги только на зеленый свет. И лишь один раз она зазевалась, и когда ее привел в себя необыкновенно дикий визг тормозов, Саша только кинула взгляд на остановившуюся легковую машину, а то, что ей сказал водитель — она не запомнила.
— Вам куда, девушка? — голос кассирши вырвал из какого-то оцепенения.
Саша рассеянно огляделась. Она стояла в очереди на Финляндском вокзале. Судя по значительной длине и достаточно шумным эмоциям на появившуюся задержку, она провела здесь не так уж и мало времени.
— Ну, так куда? — послышался повторный вопрос.
— Давайте до Репино, — почему туда, Саша даже не подумала.
Просто раньше девчонками, да и потом, с маленькими детьми, они мотались туда по выходным. А в последние годы и обязательно с мужем. Саша машинально расплатилась за билет, отошла от кассы и надолго замерла в растерянной позе почти посередине зала. Справа, за турникетами и стеклянными дверями стояли готовые рвануть до станции назначения электрички. Одна из них уже не выдержала напряжения и с грохотом покидала опостылевший ей перрон. А слева одиночные фигуры покидали территорию вокзала. Этот проход был более мрачным и скучным. От него веяло разочарованием в жизни и желанием на все махнуть рукой.
— Девушка, ну, сколько можно стоять на проходе, я давно за вами наблюдаю, — полная женщина в сопровождении безразличного мужчины специально развернулась, чтобы отметить творимые Сашей нарушения и безобразия.
Она еще долго говорила о необходимости думать — об окружающих людях и об общей ответственности за сложившуюся ситуацию в обществе. А ее муж откровенно и неприкрыто зевал, изредка бросая взгляды на проходивших мимо него девушек.
Наконец, Саша не выдержала. Прямо перед ней стояла женщина, к которой стала примыкать значительная по численности группа поддержки. Не менее семи-восьми женщин в полном согласии с ее словами и с усердием цирковых медведей кивали своими головами. А слева стоял все тот же муж. Хотя может быть и просто мужчина. И свободное место для прохода оставалось только справа.
Саша еще долго слышала, но абсолютно не вдумывалась в разносящиеся по залу слова. Ее пальцы уже прижимали купленный билет к окошку турникета.
— Поезд до…, — безликий автоматический диктор пытался говорить безразличным женским голосом.
Саша встрепенулась — а ведь ей подходят почти все поезда. Она бросила взгляд на огромное электронное расписание и без заминки двинулась к первой из уходящих электричек.
Репино
В электричке ее сморило, и она едва не проскочила знакомую с самого детства станцию. Люди почти с волнением наблюдали, как она выскакивала из вагона, двери которого сразу захлопнулись за ее спиной. Зачем она сюда приехала? И как часто приходится выбирать по какой дороге продолжать свой путь — правой или левой? Или идти по траве, не обращая внимания на бездорожье? А нужна ли нам дорога? С мощеной поверхностью, с переходами, указателями и, может быть, даже случайными переходами и мостами. И как всегда непонятно и безжалостно зависает вопрос о попутчиках.
Саша вспомнила, как в молодости бегала за собственным мужем. Конечно, будущим. Ей пришлось подлаживаться под его график жизни. Внезапно появляясь на его пути, на посещаемых им мероприятиях и умело внедряясь в его жизнь, она постепенно создавала его представление об истинном комфорте. Пока он, наконец, и вполне добровольно, не осознал, что не может быть иначе. Оставалось совсем немного — подтолкнуть его к нужным действиям. И когда они, взявшись, как дети в младших классах, за руки, уверенно шли в загс, гордость распирала их обоих. Муж, ее Сережа, принял решение. Сам и, как он считал, без подсказок. А Саша счастливо улыбалась, какой он, все-таки, глупый, но зато ставший полностью только ее.
Она шла до тех пор, пока не уперлась в валун. Гигантский камень, одиноко застывший в нескольких метрах от дороги. От которого, почти как от живого человека сквозило одиночеством и тоской. Поверхность камня носила множество попыток его декоративного оформления. Со стороны дороги почти по всей поверхности оставались следы синей краски — кто-то хотел вписать валун в непонятный дизайнерский ландшафт. Потом разные люди разноцветными вкраплениями оставляли результаты своего творчества: рисунки, фамилии и имена, а на ровной площадке наверху кто-то кривыми линиями нанес стандартный символ раненого стрелой сердца. Со стороны это больше напоминало кол, забитый в грудь представителя враждебного человеку мира упырей, ведьм или вампиров.
Почему Сашу привлек этот грязный камень, явный родственник разбросанных по Ленинградской области валунов, она не знала. Даже сказать конкретно, какое чувство стало основанием ее остановки в этом месте, она бы не смогла. Может жалость к изгаженному человеческой глупостью камню, а может резкое и необъяснимое понимание его страшного и постоянного одиночества. Такого же, как и у нее.
Саша уперлась руками в валун, и прошло совсем немного времени, как на его поверхность одинокими каплями стали ударяться ее слезы. Она уже не видела, как внезапно и необъяснимо среагировала природа на ее переходящий в рыдания плач. Стало заметно темнее, а деревья зашевелились, зашумели листвой и, не чувствуя сил для сопротивления, стали сгибаться под напором неизвестно откуда взявшегося мощного и упругого ветра. Прошло еще немного времени и руки Саши, потеряв контакт с поверхностью камня, провалились в пустоту.
Она испуганно вскочила, отряхивая с себя прилепившиеся к одежде траву и листья, и стала оглядываться вокруг. Все осталось как прежде, но в двух метрах от нее, прислонившись плечом к дереву, замер диковинный старик с большими глазами. А взгляд-то, какой? Саша интуитивно стала разворачиваться, но пресекая ее попытку, раздался скрипучий голос:
— Не спеши! Раз разбудила.
Пронизывающий и пытливый взгляд бегал сверху вниз по ее лицу, по телу. Наконец, старик стал уточнять:
— Ну и чего ушла?
Разговор со стариком
Ошеломленная его появлением Саша решила вступить в уже начавшийся разговор:
— Сама не знаю. Но когда к тебе относятся как к какой-то собаке, то так обидно, дедушка, представить невозможно.
— Значит, говоришь «как к собаке»?
Старик задумался. А Саше неожиданно стало вполне комфортно. Вот, перед ней стоит пусть и старый, но человек, который слушает ее жалобы и, что вполне возможно, захочет дать ей дельный совет. Она рассчитывала поговорить, но в полном молчании прошло еще несколько минут. Тишина уже начинала по-настоящему тяготить, когда снова раздался голос старика:
— Раздевайся.
— Что?
— Живее! Ты получишь то, что хочешь.
Почему-то Саша почувствовала, что не сможет ослушаться. Под пристальным взором старика, пытаясь одновременно прикрыться то одной, то другой рукой, и ставшая почти мгновенно безвольной она начала стягивать с себя одежду. Ее воля попыталась взбунтоваться всего лишь один раз, когда она дошла до нижнего белья. Немедленно последовал суровый окрик старика, и Саша продолжила раздеваться.
— Ну вот, — старик медленно подошел к ней сбоку, и когда внутрь Саши стали прорываться целые океаны холода от страшного ожидания, его теплая рука прикоснулась к ее плечу.
— А сейчас мы попробуем сделать тебя счастливой. Только не сейчас, а значительно позже. И запомни на будущее — среди людей только я смогу тебя понимать.
Почти сразу Сашино тело начало свербеть, и женщина даже не увидела, а почувствовала, как на ее коже появляются небольшие папулы. И едва ее взгляд опустился вниз, как она увидела их — такие маленькие, но зато в бесконечном множестве. Руки совершенно перестали слушаться хозяйку, они прыгали с одного места на другое и уже не чесали, а практически раздирали собственную кожу. Постепенно движениям пальцев все больше стала мешать прорастающая на глазах шерсть. Она была почти черная и завивалась настоящими волнами. Сашу на минуту сковал ужас. Она замерла, а потом с новой силой стала расчесывать свое тело. А потом тупо и болезненно заныл позвоночник. И как будто кто-то очень большой и сильный согнул ее тело вперед, а задние ноги бесстыже раздвинулись в стороны и согнулись в коленях. И Саша завыла. От всего: от обиды; от приходящей пульсациями боли и, кажется, даже от присутствия этого старика, который, наверное, с удовольствием смотрел за ее мучениями и испытывал от этого настоящее наслаждение. Наконец, силы покинули ее, и Саша упала.
Она не помнила, когда очнулась. Тяжело открывались ставшие какими-то чужими глаза. Руки почему-то не подтягивались, а ноги… Снова охватил ужас — необычайно четкий взгляд высмотрел настоящие собачьи, только не ноги, а лапы, которые кто-то непонятно как прицепил к ней снизу. Саша покрутила головой вокруг себя и задергалась, пытаясь сбросить с себя это непонятное наваждение.
— Ну-ну, — старик, который никуда не уходил, потрепал Сашу по голове. — Ты же этого сама хотела. Вернее, говорила. Ну, так попробуй. Побегаешь собакой. А там посмотрим. Может и понравится.
Саша в ответ немедленно заскулила.
— Ну, это ты зря, — откликнулся старик, — спорить со мной бесполезно, да и мне интересно. Так что придется отрабатывать затраченный на тебя труд. Иди, бегай.
Старик почти безразлично провел своей широкой рукой по ее голове, выпрямился и, не тратя слов, пошел в сторону небольшой рощи. А Саша сама не поняла, как она сумела встать, но испуг гнал ее вслед за ее врагом и истязателем. И никто другой во всем мире, кроме него, помочь ей не мог. У рощи она почти догнала старика и попыталась протянуть к нему свою руку. Но ее не было. А когда она поднимала переднюю лапу, то сразу теряла устойчивость и падала на дорогу.
Саша снова и снова догоняла старика, пока, но уже одной своей пастью, почти ухватилась за его шаровары. Со стуком зубов челюсти сомкнулись, захватив заполненную только воздухом пустоту. И, пожалуй, что впервые в своей жизни Саша почувствовала настоящее одиночество. А старик исчез, словно растворившись в заметно посвежевшем к вечеру воздухе.
Собачий род
Стояла ранняя осень. Очевидный, но все еще не такой значительный холод почти всегда вызывает желание людей вернуться домой. А для собаки? Сашу знобило. Теплая шкура не спасала. Да и кто сказал, что она теплая. Ей пришлось бежать. Все быстрее и быстрее. Сбоку в основании каменного крыльца огромного санатория Саша обнаружила уютный пролом, заваленный опавшими листьями. Видимо, замели нерадивые дворники. Нырнув в пролом, Саша никак не могла разместиться. Она долго пристраивалась, пока не почувствовала неуверенный, но почти милый уют. Уже через несколько минут вымотанная Саша крепко спала.
— Вот сучка пристроилась! — нецензурная брань ворвалась в ее уют.
Саша не успела прийти в себя ото сна, как движущая по огромному радиусу метла ударила по камню. То ли недовольный дворник не мог показать необходимую меткость, то ли размеры его орудия труда оказались намного больше по размеру входа в Сашину норку. Впрочем, ожидать повторения удара она не стала и, громко взвизгнув, бросилась наутек. А вслед ей еще долго неслись угрозы и предупреждения. А Саше было совершенно непонятно, как влияет ее присутствие на качество работы обыкновенного дворника.
Но страх — неприятная вещь, и потому она продолжала бежать. Саша выскакивала на многочисленные бетонные и асфальтовые дорожки и тут же, едва завидев людей, кидались в примыкающие заросли или в высокую траву. А еще ей жутко хотелось есть. Живот почти притянуло к ребрам. И хотелось почесать правый бок. Она попробовала сделать это правой лапой — не удержала равновесие и упала на дорогу. Стало жутко обидно. Но зато в воздухе появился необычайно резкий запах чего-то мясного. Какое-то время Саша еще сомневалась, а потом, подчиняясь только органам обоняния, стремглав кинулась через кустарник.
Она сравнительно долго продиралась сквозь переплетающиеся ветки. Несколько раз распрямляющиеся после воздействия сучья больно ударяли ее по глазам и оказавшемуся таким чувствительным носу. Но она не останавливалась. Тем более, что скоро началась роща с невысокими деревьями. Не привыкшая к животной жизни, требующей постоянной осмотрительности и готовности к возникновению опасности, Саша неслась как сумасшедшая. Внезапно деревья расступились, открывая несуразно невысокий кирпичный забор. Пришлось развернуться и продолжать бег вдоль этого возникшего препятствия. А стена как-то неожиданно оборвалась, и Саша выскочила на бетонированную площадку, уставленную контейнерами различного размера. Со всех сторон неслись разнообразные запахи. Но постепенно все они оказались подавлены одним, появившимся вместе с выдвинувшимися в ее сторону собаками. Раздалось громкое рычание, а вперед выдвинулся огромный пес. Его окраска представляла собою странную смесь белого, рыжего и невыраженного темного цвета-окраса.
Саша терялась в сомнениях. Страх охватывал ее со всех сторон. Когда пес подошел совсем близко, внутри Саши стоял настоящий мороз. Очень хотелось убежать, но ноги, точнее лапы, дрожали и подгибались. Саша опустила морду, поджала ушки и стала ожидать своей участи. Она даже глаза закрыла. И ясно даже не поняла, а скорее почувствовала, что стоящие перед ней собаки явно что-то обсуждают. Вот только она ничего не может понять.
Резкий и неприятный запах, как раз то, что мы называем псиной, зависал над Сашей. Он походил вместе с огромным псом вокруг, то замедляясь, то убыстряясь. А потом широкий язык прошелся где-то возле ее носа, проскочил рядом с глазами и рядом с ухом оторвался от нее. Вожак признавал Сашу. Хорошо это или плохо — пока было не понятно. И, главное, было очень и очень стыдно, когда другие собаки подходили в порядке непонятной, но очевидной очереди. Выполняя ритуал обнюхивания, они тыкали своими носами в разные места на теле Саши. Когда влажные носы касались ее интимных мест, она покрывалась мурашками ужаса. Конечно, будь она человеком, она умерла бы от стыда. Но только сейчас, с необыкновенной ясностью и ужасом, Саша осознала, что она просто собака. А слово «стыд» не для животных. Когда последней подошла самая маленькая по размеру собака, Саша уже начинала входить в свой новый образ. Но новая знакомая не стала обнюхивать. Для начала она прикусила Сашино ухо, а потом явно нарочно и очень сильно укусила Сашу за бедро. Неизвестно, сколько могло продолжаться это незаслуженное наказание, если бы позади не послышался короткий лай вожака. Маленькая собака неохотно отошла и с виноватым видом направилась к своему властелину. Расположившись чуть позади его, она слегка помахивала своим коротким хвостом и, бросала периодические, Саша была уверенна, и ненавидящие взгляды на пришлую собаку.
Неужели у собак все устроено как у людей? Такая же ревность, обиды и даже злость, выплескивающаяся в устрашающие и даже драчливые действия? И даже проявившиеся узы, только чего? Любви? Брака? Настолько очевидной представлялась Саше связь огромного пса и проявившей себя ненавистницы.
Прошло еще несколько минут и собаки, как казалось, потеряли всяческий интерес к появившейся в их рядах Саше. Они старательно рыскали между контейнеров, принюхивались, а наиболее активные даже ухитрялись запрыгнуть внутрь этих железных коробок. Там они старательно рылись в кучах мусора. А на дорогу вылетали банки, пакеты, наполненные чем-то пахучим и даже кусками съестного. Чаще всего это были куски загнивающей колбасы и заплесневевшего сыра.
Саша мучилась. Запах доводил ее до сумасшествия, а еще страшно хотелось есть. Но вид этих продуктов, имеющих не только далеко не первую свежесть, но и отдающих явной антисанитарией, пугал. Саша долго боролась с бушующей внутри ее моралью и ее быстро умирающими представлениями о человеческих ценностях. Наконец, инстинкт победил. Она подошла к отлетевшему в сторону куску отвердевшей колбасы, помедлила совсем немного и запустила в него свои зубы. Было противно и неприятно. Но в противовес этим чувствам приходили комфорт и сытость. И как-то неожиданно стало хорошо.
Саша рассчитывала, что насытившиеся собаки покинут мусорку. Но бродячие животные привыкли наедаться впрок. И пока им еще попадались приличные и достойные внимание пищевые остатки, вожак не спешил давать команду на отход. Она пришла с той стороны, откуда ее совсем не ждали.
Мусорка находилась на краю населенного пункта, и пока шел прием пищи, мимо нее прошел не один десяток человек. Но большинство только бросало равнодушные взгляды на собачье пиршество. Некоторые возмущенно покачивали головами. Но все равно, все уходили. Появившаяся попозже группа людей тоже проходила мимо, и насторожившиеся вначале собаки продолжили заниматься своим делом. Даже вожак оказался равнодушным. Но разошедшиеся по двум направлениям люди как-то быстро и неожиданно сошлись у входа на огороженную территорию мусорки.
Кто первым напал на другого? Любое постороннее и независимое в своих рассуждениях животное безоговорочно могло сделать вывод, что два вида вступили в безжалостное сражение за зону кормления. И дело тут совсем не в ошибочном представлении, что сытые звери никогда не нападают друг на друга. Люди, нападавшие первыми, метлами, черенками и даже совковыми лопатами били во все стороны. Причем делали они это так старательно, что очень часто попадали по средствам нападения своих же единомышленников.
На огороженной территории началось что-то невообразимое: лай, рычанье, многоэтажный мат и обиженный визг попадавших под удары собак. Основное занятие любой стаи бродячих собак — добыча пропитания. И потому сейчас они были готовы защищать свою территорию кормежки. Но, то ли вожак осознал, что люди имеют обоснованно более высокое право на мусорку, то ли понял безнадежность ситуации. И по его команде собаки пошли на прорыв. Острые зубы впивались в черенки лопат и одетые в сапоги ноги. В ответ удары посыпались еще чаще. Но, видимо, люди не ставили перед собою задачу истребления, а просто хотели освободить от присутствия собак хозяйственную территорию. Поэтому, когда в образовавшийся на левом фланге разрыв между нападавшими устремились собаки, их никто особо и не задерживал. Только били сверху. По головам и лапам.
Вожак остановил стаю почти в сотне метров от места разгрома. Вокруг него сразу стали собираться другие собаки. Вожак окинул своим взглядом путь отступления. По ней ковыляли еще три особи. Один из псов старательно прихрамывал на переднюю лапу. Следующий за ним соплеменник периодически останавливался. Он поднимал свою залитую кровью морду и жалобно выл. И уже на совсем значительном расстоянии, нет не бежала, а шла маленькая самочка. По всей видимости, она выскакивала в разрыв последней, и ей досталась основная масса ударов. Она передвигалась на передних лапах, упираясь одной задней. Вторая, неестественно вывернутая вперед, волочилась сзади. Со стороны казалось, что собака ползет, наклонившись в сторону перебитой лапы.
Саше повезло. Она получила только несколько, причем непрямых ударов — все они прошли как-то вскользь. И только один, последний, вызывал никак не проходящую боль в спине. Приходилось выгибать позвоночник, заставляя болезненные ощущения распределяться от головы до хвоста и даже стихать на какое-то время. А потом Саша почувствовала на себе тяжелый взгляд. Вожак то смотрел на нее, то переводил взгляд на свою хромоногую фаворитку. И так несколько раз. До сих пор с трудом понимающая, о чем говорят собаки, Саша начала догадываться, о чем думает огромный пес. Она повернулась в сторону покинутой мусорки и, неожиданно для себя, жалобно завыла.
Собака
Ночь стремительно, как будто получив чью-то отмашку, вступала в свои права, захватывая кусками окружающую территорию. Вначале ту, которая скрывалась за кустами и постройками, затем — между домами. И, наконец, пришел черед всего остального. Добиться полной темноты не получалось — осень только начиналась. А там, где смело и одиноко торчали фонарные столбы, ночь вообще проигрывала по всем пунктам.
Вожак уверенно привел свою стаю к заасфальтированной площадке. Наверняка все коммунальные службы давно позабыли, когда на стоящем здесь столбе заменяли разбитую мальчишками лампу. Но бегущая за вожаком Саша сама удивлялась, как хорошо она видит. Как только закончилась узкая тропа, вожак еще раз повернул — между деревьев стоял полуразрушенный остов небольшого хозяйственного помещения. Это и было место дневки. Остатки стен прикрывали заваленную ворохом листьев площадку от налетавших порывов ночного ветра. Сюда возвращалась каждый день бродячая банда собак.
Это ее дом. Теперь будет так. Саша вспомнила рассказы своей соседки — заядлой собачницы — и необыкновенно ясно представила, что всю оставшуюся жизнь будет возвращаться сюда после дневной кормежки. И под холодными осенними дождями и в морозные зимние дни. И на ее глазах будут проходить разборки между псами, вместо человеческой речи будет стоять лай, вой и рычанье. Да, и где-то здесь будут баловаться и играть щенки. Разные — пушистые, лохматые, ушастые и какие-нибудь другие. От разных кобелей. Саша огляделась вокруг и заметила, что та, укусившая ее самочка, сюда не дошла. Взгляд беспомощно и напрасно бегал по площадке. Снова ужас объял Сашу, и она с необычайной ясностью поняла — это будут ее щенки. В этот раз она не завыла, а только замерла как беспомощное изваяние, а из ее глаз непрерывным потоком потекли слезы. Прошли долгие минуты, и Саша почувствовала, как широкий язык несколько раз прошелся по ее лицу. Только теперь его нужно было называть мордой. А рядом опять чувствовался запах и дыхание огромного пса.
Когда собаки разбежались по площадке, устраиваясь на сон, вожак улегся перед Сашей, загораживая ее своим телом от отдельных долетающих сюда порывов ветра. А Саша уснуть не могла. Она продолжала думать о той роли, которую ей придется играть дальше по жизни. Подстраиваться под вожака? Он сильный и смелый. Он не даст ее в обиду. А как же ее Сережа? Она же изменит ему? Какая она дура? Разве это измена? Или все-таки… А Вовка, Вика и Ванька?
Саша металась почти до самого утра. Лежащий рядом вожак терпеливо молчал и только один раз мягко укусил ее за предплечье. Саша затихла. Она так и встала первой. И сразу заметила, как разительно изменилось отношение к ней. Нет, это нельзя было назвать подобострастием, но ее, словно даму в разгар часа пик, начали везде пропускать. И теперь она смело бежала за вожаком. А он был занят только одной проблемой — пропитанием. И только его решения могли не только накормить, но и спасти стаю. Он — голова. А она? Саша огляделась кругом и поняла — она теперь центр.
Стая была сытая. Это позволяло не задумываться о кормежке весь ближайший день. Но приближались холодные и злые времена. И вожак решил еще раз сводить стаю на место кормежки. Весьма сомнительно, что собака может задумываться о других особях. Единоличные инстинкты — самый устойчивый сигнал, двигающий животное вперед. Тем более, что обстановка была самая подходящая — осенний день радовал скупым солнцем, а отбуянивший за ночь ветер залег где-то на дневной сон. И какие замечательные запахи шли от приближающейся мусорки. Довольные собаки врывались в пространство между каменных стен и, не вступая в ссоры, распределялись по пространству между контейнерами. Только Саша замерла на входе на мусорку. Она видела прыгающих в контейнеры соплеменников и слышала их радостный лай. Медленно и неуверенно Саша начала движение вперед.
Почему все может измениться за считанные мгновения? И солнце светит и каменные стенки на месте. Но только знакомые ей собаки смотрят на окружающий мир через крупные ячейки наброшенной на них сети, а их отчаянный и неосознанный лай становится последним порывом беспомощной ярости.
— Ну вот! Попались, — довольные голоса людей слышались со всех сторон, — а то сколько не приводи в порядок, а эти разроют. Да и на людей кидаться стали.
— Это же люди, — радостно пропело у Саши в голове.
Она даже дернулась в сторону подходящего к ней человека. Но в последний момент осознала, что он — ее враг. Выскользнув из под удара палкой, Саша кинулась в ту сторону, откуда только что прибежала ее стая.
— Сука убежала! — неслось ей вслед.
Какое обидно слово — «сука». А ведь так оно и есть. Опять у нее эти дурацкие человеческие слезы. Но плакать было некогда, и Саша помчалась. Почти как ветер. Поздно ночью она вышла на шоссе и побежала по обочине в сторону города. Когда ее обгоняли редкие в это время машины, Саша прижималась к самому краю обрыва. А иногда даже пережидала, пока особо шумная и грозная машина не проедет мимо. И тогда снова начинался бег непонятно куда. Первое время Саша даже подумывала прибежать домой. Но эта идея была выкинута из головы — а кому она там нужна? Сережа и Ванька собак не любят. Вовка и Вика — другое дело — но они решение не принимают. Да и что получится — мамочка будет жить у собственных детей? Где-нибудь в углу, на коврике? А если еще и учесть, что собаки долго не живут, и тогда получится очень и очень грустно. А куда иначе?
Когда ночь ворчливо начала освобождать место зарождающемуся утру, Саша прибежала на какую-то станцию. Если быть точнее, то на огороженной, но не охраняемой территории неуютно расположилось несколько железнодорожных путей. Их связь обеспечивали сразу три стрелки. А за пределы забора убегал лишь один путь. И судя по расположению рельс, именно туда и нацелился одинокий полувагон, наполненный арматурой.
Саша старательно пробежала вдоль забора, даже заглядывала в огромные дыры, в избытке разбросанные по его периметру. Ничего живого. Только одинокая крыса пробежала в углу отгороженной территории. Впрочем, знала бы она про страх Саши перед этими серыми грызунами — смогла не только спокойно погулять по рельсам, но и попугать ради собственного развлечения эту странную собаку.
Путешествие
Когда на территорию вышли три мужика, Саша задумалась. А не лучше ли выйти? Но помятуя о событиях на мусорке, она решила не спешить и до поры спрятаться в укромное место у забора. Мужики подошли с торца полувагона и раскрыли двери.
— Ну что, — убедительно начал самый маленький и полный из них, — на предприятии это не пригодится, а мы эту арматуру отправляем в Сибирь. Там нужнее.
Он сипло захихикал. Высокий собрался закрывать полувагон, но вмешался третий. Среднего роста, в совершенно неподходящем для этого места костюме, под который, в свою очередь совершенно не подходила огромная кепка.
— До сортировки пойдет практически нелегально. А там уже подцепят к подходящему составу. Не разворуют?
Он огляделся по сторонам. Было непонятно, как он смог в утреннем полумраке разглядеть Сашу. Но ведь сумел.
— Мужики! Поймайте мне этого кобеля или… Какая разница.
— Зачем? — поинтересовался высокий.
— Поймайте, а я покажу.
Мужчина в кепке, видимо сомневаясь в своих товарищах, лично достал что-то из кармана и медленными короткими шагами двинулся в сторону Саши.
— Ну-ну, псина, а смотри, что у меня есть.
Саша окончательно проголодалась, и ей действительно было интересно, а что в руках у мужчины? Почти также медленно, как и он, она начала выдвигаться навстречу. Тем более, что от рук мужчины пахло чем-то очень приятным. Расстояние между ними начало быстро сокращаться. Впрочем, Саша продолжала внимательно наблюдать за мужчиной в кепке и, особенно, за его руками. И, может быть, именно поэтому для нее был совершенной неожиданностью момент, когда высокий мужчина ухватил ее за холку. Она попыталась изворачиваться, скулила и, кажется, даже просила помощи, но хватка человека была как железная. Мужчина только свирепо встряхивал Сашу, а один раз даже ударил ее кулаком свободной руки.
— Ну вот, — удовлетворительно заметил мужчина в кепке. — А теперь делаем следующее. И поверьте, наш товар будет пусть и не под совсем надежной, но все равно охраной.
Когда с металлическим лязгом захлопнулись створки дверей, внутри, усиленный эхом раздавался отчаянный лай Саши. Она пыталась оторваться от привязи, скребла когтями пол и свободную от арматуры стенку полувагона. Мужчина в кепке прокомментировал:
— Даже если сорвется потом — не страшно. Теперь нужно подписать, что в вагоне злая собака. И все. Порядок.
Через десять минут к вагону вернулся только один высокий мужчина. Он покрутил кисточку в маленькой банке с краской и, не обращая внимания на чередующийся вой и лай из полувагона, начал что-то старательно выводить на его стенке.
Сибирская станция и воры
И, все-таки, Саше повезло. Первые два дня полувагон вытаскивали, стыковали и пускали в сортировку. А, в конце концов, спустили с горки в хвост состава, который направлялся прямо в Новосибирск. И все это время люди слышали отчаянный визг, лай и вой привязанной и закрытой внутри собаки. Нельзя говорить о людях только плохое, тем более, что не меньше двух раз работники предприятия и железной дороги подходили к полувагону. Но надпись «осторожно, злая собака» пугала. Ей нельзя было не верить. Кроме того, все успокаивали себя, что весь грех и жестокость остаются на руках тех, кто засунул животное под дождь и ветер и обрек его на длительное и голодное существование.
Но потуги и самооправдание людей стоят в этой истории не на первом месте. А, самое главное, что в состав сформированного поезда попал очень срочный груз. То ли стратегический, то ли тот, без которого невозможно обеспечить пуск чего-то очень важного, то ли… Впрочем, какая разница. Ведь этот груз отправляли в первую очередь, а вместе с ним и несчастный полувагон с привязанной Сашей. Вдобавок состав не стоял по десять-двенадцать часов на промежуточных станциях. И уже через четверо суток, безжалостных и холодных, ничего толком не зная, Саша уже находилась в Сибири.
На маленькой станции, но с неоправданно длинной стоянкой, Сашин полувагон подвергся самому настоящему нападению. Мы никогда не узнаем, кому потребовалась эта несчастная арматура. Когда поздно вечером к полувагону подошло несколько человек, разговор между ними сразу зашел о злой собаке. Но цель обыкновенных воров оправдывала средства и, решительно перекусив проволоку клещами, большой человек распахнул двери с торца вагона. Он внимательно всмотрелся в луч фонаря, направленный в полувагон, и неожиданно громко рассмеялся.
— И это злая собака?
Он первым прыгнул внутрь, подошел к Саше. Потом подумал и достал нож. Саша испуганно прижалась к стенке. Но мужчина умело взмахнул ножом и весело крикнул:
— Беги, злая собака.
Ослабевшая Саша спрыгнула на землю и трусливо побежала вдоль рельс. Никто ее не хватал, не было слышно криков и свиста. Она была никому не нужна. В конце пути она почувствовала уже знакомый запах мусорки и изменила свое направление. Недалеко возле служебного здания стояли два контейнера. Возле них крутилось не менее восьми-девяти собак. Как только Саша подбежала поближе, два пса развернулись в ее сторону и зарычали. Поскольку Саша продолжала стоять, они начали медленно выдвигаться ей навстречу. Их оскаленные морды не предвещали ничего хорошего, и она развернулась и побежала прочь. Вслед ей долго слышался лай псов, отстоявших свое место кормежки от грозного нападения.
Большинство диких собак, обитающих на улицах, никогда не имели хозяина или хозяйки. Им непонятна и, скорее всего, даже не нужна человеческая забота. И лишь объедки они могут считать пересечением интересов двух видов животных — людей и собак. Без всяких предварительных договоренностей. А ставшие бродячими собаки когда-то имели хозяина или хозяйку. И всю оставшуюся жизнь им все также нужен человек: для защиты, для кормежки, для… Да просто так, по сложившейся за тысячи лет традиции. Зачем они нужны диким животным? Однозначно напрашивается только один ответ — чтобы их за что-то убили.
Подвиг собаки
Обнаружив приличный закуток между забором и гаражом, Саша провела там остатки ночи. Вряд ли она могла понять, от чего она дрожит — от холода или постоянного страха? А утром ноги, она так и не впускала в свои мысли слово «лапы», тряслись от слабости, и постепенно стало приходить полное равнодушие. И вместе с ним понимание, что она никогда не выпутается из этой ситуации и, да-да, не сможет увидеть своих близких. А они? Будут ее искать? А впрочем, зачем? Она просто уйдет в прошлое, и только отдельные фотографии останутся немым напоминанием, что там, в Питере у кого-то была жена и мама. Было странно, но Саша почувствовала, что слезы больше не текут.
Вы можете, что угодно, говорить о человеческой жизни и о приспособленности каждого отдельного человека к преодолению трудностей. Но спорить с положением, что сама природа заставляет женщину до конца бороться — за себя, детей, за чужую жизнь — очень сложно. И Саша, непонятно за счет каких резервов своего организма, продолжала бежать. Когда впереди показалась шумная группа подростков, она с опаской спряталась за кустарник, не успевшие опасть листья которого скрыли ее от окружающего мира.
Пятеро ребят окружили полукольцом одного, явно младше их по возрасту.
— Ты ведь знаешь, что здесь ходить нельзя, — уверенно констатировал один из ребят. — А ты упрямо продолжаешь. А это может плохо закончиться. И даже сегодня. Или даже прямо сейчас.
И в подтверждение своих слов мальчишка стукнул костяшками пальцев предназначенного в жертву мальчишку в лицо. Тот устоял и сразу начал растирать ладошкой свой лоб. А вокруг начали раздаваться одобрительные выкрики.
Саша осмотрелась вокруг. В маленьких одноэтажных домах, расположенных вдоль дороги, часто горел свет, а кое-где еще и слышались музыка или шум голосов. Но, где же взрослые? Впрочем, вот на крыльцо вышел одинокий мужчина, посмотрел на дорогу и сразу ушел обратно. Саша растерялась. Ей так и хотелось крикнуть «Люди, вы где?». Но получилось только слабое тявканье. Оно выдало ее местоположение, но любопытство проявили только двое мальчишек. Хотя посмотрев на прикрывающий ее куст, они сразу отвели свои взгляды туда, где им казалось интереснее — на дороге стоял уже поставленный на колени мальчишка с раскрытым ртом и наполненными страхом глазами. Ну, до чего же он был похож на ее Вовку. Только одет беднее. А разве так можно?
Стоящие на дороге ребята не ждали, что на них выскочит небольшая, но остервенелая собака. С лаем покрыв несколько десятков метров, Саша бросилась на того, кто был по ее пониманию заводилой в этом издевательстве. Она вцепилась ему в бедро, и мальчишка заорал от боли. Численное превосходство было явно на стороне ребят, но сработало старое правило. Привыкшие издеваться над другими редко настроены на то, чтобы защищать своих товарищей. Да и Саша вела себя совершенно не так, как обычная собака. Прикусив до крови ногу первого, Саша разомкнула челюсти и, развернувшись, бросилась на следующего. Пока мальчишки с криками убегали по дороге, маленькая жертва так и стояла на коленях. И страх в его глазах и еще более раскрытый рот говорили только об одном — он не мог и не верил во внезапно подоспевшую помощь. И только когда Саша подошла к мальчишке, закрывшему при ее приближении глаза, и провела языком по его руке, мальчишка начал приходить в себя.
На вид ему было примерно лет восемь-девять. Большая голова, огромные глаза и широкий рот. Когда мальчишка увидел, что его мучители исчезли, он начал как-то необыкновенно открыто улыбаться. А потом без всякого страха обхватил Сашу за шею. Он все еще продолжал улыбаться. Но своим длинным языком слизывал слезы, которые обильно катились из его глаз. Наконец, он повернулся и показал Саше рукой «Идем». Не пытайтесь объяснить, почему виляет собачий хвост. Слишком много вариантов ответов и каждый связан как с условиями жизни, так и нынешним состоянием животного. Саша виляла хвостом просто так, но скорее всего от откровенного удовольствия. Она шла со спасенным мальчиком и мечтала, что он станет для нее нестоящим другом. Ей сразу вспомнился Ванька. Сколько раз сосед — старый моряк — говорил Сереже, что родители должны быть настоящими друзьями для своих детей. А они только отшучивались. А вот сейчас становится все понятно. Только как это поздно.
Саша углубилась в исследования и самоанализ. Причем настолько глубоко, что перестала следить за окружающим миром. И он сразу напомнил о себе — удар палки по правому боку был и неожиданным, и очень болезненным. Саша отпрыгнула в сторону — нападал большой мужик. Он еще чего-то орал, но ее лай был громче. Больше всего ее поразило поведение мальчишки. Трусливо ожидающий расправы от ребят, сейчас он вышел перед мужчиной, загородив собою Сашу.
— Уйди, звереныш, — орал мужчина, — она моего сына покусала. Убью суку.
Мужчина даже с раннего утра казался основательно выпившим. И, все-таки, какая-то сила заставляла его быть аккуратнее. По крайней мере, летающая палка резко останавливалась перед мальчишкой. И на всю улицу летела едкая смесь распаленных выражений полупьяного мужика. А потом все быстро изменилось, и мужчина замолк. Причина стояла здесь же на дороге — молодая женщина с косою в руке. Ее молчание почему-то оказалось красноречивее, чем крики мужика. Пока Саша решала — не смыться ли ей, пока на улице затянулась необъяснимая для нее пауза, женщина, в первый раз начала говорить:
— Уйди, — она перебросила косу в другую руку и добавила, — а иначе…
До Саши дошло, что отблескивающее лезвие оказалось куда красноречивее, чем речь любого депутата. Осталось только решить, что нужно делать ей самой. Но будто заметив ее нерешительность, мальчишка заорал:
— Мама! Она меня спасла.
Саша опасливо попятилась, когда в ее сторону направилась коса. На женщину она сейчас не обращала внимание.
— Ох, и запугали же тебя, — женщина решила не уговаривать, а просто, как давно решенное произнесла, — все, пойдем завтракать. А то мне на работу. Будешь дом охранять.
Всю дорогу шли молча. Даже тогда, когда мальчишка отбежал в сторону и подобрал бидон с крышкой. Видимо, выбили ребята. А мать, посмотрев на бидон, только вздохнула. Когда подошли к невысокому покосившемуся забору, женщина открыла калитку, пропустила вперед мальчишку и обратилась к Саше:
— Ну, что стоишь. Теперь это твой дом. Давай не будем спорить и ругаться. Проходи.
Саша окинула взглядом унылый двор, в глубине которого стоял небольшой домик. Теперь это ее дом. Хотелось завыть, громко и протяжно. Но Саша только сглотнула подступивший к горлу комок чего-то густого и… вошла в калитку.
Маленький двор встретил затаившимися во всех углах грустью и одиночеством. Покосившаяся веранда словно предупреждала «подумай, прежде чем зайти на это крыльцо». Когда хозяйка, вместе с сыном, аккуратно взошла по скрипящим ступенькам, Саша опять остановилась — а можно ли ей дальше, но хозяйка нетерпеливо прикрикнула:
— Ну, сколько тебя ждать?
И Саша заскочила в проем слегка покосившейся двери. Маленькие сени переходили в сравнительно большую комнату, значительную часть которой занимала русская печь. Не успела Саша сделать и пару шагов, как выскочивший непонятно откуда кот начал свирепо шипеть и выгибать свою спину.
— Знакомьтесь, — хозяйка как-то легко на ходу подхватила кота и, не обращая внимания на его возмущение, потащила к Саше.
Почему собаки не любят кошек? И тот и другой вид — хищники. Но Саша с детства обожала этих своевольных и пушистых зверюшек. И сейчас она доверчиво сунула свой нос навстречу маленькому зверю. И сразу растопыренная лапа прошлась по ее морде, даже слегка оцарапав нос. Саша взвизгнула и отпрыгнула назад. Хозяйка начала ругать кота, а мальчик — наглаживать собаку. Когда в углу перед входом появилась небольшая подстилка, Саша интуитивно поняла — это для нее. Но едва она начала осваивать свое новое жилище, как в непосредственной близости появился кот. Саша заняла оборонительную позицию, но хитрый сосед, как будто ничего не произошло, подошел ближе, ткнулся своим носом в ее морду и начал достаточно громко урчать.
— Ну, так что, — обратилась женщина к мальчику, — рассказывай.
Мальчик, волнуясь и глотая слова, начал необычайно длинное повествование. Видимо у него наболело, поэтому свое эмоциональное выступление он закончил, размазывая по лицу потоки слез.
— Ишь ты, защитница, — резюмировала женщина, — давай так и назовем. Как там будет защитник? Александр? А она будет у нас Шурочкой или просто Сашей. Ты, псина, как, согласна?
Конечно, Саша была согласна и, на всякий случай, она завиляла хвостом.
Глава 2. МЫ ВСЕ ЕЩЕ ЛЮДИ
В жизни нет места бесконечности
В последующие дни вместо выражения радости Саша тоскливо вспоминала, как ее в первый раз накормили из миски, поставленной в углу комнаты. Она долго принюхивалась к жидкому содержимому — те же щи, что и у хозяев. Немного картошки, много капусты, чуть-чуть моркови и затаившийся в овощах запах мяса. Для человека вкусно. А для собаки… А ей просто некуда деваться. И после кратких раздумий, Саша начала есть. На второй день начала появляться привычка, а через две недели она начала считать, что ничего вкуснее на свете нет. Тем более, что Димка, так звали спасенного ею мальчишку, при каждом удобном случае угощал ее чем придется. Он делил с нею пополам конфеты, отламывал куски мяса и редких на столе котлет. Его мама вначале прикрикивала на сына, а потом махнула рукой. Более того, приходя с работы, она часто садилась на скамейку, подзывала к себе Сашу и полчаса, а то и более, говорила с нею. Будто со своей подругой.
Когда-то Люся с сыном жили далеко отсюда. И у них было все. Квартира, дача и даже автомобиль. Только распоряжался этим один человек — муж — не ставивший ни жену, ни сына в положение людей, мнение которых он хотел бы учитывать. Пока хозяйка говорила, в глазах Саши появлялся от этих рассказов настоящий ужас. Люся кратковременно умолкала. Наверное, со стороны могло показаться откровенно диким, что между женщиной и собакой возникает настоящее доверие.
В прошествии месяца Саша вполне свыклась с обозначенной для нее жизнью. Она охотно лаяла на незнакомых прохожих, лениво игнорировала соседок, изредка заходящих в этот дом. И даже перестала сердиться и рычать, когда ошейник опоясывал шею, а при движении он начинал вытягиваться, принимая на себя усилие от лишающего ее свободы поводка. Все стало привычно. И только одна встреча потрясла и шокировала Сашу.
В один из вечеров в их дом впервые зашел мужчина. Очень даже обыкновенный. Намного старше Люси. При его очевидной лысине и категорически определившемся выступе на месте живота определился переход к тому возрасту, который называют пожилым.
— Это дядя Сережа, — представила хозяйка мужчину своему сыну.
При этом она так смотрела на Сашу, что та могла бы подумать, что представление касается и ее тоже. Мужчина потрепал Димку по голове, уточнил как у того дела и потерял к нему интерес. А Люся хлопотала вокруг стола. Она доставала из принесенного мужчиной пакета продукты, что-то сразу ставила на стол, а некоторые свертки уносила в закуток между стенкой и печкой. Накрыв стол, Люся начала кормить мужчин. Дядя Сережа оказался ее бригадиром и ему доставались самые хвалебные заявления хозяйки. Почему-то Люся стремилась все сделать побыстрее. Она торопила Димку, требуя, чтобы он поел и ложился спать. Очень скоро недовольный мальчишка лег в свою маленькую кроватку, но никак не хотел засыпать. И Люся начала заметно нервничать. Саша хорошо это видела со своего места на подстилке.
Бригадир посмотрел на часы и рукой показал Люсе на выход. Та сразу закивала. Они встали и вышли в сени.
— Дверь закрой, — тихо намекнул мужчина.
Люся заглянула в комнату.
— Не надо, он начнет звать меня или вообще выбежит, а так он ничего не поймет.
Со своего места Саша со смешанным чувством любопытства и ужаса наблюдала, что происходит в закутке, где на лавке стояла большая емкость с водой. На крышке которой лежал эмалированный ковшик. Люся подошла к емкости, обхватила ее обеими руками, зачем-то покачала и отошла в сторону. Подошедший сзади бригадир мягким движением привалил женщину к стенке и начал уверенно задирать ее юбку. Саша никогда не считала себя ханжой, да и рождение троих детей не отбросишь. Но Люсю обнимал и тискал совершенно посторонний, да еще и, как чувствовалось по запаху, наверняка несвободный мужчина. И глядя на дергающиеся в сенях тела, Саша горько размышляла, что люди ничуть не отличаются от обычных собак. Происходила настоящая вязка, только в коридоре. Никаких отличий. А люди даже не удосужились раздеться.
Саша уныло уткнулась мордой в подстилку. Она дремала, когда хлопнула входная дверь. Хозяйка присела перед ней на корточки, а ее рука погладила Сашу по голове.
— Ты думаешь, мне так хочется? — непонятно почему Люся начала откровенничать. — А что делать? Он — бригадир. И все добровольно. Он получает, и мне потом тоже перепадает. Откуда в твоих глазах такая укоризна? Слышь, а ты у нас что — негуленная?
Саше стало стыдно. Ну чего она придирается. Это ей хорошо — у нее Сережа есть. Когда хочешь, тогда и занимайся. Просто в последние годы это все реже происходит. Ну, так они ведь сами выбирают.
Саша посмотрела в спину убирающей стол Люси. И похолодела. Да ведь нет у нее никакого Сережи. И ничего у нее нет. Только эта подстилка. И все!
Я невкусная
Собака может не запомнить лицо, руки, ноги, силуэт. Но остается запах. И если она кого-то не любит, то почувствует издалека. А человек запоминает образ. Того, кто ему нравится, или тот, который следует уничтожить. После прошедшего инцидента с Димкой Люся просто прошла и поговорила с отдельными женщинами. Одни соглашались с нею сразу, другие требовали уговоров, а третьи шли на согласную только после угроз с ее стороны. А что? Любая мать, хоть зайчиха, хоть медведица, хоть женщина, разнесет все что угодно на своем пути ради спасения ребенка. И такие же, как и она, женщины были вынуждены согласиться с Люсей. А мужчины — послушно, порычав, безразлично — шли на паритет. Кроме одного. Вряд ли его так обидел тот Сашин укус. Совсем нет. Гораздо обиднее, что обычная женщина, пусть и с косой, поставила его на место.
Для того, чтобы сделать человеку плохо, не нужно наносить ему рану или обиду персонально. Можно просто сделать что-то плохое другому существу. Однозначная истина. Сразу поставившая двух существ — Димку и Сашу — в разряд потенциальных жертв.
Впрочем, оба находились под контролем Люси и теперь не покидали территорию вокруг дома без ее разрешения. Но время шло и ситуация изменялась. А потому Люся все чаще стала выпускать Сашу погулять вокруг дома. При этом хозяйка была полностью уверена, что собака ни при каких условиях не сбежит. Да и снижающаяся с каждым днем температура воздуха повышала уверенность в нежелании Саши покинуть двор.
Выпущенная ближе к вечеру во двор собака радостно бегала вдоль забора и кувыркалась в свежевыпавшем снегу. Когда на дороге появилось трое мужиков, Саша беззлобно, но с явным удовольствием облаяла их издалека и совершенно забыла об их присутствии. Она опять начала забывать, что она не человек. А в человеческом мире другие существа вынуждены искать защиты и поддержки у людей. И этого забывать нельзя, ни при каких обстоятельствах.
Наверное, Саша тоже вспомнила про это правило, но только тогда, когда большой сачок уже прижал ее к земле. Двое мужчин влетели через прикрытую калитку. Один из них быстрыми движениями связал растерявшуюся Сашу — вначале морду, а потом, попарно, ее лапы. Вскинутая на мужские плечи Саша находилась уже достаточно далеко от ставшего ей родным двора, когда на улицу выскочила Люся. Чуткий собачий слух долго среди всех звуков различал ее голос и такое знакомое «Саша».
— Сколько с нас? — у голоса задавшего этот вопрос человека был странный акцент.
— Нисколько, — грубый голос выражал явное удовольствие, — пусть и та, и эта сука получат по заслугам.
Брошенная на пол, связанная Саша испуганно озиралась по сторонам. По набору запахов она ясно понимала, что с только что ушедшим человеком она где-то сталкивалась. А вот эти двое ей были явно незнакомы. Да и их лица говорили, что они не местные — сморщенная кожа, а глаза — узкие. А это помещение напоминало какую-то строительную будку, в которой основную часть площади занимали два топчана с набросанным на них тряпьем. А в переднем углу стояла чугунная печь с невероятно огромным котлом.
Почему-то Саше показалось, что подошедший к ней мужчина даже облизнулся. С незапамятных времен в Азии ели собак. Мы всегда относим к потребителям собачатины корейцев. Хотя очень многие рассказывают, что в отсутствии мяса традиционных животных в этот разряд могут попасть и другие национальности. Почему для нас это кажется чем-то диким. Скорее всего, даже при наличии многих негативных моментов, связанных с разведением собак на территории городов, эти животные ассоциируются у нас не иначе как «друг человека». И уж тем более никто не пытается разводить собак на мясо, как свиней или бычков. Ситуация начала меняться в последние десятилетия. Ее пытаются изменить даже в самой Корее. А у нас… Сами видите.
Лежа на полу, Саша мучительно вспоминала рассказы своих подруг, что суп из собаки очень полезен. Кое-кто даже в шутку заявлял присутствующим мужчинам, что он помогает вылечить туберкулез и помогает восстановить мужскую потенцию. А кто-то в шутку пытался испортить аппетит, предлагая подумать о собачатине, тушеной в чесночном соусе или в меду под кисло-сладким соусом. Хорошо смеяться. А как же быть с ней. Какой может быть из нее суп? Из сашенятины? А что сейчас делать — плакать или взять себя в руки? Или попытаться объяснить, что она человек или то, что она невкусная? А откуда она это знает?
Пока Саша раздумывала, один из мужчин разжег огонь под плитой. Даже под шкурой Саша почувствовала, как она начинает бледнеть, а ее конечности становятся холодными как лед. Если бы Саша знала, что разговаривающие между собою на чужом языке люди активно обсуждают вопросы ее разделки, сколько ее варить и какие специи нужно подготовить, она бы вряд ли дотянула до котла. Но в своей анкете она всегда писала, что знает русский, а в отношении иностранных, точнее одного английского, — писала «читаю и перевожу со словарем». И это, пусть и не полностью, но, все-таки, сейчас спасало ее психику.
Саша не могла точно сказать, через какое время двое высоких мужчин ворвались в будку.
— Когда рассчитаетесь? — с порога начал один из них.
Все последующие выражения состояли напополам из угроз и используемых в качестве связки нецензурных выражений. Хозяева будки что-то обещали и оправдывались. Пришедшие люди своими выражениями и грозными видом подтверждали, что они ни на грош не верят ни одному из услышанных заверений. И только лишь через полчаса взаимных упреков и ругательств стороны начали выходить на рубеж договоренности. А потом произошло то, что Саша могла считать вмешательством провидения. Один из мужчин вытащил финку, что-то нажал, и с резким щелчком выскочило лезвие. Саша помертвела, когда финка приблизилась к ее морде. Зачем? Но движения ножа имели вполне очевидную цель — несколько резких взмахов, один из которых даже незначительно вспорол Саше шкуру, и куски веревок упали на пол.
— Жрать будете тогда, когда долги отдадите, — намекнул мужчина, вытер лезвие о какую-то тряпку и убрал финку в хитрый карман на кожаной куртке.
Саша осторожно встала. Она боялась неосторожным движением поменять ситуацию. Но ей не позволили тянуть время.
— Давай отсюда, псина! — это был даже не пинок, а подведенная под Сашу нога навешивала ее, словно обычный футбольный мяч, на непонятное место, где-то очень далеко за выходом из будки.
И она вылетела. Прокатившись по площадке перед будкой и больно ударившись лапами о наваленные куски бревен и досок, Саша вскочила и кинулась бежать. Куда? Много позже она пожалела, что не прошла по запаху обратно к дому Люси. Но сейчас ей не хотелось думать.
Поезд идет на запад
Непонятно как, Саша выскочила обратно на станцию. Ее еще пробирала дрожь от одного воспоминания об огромном котле. Весь окружающий мир начинал представляться ей как набор бесконечного числа опасностей, подстерегающих совершенно невинное животное. Тем более, что оно совсем недавно было человеком.
Задумавшись, Саша едва не влетела прямо под огромные колеса накатывающегося на станцию тепловоза. Если бы она не была одной своей частью человеком, этот огромный механический зверь показался бы ей по-настоящему живым. Ведь недаром собаки лают на проходящие мимо машины. Они видят в них что-то живое, опасное и, главное, пытающееся захватить чужую территорию. А в этом тепловозе воплощалось нечто другое. Как только открылись двери вагонов, буквально заискрил в воздухе такой прекрасный, хоть и несколько выветрившийся запах корюшки. Только в одном городе мира он может быть естественным. Почему этот запах появился осенью, а не как положено ему — весной — а вот это Саша объяснить не могла. Она как сумасшедшая неслась вдоль вагонов, а он, как казалось ей, окружал ее со всех сторон. Он дурманил, играл с ней и манил… в вагоны.
Закончилась стоянка, диктор доложил об отправлении поезда, и проводники начали превращать свои вагоны в закрывающиеся до следующей станции капсулы. И как раз в этот момент в купейный вагон, расположенный посередине состава, почти оттолкнув проводницу, влетела черно-белая собака.
— Эй, псина, чего надо, — разносилось по полуспящему вагону.
Так обычно кричат люди, видимо, в надежде, что собаки начинают их понимать. Но Саша не обращала внимания на отчаянные крики. Влетев в вагон, она бежала по проходу мимо купе. Будь она настоящей собакой, она начала бы лаять и бесноваться. А как человек Саша понимала, что ей нужно затаиться. Но где? Вагон был почти полностью заполнен. И тогда Саша буквально нырнула под нижнюю полку приоткрытого купе. Здесь прижатая чемоданом, обалдевающая от необычайных и жутко вкусных запахов, она тревожно прислушивалась к звукам, идущим из коридора.
Проводница в очередной раз извинилась и громко произнесла неожиданный вопрос:
— К вам в купе собака не забегала?
С верхней полки послышался смех. На него тотчас отозвался голос внизу:
— Вы что, обалдели? Если бы заскочила, то у нас такой хруст стоял! У нас же колбаса и все продукты внизу.
Проводница еще раз осмотрела купе, но, видимо, доводы мужчины показались ей более, чем убедительными. Она пожала плечами и пошла к следующему приоткрытому купе. Саша замерла, а потом, пригревшись, незаметно для себя, уснула. Ночью по коридору периодически проходили люди, в ее купе тоже поднимался то один, то другой мужчина, их было четверо — комплект, но Саша никак не выдавала свое присутствие.
Чем люди похожи на человека
Утро разбудило серым светом наступающего дня и шумом просыпающихся мужчин. По очереди они хватали умывальные принадлежности и выходили из купе. Примерно через час они начали рассаживаться вокруг столика.
— Дверь закрой, — предупредительно заявил грузный мужчина, видимо старший в этой группе людей. — А то заявится какая-нибудь… Придется смазывать.
Как только щелкнула защелка на двери, на стол выплыла бутылка коньяка. Одноразовые стаканчики выстроились ромбом по столу. Продукты по очереди начали появляться из-под полок на стол. Аккуратные и опытные руки легко находили им место. А потом все смешалось. Когда рука одного из мужчин в очередной раз просунулась под полку, он выдернул ее оттуда со странной поспешностью и растерянно посмотрел на своих товарищей.
— Там… — было очевидно, что ему не хватает слов, чтобы пояснить ситуацию.
— Отодвинься! — последовала команда старшего.
Он тяжело наклонился под стол и заглянул в пространство под полкой. Когда он распрямился, на его лице было написано явное изумление.
— Ну да? — это была то ли констатация факта, то ли вопрос.
Чувствуя, что на него направлены ожидающие взгляды товарищей, он лихорадочно продумывал свои дальнейшие слова и, неожиданно для самого себя, рявкнул:
— Выходи! Нечего прятаться.
Уже начиная вылезать из-под полки, Саша запоздало подумала, что нормальная собака не смогла бы ничего понять. Но дело было сделано — она сидела перед четырьмя растерянными мужчинами.
— Слышь, а она колбасу не слопала? — вмешался в разговор еще один.
Получив отрицательный ответ, он начал заглядывать под полку, но быстро передумал.
— Так значит, она так и лежала. С самого вечера. Ну, молодец. А и вправду — молодец.
Началось бурное обсуждение внезапно появившегося вопроса. А Саша не сводила глаз с начавшего свое движение ножа. Точнее, ее интересовал даже не он, а аккуратно разрезаемая им колбаса. Проследив Сашин взгляд, мужчина без всяких сомнений протянул ей отрезанный кусок. Она сглотнула — брать с рук чужого человека унизительно. Но так хотелось есть. И Саша решилась. Стараясь не прикусить пальцы человека, она тихонько ухватила зубами колбасу и, прижав ее одной лапой, начала жадно поглощать доставшийся ей кусок.
— Слышь, да она, наверное, несколько суток не ела, — неслись довольные крики. — Дай ей еще. Может коньяку плеснуть.
Но старший погрозил говорившему кулаком. А выпить так и не успели — в дверь постучали.
— Чего стучатся, — возмутился старший, — пятого хотят поселить что ли? Коньяк убери!
В открытую дверь втиснулась проводница. Она милым и немного наигранным тоном произнесла:
— Доброе утро, товарищи геологи! Чай, кофе, можно найти, что и покрепче.
И только проговорив последнюю фразу, проводница заметила Сашу. Собака сидела на полу и продолжала поглощать колбасу, чувствуя себя под надежной защитой четырех мужиков.
— Это что? — тон проводницы из милого превратился в дежурный и даже карающий. — Это что, тот пес, который вечером пробрался в поезд?
— Это, мадам, не пес, — пытался объяснить старший. — А так, очень разумная и толковая собака. Мы ручаемся.
— Вы ручающиеся? Так, будьте любезны, во-первых, заплатить штраф за незаконный провоз животного. А, во-вторых, ей все равно здесь не место.
Саша начала догадываться, что над нею сгущаются тучи. Она с надеждой всматривалась в лица мужчин. А когда один из них громко заявил:
— Да заплачу я вам этот штраф, — Саша опять начала успокаиваться.
Но проводница не унималась.
— Все равно ей не место. Вагон не для провоза животных. А если пассажиры на меня жалобу напишут? Я сейчас вызову начальника поезда. Если мало — он охранную бригаду приведет.
Геологи начали совещание. Наконец, старший заявил:
— Ну, хорошо. Собака — действительно не наша. Давайте мы вам заплатим, а вы ее пристроите. У вас же есть помещения для животных? А если надо — мы ее потом заберем.
Проводница задумалась. Через пару минут ее лицо просветлело.
— Ну, хорошо, только расчет сразу.
Через несколько минут женщина в форме выводила Сашу из купе. При отсутствии поводка к ошейнику была привязана короткая веревка, которую предоставили сами геологи. На глазах удивленных пассажиров Сашу провели в служебное купе, где проводница немедленно соединилась с начальником. Напрасно Саша пыталась вникнуть в суть служебного разговора. Долетавшие до нее обрывки слов «а куда», «а если они», «поняла», «конечно, скажу» не вносили ни малейшей ясности в ее положение. А поезд в это время начал очередное торможение — приближалась станция. Проводница привязала Сашу к решетке на окне и вышла в тамбур. Веревка была короткой и не позволяла даже прилечь. Саша так и стояла всю стоянку. Как только поезд снова набрал ход, проводница вернулась в служебное купе.
— Ну, ты извини, — Саша никак не могла понять сказанных женщиной слов.
Проводница отвязала веревку и повела Сашу в тамбур. Там, совершенно неожиданно, она с руки покормила собаку чем-то очень вкусным. В сердце Саши проснулось и начало крепнуть доверие к этой ворчливой, но, оказывается, такой заботливой женщины.
Проводница прикрыла вентиль подачи воды, потом повернула какой-то ключ. Совершенно неожиданно для Саши распахнулась дверь вагона, а потом сильная рука дернула ее за ошейник. В уши обрушился шум проходящих мимо вагонов, каждый из которых уносил ее последнюю мечту попасть в родной город.
Просторы смерти
Падая на снег, Саша, переворачиваясь и изгибаясь всем телом, больно ушилась своей мордой о выступающую шпалу и слегка повредила правую лапу. Свою роль сыграл и снежный наст. Какая разница? Саше еще повезло — прокатившись по уплотненному ветром снегу, она благополучно вылетела на свеженаметённый сугроб. Это значительно смягчило удар.
Перед Сашей расстилалась печальная картина — разбегающаяся в стороны громада леса пропускала внутри себя двухколейную железную дорогу. В обозримом пространстве — ничего. Ни домов, ни подстанций, ни людей. Впрочем, Саша уже по личному опыту познала, что люди бывают разные. И то, что существует неприятное чувство — уныние. А вместе с ним всегда присутствует одиночество. Саша совсем не по-собачьи сидела на плотном насте и размышляла. Совсем не к месту вспоминались запомненные с детства рассказы. Их было необыкновенно много, а суть одна — борись за свою жизнь. Убить тебя смогут в любой момент. И твоя помощь для этого совсем не нужна.
Почти все животные, начиная от бродячих собак и кончая медведем-шатуном, теперь представляли для нее очевидную опасность. А кроме них существовали и уже заявляли о своих правах общие для всех зверей враги — холод и голод. Саша с благодарностью вспоминала геологов и их вкусную колбасу. Пока голод еще не резал желудок, но ведь никто не может сказать, сколько времени ей потребуется, чтобы выйти к населенному пункту. А там тоже люди. А если они окажутся такими же, как эта проводница?
Если бы Саша могла, она разрыдалась бы прямо здесь — на снегу. Ведь не выброси ее из поезда злая женщина — через трое суток она была бы в своем родном городе. Ну, или рядом с ним. Реветь не удавалось. Когда не знаешь куда идти — иди вперед. Так легче и с каждым шагом ты будешь приближаться к своей цели. Саша облизала свою подраненную лапу и потихоньку потрусила по шпалам.
Как настоящий человек она делала все в противовес правилам поведения и выживания в лесу. Если у тебя нет сил и ты не член стаи — прячься. А передвигаться нужно ночью. Но в Сашином поведении была и своя логика. Ведь хищники, как правило, охотятся ночью. В это время звери покидают свои убежища и ищут себе пропитание. Да и охотиться вдоль железной дороги, по которой достаточно часто проходят поезда, казалось Саше просто нелепым. Конечно, ей следовало проконсультироваться по этому поводу с местными хищниками. Но их, и явно к ее счастью, нигде не было видно.
Через полчаса грустного и одинокого передвижения в голову Саши стали вползать плотоядные мечты. В них она ловила зайцев и ей в лапы целыми группами шли мелкие грызуны. Саша до того размечталась, что когда на краю леса она заметила голубовато-серый силуэт, то в первый момент она продолжила движение без всякого снижения скорости. И только подойдя вплотную к точке, определяющей кратчайшее расстояние до самого настоящего волка, до Саши стал доходить весь ужас ее положения.
Первое желание — бежать назад — было решительно отброшено. По крайней мере, в обозримом пространстве на пути отступления ей мог встретиться только железнодорожный путь. И почти не меняя темп, Саша продолжила движение вперед. Если применить к сложившейся ситуации человеческие принципы, то можно сказать, что волк на опушке опешил от такой наглости. Хотя, скорее всего, вопрос был связан с тем, что волк входил в состав стаи и в настоящий момент просто ожидал своих соплеменников. Может, Саше и было почти безразлично. Но миновав волка, она начала увеличивать свою скорость. И сразу напомнила о себе слабой, но ноющей болью передняя лапа.
Саша представляла себе гоняющегося за ней волка — огромного и с широкой пастью. И отчетливо понимала, что у нее просто не будет сил ему сопротивляться. Если бы она стояла на месте, то ужас наверняка заставил ее замереть и ждать расправы. Но она уже бежала.
Когда собака услышала далекий шум дороги — урчание изредка проходящих машин, у нее не осталось никаких сил радоваться. Да и звуки были какими-то очень далекими и редкими, и Саша даже подумала, что у нее началось настоящее наваждение. Но лесной массив, окружающий дорогу, действительно, далеко впереди начал отходить от путей, образуя то ли огромное поле, то ли поляну. И прямо у железнодорожного полотна показалась будка.
Саше вспомнила, что кто-то из предков мужа был настоящим путевым обходчиком. И если эта появившаяся вдали будка не брошена, то в ней вполне могут оказаться люди — какой-нибудь стрелочник или сторож. Ее надежда еще больше усилилась, когда Саша увидела слева и справа от будки стрелы шлагбаумов. А на заднем плане замер огромный грузовик КАМАЗ. Но, похоже, и волки почувствовали приближение к человеческому жилью. Неизвестно, какие решения прорабатывал в своей голове их вожак, но если одной из них было съесть наглую собаку на пороге железнодорожной будки — удивляться не стоит.
Все-таки как много перекручено в этой жизни. И как может быть связана жизнь молодой женщины и несчастной собаки? Но всего два месяца назад жительница одного из поселков согласилась на работу стрелочницы. С некоторых пор при отсутствии работы в поселке от этой работы не отказывались и женщины. На самом деле работа включала и осмотр перегона, и контроль переезда. В перспективе автоматика должна была вывести людей из всего цикла работ. А пока очередной смотритель выезжал сразу на несколько дней в это далекое от уюта место.
Алене надоело жить на пенсию матери. Вот так и никак иначе. Но это была только официальная часть мотивации. Ей очень хотелось сбежать от надоевших ей намеков и пересудов, которые в деревнях приобретают характер чего-то обязательного, ежедневного и почти фатального по своей природе. В представлении большинства скорых на расправу женщин платонические отношения Алены с командированным на стройку мужчиной быстро приобрели ореол таинственного романа. Напрасно она доказывала всем, что он ей не нравится, и она никогда не остановит на нем свой выбор. Мотивация любой бабки «высокий и с хорошей работой» перебивала любую логику. Тем более, что своей настойчивостью мужчина усиливал аргументацию в пользу слухов о возникшей связи. Даже когда Алена уезжала на свои дежурства, он ухитрялся отпроситься у своих начальников и приезжать к одинокой железнодорожной будке. К этому моменту Алена, расслышав звуки автомобиля, вооружалась топором или багром с пожарного щита.
Примерно также было и в этот раз. Постояв на входе, воздыхатель Алены двинулся в сторону самосвала. Он уже прошел половину пути, когда случайно брошенный вправо взгляд привел его в очевидное замешательство. Еще бы. Прямо по путям странными подскоками неслось небольшое животное, очень похожее на собаку. А сзади, неуклонно приближаясь к ней, двигалась целая волчья стая. И водитель бросился к своей машине.
Саша из последних сил добежала до двери в это маленькое сооружение — последнюю ее надежду на спасение. Когда этого же места достигли и волки, уже взревел двигатель тяжелой машины. Аленин воздыхатель откровенно побоялся, что вышедшая на улицу девушка попадет прямо в объятия стаи. Поэтому он осторожно подвел машину к входу и начал газовать двигателем. Но волки упрямо не уходили. Они крутились вокруг свалившейся Саши и всем своим видом показывали, что это их законная добыча. И тогда на их глазах самосвал начал двигаться туда-сюда. Волки начали метаться под колесами машины и, наконец, не выдержав, уступили место технике, а значит, хоть и не навсегда, — силе человека.
Все это время Алена в ужасе оставалась сидеть в будке. А когда водитель КАМАЗА постучал в ее дверь, она впервые ему открыла. Волки к этому времени убежали, а прямо на расчищенной от снега площадке перед будкой лежала собака.
— Наверное, бродячая, — предположила Алена. — Возьмет, кинется.
Водитель молча показал на ошейник. Он же и занес Сашу внутрь и положил в тамбуре.
Дорога на запад
До сих пор идут споры, почему именно собаку, а не другое животное называют другом человека? Может потому, что есть общие моменты в собачьей и человеческой жизни. Да и помощь нужна и человеку, и собаке. Едва придя в себя, Саша благодарно лизнула руку Алене, а та погладила ее в ответ. И уж совсем непонятным было поведение мужчины, который приподнял Сашину голову и чмокнул ее в нос. С этого дня Саша осталась вместе с Аленой, а Семен, именно так и звали водителя, получил право заезжать сюда на вполне законном основании.
Правильно говорят — беда для людей — хлеб для журналистов. Соседские бабки изнывали и реяли от любопытства. Они установили едва ли не круглосуточное дежурство, наблюдая за Алениным домом. Как только машина Семена заезжала на улицу, толпа спецкоров преклонного возраста высыпала вдоль забора. Казалось, еще немного и развернутся блокноты, а по шуршащим листам бумаги торопливые пальцы начнут оставлять пометки. Но задумайтесь — зачем? Только для того, чтобы обсудить поведение одной молодой женщины, в которую влюбился мужчина в летах? Многие говорят о любви и дружбе, но основной вклад в завершение этой истории вложили, и это, несомненно, именно эти бабушки с репортерскими способностями. И когда недели через две завершивший командировку Семен прибыл к дому Алены, то уже не он, а она взяла нить переговоров в свои руки.
— Я в Тихвин уезжаю, — Семен волновался и как настоящий мужчина в таких случаях мямлил и плавал в своей неуверенности, разбавленной сомнениями и страхом получить отказ.
А Алена посмотрела на него и немного не к месту заявила:
— Ты знаешь, я согласна.
— С чем?
— Я поеду с тобой.
Посмотрев на растерявшегося Семена, Алена рассмеялась:
— Значит, ты этого не хочешь?
— Хочу, еще как хочу, — почти заорал Семен.
А в голове Саши напряглись и начали изгибаться под нагрузкой необычайных мыслей нейронные сети.
— А ведь Тихвин возле самого Питера, — а еще ей хотелось крикнуть, — ребята, возьмите меня с собой!
Саша легко поняла, что нужно срочно запротоколировать свое участие в планируемой переброске на далекий Запад. И она, поднявшись со своего лежака, подошла к замолкнувшей паре и по очереди облизала руки — вначале Семену, а потом Алене. Во-первых, он — все-таки, мужчина, а, во-вторых, если бы не он…
— Смотри, она нас благословляет, — засмеялась Алена.
А Семен присел на корточки и снова, как в тот раз, в будке, поцеловал Сашу в ее мокрый нос. После этого молодые начали обсуждать подготовку к отъезду. А Саша ушла в угол комнаты — ее опять начали мучить глупые сомнения: а нужно ли потом рассказывать, что она целовалась с чужым мужчиной?
Две недели проскочили в страшных волнениях — а вдруг не возьмут? И в подтверждение ее подозрений Семену и Алене было явно не до нее. Они отправляли вещи, решали вопрос с охраной дома, а еще Алена бегала по подружкам и объясняла им всем, что очень любит каждую, но все равно должна уехать.
И вот наступил и он — самый тревожный день в Сашиной жизни. Она, то с оживающей, то с умирающей надеждой, смотрела на два больших чемодана посередине комнаты, авоську с продуктами и периодически появляющиеся документы на секретере. Ей очень хотелось постоянно ходить следом за людьми и каждую минуту повторять:
— А я?
Попозже ее вывели погулять, а Семен лично вычесал ей шкуру.
— Прощаются? — внутри Саши все похолодело.
А тут еще Семен подошел и, глядя ей в глаза, участливо произнес:
— Извини, подруга.
Саша обреченно опустила морду. И тут же на нее стал натаскиваться настоящий собачий намордник. И Саша поняла — ее готовят к дороге. Она немедленно и радостно тявкнула.
— Ну-ну, придется потерпеть, — участливо произнес Семен.
Глупый, зачем ей терпеть? Да ведь она… Вот оно — настоящее счастье!
Через два часа они стояли перед вагоном поезда. А стоянка длится всего три минуты и если что-то будет не так, то просто не успеть изменить. Понимаете, ничего. Но проводница внимательно проверила билеты и паспорта.
— Не кусается? — и не успели Алена с Семеном отмахаться руками — да нет же, как она добавила, — ну так и не мучайте животное. Снимите намордник-то. В вагоне одни взрослые.
Да даже если дети, она их так любит. Особенно Вовку, Вику и своего родного Ваньку. Самого первого. А купе было полностью свободно, и Саша старалась не мешать, пока Алена с комфортом распределяла вещи по пространству отгороженного помещения. Наконец, она уселась.
— Ты что, плачешь, — сразу заметил слезы на ее глазах Семен.
— Это же новая жизнь. Волнуюсь я.
— Не надо.
Нет, обычные люди никуда не убегут от своего волнения. И от связанных с ним надежд на замечательное будущее. Семен с Аленой долго молчали. А зачем говорить, слова можно сказать и потом. Неизвестно почему Алена посмотрела на Сашу и безмолвно показала на нее Семену. Едва он кинул взгляд и его рот начал открываться. Или он хотел что-то сказать, или от удивления. Саша сидела на полу, вытянув вперед свои лапы. Ее взгляд был полон настоящей благодарности, а из ее глаз нескончаемым потоком текли огромные слезы.
Тихвин
В мрачно-сером и промозглом городском воздухе только здание вокзала рассылало вокруг флюиды бодрости и желания жить и обязательно чего-то творить. И всего-то надо, как только покрасить здание в яркий желтый цвет. Правда, некоторые говорили, что светло-коричневый. Но, главное, выбранный на явном контрасте с окружающей обстановкой. И даже падающие на здание капли дождя пропускали сквозь себя только нужные цветовые спектры, никак не снижая уровень оптимизма в обществе. Почему-то Саша, вглядываясь в старинное здание вокзала, представляла гремящий музыкой громадный оркестр, исполняющий что-то особенно торжественное и приличествующее этому историческому моменту — она в ста восьмидесяти трех километрах от родного города. Это по прямой. А по дороге будет чуть дальше. Но разве это имеет значение. Она хотела смеяться и целовать прохожих. И даже начала забывать, что она собака.
— Мужчина, наденьте на собаку намордник, — голос охранника резко и грубо оборвал Сашины мечты.
Она посмотрела на свои лапы и сразу осела под тяжестью своего собачьего состояния. Впрочем, встречающий Семена парень быстро сгладил ситуацию. Он предъявил охраннику какие-то корочки и сказал, что все нормально. А когда увидел у Алены в руках намордник, рассмеялся:
— А я думал, что вы нарушители.
А дальше все пошло не совсем так, как представляла Саша. Началось с того, что ей не хватило места в машине. И парень с корочками предложил дойти с нею пешком.
— Ничего страшного, а если устанем оба, то сядем на автобус, — успокаивал он почему-то всполошившуюся Алену.
— А ничего в нем плохого нет, — думала Саша, глядя на высокого парня.
Кроме того, еще на вокзале выяснилось, что Юра — родственник Семена, а с такими хочешь, не хочешь, нужно поддерживать добрые отношения. А больше всего ей импонировала то, что молодой человек всю дорогу разговаривал с нею как с настоящим человеком. Он говорил о своей службе, о любимой девушке, а напоследок разоткровенничался и рассказал о своей первой интимной сцене. Он говорил о своих ощущениях, что у них получалось и не получалось. Если никто не мог заметить цвет Сашиной морды, то только за счет толстого волосяного покрова. Она чувствовала, что заливается краской и вот-вот провалится сквозь асфальтовое покрытие дороги. А в отличие от нее Юра почувствовал, что, пожалуй, впервые в его жизни, рядом с ним шло существо, которому можно было открыть самое сокровенное. И только повторное возмущенное потявкивание оборвало его излияния.
— Ты что! Считаешь лучше об этом молчать?
Он погладил Сашу по голове, а остаток дороги шли молча. Кажется, Саше не хотелось вспоминать его слова. Тем более, что говорил он совершенно не со зла. Просто ему нужно было выговориться. И лучше всего такое говорить любимому человеку. Но вот примет ли он такие откровения — это еще вопрос. Саша вспомнила, как они пытались разговаривать с Сережей. Два дурака! Нет, определенно, она обязательно все поменяет.
Саша не поняла наглости встречного боксера. Он буквально извивался на поводке, и пожилой хозяин упирался ногами, отклоняясь всем телом назад. Даже когда две пары миновали друг друга, боксер продолжал смотреть в ее сторону, и хозяин так и тащил его — задом. А Саша дрожала. Ей в голову лезли дурные мысли, но все они сводились только к одному — у нее началась течка. А что? Ведь она женщина, а, значит, все возможна. Саша вспоминала, как ее подруга, Светка, переживала за свою собачонку:
— Вся она непослушная, играет со всеми. А мне что потом. Алименты на щенков платить. Этим кобелям хорошо — сделал свое дело и в сторону.
При этом подруга всегда посматривала на своего «домашнего кобеля». Впрочем, ее муж — Федор — никогда кобелем не был. Сколько бы ни помнила его Саша, он был сугубо домашним, спокойным и даже милым. Зато Светка… У нее течка шла … постоянно. Саша замотала головой, справедливо заподозрив себя в раскрытии чужих тайн. Нужно побыстрее домой. Тем более Алена наверняка обо всем догадалась. Недаром она принюхивалась к чему-то еще в поезде и даже сама протирала пол бумажными салфетками. А как же она сама прозевала? А ведь еще утром она начала сворачивать свой хвост — в сторону.
Саша бросила взгляд по сторонам. Никто не слышит? Если бы она могла, то громко и на всю улицу крикнула:
— Ну, докатилась, подруга!
Кстати, с подачи Семена ее так и называли — Подруга. Это имя было не очень конкретным, но Саше понравилось.
Свобода
Судя по фразам Юры, они уже находились рядом с домом. Саша не смогла бы вспомнить, что сказал ей спутник, когда немного спрямлял путь. Но зато сразу вспомнила вожака той своей первой стаи в Репино. Потому что подошедший к ней от мусорки пес был примерно такого же размера. Он был таким же смелым и уверенным. Пес уверенно обнюхал со всех сторон Сашу. Кажется, что он ожидал таких же ответных эмоций и действий от нее. А Саша была в ужасе. Ее пугал этот джентльмен с хвостом. Но природа упрямо гнала ее вперед и кидала Сашу в объятия вожака, совсем как распутную женщину в постель на южном курорте. И никакие тормоза не могли остановить процесс возможного сближения. Сашу дурманил запах огромного самца, а потом она развернулась к нему хвостом. Внутри ее волнами проходил то мороз, то пробегала горячая лава. Все, она была готова.
Сашу спас друг. Ее спутник, не совсем опытный в подобных ситуациях в поведении собак, да и людей тоже, нетерпеливо дернул за поводок. И пришедшая в себя Саша трусливо рванула вперед и спряталась за надежным человеком. И природа начала разворачиваться к развернувшемуся процессу совершенно другой стороной. Никогда не забывайте, что лучший друг человека во всех условиях, даже лежа на коврике в вашей прихожей, остается ни много, ни мало настоящим, а значит и опасным хищником. И если домашние и обленившиеся животные остерегаются лишний раз идти на конфронтацию, то бродячие и особенно дикие собаки либо забывают, либо никогда не знали про запрет нападения на человека.
Можете сколько угодно кричать про бешенство, но причина нападения была на виду — человек, не обладая нужной силой, вошел в чужую зону влияния. Пес вздыбил холку, зарычал и странно, почти полубоком начал свое движение в сторону человека. Маленькое расстояние — три-четыре метра — нивелировало возможность пререканий и ведения продолжительных переговоров. Юра осмотрелся по сторонам. Не обнаружив поблизости ни средств защиты, ни потенциальных помощников, он немного заволновался.
Задайте себе вопрос — как использовать классическое обучение в реальной обстановке. Что? Наверное, хочется, покрыть всех нецензурными словами. Самое лучшее, что осознавал сейчас Юра, что ему нельзя бросить Сашу на произвол и… уходить медленным и спокойным шагом. Тогда, и это вполне возможно, он избежит нападения. А попозже сможет порадоваться избавлению и объявить самого себя подонком.
Пока пес приближался, Юра продолжал свое увещевание:
— Фу, пошел отсюда. Я что говорю!
Увы, не тот случай. Стая осторожно ожидала развития ситуации. Она была готова поддержать своего вожака всем арсеналом средств нападения — зубами, клыками и даже массой своих тел. Но только после него. И он почувствовал их молчаливую поддержку и с угрюмым рычанием, задрав короткий хвост, кинулся на человека.
Существует множество рассказов, что при защите очень многое решает ваше умение вместо страха и сопутствующей ему злости изобразить радость и уверенность. Увы, подтверждаются слова — теория без практики мертва. Кто говорил? Догадайтесь? Юра немного растерялся — собак было много — но только не испугался. Он быстро намотал на руку свою курточку и с криком: «Убью, сволочь!» — сам рванул навстречу вожаку.
Но уже в полете вожак почувствовал что-то неладное, происходящее совершенно вопреки законам природы. Его раскрытая пасть подобно капкану обхватила руку молодого человека, но одновременно зубы понравившейся псу суки уже смыкались на его горле. А стая молчала. На глазах собак происходило что-то совсем непонятное. Но когда вожак отказался размыкать свою челюсть и повис на руке человека, стая опомнилась и ринулась на своего вечного врага в незапамятные времена названного лучшим другом. Юра отбивался, как мог. Он выдержал, и когда от ближайшего дома прибежали два дворника-таджика, Юра не потерял своей способности наносить удары по обступившим его собакам. Тем более, что они больше мешали друг другу. Удивительно легко две метлы сделали свое благородное дело. Видимо, собаки уже не раз сталкивались с этим орудием наказания. И достаточно быстро стая начала разбегаться в разные стороны. Оставшись один, вожак с куском ткани в зубах поддержал общее отступление.
Юру, в изорванной одежде и кровоточащими кулаками, подхватили под руки. Пока он приходил в себя, сидя на скамейке, подъехала скорая. Когда его сажали в машину, он будто вспомнил что-то очень и очень важное и дернулся назад, но врач, почти силой, усадил его на сиденье машины и захлопнул дверцу.
А недавняя спутница Юры старательно вылизывала свои раны, забежав на маленькую стройку одноэтажного сооружения. Саша понимала, что действовала вопреки своим собственным устремлениям. Она, пусть и наполовину, — собака, но Юра был для нее друг. Так она и объясняла свой необъяснимый порыв, связанный с нападением на вожака. Но вполне возможно, что дело было в обыкновенном страхе женщины, охваченной страхом остаться одной — без человека. А потом — еще и изнасилованной вожаком. По-другому Саша предстоящий ей процесс не представляла. А потом она вспомнила, что у собак дело на одном вожаке могло и не остановиться. Охваченная ужасом Саша еще раз утвердила абсолютную правильность своих действий.
Страх заставил ее просидеть остатки дня и даже последующую ночь в выбранном ею убежище. Можно было вернуться обратно и попробовать по запаху поискать дом Семена. Но всего одно воспоминание о недавней стычке отключало ее двигательные способности. Кроме того, эта проблема — не вовремя начавшаяся течка. Саша даже не могла представить, сколько продлиться эта напасть — неделю или две? Глубокой ночью она даже не заметила, как уснула. Через час проснулась от шороха. Рядом в пожухлой траве копошилось несколько крыс. Вместо традиционной ненависти Саша неожиданно позавидовала. Серые и неприятные животные даже на маленькой стройке находили себе пропитание. На большущего животного они не обращали никакого внимания. Но на всякий случай Саша перебралась на другое место. Здесь было прохладнее из-за прорывавшегося сквозь строящиеся конструкции ветра. Но зато не было крыс.
Только вперед
Рано утром было прохладно. Хорошо еще, что ночью не было дождя. После необыкновенного комфорта купе Саша чувствовала себя неуютно. И только одно чувство — приближение родного города — поддерживало ее и придавало бодрости. И она решилась. Ее успех связывался с тем, что рано утром можно было вполне рассчитывать на отсутствие контролеров и проверяющих в электричках. Для исключения неприятных встреч Саша обошла ограждение, нашла приличный лаз и выскочила на вокзал. Возле знаменитого памятника-паровоза она выжидала почти до последнего, и только, когда объявили отправление через две минуты, она выскочила из своего укрытия. Саша пронеслась по перрону, и по пешеходному переходу выскочила на соседнюю платформу. Наверное, именно так разгуливали в былые времена разведчики, прежде чем в последний момент прыгнуть в вагон отходящего поезда.
Когда Саша влетела в тамбур, двери вагона начали свое смыкающее движение. Теперь позарез было нужно попасть внутрь вагона, но непослушные створки будто заклинило. К ее счастью в тамбур выходил мужчина. Утром такие попадаются. Это те, кому отчаянно хочется покурить и кто надеется, что рано утром это нарушение сойдет ему с рук. Этот мужчина-нарушитель бросил равнодушный взгляд на Сашу и прошел к дверям, на ходу доставая сигареты из кармана. Напрасно закрывающиеся створки пытались пресечь ее попытку входа в вагон. Конечно, они ударили по бокам, но Саша даже не обратила на это никакого внимания.
В утреннее время буднего дня в вагоне было достаточно много людей — многие спешили на работу. А Саша содрогнулась при одной мысли от расстояния. Она медленно проходила по вагону, выбирая для себя попутчика. Главное доброго и способного поддержать одинокую собаку.
— Мама, смотри — собака, — радостно раскрыл ее местоположение мальчишка-дошкольник.
Нет, такой ей сейчас не подойдет. Он хорош только для игр. А вот эта женщина с критическим взглядом может оказаться опасной и особенно при проверке. Начнет возмущаться и что тогда? Наконец, Саша остановила свое внимание на пожилой женщине, сидевшей у окна. Рядом с ней пока сидел только один мужчина. И Саша юркнула под ноги женщины. Раз никто не возмущается — значит, ее приняли и можно спокойно ехать.
Никогда ей не было так удобно. Она лежала на пыльном и грязном полу, мимо нее проходили люди, а колеса счастливо отстукивали один километр за другим. И все ближе и ближе к родному городу. И пусть даже ее высадят, где-нибудь на промежуточной станции, но, все равно, она станет ближе. Ее никто не трогал. Кажется, привыкли. Но помешал хвост. Нормальный и аккуратный, он не вовремя вылез в проход и как раз в то время, когда по вагону шла проверка билетов. На хвост наступили, и Саша нечаянно взвизгнула. Кондуктор немедленно наклонилась, и ее громкий голос огласил вагон:
— Чья живность?
Добрая пожилая женщина закрестила руками, а накопившиеся напротив нее мужчины сделали недоуменные лица.
— Вася, — обратилась контролер к охраннику, — будем сгружать?
Саша испуганно заерзала. Часть пассажиров начала просить оставить собаку в покое, но женщина была непреклонна:
— Я еще ветеринарные документы не требую. Так чья собака?
Опять мечты рушились. Саша приготовилась завыть от отчаяния к самой себе, когда неожиданно отозвалась женщина с критическим лицом:
— Моя. Я заснула. А что, нужно платить? Давайте.
И она действительно достала кошелек. Прочитав короткий монолог о правилах перевоза животных, кондуктор перешла к следующим пассажирам. По ее лицу было видно, что ей очень хочется вернуться и сделать еще одно замечание. И Саша четко понимала, что оно связано с отсутствием намордника. И потому она еще глубже забралась под сиденье и так и ехала. Как настоящая мышь. Только очень и очень крупная.
Когда поезд прибыл на Московский вокзал, и Саша появилась между сиденьями, один мужчина не выдержал и воскликнул:
— Ого, а тут целая собака была!
Конечно, была. Только плохо, что вокзал — Московский. Лучше — Ладожский. А тут центр. Саша хотела набраться смелости и попытаться сопровождать ту самую, заплатившую за нее женщину. Но та как-то быстро ушла. Вот и пойми этих людей. Где не ждешь, там получаешь. Саша поймала себя на мысли — но ведь она тоже человек. Пусть и в шкуре собаки. Или только пока?
Саша была по своему счастлива — одним рывком она преодолела самую большую часть своего пути. Грызла навязчивая и слабовольная мысль «а может ну его, лучше пойти домой — вдруг примут». Но Саша всякий раз отметала любую возможность появления дома в образе собаки. Но здесь, в конце перрона, мысли пошли совсем в другую сторону. Для нее становился опасным сам человек — его руки, машины, баллоны с газом. И Саша старалась бежать тихо и незаметно и, самое главное, без нарушений дорожного движения.
Наверное, не в первый раз мамочки и папочки указывали своим непослушным чадам на терпеливо ожидающую зеленого сигнала собаку. Это была Саша. Насколько велик был ее страх можно понять только по тому, что она выбрала длинный и непонятный для приезжего человека маршрут — по Суворовскому проспекту. Делая почти неимоверный крюк мимо, как она считала, опасных для бродячей собаки мест, она проскочила по Большеохтинскому мосту и понеслась по Свердловской набережной. Одно дело, когда человек проезжает путь на машине или общественном транспорте. И совсем другое, когда вы начинаете путаться в хитросплетении дорог, переездов и переходов. Но вот уже Арсенальная, а это — площадь Ленина.
Саша пробегала мимо памятника Ленину, когда неожиданная и даже легкая петля-удавка легла ей на шею. Саша заметалась в отчаянье. Быть так близко и все впустую.
— Дяденька, отдайте нашу собаку, — раздался требовательный детский голос.
Конечно, обычная собака продолжала бы крутиться, в надежде высвободиться из отработанного за столетия средства ловли диких животных. А Саша сразу замерла и осмотрелась кругом. Здоровенный мужчина в комбинезоне держал древко, на котором и была закреплена злосчастная петля. Так глупо попасться. Но зато рядом с ним стояли две маленьких девочки, на первый взгляд — третий-четвертый класс.
— Держать своих собак нужно на поводке, — ответил мужчина.
Но девочки упрямо не сдавались. Одна из них заявила:
— Мы сейчас пойдем к дяденьке полицейскому и скажем, что вы украли нашу собаку.
Мужчина задумался. А вторая девочка решительно и без всякого снисхождения добила его утверждением:
— А еще мы скажем, что вы — выпивши, и матом ругаетесь в общественном месте.
Сомневаться в том, что человек такой профессии абсолютно трезв еще как-то позволяла этика хорошего отношения к труду. Но зато второе положение опровергнуть было невозможно. Мужчина подтянул к себе палку с петлей, ослабил веревку и грубо откинул Сашу.
— Забирайте.
Он уходил, что-то бубня себе под нос. Саша отчетливо слышала «будущие стервы» и горячо благодарила провидение, что современная молодежь такая нахальная.
— Ну что, пойдешь с нами? — обратилась к Саше одна из нахальных девочек.
Она тявкнула. Но как только за спиной осталась улица Комсомола, Саша неблагодарно покинула девочек и бросилась вдоль вокзала. Она не обращала внимания на детские крики, но после случая на площади ей приходилось быть аккуратнее. В конце ограждения Саша решила не рисковать и, найдя подходящий перелаз, выбралась на территорию вокзала. В принципе ей подходил любой поезд. Поэтому платформа с большим количеством будущих пассажиров однозначно свидетельствовала о более быстрой отправке электрички.
Саша прошла по платформе и со скромным видом уселась рядом с группой из четырех человек. Старшая из всех — явно, что мама — бросила равнодушный взгляд на появившуюся собаку. Большой парень тоже не отличился особым интересом. Зато у двух других детей — мальчика и девочки — немедленно загорелись глаза. Саша опытным взглядом заклеймила их как двойняшек, причем самого подходящего возраста. Какой же ребенок в семь лет не хочет иметь свою собственную собаку. Прошло не больше минуты, как детские руки затрясли мамино пальто.
— Мама, — ныли почти в унисон двойняшки, — давай возьмем себе собачку. Она хорошая.
Мама пыталась парировать:
— Конечно, а блохи, клещи и болезни? Куда я их дену? Вам бы только поиграть.
С точки зрения детей их мама говорила полную глупость. Причем здесь какие-то блохи, если есть и сидит перед ними такая замечательная, с умными и трогательными глазами собачка. Где-то в отдаленных закоулках своей совести Саша первое время даже немного мучилась. Будучи сама мамой, сейчас она откровенно спекулировала и низменно пользовалась самыми чуткими свойствами детской души. Но деваться было некуда.
А раздражение от детского нытья как цепная волна стало расползаться по перрону.
— Женщина, надо заниматься своими детьми.
— Хоть где-то бывает покой?
— А почему не завести собаку для детей?
Наконец, мама не выдержала.
— Хорошо, мы возьмем эту собачку на дачу. Но заботиться о ней вы будете сами. И если вы будете плохо себя вести, то тогда пеняйте на себя.
Скопившимся на перроне людям пришлось выдержать еще одну волну — из детских обещаний и маминых угроз. Но когда к платформе с длинным и протяжным гудком стал выкатываться электровоз с вагонами, между мамой и двумя представителями младшего поколения был заключен достаточно прочный, хоть и временный мир.
Камень
Добрая и ласковая собачка заняла свое место и вела себя настолько тихо, что немедленно заслужила похвалы, летевшие со всех сторон. Кажется, что теперь уже мамочка гордилась, что согласилась взять такое выдающееся животное. Но на самом деле Саша едва не дергалась. Она неосознанно боялась пропустить нужную станцию. Тем более, что по разговорам она поняла, что армия во главе с мамочкой едет гораздо дальше Репино. В том, что за нее, при необходимости, заплатят кондуктору, Саша не сомневалась.
Вышло солнце, и в считанные минуты вагон старого образца превратился в подобие душегубки на колесах. Наконец, кто-то не выдержал и отбросил фрамугу одного из окон. Перевод окна из закрытого в открытое состояние едва успел завершиться, как раздалось ворчание тех, на кого стал дуть поток осеннего воздуха с улицы. Причем Саша в мыслях встала на сторону последних. После ночевок на улице ей очень нравилось тепло. Хотя она была готова и потерпеть. Не так уж далеко ехать до Репино.
А потом охватило волнение — а нужна ли она там? И вдруг дед со своим камнем переехал в другое место. Вот так. Взял и с вещами подался куда-то. А что тогда делать ей? Саша чувствовала, что если встреча не получится, то она готова наложить на себя руки. И опять проблема — ну какие же руки у собаки? А лапы? Глупо. И вообще, она устала и скоро ей станет абсолютно все безразлично. Так и произошло — Саша неожиданно для самой себя уснула. Когда она проснулась, поезд совершал плавное торможение, а из динамика разносилось — «остановка — Репино». Саша потянулась. Ах, ну да. А дальше — пришел ужас. Саша вскочила, и сразу несколько пар детских рук почти вцепились в ее шкуру.
— Успокойся, милая, — это, кажется, сказала девочка.
Но какая разница — кто, ведь поезд вот-вот тронется, люди, скопившиеся на выход, почти все вышли, а ей, в любом случае, никак не выйти самой в тамбур. Спокойная и милая собачка вдруг задрала голову вверх, и в уши пассажиров стал вворачиваться, скручивая перепонки и вселяя ужас отчаяния, дикий вой. Наполненный горем и тоской погибающей женщины. Люди обхватывали уши руками и не понимали, что происходит. А Саша, каждой частичкой своего тела чувствуя, что она погибает, вскочила на спинку сиденья. Она уже не слышала крики людей, не ощущала, чего в них больше — непонимания, возмущения или зарождающегося сочувствия.
Саша прыгнула на соседнюю спинку и, опираясь лапой на плечо сидящего пассажира, прыгнула на фрамугу. Электричка начинала свой разбег, когда, издавая странные звуки, эта непонятная собака начала втискиваться в открытый на улицу проем. Саша чувствовала, что еще немного, и она банально застрянет и так и будет ехать до самого конца. Потому что вряд ли найдется хоть один человек в здравом уме, который решится попробовать вытащить из форточки явно сумасшедшую собаку. А уже по дороге кто-нибудь догадается вызвать соответствующую службу и тогда — все. Может, даже в пути на нее накинут петлю-удавку, и тогда напрасно она будет визжать, выкручиваться и выть. Кроме дополнительного ужаса, а может и неприязни, она у людей уже больше ничего и никогда не вызовет. И еще промелькнула несвоевременная мысль, что ведь ее взяли, дети так хотели с ней поиграть. Но ей уже не стыдно.
Она должна, нельзя иначе. И когда над головами пассажиров пронеслось:
— Нет! — это был уже не лай, а вопль вконец отчаявшегося человека.
Саша буквально ввинтилась в форточку и, сдирая до крови свою шкуру, не замечая боли, выпала на улицу. Воздух, сопровождающий электричку, развернул собаку, и, как закрученный футбольный мяч, она полетела в стенку убегающего от нее вагона. Потом ее отбросило, и она свалилась на землю рядом со страшным рельсом. А прямо перед ее глазами быстро и равнодушно проскакивали огромные и страшные в своей безразличности к ее судьбе колеса. За одним вагоном побежал другой, за ним — следующий, а Саша продолжала лежать, чувствуя совсем рядом почти касающуюся ее и прокручивающуюся мимо нее сталь.
Электричка ушла, но прошло еще несколько минут, прежде чем на глазах проходящих по дорожке людей страшная и ободранная собака с трудом поднялась. Саша шаталась, на нее нападало полное безразличие, ей было страшно больно, и даже когда она начала свое бессмысленное движение, оно не имело никакого направления.
Здесь с детства знакомые ей места. Но куда идти? Саша напрягала память, но уже стало казаться, что ее ноги-лапы сами начинают выбирать направление. И появилась уверенность — она дойдет и найдет. И ничто на свете ее не остановит.
Когда Саша пробегала мимо пятиэтажного здания какого-то санатория, сбоку послышался громкий лай. От мусорки отделились две фигуры и направились к ней. Саша нерешительно остановились, а два большущих пса стали подходить все ближе и ближе.
Как правило, одинокая и беспородная бродячая собака менее агрессивна, чем какая-нибудь породистая. Саша старалась уйти от конфликта — ей банально нужно было выжить. Хотелось кричать «поймите», она возвращается, она хочет уйти из этой жизни и вернуться назад, в свою. Она же мать, которая, наконец, должна увидеть своих детей.
И только тогда, когда Саша почувствовала, что конфликта не избежать, она встала в угрожающую позу. Два пса с удивлением смотрели на небольшую, но страшную в своей ярости маленькую собаку. Было ясно одно — она не претендует на их место пропитания. Прошло не больше минуты, и псы с наигранным равнодушием развернулись от сумасшедшей собаки.
Саша тащилась по холодной земле. Может по ночам уже падал снег, который превратил траву в унылый коричневый покров. Но теперь уже ни листва, ни трава ничего не скрывали, открывая обзор во все стороны. Саша волновалась — хватит ли ей сил дойти. И больше не заботилась мыслью, что будет потом. Она больше не может. Ее шатает, она исчерпала ресурс своих сил, ей страшно холодно, наконец. Саша так и шла, уже не интересуясь, что там впереди нее. До тех пор, пока не уперлась в валун. Как когда-то давно. Тот же гигантский камень, так же одиноко застывший у узкой лесной дороги. И пропитанный одиночеством и тоской воздух вокруг него.
Саша подошла к камню. Она напряглась, но сил упереться передними лапами не было. И Саша просто свалилась возле основания холодной громадины. Почему-то пришло понимание, что никто ей больше не поможет, а она так и останется здесь лежать. Грязная, ободранная и никому не нужная. А когда ударят ночные морозы, появится множество водяных нитей, которые до последних минут ее жизни свяжут ее с каменной глыбой. И даже слезы в ее глазах превратятся в маленькие льдинки, похожие издалека на самые настоящие бриллианты.
Постепенно Сашу охватила свирепая дрожь, заставляющая непрерывно щелкать зубами. Она прекрасно понимала, что нужно вставать, но навалившееся изнутри безразличие давило к Земле. И тогда Саша, собрав последние силы, громко закричала:
— Я все равно встану!
Саша замерла. Крик получился странный и совсем-совсем не…
— А кто тебе мешает? — о, этот голос, услышанный Сашей всего один раз в жизни, она узнала сразу.
Даже сквозь порывы ветра, лай собак или шум поездов. Но что он ей сейчас сказал? Саша огляделась и раскрыла рот от удивления. Она так и лежала, прижавшись к холодной глыбе. Безжалостный холод шел и от нее, и от земли, потерявшей набранное за лето тепло. Еще не мерзлой, но безгранично чужой. Они дружно отбирали тепло от ее тела. Еще бы ей не было холодно, ведь она лежала голая. Но у нее теперь все есть. И руки, и ноги, да и все остальное. Саша вскочила.
— А я думал, что тебе понравилось так лежать, — старик, тот самый, и ничуть не изменившийся, протягивал Саше одежду.
Кажется, ее. Да какая разница. Она и голой уйдет отсюда. Побежит наперегонки с электричкой. И пусть, кто хочет, смотрит. Главное, что она снова человек.
— Ну, это ты зря, — старик, наверное, угадал ее мысли, — лучше одевайся. А то обожди, может, подумаешь, ведь можно еще стать и бобром, и лисой, и волком. Южных животных не предлагаю — замерзнут они здесь.
Старик посмотрел на замершую в ужасе Сашу, и на его сморщенном лице появилось что-то похожее на улыбку.
— Вот то-то и оно. Живи. А то, что произошло — считай, что это мой подарок. И меня никогда не ищи.
Забывшая одеться Саша с тревогой вслушивалась в слова старика. А вдруг передумает? Но когда он показал ей рукой на одежду, Саша лихорадочно начала хватать и надевать то, что сохранил старик. И сразу становилось необычайно тепло. Саша благодарно подняла глаза на старика — а он исчез. Несколько минут она продолжала смотреть во все стороны. Ей все еще было страшно и, уходя с рокового места, может, и на всякий случай, Саша махнула камню глубокий поклон.
До чего я всех люблю
Как-то странно возвращаться в свой дом, к своим близким, через столько дней отсутствия. А что она им скажет? Как объяснить такой большой срок? Так, а на работе? Вначале опять стал заползать тот же гадкий и неотвратимый ужас. И вдруг Саша рассмеялась. Какие это глупости. Она — человек. Она идет домой. А там Вовка, Вика, Ванька и, вполне возможно, вернувшийся из своего любимого гаража Сережа. И все ее. И в мыслях необыкновенно чисто, ясно и понятно. Нет, она должна вначале все обдумать.
— Мужчина, подскажите, который час?
Ответ привет Сашу в полный шок. Встречный мужчина отшатнулся в сторону, когда она громко произнесла «спасибо, дедушка». В любом случае она появилась перед своим домом через несколько часов.
Медленно и неуверенно Саша нащупала ключи в сумке. Несколько раз сильно и глубоко вздохнула. Как-то необыкновенно громко щелкнуло что-то в замочной скважине. Осторожно Саша толкала дверь перед собой, на ходу пытаясь нажать выключатель в коридоре. Но прежде чем загорелся свет, раздался громкий крик:
— Мама вернулась!
Орал младший — Вовка. Он уже стоял перед ней, а Саша, не раздумывая, начала поднимать на руки любимое существо. И если она и опустила его на пол, то только потому, что на очереди стояла и нетерпеливо ждала такого же подъема ее Вика. А в конце коридора с взволнованными лицами стояли… Нет, она не может поверить — ее Сережа, ну это ладно, а рядом — вечно пропадающий Ванька. Ее самый большой и самый первый ребенок.
— Мы все так перенервничали. Где ты была целых пять часов? — начал Сережа.
Он явно хотел что-то рассказать, но Саша быстрым движением приложила палец к его губам.
— Молчи. Я уже все знаю. И давайте собираться — мы идем, все вместе, знаете куда — на хоккей. Билеты я купила.
Она посмотрела на изумленные взгляды своих родственников.
— А что здесь такого? Или есть кто-то — против? Вот только помою посуду и пойдем.
— Мы все вымыли и убрали, — Саша удивилась, ее муж смотрел на нее так, как будто видел первый раз. — Ты так похудела. И ты… Настоящая красавица.
— А раньше что, была хуже? — рассмеялась Саша.
Всю дорогу на стадион она чувствовала не отрывающиеся от нее взгляды близких людей. И в глазах Сережи, кажется, даже появилось то, что она давным-давно не видела. А в голове крутилась и готовилась вот-вот вырваться глупая и бестолковая фраза «а если бы вы пробежали столько, сколько пробежала я?» Не выдержав напора внутренних эмоций, Саша развернулась к Сереже и необыкновенно серьезно заявила:
— Я вас всех очень люблю. Но если теперь что-то будет не так, так и знай — укушу.
Эпилог
Через несколько лет на одной из строек Сибири, на готовящейся строительной площадке обнаружили огромный валун, грязный и разрисованный разными красками и надписями. Все попытки перекатить его в сторону к успеху не привели, и тогда начальник участка дал команду подорвать камень.
Взрывники быстро прикинули и закрепили на каменной глыбе толовые шашки. С площадки убрали людей и подожгли бикфордов шнур. Как и положено раздался мощный взрыв. Но не успел спрятавшийся персонал выйти из укрытия, как дополнительно прошли, один за другим, еще несколько взрывов. Они сметали на своем пути все — вагончики, технику и установленные знаки. Неожиданно для всех загорелись штабели с досками, и рухнул мостик через дорожную канаву. А потом всю площадку покрыла пыль. Когда она улеглась, люди увидели, что громадный валун куда-то исчез. А вконец ошалевший начальник участка ходил по площадке. Неожиданно для всех, да и для самого себя, он долго и упрямо искал осколки исчезнувшего камня. Но никто так и не смог ему объяснить, что произошло.
Еще через пару часов на площадку подъехало начальство. Оно терпеливо слушало периодически пожимающего плечами и разводящего руками начальника участка. Недоумевающие рабочие старательно обходили руководящую группу по сторонам. И никто из людей не обращал внимания на медленно уходящего вдаль старика. А разве кому-то интересно, куда может идти одинокий и старый человек? А зря.
Санкт-Петербург, 2021 г.
Автор на Призрачных Мирах: https://feisovet.ru/%D0%BC%D0%B0%D0%B3%D0%B0%D0%B7%D0%B8%D0%BD/%D0%A7%D0%B5%D1%80%D0%BD%D0%B8%D1%86%D1%8B%D0%BD-%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%B9
Автор на ПродаМан: https://prodaman.ru/Aleksej-Chernicyn/books
Я смотрю в окошко иллюминатора на проплывающие мимо густые облака. Периодически на горизонте мелькают горы с покрытыми снегом вершинами. Я прислушиваюсь к мерному гулу самолетных двигателей, негромкой речи соседей по салону, спокойному общению стюардесс с пассажиром. Что угодно, только бы отвлечься от мыслей, которые роятся в моей голове. От вопросов, которые выжигают мою нервную систему.
Как он встретит меня?
Помнит ли он, что когда-то у него была я?
Не выгонит ли, когда окажусь у него на пороге?
У меня сводит внутренности при мысли о том, как задам ему самый главный вопрос: «Почему ты меня бросил?» И самое страшное ― это гадать о том, что он мне ответит.
Сжимаю руки в кулаки, заставляя себя отбросить волнение. Я уже решилась. Я искала его долгих три года и наконец нашла. Теперь уже некуда отступать. Хотя очень хочется плюнуть на все, сойти в аэропорту, купить обратный билет и отправиться назад в привычную жизнь. Но я понимаю, что если так поступлю, то снова и снова буду мысленно задавать ему судьбоносный вопрос, ответ на который я так и не смогу получить. У меня есть единственный шанс. Всего один день. И я должна это сделать, как бы мне ни было страшно.
В зале прилета много людей. Начался туристический сезон и люди толпами бросились в Бивер Крик, чтобы покататься на лыжах и сноубордах. Их даже не смущают местные цены, и это достаточно странно. Хотя что удивляться? Работать целый год, а потом отдохнуть где-нибудь неподалеку от дома ― это не про нашу нацию. Мы любим отдыхать с размахом, оправдывая то, что в среднем работаем на двух-трех работах.
Я пробираюсь через толпу, крепко прижимая к себе рюкзак. В который раз радуюсь тому, что не взяла с собой багаж, иначе пришлось бы еще минут сорок провести у багажной ленты. Я направляюсь прямиком к выходу, рассеянно осматривая толпу. Наверное, больше для того, чтобы заметить, если вдруг кто-то захочет вырвать у меня рюкзак. Да, такое случалось уже, и теперь у меня выработался иммунитет на нерадивых грабителей. Тот, который в аэропорту Нью-Йорка пытался выхватить мою сумочку, к счастью, был быстро задержан охраной аэропорта.
Я уже отворачиваюсь, чтобы смотреть на двери, но в толпе встречающих мелькает знакомая фигура. Снова поворачиваюсь в ту сторону, все еще по инерции проталкиваемая толпой к выходу. Всматриваюсь в мелькающие лица и вот он! Это определенно он. Хороший парень Тоби. Тот самый, которого я про себя прозвала своим единственным позором в жизни. Позором, о котором я не сожалела ни секунды. Тот, с которым я провела лучшую ночь в своей жизни накануне собственной свадьбы. Тоби был хорош. Но утром мне пришлось убегать от него, потому что ночью он сказал, что уже никогда меня не отпустит. Так что я выбиралась из его отельного номера настолько тихо, насколько могла.
С тех пор прошло десять лет. Я замужем, у меня есть дочь. Но с момента, когда наш брак превратился в его подобие, я все чаще вспоминаю Тоби. Его нежные касания, ласковый шепот на ухо. Дикие, страстные, порывистые, но при этом нежные движения. Его горящий взгляд и слова, которые до сих пор заставляют кровь бурлить в венах:
― Ты веришь в любовь с первого взгляда, Брен? ― Я с улыбкой покачала головой. Он крепче сжал мои пальцы, которые до этого нежно перебирал и рассматривал, и, поднеся их к своим губам, поцеловал. ― А я верю. И в судьбу верю.
― Мы строим судьбу собственными руками и действиями.
― Я с тобой не согласен. Наша судьба редко оказывается в наших руках. И если нам суждено быть вместе, то мы будем.
― А нам суждено? ― спросила я с грустью в голосе.
― Однозначно суждено, ведь я уже влюбился в тебя.
Тогда мы долго лежали обнимались, а я грустила. Потому что нет, Тоби, нам не суждено. На следующий день я выходила замуж за другого, а ты об этом даже не знал. И да, я поверила в любовь с первого взгляда, встретив тебя. Но никогда об этом не скажу, потому что иначе не смогу уйти от тебя утром. А я должна. Не потому что связана какими-то обязательствами и выхожу замуж помимо воли. А потому что я связана обещанием. Согласием. И я знаю, что мой избранник будет ждать меня у алтаря, полный надежд. А еще внутри меня уже была новая жизнь, и она нуждалась в своем отце. Так что выбор делаем не мы сами, а судьба выбирает за нас.
Я застыла, обтекаемая толпой, и смотрю на Тоби, не отрываясь. Он возмужал за эти годы, стал еще красивее и как будто выше. На нем деловой костюм, волосы аккуратно уложены, короткая щетина придает образу брутальности, который его совершенно не портит.
― Не может быть, ― тихо произносит он, когда мы останавливаемся в паре шагов друг от друга. ― Брен? Бренда?
Я киваю. А потом качаю головой.
― Миа. Меня зовут Миа.
Он слегка хмурится.
― Простите, я, наверное, обознался.
Боясь, что он сейчас может уйти, я хватаю его за рукав.
― Нет, постой. Тоби, это я. Просто тогда я назвалась Брендой. ― под конец предложения мой голос стихает, я чувствую стыд за тот свой поступок. ― Мое настоящее имя Миа.
― Миа? Красивое имя. Оно идет тебе. Такое же нежное, как и ты сама. ― он делает шаг ближе и поднимает руку, практически касаясь моего лица. ― Можно?
Я киваю, не в силах произнести ни слова. Сердце бьется где-то в горле, а на глазах выступают слезы. Как только его ладонь соприкасается с моей щекой, я закрываю глаза и меня омывает теплой волной. Как будто я вернулась туда, где всегда должна была быть. А до этого десять лет я никак не могла себе найти место. Постоянно крутилась и выискивала удобную позицию, но все было не то. И вот только сейчас я обретаю твердую почву под ногами. Тоби касается ладонью моей щеки, большим пальцем гладит кожу.
― Какая же ты…
― Какая?
Он шумно сглатывает.
― Как будто всего этого времени не было. Идеальная. Моя.
Я смотрю на него расширившимися глазами, постоянно мечась взглядом от губ к глазам и обратно. Я хочу, чтобы он поцеловал меня. Как будто тело само подсказывает, что именно мне сейчас нужно. Но вместо поцелуя Тоби хватает меня за плечи и притягивает к своему большому телу. Я растворяюсь в его запахе, таком чужом и родном одновременно. Чувствую, как быстро поднимается и опускается грудная клетка, слышу, как колотится его сердце, играя наперегонки с моим собственным.
Через пару минут он отстраняется и смотрит на меня. В этот раз на его лице играет широкая улыбка.
― Что ты здесь делаешь?
― Я прилетела… у меня есть цель. Мне нужно повидаться с одним человеком.
― Тебя кто-нибудь встречает? ― Я качаю головой. ― Тогда ты не против, если я буду сопровождать тебя?
― Не против. ― теперь уже и я широко улыбаюсь. Меня переполняет давно забытое чувство счастья. Вот уж кого не ожидала увидеть, так это Тоби. Но жизнь сама принимает решения за нас, как оказалось.
― Тогда дай мне минуту, отдам это своему коллеге и можем ехать. ― Он показывает на конверт в его руке. А потом слышится окрик:
― Тоби! Мужик, быстрее, я спешу на следующий рейс.
К нам подходит невысокий мужчина, жмет Тоби руку, рассеянно здоровается со мной, выхватывает конверт, кричит «Пока» и убегает в сторону следующих ворот.
― Что это было? ― со смехом спрашиваю я.
― Мой коллега. Он не успевал нормально заехать в офис, пришлось везти ему конверт, чтобы он забрал его между рейсами. Ну что, готова? Идем. Миа. Так странно называть тебя другим именем после того, как десять лет у меня в голове ты была Брендой. ― он усмехается, обняв меня за плечи и провожая к выходу.
Мы выходим из здания аэропорта на парковку. Там Тоби подводит меня к черной машине и, открыв дверь, усаживает на пассажирское сиденье. Внутри пахнет новенькой кожей и приятной мужской туалетной водой. Как только Тоби занимает водительское место и заводит двигатель, то поворачивается ко мне.
― Куда едем?
Внезапно я вспоминаю о цели своего приезда, и волнение захлестывает меня по новой. Я засовываю руку в карманчик рюкзака и дрожащими пальцами достаю оттуда маленький скомканный листочек из блокнота. Протягиваю ему. Тоби смотрит на написанный на нем адрес и хмурится.
― Зачем тебе туда?
― Там… живет мой отец. Биологический отец. ― Брови Тоби ползут вверх, и он переводит на меня взгляд. ― Понимаешь, он… Это долгая история, но много лет назад он бросил меня. И я хочу хотя бы просто посмотреть на него. Спросить, почему.
Тоби трет лицо ладонью и передает мне назад листочек. Он невидящим взглядом смотрит в лобовое стекло, а потом выворачивает руль, и мы выезжаем с парковки.
― Что-то не так? ― спрашиваю я. ― Слушай, ты не обязан. Если это слишком для тебя…
― Что именно?
― Ну, девушка, с которой ты переспал всего раз, и которую не видел десять лет, и не знаешь ее…
― Я знаю тебя.
― Что? Как это?
― Я знаю все, что мне нужно знать о тебе, Миа. И для меня это не слишком. Давай сделаем это.
― Хорошо, ― выдавливаю я из себя.
Рука Тоби накрывает мои холодные сцепленные пальцы и несильно сжимает. От этой поддержки становится немного легче, но я все равно еще волнуюсь о встрече с отцом.
Мы болтаем по дороге. Тоби рассказывает, что работает риелтором в международной компании. Что тогда, в Вегасе, он с друзьями просто провел выходные. Что разозлился на меня за то, что ушла. Что искал и ради этого остался еще на сутки в городе. Потом искал в соцсетях, пересмотрел профили тысяч Бренд, но так и не смог найти меня. Он усмехается, когда вспоминает об этом и говорит, что все потому, что у меня на самом деле другое имя. Спрашивает, почему я сбежала. Я обещаю рассказать, после встречи с отцом, потому что тема непростая и требует взгляда глаза в глаза.
У моего отца красивый дом. Деревянный сруб, эффектный и с виду достаточно просторный. Он стоит на склоне горы, окруженный живописными видами. Воздух здесь шикарный. После тяжелого, наполненного выхлопными газами, воздуха Нью-Йорка, здесь дышится легко. Но я все равно делаю рваные вдохи, дрожащие и не полноценные, потому что волнение мешает мне это сделать нормально. Тоби сжимает мою руку, как только мы выходим из машины, и ведет к дому. У самой двери останавливается и поворачивается ко мне лицом.
― Сейчас все будет немного странным. Но ничему не удивляйся и, пожалуйста, дождись, когда мы снова останемся наедине, я все объясню.
― Что ты?..
Но я не успеваю закончить вопрос, потому что Тоби стучит в дверь, а уже через пару мгновений она распахивается и на пороге появляется миловидная блондинка. Ей около пятидесяти лет. Она ухоженная и улыбчивая. Когда она смотрит на Тоби, то ее улыбка немного гаснет и превращается во взволнованную.
― Тобиас? Что-то случилось?
Тоби выпускает мою руку и улыбается женщине.
― Салли, добрый день. Я привел к вам кое-кого. ― он кивает на меня.
Женщина переводит на меня взгляд и ее ладонь взлетает ко рту. Глаза расширяются, и она смотрит на меня немигающим взглядом. Я в растерянности перевожу свой взгляд с Тоби на нее, а потом назад.
― Салли, кто там? ― слышится позади нее мужской голос, и в глазах женщины появляется еще больше паники. Господи, да что такое происходит? Мне хочется развернуться и убежать. Ноги даже покалывает от этой нужды. Но я словно приросла к полу.
Позади Салли появляется мужчина немного старше нее. Симпатичный, ухоженный и… это мой отец. Я точно знаю. Детектив показывал мне его фотографии. К тому же, я невероятно сильно похожа на него.
― Тоби! ― восклицает он. ― Вот уж кого не ожидал увидеть у себя на пороге.
― Чарли, рад встрече.
Они пожимают друг другу руки, а я, как завороженная, слежу за мужчиной, пытаясь удержаться на трясущихся ногах.
― Чарли, ― зовет его жена. Он бросает на нее быстрый взгляд и потом смотрит на меня. И смотрит, и смотрит. Застыв и не моргая. Точно так, как смотрела его жена пару минут назад.
― Миа? ― хриплым шепотом спрашивает он. Я медленно киваю. На его глазах появляются слезы. ― Миа.
Вопреки моим ожиданиям, он резко разворачивается и скрывается в доме. Внутри меня все обрушивается и теперь желание убежать не просто усиливается ― оно достигает критической отметки. Я делаю шаг назад, но Салли хватает меня за руку и притягивает к себе, крепко обнимая. Это застает меня врасплох, и я стою, принимая объятия, но не возвращая их. Ситуация действительно весьма странная для меня.
― Добро пожаловать, девочка. ― она отстраняется, но все еще держит меня за плечи на вытянутых руках. ― Заходите.
Салли заводит меня в дом, а Тоби остается мяться на пороге. Я оборачиваюсь и вопросительно смотрю на него, но он машет рукой и криво улыбается.
― Давай, я подожду тебя в машине.
― Нет-нет, Тоби, входи, ― говорит ему Салли, и он нерешительно переступает порог дома, прикрывая за собой дверь. Мне становится все интереснее. Конечно, он знаком с семьей моего отца, и, похоже, достаточно тесно. Но все отходит на второй план, когда мы входим в просторную гостиную в бежевых тонах, и присаживаемся на диван. Салли убегает, обещая принести чай.
Я осматриваюсь, подмечая детали. Судя по всему, мой отец увлекается катанием на сноуборде. На стене слева от камина много его фотографий в снаряжении и на доске. На каминной полке много снимков семьи. Я уже узнаю папу и Салли, но между ними стоят еще их дети ― сын и дочь, судя по всему, лица которых я не могу рассмотреть с такого расстояния.
― Я был женат на их дочери, ― негромко произносит Тоби у самого моего уха, и я вздрагиваю. Поворачиваюсь и смотрю на него вопросительно. ― Да. Я был женат на Эльзе около двух лет. Такая себе неудачная попытка заменить тебя. Что ты так смотришь на меня? Я пытался заменить кем-то, похожим на тебя. Вы похожи внешне, но по характеру совершенно разные. Наверное, мое разочарование и послужило поводом к расставанию. И я, думаю, ее не устроил в качестве мужа. Я правда старался дать ей все по максимуму, но это сложно сделать, когда все твои мысли занимает другая девушка.
Мне кажется, что сейчас мои глаза похожи на десертные тарелки. В смысле, ну, это вау, какая новость. Я просто в шоке. Мало того, что у меня эмоциональная перегрузка от встречи с отцом, который когда-то оставил меня на попечение бабушки с дедушкой по материнской линии, так тут еще и выясняется, что парень, в которого я влюбилась десять лет назад, был женат на моей сестре. В общем, слишком много всего для одного дня. Пожалуй, мне нужно время, чтобы все обдумать.
Ноги сами несут меня к каминной полке. Я застываю, рассматривая фотографии. Моя сестра и правда похожа на меня. Правда, она, похоже, младше. Но у нее такая же фигура, только грудь немного больше моей, и она слегка, кажется, выше. А еще у нее немного темнее волосы, но не существенно. Мы обе блондинки. Я как будто застыла в одном мгновении, не в силах оторвать взгляда от фотографии, жадно впитываю образ идеальной семьи. Той, которой у меня никогда не было.
Мама умерла, когда мне было два. Отец бросил меня практически сразу после ее смерти, оставив на попечительство родителей мамы. Дедушка был любителем выпить. Непризнанным гением, который любил вернуться ночью из бара, перебудить скандалом весь дом и поколотить бабушку. Полиция могла бы разбить лагерь под нашим домом, так часто они бывали у нас. Я до сих пор не могу сказать, почему бабушка оставалась с ним до самой его смерти. И она не отвечает на этот вопрос. У нас вообще не самые близкие отношения, потому что бабушка всегда считала, что меня «нагуляли». Мама родила меня в раннем возрасте от взрослого мужчины, и это, наверное, послужило причиной бабушкиной неприязни. Поэтому я рано выскочила замуж, едва мне исполнилось девятнадцать. Все, только бы уйти из дома.
― Миа? ― зовет Тоби. ― Все в порядке?
Я оборачиваюсь к нему и смотрю невидящим взглядом. Киваю.
― Просто… так много всего за один день. Я… мне тяжело переварить все это.
― Иди сюда. ― он похлопал по сидушке дивана рядом с собой, и я присаживаюсь. Тоби берет меня за руку и целует костяшки пальцев, а потом переплетает их со своими и кладет к себе на колено. ― Я помогу тебе справиться со всем. Только не убегай от меня снова.
Я тяжело вздыхаю. Только сейчас до меня начинает доходить, скольким людям я переверну сегодня жизнь своим появлением. Отцу, его жене, его детям, возможно Тоби. И теперь, глядя в его глаза, ловя открытый, искренний взгляд, краем сознания понимаю, что, возможно, в этот список попадут моя дочь и муж. В горле начинает першить только от мысли об этом. Я часто моргаю, чтобы прогнать слезы, которые грозятся пролиться. Потому что, если я позволю им это, то уже не смогу остановиться. Тоби проводит пальцем по моей дрожащей нижней губе, и этот короткий жест немного успокаивает меня. Я крепче сжимаю его руку в знак признательности, что я здесь не одна. Что он со мной, поддерживает так, как может.
Через пару минут в гостиную возвращается Салли с подносом, на котором стоит чайник, чашки, сахарница и вазочка с печеньем. Я деликатно пытаюсь освободить свою руку, но Тоби не дает мне это сделать. Мне неловко, потому что Салли пару мгновений смотрит на наши переплетенные пальцы. Это и правда неудобно, учитывая то, что Тоби был мужем ее дочери. Но он неумолим.
Салли разливает чай по чашкам, ставит вазу с печеньем, и садится напротив. Она внимательно рассматривает меня, и я ерзаю под пронизывающим взглядом.
― Расскажи о себе, Миа, ― наконец просит она.
Я прочищаю горло.
― Эм… Я живу в Нью-Йорке. Замужем. ― бросаю быстрый взгляд на Тоби, а потом снова перевожу его на Салли. ― У меня есть дочь Вера, ей девять. Совершенно очаровательный ребенок, очень похожа на своего отца. Я работаю в сфере организации праздников в небольшом агентстве.
― Кто ты по образованию?
Я краснею и опускаю взгляд в чашку.
― У меня нет высшего образования.
― Как это? ― спрашивает Салли. Я снова смотрю на нее, ее брови ползут вверх под идеально уложенную челку.
Пожимаю плечами.
― Я не обладала выдающимися способностями после школы, а у бабушки с дедушкой не было средств на колледж. Сразу после выпускного я устроилась в кофейню неподалеку от дома. Потом работала в прачечной. Потом совмещала уборку офисных помещений с работой официанткой в ночном клубе.
― Как ты познакомилась с мужем?
Я мнусь, не желая вдаваться в особые подробности в присутствии Тоби, но кратко я все же могу рассказать.
― Он работал в одном из офисов инвестиционной компании, где я убирала.
― А как ты попала в Нью-Йорк? Чарли говорил, что ты жила в пригороде Вашингтона.
― Моего мужа пригласили туда на работу, и мы вместе переехали.
― Давно там живете?
― Уже шесть лет.
Салли молча изучает мое лицо.
― Ты удивительно похожа на Чарли и Эльзу. Как две капли воды. За исключением некоторых различий.
― Салли… ― я тушуюсь, набираясь храбрости спросить о том, что меня мучает больше всего. ― А папа… гм… Чарли… он не хочет меня знать? Поэтому ушел?
Она ласково улыбается и качает головой.
― Нет. Он скоро придет. Для него это такой же стресс и шок, как и для тебя.
Мы продолжаем болтать о моей жизни, Салли рассказывает о своих детях, Эльзе и Эдди. О том, что Эльза сейчас беременна и готовится к родам через месяц. На этих словах Салли бросает быстрый взгляд на Тоби, и тот невозмутимо кивает, подтверждая, что слышит эту информацию. Что Эдди работает детским стоматологом и живет в Эдинбурге. Перебрался туда, встретив свою жену. Рассказывает о том, как они с Чарли построили свой небольшой ресторанный бизнес здесь, как сложно им давалось все, что касалось развития и становления.
Спустя примерно час я поднимаюсь. Благодарю Салли за радушный прием, обнимаю ее.
― Мы поедем. ― Я не могу больше ждать, что вот сейчас мой отец придет и поговорит со мной. Я увидела его и уже осознала, что он не жаждет общения со мной. Осознала, а теперь пришло время принять это. Но я должна сделать это вдали от него.
Мы движемся к выходу, как позади я слышу негромкое:
― Миа, задержись, пожалуйста. ― По спине пробегают мурашки. Папа. Он все-таки вышел ко мне. ― Удели мне несколько минут.
Я смотрю на Тоби. Он кивает и я, развернувшись, иду к отцу, стоящему в дверном проеме гостиной. Он молча разворачивается и следует вглубь дома, а я иду за ним. Уже практически не замечаю обстановки, только смотрю на его широкую спину, обтянутую дорогим кашемировым свитером. Сфера моей работы позволяет мне отличать богатых людей от бедных. И мой отец точно не относится к последним. Почему-то мне становится вдвойне обидно за то, что я провела большую часть своей жизни практически в нищете, пока он строил новую семью. Подавляю в себе это чувство, присаживаюсь в предложенное кресло в его кабинете напротив отца.
Он внимательно смотрит на меня.
― Удивительно, как ты похожа с Эльзой. ― Я молча киваю, мне нечего ответить. Он и сам видит, что мы обе похожи на него. Интересно, это вызывает в нем хоть какие-то теплые чувства? ― Я должен извиниться, Миа, ― произносит он хрипло. ― За то, что бросил тебя. За то, что не искал встреч и не помогал тебе.
Я сглатываю едкий ком и, набравшись смелости, задаю самый главный вопрос:
― Почему… почему ты меня бросил? ― выходит шепотом, громче говорить сейчас я просто не могу.
― В детстве ты была очень похожа на свою маму. Такие же большие глаза и волосы были темными, как у нее. ― он вздыхает и вытирает с глаз подступившие слезы. ― Я очень любил Челси, Миа. Больше всех на свете. Я хотел положить к ее ногам весь мир. Но Бог забрал ее у меня, оставив о ней только живое напоминание. Я был слишком слаб, чтобы смотреть в твои доверчивые глаза каждый день, и не сойти с ума.
― То есть, ты бросил своего ребенка, потому что он напоминал тебе о той, которая умерла и которую ты так сильно любил? ― из меня вырывается всхлип. Я не могу поверить в то, что такое возможно. Он кивает, а я в неверии качаю головой. ― Я же ее частичка, Чарли. Я же… часть вас обоих. Я…
Из груди вырывается рыдание, и я закрываю лицо ладонями, пытаясь справиться со своими эмоциями.
― Никакие мои слова не смогут оправдать моего поступка, Миа, ― говорит он, когда я немного успокаиваюсь. ― Никакие действия или жесты не помогут мне заслужить твое прощение. Но я хочу. Хочу узнать тебя. Хочу сблизиться. Да, я знаю, для этого нам понадобится много времени.
― Я не хочу, Чарли, ― дрожащим голосом отвечаю ему. ― Больше не хочу. Я увидела тебя, получила ответ на вопрос, который мучал меня почти тридцать лет. Мне этого достаточно.
― Не достаточно. Но я хочу, чтобы ты знала, что я всегда готов к диалогу. Когда ты решишь вернуться, знай: тебя здесь ждут. По тебе здесь скучают.
Я встаю и иду на выход, а потом останавливаюсь и снова смотрю на него.
― Почему ты не искал меня все эти годы? Или причина та же?
Он качает головой, виновато глядя на меня.
― Нет. Потому что мне было стыдно. Я бросил собственного ребенка, и так и не отыскал в себе мужества вернуть его.
― Поэтому ты всю жизнь предпочитал играть в семью подальше от меня, ― произношу утвердительно. ― Впрочем, это логично: заменить потерю новым приобретением. До свидания.
Я разворачиваюсь и решительно выхожу из дома, даже толком не попрощавшись с Салли. Только коротко благодарю ее и пулей выскакиваю, как будто за мной гонятся черти. Тоби не задает вопросов, просто усаживает меня в машину и срывается с места, как только заводит двигатель. Он как будто чувствует, что мне нужно оказаться как можно дальше от этого места.
― Куда ты меня привез?
Я смотрю на дом, чем-то напоминающий дом моего отца. Только этот немного меньше, но он все с такими же потрясающими видами вокруг и выглядит так же уютно. Вообще все дома в этом городке можно смело фотографировать и помещать на открытку или рекламный плакат курорта Бивер Крик.
― Это мой дом. В смысле, временно мой. Я снимаю его, пока работаю в этом городке. Но я подумываю присоединиться к бизнесменам Бивер Крик и остаться здесь навсегда. Этот город покорил мое сердце.
― Да, он очень красивый.
Я выжата, как лимон. Сейчас эмоции сменились состоянием отупения, которое выматывает чуть ли не сильнее. Поэтому я не сопротивляюсь, когда Тоби заводит меня в дом, помогает снять верхнюю одежду и ботинки. Он проводит меня в гостиную, укладывает на диван, укрывает пледом и разжигает настоящий камин на дровах напротив дивана. Спускающиеся сумерки за окном, снег и холод, приятно потрескивающий камин и теплый плед ― все это становится таким необходимым в данную минуту. Я истощена и потрепана морально, не способна на выражение чувств или разговоры. И, тем не менее, я выдавливаю из себя улыбку и благодарю Тоби. Он гладит меня по волосам и целует в лоб.
― Поспи, а я пока приготовлю нам ужин.
― Спасибо, ― шепчу и тут же проваливаюсь в сон.
Я просыпаюсь спустя некоторое время и бреду на звук. Кажется, Тоби в кухне. Так и есть. Для своего веса и размера он передвигается слишком грациозно. Теперь на нем спортивные штаны и футболка с длинным рукавом. Он что-то напевает, пока готовит. На плите стоит сковорода и две кастрюли, и из них с паром вырываются умопомрачительные запахи.
Я прислоняюсь к дверному косяку и наблюдаю несколько минут, как Тоби напевает что-то себе под нос и слегка пританцовывает. Эта картина настолько уютная, а он такой настоящий и привлекательный, что от него невозможно оторвать взгляд.
Осматриваю кухню и так четко представляю себе, как мы с Верой могли бы жить здесь. Я могла бы готовить вместе с Тоби, танцуя на кухне. Давая друг другу пробовать соус с деревянной ложки, а потом целоваться. И все это настолько реалистично выглядит, что у меня в груди тоскливо ноет. Потому что у меня дома все совсем по-другому. Дерек мало улыбается и редко бывает ласков. Только если не нуждается в сексе, он никогда сам не обнимет меня, не скажет ласкового слова. Не потому что он плохой по характеру, нет. Просто он… не умеет выражать свои чувства. Он заботится о нас с Верой. Но у меня складывается такое ощущение, что, если мы исчезнем из его жизни, на лице моего мужа не дрогнет ни один мускул.
Наверное, каждая женщина, которая несчастлива в личной жизни, видя другую сторону, представляет себя на этой кухне, в этой гостиной, в объятиях этого мужчины. Такие, как я, постоянно сравнивают и проводят параллели. Например, оказавшись в доме приятельницы и увидев ее хорошие, открытые отношения с мужем, ты помимо воли представляешь себя на ее месте. Не потому что ты плохая или хочешь отбить мужа подруги. А потому что это происходит на автомате и дальше «примерки» не заходит. У меня, во всяком случае.
Тем более, когда тебе тридцать и все приличные мужчины, как правило, женаты, а тут попадается такой… идеальный. Ты невольно представляешь себя хозяйкой его кухни и его сердца.
Тоби замечает меня и широко улыбается.
― Ты проснулась, ― ласково произносит он, и я улыбаюсь в ответ. ― Иди сюда. Мне как раз нужна дегустация соуса.
Я подхожу и все происходит, как в моей фантазии, которая оккупировала мысли еще пару минут назад. Тоби окунает в кастрюлю с соусом длинную деревянную ложку. Достает ее, дует, пробует сам только верхней губой, видимо, беспокоясь, чтобы я не обожглась, а потом протягивает ее мне, чтобы я попробовала соус. Я прикрываю глаза и тихо стону. Соус божественный. Открываю глаза и смотрю, как эта же ложка скользит между губами Тоби. И осознание того, что его губы сейчас там, где секунду были назад были мои, скручивает мои внутренности. Это интимнее, чем самый откровенный поцелуй. Мы смотрим друг другу в глаза, поедая взглядами, но не решаясь сделать что-то еще, кроме безмолвного обмена желаниями.
Я помогаю Тоби накрыть на стол, и мы садимся ужинать. Он разливает по бокалам сок, потому что сам практически не употребляет алкоголь, а мне хочется сохранить здравый рассудок.
― Все очень вкусно, ― нахваливаю я, с аппетитом уплетая ужин. Тоби улыбается. ― Где ты научился так готовить?
― Скажем, это мое хобби. Я делаю это, когда хочу подумать, расслабиться. Это отвлекает и дает мне возможность перезагрузиться.
― Я думала, в Бивер Крик для этого все катаются на лыжах и сноубордах.
― Это тоже, но я не так часто катаюсь, потому что не фанат этого дела.
― И тем не менее, ты живешь в этом городке и говоришь, что хочешь остаться навсегда.
Взгляд Тоби внезапно становится серьезным.
― Почему ты тогда сбежала?
Я опускаю глаза в тарелку и чувствую, как мои щеки заливает румянец.
― Потому что через несколько часов после моего пробуждения состоялась моя свадьба.
― Прямо там? В Вегасе? ― я киваю. ― И ты… То есть, ты…
― Да, Тоби. Я изменила своему жениху с тобой. И мне до сих пор жутко стыдно за это.
― Ты сожалеешь?
Я резко поднимаю голову и смотрю на него, быстро качая головой.
― Нет, нет, что ты. Я не сожалею ни о чем. Тот опыт с тобой… он был лучшим в моей жизни.
― Тогда почему ты не осталась со мной? Я же признался тебе в любви. Сказал, что хочу быть с тобой.
― Господи, Тоби, ― выдыхаю я. ― Я знала тебя всего пару часов, ты был выпивший, а я… у меня были обстоятельства. Судьбоносные решения не принимаются по щелчку пальцев.
― Но я был уверен в своих чувствах с самого того момента, когда увидел тебя.
Я вскакиваю с места и выхожу из кухни. Останавливаюсь у окна в гостиной и смотрю на заснеженную улицу. Мне нужно немного пространства и времени. Чтобы подумать и понять, как я ко всему этому отношусь. Тоби становится за моей спиной и обнимает меня за плечи. Я не сопротивляюсь, потому что это приятно и приносит облегчение.
― Не убегай от меня, Миа. Не надо. Прошу тебя, мне важно знать, что тогда произошло. Пойми: я люблю тебя уже десять лет. Я, черт возьми, женился на девушке, похожей на тебя, только потому что так и не смог тебя забыть.
Я смотрю на наше отражение в стекле и все выглядит настолько правильно, что внутри меня омывает попеременно теплом и холодом. Мне уютно и спокойно, но в то же время мне больно от того, насколько все несвоевременно происходит в моей жизни. А, может, не надо искать подходящий момент? Может, судьба снова дает мне шанс, и мне нужно только ухватиться за него?
Тоби разворачивает меня и ведет к дивану, на котором я до этого спала. Он садится рядом, но не касается меня, просто смотрит.
― Когда ты сбежала в Вегасе, я искал тебя. Допросил всех сотрудников отеля, в котором жил, ― усмехается он. ― Пошел в тот клуб, в котором мы встретились, но тебя там не было. Я провел еще сутки в поисках, но потом мне нужно было возвращаться домой. Я выискивал тебя взглядом в аэропорту, по улицам, пока ехал в такси. Но так и не нашел.
― Как тебя угораздило жениться на моей сводной сестре?
― Я встретил Эльзу, когда переехал в Бивер Крик. Чуть ли не в первый день, представляешь? Сначала я подумал, что это ты. Но потом она обернулась всем телом, и я понял, что ошибся. Но она была так похожа на тебя, и внутри меня вспыхнула надежда. Ну не могут же люди быть так похожи, если не являются родственниками. Я познакомился с ней и сблизился, чтобы узнать, есть ли у нее сестра. Сестры не было. Но я не сдавался и подгонял знакомство с родителями. Я думал, что так мог узнать хотя бы что-то о тебе. Но все было тщетно. И как-то так после знакомства с Чарли и Салли наши отношения с Эльзой вышли на новый уровень и отношения сами шли к свадьбе. Все было настолько естественно, как будто так и было задумано. Какое-то время я даже верил, что встретил тебя раньше, чтобы потом обрести Эльзу. Или я заставлял себя в это верить? Как бы там ни было, мы поженились.
― У вас есть дети?
Тоби качает головой.
― Я не хотел.
― Почему?
― Не знаю. Наверное, чувствовал, что так предам свою любовь к тебе. ― Я прерывисто вздыхаю. Еще одна непростая тема для разговора, но нам действительно нужно поговорить, чтобы мы оба могли двигаться дальше. ― А так мне казалось, что я оставляю для нас пусть крохотный, но шанс. ― он некоторое время молчит. ― Ты счастлива в браке?
Я отвожу взгляд и пару минут смотрю на огонь в камине, который облизывает поленья. Теперь их больше. Наверное, Тоби подбросил дров, когда я спала.
― Нет, Тоби.
― Почему? ― мне кажется, или в его голосе слышится надежда?
Я смотрю на него. Не кажется, взгляд подтверждает.
― Мы никогда не любили друг друга. Для меня наш брак стал способом сбежать из семьи, где меня презирали. Мне было девятнадцать. Я ничего не видела и не знала в жизни. Как-то так случилось, что мы с Дереком переспали пару раз, даже не будучи в отношениях. Я вообще… гм… всегда искала ласки. Привязывалась к подругам, парням. Искала чувства даже там, где их нет. Только сейчас, уже будучи матерью, я понимаю, что это был своеобразный способ… даже не так. Это была иллюзия возможности компенсировать отсутствие душевного тепла в моей жизни. Парни шарахались от меня, как от прокаженной. Потому что я, наверное, была навязчивой. Такой, как дворовая собачонка. Преданно заглядывала в глаза и таяла от малейшего проявления внимания.
― Мне жаль, Миа, ― говорит он. Но в его голосе нет унизительной жалости, только сочувствие и понимание. Как будто он действительно знает, о чем я говорю.
― Спасибо. ― с минуту я думаю, как продолжить свой рассказ. ― А Дерек не испугался. Позже он сам признался мне, что просто хотел переспать со мной, без обязательств. Но я забеременела. На нашем браке настояли его родители. Они религиозны и считают аборт грехом. В общем, я уцепилась за их поддержку. Не любила его, но пошла за него замуж. Потому что тогда казалось, что любила. ― Я грустно усмехаюсь. ― Но фактически выходила замуж за его родителей, которые хоть и осуждали секс до брака, все же приняли меня, как дочь.
Я смотрю, как Тоби поднимается и идет к камину, чтобы пошевелить догорающие полена, и подкинуть новые. Потом он возвращается на место, и я продолжаю свой рассказ.
― Мы решили пожениться в Вегасе, потому что его родители настаивали на нормальной свадьбе в церкви. Но мы не чувствовали потребности в этом. Думаю, мы оба осознавали фальшь, которая скрывалась за нашей благополучной семьей. Поэтому мы сбежали и поженились без свидетелей.
― Его родители приняли ваш брак?
― Да. Повозмущались немного, но приняли.
― То есть… когда мы… ты была уже беременна?
Я киваю, чувствуя, как щеки снова краснеют. Но я не отвожу взгляда от Тоби, мне важно видеть его реакцию.
― Почему ты мне не сказала?
― Не знаю. Наверное, я хотела почувствовать себя свободной хотя бы на пару часов. Отбросить Миа в сторону и стать кем-то другим. Девушкой, не связанной обязательствами. Девушкой, которая любит и любима. У которой впереди не безрадостное будущее, а светлое, наполненное счастливыми событиями. Я хотела почувствовать себя счастливой.
― Скажи правду: мне удалось сделать тебя счастливой в ту ночь?
Он смотрит на меня абсолютно серьезно. В полумраке комнаты свет от огня отражается на его лице и тени пляшут по коже. Я протягиваю руку и кладу на его небритую щеку. Он прижимает ее своей ладонью, поворачивает голову и целует мою. Кожа покрывается мурашками от этой нежности.
― Да, Тоби, удалось. Счастливее, чем тогда, я была всего раз в жизни: когда родилась моя Вера.
― Я хочу и дальше делать тебя счастливой, Миа. ― Я застываю, перестав дышать. Я же не могла ослышаться. Мне хочется попросить его повторить, но я не могу выдавить из себя ни звука. ― Знаю, ты можешь посчитать это блажью, но… Я все еще люблю тебя. И если бы ты тогда сказала мне, что беременна, я бы тут же потащил тебя в церковь, чтобы жениться на тебе. Я бы принял твою дочь, как свою, и любил бы вас обеих.
Мое сердце пускается в галоп, а по щекам начинают бежать слезы. Он так красиво говорит о том, что могло бы быть, что перед глазами невольно встает картинка. Счастливая, красивая, идеальная.
― Мы бы поехали к моим родителям. Они бы тоже тебя полюбили. И полюбят, вот посмотришь. ― Он улыбается и вытирает мои слезы. ― Я им все уши прожужжал о тебе. Правда, они тебя знают, как Бренду. Но это ничего, все легко исправить. Они привыкнут к тебе, как к Мие. К моей Мие. Не плачь, маленькая. Я сделаю так, чтобы ты не проронила больше ни слезинки. Только позволь мне это. Не убегай от меня. А если убежишь, то вернись быстрее, чем через десять лет, ладно? Я не могу снова так долго ждать. Мы и так слишком много времени потеряли. Пожалуйста, позволь мне заботиться о тебе и любить тебя. Стать твоей семьей. Настоящей, а не вынужденной. Это все неправильно. Ты заслуживаешь держать в руках сердце своего мужчины, а не фантазировать о нем. И у тебя уже есть мое.
Я рыдаю. По-настоящему. Громко всхлипывая и икая. Тоби притягивает меня в свои объятия. Я утыкаюсь лицом в изгиб его шеи.
― Хватит довольствоваться малым, моя маленькая. Я дам тебе все, в чем ты нуждаешься. И я очень хочу познакомиться с Верой. Просто позволь мне все это. Я буду рядом каждую минуту. Хочешь, я поеду с тобой, чтобы поддержать во время разговора с мужем?
Я качаю головой.
― Я должна сама все сделать, Тоби.
― Это значит, ты согласна?
― Дай мне несколько дней.
― Я дам столько, сколько нужно. Но прошу тебя: не заставляй меня ждать слишком долго. Я и так потратил последние десять лет, любя в пустоту.
Я киваю. Потому что испытываю те же чувства. Но мне страшно. Как и всякому человеку, которому предстоит кардинально изменить свою жизнь. Повернуть ее на сто восемьдесят градусов, не оглядываясь назад.
― Мама, смотри, какая у девочки шапка, ― с восхищением говорит Вера, указывая куда-то в сторону. ― Можно мне такую же?
Я внимательно рассматриваю шапочку с гребнем динозавра и длинными ушками.
― Мы обязательно поищем такую, Вера. Наверняка они здесь продаются.
Мы подходим к багажной ленте и снимаем с нее два чемодана. Вера крепко прижимает к себе рюкзак в виде медвежонка. Все, как я ее учила. Я беру оба чемодана и качу на выход, Вера держится за ручку одного из них. Как только мы выходим к встречающим людям, мое сердце начинает громыхать, как сумасшедшее. Потому что впереди всех стоит Тоби с большой табличкой, на которой красными буквами написано: «Миа-Бренда, ты выйдешь за меня?».
Он дождался. Два долгих месяца, пока я думала и планировала переезд, он терпеливо ждал меня. А теперь смотрит мне в глаза с надеждой и кивает на табличку. Передо мной проходят люди, толкаясь и ругаясь. Кто-то с интересом смотрит в сторону Тоби, а потом выискивает меня взглядом, чтобы понять, кого он просит стать его женой. А я стою посреди зала, прижимая к себе Веру, и киваю, чувствуя, как горячие слезы омывают щеки.
Мы с Верой заходим в ресторанчик, и я осматриваюсь по сторонам. Нахожу взглядом нужный столик и веду туда дочь. Мы останавливаемся как раз перед ним, и мужчина с проседью на висках поднимает взгляд.
― Чарли, познакомься, это твоя внучка Вера.
На его лице расцветает широкая улыбка. Он встает и протягивает руку Вере, которая с интересом изучает своего дедушку.
― Привет, Вера. А я твой дедушка, Чарли.
― Привет, ― негромко произносит моя дочь, ее маленькая ладошка утопает в его крупной.
― Ты себе даже не представляешь, как я мечтал познакомиться с тобой. Присаживайтесь.
Чарли отодвигает стулья для нас обеих, и мы занимаем место за столом. Тут же подходит официант и принимает наши заказы. Как только он покидает нас, внимание Чарли снова сосредотачивается на Вере. Он жадно изучает взглядом ее лицо и улыбается. Периодически смотрит на меня с благодарностью.
― Мама сказала, что у меня есть братик.
― Да, маленький Виктор. Твоя тетя родила его полгода назад. Он совсем крошечный. Думаю, тебе понравится. Как живая кукла.
― Я не люблю играть в кулкы.
― Правда? ― брови Чарли поднимаются. ― А во что же ты любишь играть?
― Я не люблю играть. Я люблю наблюдать за звездами. Знаешь, в моей новой комнате есть звездное небо. Мама хотела сама наклеить все созвездия, но Тоби ее наругал. Сказал, что в ее положении нельзя лазить по лестницам.
Чарли смотрит на меня и улыбается. А я закатываю глаза. Я собиралась сообщить ему немного позже, но Вера не оставила мне шансов.
― Упс, ― произносит маленькая болтунья и виновато смотрит на меня. Я слегка улыбаюсь ей, показывая, что все в порядке и я не злюсь.
― Это приятные новости, ― говорит Чарли. ― Я бы хотел участвовать в жизни своих внуков, Миа.
― Ты уже в ней участвуешь, Чар… папа.
Конец
Автор на Призрачных Мирах: https://feisovet.ru/%D0%BC%D0%B0%D0%B3%D0%B0%D0%B7%D0%B8%D0%BD/%D0%9E%D1%80%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0-%D0%95%D0%BA%D0%B0%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B8%D0%BD%D0%B0/
Автор на ПродаМан: https://prodaman.ru/Ekaterina-Orlova-SLR/books
Изящные стрелки элегантных часов, созданными каким-то там кутюрье, показывали половину шестого. Тихо притоптывая высоким каблуком по глянцевому паркету, я с нетерпением ожидала хотя бы крошечную толику внимания от своего начальника.
Наконец, Андрей Андреевич соизволил оторвать свой взгляд от стола и посмотрел на меня.
— Андрей Андреевич, — обратилась к нему я, — если Вам больше ничего не требуется, то могу ли я уже идти домой?
Короткая пауза и, казалось, всей моей надежде сулил очередной крах, что впрочем, бывало уже не впервые. А это означает, что свою очередную пятницу (известную ещё, как самый короткий день в неделе) я снова проведу в офисе, работая до поздней ночи. В принципе, не то чтобы я была очень недовольна своей работой, наоборот, я её очень любила, но именно сегодня очень хотела уйти пораньше.
Наталька — моя, наверное, самая близкая и единственная подруга, которую я знала ещё с самого первого класса, сегодня устраивала небольшую вечеринку на даче у родителей. Не то чтобы я так сильно хотела развлечься после тяжелой трудовой недели, просто я уже пообещала встретиться там с Артёмом.
Артём, с которым мы встречались вот уже второй год, — мой бойфренд, как сейчас модно выражаться. Но так уж постоянно получалось, что за всё это время я не пробыла с ним вдвоём и трёх дней подряд. А всё потому, что он молодой, энергичный бизнесмен среднего класса, который и дня не может просидеть на одном месте. Сегодня он мог быть здесь со мной, но куда пошлют его служебные дела завтра — не знал даже он. И вот, в очередном нашем телефонном разговоре, он как-то тонко намекнул, что ему просто жизненно необходимо быть всегда рядом и чувствовать моё тёплое плечо, а не просто слышать тонкий и тихий голос в телефонной трубке.
Вечно весёлая Наташка, тут же принялась меня уверять, что эти слова в нашем современном мире переводятся как «будь моей женой»… ну, или что-то в этом роде. Поначалу я приняла это за шутку. Ни я, ни Артём не были склонны к длительным семейным отношениям, а уж тем более в нашей паре. Мы даже всерьёз друг друга никогда не воспринимали. Меня абсолютно устраивал тот факт, что я вижу его всего лишь два раза в неделю, а порой и того меньше. Мы вроде бы и были вместе и, в то же время моей душой правила абсолютная свобода. В принципе, меня устраивала такая жизнь, как, наверное, и его тоже.
Но вчерашний звонок изменил всем моим установленным принципам:
— Алло? — тихо произнесла я в динамик мобильного, отвечая на поздний телефонный звонок.
— Юлёк, привет, — послышался далёкий голос Артёма среди какого-то непонятного шума. — Прости, зайка, но тут у китайцев какой-то национальный праздник проходит — так ни черта не слышно и за километр! — громко прокричал он в трубку, стараясь заглушить гул громкого смеха и почти ежесекундно стреляющих петард.
— А, понятно, — сдержанно ответила я, направляясь к дивану.
— А что происходит у вас?
— Да ничего такого. Сам знаешь, в Питере жизнь протекает своим ровным, спокойным чередом.
— Ну, да, — тут же послышался приглушённый ответ. — Юль, знаешь, я тут подумал: а что если ты приедешь сюда?
— Прости? — подумав, что ослышалась, немного насмешливым голосом проговорила я. — Ты хочешь, чтобы я вот так просто бросила всё, купила билет и приехала к тебе в Гонконг?
— Ну да. Только покупать билет не надо, я прилетаю завтра в Петербург, поэтому их приобретение немного откладывается.
Пребывая в некотором шоке, я даже не знала, что и сказать.
— Но зачем?
— Ну, видимо, для того, чтобы больше быть вместе, — усмехнулся Артём. — Помнится, ты ведь и сама этого когда-то хотела.
Да, я, правда, этого когда-то хотела, но тогда я жила ещё наивными мечтами, что в один прекрасный день Артём всё же предложит мне руку и сердце. Однако дни шли, а такой идеи в голове Артёма так и не возникло. С тех пор всё очень сильно изменилось, мои жизненные желания и принципы стали немного другими. Однако, было в его голосе что-то такое, что заставило вспомнить давно ушедшие дни. Тогда, когда я с замиранием сердца ждала от него чего-то подобного.
— Выходи за меня, — тихие слова прозвучали, словно гром среди ясного неба.
Я никогда не думала, что мне сделают предложение по телефону. Но в ситуации с Артёмом меня это даже не удивляло. Наоборот, немного нервно улыбнувшись, почему-то вспомнила недавние слова мамы: «Юль, тебе скоро уже стукнет двадцать семь лет! В твоём возрасте у всех твоих подруг уже по паре детей под столом бегают, а ты…».
«Да, — промелькнуло в моей голове, — мне действительно совсем скоро будет уже двадцать семь. И я по-прежнему одна, живу в своей маленькой квартирке на самой окраине Невского района. Работаю, хоть и в престижной юридической компании, но за сущие копейки. Босс — настоящий тиран. И чего хорошего, спрашивается, ожидать от такой жизни? Но самый главный вопрос, который я вот уже несколько месяцев задавала самой себе: «А люблю ли я Артёма?» — так и оставался открытым. Но всё-таки… А есть ли разница? Главное — жить в дружбе и гармонии, а любовь… любовь потом появится. Быть может там, на другом конце света вообще всё по-другому?
Не зная, что же в итоге подтолкнуло меня: желание узнать, как живут люди на другом конце света или то, что мне уже почти стукнуло двадцать семь, я тихо произнесла:
— Может быть. Но давай лучше поговорим об этом не по телефону?
— Договорились, — оживлённо ответил он, видимо, уже заранее знав мой положительный ответ. — Ты едешь завтра на дачу к Наташе?
Меня уже не удивлял тот факт, что Артём всегда был в курсе всего.
— Да, — коротко ответила я.
— Отлично. Прости, не смогу завтра заехать за тобой на работу — дела в городе, поэтому, может, встретимся сразу там?
— Хорошо. Встретимся там, — немного безразличным тоном подтвердила я.
— Ну, всё, до завтра. А сейчас прости, мне пора бежать.
— Подожди! — запоздало крикнула я в трубку. — Что мне сказать на работе?
Но в ответ на мой вопрос послышались лишь длинные тихие гудки. Вздохнув, тихо проговорила:
— Вот и поговорили, — и устало легла на мягкий диван.
Вновь посмотрев на набольшие наручные часы, подаренные Артёмом полгода назад, я с нетерпением ожидала ответа начальника. Андрей Андреевич, по всей видимости, заметил моё растущее нетерпение, от чего, недовольно сощурив глаза, посмотрел на меня одним из своих самых любимых негодующих взглядов.
— Вы точно всё сделали? — сомнительным тоном, осведомился он.
— Да. Все документы подготовлены и уже лежат на Вашем столе, — я кивнула в сторону аккуратно сложенной стопки бумаг, лежащей на самом углу широкого стола, — ожидая Вашей росписи. Распорядок приёма посетителей на следующий понедельник тоже готов.
— А с…
— С мастером я тоже уже поговорила. В понедельник с утра пораньше он придёт и посмотрит принтер.
— Хорошо, — слегка недовольным тоном, буркнул Андрей Андреевич. — Можете быть свободны. Только не опаздывайте в понедельник, я не хочу, чтобы этот мастер ушёл из-за закрытых дверей ещё нерабочего офиса! Не подведите меня.
«Можно подумать, когда-то подводила», — мысленно огрызнулась я, но вслух лишь спокойно произнесла:
— Конечно, не подведу, — и, остановившись у порога дверей, вновь обратилась к начальнику: — Всего хорошего, Андрей Андреевич.
Затем быстрым шагом вышла из главного входа офиса компании, услышав доносящуюся из сумочки тихую вибрацию мобильного.
— Да? — открывая дверцы своего старенького «Фольксвагена», ответила я.
— Юль, ну ты где? — послышался укоризненный голос подруги. — Мы тут все уже собрались, и кое-кто очень хочет тебя видеть!
Сделав вид, что не заметила якобы тонкого намёка относительно Артёма, я огляделась по сторонам. В такое время дня центр города просто кишит пробками и обильным столпотворением. При нормальном движении до Наташиной дачи в Комарово было полтора–два часа езды, а что уж тут говорить про самый час-пик?
Вновь быстро взглянув на время, я кисло скривила губы:
— Я буду где-то через час, — внаглую соврала я. — Но вы начинайте без меня.
— Что, он опять не отпустил тебя вовремя? — недовольно спросила Наташа.
— Как всегда, — выезжая на магистраль, устало вздохнула я. — Наташ, давай поговорим позже, тут на дорогах движение очень плотное.
— Ладно. Только давай быстрей! — бросила в трубку подруга, прежде чем связь оборвалась.
Сосредоточено следя за дорогой, я медленно продвигалась вперёд. Постепенно движение начало рассасываться, и, вдавив педаль в пол, мне удалось выехать на более пустынную трассу, ведущую в Комарово.
Телефон вновь напомнил о себе. Взглянув на него, я увидела, что его батарея почти разряжена.
«Оно и к лучшему», — подумала я, зная свою огромную нелюбовь к частым звонкам друзей, то и дело спрашивающих о моём местонахождении.
Остановившись у очередной развилки и достав из бардачка карту местности, я ещё раз просмотрела свой путь. Внимательно присмотревшись, увидела ещё одну дорогу, ведущую в Комарово. Правда назвать это дорогой вряд ли можно было, однако данный вариант весьма значительно сокращал мой путь.
Недолго думая, я свернула с широкой трассы на узкую грунтовочную дорогу, ведущую вдоль густого леса.
Включив радио и настроив его на свою любимую волну, невольно заслушалась приятной музыкой, постепенно продолжая свой путь.
Минут через тридцать, когда широкая трасса осталась далеко позади, я вдруг услышала какой-то непонятный шум, издаваемый моей машиной. Сбавив скорость и выключив радио, вновь прислушалась. Шум повторился, но на этот раз его сопровождало плотное облака дыма, парящее из-под капота.
Едва я развернулась к обочине, как машина резко дёрнулась и, громко затарахтев, намертво встала на месте.
— Ну, отлично! — крикнула я, выходя на пустую дорогу.
Подойдя к капоту, из-под которого по-прежнему клубился дым, и еле как подняв его горячий металл, я с беспокойством посмотрела на дымящиеся внутренности машины.
— Просто прекрасно! — громко выпалила я, всплеснув руками.
Быстро вернувшись в машину, схватила в руки телефон.
Безуспешно. Батарея была полностью разряжена, а вокруг ни души: лишь густой лес простирался вдоль обеих сторон узкой дороги.
Оставаясь сидеть в машине, я сквозь лобовое стекло принялась рассматривать раскалённую поверхность поднятого вверх капота.
Прождав так ещё с полчаса, я уже было совсем отчаялась выбраться из этого места до полуночи, как вдруг откуда-то позади послышался тихий шум.
Оглянувшись, я увидела недалеко остановившуюся от меня новую иномарку чёрного цвета. Вжавшись в сиденье и на всякий случай закрыв дверцы машины изнутри (как будто при нападении в глуши это могло мне чем-то помочь), с опаской смотрела на подъехавший автомобиль.
Наконец, из машины вышел высокий мужчина и подошёл вплотную к двери моего «Фольксвагена». Заглянув в окно, он приглушённо, из-за закрытого окна, спросил:
— Что-то случилось?
Не сразу сообразив, что он далеко не бандит и что это мой, пожалуй, единственный шанс выбраться из этой чёртовой глуши, наконец, открыла дверцу и вышла из машины. Ещё раз оглядев незнакомца с головы до ног, я немного успокоилась.
— Я спрашиваю: что случилось? — вновь произнёс незнакомец.
— Д…да… машина заглохла, — указав в сторону поднятого капота, отозвалась я.
Темноволосый мужчина завернул по локоть рукава белой рубашки, обнажая свои сильные руки, и подошёл к движку.
— А Вы в этом разбираетесь? — неуверенно спросила я, по-прежнему разглядывая незнакомца.
Широкая белозубая улыбка мягко коснулась его лица:
— Я не профессионал, конечно. Но думаю, что-нибудь всё же смогу сделать.
Пока он усердно ковырялся в машине, я, стоя в нескольких шагах от него, с любопытством разглядывала его фигуру.
Высокий, спортивного телосложения, с короткими тёмными волосами и, как я «случайно» заметила, серыми, почти серебряными глазами — своей внешностью он никак не вписывался в окружающую обстановку. Концы чёрных, явно дорогих брюк слегка прикрывали кожаные туфли, а белая рубашка грозила вот-вот неосторожно испачкаться об какую-нибудь деталь моей машины.
— Ну и как? — не выдержав, спросила я.
— Никак, — ответил он, захлопывая капот. — Полетела система охлаждения.
— И что это значит? — нахмурив брови, непонимающе спросила я.
— А это значит, что сегодня Вы точно на ней никуда больше не уедете. Тут нужен эвакуатор. Позвоните и вызовите «техничку», — ответил мужчина, направившись к своей машине.
— Простите! — тут же окликнула его я. — Вы не могли бы одолжить мне свой телефон, чтобы позвонить. У моего батарея села, — немного глупо улыбнулась я.
Мужчина как-то непонятно покачал головой и усмехнулся.
— Я заплачу за звонок, — торопливо добавила я, приняв его качание головой за отказ, но нут незнакомец, подошёл к своей машине, заглянул внутрь и достал из неё внушительный мобильный телефон.
— Не нужно никаких денег. Вот, возьмите, — отозвался он, протягивая мне смартфон последней модели. — Правда, не обессудьте, у моего батарея тоже практически на грани, но думаю, на один звонок всё же хватит.
Благодарно улыбнувшись, я взяла увесистое устройство. Сев к себе в машину и достав документы на свой старенький «Фольксваген», которые я по глупой привычке хранила в бардачке, а не дома, набрала записанный «на всякий пожарный» номер техобслуживания.
Едва я закончила разговор, как тут же телефон издал долгий протяжный гудок и огромный дисплей перестал переливаться всеми цветами радуги.
— Похоже, и Ваш сел, — выйдя из машины и протянув телефон владельцу, проговорила я. — Ну, спасибо за помощь.
Вновь усевшись внутрь, постаралась более не обращать внимания на чёрную иномарку, стоящую позади. Тихий стук по стеклу заставил меня оглянуться и немного приоткрыть его.
Сероглазый незнакомец вновь стоял рядом со мной, внимательно глядя на моё лицо:
— Так, когда приедет эвакуатор?
— Только к утру, — ответив как можно более небрежным голосом, махнула рукой я.
— Может, Вас подвести?
Невольно окинув взглядом дорогой автомобиль, а затем и его владельца, я немного смутилась.
Заметив мою неуверенность, мужчина понимающе улыбнулся:
— Не бойтесь, я буду пай-мальчиком. К тому же оставаться тут одной всю ночь напролёт намного страшнее и опаснее.
Слабо растянув губы в подобии улыбки, я, наконец-то, приняла решение. Выйдя на дорогу, прихватив с собой лишь дамскую сумочку и документы на машину, села на переднее сиденье чёрной «Ауди». Незнакомец устроился рядом, и роскошный автомобиль беззвучно направился вперёд.
— Мне нужно в Комарово, — немного запоздало сообщила я своему спасителю.
Вновь мягко улыбнувшись, мужчина произнёс:
— Мне тоже.
Недоверчиво сведя брови, я полушутя пробубнила:
— Только не говорите мне, что Вы тоже вдруг раскрыли в себе тайные способности юного бойскаута и решили, воспользовавшись картой, постигнуть почти необитаемые дороги.
— А что поделать? Друзья то и дело торопят, а ехать ещё чёрт знает сколько.
— Значит, Вы едете тоже к друзьям? — негромко проговорила я. — Ещё раз большое спасибо за Вашу помощь.
— Не за что, — бросил он, вскользь пробежав взглядом по моей фигуре. — Грех не помочь такой красивой женщине.
Мой взгляд непроизвольно обратился к собственному телу. Покинув служебный офис, я так и не переоделась. И после тяжёлого трудового дня белая блуза выглядела несколько помятой, а края чёрной строгой юбки неаккуратно задрались вверх. Тут же оправив юбку, я принялась с излишним вниманием разглядывать окружающий нас однотипный пейзаж через своё боковое окно.
Этот мужчина чем-то волновал меня, заставлял всё время чувствовать себя не в своей тарелке. Я предпочитала никогда не знакомиться с такими типами «сильного пола», по-детски считая, что чем в мужчине больше мускул и красоты, тем, как правило, объект всех девичьих грёз был глупее и невыносимо заносчивее.
Словно прочитав мои мысли, незнакомец вдруг громко хмыкнул себе под нос, но продолжал так же молча ехать вдоль узкой дороги. В этой немой тишине мы проехали ещё около четверти часа.
Внезапно машина остановилась.
Непонимающе посмотрев на водителя, я взволнованно спросила:
— Зачем Вы остановились?
Не сказав мне ни слова, мужчина быстро вышел из машины и… открыл капот.
— Что за чёрт?! — послышалось снаружи.
Взглянув на пока ещё светлое небо, я посмотрела на часы. Полдесятого.
Смиренно вздохнув, тоже вылезла из авто и, подойдя к рассерженному незнакомцу, полюбопытствовала:
— Что-то серьёзное?
— Ничего не понимаю. Машина почти новая, какого чёрта она встала?! — возмущался он.
— Что ж, вероятно, и новые машины предрасположены к различным видам поломок, — грустно усмехнулась я, поёжившись от прохладного вечернего ветра.
— Вам лучше вернуться в машину, — серьёзно сказал он. — В лесу быстро наступают сумерки, да и ветер не слишком-то тёплый.
Не имея никакого желания спорить по этому поводу, я вернулась в уютный салон.
Снова сев рядом, брюнет вновь попытался завести мотор, но всё впустую. Машина не издавала ни звука.
— Вот почему я не слишком-то доверяю электронике, — тихо буркнула я. — Никогда не знаешь, что взбредёт ей в голову.
— Это Вы об электронике или о женщинах сейчас говорите? — улыбаясь своей неотразимой улыбкой, тут же поддел он.
Не обратив на его шутку никакого внимания, принялась наблюдать, как буквально за считанные минуты окружающий нас лес окутали сумерки. С детства жутко боясь темноты, я только сильнее поёжилась, радуясь, что внутри просторного салона по-прежнему продолжает гореть свет.
— Мрачно, правда? — так же смотря куда-то в темноту, спросил мужчина. — Прямо как в настоящем фильме ужасов. Того и глядишь, сейчас мертвецы из леса повылазят. Знаете, тут совсем недалеко кладбище находится…
— Хватит! — раздражаясь от окутавшего меня страха, взвизгнула я.
— Боитесь ужасов?
— Нет, — уже более сдержанно прозвучал мой голос. — Просто я их не очень люблю, — и ещё раз посмотрев в тёмную даль, вдруг произнесла: — Я очень боюсь темноты. У меня даже дома ночью постоянно горит свет. Не могу уснуть без него…
— Простите, — серьёзно проговорил он. — Я неудачно пошутил.
Мягко улыбнувшись ему в ответ, я вдруг услышала урчание своего живота.
— Хотите есть? — услышав те же звуки, осведомился мужчина. — Там, на заднем сидении есть пара бананов и апельсин.
Обернувшись назад, я увидела названные фрукты. Дотянувшись до них рукой, взяла банан. И, очищая его от кожуры, спросила:
— Вы любите фрукты?
Красивое лицо немного скривилось:
— Не особо. Но если хочешь сохранить результаты после пары часов интенсивной тренировки в спортзале, то это лучшее средство.
— А-а… — понимающе потянула я.
«Значит, он всё-таки качается, — мысленно констатировал мой разум. — Что ж, молодец, заботится о собственном теле».
— Кстати, раз уж нам, видимо, сегодня предстоит провести вместе целую ночь, неплохо было бы и познакомиться.
Впервые весело усмехнувшись его шутке, я проговорила:
— Юля.
— Кирилл, — сказал он, наклоняясь ко мне, и неожиданно слегка коснулся своими губами моих губ.
Мне хотелось тут же дать ему хорошую затрещину, но тело словно оцепенело от такого, почти невинного, поцелуя.
— Что Вы делаете?! — наконец, возмутилась я, однако почему-то совсем не спешила отстраняться от него.
— Просто знакомлюсь, — тихо ответил он, сверкнув своей белозубой улыбкой.
— А, по-моему, Вы просто целуетесь, — возмущённо парировала я.
— И это тоже. А Вам не понравилось? — сузив глаза, лукаво спросил он. — И, кстати, у нас так принято знакомиться с красивыми женщинами, попавшими в беду.
— Интересно, это где это так знакомиться принято?! — хмуря брови, воскликнула я.
— У нас в Москве.
— Ах, ну, может быть, у вас в Москве так и принято, но смею напомнить, что Вы сейчас в Петербурге! — громко процедила я, открывая дверцу и выбегая из машины.
— Юля. Юль, — услышала я позади себя. — Ну, не обижайтесь.
Медленно покачав головой, быстро зашагала вдоль дороги.
— Юль, — вновь послышался его оклик, — ну прости, — голос Кирилла прозвучал совсем близко. — Признаюсь, я просто очень сильно захотел поцеловать тебя.
— Ах, он очень сильно захотел поцеловать меня! — громко повторила я и резко обернулась, буквально падая к нему в объятия.
Прижимая меня к себе, Кирилл с огоньком в глазах посмотрел на меня, а затем озорно улыбнувшись, тихо прошептал:
— А разве было так плохо?
Нет. Этот мужчина точно хотел меня вывести!
Резко вырвавшись из его объятий и оправив собственную одежду, я осуждающе проговорила:
— Да как Вы смеете? Меня, между прочим, сейчас ждёт жених в Комарово!
— Что-то поздно Вы о нём вспомнили, — каким-то слишком холодным тоном произнёс Кирилл. — Пойдёмте обратно в машину, я обещаю, что больше не притронусь к Вам.
— Но… — хотела было возразить я, но последующие слова брюнета резко разубедили меня сопротивляться.
— Садитесь в машину, на улице ничего не видно, хоть глаз выколи. А до Вашего автомобиля Вы будете минимум полчаса одна топать в этой темноте.
Следуя за ним в салон новой иномарки, я поразилась его столь резкой перемене. Вот он был таким весёлым и жизнерадостным, а теперь стал поразительно холодным, словно совсем чужой.
«Что за чушь! — тут же поймала я себя на мысли. — Он мне и есть чужой».
Однако что бы я не думала, постепенно, всё же начала корить себя за то, что сказала ему про Артёма и испортила тем самым его приподнятое настроение.
Просидев в полной тишине минут десять, Кирилл не выдержал и нажал на кнопку радио. Но, видимо, его суперумная машина была не согласна и с этим решением. Радио никак не включалось, сколько бы он попыток не делал.
— Да, что же это?! — раздражённо проговорил он.
— Электроника, — улыбнувшись, поддела я. — Женщины, по крайней мере, могут кое-где и уступить, а вот, похоже, ваш умный робот этого не умеет.
И вновь в салоне почувствовалась угнетённая обстановка. Не прошло и пяти минут, как тягостное молчание начало давить на и так истрёпанные нервы.
— Значит, ты приехал из Москвы к своим друзьям? — не выдержав, начала я.
— Угу. Я едва смог вырваться с работы на пару дней, чтобы увидеться с ними, а в итоге застрял чёрт знает где.
«Да ещё чёрт знает с кем», — хотелось горестно добавить мне.
— Ну а ты? Едешь, как я понял, к своему жениху?
— Что-то в этом роде, — тихо пролепетала я.
— Не слишком-то ты радостно вспоминаешь о своём любимом, — с лёгким любопытством, проговорил он.
— Я ещё не дала ему согласие, — зачем-то захотелось оправдаться мне.
— А, ну это всё объясняет, — кивнув, тут же, согласился он. — Как только дашь согласие — сразу влюбишься.
— Что за чушь?! — усмехнулась я, внезапно понимая, что только что сама ответила на свой главный вопрос.
Я никогда не полюблю Артёма. С ним мне просто было тепло и уютно, но он никогда не пробуждал во мне столь искренних, настоящих чувств.
«Снежная королева», — грустно усмехнувшись, назвала себя я.
— Эй, что загрустила? — тихо спросил Кирилл.
Оглянувшись, я увидела, что его серые глаза пристально наблюдают за мной.
«Что же есть в нём такое? — вновь спросила себя. — Что же заставляет чувствовать себя рядом с ним одновременно так возбуждённо и так спокойно?»
— Всё в порядке, — впервые за долгое время на моих губах появилась настоящая искренняя улыбка.
Удобно облокотившись о мягкое кожаное кресло, мы смотрели друг на друга долгим пристальным взглядом. Затем, слово за слово, проболтали более пяти часов, так ни разу и не заметив, как стрелки часов двигаются вперёд, неумолимо занимая время.
Кирилл оказался достаточно умным, эрудированным мужчиной тридцати двух лет. Трудясь в одной очень крупной компании, он также старался не забывать и о других вещах помимо работы. Слишком добрый и «неиспорченный деньгами», мой спутник казался слишком нереальным для этого мира. Но немного присмотревшись, я увидела и другие его отличительные стороны: он был огромным собственником, порой слишком циничным, порой слишком самоуверенным, но всё это мне почему-то только нравилось в нём. Чем дольше я с ним находилась, чем больше узнавала, тем сильнее меня тянуло к нему, словно к магниту.
Я, в свою очередь, тоже рассказала ему о себе, о своей работе и, конечно же, об Артёме. Я порой не замечала, что говорила о нас в прошедшем времени, а Кирилл при этом даже не сделал ни одного замечания.
Внимательно слушая, он ни разу не перебил меня, и когда я замолчала, медленно протянул руку к моему лицу, едва заметно коснувшись тыльной стороной ладони налившейся румянцем щеки.
Прикосновение оказалось таким нежным и волшебным, что я, наслаждаясь, прикрыла глаза.
Открыв их, увидела, что он по-прежнему пристально смотрит на меня. Немного смутившись за проявленные эмоции, слегка улыбнулась, однако Кирилл, не обращая на мою стыдливость никакого внимания, начал медленно наклоняться ко мне.
Боже… Сейчас он меня поцелует!
Впервые, за несколько прошедших лет я взволнованно ждала этого, казалось бы, обычного события. Впервые в жизни меня переполняли искренние горящие эмоции, и я почувствовала, как холодное ледяное сердце вот-вот даст трещину и растает.
Ещё немного и его горячие губы коснутся моих. Ещё чуть-чуть — и самый волнующий поцелуй наконец-то произойдёт в моей жизни.
Внезапно позади нас раздался оглушительный звук автомобильного сигнала. Резко оглянувшись назад, мы увидели, как вокруг нас сиял утренний рассвет, разгоняя царившую ночную мглу, а позади стоит небольшой служебный автомобиль.
Опустив боковое стекло, Кирилл посмотрел на незнакомого мужчину.
— Это вы техпомощь вызывали? — спросил он, внимательно разглядывая нас. — У нас тут две машины. Если хотите, одна из них может отвести вас домой.
Так мы и расстались. Кирилл с щедростью заплатил за вызов и, махнув мне на прощание рукой, посадил в служебную машину. Сам же он решил остаться и проследить за транспортировкой наших машин.
Зачарованная пережитыми этой ночью эмоциями, я не сразу поняла, что уехала домой, так и не узнав его фамилии, полного адреса или телефона. А день спустя, стоя в международном аэропорту «Пулково», окончательно простилась с Артёмом.
Особых чувств при расставании не испытывал ни он, ни я. Мы разошлись, словно старые добрые друзья, а не как двое влюблённых, которые встречались почти два года. О том, что ещё день назад я ехала в Комарово, чтобы только сказать ему «да», мне даже самой не верилось.
Выйдя из душного помещения, с широкой улыбкой посмотрела на бескрайнее синее небо, расстелившееся над головой. Словно выйдя из ледяного оцепенения, я вдохнула полные лёгкие воздуха и счастливо шагнула в новый период моей жизни.
И всё же жизнь прекрасна, даже если тебе почти двадцать семь.
О Кирилле я вспоминала очень часто. С улыбкой и огромной теплотой, исходящей откуда-то изнутри. Решив, что после очередной наступившей недели, возьму недельный отпуск и отправлюсь в Москву на поиски своего сероглазого «незнакомца», я с мечтательной улыбкой начала новый день.
В раннее утро понедельника весь офис заливали яркие лучи утреннего солнца.
Как обычно, сев за своё рабочее место, я слегка размяла отвыкшие за пару дней от клавиатуры пальцы и принялась набирать уже заранее подготовленный текст.
Часы показывали полвосьмого. Вот-вот должен был прийти мастер, чтобы продиагностировать сломавшийся принтер.
«Хорошо бы он починил его ещё до прихода Андрея Андреевича», — вскользь подумала я.
Краем глаза заметив как приоткрылась входная дверь, и в просторное фойе вошёл человек в строгом костюме, а не в футболке и джинсах, я с досадой отметила, что мастер, должно быть, задерживается, и передо мной очередной нетерпеливый клиент руководства.
Не отрывая глаз от монитора, я любезно произнесла:
— Андрея Андреевича пока нет. Но Вы можете представиться и сказать, во сколько и в какой день недели Вы бы хотели с ним встретиться.
— Лучшев Кирилл Сергеевич, — представился посетитель. — И, боюсь, девушка, Вы меня неправильно поняли.
Красивый букет алых роз внезапно появился на моём столе. Медленно переведя взгляд сначала на чудесные цветы, а затем и на пару таких знакомых серых глаз, я не поверила увиденному.
— Я пришёл сюда не к Андрею Андреевичу, а к Вам и очень хочу встретиться с Вами прямо здесь и сейчас.
Автор на Призрачных Мирах: https://feisovet.ru/%D0%BC%D0%B0%D0%B3%D0%B0%D0%B7%D0%B8%D0%BD/%D0%9F%D0%BE%D0%BB%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8-%D0%90%D0%BB%D0%BB%D0%B0/
Автор на ПродаМан: https://prodaman.ru/Alla_Polanski/books
Посвящается раненым душам
1
Вчера я разучилась улыбаться. Кажется, навсегда.
Когда Вероника позвонила и попросила подменить заболевшую Лену, сердце ёкнуло. Но причин для беспокойства я, как ни искала, не нашла. Обычный заказ — свадьба. Со стандартным маршрутом по всем достопримечательностям города и съёмкой банкета.
День работы, за который щедро платили.
Вот только я не ожидала увидеть в качестве жениха своего парня.
Первой мыслью было бросить всё и уйти. Но наша студия никогда не подводила клиентов. Семь лет назад мы, три подруги, выбрали слоганом простой девиз: «Сохраним ваши лучшие моменты!» Банально, знаю. Но именно следуя ему, мы стали лучшими в городе, заработав безупречную репутацию, и я не имела права её запятнать.
Но чего мне стоило вести себя как ни в чём не бывало и просить у гостей «Улыбочку!». Мне, у которой с детства все чувства на лице написаны.
Снимать искрящуюся счастьем невесту среди ветвей цветущей сирени. А потом его, прячущего свои глаза от моих, но смело позирующего в камеру.
В какой-то момент я отключилась и смотрела на всё со стороны. На заказанный лимузин, праздничные платья, причёски, щедро политые лаком, на волнение и крики гостей… Работала на автопилоте, выхватывая удачные кадры. Букет в руках невесты.
Когда мы перешли к обязательным постановочным кадрам, я не узнала свой голос. Холодный, безжизненный, чужой.
Смотреть, как молодожёны целуются, выбирать для них выгодный ракурс было мукой. Меня будто проворачивали на вертеле над жарким огнём. С пеной шампанского, разливаемого по бокалам, растворялась моя жизнь.
Процессия из двенадцати машин объехала все положенные достопримечательности. Программа закончилась традиционно — Мостом влюблённых, где молодые нацепили обязательный замочек с именами и выбросили ключ в воду. Интересно, знали ли они, что раз в два года все навесные украшения срезают, чтобы освободить место для обетов новых брачующихся?
Потом был хлеб с солью, банкет с громогласной тамадой, нелепыми конкурсами, традиционными выкриками, от которых с каждым разом всё больше горчило во рту, и огромный торт с мастерски выполненными фигурками на верхушке.
К нему молодожёны подошли почти сразу — рука в руке с ножом. И я запечатлела первое, острое дело совместной жизни. Надо же, никогда не замечала: они, все они начинают супружество с разрезания, не с созидания. Завтра, быть может, это покажется мне бредом, но сегодня символичность действа пугала. Я чувствовала себя этим тортом, который распарывали на части. Муж и жена накормили друг друга, отметив начало сладкой жизни. Потом родителей и гостей.
На этом мои мучения закончились. Я с трудом отвертелась от настойчивого приглашения выпить за счастье молодых, вышла на воздух и поняла, что все эти шесть часов задыхалась. Никогда ещё воздух не был таким свежим.
2
Когда вечером я, мёртвая, пустая, как засвеченная плёнка, вернулась в студию, чтобы переслать Лене снимки для обработки, Вероника заполняла таблицу.
— Ты знала?
— Что?
Я подошла к заваленному бумагами, рекламными листовками и визитками столу и посмотрела на неё в упор.
— Ты знала?
— Да. Знала, — Ника взяла новый документ.
— Ты понимаешь, что случилось? — она продолжала печатать, будто ничего особенного не произошло. — Понимаешь, что мне пришлось пережить?
Вероника вскинулась, как всегда, когда была не права.
— Не делай меня виноватой. Про Кирилла ты рано или поздно узнала бы. Я думаю, лучше рано. Считай это шоковой терапией.
— Почему ты не сказала? Почему довела до такого?
— А ты бы поверила моим словам? Он ведь для тебя — идеал. Как там? «Мы на одной волне — оба постоянно в разъездах». Я собиралась тебе рассказать с фотографиями на руках. Но Лена заболела, и я решила, лучше, если ты увидишь всё своими глазами.
— Ты не понимаешь… Правда, не понимаешь. Я не знала, что ты можешь быть настолько жестока. Ты сегодня убила меня. И моё доверие, — Вероника молчала, поджав губы. — Лена, если захочет, пусть продолжает работать с тобой, а я не смогу. Просто не смогу.
С этими словами я вынула флешку из фотоаппарата, бросила на стол и ушла. По дороге домой вырубила телефон, который настойчиво просил ответить. Звонила Лена. Но мне было страшно услышать, что и она знала.
Когда я зашла в подъезд и поднялась наверх, то очутилась в полной темноте. Снизу лампочку давно выкрутили и арендаторы не спешили покупать, а на моём этаже она перегорела. Как моя жизнь. Открывать замки мне пришлось, подсвечивая отверстия смартфоном. Пару раз я роняла ключи. Руки тряслись. Хотелось разбить что-то, но у меня только телефон да сумка с техникой — Никон, прошедший со мной огонь и воду, было откровенно жалко. А смартфон служил фонариком, это его и спасло.
Спустя несколько минут я вошла в уже не нашу квартиру и первым делом собрала все его вещи. Получилось двенадцать пакетов, которые я, не откладывая, спустила в мусоропровод. Потом распахнула окна настежь. Но ночь была тёплой, и выгнать присутствие теперь абсолютно чужого мне человека не получалось. Я ощущала его в кресле, на рукояти ножа, на кровати… практически везде.
Везде, кроме компьютерного стола — единственного места в доме, куда доступ ему был закрыт. Я забралась с ногами на поскрипывающий стул и закуталась в мамину шаль. Меня морозило.
Слёз не было. Только мысли и воспоминания, которые шли по кругу. Знаки, которых я не замечала, его отлучки, чтобы позвонить важному клиенту, постоянные командировки и страшный сегодняшний день. Кирилл ведь и дальше собирался жить на два дома. Если бы я не узнала...
После тысячного оборота рвущих сердце кадров в голове созрело решение.
Оставаться здесь, в этой квартире, в этом городе, я больше не смогу. Гулять по улицам и вспоминать, как фотографировала там их, обнимающихся, счастливых… Жить в месте, где каждая вещь — воспоминание. Нет. Это самоубийство. Какие-то крохи самоуважения и самосохранения у меня ещё остались.
Я залезла на сайт вакансий и отправила резюме с портфолио по десяткам компаний: фотостудии, модные журналы… В крупные города страны и столицу. Лишь бы подальше отсюда.
Лихорадочность перешла в драйв, который сменился упадком сил, когда письма были разосланы.
Я заварила себе ромашкового чая. Меня всё ещё колотило. Кухня в электрическом свете казалась чужой, тёплый молочный цвет — серым. Выбранная с любовью техника молчала, я провела пальцами по плите, прощаясь. Она мне больше не пригодится. Мне нравилось экспериментировать, придумывать новые блюда, особенно выпечку, правда, с моим графиком, это удавалось редко. Не знаю, когда снова появится желание... Готовить теперь незачем, не для кого.
Зачем я вообще стала фотографировать этот фарс? Почему просто не подошла и не дала ему пощёчину? Репутация меня волновала? Репутация чего? Фирмы? Это всё отговорки. Испугалась толпы? Прилюдного позора? Что получится неудобная ситуация? Она и получилась — ужасающе неудобная. Для меня. Смотреть на них, пытать себя минута за минутой… Где был мой разум?
Я мотнула головой, вернулась в комнату и водрузилась на стул. Пора заканчивать с этими мыслями. Когда-нибудь я смогу всё обдумать без боли, но сейчас это разрушит меня и мою трещавшую по швам самооценку. Несколько раз уже пыталась сравнивать себя с ней, и счёт был не в мою пользу. Хватит. Я собрала все тёмные мысли, все болезненные воспоминания и заперла под замок, в самой тёмной кладовой своего сознания. Только тогда тиски, сжимавшие сердце, немного разжались.
Приближалось утро. Наблюдая за окном плавную смену цвета, я не заметила, как заснула.
Разбудил меня сигнал сообщения — пришёл ответ от редакции Fashion Life, столичного журнала, они предлагали стажировку. Нехудший вариант. Я тут же отписалась, сообщив, что приеду сегодня, и купила билет на самолёт.
Сбор вещей и хлопоты с квартирой отняли не много времени. Животных и цветов у меня не было — работа фотографа чревата внезапными выездами, иногда на несколько дней. Все попытки озеленения проваливались — даже кактусы у меня не выживали.
Я спустилась в салон связи, располагавшийся в торце дома, и купила новую симку. Лето — жаркая пора, заявок много. Объяснять раз за разом клиентам, почему съёмки не состоятся… На это у меня не было сил. А недоделанных заказов, слава богу, не осталось. Возвращаясь назад, в квартиру, я поразилась, как легко отказывалась от всех наработок. Ничего, девчонки справятся. Разговаривать с Леной, а тем более с Вероникой я пока не могла. Не знаю, смогу ли когда-нибудь.
Убрав квартиру, я позвонила брату, он с женой и ребёнком снимал студию неподалёку. Не вдаваясь в подробности, сообщила про отъезд и расставание с Кириллом.
— Начистить ему морду? — брат, как всегда, был на моей стороне.
— Не стоит мараться.
Я отдала ему ключи, отрезав себе пути к отступлению, без сожаления захлопнула дверь и к такси спустилась спокойная, как удав.
Перелёта почти не запомнила. Листала журналы, что-то читала, пыталась есть, но вкуса не ощущала — будто пластик жевала. Мир выгорел, покрылся сепией. Оцепенение разбило робкое прикосновение маленькой девочки, мячик которой закатился под моё кресло. Его яркий, алый цвет вернул краски блёклому миру. Я отдала беглеца хозяйке и получила в награду счастливую, искреннюю улыбку.
Улыбнуться в ответ не смогла, но по крайней мере снова почувствовала себя живой.
3
В аэропорту меня встречали.
— Вы Анна?
Ко мне подошёл лысый мужчина средних лет в пиджаке модного в этом сезоне тёплого жёлтого оттенка на голое тело, серых брюках и элегантных очках с тонкой многоугольной оправой.
— Да.
— Я сразу понял, — он оглядел меня с ног до головы. — По вашей походке. Меня зовут Антонио. Можно просто Тони. Я пиар-менеджер журнала Fashion Life.
Вот это отношение к персоналу. Признаться, к такому я была не готова.
— Путешествуете налегке?
«Просто Тони» кивнул на мой багаж, состоявший из сумки с техникой и небольшого чемодана.
— Не люблю избытка вещей.
— Видно опыт и серьёзный подход, — сказал он и подмигнул. — А этот образ выше всяких похвал. Понимаю-понимаю. Иначе пришлось бы отбиваться от поклонников весь перелёт.
О чём он? Льстит, чтобы выстроить отношения? Что тут можно ответить… Оставалось только загадочно улыбнуться.
— Готовы к съёмкам?
— Прямо так? Сразу?
— На отдых, к сожалению, времени нет. Едем.
Он подцепил меня под ручку и повлёк к выходу. А я спешно оценивала своё оборудование. Аккумулятор разряжен, но пара запасных в наличии (всегда предпочитала перестраховаться), объективы в порядке, чистые флешки есть. А если съёмка на привязи? Кабель с держателем взяла. Да, взяла. Своему Никону я изменять не собиралась.
— Где будет съёмка?
— В нашей студии. Всё уже готово. Ждём только вас.
В его взгляде не было ни малейшего сомнения.
Это тест такой? Проверка профессионализма нового стажёра? Прямо с корабля на бал? Что ж, я тоже готова.
Нет-нет, не готова.
Особенно к маске на лице и болтливой маникюрше, которая вываливала и вываливала на меня все подробности своей жизни, не давая вставить ни слова.
Тони привёз меня к высокому зданию из стекла и бетона, на котором гордо красовалось Fashion Life, и передал в заботливые руки «своих девочек». Они сразу же взяли меня в оборот.
Усаживаясь в мягкое кресло у большого, подсвеченного софитами зеркала, я задавалась вопросами. Это всегда так в столичных журналах? Персонал тоже должен соответствовать высокому уровню?
Серьёзные сомнения начали закрадываться во время профессионального визажа и укладки. Но мастера так сурово выглядели и так сосредоточенно работали, что с духом я собралась только к концу процедур, когда мне докрашивали губы.
Строгая визажистка рявкнула:
— Молчать!
И я больше не решилась с ней заговорить.
Когда на мне застегнули платье с воланами и босоножки на высоченном каблуке, интуиция завопила во весь голос.
Я поймала пробегавшего мимо Тони за полу пиджака.
— Вы уверены, что всё в порядке?
— В полнейшем, дорогуша. Ты великолепна. Скоро начнём, готовься.
— А где моя сумка?
— Она тебе не пригодится. Заберёшь после съёмки.
Это испытание такое? Фотографировать с незнакомой техники в таком виде? Кто знает, как у них тут принято? Я уже ничего не понимала.
В ожидании съёмки подошла к зеркалу и почти не узнала себя. Из-за работы мне чаще всего приходилось носить джинсы с топом или кофтой — попробуй фотографировать лежа на земле в платье. Волосы я обычно собирала в хвост, а если съёмка была на улице — надевала бейсболку. Тут же на меня смотрела женщина. Яркая, эффектная. Отражение мне нравилось. Такой я себя ещё не видела — легко смогу затеряться среди моделей. Локоны, разбросанные в естественном беспорядке, макияж с акцентом на глаза — они стали ещё больше. Влажные губы, на которых задерживался взгляд. Сияющая кожа — результат маски, не иначе. Платье из розовой невесомой ткани подчёркивало фигуру, а вычурные босоножки делали мои ноги ещё длиннее. Хоть сейчас на подиум.
— Пора! — Тони вернулся и повёл меня к узкой двери. — Входи.
Я оказалась под ярким светом на белом фоне.
— Алекс, дорогуша, можно начинать. Она вся твоя.
Меня собирались фотографировать.
4
Щелчок. Я вздрогнула.
— Идеально! Чуть наклони голову. Давай, ещё больше шока.
Мои глаза расширились. Передо мной стоял он — Александр Витале, легенда, человек, работы которого я собирала и к чьему мастерству вот уже десять лет стремилась приблизиться. После громкого расставания с возлюбленной, музой, как называли Лауру Лити в прессе, пять лет назад, редко у кого получалось уговорить «золотого фотографа» на съёмку. Удивительно, как Fashion Life это удалось. Все работы Витале становились безумно популярны и гарантировали успех.
У меня был один его автопортрет, вырезка из французского журнала, которая висела в студии над моим столом. Лицо на чёрно-белой бумаге впечатляло всегда, но сейчас, вживую оно просто потрясало. Скуластое, словно высечено из камня. Но глаза тёплые, карие, цепкие. Белая футболка подчёркивала рельефность торса и сильные руки. Завершали casual-образ синие джинсы и белые кеды, насколько я поняла по немногим интервью, он всегда был неприхотлив в одежде. Короткая стрижка и усы с эспаньолкой, в которых только-только пробивалась седина, делали его облик ещё более мужественным.
— Отлично! Теперь неверие.
Я опустилась на стул и спрятала лицо в ладонях. Не может быть. Меня с кем-то спутали. Мне всё это кажется, из-за стресса. Витале тоже кажется. Ведь я привыкла спрашивать совета у его бумажной копии, если что-то не получалось. Это просто отсутствие нормального сна, мало ли что привидится. Я ещё раз подняла глаза на Александра и со всей силы ущипнула себя. Ой! Больно. Это правда. Это всё правда.
— Хорошо. Умница. Смени позу.
Я повернулась, пытаясь оглядеться, всё ещё надеясь, что это сон. Но люди, вся техника, эти софт-боксы вокруг были настоящими.
Что делать? Что мне делать?
Где-то там, за границей света, шептались.
— Как играет. Как быстро меняет образ. Сразу видно — профи.
Они ошибаются, я не модель и не профи. Но переубедить их вот так просто — не получится. А если хочу продолжать тут работать, с самим Витале, лучше доделать всё до конца, не прерывать процесс. И уже потом наедине с Тони объясниться, не выставлять себя тут на позор перед всеми.
Господи, почему такое случается только со мной?
Я впервые оказалась по ту сторону камеры на настоящей фотосессии, забавы с девчонками не в счёт. Нужно постараться.
— Отлично! Теперь страдание. Ну же.
Александр требовательно посмотрел на меня. Я не знала, как быть, и попыталась что-то изобразить. Мои вялые потуги его не впечатлили, я почти сразу услышала:
— Стоп. Так не пойдёт, — он приблизился ко мне, держа свой Никон в руках. — Постарайся вспомнить самую страшную боль, которую тебе причинили.
Я мотала головой. Нет, не хочу. Не сейчас. Нет. Что делать? Что же делать?..
Витале продолжал давить.
— Тебя не приняли в модельное агентство. Не годится. Ты проиграла в конкурсе. Назвали уродиной. Тебя подставили.
Он ждал от меня малейшего отклика. А я продолжала мотать головой и смотреть в пол. Абсолютно белый, как кеды Александра.
— Ты только что рассталась с парнем, которого любишь.
Я вздрогнула. Он подобрал ключ от моей дверцы. Странно было бы, если бы не подобрал. Недаром Витале называют лучшим. Каждое его следующее слово стягивало пластырь с раны. Рывками, обнажая кровоточащее мессиво.
— Давай выплесни все чувства! Не сдерживайся. Мне нужно всё. Ну же. Он предал тебя. Заставил смотреть, как обнимает другую… Как целует её...
Сначала на глазах появились слёзы, потом они превратились в плач, наконец, ноги перестали держать страдающую душу, запертую в теле. Я рухнула на пол и зарыдала в голос.
— Почему? Почему? — шептали губы. — Я не понимаю, почему он это сделал.
Картины мелькали передо мной. Свадьба. Опущенный взгляд нашкодившего кота. За что? За что он так со мной? Я заново переживала всё. Руки вцепились в платье. Меня колотило. Я ощущала себя такой слепой и такой грязной под этим мигающим светом.
Щёлкали вспышки. А потом перестали.
Тишина. Я рыдала в тишине, пока кто-то не положил руку на моё плечо.
Я подняла глаза.
Александр.
Он смотрел на меня прямо. В его взгляде не было ни капли презрения к обманутой женщине. Только восхищение.
— Всё будет хорошо, — он сжал плечо. — Не нужен тебе идиот, который не понимает своего счастья. Ты прекрасна. И ты достойна лучшего.
— Правда? — это всё, что я смогла сказать сквозь слёзы.
— Правда, — тепло его голоса окутывало меня и дарило утешение. — Всё будет хорошо. Вот увидишь.
Я смотрела на Александра. Мне захотелось поверить человеку, которого так уважала. И я поверила.
Щелчок.
— Мы закончили, — Витале обернулся к Тони, а потом протянул мне руку. — Вставай. Ты молодец. Воды. Принесите воды.
Мне вручили полный стакан. Пальцы дрожали, я пролила половину. Тони прыгал вокруг меня, прижимал к сердцу руки, разливаясь соловьём и расхваливая. По его словам, новый фотопроект «Освобождение от боли» ждал невероятный успех. Весь тираж журнала сразу же раскупят, а в соцсетях взорвётся сверхновая. Моё лицо на обложке будет сенсацией.
Наконец, пиар-менеджер выдохся и оставил меня. Я захотела уйти. Объяснюсь завтра. Не могу тут больше находиться.
Съёмочная группа сгрудилась у компьютера, комментируя отснятые фотографии и планируя макет. Я тихонько проскользнула к выходу и уже открыла дверь, когда высокая девушка в точно таком же розовом платье преградила дорогу. Она отодвинула меня в сторону, прошла в круг света и произнесла:
— Извините за задержку. Я Анна Ламан.
5
Тони упал в обморок. Оставить его я не смогла.
Вот и пригодилась вода.
Пиар-менеджер медленно приходил в себя. Я махала перед ним свежим выпуском журнала и пыталась объяснить. Получалось невнятно и скомканно.
— Меня тоже зовут Анна. Я ваш новый фотограф. На стажировке, — и третья моя попытка не увенчалась успехом.
На заднем плане раздавались щелчки. Александр снимал настоящую модель, которая была счастлива от внимания Художника. Это чувствовалось в каждом её движении, в каждой позе.
Пока Тони отходил от стресса, я наблюдала за работой профессионала. Напряжение сквозило в воздухе. Витале подчинял себе модель, заставляя повиноваться малейшим желаниям. Даже если я не останусь работать здесь, встретить такого мастера лицом к лицу и увидеть процесс рождения шедевра уже удача.
Александр вёл Анну дорогой очищающих слёз, которая для меня закончилась.
В душе словно отгремела гроза. Внутри было чисто, светло и тихо. Давно не ощущала себя настолько цельной.
Кирилл остался где-то далеко, в прошлом. В моих слезах растворились последние связывавшие нас чувства. И поступок Вероники уже не казался таким чудовищным, как вчера.
Анна расплакалась, размазывая тушь по лицу. Задумавшись, я не услышала, какую боль Витале вытащил на свет. Но порадовалась за неё — она тоже от чего-то освободилась. Перед последним кадром ей поправляли макияж. Суровая визажистка квохтала над «бедной девочкой», грозилась наказать обидчиков и подсовывала всхлипывающей модели бумажные платочки.
Я перевела взгляд на Александра. Он регулировал настройки камеры. Что-то почувствовав, поднял глаза — посмотрел на всё ещё лежавшего на моих коленях Тони, потом на меня и улыбнулся так заразительно, что я не смогла сдержаться — улыбнулась в ответ. И в этом было что-то очень правильное.
Время давно перевалило за полночь. В студии остались только дизайнер, Тони и Александр, которые отсматривали снимки. Вёрстка макета с Анной Ламан была уже готова. Но для главного редактора они решили сделать ещё одну версию проекта — на выбор. Провозились всю ночь и под утро оценивали результат.
С обложки смотрела она. Расслабленная, спокойная. Её глубокий взгляд очаровывал, приковывал к себе.
— А ничего так получилось, да? — Тони снял очки, отошёл на несколько шагов и наклонил голову, рассматривая всю подборку на огромном настенном экране. — Удачный фотосет. Глаз не отвести.
Александр прикоснулся к слезе, застывшей на щеке, словно пытаясь стереть, и сказал:
— Звони ей, пригласи на следующую съёмку. Я наконец-то нашёл её. Свою музу.
Автор на Призрачных Мирах: https://feisovet.ru/%D0%BC%D0%B0%D0%B3%D0%B0%D0%B7%D0%B8%D0%BD/%D0%9B%D0%B0%D0%B4%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D1%83%D1%81%D0%BA%D0%B5%D0%BD%D0%B5-%D0%90%D0%BD%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%B0%D1%81%D0%B8%D1%8F
Автор на ПродаМан: https://prodaman.ru/amidabudda/books
Вечера встреч выпускников проходят ежегодно, обычно в начале февраля. В такие дни в школы приходят увидеть друг друга люди разных поколений. Иногда их бывает много, иногда совсем мало. Но чаще всего бывшие ученики стремятся встретиться сразу после окончания школы, потом это случается все реже и реже. Личные планы, учеба, работа, семейные обстоятельства, отсутствие настроения — много разных поводов пропустить такое знаковое событие, отмерившее еще один год взрослой жизни.
Этой зимой Бэла Черкасова решила пропустить скучный поход в школу, потому что в прошлом году пришли только четыре человека, посидели, повспоминали и через час разбрелись по домам. Ей не хотелось в очередной раз отвечать на одни и те же вопросы о замужестве, вернее, об одиночестве. У ее одноклассников было уже по двое-трое детей, как и браков, а она до сих пор не «отметилась». Многозначительные взгляды, сочувствие, перемигивания — все это уже не трогало ее, ведь прошло почти десять лет с того дня, как он просто исчез без объяснения причин.
Рабочий день пятницы подходил к концу. Бэла думала о том, как хорошо было бы побыстрее добраться домой, наполнить ванну, расслабиться, потом согреться под толстым одеялом с книгой в руке и чашкой чая с лимоном. Не вспоминать ни о договорах, ни о расчетах стоимости аренды, ни о том, что половина ее службы болеет, отчего нагрузка колоссальная. Но таким приятным тихим планам не дано было осуществиться. Звонок рабочего телефона, когда на часах без пяти четыре, не сулил ничего хорошего.
— Черкасова, юридический отдел. Добрый вечер. Слушаю вас, — отрапортовала она в соответствии с установленным регламентом.
— Бэлка, хорош от меня скрываться, — знакомый ленивый голос одноклассника, который занимал сейчас важный пост в московском представительстве их предприятия, сразу заставил улыбнуться. — Сколько можно тебя ловить? Я же сказал, что вместе пойдем на этот вечер. Зря, что ли, я такую кашу заварил? Короче, иду к тебе. Никуда не уходи.
— Сергей Валентинович! — начала говорить Бэла, но ответом ей стали короткие гудки. — Вот же настырный какой! Сказала же, что не хочу идти.
Она злилась, но не хотела этого показывать. Давно привыкла жить, скрывая свои эмоции. Это отлично помогало ей на работе, иначе бы не была уже начальником группы всего через четыре года после окончания университета. Хотя дальнейшего роста на этом месте ждать не приходилось, потому что начальник над ней не намного старше, и за свое место трясется, как за жизнь.
Взгляд на минутную стрелку, неумолимо бежавшую к цифре «двенадцать», молил о том, чтобы это время не наступало вообще, или Сергей задержался где-нибудь на лестнице, а ей удалось бы за это время улизнуть.
Дверь в кабинет открылась за несколько секунд до конца рабочего дня, и перед ней предстал невысокий коренастый молодой мужчина в дорогом костюме.
— Привет, Черкес, — ленивый тон его речи ностальгией ударил по нервам. — Собирайся. Чего резину тянешь?
— Сергей Валентинович, — строго обратилась к нему Бэла, — я же говорила, что не пойду.
— Хорош ломаться. Вставай, поехали. Я не уйду, если что. Не надейся.
И он навалился плечом на косяк, оставив дверь открытой, что позволяло видеть всем желающим столичного работника в ее кабинете.
«Пересуды и сплетни начнутся прямо сегодня, — подумала она, вставая из-за стола. — И никого не волнует, что у него молодая жена, причем уже вторая, и двое детей от разных браков».
— Я в офисном костюме, — все еще надеясь на чудо, взывала Бэла к совести одноклассника, — и совершенно не в настроении…
— Никто не мешал тебе взять платье на работу и переодеться. Ты знала, что сегодня будет огромное сборище. Все, поехали, и так опаздываем. А мне, как организатору этой сходки, надо явиться туда раньше. Давай-давай, шевели поршнями, Черкес.
Наконец, она улыбнулась и подошла к нему, разглядывая усталые глаза того, кто когда-то сидел перед ней на всех уроках, потому что удобно было списывать.
— Сережка, ты все такой же шалопай, несмотря на твой высокий пост. Меня Черкесом со школы никто не называл.
— Вот видишь, — помогая ей надеть дубленку, сказал Сергей, — а где еще ты получишь столько удовольствия, как ни от общения с нашими добрыми одноклассниками?
— Да уж. И добавить нечего. Ты с женой приехал?
— Нет, один. Она в Москве осталась. Да тут такое дело, понимаешь ли… Меня в Питер переводят. Вот приехал повидаться, оттуда уж так просто до дома не допрыгнешь. Короче, долго не увидимся.
Они уже дошли до его рабочей машины, за рулем которой никого не было. На вопросительный взгляд Бэлы ответил:
— Водитель потом за мной приедет. А пока мы и сами долетим до «Сытого Папы». Куда сядешь? Вперед, назад?
— Я сзади сяду. Так привычнее.
— Отдохни пока, трудяга. Полчаса у тебя есть.
За это время ей удалось отогнать грусть из-за неудачного вечера пятницы, но спорить не имело смысла. А потому она просто смотрела на город, который был заметен снегом. Машины не успевали убирать улицы, по обочинам которых уже выросли горы-сугробы.
— С прошедшим днем рождения тебя, Сергей Валентинович.
— Не напоминай. Что-то тяжко пришлось. Знаешь, самое обидное, когда празднуешь его с теми, с кем надо пить, но нельзя пьянеть.
— Как разведчик.
— Да, похоже… — кивнул он головой. И после длительного молчания, когда каждый из них думал о своем, продолжил. — Смотри-ка, сколько народу! Сегодня весь наш выпуск приглашен, все классы. Человек пятьдесят будет, минимум.
— Ужас. Я всех и не вспомню.
— Да и я тоже. Кстати, и директор школы придет. А нашего Петровича не будет: ему нельзя волноваться после операции.
— Да, я знаю. Заходила к нему в школу перед этим. Был бодрячком.
Припарковав машину, Сергей повернулся к Бэле и сказал:
— Все, Черкес. Это с тобой можно быть самим собой. А сейчас я буду руководителем и организатором. Ты отдыхай сегодня. Если что, мой водитель тебя отвезет, когда надо будет. На всякий случай, я здесь еще на неделю; у родителей остановился.
— Все поняла. Спасибо, Сережа.
Наверное, это был единственный нормальный разговор за вечер. А дальше началось все, как обычно: кто, где, с кем, за сколько, когда, куда, зачем?
«Каждый год одно и то же, — думала она, наблюдая, как обсуждают свою жизнь те, кто давно не виделся, хвастаются, жалуются, обмениваются номерами телефонов, и может быть, даже когда-нибудь созвонятся. — Я половину людей тут не помню. Пришли даже те, кто покинул школу после девятого класса. Зачем я-то здесь?»
Бэла немного поела, выпила сок и теперь посматривала на полутемную часть зала, где уже кружились парочки, что-то нашептывая друг другу. У нее же в мыслях была лишь одна надежда — незаметно исчезнуть с этого праздника. Вдруг рядом с ней раздался мужской голос:
— Можно тебя пригласить на танец?
Бэла узнала говорившего с ней высокого худощавого молодого мужчину: это был Егор Жданов из параллельного. Одно время в выпускном классе она подозревала, что он посматривает в ее сторону несколько более заинтересованно, нежели остальные ребята. Даже несмотря на то, что тогда у нее был парень.
«Ключевое слово — был», — подумала девушка, подавая ему руку и выходя с ним танцевать.
— Как живешь, Бэла? — спросил Егор.
— Нормально живу. Да мы же с тобой часто видимся в заводоуправлении. Почему ты там меня не спрашиваешь о жизни?
— Я простой электрик, — его язык заплетался все сильнее, и ей стало отчетливо понятно, что он сильно перебрал, — а ты юрист!
— И что? Нельзя просто поговорить?
— Бэлка, — вдруг горячо и торопливо зашептал он, наклоняясь к ней и чуть не плача, — я так перед тобой виноват, если бы ты знала! Так виноват!
— Егор, ты о чем? Да мы с тобой и не пересекались никогда. Может, тебе лучше домой поехать?
— Нет! — раскачиваясь и уже держась за нее, продолжил мотать головой Егор, — Я должен признаться. Столько лет чувствую себя негодяем. Я виноват, понимаешь? Виноват перед тобой. И перед Славкой.
Бэла остановилась, глядя огромными глазами на шатавшегося перед ней человека, который задел ее за самое больное.
— А каким образом здесь Слава фигурирует? — строго спросила она.
Вытянувшись во все свои сто семьдесят сантиметров вместе с каблуками, Бэла ждала ответа. Русые волосы длиной до плеч, строгий, цвета «мокрого асфальта» брючный костюм в сочетании с белой блузкой и взгляд серых глаз — все это «стальное» царство несколько отрезвило Егора. Он уж и хотел бы закончить разговор, но на их пару обратили внимание те, кто находился рядом и слышал вопрос Бэлы.
— Да ладно тебе, Бэлка! — то ли заныл, то ли засмеялся Егор. — Я забыл, что хотел сказать.
Она помолчала немного, вернулась к столу за своей сумкой и пошла к выходу из зала.
— Черкес, — позвал ее Сергей, — ты уже уходишь? Так рано? Машина нужна?
— Нет, я прогуляюсь до остановки. Потом увидимся.
Бэла уже оделась и была у входной двери, когда к ней снова обратился Жданов:
— Тогда он передал тебе записку. Его отца срочно переводили в какую-то другую летную часть, и они должны были собраться и уехать за несколько часов. Славка не мог сам прийти, попросил, чтобы я тебе… А я не отдал. Он ждал на вокзале до последнего… Ты мне тоже очень нравилась.
Его сумбурная речь была понятна до последней буквы. Произошедшее много лет назад встало перед глазами, полоснув по сердцу болью, словно это случилось только вчера. Дикое желание врезать Егору по физиономии удалось сдержать только из-за того, чтобы ему еще больше не досталось от других одноклассников, кто знал историю Бэлы и Славы. Она долго смотрела на человека, склонившего перед ней голову, потом тихо сказала:
— Все это было так давно. Не имеет теперь значения. Он мог бы сам найти меня, я же никуда не уезжала... Забудь, Егор. Пока.
Лишь на улице ей удалось вздохнуть полной грудью.
«Десять минут до остановки я еще выдержу, но почти час на троллейбусе — это слишком долго. Такси, надо вызвать такси, — мысли толкались в голове, наскакивая одна на другую, перепутывая прошлое и настоящее в какую-то круговерть, из которой невозможно было выбраться. — Домой, скорее домой. Там тихо. Там никого, кроме теней».
Время приближалось к половине одиннадцатого, когда Бэла открыла дверь своей квартиры. Точнее, это была квартира ее родителей, а они сами переехали жить к бабушке, которой стало скучно и одиноко в четырехкомнатной «сталинке» с огромными потолками. Им ближе от нее добираться до работы, да и за бабушкой удобнее приглядывать, хоть та все еще хорохорилась и говорила, что нынешнее поколение слабовато против них, закаленных тяготами жизни. Внучка тоже выслушивала воспитательные речи минимум раз в месяц, а то и чаще. И если своих «детей» бабушка учила жизни, то для нее, в основном, все сводилось к вопросам замужества и зачатия. Бэла терпеливо отвечала на все вопросы, кивала и соглашалась, где надо, но ни с кем не откровенничала. Родные и так знали, кем занято ее сердце, а выхода из затянувшейся ситуации не видели.
Отправив сообщение маме, что она дома, Бэла вздохнула, прошла на кухню. Это было ее самое любимое место в квартире. Спальня и зал не сильно отличались друг от друга по размеру, были большими и холодными. А на кухне стоял маленький стол у окна, уютный мини-диван и пара складных стульев для редких гостей. Поставив на плиту старый любимый чайник со свистком, она пошла в комнату, чтобы переодеться в домашний серый флисовый костюм. Старалась заняться хоть чем-то, отгоняя от себя воспоминания школьных лет. Только знала, что сегодняшний «Вечер встреч» вытащит из закоулков памяти все счастливые и печальные моменты.
— Может, лучше и не бороться с собой? — ее вопрос отлетел тихим эхом от стен. — Сопоставить все, исходя из полученной информации, как на работе? Но для этого у меня по-прежнему нет сведений о нем. Где ты, Славка Печорин?
Произнесла его имя вслух впервые, наверное, за несколько лет. И улыбнулась, потому что было приятно хотя бы так прикоснуться к нему.
Сейчас, в домашней обстановке, без офисного костюма и высоких каблуков, милая худенькая девушка напоминала маленькую серую белку: подаренные родителями тапки со смешными ушками-кисточками, и волосы, собранные в два хвостика, дополняли картину. Налив себе чай, добавила ложку меду и посмотрела в окно, на улицу. Там было тихо, ни одна веточка дерева не шевелилась — полное безветрие. Снег, заваливший двор, еще никто не убирал, и от этого все выглядело непорочно-чистым, почти сказочным. Даже следов от машин было мало: видимо, все успели попрятаться по домам до снегопада, лишь доставившее ее такси оставило рисунок на дороге у подъезда, да у беседки кто-то недавно припарковал огромный джип. И все.
— Как будто никого и нет в мире, на который я смотрю. Такая красота и тишина. Где ты, Славка? Что ты видишь? Снег или песок пустыни?
… Они начали встречаться в десятом классе. Хотя дразнили их давно, с момента знакомства с «Героем нашего времени». Все глупые шутки сводились к тому, что Бэла погибла из-за своей любви к Печорину, а он ее вовсе не любил. Кто же знал тогда, что эти слова окажутся чуть ли не пророческими. В то время такие насмешки отталкивали их друг от друга. И совместные занятия баскетболом и легкой атлетикой никак не помогали их сближению. В спортивном зале школы тренировки совпадали по времени, иногда и путь до своего двора после них тоже был общим, но дружба не рождалась. Может, еще и потому что Слава считал ее малявкой из-за полугода разницы — Бэлу родители отдали в первый класс, когда ей не было и шести. День рождения она отмечала самой последней в классе, двадцать пятого февраля.
А после летних каникул в десятом классе встретились и посмотрели друг на друга совсем иначе: он вырос, возмужал, она похорошела. Откуда появляется это странное чувство «любовь», если знали друг друга с детства? Но оно появилось, вопреки увещеваниям родителей с обеих сторон, подколкам одноклассников и недовольству учителей.
Первые робкие поцелуи, походы на вечерний сеанс в кино, все те же тренировки, планы на будущее, которое виделось общим. После новогодних праздников в выпускном классе Бэла почувствовала, что Слава стал более угрюмым, напряженным, что-то скрывал от нее. А прямо перед ее днем рождения просто исчез, со всей семьей. Его отец был военным, его часто перебрасывали в разные точки большой страны. И не только. Старший брат Славы уже учился в высшем военном. Его Бэла вообще не помнила. А еще отец запрещал младшему сыну иметь телефон: говорил, что он должен быть готов ко всему и всегда безо всяких подручных средств.
Она вздохнула, вырываясь из воспоминаний. Теперь-то было ясно, почему он не звонил, ведь никогда и не спрашивал номер.
— Вряд ли у него были телефоны одноклассников. Зачем я об этом…
Звонок в дверь прервал ее размышления. Часы на стене показывали почти полночь. Бэла не собиралась открывать дверь: ясно же, что кто-то ошибся. Но этот кто-то оказался очень настырным и продолжал нажимать на звонок.
— Да чтоб тебя! — разозлилась она. — А если бы я спала? И меня вот так разбудили? Ну, держись, тот, кто стоит за дверью!
На цыпочках, что было очень сложно в ее смешных тапках, добралась до темного коридора и посмотрела в дверной «глазок». И опешила. Вот просто замерла, затаив дыхание. А сердце грохотало так сильно, что отдавалось в висках и сотрясало все тело. Бэла не верила своим глазам: это не мог быть он.
«Наверное, я уже сплю, и Славка — всего лишь сон. Но почему он такой взрослый и уставший? Я же его таким никогда не видела. Я схожу с ума… Какая досада!»
— Бэла, открывай дверь, — приглушенно послышался его голос. — Пожалуйста, у меня мало времени.
Она еще раз посмотрела на него: конечно, узнала бы из тысяч, но он сильно изменился. Даже не повзрослел, а постарел. Совсем не выглядел на свои двадцать семь. Мужчина за дверью снова протянул руку к звонку, глядя прямо в глазок. Ей показалось, что он все видит: и недоверие, и смущение, и злость. Эмоции, ощущения, чувства сплелись в один клубок, и чего в ней сейчас было больше, ни за что бы не сказала.
Бэла решительно повернула ключ в замке, нажала на ручку и толкнула дверь. Слава стоял перед ней, не торопясь зайти или что-то сказать. Он не двигался с места, просто окинул ее настороженным взглядом, задержав его на правой руке. Темная бровь чуть изогнулась на мгновение, но так быстро вернулась в обычное ровное положение, что Бэла не была уверена, точно ли видела это движение. При плохом освещении подъезда его глаза казались темными, но она-то точно знала, что они светло-зеленого цвета. Это было странно при его темно-русых волосах и черных ресницах. Под глазами, казалось, образовались черные ямы, небритые щеки ввалились.
— Пустишь? Или муж не позволит? — спросил Слава. — Дети спят, судя по тому, что свет только на кухне включен.
«Он со мной говорит? — недоумевала она. — Какой муж? Какие дети? О чем речь? Ничего не понимаю. Все-таки сон».
Бэла протянула руку и взяла его за рукав кожаного пальто, потянула на себя, как бы приглашая зайти, все еще не веря, что Славка не видение. Он послушно сделал шаг, закрыл за собой дверь, и их окружила тишина пустой квартиры, которая сжимала пространство до маленького пятачка, на котором они замерли. Наконец, хозяйка вспомнила о гостеприимстве и просто сказала:
— Ты знаешь, что здесь и как. Проходи.
— Никто не будет против?
— Не будет, — ответила она, возвращаясь на кухню.
Через минуту послышался звук лившейся в ванной воды, еще через минуту Слава появился в дверном проеме. Он не проходил дальше, стоял, навалившись плечом на косяк, скрестив руки на широкой груди. Одетый в черные брюки и такого же цвета толстый свитер, выглядел совсем чужим и незнакомым. Она-то его помнила молодым парнем, а сейчас перед ней предстал взрослый мужчина, угрюмый и измученный.
— Чай налить? — стараясь выглядеть безразличной, спросила его и прошла к плите. — Или кофе будешь? Могу сварить.
— Чай, черный, крепкий. Завари прямо в чашку. Без сахара.
Бэла кивнула ему на диван:
— Располагайся. Сейчас все будет готово.
— Спасибо, — спокойно сказал Слава и, стянув с себя свитер, сел на указанное место. — Ничего, что я…
— Ничего. Только у меня прохладно. Быстро замерзнешь.
Пока она готовила ему чай, доставала печенье, колбасу, хлеб, масло, он просто наблюдал за ней, будто хотел запомнить каждое ее движение. А потом вдруг тихо засмеялся. Бэла подняла на него нахмуренный взгляд.
— Что смешного ты во мне увидел?
— Я не над тобой смеюсь, а над своими глупыми мечтами десятилетней давности. Ладно, чего уж прошлое ворошить? Лучше расскажи, как ты живешь? Как семья, родители, работа?
— Нормально все. Родители работают, переехали к бабушке. Ей одной скучно. Я устроилась в юридическую службу завода. Мне нравится. Сложно, интересно, объемно.
Сказав все это, она замолчала, наливая ему чай, нарезая продукты для бутербродов. Слава терпеливо ждал продолжения, но его не последовало. Просто перед ним возникла еда, а девушка осталась стоять у плиты, засунув руки в карманы теплой кофты.
— А твоя семья? Или мне не положено знать о твоем счастье?
— Я тебя не понимаю. Мне больше нечего сказать.
— Как? А муж? Дети?
— Да с чего ты все это взял? — излишне нервно дернув головой и пожав плечами, спросила Бэла.
— Мне Егор Жданов сообщил сразу, как только ты вышла замуж.
— Интересное кино получается, — хмыкнув, произнесла она. — Просто вечер откровений и открытий! Сегодня, будучи в тяжелой кондиции, он сказал, что тогда, давно, не передал мне какую-то записку от тебя, а ты ждал. Так ждал, что ни разу больше не объявился. А для тебя он придумал уж совсем интересную сказочку. Не понимаю, зачем? Он мне никогда не нравился, а теперь вообще…
— Так ты не замужем? — сверля ее взглядом, уточнил Слава.
— Нет, не была и не собираюсь. И детей у меня тоже нет. К моему сожалению и моих родителей.
— Ну, Жданов! Найду — все ребра пересчитаю, закопаю! Лично!
— Глупости. Он всего лишь бесхребетная пешка на поле из черных и белых клеточек. Только это не шахматная доска, а наша жизнь. И ходы мы делали сами. Да и сейчас продолжаем делать каждый день, выбирая или не выбирая что-то важное для себя.
Он внимательно ее слушал, не спуская глаз. Было заметно, что он слегка дезориентирован такими новостями. Бэла не понимала, зачем он пришел после стольких лет отсутствия.
— Может, теперь ты расскажешь, как жил все эти годы, как твои родные, работа? Хоть пару слов, чтобы я не чувствовала себя круглой дурой.
Слава аккуратно сложил свитер, который до сих пор комком лежал у него на коленях. Каждое его движение было настолько отточено, словно он делал это ежедневно.
«Странно. Мой папа до сих пор не научился вещи в шкаф убирать, всегда у него куча-мала, и потом мама все перекладывает. А здесь, как нянечка в детском саду — все красиво и ладненько. Откуда такие навыки?» — подумала она, но не сказала ни слова, продолжая ждать от него объяснений.
И снова мужчина показался ей совсем чужим: не чувствовала его. Раньше могла даже настроение угадать по одному вздоху, теперь же перед ней закрытая книга неизвестного содержания. Доступные ее взору мужские руки поднялись над столом, осторожно взяли заварочный чайник и налили почти черный напиток в чашку. До краев, не добавляя кипяток. При этом Слава покачал головой, явно не одобряя того, что она сделала не так, как он сказал. Закрыв глаза, с наслаждением сделал первый глоток горяченного чая.
— Вкусно! — прошептал он. — Здесь необыкновенная вода, чистая, без примесей и вони.
После таких слов брови Бэлы подпрыгнули в изумлении, а широко открытые глаза смотрели на него с ужасом. Она не хотела, но слова вырвались сами:
— Ты сидел?
Славка поперхнулся чаем и, кашляя, с укоризной посмотрел на нее. Потом показал ей рукой: постучи по спине. Бэла с удовольствием и от души бросилась выполнять его просьбу, но лишь до первого прикосновения к его телу. Сначала ей хотелось кулаком пройтись, за годы тоски, за неизвестность, за намеки и насмешки со всех сторон, за одиночество. А в последний момент, не дойдя несколько сантиметров до его спины, кулачок разжался сам, и уже мягкая ладонь легла на скрытые от глаз под черной футболкой литые мышцы. Бэла отдернула руку, словно попала в кипящее масло, но снова, как зачарованная, прикоснулась к нему. Она не обратила внимания, что кашля больше не слышно, просто вдруг почувствовала, что это — ее Слава, тот самый юноша, которого любила каждый миг своей жизни. Он повернулся, обхватил ее здоровенными ручищами и прижался к ней щекой. Бэла так и не смогла убрать руку с его спины, а вторая безвольно висела вдоль тела. Опустив взгляд на его голову, заметила серебряные яркие нити, больше похожие на иголки, в короткой стрижке темно-русых волос. Это и вернуло ее в зимнюю ночь настоящего.
— Отпусти меня, — настойчиво прошептала ему. — Я ничего не знаю о тебе. Если не хочешь говорить, так и скажи. Но чтобы я поняла это. Хватит молчания.
Слава посмотрел на нее и разжал руки. Она обошла стол и села на свое место у окна.
«Он еще вырос, — думала про себя. — Какой у него рост? Метр девяносто пять? Или больше? Я ему по грудь, наверное, стала. Раньше, когда танцевали, можно было чуть поднять голову и прикоснуться к его губам. А теперь…»
Ход ее мыслей привел к тому, что щеки залил малиновый румянец. Он сделал вид, что ничего не заметил, и произнес:
— Да, хватит молчания... Я не сидел, Бэла. Я Родине служил.
Его признание прозвучало так глухо, что ей стало страшно, и почему-то больше не хотелось знать, где он был все эти годы. Однако Слава не собирался останавливаться, задумчиво глядя на нее, словно погружаясь в прошлое:
— В том нашем последнем году отца должны были перекинуть на другую точку. Но когда и куда, он нам не говорил, или и сам не знал. Просто пришел как-то днем домой, чего раньше не было никогда, и сказал, что у нас на сборы есть три часа. Три часа на все: документы, вещи, моя школа, друзья. Отец не разрешил никому говорить о нашем отъезде, но я ослушался. Пока родители занимались сбором документов, я доскочил до Егора и передал ему записку для тебя. Знал, что ты еще у репетитора. Надеялся, что ты придешь на вокзал проводить меня. Там бы я смог хоть что-то тебе шепнуть. Но ничего этого не произошло. Не имею права называть тебе места, где я побывал. Одно могу сказать: далеко. Телефона у меня по-прежнему не было, позвонить я никому не мог. Отправил один раз письмо тебе, оно осталось без ответа.
— Я ничего не получала.
— Знаю.
Он замолчал, глядя на девушку, сжавшуюся на стуле у окна. Было заметно, как она мелко дрожит то ли от его рассказа, то ли от холода, которого Слава не чувствовал, привыкший к любым условиям существования.
— Не мерзни там, иди ко мне, — позвал ее, затем привстал и, взяв за руку, перетянул к себе на диван.
Закутал в свой свитер и обнял. Бэла не сопротивлялась, она действительно вздрагивала от нервной дрожи, а рядом с ним понемногу успокаивалась. И ждала продолжения истории его жизни. Он словно кожей ощутил ее волнение и тихий голос надежды.
— Ты помнишь, что у меня был старший брат? Он тоже служил, правда, не в таких жестких условиях, как я. У него были возможности и желание выехать куда-то. Вот в одном из таких отпусков он и познакомился со своей будущей женой. Говорят иногда: «встреча, изменившая жизнь». Частично это и про моего брата. Только я бы сказал иначе — встреча, изменившая его. Любовь… Она и созидает, и разрушает. Брат в полной мере получил и то, и другое. Ему больше не важна была служба, он думал только о том, где и чем занимается его девушка, тогда еще девушка. А она была начинающей моделью. Нет, ничего не скажу плохого о ней. Брата любила. Но свою карьеру намного больше. В общем, она настояла, чтобы он уволился со службы и сопровождал ее везде. Сразу не получилось, как ей хочется, ведь у него были различные ограничения… Но со временем они поженились, к большому разочарованию отца. Уехали. Мы о них только со страниц глянца кое-что знали. Как вдруг в прошлом году вернулись и сообщили, что ждут ребенка. Радости у моих было, ты не представляешь! Правда, недолго длилась эта эйфория: до той поры, пока супруга брата не сообщила, что не хочет рожать из-за своей карьеры. У мамы случился инфаркт после ее заявления. Короче, не буду рассказывать тебе всю эту грязную кухню шантажа, угроз, запугиваний, а потом уж и уговоров. Все вместе умоляли эту модельку родить малыша — надеялись, что в ней проснется материнский инстинкт. Но понимали, что она просто прячется в нашей дыре от журналистов. Не хотела, чтобы ее видели толстой. А брат, как телок… Противно вспоминать. В общем, как только она родила, сразу написала отказ, он тоже, и уехали через несколько дней. Бросили своих детей.
— Детей? Не один родился? — удивленно спросила Бэла.
— Двое, — с нежностью в голосе сказал Слава, — мальчик и девочка. Только слабенькие, маленькие, как мышата. Она же мало ела, чтобы не сильно поправиться. Ужас, а не женщина. Холодная, высокомерная. И брат вокруг нее вьется, пылинки сдувает. Прости, не могу! Так и кипит все внутри до сих пор!
Она вынула руку из кокона накинутого на нее свитера и погладила его по коленке, совершенно не думая о том, какие ощущения могут вызвать такие прикосновения. Он прижал ее ладонь сверху своей большой теплой рукой и продолжил рассказ:
— Малышей почти месяц не выписывали. Сначала они находились там же, в роддоме, потом их перевели в областную детскую больницу. Я ездил к ним почти каждый день, по возможности. Честно, я даже не представлял, сколько всего нужно таким крохам, не считая памперсов. Но потихоньку всему научился. Жизнь превратилась в пункты списков, походы по кабинетам, врачам, юристам. Мама помогала. Отец как-то сразу постарел, сильно сдал. Ну, а я за это время все же успел оформить малышей на себя. Теперь я отец двух замечательных деток. Отец-одиночка. Вот так-то.
— А с кем они сейчас? А сколько им? А как их зовут? А как же ты здесь оказался? Надолго ты? — вопросы посыпались, как жемчужины из разорванного ожерелья, звонко падая в тишине квартиры.
Слава прижал девушку чуть сильнее свободной рукой. Она подняла голову и настороженно повторила вопрос:
— С кем сейчас малыши?
— С моими родителями, — видя близко ее серые глаза, он начинал терять нить разговора. — Малышам около трех месяцев.
Помолчал немного, словно отключившись от разговора, и продолжил отвечать на ее вопросы.
— Тристан и Изольда.
— Не поняла, — боясь обидеть молодого отца своей реакцией, решила все-таки уточнить Бэла, — наверное, ослышалась. Как ты сказал — Тристан и Изольда?
— Да, — невесело усмехнулся Слава. — Эта горе-мамаша к отказу от детей приложила записку, в которой указала, какие имена дать мальчику и девочке.
— И вы послушались ее? — с осторожной настойчивостью поинтересовалась девушка.
— Нет, конечно! Она, видите ли, посмотрела фильм, в котором ей понравились имена, дала указание и смоталась. Делай выводы, что у нее было в голове. Пустота… А моих детей зовут Гриша и Маша.
— Григорий Печорин? Мария? Мэри? Те же имена, что в «Герое нашего времени»?
— Да, я не оригинален. Но если за меня уже все давно придумано, зачем лишние метания? И еще ответ на следующий твой вопрос: меня здесь нет.
— То есть? — непонимающе прошептала Бэла.
— То и есть. Я без разрешения покинул расположение части. Три часа на самолете, и вот он я. Просто пока нахожусь в отпуске по уходу за детьми, как бы это смешно ни звучало. У меня очень мало времени. Но первое, что я сделал, прилетел к тебе: столько лет хотел спросить, как ты могла так быстро выйти замуж? А оказалось… У тебя есть мужчина?
— Мне кажется, что я не должна перед тобой отчитываться.
— Это тебе только кажется, — легко перемещая девушку на свои колени, усаживая верхом на себя, сказал Слава. — Я жду ответа.
Бэла, укутанная в свитер, чувствовала в нем небольшую защиту от мужчины, на котором сидела почти в позе лягушки. Коленки уперлись в спинку дивана, и при разнице в росте ее серые глаза оказались напротив его, светло-зеленых. Ничто сейчас не напоминало Бэле, что прошло много лет, как он исчез из ее жизни — глаза были такими же красивыми, ресницы длинными и темными, морщинки в уголках… И именно это не позволило ей окончательно превратиться в размякшее нечто только из-за его признаний.
— А как бы ты себя повел, если бы я тогда, в наши семнадцать, исчезла, не сказав ни слова?
— Не знаю. Трудно представить. Потому что я и так чуть не двинулся, когда ты не пришла на вокзал, а потом еще и, типа, замуж вышла.
— Вот видишь. А я здесь осталась одна, перед градом насмешек, которые били очень больно. Да и сейчас то же самое, правда, меньше. Потому и перестала ходить на эти встречи.
— Мне очень хотелось сегодня прийти, но нельзя.
— И хорошо, что не пришел. Сейчас бы сидели со Ждановым в «обезьяннике».
Слава согласно кивнул, незаметно, как он думал, подтягивая к себе девушку все ближе. Но она разгадала его маневр и уперлась локтями в мощную грудь.
— Ты не слишком напираешь, Печорин?
— Я слишком терпелив, Черкасова. И то все, потому что ты не сказала, есть ли у тебя мужчина.
— Неужели ты думаешь, я бы сидела с тобой вот так, если бы у меня кто-то был?
— Не думаю, но хочу от тебя услышать эти слова.
— Как капитуляцию?
— Нет, просто скажи.
Бэла смотрела на него и понимала, что ее слова станут почти признанием в любви, и медлила. А он ждал.
— У меня никого нет, — наконец сказала она.
— Кроме меня, — добавил Слава.
— Что «кроме тебя»? — чуть нахмурившись, уточнила Бэла.
— У тебя никого нет, кроме меня. И не было.
Ее брови подпрыгнули наверх, удивленный взгляд не метался по его лицу, а просто остановился в одной точке — на его губах, произнесших эту мучительную для нее правду.
— А вот это тебя точно не касается. Ты отсутствовал столько лет. Я что, должна была кудель прясть? — отрубила она, пытаясь оттолкнуться от него. — Да отпусти меня! Неудобно же сидеть.
— Нет, — просто ответил он, совершенно спокойно и, не напрягаясь, удерживал ее в кольце своих рук. — Теперь точно никуда и никогда ты от меня не денешься.
— Как это? Что ты задумал?
От неожиданности таких высказываний Бэла ослабила сопротивление и в доли мгновения оказалась совсем рядом: губы к губам. Она даже почувствовала аромат крепкого чая, который Слава пил недавно. Затаив дыхание, чтобы не спровоцировать сильного мужчину на необдуманные действия, девушка ждала его следующего шага. И этот шаг последовал: мужские руки осторожно обняли ее и притянули к телу, горячему даже через футболку. Бэла не сопротивлялась, но и не чувствовала никакой дрожи или желания накинуться на него. Она все еще не могла соединить в своем восприятии реальности того мальчика, с которым рассталась по чьей-то злой воле, и этого взрослого мужчину, чьи большие ладони сейчас поглаживали ее спину. Он же смотрел ей в глаза открыто, без единой капли сомнения, словно вернулся домой после долгого отсутствия, где его ждала, несмотря ни на что, любимая женщина.
— Закрой глаза, — прошептал он ей. — Давай продолжим с того места, на котором остановились тогда, как будто не было этих лет, и я все еще молод и хорош собой.
— О чем ты говоришь? — так же тихо, почти касаясь его губ, спросила Бэла. — Ты изменился, стал другим. И хорош собой. Не напрашивайся на…
Она не успела договорить — поцелуй, совсем не детский, заставил ее замолчать на полуслове и закрыть глаза. Он не был агрессивным, скорее, устанавливающим главенство мужчины, а потом стал нежным, мягким, уносящим в далекие мечты юности. И снова Бэла не могла понять, в каком она времени, кто с ней? Ее руки ощущали напряженные мышцы взрослого человека, а губы трогали того, молоденького мальчишку, который когда-то был для нее всем. Оставаясь в своей собственной темноте, она обняла его за шею, коснулась коротко стриженых волос и отдернула руки. Морок первого поцелуя прошел, Бэла оторвалась от его губ и медленно, с недоверием спросила:
— Славка, это ты? Все это правда? Ты здесь, со мной?
— Конечно, я с тобой. Кто же еще пройдет через все чертовы преграды и доберется до тебя, даже если ты замужем. Только я.
Слава обхватил ее затылок и вернул себе прерванный поцелуй.
— Если бы я знал, начиная этот день, что он закончится так, то поторопил бы его, не стал ждать во дворе так долго. Ведь просто собирался сказать, что люблю тебя больше всех, и мне все равно на твоего мужа. Только сказать, чтобы ты знала: всегда любил только тебя, даже когда бесился и злился из-за твоего липового, как оказалось, замужества. Когда руки разбивал в кровь, колотя все, что попадалось на пути, и тогда любил…
— А сейчас? — тихо спросила Бэла, пробуя губами его колючий подбородок. — Сейчас все еще любишь?
— Люблю даже больше, чем раньше. Потому что ты моя, спустя столько лет. И была моей. А я, дурак, поверил, что ты могла…
Теперь уже ее смелый поцелуй остановил его слова.
Они не могли насытиться друг другом, загораясь от каждого прикосновения и вздоха, от легкого стона и тихого шепота, от дрожащего пульса и теплых пальцев. В какой-то момент ей показалось и даже захотелось, чтобы все свершилось этой ночью, но у него на этот счет было другое мнение. Прерывисто дыша, он взял ее руки в свои и сказал:
— У меня большие планы, и совсем нет времени. До самолета всего сутки остались, даже меньше. А обстоятельства изменились. Теперь мне мало увидеться, я хочу забрать тебя с собой.
— Как? Куда? У меня родители, работа, дом. Я не могу!
— Все решаемо. Только надо подключать кое-кого. А мне нельзя себя «светить». Надеюсь, он не проговорится. Ему можно верить.
— О чем ты? — напряглась Бэла.
— Родителям завтра скажешь, что уезжаешь в другой город. Квартиру просто закрой, что ей будет? А вот с работой самое сложное.
— Ты так быстро все решил, — недовольно высказалась она. — Зачем меня спрашивать? Можно, как козу на веревочке, отвести в загон и там оставить. Так получается?
Слава смотрел на нее уставшими глазами, белки которых уже покрылись красной воспаленной сеточкой сосудов. Он понимал ее возмущение и страх: упал, как снег на голову, и диктует свои условия. Но другого выхода он не видел, а оставить ее снова не мог.
— Бэла, — тихо начал он говорить, — мы так много нашего времени растратили впустую! Не хочу больше не на минуту потерять тебя из виду. Каждый день, каждую ночь, каждый миг — рядом. Жизнь так коротка, чтобы тратить ее на какие-то условности. Я часто отлучаюсь по службе… Ты готова на такую жизнь? Со мной.
— Я тебя совсем перестала понимать. Уже скажи прямо, чего ты хочешь? Планы свои большие открой мне.
Он резко встал с дивана, продолжая удерживать ее на весу.
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, матерью моих детей. Хочу, чтобы ты поехала со мной. Чтобы выбрала ту жизнь, которой живу я. Хочу сделать тебя счастливой, любить каждую секунду, отдать всего себя. Надеюсь, я немногого прошу?
Слава прислонил ее спиной к стене, приник губами к шее, словно хотел выпить из нее душу. Горячий быстрый ток крови разжег утихший костер и снова огненными язычками пламени царапал женскую сущность. Бэла теряла контроль над своими чувствами, эмоциями. Она понимала — за эти мгновения близости с любимым человеком готова бросить все, что было раньше в ее спокойной размеренной жизни.
— Ты просишь немного: лишь изменить все, к чему я привыкла, — утопая в приятных волнах новых ощущений, прошептала в ответ. — Ведь ничего не будет так, как прежде: мы стали другими, изменились, повзрослели…
— Все это слова. Скажи, что ты чувствуешь? Чего хочешь сама?
— Смешно прозвучит: хочу любить и быть любимой, хочу детей, счастья, чтобы родители не болели и жили долго, хочу быть нужной.
— Это не смешно, это важно. Не знаю, как насчет «родители жили долго» — это не в моей власти. А остальное в наших руках. Так, что скажешь? Ты готова стать Бэлой Печориной?
— Да.
Поцелуй был долгим и сладким, глубоким и возбуждающим. Бэле казалось, что ее кружит в вихре ненаписанных писем, которые сгорали в этом танце огня; несказанных слов, еще стыдливо прячущихся в мыслях; в картинках будущего, где исполняются все ее мечты. Слава чувствовал ее доверчиво прижавшееся тело, хотел взять сразу и все, что уже не надеялся получить, но не мог разрушить это волшебство февральской ночи.
«Скоро, очень скоро! Все будет так, как мы хотели. Надо только успеть», — думал он, не в силах оторваться от любимой и желанной женщины.
Ради нее он проделал долгий путь и в жизни, и на службе, и сейчас, по просторам огромной страны. Расслабиться на пороге новой жизни просто не имел права.
— Кто твой самый большой начальник? — стараясь победить свою одичавшую страсть, спросил Слава.
— Тот, кто сидел передо мной на всех уроках, в пол-оборота к моим тетрадям, — смеясь, ответила Бэла. — Сережка-свет-Валентинович. Он — самый главный московский босс нашей службы. Только он сказал сегодня, что его в Питер скоро переведут.
— Но не сегодня же? Звони ему. Со своего номера.
— И что сказать? — недоумевала Бэла, все еще сидя на руках Славы и обхватив его ногами.
Такая поза никак не способствовала четкому и быстрому мыслительному процессу.
— Скажешь, что с ним кое-кто хочет поговорить.
— Но он ведь на вечере встреч! Наверняка, отмечает.
— Только не в такой компании. Он очень осторожный.
Бэла вспомнила, о чем ей говорил сам Сергей, и согласилась со Славой.
— Тогда поставь меня на пол, иначе мой мозг отказывается работать, — сказала она.
— Это приятно слышать, — впервые весело улыбнулся Слава, собрав лучики морщинок в уголках глаз. — Ставлю. Начинаем действовать быстро и бесшумно.
Последняя фраза, сказанная, как команда, дала понять, какая служба у Славы. Бэле стало страшно. Но она решила проверить свою догадку и, стоя на полу, решительно запустила руки ему под футболку. Слава опешил, просто замер от такой неожиданной дерзости. И пока он приходил в себя, девушка провела чуткими пальцами по его груди, потом придвинулась вплотную к нему, чтобы удобнее было обхватить руками и проверить спину. И она нашла.
— Слава, это шрам? Только не обманывай, пожалуйста.
Он вздохнул, тоже обнял ее, уже не пытаясь скрывать «украшения» своего тела, и сказал:
— Да. Всякое случается. Обещаю: буду внимательным и осторожным. Теперь у меня есть почти жена и дети. На рожон не полезу.
— А лез?
— Ты же меня знаешь.
Она закивала головой, думая о том, что они могли и совсем не встретиться…
А потом к ней приехал Сергей, который, едва услышав, кто с ним говорит по телефону, бросил все и через двадцать минут стоял на пороге квартиры Бэлы.
— Черкес, ты знала, что Славка здесь, и хотела скрыть от меня это?
Мужские объятия, похлопывания друг друга по спине, быстрый обмен информацией — все неслось с огромной скоростью, увлекая Бэлу своим стремительным бегом.
— Так, — подвел итог новостям и просьбам Сергей, — сейчас едем в заводоуправление. Охрана меня пропустит. Черкес, идешь со мной, собираешь свои вещи в кабинете, пишешь заявление, я его подписываю и беру с собой. Мне осталось в этой должности не больше недели — все успею. Потом документы тебе пришлют. Славка, давай номер рейса, Черкес — копию паспорта сейчас на работе сделаем. Билет же нужно найти еще.
Он говорил коротко и по делу, Слава просто кивал.
— Эх, Черкес, быть тебе Печориной, — вздохнул московский начальник, — Рад я за вас! Все, хорош нюни разводить. Погнали.
Следующие двадцать часов стали настоящей гонкой со временем: кто быстрее? Если бы не Сергей, влюбленные не успели бы выполнить намеченные Славой планы. Родители Бэлы с пониманием отнеслись к ее скоропалительному решению полностью изменить свою жизнь. Они-то знали, что их дочь не смогла бы стать счастливой без единственной в ее сердце любви. И рады были, что у них уже есть внуки, но попросили еще парочку.
Бывшие одноклассники прощались на окраине города под завывание вьюги, обрушившейся на город. Будущая семья Печориных покидала город детства и юности, чтобы начать новую жизнь, которую они выстрадали, несмотря на козни и подлость человека, нашедшего в себе силы признать свои ошибки и низкие поступки.
— Бэлка, напиши мне, как устроишься на новом месте, — перекрикивая ветер, командовал Сергей. — Печорин, надеюсь услышать, что у вас все будет хорошо.
— Будет, обязательно будет, — кивнул Слава. — Иначе и не имело смысла ломать старую жизнь. Все! Бывай, друг…
Спустя год, Сергей получил сообщение с неизвестного номера:
«Все хорошо. «Герой нашего времени» изменил сюжет. У Печориных теперь Гриша, Маша, Костя и Настя. Спасибо, что заставил пойти на тот вечер встреч. Вообще, за все спасибо. Черкес».
Автор на ПродаМан: https://prodaman.ru/Ne-Ta/books
1
Возвращаясь с Элькой с установочных пар в состоянии зомби, мы обсуждали планы на вечер. Уже который день шла подготовка к финальным экзаменам в нашей университетской жизни. Эмоций и впечатлений остро не хватало! Нам требовалась встряска, эмоциональная, позитивная, с пряным послевкусием победы… И мы решились на нашу любимую авантюру!
Мы периодически развлекались, организуя себе приключения, граничащие с нарушением закона и совершенно точно нарушающие мораль и этику. Одно из них – пробраться в вип-зал самого дорогого ресторана города, стащить чего-нибудь съестного со шведского вип-стола, и смыться так же незаметно. Максимум, что могло ждать нас, это выволочка от охранников и беседа с участковым. Но до сих пор мы ни разу не попадались.
Вип-зал ресторана «Тауэр» располагался на четырнадцатом этаже, и вип-гости добирались туда исключительно на лифте. Но правила пожарной безопасности предписывали строению иметь лестницу, и таковая имелась. Она закручивалась крутой спиралью вокруг шахты лифта, не имела выходов на других этажах и нормального освещения. В общем, лестница не пользовалась популярностью у здравомыслящих посетителей ресторана, а вип-гости вряд ли догадывались о её существовании. Вход на неё располагался в тени, вне досягаемости бдительных взглядов охранников. Главным было прорваться в основной зал на первом этаже, а дальше дело техники, самоуверенности и уровня актёрского мастерства…
Сегодня, узнав о готовящемся набеге на «Тауэр», с нами напросились Ник, Макс и Дашка – ребята с параллельного потока, абсолютные новички в наших с Элькой аферах, но активные слушатели и преданные фанаты наших приключенческих историй. Обычно, прежде чем отправиться в вип-зону, мы с Элькой занимали столик на первом этаже в основном зале и тусовались вместе с остальными простыми смертными. Доходов хватало. У меня помимо универа уже давно была хорошая стабильная работа, у Эльки обеспеченные родители и какие-то разовые подработки. Друзья тоже не бедствовали, так что вечер в «Тауэре» наша компания могла себе позволить.
Сегодня я надела простое чёрное платье-сарафан, обозначающее формы, но не облегающее фигуру, волосы уложила крупными локонами и взбила пальцами. На лицо минимум макияжа – было лень, да и на работе боевой раскрас давно приелся… Ребята тоже оделись по-простому, но не повседневно. Наша цель – первый этаж заведения, там редко встретишь посетителя в вечернем прикиде и бриллиантах, это всё наверху, в випе. На подходе к «Тауэру» народ притих. На что Элька их успокоила:
– Не ссыте, лягушата! Мы с Кирой точно полезем на Эверест, а вы можете отсидеться в общем болотце.
Дашка улыбнулась, она, похоже, боялась больше остальных. Мальчишки… они такие мальчишки! Стали набиваться в первые ряды…
Однако нас ожидало разочарование: оба зала были заняты под корпоративную вечеринку, посвящённую дню основания группы компаний «Астера». Крупный холдинг. О нём не слышали разве что новорождённые. Банки, производственные предприятия, добывающая промышленность, внешняя торговля, СМИ – кого там только не было!
О том, что залы арендованы и мест нет, предупреждала золотистая табличка на двери. Ребята приуныли, Элька зло топнула ногой, а во мне со злости проснулся небывалый дух авантюризма, прямо крылья за спиной выросли! Поэтому когда из дверей высыпала толпа полутрезвых девиц, собирающихся покурить и посплетничать, я просто шагнула к ним. Услышала пару имён, ухватилась за это. Болтовня была о ерунде, и мне не составило труда похвалить шмотки и поддакнуть паре реплик о зверстве руководства. Моя банда стояла рядом, но в основном ребята пучили глаза. Даже Элька почему-то робела. И когда я направилась за астеровскими девушками в здание, прошипела мне в спину:
– Кольцова, ты куда!
Но я махнула Эльке и продолжила путь. Знала, ребята будут ждать меня в сквере напротив, а потом мы вместе разделим какую-нибудь уворованную мною булку и посмеёмся…
Охрана у лифта скучающими взглядами сканировала публику.
Четырнадцать этажей для тренированного тела – ерунда! Не скажу, что я не запыхалась, но не вспотела! Двухчасовые ежедневные репетиции, полуторачасовые выступления раз в неделю и шестичасовые постановки по выходным подготовили меня к большему, чем четыре сотни ступенек вверх. Элька вот вечно жаловалась, что у неё здесь кружится голова, я же не замечала за собой подобного. Да, узкий тёмный коридорчик, крутая лестница и отсутствие видимости дальше, чем на метр, давили на психику, но грядущая награда в виде облапошенного персонала ресторана и восхищённых взглядов друзей подстёгивали двигаться вперёд.
Мне бы насторожиться, когда я услышала голоса, но я натянула свой отработанный покер-фейс и продолжила подъём. В следующее мгновение мне пришлось разминуться с болтающим в гарнитуру на ухе парнем немногим старше меня. Взгляд бывалого игрока в покер, казалось, вмиг расколол мою игру, но мы оба сделали вид, что не придали этому значения. А уже у самого выхода с лестницы, там же, где открывались двери лифта, мне преградили путь двое, и одного я отлично знала по обложкам местных журналов! Александр Райт, Первый заместитель председателя правления «Астеры» по вопросам безопасности. А в журналах светился исключительно как самый завидный жених, самый успешный человек, самый желанный гость какой-нибудь вип-вечеринки…в общем, исключительно как самый-самый… Молод, амбициозен, в свои двадцать восемь успел сделать карьеру. А ещё, как оказалось, то был не фотошоп, у него действительно были магнетические ярко-синие глаза. Кажется, моё сердце даже пару ударов пропустило… А потом сорвалось в бешеный галоп – будет, о чём посплетничать с Элькой! Я, наконец, отмерла и развернулась, чтобы сбежать, но здесь дорогу мне перекрыл тот первый, что прошёл мимо меня парой мгновений раньше. Он стоял на несколько ступеней ниже, уперев руки в перила по обе стороны лестницы, и следил за каждым моим движением. Шевельнусь – схватит и свернёт шею. Да, потом моё бренное тело прикопают в местном лесу, а Райт поможет дружкам выйти из воды сухими. Дело дрянь, но фантазия у меня всегда отличалась буйством… Я снова повернулась к Райту и его коллеге, который как раз готовился закурить… Закурить! Здесь на каждом шагу висели предупреждения о запрете курения! Точно, прикопают меня неглубоко, но так, что никто не найдёт – потому что все будут знать, где точно искать не стоит…
– Идите, я, возможно, присоединюсь позже, – проговорил Райт своим спутникам, не сводя с меня синего-синего взгляда, от которого морозец гулял вдоль позвоночника, а ноги так и чесались дать дёру, да только, похоже, меня загнали в угол. Тем временем Райт протянул руку, явно предлагая мне закончить восхождение и присоединиться к нему. Было так жутко! И этот мужчина пугал! Подавлял и пугал! Ну что же, кто тут хотел впечатлений? Я!
Коллега Райта протиснулся мимо меня, а я тем временем вложила свою руку в большую ладонь Александра Райта и глуповато улыбнулась тому. Мол: да я тут заблудилась, но совершенно очарована и убита наповал! Мой шикарный для студентки и скромный для местных дам маникюр был замечен, как и простецкий браслет – цепочка из неизвестного жёлтого металла, увешанная металлическими листиками и кубиками, а так же пёстрыми цветными бусинами. Я даже потянула руку назад, желая поменять её на другую, но было поздно. Сильные пальцы сомкнулись на моих, и меня потянули наверх. Вроде приглашение, но по ощущениям конвой в допросную!
2
Мы молча вошли в преобразившийся зал. Я неоднократно бывала здесь прежде, поэтому разницу заметила сразу! Столиков было меньше, расставлены на приличном расстоянии друг от друга вокруг центральной колонны, где обычно устраивался шведский стол. Сегодня он был пуст. Да, не светит ребятам сладкая булка! Не сказать, чтобы здесь было людно, видимо, челядь среднего звена отдыхала на первом этаже, здесь же обосновались топы. Их лоск ослеплял! И, если б я пришла сюда не за руку с одним из местных богов, я точно привлекла бы внимание своим простецким нарядом, отсутствием вечернего макияжа и дорогих побрякушек и слишком простой причёской. А так... по мне скользнули лишь несколько высокомерно-насмешливых или скучающе-неприязненных взглядов.
Мягкие уютные кресла были заменены на не менее уютные диваны с высокими спинками, за которыми можно было скрыться от соседей. Мы подошли к одному из пустующих столиков, где официанты проводили уборку – меняли тарелки, из которых уже ели, на чистые, начатые блюда на новые, расставляли чистые бокалы и раскладывали свежие столовые приборы в бархатных мешочках. Мужчина мягко подтолкнул меня к одному из диванов, я устроилась и сразу поспешила отодвинуться к огромному панорамному окну, задрапированному белой шифоновой шторой, почти полностью скрывшей шикарный вид на ночной город. Центральная часть города у нас была в основном низкой, лишь несколько многоэтажек торговых и бизнес-центров возвышались над центральными улицами. Поэтому вид здесь был чудесным… но сегодня я не имела возможности его рассмотреть!
Я повернулась к Райту и обнаружила, что тот устроился рядом со мной, а не напротив, тем самым лишив меня возможности быстро ретироваться. Внутренне подобралась, но виду старалась не подавать, самоуверенно улыбнулась сегодняшнему нежданному спутнику. Услужливый официант поинтересовался, желают ли гости чего-то помимо того, что уже есть на столе. Райт попросил бутылку какого-то вина, отбивную для себя и блюдо на выбор дамы, после чего официант обратился ко мне с вопросом, чего желает дама. Дама желала смыться отсюда, но озвучила гастрономическое желание:
– Салат из овощей с имбирным соусом и стакан брусничного морса без сахара.
Я даже не сомневалась, что всё это здесь есть. Сегодня здесь, похожее, можно было заказать всё, что душе угодно – принесли бы!
Мы с Райтом какое-то время играли в гляделки. Я даже не собиралась пасовать, отвечала прямым взглядом и открытой доброжелательной улыбкой. А что, я не сделала ничего предосудительного. А на их закрытую вечеринку он сам меня затащил! Что ж, будет, о чём вспомнить и рассказать!
В моём лакированном клатче пиликнул телефон, и я, извинившись, полезла за ним. Да, простенький китаец в чехле, оклеенном ядовито-зелёными стразами, был здесь таким же гостем из другого мира, как и его хозяйка. Райт, конечно же, и это подметил, насмешливо вскинув бровь. Я ответила очаровательной улыбкой и разблокировала экран отпечатком пальца, совсем забыв о недавно возникшем глюке – после такой манипуляции при условии открытого чата с тем, кто прислал голосовое сообщение в мессенджере, это самое голосовое сообщение запускалось автоматически. Поэтому телефон мгновенно заорал голосом Эльки:
– Кольцова, ты блин где?!
Я поспешно приложила телефон к уху, чтобы сообщение слышала только я, но там ничего по делу не было. Ребята и правда ждали меня в сквере. Я быстро написала Эльке, что залипла здесь и что меня не нужно ждать, пообещала завтра рассказать всё и убрала телефон. Мне как раз принесли салат – неприлично маленькую порцию какой-то травы, огурцов, помидоров, политых кисловато-острым соусом с запахом имбиря. Райт же получил огромную отбивную, от одного вида которой у меня жалобно заурчало в желудке… а от запаха потекла слюна! Помимо этого на столе рядом с початой бутылкой дорогого виски появилась пузатая бутылка розовато-янтарного вина с выпуклыми гроздьями винограда на горлышке.
– Кольцова, – протянул мужчина, наблюдая за мной с интересом. – А имя?– Анна, – не стесняясь, солгала я. – А вас я знаю, можете не представляться, – разрешила великодушно и принялась перемешивать салат, чтобы скрыть мелкую нервную дрожь в руках.
– И что ты здесь делаешь, Кольцова Анна?
– Во-первых, глупый вопрос, вы сами меня сюда привели, – улыбнулась беззаботно. – А во-вторых, не помню, чтобы мы пили на брудершафт, к чему бы тогда переходить на «ты»?
– Тогда выпьем? – мужчина вскинул бровь, наградив меня насмешливо-одобрительным взглядом, и этот взгляд его так недвусмысленно прошёлся по моим губам... А я вдруг вспомнила, что после брудершафта не только переходят на «ты», но и целуются. Да нет! Он же не станет этого делать? Или... Вот же чёрт! Мне стало нечем дышать.
Райт тем временем, не переставая насмешливо улыбаться, разлил по бокалам вино и предложил один из них мне. По идее следовало бы отказаться, но морс мне не принесли, авторитет сидящего рядом мужчины давил до пересохшего горла, а всё моё нутро требовало приключений. Что ж, ладно, в конце концов, упиться с бокала вина мне не грозило, на студенческих вечеринках бывало куда как хуже! А что до поцелуя – я дрожала от волнения, но отрицала серьёзность угрозы! Это игра! Всего лишь игра! Я не имела права пасовать! Улыбнувшись, приняла бокал, и мужчина тут же скрестил наши руки. Стало совсем жутко, но страху я приказала заткнуться, усмехнулась, а черти в голове радостно заорали: «Давай! А завтра можешь начинать писать мемуары, и первая глава будет о том, как ты целовалась с самим Александром Райтом!» Мы выпили, причём меня заставили допить до дна. Вино было ощутимо сладким, а, стало быть, и градус у него повышен. Опасно! Райт предвкушающе улыбнулся, несколько хищно прищурив глаз и скользнув взглядом по моим губам. И от этого странно голодного взгляда у меня так некстати пересохли те самые губы. Облизнула, не успев задуматься. Мужчина проследил за этим, уже не улыбаясь. Забрал мой опустевший бокал, отставил его на стол рядом со своим. И тут же запустил пальцы мне в волосы и коснулся моих губ своими. Осторожно собрал сладость напитка и замер. Шутки шутками, но я оторопела, обескураженная таким явно естественным для этого человека решительным самоуправством. Вмиг голова пошла кругом – я надеялась, что от вина! Меня ощутимо качнуло. Вот только толкового поцелуя не случилось, наши губы просто соприкасались. Похоже, Райт ждал от меня какого-то шага, но мне весь этот грубый флирт нафиг не был нужен! Не та весовая категория. Моё преимущество было в том, что я отлично понимала, кем могу быть для этого мужчины – максимум развлечением на ночь. И мне это не было интересно. А вот поиграть с ним и оставить ни с чем – это даже круче, чем утащить отсюда булку! Поэтому я спокойно и смиренно дождалась, когда меня отпустят. Что ж, Райт не любит брёвна – ещё один плюс мне, дистанцироваться проще!
– Так зачем ты поднялась сюда? – разглядывая меня с расстояния, на котором невозможно сфокусировать взгляд на лице собеседника, тихо проговорил мужчина.
– На спор, – стараясь не подавать виду, как меня волнует близость собеседника, я решила сказать полуправду. В первый раз пять лет назад я делала это именно на спор. А потом это сделала Элька. И нам понравилось!..
– Ты поднялась сюда, и что? Какие условия спора? – он коснулся прядей моих волос, упавших на лицо, и отвёл их мне за ухо, продолжая меня разглядывать с неприлично близкого расстояния.
– Вообще-то должна была утащить что-то со шведского стола, но сегодня не судьба… – я указала за его плечо на пустующую стойку, где обычно стояли всевозможные закуски.
– Часто это проделываете? – он всё продолжал трогать меня, осторожно, невесомо и как-то ласково, тем самым не позволяя отстраниться. Прошёлся пальцами по линии подбородка, а я замерла, понимая, что если сейчас сбегу, проиграю! Дам слабину – и вылечу отсюда с позором. Нет уж, Райт! Я пришла за эмоциями, и разочарование в собственной стойкости в списках не значилось!
– Часто, – я не могла не похвастаться. Улыбнулась, не сдаваясь ни ласкам, ни путающимся в голове мыслям.
– И ты ни разу не была поймана? – синий взгляд скользнул по моим губам, и что-то в моём теле задрожало, посылая горячие волны слабости почему-то от груди. Особенной дрожащей тяжестью они оседали в животе. Да, это были те эмоции, за которыми я шла! Во всяком случае, ощущения в теле были схожими. Адреналиновый хмель и чувство неуязвимости. Почему сейчас? Да чёрт его знает! И с победной улыбкой игрока, сумевшего всех одурачить, я сообщила:
– Нет. Кому придёт в голову, что какая-то идиотка полезет в тёмный коридор на ту жуткую лестницу, рискуя промахнуться мимо ступени и сломать себе шею ради трофея в виде слоёной булки со сливочным кремом?
Райт мягко рассмеялся и выпустил, наконец, меня из плена своего взгляда и странного для первого встречного тепла.
– Четырнадцать этажей по ступеням – это сильно для девушки, – заметил, снова разливая вино. – Чем занимаешься?
– Бегаю по утрам, – с лёгкостью солгала я. А он продолжил свой допрос, придвинув ко мне бокал:
– Похвально. Студентка?
– Уже в прошлом, – почти не солгала! Послезавтра сдам последний экзамен, получу диплом и ключ к взрослой жизни! Ха-ха!.. А там уже такая куча планов, что едва хватало моральных сил ждать.
– Где работаешь? – мужчина поднял свой бокал, предлагая мне присоединиться. Я предложение приняла, но лишь смочила губы.
– Продаю книжки в «Библиономосе», – врала нагло! Я туда разве что за паззлами пару раз заходила, а книжки предпочитала исключительно электронные. Зато в этом огромном книжном было столько продаванов, и они так часто менялись – по словам Эльки, заядлой читательницы – что никто и не заметил бы, работай я там на самом деле.
– Нравится? – усмехнулся мужчина.
– Скучно, – призналась честно. И раз уж пошла на откровения, чуть подалась к мужчине и громким шёпотом поделилась, – поэтому иногда на спор пробираюсь сюда.
Наш разговор напоминал непринуждённый допрос. Я давно поняла, что меня не собираются сдавать местной службе безопасности, но и отпускать вот так запросто тоже. Тем не менее, пока не намечалось никаких жуткостей, я вела себя абсолютно свободно и доброжелательно, но старалась держать дистанцию и вовремя прикидываться туповатым бревном. Игра игрой, но об осторожности забывать не следовало!
В какой-то момент вернулись соседи по столу, Райт даже представил нас, но я и не думала запоминать кого-то. На кой оно мне?! Отметила, что тот тип, который преградил мне путь к бегству на лестнице, начальник службы личной безопасности кого-то там мне не известного, второй, что собирался закурить, какой-то по очерёдности советник по финансам, а ещё были две дамочки – директора каких-то департаментов с непонятными названиями. Ухоженные, с цепкими колючими взглядами и острыми языками. Явно ревновали своих мужчин ко мне. Глупые курицы! Если б ни Райт, преграждающий мне путь к бегству, меня бы здесь уже не было!
Мы продолжили посиделки, на которых я, судя по взглядам окружающих, была экзотическим зверьком, забавным и интересным с точки зрения мужчин, опасным и недостаточно чисто вымытым для соседства за одним столом, с точки зрения женщин. Я же просто предвкушала, как завтра с Элькой посмеюсь над сегодняшним вечером.
3
Я лениво ковырялась в своём салате, изредка вытаскивая кусочек какого-нибудь овоща. На самом деле ужасно хотелось есть, и я просто растягивала удовольствие, чтобы хоть как-то обмануть мозг. Я была на жёсткой диете перед гастрольным туром. В принципе привыкла голодать, но сегодня было особенно тяжело – нервы, алкоголь, который, кстати, был самым страшным нарушением диеты, но без него я давно уже спряталась бы под столом! А так хоть показная храбрость присутствовала… Поэтому, пока мужчины обсуждали свои мужские темы, а дамы упорно давили меня ревниво-уничижительными взглядами, я развлекалась салатом да сладким вином, которое в мой бокал регулярно подливал Райт, и планировала, как бы понезаметнее слинять.
После полуночи в той части помещения, где в былое время был оборудован бар с алкоголем, а сегодня, судя по соответствующему оформлению, зачитывались какие-нибудь отчёты, итоги, похвалы и благодарности, заиграла музыка – молодой саксофонист и певица с волшебным голосом дополнили вечер душевностью и эмоциями. Вообще-то я точно знала, что «Тауэр» работает до часа ночи, но было ощущение, что вечер только перешёл в стадию расслабленного неформального отдыха. Похоже, сегодня было сделано исключение ради дорогих гостей! Значит, и правда нужно было выбираться, не дожидаясь закрытия заведения. И едва меня посетила сия светлая мысль, Александр Райт взял меня за руку и потянул из-за стола со словами:
– Подари мне танец!
В этом весь Райт, он не спрашивал. Действовал. Лишь иногда молчаливо предлагал сделать самостоятельный шаг и ждал, хвала моей силе воли, до сих пор я ни разу не оступилась, поцелуй не в зачёт, я на него не ответила. Теперь вот танец… Что ж, это по моей части! А Райту просто захотелось меня потискать. Ладно, по крайней мере, за стол меня больше никто не загонит. Всё, хватит впечатлений! Я на самом деле жутко трусила, хоть и храбрилась. Отлично понимала, такому, как Райт, ничего не стоит сломать такую, как я. Ему это что зубы с утра почистить! В отличие от Эльки, я всегда избегала таких мужчин, у них не бывает добрых намерений, а привязанности они измеряют весом кошелька да личной выгодой. Это было не моё поле, и играть здесь всерьёз я не собиралась. Разве что подыграть немного, ровно до того момента, пока ни стихнет музыка. А потом драпать! Далеко и максимально быстро! Туда, где нет Райта, где можно выдохнуть и от души посмеяться над случившимся, чувствуя себя супергероем!
Доведя до площадки с музыкантами, мужчина легко развернул меня к себе и обнял. Потом сделал последний шаг, лишивший меня свободы. Мы снова были неприлично близко, и мне пришлось задирать голову, чтобы не уткнуться лицом в грудь мужчины – разница в росте была существенной. Я сегодня надела удобную обувь на сплошной подошве с небольшим подъёмом. Будь я в своих любимых шпильках…ну, возможно, моя макушка доставала бы ему до подбородка! Неудобный мужчина! Но его взгляд снова захватил меня и повёл. И двигался он не как большинство бревно-мужиков, которые способны только раскачиваться из стороны в сторону, с трудом попадая в такт. Этот именно танцевал! Для меня, профессионально занимающейся танцами уже более пятнадцати лет, это было очевидно. Он играл со мной и в танце. Отпускал ненадолго, чтобы снова притянуть к себе, потом оттолкнуть, чтобы развернуть и прижаться к моей спине, опасно скользнув ладонью по животу, кружил меня, касаясь вроде бы легко, не нарушая границ приличий, но в то же время самоуверенно и нагло. Будь я трезвой, будь он кем-то из моего потока, будь здесь обычная студенческая вечеринка, уже схлопотал бы подзатыльник и пару гадких эпитетов в свой адрес. Но этого человека я боялась и молчаливо позволяла весь тот беспредел, что он творил. Хотя, кого я обманываю! Попав в родную стихию, я мгновенно втянулась в очередную игру, а будучи порядком подшофе, спустя десять ударов сердца, даже попыталась перехватить инициативу. Но кто б мне позволил! Так и танцевали на острие чувств, на пике дозволенного!
Через какое-то время до меня дошло, что музыка звучит слишком уж долго, и, вероятно, танец не прекратится скоро – музыкант играл для нас. Ага, а все, кто имел возможность вытянуть шею, таращились на шоу, которое мы устроили. Да нет, положа руку на сердце, это лучший партнёр, который у меня был. И пусть он не исполнял сложных классических па и головокружительных поддержек, он был искренним и истинным. И между нами так искрило, будто мы занимались чем-то совершенно интимным, непристойным, но не снимая одежды. Едва я поняла это, дала себе ещё пару мгновений насладиться и запомнить эти ощущения, а потом резко отстранилась и замерла.
– Устала? – мужчина вскинул бровь, насмешливо улыбнувшись. О, я чуть было ни повелась на тот вызов, который прочла в его взгляде. Но вовремя себя осадила. Игра становилась опасной…
– Если не возражаете, я бы вызвала такси и поехала домой, – улыбнулась, давая понять, что раскусила его намерения и точно хочу уйти. – Вечер был чудесным, я запомню его надолго.
– Я отвезу тебя. Идём, – он предложил мне руку.
– Вы выпили и вам нельзя за руль, – напомнила я. Он же хитро улыбнулся и пообещал, взяв меня за руку и увлекая из зала:
– Мы поедем очень-очень медленно.
Скажите мне кто-нибудь, почему я не отказала?!
Мы спустились в лифте. Признаться, было жутко и волнительно одновременно. После того, что мы творили под музыку, я не удивилась бы, если б он продолжил начатое в танце прямо здесь, в тесной стальной кабине. Но Райт просто очень пристально на меня смотрел. Я отвечала ему тем же, задаваясь вопросом, поддамся или оттолкну, если он сейчас начнёт действовать? Но он просто стоял, откинувшись на створки дверей, и сосредоточенно смотрел мне в глаза, следил за чем-то, известным лишь ему, будто я сбегу, если он на миг отвлечётся.
Он водил огромный белоснежный внедорожник. И, да, вёл, как и обещал, медленно. Уточнил адрес. Я не собиралась сообщать ему, где живу, назвала первый из тех, что пришёл в голову – здесь жила моя подруга детства, пока ни уехала поступать в столичный вуз. Сейчас мы уже даже не переписывались, Юлька была без трёх минут дипломированным юристом. А я? Танцовщица с периферии!
Взглянула на часы на приборной панели – половина четвёртого утра. Ночь за окнами медленно сдавала позиции, уступая место в этом мире утренним сумеркам. Ехать было недалеко, буквально четыре квартала, но никто никуда не спешил. И, да, я ждала, что Райт предложит поехать к нему или напросится ко мне, но он просто остановился перед пятиэтажкой и с улыбкой взглянул на меня. А в глазах был вызов… Опять предлагал мне сделать последний шаг самой? Зря! Вечер был хорош, но опускаться до одноразовых постельных игрушек я не собиралась! Поблагодарила мужчину и выпрыгнула из салона. Прошла к подъезду. Благо я знала все комбинации клавиш, позволявшие открыть любой домофон в этом городе. Первая же сработала, и я скрылась в подъезде. Женщина, живущая во мне, билась
Вы прочитали ознакомительный фрагмент. Если вам понравилось, вы можете приобрести книгу.