Змеиный медальон - 1

Очень рада! Спасибо!
> Наталья:
> Очень легко идёт, сижу, глотаю книжку вкусный текст, иначе сказать не могу. Сюжет "цепляет" с первых страниц.

Очень легко идёт, сижу, глотаю книжку вкусный текст, иначе сказать не могу. Сюжет "цепляет" с первых страниц.

Для полноты картины в качестве добавки к основному ознакомительному фрагменту - небольшой отрывок из середины книги.


Лика оперлась о перила: внизу ходили предгрозовые облака. Как вчера. Как две недели назад. Она скучала по солнцу и небу — ярко-голубому, словно её платье. Нолемьер сказал, этот цвет идёт к её глазам. Захотелось снова взглянуть в зеркало, удостовериться, что это не сон — наряд, которой впору принцессе, причёска с рубинами и сапфирами, драгоценное ожерелье… и её лицо в сочетании со всем этим… так невероятно и в то же время естественно. Ведь она и есть принцесса.
Принцесса! В первые дни Лика закрывала глаза и повторяла про себя это слово, не в силах поверить. Даже сейчас время от времени её охватывал страх, что сказка кончится, она очнётся в доме тёти Любы и дяди Вадима, и судьба, о которой мечтает каждая девушка, обернётся насмешкой её собственного подсознания.
Пальцы скользнули по драпировкам пышной шёлковой юбки, ощутили холод мраморных перил… Нет, всё правда! Резная дверца за спиной вела в комнату с богато изукрашенной мебелью, атласными обоями и мягкими коврами. Лика сбросила парчовые туфельки, и ступни утонули в высоком мягком ворсе. Всё это слишком реально, чтобы обмануться… А небо она ещё увидит. Как только научится быть достойной высокого звания — чтобы люди далёкой неведомой страны, где она родилась, приняли её как свою будущую королеву.


Утром она повела Кешу за дом, чтобы показать следы от чудовищных когтей ночного пришельца. Но он заявил, что ничего не видит. Будь на его месте Борька или Райка, она решила бы, что над ней насмехаются, но Кеша всегда был добр, и ей оставалось лишь гадать, какой туман застит ему — им всем! — глаза, мешая заметить столь явные доказательства её правоты.
Сначала монстры приходили только по ночам, ревели, скреблись под окнами, и пятились, стоило ей начертить в воздухе змеиный узор. Потом осмелели. Им не хватало ума разбить стекло, но они вонзали когти под наличники, дерево стонало и трещало, и Лика цепенела от ужаса. Оборвав наличники, чудовища доберутся до рам… Узор отпугивал их, но стоило ей отвернуться, жуткие твари возвращались. Тогда она взяла карандаш и нарисовала змей на подоконнике и на рамах, чтобы сила счастливой страны не рассеялась, когда её не будет рядом. И монстры отступили!
Они знали: в доме есть и другие окна.
Лика изрисовала подоконники в общих комнатах, но когда пробралась в спальню к мальчикам, её поймал Борька. Остальные тоже проснулись, и он сделал вид, что вовсе не лапал её… "Вы только гляньте, она же чокнутая! Сатанистка! Всякую хрень на окне малюет!" Она взяла лист бумаги и написала про чудовищ. Уж теперь-то они должны поверить! Пусть выйдут на улицу и посмотрят: наличники выворочены с мясом, на стенах следы когтей, земля под окном вся изрыта… Тётя Люба отхлестала её по щекам и заперла на остаток ночи в холодной кладовке.
Ещё недавно наказания для Лики ничего не значили, но сейчас рядом не было созданий света из счастливой страны, и она тихо всхлипывала, слушая, как ревут за стенами чудовища, которых никто, кроме неё, не видел.
Потом стало ещё хуже: они повадились приходить среди дня, когда окна и двери были раскрыты. Лика тайком рисовала змей по углам. Подкладывала под порог, закапывала под стенами дощечки со спасительным узором. Медальон, который вырезал ей Кеша, оказался самым сильным оберегом — он защищал всю стену дома, на которой висел. Кеша обещал сделать ещё, но так и не собрался. Он ведь тоже не видел и не верил. Наверное, это особенно жутко — погибнуть от невидимых когтей…
Тёте Любе нравилось, как Лика рисует, и она нарисовала чудовищ в школьном альбоме, чтобы все знали, как те выглядят. Тётя Люба вырвала рисунок и надавала ей по рукам скалкой, пригрозив, что переломает пальцы, если она не бросит свою вредную мазню. Она бросила. Но здесь был единственный дом, который Лика знала. И она продолжала защищать его, как могла…


В дверь стучали, и Лика очнулась от воспоминаний. Нолемьер никогда не позволял себе входить без стука. Порой она спрашивала себя, сколько он будет ждать, если она не возьмёт в руки колокольчик и не зазвонит, призывая его. Проверить это на практике не хватало духу…
Он переступил порог и замер в глубоком поклоне — как всегда.
Через пару секунд он выпрямится. За это время она должна погасить румянец, вспыхнувший на щеках. Он называл её "моя королева", хотя сам же объяснил, что право на титул она получит только после коронации. Ах, почему он не старик, на которого можно смотреть с почтением, благодарностью… и только?
Нолемьер поднял голову.
— Моя королева, вас просят пожаловать в зал приёмов по чрезвычайной надобности.
Она развела руки в стороны и недоумённо взметнула брови, всем видом выражая вопрос: "Что случилось?"
Обычно Нолемьер был внимателен и терпелив, но сейчас не захотел пускаться в объяснения.
— Прошу вас, идёмте со мной.
Он посторонился, пропуская её вперёд.
Всякий раз, проходя мимо Нолемьера вот так, вплотную, Лика остро чувствовала свою незрелость. Он — высокий, статный, красивый. И она — плоскогрудая пигалица, едва достающая макушкой ему до плеча…
В тот день, стоя на тёплом майском ветру, она не замечала ни его роста, ни широких плеч, ни благородно-мужественных черт. В висках стучало одно: он знает, он верит, она не сумасшедшая! Он пришёл из невообразимых далей, чтобы защитить её от чудовищ, спасти от Борькиных домогательств, увести из жалкой никчёмной жизни в Сорной… Куда? Не всё ли равно! Конечно, она согласилась. И лишь потом поняла, что он не шутил, называя её принцессой…
Ей нравилось слушать, как стучат каблуки по паркету — чётко и в то же время изящно. У неё никогда не было обуви на каблуках. Ей нравилась деревянная резьба на стенах, кессонные потолки и наборный пол — она насчитала девятнадцать оттенков древесины. И это только в коридоре! Жаль, Кеши здесь нет — он умел ценить красоту, особенно красоту дерева... По стенам вились виноградные лозы, из лесов к водопою выходили косули, диковинные птицы резвились среди камышей, и пламя свечей придавало им таинственный вид.
В заоблачном дворце было много чудес, Лика не видела и половины… Она даже убранство зала приёмов толком не рассмотрела, хотя бывала там каждый вечер. Всё, что помнилось — россыпи искр и бликов в хрустальных подвесках люстр, сияющие отсветы в бесконечных зеркалах, свечной чад, от которого болела голова, и блистательные наряды придворных — аристократов, бежавших от произвола узурпатора и готовых составить свиту новой королевы.
Двери перед ней распахнулись сами собой, не дав времени собраться с духом, и прогремел голос распорядителя:
— Её высочество Лиукрея из дома Зимменера Великого, наследница Сердца Майнандиса и всех земель, внемлющих его биению, вплоть до Раквы и Кинги, Южных и Северных островов, гор Гашрейна и восточного берега Хотими!
В зале было полно народу. Обычно собравшиеся расступались, освобождая широкий проход к трону, стоящему на возвышении под балдахином. Лику научили, как надо себя вести: войдя, приостановиться, давая подданным время выказать уважение своей владычице, а потом не спеша двинуться вперёд, даря благосклонным взглядом замерших в поклонах мужчин и женщин. Это шествие было для неё настоящей мукой — люди зрелые и пожилые, иные в деды ей годились, кланялись сопливой девчонке, а она делала вид, что принимает их самоуничижение как должное.
Сегодня придворные теснились толпой, перекрыв подступы к трону. Лица встревоженные и мрачные, поклоны неуклюжие, второпях, а кое-кто даже головы не нагнул. Но если это бунт, если она чем-то не угодила своим будущим подданным, почему Нолемьер не предупредил? Обычно он был её тенью, держался за спиной, чуть правее, но сейчас в шарканье множества ног, шелесте одежд и гуле приглушённых голосов она не слышала его шагов…
Наконец Лика разглядела источник переполоха — двое воинов королевской стражи в чёрном и золотом вынуждали темноволосого юношу встать на колени, а он противился, шипя и бранясь. Пленник был без камзола, шёлковая рубашка разорвана, лицо в ссадинах казалось смутно знакомым. Гнев собравшихся был направлен на него — не на неё.
От облегчения у Лики закружилась голова, и она разом заметила всё, что в первые минуты ускользнуло от её внимания. Вокруг пленника — пустота, словно людям не хотелось приближаться к нему… Женщины кривились и хмурились. Мужчины держали себя так, будто готовы, как дядя Вадим, взять ремень и выдрать провинившегося щенка. Многие обступили пару — высокого пожилого господина и заплаканную даму, которая то прятала лицо у него на груди, то оборачивалась к юноше, и тогда её черты искажали ярость и страдание.
Мужчина, оставив спутницу, бросился к Лике.
— Ваше величество!
Подбежав, опомнился, отвесил торопливый поклон.
— Ваше величество, моя дочь… — он запыхался и глотал слова. — Молю… явите королевское правосудие!
Лика растерялась: та грузная женщина, с сединой в завитых волосах — не жена, а дочь?!
Как же хотелось оглянуться… Но Нолемьер запретил. Она не должна, как беспомощный ребёнок, каждый раз искать совета и помощи у скромного слуги — так он называл себя…
Правда, одно исключение из этого правила ей дозволялась. Короткий взгляд через плечо, повелительный взмах рукой, кивок мальчику-пажу с серебряным ларцом в руках и его неизменному спутнику — худому старику с цепким взглядом, которого Нолемьер нарёк "хранителем голоса". На шее старик носил ключ от ларца.
Щёлкнул замок, мальчик припал на колено, протягивая ей раскрытый ларец. На бархатном днище лежали два молочно-белых камня… Лика взяла тот, что справа, камень-голос, подержала в руках, дожидаясь, когда поверхность согреется, и взглянула на Нолемьера. Он уже катал в ладонях второй камень — камень-ухо.
"Спросите, что случилось?" — мысленно выговорила она.
— По воле королевы, я отрекаюсь от себя, чтобы стать её Голосом, — провозгласил Нолемьер. Он называл себя придворным магом. Смешная должность. Но сам он никогда не был смешон… — С этого мгновения я отверзаю уста лишь затем, чтобы нести вам, люди Майнандиса, волю вашей королевы.
— Расскажи, что произошло! — потребовал он у высокого господина куда более уверенно и властно, чем получилось бы у неё.
Тот стрельнул взглядом в Нолемьера и вновь повернулся к Лике.
— Ваше величество! Этот негодяй… мальчишка Сайлер… надругался над моей дочерью!
"Вашей дочерью? А кто она… где она?" — пока Лика безуспешно пыталась подобрать верный вопрос, пленник крикнул:
— Неправда! Она легла со мной по своей воле. Мы любим друг друга!
— Граф Моалор, твоя дочь здесь? — спросил Нолемьер от имени Лики. — Она может подтвердить твои обвинения?
— Мы все можем, господин! — воскликнул другой придворный, толстяк в тёмно-бардовом. У него было чудное имя. Типрик или Липрик… — Мы услышали крики с гале…
Нолемьер кашлянул. Типрик замер на полуслове, и Лика взмахнула рукой, прося его продолжать. Толстяк низко поклонился.
— Ваше величество… Нас было пятеро: господин граф, госпожа графиня, ваш казначей благородный Хаппрон, — Лика узнала старика с козлиной бородкой, — моя жена и я…
Рядом с Типриком встала маленькая невзрачная женщина в тёмно-красном платье.
— Мы всё видели, ваше величество... Когда мы ворвались на галерею, этот мерзавец… да простит меня ваше величество за отвратительные подробности… но я должен рассказать всё, как есть, чтобы развеять сомнения…
— Всё, как есть? Лжец! — крикнул пленник и задохнулся от удара под дых.
"Скажете, чтобы его не били", — попросила Лика Нолемьера.
— Дальше, — велел Типрику придворный маг.
— Мы застали этого негодяя со спущенными штанами верхом на благородной деве Мейлин… Мы ясно видели: он душил её!..
"Мейлин!" — мысленно вскрикнула Лика. Смешливая девчушка, одна из фрейлин будущей королевы, годами её ровесница, а ростом — меньше на полголовы. Беленькая и пухленькая, как ребёнок…
— Её платье было разорвано, юбки задраны, лицо и бёдра в синяках…
Пленник попытался возразить, но его ударили снова, и на этот раз Лика не вступилась.
Жена графа рыдала и рвалась из круга обступивших её дам. У Лики ком встал в горле. Она без труда представила себя на месте бедной Мейлин… ощутила её ужас, её боль…
— Я женюсь на ней! — сумел выкрикнуть пленник.
Один из стражников схватил его за волосы и поднёс к лицу длинный нож.
— Ещё слово, и я отрежу тебе язык!
"Мейлин… Она жива?"
— Где сейчас твоя дочь? — спросил Нолемьер графа.
— В своих покоях. С ней врач, — он перевёл взгляд с мага на Лику. — Вы хотите говорить с ней, ваше величество?
Заставить её заново пережить недавний кошмар, слушать её плач, смотреть, как она сжимается от страха?
"Не знаю… Нет… Я верю… Не могли же они всё это выдумать…"
— Не станем тревожить несчастную, — заявил Нолемьер. — В её свидетельстве нет нужды. Вина преступника доказана.
— Тогда… — граф вдруг упал на колени. — Свершите правосудие, молю!
Лика попятилась и, забыв все запреты, в панике оглянулась на Нолемьера.
"Чего он хочет? Что мне делать?"
Придворный маг наклонился к её уху.
— Велите покарать преступника, ваше величество. Отдайте приказ.
"Какой приказ?"
— О справедливом возмездии. Не медлите, прошу.
"Но что с ним сделают? Скажите!"
— Он заслужил смерть, ваше величество, — Нолемьер понизил голос до шёпота. — Вы не согласны?
"Так я должна отдать приказ о казни?"
Лика взглянула на преступника. Как его назвали — Сайлер? Совсем мальчик, он больше не дерзил, не храбрился. По щекам, едва ли знавшим прикосновение бритвы, лились слёзы. Он боролся с собой, пытался обуздать слабость — кадык дёргался, лицо кривилось, а глаза искали перехватить взгляд королевы.
Довольно кивка, и волосок, на котором висит его жизнь, будет перерезан.
"Нет, я не могу!.."
— Вам жаль его, ваше величество? А девочку, которую он изувечил, не жаль?
"Его надо судить… посадить в тюрьму!"
— По закону Майнандиса, насильник, застигнутый на месте преступления, подлежит казни, если только жертва или её представитель не попросит для него более мягкого наказания. Вы хотите, чтобы я призвал несчастного отца быть милосердным к злодею… Простите, ваше величество, я поклялся говорить от вашего имени, но на это у меня не хватит духу… Если угодно, я велю подать перу и бумагу. Вы напишете ему сами.
Граф всё ещё стоял на коленях, заглядывая Лике в лицо.
— Ваше величество, вы сомневаетесь? Свершите правосудие, ради моей девочки!
Номельер склонился ещё ниже, его дыхание коснулось Ликиного уха:
— Монарх — воплощение закона и его страж. Что скажут ваши подданные, если вы попрёте закон ещё до восшествия на престол? Ваше величество, вы юны, но вы не безмозглая глупышка, вы понимаете, что быть королевой значит не только носить красивые платья и танцевать на балах. Вам придётся казнить разбойников и убийц, посылать на битвы воинов… Вы знаете это, не так ли? Соберитесь же с силами и сделайте, что должны. Вы ведь не хотите, чтобы этот подлец напал ещё на какую-нибудь беззащитную девушку?
"Нет, и поэтому он должен сесть в тюрьму!"
— Но закон…
"Я изменю закон!"
— У вас нет пока такой власти… И не будет, если сейчас вы не покажете себя истинной королевой.
Лике почудилось, что все свечи в зале враз погасли, от чада перехватило дыхание, потолок рушился ей на голову…
"Нет-нет, я не могу! Не заставляйте меня!"
Она повернулась и, подобрав пышные юбки, бросилась бежать. Придворные и стражники расступились, давая ей дорогу. Она всё ещё была их королевой.


***
...Скуловорот с Блошкой всё ещё бражничали на постоялом дворе, а Кешке пришла блажь — послушать, чем жив Тронбар. Встать за воротами, прислониться к нагретым доскам забора, закрыть глаза… Алкоголь поможет одолеть барьер сознательного контроля.
У-м-м-м… Кровь в сосудах бежит легко, вольно — так, наверное, поют-гудят трубы органа, выдувая единую мелодию… музыку небесных сфер… вторя вибрации бесконечной космической струны, проходящей через всё мироздание… через каждую живую душу… через стены и крыши, через дымоходы и сараи…
— …а, явился! Где моя прялка? Ещё не готова? Что? Говори разборчивей! Опять от тебя несёт, старый хрыч! Где деньги, которые я тебе дала — пропил? А вот я тебя, вот я тебя!..
— …куда собралась? Ленту красную повязала! Никак к Балаболу на свиданку наладилась? Принесёшь в подоле, своими руками удавлю!..
— …вот ведь сестрёнка непутёвая оставила подарочек! Чего? Мамку твою не трогать? Да ты на кого рот разеваешь, голь подзаборная? Смотри-ка, Смаль, мы его кормим, поим, одеваем, а он ещё с нами лается. Пороли тебя мало, щенок! Ну-ка давай его в подпол, в подпол! Посидит, одумается…
То ли слова, то ли мысли… Добрые люди Тронбара…
Плач ребёнка в колыбели, тихий напев матери… Девочка утирает кулачком глаза: кошка принесла мёртвых котят… Дети за сараем играют в камешки… Двое в пустой комнате, сидят рядышком, прижимаясь друг к другу костлявыми плечами… жизнь прошла, и ничего у них не осталось, кроме общего, на двоих, одиночества…
Добрые люди…
Дурное всегда слышнее.
Гудящая нота катилась дальше — мимо кумушек у колодца и детей, играющих с собакой, мимо юноши и девушки по разные стороны палисадника — и как прутья не плавятся от горящего между ними жара? Мимо женщин в огородах, мимо старика на завалинке… На открытое пространство перед большим домом…
Жажда!
Жгучая, иссушающая, жёсткая, как наждак.
Кешка поперхнулся.
Боль. Тупое отчаяние. Бесконечная усталость. Огонёк — то разгорается, то почти затухает. Жизнь на волоске.
Господи, как хочется пить!
Дрожащими руками Кешка рванул с пояса берестяную флягу, ополовинил в три жадных глотка — и вернулся к реальности. Но жажда всё ещё была внутри — комариным зудом, от которого невозможно отмахнуться.
Он двинулся вверх по улице — туда, откуда долетали волны агонии.
Вот она — площадь. И дом — длинный, свежевыбеленный, с резными ставнями…
Мать честная! Такое он видел только в кино про дремучее средневековье: две доски, три дыры, из дыр торчат голова и руки.
Колодки, вот как это называется.
Узница в драном рубище стояла на коленях, обмякнув в тисках деревянных оков, и не пошевелилась, когда Кешка присел перед ней на корточки. Здравый смысл говорил, что вмешиваться не стоит. В этом мире свой порядок вещей, нельзя враз исправить всё, что тебе не нравится. Но он ещё чувствовал отголосок свинцовой боли в пояснице, шее и плечах, слышал молот в затылке и судороги гаснущего сознания...
Совсем нетрудно было вытащить из фляги пробку и, отведя слипшиеся сосульками волосы, приставить горлышко к разбитым губам женщины… девушки, едва ли не моложе самого Кешки… Он пила, торопливо, не открывая глаз, и он чувствовал, как саднящая сухость в его собственном горле наконец унимается.
— Не велено ведьму поить.
У крыльца длинного дома стоял крепкий парень — красная рубаха распахнута на груди, сапоги начищены до блеска, штаны в полоску вспучились пузырями.
— Кем не велено? — прогремел над головой надменный бас.
Кешка вскочил на ноги.
Скуловорот! И Блошка с ним. Откуда взялись?
— Советом, кем ещё? — парень сплюнул.
— И за что её так? — полюбопытствовал Скулворот. — Никак украла чего?
— Ведьма она, — произнёс парень веско. — Оборотными чарами владеет. Невесту Вана, мельникова сына, в омут заманила. Гавара-пастуха до петли довела. Дочку уморила у Данарки-вдовы. Потравила весь урожай. А уж сколько скотины извела, злыдня, и не перечесть.
— Враки это! — запальчиво крикнул Блошка. — Ведьмы хорошие, они людям помогают!
Краем глаза Кешка заметил, как ручища Скуловорота сжала Блошкино плечо. Правильно: как бы не ляпнул, что сам учился у колдуньи.
— И что с ней теперь будет?
— Что будет? — парень опять сплюнул. — Сами мы её порешить не можем. Мёртвая ведьма опаснее живой. Будет ночами вставать из могилы и людей душить... Так что мы в Вендер послали за урядником. Ему положено, пусть сам и…
Парень чиркнул пальцем по горлу.
— А суд? — дрогнувшим голосом спросил Кешка.
— Какой суд?
— Ну, если её в чём-то обвиняют, должен быть суд. Чтобы установить, правда ли она делала все эти вещи…
— Ведьма, она и есть ведьма, чего тут устанавливать? — отозвался парень, как припечатал.
Хлопнула дверь, на крыльце явился пожилой дородный человек с гладкой, как яйцо, лысиной.
— Шли бы вы, добрые люди, своей дорогой.
— А ты кто будешь? — спросил Скуловорот.
— Я Вез, здешний староста. Мы в Тронбаре королевский указ блюдём, колдунов и ведьм не укрываем.
Девушка в колодках подняла голову:
— Я не ведьма.
Староста Вез сокрушённо вздохнул:
— Все они так говорят. А мы люди простые, в колдовских делах не разумеем. Урядник приедет, пусть разбирается.
У Кешки мороз пробежал по спине. Какой суд? Убьют девчонку. Отвезут подальше и прирежут.
К парню в красной рубахе подтянулись ещё трое — такие же кряжистые, плечистые, с тяжёлыми кулаками. Один держал за ошейник огромную чёрную собаку, кудлатую, как овца. Такую поставь на задние лапы, выше человека будет. Глаз под завитками шерсти было не разглядеть, зато отчётливо белели мощные клыки. Пёс скалился, приглушённо взрыкивая, как трактор на холостом ходу. Кешка с изумлением заметил, что Скуловорот показывает ему зубы.
На площади потихоньку собирались другие обитатели Тронбара. Люди глядели исподлобья, шушукались. Собаки возбуждённо перегавкивались, а те, что поближе, щетинили загривки по примеру чёрной псины у крыльца. Пора было уносить ноги.
— Пожалуйста, помогите, — взмолилась девушка. — Прошу вас… Они отдадут меня слугам смерти.
Кешка ощутил, как всколыхнулась в ней надежда, и проклял себя за то, что невольно эту надежду пробудил.
— Неправда, — поспешил возразить староста. — Её судьбу решат власти Вендера. Вы же видите, она лгунья!..
В поединке воль Скуловорот взял верх: псина склонила лобастую башку. Но глупо драться с целой деревней ради девчонки, которую они видели первый раз в жизни. Мало ли таких девчонок сажают сейчас в колодки по всему Майнандису испуганные обыватели, ищущие, кого обвинить в своих несчастьях. Всех не выручишь.
— Ладно, — угрюмо произнёс Скуловорот. — Пошли, что ли?
И не тронулся с места. Только крепче стиснул плечо Блошки, задавив булькнувший в его горле протест.
Это всё из-за меня, подумал Кешка. Но ведь никогда такого не было — чтобы через слух проникнуть во внутреннее состояние человека! Случай в конюшне не в счёт, тогда это произошло на лету — вдох-выдох. А тут он словно влез в шкуру арестантки. Бросить её — всё равно что обречь на смерть самого себя…
— Ты можешь разбить крепления колодок? — шепнул Кешка Скуловороту.
— Запросто, — весело отозвался кинган, будто ждал этого вопроса.
Блистающая секира выросла в его руке в один миг, точно по волшебству.
Лезвие врезалось в столб там, где крепилась верхняя балка, и снесло столбу верхушку вместе с железными болтами и деревянными накладками.
Блошка издал восторженный вопль. Клёкотом и визгом ответил с неба Бумбараш — откуда только взялся!
С той же лёгкостью Скуловорот срубил и второй столб. Кешка с Блошкой кинулись освобождать девушку.
— Забияка, взять!
Взрыли землю мощные лапы, пёс зарычал и — прыгнул. Кешка обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть огромного зверя в полёте, и жёлтые клинки клыков, и влажный малиновый зев… На него неслась стремительная, жарко дышащая смерть, готовая смять всей своей массой, разорвать в клочья.
Взблеск молнии, и литое чёрное тело разделилось надвое.
Крушитель хребтов очертил круг, разметав по воздуху ожерелья кровавых капель.
Собачьи половины шмякнулись на землю, вздыбив пыль, и тёмно-красные платки расстелились под ними…
Площадь замерла.
— А ну, подходи, кто следующий! — полный кровожадного задора голос Скуловорота разрубил тишину, как его секира — несчастного Забияку.
Толпа в испуге раздалась в стороны. Кешка и Блошка, подхватив девушку, бросились в открывшийся проход. Следом шагал кинган, вращая над головой секиру, как вертолётный пропеллер. Выше с гневными криками кружил Бумбараш. Поддержка с воздуха, нервно усмехнулся Кешка.
Когда последние дома остались позади, Скуловорот спрятал топор.
— Ладно, парни, вроде за нами никто не идёт. Давайте-ка я сам её понесу.
— А если погоня? — у Блошки ноздри раздувались от возбуждения.
— Я им покажу погоню, — ухмыльнулся кинган.
Кешка только сейчас заметил, что его спутники захватили с собой весь скарб, даже учебные мечи и охотничьи копья, связанные в пук, как дрова.
Блошка выбрал копьё, Кешка взял меч.
Они шли за Скуловоротом, поминутно оглядываясь. Арьергард отступающей армии, которому вот-вот придётся принять бой, прикрывая отход главных сил. Но никто из жителей Тронбара не решился преследовать беглецов.

* * *
Лика забилась под портьеру, забралась с ногами на подоконник, и ей было всё равно, помнутся ли юбки из тонкого небесно-голубого шёлка. Так же она пряталась в кустах на окраине сада Куролововых, а ещё раньше — под лестницами детского дома, в тёмных закутках, в кладовках…
Её всегда находили.
Вот и сейчас портьера качнулась, обдав Лику сухим пыльным воздухом, и Нолемьер присел рядом. От него тянуло тонкими благовониями, не похожими на запахи мужского одеколона из её привычного мира. Он попытался коснуться её руки, она сжалась в комок, и придворный маг замер, не завершив движения.
— Ты знаешь, как это больно, когда тебя бьют, — мягко сказал он. — Но ты никогда не била в ответ.
Он говорил Лике "вы" с тех пор, как ввёл её в стены заоблачного дворца. Сначала это пугало и смущало, потом она привыкла. Так ей думалось. А на сердце всё время лежала тяжесть. До этой минуты...
"Я не могу, понимаете, не могу! — мысленно взмолилась она. — Я не гожусь в королевы. Простите".
Рука по-прежнему сжимала камень-голос…
Лика вдруг поняла, отчего сердцу было так тяжко — она боялась разочаровать Нолемьера, боялась, что он отвернётся от неё, как отвернулись создания света… А теперь бояться не нужно. Она не оправдала его надежд, но он всё ещё рядом, и он не сердится…
Нолемьер раскрыл ладонь и показал ей камень-ухо.
— Ты юна и ранима, — он тихо вздохнул. — А тот, кто сидит на троне Майнандиса — исчадие Долин Смерти. Однажды народ восстанет или мятежный царедворец вонзит нож в спину тирану… Но кто бы ни надел корону после него, Сердце Майнандиса не примет чужака. Как не приняло оно Лжепитнубия. В начале его правления случался большой недород. Два года подряд. Мальчишка отказался открыть королевские амбары. Люди умирали прямо на улицах, трупы вывозили из города тысячами. Вокруг Сипры вырос лес поминальных столбов. Узурпатор велел разбить на их месте парк… Я был учеником придворного мага, когда убили твоих родителей, я видел их тела и видел, как изменник-гвардеец снёс голову твоему шестилетнему брату. Мы с учителем сумели спасти лишь тебя. Ты — последняя истинная наследница Сердца Майнандиса. Я понимаю, ты не знаешь этой страны, у тебя нет причин любить её и болеть за её благополучие… Хотел бы я привести более весомые доводы, но мне остаётся только просить.
"Не надо! — Лика беззвучно всхлипнула. — Я готова стать королевой, но… я не могу убить человека!"
— Он не человек, — Нолемьер уставился в окно, где ходили облака, неизменно сизоватые, с налётом невесть откуда взявшейся гари, и не было ветра, чтобы разогнать их. — Я не хотел говорить раньше времени… Если бы ты росла при дворе, к нынешним годам ты одинаково хорошо умела бы танцевать гальдан, отдавать приказы слугам и плести интриги. А теперь я должен преподать тебе науку власти за пару месяцев. Я учу тебя карать и миловать, а ты не умеешь даже принимать поклонение… Не отрицай, я вижу, как тебе неловко! Этот дворец создан, чтобы стать для тебя школой царствования. Жители его подобны манекенам, на которых воины отрабатывают удар мечом или пикой. Я лепил их с настоящих людей. Но люди эти остались в Майнандисе. Перед тобой лишь фантомы. И граф Моалор, и казначей Хаппрон, и его помощник Дибрик, и их жёны, и юная Мейлин, и преступный юнец Сайлер — все они заводные куклы без чувств и мыслей. Не веришь?
"Я… не знаю", — Лика смотрела на него потрясённо.
Ей вспомнилось, как Мейлин учила её игре в серсо. Как пел романтические баллады менестрель Виддан, синеглазый и по-девичьи изящный. Неделю назад, застав Лику в одиночестве, он признался ей в любви, а она испугалась и убежала, точь-в-точь как сегодня из зала приёмов. Дурочка! Она решила, что впредь не станет чураться объятий красавчика-менестреля, но Виддан больше не дерзал приблизиться. Кажется, он вообразил, что причина её холодности в счастливом сопернике, и соперник этот никто иной, как могущественный Нолемьер… Неужели и Виддан — игрушка?
"А кто управляет ими? Вы?"
— Скорее моя память о них. Но если потребуется, фантомы будут выполнять прямые команды. Идём, я покажу, — он соскочил с подоконника и, отдёрнув портьеру, подал ей руку.
Лика застыла. Все они явились к ней в комнату — граф Моалор с женой, его свидетели, Сайлер под охраной, другие придворные и даже Мейлин в ночной сорочке с распущенными волосами, из-под которых проглядывали свежие кровоподтёки… Они стояли плотной стеной, плечом к плечу. Те, кому не хватило места, толпились в дверях, в коридоре… Глаза их были пусты.
Нолемьер поднял правую руку, и придворные, как один, повторили его жест. Он сделал шаг влево — и единомоментный топот множества ног ударом грома прокатился по королевским покоям. Нолемьер ткнул пальцем в графа Моалора. Граф сделался прозрачным, начал таять. Вслед за ним растворились в воздухе помощник казначея Дибрик и старшая фрейлина Алиерия, потом исчез генерал Койма с молодой женой… Нетерпеливым жестом Нолемьер смёл остальных, оставив только Мейлин и Сайлера со стражниками.
— Не я сделал этого мальчика порочным злодеем. Он стал таким сам. Жертв он выбирал в бедняцких кварталах, уверенный, что ему всё сойдёт с рук. Когда терпение горожан лопнуло, магистрат воззвал к королевскому правосудию. Отец Сайлера, богатый и родовитый барон, отправил сына в отдалённое поместье и вымолил для него прощение у короля Зайдувиара. Ваш родитель был добр и уступчив. Увы, из-за этого он в конце концов и лишился короны. Отец Сайлера примкнул к узурпатору Ваперсару, вашему дяде. Потом слуги смерти возвели на трон Лжепитнубия. Барону отрубили голову, владения конфисковали, наследников лишили титула. Сайлер вернулся в столицу с пустыми карманами и взялся обхаживать дочку одного ростовщика, похваляясь великосветскими манерами и родословной, которую у него никто не мог отнять. Девушка принимала ухаживания Сайлера с благосклонностью, но венчаться тайком не захотела, а ростовщик отказал сыну опального вельможи. Тогда Сайлер решил добиться своего силой. Однажды ночью он забрался к девушке в спальню. Она подняла крик. Когда слуги вышибли дверь, оказалось, что несчастная мертва. Задушена…
"О боже!"
— Сайлера казнили очень жестоким способом. Посадили на кол. Я не призываю тебя сделать то же самое, но прошу исполнить свой королевский долг перед подданными.
"Вы хотите, чтобы я всё-таки казнила его? Но зачем? Раз он уже мёртв…"
— Я хочу знать, что у моей страны есть будущее, что в маленькой девочке, которую я провёл через границу миров, живёт настоящая королева. Однажды, преодолев робость и малодушие, она расправит крылья, подобно бабочке, вышедшей из кокона, чтобы править мудро и твёрдо на благо Майнандиса. Я хочу знать, что ты способна преодолеть страх, хотя бы понарошку… Неужели я прошу слишком многого?
В его тёмных глазах стояла печаль. Он понял, что ошибся. Он больше не верил в неё…
Лика облизнула губы.
"Хорошо. Не знаю, смогу ли когда-нибудь сделать это на самом деле…"
Стражники и их пленник ожили. Сайлер извивался в руках чёрно-золотых воинов, крича, что невиновен. Лика не смотрела на него и старалась не слушать.
Он просто марионетка. Его нет.
"Как это делается? Надо позвать палача? Здесь есть специальное место для казней?"
— Укажи любое — и будет. А палача не нужно. Твои гвардейцы справятся сами.
"Тогда пусть ведут его на двор".
— Не стоит.
"Так что же… прямо здесь?" — Лика содрогнулась.
— Нет, конечно. Но идти вниз далеко. Ты уверена, что твоя решимость не угаснет?
"Хорошо, — Лика ощутила слабость в ногах. — Тогда… на балкон?"
— Вели им сама.
Она покорно подняла руку, указав на резную дверцу. Нолемьер подтолкнул её следом за стражниками. Он хотел, чтобы она смотрела.
Балкон и впрямь оказался удобным эшафотом. Сайлера заставили встать на колени и положить голову на перила. Лике был виден его выкаченный в ужасе левый глаз и дёргающийся кадык.
Стражник отвёл волосы с шеи приговорённого, взмахнул мечом… Лика зажмурилась. В уши вонзился тошнотворный хруст и лязг металла о камень… Потом — шуршание. Это воины перевалили тело через балюстраду.
— Всё кончено, — мягко сказал Нолемьер.
Лика открыла глаза. Сквозь просвет между столбиками перил далеко внизу она успела заметить безголового человечка — совсем маленького и нестрашного. Миг спустя он скрылся в сизом месиве облаков. Но лужа крови на светлом мраморе осталась. И осталась голова с обрубком шеи.
— Убери, — велел Нолемьер.
Стражник взял голову за волосы и бросил в клубящуюся бездну.
Лика захлебнулась безмолвным криком. Пол ушёл у неё из-под ног.


Ночью ей приснился кошмар.
Началось всё хорошо — как в детстве, когда, едва закрыв глаза, она уносилась в счастливую страну. Её окружили создания света. Они скользили над землёй, вовлекая её в хоровод, их счастливый смех пузырьками шампанского взлетал к небу, кружа голову.
Двое отделились от хоровода, взяли её за руки. Под ломкими, переливчатыми гранями угадывались человеческие лица, которых она никогда не видела, но откуда-то смутно знала.
— Мама? — позвала она. В снах о счастливой стране у неё всегда был голос. — Папа!
Двое ввели её в зал, где на полу, среди драгоценного блеска, извивались золотые змеи. Постойте, она знает это место… Это же зал приёмов в заоблачном дворце Нолемьера!
В распахнутые окна лились потоки света…
Но в заоблачном мире не бывает солнца.
Что там, за окнами?..
— Лика!
Она оглянулась.
Создания света исчезли. Мама и папа улыбались ей из сердца змеиного узора и манили к себе, раскрыв объятья — настоящие, живые, из плоти и крови.
Лика хотела бежать им навстречу, но ноги приросли к полу.
За спинами родителей появился человек в плаще и маске.
Лика хотела закричать, но голос изменил ей.
Сверкнули кривые клинки, два тела рухнули одновременно, как подрубленные деревья. Кровь хлынула на змеиный узор, и золото стало золой, а драгоценные камни — обгоревшими угольями.
В этот момент к Лике вернулась способность двигаться, в руке оказался нож. Стремительная, как пантера, она ринулась к убийце.
Он поднял лицо ей навстречу, в глазах — паника, рот искажён в безмолвном крике.
Теперь он лишился голоса. Скованный по рукам и ногам неведомой силой, отданный в её власть… Она попыталась сдержать удар, но клинок обрёл собственную жизнь и рванулся к открытому горлу злодея, увлекая за собой её руку…
"А-а-а-а!"
Лика вскочила с постели и вылетела на балкон — глотнуть свежего воздуха. Но воздух в заоблачном мире всюду одинаково стояч и безвкусен. А ночь отличает ото дня лишь серо-жемчужная дымка, заслоняющая небеса на треть суток…
Лика вздрогнула.
На перилах, на балясинах, на полу блестели тёмные потёки.
"А-а-а-а!"
Она бросилась бежать — вон с балкона, вон из комнаты, из королевских покоев, по галереям и переходам.
Путь ей преградил человек в чёрном. Он поймал её в объятья и не отпускал, сколько она ни билась — пока силы не иссякли. Тогда он двумя пальцами взял её за подбородок и заставил посмотреть себе в лицо.
— Так было нужно, моя нежная маленькая птичка. Ты королева, и тебе придётся принимать решения, против которых будет восставать твоя совесть. Решения трудные, но необходимые для блага королевства, твоей земли и твоего народа.
Она вспомнила сон, убитых родителей и заплакала. Нолемьер держал её, легонько покачивая из стороны в сторону, баюкая, как ребёнка.
— Ты не должна нести это бремя одна. Я всегда буду рядом.
Он тронул губами её макушку.
— Когда-то на земле Майнандиса жил великий народ по имени арьян балла, что на древнем языке значит "светозарные"… Они воздвигли прекрасные города, овладели многими тайнами мироздания. Но народы, как и люди, стареют. Однажды в земли арьян балла вторглись варвары, и у великих не достало сил, чтобы отразить нашествие. Их последний владыка был мудр. Он понял: бессмысленно цепляться за то, что всё равно не сможешь удержать…
Нолемьер говорил, то и дело целуя Ликины волосы. Она сознавала, что не должна позволять ему этого — после того, что он сделал с ней… что вынудил сделать её…
Но ничего уже не исправишь. Так какая разница?..
— Варвары были молоды и дерзки. Не слишком умны, не слишком добры. Таким бывает дитя без должного руководства. Мудрый владыка решил, что остатки его народа должны стать наставниками для новых хозяев страны. Он выбрал среди пришельцев мальчика, усыновил его и научил, как быть хорошим королём. А передавая власть, породнил с землёй Майнандиса. Он же сотворил Змеиный Знак — символ нерушимых уз крови и долга.
Лика зажмурилась. Создания света… Они знали. В тот момент, когда её кровь запятнала узор... Знали, что тень в ней однажды вырвется наружу, чтобы отнять чужую жизнь. Потому и лишили отступницу своей милости.
— Через поколение империя нового владыки распалась. Его подданные были ещё слишком дики и не умели жить в единстве. Они разорили города арьян балла. Но место, где стоял, нерушим, Змеиный Знак, стало священным для варварских племён. Туда они собирались на праздники и ярмарки, там заседал совет вождей… Оттуда потомки первого короля начали строительство собственной империи. Там бьётся Сердце Майнандиса. Бьётся в унисон с вашим. Однажды вы войдёте под своды Зала Сердца, и через вас его благотворная сила изольётся на нашу землю и наш народ. Майнандис ждёт вас, моя королева. Он скучает по вам.
Нолемьер снова говорил ей "вы", но не выпускал из объятий, а когда Лика подняла голову, наклонился и поцеловал её в губы.

Глава 6 добавлена к основному тексту. Выкладка ознакомительного фрагмента завершена.