Медное небо

Побрела в гостиную и открыла крышку пианино. Не садясь, наиграла одним пальцем короткую мелодию, потом другую... побежала в прихожую, стащила с верхней полки шкафа старый палантин Селины, который та иногда носила осенью и весной. Обернула его вокруг шеи, закинула конец через плечо, представляя, что это – изысканное боа. И снова заиграла, напевая на пол-октавы ниже, чем обычно, низким, интригующим, как ей казалось, голосом.
   – Звезда нашего кабаре, Ирма Лодзак.
   Она благосклонно улыбнулась несуществующей публике и продолжала петь увереннее и громче. Затем раскланялась, снисходительно принимая овации и цветы. Изящно оперлась рукой о комод, опустив локоть рядом с белоснежной вышитой салфеткой. Взяла со стола ручку и, небрежно закинув голову, поднесла к губам. Ручка была в длину сигареты с мундштуком, и Ирма неспешно выпускала невидимые колечки дыма.
   
   Ник Лодзак шагал по промерзлой дороге, оставляя следы на нетронуто-белом, поскрипывающем снегу. Он поднимался в гору, к монастырю, и высокое светлое здание храма со шпилем, целящим прямо в небо, становилось все ближе, серые перины туч нависали, почти задевая стальную иглу над острым куполом. Вошел в ворота вместе с редкими паломниками. Редкими – оттого, что в будние дни экскурсий тут было мало, а до вечерней службы оставалось еще несколько часов. Ник зашел в храм, прочитал короткую молитву (сегодня он был не в молитвенном настроении). Потом неспешным шагом направился к братскому корпусу, зданию старинному, массивному, с галереями и арками. Заходить туда мирянам не то, чтобы настрого не разрешалось, но – не приветствовалось. Ник остановился поодаль, рассеянно оглядывая присыпанные снежком туи, какой-то кустарник с мелкими листочками, газоны с пожухлой травой. Он выжидал момент, чтобы юркнуть в дверь главного входа.
   
   Августин, послушник, крался по коридору. Освещенные пространства он перебегал на цыпочках, по темным шел, стараясь слиться с колеблющимися около стен тенями. Электрические лампы, сделанные в виде факелов, освещали каменный истертый пол.
   – Кто-то шебуршится возле кладовой, – послышался издали настороженный голос. Стены отразили его гулким эхом и отправили звук гулять вдоль по коридору вместе со сквозняками.
   – Мышь, – ответил второй равнодушно.
   Звук шагов и голосов становился тише – уходят.
   – Но там что-то звякнуло, разве мышь может…
   – Сквозняк стукнул рамой. Оставьте, брат Целестин.
   Ушли. Августин пошарил в широких карманах рясы – вот ведь слух, и задел-то еле-еле. Нет, ничего не разбилось. Пригнувшись и прислушиваясь, осторожно отправился дальше.
   Одна из теней – послушнику показалось, что это тень факела шевелится от тянущего из щелей воздуха – отслоилась от стены и помахала Августину рукой.
   – Я тут, – сдавленно прошептала тень.
   – Тихо, тихо, – испуганно замахал ладонью послушник.
   Он вытянул из кармана ключ от кельи и, озираясь, провернул его в замке. Впустил Ника и поспешно зашел сам. Щелкнул выключателем. Желтая лампа в простеньком абажуре осветила келейку с каменными стенами, маленькое окошко. Перед окошком на подоконнике, образованном толщей стены, лежала стопка книг, потрепанный блокнот.
   Августин запер дверь и выставил на стол бутылку белого вина – игристого староградского. Ник вытащил из рюкзачка сверток с чуть подостывшей жареной колбасой, пакетик соуса, нарезанный ржаной хлеб. Пальто перекинул через спинку стула. Единственного – Августин сел на кровать.
   – С завершением первой сессии, друг!
   Ник важно поклонился в ответ.
   
   Селина вышла из серого неприметного здания. Оно хоть и находилось почти на главной площади, но, в отличие от прочих центральных достопримечательностей Старограда, было выстроено лет семьдесят-сто назад без особой фантазии – очевидно, в нем располагались торговые фирмы и деловые конторы.
   Заглянула в сумочку – дамскую, изящную, но довольно объемную. По крайней мере, в ней умещались перчатки, несколько мягких упаковок кошачьего корма, книга в дорогу, толстая тетрадь, расческа, кошелек. Селина постояла несколько секунд, вытащила тетрадь, закусив губу, посмотрела на нее... встряхнула головой, отгоняя какие-то мысли – видимо, невеселые, потому что брови хмурились, между ними виднелась морщинка, пока совсем тонкая, скорее, намек на будущую морщинку, и все же... Но она заставила себя смотреть спокойно, так что ни следа огорчения или разочарования больше не нельзя было заметить.
   Селина обежала взглядом брусчатую площадь, тихую под падающим снегом, серую от ранних сумерек, с многочисленными переулочками, расходившимися от нее в разные стороны. Поглядела было на проезжавшее такси, потом чуть заметно качнула головой и отправилась к остановке трамвая.
   
   В трамвае было тесно, душно и одновременно холодно. Селина заплатила кондуктору и стала смотреть в окно – в небольшой клочок оконного пространства между плечами и головами, где убегали назад дома, фонари, вывески. Селина думала о том, что одна небольшая дверца в другую, более интересную жизнь, очень ненадежная дверца... но где найдешь лучшую? – закрыта. Напрасно она надеялась на толстую тетрадь.