"Одинокая душа для ведьмы с ребенком"

Я сходила в туалет – все вчерашние ушибы дали о себе знать, ноги подкашивались, в голове плескалась боль, и пришлось придерживаться за стену. Вернувшись в комнату, я долго сидела, глядя на сладко спящего Олежку. «Дурой была твоя мама, малыш, самой настоящей дурой. Не знаю, как и почему я очутилась на ее месте, но раз уж так вышло, я тебя не брошу. Все у нас с тобой будет хорошо, обещаю».
Снова вернулось пойманное во сне ощущение, что клятвы и обещания в этой новой для меня жизни – не пустые слова. Как будто кто-то услышал и сказал безмолвно, но внятно: «Я запомнил». Наверное, странно, что наяву меня это испугало меньше, чем во сне – но, с другой стороны, чего бояться? Бросить на произвол судьбы ребенка я бы не смогла в любом случае.

***

У Веры мы прожили неделю. Первые три дня я поднималась с постели только для того, чтобы умыться, сходить в туалет или поесть. Болела голова, ныло тело, подкашивались от неимоверной слабости ноги, а донести до рта ложку, не растеряв еду, казалось почти непосильным делом. Сменную одежду для меня и Олежки Вера принесла из моего дома сама.
Почти все время я спала – и видела сны. Они отпечатывались в памяти, цепляясь один за другой, вставая на правильные места, выстраивая картину моей здешней жизни. Я принимала их как данность, не пытаясь обдумывать, анализировать или сомневаться. Это потом, после. Сейчас мне нужна была информация, и я знала, что сны дают ее. Я не сомневалась, что все увиденное – правда. Несколько раз в снах мелькали уже знакомые мне люди: Вера, ее муж Илья, старшая дочь Лена и младшая Натуся. Во сне Лена играла с моим Олежкой и читала ему книжки точно так же, как наяву, и я знала, что часто просила девочку посидеть с малышом. Ей нравилось возиться с детьми.
С Верой мы общались чисто по-соседски: присмотреть за детьми, одолжить немного соли или луковицу, поделиться интересным рецептом. Наши мужья ограничивались формальным «привет, сосед»: Илья не уважал людей, не умеющих вовремя остановиться в выпивке, а Макс отзывался о нем презрительно: «чистоплюй».
Никиту и приятелей по учебе я больше не видела, и похоже было на то, что доучиться «мне» не пришлось. Выскочила за Макса так быстро после свадьбы Никиты, что вряд ли это было обдуманным и осознанным решением. Скорее уж от вселенской обиды и в помрачении рассудка.
Эту свадьбу я увидела во всех подробностях, и молодожены вовсе не показались мне счастливой парой. Хотя Макс явно был рад женитьбе. Кидал на невесту вполне однозначные взгляды голодного самца, ухмылялся пошлым шуточкам друзей. Иногда и руки распускал – в пределах приличий, но все же. То приобнимет покрепче, то ладонь соскользнет с талии пониже. В общем, картинка «не слишком романтичный жених, с нетерпением ожидающий первой брачной ночи».
Невеста ничего не замечала. Бывает, что витают в облаках от счастья, но здесь скорее было похоже на полное и беспросветное отчаяние. Девчонка попросту поставила крест на собственной жизни. Спрашивается, зачем ей это понадобилось? За нелюбимого – назло? Кому назло-то, Никите, всему миру или себе самой? Дура, ой дура…
Свадебный обряд царапнул меня чем-то непривычным, и это было странно – уж свадеб я на своем веку перевидала. Но самое странное – я не могла понять, что не так. Вроде бы обычный гражданский брак в торжественном варианте, то есть не тесная комнатка ЗАГСа, а нарядный зал, гости, музыка, лепестки роз и первый вальс. Пафосная тетка произносит торжественную речь насчет «быть вместе в горе и в радости» – никогда не вслушивалась особенно, в этот момент обычно куда интереснее разглядывать невесту и гостей. Согласен ли жених – «да», согласна ли невеста – «да». «Объявляю вас мужем и женой, можете поцеловать друг друга». А дальше – шампанское, торт, всеобщее разудалое веселье с застольем, украденная туфелька невесты, в общем, все как у людей.
Странно. Хотя какая теперь разница? Девчонка свое отмучилась, и мне с этим козлом не жить.
После этого сна я стала потихоньку возвращаться в реальность. Вставала. Сначала сидела в кресле, укутавшись в плед, смотрела, как Олежка играет с Натусей, слушала, как Леночка читает им сказки или показывает картинки в азбуке, разучивая буквы. Потом стала ходить. Что-то помогала Вере по кухне – не слишком вдумываясь, автоматически. Ела, не замечая, что ем, но слабой себя больше не чувствовала. Синяк на пол-лица потемнел и выглядел ужасно, отшибленное о дверь плечо часто немело, рука слушалась плохо, но я знала, что скоро все пройдет.
Похороны почти не отложились в моей памяти. Меня шатало, я с трудом воспринимала происходящее. Поняла лишь то, что родственники не приехали, а хоронили за счет завода, на котором Макс работал. Все прошло быстро – попрощались, закопали, народ двинул куда-то на поминки, а меня Вера отвезла домой, сама сняла с меня глухое черное платье, заставила выпить таблетку и уложила спать. В тот раз мне ничего не снилось.
Утром седьмого дня я долго стояла перед большим зеркалом в прихожей, разглядывая себя. Тонкая изящная фигурка – господи, да откуда у такой худышки взялись силы двери вышибать?! Да еще и с ребенком на руках… Прямые очень светлые волосы красивого золотистого оттенка, бледная кожа.