Проба пера: "Прости меня, прости, пути я знаю все... Но все равно они ведут меня опять к тебе…"

Эта история для нас особенная.
Придумалась сама, записалась, и оказалась такой неожиданной!
Надеюсь Вам понравится, но если что... я предупредила)
И, конечно, же буду благодарна за отзывы, которые помогают придумывать новые истории))). Лиса Анжелика, Кот Катерина 
***

Шум города нарастал постепенно, Дарен Крэйтон зевнул, прикрывая рот рукой в перчатке. Похоже, он задремал под укачивающий мягкий ход нанятой двуколки. Поезд прибывал в Париж рано утром, чтобы жители провинций успели по своим делам, но выспаться в шумных вагонах, наполненных запахами рабочих тел, было невозможно. Дарен похлопал по плечу кучера, призывая остановиться. До Елисейских полей оставалось немного и стоило размяться пешком – сегодня у него много важных дел.

Рассчитавшись с наёмной каретой, Дарен спустился на брусчатку тротуара, осматриваясь по сторонам. Спросонья в первый момент всё показалось каким-то неправильным. Громкие крики кучеров, цокот подкованных копыт, позвякивание колокола проехавшей по рельсам конки, спешащие по своим делам люди, переходящие дорогу там и так, как им вздумалось; ремесленники, торговцы с тележками; женщина в тёмной одежде и строгом чепце бранила мальчишку, стоящего рядом с повинно опущенной головой; второй паренёк в это время воровал яблоки из корзины, висевшей на локте этой невнимательной дамы.
Чуть печально улыбнувшись, Дарен достал из кармана монету в двадцать франков и бросил мальчишкам. Проворные грязные руки поймали золотой на лету, недоверчивый паренек тут же попробовал монету на зуб, а в следующее мгновение мальчишек и след простыл в ближайшей подворотни. Женщине в чепце оставалось лишь кулаком помахать.

Кто бы мог поверить, что этот статный элегантный мужчина всего пятнадцать лет назад выглядел и вел себя так же, как эти мальчишки. Вежливо пропустив мимо даму, Дарен подошел к газетной лавке, приобретая «Le Vie France», как обычно пестревшей броскими заголовками. Посмотрев на дату, Ленгфорд невольно улыбнулся – давно он не читал настолько свежий номер, до коммуны Лонгви газеты поступали с задержкой в неделю. А тут 21 октября 1889 года – дата, стоявшая на его железнодорожном билете. Всемирная выставка продолжалась, и он успевал посетить галерею машин. Там его интересовало не только содержимое, но и сама более чем стометровая галерея, сооруженная из сварочного железа вместо планируемой литой стали. К тому же небольшая статья обещала какие-то чудеса электричества и магическую фотокабину. Есть что посмотреть, есть с кем встретиться. Быстро пробежавшись глазами по другим статьям, и не обнаружив ничего интересного, Дарен сложил газету и похлопал по ладони перед тем, как отправить её в мусор. Да, ему пора.

За последний десяток лет он несколько раз бывал в Париже вместе с дядей, и город каждый раз удивлял – как быстро он восстанавливался и разрастался после бомбардировок немцами. Хотя в узких закоулках еще можно было встретить огороженные кривым забором развалины, центральные проспекты выглядели как новые. И, говорят, даже лучше старых.

Дарен усилием воли удержал спину прямой, а подбородок поднятым, проходя мимо оперного театра. Казалось, ещё вчера, он, восьмилетний мальчишка, стоял на этой площади на коленях в грязном месиве снега, пытаясь поднять престарелую няню – последнего близкого человека в этом проклятом всеми богами городе. Гул сердцебиения от контузии в ушах мешал расслышать и понять, что хочет от него женщина, пытавшаяся оттащить его подальше от обстрела. В гулкой тишине земля и здания вокруг крошились, взлетали в воздух огненными цветками, чтобы опасть потом пылью в оставшиеся воронки. Зубы стучали, и он схватился за сухую руку женщины, прижимавшей его собой к стене.

У него не осталось никого. Повестка о смерти отца пришла за несколько дней до революции. Дарен до сих пор помнил, как дрогнула рука матери и как она не сразу взяла серый треугольный конверт с подноса, глядя на него, как на ядовитую змею. Она закрылась в кабинете отца и когда вышла, глаза её были красными от слез, и пусть она не подавала виду, но окружающий мир как будто перестал для неё существовать. Мама не успела выбраться из дома, подожженного слишком рьяными революционерами в непонятном до сих пор порыве ненависти к знати. Дарен ещё долго не верил в её смерть, но подслушал разговор Леруа – дальних родственников отца, у которых они скрывались вместе с няней. Те говорили, что его матери повезло уйти в мир иной быстро – она не видит, как умирает Париж, как люди едят кошек и крыс, осажденные со всех сторон прусской армией. А потом началась бомбежка. Каждый день, с короткими непредсказуемыми перерывами. Рушились дома, на улицах кричали люди, и если бы не холодный январь, вонь и разложения от тел, которые не успевали убирать с улиц, убивали бы остававшихся в живых.

Воспитанников детских домов не коснулись суды немцев, но они и так каждую ночь выбирались на баррикады, с боем отдавая каждый дом и переулок. Далеко не все возвращались утром в холодные спальни, и будто в насмешку бесполезности сопротивления, к серому небу взметались искры подожженных немцами домов. Освободившиеся койки занимали всё новые дети, и тогда это казалось бесконечным. Сложно было даже запоминать их лица.

А сейчас… Дарен несколько раз моргнул, прогоняя картины прошлого. Все это давно позади и нельзя изменить. Жизнерадостный Париж уже не помнил тех событий. Даже реставрационная штукатурка успела посереть и потрескаться, затирая время. Свежая лепнина сливалась с сохранившейся, новые дома и площади казались привычными. Крэйтон не заметил, как, спрятавшись за своими воспоминаниями, добрался до Елисейских полей, и задрал голову, придерживая рукой грозивший свалиться цилиндр. Никакая гравюра и даже фотография не могли передать монументальность и одновременно потрясающую воздушность башни Эйфеля. Даже жалко, что после всемирной выставки её должны разобрать. Небо станет пустым без неё.

Дарен прибавил шагу – хотелось уже заняться чем-то более важным, чем доставать из закоулков души такие горькие воспоминания детства. Непонятно почему он лучше всего помнил именно эти моменты, а не прогулки вместе с матерью по саду или отца, обучавшего его верховой езде. Даже четыре мирных года в детском доме смутно отложились в памяти. Там он боялся произнести своё настоящее имя, пока не смог накопить достаточно, чтобы отправить письмо Бернарду Лонгви – настолько дальнему родственнику матери, что они и не подозревали об этом родстве. Наверное, запоминанию мешала и ночная работа на фабрике, сменявшаяся дневными обязанностями при палате лордов. Образование Дарена позволяло стать писарем множества казавшихся бессмысленным бумаг, и хотя большая часть денег уходила приюту, кое-что удавалось копить. Иногда даже по полсантима.

А теперь он – управляющий металлургической компанией троюродного дяди и прибыл в Париж впервые самостоятельно с важной целью. Дарен поправил лацканы пиджака, проходя под Эйфелевой башней, служившей входом на выставку.
***

Дарен поднес к глазам бинокль, рассматривая гнедого жеребца с номером «8» на седле. Изящные линии, тонкая морда, раздувающиеся от горячего дыхание ноздри, поджарый круп, перетянутые красными бинтами ноги – это не рабочие лошади заводов Лонгви и даже не прогулочные для посещения управляющими дальних деревень. Оставалось надеяться, что всё это не видимость и жеребец соответствует своей кличке Счастливый случай. Дело было не в выигрыше ставки, просто хотелось стать победителем, пусть лишь так – сидя на одном месте. Сдерживать азарт и слишком явное проявление эмоций и переживаний становилось всё сложнее. Столпившиеся у ограждений рабочие и представители мелкой буржуазии вели себя более расковано. Их крики, споры, поцелуи билетов с выигрышной ставкой, клочки разорванных – проигрышных, эмоциональная поддержка жокеев – будто накаляла воздух, заставляя Дарена ёрзать на сидениях под навесом. Он даже немного пожалел, что Робер пригласил его присоединиться в vip-ложе. Хотелось уже сделать что-то бесшабашное и закричать, будто это могло заставить лошадей скакать быстрее.

– Ваша компания называется «Бернард и сын», а почему ваш отец не приехал? – Жан-Пьер Робер тоже поднес к лицу бинокль, но интерес его носил скорей эстетический характер. Похоже, он просто что-то ждал.
– Мой отец не может приехать по причине своей смерти, – слишком увлекшись начавшейся в эту секундой скачкой, Дарен ответил прямо, не задумавшись, что такое могут счесть за грубость. – А дядя Бернард в последнее время не чувствует себя способным ко столь дальним поездкам, да и мы ждем поставку сырья от нового поставщика – надо проследить за его качеством.
– Хм, а что же сын Бернарда Лонгви? Вы простите моё любопытство, но, учитывая содержание вашего предложения, я должен знать некоторые подробности, – Анри Шнейдер, соучредитель предприятия в Крезо, несколько раз простучал пальцами по столешнице.
– Вполне разумное желание, – кивнул Дарен, сжимая зубы. Счастливый случай на полкорпуса обходил номер три – вороной низкорослый жеребец с явной примесью арабской крови. – Филипп управляет филиалом гончарного производства, его художественная натура там понимает больше всего.
Крэйтон смял зажатый в кулаке билет. Его ставка не сыграла.
– О, начинается самое интересное, – несмотря на эмоциональную окраску слов, Анри даже позы не сменил, продолжая так же спокойно взирать на стартовую линию, где выстраивались лошади следующего заезда. Брови Дарена поползли вверх, когда он заметил несколько всадниц женского пола.
– А?.. – повернулся он к Патрику, но увидел, как четче проступили скулы на лице собеседника, и загорелые щеки побледнели. Робер и не заметил обращения – не отрываясь от бинокля.
– Это свободный заезд, – пояснил вместо того Шнейдер. – Принимают участие все желающие, у кого есть лошадь и достаточно денег для взноса.
– Даже девушки? – непонятно для чего уточнил Дарен – он же наблюдал происходящее собственными глазами.
– Новое веянье – женская эмансипация, – хмыкнул Анри и покачал головой. – Не удивлюсь, если они и право голоса получат.
– Ну хоть муж должен же на неё повлиять, – непонятно для кого пробурчал Патрик.
– Муж – может, и самыми разными способами, а вот жених… – Анри взял и свой бинокль.
Дарен не понимал содержания этого диалога, но сам не заметил, как сначала прикипел взглядом к рыжему тонконогому жеребцу с номером восемнадцать, а потом внимательней рассмотрел его всадницу. Девушка сидела в мужском седле, белые бриджи обтягивали изящные ноги, перекроенный на женскую сторону чёрный фрак подчеркивал хрупкость фигуры. Каре каштановых волос и сосредоточенный взгляд карих глаз заставили сердце биться чаще. Можно было оправдывать себя тем, что Крэйтон волновался за столь юную особу на таком мощном и разгоряченном животном, но какой смысл обманывать самого себя?

Взмах стартового флага, и жеребец, присев на задние ноги, сорвался с места с мощностью взведенной пружины. Дарен не заметил, как подскочил со стула, чтобы лучше видеть происходящее за спинами зрителей у ограждений. Гнедые, серые, вороные, перемешивались в азарте скачки, но среди них то и дело мелькал рыжий огонёк жеребца с хрупкой всадницей, припавшей к его шее.
Лошади вошли в поворот, и Дарен задержал дыхание, увидев одного из скакунов с пустым седлом. Патрик выругался и рванул с места, но Анри удержал его за рукав пиджака.
– Это не она. Вон смотри впереди.
Заходя в очередной узкий поворот, лошади растягивались цепочкой и стало видно, что рыжий жеребец не расставался со своей всадницей. Это светло-гнедой теперь в азарте скачки продолжал галопировать вместе со всеми.
Рыжий жеребец пришёл третьим, уступив второе место серому всего на полголовы, и вороному на полкорпуса, но всадница хвалила и обнимала его за шею, как будто они обошли всех на целый круг. Девушка на лошади пришедшей второй была более сдержана.
– Мне надо выпить, – Патрик положил на стол бинокль. – Буду рад видеть вас на приёме после всего этого. – Он раздраженно мотнул головой в сторону поля.
– Да ладно… – начал было говорить Анри, но оказалось, что он уже общался с пустотой.
– Тогда договорим обо всем на приёме, чтобы не повторяться, – вежливо кивнул Дарен Шнейдеру, в следующую секунду направляясь в сторону разогревочной части поля.
– Прекрасно. На приёме так на приёме, – сам себе хмыкнул Анри, с прищуром посмотрев на сидевшую за соседним столиком брюнетку.

Крэйтон торопился, опасаясь, что девушка передаст лошадь кому-нибудь из помощников конюхов и скроется в неизвестном направлении. Однако незнакомка сама отшагивала рыжего, то и дело похлопывая его по взмыленной шее и всячески восхваляя своего Бельчонка. Дарен хмыкнул, услышав такую забавную кличку для столь крупного животного. Хотя цвет шкуры вполне подходил для огненных белок.
– Рози, не забывай, ты обещала, – незнакомка задорно окликнула всадницу, спешившуюся с серого жеребца, пришедшего к финишу вторым.
– Фурнье держат своё слово, – процедила сквозь зубы эта эффектная блондинка, перебрасывая повод тут же подбежавшему мальчишке-помощнику.
– И я это помню, – едва ли не пропела всадница рыжего Бельчонка. – Но вдруг что изменилось, ведь ты уже не Фурнье.
Стянув белые перчатки, Рози заткнула их за пояс бридж и эффектно удалилась с поля, оставляя помощника отшагивать свою лошадь. Об эффектности ухода можно было судить по нескольким свернутым в процессе наблюдения мужским шеям.
Крэйтон терпеливо дожидался у ограждения, не вмешиваясь в круговорот шагающих лошадей, но ловил каждое движение незнакомки на рыжем жеребце. Он смотрел и не мог насмотреться, будто бы встретил кого-то близкого после долгой разлуки. То, как девушка заправляла волосы за ушко, как, чуть склонив голову, поглаживала лошадь и улыбалась, глядя куда-то вдаль – всё это было таким родным, таким притягательно желанным.
Лишь убедившись, что дыхание Бельчонка достаточно ровное, а шерсть высохла, девушка передала повод помощнику, который должен был увести лошадь в стойло.

– Эффектная скачка, – произнес Дарен, подходя ближе.
Незнакомка вздрогнула и обернулась, в следующий миг часто заморгав. Рука её, в очередной раз поправлявшая волосы, замерла, а карие глаза расширились, рассматривая Крэйтона.
– Мы знакомы? – облизнув губы, уточнила девушка.
– Я бы запомнил такое, как ни банально это звучит, – воспользовавшись заминкой, Дарен перехватил руку незнакомки и склонился в вежливом поцелуе. Он едва заметно улыбнулся, почувствовав, как дрогнула тонкая кисть в его ладони после легкого прикосновения губ. Да, возможно, он должен был лишь коснуться воздуха над кожей, но не мог отказать себе в удовольствии.
– Я… Мне надо… – Девушка выдернула руку, пряча ее за спиной. Она глубоко вдохнула, собираясь с мыслями. – Я должна идти.
– Вы боитесь меня? – Крэйтон приподнял бровь. Вопреки своим словам его собеседница оставалась на месте. – Напрасно. Не убегайте, здесь же столько людей.
– Да? – удивилась девушка и тут же поправилась на утвердительное: – Да. В смысле, я не боюсь, но хотела бы переодеться.
Щёки её залило настолько ярким румянцем, что Дарен с удивлением заметил, как краснота спускается за ворот блузки. Насколько это позволяла проследить одна расстегнутая после скачки пуговка. Девушка тут же поправила эту оплошность.
– Но я бы хотел надеяться на встречу, прекрасная незнакомка, – улыбнулся Дарен.
– Да? Ну да. Через полчаса в павильоне на входе. И я не незнакомка, я – Мари-Энн, – уже почти убегая, крикнула девушка.
– Но в «прекрасная» я не ошибся.

Сидя в павильоне, Дарен то и дело доставал часы и щелкал крышкой, чтобы убедиться, что прошла всего лишь ещё одна минута. В конце концов он перестал убирать хронометр в карман жилета, а положил перед собой, стараясь не гипнотизировать минутную стрелку. Поэтому не поверил своим глазам, когда напротив него за столик села столь долгожданная Мари. До окончания получаса ещё оставалось три минуты, а учитывая, что встречу назначала девушка, то могло пройти и три часа.
Мари явно нервничала, то и дело поправляла волосы, смотрела то в стол, то на стены, похоже, она и сама не понимала, что заставило её прийти. Возможно, лишь привычка держать своё слово. Но уже через полчаса они беседовали настолько свободно, что Дарен перестал следить за временем. Он ещё ни разу не встречал таких потрясающих девушек. Красивая, остроумная, иногда прямолинейная, иногда смущающаяся из-за вырвавшегося эмоционального мнения или случайного прикосновения. Начитанная не по обязательной образовательной программе, а по разнообразию интересов. Ему было приятно даже просто наблюдать, как, рассказывая что-то, Мари помогает себе жестикуляцией или как улыбается, закусывает губу, краснеет.
В жизни Дарена были женщины и не одна – привлекательная внешность, хорошее образование и положение в обществе делали свое дело, а молодой мужчина и не был против. Но такое восхищение и ощущение нежности он чувствовал впервые...

Лиса Анжелика, Кот Катерина