Белая лань Нуэла. Юлия Сысоева

ПРОЛОГ
Патрик Карнуэл занимался совершенно неподобающим главе клана делом, так заявили бы соседи, но и он сам, и его люди, конечно же, не считали зазорным самоличную заточку вождем ножей. Патрик хотел, чтоб все дела на землях его клана спорились, а как известно, хочешь сделать хорошо — сделай сам. Вот Патрик и делал. Там, где обычно главы клана лишь контролировали процесс или всего лишь оценивали результат, вождь Карнуэлов мог запросто отогнать кузнецово подмастерье от наковальни или взяться за плуг. Лишь в одном месте его воля слабела — на кухне, где безраздельно правила мать. Впрочем, хозяйственными делами замка и всего Нуэла заведовала тоже она, через своих многочисленных помощниц, сама-то Эилид последние годы почти уже не покидала замковых стен, порядком сдав здоровьем. Патрик тогда всё никак не мог взять в толк, как так вышло, ведь мать на его памяти всегда была красивой, бодрой, храброй… Многочисленных поклонников не останавливало даже то, что у её сына у самого уже дети… А потом едва ли не в одночасье волосы матери побелели, лицо испещрили морщины, кожа на руках ссохлась… Нет, старость не испортила эту женщину, скорее даже добавила величия гордой осанке и высоко вздернутой голове, но старость матери показала Патрику, что никто не вечен и время всё же идет… Даже смерти жён так на него не повлияли, как белоснежные волосы Эилид Карнуэл…
Патрик отложил точильный камень, придирчиво осмотрел лезвие ножа, довольно кивнул сам себе и отправил оружие в ножны. Мальчишки, что, стоя в стороне, наблюдали за ним, тут же подорвались: один, вихрастый, протянул фляжку, второй достал из короба очередной нож, поспешно освобождая его от ножен, третий заменил миску с маслом…
Патрик всем им улыбнулся, добродушно хмыкнув в усы. Надо же, вроде сам ещё вчера мальцом так же рвался помогать деду и дядьям, а уже разменял четыре десятка вёсен… Быстро время летит, быстро…
Патрик уже взялся снова за оселок, как со двора замка услышал какой-то шум.
Мальчишки тоже подобрались: как же, что-то творится, а они не там! Решив сделать перерыв и узнать заодно, что же так взволновало народ, Патрик наскоро вытер руки о дерюгу и направился вслед мальчишкам к воротам. На центральной площадке было не протолкнуться, но главе клана место освобождали, едва завидев.
— Белая лань! Это Белая лань! — восторженно шелестела толпа, и, пробравшись через человеческий затор, Патрик увидел её.
Эилид Карнуэл, Белая лань Нуэла, его почтенная мать, гордо шествовала к воротам. Несмотря на теплую погоду, на ней был простой твидовый плащ поверх платья из тартана клановой расцветки, скрывающий фигуру. Ни украшений, ни богатых тканей — ничего не показывало статус этой женщины. Лишь белые волосы высокой прическе и следы былой красоты на лице, прямая спина и лёгкая поступь давали понять, кто стоит сейчас среди толпы.
Но Патрик знал, чего матери стоит этот проход. Он тут же протолкался к ней, подал руку. Эилид не стала артачиться, как бывало раньше, ещё всего лет пять назад, приняла руку, тяжело опёрлась на неё. И дальше они шли уже вдвоём.
Народ в замке и на улицах города, что начинался сразу за его воротами, едва ли не ликовал: старики умилялись виду матери и сына, вспоминали былое время, молодежь во все глаза смотрела на «ту самую Белую лань». Вождя в городе видели каждый день, его героическую мать последнее время — от силы пару раз в год.
— Если ты собиралась выйти в город, почему не сказала? — без упрека, но с неудовольствием спросил Патрик. — Сама же знаешь, мне спокойнее, когда с тобой кто-то есть…
— Я ещё пока не немощная старуха, — сверкнула оленьими глазами Эилид. — И я каждый год в этот день хожу на Кнок-Атар, но ты, как и любой мужчина, не запоминаешь даты.
— Ах, да. Прости. Я слишком занят…
— Заточкой ножей для молодняка, чтоб помнить, что в этот день ровно тридцать лет назад твой дед и его старший сын полегли за честь клана.
— Не начинай. И я до сих пор не знаю, как именно попрали эту честь.
— И не ты, и никто другой. Достало и того, что я рассказала о том бесчестье отцу и братьям. Не хватало ещё, чтоб бабье судачило о том, какой прекрасный муж мне достался.
— Ты сама его выбрала, — тихо заметил Патрик, — и это было почти полвека назад, неужели кому-то есть до этого дело?
— Есть. И ещё через полвека будет. Не забывай, Лэчи Мохнатый бок, твой дед и мой любимый отец не побоялся восстать против всего запада ради этого дела!
— Мы же воевали только с Кардоррами и их подпевалами, это не весь запад.
На это мать лишь гордо промолчала, но руку не убрала, продолжая упорно идти в сторону холма Кнок-Атар, где были похоронены её отец и старший брат. Холм, поросший вереском и обложенный по низу камнем был не то чтобы скрыт от человеческих глаз, но сюда редко, кто приходил просто так.
Когда они подошли к подножию холма, Эилид с трудом передвигала ноги, опираясь на сына уже всем телом. Патрик костерил себя на чём свет стоит за то, что не додумался поманить за собой кого-нибудь с телегой. В городе мать ни за что не села бы в неё, но потом, подальше от людских глаз, он этот вопрос уж как-нибудь решил бы.
Кое-как забравшись на холм, они замерли в молчании. Мать даже прикрыла глаза, словно говорила в мыслях с отцом и братом, Патрик же без особого любопытства рассматривал невысокий менгир, под которым хранился пепел его героических родичей. Городской клирик, этот сухой визгливый сморчок, до сих пор не оставлял попыток взбесить Патрика своими постоянными требованиями перенести прах в замковую усыпальницу или на городское кладбище. Или, на худой конец, установить человеческое надгробие, а не этот изрисованный каракулями валун. С его предшественником таких сложностей не было, этого же прислали из Даринширна, куда он попал из столичной Камры. Клирика откровенно злили это назначение и «северные варвары, полные суеверий и заблудшие в своих грешных верованиях». Сперва этот умник попробовал влиять на Эилид, как на старую почтенную женщину, к мнению которой все прислушаются, но после первой же проповеди мать, с сочувствием глядя на молодого ещё ведь мужчину, заявила, что не желает видеть его во дворе замка, пока он не наведается к любвеобильной Эдме и её пышным холмам. А уже после, подобрев и успокоившись, он может предстать перед ней снова. Эдме, добродушная красивая вдовица, с готовностью поддержала предложение Эилид, но клирика в замке вот уже лет десять так никто не видел.
— Мать… Ты не подумай дурного, но сейчас ты — единственная, кто знает, что было в те года, — со вздохом произнес Патрик, решившись попытать удачу. — Уйдешь ты, никто не будет помнить, а это ли не самое страшное в нашей жизни? Полвека почти прошло. Белая лань, расскажи.
Эилид медленно открыла глаза, перевела взгляд на сына:
— А вдруг случится так, что ты возненавидишь меня? Решишь, что я сломала твою жизнь?
— Тебя это страшит? Что я осмелюсь тебя осуждать? Мама, ты — моя мать. Ты дала мне жизнь, ты в праве её отнять. Никогда и ни за что я не посмею судить тебя. Я только хочу знать. Как твой сын, как глава клана, каким стал лишь благодаря тебе.
Эилид молчала долго, а потом тяжело вздохнула:
— Давай вернёмся в замок. Я устала стоять.
Патрик поджал губы, скрывая свою досаду, и подал матери руку, которая дрогнула, едва он услышал…
— Я уже устала стоять, а рассказ будет долгим.

ГЛАВА 1
Патрик нашёл мать в гербовом зале, в кресле у жарко растопленного камина в окружении внуков. Четырехлетний Грегг, как самый младший, гордо восседал у бабушки на коленях, упорно стараясь не клевать носом слишком явно.
Солнце давно уже скрылось за горами, замок постепенно отходил ко сну, но дети, все семеро от самых старших парней, до малышни, до сих пор были не в своих комнатах. Няньки сидели тут же, за столом, и чесали языками, но стоило Патрику шумно выдохнуть, все разом подскочили на ноги и, охая, принялись отдирать детей от бабушки и уводить спать. Каждому их них Патрик кивнул, каждого погладил по голове или хлопнул по плечу в зависимости от возраста, каждого обнял. Лишь Грегга взял из рук няньки и, обняв, поцеловал в лоб. Не хотелось выделять кого-то из детей, но этого мальчишку Патрик старался не обделять своим вниманием особо. Его мать, нежная хрупкая Эйнли, ушла слишком рано, не успев передать свою любовь первенцу. Грегг свою мать даже не запомнил.
— Па, ба рассказала про снежных козлов. Ты покажешь нам их? — с трудом разлепив глазки, спросил мальчик.
— Конечно, покажу. Завтра мне напомни, и пойдем на них смотреть, — тихим голосом пообещал Патрик.
— Биттен и Аод тоже хотят посмотреть, ты их тоже возьми с нами, они вредничали, но хотят, я знаю.
— Мы все пойдем, — пообещал Патрик, прижавшись щекой к пушистой головке и пожелав сыну сладких снов, передал его на руки няньке.
Когда дверь в зал закрылась, Патрик потер уставшие глаза и прошел к столу, где заметил глубокую миску с овсяным печеньем, половину ягодного пирога и высокие бокалы с остатками кранахана. На каминной полке стоял хромированный чайник, к радости Патрика — горячий. Осень вступила в свои права, вечерами сильно холодало, и, хотя замок уже начали отапливать, придя с улицы, хотелось согреться и нутром. Заварив чаю себе и матери, Патрик с наслаждением опустился в глубокое кресло и вытянул ноги.
— Чем скорее я тебе всё расскажу, тем спокойнее станет у меня на душе, — тихо произнесла Эилид, грея руки о чашку.
Патрик не стал отвечать, чтоб не сбить мать с настроя, да и овсяное печенье оказалось на диво вкусным, совсем свежим.
— Это всё началось… ну да, почти полвека назад. Пятнадцать лет я жила спокойной жизнью, счастливая, в кругу любящих родителей и братьев. Детские забавы, учеба и обязанности, игры. Я ни в чём не знала горя и нужды. Но мой срок подошёл, и жизнь начала меняться…

Дирижабль вольготно и плавно плыл в сторону замка, постепенно снижаясь. На корпусе легко различался натянутый стяг, указывающий на принадлежность дирижабля и команды к клану, что владел этими землями.
Юная Эилид замерла на парапете замковой стены, едва стоя на месте от нетерпения. Внезапно поднявшийся ветер трепал подол её юбки из красного с зеленой, белой и синей ниткой тартана. Толстые светлые косы распушились, и волосы лезли в лицо, но Эилид упорно стояла на стене, рядом с площадкой, куда должен будет причалить небольшой дирижабль.
— Эилид, — раздался позади строгий голос матери, и девушка, поджав губы, осторожно обернулась.
Так и есть, Блэир Карнуэл, в девичестве Карлинн, стояла рядом, придерживая на груди плед той же расцветки, что и платье, как своё, так и дочери. Её волосы, уложенные вокруг головы, удивительным образом не растрепал ветер, они венчали голову Блэир, словно огненная корона.
— Мама? — Эилид подняла тонкую бровь, в надежде, что Блэир сама скажет, чем она недовольна: мать явно была не в духе, а если такое случалось, домашние старались или скрыться с глаз её подальше или умилостивить. Хоть в Блэир и было меньше пяти футов роста, рука у неё — тяжелая, как и взгляд, а пылкий нрав известен всем в Нуэле.
— Слезь со стены, Эилид, прошу тебя, — Блэир приблизилась к дочери, потянула её за подол вниз.
— Я не упаду, мама, ты же знаешь, как я ловка. И я с рождения лазаю по скалам получше многих…
— Не в этом дело, я тоже ножом попадаю в мишень за десять ярдов, но это не стоит показывать всем и каждому. Не забывай, кто ты. Внизу люди, и что они видят? Как женщина из семьи главы клана стоит на зубцах словно… Ты — Эилид Карнуэл, дочь вождя, сестра будущего вождя, будущая мать вождей…
— Так прямо и вождей, — улыбнулась Эилид, польщённая словами матери.
— На меньшее отец и не согласится, будь уверена. Лэчи любит тебя и не отдаст за проходимца и нищего, даже если ты сама попросишь, — фыркнула Блэир. — Ты — не простая девица из Карнуэлов. Ты — наша гордость, наша кровь, ты — это ты.
— А хочу быть как ты, мама, — Эилид приняла руку матери и послушно спустилась, отметив, что дирижабль уже пролетает над городом, что раскинулся под стенами замка.
— Ну так и будь, — усмехнулась Блэир, заботливо поправив на дочери укороченное драповое пальто. — Для этого надо всего лишь быть гордой, храброй и умной. Гордой, чтоб не позволить никому охаивать тебя и поступать с тобой дурно. Храброй — чтоб не спустить обидчику. Умной — чтоб не навредить этим себе. Тебе многое дано и позволено, но ты сама должна ещё больше. От тебя честь клана зависит даже больше, чем от братьев.
— Но я всего лишь женщина, — не поняла Эилид, но мать лишь вздохнула:
— Увы. Это так. Но помни, кто твои предки, ты несешь ответ перед ними, даже будучи женщиной.
Дирижабль завис над площадкой, на которой появились люди, готовые помочь пришвартовать его. С палубы гондолы уже скинули канат, по нему ловко спустился молодой человек, торопливо огляделся, увидел Эилид и размашистым шагом направился к ней. Девушка, разом забыв все наставления матери, с радостным визгом бросилась к парню, тот ловко подхватил её за талию и закружил в воздухе так, что кружева нижней юбки взметнулись вверх.
— С возвращением, Кэден! — звучно чмокнула девушка новоприбывшего, когда он, наконец, поставил её на пол.
— С возвращением, сын мой, — Блэир тоже шагнула вперед и, внимательно осмотрев лицо молодого человека, добавила: — Кулаки парней из Даринширна тяжелы, как я посмотрю.
Кэден, чуть смутившись, запустил пятерню в буйную рыжую шевелюру, унаследованную от матери, а Блэир, внезапно улыбнувшись, добавила:
— Но, полагаю, твои тяжелы не менее.
Кэден улыбнулся уже открыто и широко, аккуратно прижимая к себе хрупкую фигурку матери.
— Ты привёз? — нетерпеливо подергала Эилид брата за рукав кожаной куртки. — Привёз?
— Ты мне как брату рада или курьеру? — насупился Кэден, и мать поддержала строгим взглядом, а потом шутливо пихнул сестру плечом: — Да, привёз. Целые четыре новые вышло, все купил.
Эилид взвизгнула от восторга и едва не пустилась в пляс, а потом готова была броситься помогать разгружать дирижабль, чтоб быстрее добраться до своих подарков, но Кэден развернул девушку и, ухватив за руки её и мать, пошёл под крышу, рассказывая:
— А ещё тканей новых привёз, даже шёлк и кисею. И энциклопедии последний том как раз вышел, из-за него задержались, хотел уж сразу купить… А ещё кучу писем и половина — отцу. Про Эилид.
— Уже? — осторожно спросила Блэир без особой радости.
— Ага, — Кэден, наоборот, был рад этим письмам, — каждый встречный меня спрашивал, отвечать уставал. Вот как наша сестричка популярна! На пир к излому зимы, как пить дать, целая толпа соберется.
— То есть как? — Эилид замерла на месте, вырвав ладонь из руки брата. — Ты о чём?
Мать с братом переглянулись с удивлением, и Блэир мягко произнесла:
— Эилид, об этом с лета говорит весь Нуэл. Одна ты, похоже, пропустила мимо ушей новость о том, что в этом году тебе предстоит выбрать себе мужа. Меня не очень радует предстоящее расставание с тобой, но раз летом тебе исполнилось шестнадцать лет… Я в твои года уже была замужем и носила под сердцем первенца.
Эилид застыла на месте, вперившись взглядом в стену. Она и в правду не замечала разговоров о предстоящем замужестве, а выходит семья уже подыскивает ей супруга? Блэир верно поняла мысли дочери и решила оставить её одну, дабы та могла в тишине и покое обдумать новость, уведя сына.
А Эилид медленно вернулась на стену, с которой открывался прекрасный вид на родные горы и милый сердцу Нуэл…

— Все девочки с рождения знают, что им уготована судьба прожить почти всю жизнь в доме мужа, — Эилид отставила руку, пристроив уже пустую чашку на стоящий рядом табурет, — старая дева — позор семьи. Никто не хочет быть позором, а посему, чужой дом — это не такая уж и плохая участь. Везёт тем, кого выдают в свой же клан, а то и в соседний дом, но такие, как я, и мечтать об этом не смеют. Слишком ценна для клана, чтоб упустить шанс и не заключить с кем-нибудь сделку, но не настолько, чтоб оставлять при себе. Уж с тремя-то братьями как-нибудь справились бы с продолжением рода.
Мать горько усмехнулась, и Патрик с улыбкой вздохнул, он знал, что судьба решила совсем по-другому, иначе не был бы он главой этого клана.
— Но не думала я, что… Я гнала от себя тяжкие мысли и оказалась совсем не готова к новости о том, что уже зимой я должна буду назвать имя жениха. Ещё летом молва разнесла весть о том, что я готова быть женой. Кэден, твой младший дядя, едва ступил на мостовую Даринширна, куда, как обычно, летал раз в три месяца, был засыпан вопросами обо мне и письмами. А я ведь даже не гадала, зачем он притащил мастера калотипии в замок, чтоб запечатлеть моё изображение. Решила, чтоб развлечь нас всех и подарить всей родне картинки со мной, всеобщей любимицей. А ему калотипии нужны были, чтоб показывать всем, кто мной заинтересовался… Ну да не о том ты хочешь узнать. Осень прошла в приготовлениях. Уже к началу зимы моё приданое должно было быть готово и разложено по тюкам и чемоданам. Мать с ног сбилась, приводя замок в наилучший вид, ведь на пир к излому зимы собрались бы главы соседних кланов со своими сыновьями, внуками и племянниками. Любой, кто хотел назвать себя женихом, мог явиться на такой пир. Тебе ещё не довелось выдавать дочек замуж, но скоро наши девочки войдут в лета, вот тогда и узнаешь, каково это…
— Я не думаю, что дед позволил бы тебе самой выбрать мужа, — честно признался Патрик, отхлебнув чая. — Я бы тоже не разрешил. Надо же сперва всё о нём разузнать, даже сплетни собрать. Кто ж знает, что это за человек, на что живёт, сможет ли… А на смазливую морду повестись… Морда быстро в негодность придёт, а дом останется.
— Твой дед думал так же и долго беседовал со мной. Показывал портреты соседей, что смог достать, говорил, кто из них выгодная партия. Да я и своим умом всё понимала. Ясно, что кривого я не выбрала бы ни за какие деньги, но… Я выбрала твоего отца…

— Мама! Мама! — Эилид толкнула двери кухни так, что они с грохотом ударились о стены, напугав кухарок. Одна лишь Блэир ничего не уронила, не вскрикнула и не подскочила на месте, высокий статус и гордость не позволили ей показать слабость. Она даже за сердце не схватилась, лишь судорожно вздохнула и сурово посмотрела на дочь, поджав губы.
Эилид тут же смутилась, виновато улыбнувшись, и жестом поманила мать к себе.
— Мама, мы с отцом выбрали! — прошептала Эилид матери на ухо и потянула за собой в коридор, подальше от глаз и ушей любопытных домашних.
Блэир понимающе кивнула, азартно блеснув карими глазами, и задержалась лишь на минутку, чтоб дать указания по предстоящему ужину, а после торопливо выскользнула в коридор, плотно закрыв за собой двери.
— Ну, говори скорее, кто? Портрет есть?
— Ага. Калотипия, — Эилид вытянула из-за корсажа приклеенную к тонкой дощечке небольшую калотипию, где был отображён молодой человек лет двадцати, очень приятной внешности.
— Это же юный Кардорр? — прищурилась Блэир. — Хорош. А ещё лучше, что, говорят, дед в нём души не чает и потакает всем капризам. А если этот красавчик влюбился в тебя без памяти, будет все желания твои исполнять. И хорошо, что родители его давным-давно почили, никто над душой твоей стоять не будет. Отличный выбор, как по мне.
Эилид согласно закивала. Она именно потому и выбрала Дугэла Кардорра, что думала, как мать. Претендентов на её руку только из тех, кто заранее отписался, было больше пяти десятков. Половина из них оказалась умнее — они прислали свои портреты, что значительно увеличило их шансы. Портреты были самые разные. Калотипии от тех, кто хотел показать свои современные взгляды и достаток, графические рисунки, у кого детальные, не хуже калотипий, у кого наспех нацарапанные, словно в день отправки письма. Были и вычурные портреты маслом в резных рамках и овальные миниатюры. На тех, кто, по мнению отца, был недостаточно богат и знатен, не выгоден, Эилид даже не смотрела, дабы не бередить душу. Но из всех претендентов лишь при виде Дугэла Кардорра её сердце дрогнуло. Он был ненамного старше её самой, единственный и любимый внук вождя клана, выращенный им едва не с младенчества. Именно его прочили в наследники. Кардорры владели землями на западном побережье, город Дорр являлся одним из крупнейших портов Ханша, центром торговли, по численности их клан был равен Карнуэлам… А ещё Дугэл был хорош собой и молод.
Лэчи Мохнатый бок с одобрением принял решение дочери, с гордостью кивнул, огладив пышные усы. Эилид в душе едва не лопалась от счастья, что отец так ей доволен, потом выпросила калотипию и поспешила к матери. Блэир была довольна не меньше. Подхватив дочь под руку, повела её на замковую стену — секретничать и наставлять по женской части. Эилид не краснела и уже не смущалась, откуда и как берутся дети, она и в десять лет в подробностях знала, но мать говорила о другом: как вести себя, чтоб муж был доволен, как вызвать лишь нежность, страсть и трепет, как добиться уважения и почитания. Как проявлять женскую хитрость. Как добиваться своего и как понять, что лучше скрыться с глаз.
Этому Эилид внимала с интересом. Ей казалось, что мать с отцом живут в любви и согласии, даже пылкие ссоры им в радость, но слушая мать, понимала, что эти мир и согласие — огромный труд. Заслуга матери. И дабы в её собственной семье был покой, ей самой придётся постараться.
— Мужчины не злы по своей природе. Они заботятся о нас. Оберегают и защищают. И мы за это должны их ценить и уважать. Но и мы заботимся о них не меньше. А значит, и твой мужчина должен понимать, что тебя надо ценить и уважать.
— Но если он не захочет понимать? Или перестанет уважать?
— Твоя задача сделать так, чтоб захотел и стал. Если ты провинилась — примирись, даже если обида будет сжимать горло и рвать сердце, иди к миру в семье. Но если твоей вины нет, если тебе причинят обиду за просто так… Не смей спускать. Ты дочь Лэчи Мохнатого бока Карнуэла, сестра своих братьев! Муж — твоя защита и опора, если он не сможет отомстить за тебя или, пуще того, обидит сам… — Блэир резко обняла Эилид и прошептала в самое ухо: — Ты родилась Карнуэл. Перейдя в другой клан, по крови ты — женщина Нуэла. Не в наших традициях покидать… но помни… Тут тебя любят и всегда ждут. И не важно, есть у тебя муж или нет. Отпустил он тебя или нет. Двери Нуэла для тебя всегда будут открыты. И здесь никто твоим обидчикам не спустит.
Голос Блэир дрогнул, она ещё крепче обняла дочь, а та, широко распахнув глаза, шмыгнула носом, осознавая, к чему её призвала сейчас мать.
— Обещай мне, — снова прошептала Блэир. — Никогда и никому… Пусть ты всего лишь женщина, но твой род не ниже других. Твой клан не слабее других. Твоя семья любит и ценит тебя. Обещай мне, Эилид. Из моего маленького олененка ты превратилась в прекрасную лань. И хоть у ланей нет рогов, они не беззащитны. И ты будешь такой.
— Обещаю, мама, — твёрдым голосом произнесла Эилид, отстраняясь и смотря матери прямо в глаза. — Я не спущу обидчику, будь он хоть мой муж, хоть глава клана, хоть кто. Я знаю, кто я и буду помнить всегда. Я Эилид Карнуэл. Дочь вождя и внучка вождей. Я — твоя дочь.
Блэир серьёзно кивнула, спокойно стряхивая слезу из уголка глаза, и с облегчением произнесла:
— Теперь моя душа спокойна. Я без страха и сомнения отпущу тебя в чужой дом, моя прекрасная лань. Белая лань.

Излом зимы традиционно отмечали шумными и богатыми пирами. Вожди кланов предпочитали не покидать родовые земли в такое время, лишь очень веская причина могла сподвигнуть их на это. За свои шестнадцать лет Эилид лишь единожды вместе с семьёй встречала излом зимы не дома. Два года назад долгожданный двоюродный племянник матери захотел появиться на свет именно перед изломом, нарушив всем планы, но несказанно обрадовав. О чём было телеграфировано Блэир, а та в момент собрала всю свою семью, в тот же день отбыв на юг, на другой конец Ханша, где жил клан Карлинн.
В этом году в замке Нуэл ожидалось невиданное множество гостей. «Выбор жениха» был древнейшей традицией, как и сами пиры на излом зимы. Всё должно было быть идеально, но, как всегда, не было. Блэир ежечасно пила успокаивающие настойки, но они уже не помогали ей справляться с собой. По замку постоянно слышались гневные вопли матери: на недочищенное столовое серебро, на неподшитые шторы, на невыбитые гобелены, на недобродивший эль… А уж когда мать обнаружила, что на одном из платьев Эилид, в котором она должна будет появиться на пиру, распустилась вышивка… Лишь вмешательство отца спасло золотошвеек от немедленной казни. Блэир уже давно не метала ножи, но вспомнила молодость очень быстро, сноровка никуда не делась. После того скандала пришлось ещё и дверную панель полировать…
Женщинам Нуэла подготовка к пиру уже давно была не в радость. Блэир металась по замку, проверяя, всё ли доделано, сделано и переделано, Эилид готова была прятаться от портних и белошвеек, которые дошивали, перешивали и зашивали её новые и старые наряды и бельё, поварихи готовили день и ночь, не забывая отгонять от кухни и погребов непрошеных гостей. Мужчины слонялись по замку, изнывая от безделья и отсутствия внимания, затевая каверзы и порываясь снять пробу с эля и заготовленных блюд. По началу это всех развлекало, но чем меньше времени оставалось у женщин, тем злее те становились, и руки их тяжелели. И трех дней не прошло после материного срыва, как старший из братьев Эилид, который даром, что разменял двадцать четвертую зиму и сам уже был женат, попался на воровстве копченого окорока, и был тяжело бит заметившей его судомойкой, которая как раз отмывала черпаки. На его счастье женщина была на кухне одна, но и её гнева достало, чтоб разукрасить лицо, руки и спину наследника клана. Блэир и главная повариха о происшествии узнали уже потом, Дарвид успел вместе с братьями сбежать охотиться на белых козлов. Эилид очень просилась с ними, и братья согласны были её забрать, но отец не позволил, всё же Эилид готовилась стать невестой, которой уже не подобает лазить по горам, охотясь на коз.
Иными словами, излома зимы Эилид ждала с таким нетерпением, какое не испытывала за все шестнадцать лет жизни. Не нужны были вкусная еда, подарки, развлечения, просто хотелось, чтоб вся эта кутерьма как можно быстрее закончилась. Желания юной дочери вождя разделяли многие, а в глубине души, наверное, даже все…

— До излома оставалось, наверное, чуть больше недели, когда в замок стали доставлять подарки, — фыркнула Эилид, и морщины на её лице стали чётче. — Традиция, что уж тут скажешь. Как же — приехать на пир, так ещё и такой значимый, и не одарить хозяев. В основном привозили на моё имя, но и отца хотели задобрить, а особо ушлые — и мать. Отец не сказал мне, отписал ли он Кардоррам о нашем решении, но в числе первых доставили подарок от твоего отца. И мне уже не было дела до других пакетов и коробок.
— Что же такого преподнес тебе мой папаша? — не смог скрыть улыбки Патрик, заметив, что мать даже сейчас, спустя столько лет и столько горя, не равнодушна к подарку своего мужа.
— Книги. Книги, сын. Собрания сочинений, сборники, энциклопедии, словари… Не бульварное чтиво, не любовные сопливые сказки, а больше пяти десятков томов… серьезных книг. И это был подарок мне. Не Нуэлу, не моей семье, а мне одной. И этим Дугэл Кардорр покорил меня.
— И подписал себе смертный приговор, — не удержался от усмешки Патрик, поднимаясь на ноги. Прерываться мать и не собиралась, а овсяное печенье в миске давно уже закончилось. Благо снеди на столе оставалось ещё достаточно. На ночь так точно хватит.
— Приговор этот он навлек на себя сам! — сверкнула оленьими глазами Эилид. — Я была ему верной женой! Всегда была послушной и согласной с ним во всём! И года не прошло, как родила ему тебя, крепкого здорового сына! И как родила: не вскрикнула ни разу, лишь шипела и молилась, но голос не подавала, чтоб не опозорить ни себя, ни его!
Этого Патрик о своем появлении на свет не знал и зауважал мать ещё больше. Он был свидетелем рождения не всех своих детей, но большинства, и хотя в комнату к жене (что первой, что второй) его не пускали, даже толстые стены замка не могли заглушить эти вопли. Хрупкая Эйнли лишь прерывисто кричала тонким голосом, тогда как Юбх ругалась так, что повитухи краснели. Хотя Юбх и в обычном настроении крепким словцом не брезговала. Но мать и тут не сплоховала.
— А что ты подумала об отце, когда, наконец, увидела?
— Что он красавец, каких мало, и мне придется не вылазить из постели хотя бы первые годы, чтобы не пришлось отгонять девиц и позориться, — проворчала Эилид. — Да кто ж знал…
— Как прошел сам пир?
— Без драк и ссор, если ты об этом, — фыркнула Эилид. — Столько людей в зале я не видела ещё никогда. Мне казалось, что собралась половина Ханша. Но удовольствия от пира не получила. Шагу ступить не могла, чтоб на меня не пялились, оценивали, как… Я с детства знала, что хороша, но к такому вниманию не была готова. Даже, когда я назвала имя твоего отца, взгляды не пропали. Братья потом рассказывали, что некоторые вожди не смирились с поражением и всерьез вознамерились меня украсть. В открытую заявляли прямо там, на пиру.
Эилид улыбалась, вспоминая. Ещё бы, чтоб задумать такое, надо иметь… много храбрости. Нет, девиц в Ханше утаскивали едва ли не каждую седьмицу, но обычно либо с молчаливого согласия, либо после договорённости с родичами, либо по такой большой любви, ради которой не страшно получить и кучу кровных врагов в придачу. В случае кражи женщины из семьи вождя клана кровниками становился весь клан, поэтому таких старались лишний раз не воровать, даже заручившись согласием.
Как раз на той седьмице разборки из-за такого воровства дошли аж до самого Патрика. В отдаленной деревне едва не случилась настоящая бойня, когда одну местную красотку украли самым обычным образом. Только вот её семья была не в курсе, подружки девушки тоже не замечали с её стороны любви к горе-жениху, но жених заявлял обратное и девушку отдавать отказался. Да ещё и показать родне не захотел. Те заподозрили неладное. Семьи были большими, и в повальном смертоубийстве полегла бы половина деревни. Своими силами староста уладить миром конфликт не смог и послал за вождём. Патрику же никто заступать дорогу не посмел.
В Нуэл вождь вернулся с тяжёлыми думами и в тот же день собрал у замка всех старшин семей и городского клирика и приказал: любой, кто, украв девицу против её воли, причинит ей вред и лишит свободы, будет судим и наказан. А если клирику для обряда приведут девицу против воли её и родни, о чём у него возникнут сомнения, либо она прямо скажет, никакого обряда не проводить и ташить всех к вождю на суд. Понятное дело, к жизни ту девицу вернуть бы никак не вышло, но в память о том, как яро она противилась чужой воле, до того яро, что лишилась за это жизни… Оставить её (и многих до неё) неотомщенной Патрик не мог. У него самого подрастали две красавицы-дочки, и от одной мысли, что кто-нибудь посмел бы тронуть их, в бешенстве сводило скулы.
Но всё равно, дурёхи-бабы считали лестными такие вот мысли. Как будто по-другому удаль свою и твердые намерения показать нельзя. Патрик вот своих жён не воровал, и мыслей таких не было. Правда, Юбх в жены ему выбрала мать, уж очень выгодная партия она была. Таковой и оказалась, прожив с Патриком пятнадцать лет и подарив восьмерых детей, шесть из которых живы и здоровы и по сей день. И, как знать, подарила бы ещё, если б не та проклятая охота… Эйнли Патрик выбрал уже сам, но счастье было недолгим. Вторые роды бедняжка не перенесла, как и новорожденный сын.
— О чём ты думаешь? — Эилид вырвала сына из грустных мыслей своим вопросом и протянула кружку: — Добавь мне, горло пересохло.
— О жёнах своих думал. Юбх ведь, как и ты, в новый дом переехала.
— Юбх у нас нравилось, она сама нарадоваться не могла. В доме отца она скучала. А Эйнли с соседней улицы переехала, так что у них удачно всё сложилось.
— А у тебя как в Дорре всё сложилось?
— А у меня… сложно сложилось.

ГЛАВА 2
До города Дорра Эилид добиралась на дирижабле, но это её не удивило. Дирижабли сновали по всему Ханшу, в Даринширн и к соседям Карнуэлы обычно на них и добирались. Пожалуй, единственный транспорт, на котором девушка ещё не путешествовала — это паровозы. С поездами в Ханше всё было плохо. Камра честно попыталась проложить пути в своей, как она называла, «провинции», но особенности земли — холмы, горы, острова — не дали этого сделать быстро и без особых денежных затрат. Да и местные едва ли не в открытую смеялись, что эти «железные коробки» останавливать и грабить — проще простого. В итоге Камра ограничилась прямым (на самом деле сильно извилистым) путём до Даринширна, в каком-то смысле столицы Ханша, и свою деятельность свернула. Зато дирижабли стали основным видом транспорта, вместе с паромобилями, способными передвигаться по сложной местности.
Свадьба прошла в Нуэле, как и положено, шумно и дорого, на зависть всем соседям. Лэчи не поскупился не только на угощения, но и на развлечения, отправив Кэдена лететь в соседнюю страну и привезти известных циркачей, которые как раз гастролировали на побережье. Артисты даже артачиться не стали, сразу погрузились на дирижабль, и на своей свадьбе Эилид с восхищением смотрела представление воздушных акробатов и глотателей огня, на гибких танцовщиц в непривычно коротких юбках, на загадочного заклинателя змей и фокусника…
Цирки, бывало, и прежде заезжали в Ханш, но этот отличался от прочих красивыми и дорогими костюмами, эффектными номерами и простотой, с которой артисты держали себя. В восторге остались все.
От своего молодого, спокойного и красивого мужа Эилид тоже была в восторге. В ещё большем восторге был вождь Кардорров, мужнин дед Бернард. При каждом удобном случае он восторгался Эилид, мечтал о правнуках, кои непременно унаследуют красоту матери и её степенность. Эилид, помня наставления матери, в почтении молчала, со всем соглашалась и мило улыбалась, вызывая ещё большие восторги. Блэир даже шепнула дочери, что, как ей кажется, старый Кардорр и сам был не прочь жениться на такой умнице и красавице, да время его уже прошло. Эилид после этих слов молча воздала хвалу предкам, что дали ей в мужья всё же внука, а не деда.
В том, что Эилид выдали за чужого человека, был и огромный плюс: женой ей предстояло стать уже в доме мужа, а посему девушке не нужно было мучиться в ожидании первой брачной ночи, она знала, что сегодня ляжет спать одна, а значит, можно не теряться в догадках, как оно всё пройдёт, и просто наслаждаться праздником. Возможно, именно этим была вызвана молчаливость Дугэла, ему-то, как и любому мужчине, наверняка, хотелось поскорее остаться с молодой женой наедине.
По традиции свадьбы справляли с приходом весны, через полтора месяца после излома зимы. Обручённые молодые всё это время не виделись, но поддерживали переписку. В первом же письме от нареченного Эилид нашла три слова с ошибками и сильно смутилась. Это заметила Анстис, жена старшего брата, которая проходила мимо и, узнав, в чём сложность, мягко улыбнулась. А потом рассказала, что, когда будущий муж писал письма ей, она вообще не могла понять его корявый почерк, а отвечать что-то было надо. И ей на помощь приходил городской клирик, единственный, кто смог разобрать эти каракули. Ошибок там было даже больше, но самое ужасное: юный, влюбленный по уши, парень не выбирал выражений, описывая красоту невесты и свои намерения в её адрес, особенно за дверями их будущей спальни. Девушка-то была спокойна, а вот клирик воспринял всё слишком близко к сердцу.
Анстис, пожав точеными плечами, заметила, что мужчины редко отличаются усидчивостью и любовью к наукам, им милее сердцу охота, свары с соседями и прочие развлечения, да и три ошибки на лист — это не так уж и страшно. Но в ответе посоветовала не писать особо длинные и сложные слова. Чем проще написано, тем лучше. Эилид вняла совету, старалась писать совсем не заумно, но много, описывая свои мечты и желания, спрашивая Дугэла обо всем на свете, чтоб, войдя в замок Дорр, быть готовой если не по всему, то многому.
Дугэл отвечал коротко, точно и по делу, явно поняв мысли невесты, описывал как устроены дела в клане и городе, как идёт торговля, что им предстоит сделать и что сделано недавно… Эилид совсем не хотела лезть в дела мужчин, ей хватало чисто женских забот, и сразу попросила рассказать о замке, хозяйстве, мягко заметив, что торговля — это, конечно, интересно, но она в ней не очень понимает, а вот вопросы снабжения её занимают очень. Дугэл написал, но и добавил, что торговые дела важны не менее, и он про них ещё расскажет. Эилид печально вздохнула и пообещала себе честно и со смирением обязательно послушать. Хотя, конечно, кухня и поля её волновали больше. Но мужа нужно уважать, как и любимую его тему разговоров.
Свадьбу отметили, и на следующий же день молодожены, как только та часть гостей, что отбывала вместе с ними, проспалась и опохмелилась, погрузились на дирижабль и улетели в Дорр. Эилид к отъезду отнеслась спокойно, родню она ожидала увидеть не раньше, чем через полгода, но писать можно будет хоть каждый день. Вождь клана к ней благоволит, муж предельно вежлив и внимателен, судя по всему, брачная жизнь начинается очень даже хорошо. Эилид была готова к тому, что не все в Дорре будут рады её приезду. Наверняка, у Дугэла остались сердечные подруги, друзья, с которыми он проводил своё время и которое теперь будет делить ещё и с женой. Но вот уж от кого Эилид не ожидала неприязни, так это от старой няньки мужа, которая смотрела за ним с рождения и была с ним близка до сих пор. Едва увидев молодую жену своего воспитанника, она, не скрываясь, скривилась и фыркнула:
— А потощее найти не могли? Чего нам эта доходяга родит?
Эилид каким-то чудом смогла не измениться в лице, лишь поджала губы, но ответить не успела, за неё это сделал Бернард Кардорр:
— А ты не завидуй, бочка старая. Мамка её ещё мельче и тоньше, а шестерых родила, и четверо вон живы-здоровы. Всё, чего надо родит, не хуже, чем у других. А может и получше. А ты, девочка моя, не слушай эту колоду, пошли, покажу чего…
Эилид взглядом спросила разрешения мужа, как примерная жена, и лишь дождавшись его кивка, торопливо последовала за Бернардом. Тот же привел её в… библиотеку. Огромный зал, полный книг, диковинных устройств и предметов так поразил девушку, что она, забывшись ахнула в восторге. Вождь довольно улыбнулся и огладил пышные седые усы:
— Вот как знал, что тебе понравится. Мы как с отцом твоим переписываться стали, он сразу написал, что ты к рукоделию не очень-то душой лежишь, зато книжки любишь безмерно. А я и подумал, так оно ж к лучшему ж! Баб у нас и так хватает шить да мастерить, а умная невестка одна на сотню. Мы с Дугэлом когда о подарках кумекали, он, балбес, собирался тебе шелков да каменьев послать сперва, да побольше, а я ему по лбу-то постучал и говорю: на кой ей тряпки и цацки, отец-то поди с головой в них зарыл. То ли дело книжки! Самое ценное-то сейчас в мире что?
Бернард выжидающе уставился на Эилид, и та, уже успев понять, что вождь Кардорров хоть и стар, от совсем не глуп, спокойно ответила:
— Знания.
— От умница ты моя! Именно, что знания. Внучек мой никак пока своей головой до этого не дойдет, но ничего, послушный и не дурак, и то радость. А с тобой поумнеть должен. Лишь бы эта старая карга ему ещё голову бы не дурила, ей всё кажется, что он без неё пропадет, тенью всё за ним ходит, разве что с ложки не кормит и задницу не подтирает. Сослать бы её куда подальше, да Дугэла жалко, она ж его с несмышлёныша нянчила. Но ты её не бойся. Поворчит и успокоится, поймет, что лучше тебя нам во всём Ханше не сыскать.
Эилид послушно кивнула и, опустив глаза, спросила:
— А можно мне будет сюда приходить? Когда я буду свободна от дел, конечно. Если буду. Можно?
Бернард, улыбаясь, кивнул, но тут же скорчил недовольную рожу: в дверном проёме возникла нянька мужа и, бросив на Эилид злобный взгляд, процедила:
— Пошли, покажу комнаты, и с ключницей познакомитесь…
Не дожидаясь ответа, женщина развернулась и зашаркала по коридору. Эилид, не понимая, чем заслужила такое отношение, поспешно опустила глаза. Бернард же, тяжело вздохнув, слегка подтолкнул девушку к дверям и произнес:
— Иди давай, а вечером посидим ещё. А пока селись, да с домашними знакомься.
Эилид быстро кивнула и, подтянув подол юбки, поспешила в коридор.

— Житьё моё было сносным, чего уж юлить, — перебирая мохнатый край пледа, которым укрывала ноги, вздохнула мать. — Вождь во мне души не чаял, домашним я тоже приглянулась, да и видели они, как он добр ко мне. Если говорила, что надо — делали. Да и не приказывала особо. Зачем, если можно попросить? Ни с кем не ссорилась. Одно огорчало — Льялл меня просто ненавидела. А я никогда и не знала, что это такое, когда тебя не любят. Ей всё не нравилось, ко всему она придиралась, а я… Жаловаться? Кому? Она на людях ко мне не цеплялась, муж любил её как родную мать и точно не встал бы между нами. Бернард и сам хотел от неё избавиться, да… И я нашла выход, я избегала её. А потом я забеременела и понадеялась, что это умаслит её. Но стало только хуже. Я всё делала не так: если долго спала — плохо, если рано вставала — плохо, если шла гулять — не берегла себя, если сидела в комнате — вредила ребенку. Не то ела, не так ходила…
Эилид со злостью бросила край пледа и прошипела:
— Старая карга! Сколько крови она мне попила! Но когда ты родился, я потребовала у Бернарда, чтоб её и близко не подпускали к детской. Это был первый и последний раз, когда я что-то требовала у них.
— Когда я родился, что-то поменялось, да? — заметил Патрик. — Ведь и двух лет не прошло, как…
— Поменялось. Бернард сильно сдал здоровьем, он дождался правнука, был счастлив и со спокойной душой назначил Дугэла своим наследником. Претенденты были ещё, хоть все и понимали, что именно Дугэл им станет. Меня твой прадед любил и ценил. Последние месяцы я всё время почти проводила рядом с ним. Он так любил смотреть, как ты играешь. Бернард уже почти не вставал с постели, а я приносила тебя к нему, и он словно молодел лет на десять. Он рассказывал тебе сказки, ты их не понимал, но улыбался. Играл с тобой. Тебе было почти полтора года, когда он умер. Я очень скорбела о нём. Он был прекрасным человеком.
Патрик с удивлением заметил, как одинокая слеза скатилась по щеке матери. Эилид не стала отворачиваться, чтоб поспешно её стереть. Обычно мать не позволяла себе показывать слабость, но Бернард Кардорр, видимо, был достоин этого.
— А после его смерти для меня… изменилось всё…

Был ещё не поздний час, но осенью темнело рано, газовые лампы уже освещали коридоры замка. Эилид, прижимая к себе книгу, которую вынесла из библиотеки, тихим шагом направлялась к себе в комнату. Раньше, когда чудом урывалась свободная минутка (когда она уже закончила с делами и муж не вызвал её к себе), она всегда бежала в библиотеку, где с упоением читала едва ли не всё подряд. Бывало, что там она встречала и Бернарда, тогда они больше беседовали. Дугэла в библиотеке Эилид не видела ни разу. Если же она уставала от шумных пиров или частых посиделок, то, с разрешения мужа, тоже отправлялась сюда, в тихую уютную библиотеку. Никому особо не было дела до привязанности Эилид к книжкам, одна Льялл постоянно фыркала, что жена наследника слишком задирает нос и изображает из себя шибко умную, и вместо того, чтоб рукодельничать, как все приличные жёны, просиживает задницу среди никому не нужных книг.
Эилид привычно не обращала на эти выпады внимания. Книги, а после и сын, были единственной радостью в этом месте. Со смертью Бернарда стало и вовсе тоскливо. Дугэл женой не интересовался совсем. Первые месяцы он исправно проявлял вежливость и заботу, часто навещал её по ночам, но стоило ей понести, резко охладел. Эилид его не винила, ей и самой было спокойнее от того, что они не навредят малышу в её утробе, тем более, что Дугэл её не оставил, нет. Он по-своему оберегал её, особенно на людях.
Но вот Патрик родился, а прежнего участия не появилось. Когда сыну исполнилось полтора года, Эилид набралась смелости самой приласкать мужа, но тот лишь отстранился. Всю ночь молодая жена ломала голову над тем, чем она не угодила. Она показала себя как отличная хозяйка. Да, вышивать так и не научилась, но в замке под её присмотром всегда было чисто, домашние — одеты и здоровы, на кухне кипела работа, еда была сытной и разнообразной, гости никогда и ни на что не жаловались, она сама развлекала их беседами, песнями и танцами, и даже выучилась у Бернарда играть в шахматы. Роды не попортили её фигуру и лицо, она всё так же хороша собой. В чем же её вина, что муж охладел к ней? Она ни в чём ему не отказывала, даже, уходя из комнаты раньше него, всегда спрашивала, отпускает ли он её. Где же она допустила ошибку?
Эилид уже твёрдо решилась написать матери, кроме неё никто не даст совета. Когда дирижабль Кардорров подлетал к причальной мачте, Эилид всё гадала, какая семейная жизнь будет у неё с мужем? Как у старшего брата и Анстис, полная бурных ссор и страстных примирений? Настолько страстных, что даже рождение двух детей не умерило пыл? Или как у родителей? Порой спорящих по пустякам, но верных друг другу и ценящих свою вторую половину, сроднившихся настолько, что и разделить нельзя? А получилось всё совсем не так.
Получилось никак. Эилид уже давно пришла к мысли, что она сама Дугэлу особо-то и не нужна, он женился на ней по настоятельному совету деда, ради выгоды клана. Приданное за Эилид давали значительное, родство с Карнуэлами, которым принадлежали все северные острова Ханша, само по себе давало много привилегий. Да хоть бы и беспрепятственный проход во фьорд для пароходов и дирижаблей с северного торгового пути…
Но что-то подсказывало Эилид, что муж не просто к ней равнодушен, он ею недоволен. А вот почему…?
— И как думаешь, где? Опять в своей читальне!
Эилид замерла, услышав знакомый и ненавистный скрипучий голос, и подкралась ближе к двери. В кабинете Дугэла была ещё и Льялл, которая явно опять возмущалась поведением Эилид.
— У меня каждый раз аж зубы сводит от обиды, когда она рот открывает, строит умную, а тебе позориться за неё. Хорошо хоть гости — люди приличные, поддакивают и молчат, не выговаривают тебе. Я ж тебе сколько раз говорила, не пускай её к людям, надо тебе срам этот терпеть!
— В башне её запереть, что ли?! — огрызнулся Дугэл. — Она мне законная жена!
— Сколько у тебя этих жен ещё будет! А от этой давно пора избавиться, сына родила и хватит с неё. Нашел же дед эту белобрысую метёлку, ладно страшная, так ещё и двуличная. Тебе всё в рот смотрит, а на людях позорит! Нормальная жена, если уж муж позволил рядом сидеть, молчит да кивает, если спросят, этой же всё чего-то надо! Говорила я тебе, что дикари они там на севере, дикие, без стыда и совести, вот помяни моё слово, ей родня велела, как пить дать, тебя с ума свести и опозорить! Все потешаются соседи-то над нами!
— Мне никто ещё не высказал же… — неуверенно протянул Дугэл, но Льялл с жаром перебила его:
— Так потому что деда боялись, ему любую придурь прощали, а тебя жалеют просто. А за глаза смеются, да ты и сам своей головой до этого дошел, что я, не вижу, что ли?
Эилид за дверью стискивала книжку, впившись зубами в корешок, чтоб не закричать от обиды. Слёзы лишь чудом не лились из глаз, хотелось с ноги открыть дверь и вломиться в кабинет, чтобы… Обида стискивала горло, к счастью не давая издать и звука. Вот значит, как?! Она терпела всех этих чужих людей, которые таскались в замок через день, чтоб послушать её пение, обсудить с ней новости и волнующие темы, потому как собственный муж и двух слов связать не может и в жизни своей ни одной книжки не прочёл, а она ещё и виновата? Это она — посмешище?! Это она портит любимому мужу жизнь?!
Эилид не унаследовала буйный нрав матери, от сейчас ей хотелось рвать и метать. Но весь гнев разом пропал, когда старая Льялл прошептала:
— Убрать её надо отсюда, и будешь ты счастлив, мой мальчик. Не будет у тебя с ней жизни. Найдем нормальную, красивую, какую сам захочешь. А эту…
— Как я с ней разведусь?! Она мне сына родила! — едва ли не с отчаянием в голосе проговорил Дугэл. — Понятно, что не пустоцвет. Да и приданое её вернуть тогда придется, а это знаешь сколько? Мы его потратили уж давно, всё, что в деньгах было.
— А зачем с ней разводиться? — удивилась Льялл.
— Так если просто отравить, папаша явится выяснять! Ты бы его видела!
— Значит, надо сделать так, чтоб не явился. И чтоб выяснять не надо было.
— Подстроить несчастный случай?
— Так лучше ж можно сделать, несмышленыш ты мой. Весь замок знает, что не приходишь ты к ней. Оно и понятно, у Лейси хоть подержаться есть за что, а на Минэд посмотреть приятно, не то, что на эту твою. А если баба без мужика долго будет, она и сама по сторонам смотреть начнет. Если уже не смотрит. Но твоя дура пока не смотрит, я бы знала. А зря, проще бы нам было. Всего-то и надо, что подловить её на горячем, да на люди позор её вытащить. Просто ж, а?
Просто, согласилась Эилид. В Ханше с этим было просто. Если жену заставали за изменой, то прощали и об том молчали, если так было выгоднее, либо убивали на месте. Клан жены даже не пытался её защитить или мстить, ведь это был позор, такой позор, что лишь смерть его прощала.
И выхода у Эилид не было. Дугэл казнит её и будет в своём праве. И не важно, соблазнится ли она, возьмут ли её силой или просто скажут, что велят…
— И тогда можно будет её прилюдно казнить и… — от радости в голосе Дугэла хотелось расцарапать ему холеное лицо.
— А можно ещё лучше сделать, — не унималась Льялл. — Она тебе кровь пила и позорила, так и ты отплати тем же. Ты ж можешь сказать, что любишь её безмерно, мать сына опять же, рука на неё не поднимается. Но и простить нельзя, так пусть родня её себе забирает! Они такую тварь воспитали бесстыдную, пусть теперь и живут с ней дальше, а хотят, так сами убивают.
— Вот это ты умная, няня, — с восхищением протянул Дугэл, а Эилид с ним согласилась.
Лучше «мести» и не придумать. Эилид достаточно наслушалась стыдных историй от подружек и кухарок, но о подобном даже они говорили шепотом, и никто не мог назвать конкретные имена, чтоб подтвердить, что такой ужас действительно случался. Убить своё дитя — навлечь грех на весь клан. Принять дочь-потаскуху — и ни один клан больше не породнится с теми, кто вырастил такое непотребство.
Похоже, смерть была единственным выходом, но… Патрик. Сын. Который будет знать, что его мать была шлюхой. И какая судьба его ждёт? Пусть первенец, но от нелюбимой жёны, которую запомнят, как…
Дугэл и Льялл с радостью обсуждали, как Эилид с позором будет выдворена из Дорра, а сама Эилид твердо решила, что в этом месте она не останется. Она уйдет и заберёт сына с собой, а чтоб ублюдок-муж не потребовал её и Патрика назад, она расскажет всё от