Дропкат реальности или магия блефа. Надежда Мамаева

Мамаева Надежда

Дропкат реальности, или магия блефа


ГЛАВА 1
[Шаффл судеб]

{Шаффл есть любой способ перемешивания карт для того, чтобы при раздаче получить непредсказуемую и неопределенную комбинацию для игроков. Для шулера же шаффл – удобная возможность сдать себе нужные карты.
Из поучения каталы Хайроллера}

– Для шулера у тебя есть два существенных недостатка. – Голос седого как лунь, но не потерявшего с годами стати старика не был недовольным, он констатировал самую упрямую в мире вещь – факт.
– Какие? – настороженно спросила молодая девушка.
Скорее она сделала это ради того, чтобы поддержать разговор, нежели ей был интересен ответ. Меж тем ее ловкие пальцы чиповали стек одной рукой, собирая ровно двадцать фишек одного номинала в аккуратную стопку. Выходило неплохо, хотя собранный стек еле-еле помещался в ее ладони.
Старик соизволил пояснить:
– Во-первых, у тебя слишком маленькие руки. Под такими ладонями тяжело спрятать крапленую карту или лишнюю фишку.
– Но ты сам говорил, что пальцы-то ловкие, – возразила она, недовольно пыхтя. Стек, после того как девушка дропкатом отделила от него стопки по пять, четыре и три фишки, значительно уменьшился и сейчас весьма вольготно размещался в ее ладони.
– Не перебивай! – Старик посерьезнел. Его наставительный тон в такие минуты всегда заставлял ее внутренне подобраться. – Маленькие руки для мужчины. Да, глядя на твои пальчики, тяжело будет заподозрить в тебе шулера – а это уже скорее плюс, нежели минус. А вот вторая проблема посерьезнее.
Выдержав настолько длинную паузу, что даже лицедеи императорских подмостков обзавидовались бы, добавил:
– Потому как женщин-катал не бывает. Ни один уважающий себя герр не сядет играть за стол с дамой не только высшего, но и полусвета. А с теми, кто бы сел играть с женщиной, я бы сам не советовал тебе связываться. Это наверняка такая шушера, что и заточку под ребро не погнушаются после игры пустить.
– А зачем же ты меня тогда учишь всему этому? – Девушка недоуменно обвела взглядом стол зеленого сукна, на котором лежала пара запечатанных колод. В углу виднелся столбик ставок, написанных мелом (они были сделаны ныне беседовавшими еще вчера, когда девушка и старик на интерес до полуночи играли в аллусский пятикарточный принт), стояли стеки с фишками и лежали собственно карты.
– Потому что знания лишними не бывают. У тебя и так, кроме этих знаний и родословной, ничего за душой нет, – припечатал старик.
Тут Хайроллер был прав. Некогда отец юной фьеррины, что ныне вела беседу, достопочтенный герр Мираскес Хайроллер (он же сын старика, сидящего за столом) был любителем играть по-крупному, ну и проигрался. Подчистую. А после решил проблему долгов кардинально – пустил себе пулю в лоб. Может, для него это и был геройский поступок. Может, Мираскес и думал, что таким образом избавит хотя бы свою любимую жену и маленькую тогда еще дочурку от долговой ямы... Но Вассария (а именно так звали юную собеседницу) подросла и твердо усвоила, что самоубийство – это способ лишь перекинуть свои проблемы на плечи близких, самому канув в небытие. Мираскес для себя все решил, оставив на этом свете дражайшую супругу с маленькой дочкой на руках в осаде кредиторов.
Мать Вассарии – тогда молодая еще красавица двадцати одного года – сделала то, что было возможно в ее ситуации: выставила единственное свое богатство на аукцион мужского тщеславия. И стала из баронессы Хайроллер графиней Бертран.
Герр Бертран был уже немолод, статен и столь же дружелюбен, как мраморная колонна. Когда шестилетняя Вассария увидела его в первый и последний раз, он показался ей олицетворением вечной зимы: снежно-белые волосы, резкие черты лица, индевеющий взгляд.
По итогам той приснопамятной аудиенции и последовавшего разговора с матушкой Васса и была отослана в провинциальное захолустье к деду, герру Аллару Хайроллеру, в прошлом ловеласу и шулеру (впрочем, последнее так и не было доказано), сколотившему свое состояние на карточных играх.
– А папу ты тоже учил играть? – Этот вопрос мучил девушку давно, но ей все никак не удавалось его задать. А тут дедушка в почти благодушном настроении...
– Нет.
Резкий, рубленый ответ заставил ее внутренне поежиться. Уж больно тон был хлесткий, словно удар кнута.
– Не только не учил, но и категорически запрещал ему брать в руки карты. Мираскес был слишком увлекающимся. Слишком... Он и помолвки с твоей матерью добивался с какой-то одержимостью, азартом. Хотя семья этой почтенной фьеррины была против их брака, твоему отцу таки удалось добиться желаемого.
Итог этих достижений, то бишь Васса, сейчас сидел за столом и чувствовал, практически материально ощущал, как мрачные мысли деда, словно стая воронья, кружат над его головой.
– Не отвлекайся, давай теперь ложный карттинг, а потом шаффл. И когда будешь мешать карты, спрячь в рукав трефового туза.
В этом весь Аллар Хайроллер. Для него лучшее лекарство от любых тяжких дум – это дело. А любимое его дело – карты. Сейчас он уже редко выходил в свет. Да и какой «свет» в этой техонской глуши?
Маленький городок в одной из провинций необъятной империи, где из развлечений осенняя ярмарка, зимние побоища и традиционное весеннее сжигание чучела Ульраны-зимы на городской площади перед ратушей. На последнее, кстати, выходит посмотреть и сам хоганов дланник: осенит всех божьим знамением, обзовет народное гулянье мракобесьем, полюбуется, как пылает костер, да и обратно в храм зайдет. Бывает, еще какой-нибудь недобитый лютней менестрель приедет, затянет заунывную балладу. Хорошо, если у сего лицедея голос будет, а то ведь иногда как завоет, что все коты в округе в недоумении – какому их усато-полосатому собрату так хвост прищемили?
Домик, где жили дед с внучкой, был небольшим. Это единственное, что осталось у Аллара после погашения части сыновних долгов. По хозяйству помогала баба Гара – дородная тетка из ближайшего околотка, приходящая к ним два раза в неделю, чтобы приготовить, постирать да прибрать. Впрочем, в последнее время часть ее обязанностей по настоянию дедушки Васса взяла на себя, как то: готовка, штопка и уборка. Хотя графини (априори) и не должны заниматься такими делами, но то в теории, а это – жизнь.
Так и жили они вдвоем: герр Хайроллер и его внучка, то бишь Вассария Бертран (отчим все же согласился дать ей свои титул и фамилию при условии, что больше не увидит падчерицу).
Образование и воспитание Вассы были целиком и полностью заслугой дедушки. Конечно, тонкостей этикета она при таком раскладе, увы и ах, не знала, умением искусно картавить (говорят, в столице сейчас среди барышень это модно) похвастать тоже не могла, а из танцев знала только креп и мальрон – то единственное, что играли на приемах, устраиваемых губернатором.
Стук в дверь вывел Вассу из размышлений.
– Сходи открой. – Дедушка, удобно расположившийся в кресле-качалке, не пожелал покидать столь уютное пристанище.
Выйдя из залы и добравшись по коридору до входной двери, девушка отперла замок.
На пороге стоял почтарь. Похоже, новенький. Раньше письма и газеты разносил почтенный Мальрин. Но старик начал сдавать и засобирался на покой. Его преемника украшала щербатая улыбка, чуть задранный кверху конопатый нос и кургузый сюртук. Все это никак не вязалось со слякотной погодой, что властвовала на улице. Мешанине из дождя и снега под стать постная серая физиономия и доха потеплее.
– Письмо для герра Хайроллера.
– Я за него.
Плутоватый парнишка озорно улыбнулся и, почесав не сильно чистой пятерней взлохмаченные вихры, выдал:
– А не сильно ты на герра похожа. Что делаешь сегодня вечером?
Брови девушки непроизвольно взметнулись вверх. Молодчик, статься, принял ее за смазливую служаночку: ну да, платье простое, серое, купленное (не сшитое на заказ точно по мерке) в лавке не для господ, а для горожанок. Ну шустер! Времени зря не теряет.
– Вечером, конечно, свободна, вот только уложу сына и трех дочурок спать, – и, не давая молодцу опомниться, Васса игриво прощебетала, как бы извиняясь: – Раньше у них папашка был, он их и укладывал, но он слинял, вот спиногрызы плохо и засыпают, но если новый на должность отца появится...
Девушка усиленно захлопала ресничками, кося под альтернативно одаренную. Парень впечатлился и уже более серьезным тоном, с обращением на «вы» произнес:
– Вот ваше письмо, передайте его герру.
Больше не говоря ни слова, развернулся и вприпрыжку унесся дальше по улице.
– Надо же ж, какие мы пугливые, – для порядка прокомментировала девушка, для пущей картины уперев руки в бока. Закрыв дверь, она вернулась обратно к деду.
– Васса, зачем ты так с молодым человеком? – Тон старика был серьезен, но мракобесы в глазах плясали джигу.
– Я-то совсем ничего, я совсем даже не против, это он какой-то пугливый оказался... – поддерживая игру деда, начала Васса.
– Ладно, давай сюда, что он там принес.
Девушка протянула письмо деду. Такая корреспонденция, с графской печатью рода Бертран на сургуче, приходила ежегодно два раза – на день рождения Вассы и под Новый год. Писала матушка, поздравляя дочь с очередным праздником.
Вассария, сначала старательно выводившая неумелой рукой руны на пергаменте и отсылавшая свои послания чуть ли не каждый месяц (они так и оставались без ответов), впоследствии стала лишь пунктуально отвечать на приходящие письма, отстраненно интересуясь погодой, природой и матушкиным здоровьем. Пришедший конверт выбивался из привычного эпистолярного графика.
Меж тем дед распечатал сургуч и углубился в чтение. По мере того как его выбеленный временем, но все еще цепкий взгляд бегал по строчкам, лицо все больше походило на такое, о котором шулера говорят – игральный фасад: без эмоций, бесстрастное, ничего не выражающее. Плохой признак.
Дед оторвал взгляд от листа, испещренного бисерным почерком матушки Вассарии, с кучей завитушек и вензелей в конце каждого слова, и, на мгновение замолчав, произнес:
– Ну что ж, это должно было когда-то случиться. Я дал тебе все, что мог. Денег, увы, у меня нет, есть только знание и умение выигрывать в карты. Их тебе я и передал. А сейчас, похоже, твой отчим и моя бывшая невестка вспомнили о том, что у них подросла девица на выданье и решили расплатиться с кем-то из знати, заключив брачный договор на твое имя.
Умению держать удар дедушка научил Вассу еще в первый год ее пребывания в этом доме. Вот и сейчас, раздираемая бурей чувств от смятения до негодования, внешне девушка старалась выглядеть спокойной. Не задавала вопросов, обычных для семнадцатилетней фьеррины, оказавшейся в схожей ситуации. Старик одобрительно усмехнулся и мгновение спустя продолжил:
– В письме не сказано, за кого тебя прочат, но готовься к тому, что будущий супруг навряд ли будет воплощением девичьих грез, скорее уж таким же старым ревматиком, как и я.
В его словах была доля истины: на подарки судьбы из рук отчима надеяться не приходилось.
– В письме также сказано, чтобы я отправил тебя в столицу в сопровождении компаньонки, но поскольку ее у нас и в помине нет, придется тебе поехать одной.
– А как же приличия? – подначила дедушку внучка.
– А разве ты их соблюдаешь? – в тон ей ответил Хайроллер.
Так и началась предсвадебная эскапада Вассарии.

Чахлая на вид каурая лошадка проявляла чудеса выносливости, одолевая с завидным упорством до семидесяти лин в день, в то время как породистые рысаки, пройдя это же расстояние (правда, немного быстрее), требовали смены. Довеском к ее седлу и поклаже выступала Васса, мокрая, грязная и злая. От дилижанса, ходившего раз в месяц в сторону столицы, и дамского платья они с дедушкой отказались. Одиноко путешествующая фьеррина – большой искус для мошенников. Да и к сроку, указанному в письме, Вассария никак при таком способе путешествия не успевала. Поэтому – мужское седло, порты, заправленные в голенища сапог, да плащ, подбитый мехом. Последний, укрывавший от мороси, что является предвестником скорой зимы, лип к лошадиному крупу и уже не согревал, насквозь пропитанный влагой. До столицы оставался один дневной переход, и заночевать на этот раз Васса планировала в таверне, что уже виднелась у обочины широкого и многолюдного тракта. Чуть в стороне от нее располагалась небольшая деревенька. Девушка припомнила карту, что рассматривала с утра, кажется, название этого поселения Старые Параты. Что такое эти самые «параты» она не знала, но почему-то данное словосочетание прочно ассоциировалось у нее со старыми портками. Уж не знамо почему.
Оставив лошадь у коновязи и кинув монетку расторопному мальцу, зашла, мысленно помянув недобрым словом бывшего хозяина кобылы, удружившего с кличкой животины – Пехота. Причем ни на какие другие эта зараза не отзывалась, разве что на Пёху еще, хотя, справедливости ради, каурая ее оправдывала – плелась по грязным колеям тракта и не вязла.
Таверна приветливо встречала путников гвалтом, запахом прокисшего пива и чесночным духом, который призван был отпугнуть нечисть. По мнению Вассы, так и первых двух составляющих вполне бы хватило, но хозяин рачительно развесил плетенки с сим луковичным не только у входа, но и по всему залу.
Девушка устало откинула капюшон, выискивая взглядом свободное место. Плохая погода сделала эту задачу трудновыполнимой – зал был полон народу. Кто попроще – прихлебывал пиво и закусывал пенный напиток сушеным окуньком, кто побогаче – за отдельным столиком вкушал бараньи ребрышки с гречневой кашей и вином.
Углядев-таки свободный столик, правда, недалеко от выхода, из которого сноровистая разносчица то и дело выносила заказы или уносила подносы с пустой посудой, Васса ринулась на облюбованную территорию.
Устроилась на лавке и вытянула ноги, а заодно оперла спину и многострадальную поясницу о притолоку двери, за которой в очередной раз скрылась подавальщица. Дорога изрядно вымотала Вассу. Ей хотелось поесть и поскорее завалиться спать. И особо даже неважно при этом, насколько чистой будет постель – девушка чувствовала, что рухнет туда, не раздеваясь.
Вассария отстраненно подумала, что надо бы заплатить за нумер вперед – а то вдруг еще пожалует кто, и свободных комнат вовсе не останется. Но вставать ей откровенно не хотелось.
Дородная, но при ее комплекции невероятно расторопная тетка нависла над девушкой спустя всего каких-то пару клинов, за это время Васса как раз успела отогреться, но не сомлеть от тепла.
– Чего изволит фьеррина? У нас сегодня подают бараньи ребрышки с гречневой кашей, заправленной шкварками, есть вчерашние щи с мясным пирогом, свиная рулька вот-вот поспеет... – разливалась не хуже площадного зазывалы подавальщица.
– Каши со шкварками и кружку сбитня. – Вассария мысленно подсчитывала сребры, что остались у нее в кармане. На мясо явно не хватало.
Слегка разочарованная таким скудным заказом, разносчица повернулась к фьеррине своей весьма внушительной кормой и уплыла восвояси. Уже через два клина перед Вассой стояла вожделенная каша. Положив оговоренный сребрень на столешницу, девушка принялась за еду. Между делом она отметила, как команда ловкачей обувает какого-то улана в арамского везунчика – игру до жути примитивную, но почему-то наиболее распространенную среди вояк.
Ну да – каждый о своем: портной всегда подмечает, ладно ли скроен сюртук, сапожник вперится в обувку, а шулер – знамо дело, перво-наперво отметит негласных коллег по цеху. И лишь потом может обратить внимание на то, как заезжий сказитель настраивает лютню, трактирщик утирает выступившие на проплешине бисеринки пота, а ушлый крысюк, балансируя на потолочной балке, точит зубы о пеньковую веревку, к которой привязана чесночная плеть. Надо полагать, и грызуну не по нраву забористый дух, вот и спешит избавиться от его источника. – Умная тварюшка.
Васса с непонятным ей самой азартом наблюдала за крысюком: вот плетенка начала раскачиваться, как незакрепленная стропа на гросс-мачте, и, оторвавшись-таки от балки под победный визг крыса, перевернулась в воздухе, упав аккурат на темечко солидного господина, решившего оттрапезничать в сем трактире. Голова герра при этом происшествии пострадала незначительно, зато значительно пострадала гордость, поскольку основная сила удара злополучной плетенки пришлась на парик. Он-то и смягчил столкновение, но при этом не просто съехал набок, а подпрыгнув, словно в него вселился беспокойный дух, описал плавную дугу и упал к ногам подавальщицы.
Дородная дама, несшая аж восемь кружек пива, не заметила оказии и поскользнулась на накрахмаленных буклях. При этом досталось всем: кому – само пиво (жаль, что только наружно, а хотелось бы во внутреннее употребление), кому – отборная брань в несколько этажей, а несчастному герру, хозяину парика, – еще и кружкой по голому, как коленка, темечку (это уже от щедрот души разносчицы). И если падение плетенки заметили не все, то столь варварское разбазаривание пива не оставило равнодушным почти никого. Даже каталы и вояка, которого они так ловко облапошивали, оторвались от своего увлекательного занятия.
А крысюк, никем, кроме Вассы, не замеченный, ловко пробежал по матице и спустился по другой плетенке к стойке. На ней красовался расписной поднос, на котором ароматным, пышущим жаром курганом возвышалась горка пирожков. Крыс, не будь дурак, цапнул самый большой и был таков.
После того как волнения слегка улеглись, Васса вновь посмотрела на своих «сослуживцев». Процесс раздевания улана шел вовсю: вот молодой вояка уже снимал с шеи кулон на цепочке кордового плетения. Девушка пригляделась внимательнее – подвеска, похоже, родовая, старинная. Что-то внутри Вассы дрогнуло. «Может, и мой батюшка так же вот когда-то...» – мелькнуло у Вассарии. Пока она добиралась до столицы, несколько раз видела, как работает команда катал, но в предыдущие разы ей их жертв было нисколько не жаль. С первого взгляда девушка распознавала в них заядлых игроков с трясущимися руками, неотрывно следящих за колодой. А этот улан сдается, сел играть по глупости, сначала выиграл пару раз, поверил в удачу, а как оглянулся – понял, что проиграл больше половины, и сейчас пытается отбить свое. Вон уже и не пьет принесенного вина, а в глазах отчаяние и безысходность.
Костеря себя за мягкотелость и подозревая, что добром желание помочь не кончится, девушка встала и слегка пошатывающейся походкой пошла к игрокам, по ходу умыкнув с соседнего столика у отвлекшегося ротозея кружку пива. Им Васса прополоскала рот для запаха и достоверности образа.
–Реба-а-а-а-та, ик! Я смотрю, тут в везунчика играют, ик!
Тяжелее всего далось изображение пьяной икоты, как у развязной девки.
Постояла, оглядывая честную и не совсем компанию, и, не спрашивая ни у кого разрешения, плюхнулась рядом с уланом.
– И мне сдавай! Двое на двое, – неопределенно махнула нетвердой рукой.
До этого улан играл с троими: коренной – главный катала – жилистый мужик из породы тех, что и в двадцать, и в сорок выглядят одинаково. Он смотрел на Вассу с прищуром – оценивал. Его ручной – помощник и подбрех – парнишка не старше Вассы, но уже успевший выбить себе где-то пару передних зубов, широко улыбался, явно радуясь еще одному залетному дурачку, вернее, дурочке в лице разбитной девахи навеселе, решившей испытать карточную удачу. Третий – бугай, надо полагать, именно с ним пришлось бы в конце вечера на кулаках (сабли при улане что-то не видно) разбираться молодому вояке – смотрел на девушку с энтузиазмом вола, перед которым поставили корзину яиц: в смысле – на фиг, это ему не нужно.
По едва заметному знаку коренного бугай, буркнув себе под нос, дескать, пойду воздухом подышу, поднялся из-за стола и направился к выходу, у двери обменявшись парой слов с вышибалой.
«Прекрасно, значит, и хозяин в доле с этой компанией!» – мелькнуло в голове у Вассы.
Меж тем коренной, что-то насвистывая, стал тасовать колоду и, сделав ложную подрезку, начал сдачу карт.
В глаза девушке сразу бросился неумелый крап – по нескольку точек в двух диагональных углах. Примитив, рассчитанный на вот таких простачков, как улан. Последний, кстати, косил на Вассу недовольными глазами цвета янтаря. Странно, обычно у слегка смуглых, темноволосых, к коим относился спасаемый, и глаза более темных оттенков («Гляди-ка ты, природа расщедрилась на столь дивное сочетание!» – ехидно прокомментировал внутренний голос девушки). Небольшой шрам на лбу, почти у линии роста волос, и тонкая заиндевелая прядка на виске говорили о том, что жизнь у молодого вояки бурная, не всегда легкая.
Улан не оценил порыва Вассарии и попытался избавиться от нежданного карточного партнера:
– Может, вы, юная леди, найдете себе другое развлечение?
Хотя, если вслушиваться в интонации, а не смысл, выходило: «Шла бы ты, деваха, отсюда, проспись сначала!»
– Может, ик, и найду, но позже, а сейчас сыграем, – и Вассария выразительно размяла пальцы.
Коренной, поняв намек, шустро закончил шаффл и сдал всем по пять карт, игнорируя протест герра.
Ну да, вояка мог встать и уйти, отказавшись играть в компании девушки, но тогда шанса отбить свое уже не будет. Улан как-то обреченно вздохнул и взялся за колоду.
В первой партии, знамо дело, новичкам, благодаря ловкости коренного, повезло, во второй тоже. Пока карты шли, Вассария незаметно ногтем сделала насечки на ребрах всех «портретных», как дедушка учил: по одной на тузов, по две на королей, по три на дам. У ходовок от десяток до двоек тоже постаралась сделать насечки, но уже на углах.
Девушка предвкушающе улыбнулась про себя. Дальнейший расклад событий являлся классикой жанра и был известен каждому шулеру средней руки: после третьей партии, когда, по идее, молоденькая феррина должна уже быть на кураже, ей дадут первый раз проиграть. Потом отыграться и... дальше будут раздевать, как до этого улана.
Время было уже далеко за полночь, и таверна опустела, за столом остались только четверо: Васса, спасаемый ею и двое катал. Замыленные карты шлепками ложились на стол, бугай все никак не мог надышаться свежим воздухом, а фамильная подвеска улана красовалась у девушки на шее, сияя камнем, вставленным в оправу, как-будто в насмешку над коренным.
Игра (тринадцатая партия по подсчетам Вассы) шла с переменным успехом, но большую часть проигранного уланом девушка уже отбила. Коренной все никак не мог взять в толк, откуда феррина знает, когда нужно скинуть и уйти в пас, да еще и своему «напарнику» дает пьяные, но такие дельные советы. Однако в этом не было ничего мудреного: и коренной, и девушка знали карты друг друга. В таком случае побеждает даже не тот, у кого приходит комбинация лучше (знамо дело, они и у него, и у нее хороши – рукава-то у обоих есть, впрочем, как и ловкие руки), а тот, чьи нервы крепче.
Коренной злился, скрежетал зубами, но сделать пока ничего не мог.
Вассария почувствовала надвигающееся даже не затылком. Внутри словно образовался снежный ком, прокатившись от горла к низу живота, набирая массу и обороты. Улан вдруг резко толкнул ее в бок, и она упала со скамейки, чтобы мгновением позже увидеть на том месте, где только что была, рукоять метательного ножа.
«Все-таки не рассчитала!» – словно эхо сыгранной гаммы, что несется по коридорам, прозвучала в голове у девушки мысль.
Терпение бугая лопнуло, и он решил добраться до вожделенных денег не почти законным путем обжуливания в карты, а банально перерезав девице с уланом глотки.
Вот поэтому баб-катал и не бывает! Разборки после крупных проигрышей нередки, но обычно скандалит потерпевшая, кинутая сторона. Поэтому шулер должен, помимо виртуозного владения картами, либо быстро бегать, либо хорошо драться. Махать кулаками Васса при всем желании не могла (комплекция не та), поэтому выбрала первый вариант. Не вставая, на карачках, заползла под соседний стол и намеревалась уже оттуда, с низкого старта, дать деру до двери, ведущей на кухню, поскольку вышибала загораживал основной выход и, судя по всему, был готов принять участие в начинающейся забаве.
Тут произошло еще одно событие, заставившее девушку слегка поменять свои планы. Улан, оставленный всего на один вздох без внимания, залихватски свистнул. Коренной попытался дотянуться до него через стол заточкой, метя в печень, но лишь полоснул лезвием по штанине начавшего резко вставать вояки. После этого входная дверь и ставни на окне с треском вылетели, в зал ворвались пять человек в неприметной серой форме дознавателей его императорского величества Ваурия тринадцатого.
– Не двигаться! – Грозный окрик подействовал не хуже заклинания.
Впрочем, магией, которую по наущению хогановых дланников именуют мракобесьем (а магиков, соответственно, преследует святая инквизиция), тут и не пахло. Зато ощутимо тянуло душком паленой шерсти, в том числе и Вассы. Как спасать теперь свою шкуру, девушка не совсем представляла. Разве что скосить под пьяную дурочку, что она и сделала.
В звенящей тишине задом выползла из-под стола, своротив при этом табуретку, шатаясь, распрямилась и как можно более пьяным голосом произнесла:
– А шо, собственно, здесь происходит?
По улановой физиономии девушка поняла, что слегка переборщила, ибо пару вздохов назад ее голос и движения были на порядок трезвее.
– Вы, юная феррина, присядьте, – и дознаватель, отвернувшись от Вассы, скомандовал: – Арестовать.
Связали всех подельников быстро и качественно, в том числе и трясшегося осиновым листом хозяина трактира. Когда зал опустел (Вассария старательно исполняла роль пьяненькой искательницы приключений на свою пятую точку, так толком и не понявшей, что произошло), ей на плечо легла рука.
– Да уж! Ты мне чуть всю операцию не загубила! – Спасаемый пару клинов назад улан тяжело вздохнул.
– Мы эту шайку со жнивня пасли, знаешь, скольких они по миру пустили? А скольких на следующее утро в канавах нашли? – и, не дождавшись внятного ответа, продолжил: – То-то же. А сегодня ловили на живца... но тут ты, такая везучая, на мою голову выискалась.
И, вздохнув, продолжил:
– А если бы они состорожничали? Не кинулись бы убивать, а отпустили с отыгранным?
В принципе Васса на это и рассчитывала.
– Тебя хоть звать-то как?
– Вассария Бертран, – осоловело выдала девушка.
– В общем, Васса, везучая ты малышка, – заключил улан, разглядывая урон, нанесенный штанине. В прорехе виднелось бедро мужчины с приметным родимым пятном в виде пятиконечной звезды. И поскольку многословием феррина не сильно далеко ушла от столешницы, присовокупил: – А меня Эрден дис Антер.
«Ух ты – граф! – про себя присвистнула Вассария. – И что же ты, такой знатный, делаешь в дознавателях?»
Мужчина меж тем стянул шнурок, скреплявший волосы на затылке, и с упоением помотал головой.
– Неплохая ты, Васса, крошка, хотя с твоим везением что-то не то, словно тебе магик над колыбелью ворожил.
«Ну да. Ворожил. Аж целых одиннадцать лет, и имя этому магику – Аллар Хайроллер», – мысленно прокомментировала девушка.
Но у мужика, похоже, начался «откат». Дед рассказывал ей про такое. У кого как это состояние выражается: кого-то тянет закурить, иной уходит в себя, а вот дис Антеру, похоже, надо выговориться.
Хотя следующие слова герра опровергли предположение Вассы:
– Ладно, что-то я заболтался, пора уходить, да и тебе тут задерживаться не стоит.
И вышел вон, забыв про подвеску, во время потасовки скользнувшую в ворот рубахи девушки. С усталости забыл, не иначе.
То, что оставаться в трактире не с руки, Вассария и так поняла, а поскольку до рассвета всего какая-то пара свечей, решила отправиться в путь затемно.

ГЛАВА 2
[Каттинг обстоятельств]

{Узнать, насколько профессионален шулер, можно по тому, как чисто он делает ложный каттинг. Имея семнадцать фишек, дилер срезает три стопки по четыре и одну по пять фишек (которую и раскидывает) – это дает иллюзию, что в стеке двадцать чипов. Если в первую пару мигов этого обмана тебе не удается заметить – не садись с таким играть. Он тебя обует. Если же сразу видно, что он нарезал стек ложно, виду не подавай – такого ты разденешь на раз. А в картах жертве заранее не стоит знать, что она – жертва.
Из мемуаров старика Хайроллера}

Воспользовавшись советом Эрдена, Васса не мешкая набросила на плечи слегка просохший плащ и покинула негостеприимный трактир в то время, которое в народе зовется воровским. Предрассветная темень гуще чернил, а дрема, с которой в полночь еще удается легко бороться, сейчас валит с ног. Клин волка. Недобрый клин.
Пехота, недовольно кося на Вассу карим глазом, обреченно разрешила взнуздать себя. Спину эта поганка подставлять не торопилась, и девушка сделала три круга почета перед врединой, прежде чем та соизволила остановиться.
Потник и вальтрап кобыла приняла как неизбежное, а вот от седла и подпруги отказалась наотрез, ненавязчиво отходя от Вассы каждый раз, когда та пыталась закинуть их ей на спину. Прижав-таки четвероногую мракобеску к одной из стен конюшни и недобрым словом помянув стременного (в чьи обязанности и входило седлать лошадей постояльцев), девушка начала затягивать подпругу. Сначала не сильно, но Пехота сразу же надулась, словно приснопамятная мышь на крупу, и стала похожа на бочонок забродившего вина – вот-вот рванет так, что щепа и железные ободья полетят в разные стороны. Закрепив ремень, девушка выпрямилась и огляделась.
В углу денника стояло ведро с паданкой. Яблоки – побитые, а некоторые и слегка подгнившие – то, что нужно. Выбрав парочку, вернулась к саботажнице и, пока Пехота уминала угощение, коварно завершила начатое, потянув что есть сил за ремень. Не ожидавшая такого коварства и отвлекшаяся на яблоки кобыла ослабила бдительность и расслабила брюхо. Чем Васса и не преминула воспользоваться. После того как подпруга на лошади была затянута на совесть, а чересседельные сумки перекинуты, Пехота смирилась с тем, что ее дурная хозяйка все же решила отправиться в путь в столь непроглядную темень.
Выведя кобылу из денника и вскочив в седло, Вассария направилась в сторону Урмиса. Оставшиеся полсотни лин пути ее занимали мысли как о грядущем, так и о недавно случившемся. Получалась этакая затейливая мешанина, впрочем, не предвещавшая ничего хорошего.
Унылый сереющий пейзаж, когда осеннее солнце еще не встало, а лишь собирается взобраться на горизонт, как нельзя лучше гармонировал с ее настроением. Не хватало лишь вересковой пустоши, оную, впрочем, успешно заменяло поле, оставленное под пар. На нем с упоением золотоискателей скакало воронье, временами оглашая утреннюю тишину карканьем, по сладкозвучию сравнимым с серенадой несмазанных дверных петель. Грязь, хлюпающая под копытами Пехоты, составляла пернатым аккомпанемент.
Лошадь уверенно шла вперед, а вешки столбов, отмечающих очередной пройденный лин, начали украшать похабные и карикатурные картинки, намалеванные углем. Некоторые даже сопровождались срамными надписями с пояснениями. Чувствовалось: впереди путника ожидает культурная столица империи – Урмис.
Стражники, что дежурили на северных воротах, обрадовались Вассе, как неродной (ибо у чужих отнять что-то легче, чем у ушлой родни, знающей тебя вдоль и поперек). Северное направление и так не пользовалось большим спросом, а еще в такую-то погоду, да на исходе листопадня. Взяток, почитай, не с кого брать, не то что пошлины. А тут Вассария. Вся такая, подающая материальные надежды кошелькам стражников.
После пяти клинов спора, по итогам которого стражники еще раз убедились, что чем беднее путник, тем он отчаяннее умеет торговаться (а эта и вовсе по ощущениям рыночным торговкам близкая родня), они посовещались, побряцали броней, плюнули, решив, что с паршивой путницы хоть мелочи звон, и сошлись на одном серебре и четырех медяках, к обоюдной радости обеих сторон. Вечером же начальству было доложено, что через северные ворота сегодня никто не проезжал.
И вот Вассария оказалась на улицах Урмиса. Нешироких, но двум каретам со скрипом разъехаться можно. Несмотря на заунывную погоду, город жил, город бурлил, образуя водовороты людских течений. Проходя мимо рыночной площади, девушка уловила крики продавцов и сварливое ворчание некоторых покупателей, пытающихся сбить цену. Один торгаш так витиевато расхваливал продаваемую карету, что девушка мысленно поневоле начала заканчивать за него фразы:
– Прежний владелец был без ума от этой кареты! – увещевал барыга солидного герра.
«Ага, он и сейчас ее повсюду разыскивает...» – ехидно подумалось девушке. Уж очень жуликоватый вид был у продавца.
– Дверцы захлопываются легким движением руки!
Васса про себя закончила: «Ну да... И отпираются несильным нажатием лома».
– Эта карета верой и правдой послужит вам в хозяйстве!
Наездницу так и подмывало добавить: «...в качестве затычки для дыры в заборе».
На последней фразе пройдошистого продавца:
– Покупайте у меня – не пожалеете! – девушка усмехнулась, логически продолжая речь торгаша: «...меня, если потом найдете», поскольку продаваемая карета могла стать счастливой покупкой только для полного идиота – разваливающийся скворечник на колесах, не иначе.
Продавец, как будто затылком почувствовавший нездоровый интерес девушки к сделке, под локоток развернул потенциального покупателя так, чтобы тот, не дай Хоган, не увидел ехидный взгляд Вассы.
Сам же торгаш недовольно зыркнул в сторону всадницы. Она сочла за лучшее не мешать естественному эволюционному процессу торговли, принцип которого – выживает и богатеет хитрейший, и двинулась дальше.
Ловя на себе безразличные взгляды простых горожан (эка невидаль, еще одна юная феррина из сотен приехала покорять столицу), а порою и смешки тех, кто познатнее (эти уже оценивали редкую масть кобылы и непрезентабельный внешний вид наездницы), девушка медленно, но верно продвигалась к дому отчима. В поисках очень помог разбойного вида пацаненок, коему был кинут медяк, но с оговоркой, что по прибытии к указанному особняку провожатый получит вдвое больше. Вот он и бежал впереди, старательно указывая кратчайший путь. Ботинки были явно великоваты шустрому мальцу, отчего попеременно слетали с его ног, демонстрируя взору наездницы потрепанные пятки. Но, несмотря на обувные коллизии провожатого, девушка достаточно быстро добралась до родового гнезда Бертранов.
Получив оговоренную мзду, шустрый проводник растворился в толпе, а Васса осталась один на один с ее новым домом. Хотя каким ее, каким домом и насколько новым?
Громадина, построенная в некогда модном ромулском стиле, взирала на всех жаждущих попасть внутрь своими зашторенными окнами. Мрачная, угрюмая. Олицетворение величия и непоколебимой решимости некогда целой династии. Место, где матушка Вассарии провела последние одиннадцать лет в качестве законной супруги Алияс-Гронта дис Бертрана. Теперь это место стало и временным пристанищем Вассы.
Она остановилась у железных ворот ажурной ковки в нерешительности, ощущая себя приснопамятным бараном, решившим проверить бранбирские ворота на ударопрочность рогов. Уже доподлинно неизвестно, кто остался в той легендарной схватке победителем. Вроде и ворота не уцелели, и рога, хотя последние все же, по слухам, пострадали меньше, чем двухсотлетний памятник зодчества. Это еще раз подтверждало, что таран из дурости и упорства практически несокрушим.
Надвинув капюшон поглубже – противная крупа, падающая с неба, не вдохновляла любоваться окружающим, – девушка пошла на приступ цитадели. Привратник, словно последний защитник барбакана, по-индюшачьи раздувшись от важности, смерил ее презрительным взглядом. Это был слуга из породы тех, что считают себя в доме наиглавнейшими, но ровно до тех пор, пока не появится хозяин.
Вот и сейчас, облив путника (благо плащ и надвинутый капюшон скрывали все, даже пол всадника) с ног до головы презрением, процедил сквозь зубы:
–Че надо?
«Ну да, я не в соболях и горностаях, и бриллианты на перстах не сверкают, но зачем сразу брать верхние ноты хамства? И самое обидное: пошли такого далеко и надолго по... лесной тропинке – оставишь гордость в целости, а вот нервы лечить у докторусов основательно придется», – размышляла Вассария. Итогом ее дум стало решение засунуть эту спесивую привилегию дураков (потому как любой здравомыслящий богач, он или бедняк, рано или поздно поступается гордостью под гнетом ли обстоятельств, в угоду ли выгоде) в... и сыграть. Сыграть на обстоятельствах, характерах и нервах.
– Мне необходимо увидеть господина...
– Пускать не велено, хозяин с утра не в духе, – важно изрек привратник, не дав ей даже договорить.
«Не пустит», – отчетливое скорее ощущение, нежели мысль. Решив зайти с другой стороны, девушка расправила плечи и как можно более грозным тоном, добавляя баска, произнесла:
– С депешей, от службы инквизиторов! Срочно. Лично в руки.
Судя по тому, как маска надменности потекла по лицу вешним снегом, короткая речь Вассы произвела эффект. Но бастион в лице привратника не был готов к окончательной капитуляции.
– Его светлость не велел никого пускать... – вновь повторил он, но уже без спеси, и, словно оправдываясь, присовокупил: – Они ожидают сегодня прибытия падчерицы и сына своего. Только их господин велел жаловать. Однако же-с, гонцов инквизиторской службы всегда пускали и в неурочные часы...
Последнее было, скорее, размышлением вслух, а вот то, что помимо Вассы сегодня должен прибыть еще и отпрыск, весьма заинтриговало девушку.
Маменька ее после замужества так и не смогла еще раз выполнить изначальное женское предназначение, кое заключается в продлении рода, и подарить нового наследника... Но, похоже, это не привело к прерыванию мужской линии рода Бертран. Вот так нечаянно Вассария и узнала, что у нее есть брат. Приехала бы она, как и положено приличной фьеррине, в карете с компаньонкой, представилась чин по чину – так до замужества могла бы и не узнать о наличии некоторых родственничков. Домина-то вон какой. При желании разминуться легко, да и без желания – тоже раз плюнуть.
Тем временем, приняв ее молчание, вызванное задумчивостью, на свой счет, привратник еще пуще начал нервничать. И наконец-то «созрел»:
– Сюда-с.
Приоткрыв ворота так, чтобы Пехота могла беспрепятственно пройти, позволил всаднице проникнуть в столь тщательно охраняемую им крепость. Спешившись, Васса передала поводья привратнику, который вызвался отвести кобылу на господскую конюшню, предварительно махнув в направлении парадного входа и выдав:
– Дворецкий доложит о вас-с.
Привратник все же решил снять с себя часть ответственности, переложив ее на плечи коллеги по цеху. Если что, то попадет обоим – и дворецкому, и ему, пустившим гонца в дом. Дворецкий, несмотря на всю свою степенность и вальяжность, оказался гораздо более прозорливым и сметливым, нежели привратник. Окинув пришедшего оценивающим взглядом и узнав, что тот желает видеть графиню Бертран, велел обождать в холле, пока доложит о посетителе. Через какую-то четверть клина Вассария была удостоена матушкиной аудиенции.
Годы редко красят, время, проведенное без любви, не красит вдвойне. Но матушка была, словно красное вино, что со временем, теряя пурпурную яркость оттенков, приобретает своеобразный чарующий букет. Неповторимый, по-своему приятный, такой, который хочется попробовать, но не выпить при этом бокал до конца.
Вот и она, статная, величественная, не холодная, но словно сотканная из тумана и как будто отстраненная от суеты мирской. Такой Васса ее увидела, как только та вошла в залу.
В следующий миг вся фьерра преобразилась: лицо, тело, взгляд словно ожили. И, издав короткое «ах!», матушка резко опустилась на тахту.
В голове девушки ехидная вертихвостка-мысль: «Хорошо, что хоть не в обморок! Тащи ее потом, нюхательные соли ищи и доказывай всполошившейся челяди, что ты не праздный гуляка, а ее родная дочь. Хотя... может еще успеть хлопнуться», – разрушила очарование момента.
– Вассария, ты ли это?
– Да, маменька, это я.
После этого восклицания графиня Бертран подошла и обняла свою дочь. Без слов. Без единого звука, без всхлипов и надрыва. И по щекам ее в этот миг текли слезы. Великосветскости, от которой за лин несет бездушием, не осталось и в помине. Это была мать, прижимающая к себе дитя. Такая же, как и одиннадцать лет назад. По-своему любящая и переживающая.
–Ты так выросла, и копия – отец.
Она взяла лицо Вассы в ладони.
Девушка смотрела на мать и не могла сказать, что встреча оставила ее равнодушной, но и сильного душевного трепета она не испытывала. Родной и родитель хоть и созвучны, но первым и главным становится тот, кто поддерживает тебя в минуты слабости, разделяет пополам радости, и вовсе не обязательно, чтобы при этом в ваших жилах текла одна кровь. За эти годы мама не перестала быть для Вассы подарившей жизнь, но и дочернего пиетета тоже не было.
И именно в этот миг девушка поняла, что, если небо пошлет ей детей, она не пойдет той дорогой, которую выбрала мать. Лучше в бедности, но вместе, чтобы спустя годы не ощутить себя на ее месте. Когда стоишь, вглядываешься в родные черты, а та, кто кровь от крови, не может откликнуться на твои чувства. Потому что дочерняя любовь давно похоронена под гнетом прожитых без материнской ласки лет.
Матушка это, кажется, тоже поняла и словно заиндевела.
– Прости. Дважды прости. За то, что оставила, и за то, что сейчас ты стала разменной монетой для Алияс-Гронта, впрочем, как и его сын.
Вопрос о наследнике рода интересовал Вассу, но он был не первостепенен, а вот ее «жених»…
– За кого меня прочат?
Мама улыбнулась.
– Узнаю хватку... Характер старого ворчуна, хотя внешне вы как день и ночь. Он тоже не любил разводить политесы, а сразу задавал вопросы по существу, – и, словно решая непосильную для себя задачу, вздохнув, продолжила: – Отчим сговорился о тебе с графом Элроу. Этому почтенному герру далеко за шестьдесят, – при сих словах матушка скривилась, – но он пользуется доверием самого императора и ему благоволит главный инквизитор.
Инквизитор, значит... Инквизиция – карающий акинак... Меч Хогана, искореняющий сорняки инакомыслия. Бич всех магиков. Четвертая власть, с которой приходится считаться. Вассе подумалось: «И как отчим сумел сговориться с одним из любимчиков инквизиторской братии?» Ибо неправдоподобные свои достоинства, как то: неземная краса (по портретику, где Вассария в пятилетнем возрасте, судить о ланитах и женственном стане тяжеловато, а других изображений юной графини Бертран в природе пока не существовало), редкий ум (в том плане, что редко проявляются даже зачатки интеллекта и логического мышления – мужчины такое любят) и прочие сомнительные добродетели Васса отмела сразу. И «сват» в лице отчима, и «женишок» ее в глаза не видели, поэтому причиной брака, по разумению Вассарии, могла быть лишь выгода. Вот только какая?
Меж тем матушка, оглядев дщерь критическим взглядом, вынесла вердикт:
– Тебе нужно срочно привести себя в порядок и переодеться, если отчим увидит в таком виде – будет жутко недоволен.
Девушка тяжело вздохнула. Начинается... Нет, быть марионеткой в руках отчима она не собиралась, но и выражать протест, едва явившись на порог, глупо. В воле Алияс-Гронта дис Бертрана объявить ее марой-распутницей и запереть в монастырь, начни падчерица рьяно противиться его воле. «Придется постараться сделать так, чтобы суженый сам расторг намечающуюся помолвку. Вот только как этого добиться?» – рассуждала про себя девушка.
После того как Вассу начесали, затянули, зашнуровали и застегнули, она чувствовала себя этаким фарфоровым болванчиком. В куче пышных юбок. А по габаритному сходству – шевелящейся копной сена – еще не стог, но тоже весьма внушительно, – такой же большой, шуршащей и сокрушающей все вокруг. Чтобы не задеть юбкой в очередной раз миниатюрный столик, девушка решила присесть.
Впереди маячила аудиенция с отчимом, не предвещавшая ничего хорошего. В ожидании Васса и пребывала последние полсвечи, после того как ее всю такую «приграфиненую» оставили служанки.
Дверь в залу резко распахнулась, принеся с собой сквозняк, отчего батистовые платочки, аккуратной стопочкой лежавшие на столике, стайкой пугливых соек разлетелись по паркету, угнездившись на полу безо всякого уважения к труду вышивавших их шитниц.
Причиной сквозняка оказался молодой человек. Его льняные взлохмаченные волосы, собранные некогда в хвост, небрежно распахнутый сюртук и взгляд с прищуром свидетельствовали о решительном расположении мужчины, как выразились бы поэты. Вассария же, особа весьма приземленная, отметила и алкогольный душок, а точнее – перегар, мел на лацкане и след от яркой помады, коя так любима фьеррами полусвета.
Все это она разглядела, как только выпрямилась с парочкой злополучных платочков в руках, которые решила-таки поднять с пола.
Вошедший, пробежавшись по девушке взглядом, как-то снисходительно, с оттенком отчужденного пренебрежения бросил:
– Я так понимаю, вы Вассария?
Слегка резкий тон фразы в начале к концу звучал совсем обыденно. Внешнее сходство молодого мужчины с отчимом было налицо: те же тонкие, бледные, слегка поджатые губы, прямой нос, резко очерченные скулы и высокий лоб с изогнутыми дугами бровями. Желтые холодные глаза. Взгляд прямой и гордый, надменный.
«Не иначе мой нечаянный сводный братик», – решила девушка.
– Брат, вы ли это? Вот уж не думала, что впервые увижу вас в таком виде – после ночи в ресторации в компании вина, горячих женщин и удачной игры в карты.
Вассарии уж очень захотелось поставить на место этого высокомерного герра.
Обмен вопросами и взглядами. Так смотрят друг на друга противники перед схваткой.
Илас Бертран, единственный сын Алияс-Гронта (а столь стремительно появившийся мужчина был именно им), полклина назад узнал, что сегодняшним вечером род Бертран объявляет о сдвоенной помолвке. Он, по наисрочнейшему требованию отца прибывший в родовой дом (курьер его насилу нашел в одной из рестораций), ожидал услышать что угодно. Что отец или мачеха при смерти, что магики сожгли родовое поместье, что... В общем, что угодно, но не то, что он становится нареченным Мариции дис Ренару, глупой как пробка и невыносимой, похуже похмелья с утра, рябой, словно стиральная доска, девицы княжеского рода. Второй же «счастливицей» на сегодняшнем вечере должна стать его сводная сестренка – провинциалочка из тихонской глубинки.
Как он заочно подозревал, тоже недалекая и... скучно-правильная. Такими представлялись ему большинство жительниц провинций, коих он к своим неполным двадцати четырем годам повидал немало. Обычно такие фьеррины всегда были сопровождаемы компаньонками, следящими за вверенной им девичьей честью не хуже дозорных на крепостных стенах приграничья. Гораздо проще с куртизанками, коих в изобилии было при императорском дворе... Правда, при оном Илас был последний раз года два назад, на императорском балу, потом служба забросила его на клятую границу с Рираном.
Выскальзывал бы он еще не один год этаким неуловимым призраком из загребущих брачных уз, не вмешайся отец. И дело тут вовсе не в довольствии, коим не мог попрекнуть его батюшка, поскольку служба в императорской гвардии приносила хоть и не баснословные, но деньги. Так что обеспечить себе относительно безбедное существование Илас мог и сам. Все было гораздо сложнее и проще одновременно.
Помимо исключения из рода (на которое Илас плевать хотел), родитель мог и смерти пожелать своему непослушному дитяте, сдав его инквизиции как мракобесье отродье. И не то чтобы молодой мужчина был магиком, нет, чернокнижным ведовством он не занимался. Но вот одна особенность его организма могла заинтересовать поборников хогановых заповедей: Илас ничем не болел. Вообще ничем. А однажды в детстве, упав на штырь, пропоровший живот насквозь, выжил. После того как его, пятилетнего, сняли со злополучной кованой ограды, рана затянулась в момент, а рубца и вовсе спустя пару клинов не осталось.
Двух слуг, бывших свидетелями сего действа мракобесьих сил (а как же иначе: будь это хоганов дар, проявился бы он во всем благолепии, с божественным сиянием и херувимами, что сошли бы с небес и залечили оказию), отец срочно отослал в дальнее имение. Сам же Гронт крепко призадумался, но на всякий случай оставил отпрыска подле себя, под бдительным оком.
Сыну же, как тот подрос, Алияс во всех подробностях объяснил, что бабка Иласа с мракобесами зналась, не иначе, и что будет, узнай кто о его особом даре. Посему молодой человек в некоторых вопросах был крайне осторожен и щепетилен. На инквизиторской дыбе ему оказаться не хотелось, а препятствовать проявлению своего дара он не мог.
На границе в стычках Илас несколько раз вытаскивал арбалетные болты, прошивавшие грудь и живот насквозь. Благо свидетелей таких ранений не было, а когда и были, то они молчали, руководствуясь принципом: пусть и с мракобесьим даром, но лучше однополчанин, прикрывающий спину, чем Хогом благословленный неприятель, желающий отправить тебя к праотцам. Но чем ближе к столице, тем резче было неприятие «чернокнижных отродий» – тех, кто как-то отличался от большинства. В Урмисе могли за это если не казнить, то приговорить к каторге уж точно.
Алияс-Гронт же, оценив размер приданого и выгоды, что сулил союз с родом Ренару, решил оженить сына во что бы то ни стало. А если тот воспротивится воле отца, что же, принцип «я тебя породил, я тебя и упокою» еще никто не отменял. Поэтому в случае отказа родитель предупредил отпрыска о том, что сдаст его инквизиции. Илас знал своего отца и его вспыльчивый норов, а умирать молодому гвардейцу не хотелось.
Мужчина, на лице которого в эти мгновенья не дрогнул ни один мускул, мысленно стряхнул воспоминания, как мокрый пес воду, только головой не помотал, и еще раз внимательнее взглянул на симпатичную девушку (не то чтобы неземную красавицу, но отнюдь и не дурнушку), обдумывая ее ответ.
Незнакомка, которую он никак не ожидал увидеть в зале, была сопоставлена с имеющейся информацией и соотнесена с именем «Вассария». На его вопрос эта глупышка должна была представиться, ну как минимум подтвердить, что это она. Ну да, подтвердила, при этом повозив его носом по паркету. «Как смогла догадаться?» – мысль, раздражающая не хуже зубной боли, вертелась в голове Иласа.
Вассария, желая окончательно добить визави, словно в насмешку, положила один батистовый платочек на стол, произнеся при этом:
– След от слишком яркой помады на шее.
Положила второй платочек и припечатала:
– От вас пахнет. И не только вином. От вас несет ресторацией. Не очень дорогой, но все же.
Опустив третий платочек, насмешливо добавила:
– Мел.
Илас скосил взгляд на рукава.
– Мел у вас на лацкане. Так обычно бывает, когда, играя, записываешь суммы ставок на сукне. Ну и если бы вы проигрались, выглядели бы чуть иначе. Не было бы помады, был бы только перегар.