Все случается в момент, и я даже не успеваю толком зафиксировать происходящее. Мы просто въезжаем на перекресток, как вдруг наперерез вылетает не в свою очередь машина. Чтобы уйти от столкновения, Алекс резко выкручивает руль влево, равно как и соседствующий с нами водитель. Оттого что скорость приличная, столкновение безболезненно не проходит, и нас вышвыривает на встречную полосу, а затем раздается новый звук удара, и все меркнет.
— Мужчина, мужчина, вы меня слышите?
Все словно в тумане: расплывается и теряет четкость. Вокруг одно лишь покореженное железо. Моргаю, и вдруг телепортируюсь за пределы машины. Сижу прямо на асфальте, вокруг люди, сирены, мигалки, врачи суетятся. Но я полностью дезориентирован. Не знаю, как здесь оказался. Провалы в памяти? Пытаюсь отвернуться, но мне не позволяют, хватают за подбородок и начинают светить в глаз фонариком.
— Доктор, — зову молодого парня, который пытается меня осмотреть.
— Спокойнее. У вас несколько ушибов и сотрясение мозга, но признаков кровотечений нет и состояние не критическое. Придется подождать, а потом отвезем вас в больницу и обследуем более детально.
Он совсем-совсем зеленый, и, даже если сумеет правильно поставить диагноз, волнует меня совсем не это. Мой череп всегда был на редкость крепким. Это еще в приюте подтвердили не один раз. Нужно узнать, где и как Алекс.
— Со мной был мужчина, Александр Елисеев, как он?
— У меня нет информации...
— Так найди ее! — рявкаю.
Доктор аж подпрыгивает. Щуплый мальчишка на добрую голову меня ниже. Его страх естественен. Будет Сопляком.
Снова врачи, носилки... Сколько же людей пострадало? Моргаю, и вдруг Сопляк будто и уйти не успел, а уже здесь и трясет меня за плечо.
— Его уже увезли в больницу в числе срочных пациентов. Ему нужна операц... а вы ему кто?
Тот ублюдок, который подставил под пули. Почему-то не сомневаюсь, что к случившемуся причастен Григорий. И рук не запятнал, и от помех избавился. Теперь, когда у Алекса проблемы, он доберется не только до меня, но и до Жен. Перед глазами так и стоит адская доска над кроватью. Он маньяк, к чему ему наши извинения? А вот экспонат для коллекции... Шрамы на груди не редкость, но жертву он уже выбрал.
— Куда увезли? — спрашиваю.
— Я не могу разглашать информацию посторонним. Простите.
Он прав, так и должно быть. Алекса увезли в больницу, значит, дела плохи. Но мне не скажут. Следует добраться до инопланетянки. Она же врач, не даст отца угробить. И я должен ей сказать, что это наша с ней вина и предупредить об опасности. Мне необходимо добраться до Жен. Ищу по карманам телефон, но его нет. Исчез при столкновении. Я стащил ее номер у Яна из мобильного, но не удосужился запомнить. Я до нее не дозвонюсь. Надо ехать.
Поднимаюсь. Сопляка рядом уже нет. Неужели я снова отключился? Трогаю пальцем рану на макушке. Кровь остановить когда-то успели, но бинтами не стали закрывать, просто обработали. Оглядываюсь. Картинка не изменилась. Мигалки, крики людей, кишащие повсюду медики и пожарные.
Черт, мое казино, на кого оставить казино? Пытаюсь сделать шаг и чуть не падаю — координация, как при алкогольном отравлении.
— Мужчина, вам нельзя вставать, — предупреждает не более взрослая, чем Сопляк, докторша. Напугала, ага.
— Пошла отсюда нахрен. Мне нужно добраться до инопланетянки.
— До кого? — ошарашенно переспрашивает она.
Зачем я так сказал? Не ее собачье дело.
— Слушай, иди лечить кого-нибудь другого. Я в порядке.
Думаю, она посчитала, что я не в порядке, а шизофреник, но это уже не по ее части. Раздраженно всплеснув руками, уходит. У нее и без чудака, ищущего пришельцев, забот полно. Машин пострадало больше, чем я ожидал. Мы вылетели поперек встречного потока. Понятия не имею, как отделался одним лишь сотрясением мозга. А Алекс? Надо найти Алекса. Точно, его уже увезли. Значит, необходима Жен, она поможет.
В одной из машин сидит какой-то зевака. Бесцеремонно заваливаюсь к нему на соседнее сидение.
— Подвези, — говорю, доставая из кармана смятые купюры.
— Куда? И заранее на химчистку раскошеливайся, — сообщает буднично, ему похрену, что у меня башка не в порядке, только чистота салона волнует. Нормальный, среднестатистический незнакомец, который не станет шляться по подворотням, жаждая кого-нибудь спасти. Значит, и в больницу меня в самоволку не повезет. Мне такие по душе.
Только я понятия не имею, куда ехать. Не могу вспомнить не то что адрес — даже название жилого комплекса, а ведь оно такое простое. Наконец разозлившись и сдавшись на милость разрывающей череп боли, хватаюсь за виски и рявкаю:
— Там гребаная мифология какая-то!
— «Олимп», что ли? — с ходу угадывает водитель.
— Точно. Давай туда.
Все, скоро я увижу Жен. С облегчением откидываюсь на спинку кресла и... оказываюсь около комплекса.
— Слушай, парень, тебе бы в больницу, — говорит водитель, настороженно на меня поглядывая. — Ты же явно не в себе.
— Сначала я должен найти Жен, — отвечаю и вываливаюсь из машины.
Едва на ногах стою, но несколько осторожных шагов подсказывают, что все не так плохо, только вот чертова калитка, конечно, закрыта. И час поздний, навряд ли кто-то сейчас домой возвращается. Позвонить Жен? Но я даже приблизительно не помню номер квартиры... Придя в ярость от того, что не могу попасть внутрь х*ровой клетки, пинаю прутья раз, второй, пытаюсь выломать, обдирая в кровь руки. Наконец вся изогнутая поддается. Разве ей есть что противопоставить фанатичному идиоту?
Не помню, как оказываюсь около двери инопланетянки, но испытываю дикое облегчение лишь от одного вида металлической ее поверхности. Звоню, затем, не дожидаясь ответа, заношу кулак и стучу. Долго, громко. И в мыслях нет, что Жен не откроет. Должна же. Спустя минут пять и впрямь появляется на пороге. Кутается в явно наспех накинутый тоненький халат, вся заспанная, волосы лежат диким всклокоченными кудрями. Красавица.
— Арсений, тебе стоит перестать вламываться ко мне по ночам, — говорит хрипло, но строго.
— Так нужно.
Но в этот самый миг я обнаруживаю, что понятия не имею, за чем именно пришел. Нужно-то нужно, а вот отчего и как я тут оказался, совсем не вспоминается. Голова взрывается болью, и я приваливаюсь к косяку.
— Ты что пьян? Почему ты в таком виде? У тебя костяшки пальцев сбиты, ты подрался? Арсений!
Она буквально заваливает меня вопросами, осматривает ладони. Ее пальцы гладят раны. Я совсем не хочу, чтобы она начала их лечить, пусть просто вот так нежно и осторожно дотрагивается.
— Я не пьян, — отвечаю.
— Конечно, нет, — усмехается так, будто ни на секунду не поверила. — Ты просто так на земле повалялся и весь в крови.
Я не помню, чтобы валялся. Я ничего не помню. Только как приехал сюда на машине с каким-то незнакомцем. Но я не знаю, как так вышло — просто помню, что должен был найти Жен.
— Я приехал к тебе.
Она замирает и недоверчиво поднимает огромные глаза. Изумительные. Они настолько красивы, что кажутся неестественными. Похоже, я знаю, к чему так рвался. И не могу понять, почему не вламывался в эту квартиру и эту девушку каждую ночь.
— Я не могу тебя из головы выкинуть. Не могу перестать думать, сравнивать. По-моему, это очень странно. — Переступаю наконец порог и, точно на маяк, двигаюсь к Жен, а она, завороженно глядя на меня, отступает, пока не упирается спиной в стену у лестницы. — Ты с ума меня сводишь. Что ты делаешь?
— Ничего. Я ничего не делаю. Пока, — отвечает шепотом.
Я не выдерживаю и набрасываюсь на нее, будто маньяк. Целую, заставляю разжать зубы, халат развязываю, рву на лоскуты ночную рубашку. И инопланетянка не отстает — хватается за мои плечи, не менее страстно и жадно льнет к телу.
— Идем, пойдем наверх. Пожалуйста.
Я обязан был сдаться раньше.
***
Орел
— Жен, — зову, стуча в дверь ее номера.
Однако ответ отсутствует. И изнури ни шороха. Но я точно знаю, что она там. Чувствую. С некоторых пор я чувствую все, что связано с этой женщиной. Слышу ее запах, ощущаю тепло ее тела, узнаю голос, даже когда вокруг галдят другие. И сейчас я точно знаю, что она там, внутри.
— Жен, — снова зову я. — Откройте, пожалуйста. Вы ведь там!
Но она все молчит. Вполголоса чертыхнувшись, разворачиваюсь и слетаю вниз по ступеням. Собственно, я сам не понимаю, что именно меня заставляет так поступать. Может, понимание, что каждая минута расстройства способна принести ее здоровью непоправимый вред. Прошу у мужчины за стойкой стакан воды и, только он отворачивается, чтобы удовлетворить пожелание запыхавшегося постояльца, краду ключ, предназначенный для горничных. Меценат водит машину пьяным, меценат ворует ключи, меценат обманом пробирается в комнату девы в беде.
Когда я открываю дверь, руки дрожат. Ведь я не знаю, по какой причине мне Жен не открыла: вдруг она уже сейчас без сознания. Но страхи оказываются беспочвенны: беглянка лежит на кровати поверх темно-серого стеганного одеяла в пестром халатике-кимоно, из-под которого виднеются бесконечно длинные ноги. На левой, чуть ниже колена, заметен небольшой, уже начавший заживать синяк. Если бы не это, ни за что не поверил бы, что не сплю.
От звука открывающейся двери Жен вздрагивает и садится, плотнее запахивая полы своего фривольного наряда. Глаза удивленно распахнуты. До последнего не верила, что я ворвусь в ее номер? Спорю, еще утром я бы тоже не представил ни единого варианта обстоятельств, при которых такое возможно… Но жалею ли? Нет.
Вся кровь отливает от мозга, и воздуха не хватает. Одним лишь усилием воли не позволяю себе ослабить узел галстука. Картинка плывет, я уже практически чувствую кожу Жен под своими ладонями, нарисованная воображением картинка пугающе реальна. Я настолько не контролирую собственное тело, что боюсь даже шагнуть в ее сторону.
— Что вы здесь делаете? — отрезвляет меня вопрос.
Глаза у Жен от слез красные и опухшие. Я знал, что она плачет. Нельзя было ее сюда брать, из-за тяжести случая Алисы, из-за тяжести моего собственного случая. А она не поняла — обиделась. Не думаю, что Жен отдает себе отчет в том, что происходит, в том, что творит с собой и со мной. Она рискует, привязываясь к пациентам, рискует, просто глядя мне в глаза. Не понимает, думает, что, если сделать все правильно — можно выиграть с любыми картами… Невозможно. Разве реально и дальше встречать ее в коридорах исследовательского центра, шутить и защищать перед Рашидом, а затем возвращаться домой к Вере и делать вид, что я не хочу оказаться в другом месте и с другим человеком?
— Жен, — я очень стараюсь включить мозг, а не то, что ниже, и смотреть только в ее лицо. — Вы в порядке? — {Ты в порядке?}
— Кирилл, какая {тебе} разница, в порядке ли я? — спрашивает желчно, явно подчеркивая пренебрежительное обращение.
Однако эффект иной. Звучит так, будто мы действительно имеем право друг к другу обращаться, как друзья или любовники, будто близки. Захлопываю дверь и делаю несколько шагов по направлению к кровати. Теперь нас разделяет всего полтора метра, и отсюда отчетливо видно, насколько серьезные и грустные у Жен глаза. Что сказать ей теперь? С самого начала командировки я вел себя по отношению к ней отвратительно, а теперь вломился к ней в номер, обеспокоенный состоянием здоровья. Кретин.
— Есть разница, — вырывается хрипло.
Тонкий халат льнет к ее телу, обнимает так, что остается только завидовать. Она вся безупречная, совершенная. Глаза широко распахнуты, кончики мокрых ресниц касаются век, а длинные, как у пианистки, пальцы вцепились в покрывало кровати. И губы, припухшие после плача, яркие и влажные. Думаю, было бы восхитительно провести по ним языком, изнутри, там, где они гладкие как шелк… Дьявол, лучше бы она сидела передо мной голой. Это было бы гуманнее, чем представлять. Порой мужское воображение безжалостнее правды.
Неужели я проиграл войну, когда зашел сюда? Или я сдался еще в тот день, когда переманил Жен в наш исследовательский центр? Нет ответов.
Я уже понял, что все происходящее — не просто похоть, я готов встать на колени и поцеловать каждый ее палец. За то, что эта девушка вернула меня к жизни своим вниманием, заботой и лаской. За ее запах, невесомые прикосновения к заживающим ранам, за ощущение прогибающегося под весом женского тела матраса… А сегодня мы вдвоем в номере, на ней нет защиты из белого халата или строгой одежды, ничто не стягивает своенравные кудряшки. Так естественна и близка, что желание заставляет содрогаться.
— Как же я устала, — вздыхает вдруг Жен. — От тебя.
