Либеллофобия. Наталья Мар
Магазин Книги автора Комментарии (4) Похожие книги Предыдущая книга Следующая книга
ПЕРВАЯ книга дилогии.
Эмбер из расы пауков – девятнадцать. Она послушная девочка и хочет стать мехатроником.
Кайнорту из расы насекомых – пятьсот семь. Он неуправляемый злодей и хочет крови, рабов и чашечку ботулатте.
Там, где он ступает, дождь идёт вверх. Там моются песком, а за водой карабкаются на небо. Злодей отнимет у Эмбер всё: дом, семью, внешность и даже имя. Девочке придётся стать сильнее, чтобы отомстить. Сначала далеко бежать. Потом долго прятаться. И наконец – храбро сражаться.
Пробираясь в логово насекомых, Эмбер уверена: лучший способ победить – узнать врага поближе. Но опасно разглядывать грани злодея. Ведь кем бы ни был твой личный враг, вы обязательно друг друга стоите.
Мирная планета Кармин – курорт с радужными озёрами – в один миг становится участником войны.
Люди, способные превращаться в пауков, прячут на Кармине артефакт, дающий власть над их миром. Насекомые, способные превращаться в людей, его ищут.
Они забирают всю воду, пускают кровь, сыплют ядерный пепел, но так ничего и не находят. И тогда на помощь насекомым присылают Кайнорта Бритца – умбрапсихолога по прозвищу Зверобой. Но он тоже совершает промах, и в придачу к целому вороху неприятностей обзаводится лютым антагонистом. То есть… протагонистом.
Впрочем, вы гарантированно запутаетесь в оттенках добра и зла. Не всё так просто, когда дело касается жизни и смерти.
ссылка на рисунок из загадки
Другие авторские иллюстрации к книге собраны здесь
Портреты "Либеллофобии"
Глоссарий "Либеллофобии"
Предупреждение 18+: сцены жестокости (без кишок), курения (без пропаганды), откровенные постельные сцены (без порнографии), нецензурная брань (без мата).
Занимательная хронология: История первой книги новой дилогии разворачивается за 5 лет до событий "Железного Аспида". Но эта история совершенно самостоятельная.
Отрывок «Либеллофобия. Наталья Мар»
ПРОЛОГ. Злодей, землярка и Чпух
— Кровь смывают холодной водой.
Так бормочет старуха и вытряхивает в таз глыбы льда. В жаркой, как печь, кабине трейлера с неровных кубиков сочится вода. Эти капли!.. Их хочется собирать языком и пить, пить.
— Не вздумай эту пить, — следя за моим взглядом, грозит карминка, но размягчает морщинку на лбу. — Чистую дам посля. В землярке.
«Землярка»... это что? Это где? Я скребу заскорузлые шёлк и кружево куском льда. Да: от горячей воды кровь свернётся и оставит ржавые пятна. Смешная проблема теперь. Из другого мира, в котором остались чистые манжеты и белые воротнички. Этого мира больше нет, а в новом нет горячей воды. На лбу испарина, а пальцы щиплет от холода, и я стараюсь сосредоточиться на ощущениях, потому что обмороженные руки — самое безобидное, что мучает сейчас. Цепляюсь за боль и жжение, как марионетка за последнюю ниточку. Оборвется — и упаду. Так что пусть болит.
В кабине еле-еле мерцает свет, но даже в нём видно, что кровь оттирается плохо. Алый лёд качается в розоватой воде, а я всё ещё выгляжу так, будто восстала из могилы.
— Брось тогда, — цедит старуха. — Сжечь надо, а то выследят по запаху.
— А как же... Замёрзну ведь.
— До землярки недалеко, утром дам одёжу. Умойся да пошли скорей. А то блесклявка потухнет.
Подгоняя нас, липкий ночник шевелится и моргает. Вот-вот отвалится и шлёпнется за шиворот. Зеркала в трейлере нет, но чувствую, что голова и шея у меня в крови. За почти четыре дня она высохла и стянула виски чёрной коркой. Глядя в таз, где пенится бурая жижа, понимаю, что умываются здесь прежде, чем стирают. Новой воды теперь, конечно, не дадут. Впервые в жизни это безразлично до такой степени, что я зачёрпываю жижу и, свесив патлы над тазом, умываюсь пенистой кровью. Обмываю шрамы, такие глубокие, что кажется, от лица совсем ничего не осталось, и думаю, что старухины слова неточные.
Надо бы так:
"Кровь смывают холодной кровью".
Свет даёт блесклявка: люминесцентная медуза. Карминцы носят их с собой и лепят к стене где-нибудь в углу. Блесклявка, если в настроении, пускает щупальца вдоль потолка и неровно светит. Ступив на порог, старуха подцепляет медузу ногтями, отрывает от стены и прячет в платок, а платок затыкает за широкий браслет. Каморка погружается во мрак. Снаружи, за двойной дверью трейлера, холодно. За дни погони я привыкла к непогоде, но в одной шёлковой сорочке меня трясет. Мы скачем по кочкам и балансируем на скользких зыбунах, застилающих болото. Сколько это — «недалеко до землярки»? Из-за копчёного воздуха не видно ни зги. Старуха сбивает у меня с лица респиратор:
— Ведь мигает же, что фильтры забились! — ругается она. — Почистишь, вот тогда можно. А теперь только добавляет яда. Терпи. Задержи дыхание-то, осталось чуть.
Вместо ответа я киваю и кашляю. Мигать фильтр начал к вечеру первого дня скитаний, но я боюсь признаться. Хотя теперь за меня некому переживать, и старуху вряд ли заботят мои лёгкие, скорей уж глубина могилы, которую придётся копать. Пробую задержать дыхание и не могу. Для этого надо как следует набрать воздуха, а его нет — один дым и смрад. Мы всё идем, и я думаю, что значит чистить фильтры. Как? Чем? Я ещё не привыкла к новому суррогату жизни: от утра до утра. С горизонтом планирования в полдня максимум. От мысли, что завтра попросту нечем будет дышать, накатывает паника. Я забываю, что замёрзла, что голодна. Последние четыре дня одна беда исчезает не потому, что проблема решается, а потому лишь, что появляется другая. А ту вымещает третья. Четвёртая заглушает пятую... Так и живу.
Где-то совсем близко надламывается дощатый настил. Под хриплую брань из сумрака нам наперерез валится... кто-то. Ног не счесть! Красные патлы из кручёных шнурков. Карминец. Подросток. Под мышкой у него бидоны из руженита. У одного от удара съезжает крышка, и вода со страшной силой выстреливает из бидона вверх. Старуха забывает обо мне и ругается:
— Закрывай! Закрывай, олух!
Паренёк бросает целый бидон и возится с побитым, но делает только хуже: под напором утекающей воды крышку срывает целиком, и содержимое взмывает в небо. Старуха отвешивает ему затрещину. А я провожаю взглядом их потерю. Вода сверкает в туче сажи и несётся, несётся вверх. В небе, всего в трёх километрах над планетой вертится ледяная сфера. Орудие пыток. Почти вся вода, что была на планете, теперь там. И эта, из бидона, сбегает, чтобы тоже примёрзнуть к куполу. Мы живём здесь, как внутри ёлочной игрушки.
— Да партизаны весь вечер до тудова карабкались, чтоб наковырять льда, дармоглот! — Не унимается старуха. — Бери шнур, щипцы и чтоб к утру наполнил бидон!
Паренёк спешит убраться восвояси, по пути толкая меня в плечо.
— Из-за вас это всё, — плюет он мне на подол. И расходится уже с безопасного расстояния. — Слышь, Баушка Мац? Ведь из-за пауков же насекомые к нам прилетели, так? Из-за пауков теперь воды нет, еды нет, даже воздуха нет! Не прятали бы тут свои финтифлюхи, отдали бы по-хорошему! Но не-ет: сами сдохнут и нас прихватят. Вот я разве виноват, что вода улетела? Я?
Я не отвечаю. Баушка Мац тоже молчит и тянет меня своим путём.
— Жду не дождусь, когда насекомые и на вашей планете попляшут! — догоняют нас проклятия. — Дрянь восьмилапая!
Ещё десяток кочек — и мы ныряем в землистый рот какой-то пещеры. Затхло, душно. Жарко. Старуха шлёпает на стену блесклявку: поменьше и пожиже той, первой. Но в её скудном свете видно, как стены ходуном ходят. Так вот какая она: землярка. Живая! Дышит! Рёбра, будто рыбьи кости, тянутся вдоль каморки внутри брюха. В моих руках появляется руженитовый термос, и я опустошаю его тёплые запасы влаги до того, как карминка заканчивает фразу:
— Ты какого имаго?
— Вдова.
— Линька?
— Первая.
— Тогда хорошо, что не превратилась там, — хвалит старуха. — Силы беречь надо. А Чпух дурак.
— Он прав. Насекомым нужны шчеры, а мы прячемся. Всё из-за нас, бабушка…
— И ты дура.
На этом старуха суёт мне шерстяную накидку и уходит. Пройдет ещё много дней, прежде чем я пойму: в зверствах виноваты только звери. А кто думает иначе, и впрямь дурак.
Навьючиваю драные одеяла и сижу так, словно в коконе. Землярка просторная, но кроме меня здесь храпит ещё кто-то. Партизан. Настоящий карминский партизан. Отчего-то страшно. Четыре дня была одна.
Я закрываю красные от горя глаза и вижу только одно: рваные горла и кривой обоюдоострый нож в руке насекомого. Чтобы заснуть, надо сосредоточиться на чём-то другом. На чём? Тихонько, чтобы не разбудить соседей, наклоняюсь и подбираю уголёк. Нахожу на светлой стене местечко без партизанских скабрез. И рисую.
Плохо представляю, что должно выйти, но рисую на белом холсте чёрные штрихи: брови, ресницы и кант вокруг радужки. Лицо абсолютного зла. Так, говорят, оно и выглядит на самом деле, без скафандра.
Пока я знаю только имя. Кайнорт Бритц.
Молюсь за тебя перед сном — чтоб ты сдох, тварь.
Часть первая. Эмбер
ГЛАВА 1 - Дождь идёт вверх
Я пришла в восторг от переезда. Перелёта! Новым назначением папы стал Кармин: он работал в посольстве, и мама сокрушалась, отчего после стольких лет безупречной службы его закинули в «эту дыру» на всё лето. Мы с братом долго не могли отыскать Кармин на карте звёздного неба: оказалось, там была воткнута булавка, при помощи которой уголок карты крепился к стене. Это не слишком воодушевляло. Тех, у кого на Урьюи оставались друзья, приятели и проверенные годами доставщики кузнечиковых ляжек во фритюре.
Мне же терять было нечего: из-за папиного высокого положения, из-за модных шмоток, из-за того, что у нас с Чиджи было всё, о чем только приходилось мечтать шчерам девяти и девятнадцати лет, друзей у нас почти не водилось. Ну, ещё из-за неуверенности и робости. Но я предпочитала думать, что нам только завидовали. Это не решало проблему, но, по мнению маминого парикмахера, а у парикмахеров, как известно, дарования цирюльника и психолога идут рука об руку, было куда полезнее для самооценки.
Незадолго до переезда лучшая подруга с добрым именем Злайя вышла замуж и улетела на другой континент. А у меня от расстройства случилась первая линька. В девятнадцать тяжело терять друга. Дети через пять минут находят нового, взрослым наплевать, а в девятнадцать тебя это раздирает. После линьки выяснилось, что моё имаго — чёрная вдова. Семья, доценты, балетмейстер — все взрослые гордились так, будто я этого добилась сама, хотя шчеры ведь не выбирают, кем стать. Это всё калейдоскоп генов. Спустя неделю староста факультета призналась, что студенты хотели устроить мне тёмную, если ко всему прочему я окажусь активным диастимагом. Тем, кто живёт по особым законам природы. Но мне «повезло». Всякие сроки давно вышли, а диастимагия не проснулась. Вот тебе и гены. Хоть бы зеркальная, как у папы, и я осталась бы вечно молодой. Ну, нет, так и нет. В девятнадцать жизнь и без всякого волшебства видится бесконечной.
Солнечный, пёстрый Кармин показался лучшим местом для каникул. Когда мы добрались и расставили по полкам разные мелочи, папа приколол к стене местную карту неба. На ней Кармин занял самую середину, а Урьюи вовсе не была отмечена. Даже под булавками. Так я впервые поняла на деле, каково это — посмотреть на мир с другой стороны.
— Здорово же, что вот так можно взять — и улететь в другой мир, — повторял Чиджи. — Да, Эмбер? Глянь, какая бриветка попалась усатая! Эмбер!
Был ослепительный карминский полдень, беззаботное лето, и мы выбрались за территорию усадьбы, где запрещалось нарушать идиллию свежеостриженных кустов, чтобы посидеть на диком берегу. Озеро состояло из множества крупных неровных резервуаров вроде корыт. Целиком из мрамора, гранита и других самоцветов. Края выступали над поверхностью. Сверху озеро напоминало палитру акварельных красок: в резервуарах, где мрамор выступал высоко и не давал водам смешиваться, были даже свой оттенок воды, свои флора и фауна. Широкое корыто из ларимара, где Чиджи ловил бриветок, усыпала разноцветная галька, и по ней бродили рачки-хамелеоны. Хотелось их сцапать, но мне уже давно было не девять. Сидя на краю, я будто случайно трогала их пальцами ног, подталкивая ближе к брату. У меня на коленях лежали белые каллы.
— А почему ты выкинула розы? — спросил Чиджи.
— Не выкинула, отложила. Эти цветы нельзя в один букет, розы всё испортят.
— Почему? Они такие красивые.
— Красивые… Но каллы будут стоять целую вечность, а розы послезавтра завянут.
— Тогда зачем ты их срезала?
Это был хороший вопрос.
— Больше не грустишь по Злайе? — девятилетка Чиджи быстро переключался.
— Скучаю. Связи с Урьюи так и нет, только папин служебный канал. А иногда хочется с другом поболтать.
— Поболтай со мной.
— Это не то же самое.
— Да ведь она всё равно замуж вышла, — Чиджи надулся. — Ей нельзя теперь с посторонними болтать.
После замужества шчеры редко покидали мужнин отшельф — поселение, где заправлял свой диастимаг и жила новая семья. Все прежние знакомства объявлялись «посторонними», отвлекали жену от домашнего очага. Нет, внешние связи не пресекались, но и не одобрялись в отшельфе. Мужья уезжали работать в город. По серьёзным и современным специальностям, даже обучаться которым женщинам запрещалось. Нашим отшельфом заправлял папа. Уитмас Лау.
— Знаешь, как тут делают? — брат отвлёк меня от мыслей об Урьюи. — Карминцы же вообще не дружат, как мы. У них нельзя это, неприлично. Когда невтерпёж пожаловаться, ну, или там, поболтать, наугад тыкают номер в линкомме и шлют сообщения. Как в дневник. Только этот дневник как будто тебе отвечает.
— Что отвечает, Чиджи? — я рассмеялась, представляя эти дурачества. — «Ты кто такой, иди-ка к дьяволу»?
— Нельзя говорить «иди к дьяволу»... Не, тут привыкли же. Просто молчат, если не хотят разговаривать.
— А если вычислят и наваляют тебе?
— Да ну, Арлос сто раз так делал!
Хулиган Арлос был новым знакомым Чиджи, сыном поварихи. Он и его мать стояли по пояс в воде в резервуаре из белого мрамора, упираясь в стенки тентаклями. Карминцы, чем-то похожие на сухопутных русалок, мне нравились, хоть и сильно от нас отличались внешне. У них были стройные, рельефные туловища с кожей красноватых оттенков. Длинная изящная шея и гордая посадка головы. Лицо вытянутое, с крупными чертами. Большие раскосые глаза, такие блестящие, будто их шлифовали ювелиры. Рук и ног, в привычном смысле, у карминцев не было. Зато из-под рёбер вниз уходили десятки тентаклей — гибких сухих щупалец. Они-то поочерёдно и заменяли ловким аборигенам другие части тела. Да, ещё волосы! Шикарные алые шнурки из живой кручёной кожи ниспадали ниже пояса. Волосы были чувствительны от макушки до самых кончиков и служили вибриссами. Шчеры и карминцы нашли общий язык много лет назад. Но об их культуре я знала пока очень мало.
Мать-карминка доставала со дна угловатые октаэдры, додекаэдры и всякие другие «…аэдры» — яйца бриветок. Обтирала их фартуком и сортировала по бог знает, каким признакам, в разные корзины. Самки бриветок плавали рядом и пытались укусить Арлоса. Над озером было жарко, тихо и сонно. Я заплетала косу и любовалась яркими бликами на коленях. Свет лился из чистого неба, и рябь на воде жонглировала отблесками, посылая в нас мириады солнечных зайчиков.
Мы с Чиджи упустили момент, когда блики стали радужными. Вдали застрекотали бриветки, и карминцы подняли головы. Над озером повисла водяная дымка, радуга стала ярче. Приглядевшись, я насчитала в густеющем тумане не одну такую, а пять, шесть... так много радуг? Лучи пробивали пар и рассеивались в нём, как в гигантской призме. Стало красиво и тревожно — оттого, что рачки всё громче трещали и топорщили усики. На Кармине дождь был не редкость, но когда я увидела, что Арлос и его мать замерли резервуаре, забеспокоилась. Дунул рваный ветер, и по барашкам волн заплясали капли. Рачки вдруг принялись перебираться по стенкам ванн из одного резервуара в другой и, бросив яйца и хозяев, бежали прочь. Они что же, никогда не видели дождя? Все на озере инстинктивно посмотрели в небо, но там не было туч. Совсем. И только дождь продолжал барабанить по корзинам карминцев, а капли — тяжелеть. Я поднялась на ларимаровый край и подставила ладонь под...
— Это не дождь. Чиджи, он идёт вверх!
В тот же миг из сада закричали:
— Эзеры! Спасайся!
Понятия не имея, что это значит, я схватила брата за рукав и потянула из ванны.
— На берег! В укрытие! — подгоняли нас сзади.
Карминцы неслись мимо, теряя яйца бриветок из корзин и сами корзины, а я поскользнулась на мраморном краю и рухнула в воду. Когда всплыла — то, что творилось на озере, уже нельзя было принять за дождь. В небо лил водопад. Он сбивал с ног и топил, не давая опомниться. Тогда я превратилась. Туловище стало метра три в длину, чёрное и тяжелое. Глазами вдовы я видела дальше, на восьми ногах стояла крепче. Чиджи ещё не линял и не умел обращаться, он бултыхался в корыте. И уже совсем потерялся и захлебнулся, когда я подхватила его и закинула себе на спину. Не так-то мало весит девятилетний парень, между прочим. Чёрные лапы скользили и царапались о камни, брата норовило смыть с моей спины, и он хватался за что попало: за хелицеры, за ноги, за мои глаза! С непривычки я дважды оборачивалась человеком по дороге к берегу, и тогда нас поднимала волна и швыряла назад. Мощёные прибрежные дорожки уже были так близко, когда озеро потащило нас вверх. Поток воды, которую засасывало в небо, достиг такой силы, что вместе с нею полетели рачки, камушки со дна, цветные рыбки, водоросли... и мы с Чиджи.
От страха я опять превратилась в человека, в лицо хлестнул целый галлон воды, рыбий хвост влепил пощёчину. Брата я потеряла. Боль чуть не выбила сознание, но кто-то прыгнул на помощь. Длинные мохнатые лапищи сцапали меня и выловили Чиджи, вытянули из водяной ловушки на берег. Это папа не дал нам улететь — зеркальный паук.
— Скорее, скорее, в дом! — его голос исказили хелицеры.
Песок на берегу был ещё горячий и зыбкий, в нём разъезжались пятки. К дому на холме — круто вверх — вела дряхлая лестница, под которой тёк ручей. Когда вода сорвалась и умчалась в небо, ручей раскрошил ветхие ступени. Отец поспешил в обход и карабкался на восьми ногах прямо по холму, а я штурмовала ошмётки лестницы. Сил превратиться не осталось. Позади нас озеро встало на дыбы. В небе темнело, как при затмении. Папа нёс Чиджи на спине. Брат не подавал признаков жизни.
Из дома выбежала экономка с бумагами и каким-то тряпьём в тентаклях.
— Госпожа Эмбер, мама вас обыскалась! Уитмас! Насекомые! Запасайтесь водой и бидонами из руженита, бегите в пустыню! — обычно с нами она говорила на шчерском октавиаре, с таким смешным акцентом, но бегло. Теперь я понимала через слово её возбужденный, захлёбывающийся карминский.
Отец превратился и помогал Чиджи откашлять воду. Брата вырвало, он заплакал. Я застыла на веранде, с трудом соображая, что вот же он, все-таки жив… пока мама не подбежала и не затолкала меня в дом.
— Эмбер, цела?!
— Да. Там какой-то... ужас... Кто такие «зеры»?
— Найди наши рюкзаки, потом лезь в подвал, собери аптечку.
— А чего собирать-то?
— Да всего подряд понемногу, только не стой, Эмбер, скорее!
Она через три ступеньки понеслась с веранды к папе и брату.
— Зефир! — прокричал папа. — Не забудь зефир!
Какой ещё зефир, они что, с ума сошли? В передней взлетел графин, в гостиной вокруг люстры налипли бутылки, вино перепачкало потолок. А я метнулась в подвал. Там у нас был целый лабиринт обитых рыжей сталью коридоров, где вдоль стен тянулись бесконечные стеллажи. Папа запрещал совать туда нос, и все, что я знала об этой части дома, это где найти выключатель. Щелчок — но свет не зажёгся.
Ладно. Тогда рюкзаки.
Они сушились на мансарде. Вверх… вверх… На обратном пути с третьего этажа я запуталась в сырых юбках, шнурках и лямках рюкзаков и шлепнулась с чердачной лестницы.
— Мам! Мам! В подвале нет света!
На крик приковылял старый садовник-карминец и вывалил мне в руки горсть блесклявок. Они были скользкие и противные. Раньше я ими брезговала.
— Света больше не будет, — сказал он. — Плотину электростанции порушило.
— Ага.
— Руженит ищи, красный металл такой, он не даст воде улететь.
— Ага.
Я подобрала юбки, рюкзаки — и вернулась в подвал. Блесклявка шлёпнулась на стену. Стеллажи осветило тусклым голубым. Мы просто жили здесь — ели, пили, гуляли. О войне не говорили и не готовились: я так думала... Полки в подвале оказались забиты банками с маринованными сверчками, блистерами сушёной саранчи и каракатиц, коробками мучных червей и катушками питательных хитиновых волокон. Внизу стояли обмотанные рыжей проволокой баллоны и бутылки с водой. Проволока была из руженита, догадалась я, иначе бутылки уже взлетели бы вверх. Под низким потолком лежали хрустящие пакеты, замотанные в паутину. Подумав, я стащила их вниз. Там были «фильтры одноразовые «Зефир-42»». Так вот оно что… Я переоделась в спортивный костюм и побросала в рюкзаки каждой упаковки с каждой секции ровно по четыре штуки — на каждого из Лау. Ещё утрамбовала руженитовые термосы с клапаном. Обвешав себя туго набитыми ранцами, за два подхода вылезла из подвала.
Снаружи мама носилась с аптечкой в одной руке и нашими документами в другой. Она бросала всё в дорожную сумку, пока Чиджи шмыгал, сопел и одевался в сухое. Лучшее, чем брат мог помочь в тот момент — это последить хотя бы за собой, и он неплохо справлялся.
Папа спорил с главой правительства Урьюи, шчерой Жанабель. За глаза её звали Жирная Жаба. Зелёная голограмма расплылась на полкомнаты и была чуть квадратной по бокам, потому что холо-объектив абонента не вмещал тушу Жанабель целиком. Для этого ей пришлось бы встать за километр от линкомма, не ближе.
— Нет, Лау! Нет, мы не можем прислать за вами тартариду. У меня на ходу только два звездолёта, и один уже эвакуирует женщин и детей. Вы слишком далеко от базы, а эзеры пустили шпионские воланеры по городам! Справляйтесь как-нибудь.
— Но у меня исключительный статус, — спорил отец. — Если нас схватят, всем крышка!
— Бросьте паниковать, Уитмас. Нападением командует ть-маршал Хокс, эзеры под её началом скорее сравняют здесь всё с землей, чем отыщут живьём одного шчера. За рекой есть наш исследовательский бункер. Там военные заправляют, они спрячут. И поспешите, через пару часов все шоссе и траки будут забиты!
— Сама ть-маршал явилась? Зачем шпионы? Чего они ищут?
— Что обычно! Как только ублюдки набьют трюмы, сразу уберутся восвояси. Ледяная сфера растает. И преспокойно себе вернётесь на Урьюи.
Она ещё что-то говорила, а за окном заходил в петлю карминский штурмовик — сквилла. Эдакая сигара с усами. В небе над поместьем клубились грозовые тучи, которые ещё утром были озером. Штурмовик пикировал из одного сизого облака в другое, будто спасаясь от кого-то невидимого, когда в небе сверкнуло. Взрыв! — окно задребезжало и треснуло, а вместо сквиллы вниз полетел огненный комочек. Он был похож на метеор, какие ждут, чтобы загадать желание. Комочек погас и пропал из виду, но через секунду в дно озера мощно ударило. Куски мрамора и гранита вперемешку с донным крошевом и водорослями взмыли вверх, и мы как по команде ухнули на пол.
Когда я поднялась и расхрабрилась выглянуть в окно, то вместо шикарного самоцветного озера зияла большая воронка, и чёрная пыль оседала вокруг.
— Это был снаряд? — прошептала я. — Там... Который упал в озеро.
— Нет, это... сквилла, — ответил папа. — Эзеры коллапсируют всё, что взлетает.
— Коллапсируют? Сжимают?
— Да, гравитационной коронадой. Поэтому Жанабель и отказала нам в эвакуации.
Как только всё затихло, папа убежал в гаражи, грузить вещи в пескар. Наши сборы принимали истерический оборот. Чиджи рвался в детскую за приставкой, мама оттащила его за ухо и нахлестала по щекам. Под шумок я не стала накидывать палантин на бёдра поверх спортивных леггинсов. Девушкам-шчерам запрещалось показываться на людях в такой вольности. Но ведь война же? Мы же бежим?
— А золото нам куда? — воскликнула мама, увидев шкатулку в рюкзаке. — Хотя бери, только запихай куда-нибудь подальше, а то не ограбили бы.
Брату удалось отвоевать приставку, и спустя несколько минут он умолк и озирался по соседству со мной в пескаре. Папа проверил, чего я набрала, похвалил, но добавил ещё «Зефиров». Багажный отсек пришлось обмотать упаковочной паутиной в три слоя, потому что он трещал от обилия вещей. Хорошо, что теперь мой гардероб умещался в футляре размером не больше очечника. Это были сменные чипы-вестулы для позвонков. Взрослые шчеры, которые уже могли превращаться в пауков, цепляли вестулы к остистым отросткам, и в нужный момент они сворачивали и разворачивали одежду из специальной ткани — нанольбуминного шёлка. Чтобы не остаться голым после обращения в человека.
ГЛАВА 2 - Вурдалаки, людоеды и батончик опарышей
Мы выезжали с пустого двора, где кухарка в этот час обычно чистила тараканьих нимф к ужину. Все слуги сбежали, конечно. Ветер снаружи достиг небывалой силы: рвал фиолетовые, черные, синие тучи. Это вода из всех открытых источников собиралась и клубилась над долиной. Сверкали молнии, катился гром, но дождя не было. Только редкие столбы рек и прудов стремились вверх. Изо рвов, из канав. На зов неприятеля. В серой парной дымке, сочившейся в пескар, стало трудно дышать. Мы взмокли от духоты и напряжения.
На ветреном Кармине почти не водилось ровных дорог. Там кочевали барханы из скользкой разноцветной гальки, и мостить трассы было просто невыгодно: сегодня это путь, а завтра вал гравия или пруд. Вместо этого карминцы прокладывали траки при помощи дюндозеров. Временно, зато быстро. На нашем траке, как назло, собралось много борозд, пескар брыкался. Быстро покинуть пригород не удалось. Мы встряли в пробку из таких же, как у нас, мобилей на гусеницах, усиленных тонкой воздушной подушкой. Темнело: жадное небо собрало целое море.
— Кто такие эзеры? — я донимала папу, наблюдая, как пешие горожане семенят вверх по дюнам. — Они что, правда насекомые?
Брат покосился на клетку с саранчой в багажнике.
— Они энтоморфы, — осторожно начал папа. — Ошибочно думают, что эзеры похожи на нас, только...
— Только мы превращаемся в пауков, а они в насекомых?
— Не совсем. Мы — люди, способные превращаться в пауков. А они — насекомые, способные превращаться в людей.
— Одно и то же! — крикнул Чиджи.
Но я поняла.
— Зачем они напали? Карминцы — мирный народ. И совсем не богатый. Им просто нужна вода?
— Ты отвлекаешь меня от дороги, Эмбер, — раздражался папа, тем временем мы стояли, как вкопанные, — Они здесь не впервые, как я понял со слов Жанабель. Лет сто назад их планету уничтожили, и остатки эзеров бежали на пояс гигантских астероидов где-то на краю вселенной. Может, там у них недостаток воды или еще каких-то... ресурсов.
— Значит, они просто заберут воду, улетят, и мы сможем вернуться на Урьюи?
Отец неопределённо дёрнул плечом. Мама обернулась и нахмурилась, качнув головой в беззвучной просьбе: не надо при Чиджи.
— Детка, все расспросы в убежище, идёт?
Я откинулась на влажном кресле и замолчала. Ну, спасибо, пап! Фантазия у меня и в мирное время была не самая радужная, а от родительских экивоков скрутило желудок. Папа не хотел напугать Чиджи, но мне сделал только хуже. Что же такого нужно захватчикам? Они ставят эксперименты? Набирают армию мертвецов? Высасывают мозги? Затор впереди двинулся наконец, и саранча в клетках забесновалась от тряски.
— Насекомых вытурят! — сердился брат. — Мы сильнее, да, мам? Пауки же едят насекомых! А не наоборот. Да, пап?
— Да, Чиджи.
Но это были, пожалуй, другие насекомые. Не те сверчки и саранча размером с курицу на шчерских фермах-акридариях. Если эзеров путали с нами, то те, превращаясь, должны были достигать метра два в длину! А такая саранча легко откусила бы мне голову. Пробка снова закупорила трак. Папа оставил руль и прошёл вперёд — разузнать, отчего мы не движемся.
— Впереди карминцы бросают пескары и уходят в пустыню пешком, — сообщил он упавшим голосом.
— Прямо так, без вещей?
— Они говорят, на выезде земля дрожит. Вибрация какая-то... Они испуга...
Задрожало и под нами. Впереди загремел чей-то автомобиль. Он перевернулся, повалился на бок, покатились кульки и пассажиры. Взлетел рыжий водопад.
— Эмбер, наружу! — закричал папа и распахнул дверцы.
В нескольких метрах от нас новый пескар подскочил и упал в кювет. На том месте, где он только что стоял, в небо лил поток грязной воды. Это канализация отвечала зову туч. Гальку швыряло в пескары, из которых повыскакивали последние храбрецы. Они бросили скарб и побежали за дюны — в пустыню. Вода была опасна теперь.
Мы вчетвером шмыгнули в кювет, когда кусок канализационной трубы выстрелил снизу в пескар. Обмотанные паутиной, сумки выкинуло из багажника на дорогу, а нас окатило сточными водами. Запахло тухлым. В помоях с головы до ног, мы выглянули из кювета: тут и там вдоль тракта, где канализация пролегала близко к поверхности, страшная сила вытягивала грязную воду прямо из-под земли. Дюны наполнил шелест тентаклей. Кажется, впереди на многие километры не осталось ни одного карминца. Все сбежали, не захватив даже самого необходимого. Папа поднялся первым:
— Нам лучше следовать за ними.
— Нет, Уитмас, — испугалась мама. — Что мы будем делать в пустыне с детьми?
— Местные помогут. Они умеют выживать в дюнах.
— Нет, нет. Нужно добраться к бункеру! Наша вода почти вся улетела, посмотри!
— Ладно! Подберите рюкзаки, — скомандовал папа, когда сточный водомёт поутих. Канализация пустела.
Родители превратились одновременно: зеркальный паук и золотопряд. Мама приволокла искорёженную клеть.
— Эмбер, давай и ты. Понесёшь саранчу.
И я тоже превратилась. Чиджи вскарабкался на маму, а папа взял рюкзаки. Так, канавами, мы поспешили вдоль пробки. Из-за тумана видимость была метров сто. Через час тракт, забитый брошенными пескарами, упёрся в стену воды. Река лилась вверх без конца. У моста стоял галдёж — да такой, что перекрывал шум потока. Мы обернулись людьми и протолкнулись ближе, чтобы разобраться, в чём дело.
С мостом творилось невероятное. Река болтала опоры из стороны в сторону, железное полотно волновалось и пучилось, арки ходили ходуном. Оттуда сыпались повозки и тут же взлетали в небо, смытые водой. Карминцы бежали обратно на берег, но их подбрасывала река и уносило ввысь. В тучи. Среди этой неразберихи папа каким-то чудом разыскал смотрителя.
— Чего ждёте? — карминец с кирпичного цвета кожей потряс фонарём. — Эзеры набирают рабов, а мы тут как тут: стоим толпой, готовенькие! Как на блюдечке для насекомых. Нечего здесь делать, идите в пустыню! Идите!
— Мы погибнем в вашей пустыне, — возразил папа. — Нам нужно в бункер, он где-то за рекой.
— Реки не будет скоро. Только здесь не перебраться: видишь, как смяло мост, а берега крутые. Вам через Румяный Брод надо, там пологая переправа.
— Где это?
Смотритель порылся в ворохе тентаклей и достал битый передатчик-линкомм. На нечёткой голограмме река и наше озеро ещё были отмечены синим: линкомм не знал, что началась война.
— Вот тут, выше по течению. Идите по дюнам... там неполный день пути, как раз вода вся и свистнет к тому времени. Переправитесь и вернётесь назад вдоль того берега. Синдиком-то есть?
— Синдиком?
— Ну, здешняя связь. Не через космос, а наземное радио. Спутников уж нет, считай. Как своих-то искать будете? Этот вот штуки, как у нас с тобой, теперь не годятся.
Родители переглянулись, и карминец скривил рот. Ему не хотелось возиться с пришельцами на виду у насекомых.
— Где бы нам достать синдикомы? — допытывался папа.
— Ну, я не знаю... — смотритель почесал спину щупальцем.
— Мы заплатим. Хорошо заплатим, я работаю в посольстве.
Карминец кликнул из толчеи кого-то знакомого не самой добропорядочной наружности. Из их торопливой перебранки я поняла только, что плут неохотно соглашался на сделку. Он наконец сказал «подожди» и нырнул в толпу.
— Синдикомы нынче редкость — много скарба погибло на пути сюда, да и войны давно не было... мало кто хранит у себя старьё вроде радиоприёмников, — карминец опять почесался, набивая цену. — Но плут обещал, значит, достанет. Приготовьте, чем расплачиваться будете.
Рабы, он сказал? Насекомые брали пленных, а не одну только воду. Мама достала папин бумажник.
— Деньги? — закричал на неё смотритель. — Куда нам девать ваши арахмы и шчерлинги?
— Но...
— Сухой паёк есть? Аптечка? Вода?
— Мы же не можем отдать еду и воду! — спорил папа. — С нами маленький ребёнок! Есть золото, фамильные драгоценности. Эмбер, достань, покажи.
Я протянула шкатулку папе. Карминец сцапал резную коробочку и заглянул внутрь, прикрываясь от любопытных глаз гривой кирпичных волос.
— Ладно.
Вернулся плут и вручил отцу два прибора, похожих на древние пеленгаторы:
— Там батарейка немного в одном, — сказал он с сильнейшим акцентом, — а в другой почти половина. Сутки на два хватить.
Карминцы затерялись в толпе с нашим золотом. Вода всё летела и летела в небо. Кое-кто попытался изловить себе немного бидоном, перегнувшись через перила набережной. Но струя подняла его вместе с тарой, сцапала и швырнула в общий поток. Страшная смерть ждала бедолагу в небе. Больше никто не решился добыть воды таким способом. За стеной, которой обернулась полноводная река, чудились раскаты грома. Или взрывов. Или выстрелов.
— Он сказал, на два дня всего хватит? — тревожно переспросила мама.
— Ерунда. Нам больше и не надо.
У папиного ободрения был такой тон, что я поняла: за двое суток мы либо выйдем к своим, либо умрём в пустыне. А рации на том свете без надобности. Брат робко попросил есть, и мама выдала ему батончик спрессованных опарышей. Мы на двадцати четырёх лапах двинулись по дюнам вдоль берега. Без привычной городской иллюминации вечерняя тьма спустилась мгновенно. Из-за туч не видно было ни ночного солнца — тёмно-красного гиганта Пламии, — ни других звёзд. Ни зги. Русло опустело, и теперь без ориентира — шума воды — мы боялись потерять берег. Чиджи верхом на маме держал банку с блесклявками, чтобы освещать нам пару шагов наперёд. Но их света было недостаточно, чтобы разобрать направление. Папа споткнулся и вздохнул:
— Заночуем здесь.
Мама оплела паутиной себя и Чиджи. Получился воздушный, но тёплый кокон. Золотопряды славились гладким и стройным переплетением волокон, недаром мамин шёлк хвалили на сотню отшельфов в округе. Моя же вдовья паутина была ужас, что такое: рвалась, путалась, местами сбивалась в комья, а кое-где провисала, оставляя дыры для сквозняка и дюнной пыли.
— Замри, я сплету тебе, — устало улыбнулась мама.
— Нет. Сама, — я больше не могла себе позволить быть ребёнком. — Слушайте, Чиджи спит. Расскажите про эзеров. Пап.
— Я уже достаточно рассказал в песка...
— Пап!
— Тише!
— Я не слабонервная! И не слабоумная. Смотритель сказал, насекомые берут пленных. Значит, им не только вода нужна?
— Вода-то им как раз и не нужна, — папа подбирал слова. — Это, что ли… пытка такая. Вода останется в небе, пока карминцы не сдадутся и не позволят высосать у себя столько крови, сколько захотят эзеры.
— Что? Крови? В смысле... им нравится убивать?
— Нет. То есть, разумеется, да. Но я имел в виду настоящую кровь. Карминцев или нашу — мою, твою...
Мама перебила, чтобы начать издалека, потому что от папиных слов я хмурилась с тупым выражением лица:
— Эмбер, знаешь, отчего вот эта саранча в клетке — не больше курицы? А наши имаго огромные. Это в школе проходят, ну, вспомни.
— У саранчи несовершенная кровеносная система. А у шчеров эритроциты при превращении переносятся в кровь имаго. И ещё у нас хитин пропитан силиконами, а у насекомых слишком хрупкий. И ещё у нас эндоскелет, а у саранчи…
— Всё так, только у эзеров тоже развился эндоскелет. К сожалению. Но ни одна муха не может вырасти слишком большой. Она просто задохнётся. Им неоткуда взять эритроциты, ведь папа правильно сказал: по сути, они насекомые, а не люди.
— Значит, эзеры — вот такая мелочь? — я покосилась на клетку.
— Нет, Эмбер. — сказал папа. — Точно такие, как мы с тобой. Даже повыше, пожалуй, — из тех немногих, что я повидал. Они заставляют пленных тяжело работать. И забирают их кровь, богатую живыми эритроцитами. Время от времени. Питаются одним рабом на протяжении месяцев, лет... Уж как повезёт с хозяином.
— Откуда ты так много знаешь?
— Дипломатам положено изучать чужие миры. Эзеры давно известны как похитители и кровожадные вивисекторы. Раньше они преследовали одинокие звездолёты наших колонистов, мой дед пропал по их вине. А потом эзеры сунулись на Урьюи. Я ещё маленький был. Атаку отразили дня за два: конфессии наших диастимагов вытурили эзеров, а ядерные коронады прижгли им хвосты на прощание. Это вторжение признали незначительным и даже в школьную программу не включили. Но я всегда любил историю… историю чудовищ. В имперских хрониках об эзерах целые трактаты есть.
Поэтому и работу папа выбрал с инопланетянами. Я поёжилась в дырявом коконе.
— Как-то... жутко. Чиджи прав — ведь это мы их едим. Насекомые — наш рацион.
— А мы — их. Эзеры не брезгуют мясом пленных — больных, слабых. Непокорных. Малень...
Мама запустила в него камушком:
— Все! Прекрати, Уитмас. Эмбер, спать сейчас же.
Я так устала, что не доплела лежанку. Рухнула рядом с папой прямо на камушки. Никогда не спала вот так, голодная и на улице. Никогда не боялась, что с неба рухнет штурмовик, сдавленный до размера мячика и весом в целую башню. И никогда не думала, что за нами придут самые настоящие вурдалаки и людоеды. Не помню, как отключилась. Помню только, кто-то подтыкал мне под спину кипу тёплой паутины. Удалось ли маме сомкнуть глаз в ту ночь?
ГЛАВА 3 - Глобоворот
Утренние сумерки пахли гарью и тухлой рыбой. Отец сидел на верхушке дюны, закутавшись в палантин, и искал рабочие частоты, но пеленгаторы только трещали. Ни родного октавиара, ни даже карминской речи. В этом море больше не было волн.
Мы с Чиджи доедали бобовые галеты и впитывали первые карминские холода. Дневное белое солнце — Алебастро — едва пробивалось сквозь ледяной купол. Я проследила мамин взгляд в небо: за ночь вся вода с поверхности планеты поднялась вверх и застыла одним толстым мутным слоем. Где-то там примёрзла наша река. И тот неосторожный карминец, которого унесло вслед за бидоном. Первая смерть, что я видела.
Папа оживился и вскочил.
— Не пойму... чёрный дым. Местные!
Пёстрый шар катился вверх по бархану, а за ним чадило, как от пожара на свалке покрышек. Я пригляделась… Шар толкал гигантский навозник. Весь белый, он катил пёструю сферу по дюне, двигаясь задом, вниз головой. Из пасти у него валил угольно-чёрный дым.
— Бизувий, — выдохнул папа, — пустынная баржа. На них ездят местные бедуины. Дюнкеры. В этом шаре их прессованный скарб.
И верно: от комка то и дело отваливалось барахло, и пеший карминец палкой цеплял потерю и лепил на место. Ещё пятеро качались на приподнятом заду бизувия. Мы уже чуяли горючий смрад их табора. Возле шара бежала вразвалку стайка зверей с непомерно длинными клювами.
— Так себе гости, — пробормотала мама, отмахиваясь от дыма. — Эмбер, собери рюкзаки, пока еду не закоптило.
— И синдикомы спрячь от греха подальше! — папа сунул мне приборы.
Одна рация выскользнула у меня из рук. Ударилась о гальку, пискнула... и в трескучем эфире полилась чья-то речь. Я не сразу поняла, что это не карминский, и озадаченно пялилась на прибор, пока отец его не схватил.
— Эзерглёсс — язык насекомых! Их волна, что ли? Как так?
— Я ничего не делала! Он упал...
— Ты что-нибудь понимаешь, Уитмас? — спросила мама.
— Ни слова.
Но тут синдиком умолк на секунду и тем же голосом заговорил по-кармински:
«...шчеры... и мы уйдем...» — я не слишком хорошо владела языком, а речь была сильно искажена акцентом. — «...за каждого шчера сто... и цистерну воды».
Папа задыхался от гнева:
— Они ищут пауков! Дают вознаграждение и обещают покинуть Кармин, как только им выдадут нас всех.
— Как давно, интересно, они это транслируют? — прошептала мама, и мы посмотрели на бедуинов. — Нам как раз туда, откуда они катятся…
Встреча была неминуема.
— Чиджи, лезь ко мне на спину, — скомандовал папа и превратился. Мама закинула на себя рюкзак и последовала примеру папы, а я замешкалась.
— Может, не надо их пугать? То есть, мы как будто уже против них. Как будто угрожаем сразу.
— Эмбер! — прикрикнула мама. — Деликатничать будешь, когда они закатают тебя в шар вместе с барахлом и приволокут к эзерам!
Дюнкеров встречали золотопряд, чёрная вдова и зеркальный паук с мальчиком на спине. Мы припали к камням, надеясь до последнего, что табор пройдёт мимо. Но дым приближался, и вот уже навозник закатил свой грязный шар из кручёного и мятого белья на ближнюю дюну. Зверьки с клювами не отставали. Бизувий чихнул облаком гари, как древний паровоз, и с его белого зада посыпались карминцы. Их было трое, да две тётки остались наверху и следили за нами оттуда.
— Три цистерны воды! А, нет, четыре! — пересчитал нас дюнкер. — Слыхали новости?
Он широко улыбался, но только не глазами. Мы отползли за папину спину.
— Слыхали, слыхали. Идите своей дорогой.
— Да ты не бойся. Тарканы вас живьём требуют, — он заржал, тряхнув гривой красных шнурков.
— Эзеры лгут. Ничего вы не получите — только вслед за нами у них в трюме пропишетесь. Дайте пройти по-хорошему!
— Иначе что? — развязно огрызнулся карминец, доставая выкидной рыбацкий нож.
— Послушайте, я бу...
Мелкие зверьки загалдели, перебивая папу. Обступили морду навозника и поочёредно пихали клювы ему в рот. Зверь кормился из их зоба, вонял машинным маслом и дизелем. Дышать рядом с бизувием стало просто невозможно.
— Ладно, выкладывайте, — рявкнул другой карминец.
— Простите?
— Проезд, говорю, платный! Выкладывайте, что у вас там есть, — носатые зверьки уже совали любопытные клювы в рюкзаки.
— Только немного консервов — совсем чуть-чуть — папа отгонял попрошаек, клацая хелицерами. — И полудохлые синдикомы, без них нам не выйти из пустыни. Нечем с вами поделиться, дайте пройти.
Папа боялся упомянуть бункер, полный шчеров. Ради четырёх пауков карминцы, может, и не пошли бы на риск, а вот ради нескольких десятков...
— Половина всего, что есть, и проваливай, — процедил третий дюнкер.
Они подошли ближе. Я вскинула клыки, которыми ещё ни разу не пользовалась по назначению. Твердили, что мой токсин слишком опасен. Карминец дёрнул с маминой спины рюкзак, а второй ударил мне рукоятью ножа по хелицере. В ответ я вцепилась клыками в тентакль, но яд брызнул впустую: щупальца были слишком твёрдые. Мама рядом воевала за свой рюкзак, но ловкий грабитель отрезал лямку. Папа увернулся от третьего дюнкера и бросился на помощь. Карминец полоснул его лезвием по ноге — но тотчас сам взвизгнул.
— Стойте! Это бумеранг! — заорал он, катаясь по песку в крови. — Зеркальный диастимаг! Стойте!
Его товарищ держался за подбитый глаз, а другой продырявил себе ногу, прежде чем разбойники сообразили, в чём дело. Любое ранение, причинённое отцу, мгновенно возвращалось нападавшему.
— А мы по-хорошему просили... — закрывая нас серой головогрудью, прошипел папа. — Амайя, Эмбер! За мной!
Мы втроём кинулись наутёк вниз по дюне. Бежали без оглядки, хоть папа и хромал на три ноги. Одну прострелили, две порезали... Свой рюкзак он потерял в потасовке.
— Ты ранен, пересади Чиджи ко мне! — крикнула мама.
— Некогда! Они, похоже, решили проследить за нами.
От страха я еле удерживала облик имаго. Неприспособленные к пустыне, лапы вязли в мелких камушках. Три-четыре дюны спустя мы добрались до берега и глядели вниз с глинистого обрыва — скользкого, блестящего. Судя по налипшим ракушкам, граница воды была совсем близко. Вчера. Сегодня дно ухнуло вниз метров на десять.
— Сколько ещё до пологого спуска? — спросила мама, тревожно оглядываясь.
— Он должен быть где-то рядом, — бормотал отец.
Карминцы бодро катились на своём навознике. Бизувий разгонялся нехотя, под ударами погонщиков он больше распускал дыма, чем действительно бежал.
— Надо спускаться прямо здесь, — мама свесила передние лапы с обрыва.
— Амайя! Ты что! Бежим искать нормальный берег!
— Если мы полезем, где удобней, они спустятся тоже и проследят до самого бункера!
Она нащупала выступ и перенесла вес тела вниз. Теперь легче было туда, чем обратно.
— Мам! Мама! — Чиджи соскочил с папиной спины, припадая к самому краю.
Мама была права. Уйти от преследования можно было только так, а не иначе. Я решила, что полезу второй и ждала, когда она доберётся до дна. Папа подсказывал, где выступы. Мама была на середине пути, когда небо загудело.
— Прочь от обрыва, эзеры атакуют! — папа вскочил и обернулся человеком.
Он потащил Чиджи за шкирку, но тот вцепился в камни и кричал, что без мамы не пойдёт. Вдвоём мы утащили его за холм. Дюнкеры тоже испугались воздушной атаки. Они бежали, а бизувий отбросил куль с барахлом. Носатые зверьки раскудахтались и тыкались клювами в песок.
Над нами сверкали карминские сквиллы. Они гоняли громадную стальную сороконожку. А та лавировала под ледяным куполом, теребя воздух сотней пар закрылков. Как сколопендра.
— Гломерида, — пошептал отец. — Эмбер, ты что, ещё паук?!
— Ой.
Трёхметровая чёрная вдова очень уж привлекала внимание, и я превратилась. Чиджи весь трясся — боялся плакать навзрыд. Конечно, мама там, на скале, не могла обернуться прямо сейчас, иначе упала бы. Мы надеялись, что её полосатое тело не заметно с неба на фоне глины. Получив разряд из рельсотрона, гломерида захлебнулась гулом и рухнула на середину реки. В момент удара она свернулась баранкой, отскочила от земли и, как ни в чём не бывало, взлетела. Что?.. Неужели внутри остался кто-то живой?
Карминские сквиллы развернулись и пошли в лобовую. И вот один — пропал.
Засвистело нестерпимо, и в середину русла ударило. Сила была неистовая, тряхнуло ближние дюны, не обошло и нашу.
— Ляг! — заорал папа.
Но мне нужно было увидеть: куда упала сквилла? задела ли берег?
— Там мама!
— Ляг на землю!
Мы поняли сразу: это не выстрел. Это рухнул карминский штурмовик. Эзерам незачем было тратить бомбы. Они лепили их из кораблей противника, как шарики из фольги. Папа ткнул нас двоих лбами в песок:
— Не двигаться, поняли оба? Я туда и обратно!
И пополз к берегу, чтобы глянуть, как там мама. Гломерида эзеров заходила на новый круг. Карминский штурмовик отстреливался. Но одна его сторона вдруг начала мяться и корежиться сама по себе. Его задело. Сквилла накренилась, начала падать — прямо туда, где висела мама. Куда только-только успел добраться папа... Свист падения резал слух.
Я зажмурилась.
Внезапно свист поменял тональность. Дюны тряхнуло. Нас с Чиджи присыпало галькой от макушки до пояса. Когда мы откопались, вокруг стояла тишина, и шпионской гломериды нигде не было видно. Она улетела восвояси. По всему берегу валялись тряпки, ветошь. Это шар с барахлом бедуинов развалился от ударной волны. Утес, к которому нёсся подбитый штурмовик, обвалился и съехал в русло, но самого корабля там не валялось.
Как так? Он должен был расколоть весь берег.
— Эй! Вы где?
Мамин голос! Она соскользнула на дно русла вместе с глиной. Папа, Чиджи и я легко сползли по обвалу вниз. Гравий в дюнах здорово нас поцарапал. Но все-таки мы остались живы, даже сохранили все лапы и могли наконец перейти реку. Метрах в двухстах от спуска зияла воронка. В центре неё, как жемчужина в устрице, лежал шарик: всё, что осталось от сквиллы. Получается, эзеры выстрелили ещё раз, секунды за две-три до того, как она прихлопнула бы маму с папой. Тогда сквилла коллапсировала и сменила траекторию падения. Такая вот вышла… ирония.
* * *
У нас остался один рюкзак на всех. Мой.
Мы пересекали русло по вязкой тине. Ноги чавкали, путались в водорослях. Тут и там валялась мёртвая рыба — та, что не взлетела с водой. Я боялась наткнуться на утопленника, но на пути встретились только останки парома, ходившего здесь до всего этого.
До другого берега было рукой подать. Карабкаясь вверх по глине, я вдруг превратилась в человека и ухватилась за грязь бледными пальцами. Всё. Сели мои батарейки. Мама подтолкнула сзади, и я рухнула на холодную гальку.
— Есть хочу.
Нам с братом достались последние два питательных батончика. Родители мучили синдикомы, из которых упорно лились щедрые посулы эзеров в обмен на наши шкуры и ни что иное. Воняло чем-то едким. Было пасмурно и зябко, но кое-где сквозь небесную твердь пробивались лучи.
— Смотри, радуга, — прошептал Чиджи.
Где-то далеко грохотало. Всякий раз я представляла, что это падают сжатые сквиллы, потому что из всей войны знала пока только два характерных звука: рёв воды и удары кораблей о землю. Представлять-то было попросту нечего. Чиджи приставал с одними и теми же вопросами:
— Ну, что? Слышно? Слышно, пап? Тут плохо пахнет. Мама, мне холодно. Я не напился!
Никто не напился вдоволь, а ведь мы уже долго были в бегах. Ну, тогда для меня эти часов пятнадцать значило «долго». Новый удар прогремел в унисон со щелчком синдикома:
— Кто говорит? — прохрипели по-шчерски.
— Атташе Уитмас Лау! Нам нужны координаты бункера! Мы где-то рядом!
— Сколько вас?
— Трое взрослых и ребёнок.
— Карминцы есть поблизости?
— Нет. Уже нет.
— Пеленгую.
Синдиком ругнулся на батарейку, но пискнул и мигнул.
— Вы почти на месте, — ободрили на том конце. — Осталось только лощину пересечь, и я вас встречу. Передаю координаты. Запоминайте, через минуту сработает автоудаление.
— Спасибо!
— И ещё, Лау... Поспешите. Ночью в этом секторе рванул нефтехимзавод, ветер несёт токсины к реке. Есть респираторы?
В синдикоме кончился заряд. Дюжины «Зефиров» из моего рюкзака хватило на час. Потом мама порвала палантин на широкие полосы, окропила из термоса и приказала нам закусить их хелицерами, а Чиджи она обмотала нос и рот. Воняло тем гаже, чем дальше мы двигались. Брат заходился кашлем. Скоро лощину заволокло тяжёлым оранжевым дымом. Он катился по камням и оставлял на них кислотные разводы, танцевал и вертелся по дюнам. От его яда и смрада ломило ноги, слепли глаза, всё тело горело.
Я тащилась всё дальше и дальше от родителей, и в конце концов скинула паучью личину. От жирной пыли слипались ресницы. Не в силах даже стоять, я привалилась к запачканному кислотой холму.
— Мам... — прохрипела в туман. — Мам!
Это было невозможно, но Амайя услышала и вернулась. Чудо, которым папа восхищался уже девятнадцать лет: в нашем огромном доме мама всегда первой слышала, когда была нужна детям.
— Бункер уже рядом. Эмбер, ну, давай!
— Никак...
— Еще минуту!
— Ни... секунды...
Папа заметил нас и тоже вернулся. Видимость сокращалась. Рыжая тьма и газы сжимали горло.
— Оставайтесь тут, — отец сразу понял, что подгонять мой полудохлый трупик бессмысленно. — Я поднимусь на холм, там этой дряни поменьше. Может... Может, оттуда видно лучше.
Они с Чиджи уже были наверху, когда куча, под которой я сидела, зашевелилась. Затряслась под нами земля. Посыпались гладкие камешки, и папа скатился с холма. В испуге мы отбежали подальше и увидели, как целая гора гальки заворочалась в маслянистом тумане.
— Глобоворот! — догадался папа и сверкнул глазами. — Это и есть бункер! Эмбер, ты его нашла, моя умница!
ГЛАВА 4 - Ванна с зыбучим песком
Галечный бархан скрывал шар размером с целую площадь. На три четверти он был погружён в землю, а макушка возвышалась над лощиной, как выпуклая крышка от кастрюли. На Урьюи в глобоворотах держали склады. Они непрерывно вращались, попеременно подставляя внешние бока под солнышко. Обычно глобоворот зарывали только наполовину. Вся поверхность покрывалась солнечными батареями. Они копили энергию по очереди, а после расходовали на обогрев той части здания, что опускалась под землю. Но этот бункер выглядывал едва ли метров на пять, чтобы не выделяться среди других дюн.
Здание ворочалось и ворочалось. Сыпались мириады камней. Воздух, казалось, не примет больше взвеси из пыли и пепла. Я задержала дыхание. Это уже был не воздух, а грязная жижа! И вот наконец вынырнул узкий зев: скрипучий клинкет приоткрылся на треть, и рука в военном рукаве махнула ружьём, поторапливая.
В коридоре с непривычки мотало. Нас вели — куда-то, кто-то.
— Заблудились? — голос впереди был резок и хрипловат. Проводник шагал энергично и шаркал о стены ружьём, выбивая искры.
— Чуть не промахнулись, — признался папа.
— Вы из посольства? Как вас?..
— Уитмас Лау.
— Маг, да?
— Бумеранг.
Проводник хмыкнул. Он был не слишком рад бумерангу.
— Лучше бы суид или хоть аквадроу, а то у нас совсем нет магов, — донеслось спереди, — Вы целы, я смотрю. Повезло: за шчеров объявили награду, в городах облавы. Тараканы требуют нас живьём, а за мёртвых не дают воды.
2567 просмотров | 4 комментариев
Категории: Фэнтези, Приключения, Роман, Серия, Космическая фантастика, Дарк фэнтези, Жестокие герои, Космическая фантастика, Авторские расы, Мар Наталья
Тэги: наталья мар, либеллофобия, космос, приключения, жестокий герой
| Доступный формат книг | FB2, ePub, PDF, MOBI, AZW3 |
| Размер книги | Роман. 15,74 алк |
Эксклюзивные авторы (117)
- появились новые книги
Авторы (1101)
Подборки
Комментарии
Свои отзывы и комментарии могут оставлять только зарегистрированные пользователи, купившие данную книгу!
Войти на сайт или зарегистрироваться, если Вы впервые на сайте.
Спасибо автору! С удовольствием прочитаю вторую часть)
05.02.2021, 20:51
Вторая книга в работе и выйдет в 2021 году.
> I:
> Классная книга! Стиль написания, фантазия автора и как изложено - просто супер. Юмор тоже по мне:"Нынешний бывшей, бывший нынешней и ГлавЗло" 😂😂😂 У меня один вопрос: когда будет продолжение?
21.08.2020, 07:22
Подборки книг
#ДворцовыеТайны #КосмическаяСтрасть #КурортныйРоман #ЛитСериал #ЛюбовьОборотня #Наследница #Некроманты #Отбор #Попаданка #ПродаМастер #СлужебныйРоман #СнежнаяСказка #Студенты #ШармПервойЛюбви #ЭроЛитМоб Young adult Авторские расы Азиатская мифология Академия, школа, институт и т.д. Альтернативная история Ангелы Ассасины Асуры Боги и демиурги Бытовое фэнтези В гостях у сказки Вампиры Ведьмы, ведуньи, травницы, знахарки и т.д. Воры и воровки Герой-телохранитель Гномы и дварфы Городское фэнтези Дарк фэнтези Демоны Детектив Домашние животные Драконы Драма Жестокие герои Истории про невест Квест Киберфантастика Кинк Космическая фантастика Космические войны Литдорама Любовная космическая фантастика Любовная фантастика Любовное фэнтези Любовный гарем Любовный треугольник Любовь по принуждению Маги и волшебники Мелодрама Метаморфы Мистика и ужасы Молодежка Морские приключения Морское фэнтези Некроманты и некромантия Неравные отношения и неравный брак Оборотни Орки Остросюжетный роман Отношения при разнице в возрасте Пирамида любви Повседневность Попаданки и попаданцы Преподаватель и ученица Призраки и духи Приключенческое фэнтези Прыжки во времени Путешествия во сне Рабство Свадьбы и браки Светлые эльфы Скандинавский фольклор Славянский фольклор СЛЕШ / Фэмслеш Смена пола Современный любовный роман Социально-психологическая драма Стимпанк Темные эльфы, дроу Фамильяры Феи и дриады Фейри Феникс Фэнтези Европы Чужое тело Эротическая фантастика Эротическое фэнтези
> Татьяна:
> Замечательная книга! Нестандартные герои, приключения, тайны, немного любви - все это приправлено лёгкими пинками к размышлениям о жизни и природе людей. Ах, да! Ещё и с юмором написано! В общем, "екдяроп в ёсВ"